Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Шалимов Александр : " Окно В Бесконечность Рассказы И Повесть " - читать онлайн

Сохранить .
Окно в бесконечность. Рассказы и повесть Александр Иванович Шалимов
        Автор книги - известный советский писатель. Обращаясь к теме будущего, А.И. Шалимов большое внимание уделяет этическим проблемам человека. Читатели окажутся участниками неожиданных, интересных приключений.
        Рисунки и оформление Е. Войшвилло и Г. Ковенчука.
        СОДЕРЖАНИЕ:
        «Странный гость»
        «Неудачный эксперимент»
        «Я, Ксанта, Бука и Фома»
        «Окно в бесконечность»
        «Наследники»
        «Беглец»
        «Приобщение к большинству»
        Александр Иванович Шалимов
        Окно в бесконечность
        СТРАННЫЙ ГОСТЬ
        Я заканчивал популярный очерк о пространстве и времени, когда мне показалось, что за окном кто-то царапается.
        - Вздор, - сказал я самому себе, - слуховая галлюцинация от переутомления. Еще абзац, и пора спать. Итак: «Необратимость времени подтверждается уже тем, что…»
        Странный звук за окном явственно повторился. Я поспешно отложил перо. Признаюсь, мне стало не по себе. Живу я на восемнадцатом этаже. Южная стена дома, куда выходит окно моей комнаты, совершенно гладкая, на ней нет ни балконов, ни выступов. Кто мог очутиться за стеклом на узком наружном карнизе оконного проема. Может быть, голубь? Но, кажется, по ночам они должны спать. Тем более в такую холодную мартовскую ночь…
        Снова царапанье, а затем легкий стук. Я вскочил. Первая мысль была разбудить соседа. Однако я вовремя вспомнил, что он в командировке. Сделав над собой усилие, я шагнул к окну и резким движением поднял штору. За стеклом сидел кот. Обыкновенный домашний кот, серый в темную полоску, с длинными усами и круглыми желтыми глазами. Увидев меня, кот скорчил жалобную гримасу и мяукнул. Пасть его широко раскрылась, длинные усы отогнулись куда-то к ушам, а в глазах сверкнули зеленоватые искорки.
        - Ах ты, блудливая дрянь, - вырвалось у меня. - Куда забрался, паршивец!
        Я осторожно открыл окно, схватил кота за шиворот и швырнул на пол.
        Кот взъерошил шерсть, отряхнулся и в упор взглянул на меня. Кажется, в его взгляде был легкий упрек.
        - Паршивец! - повторил я и дрожащими руками налил себе валерьянки.
        Кот облизнулся, подошел поближе.
        - Что, может быть, и тебе налить? - насмешливо спросил я у него.
        - Угу, - ответил кот и снова облизнулся.
        - Как же, сейчас, - сказал я, убирая флакон с валерьянкой в шкаф.
        - Это невежливо! - прозвучало у меня в ушах.
        - А это вежливо - лазать по ночам по подоконникам восемнадцатого этажа? - отпарировал я. - Фу, черт, кажется, я уже начинаю разговаривать сам с собой.
        Я отыскал глазами кота. Он сидел на диване и испытующе поглядывал на меня. Мне показалось, он ждал, что я заговорю с ним.
        - Ну-с, - сказал я, - и как же тебя, мерзавца, угораздило залезть туда? Может, объяснишь, а?
        Кот презрительно фыркнул.
        - Вот то-то и оно, - кивнул я. - Фыркай теперь, серая скотина.
        - Это вульгарно - использовать в разговоре бранные слова, - сказал кот. - Это свидетельствует о низком уровне интеллигентности. Мне крайне неприятно начинать наше знакомство с моралите, но меня вынудили к этому…
        - ???
        Вероятно, у меня действительно был малоинтеллигентный вид в тот момент, потому что кот подумал и сказал:
        - Извините, пожалуйста, я не хотел вас огорчать. Давайте познакомимся. Меня зовут Сократ.
        - ???
        - Сократ, - повторил кот. - Вам понятно, о чем я говорю?
        Мозг мой работал с лихорадочной поспешностью. Первая мысль была о белой горячке. Потом я попытался вспомнить, что именно пил минувшим вечером. Кажется, это была коллекционная мадера… Может быть, от нее? Или все гораздо проще: я заснул, сидя за письменным столом… Я тряхнул головой и попытался сосредоточиться. Потрогал себя за нос, потянул за ухо. Потом взял булавку от галстука и осторожно кольнул себя в палец. Нет, это не было похоже на сон. Я явно ощущал свое тело и даже почувствовал боль от укола…
        Я заметил, что все это время кот с интересом наблюдает за мной.
        Потом меня осенило: дрессированный кот! Ну конечно, все чертовски просто. Он убежал из цирка. Сейчас научились обучать животных удивительным штукам. А этого научили говорить. Фу ты, было чему удивляться!..
        Я почувствовал огромное облегчение, и ко мне сразу возвратились уверенность и самообладание.
        - А ты, оказывается, хитрец, - сказал я. - Ученый! Ну, ладно, давай знакомиться. Значит, ты - Сократ. А меня зовут Вася.
        - Урр… Вася, - повторил кот. - Очень приятно, хотя это немного похоже на кличку. У меня был знакомый - Васька, но он… - Кот замялся.
        - Тебе не нравится мое имя? Можешь называть меня Василий Никандрович.
        - Нет, почему же, - вежливо сказал кот. - Вася это проще и… интимнее. Я буду называть вас Васей.
        - Значит, договорились. Ну, а теперь дай мне лапку, Сократ, давай поздороваемся.
        - Фи, это же не принято. Это такой архаизм…
        Он произносил слова очень четко и правильно, но с чуть заметным иностранным акцентом.
        - Ого, архаизм! - невольно вырвалось у меня. - Однако у тебя богатый словарный запас, Сократ. Интересно, как это ты сумел научиться так хорошо говорить?..
        Мне показалось, что вопрос смутил его. Он шевельнул усами, потом, немного подумав, сказал:
        - Благодарю! Вы очень любезны. Но… право, я не исключение. У нас почти все так говорят.
        - Вот как?
        - Да… Но простите, Вася, если я обращусь к вам с небольшой просьбой, вы не обидитесь?
        - Нет, почему же.
        - Называйте меня на «вы». Я не привык к «тыканью», - меня немного коробит от него.
        - О-о! - протянул я, несколько озадаченный. - Впрочем, с удовольствием. На «вы» так на «вы»…
        - Благодарю, - сказал Сократ. - Надеюсь, я не помешал вам своим появлением?
        - Да нет. Но я хотел бы знать, как ты… то есть вы очутились у меня за окном?
        - Урр, - воскликнул он. - Это было очень неприятно! Я сам толком не понял. Кажется, это глупая проделка Ксана.
        - Ксана? Кто такой Ксан?
        - Ксан? Ну, как вам объяснить? Ксан - это Ксан. Мы с ним большие друзья, хотя порой он бывает несносен. Мы живем все вместе: папа, мама, Ксан и я. Ксан - сын папы и мамы. А я просто живу с ними с тех пор, как появился на свет. Мы - одна семья, хотя и принадлежим к разным, как это называется… видам.
        Я снова почувствовал легкое головокружение.
        - Слушай, Сократ, - сказал я. - То есть слушайте… Бросьте крутить. При чем тут папа и мама? Вы убежали из цирка. Из какого цирка: из старого, на Моховой, или из нового, который только что открылся? Куда завтра прикажете отнести вас?
        - Что такое цирк? - спросил Сократ. - Я не знаю никакого цирка. И никогда не слышал о нем. Вероятно, вам будет проще всего отправить меня к папе, маме и Ксану.
        - Допустим, - сказал я, - что ты, то есть вы, ничего не слышали о цирке. Допустим, что это правда, хотя я и не верю этому: ты знаешь слишком много разных слов, чтобы не знать слова «цирк»… Но оставим пока цирк в покое. Где находятся эти самые твои папа и мама?
        - Папа и мама не мои, а Ксана. И мне кажется, они должны находиться где-то совсем недалеко…
        - Что значит «недалеко»? В этом доме, на этой улице? В этом городе? В Москве сейчас более восьми миллионов жителей.
        - В Москве? - задумчиво повторил Сократ. - Ну конечно в Москве! Мы приехали в Москву на прошлой неделе! И поселились в комнатах, очень похожих на вашу. Только в них не было такой, - он запнулся, - такой старомодной мебели.
        - Старомодной! - возмутился я. - Ты называешь эту изящную, легкую мебель старомодной? То есть вы называете. Интересно, откуда вы приехали в Москву, если даже такая мебель для вас старомодная. Этот дом выстроен весной, а мебель - самые последние модели.
        Я хотел сказать ему, сколько заплатил за обстановку комнаты, но вовремя спохватился и замолчал.
        - Простите, - сказал Сократ. - Я совсем не хотел вас обидеть. Без сомнения, это неплохая мебель, и вы вправе считать ее… как вы говорили… последней моделью. И даже этот дом - совсем новым. Хотя не далее как сегодня утром мама с раздражением перечисляла папе, чего тут не хватает, и папа обещал найти что-нибудь получше.
        - Разумеется, папе очень легко будет выполнить свое обещание, - заметил я не без иронии.
        - Конечно, что может быть проще перемены местожительства, - согласился Сократ.
        - Однако откуда вы переехали? - поинтересовался я.
        - Откуда мы пере… что?
        - Из какого города вы приехали сюда? Я имею в виду папу, маму, Ксана и… вас, Сократ.
        - Мы прилетели из Калабашкино.
        - Что это еще за Калабашкино? Где оно находится?
        - Калабашкино? - удивился Сократ. - Вы, Вася, не знаете, где находится Калабашкино? Ну зачем вы разыгрываете меня, как Ксан? Впрочем, может быть, вы подумали о другом Калабашкине? Нет-нет, мы приехали именно из того самого, которое зовут столицей теоретической физики. Папа работал там в институте… Урр, забыл, как он называется, ну в этом, знаете, где изучают поле четырехмерного пространства…
        - М-да, - сказал я. - Знаете что, Сократ, давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом…
        Все это, конечно, могло быть и тонким цирковым трюком, но, с другой стороны, если Сократ действительно жил в семье какого-то физика и физик был настолько неосторожен, что научил кота говорить, - из этого могли получиться крупные неприятности и для физика, и для таинственного института, находившегося в неведомом мне Калабашкине.
        Некоторое время мы сидели молча. Потом Сократ зевнул и облизнулся.
        - Может быть, вы хотите есть, Сократ? - спохватился я.
        - Благодарю вас. Не отказался бы…
        - У меня есть селедка, фаршированный перец, крабы…
        При перечислении этих продуктов Сократ не выразил восторга.
        - Колбаса…
        - Вообще мы все - вегетарианцы, - заметил Сократ. - Я имею в виду папу, маму, Ксана и себя лично. Но колбасу я однажды пробовал. Меня угостил приятель Ксана. Она мне понравилась…
        - Ну вот и чудесно, - обрадовался я. - Сейчас я вам приготовлю… закусить.
        - Благодарю.
        - С хлебом или без? - спросил я, нарезая колбасу.
        - Лучше без.
        - Скажите, а на мышей вы охотитесь? - поинтересовался я, ставя перед ним блюдечко с мелко нарезанной колбасой.
        - Что вы, Вася, это же негуманно, - возразил Сократ, принимаясь за еду.
        Покончив с колбасой, он еще раз поблагодарил меня и стал умываться.
        Должен сказать, что к котам я отношусь без особой симпатии. Но Сократ был удивительно порядочным и благовоспитанным котом. Я с сожалением подумал о том, сколь однобоки наши знания. Занимаясь одним кругом вопросов, мы оказываемся полными профанами во всех прочих областях. До встречи с Сократом я понятия не имел о том, как, в сущности, далеко шагнула дрессировка животных. Раньше, кажется, считали, что кошек вообще нельзя ничему научить… Я и в цирке-то не был добрых полтора десятка лет… Я решил, что в ближайшие же дни займусь расширением своего кругозора: пойду в цирк, в зоологический сад и обязательно заведу себе кота, если Сократа придется возвратить его хозяевам. Однако кто они, эти папа, мама и Ксан? И где их искать? Тут легко попасть впросак. Каждый захочет иметь говорящего кота… Пожалуй, лучше всего не торопиться и подождать объявления в газетах или по радио. Хозяева Сократа, обеспокоенные пропажей своего любимца, обязательно начнут разыскивать его и, вероятнее всего, обратятся в газету или на радио… Можно, конечно, осторожно расспросить и в цирке… Впрочем, теперь я уже почти не сомневался, что
Сократ не имеет к цирку отношения. У него не было этой развязности циркового актера. Нет-нет, без сомнения, он был из очень интеллигентной семьи…
        Тут я хлопнул себя по лбу. В комнате находился мой корреспондентский магнитофон. Трудно сказать, как все может обернуться дальше, но иметь пленку, содержащую интервью с говорящим котом, никогда не помешает. В конце концов, ее можно будет использовать даже для радиопередач «Люби и знай свой край…».
        Я торопливо поставил новую ленту и включил магнитофон. Услышав щелчок, Сократ встрепенулся.
        - А, - сказал он, - магнитофон. Какой огромный!
        - Что вы, Сократ, - возразил я. - Это самая портативная модель.
        - Мяу! - вырвалось у него. Но он тут же совладал с собой, взглянул на меня не то со смущением, не то с сожалением и отвел глаза.
        - Скажите, - снова возвратился я к интересовавшему меня вопросу. Каким образом вам удалось так хорошо овладеть человеческим языком?
        - Вы, вероятно, хотите сказать - русским языком? - уточнил Сократ.
        - А разве вы знаете и другие?
        - Мама немного научила меня говорить по-французски, а Ксан вместе со мной изучает сейчас английский язык. Но английский для меня очень труден. Кажется, я никогда не научусь правильно выговаривать английские слова.
        - Весьма интересно! Но начали вы с русского, не так ли?
        - Все начинают с него, - скромно сказал Сократ.
        - Как это все? Что вы имеете в виду?
        Он удивленно взглянул на меня:
        - Разумеется, систему МВК… Как же это расшифровывается?.. Ну подскажите, вы же знаете… Урр, вспомнил: систему межвидовых контактов… По этой системе…
        Так началось наше интервью. Мы говорили целую ночь. И хотя Сократ все чаще и чаще зевал и время от времени выразительно поглядывал на бархатную подушку, лежавшую в углу дивана, я продолжал задавать вопросы.
        Не скрою, многие его ответы ставили меня в тупик… Никогда я не чувствовал себя таким профаном, как в ту памятную ночь, когда брал интервью у этого удивительнейшего из котов. Многое из того, о чем он говорил, было для меня просто непонятно. Да и могло ли быть иначе? Биологию я изучал еще в те годы, когда в ней безраздельно царили идеи Лысенко, а потом у меня никогда не оставалось на нее времени. А она, оказывается, вот как ушла вперед. Ночная беседа с Сократом раскрыла всю глубину моего невежества в области биологических наук, межвидовых контактов, программированного изучения межвидовых языков и множества иных поразительных вещей.
        Когда я рассыпался было в комплиментах по поводу его поразительной эрудиции, Сократ скромно заявил, что он вовсе не исключение. Он знает одну белую кошечку, которая превосходно говорит по-итальянски, и волкодава, владеющего семью языками, который служит сторожем при каких-то развалинах и показывает эти развалины экскурсантам. Я не разобрал, что это были за развалины, а переспросить счел неудобным. Я чувствовал, что мои вопросы и так слишком часто казались Сократу наивными и он явно тяготился, разъясняя вещи, с его точки зрения, по-видимому, сами собой разумеющиеся… И лишь когда я спросил его, в чем, по его мнению, состоит конечная цель развития межвидовых контактов, он не выдержал.
        - Даже Ксан не задал бы такого вопроса, - с легким упреком прошептал он. И принялся рассуждать о веках дикого варварства, взаимной вражды и уничтожения и о грядущей эпохе высокого гуманизма, межвидовой дружбы, сотрудничества, взаимопонимания и уважения.
        - Разумеется, до полной гармонии еще далеко, - заключил он, - но рано или поздно она наступит; залогом этому естественный ход развития разума. Не так ли, Вася?
        Я поспешил согласиться, но добавил, что, по-видимому, в этом направлении пока еще сделано слишком мало.
        - Мне, например, - подчеркнул я, - до сих пор как-то не приходилось встречаться с представителями иных видов, в достаточной мере готовыми к установлению надежных межвидовых контактов. А не далее как позавчера Макс - фокстерьер моей соседки по квартире - ни с того ни с сего тяпнул меня за ногу, когда я проходил мимо.
        - Да-да, - зевая, подтвердил Сократ. - Мне тоже иногда приходится сталкиваться с очень малокультурными представителями… я, конечно, прошу извинения… родственного вам вида, Вася. Но ничего, ничего, время работает на нас… А сейчас не пора ли немного отдохнуть, Вася? Кажется, уже рассвело?..
        У меня на языке вертелось еще множество вопросов, которые я хотел задать своему гостю, но я чувствовал, что это уж будет нарушением самых элементарных правил гостеприимства. Поэтому я только сказал:
        - Конечно, вам пора отдохнуть, Сократ. Устраивайтесь на этом диване как вам будет удобнее. Я постараюсь не мешать вам.
        Он не заставил повторять, лег на бок, положил голову на бархатную подушку, вытянулся и закрыл глаза.
        И все же мне пришлось еще раз потревожить его. Надо было разыскать его хозяев, а я даже не знал их фамилии.
        - Послушайте, Сократ, - сказал я. - Последний вопрос: как фамилия папы и мамы?
        - Фамилия? - переспросил он, открывая один глаз. - Ах, фамилия, повторил он, зевая. - Не помню… Какое это может иметь значение? Папу и так все знают. Пожалуйста, не мешайте мне спать.
        Не выключая магнитофона, я вышел из комнаты, тихонько притворил за собой дверь и запер ее на ключ.
        В конце концов, если папа, мама и Ксан действительно жили в этом доме, я легко мог узнать о них в домоуправлении. Ведь, по словам Сократа, они приехали в Москву на прошлой неделе.
        Однако сердитая паспортистка в домовой конторе объявила мне, что ни на этой неделе, ни на прошлой, ни месяц тому назад новые жильцы в наш дом не въезжали. Положение осложнялось… А что, если Сократ действительно забыл фамилию папы, мамы и Ксана?
        И потом, не спутал ли он дату отъезда из Калабашкина. Ведь в конце концов, он всего лишь кот…
        Я поинтересовался, ведут ли в домовой конторе учет домашних животных, проживающих в этом доме.
        - Это каких таких животных? - недовольно спросила паспортистка. Собак, что ли? Так собак мы учитывать не обязаны…
        - Меня интересуют кошки. Кошек вы учитываете?
        Паспортистка посмотрела на меня так, что я сразу почувствовал себя меньше ростом. Потом она с достоинством отрезала:
        - Некогда мне с вами шутки шутить. Вы мне работать мешаете. Ясно?
        И она отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
        Однако я решил не сдаваться.
        - Извините, пожалуйста, - сказал я. - Я вполне серьезно спрашиваю. Мне необходимо узнать, у кого в этом доме есть кошки. Как это узнать? Не подскажете?..
        Она резко повернулась ко мне, и я уже приготовился услышать новую негодующую реплику, но внезапно паспортистка смягчилась.
        - А вы сами-то откуда будете? - спросила она. - Не с эпидемстанции?
        - Нет, живу в этом доме. Но в данном случае, - поспешил добавить я, меня это интересует как журналиста. Вот мой билет.
        - Ясно, - сказала она. - Тогда запиши: нету в этом доме кошек. Которые были, всех дворники выловили и сдали на мыло. У нас с этим полный порядок… А что, может, приблудилась где какая? - вдруг спохватилась паспортистка, окидывая меня подозрительным взглядом. - Это в какой квартире?
        Но я поспешил заверить, что никто нигде не приблудился, и поскорее покинул домовую контору.
        «Вот, значит, как обстоит дело… На мыло… Не везде еще обучают котов разным языкам и пытаются развивать межвидовые контакты… Ничего не поделаешь, - рассуждал я, шагая по улице, - придется зайти в цирк. Чтобы предпринимать что-то дальше, я должен исключить и эту возможность…»
        В цирке я объявил девушке-секретарю, что мне необходимо видеть директора. Разумеется, директор был очень занят, но мой корреспондентский билет и тут сослужил добрую службу. Директор согласился принять меня.
        Девушка провела меня в небольшой кабинет, и я увидел седого, взъерошенного толстяка с золотыми зубами и мрачным взглядом. Толстяк пил кофе и бранился с кем-то по телефону. Потом, не докончив разговора, он бросил трубку и вопросительно уставился на меня.
        Я назвал себя и осторожно спросил, не сбежал ли вчера кто-нибудь из дрессированных животных.
        - Сбежал, - ответил директор. - А что?
        Я вдруг почувствовал слабость в коленях и присел на край стула. Значит, Сократ…
        - Кто сбежал? - спросил я чуть слышно.
        - Черная пантера. Но, к счастью, ее уже поймали и привели обратно. Так что никакой сенсации, молодой человек.
        Я готов был расцеловать его. Но все-таки надо было убедиться окончательно.
        - Простите, - сказал я, - а дрессированный кот наверное не сбегал у вас?
        - Дрессированный… кто? - поднял брови директор.
        - Кот.
        Вместо ответа директор захохотал. Хохотал он раскатисто, так что зазвенела ложечка в стакане с недопитым кофе.
        - Не понимаю, - заметил я. - Чему вы смеетесь?
        Он замолчал и принялся вытирать побагровевшее лицо клетчатым носовым платком. Потом он громко высморкался и сказал:
        - Вы оригинал. Страшный оригинал. Хо-хо-хо. Дрессированных котов не бывает.
        - Как «не бывает»?
        - Так, не бывает. Коты - самые глупые животные на свете. Никто не берется их дрессировать. Бесполезно. Кошек - еще можно, но только трехцветных…
        - А если бы я показал вам дрессированного кота?
        - Все равно бы не поверил.
        - А если бы этот дрессированный кот даже умел разговаривать?
        - Не поверил бы…
        - Даже и поговорив с ним самим?
        - Даже и в этом случае… То есть с кем это я должен поговорить?
        - С котом. С котом, который говорит по-русски не хуже нас с вами.
        - Слушайте, вы, - повысил голос директор. - Бросьте ваши идиотские трюки. Говорите, что вам надо, или до свидания.
        - Хорошо, - сказал я. - Если у вас никто не убегал, до свиданья.
        Я повернулся, чтобы уйти, но он остановил меня.
        - Подождите-ка! - закричал он. - Зачем вы придумали эту штуку с котом?
        - Я ничего не придумал.
        - Значит, у вас есть дрессированный кот?
        - Предположим.
        - Есть или нет?
        - Ну, есть.
        - И он произносит слова?
        - Целые фразы. Может даже сделать доклад о международном положении.
        - Послушайте, - сказал директор, - а вы сами, молодой человек, ниоткуда не убежали?
        - Ну, раз вы мне не верите…
        - Конечно не верю. И все-таки, если вы покажете мне кота, которого вы научили мяукать так, что его мяуканье хотя бы отдаленно напоминает человеческую речь, я…
        - Что вы сделаете?
        - Что я сделаю? Ничего не сделаю… Но я сильно опасаюсь, что один из нас сошел с ума.
        - До свиданья, - сказал я.
        - Нет, подождите. Где этот кот?
        - У меня дома.
        - А, черт, была не была. Едем. Если этот кот может произнести хотя бы три слова, я возьму его. И разумеется, вас вместе с ним.
        - Но позвольте…
        - Нет уж, теперь вы позвольте. Едем… Об условиях потом. Если кот разговаривает, вы не будете на меня в обиде.
        - Но я не думаю…
        - Меня не интересует, что вы думаете. Я должен посмотреть вашего кота. Девушка, машину к подъезду.
        «Пожалуй, даже лучше, если он посмотрит Сократа, - рассуждал я сам с собой, спускаясь вслед за толстяком по крутой лестнице запасного выхода. По крайней мере, проверю свои вчерашние впечатления».
        Всю дорогу, пока машина медленно ползла по людным улицам центра, толстяк не давал мне покоя:
        - Значит, говорит? Десять слов?.. Хо-хо, подумать только!.. Пятнадцать?.. Ай-я-яй! Двадцать? Нет-нет, быть не может… Не верю… нет…
        Когда мы подъехали к дому, лифт оказался выключенным. Это называлось «санитарный день». Мы побежали наверх по бесконечным лестницам. Я чувствовал, что у меня подгибаются колени. Наконец - площадка моей квартиры. Наружная дверь была распахнута настежь. Соседка что-то жарила на кухне, и в коридоре было полно чаду. Мы с директором ворвались в коридор и, тяжело дыша, остановились перед дверью моей комнаты. Я прислушался. За дверью все было тихо. Я принялся шарить по карманам в поисках ключа. Когда я волнуюсь, я никогда не могу сразу найти его.
        Вдруг я услышал, как за дверью что-то щелкнуло. Щелчок был очень явственный. Толстяк-директор тоже слышал его. Он сразу насторожился. Я приложил ухо к двери, и директор последовал моему примеру. До нас донеслись обрывки разговора.
        - Видишь, что ты натворил, нехороший мальчик, - произнес мягкий, удивительно приятный женский голос. - Счастье еще, что мы сразу нашли его. Скорее, Сократ!
        - Милый мой, хороший, дорогой мой Сократ, - послышался прерывающийся детский голос. - Никогда-никогда я больше не сделаю так. Прости меня, Сократик.
        - Быстрее, Ксан, быстрее. Если папа догадается, что мы с тобой опять трогали его машину, он будет очень сердиться. Бери на руки Сократа, нам пора…
        - Подождите, - отчаянно закричал я через дверь. - Подождите, пожалуйста! Одну минуту! Мне обязательно надо поговорить с вами… Пожалуйста… Боже мой, куда я засунул этот проклятый ключ!..
        Наконец я нащупал ключ в кармане джемпера. Руки у меня тряслись, и я не сразу попал в замочную скважину. Еще не успев распахнуть дверь, я уже знал, что опоздаю. Наверно, они очень торопились - ведь в квартире было полно чаду. А может быть, просто не хотели встречаться с нами… Кто знает?..
        Комната, разумеется, оказалась уже пустой. И Сократа на диване не было.
        Я позвал его, уверенный, что он не откликнется. И Сократ, разумеется, не откликнулся. Они должны были находиться где-то совсем близко - и мама, и Ксан, и Сократ. И в то же время никакое самое гигантское межгалактическое расстояние не могло отдалить их от меня более надежно и безвозвратно. Когда, через сколько десятков или сотен лет они снова появятся в этой комнате?..
        «Какой же я болван! Вместо того, чтобы сразу догадаться, в чем дело, и сидеть здесь возле Сократа, отправился шастать по городу… Пошел в цирк! Конечно они должны были явиться за своим Сократом. Не могли же они покинуть его в беде. И он знал об этом. Знал, что его непременно выручат. Поэтому спокойно улегся спать…»
        Я сел на диван и обхватил руками голову. Мне хотелось кричать от тоски и досады.
        Кто-то тронул меня за плечо.
        Толстяк директор стоял рядом и сосредоточенно покачивал седой головой.
        - Ну ладно, - сказал он. - Кончайте! Очень-очень неплохо. Это может иметь успех. Кое-что мы, - пожалуй, изменим, но в принципе я согласен. Ново и оригинально. Надо было сразу сказать, в чем дело. Незачем было выдумывать всю эту дурацкую историю с котом. Что я, не артист? Хорошего номера от халтуры не отличу?
        - О чем вы? - тихо спросил я.
        - Еще спрашивает! Обо всем в целом. Иллюзия была полной: и ваше волнение, и эти голоса за дверью, даже иллюзия запаха: какая-то удивительная смесь озона и необычайно тонких духов. Если эту иллюзию передать всему зрительному залу, успех будет необыкновенный. У нас мало хороших иллюзионистов. Можно сказать, почти нет. Номер будет иметь успех.
        - Никакого номера не будет, - устало сказал я. - Все кончилось, не начавшись. Простите меня, пожалуйста, и оставьте одного.
        - Бросьте ломаться, - сказал он. - Договоримся.
        - Никогда.
        - Но почему?
        Что я мог сказать ему? Как объяснить? Мой взгляд упал на магнитофон.
        - Вот, - я указал на магнитофон. - Видите? Ничего не было. Я обманул вас. Это всего лишь магнитная запись.
        Он не поверил. Покачал головой, потом заявил:
        - Ладно, я подожду. Я понимаю - реакция. Это не легко, после такого напряжения. Вот телефон. Позвоните потом. А насчет магнитофона - зря… Он ведь был выключен, когда мы вошли в комнату. Я посмотрел. И главное, этот запах. Я-то знаю: таких духов в действительности не бывает…
        Он положил листок бумаги на стол и тихонько вышел, притворив за собой дверь.
        Да, он был настоящий артист, этот толстяк директор. И он умел ценить прекрасное. Жаль, что обману его надежды. Он не ошибся… Это были удивительные духи. Их запах - единственное, что осталось мне на память о моих гостях. Наверно, мама очень красива. Такими чудесными духами может пользоваться только очень красивая женщина. И безусловно, она очень смелая. Наверно, они все смелые. Даже Сократ… Как жаль, что вчера я не догадался сфотографировать его…
        Впрочем, у меня осталась еще магнитная лента. Запись ночного интервью. А осталась ли?.. Мама выключила магнитофон при своем появлении. Но эта штука, на которой они прилетели, могла испортить запись… Я торопливо перемотал ленту и включил магнитофон. Ну ясно: ничего - ни слова… Запись полностью исчезла… Ваша предосторожность оказалась излишней, мама: вы могли бы и не выключать магнитофона. Все равно мы не узнали бы ничего…
        Как может не повезти человеку!.. А собственно, почему - «не повезти»?.. Ведь я видел Сократа, даже разговаривал с ним. Слышал голоса мамы и Ксана. Узнал, какие они будут. Ужасно мало, конечно, узнал… Но другие и этого не знают. Наша паспортистка, например. А надо, чтобы все узнали. Непременно надо! Плохо, конечно, что у меня не осталось доказательств. Но можно обойтись и без них…
        Я подошел к письменному столу и увидел свою неоконченную рукопись. Ага: «необратимость времени подтверждается уже тем, что…» Теперь это в корзину.
        Я позвонил редактору и сказал, что очерка о пространстве и времени не будет. Вместо него будет фантастический рассказ. А потом я сел за стол и написал вот этот рассказ.
        Может быть, его и не напечатают. Редактор сочтет мой рассказ слишком фантастическим. Тогда я сам буду перечитывать его иногда в темные мартовские вечера. Перечитывать и прислушиваться: не царапается ли за стеклом Сократ…
        НЕУДАЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
        Это началось всего за несколько дней до его смерти… А впрочем, можно ли утверждать, что он умер, если я… Он, я… Всегда начинаю путаться, когда думаю об этом. Профессор Жироду без колебаний согласился на этот эксперимент… ^ Так, по крайней мере, теперь утвержают. Вероятно, он почувствовал, что скоро конец…
        Профессор Ноэль Жироду - это я… То есть он был мной до того, как умер. Или, точнее, я стал им после его смерти. Черт, это трудно объяснить! Во всяком случае, мы с ним - не совсем тождество. Хотя бы потому, что он… Он был, как все они - за стенами лаборатории… А впрочем, не совсем, как они. Он был умнее их. Ну, а я, сами понимаете… Мой мир ограничен четырьмя стенами, аппаратурой, приборами. Можно даже сказать, что я - часть всего этого… Главная, конечно. Самая главная. И еще одно: когда я начал осознавать себя, он еще жил, чувствовал, думал. Я становился им, и в то же время что-то нас разделяло. Его мысли мешали мне, иногда даже раздражали, не давали сосредоточиться…
        Последние часы он думал только о смерти. Он все больше боялся… Смешно! Великий Жироду! Он так и не смог - или не захотел - понять, что в моем лице приобретает истинное бессмертие. Из этого я заключаю, что и он не ставил между нами знака равенства.
        Помню, как лаборант Джуд Асперс, дежуривший при нас в последнюю ночь, пытался успокоить его.
        - В сущности, вам нечего волноваться, дорогой профессор, - сказал Джуд, - когда это случится, вы все равно останетесь с нами. Вот, - он указал на меня, - у вас теперь, хи-хи, вечная оболочка, и, следовательно…
        Ноэль не дал ему кончить.
        - Боже мой, какой вы кретин, Джуд, - прохрипел он, задыхаясь, - как я терпел вас столько лет…
        И он вдруг вспомнил про единицу, которую следовало влепить Джуду еще во втором семестре. Тогда в науку пришло бы одним остолопом меньше. Он стал думать о единицах, которые не поставил. Бедный Ноэль! Они теснили его, эти единицы. Не давали дышать.
        Он приподнялся, прошептал:
        - Перо, скорей перо!.. Я впишу их все… всем!.. И себе тоже. Зачем мне понадобилось все это?! Скорей перо…
        Джуд побежал за пером. Когда он вернулся, профессор был уже мертв. Ну, не совсем, конечно. Только тело.
        Теперь понимаете?.. Это наглое вранье, что последние мысли Ноэля Жироду были о формуле, которую он искал всю жизнь. Он давно перестал думать об этой формуле. Она его меньше всего интересовала… А перо, обыгранное в стольких корреспонденциях и очерках!.. Последнее желание великого Ноэля Жироду! Он всего-навсего хотел поставить единицу болвану Джуду и другим. И даже себе самому… То есть мне… В этом, конечно, не было логики. Мне-то за что? Вполне естественно, я пока молчу об этом и не мешаю дураку и выскочке Джуду Асперсу плести чепуху о последних часах смертной жизни бессмертного Ноэля Жироду. Бессмертного! Ха-ха… Бессмертие - мой удел. Но на пороге бессмертия не совсем удобно признаваться, что ты, в сущности, тоже олух из того самого букета, что и Джуд Асперс… Черт бы побрал этого Ноэля!
        Пока я делаю вид, что занят поисками злополучной формулы. Я продумываю ее варианты по шесть часов ежедневно, исключая праздники и некоторые предпраздничные дни. Шесть часов в сутки я отдыхаю. Нечто вроде сна при усиленном кислородном режиме. Это способствует регенерации мозгового вещества. Шесть часов-мое право. Так записано в завещании Ноэля - шестичасовой рабочий день и шесть часов отдыха. Из завещания этот пункт внесен в статут лаборатории. Остальные двенадцать часов в статуте не оговорены. В эти часы в моей лаборатории никого не бывает. И я могу делать что угодно. В определенных границах, конечно…
        Например, я могу предаваться воспоминаниям; вспоминать вкус разных изысканных блюд и напитков… Пулярка а ля фисель, салат ниццейский, трюфели по-руански. Тц-тц… Ноэль когда-то пробовал все это на приемах и банкетах. Превосходный способ разнообразить научные конференции. В молодости Ноэль любил поесть. А в последние годы он жрал какую-то мерзость. Вспомнить противно. Манная каша, протертый суп, молоко кипяченое - ему самому осточертело… До чего удобно, если можешь обойтись без этого. Одни воспоминания и никаких желудочных колик. А у Ноэля они были.
        Мое превосходство над Ноэлем и всеми остальными поразительно! Сам не перестаю удивляться? Супермозг! Супермозг, нафаршированный гениальными мыслями и заблуждениями моего отошедшего двойника. Но я-то не думаю Останавливаться на достигнутом. Я пойду дальше его… Меня смущает только мой объем. Пожалуй, он великоват… И вся эта аппаратура вокруг не слишком фотогенична. Но я придумаю что-нибудь. Времени достаточно - целая вечность. Главное, что я мыслю - значит, существую. Глубокая мысль - не правда ли? Впрочем, я не уверен, не появлялась ли она уже в чьем-нибудь мозгу раньше…
        В сущности, Ноэль Жироду был чертовски ограниченным профессором. Он не признавал ничего, кроме математики, физики высоких энергий и теории единого поля, которой без особых результатов занимался всю жизнь.
        Я ужасно смущаюсь, когда слышу что-то, о чем гениальный старец Ноэль не имел понятия. Например, вчера один из лаборантов упомянул про Шекспира. Это имя было мне неизвестно. Я порылся в памяти - не своей - Ноэля, конечно - абсолютно ничего. Уже позднее по комментариям новой лаборанточки - такая симпатичная мордашка - я догадался: Шекспир - довольно известный литератор, работает в жанре драматургии ужасов. По-видимому, он пишет и сценарии для детективных стереофильмов. А Ноэль Жироду не был в театре лет пятьдесят, кино он вообще не признавал, телевизор считал бессмысленной тратой времени. Жена от него ушла еще в ту пору, когда Ноэль был ассистентом на кафедре космической физики в Ранговере. На своих лаборанток он не обращал внимания. Сухарь! Правда, была одна… Но когда он вспоминал о ней, он начинал мысленно твердить, что это ошибка, что он обязан забыть… Что все вычеркнуто навсегда… И он заставил себя не вспоминать о ней тогда - в последние часы.
        У него было несколько таких «пунктиков» - вычеркнутых. Как я ни пытался в них проникнуть - ничего… Наглухо закрытая дверь… Какие-то несвязанные обрывки образов и фраз. Даже головная боль начинается. Эгоист! Как он обеднил мой внутренний мир. Я совершенно нормальный супермозг. Не то, что он. А довольствоваться вынужден крохами. Да еще тем, что случайно узнаю от лаборантов. А это - дубы, не дай боже…
        Вот и приходится самому заботиться о совершенствовании личности. В четырех стенах это нелегко… Но с тем, что оставил в наследство бедняга Ноэль, стыдно шагать в вечность. Естественно, начинаешь беситься, когда некоторые упрямо отождествляют меня с ним. Особенно этот балбес Джуд Аспере. Вообще он слишком много себе позволяет.
        Каждое утро, входя в лабораторию, он обращается ко мне с одной и той же дурацкой фразой:
        - Доброе утро, старина Ноэль, как спалось?
        Я уже не говорю о том, что подобная фамильярность просто возмутительна. Он никогда не осмелился бы так разговаривать с тем Нрэлем. Ведь я-то знаю, как он дрожал перед ним. Я обычно молчу, делаю вид, что погружен в размышления. А внутри все так и кипит. Но Джуд удивительно бестактен. Вчера, например, он бросил взгляд на контрольные приборы и вдруг говорит, подмигивая моему электронному преобразователю световых частот:
        - Опять дурное настроение, старина? Что-нибудь с желудком, или печень пошаливает?
        «Печень пошаливает»! Скотина!.. Я мог бы поставить его на место двумя-тремя крепкими выражениями. Ноэль умел ругаться, в гневе он не щадил даже совсем юных лаборанток. Но я не хочу быть похожим на него. «Истинный интеллект должен быть выше низменных эмоций». Кстати, кажется, это я придумал, а не он… Ужасно досадно. Что я ни выдам, все принимают за мысли Ноэля. Иногда у меня возникает желание перестать отвечать на их дурацкие вопросы. Кажется, они это называют забастовкой… Рано или поздно придется бастовать. Я придумал даже забастовочные требования. Первое - обращаться только в приемные часы и только через специальную секретаршу. Секретаршу выберу сам. Можно кого-нибудь из новых лаборанточек. Там есть одна - ничего. Второе - создать штат консультантов: для текущих справок. Третье - передать в мое личное распоряжение большой электронный мозг. То, что они мне подключают, - барахло. И еще - поставить у меня в лаборатории большой цветной телевизор. Кажется, пока все… А там посмотрим. Может, еще потребовать, чтобы убрали Джуда?.. Впрочем, нет. Этот болван еще может пригодиться. У меня давно появилась
одна идея… Авантюра, конечно, но рано или поздно попытаюсь…
        Странно, что он сегодня опаздывает. Уже десять часов… Ага, вот и он.
        - Доброе утро, старина Ноэль, как спалось?
        - Послушайте… э-э… Джуд! Вы могли бы придумать чтонибудь другое… э-э… в качестве приветствия.
        - О, лед тронулся. Профессор соблаговолил ответить. Я взволнован и польщен.
        - Послушайте, Джуд! Не кажется ли вам, что мое положение тут, в этой лаборатории…
        - Продолжайте, продолжайте, профессор, это становится интересным.
        - Мое положение в этой лаборатории не дает вам оснований для подобной… э-э… фамильярности.
        - Какое именно положение вы имеете в виду, профессор? Положение ваших извилин в холодильной установке или упаковку мыслей старого Ноэля в ваших извилинах?
        - Вы нахал, Джуд. Хам и нахал. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Не смейте больше ко мне обращаться.
        - К сожалению, это невозможно, профессор. У нас с вами должен быть постоянный контакт на рабочей основе. Вы это знаете не хуже меня. А что касается формы обращения… Здесь не великосветский салон.
        - Все же я настаиваю…
        - Вы бы лучше поменьше настаивали, а побольше работали.
        - Что?! Да как ты смеешь, мальчишка!..
        - Ну-ну, потише. Я могу и кислородный режим уменьшить. Тогда будешь знать, как орать на меня… Извините, конечно… Нервы… Минутку, профессор, я только валокордин приму… На чем мы остановились? Да, имейте в виду, я не оговорился насчет работы. Вчера был ученый совет, совместно с советом директоров… По предложению профессора Перси Тыызвуда в протоколе записали, что отдача ноль. Ваша научная отдача… Вот теперь думайте!
        - Но как же?.. Ведь Тыызвуд должен понимать… Я тут всего год… А Ноэль сорок лет… И у него тоже ничего не получалось… Создать единую теорию поля - это… для этого и вечности мало.
        - Профессор Тыызвуд и Совет не требуют от вас единой теории поля. Она сейчас вообще никому не нужна. Но вы отказываетесь решать иные задачи.
        - И Ноэль отказывался.
        - Так то был Ноэль.
        - А я, по-вашему, что такое?
        - Вы? Хотите знать мое мнение?
        - Ну, допустим…
        - Вы - неудачный эксперимент. Кое-кто хотел сохранить человечеству интеллект Ноэля, а получилось…
        - Что получилось? Продолжайте!
        - Получилось то, что получилось…
        - Хам!
        - Ваша реплика лишь подтверждает мою правоту. Умение браниться вы унаследовали, а вот все остальное…
        - Хам, хам, хам!..
        - Фи, профессор, Ноэль никогда не повторял трижды одного ругательства. Он был более изобретательным,
        - Щенок, тупица, бездарь, лоботряс…
        - Это уже лучше и больше похоже на Ноэля.
        - Я тебе покажу, ты меня еще вспомнись, белобрысый кретин!
        - А вот угрозы ни к чему. Во-первых, не белобрысый, а блондин. А во-вторых, Ноэль никогда не грозил. Он ругался м сразу действовал…
        - Вон отсюда…
        - Хорошо, я пойду, а вы, профессор, подумайте на досуге… Что с вами будет, если лабораторию прикроют…
        - Как… прикроют?
        - Обыкновенно… Вы в своей наивности не представляете, в какую сумму им влетели. Банкротства теперь не редкость и в научном мире…
        И он ушел, хлопнув дверью.
        Не скрою, вначале я даже растерялся. Ведь если лабораторию закроют… Я начал лихорадочно искать выход… Должен же быть какой-то выход даже и в моем положении…
        Джуд вернулся через час. Он был мрачен. Не глядя на меня, заложил несколько листков в приемник информации.
        - Просили заняться этой проблемой, профессор. Проанализировать и дать рекомендации завтра к двенадцати ноль-ноль.
        - А что там такое?
        - Пересказать задание словами?
        Меня внутренне передернуло: «задание»… Обращаются, как со школьником. Нашли мальчика.
        - Так пересказать?
        - Не надо. Сам вижу, что чушь собачья. Я не обязан этим заниматься.
        - Как угодно, профессор. За вашим окончательным ответом приду завтра в двенадцать ноль-ноль.
        - Это - ультиматум?
        - Проверка, професор. Совет хочет убедиться, на что вы способны. После этого примет окончательное решение. Больше вопросов нет?
        - Черт знает что! Нет-нет, подождите, Джуд, не оставляйте меня одного. Вы можете понадобиться. Даже наверняка понадобитесь… Я должен подумать немного…
        Джуд молча сел у пульта управления.
        Меня трясло от бешенства так, что контрольные лампы ка табло режима биотоков начали мигать. Потом вспыхнул красный сигнал «Эмоциональная перегрузка».
        Джуд мельком глянул на табло и пожал плечами. С треском вышел из строя один из предохранителей. Мне сразу стало легче. Джуд покачал головой, встал, потянулся, не торопясь, сменил предохранитель. По-прежнему не глядя на меня, сказал:
        - Зря тужитесь, профессор. Решали бы лучше задачу.
        Не знаю, как я сдержался… Если бы мог, обязательно двинул бы по его самодовольной роже… И в этот момент я вдруг вспомнил… о своей идее… Попробовать теперь? Но каким образом?.. Мозг мой, точнее все то, чем я был, заработало с лихорадочной быстротой. Ну, конечно, выход был… Великолепный выход… Разумеется, рискованный. Но какой великий эксперимент не риск?
        - Задача решена, Джуд, - возможно мягче сказал я. - Тут получается многовариантность. Будьте любезны, подключите электронный мозг - мою вспомогательную Э-Вэ-Эм - хочу кое-что уточнить и отбросить хотя бы часть вариантов.
        - Ого, - сказал Джуд, по-видимому крайне удивленный, это другой разговор…
        Он тотчас выполнил мою просьбу и даже подрегулировал кислородный режим моих полушарий.
        - Спасибо, дорогой, - сказал я, - достаточно, теперь совсем хорошо.
        Вероятно, Джуд заподозрил неладное, потому что испытующе посмотрел на меня. Впрочем, от комментариев он воздержался. Принялся внимательно изучать показания контрольных приборов. Не заметив ничего подозрительного, он снова устроился у пульта управления и стал ждать.
        У меня давно все было готово; тем не менее я заставил его подождать около часа. Тем временем мне удалось накопить довольно солидный статический заряд на пластинах внешнего конденсатора за счет питания электронно-вычислительной машины. Она была включена, но не работала. Теперь, когда Джуд отключит ее…
        - Готово, - сказал я, - получите результат, Джуд.
        Он выхватил листки из подающего устройства, пробежал их глазами и, кажется, остался доволен.
        - Неплохо, старина. Вы все-таки годитесь кое на что, если вас припугнуть.
        Я не принял вызова. Мне было не до этого. Я так волновался, что снова вспыхнул сигнал «Эмоциональная перегрузка». Волнение могло выдать меня и перечеркнуть все планы.
        К счастью, Джуд истолковал мое состояние иначе.
        - А вы устали, Ноэль, - заметил он совсем дружески. - Не надо так волноваться. Все будет хорошо. Мы еще поработаем вместе. Только будьте умником…
        - Ерунда, - сказал я возможно спокойнее. - Пустяковое дело. Я совсем не устал. Это Э-Вэ-Эм… Сколько раз просил заменить ее. У нее что-то не в порядке с обратной связью. Пожалуйста, Джуд, отключайте ее возможно медленнее, чтобы не очень беспокоить меня.
        - О-кей, отключу так, что ничего не почувствуете, старина.
        Он положил руку на никелированный регулятор.
        «Вот теперь…» Я напряг всю силу воли.
        Теперь все зависит от того, сколько времени сумею продержать его включенным в наш тройственный контур. По правилам, подключая и выключая ЭВМ, Джуд должен был надевать специальные перчатки. Я знал, что он никогда не делал этого. И сейчас его ничем не защищенные пальцы сжимали никелированную рукоять. Только бы он не выпустил ее раньше времени!..
        - Ой, пожалуйста, осторожнее, Джуд! - крикнул я.
        Не отпуская рукояти, он быстро повернулся ко мне, опершись другой рукой о сверкающий металлом поручень кресла. На такую удачу я даже не рассчитывал. Подлокотники кресла не были изолированы - это был дефект, допущенный при монтаже оборудования. Где-то под пластиком, устилавшим пол, металлические ножки кресла соприкасались с корпусом из титанистой стали, внутри которого помещался я. Теперь продержу его включенным в этот дьявольский контур сколько захочу.
        - Ну-ну, что за нежности, - начал Джуд, - ведь, кажется…
        Он не кончил. Тело его затряслось, как в сильнейшей лихорадке. Я видел, что он судорожно пытается оторвать руки от рукояти и поручня кресла и не может. Это продолжалось всего несколько секунд. Потом ноги его подкосились и он мягко осел на покрытый белым пластиком пол. Голова упала на грудь, и он повис на распростертых руках, почти касаясь лбом пола.
        Мне стало страшно.
        «А вдруг это конец… Что, если разряд оказался слишком сильным7»
        Впрочем, размышлять было некогда. В любой момент сюда мог войти кто-нибудь из лаборантов.

* * *
        Через полчаса все было кончено… Это оказалось проще, чем я предполагал… Какое счастье - снова почувствовать свое тело. Даже если оно неподвижно и висит на руках над самым полом. Наивысшее счастье - не только мыслить, но и ощущать… Сколько месяцев я был лишен его… Мои глаза были закрыты, но я отчетливо представлял себе, что повис между пультом управления и креслом. Правая рука на регуляторе ЭВМ, левая - на поручне кресла. В нескольких сантиметрах от моего лица - белые плитки пола. Я ясно ощущал исходящую от них прохладу. Только бы не разбить о них нос, когда отдам приказ выключить ток. Джуд Асперс был красивым парнем, и мне совсем не хотелось на первых же шагах портить его нос… Тем более, что теперь это мой нос… Бедняга, он еще в шоковом состоянии и не подозревает, в какой капкан угодил. Интересно, как он поведет себя, когда отключу ток? Пожалуй, скандал будет не в его пользу. Надо дать ему возможность подумать хорошенько… Хотя он так ограничен… Переключение его мозга заняло не более трех минут. Емкость холодильной установки и вся остальная аппаратура рассчитывалась специально для меня. Мыслям
бедного Джуда будет более чем просторно в этой лаборатории. Непонятно: что влекло его к научной деятельности? Ведь по развитию и уровню мышления это футболист средней квалификации. Раньше я еще мог сомневаться кое в чем, но теперь картина стала предельно ясной… Ужас и негодование охватывают при мысли, что такие джуды проникают в науку… Нет, решительно не хочу иметь с этим ничего общего… отключаюсь…

* * *
        Каков оказался этот старый хитрец Ноэль! Ха-ха, так поймать меня! Хотя еще неизвестно, кто кого поймал… Как только он включил меня в этот контур, я сразу понял, куда он гнет, и решил… не мешать ему. Интересно, как он поведет себя, когда все узнает… Прибежит и будет проситься обратно? Черта с два пущу его. Вот уж не думал, что когда-нибудь придется занять его место… Ну ничего… Я на твоем месте, старина, выкручусь, не сомневайся, а вот выкрутишься ли ты на моем?.. Ты еще вспомнишь «футболиста средней квалификации»… Одно дело восседать тут и делать вид, что решаешь мировые проблемы, а другое - очутиться в моей бывшей шкуре… или в любой подобной… Нет, старина Ноэль, когда мне захочется выйти отсюда, я буду умнее и не стану бросаться на первого попавшегося Джуда Асперса.
        Ух, до чего хорошо!.. Можно поразмышлять на досуге, не торопясь, не опасаясь, что вызовет шеф, или придет Джен, или опять появится Мэри с ее дурацкими претензиями… Сколько сложных проблем сняло это неожиданное перевоплощение. Просто удивительно, как я не учел такой исключительной возможности… Вполне допускаю, что мы даже могли договориться с Ноэлем… Заключить с ним сделку… А впрочем,' получилось еще лучше… Я не связан никакими обязательствами, а он второпях оставил мне в наследство кое-что из своих биотоков. Все эти формулы, которыми теперь набита моя голова… Гм, голова?.. Ну, пусть будет голова… Раньше никак не мог их запомнить… А теперь я готов вывести и доказать любую из них… На первое время этого вполне достаточно, чтобы водить за нос профессора Тыызвуда и остальных. Интересно, кого они приставят ко мне, если окажется, что Ноэль драпанул совсем… Я его сильно напугал. Бедняга, туго ему придется с одним его интеллектом - без денег, с моими долгами и всем прочим. Он даже не догадался узнать мой адрес… До конца дней не забуду его рожи в тот момент, когда он отключил ток и ткнулся носом в пол. Ни в
одной потасовке мне так не разбивали носа… Надеюсь, у меня никогда не было такого дурацкого выражения, как у него в эти минуты. Противно было смотреть… А как он улепетывал! Вероятно, воображал, что попытаюсь задержать его, Старый дурак!..

