Цена бессмертия (сборник) Александр Шалимов
        Это книга о людях далекой, а может быть, уже и не очень далекой от наших дней эпохи, когда укрощенные земные вулканы дадут человеку свет и тепло, а в Большой Космос отправятся первые фотонные корабли.
        Это книга о стойкости, мужестве, сомнениях и любви людей будущего. Жизнь ставит перед ними много вопросов…
        Можно ли победить время, и дождется ли Леона своего любимого, который улетел к далекой звезде?
        Прав ли профессор Гомби, скрыв от людей великое открытие, которое ему удалось совершить?
        Имел ли право Лар, герой повести «Планета туманов», во имя научного подвига нарушить приказ командира корабля?
        Эти вопросы встанут перед вами, дорогие читатели.
        Как вы ответите на них?
        Александр Шалимов
        Цена бессмертия
        РИСУНКИ Б. СТАРОДУБЦЕВА.
        ПРЕДИСЛОВИЕ
        Мало есть людей (особенно ребят), которые не любят или не любили Жюля Верна. Жюль Верн писал свои произведения, на первый взгляд, для того, чтобы научить читателей любить и знать науку. Говорят, что в них есть и другой смысл: Жюль Верн опережал науку и технику своего времени, как бы давал советы ученым и инженерам, чем бы им стоило заняться. И - с успехом. Он придумал подводные лодки, и люди, удивившись, стали их строить. Он послал снаряд вокруг Луны, и мы стали посылать вокруг нее ракеты. Все это - верно.
        Но внимательный читатель знает: кроме подводной лодки «Наутилус», в романе «80 000 верст» живет и капитан Немо - человек благородных убеждений и героического характера. И нам не менее интересно следить за его судьбой, чем за судьбой его творения. Нас интересует «Наутилус», но любим мы капитана Немо.
        Возьмем гениального писателя Г. Дж. Уэллса. Если вдуматься, его роман «Борьба миров» написан не только для того, чтобы удивить нас чудесной техникой марсиан. Он написан, чтобы обличить современных Уэллсу капиталистов-колонизаторов: они поступали с Африкой, Австралией и их жителями точно так, как уэллсовы марсиане с человечеством.
        И «Человек-невидимка» не просто повесть о чудесном (и невыполнимом) открытии. Это рассказ о страшном мире себялюбивых и самоуверенных собственников, которые травят и убивают, как зверя, охваченного облавой, непокорного гения-одиночку. Как же: он осмелился пойти против их гнусных законов и власти!
        А попутно и Жюль Верн, и Уэллс и впрямь ставят перед нами множество научных, технических, философских вопросов. От этого нам становится интереснее читать о главном. Но, читая фантастику, мы хотим верить ей, как правде. А чтобы это случилось, нам необходимо, чтобы она или не противоречила тому, что нам представляется доказанным научно, или чтобы писатель убедил нас, что такого противоречия в его рассказе нет. И Жюль Верн, и Узллс нас в этом убеждают.
        Вы взяли в руки сборник рассказов писателя Александра Ивановича Шалимова. Прежде чем заняться фантастической литературой, А. Шалимов написал немало книг научно-художественных. Это не удивительно: Шалимов - ученый-геолог, специалист по вулканической и тектонической (связанной с землетрясениями) деятельности Земли. Он любит свою науку; он знает язык, на котором с нами говорит старая наша планета. Ему известны многие тайны ее. Уже поэтому читать его не фантастические книги было чрезвычайно интересно. Интересно тем более, что Шалимов никогда не был узким специалистом, человеком односторонним, «флюсу подобным», как сказал когда-то премудрый Козьма Прутков.
        Прекрасное чувство природы и любовь к ней, уменье видеть и понимать людей, встречавшихся ему во время научных странствий, превращали его книги в живые, написанные чудесным языком, умные и остроумные повести о мире. И вполне понятно, что постепенно в его душе рядом с ученым все чаще стал подавать голос писатель. И так же понятно, что, размышляя о том, что и как писать, А. И. Шалимов пришел к решению: писать научно-фантастические произведения. Теперь его перу принадлежит немало таких книг. Они читаются множеством людей. Их любят, их ценят, ими увлекаются. За что же?
        Шалимов-фантаст не потерял своей любви к той науке, которой он занимается всю жизнь, - к геологии. Вот маленькая повесть (или большой рассказ) «Тихоокеанский кратер». Геолог-американец возглавляет небольшую экспедицию на один из островков Тихого океана. Он должен разведать, нет ли на этом островке «кимберлитовых глин», в которых нередко встречаются алмазы. Он производит все нужные работы, и вы, читая, узнаете многое о «кимберлитовых трубках», о технике бурения, о строении океанических коралловых и вулканических островов.
        Но главное не в этом. На островке счастливой жизнью, никому неведомое, живет маленькое полинезийское племя. Во главе его стоит не обычный вождь, а белокожий ученый, глубоко разочаровавшийся в мире белых людей, в мире денег, в мире, где человеческие существа живут, как волки в свирепой дикой стае. Подобно капитану Немо под конец его жизни, он поселился на Муаи, в подземных и подводных пещерах островка.
        Он мудр и благожелателен ко всем людям. Но зловещие щупальца капиталистической цивилизации тянутся и к этому клочку земли. И хотя профессору Гомби -Карлссону удалось «закрыть» свой островок для маленькой экспедиции, все же спустя некоторое время возле него была взорвана водородная бомба, случайно отклонившаяся от курса, и от Муаи не осталось и следа…
        Бывший руководитель геологической партии читает газетную заметку об этом ужасном событии. Он думает, он тяжело задумывается… Вероятно, следовало бы поднять шум в газетах, разоблачить тех, кто, разбрасывая по миру снаряженные страшными бомбами ракеты, ни в грош не ставят безопасность малых племен, крошечных островков, отдельных людей…
        Но поступить так опасно. Это может не понравиться начальству. Оно может уволить неудобного служащего, а тогда…
        И история гибели Муаи остается никому не ведомой.
        Вот и спросите себя, для чего написана повесть: чтобы сообщить вам несколько занимательных сведений о вулканических островах, или для того, чтобы рассказать о нравственных проблемах, которые ставит перед человеком жизнь, пока в ней еще существует жестокий мир империализма.
        В книге есть повести, в которых вы встретите все основные черты космической, «междупланетной», фантастики. Экспедиция «землян» совершает разведывательный полет на Венеру. Сверхсовершенные ракеты, основанные на принципе, пока еще спорном и для многих сомнительном, улетают в неисповедимую даль и, возвращаясь благополучно, открывают землянам путь к неведомым галактикам.
        В этих повестях и науки и техники - сколько угодно. Есть в них и необычные приключения, и такие внезапные повороты сюжета, что дух захватывает. Но и тут, за всем этим внимательный читатель почувствует как бы второй, задний план. Что выше, что желательней в человеке: ни с чем не считающаяся личная отвага, нетерпеливое стремление своевольно идти на предельный риск или мудрая осторожность, которая позволяет добиться тех же результатов усилиями не одного человека, а многих, стремящихся к одной цели локоть к локтю, дружно и планомерно?
        Или: что испытывает тот, кому судьба его предназначила пуститься в дали космоса, если он хорошо знает, что ему уже никогда не придется увидеть любимых людей, оставшихся на Земле, - ведь время на быстро движущихся ракетах и на Земле течет по-разному. И когда он вернется домой, на его родной планете пройдут уже долгие века. Все переменится, не останется никого из его современников. Так какая же сила влечет человека к такому самопожертвованию? И есть ли в нем смысл, надо ли признать эту силу благой и правильной?
        Прочтите «Планету туманов», прочтите «Когда молчат экраны» - и вы узнаете, как автор отвечает на эти вопросы.
        А. И. Шалимов выпускает не первую книгу. Любители фантастических приключений знают его творчество, и мне не надо вам его рекомендовать. Но я могу сказать, что это писатель умный, острый, пишущий увлекательно, умеющий в мире увидеть многое такое, чего не заметит другой, менее пристальный взгляд.
        Если вам подарили книжку, к которой я пишу предисловие, вам сделали отличный подарок. Если вы сами приобрели ее, вы не допустили промаха.
        А теперь мое дело выполнено. Остальное за вами: читайте, радуйтесь, думайте, и вы оцените, прав ли был я в том, что только что сообщил вам.
        Лев Успенский
        ТИХООКЕАНСКИЙ КРАТЕР
        Это было короткое сообщение в утренней газете; всего десяток строк в нижнем углу восьмой полосы. Знакомое слово - Муаи - привлекло внимание. Муаи - атолл в экваториальной области Тихого океана. Когдато мне довелось побывать там… Однако заметка озаглавлена: “Существует ли остров Муаи?”.
        Я невольно пожал плечами. Опять чернильная утка! Журналисты считают читателей утренних газет глупцами… Лет двадцать назад мы разбурили коралловую постройку Муаи. Глава фирмы вообразил, что риф Муаи покоится на подводном кимберлитовом вулкане. Тогда, после открытия профессора Гомби, все бредили кимберлитовыми вулканами… Поговаривали, что алмазов в них больше, чем дырок в голландском сыре.
        Геологи до сих пор спорят, есть ли на дне Тихого океана кимберлитовые вулканы. Пусть спорят. Ято хорошо знаю, что цоколь Муаи сложен обычным оливиновым базальтом. Что касается других подводных вулканов… Единственное свидетельство - слова профессора Гомби. Надеюсь, у него не было оснований обманывать меня…
        “Существует ли остров Муаи?” Выдумают тоже… Я нацепил очки, отхлебнул кофе и пробежал глазами мелкие скупые строки…
        Так вот оно что!.. Автор заметки вправе сомневаться… Выходит, тот неудачный эксперимент с водородной ракетой, “сошедшей с курса”, не был так безобиден, как месяц назад твердили генералы. Черт побери!.. Стоило призадуматься, когда начались эти проклятые эксперименты над Тихим океаном… Они устроили свою адскую кухню невдалеке от Муаи. Если бы вовремя рассказать о том, что знаю… Конечно, я виноват… Нельзя было молчать.
        Мысли разбегались… Неужели всётаки правда? Такое не помещалось в голове. Не раз в трудные дни я вспоминал Ку Мара, и Справедливейшего, и остальных… И становилось легче на душе. Иногда даже задумывался: не вернуться ли на Муаи? Кажется, только теперь я понял, что означали для меня воспоминания двадцатилетней давности.
        Надо чтото делать… Делать немедленно… Прежде всего, надо рассказать правду. Если ядерный взрыв действительно уничтожил маленький, затерянный в океане островок, пусть люди узнают о жертвах “неудачного испытания” водородной смерти! Никто не смеет утверждать, что Муаи - необитаемая скала, никто не имеет права сомневаться в существовании острова до водородного взрыва. Подлые лжецы!.. Ведь я - то знаю, как было дело…

* * *
        В те годы я вёл дневник. Листаю выгоревшие на солнце страницы. Вот несколько записей, сделанных в первые недели нашего пребывания на Муаи.
        21 декабря. Вчера закончили выгрузку бурового оборудования и горючего.
        Наш “Арли” прогудел трижды, развернулся и, оставляя бурые пятна нефти на голубоватозелёной воде лагуны, неторопливо выбрался за полосу бурунов…
        Да, да, все началось именно так… “Арли” направился на север, к Гаваям, а мы вчетвером остались на горячем белом песке пляжа. Позади громоздились штабели железа, ящиков, бочек. Впереди искрился и блестел под тропическим солнцем океан. Волны тяжело ударяли в гряду рифов, опоясывающих остров. Пенистые фонтаны взлетали к небу. Тяжёлый гул, похожий на дальнюю канонаду, накатывался и затихал вместе с порывами горячего влажного ветра.
        Невдалеке на плоском песчаном берегу росли пальмы. Бурые узловатые корни были похожи на клубки исполинских гусениц. Изпод пальм, оседлав причудливые сплетения корней, за нами с любопытством следили курчавые, коричневые, как шоколадки, мальчишки. Домики посёлка чуть проглядывали вдали за высокими мохнатыми стволами.
        Питер первый нарушил молчание.
        - Пошли, - сказал он и мотнул головой в сторону деревни.
        Питер Гутман - мой заместитель. Он мастер глубокого бурения. Ему за тридцать, на его счёту сотни тысяч метров буровых скважин, пробурённых на всех шести континентах…
        Джо горестно вздыхает:
        - Шесть месяцев… Сто восемьдесят четыре дня… Кажется, он нытик, этот Джо Перкинс. Уже считает дни до возвращения. Впрочем, в свои двадцать шесть лет он превосходный моторист и шофёр и запросто поднимает на плечи стокилограммовый ящик. Но на островах Полинезии Джо впервые…
        - Месяца через два будет почтовый пароход…
        Это сказал Тоби, долговязый, молчаливый Тоби Уолл, которого Питер зовёт “штангой”. Видно, Тоби хочется утешить Джо, а заодно и самого себя.
        - Выше головы, мальчики, - советую я. - Скучать не придётся. За полгода надо продырявить остров насквозь. Четверо на такую скважину - это немного…
        - Ещё бы, - ворчит Питер. - Тут и восьми парням из Штатов хватило бы дела. Наше начальство экономит, шеф.
        - Наймём туземцев, - обещаю я.
        - И возможно скорее. С этим, - Питер кивает на ящики, - мы одни не управимся.
        - Надо сначала получить согласие местной власти.
        - Кто она? - деловито осведомляется Питер.
        - Вождь Муаи. Его зовут Справедливейший из справедливых, мудрейший из мудрых, вышедший из синих волн Великого моря.
        - Когда?
        - Что когда?
        - Когда он вышел оттуда? - Питер презрительно сплёвывает вслед откатывающейся волне.
        - Британский резидент на Такуоба говорил, что Справедливейший правит тут не менее десяти лет. Никто из европейцев его не видел, и, кажется, никто толком не знает, откуда он и когда появился на острове. Корабли заплывают сюда редко. Здесь до сих пор нет ни врача, ни колониальных чиновников. А миссионера, присланного с островов Фиджи, Справедливейший отправил обратно.
        - Они язычники? - удивляется Джо. - А может, они и людоеды, - добавляет он, встревоженно глядя на нас.
        - Только по большим праздникам, - успокаивает Питер, призывно взмахнув рукой.
        Шоколадные мальчишки точно ждали сигнала. Они мгновенно окружают нас.
        - Тебя как звать? - строго спрашивает Питер самого старшего.
        Питер свободно владеет удивительным языком, на котором разговаривает большинство жителей островного мира в экваториальной части Тихого океана. Это “эсперанто” южных морей - единственный способ договориться с обитателями сотен островов, где в ходу не менее пятисот местных наречий.
        Англичане называют этот невообразимый жаргон “пиджин инглиш” - “английский пингвиний”. Но это не просто исковерканный язык потомков Шекспира.
        Конечно, в нём немало слов, похожих на английские, но ещё больше немецких, малайских, французских, наконец, местных словечек и выражений, почерпнутых из пятисот островных наречий Полинезии, Меланезии и Микронезии.
        Мальчишка, которому задан вопрос, отвечает не сразу. Он критически разглядывает нас по очереди и наконец, прищурившись, говорит:
        - Лопана Намабу Ку Мар.
        - Это длинно, - морщится Питер. - Будем называть тебя просто Комар. Согласен?
        Мальчишка сосредоточенно скребёт курчавую голову и недоверчиво смотрит на Питера.
        - Ку Мар, Ку Мар! - восторженно кричат остальные и наперебой чтото объясняют нам.
        - Понятно, - объявляет Питер. - А теперь рассказывайте: как поболтать с вашим вождём?
        Мгновенно становится тихо.
        Парнишки смущённо глядят друг на друга, потом на нас, потом опять друг на друга. Молчание прерывает Ку Мар.
        - Тебя как зовут? - спрашивает он поанглийски.
        - Ну, Питер…
        - Ты наиглавный?
        - Нет… - Питер явно обескуражен. - Вот наш начальник… Он - самый главный, - Питер кивает в мою сторону.
        - Зачем тебе вождь? - деловито осведомляется у меня Ку Мар.
        - Надо поговорить о разных делах, - возможно серьёзнее объясняю я.
        - О, - говорит Ку Мар. - Оо, - повторяет он, презрительно надувая толстые губы. - Нельзя…
        - Что нельзя?
        - Нельзя видеть вождь Муаи. Совсем нельзя разговаривай вождь Муаи. Он не разговаривай белый человек. Никакой белый человек… Совсем, совсем, совсем…
        - Почему? - недоумеваю я.
        - Такой закон Муаи.
        - Гм… - это сказал Питер.
        - Такой закон, - серьёзно повторяет Ку Мар.
        - Слушай, парень, - шепчет Питер, страшно вытаращив глаза. - Знаешь, зачем мы приехали?
        Ку Мар поспешно пятится и отрицательно трясёт головой.
        - Видишь эти железные трубы? - Питер указывает на лежащие возле ящиков буровые штанги. - Мы сделаем дырку в вашем острове. Понимаешь, насквозь. Вот так, - Питер достаёт из кармана полотняных штанов большой банан и неторопливо протыкает его указательным пальцем.
        Парнишки затаив дыхание следят за этой операцией. Когда чёрная обводка ногтя появляется на противоположной стороне банана, они дружно вздыхают, а Ку Мар одобрительно шмыгает носом.
        Питер извлекает палец из банана и, прищурившись, глядит сквозь продырявленный банан на Ку Мара.
        - Через такую дыру, - мечтательно продолжает Питер, - можно заглянуть на ту сторону Земли - в Америку. Если будешь помогать, позволю тебе заглянуть туда.
        - Как помогать? - спрашивает Ку Мар. - Я не умею вертеть такой дыра.
        - Проводи нас сейчас к вождю.
        - А если не буду помогать? - в голосе Ку Мара слышится откровенная насмешка.
        - Тогда я сделаю дыру сам… Спущу в неё всю воду из этого моря, всю рыбу и всех черепах. У вас больше не будет моря.
        Ку Мар чтото быстро говорит своим товарищам. Парнишки прыскают со смеху, приседают и бьют себя ладонями по коричневым коленям.
        - Мой старый бабка, - очень серьёзно говорит Ку Мар, - когда я был совсемсовсем маленький, рассказывал старыйстарый сказка. Один большой обезьян рассердился и хотел выпить целый море. Пил, пил, лопнул вот тут, - Ку Мар трёт себя ладонью по животу, - упал в море, его рыбы съели. Интересный сказка, что?
        Мы ехидно ухмыляемся, но Питер не обижается.
        - А ты, оказывается, парень не промах, - говорит он Ку Мару, похлопывая его по плечу. - Ну как? Пошли к вождю?
        - Нельзя, - решительно возражает Ку Мар. - Я правда говорил. Совсем нельзя… Совсем, совсем, совсем…
        4 января… Прошло две недели, как мы высадились на остров, а дело не продвинулось ни на шаг. Ку Мар не обманывал: добиться аудиенции у местной власти оказалось потруднее, чем получить благословение папы римского. Этот Справедливейший не вылезает из своего коттеджа. А попасть в коттедж, не затеяв драки со стражами, невозможно.
        У входа на веранду постоянно дежурят двое парней из местной “гвардии”. Они стоят, широко расставив коричневые босые ноги. Изпод шикарных, шитых золотом камзолов выглядывают белые полотняные трусы. На курчавых волосах - ярко начищенные пожарные каски с перьями; из жёлтых кобур торчат чёрные рукоятки автоматических вальтеров. Караульные молчаливы и надменны. Нам не приходилось наблюдать, как они сменяются. Я вообще не видел “гвардии” Муаи в количестве большем, чем эта бравая пара… Теперь я уже хорошо знаю многих обитателей единственного посёлка. Это весёлые общительные парни, всегда готовые помочь, пренебрегающие любой одеждой, кроме белых полотняных трусов. Питер уверяет, что почётный караул у резиденции Справедливейшего из справедливых, мудрейшего из мудрых несут по очереди все жители Муаи мужского пола старше четырнадцати лет. Если это правда, значит, при смене караула они передают друг другу не только широкие пояса и вальтеры, шитые золотом камзолы и медные каски, но и свою великолепную надменность, которой каждому хватает только на время почётного дежурства. Впрочем, они изрядные хитрецы, эти
обитатели Муаи… И самое странное - все они категорически отказываются быть посредниками между нами и вождём. Ни уговоры, ни подарки не помогают.
        Помню, как обитатели Муаи трясли курчавыми головами и повторяли одну и ту же фразу:
        - Нельзя! Совсем нельзя…
        А стоило комунибудь из нас приблизиться к резиденции Справедливейшего, как молчаливые и надменные стражи в трусах и шитых золотом камзолах начинали расстёгивать кобуры вальтеров.
        При всем этом мы вначале не имели ни малейшего повода жаловаться на обитателей острова. Они зазывали в гости, угощали островными яствами и пивом, пели и плясали в нашу честь. Однако “железный занавес” спускался каждый раз, лишь только я начинал говорить о встрече с вождём или просил принять участие в переноске бурового оборудования. Островитяне охотно помогли поставить палатки, натаскали камней для очага, перенесли к лагерю ящики с продуктами. Но, сколько мы ни уговаривали, ни один муаец не хотел прикоснуться к оборудованию и буровым трубам.
        Чертыхаясь, мы принялись таскать на собственных плечах тяжёлые ящики, штанги и звенья буровой вышки. Это была адская работа, если принять во внимание влажную жару, рыхлый песок под ногами и расстояние в три четверти мили, отделявшие место выгрузки от площадки возле лагеря, на которой мы собирали буровую. Транспортировка шла ужасно медленно; за неделю мы не перетаскали и десятой части того, что у нас было. Мои ребята приуныли.
        - Нет, так дальше не пойдёт, шеф, - заявил однажды утром Питер, сбрасывая на горячий песок длинную буровую штангу, которую притащил на плечах, как коромысло.
        Следом за Питером приплёлся Джо, сгибаясь под тяжестью ящика с инструментами. Опустив ящик на песок, Джо присел на корточки и молча закурил.
        Питер, насупившись, глядел в пустой океан. Джо склонил голову набок и, шевеля губами, принялся читать надпись на ящике. Потом вопросительно глянул на меня, перевёл глаза на Питера.
        Рассеянный взгляд моего помощника продолжал блуждать гдето среди искристого простора тяжёлых голубоватосерых валов.
        Джо тихонько кашлянул:
        - Слышь, Питер, а Питер, сколько мы выгрузили комплектов вот этого? - он похлопал рукой по ящику, который только что принёс.
        Питер глянул через плечо.
        - Дурацкий вопрос… Сколько? Ясно - один!..
        - Нет, ты припомни точно, Питер, - мягко настаивал Джо. - Сколько?
        - Чего привязался! - вспылил Питер. - Это ящик с запасными шестернями… Конечно, он был один.
        - А вот и не один, - возразил Джо. - Я уже третий такой ящик сюда притаскиваю. Тащу, понимаешь, и думаю: зачем нам столько запасных шестерёнок?… Три ящика шестерёнок…
        - Это у него от жары, шеф, - мрачно пояснил Питер и отвернулся.
        - Ничего не от жары, - обиделся Джо. - Правду говорю… Ейбогу, третий…
        - Не может быть, Джо, - сказал я. - Ящик с запасными шестернями был один. Вы чтото спутали.
        - А вот и не спутал, шеф, - возразил, удивлённо помаргивая, Джо. - Извините меня, но, право, я не спутал. Хотите, покажу?
        - Ну покажипокажи, - сплёвывая сквозь зубы, процедил Питер.
        Джо молча поднялся и стал разглядывать площадку, на которой лежало перетащенное оборудование. Потом принялся шарить среди ящиков.
        - Ну как? - поинтересовался через несколько минут Питер.
        Джо смущённо кашлянул и, закусив губы, отправился к месту выгрузки.
        - Так дальше не пойдёт, - повторил Питер, поднимаясь. - У ребят винтик за винтик заскакивает. Чегото надо предпринимать, шеф.
        И Питер неторопливо зашагал по белому песчаному пляжу вслед за Джо.
        Вечером мы устроили совет. Питер первым взял слово и предложил прорваться силой в резиденцию вождя и потребовать встречи со Справедливейшим.
        Я поинтересовался мнением остальных.
        Тоби по обыкновению молчал. На мой прямой вопрос он только передвинул потухшую трубку из правого угла губ в левый и пожал плечами.
        Джо на вопрос ответил вопросом:
        - А если стрелять будут?
        - Сначала они в воздух, - успокоил Питер.
        - Кто их знает, - продолжал сомневаться Джо. - И всётаки, как ни считай, нас тут четверо, а их - четыре десятка одних мужчин наберётся… И гости мы вроде…
        - Вот это самое главное, - сказал я. - Мы здесь гости… Хоть и незваные, а гости. Поэтому будем вести себя прилично. Начать войну - не штука… Попробуем достигнуть цели мирными средствами. Завтра я пойду ещё раз в деревню, постараюсь добиться свидания с кемнибудь из приближённых Справедливейшего. Ведь должны же быть у него приближённые? Возьму подарки. Буду уговаривать…
        - Если не вернётесь к обеду, придём вас выручать, шеф, - объявил Питер. На том и порешили.
        6 января. Очередной поход в деревню оказался безрезультатным. Я не встретил никого, с кем можно было бы поговорить. Деревня словно вымерла. В лёгких хижинах было тихо. Не видно ни женщин, ни детворы. Только стражи в шитых золотом камзолах топтались на солнцепёке у входа в резиденцию. С ними разговаривать было бесполезно…
        Хорошо помню тот день… Я бродил по притихшей деревне. Заглядывал в хижины. Всюду было пусто. Лишь в крайней хижине на цветной циновке лежала седая злого вида старуха в короткой полосатой юбке и с увлечением… читала книгу.
        Я поздоровался и вежливо спросил, куда девались обита тели деревни.
        - Уехал ловить рыба, - отрезала старуха.
        - А Справедливейший?
        Не удостаивая меня взглядом, старуха пожала плечами.
        Я подождал немного. Старуха продолжала читать. Пришлось уйти ни с чем.
        Вернувшись в лагерь, я застал своих ребят в крайнем возбуждении.
        - Всетаки я был прав, я был прав, - твердил Джо, красный, как божья коровка.
        - Полюбуйтесь на него, - возмущённо кричал Питер. - Он - прав! Эти обезьяны потешаются, разыгрывают нас, как последних ослов, а он радуется, что был прав. Заметил, надо было сразу сказать…
        - А вы не хотели меня слушать, - оправдывался Джо.
        - В чем дело, мальчики? - поинтересовался я.
        - Видите ли, шеф, - начал Джо, - вчера, когда мы говорили насчёт этого, вот этого, - Джо указал на ящик с запасными шестернями, - я подумал, что с этим ящиком чтото нечисто, но я не был уверен и поэтому не настаивал, а вот сегодня, - Джо тяжело вздохнул, - сегодня я…
        - Сегодня он в четвёртый раз припёр ящик с шестернями с причала в лагерь, - сказал Тоби, не разжимая зубов, в которых торчала трубка.
        - Зачем? - спросил я.
        - Так он был там, у причала, - объяснил Джо. - Понимаете, шеф, не здесь, где я его вчера оставил, а там… Я думал, четвёртый. Приношу, а он тут один…
        - Короче говоря, - прервал Питер, - днём мы таскали все это барахло сюда, а ночью оно возвращалось обратно к причалу. Мы по ночам храпели, как святые, а днём удивлялись, что так чертовски медленно идёт транспортировка.
        - Возможно ли? - все ещё не веря, начал я. - Неужели они…
        - А кто ещё! - зло бросил Питер. - Не мы же станем этим заниматься. Ну ладно, сегодня я их выслежу… Клянусь, шеф, после сегодняшней ночи ни у одной из здешних обезьян не останется охоты для таких штучек…
        Мы до вечера таскали оборудование с причала в лагерь. Перед заходом солнца ознаковали суриком всё, что уже находилось на площадке, выбранной под буровую. Я составил список, показал его Питеру.
        - Да, - сказал мой помощник. - Если бы сразу заметили, можно было бы уже собирать вышку… Ещё никогда в жизни меня так не болванили. Вас, наверно, тоже, шеф?… Интересно, зачем им это понадобилось?
        “Зачем им это понадобилось?” Я с обеда ломал голову над этой загадкой. Почему они не хотят, чтобы мы просверлили дырку в их острове? Ведь они совсем не выглядят суеверными, эти обитатели Муаи. Питер, конечно, прав. Меня тоже нигде и никогда так не одурачивали…
        Ночью мы решили дежурить по очереди. Дежурные сменялись аккуратно каждые два часа. Ночь прошла спокойно. Никто из часовых не заметил ничего подозрительного. Тем не менее, когда рассвело, мы недосчитались трех тяжёлых ящиков и четырех буровых штанг. Разумеется, все это снова оказалось у причала, в куче оборудования, приготовленной для переноски.
        - А ну признавайтесь, кто из вас спал? - допытывался Питер у Джо и Тоби.
        Те клялись, что во время дежурства не сомкнули глаз.
        - Но и мы с вами не могли проспать, шеф, не так ли?
        Я согласился, что не могли. И всётаки у нас изпод носа уволокли целый штабель железа. И ни одна штанга не звякнула, ни один ящик не скрипнул.
        Днём я снова наведался в деревню - и опять без результата. Не видел даже вчерашней старухи. Только охрана была на месте у коттеджа Справедливейшего. Я попытался приблизиться, но, остановленный предупреждающим окриком и совершенно недвусмысленными жестами, вынужден был повернуть обратно.
        За ужином мы рассуждали, каким путём возвращается к причалу наше оборудование.
        - Может, перевозят на пирогах вдоль берега лагуны? - предположил Джо.
        Питер покачал головой:
        - Нет, таскают на плечах, как и мы.
        - А следы… Почему не остаётся следов?
        - Просто мы не обращали внимания. Сами тоже ходим босиком.
        - Сегодня им не удастся, - подмигнул Джо. - У нас сигнализация…
        - Мы привязали к ящикам капроновые лески, - пояснил Питер. - Трубы и штанги обвязали верёвками. Всюду в промежутках натянули нитки и повесили пустые жестянки. В случае чего, такой звон поднимется…
        - Можно даже не караулить, - мечтательно протянул Джо. - Все равно услышим и проснёмся…
        - Ноно, - предупредил Питер. - Ты, наверное, и вчера тоже…
        Невдалеке послышался шорох. Солнце село несколько минут назад, было уже почти темно… Мы повскакали с ящиков, заменявших стулья, и Питер, как тигр, устремился в темноту. Джо ещё не успел последовать его примеру, когда Питер уже возвратился. С торжествующим криком он тащил за собой маленькую упирающуюся фигурку.
        Когда луч фонаря упал на лицо пленника, мы все ошеломлённо ахнули. Это был Ку Мар.
        - Ах ты чертёнок, - удивлённо протянул Питер. - Ты что делал там в темноте?
        Ку Мар сердито вырвал руку из широкой ладони Питера, оправил рубашку и присел на край ящика.
        - Зачем хватаешь? - сказал он, не глядя на нас - Я в гости шёл. Вот, рыба вам принёс…
        И он положил передо мной большую связку рыбы, блеснувшую влажной чешуёй.
        Мы смущённо молчали. Питер глядел исподлобья на Ку Мара и сердито сопел.
        - Ну, здравствуй, - продолжал Ку Мар как ни в чём не бывало. - Я вас давно не видел. Три дня мы все море плавал, рыба ловил. Много рыба. Хороший. Сегодня вечер назад приплыл…
        - Здравствуй, Ку Мар, - сказал я. - За рыбу спасибо. А Питера извини. Он испугался. Ему показалось, ктото ящики взять хочет.
        - Кому нужен такой твой ящик, - презрительно надул губы Ку Мар. - Муаи нет вор. Муаи все человек честный. Самый честный на целый океан. Как здесь работал? Хорошо работал?…
        В тоне, каким был задан последний вопрос, мне почудился оттенок иронии. Я внимательно глянул на мальчишку, но глаза Ку Мара были устремлены в открытую банку с шоколадом. Мы угостили парня шоколадом и чаем. Ку Мар не торопился уходить. Он выпил большую кружку чаю, попросил налить ещё. Рассказывал, как обитатели посёлка ловили рыбу в океане.
        - Хорошо было, интересно. Все муаи пошли океан. Дома никто не остался.
        - Неужели все уезжали? - усомнился я.
        - Все… Деревня одиндва старый человек оставался… Больше никто.
        - А Справедливейший?…
        Ку Мар замотал курчавой головой:
        - Я не знает.
        - Так был он на рыбной ловле или не был?
        - Я не знает.
        Когда чай был выпит и банка с шоколадом опустела, Ку Мар пожелал нам спокойной ночи и отправился домой. Маленькая его фигурка сразу растаяла в непроглядной тьме, но мы ещё долго слышали его гортанный петушиный говорок. Удаляясь, Ку Мар распевал во все горло. Он пел о маленьком острове, большом море и глупом старом обезьяне, который не знал, чего хотел…
        - Как тихо, - сказал Джо. - Даже волн не слышно…
        - Это к буре, - проворчал Питер. - Тихо, и душно, и звезды закрыло. Идёт ураган…
        И словно в подтверждение его слов, далёкая оранжевая зарница полыхнула над океаном…
        Гроза началась глубокой ночью. Налетел порыв тёплого влажного ветра, зазвенели пустые консервные банки, развешанные Джо среди склада оборудования. И сразу же крупные капли дождя забарабанили по тенту палатки. Потом небо треснуло у нас над головами. Ослепительная белая молния озарила пустой берег, пальмы, гнущиеся от порывов ветра, косые струи стремительно надвигавшегося ливня… И началось…
        Мне не в новинку ярость тропических гроз. Но такой грозы, как в ту ночь, не припоминаю. С неба, озарённого непрерывными всплесками белых и зеленоватых молний, на лагерь обрушился громыхающий водопад. Струи воды, толстые, как канаты, притиснули тент к потолку палатки. Палатка наполнилась водяной пылью. Я сидел на койке, закрывшись плащом, и чувствовал, как потоки тёплой воды бегут под ногами. Гул дождя заглушал удары грома. Питер сидел напротив меня. При наиболее ярких вспышках молний он приподнимался и выглядывал в открытую дверь палатки. Чтото кричал мне, но его голос тонул в шуме дождя и раскатах грома…
        Гроза бушевала около двух часов. Потом утихла так же стремительно, как и разразилась.
        О сне нечего было и думать. Все промокло насквозь. Мы разломали несколько ящиков. Полили бензином. Питер щёлкнул зажигалкой - и в тёмное небо, где в разрывах облаков уже поблёскивали звезды, взметнулись языки пламени. Присев на корточки на мокром песке, мы молча глядели в огонь. Джо сушил мокрый носовой платок. Тоби старательно раскуривал трубку.
        - В такую грозу можно было утащить весь лагерь, - заметил Джо, поднося платок к самому огню.
        - Они, пожалуй, предпочли сидеть в хижинах, - проворчал Питер.
        Тоби ничего не сказал, только осторожно отвёл платок Джо подальше от пламени.
        - Они придут под утро, - сказал Питер. - Это просто, как манная каша, которую Тоби приготовит на завтрак. Не так ли, Тоби?
        - Нет, - возразил Тоби. - Сегодня дежурит Джо.
        - Это не меняет дела, - сказал Питер и отвернулся.
        Мы сидели у костра, пока не забрезжил рассвет. Влажный ветер угнал облака. Солнце выкатилось над фиолетовой гладью океана и засияло с туманного безоблачного неба. Воздух был так насыщен влагой, что Джо не удалось высушить своего носового платка. Теперь Джо разложил его на ящике и придавил осколком большой раковины, чтобы не улетел. Покончив с этим, Джо огляделся.
        - Кажется, все на местах, - объявил он и облегчённо вздохнул.
        - Все, - подтвердил Питер, который тоже внимательно оглядывал склад оборудования. - Все на местах, парни, за исключением твоего ящика с шестерёнками, Джо, десятка штанг и ещё койкакой мелочи весом килограмм триста…
        И Питер закончил свою тираду замысловатым немецким ругательством, которое, немного подумав, сам же перевёл на английский и потом на испанский. Мы слушали молча. Ящика с шестерёнками, который вечером стоял возле самой палатки Джо, действительно не было, и штабель штанг заметно уменьшился.
        - Что же это? - сказал наконец Джо. Мне показалось, он готов расплакаться.
        - Принимайся за свои обязанности, Джо, - посоветовал Питер. - Приготовь хороший омлет и не забудь положить побольше перца. После завтрака предлагаю окружить деревню и поджечь с четырех сторон…
        После завтрака мы вчетвером отправились в деревню. Стражи у коттеджа вождя торчали на своих местах.
        Снова, уже в который раз, я попытался начать переговоры с расстояния в двадцать шагов. Ответом было молчание… Потом выступил вперёд Питер. С той же самой дистанции он прокричал все известные ему ругательства, вошедшие в словарь “пиджин инглиш”. В замысловатой вязи непереводимых эпитетов выражение “полосатые канальи, нафаршированные дохлыми кальмарами” звучало почти комплиментом.
        Стражи равнодушно поглядывали в нашу сторону. Словоизвержение Питера явно не произвело на них впечатления.
        - Довольно, Питер, - попросил я. - Вы же видите, это бесполезно…
        Питер послушно умолк. Его словарный запас был исчерпан. Мы молча переглядывались.
        Внезапно Джо осенила блестящая идея.
        - Послушайте, шеф, - выпалил он, широко раскрыв глаза, - а не сыграть ли нам в телефон?
        - Что такое?
        - У парня горячка, - хрипло пробормотал Питер.
        - Нетнет, - запротестовал Джо. - Это такая игра. Знаете? Хотя это будет не телефон, а скорее… громкоговоритель.
        - Какой ещё громкоговоритель?
        - Послушайте. Мы стоим вот тут, где стоим, и по команде хором крикнем, что нам надо. Понимаете, все вместе. Может, он там услышит.
        - Мысль, достойная головы Джо, - заметил Питер. - Но мы ничего не теряем. В нашем положении можно попробовать даже это.
        Мы посовещались, и я составил краткий текст устного обращения к “власти Муаи”. Питер перевёл “обращение” на “пиджин инглиш” и записал латинскими буквами. Каждый из нас потренировался шёпотом в произношении каскада непонятных звуков.
        - А теперь повторяйте хором за мной, - сказал Питер. - Хором и возможно громче…
        Зычный вопль четырех здоровых глоток разорвал знойное штилевое безмолвие. Серые попугайчики, гнездившиеся в кронах пальм, всполошились не на шутку. Стремительными стайками они заметались над посёлком, оглашая окрестности пронзительными криками. Залаяли собаки, заблеяли козы и овцы.
        В ближайших хижинах зашевелились яркие циновки, изза них появились удивлённые и встревоженные физиономии обитателей Муаи. Даже надменные стражи в медных касках растерялись. Они завертели головами, неуверенно поглядывая друг на друга, на нас, на двери, которые охраняли.
        А мы продолжали хоровую мелодекламацию. Гудел бас Тоби, высоким дискантом надрывался Джо, мы с Питером вторили им по мере сил. Мы отчётливо отчеканили слова, которые потихоньку подсказывал Питер, и после каждого слова оглушительно орали:
        - Вваа!..
        Это “Вваа!..” звучало особенно мощно. Питер уверял, что оно не переводилось, но подчёркивало многозначительность и важность всего остального. Не сомневаюсь, что, окажись мы на эстраде в Чикаго, наш ансамбль имел бы ошеломляющий успех. Но мы были на Муаи…
        Проревев в последний раз “Вваа”, мы замолчали и поглядели друг на друга. Стало тихо. Покачивая головами, обитатели Муаи исчезали в своих хижинах. Стражи, присев на корточки, выжидательно поглядывали в нашу сторону. Лишь серые попугайчики не могли успокоиться. Они кружились над деревьями и оживлённо обсуждали удивительное происшествие.
        Из коттеджа так никто и не появился. И тогда впервые мне пришла в голову странная мысль, что, может быть, он пуст. И вождя там нет. И эти экзотические стражи никого не охраняют. И загадка Муаи совсем в другом…
        Ктото осторожно потянул меня за рубаху. Я оглянулся. Сзади стоял Ку Мар.
        Он одобрительно кивал курчавой головой.
        - Что скажешь? - поинтересовался я.
        - Хорошо орал! - со знанием дела похвалил Ку Мар. - Оо… Очень хорошо. Да!
        - Нам необходимо видеть вождя, - сказал я. Это прозвучало, как попытка оправдаться.
        - Айяяй, - сочувственно закивал Ку Мар, - айяяй! Нельзя… Плохо будет. Совсем плохо будет… Слушай, - Ку Мар вдруг перешёл на шёпот. - Положи подарка вот тут. Вот тут на земля. И записка положи. Такой большой записка. Напиши там, чего надо. Хорошо напиши… Как орал! И подпись сделай. Пусть лежит вот тут… А завтра утром приходи… Может, хорошо будет.
        - Придётся так и поступить, - сказал я, и поиспански Питеру: - Может, парнишка специально подослан… Может быть, завтра нам удастся добиться аудиенции.
        - Попробуем, - не очень уверенно согласился Питер. - Во всяком случае, это ничуть не хуже, чем “громкоговоритель”, придуманный Джо.
        - Или твоё сольное выступление, - отпарировал Джо, густо покраснев.
        - Ладно уж, - примирительно махнул рукой Питер. - Все мы тут не выглядим мудрецами. Пишите, шеф. Я попробую перевести ваш меморандум на “пиджин инглиш”…
        Я быстро написал записку. Наши пожелания и требования выразил предельно лаконично в трех пунктах: встреча с вождём, помощь при строительстве буровой вышки, в остальном - невмешательство и взаимное уважение суверенитета… Помощь обещал оплатить натурой или долларами. Предупреждал, что с этой ночи лагерь охраняется. В незваных гостей будем стрелять без предупреждения.
        Питер с тяжёлым вздохом взял у меня записку и принялся переводить на “пиджин инглиш”. Написав несколько слов, он закусил губы и стал сосредоточенно скрести голову. Ку Мар с интересом следил за ним. Питер написал ещё слово, перечеркнул и вполголоса выругался. Крупные капли пота скатывались по его сосредоточенному лицу и падали на бумагу.
        - Да ну, Питер, ты попроще, - не выдержал Джо. - Это тебе не школьное сочинение…
        - А ты заткнись! - посоветовал Питер, посасывая кончик авторучки. - Попробуй переведи просто, если у них, к примеру, вместо того чтобы сказать “зонт”, говорят: “Не очень большой дом, который носишь под мышкой и поднимаешь навстречу дождю, если не хочешь повстречаться с ним”. А если, например, надо сказать “болван”, то приходится говорить: “Облезлая обезьяна, у которой хвост на месте головы, а вместо головы пустая тыква, набитая прокисшими отрубями”. И ещё надо к этому трижды прибавить: “Вваа…”
        - Правильно, - подтвердил Ку Мар, внимательно слушавший Питера.
        - А ты лучше помог бы, если понимаешь, в чём дело, - сердито бросил Питер, вынимая авторучку изо рта.
        - Давай, - просто сказал Ку Мар.
        - Что тебе давать?
        - Бумага давай.
        - Зачем?
        - Помогать буду.
        - Ты умеешь писать? - изумился Питер.
        - Немного… Немного лучше, чем ты.
        - Что?…
        - Давай покажу.
        - И понимаешь, что написано здесь, в этой записке?
        - Где начальник написал английский слова? Немного понимаю.
        - Гм… Ну, вот тебе перо и бумага. Попробуй переведи.
        - Попробовать что?
        - Попробуй напиши словами муаи то, что начальник писал в своей записке.
        - Давай чистый бумага, - решительно сказал Ку Мар.
        - Зачем? Ты продолжай то, что я начал.
        - Нельзя, - заявил Ку Мар, возвращая Питеру листок перевода.
        - Почему нельзя?
        - Там, - Ку Мар застенчиво улыбнулся, - там немного неправильно писал… Кто будет читать, очень обижайся. А если не обижайся, будет сильно смеяться. Вот так: хохохо… - и Ку Мар, широко улыбаясь, потёр себя ладонью по животу.
        - Хихи, - не выдержал Джо, а Тоби вынул трубку изо рта и принялся громко сморкаться.
        Питер выглядел несколько обескураженным, но не хотел сдаваться.
        - А где не так? - придирчиво поинтересовался он, подозрительно поглядывая то на Ку Мара, то на своё сочинение.
        - О, вот тут и тут, - Ку Мар бесцеремонно тыкал коричневым пальцем в каракули Питера. - И ещё тут… О, совсем много.
        - Ладно… - сказал Питер. - Пиши ты. Посмотрим.
        - Давай бумага и садись вот тут на землю.
        - Это ещё зачем?
        - Как писать буду? Твой спина писать буду. Другой столик нет. Садись, пожалуйста.
        - Гм… - сказал Питер, но подчинился.
        Ку Мар присел на корточки, положил чистый лист бумаги на спину Питера и принялся писать ровным, довольно правильным почерком, время от времени поглядывая на мою записку. Исписав сверху донизу один лист бумаги, он попросил второй, потом третий.
        Мы терпеливо ждали.
        - Все, - объявил Ку Мар и поставил жирную точку.
        - Нука давай, я проверю, - сказал Питер, с трудом распрямляя затёкшую спину.
        Ку Мар отдал ему исписанные листки. Питер внимательно прочитал их и, кажется, остался доволен.
        - Грамотей, - с оттенком уважения заметил он. - Чисто написал и, в общем, понятно. Лучше, чем я. Кто это тебя успел научить?
        - Кто? - презрительно надул губы Ку Мар. - Муаи много грамотный. Все грамотный… Один старый бабка Хмок Фу а Кукамару немного неграмотный. Сейчас учится.
        - Интересно… - протянул Питер. - Если, конечно, не врёшь. Так, может, муаи и поанглийски понимают?
        - Немного понимают.
        - А вождь? - не выдержал я. - Может, и он тоже?…
        - Не знаю… - сказал Ку Мар и посмотрел на меня с откровенной издёвкой.
        - Так чего ради мы здесь морочили себе головы с переводом? - сердито спросил Питер. - Зачем мы все это делали, шеф, если каждый, гм… Ку Мар мог перевести ваше письмо этой загадочной местной власти. А ты чего не сказал? - напустился Питер на Ку Мара.
        - Зачем говорить? - удивился Ку Мар. - Ты просил, я помогал. А зачем, я не знаю. Зачем так писал, не знаю… Зачем орал там, тоже не знаю. Зачем дырка остров делать хочешь, тоже не знаю. Я ничего не знаю. Я только помогал немного, что просил.
        - Вождь Муаи поймёт, в чём дело, если ему оставить только записку начальника и подарки? А то, что писал ты, не оставлять?
        - Не знаю…
        - Ладно, Питер, - вмешался я. - Положите посреди площади обе записки вместе с подарками, и пошли. Мы и так потеряли здесь полдня. Спасибо за помощь, Ку Мар. Приходи в гости.
        - Приду, - обещал Ку Мар и побежал домой.

* * *
        Ещё не дойдя до лагеря, мы почувствовали, что дело неладно. Прерывистые полосы, словно глубокие колеи, тянулись вдоль всего пляжа. Местами их уже заровняли волны, но на сухом белом песке они были видны очень отчётливо. Каждый из нас готов был поклясться, что утром, когда мы шли в деревню, этих полос не было.
        - Штанги, - твердил, сжимая кулаки, Питер. - Говорю вам, парни, это штанги. Пока мы горланили на площади, эти обезьяньи дети опять околпачили нас…
        Однако то, что мы застали в лагере, превзошло самые худшие ожидания. Площадка, на которой утром лежало оборудование, была пуста. Штанги, обсадные трубы, секции буровой вышки, инструменты - все исчезло. Не осталось ни одного болта, ни одной гайки. Только кухонная утварь, продукты и наши палатки. И словно чтобы подчеркнуть всю бездну издевательства, жертвой которого мы стали, на обеденном столе возле палаток высилась целая гора “подарков”: фрукты, свежая рыба, поднос с устрицами, оплетённые тыквы с местным пивом.
        Ребята безмолвно повалились на песок в тени навеса. Молчание длилось долго.
        Первым его нарушил Тоби.
        - А не сыграть ли нам в телефон? - негромко предложил он, не выпуская изо рта потухшей трубки. И, не дожидаясь ответа, наградил Джо звонким шлепком.
        - Ну ты, полегче, - возмутился Джо, поспешно откатываясь в сторону.
        - Начинаем войну, шеф? - спросил Питер.
        - Вернёмся в деревню и потребуем объяснений. Надо только проверить, где оборудование: снова у причала или исчезло совсем…
        - Если бы исчезло, мы его под землёй нашли бы. Тогда нашлись бы и виновники. Разумеется - опять у причала…
        - Сегодня любой ценой войду в дом вождя, - запальчиво сказал я. - Если они станут стрелять, мы тоже откроем огонь.
        - А не снять ли сначала часовых? - предложил Питер. - Берусь сделать это с трехсот метров.
        - Первый выстрел - объявление войны. Пусть ответственность за начало военных действий падает на них.
        - Превосходно, шеф. Если останусь жив, обещаю каждый день до отъезда убирать вашу могилку свежими цветами.
        - Но я не хочу… - начал Джо.
        - Смирно! - прервал Питер. - Шеф объявил мобилизацию. Берите карабины и - шагом марш.
        - Но я…
        - Молчать! Вот твой карабин, проверь его. А ты чего ждёшь, Штанга?
        - Я за мирное разрешение споров, - спокойно объявил Тоби, выколачивая трубку. Я сохраняю нейтралитет.
        - Ага, и я тоже! - крикнул Джо, откладывая карабин.
        - Трусы, - взорвался Питер. - Бабы, слюнтяи…
        - Попридержи язык! Ты ведь тоже заключил контракт на бурение, а не на службу в колониальной полиции.
        - Вот именно, - подтвердил Джо.
        - Все равно - трусы. Над вами потешаются, а вы бормочете о нейтралитете. Трусы!
        - Если ещё раз повторишь это слово, Питер, подавишься им вместе с осколками зубов, - сурово предупредил Тоби.
        - Довольно, мальчики, - вмешался я. - Пошли к причалу, а оттуда, кто не боится, - в деревню.
        Тоби и Джо поднялись без слова. Мы в молчании покинули лагерь. По пути, оглянувшись на своих спутников, я убедился, что только Питер вооружён. Тоби и Джо демонстративно оставили карабины в лагере.
        10 января… Наши вчерашние перипетии кончились довольно неожиданно. Убедившись, что все исчезнувшее оборудование снова находится у причала, мы отправились в деревню. Тут нас ожидал новый сюрприз. Посреди площади, на том месте, где мы оставили подарки и меморандум, лежала красивая циновка, сплетённая из пальмовых волокон. На ней громоздилась куча ответных подарков - копчёная рыба, тыквы с напитками, рыболовные снасти, миски из панциря морской черепахи и гигантские перламутровые раковины, отливающие на солнце всеми цветами радуги. В одной из раковин торчала свёрнутая трубочкой записка.
        Она была нацарапана поанглийски.
        “Справедливейший приветствует гостей и благодарит за подарки. Справедливейший всемилостивейше обещает аудиенцию в полдень через три ночи. Справедливейший просит не делать дырок в острове до встречи с ним…”
        Помню, я тотчас же прочитал записку ребятам.
        - Ну, вот и хорошо, - обрадовался Джо.
        - Если это не попытка оттянуть время, - добавил Питер.
        Тоби по обыкновению ничего не сказал, только посасывал свою трубку.
        Мы забрали подарки и вернулись в лагерь.
        Вечером за ужином Питер задал вопрос, который в равной степени волновал всех:
        - Завтра опять станем вьючными ослами, шеф?
        - А что ты предлагаешь? - поинтересовался я. Питер испытующе глянул на меня:
        - Я предлагаю изменить место бурения. Соберём вышку возле причала. Какая разница, где продырявить этот паршивый остров?
        - Место бурения задано главным геологом. Утверждено боссом. Древние лавы, а значит, и алмазоносные кимберлиты тут, возле нашего лагеря, кажется, залегают ближе к поверхности.
        - Вы сказали “кажется”, шеф?
        - Да… Точно этого никто не знает.
        - Значит, всё равно, где бурить?
        - А если скважина у причала вообще не встретит лав? - не сдавался я. - Если проектной глубины не хватит и скважину придётся остановить в теле кораллового рифа, венчающего древний вулкан? С меня начальство голову снимет…
        - Проектной глубины может не хватить и тут. Мы ведь не знаем толщины рифа.
        - Разумеется… Но тогда пусть беспокоится начальство.
        - Выходит, завтра снова таскать штанги к лагерю?
        - Выходит так, Питер… В конце концов нам за нашу работу платят. Но теперь не будем так легкомысленны… Установим круглосуточное дежурство.
        - Вопрос, поможет ли оно на этом проклятом острове, - проворчал Питер.

