Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Шкенёв Сергей / Штрафбат Его Императорского Величества : " №03 Диверсанты Его Величества Рука Бойцов Колоть Устала " - читать онлайн

Сохранить .
Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...» Сергей Шкенёв
        Штрафбат Его Императорского Величества #3 Если ты перенесся с Великой Отечественной на полтора столетия назад, оказавшись в теле императора Павла I, если тебе удалось подавить дворцовый переворот и усидеть на российском престоле, - будь готов воевать сразу на два фронта, против Британии и Наполеона, и не дай застать себя врасплох! Но «попаданец», переживший трагедию
22 июня, не допустит ее повторения в прошлом! В кои-то веки Россия готова к войне: армия перевооружена и реорганизована, западные губернии заранее эвакуированы, элитные разведывательно-диверсионные подразделения, обученные по образцу советского осназа, с первых дней вторжения развязывают против Бонапарта полномасштабную партизанскую войну, наши снайперы отстреливают офицеров противника как собак, а парашютные десанты с воздушных шаров наводят ужас на вражеские тылы.
        Русские диверсанты против наполеоновской гвардии! Царский спецназ против французских оккупантов! «Попаданец» из будущего против военного гения Бонапарта!
        Сергей Шкенёв
        ДИВЕРСАНТЫ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. «РУКА БОЙЦОВ КОЛОТЬ УСТАЛА…»
        ГЛАВА 1
        - И как же это понимать? - Отец Михаил, священник храма Преображения Господня в деревне Федяково, неодобрительно покачал головой и задал новый вопрос: - Доченька, да девичье ли это дело - с пистолями возиться?
        Младшая поповна, отцова любимица, так похожая на покойную мать, смутилась и вытерла нос перепачканной маслом ладонью:
        - Так ведь почистить… - На тряпице перед ней разложены детали многозарядного пистолета. - Только не помню, как его обратно собирать.
        - Горюшко ты мое. - Широкая ладонь, вся в твердых мозолях от плуга и сабельной рукояти, ласково опустилась дочери на голову. - Подвинься.
        Руки привычно делали свое дело, а мысли унеслись куда-то вдаль. Да и привычка эта… Мог ли пять лет назад простой деревенский священник подумать о том, что будет сидеть вот так за столом и собирать положенное по сану оружие? Да, немало воды утекло с тех пор, как император Павел Петрович издал свой знаменитый указ, в простонародье называемый «Указ о добре с кулаками». А сколько уже прошло? Летом третьего года вышел… ага, на Троицу как раз четыре года будет.
        Поначалу-то тяжело было, а потом ничего, привык. Даже почетную грамоту от Священного синода получил как лучший стрелок Нижегородской епархии. И пистолет наградной с серебряной табличкой. Редкость величайшая - такими, говорят, только Красную гвардию и войска госбезопасности вооружили. У остальных попроще, сам видел.
        Где видел? Да в армии, где же еще. Положено два месяца в году солдатскую лямку тянуть, так будь любезен, смени рясу на пятнистый мундир и неси Слово Божие служивым людям. Или, ежели так повезет, бунтующим нехристям на западных границах.
        Ходят слухи, что император скоро тоже вступит в войну, вот уже три года идущую в Европе, но отец Михаил в те слухи не верит. Не таков государь Павел Петрович, чтобы ввязываться в бессмысленные свары, не приносящие прибыли. Если прибыль есть, тогда да, смысл появляется… Но все равно война под сомнением.
        С едва слышным щелчком встала на место последняя деталь, и священник привычным движением засунул пистолет в поясную кобуру. Пора идти.
        - Не забудь про масло - после собрания заготовитель по домам пойдет.
        - С вечера все заготовили, батюшка, - откликнулась дочь. - А что нынче за него давать будут?
        - Деньгами.
        - Плохо.
        Можно понять огорчение младшей поповны - в прошлый раз заготовитель рассчитывался особыми карточками, на которые в лавках торгового дома «Князь Гагарин и сыновья» можно было взять товаров производства императорских заводов. Хоть и ехать за ними в Нижний Новгород аж за двадцать верст, а нигде больше не купишь керосина к лампе, духов хороших или новых иголок к чудо-машине, что шьет сама, едва стоит нажать ногой на качающуюся педаль. Да мало ли других приятных и полезных диковинок?
        - Все, Настенька, пошел я. - Священник перекрестился на красный угол, где под иконами и поясным портретом императора теплилась собственноручно сделанная из половинки бомбического ядра лампада. - И урок выучить не забудь, чтоб мне перед их благородием снова краснеть не пришлось.
        Это намек на позавчерашний конфуз, когда на годовых испытаниях в школе Настя от волнения забыла почти всю таблицу умножения и директор был вынужден назначить повторный экзамен через неделю. А отцу Михаилу сделал выговор. Что-что, а ругаться отставной лейтенант Федяков, уволенный из полка по тяжелому ранению, умел превосходно.
        - Выучу, батюшка! - крикнула поповна вслед отцу сквозь закрывшуюся дверь и потянулась к учебникам.
        А священник шагал по широкой деревенской улице, перепрыгивал через непросохшие после вчерашней грозы лужи и морщился, когда разлетающиеся из-под сапог грязные брызги попадали на новую рясу. Нет, никак не получается убедить вечно скупердяйничающих местных мужиков скинуться и покрыть дорогу гудронной смесью изобретения господ Кручинина и Вершинина. Ладно, еще уговорил засыпать самые глубокие колдобины крупным щебнем. В прошлые годы, бывало, в них телеги чуть не тонули.
        - Здрав будь, батюшка! - Догнавшего отца Михаила человека никак нельзя назвать мужиком, хотя нынче он и пребывал в постоянном сельском жительстве. - Как здоровье Марьи Михайловны?
        - Да ничего, слава богу, - улыбнулся попутчику священник. - А чего же не заходишь, Федор Саввич? Сам бы и узнал.
        У того рука сама непроизвольно дернулась к лицу, где на скуле желтел след почти сошедшего синяка.
        - Зайду как-нибудь, ежели сковородки попрячете.
        Вот ведь напасть! И чем пригожий молодец не угодил старшей дочери? Ведь семнадцать стукнуло - еще немного, и перестарок. А Федор Саввич и собой пригож, и летами молод, и хозяин справный. Он одних только свиней сдает в заготовительный комиссариат по полторы сотни за сезон. Земельный надел еще немалый, положенный отслужившему в армии вольному хлебопашцу. А что ногу чуть приволакивает, так в том нужно винить не его, а злую шведскую пулю в финляндском походе. Зато на груди знак военного ордена, дающий право детям героя учиться в Суворовском училище, а там и дворянство получить. Какого же хрена Машке еще надобно?
        Федор Саввич в надраенных до синих искр сапогах, по торжественному случаю в мундире с погонами Второго Егерского полка, только нашивки младшего сержанта по отставному серебряные, а не золотые. И тоже кобура на поясе, откуда торчит рукоять барабанного пистоля, на иноземный манер именующегося «револьвером». Нет, в лепешку расшибиться, а такого зятя не упустить. Грешно упускать, право слово.
        Так, неторопливо беседуя, дошли до церкви, перед которой на площади уже начал скапливаться народ. Вот тут везде гудронной смесью залито, ни единой лужицы. Это Юрий Сергеич Федяков постарался, нынешний помещик и директор школы. Традиции блюдет - храм-то его дедом построен, отец колокола на колокольню аж из самой Москвы выписывал, а внуку, значит, о благоустройстве заботиться.
        Вот, кстати, и он сам. Стоит, опираясь на костыль, и хмурится, выслушивая оправдывающегося в чем-то управляющего.
        - Мое почтение, Юрий Сергеевич!
        - Отец Михаил, безмерно рад вас видеть! - благожелательно откликнулся помещик и рявкнул на управляющего: - Прочь с глаз моих, мерзавец!
        Того как ветром сдуло, и батюшка усмехнулся:
        - Сурово!
        - Иначе нельзя. Представляете, этот недоумок уговаривает взять на себя повышенные обязательства и втрое увеличить посевы яровой пшеницы!
        - Я бы не стал, - скромно заметил остановившийся чуть в стороне Федор Саввич. - По нашим климатам рожь куда как урожайнее выйдет.
        - Справедливо замечено, господин сержант, - кивнул помещик. - Здравствуйте, кстати.
        - Здравия желаю, ваше благородие! Не посмел первым…
        - Полноте, братец. Уж не нам, понюхавшим пороху и с лихвой хлебнувшим горячего, чиниться, подобно провинциальным купчихам.
        - Привычка со службы.
        - Оно похвально, но мы же в отставке. Так что там про рожь, господин сержант?
        - Как вам сказать, господин лейтенант… Пшеница, конечно, закупается комиссариатом по весьма приятным для нас ценам…
        - Еще бы! Почти вся идет за границу и возвращается чистым золотом.
        - Точно так. В воюющей Европе некому и некогда растить хлеб, а голодных ртов убавилось не так уж много.
        - Мерзавец-управляющий то же самое и говорил. А под повышенные обязательства предлагал взять кредит на паровую машину для мельницы. Ведь дадут?
        - Свободных средств не хватает? - удивился отец Михаил. - Сколько у вас с аренды выходит?
        - У меня общегосударственные расценки со скидкой на суглинки и подзолистые почвы!
        - Федяков, оскорбленный в лучших чувствах, вскинул голову. - Ни копейки лишней не беру, вам ли этого не знать?
        - Простите, Юрий Сергеевич, не хотел обидеть, но…
        - Я купил пай на Выксунском сталелитейном заводе, - пояснил мгновенно остывший и пришедший в прежнее добродушие помещик. - Так что бедую нынче без гроша в кармане. А обвинять в скупости и скопидомстве…
        - Разве кто обвиняет? - поспешил вмешаться отставной егерь. - Вернемся к нашему разговору, ваше благородие.
        - Извольте.
        - Так вот… Мы говорили о пшенице, но читали ли вы газеты за последние полгода? Тон некоторых заметок, появляющихся с завидной регулярностью, позволяет предположить скорую острую потребность именно во ржи, так как ржаной хлеб составляет основу рациона… Вы понимаете?
        - Запахло порохом?
        - Мне так кажется.
        - И где учат подобной внимательности при чтении газет?
        Федор Саввич сделал непонимающую физиономию:
        - В каком смысле? После излечения и отставки я прослушал курс сельскохозяйственного училища императрицы Марии Федоровны и более нигде не обучался.
        - Возможно, - не стал спорить помещик. - Но не пора ли начинать?
        - Сейчас готово будет, - Федор Саввич кивнул в сторону отца Михаила, незаметно покинувшего их и распоряжавшегося на паперти. - Вот и стол выносят. А вам кресло.
        Батюшка не знал, откуда появилась традиция накрывать стол алым сукном, но митрополит Нижегородский и Арзамасский Антоний, на приеме у которого пришлось бывать несколько раз, уверял, будто бы в Петербурге по-иному и не делают. Чтобы не отставать от столичных мод и веяний, пришлось пожертвовать целым рублем, зато теперь никто не упрекнет жителей Федякова их провинциальностью. Поверх сукна, ближе к правому краю, неизменный графин с водой.
        - Господа мужики! - начал отец Михаил и замолчал, пережидая поднявшийся гул.
        Подобное обращение к крестьянам давно вошло в привычку, но до сих пор вызывало оживление в толпе. Пришлось постучать по графину кохинуровским карандашом, после чего шум стих и можно было продолжить.
        - Господа мужики! - повторил священник и поклонился в сторону сидящего в кресле Федякова: - И господин лейтенант… Мы собрались для принятия обязательств и, самое приятное, для получения задатков под будущий урожай. И благослови вас Господь! Прошу вас, Потап Захарович, начинайте.
        Скромный чиновник государственного закупочного комиссариата, более обеспокоенный предстоящей заготовкой и перевозкой сливочного масла, чем процедурой оформления обязательств, придвинул к себе толстую тетрадь с висящей на шнурке сургучной печатью и, устало вздохнув, крикнул:
        - Подходите по одному!
        Мужики замешкались, не решаясь выйти поперед спокойно сидящего Федякова. Разве можно так не уважить барина? Пусть бывшего барина, но все же…
        - Давайте-давайте, - махнул рукой Юрий Сергеевич. - Я не тороплюсь.
        Тогда первым протиснулся сквозь толпу Федор Саввич:
        - Самохин я. Пиши пятьсот пудов ржи да по триста пудов ячменя с овсом.
        Отец Михаил расслышал завистливый вздох. Оно и понятно, на немалый урожай рассчитывал вольный хлебопашец, но народ-то знал, сколько будет на самом деле, - занизил Федор обязательства, чтобы осенью продать тому же комиссариату по более высокой цене. Хорошо крепкому хозяину, а многие с нетерпением ждали сегодняшнего задатка - кто собирался лошаденку прикупить, кто дом подновить, а кто и просто от природной предусмотрительности. Мало ли - засуха, а выплаченное назад никто не забирает.
        - Извольте получить и расписаться, - чиновник зазвенел извлеченным из вместительного сундучка серебром и протянул Самохину деревянную ручку со стальным пером: - Грамоту знать изволите?
        - А оформления в Зубцовский уезд Рыльской губернии не желаете ли? - ледяным тоном, перенятым когда-то у полкового командира, осведомился Федор Саввич.
        Закупочный комиссар только сейчас удосужился взглянуть на стоящего перед столом человека и слегка спал с лица:
        - Простите великодушно, господин младший сержант! Совсем замотался, понимаете ли. Страда!
        - Но к людям внимательнее нужно быть. - Самохин оставил в тетради витиеватую подпись и сгреб деньги. - Будьте здоровы, сударь.
        Чиновник проводил взглядом уходящего с площади вольного хлебопашца и прошептал отцу Михаилу:
        - Сурьезный господин, однако. - И уже во весь голос. - Следующий кто?
        Последним объявил об обязательствах Юрий Сергеевич Федяков. Он к столу не подходил, так что пришлось комиссару нести тетрадь и сундучок к креслу, в котором с удобствами расположился помещик.
        - Пишите, милейший, семь тысяч пудов ржи.
        - Все же приняли решение? - явившийся следом отец Михаил позволил себе усомниться.
        - Народу где возьмете на уборку?
        - Разорюсь на пару конных жаток. И черт с ней, с паровой мельницей.
        - Хм… Не поминайте нечистого.
        - Извините, отче, само вырвалось. Вы нынче к Макарию едете?
        - Хотите там жатки посмотреть? Лучше приказчику князя Гагарина отпишите, а уж он в наилучшем виде сделает. И привезет, и людей работе научит, и на учет в губернской мастерской поставит.
        - У князя дорого.
        - Зато без поломок, особенно если своевременно механика вызывать для обслуживания. Тем более работники у вас серьезные.
        - Это точно, - согласился Федяков.
        Действительно, на работников он нарадоваться не мог. А если бы хоть один из них говорил по-русски, то им бы вообще цены не было. Три десятка беглецов из воюющей одновременно против Наполеона и германских княжеств Австрии изъяснялись на каком-то странном наречии немецкого языка, и Юрий Михайлович, любивший коротать время за перечитыванием глубоких размышлений господина Канта в подлиннике, понимал их с трудом. Но работали так, что аж спины от натуги трещали. Настолько изголодались по земле в своих игрушечных Европах? Наверное, так. Ничего, за десять лет, положенных на кандидатство в российские подданные, и человеческой речи научатся, и заслужат право служить в армии. Пусть право не для себя, для детей, но все же…
        - Проводите меня, отец Михаил? Здесь и без вас прекрасно справятся.
        Священник оглянулся - церковный староста с помощью звонаря утаскивал накрытый кумачом стол в сторожку, а дьячок унес графин, по пути принюхиваясь к его содержимому. Неужто не верит, что там налита обыкновенная колодезная вода? Вот же свинья, прости господи.
        - Наливочка с прошлого года осталась замечательная, - продолжал уговаривать Федяков. - Нынче удастся ли такая?
        - На грех подбиваете? Впрочем, ради вишневой наливки можно и согрешить. Сами делаете, насколько помню?
        - Кому еще сие благородное дело доверить? Так что, идете?
        Дорога домой показалась засидевшемуся в гостях до поздней ночи отцу Михаилу в два раза длинней. Коварна вишневка у Юрия Сергеевича - в голове чисто, пусто и ясно, мысли исключительно о высоком и светлом, а ноги идти отказываются. Нет, конечно же, они не выписывают замысловатые кренделя на радость и потеху шепчущейся в зарослях еще не зацветшей черемухи молодежи, но не хотят шагать твердо, и все тут. Мягкие какие-то стали - того гляди, вывернутся коленками назад, и поскачешь кузнечиком-стрекозой. Или заморским зверем кенгурой, что привез из кругосветного плавания капитан третьего ранга Лисянский. В газетах еще рисунок был, разве не видели?
        Но наливка того стоит. И не зря Юрий Сергеевич платит в казну налогу по полтине с каждого ведра - разве приятственность для души и усладу для чувств можно измерять деньгами? В старые-то времена…
        Что было в старые времена и каким образом они соотносятся с вишневкой отставного лейтенанта Федякова, отец Михаил додумать не успел - мерзкая маленькая собачонка, какими, собственно, и бывают все мелкие собаки, с заливистым лаем выскочила из чьего-то палисадника и попыталась вцепиться в ногу. Получив пинка, злобное чудовище с жалобным визгом укатилось в темноту, но, справившись с потрясением и ведомая природной вздорностью характера, повторила атаку. Еще удар, попавший точно под нижнюю челюсть, и шавка опять улетела, захлебнувшись ненавистью ко всему миру.
        - Вот же бляжий зверь… - пробормотал батюшка, нащупывая на дороге подходящий камень. - Вот я тебе!
        Подвело угощение господина Федякова, как есть подвело. Не в том смысле, что его самого, а вот отца Михаила…
        Звон дорогущего, с завода братьев Нобелей, стекла привел батюшку в некоторое смущение. Как и раздавшийся следом испуганный визг.
        - Стой! - заорал кто-то в темноте, и в небо ударил сноп огня, сопровождающийся грохотом. - Стоять, я сказал!
        Грозный окрик и выстрел заставили отпрыгнуть в сторону, а в руке неведомым образом сам собой появился пистолет. Лукавый смущает, подталкивая к оружию?
        Топот тяжелых сапог по дороге - кто-то пробежал мимо, остановился, постоял немного. Вернулся. И уже потише:
        - Марья Михайловна, вас стеклом не поранило? Беспокойствие имею большое.
        - Ой, скажете тоже, Федор Саввич, - откликнулся звонкий голосок, по которому священник узнал старшую дочь. - Царапина пустяковая.
        - Где? - ощутимо перепугался Самохин. - Перевязать бы!
        - Не надо.
        - Почему?
        - Так оно попало… не скажу…
        - Я сам посмотрю.
        - Ой, руки убери, охальник!
        - Да чего…
        Звучный шлепок сменился жарким шепотом. Что было дальше, отец Михаил не слышал - он перекрестил темноту, улыбнулся с умилением и зашагал обратно к дому отставного лейтенанта Федякова. Чай, примет постояльца на одну ночь?
        Принял. Даже очень обрадовался вернувшемуся собеседнику. Так и просидели до утра за наливкой. Рассуждая о видах на урожай, о европейской политике, о проводимом Павлом Петровичем перевооружении армии. Славно поговорили.
        А утром…
        Утром отец Михаил вернулся домой, громко обругал неизвестных злоумышленников, бросивших камень в окно, и совсем было собрался пойти в церковь, как в дверь заколотила чья-то решительная рука.
        - Кого еще нечистая принесла, прости господи? Машка, ну-ка посмотри!
        - Телеграмма! - несколько мгновений спустя откликнулась старшая дочь. - Мне расписаться?
        - Я сам. - Священник вышел в просторные сени и протянул руку к неясно видимой фигуре в дверном проеме: - Дай сюды.
        Но невозмутимый почтальон сначала заставил черкнуть закорючку в прошнурованной тетради и только потом отдал запечатанный сургучом пакет.
        - Ответ нужен?
        - Нет, - покачал головой письмоносец. - Желаю здравствовать.
        - Благослови тя Господь, - машинально откликнулся батюшка и зашелестел бумагой, громко цыкнув на дочь: - Не твоего ума дело! Лучше Федьку своего сюда позови!
        - Он не мой.
        - Поговори еще…
        - А сказать-то чего?
        Отец Михаил задумался на минутку и выдохнул:
        - Война!
        ГЛАВА 2

15 апреля 1807 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.
        - Ну так что, государь, война? - Кутузов бросил указку на расстеленную карту и выжидательно посмотрел на меня.
        - А сам как думаешь?
        Михаил Илларионович неопределенно хмыкнул и ответил с легкой усмешкой:
        - Для думанья у нас твоя голова имеется, а мое дело - приказы исполнять!
        Фельдмаршал один из немногих, а честно сказать, так вообще единственный, кто позволяет себе так вольно разговаривать с императором. Соблюдая меру, ни в коем случае не перебарщивая, но с достаточной бесцеремонностью и малой толикой панибратства, временами переходящей в амикошонство. Имеет право, между прочим. Право друга и боевого товарища, с которым полтора года хлебали горькую кашу войны. Той, которая, дай бог, никогда не случится.
        Мы попали сюда из сентября одна тысяча девятьсот сорок третьего года, из-под Ленинграда. Как? Не знаю сам. Может быть, погибли, и наши души переселились, а может… Не верю я в это. Но пришлось поверить. И пришлось зубами вцепиться в шанс прожить еще одну жизнь. И началось!
        В первую очередь я категорически отказался помереть от апоплексического удара табакеркой в висок, чем очень озадачил заговорщиков. Причем многих из них сюрприз удивил до смерти - в ночь, когда все держалось пусть не на ниточке, а на кончиках штыков оставшихся верными присяге гренадеров, церемониться с убийцами никто не собирался. Сколько тогда народу в горячке порешили? Много. Сейчас бы действовал иначе, но в тот момент казалось, что другого выхода просто нет. Ладно, кто старое помянет…
        А что было «во-вторых»? Ага, вспомнил… Как-то само собой получилось, что репутация слегка помешанного императора Павла Петровича не только подтвердилась, но и явила себя во всей красе. И сам постарался, и недоброжелатели подсуетились, но сейчас мне это на руку - не приходится придумывать оправдание действиям и поступкам, взгляду постороннего наблюдателя, кажущимся очередным сумасбродством. Взгляду иностранных разведок - тем более. Плевать, пусть ломают голову, пытаясь разгадать второй, третий, а то и пятый смысл любых движений русского царя.
        Вот так и прожил шесть лет. Уже шесть лет?
        - Надумал?
        От голоса Кутузова воспоминания рушатся подобно стенам Иерихона, услышавшим трубы Иисуса Навина. Нетерпение фельдмаршала вполне объяснимо - только что по телеграфу поступило сообщение, что австрийскую столицу осадили неожиданно объединившие свои усилия французские и венгерские войска. Ну, венгров за полноценное войско можно считать с большой натяжкой, хотя повстанцы и сражаются с редким воодушевлением, а вот действия Наполеона изрядно беспокоят.
        Не любит он нас. Причем знает, что мне об этом хорошо известно. Да я и не просил любить, лишь бы платил аккуратно за поставки. Да, ситуация… Еще недавно казалось, что стоит только перекрыть поток товаров, за прошедшие годы превратившийся из крохотного ручейка в полноценную реку, и Бонапартий будет поставлен на колени. Казалось, да.
        Вообще, когда сюда попал, мне казалось, что знаю историю почти на полтора столетия вперед. И поэтому полагал, будто сведений из будущего достаточно, чтобы обойти все подводные камни внешней и внутренней политики. Наивный дурак! Сам черт не разберется в нынешней мешанине, куда оказались втянуты даже те, кто о войнах и не помышлял никогда.
        - Сволочи!
        - Вы про кого, государь? - Фельдмаршал снова стал самим собой, временно задвинув сознание Мишки Варзина на второй план.
        - Про всех, - легкой улыбкой даю понять, что к присутствующим это не относится. - Как у нас с готовностью?
        - Как обычно, - пожимает плечами Михаил Илларионович. - Артиллерия укомплектована новыми орудиями на двадцать пять процентов от потребного, патронов к кулибинским винтовкам едва ли по сотне на ствол наберется, воздухоплавание в глубокой ж… хм… в ней самой, производство минометов начнется только осенью. Мы традиционно не готовы.
        - И кавалерия?
        - Пфе! Гусары полков спецназначения еще чего-то могут, а остальные…
        Старый товарищ неправ, очень во многом неправ. Просто ему хочется всего и сразу, а не получается. Вот я не переживаю: подумаешь, три четверти пушек не успели заменить, у других и этого нет. В том смысле, что наши старые и до того считались лучшими. И с патронами не так страшно, как кажется. Да, всего по сотне на ствол, но принимая во внимание некоторую увлеченность графа Кулибина своими винтовками и пуск новых оружейных заводов в Сормове и Туле… Иван Петрович претворяет в жизнь самые радушные мечты, вдруг оказавшиеся вполне осуществимыми.
        Хм, не забыть бы ему напомнить о необходимости провести инспекцию на предприятиях княгини Лопухиной - в последнее время оттуда идет столько брака, что в иные времена милейшей Дарье Алексеевне хватило бы на червонец. Плюс пять лет поражения в правах. А я вот либеральничаю.
        - Готовы мы к войне. Или не готовы, - подвожу итог нашей беседы, - а воевать, Миша, все равно придется. Или не хочешь?
        - Не хочу, - соглашается Кутузов. - Я ведь, твое величество, не сопливый младший лейтенант из училища, у которого в мозгах вместо извилин отражение широких лампасов.
        - Не хочешь, но будешь?
        - Есть варианты?
        - Нет, - обнадеживаю друга.
        - А что же спрашиваешь?
        - Да так…
        - Нет уж! - Фельдмаршал повертел в руках ни в чем не повинную указку и переломил ее об колено. - Вместе кашу заварили, вместе и расхлебывать будем. Мы же большевики?
        Хороший вопрос. Своевременный вопрос.
        - Сам как думаешь?
        Молчит. Оно и правильно, что молчит. Мне тоже нечего ответить. Наверное, пару-тройку лет назад и смог бы, но не сегодня. Представляю, как нерожденные пока Карл Маркс и Фридрих Энгельс ворочаются в гробах от нашего с Мишкой марксизма. Кстати, не попросить ли Александра Христофоровича Бенкендорфа озаботиться тем, чтобы прогрессивное учение так никогда и не появилось на свет? Всего-то и нужно… Сколько стоит человеческая жизнь в нынешней Европе?
        И не надо меня обвинять в ревизионизме, уклонизме и прочих грехах, не надо. Вам нужны великие потрясения? Замечательно, тогда засуньте их себе в задницу, а мы и без потрясений как-нибудь проживем. Постараемся, во всяком случае.
        Все, к чертям посторонние мысли! Работать!
        Фарфоровая кнопочка на столе - новое веянье в моде и прорыв в науке. Мы стоим на пороге эпохи электричества. Оно, правда, еще в зачаточном состоянии, но примитивную батарею для питания звонка осилили.
        - Вызывали, Ваше Императорское Величество? - секретарь появился в кабинете неслышно, хотя дверные петли должны отчаянно скрипеть. Он сквозь стены проходит, что ли?
        - Да, вызывал. Бумаги готовы?
        - Так точно. - Толстая папка ложится на край стола. - Копии тоже здесь.
        У Сергея Александровича хороший почерк - буковки округлые и ровные, словно идущие в атаку шеренги французской пехоты. А у меня строчки кривые, с многочисленными кляксами и исправлениями. Это дают о себе знать последствия покушения двухлетней давности - плохо сгибаются пальцы на правой руке. Стакан или шпагу удержать могу, но ручка со стальным пером подчиняться категорически отказывается. Впрочем, для трех десятков подписей много сил не потребуется.
        Пять последних листов откладываю отдельно. Это будущая добыча иностранных шпионов, слетевшихся в Петербург в поисках совершенно секретной информации. Пусть шпионят на доброе здоровье, мне не жалко. Вот когда сопредельные державы перестанут проявлять интерес, тогда будет печально. А бумаг я еще напишу, благо богатое и нездоровое воображение порой подсказывает такое…
        - Передашь Бенкендорфу, дальше он сам озаботится.
        - Будет исполнено, Ваше Императорское Величество, сей же час передам лично в руки.
        - Курьера достаточно.
        - Но Александр Христофорович будет нынче на совещании.
        - А мы куда-то торопимся? Благородное искусство шпионажа суеты не терпит.
        Да, господа-товарищи, хороший шпионаж много чего не любит. А вот мне в последнее время нравится с самым серьезным видом произносить заведомые глупости и рассказывать бородатые анекдоты. Волнуюсь, наверное, в преддверии большой войны и пытаюсь спрятать неуверенность за шутками. Боюсь? Скорее всего так и есть - полководец из меня аховый, и больше полка в обороне не потяну. Про наступление вообще лучше не заикаться, дабы не опозориться. Будем надеяться на полководцев, зря, что ли, жалованье получают. И немалое - содержание генералов обходится нисколько не дешевле расходов на Черноморский и Балтийский флоты вместе взятые.
        А война стоит на пороге и уже стучится в двери. Война, которая сейчас нужна больше мира, как бы ни страшно это звучало. Семь лет мы работали на нее, теперь наша очередь собирать камни. Или разбрасывать? Что же, значит, будем разбрасывать.
        - Разрешите идти? - застывший неподвижно секретарь наконец-то решился нарушить мое задумчивое молчание. Инициативный, и это хорошо.
        - Да, конечно же.
        Сергей Александрович щелкнул каблуками и вышел - никак не избавится от въевшихся с детства привычек. Потомственный военный, то вам не фунт изюму.
        - Вызывали, Ваше Императорское Величество? - в приоткрытую дверь заглядывает усатый сержант с двумя золотыми нашивками за тяжелые ранения.
        Черт побери, я сам не заметил, как рука привычно нажала на звонок. Зачем мне солдат в кабинете? Поговорить?
        - Садись, - показываю на стоящий напротив стул. - Или присаживайся. Если так удобнее.
        Улыбается, каналья, но мотает головой. Тоже правильно - для часового на посту караульный начальник пострашнее любого императора. И если обнаружит нарушение, то никакие монаршие милости не компенсируют грядущие неприятности по службе.
        - Слушай, Василий Петрович, что ты думаешь о французах? - Сержант улыбается еще шире. А что, если Наполеон знает в лицо чуть ли не каждого своего гвардейца, то и русскому царю не зазорно. Вроде малость, а людям приятно. - Ну? Только правду.
        Задумался. И это тоже хорошо, ведь лет пять назад мне бы ответили в таком духе: мол, не сумлевайся, надежа-государь, бравы солдатушки одолеют супостата одной левой, ты только прикажи. А глаза обязательно выпученные и похожие на оловянные пуговицы.
        - Француз - вояка умелый, Ваше Императорское Величество.
        - Давай без титулований, братец. Умелый, говоришь? А ты сам?
        - Ну-у-у… сравнивать не стал бы.
        - Это почему же?
        - Несправедливое сравнение, государь! Кто я, а кто они!
        - Русскому солдату негоже скромничать.
        - При чем здесь скромность? - искренне удивился часовой. - В правильном бою я пятерых побью, не запыхавшись, а в тайном, как Александр Христофорович обучает, и двух десятков мало будет.
        - Ладно, иди, чудо-богатырь. - Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
        - Вот и поговорил с народом! Vox populi[Vox populi vox Dei (лат. «Голос народа - голос Бога») - латинская поговорка, эквивалент русской пословицы: «Глас народа - глас Божий».] послушал, мать его за ногу!
        Скрипнула дверь. Черт побери, безопасность безопасностью, но все же стоит приказать смазать проклятые петли! Нервы и без того натянуты струной, а мерзкий звук проходится по ним даже не смычком - пилой, оставляющей зазубрины. Вот хватит кондрашка невзначай!
        Легкие шаги Марии Федоровны узнаваемы. Дражайшая супруга в свои годы умудряется не только выглядеть на тридцать лет, но и чувствовать себя так же. Злые языки, к сожалению, еще не подрезанные под корень товарищем Бенкендорфом, утверждали, что императрица играла с дьяволом в карты, поставив на кон бессмертную душу против секрета вечной молодости. Как сообщали рассказчики, царица совсем было проиграла, но появление вооруженного кочергой и винтовкой ревнивого супруга, то бишь меня, радикальным образом повлияло на результат.
        В итоге состоявшегося выяснения отношений черт лишился рогов, хвоста, целомудрия (тут как раз пригодилась кочерга) и был отправлен этапом на Аляску. Вечная же молодость досталась призом победителю, разделившему еще в равных долях, не считая малой толики, выделенной присутствовавшему при допросе и аресте нечистого фельдмаршалу Кутузову.
        Церковь в лице обер-прокурора Священного синода отца Николая выступила с опровержением гнусных домыслов, но напечатанные во всех газетах Российской империи статьи имели эффект хоть и положительный, но прямо противоположный ожидаемому. Читатели с серьезным выражением лица кивали друг другу, многозначительно перемигивались, а та история обрастала все новыми подробностями.
        Да и плевать, честно сказать. Зато не придется никому ничего объяснять, выдумывая причины столь крепкого здоровья и общей бодрости организма.
        - Павел, ты тревожишься, я чувствую, - теплые ладони привычно легли на плечи. - Что-то случилось?
        - На душе нехорошо. - С Марией Федоровной можно и нужно разговаривать откровенно, как на исповеди. И даже более.
        Впрочем, кое о чем лучше промолчать и там, и там. Оно самому спокойнее, и душа не отягчена осознанием ввержения человека в пучину страстей. Негоже ставить любое из Божьих созданий перед выбором - поверить или нет, хранить или продать… Да, Господь дает свободу воли, но лишь нечистый предлагает варианты. Поэтому исповедь для меня является формальностью, несмотря на то что прошлой памятью императора Павла Петровича я очень верующий человек. Не набожный, а именно верующий. Понимание сего факта пришло не сразу, но и неожиданностью тоже не стало.
        - Не переживай, Павел, все будет хорошо. Россия никогда не проигрывала свои войны.
        - Вот как? - наконец-то поворачиваюсь, благо кресло на колесиках позволяет сделать это не вставая. От супруги, в последнее время увлекшейся изучением русской истории, можно было ожидать многое. - И на основе чего же сделаны столь выдающиеся выводы, дорогая? Татаро-монголов ты отменила высочайшим повелением?
        - А это с какой точки зрения посмотреть.
        - С любой.
        - Павел, ты ошибаешься! - Императрица хмурится, отчего на переносице появляется строгая морщинка. - Верна только та точка зрения, что служит благу Отечества. Не смейся: для женщины Родиной становится та страна, в которой родились ее дети.
        - Иезуитство! - И на всякий случай уточняю: - Это не про детей.
        - Я помню. - Морщинка пропала, и лицо расцвело в милой улыбке: - А иезуиты, между прочим, умнейшие люди.
        - Кто бы спорил.
        - Не отвлекай… Они Китаю историю написали, придумав несколько тысячелетий прошлого, и…
        - Предлагаешь поручить им поработать над нашей?
        - Доверить святое еретикам? Шутишь? Тем более у нас даже придумывать ничего не нужно, все свое и в избытке. Вот ты монголов вспоминал, а где этот народ сейчас?
        - Тут, - я ткнул пальцем в стоящий рядом со столом глобус, на котором иногда любил поразвлечься, рисуя одним государствам немыслимые очертания границ, безжалостно раздирая на части другие, третьи вообще стирал с поверхности земного шара, обозначая на том месте четвертые.
        Мария Федоровна пригляделась к маленькой точке, затерянной где-то в глубинах Азии, и пренебрежительно фыркнула:
        - И это те самые потрясатели Вселенной? Нет, что ни говори, а мы ту войну выиграли, пусть и с несколькими неудачными кампаниями в самом начале. Важен итог, не так ли?
        - Но двести с лишним лет?
        - И что? Древности свойственна неторопливость. Это сейчас все будто с ума посходили и запустили время вскачь, раньше было иначе. Вот воевали с Литвой - где та Литва? Где Польша, Швеция? Уж не говорю про насекомые государства вроде Крыма или Ливонского ордена.
        - Последний государством не являлся.
        - Тем лучше, Павел! К разбойникам во всем мире относятся с предубеждением, а они разбойники и есть. Были.
        - Глупости!
        - Да, глупости, - согласилась Мария Федоровна. - Но к умным мыслям относятся с еще большим предубеждением.
        Забавно! Надо будет процитировать императрицу на сегодняшнем Военном совете. Нет, что ни говори, я ее очень люблю и уважаю, но иногда мою дорогую слишком заносит. Хотя…
        - Душа моя, ты не откажешься присутствовать на нынешнем совещании?

* * *
        Весенний вечер тих и прекрасен. Из открытого окна тянет холодком еще не везде стаявшего снега, а откуда-то со стороны Мойки доносится незлобливая матерщина городовых, призывающих петербуржцев не шуметь и не нарушать раздумий императора. В кабинете дым - дежурившие на крыше снайперы опять набросали всякой дряни в каминные трубы, и попытка погреться у живого огня закончилась неудачей. А не сослать ли в Сибирь мерзавцев? Чуть было не сорвали заседание Государственного совета!
        - Здравствуйте, господа и товарищи! - обвожу взглядом присутствующих, ни на ком не останавливая его. - Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.
        Михаил Илларионович улыбается - Мишке Варзину приходилось когда-то играть на любительских подмостках, а в ближайшее время на сценах петербуржских театров появится пьеса «Ревизор» за авторством некоего Николая Васильевича Гоголя, но под редакцией фельдмаршала Кутузова. Я сам не ожидал, что старый друг окажется таким завзятым театралом.
        Остальные предельно серьезны и осознают важность момента. Бенкендорф сидит с неизменной кожаной папкой на коленях и тихонько постукивает носком сапога по натертому паркету. Волнуется? Правильно, Александр Христофорович принимал участие в разработке нашего плана и знает, что именно ему и предстоит взвалить на плечи самую тяжелую ношу. И его ОсНазу, где при обучении отсеивается до пятидесяти процентов личного состава.
        Слева от Бенкендорфа - государственный канцлер. Графу Ростопчину предстоит осуществить дипломатическое прикрытие. В том смысле, что нужно представить Россию жертвой неспровоцированной агрессии со стороны Франции. На мнение так называемой просвещенной Европы нам плевать, но для успокоения собственной совести такое положение дел весьма желательно. Совесть у нас хоть и гибкая, но та гибкость имеет некоторые пределы. До них, правда, еще не доходили, но зачем рисковать?
        Министр обороны перекидывает из руки в руку двухцветный карандаш «Тактика» производства завода братьев Гномовых, привезенный ими лично из Нахичевана в подарок Алексею Андреевичу. Карандаш не менее локтя в длину, в три пальца толщиной и выглядит скорее гетманской булавой, чем писчей принадлежностью. Зато нарисованная на карте стрелка предполагаемого контрудара занимает половину будущего театра военных действий. Шутник граф Аракчеев, однако.
        Командир Красногвардейской имени генералиссимуса Суворова дивизии генерал-майор Тучков смотрит в окно. Этот спокоен - красногвардейцы недавно полностью закончили перевооружение и пополнили численность после понесенных в Тифлисском замирении потерь и готовы к выполнению предстоящих задач. Любых. Иначе что же это за гвардия?
        Гавриил Романович Державин излучает внимание и почтительность. Главный поэт страны, министр финансов и старший таможенник Российской империи. Хотя сегодня Военный совет, но деньги тоже оружие. У нас все должно стать оружием. Кстати, а куда это косится старый черт?
        - Хм… Гавриил Романович?
        - Да, Ваше Императорское Величество? - Державин с трудом отрывает взгляд от внесшей поднос с легкими закусками горничной. С некоторых пор решено было сменить угрюмые рожи дежурных сержантов на румяные личики юных красавиц. - Простите, отвлекся.
        Скорее привлекся. И что такого привлекательного в длинных юбках, едва приоткрывающих изящный башмачок на стройной ножке? По моему разумению, можно и покороче, иначе при работе в госпитале край платья запачкается кровью. Некрасиво получится, не находите?
        Глава Священного синода тоже косит глаза не туда, куда следует женатому человеку, и отворачивается с явным сожалением. А не отослать ли его на фронт от греха подальше? Вот так, пожалуй, и сделаем.
        Ну вот, вроде бы все собрались, включая императрицу Марию Федоровну, и пора начинать вершить судьбы мира. Так, кажется, это называется?
        ГЛАВА 3

22 июня 1807 года. Царство Польское.
        Федор Толстой опустил бинокль, через который наблюдал за переправляющимся через безымянную речку авангардом французской армии, и вполголоса выругался. Мать честная, вот это силища прет! Считай, чуть не вся Европа заявилась. Эх, велика Россия, но лишней земли в ней нет, особенно под новые кладбища. Вот ведь подлый народец - даже будущей смертью своей норовят ущерб нанести.
        - Васька, готов к передаче?
        - Один секунд, вашбродь! - Солдат в пятнистой накидке разведчика как раз заканчивал устанавливать треногу гелиографа. - Уровень выставить осталось.
        Приборчик нехитрый, но в пользовании требует некоторых навыков. Собой он представляет здоровенный ящик со множеством зеркал, расположенных таким образом, что передаваемый посредством солнечных зайчиков сигнал можно посылать как направленным лучом, так и по широкому фронту. Сейчас второй случай и есть - ушли черт знает куда, и принимающий гелиографист знает только примерное направление. Тучки бы не набежали…
        Вообще-то Федору не по чину самолично следить за переправой противника, и генерал-майор Тучков за это устроит хорошую головомойку, но батальон находится в свободном поиске, что позволяет более вольно трактовать требования Устава. Да, не по чину! Но если очень хочется? Хочется сделать самый первый выстрел в этой войне, чтоб когда-нибудь с гордостью рассказать внукам и правнукам… Или не говорить, пусть сами прочитают в учебниках истории.
        Военному человеку вообще свойственна малая толика тщеславия, и капитан Толстой не являлся исключением. Но, как ни странно, головокружительная карьера не испортила его характер. В двадцать шесть лет, получив под начало батальон Красной гвардии, по негласной Табели о рангах стоящий между егерской бригадой и пехотной дивизией, он оставался все тем же Федором Толстым, что попал когда-то в штафбат под командованием прапорщика Александра Павловича Романова.
        Ранняя счастливая женитьба на то повлияла или непременное участие во всех без исключения военных мероприятиях как за границами Российской империи, так и внутри ее, но Федор Иванович прослыл среди подчиненных добрым, строгим и заботливым командиром. Среди солдат бытовало поверье, что смерть панически боится их капитана и старается обходить батальон стороной, предпочитая добывать пропитание среди неприятельских рядов. Мнение укрепил случай, произошедший во время недавнего Тифлисского замирения, когда… Впрочем, зачем вспоминать былое, если новый враг пришел незваным и топчет родные пажити? Что, разве в царстве Польском сельскохозяйственные угодья называются как-то иначе? Это неважно, все равно топчут, причем пока безнаказанно.
        - Готово, вашбродь! - бодро отрапортовал покончивший с настройкой аппарата связист.
        - Ага, - кивнул капитан и сунул солдату листок бумаги: - Ты передавай пока, а я малость поближе гляну. Как закончишь, живо дуй к нашим.
        - Так ведь…
        - Не рассуждать! - прикрикнул Толстой, прекрасно понимающий, что его намерения немного противоречат полученному из штаба дивизии приказу.
        - Совсем не рассуждать?
        - Только сейчас. И смотри у меня тут! - Командир подумал и добавил ласково: - Или в морду дать?
        Угроза подействовала, хотя капитан ни разу не был замечен в рукоприкладстве к нижним чинам. Наверное, солдату не хотелось стать первым.
        - Пошел я. - Толстой закинул за спину винтовку со странным утолщением на конце ствола, похлопал по патронной сумке на поясе и растворился в густых кустах.
        А связист вздохнул, перекрестился и, скосив глаза в бумажку, привычно захлопал шторками гелиографа, в паузах протирая толстую линзу в крышке аппарата. Работа как работа… лишь бы тучки не набежали.
        От разнообразия и многоцветья неприятельских мундиров рябило в глазах. Красные, синие, зеленые, белые, красно-синие, бело-красные, сине-зеленые и прочие, самые немыслимые сочетания… Ну что за радуга, право слово? Они воевать собираются или бал-маскарад устраивать? Нет, не дошла еще просвещенная Европа до понимания разницы между полевой и парадной формами. В первой все, в, том числе и красота, пожертвовано ради удобства и незаметности, а во второй можно появляться исключительно в свете, блистая перед дамами звездами орденских знаков и золотом эполетов.
        Сам Толстой в светло-зеленом, в цвет высокой травы на небольшом пригорке, и со стороны выглядит… А никак не выглядит - никто не смотрит в его направлении, отдав все внимание завязшим в илистом дне пушкам.
        - Экую древность с собой таскают, - капитан вслух прокомментировал очередную попытку выдернуть из воды громоздкого и тяжелого бронзового монстра. - В этой дуре немногим меньше двухсот пудов будет.
        Речка, скорее даже широкий ручей, не собиралась отпускать добычу и плевать хотела на усилия шестерки лошадей, упорно месивших копытами мокрую глину крутого берега. Ругательства на не менее чем четырех языках носились в воздухе, и столпотворение имело все шансы поспорить с Вавилонским.
        Сами виноваты - переправившаяся в первую очередь кавалерия вдрызг разбила брод. А двинувшиеся следом артиллеристы не придумали ничего умнее, как взять чуть левее. Это вам не благословенная Франция, идиоты! Здесь любая лужа обладает шляхетским гонором и мечтает превратиться в непроходимое болото, обязательно независимое от других болот и населенное собственными упырями.
        Эта речка не стала исключением - справа и слева от единственного во всей округе брода она разливалась, образуя великолепные, поросшие камышом топи. Просто мечта охотника на пернатую дичь. И на французов, разумеется.
        Толстой разложил на чистой тряпочке патроны - в лежачем положении доставать их из поясной сумки несподручно. Интересно, успеет отстрелять дюжину, прежде чем неприятель определит его местоположение? Вроде бы должен успеть и больше - механик, изготовивший изобретенный Иваном Лопухиным глушитель на винтовку, клятвенно заверял, что приспособление выдержит не менее сорока выстрелов.
        Ну, с богом? Кулибинка нового образца калибром в четыре линии сухо кашлянула, и на обтянутом белыми лосинами животе французского полковника появилась аккуратная дырочка. Еще одну… на этот раз в голову офицера-артиллериста. Третья пуля досталась разукрашенному, будто павлин, толстяку с отвисшими щеками, по всей видимости, генералу из какого-то карликового итальянского королевства. Именно там любят висюльки, перья, жесткие от золотого шитья мундиры.
        А после четвертой капитану сделалось жарко. И не погода в том виновата - густой дым от сгоревшего пороха выдал место засады, и французы с азартом принялись палить по пригорку. И когда успели ружья зарядить?

«Вот ведь дурень! - ругал сам себя Толстой, на пузе проползший по трем муравейникам подряд. - Мог бы и заранее подумать!»
        Федор Иванович не знал, что ровно через полчаса после его убытия в разведку в расположении батальона появился присланный из дивизии обоз с партией опытных боеприпасов. И донельзя довольный старший лейтенант Лопухин уже отложил командирскую долю. И себя, разумеется, не обделил. Но пылкая страсть начальника штаба к созданию запасов на всякий непредвиденный случай ни для кого не является секретом. Более того, все уверены, что в его карманах даже парочку старинных единорогов можно найти. И как помещаются? Ванька, наверное, колдун!
        - Что он творит? Нет, ну что он творит, мерзавец? - В голосе старшего лейтенанта Лопухина одновременно звучали осуждение, восхищение и зависть. Белая зависть, разумеется.
        Он наблюдал за действиями командира в мощный бинокль и в особенно драматичных моментах аж подпрыгивал на месте. Собственно, самого капитана Толстого видно не было, но его замысловатый маршрут четко прослеживался по срабатывающим то тут, то там ловушкам. Нет, батальон не зря две с лишним недели ковырялся в земле, изображая кротов и окружая себя полосой препятствий. Не хотелось бы сейчас оказаться на месте преследующих Федора Ивановича французских гусар. Эти тоже хороши - мало того, что поперлись в лес верхом, так еще и целым полком.
        Вот упали крест-накрест штук десять сосен, и следом донеслось дикое ржание. Черт с ними, с людишками, а вот лошадей жалко. Они скотинки подневольные и национальности не имеют. Ладно, как там: щепки летят и бьют по безвинным грибам? Надо будет попозже кого-нибудь отправить, чтоб добили… и французов тоже.
        Грохнули одноразовые деревянные пушки. Ага, значит, командир выводит погоню к минному полю. Сколько-то народу останется в волчьих ямах с заостренными кольями на дне, потом сработают падающие на веревках бревна, и лишь тогда незваных, но ожидаемых гостей поприветствуют прикопанные фугасы с терочными запалами. Ненадежные они, правда, но даже если половина бабахнет, то гусар можно будет собирать в мешки при помощи веника и лопаты. Хорошо так воевать, только очень скучно. А что делать, если император Павел Петрович за устроенный по всем правилам устаревшей военной науки бой обещается закатать виновника на вечную каторгу?
        - Второй роте занять позиции на северном направлении!
        На минное поле надейся, но пехота в любом случае должна сидеть в окопах с защищенными рогатками подходами. В жизни есть место не только подвигу, но и обычному человеческому везению, так что не стоит исключать вариант прорыва вражеской кавалерии. А потом по увязшим в грамотной обороне французам со спины ударит первая рота. Эти со вчерашнего дня кружат за периметром лагеря, совмещая в себе дозор и резерв. Тактика простая - по два-три выстрела, и сматываться, благо дальнобойные винтовки позволяют действовать на безопасном расстоянии.
        Но все равно скучно, господа! А командир развлекается, мерзавец!

* * *
        Федор Иванович не считал бешеную гонку по лесу таким уж хорошим времяпрепровождением и тем более развлечением. Капитан мысленно посылал проклятия наступающим на пятки французам, полякам, растащившим на дрова все поваленные деревья и не оставившим ни одного естественного препятствия, и себе, причем в первую очередь. Ну надо же было так бездарно навести преследователей на расположение батальона! Вдруг кто-то из них останется в живых, и тогда вся секретность убежища полетит псу под хвост! А ведь рассчитывали просидеть здесь до самых холодов, беспокоя дальними рейдами неприятельские тылы и парализуя снабжение наполеоновской армии. И что теперь, искать новое? А на чем перевозить заготовленные на полгода съестные припасы?
        Да, провиант у батальона имелся свой, потому что приказ недвусмысленно запрещал любые контакты с местным населением. Тут в любого ткни и наверняка попадешь в отъявленного ненавистника. Крестьяне, разумеется, более лояльны, но страшно дремучи и невежественны. Скажет пан сыпануть отравы в муку или молоко - сыпанут не задумываясь. Потому как рабство настолько въелось в души, что и помыслить не смогут о противоречии. И любить станут беззаветно и преданно, ежели на то будет господское указание. Но это так, самый сказочный вариант - гордые шляхтичи заочно влюблены в Наполеона и с нетерпением ждут удобного момента для утраты девичьей невинности. Такой вот странный здесь народ живет.
        Капитан остановился, чтобы чиркнуть фосфорной спичкой и поджечь идущий к зарядам огнепроводный шнур. Преследователи как раз должны оказаться в нужное время под развешанными на деревьях «перделками». Сим неприличным словом обзывались выдолбленные обрезки бревен, забитые порохом и мелким щебнем, на который пошли щедро разбросанные самой природой огромные валуны. Некоторые из красногвардейцев ворчали, разбивая кувалдами неподатливых гранитных великанов, но прошедшие огни и воды ветераны добрым словом и крепким подзатыльником смогли разъяснить молодежи нужность данной работы. Тем более командир и начальник штаба, начинавшие еще в
«ТОМ САМОМ» батальоне, не погнушались подать личный пример.
        Так, огонек с едва слышным шипением побежал вверх, и осталось ровно две минуты на ретираду. Тут же не суворовские чудо-богатыри собрались, так что сей маневр не является чем-то предосудительным. Даже наоборот, занятия по правильному отступлению занимали почти половину отпущенного на обучение времени. Император Павел Петрович однажды хорошо выразился, назвав эти действия активной обороной.