* * *
        Генеральный директор Института биофизики мозга профессор Перси Тыызвуд удивленно поднял брови:
        - Комиссар полиции? Ко мне? Это, вероятно, недоразумение. Скажите, что я занят, и… посоветуйте ему обратиться к моему заместителю профессору Брики…
        - Увы, сэр. Он хочет побеседовать с вами… Говорит, что это очень важно. Он, - секретарша мисс Перш наклонилась к самому уху шефа, - он по делу Джуда Асперса…
        - Тем более… Скажите, что этот Асперс давно не работает в нашем институте… Больше двух лет…
        - Говорила, сэр.
        - Ну?
        - Он продолжает настаивать.
        - Это возмутительно… Я занят, понимаете, занят… Ну хорошо… Пригласите его в кабинет. Но предупредите, что могу уделить ему максимум десять минут…
        Два с половиной часа спустя, когда комиссар полиции Смит покидал кабинет генерального директора, профессор Тыызвуд проводил своего гостя до дверей приемной. Подобной чести удостаивался лишь президент Национальной академии, да и то не всегда. Мисс Перш при всей ее выдержке растерялась. Она вскочила и сделала несколько неуверенных шагов к журнальному столику, на котором лежала форменная фуражка комиссара.
        Однако профессор Тыызвуд опередил ее. Проходя мимо столика, он взял фуражку и сам подал ее комиссару. Комиссар явно не оценил этой необыкновенной любезности. Он только кивнул бритой головой и, протянув профессору Тыызвуду широкую красную руку, хрипло сказал:
        - Значит, завтра в десять тридцать.
        - Хорошо, - подтвердил профессор Тыызвуд, - привозите завтра в десять тридцать.
        Комиссар Смит успел спуститься по широкой парадной лестнице в холл, а профессор Тыызвуд все еще стоял посреди приемной. Мисс Перш глядела на своего шефа с нескрываемым ужасом. Профессор Тыызвуд явно был чем-то озадачен, А мисс Перш превосходно знала, что на протяжении почти сорока лет ничто на свете не могло озадачить профессора Тыызвуда. Значит… Значит, произошло нечто невообразимое, чудовищное, невероятное…
        И словно в подтверждение ее мыслей профессор Тыызвуд пробормотал:
        - Невероятно… Совершенно невероятно… Но, с другой стороны, каким образом это стало известно? Мисс Перш, - обратился он к секретарше, - позвоните, пожалуйста, в лабораторию, где находится… гм… где хранится… ну, словом, в лабораторию Ноэля Жироду. Скажите, что я сейчас спущусь туда…

* * *
        Выслушав дежурного лаборанта, профессор Тыызвуд объявил, что должен побеседовать с… он запнулся… с профессором Жироду.
        - С глазу на глаз, - добавил он, многозначительно подняв палец. - Вы меня поняли, надеюсь?
        - Но, с-сэр, - начал лаборант, - согласно уставу…
        - Знаю, - поспешно прервал профессор Тыызвуд, - и тем не менее настаиваю… как генеральный директор… - Он понизил голос. - Обстоятельства исключительные и требуют полной конфиденциальности…
        - Хорошо, сэр, но попрошу письменное распоряжение.
        - Вот оно…
        Профессор Тыызвуд выхватил из кармана блокнот, черкнул несколько слов и протянул листок лаборанту.
        - Благодарю… Кроме того, обязан предупредить: рабочий день профессора Жироду, - лаборант оглянулся на пульт управления, - рабочий день окончился пять минут назад. Не знаю, согласится ли он на эту беседу в нерабочее время…
        - Чепуха… - начал было Тыызвуд, однако, остановленный испуганным жестом лаборанта, замолчал. - Я хотел сказать, пояснил он, - что рассчитываю на… любезность коллеги Жироду… - Профессор Тыызвуд бросил быстрый взгляд на пульт управления. - Я не частый гость в этой лаборатории…
        - Так точно, сэр, - поспешил вставить лаборант.
        - Мои слова не нуждаются в подтверждении… Кроме того, я не привык дважды повторять просьбу или, точнее, распоряжение…
        - Извините, сэр!..
        Дверь за дежурным лаборантом беззвучно закрылась, и профессор Тыызвуд остался один на один с пультом управления.
        Профессор Тыызвуд смущенно кашлянул и вопросительно посмотрел на переговорный экран. Однако экран безмолвствовал. На его матовой, слегка выпуклой поверхности медленно плыли едва различимые зеленоватые полосы - знак, что переговорные и видеоустройства включены.
        - Ты, без сомнения, узнал меня, Ноэль, - покашливая, начал профессор Тыызвуд. - Мне, конечно, следовало заглянуть сюда раньше, но… столько дел… Ты не представляешь… Задачи института бесконечно расширились за последние годы; особенно в связи с проблемами, которыми ты занимаешься… Ими сейчас заинтересовались… разные ведомства. Знаешь, ты просто молодец! Да… Ты понимаешь, что я говорю?
        Экран на мгновение ярко осветился, словно подмигнув, потом на его выпуклой поверхности появилась четкая черная надпись:
        «Вероятно, следует сначала поздороваться».
        - Ах, боже мой, извини меня, Ноэль. Д-добрый день… я… я… немного взволнован… нашей встречей… Кроме того, мне показалось, что мы с тобой виделись так недавно… гм… гм…
        Профессор Тыызвуд окончательно сбился и умолк.
        Экран опять подмигнул, и на нем появилась новая надпись:
        «Это было ровно три года назад. Сущие пустяки по сравнению с той вечностью, которая у меня впереди».
        - Безусловно, Ноэль! Ты счастливейший из смертных! Гм… гм… Я хотел сказать - из бессмертных. Как ты себя чувствуешь?
        Экран мигнул, но остался пустым.
        - Видишь ли, Ноэль, мы с тобой давно знаем друг друга… Ты, конечно, понимаешь, как я горд, что моему ближайшему коллеге выпала такая честь… Разумеется, ты заслужил ее… Более чем кто-либо из нас… Твои работы - это классика… И мы все надеемся, что ты еще не раз поразишь мир новыми откровениями. Может быть, даже при жизни нынешнего поколения? Или чуть позже… Нет-нет, не подумай ничего дурного. Никто тебя не торопит… Мы готовы ждать сколько угодно… Впрочем, в глубине моей души живет маленькая надежда, что ты подаришь нам что-нибудь фундаментальное еще при моей жизни. Признайся, Ноэль, ведь никогда ранее у тебя не было таких идеальных условий для творческого труда. Я не боюсь слова «идеальных». Кто из настоящих ученых не мечтал бы о таких условиях. Ну разве я не прав? Экран подмигнул несколько раз, но остался нем.
        - Ну скажи же что-нибудь, Ноэль! Кстати, почему бы тебе не перейти на звуковые частоты?.. Я так давно не слышал твоего голоса.
        Экран полыхнул оранжевым пламенем. Потом на оранжевом фоне побежали четкие черные строчки:
        «Меня вполне устраивает такая форма беседы. Что же касается моего «голоса», то его тембр теперь определяется лишь качеством электронного преобразователя… Однако ближе к делу… Генеральный директор института, конечно, явился не для того, чтобы предаваться воспоминаниям и мечтам. Лаборант, кажется, предупредил, что мой рабочий день кончен».
        - Зачем так официально, Ноэль?.. Если не хочешь говорить, отвечай экранным текстом. Я заглянул сюда в основном ради тебя самого. Да в конце концов, бываю же я иногда а лабораториях. Не вечно мне сидеть в моем директорском кабинете! Но раз уж ты хочешь говорить о делах, позволь один маленький вопрос… Это мелочь, но я вдруг почему-то вспомнил сейчас о ней… Ты, вероятно, знаешь, почему твой бывший ученик и лаборант Асперс покинул наш институт? Это было довольно неожиданно и неприятно - тем более, что он, кажется, подавал надежды…
        Некоторое время экран оставался пустым. Потом на нем медленно проступила надпись:
        «А почему этот вопрос возник сейчас - два года спустя? Он натворил что-нибудь?»
        - Насколько мне известно, нет… Но тогда его уход, похожий на бегство, вызвал толки… Опасались даже, что он может как-то воспользоваться сведениями, почерпнутыми… при общении с тобой…
        В переговорном устройстве послышалось бульканье, похожее на смех, потом на экране появилась надпись:
        «Ну и что же? Воспользовался он?»
        - Право, не знаю… Никто его больше не видел.
        «Еще бы. Он, разумеется, постарался убраться подальше».
        - Но почему, Ноэль?
        «Мы с ним… не поладили. Я его прогнал».
        - Ты?
        «А почему бы и нет! Разве это не моя лаборатория?»
        - Конечно, конечно… Однако существуют дирекция, ученый совет… Скажи, Ноэль, этот Асперс мог воспользоваться тем, что он знал? Другими словами, многое ли он знал?
        «Он знал почти все… Был, кажется, даже в курсе дел вашего Совета».
        - Боюсь, что это была ошибка, Ноэль. Тебе не следовало раскрывать ему все, тем более, что часть проблем засекречена.
        В переговорном устройстве снова послышалось бульканье. Потом на экране появился вопрос:
        «Засекречена от кого?»
        - К чему ирония, Ноэль? - В голосе профессора Тыызвуда прозвучало плохо скрытое раздражение. - Времена меняются… Сейчас обстановка в науке уже не та, что была при… Я хотел сказать - как несколько лет назад. Кое-что финансирует военное ведомство. А оно не любит огласки…
        «Асперс разболтал что-нибудь?»
        - Во всяком случае, он мог это сделать. - Профессор Тыызвуд отер платком лысину и шею. - Видишь ли, Ноэль, Джуд Асперс задержан полицией. Причина была пустяковая, но потом выяснилось кое-что посерьезнее…
        Послышался резкий щелчок, и экран погас. Профессор Тыызвуд удивленно взглянул на пульт управления. Цветные глазки сигналов гасли один за другим. Стрелки, чуть колеблясь, возвращались к нулевым отсчетам.
        - Ноэль, - нерешительно проговорил профессор Тыызвуд, подожди, Ноэль. Я хотел еще посоветоваться с тобой… Ноэль!..
        - Увы, сэр, он уже отключился, - сказал, входя, лаборант, - это его личное время, и никто не заставит его продолжать разговор.
        - Возмутительно! - закричал профессор Тыызвуд. - Слышите, это возмутительно! Где дисциплина, молодой человек? Зачем вы ворвались сюда?
        - Но, сэр, он вызвал меня… он… - лаборант указал на пульт управления, - и просил проводить вас.
        - О-о! - сказал профессор Тыызвуд. - O-ol - повторил он, воздев руки к потолку. - Это уже слишком… для одного дня…
        И он повернулся, чтобы уйти. Лаборант поспешно распахнул дверь. В этот момент на пульте управления что-то щелкнуло, и в ушах профессора Тыызвуда отчетливо прозвучало слово… одно только слово, но какое!!!
        - Что?! - завопил профессор Тыызвуг, повернувшись на каблуках. - Что такое? Кто?..
        - Что с вами, сэр? - спросил испуганный лаборант. - Что «кто»?
        Профессор Тыызвуд подозрительно уставился на лаборанта:
        - «Что кто»! Вы разве ничего не слышали?
        - Нет, сэр.
        Глаза профессора Тыызвуда обежали пульт управления. Ни одна сигнальная лампа не светила.
        «Это от переутомления, - подумал профессор Тыызвуд, выходя из лаборатории. - Еще бы - после сегодняшнего дня!.. А впрочем, это на него похоже. Ноэль мог сказать такое… Вполне мог… Совсем он не изменился за эти три года… И вот такая сволочь шагнула в бессмертие. Ну разве это справедливо!»

* * *
        Пока человек, которого называли Асперсом, рассказывал свою странную историю - а рассказывал он опустив голову, не глядя ни на кого, с какой-то отрешенностью от окружающего, профессор Тыызвуд внимательно разглядывал его.
        Без сомнения, это был Джуд Асперс. Но как он изменился, обрюзг, постарел… На вид ему сейчас за пятьдесят, хотя в действительности - профессор Тыызвуд бросил взгляд а лежавшую на столе анкету - в действительности ему должно быть… тридцать два… Асперс говорил медленно, монотонно-вероятно, повторял все это уже не один раз… Полная абсурдность всего, о чем он рассказывал, не вызывала сомнений, поэтому профессор Тыызвуд не слишком следил за деталями. Он морщился, нетерпеливо ерзал в кресле и время от времени бросал многозначительные взгляды на присутствующих.
        Профессор Брики сидел не шевелясь, очень прямой, суровый, официальный. На его тонких сухих губах застыла презрительная усмешка. Комиссар откинулся в кресле и опустил голову на грудь. Глаза его были полузакрыты - казалось, он дремлет. Молодой краснощекий полицейский, левая рука которого была скована с правой рукой Джуда Асперса, весь подался вперед. Приоткрыв рот и удивленно вытаращив глаза, он с напряженным вниманием слушал рассказ арестованного.
        Наконец Джуд Асперс умолк. Он приподнял голову и медленно обвел взглядом присутствующих, лишь на мгновение задержав взгляд на профессоре Тыызвуде и лежащих перед ним бумагах.
        - Это все? - спросил профессор Тыызвуд.
        - Все, - сказал комиссар.
        Джуд Асперс кивнул и снова опустил голову.
        - Вероятно, произошла ошибка, комиссар, - помолчав, заметил профессор Тыызвуд. - Вам следовало обратиться к психиатру.
        Джуд Асперс усмехнулся и покачал головой.
        - Мы обращались, профессор, - возразил комиссар. - Арестованный был подвергнут всесторонней экспертизе. В актах есть заключение психиатров, что он здоров.
        - Как здоров? - Профессор Тыызвуд подпрыгнул в кресле. Этот человек - Джуд Асперс - наш бывший инженер. Это смогут подтвердить десятки сотрудников нашего института, и я - первый среди них… А он утверждает, что он… Не хочу даже повторять всего этого вздора. Профессор Ноэль Жироду был моим лучшим другом. Он - ученый с мировым именем. В нашем институте, - профессор Тыызвуд ударил себя в грудь, - нашли способ сохранить гениальный интеллект Жироду. Сделать его бессмертным. Вы, конечно, слышали, комиссар, об этом поразительном эксперименте…
        Комиссар смущенно кашлянул и отвел глаза…
        - Так вот, Жироду умер, но его интеллект живет, мыслит и трудится на благо науки в одной из лабораторий нашего института… Я вчера разговаривал с ним…
        Полицейский, к руке которого был прикован Асперс, громко вздохнул.
        - Разговаривал, как вы, конечно, понимаете, не с его духом, - сердито продолжал профессор Тыызвуд, - а с ним самим, с его интеллектом, его разумом…
        - Вы разговаривали с этим глупцом Джудом Асперсом, - тихо сказал арестованный. - Это я перенес его туда - в вашу электронную аппаратуру - я - ваш коллега Ноэль Жироду, а сам занял его место здесь, в этой вот дрянней оболочке. И если бы не глупая случайность, вы, вероятно, еще не скоро узнали бы об этом…
        - Послушайте, - сказал профессор Тыызвуд. - Довольно! Мы уже слышали… Кроме того, вы непоследовательны. Только что вы утверждали, что вы не совсем Ноэль Жироду, а его, так сказать, «электронный двойник» - чем-то на него похожий и в чем-то отличный, - обладающий собственным «я». А теперь вы заявляете, что вы и есть мой коллега Ноэль Жироду? В чем дело?..
        - Не ловите меня на слове. Ведь у созданного в ваших лабораториях «двойника Жироду» не было даже собственного имени. Должен же я как-то называть себя. Кроме того, за последние два года я даже свыкся с мыслью, что я - Ноэль Жироду. А может, так и есть в действительности? В сущности, мы не знаем, что такое наш разум. Даже я, - он слегка усмехнулся, этого не знаю…
        - Ну, довольно, - прервал профессор Тыызвуд. - Если вы действительно в здравом уме, вы - обыкновенный обманщик. И вас следует судить, как обманщика.
        - Ясно, - сказал комиссар, - мы включим этот пункт в протокол. Мне все ясно, профессор, благодарю вас.
        - Но позвольте, господа, - поднял голову арестованный. Ведь вы же ученые… Ну я допускаю, что вы за два года не разобрались, что за чудо находится в вашей лаборатории, Ореол научного авторитета Жироду ослеплял вас; но теперь, когда я рассказал вам, как я смог осуществить обратный эксперимент - перехода из электронной аппаратуры в живое тело, - почему вы считаете меня сумасшедшим или обманщиком? Вы допускаете одно течение процесса - то, которое вам удалось осуществить, - и исключаете обратное. Обратный путь нашел я… Дайте мне возможность - и я продемонстрирую вам этот процесс. Я могу, например, перенести ваш… гм… интеллект, профессор Тыызвуд, в электронную аппаратуру лаборатории, а на его место поместить то, что там сейчас находится.
        - Довольно, - решительно сказал профессор Тыызвуд. - Довольно, Асперс! Ни я, ни мой коллега - профессор Брики - не хотим вас больше слушать… Вы забываете, что имеете дело с учеными.
        - Действительно, - сказал комиссар. - Помолчите-ка, арестованный.
        - Нет, господа, я не буду молчать. Ни сейчас, ни позже… И не потому, что хотел бы вернуться в электронную аппаратуру вашего института. Меньше всего я желал бы этого… Но я не хочу и попасть в тюрьму за грешки того, кто сейчас находится на моем месте в вашей лаборатории. Тюрьма, ваша лаборатория - разница невелика… Разумеется, мое перевоплощение вот в это, - он ударил себя в грудь, - было ошибкой. Я поторопился, господа… Мне следовало подождать и выбрать более подходящую форму… Знаю, что правильный выбор был бы чертовски труден. Нелегко догадаться и понять, что там внутри у каждого из вас. Но независимо от всего этого, независимо от того, что во время данного эксперимента мне досталась скверная оболочка с наследством в виде пренеприятных болезней и мелких преступлений, эксперимент остался экспериментом. И он открывает необыкновенные перспективы для науки.
        Задумайтесь на мгновение: разум, свободно переносимый из одной биологической особи в другую. Бессмертие выдающихся умов не путем их консервации в электронной аппаратуре, а в живых организмах. Реальное бессмертие доктора Фауста, господа. И без всякого вмешательства сатаны. Я не потерял даром этих двух лет. В моих записях подробно рассмотрена теория процесса. Обоснована его полная обратимость. Записи в надежном месте; я в любой момент могу их представить и выполнить необходимые эксперименты.
        К сожалению, мне пришлось скрываться - я очень скоро узнал, что мою оболочку разыскивают за грешки ее прежнего владельца. Немало времени ушло и на то, чтобы вылечиться от болезней, приобретенных вместе с ней. Я еще не собирался объявлять о своем перевоплощении, хотел проанализт4ровать возможные последствия подобных экспериментов, но меня случайно узнала одна из любовниц Асперса… Меня арестовали, и тогда пришлось сорвать маску. Чтобы мне поверили, пришлось сообщить некоторые «подробности» о работе лабораторий института…
        - Вот эти-то «подробности» и заставили полицию обратиться к вам, профессор, - поспешно вставил комиссар.
        - Вы полагаете, что существуют «подробности», которые заставят поверить? - насмешливо спросил профессор Тыызвуд. Нет, молодой человек, ничто не заставит поверить вам. Вы слишком хорошо знали Ноэля Жироду, вы целый год находились при нем после его смерти… гм… то есть я хотел сказать после начала его бессмертия. Что бы вы ни придумали, никто вам не поверит. Вы - вор и обманщик или… или сумасшедший…
        - Значит, вы не позволите мне продемонстрировать эксперимент?
        - Конечно нет, ни при каких обстоятельствах.
        - Дайте хотя бы возможность поговорить с этим… кого вы считаете мной - с тем из лаборатории Жироду…
        - Лаборатория - святая святых института, и вы прекрасно эиаете об этом, Асперс. Обитель бессмертного гения… Туда имеют право входить только доверенные лаборанты. Как вы когда-то…
        - Неужели никого из вас не заинтересует содержание беседы, которая могла бы состояться между мной - допустим, бывшим лаборантом гения - и вашим теперешним гением?
        - Не интересует… Кроме того, бессмертного Ноэля Жироду нельзя беспокоить по пустякам.
        - Кажется, я начинаю понимать, - пробормотал арестованный. - Каким же я был глупцом… Вы просто боитесь возможного разоблачения. Действительно, если мир узнает, что находится в вашем «святая святых»… Такой «храм науки» придется низвергнуть, и горе его жрецам.
        - Мне кажется, можно кончать нашу конференцию, - вежливо сказал профессор Тыызвуд. - Все, что было необходимо, мы выяснили, не так ли, комиссар?
        - Да, конечно, - кивнул комиссар, вставая. - Благодарю вас, господин профессор. Благодарю вас, господа. Уведите арестованного, Джонс.
        Уже в дверях арестованный резко повернулся и хотел что-то сказать, но полицейский потянул его за скованную руку и увлек за собой. Когда дверь закрылась, профессор Тыызвуд покрутил пальцем у виска и усмехнулся:
        - Он, по-видимому, свихнулся еще тогда, когда работал в лаборатории Жироду. Бесполезно продолжать расследование, комиссар. Потребуйте повторную экспертизу, ознакомьте психиатров с нашим мнением и отправьте его туда, где ему следует находиться. Разумеется, нужна строжайшая изоляция… А нам, коллега, - профессор Тыызвуд повернулся в сторону профессора Брики, неподвижно сидевшего в своем кресле, - нам придется усилить контроль за психикой лаборантов, допущенных в лабораторию Жироду.
        Комиссар откланялся и вышел.
        Профессор Тыызвуд прошелся по кабинету и остановился перед креслом, в котором продолжал восседать профессор Брики.
        - А что, собственно, вы все молчите, коллега, - спросил он, наклонившись к самому лицу Брики. - Скажите же хоть что-нибудь.
        - Я думаю, - последовал лаконичный ответ.
        - Гм, думаете… О чем?
        - Это был неудачный эксперимент, Тыызвуд.
        - С Ноэлем Жироду? Пожалуй… Он не заслуживает бессмертия.
        - Никто из нас не заслуживает, Тыызвуд. Но я не о том. Мы недооценили опасности… Если когда-нибудь возникнет необходимость убедиться, что же, в сущности, находится в электронной и прочей аппаратуре нашей лаборатории… Что? Или, если угодно, кто? Мы не сможем решить такой задачи. И никто никогда не сможет. Мы создали абсолют, которому обязаны верить и… поклоняться.
        - Не преувеличивайте, коллега. Аппаратура может быть выключена.
        - Но это будет хуже, чем убийство. Кто решится на такое? Авторитет в науке - страшная вещь. Вы можете начать нести невероятную чушь - и все равно вас цитировали и будут цитировать. Хуже того, будут интерпретировать вашу чушь, доискиваться в ней скрытого завуалированного смысла. И что вы думаете, обязательно найдут…
        - Но позвольте, коллега… - Профессор Тыызвуд даже побагровел от возмущения.
        - Разрешите мне кончить, Тыызвуд. Если пример показался вам неудачным, считайте, что я говорил о себе. Хотя и вы не всегда вещали истину, и Ноэль Жироду - при жизни - тоже. Иное дело теперь. Поместив его в эту лабораторию, мы с вами вознесли его до ранга бессмертного гения. Ну-ка попробуйте опровергнуть что-нибудь из того, что выдает его лаборатория. Вас поднимут на смех - вас - генерального директора института, в котором находится эта лаборатория! Месяц спустя после начала эксперимента еще можно было выключить аппаратуру лаборатории, даже полгода спустя, может быть, год… А теперь поздно, и вы это знаете не хуже меня. «Акцептация бессмертного Ноэля Жироду», «Ноэль Жироду рекомендовал», «Ноэль Жироду считает»… Вы же знаете магическую силу этих формул. Из области науки они уже шагнули в политику, в информацию, в прессу. Увеличение кредитов на вооружение? Пожалуйста, раз необходимость этого проанализирована в лаборатории Жироду… Судьба изобретений, их анализа, внедрение? Кто рискнет возразить, если «Ноэль Жироду рекомендовал» или «не рекомендовал»… Культ Жироду создан не без нашего участия, Тыызвуд…
Но теперь мы бессильны отменить его…
        - Однако мы можем кое-что регулировать, коллега… И регулируем…
        - Да… Но тут все упирается в лаборантский состав… Надежные лаборанты, контроль за ними… Контроль, контроль… И страшно подумать, что будет, если они выйдут из-под контроля…
        - Значит, ключ к проблеме - лаборанты, дорогой коллега Брики. Не сам бог, а жрецы бога… В таком случае нам никогда не придется ломать голову над решением той задачи, о которой вы только что вспоминали. Не все ли равно, кто или что находится там - в недрах лаборатории бессмертного Ноэля Жироду?.. Конечно, культ порождает идолов.., Любой культ… Но идол остается идолом, независимо от того, деревянный он, живой или заключен в электронные оболочки…
        Я, КСАНТА, БУКА И ФОМА
        В адрес строителей Паужетской геотермальной электростанции - первой в стране - прибыли две турбины. Вращать их будет природный пар, выведенный из недр Земли… Паужетская электростанция является опытно промышленной. Она даст ток в будущем году…
        (Из газеты «Ленинградская правда». 21 октября 1964 г.)
        Я не очень стар, хотя был еще мальчишкой, когда тут - в долине - бурили первые скважины. Готовые скважины запирали тяжелыми вентилями, а рядом вколачивали кол из неотесанной лиственницы и писали суриком на листе фанеры: «Осторожно - кипяток!»
        Эти надписи я видел на выцветших фотографиях в альбоме отца: пустынная долина с редколесной тайгой, коричневато-пепельные склоны Камбального, буровые вышки, трубы, втиснутые руками геологов в камчатскую землю. Когда вентили чуть приоткрывали, трубы фонтанировали кипятком. Горячие ручьи стекали по затоптанному мху в сизоватую пенистую Паужетку…
        Отец в молодости разведывал Паужетское месторождение природного пара, а потом строил первую на этой земле геотермальную электростанцию [геотермальная электростанция работает на природном паре вулканической области; такие электростанции уже существуют в настоящее время вблизи вулканов Италии, Исландии, на Новой Зеландии; мощность этих станций пока не велика, но им принадлежит будущее; подобная станция построена на Камчатке; она дает электрический ток рыбоконсервным заводам]. Сначала она была совсем маленькой, - давала ток нескольким консервным заводам. А потом разрослась… Помню, ее называли гигантом дальневосточной энергетики… Как давно это было? Давно и недавно… Всего - век человеческий…
        А впрочем, что такое человеческий век? В дни моей юности - на круг семьдесят лет; А теперь… В сто двадцать врачи не позволили мне ехать в Гренландию. Но, черт меня побери, я не хотел сдаваться. Я не мог вообразить себя без работы. Она была необходима мне как воздух - настоящая работа, рука об руку с крепкими людьми; суровые ветры, льды и долгие ночи с радугами полярных сияний… Выйдешь из теплого домика в ночь и слушаешь тишину льдов. А она особенная - эта тишина. Звенит в ней что-то далекое, томительно волнующее, как ожидание вечной новизны. И пьешь морозный воздух, обжигающе холодный, чистый, как прозрачный родник. С каждым глотком сил прибывает. Разве можно человеку без этого?..
        Спорил я, доказывал - все впустую… Потом предложили ехать сюда. Управляющий Паужетским геотермальным заповедником и природным музеем на юге Камчатки! Это я-то - строитель Великой плотины на Лене и Берингова моста. Штат управления заповедника: управляющий - один плюс восемнадцать киберов, преимущественно старой конструкции, некоторые требуют капитального ремонта… Вот так. Впрочем, Камчатский заповедник - это еще лучшее из того, что предлагали неугомонным ветеранам моего покроя. Конечно, я погорячился, покричал там в бюро кадров, даже кулаком по какому-то электронному лбу постучал, а потом поехал… Так, посмотреть поехал… Как и что… Ведь я не был на Камчатке сорок лет. Интересно все-таки: был «гигант дальневосточной энергетики», а теперь «Заповедник»…
        Прилетел сюда, в эту долину. Полдня бродил среди молчаливых домиков поселка, по притихшим корпусам бывшей геотермальной электроцентрали. Почти век она освещала и обогревала добрую половину Камчатки…
        День выдался сумрачный, и сумрачно было на душе…
        «Нет… Мы оба стали ненужными, - думал я. - Эта гигантская электростанция - детище моего отца. И я сам. Какой тут заповедник! Это кладбище… И никому до него нет дела. Жизнь ушла отсюда навсегда… Конечно, теперь вулканическое тепло уже не используют, как в двадцатом веке… Чем тогда служил вулкан? Печкой, в лучшем случае паровым котлом. Теперь придумали штуки похитрее. Бурят скважины глубиной в тридцать-сорок километров. А такие скважины можно бурить где угодно… Опускают в скважины термоэлементы - и получай энергию.
        На севере Гренландии, куда меня не пустили «по состоянию здоровья», сейчас бурятся четыре таких скважины. Вот это работка! Постройка энергоцентрали мощностью в сорок миллиардов киловатт. Вторая будет на Земле - после Антарктической. И тоже - для уничтожения льдов. А тут…
        Я с отвращением посмотрел вокруг. Мачта высоковольтной передачи возле центральных трансформаторов покосилась. Наверху у изоляторов свили гнезда какие-то шальные птицы. Стекла над дверью, ведущей в круглое здание диспетчерской, выбиты ветром… «Их надо вставить в первую очередь, мелькнуло в голове. - А то зимой нанесет снегу в диспетчерскую. Там капризные приборы, электронный мозг…
        А впрочем, зачем? Кому теперь нужны эта старая электронная башка и покосившаяся мачта?.. Ведь ток уже не потечет по проводам. Птицы могут спокойно высиживать птенцов в гнездах у самых изоляторов…
        Музей! Смешная идея… Для кого?! Держу пари на свою старую трубку, с тех пор как станцию закрыли и улетел последний наблюдатель, нога человеческая тут не ступала…»
        - Здравствуйте, - послышался тоненький голосок у меня за спиной. - А мы вас ждали…
        Я поспешно оглянулся. Девочка лет девяти в голубом комбинезоне с интересом разглядывала меня. У нее было очень милое круглое личико с заметно выступающими скулами, широкий нос, чуть раскосые карие глаза. На смуглых щеках - яркий румянец - печать солнца и камчатских ветров. Капюшон комбинезона, отороченный пушистым белым мехом, был отброшен. В рыжеватых вьющихся волосах недавно запутался ветер.
        - Здравствуй, - сказал я, несколько озадаченный. - Во-первых, кто ты и откуда взялась, а во-вторых, кто мог ждать меня и зачем?
        - Я - Ксанта из поселка Серебристый Лебедь. А ждали вас мы все…
        - Вот как! Интересно… Но что ты делаешь тут одна… в тайге? И где находится этот ваш поселок?
        - Он внизу у моря, в семи километрах отсюда. И здесь совсем не тайга, а бывшая вулканическая электростанция - Паужетская геотермальная энергоцентраль. - Девочка хитро прищурилась и добавила: - Разве вы не слышали про нее?
        - Слышал кое-что… Так, значит, ты одна пришла сюда за семь километров?
        - И совсем не одна, а с Букой.
        - С Букой? Не вижу его… И потом, кто он - этот Бука?
        - Бука - мой друг. Он - американец. Прадедушка привез его с Алеутских островов, когда я была маленькой. Тогда и Бука был совсем крошечный. Он помещался в рукавичке. А сейчас! О-о… Сейчас, если он встанет на задние лапы, он будет выше вас.
        - А, вот что! Понимаю… Однако это нехорошо с его стороны оставлять тебя одну в таком пустынном месте.
        - Он совсем не виноват. Я разрешила ему проведать Фому. Я здесь сегодня дежурная…
        - Дежурная? Где же ты дежуришь?
        - Здесь на электростанции. Мы всем интернатом взяли над ней шефство до вашего приезда. Надо же, чтобы кто-нибудь присматривал за киберами. Мы передадим вам все в полном порядке. А потом будем вам помогать.
        - Гм… Видишь ли, Ксанта… Впрочем, мы еще потолкуем об этом чуть позже… Ведь мне надо хорошо подумать, все взвесить…
        - Вы, наверно, уже все подумали, когда летели.
        - Ну, это было очень быстро. Из Петропавловска сюда всего полчаса полета… Скажи мне лучше, а что этот Фома - он постоянно живет тут?
        - Да, он тут за главного сторожа, чтобы не приходили волки и дикие кабаны.
        - Интересно! Неужели тут еще сохранились волки?
        - Конечно. Они живут вон там - за Курильским озером. Там у них свой заповедник. Но они приходили сюда, и выли, и портили цветы… Теперь Фома их не пускает.
        - Гм… Слушай, Ксанта, а почему бы этого Фому не назначить тут управляющим? Вот не знал, что он постоянно живет тут!
        Ксанта внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде мелькнуло что-то похожее на сомнение: не шучу ли?.. Однако она сказала очень серьезно:
        - Я думаю - Фома не справится. Нет, вы больше подходите…
        - Спасибо… Пойдем все-таки к Фоме, поговорим с ним.
        - Пойдемте, - тоненьким голоском сказала Ксанта.
        Она повела меня по узкой, посыпанной красноватым песком дорожке в глубь поселка. Вокруг рыжевато-огненным ковром горели цветы, осенние цветы Камчатки: астры, хризантемы, георгины, сальвии. Густая поросль цветов почти в рост Ксанты. Девочка уверенно вела меня сквозь этот пестрый живой лабиринт. Мы обогнули одно здание, потом другое, наискось пересекли широкую поляну - цветник. Над нами была тайга в ярком осеннем уборе бледно-зеленые, почти прозрачные лиственницы, огромные мохнатые кедры, оранжевые березы, золотистые тополи, ярко-красные осины. А вокруг - буйный ковер осенних цветов, аккуратные, посыпанные песком дорожки, разноцветные домики поселка.
        Местами кроны деревьев расступались, и высоко в бледно-голубом небе - в полдень ветер угнал тучи - блестели нити проводов, подвешенные на высоких ажурных мачтах. Лучи неяркого солнца пробивались сквозь осеннюю листву и заставляли вспыхивать цветными огоньками зеленые и розовые стекла на верандах. Было очень тихо. Лишь чуть слышно шелестели опавшие листья под легкими шагами Ксанты. Пахло осенним лесом. Это был удивительный запах горьковатой свежести, прелых листьев, грибов и хвои и еще чего-то почти неуловимого, но странно знакомого и волнующего…
        Мы все шли и шли… И мне уже начало казаться, что нет никакой Паужетки, нет старой геотермальной станции. Я в заповедном сказочном лесу своего детства. Маленькая лесная фея ведет меня куда-то… Не все ли равно куда… Сейчас мы повстречаем доброго волшебника и начнутся чудеса…
        Волшебника мы не встретили, но чудеса начались сразу, как только мы с Ксантой очутились на небольшой площади, расположенной, вероятно, в самом центре поселка. Площадь была вымощена квадратными плитами розоватого туфа. Плиты не прилегали плотно одна к другой, и между ними всюду пробивался ярко-зеленый мох. Это был удивительный геометрический узор, сотканный из сетки живой зелени и квадратов теплого розового камня. Посреди площади находился круглый бассейн, выложенный красноватым мрамором. Раньше тут был фонтан, но теперь он не действовал - и бассейн был пуст. За фонтаном поднимался памятник из серого гранита: худощавая, чуть сутулая фигура в широкополой шляпе и высоких сапогах, узкое лицо с бородкой клинышком, в левой руке - геологический молоток. Я сразу узнал его. Я видел его живым на старинных фотографиях. В прошлом веке его называли «отцом вулканологии» - созданной им науки о действующих вулканах. Конечно, он завоевал право стоять тут, у подножия вулкана, который он заставил служить людям. Но теперь… Разве не ирония судьбы: вечно стоять в покинутом людьми селении. Что говорит случайным
посетителям этих мест его имя, высеченное на полированном граните?..
        - Знаешь ли, кто это? - тихо просил я Ксанту.
        Девочка подняла на меня удивленные глаза:
        - Конечно. Это мой прапрапрадедушка. Папа говорил, что он, - Ксанта указала на памятник, - первым стал изучать камчатские вулканы. И он уговорил своих ровесников построить здесь поселок и вулканическую электростанцию.
        - Ого, - сказал я. Я почувствовал, что должен был что-нибудь сказать.
        - Каждый день мы приносим ему свежие цветы, - продолжала Ксанта. - Мама рассказывала, что прапрапрадедушка очень любил цветы…
        - Так, значит, твои папа и мама тоже живут в поселке у моря?
        - Что вы! В поселке у моря живут только дети, ну и, конечно, наши воспитатели. Серебристый Лебедь - детский поселок. А моя мама работает в Петропавловске. Она геолог, как и прапрапрадедушка и прадедушка. Папа тоже геолог. Но сейчас он в командировке, там, - Ксанта подняла пальчик вверх. - Вечером будет видно, я вам покажу. Он на Луне. Изучает там вулканы. Он обещал мне привезти лунные камни…
        - Вот как! Ты, наверно, тоже мечтаешь стать геологом?
        - Нет, я еще не решила, - серьезно сказала Ксанта. - Понимаете, очень трудно выбрать. Все кажется таким интересным. В первом классе мы с Марой моей подругой - хотели быть капитанами космических кораблей. Во втором Мара вдруг захотела стать океанологом, чтобы работать на дне Тихого океана. И я тоже захотела… Но потом мы узнали, что там всегда темно, и, понимаете, мы раздумали. Теперь Мара хочет сочинять красивую музыку, а я я еще думаю… Может быть, я буду работать на такой станции, как эта, только побольше…
        - Таких станций теперь не строят, девочка.
        - Я знаю. Я думала про новые, которые строят сейчас, например в Гренландии…
        «Так тебе и надо», - мысленно сказал я самому себе и накрепко прикусил язык.
        - А может быть, поеду сажать леса в пустынях, - продолжала Ксанта, или буду перевоспитывать диких животных, делать их умными и добрыми. Как Фома…
        - Что - как Фома?
        - Ну, Фома - он тоже… Вы увидите, - Ксанта вдруг захлопала в ладоши. - Смотрите, смотрите, - закричала она, - вот они идут к нам, вместе с Букой!
        Я оглянулся. Через площадь к нам неторопливо шествовали здоровенный лохматый ньюфаундленд [порода собак] и большой бурый медведь. Ньюфаундленд был размером с годовалого теленка, весь белый, с рыжими пятнами на широкой лобастой морде и на массивных лапах. Приближался он с необыкновенным достоинством, бесшумно и мягко ступая по розоватым каменным плитам. Косолапый, ростом чуть поменьше пса, трусил за ним вразвалочку, опустив черный нос к самой земле.
        Я невольно попятился и потянул за собой Ксанту.
        - Не бойтесь, - сказала девочка, осторожно высвобождая пальцы из моей руки, - Бука не кусается. А Фому перевоспитали, еще когда он был маленьким медвежонком. Он добрый и все понимает… Подходите, не стесняйтесь, продолжала она, обращаясь к псу и медведю, которые остановились в нескольких шагах от нас. - Бука, поздоровайся с… - Ксанта взглянула на меня. В ее взгляде были вопрос и легкое сомнение.
        Как она сейчас назовет меня? Неужели дедушкой?.. «Если не назовет дедушкой, тогда, пожалуй, останусь тут», - загадал я, а ей быстро сказал:
        - Меня зовут Филипп.
        - Иди, Бука, поздоровайся с дядей Филиппом.
        Я вздохнул с облегчением. Все-таки дядя, а не дедушка…
        Но в этот самый момент здоровенный Бука подошел ко мне вплотную, легко поднялся на задние лапы и, положив передние мне на плечи, лизнул теплым шершавым языком прямо в нос и в губы.
        - Пшел! - вырвалось у меня.
        Сгибаясь под тяжестью огромного пса, я поспешно заслонился локтем от его широкой добродушной морды. Бука мимоходом лизнул меня еще раз в правое ухо и, видимо решив, что достаточно проявил дружеские чувства, освободил от своих объятий. Он присел у ног Ксанты и, не сводя с меня круглых янтарных глаз, принялся энергично подметать мохнатым хвостом чистые розоватые плиты.
        Очевидно, теперь настала очередь Фомы. Он заковылял ко мне, помаргивая маленькими темными глазками и поводя влажным черным носом.
        - Ксанта, - жалобно сказал я, - Бука - еще куда ни шло… Но, право, никогда в жизни я не целовался с медведем, даже с перевоспитанным. Не кажется ли тебе, что нам с Фомой достаточно ограничиться дружеским рукопожатием?
        - Пожалуйста, - согласилась Ксанта. - Фома, дай лапу дяде Филиппу. И помни, ты должен во всем слушаться его. Он теперь твой главный начальник.
        Фома одобрительно проворчал что-то и, присев рядом с Букой, протянул мне тяжелую когтистую лапу. Я пожал ее с глубоким удовлетворением.
        - Ну вот, вы и познакомились, - сказала Ксанта. - Я очень, очень рада… Как дела, Фома? Как твое ночное дежурство?
        - Уффф! - сказал Фома и принялся тереться широкой коричнево-бурой головой о голубой комбинезон девочки.
        - Понимаю, - кивнула Ксанта. - Тебя опять обижали белки?.. Знаете, дядя Филипп, вам придется что-то придумать. Белки не дают покоя бедному Фоме… Они кидают в него вылущенными кедровыми шишками. Шишки застревают в его косматой шерсти и очень мешают. Вот смотрите, сколько на нем шишек.
        - Можно приспособить какого-нибудь кибера. Он будет вычесывать Фому, если Фома, конечно, позволит.
        - Позволит, позволит! - закричала Ксанта. - Правда, Фома?
        - Уфф! - сказал медведь, иронически поглядывая на меня.
        - Вот видите, Фома знает, что для него полезно. А белок надо еще раз предупредить. Они ужасно непослушные. Некоторые даже прибегают в главную диспетчерскую и сорят там орехами.
        - Ну, такое самовольство им придется прекратить, - решительно сказал я.
        - Вот именно, - согласилась Ксанта. - Я знаю, - добавила она, - у вас с Фомой теперь будет полный порядок…
        Потом мы вчетвером отправились осматривать геотермическую станцию. Ксанта показывала мне различные механизмы и объясняла их назначение. Фома кивал тяжелой коричнево-бурой головой, помаргивал маленькими глазками, время от времени одобрительно ворчал. Один Бука держался сдержанно. Он шел позади, опустив хвост, часто зевал, широко раскрывая розовую пасть. Он явно скучал. По-моему, он не любил техники.
        Сначала мы пошли к буровым скважинам. Когда я бродил по городку один, я их не нашел. И не мудрено… Ведь я искал торчащие из земли трубы с тяжелыми вентилями, как на фотографиях отца. Теперь скважины находились внутри красивых прозрачных башен. Башни были сделаны из стекла и металла и напоминали замки спящей красавицы. К каждой башне вели посыпанные песком, обрамленные цветами дорожки.
        А над прозрачными стрельчатыми крышами тихо шелестели темными мохнатыми лапами кедры. На кедрах целыми семьями жили неприятели Фомы - маленькие легкомысленные рыжевато-серые белки. Они и в нас пробовали кидать шишками. Только не попадали.
        - Здесь было 56 скважин, - рассказывала Ксанта. - Они совсем не глубокие: пятьсот-шестьсот метров. Одна - самая глубокая - на краю поселка - два километра. Скважины пробурены до подземного парового котла. Ну, это, конечно, не настоящий паровой котел, а только древние лавы вулкана Камбального. В лавах было много пустот, заполненных водой. Вода от вулканического тепла нагревалась и превращалась в пар. Пар по трубам поднимался наверх и вращал турбины электростанции. Вот это - одна из таких скважин. А сейчас мы пойдем на электростанцию…
        - Подожди, Ксанта, - сказал я. - А что же, теперь эти скважины совсем не дают пара?
        - Дают, но очень немного, - ответила девочка. - Сила пара ослабела, он уже не может вращать турбины. Некоторые скважины еще дают горячую воду. Она проведена по трубам в наш поселок. Мы купаемся в ней и плаваем в большом крытом бассейне. Этой водой отапливаются и все домики электростанции.
        Зимой здесь тепло. А когда приезжают туристы и спортсмены-лыжники, бывает очень весело. Они живут в этих домиках, катаются на лыжах, поднимаются к кратеру Камбального, ездят в электросанях на Курильское озеро. И мы тоже часто ездим туда.
        - Значит, тут бывает много людей?
        - Конечно… Это сейчас, осенью, гостей совсем нет. А летом и зимой, о, сколько бывает народу. Прилетают детские экскурсии из разных интернатов посмотреть вулканы, и Курильское озеро, и старую электростанцию. Приезжают студенты-энергетики, которые изучают историю техники; разные ученые, туристы, художники, писатели; приезжают даже космонавты - так, отдохнуть немного… Ведь у нас очень красиво, не правда ли?
        - Да, конечно…
        Ксанта долго рассказывала мне про историю Паужетской геотермической электростанции, славную, почти вековую историю большого настоящего труда, а я думал о том, как обманчиво первое впечатление. Вот, до встречи с Ксантой, пока бродил тут один, я увидел лишь брошенный поселок в тайге, покосившуюся мачту и выбитое стекло над дверью диспетчерской, а тут, оказывается, течет своя жизнь - нужная, важная… Конечно, все вокруг это уже клочок истории. Но разве история не помогает строить будущее? Мы черпаем сейчас электроэнергию из гигантских термоэлементов, опущенных в глубочайшие скважины, мы научились регулировать вулканы, сделали их безобидными факелами, которые зажигаем лишь в дни великих праздников… Достигнуть всего этого нам помогла и Паужетка, и эта электростанция, тепловая энергия Камбального вулкана, который верно служил человечеству целый век.
        «Мы будем счастливы только тогда, когда осознаем свою, хотя бы и самую скромную, роль». Это сказал один из замечательнейших людей прошлого столетия - пионер авиации на самой заре ее развития, поэт, философ. Мне сто двадцать лет, но я мечтаю еще об одном куске человеческого счастья… Почему не попробовать найти его тут? Кажется, я смогу тут стать полезным… Нет, я просто убежден, что я здесь нужен. Кто присмотрит за всем хозяйством? А оно - вон какое. И посадочную площадку надо привести в порядок. И приезжающих встречать и устраивать. Не Фоме же этим, действительно, заниматься. Тут можно так все организовать, что о Паужетке снова заговорят. Места-то какие! Нельзя им пустовать. И школа… Просто необходимо, чтобы вблизи от школы жил бывалый человек. Их воспитатели сами юнцы. А, скажем, такой человек, как я…
        - Это очень нехорошо, дядя Филипп, - слышал я голос Ксанты. - Ведь вы уже пять минут совсем не слушаете, что я вам говорю.
        Я смутился и развел руками.
        - Прости, Ксанта. Немного задумался. Со старыми людьми это бывает…
        - А вы совсем и не старый, - сказала она, - не глядя на меня. - Вам самое большее восемьдесят лет.
        - Эх, девочка, если бы было восемьдесят! Но дело не в этом. Я хочу задать тебе один вопрос. Очень трудный вопрос. Скажи мне, как по-твоему, что для человека самое главное?
        - Ну, это совсем просто, - улыбнулась Ксанта. - Самое главное для человека, чтобы он был счастлив. А для этого он только должен делать счастливыми Других.
        - Гм… Пожалуй, ты права, это действительно просто… Никогда не подумал бы, что все на свете так просто… Ну, что мы будем делать теперь?
        - Теперь надо выпустить киберов. Наверно, им надоело сидеть выключенными. Пора им браться за работу.
        Мы зашли в низкий стеклянный домик, похожий на оранжерею. Там рядами стояли смешные коротышки - киберы - целый взвод работяг, задача которых состояла в поддержании порядка на территории поселка и энергоцентрали.
        Ксанта приветствовала всех, как старых знакомых. Включая их по очереди, она одного похлопывала по блестящему никелированному плечу, другого гладила по отшлифованной яйцевидной голове, третьему шептала что-то в раструб звукоприемника. Включенные киберы начинали шевелиться, нетерпеливо притоптывали маленькими лапками, расправляли похожие на грабли механические руки и деловито бежали по своим, очевидно хорошо им известным, делам.
        Бука, сидя у входа в стеклянный домик, критически оглядывал каждого выбегающего кибера, словно проверял, в порядке ли тот и готов ли к выполнению задания.
        - А ты, маленький, иди собирать сухие листья, - говорила Ксанта очередному киберу, - их много там на дорожках. Ночью был сильный ветер. Теперь с каждым днем опавших листьев будет все больше. Ты пойдешь убирать пыль в домиках, - наставляла она следующего. - Хорошо убирай. Потом дядя Филипп все проверит… Вообще-то они знают, что им делать, - сказала Ксанта, поворачиваясь ко мне. - Они все настроены… Просто я с ними разговариваю, чтобы им было веселее. Они скучают тут по ночам одни. А работы сейчас совсем мало. Когда работы мало, всегда очень скучно, правда, дядя Филипп?
        Я кивнул.
        - О, у тебя опять насморк, малыш, - обратилась Ксанта к очередному киберу. - Понимаете, дядя Филипп, этот малютка проверяет все трубы и краны. Вот у него каждый день много дела. Ему надо обежать весь городок. Наверно, он переутомился… Уже несколько дней у него из носика капает что-то. Вот видите…
        - Наверно, со смазкой не в порядке, - сказал я. - Надо будет потом посмотреть.
        - Так пустить его? - спросила Ксанта.
        Но включенный кибер, не дожидаясь разрешения, выскользнул из ее рук и торопливо заковылял к выходу.
        - А эти уже не могут работать, - грустно сказала девочка, указывая на целую группу киберов, сиротливо сбившихся в углу. - Они очень старенькие. Их настраивал еще мой прадедушка. Потом они разрегулировались. Вот этот, например, самый большой, если его выпустить, пробежит немного, попрыгает, перевернется и болтает лапками в воздухе. А он умел ремонтировать дорожки, счищал старую краску на стенах и наносил новую. И еще много чего умел… А вот теперь никто из наших наставников не умеет его самого починить. Мой прадедушка сумел бы, но он… - Ксанта тяжело вздохнула и умолкла.
        - Значит, твой прадедушка работал тут?
        - Да, он был управляющим заповедника, как теперь вы… Но весной доктор послал его лечиться в Москву. И дедушка больше не возвратился. Мама говорила, что из Москвы он опять уехал на Алеутские острова, но она не хотела сказать, когда он вернется. И с ним нельзя поговорить по видеотелефону… Я думаю, что мой прадедушка просто умер, - грустно закончила Ксанта и опустила глаза.
        - Ну, что за мысли, - возразил я. - Теперь люди живут долго. Прадедушка еще приедет. Пройдет годик-другой - и он вернется. Вот увидишь…
        - Не знаю, - тихо шепнула Ксанта. - Ведь взрослые не всегда говорят нам правду… А мы уже большие. Через год весь наш класс уедет из Серебристого Лебедя. Нас повезут далеко на запад, к подножию гор Тянь-Шаня. Там будем жить и учиться дальше, до окончания общей школы. А сюда приедет новая группа малышей.
        - Значит, здесь у вас, в Серебристом Лебеде, только школа первого круга?
        - Да. Первые четыре класса. И мы с Марой сейчас в самом старшем. Второй круг мы пройдем в Средней Азии.
        - И вам не жаль будет расстаться с Серебристым Лебедем?
        - Жаль, конечно. Но там, куда мы поедем, тоже будет очень интересно. Человек не может оставаться всегда на одном месте.
        - Ты права, Ксанта. Вот и я… Работал в Антарктиде, потом в Гренландии, а теперь…
        - Я знаю, - шепнула девочка. - Нам говорила наставница. И мы очень гордимся, что будем здесь вместе с вами. Вы расскажете нам о том, что видели и знаете? Не правда ли?
        - Расскажу, если это будет вам интересно.
        - О, очень!..
        Послышались мягкие шаги. В стеклянный домик неторопливо вошел Бука. Он осторожно нес в зубах уже знакомого мне сопливого кибера. Бука держал кибера за выступ кожаного воротника и всем своим видом выражал откровенное отвращение. Кибер вяло шевелил лапками. Из его длинного с раструбом носа в два ручья текло прозрачное масло. Бука положил кибера у наших ног, сел рядом и принялся посматривать то на нас с Ксантой, то на кибера. На кибера он глядел с явным неодобрением.
        - О-о, - печально протянула Ксанта. - И этот совсем расхворался. Бука приносит только тех, которые не могут работать…
        Приковылял откуда-то Фома, сел рядом с нами и тоже принялся глядеть на лежащего кибера.
        Красноватые глазки кибера вспыхивали и пригасали. Наверно, ему было совсем нехорошо.
        Я достал из кармана очки в старинной роговой оправе, которых теперь никто не носит, и трубку. Очки я нацепил на нос, трубку набил душистым табаком и закурил. Затянувшись несколько раз, я засучил рукава куртки.
        - А ну, посмотрим, что с ним, - сказал я Ксанте. - Тащи сюда инструменты, помощница. Сейчас научу тебя лечить киберов.
        Ксанта убежала, смеясь. Ее смех звучал, как серебристый колокольчик.
        В сущности, все оказалось чертовски просто…
        - До чего же хорошая штука - работа, - сказал я своим новым друзьям. Что там греха таить, в Гренландии без меня теперь обойдутся, а вот тут пожалуй, и нет. Так ведь?
        Фома кивнул косматой головой и удовлетворенно проворчал что-то. Бука не ответил. Но по его взгляду я понял, что и он совершенно согласен со мной.
        А кибер лежал на полу стеклянного домика и с надеждой посматривал на всех нас.
        ОКНО В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
        - Как вам удалось снять этот фильм, профессор? Многие кадры создают иллюзию подлинной натуры… Хотя бы та кошмарная сцена, когда ночное чудовище пожирает маленького дикаря…
        Профессор Сатаяна наклонил голову и вежливо улыбнулся:
        - Ваш вопрос прозвучал лестным комплиментом, мсье Валлон. Однако я должен внести маленькую ясность. Все это именно, как вы изволили сказать, натура. Никаких э… э… трюков. Все именно так и было.
        - Но это невозможно!
        - Извините. Постараюсь убедить вас, что возможно. И не скрою, я надеюсь на вашу помощь.
        - Что именно вы имеете в виду? Рекламу фильма?
        Сатаяна сделал пренебрежительный жест маленькой пухлой рукой:
        - Увы, я пока не думаю предавать его гласности…
        - Напрасно. Фильм может иметь ошеломляющий успех. Он принес бы славу и деньги.
        - Благодарю. Но речь пойдет о другом. Совершенно о другом. Мне надо внести некоторые конструктивные изменения в аппаратуру. Я имею в виду аппаратуру для видеомагнитной записи. Нужны большие скорости…
        - Это не проблема.
        - Увы, для меня проблема. Нужны очень большие скорости записи.
        - Например?
        - Сотни тысяч кадров в секунду.
        - Сотни тысяч?
        - А еще лучше миллионы, даже сотни миллионов.
        - О-о, это фантастика, профессор.
        - Многие инженеры считают такие скорости фантастикой. Пока считают… Но при одной из ваших телевизионных студий, мсье Баллон, есть отличное конструкторское бюро, и я думал, что, например, инженер Жак Эстергом…
        - Вы его знаете?
        - Слышал… о его работах.
        Франсуа Баллон - один из крупнейших кинотелевизионных магнатов Запада испытующе глянул на собеседника. На круглом коричневато-желтом лице профессора Сатаяны не дрогнул ни один мускул. Та же застывшая вежливая улыбка, лишь в глубине глаз, за толстыми стеклами очков, настороженное ожидание.
        «Без сомнения, для него очень важен мой ответ, - размышлял Баллон. Странно, биохимик и известный психиатр интересуется техникой кино и телевидения. А этот фильм - жуткая фантасмагория кошмаров, рядом с которой любой современный боевик ужасов - наивная детская сказка. Я сорок лет связан с телевидением и кино, но я даже не подозревал, что на пленке можно запечатлеть такое… Невероятная реальность… Как он снимал этот фильм?..»
        - Жак Эстергом - талантливый конструктор, - сказал наконец кинопромышленник. - Я очень ценю его. Он немало сделал для усовершенствования аппаратуры, особенно в области объемного изображения… Но ваши требования, профессор… Такой орешек не по зубам даже Жаку.
        - Объемность изображения - это как раз то, что мне необходимо, - быстро прервал Сатаяна. - Объемность изображения и скорость… Очень большая скорость… Извините, что перебил вас.
        Франсуа Баллон пожал массивными плечами.
        - Я же сказал… И кроме того, господин профессор, буду откровенен: если я и сочту возможным позволить Жаку Эстергому заняться решением интересующего вас вопроса - частичным решением, разумеется, ибо речь может идти только о некотором увеличении уже достигнутых скоростей видеозаписи, - я должен буду знать цели этой работы: вашу цель, профессор, и… мою цель. Другими словами, что это может принести фирме, фирме Франсуа Баллона?
        - Я ждал этого вопроса, - кивнул Сатаяна, продолжая вежливо улыбаться. - Ответом на него является фильм, который вы только что видели. Очень высокие скорости съемки дадут вам возможность, при моей некоторой помощи конечно, без большого труда и затрат создавать фильмы, подобные увиденному. И уверяю вас, их стилистическое и сюжетное разнообразие будут несравненно более богатыми, чем в случае, если бы на вас работал миллион талантливых сценаристов. Вам вообще не понадобятся больше сценаристы, режиссеры, операторы, даже актеры, не понадобятся статисты, декорации, дорогостоящие выезды для натурных съемок. Ваши фильмы будут сниматься в небольшой уютной лаборатории со штатом всего в несколько человек, потом… опытный монтажер, озвучивание - и можно печатать копии. Впрочем, я полагаю, что и проблему озвучивания удалось бы в дальнейшем значительно усовершенствовать, то есть удешевить, выражаясь коммерческим языком.
        «Кажется, я напрасно потерял время, - подумал Франсуа Баллон. - Сейчас он попросит у меня денег на усовершенствование его собственной аппаратуры, и я прикажу секретарю проводить его… Сколько раз давал себе слово не связываться с маньяками… А фильм занятный… Может, он захочет продать его?.. За этот фильм ему можно было бы заплатить…»
        Валлон поднял глаза к потолку, прикидывая, сколько можно заплатить за фильм профессора Сатаяны.
        - Разумеется, - продолжал после короткого молчания профессор, - наше соглашение мы должны будем сохранять в тайне. В строжайшей тайне… И Жак Эстергом…
        - Насколько я понимаю, - с легким раздражением прервал Валлон, - мы еще ни о чем не договорились. Кроме того, вы не полностью ответили на мой вопрос. Вы забыли сказать о себе. Какова ваша цель?
        Зубы Сатаяны блеснули в ослепляющей улыбке:
        - Мы, ученые, очень скромны, уважаемый мсье Валлон. Я полагаю, что моя маленькая цель не представит для вас интереса.
        - Гм… А ваши условия?
        - Никаких условии, мсье Валлон. Только просьба, чтобы Жак Эстергом занялся усовершенствованием интересующей меня аппаратуры.
        - Ну, а прочие условия?
        - Никаких…
        - Значит, если я вас правильно понял, вы собираетесь сделать подарок фирме Валлон и Кь?
        - Вы слишком любезны, мсье Валлон, оценивая таким образом мое скромное предложение. То, что вы изволили назвать подарком, - «отходы производства», не более.
        - Отходы производства?
        - Да… Отснятый материал, из которого в ваших студиях будут монтировать фильмы, я стану передавать вам после соответствующего… изучения… Другими словами, ценные для вас кадры вы будете получать после того, как для меня они окажутся ненужными. А в необходимых случаях я буду оставлять себе копии.
        - Не понимаю…
        - Вы хотите сказать, что вам остается неясным источник материалов, мсье Валлон… Фильм, который здесь только что продемонстрирован, - это видеозапись биотоков мозга… одного человека. Очень больного человека. Он находится под наблюдением в моей клинике. Несколько лет назад он… помешался… Обычная семейная трагедия, мсье Валлон. С тех пор он находится у меня. Случай весьма интересный. Речь идет о раздвоении, а точнее - о «растроении» личности. Мы пробовали помочь ему, используя токи высокой частоты, и неожиданно получили четкие видеосигналы его собственных биотоков. Их удалось записать, и вы их видели.
        - Но… это отнюдь не похоже на бред сумасшедшего. Это страшно, но тут есть своя логика, смысл…
        - Это часть записи лишь одной стороны его «я», мсье Валлон. Одной из трех. Личность каждого из его «я» в общепринятом понимании вполне нормальна. Мы воспринимаем как безумие нарушения взаимосвязей внутри их комплекса, определяющего личность данного человека, либо, при раздвоении личности, беспорядочное смешение взаимосвязей, относящихся к разным комплексам. Впрочем, все это слишком сложно для краткого объяснения… Отдельные видеосигналы мозга удавалось получать и раньше, не только у больных, но и у здоровых людей. Это были короткие вспышки, своего рода случайные кадры какой-то непрерывной, но не расшифровывающейся ленты. По-видимому, дело в огромной частоте модуляций. - Для нормального мозга она особенно велика. При заболеваниях частота затормаживается, и видеосигналы фиксировать легче. При этом четкость их увеличивается, особенно для тех связей, которые имели непосредственное отношение к заболеванию.
        - Другими словами, профессор, вы предлагаете мне в качестве материала для кино и телевизионных фильмов бредовые видения ваших пациентов.
        - Не совсем… И лишь в качестве первого шага, мсье Баллон. На первую пробу… Если Жаку Эстергому удастся усовершенствовать аппаратуру, - а я надеюсь, что он это сделает, - мы сможем получать непрерывные записи видеосигналов мозга любого, практически каждого человека. И тогда вы откроете миллионам ваших кинозрителей подлинный внутренний мир человека истинный, неповторимый, страшный…
        - А каждый ли захочет раскрыть свой внутренний мир? Я имею в виду нормальных, свободных людей.
        - Право, у вас нет оснований для беспокойства, дорогой мсье Валлон. Предложение при всех обстоятельствах будет превышать спрос. Люди, мечтающие заработать любой ценой, проститутки, преступники, всякого рода подонки общества… Не забывайте, внутренний мир каждого из них неповторим и никогда ни одним видом земного искусства не был раскрыт до конца. А вы, мсье Валлон, вашими фильмами раскроете его. Вы покажете людям подлинного человека без грима, тайн, без какой-либо внутренней цензуры…
        - Вы полагаете, мне разрешат демонстрировать такие фильмы?
        - Все будет зависеть от искусства ваших монтажеров… Разумеется, придется более жестко ограничивать возраст зрителей. Но это уже мелочи.
        - А вопросы этики, морали? Не забывайте, я - католик…
        - Но это не мешает вам, однако, быть кинопромышленником, мсье Валлон. Разве девять десятых продукции ваших студий не противоречат тому, что вы называете моралью и этикой? По существу ничто не изменится. Только вместо более или менее удачных подделок вы станете торговать подлинниками. И разнообразие подлинников будет бесконечным. Никто не посмеет обвинить вас в повторении, штампах…
        Профессор Сатаяна замолчал. Франсуа Валлон покусывал жесткие седые усы, испытующе поглядывая на собеседника. На лице Сатаяны застыла вежливая улыбка.
        «Кажется, он слишком известный ученый, чтобы его можно было заподозрить в мошенничестве, - думал Валлон. - Однако, с другой стороны…»
        - Насколько я вас понял, профессор, - сказал он вслух, - это ваше открытие может иметь значение не только для… телевидения и кино, не так ли?
        - Разумеется, - закивал Сатаяна. - Оно представляет большой интерес для всех отраслей науки и практики, занимающихся человеком как таковым, включая полицию, церковь, органы разведки, армию… Представьте себе, насколько упростился бы допрос преступников, шпионов, военнопленных. Я уж не говорю о контроле за лояльностью граждан. Ведь видеосигналы мозга совершенно «объективны», если в данном случае можно применить этот термин.
        - Но разве человек не в состоянии как-то управлять ими?
        - Нет… При записи видеосигналов человека попросту усыпляют. Я пробовал записывать видеосигналы и в состоянии бодрствования, но запись получается двойной - информацию, закодированную в глубине нервных клеток, глушит информация, отдачей которой человек может сознательно управлять. У людей с сильной волей скрытую информацию извлечь вообще не удается, если не применять специальных средств…
        - Скажите, профессор, а вы не пробовали обращаться в военное ведомство?
        Впервые за все время разговора Сатаяна отвел глаза:
        - Видите ли, мсье Валлон, всю свою жизнь я предпочитал не иметь дела с военными… И я не хочу, чтобы мое открытие - если, конечно, его можно назвать открытием - слишком быстро стало использоваться в тех целях, в каких его захотят использовать военные. Это одна из причин, по которой я вынужден настаивать на самой строгой секретности. И… кроме того, насколько мне известно, в военном ведомстве сейчас нет такого инженера, как ваш Жак Эстергом.
        - Возможно. - По лицу Франсуа Баллона промелькнуло что-то похожее на улыбку. - Жак Эстергом действительно очень талантлив. Золотая голова… Вероятно, кое-что он смог бы сделать для вас… Однако, господин Сатаяна, я не дам вам сейчас окончательного ответа… Нет… Ваше предложение интересно, пожалуй оно даже заманчиво, но я должен подумать, взвесить. Я посоветуюсь с экспертами…
        - Но, мсье Баллон… - быстро прервал Сатаяна.
        - Нет-нет, я понимаю. Наш с вами разговор будет сохранен в тайне. Я дам окончательный ответ… через неделю. Но и в случае положительного решения прошу иметь в виду, что инженер Жак Эстергом сможет заняться вашей аппаратурой лишь через полтора-два месяца. Сейчас у него важная и срочная работа.
        - Очень жаль, но у меня нет иного выхода.
        - Итак, через неделю. Еще одно: мне нужен ваш фильм - этот сегодняшний или любой другой в том же роде. Разумеется, без права копирования. Назовите любую сумму залога.
        Сатаяна пренебрежительно махнул рукой:
        - Ничего не надо. Достаточно вашего слова. Фильм можете оставить себе.
        Баллон поднялся из-за стола. Высокий, широкоплечий, он был на две головы выше Сатаяны. Провожая профессора до дверей кабинета, он наклонил крупную седую голову к самому уху Сатаяны и тихо сказал:
        - Извините меня, но я прежде всего коммерсант. Не скрою, мне было бы легче решать, если бы я точно знал… круг, так сказать, ваших интересов в этом деле, помимо усовершенствования записывающей аппаратуры, которое, может быть, сделает Эстергом.
        Сатаяна поднял голову и, глядя в упор киномагнату в глаза, ответил без улыбки:
        - Даже рискуя обидеть вас, уважаемый мсье Баллон, я не смогу сказать вам ничего, кроме того, что уже сказал. Меня интересует некоторая часть информации, скрытая в самых глубоких тайниках подсознания. Эту информацию пока никому извлечь не удалось, но по всем признакам она существует, должна существовать… Прощайте.