* * *
        Наконец настал долгожданный день аудиенции у Справедливейшего.
        Чтобы скоротать время ожидания, мы три дня в поте лица опять таскали оборудование от причала к лагерю. Ночью по очереди несли дежурство. Однако ночные гости больше не появлялись. То ли сыграло роль наше предупреждение, то ли островитяне выжидали…
        Я не сомневался, что в дальнейшем все будет зависеть от исхода встречи с вождём.
        Начали готовиться к ней с утра. Решено было, что на аудиенцию мы идём вдвоём с Тоби. Питер и Джо остаются охранять лагерь и в случае необходимости придут на помощь.
        Мы с Тоби побрились, надели чистые рубашки и новые сандалии. Я засунул в задний карман штанов плоский автоматический пистолет. Посоветовал сделать то же самое Тоби. Однако он категорически отказался и объявил, что пойдёт без оружия. С собой мы захватили подарки - тропический шлем, авторучку и бутылку коньяка. Все это Тоби завернул в большой кусок яркой ткани и перевязал широкой красной лентой.
        - Не беспокойся, Штанга, - сказал на прощание Питер. - В случае чего, мы с Джо устроим вам вполне приличные похороны.
        Тоби молча погрозил Питеру кулаком, и мы пошли.
        Признаться, мы втайне ожидали торжественного приёма, толпы на площади, танцев в нашу честь. Ничего этого не было. Площадь оказалась пустой. Только стражи в медных касках и расшитых камзолах были на своём посту у входа в коттедж. Мы с Тоби не очень уверенно приблизились к ним. На этот раз они вытянулись и приложили коричневые кулаки к белым перьям, украшающим каски. Затем один из стражей жестом предложил нам войти.
        Не скрою, я вступал в это святая святых Муаи с лёгким трепетом. Не от страха, нет… Скорее, из любопытства. И, кроме того, за трехнедельное пребывание на острове я невольно проникся уважением к недосягаемому и таинственному властелину, подданные которого, без сомнения, выполняя его волю, так блестяще разыграли нас.
        Мы с Тоби поднялись по нескольким ступеням на открытую веранду и вошли в коттедж.
        Убранство первой комнаты поразило нас. Оно было вполне европейским. У окна стоял низкий столик. На нем графин и несколько хрустальных бокалов. Возле стола низкие плетёные кресла. На полу и на стенах яркие циновки. Повсюду ослепительная чистота.
        Мы остановились в лёгком замешательстве.
        Идти дальше или ждать здесь? Тоби вытащил изо рта потухшую трубку и сунул в карман.
        Шорох заставил нас оглянуться. Лёгкая перегородка вместе с закрывавшей её циновкой скользнула в сторону. Изза перегородки появился невысокий коренастый человек в широком белом одеянии до пят и круглой чёрной шапочке с белыми перьями. У него было неподвижное темнокоричневое лицо без бровей, с удивительно толстыми губами. Глаза, полуприкрытые тяжёлыми складками век, внимательно оглядели нас. Я готов был присягнуть, что не встречал этого человека в посёлке.
        Я молча поклонился, и Тоби последовал моему примеру.
        Человек в белом плаще чуть шевельнул веками и продолжал разглядывать нас. Молчание явно затягивалось, и я почувствовал смущение.
        - Мы хотели бы видеть вождя, - пробормотал я, чтобы чтонибудь сказать.
        - Вы готовы говорить со Справедливейшим из справедливых, мудрейшим из мудрых, вышедшим из синих волн Великого вечного океана? - спросил поанглийски человек в белом плаще.
        Признаться, меня поразило его правильное произношение.
        - Дда, - сказал я не очень уверенно.
        - Следуйте за мной!
        Мы прошли через несколько небольших комнат. Красивая удобная мебель. Фотографии и картины под стеклом, часы, барометр… Лишь яркие циновки на полу и на стенах напоминали, что мы находимся на острове в центральной части Тихого океана. В углу последней комнаты оказалась винтовая лестница. Она вела кудато вниз.
        Коттедж вождя был одноэтажным. Значит, вход в подземелье… Не ловушка ли?
        Человек в белом плаще начал было спускаться, потом оглянулся.
        - Не бойтесь, - сказал он, заметив моё колебание. - Здесь ничто не угрожает. Справедливейший ждёт вас. Он внизу. Можете оставить вашего товарища здесь, если сомневаетесь.
        - Нет, - ответил я. - Мы верим и пойдём вместе.
        Наш провожатый отвернулся и начал спускаться. Мы с Тоби последовали за ним.
        Впоследствии, вспоминая первую аудиенцию у Справедливейшего, я всегда испытывал чувство неловкости, граничащее со стыдом. Хороши же мы оказались… Особенно наш узелок с подарками!..
        Спустившись по винтовой лестнице, мы очутились в обширном, довольно мрачном помещении. Свет проникал откудато сверху через небольшие оконца, расположенные под потолком. Приглядевшись, я рассмотрел, что стены этого странного зала увешаны разнообразным оружием. Здесь были луки и колчаны со стрелами, копья, дротики, боевые топоры, короткие мечи, остроги и какието странные приспособления, похожие на орудия пыток.
        Мне стало не по себе, и я незаметно дотронулся до заднего кармана. Пистолет был на месте. Я мог вытащить его в любой момент.
        В дальнем конце зала находилось чтото похожее на возвышение. Драпировка из тяжёлой, золотисто поблёскивающей ткани оставляла открытыми только нижние ступени.
        Не дойдя нескольких шагов до занавеса, провожатый остановился и жестом предложил нам сесть.
        Я с недоумением оглянулся. Однако оказалось, что на полу лежат подушки, набитые морской травой. Мы с Тоби сели, и Тоби аккуратно поставил на колени свёрток с подарками, перевязанный красной лентой.
        Наш провожатый исчез за занавесом. Очевидно, пошёл докладывать. Мы напряжённо ждали.
        “Кто бы мог предполагать, что под коттеджем имеется ещё подземелье, - думал я. - Зал не меньше двадцати метров в длину. Конечно, он высечен в скале. Ведь домик вождя стоит прямо на выступе кораллового рифа. Зачем все это понадобилось? И оружие, - я глянул по сторонам, - это, пожалуй, одна из самых больших коллекций оружия тихоокеанских островитян. Даже в Мельбурнском музее не видел такой… Ей цены нет”.
        Тоби шевельнулся на своей подушке. Я глянул на него. Он чуть заметно покачал головой.
        - Все будет в порядке, - успокоительно шепнул я.
        - Не в том дело, - тихо ответил он. - Покурить бы…
        - Придётся потерпеть. Сейчас неудобно…
        Занавес дрогнул и раздвинулся.
        На возвышении, покрытом яркой циновкой, скрестив ноги, сидел человек. Его тело, руки и ноги были окутаны складками белого плаща, широкое коричневое лицо с толстыми губами и крупным носом казалось высеченным из камня. Массивные веки прикрывали глаза. В курчавых чёрных волосах блестел золотой обруч. Очевидно, это и был вождь Муаи собственной персоной и… в полном одиночестве. Больше в зале никого не было видно. Исчез даже наш таинственный провожатый, говоривший поанглийски.
        Мы с Тоби встали; я неловко поклонился. Ни один мускул не дрогнул на лице человека, восседающего перед нами. Если бы не дыхание, чуть колеблющее складки одежды, его можно было бы принять за каменное изваяние.
        Я скосил глаза на Тоби. Он переступал с ноги на ногу и крутил головой с таким видом, словно ему давил горло несуществующий воротничок.
        Приветственная речь начисто вылетела у меня из головы. К тому же я понятия не имел, на каком языке говорить. Молчание явно затягивалось, и меня начала разбирать злость. Что означает все это представление? Может быть, над нами опять хотят позабавиться?
        Наконец вождь соизволил нарушить молчание.
        - Гм… - сказал он.
        Это “гм” могло быть произнесено на любом из тысячи пятисот языков Земли, и я снова очутился в затруднительном положении: на каком же языке отвечать?
        - Гм, - повторил вождь. - Вы собираетесь молчать до вечера?
        Он говорил на довольно правильном французском языке.
        Я торопливо ответил пофранцузски.
        Это оказалось нелегко - с ходу переводить приветствие на французский язык. К тому же я забыл начало и переиначил титул вождя.
        Он прервал меня, махнув рукой:
        - Переходите к делу!
        Я принялся пространно объяснять цели нашей экспедиции, задачи бурения, сам способ бурения скважины. Подчеркнул, что “дырка” не причинит никакого вреда острову и его обитателям. Я старался говорить как можно более популярно: упрощал терминологию, по возможности заменял технические выражения словами, которые должны были быть ему понятны.
        Он слушал довольно внимательно, потом спросил:
        - Зачем нужна эта скважина?
        Он употребил именно слово “скважина”, а не “дырка в острове” - выражение, которым пользовался я в своих объяснениях.
        Вопрос поставил меня в тупик. Объяснять ему строение кораллового атолла? Рассказывать о кимберлитах, которые мы предполагали обнаружить на глубине под коралловой постройкой?… Я уклончиво ответил, что хотим “заглянуть внутрь острова”, убедиться, нет ли там чегонибудь, что в дальнейшем могло бы принести пользу обитателям Муаи…
        - Например? - резко перебил он. Я чувствовал себя как на экзамене. Пот ручьями струился по щекам, стекал за воротник рубашки.
        - Разные вещи могут оказаться на глубине, - пробормотал я не очень уверенно.
        Он чуть приподнял тяжёлые веки и принялся рассматривать меня с насмешливым любопытством. Потом сказал:
        - Верно… Разные вещи могут оказаться на глубине. Например, такие, которые вам даже не снились… Допустим, вы не знаете, зачем эта скважина; допустим, ваш босс, которого тут нет, не объяснил вам этого. Но я - верховная власть на острове, - должен я знать, что, где и зачем вы хотите делать? Или вы не согласны со мной?
        Судя по языку, по манере выражаться, он получил коекакое образование и производил впечатление довольно цивилизованного человека. Поэтому я решился… Я рассказал ему об устройстве атолла, о том, что под коралловой постройкой должен находиться скальный цоколь. Этот цоколь, скорее всего, является древним вулканом. До вулкана мы и хотим добраться скважиной.
        Я готов был побиться об заклад, что он обязательно заинтересуется древним вулканом и захочет узнать, не начнёт ли вулкан извергаться после бурения скважины. Но он только сказал:
        - Там, где собираетесь бурить, не достигнете цоколя.
        - Почему же?
        - Там цоколь глубоко.
        Счастье ещё, что Тоби не понимает пофранцузски. Повидимому, мне давно пора возмутиться… Кажется, этот коричневый монумент собирается учить меня.
        Я сказал возможно более решительно и холодно:
        - О том, какое место подходит для бурения, разрешите судить мне.
        Слово “мне” я подчеркнул. Неожиданно он согласился:
        - Разумеется… у вас могут быть свои соображения. Это ваше право.
        Он помолчал и добавил:
        - А я не могу разрешить вам бурить там, где вы задумали.
        - Почему?
        Дипломат никогда не задал бы подобного вопроса. Но я был плохим дипломатом… Он тотчас дал мне это почувствовать: он даже не счёл нужным ответить, только пожал плечами.
        - Однако я должен бурить, - пробормотал я, чтобы прервать наступившее молчание. Он снова пожал плечами.
        - Пожалуйста, бурите, но в другом месте. Например, там, где вы высадились.
        Кажется, я начал понимать… Для него это был вопрос престижа и амбиции. Ах, коричневая мумия! Но я тоже упрям… Недаром моя бабка была ирландкой!
        - Вы можете выбрать и какоенибудь иное место, - сказал он, словно поняв мои мысли, - исключая всю западную половину острова.
        “Ага, идёшь на попятную! - со злорадством подумал я. - Нет, так легко не уступлю…”
        - Мы устроили лагерь как раз на западе, - заметил я вслух. - И уже успели перенести туда часть оборудования…
        Тут я осёкся. Он не мог не знать, что происходило с нашим оборудованием.
        Однако на этот раз он не воспользовался моим промахом. Он только сказал:
        - Обдумайте условие. Если оно вас не устраивает, от бурения придётся отказаться.
        Это прозвучало как ультиматум.
        - Но… - начал я.
        - Никаких “но”. С первым вопросом покончено. Переходим ко второму.
        Не скрою, я снова растерялся. Этот муаец оказался более решительным, чем можно было предполагать. Я не знал, что отвечать, и молчал.
        - Ну?
        У меня мелькнула мысль, что его “ну” прозвучало не очень вежливо… Я попытался собрать расползавшиеся мысли: “Ближайший пароход будет через полтора месяца, нас четверо, а их…”
        - Ну?
        “Клянусь Плутоном, он, конечно, понимает, что сила на его стороне. Значит… Значит, надо быть дипломатом, хотя это чертовски трудно…”
        - Второй вопрос связан с первым, - сказал я возможно спокойнее. - Мне нужна помощь при монтаже буровой установки. Десятокполтора здоровых ребят. Конечно, я заплачу и вам тоже… Цена…
        - О цене потом, - нетерпеливо прервал он. - Если согласитесь изменить место бурения, пришлю вам десять человек.
        - Ещё одно… У нас исчезало оборудование… То есть не совсем исчезало. Ктото перетаскивал его ночью обратно…
        - А, - сказал он. - Ктонибудь из моих… подданных. Вероятно, им тоже не понравилось место, которое вы выбрали.
        Это было уже слишком!
        - Послушайте… - начал я.
        Он не дал мне продолжить:
        - Не сердитесь на них, они славные ребята. Я скажу, и… они перестанут… шутить.
        - А мы и не позволим больше дурачить нас; я уже отдал распоряжение…
        - Зачем ссориться? - сказал он. - Кажется, вы тоже неплохие ребята… Раз уж вы приплыли сюда, сделайте своё дело, и жители Муаи с радостью проводят вас. Но не забывайте о наших… о моих условиях.
        - Ладно, - ответил я. - Изменю место бурения. У меня не остаётся другого выхода, однако…
        - Ну вот и прекрасно, - сказал он неожиданно мягким голосом. - И советую вам подумать о районе выгрузки, тем более что, как вы вскоре убедитесь, “сделать дырку” в атолле Муаи - задача трудная… Независимо от того, где бурить.
        - Послушайте, - возмутился я, - если это намёк…
        - Это не намёк, - резко прервал он. - Вы уже “делали дырки” на островах, подобных Муаи?
        - Нет.
        - Ну, вот видите…
        - Хорошо, - сказал я. - Эту заботу предоставьте мне. Каковы же окончательные условия?
        - Условие одно. Вы его слышали?
        - А цена?
        - Вы имеете в виду оплату рабочих? С ними договоритесь сами.
        Он решительно не хотел понять меня.
        - Я имею в виду… стоимость аренды площадки под скважину и… все прочее… Сколько?
        - Я не думал об этом, - объявил он. - Пожалуй, вы правы. Коечто вам придётся заплатить. Немного… Об этом договоритесь после с моим советником.
        Ещё не легче. У него, оказывается, есть советник. Интересно, кто такой?
        - А где я могу увидеть вашего советника?
        - Он придёт сам… Позже.
        - Но я бы хотел быстрее начать.
        - Начинайте, рабочие придут завтра.
        - О’кей. Тогда, кажется, все… Может быть, вам чтонибудь надо от меня… от нас?
        Вместо ответа он сделал какойто знак рукой. Тотчас беззвучно опустился занавес, скрывший его от наших глаз.
        Он даже не счёл нужным попрощаться. Мы с Тоби переглянулись.
        - Кажется, уладили, - пробормотал я без особой уверенности.
        - А это? - спросил Тоби, указывая глазами на узел, который держал в руках.
        Занавес дрогнул. Изза него снова появился провожатый, который привёл нас сюда,
        - Пойдёмте, - сказал он. - Я провожу вас. Тоби протянул ему узел.
        - Что это?
        - Это… сувениры, - пояснил я. - На память.
        - Справедливейшему из справедливых… или мне?
        Я махнул рукой:
        - Сделайте так, как сочтёте более удобным.
        Он молча взял узелок и жестом пригласил нас следовать за ним.

* * *
        Какое множество подробностей способна сохранять человеческая память! Нужна только маленькая затравка, чтобы начать вспоминать… А потом воспоминания набегают, как морские волны. Одно за другим - без конца… Затравка - мои записные книжки. Я листаю страницы, и корявые сухие строчки оживают. Кажется, я слышу шум океана и звенящие удары металла о металл. Это ребята соединяют звенья вышки.
        Вот запись от 15 января:
        Мы полным ходом собираем буровую. Новое место я выбрал на внешней восточной стороне атолла, метрах в трехстах от причала. С помощью десятка молодых муайцев, присланных Справедливейшим, мы уже перетащили на новую площадку все оборудование и палатки лагеря. Мы живём теперь на самом берегу океана, возле остова буровой. Вышка растёт не по дням, а по часам. Скоро можно начинать бурение.
        …Как мы все ждали этого волнующего момента! И наконец он наступил… Питер включил двигатель, мотор заработал. Через несколько минут буровая коронка со вчеканенными в неё алмазами впервые впилась в тело рифа Муаи. Бурение началось.
        За первый день мы прошли немного - всего около двух погонных метров. С заходом солнца Питер остановил мотор, и мы подняли на поверхность первый керн - желтоватый столбик кораллового известняка, частицу тела рифа.
        Торжественное событие решено было отметить за “праздничным столом”. Большой брезент расстелили прямо на чистом коралловом песке пляжа. Вокруг брезента заняли места мы вчетвером и шестеро коричневых помощников. Эти шестеро показались мне наиболее умелыми и ловкими. И я не ошибся. Неделю спустя они работали на скважине, как заправские буровики.
        Одиннадцатым за нашим праздничным столом был Ку Мар. Он теперь торчал возле буровой с утра до вечера.
        Праздничный обед был великолепен. Его приготовил молчаливый Тоби. Сидя за “столом” и слушая похвалы черепаховому супу, запечённым в тесте тунцам, маринованным крабам и прочим яствам, Тоби лишь скромно улыбался и молча посасывал трубку.
        - Ну, а как там поживает вождь Муаи? - спросил Питер, подмигивая Ку Мару. - Не выпить ли нам за его здоровье?
        - Я не знает, - сказал, улыбаясь, Ку Мар.
        - Неужели он никогда не выходит из своего дома?
        - Я не знает.
        - Все ты знаешь, чертёнок, только говорить не хочешь. Почему? Вы его так боитесь?
        - Никакой муаи не боится. Никто не боится, я тоже, - гордо сказал Ку Мар, протягивая руку за очередной горстью засахаренных орехов.
        - Муаи вождь очень хороший, оо! - на ломаном английском языке сказал Ну Ка Вонг Танну - самый молодой из наших помощников, которого мы все называли просто Нукой.
        - А чем хороший? - поинтересовался Питер.
        - О, - сказал Нука. - Оо! - повторил он, широко разводя руками и поднимая глаза к звёздам.
        - Ясно, - объявил Питер. - Святой, наверно?
        - Какой “святой”? - быстро спросил Ку Мар.
        - Такой, которому все молятся.
        - Как это… молятся?
        - Ну, кланяются, поднимают руки и бьют лбами о землю.
        - Уу, - разочарованно протянул Ку Мар. - “Молятся” - это очень плохо. Голова будет болеть. Нет, вождь Муаи не святой…
        - Надо было пригласить вождя к нам на праздник, - заметил Джо.
        - Сделаем это, когда кончим бурение, - пообещал я.
        Ку Мар тихонько захихикал в темноте.

* * *
        26 января. Бурение продвигается чертовски медленно. За десять дней мы не прошли и пятидесяти метров. Риф оказался сильно кавернозным. Пока пустоты были небольшими, мы ещё коекак справлялись с ними. Но вчера буровой инструмент провалился сразу на несколько метров. Алмазная коронка вышла из строя. На ликвидацию аварии ушёл целый день. Если дело пойдёт так и дальше, мы не кончим скважину в установленный срок…
        Помню, я тогда сказал Питеру:
        - Можно подумать, что этот Справедливейший знает коечто о строении рифа Муаи. Он намекал при нашей встрече, что бурить будет трудно…
        Питер насмешливо глянул на меня:
        - И вы, шеф!..
        - Что - и я?
        - Уверовали в его необыкновенность. Чушь собачья!
        - А вчерашняя авария?
        - Ерунда! Теперь будем бурить осторожнее…
        Питер ещё не закрыл рта, как мотор на буровой начал чихать и заглох.
        Тотчас прибежал встревоженный Джо.
        - Идите скорей. Опять!
        - Что опять?
        - Инструмент провалился.
        На этот раз дело оказалось гораздо серьёзнее. Вероятно, произошёл обвал стенок каверны: буровой инструмент зажало в скважине. Мы провозились до ночи, но так и не смогли извлечь коронку на поверхность.
        Весь следующий день ушёл на безуспешные попытки освободить инструмент. Скважина зажала его мёртвой хваткой. Мы никак не могли заставить её приоткрыть каменные челюсти.
        К вечеру третьего дня Питер, который все это время раскрывал рот лишь для замысловатых ругательств, швырнул на песок тяжёлый ключ и сказал:
        - Все! Я испробовал все знакомые мне штучки, шеф. Придётся бросить эту скважину и начать рядом новую. Считайте эти пятьдесят метров разведкой.
        - Подождём до завтра, - предложил я. - Утро вечера мудрёнее.
        Утром я стал к станку сам. Я знал один хитрый приём, которому научился у буровиков на Аляске. Он заключался в особом раскачивании инструмента. Способ был рискованный. Можно разорвать буровые штанги. Но иногда помогал.
        Я расставил ребят по местам. Объяснил каждому, что делать. Восемь пар глаз впились в меня с напряжённым вниманием, ожидая команд. Не было только Питера. Он считал затею бесполезной и ушёл купаться.
        - Включить мотор! - крикнул я.
        Мотор заработал.
        Я легонько нажал на рычаг подъёмного механизма, и, к моему величайшему изумлению, инструмент пошёл вверх, как нож из куска мыла. Это было непостижимо…
        Мы подняли колонну штанг на всю высоту буровой, свинтили их. Мотор снова заработал. Вскоре над устьем скважины появилась коронка…
        Мы прокричали троекратное “ура”.
        На наши вопли прибежал Питер в мокрых купальных трусах и заморгал выгоревшими ресницами.
        - Как вам удалось, шеф? - спросил он, внимательно разглядывая покорёженную алмазную коронку.
        - Секрет фирмы.
        - Шеф такое слово знает, - сказал Джо. - Пошептал - и конец…
        - Инструмент почти не был зажат, - объяснил я. - Пошёл наверх совсем легко.
        - Бросьте шутить, - хрипло проворчал Питер.
        - Говорю вполне серьёзно.
        - Посмотрите, что с инструментом. - Питер указал на уже свинченный керноприемник. - Видите, как расплющило? Такие аварии не ликвидируются сами.
        - Тем не менее, я поднял буровую колонну без труда.
        - Чудеса какието.
        - Может быть, куски породы, зажавшие инструмент, сами провалились на глубину в следующую каверну?
        - Вы когданибудь слышали про такое? - прищурился Питер.
        - Нет, но, в конце концов, скважин на коралловых атоллах пробурено не так уж много.
        - Все равно чудеса, шеф…
        2 февраля. После той загадочной аварии бурим с большой осторожностью. Скважина постепенно углубляется. Наши ящики заполняются желтоватыми столбиками керна. Известняк продолжает оставаться сильно кавернозным. Этот риф - как гигантская губка. Дырок в нём больше, чем породы. Мы прошли уже около четырехсот метров, а керна подняли всего сто пятьдесят. Остальное приходится на каверны…
        Кажется, это произошло именно 2 февраля… Потом я не вёл записей несколько недель…
        Утром Ку Мар настойчиво допытывался, какой глубины достигла скважина. Когда я сказал, он глянул на меня недоверчиво:
        - Чистый правда говоришь?
        - Конечно. А собственно, зачем тебе точная глубина?
        - Надо…
        - Ну а всётаки, зачем?
        Ку Мар заулыбался:
        - Один маленький задача решаю. Сколько дней бурить будешь, чтобы сделать дырка через вся Земля.
        - Ну и что получается?
        - Ничего не получается…
        Он, конечно, хитрил. Ктото из островитян поручил ему узнать глубину скважины. Может быть, даже сам Справедливейший… Непонятно только, зачем для этого понадобился Ку Мар. Каждый вечер помощники уходили ночевать в селение; от них можно было получить все сведения.
        Вскоре Ку Мар кудато исчез. В обед его никто не видел.
        Когда спала жара, мы вернулись на буровую. К станку стал Питер. Я присел под тентом, чтобы описать поднятый утром керн.
        Вдруг ктото окликнул меня. Голос был незнакомый. Я поспешно оглянулся. Под тент заглядывал невысокий коренастый человек в белой полотняной рубашке и шортах. На голове у него красовалась маленькая белая панамка. Чёрные очки прикрывали глаза. На вид ему казалось лет пятьдесят, хотя могло быть и больше. Его гладко выбритое лицо, руки и ноги покрывал темнокоричневый тропический загар. Тем не менее, у меня ни на миг не возникло сомнения, что передо мной белый.
        - Моё почтение, сэр, - вежливо сказал он поанглийски. - Надеюсь, я не очень помешал вам. Меня зовут Карлссон. Дэвид Карлссон.
        “Вероятно, советник Справедливейшего”, - мелькнуло у меня в голове.
        - Очень приятно, - сказал я, поднимаясь.
        Мы обменялись рукопожатием, и я назвал себя.
        - О, вас я знаю, - улыбнулся он.
        “Ещё бы, - подумал я. - Интересно только, где ты прятался полтора месяца? И главное, зачем?” Он словно понял мои мысли.
        - Мне давно говорили о вас и ваших товарищах, - пояснил он. - Но сам я возвратился на остров лишь вчера. Я находился на соседнем атолле.
        “Бабке своей рассказывай!” - подумал я. Но ему вежливо сказал:
        - Очень приятно познакомиться. Я тоже догадывался о вашем существовании. Вы советник здешней власти?
        - И да, и нет, - скромно объявил он, усаживаясь под тентом.
        - Выпьете чегонибудь?
        - Благодарю. Я пью только воду. Чистую морскую воду.
        - Морскую? - вырвалось у меня.
        - Почему вас это удивляет? Каждый при желании может приучить свой организм к морской воде. Все это дело привычки. Морская вода даже полезнее для организма, чем опреснённая. Многие обитатели островного мира пьют морскую воду, когда под рукой нет пресной. А для себя я это сделал правилом.
        - Вот как, - произнёс я, чтобы сказать чтонибудь.
        Мы помолчали. Как гостеприимный хозяин я попытался снова поддержать разговор:
        - Вы уже давно живёте на островах?
        - Да.
        - Но, вероятно, часто ездите отдыхать на континент - в Европу или в Америку, не так ли?
        - Нет.
        Он не отличался многословием во всем, что касалось его особы. Я попробовал переменить тему разговора:
        - Кажется, погода начинает меняться. Побаиваюсь урагана. Крепления вышки не очень надёжны.
        Он окинул буровую испытующим взглядом.
        - Выдержит. Это превосходная конструкция. Вероятно, последняя модель?
        - Самая новая. Облегчённого типа.
        - Дада, - он кивнул с видом знатока. - Научились, наконец, делать буровые установки. Пятнадцать лет назад о таких не могли и мечтать. А как глубина?
        - Рассчитана до полутора километров, но при желании может вытянуть и два. Правда, с глубиной скорость бурения сильно замедляется…
        - Разумеется, - он снова кивнул. - Кстати, о погоде не тревожьтесь. В ближайшие недели она не изменится.
        - Вы располагаете столь долговременным прогнозом? - удивился я. - Здесь, на островах?
        - Да, причём надёжным прогнозом, - он многозначительно поднял палец.
        - Мы регулярно слушаем прогнозы по радио, - заметил я. - На этот район они крайне неопределенны и, как правило, кратковременны.
        - Вы имеете в виду радиостанцию в Такуоба? - он пренебрежительно махнул рукой. - Что они знают!
        - Там ближайшая метеостанция. Другие источники мне не известны.
        - Дада, конечно, - сказал он. - Но в этой части Тихого океана особая климатическая зона. Циклоны обходят нас стороной. Прогнозы Такуобы для Муаи не подходят. Мы составляем свои собственные. Вы убедитесь, что они довольно точны, если пробудете тут ещё некоторое время.
        - Вынужден пробыть, - я подчеркнул слово “вынужден”. - Скважина ещё далека до завершения.
        - Значит, вы полны решимости вскрыть вулканический цоколь Муаи? - спросил он равнодушным тоном.
        “Ого, - подумал я, - Справедливейший точно передал ему содержание нашего разговора”.
        - Такова поставленная передо мной задача, - пояснил я, рисуя карандашом на песке разрез атолла.
        - Значит, как только вы убедитесь, что цоколь Муаи сложен обычным базальтом, а не алмазоносным кимберлитом, вы прекратите бурение и покинете остров?…
        Я взглянул на него с изумлением. Однако он продолжал внимательно рассматривать рисунок на песке,
        - Послушайте, мистер Карлссон, - сказал я. - Давайте уточним нашу… гм… игру. Вам чтонибудь известно о строении атолла Муаи?
        - Допустим.
        - Но глубокого бурения тут не было?
        - Глубокого… нет.
        - Однако вы знаете, на чём покоится коралловая постройка острова?
        - Предположим, что да.
        - И могли бы доказать это?
        - Могу дать вам несколько метров керна, состоящего из обычного базальта тихоокеанского типа.
        - Зачем?
        - Как доказательство, что вы вскрыли цоколь Муаи. А на какой глубине, это вы придумаете сами. Ведь вашей фирме важно получить породы цоколя и убедиться, что искать кимберлиты тут бесполезно.
        - Послушайте, вы…
        - Нет, сначала вы послушайте меня. Прежде всего, не воображайте, что предлагаю вам жульническую сделку. Я хочу лишь ускорить ваш отъезд отсюда.
        - Значит…
        - Пока ещё ничего не значит. На какой глубине вы предполагаете встретить… вулканические породы?
        Я пожал плечами:
        - Никто этого точно не знает, включая и главного геолога фирмы. Может быть, от пятисот до тысячи пятисот метров?…
        - Очень хорошо, - сказал он, беря у меня из рук карандаш. - Все, вероятно, так и было бы, если бы внизу под рифом Муаи находился правильный вулканический конус. А если этот конус разрушен, например, вулканическим взрывом или волнами ещё до образования рифа?
        - Тогда может быть всё, что угодно…
        - Вот именно, - согласился он. - Позволю себе немного исправить ваш рисунок, - он провёл на песке несколько линий. - Что скажете теперь?
        - Теперь каждый профан скажет, что бурить надо вот здесь - в западной части острова. В восточной - вулканические породы залегают слишком глубоко.
        - Превосходно. Готов поставить вам отличную оценку по геологии, но… есть одно “но”. На западе ваша скважина встретит вулканические породы на небольшой глубине, только если бурить вертикально. Обратите внимание, на рисунке я изобразил склон вулканического конуса достаточно крутым. Если скважина искривится, - он сделал ударение на последнем слове, - повторяю, если она искривится, вулканических пород вы вообще не встретите. Скважина пройдёт в теле рифа параллельно им.
        - Все это теоретические рассуждения, - заметил я. - И не понимаю…
        - Не понимаете… Жаль! - Он выпрямился и стёр ногой рисунок на песке. - Полагал, вы более догадливы… Тогда сделаем несколько предположений. Тоже теоретических… Первое: предположим, что появление на острове гостей не вызвало восторга у населения острова. Второе: допустим, что жители острова очень миролюбивы; не желая портить отношений с гостями, они, тем не менее, хотят предельно сократить пребывание гостей на своей земле. Третье: учитывая необычность ситуации, позволим себе сделать ещё одно совершенно невероятное допущение, что жители острова подсказали гостям коечто по существу дела… Ну, например, подсказали место бурения скважины с таким расчётом, чтобы гости как можно скорее выполнили свою задачу и распрощались с островом. Если всего этого мало, я готов сделать четвёртое предположение: гостям на этом острове ужасно не везёт. Начав бурить в таком месте, где можно было встретить древние лавы на глубине пятьдесят - шестьдесят метров от поверхности, гости так искривили скважину, что теперь едва ли встретят их вообще.
        Он умолк и быстро набросал ещё один рисунок на песке: разрез рифа, положение вулканического цоколя, линию искривлённой скважины.
        Я начал коечто соображать. Я прямо спросил его:
        - Вы имеете возможность проникать внутрь острова?
        Он кивнул.
        - По кавернам внутри рифового массива?
        - Да, тут есть целая система пещер, заполненных морской водой. На глубине риф Муаи состоит чуть ли не из одних пустот. Лабиринты подводных пещер открываются прямо в океан.
        - И у вас есть скафандр?
        - Есть.
        - Проникнув в лабиринт, можно добраться и до вулканического основания, не так ли?
        - Да, местами древние лавы залегают неглубоко.
        - Хорошо, - сказал я. - Возьму у вас эти несколько метров базальтового керна, и мы уедем с первой же оказией; но сначала я должен убедиться, что всё это правда.
        - Сможете сделать это завтра же. Но вы должны дать мне слово честного человека и джентльмена, что все останется между нами. Никто, даже ваши помощники, не должны узнать о тайне атолла Муаи. Мы хотим жить спокойно. Одни и спокойно… Вы поняли меня?
        - Коечто понял… Буду молчать. Обещаю вам, Карлссон.
        - Хорошо. Приходите завтра утром к коттеджу.
        Он легко поднялся, пожал мне руку и ушёл.
        Ребятам я сказал, что приходил советник Справедливейшего и пригласил меня на новую аудиенцию к вождю. Я даже и не подозревал, что говорю чистейшую правду.

* * *
        Карлссон встретил меня на центральной площади посёлка и провёл прямо в коттедж мимо стражей, которые сделали вид, что не замечают нас. Миновав несколько обставленных поевропейски комнат, мы очутились… в небольшой библиотеке. Это было совершенно круглое помещение без окон со стеклянным потолком. Над ним на крыше находился навес для тени. Вдоль стен тянулись стеллажи, сплошь заставленные книгами. Посредине стоял небольшой рабочий стол. Возле него кресла.
        Я надеялся, что Карлссон объяснит мне европейский облик всего этого дома, его странную пустоту, наконец, присутствие здесь библиотеки, однако он молчал. Порывшись в ящиках стола, он достал два электрических фонаря, один положил в карман, другой протянул мне. Потом он отодвинул ногой циновку на полу, открыл небольшой люк. Под крышкой люка оказалась узкая винтовая лестница, уходящая кудато вниз. Повидимому, это был второй вход в подземелье.
        - Тут внизу коекакие лаборатории, - сказал Карлссон. - Последнее время я бываю в них редко, поэтому освещение выключено. Нам придётся воспользоваться фонарями.
        - Здесь есть электрическое освещение? - удивился я.
        Он сделал вид, что не расслышал вопроса. Мы спускались ощупью в темноте. Я насчитал шестьдесят ступенек. Потом Карлссон включил свой фонарь. Сильный луч света вырвал из темноты шероховатые стены довольно широкого извилистого коридора. В стенах коридора темнели двери. Все они были закрыты на засовы. По правде сказать, это больше походило на подземную тюрьму, чем на лаборатории. Мне стало жутковато.
        - Идёмте, - сказал Карлссон. - Мы внутри рифового массива, но ещё находимся выше уровня океана. Эти пещеры - естественные. Мы тут только коечто подровняли…
        Не дожидаясь ответа, он двинулся вперёд. Мне не оставалось ничего иного, как включить фонарь и последовать за ним. Коридор изгибался, петлял, разветвлялся, и вскоре я совершенно потерял ориентировку. Чувствовал только, что мы постепенно спускаемся все ниже и ниже.
        Внезапно я услышал плеск. Гдето совсем близко была вода. Стены коридора ушли в стороны, и мы очутились в довольно большой пещере. Своды её тонули во мраке, а совсем близко у наших ног с тихим шелестом ударяли в каменный пол волны. Это было подземное озеро, а вернее, небольшой подземный залив. В сдержанном непокое его вод отражалось дыхание близкого океана.
        - Мы почти у цели, - услышал я голос Карлссона. - Сейчас прилив, и вода поднялась высоко. Пока наденем скафандры и приготовимся к спуску, вода начнёт спадать. Вам приходилось погружаться на тридцать - сорок метров?
        - Нет, - признался я.
        - Ну, не беда. У меня хорошие скафандры - лёгкие и надёжные. Надеюсь, справитесь. Единственная опасность нашей экскурсии - мурены. Они заплывают в эти лабиринты. Придётся взять оружие. Попадаются и спруты, но небольшие. Крупные сюда забираются редко.
        “Ещё не легче, - подумал я. - Прогулка к вулканическому цоколю Муаи может оказаться богатой впечатлениями… Черт меня дёрнул согласиться! Впрочем, теперь отступать поздно… Пусть лучше воображает, что для меня все это - раз плюнуть…”
        Скафандры действительно оказались превосходными. Я натянул свой без труда, и Карлссон помог мне закрепить шлем. Дышать было очень легко. Гибкий металлический шланг соединял шлем с небольшими баллонами, укреплёнными за спиной. В баллонах, повидимому, находился кислород.
        - Сделайте несколько глубоких вдохов, - услышал я голос Карлссона. - Так, хорошо… Можете отвечать мне, скафандры радиофицированы.
        - Замечательная штука, - сказал я, имея в виду скафандр. - Последняя модель?
        - Нет. Они изготовлены лет пятнадцать назад. Впрочем, я не уверен, что сейчас научились делать лучше.
        - Я и таких не видел.
        - Эти сделаны по специальному заказу. Рассчитаны для глубин до трехсот метров.
        - Ого! Разве возможно такое погружение в лёгком скафандре?
        - После небольшой тренировки вполне возможно. Мне приходилось погружаться в нём и глубже…
        Я с сомнением покачал головой, но Карлссон не заметил этого движения. Мой шлем остался неподвижным, и я убедился, что он очень просторен: в нём можно было свободно вертеть головой.
        - В гребне шлема находится осветитель. Включающее устройство под левым баллоном, - снова услышал я голос Карлссона. - Вы можете включать и выключать свет левой рукой.
        Я засунул руку за спину и нащупал какойто язычок. Дёрнул за него. Вспыхнул яркий свет, похожий на свет автомобильных фар. “Фары” находились гдето над головой. Это напоминало фонарь шахтёрской лампочки, только свет был гораздо сильнее. Поворачиваясь, я мог теперь осмотреть подземелье. Ребристые стрельчатые своды уходили высоко вверх. Местами с них свисали ажурные каменные драпировки, похожие на белоснежные кружева. Сталактиты спускались к самой воде и отбрасывали на её поверхность резкие причудливые тени. Под водой скалы круто обрывались. В глубине царил густой фиолетовосиний мрак; там вспыхивали и гасли удивительные красноватые искорки. Картина была настолько фантастической, что, кажется, я даже позабыл на время о своих страхах.
        - Вы готовы? - прозвучал голос Карлссона.
        - Дда… - сказал я. Для меня самого это “да” прозвучало не очень убедительно.
        - Тогда в путь! Не отставайте и посматривайте по сторонам…
        Он спустился по каменным ступеням и исчез. Тёмная вода сомкнулась над его шлемом, но тотчас же озарилась изнутри. Это Карлссон включил свой осветитель. Я увидел на глубине красноватооранжевые ребра подводных скал. Тени крупных рыб метнулись в стороны.
        - Ну, где вы там? - послышался издалека голос Карлссона.
        Я вдруг вспомнил слова Питера: “В случае чего, шеф, мы устроим вам вполне приличные похороны…” В данной ситуации о похоронах не могло быть и речи. Я просто исчезну бесследно - и меня сожрут гнездящиеся в непроглядном мраке мурены. Боже, на какие идиотские выходки решаются иногда вполне благоразумные и уравновешенные люди.
        - Ну? - прозвучало издали.
        Мне пришло в голову, что это “ну” я уже слышал однажды…
        Впрочем, предаваться воспоминаниям было некогда. Свет фонаря Карлссона заметно ослабел, превратившись в размытое золотистое пятно.
        Если я не заставлю себя тотчас же войти в воду, Карлссон исчезнет на глубине…
        - Ух ты, бултых! - сказал я сам себе. Лет сорок назад так приговаривала моя бабушка, когда сажала меня в большой эмалированный таз, чтобы искупать.
        Я сделал шаг, потом другой. Тело вдруг стало удивительно лёгким, и я почувствовал, что плыву.
        Карлссона удалось догнать без труда. Мы поплыли рядом. Странные большеглазые рыбы с прозрачными плавниками равнодушно разглядывали нас, неторопливо уступая дорогу. Подводное ущелье, по которому мы спускались, постепенно сужалось.
        - Мурен сегодня не видно, - раздался у меня в ушах голос Карлссона. - Ушли с началом отлива. Зато вижу кальмара. Неплохой экземплярчик. Этот может и атаковать.
        Впереди появилось чтото похожее на веретенообразную торпеду. Торпеда плыла нам навстречу. Кажется, она была длиной в несколько метров.
        Мне вдруг ужасно захотелось очутиться на берегу, на горячем песке пляжа… Во рту сразу пересохло…
        Карлссон обогнал меня. Я заметил, что он засунул левую руку за спину и поворачивает диск на конце одного из баллонов.
        Бледная торпеда побагровела, изогнулась гигантской запятой и вдруг превратилась в тёмное мохнатое облако.
        - Удрал, - в голосе Карлссона послышалось удовлетворение. - Обозлился, покраснел и удрал. Они всегда багровеют, когда взволнованы… Ультразвуковой излучатель, - пояснил он, похлопывая по левому баллону. - Спруты не выносят его действия. Сразу выпускают “дымовую завесу” и ретируются. Тонкая нервная организация! С муренами хуже… Эти бестии - “толстокожие”. Иногда приходится их потрошить.
        Но мурен мы так и не встретили.
        Мы спускались по ущелью ещё минут десять. Потом оно резко расширилось, и мы оказались в огромной подводной пещере. Наши осветители словно пригасли. Их свет потерялся в толще воды, заполняющей гигантскую полость.
        - Эта пещера возникла вдоль границы вулканического конуса и рифа, - сказал Карлссон. - Видите чёрные породы? Это древние лавы - базальты. Обычные тихоокеанские базальты, а не кимберлиты…
        Мы подплыли ближе, и я убедился, что Карлссон прав. Конечно, это был базальт. Вульгарный базальт. Риф Муаи покоился на обыкновенном вулкане. В западной части Тихого океана таких вулканов сотни. Их лавы выходят и прямо на поверхность, образуя вулканические острова:
        - Я хотел бы взять образцы…
        - Надо спуститься немного глубже, там, у подножия обрыва, можно найти обломки.
        Мы погрузились ещё на десяток метров, и я увидел осыпь тёмных камней. Некоторые были покрыты наростами коралловых стеблей. Выбрав несколько небольших обломков, я опустил их в карман скафандра.
        - Как с дыханием? - поинтересовался Карлссон.
        - Отлично.
        - Тогда спустимся ещё немного. Вы сможете увидеть вашу скважину.
        “Здорово!” - подумал я.
        Мы углубились в запутанный лабиринт коралловых скал, похожий на гигантское каменное кружево. Как ухитрялся Карлссон находить правильный путь в этих сотах?…
        В одном месте, кажется, он заколебался: куда плыть дальше… Мне снова стало не по себе, и я уже готов был пожалеть, что не отказался от продолжения прогулки. Впрочем, через секунду в наушниках шлема послышался его голос:
        - Ага, вот она, чуть правее…
        Ещё несколько движений, и я увидел в скальной нише металлический стержень. Всякие сомнения исчезли. Это действительно была обсадная труба нашей скважины. Уже тут было заметно, что скважина наклонена.
        - Какая здесь глубина? - поинтересовался я.
        - Метров шестьдесят. Авария у вас произошла выше, но сейчас туда трудно проникнуть.
        - Значит, вы помогли тогда освободить инструмент?
        - Вначале вы бурили очень неосторожно, - сказал Карлссон. - Совсем не учитывали особенности этих пород. Получился обвал. Чтобы освободить вашу коронку, пришлось применить заряд взрывчатки. Но кажется, взрыв повредил буровой инструмент?
        - Пустяки, у нас были запасные детали. Примите мою благодарность за помощь.
        - Не за что! Просто мы боялись, что вы не сможете ликвидировать аварию и измените место скважины. Это сильно задержало бы ваши работы.
        - Однако вы очень заинтересованы в окончании наших работ и, очевидно, в нашем быстрейшем отъезде…
        - Сегодня вы догадливее, чем вчера.
        Обратный путь мы совершили без приключений. Я не мог не признать, что Карлссон великолепно ориентируется в подводных лабиринтах Муаи. Без сомнения, он занимался их исследованием не один год.

* * *
        Спустя час мы уже отдыхали в библиотеке коттеджа. Карлссон принёс поднос с напитками. Я налил себе виски с содовой. Карлссон ограничился стаканом воды. Подозреваю, что это действительно была морская вода…
        Мы легко согласовали план дальнейших действий. Жители посёлка пригласят всех нас на рыбную ловлю. В последний момент я под какимнибудь предлогом останусь. Непогода задержит моих товарищей и их спутников на соседнем острове на несколько дней. За это время я постараюсь предельно углубить скважину и получу от Карлссона базальтовый керн как доказательство того, что скважина вошла в вулканический цоколь острова. Потом вернутся мои товарищи, мы демонтируем буровую и уедем с пароходом, который должен прибыть на Муаи через три недели.
        У меня вертелся на языке один вопрос, и я не преминул задать его, кончая второй стаканчик виски с содовой.
        - Кто, собственно, был инициатором всего этого плана - Справедливейший или вы, Карлссон?
        - Считайте, что мы оба, - скромно ответил Карлссон.
        - Но почему, черт побери, вы так заинтересованы в нашем исчезновении с острова?
        - Вероятно, отвечать не обязательно, - задумчиво произнёс Карлссон. - Вы поймёте сами… Впрочем, коечто я могу сказать… перед вашим отъездом.
        - А однако этот Гомби наврал, - переменил я тему разговора.
        Карлссон с изумлением взглянул на меня.
        - Я имею в виду кимберлитовые вулканы в Тихом океане, - пояснил я, отхлёбывая виски. - Удивительно, как ему сразу все поверили… И теперь гоняются за призраками.
        - Ах вот вы о чём, - тихо сказал Карлссон. - Нет, Гомби говорил правду… Кимберлитовые вулканы в Тихом океане есть. К сожалению, есть… Их множество. Но они глубоко - там, под пятикилометровой толщей воды. Они на дне глубоководных котловин. И над ними нет вулканических конусов. Это всегонавсего воронки взрыва, как и на суше - в Африке, в Сибири. Извержение кимберлитового вулкана - чудовищный взрыв на большой глубине; в результате взрыва земная кора оказывается как бы простреленной насквозь. Продукты взрыва не образуют вулканического конуса. Они улетают в межпланетное пространство, если хотите - превращаются в метеориты. А на месте взрыва остаётся труба или воронка, заполненная алмазоносными обломками. Это и есть кимберлит, загадочный кимберлит - свидетель взрыва под земной корой.
        - Никогда не слышал такого, - признался я. - Книгу профессора Гомби я читал, но, кажется, там написано иначе…
        - Гомби вначале и думал иначе. Позднее он изменил свои представления.
        - А где написано об этом?
        - Нигде…
        - Вы знали его?
        - Да.
        - При каких обстоятельствах он погиб?
        - Это была чудовищная подлость, - тихо сказал Карлссон. - О, чудовищная! Дельцы из Алмазной корпорации перепугались, что открытие алмазов на дне океана уменьшит их доходы. Последовала серия диверсий. Сначала уничтожили глубоководную станцию, созданную Гомби у Маршалловых островов. В газетах писали про несчастный случай, но это была диверсия. Потом такая же участь постигла главную базу экспедиции. Она находилась на одном из атоллов невдалеке отсюда. Когда Гомби и его уцелевшие товарищи эвакуировались с острова, их судно наскочило на мину, а может быть, было торпедировано неизвестной подводной лодкой. И снова миру была рассказана басня: басня о гибели судна во время шторма…
        - Возможно ли? - сказал я. - В наши дни! И неужели никто не спасся?…
        - В наши дни случаются и худшие вещи, - возразил Карлссон.
        Меня удивило, что он не ответил на мой вопрос. Я хотел повторить его, но Карлссон продолжал:
        - После той истории, я имею в виду историю Гомби, я окончательно разуверился в людях - в так называемых цивилизованных людях. Я навсегда ушёл из их мира и поселился тут, на этом атолле.
        - И вы… счастливы?
        - Пожалуй, да. Люди тут примитивны, но они честны, не испорчены цивилизацией. Они ловят мне рыбу, а я учу их понимать мир и самих себя. И лечу, если ктонибудь захворает. Но болеют тут редко.
        - Вы, вероятно, ведёте и научные исследования?
        - Так, пустяки, для души.
        - Какова же ваша основная профессия?
        - У меня их много. Вам наскучит, если начну перечислять…
        - А Справедливейший?
        - Что Справедливейший?
        - Не мешает вам?
        Карлссон улыбнулся:
        - Мы встречаемся редко.
        - Но живёте в одном доме с ним?
        - Тем не менее, встречаемся редко.
        - Например, когда приходится давать аудиенцию незваным гостям?
        Он окинул меня проницательным взглядом.
        - О, - сказал он, - вы, оказывается, более догадливы, чем я вначале думал. Да, вы не ошиблись… Но пусть это останется между нами. И простите меня за тот маленький маскарад. В глазах окружающего мира Муаи должен быть одним из тысяч обычных островов. А на каждом острове Микронезии есть свой более или менее странный вождь…
        Я не мог скрыть изумления:
        - Значит, вы и есть Справедливейший! Ято ведь думал, что вы тот таинственный гид, который встречал нас и провожал.
        Карлссон весело рассмеялся:
        - Всетаки я чутьчуть переоценил вас… Я и то, и другое. Для этих мистерий у меня имеются две превосходные маски. Не хочу, чтобы мои сограждане принимали участие в таких инсценировках. Конечно, коекто из них не отказался бы и даже неплохо сыграл бы отведённую роль, но я оставляю за собой… внешнюю политику. Мы так условились. Внешняя политика - моя сфера, внутренняя - их. Достаточно и того, что во время визитов они не отказываются торчать у дверей этого дома.
        - Значит, у вас полная демократия?
        - Можно назвать и так.
        Я чувствовал, что мне давно пора уходить, и… все не мог заставить себя расстаться с этим удивительным человеком. Несмотря на внешнюю жёсткость, от него исходило какоето особенное обаяние. Обитатели острова, должно быть, боготворили его…
        - Послушайте, Карлссон, - сказал я. - Если когданибудь и я, подобно вам, разочаруюсь в благах цивилизации, примете меня в свою общину? Буду хорошим подданным, обещаю.
        - Это должны решить они все, - очень серьёзно ответил Карлссон, - У нас ведь демократия… вы сами сказали.