«Куда уж активнее! - Федор пригнулся от прозвучавших почти одновременно выстрелов
„перделок“ и размазал по лицу перемешанную с горячим потом грязь. Еще немного, и мне можно присваивать почетную приставку к фамилии. Толстой Гончий Лось - предводитель гуронов! Каково, а?»
        За спиной глухо стукнуло, и мгновение спустя громкие французские ругательства оказались заглушены тонким, вкручивающимся в мозг криком на одной ноте. Такое бывает, когда человек вдруг обнаруживает в кишках заостренную деревяшку. И не сразу умирает от боли.
        - Pardonnez moi camarades, millions fois pardon![Извините, друзья, миллион извинений! (фр.)] - Федор прошел по узкой перемычке между двумя волчьими ямами и обернулся. - Извините, так уж получилось.
        Ответом стала пуля, выбившая щепки из соснового ствола в паре вершков от головы. Нет, определенно, после их так называемой революции во французах совсем не осталось благородства. Извинился-де, даже на двух языках, какого черта еще нужно?
        Опять стреляют. Но, как показалось, вперед больше не стремятся. Уж не собираются ли отступить? В таком случае - скатертью дорожка! Как будет по-французски
«проваливайте на хрен, суки»?
        - Ну ты, Федор Иваныч, и дал жару! - Лопухин встретил неторопливо бредущего командира сразу за линией окопов. - Один против целого полка воевал!
        - Да полно, - Толстой устало отмахнулся. - Там пара эскадронов была, если даже не меньше.
        - А мне показалось…
        - Мне тоже со страху двенадцать дивизий померещилось. Чуть медвежья болезнь не приключилась.
        Командир батальона и его начальник штаба знали друг друга много лет, потому могли разговаривать начистоту, без глупой бравады и показной храбрости. Если на двоих съеден не один пуд соли и сожжены несчитаные пуды пороха, то можно откровенно признаться в маленьких слабостях. Ванька поймет - у самого не единожды после дела дрожали колени. Перед боем и во время него - никогда, а по окончании…
        - Сейчас людей пошлю трофеи собрать. - Лопухин вопросительно посмотрел на капитана, ожидая подтверждения, и, увидев одобрительный кивок, рассмеялся: - Заодно твои дивизии пересчитаем. Двенадцать там или восемнадцать… чего их, супостатов, жалеть-то?
        - За приписки взгреют.
        - Да шучу я, шучу! - пошел на попятную начальник штаба.
        Он и сам прекрасно помнил грозный указ государя-императора, позднее лично озвученный Павлом Петровичем на общем построении дивизии. Его Величество испытывал вполне объяснимую приязнь к Красной гвардии, поэтому всегда старался говорить без намеков и двусмысленностей. Грубовато, конечно, получалось, но ведь не перед воспитанницами Смольного выступал! Солдаты, кстати, после этих встреч пребывали в энтузиазме, да и офицеры не упускали возможности узнать несколько новых слов.
        А государь тогда выразился, да…
        - Я не помню точно, кто сказал первым, будто война должна сама себя кормить, но это сказал идиот и сукин сын! Поэтому отставим в сторону троцкистские лозунги и заявим со всей большевистской прямотой - война никогда и никого не кормит! Эта гидра жрет все, что попадется под хищные щупальца. И наша задача - хоть немного приуменьшить нанесенный ее прожорливостью ущерб.
        Император прервался и строгим отеческим взглядом обвел застывших в строю красногвардейцев:
        - Так что, господа, приоритетной задачей становится не только уничтожение врага, который через месяц обязательно внезапно вторгнется в наши пределы, но и нанесение ему максимального материального ущерба. Это о трофеях, если кто не понял. Но! Попрошу обратить внимание на строгую отчетность. Построение великой Империи невозможно без учета, учета и еще раз учета! Россия верит в вас, товарищи!
        Вот теперь и думай, что написать в победной реляции. Многовековые традиции составления донесений требуют указать хотя бы один разбитый полк, но новые веяния рекомендуют сообщать чистую правду. А как же ордена и прочие монаршьи милости? Какое-то внутреннее противоречие получается. И угораздило же Федора притащить за собой гусар! Нет бы их обоз! Вот всегда так - командир пойдет и победит, а бумажная работа достается начальнику штаба. Эх, грехи наши тяжкие!
        - О чем вздыхаете, Иван Михайлович?
        Лопухин обернулся и улыбнулся с преувеличенной приветливостью. Призванный из запаса отец Михаил был в батальоне человеком новым и заменил сломавшего ногу батюшку Мефодия буквально перед операцией. Не хирургической, разумеется, а военной. Вид священник имел самый грозный, но до прежнего, пострадавшего при парашютном прыжке с воздушного шара, малость не дотягивал. Ну да, пистолет на поясе и винтовка за спиной, но все равно что-то не то. Может быть, доброты во взгляде не хватает?
        И, кстати, почему он с оружием? Раньше военные священники все больше молитвами и личным примером обходились. Кроме нынешнего обер-прокурора Священного синода, но там особая статья. Ведь за убийство извержение из сана полагается, не так ли?
        - Да трофеев-то едва на триста рублей наскребли, Михаил Евграфович, - пожаловался старший лейтенант. - И то если не по казенным ценам, а у Макария продавать.
        По военной поре обращения вроде «отцов» и «сынов моих» временно отменили, так что именование по отчеству батюшку не удивило. Даже немного льстило, когда дворянин из древнего рода держится на равных с сельским попом, имеющим происхождение из крестьян Нижегородской губернии. Впрочем, в Красной гвардии иными ротами бывшие крепостные командовали, а князья с графами вставали под знамена рядовыми и сержантами.
        - Печально.
        - Что именно? - Лопухин посмотрел на священника с интересом. Чем же он опечален?
        - Видите ли, Иван Михайлович… - отец Михаил немного замялся, но быстро справился с собой. - В мои обязанности входит не токмо забота о православных душах, но и спасение заблудших, погрязших в грехах и невежестве.
        - В каком смысле? Вы что, французов спасать собираетесь?
        - Не тела - души!
        - Извольте объясниться, Михаил Евграфович! - Начальник штаба построжел лицом. Вот только упертых фанатиков с горящими глазами и не хватает батальону для полного счастья!
        - Изволю, - кивнул отец Михаил и махнул рукой куда-то вдаль. - Вот что вы видите, Иван Михайлович? Не нужно отвечать, я прекрасно знаю - вы видите охваченные жаждой стяжательства орды, двинувшиеся на нас по велению новоявленного Чингисхана. Алчность в глазах их, а души покинуты ангелами, уступившими место Мамоне. Необузданные страсти влекут французов в геенну огненную, и долг каждого верующего человека состоит в том, чтобы вернуть заблудших агнцев на пусть истинный.
        - Э-э-э… простите… теперь и убивать неприятеля нельзя?
        - Разве я такое говорил? Помилуйте, Иван Михайлович, вы что-то неправильно поняли и сделали из моих слов ложные выводы. Вторгшегося неприятеля непременно нужно уничтожить, чему подтверждением служит поучение Святого Благоверного князя Александра Невского о пришедших с мечом и гибнущих от него. Нам ли спорить с авторитетом Церкви? Занятие это неблагодарное и противоречащее самому духу нашему.
        - Совсем запутали высоким штилем, Михаил Евграфович.
        - Могу и проще, - покладисто согласился священник. - Сытое брюхо к ученью глухо. Не так ли?
        - Допустим. Но что вы все вокруг да около? Военный человек, независимо от того, духовного он звания или нет, должен проявлять разумную инициативу, но никак не неразумную велеречивость. У вас есть конкретные предложения?
        - Есть. Предлагаю немедленно выступить и напасть на ближайший обоз с провиантом, тем самым принудив врага к благочестию путем длительного поста.
        - Тьфу, прости меня, Господи… Неужто нельзя без многоглаголения? Или «Памятку полковому священнику» наизусть цитируете?
        - Как? Она же для служебного пользования?!
        - Неважно. Но инициатива наказуема исполнением, Михаил Евграфович.
        - Я согласен.
        Лопухин с сомнением осмотрел батюшку. Согласен он… Хотя, ежели посмотреть с другой стороны, боевое крещение еще никому не повредило. Заодно и посмотрим, каков сей герой под неприятельскими пулями. Значит, решено…
        - Возьмете под начало взвод из третьей роты.
        - Слушаюсь!
        - И это… рясу смените на что-нибудь удобное.
        ГЛАВА 4
        Фельдмаршал и светлейший князь Кенигсбергский Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов любил поспать. Он вообще много чего любил, но сон стоял на третьем месте после Родины и женского пола. Зачем отказывать себе в отдыхе, если выдалась свободная минутка? Собственно, можно и в несвободную вздремнуть, особенно на каком-нибудь военном совете, под монотонный бубнеж очередного генерала, беспомощно тыкающего в карту указкой в поиске вверенных оному докладчику частей. Беда прямо с этими генералами - в отставку отправить не за что, а доверить под начало больше роты никак не получается. Приходится идти на хитрость, придумывая звучные названия вроде «Отдельных отрядов специального назначения» или «Особых групп Высочайшего подчинения». Даст Господь, уж роту-то не угробят в лесах, а опытные взводные командиры помогут нанести неприятелю хоть какой-то ущерб, пусть самый минимальный. Курочка по зернышку клюет, а весь двор в… хм…
        Сегодня выспаться толком не получилось - командующего среди ночи разбудил пытавшийся пробраться в дом злой дух. Этот пакостник не первый день преследует фельдмаршала и успел изрядно надоесть - то на аудиенцию напрашивается, то через вестовых пакеты с прожектами передает. Сам росту маленького, с усами и бакенбардами, курносый, в морском мундире и звании капитан-лейтенанта. Надоел хуже горькой редьки, право слово. И без него забот полон рот.
        Жалко, что адъютанта пришлось отпустить в действующую армию - в нынешние времена, сидючи в штабах, крестов да звезд не выслужишь. А человеку карьеру делать нужно, так как без участия в боях выше майора вряд ли поднимешься. Вот Сергей Викторович мигом бы отвадил наглеца от фельдмаршальской резиденции. А так… Хороший город Брест-Литовск, но очень маленький, никак не спрячешься от настырного духа.
        - Разрешите, ваша светлость? - В руках у вошедшего вестового серебряный поднос со стопкой корреспонденции.
        - Заходи, братец, клади на стол. - Михаил Илларионович проследил за пакетами и уточнил: - От этого ирода здесь точно ничего нет?
        - Никак нет, ваша светлость, все проверили.
        - Значит, еще будет, - тяжело вздохнул Кутузов. - По всем правилам военного искусства осаду ведет, мерзавец.
        - А если его того… арестованию подвергнуть? - предложил сержант. - И к Карлу Иванычу на строительство крепости отправить.
        - За что?
        - За самовольное оставление места службы.
        - Не выйдет - Бугско-Висленская военная флотилия сей город местом базирования имеет, и всякий флотский офицер до объявления тревоги волен проводить свободное время где ему заблагорассудится.
        - Тогда объявить тревогу, а потом на стройку.
        - Оставив флотилию без капитан-командора? И откуда к тебе, братец, злонамеренные мысли являются? Чем карается подрыв обороноспособности державы, знаешь?
        - Э-э-э… виноват, ваша светлость!
        - Вот! Это ведь не баран чихнул! Ступай, сержант, не доводи до лиха. Да не пугайся, шучу я так.
        Вестовой с превеликой радостью поспешил уйти, а Кутузов откинулся в любимом походном кресле, за последние несколько лет ставшем значительно просторнее, и задумался. Он вообще не одобрял задуманную государем Павлом Петровичем постройку крепости в Брест-Литовске, о чем не постеснялся сказать в глаза. Какой смысл возводить капитальные сооружения, если укрытые артиллерийские и ракетные позиции обойдутся гораздо дешевле? Тем более генерал Опперман хотя и человек исключительного ума и образованности, но силой мысли никак не закончить строительство до прихода Наполеона. И как ни крути, город придется сдать без сражения.
        С эвакуацией населения успеть бы к сроку. На памятном апрельском совещании в Михайловском замке было принято решение отвести народ с предполагаемого маршрута французской армии, оставив на пути лишь пустующие города и села да зеленеющие поля. Последние все же засеяли - даже если гордые мусью и соберут какую-то часть урожая, то партизаны побеспокоятся о его дальнейшей судьбе.
        Жителей царства Польского беспокоить не стали, но вовсе не из злокозненных побуждений, как может предположить проникшийся идеями Вольтера и Руссо недоброжелатель. А из соображений сохранения секретности. Там каждый второй является потенциальным бонапартовым шпионом, и это не считая тех, кто находится на постоянном денежном довольствии французского военного ведомства. Нам лишний хипеж нужен?

«Миша!» - Кутузов позвал вклинившегося в размышления Мишку Варзина. Только тот мог выражаться насквозь грубо и неприлично.

«Да тут я. Куда из твоей башки денусь, наша светлость?»
        Вселенец их будущего обладал здоровым честолюбием и справедливо полагал, что полученный недавно титул Светлейшего принадлежит им обоим в равной степени.

«Миша, у тебя какие соображения?»

«По Денису? Дадим ему своей властью три эскадрона, да пусть с ними по лесам кочует».

«Ну какой же из Давыдова партизан? - не согласился Михаил Илларионович. - Он флотский человек, а не гусар, потому на Буге и Висле принесет больше пользы».

«Не скажи, - возразил Варзин. - Партизан из него первостатейный, проверенный временем. Я бы ему рекомендацию в партию дал не сомневаясь».

«Так это когда было?»

«В двенадцатом году, ну и что? Давай дадим юноше возможность прославиться на пять лет раньше, заодно и досаждать перестанет. А то, видите ли, злой дух! Соглашайся, товарищ фельдмаршал, верный экзорцизм получится!»

«И правда… Но под общую ответственность!»

«Это каким образом?»

«Государь найдет способ отделить агнцев от козлищ».
        И уже в полный голос попросил явившегося на звон колокольчика адъютанта:
        - Людвиг Стефанович, будьте любезны вызвать ко мне капитан-лейтенанта Давыдова.
        - Будет исполнено, ваша светлость! - И сразу же в оставленную приоткрытой дверь: - Денис Васильевич, заходите!
        Капитан-командор Бугско-Висленской военной флотилии с самого утра пребывал во власти черной, как раз под цвет мундира, меланхолии. Где-то там люди воюют, а он? Командование, видите ли, посчитало, что речные мониторы будут наилучшим применением талантов первого в российской истории командира боевого парохода. Или на самом деле решили забальзамировать на скромной должности для потомков? С чего бы это? И вообще вроде ничего геройского пока не совершил… так, по мелочам.
        А главнокомандующий не дает возможности для настоящего подвига. Неужели не понимает, что бронированные канонерки, формой напоминающие крышку гроба, являются речными кораблями и попасть на них во вражескую столицу никак не получится? А очень хочется. На белом коне… при орденах и Золотой шпаге… И Наполеона взять в плен хочется. В крайнем случае - его маршала. Любого. Лучше двух.
        Но вот беда - Светлейший упорно не желает выслушивать прожекты Давыдова и несколько раз отказывал в аудиенции. На посланные через вестовых пакеты ответов нет и не предвидится, а фельдмаршальский адъютант за рюмкой хорошего коньяку сообщил, будто бы по распоряжению Кутузова те письма отправлены в печку. Каков ретроград, а? Не понимает Михаил Илларионович простой вещи: военная наука не стоит на месте и нельзя в просвещенном девятнадцатом веке подходить к ней категориями восемнадцатого. Так можно навеки в прошлом остаться, во временах Очакова и покорения Крыма.
        Дважды безуспешно пробовал пробраться в резиденцию, дабы вынудить главнокомандующего к откровенному разговору. В первый раз переоделся монахом, но вызвал подозрение охраны безбородостью и торчащей под рясой рукояткой кортика. Не пустили. Вдругорядь разобрал черепицу на крыше особняка графов Вербжицких, где, собственно, и квартировал фельдмаршал, но заблудился в темноте и попал в спальню хозяйки дома и во избежание скандала вынужден был остаться до рассвета.
        Только сегодня удача вроде бы улыбнулась - Людвиг Стефанович Геллер провел капитан-лейтенанта в приемную, клятвенно пообещав при первой же оказии пропустить в кабинет светлейшего. Пришлось замаскироваться, прикрывшись недельной давности газетой, и долго-долго ждать. Успел даже немного вздремнуть, пользуясь случаем. Но вот громкий голос фельдмаршальского адъютанта возвестил о свершившемся чуде:
        - Денис Васильевич, заходите!
        Давыдов подскочил с диванчика, довольно неудобного, надо заметить, и ринулся в кабинет. У самых дверей опомнился, расправил плечи, сбил с рукава несуществующую пылинку и решительно шагнул вперед:
        - Ваша светлость, капитан-лейтенант Давыдов по…
        - Что же вы так кричите, голубчик? - Михаил Илларионович перебил доклад и знаком попросил сесть в кресло напротив. - Неужели я не знаю своих титулов, а вы собственного звания? И что явились, тоже вижу. Вот лучше мне такую вещь скажите: а зачем явились?
        - Желаю принести пользу Отечеству в роковые минуты вражеского нашествия!
        - А кто же мешает? Пойдите и принесите.
        Денис Васильевич смутился:
        - Хотелось бы предложить прожект летучего отряда, действующего на неприятельских коммуникациях.
        - Партизанить, значит, желаете?
        - Так точно, ваша светлость.
        - Вот о том и нужно говорить, а то развели турусы на колесах! Чай, не девку красивыми словами уламываете. Польза Отечеству - это хорошо, но в чем вы видите эту самую пользу, господин капитан-лейтенант?
        - В скорейшем разбитии французской армии и последующем ее выдворении из пределов Российской империи.
        - Молодец! - похвалил Кутузов. - А вот мы с государем как есть дурни и бестолочи, не могущие постигнуть всю глубину стратегической мысли капитан-лейтенанта Давыдова! Разрешите, молодой человек, склонить перед вами голову?
        В противоположность своим словам главнокомандующий не стал кланяться. Наоборот, смотрел насмешливо единственным глазом, а черная повязка лишь подчеркивала глумливое выражение лица.
        На самом деле Михаил Илларионович играл и в глубине души искренне сожалел о предстоящем погублении энтузиазма молодого офицера, но обстоятельства того требовали. Зря, что ли, столько сил потрачено на выманивание Наполеона из разгромленной им Австрии? Тонкая дипломатическая игра, несколько десятков пудов золота, засевшие в нужное время и в нужном месте меткие стрелки… Да мало ли чего? А тут скорейшее разбитие предлагает, а? Ну куда такое годится?
        - Простите, ваша светлость, но…
        - Этих «но» несколько, Денис Васильевич, - опять перебил фельдмаршал. - И главным из них является то, что французскую армию вовсе не нужно выдворять из пределов. Убегут, и что потом? Лови их по всей Европе.
        Давыдов не выдал разочарования, хотя хрустальный звон разбивающейся вдребезги мечты звучал в ушах и рвался наружу каким-нибудь резким словом. Напротив, он напустил на себя как можно большую почтительность - единственное средство младшего по званию выразить негодования действиями старшего.
        Но, слава богу, все оказалось не столь печально, как виделось поначалу. Светлейший взял лежавшую на столе указку и обвел большой овал на разложенной карте.
        - Будете иметь базирование в этом городе. Дам два эскадрона гусар специального назначения и казачью полусотню. Больше, увы, не могу, вы не один такой. Не делайте удивленное лицо, юноша, партизанская война известна со времен Батыева нашествия, и нелепо думать, что мы не воспользуемся сей проверенной веками тактикой. Вам понятно?
        - Так точно, ваша светлость! - Во рту у Дениса Васильевича пересохло от нечаянной радости, и слова давались с трудом. - Но вот только…
        - Что-то смущает?
        - Янов находится в такой глуши, что французы вряд ли туда сунутся. Кругом леса и болота и… и все.
        - Тем лучше. Или вы собираетесь всю кампанию просидеть в ожидании супостата, которого потребно встретить нерушимой стеной обороны стальной? Нет. Господин капитан-лейтенант, под вашу ответственность отдается дорога от Кобрина до Пинска.
        - Так это же без малого триста верст! - непочтительно перебил воодушевленный открывшимися перспективами Денис Васильевич.
        - Именно! - подтвердил Кутузов. - И если по этому пути к Наполеону проскочит хоть одна телега с провиантом, я буду лично ходатайствовать перед государем-императором об образовании Камчатской военной флотилии во главе с неким прытким пароходным офицером. Надеюсь, понятно изъясняюсь?
        - Так точно! - выпалил Давыдов, в уме уже прикидывающий направления ударов.
        - Да, и еще! - Строгий голос фельдмаршала сбил восторженность мыслей. - Будете держать связь с дивизией генерал-майора Тучкова и соотносить свои действия в соответствии с их планами. А то не хватало на одну телегу с двух сторон нападать - перестреляете ведь друг друга, энтузиасты.
        Последние слова светлейший произнес со странным выражением, и было непонятно, одобряет ли он сей термин или высказывается уничижительно.
        - Да, но где же искать Красную гвардию?
        - Они вас сами найдут, не беспокойтесь. - Главнокомандующий достал из стола запечатанный конверт, вскрыл, исправил что-то, еще одну строчку дописал и протянул бумагу Давыдову: - Вот приказ, можете ознакомиться.
        Четыре дня спустя. Где-то между Дрогичиным и Яновым.
        - Долго еще, Михаил Касьянович?
        Вообще-то вопрос командира отряда предназначался не младшему лейтенанту Нечихаеву, а проводнику. Но тот изъяснялся на дичайшей смеси из польских, русских, малороссийских, нескольких немецких и прочих слов, видимо, сохранившихся с глубокой древности, и капитан-лейтенант его не понимал. Здесь в каждой веске свое наречие, причем местные жители разговаривают друг с другом без каких-либо проблем, но постороннему человеку приходится трудно. А Нечихаев - или не человек, или не посторонний, но языковых проблем не испытывает и потому назначен в дополнение к командованию первым эскадроном, ответственным за разговоры с хмурым и нелюдимым полещуком. Именно так называют себя жители здешних болотистых лесов, отказываясь признавать родство с литвинами, ляхами и расположенными чуть южнее волынцами.
        - К вечеру будем, Денис Васильевич! - откликнулся юный гусар и добавил со странной для его лет рассудительностью: - Надо бы разведку выслать.
        - Казаков? - Давыдов оглянулся на растянувшихся по дороге донцов. - А они в лесу как?
        - В каком смысле?
        - Ну здесь же не степь.
        - Есть какая-то разница? Лес - это та же степь, только заросшая деревьями. - Нечихаев приподнялся на стременах и крикнул: - Урядник!
        - Здесь, вашбродь! - откликнулся здоровенный казачина с роскошной черной бородой самого разбойничьего вида. И дал коню шенкелей, принуждая догнать едущих впереди офицеров. - Звали, Михаил Касьянович?
        Было заметно, что прозвучавшее в голосе уважение отнюдь не наигранное, а идет от души. Интересно, что могло заставить пожилого, почти сорокалетнего, урядника так относиться к юному гусару? У самого на груди два креста да четыре медали, а тот едва ли шестнадцатый год разменял. Что в этом возрасте можно увидеть, кроме Суворовского училища? Только оттуда сержантами выходят, а не младшими лейтенантами. Загадка… Вроде не старые времена, когда в гвардию при рождении капралами записывали, сейчас, слава богу, такого нет. Или есть? Непонятно… И уже командир эскадрона, в котором половина подчиненных ему в отцы годится. Дело ясное, что дело темное.
        - Абрам Соломонович, господин капитан-лейтенант предлагает произвести разведку окрестностей Янова и по возможности самого города.
        - Город… - ухмыльнулся казак. - Таких городов в нашей станице десятка три поместится. А сходить можно, да.
        Денис Васильевич кивнул, подтверждая приказ. Вообще, с самого отбытия из Брест-Литовска Нечихаев всячески подчеркивал перед гусарами и казаками старшинство командира отряда и необходимость строгого подчинения. Удивительно, но даже донская вольница с пониманием восприняла слова младшего лейтенанта и проблем не вызывала.
        - Скажите, Михаил Касьянович, - Давыдов проследил за растворившимся в лесу дозором, - наш урядник не иудейского ли племени будет?
        - С чего бы это?
        - Имя какое-то странное.
        - Ах вот вы о чем! Нет, он прирожденный казак, а на Дону почти все староверы, даже его сиятельство граф Платов-Хивинский. Так что немудрено там встретить не только Абрама Соломоновича, но и Моисей Саулович - нередкость.
        - Но почему? - Давыдов все никак не мог понять что-то, по мнению гусарского офицера, простое и очевидное.
        - По Ветхому Завету называют.
        - Простите, но это же дикость и прошлый век!
        - Так урядник Иванов из него как раз и будет. Как и мы с вами, Денис Васильевич. - Нечихаев склонился с седла, чтобы сорвать придорожную ромашку, и, меланхолично обрывая лепестки, добавил: - А ордена я бы вам посоветовал убрать подальше.
        Капитан-лейтенанта захлестнуло возмущением. Как так, разве можно прятать кровью заработанные боевые награды? Чай, не девичьи шпильки - заслужил, так носи! Или завидует юнец? У самого завалящей медальки не видать, а советы дает!
        - Зачем их убирать, позвольте поинтересоваться?
        - Мишень, - невозмутимо ответил младший лейтенант и сорвал вторую ромашку. - Французы, может быть, в офицера не станут стрелять, надеясь взять в плен, а вот поляки могут.
        - При чем здесь поляки?
        - Они всегда при всем. Впрочем, воля ваша, и не буду настаивать. Как говорил однажды государь Павел Петрович - каждый с ума по-своему сходит.
        - Вы знакомы с Его Императорским Величеством?
        - Немного. Был несколько раз в Михайловском замке и потом… Ну да, когда он приезжал к нам в полк. Приемный отец еще шутил, будто император только ради меня и приезжает.
        В голове у Дениса Давыдова что-то щелкнуло, и все сразу встало на свои места. Младший лейтенант Нечихаев - императорский бастард! Черт побери, хорошо это или плохо? С одной стороны, воевать с царским отпрыском бок о бок почетно, да и на виду будешь, что означает новые чины и награды, а с другой… Не приведи Господь, подстрелят французы юного гусара, кто окажется виноватым? Правильно - командир отряда. Но есть и третья сторона, если приглядеться внимательно. Точно, нужно поберечь молодого человека и самому лезть во все опасные места, тем решая множество внезапно появившихся проблем.
        - Но не пора ли нам устроить привал, Михаил Касьянович?
        - А не рано?
        - Но какой смысл подходить к городу ввечеру?
        Нечихаев перекинулся парой слов с проводником и натянул поводья:
        - Вы правы, Денис Васильевич. Давайте остановимся на обед, а заночуем уже в Юзефинах. А завтра к полудню как раз будем в Янове.
        - И разведка к тому времени вернется! - Капитан-лейтенант соскочил с седла с несколько излишней поспешностью. Нет, господа, что ни говорите, а палуба гораздо надежнее и удобнее конской спины!
        ГЛАВА 5
        Едва рассвело, а отряд уже покачивался в седлах, направив путь в сторону близкого уже городка. Казаки и гусары отчаянно зевали, офицеры показывали пример бодрости духа, но и те и другие не отказались бы от возможности вздремнуть часика по четыре на каждый глаз. К ночевкам в лесу не привыкать, но местные болотные комары способны вывести из равновесия даже святого.
        Но все же кровососы летающие - ничто против ползающей нечисти, встретившей партизан в Юзефинах. Именно наличие невообразимого числа клопов, вшей и блох в этой населенной преимущественно ляхами деревушке вынудило искать убежище под сенью сосновых лесов, отдавая предпочтение дыму костра перед сомнительным комфортом ночевки под крышей. Комары что? Комары укусили и полетели дальше, а если нацепляешь шестиногих квартирантов, то попробуй выведи их в сих диких местах.
        Удивительно, близость ли Европы тому виной или таковы традиции былой Речи Посполитой, но не строят в бывшем Великом княжестве Литовском бань. На востоке, ближе к Орше и Смоленску, уже кое-где встречаются, но западные области не ведают полезной привычки к здоровому образу жизни. И если Нечихаев раньше сталкивался с подобными гримасами «цивилизации», то Давыдову здешние обычаи показались забавными и диковинными. И очень опасными, разумеется.
        Разведка вернулась, едва отряд снялся с бивака и выбрался на дорогу. Урядник плеткой попотчевал своего норовистого жеребца, понуждая пойти вровень с сонной и смирной командирской кобылой, и доложил обстановку. Но, глядя прямо на Дениса Васильевича, Иванов постоянно скашивал глаза на Михаила Касьяновича, именно от него ожидая поддержки и одобрения.
        - Неспокойно в городе, вашбродь! Со всей округи паны съехались к костелу, как бы приступом брать не пришлось. Тама стена высоченная!
        - Точно не на богомолье? А что за костел?
        - Обычный латынский, румско-папистской веры, - поморщился казак. - На том месте когда-то ихнего святого запорожцы порубили, и считается, будто благодать там до сих пор обретается.
        - Как бы при штурме еще великомучеников не наплодить, - покачал головой капитан-лейтенант. - В вопросах веры я, честно признаться, полный профан.
        - Да, - согласился Нечихаев, - тут нужна осторожность. Что там еще, Абрам Соломоныч?
        - Вооружены они, вашбродь. Что все при саблях, то и котенку понятно, но и ружья есть, и пистоли. У ворот пушку поставили - так себе пушчонка, но вдруг пушкари умелые найдутся? Знающий человек даже из сапога выстрелить сможет.
        - Плохо! - Нечихаев окончательно завладел инициативой разговора, чему Давыдов не препятствовал. - Это открытый мятеж.
        - Брать будем, вашбродь? - с надеждой спросил урядник и со странным выражением лица погладил седельные сумки. - Только надо еще по одному заводному коню найти.
        - Зачем?
        - Ну как же? Помните, какой конфуз о прошлом годе в Бухаре приключился? Вот ведь срам вышел - трофеи на ишаках увозили.
        - Погубит тебя, Абрам Соломонович, дуванолюбие,[Дуван (от тюрк. divan - собрание, совет) - у казаков - военная добыча. С момента зарождения казачества походы «за зипунами» и «ясырем» являлись одним из главных источников существования казачьих сообществ.] - хмыкнул Нечихаев.
        Урядник нисколько не смутился:
        - Оно того погубит, кто государеву долю отдавать забывает. У нас все честно!
        - Да я же не спорю!
        Снедаемый любопытством, Давыдов поспешил вмешаться:
        - А что там в Бухаре приключилось, Абрам Соломонович?
        Казак картинно приосанился и широко улыбнулся:
        - Было дело, да… Наша сотня тогда к самому эмирскому гарему прорубилась… - Взгляд урядника приобрел мечтательность, мгновенно сменившейся жесткостью. - Ну нас там и зажали крепко. Эти, как их… сераскиры. Нет, сардукары… или мамелюки? Тьфу, прости хоссподи!
        - А дальше? - чрезвычайно заинтересовавшийся прошлогодними событиями капитан-лейтенант попросил: - Продолжайте.
        - Да потом и не случилось ничего такого, - пожал плечами казак. - Пришел Михаил Касьянович с эскадроном, супостата гранатами забросал, пострелял немного, вот мы в живых-то и остались. Ну и оборону вместе держали четверо суток - первый-то штурм немного неудачным оказался.

«А младший лейтенант открывается с неожиданной стороны!» - подумал Денис Васильевич и обратился к Нечихаеву:
        - И вас не наградили за сей подвиг, Михаил Касьянович?
        - Да разве это подвиг? - отмахнулся командир эскадрона. - Но вообще за ту кампанию отметили, да…
        - Их благородие получили брильянты к «Владимиру», «Красное Знамя», и «Георгия» третьей степени, - похвалился Иванов. - А Знамя второе уже.
        Удивлению Давыдова не было предела. Это получается, что у юного гусара боевой опыт как бы не больше, чем у него самого? Ведь с орденами сейчас настолько строго и за выслугу лет не дают. И о какой выслуге в столь молодом возрасте может идти речь?
        - И вы их не носите, Михаил Касьянович?
        - Зачем изображать мишень, Денис Васильевич? Да и перед кем в лесу красоваться?
        Вечер того же дня.
        Засветло въезжать в городок не стали, дабы избежать потерь среди мирного населения. Никто же не виноват, что паны решились на мятеж? Нет, не виноват. Но при штурме костела пули не будут разбираться в степени вины попавшегося на мушку человека. Они вообще дуры, эти пули. Штык, правда, нисколько не умнее, но к тому приложены опытные руки, умеющие отличить бунтовщика от простого обывателя. Ножи - еще лучше.
        - Тепленькими возьмем, - убеждал урядник Давыдова и Нечихаева. - Мои казаки сызмальства научены в темноте дозоры снимать. Весь свет обойди, но лучше не найдешь.
        - Абрам Соломонович, - младший лейтенант как раз закончил присоединять ночезрительную трубу к винтовке, - ты меня хочешь обмануть или себя?
        Иванов смутился и принялся ковырять землю носком сапога:
        - Так вы, гусары, тому особливо учены, а у нас природное.
        - Ну вот и полюбуетесь природой, пока мы поработаем.
        Урядник тоскливо вздохнул, так как идущим первыми полагалась двойная доля. Но спорить не стал. Понимал прекрасно, что подготовка в гусарском полку наголову превосходит таковую у донцов. А вот не попросить ли Михаила Касьяновича после войны приехать в станицу учителем? И девку ему там справную найти можно…
        Отряд встал на берегу крохотной речки со странным для этих мест названием - Саратовка и готовился к выходу. Точнее, готовился один эскадрон, так как Нечихаев решил, что многолюдство лишь повредит делу. Капитан-лейтенант сначала попытался возглавить уходящих гусар, но внял доводам рассудка, высказанным эмоционально, но предельно вежливо младшим лейтенантом, и остался руководить подкреплением…
        - Ударите по сигналу красной ракеты, Денис Васильевич, и никоим образом не раньше. Ежели что-то сорвется и услышите стрельбу, то все равно не вмешивайтесь раньше времени. Уж постарайтесь, пожалуйста, а? - Под требовательным взглядом младшего лейтенанта Давыдов вынужден был дать честное слово, чем немало порадовал Мишку. - Да не переживайте так, и на ваш век подвигов хватит!
        Вот это высказался! Прямо-таки умудренный жизнью и опытом старый генерал. Точно носить Нечихаеву широкие лампасы годам к двадцати пяти! Какие они у гусар, вроде бы голубые?
        - С богом, Михаил Касьянович!
        Тот улыбнулся в ответ, не сказав ни слова, и ушел к построившемуся эскадрону. А через минуту все беззвучно растворились в темноте, будто и не было здесь никого.

«Эх, живут же люди! - позавидовал капитан-лейтенант. - Войну работой называют… Невозмутимые и бесстрашные…»
        На самом деле Мишка находился в состоянии, близком к панике. Как ни крути, а нынешнее назначение заместителем командира отдельного партизанского отряда по сути своей будет первым самостоятельным опытом. Раньше всегда за спиной стояли прошедшие огни и воды старшие товарищи, готовые в любой момент поддержать, прийти на помощь и указать на ошибки, сейчас же нет никого. Даже командира второго эскадрона не дали, сказав, будто их с Давыдовым и так ровно вдвое больше, чем нужно.
        Ага, в два раза больше… Почему же тогда Кутузов особо указывал на морское звание Дениса Васильевича? Нет, понятно, что капитан-лейтенант - человек знающий и храбрый, но ведь он водоплавающий! Каким местом думал главнокомандующий, направляя сюда Давыдова? Ему бы на мостик линейного корабля, подзорную трубу в руки и попутный ветер в… хм… Да, неисповедимы пути фельдмаршальские!
        Нечихаев последними словами мысленно костерил светлейшего, тем самым загоняя вглубь рвущуюся наружу боязнь. Это пройдет, как проходило всегда, стоит только услышать первый выстрел или увидеть неприятеля, но как же предательски подрагивают сжавшиеся на винтовочном ремне пальцы, и нижнюю губу пришлось прикусить сильно-сильно… Так бывает перед парашютным прыжком с воздушного шара - томительное и страшное ожидание, потом краткий миг поднимающего дыбом волосы ужаса. И далее - непередаваемое ощущение свободного полета. А щелчок выбрасывающих купол пружин - знак к спокойной и сосредоточенной работе.
        И сейчас пошла работа - эскадрон разделен на пятерки, и первые три вырвались вперед, оберегая командира от возможной опасности. Вот канальи, неужели думают, будто их маленькая хитрость останется незамеченной в темноте? Как с ребенком, ей-богу! А может, так оно и есть? Ведь почти половина гусар служила в полку еще в те времена, когда он именовался Ахтырским, и многие помнят босоногого мальчишку, в одну ночь потерявшего мать и отчима. Сестра Дашка до сих пор помнит вкус каши из солдатского котелка и впервые ею испытанное чувство сытости.
        - Ваше благородие, - ушедший вперед сержант Рыбкин появился перед Мишкой неожиданно. - Паны там знамя над воротами вешают, кажись, турецкое.
        - С чего взял?
        - Так красное же! Они там факелами подсвечивают, чтоб сподручнее было, ну мы и разглядели.
        - Наше тоже красное. - Государственный флаг алого цвета с вышитым в центре полотнища золотым двуглавым орлом был принят четыре года назад как символ преемственности от стягов Дмитрия Донского, и Нечихаев знал, что издалека его можно спутать с османским. - Ты и полумесяц видел?
        - Есть он там, точно! - убежденно доказывал Рыбкин. - Туркам продались, собаки бешеные! Разрешите ручными ракетами залпировать?
        Сержант в былые времена участвовал в замирении Польши при одном из восстаний и твердо знал: лях и черт - это родные братья и, чтобы навредить православному человеку, способны продаться даже китайскому богдыхану. А после залпа… Есть лях - есть проблема, нет ляха - нет проблемы.
        - Подожди с ракетами, Федор Степаныч! - Младший лейтенант снял с плеча винтовку и заглянул в прицел: - А ведь точно!
        Несколько разряженных павлинами шляхтичей не погнушались холопским занятием. Или водружение знамени на собственных воротах приравнивается к тому же самому водружению, но на вражеской крепости? Даже лестницу принесли - четверо держат, а один лезет наверх, цепляясь за ступеньки громадной саблей в богатых ножнах. Закрепленный на столбе факел нещадно коптит и света почти не дает, поэтому забравшийся на верхотуру пан что-то кричит и машет рукой.
        - Вот этих и повяжем, - решил Мишка. - Степаныч, но только живьем. Договорились?
        - Да зачем нам пленные, ваше благородие? Они же по-нашему ни бельмеса. Как допрашивать будем?
        - На французском или латыни.
        - Да? - удивился сержант.
        - Проводника перевести попросим.
        - А-а-а… тогда ладно.
        - Погоди-ка, Степаныч, - остановил командир собравшегося уходить гусара. - Что-то мне такое привиделось… Сам посмотри.
        - Чего там? - Рыбкин взял протянутую Мишкой винтовку и заглянул в прицел: - Мать честная!
        Залезший на арку ворот шляхтич как раз в этот момент не удержал древко, оно полетело вниз, а красное полотнище, зацепившись за что-то, развернулось. В неверном и колеблющемся свете факела показалось, будто открывшийся взгляду золотой орел кивает обеими головами и угрожающе размахивает зажатым в когтистой лапе скипетром - мол, вот я вам ужо, недотымки!
        - Ваше благородие, быть того не может!
        - Есть многое на свете, друг Степаныч, что и не снилось нашим мудрецам, - ответил Нечихаев и забрал у сержанта винтовку. - А ты говоришь - ракетами их, ракетами… Пойдем, поговорим с народом?
        - Ага, - согласился Рыбкин и достал из кармана картонный цилиндрик с болтающимся шнурком. - Капитан-лейтенанту сигнал подавать будем?
        - Степа-а-а-ныч, - укоризненно протянул Мишка. - Я тебя не узнаю - это же сигнал к общей атаке.
        - Ну да, - сержант изображал полное недоумение. - Так ведь ляхи же! Как иначе-то?
        - Здесь не те ляхи. Здесь правильные.
        - Разве такие бывают, ваше благородие?
        - Вот сам сейчас и увидишь.
        Появление вооруженных до зубов гусар вызвало у ворот костела немую сцену. Четверо, державшие до того лестницу, застыли в молчании минуты на полторы, завороженно глядя на направленные в лицо винтовки, а потом очнулись и храбро схватились за сабли. Результатом сего необдуманного действия стало падение с высоты пятого пана, удачно сбившего с ног приготовившихся защищаться товарищей.
        - Право слово, господа, не стоит так волноваться! - Мишка сделал шаг вперед и представился: - Заместитель командира отдельного партизанского отряда Российской Императорской армии младший лейтенант Нечихаев. Честь имею!
        - Езус Мария, это же свои! - на чистом русском языке воскликнул нисколько не пострадавший при падении поляк. - Панове, наши пришли!
        На стоящего рядом с командиром сержанта Рыбкина было больно смотреть. Василия Степановича раздирали внутренние противоречия, так наглядно отражавшиеся на его лице, что возникали серьезные опасения за душевное здоровье заслуженного гусара. Ляхи называют его своим! Нет, воистину мир переворачивается с ног на голову и катится в тартарары…
        - Сигизмунд Пшемоцкий герба Радом, - в свою очередь представился поднявшийся с земли поляк. - Являюсь предводителем шляхетского ополчения Пинского повета. Ах, простите, уже Кобринского уезда. Но что же мы стоим, господа? Панове, вина нашим собратьям по оружию! Всем вина! Много вина!
        Господа офицеры изволили гулять. В меру, разумеется, так как реалии военного времени не позволили полностью отдаться разгулу устроенного паном Пшемоцким праздника. Собственно, из офицеров присутствовали только Денис Давыдов и Михаил Нечихаев, а урядник Иванов был воспринят таковым из-за обилия наград на груди и приглашен к накрытому в костеле столу. Восседавший во главе католический священник порой вздрагивал, встречаясь взглядом с казаком, - видимо, не хотел воссиять новым святым мучеником подобно зарубленному как раз на этом месте Андрею Боболе. Двести пятьдесят лет назад дело было, но ведь помнят же!
        Младший лейтенант пропускал многочисленные тосты, сопровождая их вежливой улыбкой, объяснял непонятную трезвость юным возрастом и старыми ранами, не позволяющими воздать должное гостеприимному великолепию. Абрам Соломонович же употреблял много, но без последствий. Разве можно пронять слабенькой водичкой привыкшего к водке человека? Оная тоже присутствовала, но все поползновения урядника протянуть руку к запотевшему штофу пресекались энергичным командирским пинком под столом.
        - Позвольте спросить о ваших намерениях, пан Сигизмунд? - Давыдов сделал глоток кислого, как улыбка старой девы, вина и отставил бокал в сторону. - Нам нужно как-то согласовать совместные действия во избежание могущих произойти недоразумений.
        - Конечно же, бить француза, пся крев! - Пшемоцкий треснул кулаком по столешнице, отчего воинственно звякнула посуда, и продолжил: - Мы не позволим всяким там проходимцам безнаказанно топтать нашу землю, холера им в бок!
        - Не стоит ругаться в святом храме, сын мой, - укоризненно произнес ксендз. - Господь накажет.
        - Господь отпустит грехи благочестивому воинству, отец Станислав, - возразил пан Сигизмунд. - Ergo bibamus!
        Предводитель ополчения лихо опрокинул далеко не первый бокал и рукавом вытер свисающие чуть ли не до груди усы.
        - И все равно прошу не ругаться, - настаивал священник.
        - Скучный вы. - Пшемоцкий прислушался к веселым крикам с улицы, где происходила совместная польско-русско-казацкая пирушка. - Живите проще, святой отец, и люди к вам потянутся.
        Повисла неловкая пауза, которую поспешил заполнить Денис Давыдов:
        - И как предполагается организовать борьбу с неприятелем?
        - Исключительно хорошо предполагается! Сначала из пушки - бабах! Потом саблями в куски! А в убегающих из ружей - пам, пам, пам… Да мы огра… простите, лишим Наполеона всех обозов! Вы не против, господин капитан-лейтенант?
        - Ни в коем разе! - заверил Денис Васильевич. - Нас, собственно, сюда послали с похожими намерениями.
        - Да? - Судя по вытянувшейся физиономии шляхтича, новость его сильно огорчила. - Но мы рассчитывали на добычу… в смысле, на активное участие в боевых действиях.
        Разочарование явственно читалось на лице пана Сигизмунда, видимо, собиравшегося поправить на войне изрядно пошатнувшиеся денежные дела. Если присмотреться, то сия запущенность проявлялась во всем - пышная и когда-то яркая одежда носила следы умелой починки, сапоги давно нуждались даже не в услугах сапожника, а в препровождении на свалку, и лишь фамильная карабелка выглядела прилично. Единственное достояние бедного, но по своей гордости никогда не признающегося в той бедноте шляхтича.
        - В боевых действиях? - Денис Васильевич сделал вид, что задумался. - Вы знаете, пан Сигизмунд… Его Императорское Величество Павел Петрович не желает видеть потери среди мирного населения.
        - Да мы не посрамим! - воспрянул уловивший интонацию Пшемоцкий. - Верноподданнические чувства лучших представителей Янова и окрестностей требуют…
        - Сначала дослушайте, прошу вас, - улыбнулся капитан-лейтенант. - Но государь не будет возражать, если какие-нибудь патриоты помешают французам вывозить из России награбленное.
        - Только из России? - Предводитель ополчения моментально приобрел деловитость. - А из других мест?
        - Да, верное уточнение. Неважно откуда, но помешать обязательно.
        Пшемоцкий потянулся к бутылке, но передумал и вернулся к разговору на многообещающую тему:
        - Если я правильно понял, панове, то вы ловите обозы, идущие туда, а мне достаются те, что оттуда?
        - Абсолютно правильно, пан Сигизмунд.
        Молчавший после спора с предводителем ксендз кивнул:
        - Честное разделение обязанностей угодно Господу.
        - Еще ему угодна государева доля в размере четвертой части от спасенного, - вмешался Нечихаев.
        - Да? - удивился святой отец. - А почему так много?
        - Свод законов Российской империи, статья «О производительной и непроизводительной деятельности», параграф третий, пункт двенадцатый.
        - Солидное обоснование, - согласился священник. - А нет ли каких послаблений?
        - Есть, но они вряд ли вам подойдут.
        - Это почему?
        - Льготы распространяются лишь на подданных того вероисповедания, чьи высшие иерархи находятся на территории империи. Тогда да, всего десятину отдавать нужно.
        - Плохо… А Его Императорское Величество не имеет видов на Ватикан?
        Мишка развел руками, показывая, что не знает о планах Павла Петровича. И уточнил, дабы избежать дальнейших вопросов:
        - Второй Всероссийский съезд мусульманских народов избрал Верховного муфтия, имеющего резиденцию в Казани, так что…
        Сигизмунд Пшемоцкий с грохотом положил на стол перед собой саблю и заглянул в глаза ксендзу:
        - А это шанс. Отец Станислав, вы же не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду?
        - А-а-а…
        - Господь требует от вас подвига!
        ГЛАВА 6

20 августа 1807 года. Смоленск, Ставка главнокомандующего.
        Светлейший князь Кутузов рвал и метал. Его единственный зрячий глаз буквально сверлил собравшихся в кабинете генералов, и, казалось, вот-вот начнет прожигать в них дыры. Сквозные, разумеется, для удобства подвешивания и дальнейшей просушки на солнышке. Не было такой кары, которую не пообещал бы обрушить на головы виновных разгневанный фельдмаршал.
        - Куда это годится, господа? - вопрошал Михаил Илларионович, потрясая зажатым в руке обрывком карты. - Черт знает что творится! Составляем, составляем планы, и каков результат? Нас государь живьем съест - половину на завтрак и половину на ужин!
        - Но можно ведь объяснить ситуацию Его Императорскому Величеству, - кто-то самый смелый решился подать голос. - Павел Петрович поймет, что обстоятельства не позволили нам…
        - Прекратите, Адам Францевич, - оборвал главнокомандующий и бросил обрывок на стол. - Где должен быть Наполеон по плану и почему он совсем в другом месте? Кто мне ответит, господа?
        - Это Тучков виноват, - наябедничал дородный румяный генерал-майор из квартирмейстерской службы. - Его дивизии поручено… Да, поручено, но он не исполнил!
        - А вы все чистенькие, аки ангелы горние? - Кутузов пристально посмотрел на ябедника, отчего тот покрылся холодным потом. - Александр Андреевич молод и неопытен, но ожидать такого от генералов, прошедших Шипку и осаду Плевны…

«Наша светлость, - раздался в голове голос Варзина. - До Шипки и Плевны еще семьдесят лет. Я же рассказывал».

«Ох, перепутал!»

«Ладно про Сталинград не сказал».

«Ты?»

«Нет, ты!»