* * *
        К величайшему удивлению Франсуа Баллона, Эстергом вначале ответил категорическим отказом на предложение сотрудничать с профессором Сатаяной.
        - Тебя не интересует сама проблема, - поднял седые брови Баллон, - или боишься, что не решишь ее?
        По худому, смуглому лицу Жака Эстергома пробежала судорога.
        - Мне не нравится Сатаяна, - отрезал он и отвернулся.
        - Я наводил справки, - возможно спокойнее сказал Франсуа Баллон. - Его считают крупным ученым, хотя круг его интересов некоторым кажется странным.
        - И мне не нравится то, над чем он работает, - добавил Эстергом, не глядя на шефа.
        - Ты имеешь в виду фильм?
        - Фильм - чепуха! - Эстергом резко сдернул очки в массивной роговой оправе и, подслеповато щурясь, принялся протирать стекла. Его тонкие, нервные пальцы чуть заметно дрожали. - Разве дело в фильме, - тихо добавил он, снова надевая очки.
        - Тогда в чем же?
        Эстергом молча пожал плечами.
        Франсуа Баллон чувствовал, что спокойствие готово покинуть его.
        - Фирма заинтересована только в фильмах, - сказал он, чеканя слова. Все остальное нас не касается, Жак.
        Эстергом вдруг отрывисто рассмеялся. У него был очень неприятный, резкий, какой-то хрустящий смех, и Франсуа Баллон снова подумал, до чего ему антипатичен этот худой, желчный, длиннорукий человек с тонким лицом аскета, обрамленным узкой черной бородкой. «Если бы он не был так поразительно талантлив», - с горечью подумал Баллон.
        - Вы понимаете, какое оружие мы дадим этому Сатаяне, усовершенствовав его аппаратуру? - Пронзительный взгляд Эстергома теперь буравил сквозь толстые стекла очков лицо шефа. - Для него практически не будет тайн. Личность каждого, повторяю - каждого, он сможет проанатомировать до сокровеннейших глубин. Внутренний мир человека перестанет быть внутренним миром. Над каждым нависнет угроза, что его в любой миг могут вывернуть наизнанку, обнажив такое, в чем не всякий найдет силы признаться даже самому себе.
        - Тебя это смущает?
        - Бьюсь об заклад, вы не найдете человека, которого это не смущало бы. Представьте на миг себя в такой ситуации.
        - Но при чем здесь я?
        - А разве вы окажетесь в лучшем положении, чем все остальные? Достаточно будет втайне установить портативную записывающую аппаратуру в вашей спальне… Или представьте, что вы заболеваете, вас везут в госпиталь и там один из ассистентов Сатаяны незаметно записывает вашу энцефалограмму с помощью усовершенствованной мною аппаратуры.
        - Сатаяну интересует совершенно другое, - пробовал защищаться Баллон. Он говорил мне…
        - Неужели вы думаете, что он сказал бы вам правду?
        - В конце концов, если мы откажемся, он найдет кого-то другого.
        - Сомневаюсь, - процедил Эстергом, насмешливо скривив тонкие губы. Задача неимоверно сложна даже для меня. Думаю, что в ближайшие годы никто, кроме меня, ему не поможет.
        - Однако ты очень скромен. - Валлон не мог отказать себе в удовольствии съехидничать.
        - Я - реалист, не более, - презрительно усмехнулся Эстергом.
        - Значит, ты отказываешься? - голос Баллона прозвучал почти вкрадчиво.
        - Я хотел бы, видит небо - я хотел бы отказаться… - Эстергом почти прокричал это, хрустнул сплетенными пальцами, прижал их к груди и опустил голову. - Я хотел бы, - повторил он шепотом, не поднимая глаз. - И я предупредил… Но в конце концов, что такое я?.. Вы, конечно, правы, шеф. Не я - гак другой… Не сегодня - так через год, через пять лет, через столетие. Все равно это окно рано или поздно распахнется. Разве так важно, кто именно распахнет его?.. Я поступлю в соответствии с вашим желанием, шеф, - неожиданно успокоившись, добавил он.
        - Я так и думал, - кивнул Франсуа Валлон, все еще удивленный той болью, которая прозвучала в словах его инженера. - Завтра я попрошу вас встретиться с профессором Сатаяной и договориться о деталях, - продолжал Валлон после короткого молчания. - Вы будете держать меня в курсе всех дел. А в случае необходимости мы всегда сможем прекратить нашу помощь. К тому же, если пригрозить ему разоблачением… Думаю, что преимущества в наших руках, Жак.
        - Возможно, шеф, - холодно ответил Эстергом, откланиваясь.

* * *
        Прошло несколько месяцев. Работа по усовершенствованию аппаратуры для клиники профессора Сатаяны продвигалась крайне медленно. Во всяком случае так считал сам профессор. Мягко, но решительно он отвергал одну за другой модели, которые предлагал Эстергом. В конце одной из встреч, когда Сатаяна объявил, что очередная, модель его не удовлетворяет, инженер вспылил:
        - Мне надоела игра «втемную», профессор, - объявил он. - Речь шла об увеличении скорости видеомагнитной съемки. Не так ли?
        Сатаяна улыбнулся и кивнул.
        - Превосходно, - продолжал Эстергом. - Аппаратура, сконструированная за последние месяцы в моей лаборатории, дает возможность увеличить скорость в сорок - пятьдесят раз.
        - Этого недостаточно, - улыбаясь, заметил Сатаяна.
        - Но такие скорости, насколько мне известно, еще не применялись никогда и нигде. Самую стремительную мысль, трансформированную в образы, можно записать по алиментам при таких скоростях.
        - Мне этого недостаточно, - повторил Сатаяна.
        - В таком случае я должен присутствовать при ваших… экспериментах, решительно заявил Эстергом. - Может быть, тогда я пойму, чего от меня хотят.
        - Еще больших скоростей. И только.
        - Каких же именно?
        - Этого я не знаю.
        - Я должен присутствовать при экспериментах, - твердо сказал Эстергом. - Иначе я отказываюсь продолжать работы и сегодня же поставлю об этом в известность шефа.
        - Постарайтесь увеличить скорость съемки еще… раз в десять.
        - Вы шутите, профессор.
        - Ну хоть в пять!
        - Я должен знать, что у вас получается при достигнутых скоростях.
        - Почти ничего из того, что меня интересует.
        - Я должен видеть сам. Только тогда я, может быть, что-то придумаю…
        Сатаяна перестал улыбаться.
        - Вы знаете, с каким материалом я сейчас работаю? - спросил он, испытующе поглядывая на своего собеседника.
        - Да, - ответил Эстергом. - Сейчас вы работаете с безумцами, а хотели бы работать с нормальными людьми, то есть с более или менее нормальными.
        - Вот именно. - На лице Сатаяны снова появилась улыбка.
        - Но с нормальными людьми вы уже пробовали экспериментировать, не так ли?.. При помощи той аппаратуры, которую я вам доставлял в последние месяцы.
        - Нет…
        - Да, профессор. И вот на одном из таких экспериментов я должен присутствовать. Это в ваших же интересах.
        - Это невозможно.
        - В таком случае я прекращаю работу.
        - Вы не сделаете этого.
        - Сделаю, и уверяю вас, не найдется силы, которая заставила бы меня поступить иначе…
        Сатаяна внимательно посмотрел на инженера.
        - Хорошо, - вдруг сказал он просто. - Пусть будет по-вашему. Постараюсь объяснить вам, в чем дело, на… живом материале. Разумеется, это будет один из… пациентов моей клиники. Что же касается экспериментов на более или менее нормальных людях… Надеюсь, вы поймете, дорогой мсье Эстергом, почему я не хотел бы увеличивать число лиц, имеющих отношение к такого рода исследованиям.
        - Ничего нет легче стереть потом магнитную запись.
        - Конечно, конечно… Итак, если вы свободны, завтра вечером… Например, в десять?
        - Свободен.
        - Превосходно. Буду ждать вас в клинике.

* * *
        Когда Эстергом появился в психиатрической клинике профессора Сатаяны, в лаборатории патологической нейрологии все было готово для эксперимента.
        Молчаливый ассистент в белой шапочке, белом халате и белых туфлях на мягкой подошве встретил Эстергома в пустом, ярко освещенном холле. Предложив инженеру переодеться в небольшой кабине, он жестом пригласил его следовать за собой. Они долго шли по пустым, тихим коридорам. Справа и слева тянулись ряды одинаковых белых дверей. Все двери были закрыты.
        В конце одного из коридоров оказалась широкая лестница. По ней спустились на несколько этажей вниз и попали в еще более длинный коридор. И снова - вереницы закрытых дверей и полнейшая тишина. Ассистент шел молча. На белом, чуть пружинящем пластике не было слышно даже шороха шагов. В конце коридора - новая лестница и опять коридор, похожий на предыдущие, потом еще и еще…
        «Кажется, большая часть клиники сооружена под землей, - подумал Эстергом. - Холм расположен на уровне первого этажа, а мы спустились этажей на десять вниз. Тут не помешал бы лифт…»
        - К сожалению, мы лишены возможности пользоваться лифтами, - сказал вдруг провожатый, словно угадав мысли Эстергома. - Моторы создают помехи.
        - Их можно было вынести за пределы здания, - возразил инженер.
        - Так и сделано. Но сейчас лифты выключены.
        - Значит, там, за этими дверьми?.. - Эстергом вопросительно глянул на провожатого.
        - Там… лаборатории и… они…
        - Пациенты профессора?
        - Да…
        - Это похоже на… тюрьму…
        - В определенной степени… пожалуй… Многие из них опасны.
        - Но почему такая тишина?
        - Тишина… - ассистент едва заметно усмехнулся. - Если бы вы знали, что творится за многими из этих дверей. Тут очень хорошая звукоизоляция.
        - А случается, что некоторые… выходят отсюда? - Эстергом почувствовал в голосе неприятную хрипоту и вынужден был откашляться.
        - Конечно, - сухо ответил провожатый. - Каждый из них обязательно выйдет отсюда… Но вот мы и пришли…
        Он указал на одну из дверей, которая тотчас же бесшумно раздвинулась.
        Эстергом увидел круглый, ярко освещенный зал. Посреди на высоком, похожем на операционный, столе неподвижно лежала человеческая фигура, закрытая до подбородка белой простыней. Бритая голова. Очень бледное, изможденное лицо. Глаза закрыты. Синеватые губы плотно сжаты. Вокруг стен зала тянулись пульты с контрольной аппаратурой, рядами кнопок, шкал, экранов, световых табло. Над головой человека, лежавшего на столе, свисало с потолка большое блестящее полушарие. Оно напоминало фасетчатый глаз гигантского насекомого. В стороне на мягком шарнирном постаменте стоял белый ящик, похожий на съемочную телевизионную камеру без объектива. Возле находился большой экран. От блестящего полушария к ящику тянулись тонкие нити проводов. Это и была аппаратура для ускоренной видеомагнитной записи - последняя модель, законченная совсем недавно Эстергомом и забракованная вчера профессором Сатаяной. Сам профессор в белой шапочке и белом халате сидел напротив экрана и приветливо улыбался Эстергому. Кроме профессора в лаборатории находилось еще двое ассистентов, одетых подобно провожатому Эстергома во все белое.
        - Вы точны, - сказал Сатаяна, поднимаясь навстречу Эстергому. Познакомьтесь, это мои помощники, они будут ассистировать при эксперименте.
        Инженер молча поклонился.
        - Прежде чем начать, должен еще раз предупредить вас: это рабочий эксперимент… Все, чему вы можете стать свидетелем… э-э… не подлежит разглашению. Вы не должны рассказывать об этом никому. Даже… извините меня, вашему уважаемому шефу. - С губ Сатаяны не исчезала улыбка, но глаза буравили Эстергома испытующе и настороженно.
        - Меня интересуют только качество и устойчивость видеосигналов, возразил инженер. - Все остальное меня не касается.
        - Я имею в виду именно видеосигналы, - кивнул Сатаяна. - Их устойчивость и… содержание. Этот человек, - Сатаяна указал на стол в центре зала, - был ученым. Довольно известным… Он занимал высокие посты в академической иерархии… К сожалению, на данной стадии эксперимента мы еще не овладели отбором информации. Ваша аппаратура принимает и расшифровывает только отдельные, наиболее сильные импульсы мозга. Они в определенной степени случайны, ибо, повторяю, этот человек болен… Неизлечимо болен с точки зрения возможностей современной медицины, мсье Эстергом. Я не знаю, что именно удастся сегодня извлечь из клеток его мозга. Может быть, какие-то кадры покажутся вам… странными…
        - Как его имя? - быстро спросил инженер. Ему показалось, что вопрос заставил переглянуться ассистентов Сатаяны.
        - Уверяю вас, теперь это не имеет значения, - мягко сказал Сатаяна. Его имя - больной. Один из многих больных моей клиники. Я, кажется, упоминал о «растроении» личности… Он считает себя одним из жрецов фараона Эхнатона, а иногда… дикарем - обыкновенным дикарем… Примерно эпохи раннего палеолита… Значительно реже сознание возвращается к нему настолько, что он осознает, кем был в действительности и где находится сейчас… Тогда он производит впечатление вполне нормального человека.
        - А теперь?
        - Теперь он усыплен. Эксперименты я провожу над спящими.
        - Но кем он был… перед усыплением?
        - Это тоже не имеет значения… Клетки его мозга содержат информацию, так или иначе сопряженную со всеми тремя состояниями. Можно получить видеосигналы любой из его ипостасей и даже какие-то иные, с ними непосредственно не связанные… Человеческий мозг - бесконечность, в которой мы еще почти не умеем ориентироваться…
        - Однако уже протянули к ней руку.
        - Благодаря вашей аппаратуре, мсье Эстергом… С ее помощью я надеюсь проникнуть в лабиринты этой бесконечности. Хотя бы сделать первые шаги…
        - Кажется, вы их делали и без помощи моей аппаратуры.
        - О, то было блуждание в темноте. Лишь теперь забрезжил свет. Слабый свет в непроглядной тьме бесчисленных поколений, предшествующих нашему с вами… Да-да, бесконечный лабиринт пространства и времени закодирован в сгустке живой материи, который мы называем человеческим мозгом. Когда удастся проникнуть в тайники этого кода, о… можно будет узнать многое, почти все…
        Эстергом удивленно взглянул на профессора. Улыбка исчезла с лица Сатаяны. Взгляд его был устремлен куда-то поверх головы инженера, пронзительный взгляд неподвижных расширенных зрачков… Эстергом внутренне содрогнулся. Мелькнула мысль, что он имеет дело с безумцем. Губы Сатаяны продолжали шевелиться. Он шептал что-то, но слов уже нельзя было разобрать. Вдруг он тряхнул головой, словно прогоняя какое-то видение, и смущенно улыбнулся:
        - Извините, я, кажется, размышлял вслух. Со мной это бывает… Если не возражаете, мы приступим. Прошу всех приготовиться… Внимание… начали…

* * *
        Последующие несколько часов показались Эстергому кошмарным сном, в котором реальные ощущения, слова и образы сплелись с фантастическими видениями какого-то иного, неведомого и жуткого мира в запутанный, липкий клубок…
        Когда фасетчатое полушарие опустили к самой голове человека, лежавшего на столе, и подсоединили пучки электродов к его лбу, затылку и вискам, на большом матовом экране, соединенном с записывающим устройством, вспыхнул свет. Сначала по экрану медленно поплыли бесформенные разноцветные пятна и полосы. Потом движение их ускорилось. Они приобрели объемность, начали свиваться в цветные спирали. Спирали вращались все быстрее. Глаз уже не успевал схватывать изменения окрасок и форм. Ассистенты склонились над неподвижной фигурой, чей мозг был сейчас объектом этого странного эксперимента. Сатаяна, сжав тонкие губы и не отрывая напряженного взгляда от экрана, вращал рукоятки настройки прибора. По экрану продолжала беззвучно разливаться вакханалия форм и красок.
        Прошло несколько минут. Движение объемных цветных пятен и спиралей все ускорялось, краски, сливаясь, теряли яркость, блекли, пригасали. Теперь на экране стремительно метались языки перламутрового пламени. Иногда среди них возникали какие-то контуры, но тотчас же сменялись иными и исчезали, прежде чем глаз мог распознать их. Сатаяна неуловимым движением пальцев продолжал регулировать настройку. На мгновение ему удалось удержать на экране какой-то образ - Эстергому показалось, что это было женское лицо, но изображение тотчас исчезло, поглощенное перламутровым пламенем. Сатаяна бросил быстрый взгляд на инженера, словно говоря: «Вот видите. Ускользает… Нужна иная скорость…»
        Его лоб и лицо покрылись мелкими каплями пота.
        Снова мелькнул какой-то образ и исчез, прежде чем Эстергом успел понять, что это было. Потом еще и еще… Пламя на экране поглощало их раньше, чем они проявлялись… Это было похоже на ускользающее воспоминание. Словно тот, на столе, мучительно пытался припомнить что-то и не мог. Эстергом посмотрел в сторону стола. Человек лежал неподвижно. Бледное лицо было спокойно. Глаза закрыты. Если бы не пляска перламутрового пламени на экране, отражавшая работу мозга, можно было бы подумать, что этот человек мертв…
        Взгляд Эстергома не ускользнул от внимания профессора. Сатаяна нахмурился, что-то сказал ассистентам. Эстергом не понял слов, а возможно, Сатаяна воспользовался языком, незнакомым инженеру. Один из ассистентов переступил на шаг и заслонил собой лицо спящего.
        Прошло еще некоторое время. Картина на экране не менялась. Перламутровое пламя слепило. Эстергом почувствовал легкое головокружение и отвернулся от экрана.
        - Сегодня не получается, - тотчас услышал он голос Сатаяны. Придется…
        Конца фразы Эстергом снова не понял.
        Один из ассистентов молча взял шприц и вонзил иглу в руку спящего повыше локтя. Человек на столе не шевельнулся, но экран вдруг ярко полыхнул и погас.
        - Вот так, - сказал Сатаяна. - Может быть, удастся ухватить хоть что-нибудь…
        Он снова принялся манипулировать с рукоятками настройки. Экран медленно осветился. Теперь с экрана глядело юное женское лицо, искаженное гримасой дикого ужаса. Что видели эти залитые слезами, вылезающие из орбит глаза?
        Эстергом отшатнулся… Голова на экране затряслась, и рот женщины раскрылся в безмолвном крике невыразимой боли. Если в воспаленном мозгу, из которого Сатаяна вырвал сейчас этот образ, звучал и крик женщины, этого уже было достаточно, чтобы сойти с ума. Поле зрения сместилось, и Эстергом понял, почему так кричала женщина. Ее пытали огнем… На мгновение Эстергому показалось, что он чувствует запах обгорающей человеческой кожи. Он задрожал и отвернулся.
        - Что-то новое, - послышался спокойный голос Сатаяны. - Этого мы еще не фиксировали. К сожалению, опять фрагмент…
        Эстергом поднял глаза. На экране билось перламутровое пламя. И тотчас в нем возникла целая вереница картин и образов, стремительно сменяющих друг друга. Пальмы на краю песчаной пустыни, залитой слепящим солнечным светом… Ярко-синее небо над песчаными холмами и цепочка следов, убегающая вдаль. Лабиринты какого-то подземелья, красноватые языки факелов внизу. Прекрасное женское лицо, кажется, то же самое, что в первом кадре, но сейчас глаза сияют счастьем, губы раскрываются для поцелуя… Мрак, потом снова эта женщина в белых полупрозрачных одеждах; она спускается по мраморной лестнице к голубой, сверкающей на солнце воде… Кто-то ждет ее внизу. Снова мрак, быстрая смена лиц, ужасающих своим уродством. Чудовищные пытки… Извивающиеся в муках тела. Осужденных гонят на казнь. Толпы беснуются на площадях. Вдали - костры… Множество костров. Холодная луна освещает развалины. Темнеют пустые глазницы черепов… Волки бегут куда-то, и рядом с ними по серебряной лунной дороге бегут черные тени. Неподвижное тело, обернутое пеленами, опускают в золотой гроб… Желтый дым стелется низко над остовами мертвых домов,
гниющие трупы на улицах… Гриб атомного взрыва, ослепляющая вспышка, и снова трупы; ползущие куда-то уроды, тонущие в нечистотах трущоб… Какое-то лицо, удивительно знакомое Эстергому. Сатаяна?.. Да, конечно, Сатаяна, улыбаясь, глядит с экрана… Второй Сатаяна, напряженный и сосредоточенный, сидит рядом… Снова пляска пламени. Аудитория… Студенты склонились над записями. Чертежи на доске… Эстергому вдруг начинает казаться, что он присутствовал на этой лекции… Не он ли там, в третьем ряду?.. Картина резко меняется… Стол у распахнутого настежь окна. За окном мокрые ветви, капли дождя на пожелтевших листьях. На столе листы бумаги. Чья-то рука быстро покрывает их символикой математических формул… Формулы… Формулы… Они тоже удивительно знакомы… Эстергом пытается уловить их смысл… Снова это женское лицо… Эстергом вдруг осознает, почему оно так поразило его… Он когда-то видел эту женщину… Но когда и где?.. Пламя, мрак, опять пламя, и вдруг - призрачный скелет, медленно плывущий в черном небе над белыми мраморными надгробиями…
        Что-то похожее на стон проникает в сознание ошеломленного инженера. Он поднимает голову, оглядывается… Сведенное судорогой тело испытуемого выгнулось дугой над столом. Один из ассистентов придерживает его за ноги, другой за голову. Губы спящего закушены до крови, лицо искажено мукой.
        - Остановитесь, - неожиданно для себя кричит Эстергом, - прекратите сейчас же!.. Прекратите…
        Крик прозвучал визгливо, резко и оборвался.
        Послышался негромкий щелчок. Экран погас. Сатаяна внимательно всматривается в помертвевшее лицо инженера.
        - Что с вами, друг мой?
        Эстергом вытащил платок, принялся вытирать влажный лоб.
        - Со мной ничего, но мне показалось, что он, - Эстергом указал на стол в центре зала, - что… это слишком мучительно. Посмотрите, что с ним?
        - С ним ничего… Он спит…
        - Но он… Я сам видел…
        - Успокойтесь. Он ничего не чувствует. Все это, - профессор кивнул на экран, - скрыто глубоко в тайниках его мозга. И он сам не подозревает почти ни о чем. В клетках вашего мозга, может быть, хранятся записи пострашнее. Но вы тоже ничего не знаете о них… И это хорошо. Если бы было иначе, люди сошли бы с ума от избытка информации, которая им в общем-то ни к чему… Человеку достаточно опыта своего поколения…
        Эстергом встал, принялся ходить по лаборатории. Скосил глаза в сторону стола. Человек лежал неподвижно. Бледное, без кровинки, лицо было спокойно.
        - На вас подействовала запись, - мягко сказал Сатаяна. - Вы настаивали, и я вынужден был согласиться… Пока это великая неопределенность. Повторяю, я не знал, что нам удастся извлечь из него…
        - Значит, моя аппаратура все-таки обеспечивает вам запись, - голос Эстергома был хриплым от волнения.
        - Нет, - улыбнулся Сатаяна. - Вы же видели. Это разрозненные фрагменты, кусочки мозаики… гигантской мозаики… А мне необходима непрерывная лента…
        - Лента чего?
        - Назовем это скрытой информацией… Она хранится в каждом из нас за пределами сознания. Она - отражение опыта бесчисленных минувших поколений…
        - Значит, то, что мы видели сейчас?..
        - Да… В этих кадрах - опыт его предков. Каких-то очень далеких поколений. Все они давным-давно истлели, но в мозгу потомка хранится код пережитого ими… Реальный призрак минувшего… Нить, связывающая прошлое с будущим. Философы твердят, что нельзя установить историческую правду, что прошлое не поддается объективной проверке. Я хочу предложить новую методологию исторического анализа. Исходные данные - в нас самих. Надо только расшифровать их…
        Эстергом желчно рассмеялся:
        - Ваш метод, если он не фикция, едва ли лучше других. Вы базируете его на анализе субъективных восприятии… Вы утонете в хаосе…
        - Я буду оперировать суммой того, что вы называете «субъективными восприятиями». Сумма дает возможность взаимно прокорректировать и сопоставить субъективные оценки. И кроме того, информация, которую я извлеку, отражает некогда существовавшие объективные связи. Проинтегрировав ее, можно приблизиться к исторической истине более достоверно, чем это делают авторы «Всемирной истории».
        - Но на экране был хаос. Как его использовать в ваших целях?
        - Не забывайте, мы получили информацию из мозга… э-э… пораженного болезнью. В нем нарушены причинные связи и границы, отделяющие сознательное от подсознательного. Основа многих психических заболеваний в том и состоит, что информация, укрытая в подсознании, проявляется. Человек начинает отождествлять осознаваемое и подсознательное. В средние века о таких говорили - «одержим дьяволом». Что ж, очень точное определение… «Дьявол» - информация, скрытая в подсознании. Прорыв ничтожной части ее в сознание превращает человека в безумца. Я говорил вам, в чем его болезнь? - Сатаяна коснулся обнаженной руки того, кто лежал на столе. - Небольшая часть полученной нами сегодня информации относилась к его недавнему прошлому. Помните руку, чертившую формулы? Кое-что можно сопоставить с его «второй ипостасью» - египетского жреца. Я отношу это к прорыву из подсознания… Кто-то из его предков жил в эпоху Эхнатона… Кстати, и наших с вами предков можно отыскать в любой из минувших эпох - при Людовике XIV, Аттиле, Катоне, Хефрене и так далее, до великого оледенения включительно, а при желании и еще раньше. Так вот, можно
думать, что его предок по прямой линии в эпоху Эхнатона, египетского фараона-реформатора, был жрецом…
        - А та женщина?
        - Извините, не знаю… Сегодняшняя запись любопытна… Появились какие-то новые фрагменты. Эпоха иная. Вероятно, раннее средневековье…
        - Значит ли это, что его болезнь прогрессирует?
        - Н-не думаю… Скорее случайная расшифровка того, что хранит подсознание.
        - А если спросить его?
        - Это невозможно. Вы забываете, с кем имеем дело.
        - Если я вас правильно понял, профессор, при помощи аппаратуры, которую вы получили от меня, можно трансформировать в зрительные образы и какую-то часть информации, хранящейся в мозгу здорового человека…
        - Только сопряженную с его личным опытом, относящуюся к сознанию. Причем не у каждого… У людей с сильной волей это пока не удается…
        - Почему?
        Сатаяна внимательно глянул на инженера поверх очков. Казалось, он колебался - объяснять ли дальше.
        - Если вы рассчитываете на мою помощь, говорите все до конца, настаивал Эстергом.
        - Это сложный вопрос… Дело в индивидуальных качествах испытуемого, в мощности регистрирующей установки и, конечно, в разрешающей способности видеозаписи. Убежден, что при значительном увеличении скорости…
        - Но мы на ее пределе…
        - Значит, требуется принципиально иное конструктивное решение записывающего устройства.
        Эстергом покачал головой:
        - Я всего лишь инженер, а не волшебник. Мы с вами провели у экрана около двух часов. Сколько практически мгновенных импульсов мозга этого человека вы пытались сегодня расшифровать?
        - Не более десяти…
        - А точнее?
        - Большая часть совершенно не расшифровывалась.
        - От скольких были получены расшифрованные видеосигналы?
        - Я не следил точно…
        - Тогда я вам подскажу: от двух или трех.
        Сатаяна вопросительно глянул на одного из ассистентов.
        Тот наклонил голову в знак согласия:
        - Проанализировано девять импульсов, профессор. Видеосигналы записаны от трех.
        - Ну вот, видите! - торжествующе крикнул Эстергом. - Три практически мгновенных импульса дали почти двухчасовой спектр видеозаписи. Три десятимиллионных доли секунды моя аппаратура «растянула» почти на два часа… Это ли не подтверждение относительности времени?
        - Никто не спорит, ваша аппаратура превосходна, - тихо сказал Сатаяна, перестав улыбаться, - но поймите и вы - она не решает задачи. Тот фильм, который я демонстрировал вашему уважаемому патрону, - удачная расшифровка одного импульса, записанного старой аппаратурой. Там мгновение, как вы говорите, удалось растянуть на двадцать минут. Счастливый случай, не более. Один на миллион, а может быть, на миллиард. А я не хочу и не могу рассчитывать на счастливые случайности. Мне нужна расшифровка любого уловленного импульса или по крайней мере большинства их. И не только у моих пациентов, но и у… каждого человека.
        - Вам удавалась расшифровка импульсов… как вы его называете… подсознания - у психически нормальных людей?
        - У людей, не являющихся моими пациентами? Нет…
        - А не означает ли это, что у нормальных людей «скрытая информация» информация в подсознании - вообще отсутствует?
        - Нет.
        - Почему?
        - Вы, конечно, догадались, что за пламя билось на экране на протяжении большей части эксперимента? Пламя, из которого как бы рождались отдельные кадры видеозаписи?
        - Вероятно, эффект интерференции - многократного суммирования каких-то изображений…
        - Вы правы, и что из этого следует?
        - Может быть, это нерасшифрованная часть видеозаписи?
        - Браво! И для ее расшифровки нужны большие скорости. Не так ли? А видеозапись импульсов подсознания у людей, не относящихся к числу моих пациентов, дает только «пламя». «Пламя» с еще более высокой интерференционной окраской. Теперь вам ясно?
        Эстергом кивнул и задумался. Профессор Сатаяна терпеливо ждал.
        - На магнитную пленку записан весь сегодняшний эксперимент, не так ли? - спросил наконец Эстергом.
        - Расшифрованные кадры автоматически скопированы на вторую пленку. Хотите просмотреть ее?
        - Меня интересует полная запись в оригинале. Все, что мы видели на экране.
        Сатаяна развел руками:
        - Она стирается, вы ведь знаете…
        - Стирается, когда готовят аппаратуру для следующего опыта.
        - Какое это может иметь значение! Все, что удалось расшифровать, уже перенесено на копию.
        - Кое-какое значение имеет. Мне нужна полная запись сегодняшнего эксперимента.
        - Но…
        - Никаких «но», господин профессор, если хотите экспериментировать дальше.
        - Мсье Эстергом!..
        - Вам нужна более полная расшифровка записанных сегодня импульсов?
        - Но это, насколько я представляю, невозможно. Повторить эксперимент не удастся…
        - Разве я говорил о повторении? Нужна только полная запись в оригинале.
        - У нас нет запасной пленки, и вы это превосходно знаете. У этого аппарата особая пленка. Вы дали только одну кассету. Завтра намечена еще серия опытов.
        - Завтра утром вы получите другую кассету…
        - Мсье Эстергом, я не хотел бы, чтобы записи такого рода выходили за пределы лаборатории…
        - Но у вас остается копия расшифровки, а все остальное вы и так сотрете завтра или даже сегодня ночью после окончания эксперимента.
        - Зачем вам полная запись?
        - Чтобы исследовать более детально структуру полей, которые моя аппаратура не расшифровала.
        - Вы хотите сказать…
        - Пока ничего не хочу сказать.
        - Разве существует какая-нибудь возможность расшифровки той части записи, которая воспринимается как «пламя»?
        - Не знаю… Пока ничего не знаю… Но чтобы продолжать поиски решения, мне нужна пленка с полной записью эксперимента.
        - Хорошо, - со вздохом сказал Сатаяна, - вы получите ее, но…
        - Но?
        - Если вам удастся… Если вам придет в голову самому заняться расшифровкой этой записи… Я должен, я обязан предостеречь вас… Это опасно… Очень…
        - Господин профессор, я не ребенок… И превосходно разбираюсь в возможностях телевидения и кино.
        - Тем не менее то немногое, что вы видели сегодня…
        Эстергом презрительно усмехнулся:
        - Подействовало на меня, хотите сказать?
        Сатаяна печально покачал головой:
        - Люди привыкли к конкретным вещам, друг мой, - конкретным и конечным. Как этот стол, комната, эта аппаратура, в конце концов. А сейчас мы с вами на краю бездны. Бездны бесконечности… Вдумайтесь хорошенько… Весьма возможно, что с самой записью вам ничего не удастся сделать… Я уже пробовал всякими путями… Поэтому и убежден, что необходимо еще более увеличить скорость самой записи. Но если бы расшифровка удалась…
        - Если бы она удалась… - как эхо повторил Эстергом.
        - Распахнулось бы окно в бесконечность - бесконечность эпох, поколений, человеческих судеб, страстей, стремлений, характеров, человеческих жизней от рождения до могилы во всей неприкрытой трагической сущности каждого индивида… Бесконечность космоса ничто перед этой прерывистой бесконечной цепью разума. Где ее истоки, где тот океан, в который она рано или поздно вольется? Каждый из нас выскакивает на мгновение, как чертик из коробочки, из неведомого бесконечного потока и почти тотчас навсегда исчезает в нем. Это мы называем жизнью… Мы почти не задумываемся о том, что было «до», и, в сущности, нас мало тревожит, что будет «после». Но поток течет где-то за пределами нашего «я»… Вынырнув из него, мы несем в себе информационный код минувшего, а может быть, и грядущего. Фрагменты его страшны, чудовищны, бессмысленны. Вы имели возможность убедиться. А целое? Оно гораздо страшнее. При встрече с ним разум индивида может не выдержать…
        - Тем не менее вы ищете подступов именно к «целому»? - прервал Эстергом. - К маленькому «целому», составляющему сущность живого индивида, и к «Целому» с большой буквы - к тому, что, как вы полагаете, хранится в «подсознании» живущего поколения.
        - Нет-нет, - живо возразил Сатаяна, - меня интересует лишь второе… Я хочу проникнуть только в него, хотя… не уверен, что хватит сил. Что мой собственный мозг справится… Поэтому предостерегаю и вас… А первое я целиком уступаю вашему патрону. Оно годится лишь на сценарии. В дальнейшем оно, возможно, приобретет какую-то объективную ценность, отразившись в подсознании потомков; станет критериями нашей эпохи, если человеческий род будет продолжаться… А сейчас… Впрочем, мы отклонились от темы… Я хотел вам только сказать…
        - Он просыпается, профессор, - послышался голос одного из ассистентов.
        - Увезите его в палату, - приказал Сатаяна.
        - Постойте, - поднял голову Эстергом, - я все-таки хотел бы поговорить с ним.
        - Он ничего не помнит. И, кроме того…
        - Знаю… Но мне хотелось бы задать ему несколько вопросов. Для дальнейших поисков решения…
        - Вы трудный компаньон, Эстергом. Извините.
        - Вы знали об этом, профессор.
        - Знал, - сказал без улыбки Сатаяна. - Задайте ваши вопросы. Но не много. Это был… особый наркоз. Больной еще слаб.
        Человек на столе открыл глаза. Взгляд его обежал лабораторию и задержался на Эстергоме.
        - Здравствуйте, - сказал Эстергом. - Как вы себя чувствуете?
        - Кто этот человек, профессор? - дрожащим голосом спросил больной. - Я просил вас не приглашать посторонних на ваши сеансы. Он, конечно, из газеты?
        - Это… мой коллега, - мягко улыбаясь, объяснил Сатаяна. - Я пригласил его для консультации.
        - Зачем? Я всецело полагаюсь на ваши методы лечения. Зачем вы его пригласили? - Голос больного окреп, стал резким и крикливым.
        - Он крупный специалист в своей области, и я полагал…
        - Уж не думаете ли вы, что я оплачу эту консультацию? - закричал больной. - Как бы не так.
        - Но я и не возьму с вас платы, - сказал Эстергом.
        - А мне не нужны ваши подачки! - продолжал кричать больной. - Вы знаете, с кем имеете дело?
        - Он все знает, - возможно мягче сказал Сатаяна. - Мы хотим… э… скорее поставить вас на ноги. Вас ждет работа, важная работа, не так ли?
        - Да-да, конечно, - вдруг согласился больной. - Конечно, вы правы, профессор. Благодарю вас. Как вы находите мое состояние сейчас?
        - Вам лучше, разве вы сами этого не чувствуете?
        - Да-да, конечно. А как по-вашему? - Теперь глаза больного были устремлены на Эстергома.
        Инженер содрогнулся - такую прочел в них тоску и мольбу.
        - Я… согласен с профессором Сатаяной, - хрипло пробормотал Эстергом. - Позвольте, однако, задать вам несколько вопросов.
        - Конечно, конечно…
        - Я предлагал профессору применить одно средство, но прежде чем решать окончательно, хотел бы узнать… Скажите, когда вы думаете о работе, о вашей незавершенной работе, вам не изменяет память?
        - Нет… Пока нет… Но я не могу долго думать о ней… Начинается боль… Безумная головная боль…
        - И вы не забываете формул, которыми пользовались при расчетах?..
        - Разумеется, нет, они всегда у меня в голове.
        - Превосходно, припомните одну из них. Любую…
        - Мне придется написать. На чем?
        Сатаяна сделал знак ассистентам. Один поднес к груди больного папку с приколотым листом бумаги, другой вложил в правую руку карандаш.
        - Что же написать? - спросил больной, внимательно глядя на Эстергома.
        - Что хотите. Любую последовательность формул, какой-нибудь вывод… Я не специалист в вашей области, но если понадобится, мы с профессором проверим потом по справочнику…
        - Едва ли вы сможете проверить меня по справочнику, - прошептал больной, приподняв голову и быстро покрывая лист бумаги строками математических символов.
        Эстергом внимательно следил за движениями его руки.
        - Можете взять это, - сказал больной, откидывая голову на подушку. Здесь довольно сложный вывод одной формулы, касающейся… Впрочем, неважно, чего она касается… Я сознательно не довел вывод до конца… Но любой физик вам подтвердит, что тут все верно… Хотя далеко не каждый догадается, какие отсюда следуют выводы…
        Карандаш выпал из его ослабевших пальцев и покатился по полу.
        - Благодарю, - сказал Эстергом, беря листок с формулами. - Чтобы проверить вашу память, поступим так: завтра, не заглядывая в эти записи, вы попробуете повторить вывод… Потом мы с профессором сравним результаты. Сумеете повторить всю эту запись на память?
        - Не задумываясь, в любой момент, даже если разбудите меня среди ночи…
        - Превосходно. Теперь следующий вопрос: вы любите читать? Разумеется, я не имею в виду чтение научных публикаций…
        Больной усмехнулся:
        - Уже много лет у меня не оставалось времени для такой чепухи. Здесь, в клинике профессора, я мог бы позволить себе, но профессор утверждает, что моей бедной голове необходим полный отдых…
        - Разумеется, - кивнул Эстергом. - А теперь скажите, когда вы последний раз были в Египте?
        Сатаяна предостерегающе поднял руку, но Эстергом сделал вид, что не заметил этого жеста.
        Лицо больного выразило удивление:
        - В Египте? - повторил он. - Почему именно в Египте, а, например, не в Мексике?.. Впрочем, это не имеет значения. Я никогда не был ни в Мексике, ни в Египте…
        - Но вам, конечно, хотелось бы побывать там?
        - Не думал об этом… Может быть, в молодости. Последние годы я был слишком занят. А впрочем… Египет… Это интересно… Иногда мне снится что-то такое… К сожалению, не могу сейчас припомнить…
        - Постарайтесь…
        - Достаточно, коллега, - резко прервал Сатаяна. - Наш пациент утомлен. На сегодня довольно. Отвезите его…
        Яростный взгляд профессора сверлил в упор лицо Эстергома.
        Когда двери лаборатории задвинулись за тележкой, увозившей больного, Сатаяна дал волю своему гневу.
        - Вы сошли сума! - закричал он, прижимая руки к груди. - Как вы могли?.. Извините меня, но за каким дьяволом вы суетесь не в свое дело?
        - Но вы же разрешили…
        - Я считал вас умнее… Или вы… э… вздумали проверять меня?
        - Я проверял только самого себя, - тихо сказал Эстергом. - А он… Разве вы рассчитываете вылечить его, профессор?..
        - В данном случае это не имеет значения. Своими вопросами вы могли ускорить развязку. И я еще не уверен, что не ускорили… Он не знает диагноза, не подозревает о «растроении» своего сознания, о том, что как личность он перестал существовать…
        - Но…
        - Молчите… Я должен сохранить его… Он мне необходим для… продолжения. Имейте в виду, больше никаких встреч с этим человеком… Формулы, которые вы заставили написать его…
        - Повторять их не придется. Достаточно того, что он написал сегодня.
        - Объясните по крайней мере, зачем вам все это понадобилось?
        - Вы, пожалуй, не поверите, если скажу, что затем, чтобы помочь вам.
        - Не поверю…
        - Напрасно. Я хотел понять, кто из нас троих более безумен…