* * *
        10 марта. Завтра прибывает пароход. Наш груз сложен на берегу: звенья буровой, штанги, ящики с керном. Кажется, мои ребята довольны. Вместо шести - два с половиной месяца. А свои деньги они получат полностью. Задача ведь выполнена. Разумеется, босс не будет в восторге. Алмазоносных кимберлитов мы так и не нашли на Муаи. К счастью для населения острова… В любом случае, один проигрывает, другой выигрывает. Я лично доволен, что выиграли наши друзья - муайцы и старик Карлссон. Их идиллия будет сохранена… Вопрос, надолго ли?
        Тогда все удалось сделать именно так, как мы задумали с Карлссоном. Ребята отсутствовали восемь дней. Правда, вернулись они злые и встревоженные. Они опасались какогонибудь нового подвоха со стороны островитян. Однако когда я рассказал, что все дни непогоды скважина бурилась и мне удалось вскрыть базальт, они пришли в восторг.
        Даже молчаливый Тоби произнёс целую речь. Только Питер, придирчиво оглядывая базальтовый керн, проворчал, ни к кому не обращаясь:
        - Чудеса да и только на здешних проклятых островах… Ну, если за них платят…
        Он пожал плечами и больше не возвращался к этой теме.
        В последний вечер островитяне пригласили нас в деревню на праздник. Это был прощальный праздник в нашу честь. На центральной площади, напротив коттеджа вождя, собралось все население острова. Нас посадили на самое почётное место - на возвышение, устланное мягкими циновками. Пир начался с заходом солнца и продолжался до восхода луны. Когда её бледный диск выплыл из тёмных вод океана и проложил широкую серебристую дорогу к берегу атолла, начались танцы. Гибкие тёмные фигуры то стремительно двигались в едином согласованном ритме, то застывали чёткими изваяниями на фоне искрящейся поверхности океана. Танцам вторило негромкое мелодичное пение. Порой оно затихало, словно задуваемое порывами тёплого ветра. Ветер шелестел листьями пальм и увлекал в темноту белые плащи танцовщиц…
        Мне было очень грустно. Грустно оттого, что это последняя ночь на чудесном острове, где пережито столько удивительных и забавных приключений… А ещё грустно потому, что Карлссон не пришёл на прощальную встречу. Мне так хотелось поговорить с ним ещё раз перед отъездом. Хотелось, чтобы он объяснил…
        Ктото тихонько потянул меня за рукав. Я оглянулся: позади сидел на корточках Ку Мар. У него тоже был не оченьто весёлый вид.
        - Ну, что скажешь? - спросил я возможно более бодрым тоном.
        - Завтра поедешь?
        - Поеду.
        - А куда?
        - Далеко. Сначала на Гаваи, потом в Америку.
        - Зачем?
        - Гм, зачем!.. Работать… надо работать дальше…
        - Делать дырки на других островах?
        - На островах или на большой земле.
        Ку Мар вздохнул:
        - Так целый жизнь будешь делать дырки?
        - Надо работать, Ку Мар. Каждый человек должен делать свою работу. Вы здесь ловите рыбу и черепах…
        - О, - перебил Ку Мар, презрительно надувая губы, - рыба жарить можно, черепаха - суп варить. А твой дырка что?
        - Мы с тобой не поймём друг друга, дорогой, - сказал я, обнимая его, за плечи. - Люди чаще всего не понимают один другого, и это очень плохо.
        - Плохо, совсем плохо, - согласился Ку Мар.
        - Поедем с нами? - предложил я.
        - Зачем?
        - Научу тебя работать на буровом станке. Будешь ездить по всему свету и делать дырки. Заработаешь много денег…
        - Нет, - серьёзно ответил Ку Мар. - Не поеду. Мне тут хорошо… Здесь мама и бабка Хмок Фуа Кукамару…
        - И отец?
        - Отец - нет. Он ушёл туда, - Ку Мар указал в океан, - и не пришёл назад.
        - Утонул?
        - Я не знаю. Никто не знает… Может, утонул, может, ушёл Америка. Назад не пришёл.
        - Так поедем со мной. Может быть, мы разыщем твоего отца. Или, если захочешь, я буду твоим отцом.
        - Спасибо, - сказал Ку Мар. - Нет, лучше ты приходи на Муаи, когда надоест делать дырка. Приходи, пожалуйста…
        - А Справедливейший? Если он не захочет?
        - Захочет. Очень захочет.
        - Откуда ты знаешь!
        - Знаю. Все знаю, - Ку Мар хитро улыбнулся. - Ты два раза говорил с ним и даже ходил далеко туда. - Ку Мар постучал коричневым пальцем по циновке, на которой мы сидели.
        - А ты сам бывал там, в подводных пещерах внутри острова?
        - О, - Ку Мар надул губы. - Каждый муаи ходил туда. Мы там ловим рыба. Там всегда лучший рыба. А ещё там есть школа, и книжки, и машина, которая может делать свет. Много разных вещей.
        - Под водой?
        - Зачем под водой? Там есть много пещера без воды. Очень хороший пещера. Сухой. Там - на другой сторона острова.
        - Где мы сначала хотели бурить?
        - Да.
        - Понимаю… Почему же сразу никто не сказал нам об этом?
        - Муаи не знал, какой вы человек. Может, плохой человек?…
        - А теперь знаете?
        Ку Мар широко улыбнулся:
        - Теперь знаем.
        - Кто же сделал все это: пещеры, школу, свет? Научил ловить рыбу внутри острова?
        Ку Мар улыбнулся:
        - Ты знаешь… Он говорил тебе. А пещера всегда был. Такой пещера есть и на других островах, только поменьше.
        - А машина, которая делает свет?
        - Машина мы привезли с другой остров, - шепнул Ку Мар, наклоняясь к самому моему уху. - Есть такой остров недалеко. Там тоже учёный человек делал дырка. Давно… Потом все пропало. Плохой человек все испортил. Муаи привезли оттуда много разный машина, вещи, книга. Хороший книга.
        - Это Справедливейший показал?
        - Он. Он все показывал, учил. Хорошо учил. Всех учил, и большой, и маленький. Муаи теперь все учёный. Учёный и сильный.
        - И хитрый?
        - Немного хитрый. Каждый учёный человек немножко хитрый…
        - Слушай, Ку Мар, но теперь, когда все муаи стали учёными и хитрыми, многие, наверно, хотят уехать с острова на большую землю? И уезжают?
        Ку Мар отрицательно покачал курчавой головой:
        - Нет. Раньше хотел уехать, когда плохо жил. Как мой отец. Теперь нет.
        - Значит, Справедливейший сделал вас счастливыми?
        Ку Мар задумался, сморщил нос и нахмурил брови. Потом сказал:
        - Я так думаю: он помогал муаи, учил. А счастливый муаи стал сам. Муаи хотел стать счастливый, научился и стал… Понимаешь?
        - Кажется, понимаю. А скажи мне ещё, как вы зовёте его, когда встречаетесь с ним? Вы ведь часто встречаетесь, не правда ли? Неужели каждый раз, обращаясь к нему, муаи говорят: Справедливейший из справедливых, мудрейший из мудрых, вышедший из синих вод… и как там дальше?
        Ку Мар звонко расхохотался:
        - Нет, это вы его так зовёте. Мы так не можем. Долго говорить надо. Если так говорить, муаи ничего не успеют сделать. Мы зовём его дядюшка Гомби, но тс… - Ку Мар прижал палец к губам. - Так не говори никому. Он не хочет, чтобы знали… И никакой другой человек пусть не знает… Обещаешь?
        - Обещаю, - машинально повторил я. “Вот оно что! Значит, дядюшка Гомби! Ну конечно, не грех было и самому додуматься”.
        Ку Мар шептал мне чтото ещё в самое ухо… Я уже не слушал. Я думал об этом удивительном и странном человеке… Сила или слабость двигали его поступками? Конечно, он помог маленькой группке островитян стать счастливыми… Но он ушёл в сторону… Встретив сопротивление злых сил, сам перечеркнул свои открытия. Отказался от борьбы с подлостью. А погибшие товарищи?… Разве не его долгом было рассказать миру правду? Наверно, он - гениальный учёный, но, остановившись на полпути, он теперь хочет, чтобы люди забыли об его открытиях? Почему?… Если каждый честный человек, разуверившийся в справедливости современного мира, захочет бежать на далёкие острова?… Разве уход на Муаи не бегство?… Фу, черт, я ведь тоже последние дни всерьёз подумываю о райской жизни на этих островах… Правда, не сейчас, а попозже. Но не все ли равно!..
        - Ты ничего не слушаешь, - с обидой объявил Ку Мар, отодвигаясь.
        - Прости, дорогой. Я думал немного о разных вещах… Смотрика, ветер совсем стих. Стало душно. Пойдём к океану.
        - Иди… Приду потом…
        Осторожно обходя сидящие на земле фигуры, я вышел на освещённую луной площадь. Два тёмных силуэта маячили возле веранды коттеджа. На головах у них поблёскивали каски. Даже и в этот последний вечер вход в коттедж был попрежнему закрыт для нас. Интересно, где сейчас Карлссон… то есть Гомби?… Света в окнах не видно… Наверно, сидит в одной из своих лабораторий, а может быть, плавает в подводных лабиринтах острова…
        Я подошёл к самому берегу, присел на шероховатый выступ кораллового известняка. Камень был тёплым. Он ещё хранил остатки дневного тепла.
        Волны с тихим шелестом набегали на влажный песок и спешили обратно сетью серебристых струй. Начинался отлив… Издали с внешнего кольца рифов временами доносился негромкий гул. Там продолжалась вечная работа прибоя. А в деревне всё пели… Теперь в хор включились и мои товарищи. Явственно различался хрипловатый голос Питера, высокий дискант Джо. Они не прислушивались к общей мелодии и тянули каждый своё. Значит, пальмовое вино начало действовать… Наверно, оно подействовало и на меня, потому мне так чертовски грустно в эту последнюю ночь.
        Две фигуры - большая и маленькая - вышли из тени пальм на освещённый луной белый пляж и направились в мою сторону. В маленькой я сразу узнал Ку Мара. А большая?… Ну конечно, это был Карлссон.
        - Добрый вечер, профессор Гомби, - сказал я, когда они приблизились.
        - Этот маленький злодей проболталсятаки. - Карлссон положил руку на курчавую голову Ку Мара. - Цените откровенность!.. Это случилось благодаря его огромной симпатии к вам. Но и я не совсем обманул вас. Карлссон - фамилия моей матери. Я носил эту фамилию в студенческие годы.
        - Мы видимся, вероятно, в последний раз. Позвольте задать вам ещё один вопрос, профессор… И поверьте, не из праздного любопытства. Мне хотелось бы разобраться в собственных мыслях и сомнениях.
        - Спрашивайте.
        - Почему вы отказались от борьбы? Тогда - пятнадцать лет назад?…
        - Ах вот что… - задумчиво протянул он и отвернулся. Он долго глядел в океан, на переливающееся серебро лунной дороги. - На ваш вопрос нелегко ответить, - сказал он наконец. - Вы, вероятно, думаете, что я просто испугался, испугался тех, кто поставил целью уничтожить меня и моих товарищей… Но знаете ли, что такое ответственность за открытие? Я имею в виду ответственность исследователя. Ведь те, кто прокладывает пути в неведомое, почти всегда идут впереди своего времени… Так вот, жизнь в какойто момент может поставить перед учёным парадоксальный на первый взгляд вопрос: а не пора ли остановиться? Остановиться потому, что следующий шаг на пути исследований может принести уже не блага, а неисчислимые несчастия миру и человечеству. Вспомните хотя бы об открытии ядерной энергии. Физики ухитрились получить её лет на сто раньше, чем следовало… А результат - величайшее открытие науки обернулось кошмаром непрестанной угрозы термоядерного апокалипсиса… Поймите, человечество просто не доросло до некоторых “игрушек”, которые торопятся дарить учёные…
        Вы вправе спросить, что общего имеет все это с исследованиями геологии океанического дна, которыми занимался некий профессор Гомби, с открытием кимберлитов на дне Тихого океана? Увы, коечто общее имеет. На дне океанов таится множество поразительных вещей… Мне посчастливилось, а вернее, я имел несчастье приблизиться к разгадке одной из величайших тайн Тихого океана. Я имею в виду его огненное обрамление - кольцо вулканов, опоясывающее Тихий океан. Чтото пугающее есть в той щедрости, с какой энергия земных недр выплёскивалась тут наружу миллионы лет. И потом - открытие кимберлитов… Вообразите десятки тысяч кимберлитовых жерл, похороненных под толщей океанических вод. Я начал смутно догадываться, что тут таится ключ к пониманию процессов, происходящих в недрах Земли… И вот настал момент, когда я должен был спросить себя: а не пора ли остановиться?…
        Мне удалось доказать, что Тихий океан - это гигантский вулканический кратер - самый огромный кратер нашей планеты. Чудовищным извержением недавнего геологического прошлого из него был извергнут сгусток глубинного вещества, образовавший Луну. То, о чём сто лет назад писал Джордж Дарвин и что впоследствии многие поколения геологов считали фантазией, оказалось истиной. Когда я подсчитал энергию вулканических выбросов Тихоокеанского кратера, мне стало страшно… Страшно за человечество, которое может протянуть руку к этой энергии и, конечно, с ней не справится… А ведь эта энергия сравнительно легко достижима. Через сотни лет энергия земных недр станет благодеянием свободного и мудрого человечества. Но сейчас путь к неведомому энергетическому океану должен быть надёжно закрыт для мира, раздираемого враждой, недоверием, подозрениями… И вот я сделал то, что на моем месте, вероятно, должен был сделать каждый благоразумный и честный человек Земли. Я решил утаить от людей своё открытие, а ключи к нему похоронил в глубинах Тихого океана. Вот теперь и судите, прав ли был профессор Гомби, когда он решил снова
стать Карлссоном?
        - Но эта энергия, энергия недр, что она такое? - спросил я, будучи не в силах сдержать своё любопытство.
        - Об этом больше ни слова… Она - все то, что притаилось там, в глубинах планеты, чем вздыблены горы и рождены провалы морей… Взрывы вулканов, землетрясения, образование алмазоносных кимберлитовых труб - лишь слабые её отзвуки. Энергия недр ещё страшнее той дьявольской силы, которая скрыта в смертоносных цилиндрах водородных бомб…
        - Значит, взрывы на ваших научных станциях?…
        - Нетнет, то действительно были диверсии. Они и ускорили моё окончательное решение. Миру, в котором возможно такое, нельзя завещать новых открытий. Во время катастрофы судна мне одному случайно удалось уцелеть… Волны выбросили меня на этот берег. И я остался тут. Своим открытием я чуть не привёл человечество на край гибели. Во искупление я решил сделать счастливыми хотя бы немногих - тех, кто населял клочок земли, давший мне спасение. Кроме того, здесь, на этом острове, я в какойто мере остаюсь хранителем своей тайны и… тайны Тихоокеанского кратера.
        - Но один человек практически бессилен… Если ктото пойдёт по вашим стопам в исследовании тихоокеанского дна… Сейчас организуется столько экспедиций…
        - Да, конечно… Рано или поздно моё открытие ктонибудь повторит. И если это случится в ближайшие десятилетия, остаётся лишь утешаться мыслью, что человечество будет проклинать не меня.
        - Но разве нельзя придумать чтонибудь?…
        - Я не сумел…
        - Это потому, что вы один.
        - Я не один, - возразил он, обнимая Ку Мара. - Со мной вот - все они… и, право, мы коекакая сила!
        - Правильно, - подтвердил Ку Мар.
        - Вы хотите сказать, что, если ктото попытается повторить ваше открытие и приблизится к истине, вы помешаете исследователям так же, как когдато Алмазная корпорация хотела помешать вам?
        Он нахмурился:
        - Возможно… Да, возможно, что мы попытаемся помешать. Впрочем, не теми методами, которые использовала Алмазная корпорация. Безумцев надо остановить. Вовремя остановить!.. Если иного выхода не окажется, я готов буду вмешаться… Дада, я и мы все…
        - Но что вы можете?…
        - О, - живо перебил он, - вы недооцениваете наши силы и возможности. Уверяю вас, коечто можем… Моя сила в знании того, что может случиться… А знать - это уметь предвидеть…
        - Одного предвидения событий, даже самого точного, недостаточно, - не сдавался я. - Между предвидением и реальной возможностью противодействия зачастую существует пропасть. Как вы преодолеете эту пропасть? Можно ли вообще преодолеть её в данном случае?
        Он испытующе посмотрел на меня:
        - Хотите, чтобы раскрыл вам частицу моих… наших планов? Не сделаю этого… Скажу лишь: время работает на нас. Надеюсь, даже почти убеждён, что повторить моё открытие смогут ещё не скоро. И пока я жив, тайна Тихоокеанского кратера будет сохранена.
        - А вы не боитесь, что я расскажу обо всём этом другим учёным?
        - Нет, - очень серьёзно ответил он. - Вопервых, потому, что вы обещали хранить тайну Муаи, а ведь вы порядочный человек, не так ли?
        - Правильно, - снова подтвердил Ку Мар.
        - А вовторых, я же не сказал ничего, что могло бы… натолкнуть на след. Я говорил в самых общих чертах… А они известны каждому геологу.
        - И всётаки мне кажется, - сказал я, - что вы не совсем правы, профессор. Вы могли молчать о самом открытии, но надо было бороться с несправедливостью, добиваться наказания виновников гибели ваших товарищей. Есть же на свете честные люди, далее и в нашей стране. Вас бы поддержали. И надо было рассказать правду о месторождениях алмазов. Они нужны всему человечеству.
        - Да поймите вы, - с лёгким раздражением возразил Гомби, - что всё это гораздо сложнее, и алмазы - не самое главное… И даже гибель моих товарищей… На карту поставлено большее - судьба человечества…
        - Судьбу человечества вы не решите, сидя на этом острове. Мне кажется, вы, всётаки переоцениваете свои силы… Правда, столкнувшись с нами, с маленькой группкой посланцев большой Земли, вы одержали верх; вы заставили нас поступить так, как сами считаете более правильным и удобным… Удобным для себя. Но ведь есть ещё целый огромный мир; перед ним вы совершенно бессильны, потому что, несмотря на все, вы ужасно одиноки. Вы, профессор, помогли стать счастливыми обитателям небольшого островка. Это правда. Но вы могли сделать гораздо большее…
        - Не знаю, - задумчиво сказал он. - Пожалуй, мы не сможем сейчас убедить друг друга. Будущее покажет… Прощайте…
        И он ушёл и увёл с собой Ку Мара…

* * *
        С тех пор минуло двадцать лет. И теперь эта газетная заметка… Муаи больше нет. “Будущее покажет”… Вот и ответ на наш спор… Нет больше Хранителя тайны Тихоокеанского кратера и его маленькой колонии. И Ку Мара нет - Ку Мара, который за эти годы успел стать совсем взрослым…
        А может быть, ктонибудь из них всётаки уцелел? Может, они все уцелели, давно разъехавшись по другим островам Тихого океана? Ведь Гомби воспитывал их, чтобы тоже сделать хранителями тайны Тихоокеанского кратера. И может, он сам уже вернулся на большую землю?…
        Нет, пожалуй, я должен повременить с разоблачением. Надо подождать ещё некоторое время… Год… Несколько лет… Кроме того, если они действительно погибли, имто я уже не помогу. И ещё неизвестно, как на это посмотрит моё начальство… Ведь я тогда не добурил скважину. А мои сбережения невелики. Да и стоит ли сейчас снова привлекать внимание к открытию Гомби?…
        Так я думал, сидя над раскрытой утренней газетой возле чашки остывшего кофе. И не знал: прав я или нет…
        1965 год
        Послесловие автора
        Эта повесть-предупреждение написана более двадцати лет назад. О чем она? О попытках “ухода в сторону”, когда свершаются самые важные, самые существенные события эпохи. Это повесть об ответственности каждого за то, что происходит в нынешнем мире.
        Главный герой, от имени которого ведётся рассказ, осуждает профессора Гомби за устранение от активной борьбы, за попытку замкнуться в созданном им маленьком мирке кажущегося благополучия и справедливости. Однако и сам он не борец. Даже узнав о гибели колонии Гомби, он не торопится с разоблачением чудовищного преступления и за чашкой утреннего кофе подыскивает причины, оправдывающие невмешательство…
        Позиция обывательского невмешательства уже обернулась для человечества многими трагедиями… Ныне она чревата угрозой всеобщего уничтожения. Наша планета стала слишком хрупкой для исполинских арсеналов атомного и водородного оружия. Альтернативы сохранению мира уже нет. А испытания новых, все более разрушительных ядерных устройств продолжаются. Несмотря на объявленный Советским Союзом мораторий на ядерные взрывы, США, Франция, Англия продолжают подземные термоядерные испытания. В июле 1986 года на полигоне в пустыне Невада был произведён 654й ядерный взрыв. Все более реальным становится создание космических термоядерных вооружений, угрожающих всей Земле.
        Тихий океан больше других районов мира пострадал от ядерных испытаний. С 1946 по 1958 год США провели на островах Микронезии 66 атомных и водородных взрывов. Первая американская водородная бомба была взорвана на острове Элуджелап в 1952 году. В 1958 году термоядерное устройство было взорвано над островом Рунит. К моменту написания повести “Тайна атолла Муаи” остров Рунит был превращён американцами в огромную свалку радиоактивных отходов; его пришлось “закрыть” на ближайшие 25 тысяч лет. С 1975 года Франция начала подземные ядерные взрывы на атолле Муруроа.
        Полное прекращение ядерных испытаний могло бы стать первым шагом на пути к освобождению Земли от арсеналов ядерного оружия. Шаг этот - веление времени. И он свершится, если люди Земли дружно выступят в его поддержку, если в извечной борьбе двух противоположных нравственных начал - активного действия и обывательского выжидания - победу одержит Разум.
        1986 год
        ЦЕНА БЕССМЕРТИЯ
        Улетали с Марса марсиане
        В мир иной - куда глаза глядят…
        И не в сказке, не в иносказанье -
        Двести миллионов лет назад.
        С. Орлов
        СОЛНЦЕ ЗАХОДИТ НАД ПУСТЫНЕЙ
        Закат угасал над красновато-бурой каменистой равниной. Вершины скалистых гряд еще багровели в лучах невидимого солнца, а в широких плоскодонных долинах уже густел фиолетовый сумрак. Цепи холмов тянулись к пустынному горизонту и исчезали в туманной оранжевой мгле. Небо темнело, мгла разрасталась, заволакивая далекие холмогорья, безжизненные голые долины, зубцы приземистых скал, похожие на проржавевшие развалины.
        Стало темно и в большом кабинете Главного астронома. Лишь овал широкого окна светился тусклым красноватым пятном да на полусфере потолка тысячами застывших искр блестела звездная карта.
        Ассистент, не отрываясь, смотрел в окно на темнеющую каменистую пустыню.
        - Ночью придет ураган, - сказал он. - Опять не смогу продолжать наблюдения… Момент так благоприятен… Мауна близка к нам… Эти поразительные ночные блики по краям континентов. Они стали еще отчетливее, учитель… Чем больше думаю о них…
        Главный астроном, неслышно ступая, приблизился из темноты. Откинув складки плаща, коснулся тонкими пальцами холодного стекла. Не глядя на ассистента, процитировал поэта эпохи Древних царств:
        - "Мудрец, познающий беспредельный мир, будь бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак плоскогорий Эны, нетороплив, как время… И когда в закатный час обе вечерние звезды блеснут одинаково ярко, перечеркни дневные мысли, чтобы еще раз начать сначала".
        Он указал на две зеленоватые точки, которые проступили в потемневшем небе над бледнеющей каймой зари.
        - Мауна, - прошептал ассистент. - Моя Мауна - далекая, прекрасная, полная тайн… Самая прекрасная и самая таинственная из планет Системы…
        - "Бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак", повторил Главный астроном; в его голосе прозвучало осуждение. - Ученый не имеет права увлекаться, ассистент Од. Древний поэт не ради рифмы упомянул о двух вечерних звездах Эны… Сейчас рядом с Мауной мы видим ее ближайшую соседку - Вею. Разве она менее интересна? Разве все ее тайны разгаданы?
        - Главная разгадана, учитель. На Вее нет и не может быть разумной жизни. Вея слишком близка к Солнцу. Под непроницаемой пеленой ее облаков хаос ураганов, огненные вихри вулканических взрывов, превращенные в пар океаны. Может быть, там уже зародились живые клетки, но разум, прекрасный всемогущий разум появится лишь через миллиарды лет. А Мауна…
        - О, - прервал Главный астроном, - что-то новое… Твоя скромность делает тебе честь, ассистент Од! Ты предсказываешь законы развития на миллиарды лет вперед?
        - Простите, учитель! Мне не следовало говорить о Вее, ведь ее изучает астроном Тор… Но Мауна…
        - Мауна так же лишена разумной жизни, жизни вообще, как и Вея, резко возразил Главный астроном. - Можно фантазировать о смене температур на поверхности Мауны, о том, что белые спирали - это облака, а зеленоватые пространства - моря, заполненные жидкой водой; можно бездоказательно твердить, что в ее атмосфере, состоящей преимущественно из азота, кислорода больше, чем на Эне; можно рассказывать сказки о скоплениях льда близ ее полюсов, но нельзя забывать главного… Главного, ассистент Од!.. Мауна в два раза ближе к Солнцу, чем Эна. Ультрафиолетовое излучение там во много раз сильнее. Живые клетки были бы разрушены… Ты забываешь о границе жизни. В нашей Системе она проходит вблизи орбиты Эны. За этой границей - зона смерти. Мауна безжизненна! В ее атмосфере, насыщенной парами и электричеством, убийственно горячее Солнце пылает над мертвыми пустынями, и реки, если они существуют, несут мертвые воды в безжизненные моря.
        - Я полон уважения к вашим словам, учитель, но… Разве история нашей планеты не свидетельствует, как удивительно вынослива жизнь? Сколько тысячелетий жители Эны находятся под воздействием излучений гораздо более сильных? Без них мы теперь не могли бы даже…
        - Молчи!.. Ты забыл, что наша лучевая среда создана искусственно? Излучение регулировали веками, постепенно приучая энов жить в новых условиях. Разумеется, эксперимент был очень опасен, но иного выхода не было… Кроме того, новые условия моделировались для высокоразвитых организмов. Они более гибки, легче приспособились к изменениям… А на Мауне жесткие природные излучения постоянно обрушивали чудовищную мощь своих импульсов на поверхность планеты. В минувшие эпохи, когда Солнце пылало ярче, интенсивность жесткого излучения была еще сильнее… Живая плазма, даже если она и возникала при каких-то природных реакциях, должна была неминуемо гибнуть в момент зарождения. Нет, дорогой мой, Мауна и Вея одинаково безжизненны; безжизненны, как и остальные планеты Системы, за исключением… нашей Эны… Да, теперь… за исключением нашей Эны…
        - Теперь, учитель?.. Как странно прозвучало ваше «теперь»! А раньше?..
        - Раньше?.. Я, вероятно, оговорился, ассистент Од. Я думал только об… одной Эне…
        - Об одной… Эне?.. Много раз вы повторяли ваши доводы о границе жизни в Системе. Разумеется, я должен верить, как верят все… почти все… Но что-то восстает во мне… Не дает примириться. Неужели Эна единственный оазис разумной жизни, жизни вообще в целой Системе?
        - Жизнь - редчайшее явление материи. Разумная жизнь - редчайшее в редчайшем. Эна - исключение. Вся история ее цивилизации - двухсотвековая история народов Эны - подтверждает это. За двадцать тысяч лет ни один межпланетный, ни один межзвездный корабль не опустился на поверхность нашей планеты. А каждый пришелец, проникший в Систему, сразу понял бы, что Эна населена разумными существами. Геометрически правильный узор больших плантаций виден с громадного расстояния. В хорошие телескопы его, наверное, можно разглядеть даже с Мауны и Веи…
        - Узор плантаций обитаемой зоны существует лишь пять тысяч лет, учитель…
        - Я не забыл этого, - голос Главного астронома снова стал резким. - А вот ты забываешь, что и в минувшие эпохи на Эне было немало знаков высокой цивилизации. Они могли бы привлечь внимание космических пришельцев… И никого… Никогда… Величайшие умы древности думали о братьях по разуму из иных миров. Искали их следы. Сохранилось описание лика Эны, составленное еще до Первой всемирной войны - более десяти тысяч лет назад. Тогда существовали моря, стояли руины циклопических городов эпохи Древних царств, остатки еще более древних сооружений… Среди них не было следов пришельцев. А космодромы сохранялись бы десятки тысячелетий. Нет, не двести веков нашей цивилизации, а сорок - пятьдесят тысяч лет - вот время, за которое можно поручиться. И если за пятьсот веков ни один космический корабль не приблизился к такой планете, как Эна, значит…
        Бесшумно отворилась дверь в глубине кабинета. Полоса неяркого света легла на плиты пола, осветив их причудливый геометрический узор. Стройная тоненькая фигурка, закутанная в длинный белый плащ, появилась в дверном проеме и остановилась, словно в нерешительности. Од вздрогнул: Ия; до боли знакомый контур прекрасной шеи и плеч, бледный овал лица в ореоле золотистых волос.
        - Мы здесь, девочка! Войди, - сказал Главный астроном. - Тебя прислал Председатель?
        - Да, учитель! Он хочет побеседовать с вами. Экраны волновой связи включат через десять минут. Он обратится к членам Совета… и ко всем энам…
        - Иду, Ия… А ты… - Главный астроном повернулся к ассистенту, - ты будешь сегодня дежурить у большого телескопа?
        - Не знаю, учитель. Ночью придет ураган…
        - Да, - подтвердила Ия. - Ураган уже начался в западной пустыне. Через час будет здесь. Пойдем лучше слушать музыку, Од.
        - Я так ждал эту ночь…
        - Од рожден фантазером, - усмехнулся Главный астроном. - Он мечтает доказать, будто на Мауне есть жизнь, даже разумная жизнь, Ия. Я не в силах разубедить его. Попробуй ты, дитя мое…
        Главный астроном шагнул в светлый прямоугольник двери и исчез.
        - Идем, Од, - тихо сказала Ия. - Идем, потому что ты уже ничего не успеешь доказать… Они… Они хотят повторить Великую Жертву… И выбор сделан - это Мауна…
        ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ…
        Главный астроном задумчиво покачал головой:
        - Не все члены Совета думают, как мы с вами.
        - За Совет я готов поручиться, - голос Председателя был тверд и холоден. - Но молодежь…
        - Молодежь! Если бы на Эне была молодежь…
        - Я имею в виду таких, как ассистент Од…
        - Од родился пятьдесят лет назад.
        - Я и в мои девятьсот сорок лет не считаю себя стариком!
        - Если бы понятие старости исчерпывалось суммой прожитых лет… пробормотал Главный астроном. - Обитатели Эны слишком дорого заплатили за свое бессмертие.
        - До полного бессмертия еще далеко, - резко возразил Председатель. Мы лишь продлили жизнь…
        - Две-три тысячи лет - это практически бессмертие…
        - Те, кто заседает в Круге Жизни и Смерти, так не думают.
        - Еще бы! Некоторым из них давно перевалило за две тысячи. Думают ли они? Могут ли вообще думать или уже окаменели заживо?..
        - Это говорит Главный астроном Эны? - в голосе Председателя прозвучало удивление. - Дорогой Ит, так, кажется, тебя называли тысячу лет назад, позволь спросить: что с тобой? Наши предки сами выбрали то, что мы зовем бессмертием. Смерть или бессмертие - другого пути не было. Если бы тогда не удалось продлить жизнь немногих, Эна давно была бы мертва. И пески уже засыпали бы руины великой цивилизации.
        - Все это не более чем отсрочка, Председатель. Нас осталось слишком мало - «бессмертных»… Добившись «бессмертия» единиц, мы окончательно потеряли бессмертие народа и обречены на исчезновение.
        - Ты теряешь ценное чувство объективности, Главный астроном Эны. Рождаемость начала падать задолго до опытов продления жизни… Вспомни…
        - Кто не помнит… Три всемирных войны… Лучевое заражение вод, воздуха и почвы. Гибель всего живого… Уцелели лишь немногие растения и горстка энов. Здесь все отравлено… И на Эне, и на ее спутниках. Ия последняя, рожденная на Эне.
        - Да. Это правда… Ия была последней. С тех пор минуло… двадцать пять лет.
        - Вот главное, Председатель, а не опыты дальнейшего продления жизни. Последняя дочь Эны рождена четверть века назад. И больше - ни одного рождения… А сколько «бессмертных» умерло! Это тайна Круга Жизни и Смерти, не так ли? Выход остался один… Если он еще существует.
        - Нет, старый Ит. То, что ты предлагаешь, не выход… Нас действительно слишком мало. Мы не имеем права рисковать теми немногими, кто остался. Надо действовать наверняка. Вторая Жертва необходима… И не только ради продления жизни давно живущих. Нет, Ит, дело обстоит гораздо серьезнее… В ближайшие месяцы положение Мауны наиболее благоприятно…
        - Не Жертва, а межпланетная экспедиция, Председатель. Нашлись бы смельчаки… И хватило бы энергии, если прекратить…
        - Молчи! Это страшно, что ты готов произнести… Подумай об ответственности перед Кругом Жизни и Смерти.
        - Подумай и ты, Председатель, о… заколдованном круге, из которого нет выхода…
        Главный астроном умолк. Председатель тоже молчал, устремив взгляд на серебристые экраны.
        "Через минуту они осветятся - и надо говорить. Члены Совета ждут… Председатель вдруг ощутил ужасную усталость и пустоту. - Что сказать, если даже старый Ит…"
        Из-под густых седых бровей он бросил вопросительный взгляд на Главного астронома. Их глаза встретились…
        - Ты не поддержишь меня, Ит? - тихо спросил Председатель.
        Главный астроном печально покачал головой.
        - Поддержу. У меня тоже нет… выхода. Ни у кого из нас нет выхода. Мы сами создали свой заколдованный круг.
        ТАМ СВЕТИТ ЗЕЛЕНАЯ МАУНА
        Ия и Од поднялись по винтовой лестнице в башню большого телескопа. Огромный слабо освещенный зал был пуст. Сплетения металлических рам поддерживали гигантскую трубу - самый зоркий глаз Эны, постоянно нацеленный в дали космоса.
        Од подошел к пульту управления, бросил взгляд на приборы.
        - Остается двадцать минут до начала моих наблюдений, но…
        - Ты ничего не успеешь сделать, - повторила Ия.
        Од взял девушку за руку:
        - Говори…
        Ия пугливо оглянулась.
        - Здесь нет никого, - успокоил Од. - Сегодня ночью дежурю только я.
        - Выйдем на наружный балкон, - предложила Ия.
        - Солнце зашло два часа назад. Холод уже очень силен.
        - Выйдем, Од…
        Не выпуская руки Ии, Од провел девушку между ажурными сплетениями матово поблескивающего металла к маленькой двери в стене зала. Нажал кнопку. Дверь бесшумно скользнула в сторону. Из открывшегося коридора пахнуло холодом. В небольшой нише у входа висели длинные красные плащи с коническими капюшонами.
        Од взял один из них, набросил на плечи Ии. Поднял высокий капюшон. Эластичная ткань капюшона спереди была совершенно прозрачна и не скрывала лица.
        Закутавшись в другой плащ, Од шагнул в коридор. Ия последовала за ним. Коридор плавно изгибался. Несколько шагов - и они очутились перед второй дверью. Од повернул рычаг в стене, и дверь отодвинулась. Открылась чернота неба, пронизанная колючими искрами звезд. В лицо ударил леденящий вихрь.
        Взявшись за руки, пригибаясь при порывах ветра, Од и Ия добрались до каменной балюстрады, опоясывающей широкую террасу. Под ногами скрипел песок, занесенный ураганом снизу, из пустыни. У подножия башни ярко светились окна массивных зданий обсерватории. Временами их свет мутнел в струях песка и пыли, которые гнал ураган. На западе звезды уже исчезали в непроглядной пылевой завесе.
        - В неудачном месте построили обсерваторию, - шепнула Ия, приблизив свой капюшон к самому лицу Ода.
        Ассистент отрицательно качнул головой:
        - Раньше здесь не было таких бурь. Воздух днем и ночью был чист и прозрачен. Климат Эны ухудшается год от года.
        - Почему, Од?
        - Наши предки лишили Эну ее океанов. Теперь мы бессильны перед наступлением песков. Дыхание пустынь в этих порывах урагана, голос смерти в его свисте. Мы - последнее поколение умирающей планеты…
        - Но мы овладели бессмертием.
        - А зачем оно, если мы не способны продолжить жизнь, не способны дать новых поколений. Для кого наш труд? Для самих себя?.. Предки, дав нам бессмертие, отняли будущее.
        - Страшно, что ты говоришь, Од. Но должен же быть выход… Наши ученые знают так много…
        - Увы, Ия, они знают бесконечно мало. Они знают только страшный опыт своей многовековой истории. А что такое Эна и ее цивилизация в бездне Вселенной? Учитель считает, что мы одиноки в космосе, что разум неповторим. За ним опыт двухсот веков. Но наши двести веков - ничтожные секунды бесконечного времени Вселенной. Посмотри, сколько миров вокруг. У этих далеких солнц есть планеты. Неужели все они безжизненны? Нет, Ия, не могу поверить в наше одиночество… И если мы не одиноки, в этом величайшая сила жизни. Может быть, в этом спасение древней цивилизации Эны…
        Вот ты сказала, что наши ученые знают много. Допустим, это правда. Однако знать недостаточно. Надо еще и уметь; уметь дерзать, уметь добиваться поставленной цели, уметь доказать силу знания. Но, опасаясь за свою бессмертную жизнь, жители Эны давно перестали дерзать; они страшатся риска. Мы до сих пор остаемся пленниками Эны. Наши предки построили огромные искусственные спутники, целые планеты, а мы - продолжатели их дел - не осмеливаемся проникнуть дальше орбит этих спутников.
        Посмотри, там светит зеленая Мауна - наша ближайшая соседка в Системе. Что мы знаем о ней? О, с какой радостью я отдал бы свое бессмертие за возможность межпланетного полета. Я был бы счастлив отдать жизнь ради доказательств жизни на других планетах.
        - Молчи, Од, это страшное кощунство. Ничего нет ценнее жизни. Если тебя услышат…
        - Я готов повторить перед Кругом Жизни и Смерти…
        - Молчи! Мне страшно… за тебя. Не надо об этом. Слушай… Мне кажется, ты не совсем прав. Они ищут выход. Поэтому и хотят повторить Жертву…
        - Решение уже принято?
        - Нет. Сначала будет обсуждение на Совете. Председатель приехал к твоему учителю. Он ищет поддержки. Отсюда они обратятся по каналам волновой связи к членам Совета и объявят о заседании. Рекомендацию Совета утвердит Круг Жизни и Смерти.
        - Когда назначена Жертва?
        - Это держат в секрете, но… я слышала… мне кажется… Они торопятся. В ближайшие месяцы положение Мауны наиболее благоприятно.
        - Но какое у нас право для этого?.. Какое право, Ия… А если на Мауне есть жизнь? Если ее населяют разумные существа? Мы же ничего не знаем…
        - Ты увлекаешься, Од. С равным основанием можно предполагать жизнь и на Вее… и на Орте с его удивительным кольцом…
        - Ия, ты когда-нибудь смотрела на Мауну в большой телескоп Эны?
        - Никогда…
        - Тогда идем. Наступает мое время наблюдений. У нас еще есть несколько минут, прежде чем песчаная туча скроет Мауну…
        ВЫСШИЙ СОВЕТ ЭНЫ РЕШАЕТ…
        Заседание Высшего Совета Эны продолжалось уже несколько часов. Десятки ораторов сменили друг друга на высокой трибуне, вознесенной над огромным амфитеатром.
        Ассистент Од сидел рядом с Ией в одной из боковых лож; он тихо сказал:
        - Этот старинный зал помнит далекие времена, когда на заседаниях Совета бывал полон, а сейчас…
        Од кивнул на пустые ряды колоссального амфитеатра. Всего несколько сот энов находилось под прозрачным параболическим куполом древнего здания.
        - Сейчас все население Эны поместилось бы здесь, - грустно шепнула Ия.
        - И еще осталось бы немало свободных мест…
        Осветился широкий голубой экран над столом президиума. Председатель встал, поднял руку:
        - Будет говорить высокочтимый учитель Хор. Он не мог прибыть на заседание. К членам Совета и приглашенным он обращается из города Уединения…
        Шелест пробежал по рядам присутствующих.
        Сзади зашумели. На балконе высокий меднолицый человек с бритой головой протестующе взмахнул рукой и крикнул:
        - Неправильно, Председатель. Члены Совета должны выступать лично тут, в этом зале! Иначе все голоса мертвецов Эны…
        Его крик потонул в общем гуле.
        - Это Шу - математик и философ, - сказал. Од в ответ на вопросительный взгляд Ии. - Он член Совета, но он тоже против…
        Председатель покачал головой, протянул руку, требуя тишины. Гул постепенно затихал.
        - Мне тяжело и больно слышать твой упрек, Шу, - резким, звенящим голосом бросил Председатель. - Чему ты веришь, если перестал доверять Высшему Совету? И какой пример даешь молодежи!.. Я мог бы проголосовать вопрос о доверии. И ты был бы посрамлен. Но не сделаю этого. Я напомню всем старинный закон Эны. Каждый член Круга Жизни и Смерти имеет право один раз выступить на Совете, не присутствуя лично в этом зале. Знайте все, высокочтимый учитель Хор… член Круга Жизни и Смерти. На этот раз он воспользуется своим правом. Слушайте все! Будет говорить член Круга Жизни и Смерти - высокочтимый учитель Хор.
        Огромный зал замер в напряженной тишине. Все взгляды обратились к голубому экрану. Од почувствовал, что пальцы Ии сжали его руку.
        Экран постепенно светлел, становился глубоким и прозрачным. Потом он исчез. В возникшей пустоте появилась белая фигура. Она приближалась, заполняя провал экрана.
        Что-то похожее на вздох пронеслось над залом.
        На месте экрана в голубом кресле полулежал древний старик. Его голова - обтянутый коричневой кожей череп - была бессильно опущена на грудь, высохшие руки беспомощно раскинулись на складках белого плаща. Казалось, старик спал.
        В тишине негромко прозвучал голос Председателя:
        - Учитель Хор, Совет слушает тебя…
        Старик медленно поднял голову. Приоткрыл тяжелые складки век. Тусклый взгляд его глаз был неподвижен. Лицо, изрытое темными морщинами, казалось окаменевшим. Он беззвучно пожевал тонкими фиолетовыми губами и снова закрыл глаза.
        Потом, не поднимая век, глухо заговорил:
        - Бессмертные дети Эны, я слышал все, что вы говорили сегодня. Правы те, кто видит выход в повторении Великой Жертвы. Мы имеем на нее право; мы - единственные хозяева Системы и, быть может, единственные дети Разума этой галактики. У нас хватит сил осуществить Вторую Жертву… Уже через год каскады радиоактивных метеоритов обрушатся на поверхность Эны, неся нам залог дальнейшего бессмертия. Они не страшны подземным городам, а если пострадают наземные сооружения, мы легко восстановим их после того, как метеоритные потоки пойдут на убыль. Вы слышали расчеты… В течение ста двадцати лет после осуществления Жертвы дважды в год Эна будет проходить через облака радиоактивной пыли. Метеориты принесут новые запасы радиоактивных веществ, которых должно хватить на сорок - пятьдесят тысяч лет. За этот срок ученые найдут иной рецепт бессмертия, чем непрерывное радиоактивное облучение…
        Короткий, прерывистый смешок прозвучал в глубине огромного зала.
        - Ты напрасно смеешься, Шу, - не поднимая век, продолжал старый Хор. - Напрасно смеешься над моими словами. Я гораздо старше тебя и все-таки верю, что доживу до того момента, когда цена бессмертия будет иной, чем сейчас. А сейчас, бессмертные дети Эны, у нас нет иного выхода. Круг Жизни и Смерти поручил мне открыть вам одну тайну… Запасы металла, который дает нам бессмертие, на исходе. Месторождения нашей планеты давно выработаны. Метеоритные потоки ослабели. Спорить не о чем. Единственный выход - Вторая Великая Жертва. Единственный объект Второй Жертвы ближайшая к нам планета - Мауна… Я кончил…
        Давно исчезла сгорбленная фигура старого Хора, давно погас широкий голубой экран, а в огромном зале еще царила глубокая тишина. Пораженные словами Хора, члены Совета и гости молчали. Никто не переговаривался с соседями, никто не просил слова.
        Потом на балконе встал со своего места математик и философ Шу.
        - Я имею вопросы к Совету и к тебе, Председатель, - громко произнес он. - Почему никто из нас - членов Совета - до этой минуты не знал, что положение так серьезно? Почему от нас все скрывают? И еще вопрос: слабость, апатия, потеря интереса к жизни, на которые последнее время жалуются многие эны, не результат ли это падения мощности реакторов бессмертия?
        - На первый вопрос я не могу дать ответа, коллега Шу, - медленно сказал Председатель. - Так решил Круг Жизни и Смерти. Обратись лично к членам Круга… если ты знаешь их…
        - Если бы мы знали их, - скривился Шу, - впрочем, теперь-то я знаю, что старый Хор - один из членов Круга, но, право, я не уверен…
        Шу умолк, испытующе глядя на Председателя, потом добавил:
        - Ты еще не ответил на последний вопрос…
        - Я не ответил бы и на твой последний вопрос, Шу, ибо все, что связано с работой реакторов бессмертия, является тайной Круга Жизни и Смерти. И ты превосходно знаешь об этом. Но Круг приказал мне дополнить сообщение высокочтимого учителя Хора. Дело в том, что для поддержания индексов бессмертия на постоянном уровне мощность реакторов должна систематически увеличиваться… Постепенное уменьшение запасов радиоактивного горючего заставило Круг Жизни и Смерти последние несколько лет сохранять мощность реакторов постоянной. Возможно, что некоторые эны уже почувствовали…
        Шум в зале заставил Председателя умолкнуть. Послышались возмущенные возгласы. Многие из присутствующих поднимали руки, требуя слова.
        - Кончайте глупую комедию! - громко кричал со своего места Шу.
        - Мы хотим знать…
        - Позор!..
        - Конституция Совета и Круга должна быть пересмотрена!..
        - Уже столетия мы лишены правдивой информации.
        - Слова, слова!..
        - Слово имеет член Совета, Главный астроном Эны, - объявил Председатель.
        - Он-то как раз не просил слова, - насмешливо крикнул Шу.
        В зале зашикали. Главный астроном уже поднимался на высокую трибуну.
        Опершись руками о резную балюстраду, он дождался, пока стало тихо. Потом заговорил, глядя поверх голов присутствующих:
        - Уважаемые члены Совета, гости, все жители Эны, вопрос слишком важен, чтобы его можно было решить не обсуждая. Совет хотел знать мнение большинства энов и, уже взвесив его, раскрыть то, что до сегодняшнего дня было известно немногим. Некоторые из присутствующих высказались за повторение Жертвы еще до того, как узнали все. Те, кто был против, имели время одуматься, сопоставить весомость возражений с серьезностью ситуации… Я… высказываюсь за повторение Великой Жертвы и предлагаю поставить вопрос на голосование. И еще я предлагаю, чтобы в голосовании участвовали не только члены Совета, но и все присутствующие здесь. Я напомню, что, когда решался вопрос о Первой Великой Жертве - о судьбе планеты Фои, - решение принималось на всеобщем референдуме. Тогда все жители Эны сказали свое «да»…
        - И многие из них поплатились за это своей бесценной жизнью, крикнул Шу.
        - Верно, коллега Шу, - повысил голос Главный астроном, - Первая Великая Жертва повлекла за собой гибель части наших граждан. Но, во-первых, ученые Эны еще не умели в те времена точно рассчитать силу поражающего удара; во-вторых, орбита Фои проходила гораздо ближе к нашей планете, чем орбита Мауны, и, в-третьих, часть населения в ту эпоху жила в городах, расположенных на поверхности Эны. При всем несовершенстве Первой Жертвы она дала горючее для реакторов бессмертия почти на две тысячи лет. Я могу подтвердить цифры, которые назвал высокочтимый учитель Хор. Превращение Мауны в радиоактивное пылевое облако обеспечит нас необходимой энергией на сорок - пятьдесят тысяч лет…
        - И конечно, можете подтвердить, что Мауна так же безжизненна, как и Фоя?! - снова крикнул Шу.
        Главный астроном испытующе глянул на математика, потом отвел глаза и, уже сходя с трибуны, негромко сказал:
        - Я могу подтвердить, что Фоя и Мауна - планеты одного типа, со сходным строением и… близкими условиями на их поверхности.
        - Кто возражает против общего голосования? - спросил Председатель.
        Ответом было молчание. Ассистент Од хотел встать, но Ия удержала его.
        - Есть ли желающие выступить еще? - снова послышался голос Председателя.
        - Есть, - негромко, но внятно произнес Од.
        Все взгляды обратились на их ложу.
        - Од, - умоляюще шепнула Ия.
        Но ассистент Од уже стремительно шел к трибуне.
        - Простите за дерзость, высокочтимые члены Высшего Совета Эны, глубокоуважаемые учителя и наставники, - взволнованно начал Од, взбежав на трибуну. - Вероятно, мне не следовало выступать здесь… И я не дерзнул бы, если бы не роковое решение, которое все готовы принять. Прошу выслушать меня, прежде чем нажмете клавиши голосования. Некоторые из присутствующих знают, что уже тридцать лет я изучаю Мауну…
        - И теперь боишься лишиться объекта исследований! - насмешливо крикнули из зала.
        - Не прерывайте, - загудел на балконе бас Шу. - Ассистенту Оду есть что сказать…
        - …уже тридцать лет изучаю Мауну, - повторил Од, - с того самого времени, как на нее был запущен термоядерный зонд. Вы знаете, что взрыв произошел в атмосфере Мауны при отсутствии облаков в области большого темного пятна в северном полушарии. Результаты взрыва тогда ни у кого не вызвали сомнения. Напомню их. Темная окраска эпицентра взрыва вначале совсем не изменилась. Это дало основание некоторым ученым утверждать, что взрыв произошел слишком высоко и зона высоких температур не достигла поверхности планеты.
        Мой высокочтимый учитель - Главный астроном Эны, - производивший расчеты траектории термоядерного зонда, предположил, что большое темное пятно Мауны - это выходы скальных пород, на которых эффект взрыва никак не отразился… Через некоторое время облака покрыли место взрыва, и, когда они разошлись, эпицентр представлял собой отчетливый белый овал. Такой же белый, как полярные области Мауны. В течение нескольких лет пятно на месте взрыва вызывало ожесточенные споры. Одни его видели, другие нет. Сопоставив моменты наблюдений, удалось доказать, что эпицентр взрыва был виден лишь тогда, когда в северном полушарии Мауны наступала зима и граница северной полярной шапки смещалась далеко к югу.
        - Короче, - закричали из зала. - Это известно!..
        - Говори о главном, Од, - снова послышался голос Шу.
        - Главное в том, что через несколько лет после зондирования пятно в эпицентре взрыва исчезло и больше никто его не видел, ни в зимние, ни в летние периоды Мауны.
        Од замолчал.
        - Ну и что же? - раздалось несколько голосов.
        - А то, - медленно произнес Од, - что все эти явления могут быть объяснены только однозначно. Большое темное пятно в северном полушарии Мауны - огромный массив растительности. Это не травы и не кустарники Эны, а что-то более крупное. В слоях минувших геологических эпох Эны тоже известны остатки таких растений-гигантов, более высоких, чем многоэтажные здания. Кроны этих гигантских растений сохраняются и в зимние периоды. Атмосфера Мауны очень подвижна. Ветра сдувают иней или снег с этих растений, а почва не просвечивает сквозь густые кроны. Поэтому большое темное пятно всегда остается темным, хотя его структура зимой несколько иная, чем летом. Взрыв уничтожил и крупные растения и снег на поверхности Мауны. Поэтому эпицентр взрыва вначале был темным и не отличался от окружающих пространств, занятых растительностью. После выпадения атмосферных осадков - инея или снега - эпицентр взрыва, лишенный растительности, стал белым. Мы его увидели. По этой же причине его всегда видели в зимние периоды северного полушария. Летом цвет грунта, покрытого быстро восстановившейся мелкой растительностью, был
неотличим от цвета окружающих пространств. С течением лет восстановилась и крупная растительность в эпицентре. Место взрыва стало невидимым.
        - Все было бы стройно, если бы не одно "но", - заметил Председатель. - Это «но» - спектр большого темного пятна Мауны. Спектр коренным образом противоречит твоей гипотезе. Од.
        - А почему цвет растительности должен быть обязательно красным, как у нас на Эне? - быстро возразил Од. - Почему не предположить, что растения Мауны, возникшие в густой атмосфере, богатой парами воды, в условиях большей близости к Солнцу, обладают иной окраской?
        - Какой?
        Од замялся:
        - Ну, например… синей, голубой, даже зеленой…
        - В этом слабость твоей концепции, ассистент Од, - сказал Председатель. - Чтобы доказать одно маловероятное предположение, ты прибегаешь к еще менее вероятным. Такой растительности мы не знаем ни сейчас, ни в прошлом Эны. Молодость в какой-то степени извиняет тебя… Однако здесь, в этом зале, нельзя выступать с непродуманными фантазиями. Запомни сегодняшний день, ассистент Од.
        Од опустил голову. В зале насмешливо улыбались.
        - Ты кончил? - спросил, помолчав, Председатель.
        Од отрицательно покачал головой.
        Председатель пожал плечами и укоризненно взглянул на Главного астронома, сидевшего рядом за столом президиума.
        - Может быть, достаточно? - процедил, почти не разжимая тонких губ Главный астроном.
        - Может быть, - как эхо повторил Од. - Может быть, потому что не знаю, как пробить броню вашей убежденности в однажды установленных истинах. И еще… Нас осталось так мало. Круг изучаемого бесконечен. Каждым исследованием может заниматься только один из нас. Все мы чудовищно одиноки в своих интересах и знаниях. Спорить, как равный с равными…
        - Ассистент Од! - строго перебил Председатель.
        - Обсуждать открытий не с кем, - словно не слыша, продолжал Од. Раньше результаты исследований размножались на копировальных машинах, рассылались во многие библиотеки. Сейчас все остается в рукописях. В мои рукописи целые десятилетия не заглядывал никто… И вот что теперь получилось… Я убежден, что на Мауне есть жизнь, которую вы готовы уничтожить. А как убедить вас? Не хватит ночи, чтобы рассказать… о том… что знаю…
        - Скажи о главном, самом главном, Од! - крикнул Шу. - Расскажи о ночных бликах на Мауне… А потом я напомню им кое о чем… Какой злой дух минувших эпох подсказал тебе начать с термоядерного зонда? Слишком многие из сидящих тут опозорились с этим зондом, в том числе и твой учитель. И ты не придумал ничего лучшего, как напомнить…
        Возгласы возмущения заглушили слова Шу. На толстых губах математика появилась уничтожающая усмешка. Он скрестил руки на широкой груди и умолк.
        - Я лишаю слова ассистента Ода, - объявил Председатель.
        - Не имеешь права! - закричал, сложив руки рупором, Шу. - Меня, вероятно, уже можешь, а его еще нет, если, конечно, он хочет продолжать…
        Зал загудел с новой силой.
        Председатель, пошептавшись с соседями, встал. Прошло несколько минут, прежде чем в зале стало относительно тихо.
        - Президиум дает ассистенту Оду три минуты, чтобы закончить… гм… выступление… Президиум лишает члена Высшего Совета математика Шу права голоса до начала голосования. Включаю счет оставшегося времени.
        Послышалось негромкое щелканье метронома.
        Од поднял голову:
        - Благодарю, высокочтимый Председатель. Три минуты, чтобы рассказать о работах тридцати лет… Я воспользуюсь лишь двумя, третья нужна для другого. Слушайте. Вот итоги исследования Мауны. Тот, кому они не покажутся чрезмерно фантастичными, может найти все подробности в моем архиве. Главный вывод: Мауна населена разумными существами с высоким уровнем культуры. Я не знаю, как они переносят убийственное ультрафиолетовое излучение Солнца, но… приспособились же наши организмы к радиоактивному излучению. Мы даже не могли бы существовать без него…
        Вы знаете о вспышках в атмосфере Мауны. Там наблюдаются искры грозовых электрических разрядов. Ряд световых явлений связан с извержениями вулканов, возникают какие-то пока непонятные свечения в атмосфере вблизи полюсов… Я назвал их "медленными грозами". Однако, кроме всего этого, большой телескоп Эны позволил установить, а фотопленки запечатлели постоянные ночные блики в одних и тех же точках планеты. Многие блики располагаются по краям сероватых пятен, которые мы называем континентами Мауны. Эти блики видны только на ночной стороне планеты и, по-моему, не могут быть ничем, кроме… отблесков больших наземных городов. Яркость бликов за последнее десятилетие увеличилась. Значит, города жителей Мауны растут.
        В отдельных точках удалось фиксировать мгновенные вспышки огромной яркости. Причина вспышек - термоядерные взрывы. Эти взрывы не могут быть природными. Они искусственные… Сначала мне пришла в голову мысль о термоядерной войне, которую ведут друг с другом жители Мауны, подобно тому, как некогда воевали наши предки. Однако местоположение термоядерных вспышек скорее говорит о другом. Это испытательные взрывы. Они пока производятся на очень больших расстояниях от ближайших «городов». Наконец…
        - Осталась одна минута, ассистент Од, - раздельно произнес Председатель.
        - Кончаю. Обращаюсь с просьбой к присутствующим здесь: отложите голосование. В ангарах Большого спутника еще сохраняются межпланетные корабли, построенные тогда, когда жители Эны не были… бессмертными. Я готов лететь один на Мауну и привезу оттуда доказательства разумной жизни. Поймите, установление связей с жителями иных планет - единственный путь к бессмертию культуры энов и… самого нашего народа. Разрушение других планет - только отсрочка, бессмертные жители моей родной планеты…
        - Все! - сказал Председатель.
        С высоко поднятой головой Од сошел с трибуны.
        - Вот когда нужно было выступать учителю Хору, - шепнул Главный астроном. - Мы ошиблись, Председатель. Од оказался сильнее, чем мы думали.
        - И в этом виноват ты. Ведь он твой ассистент, - бросил Председатель, вставая.
        - Есть ли еще желающие выступить? - произнес он традиционную формулу, обязательную перед началом голосования.
        Зал нерешительно гудел.
        - Нет? - спросил Председатель. - Тогда…
        Однако несколько голосов прервали его.
        "Придется продолжать прения, - устало подумал Председатель. Глупцы!"
        К трибуне уже ковылял кругленький, маленький старичок - философ и лингвист Эг, знаток ста пятидесяти мертвых языков Эны, один из старейших членов Совета.
        - Задачу нам задал молодой человек, этот, ну, как его, - начал Эг и закашлялся. - Да-с… Теперь, пожалуйста, решай. С Фоей было просто. Хорошо помню… Это, как его… референдум. Проголосовали: девятьсот девяносто девять из тысячи «за»… Подготовили транспланетный корабль с аннигилиновым зарядом. Запускали, не соврать бы, с космодрома, что был в Черной пустыне. Запустили прямо в сторону Фои… Это была ошибка, да-с. Через месяц… Трах… На небе новая звезда размером с маленькую Луну. Правда, погасла быстро… А через полгода началось. Пришлось перебираться в подземные города… Кошмар… Я тогда юнцом был, а помню хорошо… Самый крупный метеорит упал на руины Заки-оба. Был в древности такой город… Да-с… Жителей там, чтобы не соврать, числилось до пяти миллионов. Досталось ему во время Второй войны, а окончательно сожгли в Третью. Но руины кое-какие стояли. Одно время думали превратить в музей. А после падения метеорита получилась воронка площадью примерно в четыре Заки-оба… И метеорит вдобавок почти пустой оказался - осколок внешней оболочки Фои. Радиоактивных элементов меньше, чем воды на экваторе. Даже не стали
разрабатывать…
        Позвольте, а о чем я, собственно, хотел сказать?.. Повторение Великой Жертвы? Ну как же, помню, помню… Мауна? Но я позволю себе задать один вопрос. Только один, высокочтимые члены Совета. А почему, собственно, Мауна? Почему? Почему, скажем, не Вея, не Орт, не еще там что-нибудь… Молодым людям, конечно, свойственны заблуждения… Ну, а вдруг этот юноша не совсем ошибается? Даже если на четверть он прав, и то надо подумать… Да-с. Я-то, конечно, во все эти бредни не верю, - вдруг закричал старик, не верю, но от голосования воздержался бы… Да-с!..
        - Что за язык! - шепнула Ия.
        - Он владеет сотнями мертвых языков и разучился говорить на единственном живом, - тоже шепотом ответил Од.
        - Какой же выход вы предлагаете, учитель Эг? - покусывая губы, спросил Председатель.
        - А никакого, да-с! - снова крикнул старичок. - Думайте…
        И он начал спускаться с высокой трибуны, озабоченно поглядывая себе под ноги и придерживаясь обеими руками за блестящие металлопластовые перила.
        Прения разгорелись с новой силой. В потоке насмешек и обвинений, адресованных ассистенту Оду, прозвучало несколько голосов, требующих изменить объект Великой Жертвы. Называли Вею и даже Мео - ближайшую к Солнцу самую маленькую планету Системы.
        - Ты должен выступить еще раз, - сказал Председатель, наклоняясь к самому уху Главного астронома. - Ты производил расчеты. Объясни им, что уничтожение Веи не даст и десятой доли того, что рассчитываем получить от Мауны. Скажи, наконец, что ассистент Од фантазер и глупец…
        - Ты требуешь от меня слишком многого, Председатель, - покачал головой Главный астроном. - Я обещал тебе поддержку и выступил на Совете… Но я не могу выступать еще раз… Вспомни Канон Высшего. И потом, я не хотел бы разделить судьбу астронома Уота. Имя его предано проклятию и забвению, а сам он… Ты должен знать это…
        - Клянусь, не знаю… И не понимаю, какое отношение…
        Главный астроном проницательно глянул в настороженные глаза Председателя.
        - Не понимаешь? И не слышал о метеорите Заки-оба, о котором здесь так некстати напомнил старый Эг?
        - О метеорите кое-что припоминаю. Это было давно…
        - Но сейчас это так близко нам… Астроном Уот много лет изучал Фою. Уот утверждал, что она лишена атмосферы, воды, жизни. Он твердил, что Фоя самый подходящий объект для Великой Жертвы… Произвел все расчеты… Перед референдумом он публично…
        - Да-да… Вспомнил… Его выступление принесло успех референдуму. А потом, когда метеоритные потоки начали разрушать города Эны, Уота поставили перед Кругом Жизни и Смерти. Разумеется, несправедливость. Но ведь это случилось три тысячи лет назад…
        - Круг Жизни и Смерти судил астронома Уота не за разрушительные метеоритные потоки, Председатель. Но… Здесь не место для… этих воспоминаний. Очередной оратор кончает. И никто не просит слова. Тебе надо вести заседание…
        Последний из выступавших умолк и сошел с трибуны. Желающих говорить больше не было. Зал напряженно ждал. Председатель обменялся взглядом с членами президиума и, чуть заметно покивав головой, поднялся на трибуну.
        - Высокочтимые члены Совета и гости, - медленно начал он, - уже поздно. Все утомлены, многие дезориентированы и колеблются. Президиум полагает, что сейчас не время принимать столь важное решение. Голосования сегодня не будет. Результаты обсуждения рассмотрит Круг Жизни и Смерти. Круг назначит новое заседание либо примет на себя тяжесть окончательного решения. Учитывая, конечно, все высказанные здесь доводы… Заседание закрывается.
        Сквозь шорох шагов явственно донесся громкий, отрывистый смех Шу.
        ТАЙНА ЗАКИ-ОБА
        Ассистент Од сидел в своей лаборатории. Он задумчиво перебирал большие фотографии Мауны. Он знал на память все их детали, все до мельчайших черточек и чуть заметных пятен, просвечивающих сквозь голубовато-зеленую, пронизанную белыми спиралями облаков атмосферу планеты. Вот самый большой из океанов, простирающийся от одной полярной шапки до другой, вот второй - поменьше, два треугольных континента между ними. Огромный, причудливо изрезанный материковый массив с неясными разноцветными пятнами… Закрыв глаза, Од мысленно представил себе зеленоватые моря с крутыми скалистыми берегами, невиданные заросли фантастических голубых растений, города, словно сотканные из прозрачного металла, толпы удивительных существ, веселых и оживленных, чем-то напоминающих энов и непохожих на них. Вот здесь, и здесь, и там находятся их города, огромные города, свет которых проникает даже сквозь космические дали. Обитатели Мауны живут, грустят и радуются, трудятся и отдыхают, грезят о будущем, и никто из них, ни один не подозревает о страшной, неотвратимой опасности, угрожающей всем от мала до велика, всем без исключения,
всей их планете… Правда, решение, кажется, еще не принято, но Круг Жизни и Смерти может и не объявить его. Ия вчера уехала вместе с Председателем. Она всегда сопровождает Председателя в поездках. Говорят, что Ия его дочь, но даже она сама не уверена в этом.
        На Эне никто не знает своих родителей. Все - дети всех… Этот закон был принят еще за тысячу лет до рождения Ода.
        Бессмертные эны!.. И вот - цена их бессмертия!.. Если развитие жизни во Вселенной идет по одному пути, может, даже и лучше, что жители Мауны погибнут теперь и не доживут до "эры бессмертных"?
        Од сжимает руками голову.
        Вздор, разумеется, вздор! Эны сами виноваты во всем. Три чудовищных войны… Если бы не войны, все пошло бы иначе. Можно было сохранить моря, жить на поверхности планеты. Пустыни не разрослись бы с такой быстротой, атмосфера не лишилась бы большей части кислорода. А сами эны… Как не похожи они на своих далеких предков, живших тысячелетия назад, - сильных, веселых, красивых, настойчивых и смелых. "Теперь они кажутся нам великанами, а в действительности это мы измельчали, стали уродцами-карликами… Сохранились, как шлак после термоядерного урагана, как разновидность плесени, покрывшей необрабатываемые участки больших плантаций… Сохранились для бессмертия!"
        Двери лаборатории бесшумно раздвинулись. На пороге стоял Шу.
        - Ты один, Од? - Взгляд математика обежал столы, заваленные картами и фотографиями. - Нам надо поговорить.
        - Я уезжаю, - тихо сказал Од.
        Шу отрывисто кивнул:
        - Знаю. Потому и пришел. Когда ты летишь?
        - Ракета отправляется на Малый спутник раз в полгода. Старт через три дня.
        - Изгнание?
        - Так решил Главный астроном. Год я должен буду провести на Малом спутнике, наблюдая интенсивность метеорных потоков.
        - Теперь это очень важно!.. Метеорные потоки… Кому это нужно, скажи, пожалуйста?..
        - Эти наблюдения ведутся постоянно. На Малом спутнике работает автоматическая внешняя обсерватория. Там сейчас астроном Тор. Я сменю его.
        - Ты будешь там совсем один?
        - Вероятно. Если не считать автоматов…
        - Это хорошо. Там тебе никто не помешает наблюдать Мауну.
        - Увы, там нет большого телескопа.
        - Там нет и запыленной атмосферы Эны. Одно другого стоит. Я тебе дам усиливающее устройство к обычному телескопу.
        - Зачем?
        - Это потом… А сейчас едем со мной.
        - Куда?
        - Далеко… В метеоритный кратер Заки-оба.
        Од удивленно поднял голову:
        - Зачем?
        - Там узнаешь. Ты бывал в нем?
        - Очень давно, когда учился.
        - Тебя возили туда? - удивился Шу.
        - Нет, я был один. В юности я много ездил и бродил по поверхности Эны.
        - В юности, - недобро усмехнулся Шу. - А сейчас какую пору своей бессмертной жизни ты переживаешь, глубокочтимый ассистент Од?
        - Никогда не задумывался над этим, учитель Шу.
        - Напрасно… Так едешь со мной?
        - Если вы этого хотите.
        - Не терплю пустословия. Идем!
        - Когда мы вернемся?
        - Когда ты захочешь.
        - Но…
        - Никаких «но». Мы не воспользуемся подземными трассами. Я прилетел на гравилете. Он стоит на посадочном круге обсерватории.
        Они вышли из лаборатории, в кабине лифта стремительно вознеслись в первый подземный этаж. По узкой винтовой лестнице поднялись в наземный павильон. За прозрачными стенами павильона все тонуло в мутной красноватой мгле. Сквозь завесу стремительно увлекаемой ураганом пыли чуть просвечивало маленькое багровое Солнце.
        - Ничего, - сказал Шу. - Здесь близко. Добежим.
        В низком прозрачном коридоре двери бесшумно раскрывались и снова задвигались за спиной. В наружных секциях под ногами заскрипел песок. Раздвинулась последняя дверь - и в лицо ударил пыльный вихрь. Шу пригнулся и побежал, Од последовал за ним. Ветер зло и упруго бил в лицо. Под ногами текли коричневые струи песка, похожие на быстрых, извивающихся змей.
        Синеватое полушарие гравилета выросло неожиданно в разрыве между двумя облаками крутящейся пыли. Корпус аппарата покоился на восьми невысоких коленчатых ногах-амортизаторах, глубоко ушедших в песок.
        Шу и Од пробрались между амортизаторами под плоское дно гравилета. Люк открылся. Из входного тамбура опустилась легкая площадка. Поворот рычага, площадка поднялась. Автоматически включился аппарат продувки тамбура. Пыль с лица и одежды исчезла, воздух стал прозрачным. Од облегченно вздохнул, шагнув вслед за математиком в центральную кабину гравилета.
        Шу опустился в кресло перед пультом управления, указал Оду место возле себя. Аппарат дрогнул и быстро пошел вверх. Дно кабины стало прозрачным; Од увидел под ногами сферические крыши башен обсерватории. Они стремительно проваливались вниз, то появляясь, то снова исчезая в тучах красноватой пыли. Быстро светлело, солнце светило все ярче. Зона урагана осталась где-то внизу. Гравилет перестал подниматься и полетел на юго-восток.
        Скорость не ощущалась. Казалось, аппарат висит неподвижно под синевато-фиолетовым куполом неба, а внизу плывут на северо-запад красноватые равнины, местами задернутые клубящейся коричневой завесой песка и пыли.
        Пустыня сменилась плоской буроватой низменностью - дном давно исчезнувшего моря. Пересекли полосу больших плантаций, заброшенных тысячелетия назад. Пыльная мгла внизу исчезла.
        Шу снизил гравилет и еще увеличил скорость. Плоская равнина, испещренная оспинами полуразрушенных кратеров, словно огромная красноватая река, текла навстречу и исчезала где-то далеко в туманном мареве западного горизонта.
        Летели молча. Шу откинулся в кресле и прикрыл массивной волосатой рукой глаза. Лишь изредка он бросал быстрый взгляд на контрольные приборы.
        Од внимательно глядел на плывшие под ногами равнины. Он не был в этих краях много лет. Впрочем, тут мало что изменилось. Вот разве полосы брошенных плантаций разрослись гуще и, наверно, стали совсем непроходимыми.
        Од представил себе бесформенные красноватые наросты, покрытые броней игл. Лишь эти растения уцелели в отравленной атмосфере планеты. В течение тысячелетий эны вырабатывали из их мясистых стеблей все продукты питания. Было время, когда полосы тщательно обработанных больших плантаций паутиной геометрически правильной сети опутывали экваториальную область планеты. Но с уменьшением числа жителей все большие участки плантаций забрасывались и дичали. Однако и предоставленные самим себе уродливые растения не погибли. Они разрослись непроходимыми чащами, переплели бесформенные тела, скрестили чудовищные шипы и тысячекилометровыми стенами протянулись по пустынной поверхности планеты. Они противостоят натиску ураганов, кочующие пески отступают перед ними. Когда-нибудь они, наверно, покроют сплошным красноватым наростом всю поверхность планеты: дно исчезнувших морей и плоские континенты, развалины древних городов, русла пересохших рек, остатки наземных трасс, посадочные площадки, руины обсерваторий. И под этой живой корой в глубоких подземельях планеты, словно термиты, будут доживать отведенное им время
бессмертные эны…
        Од вздрогнул, стиснул зубы.
        Шу внимательно глянул на него, усмехнулся и кивнул на лежащие позади скафандры:
        - Одевайся. Мы у цели. Вот Заки-оба.
        На краю скалистого плоского красногорья, словно прочерченная гигантским циркулем, лежала плоская воронка. Ее обрамлял невысокий вал.
        Далекий горизонт плавно наклонился, низкое оранжевое солнце заглянуло сквозь прозрачный пол кабины. Воронка на краю плато начала расти и разворачиваться. Гравилет шел на посадку.
        - Возьмем с собой рефлекторы и лучевые пистолеты, - предупредил Шу, выключая гравитационный генератор.
        Корпус аппарата чуть заметно колыхнулся на коленчатых ногах-амортизаторах и замер.
        Од молча пристегнул к поясу скафандра конический футляр с лучевым пистолетом, повесил на грудь рефлектор и вопросительно взглянул на математика.
        - Ты был здесь тридцать лет назад, ассистент Од, - усмехнулся Шу. За это время новый вид плесени начисто сожрал целый пояс больших плантаций в западном полушарии… В этих необитаемых местах тоже могло кое-что измениться. Особенно за последние недели…
        - Что вы имеете в виду, учитель Шу?
        - Что имею в виду? Гм… посмотрим. Может быть, и ничего важного.
        - Учитель Шу, объясните наконец, зачем…
        - Привез тебя сюда, так? Чтобы поискать доказательств твоей гипотезы.
        - Моей гипотезы?
        - Ну да. Гипотезы обитаемости иных миров. Насколько понимаю, ты утверждаешь, что не только на Эне существует жизнь.
        - Я говорил о Мауне, учитель Шу.
        - Это одно и то же. Ты твердишь, что не только на Эне могла возникнуть жизнь, более того - разумная жизнь… А наш друг - Главный астроном - утверждает, что Эна - единственная колыбель жизни, если не во всей Вселенной, то по крайней мере в галактике.
        - Не понимаю.
        - Поймешь позже. Идем.
        Выйдя из гравилета, Шу долго осматривался, заглядывал в окуляр рельефной микрокарты, которую захватил с собой.
        Ассистент Од с любопытством глядел вокруг. Плоское дно гигантского цирка было покрыто красноватой щебенкой и песком. Местами из-под песка торчали куски шлака, ребра оплавленных каменных глыб, похожие на брызги пятна окисленного металла. Вдали, замыкая со всех сторон горизонт, тянулся зубчатый внешний вал метеоритного кратера.
        Трудно было вообразить, что в былые времена где-то тут располагался огромный город и еще сейчас на глубине, вероятно, сохранились остатки подземных сооружений.
        - Найти будет нелегко, - сказал наконец Шу. - Все засыпал проклятый песок.
        - Что вы хотите искать, учитель Шу? - поинтересовался Од.
        - Самую большую из метеоритных глыб. Она где-то в центре кратера. На карте хорошо видно… Вот, смотри. А в действительности один песок вокруг.
        - На этой карте кратер показан более глубоким, - заметил Од.
        - Еще бы, карта составлена около трех тысяч лет назад, когда разведывались метеоритные глыбы. С тех пор ураганы немало потрудились, засыпая воронку.
        - Я, кажется, помню, где была центральная глыба, - сказал вдруг Од. По-моему, это восточнее, за той песчаной грядой. Идемте.
        - Да, это конечно она, - кивнул Шу, когда после долгого блуждания среди плоских гряд рыхлого песка, покрытого ветровой рябью, Од подвел его к невысоким зеленовато-серым скалам. - Сразу видно, не наши породы.
        - В центре находился вход в шахту, - припоминал Од. - Там была предупреждающая надпись, и я не посмел…
        - Вот-вот, - обрадовался Шу, - он-то нам и нужен, этот вход. Показывай.
        Солнце уже коснулось далекого гребня кольцевого вала кратера, когда Од разыскал среди лабиринта оплавленных зеленоватых скал воронкообразное устье наклонной шахты. В глубине шахты царил непроглядный мрак. Шу включил рефлектор, но яркий луч, осветив отполированные стены и ступеньки узкой крутой лестницы, потерялся в бескрайней тьме.
        - Да, очень глубокая, - сказал Шу, словно отвечая на чей-то вопрос. Это должно быть там…
        Од указал на остатки надписи, вырезанной лучевым метателем прямо в скале, возле входа в шахту:
        "Опасность обвалов. Вход категорически запрещен кому бы то ни было в любых целях. В случае нарушения…"
        Дальше надпись не читалась.
        - Это должно быть там, - повторил Шу. - Это очень важно… Ты боишься?
        Од посмотрел вокруг. Солнце почти исчезло за кольцевым хребтом. Быстро темнело. Вдали из-за краснофиолетовых песчаных гряд и зеленоватых скал чуть виднелась вершина блестящей полусферы гравилета.
        - Ночь наступает. Может, отложить до завтра? - Од вопросительно взглянул на математика.
        - Там внизу все равно темно, - нахмурился Шу. - Если сигнализация еще работает, нам могут помешать. Надо торопиться.
        - Сигнализация?
        - Да, была раньше. Давно… На случай, если кто-то отважился бы спуститься. Надеюсь, она вышла из строя. Многие сети связи и сигнализации не действуют уже сотни лет. Может быть, эта тоже…
        - Учитель Шу…
        - Идем, идем. Там все станет ясно. - Шу решительно шагнул к отверстию шахты.
        Они долго спускались по разбитым ступеням крутой каменной лестницы. Высокий, иссеченный трещинами свод матово поблескивал в лучах рефлекторов. Позади, далеко вверху, глаз едва различал чуть заметное красноватое свечение вечернего неба. Потом шахта изменила направление, и светлое пятно входа исчезло. Мрак, пронизываемый лишь дрожащими лучами рефлекторов, плотно окружил Ода и Шу. Ствол шахты начал ветвиться. В стенах появились отверстия, ведущие в целый лабиринт боковых ходов. Некоторые ходы были горизонтальны, другие круто уходили вниз, третьи вели наверх.
        Шу уверенно продвигался вперед. Он свернул в один боковой ход, затем в другой… Потом они долго шли чуть наклонным коридором. Од совершенно потерял ориентировку и слепо следовал за математиком. Два или три раза Шу останавливался, заглядывая в окуляр микрокарты, и снова шел дальше. Бросив взгляд на счетчик времени, Од сообразил, что спуск продолжается уже более часа.
        "Мы углубились километра на полтора, - думал он. - Огромная глыба. Пожалуй, самая крупная из известных метеоритов. Разумеется, это была чудовищная катастрофа - падение такого обломка Фои!"
        - Оно должно быть где-то здесь, - сказал вдруг Шу. - Внимательно осматривай стены, ассистент Од. Оно может быть только здесь…
        - Обвал, - объявил Од. - Дальше обвал. Пути нет.
        Шу раздраженно пробормотал что-то.
        - Эта часть метеоритной глыбы, кажется, состоит из осадочных формаций, - продолжал Од. - Видна слоистость. Породы непрочные. Получился обвал…
        Шу осветил рефлектором нагромождение угловатых глыб, преградивших путь.
        - Обвал свежий, - заметил он. - Недавний…
        - Вероятно, не старше нескольких лет, - согласился Од.
        - Или дней, - возразил математик. - Это искусственный обвал, ассистент Од. Взгляни на трещины. Нас опередили…
        - Опередили? Кто и в чем?
        - Кто, можно лишь догадываться, а вот в чем… Гм… посмотрим, какова глубина завала.
        Шу вынул из кармана скафандра маленький лучевой зонд и, отойдя на несколько шагов от нагромождения камней, направил на них антенну излучателя. Стрелки прибора заколебались и замерли неподвижно.
        Шу прищурился, прикинул в уме результат.
        - Ну разумеется, - зло усмехнулся он. - Завалено до самого конца. Этот тоннель кончался тупиком. Точная работа… Без роботов тут ничего не сделаем. Надо возвращаться.
        Од вопросительно глянул в глаза математика.
        Шу пожал плечами:
        - Я хотел показать тебе кое-что интересное, Од. Не получилось. Извини!
        - Что здесь было?
        - Одна из тайн… Круга Жизни и Смерти. Ты не ошибся, ассистент Од. Это действительно осадочные породы. Кусок внешней оболочки планеты Фои. Планеты, уничтоженной для того, чтобы сохранить бессмертие энов. Она ведь была необитаема и безжизненна, эта Фоя, взорванная нами три тысячелетия назад. Необитаема и безжизненна, не так ли? Это было установленно самой точной наукой - астрономией, хо-ха!.. И знаменитый астроном Уот подтвердил это. Архивы Уота были потом уничтожены, а может, их просто хорошо припрятали. Но кое-что сохранилось. Я вспомнил, благодаря этому древнему олуху - учителю Эгу… Мне удалось разыскать один очень старый и очень секретный документ. В свое время он послужил главной причиной осуждения Уота. Когда разведывали метеорит Заки-оба, тоннель, в котором мы сейчас находимся, вскрыл во внешней оболочке Фои останки существа, чрезвычайно похожего на нас - энов, останки одного из разумных обитателей уничтоженной нами «необитаемой» планеты… Хо-ха…
        ИЗГНАНИЕ
        Од молча следовал за астрономом Тором по бесконечным переходам, заброшенным лабораториям и пустынным залам Малого спутника Эны. Тор показывал немногие действующие приборы, автоматические самопишущие установки, регистраторы метеоритной пыли, фотографирующие устройства внешней обсерватории, размещенной на давно покинутом спутнике. Астроном Тор торопился вернуться на Эну. Ракета отправлялась через несколько часов.
        - Год провести тут, конечно, нелегко, - говорил Тор. - Сказывается расстояние до Эны, до ее генераторов бессмертия… Я чувствую себя очень усталым… Кажется, за один год постарел на много лет. Генераторы прочно привязывают нас к Эне. Достаточно отдалиться хотя бы на время - и прощай бессмертие. Тебе, впрочем, это не страшно, ассистент Од. Ты очень молод, легко выдержишь. А в моем возрасте… Склады продовольствия внизу. Для жилья выберешь любую кабину. Их тут десять тысяч. Я жил в самом низу. Безопаснее на случай метеоритов; особенно после того, как осуществят Великую Жертву. Аварийная ракета в центральном ангаре. Но ею разрешается пользоваться лишь в случае прямого попадания крупного метеорита и разрушения обсерватории. Кстати, утверждено ли решение о Великой Жертве?
        - Не знаю, - тихо сказал Од. - Голосования на Совете так и не было. А что решил Круг Жизни и Смерти…
        - Разумеется, Круг должен решить это сам, - убежденно объявил Тор. И он решит; это вопрос его компетенции. Обсуждение на Совете - пустая болтовня. Великая Жертва необходима, необходима нам всем. Лишь глупцы и чудаки могут колебаться.
        - Но если Мауна обитаема?..
        - Вздор… В конце концов, дело даже не в этом. Речь идет о большем о нашем бессмертии. Не так ли, ассистент Од?
        Од не ответил.
        - Кстати, - продолжал Тор, - чуть не забыл… В поле локаторов несколько недель назад попал какой-то странный предмет. Вероятно, крупный метеорит, хотя размер и форму определить еще нельзя. Он пока далеко, но идет на сближение с Эной. Я не успел произвести точного расчета траектории. Если это осколок Фои - они иногда еще пересекают орбиту Эны, надо сообщить наводящим станциям, чтобы попробовали перехватить. Может, он содержит радиоактивные вещества? Ты займись им, ассистент Од. Теперь важен каждый крупный метеорит. Вопрос только, попадет ли он в радиус действия наводящих станций… Сейчас он движется в секторе В-В-сто восемьдесят один. Ты понял меня?
        Од молча кивнул.
        - Раньше на этом заброшенном спутнике не было постоянных наблюдателей, - снова заговорил астроном Тор, когда осмотр приборов был закончен. - Я сидел тут год, чтобы выверить и отрегулировать автоматические приборы. Эта работа выполнена, и, откровенно говоря, у тебя, ассистент Од, будет не много дела. Автоматы превосходно справляются сами. Можно подумать, что на Эне появился избыток астрономов и Совет решил снова сделать обитаемыми спутники. Или тебя послали потому, что Мауна скоро превратится в метеоритное облако и Главный астроном еще не нашел тебе достойного дела? Как, ассистент Од?
        - Не знаю…
        - Однако ты не очень разговорчив… Не грусти; год пройдет - и ты возвратишься. А может, после Великой Жертвы тут станет «горячо» и тебе придется убраться раньше… Метеоритные потоки Мауны могут так издырявить оба спутника, и Большой и этот, что сделают их окончательно негодными для использования. Наши далекие предки действовали с размахом, но не очень задумывались о будущем. Создали в космосе чудовищные конструкции, а мы теперь не знаем, как их использовать.
        - Наши далекие предки не рассчитывали, что потомки предпочтут остаться пленниками Эны, - возразил Од; его начала раздражать самоуверенная болтовня астронома Тора.
        - "Предпочтут остаться пленниками", - усмехнулся Тор. - Прав Главный астроном… Любишь ты громкие фразы, ассистент Од. Просто удивительно, как ты не понимаешь наиболее важного. Иногда мне начинает казаться, что некоторые из наших бессмертных морально не доросли до бессмертия. И не заслуживают его… Вот ты, например…
        - Я не добивался его, - резко перебил Од.
        - Разумеется. Оно теперь дается каждому, рожденному на Эне. Каждому, ассистент Од. Раньше существовал отбор: право на бессмертие приобретали достойнейшие. Теперь все… Исторический закон прогресса…
        - Или закон убывающей рождаемости, которая стремится к нулю, а может, и достигла нуля?
        - Фи, ассистент Од. Отвратителен этот твой критицизм. Во всем ты видишь отрицательное. Даже высочайшую гуманность готов истолковать с дурной стороны… Прекратим этот спор… Лучше расскажи последние новости. Здесь так скверно работают каналы лучевой связи, что мне почти ничего не известно…
        - Какие новости могут быть на Эне? Каждый занят своим делом и все.
        - Никто не умер?
        - Не знаю. Ведь это держат в тайне.
        - Ну, любая тайна рано или поздно перестает быть тайной, а кое о чем можно догадаться.
        - Не слышал… Впрочем, на последнем заседании Высшего Совета по каналу лучевой связи выступил отсутствовавший в зале высокочтимый учитель Хор. Перед выступлением Председатель объявил, что учитель Хор - Член Круга Жизни и Смерти. Кажется…
        - Все ясно, ассистент Од! А ты говоришь, нет новостей. Значит, эта древняя мумия дожила-таки до предела бессмертия. Интересно, сколько ему могло быть лет? А?
        - Не знаю.
        - Верно, не меньше трех тысяч. Да, я уже не раз слышал, что три тысячи - это пока предел. Три тысячи… Ну ничего, когда мы доживем до такого возраста, надеюсь, он перестанет быть пределом. Недаром больше половины жителей Эны работают над проблемой расширения границ бессмертия.
        - Откуда вы знаете все это, астроном Тор?
        - А не надо быть наивным глупцом, мой милый. Вздор, что у нас нет информации. Есть! Надо только уметь ее достать. Вот так… А в отношении старого Хора можешь не сомневаться. Состав Круга Жизни и Смерти величайшая тайна. Тут почти все каналы информации бессильны. Известными становятся только имена членов Круга, которые умерли или должны умереть. Старого Хора уже больше не существует. Это так же верно, как и то, что я через несколько часов буду на Эне.
        - Хор был великим ученым.
        - Был… две тысячи лет назад. Признаться, я думал, что он давно умер. А он, вот как… Разумеется, последние столетия пользы от него было, как от мумии.
        - Простите меня, астроном Тор, но можно ли так говорить о великом учителе Хоре?!
        - Святая наивность! Никто нас не услышит Система тайной сигнализации и связи на спутниках никогда не закладывалась. Ее изобрели, когда спутники были уже покинуты. Здесь можно говорить что угодно, когда угодно, с кем угодно. Конечно, с глазу на глаз.
        - Астроном Тор, а вы никогда не думали, что рано или поздно доживете до того же предела, до которого дожил учитель Хор? Я имею в виду не его бессмертные открытия, а… состояние… живой мумии, как вы сказали.
        - Гм… А об этом не надо думать, ассистент Од. Есть вещи, о которых не надо думать. И потом, за тысячи лет нашей практически бессмертной жизни границы бессмертия обязательно отодвинутся, обязательно, ассистент Од… Разве вы думаете иначе? Скажите?
        Од молчал.
        - Скажите же, - настаивал Тор. - Не бойтесь. Никто не узнает, а мне интересно ваше мнение… Вы не глупы и, значит, не могли не думать об этом.
        - Я не боюсь говорить о том, что думаю, - сухо сказал Од. - Даже там, на Эне… Поэтому я сейчас здесь. Но теперь мне не хотелось бы продолжать разговор на эту тему… с вами, астроном Тор. Не обижайтесь… Мы слишком разные и все равно не поймем друг друга. Позвольте, лучше я помогу вам собраться. Время истекает.
        - А у меня уже все собрано, - обиженно произнес астроном Тор. - Давно собрано… Ты чудак. Тебе надо было родиться раньше, гораздо раньше, ассистент Од!