«Плохо обо мне думаете, товарищ гвардии рядовой».
        Сделав секундную паузу, Михаил Илларионович ничтоже сумняшеся продолжил:
        - Впрочем, о намерениях Его Императорского Величества в отношении Оттоманской Порты и ваших будущих беспримерных подвигах, господа генералы, мы поговорим позже. А сейчас скажите: что нам делать с Бонапартом?
        Господа генералы молчали, не желая брать на себя ответственность. Вот если бы фельдмаршал спрашивал про наступление, тогда да… тогда есть что предложить. Но отступление, сиречь ретираду, не одобрял сам Александр Васильевич Суворов! А в незнакомой тактике поневоле наделаешь ошибок. Да что там, уже наделали! А Тучков хорош гусь - натворил делов, а в Ставке не показывается, отписываясь с курьерами филькиными грамотами. За него еще отдуваться приходится.
        - Не хотите отвечать? И не нужно! - Главнокомандующий заложил руки за спину и прошелся по губернаторскому кабинету, выбранному за приятственный вид из окна и удобный сектор обстрела при непредвиденных обстоятельствах. - Но, господа, прошу учесть, что государь недвусмысленно дал понять о недопустимости срыва планов кампании. Или надеетесь на близкую осень?
        - Да не сбежит Наполеон обратно, ваша светлость, - высказался полковник Ермолов, единственный, кто присутствовал здесь не для получения выволочки.
        Он приехал для пополнения огнеприпаса в смоленских армейских магазинах и в кабинет командующего пришел за подписью на требовании в интендантство. Некоторые новые виды вооружения состояли в резерве Ставки и без визы Кутузова не выдавались.
        - Ерунду говорите, Алексей Петрович, сущую ерунду, - отмахнулся фельдмаршал. - Бонапартий должен давно у Красного быть, а эти… эти… А они его даже в Бобруйск не пустили! Тьфу, прости хоссподи! Что будем делать, ежели обратно повернет? То-то и оно… Раньше весны побеждать не сметь! Все поняли?
        Ответом опять молчание, и нервы у Михаила Илларионовича сдали. Махнул рукой, выпроваживая генералов за дверь, остановил собравшегося уйти вместе со всеми Ермолова и устало упал в кресло.
        - Тяжело, ваша светлость? - с участием спросил полковник.
        - Не то слово, Алексей Петрович. Дай им волю, так за неделю от французов мокрого места не оставят. А так нельзя… рано еще.
        - Почему? - не понял Ермолов. - Почему нельзя закончить войну единственным сражением, когда к нему имеются все предпосылки?
        - Мы не можем перейти в наступление и увести армию из страны до тех пор, пока не будут закончены новые укрепления в Балтийских проливах. Оголить столицу? Черта с два, нам хватило уже боев в Санкт-Петербурге.
        - Но море скоро замерзнет.
        - А дальнобойную артиллерию установят в фортах лишь к марту. Алексей Петрович, голубчик, минометов я вам не дам.
        Полковник, командовавший арьергардом изображавшей отступление русской армии, тяжело вздохнул:
        - Ну хоть что-нибудь дадите?
        - Коньяку могу предложить.
        - Трофейного?
        - Господь с вами, откуда сейчас у французов коньяк? Его небось ваш старый знакомец Денис Давыдов выпил.
        - Он разве в партизанах?
        - Ну где же еще быть столь прыткому молодому человеку? Так коньяк доставать?
        - Пожалуй, не откажусь.
        - Это правильно, - одобрил фельдмаршал. - Между прочим, в Армении его начали делать в те поры, когда предки галлов еще бегали в шкурах и с каменными топорами.
        - Зачем?
        - За мамонтами.
        - Нет, зачем с каменными топорами?
        - Дикари-с, Алексей Петрович, - развел руками светлейший. - Не желаете с лимончиком? Князя Белякова-Трубецкого подарок - в Нижегородской губернии сей фрукт прямо на окошках растят.
        - Можно. И рекомендую дольку между ломтиками сыра положить.
        - Да вы гурман!
        - Куда уж мне. Обычная экономия - обильная закуска крепость крадет. Вот и ищем компромиссы.
        В это же самое время. Деревня Тулятичи Кобринского уезда Гродненской губернии.
        - Что, краев не видишь?
        - Разве его полными стаканами пьют, Федор Иванович?
        - Будешь меня учить? Эх, Денис, морская душа, ничего ты не понимаешь в таинстве красногвардейского пития. Ваня, друг мой, забери у Давыдова бутылку.
        - Сей момент! - Слегка подвыпивший старший лейтенант Лопухин изобразил шутовской поклон, но выполнять просьбу не спешил. - А благородному идальго дону Теодору не трудно самому протянуть руку за новым сосудом с сей благодатной влагой?
        - Прибью, - пообещал капитан Толстой.
        - Не прибьешь, тебе вставать лень.
        - Тогда завтра.
        - Завтра нельзя, у нас по плану разгром фуражиров в Завершье.
        - Значит, потом. Запиши, а то забуду.
        - Угу, - коротко кивнул начальник штаба и сверился с записной книжкой. - Это пятьдесят восьмое обещание.
        - Весело живете, господа, - с легкой завистью произнес капитан-лейтенант Давыдов и рухнул лицом в заранее расстеленное опытными красногвардейцами сено.
        - Слабоват морячок оказался, - прокомментировал Федор Толстой. - А вот когда мы Мишку пить научим?
        - Никогда! - младший лейтенант Нечихаев, расположившийся у стога с крынкой парного молока и теплым ржаным караваем, аккуратно промокнул губы платочком. - Как полковничьи эполеты получу, так обмоем, но не раньше.
        Отряд Дениса Давыдова, сопровождаемый шляхетским ополчением Сигизмунда Пшемоцкого, встретился с батальоном капитана Толстого близ Дрогичина, куда красногвардейцы передислоцировались из царства Польского. Там стало слишком тесно для широкой души Федора Ивановича, да еще стал досаждать недавно сформированный корпус предателя Понятовского… Пришлось уходить с боями, благо имелась веская причина - французы начали сбор урожая на брошенных полях, и помешать им в этом архиважно и архинужно.
        Встретились и после короткого марша заняли давно облюбованную Нечихаевым деревушку в самой глуши лесных болот. Кругом топи, а крохотная веска из пяти домов забралась на редкий в сих местах бугорок, жителями почтительно именуемый горой, и знать не знает про великое иноземное вторжение. Складывалось впечатление, что о многолетнем вхождении в состав Российской империи хитрые полещуки только догадывались, высовывая нос лишь на ближайшие ярмарки за солью и железным инвентарем. Может, и знали… Кому они вообще нужны?
        Сегодня день отдыха и праздника - красногвардейцы на прошлой неделе перехватили направлявшийся к Наполеону под Бобруйск груз с вином, но никак не выпадало оказии распробовать трофей. А тут такой случай подвернулся, грех не отметить! Тем более шляхетское ополчение везло с собой спасенные из французского плена свиные туши. Поначалу их предполагалось частью засолить, а частью пустить на колбасы, заодно расплатившись мясом за постой, но судьба распорядилась иначе. Дымят костры, шипит над углями насаженная на сабли свинина… И звон бутылок, перемежающийся русской и польской речью.
        Кстати сказать, примкнувших к партизанскому отряду шляхтичей сейчас вряд ли бы узнали даже близкие родственники. Округлились лица, исчез голодный блеск в глазах, более приличествующий забитому европейскому крестьянину, чем потомственному дворянину древнего рода, весело зазвенело в кошелях золото и серебро как петербуржской, так и парижской чеканки, и добротности одежды смогли бы позавидовать многие поколения благородных предков. И если бы не одно печальное обстоятельство…
        Но встретившихся давних знакомцев мало волновали печалящие храбрых панов обстоятельства. Толстой и Лопухин помнили Мишку Нечихаева, тогда еще совсем мальчишку, по совместной диверсии в эскадре покойного адмирала Нельсона, а капитан-лейтенант Денис Давыдов был знаком красногвардейцам по Персидскому походу. Славные времена не менее славных побед!
        - Ладно, Миша, насильное приобщение к питию - суть грех большой и неотмолимый! - Федор Иванович воздел вверх указательный палец в подтверждение своих слов. - Но избиение вражеских фуражиров есть дело благостное и патриотическое.
        Мишка рассмеялся - капитан Толстой за прошедшее с начала военных действий время отпустил бороду и более всего походил не на боевого офицера, а на вещающего с амвона священника. Даже интонации почти те же самые. Но смех смехом, а французских хлеборобов, относительно безнаказанно орудующих на поспевших полях, требовалось примерно наказать, дабы их пример послужил наукой прочим незваным агрономам.
        Тактика «выжженной земли», принятая государем Павлом Петровичем, давала свои результаты, но так называемая «Великая армия» Наполеона оказалась подобна спруту - ее щупальца расползались по сторонам и хватали все, что только подвернется. Одними из таких щупалец стали отряды посылаемых на поля фуражиров, охраняемых весьма солидными конвоями пехоты и кавалерии. Иногда уборочная страда доходила до артиллерийской перестрелки, но, слава богу, Нечихаев этого пока не видел.
        - Прибьем мы их завтра, Федор Иванович.
        - Хорошо бы так, Миша, - согласился Толстой. - Может быть, молебен организовать?
        - Вряд ли получится. - Младший лейтенант посмотрел в сторону крохотной православной церквушки, занятой батальонным священником отцом Михаилом и примкнувшим к нему ксендзом Станиславом. - Да и зачем людей перед делом тревожить?
        Федор Иванович проследил за взглядом Нечихаева и с некоторым беспокойством заметил:
        - Не прибил бы батюшка своего оппонента. Пойти посмотреть?
        - Бросьте, сами как-нибудь разберутся. Да и нужно ли армии вмешиваться в межконфессионные отношения? Без приказа, я имею в виду.
        - Наверное, ты прав, - согласился Толстой. - Но все равно стоит проверить.
        Командир батальона напрасно беспокоился - священники вовсе не собирались устраивать религиозные диспуты, плавно переходящие в рукоприкладство, а предпочли более взаимовыгодные отношения. Открытая бутылка слабенького анжуйского вина так и осталась стоять позабытой. А изумительные по вкусу кровяные колбаски, принесенные деревенским попом отцом Иваном, совсем остыли - увлеченным ученой беседой святым отцам не до выпивки и закуски.
        - Смотри, Станислав! - Батюшка крутанул в руке трофейную драгунскую саблю и поднес ее к самому носу ксендза: - Видишь, как выщерблена? Вот, друг мой! А ты во сколько ее расценил? Извини, Стас, но первая же инспекция из Священного синода нас с тобой взгреет за нанесенный государевой казне урон. Тем более что мы видим?
        - Саблю.
        - Дрянь мы видим, отец Станислав, а не саблю. Жалкая подделка военного времени, которая годится только на переплавку, но никак не в качестве оружия. Такие вещи, любезный друг мой, оцениваются исключительно по весу. Какие три рубля? Восемь копеек в лучшем случае!
        - Но что нам тогда останется, Миша? - воскликнул отчаявшийся ксендз. - Пушку тоже забраковал…
        - И пушка дрянная, - кивнул батюшка. - Она вообще австрийской работы, а не французской!
        - Ну и что?
        - Как это «что»? Единственное, чем могут похвалиться в Австрии, это музыка, но никак не артиллерия. Сто рублей.
        - Пятьсот, тем более в комплекте с зарядными ящиками.
        - Побойся Бога, Станислав!
        - Там одной бронзы на двести пудов.
        - Уговорил - двести пятьдесят, и ни копейкой больше.
        - Четыреста! Ты бы видел, как ее защищали! Аки львы рыкающие!
        - Хоть крокодилы! Триста, и это последнее слово!
        - По рукам! - согласился отец Станислав, поначалу не рассчитывавший сторговаться и на половину озвученной суммы. - Но государеву долю платишь сам.
        - Договорились! - Отец Михаил достал внушающий почтение размерами кошелек и уточнил: - Золотом возьмешь или ассигнациями?
        - Давай золотом и серебром пополам - мои шляхтичи бумаге не доверяют.
        - Дикие люди.
        - Но храбрые.
        - Этого не отнять. - Отец Михаил выложил на стол горку монет. - Пересчитывать будешь?
        - Зачем?
        - Правильно, Господь все видит!
        Православный священник ксендзу понравился, причем сразу. Было в нем что-то такое, очень располагающее к себе. А уж как он вел дела! Это просто песня, слушать которую хочется вновь и вновь! Удивительное сочетание беспокойства за состояние императорской казны и трогательная забота о благосостоянии партизан настолько органично сочетались в характере отца Михаила, что оставалось только позавидовать душевным достоинствам батюшки. Нет, определенно в православии есть особая притягательность, недоступная пониманию находящихся под влиянием Святого Папежа[Papiez - «папеж» (польск.) - папа римский.] католикам.
        - Отец Михаил, - ксендз спрятал деньги в карман и воспрянул духом. - А как посмотрит ваш Священный синод на прошение скромного… хм… меня то есть, в лоно, так сказать?
        - Сугубо отрицательно!
        - Почему?
        - Стас, а оно тебе надо?
        - Но есть же разница между десятью процентами налога и двадцатью пятью?
        - Есть! Но пойми, мы не собираемся приходить с огнем и мечом… Нет, в отношении французов это, разумеется, произойдет. Но…
        - Всегда возникают эти «но», когда в России заходит разговор о поляках. Скажи, Михаил, вы считаете нас неполноценным народом?
        - Честно?
        - Да, честно ответь.
        - Твои подозрения беспочвенны и не имеют под собой никакой основы, отец Станислав. Но, согласись, зависимость от Ватикана накладывает определенный отпечаток.
        - Римский папа…
        - А что папа? Сколько у римского папы дивизий?[Скромный партизанский священник не претендует на авторство фразы, в другом времени и другом мире приписываемой И. В. Сталину.]
        Ксендз в растерянности не нашел слов и потянулся за бутылкой, но его поползновение на половине пути было решительно пресечено твердой рукой собеседника:
        - Господь дает нам свободу воли, но не одобряет ее слабость. Слабоволие суть грех! С этого дня ни капли вина, и так до самой победы! Нельзя же давать послабление страстям, Стас.
        Отец Станислав тяжело вздохнул и оставил попытки вернуть утраченное душевное равновесие проверенным способом. Хотя причины, вернее поводы, имелись в превеликом множестве.
        Первой, и самой главной, причиной была изначально неправильно выбранная польским ополчением тактика. По договоренности с партизанами шляхтичи пана Пшемоцкого имели право первоочередного захвата неприятельских обозов, следующих во Францию. Но кто же знал, что так называемая «Великая армия» окажется настолько неуспешной? О какой добыче идет речь, если за последние три недели удалось перехватить всего лишь четыре телеги с фарфором и столовым серебром да шестнадцать наполеоновских фельдъегерей с донесениями. Последние, правда, шли от тридцати до пятидесяти рублей в зависимости от важности перевозимого пакета, но разве эта мелочь стоит затраченных усилий?
        А вот приложение усилий в правильном направлении и стало второй причиной для головной боли - приходилось вылавливать немногочисленных французских мародеров, отваживающихся отлучиться от главных сил, но против крупных отрядов предпринимать ничего не решались. Не по зубам они, да и не осталось в панах прежней лихости, каковой отличались их предки. И денег на хорошее русское оружие тоже нет. Замкнутый круг, пся крев!
        Утро следующего дня.
        - Опоздали, как есть опоздали, - вполголоса выругался капитан Толстой, наблюдая за расползающимися по полю вражескими фуражирами. - Говорил же вчера, что нужно затемно выходить. Накрыли бы тепленькими прямо в деревне.
        - А если бы не сумели какого часового снять? Тогда что, уличные бои? - возразил Иван Лопухин. - Извини, но сейчас не восемьсот первый год, чтобы в штыковую ходить.
        - А как сейчас их ловить?
        - Зачем ловить, друг мой Теодор? Вот же они, как на ладони. - Старший лейтенант румян и свеж, будто не случилось бессонной ночи у костра в компании друзей, хорошего вина и трубки. Одно из преимуществ холостого человека - чем больше усилий по растрачиванию здоровья, тем меньше оно страдает. Видимо, не расходуется на жестокую и бесконечную войну с угрызениями совести. - Тем более это не французы, а неаполитанцы из корпуса Ожеро. Бабские чулки на пуговицах видишь?
        - Это гамаши.
        - Да? Я думал, обычная линейная пехота.
        - На ногах гамаши. Не чулки это.
        - А похоже. И все равно неаполитанцы. Вот артиллеристы те точно французские.
        Федор Иванович не ответил, лишь тихо чертыхнулся, прихлопнув на щеке надоедливого слепня. Так уж получилось, что неприятель занял единственную дорогу, ведущую к зажатому со всех сторон болотами полю, и заросли камыша остались последним подходящим для наблюдения местом. Подходящим, но слишком неприятным из-за обилия кусачих насекомых. Ничего, и это Наполеону зачтется в вину…
        - Федя, давай ракетами по пушкам бабахнем?
        - Двумя оставшимися? Они же зажигательные, еще хлеба спалим.
        - Плохо.
        Рожь сжигать Лопухину не хотелось, тем более неаполитанцы работали столь бодро и весело, кое-где даже с песнями, что не стоило отвлекать - самим легче, если снопы уже на телегах. Да и не вояки они… так, погулять вышли. Разбегутся после первого же выстрела. Эх, если бы не батарея, развернутая жерлами в сторону предполагаемой опасности… И ведь угадали, мерзавцы, кавалерии больше негде наступать. Ну не по болоту же?
        - Сволочи!
        - Что? - переспросил старший лейтенант.
        - Закопались, говорю.
        С недавних пор французы переняли привычку окапываться при любом удобном случае, и сам черт их нынче из земли не выковыряет: мелькнет порой кто-нибудь и снова спрячется, как мышка в норку. Научены горьким опытом, однако. Раньше, пока догадаются, что под обстрелом стоят, получалось до половины орудийной прислуги выбить, а сейчас… Ну не штурмовать же их, в самом деле, чтобы вылезли?
        Федор Иванович наклонился, чтобы поправить завязки плетенных из лозы мокроступов, закрепленных на сапогах. Не самое лучшее средство для передвижения в камышах с точки зрения скрытности, но без них провалишься в болотину по пояс, а вездесущие пиявки постараются воспользоваться моментом. В отношении здоровья, конечно, пиявки пользительны, но ведь норовят залезть в места, природой предполагаемые к особому сбережению.
        Пока командир возился с намокшими веревками, Лопухин продолжал рассматривать в бинокль поле с копошащимися неаполитанцами и артиллерийскую позицию. Хорошо сидят!
        - Смотри! Что он делает, сука?
        Возглас старшего лейтенанта заставил командира батальона поднять голову и замереть в такой нелепой позе, а повыскакивавшие из окопов французы суетились возле пушек. И гулкий топот множества конских копыт не оставил сомнений в их цели. Из камышей плохо видно, но звонко протрубивший охотничий рожок развеял последние сомнения - лишь в шляхетском ополчении пренебрегали сигнальными горнами в желании жить и воевать по примеру благородных предков.
        Мощно бабахнуло и окуталось дымом первое орудие, скорее всего гаубица, за ней затявкали четырехфунтовки. Семь пушек прямой наводкой на узкой дороге… Картечь визжит, только пролетая рядом на поле боя, а чуть в стороне, откуда наблюдали Толстой с Лопухиным, ее не слышно, все сливается в сплошной рев, заглушающий иные звуки. Все звуки, включая ржание умирающих лошадей и человеческие крики. Ничего не видно, но они есть, эти убитые и раненые. Не могут не быть. Вот за фашинами перед батареей возник кто-то в кунтуше и шапке с фазаньим пером… исчез… Появился другой… пропал.
        - Давай, Ваня! - Отдача толкнула капитана в плечо, и человек в синем мундире упал лицом в зарядный ящик. - Дава-а-а-й!
        - Даю, чего уж… - Старший лейтенант взял на мушку спину размахивающего саблей офицера и мягко потянул спусковой крючок. - Готов, собака!
        Теперь рукоятку затвора на себя, повернуть вниз… чавкнула упавшая в воду дымящаяся гильза… поднимать некогда… Воткнуть следующий патрон… Выстрел. Опять зарядить. Выстрел.
        - Ванька, справа!
        Тело разворачивается само, независимо от команд головы. Застывшее удивление на лице бегущего с поля неаполитанца. Выстрел. Кивер с желтым ромбиком вместо кокарды покатился по траве, подпрыгнул на кочке и упал в свободное от тины и камышей оконце. Закачался… этакий корабль спокойствия среди житейских бурь. Кстати, а почему фуражир побежал не к артиллеристам, где сложены ружья,[В реальной истории в некоторых полках неаполитанской армии оружие солдатам вообще не выдавали, чтобы многочисленные дезертиры наносили казне наименьший ущерб.] а в болото?
        Ага, вот и причина - рубка уже на самой батарее, и французам ничего не светит. Вообще ничего, так как польское ополчение не в состоянии кормить пленных. Просто не берут и, будучи частными лицами, не несут за это никакой ответственности. Из свалки вылетел пан Пшемоцкий на вороном жеребце - саблей машет картинно, весь в чужой крови, хоть сейчас переноси его на батальное полотно…
        - Убью суку! - Сшибая с ног улепетывающих от поляка неаполитанцев, капитан бросился к шляхетскому предводителю. - Расстреляю!
        Не добежал, помешали мокроступы. Толстой упал, выставив винтовку, а рука потянулась за патроном. Старший лейтенант навалился на командира:
        - Федор, ты сдурел?
        - Я сдурел? - Толстой повернул искаженное злобой лицо. - Он сколько народу под картечью положил?
        - Своих?
        - Нет, твою мать, обезьян заморских!
        Шесть часов спустя.
        - Имею ли я видеть перед собой пана Сигизмунда Пшемоцкого герба Радом?
        Гордый и надувшийся от осознания собственной доблести предводитель ополчения повернулся к младшему лейтенанту Нечихаеву, по важности случая надевшему извлеченные из походного мешка награды:
        - Михаил Касьянович, зачем такая официальность? Сегодня празднуем замечательную победу!
        Мишка остался невозмутим:
        - Вы арестованы, господин Пшемоцкий.
        - Я?
        Громкий стук выпавшего из руки стакана.
        - Извольте сдать оружие. Ну?
        Лязг винтовочных затворов.
        - Да, конечно… В чем меня обвиняют?
        - Вам объяснят. Позже. И не здесь.
        ГЛАВА 7
        Два всадника неторопливо ехали по лесной дороге. И правда, куда торопиться? Ведь это не Санкт-Петербург с его стремительным течением столичной жизни и не Париж с вечным желанием успеть вкусить все запретные плоды и понадкусывать плоды разрешенные. На войне хочется растянуть вдруг выпавшее мирное мгновение до бесконечности, потому что не так уж часто оно случается.
        Серая белка, сидящая на ветке у самой обочины, сердито зацокала. То ли на самом деле возмущается появлением непрошеных гостей, то ли требует пошлину. Один из всадников, молодой, но бородатый, рассмеялся и достал из кармана ржаной сухарик;
        - Держи, попрошайка!
        Зверек выхватил угощение прямо из рук и скрылся в густой кроне. Наверное, решил съесть втихаря, чтобы не делиться с соплеменниками. Или, наоборот, в гнездо детишкам понес?
        - Балуете вы их, Денис Васильевич, - покачал головой второй путник, пряча улыбку в роскошные, опускающиеся чуть ли не на грудь усы. - Сейчас весь лес сюда сбежится.
        - А не жалко, пан Сигизмунд. - Бородач поискал взглядом следующую потешную мордочку и бросил сухарь в кусты, где сразу же послышалось шуршание. - Все же божьи твари, не какие-то там французы приблудные. Нешто своим сухую корочку пожалеем?
        Белки больше не попадались, и некоторое время всадники сохраняли молчание. О чем говорить, когда вокруг такая красота? Начало осени, бабье лето… Еще птички поют вовсю, солнце светит настолько пронзительно и ярко, что окружающая природа кажется чуть нереальной, будто сошедшей с холста гениального живописца. Паутинки летают неторопливо, собираясь на лесных полянах в затейливые хороводы, дятлы стучат где-то вдали, грязные босые ноги с объеденными пальцами из-под елки выглядывают… Тьфу, испортили идиллию!
        Нет, определенно у крестьян Смоленской губернии отсутствует чувство прекрасного. Ну убили француза, эка невидаль, так хоть подальше от дороги оттащить можно? Учит, учит их государь Павел Петрович грамоте, культуре и политесу, школы в каждой деревне открывает, да не в коня корм оказывается. Как были пеньки пеньками, оглоблей опоясанные, такими и остались. А ведь человек - это звучит гордо!
        Пан Пшемоцкий на покойника внимание не обратил, ну лежит и лежит, мало ли сейчас таких по лесам, а с грустью задумался о своей дальнейшей судьбе. А ехал он на суд, причем добровольно и без всякого принуждения. Слово дал шляхетское, что явится пред светлы очи фельдмаршала Кутузова и предоставит тому все бумаги по делу, включая опросы свидетелей и чистосердечное признание вкупе с раскаянием.
        Как же не хочется… Но не явиться нельзя - честью поручился.
        Капитан-лейтенант Давыдов отправился в Смоленск по своим делам и пану Сигизмунду приходился попутчиком, а не конвоем. Вдвоем всяко веселее, да и значительно безопаснее. Оружие поляку вернули сразу после клятвы на Библии, так что он не обуза в путешествии, а верный товарищ. А что на суд… В жизни всякое случается, и от тюрьмы да сумы зарекаться не стоит.
        - Денис Васильевич, - пан Пшемоцкий прервал раздумья. - А суров ли трибунал у светлейшего князя Кутузова?
        - Как и везде, - пожал плечами Давыдов. - Российское правосудие не зависит от географического положения или состава суда, оно просто есть. Поверьте, пан Сигизмунд, и в Смоленске, и на Камчатке вы встретите одинаково беспристрастное разбирательство.
        Упоминание о далекой Камчатке ввергло поляка в тоску. Так уж получилось, что в одном из взятых на саблю французских обозов был найден великолепный иллюстрированный атлас мира, и об оной земле там сказано мало приятного. Одно хорошо - не жарко. А ведь как все прекрасно начиналось!
        Начиналось и в самом деле неплохо. После заключения соглашения с партизанским отрядом Дениса Давыдова пан Сигизмунд в кои-то веки почувствовал себя человеком. Бедность унизительна, а для потомка славного рода герба Радом она унизительна вдвойне. Жил себе жил, и тут на тебе - война! И появились деньги в пустых доселе карманах, солнце засветило ласковей, небо стало голубее, трава зеленее, паненки сговорчивей… Раньше годовой доход с имения бывал меньше, чем сейчас за неделю боев. Да имения-то того… вошь на аркане и блоха на цепи. Подумывал при оказии сдать экзамен на офицерский чин. И все разом рухнуло.
        - А если в штрафной батальон попроситься, Денис Васильевич?
        - Не возьмут.
        - Это почему же? - возмутился Пшемоцкий.
        - Вероисповедание вас подводит.
        - Господь сказал: нет ни иудея, ни эллина!
        - Правильно сказал, их тоже не берут.
        И опять воцарилось молчание. И это правильно - чем больше молчит человек, тем он умнее. Вот в прошлом году в издаваемом Академией наук журнале рассказали об удивительной теории - будто бы мозг человеческий состоит из мельчайших частиц, именуемых клетками, и оные имеют свойство погибать от каждого произнесенного вслух слова. Одна фраза губит от десяти до сорока частиц, лишь при чтении книг они способны восстанавливаться. А написание собственных текстов, лучше сочинение, даже приумножает.
        Забавная теория и спорная, однако. Зато очень хорошо объясняет поголовную глупость разных там актерок да певичек. И в какой-то степени поэтов, увлекающихся декламированием новоиспеченных виршей. Да, наука не стоит на месте, господа!
        А вот мужик, что несется по дороге навстречу и орет во все горло, последними достижениями научной мысли явно не интересуется.
        - Барин, беда! - Крестьянин в окровавленной рубахе опознал в проезжих господах русских людей и решительно преградил путь. - Нельзя туды, барин, французы в деревне лютуют!
        - Где? - вскинулся Давыдов. - Сколько их?
        Зато пан Пшемоцкий вопросов не задавал.
        Он выхватил саблю, пришпорил коня, едва не стоптав мужика, и рванул вперед. Только крикнул, обернувшись на скаку:
        - Рыцари о количестве противника не спрашивают, они его уничтожают!
        - Куда, чертово отродье? - Денис Васильевич в некотором недоумении посмотрел на удаляющего шляхтича. - Стойте, пан Сигизмунд!
        Бесполезно - тот уже скрылся за поворотом лесной дороги, и лишь топот копыт затихал вдали. Запалит скакуна, идиот! Тем более даже не узнал, в какой стороне деревня… Ой, беда с этими шляхтичами - личная храбрость с успехом заменяет дисциплину и мозги. И если второе не слишком вредит военному человеку, то без первого никак нельзя.
        - Дорогу покажешь? - Капитан-лейтенант вытащил из-за голенища сапога сложенную карту.
        - Не гневайся, барин, мы такими премудростями не владеем. Читать-писать немного умеем, а науки не превзошли.
        - Да я для себя… Название какое у деревни?
        - Малые Вишенки.
        - Красиво звучит. Ага, вот она… Ладно, посмотрим, что у вас там случилось.
        - Нельзя туда, француза тьма-тьмущая! - Крестьянин хотел перекреститься в подтверждение слов, но охнул и схватился за правое плечо. - Мильенов пятнадцать, а то и все двадцать.
        - Ранен?
        - Не, не моя кровь. Из-под вил брызнуло, когда… Ну и потом еще… А Ваську с Евлахой порубали на месте. Лютует супостат!
        - А ну-ка поподробнее!
        Наверное, со стороны спокойствие Дениса Васильевича могло показаться странным, а то, что он не бросился догонять ускакавшего пана Пшемоцкого, многие и вовсе поставили бы в укор. Но, во-первых, командир партизанского отряда давно отвык нестись черт знает куда без предварительной разведки, а во-вторых, поляк свернул не в ту сторону и сейчас стремительно и отважно удалялся от опасности. Вернется, конечно, осознав ошибку, но пока одному будет гораздо спокойнее.
        А назвавшийся Кузьмой Петровым мужик тоже оказался партизаном и рассказал немало интересного. Перед самой войной их деревню эвакуировали с пути наполеоновской армии в Курскую губернию, но мужское население на сходе решило отправиться на заработки. А что еще делать, если посевная давным-давно закончилась, а с уборочной на новом месте жительства справятся и без них? Выданные переселенцам казенные деньги хоть и позволяют сводить концы с концами, но человеческая натура всегда хочет большего. Хочет и находит способы. Отхожим промыслом избрали привычное занятие, коим еще деды с прадедами кормились - то есть кистень в рукав, топор за опояску. Да на большую дорогу караулить жирных перелетных гусей. Но грабить своих есть грех большой и неотмолимый, тем более казаки министра внутренних дел атамана графа Матвея Ивановича Платова могут и намыленную епитимью на шею наложить. Так что решили вернуться к родным пенатам и вежливо попросить французов поделиться с ближними.
        Первое время дела шли на редкость удачно - отбившиеся от наполеоновской армии одиночные солдаты и офицеры становились легкой добычей, заодно снабжая партизан ружьями и пистолетами. Два отставных солдата, осевших в деревне после отставки по ранениям в Персидском походе, оказались неплохими наставниками по стрельбе, и скоро жители Малых Вишенок отваживались нападать на более многочисленные вражеские отряды. Порой целую роту из засады обстреливали и одерживали победы, так как французы опасались вступать в бой и всегда отходили, оставляя убитых и раненых.
        Удача сопутствовала «народным мстителям» вплоть до вчерашнего вечера, когда на место разграбления очередного обоза неожиданно нагрянули конные егеря. Стремительное бегство мало помогло - в чистом поле от кавалерии много не побегаешь, и до спасительного леса добралось не более двух десятков из пятидесяти с лишним человек. Потом долго кружили, запутывая следы, и вздохнули свободно только сегодня утром, когда вернулись домой. Но, как оказалось, зря радовались. Скорее всего французы захватили пленных, указавших дорогу, и ударили в тот самый момент, когда усталые люди расположились на отдых. Часовых выставили… Только много ли они помогут против картечи?
        - Врасплох застали, барин! - жаловался Кузьма. - А у нас даже ружья не заряжены. Кто что похватал, тем и дрался. Евлаха с пистолями выскочил, двоих подбил, да только его сразу в сабли… А Васька с ножом на ихнего офицера - самую малость ногу не отрезал.
        - Так сколько же там французов было? - Давыдов как раз закончил пересчитывать патроны и достал из седельной сумки пару гранат. - Только вот про сто миллионов не нужно заливать.
        - Неграмотный я в таких вопросах, - смутился крестьянин. - Евлампий что-то про роту говорил.
        - Точно?
        - Не знаю, но он солдат старый, еще при прошлом царствовании турка воевать ходил.
        - Это хорошо, - одобрил Денис Васильевич. - Тогда и ты иди. В смысле, веди, Вергилий!
        - Вергилия Семеныча тоже зарубили, - вздохнул Кузьма. - А мы испокон веку Петровы были.
        Деревня казалась пустой, и сколько капитан-лейтенант ни наблюдал в мощный морской бинокль, так и не заметил ни одной живой души. Если бы не знал наверняка о занявших Малые Вишенки французах, то без опаски бы туда въехал. Хорошо, бляжьи души, затаились… Кого-то ждут? Возможно, но вот только кого? Партизанский отряд они уничтожили. Так какой смысл в засаде? Часовых тоже не видно. На чердаках попрятались? Странно и непонятно все это.
        Неприятеля выдают мелкие приметы, неопытному человеку ничего не говорящие. Вот мухи кружат над конскими «яблоками» - судя по запаху, очень свежими. А вон там лиса просунула морду сквозь дырку в заборе, но боится пробежать через залитый кровью двор к лежащему в тени сарая телу. Волнуется рыжая и опасается. Наверное, тоже слышит переступающих с ноги на ногу лошадей. Звук еле уловимый, скорее всего копыта обмотаны тряпками, но зверю достаточно.
        У Дениса Васильевича тоже обострены все чувства, кроме, пожалуй, самосохранения. Осторожность и осмотрительность есть, а вот этого нет.
        - Кузьма, а ну-ка посмотри на крайнюю избу.
        Партизан с опаской взял невиданное доселе устройство и поднес к глазам. Испуганно отпрянул, помянул нечистого, покрутил головой и вновь приник к биноклю.
        - Это Мирона-мельника дом, барин.
        - Да мне без разницы чей. Ничего подозрительного не заметил?
        - Даже и не знаю. - Кузьма запустил пятерню в лохматую бороду и зачем-то ее подергал. - Разве что ставни открыты.
        - Угу, и стекол в окошке нет.
        - Там был пузырь натянут. Жаден Мирон без меры, какое уж там стекло.
        - Ладно, разберемся, - решил Давыдов. - Во всем и со всеми разберемся. Жди меня здесь. Понял?
        - Как не понять-то, барин? Знамо дело, ты в разведку идешь, а я прикрывать остаюсь. Ружье оставишь?
        - Бабу тебе еще не найти?
        - Бабу? - Кузьма на несколько мгновений задумался. - Оно бы хорошо, но нельзя.
        - Это почему же?
        - Пока Отечество в опасности… Мы на сходе постановили, в смысле, женщин… Только опосля войны.
        Серьезный и ответственный человек, однако. И как Денису Васильевичу не претила мысль оказаться перед французами практически безоружным, немного посомневался и отдал партизану винтовку. Себе оставил лишь пару семизарядных пистолетов, две гранаты, кортик на поясе, ножи за голенищами обоих сапог, казацкую шашку, и все. Разве что еще несколько сигнальных ракет в карманах.
        - Кулибинкой пользоваться умеешь?
        - Держал один раз в руках.
        - Значит, разберешься. - Капитан-лейтенант показал порядок зарядки оружия и предупредил: - Гильзы потом обязательно собери.
        Денису Васильевичу за время службы в Императорском Пароходном флоте довелось не только ходить по надраенной палубе, но и изрядно поползать на брюхе. Специфика речных канонерок, так сказать… Земноводные! А что делать, если большинство целей располагаются на суше вне пределов досягаемости пушек, и порой, кроме как десантом, их не достать? Да уж и в Персидском походе обдирал мундир о горячие камни. И в «Дунайском недоразумении» пришлось грязь месить - хватало приключений. Было что вспомнить и было с чем сравнивать.
        Неоспоримое преимущество Смоленской губернии перед южными землями - никаких тебе скорпионов, тарантулов, ядовитых змей. Разве что гадюки по болотам встречаются, но до них далеко, и можно ползать по огородам без опасений столкнуться с какой-нибудь гадиной. Кроме французов, разумеется. Вот их здесь полно.
        Засаду Давыдов почувствовал по запаху, хотя два с лишним месяца походной жизни никак не способствуют чуткости обоняния. Но когда вонь немытых тел перемешивается с едким амбре конского пота, то результат ощущается за пятьдесят шагов по ветру и за десять против него. И одолевает нестерпимое желание чихнуть.
        - Извините, Денис Васильевич, я опоздал. - Виноватый шепот за спиной заставил капитан-лейтенанта перекатиться на бок, и выхваченный из кобуры пистолет уперся точно в лоб неслышно подобравшемуся Пшемоцкому. - Не стреляйте…
        - Какого черта, пан Сигизмунд?
        Поляк выглядел смущенным, даже усы обвисли более обычного и показывали глубокое раскаяние. Непривычно было видеть поляка, признающего собственную ошибку. Скорее голубоглазого и белокурого арапа встретишь, чем… хм…
        - Заблудился немного, - пояснил Пшемоцкий. - Хорошо еще опять того крестьянина встретил, вот он и показал.
        - А где ваша винтовка?
        - Тоже Кузьме отдал. А что, не нужно было?
        - Ладно, обойдемся.
        - Как скажете. - Пан Сигизмунд выказывал явное желание во всем следовать примеру Дениса Давыдова.
        - Вон к тому сараю незаметно подобраться сможете?
        - Конечно.
        - Тогда вперед. Врываемся в дом по моему сигналу.
        - Какому?
        - Красную ракету пущу. Все понятно?
        - Не извольте беспокоиться, Денис Васильевич, в наилучшем виде сделаю. - Шляхтич погладил рукоять фамильной сабли, перекрестился и полез в заросли крапивы.
        Капитан-лейтенант проводил взглядом пана Сигизмунда и с облегчением вздохнул. Он вовсе не собирался устраивать в избе грандиозную битву, и поляк с его манерой решать дела лобовой атакой мог только помешать. Пусть пока посидит в резерве, дожидаясь условленного сигнала, а там ситуация покажет. Хоть вроде и начал исправляться, но не притворяется ли? Черного кобеля не отмоешь добела, так что лучше сделать все самому.
        Но, увы, желания очень часто вступают в противоречие с действительностью. Вот и сейчас… Дом у мельника добротный, на каменном фундаменте, высоко приподнятый над землей. В общем, картинка, а не дом. Но окошки подпола настолько маленькие, что попытка пролезть в одно из них закончилась плачевно - голова пролезла, плечи тоже, но гранаты и сигнальные ракеты в карманах не позволили протащить все остальное. Денис Васильевич попробовал вылезти обратно, только и это не получилось.