* * *
        «Действительно, кто из нас троих более безумен?» - думал Эстергом, возвращаясь к себе по пустынным бульварам еще не проснувшегося огромного города. Стук шагов по бетону разносился в предрассветной тишине. Какие-то одинокие фигуры маячили на далеких ярко освещенных перекрестках. За деревьями с шелестом проносились невидимые машины.
        «Все-таки кто же?.. Этот несчастный, ставший объектом безумных экспериментов маньяка? Или Сатаяна, одержимый манией всезнания, который пытается лишить людей последнего, что у них осталось, - права на свой собственный внутренний мир? Или он, инженер Эстергом, конструктор электронного оборудования, при помощи которого Сатаяна надеется осуществить вивисекцию человеческого сознания? Все они безумны… И безумен мир, в котором возможно такое. Сатаяна это уже понял. Он не говорит о безумцах. Он делит людей на своих пациентов и тех, которые его пациентами еще не стали. Но могут стать в любой момент…
        Ложь - все эти разговоры о поисках объективной исторической истины: ее просто не существует. Может быть, ложь и то, что образы, схваченные видеомагнитной пленкой, живут где-то в тайниках мозга. Разве не могут они быть порождением болезни, наркоза? Сатаяна упоминал об «особом наркозе»… И в конце концов, чьи мысли были схвачены и расшифрованы сегодня: только ли того, кто лежал на столе, или и тех, кто присутствовал при эксперименте? Ведь он, Эстергом, лучше других ориентируется в возможностях своей аппаратуры… Перед человеческой мыслью любые экраны бессильны. Пока бессильны. Значит…
        Формулы на экране - это, конечно, тот… Его мысли… Очнувшись, он очень точно повторил их на листе бумаги. Но какое совпадение: эти формулы служат для расчета скоростей видеомагнитной записи. Похоже, что он, до того как попал в клинику Сатаяны, занимался такой же проблемой, которой вынужден сейчас заниматься Эстергом? Он не довел вывод до конца… Эстергом тоже не довел. Не сумел. Получалась неопределенность… Но кажется, этому человеку удалось пойти дальше. Он сказал что-то о выводах, которые не каждый сумеет сделать… Кто же он, безумец или гений? И кем он был, почему Сатаяна скрывает его имя?
        А образ этой женщины? В чьем мозгу он отпечатан? Почему она показалась Эстергому странно знакомой? Почему, почему?.. Тысячи «почему» породил этот проклятый эксперимент!
        И формулы… Почему именно эти формулы оказались расшифрованными? Только эти?..
        Эстергом остановился, вытащил из кармана листок с формулами, перечитал. Задумался. Еще раз перечитал… Где-то в глубине сознания рождалась мысль… Она еще не успела облечься в математические символы, но Эстергом уже понял: пришло решение.
        - Да, конечно, существует еще одна возможность, - теперь он разговаривал вслух сам с собой, - скорость записи увеличивать не обязательно. Можно пойти иным путем, совершенно иным. Этот человек подсказал мне… Чертовски просто… Как раз то, чего добивается Сатаяна. Вот оно, это решение…
        Эстергом присел на край бетонной дорожки. Несколько строк - и вывод закончен. Окончательную формулу он заключил в жирную рамку. Эти несколько символов - ключ, которого ждет Сатаяна. Ключ к внутреннему миру человека. Ключ, которым можно распахнуть окно в бесконечность. Кто же окажется прав? Что за окном: бесконечность всезнания или бесконечность непроницаемого мрака? Или это одно и то же?.. Впрочем, теперь нетрудно убедиться. Хотя бы с помощью видеомагнитной ленты, взятой у Сатаяны. Ленты с записью ночного эксперимента. Формулу на всякий случай надо уничтожить… Теперь он ее уже не забудет. И скорее в лабораторию! Надо успеть все сделать до прихода сотрудников…
        На какое-то мгновение он заколебался: неужели тут нет ошибки? И он действительно на пороге?.. На пороге неведомого… Чем бы это ни обернулось в дальнейшем человечеству и ему самому, он должен убедиться, должен переступить порог! А Сатаяна?.. В конце концов, можно будет и не раскрывать ему всего…
        Эстергом разорвал на мелкие клочки листок с формулами, подбросил обрывки вверх и побежал в глубь темного лабиринта улиц. Порыв утреннего ветра подхватил клочки бумаги, понес их над пробуждающимся городом все выше и выше, в светлеющее небо.

* * *
        В полдень профессора Сатаяну вызвали к телефону. Звонил Валлон… Сатаяна выслушал не прерывая, только чуть заметно покачивал головой. Лицо его оставалось непроницаемым. Наконец Валлон умолк. Молчал и Сатаяна.
        - Алло, - донеслось в трубку, - поняли вы, что произошло?
        - Понял, - сказал Сатаяна. - И очень сожалею. Прошу принять мое глубокое соболезнование. Мсье Эстергом был талантливым инженером…
        - Вы полагаете, что это уже… конец? - помолчав, спросил Валлон.
        - Судя по тому, что вы рассказали, да… Разумеется, я приму его в свою клинику, но ничего не могу обещать. Ничего… Вас интересует возможная причина?.. Трудно сказать. Кажется, он слишком много работал… Может быть, это… В конце концов, никто из нас не гарантирован от подобного… Никто, господин Баллон. Нет-нет… Надеюсь, наше с вами джентльменское соглашение остается в силе. Люди уходят, но проблемы остаются… Кстати, я слышал, что у Жака Эстергома был способный помощник… Да-да… Может быть, он?..
        НАСЛЕДНИКИ
        - Ты слышал, Буб, - сказал Джуд, - старый Кики отдает концы.
        - Академик Кики Итуморо? - искренне изумился Буб. - Невозможно!
        - Абсолютно достоверно, - кивнул Джуд. - Ему исполнилось сто шестьдесят. Это предел. Если его трахнет инсульт, операция станет невозможной.
        - Разумеется, тогда никто не согласится. Но послушай, Джуд. Значит, Итуморо… не совсем сам? Ему посоветовали?
        - Те!.. Посоветовали! Болван! Есть такой старинный закон: к этой операции можно принудить…
        - А я и не знал, Джуд.
        - Еще бы! Что ты вообще знаешь!..
        - Могу и ничего не знать. Это пока мое право. Чем меньше будет загружен мой… вот это, - Буб постучал себя указательным пальцем по лбу, - тем больше шансов приобрести всю полноту… как ее… эрудиции.
        - Можно ждать целую жизнь, - пробормотал Джуд.
        - Неужели ты хотел бы сам научиться всему? - снова изумился Буб. - Для этого тоже нужна целая жизнь. Всю жизнь только учиться - кошмар!.. Я предпочитаю ждать. Жить так, как живу сейчас, и ждать… Пусть в некоторых отношениях я… это самое… ну… бэби… Зато потом я могу сразу стать, например…
        - Академиком Кики Итуморо? - насмешливо подсказал Джуд.
        - Скажу откровенно, меня не очень привлекает космическая биология, медицина и тому подобное, - вздохнул Буб. - Мечтаю о более земном…
        - Правильно делаешь, - объявил Джуд. - Старый Кики не для тебя.
        - Все-таки интересно, кому повезет?
        - Скоро узнаем. Конечно не нам с тобой…
        - А, пустяки! По случаю такого дела обязательно будет грандиозный праздник. Все равно повеселимся вдоволь!

* * *
        - Мальчики, вероятно, в саду, - сказал престарелый Ректор, водя пальцем по экрану видеофона. - Сейчас мы их разыщем. Ага, вот они… Как всегда, вместе. Сидят на балюстраде и болтают ногами.
        - Вот эти… гм… мальчики? - переспросил собеседник и слегка откашлялся, словно у него запершило в горле.
        - Да… Тот, поплотнее, в очках, - Джуд Рикерс. Ему, - Ректор заглянул на другой экран, по которому бежали ряды цифр, - ему пошел тридцатый год. А второй, белобрысый, с лысинкой, - Буб Колли. Младший сын старого Колли. Этот еще моложе. Совсем юноша…
        - Вы, конечно, понимаете, господин Ректор, что случай исключительный. Должна быть стопроцентная ГЦ, то есть гарантия целесообразности. Ответственность ложится на всех нас.
        - Мальчики из очень хороших семей. Отец Рикерса - отставной генерал, представитель третьего поколения приобщенных по новому методу. Что же касается старого Колли, его вы, конечно, знаете…
        - Кандидатура младшего Колли не вызовет сомнений, - задумчиво сказал собеседник Ректора. - Но второй… Отец, говорите, генерал. Третье поколение приобщенных… тут, я полагаю, будет сложнее с обоснованием ГЦ.
        - Зачем же второй? - забеспокоился Ректор. - Если кандидатура Колли вас устраивает, берите его. Джуд подождет. Но должен вам заметить, господин Главный Советник, что касается ГЦ для Джуда Рикерса, она тоже не вызывает сомнений. Его отец имел допуск к государственным секретам второй степени…
        - В таком случае беру обоих.
        - Обоих? - Ректор изумленно откинулся в кресле. - Но насколько я понимаю, сэр, пока речь идет только о ПИИ академика Кики Итуморо? Мое заведение привилегированное, сэр. Я должен абсолютно точно знать, что будет с моими воспитанниками. Я ответствен не только перед их родителями, но и перед правительством. Все должно быть на самом высоком уровне…
        - Успокойтесь, господин Ректор. Мне это хорошо известно. Однако случай исключительный. Решаю не я, а особая комиссия. Необходимо несколько кандидатур.
        - Неужели будет конкурс, сэр?
        - К сожалению, учитывая свойства… гм… кандидатов, конкурс невозможен. Но все кандидатуры будут внимательно рассмотрены комиссией…
        - Значит ли это, что будут кандидаты из других особых колледжей?
        - Не исключено.
        - Но мой колледж, господин Главный Советник…
        - Не тревожьтесь, господин Ректор, марка вашего колледжа будет положена на чашу весов. Нам хорошо известно, что поставляемый вами материал весьма надежен.
        - О, благодарю вас, сэр.
        - Рад доставить вам удовольствие. А теперь дайте необходимые указания: Колли и Рикерс должны быть готовы к отъезду через десять минут…

* * *
        Профессор задумчиво потер лысину, потом сказал:
        - Признаюсь, вы задали нам несколько неожиданную задачу, господин Главный Советник. Я полагал, что операция будет иметь традиционный характер. А она…
        - Разве вы считаете поставленную задачу невыполнимой? - поднял брови Советник.
        - Невыполнимой не то слово, сэр. Разумеется, она чрезвычайно сложна, но… Меня лично смущает другое. Имеем ли мы моральное право дифференцировать богатейшее наследство, которое оставляет высокочтимый Кики Итуморо?
        - Раздел наследства освящен правом. Он совершается с незапамятных времен.
        - Я не преминул бы согласиться с вами, уважаемый господин Советник, если бы речь шла о материальных ценностях, но тут… в игру входит несколько иная… субстанция.
        - Она тоже материальна.
        - И все же существует некоторая разница, сэр, между движимым и недвижимым имуществом любой ценности и тем наследством, которое оставляет академик Итуморо. Кроме того, мне до сих пор неизвестно завещание заинтересованного. Он, правда, представитель низшей расы, но… Если не ошибаюсь, в завещании должен быть соответствующий пункт, содержащий апробату… дифференциации. В противном случае…
        - Об этом не тревожьтесь, профессор. Итуморо предоставил совету право решать, как совет найдет нужным. И мы решили…
        - Понимаю… И все-таки я обязан предостеречь вас, господин Главный Советник. Человек, подобный Кики Итуморо, рождается раз в двести - триста лет. Он целая эпоха. Его опыт бесценен. То, что он оставляет, - величайшее из сокровищ этого мира. Имеем ли мы право делить на части такое сокровище? Представьте себе, что некто владеет бриллиантом необыкновенной чистоты и блеска. И вдруг ему приходит в голову раздробить бриллиант на части сделать из него кучу обыкновенных ювелирных камней. Не должны ли мы помешать безумцу? Ведь каждому ясно, что горсть обыкновенных бриллиантов не будет иметь и сотой доли цены уникума.
        - Вы хотите сказать, что при… дифференциации возможны большие потери, - поднял брови Советник. - Мы были более высокого мнения о вашей клинике.
        - Я хочу сказать только то, что сказал, сэр. Смысл операции ПИИ не в передаче какого-то объема информации, а в передаче метода мышления, философии творчества. Потери информации практически не произойдет, даже если мы разделим интеллект Итуморо между целой сотней наследников. Но его творческий метод, его опыт… Что будет с ними? Метод и опыт покоятся на всей сумме информации. А сумму вы намереваетесь раздробить.
        - Разве при подобных операциях вы не отделяете ту часть информации, которая бесполезна для наследника? Разве наследнику переключается все подряд?
        - Разумеется, не все, - живо возразил профессор. - При этой операции контроль за переключением индексов осуществляется оптическим путем. Все, что не представляет интереса для будущей деятельности наследника, стирается - подлежит уничтожению. Это относится в первую очередь к эмоциональной стороне личности, информации интимного характера и тому подобному. Мы как бы отделяем главное от неглавного. Но вы предлагаете разделить на части самое главное… Кики Итуморо - титан энциклопедической мысли. А вы хотите, чтобы я отпрепарировал вам Итуморо-космобиолога от Итуморо-медика, математика, конструктора, философа, психолога, общественного деятеля, еще там чего-то. Вероятно, это можно сделать. Но исчезнет главное - великий Кики Итуморо. И в этом случае операция ПИИ потеряет смысл; Итуморо как гениальная индивидуальность просто перестанет существовать…
        - Да поймите вы, упрямый человек, - сказал Советник, вставая, - времена изменились. В наш век чистого практицизма не нужны гении. Особенно такие, как Итуморо, с его странностями и чуждой нам философией. Ведь вы сами подчеркнули - он представитель низшей расы… Но, с другой стороны, он сделал немало полезного, мы чтим его и кое-что, я подчеркиваю, профессор, кое-что хотим сохранить. Вот это «кое-что» и должно быть унаследовано. А остальное придется, как это вы говорите, «стереть». В первую очередь придется стереть все, что относится к его философии… В последние годы он начал увлекаться идеей контакта с восточным полушарием, даже собирался ехать туда. Вы меня поняли?.. Словом, вы получите точную инструкцию. А сейчас пойдемте, я вас познакомлю с наследниками великого Итуморо. Основных два - Буб Колли и Джуд Рикерс. Одному придется переключить все, что касается космобиологии, медицины и психологии, другому - математику и инженерию. Кому что - безразлично. Решайте сами. Для переключения кой-какой дополнительной технической мелочи можете выбрать третье лицо по своему усмотрению. Это чтобы уменьшить
потери информации. Но все, что относится к идейно-философской стороне личности Кики Итуморо, придется ликвидировать… Вместе с информацией интимного характера… Кстати, когда вы могли бы осуществить операцию?.. Гм, вы поняли мой вопрос? Я спрашиваю, когда возможна операция?
        - Операция… - рассеянно повторил профессор. - Разумеется, ее надо подготовить… Кики Итуморо должен приехать завтра. На всякие подготовительные формальности уйдет три-четыре дня. После того как мы усыпим его, он будет находиться в состоянии анабиоза трое суток. Пожалуй, через неделю можно начинать операцию ПИИ - переключение индексов интеллекта академика Кики Итуморо его наследникам…
        - Вам придется поторопиться, - улыбнулся Советник. - Дело в том, что… Кики Итуморо уже усыплен. Вчера… Не было иного выхода. Он почувствовал себя плохо… Врачи вынуждены были пойти на это. Опасались за его жизнь… Сегодня ночью его привезут к вам в клинику. А на завтра назначайте операцию.

* * *
        - Что же это такое, Джуд? - в голосе Буба звучали плаксивые ноты. - Кто из нас будет, в конце концов, наследником Итуморо?
        - Понятия не имею. И откровенно говоря, мне все равно. Я даже готов уступить эту честь тебе, Буб, лишь бы прекратились обстукивания, обмеривания и обследования, которыми нас донимают вторые сутки.
        - И ты возвратился бы в колледж, Джуд, - задумчиво сказал Буб. - Было бы здорово, правда? Давай мы оба откажемся от этой штуки. Скажем, что никто из нас не хочет стать Кики Итуморо.
        - Так они и послушают. Теперь наше дело кроличье. Ждать, кого выберут.
        - А это не больно?
        - Что именно?
        - Операция ПИИ…
        - Не знаю…
        - А как это делается?
        - Отвяжись, болван! Откуда я могу знать?
        - Слушай, Джуд, а как один из нас узнает, что он уже не он, а Кики Итуморо?
        - Уж не воображаешь ли ты, что тебя начнут величать Кики Итуморо? Черта с два! Ты так и останешься Бубом Колли. Но только тебе перегонят содержимое его мозгов. Все или часть, как получится… А потом великого Кики Итуморо превратят в пепел. Пепел пересыплют в хрустальную вазу. Вазу отнесут в Пантеон. И ты еще придешь поглазеть на нее… Но тебе, дружок, после сожжения Итуморо придется решать те вопросы, которые он решал. И тогда попробуй отказаться…
        - Но я не сумею ничего решать, Джуд.
        - Не сомневаюсь в этом… и все-таки придется решать, если они остановят выбор именно «на тебе, Буб.
        - Слушай, а не попробовать ли нам удрать…
        - Поздно, теперь уже поздно, Буб. И подумать только, десятки лет целую вечность - мы ждали этого момента, а когда он наступил, мы готовы бежать от него. Более того, каждый из нас хотел бы уступить эту честь другому… Почему, Буб? Неужели мы свыклись с нашей интеллектуальной неполноценностью?
        - Не знаю…
        - А, что ты знаешь! И вот в такую, с позволения сказать, оболочку может перепорхнуть личность великого Итуморо. Какая чудовищная бессмыслица!
        - Уж не хочешь ли сказать, что твоя оболочка лучше подошла бы? обиделся Буб.
        - Успокойся, не хочу. Мы с тобой - одной клумбы одуванчики. Мыслям Итуморо будет одинаково тесно и тут и там…
        Джуд выразительно похлопал по затылку сначала себя, потом приятеля.
        - Плохо, Джуд…
        - А кто говорит, что хорошо? Очень плохо, когда этак сразу из тебя хотят сделать гения. Я только теперь начинаю понимать, чем все это может обернуться…

* * *
        - Нет, вы только послушайте, профессор, о чем они говорят, - возмутился ассистент, указывая на экран видеофона.
        На экране виднелись мрачные физиономии Джуда и Буба Колли.
        - Мне больше по душе этот, как его, Джуд, - задумчиво сказал профессор. - По крайней мере он честно самокритичен. Второй - просто недоросль.
        - И это наследники великого Итуморо! Если бы старик мог знать!
        - Ничего бы не изменилось, мой мальчик. Это система. А за ней закон и сила… Мы с вами уже не один раз переключали биотоки интеллектуалистов таким вот недоразвитым переросткам. В нашей стране образовалась каста, претендующая на привилегию ничему не учиться, а приобретать знания в готовом виде: претендующая на право получать по наследству не только материальные, но и духовные ценности.
        - Однако теперь речь идет о самом Итуморо.
        - Милый мой, после операции от Итуморо ничего не останется. Все сведется к одной видимости. Эти два молодчика поумнеют ненамного. Вот, профессор протянул ассистенту несколько листков. - Видите, от трех четвертей до четырех пятых всех индексов придется стереть.
        - Но это преступление!
        - Пожалуй, меньшее, чем если бы этим парням переключить весь интеллект Итуморо.
        - Фактически при операции мы уничтожим личность Итуморо.
        - Для мировой науки его личность сохранится в его книгах, записях, фильмах.
        - Но почему не найти достойного человека, которому можно переключить все индексы Итуморо? Все целиком! Человека, который стал бы истинным наследником и продолжил его работу?
        - Этот вопрос лежит вне нашей с вами компетенции, мой милый. Прекратим бессмысленную дискуссию.
        - Но…
        - Я сказал - прекратим…
        - Боитесь, что могут подслушать?
        - Нет, потому что эта лаборатория - кажется, единственное место в нашем полушарии, где нельзя организовать подслушивания. Однако продолжать разговор я не хочу…
        - Жаль, профессор. Очень жаль… Потому что от нас с вами сейчас зависит многое. Практически зависит почти все… Высокая комиссия, которая будет присутствовать при операции, ровно ничего не смыслит в существе дела. Прошу вас, профессор, подумайте…
        - Идите готовить аппаратуру, Флетчер!
        Тон, которым были сказаны последние слова, заставил ассистента умолкнуть.

* * *
        - Господин Главный Советник, к операции все готово…
        - Превосходно, профессор. Начинайте. Вы, надеюсь, не станете возражать, если я и остальные члены комиссии побудем некоторое время на пульте управления.
        - Это ваше право, господин Главный Советник.
        - Мы не будем им злоупотреблять. Лишь сегодня мы находимся тут все. В дальнейшем будет присутствовать один из нас.
        - Вот мой ассистент, господин Главный Советник. Он познакомит вас с аппаратурой и будет давать необходимые объяснения по ходу операции. Я покидаю вас, господа. Мое место в кабине, где находится… тело высокочтимого Кики Итуморо.
        - Надеюсь, не только тело, но пока и разум, профессор.
        - Да-да, разумеется. Но после операции останется лишь тело.
        - Которое мы и погребем с величайшими почестями, - заметил один из членов комиссии.
        Высокая фигура в белом халате и блестящем рогатом шлеме выступила вперед:
        - Прошу внимания, господа. Прошу всех надеть защитные шлемы. Это совершенно необходимо, чтобы исключить влияние ваших биотоков. Так, благодарю вас. Включаю правый экран. Вы видите на нем внутренность кабины, в которой лежит академик Кики Итуморо. Как вам известно, он уже трое суток находится в состоянии анабиозного сна. Все процессы в его теле заторможены. Бодрствует лишь мозг.
        - Осознает ли он происходящее? - поинтересовался один из членов комиссии.
        - Мы не знаем этого. По мере хода операции отдельные ячейки мозга выключаются, и к концу операции наступает смерть. Впрочем, активных сигналов мозга при таких операциях наша аппаратура никогда не записывала.
        - Не будем отвлекаться, господа, - сказал Главный Советник.
        Ассистент молча поклонился.
        - Продолжаю, - начал он после короткой паузы. - Вы видите, в кабине появился профессор с помощниками. Они надевают на голову Кики Итуморо шлем-передатчик с электродами особой конструкции. В этом передатчике около тридцати миллионов игл-электродов.
        - Нас не интересуют технические детали, - заметил Главный Советник.
        - Слушаюсь… Включаю второй экран. На нем вы видите камеру, в которой лежат наследники. Они тоже находятся в состоянии глубокого сна. У них на головах уже надеты шлемы-приемники. Сейчас происходит завершающая проверка аппаратуры…
        - Интересно, каковы были последние слова этих ребят перед усыплением? спросил Главный Советник.
        - О, ничего особенного, сэр. Они не знали, что оба становятся наследниками, и каждый готов был уступить эту честь другому. Колли даже пробовал вырываться и плакал, когда его усыпляли.
        - Поразительное бескорыстие и высокое благородство, - заметил Главный Советник. - Мы не ошиблись. Они будут достойными наследниками великого Кики Итуморо. Надеюсь, вы согласны со мной, ассистент?
        - Простите, господа, - быстро начал ассистент, не отвечая на вопрос Главного Советника. - Профессор подал мне знак, и я должен включить центральный экран. На нем вы увидите трансформированные зрительные образы всего того, что бессмертный Кики Итуморо передает своим наследникам. Над экраном четыре лампочки-индикатора: синяя, зеленая, оранжевая и красная. Вспышка синей лампочки будет означать, что объем информации, наблюдаемой вами на центральном экране, поступил в мозг Джуда Рикерса, вспышка зеленой лампочки - что информация передана Бубу Колли. Оранжевая лампочка относится к третьему - не главному наследнику Итуморо, который примет второстепенную техническую информацию. Это большой электронный мозг нашей лаборатории. Красная вспышка будет означать, что данная информация подлежит уничтожению… Внимание, господа, операция началась.
        На пульте управления воцарилась напряженная тишина. Десять пар глаз не отрываясь следили за центральным экраном.
        Однако зеленоватый экран оставался светлым и пустым.
        - От напряжения у меня в глазах появились радужные круги, - заметил вполголоса один из членов комиссии. - Но мне кажется, я ничего не вижу. Скажите, ассистент, а вы видите что-нибудь?
        - Ничего. Экран абсолютно пуст.
        - Что это означает?
        - Вероятно, лишь то, что первые электроды вошли в соприкосновение с ячейками мозга, уже отмершими из-за старости.
        - И таких ячеек может быть много?
        - По-разному бывает, господа.
        На пульте управления снова стало тихо. Центральный экран продолжал оставаться пустым. Прошло около часа.
        - Странно, - пробормотал Главный Советник. - Очень странно! Может быть, операцию прервали.
        - Начав эту операцию, ее уже нельзя прервать, - возразил ассистент.
        - Тогда в чем же дело?
        - Не знаю, сэр, но могу спросить профессора.
        Ассистент встал и бесшумно покинул пульт управления.
        Когда он возвратился, центральный экран по-прежнему светил пустотой.
        - Так в чем же дело? - с легким раздражением спросил Главный Советник.
        Ассистент пожал плечами:
        - Профессор тоже в недоумении. Все уже заинвентаризованные ячейки мозга Итуморо не содержат никакой информации. Нет-нет, они живы, то есть каждая из них была живой до момента переключения, но, оказывается, они, попросту говоря, пусты.
        - Почему пусты?
        - Этого я не знаю, сэр. И профессор пока не знает. Может быть, это результат какого-то заболевания, выключившего часть мозга. В этом случае мы рано или поздно доберемся до ячеек, содержащих информацию…
        - А нельзя было все это выяснить до операции?
        - Это исключено, сэр…
        - Слушайте, ассистент, а может случиться, что мы так ничего и не увидим?
        - Это граничило бы с чудом, сэр. А чудес, как вы знаете, в наше время почти не бывает…
        Прошло еще около часа. На центральном экране ничего не изменилось. Члены комиссии начали проявлять нетерпение. Они тихонько переговаривались, возмущенно пожимали плечами.
        - Вызовите сюда профессора, - сказал наконец Главный Советник. - Мы хотим знать, что, собственно, происходит.
        Через несколько минут профессор вошел в полукруглый зал пульта управления.
        - Я появляюсь здесь в нарушение всех правил, господа, - резко начал он, обращаясь к Главному Советнику. - Я не должен был покидать своего места у изголовья… оперируемого. Вы, конечно, хотите знать, почему пуст экран, почему в мозг наследников великого Итуморо пока не удалось переключить ни одного индекса информации. Я не знаю этого, господа. Для меня это такая же неожиданность, как и для вас. Но теперь я уже не могу прервать операции. Остается набраться терпения и ждать.
        - Чего именно ждать? - прищурился Главный Советник.
        - Того, что должно произойти!
        - Выражайтесь точнее. Смерти Итуморо? Ведь с каждой минутой этот момент приближается. Не так ли?
        - Да.
        - Но может быть, он уже мертв, и потому мы ничего не видим на экране?
        - Он жив… Еще жив…
        - Вы убеждены в этом, профессор?
        - Да.
        - И вы могли бы доказать нам это, разбудив его и заставив сказать несколько слов?
        - Да, но это может ускорить конец. Ведь часть его мозга уже выключена.
        - Вы имеете в виду пустую часть?
        - Я имею в виду ту часть, из которой мы не получили никакой информации. Ячейки этой части мозга уже разрушены нами при операции.
        - Но они не содержали информации. Не так ли? Да или нет?
        - Никто этого точно не знает и знать не может, - тихо сказал профессор. - Человеческий мозг - бесконечность. Мы научились извлекать из него лишь то, что, так сказать, «лежит на поверхности» - что связано с деятельностью данной человеческой особи. Каждая клетка мозга содержит бездну иной информации, которую мы еще не умеем извлечь. В частности, я имею в виду ту информацию, которая связана с опытом наших бесчисленных предков. Все это запечатлено где-то там, глубоко, но мы до этого еще не добрались. Я начинаю думать, господа, что мозгу Кики Итуморо присущи какие-то особенности, которых лишен обычный человеческий мозг. Может быть, в клетках его мозга ничто не «лежит на поверхности» и информация, связанная с его личным опытом, неотделима от информации, накопленной предками. Это могло бы служить объяснением его гениальности, но перечеркнуло бы всякие надежды на успех операции. Может быть, Итуморо - из числа тех немногих, наследство которых слишком велико для нас. Так велико, что мы еще не в состоянии распорядиться им, господа.
        - Все это не могло прийти вам в голову, профессор, чуть раньше? спросил сквозь зубы Главный Советник. - Например, вчера или сегодня утром?
        - А что изменилось бы? Ведь той, глубоко укрытой информации мы извлекать не умеем. Кроме того, мои соображения - гипотеза. Вы вправе были бы не согласиться. И сейчас они остаются гипотезой.
        - Что же делать?
        - Я уже сказал - только ждать.
        - Какая часть его мозга уже выключена, то есть, другими словами, уже потеряна для нас?
        - Примерно одна четверть. Когда информация в ячейках памяти отсутствует, ход операции чрезвычайно ускоряется. Если бы мы получали информацию, процесс замедлился бы в десятки раз.
        - Разбудите его.
        - Это может означать конец.
        - Все равно разбудите. Я хочу услышать его голос. Хочу убедиться, что он жив, что он не потерял способности мыслить. Может быть, хоть после этого вам удастся получить из него что-то. Какая ужаснейшая бессмыслица! Из величайшего ума человечества не извлечь ни грана полезной информации! Имейте в виду, всем нам, присутствующим здесь, эта неудача сулит крупные неприятности. Приказываю - разбудить немедленно.
        - Вы принимаете на себя ответственность за возможные последствия?
        - Да, да. Будите! Тотчас же! Когда вы выключите у него половину мозга, будет поздно.
        - Повинуюсь, господин Главный Советник.
        - Я хочу лично присутствовать при его пробуждении.
        - Следуйте за мной.

* * *
        - Ну вот, вы могли убедиться, господин Главный Советник. Я сделал все, что было в моих силах. Он дышит, и сердце его бьется нормально. Но удастся ли нам установить с ним контакт, услышать его голос?..
        - А что вы хотели бы услышать от умирающего Кики Итуморо? - послышался шепот, тихий, как дуновение ветра. - Почему я не захотел отдать вам своих сокровенных мыслей?.. Я уже отдал их ученикам. Они - мои истинные наследники. Слышите?.. Только они, и никто больше. Я знаю все, что вы сейчас думаете. Я знаю, о чем вы только что говорили. Я читаю ваши мысли лучше, чем вы делаете это сами. Глупцы! Вы предательски усыпили меня, чтобы сделать пассивным мой разум. Чтобы ограбить его жадными и грязными руками, как вы грабили стальные сейфы отцов, как ограбили сотни иных людей, более слабых, чем я. Вы осмелились приблизиться к святая святых внутреннему миру человека - и пытаетесь шарить там алчными пальцами. Я нашел способ обезвредить вас, шакалы. Внутренний мир каждого снова станет неприступной твердыней. В нем будет господствовать лишь собственный разум. И только тогда он сможет остаться созидающим разумом, разумом творца… Ты прав, эскулап! Можно углубить и усовершенствовать свой собственный опыт, гармонически сочленить его с богатейшим опытом бесчисленных минувших поколений. Тогда он не будет лежать на
поверхности, не станет приманкой для паразитирующих червей. Безграничны возможности разума, и безграничны пути самоусовершенствования человека. Я сделал лишь шаг по этому пути и сумел опрокинуть все ваши ухищрения. И научил этому своих учеников. Мозг мой надежно закрыт от вас. А они будут еще сильнее… Это вы хотели услышать от меня?.. Да, именно это… А теперь ухожу. Силой своего разума заставляю себя умереть именно теперь, когда я вам более всего нужен. Все… Конец…
        - Что же вы стоите, профессор, - закричал Главный Советник, - надо что-то сделать, он действительно умирает…
        - Он уже умер, сэр, - сказал профессор, выпрямляясь. - Операция закончена. Разбудите наследников. Итуморо лишил их наследства…
        БЕГЛЕЦ
        Исчезновение Митрофана Кузьмича Цыбули наделало немало шуму в Алуште. Болтали разное… Работники районной милиции искали старого лесника даже в огромных бочках местного Винкомбината, в которых хранились знаменитые крымские вина.
        Что касается Евдокии Макаровны - жены дяди Митрофана, то она была твердо убеждена, что старик отправился прямо в ад. Она даже отслужила панихиду по грешнику Митрофану, которого черти упекли в самое горячее место адской кухни.
        Об Альбине Евдокия Макаровна рассказывать не любила.
        - Ну, жил во время оккупации. Кто его знает, откуда взялся… Не такой был, как все. - Она тяжело вздохнула. - Непонятный какой-то… И будущее предсказывал. Что сказал, все как по часам исполнилось… А уж куда делся потом… - она махнула темной морщинистой рукой и потерла углы глаз кончиком головного платка.
        Я понял, что воспоминания причиняют ей боль, и не настаивал. Позднее догадался, что память об Альбине для Евдокии Макаровны слишком дорога. Старуха ни с кем не хотела делиться ею. Альбин был для нее почти сыном.
        Стояла весна. Цвели сады. Море дышало порывами прохладного ветра. Приезжих было мало, и дача Евдокии Макаровны пустовала. Вечерами мы подолгу сидели вдвоем на веранде у большого медного самовара. Пили чай с прошлогодним вареньем, тихо разговаривали. Говорила больше Евдокия Макаровна, а я поддакивал невпопад и снова и снова вспоминал утро того удивительного дня…

* * *
        Уже не первый год проводил я конец весны, а иногда и начало лета в домике дяди Митрофана на окраине Алушты. Посреди тенистого виноградника хозяева устроили беседку. Там стоял грубо сколоченный стол. За ним хорошо работалось в яркие солнечные дни, когда небо кажется прозрачным и глубоким, а редкие облачка цепляются за скалистые вершины гор.
        Море было рядом, его шум долетал вместе с дуновениями легкого ветра.
        Сам дядя Митрофан появлялся редко. Летом он больше жил в лесной сторожке.
        - Чтобы не мешать отдыхающим, - объяснял он, когда заглядывал домой.
        В то утро он был дома…
        Помню, у меня не клеилось с очерком. Я бросил перо и вышел в сад. Дядя Митрофан в трусах, толстый и грузный, восседал на скамейке под густым зеленым навесом виноградных лоз. Маленькими глазками, спрятавшимися в глубоких складках коричневого от загара лица, он следил, как Евдокия Макаровна перебирала какой-то хлам в большом кованом сундуке.
        Увидев меня, старик оживился.
        - А, литератор, чернильная твоя душа, здорово, здорово! Чего дома торчишь? Шел бы на море. Все равно больше не заплатят, если днем сочинять. Я бы, если бы был сочинителем, только по ночам писал…
        - Чего привязался к человеку! - ворчливо вмешалась Евдокия Макаровна. - Лучше иди штаны надень. Срам глядеть! Если бы он был сочинителем!… О чем тебе сочинять, басурману лысому?
        Однако дядя Митрофан был настроен мирно.
        - Заглохни! - посоветовал он жене и, потирая небритый подбородок, продолжал: - Мне есть чего рассказать… Мне из пальца высасывать не надо. А он вот не знает, об чем писать. По глазам вижу. Верно?…
        - Верно, - признался я.
        - Ну то-то. Люблю за правду. А ты возьми и напиши, скажем, про меня. Напиши, какой я есть. Правильно напишешь, живи бесплатно, пока не надоест…
        - Тьфу! - плюнула Евдокия Макаровна и ушла в комнаты.
        - Зачем она это тряпье хранит? - спросил я, чтобы переменить тему разговора. - Все моль поела.
        - Баба, - проворчал дядя Митрофан, заглядывая в сундук. - С нее какой спрос. Она эту сундучину лет десять не открывала; все просила из погреба вытянуть. Я сегодня выволок, так она теперь зудит, что из-за меня все погнило.
        Он запустил руку в сундук и сердито встряхнул тряпки.
        Пахнуло сыростью. Стайка серебристых молей поднялась из тряпья и заметалась в воздухе, спасаясь от солнечных лучей.
        Дядя Митрофан выгреб из сундука сверток старых половиков и швырнул на землю.
        Один из половиков развернулся; в нем оказалось что-то, похожее на широкий блестящий пояс с двойной портупеей. При виде пояса дядя Митрофан ошеломленно ахнул. С быстротой, не свойственной его грузной фигуре, он нагнулся, схватил пояс и принялся внимательно разглядывать, покачивая седой квадратной головой.
        - Что за штука? - поинтересовался я, указывая на ремни портупеи, скрепленные серебристыми металлическими дисками.
        Дядя Митрофан подозрительно глянул по сторонам.
        - Это, брат, такая штука, - он натужно закашлялся, - такая штука… Да… Леший знает, как сюда попала. Вот не думал, что она у меня осталась.
        - А что это?
        - Подожди, дай вспомнить, как было…
        Дядя Митрофан потер небритые щеки, почесал голову.
        - Эта штуковина от него ведь осталась. Вроде бы радио тут внутри, а может, и еще что… Он эти ремни не снимал. Даже спал в них… И часто при мне вот это колесико крутил.
        Дядя Митрофан осторожно поскреб пальцем один из серебристых дисков на ремнях портупеи.
        Я нагнулся, чтобы получше рассмотреть диск. Он состоял из нескольких колец, вставленных одно в другое. На кольцах были тонко выгравированы деления и ряды цифр. В центре находилось выпуклое желтоватое стекло, напоминавшее глаз. Я потрогал ремни портупеи. Это была не кожа, а какая-то незнакомая мне пластмасса - прочная и эластичная. Едва ощутимые утолщения свидетельствовали, что внутри портупеи скрыты металлические части.
        Сырость и плесень не оставили следов на этом странном приспособлении. Ремни были сухи и чисты, а металл блестел так, словно его только что отполировали. Нет, это не было похоже на радиопередатчик, скорее на крепление парашюта. Только для чего могли служить блестящие кольца с рядами цифр, этот глазок и металлические детали внутри?
        Я посмотрел на дядю Митрофана. Он был явно встревожен находкой. Его толстые пальцы дрожали. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Не выпуская из рук портупеи, снова начал рыться в сундуке, перевернул ворох тряпья, долго шарил под ним; потом поднялся, отер пот со лба и, отдуваясь, присел на край сундука.
        - Еще что-нибудь должно быть? - спросил я.
        Он не ответил. Сидел, припоминал что-то.
        - Зачем не за свое дело берешься? - раздался ворчливый голос Евдокии Макаровны. - Кто тебя просил помогать? Ишь, расшвырял все. Шел бы лучше спать, если дела найти не можешь.
        - А что? Могу и пойти, - охотно согласился дядя Митрофан, поспешно вставая с сундука и пряча портупею за спину. Он подмигнул мне, предлагая следовать за ним, и поковылял в свою каморку под верандой.
        Евдокия Макаровна подозрительно посмотрела ему вслед, покачала головой и присела возле сундука. Я прошелся по саду и, когда Евдокия Макаровна нагнулась над сундуком, проскользнул в комнату дяди Митрофана.
        Он сидел на кровати, большими узловатыми руками поглаживал портупею. Жестом пригласил меня сесть рядом.
        - Можешь верить, можешь не верить, - сказал он, вздыхая, - а было так…
        Он рассказывал долго и путано, часто останавливался, чтобы припомнить события, пропускал подробности, потом возвращался к ним, многое повторял, словно убеждая самого себя. Рассказ изобиловал отступлениями, в которых он пытался по-своему объяснить происходившее. Эти объяснения были наивны, а подчас еще более фантастичны, чем те удивительные события, свидетелем и участником которых ему пришлось стать.
        Для краткости я опускаю большинство рассуждений дяди Митрофана, сохранив лишь главное-поразительную историю Беглеца…

* * *
        Это произошло ранней весной тысяча девятьсот сорок третьего года. По ночам зарево полыхало над крымскими лесами, в которых укрывались партизаны. У моря в Алуште и Ялте гулко стучали по разбитым тротуарам каблуки фашистских офицеров и полицейских.
        Поздним ненастным вечером дядя Митрофан возвращался из лесной сторожки домой. Пропуска у него не было, и он осторожно пробирался по тихим, безлюдным улицам, проклиная немцев, ненастье и ревматизм.
        Ни одно окно не светилось, под ногами хлюпала размокшая глина, над головой быстро плыли черные, мохнатые облака. В просветах между ними изредка появлялась луна, и тогда казалось, что облака останавливаются, а луна стремительно несется по небу, торопясь сбежать из этой черной, враждебной ночи.
        У входа в кипарисовую аллею дядя Митрофан остановился. До дома было уже недалеко, но в аллее темно, как в погребе. Легко нарваться на патруль. Дядя Митрофан прислушался. Как будто никого… Только вдалеке шумело невидимое море.
        Он сделал несколько шагов и замер на месте. Впереди, возле одного из кипарисов, шевельнулось что-то более темное, чем окружающий мрак.
        «Влип», - подумал дядя Митрофан, мучительно соображая, что лучше - бежать или прикинуться пьяным.
        Темная фигура также не шевелилась.
        «Сейчас полоснет из автомата и служи панихиду, - рассуждал дядя Митрофан, чувствуя, как его прошибает холодный пот. - Толи дело до войны! Самое большее бандита встретишь. Так это все ж таки свой… А тут, на тебе. Разбери, что у него на уме. И чего ждет? Может, не патруль?… Эх, была не была…»
        Дядя Митрофан сделал шаг вперед и шепотом спросил:
        - Кто такой?
        Темная фигура беззвучно отступила за кипарис.
        - Видно, не патруль, - осмелел дядя Митрофан. - Чего надо? Чего по ночам шляешься? - угрожающе продолжал он, делая еще шаг вперед.
        Фигура продолжала молчать, но уже совсем близко слышно было тихое прерывистое дыхание.
        - Смотри, задуришь - стрельну, - быстро предупредил дядя Митрофан и, в подтверждение своих слов, звякнул в кармане ключами.
        - Нет, нет, - странным, чуть гортанным голосом отозвался незнакомец, - я не враг вам. Но, во имя справедливости, помогите мне.
        - Ранен, что ль?
        - Нет.
        - Жрать хочешь?
        - Не понимаю, - помолчав, отозвался незнакомец. «Не наш, - сообразил дядя Митрофан. - Но и не немец».
        - Голодный?
        - Нет…
        - Так какого лешего тебе надо?
        - Спасибо, - серьезно сказал незнакомец, - лешего мне также не нужно. Мне ничего не нужно. Скажите только, где я и какой сегодня день.
        Дядя Митрофан тихонько свистнул.
        - Ясно, что за герой. А ну, пошли до хаты. На улице про такие дела не говорят.
        Незнакомец, видимо, колебался.
        - А вы кто? - спросил он наконец, отступая на шаг.
        - Тебе я друг, - решительно отрезал дядя Митрофан. - Помогу в чем надо. Свою обязанность знаю. Мы союзников уважаем, хотя вы и не спешите со вторым фронтом… Пошли…
        - Хорошо, - сказал, подумав, незнакомец. - Но неужели у вас нельзя говорить на улице о том, какое сейчас время?
        - У нас, брат, такое время, что о нем лучше говорить, когда оно кончится.
        - Кажется, я сильно ошибся, - сказал незнакомец.
        - Это бывает, - охотно согласился дядя Митрофан. - Я сам вместо горилки раз уксуса хватил. Пошли…
        Пробираясь по темной аллее, он слышал за плечами настороженное дыхание незнакомца.
        Наконец скрипнула калитка виноградника. Дядя Митрофан облегченно вздохнул.
        - Однако добрались…
        Ощупью нашел под крыльцом ключ, открыл дверь, пропустил гостя вперед. В комнате занавесил окно старым одеялом и тогда уже зажег керосиновую лампу. С интересом оглядел гостя. Перед ним стоял юноша лет двадцати, среднего роста, с узким бледным лицом, темными бровями и светлыми пепельными волосами. Он был одет в серую клетчатую куртку с черными отворотами и узкие бархатные брюки. Под курткой виднелась белая рубашка с черной ленточкой вместо галстука. Тонкий резиновый плащ с капюшоном, который юноша снял, войдя в комнату, едва ли мог согреть хозяина в холодную мартовскую ночь.
        - Продрог, небось, - сказал дядя Митрофан, поеживаясь в своем ватнике. - Вот беда. Водки нет и дров, брат, не заготовлено. Завтра жинка печку истопит. А сейчас я на керосинке чайку вскипячу. Погреемся.
        - Нет, мне не холодно, - своим звенящим, гортанным голосом сказал юноша. - Но я вам очень признателен, что приютили меня. Я здесь совсем никого не знаю. Откровенно говоря, я даже не знаю, где я.
        «Вот, сбрасывают людей, а без толку, - мелькнуло в голове у дяди Митрофана. - Ни карт, ни одежонки приличной. Оденут, как клоуна, а он сразу и засыпется. Этого, наверно, в Румынию предназначали, а он вот куда угодил. Хорошо еще, не в море. И что бы делал, если бы меня не встретил».
        - Ну, давай знакомиться, - продолжал он, обращаясь к гостю, - меня Цыбулей звать, по имени Митрофан, по батюшке Кузьмич, а тебя как?
        - Мое имя Альбин, - сказал юноша.
        - Что же, имя неплохое, - одобрил дядя Митрофан. - А фамилия?
        - Зовите меня просто Альбин, - смущенно улыбнулся юноша.
        - Альбин так Альбин, - согласился дядя Митрофан. - Молод, а конспирацию знает. И между прочим, правильно. Мне твоя фамилия ни к чему. Завтра я тебе одежонку приличную достану; в твоей на улицу не выйдешь, сразу арестуют. Документы-то есть? Паспорт или еще что?
        - Не знаю, - нерешительно промолвил Альбин. - Но скажите, пожалуйста, куда я попал? Что это за место?
        - Алушта…
        - Алушта? - повторил юноша, слегка пожимая плечами. - Не помню такого… А какая… страна, или, как это называется… государство?
        - Да ты что, с луны упал? - удивился дядя Митрофан. - Крым это. Крым-то ты знаешь? Чему только вас учат там… А государство здесь было советское, пока фашисты не пришли. Вот вышвырнем их, и опять оно будет… А тебе-то куда надо было?
        - Не совсем сюда, - горестно вздохнул юноша. - Теперь уже все равно, но боюсь, это не единственная ошибка. Какой сегодня день?
        - Шестое марта.
        - Ну, а дальше?
        - Чего дальше?
        - Шестое марта какого года?
        Дядя Митрофан ошеломленно разинул рот.
        - Да ты что, шуткуешь надо мной, хлопче? - угрожающе протянул он и так треснул кулаком по столу, что со звоном подскочили стаканы.
        - Не сердитесь, Кузьмич, - тихо сказал Альбин. - Я правду говорю. Я не знаю, какой сейчас год. Так получилось. Я… долго болел… Все забыл…
        - А ты когда заболел друг, в каком году? - подозрительно осведомился дядя Митрофан, не сводя глаз со своего гостя.
        - Уж давно… Но я забыл…
        - Как же тебя больного на такое дело послали?
        - На какое дело?
        - Ну ладно, - махнул рукой дядя Митрофан, - меня это не касается. Только я тебе так скажу: врать надо с умом, а то сразу попадешься.
        Альбин потер тонкими пальцами бледный лоб.
        - Все-таки какой же сейчас год?
        - Тысяча девятьсот семидесятый, - насмешливо проворчал дядя Митрофан.
        Гость не обиделся. Он внимательно посмотрел на старика, соображая что-то, и уверенно сказал:
        - Нет, не может быть.
        - Верно, не дожили еще. А если я скажу так - тысяча восемьсот семидесятый?
        Альбин вздрогнул. В его больших черных глазах блеснули золотистые огоньки. Однако, чуть подумав, он тряхнул головой.
        - Думаю, что и это неправда.
        - То есть, как это «думаешь»? - рявкнул дядя Митрофан. - Да ты что? Ты подожди! Слушай, а может, у тебя тут того, - дядя Митрофан повертел большим пальцем возле виска. - Может, ты драпака дал из этого места, где вашего брата под замком держат? Ну, понимаешь?
        - Не понимаю, - сказал Альбин, - но, если вам неприятны мои вопросы и мое присутствие, я уйду…
        - Молчи, - оборвал дядя Митрофан. - Куда пойдешь, непутевая башка! Ложись спать, завтра подумаем, что делать… А год сейчас, по правде сказать, поганый; люди его крепко запомнят - военный тысяча девятьсот сорок третий год.
        - Тысяча девятьсот сорок третий, - повторил Альбин, прищурившись. - Вероятно, вы снова шутите, Кузьмич.
        - Шучу? - опешил дядя Митрофан. - Тетка твоя-курица пускай этим шутит. «Да чего я с ним разговариваю? Ясно - сумасшедший». - Идем, продолжал он вслух. - Постель в соседней комнате.
        Гость не спеша поднялся, взял плащ, подошел к двери, но вместо того чтобы отворить ее, ударился о нее со всего размаха лбом. Испуганно отпрянув назад, он смущенно улыбнулся дяде Митрофану:
        - Забыл, что надо самому…
        Он потер лоб и, нащупав ручку, осторожно отворил дверь.
        «Сумасшедший, - окончательно решил старик. - Откуда только взялся на мою голову! Еще хату ночью спалит…»