* * *
        Ракета с пилотом-автоматом стартовала точно по расписанию, увозя астронома Тора. Од остался на Малом спутнике один. Выйдя из стартового зала. Од несколько часов бесцельно бродил по пустым коридорам, спускался и поднимался по бесконечным винтовым лестницам, ведущим с этажа на этаж. Мягкий красноватый свет, наиболее привычный для глаз энов, заливал внутренние помещения Малого спутника. Светились стены, а в некоторых залах - потолки. Тысячелетия светился металлопласт, изготовленный руками далеких предков Ода. Пройдут еще сотни и тысячи лет, а здесь, в этом полом металлическом шаре, по-прежнему будет светло и тепло. Так будет все время, пока солнечные лучи нагревают внешнюю оболочку Малого спутника.
        Для жилья Од выбрал небольшую кабину в самом верхнем этаже, возле зала с телескопом. В полусферическом потолке кабины находилось овальное окно. Од отодвинул наружную бронирующую штору и увидел черное небо с россыпью ярких немигающих звезд и красноватый край огромного диска Эны.
        Сквозь буро-оранжевую вуаль насыщенной пылью атмосферы чуть просвечивали метеоритные кратеры и геометризированный узор больших плантаций западного полушария. Это были древнейшие линии больших плантаций. Их закладку начали очень давно: тогда еще существовали остатки морей. По первоначальному замыслу линии плантаций должны были графически воплотить основные положения геометрии сферических фигур. Потом от первоначального плана пришлось отступить: не везде удалось создать зоны подземных водохранилищ, питающих плантации. Многое погибло во время войн, часть полос уничтожила плесень…
        План был грандиозен. В его реализации сотни лет участвовало все многомиллиардное население Эны. Удалось спасти влагу поверхностных водоемов; остатки высыхающих морей, почти испарившихся от взрывов атомных бомб Второй войны, были спущены в подземные хранилища. Созданная над водохранилищами сеть плантаций разрешала главную проблему Эны. Все народы были обеспечены пищей. Началось стремительное развитие техники, постройка космических кораблей, гигантских искусственных спутников. Поэты писали о вечном мире, о золотом веке Эны, об эпохе космоса. Ученые ждали братьев по разуму из систем ближайших солнц. Узор больших плантаций Эны должен был стать надежным маяком для космонавтов иных миров, когда они проникнут в Систему.
        А потом - кошмар последней войны… Так и не удалось установить, что явилось ее причиной. Безумная рука нажала кнопки - и взвились из подземных укрытий аннигилиновые ракеты. Последняя война была самой короткой и всеуничтожающей. Погибло многомиллиардное население Эны, сгорели большие плантации, испарились последние капли воды с поверхности планеты, расплавились и растеклись потоками огненной лавы горные хребты. Самое удивительное, что несколько тысяч энов все-таки ухитрились пережить все это… Уцелели те, кто находился глубоко в недрах планеты: в зоне подземных водохранилищ, в секретных лабораториях, на постройке подземных городов, которые тогда только начали создавать.
        Они уцелели - тысячная или миллионная доля населения планеты. И начали все сначала. Им на помощь пришла природа. Часть плантаций постепенно восстановилась после того, как ослабели чудовищные радиоактивные ураганы. Растения видоизменились, стали низкорослыми и уродливыми, но, даже будучи отравлены излучением, еще годились в пищу. И часть уцелевших энов, тоже изуродованных физически и морально, отравленных радиоактивностью, выжили. В этой поразительной, ни с чем не сравнимой борьбе эны еще раз одержали победу. Во всяком случае, они думают так. Радиоактивная пустыня не убила их. Более того, вынудила искать пути к бессмертию…
        Глядя на едва различимый сквозь красноватую мглу узор больших плантаций, Од горько улыбается.
        Бессмертные эны! Учитель Хор, Председатель, старый Эг, астроном Тор… Разве мумификация заменяет бессмертие жизни с ее вечным обновлением! Настоящее бессмертие - там, на Мауне. Оно было на Фое, преступно уничтоженной три тысячи лет назад. Оно на миллионах планет бесчисленных солнц. А здесь - тупик, ужасающий тупик без выхода, как тот, где Од побывал вместе с Шу. Мир живых мертвецов, мир призраков, рвущихся к бессмертию. Этот мир во что бы то ни стало, вопреки всем законам жизни, хочет существовать. И, подобно раковой опухоли, уничтожает все живое. Что делать, где найти выход? О, они не случайно отправили сюда его - Ода. Там был хоть Шу… Трудно понять, чего он хочет, этот Шу, но он не такой, как все. Там - Главный астроном. Он не разделяет мысли и чувства Ода, но он и не с теми, кто голосовал бы… Од убежден в этом.
        А здесь Од совсем одинок; один внутри пустой металлической конструкции мертвого спутника. И все же выход должен быть. Надо найти его. Надо что-то придумать…
        И Од думал, устремив взгляд к холодным искрам звезд…
        ИЯ ХОЧЕТ ЗНАТЬ…
        Главный астроном провел ночь у большого телескопа. Только с рассветом, когда зеленая Мауна поблекла в солнечных лучах, он оторвался от окуляра оптической трубы и выключил автоматические регистрирующие устройства.
        Ночь выдалась тихая. Атмосфера Эны была на редкость прозрачна. Разноцветные пятна на поверхности Мауны различались отчетливо. Кажется, на этот раз он видел и ночные блики, которые Од называет "отблесками городов". Интересно, что покажут фотографии?..
        Главный астроном откинулся в кресле. Опустил подбородок на сплетенные тонкие пальцы. Думал…
        Конечно, Од - увлекающийся фантазер. Но он превосходный наблюдатель. Его карты Мауны поразительны… С веками придет рассудительность - и Од станет великим астрономом. С веками… Но как уберечь его? Если бы Ия согласилась… Она была дружна с Одом…
        Главный астроном встал и принялся ходить по огромному залу.
        Ия обещала приехать. Скоро она должна быть здесь. Председатель и почти все члены Высшего Совета сейчас на космодроме Черной пустыни. Может быть, отсутствие Ии пройдет незамеченным? Если бы она согласилась… Ракета отправится на Малый спутник сегодня. Сколько времени Од там один? Астроном Тор возвратился полгода назад. Ну конечно… Уже более полугода минуло со дня того заседания… Эх, Од, Од…
        Осветился экран внутренней связи. Монотонный, похожий на жужжание голос робота-наблюдателя информировал:
        - На площадке обсерватории совершил посадку гравилет. Пилот хочет видеть Главного астронома.
        - Хорошо, - сказал Главный астроном. - Передать: жду в инструментальном зале большого телескопа.
        - Понял, - прозвучал голос робота-наблюдателя.
        Главный астроном переключил экран. На матовой поверхности появились контуры приземистых зданий обсерватории. По засыпанной красноватым песком дорожке в развевающемся белом плаще с откинутым капюшоном бежала Ия.
        - Хорошо, - повторил Главный астроном и выключил экран.

* * *
        - Я не опоздала, учитель? Что надо делать?
        - Садись, и поговорим. Здесь никто не помешает. Рад, что ты приехала…
        - Разве могло быть иначе, учитель!.. Од?..
        - Да. Сегодня объявят о Великой Жертве. Если Од услышит…
        - Я думала об этом. Но лучевой связи с Малым спутником почти нет.
        - Помехи. Последние месяцы генераторы бессмертия снова увеличили мощность.
        - Да… После того, как Круг Жизни и Смерти решил повторить Великую Жертву…
        - Ия, недавно мне удалось побеседовать с Одом. Он твердит еще об одном важном открытии… О каком-то космическом снаряде… Кажется, он считает, что снаряд запущен с Мауны.
        - Вы рассказали об этом Председателю, учитель?
        - Нет. Я плохо понял Ода. Мог ошибиться. Кроме того, теперь… Все равно… Судьба Мауны решена. Старт аннигилиновой ракеты…
        - Отложен, учитель. На два-три дня.
        - Причина?
        - Точно не знаю, но должны установить еще какой-то прибор. Когда улетала с космодрома, возле ракеты было много энов и роботов.
        - Срок пригодности расчетов истекает через три дня. Если старт не состоится, вычисления траектории придется производить заново. Это потребует времени. Тогда старт…
        - Нет-нет… Ракета отправится в назначенный вами срок. Председатель не покидает космодрома и сам торопит всех.
        - Так… Твое присутствие там обязательно?
        - Сейчас нет, но перед самым стартом… Думаю, что в моем распоряжении почти два дня… Что надо делать?
        - Лететь на Малый спутник. К Оду.
        - Хорошо. Что еще?
        - Значит, согласна?
        - Конечно. Что еще?
        - Предупредить… Ведь он не знает о Шу.
        - Учитель, Шу был в Заки-оба один.
        - Возможно, но многие считают, что и Од…
        - Я слышала слова Шу: в подземельях Заки-оба он был один…
        - Тем не менее некоторые утверждают, что и Од должен предстать перед Кругом Жизни и Смерти…
        - После Великой Жертвы об этом позабудут.
        - Поэтому хочу предупредить Ода: он ни в коем случае не должен покидать спутника. Я не мог прямо сказать ему об этом по каналу лучевой связи. Узнав о Великой Жертве, он может… Ты должна побывать у него. Успокой его и предупреди. Расскажи о судьбе Шу. Передай мой приказ. Он должен оставаться на Малом спутнике до конца этого года и весь следующий… Весь следующий год!.. Ты поняла? А потом может вернуться ко мне в Главную обсерваторию. Я буду ждать его. Поняла?.. Ия?
        - Учитель, я знаю, последние недели вы наблюдали Мауну. Что?..
        - Ничего нового, девочка…
        - Значит, Од ошибался?
        - Од всегда был немного фантазером. Разве ты не знаешь?
        - Вы не отвечаете на мой вопрос, учитель. Од заблуждался или… он в чем-то прав?
        - Я не могу ответить на такой вопрос. Поверь мне, я… я просто не знаю… Одно - предполагать, другое - быть уверенным. Да, множество ночей провел я у этого телескопа. И не видел многого из того, что как будто видел Од, а то, что я наблюдал, можно истолковать совершенно иначе. На Мауне все так загадочно, но… И самое главное, теперь уже ни я, ни ты, ни Од - никто ничего не сможет изменить.
        - Я это знаю, учитель.
        - Лети, Ия, и сделай так, чтобы Од ни при каких обстоятельствах не покинул спутника. Ты это можешь… И еще одно: там, на спутнике, есть аварийная ракета… Она должна… стать неисправной после твоего отлета… Пойми, мы должны сделать все, чтобы Од не покинул Малого спутника…
        ОД ПРОБУЕТ НАЙТИ ВЫХОД
        Ракета уже дважды обогнула Малый спутник. Од отчетливо видел на фоне звезд сигнальные огни и светящийся хвост плазмы, извергаемой дюзами.
        Скорей бы… Од кусает губы от нетерпения. Он полетит, несмотря на все запреты. Он должен знать, что происходит сейчас на Эне. Неужели эти безумцы решились? И это теперь, когда получены бесспорные доказательства…
        Стоя на поблескивающих металлических плитах посадочной площадки, Од вглядывается в черноту звездного неба.
        Высоко над головой слабо мерцают перекрещивающиеся полосы пунктиров противометеоритная сеть. Она создает защитное гравитационное поле - и рои метеоритов огибают Малый спутник. В зените темные полосы сети вдруг ярко вспыхивают и затем исчезают. Сеть раскрылась, чтобы принять корабль. Вот и он сам. Плазменный двигатель уже выключен. Голубоватый, заостренный с концов цилиндр вертикально снижается к посадочной площадке, выставив растопыренные коленчатые ноги.
        Легкое сотрясение поверхности спутника. Ноги ракеты коснулись плит посадочной площадки… Сейчас откроется люк и роботы начнут выгрузку. Люк раскрывается. В нем вырастает стройная фигурка в белом скафандре.
        Од слышит в разговорном диске своего шлема знакомый голос.
        - Ия? Ия здесь?..
        И он бежит к огромному корпусу ракеты.

* * *
        Малочисленность энов давно приучила их не тяготиться одиночеством. Но провести полгода в пустой металлической сфере в окружении одних роботов не легко даже влюбленному в свое дело исследователю. Од вдруг почувствовал это необычайно остро. А еще он почувствовал, что никого так не хотел бы увидеть здесь сейчас возле себя, как Ию. Ее прилет похож на чудо.
        - Ты? - еще не веря глазам, спрашивает он и осторожно касается металлопластовыми рукавицами гибкой ткани ее скафандра.
        Она улыбается:
        - Конечно… Неужели я так изменилась за полгода?
        - Нисколько. Хотя впервые вижу тебя в скафандре.
        - И я тоже…
        Первые ничего не значащие фразы. Вопросы, ответы на которые не дослушиваются до конца. Од ведет Ию во внутренние помещения спутника. Сброшены скафандры. Ия закручивает узлом длинные бронзовые волосы и рассказывает о чем-то совсем не важном. Од глядит на нее с непостижимым для него самого удивлением. Там, внизу, на Эне, она не казалась ему такой красивой. В ней появилось что-то от женщин эпохи Древних царств бесконечно далекой эпохи мужества, звучных стихов, поклонения красоте. Словно одна из прекрасных статуй, украшающих подземный город Искусств, сошла с высокого постамента и прилетела сюда, на мертвый спутник.
        Од словно впервые замечает, как красивы руки Ии, как нежна смуглая кожа, как блестят большие синевато-зеленые глаза. Чуть откинув голову, она все еще не может справиться с тяжелыми прядями волос и смущенно улыбается. Вместо длинных белых одежд, которые носят женщины на Эне, скрывающих фигуру и руки, на ней короткая красная, шитая серебром туника. Ожерелье из мерцающих красноватыми огнями камней на смуглой шее. Тончайшая серебристая ткань плотно облегает стройные длинные ноги. Красота давно минувших поколений возродилась еще раз в этой последней дочери энов.
        - Как ты прекрасна, Ия, - неожиданно для себя говорит Од.
        - Тебе кажется, - смеется она. - Ты долго был один.
        - Нет, не кажется, - неуверенно возражает он. - Это правда. Но я только теперь разглядел…
        - Если не забудешь, можешь вернуться к этой теме там, внизу… - Ия с улыбкой указывает в окно, на багрово-красный диск Эны. - Там, внизу… через полтора года…
        - Полтора года?
        - Да, Од. Это приказ твоего учителя.
        - Но…
        - Ты должен подчиниться. Пойми, изменить ничего уже нельзя. Круг Жизни и Смерти принял бесповоротное решение. Его объявят завтра. А послезавтра на рассвете с космодрома Черной пустыни стартует межпланетный корабль. Он унесет с собой все запасы аннигилина Эны, выработанные реакторами бессмертия за последние тысячи лет. Через несколько недель на субсветовой скорости он встретится с Мауной… Как видишь, до Второй Великой Жертвы остался один шаг. Теперь этот шаг уже не может быть не сделан. Твой учитель сам наблюдал Мауну… Он…
        - Передал он Совету о последнем открытии?..
        - Он тебя плохо понял. Были помехи в лучевой связи…
        - Так… - Од тяжело вздохнул.
        - Не грусти. Множество открытий не получало признания. У тебя еще все впереди…
        - Что ты говоришь, Ия! Я ведь показал тебе в большой телескоп отблеск городов Мауны…
        - Но твой учитель утверждает…
        - Что он может утверждать! Имеет ли он для этого право?.. Его не убеждают отблески городов? Вот… Вот запись электронных машин. Анализ пути космического тела, о котором мне сказал астроном Тор. Смотри… Это космическое тело отправлено с Мауны. В пути оно меняло направление и скорость. Это космический корабль. Либо на нем летят разумные существа, либо он управляется по каналам лучевой связи с космодрома, с которого взлетел. Он шел на сближение с Эной, но потом отклонился. Я не знаю, в чем дело. Может быть, их вообще не интересовала наша планета и цель корабля совершенно другая. Либо это неудачный эксперимент?.. Главное - что он запущен с Мауны: значит, на Мауне есть жизнь, разумная жизнь, Ия… А мы…
        - Бедный Од, даже если ты и прав, теперь поздно… Пойми… Но для всех нас было бы лучше, гораздо лучше, если бы и на этот раз ты ошибся. Ах, я так мало знаю, чтобы решать… За нашими учителями опыт веков… Твоим открытиям не хотят верить…
        - Ия, где сейчас Шу?
        - Шу? Зачем… он тебе?
        - Он один мог бы еще помочь, посоветовать. Где он?
        - Од, видишь ли… Это страшно, но ты должен узнать. Пять месяцев назад Шу был поставлен перед Кругом Жизни и Смерти. Он осужден и… исчез… Еще и поэтому твой учитель хотел… Понимаешь, дело в том, что…
        - Понимаю. Как только я возвращусь на Эну, меня тоже…
        - Нет-нет, Од. Шу осужден не за выступление на Совете. Уже после он… нарушил один запрет… Проник в подземелья…
        - Заки-оба? Я был с ним там, Ия.
        - Нет-нет! Не наговаривай на себя. Шу сказал, что был один. Совсем один. Его сопровождал робот…
        - Я был с ним… Я… Он солгал, чтобы выгородить меня. Знаешь, почему под страхом смерти запрещен вход в те подземелья? Там доказательства обитаемости Фои; Фои, которую эны уничтожили ради своего бессмертия.
        - Невозможно, Од… Что же это? Ты видел?..
        - Нет. Кто-то побывал в подземелье незадолго до нас с Шу. Тоннель, где находились останки разумного обитателя Фои, засыпан. Но Шу разыскал в одном архиве документы…
        - Все это похоже на страшный сон. Не могу поверить… Что же делать?
        - Надо попытаться спасти их… там, на Мауне.
        - Но как, Од? Это уже невозможно. Послезавтра на рассвете… Ты даже не успеешь собрать сторонников. Едва появишься на Эне и начнешь что-то доказывать, тебя схватят роботы Круга Жизни и Смерти.
        - Доказывать поздно, надо действовать…
        - Как?
        - Задержать отлет корабля на несколько дней. Потребуются новые расчеты траектории полета. Будет выиграно время…
        - Пойми, в ближайшие два дня корабль может быть отправлен в любой миг. Для этого достаточно нажать кнопку. В случае угрозы задержки Председатель так и сделает. Дополнительное наведение осуществят потом по каналам лучевой связи.
        - Попытаться испортить что-нибудь в системе наведения?
        - Как туда проникнешь?.. Корабль стерегут роботы.
        - Тогда остается одно…
        - Что?
        - Уничтожить корабль!
        - С его грузом аннигилина? Это может привести к гибели всей Эны…
        - Она, вероятно, заслуживает такого конца!
        - Од, ведь это наша родина…
        - Да, конечно… Неужели нет выхода? Иного выхода, Ия?
        - Боюсь, что нет… Надо покориться…
        - Ни за что! Возвращаемся на Эну, Ия. Немедленно.
        - Это гибель. Ты погибнешь, Од.
        - Неужели ты думаешь, что, зная обо всем, я останусь тут… Останусь, зная, что Мауна населена разумными существами. Останусь, чтобы этой ценой, может быть, спасти самого себя… Ты первая была бы вправе презирать меня.
        - Почему ты… один такой? Од!..
        - Я не один… Вспомни обсуждение на Совете. Они побоялись голосовать… Нас таких много: Шу, ты, я и еще другие. Мы разобщены, плохо знаем друг друга, лишены правдивой информации, но мы существуем. И, раз существуем, должны действовать… Итак?
        - Летим, Од!
        - Подожди… Лучше сделать немного иначе. Ты останешься тут. Как будто я силой оставил тебя. Это снимет с тебя всякие подозрения…
        - Неужели ты думаешь, что я могла бы… Ты первый был бы вправе презирать меня… Чьи это слова? И потом, без меня ты там ничего не сможешь сделать.
        - Ия, назад пути не будет.
        - Я уже сделала свой выбор, Од.
        КОСМОДРОМ В ЧЕРНОЙ ПУСТЫНЕ
        Ночь. Холодные вихри гонят песчаную пыль, пронзительно свистят и завывают среди черных уродливых скал. Низко над горизонтом, словно тусклый красноватый фонарь, светит Большой спутник. Звезд почти не видно сквозь пыльную мглу.
        Исполинский конус космического корабля нацелен ввысь. Шесть гигантских ног-амортизаторов поддерживают кольцо стартовой ракеты. Она должна поднять и вынести за пределы атмосферы коническое тело корабля чудовищного снаряда, несущего в себе смерть для целой планеты. Высоко над поверхностью Эны включатся двигатели космического корабля. Струи плазмы сожгут стартовую ракету, и освобожденный снаряд устремится прочь от Солнца, к окраинам планетной системы. Там, в пустоте космического пространства, он опишет гигантскую петлю и, разогнавшись до субсветовой скорости, пойдет навстречу обреченной Мауне.
        Но пока корабль неподвижен. Момент старта еще не наступил. Пусто вокруг. Лишь пыльные вихри кружат между ногами-стабилизаторами да красноватыми точками горят во тьме круглые неподвижные глаза роботов, охраняющих космодром.

* * *
        Гравилет совершил посадку в непроглядной тьме. Од и Ия молча выбрались наружу и торопливо пошли на север к космодрому. Полушарие гравилета сразу же растаяло во мраке.
        Ия откинула шлем скафандра, и Од последовал ее примеру. Ледяной воздух обжег воспаленные лица. Дышать стало трудно, но они не замедлили шагов. Вокруг лежала самая большая из пустынь Эны - враждебно притаившаяся, безмолвная, безжалостная. Лишь вихри заводят вдали свою извечную песнь да песок поскрипывает под ногами…
        В зените чернь неба искрится россыпью звезд. Ближе к горизонту звезды пригасают. Их свет почти не доходит сквозь пыльную мглу, взметенную ураганами. Грань пустыни и неба неуловима во мраке. Лишь на востоке, у самого горизонта, тьма чуть багровеет. Скоро взойдет Большой спутник.
        Справа и слева возникло что-то более черное, чем окружающий мрак.
        - Скалы… Сейчас начнется спуск в котловину. Мы на месте, Од.
        - Ты останешься здесь. Я спущусь один. Если я…
        - Нет, Од. Один не найдешь… И потом, там роботы…
        - Ия!
        - Нет, Од, я с тобой.
        - Ты понимаешь?
        - Конечно. Но один ты погибнешь наверняка, а так есть какой-то ничтожный шанс. Быть может, удастся осуществить то, что мы задумали…
        - Идем! До старта еще более пяти часов.
        - Да. Если только они…
        - Что, Ия?
        - Нет, так… ничего… Идем быстрей.
        Лабиринт темных скал, потом пологий спуск, снова скалы.
        Багровый глаз Большого спутника выглянул из-за горизонта. Невдалеке, в центре плоской котловины, Од увидел темную громаду космического корабля.
        Приглядевшись, Од вздыхает с облегчением:
        - Это "Красный вихрь". Он хранился на Большом спутнике. Я был не один раз на этом корабле. Знаю расположение внутренних помещений. Когда-то его строили для полета на Вею…
        - Внутри многое переделано, Од.
        - Главное должно сохраниться. Входы в стабилизаторах стартовой ракеты?
        - Да. Но надо попытаться проникнуть через ближайший стабилизатор. Он не попадает в поле зрения центрального экрана. Если на посту управления кто-то уже есть…
        - Я успею. Достаточно отключить реле времени. Тогда вся контрольная система перегорит при нажатии стартовой кнопки. Исправления потребуют нескольких недель. Придется снова рассчитывать траекторию. За это время противники Великой Жертвы успеют объединиться…
        - Тише, Од! Подожди мгновение…
        Ия направила на ракету объектив "ночного глаза". На зеленоватом экране прибора появились четкие контуры стабилизаторов корабля.
        - Возле каждого стабилизатора - робот охраны, - шепнула девушка. Кажется, те, что были тут раньше… В ячейках их памяти, вероятно, запечатлен мой облик и голос. Сделаем так: я подойду прямо к роботу. Он попытается схватить меня, это отвлечет его внимание. Ты в это время проникнешь внутрь стабилизатора и поднимешься в аппаратную корабля. Если робот, узнав, отпустит меня, я останусь ждать тебя и потом дам приказ роботу пропустить нас. Если он схватит меня и поднимет тревогу, постараюсь устроить возможно больший переполох. Внимание всех роботов переключится на меня. В этот момент тебе необходимо незаметно выбраться с корабля. Спеши прямо к гравилету и улетай, не дожидаясь моего возвращения. Вот тебе "ночной глаз" и лучевой пистолет - на случай, если кто-нибудь из роботов будет преследовать…
        - А ты, Ия?
        - Если меня схватят и потащат на пост управления, объясню, что заблудилась, возвращаясь на космодром.
        - Может быть, лучше подождать момента ухода роботов?
        - Останется слишком мало времени, Од. И может случиться, что роботов… вообще не уберут перед стартом…
        - Тогда…
        - Подберемся ближе, и каждый попытается выполнить свою часть… нашего безумного плана…
        В темноте они бесшумно двинулись вперед. Потом поползли. Од не отрывал взгляда от экрана "ночного глаза". Гигантский корпус корабля был уже совсем близко. Он закрывал половину неба.
        - Робот забеспокоился, - чуть слышно шепнул Од. - Крутит головой. Вероятно, обнаружил нас.
        - Иду… Будь внимателен, Од. Тебе предстоит пройти через камеры сгорания стартовой ракеты. Не задерживайся… Ну, пусть все будет хорошо…
        Ия опустила на лицо прозрачное забрало шлема, поднялась и быстро пошла навстречу роботу. Красные точки глаз стального стража вспыхнули ярче. Робот присел на кольчатых ногах, расставил лапы-клешни и двинулся в сторону Ии. Не дойдя до робота нескольких шагов, Ия резко повернулась и побежала в темноту прочь от корабля. С неожиданной легкостью робот вприпрыжку последовал за ней.
        Од вскочил и бросился к стабилизатору. Входное отверстие плотно закрыто. Од пытается ощупью найти рычаг или клавишу. Их нет.
        Что же делать? Как проникнуть внутрь? Убегают бесценные минуты…
        За стабилизатором на противоположной стороне стартовой площадки слышно какое-то движение, звонкая поступь металлических ног… Роботы?
        Темная фигура появилась совсем близко. Од поднимает лучевой пистолет… Но это Ия.
        - Что случилось, Од? - слышит он ее голос в разговорном диске шлема.
        - Не могу открыть люк! - в отчаянии кричит Од.
        - Я забыла сказать… - Ия наклоняется, шарит внизу в песке. Стальная плита бесшумно уходит в сторону.
        - Спеши, Од, я буду ждать здесь. Спеши… Робот-преследователь узнал меня, но потом вдруг повернулся и побежал куда-то. Может быть, роботы уже получили приказ покинуть посты. Торопись, Од!
        Од исчезает в овальном отверстии люка.
        Ия ждет, прислонившись к отполированной поверхности стабилизатора.
        Проходит минута, две, три… Од, без сомнения, уже миновал камеры сгорания. Еще недолго - и все кончится.
        - Скорей, Од, скорей, - молит Ия, сжимая пальцы. Может быть, их безумная затея удастся. Мауна будет спасена, и они с Одом останутся живы. - Скорее, мой Од!
        Нет… Не удалось…
        Яркий свет заливает стартовую площадку. Их заметили.
        Неужели конец…
        Ия метнулась в тень стабилизатора. Сейчас ее не видно с поста управления…
        Но прятаться нельзя. Если поднялась тревога, старт может быть дан каждую секунду. А там внутри Од. Он ничего не знает…
        "Надо привлечь к себе их внимание, - думает Ия. - Если меня узнают, Председатель не нажмет стартовую кнопку. Я отвлеку их, и Оду удастся незаметно скрыться…"
        Не раздумывая больше, Ия выбегает на ярко освещенную площадку, прямо под стартовые воронки ракеты.