«Да что же за напасть такая? - Денис Васильевич нащупал бочку с прокисшей прошлогодней капустой и постарался оттолкнуться. Бесполезно. - А если подтянуться?
        И это не принесло результата. И что делать, висеть тут неделю в ожидании похудения до такой степени, что начнут спадать штаны? Штаны?! А ведь это идея! Капитан-лейтенант уже не обращал внимания на едва слышный скрип половиц над головой, на ободранные о раму пальцы… Поскорее освободиться из чертовой ловушки. Пока не стало слишком поздно. Ремень… Какая сволочь придумала ремень?
        Дальнейшие события произошли одновременно - падение лицом в кислую капусту и появление наверху светлого прямоугольника открывшегося люка. Видимо, кто-то, привлеченный подозрительным шумом из-под пола, решил проверить его источник. Хорошо еще, что отчаянный скрип несмазанных петель заглушил плеск давно перебродившего рассола, а привыкшие к свету глаза не смогли разглядеть в полутьме белеющее исподнее попавшего в затруднительное положение Давыдова.
        - Чем так воняет, Рене? - Вопрос, заданный вполголоса на французском языке, предназначался любопытствующему. - До чего же гадко!
        - Это не вонь, Луи, это запах! - с неожиданным энтузиазмом ответил французский егерь. - Нам несказанно повезло!
        - Каким образом? - невидимый Луи воспринял известие с долей скептицизма.
        - Так пахнет русская брага. Да тут целая бочка! С нее, наверное, только что крышку сорвало.
        - Что такое брага?
        - Хлебное вино.
        - Да? - Безразличный тон мгновенно поменялся на заинтересованный. - Ее можно пить?
        - Ее нужно пить.
        - Подожди, я принесу тебе кувшин. Два кувшина.
        Денис Васильевич воспользовался тем, что француз высунулся из люка, и откатился в самый темный угол, едва успев натянуть спадающие штаны. И опять этот чертов ремень… Ага, застегнул.
        Sur le pont d'Avignon,
        On у danse, on у danse,
        Sur le pont d'Avignon,
        On у danse tous en rond.[На Авиньонском мосту танцуют. На Авиньонском мосту танцуют, взявшись за руки (фр.).]
        Исстрадавшийся без выпивки мусью радостно мурлыкал под нос незатейливую песенку и спускался по рассохшимся ступенькам спиной вперед. Лучший момент вряд ли представится… Да и зачем ждать? Неслышно сделать два шага вперед, и… Но француз вдруг резко развернулся, и капитан-лейтенант едва успел присесть, пропуская над головой тяжелый кувшин. Как только почувствовал, собака? Наверное, не зря говорят, будто опытный солдат способен ощущать недобрый взгляд. Черт побери, в следующий раз придется глядеть с любовью.
        - С-с-волочь, - выдохнул свистящим шепотом Давыдов и, не вставая с колен, ткнул вторым ножом, зажатым в левой руке. И сразу же рванул вперед, заглушить возможный стон. - Сдохни, тварь!
        Неожиданно вскипевшая ярость Дениса Васильевича чуть было не прорвалась наружу злым звериным рычанием. Откуда только и взялось - он подхватил упавшего навзничь француза с удивившей его самого силой и, протащив к стоявшей у окошка бочке, сунул того головой в капусту. Егерь, несмотря на тяжелую рану, энергично сопротивлялся, но через несколько минут дергаться перестал.
        - Рене, ты долго еще там? - В подполе потемнело, а склонившаяся над люком физиономия с удивлением произнесла: - Что ты творишь, свинья? Хлещешь прямо из бочки, вместо того чтобы позаботиться о товарищах? Возьми третий кувшин. Господин лейтенант тоже хочет попробовать русского хлебного вина, а то на чердаке пыльно и жарко. Слышишь меня, придурок?
        Рене по понятной причине не отвечал, и это привело Луи в бешенство. Недолго думая, он попросту спрыгнул вниз, благо высота ненамного превышала человеческий рост, и решительно схватил приятеля за плечо.
        - Ах… - только и успел сказать он, когда нож вошел в спину между третьим и четвертым ребрами.
        Час спустя.
        Пан Пшемоцкий сверлил взглядом привязанного к лавке французского лейтенанта, но сие занятие не мешало внимать рассуждениям капитан-лейтенанта Давыдова. Более того, он слушал командира с большим почтением, так как человек, в рукопашной схватке уничтоживший двоих и пленивший третьего противника, достоин уважения.
        Кузьма, устроившийся с винтовкой у окна, интереса к словам Дениса Васильевича не проявлял, но время от времени косился на небрежно брошенный рядом со столом кошелек с вышитым шелком дворянским вензелем. Тощий, по правде сказать, кошелечек, но все же…
        - Обратите внимание, пан Сигизмунд, на этот, извиняюсь за выражение, образец офицера так называемой «Великой армии» Наполеона Бонапарта. Грязен, небрит, голоден, завшивлен… Что еще? Убийца мирного населения. Кузьма, ты же мирное население, не так ли?
        - Так оно и есть, ваше благородие, - согласился партизан, наконец-то разобравшийся в правильном титуловании капитан-лейтенанта. - Разве кто-то не верит?
        - Он, - Давыдов показал на лейтенанта, изо всех сил пытавшегося выплюнуть сделанный из его же шарфа кляп. - Сомневается мусью.
        - Можно я его стукну?
        - Мы его еще не допросили.
        - А после допроса? - Кузьма вытащил из-за пояса топор и ногтем опробовал остроту заточки. - Ой, а чего это с ним?
        Француз замычал, дернулся несколько раз и затих.
        - Сомлел, - вздохнул Давыдов и укоризненным тоном произнес: - Ты бы рожу попроще сделал, а то люди пугаются.
        - Так не специально же, ваше благородие!
        - И тем не менее… Вообще отвернись.
        Для приведения пленника в чувство подошел все тот же капустный рассол, так как иных жидкостей в избе попросту не нашлось. Два кувшина, выплеснутых в лицо, и сильные похлопывания по щекам способствовали выведению лейтенанта из беспамятства. А чтобы не заорал, изобретательный пан Сигизмунд предложил надеть французу на голову обыкновенный глиняный горшок - пусть речь станет труднее разобрать, зато хорошо заглушит возможный крик.
        Так и сделали. И первое, с чего начал избавленный от кляпа лейтенант, так это с предъявления претензий:
        - Вы не имеете права обращаться подобным образом с офицером и дворянином!
        На пана Пшемоцкого и Кузьму Петрова, не владеющих, французским языком, эмоциональное высказывание впечатление не произвело, но Денис Давыдов нахмурился:
        - Я не вижу перед собой дворянина.
        - Но позвольте…
        - Не позволю! Благородное сословие во Франции истребили во время этой вашей революции. - Последнее слово Денис Васильевич произнес с нескрываемым отвращением.
        - Так что учтите - законы Российской империи чрезвычайно строги к самозванцам. Традиции…
        - Мои родители успели бежать в Англию.
        - Вот как? - воодушевился капитан-лейтенант. - Это же полностью меняет дело! Ну что же вы сразу не уточнили такой важный момент?
        - Не успел, - прогудел из-под горшка француз. - Но как это повлияет на мою судьбу?
        - Судьбу? О какой судьбе можно говорить, если по указу Его Императорского Величества любой англичанин, вступивший на русскую землю, подлежит незамедлительному повешению? Так что успокойтесь, пытки вам не грозят, а веревка довольно милосердна и не принесет лишних страданий. Мыла только нет, уж извините.
        Но что-то в интонациях Дениса Васильевича прозвучало такое, что обнадежило лейтенанта и дало пищу к размышлению и новым вопросам:
        - Есть иные варианты?
        - Сколько угодно, сударь. Во-первых, мы вас повесим.
        - Не подходит.
        - Согласен. Во втором случае вы будете расстреляны после допроса с пристрастием как военный преступник. Нет, не перебивайте… Еще я могу отдать вас в руки этого крестьянина.
        - А живым остаться нельзя?
        - Ну почему же? В жизни есть место не только подвигу, но и чуду. Если расскажете о диспозиции и ближайших планах вашей армии… то кто знает, как оно повернется?
        - Все расскажу. Спрашивайте, месье!
        ГЛАВА 8
        И опять дорога. Бескрайняя русская дорога, с которой куда-то исчезли привычные еще пять лет назад глубокие ямы и заполненные жидкой грязью колеи. Гравий поверх толстой песчаной подушки тихонько похрустывает под конскими копытами, и размеренный звук располагает к размышлениям. На этот раз всадников трое - двое чуть впереди, а последний немного приотстал из-за норовистого жеребца, приучаемого плеткой к новому хозяину.
        - Вряд ли наш поступок можно назвать благородным, Денис Васильевич, - пан Пшемоцкий первым нарушил молчание. - Неужели нельзя было взять пленного с собой?
        - Знаете, Сигизмунд Каземирович, - ответил Давыдов, - я ведь его не обманул. Ему кто-нибудь обещал жизнь? Нет! Лейтенанту дали надежду на чудо, но оно, увы, не случилось.
        - Вы правы, - кивнул поляк. - Но все равно в душе что-то скребет. Будто ежик внутри поселился и постоянно ворочается. Нехорошо…
        - Мне тоже, - согласился капитан-лейтенант. - Знаете, даже сон наяву почудился… Видел себя гусарским полковником, и в том сне я приводил в Юхнов бесчисленное множество пленных. Не одновременно, конечно, но часто.
        - Странно, - покачал головой Пшемоцкий. - Где мы, а где тот Юхнов?
        Денис Васильевич пожал плечами и не ответил. Так и поехали дальше в полном молчании. Каждый в своем молчании.
        Кузьма Петров вообще говорил редко, только время от времени материл ведомых в поводу заводных коней, доставшихся в наследство от французских егерей, да поглаживал оцарапанную пулей ногу. Ранение пустяшное, с такой плотностью неприятельского огня при отступлении из деревни могло и серьезней зацепить, если вообще не убить, но довольно болезненное. Но не беда - трофейный гнедой мерин с лихвой окупит все тяготы и лишения службы с новым командиром, как прошедшие, так и будущие. А они грядут, тут к бабке не ходи… Но выгодно же! Кошелек с восемью двойными наполеондорами грел душу, а ведь это только начало! К концу войны можно на собственную маслобойку заработать, а то и паровую мельницу в Смоленске поставить. Или одно другому не помешает?
        Пан Сигизмунд пребывал в молчании совсем по иной причине. Нет, он более не переживал об убитом французском лейтенанте - Денис Васильевич все объяснил, а смерть от удара ножом в сердце достаточно благородна… Вот если бы горло перерезал, как барану! Но, хвала Иисусу Сладчайшему, русский офицер повел себя на редкость благопристойно, и претензий к нему нет. Другая мысль угнетала отважного потомка герба Радом. Даже не угнетала - вводила в полное уныние.
        Умом и рассудком он понимал, что воевать втроем против многочисленного противника
        - попросту глупость, но поколения благородных предков смотрели с небес укоризненно на отступившего перед опасностью потомка. Душа болела и плакала, разве что кровью не обливалась. Даже брошенные капитан-лейтенантом гранаты не успокаивали - много ли толку от тех гранат? Ну, человек пять-шесть побили, и это в лучшем случае. И троих, выскочивших на звук взрывов, взяли на сабли. Но Давыдов еще и ругался, что не получилось уйти тихо. Странный он какой-то.
        Сам же Денис Васильевич обдумывал полученные от пленного сведения, которые, честно сказать, вовсе не понравились. Этот батальон егерей, засевший в деревне, на самом деле представлял собой два эскадрона из дивизии генерала Келлермана и получил задачу расчистить путь отступающей французской армии. Подобных отрядов послано множество, и главной их целью являлось уничтожение мешающих снабжению партизан. И в засаде-то затаились в ожидании отдельной роты капитана Завадского, о чьем выдвижении в район Малых Вишенок сообщила разведка.
        - Определенно с Петра Львовича нужно будет истребовать дюжину цимлянского! - произнес вслух Давыдов и оглянулся на дым далекого пожара. - Мы же его предупредили. Не так ли?
        - Вы о чем, Денис Васильевич?
        - Да я так, о своем.
        - Не скажите, - не согласился пан Сигизмунд. - Дело защиты Отечества есть задача общая, и лишать боевых товарищей права на обсуждение оной… Это просто возмутительно!
        Капитан-лейтенант, не ожидавший от поляка проявлений великодержавного патриотизма, не сразу нашелся с ответом, настолько глубоко оказалось его изумление. Нет, определенно мир сходит с ума и незыблемые доселе постулаты предстают ложными и ошибочными.
        - Что вы подразумеваете под патриотизмом, Сигизмунд Каземирович?
        - То же самое, что и вы. Знаете, Денис Васильевич, с некоторых пор я считаю неправильным высказывание Цезаря о том, будто бы лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.
        - Вот как?
        - Да-да, и не спорьте. В этой фразе глупое позерство, и не более того. Скажу даже
        - там некая игра на публику. Не зря же Наполеон когда-то просился в русскую службу.
        - Ему отказали от майорского чина.
        - Вот видите! - воодушевился пан Пшемоцкий. - И он нашел утешение, лишь став императором Франции. Если майорские эполеты равны короне…
        Такой ход мысли изрядно удивил Дениса Давыдова. Нет, конечно же, честолюбие поляков давно вошло в поговорку… Впрочем, почему бы и нет? Вот только пока не стоит загадывать на будущее - еще неизвестно решение трибунала по делу о чрезмерно больших потерях шляхетского ополчения, а без оглашения приговора любые планы не имеют смысла. И, кстати, сам суд откладывается на неопределенное время.
        Да, так уж получилось, что вместо Смоленска пришлось повернуть в обратную сторону. Генерал-майора Тучкова необходимо незамедлительно известить о намерениях Бонапарта совершить отступление, а кроме них троих, это сделать попросту некому. Дорога дальняя, и хоть один да сможет добраться до штаба дивизии. Хотелось бы, конечно, обойтись без неприятностей, но война редко интересуется мнением и желаниями солдата. Делай что должно, и будь что будет![Уроки латыни остались в далеком детстве, и Денис Васильевич искренне считал себя автором сей сентенции.]
        Неделю спустя. Где-то под Минском.
        В сам город решено было не заезжать, так как, по слухам и результатам допросов попадавшихся по дороге французских солдат, в Минске стоял крупный гарнизон. Даже пан Пшемоцкий не стал возражать и выказывать ненужную храбрость и благоразумно согласился взять южнее. Даже для виду не стал сопротивляться, видимо, окончательно обрусел. Случается же такое на свете, да?
        Не доходя до Пуховичей, остановились на привал. Не то чтобы сами сильно устали, но ведь лошади не железные, и им, в отличие от людей, нужно давать роздых. Кузьма Петров, добровольно принявший на себя обязанности командирского денщика, развел костер на берегу не отмеченной на картах речушки и отправился к воде с удочками. Рыба - не самая лучшая замена мясу, но уже несколько дней приходилось рассчитывать лишь на подножный корм, перебиваясь ухой и жаренными с картошкой белыми грибами, благо последние по осеннему времени находились в немереных количествах. Удивительно было, кстати, обнаружить под Минском громадные поля с редким для России земляным яблоком. Сей заморский овощ с большим трудом приживался в центральных губерниях, а тут на тебе… Земледельцы-энтузиасты!
        Но как же вкусно ее кушать, когда прутиком выкатишь горячую из углей, разломишь хрустящую корочку, пачкая пальцы, посыплешь крупной серой солью… Или почищенную отварить в котелке, а потом заправить мелко порезанным салом и растолочь. Жалко вот, что гранаты кончились, а то были весьма удобны для приготовления этого блюда. Говорят, будто сам государь-император Павел Петрович подобную кулинарию одобряет. Особенно с соловецкой селедкой, солеными рыжиками и под хлебную слезу тройной очистки. Самый что ни на есть русский продукт - ни с коньяком, ни с винами такого чудесного сочетания не дает, исключительно с водкой. А здесь люди нутром это чуют, что ли?
        - Дым от костра не привлечет внимание незваных гостей? - забеспокоился Пшемоцкий.
        - Дрова сырые…
        - Если только на запах еды сбегутся, - немного легкомысленно ответил Давыдов. - Или жалко будет делиться?
        - Мне? - Пан Сигизмунд изобразил ненатуральное удивление. - Для французов я не пожалею самого дорогого, что у меня осталось.
        - Самогону?
        - Пороха и пуль! - Шляхтич погладил лежавшую на коленях «кулибинку» и заинтересованно спросил: - А разве у нас осталось чего-нибудь… ну, вы понимаете?
        - Представления не имею, это нужно у Кузьмы спрашивать.
        Пшемоцкий улыбнулся - за время пути бывший крестьянин, а ныне «вольнонаемный народный мститель», как окрестил его Денис Васильевич, проявил удивительный талант в снабжении маленького отряда съестными припасами. Природная склонность тому причиной или наследственный разбойных нюх, но в покинутых жителями деревнях и селах партизан всегда находил выпивку и закуску. Пусть не ахти какие разносолы, но сало в его заплечном мешке не переводилось, а позабытая спешащими хозяевами горилка отыскивалась, даже будучи закопанной в землю. Полезное в походе свойство, что ни говорите.
        - Не буду отвлекать нашего кормильца от рыбалки, - решил пан Сигизмунд и поудобнее устроился у костра. - Думаю, что русский народ в неизбывной доброте своей не обойдет чаркой сирого польского шляхтича. Хотя… какого там, к чертям, польского!
        - В каком смысле? - удивился Денис Васильевич.
        - В прямом, - Пшемоцкий нервно дернул щекой. - Мой батюшка умер за полтора года до моего рождения… да… И ходили упорные слухи, что появлению на свет божий наследника славного рода поспособствовал некий униатский священник, холера ему в бок.
        - А вы не пытались найти его и поговорить?
        - Пытался, - пан Сигизмунд горько вздохнул. - После того как мы стали подданными российской короны, отец Андрей принял православие и получил приход где-то на Волыни, а предполагаемая родня даже на порог не пускает. Скверные люди, эти Достоевские.
        - Кто, простите?
        - Достоевские, - повторил Пшемоцкий. - Голодранцы, холера им в бок.
        - Подождите-подождите… - Капитан-лейтенант глубоко задумался. - Сейчас вспомню… Нет, забыл! Хотя… Если не ошибаюсь, то это потомки бежавшего в Литву Василия Ртищева? Да, точно так и есть!
        - Предательское семя.
        - Нет, вы неправы, Сигизмунд Каземирович, Литва тогда была вполне русским и православным государством, так что не стоит говорить о предательстве.
        - Да?
        - Совершенно верно. И вы, как я понял, являете собой пусть и побочную, но все же прямую ветвь старинного дворянского рода.
        - Русского рода?
        - Ну не китайского же?
        Теперь уже пан Сигизмунд впал в задумчивость. На лице его явно читалась борьба, ведомая с самым серьезным противником - с самим собой. После длительного молчания он наконец-то принял решение, о коем сообщил громко во весь голос:
        - Ненавижу поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего… Кстати, а вы согласитесь стать моим крестным отцом?
        Забегая чуть вперед.
        Документ.
«Рассмотрев прошение Красной гвардии старшего сержанта Сергея Андреевича Ртищева о восстановлении в дворянстве Российском, не находим к тому препятствий.
        Сов. Мин. Российской империи, 1808 года, января 5 числа».
        Резолюция рукой Его Императорского Величества:
«Не возражаю.
        Павел».
        Документ.
«Дело в отношении шляхтича Гродненской губернии Сигизмунда Каземировича Пшемоцкого прекратить, в связи с отсутствием оного в числе подданных Российской империи.
        Министр В.Д. Платов М. И.
        Министр Г.Б. Бенкендорф А. Х.»
        - Ваше благородие, - вернувшийся с рыбалки Кузьма притащил десятка три крупных сорожек на кукане, но, несмотря на приличный улов, выглядел встревоженным. - Денис Васильевич, стрельба с северу слышна.
        Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности или, наоборот, становится полноценным солдатом? И какая еще, к черту, стрельба?
        - Не слышу.
        - И я тоже, - подтвердил Пшемоцкий. - Уж не пьян ли ты?
        - Без командиров пить грешно и неприлично, - оскорбился Кузьма. - Да вы сами послушайте.
        - Будешь мне тут сказки рассказывать, - проворчал Давыдов и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого: - Подождите, Сигизмунд Каземирович…
        Да, партизан оказался прав - откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому неудивительно, что за разговором на нее попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку… Может, это у лошадей животы пучит?
        - Пропал обед. - Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костер и ударил кулаком о ладонь. - Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?
        - А мы сунемся и все планы порушим, - усмехнулся капитан-лейтенант. - Стоит ли мешать проведению операции?
        - А мы не помешаем, ваше благородие, - вмешался Кузьма. - Выручим - «кулибинок»-то совсем не слышно, только французы палят. У наших голос басовитый, а те как моськи лают.
        - Точно говорю - на помощь спешить надо, - оживился бывший поляк. - А винтовок не слыхать, потому что патроны кончились.
        - Тогда седлаем, - решил Давыдов. - Бей их в песи, круши в хузары!
        - Точно! - Пшемоцкий покосился на командирского денщика и заржал во весь голос: - Покажем супостату кузькину матку бозку!
        К месту побоища не успели совсем чуть-чуть. Или успели вовремя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны - маленький отряд из трех человек вылетел на место разыгравшейся трагедии в самый последний момент, и Денис Васильевич с ходу стоптал конем солдата в синем мундире, попытавшегося поднять ружье. Немного приотставшему Пшемоцкому повезло больше, и сейчас он крутился в седле, схватившись одновременно с двумя французскими гусарами. Но Кузьма не одобрил развлечения Сигизмунда Каземировича и несколькими выстрелами лишил того соперников.
        - Что творишь, мерзавец? - оставшийся без соперников Пшемоцкий зло оскалился и поднял коня на дыбы. - Да я тебя сейчас…
        - А ну прекратить! - Давыдов погрозил бывшему шляхтичу кулаком, спешился и склонился над сбитым с ног французом. - Смотрите-ка, вроде бы живой.
        - Добейте!
        - Экий вы кровожадный, - усмехнулся капитан-лейтенант. - Что за манеры, Сигизмунд Каземирович?
        В это время пленник открыл глаза и закашлялся. Струйка крови из уголка рта пробежала по многодневной щетине.
        - Не жилец, сломанные ребра все унутрях проткнули, - заключил Кузьма и вернулся к увлекательному занятию, заключавшемуся в потрошении солдатских ранцев. - Может, и вправду добить? Не дело, когда христианская душа мучается.
        - Не умничай! Воды ему дай.
        - А разве можно?
        - Ему уже все можно.
        Петров немного поворчал, стараясь, чтобы командир этого не услышал, и протянул вместительную флягу. Судя по запаху, совсем не с водой. Но живительная влага помогла, и француз заговорил.
        Его рассказ удивил Дениса Васильевича. Выяснилось, что ни партизаны и ни русская регулярная армия не являлись целью батальона наполеоновской гвардии. Наоборот, они атаковали своих собратьев по оружию, если так можно выразиться, с одной-единственной целью - добыть пропитание. Оголодавшие «старые ворчуны» положили глаз на гусарских лошадей, но справедливое требование пустить десяток-другой на жаркое встретило непонимание, результатом чего стала ожесточенная битва с печальным исходом для обеих противоборствующих сторон. Гвардейцы неплохо держались против кавалерии, разменивая жизнь на жизнь, а уцелевшие…
        Тут француз прервал повествование и улыбнулся через силу:
        - Я рад, что умираю от руки русского офицера, месье.
        - Конские копыта не слишком-то похожи на мои руки, - возразил Давыдов.
        - Знаю… Но вы же не откажете в милосердии?
        Проявлять милосердие не пришлось, наполеоновский гвардеец умер сам во время сильного приступа кашля. Капитан-лейтенант закрыл покойнику глаза и окликнул денщика:
        - Кузьма, похоронить нужно.
        - Всех? - охнул партизан и обвел взглядом поле: - Да их тут тысячи три, ваше благородие.
        - Нет, только этого.
        - А зачем?
        - Так нужно.
        Если Кузьма и не удовлетворился столь кратким объяснением, то виду не подал. Начальство для того и создано умным, чтобы глупостями вырабатывать у подчиненных привычку к выполнению приказов беспрекословно, точно и в срок. А далее солдат уже действует, не рассуждая и не сомневаясь. Вроде бы такая метода называется тренировкой? Или дрессировкой, что очень похоже.
        Пшемоцкий же в задумчивости ходил по полю боя, подмечая о многом говорящие мелочи. Не ахти какой богатый опыт, но все же он позволяет увидеть болезненную худобу мертвых солдат, торчащие ребра давно не знавших овса лошадей, рваные мундиры, стоптанные сапоги с дырявыми подошвами. Сердце бывшего поляка кольнуло чувством неведомой доселе жалости… Неужели у всех этих людей на роду было написано явиться сюда и умереть? За что такая страшная судьба? Чем ее прогневал вот тот гусар с юношеским пушком на изуродованном штыковым ударом лице?
        - Привыкаете к масштабам? - Капитан-лейтенант подошел неслышно, и Пшемоцкий вздрогнул от внезапно прозвучавшего вопроса. - Наши налеты на обозы не имели такого размаха, а тут целое батальное полотно.
        - Дико и страшно… - Сигизмунд Каземирович обернулся к Давыдову, ожидая от того если не поддержки, то хотя бы понимания.
        - А меня сей вид радует.
        - Труп врага всегда хорошо пахнет?
        - Не нужно высоких слов и древних цитат. Римляне ничего не понимали в защите Отечества, являясь по сути своей агрессивным государством, и нюхали совсем другие трупы. Здесь более подходят слова князя Александра Невского.
        - Может быть, - не стал спорить Пшемоцкий. - Но они же воевали друг с другом! Я не римлян имею в виду. Это трагическая ошибка!
        - Скорее тут блестящая стратегия князя Кутузова. Нанесение потерь вражеской армии без соприкосновения с ней есть высшая мудрость полководца. Погодите, к зиме еще людоедство увидим. Так что рекомендую больше не пробовать трофейную колбасу, а то мало ли чего…
        - Вы так спокойно об этом говорите?
        - А почему я должен беспокоиться? И бросьте шляхетские привычки, Сигизмунд Каземирович, они русскому человеку не к лицу. Наша задача состоит вовсе не в победе над противником…
        - А в чем же?
        - В его уничтожении. Как говорится, почувствуйте разницу.
        - Но разве это благородно?
        - Что может быть благороднее защиты Родины?
        - Иезуитством попахивает…
        - Патриотизм, Сигизмунд Каземирович, исключительно он один. И малая толика прагматизма, куда уж без него.
        ГЛАВА 9
        Капитан Иван Лопухин погрозил кулаком каркающим над головой воронам, но более решительных действий против них предпринимать не стал. Черные бестии со вчерашнего дня кружат огромной стаей, и совершенно не хочется повторить подвиг младшего сержанта Воейкова, давеча решившего спугнуть птиц пистолетным выстрелом. Бабахнул и тут же был подвергнут жесточайшей бомбардировке. Печальный итог…
        - А скажи мне, друг Теодор, - начальник штаба батальона забрал у командира лопату, которой тот орудовал с ловкостью, указывающей на многолетнюю привычку, - вот скажи мне, Федя… Не слишком ли мало одной нашей дивизии против всей Наполеоновой армии?
        - Да сколько той армии осталось? - легкомысленно отмахнулся майор Толстой и достал из кармана трубку. - И потом, Ваня, твой бледный вид решительно нарушает всякую маскировку.
        - На себя посмотри, красавчик, - нервно рассмеялся Лопухин, вгрызаясь лопатой в мягкий песчаный грунт. - Давно руки перестали дрожать?
        Вообще, рытье окопов является верным средством для устранения последствий неумеренных возлияний, и господа офицеры, страдающие от вышеупомянутых последствий, принимали участие в общих работах в лечебных целях, но исключительно добровольно. Генерал-майор Тучков, вчера поздравивший друзей с новыми чинами, предлагал день отпуска, но, по здравому размышлению, оба от оного отказались. Денис Васильевич Давыдов привез неутешительные известия, подтвердившиеся данными разведки и донесением, присланным с воздушным шаром из Ставки светлейшего князя Кутузова, потому отдых сейчас подобен промедлению. А то и самой смерти.
        - Копай, чего уж там…
        Красногвардейская дивизия, спешно собранная в единый кулак, готовилась встречать неприятеля неподалеку от Минска, перекрыв единственную удобную для отступления дорогу. В том, что Бонапарт пойдет именно здесь, сомнений нет, так как участь шведского короля, избравшего путь через Полтаву, Наполеона не прельщает. Там, с юга, из-за припятских болот показывает внушительный кулак армия генерала Барклая, собранная как раз для такого случая. Французы наверняка предпочтут привычного противника сомнительному удовольствию войны с дикими ордами калмыков, башгирдов, якутов и более цивилизованных, но очень страшных казаков. Последние, правда, есть и у Кутузова, но в меньших количествах, что внушало супостату определенные надежды…
        - А почто мы не на опушке леса окапываемся? - Лопухин вытер пот рукавом и с кряхтением распрямился. - Оттуда в случае чего и смыться можно.
        - Там тоже будем, - успокоил товарища Федор Иванович. - Шестая линия обороны как раз там и пройдет.
        - Какая? - удивился капитан.
        Толстой выпустил клубы сизого дыма и глубокомысленно заметил:
        - Что ни говори, а виргинский табак куда как лучше турецкого. У того и крепости настоящей нет, да и вообще…
        - Зубы-то мне не заговаривай.
        - А вот не нужно спать на Военном совете.
        - Ты тоже спал, - парировал Иван.
        - Дремал, - нехотя согласился Толстой. - Только я потом у Миши Нечихаева тетрадь с записями взял.
        - И что в ней?
        - План нашей победы.
        - Вот как?
        - Сомневаешься?
        - В победе? Нет, в ней не сомневаюсь. А вот в твоей способности разобрать Мишкин почерк - очень даже.
        - Не дерзи командиру, герр Иоганн. И пошевеливайся, скоро бревна привезут.
        Красногвардейцы готовились к обороне основательно. Давно уже никого не удивляло требование императора избегать встречных сражений в чистом поле и при возможности зарываться в землю, так что лопата в вооружении солдата занимала почетное место наравне с винтовкой. Закапываться - тактика известная, еще римляне окружали себя рвами и валами, так что она не вызывала отторжения даже у старых, начинавших службу при Екатерине, вояк.
        Лейтенанту Нечихаеву проще - прежние порядки он застал самым краешком и рытье окопов полагал чем-то само собой разумеющимся. Правда, гусарские полки готовили для другой войны, делая упор на диверсиях во вражеских тылах, уничтожении штабов, захвате и удержании переправ, но и обороне уделялось немало времени. Немногим меньше, чем минному делу.
        - Что вы думаете об это позиции, Денис Васильевич? - Мишка с некоторой долей сомнения осматривал небольшой пригорок, при общей гладкости местности позволяющий хорошо видеть первую линию окопов. - Подойдет сия точка?
        - Непременно, Михаил Касьянович, - отозвался Давыдов, в отличие от большинства офицеров оставшийся в звании капитан-лейтенанта. - Как раз на пределе дальности наших винтовок, а для артиллерии вполне подходящая дистанция.
        - Тогда работаем. - Нечихаев соскочил с коня и махнул рукой ожидающим в отдалении казакам: - Соломоныч, давай сюда!
        Заскрипели несмазанные оси крестьянской телеги, груженной грубо сколоченными ящиками, и лейтенант поморщился. Пожалели дегтя, черти бородатые! Оно, конечно, понятно - развалюха одноразовая и к вечеру сгодится разве что на костер. Но до чего же противный звук!
        - Где ставить, ваше благородие?
        - Займетесь разметкой, Денис Васильевич?
        Капитан-лейтенант кивнул, указал ближайшему казаку на охапку заостренных колышков, сам взял большой деревянный молоток и отправился указывать места закладки фугасов. Самое командирское занятие, тем более кому, как не флотскому офицеру, на корабле ночующему чуть ли не в обнимку с пушкой, разбираться в артиллерии? Ну, не то чтобы всеобъемлющие знания, но нет в дивизии иных специалистов. Рассчитать зону поражения при ракетном залпе? Вот тут любой сержант справится, но предположить, где французы могут расставить свои орудия… Следовательно, Денису Васильевичу и карты в руки.
        А Нечихаев занялся минами. Несколько человек копали ямки, а сам лейтенант осторожно укладывал в них ящики, вставлял запал и засыпал взрывное устройство, оставляя снаружи торчащие металлические усики, возвышающиеся над землей на пару вершков. Жалко только, порох дрянной, трофейный, но, даст бог, его силы хватит для отправления в короткий полет разнообразного каменного и железного хлама, в избытке присутствующего в фугасе. А там, где колышки повязаны белой ленточкой, можно не жадничать - малую толику «чертова зелья» производства заводов княгини Лопухиной удалось выпросить у запасливого Александра Никитича Сеславина, и в сих местах Наполеоновых пушкарей будут ожидать особо неприятные сюрпризы. Впрочем, им никто и не обещал выстланных красными коврами и розовыми лепестками дорог. Как однажды выразился государь Павел Петрович: «В России жестко стелят, а спать еще жестче».
        - Михаил Касьянович, вы не могли бы отвлечься на некоторое время? - Отец Станислав стоял у крайнего колышка, не решаясь ступить на размеченный под минное поле участок, и всем видом своим выражал крайнее отчаяние. - Извините, что помешал, но обстоятельства таковы, что без вашего вмешательства никак не разрешить. Понимаете, в чем дело…
        - Подождите, святой отец! - Мишка обернулся к казачьему уряднику: - Справишься без меня, Абрам Соломонович?
        - Да не впервой же. - Тот перекрестился двумя перстами и еще раз заверил: - Не извольте сомневаться, в лучшем виде сделаем.
        - Буду надеяться. - Нечихаев отряхнул с колен приставшую пожухлую траву и поспешил к ксендзу.
        Надо заметить, что католический священник в данный момент более напоминал сторожа хлебных складов где-нибудь в Тамбове или Воронеже, чем лицо духовного звания. Ранние заморозки заставили его надеть овчинный полушубок и меховую шапку, а висевший на плече старинный мушкет придавал картине дополнительную достоверность. Разве что небольшой медный образок, пришитый вместо кокарды, нарушал гармонию, а без него - вылитый русский мужик.
        - Слушаю вас, пан Станислав. И здравствуйте.
        - И вам здравствовать, господин лейтенант. - Ксендз замолчал, немного помялся и решительно перешел к делу: - Видите ли, Михаил Касьянович, я столкнулся с некоторыми трудностями, разрешить которые самостоятельно никак не могу.
        - Да? И каковы же они?
        - Ко мне обратились с просьбой о проведении молебна, и так как батальонный священник отец Михаил находится на излечении после ранения…
        - Такие вопросы находятся в ведении вышестоящего командования, пан Станислав, - перебил Нечихаев. - Обратитесь по команде.
        - К кому? Наш отряд является самостоятельной войсковой единицей, а Денис Васильевич, как его командир, еще вчера ответил, что не намерен влезать в межконфессиональные… хм… дальше он сказал совсем грубо.
        - При чем здесь эти… межконфессиональные?
        - Так я же католик!
        - Давно? Ах да, извините.
        - Вот! - Ксендз поднял указательный палец как доказательство неизвестно чего. - Но люди перед решительной битвой желают исповедаться и причаститься, так что отказывать им в этом - большой грех.
        - Определением степени греховности занимается Священный синод, пан Станислав, а у нас регулярная армия. Вы хоть и состоите в ополчении, но в соответствии с приказом светлейшего князя фельдмаршала Кутузова…
        - Так точно, господин лейтенант, здесь армия! Потому соблаговолите принять рапорт.
        - Что это? - Нечихаев с подозрением взглянул на сложенный вчетверо лист бумаги.
        - Прошение о зачислении на вакантную должность отрядного священника и обязательство проводить богослужения по православному обряду установленного образца.
        - Даже так? - Мишка забрал бумагу, развернул и пробежал взглядом по выписанным каллиграфическим почерком строчкам. - Простите, а что обозначают слова «а также муллой из расчета одной пятой оклада денежного содержания»?
        - Так ведь у нас четверо гусар татарского происхождения, господин лейтенант. Как можно оставить их без Божьего слова?
        - Вы владеете арабским?
        - Зачем? Ведь они, слава Господу, русские татары, а не турецкие, значит, могут молиться по-русски.
        - Интересный подход к делу, пан Станислав. Иезуиты просто обзавидуются.
        - Мнение этих завистников меня не интересует. Так подпишете рапорт, Михаил Касьянович?
        - Под вашу личную ответственность. И сразу после принятия православия непосредственно вами.
        - Разумеется, господин лейтенант, разумеется… Разрешите приступить к выполнению обязанностей?
        - Идите! - Мишка улыбнулся, когда ксендз четко повернулся через левое плечо и звякнул шпорами на великоватых, видимо, снятых с француза, сапогах.
        Удивительные люди, эти поляки! Каждый в отдельности - милейший и толковый человек, храбрый вояка, а как народ вообще - сволочь на сволочи. Парадокс…
        Утро следующего дня.
        До похода в эту дикую Россию полковник Жак Ашиль Леруа считал себя удачливым человеком. Не каждому удается за столь короткое время пробиться из самых низов, превратившись из ученика парижского цирюльника в офицера гвардии, отмеченного благосклонностью Великого императора всех французов. Впрочем, и после фортуна не обделила вниманием своего баловня, чему подтверждением служит полк, отданный под его начало. Неплохая карьера в двадцать семь лет! Правда, прежний командир, сожженный местными пейзанами вместе с домом, где остановился на ночлег, был еще моложе.
        Да, удача никуда не ушла. Но боится приближаться, ходит где-то стороной, опасаясь русских партизан, и более не приносит подарков. Сколько в строю солдат, совсем недавно бросивших к ногам прекрасной Франции почти всю Европу? Не больше восьми сотен, и это в лучшем случае. Каждую ночь пять-шесть человек умирают от болезней, и не иначе как Божественное вмешательство удерживает ропщущих гвардейцев от бунта. Или осознание того, что поодиночке точно не выжить - летучие отряды преследуют отступающую Великую Армию, и горе отставшим!
        Разве так воюют, господа? Эти дикари отказываются соблюдать правила и приличия цивилизованной войны - добивают раненых и вешают офицеров… разумеется, не своих. Ночью в костер запросто может упасть брошенная из темноты граната, а в светлое время по походным колоннам то и дело стреляют одиночные разбойники, что при меткости и дальнобойности русского оружия наносит значительный ущерб.
        Гвардия меньше всех страдает от лишений - она окружена заботой и повышенным вниманием Великого императора. Даже съестные припасы поставляются в первую очередь. И пусть это конина, благо перевод Польского корпуса Понятовского из кавалерии в пехоту позволил забить на мясо лишних лошадей, но все равно еда. В других полках тяжелее - по слухам, среди саксонцев и баварцев появились случаи людоедства, за что командиры этих частей осуждены и расстреляны. А что же начнется зимой?
        Русские во всем виноваты! Их трусость не позволяет решить дело одним генеральным сражением. Разве можно уклоняться от битвы? Это же неблагородно, господа! За четыре месяца войны не случилось ни одного правильного боя даже с арьергардом Кутузова. Дикари жгли за собой мосты, устраивали минные ловушки в удобных для наведения переправы местах. Огрызались ракетными залпами… Негодяи!
        А сейчас препятствуют возвращению на зимние квартиры. Как хочется снова оказаться в Польше! Та страна в незапамятные времена испытала благотворное французское влияние, не зря же один из Валуа был их королем, а народец хоть и немногим отличается от зверей, но послушен и угодлив. Гордые шляхтичи почитают за честь знакомство с гвардейским офицером, а их прекрасные жены и дочери готовы согреть постель за сущую безделицу. Да, польские женщины чрезвычайно дешевы…
        Громкий взрыв, раздавшийся в голове колонны, заставил полковника вздрогнуть и оторваться от мечтаний. Он пришпорил коня и поспешил к месту происшествия. Одна из немногих оставшихся привилегий - передвигаться верхом, когда подчиненные идут на своих двоих.
        Воронка от сработавшего на дороге заряда не произвела впечатления, кивером можно накрыть, но последствия… Человек пятнадцать насмерть и еще несколько посечены осколками так, что полковой лекарь, успевший прибыть раньше командира, стоит с бледным видом и разводит руками. Да тут и так ясно - с ранами в животе или оторванными ногами долго не живут.
        - Что случилось?
        Ответить на вопрос смог только пожилой капрал, зажимающий ладонью рассеченную щеку:
        - Бревно лежало, господин полковник, вот наш командир и приказал…
        - Где он?
        - Там! - гвардеец указал в сторону убитых. - Его первым и… Все собственным примером показывал.
        - А нужно было головой думать, - рассердился Леруа. - За полчаса перед нами здесь прошли неаполитанцы, так откуда могло взяться бревно?
        - Эти обезьяны могли с собой нести, - возразил капрал. - Где-нибудь украли, а как сил не хватило, так и бросили.
        - И столько времени таскали?
        - Там же воры все до единого, господин полковник, они что угодно утащат.
        - Свиньи!
        - Так точно, господин полковник! Разрешите похоронить мертвых?
        - Нет! - Леруа отвел взгляд. - Мы и так не успеваем.
        Тремя часами позже.
        - Успеем пообедать до отхода на позиции, Михаил Касьянович?
        - Почему бы нет? - Мишка Нечихаев достал из кармана часы на тонкой стальной цепочке и щелкнул крышкой. - Война войной, а обед по распорядку. Полевая кухня будет с минуты на минуту. Собственно, не она ли вон там едет?
        Действительно, запряженное невозмутимым мерином по кличке Эгалитэ, дымящее на ходу сооружение показалось на опушке, а повар в белом колпаке и фартуке поверх полушубка приветственно махал здоровенным черпаком. И чему радуется, болван? Неужели в этот раз получилось не пересолить и надеется избежать мордобития?
        Бывший предводитель шляхетского ополчения пан Сигизмунд Пшемоцкий, ныне носящий имя Сергея Андреевича Ртищева, ожидал прибытия кашеваров с куда большим, чем у Нечихаева, нетерпением. Он до сих пор не мог привыкнуть к количеству полагающейся русскому солдату пищи и не понимал некоторых претензий к ее качеству. Зажрались господа гусары и казаки, ей-богу. Не приходилось им в Велик День разговляться куском черствого хлеба, запивая его прокисшим еще перед Рождеством домашним пивом. Да половина вольной шляхты душу заложит за фунт мяса в неделю, а эти морду от лосятины воротят. Свинина, видите ли, нежнее… А курицу, спасенную от естественной смерти путем отрубания головы, не пробовали? Да на семью из двенадцати человек?
        Тем временем кухня благополучно миновала линии окопов по оставленному проходу и, брякая какими-то железками, подкатила к палатке командира отряда.
        - Ваше благородие, извольте снять пробу! - прокричал повар.
        - Чего разорался? - Денис Давыдов появился совсем с другой стороны и выглядел раздраженным. Толстая папка в руках объясняла состояние капитан-лейтенанта - он от всей души ненавидел бумажную работу, делая исключение лишь при написании стихов. - Михаил Касьянович, возьмете на себя сию почетную обязанность?
        - Не откажусь, - Нечихаев вытащил из-за голенища простую деревянную ложку. И обратился к бывшему поляку: - Составите компанию, Сергей Андреевич?
        Кормили сегодня неплохо. Густые щи из свежей капусты с лосятиной (а нечего было сохатому на минное поле забредать), пшенная каша с ней же и свиными шкварками, а в довершение всего - чай с медом и в придачу к нему кус ржаного хлеба с салом и черничным вареньем. Последнее блюдо показалось странным, но отменный аппетит лейтенанта Нечихаева убедил младшего сержанта Ртищева в обратном.
        - Европа живет впроголодь от своей ленивости, - глубокомысленно заметил Мишка, приканчивая добавку.
        - На чем же основаны ваши выводы, Михаил Касьянович?
        - После хорошей еды всегда в сон клонит, так?
        - Так.
        - Вот они и боятся, что народец ихний вместо работы в спячку завалится. Экономия опять же…
        - А у нас?
        - А у нас спать некогда, иначе самих сожрут. Ну что, готовы к ратным подвигам?
        - Котелок бы помыть.
        - Оставьте. Живы останемся, так опосля и приведем посуду в должный порядок, а если нет… Зачем тогда сейчас утруждаться? Скоро в бой, а мы уставши! Непорядок.
        - Интересная мысль.
        - Привыкайте. Вы же неделю как русский человек, Сергей Андреевич, так что пора.
        - Так-то оно так, - хмыкнул бывший поляк и аккуратно протер котелок корочкой хлеба, которую потом отправил в рот. - Но вы неправы, Михаил Касьянович.
        - В чем?
        - Звание русского человека для меня вовсе не означает возможность прикрыть им собственное свинство. А стоит дать себе небольшую поблажку… Как дорога в десять тысяч верст начинается с маленького шага, так и путь к чистоте душевной лежит через чистоту телесную. Ну, или можно начать с чистоты котелка.
        Ошарашенный столь глубокими рассуждениями, Нечихаев лишь помотал головой, отгоняя видение светящегося нимба над одухотворенным челом недавнего польского шляхтича, и, не вступая в полемику, поспешил скрыться в командирской палатке. Что там за бумаги принес Денис Васильевич?
        - Вот, Миша, полюбуйся, какой подарок прислали нам из Ставки главнокомандующего! - Давыдов бросил папку на походный столик. - Умнее ничего не придумали.
        - Что там, Денис?
        Наедине они давно перешли на «ты»: в военное время разница в возрасте сглаживается, и образованные люди отбрасывают излишние условности. Это в купеческой или мещанской среде царит атмосфера чопорности и искусственной вежливости, вызванная стремлением подражать так называемым светским манерам, а у боевых офицеров все проще.
        - Прислали портреты французских военачальников, которых желательно взять в плен.
        - Живыми?
        - Разумеется. Какой же из покойника пленник?
        - А зачем? - Мишка взял за уголок листок с изображением украшенного роскошными бакенбардами генерала. - Французом больше, французом меньше… Пуля дура, и она не выбирает, кого продырявить.
        - Распоряжение государя императора, - пояснил Денис Васильевич. - Не все заслуживают быстрой и милосердной смерти, и кое-кому предстоит ответить за совершенные преступления.
        - Какие?
        - Развязывание войны, например, или… - Далее Давыдов прочитал по бумажке: -
«Нанесение ущерба экономике и сельскому хозяйству, осуществленное группой лиц по предварительному сговору с привлечением вооруженной силы».
        - Тут вышка светит! - подхваченное от светлейшего князя Кутузова выражение пришлось как нельзя кстати.
        - Это точно, - кивнул капитан-лейтенант. - Ну что, пойдем немного повоюем?
        - Можно и много.
        - Тут уж как получится. Строй людей, Миша.
        ГЛАВА 10
        Первыми появились неаполитанцы. Удивительно даже, что Наполеон решился поставить их в авангард: робкие и незаметные в бою жители италийской земли ранее использовались в качестве вспомогательных войск, и никому доселе не приходило в голову рассматривать бедолаг как реальную силу. Видимо, ими сознательно жертвуют, дабы попробовать на прочность русскую оборону. Но вот так, одним мановением руки, вычеркнуть из жизни несколько полков? Уму непостижимо…
        Партизан Дениса Давыдова отделяла от неприятеля река, достаточно широкая и глубокая, чтобы избежать ответной атаки, но позволяющая вести прицельную стрельбу.
        Лейтенант Нечихаев поудобнее пристроил винтовку на брошенном наземь вещевом мешке и повернулся к лежащему поодаль командиру:
        - Этих пропустим?
        - А смысл?
        - Не вояки, - Мишка фыркнул. - А так хоть перед гвардейскими позициями толкучку создадут, у французов под ногами будут путаться, паника опять же… А мы патроны побережем.
        Пока капитан-лейтенант размышлял над предложением, судьба распорядилась по-своему. С левого фланга, где залегли остатки польского ополчения, грянул дружный залп двух с половиной десятков ружей. Вооруженные старыми гладкоствольными мушкетами, преимущественно трофейного происхождения, шляхтичи развили невиданную скорострельность, за минуту сделав не менее шести залпов. Дисциплина с трудом приживалась в их испорченных вольностями сознаниях, но кое-какие сдвиги наметились
        - на каждого стрелка приходилось по двое заряжающих, что пару месяцев назад было просто неосуществимо.
        - Пшемоцкий, мать твою! - Давыдов безуспешно пытался докричаться до Ртищева, от злости забыв его новую фамилию. Не получилось… Плюнул и сам выстрелил по колонне неаполитанцев, еще не осознавших тяжести ситуации, но вполне готовых к бегству.
        Гусары и казаки, увидев сей недвусмысленный пример, присоединились к избиению. Только так можно было назвать расстрел безоружного неприятеля, чье вооружение, по обыкновению, следовало в обозе, запертое в крепких сундуках под надежными замками. Впрочем, потомки Марии и Гракхов, как назовет их позже известный французский романист, умирать не хотели. И дружно бросились в противоположную от засады сторону.
        Бабах! Взрыв первой мины разметал целый взвод, отступавший под командованием не потерявшего самообладания офицера. Второй… третий… После пятого кто-то из неаполитанцев замахал грязной тряпкой, символизирующей белый флаг.
        - Сдаются, ваше благородие! - привставший на колено урядник смотрел через реку из-под поставленной домиком ладони. - Ей-богу, сдаются!
        - Вижу. - Давыдов ударил кулаком в землю и скомандовал: - Прекратить стрельбу!
        Отдать приказ легче, чем привести в чувство увлекшихся поляков, и прошло долгих три минуты до последнего выстрела. Три минуты, унесшие десяток человеческих жизней. Кысмет!
        - Урядник!
        - Я, ваше благородие!
        - Бери лодку и дуй на ту сторону принимать капитуляцию.
        - Почему я?
        - А кто еще? - Давыдов приподнялся на цыпочках и похлопал казака по плечу: - Ты весь из себя солидный, крестами да медалями увешанный, борода чуть не до пупа… Самое оно!
        - Так ихнего языка не понимаю!
        - И не нужно, - вмешался Нечихаев. - Найдешь главного, передашь ему эту бумагу. Тут по-французски.
        Мишка быстро черкнул несколько строчек на обратной стороне портрета из командирской папки и вручил Абраму Соломоновичу:
        - Вернешься - быть тебе есаулом!
        Капитан-лейтенант дождался, пока обрадованный урядник скроется в кустах, где прятали несколько лодок на случай, если что-то произойдет с расположенным в паре верст мостом, и спросил:
        - Ты что там написал?
        - Пропуск.
        - Куда?
        - В Юхнов.
        - Куда-куда?
        - Ну не в Петербург же их отправлять?
        - Думаешь, доберутся?
        - А это, Денис, уже их проблемы.
        Передышка продлилась недолго. Буквально в тот момент, когда Абрам Соломонович причалил к противоположному берегу, в тылу у неаполитанцев выросли дымные облака и через мгновение донеслась частая пальба. Причем залпами, что вызывало удивление. Русская армия крайне редко применяла такой способ стрельбы, а польское ополчение - не пример и не доказательство.
        - Что за чертовщина? - пробормотал Давыдов. - Кузьма, достань-ка трубу.
        Денщик, не отходивший от командира ни на шаг, подал требуемое, не забыв напомнить:
        - Только не потеряйте, ваше благородие, как в прошлый раз. Последняя.
        - Изыди!
        Всматриваться Денису Васильевичу не пришлось - дробный стук барабанов и показавшиеся ровные ряды в синих мундирах под развернутыми знаменами возвестили о появлении на поле боя нового игрока. Игрока безжалостного и не простившего предательства со стороны недавнего союзника, ставшего еще не врагом, но близко к тому. Если враг не сдается, его уничтожают! Сдается, но не тебе? Неважно, он тоже должен быть уничтожен!
        Строй остановился. Офицер на коне взмахнул саблей, и ближайших к французам неаполитанцев попросту смело. Опять барабаны… «Синие мундиры» сделали пять шагов вперед, выходя из медленно рассеивающейся дымовой завесы, и вот новый залп! Барабаны… пять шагов… залп!
        - Знающий стервец, - зло оскалился Давыдов. - Миша, попасть сможешь?
        Нечихаев с сомнением покачал головой:
        - Вряд ли, слишком далеко.
        А неаполитанцы побежали, предпочтя сыграть с фортуной на минном поле, чем погибнуть от французских штыков. А те накатывались волной… Нет, даже не волной, а полчищем прожорливой саранчи, остановить которое может только чудо. Но, увы, его не происходило.
        - Никак взбесились? Своих-то вот так… - Капитан-лейтенант наблюдал за избиением, происходившим с невиданным доселе ожесточением.
        - Наверняка есть веская причина, - заметил Мишка.
        - Несомненно, - согласился Денис Васильевич. - Интересно было бы ее узнать.
        А на противоположном берегу реки творился ад. Ну, может быть, немного не похожий на настоящий, чтобы называть его столь громким именем, но вполне подходящий под это определение.
        Полковник Леруа, не доверяя излишне мягким младшим офицерам, лично командовал солдатами, расстреливающими предателей, и, по его мнению, имел на это полное право. Мерзавцы, по ошибке считающиеся союзниками, за последние четыре часа устроили два взрыва и три обстрела из засады, а в последний раз обнаглели до того, что перестали прятаться и были замечены и опознаны. Ну не русские же вырядились в чужие мундиры? Неаполитанцы, и никто, кроме них! И сейчас забегали, чувствуя неотвратимость возмездия за злодейство! Не уйдете, канальи! Порок должен быть наказан!
        Гораздо позже свидетели утверждали, что господин полковник произносил вслух все эти фразы. Но им не поверили. Слишком уж театрально они звучали, и вряд ли командир гвардейского полка мог говорить столь напыщенно и глупо. Так что попытка защиты представить Леруа умалишенным не увенчалась успехом, и приговор суда прозвучал ожидаемо - веревка. Забегая немного вперед, скажем: осужденного к повешению француза освободили казаки, в ночь перед казнью устроившие налет на штаб корпуса, о чем он сам впоследствии неоднократно жалел. И закончил сей воин дни свои…
        Впрочем, любознательный читатель, буде ему доведется побывать на далекой Чукотке, и сам сможет об этом догадаться. Достаточно лишь попросить местных жителей поведать удивительнейшую историю про одержимого злыми духами белого человека, хитрых моржах, смелом песце, приходящем вовремя, и сытом медведе. Весьма курьезный, но очень даже поучительный рассказ, однако…
        Южнее Минска. Спустя два дня.
        - С ума они посходили, что ли, ваше благородие? - Кузьма Петров как раз закончил чистку изрядно поработавшей за ночь винтовки и после сосредоточенного молчания позволил себе немного поворчать. - Разве француз в темноте воюет?
        - Да чтоб тебя перевернуло и прихлопнуло! - Давыдов снял с углей турку с убежавшим через край кофием. - Не говори под руку!
        - Виноват, Денис Васильевич. - Денщик принюхался к горьковатому запаху, к которому так и не привык за время службы у капитан-лейтенанта, и вздохнул: - Поспать не дали супостаты.
        - На том свете выспимся.
        - Оно конечно… Только когда это еще будет? Мы ведь не торопимся, да?
        Давыдов улыбнулся. Он и сам бы не прочь прикорнуть часов по восемь на каждый глаз, но долг звал в окопы. Хорошо в теплой землянке, перекрытой бревнами в два наката, да с пышущей жаром железной печкой…
        - Что поделать, Кузьма, очередность следует соблюдать.
        - Да я разве против чего говорю, ваше благородие?
        - А ты попробуй вообще ничего не говорить. Вдруг понравится?
        Партизанский отряд сидел в обороне с удобствами. Пока одна его половина отражала французские атаки на позиции, другая отдыхала. Не ахти какой комфорт, конечно, но даже отхожие места оборудованы по всем правилам, дабы в минуты уединения солдат был огражден от холодного ветра и укрыт от возможного дождя. Здоровье превыше всего, тем более за небоевые потери командиру приходится выплачивать отнюдь не малый штраф из собственного денежного содержания.
        Так и воевали посменно. Сейчас Денис Васильевич как раз собирался заменить лейтенанта Нечихаева, сидевшего в окопах с четырех часов утра. Нет, а французы каковы, а? Медом им здесь намазано, что ли? Вон у Федора Ивановича Толстого на участке тишь да благодать! Сунулись было баварцы, по соплям получили, и более никто батальон не беспокоит. А тут лезут и лезут, просто спасу нет! Потери первые появились - восемь человек ранено и двое убитых, что при небольшой численности отряда довольно-таки неприятно.
        - Кузьма, готов? - Давыдов выплеснул остатки кофия в затухающий костерок и с недоумением посмотрел на денщика: - Ты никак в поход на две недели собрался?
        Тот как раз заканчивал забивать всякой всячиной второй мешок и отозвался не сразу:
        - Все нужное, Денис Васильевич. А ну как вам что-то понадобится, а у меня оно есть!
        - Что там и куда столько?
        Кузьма сделал удивленную физиономию, но терпеливо пояснил:
        - Тулупчики нужны? От Покрова, почитай, две недели прошли, вот-вот снег ляжет, а недвижиму в окопе сидеть холодно. Валенки вот еще… настоящие заволжские, не какая-то там ярославская срамота. Опять же, овчины прихватил…
        - А это зачем?
        - Сидеть на них будем. Задницу не застудим, да и прочему поберечься крайне пользительно. Прыхвилактика, вот! Кстати, о лекарствах, ваше благородие… их я тоже взял. Не откажетесь от чарочки здоровья для?
        - Искушаешь, змей?
        - Как можно, Денис Васильевич! - обиделся денщик. - Способствует твердости руки и верности глаза. На сорока травах!
        - А давай! - согласился капитан-лейтенант. - Но это точно лекарство?
        Нечихаев отнесся к благоуханию, распространяемому командиром, весьма неодобрительно. Чуткий нюх непьющего человека страдал от резкого запаха самогона, и никакие травы не перебьют мощный дух сивухи. Расслабился что-то Денис Васильевич в последнее время. Как бы не нашел приключений на свою голову.
        Как раз выдалась передышка между французскими атаками и смена прошла спокойно. Или совсем выдохся супостат?
        - Что тут у вас? - поинтересовался капитан-лейтенант.
        - Да как обычно. - Мишка звучно зевнул. - Неприятель гонит вперед всяческий сброд, а непосредственно французы пока не появлялись. Не иначе Бонапартий готовит пакость.
        - Этот может, - кивнул Давыдов. - А что за взрывы перед самым рассветом?
        - Ерунда, конная батарея на рысях выскочила на минное поле.
        - И?
        - И все.
        - Вот это мне и не нравится. Наполеон известен пристрастием к артиллерии, а где она? Одна батарея не в счет.
        - Не успели?
        - Сомнительно. Ладно, иди отдыхай.
        Вялое противостояние, когда одна сторона изображает атаки, а другая несколькими десятками выстрелов их отбивает, продолжалось неделю. Неприятель пару раз в день шел на занимаемые партизанами позиции силами от роты до батальона и откатывался назад при малейшем сопротивлении. Артиллерия больше не появлялась, французы на помощь итальянцам и испанцам не шли… Странная война, однако.
        Обеспокоенный таким положением дел командир Красногвардейской дивизии генерал-майор Тучков неоднократно высылал разведку, но приведенные дозорами пленные твердили в один голос, что со дня на день ожидают подхода основных сил и совершенно не понимают причин их задержки. Но они, то есть силы, обязательно будут, потому что просто не могут не быть.
        Непонятная и неприятная ситуация, особенно если учесть отсутствие новостей из Ставки главнокомандующего. Чертов Кулибин, сколько всего изобрел, а сообщения до сих пор передаются курьерами. Неужели нельзя придумать что-то вроде переносного телеграфа? Есть, правда, гелиографы, но это больше игрушка, чем серьезное устройство, и работает лишь в солнечную погоду на расстоянии прямой видимости. Зря не взяли почтовых голубей, как Федор Иванович Толстой предлагал. Быстро, в какой-то степени надежно, а в крайнем случае - вкусно.
        - И долго это merde будет продолжаться?
        Обычно спокойный и невозмутимый генерал-майор хлопнул ладонью по карте, и заглянувший на шум дежурный офицер осторожно поинтересовался:
        - Чаю?
        - К черту чай!
        - Зря отказываетесь. По утверждению нашего повара, запасы подошли к концу и более подвоза не планируется. - Лейтенант позволил себе улыбнуться: - Потом разве что ангел небесный на крыльях принесет.
        Каково же было удивление дежурного, когда в землянку проник восторженный вопль снаружи:
        - Летит! Летит!
        - А вот и ангел явился, - усмехнулся Тучков, набрасывая на плечи полушубок. - Пойдемте встречать небесного посланца. Дмитрий Иванович.
        - Я же пошутил… - растерянно пробормотал лейтенант.
        - С такими вещами не шутят!
        Появление небесного гостя хоть и было встречено красногвардейцами с радостью, но вовсе не удивило. Да, прилетел. Да, воздушный шар… Мало ли их по России летает? Вот если бы свежую почту привез, тогда другое дело. Но это маловероятно - воздухоплаватели предпочтут пару-тройку бомб загрузить в корзину, а мешок с письмами и газетами злонамеренно позабудут. Одно слово - люди не от мира сего, витающие в облаках во всех смыслах.
        Летательный аппарат вышел точно на штаб дивизии, хотя никаких приспособлений для руления (или как там называются эти штуки?) на нем не наблюдалось. И как же они умудряются всегда попадать в нужное место и в нужное время?
        - Эй, пешеходы, принимайте швартовы! - На землю упал конец толстого просмоленного каната. - К дереву вяжи!
        Летчик из корзины внимательно проследил за правильностью швартовки и выбросил за борт веревочную лестницу.
        - Я бы трезвый побоялся вот так, - заметил дежурный лейтенант. - И в здравом уме тоже.
        Тучков снисходительно улыбнулся. Ему не раз приходилось присутствовать на учениях гусарских полков, и лишь война не позволила устроить такие же тренировки в Красной гвардии. Впрочем, а почему бы не организовать что-то подобное прямо сегодня?
        Меж тем воздухоплаватель проявлял чудеса акробатики, спускаясь почти из поднебесья по вихляющейся из стороны в сторону лесенке. И охота человеку так рисковать? Подтянули бы пониже к земле. Какая проблема… Или боится порвать оболочку о ветки деревьев?
        - Депеша от светлейшего князя фельдмаршала Кутузова, ваше превосходительство! - закричал небесный посланец, умудрившийся с высоты разглядеть погоны командира дивизии.
        Тучков поморщился: ну точно не от мира сего - никакого понимания о секретности и конфиденциальности.
        - Дмитрий Иванович, вызовите командиров батальонов[Красная гвардия не имеет привычного деления на полки и состоит из батальонов, в достаточной степени автономных и самостоятельных для решения собственных задач.] и начальников штабов.
        Командиров не пришлось долго разыскивать - при появлении воздушного шара господа офицеры сами начали подтягиваться к штабу, справедливо полагая, что за получением известий сразу же последует Военный совет. Он и состоялся…
        В штабной землянке генерал-майор обвел всех хмурым взглядом и бросил на стол вскрытый пакет:
        - Поздравляю, господа, мы болваны!
        Удивленная тишина и ни единого возражения. А Федор Иванович Толстой даже кивнул в подтверждение слов командира.
        - Да, болваны, - повторил Тучков. - Но не расстраивайтесь, я тоже такой, как и все.
        - Скромность красит человека, - не удержался от улыбки Иван Лопухин. - Но до определенной степени.
        - Оставьте каламбуры для дам, господин капитан! - не поддержал шутку командир дивизии. - Вчера Наполеон взял Невель и Великие Луки и… и идет к Пскову, черт побери!
        - Как так? А эти…
        - А здесь отвлекающий маневр, здесь пешки, которыми пожертвовали. Вы играете в шахматы, Иван Михайлович? Так вот, в них появился новый термин - «полная задница»!
        ГЛАВА 11
        Белый снег не всегда белый и пушистый, иногда он и на снег-то не похож, так, что-то непонятное между дождем и градом. Русские называют это явление странным словом «krupa», что в переводе с их языка означает… Да, сейчас можно говорить о крупе, не опасаясь голодного ропота солдат, говорить о каше, о супе, в конце концов! Гений императора привел армию в те места, откуда хитрый царь Павел не успел выселить людей и вывезти запасы. И если бы не снег… Хуже него только песчаные бури в пустынях Египта.
        Но ничего, уставших солдат ждут зимние квартиры и мясо в котлах, а господа офицеры имеют билет на постой к местному помещику. Да-да, в просвещенных цивилизованных странах именно так и делается, и мосье Клюгенау (так его, кажется, зовут) когда-нибудь будет заплачено за оказанное гостеприимство. Нет, не в этом году и не в следующем, но обязательно!
        Кстати, почему у русского немецкая фамилия? Он не из тех немцев, что приехали сюда при матери нынешнего царя? Если так, то можно рассчитывать на более-менее приличный прием - хоть боши и свиньи, но культурная нация.
        - Выше голову, господа, мы победители!
        Капитан Граммон (да-да, совершенно правильно, из тех самых Граммонов, хотя и потерявших приставку «де») немного лукавил. Оборванный сброд никак не походил на победителей, особенно те неудачники, вытянувшие жребий исполнять роль артиллерийских лошадей, заменив собой съеденных животных. Печальное зрелище…
        Но кто мог предположить, что против Великой Армии выступит самый главный русский военачальник - генерал Мороз? Шутка… но, как и в каждой шутке, в ней есть большая доля горькой правды. Ничего, злой солдат - хороший солдат! Еще бы не этот снег…
        Вот и деревня вдали показалась. Название смешное - Кошелкино. Почти как cochon, что внушает определенные надежды и возбуждает аппетит.[Cochon (фр.) - свинья.] Никто не встречает, что неудивительно - квартирьеров заранее не отправляли, решив сделать сюрприз. А то еще помещик сбежит, или… или посланцы пропадут. Но не стоит об этом распространяться - и без того обеспокоенный непрекращающимися нападениями император весьма холодно относится как к напоминаниям о потерях, так и к самим напоминающим.
        А деревня и вправду смешная. И почему местные жители строят дома из дерева, причем даже в городах, где нужно опасаться пожаров? Или они специально, чтобы в случае опасности быстро сжечь и укрыться в лесах? Как горели Великие Луки… Сколько же нужно воевать для появления такой привычки? Нет, не смешно… Страшная страна и страшные люди.
        - Барин, француз идет!
        Вопль конюхова младшего сына не застал Аполлона Фридриховича врасплох. Отставной поручик Клюгенау еще вчера получил известие о приближении гостей, и сегодняшнее их появление не стало неожиданностью. Если идут, значит, так нужно, значит, сам Господь привел. И зачем тогда суетиться, наполняя дом криками, а то и ревом наподобие виденного о прошлом годе парохода? Суета сует, все суета…
        - Манефа Полуэктовна, полно же вам бегать!
        - Так супостат на пороге!
        Ну и что делать с глупой женщиной? Да, именно с женщиной, а не с бабой! Аполлон Фридрихович и в мыслях не называл свою дражайшую половину столь обидным прозвищем
        - та хоть и происходила из купеческого сословия, но размер полученного когда-то приданого позволял видеть в ней определенное благородство. И тестюшка на зятя обидится, даром что на пять лет младше. А обида человека, с которым на паях держишь почти всю льняную торговлю в губернии, дорогого стоит. Вернее, дорого обойдется.
        Давно бы, конечно, стоило треснуть богоданному родственнику в глаз, а то и в оба, но, увы, жизненные обстоятельства не позволяют. Паи, оно хорошо, но без поддержки разом сожрут доброжелательные до тошноты соперники. И куда потом податься? Для военной службы стар, статскую стезю по отсутствию приязненности к оной лучше не вспоминать… С земли жить? Так скудна она донельзя, порой вместо взимания арендной платы приходится самому мужиков подкармливать. Вроде бы и вольные теперь, но разве оставишь?
        - Прикажите хлеб-соль подать, Манефа Полуэктовна. И мадеры еще… - Природная бережливость взяла верх без всяких раздумий, и Аполлон Фридрихович добавил: - Той, что из Ярославля прислали.
        - Уксуса им кипяченого, - проворчала супруга, мгновенно переходя от паники к деловитой сосредоточенности. - За мадеру-то по сорока копеек плачено.
        - Не самим же ее пить? Несите.
        Требуемое появилось ровно через три минуты. Именно столько времени ушло на перекладывание пышного белого каравая с приготовленного к ужину стола на покрытый вышитым полотенцем поднос - Аполлон Фридрихович хоть и имел немецкое происхождение, но русские обычаи знал и ценил. Если положено быть вышитому полотенцу, значит, оно и будет. Традиции требуют орднунга.
        - Солонку другую дайте.
        - Эта покрасившее будет.
        - Серебряную сопрут, деревянную давай.
        Клюгенау подождал, пока кухарка произведет замену, кивнул удовлетворенно и, прежде чем выйти на улицу, оглядел себя в зеркале. Он еще вчера приказал приготовить старый парадный мундир, право на ношение которого не утратил после отставки, и завить парик - негоже добропорядочному немцу являться пред французами в затрапезном халате и опорках из обрезанных валенок. Пусть сразу увидят человека, имеющего представление о европейском обхождении. Так, а вот это брать не стоит…
        Аполлон Фридрихович несколько грубовато отпихнул супругу, пытающуюся всучить фамильную шпагу с гербом на эфесе. И укорил:
        - Разве можно вооруженному-то? Которым местом думаете, Манефа Полуэктовна?
        Та возмущенно пискнула:
        - Модные пистолеты хотя бы возьмите, а то прямо как голый, ей-богу.
        - И о них забудьте. Мы идем встречать освободителей!
        - От кого?
        - Не знаю от кого и от чего, но освободителей!
        Спустя три часа.
        Если и есть где на земле место, похожее на рай, то для каждого оно свое. Кто-то назовет собственный домик с виноградником в Ландах, кто-то винные подвалы знаменитого бенедиктинского монастыря, а третий признает за таковое теплую постель развеселой и сговорчивой женушки соседа-пекаря. Разный он у всех, этот рай… ровно до тех пор, пока человек не попадет в армию.
        И тогда нет ничего милее на свете любой дыры, где есть крепкая крыша над головой, стены, защищающие от холода, огонь в очаге да наваристый мясной суп, чье бульканье прекраснее музыки небесных сфер. И пусть вскоре прозвучит голос архангела, изгоняющего грешника из страны вечного блаженства… в смысле, сержант отправит в караул, но это все потом. Сейчас же есть котелок, ложка, большой кусок местного черного хлеба и отличный аппетит, возбужденный за долгие недели вынужденного поста. Ну чем не райские кущи?
        А пейзане не мешают. Их и было-то не больше сотни, как раз все поместились в церкви. Ну не замерзнут же они там? Не должны - северные люди привычны к холоду, и ничего с ними не случится. А завтра выкопают себе землянки, как приказал господин капитан в приступе благодушия. Месье Граммон славится добротой, несмотря на то что из аристократов происхождение имеет.
        Ну, это дело не солдатское, чтобы его обсуждать. Пусть о том господа офицеры языками молотят… и челюстями. Они-то небось в помещичьей усадьбе тонкие вина пьют под паштеты, страсбургский пирог и спаржу. Или для спаржи не сезон?
        А господа офицеры во главе с командиром батальона (хотя от него и остались две неполные роты) действительно предавались чревоугодию, наслаждаясь гостеприимством и радушием Аполлона Фридриховича. После лишений и голодовки нынешней кампании даже жареная кошка покажется изысканным яством, а тут неожиданное изобилие… Несколько грубоватая, конечно, еда: жирные печеные поросята, заливное из говяжьих языков, караси в сметане, рыбный суп из окуней и ершей, ветчина семи сортов, четыре вида сыра и прочее, сытное и тяжелое для ослабевших желудков. Впрочем, впечатляющее количество и разнообразие способствующих пищеварению вин радовало и внушало надежду на благоприятный исход праздничного ужина. А то, знаете ли, бывали случаи… Но не стоит о грустном - даже если и случатся неприятные последствия, так завтра же не в бой, не так ли? А некоторое расстройство можно и перетерпеть.
        - Месье Аполлон, как вы считаете, пойдет ли ваш царь на заключение перемирия? - Капитан Граммон сделал глоток весьма недурного бургундского и поставил бокал на стол. - И почему ваша обворожительная супруга совсем не пьет вина? Будьте здоровы, мадам Манефа!
        Разговор шел на французском языке, каковым Манефа Полуэктовна не владела, и при упоминании своего имени она вопросительно посмотрела на мужа. Аполлон Фридрихович перевел:
        - Дорогая, француз интересуется, почему вы не пьете.
        - Передайте ему пожелание пойти в собачью задницу.
        Клюгенау улыбнулся и сообщил месье Граммону:
        - Она предложила выпить водки за здоровье Великого Императора всех французов. Господа офицеры поддержат тост дамы?
        Господа офицеры встретили предложение одобрительными восклицаниями, и по знаку хозяина кухарка выставила на стол огромную бутыль из почти прозрачного стекла с красочным этикетом и залитым сургучом горлышком.
        - Это все нужно выпить? - с опаской уточнил капитан.
        - Не переживайте, у нас есть еще! - успокоил Аполлон Фридрихович. - Винокурня Леонтия Шустова на Мясницкой! Поставщик двора Его Величества! Хлебная слеза! Дар русских полей! Ну и прочее…
        Клюгенау долго бы еще изрекал похвалы в превосходных степенях, но его супруга решительно взяла дело в свои нежные ручки:
        - По полной!
        - Что она говорит?
        - Неполный стакан оскорбляет славу французского оружия.
        - Да?
        - Устами женщин и младенцев часто говорит Господь.
        - Хорошо! - Капитан поднял налитый расторопной кухаркой стакан: - Vive la France! Vive l'empereur!
        Аполлон Фридрихович проследил за движением кадыка месье Граммона и тут же сунул ему соленый огурец:
        - Вот! С личного огорода его светлости князя Александра Федоровича Белякова-Трубецкого.
        Француз вяло отмахивался, но, справившись с мучительным кашлем и вытерев слезы, переспросил:
        - У вас князья работают в огородах?
        - А у вас разве нет? - в свою очередь удивился Клюгенау. - Впрочем, вы, кажется, что-то говорили о перемирии?
        - Я говорил? - Живительное тепло, разливающееся по всему организму, сделало течение мыслей капитана вялым и тягучим. - Наш Император намерен добиться не перемирия, а капитуляции.
        - Чьей?
        - Разумеется, вашей.
        - Извините, господин Граммон, но я не воюю с Францией.
        - Да? - Вялость вдруг сменилась необыкновенной легкостью. - Это легко исправить: прикажите подать перо и бумагу.
        После того как все та же кухарка (единственная прислуга в доме, не считая конюха) принесла писчие принадлежности, капитан некоторое время потратил на освоение ручки со стальным пером. Удивительное и странное устройство… И в чернила не нужно макать каждый раз. Потом несколько минут ушло на сосредоточивание. Или сосредоточение? Впрочем, это неважно… главное, чтобы строчки получились ровные. По возможности, конечно.
        - Извольте, месье Клюгенау! - француз протянул Аполлону Фридриховичу исписанный лист.
        - Что это?
        - Документ, в котором Франция объявляет войну непосредственно вам! - Граммон рассмеялся удачной шутке. - За это нужно выпить!
        - Непременно, - согласился поручик, бережно складывая бумагу. - Водки?
        - Да! За победу французского оружия мы будем пить русскую водку!
        Пока офицеры аплодисментами благодарили командира за свежий каламбур, Манефа Полуэктовна спросила у мужа:
        - Чего это они?
        - Войну мне объявили.
        - Нести вторую бутыль?
        - Пожалуй, две…
        Где-то перед рассветом скрипнула дверь спальни, и сидевший на кровати Аполлон Фридрихович повернул голову. Супруга…
        - Чему обязан столь позднему визиту?
        Как и водится в приличных семьях, чета Клюгенау спала раздельно, дабы не нарушать благочестие излишним… хм… Да и возраст, точнее, разница в нем. Согласитесь, в пятьдесят четыре года тяжело быть героем не только на войне. Особенно не на войне!
        - Что делать, Аполлон? - с несвойственной ранее фамильярностью спросила Манефа Полуэктовна и присела рядом. - Ты уже придумал?
        Аполлон Фридрихович с неожиданной теплотой, появившейся впервые за пять лет совместной жизни, провел кончиками пальцев по щеке, застывшей от нечаянной ласки жены:
        - Манечка… то есть… да, мне не оставили выбора.
        Звякнули детали разобранного для чистки многозарядного пистолета, и этот звук будто пробудил Манефу Полуэктовну:
        - Нам не оставили выбора.
        - Ты женщина и не должна…
        - Перед алтарем… Помнишь? И в радости, и в горе… Не спорь.
        Только сейчас Клюгенау обратил внимание, что его супруга одета в мужское платье, и в тусклом свете ночника обрисовывается нечто, заставляющее сердце биться быстрее, а дыхание стать прерывистым и горячим. Как же хороша, право слово!.. Может быть, немного подождать с войной?
        - Манечка…
        Манефа Полуэктовна улыбнулась, отчего милые ямочки на щеках стали еще соблазнительнее, но тотчас приобрела прежнюю серьезность:
        - Идем, Аполлон, нас ждут великие дела!
        Какие именно дела, супруга не уточнила, но нервный жест, которым стиснула рукоять висящей на поясе мужниной шпаги, недвусмысленно выказывал намерения. Брунгильда! Нет, валькирия!
        - Дорогая, в первую очередь нужно позаботиться об офицерских денщиках и ординарцах.
        Манефа Полуэктовна небрежно отмахнулась:
        - Я еще с вечера велела отнести им мадеры. Много мадеры.
        Едва слышный скрип половиц. Свет от горящих во дворе костров проникает в окна и отбрасывает на стены причудливые тени. Две фигуры в темноте… Одна в дурацком завитом парике, съехавшем набок, другая радует глаз (если бы было кому смотреть) приятными округлостями в нужных местах. Тишина. Тяжелый запах, от которого становятся дыбом волосы и бежит холодок по спине.
        Шепот:
        - Не старайся перехватить глотку, душа моя. Ты и так вся перепачкалась… Знаешь, сколько сейчас стоит новый сюртук?
        - Но ведь закричат!
        - Если все сделать правильно, то никто не закричит. Пойдем, покажу.
        Скрип половиц сменяется звуком открываемой на смазанных петлях двери. Торопливые и в то же время мягкие шаги… Опять тишина. Что-то звякнуло…
        - Вот видишь, шомпол в умелых руках как бы не надежнее ножа или шпаги. Господина Граммона сама или помочь?
        - Сама. Обратил внимание на ухмылку этого мерзавца?
        - Когда он говорил о государе императоре?
        - Нет, когда меня глазами раздевал.
        - Вот сука…
        - Аполлон…
        - Прости, дорогая, это непроизвольно.
        Французский капитан умер с улыбкой на лице. Неизвестно, что ему снилось, но спи спокойно, дорогой господин Граммон, так и не вернувший себе приставку «де». Извини, но ты сам начал эту войну.
        Ближе к полудню, там же.
        Аполлон Фридрихович благодарил Господа, надоумившего когда-то Клюгенау-старшего перейти в православие из лютеранской ереси. Иначе он бы ни за что не построил в Кошелкино каменную церковь. Не Господь, разумеется, а покойный Фридрих Иоганнович. Зато теперь за крепкими стенами нестрашны французские пули, и с колокольни открывается замечательный вид на деревню. Да, замечательный вид… и возможность обстрела, разумеется.
        Когда супруги пробрались в храм с десятком ружей и мешком боеприпасов, священник отец Сергий пришел в ужас и долго не мог поверить в случившееся. Неужели вот эти люди, перепачканные кровью, как мясники, и есть их набожные и благочестивые помещики?
        Но Манефа Полуэктовна решительными действиями не позволила изумлению перейти разумные пределы:
        - Доложите о состоянии вверенных вам людей, отче.
        - Так это…
        - Понятно. Аполлон, душа моя, раздай оружие добровольцам. Надеюсь, таковые здесь найдутся?
        Нашлись, и не только на оружие. Народ охотно завалил двери подручными средствами, а развернутый вопреки возражениям отца Сергия прямо в алтаре лазарет приготовился принимать раненых. И они не замедлили появиться.
        Разбуженные бушующим в усадьбе пожаром французские часовые быстро сообразили о причастности местного помещика к случившемуся несчастью и определили единственное место, где тот мог укрыться от возмездия. Вскоре была предпринята попытка штурма церкви, впрочем, быстро отбитая. За ней еще две, но обороняющиеся огрызались огнем столь метко, что и те закончились неудачей. Противостояние продолжалось почти до полудня, пока в чью-то голову не пришла мысль предъявить более весомые аргументы. Наверное, гибель офицеров не позволила сделать это раньше. Но не будем гадать: что случилось, то случилось.
        - Аполлон, пушки выкатывают! - Манефа Полуэктовна выстрелила, на удивление точно попав в голову одному из артиллеристов.
        - Значит, будем умирать, - невозмутимо ответил Клюгенау, скусывая бумажный патрон.
        - Судьба у нас такая, Манечка.
        Шальная пуля ударила в колокол, заставив супругов вздрогнуть.
        - Но сделай же что-нибудь! Ты умный!
        - Могу помолиться.
        - Шутишь?
        - Нисколько. - Аполлон Фридрихович не торопился с выстрелом. - Искренняя молитва порой творит чудеса, а в крайнем случае помогает отойти в мир иной с подобающим достоинством. Вот у нас в полку был случай…
        Не договорил - поймал на мушку бойкого француза и потянул спусковой крючок. Крякнул удовлетворенно, увидев результат работы, и продолжил:
        - Двенадцатый! Я выигрываю.
        Неприятель наконец-то закончил приготовления, и сразу две пушки оглушительно рявкнули, посылая ядра в сторону церкви. И следующие посыпались одно за другим…
        - Умирать будем, Аполлон?
        - Судьба у нас такая, - повторился Клюгенау, зажимая рассеченную обломком кирпича щеку.
        - А я детишек хотела… пятерых. Чтоб три сына и две дочки… Дай-ка перевяжу.
        - Некогда! - Аполлон Фридрихович отнял ладонь от лица и потянулся к зарядной сумке. - Перевязывать тоже некогда.
        ГЛАВА 12
        Поднятый по тревоге Второй гусарский, бывший Ахтырский, полк напоминал разворошенный неосторожно пчелиный рой. Но отнюдь не бестолковой суетой, как сказали бы предвзято настроенные господа, совсем не суетой. А ее как таковой и нет
        - бегающие туда-сюда гусары имели четко обозначенную задачу и любые намеки на бестолковость восприняли бы отрицательно. Военные люди вообще не любят намеков.
        - О чем задумались, господин временный лейтенант?
        Маленький пухлый человек в круглых очках, чей вид совсем не гармонировал с мундиром, вопроса не расслышал. Он наблюдал за всеобщим движением с любопытством ученого, каковым, собственно, и являлся до недавнего времени.
        - Симеон Модестович! - Голос за спиной приобрел сердитые интонации.
        Ответа не последовало - бывший профессор Московского университета настолько глубоко ушел в изучение упорядоченного хаоса, что выпал из реальности и не реагировал на внешние раздражители. Впрочем, чего еще ожидать от статского человека? И он не один такой в полку - указом Его Императорского Величества разрешалось принимать на вакансии добровольцев, не имеющих опыта военной службы. Разумеется, в технические и прочие нестроевые подразделения. Оружейными мастерами, например, или как Симеон Модестович - главным механиком воздухоплавательного парка.
        Да, хлебнули лиха со штафирками… И ведь не выгонишь в отставку за отсутствием замены - тот же аппарат для получения летучего газа требует знаний, каковых у большинства офицеров не наблюдается. Нет уж, пусть лучше вчерашние студенты с погонами временных сержантов занимаются.
        И воздушные шары, гордость небесной кавалерии, желательно обслуживать грамотно. Это вам не посыльно-почтовые баллоны, чья точность прибытия на место назначения достигается исключительно массовостью запуска. Сотня посланцев с сотней одинаковых писем… хоть какой-нибудь, да долетит.
        Из-за них, паразитов, шелк подорожал безбожно. А китайцы три шкуры дерут, пользуясь моментом.
        - Видишь, Миша, что с людьми творит излишняя ученость? - безуспешно пытающийся докричаться до профессора командир полка повернулся к спутнику. - Беда с ними.
        Старший лейтенант Нечихаев тоже не ответил. Он буквально на днях вернулся с двумя эскадронами, казаками, и примкнувшим шляхетским ополчением из многомесячного похода по лесам и пребывал в некоторой эйфории. Полк для Мишки давно стал семьей, и родные лица друзей и знакомых настраивали на лирический лад.
        - Миша, уж не спишь ли ты на ходу?
        - Что, Иван Дмитриевич?
        - Проснись, говорю.
        - Я не сплю.
        - Заметно, - командир полка покачал головой. - Свою задачу помнишь?
        - Там и забывать-то нечего! Высаживаемся в тылу у противника и приступаем к привычным партизанским действиям. Не переживайте, Иван Дмитриевич, чай, оно не в первый раз.
        - Поэтому и беспокоюсь, - нахмурился полковник. - Обнаглели там до потери осторожности… Береги себя, Миша.
        Нечихаев, отличавшийся редкой среди гусар рассудительностью, возмущенно засопел, но перечить не стал. Командир добра хочет и беспокоится исключительно в силу почти родственных чувств.
        - Поберегу, - пообещал Мишка и хлопнул так и не обернувшегося профессора по плечу:
        - Симеон Модестович, ну и где наши воздушные кони?
        Лететь на воздушном шаре интересно только первые полчаса, а потом виды и пейзажи приедаются. Попутный ветер, которого дожидались двое суток, исправно несет летательный аппарат в нужном направлении, мелькают далеко внизу заснеженные леса и покрытые льдом реки, кое-где видны сожженные деревни с торчащими печными трубами… В общем, обычная картина среднерусской полосы, в меру красивая, в меру скучная. Все как всегда.
        Попадаются и французы. Вот на них полет полусотни шаров производит впечатление. Иные пытаются стрелять, а когда осознают тщетность попыток, то бессильно грозят вослед. Смешно выглядят крохотные, размером с муравья, фигурки, то и дело окутывающиеся пороховым дымом. Ружья с высоты не разглядеть, и кажется, будто неприятель попросту портит воздух, пытаясь взлететь подобно ракете.
        В таких случаях от одного-двух аппаратов отделяется едва заметная точка. И устремляется к земле с нарастающим воем, чтобы там разлететься тысячами осколков. Плюнувшему в небо возвращается сторицей…
        Нечихаев на происходящие время от времени бомбардировки внимания не обращал - сыплющиеся на головы французов подарки являлись личной инициативой воздухоплавателей и никак не могли сказаться на уменьшении принадлежавших отряду боеприпасов. Хотят швыряться - пусть швыряются. У каждого своя привычка развлекаться.
        Сам Мишка предпочитал более традиционный для солдата способ времяпрепровождения: привалился спиной к стенке корзины, укрылся поплотнее и задремал. Нужен станет - разбудят.
        И снился старшему лейтенанту Нечихаеву никогда не виденный им Париж, горящие дворцы, какой-то полуразрушенный артиллерийским огнем католический собор с украшениями в виде каменных обезьян, расстрельный взвод и стоящий с завязанными глазами у стены коротышка в белых штанах… Вот поднимаются винтовки… Молодой офицер, в котором Мишка узнал себя, отдает команду… Залп!
        - Ваше благородие! - пилот воздушного шара тронул Нечихаева за плечо. - Ваше благородие, проснитесь!
        - Что случилось?
        - Прямо по курсу бой!
        - Где? - Старший лейтенант поднялся на ноги и вынул из кармана сложенную подзорную трубу. Не ахти какое увеличение, конечно, но в случае чего можно использовать в качестве неплохой дубинки. - Что у нас там?
        Действительно, в показавшейся на горизонте деревеньке кипела нешуточная баталия с применением пушек. Шесть штук, почти полная батарея, дружно лупили по небольшой церквушке на окраине, а на той в ответ вразнобой вспухали белесые облачка от ружейных выстрелов.
        - Дать сигнал!
        Желтые ракеты, обозначающие команду приготовиться к прыжку, ушли в разные стороны, а через минуту - еще четыре. Мишка достал из-за борта жестяной короб с парашютом:
        - Федорыч, подсоби.
        Сержант помог застегнуть ремни и довольно усмехнулся:
        - По полтине заработаем!
        - В боевом рейде по два пятьдесят полагается. - Нечихаев тоже умел считать деньги и причитающееся за прыжки вознаграждение откладывал на подарок младшей сестре. - Все готовы? Цепляй вытяжные фалы! И красные ракеты давай!
        Некоторое время спустя. Деревня Кошелкино.
        - А я говорю, что Господь явил чудо! - отец Сергий внушительно указал пальцем в небо. - Не может человек своей волей по воздуху ходить аки по земле, и если сие случилось, то никак не без помощи небес. Ангелы по доброте своей дали крылья православному воинству, дабы те успели прийти на помощь погубляемым безвинно душам.
        Аполлон Фридрихович с батюшкой не спорил, не до того ему было. Пока кто-то из добровольных сестер милосердия перевязывал пробитое плечо и посеченную осколками ядра ногу, отставной поручик с тревогой прислушивался к частой стрельбе армейских винтовок и редкому бумканью ружья на колокольне. Манефа Полуэктовна оказалась настолько везучей, что не получила ни единой царапины и продолжала палить по позабывшим про осаду французам.
        - Самое бы время вылазку сделать, - предложил Клюгенау.
        - Без вас там обойдутся! - Священник отвлекся от проповеди и подмигнул служке: - Лекарство принеси! И закусить чего-нибудь сообрази!
        Тот довольно улыбнулся, предвкушая малую толику целебного снадобья и на свою долю, но уйти никуда не успел. В дверь забарабанили прикладами, и громкий голос спросил на чистом русском языке:
        - Есть кто живой?
        - Откройте, отец Сергий, - Аполлон Фридрихович сделал слабую попытку подняться. - Это свои.
        - Нужно еще разобраться, что там за свои.
        - А кто недавно говорил об ангелах небесных, давших крылья?
        - Аз есмь человек и могу ошибаться.
        Стук в дверь прекратился, и Клюгенау забеспокоился. А ну как пришедшие на подмогу гусары (а кому еще взбредет в голову прыгать из поднебесья?) обидятся? А тут раненые… За себя Аполлон Фридрихович не переживал - это не первые дыры в шкуре старого солдата, и если не случится горячки или антонова огня, то можно посчитать их пустяковыми царапинами.
        - Открывайте, отче!
        На разбор завалов ушло не менее получаса. И откуда в бедной деревенской церкви столько всего? Два сундука, резной комод, куча березовых дров, старинный клавесин, портрет Петра Великого в бронзовой раме, мешки с зерном и картошкой… Особенно удивительно последнее - господин главный губернский агроном неоднократно рекомендовал сей продукт, уверяя, что именно картофель выручит в трудную минуту. Неужели он подразумевал войну?
        - Господин старший лейтенант! - отец Сергий перехватил Нечихаева около французских пушек, где тот руководил приведением их в полную негодность.
        - Слушаю вас! - Не слишком верующий Мишка тем не менее с искреннем уважением относился к священникам, и некоторое вольнодумство тому не мешало. - Требуется наша помощь?
        - Да. Я хотел бы осмотреть пленных, и при необходимости… Ну вы понимаете? Из человеколюбия…
        - Пленных? Увы, пленных у нас нет.
        - Как это?
        - А вот так.
        - Расстреляли или повесили? Это не по-божески!
        - Какое повешение, Господь с вами! Государственных преступников ждет суд и каторга, чай, в России живем, а не в захолустье европейском. Поэтому не беспокойтесь, оба француза живы и здоровы.
        - Оба?
        - Ну да, двое их. Или вы отказываете нам в умении метко стрелять?
        - Но я думал…
        - Зря.
        - Что «зря»?
        - Для думанья у нас есть государь император, а прочим же полагается проявлять разумную инициативу, своевременную смекалку, и прочие, способствующие укреплению государства материи. У нас в армии исключительно так!
        По серьезной физиономии Нечихаева никак не определить, шутит он или нет, и лишь вид веселящихся гусар навел отца Сергия на правильный ответ:
        - Ржете все, а люди, может быть, страдают.
        - Люди? - усмехнулся Мишка. - Знаете, меня всегда удивляла привычка некоторых, скажем так, человеческих особей творить добро. Нет, поймите, я не против добра как такового, но против его применения к чужим за счет своих.
        - Поясните свою мысль, господин старший лейтенант.
        - Пояснить? Охотно. Причем на вашем же примере. Но сперва ответьте на вопрос: среди крестьян раненые есть?
        - Есть.
        - А среди моих гусар?
        - Не знаю.
        - Вот вы и пояснили… мне, во всяком случае. А себе?
        - Не понимаю?
        - А что тут сложного в понимании? Вам перед иностранцами стало стыдно, так?
        - Но при чем здесь это?
        Мишка зло прищурился:
        - А при всем! Прав был государь Павел Петрович - нужно выдавливать из себя раба. Какая, на хрен, забота о ближнем?
        Деликатный кашель за спиной вынудил Мишку прервать фразу и обернуться. Поддерживаемый под руки двумя гусарами, человек в почтенном, далеко за пятьдесят лет, возрасте смотрел на старшего лейтенанта уважительно и чуть смущенно. Только выглядел он несколько… старомодно, что ли. Кого в нынешние времена заставишь напялить на себя тесный мундир Екатерининской эпохи, а на голову водрузить нелепый парик с буклями и косицей?
        - С кем имею честь?
        - Отставной поручик Ингерманландского полка Аполлон Фридрихович Клюгенау! - бодро отрапортовал незнакомец, после чего покачнулся и упал бы, не будь подхвачен сопровождающими. Слишком рано те его отпустили.
        - Лекаря сюда! - закричал Мишка, бросившись на помощь.
        - Не стоит беспокоиться, господин старший лейтенант, - вяло отнекивался отставной поручик. - И он уже меня осмотрел.
        Нечихаев возражений не слушал и повысил голос:
        - Где этого коновала черти носят?
        - Оказывает помощь тем, кому она нужнее! - Аполлон Фридрихович скривился от боли, но повторил: - Не нужно лекаря.
        Внимательно наблюдавший за сценой отец Сергий вдруг, ни слова не говоря, повернулся кругом и размашистым шагом пошел к церкви. На половине пути будто что-то его подтолкнуло в спину - заторопился и перешел на бег.
        - Неужели дошло до человека? - хмыкнул Мишка, провожая взглядом священника.
        - Вы не думайте, он хороший, - вступился за батюшку Клюгенау. - Просто ему в молодости не повезло и пришлось прослушать три курса в Гейдельберге…
        - Вот как?
        - Да, и пагубное влияние европейской цивилизации… Но он на самом деле хороший! Тут сразу столько всего навалилось: война, французы, стрельба из пушек… Расстроился немного, но это с каждым может произойти. Кстати, господин старший лейтенант, вы сегодня обедали?