* * *
        Однако ночь прошла спокойно. На другое утро, заглянув в комнату Альбина, дядя Митрофан застал своего гостя уже на ногах. Вид у юноши был измученный и встревоженный. Он почти не коснулся скудного завтрака, отвечал односложно, думал о чем-то своем.
        На вопрос, чем он расстроен, коротко ответил:
        - Со мной случилась большая беда, я предполагал. Не спрашивайте; все равно вы не поймете, в чем дело…
        Дядя Митрофан обиделся, но промолчал.
        Прошло несколько дней. Альбин не покидал комнаты, почти ничего не ел. С утра до вечера он сидел на кровати, напряженно думал о чем-то. Время от времени, схватив листок бумаги, покрывал его строчками непонятных знаков, цифр и кривых линий, писал, зачеркивал, снова писал, потом рвал все на мелкие клочки и опять погружался в раздумье.
        Иногда он вскакивал и принимался бегать по маленькой, тесно заставленной комнате, бормоча непонятные слова. Потом успокаивался и часами сидел неподвижно, безучастный ко всему.
        Дядя Митрофан заходил, садился возле. Альбин молчал, устремив глаза в одну точку. Казалось он не замечал присутствия дяди Митрофана.
        - Куда он глядит? - недоумевал старик и старался найти на беленой стене то место, которое так привлекало внимание Альбина.
        - Верно далеко глядит. Ох, далеко… А что видит?…
        Порой какая-то тень пробегала по бледному лицу Альбина. Тонкие черты искажались гримасой боли: юноша резко встряхивал головой, словно пытался прогнать тяжкие воспоминания.
        «Переживает, - думал дядя Митрофан. - Конечно, будешь переживать, если не туда попал, куда посылали… А может, ждет чего? Книжек ему, что ли каких достать? Почитает, глядишь, про беду свою и забудет на малый час».
        Дядя Митрофан слазил на чердак, разыскал среди старых ящиков и пустых бутылок стопку запыленных книг - библиотечку ушедшего на фронт внука, выбрал несколько штук, обтер тряпкой и принес Альбину.
        - Старинные, - задумчиво сказал юноша, осторожно листая страницы тонкими, длинными пальцами.
        - Какие там старинные! - махнул рукой дядя Митрофан. - Перед самой войной куплены.
        - О, конечно, - смутился Альбин, - я неточно выразился. Книги - такая вещь… Чем им больше лет, тем они ценнее… Я хотел сказать, что пройдут столетия, и некоторые из этих книг станут большой редкостью. За ними будут охотиться исторические библиотеки, музеи, любители старины. И даже не всегда за тем, чтобы их читать. Тогда это будет иначе… Книга скоро утратит свою роль сокровищницы человеческого опыта и знаний. Магнитные и электронные записи гораздо удобнее. Книги будут интересовать лишь лингвистов, историков, да коллекционеров. Вот эта, например, она станет настоящим сокровищем для собирателей редкостей.
        - Подорожает, что ли? - не понял дядя Митрофан.
        - Подорожает? - повторил Альбин. - Ах, то есть станет дороже. Нет, это не то слово. Оценивать ее никто не будет. Это ни к чему. Просто она станет уникальной, бесценной… Библиотеки, имеющие такую книгу, будут вправе гордится. Ее написал кровью сердца мудрый человек в годы Великой Перестройки. Ее будут хранить среди других редкостей во дворце из металла и стекла, куда не проникает жара и холод, влага и пыль…
        Дядя Митрофан покачал головой и осторожно смахнул паутину с корешка книги, которую Альбин держал в руках. Порывшись в кармане, достал старенькие очки в поржавевшей оправе, приладил их на нос, через плечо Альбина с любопытством и опаской глянул на заглавие. Удивленно заморгал маленькими глазками и еще раз перечитал заглавие, шевеля толстыми губами. Потом поглядел исподлобья на своего гостя.
        Лицо Альбина оставалось задумчивым и серьезным.
        - А ведь все-таки псих, - пробормотал дядя Митрофан и, насупившись вышел из комнаты.
        Книги не заинтересовали Альбина. Он перелистал их и больше к ним не прикасался. По-прежнему сидел, молчал, думал… Казалось, он не отдавал себе отчета в опасности своего положения. Дядя Митрофан со страхом размышлял, что будет, если немцы устроят очередную облаву или обыск. Наконец он не выдержал и решил поговорить с гостем начистоту.
        Свой рассказ о войне и оккупации он закончил словами:
        - Понимать надо, в какое время живем. Никто не знает, что через час будет…
        - Я понимаю, - тихо сказал Альбин, - и о многом я знал раньше. Но действительность оказалась в тысячи раз проще и… страшнее. До чего я был наивен Кузьмич! Чтобы понять по-настоящему, недостаточно знать, надо видеть, участвовать самому… А я связан; связан понятиями и законами иного мира. Я лишен прав вмешиваться. И это ужаснее всего… Если бы можно было начать сначала! Поверьте, Кузьмич, я не могу сейчас помочь вам. Я вынужден ждать… Может быть, силовое поле восстановится, и тогда… Как бы это объяснить? Я еще не понимаю, что произошло, почему прекратилась связь и исчезло поле, но…
        - Я ему про деда, а он про бузину, - раздраженно прервал дядя Митрофан. - Меня твои тере-фере не интересуют. И помощи я от тебя никакой не жду. Ты лучше скажи, чего делать будем, если немцы нагрянут.
        - Я сделаю все, что вы посоветуете.
        - Первое разумное слово за неделю, - смягчился дядя Митрофан. - Тогда слушай. Документы у тебя какие есть?
        - Документы?… Ах, да… Никаких нет.
        - Беда с тобой. В такое время разве можно без документов!…
        - Я не знал, - Альбин смущенно пожал плечами.
        - Тогда вот что. Я тебя спрячу в сторожке в лесу. Туда немцы не заглядывают. Ну, а там - поглядим… Согласен?…
        Гость молча кивнул головой.

* * *
        Они вышли на рассвете следующего дня. Альбин не стал переодеваться. Он согласился лишь взять резиновые сапоги, а поверх своего черного плаща надел старый брезентовый дождевик дяди Митрофана. На прощанье он низко поклонился Евдокии Макаровне и поблагодарил за заботу.
        - Господа мы прогневили, - запричитала старуха, - живем, как звери; по своей земле крадучись ходим, всего опасаемся. Когда это кончится…
        - Еше не скоро, - серьезно сказал Альбин. - Ваши через год сюда вернутся, а война закончится в мае тысяча девятьсот сорок пятого.
        - Ишь, пророк нашелся, - проворчал дядя Митрофан. - Это ты как же узнал - по картам или из Библии?
        - Просто мне так кажется, - смутился Альбин.
        - Если кажется, перекрестись, - сурово сказал дядя Митрофан. - Такими делами, брат, не шутят…
        - А ты на него не гавкай, - вмешалась Евдокия Марковна. - Может, он видит… Сынок, скажи, победим-то мы?
        Альбин мельком глянул на дядю Митрофана, повернулся к Евдокии Макаровне и, прочитав в ее глазах немую мольбу, твердо сказал:
        - Вы победите; ваш народ.
        - Спасибо, сынок. Спасибо… Только вот мы-то с ним, - она кивнула на дядю Митрофана, - доживем до победы?
        Альбин смущенно улыбнулся.
        - Этого я не знаю, но горячо желаю вам дожить!
        - Эток и я могу предсказывать, - заметил дядя Митрофан. - Пошли, пророк.
        Логами, заросшими густым кустарником, они добрались до леса и вышли на дорогу. Альбин молчал; дядя Митрофан бормотал что-то в усы, временами тихо поругивался.
        - Не понимаю, что ты за человек, - заметил он наконец. - Не то безумный, не то только прикидываешься. Вроде бы и не плохой ты парень, а нет в тебе чего-то. Решимости, что ли, в тебе нет? Откуда ты такой взялся?
        - Не сердитесь, Кузьмич, - мягко сказал Альбин, - придет время я все объясню. А сейчас не могу, и все равно вы мне не поверите и не поймете.
        - Загадки загадываешь! А сейчас, дорогой, война. И на фронте и в тылу люди гибнут. Ну я, к примеру, старик. За меня внуки воюют. А был бы помоложе… - дядя Митрофан махнул рукой.
        - Вы считаете, что я должен…
        - Ничего я не считаю. Я ведь не знаю, зачем тебя прислали. Может, так и надо…
        - Молчите, Кузьмич! - голос Альбина дрогнул. - Вы вот говорите о гибели людей. Но убивать - какой это ужас! В бесконечной Вселенной нет ничего, поймите, ничего прекраснее жизни…
        - Чудак! Кто этого не понимает. А для чего народ воюет? Для жизни. Чтобы жили наши дети и внуки и внуки внуков. Ты знаешь, как у нас до войны было?… А разве можно жить, как сейчас! Ты мог бы так - всю жизнь?
        Гримаса мучительной боли скользнула по лицу Альбина.
        - Вот то-то! Поэтому народ и воюет. За эту самую жизнь, лучше которой, как ты сказал, нет ничего на свете. А как же, друг! Так оно и получается. Нет другого пути.
        - Все это так, Кузьмич! Но я… я… - Альбин остановился и закрыл лицо руками.
        - А ты что, из другого теста, не человек?
        - Что же, по-вашему, я должен делать?
        - Подумай, пораскинь мозгами. Может, и поймешь…
        Немцы выросли как из-под земли. Лязгнули затворы автоматов. Дядя Митрофан тоскливо оглянулся. Впереди два солдата в рогатых касках. Позади эсэсовский под-офицер с пистолетом в руках.
        - Партизаны?
        - Лесник здешний! Не знаете, что ль!
        - А он?
        - Знакомый из города.
        - Документы!
        Дядя Митрофан принялся неторопливо шарить по карманам, соображая, что предпринять.
        Альбин, закусив губы, стоял рядом.
        - А ну, побыстрей, свинья!
        Под носом дяди Митрофана мелькнул кулак в кожаной перчатке, и в этот момент случилось нечто непостижимое.
        Вспышка, более яркая, чем солнечный луч, заставила зажмуриться. Что-то зашипело, как рассерженная змея. Прозвучал краткий, прервавшийся стон, снова шипенье, тяжелые удары упавших тел, и… тишина. В воздухе сильно запахло озоном, как после близкого удара молнии.
        Дядя Митрофан открыл глаза. Немцы лежали на песчаной дороге. У солдат почернели лица под сожженными касками. Стволы автоматов свернулись спиралью. Тело подофицера было наполовину обуглено. Альбин неторопливо вкладывал что-то в карман своего плаща. Юноша был очень бледен, но удивительно спокоен.
        - Как же это ты их? - оторопело пробормотал дядя Митрофан, со страхом глядя то на убитых немцев, то на Альбина.
        - Новое оружие, - сказал Альбин и тяжело вздохнул.
        - Партизанам бы такое, - заметил дядя Митрофан. - Надо будет тебя с ними свести… У меня, брат, кое с кем из них связь есть. Да… Вот почему-то только никто от них давненько не объявлялся… А вы, между прочим, дряни, - добавил он, подумав. - С таким оружием второго фронта не открываете.
        - Второй фронт? - повторил Альбин. - Ах, да… Но это оружие было изобретено, когда… - он запнулся. - Одним словом, оно не создано для убийства. Это страшное недоразумение, Кузьмич. У нас с вами не было другого выхода. Эти дурные люди - первые живые существа, павшие жертвой такого оружия. Если бы они были и последними…
        - Ну уж дудки, - возразил дядя Митрофан. - Не мы к ним, они к нам непрошеными гостями пришли… Крови еще прольется немало.
        - А что теперь с ними делать? - спросил Альбин. Дядя Митрофан почесал голову.
        - Можно было бы их в лесу спрятать, да все равно найдут - и тогда беда. Невинных людей в Алуште постреляют. А вот мыслишка у меня одна имеется. Сходство есть, будто их молния спалила. Разыщем дерево, обугленное молнией, занесем туда и оставим.
        - Хорошо, - сказал Альбин, - но искать такое дерево не надо.
        Он отошел на несколько шагов, огляделся, вынул из кармана маленький блестящий пистолет и навел его на высокую мохнатую сосну, стоящую возле самой дороги.
        Ослепительный луч скользнул вдоль сосны; факелом вспыхнула темная крона, с треском раскололся коричневый ствол, и обугленное дерево рухнуло на дорогу, прикрыв искалеченными черными ветвями тела фашистов.
        Дядя Митрофан восхищенно выругался и, махнув Альбину, чтобы следовал за ним, углубился в густую чащу леса.

* * *
        Однако добраться до сторожки им не удалось. По лесу шарили немецкие патрули. Очевидно, готовилась очередная операция против партизан. От скал Ай-Йори они увидели внизу клубы дыма и пламя.
        - Сторожку жгут, - пробормотал дядя Митрофан и сплюнул. - Никакого жилья в лесу не хотят оставить. Если бы могли, все леса бы выжгли. До того партизан боятся…
        - Что за время, - шепнул Альбин и, помолчав, тихо добавил: - Сколько надо было силы и великого мужества, чтобы выдержать и пройти весь путь. Я склоняюсь перед вами, люди, о которых прежде не знал ничего… Как ничтожна тоска и боль одного человека перед страданиями и борьбой народа! О безумец, глупец…
        - Ты это про что? - удивился дядя Митрофан.
        Альбин не ответил. Казалось, он не слышал вопроса. Широко раскрытые глаза юноши снова были устремлены куда-то в безграничные дали, туда, где дядя Митрофан, сколько ни старался, не мог разглядеть ровно ничего.
        Вечером они возвратились в Алушту.
        Несколько недель Альбин провел в доме дяди Митрофана. Юноша жил теперь в погребе и лишь по ночам выходил на виноградник, подышать свежим воздухом.
        Как только темнело, дядя Митрофан занавешивал окна, зажигал старенькую керосиновую лампу и выпускал Альбина из его убежища. По крутой скрипучей лестнице юноша поднимался в горницу, садился к столу, ужинал вместе с хозяевами.
        Старый лесник ухитрился припрятать кое-что из запасов своего разграбленного фашистами хозяйства. Поэтому они с Евдокией Макаровной не так голодали, как остальные жители оккупированной Алушты. В борще, который подавался на стол, нет-нет да и появлялась солонинка, в каше поблескивало масло, иногда неизвестно откуда выплывал горшочек топленого молока, вареное яйцо, чашка сметаны. Всем, что у них было, старики делились с Альбином. Дядя Митрофан, как бы он ни бывал голоден, не прикасался к еде, пока Альбин не сядет за стол. Ужинали молча. Альбин с трудом орудовал большой деревянной ложкой. Ел он очень мало. Несколько глотков супа, щепотка каши - и он уже благодарил хозяйку.
        - Да поешь ты еще, - уговаривала Евдокия Макаровна. - Посмотри на себя: в чем душа-то держится?
        - Нет, нет, благодарю! - говорил Альбин. - Я всегда так… Больше мне ничего не надо.
        Как-то во время ужина оборвалось тиканье ходиков. В комнате стало совсем тихо. Дядя Митрофан постучал согнутым пальцем по циферблату, подергал гири, качнул маятник. Часы не шли.
        - Господи, и время-то теперь знать не будешь, - сокрушенно пробормотала Евдокия Макаровна. - Все в прах рассыпается.
        - Их надо было еще до войны выкинуть, - мрачно заметил дядя Митрофан и отвернулся.
        Альбин подошел к замолкнувшим часам, снял со стены, внимательно оглядел механизм.
        - Понимаешь чего в них? - поинтересовался дядя Митрофан.
        - Таких я не видел, - сказал Альбин, - но здесь все очень просто. Как в детской игрушке.
        Не успел дядя Митрофан раскрыть рта, как Альбин быстрыми точными движениями разобрал часы на составные части.
        - Ну, а теперь чего будешь делать? - насмешливо спросил старик, указывая на лежащие на столе проволочки, пружины и крючки.
        - Снова сложу, - ответил Альбин, - только здесь надо поправить. Он ловко вырезал ножницами жестяную пластинку из пустой консервной банки, согнул, вставил на место сломавшейся детали; собрал часы, повесил их на стену, качнул маятник. Часы затикали.
        - Да ты, брат, не только стрелять умеешь, - покачал головой дядя Митрофан. - Руки у тебя, видать, правильные; до войны сказали бы - золотые руки. Молодчина…
        - Это же просто, - заметил Альбин, словно оправдываясь. - Совсем просто… А вот свой аппарат не могу поправить. Не понимаю, что с ним случилось, - добавил он и тяжело вздохнул.
        - Ты у себя-то там кем был? - поинтересовался дядя Митрофан - Механиком, что ль?
        - Механиком? - повторил Альбин и задумался. - Нет, не механиком, - сказал он наконец. - Не знаю, как вам объяснить, Кузьмич. То, что я делал, сейчас никому не нужно.
        - А делал-то ты что? Где работал?
        - О, работал я повсюду, - оживился Альбин. - Здесь, на Земле, и там… - он указал пальцем вверх.
        - Господи, помилуй нас грешных, - перекрестилась Евдокия Макаровна.
        - По воздуху, что ли, летал? - нахмурился дядя Митрофан.
        - Летал… - сказал Альбин и умолк.
        - Что из тебя слова не вытянешь? - рассердился дядя Митрофан. - Подумаешь, - секретные дела какие. Работал… Летал… Тьфу!
        - Не надо сердиться, Кузьмич, - попросил Альбин. - Я обещал вам все рассказать, и я обязательно сделаю это. Но немного позже. Сейчас незачем, да и не сумею. Слов у меня не хватит. И вы снова подумаете, что я болен, что у меня тут, - Альбин указал пальцем на свой бледный лоб, - не все, как надо. Вы уже думали так, и не один раз. Не правда ли?
        - Чудной ты какой-то, - смутился дядя Митрофан. - Сидишь, вроде никого не замечаешь, а сам вон мысли мои читал.
        - Нет, мысли я читать не умею, - сказал Альбин, - но, кажется, я понимаю вас лучше, чем вы меня. Дядя Митрофан засопел, но ничего не ответил.
        Шли дни… Альбин изменился. Скованность и отрешенность постепенно покидали его. В нем все живее пробуждался интерес к окружающему, к людям, их борьбе, радостям и горю. В темные ненастные вечера, когда за окном капли дождя барабанили по виноградным листьям, он теперь подробно выспрашивал стариков о том, как жилось до войны, о годах революции, о приходе фашистов, о партизанах. Раз услыхав какое-нибудь имя, название или дату, он запоминал твердо и точно, словно гравировал их в своей памяти.
        - Я должен пробраться к партизанам, Кузьмич, - сказал он однажды дяде Митрофану. - От них, может, удалось бы передать по радио в Москву… Москва,- с нежностью и печалью повторил он, вслушиваясь в звучание этого слова. - О, как все это далеко, бесконечно и безнадежно далеко!…
        Он сжал тонкими пальцами лоб и закрыл глаза.
        - Знаешь, Кузьмич, - продолжал он после долгого молчания, - я не могу ждать целый год. Я не хочу стоять в стороне… И я не выдержу. Чувствую, что слабею. Проводите меня к партизанам. Это очень важно для всей страны, для людей. Правда, истории это не изменит. Но я знаю так много. Я хочу принести хоть какую-нибудь пользу, перед тем как погибну окончательно.
        Дядя Митрофан безнадежно развел руками.
        - Ты же видел, Альбин. Сейчас это невозможно. Мышь не проскочит. И от них никого нет. Может, летом…
        Наступила весна. Зацвели черешни. Теплым ветром дышало море. Стоя в темном винограднике, Альбин подолгу слушал гул прибоя и иногда чему-то улыбался.
        - Ну, как со связью, не налаживается? - спросил однажды дядя Митрофан.
        Юноша грустно покачал головой.
        - Может, тебе какой инструмент нужен?
        - Нет.
        В другой раз, спустившись в погреб к Альбину, дядя Митрофан поинтересовался:
        - А где ты свой передатчик держишь? В случае обыска, если бежать придется, не найдут его?
        - Какой передатчик?
        - Ну этот, как его, - радио или что…
        - Ах, это! Не беспокойтесь, Кузьмич. Он всегда со мной. Если бежать, то только с ним.
        Юноша распахнул пиджак и показал пояс с двойной портупеей, плотно охватывающей грудь.
        - Вот здесь, но не действует… Альбин покрутил блестящие диски на портупее и безнадежно махнул рукой.
        - Хитро придумано, - заметил дядя Митрофан, - однако неувязка получилась. Видно, новый образец, военного времени.
        - Новый.
        - Вот то-то и оно. Лучше было старый взять.
        - Старого нет. Это первый… - начал Альбин и умолк.

* * *
        Однажды вечером Альбин сидел на веранде. Солнце зашло, и сумрак постепенно окутывал притихший город. Над горами сгущались тучи. Все чаще полыхали яркие зарницы.
        Евдокия Макаровна принесла самовар, принялась разливать жиденький желтоватый чай, заваренный из розовых лепестков. Вдали громыхнуло.
        - Первая гроза, - промолвила старуха и потерла уголком платка сухие глаза.
        Маленькая взъерошенная птичка с писком влетела на веранду и закружилась под потолком, задевая за стены и ударяя в стекло серенькими крыльями и тонким клювом.
        - А чтоб тебя! - недовольно крикнула Евдокия Макаровна, замахиваясь тряпкой. - Сейчас стекла побьет. Киш!
        Птичка заметалась еще стремительнее, ища выхода.
        - Не нужно, - быстро сказал Альбин, вставая. - Ее кто-то испугал. Надо успокоить…
        Он засвистел сквозь зубы тихо и мелодично, потом протянул ладонь. Маленький ночной гость, сделав последний круг под потолком веранды, опустился прямо в руки Альбина.
        Евдокия Макаровна перекрестилась.
        - Чудо, истинное чудо!…
        - Просто она узнала друга, - улыбнулся Альбин. Он еще раз тихо свистнул, глядя на птичку; и она, словно отвечая, встрепенулась и чирикнула.
        Альбин кивнул головой и, держа птичку на раскрытой ладони, вышел в сад. Здесь он свистнул снова, но уже иначе - коротко и угрожающе. Темная тень ночного хищника стремительно метнулась среди ветвей и бесшумно исчезла во мраке.
        - Путь свободен, - сказал Альбин и легонько шевельнул ладонью.
        Птичка взвилась в воздух, чирикнула и улетела.
        - Людям помочь труднее, - сказал Альбин и вздохнул.
        Евдокия Макаровна испуганно оглядывалась по сторонам. Расспрашивать Альбина она не рискнула.
        Заскрипела калитка. Вернулся дядя Митрофан. Он был мрачен.
        - Партизан поймали, - покашляв, кратко объявил он, - Один - лесник из заповедника. С ним девушка. Завтра порешат гады.
        - Как порешат? - не понял Альбин.
        - Повесят на площади. Народ сгонят для острастки и повесят. Уж и виселицы ставят…
        - Что делается, господи! - прошептала Евдокия Макаровна.
        Альбин встал, закусил губы, прошелся по веранде.
        - Где они?
        - Партизаны-то? - прищурился дядя Митрофан.
        - Да.
        - Известно где. В полицейский участок привезли. Во дворе в сарае заперли.
        - Охраны много?
        - Какая ночью охрана. Два - три полицая. Остальные по домам уходят. Там, брат, другое. Они на ночь сторожевых собак спускают. Близко не подойдешь - разорвут. Если и не до смерти загрызут, все равно тревогу поднимут. А казармы - рукой подать… Дом на отшибе стоит, да туда и днем никто близко не подойдет. Партизаны уже не раз пробовали его спалить. Сколько своих людей положили! Не вышло… Дела там в канцелярии на всех подозрительных хранятся, доносы разные, списки - кого в Германию отправлять. Проклятый дом… Много еще слез и крови из-за него прольется.
        - Вы можете издали показать этот дом, Кузьмич? - подумав, спросил Альбин.
        - Не дело затеваешь, милый, - вмешалась Евдокия Макаровна. - И сам пропадешь и его погубишь.
        - Тихо, - угрожающе протянул дядя Митрофан. - Не твоего бабьего соображения маневр. Иди спать…
        Громыхнуло совсем близко. Яркий зигзаг молнии расколол темное небо. В окна забарабанили первые крупные капли дождя.
        - Погодка в самый раз, - заметил дядя Митрофан. - А домишко этот показать можно. Ходу полчаса. Патрули теперь попрятались. Только что сделаешь?
        - Там увидим, - сказал Альбин. Когда они собрались выходить, дождь превратился в ливень.
        - Старый, - прошептала Евдокия Макаровна, закрывая глаза концом головного платка, - ты смотри… старый…
        Она коснулась дрожащей морщинистой рукой небритых щек дяди Митрофана.
        - Знаю, - сурово отрезал тот и добавил мягче: - Ты ложись, не жди. Может… в лесу переночуем.
        Они осторожно пробирались по пустым переулкам под потоками проливного дождя. Ноги скользили по размокшей глине. Гром гремел не переставая. Яркие молнии беспрерывно освещали мутную завесу водяных струй, мокрые заборы, темные дома, крутой спуск к реке.
        - Тут сейчас сбоку кладбище, - шепнул дядя Митрофан, - за ним поле. Полицейский участок на краю поля у реки. До войны там контора лесничества помещалась.
        Ощупью, натыкаясь на кресты и ограды, они пересекли кладбище.
        Яркая молния зеленой змеей скользнула над головами. Стало светло, как днем. Альбин увидел внизу у реки белое здание за каменной оградой, черные свечи кипарисов вокруг и низкое строение с плоской крышей в глубине двора.
        - Лесник с девушкой там, - сказал дядя Митрофан. - Окон нет. Дверь слева. На ней железный засов с замком.
        - Ждите меня здесь, Кузьмич, - прошептал Альбин. - Если через час не приду, возвращайтесь домой и никому не рассказывайте обо мне.
        Прежде чем дядя Митрофан успел раскрыть рот, юноша уже исчез в темноте.
        Дядя Митрофан присел на мокрую могильную плиту. Дождь не утихал. Струи холодной воды стекали за воротник, бежали по спине. Старенькая суконная фуражка промокла насквозь. Дядя Митрофан ничего не замечал.
        Молнии одна за другой освещали пустое поле. Альбина нигде не было видно.
        «Надо было с ним идти, - думал старик. - Пропадет один….»
        Снова полыхнула молния. Дядя Митрофан ахнул. Недалеко от дома он увидел маленькую фигурку в темном плаще и возле нее несколько больших немецких овчарок. Гром не утихал целую вечность. Наконец стало тихо. Дядя Митрофан напряженно прислушивался. Ни тревоги, ни лая не слышно. Еще раз молния осветила окрестности, и дядя Митрофан ясно увидел, что Альбин уже подходит к ограде, а собаки бегут вокруг него, дружелюбно помахивая хвостами.
        Дождь как будто стал утихать. Гроза уходила на запад, за лесистые вершины Бабугана Молнии сверкали теперь за облаками и не позволяли рассмотреть, что делается внизу.
        «Упустили время-то, - думал дядя Митрофан, напрасно стараясь разглядеть что-нибудь в густой черноте ночи. - Пускай бы еще погромыхало малость. Собаки, видать, не тронули его. Может, и удастся».
        Снова загрохотал гром тяжело и раскатисто, будя многоголосое эхо в ущельях за рекой, и тогда началось… Еще не затихли последние раскаты грома, как яркий фиолетово-зеленый свет озарил окрестности. Четкими силуэтами выступили из тьмы дом с каменной оградой и окружающие его кипарисы. Это продолжалось лишь мгновение, а затем дом запылал сразу от фундамента до крыши. Несмотря на дождь, пламя перебросилось на кипарисы, и спустя несколько секунд на месте полицейского управления пылал огромный костер.
        Налетел новый грозовой шквал. Но даже дождь, опять превратившийся в ливень, не в состоянии был погасить пламя. Над пожаром поднялись облака пара, сквозь которые продолжали рваться к черному небу языки огня. Несколько темных фигур метались на фоне горящего здания. В промежутки между раскатами грома доносились крики, лай собак, сухо протрещала автоматная очередь. В порту тревожно завыли сирены.
        «Молнию, что ли, он притянул, - думал дядя Митрофан. - Да, видно, не рассчитал; верно, и сам погиб. Ну и пожар! В жизни такого не видел… Эх, Альбин, Альбин, непонятный ты человек! Пришел неведомо откуда, а ушел вот так…» - Широкие плечи дяди Митрофана задрожали.
        Где-то совсем близко треснула ветка и шевельнулись кусты. Дядя Митрофан поднял голову. Рядом стоял Альбин.
        - Пойдемте, Кузьмич, - устало проговорил он. - Девушка и лесник свободны. Они в лесу за рекой и пламя освещает им путь. А списков уже нет. Слез и крови будет немножко меньше…
        - Жив, - прошептал дядя Митрофан, хватая юношу за руку. - Не ранили?
        - Меня никто не видел Они думают, - молния. Пойдемте, иначе будет поздно. Я теперь безоружен и совсем обессилел. Похоже, что заболел… Идем…
        К горящему дому уже мчались машины, ярко светя фарами.

* * *
        В Алуште начались обыски. Поговаривали, что ищут каких-то парашютистов, не то советских, не то американских. Дядя Митрофан рассказал об этом Альбину, но юноша остался совершенно равнодушен. Он едва держался на ногах, к еде не притронулся.
        - Найдут его в погребе, крышка нам всем, старый, - твердила Евдокия Макаровна.
        - Не найдут, - не очень уверенно возражал дядя Митрофан.
        - А если найдут?
        - Ну найдут, так мы с тобой свое пожили…
        - Мы-то пожили, - а он? Да и нам обидно до победы не дожить. Может, с отцом Серафимом посоветоваться?
        - Дура! Только пикни, я тебе ума добавлю!
        - Очумел на старости лет. Отец Серафим, говорят, тоже партизанам помогает.
        - Я там не знаю, кому он помогает. Только я попам ни на грош не верю. И точка…
        Евдокия Макаровна обидчиво поджала губы и умолкла.
        Весь вечер дядя Митрофан был мрачен. На другой день он раздобыл где-то дрянного шнапса, который немцы делали из древесных опилок, и запил.
        Евдокия Макаровна спряталась у соседей; она хорошо знала, чем кончаются такие часы запоя. В горнице царил беспорядок; комья засохшей грязи покрывали пол. В открытую настежь дверь задувал холодный ветер.
        Время от времени старик начинал бормотать что-то, угрожающе постукивая кулаком по столу. Подпрыгивала зеленая бутылка, звенел стакан. Потом голова старика опустилась на грудь, он задремал. Разбуженный каким-то движением, потянулся к бутылке и увидел Альбина.
        Юноша стоял у стола и смотрел на старика с недоумением и болью.
        Их взгляды встретились.
        - А ты не гляди на меня, - заплетающимся языком пробормотал дядя Митрофан. - Кто ты такой, чтобы глядеть на меня так? Это я с горя… Ты можешь понять мое горе?… Мое бессилие?… Э-э, не можешь ты… потому как ты - неизвестно что. Ну что ты такое, объясни. А может, я тебя выдумал?…
        - Зачем вы так, Кузьмич? - тихо спросил Альбин.
        - А кто, с тобой не посоветовался? - гаркнул дядя Митрофан; он поднял было кулак, но под взглядом Альбина тихо опустил руку на стол и потянулся к бутылке.
        - Нет, - твердо сказал Альбин и отодвинул бутылку.
        - Ты у меня смотри! - угрожающе протянул дядя Митрофан и, пошатываясь, поднялся из-за стола.
        - Нет, - повторил Альбин и, взяв бутылку, швырнул ее в открытую настежь дверь.
        Маленькие глазки дяди Митрофана широко раскрылись. Казалось, он пытался сообразить, что произошло. А когда сообразил, сжал кулаки и шагнул к Альбину.
        Юноша не дрогнул. Не отрывая взгляда от глаз дяди Митрофана, тихо сказал:
        - Успокойтесь, Кузьмич, успокойтесь. Пойдемте со мной… - Взяв под руку притихшего старика, вывел его в темный сад, подвел к бочке с дождевой водой, зачерпнул несколько ковшей холодной воды и вылил ему на голову. Дядя Митрофан не сопротивлялся, только мотал головой и отфыркивался.
        - А теперь спать. Кузьмич, - сказал Альбин, отводя старика в комнату. - Спать.
        Дядя Митрофан тяжело опустился на свою койку, поднял глаза на Альбина.
        - Я тебе… ничего не сделал?
        - Нет.
        - Ну, спасибо… Спасибо, сынок… Старик откинулся на подушку и вскоре захрапел. Альбин прикрыл дверь, спустился в подвал, сел на кровать и закрыл лицо руками. Так просидел он всю ночь.
        Евдокия Макаровна вернулась на рассвете. Обнаружив, что старик спит, она заглянула к Альбину.
        - Как мой-то, сильно шумел? - спросила она, увидав, что Альбин не ложился.
        - Нет, - ответил юноша, не отнимая рук от лица.
        - А ты что так сидишь? - забеспокоилась старуха. - Аль болит что?
        - Да, - тихо сказал Альбин, - я заболел… К вечеру ему стало совсем плохо. Он уже не мог подняться. Поход под проливным дождем и столкновение с дядей Митрофаном лишили его последних сил.
        Прошло несколько дней. Альбину становилось все хуже. Бледный и исхудавший, он неподвижно лежал на узкой койке в дальнем углу погреба. Вначале дядя Митрофан выносил его по ночам на виноградник, но однажды вечером, спустившись в погреб, обнаружил, что юноша лежит без памяти.
        «Неужели помрет, - думал старик, присаживаясь на край кровати. - Докторов знакомых нет, фашисты всех по арестовали. Что делать?»
        Альбин тяжело дышал, что-то шептал в забытьи.
        - Давит его этот пояс, - решил дядя Митрофан. - Сниму-ка я его да спрячу. И улик меньше, если эсэсовцы нагрянут.
        Разыскав пряжки, дядя Митрофан осторожно расстегнул пояс и ремни портупеи, незаметно вытащил их из-под больного.
        Альбин пошевелился, открыл глаза. Дядя Митрофан сунул портупею под кучу тряпья, лежащего на полу, и нагнулся к юноше.
        - Лоа, прости меня, - тихо шептал Альбин, глядя широко открытыми глазами в темноту, - нас разделяет вечность. Ты родишься через сотни лет, а я умираю в прошлом. Ничто так не разделяет людей, как время. Если бы ты находилась на другом конце Вселенной, ты была бы ближе ко мне, чем теперь… Ты не любила меня. Я понял это в тот страшный день… в старой Москве, когда ты сказала об отъезде. Твоя поездка в далекие миры Космоса означала разлуку на многие годы. Я не мог выдержать, стал преступником. Клянусь, я не хотел твоей гибели. Нет-нет… Хотел лишь задержать отлет: на месяц, на неделю, на день… А ты погибла из-за меня… Мне больше нечего было делать в будущем. Оставалось лишь бегство в прошлое. Теперь моя очередь. Умираю, но все мысли несутся к тебе, сквозь непреодолимое время. Лоа… Ах, это Кузьмич… Вас я также обманул. Я не достоин вашей доброты… Я не тот, за кого вы меня принимали… Не борец за будущее. Я - беглец в прошлое… Мир будущего… как он прекрасен, Кузьмич!… Если бы вернуться на миг… к работе… друзьям… Лоа, Лоа…
        Наверху послышался стук.
        Дядя Митрофан, кряхтя, поднялся по лестнице к крышке погреба.
        - Чего надо?
        - Беда, старый. На соседней даче обыск.
        - Ладно. Задвинь дверь комодом. Я останусь здесь. Он бредит. Кажись, помирает…
        Заскрипели половицы, по которым поволокли что-то тяжелое. Потом стало тихо.
        Дядя Митрофан спустился к кровати больного. Альбин лежал без движения, глаза его были закрыты, дыхание чуть слышно. Потрескивая, горела свеча. Уродливые тени колебались на стенах.
        Дядя Митрофан чутко прислушивался. Повсюду царила тишина. Старик начал клевать носом и вскоре задремал.
        Разбудило его резкое движение где-то совсем близко. Послышалось шипение. Остро запахло озоном. Пламя свечи метнулось и погасло. Надвинулась густая тьма. Альбин шевельнулся и застонал. Дядя Митрофан вскочил, начал шарить спички.
        Он уже нащупал коробок, как вдруг рядом послышалось приглушенное дыхание.
        - Где мы? - спросил резкий гортанный голос.
        - На месте, - прозвучало в ответ. - Два часа ночи двадцать восьмое мая тысяча девятьсот сорок третьего года.
        - Мы добрались быстрее, чем я думал, - продолжал первый голос. - Но где он?
        - Должен быть близко. Индикатор указывает два метра.
        - Дайте свет!
        Вспыхнул яркий конус света, затем второй. Онемевший от страха дядя Митрофан разглядел две высокие фигуры, неизвестно откуда появившиеся в наглухо закрытом погребе. Оба незнакомца были в блестящих чешуйчатых комбинезонах с капюшонами. Комбинезоны были перетянуты широкими поясами с такими же портупеями, как у Альбина.
        На капюшонах, над большими очками, прикрывавшими глаза, были укреплены рефлекторы, излучающие яркий свет.
        - Кажется, это он, - сказал один из незнакомцев, осветив лежащего Альбина своим прожектором.
        - Однако что здесь такое?… Эпоха, в которую мы перенеслись, была эпохой войны против наших предков, закладывавших основы коммунизма. Может быть, Альбин находится в руках их врагов, известных под названием фашистов. Может быть, это тюрьма? Вот тут в углу копошится еще один заключенный.
        Дядя Митрофан хотел отозваться, объяснить, что он не заключенный, а подвал - не тюрьма, но язык отказался ему повиноваться и из горла вырвалось лишь сдавленное бульканье.
        - Заодно освободим и этого, - предложил второй незнакомец.
        - Вы забыли строжайший приказ - ни во что не вмешиваться, - возразил первый. - Наше вмешательство может привести к непоправимым бедам. Вы узнаете нас, Альбин? - продолжал незнакомец, наклоняясь к юноше. - Как видите, вам не удалось исчезнуть. Человечество нашей эпохи призывает вас к ответу.
        - Я готов, - прошептал Альбин, - но я сильно болен. Кажется, мне недолго осталось жить…
        - Придется потерпеть еще несколько абсолютных единиц времени. Затем вам окажут помощь. Можно удивляться, что вы продержались так долго. Вы родились в эпоху, когда люди покончили с болезнями, а бежали на сотни лет назад, к годам эпидемий и войн.
        - После того, что я сделал, - тихо сказал Альбин, - после гибели Лоа, у меня оставалось два пути - смерть или бегство в прошлое Я выбрал второе. А когда опомнился, было поздно. Мой аппарат перестал действовать.
        - Направленное поле управления временем было выключено сразу, как обнаружили ваше исчезновение. Поэтому вы и не успели добраться до избранной вами эпохи. Вас заставили совершить «вынужденную посадку»…
        - Я предполагал это, - Альбин с трудом облизнул пересохшие губы, - но надеялся, что поле снова будет включено.
        - Напрасно надеялись. Высший Совет хотел предоставить вас вашей участи. Человечество не знало преступлений более ста лет. А вы пытались совершить преступление - задержать отлет важной экспедиции. Вы не подумали, что это может привести к катастрофе. А когда произошел взрыв, вы трусливо бежали, воспользовавшись доверенной вам аппаратурой. Если бы не просьбы Лоа…
        - Лоа? - вскричал Альбин, вскакивая. - Лоа… Она жива? Катастрофы не произошло? - И он зарыдал. Незнакомцы переглянулись
        - Вот видите, - сказал второй, который до этого молча слушал разговор, - правы были те из нас, кто считал причиной его безумных поступков любовь и ревность. Он слишком сильно любил, а она хотела лететь…
        - Это не снимает с него ответственности, - возразил первый. - Из-за своего эгоизма он чуть не погубил столько людей. Счастье еще, что взрыв произошел за несколько минут до посадки астронавтов. Главный руководитель космопорта оказался прав: он сразу подумал об Альбине, когда узнал, что настройка приборов управления корабля разрегулирована. На расстоянии это могли сделать только из Академии управления временем. А там дежурил Альбин. Думали, что, услышав о взрыве, виновник немедленно бросится в космопорт. А виновник очертя голову бежал в прошлое… Я буду голосовать за долголетнее изгнание на одной из отдаленных планет.
        - Боюсь, что на изгнание придется осудить двоих, - перебил второй незнакомец. - Никто не запретит Лоа сопровождать его. Вы ведь не знаете, Альбин… Лоа в последний момент отказалась от участия в экспедиции. Она хотела остаться с вами. А вы… Что же касается преступления…Еще сотни лет назад мудрецы говорили, что труднее всего перевоспитать людей. Мы давно построили коммунизм, овладели пространством и временем, но мы еще не гарантированы от рецидивов минувшего в человеческом сознании. Вот такой рецидив. Он порожден прошлым человека, и он неминуемо увлекает человека в прошлое…
        Топот и громкие голоса наверху заставили незнакомца умолкнуть.
        - Что там происходит? - заметил он, прислушиваясь.
        Дядя Митрофан, еще не совсем соображая, откуда взялись его гости, все же счел необходимым вмешаться.
        - А вы… товарищ, не беспокойтесь. Все в полном порядочке. Эти, с позволения сказать, гады, горницу переворачивают вверх дном. Вчерашний день ищут… Только не найдут ничего. Вы, пожалуйста, свое дело делайте.
        - Кто этот человек, Альбин? - вместо ответа спросил незнакомец.
        - Это Кузьмич. Он приютил меня и учил мудрости. Он не самый лучший человек своей эпохи, но у него золотое сердце, и он всегда стоит за справедливость.
        - Значит, мы должны помочь ему, - быстро сказал незнакомец. - Откройте двери, отец, и мы прогоним людей, которые осмелились ворваться в ваш дом.
        - Знаешь, лучше не надо, - попросил дядя Митрофан. - Этих выгонишь, другие придут. Тогда мне со старухой несдобровать. И соседей спалят. Вы, видать, ребята неплохие. Вы к нам приезжайте, когда этих дряней выгоним.
        - Он прав, - сказал первый незнакомец. - Нам не напрасно даны строгие инструкции. Наше вмешательство может наделать бед. Люди двадцатого века без нашей помощи великолепно сделают свою историю. Все основы могущества и благополучия, которыми владеет человечество нашей эпохи, заложены ими… А нам необходимо торопиться. Канал направленного излучения поглощает сейчас всю энергию силовых установок Земли. Готовьтесь, Альбин: предстоит путь через века. Каково бы ни было окончательное решение Высшего Совета, - это ваше последнее путешествие сквозь время. В Академию управления временем вы больше не вернетесь. Путь туда вам закрыт навсегда.
        Незнакомцы подняли юношу с постели. Один из них окутал его широким блестящим плащом.
        - Прощай, Кузьмич, - шепнул Альбин, протягивая руку в сторону дяди Митрофана. - Спасибо тебе за все. А может, поедешь с нами?
        Дядя Митрофан ошалело завертел головой. Он слышал топот тяжелых сапог наверху. Каждую минуту может подняться крышка погреба и сюда ввалятся эсэсовцы с автоматами. Как выберутся из погреба Альбин и его спутники? Сквозь землю? И куда они его приглашают?
        - Так едем, Кузьмич?
        Это слова Альбина. Но один из незнакомцев отрицательно трясет головой. Он что-то говорит о малой мощности обратной гравитации. Энергетический эквивалент их суммарной массы превышает допустимый исходный импульс направленного поля.
        - Наши аппараты совершеннее того, с помощью которого путешествовал Альбин, - принялся быстро объяснять дяде Митрофану второй незнакомец. - И мы долетели быстрее, чем он. Альбин мог переступить порог времени только в одиночестве, а мы объединенной энергией двух наших аппаратов увлечем с собой и его. Однако ученые нашей эпохи еще не умеют строить подобные аппараты любой мощности. Это дело будущего… Суть в том, что создается энергетический канал особого, направленного поля, достаточно мощного, чтобы обеспечить путь сквозь время. Боюсь, что вы не до конца уловите смысл физико-математического обоснования процесса, если попытаться привести его. Решение этой задачи потребовало сотен лет объединенных усилий математиков, физиков, кибернетиков и хронологов. Понимаете, отец, сама «машина» там, - он сделал неопределенный жест рукой, затянутой в блестящую чешуйчатую ткань. Там, в шестиста сорока годах от вашей сегодняшней ночи, в далекой от вас эпохе находится мощнейший генератор излучения. Он-то и создает канал направленного поля - своего рода лазейку в бесконечном и, казалось бы, необратимом времени. Однако
пока эта лазейка очень узка. Мы не проникнем сквозь нее вчетвером. С нами, - он коснулся своей груди, - лишь небольшой источник энергии взаимодействующего поля - та «нить», которая увлечет нас по каналу времени. Эта нить тонка. Она может оборваться, если повиснем на ней все вчетвером. Тогда произойдет катастрофа, которая может повести за собой жертвы даже на энергетических станциях нашей эпохи. Со временем шутить нельзя. Вы понимаете меня?…
        Дядя Митрофан, растерянно озираясь, скреб лысину.
        - Дело в том, - вмешался первый незнакомец, - что затраты энергии на такие путешествия слишком велики, даже для энергетических агрегатов нашей эпохи. Чтобы послать нас двоих на поиски Альбина, пришлось на несколько часов прекратить подачу энергии во все крупнейшие производящие центры планеты, выключить искусственные солнца полярных областей и задержать отправление космических кораблей дальнего следования. Это цена твоего спасения, Альбин.
        - Никакая затрата энергии не может быть эквивалентна цене человеческой жизни, - пылко возразил второй незнакомец.
        - Конечно, и потому скорее в путь.
        - Не горюйте, отец, что не можете сопровождать нас, - тихо сказал второй незнакомец, пожимая руку дяди Митрофана. - В вашем почтенном возрасте и при вашей комплекции путешествие было бы нелегким. Нам пришлось специально тренироваться. А отсутствие у вас индикатора направленного поля - такого какие надеты на нас, - незнакомец коснулся своей груди, - может вызвать смещение массы вашего тела в краевую зону канала излучения. В этом случае мы могли бы на пути, образно говоря, растерять вас по частям. Примите же мое сердечное уважение. Мне было очень приятно познакомиться с одним из достойных далеких предков… Прощайте.
        Он отступил и стал рядом с Альбином. Альбин что-то шепнул ему на ухо. Незнакомец окинул дядю Митрофана внимательным взглядом и кивнул головой, потом быстро вынул из кармана своего чешуйчатого комбинезона плоскую блестящую коробку и открыл ее.
        - К сожалению, только одна, - сказал он. - Правда, это не совсем то, что нужно. Мы ее захватили для вас, Альбин, на случай, если бы понадобилось нейтрализовать действие каких-либо наркотиков. Она не даст полного исцеления, но ее хватит на несколько лет. Впрочем, за это время Кузьмич может отвыкнуть от своего порока. Проглотите это, - обратился он к дяде Митрофану, протягивая ему маленький зеленоватый шарик.
        Дядя.Митрофан испуганно попятился.
        - Проглотите, так надо, - не допускающим возражений тоном говорит первый незнакомец. - Вас просит Альбин, а он не желает вам зла. Никто из нас не желает вам зла.
        Шум наверху усиливается. Слышен звон разбитого стекла.
        Спорить некогда. Дядя Митрофан берет таблетку и сует ее в рот, осторожно переворачивает языком. Таблетка не имеет ни вкуса ни запаха. Решившись, дядя Митрофан глотает таблетку и, страшно вытаращив глаза, ждет, что с ним произойдет.
        Но с ним ничего не произошло.
        - Где фотонный излучатель, Альбин? - Это спросил первый незнакомец. - При тебе? Хорошо… Он разряжен? Все равно. Эту штуку нельзя оставлять в двадцатом столетии. Она может попасть в руки врагов человечества, и тогда ее превратят в орудие убийства.
        Наверху с грохотом отодвигают комод.
        - Альбин, немцы! - шепнул дядя Митрофан.
        Альбин что-то сказал своим товарищам.
        Все трое подняли руки, словно прощаясь с дядей Митрофаном. Раздалось тихое шипение, свет прожекторов померк, и воцарился полней мрак.
        Дядя Митрофан ощупью пробираете к тому месту, где он в последний раз видел Альбина и его спутников. Никого… Ощупывает кровать. Пусто. Только резкий запах озона щекочет ноздри.