* * *
        В подземном зале, укрытом в скалистой гряде на окраине космодрома, перед экранами управления - Председатель Совета, Главный астроном, Главный кибернетик и еще несколько энов. Они молча сидят в глубоких креслах, поставленных полукругом перед центральным экраном. На экране темный контур космического корабля. Время от времени Председатель бросает взгляд на светящиеся шкалы пульта управления.
        Один из энов нарушает молчание:
        - Мудро, что в официальном сообщении мы указали более поздний момент старта. К утру могут начаться волнения… Но дело будет уже сделано… Вот так… Сколько осталось?
        - Час двенадцать минут, - отвечает кто-то.
        - Старт можно произвести в любой момент, - скрипучим голосом замечает Главный кибернетик. - Не так ли, отец астрономии?
        Главный астроном молча кивает.
        - Надо сначала убрать роботов охраны, - говорит Председатель. Полчаса им будет достаточно, чтобы укрыться.
        - Пусть горят, - скрипит Главный кибернетик. - То, что улетит, стоит дороже.
        - У нас осталось не так много роботов, - возражает Председатель. - К чему бессмысленное расточительство? Мы сейчас лишены возможности производить новых.
        - Убрать роботов - значит оставить на какое-то время корабль без защиты, - продолжает брюзжать кибернетик. - Нет гарантии, что не найдется фанатика… Слышали вчера отклики на чрезвычайное сообщение о Великой Жертве. Многие, о, многие возражали, и весьма резко. Вспоминали ассистента Ода… Кругу Жизни и Смерти стоит призадуматься… А тут, - старик указал на экран, - поставлено на карту все. Абсолютно все. Аннигилина на Эне больше не осталось. Если промахнемся, отец астрономии, повторить Великую Жертву уже не сможем. Это, конечно, тайна Круга Жизни и Смерти, но здесь все свои… Если промахнемся, реакторы бессмертия через несколько лет придется остановить… Понимаете, что это означает?
        - Промахнуться не можем, - резко говорит Председатель. - Все рассчитано предельно точно. Проверено много раз. В полете возможна корректура траектории. Мы поставили на карту все, но действуем наверняка. Приборы абсолютно надежны.
        - Не нравится мне только последний «прибор», погруженный вчера, ворчит кибернетик. - Зачем? Кому это надо?
        - Довольно, - предупреждает Председатель. - Даже в этом кругу - ни слова. Этого не касаться, бессмертные эны.
        - Не касаться так не касаться… Но, по-моему, абсурд!
        - Сколько осталось?
        - Час семь минут…
        - Зачем тянем? Какое значение имеет час?
        - Это один из точно рассчитанных моментов взлета. Если он будет выдержан, корректура в пути вообще не потребуется.
        - Можно позднее ввести поправки.
        - Куда вы спешите?..
        Главный астроном рассеянно слушает обрывки фраз. Мысли его далеко.
        Почему Ия не возвратилась? А может, она вернулась, но ее куда-то услал Председатель? Вчера он не вспоминал о ней… И Малый спутник молчит. Од не ответил на вызовы… Неужели, послав Ию на спутник, он совершил ошибку? Нет-нет!.. Чрезвычайное сообщение передано восемь часов назад. За это время Од успел бы возвратиться. Страшно подумать, что произошло бы… Од конечно любит Ию… Быть может, они просто захотели провести несколько дней вдвоем там - вдалеке от Эны. Если бы так было… Как тихо… И как невыносимо медленно тянется время.
        - Пора убирать роботов, - это сказал Председатель.
        Вокруг зашевелились. Председатель склонился над клавишами пульта.
        На экране началось движение. Массивные металлические тела на высоких кольчатых ногах с длинными лапами-клешнями появились из темноты. Они, словно в нерешительности, затоптались на освещенной инфракрасными излучателями площадке между гигантскими ногами-стабилизаторами космического корабля. Конические головы роботов были украшены высокими зубчатыми гребнями. Маленькие глазки горели, словно раскаленные угли.
        - Семь, восемь, - считал кибернетик. - Где-то должен быть еще один… Это называется программированием! Они еле реагируют на сигналы.
        - Устаревшие модели…
        Роботы построились парами и маршировали на месте, готовясь уйти.
        - Надо включить полный свет, - проворчал кибернетик, - и осмотреть всю площадку.
        - Вот последний, - тихо сказал Председатель.
        Из темноты появился еще один металлический страж и неторопливо заковылял к остальным.
        - Теперь все. Скомандуйте им «бегом», Председатель!
        - Все команды даны.
        - Однако они не торопятся их выполнять.
        - Не кажется ли вам, что роботы чем-то встревожены?
        - Вздор! Это наши нервы напряжены. Впрочем, скоро конец… Осталось сорок минут.
        Маршируя парами, роботы медленно покидали стартовую площадку. Опоздавший робот ковылял последним. Он крутил конической головой; красноватые точки глаз ярко вспыхивали и пригасали. Казалось, что робот подмигивает наблюдавшим за ним энам.
        - Это он от смущения, что опоздал, - усмехнулся кто-то за спиной Главного астронома.
        - Не нравится мне этот робот, - раздельно произнес Главный кибернетик.
        - Прикажите проверить его и размонтировать, если понадобится, сказал Председатель, не отрывая взгляда от центрального экрана. - Роботы ваше дело… Через двадцать минут они будут в укрытии, тогда…
        - Поверьте, я не хуже вас знаю, что мне делать, - огрызнулся кибернетик. - А этот робот мне не нравится, повторяю… И не следовало снимать их с постов до старта. Поставили на карту все, а хотим сэкономить на девятке старых роботов…
        - Успокойтесь, вокруг пустыня… А кроме того, бессмертные эны уже давно не способны на риск. Они могут возмущаться, кричать, но рисковать своей бесценной жизнью…
        - Сколько роботов было в охране? - быстро спросил один из энов.
        - Девять. Те, что ушли…
        - А тогда кто там остался?
        - Где?
        - Да вот там. Посмотрите на боковой экран…
        Главный астроном, сидевший против бокового экрана, поднял глаза и… сразу все понял. Еще не успев отдать себе отчета, что теперь делать, он инстинктивно встал, закрыв собой экран.
        - Где, где? - спрашивали вокруг.
        - Да вот тут, на малом… Отец астрономии, посторонитесь, вы все заслонили.
        - Сейчас, сфокусирую, - спокойно сказал Главный астроном и выключил экран. Две маленькие фигурки в скафандрах, копошившиеся возле одного из стабилизаторов космического корабля, исчезли.
        - Регулируйте свои телескопы! - кричал Главный кибернетик. - А тут позвольте нам…
        - Я тоже умею обходиться с этим, - медленно проговорил Главный астроном. - Сейчас… А что вы, собственно, увидели? Кажется, там ничего не было…
        "Безумцы, безумцы, - в отчаянии думал он, перебирая клавиши пульта, безумцы, что вы натворили. Зачем вам это?"
        - Смотрите, один робот возвращается! - крикнул кто-то.
        Все взгляды снова обратились на центральный экран.
        Подпрыгивая на полусогнутых ногах, робот выбежал на стартовую площадку и остановился, словно в нерешительности. Он настороженно вертел конической головой. Красные глазки горели, как раскаленные угли. Руки-клешни были растопырены.
        - Полный свет, быстро! - крикнул Главный кибернетик.
        Ярко полыхнули экраны. Потоки зеленоватого света залили стартовую площадку. Перекрещивающиеся черные тени стабилизаторов легли на гладкую поверхность металлопласта. Ослепленный робот поспешно отступил к краю площадки.
        - Ну и программирование, позор! - проскрипел Главный кибернетик. Света испугался.
        Главный астроном мысленно поблагодарил незадачливого робота за несколько секунд отсрочки.
        - Что было на малом экране? - тревожно спросил Председатель.
        Все молчали.
        - Мне показалось… - начал один из энов.
        - Именно показалось, - перебил Главный астроном. - Что там могло быть? Хотя, впрочем, может быть, этот бродячий робот…
        Главный астроном включил боковой экран. Неторопливо фокусировал. В глубине экрана постепенно всплывал конический корпус корабля. Только корпус и тени ног-стабилизаторов на металлопласте. Возле стабилизатора никого не было.
        Астроном медленно опустился в кресло. Не хватало воздуха. Он чувствовал, что задыхается. Кибернетик уставился на экран, потом смерил Главного астронома долгим испытующим взглядом, но ничего не сказал. Только пожевал тонкими синими губами и отвернулся к центральному экрану.
        Главный астроном бросил быстрый взгляд на боковой экран.
        Яркий свет и тени… Может быть, ему показалось?..
        - Ничего не видно, - вздохнул его сосед. - Как со стартом, Председатель?
        - Двадцать пять минут…
        - Восемь роботов уже подходят к укрытию. А этого заблудившегося все равно придется сжечь. Он не успеет уйти. Интересно, что заставило его вернуться?.. Как по-вашему, отец астрономии?
        - Что-нибудь не в порядке с настройкой, - прошептал Главный астроном. - Попробуйте включить звуковой сигнал, предупреждающий о старте.
        - А это зачем? - подозрительно спросил кибернетик. - Кого вы хотите предупредить?
        - Вашего робота… Звуковой сигнал должен подействовать… на его реле самозащиты. Может быть, он еще успеет… скрыться…
        - Вас так тревожит судьба этого робота?
        Главный астроном устало пожал плечами.
        - Звукового сигнала не будет, - объявил Председатель. - Осталось двадцать минут.
        Все умолкли.
        - Девятнадцать…
        - Восемнадцать…
        - А где же робот?
        - Он сейчас должен быть на площадке прямо под дюзами стартовой ракеты. Он направился туда.
        - Семнадцать минут…
        Поле зрения центрального экрана снова переместилось. Теперь на экране был виден весь корабль, от массивных ног-стабилизаторов до конической вершины. В ярком свете блестели металлопластовые плиты стартовой площадки, на которые опирались стабилизаторы. Дальше все тонуло во мраке.
        - Вот робот. Не ушел…
        - А-а!.. Смотрите, там еще кто-то…
        - Да-да… Их двое!
        Главный астроном принудил себя бросить взгляд на экран.
        Ну конечно… В глазах потемнело, пол начал уплывать из-под ног.
        "Неужели умираю?" - подумал без страха. Он уже ничего не видел. Только слышал голоса вокруг. И они звучали, как удары огромного гонга.
        - Это эн…
        - Эн в скафандре!
        - Что это значит?
        - Почему он здесь?
        - Его я и видел! - торжествующе кричит кто-то. - Только мне показалось, их было двое…
        - Что же делать?
        - Может, кто-нибудь из контрольных наблюдателей?..
        - Кто бы ни был, он не смел появиться здесь.
        - Смотрите, робот пытается схватить его. Вот почему он вернулся…
        - Молодец робот!
        - Как машет руками эн! Похоже, он хочет привлечь внимание. И робот отступает… Робот узнал его… Кто-то из допущенных к тайне! Может быть, удастся спасти его?..
        - Поздно, - звучит голос Председателя. - Кто бы он ни был, он преступник. Сейчас он погибнет. Даю старт!..
        Последним усилием воли Главный астроном размыкает веки и глядит не мигая на центральный экран.

* * *
        Од стремительно бежит вверх по винтовой лестнице. Вот похожая на огромную полутемную пещеру камера сгорания стартовой ракеты. Зияют черными провалами отверстия, подводящие горючую смесь.
        Од чувствует невольную дрожь.
        В момент старта температура в этой темной пещере достигнет ста тысяч градусов и ее массивные жароустойчивые стены начнут испаряться.
        Вперед! Скорее вперед!
        Узкий проход, ведущий из стартовой ракеты в космический корабль. Длинная винтовая лестница. Вверх, быстрее вверх!
        Здесь, за толстыми металлопластовыми стенами, находятся фотонные двигатели космического корабля. Выше все кабины заняты грузом аннигилина. Тысячи тонн аннигилина…
        Наконец - центральный коридор верхней части корабля. Тут должны были находиться кабины космонавтов. Сейчас здесь тоже аннигилин.
        Некоторые кабины остались пустыми. Вот и аппаратная. В ней все, как было: экраны, контрольные приборы, главный пульт. Ярко горят глазки сигнальных ламп. Вот и автопилот, соединенный с мощным приемником лучевой связи и реле времени.
        Од протягивает руку к выключающему устройству, но, прежде чем пальцы успевают коснуться длинной изогнутой рукояти, невероятной силы удар сотрясает тело корабля. Неодолимая стремительная сила бросает Ода на эластичный пол кабины, вдавливает в него, расплющивая скафандр, лишая дыхания.
        ""Красный вихрь" стартовал, - проносится в мозгу… И как последний всплеск мысли: - А Ия? Ия!.."

* * *
        Главный астроном не мигая глядит на центральный экран. Все вокруг приобретает необычайную резкость и замедляет ритм движения, потом останавливается. Главный астроном чувствует, как рвутся последние нити, связывающие его с окружающим миром. Он уже погружается в поток иного времени. Этот поток навсегда увлечет его прочь из мира и времени Эны… Туда, где нет ни света, ни форм, ни мыслей, ни самого времени, лишь неощущаемая бесконечность небытия. Ему не жаль, что он уходит… Бессмертно лишь мертвое. Смерть - свойство живого. Он жил… И, словно последняя искра умирающих желаний, вспыхивает мысль: "Удалось ли Оду?.. Успел ли?"
        Остановившиеся глаза не мигая глядят на экран. Экран светлеет, белеет, разгорается ослепляющим пламенем. Струи раскаленной плазмы ударяют в стартовую площадку. Плавится камень и огромные металлопластовые плиты. Вихрь серебристого пепла взметнулся на месте робота. Взметнулся и исчез без следа. Ярче огненной плазмы вспыхнул скафандр эна. Вспыхнул и испарился. Призрак прекрасной женской фигуры среди бушующего пламени был последним образом, который унес с собой Главный астроном Эны из покидаемого им мира. И мысль: "Успел ли?"…

* * *
        Вспышка в момент старта ослепила всех, кто находился в убежище. Когда эны раскрыли глаза, на месте стартовой площадки клубился огненный кратер, а ночное небо с померкшими звездами было перечеркнуто ярким бело-голубым хвостом, оставленным улетающей ракетой.
        - Лети, лети, - пробормотал, потирая руки, Главный кибернетик. Удачной тебе дороги, вестник бессмертия… Председатель, а не ассистент ли Од расстался с бессмертием там, под дюзами ракеты, в момент старта? Как вы думаете? И кто был вторым?
        Председатель молчал. Он тоже думал, кто мог быть вторым… Он был так погружен в свои мысли, что даже не сразу понял, о чем шепчутся окружающие.
        А они, глядя на неподвижное тело Главного астронома, шептали:
        - Умер… умер во время старта… Как же так, бессмертные эны?
        "КРАСНЫЙ ВИХРЬ" НЕСЕТСЯ ВПЕРЕД…
        Тело кажется невыносимо тяжелым. Каждое движение причиняет острую пульсирующую боль. Легкие, сдавливаемые ускорением, не могут зачерпнуть воздуха. Еще не успев прийти в себя, Од чувствует, что задыхается. Он срывает шлем скафандра, пытается чуть приподнять налитую свинцом голову. На пульте управления мигают разноцветные глазки сигналов. Од хочет понять, о чем они сообщают. Если бы удалось добраться до пульта! Расстояние в несколько шагов при таком ускорении совершенно неодолимо…
        Они отправили корабль раньше назначенного срока. Обманули… Боялись… Ия погибла… Он один в этом гробу, начиненном смертью. Все напрасно, если теперь он не сможет добраться до пульта управления… Он должен, должен сделать последние несколько шагов… С необычайной отчетливостью Од вдруг понимает, что ради этих последних шагов своего пути он жил и боролся. Эти несколько шагов - самые важные в жизни. Любой ценой он должен совершить их, чтобы не прервалась жизнь на прекрасной, загадочной, далекой планете. В память Ии он не может их не сделать… Закрыв глаза и стиснув зубы от невыносимой боли, Од пытается ползти. Проходят минуты, часы, может быть, дни времени Эны, а он все ползет, преодолевая коротенький путь. Сознание покидает его и снова возвращается… "Красный вихрь" продолжает мчаться вперед. Ускорение не уменьшается. Какую часть пути уже совершил корабль? Пальцы Ода скребут эластичную обивку пола… Какую часть своего пути совершил Од? Пространство и время давно исчезли. Они растворились в боли и цветных вспышках на пульте…
        И потом, в какой-то момент исчезнувшего времени, - последний бросок в несуществующем пространстве тесной кабины.
        Тело, чудовищно утяжеленное ускорением, падает на клавиши пульта. Негнущиеся пальцы неощущаемой руки отключают автопилота. Нити лучевой связи, протянутые к далекой Эне, рвутся. "Красный вихрь" стал неуправляемым…
        И какое облегчение при мысли, что теперь можно умереть…

* * *
        Но он не умер. Сознание возвратилось, когда исчезло ускорение и "Красный вихрь" перешел на свободный полет. Вернулось ощущение пространства и времени… Тело парит в воздухе. Вспыхивают и угасают огни на пульте. Од начинает читать их безмолвные сигналы. Там, на Эне, поняли, что вдруг утратили власть над кораблем. Там предпринимают отчаянные попытки, чтобы вернуть ее. Но они бессильны. С каждым мгновением "Красный вихрь" все сильнее отклоняется от своего точно рассчитанного пути. Никогда он не встретится с Мауной…
        Ия погибла не напрасно, и Шу, и он - Од… Впрочем, он даже получил небольшую отсрочку…
        Од взмахивает руками и подплывает к пульту. Включает поле искусственной гравитации; падает в кресло. Если могучая жизнь дарит ему еще частицу времени, надо подумать, как теперь поступить с "Красным вихрем". Эны, очутившись перед лицом неизбежной катастрофы, могут организовать погоню за «Вихрем». На Большом спутнике остались еще космические корабли… Надо увести «Вихрь» далеко за пределы Системы и там включить детонаторы аннигилиновых зарядов…
        Пальцы Ода нажимают клавиши пульта. Вычислительные машины получают приказ определить положение корабля и дальнейший путь. Уронив голову на руки. Од ждет ответа. Наконец ответ готов.
        Од подносит к глазам ряды цифр. Пока он, преодолевая ускорение, полз к пульту управления корабля, "Красный вихрь" успел совершить свою гигантскую петлю за пределами Системы. Сейчас он мчится к Солнцу. Через несколько часов пересечет орбиту Мауны. Так как скорость корабля перестала возрастать, Мауна успеет уйти далеко от точки встречи. "Красный вихрь" минет Мауну на расстоянии, в сотни раз превышающем ее диаметр.
        Од включает экраны внешнего наблюдения. Они освещаются. Од еще раз сможет увидеть свою мечту. Теперь - вблизи… Но скорость "Красного вихря" очень велика, и Мауна еще далеко.
        Откинувшись в кресле. Од ждет. Голубовато-зеленый диск далекой планеты, окруженный россыпью звезд, постепенно увеличивается в размерах.
        В ритмическое позванивание счетчика времени вплетается какой-то посторонний звук. Од прислушивается. Похоже на далекий стук… Что это может быть? Ведь двигатели корабля выключены. Стук повторяется. Он доносится из коридора, ведущего в рубку управления.
        Од встает из-за пульта и, придерживаясь руками за стену, медленно бредет в направлении стука. В коридоре стук слышен явственнее. Похоже, что он доносится из кабины в носовой части корабля. Удары следуют один за другим с небольшими промежутками.
        Это здесь. Источник стука за этой дверью. Впрочем, двери тут сейчас нет. Раньше была, но теперь металлопласт двери и стены сплавлены широким швом.
        "Замурованная дверь! - от этой мысли потемнело в глазах. - За дверью кто-то есть! Кто-то живой?"
        Стук изнутри прекратился. Од изо всех сил трижды ударяет в то место, где была дверь, и слышит три слабых ответных удара.
        Значит, он не один на "Красном вихре". Кто же там? Кричать и спрашивать сквозь стену бесполезно. Металлопласт непроницаем для голоса. Перестукиваться долго. Корабль приближается к орбите Мауны… И потом, тот, за замурованной дверью, быть может, нуждается в помощи?..
        Од вспоминает о лучевом пистолете. Это единственный выход.
        Пистолет в футляре на поясе скафандра. Од торопливо извлекает маленький блестящий цилиндр с изогнутой рукоятью. Отступив на несколько шагов от двери, направляет излучатель на заплавленный шов. Нажимает спуск. Коридор заполняется голубоватым, остро пахнущим паром. Светящиеся струйки металла стекают на темный пол и застывают, словно тонкий блестящий ледок. Горячего «льда» на полу становится все больше. Од чувствует жар даже сквозь теплонепроницаемую ткань скафандра. Клубы голубоватого пара густеют.
        Од опускает пистолет и толкает нагревшуюся дверь. Она заметно колеблется. Осталось еще немного. Снова вспыхивает струя ослепляющего пламени, снова течет расплавленный металл. Пожалуй, довольно… Од хочет подойти к двери, но она содрогается от удара изнутри и падает. Голубоватый пар постепенно рассеивается. В овальном проеме двери Од видит фигуру в длинном белом плаще. Это древний старик. Его угловатая, заросшая седой щетиной голова и изрытое глубокими морщинами лицо кажутся Оду странно знакомыми.
        Старик пристально глядит на Ода, не делая попытки переступить порог своей кабины.
        - Кто вы? - спрашивает Од.
        - У меня нет имени, - глухо отвечает старик. - Круг Жизни и Смерти лишил меня его. Лучше скажите, кто вы и откуда взялись. И где мы находимся?
        - Это "Красный вихрь". А меня зовут Од, ассистент Од.
        Старик глядит с недоверием, и вдруг из его горла вырывается что-то похожее на смех.
        - Невозможно… Невозможно!.. Разве прошли тысячелетия моего заточения тут? Я знал Ода… Он был молодым. Или все это сны… Сны смерти?
        - Как звали вас?! - кричит Од.
        - Там, на Эне, сотни или тысячи лет назад меня звали Шу.
        - Шу, это вы? Что они сделали с вами?.. Не узнаете меня?.. Ведь я Од! Од!
        - Нет, нет, - бормочет старик. - Од был молодым. Это время. Сотни, тысячи лет… И сны смерти…
        - Очнитесь, Шу, постарайтесь узнать меня. Не более десяти дней минуло с момента старта "Красного вихря". Всего десять дней времени Эны… Неужели вы не узнаете меня?..
        - Я не безумен, - медленно говорит старик. - Мой ум ясен. Я помню вас… И если ты действительно Од… Вон застывший металл на полу. Он как зеркало. Вглядись в свое изображение… Станешь ли ты и после этого утверждать, что прошло десять дней… И значит, всего полгода с того часа, когда философ Шу и ассистент Од сошли в подземелья Заки-оба?..
        Пораженный словами старика, Од опускается на колени. Перед ним отражение в блестящей поверхности металла. Но кто это?..
        Од с трудом удерживает восклицание ужаса. Отраженное в металле, на Ода глядит изможденное старческое лицо. Глубоко запали тусклые глаза, клочья седых волос на лысом черепе, бороздами темных морщин изрыты бледные восковые щеки…
        - Что же это? - шепчут губы Ода.
        В ответ звучит булькающий горловой смех:
        - Десять дней Эны… Хо-ха… Десять дней!..