* * *
        Пообедать Нечихаеву довелось только поздним вечером, почти ночью. Плох тот командир, что хватается за ложку вперед подчиненных. Понятное дело, это не относится к снятию пробы, но как раз данное мероприятие сегодня сильно запоздало. Пока размещали на постой гусар, причем руководила сим ответственным делом Манефа Полуэктовна, оказавшаяся рачительной и внимательной хозяйкой вдобавок к выдающимся достижениям в стрельбе из ружья, и ночь наступила. Надобно сказать, что сама госпожа Клюгенау фактом человекоубийства не тяготилась и на осторожные похвалы и поздравления с геройским поведением попросту отмахивалась:
        - Так они первые войну объявили! У Аполлона Фридриховича и бумага есть!
        Вышеозначенный документ Мишка видел и настоятельно рекомендовал отставному поручику сохранить оный, дабы по окончании войны передать в музей победы. В том, что и победа, и музей обязательно будут, старший лейтенант нисколько не сомневался.
        И вот наконец-то все дела закончены, люди накормлены и распределены по крестьянским избам, часовые выставлены, трофеи посчитаны и наступили минуты долгожданного отдыха. Самого Нечихаева гостеприимные хозяева поселили в счастливо избежавшем пожара флигеле, во втором этаже, себе оставив первый.
        - Я вижу, злодейское нападение не помешало вам, любезная Манефа Полуэктовна, проявить чудеса кулинарного искусства! - спустившийся к позднему обеду старший лейтенант облизнулся. - Однако!
        - Ну что вы, право слово, - засмущалась госпожа Клюгенау. - Просто крытый соломой свинарник загорелся от искр… ну я и подумала…
        - Похвальная экономия, - одобрил Мишка и сел за стол. - Командуйте, господин поручик!
        Аполлон Фридрихович улыбнулся:
        - Ну, раз уж руководство застольной баталией поручено мне, то предлагаю начать с анисовой. Или предпочитаете настоянную на смородиновых почках?
        - Сразу выводите тяжелую артиллерию?
        - Предлагаете начать с легкой… хм… кавалерии? - Клюгенау потянулся к графину с вином. - Нам, старикам, простительно не знать новшеств современной военной мысли.
        - Что вы, ни тактика и ни стратегия нисколько не изменились, во всяком случае, именно в таких схватках. Увы, но я в них неважный боец.
        - Печально, - вздохнул помещик. - В этом случае не устроить ли нам фейерверк?
        - В каком смысле?
        - В смысле цимлянского! Греет душу, веселит ум, придает ясность мысли! Не зря же светлейший князь Кутузов из всех вин предпочитает его. Манечка, солнце мое, вели подать нам полдюжины.
        - Так усадьба же сгорела, откуда взяться цимлянскому? - удивился Нечихаев.
        - Ну и что? Ее все равно летом собирались перестраивать, а винный погреб поджечь… Поверьте, я не настолько выжил из ума!
        Когда кухарка принесла корзину с запыленными бутылками, Аполлон Фридрихович указал на одну из них:
        - Вот с этой начнем.
        - И чем она отличается от других? По мне, так все одинаковы.
        - А вы прислушайтесь. Слышите, как она поет?
        - Бутылка?
        - Нет, душа. Не слышите? Ничего, когда-нибудь и у вас проснется чувство прекрасного и вы будете узнавать хорошее вино даже с закрытыми глазами. Даже еще не открытое! У него, кстати, тоже есть душа, и настоящий ценитель ее ощущает. Входит в резонанс, так сказать. В гармонию.
        - И у ярославского есть душа?
        - Зря иронизируете. Вопреки расхожему мнению, в Ярославле делают вполне приличные заграничные вина. После разгрома водочных откупов мало кто рискнет выпускать негодный товар. А что до этикетов на бутылках… Людей тянет к прекрасному, и уважающий потребителя промышленник просто обязан удовлетворить этот спрос. Кто-то хочет мадеры или бургонского? Пожалуйста! Желаете кьянти и малаги? Еще раз пожалуйста! Джина с ромом? Они есть у нас! И, заметьте, деньги не уходят из страны в жадные ручонки иноземных… как бы поприличней выразиться… да, не уходят! И вновь работают на благо Отечества.
        Аполлон Фридрихович долго бы еще говорил о превосходстве российского продукта перед привезенным из-за границы, но Манефа Полуэктовна напомнила:
        - Дорогой, соловья баснями не кормят.
        - Ах да! Простите. - Клюгенау попытался открыть цимлянское одной рукой, так как вторая висела на косынке. - Увы, я вынужден передать командование.
        У Мишки получилось быстрее, благо некоторый опыт в откупоривании бутылок у него все же имелся, и разлил вино по бокалам.
        - За победу!
        Спустя недолгое время, когда обстановка стала достаточно непринужденной, Аполлон Фридрихович поинтересовался ближайшими планами гусар.
        - Если они не являют собой военную тайну, господин старший лейтенант.
        - Тайна? Да нет здесь никакой тайны. Обычное задание - перерезать неприятелю пути снабжения, охота на курьеров и фуражиров, беспокоящие удары по мелким гарнизонам.
        - Да? Тогда позвольте посоветовать одно хорошее место для расквартирования. Уютно, тепло, безопасно…
        - Аполлон! - Манефа Полуэктовна запоздало одернула мужа.
        - А что Аполлон? Нет, ну что Аполлон? Дорогая, я собирался показать Михаилу Касьяновичу короткие дороги через наши болота и чудесный островок с охотничьей избушкой. Пятью избушками… Или чуть больше.
        - Но там же…
        Клюгенау нахмурился:
        - Манечка, мы составляем конкуренцию ярославским промышленникам, а не гусарам государя императора!
        - Вы хотите сказать… - перебил Нечихаев, но так и не закончил вопрос.
        - На одной торговле льном нынче не прожить, господин старший лейтенант! Но акцизы мы обязательно заплатим! После победы, да…
        ГЛАВА 13
        Где-то в Лондоне.
        - Его Королевское Высочество будет традиционно недоволен. - Седой джентльмен, по чьей осанке и скупым расчетливым движениям угадывалось военное прошлое, выбрал в ящичке курительную трубку с янтарным мундштуком и вопросительно посмотрел на собеседника.
        - О Его Величестве мы уже не говорим?
        - Ах, оставьте…
        - А ему так уж обязательно знать о наших планах? - высокий господин с тяжелой челюстью едва заметно улыбнулся.
        - Считаете, что победителей не судят?
        - Именно так.
        - Но действия Наполеона, направленные на подрыв нашей торговли, не позволяют рассматривать его в качестве союзника.
        - А что Наполеон? Выскочка с амбициями Цезаря, не более того. Вот русский император…
        - Он дикарь и сумасшедший.
        - Эти дикари, как вы их называете, стоят в трех дневных переходах от Кашмира. Хорошее сумасшествие, позволившее всего за три года привести к покорности Среднюю Азию. Я бы сам не отказался от такого же.
        - Беспокоитесь, что Павел сунется в Индию?
        - Нет, не беспокоюсь, потому что Павел туда не пойдет. Но, поверьте, сделает все, чтобы и нам она не досталась. Из врожденной вредности характера.
        - У русских не хватит денег.
        - Не будем себя обманывать, сэр: у русских есть деньги. Наши деньги, между прочим. Напомнить, сколько стоит контрабандное шведское железо? Тем более есть подозрение, что его тайной продажей в Англию занимается ведомство генерала Бенкендорфа. Думаю, не нужно объяснять, кто это такой? И он имеет не только солидный куш, но и искренне сочувствующих нанимателю агентов. Добровольных агентов, заметьте… работающих лишь за право торговли.
        Седовласый джентльмен на миг потерял невозмутимость и скрипнул зубами - собеседник нечаянно отдавил не то чтобы любимую, но болезненную мозоль. Так уж получилось, что в последние несколько лет Россия представляла собой сплошное белое пятно, terra incognita, в которой без следа исчезло несколько десятков направленных с деликатной миссией человек.
        Страна, похожая на котел валлийской ведьмы… Все знают о его существовании, все чувствуют на собственной шкуре действие колдовского варева, но никто не догадывается, из каких ингредиентов оно готовится и в какой момент выплеснется… А ведь совсем недавно англичан принимали в России с распростертыми объятиями!
        - А вы уверены, сэр. - Седовласый запнулся, не желая произносить имен. - Вы уверены, что Наполеон еще жив?
        - Даже если нет, какая разница? Тем более с его наследниками дела будет вести гораздо проще.
        - Наследниками? О чем вы? Наш любвеобильный корсиканец не имеет потомков мужского пола, а его попытки заполучить для продолжения рода австрийское брюхо разбились о противодействие русской дипломатии.
        - Чем плоха императрица Жозефина Первая?
        - Женщина?
        - А что такого? История знает немало достойных правительниц. И при не менее достойных советниках… ну, вы понимаете?
        - Нет, я бы предпочел действовать по ранее оговоренным планам, но ход ваших мыслей мне нравится, сэр!
        - Так что же мешает? Опасаетесь осложнений в парламенте? Эти каплуны с набитыми овечьей шерстью головами загубят любую здравую идею. Их попустительством и непростительной глупостью Англия потеряла североамериканские колонии, что на очереди?
        - Я думаю, мое влияние на Его Высочество позволит нам не вмешивать парламент в игру. Так что в любом случае принцу придется рассказать…
        - Обо всем? - усмехнулся человек с тяжелой челюстью. - А как же традиционное недовольство Его Величества, в смысле, Высочества?
        - Напрасно иронизируете, - нахмурился собеседник. - Недовольство будет в любом случае.
        - Тогда?
        - Принц Уэльский не так глуп, каким его выставляют недоброжелатели, и прекрасно поймет, что вступление в европейскую войну на стороне Франции неизбежно. Тем самым мы отвлечем внимание русских от Индии, а в случае победы…
        - Чьей?
        - Разумеется, нашей. Или вы думаете, будто Наполеон способен выиграть? Теоретически он смог бы сделать это пять лет назад, но не сейчас, когда русские военные корабли чувствуют себя хозяевами в Средиземном море, а десант в Тулон или Марсель не высадился исключительно в силу природной северной лени.
        - И они свободно проходят через проливы? А как же договоренность с султаном? Простите, с этими заботами немного отстал от жизни…
        - Что вас удивляет? Да, договоренность есть, причем не только с нами, но и с французами. Стамбульский мерзавец охотно берет деньги на восстановление батарей и укреплений в проливах, но не делает ничего, что бы противоречило политике Петербурга. И представляете, такое положение дел его более чем устраивает!
        - И царь Павел не возражает против вливаний в турецкую казну? Союзник, берущий мзду у противника, всегда подозрителен.
        - С чего бы царю возражать? Вы слышали когда-нибудь про графа Державина?
        - Поэта?
        - Если бы только поэта… Он министр финансов, и будьте уверены - каждый фартинг из выплаченных Оттоманской Порте миллионов в конце концов окажется в руках этого… - Седовласый замолчал, выбирая подходящее слово, и с нескрываемым отвращением закончил: - Этого поэта!
        - Тогда какой смысл в выплатах?
        - Традиции, будь они неладны!
        - Такие традиции нужно менять.
        - В случае победы, сэр!
        - И она будет за нами, сэр!
        Джентльмены улыбнулись друг другу, удовлетворенные сходством позиции и политических взглядов, и седовласый предложил:
        - А теперь за хересом и бисквитами можно обсудить подробности. Вы не против?
        Джентльмен с тяжелой челюстью не возражал, тем более время обеда еще не пришло, и как лучше скоротать его, если не за бокалом-другим хорошего вина. А в этом доме можно найти старые, завезенные еще до блокады, испанские вина. И если сесть у камина в кресло-качалку, укрыть ноги любезно предоставленным пледом… Хорошо!
        Несколько часов спустя. Все тот же Лондон.
        Лондонский порт - не самое лучшее место для прогулок. И хотя за последние несколько лет он пришел в некоторый упадок, вызванный значительным уменьшением поступающих грузов, но тем не менее не утратил дурной репутации. Прибежище мерзавцев и подонков со всего мира не гарантировало безопасности даже своим постоянным обитателям, а чужих попросту проглатывало, не оставляя следов. Вот пришел человек, переступил невидимую черту… и все. Если увидит его кто потом рабом на плантациях Ямайки или Барбадоса, то не узнает. Или узнает, но не подаст виду - у порядочного англичанина нет знакомцев среди рабов и прочего отребья.
        Но неизвестного, шагающего в темноте с целеустремленностью, делающей честь его храбрости, мало интересовали судьбы незадачливых предшественников. Походка выдавала в нем привычку к преодолению жизненных трудностей. И, скажем так, привычку преодолевать их при помощи абордажной сабли и пары пистолетов. Не исключался и мушкет, но сегодня такового не видно - не принято в наш просвещенный век ходить по городу с мушкетом.
        Размытая тень отделилась от стены, а из-за спины донесся стук тяжелых башмаков. Лондонские ночные джентльмены, в отличие от французских или испанских собратьев по ремеслу, предпочитали обходиться без опереточных сценок вроде предоставления права выбора между жизнью и кошельком, обычно их интересует и то и другое. Видимо, припозднившийся гуляка знал об этой милой привычке, так как, не дожидаясь нападения (намерение напасть разве не оно и есть?), выстрелил в первого загородившего дорогу. Тут же обернулся, чтобы двумя пулями успокоить остальных. Да, к глубокому удивлению грабителей, если они успели его почувствовать, пистолет предполагаемой жертвы не требовал перезарядки.
        - Надоело, в самом деле… - бормотал под нос неизвестный, ощупывая лежащие тела на предмет признаков жизни. - Я им не нанимался улицы от разной погани чистить. Или пусть Александр Христофорович отдельно доплачивает.
        Небольшой компенсацией за неприятную минуту стали несколько шиллингов и целая пригоршня мелочи, перебравшиеся в карман удачливого ворчуна. А что такого? В опасной работе каждая лишняя монетка может стать оружием, да и следы ограбления нужно оставить. И вообще, денег много не бывает, тем более на благое дело.
        - Этот вроде еще не труп? Зря он так… Извини, приятель, но твои товарищи обидятся, если ты к ним не присоединишься, - сковородки в аду рассчитаны как раз на троих.
        Неизвестный вытер нож о чужую одежду и прислушался. Нет, все спокойно. Выстрелы в порту не такое уж редкое явление, чтобы вызвать ажиотаж с толпами зевак, а ночной порой тем более никто не сунется, даже полиция. Это не в Петербурге, где на место преступления тут же прибывает не менее пяти вооруженных полицейских, причем в некоторых случаях - минут за пятнадцать до совершения оного.
        Но все равно пора сматываться! Как там светлейший князь Кутузов говорил - «рвать когти»?
        Накаркал, называется! Скрипнуло окошко над самой головой, и кто-то, разбуженный близкой пистолетной стрельбой, выплеснул на улицу содержимое ночного горшка. О времена, о нравы, заставляющие с тоской вспомнить об оставленном четыре года назад Северном Парадизе! Там за подобные вольности с горшками нещадно дерут плетьми, а буде случится повторение, то подвергают штрафу в размере годового дохода. Или полной конфискации недвижимого имущества, причастного к совершению преступления, при третьем случае.
        Неизвестный успел увернуться от дурно пахнущего дождя и сделал в памяти зарубку. Нет, он вовсе не собирался объявлять личную месть содержателю портовой таверны, но при оказии… Мало ли как жизнь покажет.
        - Как добрались? - Несмотря на поздний час, шкипер неказистой обшарпанной шхуны встретил гостя на палубе. - Я уж отчаялся дождаться.
        Но гость в ответ достал из кармана камзола часы на серебряной цепочке и демонстративно постучал пальцем по крышке:
        - Еще четыре минуты в запасе! Жака де Мида еще никто не упрекнул в отсутствии пунктуальности.
        - Так-то оно так, Яков Демидыч, - согласился шкипер и мотнул рыжей, явно ирландской, головой. - Но неспокойно на душе было. И стреляли вот недавно.
        - Это я немного пошумел, - отмахнулся гость. - Чаем угостите?
        - С ромом?
        - Непременно с ним.
        - Тогда прошу в каюту.
        Владелец шхуны, он же и судоводитель, из скромности не называвший себя капитаном, поскромничал и здесь. Его каюта по размерам и обстановке вполне могла поспорить с адмиральским салоном на любом из флагманских линейных кораблей флота Его Величества, и оставалось только удивляться ее наличию на провонявшем рыбой корыте.
        - Богато живете, господин О'Брайан! - оценил гость.
        - Полно вам, Яков Демидыч, - смутился моряк. - Вот будете у нас в Архангельске, вот там красиво. А тут… батюшка настоял, чтобы все как у людей было.
        Де Мид с пониманием улыбнулся - старший Бревнов держал сыновей крепкой рукой, и даже звание капитан-лейтенанта не избавляло Ивана Васильевича от строгого отцовского пригляда.
        - Сам-то он как?
        - Да здесь, неподалеку. Его Александр Христофорович упросил возглавить контрабандные перевозки - лес потихоньку сюда тащит, хлеба немного, железом еще промышляет.
        - Железо с Навашинских и Выксунских особых заводов?
        - Ага, оно.
        - Скажите отцу, пусть поскорее уходит в море. Давеча опять половина оружейной мануфактуры на воздух взлетела… Ищейки носом землю роют.
        - Хорошо, скажу.
        - А теперь главное, - де Мид вынул из-за пазухи запечатанный пакет. - Лично в руки генералу Бенкендорфу.
        - Так ведь Финский залив во льду!
        - По мне, так хоть на воздушном шаре летите, Иван Васильевич, но донесение должно быть в Петербурге не позднее трех, а лучше, двух недель. Понятно изъясняюсь?
        О'Брайан в задумчивости почесал рыжую макушку. Приписанное к Министерству государственной безопасности судно находилось в Лондоне именно для подобных случаев, а наведение рейдеров Балтийского флота на жирных английских купцов лишь побочный, хотя и весомый, приработок. И как теперь, по льду пешком? Или на коньках? На коньках… Эврика!
        Понятно, что вслух повторять бессмертное высказывание Архимеда Бревнов-младший не стал, но лицо посветлело от улыбки:
        - Я, кажется, чаю обещал? Настоящего лянсина, правда, нет, но из Индии иногда привозят весьма недурной. - Шкипер позвонил в колокольчик и приказал явившемуся на зов матросу со зверской рожей урожденного валлийца: - Семен, сообрази нам с господином майором самоварчик.
        - С подполковником.
        - Тем более. И остальное, к самовару полагающееся, не забудь. И побыстрее, сержант, побыстрее!
        - Морская пехота? - поинтересовался де Мид.
        - Ага, из пластунов. Чудесные и добрые люди! Но как в Дарданеллы входим, приходится в трюме запирать.
        - А что так?
        - Турок не любят, страсть!
        - У каждого есть свои мелкие недостатки, Иван Васильевич, и это не самый худший.
        - Я же не против. Кто сейчас без греха?
        - Вот и я про что.
        - Вот-вот… А может, водочки перед чайком? Под груздочки и рыжики?
        - Есть?
        - Обижаете, Яков Демидович, во флоте все и всегда есть.
        - Но по чуть-чуть - служба!
        Неделей позже.
        Любой правитель желает оставить след в истории. У кого-то это получается не очень хорошо, и потомки вспоминают его исключительно недобрым словом, а некоторые умудряются вообще ничего не делать, но народная память сохраняет их образец государственного ума и сосредоточие всяческих добродетелей.
        Третья, самая немногочисленная, категория государей думает не о месте в истории, на которую, по большому счету, наплевать, а просто занимается своим делом, не заботясь о впечатлении, что произведет то дело в будущих поколениях. Какое такое мнение потомков? Потомки, как известно, все извратят, опошлят и сведут благие помыслы предков к низменным инстинктам.
        Вот что скажут лет через двести о дамбе, перекрывшей добрую часть Финского залива? Явно ничего хорошего. Даже наоборот, обязательно найдутся очевидцы (пара веков для правильно проплаченного очевидца - не такой уж большой срок), утверждающие, что покоится сия дамба на фундаменте из костей пятисот миллионов невинно замученных борцов. Борцов с чем? А это неважно, главное, что замученных.
        Сегодня воскресенье и на строительстве выходной. Лишь несколько тысяч пленных французов долбят лед под присмотром бдительных конвоиров. Ну, так то пленные, им праздник не полагается, им свое содержание отрабатывать нужно. Увы, господа, Россия страна бедная и не может себе позволить бесплатно кормить государственных преступников, каковыми считаются все, незаконно пересекшие границу с оружием в руках. Нет, что вы, никакого принуждения, работают исключительно добровольцы. Отказавшихся в любом случае без еды не оставят - гуманизм, мать его! Правда, если вернувшиеся со строительства вдруг начинают бить оставшихся в лагере… Так на то они и есть - свобода выбора, равенство перед выставленным Министерством финансов счетом за причиненный ущерб и братство. С последним сложнее, да.
        Караульные на дамбе уже нетерпеливо посматривали вдаль, ожидая прибытия смены и кухни с обедом для подопечных, как кто-то воскликнул:
        - Парус! Ей-богу, парус на горизонте!
        Документ.
        Большое спортивное обозрение.

7 ноября 2016 года. Санкт-Петербург.

«Ежегодная Кронштадтская буерная регата памяти вице-адмирала Ивана Васильевича Бревнова проводится с 1907 года. Первая К.Б.Р. организована к 100-летию легендарного ледового перехода.
        Некоторые западные исследователи выдвигают версию о голландском происхождении слова „буер“, обозначающего лодку на коньках под парусом. Но, к прискорбию, они забывают или сознательно умалчивают о результатах археологических раскопок, произведенных в Архангельской, Мурманской, Псковской и Новгородской губерниях - найденные там „коньковые лодки“ датируются VII-VIII веками нашей эры.
        До сих пор в северных российских говорах и диалектах встречается слово „буер“. Например, в напутствии поморов: „Да чтоб тебя, собаку, на буях прокатило!“
        Именно с Русского Севера через Новгород, результатом торговли с Ганзейским союзом, и пришло в Голландию увлечение буями, а само название изменилось до „буера“ и уже измененное вернулось в Россию при правлении Петра Великого».

«…Применение буеров в военных действиях получило широкое распространение во время Аляскинской и Юконо-Канадской операций для разведки и высадки десантных групп. Бесшумные и почти невидимые с самолетов буеры развивали большую, чем аэросани, скорость, а их относительная дешевизна позволила массовое использование. Тогда же появились так называемые лыжные и колесные буеры, сейчас незаслуженно забытые…»
        ГЛАВА 14
        Санкт-Петербург. Михайловский замок.
        Привезенные капитан-лейтенантом Бревновым сведения меня расстроили. И так все пошло наперекосяк, совсем иначе, чем подразумевал составленный Кутузовым план, так еще это. Нет, я подозревал, что англичане не останутся в стороне от общеевропейской войны, но их желание выступить на стороне Наполеона даже во внимание не принималось. Неоткуда было появиться этому желанию. Французы - естественные соперники британцев едва ли не со времен Вильгельма Завоевателя и последний раз становились союзниками, если не изменяет память, в Крестовых походах. Может, и забыл чего, но на общую картину это не влияет, как не влияют будущие союзы в Крымской и империалистической войнах. Не будет тех войн. Уж это могу обещать точно.
        Чертов Кутузов! Хотя, чего уж греха таить, идея с заманиванием Бонапарта принадлежала мне процентов на восемьдесят. Почему так много? Я и настоял на ведении боевых действий на территории от границы и до Смоленска, другие предлагали не пускать французов дальше Брест-Литовска, нет же, захотелось мышеловку захлопнуть!
        Здравая, вообще-то, мысль. На данный момент в Европе существует три независимых государства - это Англия, Россия и Франция. Турок в расчет не берем, так как они географически и политически тяготеют к Азии. И все, нет больше никого. Австрия захвачена, германские лилипуты проглочены, Пруссия разгромлена при нашем молчаливом нейтралитете… Да, не люблю немцев, а что делать?
        Кто есть еще? Ага, чуть про Данию не забыл. Союзники, и, что самое удивительное, надежные союзники. Правда, от Ганновера кусок отхватили не посоветовавшись. Ладно, Ганновер не жалко, он английский.
        Вот и представьте, во что бы нам обошлись приграничные сражения со всей Европой. Народу и так катастрофически не хватает, и губить людей понапрасну было бы не по-большевистски. Большевик только из меня аховый… Или построение богатой и сильной империи можно назвать построением социализма в отдельно взятой стране? Пожалуй, что так.
        Скрипнула дверь. Мария Федоровна… Это она всегда входит неслышно, и лишь звук петель выдает ее появление. Даже догадываюсь, о чем супруга сейчас спросит:
        - Павел, что-то случилось?
        Женская интуиция существует. Ведь не знала ни о каком курьере с пакетом - в это время ухаживала за цветами в оранжерее - и вот непонятным образом почувствовала.
        Вместо ответа протянул ей само письмо и три листа с примечаниями от генерала Бенкендорфа:
        - Почитай.
        Мария Федоровна достала из футляра очки в тонкой металлической оправе и углубилась в чтение. И первым же вопросом стало:
        - Александр Христофорович где?
        - Отбыл в Кенигсберг.
        - Разумно. Каковы его предложения?
        - Меня ты выслушать не хочешь?
        - Дорогой, за тобой окончательные решения, поэтому ты высказываешься в последнюю очередь.
        - Решение уже принято.
        - Без Военного совета? - Кажется, императрица немного обиделась. - Почему?
        И как объяснить? Ладно, понадеемся на понимание.
        - Видишь ли… - Делаю паузу. Не то чтобы слов нет подходящих, просто говорить их не хочется. - Видишь ли, мое решение нарушает все принципы благородной войны и благородства вообще… И я не хочу, чтобы другие несли моральную ответственность наравне со мной.
        - Собираешься заразить англичан чумой или черной оспой?
        - Нет.
        - Тогда отравишь у них все источники?
        - Тоже нет.
        - Уморишь голодом население, включая детей?
        - Как ты могла такое подумать?
        Императрица посмотрела удивленно:
        - Все перечисленное когда-то применялось англичанами. Ты придумал более страшное и мерзкое?
        Господи, да за кого она меня принимает, за людоеда?
        - Нет, ну что ты! Чуть менее мерзкое.
        - Тогда чего переживаешь? Или считаешь себя лучше Всевышнего, уничтожившего Содом и Гоморру? Павел, это богохульство или гордыня, и неизвестно, что из них хуже.
        - Полагаешь…
        - Когда стоит выбор между существованием России и честью, благородный человек всегда выберет Россию.
        Хорошая у Марии Федоровны жизненная позиция. И, главное, удобная. Но, с другой стороны, почему бы и нет?
        Петербург готовился к обороне. Готовился привычно и деловито, будто вражеские полчища подступали к нему с регулярностью раз в полгода, если не чаще. В, самом городе приготовления почти незаметны, разве что сложенные на тротуарах штабеля заполненных песком мешков бросаются в глаза, но в ближайших пригородах работа кипит вовсю. Звенят ломы и пешни, вгрызаясь в мерзлую землю, грохочут взрывы по линии будущих укреплений, убеленные благородными сединами генералы ругаются друг с другом над картами, согласовывая расположение минных полей…
        Чуть в стороне от этого четко спланированного и разумно организованного беспорядка собралась группа ученых из Академии наук. И не просто собрались - ждут Высочайшего прибытия для проведения испытаний нового и, по их словам, сверхмощного оружия. Уж не знаю, что напридумывали, но, по предварительным докладам, это чудо способно изменить ход войны одним-единственным применением. Потом будет достаточно лишь угрозы использования. Именно его я и подразумевал в разговоре с Марией Федоровной, рассказывая о грязных и неблагородных методах ведения военных действий.
        Место испытания - десятин четыреста - оцеплено казаками, предупрежденными об опасности и потому держащимися на значительном отдалении. Это внутреннее кольцо охраны, а внешнее обеспечивают кадеты военных училищ под командованием совсем юного лейтенанта. Тоже правильно, пусть смолоду привыкают к подпискам о неразглашении.
        Наш кортеж встречают. Сияющий, как новенький рубль, Аракчеев, именно он курирует научные разработки, предъявляет пропуск. Строго тут у них, как погляжу. Даже излишне строго - зачем Алексею Андреевичу пропуск, если он сам их выписывает? Ладно, не буду влезать в чужую епархию - надо так надо.
        - Доброе утро, господа! - приветствую застывших в почтительном молчании академиков. - Чем порадуете на этот раз?
        Нет, среди них не только академики, есть и помельче чином. Вон вдалеке мелькает приват-доцент Московского университета с вышитыми серебром знаками различия на форменной шинели. Да, мне всегда нравилась некоторая военизированность сугубо мирных учреждений, будь то министерство, школа или университет. Дисциплинирует! Ненадолго, к сожалению.
        Но ее, дисциплины, хватило, чтобы никто не кинулся рассказывать о собственных заслугах перед Отечеством и лично государем. Никто не расталкивал локтями коллег, дабы припасть к ногам величайшего покровителя науки и искусства. Да, не удивляйтесь, такие эпитеты тоже приходилось выслушивать. Правда, уже давно, и не от этих. К лести склонны математики и историки, а химики с механиками более сдержанны в проявлении чувств. Вообще любых чувств, включая верноподданнические.
        - Ваше Императорское Величество! - Граф Аракчеев взял инициативу в свои руки и жестом пригласил выйти вперед того самого приват-доцента. - Позвольте представить Вам изобретателя и исследователя Евгения Михайловича Ипритова!
        - Может быть, мне сначала стоит выбраться из возка, Алексей Андреевич? - проворчал я в попытке скрыть за сварливым тоном некоторое замешательство от услышанной фамилии. Что-то нехорошее она мне напомнила.
        - Да, конечно же! - Министр обороны выпрыгивает из санок и протягивает руку.
        Ну его к черту, обойдусь без помощи, не старый еще. Ну и где тут наш изобретатель?
        - Здравствуйте, Евгений Михайлович.
        Тот смущенно бормочет нечто похожее на приветствие и пытается принять вид согласно
«Воинскому артикулу». Получается плохо - лихости хоть отбавляй, а вот придурковатости нет. И откуда ей взяться, если с детства не привита? Лицо открытое и приятное на вид, щеки румяные, из-под форменной бобриковой шапки-пирожка выбиваются русые кудри. И в плечах почти столько же, сколько я ростом. Хоть сейчас пиши с него картину «Добрыня Никитич и гранит науки». Ни за что не скажешь, что это создатель страшного оружия, совершенно не похож на негодяя и изувера.
        - Рассказывайте, господин Ипритов.
        Приват-доцент справился с волнением и произнес:
        - Видите ли, Ваше Императорское Величество…
        - Называйте меня просто государем, Евгений Михайлович. Так будет короче, а краткость, как известно, сестра таланта.
        - Да, Ваше… то есть государь. Так вот… производя опыты с некоторыми соединениями…
        - Давайте обойдемся без терминов.
        - Хорошо, государь. Производя опыты, я получил новое вещество. Или соединение, как вам будет угодно. Некая жидкость, имеющая, скажем так, ряд замечательных свойств.
        Нет, все же он маниак. Но маниак полезный в данный момент, и будет глупостью с моей стороны мешать течению научной мысли.
        - Как и положено, - продолжал Ипритов, - о результатах опыта было доложено начальнику секретного стола Московского университета капитану Громыко. А он, в свою очередь, рекомендовал озаботиться практическим применением данного изобретения. Но об этом пусть доложит непосредственный руководитель технической частью. Прошу вас, Кирилл Владимирович.
        Пухлый, похожий на колобка человечек выкатился из толпы и суетливо поклонился:
        - Ваше Императорское Величество, разрешите засвидетельствовать…
        - Не разрешаю. Давайте сразу по существу.
        - Заведующий кафедрой точной механики и металловедения Подполянский, государь! - К чести Кирилла Владимировича, он нисколько не смутился обрывом дежурных славословий и тотчас перешел к делу: - Общими усилиями нашей кафедры и лаборатории баллистики Академии наук, сотрудники коих здесь присутствуют, разработано несколько видов снарядов, способных доставить новооткрытое вещество на дальние расстояния. От бомбических ядер и пушечных гранат пришлось отказаться, так как под воздействием высоких температур оная жидкость теряет полезные свойства и разлагается на безобидные составляющие.
        Как перед студентами выступает, однако. Движения потеряли суетливость, и весь вид ученого приобрел сосредоточенную величавость. Молодец! И тоже маниак.
        - Первый снаряд представляет собой усовершенствованную ракету Кулибина-Засядько и летит на расстояние до восьми верст. Точности, разумеется, никакой, потому рекомендуем применять их для массированных обстрелов не менее пятидесяти штук в залпе.
        Подполянский сдернул холстину с длинного стола, предлагая полюбоваться плодами человеческого гения, воплощенными в металле.
        - Обратите внимание на маркировку, государь. Во избежание путаницы головки ракет окрашены в желтый цвет, в отличие от остальных, помеченных поясками разных цветов.
        - Что же, разумно, Кирилл Владимирович, - с одобрением киваю ученому.
        Тот буквально расцветает:
        - А вот здесь мы можем увидеть иной вид снарядов. Прошу посмотреть и убедиться.
        Неужели наконец-то сделали нормальные мины и минометы? Похоже на то. Прежние хоть и превосходили характеристиками состряпанный на скорую руку кулибинский бутылкомет, но не намного. Стреляли из них только с закрытых позиций из опасения за жизнь расчетов, а это, согласитесь, никак не подходит для маневренной войны.
        Молодцы, что и говорить. Нужно будет озаботить Ростопчина придумыванием особых званий для деятелей науки и искусства, старые никуда не годятся. Да, что-нибудь по армейскому образцу, но более звучное и напыщенное. Дурачки блестящее любят, а так как разница между безумцем и гением не всегда заметна… И про ордена еще не забыть
        - удовлетворение человеческого честолюбия действует не хуже материального поощрения, но обходится дешевле, однако пару-тройку бриллиантов для высших степеней можно допустить, казна выдержит.
        - Замечательно, господин Подполянский, просто замечательно! - движением руки останавливаю собравшегося продолжить лекцию «колобка». - А почему бы нам не назвать новое вещество ипритом?
        Приват-доцент просиял и окинул коллег гордым взглядом, но тут же радостное выражение его лица сменилось на болезненную гримасу:
        - Государь, я очень признателен, но действие сего вещества таково… Не хотелось бы, чтоб мое имя связывали…
        Ага, значит, он не совсем маниак и понимает. Да, понимает, раз отказывается от подобной чести. Небезнадежен.
        - Нет так нет, ничего страшного, - успокаиваю изобретателя. - А теперь, господа, хотелось бы увидеть новые снаряды в действии.
        - Это уже моя задача, государь, - Аракчеев склонил голову. - Подготовлены специально обученные команды, которые и произведут испытательные стрельбы.
        Алексей Андреевич тысячу раз прав - нет страшнее зверя, чем интеллигент с оружием. Медведи с пушками на плече, что ходили на памятном параде в Москве, в этом отношении более безопасны. Да, лучше доверимся специалистам.
        Для того чтобы добраться, до места, опять пришлось ехать в возке. Немного, версты полторы. Там, по уверениям министра обороны, наилучшая роза ветров, позволяющая избежать неприятных последствий для самих испытателей. Ученых отправили пешком - кабинетным работникам полезны физические нагрузки на свежем воздухе.
        Позиции минометчиков и ракетчиков представляли собой вытоптанную площадку на вершине небольшого холма. Перестраховываются? А вот мишени интересные устроили… чертовы живодеры. Не пожалели дефицитной колючей проволоки, запущенной в производство всего лишь год назад, и огородили изрядный кусок поля, куда запустили овец.
        Оглядев животных, я решил уточнить:
        - Это на открытом пространстве. А как будет действовать вещество на защищенного противника? Или вы думаете, что наша привычка закапываться в землю останется незамеченной? Напрасно надеетесь, Алексей Андреевич! Ведомство Бенкендорфа уже неоднократно докладывало о случаях применения французами окопов и блиндажей.
        Аракчеев протянул бинокль:
        - И то и другое там есть, государь, посмотрите. Брустверы замаскированы снегом, чтобы затруднить прицел, да и остальное соответствует уставам и наставлениям нашей армии.
        Я смотреть не стал - в мелочах министрам нужно верить на слово. Обернулся… Ну и куда запропастились ученые мужи? Ага, они уже половину пути преодолели. Подождем? Подождем.
        Ждать пришлось долго. Непривычные к пешим маршам академики тащили на себе ящики с ракетами и минами и быстро выдохлись. Что же, сами виноваты, им предлагали погрузить боеприпасы в мой возок. Опасения за жизнь и здоровье августейшей особы не позволили принять предложение. Ну, вольному воля.
        Пока было время, Аракчеев завел разговор о положении дел в войне, ненавязчиво напирая на роль именно военной разведки в наших успехах, но очень прозрачно намекая на провал безопасников, проворонивших поворот Наполеона на север. Знакомо… Мы тоже когда-то недолюбливали армейцев и в докладах вышестоящему начальству пытались перетянуть одеяло на себя.
        - Давайте не будем сегодня об этом, Алексей Андреевич, - остановил я как похвальбы, так и ябеды. - Лучше вернемся к нашим баранам.
        - Они уже здесь. - Аракчеев засмеялся вполголоса и показал за спину: - Запыхались.
        - Вообще-то, имелись в виду не эти.
        - Я так и подумал, государь!
        Минометы выглядели как настоящие. В том смысле, что очень похожи на те, оставшиеся в далеком будущем. Практически точная копия надкалиберных минометов начала империалистической войны, и, клянусь, я не подсказывал механикам их идею. Мишка Варзин мог, но вряд ли бы он стал заморачиваться подобной мелочью - Михаилу Илларионовичу нужен размах, и на что-то меньшее, чем «катюша», фельдмаршал размениваться не будет. Нет ему дела до несерьезных пукалок. Впрочем, насчет несерьезности вопрос спорный.
        Минометчики для удобства работы скинули шинели, оставшись в знакомых до боли телогрейках, и замерли в ожидании команды.
        - Начинайте, граф! С Богом!
        Аракчеев попросту кивнул артиллерийскому капитану. Отдал право командования специалисту? Правильно делает, между прочим. Если самому пытаться объять необъятное, то немудрено потом оказаться в кресле начальника департамента речных перевозок. Шучу, да…
        Глухо хлопают минометы - на десяти шагах звук выстрела не бьет по ушам, и можно надеяться, что обстрел с большого расстояния станет для противника сюрпризом. Мины рвутся погромче, но тоже без особенного грохота. Над загородкой с овцами заклубилась чуть зеленоватая дымка… Жидкость испаряется?
        - Теперь ракетчики!
        Эти с ручной, точнее, наплечной модификацией ракетомета, зарекомендовавшего себя еще при обстреле эскадры покойного Горацио Нельсона. Огненные стрелы летят с жутким завыванием, но ложатся удивительно точно. Ну конечно же, за столько лет всяческих доработок и усовершенствований можно даже кирпич довести до ума и научить попадать в цель. Но насчет восьми верст дальности Подполянский явно соврал… Если только с нарочным на такое расстояние посылать.
        - Евгений Михайлович, каков срок действия вашего вещества?
        - Теоретически, государь, через двадцать минут оно вызовет лишь легкое расстройство здоровья, а еще через полчаса станет полностью безвредным. Разлагается под воздействием внешней среды, - пояснил Ипритов.
        - Стало быть, смотреть на результаты обстрела можно не ранее часа?
        - Так точно! - на военный манер отвечает приват-доцент.
        - Хорошо, подождем. - Я махнул казакам конвоя: - Братцы, организуйте чего-нибудь для небольшого перекуса.
        В Петербург возвращались затемно. Почти всю дорогу пребывающий в эйфории Аракчеев строил далеко идущие планы, а почти по приезде вдруг предложил:
        - А подопытных овец нужно скормить пленным!
        - Зачем, Алексей Андреевич?
        Министр охотно объяснил:
        - Во-первых, их все равно придется куда-то девать.
        - Французов?
        - Нет, овец. Почти четыре сотни, однако… А во-вторых, необходимо провести дальнейшие научные исследования!
        - На предмет?
        - На предмет выяснения воздействия вещества на человеческий организм при опосредованном поражении через пищу. Я считаю, не стоит пренебрегать материалами эксперимента. В смысле, наоборот, материалы испытаний послужат последующим экспериментам.
        - Весь цивилизованный мир нас проклянет.
        - Да и черт с ним, с цивилизованным миром, - легкомысленно отмахнулся Аракчеев. - Зато представьте, государь, как будут выглядеть Лондон или Париж после применения нового оружия.
        Меня аж передернуло от отвращения, что не осталось незамеченным. Алексей Андреевич с пониманием улыбнулся:
        - В глубине души мне тоже не по себе, государь! Но ведь нас вынуждают… И это на самом деле будет забавно!
        ГЛАВА 15
        - Никакая война не может помешать человеку получать от жизни маленькие радости! - Купец первой гильдии Полуэкт Исидорович Воронихин закончил речь на этой торжественной ноте, а потом достал из кармана огромный клетчатый платок и шумно высморкался, испортив все впечатление. - Прошу прощения, господа, небольшая простуда.
        - Так-то оно так, - согласился с предложением хлебопромышленник Бугров, задержавшийся в псковской глуши случайно и тоскующий по оставленным без присмотра в Вологде паровым мельницам. - Но бал есть вещь серьезная, и не хотелось бы оконфузиться перед господами гусарами. После столичных развлечений не покажется ли им наш праздник пошлыми деревенскими посиделками под балалайку?
        - Зря вы так, Пантелеймон Викентьевич. - Воронихин вынул еще один платок и промокнул пот со лба. - У нас, конечно, не итальянские кастраты поют, но вполне… Да, вполне! Впрочем, мы не о том говорим. Что во все времена является украшением любого бала?
        - Хорошее вино в достаточных количествах? - оживился молчавший доселе судовладелец Поцелуев, и его красное лицо осветилось мечтательной улыбкой.
        - Нет, красивые женщины!
        - Ну-у-у, это неинтересно.
        - Кому как.
        - И все же, Полуэкт Исидорович, ваш зять должен принять посильное участие… шампанским там или бургонским… Как, кстати, здоровье поручика?
        - Спасибо, Иван Федорович, он уже оправился от ран и вступил добровольцем в действующую армию.
        - Как, и сумел пройти переаттестацию? - удивился Поцелуев. - В таком-то возрасте!
        - А что? - вмешался Бугров. - Аполлон Фридрихович ненамного старше нас будет, а мы еще те рысаки! Мы еще ничего!
        - Нет, переаттестацию не прошел, - немного смущенно признался Воронихин. - Но согласитесь, господа, в нынешние времена и чин временного лейтенанта многого стоит.
        Судовладелец едва заметно поморщился, стараясь скрыть досаду на не в меру хвастливого Полуэкта Исидоровича. Нет, в самом деле Воронихин излишне чванится удачным замужеством старшей дочери и дворянским происхождением зятя. Собственно, он наверняка и задумал бал, потому что положил глаз на гусарского командира старшего лейтенанта Нечихаева. Как же, младшенькой на Рождество ровно шестнадцать стукнет, самая пора озаботиться достойной партией. Михаил Касьянович достойнее некуда - молод, пригож собой, в чинах, орденами не обделен, генералом Борчуговым за сына признан, сестру сама государыня в крестницах числит.
        И ведь не откажешь - дело задумано патриотичное. В газетах потом распишут, как в окруженном неприятельскими войсками имении Ивана Федоровича Поцелуева не предались унынию, а, напротив, воодушевляли воинов на ратные подвиги. Да, так и напишут! И никуда не денется Полуэкт Исидорович, согласится провести бал здесь - бывшая усадьба князей Мещерских самая большая в уезде, и танцевальная зала поспорит размерами с таковыми же в иных дворцах обеих столиц.
        - Музыкантов где возьмем?
        - Музыкантов? - переспросил Воронихин. - Аполлон Фридрихович давеча говорил, будто целый французский оркестр пленили.
        - Откуда он взялся?
        - Так Европа-с… с удобствами воевать изволят. Да не беспокойтесь, неделя впереди есть, откормятся немного и сыграют наилучшим образом.
        - Хоть на этом экономим.
        - Да, но по тысяче рублей придется сложиться.
        - Однако! - пробасил впечатленный грядущими расходами Бугров. - Почему так много?
        - Остатки средств пойдут на пополнение отрядной казны.
        - И все равно…
        - А я согласен! - Поцелуев хлопнул ладонью по столу. - Кладу полторы тыщи, но про хорошее вино с Аполлоном Фридриховичем поговорите обязательно. Не знаю, как в высшем свете, а у нас балы на трезвую голову не делаются.
        Тремя днями позже. Псковская губерния, деревня Киселиха.
        В России не читают английских газет, разве что иному чиновнику с лазоревыми петлицами на воротнике вицмундира приходится делать это по долгу службы. И правильно не читают всякую мерзость. Представляете, в недавнем номере «Таймс» была напечатана лишенная здравого смысла, но наполненная клеветой и ядом статья некоего члена палаты лордов о жутких репрессиях, направленных императором Павлом Петровичем против русского дворянства. Будто бы благородное сословие, отправляемое в холодную Сибирь сотнями и тысячами миллионов, стало в России исчезающим видом, вроде мамонтов или шерстистых носорогов.
        В подтверждение лживых измышлений приводился тот факт, что множество помещичьих усадеб и имений поменяло хозяев. Вроде как разбогатевшие на военных поставках купцы и промышленники скупают у казны конфискованные «дворянские гнезда», а некоторые не гнушаются прямым захватом с непременным уничтожением прежних владельцев.
        Ослепленные ненавистью и собственным ядом, лжецы, несомненно, получат по заслугам, потому как оскорбление государства является преступлением более тяжким, нежели оскорбление Величества, и срока давности не имеет. Да, зло будет непременно наказано, но ведь как до сих пор язык у собак не отсох!
        В семье Воронихиных, кроме «Коммерческого вестника», «Петербургской правды» и иллюстрированного журнала для дам «Северная пчела», никаких газет в глаза не видели и не подозревали о жуткой, с точки зрения английского лорда, предыстории своей честной покупки. Полуэкт Исидорович приобрел имение у полковника Тимирязева, переехавшего в Тифлис к новой должности, и рассчитывался вовсе не пулей, а новенькими ассигнациями. Да многие тогда в уезде распродавали недвижимость - кто в Петербург перебрался, кто в Новгород. А какой смысл сидеть в деревне, если государева служба сытней и денежней?
        Сегодня в Киселихе праздник - приехавшая погостить к родителям Манефа Полуэктовна рассказала о предполагаемом пополнении семейства. И расчувствовавшийся будущий дедушка велел выкатить на площадь две бочки романеи. Гуляй, народ, пей за здоровье долгожданного наследника!
        Сама госпожа Клюгенау шума и веселья сторонилась. Выглянула на минутку, поблагодарила за теплые пожелания и вновь увлеклась разговором с младшей сестрой. А у той одно на уме:
        - Манечка, а каков он собой?
        - Кто, Михаил Касьянович, что ли?
        - Да я про него и спрашиваю.
        Манефа Полуэктовна на мгновение задумалась:
        - Вылитый орел! Да, Катенька, как есть орел!
        - Такой же носатый? - огорчилась Екатерина Полуэктовна. - Такой мне ненадобен!
        - Думай, о чем говоришь! - прикрикнула старшая сестра. - Нормальный нос у Михаила Касьяновича. Да и не в размере носа заключается женское счастье.
        - Да, а в чем? - В глазах младшенькой вспыхнуло жгучее любопытство и ожидание раскрытия великой тайны.
        - Он сам тебе объяснит. Если захочет, конечно.
        - Нужно, чтоб захотел. А какое платье мне надеть на бал? - Девичий разум, особенно столь юный, не способен долго удерживать одну и ту же мысль, и Екатерина Полуэктовна перешла к обсуждению нарядов: - Если то лиловое… ну ты помнишь? С воланчиками…
        - Лиловый цвет нынче не в моде.
        - Да?
        - Уж поверь мне. Тем более на первом в жизни балу нужно непременно быть в белом.
        - Манечка, ты такая умная!
        Восхищению младшей сестрицы имелось простое объяснение - увлечение танцами в купеческом обществе только-только появилось, и немногие ухитрялись не стать на подобных собраниях предметом насмешек. Легко с непривычки оказаться этакой кутафьей, влезшей в калашный ряд со свиным рылом. А Манефа знает, она даже в самом Санкт-Петербурге не раз бывала и представление имеет.
        - Не льсти мне.
        - И не думала! Я говорю чистую правду.
        Оставшиеся дни пролетели незаметно. Да, когда есть чем заняться, время бежит быстро, особенно если занимаешься любимым делом. Купцы торговали, промышленники промышляли, женский пол изобретал и шил новые наряды. Гусары воевали в меру сил, французы распространяли панические слухи о действующей в их тылах тайной армии… Все при деле.
        И наконец-то долгожданное событие случилось! Бал решили провести, не дожидаясь Рождества, и, дабы скрыть некоторую старомодность в платьях провинциальных дам, объявили его машкерадом. Продолжающийся пост поначалу накладывал на празднество определенные ограничения, но по здравом размышлении оными ограничениями пренебрегли, так как любое увеселение с участием гусар можно приравнять к боевым действиям.
        Екатерина Полуэктовна ждала заветный вечер с нескрываемым нетерпением и мучила старшую сестру расспросами: в какой руке изящнее смотрится веер, не мешает ли военному человеку сабля во время танца и модно ли сейчас в высшем свете падать в обморок. И много чего такого, вплоть до допустимого предела гусарских грубых шуток, по преодолению которого полагается дать наглецу пощечину. И будут ли они вообще, эти шутки.
        - Пусть это станет сюрпризом! - загадочно улыбалась госпожа Клюгенау, помогая младшей сестре забраться в возок. - Уверена, ты не разочаруешься.
        - Да? - Екатерина Полуэктовна прикусила губу. - А он точно обратит на меня внимание?
        - А на кого же еще ему смотреть? - делано удивилась Манефа Полуэктовна. - И потом, Катенька, неужели на одном Нечихаеве свет клином сошелся? Ты его и не видела никогда, вдруг не понравится! А среди гусар немало достойных молодых людей.
        - Но офицеров-то больше нет.
        - Ну и что? Чины - дело наживное, там и сержантов немало. И, между прочим, исключительно дворяне.
        - Фи… новоиспеченные.
        - Экая разборчивая! Всего десять лет выслуги, и их дворянство станет наследственным, а при геройском поступке - и того раньше. Хочешь выйти замуж за героя?
        Тем временем кортеж, состоящий из двух возков и охраняемый верховыми, тронулся. Впереди ехали старшие Воронихины, и глава семейства имел неосторожность произнести вслух при дражайшей половине:
        - Упустит девка ясна сокола - шкуру спущу!
        И всю дорогу до усадьбы Поцелуева Полуэкт Исидорович оправдывался и объяснял, что он подразумевал нечто иное, чем навоображала себе Марья Мокеевна недалеким бабским умом. За разговорами не заметили, как и приехали.
        Иван Федорович постарался на славу, украшая дом. Еще издали видны были развешенные у входа керосиновые фонари с разноцветными стеклами, вырезанные изо льда фигуры сказочных богатырей изображали почетный караул, вспыхивали взлетающие в темное небо осветительные ракеты… Фейерверка не стали устраивать из соображений близости неприятельских войск, хоть и запуганных до крайности, но еще опасных и вполне способных на решительные действия.
        И над всем этим великолепием - музыка. Чудесные вальсы доносились даже сквозь двойные оконные стекла, и хотелось прямо сейчас закружиться в танце с какой-нибудь прелестницей.
        - Да уж! - неизвестно к чему произнес Полуэкт Исидорович и покосился на жену в напрасной надежде обнаружить утраченную тому лет двадцать пять талию. - А вот скажи мне, дорогая…
        Мысль свою Воронихин закончить не успел - подскочивший к возку господин в костюме испанского гранда с краснеющим под полумаской массивным носом Пантелеймона Викентьевича Бугрова галантно протянул руку, предлагая Марье Мокеевне помощь. Экий проказник, однако!
        А Екатерина Полуэктовна не стала дожидаться спешащих от крыльца кавалеров - откинула укрывающую ноги полость из волчьих шкур и выпрыгнула сама. Только повела плечиком, сбрасывая шубку на руки как из-под земли явившемуся черту. Самому натуральному черту, с рогами и вилами, с веревочным хвостом в обязательных репьях, картонным свиным пятаком и пышными усами под ним. Сама же Воронихина-младшая оделась ангелом, совмещая белое платье для первого бала с машкерадным костюмом. Прелестный вид не портили даже помявшиеся в дороге крылья, проволочный каркас которых сейчас поправляла заботливая Манефа Полуэктовна.
        - Позвольте проводить вас, о небесное создание! - хриплым голосом произнес черт, и на девушку пахнуло густым перегаром, видимо, символизирующим дыхание геенны огненной.
        Так как старший лейтенант Нечихаев слыл человеком непьющим и, следовательно, не мог скрываться под маской нечистой силы, предложение не вызвало энтузиазма. Повторная же попытка навязать услуги разбилась о ледяное безразличие.
        - Осади, чертяка! - пришел на выручку турецкий султан с длинной фальшивой бородой.
        - Велю на кол посадить.
        - Извините, ваше благородие! - рогатый отсалютовал вилами и поспешил скрыться в доме.
        - Аполлон? - ахнула удивленная Манефа Полуэктовна. - У тебя же нога! А если рана откроется?
        - Вздор! - отмахнулся Клюгенау. - Для чего нужны одалиски, как не носить своего султана на руках?
        - Только для этого?
        - Сегодня исключительно для этого, - заверил Аполлон Фридрихович и увлек жену со свояченицей вверх по лестнице. - Нас зовет музыка!
        Горькие слезы разочарования текли по ангельскому личику, оставляя дорожки в толстом слое пудры и белил. Казалось, даже проволочные крылья уныло обвисли и, содрогаясь в такт рыданиям, дирижировали невидимым оркестром, исполняющим похоронный марш.
        - Они ненастоящие! - Екатерина Полуэктовна вытерла покрасневшие глаза и посмотрела на сестру с укором. - Манефа, гусары ненастоящие!
        Обидно и больно, когда рушится мечта. Нет, не так она представляла первый бал. Где красивые мундиры, где звон шпор и сверкание орденов? Куда подевались ментики с золотыми шнурами, небрежно наброшенные на плечо? Неужели люди в мешковатых одеяниях болотного цвета смеют называться гусарами? Боже мой, какой позор! И ведь это не машкерадные костюмы…
        - Ты дура! - Вместо сочувствия госпожа Клюгенау решительно выступила на защиту гостей. - Это боевое обмундирование. Или ты считаешь, будто лучше всего с небес прыгать в белых обтягивающих лосинах? Там же холодно!
        - Да?
        - Сомневаешься? Спроси у любого.
        Екатерина Полуэктовна робко улыбнулась:
        - Так это значит…
        - Ну конечно же! А парадные мундиры хранятся для особо торжественных случаев, для свадьбы например. Так что давай-ка утирай слезы и быстро иди танцевать. Стой, не прямо же сейчас! А носик припудрить?
        Мишка Нечихаев танцевать умел, но не любил. Ему как-то больше нравились уроки фехтования, минно-взрывного дела и баллистики, а не глупые передвижения по натертому паркету. Звон наточенного железа куда как приятнее жеманных кривляний провинциальных невест, а стрельба из винтовки или пистолета безопаснее стрельбы глазами.
        Вот и сейчас Господь защитил, не дал попасть в руки приближающейся с явно обозначенной целью девицы, чье лицо густо набелено и напоминает маску смерти. Косы почему-то нет… Да, вовремя распахнулись двери, и влетевший в залу караульный прокричал, перекрывая шум трофейного оркестра:
        - Тревога!
        Музыка резко оборвалась, и гусары, аккуратно проскальзывая между разволновавшимися дамами, разбежались по местам без всякой команды. Из соображений удобства оружие стояло тут же в заблаговременно сколоченных пирамидах, так что скоро у каждого окна встало по два-три стрелка, а дежурные ракетометчики с чердака подали сигнал о готовности.
        - Ваше благородие, посты сообщили о приближении крупного отряда, сопровождающего большой обоз!
        - Далеко?
        - Верст восемь. Сейчас, может быть, чуть поменьше.
        - Сюда идут?
        - Так точно!
        Нечихаев покосился на внезапно повеселевших оркестрантов:
        - Этих еще раз покормить - и под замок. Но где-нибудь неподалеку.
        - Зачем?
        - Затем. Не отменять же праздник из-за какого-то боя? Вернемся. Продолжим веселье.
        Десять минут спустя, покачиваясь в седле подаренного Иваном Федоровичем Поцелуевым вороного жеребца, Мишка размышлял о будущем. С настоящим как раз все просто и понятно, а вот что будет в России через сто или сто пятьдесят лет? С кем тогда придется воевать? В мирное сосуществование с соседями Нечихаев не верил, и, как ни раздвигай границы, эти самые соседи всегда найдутся. Пусть даже отделенные морями и океанами, но все равно найдутся.
        Кони шли неторопливым шагом, и ничто не мешало старшему лейтенанту полностью уйти в мысли. Нет, помешало - ехавший рядом сержант тронул командира за плечо:
        - Мы на месте, Михаил Касьянович.
        Зимой не бывает полной темноты и в лесу. Белый снег отражает свет луны и звезд, и даже если небо скрыто облаками, то все равно приближающегося неприятеля можно разглядеть издалека. Те особо и не скрываются, тем более в чистом поле замаскироваться получится только шапкой-невидимкой. Полутора сотнями шапок…
        - Начинаем по моей команде, - предупредил Нечихаев, доставая из кармана картонную трубочку с сигнальной ракетой. - А то выйдет, как в прошлый раз.
        Стоявший рядом сержант обиженно засопел - именно он тогда поторопился уронить дерево на дорогу, отрезая французам путь к отступлению, и те рванули вперед, благо такая возможность представилась. Половина обоза успела выскочить из ловушки прежде, чем повалилась вторая сосна. И ладно бы спаслись! Нет же, удирая от погони, они бездарно сгинули, влетев на ходу в покрытое тонким льдом болото. Самое обидное - ценный груз лежал именно на передних санях и благополучно ушел в трясину. Бульк - и все. Досадно - ведь, по рассказам пленных, Наполеон специально собрал лошадей со всей армии, чтобы вывезти во Францию чуть ли не половину накопленного за полгода войны добра.
        Эти, кстати, где коней раздобыли?
        Фр-р-р… Яркая звездочка взлетела в небо и зависла там, освещая опушку. Нечихаев с недоумением посмотрел на ракету в руке и выругался - на дорогу с громким треском рухнуло огромное дерево. Рухнуло прямо перед носом у желанной добычи.
        - Что за черт?
        - Так ведь сигнал, Михаил Касьянович.
        - Это не я!
        - Да чего уж теперь… - пожал плечами сержант.
        Удивительно, но французы отреагировали на опасность не стрельбой, а криком:
        - Мать вашу, пся крев! Какому лешему ночами не спится?
        Мишка от неожиданности выронил ракетницу и ответил вопросом на вопрос:
        - Пан Пшемоцкий? Сигизмунд Каземирович, вы ли это?
        - Уже Сергей Андреевич, с вашего позволения!
        - Свои? - сержант вопросительно глянул на командира и сам же себе кивнул: - Они самые, холеры ясны явились.
        - Ага, старые знакомые, Федорыч. И это… винтовки пока не разряжайте.