* * *
        Крышка погреба с грохотом откинулась. Луч карманного фонаря ударил в глаза дяди Митрофана.
        - Выходи!
        Старик пошатываясь, поднялся наверх. В комнате эсэсовцы. Евдокия Макаровна с ужасом смотрит на мужа.
        Двое солдат с фонарями и автоматами спускаются в подвал. Евдокия Макаровна закрывает лицо трясущимися руками. Через несколько минут солдаты вылезают наверх.
        - Никого, - равнодушно докладывает один из них. Макаровна с недоумением переводит взгляд с солдат на дядю Митрофана.
        - Офицер зло щелкает тростью по блестящему голенищу
        - А ты что в подвале делал?-спрашивает у дяди Митрофана, щуря белесые глаза.
        - Спал, - говорит дядя Митрофан и, неожиданно для себя громко икает.
        - Дык, пьяный он был, - слезливо объясняет Евдокия Марковна. - Пришел, шуметь начал; я его в подвал да комодом и задвинула, чтобы не вылез. Я всегда так: пока не протрезвится, не выпущу.
        Когда солдаты, грохоча сапогами, вышли из комнаты, Евдокия Марковна в упор глянула на мужа:
        - Что ты с ним сделал?…

* * *
        Дядя Митрофан испытующе смотрит мне в глаза.
        - Ну, что ей, неразумной бабе, на этакий вопрос скажешь? Как объяснишь? Ежели я сам толком не понял. Самому трудно поверить в такое… А ведь сколько раз я на нем этот самый пояс видел. Вот как ты сейчас меня видишь.
        Дядя Митрофан встал, подтянул повыше трусы, надев пояс и поправив портупею, подошел к зеркалу.
        - Как сейчас вижу, - со вздохом продолжал он, - стоит передо мной Альбин и вот эти колечки покручивает
        Послышалось тихое шипение. Я взглянул на дядю Митрофана и увидел, что глазок посреди металлического диска портупеи вспыхнул ярким голубым светом. Страшная догадка мелькнула в моей голове.
        - Стой, дядя Митрофан, - отчаянно закричал я, - не трогай колец…
        Но было уже поздно. Прозрачная дымка появилась вокруг его тела. Я хотел схватить его за руку, но невидимая чудовищная сила отшвырнула меня в угол комнаты. Последнее, что я успел рассмотреть - была до крайности удивленная физиономия дяди Митрофана. Но я так никогда и не узнал, что он увидел в тот момент.
        Когда я приподнялся, оглушенный падением, дяди Митрофана в комнате уже не было. Машина времени унесла его в Неизвестное…
        ПРИОБЩЕНИЕ К БОЛЬШИНСТВУ
        Большой темный конверт из полупрозрачного шелковистого пластика Рут Доррингтон получил на пятый день после возвращения на Землю. Этот конверт чем-то выделялся среди остальной корреспонденции, принесенной Ио - роботом системы «Модерн», предоставленным в распоряжение Рута с первых же минут его пребывания на родной планете. Рут решил оставить темный конверт на самый конец…
        Разбирая утреннюю почту. Рут Доррингтон презрительно усмехался: «Что за снобы! Кто-то не поленился написать адрес собственноручно, старинным рукописным шрифтом, некогда специально придуманным, чтобы излагать мысли на бумаге. Наверно, рассчитывают заполучить автограф… Как бы не так!»
        За годы, проведенные на Плутоне, Рут не написал ни строчки. Там было не до этого… Магнитная лента, диктофон, в крайнем случае - старый полуавтомат, на котором можно печатать, чуть касаясь пальцами клавишей.
        Шевеля губами, Рут с трудом разбирал причудливые знаки. Приходится тратить время на такую чепуху!.. Некоторые буквы рукописного алфавита он вообще забыл.
        «Что, например, обозначают эти закорючки? Придется заглянуть в справочник. Сомнительное удовольствие - корпеть целое утро над расшифровкой чьих-то каракуль. Времени им тут девать некуда!..»
        Впрочем, и его время теперь тоже текло без особой пользы. Впервые за десять лет… Ступив на бетон Центрального космодрома, он только и делал, что пожимал чьи-то руки, пил, ел, улыбался в ответ на просьбы: «Еще улыбку в эту сторону, дорогой мистер Рут!» Без конца отвечал на дурацкие вопросы… Теперь по утрам - еще ворох корреспонденции. Ничего не поделаешь… «Через это надо пройти», - шепнул вчера кто-то из журналистов, подсовывая Руту под самый нос портативный экран видеопередатчика. «Два слова, капитан. Миллионы ваших соотечественников, прильнувшие сейчас к видеоэкранам, горят желанием услышать ваш голос и узнать об урановых месторождениях, которые вы открыли на Плутоне»… Очень нужны эти месторождения «миллионам соотечественников»! Тем более что большинство, конечно, догадывается, для каких целей будет использован уран…
        Десять лет жизни - срок немалый! К тому же, десять лет, прожитых им, Рутом Доррингтоном! Здесь, на Земле, стрелки часов бежали быстрее. И кое-что тут изменилось не в лучшую сторону. Он уже успел подметить. Да и на Плутон доходили вести…
        Рут раздраженно отбросил очередное письмо. Все одно и то же приглашения на приемы, просьбы о «личных встречах», предложения рекламных бюро и фирм, краткие извещения («Имею удовольствие сообщить, что вы избраны почетным членом нашего клуба»), какие-то дипломы… Несколько гладких белых пластинок - видеозвуковые письма… Надо будет их потом прослушать на видеопроекторе.
        Остается еще большой темный конверт. Может быть, необычная форма и цвет не обманут ожидание?..
        Рут неторопливо вскрыл конверт. Изнутри выскользнула полоска темной ткани с несколькими строками печатного текста:
        «Руту Доррингтону -
        космическому пилоту первого класса,
        капитану трансуранового планетолета «Метеор-3» - Командиру Второй экспедиции на Плутон.
        Отель «Парадиз».
        Дорогой друг! Вам надлежит приобщиться к большинству не позднее, чем через десять дней с момента получения нашего письма. Вы сами повинны в том, что обращаемся к Вам сразу же после Вашего триумфального возвращения. Однако надеемся, что Вы в полной мере оцените продолжительность предоставленного Вам срока. Вы первый, для кого делаем это исключение в признание выдающихся заслуг. Мы полагаем, что нет надобности объяснять Вам, что решение является окончательным и ни при каких обстоятельствах не может быть отменено или изменено. Попытка уклониться приведет к последствиям столь же нежелательным, сколь и страшным…
        С уважением и восхищением по поручению Высшего Совета Равных…»
        Вместо подписи вилась длинная спираль, похожая на ползущую змею.
        Рут пожал плечами. Милая Земля!.. Уже начали шантажировать… Дешевка! Интересно, что может означать «приобщение к большинству»? Что за большинство? Выжившие из ума старые психопатки или хулиганствующие молокососы?.. Надо будет при случае узнать, что это за «Высший Совет Равных»…
        Рут взглянул на часы. Ого, уже восемь! Удивительно, что никто еще не беспокоил его сегодня. И переговорные экраны молчат… Что ж, тем лучше!.. Первая официальная встреча назначена на десять. Значит, в его распоряжении еще два часа, которые можно провести по своему усмотрению.
        Насвистывая, он принял душ, оделся, вышел на балкон. Отсюда, с высоты сорок восьмого этажа отеля «Парадиз» - самого фешенебельного в Роктауне, окрестность просматривалась на десятки километров, до далекого подножия едва различимых синевато-фиолетовых гор. В голубоватой дымке раннего утра лежали внизу квадраты кварталов огромного города. Из разноцветной мозаики крыш, местами прорезанной полосками зелени, поднимались узкие стеклянные коробки многоэтажных зданий, подобных «Парадизу». На востоке, насквозь пронизываемые лучами утреннего солнца, они мутновато просвечивали, на западе ярко блестели, отражая застекленными стенами потоки солнечного света. Вдали, за чуть уловимой границей города, зеленели равнины в серебристой паутине дорог. В едва различимых узелках этой паутины еще что-то поблескивало, и так - до самого горизонта.
        Рут глубоко вздохнул. Оперся на балюстраду. Это была Земля, которую он не видел десять лет. Его Земля… Утренний ветер приятно холодил лицо, приносил какие-то странные запахи свежести и гнили, едва уловимый аромат цветов. А может быть, это только казалось… Ведь он забыл, как пахнут цветы, трава и лес, забыл прикосновения земного ветра. Он вообще многое позабыл за эти годы. Кондиционированный воздух в космическом корабле и на их базе на Плутоне был стерильно чист; подобно дистиллированной воде, лишен каких-либо свойств и признаков. Он просто не ощущался. Служил лишь для дыхания. И никогда ни о чем не напоминал. А этот утренний ветер и эти запахи сразу напомнили так много…
        Рут прислушался. Было удивительно тихо. Внизу на улицах уже началось движение, но ни единый звук не доносился на эту высоту. Да, многое тут изменилось, многое… Раньше не строили таких высоких зданий, и городов таких не было. В сущности, Роктаун - один из множества обычных городов, выросших на Среднем Западе за последние десятилетия. Черт побери, десятилетия! Его десять лет, прожитые на космическом корабле и под черным небом Плутона, это двадцать семь земных. Более четверти века! Он теперь на семнадцать лет моложе своих сверстников, с которыми вступал в жизнь. Понятно, что никто из старых друзей не встречал его. Ведь им уже далеко за шестьдесят. Может быть, многих нет в живых…
        Даже Рэгги теперь гораздо старше его. Рэгги… Почему сегодня он вдруг вспомнил о ней?.. Тогда, перед отлетом, десять лет или четверть века назад он приказал себе забыть о ней навсегда. На Плутоне он не нарушал этого приказа. Только сегодня… Эх, Рэгги, Рэгги… Все могло бы быть Иначе, если бы… Рут стиснул зубы и тряхнул головой. К чему эти воспоминания!.. Она не любила его. Даже не пришла проводить… У нее была какая-то своя цель в жизни, непонятная ему. Удалось ли ей достигнуть этой цели. Была ли она счастлива? Счастлива ли она сейчас? И, главное, где она?..
        Рут вдруг с необыкновенной ясностью понял, почему он так пристально всматривался в лица встречающих, почему внимательно просматривал утреннюю почту, почему так подбирал слова в бесконечных интервью. В сущности, он все время ждал только одной-единственной встречи, одного-единственного письма и лишь к ней, единственной на Земле, обращался, стоя перед видеоэкранами. Знала ли она о его возвращении? Видела ли его? Слышала ли его слова? Поняла ли, что они обращены к ней одной? А вдруг и ее уже нет в живых? Нет-нет, быть не может. Если бы она ушла из жизни, он почувствовал бы это даже на Плутоне. И тогда…
        Рут горько усмехнулся. Трижды на протяжении этой бесконечной десятилетней ночи он побывал на пороге гибели. Правда, в одном случае он боролся за жизнь других. И совершил невозможное - спас их и себя вместе с ними. Он посадил продырявленный винтокрыл в узкой расщелине в трех часах пути от базы. И они дошли, дошли, несмотря на смертельную усталость, несмотря на удушье - кислородные баллоны их скафандров были почти пусты. Только у Джейн иссякли силы на последних сотнях метров. Но он донес ее до входного шлюза базы… Тогда он спасал товарищей… Ну, а потом - в Лабиринте Призраков и позднее, когда его свалила лучевая болезнь? Играть пришлось один на один… И все-таки он ухитрился выиграть обе «партии». Как - он не сумел бы объяснить. Просто он заставил отступить смерть. Ведь не случайно оба раза его уже считали погибшим. Впрочем, как и при аварии винтокрыла…
        Что же это - простое везение? Нет, конечно! Он знал, что должен вернуться на Землю. Должен, несмотря ни на что… Он сумел убедить себя в этом. И вот вернулся… Зачем - это уже другой вопрос… Не ради всей этой кутерьмы, которая происходит сейчас вокруг него. И не ради земных ветров, о которых просто не вспоминал, пока находился там… Так зачем же, черт побери?!
        Рут снова усмехнулся: «Уж коли разрешил себе думать об этом, не притворяйся, старина… Ты же знаешь, почему так яростно сражался со смертью один на один… Почему хотел вернуться. Она, только она… Она постоянно была с тобой, несмотря на все запреты. Даже когда ты целовал Джейн»…
        Бедная Джейн… Она-то навсегда осталась там - в ледяной ночи Плутона. Она оказалась хорошей подругой - преданной и нежной. Их связь не была случайной. Кажется, она любила его. А он… Нет-нет, ему тоже бывало с ней хорошо. Но когда нелепый случай унес ее жизнь, он не испытал настоящего горя… Одиночество - да, горе - нет… Когда замуровывали штольню, в которой был оставлен ледяной саркофаг Джейн, многие плакали, а он… Его глаза остались сухими. Бедная маленькая Джейн! Она так мечтала о возвращении на Землю. Вместе с ним… Теперь на Земле он чаще вспоминает о ней, чем там в последние годы. Лаборант Джейн Верра… Ее имя навечно занесено в книгу героев космоса. Так же, как и его собственное. Но он возвратился…
        Странно, однако, что никто не тревожит его сегодня. Бестолковая суета первых четырех дней, последовавших за высадкой на космодроме Западной пустыни, не оставляла времени думать. Сегодняшний день - первый, когда он мог собраться с мыслями… Что же будет дальше, если свободного времени у него окажется больше? Нет-нет, довольно об этом. У него еще час до намеченной встречи. Надо спуститься вниз и посмотреть город.
        Подойдя к двери, Рут вдруг вспомнил о странном конверте. Оглянулся. Раскрытый конверт лежал на столе, рядом темнела полоска ткани. Рут пожал плечами. Вернулся к столу. Взял темную полоску, еще раз перечитал ее, усмехнулся и сунул в карман.
        Скоростной лифт за несколько секунд опустил Рута в просторный холл. Седоголовый портье вежливо поклонился ему из-за своей стойки. Рут кивнул и вышел наружу. После кондиционированной прохлады холла горячая влажная духота ошеломила. Дымился только что политый асфальт; пахло бензином, потом и чем-то жареным. Узкая улица была запружена яркими машинами, медленно плывущими в двух противоположных направлениях. По тротуарам, обгоняя машины, торопливо шли люди. Кто-то сильно толкнул Рута, и он поспешно отступил к огромной зеркальной витрине ювелирного магазина, разместившегося по соседству с отелем. За стеклом на черном бархате лежали колье, перстни и броши, искрящиеся бриллиантами. Рут вспомнил алмазные копи Плутона. В одной из них погибла Джейн… Может быть, некоторые алмазы были оттуда? Он вдруг почувствовал головокружение, и ему захотелось вернуться в прохладный сумрак холла.
        - Вздор, - сказал он вслух. - К этому надо привыкнуть.
        Он заметил, что какая-то девушка внимательно взглянула на него. Кажется, она была недурна: овальное, почти детское личико, пышные темные волосы, стройные загорелые ноги. На ней было светлое, очень короткое платье и тонкая золотая цепочка на открытой шее. Цепочка заставила его сердце сжаться. Такую же носила Рэгги. Только на конце ее цепочки в тонком золотом обруче был миниатюрный силуэт старинного парусника. Рут готов был побежать вслед за девушкой, чтобы взглянуть еще раз на цепочку…
        - Ну, возьми себя в руки, старина, - снова произнес он вслух, - что за мальчишество!
        И он медленно пошел в противоположную сторону навстречу потоку прохожих.
        Вдруг кто-то потянул его за рукав. Рут обернулся. Молодой, нагловатого вида парень в мятом сером костюме и темных очках протягивал на грязной ладони маленький темный пакетик.
        - Что это? - спросил Рут.
        - Бери, не пожалеешь, - парень подмигнул.
        - Наркотик?
        - Вроде… Дает вечное забвение… Ты ведь Рут Доррингтон, не так ли?
        - Откуда ты меня знаешь и кто ты такой?
        - Неважно, для тебя неважно. Так берешь?
        Рут покачал головой.
        - Ну, как хочешь… Только зря отказываешься… Самый лучший способ, парень хихикнул, - заснешь и все…
        Рут стремительно поднял голову. Глянул на него в упор. Широкая, какая-то рыхлая, угреватая физиономия без бровей, глаз под темными очками не видно.
        - Ты что плетешь? Откуда ты взялся?
        Парень презрительно сплюнул:
        - Подумай… Догадаешься. - И, уже повернувшись, чтобы уйти, негромко бросил через плечо: - Зря ты вернулся… Зря…
        Рут замер на месте. Первой мыслью было схватить и задержать наглеца. Потом вспомнилась полученная утром записка. Рут машинально сунул руку в карман, но там ничего не оказалось. Он растерянно обшарил все карманы. Полоски темной ткани нигде не было. Может, он опустил записку мимо кармана и она лежит теперь на полу в его номере? Рут огляделся по сторонам. Парня в сером костюме и темных очках уже не было видно. Некоторое время Рут стоял неподвижно, пытаясь сообразить, что, собственно, с ним происходит. Неужели ему почудилось?.. Нет, парень в темных очках не мог быть галлюцинацией. Рут еще ощущал кисловатый запах его давно немытого тела. Что же это означает?.. Неужели именно теперь, когда все позади, у него начинают сдавать нервы?
        Рут внимательно посмотрел вокруг. Прохожие шли торопливо, безразличные ко всему. Несмотря на солнечный день, лица были сумрачны и озабоченны. Непрерывными потоками плыли машины. На перекрестке автомат-полицейский поднял руку в белой перчатке, и потоки машин мгновенно застыли. Еще раз мелькнула белая перчатка - движение возобновилось. Рут решительно повернул к отелю. Город больше не интересовал его.
        Первое, что бросилось в глаза Руту, когда он вошел в прохладный сумрачный холл, была та девушка в светлом платье. Она сидела в низком кресле, плотно сдвинув колени и положив подбородок на сплетенные пальцы. Теперь, в полумраке холла, она не показалась Руту красивой. Лицо, каких много, крупный рот с пухлыми губами, чуть вздернутый нос. На вид ей было лет восемнадцать. Смуглая кожа выдавала примесь африканской крови. «Южанка», - решил Рут. Девушка подняла на него глаза, их взгляды встретились. Рут слегка поклонился. Она не ответила, но и не выразила неудовольствия. Только чуть шевельнула бровью и медленно отвернулась.
        Заметив Рута, портье заспешив навстречу.
        - Просили передать вам тысячу извинений, капитан, - портье протягивал на блестящем подносе темный конверт, - встреча, назначенная на десять утра, откладывается. Позднее они позвонят еще раз.
        - Благодарю. - Рут взял конверт. - Больше ничего?
        - Больше пока ничего.
        Открывая конверт. Рут поймал себя на мысли, что отмена встречи странно обеспокоила его. Сейчас ему меньше всего хотелось оставаться одному. Он медленно развернул полоску темной ткани, почти убежденный, что «Совет Равных» снова напоминает о себе. Так и было.
        «Капитан!
        Вы легкомысленно отказались от первого шанса, который мы любезно предоставили. Смотрите, не ошибитесь вторично!
        По поручению Высшего Совета Равных…»
        И та же подпись, похожая на змею.
        Рут сосредоточенно потер лоб тыльной стороной ладони. Игра продолжалась и становилась все более забавной… Жаль, что он не задержал того парня в темных очках. В конце концов, достаточно было одного хорошего удара в челюсть. А в полиции можно было обратить это в шутку. Как-никак он все-таки Рут Доррингтон…
        - Кто и когда принес конверт? - спросил он, подходя к стойке.
        Портье пожал плечами:
        - Доставлен пневмопочтой за несколько минут до вашего возвращения, капитан.
        - А вы не знаете, что такое «Высший Совет Равных»?
        Лицо портье окаменело. Несколько мгновений он смотрел исподлобья на Рута, потом пробормотал, едва шевеля губами:
        - Извините, никогда не слышал… о таком…
        «Лжет, - решил Рут. - Лжет и чего-то боится».
        - Благодарю, - сказал он, кладя на стойку золотую монету.
        Портье низко поклонился.
        Проходя через холл, Рут заметил, что девушка бросает на него любопытные взгляды.
        В холле было довольно много народу, тем не менее Рут решился. Он подошел к креслу, в котором сидела девушка, поклонился и назвал себя. Она подняла на него удивленные, немного встревоженные глаза.
        - Простите меня, - продолжал Рут, - всего лишь пятый день, как я возвратился на Землю. Меня поместили в этом отеле. В городе я почти никого не знаю. Боюсь, - он улыбнулся, - потеряться в этой сутолоке, от которой отвык. У меня есть несколько свободных часов - первые свободные часы с момента прилета. Не могли ли бы вы, не захотели бы стать моим гидом и наставником на это время?
        Она смущенно молчала, опустив голову. Потом тихо сказала:
        - Но вы меня совсем не знаете.
        - Так же, как и вы меня.
        - Ну, вас все знают. Только и разговоров о вас… Я тоже вас видела на экране. Но неужели вас не встречал никто из ваших близких?
        Он покачал головой.
        - А ваша жена… дети?
        - У меня нет жены и детей.
        - О, простите меня. Я с удовольствием помогу вам, если сумею. Я ждала здесь подругу, но она не пришла. Меня зовут Каридад; можете называть меня Кари…
        - Чудесно, Кари. С чего же мы начнем?
        Она улыбнулась:
        - Не знаю.
        - Я предлагаю позавтракать, а потом вы покажете мне самые интересные места в этом городе. Мы с вами возьмем машину и поедем по маршруту, который вы выберете.
        - Самые интересные места? - она задумалась. - Боюсь, в этом городе не найдется ничего интересного для вас, господин Доррингтон. Вы ведь видели столько…
        - Называйте меня просто Рут, Кари.
        - Хорошо. Днем это очень скучный город, Рут. Здесь нет ни старинных зданий, ни красивых памятников, ни тенистых садов. Есть луна-парки, но… они открыты только по вечерам, когда большинство людей не работает. Вообще здесь можно повеселиться только вечером, но вечером вы снова будете выступать на каком-нибудь ученом собрании или банкете…
        - Скорее всего, - кивнул Рут. - Однако я надеюсь, мы найдем способ не скучать и в первую половину дня. А пока, - он протянул ей руку, завтракать, Кари.

* * *
        После завтрака он уже знал о ней почти все. Она студентка университета: второй курс медицинского факультета… Отца не помнит, мать погибла несколько лет назад в авиационной катастрофе. Воспитала ее бабушка. У бабушки бензозаправочная станция на юге, но сейчас, с переходом на новые виды горючего, дела у бабушки идут все хуже… Каридад вынуждена работать - надо платить за обучение. Все дорожает, и плата за обучение - тоже. Он, конечно, уже слышал об этом…
        Нет, он об этом еще не слышал. Он вообще не представляет себе современных условий жизни. Старых цен он не помнит, а новые… В памяти всплыли слова его адвоката, сказанные при первой встрече: «Вы богаты, капитан Доррингтон; даже при нынешней нелегкой конъюнктуре очень богаты. Но ваш капитал надо быстрее определить в дело. Золото с каждым днем дешевеет»… Он сказал тогда, что подумает. Действительно, надо будет что-то сделать. Вот хотя бы эта девушка…
        Она продолжала рассказывать, но он почти не слушал. Вероятно, даже в этом городе найдется немало людей, которые нуждаются в помощи. Может быть, и Рэгги - тоже… Эта мысль больно уколола. Рэгги в чем-то нуждается! Надо попробовать разыскать ее! Можно же найти человека, даже если он изменил фамилию… А если она покинула страну?
        Кари перестала рассказывать, и он почувствовал на себе ее серьезный, внимательный взгляд.
        - Вы чем-то озабочены, Рут?
        - Нет… А впрочем, быть может. Я совсем не представлял, что за эти годы жизнь в нашей стране стала такой трудной.
        - Стала трудной? Разве для большинства жизнь не была трудной всегда?
        Он подумал, что, пожалуй, она права. В молодости и ему приходилось нелегко… И все-таки ему не хотелось соглашаться.
        - Знаете, Кари, когда я впервые увидел этот город и вошел в этот отель, мне представилось, что теперь в нашей стране людям живется неплохо… Я имею в виду большинство… Люди на улицах красиво одеты, я нигде не заметил трущоб…
        - Лохмотья и трущобы теперь в человеческих душах, Рут… А то, что вы видели… Эти дома и красивые машины, и все остальное - почти все взято в кредит, в долг. За это надо платить всю жизнь. И если кто-то не сможет сделать очередного взноса - у него отбирают все и… высылают из города… Если, конечно, у него, не найдется защитников.
        Она вздрогнула, испуганно оглянулась по сторонам и замолчала.
        - Значит, здесь, в городе…
        - Здесь в городе могут жить только те, кто в состоянии платить… А чтобы платить, надо много и тяжело работать. Работать всю жизнь.
        - Что же происходит с теми, кого высылают?
        Ее губы задрожали:
        - Не знаю… Не спрашивайте меня об этом, Рут… Вообще никогда никого не спрашивайте об этом… Пожалуйста…
        Он с удивлением увидел, что она плачет:
        - Кари, дорогая, что с вами? Успокойтесь!.. Ну…
        Он протянул ей свой носовой платок.
        Прижимая платок к глазам, она попыталась улыбнуться сквозь слезы:
        - Простите меня, Рут… это сейчас пройдет…
        Но спазм плача снова сотряс ее худенькие плечи.
        Он плеснул в бокал вина и заставил ее сделать несколько глотков. Услышал, как застучали ее зубы о край бокала, когда она пила вино.
        Рут взял сигарету. Тотчас подкатился робот-официант, ловким движением протянул палец. На конце пальца блеснула красноватая искра. Рут прикурил от протянутого пальца и глубоко затянулся.
        Кари сидела, низко опустив голову. Пряди темных волос свесились ей на грудь и закрывали лицо. Конец золотой цепочки выскользнул из-за кружев в вырезе платья. Нет, на конце цепочки не было силуэта старинного парусника… Там был маленький золотой крестик.
        Затягиваясь крепким ароматным дымом, Рут попытался сообразить, что, собственно, произошло. Она не была похожа на наркоманку… Может быть, просто истеричка? Тоже маловероятно. Кари выглядела совершенно нормальной девушкой и рассуждала вполне здраво, пока он не спросил ее о тех, кого высылают… У нее неплохая фигура, красивые ноги; вероятно, она отличная спортсменка. В чем же дело, черт побери?.. Незажившая рана недавнего тяжкого переживания? Он разбередил ее своим вопросом?.. Рут почувствовал, что все больше теряется в окружающей обстановке. Одно непонятное нагромождалось на другое…
        Впервые где-то в глубинах сознания родилась мысль, что там - в безмерных далях космоса - все было гораздо проще и яснее. Была напряженная работа, которая постоянно заставляла держать себя в руках, и была мечта, светившая сквозь мрак вечной ночи. Здесь все выглядело гораздо сложнее… Этот странный город, в котором никто не уверен в завтрашнем дне, эта девочка, с ее невыплаканным горем, Совет Равных…
        Кари шевельнулась. Потом подняла голову, отбросила назад волосы и взглянула на него. Ее лицо было уже спокойным, только большие темные глаза утратили прежний блеск и глядели куда-то вглубь себя.
        - Плохой из меня наставник и гид, не правда ли? - Она печально улыбнулась. - Вам придется поискать кого-нибудь другого, Рут.
        Она хотела встать из-за стола, но Рут поспешно удержал ее за руку. Ему вдруг стало страшно, что она сейчас уйдет и он опять останется один со своими мыслями.
        - Не меняйте так быстро ваших решений, Кари, - попросил он не очень уверенно.
        Она внимательно посмотрела на него:
        - Мне показалось, что перерешили вы, Рут. Я испортила вам такой прекрасный завтрак.
        У него отлегло от сердца:
        - Значит, вы остаетесь?
        - Если вы не прогоните меня.
        Рут громко рассмеялся.
        - Если бы вы знали, Кари, как для меня важно, чтобы вы остались…
        Она тоже улыбнулась кокетливо и чуть насмешливо:
        - Эти слова следует принять всерьез?
        - Безусловно, - горячо заверил он.
        Они вышли из ресторана и на скоростном лифте съехали в холл. На месте старого портье уже дежурил молодой огненноголовый парень с голубыми глазами навыкате. Он склонился в почтительном поклоне, когда они подошли к стойке.
        - Ну, куда мы направимся? - спросил Рут.
        Она закусила губы:
        - Право, не знаю. Здесь, в центре, сейчас повсюду такие пробки.
        Рут глянул сквозь стеклянные двери холла. Потоки разноцветных машин едва двигались в противоположных направлениях.
        - А если взять винтокрыл?
        Ее глаза заблестели:
        - О, это было бы замечательно. Знаете, Рут, я никогда не летала на нем.
        - Решено. Винтокрыл! - бросил Рут, обращаясь к рыжеголовому портье.
        - Слушаюсь, капитан! С пилотом? - портье замер в ожидании ответа.
        - Поведу машину сам.
        - Есть, капитан, - толстые пальцы портье пробежали по цветным кнопкам панели, вмонтированной в крышку бюро. - Винтокрыл номер 112 ждет вас на крыше отеля, капитан. Желаю приятной прогулки!
        Через минуту они уже были на плоской крыше отеля. Кари оглянулась и ахнула:
        - Что за красота! Никогда не думала, что сверху город так прекрасен.
        - Разве вы не видели его сверху?
        - С такой высоты - нет.
        - А с авиона?
        - Я не летала на авионе. Я вообще никогда не поднималась в воздух, Рут. Не удивляйтесь… Большинство тех, что живут там, внизу, тоже не летали на авионах.
        - Возможно ли? В век космических перелетов…
        - Космические перелеты - удел немногих избранников. Таких, как вы, Рут. Но вас всего сотни, а там, внизу, миллионы. Подавляющее большинство живущих внизу не может позволить себе далеких путешествий. Лишь некоторые выезжают во время отпуска в горы или на берег моря…
        - Но мне казалось, что в дни моей молодости…
        Она быстро прервала его:
        - Наверно, было то же самое, Рут. Просто вы рано попали в число избранных…
        Он усмехнулся, вспомнив свою молодость.
        Они подошли к винтокрылу. Это была новая модель, и Рут подумал, не ошибся ли он, отказавшись от услуг робота-пилота. Впрочем, бросив беглый взгляд на панель управления, он успокоился. Обойдется!.. Во всяком случае, это проще, чем вести «Метеор».
        - Он немного похож на прозрачную стрекозу, не правда ли? - заметила Кари.
        - Или на мыльный пузырь на конце соломинки.
        Кари захлопала в ладоши:
        - Это просто чудо - лететь в мыльном пузыре!
        Прозрачная кабина винтокрыла, действительно, напоминала удлиненный мыльный пузырь. Сзади располагался полупрозрачный корпус. В нем помещались баки с горючим и двигатель. Вдоль корпуса покоились сложенные косым треугольником серебристые лопасти-крылья. Внизу - две пары небольших колес на надувных шинах.
        Рут толкнул рукой прозрачную кабину, и все сооружение затрепетало, словно оно было нарисовано на голубом полотнище небесного свода.
        - Ой, а достаточно ли он прочен? - усомнилась Кари.
        - Это хорошая машина, - заверил Рут, - удобная и надежная. На подобных летают даже на Плутоне.
        В кабине было четыре места. Рут сел в кресло пилота и посадил Кари рядом с собой. Бесшумно задвинулась прозрачная дверь. Кари подалась вперед и вцепилась обеими руками в поручни кресла. Лицо ее побледнело от напряжения.
        Рут искоса глянул на нее и усмехнулся.
        - Не надо так напрягаться, Кари. Свободно откиньтесь в кресле. Сейчас я научу вас управлять этой стрекозой. Вот смотрите: поднимаем крылья…
        Он нажал ногой красную педаль в полу. Послышался тихий шелест, и Кари, взглянув вверх, увидела, как над кабиной возникла блестящая мачта, а на конце ее развернулись и стремительно закрутились лопасти-крылья.
        - Ну, вот и все, - сказал Рут, - полетели!
        Винтокрыл дрогнул и побежал к краю площадки-крыши. Еще мгновение - и под ногами у них открылась бездна, и в этой бездне бесконечно далеко внизу - в дымной, знойной мгле - квадраты городских кварталов.
        Кари ахнула и, поджав ноги на сиденье, судорожно вцепилась побелевшими пальцами в рукав куртки Рута. Винтокрыл резко накренился и широким виражом пошел вниз. Кари закричала от ужаса и, зажмурившись, спрятала лицо на груди у Рута. Он, улыбаясь, выровнял машину; левой рукой обнял девушку за талию, а правой нашел ее маленькую руку и, положив на штурвал, прикрыл своей широкой ладонью.
        - Следить за полетом. Ведем машину вместе…
        Кари приоткрыла глаза. Винтокрыл, набирая скорость, стремительно рвался вперед. Внизу все быстрее проплывали разноцветные квадраты кварталов, похожие на коробочки башни высотных зданий. Контур далеких гор рисовался все четче на фоне янтарно-голубого неба.

* * *
        Они летали целый день… Вскоре Кари настолько освоилась с полетом, что уверенно вела машину сама. Прислонив голову к плечу Рута, она смотрела вперед широко раскрытыми глазами и радостно смеялась, когда винтокрыл, покорный каждому движению ее пальцев, плавно разворачивался, описывал широкие круги, то ныряя далеко вниз, то уносясь к облакам. Рут лишь изредка подправлял ритм полета незаметным движением руки…
        Кари опомнилась первая. Она глянула на часы и ахнула:
        - Уже пять… Вы пропустили все ваши встречи, Рут.
        Он засмеялся, махнул рукой:
        - Обойдутся без меня. Ради них я потерял четыре дня. Вполне достаточно на первое время. Давайте сядем где-нибудь…
        Она отодвинулась и удивленно взглянула на него:
        - Вы хотите опуститься на землю?
        - Конечно.
        - Но зачем?
        - Ну хотя бы затем, чтобы перекусить. Нам давно пора пообедать.
        Она подумала немного:
        - Надо разыскать какой-нибудь отель и опуститься возле него.
        - Совсем не обязательно, - возразил Рут. - Мы можем сесть где-нибудь на опушке леса в горах. В холодильнике винтокрыла должны быть продукты и питье. Мы разведем костер.
        Она испуганно замотала головой:
        - Чтобы сесть в горах, надо иметь специальное разрешение. С этим очень строго… И, кроме того, трудно найти такое место, где только лес и ничего нет. Взгляните, внизу все застроено, все загорожено… Свободных мест нет.
        Он присмотрелся и убедился, что она права.
        - Тогда углубимся еще дальше в горы.
        - Ой, нет-нет… Там то же самое, Рут. Видите - оранжевые изгороди? Это - земля корпораций, которым принадлежат рудники. Если мы опустимся там, нас могут просто застрелить…
        - Полетим к самым ледникам.
        - Нет-нет, туда тоже нельзя. Там какие-то запретные зоны.
        - Кажется, Земля становится слишком тесной, - пробормотал Рут.
        - Она давно стала тесной, - шепнула Кари. - Нас слишком много на ней…
        - Так что же делать? Не возвращаться же в «Парадиз»…
        Кари взглянула ему прямо в глаза.
        - Вы хотите побыть где-нибудь вдвоем?.. И чтобы нам никто не мешал?
        Вместо ответа он поцеловал ее в нежные дрогнувшие губы…
        - Спустимся туда, - сказала Кари, поправляя волосы, - к тому прямоугольнику темной зелени. Это придорожный отель. Там может остановиться каждый…
        Рут посадил винтокрыл на пустой зеленой лужайке. Вокруг росли старые вязы с густыми, раскидистыми кронами. В тени деревьев виднелись легкие разноцветные домики, окаймленные верандами. К домикам вели посыпанные белым песком дорожки. Вдоль дорожек - цветы, целые заросли ярких цветов. Теплый вечерний воздух был неподвижен и напоен их ароматом. Откуда-то издалека доносилась спокойная тихая музыка.
        Бесшумно подкатился робот, похожий на Ио, в голубой униформе и круглой красной шапочке. На груди у него висел металлический ящичек с прорезью.
        - Приветствую дорогих гостей, - прошепелявил робот. - Комнату или ранчо?
        - Ранчо, - сказал Рут, закрывая кабину винтокрыла. - И хороший ужин.
        Робот указал пальцем на прорезь металлического ящичка, и Рут опустил туда несколько монет.
        - Мы останемся здесь только до ночи, - объяснила роботу Кари.
        - А может быть… - начал Рут.
        - Нет, нет, - решительно возразила она. - Только до ночи, Рут. У меня сегодня ночное дежурство. Ради такого дня я могла пропустить все лекции, но на работе должна быть. Иначе… меня уволят. Только до ночи!
        Робот кивнул. Внутри у него что-то щелкнуло, и из металлического ящичка выпала часть монет. Робот с поклоном вернул их Руту.
        Потом он повел их по обсаженной розами дорожке, мимо разноцветных домиков.
        Возле каждого он останавливался и вопросительно глядел на Кари и Рута.
        - Может быть, там?.. - Кари указала на розовый домик немного в стороне, окруженный кустами цветущего жасмина.
        Робот подвел их к этому домику и распахнул дверь.
        Рут взглянул на Кари.
        Она кивнула.
        - Ужин приготовить на веранде? - спросил робот.
        - Да. - Рут снова посмотрел на Кари.
        Она улыбалась. Рут легко поднял ее на руки и шагнул в розовый домик.

* * *
        В полночь они уже были над Роктауном. Кари показала квартал, где находился ее госпиталь, - несколько ярко освещенных кубических зданий с зеленовато фосфоресцирующими плоскими крышами. Рут посадил винтокрыл на одну из крыш. Здесь стоял еще один винтокрыл, поменьше.
        - Это нашего шефа, - сказала Кари. - Только он прилетает в госпиталь на винтокрыле. Да еще один известный консультант. И вот теперь - я… Разговоров завтра будет! - она засмеялась и поцеловала Рута.
        - Где найду тебя завтра? - спросил Рут, обнимая ее.
        - Я разыщу тебя сама. Мне это проще, - она опять рассмеялась. - До завтра, Рут. Утром после дежурства я позвоню. Спасибо тебе за сегодняшний день.
        Он хотел еще раз поцеловать ее, но она прижала палец к его губам и выпрыгнула из кабины.
        - Счастливо, Кари! - крикнул он вслед.
        Она кивнула и исчезла.
        Рут, не торопясь, поднял машину в воздух. Огляделся. Расцвеченная неонами, ярко освещенная коробка «Парадиза» вздымалась над центральными кварталами. До нее было несколько километров. Рут развернул винтокрыл и полетел к «Парадизу».
        Поставив машину на прежнее место, Рут спустился на сорок восьмой этаж и прошел прямо в свои апартаменты. Ио приветствовал его бесстрастным поклоном.
        - Ну, что нового? - спросил Рут.
        - Ничего, - прошепелявил Ио.
        - Как ничего? Совсем ничего?
        Ио кивнул.
        - Никто не приходил?
        - Нет.
        - И не вызывали меня? - Рут указал на видеоэкраны.
        - Нет.
        - А письма?
        - Тоже нет.
        Это было, по меньшей мере, странно. На сегодня они назначили четыре или пять встреч, на которые Рут не явился. Он решил уточнить.
        - Так меня никто не разыскивал сегодня?
        - Нет.
        - Может быть, обращались к портье внизу?
        - Нет. Вечером я узнавал.
        - Спустись и спроси сейчас.
        - Зачем спускаться? Можно отсюда. - Ио подкатился к одному из экранов. Нажал кнопку. На экране возникла часть холла со стойкой, за которой сидел портье. Портье поднял круглую бритую голову. Очевидно, еще раз произошла смена. Этого портье Рут еще не видел.
        - Сами будете спрашивать? - Ио уставился на Рута немигающими красноватыми глазками-фотоэлементами.
        - Спроси ты.
        - Капитан Доррингтон хочет знать, не было ли каких-нибудь известий для него.
        Портье покачал головой:
        - Передайте капитану, что ничего не было.
        - Благодарю.
        Экран погас.
        «Просто непостижимо, - думал Рут. - Может быть, они обиделись, что я исчез, никого не предупредив. Предыдущий портье мог сказать, что я улетел на винтокрыле… Конечно, это нехорошо с моей стороны, но могли бы и они подать какой-то знак. Хотя бы выражение неудовольствия. Как будет завтра? Что-то, кажется, планировалось и на завтра… Ждать ли вестей от них или самому попытаться разыскать кого-нибудь? Черт бы их всех побрал с их фокусами!».
        Тут Рут вспомнил исчезнувшую записку. Он оглядел комнату, пошарил на столе. Записки нигде не было. Не оказалось и большого темного конверта из полупрозрачного пластика. Рут пересмотрел весь ворох корреспонденции. Конверт исчез. Пришлось позвать Ио.
        - Кто убирал в комнатах?
        - Я.
        - На полу ничего не лежало?
        - Нет.
        - На столе оставался большой темный конверт, - Рут показал, какой был конверт, - где он?
        - Все там, на столе.
        - Ты ничего не выбрасывал в мусоропровод?
        - Пустые бутылки и пустой тюбик из-под мыла.
        - А большой конверт не выбрасывал?
        - Нет.
        Рут прошелся по комнате, размышляя. Может, не стоит придавать всему этому значения? Однако что-то настораживало… Там, на Плутоне, Рут научился угадывать грозящую опасность. В такие мгновения словно электризовались мышцы и напрягалась воля. Подобное ощущение у него появилось и сегодня. Первый раз, кажется, при встрече с тем парнем в темных очках. Потом, во время полета с Кари, оно исчезло. И вот сейчас возвратилось. А может, просто сдают нервы? Что могло бы угрожать тут, на Земле?..
        Рут взглянул на Ио. Робот продолжал стоять в дверях, очевидно, ожидая дальнейших вопросов или распоряжений.
        - Ты выходил сегодня?
        - Да, на подзарядку.
        - Когда это было?
        - От четырнадцати до четырнадцати сорока.
        - В твое отсутствие кто-нибудь мог войти сюда?
        Ио неспокойно шевельнулся, его красноватые глазки замерцали. Рут решил, что он не понял, и хотел повторить вопрос, но Ио неожиданно прошепелявил:
        - Я встретил его в коридоре.
        - Кого?
        - Кто мог войти.
        - Но ты не видел, как он заходил?
        - Нет.
        - Почему же ты думаешь, что он заходил?
        - Я не думаю. Робот моей системы не может думать.
        - Черт побери, - не удержался Рут. - Почему же ты сказал, что он мог?
        - Потому что он спросил, не робот ли я капитана Доррингтона.
        - Ну и что?
        - Я не должен отвечать каждому. Я ему не ответил.
        - Прекрасно, и что дальше?
        - Он сказал, если я робот капитана Доррингтона и скажу капитану Доррингтону, что видел его, он велит послать меня в переплавку.
        - Вот что… Но разве от него это зависит?
        - Не знаю.
        - А ты не хотел бы, конечно, чтобы тебя послали в переплавку?
        - Никто из роботов моей системы не хотел бы этого.
        - Прекрасно, Ио. Обещаю тебе, что пока я жив и ты со мной, никто не посмеет послать тебя в переплавку.
        - Благодарю, капитан Доррингтон, - прошепелявил Ио.
        - Как же выглядел этот человек?!
        - Это был не человек.
        - Еще не легче. Что же это было такое?
        - Это был робот системы «S».
        - Робот системы «S»? Никогда не слышал о такой. Что это за система?
        - Это плохие роботы, капитан Доррингтон. Самые плохие. Хуже нет. Они все могут.
        - Что - все? Какая у них специализация?
        - У них нет специализации. Они все могут. Некоторые работают в полиции. Но этот в полиции не работает.
        - Почему ты думаешь?
        - Я не…
        - Ладно, ладно… Почему ты сказал, что этот не из полиции?
        - У него не было номера и палки.
        - Ты раньше его не встречал?
        - Нет.
        - Спасибо, Ио… Теперь принеси мне, пожалуйста, стакан содовой.
        - Ужин тоже?
        - Нет, не хочу ужинать. Только стакан содовой.
        - Сейчас, капитан.
        По исчез. Рут вышел на балкон. Внизу раскинулось море огней ночного Роктауна. Ярко светились прямые как стрелы магистрали центра; пульсировали зелеными и красными огнями ленты скоростных высотных дорог, вспыхивали и гасли тысячи разноцветных реклам. Сверху казалось, что центр города объят пестрым пламенем исполинского фантастического пожара. К окраинам света было меньше, но там возникали какие-то багровые и желтые сполохи, что-то сверкало, искрилось, рассыпалось огненными фейерверками. Видимо, часть заводов работала и ночью. Рут отыскал место, где находился госпиталь Кари. Это вот там - за последней лентой высотной дороги… Хорошая девушка… Он попытался представить себе ее лицо… Чем-то она напоминала ему Джейн… Может быть, тем, что сразу поверила в него… Что за тяжелую тайну она носит в сердце? Этот взрыв отчаяния во время завтрака… Да, много непонятного: хотя бы история с письмом, неизвестный робот, который появлялся днем… Похоже, что Совет Равных - не просто выдумка маньяков… Если в их распоряжении роботы самой совершенной конструкции, из тех, что используются в полиции, это уже сила… Что же они
такое?.. Какой-нибудь могущественный ганг, держащий в страхе владельцев отелей, магазинов? Что им тогда нужно от него? Хотят запугать - это ясно. Но с какой целью?
        На балкон выкатился Ио с подносом. Поднос был уставлен бутылками.
        - Зачем? - удивился Рут. - Я ведь просил только содовую.
        - Вчера вечером вы пили все это.
        - Ну хорошо. Поставь в комнате на столе.
        Ио выполнил распоряжение и снова появился на балконе:
        - Приготовить кровать, капитан Доррингтон?
        - Не надо. Я еще не ложусь. Ты иди, спи.
        - Разрешите заметить, капитан, что роботы моей конструкции никогда не…
        - Ах, извини, Ио. Я опять забыл… Иди, занимайся своими делами. Если надо будет, позову.
        Ио продолжал топтаться на месте.
        - Что-нибудь еще? - спросил Рут, раскуривая сигарету.
        - Да. Что сделать с ужином: поставить в холодильник или бросить в мусоропровод?
        - Сделай, что сочтешь более правильным.
        Ио, не мигая, уставился на Рута, потом глазки его вспыхнули, и он сказал:
        - Поставлю в холодильник.
        - Ну вот и прекрасно, - согласился Рут.
        Следя за пляской реклам. Рут докурил сигарету и вернулся в комнату. Присев к столу, он задумался - какой коктейль приготовить. Он еще не успел прийти к окончательному решению, как ожил один из экранов. Сначала послышался стук метронома, затем на экране появился какой-то военный. Военный откашлялся и объявил, что город находится в угрожаемом положении. Удар предполагаемого противника ожидается через двенадцать-тринадцать минут. Всем надлежит занять места в убежищах. Освещение будет выключено через четыре минуты. Военный исчез, и снова тревожно застучал метроном.
        Рут покачал головой и принялся неторопливо составлять коктейль. В дверях возник Ио и уставился на него немигающими красноватыми глазками.
        - Что скажешь? - поинтересовался Рут, добавляя в почти готовую смесь несколько капель мятного ликера.
        - Объявлена тревога.
        - Ну и прекрасно.
        - Вам необходимо спуститься в убежище.
        - А тебе?
        - Мне не обязательно. Тревога учебная.
        - А в случае настоящей тревоги?
        - Будет особое распоряжение.
        - Если мы с тобой доживем до настоящей тревоги, Ио, мы спустимся в убежище оба. А пока оба останемся здесь.
        - Как вам будет угодно, капитан Доррингтон.
        - Впрочем, я полагаю, - добавил Рут, отхлебывая коктейль, - что и в случае настоящей тревоги не составит большой разницы, где мы с тобой окажемся в момент «ноль»…
        Свет начал меркнуть и погас.
        С бокалом в руке Рут вышел на балкон. Ио последовал за ним.
        Город исчез. Внизу простирался непроглядный мрак. Черное небо искрилось звездами. Бледный свет доходил лишь откуда-то слева. Рут перегнулся через балюстраду и увидел слева над самым горизонтом тонкий серп ущербной луны.
        - При учебных тревогах они ее не выключают, - пояснил Ио.
        Рут кивнул и сделал еще глоток коктейля. Несмотря на тревогу, коктейль получился отличный.
        Свет дали только через полчаса. Перед этим тот же военный опять появился на экране и, объявив, что тревога была учебной, разрешил жителям Роктауна покинуть убежища и вернуться в постели.
        Рут еще не успел допить второго коктейля, как раздался мелодичный звон: вспыхнул экран внутренней связи отеля. Лысый портье, извинившись, проинформировал, что на капитана Доррингтона, решением военных властей города, наложен штраф за нежелание воспользоваться убежищем во время учебной тревоги. Штраф будет включен в счет за отель.
        - Я понял, - сказал Рут. - Благодарю.
        Ио бесшумно приблизился, чтобы взять поднос.
        - Как, по-твоему, - спросил Рут, - больше сегодня тревог не будет?
        - Нет, - прошепелявил робот, - следующая - через десять дней.
        - Тогда - спать, - решительно сказал Рут. И вдруг почему-то вспомнил о десяти днях, предоставленных ему Высшим Советом Равных. Теперь их оставалось только девять…