* * *
        Два глубоких старика склонились над внешним экраном космического корабля. Мауна приближается. В разрывах спиральных облаков уже видны блики света, отражаемые ее океанами.
        - Все труднее дышать, - бормочет один из стариков, не отрывая взгляда от экрана.
        - Мы умираем, ассистент Од, - шепчет другой. - Генераторы бессмертия далеко. Они остались на Эне. Вне поля их действия мы состарились стремительно. Десять дней, о которых ты говорил, стали для нас веками. Круг Жизни и Смерти знал, почему запрещает космические полеты. Полет - это смерть. Они и приговорили меня к забвению и смерти. Бессмертие сделало энов пленниками своей планеты. В бессмертии главный источник наших зол и бед. Бессмертие означает прекращение развития. Всякого развития, Од. Став бессмертными, эны остановились, застыли. В бессмертии - смерть живого начала. Жизнь - развитие, творчество… А за века бессмертия эны не создали ничего нового. Лишь цеплялись за свое существование, старались продлить его, сделать абсолютным. И, добиваясь абсолютного бессмертия, рвали последние связи с жизнью. Величайшая из закономерностей природы оказалась нарушенной… Возмездие не заставит себя долго ждать.
        - Может быть, они еще поймут… Теперь, когда горючее генераторов бессмертия на исходе… Они вынуждены будут искать иного пути…
        - Может быть… Не все на Эне думают так, как думал старый Хор…
        - Мауна приближается, Шу. Ты видишь?
        - Да. И это все они хотели уничтожить.
        - Смотри!
        - О!..
        - А тут…
        - Ты был прав. Это города… Их города, Од!
        - А вот они сами… Подумай, похожи на нас.
        - Да. И тот, с Фои, был похож…
        - Неужели их ждет судьба Эны, Шу?
        - Пути жизни и пути цивилизации - не одно и то же. Жизнь, вероятно, развивается по сходным дорогам, цивилизация - разными. История народов Эны не обязательно должна быть законом. Мы забрели в тупик. А они… Все зависит от них самих.
        - Расстояние начинает увеличиваться. Пошлем им прощальный привет, Шу.
        - Это придется сделать тебе… Силы покидают меня. Глаза перестают видеть…
        - Подожди, Шу, потерпи еще немного. Не оставляй меня одного… Сделаем последний шаг вместе…
        - Торопись… Можешь не успеть… И не забудь… последний приказ вычислительным машинам… Пусть включат детонаторы там… за границами Системы. Проклятие должно быть снято… Космический корабль… с таким грузом, как наш… должен исчезнуть…
        - Ты прав. Послушай, Шу! Не слышит… Все-таки поспешил… Жители Мауны, примите прощальный привет и предупреждение. Эстафета переходит к вам! Вам нести факел разума дальше - в иные миры… Будьте мудры! Мудры!.. Мудры!..
        НА МАУНЕ
        - Сигналы были очень отчетливы, - взволнованно говорил ассистент. Последний повторен трижды. Это не природное радиоизлучение.
        - А что же, по-вашему? - астроном иронически улыбнулся.
        - Сигналы разумных существ.
        - С иной планеты?
        - Или с космического корабля, пролетевшего невдалеке от нашей. Источник сигналов смещался с большой угловой скоростью.
        - Почему же космические гости не удостоили нас визитом?
        - Кто может знать, с какой целью они пролетали!
        - Фантазер вы, дорогой мой. Передайте все данные электронно-счетным машинам. Пусть проанализируют.
        - Анализ прежде всего должны произвести мы.
        - Вы, кажется, уже произвели, и он… выглядит несколько… неожиданно. Я больше полагаюсь на машины, дорогой коллега… Не позволяйте чувствам опережать рассудок. Это скверная черта для будущего ученого. Условия на остальных планетах Системы нам с вами превосходно известны. Нет никаких оснований предполагать там наличие жизни, тем более высокоорганизованной разумной жизни.
        - Но мы еще не побывали там, профессор.
        - Разумеется. Именно поэтому в своих суждениях следует оставаться на позициях науки, логики, смысла. Мы еще вернемся к этой теме после результатов машинного анализа сигналов… И пожалуйста, никаких сенсационных интервью журналистам! За последние годы "космические утки" приняли угрожающие размеры. Нельзя опошлять науку.
        За стенами радиообсерватории текла обычная жизнь… Четырехмиллиардное население планеты, разбросанное по пяти континентам и тысячам островов, жило своими большими и малыми успехами и неудачами, надеждами, планами, свершениями. Люди трудились и отдыхали, спали и бодрствовали, любили и ненавидели, готовились начать жизнь или проститься с ней… Они не сомневались в незыблемости своей колыбели. Их волновали другие вопросы: война и мир, болезни и голод, труды завтрашнего дня, проблемы будущего года. Позади была долгая история веков и поколений, а впереди - неизведанные пути будущего.
        Какой путь изберут жители Мауны и куда он приведет их? Каждый путь имеет свое начало, свои опасные повороты и… свой конец. Бесконечны лишь пространство и время, и, вероятно, бесконечен разум, если это разум гуманистов - тружеников и творцов…
        1962 год
        ПЛАНЕТА ТУМАНОВ
        НА ВЫСОКОЙ ОРБИТЕ
        - Выжидание, бесконечное выжидание, - раздраженно бросил Лар, кружимся на этой орбите третий месяц - и ничего… Как вы все это собираетесь объяснять после возвращения?
        - Ну, до возвращения срок немалый, - Строгов осторожно вращал рукояти настройки. - Кроме того, кое-что выяснили…
        - Вы, конечно, имеете в виду ионосферу… Позвольте вам напомнить, Николай Петрович, еще пять лет тому назад профессор Тумов предположил, что у Венеры должна быть именно такая ионосфера: мощеная, непроницаемая, окутывающая планету сплошной оболочкой. Он предположил это по результатам полетов ракет-зондов. Ну что же, мы подтвердили его гипотезу. Прилетели и действительно обнаружили ионосферу, не пробиваемую ни одним из доступных нам средств зондирования. А что под ионосферой, что скрывают туманы, застилающие поверхность планеты? Мы даже не смогли выяснить толщину облачного слоя. Тумов высказал свою гипотезу, не покидая Земли. Стоило лететь лишь затем, чтобы подтвердить гипотезу, высказанную пять лет тому назад на Земле!
        - Не горячись, Лар. Проверка гипотез тоже входит в задачу Первой венерианской экспедиции. Разных гипотез… - Строгов умолк, внимательно вглядываясь в экран локатора, потом продолжал: - Ты прав, отражение снова от ионосферного слоя, но не от самой его поверхности, а откуда-то из глубины… Твердый орешек, эта венерианская ионосфера…
        - У нас есть еще одно средство, Николай Петрович. Давно пора его использовать! Твержу второй месяц… А вы отмалчиваетесь, уходите от ответа.
        - Я тебе уже говорил: надо осмотреться, прикинуть, все взвесить. Это, братец ты мой, не посадка на Луну. Да и туда не сразу сели. Нырнуть на атмосферной ракете в эту молочную муть никогда не будет поздно…
        - А если опередят?
        - "Опередят", - передразнил Строгов, - кто и как, скажи на милость? Они смогут послать первую экспедицию не раньше будущего года… И, это говорю тебе я - космонавт первого класса Николай Строгов, они не рискнут на атмосферную разведку. Они стали чертовски осторожными после тех катастроф в горных районах Луны… Вот ты второй месяц морочишь мне голову полетами на малых ракетах. А где гарантия, что атмосферные ракеты не исчезнут бесследно вместе с людьми, как исчезали наши автоматические станции, как исчезли перед этим ракеты-зонды, запущенные с Земли? Ведь мы не знаем, что происходит там, в этом непроницаемом тумане…
        - В атмосферной ракете полетит пилот. Не автомат, работающий по заданной программе, а живой человек… Если потребуется принять какое-то особое решение…
        - Ты можешь просто не успеть… Посмотри сюда, - Строгов провел пальцем по экрану локатора, - эти обрывки спиралей - области таких ураганов, рядом с которыми земные тайфуны - майский бриз. Если они пронизывают всю толщу венерианской атмосферы, тебя закрутит, как бумажный кораблик в водовороте, и разобьет о поверхность планеты. А ты говоришь - "особое решение"… Да если бы только ураганы… Что мы знаем об условиях атмосферного полета?
        - Кое-что мы все-таки выяснили, а кое о чем догадываемся… Догадываемся, что высокие температуры, фиксированные с Земли, - это, в основном, эффект ионосферы; догадываемся по движениям облачного слоя, что планета вращается, и довольно быстро; догадываемся, что под облаками не только суша, но и океаны…
        - И что там временами бывает жарковато, - проворчал начальник экспедиции, вставая из-за пульта управления.
        - Быть может… Но пора начать проверку догадок, чтобы привезти на Землю не только подтверждение «земной» гипотезы Тумова.
        - Повтори-ка всю программу локации, - сказал начальник, - повтори на предельной мощности излучателя. Тебя сменит Коро, а после его вахты посоветуемся…
        Они собрались в центральном салоне межпланетного корабля-лаборатории первого из кораблей этого класса, запущенного с людьми в сторону Венеры. Их было четверо. Четверо, впервые совершивших межпланетный перелет такой дальности.
        Теперь они кружили по экваториальной орбите на высоте трех с половиной тысяч километров над морем облаков, окутывающих планету. Каждые пять часов - новый виток. Этих витков уже тысячи. За массивными терранитовыми стенами «Землянина» - тьма и холод космоса. Тьма густо утыкана застывшими искрами звезд. Самая яркая голубая звезда - Земля. До нее сто миллионов километров. С каждым земным днем это расстояние увеличивается. Земля и Венера удаляются друг от друга. Через два земных месяца планеты снова начнут сближаться. Тогда «Землянин» отправится в обратный путь. В их распоряжении еще два месяца…
        - Это и много, и ужасно мало, - говорит планетолог Коро Ференц, покачивая головой. - Я согласен с Ларом - пора начинать разведочные полеты на атмосферных ракетах.
        Коро - самый молодой участник экспедиции; он на несколько месяцев моложе Лара. В день старта «Землянина» Коро исполнилось двадцать шесть лет. Двадцать пять из них он провел в родном Будапеште, а год - на Международной обсерватории «Луна-центральная» в море Ясности. Блестящая диссертация о природе лунных морей открыла Коро путь к участию в Первой венерианской экспедиции.
        - Теперь ваше мнение? - начальник экспедиции Николай Петрович Строгов, хмурясь, переводит испытующий взгляд на кибернетика и физика Станислава Порецкого - главного навигатора экспедиции. В непосредственном ведении Порецкого находится вся сложнейшая электронно-вычислительная аппаратура «Землянина».
        Порецкий долго молчит, подперев сплетенными пальцами подбородок. Его узкое худощавое лицо неподвижно. Глаза устремлены в иллюминатор. Строгов тоже глядит в иллюминатор. В блестящем металлическом кольце непроглядный мрак: «Землянин» летит сейчас над ночным полушарием Венеры.
        - Я много раз анализировал характер ионосферных возмущений, - говорит наконец Порецкий. - В них периодически должны возникать «окна». Понимаете, все-таки не исключен пропуск ослабленных сигналов с наших автоматических станций или с ракет-зондов, запущенных в минувшем году. Надо во что бы то ни стало попытаться поймать эти сигналы…
        - Значит… - возмущенно перебивает Лар.
        Строгов резко оборачивается, и Лар умолкает.
        - Коллега Ларион извинит меня, - покусывая тонкие губы, продолжает Порецкий. - Понимаете, я не против атмосферных полетов… Но поспешность… Если бы удалось получить хоть какие-то параметры приповерхностных условий, полеты атмосферных ракет стали бы более целенаправленными, конкретными, необходимыми и… так сказать…
        - Менее опасными, - подсказал Строгов. - Ясно… Двое - за, и двое пока против… Тебе придется еще потерпеть, Лар.
        - Пока вы не поймаете нужных «параметров», не так ли? - Лар с трудом сдерживал закипавший гнев. - В который раз одно и то же. Ждать… Ждать… Столько сил, энергии, средств, мечты вложено в нашу экспедицию, а мы, простите меня, ведем себя, как… - Лар махнул рукой и отвернулся.
        - Я очень понимаю ваше нетерпение, Лар, - снова начал Порецкий, обменявшись взглядом со Строговым. - Вас, как геолога, прежде всего интересуют каменные формации там внизу. Мы не имеем о них никакого представления. Четких отражений от поверхности планеты получить пока не удалось… Сквозь «окна» в ионосфере мы можем поймать такие отражения. Надо искать «окна». Поэтому я имею сделать одно предложение. Можно?
        - Разумеется, - закивал массивной квадратной головой Строгов, разумеется, выкладывай, профессор.
        - Сегодня утром я закончил один расчет. Получается, что ионосфера, за пределами которой мы кружим, слоиста. Примерно в тысяче - тысяче двухстах километрах под нами должна существовать зона ослабленной ионизации. Предлагаю перевести «Землянина» на круговую орбиту внутрь этой зоны…
        Строгов нахмурился, начал постукивать пальцами в полированную поверхность стола.
        - Ниже, непосредственно под нами, окажется зона очень высокой ионизации, - спокойно продолжал Порецкий. - Скорее всего, она представляет собой единый слой, простирающийся до высоты семисот - восьмисот километров над поверхностью планеты. Сквозь окна в нижнем слое легче поймать сигналы автоматических станций, тем более, что их будет отражать к нам верхний ионосферный слой. Сейчас можно рассчитывать только на те сигналы, которые пройдут сквозь оба слоя ионизированного газа. На нижней орбите вероятность получения сигналов резко возрастет, а опасность проникающей радиации увеличится незначительно.
        - Радиация для «Землянина» не проблема, - заметил Строгов. - Некоторое время мы могли бы кружить в ионосфере максимальной плотности. Хуже другое: «нырнув» в ионосферу, мы окончательно потеряем связь с Землей.
        - Зато не надо будет уделять столько внимания солнечной активности, быстро сказал Коро Ференц. - Верхний слой ионосферы защитит в случае солнечных вспышек. А для связи с Землей всегда можно выйти на более высокую орбиту.
        - М-да… - протянул Строгов. - Все это, конечно, так, хотя может оказаться и не совсем так. Дай-ка твои расчеты, - повернулся он к Порецкому, - подумаю… Погружение «Землянина» в глубь ионосферной оболочки не предусмотрено программой. Конечно, оно возможно… Нам запрещено вводить корабль в облачную атмосферу… Если промежуточный слой расположен значительно выше… В конце концов, мы в любой момент можем возвратиться на нашу теперешнюю орбиту.
        Прошло еще трое суток, трое земных суток, отмеренных атомными часами «Землянина». По-прежнему велись наблюдения, сменялись вахты у пульта управления. Наконец за обедом, на который собирался весь экипаж, включая и вахтенного, Строгов объявил, что «Землянин» меняет орбиту.
        - Мы с Порецким уточнили расчеты, - покашляв, пояснил Строгов. Попробуем опуститься на полторы тысячи километров к нижней границе промежуточного слоя. Облачная атмосфера окажется в двух тысячах километров под нами. С новой орбиты повторим всю программу зондажа…
        - Но атмосферные ракеты… - начал Лар.
        - Вот тогда и решим, что делать с атмосферными ракетами, - спокойно перебил Строгов. - Прошу приготовиться к изменению орбиты. Двигатели корабля будут включены через сорок минут.
        Полулежа в стартовом кресле, Лар не отрываясь глядит на экран. Непосредственное наблюдение сейчас невозможно. Иллюминаторы кабин закрыты броневыми шторами. Строгов мастерски ведет корабль. Перегрузки почти не ощутимы. Лишь легкая вибрация звуконепроницаемых стенок кабины выдает работу двигателей. По гигантской спирали «Землянин» постепенно приближается к поверхности планеты.
        Если продолжать скручивать эту спираль, корабль войдет в молочно-белый туман, окутывающий планету, и через несколько минут глазам путешественников откроются картины неведомого инопланетного мира. Что скрывает белая пелена? Каменистые пустыни, иссеченные гигантскими трещинами, из которых багровыми змеями ползут вулканические пары и смешиваются с низко нависающим покровом облаков? Или гигантские горные цепи, усаженные дымящими вулканами? Или заросли фантастических растений на бескрайних болотах, дышащих ядовитыми испарениями?
        Ответ будет получен не сегодня и не завтра… Скручивание спирали скоро прекратится: «Землянин» снова ляжет на круговую орбиту над серебристым морем тумана, и потекут дни осточертевших "экспериментов издалека", осторожного ощупывания неведомого.
        Разумеется, Строгов великолепный пилот космических трасс. За его спиной многие месяцы полетов, сотни миллионов километров, десятки посадок на Луну. Но эта его нерешительность, эта безграничная осторожность, твердое убеждение, что новое можно собирать лишь по зернышку… Он не признает риска… А ведь рассказывают, что когда-то и он рисковал. И еще как! Этим и прославился в молодости… В молодости! Ему и теперь немногим больше сорока. Но на «Землянине» он старше всех.
        Слышен негромкий звонок - знак, что маневрирование подходит к концу. Лар невольно поворачивает голову в сторону переговорного динамика. И действительно, из динамика тотчас же доносится хрипловатый голос Строгова:
        - Выключаю двигатели. Приступить к выполнению распорядка дня через пять минут после стабилизации гравитационного поля. Внимание, включается искусственное гравитационное поле.
        Почти осязаемые волны тяжести бегут сквозь отяжелевшее тело. Ноги наливаются свинцом, потом вдруг словно исчезают; кровь в висках начинает стучать, появляется знакомое ощущение раскачивания на гигантских качелях. Раскачавшись, качели начинают замедлять свои взлеты и падения и наконец останавливаются… Лар открывает глаза. Зеленая лампочка индикатора искусственной гравитации светит, не мигая, мягким ровным светом. Лар осторожно поднимает руку. Ощущение тяжести возвратилось. На этот раз Строгову удалось стабилизировать поле удивительно быстро. Еще пять минут и можно встать и задвинуть стартовое кресло в стену кабины. Теперь они не скоро изменят орбиту. Все надо начинать сначала…
        НА НИЗКОЙ ОРБИТЕ
        Удивительная штука - время! Иногда, словно подхваченное неведомым порывом, оно вдруг устремляется вперед с непостижимой быстротой; не успеваешь отсчитывать часы, дни, недели, некогда осуществлять задуманное; десятки незавершенных дел наваливаются, как перегрузки в ускоряющем бег космическом корабле. Но бывает и так, что время словно останавливается… Тогда дни, во всем похожие один на другой, тянутся с медлительностью улитки. Они неотличимы друг от друга, заполнены одними и теми же движениями, словами, встречами, поступками, даже мыслями.
        Все плотно упаковано в распорядок дня, утвержденный еще там… на Земле.
        Распорядок - святая святых их жизни на орбите. Восемь часов принудительного сна; специальный индикатор следит, спишь ли ты в действительности и сколько раз повернулся за ночь. А «утром» бесстрастный совет-приказ: принять снотворное на следующую «ночь». Завтрак, дежурство, обед всем экипажем. Одни и те же обрывки фраз:
        - …Интенсивность ионизации заметно меняется.
        - Да, но «окна»… Где они?
        - Нет, сигналов не поймал.
        - У меня тоже - ничего.
        - Просто любопытно, что происходит с нашими автоматическими станциями?
        - Проклятый туман!
        - Послушайте, этот консервированный компот осточертел! Неужели нельзя найти что-нибудь другое?..
        После обеда - "вечерняя вахта": чуть слышно попискивают самописцы, бегут на экранах зеленоватые кривые. Их знакомый облик вызывает неистребимый позыв зевоты. Ионосфера словно издевается, отражая атаки приборов: непробиваемый невидимый щит, повисший над океаном белого тумана. Вчера, сегодня, завтра - отражения от нижнего ионосферного слоя… И тишина - слепая, мертвая тишина на всех диапазонах, на которых должны работать автоматические станции, заброшенные с «Землянина». Даже по записям в журналах наблюдений не отличить дни один от другого. Сколько времени они кружат так на этой орбите - неделю, месяц, годы?
        Сидя у пульта управления, Лар рассеянно листает журнал. До конца вахты еще час. А потом?.. Смотреть микрофильмы, читать? Опять слушать музыку? Снова до одурения спорить с Коро? Ведь не за этим же он летел… В двух тысячах километров мир неведомый, с миллионами загадок! Это час с небольшим на атмосферной ракете. Всего один час!.. А они кружат над этими облаками уже несколько месяцев, драгоценных месяцев, которые могли быть заполнены потрясающими открытиями… В конце концов, и Порецкий и Коро Ференц кое-что уже сделали, даже немало; но его, Лара, работа внизу, под этим янтарным туманом…
        Как он радовался, что летит, и вот что получилось! Даже на Луне удалось бы сделать больше, особенно если состоялась экспедиция в западную часть лунных Апеннин…
        И все Строгов!.. Любой другой начальник экспедиции давно сам предложил бы использовать атмосферные ракеты. А этот все выжидает. Чего? Чуда?.. Ведь они уже убедились, что ионосфера непроницаема, что разрывы в облачном слое не возникают.
        Лар раздраженно захлопывает журнал; смотрит на большой центральный экран, постоянно обращенный к Венере. Желтовато-перламутровый отблеск планеты, ослабленный мощными светофильтрами, заметно пульсирует. В двух тысячах километрах под терранитовым диском «Землянина» в наружном слое облаков струи тумана находятся в неустанном движении, свиваются в гигантские спирали, сходятся и расходятся, поднимаются грибоподобными шапками, напоминающими скопление кучевых облаков Земли, и уходят куда-то на глубину в открывающиеся темные воронки. Бесконечный круговорот неведомой, чужой и враждебной атмосферы. Конечно, маленькой разведочной ракетке «Землянина» придется нелегко в тисках чудовищных ураганов. И все-таки атмосферный полет необходим. Разве не в нем главная цель экспедиции?
        Бесшумно открылась дверь. Вошли Строгов и Коро. В ответ на вопросительный взгляд начальника Лар пожимает плечами.
        - В спектре атмосферы не уловил изменений? - помолчав, спрашивает Строгов.
        Лар молча протягивает пачку спектрограмм.
        Строгов внимательно рассматривает спектрограммы, потом передает их Коро.
        - Тут, кажется, ничего нового, - задумчиво говорит Строгов, глядя на центральный экран. - Углекислота, вода, немного азота и водорода, как всегда, гелий и аргон. Все по-старому…
        - Вот, - Коро быстро откладывает одну из спектрограмм. - Здесь тоже. И здесь…
        Строгов склоняется над спектрограммами, разглядывает их, покусывая губы.
        - Верно, - говорит он наконец. - И здесь тоже. Ты, брат, прозевал, обращается он к Лару, похлопывая его по плечу. - Во вчерашних спектрограммах Коро обнаружил признаки озона. И в сегодняшних они, оказывается, есть. Вот видишь? Ионизированный кислород… А ведь это, быть может, жизнь. Жизнь… - повторяет он и снова смотрит на центральный экран.
        Но экран уже потемнел, быстро наплывает покров густой непроглядной тени. «Землянин» снова, уже в который раз, пересек линию терминатора.
        - Как же с атмосферной разведкой? - Лар старается говорить безразличным тоном, но в голосе вдруг появляется противная хрипота, и пальцы начинают слегка дрожать.
        Строгов задумчиво катает хлебный шарик по гладкой пластмассовой поверхности обеденного стола и молчит.
        Неожиданно вмешивается Порецкий:
        - Если скорость движения облаков растет с глубиной, атмосферный полет на наших ракетах, пожалуй, неосуществим: ракету закружит и разобьет о поверхность планеты. Я начинаю приходить к выводу, что для атмосферной разведки мы недостаточно вооружены…
        - Другими словами, вы предлагаете отказаться от выполнения главного пункта программы "Землянина"? - спрашивает Лар, сжимая под столом кулаки.
        - Я не берусь сформулировать окончательное мнение, - мягко говорит Порецкий, не глядя на Лара, - но вы должны согласиться, что опасность исключительно велика.
        - Любая первая разведка опасна. Любой первый полет - это риск. Мы все рискуем с момента старта…
        - Разумеется, однако риск не должен выходить за пределы здравого смысла.
        - А вы слышали, профессор, что во время последней войны люди закрывали грудью амбразуры вражеских укреплений? Это был уже не риск в пределах здравого смысла, а…
        - Я допускаю возникновение ситуации, когда человек вправе принести себя в жертву ради общей цели. Но в данном случае аналогия не кажется удачной. Никто не требует от нас штурма любой ценой. Самое главное условие возвращение экспедиции, всех ее участников. Мы - ученые и должны поступать разумно…
        Лар гневно встряхивает головой.
        - Простите, я… я перестаю понимать ситуацию… Николай Петрович, обращается Лар к Строгову, - я настаиваю на обсуждении вопроса об атмосферной разведке. В нашем распоряжении остается чуть больше месяца. Мы кружили без конца на верхней орбите, теперь все повторяется на нижней… Время уходит…
        Строгов перестал катать хлебные шарики и, чуть прищурившись, слушает Лара. Где-то в глубине его глаз притаилась усмешка. Лар сбивается и умолкает.
        В салоне «Землянина» наступает тишина.
        - Пожалуй, буду собирать со стола, - говорит Коро, ни к кому не обращаясь.
        - Постой-ка, - Строгов откинулся в кресле и, подперев массивной ладонью квадратную с проседью голову, обвел всех задумчивым взглядом: - Вот ты, Лар, говоришь - обсуждать. А что обсуждать? И так все ясно. Ты готов очертя голову нырнуть в этот взбесившийся туман, мы со Станиславом считаем атмосферные полеты с людьми преждевременными. В подобной ситуации, независимо от мнения Коро, "ученый совет экспедиции" большинством голосов выскажется против атмосферного полета… Против - в данный момент… Но кое-что может измениться. Месяц - это, брат ты мой, такой срок в космической экспедиции! Могу тебе напомнить, если ты забыл, что два года назад за месяц, всего за один месяц, наши заокеанские коллеги угробили три ракеты с людьми в лунных Апеннинах. Вот цена неоправданного риска. Четырнадцать жизней, и каких! Там был мой приятель Джек Мэффи, - Строгов тяжело вздохнул. - Вот так, душа моя.
        - Надо изучить особенности циркуляции атмосферы, - сказал Порецкий. Выяснить хотя бы самые общие закономерности, чтобы во время разведочного полета войти в туман с "попутным ветром", и, конечно, не в момент максимальной турбуленции…
        - Здесь, как и на Земле, должны быть свои "ревущие сороковые" и свои "зоны затишья", - кивнул Строгов. - Попробуем отыскать их, чтобы совершить первый полет не при тайфуне, а хотя бы при урагане средней силы. Конечно, хорошо бы сделать один-два разведочных полета, но определенно я ничего не могу обещать. Ничего!.. Однако атмосферные ракеты можно подготовить. Приведем их, так сказать, в полную боевую готовность. И посмотрим… Время у нас есть. С этой стороны пока все в порядке… Хуже другое: погрузившись в ионосферу, мы потеряли связь с Землей. Хоть мы и предупредили наши следящие станции, все равно они беспокоятся и ждут сигналов. Об этом тоже нельзя забывать…
        Прошло еще несколько дней. Две атмосферные ракеты из четырех были подготовлены к полетам. На них погрузили аварийные запасы воды, пищи и кислорода, все механизмы тщательно отрегулировали и проверили. Теперь можно нажать кнопку… Откроется выводной шлюз - и ракета сама выскользнет наружу и будет продолжать полет в нескольких десятках метров от огромного диска «Землянина». И вот тогда, если включить двигатели…
        Достаточно спуститься в нижний отсек, надеть полетный скафандр, нажать кнопку двери, ведущей в ракетную камеру, и… через полтора-два часа полета ракета достигнет поверхности планеты.
        Лар часто думал об этом. Он не сомневался, что первый полет предстоит совершить ему, может быть, вместе с Коро. Во время тренировок на Земле, а потом на окололунной орбите именно они с Коро отрабатывали технику пилотирования маленьких атмосферных ракет. Эти ракетки оказались надежными и легко управляемыми. Они превосходно вели себя и в безвоздушном пространстве, и в плотной земной атмосфере. Лар десятки раз стартовал на них с большой стационарной базы - обсерватории «Ц-3», неподвижно висящей над Северным полюсом Земли. Обычно он нырял во мрак ночного полушария и, проникнув в плотные слои атмосферы, переводил ракету в горизонтальный полет на высоте десяти-двенадцати километров над земной поверхностью. Он видел внизу огни городов и поселков, сигнальные вспышки далеких аэродромов и ракетодромов, светлые пунктиры стартующих межконтинентальных самолетов-ракет. А однажды с высоты двадцати километров ему даже довелось наблюдать извержение одного из камчатских вулканов…
        В арктическом секторе разрешали приближаться к поверхности на четыре-пять километров. Лару особенно запомнился последний полет, завершивший тренировки на околоземной орбите. Он вылетел с «Ц-3» один, в направлении Северного полюса Земли. На высоте десяти километров ракета вошла в плотные облака. Непроницаемая тьма вокруг. Быстро приближается поверхность Земли: семь километров, шесть, пять. Лар переводит ракету в горизонтальный полет. Теперь курс на юг…
        Видимость - ноль. Лар явственно ощущает стремительные порывы ветра. Вибрируют педали и рули ручного управления. Тьма… В ушах позывные «Ц-3» и далекая перекличка полярных станций. Проплыли на экране зеленоватые контуры занесенного снегом Шпицбергена.
        В иллюминаторах по-прежнему ни зги. Ураган усиливается. Трудно удерживать рули управления. На экране - бесконечные поля торосов. И вдруг - легкое сотрясение корабля, всплеск неяркого света в иллюминаторах. Тучи разом исчезают, словно обрезанные гигантским ножом. Впереди - освещенная луной ледяная равнина и далекие огни Северной Норвегии…
        Лар оглянулся. Тучи, сквозь которые он только что пролетел, громоздились исполинской стеной. Освещенные луной, они казались неподвижными, но он-то хорошо знал, что творилось там внутри…
        Туманная оболочка венерианской атмосферы даже издали не кажется неподвижной. Что ждет того, кто первым погрузится в нее?
        Но что бы ни ждало, он полетит. Кто-то должен быть первым. А путь открытий всегда нелегок и порой опасен. Впрочем, Лар уверен в атмосферных ракетах «Землянина», уверен и в самом себе. Не боязнь, а лишь нетерпеливое ожидание встречи с неведомым томит его и мешает спать в часы, отведенные для отдыха. И еще - гнетущая тревога…
        Она появилась два дня назад, после разговора с Коро…
        Венгр продолжает изучать спектральный состав облачного слоя планеты. Этот состав во многом загадочен; кроме известных газов, Коро удалось уловить в атмосфере Венеры присутствие каких-то странных веществ, которые он назвал "обломками молекул".
        Коро считает, что это «обрывки» углеводородных цепочек, неустойчивые в нормальных условиях. Как они могли очутиться в верхних слоях венерианской атмосферы?
        - Мне вначале пришло в голову, - говорил Коро, показывая Лару спектрограммы, - что эти странные углеводороды возникают в верхних слоях атмосферы под воздействием ультрафиолетового излучения солнца. Потом я понял, что это невозможно. Это именно «обломки» гораздо более сложных соединений. Вероятно, они образуются в глубине облачного слоя, может быть, у самой поверхности планеты. Понимаешь, там происходят какие-то взрывы… Сила взрывов так велика, что их продукты уносит в верхние слои атмосферы. Тут они окончательно разрушаются. Поэтому их не удается наблюдать длительное время…
        - Что же это могут быть за взрывы? - осторожно поинтересовался Лар.
        - Ну, например, мгновенное возгорание, мгновенная вспышка громадных порций вещества, сходного с земной нефтью…
        Лар недоверчиво покачал головой:
        - Еще одна гипотеза…
        - Разумеется, гипотеза, - подтвердил Коро, - но если окажется, что она имеет под собой основание… Ты же понимаешь… Атмосферные полеты…
        - Отрогов знает? - быстро спросил Лар.
        - Я еще не сказал ему… Надо повторить наблюдения… Мне и самому все это кажется очень странным, но другого объяснения пока не могу придумать… Однако атмосферные полеты…
        - Послушай, Коро, - взволнованно перебил Лар. - Остается двадцать пять дней до возвращения. Ты знаешь отношение Строгова… Сейчас он, кажется, готов согласиться на атмосферную разведку. Но если рассказать ему это, он снова начнет колебаться. Оставшиеся дни уйдут на проверку твоих предположений, время будет безвозвратно упущено. Предположения могут не подтвердиться, а атмосферную разведку мы не успеем осуществить. Нам придется лететь обратно, так и не заглянув под облачный покров. Это же совершенно невозможно… И еще одно: подобную гипотезу проще всего подтвердить или опровергнуть именно путем атмосферной разведки на малой ракете. Ведь, может быть, эти твои «взрывы» не, так уж катастрофичны…
        - Что ты предлагаешь? - нахмурился Коро.
        - Не говори пока Строгову о своем открытии, ну, об этих обрывках углеводородных цепочек, или как там ты их называешь. Иначе… Мы лишимся последних шансов.
        - Разумеется, если бы я был уверен, что не ошибаюсь, я… я не смог бы согласиться с тобой, Лар, - тихо сказал Коро. - Но пока я совсем не уверен. Это лишь предположение, даже не гипотеза. Буду продолжать наблюдения и поступлю так, как ты просишь. Но если появятся новые данные более определенные, я тотчас же поставлю в известность шефа. Это слишком серьезно…
        Четвертый день все свободное от сна и вахты время Коро проводит над спектрограммами - старыми и теми, которые непрерывно поступают. В ответ на встревоженные взгляды Лара он лишь чуть заметно покачивает головой. Ничего… Пока ничего… А что будет завтра?
        Строгов молчит, выслушивая краткие сообщения вахтенных. Он явно избегает Лара и старается не оставаться с ним наедине.
        "Итак, лишь две недели до возвращения, - думает Лар. - Всего две недели. В любой момент Строгов может увести «Землянина» на более далекую стартовую орбиту. Потом обратный путь; - и снова Земля… Земля!.. Конечно, все они истосковались по ней за долгие месяцы пребывания в тесных кабинах корабля. Бесконечный путь, бесконечное кружение по орбите. Ворохи спектрограмм, фотографий, графиков, километры перфорированных лент, сотни исписанных страниц в журналах наблюдений, десятки километров магнитных записей… И ни одного образца пород неведомой планеты, ни одной пробы газов ее атмосферы, ни одного разведочного полета… Утренняя звезда Земли, Планета Туманов, останется такой же загадочной, какой была и раньше. Другие приподнимут покров ее тайн, более решительные, более смелые, более настойчивые…
        Конечно, это счастье - вернуться. Выйти на волю из металлических внутренностей корабля, полной грудью вдохнуть воздух земных полей, почувствовать на лице порывы земного ветра, ощутить тепло земного солнца, тепло дружеских рук. И снова встречать закаты и восходы на морском берегу, слушать шорох волн, накатывающихся на обточенную гальку и… мечтать о новых полетах. А когда солнце зайдет и заблестит в темнеющем небе яркая вечерняя звезда, думать о том, что вот совсем недавно ты побывал вблизи нее…
        Но во всех этих мечтах, думах, воспоминаниях незримо и неотступно будет присутствовать укор… Ты был так близко и не смог, не сумел! И для тебя, как для тех, кто смотрит на нее из безмерной дали, она осталась загадкой… Планета Туманов… Неужели там, в этих облаках, лишь хаос, мрак, смерть? Не может этого быть!..
        Конечно, их полет - первая разведка. Конечно, они пионеры новых трасс. Кое-что им удалось. Возможно, их даже назовут героями. А укор останется. На всю жизнь! Ты был так близко - и ты не дерзнул…
        Но если все-таки в последний момент Строгов разрешит атмосферный полет? Разумеется, так просто - не вернуться из клубящегося котла туч, в котором Коро почудились какие-то чудовищные вспышки - взрывы. Кануть в эту колеблющуюся пелену и, может быть, навсегда исчезнуть в ней, как исчезли бесследно беспилотные ракеты?..
        Лар откидывается в кресле и закрывает рукой глаза.
        Круговорот одних и тех же мыслей… Одних и тех же в течение бесконечных месяцев.
        "Нет, нет… Не может этого быть… И потом… Если даже атмосферная ракета «Землянина» не вернется, если Планета Туманов станет могилой для ее пилота, разве этот пилот не испытает величайшего, ни с чем не сравнимого счастья первооткрывателя, особенно если он успеет передать «Землянину» то, что разглядит и поймет?
        Конечно, лететь надо, надо, надо, - думает Лар. - И я готов, я хочу это сделать, я это сделаю без промедления в любой момент".
        У входа в кабину управления корабля Лар встретил Строгова. Что-то в выражении лица начальника заставило Лара насторожиться. Неужели Строгов взволнован? Он - и взволнован… Невероятно! Лар в упор глянул в глаза шефа. Строгов выдержал взгляд, на лице его появилась улыбка, но где-то в глубине глаз Лар прочитал сомнение, тревогу и даже нерешительность.
        - Идешь сменять Коро? - Строгов явно не торопился уступить дорогу в узком коридоре.
        - Да.
        - Постой-ка! Коро останется на вторую вахту.
        - Почему?
        - Сам захотел. И потом…
        - Что еще?
        - Видишь ли, Лар… Ты не раз напоминал об атмосферном полете…
        Лар весь напрягся, но нашел в себе силу небрежно кивнуть в ответ:
        - Разумеется… Ведь это важнейший пункт нашей программы…
        - Ну, не совсем, мой мальчик. Однако… Видишь ли, Порецкий тщательно изучил структуру наружных: слоев атмосферы. Есть одно поле в средних широтах со сравнительно спокойным движением облаков. Я не хочу сказать, что там штиль, но резких турбуленций не наблюдается уже много дней. Мы с ним посоветовались и решили… То есть нет, мы ничего не решали, но мы подумали, что если идти на риск атмосферной разведки, то только там. Это не приказ, Лар, и даже не совет… Я ничего не могу тебе посоветовать. Но если хочешь, ты можешь совершить там полет… Разумеется, в верхних слоях, не уходя глубоко в этот проклятый туман. Ты взял бы пробы газов, попытался зондировать облачный слой…
        Лар вдруг почувствовал слабость и поспешил прислониться к металлической стенке коридора.
        Вот этот момент, о котором он столько думал, ради которого, собственно, и летел…
        Строгов говорил что-то еще назидательным и непривычно мягким тоном, положив руку на плечо Лара. Лар не слушал. В висках стучала кровь, и в унисон ее ударам все оглушительнее звучало одно лишь слово: "В полет… В полет… В полет…"
        Лар облизнул сухие губы и, глядя в лицо Строгову, улыбнулся впервые за много дней:
        - Я готов… Когда?
        - Видишь ли… Я все-таки хотел бы, чтобы ты еще подумал… Время у нас есть… Ты, конечно, понимаешь, меру опасности мы предугадать не можем. Вероятно, это очень опасно. Тысячу раз предпочел бы лететь сам, но, как капитан «Землянина»… Ты понимаешь… Вот Коро, он сейчас против полета, но мы с Порецким думаем… В общем, я рад, что ты не изменил своего решения, но торопиться не будем. Составим подробный план взаимодействия, еще раз проверим атмосферную ракету…
        - План составлен, а ракета проверена много раз, - решительно перебил Лар. - Все в полной готовности и я - тоже. Нет, я предпочел бы лететь сейчас же, если вы не возражаете, Николай Петрович. Ведь ваши дополнительные указания не займут много времени?
        - Нет, конечно… Ну ладно, будь по-твоему… Может быть, ты и прав. Иди готовься! После твоего вылета я сменю Коро. Он сможет вылететь на помощь в любой момент.
        СТАРТ
        Последние минуты перед стартом атмосферной ракеты. Уже проверен скафандр, контрольная аппаратура, уже задвинулись непроницаемые переборки, отделившие шлюз ракеты от внутренних помещений «Землянина».
        Лар полулежит в стартовом кресле, положив руки в эластичных перчатках на рычаги управления. В переговорном устройстве шлема отчетливо слышны голоса товарищей, собравшихся у пульта управления «Землянина». Собственно, слышен лишь хрипловатый, отрывистый голос Строгова и короткие спокойные реплики Порецкого. Коро молчит. Он молчал и при прощании в салоне «Землянина», тщетно пытаясь скрыть волнение и тревогу. Губы его были плотно сжаты, словно он боялся, что заговорит помимо воли; на бледном красивом лице, обрамленном черной бородкой, выступили багровые пятна. Пожимая руку Лару, он только шепнул сквозь стиснутые зубы:
        - Помни, что говорил… Взрывы… Они возможны… Ну, попутных бурь!
        Он приложил вытянутый указательный палец левой руки к своему носу условный дружеский знак, которым провожают улетающего космонавта и желают ему счастливого возвращения. И Строгов, и даже изысканно вежливый Порецкий повторили этот жест, ставший традиционным много лет назад…
        Полулежа в стартовом кресле, Лар улыбается. Он вспомнил рассказ своего инструктора по атмосферным полетам. Старик уверял, что этот жест появился после того, как провожали на окололунную орбиту одного из первых космонавтов. В день отлета с утра моросил дождь, и к моменту старта у всех провожающих начался насморк…
        - Ты готов?
        Эти слова обращены к нему.
        - Да, Николай Петрович.
        - Значит, помни: три часа полета.
        - Да…
        - Глубоко в туман не погружаться.
        - Да…
        - Главные задачи: пробы газов и определение толщины облачного слоя зондированием.
        - Да…
        - Двигаться по трассе, близкой к вертикали.
        - Да, да…
        - "Землянин" будет висеть над трассой твоего пути.
        - Николай Петрович, вы все это повторяли уже десять раз.
        - Знаю! Ионосферу пройдешь на предельной скорости, торможение - с приближением к поверхности облаков.
        - Да, да…
        - Ну, в добрый час… Даю обратный счет. Десять, девять, восемь…
        "Вот она, эта минута, - думает Лар, - последний шаг навстречу мечте, на порог великой тайны… Странно: никаких возвышенных мыслей, никаких особых ощущений. Впрочем, нет, одно ощущение появилось - зачесалось левое ухо. Фу ты, черт! Как бы почесать его?"
        Лар крутит головой, пытаясь потереться ухом о стекло шлема.
        - …Два, один, старт!
        Руки сами нажимают на рычаги. Знакомое ощущение падения в стремительном лифте, легкое сотрясение - и тело словно исчезает. Плоский диск атмосферной ракеты отделился от материнского корабля и парит в нескольких десятках метров от него уже за пределами искусственного гравитационного поля «Землянина».
        Теперь только эластичные крепления удерживают Лара в стартовом кресле. Взгляд на контрольные приборы: все в порядке… Взгляд в иллюминатор, расположенный над головой: там огромный, тускло поблескивающий зонт «Землянина», а справа за его краем - черный провал, и в нем - яркая густая россыпь немерцающих звезд. Взгляд в иллюминатор под ногами: там светит ровная медовая желтизна венерианской атмосферы. Итак, в его распоряжении три часа… Вот только бы перестало чесаться ухо…
        Голос Строгова в переговорном устройстве:
        - Как дела? Как слышишь?
        - Все в порядке, пока слышу хорошо.
        - Стабилизация?
        - Нормально. Включаю двигатели.
        - Подождите-ка, Лар…
        Это голос Порецкого. Что еще такое?..
        В переговорном устройстве неразборчивый шорох голосов.
        Похоже, что говорят все сразу. Лар напрягает слух и улавливает взволнованные реплики Коро:
        - Там… это там… смотрите… Да, я уверен…
        И сразу густой хриплый бас Строгова:
        - Внимание, Лар. Придется задержать полет. Ты слышишь меня? Приказываю немедленно вернуться. Открываю входной шлюз…
        Лар бросает стремительный взгляд в верхний иллюминатор. В терранитовом корпусе «Землянина» уже появилась темная воронка - шлюз открывается.
        "Как быть? Неужели от полета придется отказаться? Что они там обнаружили? Его ракета в порядке. «Землянин», конечно, тоже. Значит, Коро?"
        - Лар, почему не отвечаешь? Приказываю вернуться! Немедленно!
        Лар молчит, стиснув зубы. Руки сжимают рычаги стартовых двигателей. В голове обрывки мыслей:
        "…Приказ капитана… Он обязан подчиниться… Но полет… Это не отсрочка, это - отмена… Опасность?.. Но "меру опасности мы предугадать не можем". Кто это сказал?.."
        - Лар, почему молчишь? Ты слышишь меня? Приказываю…
        Голос Порецкого:
        - Он не слышит… Нарушилась связь. Но он еще не включил двигателей. Ракета в радиусе внешнего гравитационного поля «Землянина»…
        "Ах, вот что! Хотите силой втянуть меня обратно? Вы это еще можете… Но на стабилизацию поля вам потребуется некоторое время… Десять-двенадцать секунд… Значит, пять секунд на решение…"
        Но тело уже наливается невообразимой тяжестью. Неужели Строгов переключил поле мгновенно? А как же они там? Ведь и они не успели к этому приготовиться. Значит, им сейчас гораздо труднее, чем ему здесь. По инструкции мгновенное переключение искусственного гравитационного поля допускается лишь в случае крайней опасности. Лар с трудом поднимает отяжелевшие веки… кому грозит эта опасность? Ему? Но он уже за пределами «Землянина», где командует Строгов… Это как раз тот момент, когда он вправе решать сам. Ведь он сам решал, идя на этот полет…
        Нет, он не хочет возвращаться… Он должен выполнить свое решение… Должен…
        Лар пытается нажать на рычаги стартовых двигателей, но слишком велика охватившая его тяжесть. Он не в силах даже пошевелиться. Краем глаза он замечает, что полированная поверхность исполинского диска «Землянина» постепенно приближается. Сейчас его маленькую ракетку втянет в отверстие шлюза. Лар чувствует во рту соленый вкус крови. Это все гравитационная перегрузка…
        Задыхаясь, он в последний раз пытается надавить на стартовые рычаги, и именно в этот момент ощущение сковавшей его тяжести немного ослабевает: нестабилизированное поле так неустойчиво…
        Рычаги уступают нажиму пальцев, и вдруг резкая дрожь сотрясает тело атмосферной ракеты. Стартовые двигатели заработали. Расстояние между «Землянином» и ракетой Лара снова начинает увеличиваться. Двигатели маленькой ракеты пытаются разорвать опутавшую ее гравитационную сеть.
        Перегрузка становится невыносимой. Лару кажется, что его расплющивает в стартовом кресле. Теперь он не в состоянии даже шевельнуть пальцем. Перед глазами стремительный радужный калейдоскоп. В ушах оглушительно стучит кровь, и сквозь ее удары издалека доносится голос Строгова:
        - Лар… Лар… Лар…
        Затем сразу тишина и мрак…
        Маленький блестящий диск атмосферной ракеты, разорвав гравитационный плен, все стремительнее скользит в пустоте навстречу колеблющемуся туману, унося бесчувственное тело космонавта.
        - Что же, в конце концов, произошло, черт меня побери, - бормочет Строгов, с трудом поднимая отяжелевшую голову от пульта управления. Его багровое лицо залито потом. Толстые короткие пальцы, лежащие на кнопках пульта, дрожат.
        Порецкий вытирает платком залитую кровью щеку. Скривившись от боли, пожимает плечами:
        - Вероятно, результат ионизации… Радиосвязь отказала, он включил двигатели в тот самый момент, когда вы переключили гравитационное поле.
        - Чепуха! Мне удалось подтянуть его ракету почти к самому шлюзу. Это все получилось позднее…
        - Я не удивлюсь, если его расплющило, несмотря на скафандр и амортизаторы кресла.
        - Ерунда! Он крепче нас всех. А мы, однако, целы.
        - Но ты забываешь о тяге его двигателей. В конце концов они пересилили действие гравитационного поля. На него действовала суммарная нагрузка…
        - А по-моему, он слышал нас, - тихо сказал Коро, склонившись над экраном большого локатора. - Слышал все, но решил лететь. Ведь я… я говорил ему раньше. Он знал о моих предположениях и, наверно, догадался, что отмена полета связана с этим…
        - Ваше поведение, коллега Коро, не заслуживает никакого оправдания, гневно прервал Порецкий. - Если он погибнет, вы и только вы будете в этом виноваты. Как вы могли молчать!
        - Но у меня не было никакой уверенности, - пробормотал Коро. Понимаете, никакой… Лишь предположение… Только в момент его старта удалось непосредственно наблюдать этот процесс. И как раз на краю того поля спокойных облаков, к которому он должен был лететь. Вы сами наблюдали за этим районом много дней, и вы сочли его наиболее благоприятным объектом, профессор.
        - Но я не знал о ваших предположениях. Если бы вы сочли нужным сообщить мне…
        - Оставьте, - махнул рукой Строгов. - Не в этом теперь дело. Мы все виноваты, и больше всех я - капитан «Землянина». Меру нашей вины определят другие. Сейчас надо решить, что делать.
        - Я полечу следом за его ракетой, - быстро предложил Коро, - попытаюсь установить контакт до того, как он погрузится в облака, или произведу стыковку и отбуксирую его ракету к «Землянину».
        - Поддерживаю, - сказал Порецкий. - Его ракета еще видна на экранах радаров. Она пока идет не с максимальной скоростью; можно ее догнать за пятнадцать - двадцать минут. Догнать и вернуть.
        - Он все-таки слышал нас, - повторил Коро, - и, может быть, слышит еще сейчас. - Но не хочет отвечать. Решил сделать по-своему… Может быть, он и прав…
        - Чушь, - грубо прервал Строгов, - не мог он так… Готовьтесь к полету. Полетите следом и вернете его. Только догоните и вернете. Понятно? Никакой разведки…
        - Но если я догоню у самой границы облаков? Может быть, пробы?..
        - Ты должен догнать гораздо раньше. При такой скорости его ракета будет лететь до границы облачного слоя еще не меньше часа. По-видимому, он без сознания. Ракета идет на минимальной скорости, а я приказал ему проходить ионосферу на максимальной. Иди готовься! Старт через пять минут.
        - Слушаюсь.
        Коро вышел.
        Строгов откинулся в кресле, вытер ладонью пот со лба.
        - Я не должен был ему мешать, - пробормотал он, насупившись. - Черт меня дернул послушать… Этот взрыв произошел в трех тысячах километров от места разведки. Ну и что, подумаешь! Там могут быть штуки похуже… Он парень осторожный… Знал, на что идет…
        Строгов покачал квадратной головой и задумался.
        - Его ракета ускоряет движение, - послышался голос Порецкого. - Он маневрирует ею.
        Строгов быстро повернулся к экранам. Некоторое время пристально следил за ними. Потом кивнул головой.
        - Верно… Если он и был без памяти, то всего несколько минут. Сейчас его ракета явно стала управляемой. Коро уже не догонит ее до границы облаков. Придется пока задержать вылет…
        Строгов повернулся к внутреннему переговорному динамику, бросил несколько быстрых, отрывистых фраз; потом встал, подошел к Порецкому.
        - Ты не пытаешься установить с ним связь?
        - Пилот-автомат все время передает ему приказ о возвращении, записанный на магнитную ленту, и сообщение о наблюдавшемся атмосферном взрыве, но он не отвечает.
        Сейчас его ракета уже проходит нижний ионосферный слой, и вероятность прямой радиосвязи все уменьшается…
        Возвратился Коро Ференц в полетном скафандре, но без шлема.
        - Все готово, шеф. Почему вы задержали вылет?
        - Его ракета увеличила скорость. Он уже управляет ею. Подождем немного. Но будь готов. Возможно, все-таки придется лететь.
        - Есть, - сказал Коро, присаживаясь в свободное кресло.
        - Второй взрыв, - негромко произнес Порецкий, склоняясь над экраном. Еще более сильный и тоже на краю спокойного облачного поля, но чуть севернее. Значит, и я ошибся - это кажущееся спокойствие, всего лишь затишье перед грозой.
        - Лететь? - спросил Коро.
        - Нет, - отрезал Строгов, впиваясь глазами в зеленоватый экран.
        Некоторое время они сидели молча, не отрывая напряженных взглядов от матовой поверхности главного экрана. На экране чуть заметно пульсировала шагрень неведомой и враждебной атмосферы. Клубящийся туман находился в неустанном движении: коварное и загадочное покрывало, которым окутана поверхность планеты. Сейчас к нему приближается их товарищ…
        Негромко затрещал динамик внешней радиосвязи. Все взгляды обратились на него. Треск сменился тонким писком и завываниями, сквозь которые, искаженный громадным расстоянием и шумами ионосферы, чуть слышно, но вполне явственно прозвучал голос Лара:
        - Все в порядке… приближаюсь к границе тумана… все в порядке… поразительно…
        Писк усилился, голос утонул в нем и больше не появлялся.
        Трое космонавтов долго прислушивались. Лар не отзывался.
        - Значит, так, - вздохнул Строгов, вставая, - он уже в атмосфере… И не сказал, слышит ли нас… А ведь, пожалуй, не мог не слышать, не мог…
        Строгов насупился и покачал головой.
        - Идите отдыхать, - посоветовал он товарищам. - Я принял вахту.
        Но Порецкий и Коро не шевельнулись.
        Минул час, второй, третий. Контрольное время, отведенное на разведочный полет, истекло. Потрескивал динамик внешней связи. Экраны радаров оставались пустыми. Светлая точка атмосферной ракеты на них не появлялась. Лишь чуть заметно пульсировал желтоватый туман.
        В СВОБОДНОМ ПОЛЕТЕ
        Сознание возвращалось постепенно… Сначала выплыли из темноты зеленоватые шкалы приборов, прямоугольники экранов. Потом послышался голос Строгова, монотонно повторявший одни и те же слова.
        Лар шевельнулся.
        Голос Строгова продолжал повторять:
        "…Приказываю вернуться… Наблюдали атмосферный взрыв… координаты эпицентра… Приказываю вернуться…"
        Лар улыбнулся, облизнул засохшие губы, почувствовал на них корочку запекшейся крови.
        "Вырвался-таки… Разумеется, это Коро… Его работа… Не выдержал… А я выдержу, должен выдержать… Если вернусь, данные, которые привезу, заставят забыть, что не выполнил приказ командира, ну а если…"
        Лар привстал, уселся поудобнее.
        Теперь все зависело только от него одного, от его умения, настойчивости, сил, ну и, конечно, от прочности корабля…
        Он окинул взглядом контрольную аппаратуру. Прошло всего десять минут с момента старта. Его ракета уже успела отклониться от заданного курса. Несколько минут он потратил на ориентировку, потом резко увеличил скорость. Счетчики ионизированных частиц затрещали чаще. Давала о себе знать нижняя зона повышенной ионизации. Скорость корабля нарастала. Сказывалось уже и притяжение планеты. Лар почувствовал, как упругая сила снова вдавливает его в кресло. Ничего, это пустяки по сравнению с тем, что он испытал при старте, когда Строгов пытался задержать ракету…
        "Землянин", несколько минут назад сиявший в зените, как маленькая голубая луна, уже превратился в яркую звезду. Океан слабо колеблющегося тумана заметно приблизился. Теперь его поверхность не казалась такой ровной, как с «Землянина». Она напоминала бугристый покров исполинских грозовых туч. Клубящиеся грибообразные массы облаков поднимались из нее навстречу ракете Лара, а между ними темнели глубокие темные провалы. Это и была область "спокойной облачности" Порецкого… Значит, в других местах…
        Счетчики ионизированных частиц трещали все пронзительнее. Ионизация газа за пределами корабля быстро нарастала. Голос автопилота «Землянина» почти, потерялся в шорохе и треске помех. Еще несколько минут - и радиосвязь с «Землянином» прервется окончательно. Надо известить товарищей, что у него пока все благополучно.
        Лар вызывает «Землянина», начинает докладывать обстановку, рассказывает о структуре поверхности облачного слоя…
        Если там, на «Землянине», товарищи и не расслышат всего, слова сохранит магнитная запись, которую производит аппаратура его ракеты.
        - Вершины наиболее крупных облачных грибов всего в нескольких десятках километров подо мной, - говорит Лар. - Их высота достигает тридцати сорока километров. Движение облачных масс происходит со значительной скоростью. Это очень красиво, но устрашающе… Перехожу на горизонтальный полет и начинаю торможение. Попробую проникнуть в глубь облачного слоя в промежутке между «грибами». Ионизация за бортом заметно уменьшилась. При прохождении ионосферы радиация, проникшая внутрь корабля, находилась в допустимых границах. По предварительным данным разреженная атмосфера за бортом состоит преимущественно из водорода с примесью благородных газов. Взял первые пробы…
        Лар умолкает. Голоса автопилота «Землянина» уже совсем не слышно. В переговорном устройстве лишь шорох и треск помех. Значит, и его теперь не слышат… Лар бросает взгляд в верхний иллюминатор. «Землянин» неразличим на фоне звезд, однако Лар быстро находит его: вот созвездие Кассиопеи, чуть иных очертаний, чем с Земли, и в нем новая звезда второй величины «Землянин».
        Приближается один из облачных грибов. Снижаясь, Лар обходит его стороной. Клубящийся туман, освещенный солнцем, вблизи кажется ослепительно белым.
        Лар бросает взгляд на экран спектрографа. Не веря себе, наклоняется к самой шкале.
        - Поразительно, - говорит он вслух, - поразительно! Вода, кристаллы льда. Верхняя зона облаков состоит из мельчайших кристалликов льда и еще чего-то… Минутку, да, это аммиак… углеводороды. На «Землянине» слышите меня? Туман из ледяных кристаллов: вода, углеводороды, аммиак; вода, аммиак…
        Он несколько раз повторяет эту фразу: может быть, на «Землянине» все-таки услышат.
        В промежутке между тремя гигантскими столбами белых облаков атмосферная ракета приближается к поверхности облачного слоя. Вот уже стремительно мелькают за иллюминаторами первые, похожие на вуаль полосы, надвигаются и исчезают черные тени, отбрасываемые клубами тумана. Ракета резко вздрагивает - первое прикосновение к облачному слою. Еще рывок, похожий на удар, еще и еще…
        Слепящий блеск в иллюминаторах тускнеет, гаснет. В последний раз мелькнул и исчез кусок черного неба с россыпью звезд. Теперь за иллюминаторами непроницаемая молочная муть. Ракету колеблют и увлекают куда-то струи атмосферных течений. Они сталкиваются, свиваются в спирали, клубки. Лар уже с трудом удерживает рули управления и сохраняет ориентировку.
        - Надо мной десять километров облачной атмосферы! - кричит он в микрофон шлема, хотя уверен, что никто его не услышит. - Здесь область полумрака… Зондирование показывает, что поверхность планеты находится в пятидесяти километрах подо мной. В этих районах она как будто бы ровная. Попытаюсь пробить облака и осмотреться… Надеюсь, облачный слой не достигает поверхности…
        НА «ЗЕМЛЯНИНЕ»
        - Шесть часов, - устало произносит Порецкий, - ровно вдвое больше, чем время, отведенное на полет. По-видимому, все… Внизу какая-то ловушка, непонятная ловушка…
        - В атмосферной ракете запас воды и пищи на десять дней, а кислорода на две земных недели, - пробует возразить Коро.
        - Так ведь дело не в этом…
        - Николай Петрович, разрешите лететь, - в голосе Коро слышно отчаяние.
        - Зачем? - спрашивает Строгов, не отрывая воспаленных глаз от экрана. Это даже не иголка в стоге сена.
        - Спустившись к поверхности облаков, я, может быть, услышу его сигналы. Он мог просто заблудиться. Нижний слой ионосферы непроницаем для радиоволн. Лар не знает, где нас искать.
        - Он знает, что обратный путь ведет наверх. А поднявшись над облаками, он легко найдет нас. Ведь ему хорошо известно положение «Землянина» на небесном своде в каждый момент времени.
        - Николай Петрович…
        - Нет!
        - А если опустить планетолет ближе к поверхности облачного слоя? Радиопередатчик «Землянина» так мощен…
        - Вот тогда он может не найти нас при возвращении. Он должен возвратиться в ту точку, где мы находимся сейчас. А нас там не будет. И если подведет радиосвязь… Кроме того, я просто не имею права приближать планетолет такой конструкции, как «Землянин», к планете с густой атмосферой. Вы забыли, что «Землянин» стартовал с Луны? Я уже нарушил инструкцию, переведя корабль на нижнюю орбиту внутрь ионосферы.
        - Что же делать?
        - Ждать, пока ждать…
        - Но если ему уже нужна помощь?
        - Если он нарушил мой строжайший приказ и попытался проникнуть в нижние слои атмосферы, мы не в состоянии ему помочь.
        - Лар мог это сделать…
        - Если он это сделал и чудом возвратится, это будет его последний межпланетный полет; последний даже в том случае, если его открытия перевернут все представления о Вселенной.
        - Ну, если бы риск оправдал себя, вы первый заговорили бы иначе.
        - Никогда. Безрассудному авантюризму не место при исследовании космоса и чужих планет. Ему вообще не должно быть места в нашу эпоху! За авантюризм люди уже платили не раз слишком дорогой ценой… Все придет своим чередом. Никто не ждет от нас разгадки всех тайн Венеры. Нам поручили изучить подступы, не более…
        - И все-таки мы обязаны ему помочь.
        - Коро, конечно, прав, - серьезно сказал Порецкий, положив руку на плечо Строгова, - со своей стороны, я готов поддержать его, хотя отнюдь не одобряю его предыдущего поведения. Я думаю, ты должен разрешить ему полет до границы облачного слоя и разведку над облаками, разумеется, не погружаясь в них, даже не приближаясь к ним на определенную дистанцию…
        - Хорошо, в таком случае лечу сам.
        - Но, прости меня, Николай, как командир «Землянина» ты не можешь и, пожалуй, не имеешь права так поступать…
        - Именно как командир «Землянина» я могу так поступить, - резко возразил Строгов. - И я обязан так поступить, ибо не хочу подвергать неоправданному риску жизнь еще одного участника экспедиции. Мы не знаем, с какими опасностями связан полет на атмосферной ракете даже за пределами облачного слоя. Последние сигналы Лара мы слышали задолго до того, как он приблизился к границе облаков. Можете вы поручиться, что Лар благополучно достиг облачного слоя, что еще до этого с ним ничего не случилось?
        - Но, видишь ли… Я полагаю… Ты, вероятно, имеешь в виду область высокой ионизации?
        - Хотя бы и ее.
        - Гм… У атмосферных ракет неплохая защита.
        - А энергия частиц в ионосфере Венеры хорошо известна?
        - Признаюсь, ты припираешь меня к стенке, капитан. Тем не менее, если ты полетишь и, не хочу быть дурным пророком, если с тобой что-то… произойдет, ну, словом… ты не вернешься… Кто отведет «Землянина» к Земле?
        - Вы с Коро. Ведь ты второй пилот, не так ли?
        - Рядом с тобой, не более, дорогой Николай Петрович.
        - Так, - Строгов сжал руками голову, - хорошо… Другого выхода не вижу… Лети, Коро! Два часа полета с единственной целью установить с ним связь. Пробейся сквозь зону высокой ионизации и покружи над районом, где он должен был войти в облака. Но не приближайся к этому чертову туману больше чем на сто километров. Давай! Даже если услышишь его сигналы, передай, что следует, и возвращайся. Если понадобится нырнуть в облака, я это сделаю сам… Старт через десять минут. Через два часа десять минут ты должен быть здесь. Понял? Ну, попутного космического ветра!
        Связь с атмосферной ракетой удалось поддерживать в течение пятнадцати минут. Затем голос Коро потонул в шорохе помех и светлая точка на экране радара исчезла.
        - Проклятая ионосфера! - пробормотал Строгов.
        Больше он не проронил ни слова. Порецкий задремал в своем кресле, потом проснулся, вскочил, начал ходить по темной аппаратной. Строгов сидел не шевелясь и не отрывал взгляда от центрального экрана. Когда подходила к концу сто десятая минута с момента старта, на экране снова появилась светлая точка.
        - Возвращается, - прошептал Строгов и, откинувшись в кресле, закрыл глаза.
        Порецкий торопливо склонился к передатчику.
        Не отключая сигналов радиомаяка, принялся вызывать Коро. Коро не отвечал, и Порецкий встревоженно взглянул на капитана.
        - Однако он сам ведет ракету, это ясно, - сказал Строгов. - Через пять минут все узнаем.
        Они встретили Коро у тамбура ракетного шлюза. Световые сигналы над внутренней дверью погасли один за другим, подтверждая, что атмосферная ракета заняла свое место в шлюзе и что все в порядке. Потом прошелестела наружная дверь тамбура, послышалось шипение дезинфицирующей смеси, которой обрабатывался скафандр космонавта. Еще несколько секунд - внутренняя дверь бесшумно скользнула в сторону, Коро переступил невысокий порог и, пошатнувшись, оперся рукой о стену.
        Строгов поспешил поддержать его, но Коро сделал рукой отрицательный жест и указал на шлем. Мешая друг другу, Порецкий и Строгов помогли Коро освободиться от шлема скафандра.
        Коро облегченно вздохнул и, обведя взглядом товарищей, чуть заметно покачал головой:
        - Нет… Ничего… Никаких следов… И сигналов не слышно… Исчез совсем…
        Голос его прерывался, а в глубоко запавших глазах появилось что-то новое. Даже выражение лица стало каким-то иным… Строгов вначале не понял, что оно означает, и настороженно уставился в лицо Коро. Порецкий же, сообразив в чем дело, присвистнул от изумления:
        - Однако, коллега, досталось вам… И это за один полет…
        Лишь после слов профессора Строгов наконец сообразил, что его так поразило, когда он увидел лицо Коро. Левая половина густой бороды молодого планетолога стала совершенно белой, а в черных вьющихся волосах надо лбом появилась широкая серебристая прядь.
        Коро стоял не шевелясь и молча глядел на товарищей:
        - Это невозможно вообразить, пока не увидишь вблизи… - произнес он наконец. - Нет таких слов на земных языках… Самая спокойная область атмосферы!.. - Коро отрывисто рассмеялся. - Спокойная!.. Тысячи вулканов должны действовать там одновременно, чтобы творилось такое. И это на границе атмосферы. А внизу! Я летал на высоте около ста километров над облачным слоем, когда оттуда выстрелил чудовищный столб облаков, наподобие протуберанца. Я не успел увернуться - и меня засосало в возникшую по соседству воронку. Как уцелела ракета, непостижимо… Я уже считал, что все кончено, когда меня выбросило над облаками следующим «вздохом» этого адского котла. Двигатели ракеты еще работали, и это спасло. Но вся аппаратура для анализов и радиопередатчик вышли из строя… Кажется, я не решился бы лететь еще раз… Нет, ни за что…
        Коро покачал головой и закрыл лицо руками.
        Не проронив ни слова, Строгов повернулся и медленно побрел в свою кабину.
        В эту ночь, отмеряемую земными часами «Землянина», никто не нес вахты у пульта управления корабля. Бесшумно змеились ленты самописцев, светили пустые экраны, чуть слышно гудело электронно-решающее устройство, да вечно бодрствующий автопилот слал в окружающую пустоту к далекой бушующей атмосфере чужой планеты один и тот же призыв:
        - Лар… возвращайся… Лар…
        Заглянув в кабину управления, Порецкий обнаружил на главном пульте записку:
        "Полетел посмотреть, что можно сделать еще. Контрольный срок возвращения - двадцать четыре ноль-ноль двадцать пятого мая. Если не вернусь, двадцать шестого мая переводите корабль на верхнюю орбиту, установите связь с Землей и двадцать восьмого мая отправляйтесь в обратный путь. Трасса запрограммирована на главном счетно-решающем устройстве. Исходные параметры…" - дальше следовали колонки цифр.
        Порецкий пробежал их глазами и задумался. Располагая этими данными, он, конечно, доведет «Землянина» к Земле, а наводящие лунные станции помогут произвести посадку… Но Строгов… Чтобы подготовить эти колонки цифр, он не смыкал глаз всю ночь, а, окончив расчеты, спустился к шлюзам атмосферных ракет и тотчас улетел.
        Улетел, несмотря на вчерашний рассказ Коро…
        Что же это - безумие, безграничная смелость, чувство товарищества или что-то еще, чего Порецкий просто не в состоянии был понять?
        Внизу была приписка:
        "…Я не мог иначе… Уверен, что, в случае необходимости, доведете корабль. Счастливого, обратного пути! И поклонитесь за нас Земле…
        Строгов. 22 мая 6 ч. 30 м.".
        - Написано четверть часа назад, - пробормотал Порецкий.
        Он быстро взглянул на центральный экран. На фоне желтоватого диска планеты плыла, поблескивая, яркая точка. Она светила все слабее и наконец растаяла в тумане.
        "УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА ЗЕМЛИ"
        Мрак, непроглядный мрак за бортом. Лар ведет ракету на пониженной скорости. Внутреннее освещение выключено, слабо светят лишь шкалы приборов и экраны локаторов. Мощные вспышки наружных рефлекторов не в состоянии пробить осязаемо плотного тумана. По показаниям радаров, плоская поверхность планеты находится всего в двадцати километрах, но Лар уже не верит приборам… Ему начинает казаться, что он просто заблудился в этой массе густых тяжелых облаков.
        "Как на дне земного океана, - думает Лар, - только нет той тишины…"
        Мгновенно сменяющие друг друга порывы, струи, вихри, стремительные неодолимые смерчи беснуются за бортом. Если бы не дисковая форма ракеты, противостоящая боковым ударам атмосферных течений, корабль Лара уже давно был бы увлечен неведомо куда. Но он пока еще сопротивляется враждебной стихии и неуверенно, рывками и скачками, продолжает путь. Судорожно вцепившись в рычаги управления, Лар чувствует, что ионные двигатели ракеты временами работают на пределе. Если хоть один из них выйдет из строя, конец… Пробиться наверх ракета тогда не сможет. Впрочем, Лар заставляет себя пока не думать об обратном пути. Надо сначала достигнуть твердой поверхности планеты.
        Прекрасная утренняя звезда Земли!.. Лар снова включает наружные рефлекторы. Все тот же мрак, густой и плотный. Температура за бортом около сорока градусов. Это на высоте двадцати километров, а у поверхности?
        Лар вспоминает свой последний тренировочный полет в облаках полярного земного циклона и вздыхает: какая то была восхитительная прогулка…
        Впрочем он, кажется, начинает понемногу приноравливаться к здешней бешеной циркуляции. Когда ракета попадает в невидимые нисходящие потоки, Лар уменьшает тягу двигателей и старается "плыть по течению", увлекающему его к поверхности планеты.
        Если бы только эти потоки не меняли так стремительно свое направление…
        Сильнейший удар обрушивается на ракету слева снизу. Корабль Лара начинает стремительно вращаться вокруг вертикальной оси; потом еще удар, прямо снизу. Верх и низ успевают десятки раз поменяться местами, прежде чем Лару удается стабилизировать ракету. Новое течение подхватывает ее и увлекает вниз по пологой кривой. Лар не сопротивляется. Его цель добраться до твердой поверхности планеты. Хоть один взгляд на нее, хоть одно прикосновение механических манипуляторов, которые оторвут пробу твердого грунта. И тогда наверх… если это возможно.
        Расслабив мышцы, Лар полулежит в кресле. Руки на рычагах управления, ноги на педалях, глаза обегают шкалы приборов. И все-таки это мгновения отдыха. Устойчивое атмосферное течение увлекает диск корабля к поверхности. Двенадцать километров, десять, восемь, семь. Радары фиксируют близкую уже однообразно плоскую равнину, поразительно плоскую! Ни одной возвышенности на десятки километров вокруг.
        Но вот… Лар вздрагивает… Что-то изменилось за бортом. Изменилась сама среда, сквозь которую плывет корабль Лара. Сопротивление движению заметно возросло, хотя скорость атмосферного потока остается почти постоянной. Неужели за бортом ливень?.. Вспышка наружных рефлекторов. Ракета летит среди почти горизонтальных струй. Они бьют в иллюминаторы. Маслянистая желтоватая жидкость стекает, сразу же испаряясь.
        - Нефтяной дождь, нефтяной ливень! - забыв обо всем, кричит Лар в микрофон. - На «Землянине» - слышите? У поверхности планеты проливной дождь из нефти…
        Лар тут же умолкает, вспомнив, что его никто не может услышать, вспомнив, что «Землянин» отделен не только десятками километров хаоса и мрака, но еще и двумя тысячами километров непробиваемой стены ионосферы.
        Прильнув к верхнему иллюминатору, Лар видит, как сверкают в лучах рефлекторов мощные косые струи нефтяного дождя, увлекаемые порывами стремительного урагана.
        Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. И снова густая, как патока, тьма, набитая уносимым куда-то туманом. Поверхность планеты всего в двух километрах, но нет никаких признаков, что черный туман редеет. Пожалуй, он даже становится гуще. Впрочем, тут, в самых нижних слоях атмосферы, немного тише… Скорость попутного ветра ослабела настолько, что ее даже можно измерить.
        Лар производит несложные манипуляции с кнопками аппаратуры, датчики которой выведены наружу в терранитовую броню ракеты.
        "Около двухсот километров в час… Плюс скорость самой ракеты. Сколько же было наверху? Что предстоит преодолеть на обратном пути?"
        Высота тысяча метров, восемьсот, шестьсот, пятьсот, четыреста пятьдесят… Гася скорость, Лар переводит ракету в горизонтальный полет. Неужели облачность до самой поверхности?.. Нет… Рефлекторы нащупывают бреши в стремительно проносящихся черных тучах. Черных дыр в плотной стене облаков становится все больше, и вот облака уже наверху. Они образуют низко нависающий черный клубящийся свод, а внизу, в сотне метров под диском ракеты, взлетают на огромную высоту гигантские черные валы бушующего моря.
        Вот почему поверхность планеты выглядела такой ровной на экранах радаров. Море… Глаза человека Земли впервые видят море чужой планеты.
        Лучи рефлекторов впервые осветили эти волны…
        "Как не похоже оно на ласковые земные моря", - мелькают мысли в голове у Лара.
        Но у моря должны быть берега. И, забыв обо всем, Лар направляет свой корабль в ту сторону, куда стремительно катятся громадные черные валы.
        Сколько часов летит он так? Лар бросает взгляд на счетчик времени. Десять часов минуло с момента старта. Трижды истек назначенный ему срок. Вероятно, товарищи считают его погибшим. Кто знает, может быть, они и не ошибутся…
        Закусив губы, Лар увеличивает скорость полета. Море кажется бесконечным. Неужели оно покрывает всю поверхность планеты? Удивительная смесь воды и нефти и каких-то солей, состав которых аппаратура ракеты определить не в состоянии.
        Температура близка к температуре кипения. И местами эта странная смесь действительно кипит, кипит и бушует под порывами нескончаемого урагана.
        "И все-таки берег должен быть - думает Лар. - Тем более, что глубина моря невелика, всего несколько сотен метров…"
        Здесь, у самой поверхности, скорость атмосферной циркуляции немного ослаблена. Возможно, это результат трения на границе газовой и жидкой оболочек планеты. Потолок черных туч то приближается к кипящим гребням волн, то уходит вверх, и тогда рефлекторы ракеты пронизывают окружающий мрак на несколько километров. Но видны лишь стремительные черные валы…
        По-видимому, ракета уже приближается к границе той области, которую Порецкий сверху определил как область относительно спокойных движений атмосферы. "Относительно спокойных"!.. Что же ожидает Лара на границе этой области и за ее пределами? Однако он должен долететь до этой границы. Может быть, именно там находится берег.
        Еще полчаса полета на уменьшенной скорости. Потом еще час. Время от времени полосы маслянистого дождя хлещут в море, заставляя его чуть успокаиваться, Но кончается дождь - и громадные валы снова вздымаются к диску ракеты.
        "Царство мрака, воды и нефти, - думает Лар. - А может быть, и Земля переживала нечто подобное в бесконечно далекое архейское время; может быть, именно тогда в таких же кипящих морях зародилась на Земле жизнь? Здесь нет кислорода… Приборы показывают его полное отсутствие. Да иначе и быть не может. Если бы вдруг появился кислород, все это море и облака мгновенно воспламенились бы. Но в верхних слоях атмосферы наблюдался углекислый газ и даже озон. Значит, возгорание возможно? Не оно ли причина тех атмосферных взрывов, о которых говорил Коро? Ведь он предполагал именно возгорание громадных количеств вещества, "сходного с земной нефтью". Молодец Коро!.. Блестящая догадка… Однако если такое возгорание произойдет вблизи ракеты, терранит, конечно, не выдержит… Смерть в мгновенно воспламенившемся нефтяном океане! А откуда кислород? Скорее всего - оттуда же, откуда и вода и нефть, - из недр планеты. Надо во что бы то ни стало разыскать берег этого моря и узнать, чем он сложен".
        Лар начинает диктовать в микрофон результаты наблюдений, показания приборов, свои мысли. Радиопередатчик ракеты включен, но Это так - на всякий случай: слова фиксирует магнитная запись. Она должна сохраниться при любых обстоятельствах…
        Минул еще час. Теперь Лар убежден, что пересек границу области с более спокойной облачностью наверху. Однако тут у самой поверхности особых изменений за бортом ракеты пока не улавливается.
        Запасы энергии для двигателей позволили бы облететь вокруг планеты, но Лар уже и так нарушил все приказы и запреты Строгова. Решительно пора подумать о возвращении. Тем более, что и силы на исходе. Четырнадцать часов непрерывного полета, да еще в таких условиях. Однако перед возвращением надо попытаться немного проникнуть к югу в сторону экватора планеты. Может быть, берег там?
        Сколько еще времени прошло? Лар боится бросить взгляд на часы. Он уже убежден, что поступает подло, продолжая полет; подло по отношению к своим товарищам, Вероятно, сейчас они пытаются искать его, предполагая, что он попал в аварию или заблудился. А его гонит вперед ненасытная жадность первооткрывателя…
        "Я поступаю как подлец, - думает Лар и… стискивая зубы, продолжает полет. - Хотя бы островок, небольшой островок - твердит он, - и я сразу попытаюсь возвратиться".
        Порыв урагана, более мощный, чем все предыдущие, Прижимает диск ракеты к самой поверхности моря. Волны тяжело бьют в плоское дно корабля. Пенистый маслянистый вал перекатывается через верхние иллюминаторы. Этого еще не хватало! Утонуть в нефти!
        Лар с трудом стабилизирует ракету, поднимает ее над гребнями волн. Ураган разметал облака. Потолок черных туч высоко. Взлетев на сотню метров, Лар с изумлением видит, что море на громадном пространстве закипает. Кипение усиливается. Гигантские пузыри газа бьют из бурлящей нефти, взрываясь над волнами, как бомбы.
        Лару начинает казаться, что он различает вдали багровое зарево. Без сомнения, он не ошибся… Низкий горизонт светлеет, потом пригасает и снова начинает багроветь. Там впереди происходит что-то невообразимое… Надо бежать, но куда - назад, вверх?.. Ракета крутится, как волчок, в тисках чудовищного смерча.
        Лар включает двигатели на полную мощность. Нет… Пробиться наверх сейчас невозможно. Ураган снова прижимает диск корабля к кипящим волнам.
        "Неужели конец?" - проносится в мозгу Лара.
        Еще нет… Неодолимый вихрь вдруг подхватывает ракету и уносит прочь от багрового пятна, мигающего у горизонта.
        Снова мрак. Корпус корабля вибрирует. Лару кажется, что его тело рассыпается на части. Он тщетно пытается сообразить, куда увлекает корабль атмосферная струя. Перед глазами пляшут экраны локаторов, шкалы приборов. Бессмысленно скачут стрелки. Кажется, уносит на юг, в сторону экватора планеты… А может быть, к северу или назад - к тому страшному багровому пятну? Наконец вихрь ослабевает настолько, что корабль снова становится управляемым. Море внизу еще кипит, но температура за бортом стала ниже.
        "Кажется, вырвался, - думает Лар. - Вот теперь я знаю, что Порецкий не ошибся. За пределы "спокойной облачности" пути нет. Во всяком случае, на такой ракете, как моя… Надо возвращаться… Надо… А как же твердая кора? Так и не увижу ее? Сделаю еще одну попытку. Последнюю… Должны же быть острова в этом море. Покружу южнее. Слишком многое позади, чтобы теперь отступать…"
        Внезапно на экране радара появляется резкий зубчатый контур. И тотчас луч рефлектора нащупывает что-то неподвижное в мятущемся хаосе туч и маслянистых черных волн. Берег, остров?.. Лар снижает скорость. Ракета медленно приближается, ощупывая лучом неподвижный предмет, о который разбиваются тяжелые черные валы. Это небольшой плосковерхий островок, с крутыми ступенчатыми берегами. В ярких лучах рефлекторов обрывы поблескивают, как черное стекло.
        Страшная слабость приходит на смену напряжению последних часов. Твердая кора планеты!.. Вот оно, то, к чему он стремился! Что это, лава или?.. Негнущимися пальцами Лар сжимает рычаги управления. Ниже, еще ниже. С трудом преодолевая порывы урагана, диск ракеты повисает над самой поверхностью островка. Механический манипулятор пытается взять пробу… Неудачно. Новая попытка - и опять неудача. Смерч отбрасывает диск ракеты далеко в сторону. До крови закусив губы, Лар приближается к поверхности островка в третий раз. И в этот момент атмосферная струя бросает корабль на плоскую вершину острова. Сильнейший удар. С треском лопаются эластичные пояса крепления. Наружные рефлекторы меркнут. Теряя сознание, Лар скорее чувствует, чем слышит, как умолкает негромкий пульс двигателей.
        Сколько часов или дней находится он на этом острове?.. Периоды беспамятства сменяются краткими мгновениями просветления. Шлем спас его ослабил удар. Это как насмешка судьбы. Лучше бы сразу…
        Руки целы, и Лару удалось освободиться от поврежденного шлема… Зато нога… Вероятно, она сломана в нескольких местах. При малейших движениях он теряет сознание от боли.
        Герметичность кабины не нарушена, и прибор, очищающий воздух, пока работает. Его индикатор светит в темноте неярким зеленым светом. Может быть, Лар умрет раньше, чем прекратит работу этот прибор… Лучше бы сразу, чем задыхаться несколько часов.
        Почти все приборы вышли из строя, лишь слабо светит экран одного из локаторов и каким-то чудом уцелел передатчик, автоматически переключившийся на аварийный сигнал. Он шлет в ревущую темноту тревожный зов о помощи. Выключить бы его, но для этого надо доползти до панели управления, а боль не позволяет шевельнуться.
        "Плата за жадность, - думает Лар. - Разумеется, так и должно было случиться. Строгов был прав… Впрочем, теперь это уже безразлично. Вот только жаль, так жаль, что пропали все наблюдения. Конечно, их повторят позднее, но сколько еще времени люди не будут знать, что скрывает облачный покров этой планеты. Я-то теперь знаю, но какая от этого польза… Если когда-нибудь и найдут мою ракету, все, что я узнал за последние часы, уже не пригодится… А скорее всего - ураган просто сбросит ракету в нефтяное море. Впрочем, пока она лежит как приклеенная на вершине… Интересно, что это за породы? Эх, так и не успел узнать…"
        Беспамятство… И снова ощущение яви… Зеленоватый экран локатора. Еще работает. Фосфоресцирующие отблески в иллюминаторе… Конечно, бред… откуда там взяться свету?..
        И все же, чуть приподнявшись, Лар отчетливо видит гребни огромных валов, лижущих берега острова… Какие-то светящиеся тела, похожие на гигантских остроносых мокриц, выползают из кипящих волн и, окружив ракету, что-то вынюхивают…
        Какие странные галлюцинации! Голос Строгова… Он что-то говорит, и гигантские черные тела исчезают в волнах…
        "Это уже конец - умираю… Земля, моя Земля…"
        Лар хотел бы улыбнуться, но чувствует лишь, как по щекам скатываются слезы…
        СНОВА НА «ЗЕМЛЯНИНЕ»
        - Конечно, это чистейшая случайность, что удалось разыскать его ракету, - сказал в заключение Строгов. - Такое бывает раз в жизни… У него работал аварийный передатчик и потом - свечение вокруг острова…
        - Но что это могли быть за живые существа, которых ты спугнул у его ракеты? - спросил Порецкий. - Поразительно: паро-углеводородная атмосфера, нефтяной океан - и крупные живые организмы. Расскажи о них чуть-чуть подробнее, Николай.
        Строгов усмехнулся.
        - У меня было время их разглядывать! Я думал лишь о том, как произвести стыковку при таком урагане и как оторвать его ракету от полужидкого асфальта, в который она влипла.
        - Весь остров был из асфальта? - поинтересовался Коро.
        - Как будто весь целиком.
        - И других островов вы не видели?
        - Нет.
        - Значит, все наши автоматические станции и ракеты-зонды покоятся на дне нефтяного океана Венеры.
        - Вероятно… Во всяком случае, я не слышал, радиосигналов ни одной из них. Скорее всего, на дне покоятся только их обломки.
        - Не кажется ли вам, друзья, что наши уважаемые предки дали маху, назвав эту планету именем богини красоты? - заметил Порецкий. - Венера, а при ближайшем знакомстве - мрак, бушующий нефтяной океан, населенный гигантскими червями… Еще не так давно писатели-фантасты отправляли своих героев возделывать тропические джунгли Венеры, изменять там климат, добывать уран…
        Прав оказался профессор Тумов. Он возражал сторонникам вулканического происхождения атмосферы Венеры и писал о ее углеводородном составе… Впрочем, даже он не додумался до существования нефтяного океана.
        - Правда лежит посредине, - возразил Коро. - Сторонники вулканической теории тоже правы. В конце концов, вся эта нефть и вода на Венере, по-видимому, глубинного происхождения. Это продукты каких-то извержений. Ведь при извержениях земных вулканов в атмосферу тоже выбрасывается громадное количество водяных паров и различных газов. Среди них есть и углеводороды. Венера ближе к Солнцу, и преобразование глубинного вещества происходит там иначе, чем на Земле. Отсюда обилие углеводородов при извержениях.
        Извержения, конечно, продолжаются и сейчас; и в них одна из причин бурной атмосферной циркуляции. Гигантские взрывы, отзвуки которых мы наблюдали с нижней орбиты, и зарево, которое видел Лар, связаны именно с вулканическими явлениями. При этом, вероятно, выделяется свободный кислород, и тогда происходят гигантские вспышки нефтяного океана и атмосферы, насыщенной парами нефти. Лару и вам, Николай Петрович, крупно повезло, что вы не наткнулись на вулканический очаг.
        - Безумцам всегда везет, - проворчал Строгов.
        - Это был настоящий героизм, - убежденно заявил Порецкий. - С большой буквы героизм. Вы оба - герои. И ты и Лар. Я успел прослушать часть магнитных записей, продиктованных им во время полета. Этим записям нет цены…
        - Он чертовски упрям и настойчив и, конечно, смел, - задумчиво сказал Строгов. - И еще хорошо, что он очень правдив. Едва придя в себя, он сразу сказал, что сознательно действовал вопреки приказаниям и готов за это отвечать. А ведь он мог придумать что угодно… Но, конечно, он авантюрист… Рвется все сделать сам. На такого нельзя положиться…
        - Этот случай его многому научил, - возразил Коро. - Ведь если бы не вы…
        - Не знаю… У меня к нему очень двойственное отношение. Мне нравится его смелость, но… при следующем космическом рейсе я, пожалуй, не захочу иметь его в составе своего экипажа.
        - Ты уже говоришь «пожалуй», - улыбнулся Порецкий. - Если бы не его отвага и… недисциплинированность, мы возвращались бы сейчас к Земле с гораздо более скромными результатами. Согласись, капитан, что если бы он послушал тебя и возвратился сразу же после старта, ты не разрешил бы нового атмосферного полета.
        - Нет… И был бы прав! Мы все трое наблюдали тот атмосферный взрыв.
        - Ну, вот видишь…
        - Поэтому и говорю о своем двойственном отношении.
        - Победителей, как известно, не судят.
        - Не знаю… Космическое право еще не создано, но в космических рейсах существуют свои, особые законы… Подумайте, что получится, если каждый станет поступать, как Лар. Ведь как одиночка он проиграл…
        - Ты тоже действовал, как одиночка.
        - Это совсем другое, - усмехнулся Строгов. - Нет, я действовал, как представитель коллектива… Я не мог иначе… И каждый на моем месте поступил бы так же.
        И НА ЗЕМЛЕ…
        Земля встречала их как героев. Академии наук крупнейших государств Земли распахнули перед ними свои двери. В научном мире самых высоких почестей был удостоен Ларион Русин, первым совершивший беспримерный полет в пределах венерианской атмосферы. Он был избран действительным членом Академии наук СССР и почетным членом десятка иностранных академий. Но Высший совет астронавтики тайным голосованием на пять лет лишил академика Русина права участвовать в экспедициях на другие планеты.
        Зачитав решение, генерал - председатель Совета - сказал Лару:
        - Подумайте обо всем хорошенько… Мы ценим вашу отвагу и энтузиазм исследователя. Даже те, кто сегодня требовал навсегда дисквалифицировать вас как космонавта, подчеркивали, что вы совершили выдающийся научный подвиг. И все же вы сознательно поставили под угрозу успех экспедиции… Я уже не говорю, что ваши открытия удалось сохранить только благодаря мастерству и мужеству Строгова. А если бы он погиб? Это означало бы не только безвозвратную потерю всех собранных вами материалов. Вы забыли, что в настоящей науке время подвигов ученых-одиночек давно миновало. Забыли, что теперь каждое крупное открытие - результат усилий, труда, героизма больших коллективов. Ваша вина, дорогой, не только в недисциплинированности, но и в противопоставлении себя коллективу. Именно это второе особенно утяжелило ее…
        Мы говорили сегодня и о Строгове. Мнения разделились, но лично я думаю, что в создавшейся обстановке Николай Петрович тоже был не совсем прав. Он - опытнейший космонавт - проявил чрезмерную осторожность. Вероятно, ему следовало разрешить атмосферную разведку раньше. Тогда она пошла бы более систематично… Однако мы все согласились, что последующими действиями Строгов полностью искупил свой грех. А вашу вину, уважаемый академик, вам предстоит искупать пятью годами вынужденного пребывания на Земле. Мы знаем о ваших планах, понимаем, что эти пять лет будут для вас нелегкими, но поступить иначе мы не могли…
        Уже стемнело, когда Лар вышел из здания Совета астронавтики. Коро ждал у подъезда.
        - Ну что?
        - Пять лет… не буду летать.
        - Они не должны так… - горячо начал Коро. - Мы все заявим протест…
        - Нет, - тряхнул головой Лар, - никакого протеста! Ведь в главном-то они правы… Но мы еще будем летать вместе…
        - Смотри, это она, - Коро указал в темнеющее небо.
        За далекими башнями высотных зданий на фоне угасающей оранжевой зари ярко блестела звезда.
        - Через пять лет полетим вместе, - твердо сказал Лар. - Вот увидишь…
        КОГДА МОЛЧАТ ЭКРАНЫ
        …И ваших детей
        Наши правнуки встретят
        На празднике пламенных чаш…
        В. Бетаки. "Песнь Веды Конг"
        - Пока не совсем понятно, что происходит с экспериментальными ракетами, - сказал профессор Таджибаев. - Как только скорость приближается к субсветовой, - теряем информацию. Экраны умолкают…
        Он указал на матовые прямоугольники экранов.
        - Ваши ракеты перестают существовать, коллега, - усмехнулся старый академик Кранц. - Перестают существовать как физические тела. При достижении критической скорости их масса превращается в энергию.
        - Стоит ли возобновлять старый спор, - мягко возразил Таджибаев. - Все варианты расчетов показывают, что масса ракеты должна сохранять устойчивость не только при субсветовых, но и при сверхсветовых скоростях. Поэтому мы и строим фотонные ускорители, способные сообщать кораблю скорость, превышающую скорость света… Достигают ли наши ракеты такой скорости - другой вопрос. Экраны пока молчат. Но разве в последние годы не удалось доказать, что скорость света - совсем не такая постоянная величина, как, например, считалось в двадцатом столетии? Когда Высший Совет даст наконец согласие на отправку фотонной ракеты с людьми…
        - Именно это я и считаю авантюрой! Экспериментальные фотонные ракеты с автоматами обошлись человечеству дороже хорошо оснащенной звездной экспедиции. Труд миллионов людей, колоссальные количества энергии израсходованы впустую. Мы не знаем судьбы исчезнувших ракет и, вероятно, никогда не узнаем. И вот теперь, еще ровно ничего не доказав, вы готовы рисковать жизнью людей… Вы фантазер, коллега, одержимый фантазер… На следующем заседании Совета я буду голосовать за прекращение экспериментов с фотонными ракетами.
        - А я - настаивать на их продолжении, - тихо сказал Таджибаев.