* * *
        Веселье в доме Ивана Федоровича Поцелуева разгорелось с новой силой. Возвращение гусар вместе с неожиданным пополнением произвело фурор, а увешанных с головы до ног оружием поляков встретили овациями. Как же, герои! Прорвались сквозь порядки французской армии! Привезли приказ в запечатанном пакете и капитанские погоны для Нечихаева!
        Мишка воспользовался моментом и попросил Манефу Полуэктовну сообщить дамам о том, что вновь прибывшие все до единого дворяне с родословной если не от Адама, то уж от первого Пяста или короля Попеля точно. И девицам стоит обратить внимание на столь достойных кавалеров.
        Объявив таким образом открытие сезона охоты на женихов, капитан отозвал в сторону Сергея Андреевича, еще недавно бывшего Сигизмундом Каземировичем. Приказ приказом, но все же некоторые моменты требовали дополнительного пояснения.
        - Вы же оставались в Ставке?
        - Так оно и есть, - подтвердил Ртищев. - Но недолго, на третий день от вашего убытия в полк нас направили в распоряжение Александра Христофоровича Бенкендорфа. Пешком.
        - Виделись с его сиятельством?
        - Нет, у Могилева встретились с курьерским воздушным шаром, и…
        - Понятно, - Нечихаев вздохнул и убрал пакет с приказом за голенище сапога. - То, о чем здесь написано, привезли?
        - Когда бы мы успели? Тем более мне никто и не говорил о цели нашей экспедиции - чином не вышел. Сообщили, что груз перевезут в Кенигсберг под надежной охраной. Деньги получим там же.
        - Еще и это с собой тащить…
        - Не понял?
        - Золото и серебро. Не будем же мы расплачиваться в Англии или Франции российскими ассигнациями?
        - В Англии?
        - И в Голландии тоже.
        - Понятно. То есть ничего не понятно, но готов за Веру, Царя и Отечество! Да, готов!
        - Хорошо, тогда завтра отправляемся в путь.
        - Лучше послезавтра, - немного смутился бывший поляк. - Кстати, Михаил Касьянович, вы не представите меня прекрасной незнакомке с ангельскими крыльями?
        - Почему бы и нет? Пойдемте!
        ГЛАВА 16
        Полуэкт Исидорович Воронихин пребывал в странном состоянии, одновременно испытывая чувства небольшого разочарования и большой радости. Такое бывает, когда на человека сваливается счастье настолько неожиданное, что сам не знаешь, считать ли его счастьем или гримасой судьбы. С треском провалившийся план по изменению семейного положения капитана Нечихаева заставлял впадать в уныние, но с другой стороны… Да, небольшая неудача. Но Михаил Касьянович птица высокого полета, и было бы глупо рассчитывать… А чем хуже Сергей Андреевич Ртищев?
        Состоявшийся третьего дня бал закончился неожиданно - сватовством. Вот и не верь после этого в любовь с первого взгляда! Она существует, а вовремя поддержанная сообщением о размере приданого - живет вечно. Недурственная партия для младшенькой, весьма недурственная.
        Воронихин даже стал подумывать о соискании дворянского звания, чтоб и перед зятьями не выглядеть деревенщиной, и собственное самолюбие побаловать. Понятное дело, на титулы капиталов не хватит - содержание в течение десяти лет пехотной дивизии не потянуть, да и не очень-то хочется становиться графом или князем. Не по деньгам! Взвод. А еще лучше, полуэскадрон… Отряд Ртищева можно считать полуэскадроном?
        - Марья Мокеевна, ты кем желаешь стать: дворянкой столбовою или владычицей морской?
        Супруга, мирно раскладывавшая пасьянс на застеленном кружевной салфеткой кабинетном рояле, вздрогнула и уронила карты:
        - Опять в ушкуйники навострился? Не пущу!
        - Цыц! - прикрикнул Полуэкт Исидорович, но смутился и счел за нужное пояснить: - На сей раз дело верное, не бухти. И попрекать былым не смей!
        Надо сказать, что для попреков имелись веские основания - года три назад, начитавшись модных романов о подвигах древней новгородской вольницы, решив было Воронихин попытать судьбу в нелегком морском промысле. Бойкие перья авторов будили жажду странствий, недавний успех похода князя Белякова-Трубецкого в Персию служил ярким примером, разрешение на каперство стоило недорого, в Одессе чуть не каждый месяц проводились аукционы трофейных кораблей вплоть до фрегатов. И если бы не проклятый прострел, именуемый ученым словом «радикулит»… Увы, именно он и не позволил осуществиться мечте.
        - Верное дело, - не пожелала успокоиться Марья Мокеевна. - Дочерей по миру пустишь со своими делами.
        - Тьфу! - Воронихин не стал спорить и поспешил сменить тему: - Пирогов в дорогу напекли? Вот я вас ужо!
        Выступали на рассвете. К великому облегчению капитана Нечихаева, прощание не затянулось - Екатерина Полуэктовна провожала жениха со сдержанным достоинством и не собиралась следовать купеческим обычаям, предусматривающим для подобных случаев фальшивые рыдания и громкие причитания визгливым голосом. Ртищев проявил больше чувств - он так часто оборачивался, посылая воздушные поцелуи, что Мишка всерьез начал опасаться за сохранность седла. А ну как загорится от трения?
        - Не навек же расстаетесь.
        - Кто знает будущее? - возразил Сергей Андреевич, в последний раз обернувшись к покидаемой деревне. - Вот паду я, пронзенный вражеской стрелой…
        - Хм…
        - Ладно, пусть будет пуля. И вот в последние мгновения жизни буду вспоминать прелестные глазки, алые губки, полные… да, их тоже буду вспоминать. И вообще…
        - Угораздило же вас. - Нечихаев с некоторой жалостью посмотрел на собеседника. - И, кстати, разве разрешение на женитьбу сейчас не испрашивается особым рапортом?
        - Давно отменили. Вы разве не слышали?
        - Да мне как-то ни к чему было.
        - Оставили на усмотрение непосредственного начальства. Не откажетесь подписать, Михаил Касьянович?
        - Задним числом?
        - Мы только объявили о помолвке, а не повенчались, так что еще не поздно. И, между прочим, государь Павел Петрович объявил о Высочайшей поддержке рождаемости, увеличению населения и всячески ему способствует.
        - Личным примером? - удивился Мишка. - Хотя не такой уж он и старый.
        Насчет личного примера сказать не могу, - поспешил уточнить Ртищев, - но ходят упорные слухи, будто бы подданные, имеющие менее трех детей, со следующего года будут облагаться особым налогом.
        - Не успеете.
        - Мы постараемся. Тем более Федор Иванович Толстой обещал похлопотать о моем приеме в Красную гвардию, а она, как известно, налогами не облагается.
        - Блажен, кто верует.
        - Вы сомневаетесь? И откуда в вас, Михаил Касьянович, столько пессимизма?
        - Я реалист, Сергей Андреевич, потому при строительстве планов предполагаю самые скверные варианты их развития.
        - И часто оказываетесь правы?
        - Почти никогда, но тем приятнее неожиданные подарки судьбы. Люблю подарки, чего скрывать.
        - Кто их не любит?
        Нужно сказать, что в этом утверждении Ртищев глубоко заблуждался. Ровно в пятидесяти верстах восточнее пробирающегося по лесам отряда находился человек, судьбу свою и ее подарки с недавних пор невзлюбивший. Император всех французов Наполеон Бонапарт проклинал тот час, когда принял решение о войне. А ведь прав был покойный маршал Ней, уговаривавший остановиться на русской границе. Нет, не послушал! Блистательные победы в Австрии, Саксонии, Пруссии… вся Европа у ног… твердое обещание турецкого султана выступить на Одессу и Крым… Что в итоге?
        Об итогах страшно подумать - за полгода войны не случилось ни одного сражения, но армия практически перестала существовать. Тот сброд, что еще самонадеянно именует себя солдатами, неуправляем. Силами «старых ворчунов» порой удается навести кое-какой порядок, но он мгновенно исчезает, едва штыки гвардейцев отворачиваются в другую сторону. Штыки, да… Пороха больше нет, а те немногие остатки, что еще можно наскрести, используются вовсе не для стрельбы. Посыпанные порохом сальные свечи становятся вполне съедобны, а восковые не вызывают отвращения. Гурманы… Неоднократно докладывали о случаях людоедства. Пока оно в полках, набранных в германских землях, в Италии, Испании, но чем черт ни шутит, как говорят русские.
        Проклятые русские! Добраться бы до них и… нет, не вцепиться в горло - поговорить о заключении мира. Увы, посланные с таковыми предложениями офицеры в лучшем случае пропадали без следа, а в худшем обнаруживались висящими на деревьях в лесу. Лютующие пейзане - страшно. Сожженные деревни и показательные казни привели к обратному результату, вызвав еще большее ожесточение. Неделю назад кто-то отравил колодцы в расположении дивизии генерала Гаржака… Таких потерь не случалось со дня штурма Лейпцига. Скифы…
        А что стоят их летучие отряды? От мелких, численностью не более двух-трех капральств, до крупных частей в несколько тысяч штыков. Казалось бы, какой пустяк! Сотня блох не сможет съесть льва. Да, не сможет, но вполне способна свести его с ума. А в России блохи зубастые - налетят, укусят, отскочат. Кто предлагал полцарства за коня? Король Ричард неправ - всю империю за одно правильное сражение!
        - Срочное сообщение, сир! - лейтенант маркиз де Габриак, нынешний адъютант Императора, появился бесшумно, будто вел род не от рыцарей Крестовых походов, а от лакеев, тем рыцарям прислуживавших. Мерзкий человек, но других нет, и этот наверняка проживет не более месяца. Восьмой с начала войны.
        - От кого?
        В голосе Бонапарта прозвучала неясная надежда. Неужели один из посланцев к русскому царю смог пробиться сквозь плотное кольцо партизанских отрядов? Хорошо если бы так. Лучше капитуляция и почетный плен, чем такая вот неопределенность. Почему Павел Петрович медлит? Почему до сих пор не уничтожил окруженную и практически безоружную армию? В отсутствие достаточного количества сил не верится, но какова же настоящая причина? Темнит и хитрит петербургский карлик!
        При этой мысли император самодовольно усмехнулся - в отличие от английских, в русских газетах никогда не насмехались над маленьким ростом Наполеона. Видимо, есть с чем сравнивать. На злосчастном параде в Москве… впрочем, там немного помогли сапоги с высокими каблуками…
        - Неподалеку упал воздушный шар, и наши егеря…
        - Дайте сюда!
        Можно и не спрашивать, чей это шар. А что же в донесении?
        - Разрешите перевести письмо на французский?
        - Вон отсюда!
        Опешивший от неожиданной грубости адъютант вылетел пулей, оставив императора в одиночестве. А тот с тщательно скрываемым нетерпением зажег русскую диковинку - керосиновую лампу, чуть подкрутил закоптивший было фитиль и сломал печати на плотном конверте. Переводчик Бонапарту не требовался, так как после встречи с царем он поставил себе задачу изучить русский язык. Льстецы утверждали, что преуспел и будто бы акцента совсем не чувствуется. Врут, конечно. Однако знаний вполне хватает на чтение газет и таких вот редких трофеев.
        И что пишут?
        - Канальи!
        Буквально через минуту с императора слетела напускная невозмутимость. Какого черта? Какие англичане? Какая императрица Жозефина Первая? Они что, все ума лишились? И еще венгры? Зачем им понадобилось осаждать Вену?
        - Габриак!
        - Я здесь, Ваше Императорское Величество.
        - Передайте приказ вывесить белые флаги. Везде!
        - Призыв к переговорам, сир?
        - Мы сдаемся, идиот!
        - Капитуляция?
        - Нет, bliad, maslennitsa! - почему-то по-русски ответил Бонапарт. - Выполнять!

* * *
        Если бы капитан Нечихаев знал о принятом французским императором решении, он бы непременно повернул обратно. Пусть потом разжалуют и отдадут под суд за невыполнение приказа, пусть! Но это будет потом. Плох тот солдат, что не носит в ранце маршальский жезл, а еще хуже тот офицер, который не хочет поставить в войне жирную точку. Неправду говорят, будто военный человек живет только на поле битвы, а в промежутках между оными лишь существует и мечтает о следующем кровопролитии. Это наглая ложь, придуманная ни разу не нюхавшими пороху обывателями. Наоборот, смысл жизни настоящего солдата и состоит в том, чтобы исключить возможность всяких сражений. А уж если случится таковое… тогда да, тогда приходится воевать. И собственная жизнь здесь - дело третье.
        Но капитан Нечихаев не знал. Не знал и на каждом привале видел один и тот же сон: поднимаются винтовки… коротышка с завязанными глазами у выщербленной пулями стены… команда… залп…
        - Твою мать! - Мишка рывком сел и долго всматривался в полумрак палатки, с трудом осознавая, что уже проснулся.
        - Матка Боска Остробрамска! - рядом подскочил Ртищев, еще не до конца выдавивший из себя поляка. - Что случилось, Михаил Касьянович?
        - Ерунда, - Нечихаев протер ладонями лицо. - Померещилось.
        - Не скажите. - Сергей Андреевич дотянулся до стоящей между походными кроватями железной печки и вытащил уголек специальными щипчиками. Трофейными, из офицерского несессера. С вечера набитая табаком трубка немного похрюкала от энергичных затяжек и выпустила клуб душистого дыма. - Бывает еще сон в руку. Вот у меня однажды… Хотя нет, Марыся здесь совсем не из того… и Агнешка тоже… Барбара вообще из другого сна…
        - А Екатерина Полуэктовна?
        - Это святое, Михаил Касьянович.
        - В смысле?
        - Ангелам в грешных снах делать нечего.
        - Понятно.
        - А бывают сновидения с предупреждениями.
        - Да? - Мишка положил руку на стоящую у кровати винтовку. - Может быть, все же почти чужая земля.
        Ртищев хмыкнул:
        - Понятное дело, чухонские губернии никогда не станут русскими. Если только предположить сказочный вариант с переселением местных жителей куда-нибудь на Таймыр. Но государь Павел Петрович вряд ли на это пойдет.
        - Почему бы и нет? - Нечихаев прогнал остатки сна. - Если экономически обосновать…
        - Вы возьметесь?
        - Я? Нет, не возьмусь. Но светлейший князь Кутузов неоднократно высказывал мысли…
        - Мысли, не подкрепленные действием, называются мечтами.
        - Мечты - это то, что сбывается. Все остальное - грезы. Но все равно Михаил Илларионович не похож на наивного мечтателя.
        - Это точно, - согласился Ртищев и отложил погасшую трубку. - Сходить, что ли, посты проверить?
        - Я с вами, - Нечихаев щелкнул крышкой часов, безуспешно пытаясь разглядеть в темноте стрелки. - Интересно, новый год уже наступил или мы еще в старом живем?
        - Какая, собственно, разница?
        - Не скажите, наступающий год будет високосным.
        - И?
        - И принесет большие неприятности.
        - Кому?
        - Ну не нам же!
        - Понятно объясняете, Михаил Касьянович. Это нужно непременно отметить.
        - Прямо сейчас?
        - Нет, что вы, в походе не стоит расслабляться. А вот по прибытии в Кенигсберг…
        Город встретил отряд капитана Нечихаева мерзкой погодой и невиданным доселе количеством питейных заведений. Многочисленные красочные вывески создавали впечатление, что у жителей Кенигсберга нет иных забот, кроме как хорошенько напиться. Закуску подсвеченные фонарями надписи не обещали.
        - Почти заграница, - с легкой завистью, смешанной с укоризной, пробормотал кто-то из гусар при виде манящих уютом и теплом окошек. - Они что, на ночь не закрываются? Живут же люди!
        - Вот этому я бы не стал завидовать. - Нечихаев указал на двух опрятно одетых господ, по виду немцев, меланхолично и скучно бьющих третьего прямо под вывеской
«Ямайская питейная мастерская Иоганна Кошкодамского».
        - Разнять бы да всем троим в рыло, - предложил все тот же гусар. - Разрешите, Михаил Касьянович?
        - Некогда. Нас ждут.
        Капитан отказал сразу по нескольким причинам. Во-первых, оборванец явно из судейских, что видно по остаткам прусского вицмундира, а значит, трепку заслужил. А во-вторых, не нужно вмешиваться в чужие развлечения. Третьей, и основной, причиной стала обычная осторожность - два года назад в Лондоне такие же пьянчуги воткнули стилет в печень Первому лорду Адмиралтейства сэру Чарльзу Мидлтону. Рассказывавший о том несчастном случае Федор Иванович Толстой с непонятной усмешкой предупреждал об опасности неожиданных встреч в незнакомых городах.
        Но, как оказалось, валяющийся в грязи немец решил воспротивиться судьбе и искать защиты под сенью русского оружия. Во всяком случае, именно так через много лет рассказывал досужим журналистам известный литератор и композитор, декан факультета словесности и искусств Санкт-Петербургского университета, кавалер боевых орденов… Впрочем, перечисление наград и должностей этого достойного приемного сына нашего Отечества не имеет отношения к повествованию, так что не будем отвлекаться.
        Он завизжал дурным голосом, ужом проскользнул между ног обидчиков и, как был на четвереньках, бросился к Нечихаеву. Ухватился за стремя, поднялся и, не обращая внимания на приставленный ко лбу пистолет, выкрикнул:
        - Помогите!
        Русский солдат добр характером при кажущейся холодности. И на просьбу о помощи откликается всегда, а нужна ли она человеку или иноземцу, значения не имеет. Сунувшихся было экзекуторов отшвырнули прочь, и почувствовавший себя в полной безопасности незнакомец жалобно всхлипнул:
        - Художника каждый обидеть норовит.
        Комок грязи, прилетевший из темноты, превратил и без того некрасивое лицо бедолаги в уродливую маску. Нечихаев сносно владел немецким языком, чтобы разобрать в ответном вопле угрозу:
        - А вам, господин Цахес, я страшно отомщу! Попомните мои слова!
        И тут же извиняющимся тоном:
        - Простите, герр?..
        - Капитан.
        - Простите, герр гауптман, я не представился - Эрнст Теодор Амадей Хоффман, к вашим услугам!
        На следующий день.
        Утром гусар не беспокоили, дали выспаться. Под казарму отвели старинный дом с видом на Преголу, единственным достоинством которого оказалась большая вместительность. И еще собственная кухня, куда приказом начальства определили трех поваров и начали завозить провиант. Вовремя, надо сказать, а то в дороге отряд изрядно поиздержался с провизией - с собой при всем желании много не увезешь, но и покупать что-то в чухонских деревнях опасно. Отравят… причем не по злому умыслу. Даже луженые солдатские желудки, способные переварить чуть ли не чугунное ядро, отказываются принимать то, что местные жители почитают съедобным.
        Одному лишь капитану Нечихаеву не до сна. Прикорнул на пару часов и явился на ковер. Знал бы - не приходил…
        - Вы хоть понимаете степень секретности вашего предприятия, Михаил Касьянович? - в который раз спросил Александр Христофорович. - Не допускаете мысли, что под видом обыкновенного пьяницы может быть заслан вражеский лазутчик?
        Мишка виновато пожал плечами и сделал глоток из пятой по счету чашки кофе - Бенкендорф любил делать разносы с удобствами для всех участвующих сторон.
        - Обычное человеколюбие.
        - Про гуманность еще скажите. - Министр встал с кресла и прошелся по кабинету. - Гуманнее будет вообще его пристрелить.
        - Господин Хоффман дал обещание более не пить вина.
        - Только его?
        - Да, а что?
        - Он и раньше им не злоупотреблял - творческие люди предпочитают крепкие напитки.
        - Бенкендорф перешел на доверительный тон: - Вы хороший человек, Михаил Касьянович, но жутко наивный.
        - Почему?
        - Почему наивный? Вот этого не знаю. Может, в том виновата молодость или природная склонность к доброте… Вас обманули.
        - Сволочь… - прошипел Нечихаев сквозь зубы.
        - Зачем так грубо? Ввел в заблуждение, не более того. И, вероятно, сам того не осознавая. Попросту оставил лазейку на будущее. Он ведь из судейских?
        - К сожалению.
        - Ладно, черт с ним, у нас есть дела поважнее.
        Мишка встрепенулся и всем видом обозначил внимание. Не то чтобы разнос слишком уж тяготил или надоел, нет… Но не за этим он сюда мчался через половину России. Хорошо, пусть не половину, а пятую часть, но все равно мчался.
        А Бенкендорф в рассеянности постучал пальцем по стоящим у стены рыцарским доспехам и наконец произнес долгожданное:
        - Отплываете завтра вечером. Груз уже весь на кораблях, кроме нескольких образцов, так что вам остается целых полтора дня на ознакомление и изучение. Пробные стрельбы, увы, произвести нельзя из соображений сохранения тайны. Вопросы, Михаил Касьянович?
        - Вопросов нет, есть потребность в пояснениях.
        - Они здесь, - Александр Христофорович указал на толстый пакет. - Все там, включая список целей второй очереди.
        - Понятно. - Мишка отставил чашку и поднялся: - Разрешите выполнять?
        - С Богом, Михаил Касьянович! - Бенкендорф протянул бумаги и перекрестил Нечихаева. - Мы на вас надеемся.
        - Уж как получится.
        - Постарайтесь, чтоб получилось хорошо. Да, и вот еще… возьмите этого подозрительного композитора с собой.
        - Оставим прусский след? - предположил капитан.
        - Зачем? Там и польского будет достаточно.
        - Тогда?..
        - Вы не допускаете, что мне тоже не чуждо некоторое человеколюбие? Напрасно улыбаетесь… Все, идите!
        ГЛАВА 17
        Спустя две недели. Побережье Нормандии.
        Зимние шторма не могут служить помехой опытному моряку, а таковым в старой доброй Англии считал себя всякий, кому хоть раз в жизни доводилось ступать на качающуюся под ногами палубу. Да и узость канала благоприятствует - все же не Бискайский залив или Северная Атлантика. Разумеется, десятка два-три мелких суденышек отправились в гости к Нептуну, но разве можно считать это большими потерями? У короля много!
        Да, много… Высадка войск продолжалась четвертые сутки, не останавливаясь ни днем, ни ночью, и, судя по всему, закончится еще не скоро. На смену опустевшим судам приходят все новые, шлюпки снуют между ними и берегом, подобно трудолюбивым пчелам… Бывают же морские пчелы? Нет, не бывают? Впрочем, это неважно.
        - Какая мощь, сэр! - мимоходом заметил адъютант командующего экспедиционной армией, ко всему прочему приходившийся оному родным племянником. - А французы даже не пошевелились.
        Герцог Бентинк, считавшийся лучшим военачальником Великобритании после Веллингтона, погибшего в прошлом году от рук неизвестных убийц, снисходительно улыбнулся:
        - Мальчик мой, а кого ты хотел здесь увидеть?
        - Не знаю, но хоть какое-то сопротивление должно быть.
        - Вздор и вредное геройство! Запомни, Рэшли, правильно потраченная гинея превосходит по мощности бортовой залп целого линейного корабля. Так всегда было, так есть, и так оно будет. Не стоит бряцать сталью там, где можно позвенеть золотом. И потом, французы - наши союзники.
        - Разве Бонапарт согласился?
        - Нет, конечно. Тем более ни один из посланных к нему офицеров так и не вернулся.
        - Их наверняка перехватили русские.
        - Несомненно, так и было. Но ведь это не наши проблемы, верно? Он еще скажет нам спасибо.
        - Зачем?
        - Зачем его спасибо или зачем скажет?
        - Второе.
        Герцог опять улыбнулся:
        - Благодарность императоров ценится дороже золота.
        - Шутите, сэр?
        - Нисколько. И оценивает ее сильнейший!
        Лорду Уильяму было чем гордиться - сто семьдесят тысяч солдат, семьсот тридцать шесть пушек… Такая сила способна не только сокрушить колосса на глиняных ногах, каковым, несомненно, является Российская империя, но и навести должный порядок в изрядно распустившейся Европе. Никогда раньше Великобритания не посылала на материк столько войск, и не сказать, чтобы принц-регент поставил на кон последний пенни. Есть еще силы, способные поставить на место зарвавшихся наглецов - три месяца назад в Дувр пришли транспорты из Индии. И ветераны туземных войн остались хранить покой старой доброй Англии, готовые в любой момент выступить на помощь. А это по меньшей мере еще пятнадцать тысяч человек.
        И что теперь стоит мнение Наполеона? Да, он собрал более чем полумиллионную армию… Да, по его желанию слетают с голов короны… Только есть одно «но», и оно перевешивает все, чем может…
        - Нас обстреливают, сэр! - Взволнованный голос племянника сбил герцога с мысли, несомненно, глубокой и исполненной величия. - Разрешите протрубить тревогу, сэр?
        - Какого черта, Рэшли?
        С господствующей высоты английский лагерь виден как на ладони, а взрывы обычных мин, чередуемых со спецбоеприпасами, позволяют корректировать огонь. Главная цель
        - кавалерия, расположившаяся чуть на отшибе. Не хочется потом улепетывать на своих двоих от рассерженной конницы. В том, что удирать придется, капитан Нечихаев не сомневался.
        - Эк их, тварей, привалило! - покачал головой Ртищев. - Не пора ли ракетами ударить?
        - Не торопитесь, Сергей Андреевич. - Мишка в бинокль рассматривал неприятельский лагерь. - Они нам еще пригодятся.
        Тридцать два трехдюймовых миномета в минуту выпускают почти четыре сотни мин. Конечно, это в идеальных полигонных условиях, когда некуда торопиться. Сейчас есть куда - пока англичане не очухались, нужно успеть опустошить зарядные ящики и срочно сматываться в море - парусно-винтовой фрегат «Баламут» под командованием капитана третьего ранга Дениса Васильевича Давыдова ждет в условленном месте. Там можно будет перевести дух, пополнить боезапас - и искать новую позицию для очередного удара.
        - Облако пошло! - с удовлетворением заметил Ртищев.
        - Вижу, - кивнул Мишка. - Приготовиться к отступлению!
        Минометы один за другим прекращали стрельбу, израсходовав мины, и расчеты тут же приступили к разборке. Дело нехитрое, и уложились в минуту против положенных
«Наставлением» двух.
        - Цыганский табор, пропивший коней и кибитки, - улыбнулся Нечихаев при виде навьюченных железом гусар. - Вперед! То есть назад!
        Они уходили не оглядываясь, и только боевое охранение видело, как чуть зеленоватое облако, подгоняемое попутным ветерком, накрыло изрядную часть английского лагеря. И слышались за спиной вопли ужаса, истошное ржание взбесившихся лошадей и редкая стрельба в никуда. Погони не было…
        Да и откуда ей было взяться, если охваченный паникой противник думал только о собственном спасении? Позднее, при точном подсчете потерь, выяснилось, что количество изувеченных и затоптанных насмерть в толкучке почти равняется количеству пораженных бесчестным русским оружием. Но это посчитают потом…
        Пока же офицеры тщетно пытались остановить мечущихся солдат, рвущих на себе одежду в напрасной и запоздалой попытке успеть… Но неизвестное вещество коварно - хаотичные передвижения разносили мельчайшие его частицы все дальше и дальше, и те находили новые и новые жертвы. Чудилось, будто от бедствия не спрятаться и не скрыться, и тут кто-то нашел выход. В выгодном положении оказались части, стоявшие ближе к берегу, - они не попали под обстрел, а принесенная издалека зараза легко смывалась спасительной водой.
        Увы, но это открытие привело к новым жертвам - желающих спастись оказалось больше, чем умеющих плавать. И врывающиеся в толпу кони сносили все на своем пути…
        Страшно и печально…
        - И все же, Михаил Касьянович, я продолжаю настаивать на атаке с моря. - Денис Давыдов достал из ящичка на столе сигару в жестяном футляре, полученную с недавним призом, а потому более желанную, чем остальные. - Превосходство в скорости и независимость от ветров позволяют нам действовать с большой долей безопасности.
        - Опасностями нас не напугать! - присутствующий на импровизированном военном совете старший сержант Ртищев принял картинную позу.
        - Никого не собираюсь пугать, Сергей Андреевич, - командир «Баламута» откинулся в привинченном к палубе кресле, - но в нашу задачу не входит доблестная гибель. Более того, граф Александр Христофорович Бенкендорф недвусмысленно дал понять, что будет считать таковую дезертирством.
        А Нечихаев молчал, перебирая в голове варианты. Да, Давыдов в чем-то прав, и действия с моря воспрепятствуют продолжению английской высадки. Ну… в какой-то степени воспрепятствуют… Деревянный флот прекрасно горит, и порой достаточно единственной зажигательной ракеты для отправления на дно целого фрегата, на линейный корабль - две-три. Но разве это выход?
        - Вы ошибаетесь, Денис Васильевич.
        - В чем же?
        - В определении задач нашей экспедиции. Они вовсе не в том, чтобы предотвратить высадку.
        - Хм…
        - Да. Гораздо важнее - сделать ее бессмысленной. Как отразятся на положении английской армии обстрелы провиантских магазинов?[Запас оружия, провианта, амуниции, вещей для военных нужд; здание, место хранения подобных припасов (воен. .]
        Давыдов едва не подавился еще не раскуренной сигарой:
        - Это жестоко…
        - Зато действенно.
        - Совершенно верно! - оживился Ртищев. - А я бы, с вашего позволения, Михаил Касьянович, с десятком минометов продолжил беспокоить лагерь неприятеля. Разведка доносит о попытках окапывания.
        - Чья разведка?
        - Наша, разумеется. Любой французский католик за небольшое вознаграждение охотно возьмется проследить за английскими протестантами с безопасного расстояния. И доложить, разумеется.
        - Я не знал о вашей деятельности.
        - Я тоже, но отец Станислав решил проявить разумную инициативу. После известных событий в этих местах почти нет католических священников, вот и…
        - Он же принял православие, если память не изменяет.
        - Совершенно верно, но зачем об этом знать французам?
        Мишка чертыхнулся - прижившийся при отряде польский ксендз в последнее время вел себя на удивление тихо и проблем не создавал как в походе, так и в морском плавании. Молился, благословлял оружие… и казался явлением привычным. Как кобура с пистолетом на поясе - ее не чувствуешь, а она есть.
        - Хорошо, пусть продолжает, жалованье повысим. Но впредь о подобной самодеятельности докладывать незамедлительно.
        - Будет исполнено, Михаил Касьянович!
        Нечихаев поморщился и жестом попросил подскочившего с кресла Ртищева сесть на место.
        - Вы еще вахт-парад с барабанами и флейтами изобразите, Сергей Андреевич.
        - Привычка к субординации. Недавняя.
        - Угу, - усмехнулся капитан. - Похвальная привычка. Но я не о том, так что вернемся к нашим баранам.
        - Баранам?
        Мишка отмахнулся от вопроса и продолжил:
        - А поступить нам, как думается, следует так…