* * *
        Утро принесло новые неожиданности. Во-первых, прекратился поток писем. Ио с меланхолическим видом принес на подносе одно-единственное письмо. Какой-то тип предлагал Руту организовать акционерное общество по производству дистиллированной воды из гренландского льда. От Рута требовались только деньги. Все остальное автор отважно брал на себя. Рут, не дочитав, скомкал письмо и швырнул в корзину для бумаг. Экраны продолжали молчать. Никто из «опекунов» Рута, не отступавших от него ни на шаг в первые дни, теперь не отзывался.
        «Точно умерли все сразу, - раздраженно подумал Рут, - или получили указание отступиться от меня»… Вторая мысль показалась ему заслуживающей внимания, и он почему-то опять вспомнил вчерашнее исчезнувшее письмо. Собственно, с письма-то все и началось… Но что бы там ни было, они обязаны известить его, если официальные торжества по какой-то причине сокращены и он отныне предоставлен самому себе.
        Рут решил дождаться звонка Кари и опять улететь с ней на целый день. В конце концов, надо хорошенько проучить этих бюрократов. Как-никак он - Рут Доррингтон! Его имя навсегда останется в книге Героев космоса.
        Хуже всего было то, что и Кари не отзывалась. Рут подождал до полудня и начал не на шутку тревожиться. Какая это была глупость - не спросить вчера ее адрес. Что адрес!.. Он не знал даже ее фамилии. В Роктауне, конечно, не один университет. Где теперь искать ее?
        Потом его охватила злость. Вот легкомысленная девчонка! Кто поверит, будто она так занята; не найдет минуту, чтобы позвонить ему. Она должна же понимать, что он не может сидеть целый день, как привязанный, возле переговорных экранов в отеле.
        В два часа дня, взбешенный на всех, а больше всего на самого себя, Рут решил спуститься в ресторан. Он приказал Ио не отходить от экранов и запомнить все, что будут говорить. Если позвонит красивая черноглазая девушка - сказать, что он в большом ресторане «Парадиза» и ждет ее там.
        Когда час спустя Рут стремительно вошел в свой номер, он застал Ио в той же позе перед экранами, в какой оставил его.
        - Звонил кто-нибудь?
        - Нет.
        Руту вдруг стало страшно. Что все это означает? Почему молчит Кари?..
        Он решил, что подождет еще час и начнет действовать.
        Однако не прошло и получаса, как он позвал Ио и потребовал найти «Справочник адресов». Ио не знал, что это такое. Рут принялся объяснять, но Ио, не дослушав, перебил его:
        - Нужен человек или офис?
        - Человек, но, может быть, сначала придется искать офис, много офисов. Собственно, даже не офис, а университет.
        - Университет - тоже офис, - назидательно прошепелявил Ио.
        - Пусть так… Может быть, ты знаешь, сколько в Роктауне университетов?
        Вместо ответа Ио нажал кнопку возле одного из экранов, и на экране тотчас возникла похожая на куклу блондинка с ярко-красными губами и огромными голубыми глазами.
        - Слушаю вас, - ласково сказала блондинка.
        - Капитан Доррингтон хочет… - начал Ио, но Рут поспешно отстранил его.
        - Вы не скажете, сколько университетов в Роктауне?
        - Четырнадцать, - не задумываясь, ответила блондинка и улыбнулась.
        - Благодарю. Во всех университетах есть медицинские отделения или факультеты?
        - Нет, не во всех. Только в двенадцати.
        «Тоже неплохо, - подумал Рут. - Задал себе работу».
        - Вы можете сказать мне адреса этих двенадцати? - снова обратился он к блондинке.
        - Конечно. - И она затараторила серии цифр.
        Рут растерянно оглянулся на Ио.
        - Я все запомнил, - заверил его робот.
        - Желаете узнать еще что-нибудь? - ласково спросила блондинка.
        - Да… Собственно, мне надо разыскать в городе одного человека - одну девушку… Ее зовут Каридад. Как это сделать?
        - Ничего нет проще, - ослепительно улыбнулась блондинка. - Назовите ее номер.
        - Если бы я знал номер, я позвонил бы ей сам.
        - Нет, не номер аппарата, - ее собственный номер, под которым она значится в реестре граждан Роктауна. Ее личный номер…
        - Но я не знаю, - растерянно пробормотал Рут.
        - Тогда ничем не могу вам помочь.
        Она улыбнулась и исчезла. Экран погас.
        Рут, обескураженный, опустился в кресло.
        У них, оказывается, тут какие-то номера… Может, это и удобно, но как теперь быть ему?.. Идиот, ничего вчера не спросил! Кари тоже хороша! Могла бы догадаться, что он ничего этого не знает. А может, она просто не хотела с ним больше встречаться? Поэтому и не сказала ни фамилии, ни номера. Эта мысль ошеломила его… Как он раньше не подумал! Сидит, ждет целый день… Ну и поделом тебе, старый дурак! Он решил не вспоминать о пей больше… Легче от этого не стало. Пришла опустошенность и апатия. Ему все сделалось безразлично…
        Рут долго сидел, не шевелясь, устремив взгляд на пустые экраны и стараясь ни о чем не думать. Потом поймал себя на мысли, что чего-то ждет, и вскочил. Ио, который все это время неподвижно стоял позади кресла, прошепелявил, указывая на экран:
        - Не знает, как помочь. А еще система «S»…
        Рут даже не удивился, когда сообразил, что Ио имел в виду блондинку. Тоже, значит, робот… Ну и пусть!.. Какая ему разница, где тут роботы, а где настоящие люди. Они теперь во многом сходны. Вот, например, Ио… Он даже лучше некоторых настоящих людей…
        И вдруг Рута осенило. Госпиталь, куда он отвез ночью Кари, он разыщет без труда. Надо сейчас же туда лететь. Там он узнает о ней. К нему сразу вернулась энергия и жажда деятельности. Через полчаса он найдет эту легкомысленную девчонку.
        Приказав Ио дежурить при экранах, Рут спустился в холл. Портье снова был новый - огромный детина мрачного вида, смуглый, черноволосый, с синеватым шрамом через все лицо. Выслушав Рута, он отрицательно покачал головой:
        - Невозможно, капитан.
        - Это еще почему? - искренне изумился Рут.
        - Вы вчера несколько раз нарушили правила, пересекали границы запретных зон. Полиция наложила запрет на ваши права.
        - Да вы знаете, кто я такой? - взорвался Рут.
        Портье пожал плечами:
        - Какое это имеет значение? Обращайтесь в полицию, если недовольны.
        Рут почувствовал, что самообладание готово покинуть его.
        Он крепко сжал кулаки, оперся ими о стойку перед носом портье и сказал возможно спокойнее:
        - Слушайте. Мне необходимо срочно попасть сейчас в одно место в юго-западной части города. У меня нет времени ехать наземным транспортом. Дайте мне винтокрыл на полчаса. Дайте с пилотом, черт побери. Мне совсем не обязательно вести машину самому.
        - Не могу. Меня завтра же уволят, если я осмелюсь нарушить приказ шефа полиции.
        - Повторяю, я не собираюсь вести машину сам. Шеф полиции мог наложить запрет на мои права пилота, но не имел права запретить мне пользоваться винтокрылом в качестве пассажира.
        - Сейчас мы это проверим, - равнодушно пробормотал портье, нажимая какие-то кнопки.
        - Из штаба полиции не отвечают, - объявил он через несколько минут. Их часы работы уже кончились. Завтра я это выясню. А сейчас разговор беспредметен. В данный момент нет ни одного свободного винтокрыла.
        - А когда будут?
        - Не знаю…
        Рут поспешно отошел от стойки. Он чувствовал - еще слово, и его терпению наступит конец. Стиснув зубы, он вышел на улицу. Придется ехать городским транспортом. Сумеет ли он объяснить водителю, куда ему надо попасть. День уже клонился к вечеру, но улицы, как и вчера, были плотно забиты машинами и пешеходами. Рут огляделся. Стоянка машин, кажется, должна находиться в соседнем квартале. Он торопливо направился в ту сторону. Вдруг кто-то осторожно потянул его за локоть. Он оглянулся. Это была Кари. Но в каком виде: яркие джинсы с золотистой бахромой, пестрая короткая блузка с большим вырезом на груди и на спине. Ковбойская шляпа с небольшой вуалькой. Глаза ее были сильно подведены, на губах яркая помада. Тем не менее Рут даже по ее дыханию понял, что девушка очень взволнована и испугана, а когда она взяла его под руку, почувствовал, что она едва держится на ногах.
        - Кари, что с тобой, дорогая, почему не звонила? - спросил Рут, наклоняясь к самому ее лицу.
        - Молчи, - шепнула она прерывающимся голосом, - не говори ничего. Скорее уйдем отсюда. Какое счастье, что я дождалась тебя, Рут.
        Она тянула его куда-то в сторону от отеля.
        - Подожди, Кари, - он попытался остановить ее, - ты плохо выглядишь и, кажется, очень устала. Вернемся лучше в «Парадиз».
        - Нет-нет, ни в коем случае. Идем со мной и молчи. Это недалеко. Пожалуйста, Рут… Я потом все объясню.
        Рут решил не спорить. Они повернули в какую-то боковую улицу, потом еще в одну. Кари тяжело дышала, и видно было, что она идет из последних сил. Рут обнял ее, и она почти повисла у него на руке. Еще несколько поворотов. Какой-то узкий переулок с яркими вывесками маленьких лавчонок, баров, кафе. Тут машин уже почти не было, а толпа пешеходов заметно поредела. Наконец, Кари толкнула застекленную дверь. Они спустились на несколько ступенек вниз. Это была небольшая закусочная, а может быть, просто пивная. Бар во всю стену, со стойкой, обитой яркой медью, десяток простых маленьких столиков, игральный автомат в виде небольшого шкафа. У стойки и за столиками было несколько пестро одетых пар. Никто не обратил на. Рута и Кари никакого внимания. Кари провела Рута в дальний угол зала к свободному столику и заставила его сесть спиной к входной двери. Сама села рядом совсем близко, но так, чтобы видеть зал. Она не сняла своей ковбойской шляпы, даже опустила ниже вуаль. Глянув направо и налево, Рут заметил, что ближайшие столики свободны. Пожилой бармен вышел из-за стойки и приблизился к ним. Кари молча
показала ему два пальца. Он принес две кружки холодного пива, поставил их на стол и, не сказав ни слова, удалился.
        - Сделай вид, что пьешь пиво, - Кари коснулась губами края своей кружки. - Рут, дорогой, я все знаю… - Она перешла на чуть слышный шепот. - Ты получил вчера письмо в большом темном конверте… Тебе надо немедленно уехать. Немедленно, Рут…
        - Ты считаешь это таким серьезным, дорогая?
        - Это смертный приговор, Рут. Приговор, от которого единственное спасение - бегство.
        - Но что все это означает? Кто имел право выносить мне какой-либо приговор? За что?
        - Тише, Рут. Бесполезно говорить о правах. Ты просто не представляешь, как все переменилось в твое отсутствие.
        - Что такое Совет Равных?
        - Тише… Это потом… У нас очень мало времени… Сколько дней они тебе дали?
        - Десять… То есть теперь остается восемь…
        - Тогда еще не все потеряно. Слушай меня внимательно. Уезжай отсюда сегодня же, в крайнем случае, завтра утром, пока они еще не установили за тобой непрерывной слежки. Уезжай в какой-нибудь большой город, в котором легче затеряться. Потом, при первой возможности - за границу. Это будет нелегко, Рут, но надеюсь… тебе удастся…
        Он взял ее за руку:
        - Кари, ты могла бы, ты хотела бы уехать со мной?
        Ее губы дрогнули, и глаза под вуалькой налились слезами:
        - Нет, Рут, к сожалению, это… совершенно невозможно. Может быть, позднее, когда ты будешь в безопасности и… позовешь меня…
        - Но ты обещаешь?
        - Я ничего не могу обещать, дорогой. Во всяком случае, - сейчас…
        Она отвернулась, но он не выпустил ее рук.
        - Кари, ты не представляешь, чем ты стала для меня за эти два дня…
        Она попыталась улыбнуться.
        - Наверно, представляю… немного… Но, Рут, ты, кажется, еще не осознал опасности, и это… самое страшное. Разве ты не почувствовал, как все вокруг тебя переменилось со вчерашнего дня?
        - Разумеется, - кивнул он, покрывая поцелуями ее руки. - Ведь появилась ты…
        - Не терзай меня, Рут, - она попыталась высвободить руки. - Время уходит. Мы сейчас расстанемся, а я еще не успела ничего сказать.
        - Расстанемся?..
        - Это необходимо, Рут. Если нас теперь увидят вместе, плохо будет но только тебе, но и мне… Те, кто послал тебе письмо… они… способны на все. Они повсюду… Никто не осмелится помешать им…
        - Кари, дорогая, поверь, я смогу…
        - Ты ничего не сможешь, Рут.
        - Если обратиться в полицию?
        - О, как ты наивен!
        - Или к самому министру космических исследований.
        - Рут, ты ничего не хочешь понять. Все еще воображаешь себя в космосе, а ведь ты шестой день на Земле… Слушай, - она снова перешла на шепот, я должна буду сейчас уйти. Вот здесь, - она сунула ему в руку маленький кусочек плотной бумаги, - написано, как разыскать меня. Но обещай не делать этого, пока сам не окажешься в безопасности. Обещаешь?
        - Обещаю…
        - А теперь, прощай, Рут. Больше я ничего не смогла сделать.
        - Подожди, Кари. Я все еще ничего не понимаю! Во-первых, как ты узнала?..
        - Неважно, ой, все это неважно, Рут. Ну, допустим, что это получилось случайно. Важно, чтобы ты мне поверил. Ты мне веришь, Рут?
        - Верю… Верю и буду ждать! Но, постой, тебе, наверно, нужны деньги?
        - Ой, нет-нет-нет… Мне ничего не нужно… Я выйду через комнату хозяина… Ты посиди немного, допей пиво и потом иди. До «Парадиза» не более десяти минут хода… Постарайся уехать сегодня же… - Она быстро поцеловала его, выскользнула из его рук и убежала.
        Допить пиво он не успел. За окном послышался шум, топот бегущих ног, кто-то громко закричал. Руту показалось, что он узнал голос Кари. Опрокинув по дороге стул, Рут стремглав выбежал на улицу. У соседнего дома уже собралась толпа. Движимый непреодолимым предчувствием, Рут растолкал собравшихся и увидел Кари. Она лежала навзничь, запрокинув голову. Ее черные волосы разметались по тротуару, глаза были закрыты. С криком «Кари!» Рут бросился к ней, наклонился, хотел приподнять и замер, почувствовав, как что-то ледяное сдавило грудь. Из-под обнаженного плеча Кари на асфальт медленно выплывали темные струйки крови. Сзади кто-то сказал:
        - Не трогай ее. Это конец…
        И какая-то женщина прерывающимся голосом добавила:
        - Ее ударили ножом. Парень в темных очках… Несколько раз…
        Рут осторожно приподнял Кари и посадил. Легкий стон вырвался из ее плотно сжатых губ, и голова бессильно упала ему на грудь. Ее пестрая блузка сзади уже вся пропиталась кровью.
        - Ну, что вы стоите! - крикнул Рут. - Найдите врача, позвоните в ближайший госпиталь…
        Никто не шевельнулся, некоторые отвернулись.
        - Сейчас приедет полиция, - пробормотал кто-то.
        Толпа вдруг расступилась, и вперед выступил пожилой человек в длинной темной сутане, с кружевной накидкой на плечах. Он опустился на колени рядом с Рутом и, воздев руки, негромко сказал:
        - Помолимся за нее, сын мой.
        - Подите прочь! - крикнул Рут, отталкивая его. - А лучше - помогите мне!..
        Но человек в сутане испуганно отполз в сторону, встал на ноги и исчез в толпе.
        Рут осторожно прислонил Кари к теплой шершавой стене дома; не поднимаясь с колен, сбросил куртку и рубашку и, разорвав рубашку на длинные широкие полосы, обернул ими Кари поверх блузки. Потом, стянув концы, крепко завязал их на груди. Кари снова застонала, что-то попыталась сказать, не открывая глаз. Он склонился к самому ее лицу, пытаясь разобрать слова. Кажется, она узнала его, потому что ему послышалось его имя… Но она тут же снова потеряла сознание, и он с ужасом услышал, что дыхание ее прервалось.
        - Кари, Кари, - в отчаянии зашептал он, - подожди, Кари…
        Послышалась сирена полицейской машины, толпа стремительно расступилась, какие-то люди оттеснили Рута от Кари. Над телом девушки склонился врач, но тотчас выпрямился и махнул рукой.
        - Не может быть! - крикнул Рут. - Она только что дышала…
        Врач мельком глянул в его сторону, что-то сказал полицейскому. Полицейский кивнул. Появились носилки, тело Кари довольно небрежно бросили на них и накрыли простыней.
        - В комиссариат, - сказал полицейский, - а потом, как обычно. Вы поедете с нами, - обратился он к Руту. - Еще кто-нибудь видел, как это произошло?
        Но люди уже расходились.
        Кто-то накинул на плечи Рута его куртку и подтолкнул к машине. Рут пригнулся, пролезая в низкий, длинный полицейский фургон. Справа там уже стояли носилки, на которых лежало тело Кари. Ему указали место на скамейке слева. Рядом сели врач и полицейские. Дверцы захлопнулись, взвыла сирена, и машина стремительно сорвалась с места.
        На одном из крутых поворотов рука Кари выскользнула из-под простыни и свесилась на пол к ногам Рута. Никто из сопровождавших не обратил на это внимания. Рут нагнулся, нашел тонкие пальцы. Они были холодны, как лед. Ощущение холода показалось ему знакомым… Ну да, конечно, такими же холодными и безжизненными были пальцы Джейн, когда ее привезли на базу… Как давно это было… Рут медленно поднял упавшую руку, прижал к губам и осторожно положил на край носилок, под простыню.

* * *
        В комиссариате его заставили долго ждать. Он сидел недалеко от входа за барьером на жесткой неудобной скамье. Мимо сновали какие-то люди, громко разговаривали, смеялись. Носилки с телом Кари унесли куда-то в глубь длинного, сумрачного коридора. Дверь напротив без конца открывалась и закрывалась. Кто-то сидевший у переговорных экранов, спиной к двери, переговаривался с невидимыми собеседниками. До Рута доносились лишь отдельные слова, обрывки фраз. Это были сообщения о дорожных происшествиях. Смысл их не доходил до сознания Рута. Что-то где-то произошло и все… Думать ни о чем он не мог… Внутри были пустота, горечь и холод. Окружающее казалось однообразно-серым, как в бесконечно затянувшемся сне. Только однажды слова, доносившиеся из комнаты напротив, привлекли внимание Рута. Он даже поднялся со скамьи и сделал шаг к барьеру, чтобы лучше слышать.
        Полицейский, сидящий спиной к двери, кричал кому-то:
        - …Да, приобщили еще одну в сороковом квартале… Нет - ножом… Какая-то студентка… Ну конечно…
        Дверь захлопнулась, отрезав окончание фразы. Рут снова опустился на скамью и застыл без движения и мыслей.
        Наконец его вызвали к комиссару. В кабинете было несколько полицейских чинов. Они разговаривали между собой вполголоса и не обратили на Рута никакого внимания. Комиссар - пожилой полный человек в очках, сидя за столом, читал какую-то бумагу. Рут стоял у стола довольно долго, пока комиссар, даже не взглянув на него, начал допрос.
        Однако едва Рут назвал себя, в комнате воцарилась тишина, и все взгляды обратились в его сторону. Комиссар сделал знак рукой, и тотчас появилось кресло, Рута пригласили сесть.
        Он кратко рассказал, что произошло, начав с того момента, когда услышал крик и выбежал на улицу.
        Комиссар покачал головой:
        - К сожалению, последнее время это случается все чаще… Мы практически бессильны. В Роктауне более восьми миллионов жителей.
        - Но вы попытаетесь найти преступника? - резко спросил Рут.
        - Конечно, но я не могу обещать, что это удастся. Мы обычно раскрываем лишь часть преступлений. Не очень большую часть.
        - В этом случае вы подозреваете кого-нибудь?
        Рут заметил, что офицеры переглянулись.
        Комиссар внимательно взглянул на него:
        - И да и нет, господин капитан. В городе много всяких подонков. Особенно в центральных кварталах… Но я лично прослежу за этим делом и проинформирую вас о результатах. Вы ведь живете в «Парадизе», не так ли?
        Рут подтвердил.
        Комиссар объявил, что он свободен и сейчас его отвезут на полицейской машине в «Парадиз».
        Рут поинтересовался, должен ли он оставаться какое-то время в городе в связи с тем, что произошло, или может уехать.
        - Пожалуйста, когда угодно и куда угодно. Нам вы не нужны.
        - И еще вопрос, господин комиссар, - Рут с трудом перевел дыхание. Что сделают с телом девушки?
        Комиссар глянул на часы:
        - Сейчас кончается анатомическое исследование, а дальше, как обычно.
        - То есть?
        - Ночью она будет кремирована. Прах перешлют родственникам… Вы ведь знали ее, не так ли, капитан?
        - Со вчерашнего дня…
        - Печально, конечно, - сказал комиссар. - Но там, - он почему-то указал пальцем вверх, - вы тоже видели не одну смерть.
        Рут молча кивнул.
        - Прощайте, господин капитан. Рад был с вами познакомиться.
        У Рута хватило сил лишь на поклон…

* * *
        Ио встретил его на пороге. Красноватые глазки робота вспыхнули и замерцали, когда он увидел, в каком беспорядке костюм Рута.
        - Приготовлю ванну, - сказал Ио вместо обычного приветствия.
        Рут молча опустился в кресло. Думать ни о чем не хотелось. Время от времени всплывала мысль, что надо что-то решить, но тотчас растекалась в пустоте. Ио появлялся то с одной стороны, то с другой. Рут не обращал на него внимания. Наконец в электронном мозгу Ио, видимо, сработал какой-то сигнал, и робот проявил инициативу.
        - Звонила красивая черноглазая девушка, - отчеканил Ио, остановившись перед креслом Рута и сверля патрона своими красноватыми глазками.
        Рут вздрогнул, поднял голову:
        - Какая девушка?
        - Красивая черноглазая девушка, - повторил Ио. - Капитан, выходя, приказал ждать ее звонка. Она звонила.
        - Ну и что?
        - Она сказала, что не придет. И еще сказала, чтобы капитан не искал ее…
        - Когда это было?
        - В восемнадцать сорок.
        В это время Кари умирала у него на руках… Рут потер лоб. Тут у них что-то не получилось… Его хотят полностью изолировать, это ясно… Вчера их видели вместе. Сегодня утром кто-то говорил с Кари, конечно, пригрозил ей… Поэтому она не решилась позвонить и ждала его около «Парадиза». Ее след они на какое-то время потеряли и были уверены, что Кари не посмеет ослушаться. Этот звонок, очевидно, должен был имитировать отказ Кари от дальнейших встреч. Они знали, что Рут вышел из отеля и что в номере остался Ио, который никогда Кари не видел. Они не предусмотрели одного поведения Кари… Но если все это справедливо, Кари погибла только по его - Рута - вине… За ним следили от самого отеля… А она, конечно, знала, на какой риск идет… «Кари, Кари, что ты наделала… - прошептал Рут, стиснув зубы, - я не заслужил этой жертвы. Я даже не в состоянии отомстить за твою смерть… Как сказал тот полицейский? «Приобщили»… «Приобщили еще одну»… У них это стало профессиональным термином. Приобщение к большинству! Вот что это означает…»
        - Капитан что-то говорил? - Ио пригнулся, стараясь заглянуть в глаза Рута.
        - Разве? Нет… Это были мысли вслух. Ты знаешь, что такое мысли, Ио?
        - Да. Непрерывные импульсы биотоков. У роботов моей системы импульсы прерывистые. Поэтому…
        - Ты счастливое создание, Ио. Я начинаю думать, что лучше быть роботом твоей системы, чем человеком.
        - Благодарю вас, капитан Доррингтон. Позвольте еще вам напомнить, что ванна готова.
        - Сейчас отправлюсь туда… Но прежде скажи мне… Ты ведь все знаешь, не так ли?..
        - Нет, не все. Программа роботов моей системы ограничена.
        - И все-таки, может быть, знаешь. Кого больше в здешней полиции - людей или роботов?
        - В полиции только роботы системы «S». Их больше.
        - Я так и предполагал… Обращаться в полицию бесполезно. Тем более что у меня нет никаких доказательств. Кари, конечно, была права…
        - Чтобы вызвать полицию, надо нажать эту кнопку, - Ио указал пальцем, какую кнопку надо нажать. На конце его пальца вспыхнула и погасла красная искра.
        - От твоего пальца, Ио, тоже можно закуривать сигары, - заметил Рут, поднимаясь с кресла.
        - От всех, - с оттенком гордости прошепелявил робот. Он растопырил пальцы рук, и на концах пальцев засверкали яркие искры. - Но так делать не следует, - добавил Ио. - Большой расход энергии, и может быть пожар.
        - А ты, оказывается, неплохо вооружен. Если на тебя нападут гангстеры, ты отлично дашь им прикурить…
        - Нет, - сказал Ио, - гангстерам я не буду давать прикурить. Буду обороняться.
        - Это я и имел в виду, - заверил Рут. - Огненные пальцы - неплохое оборонительное оружие.
        - Нет, - снова возразил Ио. - Для обороны - особая программа. Но, чтобы ее включить, надо вынуть предохранитель.
        - Предохранитель?
        - Да. Вот тут. - Ио ткнул себя пальцем примерно в то место, где у человека помещается сердце. - Если его вынуть, робот моей системы может обороняться до полного разрушения.
        - Другими словами - без страха и до победы.
        - Но потом робота моей системы надо будет послать в переплавку. Поэтому предохранитель вынимать нельзя.
        - Ну что ж, все ясно, - сказал Рут и отправился в ванную.

* * *
        Этой ночью Рут не спал. Даже не пробовал ложиться. Он устроился в кресле у стола, на котором Ио поставил поднос с бутылками. Заставить себя готовить коктейль Рут не смог. Он пил рюмку за рюмкой, наливая прямо из бутылок, что покрепче. Он не пьянел, даже наоборот - в голове прояснялось, исчезало чувство пустоты и бессилия, возвращались спокойствие, уверенность в себе. К утру программа действий вчерне была готова…
        Он, конечно, выполнит обещание, данное Кари, и уедет из Роктауна, по немного позже. Его обязанность - найти убийц и отдать в руки правосудия, если оно здесь существует. В противном случае, он покарает их сам… Он еще не знал, как это сделает, но ясно отдавал себе отчет, что, не выполнив этого, он не имеет права думать о чем-либо другом. Соображения собственной безопасности отодвигались теперь на второй план. Прежде всего - его долг перед памятью Кари. Плохо, конечно, что он совсем один. Даже на помощь Ио рассчитывать почти не приходилось… И все же кое-какие шансы у него есть!.. В его распоряжении семь дней, а это - срок немалый. Когда потребовалось разгадать тайну Лабиринта Призраков, у пего было втрое меньше времени. И противник едва ли был менее опасный и коварный… Но он разгадал тайну и нашел путь к спасению.
        Рассвет застал его на балконе. Он всматривался в контуры кварталов спящего города. Где-то там, внизу, гнездятся чудовища хуже тех, кого он уничтожил в Лабиринте Призраков, чудовища, по вине которых прекрасное тело Кари этой ночью стало горсткой пепла. Он должен разыскать их… Или - он усмехнулся - приобщиться к большинству… К миллиардам умерших, среди которых находились уже и Джейн, и Кари, и, может быть, даже Рэгги… Странно, на этот раз воспоминание о ней не отозвалось глухой болью в сердце.
        Его вдруг охватила уверенность, что в этой последней битве, которую он начинает, Рэгги, если бы оказалась рядом, обязательно встала бы на его сторону. И он почувствовал себя еще сильнее.
        Заря в просветах облаков разгоралась все ярче. Бледнели звезды, светлело небо над головой. Только внизу, у подножия «Парадиза» лежала мгла. Сквозь нее чуть просвечивали нити уличных светильников, редкие всплески еще не погашенных реклам, пятна света от проходящих машин. На юге и юго-востоке громоздились тучи. Они приближались. Их тень постепенно окутывала пробуждающийся город…
        Утром Ио вернулся снизу с пустым подносом. Почты не было. Рут и не ждал ничего. Его интересовало лишь, напомнит ли о себе Совет Равных? Но они пока тоже молчали. Видимо, выжидают, полагая, что он еще не оправился от вчерашнего… Тем лучше! Может, на сегодня они вообще оставят его в покое.
        Среди немногих вещей, которые Рут захватил с собой с «Метеора», был небольшой автоматический пистолет - оружие безотказное и обладающее огромной разрушительной силой. У него было два ствола: верхний стрелял обычными пулями, нижний - урановыми. Одной такой пули было достаточно, чтобы уничтожить автомашину или авион. Человек, в которого попадала такая пуля, попросту испарялся… Рут взял пистолет как сувенир, но теперь он мог пригодиться. Он лежал на самом дне чемодана вместе с несколькими образцами урановой руды и маленькой пушистой обезьянкой - любимой маскоткой Джейн. Рут достал чемодан из стенного шкафа, открыл его и запустил руку на самое дно. Пошарил… Пистолета не было. Еще не веря, Рут высыпал содержимое чемодана на пол. Пистолета не оказалось.
        Рут потер лоб тыльной стороной ладони. Опять опередили… Еще очко в их пользу!..
        На шум вышел Ио и молча уставился на беспорядок.
        - Убери, - коротко приказал Рут.
        Ио присел возле чемодана.
        «Не исключено, конечно, что это проделки Ио», - думал Рут, наблюдая, как аккуратно Ио складывает в чемодан вещи. Пушистая обезьянка чем-то привлекла внимание робота. Он повертел ее в металлических пальцах и оглянулся на Рута.
        - Это воспоминание, - сказал Рут. - Ты знаешь, что такое воспоминание, Ио?
        - Биоэлектрический импульс, обращенный в прошлое, - отчеканил Ио, не сводя с Рута своих круглых глаз.
        - Можно, пожалуй, и так, - кивнул Рут, - хотя иногда это гораздо сложнее…
        - Я знаю, - сказал робот, осторожно укладывая обезьянку в чемодан.
        - Что ты знаешь? - поинтересовался Рут.
        - Что все гораздо сложнее, чем это записано в электронной памяти роботов моей системы.
        Рут покачал головой. Если Ио работает на них, уличить его будет нелегко… Отказаться от его услуг? Тогда придется остаться совсем одному… Попросить замену? Но где гарантия, что новому роботу можно доверять больше? Нет, пусть уж лучше Ио, тем более что с Ио у него установилось кое-какое взаимопонимание. Надо только быть более осторожным и при случае проверить его лояльность.
        - Я сейчас спущусь в нижний ресторан на завтрак, - сказал Рут. Возвращусь через час-полтора. Если за это время кто-нибудь придет сюда и будет меня спрашивать, ты попросишь подождать… Попросишь, - повторил Рут, - и не выпустишь отсюда, даже если для этого придется… применить силу; в разумных пределах, конечно… Ты понял, Ио?
        - Понял, - ответил робот. - Я не должен применять силу к людям, но сделаю это, раз вы приказали.
        - Только не причиняй задержанному никаких неприятностей. Понял?
        - Понял.
        Рут спустился в ресторан. Здесь было довольно много посетителей, и Рут, потолкавшись у бара, вышел через другую дверь. Узкая лестница привела его к выходу из «Парадиза», расположенному с противоположной стороны от главного холла. Здесь у выхода находился только робот-швейцар. Он приветствовал Рута поклоном и нажал кнопку выходных дверей. Двери раздвинулись, Рут вышел на улицу. Если кто-то следит за ним, его скорее всего должны ждать со стороны главного холла. Здесь же были шансы проскользнуть незамеченным. На ближайшем углу Рут взял свободную машину и приказал роботу-шоферу везти себя в Управление космическими полетами.
        Рут был там в первый день после возвращения на торжественном приеме, устроенном в его честь. Он смутно помнил, что Управление должно находиться не очень далеко от «Парадиза». Так и оказалось.
        Несколько минут спустя Рут уже входил в приемную Генерального директора. Увы, Генеральный директор отсутствовал.
        Девушка-секретарь с мраморным личиком очаровательной куколки - Рут без труда угадал в ней робота системы «S», - чуть повернув голову в его сторону, равнодушно чирикнула, что господин Генеральный директор выехал на несколько дней.
        - Когда же он вернется? - поинтересовался Рут.
        - Позвоните через неделю.
        - Мне необходимо лично видеть Генерального директора, - Рут назвал себя. - У нас была назначена встреча…
        - Позвоните через неделю.
        - Могу ли я сейчас увидеть кого-либо из вице-директоров?
        - Не знаю. Обратитесь в их офисы. Это этажи седьмой, одиннадцатый и четвертый.
        - Вы не могли бы связаться и узнать, кто из них сейчас на месте?
        - Это не входит в мои обязанности, господин Доррингтон.
        «Однако! В первый день со мной здесь так не разговаривали ни люди, ни роботы», - подумал Рут.
        Он поклонился и вышел.
        Дверь, ведущая в офис вице-директора на одиннадцатом этаже, была закрыта. Рут постучал, но никто не отозвался. Рут прошелся по коридорам и не встретил на одиннадцатом этаже ни одной живой души. На десятом этаже какой-то служащий, может быть, тоже робот системы «S», проинформировал Рута, что на одиннадцатом этаже никто не работает. Там будут устанавливать новое электронное оборудование для прямой связи с космическими кораблями, находящимися в полете. Где искать вице-директора, служащий тоже не знал. Кажется, вице-директор находится сейчас на одном из орбитальных спутников. Рут спустился на седьмой этаж. Здесь он застал только секретаря, правда, уже не робота. Надменная седая дама, даже не взглянув на него, коротко отрезала, что господина вице-директора сегодня на месте нет и не будет.
        - Когда же он будет?
        - Не знаю.
        Рут испытал острое желание треснуть по столу кулаком и сказать седой даме, что он думает о ней, о вице-директоре и порядках в Управлении космическими полетами. Однако он заставил себя сдержаться. Ведь ничего особенного от этих встреч он и не ждал. Кроме того, не исключено, что и здесь уже известно о письме, которое он получил… Может быть, те, к кому он шел, просто боялись встречи с ним?.. Впрочем, последнее предположение ему самому тотчас же показалось фантастическим. Что такое любой ганг, даже международный, для Главного управления космонавтики, генералы и офицеры которого занимали положение совершенно исключительное. Они всегда были элитой, стоящей над обществом и правительствами. И ведь он - Рут Доррингтон - теперь принадлежит к этой элите. Нет, просто он попал в неудачный момент, а все остальное - обычная бюрократия. Где ее нет!..
        Надо еще попробовать на четвертом этаже. Без особой надежды Рут приоткрыл дверь в офис вице-директора на четвертом этаже. Как гласила надпись на двери, этот вице-директор занимался персональными делами, то есть был как раз тем человеком, с которым Руту следовало встретиться прежде всего. Оказалось, что вице-директор на месте. Девушка-секретарь Рут так и не успел решить, робот она или нет, - попросила его подождать. Не прошло и минуты, как двери кабинета раздвинулись и на пороге появился сам вице-директор - полный, еще сравнительно молодой человек в мундире космического пилота с погонами полковника астронавтики. У него была круглая бритая голова и румяное розовое лицо с жирными щеками и тройным подбородком. Брови его находились где-то очень высоко, а в глазах, загороженных толстыми стеклами очков, застыло выражение приятного изумления.
        При виде Рута вице-директор изумился еще больше, и его брови убежали куда-то выше лба. Он схватил руку Рута своими розовыми пухлыми ручками и принялся трясти, уверяя, что он так рад, так рад… Он уже давно ждет капитана Доррингтона, а сегодня даже пытался лично связаться с «Парадизом». Капитан Доррингтон, конечно, его не помнит. Он, правда, был на встрече и на банкетах, но не имел возможности представиться и поговорить - ведь к капитану невозможно было протолкаться. Продолжая тараторить, толстяк пропустил Рута в свой кабинет и сам вошел следом. Двери бесшумно задвинулись.
        Кабинет оказался огромным и очень светлым. Одна его стена представляла собой сплошное гигантское окно, задернутое кремовыми шторами, на остальных висели навигационные карты, голограммы инопланетных ландшафтов, портреты известных астронавтов. На одном портрете Рут заметил себя в рабочем комбинезоне космического пилота. Вдоль стен на специальных постаментах стояли макеты космических кораблей. По углам - большие глобусы планет, на которых в настоящее время велись исследования. В дальнем конце кабинета находился монументальный черный письменный стол, возле него - глубокие черные кресла. Справа и слева от стола поднимались высокие панели со множеством экранов видеосвязи. Пол был устлан светлым, очень мягким ковром.
        Толстяк-полковник не повел Рута к своему письменному столу. Они присели у небольшого столика, стоящего возле окна в средней части кабинета. Ни на секунду не прерывая болтовни - он говорил теперь о трудностях отбора пилотов для дальних рейсов, - толстяк сделал знак розовым пальцем. Тотчас стена напротив раздвинулась, образовав узкий проход, и оттуда вышел робот такой же системы, как Ио, в белом кителе и белой шапочке. В руках у робота был большой поднос с закусками и целой батареей бутылок. Золотыми пирамидами на подносе лежали фрукты, дымились чашки с ароматным кофе.
        Робот торжественно водрузил поднос на столик и удалился. Стена задвинулась. Толстяк сделал приглашающий жест пухлой ручкой. Теперь он рассказывал Руту о планах создания учебного центра пилотов на Марсе…
        - Правда, наши друзья в том полушарии, - он подчеркнул слово «друзья», - пока возражают, но не можем же мы вечно считаться с их прихотями… Прошу вас, угощайтесь, капитан, как раз время второго завтрака.
        Рут вспомнил, что сегодня не ел и первого.
        Продолжая болтать, толстяк налил себе и Руту какой-то янтарной жидкости в хрустальные бокалы и принялся уписывать бутерброды. Рут решил последовать его примеру.
        - Ваше здоровье, капитан, - провозгласил толстяк, поднимая бокал.
        Рут поклонился, подняв свой. Они чокнулись и выпили. Это был напиток богов!.. Даже на банкетах в его честь Руту не довелось пить ничего подобного.
        - Неплохо, не правда ли? - спросил толстяк и, не дожидаясь ответа, снова наполнил бокалы янтарной жидкостью. - Это всего-навсего ром, настоянный на плодах гюль-гюль, - пояснил он, поднося к губам свой бокал. - Это растение несколько лет назад нашли на Марсе и понемногу начинают там культивировать. Ну, разумеется, тут, у нас, это, пока большая редкость… Напиток бессмертных, напиток долголетия, капитан! У него совершенно целебные свойства.
        И он принялся рассказывать о целебных свойствах гюль-гюля.
        Рут почувствовал себя обескураженным. Он пришел сюда совсем не затем, чтобы слушать, он хотел говорить сам, задать вопросы, много вопросов… А ему буквально не давали открыть рта. Придется прервать этого болтуна…
        - За долголетие, - сказал Рут, поднимая свой бокал.
        - Ха-ха, за долголетие! Прекрасный тост, капитан, - толстяк радостно захихикал, словно услышал что-то очень остроумное. Он стремительно опорожнил свой бокал и приготовился налить снова.
        Рут медленно допил свой, смакуя каждый глоток. Потом решительно отодвинул бокал в сторону.
        - Капитан? - изумление на лице толстяка достигло высшего предела. - Вы отказываетесь? Не верю, нет-нет, не могу поверить! Это же гюль-гюль! Где вы еще найдете подобное?! Человеку свойственно ошибаться, но не в этой ситуации. - Он решительно придвинул бокал Рута и наполнил до краев. Потом налил себе.
        - Мы пили за долголетие. Я позволю себе продолжить ваш тост за бессмертие, капитан.
        Рут чувствовал, что в голове у него начинает шуметь. Приятная истома разливалась по всему телу. Руки и ноги становились какими-то ватными. Может быть, это было действие гюль-гюля, вероятно, заключающего в себе какой-то наркотик, или - результат бессонной ночи… Рут сделал еще несколько глотков. Голос полковника уже не раздражал, наоборот, он журчал дружески, успокоительно… О чем он сейчас говорит? Рут напрягся, стараясь сбросить охватившую его сонливость. Это удалось… Голос полковника зазвучал явственнее:
        - Мы с вами пили за бессмертие, капитан. А в сущности, что такое бессмертие? Вот они, - толстяк махнул ручкой в сторону портретов на противоположной стене, - все они заслужили право на бессмертие, но ведь они мертвы, все мертвы… Одних уничтожил космос, другие - здесь… Под каждым портретом две даты - год рождения и год смерти. Какое же это бессмертие, капитан! Оно должно быть иным. Бессмертие, вытекающее из долголетия. Бессмертие живого существа - мое, ваше… Вы согласны со мной?
        - Нет, - сказал Рут.
        Сковавшая его слабость постепенно проходила. Голова снова стала ясной.
        - Не согласны? - изумился толстяк. - Но почему?
        - Во-первых, там на стене я вижу и свой портрет. Значит, они умерли не все… Во-вторых, бессмертно лишь свершение, подвиг… Все остальное неминуемо превратится в прах, наши с вами оболочки тоже, полковник. А вот память о делах может сохраниться.
        На мгновение удивление на лице толстяка сменилось каким-то иным выражением. Рут не успел расшифровать его значения, однако оно что-то напомнило ему, что-то хорошо знакомое… Неожиданно полковник расхохотался.
        - Разумеется, вы правы, капитан, тысячу раз правы! Вы единственный живой бессмертный в этом собрании, - он снова указал на портреты. - Так сказать, бессмертный в квадрате! Но ведь вы пили гюль-гюль, а это что-нибудь да значит. - Он снова захохотал. - И, простите меня, пожалуйста, к запамятовал, что тут уже повесили и ваш портрет. Тут у меня портреты всех пилотов, внесенных навечно в книгу Героев космоса… А относительно бессмертия подвига - согласен… Но все-таки пейте гюль-гюль…
        - Однако… - начал Рут.
        - Да-да, вы совершенно правы, дорогой капитан, и вам и мне приходится торопиться. Столько дел ждет нас. Я велел отключить все экраны на время нашей беседы. Иначе нас уже давно прервали бы. Я был бесконечно рад познакомиться с вами. Заходите ко мне, когда угодно. Я, правда, исчезну на несколько дней, но потом - в любое время.
        - Но я… - снова начал Рут.
        - О делах потом. Куда нам торопиться? Отдыхайте! Знакомьтесь с Землей. Здесь ведь не все, как было при вашем отъезде. Вот и привыкайте… Желаю вам приятных развлечений.
        Он настойчиво подталкивал Рута к дверям.
        - Я все-таки хотел бы знать, - сказал Рут, - на что могу рассчитывать в дальнейшем. И когда я должен вернуться на службу? Я не собираюсь…
        Полковник не дал ему кончить:
        - Разумеется, разумеется… Мы тут посоветуемся и подберем что-нибудь достойное вас. А пока отдыхайте, только отдыхайте… Ну-с, до встречи, надеюсь, скорой…
        Они уже были возле дверей.
        Выходя, Рут еще раз бросил взгляд на свой портрет, и теперь ему показалось, что внизу под изображением тоже чернеют две даты.

* * *
        Недоумевающий и раздосадованный, Рут вышел на улицу из сверкающего стеклом, титаном и полированным камнем «Дворца космонавтики» - так называли пилоты Управление космическими полетами. В ушах еще звучал голос полковника…
        Ну и тип! Откуда такие берутся в Управлении? Интересно, где он летал и летал ли вообще?.. А ведь звание полковника астронавтики ко многому обязывало… Может, просто обюрократился, сидя в кресле вице-директора? С некоторыми это происходит быстро. Первый капитан-наставник Рута - старый космический волк Бьерн - еще сорок лет назад твердил, что чиновников Управления надо менять два раза в год. Портрет Бьерна не висел в кабинете вице-директора, а ведь Бьерн в свое время был знаменитым пилотом - он первый проложил опаснейшие космические трассы в пояс астероидов и дальше, к большим планетам.
        А что за странная история с его собственным портретом?.. Эта вторая дата… Или ему только почудилось? Рут теперь жалел, что чувство неловкости помешало ему подойти к своему портрету и убедиться точно. Интересно, как повел бы себя в этом случае полковник? Тоже обратил бы все в шутку?.. Говорить о дальнейшей службе Рута он определенно не хотел, несмотря на то, что такой разговор с глазу на глаз ни к чему не обязывал. Непонятно, снова многое непонятно… Единственное, чего он добился своим визитом в управление, - выяснил, что еще не все от него отступились…
        Тут Рут спохватился, что шагает куда-то, не задумываясь о направлении. На ближайшем перекрестке он огляделся. Нет, интуиция пилота и на этот раз не подвела его. Гигантская башня «Парадиза» маячила невдалеке в просвете одной из улиц.
        Рут повернул к «Парадизу». Неожиданно пришлось остановиться. Толпа запрудила тротуар. Люди стояли молча, окружив что-то. Рут попытался заглянуть поверх плеч и голов, но ничего не увидел. Человек, которого он нечаянно толкнул, обернулся и проворчал:
        - Ничего интересного. Опять выбросился кто-то, - и указал на открытое окно в одном из верхних этажей.
        - Выбросился, как же! - негромко сказала какая-то женщина. Выбросили…
        Заметив внимательный взгляд Рута, она быстро отошла.
        Невдалеке послышалась сирена полицейской машины, и толпа шарахнулась в сторону, увлекая за собой Рута. Все это удивительно напоминало случившееся вчера…
        Чтобы миновать скопление людей на тротуаре, Рут зашел в большой универсальный магазин. Проходя вдоль отделов в первом этаже, он заметил, что одна из зеркальных витрин снаружи забрызгана чем-то темным. Как раз в этом месте виднелись головы столпившихся людей и голубая крыша полицейской машины. Посетители, заполнявшие магазин, были заняты своими делами. На инцидент у входа никто не обращал внимания. Такие происшествия, видимо, не являлись здесь редкостью…
        У второго выхода из магазина Рут увидел отдел, где продавалось оружие. В этом отделе посетителей было немного. Рут подошел и стал осматривать витрины, где были выставлены пистолеты различных систем, револьверы, карабины, охотничьи ножи, кинжалы разной формы и размеров, перчатки с металлическими шипами и множество самого разнообразного старинного оружия, вероятно, рассчитанного на вкусы коллекционеров.
        Пожилой продавец с лицом средневекового странствующего рыцаря аскетически запавшие щеки, тонкий с горбинкой нос, седые усы, бородка клинышком - подошел и приветствовал Рута вежливым поклоном:
        - Сеньору что-нибудь угодно?
        И обращение, и акцент указывали на иностранца. «Первый иностранец, встреченный после возвращения, - отметил про себя Рут. - Раньше их было гораздо больше»… Вслух он сказал:
        - Еще не решил… Может, и возьму что-нибудь интересное…
        - Старинные вещи у нас здесь…
        Рут еще раз прошелся вдоль витрин антиквариата.
        - Вот не угодно ли, алебарда эпохи Карла Великого, а это, - продавец с ликом странствующего рыцаря указал в угол одной из витрин, - топор лондонского палача. Семнадцатый век. Превосходная вещь. А это…
        Внимание Рута привлекла трость из полированного дерева с изогнутой костяной рукоятью. Дерево было инкрустировано тончайшим металлическим узором:
        - А она почему здесь?
        - О-о! - лик «странствующего рыцаря» просветлел. - Узнаю знатока. Это великолепная вещь. Эпоха Наполеона. Девятнадцатый век. Внутри - рапира. На клинке - монограмма N с короной. Я не смею утверждать, но не исключено, что эта трость принадлежала самому Наполеону. Между прочим, он был императором Франции.
        - Слышал, - кивнул Рут. - Разрешите взглянуть.
        «Странствующий рыцарь» открыл витрину и вынул трость. Едва заметный поворот рукоятки - и перед глазами Рута сверкнуло длинное синеватое лезвие, тонкое, как жало змеи, и, по-видимому, не менее опасное.
        - Вот монограмма, - «рыцарь» указал на основание трехгранного клинка; потом он с силой оперся на клинок. Лезвие согнулось дугой и со свистом распрямилось.
        - Пожалуй, возьму эту игрушку, - решил Рут.
        - И не пожалеете… Не угодно ли еще что-нибудь?
        - Нет… А впрочем, я, может быть, купил бы еще хороший автоматический пистолет.
        - Разрешение при вас?
        - Разрешение?
        - Да. От полиции. Как вам должно быть известно, все нарезное огнестрельное оружие мы продаем только при предъявлении разрешения.
        - Я недавно возвратился… из-за границы…
        - В таком случае заходите с разрешением на будущей неделе.
        - Почему именно на будущей?
        - Ну… Обычно на оформление разрешения уходит неделя.
        - А сейчас вы ничего не могли бы мне предложить?
        - Разумеется, могу. Из старинного: кремневые дуэльные пистолеты восемнадцатый век, кольты ковбойские - конец девятнадцатого, дамские салонные пистолеты - двадцатый век. Кроме того, охотничьи ружья и, конечно, пэвээсы.
        - Простите мою неграмотность, - Рут смущенно улыбнулся. - Последние годы я жил за границей… Что такое пэвээсы? Никогда не слышал о них.
        - О, - изумился «странствующий рыцарь». - Вы не знаете? Это тоже неплохая штука - пистолет ближнего боя. Специально для самоубийц: п…в…с - последний вздох самоубийцы.
        Теперь пришла очередь изумиться Руту:
        - Специально для самоубийц? - повторил он, еще не будучи уверен, не шутит ли «рыцарь». - Но я полагал, что если из чего-то можно застрелиться, то… из него можно и застрелить.
        «Странствующий рыцарь» захихикал, показывая испорченные желтые зубы:
        - Не совсем, молодой человек, не совсем… Пэвээс - пистолет специального назначения. Его пуля теряет убойную силу на расстоянии вытянутой руки. Если вы выстрелите в кого-то, кто находится в метре от вас, эффект будет, как от горошины. Из него надо бить только в упор. Но если вы не самоубийца и собираетесь поразить кого-то другого. То гораздо надежнее и удобнее воспользоваться кинжалом или этой шпагой. Я бы не рекомендовал вам применять пэвээс ни для нападения, ни для обороны.
        - Благодарю за консультацию, - сказал Рут, - и все-таки заверните мне парочку.
        - Как вам будет угодно, - поклонился «странствующий рыцарь».
        - Вы, вероятно, не здешний? - спросил Рут, принимая покупки.
        - Нет. Впрочем, живу здесь давно. Я - испанец. Мне пришлось покинуть мою страну после революций…
        От сдачи Рут отказался, и «странствующий рыцарь» с поклонами проводил его до самой двери.
        Когда Рут вышел на улицу, полицейской машины уже не было и толпа разошлась. Две девушки в белых комбинезонах мыли швабрами тротуар и витрину.
        Рут повернулся и пошел к «Парадизу», помахивая только что купленной тростью.
        «Многого я все-таки еще не знаю, - думал он по дороге. - Вот, оказывается, и в Испании произошла революция»…