* * *
        Профессор возвратился с заседания Совета академии ночью. Сквозь прозрачный купол Главного пульта управления Юрий увидел, как вспыхнули в долине зеленые сигнальные огни ракетодрома. Потом серебристая сигара стратоплана скользнула на фоне зубчатого, покрытого снегом хребта вниз, навстречу разноцветной россыпи огней далекого поселка.
        Юрий взглянул на матовые контрольные экраны. Они молчали. Глазки сигнальных ламп не светились. Стрелки приборов замерли на нулевых отсчетах. С тех пор как была потеряна связь с последней экспериментальной ракетой, гигантская обсерватория замерла в напряженном ожидании.
        Огромные радиотелескопы, установленные на высочайшей вершине Зеравшанского хребта - ледяной пирамиде Чимтарге, день и ночь нацелены в бескрайние дали космоса - туда, где исчезли ракеты. Вся приемная аппаратура настроена так, чтобы ловить и расшифровывать только сигналы фотонных ракет. Сложнейшая система фильтров задерживает любые посторонние излучения, начиная от земных радиопередач и кончая потоками частиц, которые непрерывно шлет космос. Поэтому молчат экраны и не шелохнутся стрелки. От исчезнувших ракет нет известий.
        Конечно, если бы там были люди, они могли бы что-то предпринять. Но там автоматы. Совершеннейшие автоматы, которые когда-либо создавались земными кибернетиками. Автоматы выполняют заданную программу. А каждая программа предусматривает конечное число операций. Перед непредусмотренной случайностью автоматы бессильны…
        Юрий набросил легкую меховую куртку и через узкую дверь вышел на круглую террасу, окаймляющую прозрачный купол Главного пульта. Ночной воздух высокогорья был неподвижен и обжигающе холоден. Искрящаяся россыпь звезд казалась удивительно близкой. Юрий отыскал глазами большой крест Лебедя. Туда, к планетам голубой звезды 61 Лебедя, двадцать пять лет назад улетела Вторая звездная экспедиция. Астронавты стартовали с Земли в год рождения Юрия. Корабли Второй звездной были рассчитаны на обычное ядерное горючее, каким пользуются ракеты в пределах Солнечной системы. И сами межзвездные корабли мало отличались от межпланетных. Они были лишь гораздо больше по размерам и обеспечивали максимум удобств поколениям людей, которым предстояло смениться во время полета. Лишь правнуки астронавтов Второй звездной возвратятся на Землю. Связь с кораблями экспедиции давно утрачена, но это никого не тревожит. Так и должно было случиться. Двадцать пять лет назад радиоаппаратура еще не была столь совершенна, как теперь…
        За последнюю четверть века созданы новые ракеты. На них уже можно осуществить путешествие к ближайшим звездным мирам одному поколению людей. И, вероятно, Третья звездная экспедиция, отправка которой запланирована через десять лет, возвратится на Землю раньше Второй.
        "Годы, годы, - думает Юрий. - Даже и теперь на это нужен целый век человеческий. Конечно, Таджибаев прав… Путь в Большой космос должен быть иным… Задачу решат не межпланетные «тихоходы», а фотонные корабли, пожирающие пространство на субсветовых и световых скоростях. Только они сохранят человеку бесценное время и откроют пути в галактические дали… Время! Оно продолжает оставаться загадочным, как в древности… Загадочным и пока всесильным…
        Если бы эксперимент с фотонными ракетами удался!.. Неужели скорость света - непреодолимый барьер, как считает академик Кранц, и дальше ничего нет?.. Таджибаев не мог ошибиться!.. Ведь абсолютных пределов в природе не существует… Они противоречат самой сути бесконечного развития… Значит… Значит, скорость света - только один из многих порогов. Рано или поздно человечество должно перешагнуть его… Двести лет назад у людей были хлопоты даже с преодолением звукового барьера скорости…
        Что же все-таки решил Совет?.. А если на этот раз Кранц одержал победу?.. Он, конечно, великий ученый и человек - Артур Кранц. Первая и Вторая звездные - его детища. Им он посвятил себя без остатка, отдал всю энергию, весь свой огромный талант исследователя и конструктора космических кораблей. Отдал, зная, что ему не суждено узнать о результатах. Он очень стар и болен и, как все старики, немного консервативен. Прежде он не верил в успех опытов Таджибаева, но и не выступал против них. А теперь стал яростным противником. Он опасается, что продолжение экспериментов с фотонными ракетами задержит отправление Третьей звездной. Он уже возражал против старта их последней ракеты, но тогда Таджибаеву удалось убедить Совет…"
        Три года Юрий работает в этих горах вместе с Таджибаевым. Неужели время истрачено впустую? Первая ракета должна была возвратиться два года назад. Она не вернулась. Послали вторую. Она тоже исчезла бесследно. И теперь третья… Может быть, дело в относительности времени? Может быть, Альберт Эйнштейн все-таки был прав?.. В двадцатом веке его теория господствовала в физике… Но потом, когда удалось понять физическую сущность гравитационного поля, многое в представлениях Эйнштейна было пересмотрено. Межпланетные полеты также не подтвердили зависимости времени от скорости движения. Однако она может существовать для субсветовых скоростей… Тогда стала бы понятной потеря связи с ракетами… Несоизмеримость времени! Для Земли фотонные ракеты уже мчатся сквозь космическое пространство будущего. Находясь на Земле, учесть несоизмеримость времени невозможно. Человек должен сам совершить путешествие на такой ракете. Когда он возвратится, станет известной поправка на время. Но год путешествия на фотонной ракете может оказаться равным и двум земным годам и тысяче лет.
        "А это значит… Это значит, что наши ракеты могут вернуться гораздо позднее, чем мы их ожидаем, - думает Юрий, - например, когда никого из нас уже не будет в живых… И если лететь на такой ракете…"
        Юрий смотрит вниз на блестящие петли автомагистрали. Они пустынны. Профессор задержался внизу в поселке. Пожалуй, это хорошо. Если бы их постигла неудача, Таджибаев приехал бы прямо в обсерваторию.
        Полной грудью Юрий вдыхает морозный воздух и улыбается. Бросает взгляд на часы. Скоро одиннадцать… Значит, в Москве восемь. В восемь вечера по московскому времени он каждый день разговаривает по видеофону с Лю.
        Лю - дочка Таджибаева. Собственно, ее зовут Леона, но для Юрия она просто Лю, его самый близкий друг и товарищ. Они любят друг друга. Раньше их называли бы «мужем» и «женой». Раньше было много ненужных слов и странных условностей…
        Через год Лю окончит Академию кибернетики. Тогда они смогут подолгу жить и работать вместе. Лю мечтает расшифровать с помощью электронных машин таинственную письменность атлантов - древнейшего из культурных народов Земли. А может быть, если опыты Таджибаева окончатся успешно, Юрий и Лю станут участниками "Первой звездной Р" - первой экспедиции землян на фотонном космическом корабле. Они станут пионерами Большого космоса - первыми исследователями планет далеких солнц. И, кто знает, не там ли, на одной из неведомых планет, Лю сможет разгадать великую загадку атлантов, таинственных пришельцев из космоса, много тысячелетий назад обосновавшихся на Земле и передавших землянам частицу своих знаний…
        Юрий возвращается в башню Главного пульта управления. Матовые экраны молчат, стрелки не изменили своего положения. Ленты самопишущих приборов неподвижны, Он сбегает по винтовой лестнице на несколько этажей вниз. Открывает дверь в свою лабораторию. Садится перед экраном видеофона. Сейчас этот экран тоже молчит, но стоит нажать кнопку… Юрий нажимает кнопку, и экран оживает. Стремительно сменяют друг друга десятки цветных кадров, слышны обрывки фраз, смех, музыка. Осторожно вращая рукояти настройки, Юрий отыскивает ту единственную волну, которая свяжет его с Леоной… Вот…
        На экране возникает знакомая комнатка. Здесь, на двадцать шестом этаже огромного дома в юго-западном районе старой Москвы, живет Лю. Видна спинка низкого кресла, часть кремовой стены, окно. За окном белые корпуса Академии кибернетики. Лучи заходящего солнца отражаются на блестящих полусферах башен.
        "Однако где же Лю? В комнате ее нет. Странно, что она опаздывает. Она точна и аккуратна, как каждый кибернетик".
        Проходит три, пять, десять минут. Юрий продолжает сидеть перед немым экраном. Яркий прямоугольник окна в комнате Лю постепенно темнеет. В Москве заходит солнце…
        Что помешало ей прийти? Юрий немного встревожен. Может, не ждать, а вызвать еще раз ночью? Он уверен, что так будет благоразумнее, и тем не менее не отходит от видеофона… И вдруг на экране что-то меняется. Юрий еще не видит Лю, но уже знает, что она появилась в комнате.
        На какой-то миг изображение тускнеет, но Юрий не дает ему исчезнуть. Вот оно снова становится резким. Лю глядит с экрана. Рыжие пушистые волосы, темные брови, чуть раскосые блестящие глаза. В глубине зрачков притаилась смущенная улыбка. Губы приоткрыты. Леона чем-то взволнована, а может быть, просто торопилась…
        Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Юрий щурится - там, в Москве, лучи заходящего солнца упали на экран.
        Лю первая нарушает молчание:
        - Прости, что опоздала… Но я не виновата. Это Кранц… Зато я теперь знаю, когда приеду… Ровно через две недели. Пятого июня вечером встречай меня в Зах-матабаде. Ты доволен?
        Он отрицательно трясет головой:
        - Нет, это долго! Я приеду за тобой в Москву.
        - Отец разрешит?
        - Он уже обещал.
        - А потом?
        - Завтра все станет ясно. Может быть, освобожусь на месяц-полтора и поедем путешествовать. Куда-нибудь в Полинезию…
        - Ой, постарайся освободиться, Юр. Дело в том, что я… - Она опустила глаза. - Я не буду стажироваться в вашей обсерватории. Во всяком случае этот ближайший год. Академик Кранц предложил мне пройти практику в кибернетической лаборатории его института в Алма-Ате.
        - Кранц?
        - Я просто не ожидала. И, разумеется, не могла отказаться. Декан сказал, что это большая честь для дипломантки академии… В начале августа я уже должна начать работу в Алма-Ате.
        - Когда ты видела Кранца?
        - Только что. Поэтому и опоздала. Два часа назад Кранц возвратился из Ташкента.
        - Понимаю. Больше он ничего не говорил?
        - Нет, а что?
        - Так…
        - Ты расстроен?
        - Не знаю. Это очень неожиданно.
        - Но ты понимаешь, что отказываться было глупо.
        - Конечно… Впрочем, не понимаю, почему Кранц заинтересовался твоими атлантами.
        - И я еще не понимаю. Но в его алма-атинской лаборатории самые совершенные электронные машины. Это как раз то, что мне надо. Ну, не хмурься, Юр. Мы будем почти рядом. Из Алма-Аты к вам полчаса полета…
        - Да-да… Если хребет не закрыт облаками… Послышался легкий треск. На соседнем малом экране появилось лицо профессора Таджибаева.
        - Прости, Лю! Вернулся твой отец и вызывает к пульту управления. Я дежурю сегодня.
        - Тогда торопись. Но ты еще не сказал: у вас ничего нового?
        Он отвел глаза в сторону:
        - Пожалуй, ничего.
        - Ты говоришь так, словно не очень уверен.
        - Нет-нет! Пока ничего.
        - А ваши экраны?
        - Молчат по-прежнему. Спокойной ночи, маленькая Лю! И пусть время ускорит свой бег.
        - Пусть время ускорит свой бег. На две недели… А потом пусть замедлит, Юр…

* * *
        Таджибаев испытующе глядит на своего помощника.
        - Ничего нового, профессор. Экраны молчат.
        - Свяжись с нашим космодромом в Центральных Каракумах, дорогой. Узнай, в каком состоянии монтаж четвертой фотонной.
        - Я разговаривал с ними вечером. Послезавтра начнут монтаж главного ускорителя.
        - Пусть не начинают.
        - Не начинать?! Значит…
        - Ничего не значит. Корпус необходимо подвергнуть еще раз термической обработке. Десятикратной… С максимальной достижимой температурой и давлением.
        - Терранит может не выдержать, профессор.
        - Если не выдержит, в ближайшие годы старта не будет. А если выдержит, - в четвертой фотонной полетят люди.
        - Когда?
        - Ровно через год.
        - Даже если ни одна из ранее отправленных фотонных ракет еще не возвратится?
        - Даже и в этом случае, дорогой!
        - Значит, победа?
        - Совет дал согласие на… последнюю пробу. Если она окажется удачной, Третья звездная, вероятно, будет отправлена на фотонных ракетах. Если неудачной, - опыты с фотонными ракетами придется прекратить, - по крайней мере, до отправления Третьей звездной…
        - Неужели на Земле так плохо с энергией?
        - В ближайшие годы ожидать увеличения энергетических ассигнований на межзвездные полеты не приходится. Мы существовали за счет энергии, отпускаемой Кранцу. С приближением срока отлета Третьей звездной этот источник для нас закроют. Значит, надо либо форсировать работы и доказать, что эпоха ракет, приводимых в движение самыми быстрыми частицами вселенной - фотонами, уже наступила, либо признать поражение и отступить - временно отступить, открыв дорогу усовершенствованным звездолетам старой конструкции. При таком размахе работ излишков энергии на Земле в ближайшие десятилетия не будет. "Проблема номер один" - сейчас улучшение климата планеты… Она поглощает две трети всей энергии земных станций. А в ближайшие годы начнутся огромные работы по уничтожению льдов Антарктиды…
        Кстати, я сегодня узнал, что и наш экспериментальный космодром в Каракумах доживает свой век. По Плану Великих Преобразований решено превратить Каракумы во внутреннее море. Представляешь, дорогой, через пять-шесть лет все работы там должны быть прекращены, люди переселены - и начнется подготовка к общему погружению Каракумской плиты. Геофизики рассчитывают опустить ее почти на километр. Хотят уплотнить подкоровое вещество мантии. Тогда в Каракумах возникнет внутреннее море с глубинами шестьсот-восемьсот метров. Это Каракумское море, вместе с целой системой подобных внутренних морей, должно изменить климат Центральной Азии.
        Вот так, мой мальчик. В первую очередь надо сделать уютной родную планету. "Проблема номер два"-| межпланетные связи, освоение планет нашей Солнечной системы. Конечно, очень важное дело!.. А наши фотонные ракеты - часть, только часть "проблемы номер три": разведки межзвездных трасс. Так обстоит дело с энергетикой нашей эпохи. Неплохо обстоит, но и не так хорошо, как нам с тобой хотелось бы…

* * *
        В курортном поселке на атолле Таэнга радио и видеофоны включались один. раз в сутки по вечерам и только на полчаса. Уэми - главный врач курорта полинезиец по происхождению - хотел создать у отдыхающих иллюзию отрешенности от стремительного бега жизни на шести континентах Земли. Он был убежден, что для полноценного отдыха необходимы и достаточны лишь тень пальмовой рощи, коралловый песок пляжа и голубые воды внутренней лагуны атолла.
        На Таэнга все было организовано так, чтобы жизнь казалась простой и примитивной, как столетия назад. Маленькие домики с микроклиматизаторами и душевыми кабинами напоминали тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. Правда, и тростник, и пальмовые листья, и яркие плетеные циновки на полу имитировались сочетаниями разноцветных пластмасс… Изысканные блюда, с точно подсчитанным количеством калории, изготовляемые сверкающими автоматами в подземной электронной кухне, подавались к столу на тарелках, напоминающих плоские перламутровые раковины.
        Световые рекламы настойчиво рекомендовали обитателям курортного поселка не носить ничего, кроме купальников таэнга - самой простой, элегантной и гигиенической одежды, изобретенной аборигенами Полинезии еще в эпоху людоедства. Возле кафе, баров, спортивных и танцевальных площадок висели строгие предупреждения: "Вход разрешен только в купальниках таэнга". Единственным видом транспорта, допущенным на острове, были старинные велосипеды без моторов и легкие пластмассовые яхты, корпуса которых напоминали полинезийские пироги. Даже к соседнему острову, где находился ракетодром, отдыхающих увозили на медлительных белых электроходах, в других местах давным-давно отправленных в музеи.
        Правда, местные шутники утверждали, что в подземном ангаре Таэнга хранится стремительный атомоход на подводных крыльях, покрывающий расстояние до соседнего острова за час с небольшим. Но этому мало кто верил…
        С давних времен известно, что даже вполне почтенные люди, попадая на курорт, порой превращаются в беззастенчивых болтунов. Одни острят по каждому поводу, другие бранят все вокруг, третьи надо всем издеваются… А потом все требуют книгу отзывов и исписывают целые страницы в память о своем пребывании.
        Механик с Марса, человек солидный и крупный ученый, оставил в книге отзывов на Таэнга запись в стихах. Старинным ямбом он объявлял, что с радостью возвращается на Марс и без малейшего сожаления покидает "райский остров Таэнга", где даже воздух и белый песок лагуны - ненастоящие…
        Юрий и Леона листали книгу отзывов, дожидаясь вечерней радиопередачи.
        - Признаюсь, у меня отпала охота писать что-либо сюда, - сказал Юрий. - Эта книга тоже какая-то «ненастоящая», как и весь курорт. Когда-то давно существовало понятие «бюрократия». Форма его с годами менялась, но сущность оставалась одна и та же. Она заключалась в доведении всего до абсурда… Здесь на Таэнга до абсурда доведено стремление заставить человека отдыхать. Я понимаю этого товарища с Марса. Его довели до того, что он заговорил стихами, Я тоже скоро начну писать стихи о тарелочках-раковинах, о цветах с нейтральными запахами. Бедные цветы? Их запахи стерильны. Из них искусственно изъято все, что может подействовать на человека возбуждающе или, наоборот, навеять грусть. Я устал дожидаться получасовой радиопередачи, как награды за хорошее поведение, устал от всевидящих электронных глаз с их вкрадчивыми советами: "не пора ли вам выйти из воды", "не пора ли вам уйти в тень", "не следует ли вам полежать на солнце"…
        - Это все делается с самыми лучшими намерениями, Юр, - улыбнулась Леона.
        - Вот это самое страшное, дорогая! И ты посмотри, что написал наш общий друг доктор Уэми в ответ на жалобу марсианина. "Стихи хороши, но: 1) на Таэнга риф, пляжи, океан, пальмы, воздух и солнечный свет являются абсолютно натуральными; 2) искусственная климатизация на пляжах не применяется; 3) бабочки, цикады и птицы, в основном, натуральные (большинство видов завезено из Австралии). Автору стихов рекомендовать успокоительные ванны и электронную климатизацию палаты, исключающую появление снов". Каково! Все-таки хорошо, что мы послезавтра уезжаем. А может быть, он и нас лишил снов, Лю…
        - Нет. Вчера я видела во сне тебя… Но, пожалуй, мы все-таки напрасно выбрали этот ультрасовременный курорт. Ты не привык так отдыхать…
        - А ты, Лю?
        - Я не жалею об этих трех неделях. Здесь нет радио и газет и слишком много синтетиков, но зато здесь каждое утро нас встречал простор океана, и ласковое солнце, и легкие облака. И, засыпая, мы слушали звон цикад…
        - Австралийских?
        - Земных, Юр. Наших земных цикад, а не каких-нибудь чудовищ марсианской пустыни.
        - Тебе нравится здесь?
        - Не знаю… Но я так люблю океан… Пожалуй, океаны - самое прекрасное, что есть на Земле. Странно, правда? Мои предки были кочевниками пустынь, а я больше всего люблю океан.
        - У тебя от твоих предков остались только глаза.
        - И взгляд на природу, Юр… Опыт и история всех минувших поколений живут где-то глубоко внутри нас. Поэтому мы все такие разные. И это хорошо, не так ли?
        - Разумеется… Не понимаю, однако, почему молчит видеофон.
        - Ты уже весь там, на вашем космодроме в Каракумах, - с легким упреком сказала Леона. - или в Чимтаргинской обсерватории. Я не должна была так надолго отрывать тебя от твоей работы. Тебе уже скучно со мной…
        - Прием из числа запрещенных. Разве мы не обещали друг другу…
        - Разумеется… Прости! Это так… Голос минувших поколений… Я понимаю, тебе трудно теперь высидеть здесь после того, как сообщили, что терранитовый корпус вашей ракеты выдержал испытания. Вопрос о старте должен быть решен со дня на день… И может быть, как раз сегодня…
        Вспыхнул экран видеофона. Появилось знакомое лицо диктора. Юрий поспешно придвинул кресло ближе к экрану.
        В радиопередачи Центральной тихоокеанской станции, обслуживающей огромный курортный район экваториальной области Тихого океана, включались только известия особой важности. Чрезвычайное сообщение. Высшего Совета Народов было передано после краткого отчета о ходе строительства Великого термоядерного кольца Антарктиды - крупнейшей силовой установки, когда-либо возводимой инженерами Земли и предназначенной для уничтожения ледяного панциря Южного континента.
        "Успешные испытания терранита, - торжественно читал диктор, - позволили внести изменения в планы исследований Большого космоса. Летом будущего года впервые в истории космической навигации с Земли будет отправлена фотонная ракета с людьми. Высший Совет Народов постановил…"
        - Ну вот и все, - сказал Юрии. - Вот, решили… Он глубоко вздохнул и, дождавшись конца передачи, тихо добавил:
        - Все-таки кое-что изменилось в мире за время нашего пребывания здесь… В официальных сообщениях тема звездных перелетов перекочевала с третьего на второе место. Работа твоего отца, Лю, становится проблемой номер два…
        Леона, полулежа в плетеной качалке, молча глядела на темнеющий океан. Ее покрытое загаром тело казалось бронзовым в лучах заходящего солнца.
        - А тебя могут пригласить для участия в экспедиции? - вдруг спросила она, и ее голос показался Юрию странно изменившимся и далеким.
        Он ответил не сразу. Следил за полетом большого яркого мотылька. Мотылек приблизился и начал совершать стремительные круги вокруг ионного светильника, вспыхнувшего под тростниковым навесом.
        - Кандидатов будет очень много, - сказал наконец Юрий. - И, разумеется, строжайший отбор… У каждого, кто захотел бы, шансы попасть в экспедицию невелики.
        - А сколько человек могут полететь в вашей ракете?
        - Лететь могло бы много. Но в первый полет едва ли пошлют больше трех-четырех. Обязанности остальных астронавтов будут выполнять автоматы.
        - Ты лучше других знаешь новую систему ракет. И у тебя есть свидетельство пилота-космонавта. - Она сделала долгую паузу. - У тебя много преимуществ перед другими, Юр…
        Он молчал.
        - А ты хотел бы лететь?
        - Вместе с тобой - да.
        Она засмеялась.
        - Триста лет назад это, кажется, называлось галантностью. Смешное слово, правда? В нем есть что-то искусственное, как в этом курорте… Нет, серьезно, ты хотел бы лететь?
        - Вместе с тобой - да, - повторил он и закусил губы.
        Она удивленно посмотрела на него:
        - Но меня не возьмут… Даже в случае твоей настоятельной рекомендации. И потом, скажи, ты действительно считаешь полет на фотонной ракете настолько безопасным, что… - Она не кончила.
        - Безопасность - понятие относительное, Лю, - он старательно подбирал слова. - Первый полет всегда остается… первым полетом… Всего предусмотреть нельзя… Но я думаю… мне кажется… для нас с тобой было бы безопаснее… нет - не то слово, было бы… лучше, понимаешь, лучше лететь вместе, чем одному лететь, а другому остаться…
        - Не понимаю, - сказала она, заглядывая ему в глаза. - Ты считаешь, что ваши три ракеты, с которыми потеряна связь, они… вернутся?
        - Я думаю, что они вернутся, - твердо сказал он.
        - Папа тоже так думает… Но тогда объясни, почему они не вернулись в назначенный срок? Космическая навигация не допускает опозданий. Значит, расчеты были неточны, а в таком случае…
        - Расчеты были точны. Однако в них не учтено возможное "несоответствие времени". Мы еще твердо не знаем, существует ли оно и как учесть его… Многое станет ясным по возвращении одной из фотонных ракет… Конечно, если "несоответствие времени" влияет на курс, ракета может затеряться в космосе. Автоматы в этом случае окажутся бессильны: введение поправки на время не предусмотрено их программой… Но если в ракете будет находиться человек, он сможет, даже не зная величины "несоответствия времени", ввести необходимые исправления в курс и рано или поздно найдет путь к Земле. Вот почему в четвертой фотонной должны лететь люди…
        - А это "несоответствие времени" может быть велико?
        - Не знаю… Никто этого не знает… Впрочем, если оно существует, то, вероятно, зависит от скорости ракеты.
        - Оно имеет практическое значение?
        - Если бы не. имело, вероятно, наши ракеты уже возвратились бы.
        - Увы. Все эго гипотезы… Но ты не ответил на мой вопрос об участии в экспедиции - только твоем участии, Юр.
        Он колебался:
        - Ты задала трудный вопрос, дорогая… Разумеется, я хотел бы лететь. Но… Если бы ты попросила остаться, - может быть, я не стал бы настаивать на полете.
        Она испытующе глянула на него и чуть отодвинулась.
        - Но второго такого случая не представится. Вернее, второй полет будет обычным полетом по проторенному пути… Ты мог бы отказаться от единственного шанса?.. От участия в великом свершении… Ради меня?
        - Тебя это удивляет?
        Она рассмеялась:
        - Нет-нет, я слишком хорошо знаю тебя. Иначе могла бы поверить… Значит, у тебя действительно нет шансов. Поэтому так легко из двух возможных ты выбираешь меня, хитрец…
        Он сокрушенно покачал головой:
        - Ты ловко уличила меня. Но скажи, а ты хотела бы лететь?
        - Нет… И знаешь почему? Потому, что меня все равно не возьмут.
        - Это верно… В составе первого экипажа будут только мужчины. Но если бы, если бы ты могла лететь?..
        - Не знаю, не думала об этом, - она замолчала, отвернулась. - Не знаю… На Земле так много прекрасного и столько надо сделать… Не каждому дано прокладывать пути… в неведомое. А я так люблю нашу милую Землю. Всю ее… Этот океан и наши снежные горы, дни и ночи и рассветы над морем. И этих цикад, ты слышишь… А там, - она вздрогнула, - мрак, и холод, и пустота. Вечная пустота и тишина. Мне кажется, я не могла бы жить без синего неба над головой… Понимаешь, это трудно выразить словами. Наверно, я уж очень земная, - она улыбнулась и смущенно опустила глаза.
        - Полет на фотонном корабле не означает разлуку с Землей навсегда, - тихо сказал Юрий. - Скорость этого корабля даст возможность исследователям Большого космоса снова вернуться на Землю. А участники Первой звездной, вспомни, ведь они принесли себя в жертву. Улетая, знали, что не увидят Земли…
        - Я не могла бы так, Юр… Мне страшно подумать о разлуке с Землей даже на несколько лет. Я преклоняюсь перед работниками внеземных станций… И совсем не потому, что их жизнь полна опасностей, которых уже нет на Земле. Они нашли в себе силы расстаться с Землей надолго. По-моему, это высший героизм… А я на такое, кажется, не способна.
        - Когда-то я спросил тебя, Лю, почему ты выбрала письменность атлантов. Тогда ты ответила шуткой. Дело конечно не в том, что они были пришельцами из космоса. Проблема атлантов и твоя любовь к Земле - как это совместить?
        Она протестующе замахала руками:
        - Я не шутила, Юр. Меня действительно больше всего интересует, почему они выбрали именно Землю. Наверно, они посетили множество миров, а выбрали Землю… Почему? Если удастся прочитать первые тексты, может быть, мы поймем…
        - Когда-нибудь ты обязательно прочитаешь их.
        - Не знаю. Это очень трудно. Ведь это символы неземного языка. Даже в эпоху поздней Атлантиды, о которой писал Платон, их, вероятно, уже никто не понимал. Но я буду стараться, очень стараться, Юр. И может быть, помощь академика Кранца…
        - А я часто думаю, почему же все-таки он - старейший звездолетчик Земли заинтересовался твоими атлантами?
        - Пожалуй, он просто хочет испытать совершенство своих новых электронных машин. Проблемой ранней письменности атлантов уже несколько лет почти не занимаются. Кибернетика оказалась бессильной. Кранц сконструировал новые, более совершенные устройства - для расчетов межзвездных трасс. Сейчас он проверяет их на решении всяких головоломных задач. Мои атланты для него - одна из таких задач, не больше…
        - А может, он хочет узнать, на каких кораблях прилетели на Землю предки атлантов. Если они пришельцы с планет иного, солнца, у них, скорее всего, были фотонные корабли.
        - Но, Юр! Ведь Кранц… не очень верит в успех опытов отца. Он считает фотонные ракеты слишком дорогими и… не очень надежными.
        - К сожалению, не он один. И многие еще… Мне иногда кажется, что и ты тоже.
        - Я слишком мало знаю, чтобы судить…
        - Пока мы все мало знаем. Но существует еще внутренняя убежденность. В тебе ее нет. Что ж, может быть, ты окажешься права. Будущее покажет. Она запротестовала:
        - Нет, нет, я не хочу этого… И я, конечно, не права, Юр. Я - маленькое слабое существо, недостойное своего великого отца и такого друга, как ты. Во мне нет ни твердости, ни внутренней убежденности. И я презираю себя за это. И, верно, поэтому требую от других так много… Я не знаю, кто прав - Кранц или мой отец. Я даже не уверена, нужны ли сейчас звездные экспедиции вообще. Но, мне кажется, я потеряла бы уважение к человеку, который мог принять участие в звездной экспедиции и сам отказался бы… Странно, да?
        Юрий встал, чтобы освободить мотылька, который зацепился за предохранительную сетку светильника.
        - Ну лети, лети, - тихо сказал он. - Здесь тебе грозит гибель…
        Мотылек выскользнул из рук и исчез в темноте.
        - Он все равно вернется, - шепнула Леона.
        - Теперь не вернется, - возразил Юрий и выключил светильник.
        Надвинулась чернота тропической ночи. Мир исчез. Остались только звезды и мерный шум океана. И их двое на берегу… Он обнял ее, и они пошли к своей хижине. Они шли и молчали. Он знал, что она думает о Земле' и звездных экспедициях… А еще он знал, что у них остался только год… один год
        Экраны продолжали молчать. Теперь Юрий редко дежурил у главного пульта радиообсерватории. Большую часть времени он вместе с профессором Таджибаевым проводил в Каракумах на ракетодроме, где сотни инженеров готовили к старту фотонную ракету.
        Леона работала у Кранца. Однако каждую неделю она прилетала или на радиообсерваторию, приютившуюся у подножия Чимтарги, или в пустыню на ракетодром. Иногда она проводила с Юрием два-три дня, потом снова возвращалась к своим электронным машинам в алма-атинском институте, который возглавлял академик Кранц. Об участии в экспедиции на фотонной ракете Леона и Юрий больше не говорили…

* * *
        В начале весны монтаж силовых агрегатов ракеты был закончен. Оставалась отделка кабин космонавтов, погрузка приборов и снаряжения.
        Теперь Юрий и Таджибаев могли возвратиться на радиообсерваторию. Предстояло провести зондирование трасс отправленных фотонных ракет. Разрешение Высшего Совета было получено давно, но Таджибаев откладывал зондирование, все еще рассчитывая на возвращение одной из ракет.
        - Если хоть одна из них находится вблизи орбиты Плутона, то есть уже произвела основное торможение, мы ее обязательно обнаружим, дорогое, - говорил Таджибаев Юрию, когда они шагали по бетонной дорожке к стратоплану. - А если в пределах Солнечной системы наших ракет еще нет, они все равно уж" не достигнут Земли перед стартом четвертой фотонной.
        - Вы допускаете, что какая-то ракета возвращается и даже вошла в пределы Солнечной системы? - удивленно спросил Юрии. - Почему же тогда молчат экраны?
        - Экраны, экраны, - пробормотал Таджибаев. - Если бы мы знали, какую роль во всем этом играет парадокс времени. Я пробовал разные варианты расчетов… По одному из них получается, что при значительном несоответствии времени ракета достигнет Солнечной системы раньше, чем излучаемые ею сигналы. Это похоже на абсурд, дорогой, но если рассматривать время как энергию… Такие идеи развивает теперь Кранц… Впрочем, не будем гадать и подождем результатов зондирования.
        - Решено, что оно состоится послезавтра?
        - Да. Все крупнейшие радиостанции Земли уже получили необходимые указания. Общий поток радиоизлучения будет сконцентрирован Центральной станцией Луны и оттуда направлен в космос. В течение суток земные радиостанции четырежды прервут свои передачи на 30 минут, чтобы включиться в зондирование. Сигнал включения будет передаваться из нашей обсерватории. А затем будем ждать отраженных волн. Они могут поступить в течение недели. И если нужные нам отражения не поступят…
        Таджибаев сделал паузу.
        - Придется лететь так, - закончил Юрий.
        - Ты прав, мой мальчик. Придется лететь… не зная, что сталось с нашими тремя ракетами…
        Они уже подошли к стратоплану, когда из серебристого ангара выбежал инженер-радист и, размахивая руками, побежал по направлению к ним.
        - Что-то случилось, - заметил Юрий.
        - Задержите отлет, - рикнул на бегу инженер. - Вас, профессор, вызывают к видеофону. С вами хочет говорить президент Всемирной академии наук.
        Таджибаев направился к ангару. Юрий присел на нагретый солнцем бетон взлетной дорожки и стал ждать.
        Профессор возвратился через несколько минут. Его движения были спокойны, даже чуть медлительны, но именно по этой медлительности Юрий понял, что Таджибаев взволнован и расстроен.
        - Мне придется сейчас же лететь в Москву и затем, вероятно, в Рузвельт, сказал он Юрию. - Если не вернусь до вечера завтрашнего дня, радиозондирование предстоит провести тебе. Отменить его уже нельзя. Подробная инструкция, сигналы и все остальное у меня на столе в обсерватории. Здесь есть реактивный самолет, бери и лети в Захматабад. Оттуда доберешься до обсерватории машиной.
        - Что-нибудь случилось? - спросил Юрий.
        - Ничего особенного, но президент сообщил, что Совет академии возражает против моего участия в экспедиции. Полетит молодежь. Завтра в Рузвельте тайным голосованием будут избраны участники экспедиции из числа успешно прошедших все конкурсы. Я должен присутствовать на выборах.
        - Понимаю, - сказал Юрий и тихо добавил: - Я сделаю все, что необходимо.
        - Не сомневаюсь, но будь внимателен. Радиозондирование таких масштабов - чрезвычайно ответственная и очень дорогая операция. Да ты знаешь… И ещё одно, Юр… Ты не изменил… своего решения?
        - Нет.
        - Если я должен буду остаться, твои шансы возрастают. Ты - мой ближайший помощник. Я буду настаивать на твоем участии в экспедиции. Думаю, что Совет примет во внимание мою просьбу.
        - Благодарю, ата.
        - Благодарность совершенно излишня. Я поступаю так не ради тебя, а для успеха дела… И, откровенно говоря, как человек я предпочел, чтобы ты остался… Со мной и с Лю… Ты еще не говорил ей?
        - Нет.
        - Надо было сказать.
        - Зачем? Пока все не решилось… Если решится, она поймет…
        - Конечно, но от этого ей не будет легче. Это не обычная разлука на месяц, на год. Мы не знаем, что такое время. При современном уровне представлений о нем нельзя гарантировать вашего возвращения на Землю… при жизни нынешнего поколения. А может быть хуже… Вы возвратитесь молодыми, а на Земле за время вашего отсутствия пройдут шестьдесят-семьдесят лет и твоя Лю станет старухой. Да ты знаешь обо всем этом.
        - Знаю! Но не верю.
        - И я не хотел бы верить, мой мальчик. Надеюсь, мы еще встретимся.
        - Вы говорите так, точно вопрос о моем участии уже решен.
        - Вероятно, так и будет, если ты не изменишь своего решения.
        - Не изменю.
        - Якши, дорогой. Помни о зондировании!
        Профессор поднялся в кабину стратоплана. Металлическая дверь бесшумно задвинулась. Через минуту серебристая стрела, скользнув по бетонной полосе, круто взвилась в небо и исчезла в фиолетово-синей мгле.
        Юрий медленно направился в сторону ангара. Итак, его мечта близка к осуществлению. Странно, сейчас он не испытывал радости при этой мысли.

* * *
        - Всем радиостанциям Земли и Луны прекратить передачи. Включение в зондирование через пять минут. Настраивайте антенны на Луну-главную. Увеличить мощности до предела!
        С пульта управления Чимтаргинской радиообсерватории Юрий в четвертый раз передает сигнал радиостанциям планеты. Это последний этап большого зондирования космоса.
        "Удастся ли оно? - думает Юрий, глядя, как отклоняются стрелки приборов. На зондирование такого масштаба решаются редко. Последний раз оно проводилось после отлета Второй звездной и дало превосходные результаты. Положение кораблей экспедиции было точно установлено, хотя они уже давно находились вне радиуса действия обычной радиосвязи. Но сейчас речь идет о фотонных ракетах, летящих в условиях какого-то своего времени, может быть отличающегося от времени Земли. Они летят где-то в невообразимой дали почти со скоростью света, как и радиоволны".
        Юрий смотрит на глазок электронного счетчика времени. Вот он вспыхнул зеленым светом, оранжевым, красным. Радиозондирование началось. На полчаса погасли телевизоры и видеофоны на континентах Земли, перестали работать радиомаяки ракетодромов и космодромов, выключили свои передатчики и легли в дрейф на круговых орбитах спешащие к Земле космические корабли, задержаны старты стратопланов и внутриконтинентальных ракетных самолетов, выключены мощные радиобуры, с помощью которых геофизики исследуют состояние земных недр. Вся планета словно затаила дыхание, пока ее передающие радиостанции шлют сигнал в космические дали.
        Уже три раза объединенная мощность всех земных станций посылала поток направленного радиоизлучения в космос. Мощные импульсы радиоизлучения мчатся теперь со скоростью триста тысяч километров в секунду в направлении звезды 70 Змееносца навстречу фотонным ракетам. Встретят ли они земные корабли в бесконечных пространствах космоса? И, отразившись от них, вернутся ли к Земле, чтобы оживить молчащие до сия пор экраны? Или ничто не встретится на пути радиоволн, и спустя десятки лет радиосигналы Земли достигнут планетной системы Змееносца? Впрочем, для огромного расстояния, отделяющего Землю от планет 70 Змееносца, поток радиоизлучения слишком слаб. Он затухнет где-нибудь на середине пути. Радиосвязь, на которую ученые возлагали столько надежд в конце двадцатого и в начале двадцать первого веков, еще не сдала экзамена в Большом космосе. Она обеспечивает контакты центров цивилизации в пределах одной планетной системы, но бессильна на межзвездных трассах.
        Космос обитаем - земляне давно знали это, но установить связи с жителями иных миров не могли. Оставалась надежда на звездные экспедиции и особенно на фотонные ракетные звездолеты.
        Юрий переводит взгляд на приемные экраны. Матовые прямоугольники безмолвствуют. За стеклянным куполом Главного пульта управления медленно кружатся снежинки. Они исчезают, не успев коснуться прозрачной поверхности. Снег не может покрыть купола. Отсюда всегда должны быть видны огромные антенны радиотелескопов на ледяной вершине Чимтарги. Впрочем, сейчас вершина задернута облаками.
        "Голосование, конечно, уже закончено, - думает, Юрий. - Если бы не космическое зондирование, радиостанции сообщили бы имена участников экспедиции. Вероятно, сообщат сегодня вечером. А может быть, завтра. Кто полетит?.."
        Что-то мелькнуло в просвете облаков. Стратоплан, сделав полукруг над обсерваторией, стремительно идет на посадку в долину. Что за безумец прилетел сюда в такую погоду при выключенных радиомаяках? Сумеет ли благополучно приземлиться? Бетонная полоса ракетодрома очень коротка. Юрий встревожено глядит вниз в долину. Но стратоплана уже не видно, он исчез в облаках за отрогом хребта. Надо бы связаться с ракетодромом, узнать, как прошла посадка и кто прилетел, но сейчас нельзя отходить от приборов…
        Снизу по винтовой лестнице поднимается лаборант.
        - Как дела? - спрашивает Юрий.
        - Все великолепно. Эфир воет, как взбесившийся океан. Этот импульс будет наиболее мощным,
        - Сколько еще осталось?
        - Двенадцать минут.
        "Еще двенадцать минут - и великое зондирование будет окончено. Жизнь возвратится в нормальную колею… Если оно окажется удачным, это станет общей победой всех людей Земли".
        Слышен негромкий щелчок, и на пульте вспыхивает зеленая лампочка.
        Пять минут… Юрий проверяет интенсивность суммированного радиоизлучения, которое высылает сейчас в космос радиостанция Луна-главная. Оно значительно выше расчетного. Радиоинженеры Земли выжали из земных станций все, что они могут дать.
        Пройдут десятки лет. Людям будущего это великое зондирование покажется детской игрой. Они научатся поддерживать радиосвязь с отдаленнейшими мирами космоса и со стремительными звездолетами, мчащимися сквозь пространство и время. Возможности радио станут безграничными. Но сейчас люди Земли не в состоянии совершить больше того, что они только что совершили. Раздается серия звонков, красные глазки электронных машин гаснут. Радиостанции Земли выключаются из направленного 'канала излучения. Великое зондирование окончено. Теперь остается ждать результатов…
        Юрий откидывается на спинку кресла и сразу же слышит быстрые шаги. Кто-то бежит по винтовой лестнице. Он оглядывается. Это Леона. На ней серый, отороченный мехом комбинезон пилота. В руках шлем с выпуклыми стеклами очков. Рыжеватые волосы растрепались, в глазах смятение и тревога.
        Юрий вскакивает:
        - Ты? Это твой стратоплан? Как ты могла?.. Без маяков!..
        Она касается рукой его губ:
        - Потом, Юр… Ты уже знаешь?
        - О чем?
        - Радио Рузвельта передало чрезвычайное сообщение… о составе экспедиции…
        - Да?
        - Полетят четверо… Названо твое имя.
        - Да…
        - Ты не удивлен. Ты знал?
        - Нет.
        - Но ждал этого?
        - Да.
        - Но почему…
        - Прости, Лю. Все зависело от результатов голосования. Я не хотел раньше времени… Ты не сердишься?
        - Нет… Рада… за тебя, Юр. Очень… И… поздравляю. Я часто думала об этом… с того вечера на Таэнга, И боялась…
        - Что меня не возьмут?
        - Именно… - голос ее прерывается. Глаза полны слез.
        Юрий осторожно обнимает ее:
        - Ну-ну, успокойся. Я никогда не видел тебя такой.
        - И не увидишь больше, - шепчет она, дрожа. - Это… пустяк… Посадка… трудная… Взлетная дорожка покрыта снегом…
        - Успокойся. Все будет хорошо.
        - Конечно. Все должно быть хорошо. Я твердо верю… До чего я глупа… до чего глупа…
        - Не могу согласиться, - улыбается Юрий. - Кстати, и Кранц, видимо, придерживается моего мнения…
        - А старт когда?
        - В середине июня.
        - Значит, еще два месяца… Так мало…
        Вспыхивает экран внутреннего видеофона. Кто-то зовет Юрия в центральную аппаратную. Несколько раз повторяет одну и ту же фразу. Наконец Юрий понял вызывают к большому видеофону из Рузвельта. Юрий усаживает Леону в кресло перед главным пультом управления.
        - Подожди здесь. Я сейчас…
        Леона сидит неподвижно, устремив широко раскрытые глаза на матовые прямоугольники экранов. Окна, нацеленные в невообразимые дали космоса, кажутся непроницаемыми.
        - Ну и что теперь делать, что? - спрашивает Леона, не отрывая взгляда от экранов.
        Экраны молчат… Припав головой к холодному пульту, Леона беззвучно плачет.
        Наступил день старта. Юрий и Леона приехали на космодром к рассвету. По бетонной дорожке, кое-где уже засыпанной песком, они добрались до корабля.
        Шесть ног-стабилизаторов, напоминающих исполинские колонны, поднимались с бетонных площадок к огромному кольцу, опоясывающему нижнюю, цилиндрическую часть корпуса ракеты. На обращенной вниз стороне кольца чернели раструбы воронок. Через несколько часов из них вырвутся ослепительно сияющие струи превращенного в энергию вещества.
        Ажурная конструкция лифта, прислоненная к корпусу звездолета, казалась нитью паутины, зацепившейся за ствол векового дуба. Нить вела на высоту ста метров над землей к верхней - веретенообразной части космического корабля, в которой помещались кабины астронавтов.
        Восток постепенно светлел. Багровым заревом разгоралась заря, окрашивая облака и гребни барханов.
        - Ну вот и все, - сказал Юрий и вздохнул. Леона покачала головой:
        - Нет, еще целых шесть часов.
        Они долго стояли рядом, держась за руки, и смотрели на звездолет.
        - Какой колосс, - прошептала Леона, - Возле него мы как песчинки…
        - Но это мы и построили его, - возразил Юрий. - Мы, люди, своим разумом и своим трудом. Знаешь, он кажется мне почти живым. Это самая совершенная машина, когда-либо созданная на Земле. Что по сравнению с ним наши первые фотонные ракеты!..
        - Помню, когда запускали их, ты говорил то же самое.
        - Конечно. Ничто не стоит на месте. Тогда они были самыми лучшими.
        - И исчезли… бесследно.
        - Не исчезли. Это ничего, что зондирование не дало результатов. Значит, ракеты еще слишком далеко. Но они вернутся из своего удивительного путешествия. Вот увидишь. Может быть, не все, но вернутся. Не забывай, там были только автоматы.
        - Солнце встает, - шепнула Леона. - Побежим посмотрим.
        Держась за руки, они побежали по бетонной дорожке к песчаным холмам, окружающим космодром. Поднялись на гребень высокого бархана. На востоке розовые облака таяли на глазах в светлеющем перламутровом небе. Линия горизонта становилась все четче. Потом из-за нее выстрелили золотисто-оранжевые лучи и пронзили прозрачную рябь облаков. И сразу налетел прохладный ветер, зашелестел пучками сухой травы, принес едва уловимый горьковатый запах пустыни. Край золотого диска сверкнул у самого горизонта, и однообразная плоская поверхность песков расцвела красками, стала рельефной и четкой. Красноватые и желтые гребни барханов, озаренные первыми лучами солнца, протянулись к далекому бледно-голубому небосклону. Фиолетовые и синеватые тени легли во впадинах. Пустыня просыпалась. Над Каракумами всходило солнце.
        - Как хорошо, - вырвалось у Леоны.
        - Конечно. Ведь это Земля… Наша Земля!