* * *
        Следующие две недели для отряда капитана Нечихаева пролетели почти незаметно, чего нельзя было сказать о противнике. На суше гусары играли в прятки, действуя преимущественно ночью, и никто не мог предугадать, где они нанесут следующий удар. Впрочем, нападения случались и днем, особенно когда посланные герцогом Бентинком кавалерийские разъезды отделялись от основных сил слишком далеко - тут вступали в действие дальнобойные винтовки, и мало кому удавалось вернуться невредимым. Более крупные отряды расстреливались из «чертовых труб», несущих заразу, и скоро добровольцев не удавалось отыскать даже под угрозой расстрела.
        Догонялки на море оказались не столь захватывающим занятием, как предполагал изначально Денис Давыдов. На «Баламута» устроили настоящую охоту и при первой же возможности пытались взять на абордаж, не надеясь на точность и дальнобойность артиллерии. Или в крайнем случае таранить. В мужестве английским морякам не откажешь - немного найдется желающих вступить первым в безнадежное предприятие лишь для того, чтобы проложить путь к победе идущим следом. В Королевском флоте находились…
        В конце концов фрегат вытеснили к берегам союзной Дании, что поставило под угрозу выполнение задачи капитаном Нечихаевым. Легче стало, когда пришел «Забияка» с пополнением и боеприпасами. Брат-близнец «Баламута», он оправдывал имя беспримерными по наглости наскоками, позволяя Давыдову проскользнуть в канал незамеченным.
        Вот и сегодня один из таких прорывов.
        - Добрый день. Сергей Андреевич, - поприветствовал Денис Васильевич встречавшего его Ртищева. - Нечихаева не будет?
        - Занят, - коротко ответил старший сержант и махнул рукой бойцам бывшего шляхетского ополчения: - Раненых на погрузку! Живее, пся крев!
        - Тяжелые? Было горячее дело? Убитые есть?
        - Погибших трое, - кивнул Ртищев. - Два расчета попали в засаду при выдвижении на позицию. Одного враз наповал, а остальные еще вчера от ран померли.
        - Минометы отбили?
        - Угу… там и было-то пятеро егерей со штуцерами… Как просочились, ума не приложу.
        - Плохо.
        На самом деле Давыдов так не думал. Невозможно столь долгое время хозяйничать во вражеских тылах совсем без потерь, нужно лишь свести их к разумному минимуму. И не всегда убережешься… Шальная пуля на то и шальная, что прилетает неизвестно откуда в самый неожиданный момент, и никто не заговорен от нелепой случайности. Законы больших чисел, как говорят инженеры-механики на фрегате.
        А раненых забирали в первую очередь - с ними на руках только искушать судьбу и превращать возможную случайность в глупую неизбежность. Провиант и боеприпасы подождут.
        - Философствуете в мыслях, Денис Васильевич?
        - Что?
        - Или стихи сочиняете, - улыбнулся Ртищев. - Лицо у вас такое стало…
        - Глупое?
        - Заметьте, не я это сказал!
        Почти в то же самое время. Где-то в Лондоне.
        - Заметьте, это не я сказал, сэр!
        - Да? И все равно Его Высочество принц-регент будет недоволен.
        - Традиционно.
        - Не сегодня. Дурные новости стали нередкостью, но не вошли в традицию, сэр. - Седой джентльмен с военной выправкой дал знак слуге наполнить бокалы. - Вы знаете, что натворил этот болван герцог Бентинк?
        - За исключением того, что он практически потерял управление армией и шлет в Лондон панические депеши?
        - Да.
        - Что-то новенькое? Сэр Уильям такой выдумщик!
        Седой джентльмен неторопливо кивнул, наблюдая за язычками огня в камине.
        - Достаточно, Джеймс, вы можете идти.
        Человек с тяжелой челюстью подождал, пока слуга покинет кабинет, и переспросил:
        - Новости из Нормандии?
        - Они самые. - По лицу собеседника пробежала едва заметная тень. - Этот болван вбил себе в голову, будто русские заражают его холерой, и…
        - И?
        - И не придумал ничего лучшего, как обезопасить войска от болезни массовыми расстрелами пострадавших.
        - Безумец!
        Седовласый дернул щекой, что выдавало высшую степень раздражения, даже бешенства. И было отчего - ученые и врачи еще неделю назад выяснили, что используемое русскими неизвестное вещество не является ядом или возбудителем болезни. Более того, при определенных обстоятельствах оно может применяться как лекарство, полностью очищающее человеческий организм от скопившейся вредной слизи и излишков вызывающей меланхолию черной желчи. Да, лекарство, хотя и с чрезвычайно неприятными свойствами. Временный паралич мышц, или как они там называются… паралич мышц, отвечающих за удержание внутри человека того, о чем в приличном обществе говорить не принято.
        А этот болван… Нет, ну надо же вместо карантина додуматься до расстрелов! Сколько народу он успел отправить на тот свет? По донесениям, пришедшим вчера вечером, потери от русских налетов никак не превышают трех тысяч убитыми и ранеными, не считая страдающих от поноса. Страдающих, но упорно сопротивляющихся дурацкому желанию сэра Уильяма вылечить болезнь пулей.
        - Вы посылали ему приказы, сэр? - Джентльмен с тяжелой челюстью с несвойственной ему ранее торопливостью выпил вино залпом и потянулся к бутылке. - Безумие нужно остановить.
        - Посылал? - Седовласый горько усмехнулся: - Капитаны боятся подойти к берегу и передать приказ лично в руки.
        - Почему?
        - Дабы избежать захвата кораблей дезертирами. Были, знаете ли, случаи… Там идет настоящая война, сэр! Все против всех.
        - Господь посылает нам испытания.
        - Не будьте ханжой, сэр! Господа не интересует мышиная возня, он мыслит масштабными категориями.
        - Может быть, - согласился собеседник. - А в парламенте опять поднимется вой.
        - Меня больше интересует мнение Его Высочества.
        - Он будет недоволен.
        - Я о реакции, а не о произнесенных вслух словах.
        - Вы не докладывали?
        - Еще нет.
        - Надеетесь на благоприятное стечение обстоятельств?
        - Уже нет.
        - Тогда?..
        Ответ последовал не сразу. Да и какой может быть ответ в ситуации, когда любой его вариант окажется неверным? Чудеса, конечно, случаются, но вряд ли они произойдут именно сейчас. А все этот чертов герцог…
        - Боюсь, мой дорогой друг, что дела требуют нашего присутствия в Нормандии. Не откажетесь составить компанию?
        Опять тишина. Настороженная, тревожная и задумчивая тишина. И вот она нарушилась коротким возгласом:
        - Вы правы, сэр!
        - Едем вместе?
        - Да, наше место с армией.
        - Я бы не был столь категоричен. В мире много мест, куда не стоит стремиться, и воюющая сама с собой армия - одно из них. Но долг перед Англией и Его Высочеством принцем-регентом… - Седовласый улыбнулся: - Ничего, что говорю столь напыщенно?
        - Ну что вы, продолжайте, сэр! С удовольствием выпью за ваше ораторское искусство.
        Хозяин дома с благодарностью кивнул, посмотрел на опустевшую бутылку и позвонил в колокольчик:
        - Джеймс, принесите хересу!
        Помолчал с удивленным выражением лица… Куда подевался слуга, черт его возьми? И тут же тишина лопнула со страшным грохотом.
        За три минуты до этого.
        - Вы принесли деньги, господин де Мид? И никаких чеков, пожалуйста, я предпочитаю звонкую монету.
        - Ну какие могут быть счеты между друзьями, Джеймс? - Губы моряка растянулись в хищной, с примесью доброжелательности, улыбке.
        - Не понял… Вы их не принесли? - опешил человек с внешностью потомственного слуги из хорошего дома. - Но мы договаривались на двести фунтов.
        - Да, действительно не понял, - рассмеялся де Мид. - Неужели ты думаешь, что такая сумма в мелкой монете сможет поместиться в моих карманах?
        - В мелкой?
        - Ты хочешь золотом? Джеймс, ты болван.
        - Мне многие это говорили.
        - Повторю еще раз, оно полезно. Никто не заинтересуется шиллингами, скопленными… э-э-э…
        - Вышедшим в отставку чиновником.
        - Да, скопленными честной службой в колониях, но при виде соверена… При выборе между веревкой и золотом разумные люди отдают предпочтение серебру.
        Джеймс надолго задумался - острота ума никогда не входила в число его достоинств.
        - Вы рекомендуете, господин де Мид?..
        - Даже настаиваю, - кивнул моряк. - Сразу после того, как удостоверюсь в выполнении поручения, я укажу адрес, по которому можно найти некий сундучок со звонким содержимым. Понимаешь, да?
        - Не обманываете?
        - Зачем?
        Яков Демидович не кривил душой. Действительно, зачем обманывать человека, успешно поработавшего пару лет? Да и на будущее пригодится… а мало ли чего?
        Между тем Джеймс слишком буквально понял вопрос и принялся с жаром докладывать, что он все правильно сделал. Все, как написано. И бочонки с порохом в нужных местах, и присланный де Мидом тонкий фитиль отмерил на требуемое количество ярдов…
        - Сейчас вы убедитесь в моей честности!
        - Я тебе верю, Джеймс, очень верю. Но давай подождем результата?
        И в этот момент грохнуло.
        ГЛАВА 18
        Санкт-Петербург. Михайловский замок.
        Бонапарт меня неприятно удивил. Ну никак я не рассчитывал на столь быструю капитуляцию - война должна закончиться не ранее мая месяца. Так, во всяком случае, хотелось. Очень хотелось. И не потому, что так люблю воевать, просто пока нет средств на содержание большого количества пленных. Не только социализм строится на строгом учете и скрупулезном планировании, но и любая порядочная империя. Свою империю отношу именно к таковым.
        А сейчас откуда выдергивать деньги? Из пенсий отставников по увечьям? Или прикажете свернуть ликвидацию неграмотности? Шиш вам с маслом. Или без масла, да…
        И ладно бы такую ораву нужно просто содержать, нет, их еще кормить требуется забесплатно. Бесплатно, представляете? Это после того, как французская армия нанесла России ущерб, точная сумма которого до сих пор подсчитывается. И плюс немалые проценты не забыть взять.
        Ну, допустим, тысяч двадцать-тридцать можно хоть сейчас к работе приставить - просеки под будущие дороги рубить. Кстати, не пробовали проехаться от Петербурга до Москвы и далее до Нижнего Новгорода по железной дороге на конной тяге? Нет еще? Напрасно, очень рекомендую. Быстро, недорого, тепло… Горячий чай разносят, буфет в середине состава на остановках открыт. Нетерпеливые могут спрыгнуть на ходу и, догнав вагон, слегка закусить… Когда-нибудь по рельсам и паровозы смогут бегать, но пока не до того.
        На заводы тоже немного отправим. С правом досрочного погашения личного военного долга и списанием пятой части от доли долга государственного. А что, некоторые англичане с прошлой войны уже года полтора-два как расплатились и уезжать домой не хотят - подписали контракты на пять лет и с полным основанием рассчитывают вернуться в Англию обеспеченными людьми. Если, конечно, их примут назад. Я - не держу.
        Не подумайте, будто мы страдаем излишним гуманизмом и пленные катаются как сыр в масле. Первоначальное закармливание от пуза, обусловленное радостью победы, быстро закончилось, и сейчас рацион строится таким образом, чтобы в точности соответствовал таковому у беднейших, но работающих слоев населения. Иначе несправедливо.
        - Итак, что есть справедливость?
        Вопрос, заданный в никуда, тем не менее не остался без ответа. Принесший почту дежурный офицер принял его на свой счет:
        - Она есть понятие относительное, обусловленное государственной необходимостью. Потому бывает разных степеней и допускает не только двоякое, но и троякое толкование.
        Замечательная мысль, но требующая некоторого уточнения.
        - А можете объяснить на примерах, господин лейтенант?
        Тот немного смущенно оправдывается:
        - Я только полгода как выпустился из военного училища, государь, и мои выводы не подкреплены опытом. Они чисто умозрительны.
        - И все же?
        Молчание. Но не тупое, с поеданием глазами начальства, а сосредоточенное. Хорошее такое молчание, вдумчивое и осмысленное. Наконец решился:
        - Видите ли, государь…
        Пауза.
        - Продолжайте.
        - За все свои злодеяния, совершенные во время войны, французский император заслуживает виселицы, но…
        Ага, забавно будет посмотреть на Бонапарта, дрыгающего ногами в петле.
        - Какое же «но»?
        - Но государственная справедливость требует оставить его живым, дабы послужил гарантом выплаты контрибуций.
        Слово-то какое подобрал - «гарант». Неплохо учат в наших училищах. Во всех четырех. Пока четырех.
        - Значит, нам стоит принять капитуляцию Наполеона?
        - Не могу советовать, государь, но все той же справедливости ради отмечу ее третью сторону…
        - Ну?
        - Почти бескровные и легкие победы развращают армию.
        Забавный юноша. Философ!
        - Оповестите членов Совета о совещании, назначенном на полдень.
        - Они уже здесь, государь.
        - Здесь - это где?
        - Завтракают в малой гостиной.
        - Без меня?
        - Виноват, государь, неправильно выразился - подкрепляются перед завтраком у Вашего Императорского Величества!
        - Ладно, пусть подкрепляются, а я пока почту посмотрю. Свободны, господин лейтенант!
        Да, господин… наименование «товарищ» как-то не прижилось, хотя и очень хотелось его ввести. Только у большинства это слово намертво связано с польскими гусарами[Товарищ в гусарии считался младшим офицером, но его статус был выше, чем у обычных офицеров-драгун или офицеров-пехотинцев. Товарищи имели право не выполнять приказы офицеров негусарских полков.] и несет в себе некоторый оскорбительный оттенок. Жалко… Все меньше и меньше остается того, что напоминает о прожитом мной будущем. Очень жалко…
        Так, а что у нас сегодня с почтой? Прошения о помиловании на Высочайшее имя сразу в камин - подобными вещами занимается Священный синод, и уж если снисходительный к разбойникам отец Николай не нашел уважительных причин для смягчения приговора… Вот ужесточить могу. Но не хочется.
        А это что за цидулка? Понятно… Ново-Донской губернии купец третьей гильдии испрашивает разрешения сменить фамилию на более благозвучную. Интересно, чем ему прежняя не угодила? Дормидонт Староглупов - вполне нормально звучит. Ладно, ежели так хочет, то почему бы не пойти человеку навстречу? Сделаем приятное человеку, не все же смертные приговоры утверждать. Пусть станет Новоглуповым.
        В следующем пакете - чертежи. А где сопроводительная записка от Кулибина? Неужели не просматривал изобретение? Не помню точно его обязанностей, но раньше вроде бы всегда… Не понял: «Описание особой прыгающей палки на керосиновом ходу, предназначенной для быстрого и высокого скакания по поверхности воды и веткам дерев широколиственных лесов, произрастающих в российских землях и за их пределами, предоставленное отставным штык-юнкером Назгулко». Бред полный… Это и про само изобретение, и про изобретателя. Штык-юнкера Назгулко я придумал несколько лет назад, рассказывая детям сказку про подвиги боевого Колобка. И ни о каких других не слышал. Неужели действительно существует человек с таким именем? Великолепно, значит, и Колобок имеет право на жизнь!
        Но чертежи все равно в топку!
        - Государь! - дежурный заглядывает в дверь. - Завтрак подан.
        Ну что же, придется отложить бумаги в сторону. Утро - единственное время, когда вся семья встречается за столом. Потом некогда и некому встречаться - не успел оглянуться, и разбежались кто куда. В лучшем случае увидимся вечером, а то и вовсе на следующий день, опять же за завтраком.
        Угу, мероприятие особой государственной важности - целых четыре министра, канцлер и обер-прокурор с ложками наготове. Совмещают приятное с полезным и бесполезное с бестолковым: кушают за мой счет, ищут у Марии Федоровны поддержки безумным прожектам, служат детям примером тяжести и ответственности высоких чинов, а также соревнуются в злобности намерений по отношению к поверженному противнику.
        - Я бы посоветовал не торопиться с принятием капитуляции у Наполеона, государь. - Бенкендорф с отвращением смотрел в тарелку со сваренной на молоке перловой кашей и говорил, не поднимая головы: - Идеальным вариантом будет, если у нас получится выдавить его за границы империи без прекращения войны.
        - А спешащие на выручку англичане? - сварливо ответил граф Ростопчин. - Мне кажется, что стоит предать Бонапарта справедливому военно-полевому суду, дабы не к кому было спешить. Закатать мерзавца на пятнадцать лет в Кяхту…
        - Экий вы кровожадный, Федор Васильевич, - с укоризной вздохнул министр госбезопасности. - Еще предложите оженить его на тунгуске.
        - Тунгусы тоже люди, - вмешался обер-прокурор Священного синода. - А Наполеона отошлем на Соловки.
        - Позвольте не согласиться, отец Николай, - не остался в стороне от спора граф Аракчеев.
        - С чем же?
        - С Соловками. Пугало в виде французского императора требуется для поддержания Европы в должном страхе. Потому поместим его в Петропавловской крепости и будем угрожать побегом. Не Наполеону угрожать, разумеется.
        - Невыгодно, - задумчиво проговорил Державин, более всего заботившийся о состоянии финансов. - Ежели только деньги брать за недопущение побега.
        - Возьмем! - воодушевился Аракчеев. - А пугать все равно не перестанем!
        Как дети развлекаются, ей-богу. Посторонний слушатель, невзначай здесь оказавшийся, рискует сделать неверные выводы о кровожадности моих министров. Кровожадности и беспримерной глупости. И он окажется неправ. Князь Александр Федорович Беляков-Трубецкой вовсе молчит, и было бы несправедливостью возводить на него напраслину. И на остальных тоже.
        Умнейшие люди, и каждый исполняет порученное дело столь хорошо, что порой кажется незаменимым. Взять хотя бы того же Державина - поэт вроде, а как финансы поправил, а? А всего-то стоило обратиться к врачам с просьбой запретить Гавриилу Романовичу кутежи, до коих он стал было большим охотником, и рекомендовать больше гулять на свежем воздухе. Во время прогулок в его голову просто замечательные мысли приходят. Настолько замечательные, что Александр Христофорович смущается и бормочет о правилах приличия и чувстве меры. Ну да, Бенкендорфу обычно и достается претворять в жизнь гениальные идеи министра финансов. Помните недавний налет мексиканских пиратов на Бомбей? Ах, не помните… Правильно, я тоже забыл.
        А на шутовские маски обращать внимание не будем. Главное то, что скрывается под ними. Там - разное. Кто-то прячет непомерную усталость от работы, иные - боль многочисленных болезней, третьи - растерянность от перевернувшейся с ног на голову жизни… Всякое.
        Но с балаганом пора заканчивать:
        - Что это у нас князь Александр Федорович молчит?
        Министр горнодобывающей промышленности весь погружен в мысли и отзывается с некоторым опозданием:
        - Мне нужны англичане. Еще лучше - шотландцы или валлийцы.
        - Где нужны и в каком смысле? Прямо здесь, в Петербурге?
        - Можно немцев саксонских, - невпопад отвечает Беляков.
        - Зачем?
        - Уголь добывать. Обычный француз в шахте больше месяца не живет, итальянцы с испанцами и этого не выдерживают, так что англичане в самый раз будут. К солнышку из-за своих туманов привычки нет, едят мало… Тысяч пятнадцать на Урал возьму и столько же в Ново-Донскую губернию. Дадите больше - отправлю под Белгород, руду копать. Очень нужно…
        Надо же, никогда не замечал, что национальная принадлежность влияет на способность человека работать под землей. А как тогда быть с интернационализмом? Или ну его в задницу?
        - Александр Федорович дело говорит, - поддержал Белякова-Трубецкого обер-прокурор.
        - Я специально интересовался - стоимость добычи ста пудов угля англичанином на полторы копейки ниже стоимости таковых же, но выкопанных французом. И это не учитывая расходы на похороны.
        - Мелочи.
        - Не скажите, - вмешался министр финансов. - В больших масштабах счет на миллионы пойдет, и с государственной точки зрения…
        - Распорядиться о посылке транспортных судов к берегам Нормандии? - Граф Аракчеев достал из кармана блокнот с карандашом и смотрел вопросительно. - Разумеется, в сопровождении Средиземноморской эскадры.
        Бенкендорф возразил:
        - Балтийский флот справится не хуже. А если пригласить датчан…
        - То они разграбят все, до чего смогут дотянуться, - заканчиваю я за Александра Христофоровича. - Викинги.
        - Были ими, - возразил Бенкендорф. - Но пограбить не откажутся. Это точно.
        - Грабежи - не наша метода.
        - Почему? - В глазах явственно читается удивление.
        - Стяжательство есть грех, - поясняю под одобрительный, но слегка насмешливый взгляд отца Николая. - Сами должны все отдать, причем с благодарностью и чувством вины за слишком малую сумму.
        - Да?
        - Именно так, и никак иначе. Не стоит строить свое благополучие на несчастье других. В государственном смысле - не нужно делать это столь явно. Понятно изъясняюсь?
        Ростопчин уловил мысль первым:
        - Готовить проект капитуляции совместно с министерством финансов, государь?
        - Да, но только не переусердствуйте, а то обдерете Бонапартия как липку.
        Опять оживился Державин:
        - Контрибуцию высчитывать по чести или по совести?
        - По правде, Гавриил Романович.
        - Боюсь, у Наполеона столько не будет.
        - Тогда в разумных пределах, но без крохоборства.
        - Простите.?..
        - Мелочевкой мы изволим брезговать.
        - Понятно. Сию же минуту приступим к работе, государь! - Державин снял салфетку и поднялся из-за стола: - Разрешите идти?
        Мария Федоровна постучала ложечкой по чашке с чаем, привлекая внимание:
        - Куда вы собрались, а как же совещание Совета? Извольте не пренебрегать обязанностями.
        - Совет? - Гавриил Романович искренне удивился: - Разве сейчас не он был?
        - Вы ошиблись, это всего лишь завтрак.
        - Да, господа, - поддержал я супругу. - Не будем откладывать до полудня, прошу всех проследовать в кабинет.
        Спустя полтора часа. Там же.
        Великий князь и цесаревич Николай Павлович грустил. Жизнь проходила мимо, неподалеку вершились судьбы мира, менялись границы одних государств и исчезали с карт другие, время летело вперед, а он до сих пор так и не совершил ни одного подвига. И неважно, что Цезарь или Александр Македонский в таком возрасте тоже ничего не успели сделать: голоногие древние дикари наследникам скифов не указ! Они не сделали… а ему очень нужно сделать!
        Вот Михаил Нечихаев намного ли старше? На семь лет всего, а уже капитан и кресты со звездами на груди не помещаются. И первый бой принял как раз в одиннадцать! Эх, завидно становится… К Дашке Нечихаевой теперь и не подойти - нос воротит и требует доказательств храбрости. Девице, говорит, старшим братом гордиться должно, а кое-кому за широкой отцовской спиной прятаться не подобает. Врет она все, эта Дашка! Никакая у отца спина не широкая, он вообще ростом маленький. Ну и пусть! Зато Наполеон на три пальца ниже - Александр Христофорович по большому секрету сообщил.
        А Дашка, хотя ее по правилам приличия полагается называть Дарьей Касьяновной, противная. И как на такой в будущем жениться? И ведь придется - сам обещал еще три года назад. Но для этого необходимо стать героем.
        Решено! Николай встал с дивана, где так удобно предаваться унынию, и пошел готовиться к подвигам. Хотя чего уж там готовиться? Все приготовлено заранее, и самое сложное, что предстоит, - это выскользнуть из Михайловского замка незамеченным. Да, стоит поторопиться, пока война совсем не закончилась. А капитан Нечихаев не прогонит и домой не отправит, капитан Нечихаев человек хороший.
        Казачий мундир Атаманского полка пошит недавно, потому сидит без изъянов, нигде не топорщится и не жмет. Сабля кована как раз под его руку… пистолеты на пояс… Не забыть взять денег - мешок с харчами на себе тащить тяжело, а десяти рублей вполне хватит на пропитание по дороге. Мишке лучше ничего не говорить - мал еще для войны. Вот письмо с объяснениями разве оставить?
        Николай вздохнул и с тоской посмотрел на чернильницу и стаканчик с гусиными перьями - учителя не разрешали пользоваться вечными ручками, мотивируя необходимостью сначала поставить красивый почерк и уже потом осваивать скоропись. Но деваться-то некуда! Чистая бумага еще осталась?
        На лист ложились ровные строчки, и даже привычные кляксы не портили настроение. А если буквы выводить покрупнее, то текста получится больше! И тут чуткий слух цесаревича уловил странный разговор за дверью:
        - Не будет ли это считаться дезертирством, Абрам Соломонович? Все-таки без приказа… - слышался взволнованный молодой голос.
        - Какое тут дезертирство, Гриша? - отвечал приглушенный бас. - В действующую армию идем, не к теще на блины.
        - А ну как под трибунал потом?
        - И что? Да пусть хоть сто раз разжалуют, чем в дворцовых караулках штаны протирать. Казак для битвы рожден, Гриша! Вот, бывалоча, мы с Михаилом Касьяновичем…
        Николай насторожился, а молодой голос перебил собеседника:
        - Не прогонит он нас, господин старший урядник?
        - Нечихаев-то? Мы не скажем, что самовольно прибыли - пополнение, и все тут. Успеть бы только до Кенигсберга к приходу «Забияки» добраться, а уж там… Одвуконь пойдем, тогда не опоздаем. Но выходить нужно сегодня в ночь.
        - Боязно…
        - Дело верное, Гриша. Вернемся победителями, а их, как известно, не судят. Ты со мной?
        - С тобой, Абрам Соломонович.
        От радости у Николая дыхание сперло. Неужели Господь послал момент? Да, это он самый, можно не сомневаться!
        Цесаревич на цыпочках подбежал к двери и рывком распахнул ее:
        - Здравствуйте, господа!
        - Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество!
        - Мне послышалось или тут составляется заговор?
        Казаки посмотрели друг на друга, потом на великого князя. Старший, с бородой, закрывающей увешанную крестами грудь, вытянулся во фрунт:
        - Никак нет, никаких заговоров!
        - Врете… - с обидой прошептал Николай. - Я все слышал. Возьмите меня с собой, а то…
        - А то что? - спрашивая, бородатый казак почему-то косился в сторону.
        - А то не пустят меня! - Цесаревич отвернулся, чтобы украдкой вытереть предательские слезы. - Мне очень нужно. Вам тоже, да? Возьмите с собой, братцы!
        Молодой, видимо, тот самый Григорий, тихонько кашлянул, привлекая внимание:
        - Выручить бы человека, Абрам Соломонович. Сам погибай, а товарища выручай.
        - В поговорке про другое.
        Но что-то в голосе старшего урядника было такое, что заставило Николая усилить напор:
        - Я про вашу помощь никому не скажу. Только помогите до Нечихаева добраться, а?
        - Точно не скажешь?
        - Никогда-никогда, даже на исповеди!
        - На исповеди можно.
        - Так вы согласны?
        Казак опять покосился куда-то в сторону и кивнул:
        - Выезжаем немедля. Гришка, коней подбери казаку Николаю Романову! Пошевеливайся, храппаидол!
        Вечер того же дня.
        Удивительно, но известие о побеге сына на войну Мария Федоровна восприняла спокойно. Лишь разговаривала, глядя в окно, чтобы никто не смог увидеть ее глаза.
        - Все будет хорошо, душа моя. - Черт побери, я чувствую себя виноватым! - Александр Христофорович подобрал ему надежных спутников.
        - Это так? - не оборачиваясь, спросила императрица у Бенкендорфа. - Вы в них уверены?
        - Да, - подтвердил министр госбезопасности. - И на всех почтовых станциях до Кенигсберга размещены мои люди. Виду не подадут, но присмотрят.
        - А потом?
        - Потом - в море.
        - Дорогая, - я пытаюсь отвлечь супругу от грустных мыслей, - «Забияка» очень крепкий корабль и не боится штормов. А потом Нечихаев не даст Николая в обиду. Согласись, что наследнику престола полезно не только иметь собственное мнение, но и кое-какой жизненный опыт.
        - Двоих война уже забрала…
        Ответить нечего, разве что банальностью:
        - Он мужчина, душа моя.
        - Он маленький…
        - Маленький мужчина. Тем слаще вкус победы.
        - Солдаты чаще чувствуют вкус крови.
        - Это тоже нужно. И поверь - война не покажется ему забавной игрушкой. Ох как не покажется!
        ГЛАВА 19
        Наполеон ждал. С недавних пор ожидание вошло в привычку, и доклад адъютанта об отсутствии новостей воспринимался без прежнего раздражения. Наоборот, стала появляться какая-то боязнь новостей, способных нарушить установившееся положение.
        Вдруг император Павел Петрович откажется принимать капитуляцию? Ведь на вывешенные более месяца назад белые флаги до сих пор нет никакой реакции. Хотя есть одна - русские перестали беспокоить ночными налетами и обстрелами. Правда, дезертиров и разведчиков уничтожают сразу, не отличая первых от вторых. Еще регулярно пропадают фуражиры, отправленные на поиски съестного. Некоторые возвращаются - пустые и без оружия, но сытые и с сильным запахом местного хлебного вина. И они же вновь вызываются добровольцами в следующий поиск, чтобы опять вернуться ни с чем.
        Почему молчит царь? Белые флаги видны издалека… Более того, русские точно знают о предложении Наполеона - не далее как третьего дня в деревню, занятую французским батальоном, въехал отряд из восьми казаков, и их командир с хорошим парижским произношением искал ткачей и литейных мастеров для работы где-то под Москвой. Увезли пятерых, а флаг забрали с собой на память.
        Полковник Люмьер еще сокрушался, что не владеет нужным ремеслом, а бывшие портные в России спросом не пользуются. Причем сокрушался столь искренне, что не нашлось сил отдать приказ о расстреле мерзавца. О повешении, если быть точным, так как пороха давно нет.
        Новости из Парижа тоже не приходят. Что там творится? Англичане предприняли высадку или по обыкновению своему предпочитают грозить с безопасного расстояния? Хотя момент самый удобный - французская армия застряла в заснеженных лесах, император отсутствует, флот скорее всего заперт в Тулоне и Бордо…
        - Ваше Императорское Величество, парламентеры!
        - Где? - Наполеон стряхнул сонливость. - Это точно они?
        - Их уже видно, сир, - адъютант махнул рукой. - Кто же, как не парламентеры?
        Французский император припал к стеклу. Вот, кстати, еще одна загадка России: откуда в простом крестьянском доме двойные рамы с дорогущим стеклом?
        - Ничего не вижу.
        - Левее, сир.
        Действительно, если глянуть чуть левее, то хорошо виден въезжающий в деревню отряд. Человек двадцать, не больше, из них только один офицер. Он единственный в привычном мундире с эполетами. Кажется, такие сейчас в русской армии считаются парадными? Богатая страна, если может себе позволить военную форму на все случаи жизни. У них, говорят, еще и повседневная есть.
        Сопровождающие парламентера кавалеристы растянулись в длинную цепочку, видимо, для того, чтобы в случае чего не задеть друг друга огненными хвостами ручных ракет. Излишняя предосторожность, нужно заметить… никто не собирается нападать на долгожданного посланца царя Павла Петровича. Еще полгода назад такое было возможно, а сейчас, когда даже старая гвардия отказывается выполнять приказы командиров на голодный желудок…
        - Знакомые все лица, - усмехнулся узнавший посланца Наполеон. Ну конечно же, Кутузов не упустит случая… - Лейтенант, проводите его ко мне.
        Адъютант императора выбежал на улицу как раз в тот момент, когда майор Акимов бодро спрыгнул с седла и, небрежно поведя плечами, сбросил распахнутую шинель. Пришлось подхватывать на лету, будто какой-нибудь лакей в опере. И попробуй не поймай - этот офицер постоянно сопровождал князя Кутузова в поездках в Париж и прославился на дуэлях не менее фельдмаршала. Во всяком случае, генералов Грасиньяка, Першегю и начальника лионской полиции господина Буйона застрелил именно он. Вот почему русские для поединков выбирают пистолеты? Не любят вида крови?
        - Добро пожаловать, месье майор! - Одна из немногих фраз, что получались у лейтенанта без жуткого акцента. - Его Императорское Величество ждет вас!
        - Спасибо. И скажите своим солдатам, чтобы не приближались к моему конвою, - на приличном французском ответил Акимов. - У наших наций разное понимание юмора.
        - Простите.?..
        - Ракетный залп - это смешно или нет?
        - Ни в коем разе не смешно.
        - Вот видите! А мои бойцы не упустят случая пошутить, если с вашей стороны… Впрочем, я надеюсь на понимание.
        - Оно будет, месье майор.
        Акимов поднялся по ступеням, немного потопал ногами, сбивая налипший на сапоги снег, и распахнул дверь избы:
        - Здравствуйте, Ваше Величество!
        Теперь ожиданием томились съехавшиеся во временную Ставку императора французские генералы с маршалами - весть о прибытии русских парламентеров разлетелась по округе мгновенно. Покорившие почти всю Европу храбрые вояки с полным на то основанием рассчитывали принять участие в обсуждении условий сдачи, несомненно почетных, и искренне недоумевали, когда император отказал в таковом праве. И охраняющие место проведения переговоров бородатые казаки не вызывали желания оспорить приказ.
        Шли минуты, часы, а Наполеон все продолжал разговаривать с русским майором за закрытыми дверями. О чем? Какие неприятности и резкие перемены к худшему принесет это тревожное уединение?
        - Вы ошибаетесь, Ваше Величество! - Вторая бутылка арманьяка под весьма скудную закуску сделала Акимова словоохотливым. - Государь Павел Петрович вовсе не оспаривает законность французской, то есть вашей, императорской короны. Согласитесь, быть единственным в мире императором довольно скучно.
        - А остальные? - Наполеон сносно изъяснялся на русском языке, а привезенный майором благородный напиток подействовал благотворно, почти уничтожив акцент. - В мире есть еще императоры.
        - Не буду спорить. Но скольких из них можно назвать таковыми не из лести? Вопрос неоднозначный.
        Бонапарт согласился и не стал более распространяться на столь щекотливую тему. Лишь снова выказал недоумения предложениями:
        - И все же не вижу второго смысла в словах Павла Петровича.
        - А он есть? - слегка обиделся Акимов.
        - Его не может не быть, господин майор.
        - А мне думается, Ваше Величество, все дело гораздо проще, чем кажется при внимательном, но изначально ошибочном рассмотрении, и государь при личной встрече сам постарается объяснить.
        Очередное упоминание о необходимости личной встречи с русским царем Наполеона расстроило. Он слишком хорошо помнил предыдущую и не хотел бы вновь оказаться объектом дружеских, но на грани приличия, шуток. Одни только медведи с пушками на параде чего стоят… Но ехать в Петербург придется, черт побери!
        - Могу ли я взять с собой конвой?
        - Разумеется, Ваше Величество, вы же не арестованы. Но рекомендовал бы брать тех, в чьих услугах более не нуждаетесь, кого не жалко. Народ исполнен патриотических чувств, и в дороге возможно… хм… всякое.
        - Народ пойдет против воли монарха?
        - После подписания капитуляции? Нет, не пойдет. Но до нее…
        Наполеон грустно усмехнулся прозрачному намеку. Вроде бы и не сказано ничего определенного, но майор ясно дал понять о последствиях отказа от сдачи на милость победителя. И никаких претензий к русскому императору - местное население сделает все само, причем из лучших побуждений. Впрочем, что же теперь плакаться…
        - Когда можно будет выехать?
        - Как только пожелаете, Ваше Величество. Лошадей, кстати, мы привели своих. Так я приказываю запрягать?
        - Да, пожалуй.
        Три дня спустя.
        Путешествие в возке отличается от такового же в карете в лучшую сторону, но утомляет вынужденной неподвижностью и скукой. И если последняя скрашивается неспешными разговорами, то с первой ничего нельзя сделать - лежишь, закутанный в меха, иногда сидишь, но все равно движения нет, и заболевшие бока отравляют существование. И долгожданная почтовая станция воспринимается избавлением от мук, а ее незначительные удобства кажутся верхом совершенства.
        Часто так оно и было без преувеличения - в большинстве своем станции совмещали гостиницу, приличный трактир и баню. Проезжающим иностранцам за особую плату могли принести теплой воды прямо в номер. Похвально!
        - Еще вчера собирался спросить, господин майор, - французский император расположился за накрытым крахмальной скатертью столом и с любопытством огляделся:
        - Почему у вас нет разделения на благородную публику и чернь?
        - В каком смысле? - Акимов изучал список блюд, поданный расторопным половым, и отвечал, не поднимая взгляда.
        - Ну как же… видите крестьян в углу?
        - Да, а что?
        - Они и мы в одном трактире!
        - Насколько я знаю, во Франции то же самое. Мне неоднократно приходилось видеть офицеров, обедающих в столь жутких харчевнях… И не понимаю вашего удивления.
        - Офицер может зайти в низкопробный кабак, да. Но крестьянина никогда не пустят в более-менее приличную ресторацию.
        - Да? - в свою очередь удивился Акимов. - У нас важно лишь наличие денег.
        - Они не главное.
        - Не скажите, отказ в их принятии приравнивается к оскорблению Величества. Или государства, так как на любой монете есть герб. Любой нищий… пардон, нищих у нас нет… любой французский нищий имеет право потратить русскую монету там, где ему удобнее.
        На этот раз разговор велся на французском, и ни слова не понимающий половой откровенно скучал в ожидании заказа. Потом не выдержал:
        - Что изволят господа?
        Наполеона покоробило от подобной наглости:
        - Вина принеси.
        - Что к нему?
        - Стаканы.
        - Это всенепременно, господин хороший! Но что вы будете кушать?
        - Ничего.
        - А с вином?
        - Зачем с ним что-то кушать?
        Половой с видом человека, смертельно уставшего вдалбливать тупым путешественникам прописные истины, пояснил:
        - Вино без закусок не подается.
        - Ладно, тогда принеси водки.
        - Будет исполнено сей момент! А к ней что подать?
        Наполеон, вымотанный дорогой до потери аппетита, скрипнул зубами. Наблюдавший за ним Акимов улыбнулся:
        - Да, Ваше Величество, все, что крепче кваса, полагается пить под обильную закуску.
        - Это дикость, господин майор.
        - Закуска градус крадет? Ничего не поделать - невоздержанность в питие не одобряется ни государством, ни церковью, а злоупотребивший рискует испытать их неудовольствие. Так что предлагаю поужинать. Уверяю, не пожалеете.
        - Да?
        - Конечно! Вы же раньше путешествовали по России с собственным поваром?
        - Если мое второе появление здесь можно назвать путешествием…
        - Давайте назовем его именно так! - И майор опять перешел на русский: - Любезный, принеси нам для начала смородиновой, а к ней…
        - Расстегайчики нынче знатные удались, ваше высокоблагородие.
        - Ага, их всенепременно. Еще борщ запорожский с пампушками и чесноком, сала копченого обязательно, селедочки, грибочков… И вообще, сам сообрази насчет заедков. Но в разумных пределах, разумеется.
        - А вино?
        - Баловство одно, это вино, - покачал головой Акимов. - И пошевеливайся давай, любезный.
        Окрыленный половой убежал, а французский император решил высказать майору претензии:
        - Сей мерзавец не испытывает ни малейшего почтения к чинам! Как вы живете?
        - Хорошо живем, Ваше Величество. И хорошо сидим! Поверьте, в Париже вы будете вспоминать сегодняшний ужин и скучать по русской кухне.
        - Если он будет, этот Париж.
        - Государь Павел Петрович твердо обещал.
        - Ваши слова, да Богу в уши.
        - Господь меня услышит, не сомневайтесь.

* * *
        Поздним вечером, когда уставший Бонапарт крепко спал на мягкой перине под пуховым одеялом и видел во сне французские знамена над Вестминстерским аббатством, майор Акимов все еще сидел в опустевшем трактире. Бутылка цимлянского на столе, трубка с хорошим табаком… что еще надо для малой толики счастья? Нет, для счастья это слишком мало, но для благодушного настроения в самый раз. И если бы не бестолковые подчиненные… А где найти иных?
        - Ты что за комедию устроил, сержант? Ужели нельзя было принести императору вино без всяких закусок? Хлопнул бы он стаканчик-другой, да на боковую.
        - Так гостеприимство, ваше высокоблагородие! Накормить, напоить, и только потом спать уложить, - оправдывался половой. - Тем более иных приказов не поступало.
        - Не жалеете командира, ироды, - проворчал Акимов. - А вы, орлы, что изобразили? Ясно сказано - обеспечить охрану без привлечения внимания. Зачем вырядились?
        Переодетые крестьянами бойцы охранного батальона Министерства госбезопасности не ответили, что вызвало еще большее раздражение.
        - Почему молчим, господа? Я, значит, должен изобретать дурацкие истории для французского императора, а они молчат… А не устроить ли ему поутру встречу с российским трудовым крестьянством в лице передовых его представителей?
        - Виноваты, ваше высокоблагородие.
        - Конечно, виноваты. И хорошо еще, что Наполеон не обратил внимания на ваш стол… От сохи и прямо к рябчикам с трюфелями? Идиоты.
        - Это куропатки были, - попытался выгородить сослуживцев сержант-половой. - Для рябчиков нынче не сезон.
        - Хорошо, пусть будут куропатки. Но при доходе среднего крестьянина…
        - У них рублей пятнадцать выходит, не меньше!
        - И потому могут потратить на ужин стоимость двух коров? Страшно далеки вы от народа, господа!
        - Не скажите, - возразил сержант. - Мужик сейчас богатый пошел. О прошлом месяце четверо крестьян батарею шестифунтовок сдавать привезли… Их обеду сам господин полицейский исправник завидовать изволили. А эти, чисто умозрительно, могли получить деньги за трофейные ружья. Вполне резонно, сейчас многие трофеями промышляют.
        - Французскому императору будет неприятно услышать такие объяснения.
        Сержант хмыкнул:
        - Хотел бы он политесу и галантерейного обхождения, так и сидел бы в своих Парижах. Его сюда никто не звал.
        Майор тяжело вздохнул. Ну не рассказывать же нижним чинам о долгой и кропотливой работе по заманиванию Бонапарта в Россию? Не поймут и не одобрят. Большая политика, она такая… она мало кому нравится.
        - Ладно, орлы мои певчие, будем считать, что оправдания приняты. Но впредь попрошу подобного не допускать!
        Утром Наполеон проснулся в дурном настроении и молчал почти до самого вечера. Лишь попросил не останавливаться на обед, сославшись на ноющую от обилия жирной пищи печень. Уважив просьбу, обедать не стали, только сменили лошадей. И к полуночи добрались до Петербурга.
        На заставе их ждали. В ярком свете керосиновых фонарей сверкала начищенная медь духового оркестра, блестело золотое шитье на парадных мундирах выстроенного к торжественной встрече полка, не менее десятка генералов обсуждали вопрос о неуместности хлеба с солью… Готовились заранее!
        - Сообщение о нашем прибытии передали по телеграфу, - объяснил Акимов в ответ на недоуменный взгляд и невысказанный вопрос французского императора. - Зная точное время убытия с почтовой станции и скорость передвижения, нетрудно высчитать. Государь Павел Петрович отрицательно относится к привычке держать людей на морозе.
        - А он сам?
        - Встреча назначена на завтра, Ваше Величество.
        - Аудиенция, вы хотите сказать?
        - Нет, именно встреча. Аудиенцию дают младшему, так что будем точными в определениях.
        - А сейчас что делать?
        - Если хотите, то могу показать город - в Санкт-Петербурге есть на что посмотреть даже зимней ночью.
        - Спасибо, не нужно.
        - Тогда едем в церковь.
        - Зачем?
        - Там на вас снизойдет благодать, и от лица Франции вы попросите помощи в защите от аглицкого нашествия. Само собой, небезвозмездно.
        - Я так и подразумевал…
        - Да, но приличия должны быть соблюдены, Ваше Величество. Алчность нам претит, но золото, ниспосланное свыше, совсем иначе выглядит! Из презренного металла становится благородным, да…
        Наполеон по достоинству оценил словесные кружева майора Акимова. Действительно, платить все равно придется, но это предложение позволяет представить немалую контрибуцию как жест благодарности и не вызовет злорадных насмешек. А золото… Что золото? Его много еще лежит по европейским кубышкам, и нужно лишь потрясти. Генрих Четвертый когда-то оценил Париж в мессу… С тех пор французская столица несколько подорожала. Но пусть будет так, как будет!
        Где-то на окраине Санкт-Петербурга.
        Несмотря на позднюю ночь, в трактире «Лошадь в яблоках» довольно многолюдно. Заведение года два как облюбовано извозчиками, и закрыть его по позднему времени - лишиться прибыли, причем немалой. «Кумпанство партикулярного извоза и доставки сугубых грузов» исправно оплачивало выдаваемые своим работникам «сугревные билеты», да и сами они не прочь потратить полученную на чай копейку в оздоровительных целях. Но не допьяна, разумеется.
        Сюда же стекались новости со всей столицы, и часто досужие сплетницы отваживались заявиться, дабы, проставившись штофом казенной водки, узнать вести из первых рук и с утра разнести их далее. Сегодня новость одна на всех.
        - Слыхал, кум, Бонапартия привезли к государю на правеж?
        - Эка! Да я же его как вот тебя видел! В двух шагах, только руку протяни!
        - Ну?
        - Не нукай, чо! Шибздик какой-то, а не Бонапартий.
        - Махонький?
        - Меньше некуда.
        - Наш-то тоже невелик.
        - Не сравнивай, дурень! Наш ростом в корень пошел.
        - Это точно! - В голосе извозчика послышалась жгучая зависть и уважительное одобрение. - А Бонапартий?
        - Его, вишь ты, досада взяла.
        - Да ну?
        - Чтоб мне на этом месте провалиться! А еще у нашего настойка особая есть, ее князь Беляков с Урала привозит…
        - Правда?
        - А ты думал! Почему обозы оттуда с большой охраной идут? Только из-за нее. Махонькая скляночка всего, а стоимостью в гору серебра. В Михайловском замке хранится, в особой комнате из железа, запираемой золотым ключом. У моей тетки там зять свояка двоюродного брата ее соседки истопником, ему доподлинно ведомо.
        - Вон оно как…
        - Так оно и есть. Бонапартий и войско-то привел, чтобы тайну золотого ключика выведать.
        - Вот свинья!
        - Не то слово, кум.
        - И что теперь будет?
        - Знамо что, обдерет наш хранцуза как медведь липку, как есть без штанов по миру пустит.
        - И поделом.
        - О чем и говорю. Но подштанники оставит - государь суров, но справедлив, дай Бог ему здоровья.
        - Спаси его Господь! - согласился кум и поднял стакан на уровень глаз: - Выпьем за государя!
        ГЛАВА 20
        Санкт-Петербург. Михайловский замок.
        - Вы хотите снять с меня последние панталоны, Ваше Императорское Величество?
        Чем мне нравится Наполеон, так это способностью к обучению. Уж не помню, каким он был в иной истории, но в этой весьма недурственно разговаривает на русском языке, не избегая крепких выражений, а речь строит правильно и образно. Уважаю… хотя бы за это уважаю, больше вроде как не за что.
        Хотя лукавлю, если честно сказать. Человек, способный покорить большую часть Европы, заслуживает… Нет, не угадали, но похвалы достоин, во всяком случае. Герой, однако! И если бы не полез в Россию… Но, с другой стороны, как бы он не полез, когда мы над этим работали?
        - Зачем мне панталоны, Ваше Величество? Интересы моего государства выше, шире, но, увы, гораздо прозаичнее.
        Бешеный торг за каждую монету мне тоже нравится. Напоминает базар в Самарканде, где пришлось побывать в командировке году этак в тридцатом. Тридцатый год двадцатого века прошедшего будущего.
        - Французская нация умрет с голода! - Наполеон давит на жалость. Наивный.
        Зря, между прочим, так делает - политика, финансы и эмоции не должны служить предметом обсуждения одновременно. Два из трех - это пожалуйста. Вот возьмем политику и финансы - практически близнецы-братья, как партия и… хм… да. Или рассмотрим политику и ту же самую жалость - возможно такое вместе? Очень даже возможно, особенно если начать жалеть угнетенный злобными англичанами индийский народ. Но денег им давать нельзя, так как вступает в действие следующая пара - жалость и финансы. Продажа изнемогающим под гнетом индусам трофейного французского оружия служит и первому, и второму, но никак не относится к политике - мы за невмешательство в дела британской короны.
        Так что торг Наполеона неуместен и бесполезен. Он, вообще-то, и сам это прекрасно понимает и, судя по всему, трепыхается лишь для приличия. Ну да, Державин с Ростопчиным приготовили столь серьезный и солидный документ, что противной стороне крыть попросту нечем. Нечем, да… кроме золота. А оно, как бы друг Бонапартий ни прибеднялся, есть в достаточном количестве. Желтенькие такие кружочки определенного веса. Диаметр и чеканка значения не имеют, все равно пойдут в переплавку. Только по весу, и никак иначе. Иначе никто не поймет, особенно народ.
        Ладно, потом разберемся с народным пониманием, а сейчас вернемся к разговору:
        - Вас так заботят судьбы французской нации, Ваше Величество?
        - Да, заботят! - твердо ответил Бонапарт.
        Ну что же, он сам захлопнул за собой дверцу ловушки.
        - В вашей империи много других наций, и если чувство долга не распространяется на них… Всякие там Испании, Сардинии. Прочие Италии, сотня маленьких Германий, Австрия…
        - Еще Голландия.
        - Извините, но она не ваша.
        Наполеон сначала округлил глаза, но через некоторое время сделал вид, что понял смысл сказанного:
        - Голландцы всегда тяготели к России.
        - Нет, что вы, какое там тяготение… Просто подрастают дочери, а без приличного приданого нынче никак…
        Умному достаточно! Французскому императору в уме не откажешь, как и в способности принимать мгновенные решения:
        - Наличие дружественного государства у наших границ благоприятно отразится на торговле между Россией и Францией.
        Удочку насчет дальнейших отношений закидывает. Не будем разочаровывать.
        - Совершенно верно - контролируя Северное море и балтийские проливы, мы можем не опасаться помех со стороны третьих стран. Или считаете, что коридор безопасности от Кенигсберга до Киля тоже не помешает?
        - Я бы не стал настаивать…
        - Уговорили, Ваше Величество! Со своей стороны не буду возражать против аннексии Ирландии.
        - Ирландии? - задумался Наполеон. - Зачем она мне?
        - Там же католики. В наше время нельзя упускать из виду вопросы веры.
        - Но католики есть и в Польше, не так ли?
        - Согласен, поэтому и не претендую на включение этого так называемого государства в состав Российской империи и предлагаю даровать им независимость.
        - Поляки и независимость? Не сочетается.
        - Пусть будет, вам жалко, что ли? Тем более кое-кто собирался организовать Великое герцогство Варшавское. Или меня неправильно информировали?
        - Правильно… Но не сделал же?
        - Это все потому, что в изначальные расчеты вкралась ошибка.
        Французский император, считавший себя в некоторой степени непогрешимым, вскинулся:
        - Какая?
        - Историческая и географическая. Вместо того чтобы отдать полякам их исконные земли в Паннонии, Богемии, Трансильвании и Гельвеции, вы намеревались предоставить им Краков и Варшаву, по старинному договору являющиеся частью Речи Посполитой.
        - О чем вы?
        - Учите историю, Ваше Величество, пригодится! В настоящий момент Польши не существует, следовательно, вся ее территория принадлежит Великому княжеству Литовскому, ставшему неотъемлемой частью Российской империи.
        Умный, собака… Другой бы на его месте давно заорал, мол, что за ересь ты несешь, Павел Петрович! А этот морщится, но слушает. Значит, теперь нужно подсластить пилюлю:
        - Но в то же время, Ваше Величество, в случае отказа Французской империи предоставить полякам упомянутые территории для обретения независимости мы не будем возражать против их вхождения в ваше подданство.
        - Спасибо, обойдусь. Тем более по указанным Вашим Величеством территориям вовсю гуляют пьяные мадьярские гусары. Вена и Прага захвачены восставшими венграми.
        Молодец! Вот тебе еще один пряник:
        - Россия способна решить венгерский вопрос взамен предоставления Балтийского коридора.
        Повеселел и заулыбался. Расцвел, можно сказать.
        - Вы вступите в войну одновременно против бывшей Австрии и Англии?
        - Да, а что?
        Не объяснять же человеку, что корпус генерала Милорадовича мелкими отрядами уже просочился в Болгарию и ждет сигнала к стихийным народным волнениям, плавно переходящим в восстание против турок? Заодно и подкрепления переброшу. Понятно, на Стамбул облизываться рано, но хороший плацдарм не помешает.
        Наполеон не поверил своим ушам:
        - И у вас хватит сил на обе кампании?
        - А вот этот вопрос, как и многие другие, предлагаю обсудить в присутствии моих министров. Не возражаете, Ваше Императорское Величество?
        Титул подчеркнул особо, пусть порадуется. Мне не жалко.
        Ночевать августейший собеседник уехал во французское посольство. Оно каким-то чудом избегло народного гнева сразу после начала войны, и видит Бог, сколько Александру Христофоровичу сил и нервов стоило это чудо. С самого начала военных действий всякие дипломатические отношения прервались, так что посольским чинам ничто не мешало заниматься прямыми обязанностями, то есть шпионажем. Не думаю, что предоставленные ведомством Бенкендорфа сведения сейчас имеют хоть какую-нибудь ценность ввиду их устарелости, но чтение в любом случае обеспечит Бонапарту бессонную ночь. Пусть читает, нам завтра легче будет.
        А у меня как раз выдалась свободная минута, которую можно посвятить семье. Не так уж много осталось детей… к сожалению.
        - Павел, как прошли переговоры? - Мария Федоровна перехватила на половине пути между кабинетом и комнатами дочерей.
        - Дорогая, ты разве не слушала?
        - Я не о словах, а об общем впечатлении, - улыбнулась императрица. - Он поддается?
        Пожимаю плечами:
        - Вроде бы не заметил сильного сопротивления ни по одному вопросу. Мы и так предлагаем больше, чем может рассчитывать побежденная страна в обычной ситуации.
        - Но у нас необычная?
        - У нас да, но зачем ему о том знать? Кстати, душа моя, я не слишком переигрываю?
        - В самую пропорцию. Репутация сумасшедшего самодура настолько укрепилась в умах европейских монархов, что самые бредовые твои требования не вызывают удивления.
        - Ага, и главное теперь - добиться выполнения требований.
        - Добьешься, на то ты и самодур.
        - Хочешь свежий каламбур?
        - Изволь.
        - Жена самодура - сама дура.
        - Как грубо, Павел!
        - Когда-то я был грубее.
        Мария Федоровна построжела лицом, и на щека пропали милые ямочки:
        - Мы забыли о тех временах.
        - Извини.
        - Пустое, я тоже не помню…
        - К детям со мной пойдешь?
        - А как же дела?
        - Потерпят дела. И поужинаем вместе, хорошо?
        Утро началось задолго до рассвета. Мысли, кружившиеся в голове всю ночь, не позволили толком уснуть, поэтому, как только в коридорах загрохотали сапоги сменяющихся караулов, я открыл глаза. Вылезать из постели не хочется - печи остыли. И в спальне довольно прохладно. Может быть, стоит изобрести центральное отопление с нормальными чугунными батареями или еще рано? Да, пока не заработала в полную мощность Магнитка… А то металла даже на рельсы не хватает.
        Поправив сползающее одеяло у мирно сопящей в подушку супруги, спешу умываться. Вот места не столь отдаленные у меня самые настоящие, с текущей из начищенного медного крана холодной и горячей водой, чугунной ванной, фаянсовой раковиной и чудом отечественной технической мысли - унитазом со сливным бачком. На бачке для форсу - серебряная цепочка.
        Из зеркала на меня смотрит невысокий, но крепкий человек средних лет. Белесая щетина на морде немного портит вид, но это дело поправимое. А так нет ни красноты в глазах, ни мешков под ними, ни общей опухлости. На здоровье, слава богу, жаловаться грех - печень не болит, в селезенке не колет, желудок не беспокоит, радикулит отсутствует. И даже, как недавно заметил, вздернутый нос начал выправляться и слегка увеличиваться в размерах. Если так дальше пойдет, придется перечеканивать монеты с моим профилем, иначе на улицах перестанут узнавать. Шучу, конечно…
        Так, а где у меня зубная паста? Да-да, не привычный порошок, а полужидкая масса, состоящая из толченого мела, толики соды, меда, отвара лекарственных трав и какой-то дряни, не дающей всему этому засохнуть. Вкусно, между прочим! Только щетка тяжелая - мерзавцы-ювелиры решили, что государю императору невместно пользоваться костяной или деревянной, и сделали ее из золота. Щетина, правда, обыкновенная свиная.
        Бритву этим вредителям не доверил - тульские оружейники на заказ отковали из обломка турецкого ятагана не хуже, чем сделали бы в Золингене. Кстати, а сейчас так кто-нибудь по металлу работает? Надо среди пленных поискать, а то Лопухина просила хороших и недорогих мастеров. Тут уж куда как дешево обойдется.
        - Веди, Буденный, нас смелее в бой!
        Во время бритья почему-то всегда напеваю этот марш. Поначалу цирюльники очень удивлялись. Сейчас удивляться некому - разогнал эту шайку-лейку, оставив трех парикмахеров для жены и дочерей. А уж с собственной щетиной справлюсь самостоятельно. Тем более не люблю, когда у горла орудует остро заточенной железякой совершенно посторонний человек. Кутузову бы доверился, но фельдмаршальской чести урон в скоблении императорской хари. Чай, не Европы, где чесальщики королевских пяток в фаворе. Мы скифы, да…
        Ни одного пореза. Мастерство не пропьешь, однако! Кельнские воды идут на хрен - чистого спирту на ладонь и растереть по лицу. Хорошо!
        Наполеон явился злой как собака и сразу начал с претензий. С какой цепи сорвался, недомерок корсиканский?
        - Ваше Величество, я намерен заявить протест!
        - И против чего же вы намереваетесь протестовать, Ваше Величество?
        - Мои подданные живут впроголодь, у них нет даже белого хлеба!
        - Да? И кто в этом виноват?
        - Я говорю о тех, кто в посольстве.
        Ерунда какая-то. Какое мне дело до французских дипломатов? Или он подразумевает, что там вообще нечего есть? Сочувствую… Но все равно нужно уточнить.
        Поворачиваюсь к Бенкендорфу:
        - Александр Христофорович, вы можете прояснить ситуацию?
        - У них просто кончились деньги, государь, а французское правительство не может прислать еще из-за военных действий.
        - Вот видите, Ваше Величество, все и без моего участия выяснилось.
        - Что именно?
        - Их безденежье, - отвечаю Наполеону и сразу шепчу министру госбезопасности: - Не мог им в долг дать?
        - Два раза давал, - так же шепчет Бенкендорф. - Но Гавриил Романович посчитал посольство территорией иностранного государства и так задрал пошлины…
        - А чего они тогда в трактире не питаются?
        - Пробовали, там их бьют.
        - Твои?
        - Мои следят, чтоб не забили совсем.
        Наполеон кашлянул, намекая на то, что в приличном обществе принято разговаривать вслух. Деликатный, но настырный тип. Ладно, выпросил…
        - Вопросы снабжения будут решены сегодня же, Ваше Величество, в долг и без лихвы. А пока предлагаю обсудить финансовые условия нашего соглашения о прекращении военных действий. Господин Державин, вы готовы озвучить российскую точку зрения в цифрах?
        Гавриил Романович не только готов, но и рвется сделать это. Удивительно, но поэт и государственный чиновник сочетаются в нем столь органично, что, глядя на одухотворенное лицо, можно твердо сказать - вот человек, способный поверить алгеброй гармонию. Или измерить? Да какая, в общем-то, разница! Пусть хоть доказательство теоремы Пифагора в стихах напишет.
        Может быть, когда-нибудь и напишет, но пока двенадцать томов in folio заключали в себе банальную прозу, разбавленную скучными цифрами. И отдельно, на мелованной бумаге с тисненой золотом печатью Министерства финансов, итоговая сумма. Вот она как раз не показалась Бонапарту скучной.
        - Два с половиной миллиарда франков? - потрясенный французский император на всякий случай пересчитал ноли пальцем. - Это немыслимо!
        Ага, а сам не меньше пяти в войнах заработал. Пополам - это честно.
        - Рублей, а не франков, Ваше Величество, - поправил Державин. - За время вашего отсутствия начали чеканить монету с пониженным содержанием золота. Так что, увы, только рублями.
        - Кто? - прорычал Наполеон. Кажется, его перестала беспокоить сумма, но появилась другая забота - выяснить имя мерзавца, покусившегося на святое право монархов. Да, только император может урезать франк. - Кто это сделал?
        Не подлить ли масла в огонь? В самом деле, почему бы нет?
        - Мой дорогой друг, - я доверительно склонился к корсиканцу через стол. - Вы позволите так называть? Вот и хорошо… Уже месяц, как чеканкой французской монеты не занимается только ленивый.
        В реальности все обстояло не так печально, как мы пытались изобразить. Да, герцог Бентинк привез с собой пару кораблей фальшивок, но массовое их производство находится под контролем Александра Христофоровича и еще не запущено на полную мощность. Так, шлепают потихоньку худосочные наполеондоры, но лишь для того, чтобы не потерять навык. Немного заработать - не грех. Не знаю, правда, как собирается из этого извлекать выгоду Гаврила Романыч, но, честно сказать, это не моя забота. Но внакладе не останемся - знаю наверняка.
        - Где и что подписывать? Я согласен!
        Ошарашенный таким заявлением, Державин потерял дар речи, и если бы не помощь канцлера, молчание могло бы затянуться надолго. Мне тоже сказать нечего, готовился-то к ожесточенному сопротивлению по примеру вчерашнего вечера.
        - Ваше Величество, зачем торопиться? - Ростопчин с ласковой улыбкой санитара, уверяющего буйного сумасшедшего, что смирительная рубашка тому очень к лицу, повторил вопрос: - Зачем торопиться?
        - Франция в опасности!
        - Согласен, но ваше недолгое присутствие поставит вашу же страну в более опасное положение.
        - Почему недолгое?
        - Без армии… Гибель императора ввергнет империю в хаос.
        - Кто говорит о гибели?
        Ростопчин пожал плечами:
        - Все говорят. Давайте посмотрим правде в глаза - живым вы нужны только России.
        Мог и не объяснять - корсиканец не дурак и сам все прекрасно понимает. Даже не удивлюсь, если он где-то глубоко внутри себя потешается над идиотами, для отъема денег разыгрывающими целое представление. Но в то же время Бонапарт знает, что без него эти деньги получить крайне трудно. Возможно, но трудно. И нет ли в его пафосном заявлении ответного спектакля? Мол, утром войска против англичан - вечером стулья… Тьфу, то есть возмещение расходов на войну. И шантажирует, гад.
        - Да, Ваше Величество, - поддерживаю высказывание Ростопчина, - нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Франция.
        Все равно смотрит с недоверием. И с ожиданием, конечно.
        - И чтобы не было недомолвок, предлагаю рассмотреть прожект одного документа.
        - Одного?
        - Их несколько, но главный один. Прошу вас, Федор Васильевич, зачитайте.
        Канцлер кивнул, обозначая почтительный поклон, и взял со стола тонкую красную папку:
        - Мировой Имперский Кодекс, параграф первый…
        ГЛАВА 21
        - С боевым крещением, казак! - капитан-лейтенант Зубков хлопнул великого князя по плечу. - Вижу, в первый раз в деле был?
        Командир «Забияки» немного не соразмерил силы, и Николай от одобрительного жеста чуть не упал на колени.
        - Так точно, ваше благородие! - Возбуждение от только что закончившегося сражения еще не прошло, и цесаревич чуть ли не кричал: - Только так ни разу и не стрельнул! Это линейные корабли были, да?
        - Они самые, - подтвердил Зубков. - А что не стрелял, так невелика беда - победа складывается не только из выстрелов. Зато ты два пожара погасил.
        - Да какие там пожары, - отмахнулся Николай. - От ракетных хвостов чуть-чуть затлелось…
        - На войне мелочей не бывает, друг мой.
        Капитан-лейтенанту нравилось учить юного казака уму-разуму. Самое трудное - не подать виду, что знает его истинное происхождение, и не перейти на титулование. А в остальном это обычный смышленый мальчишка, в меру любопытный и без меры стремящийся к подвигам. И очень похож на оставшегося дома младшего брата. Ну, не совсем дома, Нижегородское Суворовское училище вряд ли можно считать таковым…
        - Не бывает мелочей? - переспросил Николай?
        - Конечно. А победа, кстати, куется в тылу. На военном корабле за тыл принимаем все, что не стреляет в неприятеля. Вот скажи, смогли бы мы потопить два линейных корабля без превосходства в скорости и независимости от ветра?
        - Нет, наверное.
        - Так оно и есть - без паровой машины стали бы мишенью. Пусть и пребольно кусающейся, но мишенью. Значит, будем считать кочегаров и механиков участвующими в бою? Как и пожарные расчеты?
        - Пожалуй, да…
        - Вот! И поверь мне, казак, на суше примерно то же самое. Крестьянин, вырастивший поросенка, и заводчик, укупоривший в банку тушеную свинину, тоже внесли определенный вклад. На голодный желудок много не навоюешь, значит, каждое зернышко, выросшее на полях, - выпущенная по врагу пуля.
        Зубков неуклонно подводил цесаревича к мысли, обозначенной в личном письме императора Павла Петровича. И, кажется, кое-что получилось.
        - То есть простой мужик тоже воюет, даже оставаясь дома?
        - Народ является инструментом, с помощью которого монарх строит государство. Почему бы не содержать его в исправности? Мы каждый день чистим и смазываем оружие, не так ли?
        - Так это оружие! Хотя… - На лице Николая отразилось понимание. - Богатый крестьянин всегда грамотен, многодетен, здоров… Идеальный рекрут!
        - Человек, которому есть что защищать, воюет лучше.
        - А тот, кому есть что терять, хуже!
        - Спорное утверждение, применимое для наступательной войны. Но, с другой стороны, пообещай человеку чуть больше, чем он имеет…
        Цесаревич надолго задумался. Слова капитан-лейтенанта сходились с мнением отца в главном - невозможно построить сильное государство без увеличения благосостояния народа. Именно простого народа.
        - Лишь бы не зажрались.
        - А вот это уже забота императора - создать труднодостижимый идеал, который не позволит человеку останавливаться в развитии. Иных придется гнать к тому идеалу пинками, но тут уж частные случаи.
        Появившийся на палубе механик приветливо кивнул Николаю, но так как как раз вытирал руки промасленной ветошью, от похлопывания по плечу воздержался.
        - Философствуете? Хорошее дело. А я распорядился остановить машину для профилактики.
        Действительно, дым из торчащей между мачтами трубы значительно посветлел, а рычащий и лязгающий в трюме механизм поутих и перестал сотрясать «Забияку». Неужто дальше под парусами? Красиво!
        - Опять? - капитан-лейтенант недовольно поморщился.
        - А что делать, Георгий Всеволодович? Это шведское старье давно пора пустить на переплавку, а мы на нем в море ходим. Я сколько раз подавал рапорт о замене машины на изделие Сормовского или Казанского заводов? Вот и пожинаем плоды экономии.
        - За сколько времени управитесь?
        - Если не будете стрелять из новой пушки, то к утру должны закончить.
        - Лишь бы англичане позволили не стрелять.
        - А вы постарайтесь, Георгий Всеволодович.
        Механик ушел, а мысли Николая приняли другое направление. Пушки! Чудовище калибром восемь дюймов, при выстреле из которого фрегат осаживает назад даже на полном ходу и едва не проламывается специально укрепленная палуба. Она на «Забияке» одна такая, но, как говорят, скоро все корабли вооружат нарезными казнозарядными орудиями. Врут, наверное… Эту делали года два, вторую, что на «Баламуте», на пару месяцев быстрее, и при подобной производительности флоту остается лишь облизываться и ждать. Вот он, кстати, тот самый труднодостижимый идеал.
        Зато как бьют, а? Английскому корыту одного попадания хватило! С десятого, правда, выстрела. Жалко, что штормом только двух противников принесло. Штормом?
        При воспоминании о длившихся всю ночь мучениях организм великого князя содрогнулся. И ноги сами понесли его к борту, дабы там внимательно рассмотреть обшивку на предмет повреждений. Да, назовем это так - наследник престола даже блевать обязан с пользой для дела.
        Зубков проводил убегающего Николая взглядом и подмигнул сидевшему на пустом ящике из-под ракет казаку:
        - Вот так, Абрам Соломонович, и выходит дурь из юных романтиков.
        Старший урядник Петров с сомнением покачал головой:
        - В ем и дури-то нет, вся уже вышла. Я думал, помрет царевич ночью от морской болезни.
        - От этого не помирают.
        - Вот и не хочется, чтобы он первым стал. Победа мальчонке нужна, собственноручная. Тогда не только качка, и сам черт не страшен покажется.
        - Где я ее возьму, ту победу?
        - Море большое.
        - И?
        - И все! Что нам стоит самую малость к английским берегам прогуляться? Основные силы у них в проливе, а мы краешком… Мелочишку какую-нибудь заполюем…
        - Мелочишку, говорите?
        - Если другого ничего. В степи и жук - баба.
        Николай сосредоточенно рассматривал волны за бортом и не обратил никакого внимания на команды капитан-лейтенанта Зубкова. Какое ему дело до румбов и нордов с вестами? Или норд-норд-вестами? Да без разницы…
        Спустя два дня. Побережье Нормандии.
        - И где этого Зубкова черти носят? - Капитан Нечихаев требовательно смотрел на Дениса Давыдова. - Все мыслимые сроки вышли, а Георгий Всеволодович до сих пор не соизволил заявиться. Опаздывает!
        - Задерживается, - поправил Мишку Денис Васильевич. - Шторм, туман, неизбежные на море случайности, то да се…
        - Не выгораживайте. За неделю досюда можно даже на веслах дойти, а у него машина.
        - Появится, куда денется.
        - Угу, а я пока буду минометы репой заряжать. Оружие массового поражения - англичане попросту умрут со смеху.
        Для претензий капитана Нечихаева имелись веские основания - подходили к концу боеприпасы, а мины с новым веществом уже не оказывали прежнего воздействия на неприятеля. Нет, они все так же вызывали жуткий понос на две недели, но не возникала былая паника. Разобрались. Собаки…
        Первое время противник пребывал в растерянности и, что самое главное, с большой охотой принялся уничтожать сам себя. Незаряженные отстреливали больных, дристуны более-менее успешно защищались, дезертиры воевали против первых и вторых… Сейчас тяжелее - начались массовые выздоровления. Мало того, излечившиеся приобрели стойкое безразличие к последующим обстрелам, и междоусобица окончательно сошла на нет. Плохо…
        - Георгий Всеволодович обязательно придет! - Судя по тону, Давыдов пытался убедить в первую очередь себя.
        - Да, а мы уподобимся тремстам спартанцам.
        - На самом деле их не существовало, а басню про Фермопилы придумал Геродот. Или Гомер, точно не помню. Хотя, может быть, и Аристотель.
        - Гомер жил раньше.
        - Для вымышленных персонажей это несущественно. Вот я тоже пишу книгу о будущем.
        - Дадите почитать?
        - Ну, как сказать…
        - Стесняешься! - Мишка по старой привычке перешел на фамильярное обращение. - О чем она?
        - Обыкновенная фантазия. И про войну, конечно.
        - Война обязательна?
        - Я, кроме нее, и не видел ничего толком в жизни. Не о любви же писать? Вот представь, Миша, напишу роман о женщине, из-за несчастной любви и осуждения обществом бросившейся под поезд…
        - Поезд на конной тяге? И при скорости четыре с половиной версты в час?
        - Вполне приемлемое допущение в литературе. Но дело не в том, Миша! Кто будет сие читать?
        - Если под поезд, то читать не будут, - согласился Нечихаев. - Ей нужно застрелиться из дуэльного пистолета, лучше дробью. Или кто-то пусть ее топором зарубит - публика любит кровь и жестокость.
        - Эх! - тяжело вздохнул Денис Васильевич. - Лучше про войну.
        Капитан третьего ранга постеснялся сказать другу, что рукописи уже заняли половину шкафа в каюте. Там всякое. Есть истории про битвы воздушных шаров, про полеты из пушки на Луну, про подводную… Нет, про нее пока нельзя - недавние испытания потаенного судна хоть и закончились полной неудачей, но до сих пор окутаны завесой секретности. Про подводные лодки нельзя.
        Можно о самодвижущихся бронированных механизмах на паровом ходу, о летающих машинах, построенных по чертежам Леонардо… даже о ракетах, способных достичь Нового Света и там взорваться. Но нельзя давать это на прочтение Нечихаеву - засмеет.
        Отцы-командиры встретились не просто так - обеспокоенный малым запасом патронов и мин, капитан решил лично прибыть на фрегат, чтобы уполовинить тамошний боезапас. Всех других Давыдов отправлял несолоно хлебавши, а теперь пусть попробует отказать давнему другу!
        - Денис, я тебе по двадцать выстрелов оставлю и три десятка ракет. Все равно скоро уходишь.
        - Побойся Бога, Миша! - Командир «Баламута» в волнении подскочил с бревна, служащего лавкой у зажженного костра. - Мне чем воевать?
        - Ракет хватит, чтобы отбиться, тем более пушка есть.
        - К ней два снаряда.
        - В Кенигсберге или Риге пополнишь запас. Штуцера трофейные дам, надо?
        - А себе их чего не оставишь?
        - Смеешься?
        - Ладно, по сорок патронов на ствол мне хватит, - сдался Давыдов.
        - Мы не на базаре! А встретишь в море Зубкова - заберешь в счет нашей доли.
        - Встречу, как же… - Капитан третьего ранга плюнул в костер. - Знать бы только, где его черти носят.
        В это же время. Северное море.
        День выдался замечательный, как будто и не зимний совсем. Такие иногда случаются у восточного побережья Шотландии, и тогда древние, выжившие из ума старухи шепчут беззубыми ртами:
        - Дивный народец свадьбы играет.
        Может быть, они и правы - в мире встречается столько необычного, что найдется в нем место и фейри с эльфами. Но бывалого моряка этим не удивить - загадкой больше, загадкой меньше… Хорошая погода важнее любых загадок!
        - С упреждением наводи, с упреждением!
        - Не ори под руку канониру! - Старший урядник Петров отвесил полновесный подзатыльник непрошеному советчику и кивнул ворочающему ракетный станок Николаю: - Не торопись, сейчас мы их нагоним, тогда и стрельнешь.

«Забияка» шел под парусами, так как Зубков решил поберечь изношенную машину, но у его противника не было шансов удрать - двадцатипушечный английский шлюп проигрывал в скорости не менее трех узлов. Погоня длилась третий час и близилась к логической развязке, несмотря на все нежелание предполагаемой жертвы стать таковой. Но вот у кого-то там не выдержали нервы - корма англичанина окуталась дымом, и два ядра подняли столбы воды по курсу фрегата.
        - Ретирадными бьют, - пояснил Абрам Соломонович. - На самом пределе дальнобойности.
        Николай заулыбался - в России со времен Петра Великого ретирадой называли отхожее место, и он живо представил себе, как на шлюпе установили нечто подобное и заряжают пушки тем, что попадется под руку.
        - Не пора ли?
        - Тебе решать. - Петров прищурился: - Ты у нас сегодня за главного канонира. Но я бы подождал еще немного.
        Англичанин опять огрызнулся с большим недолетом. Видно, второпях снизили прицел, и ядра заплясали по мелкой волне, как при игре в блинчики.
        - Однако! - удивился Абрам Соломонович, когда вражеские подарки утонули всего лишь в полусотне саженей от борта фрегата. - Новое слово в морской артиллерии. Бей их, казак Романов!
        Сразу ушла предательская дрожь из рук и пропала противная слабость в коленях. Бояться некогда. Самому некогда, а остальным…
        - Бойся!
        Николай дернул за шнурок терочного запала, удобный такой шнурок с медным шариком на конце. Последнее новшество - в горячке боя запальный фитиль может потухнуть, зажигалку или потеряешь, или зальешь собственной кровью. А тут нужно всего лишь резко потянуть. И ракета пошла! Хорошо пошла, правда мимо.
        - Промазал! - заорал неугомонный Григорий, но, покосившись на старшего урядника, добавил спокойным тоном: - На два пальца левее бери.
        - Угу! - Царевич перебежал к следующему станку: - Бойся!
        Верно говорят, что новичкам везет, пусть и не с первого раза. Как впоследствии рассказывал Абрам Соломонович, ракета летела куда угодно, но только не в шлюп, но внезапный порыв ветра подхватил ее и бросил точнехонько англичанину в грот-мачту. Прямо в верхнюю часть, где ракета успешно взорвалась, окатив такелаж и палубу огненным дождем. «Греческий огонь», иногда ошибочно называемый «кулибинским», невозможно потушить водой, и напрасно выскочившие матросы суетились. Недолго, впрочем, буквально через пару минут с борта охваченного пожаром корабля стали прыгать люди. Самые удачливые - с подвернувшимися под руку деревяшками.
        - Бедолаги! - Капитан-лейтенант Зубков внимательно посмотрел на Николая. - В такой воде долго не поплавают. Будем вылавливать?
        - Мы можем поступить иначе?
        - Просто пройдем мимо, это же враги.
        Царевич долго молчал, закусив губу, а пальцы, сжимающие поданный Григорием бинокль, побелели. Наконец через силу выдавил короткое:
        - Нужно подобрать.
        - Почему?
        - Здесь они дома, а не мы. В Финском заливе или Белом море я бы их расстрелял.
        - Растете над собой, казак Романов!
        - Взрослею, Георгий Всеволодович. Всего лишь взрослею.
        Победа не принесла Николаю ожидаемой радости, и само сражение потеряло для него большую часть своего обаяния. Пропало, едва появившись, упоение боем, оставив ясную голову и холодный рассудок. Совсем миролюбивым великий князь не стал и охотно принял участие в потоплении еще двух британских кораблей, но в глубине души крепло понимание того, что война состоит не из череды блистательных подвигов. Тяжелый и монотонный труд в ней главный. Ворваться в Темзу и там красиво погибнуть среди грохота орудий, свиста ракет и зарева многочисленных пожаров - несомненный героизм, но еще больший идиотизм. Даже верх идиотизма, если посмотреть правде в глаза.
        Теперь цесаревич стал понимать осуждаемое ранее со всем детским максимализмом желание отца избегать грандиозных баталий. В них жизнь солдата зависит от воли слепого случая, но никак не от умения или выучки - стоя в строю под неприятельскими залпами, их не проявишь. И тем почетнее победы малыми силами при малых же потерях, когда любые действия противной стороны наносят ущерб прежде всего самому противнику. Как Наполеон с его поворотом от Смоленска на север…
        Появившиеся на борту пленные англичане интереса не вызвали. Разве что неестественной худобой и изможденностью, но, может быть, в Королевском флоте так принято? Собак перед охотой тоже не кормят. А в остальном - обычные люди, вызывающие отнюдь не ненависть. Скорее жалость.
        Правда, она не помешала капитан-лейтенанту Зубкову повесить двух выловленных из воды офицеров - списки участников нападения на Санкт-Петербург хранились у каждого командира корабля, и срок давности для подобных преступлений не предусмотрен. Если бы не убежали, а сразу сдались в плен семь лет назад, то по приговору суда получили бы всего лишь каторжные работы. Сами виноваты… отягчающие обстоятельства, так сказать.
        И мечты о подвиге, которым так необходимо похвастаться перед Дашкой Нечихаевой, исчезли. Что в этом подвиге? Удачливость, помноженная на труд многих, волею судьбы обделенных наградами. Первым поднялся на стену вражеской крепости - герой! Пленил вражеского военачальника - герой вдвойне! А кто вспомнит про артиллеристов, подавивших пушки обороняющейся твердыни, или пехотный полк, отрезавший штаб противника от основных сил своевременным фланговым ударом?
        Или вот сейчас… Подожженные метким выстрелом английские корабли принесут, по меньшей мере, Красную Звезду, но был бы этот выстрел без кочегаров и механиков? Конечно, шлюп утопили, когда под парусами шли, но в них ли дело?
        - Абрам Соломонович, когда господин капитан-лейтенант планирует быть у берегов Франции?
        - Нагулялся, казак Романов? - усмехнулся в бороду старший урядник. - Мы уже повернули к югу.
        ГЛАВА 22
        Бумс! Любимый стилет майора Толстого воткнулся в искусно сделанное деревянное чучело там, где у человека должна находиться печень. Бумс!.. Серебряная вилка из столового прибора вошла точно в нарисованный голубой краской глаз. Федор Иванович изволил пребывать в меланхолии и пытался развеять ее упражнениями. Получалось плохо. В том смысле, что разнообразные острые предметы попадали в цель прекрасно, но меланхолия не развеивалась. Уж и вином пробовал прогонять - не уходит проклятая, и все тут.
        - Друг мой Теодор, ты напрасно грустишь! - Капитан Лопухин, деливший каюту с командиром батальона, настроением своим являл полную противоположность. Благодушие сквозило в каждом его жесте, и хотелось верить, что не бутылка коньяка в руке стала тому причиной. - Ничего с твоим Ванькой не случится! Мы пока повоюем немного, а он как раз к нашему возвращению ходить научится.
        - Болван бесчувственный!
        Командир батальона напрасно упрекал своего начальника штаба - Лопухин не меньше его переживал за здоровье сестры и недавно родившегося племянника. Но так уж получилось, что им обоим не выпало оказии побывать в Петербурге с самого начала войны, и даже крестины прошли в отсутствие отца и единственного дяди, в честь которого и назвали младенца.
        - Нет, друг мой Теодор, так не пойдет! От твоей кислой рожи даже коньяк может превратиться в уксус.
        - Он не может, он коньяк. А кое-кто пусть проваливает к черту.
        Дурное настроение не позволяло Федору Ивановичу реагировать на шутки адекватно. Да пошли все в преисподнюю со своим коньяком! И с уксусом! Тут трагедия, можно сказать, а он кривляется, свинья…
        - Как ты меня назвал?
        Толстой вздрогнул и покачал головой - иногда способности Ивана Лопухина читать мысли просто пугали…
        - Я что-то говорил вслух?
        - Нет, кто-то слишком громко думал! - капитан рассмеялся. - Шучу, кое у кого эти самые мысли на морде написаны. Попроще бы еще сделал, что ли.
        - Фи, какое вульгарное слово - «морда»! - Двузубая вилка для фруктов воткнулась манекену под кадык. - Не нравится моя, сходи, посмотри на французские, они одухотвореннее будут.
        - Ну их к лешему, насмотрелся уже.
        - Это через прицел, а ты вживую посмотри.
        - По новым правилам русского языка существительное «француз» не сочетается с прилагательным «живой».
        - Да? Значит, мы разговариваем на тунгусском…
        - Ладно, уговорил, сейчас посмотрю.
        На кораблях неспешно пробирающейся к Балтийским проливам флотилии Красная гвардия исполняла непривычную для нее роль тюремщиков. По уму, так нужно было отправить бойцов госбезопасности, но кто-то очень экономный решил, что раз дивизия Тучкова все равно перебрасывается во Францию, то не произойдет ничего страшного, если красногвардейцы в пути покараулят вынужденных союзников. Не смешно ли? Недавно лупили их в хвост и в гриву, а сегодня союзники… Но оружие под замком, и строгая дисциплина не предусматривает иных наказаний, кроме исключения из рядов действующей армии с предписанием немедленно покинуть корабль. То, что берегов не видно и в воде до сих пор плавают льдины, никого не волнует.
        Кстати, кто издевательски обозвал эти лохани кораблями? Набранные по всему Балтийскому морю торговые и рыболовецкие суда даже в лучшие свои годы не претендовали на высокое звание кораблей, а сейчас, забитые под завязку солдатами в драных разноцветных мундирах, тем более. А тут еще предписание кормить французов по нормам русской армии… На обилие жирной пищи изголодавшиеся организмы союзников отреагировали естественным образом. И теперь старая шведская шхуна смердела до невозможности. К ней не рисковали приближаться даже наглые чайки.
        От запахов спасались всевозможными способами - большинство красногвардейцев курили трубки, некоторые вымачивали одежду в душистой кельнской воде, а капитан Лопухин выбрал коньяк. Оный, по уверениям Ивана Михайловича, хоть и не перебивал перемешавшуюся с «ароматом» тухлой рыбы вонь, но позволял относиться к этому философически. Впрочем, такое отношение не мешало искренне ненавидеть Наполеона, с удобствами разместившегося на флагмане. Там, говорят, даже гальюн есть настоящий, а не те две жердочки в три ряда для вывешивания задницы за борт. При хорошей волне
        - определенная проблема…
        Бонапартий - сука! Это из-за него красногвардейскому капитану, равному по чину полковнику прежней гвардии, приходится терпеть неудобства. Основное из них - невозможность в будущем рассказать дамам о подробностях этого, несомненно, легендарного похода. Тяготы и лишения военной службы бываю разные: одно дело - спать на снегу в зимнем лесу и питаться сухарями, сидеть сутками в засаде и отбиваться от превосходящих сил противника… оно почетно. Даже о жаренных на костре лягушках можно поведать под восторженный блеск женских глаз, но не о французском поносе.
        Его Императорское Величество Наполеон Бонапарт расстройством желудка не страдал. Должен император хоть чем-нибудь отличаться от обычных людей? Тем более привычный повар готовил такие же привычные блюда и за здоровьем французского монарха присматривали стазу три русских врача. Беспокоило другое. Что сейчас творится во Франции? Хотя светлейший князь Кутузов и уверяет, будто там не происходит ничего страшного, но как-то не верится. Английская армия не совместима с понятием «ничего страшного». Или в России иные представления? Скорее всего так и есть… И немудрено, с их-то оружием.
        Наполеон сжал кулаки, и в висках застучала кровь. Кипящая от ненависти и обиды кровь…
        - Вам дурно, сир? - Секретарь императора потянулся к колокольчику на столе. - Я вызову корабельного лекаря.
        - Не нужно, я здоров.
        - И все же, сир…
        - Нет, я сказал! Продолжим наши занятия.
        - Как будет угодно Вашему Величеству. - Лейтенант обмакнул свежеочиненное перо в чернильницу и занес его над листом бумаги: - С чего начнем восьмую главу, сир?
        Наполеон диктовал мемуары. Поначалу лишь для того, чтобы скрасить утомительное плавание по беспокойному весеннему морю, но потом увлекся и выдавал не менее двух глав в день. Воспоминания детства и юности он решил пропустить (кому интересна жизнь крайне небогатого корсиканского мальчика?) и начал повествование со времени собственного коронования. Заботясь о благодарных потомках, император всех французов говорил правду, только правду. И ничего, кроме правды. Несколько однобоко, конечно, но многие ли мемуаристы могут похвастаться непредвзятостью? Или
«Записки Цезаря» являются образцом объективности?
        Забегая немного вперед, скажем, что творение Бонапарта никогда не было опубликовано, и количество людей, знающих о его существовании, строго ограничено. Впрочем, дорогой мой читатель, если вам довелось в свое время обучаться в Московской дипломатической академии и слушать курс лекций Устина Романовича Черчилева «Об искусстве лгать, не произнося ни слова неправды», то вы понимаете, о чем идет речь. Достойные лекции, рекомендую.
        Императору никто не мешал - немногих выживших на войне генералов разместили на других кораблях, а два уцелевших маршала остались в России, дабы предстать перед судом за совершенные военные преступления. У Франции больше нет маршалов. Да и нужны ли эти алчные выскочки, давно и прочно уверовавшие в собственную незаменимость?
        - Вы указали точное количество пушек, Леклерк?
        - Еще нет, сир.
        - Пишите только о шестифунтовых орудиях.
        - Я так и собирался сделать, Ваше Величество.
        Да, в своих воспоминаниях Наполеон приводил численность вторгшейся в Россию армии и не допустил ни малейшей неточности. Если не считать за таковую стыдливо позабытые полки не французского происхождения. А что такого? Войну вели Россия и Франция, и какое дело потомкам до каких-то там испанцев, баварцев, сардинцев, неаполитанцев, вестфальцев, саксонцев и прочих голландцев с поляками? Они не считаются! Лишь портят статистику, а без них причины поражения вполне объяснимы и общие итоги выглядят не столь удручающе. При чем здесь количество пушек?
        Кстати, об артиллерии - сегодня за завтраком фельдмаршал Кутузов клятвенно заверил, что взамен изъятых в качестве трофеев орудий французская армия получит английские. Хорошего качества, недорого и с рассрочкой платежа на два года. Где он их возьмет, черт одноглазый?
        Днем ранее. Побережье Нормандии.
        - Ну что, будем брать, Михаил Касьянович? - заросший бородой гусар вопросительно посмотрел на командира. - В хорошем состоянии, в деле почти не бывали, зарядные ящики полны.
        - У этой лафет поцарапан.
        - Зато по два запасных колеса отдают бесплатно. Берем?
        - Ты, Осип Мартынович, меня уговариваешь, что ли?
        - А кого же еще?
        Нечихаев кивнул в сторону стоявших поодаль англичан:
        - Это они должны уговаривать. На коленях стоять и слезно умолять взять их дрянные пушчонки хотя бы по цене металла.
        Офицер в грязном и порванном во многих местах красном мундире не знал русского языка, но по интонациям понял смысл сделанного капитаном выговора. Понял и едва заметно усмехнулся. На месте этих дикарей, изо всех сил старающихся доказать цивилизованность, он бы попросту воспользовался правом сильного и отнял орудия, попутно прикончив свидетелей. А тут даже не подозревают о подобном варианте, наивные дикари… Но экономные, чего не отнять. Впрочем, продавая шестую по счету батарею за неделю, можно рассчитывать на достойную и обеспеченную старость даже при заниженных ценах.
        - Рублями будете брать или предпочтете что-то иное? - Мишка обращался к англичанину с некоторой неопределенностью, не желая называть предателя ни мистером, ни господином. - Могу предложить, франки и фунты.
        Артиллерист в глубокой задумчивости почесал рыжую макушку. С английскими банкнотами связываться не хотелось из-за стремительного их обесценивания, а в шиллингах стараниями парламента серебра стало столько же, сколько жемчуга в навозной куче. Золото не предлагают… Может быть, действительно франки? Еще лучше - приятные на вид и на ощупь двойные наполеондоры! И наплевать, что за монеты с портретом французского императора могут запросто вздернуть на виселицы - знающему и опытному человеку при соблюдении определенных предосторожностей нетрудно этого избежать. Лондонские евреи с удовольствием поменяют, не забыв про собственную выгоду…
        - Мне долго ждать? - Нечихаев нетерпеливо переступил с ноги на ногу. - Решайте!
        А в голове у англичанина продолжали метаться мысли. Все же рубли гораздо надежнее франков - их, в отличие от последних, не подделывают уже года два с лишним. Вернее, перестали подделывать после так называемой «ночи длинных молотков», когда несколько десятков находящихся на содержании у парламента фальшивомонетчиков были обнаружены мертвыми. Причиной смерти стали обыкновенные гвозди, коими ко лбу несчастных приколотили поддельные пятирублевики со знакомым всей Европе курносым профилем. Во Франции подобное мероприятие произошло примерно в то же самое время и получило у легкомысленных потомков галлов название «День веселых дятлов». Да, оно понадежнее будет…
        - Лучше рубли, сэр!
        - Расплатись, Осип Мартынович. - Мишка сразу потерял всякий интерес к разговору и отвернулся. - Пусть в следующий раз побольше привозит.
        Капитан играл на публику, и его безразличие было напускным. Он, конечно же, заинтересован в продаже англичанами их собственного вооружения вообще и артиллерии в частности. Вернувшийся из очередного похода в Россию фрегат «Баламут» привез известия о капитуляции французского императора, подписании «Всемирного Имперского Кодекса» и скором возвращении остатков наполеоновской армии во Францию. И не куда-нибудь, а именно сюда, дабы сбросить в море уцепившихся за кусок побережья незваных гостей. У самого Нечихаева на это сил не хватало - ну что могут сделать несколько сотен гусар (четыреста семьдесят три человека, если считать с недавним пополнением и морской пехотой с обоих кораблей) против многотысячного экспедиционного корпуса? Если только нервы помотать… или кишки на кулак, что чаще всего.
        Нет, что ни говори, но действия отдельного отряда немало попортили крови неприятелю и даже сократили его численность едва ли не на треть. Тут, правда, больше заслуга герцога Бентинка, устроившего маленькую гражданскую войну. И результатом той бойни стали негоции, подобные сегодняшней - английские офицеры не верят в успех кампании и заранее заботятся о расположении будущих победителей. И они вправе рассчитывать на снисхождение - расписки о получении денег со всем тщанием подшиваются в расходную книгу, а фамилии «коммерсантов» заносятся в особый список. Благоразумным господам в красных мундирах осталась самая малость: всего лишь выжить. Или хитрозадость гарантирует повышенную живучесть?
        - Англичанин нынче тощий да вертлявый пошел, а потому живучий очень. В тулово им целься, Ваше Высочество, так оно вернее будет.
        Беззаботная пичуга, весело чирикающая в вересковых зарослях, застыла на ветке и смешно склонила голову, прислушиваясь к тихому разговору.
        - Абрам Соломонович, - густому басу ответил ломающийся мальчишечий голос, - я же просил сохранять инкогнито.
        - Дык я, Николай Павлович, того… храню его. Только ведь выговор его высокоблагородия капитана Нечихаева весь отряд слышал.
        - Михаил Касьянович ни имен, ни титулов не называл.
        - Ну, разве что так. - Старший урядник прислушался к шуму на дороге и осторожно раздвинул ветки стволом винтовки. - Кажись, едут.
        Царевич поправил мохнатую казацкую шапку, из-за обилия закрепленной на ней зелени постоянно сползающую на нос, и приподнялся на одно колено. Заблестели глаза, но перемазанное глиной лицо осталось невозмутимым. Ну да, англичане… эка невидаль. Десять человек всего.
        - Поближе подпустим, Абрам Соломонович?
        - Угу! - Казак переложил поудобнее патронную сумку. - Шагов с двадцати начнем, не раньше.
        Сам старший урядник предпочел бы подождать, покуда неприятель поравняется с засадой, и взять тихонечко в ножи, но вдвоем этого не сделать. Ну, не совсем вдвоем: чуть поодаль два десятка гусар на самый непредвиденный поворот дела. Как мальчонку без охраны выводить? А никак Николай сидел в засаде не для подтверждения собственного героизма - наследнику престола оный героизм противопоказан категорически. Так, во всяком случае, говорил отец, но его личное участие в боях на петербуржских улицах семь лет назад позволяло самостоятельно определять - подвиг это или очередной урок. Чьи слова: «Учиться, учиться и еще раз учиться военному делу настоящим образом»? То-то и оно!
        Правая рука привычно легла на рукоять затвора, досылая патрон. Помнится, граф Кулибин утверждал, что будущее за многозарядным оружием и лишь отсутствие достойного такой скорострельности противника сдерживает его производство. И непомерные затраты, само собой. Но Иван Петрович все равно молодец - о прошлом годе на именины подарил винтовку уменьшенного калибра, позволяющую стрелять без боязни быть сбитым с ног сильной отдачей. Вот только патроны особой выделки приходится расходовать крайне экономно.
        Видимо, офицер в красном порванном мундире почувствовал взгляд через прицел, потому как насторожился, привстал на стременах и закрутил головой по сторонам. Будто собака верхним чутьем берет… И не пора ли уже? Красное лицо с давно небритой рыжей щетиной казалась насаженной на кончик мушки… Леденцовый петушок на палочке!
        Маленькая пулька, калибром всего в четыре линии, ударила англичанина в лоб с такой силой, что того вышибло из седла. Старший урядник со злостью в голосе кричал что-то о необходимости целить в живот или грудь, но Николай этого не слушал. В ушах звенело, а руки сами, без участия рассудка, заряжали следующий патрон, перед первым выстрелом предусмотрительно зажатый в зубах. Со стороны, наверное, потешно смотрится, но чего ни сделаешь ради скорости.
        Второй красномундирник откинулся на лошадиный круп, зажимая лицо. Третья пуля влетела прямо в раскрытый рот собравшегося что-то скомандовать сержанта… Четвертый выстрел царевич сделать не успел - чувствительный тычок в бок и рев прямо в ухо:
        - Сменить позицию, твою туды-сюды! Забыл?
        И чего орет? Ведь англичане не отстреливаются! И нет в Уставе ничего про смену позиции, это Петров сам придумал.
        - Так они же…
        - Выполнять, казак Романов!
        Больше Николай спорить не стал, так как еще при памятном разговоре в Михайловском замке клятвенно обещал не только исполнять роль простого казака, но и следовать ей неукоснительно, подчиняясь старшим по званию. Без пререканий подхватил патронную сумку, набросил на шею винтовочный ремень и на четвереньках бодро порысил к новой, заранее оборудованной лежке. Странный способ передвижения объяснялся тем обстоятельством, что Россия до сих пор оставалась единственной страной, где для зарядки оружия не нужно было вставать во весть рост. В остальных армиях Европы лежа это осуществить невозможно, и намертво вбитые в солдат привычки подразумевают стрельбу по стоящему человеку, даже если того не видно. Ну кому придет в голову, что на войне ползают, а не маршируют под барабаны?
        Но все равно удалось пальнуть еще два раза, благо запасная позиция расположена на пригорке и противник оказался как на ладони. Бегущий противник. Вернее - его спины.
        - Последним промазал, - укорил старший урядник.
        - Так далеко!
        - Не оправдание! - Абрам Соломонович прислушался к шуму, производимому добивающими англичан гусарами, и повторил: - Ни в коем разе не оправдание.
        Спустя два часа.
        Капитан Нечихаев редко злился на подчиненных и предпочитал действовать убеждением и личным примером, но иногда все же приходилось повышать голос, рот как сегодня.
        - Это не оправдание! Своей глупой выходкой ты лишил нас возможности пополнять артиллерийский парк за счет противника. Без боя, заметь! Неужели для упражнений по устроению засад и меткой стрельбе нельзя было найти менее полезные цели?
        - Они прячутся! - Великий князь Николай Павлович виновато прятал взгляд. Признавая справедливость предъявляемых Михаилом Касьяновичем претензий.
        - И пусть прячутся, тем почетней точный выстрел. Вот на Сергея Андреевича посмотри…
        Царевич покосился на Ртищева, недавним указом получившего чин младшего лейтенанта и Красную Звезду третьей степени.[Орден Красной Звезды учрежден императором Павлом Петровичем в 1803 году и пришел на смену ордену Святой Анны. Третья степень предназначалась для награждения офицеров до майора включительно. Награждения статских лиц не предусматривалось.] Бывший польский шляхтич как раз промышлял охотой на английских офицеров, умудряясь брать оных с расстояния от половины версты и далее.
        - Хоть какие-нибудь выводы ты из сего предприятия сделал? - продолжил Нечихаев.
        - Так точно!
        - И?..
        - Правильно обученный и имеющий превосходящее вооружение солдат способен нанести урон противнику большей численности, но не владеющему современными методами ведения войны, и остаться невредимым.
        - А еще что?
        - В каком смысле?
        - Не понимаешь… Ничего, пять суток под арестом очень помогут устроению мыслей в правильном порядке. Сдайте оружие, казак Романов!
        ГЛАВА 23
        Высадка Наполеона прошла с большой помпой. Неизвестно, каким образом французы узнали о прибытии своего императора, но встречать его собралось не менее пятидесяти тысяч человек, причем большую часть восторженной толпы составляли вооруженные люди. Пусть древними и плохонькими, но ружьями…
        - И чем Бонапартий собирается кормить этакую ораву? - Генерал-майор Тучков сделал глоток кофею и поставил кружку на стол. - Не думаю, Михаил Илларионович, что капитан Нечихаев успел заготовить достаточное количество продовольствия.
        Фельдмаршал Кутузов предпочитал пить чай, считая привычку к кофею блажью и проявлением космополитизма, но на отношение к командиру Красногвардейской дивизии подобные убеждения не сказывались.
        - Напрасно сомневаетесь в способностях Михаила Касьяновича. Этот юноша умеет делать невозможное сразу, а для совершения чуда ему требуется всего лишь немного времени на подготовку. Не удивлюсь, если он все же успел устроить магазины.
        - Ваши бы слова, да Богу в уши.
        - Знаете, Господь скорее всего обойдется без моих подсказок. И почему-то думается, что и Наполеон тоже. Он мнит себя величайшим из полководцев, лишь по несчастливой случайности потерпевшим неудачу. Разумеется, временную неудачу.
        - Но какое это отношение имеет к собравшейся толпе? Он же не Христос, чтобы накормить всех пятью хлебами.
        - Может и накормить. - Кутузов хмыкнул: - Оставшихся в живых накормить. Сейчас как двинет сей сброд на англичан…
        - Думаете?
        - Надеюсь. Зачем нам в тылу вооруженная толпа?
        - Резонно. - Благодаря большому опыту генерал-майор давно расстался с заблуждениями относительно благородных и гуманных методах ведения войны, потому любые боевые действия рассматривал с точки зрения сбережения личного состава. - Англичане расстреляют остатки боезапаса, и тогда моя дивизия…
        - Забудьте, - фельдмаршал с укоризной покачал головой. - Давайте не будем лишать французского императора лавров победителя.
        - Победитель хренов… - едва слышно проворчал Тучков.
        И его недовольство имело под собой основание - высадке сопутствовал успех лишь потому, что англичанам стало совсем не до Бонапарта. Присоединившиеся к русской эскадре датчане в данный момент отвлекали Королевский флот попыткой отомстить за сожженный Копенгаген и небезуспешно штурмовали устье Темзы, не позабыв о прочих прибрежных городах. По словам командира встретившегося в море «Забияки», зарево пожаров видно верст с пятидесяти, если не дальше.
        - При Наполеоне такого не ляпните, - предупредил разобравший ворчание Кутузов. - Не стоит портить человеку праздник.
        Светлейший князь Михаил Илларионович ошибался - уже ничто не могло испортить французскому императору праздник. Торжество от осознания собственной нужности, силы, народного обожания… Да, народ еще помнил кровь и неустроенность революции, когда любая голова могла слететь с плеч по прихоти дорвавшегося до власти мерзавца, и соскучился по сильной руке. Той, что навела бы порядок в стране, заставив французов жить достойно и богато.
        Вид сходящей с кораблей армии привел толпу в совершеннейший энтузиазм. Железная дисциплина, новые добротные мундиры… Кстати, если с установлением первой русские союзники помогли безвозмездно, то за второе придется еще долго расплачиваться. Но зачем ликующему народу знать о наделанных от его имени долгах? Пусть занимаются своим делом - преклонением перед императором и поставкой пополнения в поредевшие полки. С этим, кажется, проблем не предвидится? Ну держитесь, проклятые англичане!
        Была, конечно, мысль направить оружие против союзников - честность в политике приравнивается к глупости, и лишь наивный простак не попытается хоть как-то облегчить ярмо по сути своей кабальных договоров. И финансовых обязательств, разумеется. По ним Франция будет платить лет тридцать, если не все пятьдесят.
        Мысль промелькнула и исчезла. Политика политикой, но император в первую очередь должен стать реалистом, а настоящие реалии таковы, что в случае нарушения договоренностей Французская империя перестанет существовать. Не стоит обманываться многочисленностью собственной армии - дивизия этого русского генерал-майора пройдет от северного побережья до Тулона и Марселя, не заметив сопротивления. Да и численность… При пересечении границы с Россией в Великой Армии насчитывалось свыше шестисот тысяч человек, а теперь где они? В лучшем случае выжил каждый десятый. Пусть немного больше - царь Павел Петрович с охотой использует пленных в строительстве дорог и бережет их здоровье из меркантильных соображений.
        - Ваше Императорское Величество! - Вопль секретаря прервал размышления принимающего парад Наполеона. - Срочные новости из Парижа!
        - Потише, Леклерк, - поморщился император. - Поднимитесь сюда.
        По примеру русского царя Наполеон приветствовал войска с высокого сооружения, именуемого трибуной. Хорошая, кстати, задумка, позволяющая компенсировать малый рост. Да и смотреть сверху гораздо удобнее, чем сидеть на спотыкающемся после долгого морского перехода коне.
        Запыхавшийся Леклерк взлетел по ступенькам и выдохнул:
        - В Париже восстание, сир!
        - Против кого?
        - В поддержку Вашего Императорского Величества.
        - Так не бывает. Все восстания направлены против кого-то или чего-то, но никак не могут быть за…
        - И тем не менее, сир! Парижане чудесным образом узнали о прибытии своего императора во Францию и единодушно выступили на защиту империи.
        - И в чем же заключается эта защита, Леклерк?
        Тот по подхваченной у русских привычке пожал плечами:
        - Не знаю, сир, пока только слухи.
        - Говори!
        - Рассказывают, будто Тюильри взят штурмом, и…
        - Ну?
        - Ее Императорское Величество Жозефина была обнаружена в компании трех подозрительных англичан.
        - Они предавались разврату?
        - Хуже, сир! Они составляли письмо к принцу-регенту. Подробности оного не сообщаются, но все четверо покончили жизнь самоубийством путем повешения в дворцовом парке.
        - Вот как?
        - Да, Ваше Величество. А потом к восставшим присоединились войска парижского гарнизона, перебившие заподозренных в сношениях с Англией командиров, и сейчас около ста тысяч человек идут к нам на помощь.
        Наполеон с досадой поморщился. Черт побери, как же все не вовремя! С одной стороны, приятное известие о внезапном избавлении от бесплодной супруги, но с другой? В том, что английский десант обречен, можно не сомневаться, а дальше что? Просить у Кутузова флот для вторжения на туманный Альбион? Светлейший князь не откажет и, судя по скорости прибытия новостей в Париж, этой просьбы ожидает. Не его ли уши торчат из нелепой истории с восстанием? Если не он, то Бенкендорф точно руку приложил. Канальи!
        - Леклерк…
        - Да, сир?
        - Немедленно отправляйтесь к фельдмаршалу и сообщите, что я хочу его видеть. Прямо сейчас.
        - Кутузову явиться сюда?
        - Я сам приду, болван! Мы не в том положении, чтобы диктовать условия или соблюдать правила приличия.
        - Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!
        Вечер того же дня.
        - Благодать-то какая, Миша! - Майор Толстой втянул носом аромат доспевающего на углях поросенка и восхищенно прикрыл глаза. - А помнишь, как под Брест-Литовском встретились? Вот так же костер горел, мясо на вертеле шипело, трофейное вино согревало и радовало душу, свежий воздух…
        - Угу, хорошо помню, - кивнул Нечихаев. - Даже про то, как Иван Михайлович с телеги свалился. В единственную во всей деревне лужу.
        - И не стыдно всякие гадости вспоминать? - нисколько не смущенный, капитан Лопухин хлопнул Мишку по плечу. - Лучше расскажи, как ты тут без нас управлялся. Не обижал ли супостат?
        Толстой жизнерадостно рассмеялся:
        - Такого, пожалуй, обидишь! Он, друг мой Иоганн, по чинам тебя вот-вот перегонит.
        - Буду только рад. Ну расскажи, Миша, а?
        Нечихаев вздохнул. Не любил он хвалиться, а как ни скромничай и ни преуменьшай достижения отдельного отряда, все равно его действия похожи на бред воспаленного сознания досужего романиста-шелкопера. Ведь только в их книгах две с небольшим сотни гусар одной левой побивают целую армию.
        - Да спокойно у нас тут, Иван Михайлович. Не без приключений, конечно, но и ничего выдающегося. Обычная военная рутина без всякого героизма.
        - Изрядно сказано, - одобрил Лопухин. - Но что же, по твоему мнению, является героизмом?
        Мишка повернул поросенка к жарким углям другим боком и ответил:
        - Да черт его знает… Обычно подвигом в его привычном понимании называют исправление чужих ошибок ценой собственной жизни.
        - А если нет иного выхода? - прищурился Толстой. - Читал в газетах, как во время бунта в Южно-Каспийской губернии сержант Нарышкин взорвал пороховой склад вместе с собой и прорвавшимися мятежниками? Подвиг?
        - Военная необходимость и строгое следование присяге. А прошляпившую опасность разведку следовало бы расстрелять.
        - Ты, Миша, формалист, педант и тайный немец-перец-колбаса. Нет в тебе полета души и русского авося! Даже вино не пьешь.
        - Война закончится, выпью обязательно. Пока некогда.
        - С Бонапартием уже закончилась.
        - Я не заметил.
        Федор Иванович тяжело вздохнул. Действительно, о каком окончании войны может идти речь, если русские войска до сих пор не в Париже? А ведь государю Павлу Петровичу стоит только приказать… нет, достаточно намекнуть. Впрочем, прихотливые пути большой политики таковы, что… что лучше туда не лезть, а то сойдешь с ума от противоречия разума со здравым смыслом.
        Далекий барабанный бой сегодняшней политикой не предусматривался и поэтому стал для собравшихся на пикник господ офицеров неприятным сюрпризом. Особенно когда появившийся верховой красногвардеец чуть было не затоптал костер с поросенком. Нарочный, не покидая седла, доложил:
        - Господин майор, командиров батальонов срочно собирают в штаб дивизии.
        Штабом называлась каюта генерал-майора Тучкова на линейном корабле «Прапорщик Александр Романов», так как командир, в силу природной брезгливости, отказался разместиться в прибрежной французской деревушке. Вот странно устроен человек - вражескими пулями пренебрегает, а от союзных клопов бежит в панике.
        - А что случилось, Алексей Яковлевич? - Капитан Лопухин спас вертел с драгоценным поросенком и держал его на вытянутых руках, опасаясь заляпать мундир капающим жиром. - Неужели так срочно, что и пожрать не успеем?
        - Бонапартий намерен дать англичанам решительную баталию.
        - Ну и флаг ему в руки, мы-то здесь при чем?
        - Не могу знать, Иван Михайлович.
        - Все беды на Руси от иноземцев, в том числе и голод. - Лопухин аккуратно завернул покрытую аппетитной корочкой тушку в расстеленную на траве скатерть. - Поросенка я не брошу, потому что он хороший!
        - Иван, да ты поэт! - Майор Толстой с сожалением посмотрел на корзину с торчащими из нее бутылочными горлышками и обратился к Нечихаеву: - Миша, ты не мог бы сохранить сей продукт до следующей встречи? Нам, чую, нынче не до вина станет.
        - Заградотрядом пойдете?
        - Скорее всего… Чтоб этого Бонапартия перевернуло да прихлопнуло! Козел в белых панталонах…
        Заградительные отряды как новое слово в военном искусстве были предложены лично фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым четыре года назад и в реальном деле еще не испробовались. По замыслу светлейшего они должны играть роль защиты от ударов с тыла, а также являться своеобразным резервом, предназначенным для приведения в надлежащий порядок собственных отступающих войск и парирования прорвавшихся сил противника. Раньше партизанские действия не располагали к такому применению Красногвардейской дивизии, но сейчас есть шанс испытать изобретение главнокомандующего на практике. Настоящие ученые всегда проводят опыты на зверушках, не так ли? И чем хуже французы с англичанами в сем качестве?
        Шесть дней спустя.
        Наполеон не стал дожидаться подкреплений из Парижа. Более того, он отказался терять время на добровольцев, и пополнение полков происходило прямо на марше. Что заставило французского императора поступить таким образом? Может быть, пример первого в истории русского штрафного батальона, в стремительном броске к Ревелю отсеявшего слабых? Это никому не ведомо. Сам Бонапарт не распространялся о подробностях разговора с Кутузовым, после которого и отдал приказ к выходу, а желающих спросить у фельдмаршала не находилось.
        Французская армия совершила невозможное, в нынешнем плачевном состоянии преодолевая по тридцать верст с день, и на исходе пятых суток уже штурмовала укрепленный лагерь герцога Бентинка. И временами не без успеха, хотя позиции англичан неожиданно оказались устроены по русскому образцу, с многочисленными ловушками, окопами в полный рост, блиндированными укрытиями и пристрелянными редкой артиллерией проходами между деревянными рогатками и ежами из заостренных кольев. Единственный недостаток - густые клубы дыма, укрывавшие укрепления после первого же залпа. Но даже выстрелы наугад находили цели в плотном построении атакующей стороны.
        Лишь в двух местах, где по неизвестной причине пушки отсутствовали вовсе, Наполеоновым гренадером удалось забросать окопы ручными бомбами и прорвать линию обороны. Впрочем, ненадолго… Сильный взрыв заранее установленных мин похоронил наиболее неудачливых французов, а счастливцев встретила картечь.
        - Ну что же они без разведки и без подготовки? - Великий князь Николай Павлович наблюдал за развернувшейся баталией с вершины холма. - Второй день лезут напролом… уже и морда в крови, а все пыжатся. Не дело они делают, Михаил Касьянович. Или Бонапартий совсем дурак?
        Капитан Нечихаев был более высокого мнения об умственных способностях французского императора и сильно подозревал, что тот осознанно бросил армию на штурм без предварительной рекогносцировки и не просто так отказался от данных русской разведки.
        - Чем меньше останется свидетелей его позорной кампании против России, тем ему лучше.
        - Он готов положить на этих полях соотечественников только для того, чтобы можно было ответить на вопрос: «Где ваша армия, сир?»
        - Примерно так, - согласился капитан. - Давай посмотрим, как оно дальше повернется.
        А посмотреть было на что. Занимаемый гусарами холм казался удивительным островков спокойствия в бушующем военном шторме, а проходящие мимо полки - ревущими волнами. Они проходили… и не возвращались. Вот кто-то умный (не сам ли император?) догадался собрать артиллерию в кулак и сосредоточить огонь на узком участке. Английские пушки во французских руках стреляли английскими ядрами по английским же солдатам, и тем не помогало полученное за предательство русское золото.
        - Сейчас двинутся в прорыв. - Нечихаев передал бинокль Николаю: - Учись, как не нужно воевать.
        Михаил Касьянович оказался пророком - обе стороны будто бы поставили перед собой цель совершить все мыслимые ошибки в один день, и через недолгое время французская атака выдохлась, и осмелевшие защитники предприняли вылазку, в свою очередь задавленную картечью.
        За неполные полтора часа капитан Нечихаев успел раз десять поругаться с курьерами от наполеоновских полков, то категорически требовавших, то слезно умолявших подключиться к штурму позиций. И на все вопросы давал один-единственный ответ:
        - Подите прочь, месье! Я жду приказа!
        Батальону майора Толстого пришлось тяжелее. Красногвардейцы заняли узкую полоску между берегом и лагерем герцога Бентинка, и в их основную обязанность входило отделение агнцев от козлищ. То есть раненые французы отправлялись на шлюпках в развернутые на кораблях эскадры лазареты, прочих же сбивали во временные отряды, оделяли патронами и посылали обратно. Упорствующих показательно расстреливали холостыми зарядами с сюрпризом, вязали по рукам и ногам и оставляли дожидаться арестантского судна для перевозки в шахты Стокгольмской губернии. Сюрприз же заключался в том, что холостыми являлась лишь половина выстрелов. Тут уж кому как повезет…
        - Друг мой Теодор! - Капитан Лопухин умудрился сходить в атаку с союзниками и имел несколько растрепанный вид. - Господин генерал-майор настоятельно рекомендует отступить.
        - Зачем? И кто передал?
        - Сообщение гелиографом с «Прапорщика Романова».
        - И чем сие объясняется?
        - Ничем, но приказ в очень грубой форме.
        Федор Иванович уважительно покачал головой - уж если славящийся отменной вежливостью Тучков начинает изъясняться командным языком, то ситуация серьезней некуда и нужно срочно уходить.
        - Собирай людей, Иван.
        - А увечные французы?
        - Я сказал - людей! Что непонятно?
        Батальон успел отойти. Как раз в этот момент на неприятеля навалилось неизвестно откуда взявшееся парижское ополчение, и укрепления не выдержали. Парижане с энтузиазмом, компенсирующим неопытность, выбили красномундирников из окопов и укрытий и прошли лагерь насквозь. Бегущие англичане с ходу смяли атакующих со стороны берега французов, и скоро в общей рукопашной свалке стало невозможно отличить своего от чужого.
        - Побьют? - Майор Толстой вытер пот грязным рукавом.
        - Надеюсь, - откликнулся Лопухин. - А потом впереди туманный Альбион?
        - Соскучился по Лондону?
        - Не так чтобы очень, но…
        - Будем там, тогда и разберемся в чувствах, Ваня.
        - Можно и так, да…
        Документ.
«Короткая и яркая жизнь Великого императора до сих пор служит объектом пристального внимания ученых-историков. А его смерть остается загадкой, где истина спрятана под покровом тайны, слухов, домыслов и умышленного искажения информации. Верно только одно - Наполеон Бонапарт погиб в Лондоне летом 1808 года.
        Во Франции и поныне существует твердое убеждение, что император убит англичанами во время переговоров о капитуляции последних защитников Вестминстерского аббатства. В самой же Англии отстаивают версию о расстреле Наполеона русскими гусарами за попытку утаить захваченные трофеи. И сейчас еще любой лондонский мальчишка за символическую плату в несколько копеек покажет вам место смерти Бонапарта и предложит купить пару расплющенных о стену пуль от винтовки системы Кулибина.
        Обе версии имеют право на существование, тем более ни одна из них не подтверждена документами. Недобросовестные исследователи, настаивающие на причастности русских к тем трагическим событиям, в качестве доказательства приводят смехотворные доводы о появлении у небезызвестного М. К. Нечихаева, в ту пору капитана, прозвища
„Брут“. На самом деле прозвище имеет более позднее происхождение - оно стало результатом участия полковника Нечихаева во взятии Истамбула восемью годами позже, когда ему приписали отдание приказа о повешении турецкого султана.
        Но даже своей смертью Наполеон Бонапарт послужил величию Франции. Гениальная прозорливость и предусмотрительность, заключавшаяся в подписании „Всемирного Кодекса Империй“, возвела на французский престол сына русского царя Николая Павловича при регенте генерал-лейтенанте графе Тучкове. Гений Наполеона видел будущее! Именно император Николай Первый привел страну к тому состоянию, что мы наблюдаем даже спустя более чем сто пятьдесят лет. Именно при нем окончательно уничтожена угрожающая миру зараза под названием „британский колониализм“»…
        Из книги Рамалью Эаниша Антониу душ Сантуша «Первая мировая война 1804-1812 гг.», том 3. Лиссабон, 1974 г.
        Синопсис к «Партизанам Е. И. В.»
        Со времени событий, описанных во второй книге, прошло пять лет. Стараниями императора Павла Петровича и светлейшего князя фельдмаршала Кутузова в России произошли значительные перемены - окончательно отменено крепостное право, проведены реорганизация и перевооружение армии, наметился подъем промышленности. Но планируемые противоречия с Францией не могут не привести к войне. Собственно, она уже идет - Первая мировая 1804-1812 гг. Бонапарт полностью подмял под себя Европу, готовил десант в Англию и вплотную подошел к русским границам.
        Понимая неизбежность столкновения, Павел Петрович тем не менее отказывается от упреждающего удара, так как не хочет оголять столицу из-за опасности нового английского вторжения. Идеальным вариантом было бы затянуть военные действия до весны, когда войдут в строй вооруженные дальнобойной артиллерией форты балтийских проливов, спешно возводимые совместно с союзной Данией. И уже тогда, обезопасив себя с севера, можно заняться беспокойными европейскими делами. В то же время нельзя долго тянуть с началом - Россия в кои-то веки готова к войне.
        Результаты тонкой дипломатической игры и работы Министерства госбезопасности под руководством графа Бенкендорфа не заставили себя ждать - 22 июня 1807 года французские войска перешли границу. И тут же оказались втянуты в партизанскую войну на заблаговременно эвакуированных территориях. Красногвардейская дивизия генерал-майора Тучкова с подготовленных баз действовала в тылу, арьергард под командованием Ермолова старательно изображал отступление, а во фланги наполеоновской армии ударили многочисленные партизанские отряды.
        Бонапарт не дождался генерального сражения - фельдмаршала Кутузова вполне устраивали беспокоящие нападения из засад, охота на неприятельские обозы и фуражиров, блокирование снабжения, выборочный отстрел высшего офицерства. После нескольких голодных бунтов и участившихся случаев людоедства Наполеон принимает решение повернуть на север, к Петербургу.
        Столица привычно готовится к обороне, а на перехват противника высылаются гусары особых полков. Парашютный десант с воздушных шаров поставил крест на планах французской армии и вынудил пойти на переговоры. Известия о высадившемся во Франции английском экспедиционном корпусе, якобы направленном в помощь по просьбе императрицы Жозефины Богарнэ, стали поводом к капитуляции.
        Известный непредсказуемостью и нестандартными поступками Павел Первый предлагает вместо капитуляции подписать союзный договор и обязательства о выплате причиненного России ущерба. Сумма, озвученная министром финансов Гавриилом Романовичем Державиным, приводит Наполеона в изумление, но Париж уже не стоит мессы - со времен Генриха Четвертого он значительно подорожал.
        И вот решительный удар, в котором дивизия Красной гвардии и отряд капитана Нечихаева принимают участие лишь как наблюдатели - император Павел не любит потерь.
        Впереди Ла-Манш. И Англия!
        notes
        Примечания

1
        Vox populi vox Dei (лат. «Голос народа - голос Бога») - латинская поговорка, эквивалент русской пословицы: «Глас народа - глас Божий».

2
        Извините, друзья, миллион извинений! (фр.)

3
        Дуван (от тюрк. divan - собрание, совет) - у казаков - военная добыча. С момента зарождения казачества походы «за зипунами» и «ясырем» являлись одним из главных источников существования казачьих сообществ.

4
        Papiez - «папеж» (польск.) - папа римский.

5
        Скромный партизанский священник не претендует на авторство фразы, в другом времени и другом мире приписываемой И. В. Сталину.

6
        В реальной истории в некоторых полках неаполитанской армии оружие солдатам вообще не выдавали, чтобы многочисленные дезертиры наносили казне наименьший ущерб.

7
        На Авиньонском мосту танцуют. На Авиньонском мосту танцуют, взявшись за руки (фр. .

8
        Уроки латыни остались в далеком детстве, и Денис Васильевич искренне считал себя автором сей сентенции.

9
        Красная гвардия не имеет привычного деления на полки и состоит из батальонов, в достаточной степени автономных и самостоятельных для решения собственных задач.

10
        Cochon (фр.) - свинья.

11
        Запас оружия, провианта, амуниции, вещей для военных нужд; здание, место хранения подобных припасов (воен.).

12
        Товарищ в гусарии считался младшим офицером, но его статус был выше, чем у обычных офицеров-драгун или офицеров-пехотинцев. Товарищи имели право не выполнять приказы офицеров негусарских полков.

13
        Орден Красной Звезды учрежден императором Павлом Петровичем в 1803 году и пришел на смену ордену Святой Анны. Третья степень предназначалась для награждения офицеров до майора включительно. Награждения статских лиц не предусматривалось.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к