* * *
        Проводы были краткими. К девяти часам утра у приземистых здании космопорта, расположенных в глубокой котловине в десяти километрах у ракетодрома, собрались провожающие - небольшая группа инженеров и ученых, представители Академии наук, родственники астронавтов. Корреспонденты телевидения и радио установили микрофоны и экраны видеофонов.
        Проводы и старт ракеты транслировались всеми крупнейшими радиотелевизионными станциями Земли. Сотни миллионов людей в Азии и Африке, Америке и Австралии прервали труд, сон и отдых и прильнули к экранам видеофонов. На крупнейшей среднеазиатской радиотелестанции на Памире и на станции Луна-главная все готово для ретрансляции отчета о великом событии колониям землян на Венере и Марсе.
        С кратким напутствием к астронавтам обратился один из старейших людей на Земле - почтенный Бо Цинь, заместитель Главы Высшего Совета Народов, известный философ и поэт.
        Он говорил о давней мечте освобожденного человечества - установить связи с разумными существами иных миров. О тех преградах, которые поставлены пространством и временем на путях к объединению разума. Говорил об отважных пионерах Большого космоса, навсегда покинувших родную Землю в составе первых звездных экспедиций.
        - Они еще живут где-то там в безмерных далях галактики, - говорил старец, а мы уже поставили им памятники как умершим героям. Лишь наши внуки будут встречать на Земле их внуков, если счастье и успех сопутствуют экспедициям. Сегодня мы провожаем в далекий и трудный путь еще четырех посланцев земного человечества. Мы поручили им донести факел разума, зажженный на Земле десятки тысяч лет назад, к неведомым планетам далеких солнц. Пусть счастье и удача сопутствует вам, сыны Земли. Наши мысли всегда будут с вами. Мы будем ждать вашего возвращения. Гением и трудом людей Земли создан ваш чудо-корабль. Он может летать быстрее мысли. Перед его скоростью отступят пространство и время и откроют вам доступ к заветной цели. Мы будем ждать! Я стар, но верю, что смогу приветствовать вас в счастливую минуту вашего возвращения на Землю.
        Он говорил еще о чем-то негромким, но внятным голосом.
        Леона не слушала… Она стояла рядом с Юрием, крепко держа его за руку, и считала удары крови в висках. Шестьдесят… Значит, прошла еще минута. Еще минутой меньше… Как стремительно бежит сейчас время… Ей казалось, что она поняла наконец, в чем относительность времени - безжалостного и неумолимого времени, неведомые законы которого еще не поняты людьми. Человек сам своим разумом, своими мыслями и ощущениями ускоряет и замедляет время. Нужна лишь большая сила воли, и можно научиться управлять временем. Сила воли!.. Но где взять ее в такие минуты?
        Леона подняла голову и прислушалась. Теперь говорил академик Кранц. Его голос звучал резко и властно:
        - Успех вашего полета определит пути и цели новой большой звездной экспедиции, которую мы сейчас готовим. Помните, вы только разведчики, авангард. Что бы вы ни встретили, вы не имеете права увлекаться. Ваша задача установить пригодность фотонных кораблей для далеки" космических полетов. Ваш звездолет может совершить посадку на чужой планете, но помните, что у вас мало времени. Ограничьтесь облетом, фотографированием. Если на планете обитают разумные существа, дайте им знать о себе по радио, сбросьте вымпелы и малые ракеты с автоматами и ложитесь на обратный курс. Мы рассчитываем, что ваш полет продлится десять лет. Десять земных лет. Однако условия и обстановка полета могут внести свои коррективы…
        Юрий почувствовал, как дрогнули пальцы Леоны. Он быстро взглянул на нее. Откинув назад голову, она слушала Кранца. Губы были плотно сжаты. Покрытое загаром лицо казалось выточенным из камня. Только выбившаяся из-под шапочки прядь волос трепетала от порывов ветра.
        Еще несколько человек сменились на высоком постаменте. Потом все задвигались и заговорили сразу.
        Юрий обнял Леону.
        - Уже? - спросила она, словно пробуждаясь ото сна. Юрий что-то шепчет ей, но она различает лишь самые последние слова:
        - …и пусть время ускорит свой бег,
        - И пусть время ускорит свой бег, - как эхо, повторяет Леона.
        Юрий целует ее. Потом обнимает Таджибаева, пожимает руки окружающим. На несколько секунд он исчезает в толпе, но вот Леона снова видит его в окне вездехода. В вездеходе их пятеро - четверо астронавтов и шофер. Шофер единственный, кому дано право проводить их до самого звездолета. Это знаменитый математик - резервный участник экспедиции. Он полетел бы в случае, если бы один из астронавтов не смог принять участия в экспедиции. Теперь он остается на Земле. Он проводит их до космического корабля и возвратится. А они…
        Вездеход трогается.
        - До скорой встречи… Я буду ждать! Ждать… - кричит Леона, но ее крик тонет в разноголосом хоре пожеланий.
        Уже давно исчез вездеход, осела поднятая им пыль, а Леона все еще не может оторвать взгляда от далекого поворота бетонной дороги.
        Кто-то касается плеча Леоны. Это отец.
        - Идем, - говорит он, - надо спуститься в убежище… Старт через пятнадцать минут.
        Леона послушно спускается по бесконечным наклонным коридорам. Она считает ступени. Двести… двести пятьдесят… триста, - значит, еще пять минут. Она пытается сообразить, сколько же осталось, и не может.
        Наконец спуск окончен. В низкой комнате подземного убежища несколько десятков человек. На стенах пульты управления, ряды указателей, кнопок, лампочек. В центре большой экран. У экрана Кранц и Бо Цинь.
        Отец подходит к экрану и нажимает клавиши пульта. Экран освещается. Леона видит звездолет. Паутины лифта уже нет. Прямоугольное отверстие в верхней части ракеты исчезло.
        - Они уже внутри, - слышит Леона, - осталось пять минут…
        "Пять минут, - думает она, - это еще триста ступенек вниз…"
        Раздаются отрывистые фразы команд. На боковом экране появляется чье-то лицо. Это капитан корабля. Он в полетном комбинезоне, но еще без шлема. Он докладывает о готовности. Кто-то встал за спиной капитана. Изображение нерезко, и Леона не может понять, кто это.
        Команды превращаются в серии цифр.
        Потом слышен голос отца:
        - Приготовьтесь…
        Оба на экране надевают шлемы.
        В последний момент Леона поняла: за плечами капитана был Юрий. Она поднимает руки над головой и машет ему. Машет изо всех сил…
        - Старт!
        Малый экран вдруг гаснет, а большой вспыхивает ослепительным пламенем. Леона зажмуривает глаза. Вздрагивают стены убежища. Издалека доносятся раскаты тяжелого грохота.
        - Ну, в добрый час, - произносит кто-то старинную формулу счастливого пути.
        Леона смотрит на экран. Там, где стоял звездолет, клубится песчаный смерч. Поле зрения смещается, земля уходит вниз, и Леона видит в фиолетово-голубом небе стремительно уносящийся корабль. Оставляя сияющий хвост, яркий как солнце, звездолет превращается в едва заметную точку и исчезает. Хвост остается висеть в небе, он постепенно гаснет и превращается в белую облачную полосу.

* * *
        Пока звездолет находился в радиусе телерадиосвязи, Леона жила на Чимтаргинской обсерватории. Она работала дежурным наблюдателем большого радиотелескопа. Дважды она видела Юрия на экране Главного пульта управления и даже могла обменяться с ним несколькими фразами. Но с каждым новым сеансом видимость все ухудшалась. Наконец изображения на экранах исчезли совсем. Это произошло, когда звездолет достиг орбиты Нептуна. Расстояние, которое межпланетные корабли проходили за три, три с половиной месяца, фотонный гигант проделал за две недели. А главные ускорители ракеты еще бездействовали. Их должны были включить лишь тогда, когда корабль достигнет орбиты Вотана последней из планет Солнечной системы, открытой всего несколько десятков лет назад.
        Таджибаев считал, что до момента включения главных ускорителей мощная радиостанция звездолета сможет поддерживать связь с Землей непосредственно или через радиообсерваторию, недавно выстроенную на Плутоне. После того как будут включены фотонные ускорители, скорость корабля увеличится до субсветовой. Тогда указателями положения звездолета останутся только мощные энергетические импульсы, высылаемые раз в сутки в направлении Земли. Если удастся поймать эти импульсы радиотелескопами Чимтаргинской обсерватории, возникнет возможность определить несоответствие земного времени и времени звездолета.
        Семь суток корабль будет двигаться с субсветовой скоростью и семь раз в течение этого времени сигнализирует Земле свое положение кратковременными, но необычайно мощными энергетическими разрядами. Эти семь сигналов, если они достигнут Земли, подтвердят или опровергнут идею относительности времени, выдвинутую более двухсот лет назад.
        Этих семи сигналов Леона ждала как приговора. Если время в звездолете сильно замедлится, рушатся последние надежды. Тогда десять лет на звездолете могут оказаться равными земным векам. Астронавты вернутся постаревшими на десять лет, а на Земле их будут встречать правнуки. Иногда Леона думала, что было бы лучше, если бы эти семь сигналов вообще не достигли Земли. Можно было бы жить надеждой…
        Впрочем, даже если несоответствие во времени при субсветовой скорости окажется небольшим, неизвестно, что произойдет, когда звездолет еще увеличит скорость. После того как световой порог будет перейден, всякую связь с Землей корабль потеряет. Но это будет еще не так скоро. Сейчас звездолет приближается к орбите Плутона, его положение точно известно, несоответствия во времени нет, и раз в сутки серией радиосигналов условного кода капитан сообщает, что все в порядке, что они слышат передачи Земли и Марса, ведут наблюдения, шлют привет землянам.
        Под прозрачным куполом Главного пульта управления обсерватории день и ночь шла напряженная работа. Кроме Леоны, здесь трудились еще несколько наблюдателей и лаборантов. Каждый дежурил три часа в сутки. Гигантские антенны сверхчувствительных радиотелескопов медленно поворачивались на ледяном гребне Чимтарги. Их движения управлялись сложнейшей системой электронных машин. Учитывая собственное вращение Земли, движение ее по орбите, смещение всей Солнечной системы в пространстве и еще сотни разнообразных поправок, умные машины все время нацеливали антенны в ту точку небесного свода, где находился удаляющийся от Земли звездолет. Как только эта точка опускалась за линию горизонта, в действие вступали радиотелескопы обсерватории Амбарцумян, недавно построенной в Андах и названной в честь одного из выдающихся астрономов двадцатого столетия.
        Ежедневно радиостанция Луна-главная и центральная станция Марса передают на звездолет длинные колонны цифр, которые облегчат работу астронавтов, когда корабль окончательно потеряет связь с планетами своего солнца.
        - Профессор Таджибаев доволен. Автоматы хороши, но только тогда, когда возле них находятся люди. Анализируя разнообразные данные, поступающие теперь со звездолета, он гораздо лучше понимает те сигналы, которые в свое время были переданы автоматическими устройствами первых фотонных ракет. И он еще более утверждается в мысли, что ракеты не погибли, что рано или поздно они возвратятся к Земле.
        Однажды он сказал об этом Леоне, дежурившей у экранов Главного пульта управления.
        - Значит, действительно все дело в относительности времени? - тихо спросила Леона.
        - Почти наверное так. Молодая женщина тяжело вздохнула. В начале августа звездолет пересек орбиту Плутона. По расчетам Таджибаева через восемь-десять дней капитан должен будет включить главные ускорители. Наступала наиболее ответственная фаза наблюдений. Таджибаев уже не покидал обсерваторию и все дольше просиживал сам у контрольных экранов. Его возбуждение передалось другим сотрудникам. Многие теперь не уезжали в свободные часы вниз, в поселок, а оставались на обсерватории и даже спали в кабинетах дежурных наблюдателей.
        Момент включения главных ускорителей был отчетливо уловлен радиотелескопами, а затем контрольная аппаратура замолкла. Теперь Таджибаев проводил дни и ночи на пульте управления. Спал он не более двух-трех часов в сутки.
        Все эти дни Леона не находила себе места. В свободные от дежурства часы она бесцельно бродила по огромному зданию радиообсерватории или подолгу смотрела на сверкающую в лучах солнца ледяную вершину Чимтарги, на которой медленно поворачивались сетчатые чаши гигантских антенн. Но даже Леоне бодрствование отца возле молчавших экранов казалось непонятным.
        "Неужели он больше доверяет себе, своей интуиции, чем точнейшей электронной аппаратуре? Десятки самопишущих приборов и магнитных лент запишут каждый шорох экранов, каждый уловленный сигнал, пусть даже самый слабый".
        На четвертые сутки бессменной вахты отца Леона сказала ему об этом.
        Таджибаев поднял покрасневшие усталые глаза. Скользнул по лицу дочери отсутствующим взглядом. Сказал чуть раздраженно:
        - Да-да, конечно… Но ты ошибаешься. Моя вахта необходима… Лишь проведя сам все наблюдения, буду уверен, что сделано все… все, что сейчас в силах человеческих… Да… А вот тебе советую уехать. Твое присутствие теперь не обязательно. Возвращайся в Алма-Ату… Ты забросила работу…
        - Но, отец, я хотела бы знать…
        - Что?
        - Результат…
        - Это граничит с наивностью, Леона. Мы не знаем даже, сколько времени потребуют наблюдения. А потом еще обработка, сложнейшая обработка, которая продлится не один месяц. И чем меньше сигналов, примем, тем сложнее будут расчеты. И никаких предварительных гипотез… Сообщу лишь окончательные выводы. И для тебя не сделаю исключения, дочка… Надеюсь, понимаешь почему…
        - Но, отец…
        - Что еще?
        - Я бы хотела помочь… тебе и всем. Таджибаев махнул рукой и отвернулся.

* * *
        На другой день Леона возвратилась в Алма-Ату. Академик Кранц встретил ее своей обычной колючей усмешкой.
        - Ну-с, что думаем делать?
        - Работать.
        - Гм… Так-так… Ну, а что там слышно? Что Таджибаев? Хоть один сигнал принял?
        - Вероятно, нет, а впрочем, не знаю.
        - Так, так!.. Даже тебе ни слова. Молодец! Раньше таких называли фанатиками. Пожалуй, он добьется.
        - Чего добьется? - не поняла Леона.
        - Того, что только фотонные корабли будут летать в Большом космосе. Принесет в жертву десять, двадцать экспедиций, но своего добьется.
        - Принесет в жертву?
        - Это я в переносном смысле, девочка. Не обращай внимания на сварливого деда… Великие перемены не обходятся без жертв… А фотонная ракета величайший перелом в истории техники. Мне вот казалось, что время еще не пришло… Слишком многого не знаем. Но, быть может, твой отец опередил время или… я стал отставать… Интересно, интересно…
        - Что мне надо делать? - спросила Леона.
        - А что бы тебе хотелось?
        Она закусила губы, пытаясь собрать разбегающиеся мысли:
        - Не знаю… Может быть, взяться за более поздние тексты? С ранними не получается… А поздние - сопоставить с древнегреческими, с шумерскими. А еще я думала о ранних иероглифических текстах. Но не знаю, как лучше все программировать… Новые машины… - Она сбилась и умолкла,
        - Ты о чем это? - поднял взъерошенные седые брови Кранц.
        - О письменности атлантов. Моя работа… Но, быть может, вы хотите, чтобы я занялась сейчас чем-то другим? Говорите, что мне надо делать?
        - Тебе? - Кранц устремил на нее проницательный взгляд, перед которым она опустила глаза. - Тебе? - повторил он, покачивая головой и глядя на похудевшее лицо Леоны и тонкие морщинки в углах губ. - Да-да, конечно, я скажу. Сейчас… Тебе необходимо сделать следующее: поезжай в старую Вену, потом в Париж, потом в Лос-Анжелос, в Джакарту, потом… в Каир, Постарайся забыть на время о космосе и фотонных кораблях, выкинь из своей рыжей головки все черные мысли, слушай шум моря и старинную музыку. И обязательно проведи ночь у пирамид. Подумай там о вечности и безграничности мира. Потом…
        - Но я не хочу… - тихо начала Леона.
        - А я не спрашиваю, хочешь ты или нет, - птичье лицо Кранца вдруг стало багровым. - Я не спрашиваю, я велю… Понятно?
        - Вы гоните меня?..
        - Гоню? - старик откинулся на спинку кресла и вдруг тихо рассмеялся. Глупая девочка! Просто я не могу сейчас заниматься… твоей стажировкой… Занят… Твоя поездка… нужна и мне… для нашей работы… В Вене ты должна будешь покопаться в старых архивах, поговорить с этим… ну… забыл его имя. Потом в Париже… Впрочем, ты получишь подробную инструкцию… Сюда вернешься, - Кранц умолк и устремил вопросительный взгляд на сверкающие снега Заилийского Алатау. - Сюда вернешься через… полгода. Ровно через полгода. Тогда продолжим работу… - Письменность атлантов! Да-да… Это очень важно. Сейчас особенно важно. И обязательно посмотри старые тексты - самые старые, открытые недавно в подземельях пирамиды Джосера. Джосер… Впрочем, поговорим, когда возвратишься…

* * *
        Леона не раз с благодарностью вспоминала старого академика. Поездка позволила уйти от самой себя, немного забыться… Леона не торопилась. Нарочно выбирала самые медлительные виды транспорта, еще сохраняемые кое-где в Европе. Из Вены в Париж ехала по старинной железной дороге.
        Это путешествие заняло много часов. Постукивая, мчалась вереница вагончиков, увлекаемая смешным тупоносым электровозом. Плыла за окном зеленая долина Дуная, сменяли друг друга маленькие старинные городки-музеи. Над разноцветной мозаикой крыш в синее небо были устремлены каменные стрелы древних башен. А рядом - легкие, прозрачные конструкции отелей, словно сотканные из воздуха, стекла и металла. Потом поезд нырнул в Альпы. Мелькали ребристые скалы, тоннели, колеса стучали на мостах, переброшенных через глубокие ущелья. В просветах долин белели близкие снега, синевато сверкали льды.
        Высунувшись в окно и подставив лицо прохладному ветру, Леона снова и снова думала о ракете, которая летит где-то там, бесконечно далеко в черной пустоте. Эту гнетущую пустоту Леона ощущала совсем рядом-вокруг и в себе самой-и от этого горько становилось во рту и неуловимая тень бежала за поездом.
        "Время, время, - думала Леона, - удивительное и загадочное время, медленное и стремительное здесь на родной Земле, но такое незнакомое и угрожающее в далях космоса… Что ты таишь, время? Догадывается ли он, что сейчас думаю о нем?.. Сейчас… Что такое сейчас? Земное «сейчас» для них может быть уже далеким прошлым. Что, если нас разделяют века? Тогда для них все это, весь этот зеленый мир и люди там в горах и сама я давно мертвы. И ничего этого уже нет…"
        Стремительно надвинулся мрак тоннеля. Леоне вдруг стало очень страшно, показалось, что не хватает воздуха, что она задохнется в душной тьме. Она откинулась в угол дивана, закрыла лицо руками.
        А поезд уже вырвался из тоннеля к зеленым горбатым холмам, и впереди засверкали голубые, зеркала тихих озер…
        В Париже Леона провела несколько недель. Выполнив поручения Кранца, она стала работать в музее, где хранились остатки таинственной культуры атлантов, обнаруженные первыми экспедициями, проникшими на дно Атлантического океана. В тихих залах Леона часами вглядывалась в загадочные письмена, которые сохранились на металле и камне. Удивительная вязь знаков не была похожа ни на один из древнейших алфавитов Земли. Что они такое? Символы, может быть связанные с понятиями, недоступными земному разуму… Что скрывают? Как заставить их заговорить земным языком?
        Еще задолго до объединения землян академии многих стран установили медали и премии для ученых, которым удастся расшифровать письменность атлантов. Эти премии и медали никому не были присуждены. Письмена атлантов продолжали оставаться одной из величайших загадок истории Земли.
        О древней культуре Атлантиды было известно уже немало. Эта культура достигла необычайной высоты: атланты знали строение атома и геологию, астрономию и медицину, они воспитывали талантливых инженеров и гениальных зодчих. Однако расцвет техники и культуры находился в необъяснимом противоречии с низким уровнем общественного развития, с примитивностью а философии, изощренной жестокостью меньшинства по отношению к большинству. Существовала гипотеза, что первые атланты прибыли на Землю из иной солнечной системы. Они создали могущественную колонию, но, лишенные связей с родиной, замкнувшиеся в своих кастах, постепенно утратили возможности дальнейшего развития; наука их окостенела, стала метафизикой, превратилась в магию и легенды и в конце концов погибла вместе с последними жрецами во время грандиозной тектонической катастрофы. Лишь отблески огромных знаний атлантов унаследовали древнейшие народы Земли, с которыми на протяжении тысячелетий соприкасалось государство атлантов.
        Однако все это оставалось гипотезой. Были и другие гипотезы. Чтобы подтвердить или опровергнуть их, шло расшифровать письменность атлантов. Кранц сказал, что это очень важно. Именно сейчас. Почему? Может быть, там скрыта загадка времени? Ведь они могли прийти на Землю из какого-то иного времени…
        Бродя вечерами по тихим бульварам и горбатым уличкам старого Парижа, Леона думала, что поставила перед собой неразрешимые задачи. Сколько ученых отступили… Не дерзость ли начинать все сначала? И тайна времени… Просто невыносима эта неизвестность. Последний раз, когда она вызвала Чимтаргинскую радиообсерваторию, отец отказался подойти к видеофону. Кто-то передал ей, что профессор занят, и экран погас. Лучше любая правда, чем вот так…
        Леона избегала шумных магистралей нового города с их движущимися тротуарами, потоками стремительных машин, воздушными поездами, проносящимися как тени над головой. Она поселилась в старинном доме с медлительным лифтом и древними каминами, в которых по вечерам горел настоящий каменный уголь. Дом стоял на берегу Сены, невдалеке от квартала, занятого Археологическим музеем атлантического сектора.
        В фондах музея Леона познакомилась с маленькой пожилой женщиной-археологом, которую звали Тея. У Теи были совершенно белые волосы, блестящие, молодые глаза, приветливое смуглое лицо без единой морщинки. Она родилась на юго-востоке Азии, но всю жизнь прожила в Париже. Тея помогла Леоне найти нужные материалы, много рассказывала об Атлантиде. Она своими глазами видела развалины городов во время подводных экспедиции.
        - Вам, мой друг, надо обязательно встретиться со старым Рутом, - говорила Тея. - Он живет недалеко от Каира и, вероятно, еще работает в Каирском музее, В молодости он пытался расшифровать письмена атлантов… У него тоже были интересные мысли о сопоставимости некоторых знаков атлантов с ранними египетскими иероглифами. Правда, ключа он не нашел. Но его мысли могут помочь вам.
        - Я буду в Каире через месяц, - сказала Леона.
        - Предупрежу его о вашем приезде, - обещала Тея.
        Как-то вечером, возвращаясь вместе с Леоной из музея, Тея тихо спросила:
        - Почему вы всегда молчите? Кажется, я догадываюсь о том, что с вами случилось. Надо ли так замыкаться в себе?..
        - Вы что-нибудь знаете обо мне? - удивилась Леона.
        - Немного… Я ведь тоже пережила подобное. Правда, очень давно, очень…
        - Вы, Тея?
        - Да… Слышали про Ива Русина?
        - Конечно. Он - участник Второй звездной.
        - Это был мой… друг. Самый близкий друг, Леона.
        - Почему вы не полетели с ним?
        - У меня была слишком земная профессия, девочка… Конечно, Ив мог отказаться. Но мы решили, что он не сделает этого… Мы оба так решили… Впрочем, все это было ужасно давно… Да, в молодости все кажется иным. Трудно решить, что главное. Но вы, разве вы не могли лететь с вашим другом?
        - Нет, брали только мужчин. И потом, мне самой казалось, что я не гожусь. Я слишком любила Землю.
        - Вы говорите - любила. А теперь?
        - Не знаю. Это трудно объяснить словами.
        - У вас все впереди… Вы так молоды, Леона. Вы еще будете очень счастливы.
        - А вы нашли свое счастье?..
        - Теперь нашла…
        - Нашли?
        - В моей работе и… ожидании.
        - Понимаю… Вероятно, у меня это… тоже будет, но потом… А пока я еще не могу найти себя…
        - Нельзя замыкаться. Ни в коем случае нельзя замыкаться!.. Вам надо окунуться в самую гущу жизни. А вы избегаете людей…
        - Не избегаю, но и не ищу.
        - Надо искать. Друзья повсюду. С ними станет легче.
        - Не знаю. Я хочу все понять сама. И сама решить… Кое-что уже поняла; знаю, что ошибалась. Но теперь об этом поздно говорить… Время не догонишь.
        - А может быть, его не надо догонять?
        - Кто знает…
        - Ваш отец скоро будет знать…
        Они долго стояли над тихо струящейся, сонной рекой. Говорили о прошлом и будущем. А над ними темнели громады старых зданий и в далеком небе искрились вечные звезды…
        Через несколько дней ранним солнечным утром Тея проводила Леону на западный ракетодром. Последнее дружеское рукопожатие - и вот стремительный стратоплан уже мчится на громадной высоте над поверхностью планеты. Внизу голубоватая мгла Атлантического океана. Наверху яркие звезды. Стратоплан обгоняет солнце, и оно снова садится в оранжево-голубой заре на востоке. Над Американским побережьем стратоплан нырнул в черноту ночи, той самой ночи, которую Леона провела в Париже.
        - Догоняем вчерашний день, - смеется кто-то за спиной.
        "Это как возвращение в прошлое, - думает Леона. - В то наше прошлое, перед стартом. Но ведь это невозможно…"
        Вчерашнего дня они не догнали… Глубокой ночью стратоплан приземлился на центральном ракетодроме Сан-Франциско.
        Неделя в Лос-Анжелосе - и следующий прыжок через просторы Тихого океана в Джакарту. Леоне очень хотелось снова побывать на Таэнге в ненастоящем царстве доброго доктора Уэми. Она мечтала о встрече с недавним прошлым и… страшилась ее. В конце концов боязнь затосковать еще сильнее победила. Леона осталась в Джакарте - столице островного мира, ставшей в последние десятилетия крупнейшим городом Юго-Восточ-ной Азии.
        Из Джакарты Леона попыталась связаться с отцом. В видеофонном зале пришлось ждать около часа. В открытые окна была видна бело-зеленая панорама удивительного южного города, горбатые кряжи далеких гор, голубая гладь моря, окаймленная золотыми пляжами. Снизу, с тенистых улиц, доносилась мелодичная, спокойная музыка.
        "Как все спокойно, - думала Леона. - Когда так спокойно вокруг, время течет невыносимо медленно".
        Наконец экран видеофона вспыхнул для Леоны. Она узнала лицо одного из ассистентов отца. Торопливо, срывающимся голосом начала спрашивать. Выслушав, юноша устало улыбнулся.
        - Профессор передает привет. Нет, подойти к видеофону он не сможет. Вообще все видеофоны обсерватории сейчас выключены. Для вас центральный пост видеосвязи в Захматабаде сделал исключение. Да, несколько сигналов ракеты принято…
        Леоне показалось, что она ослышалась. Ей стало вдруг очень душно, она с трудом перевела дыхание, еще не веря, повторила вопрос.
        - Да-да, несколько сигналов принято, - кивнул собеседник. - Ракета продолжает полет на субсветовых скоростях. Несоответствие во времени? Оно, конечно, есть. Оценить его еще трудно. Профессор думает, что пока оно невелико…
        Больше Леона не могла слушать. Она прижала к губам тонкие пальцы и послала далекому собеседнику самый благодарный поцелуй, который когда-либо передавали волны видеосвязи. Странная пелена подернула резкие контуры экрана. Леона едва разглядела, как юноша на экране поднял руку, прощаясь с ней.
        Потом Леона стремительно бежала вниз по бесконечным белым лестницам, на которых стояли высокие вазоны с букетами пурпурных роз. Ее обгоняли мчащиеся вниз лифты, лифты неслись навстречу ей, а она все бежала, плача и смеясь, что-то говорила незнакомым людям, которые поспешно уступали ей дорогу и понимающе улыбались, встретив взглядом ее залитые слезами, счастливые глаза…
        И потом была горячая тропическая ночь, полная музыки, людей и песен. Леона пила вместе со всеми прохладное местное вино, пела удивительные песни, которые она впервые услышала в эту ночь, и танцевала на освещенной луной площадке под неподвижными кронами широколистных пальм.

* * *
        Каир. Старинный, насчитывающий не одну сотню лет Институт египтологии. Вереницы гулких залов. В прозрачных витринах ряды золотых саркофагов, резные троны, папирусы, мумии, совершеннейшие памятники из песчаника и диорита, созданные руками неизвестных скульпторов древности. С террасы на крыше главного здания видны желтоватые громады пирамид, вздымающиеся над бескрайней зеленой равниной. Десятилетия назад зелень пришла на место песков. Пустыня отступила далеко на запад и восток от Нильской долины и продолжает отступать. Голубые озера родились в скалистых котловинах Нубии. Их блестящие глазки видны далеко на востоке среди зелени полей, исчерченных тонкой сетью каналов.
        Полированная плита из красного песчаника. На плите простая надпись: "Рут Синг - археолог" - и две даты.
        "Он отдал всю жизнь египтологии, - думает Леона, - и завоевал право покоиться здесь возле пирамид, на древнем кладбище древних владык этой страны".
        Старый Рут прожил очень долгую жизнь. Он умер за рабочим столом в один из тех летних дней, когда Тея и Леона говорили о нем в Париже. Теперь Леона работает в его архиве, знакомится с его ранними рукописями, слушает его голос, записанный на магнитной ленте. Какая жалость, что она не успела встретиться с ним. Не успела задать ему своих вопросов… Каждый вечер Леона приносит цветы на могилу старого археолога.
        Кранц посоветовал провести ночь у подножия пирамид, подумать о вечности и безграничности мира. Что ж - послушная ученица, она выполнит и этот совет. Если бы здесь была еще Тея. Но Тея далеко. А старый Рут заснул навсегда.
        Медленно опускается на туманный горизонт горячее оранжевое солнце. Вспыхивают огни над блестящими лентами дорог, протянувшихся к Каиру. В Нильскую долину приходит ночь.
        Леона присела на шероховатую теплую плиту известняка. За спиной-темная громада пирамиды, вдали - искристая россыпь огней Каира, у ног - могила археолога Рута. Ветер приносит пряный запах цветов, влажную прохладу нильских вод. Млечный Путь раскинулся над головой. В нем большой крест Лебедя.
        "Едва различимый светлый пунктик в россыпи звезд - это, вероятно, 61 Лебедя - огромное солнце, подобное нашему, - думает Леона. - К нему сквозь пустоту космического пространства уже много лет стремятся ракеты Второй звездной. Теперь их догоняет, а быть может, уже и обогнал фотонный корабль Юра. Где ты теперь, Юр?.. Вспоминаешь ли сейчас Землю и… меня? Сейчас?.. На Земле скоро минет год. А сколько дней отмерил таинственный счетчик времени на твоем корабле, Юр?! Что же ты такое, время? Люди постигли безграничность и многие тайны пространства, а время продолжает задавать свою вечную загадку. Не может же так быть всегда. Человек силен и настойчив… Сколько раз здесь, у подножия пирамид, он поднимал глаза к звездам и хотел понять, как устроен мир. Сам придумывал вопросы и искал ответ. И находил… Вот и она… Жизнь поставила перед ней трудные вопросы… Главное, не ошибиться… А она уже ошиблась… Или то была не ошибка? Ведь полет людей на фотонной ракете когда-то должен был состояться. И время обязательно разлучило бы кого-то… Что такое чувства человека перед бесконечностью звездного мира?"
        Ветер дохнул прохладой в разгоряченное лицо. Леона поднялась с шероховатого камня, поправила растрепавшиеся волосы.
        - Кажется, я пытаюсь обмануть себя, - прошептала она, сжимая пальцы. - Что мне эта безграничность большого мира, если мой внутренний мир опустел… Я люблю тебя, Юр, - крикнула она далеким звездам, сложив рупором маленькие руки. Слышишь ли? Люблю!.. На всю жизнь! До такой же плиты, как эта у моих ног! И не хочу ждать, как Тея. Не хочу! Я не уступлю нашу любовь времени. Нет… Нет… Нет!
        Не оглянувшись на темные громады пирамид, она быстро пошла навстречу ветру и сияющим огням дорог.

* * *
        Прошел еще год. Леона кончила академию и всерьез занялась расшифровкой письменности атлантов. Она работала в лабораториях академии, ездила в Париж, в институт Кранца в Алма-Ате. Все это время она ни разу не встречалась с отцом. Он почти не покидал нагорной обсерватории, вел наблюдения, производил бесконечные расчеты. Во Всемирной академии наук стало известно, что профессор Таджибаев скоро представит доклад о результатах наблюдений за полетом фотонной, ракеты с людьми.
        Разговаривая с отцом по видеофону, Леона спрашивала о здоровье, рассказывала о работе, о поездках, но ни разу не задала того единственного вопроса, который постоянно готов был сорваться с ее губ. И профессор Таджибаев не упоминал о судьбе фотонного корабля. Он молчал, иногда про себя удивлялся выдержке дочери, а иногда думал:
        "Уже успокоилась. Время все стирает. Что ж, может, и к лучшему…"
        Они говорили об атлантах, о Кранце, об удивительном знаке загадочной письменности, похожем на иероглиф «время».
        - Но в письменности атлантов этот знак означал что-то другое, - уверяла Леона. - Позднее в измененном виде он сопровождал имена и титулы царей Атлантиды. Был символом могущества? Время - могущество… Тут есть какая-то нить. Но она так тонка, отец. На каждом шагу рвется.
        - Кранц еще интересуется твоей работой?
        - Постоянно. Он ищет в ней ответа на какой-то свой вопрос. Понимаешь, он уверен, что атланты были пришельцами из иной системы.
        - Все-таки странный он человек. Гениальный и очень странный.
        - А ты, отец, не веришь, что атланты - пришельцы?
        - Меня это просто, не интересует. Все это было так давно… Если даже ты разгадаешь их письменность, это едва ли поможет нам всем в трудах сегодняшнего дня. Я не хочу сказать, что твоя работа бесполезна… Заговорят на мертвом языке еще несколько черепков. Прочтем еще страницу минувшего. Их, конечно, надо прочитать, эти страницы, но…
        - Я поняла, отец. И все-таки буду продолжать.
        "Настойчива, да… В этом похожа на меня", - думал Таджибаев, когда Леона, задумчиво улыбаясь, желала ему с экрана "доброй ночи".
        Так они разговаривали много раз и говорили обо всем на свете, кроме лишь одного…
        Но когда слухи о докладе Таджибаева подтвердились и доклад был включен в план заседаний Совета академии, Леона не выдержала. Она вызвала радиообсерваторию, прервала отца на полуслове и, опустив глаза, задала свой вопрос.
        Таджибаев долго молчал. А она не поднимала глаз и ждала. Ее лицо казалось совсем спокойным, лишь чуть дрожали длинные ресницы и высоко поднималась и опадала грудь.
        Когда отец заговорил, она вздохнула, но так и не подняла глаз.
        - Ты давно вправе задать этот вопрос, Леона, - тихо сказал Таджибаев. Может быть, мне не следовало ждать его, но мне казалось… Видишь ли, к сожалению, мои ответ в значительной степени будет представлять собой гипотезы. Мы приняли только часть сигналов звездолета. Последний был очень слабым. Теперь вычисления почти окончены. Я сделал, что мог. Через неделю сообщу тебе окончательные результаты. Вернее, несколько возможных вариантов. Несоответствие во времени существует… Но задача будет иметь три или четыре решения… Свести всё к одному решению я… не сумел… А три решения, ты понимаешь, сохраняют неопределенность… Вот если бы возвратилась одна из экспериментальных ракет… Но о них по-прежнему ничего не известно… Большое зондирование космоса, которое проводил Юр, не дало результатов, однако в ближайшее время мы думаем повторить… Может быть, тогда…
        Впервые в жизни Леона выключила видеофон, не пожелав отцу доброй ночи. Она не хотела, чтобы он видел ее в эти минуты…
        А на другой день радио и видеофоны всей планеты передали экстренное сообщение.
        С исследовательского межпланетного корабля «Заря», совершающего полет в секторе Е-7-17 за пределами орбиты Плутона, на радиостанцию Луна-главная поступила радиограмма следующего содержания:
        "Локальным зондированием, произведенным в соответствии с программой исследований в направлении 70 Эридана, установлено космическое тело, приближающееся с субсветовой скоростью. Тело оказалось источником радиосигналов, часть которых удалось расшифровать. При пересечении орбиты Плутона тело начало торможение, и в настоящий момент скорость его уменьшилась до двух тысяч километров в секунду. Характер расшифрованных радиосигналов и торможения позволяют считать, что возвращается одна из фотонных ракет, отправленных с Земли в направлении 70 Эридана. Иду параллельным курсом. Жду указаний".
        Экстренное заседание Совета Всемирной академии началось через час после передачи сообщения. Академик Кранц опоздал к началу заседания на полчаса. Проходя в зал Совета, он увидел Леону, которая только что прилетела из Парижа.
        - А он молодец, этот Таджибаев, - на ходу объявил Кранц Леоне, скривив морщинистое лицо не то в улыбку, не то в гримасу. - Пожалуй, все его ракеты возвратятся. Все до одной, девочка…
        Заседание Совета продолжалось два часа. Решение состояло из двух пунктов. Первый пункт гласил:
        "Используя наводящие станции Марса, вблизи которого должна пройти фотонная ракета, посадить ее на один из ракетодромов в северном полушарии этой планеты".
        Вторым пунктом Совет единогласно рекомендовал конгрессу академии принять профессора Мухтара Таджибаева в действительные члены Всемирной академии наук.
        Еще через час специальной скоростной межпланетной ракетой Таджибаев. улетел на Марс. Перед отлетом Леона так и не смогла поговорить с отцом.

* * *
        Радио и видеофоны непрерывно передавали известия с Марса.
        "Фотонная ракета-2 - теперь она была точно опознана - пересекла орбиту Юпитера и, эскортируемая «Зарей» и еще двумя исследовательскими межпланетными кораблями, идет на сближение с Марсом. Академик Таджибаев прибыл на Марс. Для посадки фотонной ракеты выбран ракетодром Скиапарелли в Пустыне призраков. Наводящие станции Марса начали работу. Фотонная ракета, продолжая торможение, приближается к Марсу. Посадка ожидается на третьи земные сутки. Академик Таджибаев отказывается давать интервью до осмотра аппаратуры ракеты. Фотонные корабли открывают землянам надежный путь к иным солнечным системам. Монтаж ракет Четвертой звездной приостановлен. Следующая звездная экспедиция покинет одну из планет Солнечной системы на фотонных космических кораблях конструкции академика Таджибаева. Специалисты считают, что большую, хорошо оснащенную звездную экспедицию можно отправить через пять-семь лет. Возвращения первой фотонной ракеты с людьми, отправленной два года назад, можно ожидать через шестьдесят-семьдесят земных лет. Для астронавтов продолжительность их полета не превысит десяти-двенадцати лет…"
        Леона бросилась к разговорному видеофону. Вызвала институт в Алма-Ате. Ей ответили, что Кранц чувствует себя плохо, подойти к экрану не может.
        Через три часа Леона была в Алма-Ате. Атомобиль за несколько минут домчал ее с ракетодрома к старинному коттеджу у подножия гор, в котором жил Кранц. В полутемном прохладном холле никого не было, и Леона пробежала наверх, в рабочий кабинет Кранца. Старик лежал на широком топчане, выдвинутом из стены. Две незнакомые женщины - пожилая и молодая - в белых одеждах стояли возле него. На шорох приоткрываемой двери одна из них обернулась и сделала Леоне предостерегающий знак пальцем. Леона послушно отступила, бесшумно закрыла дверь.
        Однако молодая женщина тотчас же вышла в коридор и пригласила Леону войти:
        - Он видел вас и хочет говорить. Но не волнуйте его. Он очень слаб.
        Кранц жестом пригласил Леону присесть на край топчана. Тихо разделяя слова длинными паузами, заговорил:
        - Рад, что ты приехала, девочка… Молчи - знаю, почему ты здесь. Хотел сам позвать тебя… Расчет, переданный в полдень, сделал я. Твои отец по возвращении назовет более точные цифры, но порядок их не изменится.
        - Значит…
        - Нет, еще ничего не значит. Время - трудный и упорный противник, но оно отступит перед нами. Как твоя работа? По-прежнему ничего?..
        - Ничего…
        - Ты испробовала варианты, которые мы обсуждали?
        - Все. Мне кажется, машины… бессильны. Даже ваши машины.
        - Так. Это хорошо. Пойми, это хорошо, Леона. Это еще одно доказательство, что письменность неземная. Машины опираются на логику нашего земного мышления. А там логика мышления была иной, совершенно иной. Отстаивай это в диссертации. И ищи других путей.
        - Но задача может остаться нерешенной.
        - Пока да… Возможно, мы еще не доросли до решения такой задачи. Ее решат потом… Мы только разведчики.
        - Что же делать мне?
        - Да-да, конечно. Прости меня, забыл… Сейчас это самое главное… Шестьдесят лет, Леона… Понимаешь, я еще не закончил одну работу; может быть, уже не успею закончить… Она посвящена проблеме времени… Возвращение. ракеты твоего отца подтверждает мои предположения, превращает их в уверенность. Время - тоже один из видов энергии. И овладение им откроет перед людьми небывалые возможности. Превращая время в другие формы энергии, мы разорвем оковы тяготения, пространства, межзвездных расстояний. Это еще почти невозможно понять, девочка. Наш ум не подготовлен. Но это свершится. Я думаю, я почти уверен, твои пришельцы владели тайной времени. Может быть, даже энергия времени была движущей силой их кораблей. Иначе как бы они долетели? Вот почему так важна разгадка их письменности… Фотонные корабли твоего отца - лишь этап в овладении космосом. Им на смену придут совершенно иные звездолеты времени. Понимаешь, само несоответствие времени люди станут превращать в энергию кораблей будущего. Тогда… - Кранц откинулся на подушки, тяжело дыша.
        - Молчите, - шепнула Леона. - Спасибо вам за это видение. О, это будет как свершившаяся сказка. Победа над временем… Но мне придется и тут отступить, как перед письменностью атлантов.
        Кранц протестующе шевельнул рукой:
        - Не к этому зову тебя. Ты не смеешь так говорить. Ты, моя любимая ученица… Продолжай работу… Звездолеты времени - это далекое будущее. Даже вы можете не дожить. Продолжай свою работу, Леона. А время… Есть еще один выход. Простой… Совсем простой… Ты знаешь его?
        - Конечно… Но меня могут не взять.
        - Должны! Добивайся. Это ты можешь. Будешь добиваться?
        - Конечно… Если бы меня взяли…
        - Это будет зависеть только от тебя. Помни, следующая звездная полетит по моим планам, на фотонных кораблях, созданных твоим отцом.
        - Но я…
        - Все знаю… Обещай сделать, что в твоих силах, чтобы участвовать… Обещай это.
        - Обещаю, учитель!
        - Хорошо. А теперь иди. Или нет… Поцелуй меня… на прощанье.
        Леона коснулась губами сухого, холодного лба старика. Чуть слышно ступая, вышла из кабинета.
        Вечером видеофоны Земли сообщили печальную весть: на сто двадцать восьмом году жизни умер великий ученый Артур Кранц.

* * *
        Центральным пунктом программы ежегодного конгресса Всемирной академии наук было выступление академика Таджибаева, недавно возвратившегося с Марса.
        Тысячи крупнейших ученых Земли как один человек поднялись со своих мест, когда в огромный белоколонный зал больших заседаний вошел Таджибаев в сопровождении президента академии. Представители всех отраслей знания стоя приветствовали человека, открывшего новую эру в истории изучения пространства и времени. Выступление Таджибаева транслировалось всеми станциями Солнечной системы.
        Леона вместе с десятками тысяч молодых ученых, и студентов слушала его на площади перед Дворцом, конгрессов.
        Таджибаев говорил лаконично, короткими, словно отрезанными фразами. Казалось, он лишь отвечал на вопросы, заданные миллиардами слушателей.
        - Да, величайший ученый двадцатого века Альберт Эйнштейн был прав. Время зависит от скорости движения. Фотонная ракета-2 возвратилась в соответствии с заданной программой и в предусмотренное программой время. Но время в ракете текло иначе, чем на Земле. Поэтому девять месяцев и семнадцать суток полета, зафиксированные атомными счетчиками ракеты, соответствуют пяти с половиной земным годам. Астронавты, если бы они находились в ракете, постарели бы всего на девять месяцев и семнадцать дней, а их друзья на Земле - почти на шесть лет… Да, четвертая фотонная ракета с первыми астронавтами продолжает полет. Если пилоты не внесут изменений в программу, их возвращения можно ожидать по земному календарю через пятьдесят восемь лет и семь-восемь месяцев. Но по сравнению с моментом старта они возвратятся постаревшими всего на десять-одиннадцать лет. Да, и уверен, они возвратятся здоровыми, бодрыми и… молодыми… Нет, перед фотонной ракетой-2 не ставилась задача достичь планет иной солнечной системы. Это была лишь глубокая разведка Большого космоса. Фотонная ракета-1 тоже должна вернуться. Учитывая ее программу и
скорость, можно ждать возвращения через 4 - 5 лет, как раз к моменту отправления новой звездной экспедиции…
        Заключительную часть выступления Таджибаев посвятил памяти Артура Кранца, гениальные открытия которого сделали возможным полет фотонных кораблей и заложили основы для создания еще более совершенных и быстрых звездных кораблей будущего.
        Дальше Леона почти не слушала. Она вспоминала… Последние недели на Таэнге, день старта четвертой фотонной, бесконечный спуск в подземелья ракетодрома и последний взгляд Юра с экрана видеофона… Знает ли Юр о несоответствии времени? Догадывается ли о ее решении? Они должны победить время! И ее работа над древней письменностью теперь тоже становится вызовом времени.
        Если до отлета новой звездной не удастся расшифровать письменности здесь, на Земле, она будет искать разгадку таинственных знаков на планетах иных солнц.

* * *
        Прошло пять лет. Древние знаки продолжали молчать.
        Когда Леона сказала отцу, что хочет принять участие в звездной экспедиции, академик Таджибаев удивленно поднял брови:
        - Конкурс будет серьезный, дочка. И ты, конечно, понимаешь, что я не стану…
        - Я все знаю, отец, - поспешно прервала она. - Я пойду на конкурс, как и все. Но я буду бороться за свое право лететь.
        - Это гораздо сложнее, чем ты думаешь… Подожди несколько лет, закончи работу над письменностью атлантов. Даже отрицательное решение проблемы позволит тебе защитить первую докторскую диссертацию. Тогда…
        Леона закрыла ему рот ладонью.
        - Я хочу лететь с этой экспедицией. Именно с этой! Кроме того, я недавно защитила первую докторскую, как раз с отрицательным решением проблемы. Ты был очень занят в те дни, а потом… забыла сказать… И, между прочим, теперь многие у вас в академии склоняются к тому, что письменность атлантов создавалась не на Земле…
        Таджибаев откинулся в кресле. Смущенно потер лысину, Действительно, он слишком ушел в работу. После смерти Кранца возглавил институт. Все время строго распределено между работой в Алма-Ате, ракетодромом, на котором монтируются звездолеты новой экспедиции, и нагорной радиообсерваторией. Он вспоминал о дочери лишь тогда, когда видел ее или разговаривал с ее изображением на экране.
        - Прости, Леона. Я действительно слишком мало думаю о тебе. Что поделаешь, главное - работа… Поздравляю с докторатом, дочка. Но откуда у тебя появилась эта мысль? Неужели не жаль расстаться с Землей, с твоей работой, друзьями?..
        Он хотел сказать "и со мной", но не решился.
        - Ты не понимаешь, отец?
        Он внимательно посмотрел в глаза Леоны:
        - Не понимаю.
        - Академик Кранц пять лет назад понял… - Это было жестоко - сказать ему так, но пусть он поймет и не ставит ей преград.
        - При чем тут Кранц?
        - Он тоже считал, что я должна лететь.
        Таджибаев чуть заметно пожал плечами:
        - Если бы Артур Кранц был жив…
        - Не то, отец… Я буду добиваться участия в экспедиции, как все… Пойми, как все… И только одному тебе сказала о Кранце. Чтобы ты понял. Постарайся понять меня, отец… Тогда нам легче будет расстаться.
        - Наша разлука может оказаться разлукой навсегда, дочка. Я не мечтаю прожить столько, сколько прожил Кранц.
        - Ты проживешь еще дольше, отец. С каждым десятилетием люди будут жить дольше. Я уверена, мы еще встретимся все вместе - ты, я, Юр…

* * *
        Конкурс предстоял серьезный. Но, странно, Леона почти не волновалась. Она была убеждена, что полетит. В составе экспедиции девять инженеров-кибернетиков. Она будет одним из них. Если бы у нее спросили, откуда эта уверенность, она не смогла бы объяснить… Мысленно она уже прощалась с Землей. Думала о том, что долго не увидит этого удивительного неба, горячего и ласкового солнца, ярких цветов, и океана, и старых городов, по тихим улицам которых так любила бродить в вечерние часы. Эти думы были с ней постоянно, но теперь они не причиняли боли. Только овевали все покровом тихой задумчивой грусти. И уже не пугали годы, которые предстоит провести в тесном пространстве звездолета. Там с ней будут воспоминания о Земле. Все, что ее окружает сейчас, сохранится в памяти, будет при ней всегда, как величайшее из сокровищ, которыми когда-либо владел человек. О возвращении Леона сейчас не думала. Это слишком далеко; оно, конечно, наступит, как наступает солнечный восход после долгой трудной ночи. Но ночь еще только начинается. Ее надо пережить…
        Вступительные испытания и первые два тура конкурса Леона прошла успешно. Третий тур должен был состояться во Всемирной академии в Москве. Здесь голосование было открытым и одним из членов конкурсной комиссии был отец.
        Когда наступила очередь Леоны, академик Таджибаев поднялся и хотел покинуть зал заседаний. Председательствующий остановил его.
        - Эта кандидатура, вероятно, не потребует голосования, - сказал председательствующий. - Я не сомневаюсь, что доктор Леона Таджибаева получила бы необходимое число баллов, чтобы участвовать в экспедиции. Но, выполняя предсмертную волю Артура Кранца, выраженную им в завещании, прошу утвердить кандидатуру Леоны Таджибаевой вне конкурса. Вот соответствующий пункт завещания Артура Кранца.
        Председательствующий нажал кнопку на небольшом пульте, и в тишине зала послышался хрипловатый резкий голос умершего академика.
        - Я, Артур Кранц, уходя из жизни, прошу включить мою ученицу Леону Таджибаеву в состав участников четвертой звездной экспедиции, если она захочет принять в ней участие и в соответствии с ее научными квалификациями.
        Голос Кранца умолк. В зале по-прежнему было тихо.
        - Есть ли возражения? - спросил председательствующий. - Нет… Значит, решено. Доктор Леона Таджибаева летит…

* * *
        Ранним весенним утром огромные звездолеты экспедиции один за другим оторвались от гобийского космодрома и исчезли в безбрежных далях земного неба.
        Прильнув к окуляру оптического прибора, Леона смотрит на окруженную голубым сиянием Землю, с которой расстается на семь долгих лет: семь лет, в течение которых на Земле минет полвека.
        - Начат мои путь, - шепчет Леона. - Путь к тебе, Юр. Наконец-то я разорвала паутину времени! Это не измена Земле. Мы все обязательно вернемся. Вернемся, какие бы преграды и опасности ни встали на нашем пути. И если даже мы не встретим братьев по разуму среди звездных миров, все равно наш полет не будет бесполезным. Мы бросили вызов времени. Юр, Кранц, отец, мы все… Слышишь, время? Тебе придется отступить, ведь за нами вся сила Земли, ее прошлое и ее будущее. Я верю в нашу встречу, Юр, здесь на Земле. Верю…

* * *
        А у приземистых зданий гобийского космодрома стоит академик Таджибаев. Давно разъехались провожающие, а он все стоит, устремив неподвижный взгляд в пустое знойное небо. Академику Таджибаеву теперь некуда торопиться. Экспедиция улетела. И он остался один. Совсем один. Может, это и хорошо?.. Последние годы он был так занят… Ему надо собраться с мыслями, подумать о многом… Теперь времени для этого более чем достаточно. Ведь они возвратятся через пятьдесят лет… Полвека! Если он доживет, ему будет…
        Таджибаев резко встряхивает головой. Хорошо, что впереди такая масса дел. Экраны на главном пульте обсерватории скоро снова умолкнут. А когда молчат экраны, решать и действовать должны люди… За работу!.. Через три года полетит следующая экспедиция…