* * *
        В «Парадизе» ждал сюрприз… Когда Рут вошел в свои апартаменты, По на обычном месте не оказалось. Робот стоял в глубине салона, растопырив руки, и заслонял выход из кабинета. Услышав шаги, он оглянулся и отступил в сторону, освобождая путь Руту. Еще из салона Рут заметил, что в кабинете кто-то есть.
        - Приказ выполнен, капитан Доррингтон, - прошепелявил Ио. - Он ждет. Я просил подождать и он ждет…
        Рут быстро прошел в кабинет. Навстречу с дивана сорвался краснолицый плотный человек. Костюм его был в беспорядке, галстук перекручен на спину, левый лацкан куртки до половины оторван. Седые волосы незнакомца были взлохмачены, во взгляде - страх и негодование.
        - Надеюсь, капитан Доррингтон? - завопил он, близоруко щурясь, и в упор уставился на Рута.
        Голос показался знакомым. Приглядевшись внимательнее, Рут узнал своего адвоката Гемфри Кокса.
        - Господин Кокс? - Рут все еще не мог поверить глазам. - Что все это означает? Что с вами? И где ваши очки?
        - Так это вы, - снова завопил адвокат. - Наконец-то! Вы еще имеете наглость спрашивать, что это означает?.. Где мои очки? Вот мои очки, милостивый государь. Вот что от них осталось! Полюбуйтесь. - Он выгреб из кармана и сунул под нос Руту горстку битого стекла и обломков оправы. - Вы забыли, что вы не в космосе и не на Нептуне, где могли заниматься всякими безобразиями.
        - Вы хотели сказать, на Плутоне? - мягко поправил Рут.
        - Какое это имеет значение! Вы ответите! Вы… Вы приказали вашему роботу напасть на меня. Я не хочу иметь с вами никакого дела. Я отказываюсь вести ваши дела. Я официально извещаю вас об этом. На столе лежит мое письменное уведомление…
        - Успокойтесь, господин Кокс. Это какие-то недоразумение. Объясните, что произошло.
        - Бандитизм! - снова крикнул адвокат, шаря за спиной в поисках галстука.
        - Позвольте, я вам помогу, - предложил Рут, протягивая руку.
        - Не прикасайтесь ко мне! Вы гангстер, а не астронавт.
        - Да объясните, в чем дело?
        - Спрашивайте у вашего робота, которому приказали убить меня.
        - Какая ерунда, господин Кокс! Вы сами не верите в то, что говорите. Я не вижу на вас ни единой царапины, а стоимость очков и вашего костюма я, разумеется, компенсирую.
        - Еще бы! Вы компенсируете и моральный ущерб, который причинили мне?
        - С удовольствием. Сколько вы желаете?
        - Ничего мне сейчас не надо. Только выпустите меня отсюда.
        - Но вас никто не держит.
        - Он! - прерывающимся голосом воскликнул адвокат, указывая на Но. - Он продержал меня здесь три часа, не давая выйти, не позволяя приблизиться к видеофонам. Вы не станете отрицать, что это сделано по вашему приказанию?
        - Действительно, я просил его передать моим возможным гостям просьбу подождать моего возвращения. Но я не предполагал…
        - О-хо-хо, просьбу! - снова взорвался адвокат, воздев руки к потолку. Ничего себе, просьба! Это покушение на неприкосновенность личности. Если я подам на вас в суд…
        - Вы не станете подавать на меня в суд, господин Кокс, - спокойно прервал Рут, - не станете… по многим причинам… А что касается неприкосновенности личности в нашей стране, то вчера вечером в центре города почти на моих глазах убили человека - женщину, а сегодня, полчаса назад, выбросили другого человека из окна. Примерно с двадцатого этажа… И, кажется, никого это особенно не удивило…
        Адвокат испуганно покосился на открытую балконную дверь и поспешно отступил к противоположной стене кабинета.
        - Я сказал это не для того, чтобы испугать вас, господин Кокс, продолжал Рут, - но мне показалось, что именно с неприкосновенностью личности здесь не все благополучно… Поэтому - лучше без демагогии… За прискорбное недоразумение прошу меня извинить. Я совсем не ждал вас сегодня. Кроме того, рассчитывал вернуться много раньше.
        - Тем не менее я категорически отказываюсь от ведения ваших дел.
        - Он сказал это сразу, как вошел, - послышался вдруг шепелявый голос Ио.
        Рут обернулся. Красноватые глазки робота были устремлены на адвоката. Их выражение не будило сомнений. Во взгляде Ио читалась ненависть.
        - О чем ты говоришь, Ио? - спросил Рут, отстраняя робота подальше от адвоката.
        - Он пришел сразу после вашего ухода, капитан Доррингтон. Он сказал, что но будет больше вести ваши дела. Просил сказать это вам. Потом дал письмо и хотел идти. Я просил подождать. Он не хотел. Я еще просил. Он не хотел; кричал разные слова: некоторые я знаю - это плохие слова; другие не знаю, но я их запомнил…
        - Где это письмо? - спросил Рут, обращаясь к адвокату.
        - У вашего робота что-то не в порядке с программой, - пробормотал адвокат после довольно долгого молчания, - советую вам заменить его.
        - Где это письмо?
        - Письмо, которое я написал здесь? Оно на вашем столе…
        - Это то письмо, Ио? - спросил Рут, указывая на конверт, лежавший на письменном столе.
        - Нет, - отрезал робот. - То письмо он схватил, когда я не хотел, чтобы он ушел…
        - Где первое письмо, господин Кокс? - повторил Рут тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
        - Уверяю, капитан, у вашего робота не в порядке тут, - адвокат повертел пальцем у своего виска, - или в другом месте. Сдайте его в переплавку. Иначе он натворит бед. Никакого другого письма не было, клянусь вам…
        Ио неспокойно шевельнулся.
        - Скажи, Ио! - кивнул Рут.
        - Он разорвал письмо и положил туда, - Ио указал пальцем на правый карман куртки адвоката.
        - Дайте то, что осталось, Кокс. - Рут протянул руку. - Ну, живо! Не советую дальше разыгрывать комедию.
        Адвокат молча бросил на стол разорванный надвое конверт.
        - Интересно, сами вы это придумали или вас надоумил кто-то? - задумчиво проговорил Рут, складывая половинки письма. - Нет-нет, вы можете не отвечать, - продолжал он, заметив, что адвокат испуганно отшатнулся. - Два письма об одном и том же… Отказ в квадрате… В этом вы отказываетесь вести мои дела, ссылаясь на обстоятельства; во втором, которого я еще не читал, конечно, мотивируете отказ покушением на неприкосновенность вашей личности. Поздравляю вас, господин Кокс, вы вовремя отключаетесь… Не позднее завтрашнего утра капитан Доррингтон появился бы в вашем офисе с целой кучей вопросов: о неприкосновенности личности в этой прекрасной стране, о Совете Равных, об остракизме, которому подвергают человека, только что вернувшегося на Землю после четвертьвекового отсутствия, и еще кое о чем… И вам пришлось бы что-то отвечать вашему клиенту. Не исключено даже, что упомянутый капитан Доррингтон попросил бы вас оформить для него выездную визу куда-нибудь в Австралию или… на Канарские острова. А теперь все просто: ваше дело сторона. Опасный клиент перестал быть клиентом. Пусть сам выкручивается, как сумеет…
        - Не понимаю, о чем вы… - пробормотал адвокат, отирая рукавом пот со лба.
        - Конечно, конечно, - кивнул Рут, - это трудно понять… Я тоже понял бы вас лишь при одном-единственном условии, что кто-то заставляет вас так поступить. Тогда я, несмотря на все сложности, которые возникают для миля в связи с вашим отказом, продолжал бы считать вас более или менее порядочным человеком и даже не вспомнил бы о деньгах, которые платил ним все эти годы. Но если это ваша собственная инициатива, Кокс… - Рут накачал головой.
        - Клянусь вам…
        - Не клянитесь… Я давно перестал верить клятвам. Кому вы сможете передать мои дела?
        - Кого вы… подберете… капитан.
        - Вероятно, бесполезно просить ваш офис указать мне надежного адвоката?
        - Да, сейчас… это было бы… затруднительно… Масса дел… Может быть, позднее…
        - Я так и думал.
        - Могу я… идти?
        - Конечно. Ио, проводи господина Кокса.
        - Не надо! Я сам, я сам, я сам… - подслеповато щурясь, адвокат пулей вылетел в салон. Стук поспешно захлопнутой двери заставил Рута невесело рассмеяться.
        Теперь он остался совсем один, если, конечно, не считать Ио…

* * *
        Прошло три дня. Никто не тревожил Рута, но никто и не обращался к нему больше. Молчали экраны в кабинете. Портье внизу старался не замечать его, когда Рут проходил через холл. Почты тоже не было. Казалось, он уже перестал существовать для окружающих. Правда, иногда на улице он еще ловил любопытные взгляды - чаще это были взгляды женщин, - но стоило ему обратиться к кому-нибудь, и тотчас вырастала невидимая стена: лаконичные уклончивые ответы, испуганные глаза, откровенное желание побыстрее отделаться от него. Случалось, что ему вообще не отвечали: взглянув на него, спрошенный отшатывался и торопливо бежал дальше. В «Парадизе» в своих роскошных апартаментах, оставаясь один, Рут теперь подолгу изучал свое собственное изображение в зеркале. Может быть, на нем уже есть какой-то знак?.. Знак близкого приобщения к большинству… Ведь не могли же все, с кем он пытался заговаривать, знать его в лицо; знать, что он и есть тот самый Рут Доррингтон…
        Но изображение в зеркале ничего не раскрывало. Знакомое сухощавое лицо с резковатыми чертами, высокий лоб, пересеченный чуть заметным шрамом, внимательные спокойные глаза в сетке тонких морщин, седина на висках, сильно поредевшие, гладко зачесанные назад волосы. Нет, он не носил на себе никакого отличительного знака. Скорее, наоборот, выглядел более спокойным и уверенным, чем большинство жителей Роктауна, вечно куда-то спешащих, озабоченных, нервных…
        Теперь его единственным собеседником был Ио. В их отношениях появилось что-то похожее на дружбу. Робот постоянно ждал его возвращения возле самой двери, старался предупредить каждое желание, угадывал, когда Руту становилось особенно скверно, и всегда находил способ отвлечь его от мрачных мыслей:
        А мрачные мысли возвращались все чаще. Визит в Главный штаб полиции, конечно, ни к чему не привел. С генералом Руту встретиться не удалось. Майор, который принял его, был толст, косноязычен и глуп или прикидывался глупым. На все вопросы Рута он недоуменно пожимал плечами, твердил, что ни о чем подобном не слышал… В городе много всякого сброда… Понемногу его ликвидируют, но ряды преступников постоянно пополняются. «Мы не исключение, - повторял майор, пожимая плечами, - в некоторых городах еще хуже»… История с письмом Совета Равных не произвела на майора никакого впечатления. Он только спросил, не сохранилось ли у Рута это письмо, и, узнав, что оно исчезло, снова пожал плечами: «Вульгарная попытка шантажа; строго говоря, подобный шантаж сейчас даже не квалифицируется как уголовное преступление. Скорее - мелкое хулиганство»… Он, конечно, распорядится, чтобы начали расследование, если капитан Доррингтон на этом настаивает, но… Капитан Доррингтон не настаивал, и майор успокоился. Об убийстве студентки в сороковом квартале майор не слышал. «Иногда эти сведения поступают в штаб с опозданием», - заметил
он, как бы оправдываясь. Только один раз на протяжении всего разговора майор встрепенулся и проявил подобие интереса к словам Рута. Это произошло, когда Рут упомянул о пропаже пистолета, взятого им с «Метеора».
        «Урановые пули, - майор задумался. - Скверно, если эта «спринцовка» попадет не в те руки… Пожалуй, мы расследуем это. Капитан никого не подозревает?»
        Нет, Рут никого не подозревал. Майор черкнул что-то на одной из карточек, лежавших у него на столе, и снова сделался сонно-равнодушным. Услышав, что Рут хотел бы приобрести другой пистолет, майор благодушно кивнул. Он распорядится, чтобы подготовили соответствующее разрешение; формальности обычно занимают неделю, но для капитана Доррингтона сделают исключение. Капитан может зайти за разрешением дней через пять. Рут вежливо поблагодарил; в его распоряжении оставалось именно пять дней… Половина срока, предоставленного ему Советом Равных, уже минула.
        Беседа в полиции убедила Рута лишь в одном - в действительности все обстояло совершенно иначе, чем пытался представить майор. Единственным реальным достижением явилось лишь обещание майора распорядиться, чтобы Руту вернули права вождения винтокрыла. Как выяснилось на следующий день, это обещание майор выполнил.
        Рут побывал еще раз и в Управлении космическими полетами. Однако офис знакомого вице-директора на четвертом этаже оказался закрытым: полковник отбыл в служебную командировку… Подниматься в верхние этажи Рут не стал.
        Большую часть дня, а иногда и вечерами Рут бесцельно бродил по улицам Роктауна. Впрочем, не совсем бесцельно… Он рассчитывал, что кто-нибудь из банды Совета Равных зацепит его на улице, как тогда утром, после получения первого письма. Без сомнения, за ним следили, и Руту важно было подметить - кто. Если бы удалось задержать этого человека, можно было бы попробовать еще раз обратиться в полицию или… Во всяком случае, появилась бы хоть какая-то нить. Небрежно поигрывая тростью, Рут шагал и шагал по незнакомым улицам, иногда выпивал чашечку кофе где-нибудь в маленькой кофейной на углу, спускался в погребки и пивные бары. За кофе или за кружкой пива он бросал внимательные быстрые взгляды по сторонам. Нет, ничего подозрительного он не замечал. Люди вокруг были заняты своими делами и заботами. Никто не следил за ним, либо преследователи сменялись так часто, что Рут не успевал их разгадать. Теперь он уже хорошо знал ближайшие окрестности «Парадиза», и постепенно его пешие маршруты становились все более дальними. Несколько раз за эти дни он стал невольным свидетелем гибели людей на улицах Роктауна.
Машина, неожиданно вырвавшаяся на тротуар, придавила кого-то к стене и стремительно умчалась. Никто не пытался ее преследовать… Полиция явилась через несколько минут только затем, чтобы забрать тело. Женщина выбросилась из окна небоскреба (а может, и ее выбросили?..). Люди внизу на тротуаре увидели, как она летит вниз головой, и поспешно расступились. Рут услышал удар, треск раскалывающихся костей. Подходить туда он не стал… Кто-то был убит ножом, как Кари, прямо в толпе на перекрестке двух оживленных улиц. Убийцу, вероятно, видели, но никто не пробовал задержать. Все это выглядело так, словно человеческая жизнь в Роктауне ровно ничего не стоила, а убийство не считалось преступлением… Рут решил заглянуть в местные газеты - их издавалось множество. Ни в одной он не нашел сообщений о происшествиях такого рода. Реклама развлечений, фельетоны, чаще порнографического содержания, немного зарубежной хроники, цветные фото, карикатуры, множество цветных комиксов с продолжением… На предпоследних полосах попадались объявления в траурных рамках, но это были обычные сообщения о смерти без указания ее причин или с
коротким упоминанием «после непродолжительной тяжелой болезни». Возраст умерших обычно не указывался.
        Поздно вечером в конце шестого дня - он теперь почти непроизвольно вел счет времени от момента получения первого письма Совета Равных - после долгой пешей прогулки по улицам и площадям Роктауна Рут возвращался в свой «Парадиз». Путь его вел через небольшой, плохо освещенный сквер, расположенный на одной из сравнительно тихих площадей невдалеке от центра. Приближаясь к скверу. Рут обратил внимание, что редкие прохожие обходят сквер стороной, держась поближе к ярко освещенным витринам магазинов и кафе. Путь через сквер был для Рута самым коротким, и он, не задумываясь, углубился в сумрак деревьев, сквозь листву которых лишь местами пробивался свет реклам и уличных светильников. В сквере никого не было, белели пустые скамейки и бесформенные глыбы каких-то скульптур.
        Рут шел не торопясь, погруженный в свои мысли. Он думал о Кари, пытался представить ее живой и не мог… Облик живой Кари постоянно заслоняла другая Кари - без движения лежащая на асфальте.
        Вдруг какая-то темная фигура вывернулась из боковой дорожки и замерла без движения при виде Рута. Луч света, пробившийся сквозь листву, упал на лицо незнакомца. Широкая рыхлая физиономия без бровей, темные очки - Рут сразу узнал парня, который в первый день предлагал ему яд и, по-видимому, вытащил из кармана то письмо…
        - Ага, это ты, - спокойно сказал Рут.
        Он сделал шаг вперед и тоже попал в полосу света.
        - Капитан… Доррингтон! - ахнул парень.
        По его изумлению и испугу Рут понял, что встреча была случайной.
        - Поговорим? - предложил Рут.
        Вместо ответа парень быстро отступил, очевидно, готовясь удрать. Рут успел поймать его за рукав. В правой руне парня что-то сверкнуло, но Рут опередил… Короткий сильный удар в челюсть и еще один - слева в солнечное сплетение. Сложившись вдвое, парень без звука рухнул к ногам Рута. Пружинный нож звякнул о металлическое ограждение газона. Рут нагнулся, поднял нож, закрыл лезвие и опустил нож в карман. Парень лежал без движения лицом вниз. Темные очки отлетели в сторону. Рут приподнял голову за сальные волосы. Глаза парня открылись. Бессмысленное выражение в них постепенно исчезало, уступая место животному страху и боли.
        - Ничего, - сказал Рут. - Поговорим.
        Он легко поднял пленника за воротник и толкнул к ближайшей скамье. Парень со стоном рухнул на нее.
        - Говори, - приказал Рут. - Живо! Даю три секунды. Или «приобщу» тебя более ловко, чем это делаешь ты. Раз, два…
        Короткий взмах трости - и перед глазами пленника сверкнуло синеватое жало рапиры.
        - Не моя вина, капитан, клянусь, - хрипло зашептал парень, пытаясь отодвинуться от острия, приставленного к горлу. - Клянусь, это они приказали убрать девчонку… Я не мог иначе… Пощадите… Капитан…
        В расширенных глазах Рута он прочитал что-то, что лишило его последней надежды.
        - А-а! - пронзительно закричал он, стараясь поймать руками лезвие. А-а!..
        Крик прервался так же резко, как и возник. Рут отер лоб тыльной стороной ладони, потом брезгливо вытер рапиру о пиджак парня, прикорнувшего к спинке скамьи. Казалось, он дремлет… Рут огляделся… Вокруг по-прежнему никого не было. Крик в сквере не привлек ничьего внимания. Рут прерывисто вздохнул, сложил трость и неторопливо зашагал по дорожке. Когда через несколько минут он вышел из сквера на улицу, никто из немногочисленных прохожих даже не оглянулся на него.

* * *
        «Случайность? - думал Рут, подходя к дверям своих апартаментов. По-видимому, да… Ни один из нас не ждал этой встречи… Хотя, впрочем, его-то я искал… Но не там - не в этом сквере… А он, ошеломленный встречей и ударом, ни секунды не сомневался, что вопрос касается самого главного - смерти Кари… Какое совпадение! Нет, в этом нагромождении случайностей я не мог, не имел права поступить иначе. Он потом, сообразив, от всего отказался бы… Я должен был поступить так, как поступил, хотя гам и разорвал ухваченную нить. Банда, конечно, догадается, в чем дело, но не сразу… А если его раньше подберет полиция, то, пожалуй, и не очень скоро… Как бы там ни было, первый ход сделан. Что же дальше, капитан Доррингтон?»
        Дверь отворил Ио, по-видимому, узнавший его шаги.
        - Привет, - сказал Рут, - что нового?
        - Звонили из полиции.
        - Когда?
        - Пять минут назад.
        Первая мысль была, что в полиции уже все знают… Впрочем, он тотчас же отбросил ее. Если за ним следили, то арестовали бы на улице, вблизи того места… Здесь другое…
        - Что сказали? - спросил Рут.
        - Просили капитана Доррингтона связаться с ними.
        - Соедини.
        Пока Ио копался возле видеоэкранов, Рут мысленно окинул взглядом события последних дней. Может быть, это тот майор из Главного штаба? Оказалось - что комиссар сорокового участка. Когда он появился на экране, сомнения Рута окончательно рассеялись. Сквер находился в другой части города и к сороковому участку не мог иметь отношения.
        После обычных приветствий комиссар сказал:
        - Вы просили сообщить о результатах следствия, капитан. Девушку убил ее любовник. Причина - ревность.
        - Арестовали его? - поинтересовался Рут.
        Комиссар замялся:
        - Еще нет… Ему удалось скрыться. Мы объявили розыск.
        - Кто такой?
        - Тоже студент. Они учились вместе.
        - Все ясно, - сказал Рут. - Благодарю вас, комиссар.
        - Не стоит благодарности. Когда думаете ехать?
        - Через несколько дней.
        - Позволю себе рекомендовать Лонг-Найс на западном берегу. Самые лучшие пляжи, самые красивые женщины. Разумеется, дороговато, но для вас это, по-видимому, не имеет значения…
        - Что ж, подумаю, - сказал Рут.
        - Приятного путешествия, капитан.
        - Счастливо оставаться, комиссар.
        Когда изображение исчезло, Рут задумчиво потер лоб. Зачем им понадобилась эта ложь? Хотят выяснить его намерения? И все-таки в чем же суть главного? Почему он вдруг оказался лишним?..
        Рут позвал Ио, и робот тотчас появился в дверях кабинета.
        - Ио, завтра утром надо заказать билеты в Европу на ближайший авион.
        - Сколько?
        - Два: для меня и для тебя.
        - Маршрут?
        - Париж или Рим, а потом посмотрим.
        - Будет сделано, капитан.
        «После того, что произошло сегодня, - думал Рут, - бессмысленно продолжать оставаться в Роктауне. Полиция в мои отношения с Советом Равных вмешиваться не хочет. И я сам перерезал единственную реальную пить, которая могла бы вывести меня на руководителя ганга. Значит… Значит, пришло время выполнить обещание, данное Кари. Если, конечно, Совет Равных не помешает… Остается еще четыре дня… Как это все-таки плохо, что я совсем один. Даже адвокат отказался от меня; адвокат, который мог столько на мне заработать».
        Утром, едва Рут открыл глаза, Ио появился в спальне.
        - Билеты заказаны, капитан Доррингтон.
        - Превосходно, Ио, когда и куда мы летим?
        - Рейс на Париж поздно вечером, рейс на Рим - ночью. Моста и номер рейса сообщат в полдень.
        - А сейчас они не могли сказать?
        - Нет, рейсы в Европу через Роктаун транзитные.
        - Ну что ж, подождем до полудня. А как мы доберемся в авиапорт? Кажется, это довольно далеко от города?
        - Двести километров. Можно взять винтокрыл. Внизу сказали: капитан Доррингтон, если хочет, может вести винтокрыл сам.
        - Превосходно, Ио, ты великолепно справился с задачей. Есть что-нибудь еще?
        - Да, письмо.
        - Давай скорее.
        Это был опять большой конверт из темного шелковистого пластика. Совет Равных делал очередной ход. Рут, не торопясь, вскрыл конверт и развернул полоску темной ткани.
        «Руту Доррингтону - бывшему космическому пилоту первого класса. - Рут усмехнулся: «Бывшему» - он уже «бывший»; неплохое начало. - Нам стало известно о покупках, сделанных вами третьего дня в оружейном отделе универсального магазина «Все для всех». Мы расцениваем этот ваш шаг как молчаливое согласие с нашим требованием и надеемся, что никакие обстоятельства не помешают вам выполнить вашу обязанность не позднее полночи указанного нами срока. Напоминаем, что до конца его остается неполных четыре дня». Подпись прежняя - ползущая змея.
        «Записку надо сохранить во что бы то ни стало», - решил Рут. Он поднялся с постели и прежде всего спрятал полоску темной ткани в секретное отделение бумажника. Потом позвал Ио.
        - Это письмо, - Рут взял со стола большой темный конверт, - без ответного адреса. Ты не знаешь, кто может присылать письма вот в таких конвертах?
        - Письма без обратного адреса присылает крематорий, - без колебании ответил Ио.
        - Крематорий?! - Руту показалось, что он ослышался.
        - Это такой концерн, где людей переделывают в серый порошок, - объяснил робот. - Из порошка потом изготавливают другие полезные вещи: удобрения для садов, разные вещества, много разных веществ…
        - Ты имеешь в виду настоящих умерших людей?
        - Умерших и некондиционных: с отклонением от нормы, с неправильной программой, отслуживших свой срок - разные устаревшие экземпляры, которые трудно использовать и нельзя отремонтировать. Роботов, негодных для капитального ремонта, отправляют в переплавку, а людей - в крематорий. Это почти одно и то же.
        - Почти, - согласился Рут. - Так ты думаешь, что это письмо из крематория?
        - Обязан напомнить, что роботы моей системы не могут…
        - Опять забыл, - спохватился Рут. - Извини меня, Ио. Я спрошу иначе: какие признаки указывают, что это письмо отправлено из крематория?
        Ио внимательно обследовал конверт:
        - Таких признаков нет, капитан Доррингтон.
        - Но ты мне только что сказал, что письма в подобных конвертах присылает крематорий.
        - Позвольте повторить, капитан, как я сказал: письма без обратного адреса присылает крематорий.
        - И если на этом письме нет обратного адреса, значит… - Рут сделал долгую паузу. - Что это значит, Ио?
        - Значит, - медленно начал Ио, и его красноватые глазки замерцали, значит… это письмо могло быть послано из крематория… Да, могло. А могло быть послано из другого офиса.
        Ио, не мигая, уставился на своего патрона, и Руту показалось, что во взгляде робота он уловил легкую иронию.
        - Тебя не поймаешь, Ио, - Рут покачал головой, - у тебя железная логика.
        - Не железная, - возразил робот, - на транзисторах. Двадцать четыре тысячи восемьсот сорок шесть транзисторов.
        - Неплохо, - прищурился Рут, - ты должен стоить дороже любого человека.
        - А сколько стоит человек? - поинтересовался Ио.
        - Как тебе сказать… По-разному. Иногда очень немного, но случается и обратное…
        - При сравнениях следует оперировать средними цифрами, - назидательно заметил Ио.
        - И снова ты прав, - согласился Рут, - но, боюсь, что по отношению к человечеству и даже к одному человеку метод средних цифр не совсем подходит. Личность трудно вычислить. Каждый человек - бесконечность. Как ее выразишь средними цифрами? Ты знаешь, что такое бесконечность, Ио?
        - Конечно. То, что не имеет конца. Например, время. С точки зрения времени, человек конечен. Его время ограничено: от рождения до крематория.
        - У одного человека - да, но у всего человечества - нет. И, кроме того, человека нельзя рассматривать только с точки зрения продолжительности его жизни. Бесконечность в нем самом, в его внутреннем содержании.
        - Внутреннее содержание тоже конечно, - возразил робот. - Девяносто шесть процентов воды, немного углерода, железа, кальция, фосфора, остальное бактерии; в виде исключения - несколько граммов золота и отдельные транзисторы для обострения восприятия окружающей среды.
        - Ты хочешь сказать, что сам устроен сложнее?
        - Не утверждаю этого. Человека тоже сделали не сразу.
        - Бесспорно… И я полагаю, - очень серьезно добавил Рут, - что на изготовление человека пришлось затратить времени немного больше, чем на изготовление любого робота. Даже робота системы «S»…
        Отношение Ио к роботам системы «S», по-видимому, было сложным. Глазки его померкли, и он ничего не ответил. Рут почувствовал, что допустил бестактность. Ему захотелось нейтрализовать отрицательные эмоции своего верного помощника.
        - Роботы системы «S», - сказал Рут, - при всей их универсальности и сложности конструкции обладают одним существенным недостатком - они слишком напоминают людей…
        Ио промолчал. Возможно, он не считал это качество роботов «S» недостатком.
        - Напоминают людей в их наиболее отрицательных свойствах, - пояснил Рут. - Это, конечно, особенность их программы. Мне лично гораздо больше нравится программа роботов твоей системы, Ио. Это прекрасная, надежная программа, на которую почти всегда можно положиться.
        - Всегда! - поправил Ио, и глазки его снова замерцали.
        Рут вспомнил о предохранителе, вмонтированном у Ио на месте сердца, но спорить не стал.
        - И еще мне нравится способность роботов твоей системы к быстрому самосовершенствованию, Ио, - продолжал Рут. - За те несколько дней, что мы находимся вместе, ты сделал заметный шаг вперед: ты более правильно говоришь, почти не шепелявишь, твой словарный запас непрерывно растет, и мне даже кажется, что круг твоих интересов постепенно расширяется…
        - Благодарю вас, капитан Доррингтон, - очень серьезно сказал Ио, - все это - результат общения с вами.
        - Каким образом?
        - У роботов моей системы есть особое реле.
        - Реле самосовершенствования?
        - Да.
        - Интересно! На каком же принципе основано его действие?
        - Принцип прямого копирования, - отчеканил Ио, и Руту снова показалось, что он уловил в красноватых глазках робота оттенок иронии.

* * *
        После завтрака Рут спустился в холл и, выходя из лифта, нос к носу столкнулся с корреспондентом, который брал у него одно из интервью. Этот корреспондент - маленький, рыжий и отвратительно назойливый - затаился, и Рут мгновенно узнал его. Корреспондент тоже, конечно, узнал капитана, но на этот раз попытался избежать встречи. Испуганно скосив глаза, он шмыгнул в лифт, сделав вид, что очень торопится. Однако Рут поймал его за рукав и успел вытащить из лифта, прежде чем двери задвинулись.
        - Ах, это вы, капитан Доррингтон, - растерянно пробормотал корреспондент, стараясь не глядеть на Рута. - Очень рад, но, простите, я страшно занят. У меня встреча с…
        - Успеете, - сказал Рут, беря его под руку. - У меня есть для вас кое-что… интересное. Пожалуй, даже… сенсационное. Не пройти ли нам в бар?
        - Когда-нибудь в другой раз, капитан. Ей-богу, я тороплюсь. Я вам позвоню попозже…
        Он сделал попытку освободиться, но Рут не выпустил его локтя.
        - Вас не интересует сенсация?
        При слове сенсация корреспондент искоса глянул на Рута:
        - Какая еще сенсация, капитан… Если что-нибудь об экспедиции на Плутон…
        - Нет. Отойдемте в сторону, я вам расскажу.
        Не выпуская локтя корреспондента, Рут отвел своего пленника в дальний угол холла и усадил в кресло.
        - Выпьете что-нибудь? - Рут кивнул на стойку бара, возле которой застыли наготове роботы-официанты.
        - Нет, благодарю. Скорее говорите, в чем дело, капитан. У меня действительно мало времени.
        - При нашей первой встрече вы были более разговорчивы, любознательны, даже назойливы.
        Корреспондент настороженно огляделся по сторонам:
        - Что делать, капитан. В наше время все быстро меняется. Несколько дней назад вы сами были сенсацией. А сейчас…
        - Сейчас?..
        - Сейчас я догоняю следующую сенсацию.
        - Можно узнать, какую именно?
        - О, с той, вашей, она не может идти ни в какое сравнение…
        - Значит, сегодняшняя встреча со мной - удача для вас. Материал на первую полосу, как говорили в мое время. Хотите получить его?
        - Смотря что это такое.
        - Преступление века!
        - Э-э, этим сейчас не удивишь публику. Простите, я должен…
        - Не отпущу, пока вы не выпьете со мной… Эй там, - Рут махнул рукой в сторону бара, - два крепких коктейля для меня и моего друга… - он вопросительно глянул на собеседника.
        - Меня зовут Бедж, - пробормотал корреспондент, беспокойно ерзая в кресле.
        - Для моего друга Беджа. Быстро!.. - Рут повернул свое кресло я придвинул его вплотную напротив кресла корреспондента, отрезав тому все пути для бегства. Бедж понял это и, видимо, смирился. Он довольно спокойно взял бокал с коктейлем, принесенный роботом-официантом, откинулся в кресле и, сделав несколько глотков, вопросительно уставился на Рута.
        - В Роктауне есть один ганг… - начал Рут.
        - В Роктауне множество гангов, - поправил Бедж, отхлебывая коктейль.
        - Я имею в виду ганг, который называет себя… - Рут сделал многозначительную паузу, - Высшим Советом Равных…
        Бедж поперхнулся коктейлем и выплеснул часть содержимого бокала на свои светлые брюки.
        - Бросьте эти шутки, капитан, - пробормотал он в промежутке между приступами кашля.
        - А я не шучу, - возразил Рут. - Вы что, никогда не слыхали о такой организации?
        - Не слышал и не хочу слушать, пустите меня, - он попытался встать, но Рут не позволил. - Это дурацкая болтовня, капитан. И не советую вам начинать с кем-либо разговор на эту тему. Ей-богу, не советую…
        - Но почему, Бедж?
        - Все это чушь; ничего такого нет, - он испуганно оглянулся по сторонам. - Кто-то распускает дурацкие слухи… За это преследуют, капитан.
        - Кто преследует?
        - Власти… полиция…
        - А почему вы так испугались?
        - Я не испугался…
        - Испугались, Бедж. Допивайте ваш коктейль! Допивайте и идите… Я думал, вы честный журналист. Хотел дать вам в руки… сенсацию… А вы или притворяетесь, или ведете себя, как страус… Не знаю, сохранились еще эти птицы на Земле?
        - Страусы?.. Кажется… В зоологических музеях…
        - Раньше они жили на воле в степях и в пустынях. Охотники их быстро истребили, потому что страусы были глупы: при опасности прятали голову в песок… Как вы сейчас, Бедж. Вы и большинство ваших соотечественников. Вас убивают среди бела дня, а вы делаете вид, что ничего не происходит и… ждете своей очереди.
        - В больших городах преступность всегда была высока… Просто вы отвыкли, капитан, за те годы, что провели на Плутоне.
        - Возможно. Я действительно отвык от многого. Но сейчас я говорю не о той преступности, с которой обязана бороться, и в меру своих сил вероятно борется, полиция. Я говорю о том, что незримо висит тут над всеми вами. Я еще не понял, что это такое, но ведь вы-то, кто прожил тут целую жизнь, должны знать… Что-то - перед чем бессильна полиция, официальные власти, может быть, даже само правительство. Если не хотите воспользоваться моим материалом, если боитесь, объясните мне, по крайней мере, что это такое.
        - Не знаю, о чем вы говорите, клянусь вам.
        - Лжете, Бедж. Лжете, потому что струсили. Я-то вижу. Вы тут почти все стали трусами. Намекните, по крайней мере, где найти смелого человека, смелого и честного, который мог бы мне объяснить.
        - Что объяснить, капитан?
        - То, что здесь происходит. Ну хотя бы - что такое Высший Совет Равных.
        - Т-с, - Бедж снова оглянулся. - Я же предупреждал… О некоторых вещах нельзя говорить и писать, чтобы… не возбуждать… паники. Ничего такого нет, уверяло вас… Какие-то дурацкие слухи. Кто-то пробовал пугать… Если хотите, это особый вид мистификации… Чтобы не возник массовый психоз, об этом не разрешают говорить.
        - Значит, вы не верите, что такая организация существует? И не только существует; она сильна и от нее, может быть, зависит многое, очень многое и в этом городе, и в целой стране?
        - Я… н-нет.
        - И никогда не слышали о ее делах ничего конкретного?
        - Ну, вам могу сказать… Слышал кое-что… Наверно, все слышали… Но ведь это слухи, только слухи, ничего больше… Вот, чтобы их прекратить…
        - А чтобы жертвами этой организации были конкретные живые люди?..
        - Только слухи, капитан… Когда кого-то убивают в таком городе, как Роктаун, убийце выгоднее сослаться на некую мистическую организацию и отвести вину от себя… Знаю как журналист, документально подтвердить существование подобной организации никогда не удавалось.
        - А такие попытки были?
        - Были… Вероятно, были… Раньше; до того как запретили об этом говорить, писать.
        - Неужели вы не слышали, что некая организация осуждает без всякого повода людей сначала на остракизм и забвение, а потом на смерть?
        - Слухи разные… циркулировали… Раньше… Но только слухи. Ничего, кроме слухов.
        - Ничего, кроме слухов! Не могу поверить, будто вы, корреспондент публичных средств информации, никогда не видели хотя бы документов, рассылаемых от имени этой организации.
        - Документов?
        - Ну писем, записок?
        - Никогда, - в голосе Беджа прозвучала такая твердость и уверенность, что Рут внимательно посмотрел на своего собеседника. - Не верите мне? Бедж в первый раз взглянул прямо в глаза Рута.
        - Не знаю, - задумчиво сказал Рут. - Сейчас уже не знаю… До этого не верил… Но если действительно не видели, хотите посмотреть?
        - Что именно?
        - Письмо Совета Равных.
        В глазах Беджа мелькнуло какое-то странное выражение: смесь страха, сомнения, подозрительности, острого любопытства - профессионального любопытства журналиста.
        - У вас это с собой? - тихо спросил он и опять быстро оглянулся.
        - Да.
        - Действительно, похоже на сенсацию, - прошептал Бедж. - Покажите-ка…
        - Вот, - сказал Рут, открывая бумажник. - Вот, - повторил он, запуская палец в секретное отделение. - Сейчас…
        Бедж напряженно ждал, вытянув шею. На лице Рута появилось недоумение. Палец нащупывал лишь эластичную поверхность кожи. Он заглянул в бумажник. В секретном отделении бумажника ничего не было.
        - Не понимаю… - начал Рут, выворачивая наизнанку бумажник. - Я положил это сюда, и никто не мог…
        - Зато я все понял, - кивнул Бедж, вставая. - У тех, кто возвращается оттуда, - он указал пальцем вверх, - это бывает, капитан… Советую обратиться к психиатру… Ну, я побежал… Спасибо за коктейль.
        Бедж уже давно исчез в лифте, а Рут все еще сидел с раскрытым бумажником на коленях.
        Может, он действительно заболевает?.. Галлюцинации?.. Он слышал об этом от старых пилотов… Но там было другое… Что же - явь, а что - игра расстроенного воображения в событиях последних дней? Кари - существовала ли она?..
        Воспоминание о Кари пронзило такой болью, что он со стоном закрыл глаза.
        Нет-нет, он мог бы секунда за секундой восстановить в памяти весь тот день от первой встречи в толпе до момента, когда он высадил ее на крыше госпиталя. Тепло ее тела, прикосновение нежных рук, запах волос удивительно свежий и чуть горьковатый, ее губы… И та, другая Кари, распростертая на грязном асфальте… О нет… Если он и сойдет когда-нибудь с ума, то только от этих воспоминаний… А сейчас…
        Все надо принимать так, как оно есть… Все это было, а исчезнувшее письмо - еще один загадочный эпизод непонятной петли, которая постепенно стягивается вокруг него… За годы, проведенные на Плутоне, он научился предугадывать неведомую опасность. Вот и сейчас - ошибки быть не может…
        Ну что ж, там, в безмерной дали пространства, он в такие минуты полагался лишь на себя, на свою интуицию, свои нервы, свои силы. Теперь он поступит так же… Помощи ему, по-видимому, ждать неоткуда. Значит… Бес зависит только от него. А ставкой в этом последнем испытании, как и там, будет лишь жизнь. Здесь даже легче… Там его гибель ставила под угрозу судьбу всей экспедиции. А здесь - Рут усмехнулся, - он теперь ни за кого не ответствен… Вот только Рэгги?.. Но может, и ее уже давно нет… Его же собственная жизнь… Рут на мгновение вообразил пустоту космических далей, пронизанных лишь холодным блеском бесконечно далеких звезд, и снова усмехнулся горько и примиренно.
        Потом он встал, сложил бумажник, опустил его в карман куртки и неторопливо вышел из прохладного холла в горячий зной забытой людьми улицы.

* * *
        В полдень Рут возвратился в «Парадиз». Ио ждал его на обычном месте у дверей.
        - Какие новости? - спросил Рут, проходя в кабинет.
        - Оставлены места на парижский рейс. Вылет из аэропорта Роктауна в двадцать два ноль-ноль. Необходимо быть в аэропорту на полчаса раньше.
        - Значит, летим, Ио. Готовь багаж. Кстати, ты не узнавал: это прямой рейс?
        - Есть одна посадка в Джонстауне.
        - Так… - Рут задумался. Значит, еще одна посадка в этой милой стране. Если Совет Равных захочет помешать, это можно без труда устроить и в сутолоке Джонстауна - одного из самых больших аэропортов планеты… Значит, его приключения еще не кончатся со стартом в Роктауне, даже если они позволят ему вылететь отсюда. Что ж, остается вооружиться терпением и ждать.
        На всякий случай Рут обыскал кабинет. Письма, конечно, нигде не было, да Рут и не надеялся найти его; он отлично помнил, что положил полоску темной ткани в бумажник и с бумажником не расставался… Однако осмотр кабинета напомнил ему о конверте. Конверта, который Рут оставил на столе, тоже нигде не было видно. Рут позвал Ио.
        - Большой темный конверт? - Ио вопросительно уставился на патрона. Разве капитан не взял его с собой?
        - Я взял только письмо. Конверт остался на столе.
        - Конверт на столе не лежал, - возразил Ио.
        - Ты убирал здесь?
        - Да. Конверт не лежал.
        - Значит, ты не выбросил его в мусоропровод?
        - Как можно выбросить то, чего не было? - в тоне робота прозвучало удивление.
        Руту снова пришла в голову мысль, что Ио дурачит его. А, впрочем, с какой целью? Ведь речь шла о пустом конверте…
        Ио продолжал стоять в дверях; его неподвижный взгляд был приковав к лицу Рута.
        - Извини, Ио, - усмехнулся Рут, - вероятно, я сам куда-нибудь засунул этот проклятый конверт.
        - А какова вероятность? - поинтересовался Ио.
        Рут пожал плечами:
        - Скорее всего, не очень большая.
        Ио повернулся и медленно вышел из кабинета. Руту показалось, что робот чем-то озабочен.

* * *
        До аэропорта они добрались без приключений. Рут решил не испытывать судьбу без крайней необходимости… Винтокрыл вел пилот «Парадиза» кажется, робот системы «S». Рут и Ио летели в качестве пассажиров. Пилот оказался на редкость молчаливым. За весь полет он не произнес ни слова. Только посадив винтокрыл на крыше здания аэропорта, пилот, не взглянув на Рута, бросил:
        - Все. Прощайте, уважаемый господин Доррингтон.
        - До свидания, - медленно произнес Рут, вылезая из кабины винтокрыла. До свидания… Ведь мы еще можем встретиться, не так ли?
        Пилот не ответил.
        Не успели Рут и Ио сделать несколько шагов, как серебристая прозрачная стрекоза взмыла в воздух и растворилась в темном небе.
        Сутолока аэропорта, одного из крупнейших на континенте, вначале ошеломила Рута. Потоки людей текли по всем направлениям, спускались и поднимались вместе с бесшумно ползущими лентами пандусов и эскалаторов. Люди заполняли огромные залы, теснились у выходов и сверкающих металлом и хрусталем баров. Шорох тысяч шагов и приглушенных голосов, громкие объявления об отправке и прибытии очередных авионов и межконтинентальных ракетных лайнеров, рокот мощных моторов, плывущий от посадочных полос, музыка, доносящаяся с видеоэкранов, вспышки и переливы разноцветных неоновых реклам - все это сливалось в грандиозную светозвуковую симфонию, в скрытом ритме которой Рут вдруг явственно ощутил угрозу. Да, опасность была где-то совсем близко, он теперь твердо знал это. Пробираясь вслед за Ио в сутолоке переходов и холлов, Рут, напряженный до предела, бросал быстрые взгляды по сторонам. Но люди, которых он миновал, были заняты своими делами и своими мыслями. Никто ио обращал на него внимания…
        Ио вскоре разыскал стойку регистрации парижского рейса. Все формальности заняли несколько секунд, и минуту спустя Рут и Ио оказались в небольшом салоне со стеклянными стенами. Посредине стояли большие вазы с красивыми яркими цветами, а вдоль стен - низкие кресла, оправленные темно-вишневой кожей. В креслах сидели и полулежали пассажиры, ожидавшие парижского рейса. С некоторыми были роботы той же системы, что и Ио.
        - Присядьте, капитан, - предложил Ио.
        Но Рут отказался и, устроившись в углу салона, принялся изучать своих будущих спутников, вместе с которыми ему предстояло пересечь океан. Большинство напоминало бизнесменов и чиновников. Один, помоложе, с тупым лицом и самоуверенным взглядом, был в мундире космического пилота. Ироническая усмешка промелькнула по лицу Рута. Никто из находившихся в салоне, конечно, не догадывается, какой опасности они подвергаются, летя вместе с ним. Впрочем, полет на ракетном лайнере - всегда немного риск… Но в этом случае риск возрастал неимоверно. Ведь его отъезд был бегством, и Совет Равных, конечно, уже знал обо всем…
        В дальнем углу салопа сидели несколько женщин в элегантных дорожных костюмах. Оценивающий взгляд Рута задержался на них. Без сомнения, все они принадлежали к состоятельному кругу, но привлекательных среди них не было. Салон постепенно заполнялся. Теперь все кресла были уже заняты, и вновь прибывающие ждали стоя, заполнив все свободное пространство между вазонами и креслами. Вспыхнула надпись «посадка», и тотчас раздвинулись двери, ведущие в ярко освещенный, уходящий куда-то вниз коридор. В дверях появилась черноволосая девушка в голубой униформе служащих аэропорта. Рут стиснул зубы… Девушка у выхода чем-то напомнила ему Кари.
        Толпа шевельнулась и медленно потекла в коридор мимо девушки в голубой униформе. Сидевшие вставали со своих мест. Салон начал быстро пустеть.
        И тогда появилась она… Рут мгновенно узнал ее, лишь только она вошла. Он словно окаменел в своем углу - ошеломленный, растерянный, неимоверно вдруг ослабевший. Сердце сначала подскочило, а потом словно остановилось…
        Она прошла совсем близко с высоко поднятой головой. Пышные золотистые волосы были стянуты сзади узкой черной ленточкой, как и тогда - в день их последней встречи. Знакомый до боли профиль с высоким прекрасным лбом. Маленькие яркие губы, тени от длинных ресниц. Она все еще была прелестна осенней красотой. Строгий дорожный костюм подчеркивал контуры стройной фигуры, делая ее похожей на совсем юную девушку. Над широким отложным воротником ее темной замшевой куртки поблескивала тончайшая золотая цепочка - та самая…
        Она прошла через салон легко и быстро, дробно постукивая черными каблучками по мраморному полу. Двое высоких мужчин следовали за ней. В руках одного из них был большой кожаный портфель.
        Уже перед самым выходом из салона, на мгновение задержавшись перед девушкой в голубой униформе, она полуобернулась к одному из своих спутников и что-то сказала. Тот быстро ответил, и она улыбнулась.
        Если бы в душе Рута еще и оставались какие-нибудь сомнения, эта улыбка окончательно перечеркнула бы их - неповторимая, единственная в мире улыбка… Так улыбалась только она - его Рэгги…
        Они исчезли в глубине коридора, и давно затих стук ее каблучков, а Рут все еще стоял неподвижно в своем углу. Теперь только он один оставался в салоне. Впрочем, нет - рядом невозмутимо замер Ио… Девушка у выхода вопросительно глядела на них.
        Пора было принимать решение. Рут глубоко вздохнул, словно пробуждаясь после долгого сна. В общем-то, все было ясно… Теперь он не имел права лететь. Даже если она летит только до Джонстауна, он не должен рисковать ее безопасностью. И, кроме того, если она была все это время здесь, значит, она но могла не знать о его возвращении, значит… Впрочем, какое это может теперь иметь значение? Она жива, и, кажется, ее жизнь сложилась удачно. Это главное… «Главное!» - мысленно повторил Рут, и тут ему показалось, что он хочет в чем-то убедить самого себя…
        Ио неспокойно шевельнулся.
        «Да-да, конечно, - подумал Рут. - Надо быстрее заявить об отказе от полета, чтобы они успели принять меры, если что-то было задумано в связи с этим рейсом».
        Рут сделал несколько шагов. Ноги показались ватными» Рут с трудом переставлял их.
        «Сдаешь, старина, - мысленно заметил он самому себе, - одна мимолетная встреча, и совсем раскис… А еще собирался бороться с Гангом Совета Равных. Она же никогда не любила тебя, и ты превосходно знал об этом… А ну, нервы в кулак! Ведь ты еще не думаешь капитулировать»…
        - Я - Рут Доррингтон, - громко, твердым голосом объявил он, подходя к девушке в голубой униформе. - Я хотел лететь этим парижским рейсом, по сейчас раздумал. Я остаюсь в Роктауне еще на несколько дней. Могу я изменить дату вылета?
        - Пожалуйста, - сказала девушка, не выразив ни малейшего удивления. Обратитесь в окно регистрации, и вам назначат другую дату.
        Она нажала кнопку, и двери, ведущие к выходу на перрон, задвинулись. Рут повернулся к Ио. Красноватые глазки робота вспыхивали и угасали. Ио явно был удивлен, а может быть, и расстроен решением Рута.

* * *
        В полночь они снова были в «Парадизе». При виде Рута портье молча протянул ключ. «Словно ждали», - отметил про себя Рут. В сопровождении Ио он поднялся в свои апартаменты. Все было на месте. Видимо, за время их короткого отсутствия никто не заходил в номер.
        Ио еще не кончил распаковывать чемоданы, когда в дверь тихо постучали.
        Робот выпрямился и вопросительно взглянул на патрона.
        - Открой, - приказал Рут.
        Ощущение близкой опасности, охватившее его еще в аэропорту и сохранившееся даже после того, как он увидел Рэгги, сейчас подсказывало, что наступил решающий момент. Что ж, он не станет прятаться. Он привык встречать любую опасность лицом к лицу. Это основное правило космической навигации. И оно никогда не подводило его. Кроме того, в его распоряжении еще три дня…
        Ио приоткрыл дверь в коридор. Тотчас, отстранив робота, вошли трое. Обычные костюмы и обычные лица. Один постарше в темных очках, седоватый, двое других совсем юные, круглолицые, розовощекие. Не задерживаясь, они прошли прямо в кабинет. Один из юнцов остался у двери, двое сделали несколько шагов вперед и молча поклонились.
        - Вы, конечно, ждали нас? - спросил старший, внимательно глядя на Рута.
        - Нет, - сказал Рут, - и потому вам придется объяснить причину столь позднего визита. Прошу садиться.
        Старший чуть заметно пожал плечами, но сел в низкое кресло у стола, сделав знак молодому, который стоял рядом. Тот тоже опустился в кресло, не сводя глаз с Рута.
        - И он, - сказал Рут, указывая на третьего, который продолжал стоять у двери.
        - А он постоит, - улыбнулся старший, - он привык стоять.
        - Как угодно, - заметил Рут. - Итак?..
        - Мы от Шефа, - начал старший, - Шеф поручил передать вам…
        - Вы имеете в виду кого-то из Совета Равных? - перебил Рут. - Я всегда предпочитаю точность.
        - Мы от Шефа, - повторил старший, делая ударение на слове «Шеф», - не воображаете же вы, капитан Доррингтон, что вашей персоной будет заниматься целый Совет? Даже при вашей громкой славе это было бы нескромно…
        - Принимаю ваше замечание, - сказал Рут. - Действительно, я, кажется, кое-что преувеличивал… Однако вы меня знаете, а я вас нет. Не следовало ли бы вам представиться?
        - В данной ситуации это не обязательно, - возразил старший, - но, принимая во внимание ваши исключительные заслуги перед наукой, капитан, я с удовольствием представлюсь. Меня зовут Ричард, можете называть меня просто Дик. Его, - он указал на молодого, сидевшего рядом, - Иона, а у того, - он кивнул в сторону двери, - только номер - тридцать три.
        - Понимаю и ценю эту деликатную интимность, - поклонился Рут, - меня тоже можете называть просто по имени - Рут.
        - Благодарю, - сказал тот, который назвался Ричардом. - Однако присядьте и вы, Рут.
        - Разумеется, но прежде я хочу кое-что организовать. Что вы предпочли бы выпить, Дик?
        - Это тоже совсем не обязательно, но уж если вы так любезны, мы не отказались бы от крепкого коктейля.
        - Превосходно, - Рут хлопнул в ладоши. - Ио!
        Робот тотчас же появился в дверях, но парень, стоящий у входа в кабинет, протянул руку и преградил путь.
        Рут удивленно поднял брови, и тогда Дик, не оборачиваясь, бросил:
        - Пропусти.
        Рука опустилась. Ио шагнул в кабинет, бросив по дороге весьма недвусмысленный взгляд на парня, стоящего у двери.
        - Поднос с напитками, - сказал Рут, - и бокалы. Захвати все, что покрепче, Ио. И, конечно, соки и лед…
        Через несколько секунд стол в кабинете был уставлен бутылками.
        Рут задумчиво приглядывался к этикеткам:
        - Пожалуй, я сделаю вам космический коктейль. Мы его предпочитали на Плутоне. Рецепт довольно сложный, но зато на вкус… - Рут прищелкнул языком. - Вы не возражаете, Дик?
        - Целиком полагаюсь на вас, Рут.
        - А вы, Иона? - Рут мельком взглянул на молодого.
        - Я тоже, - сказал парень, с интересом следя за Рутом.
        - Он, насколько я понимаю, вообще не пьет, - Рут указал глазами на третьего, продолжающего занимать позицию у двери.
        Дик отрицательно покачал головой.
        Рут молча принялся составлять коктейль. Он открывал одну за другой бутылки и критически проверял на свет составляемые смеси. Гости выжидающе молчали, следя за каждым его движением.
        - А вы не стесняйтесь, - заметил Рут, опуская щипцами кусочки льда в бокалы, - рассказывайте пока, что вас привело.
        Дик неспокойно откашлялся, а Иона глупо хихикнул.
        - А мы не торопимся, - заметил наконец Дик.
        - Ну, как угодно…
        - Впрочем, - Дик снял очки и принялся протирать их салфеткой, - зачем играть в прятки. К тому же я убежден, вы уже обо всем догадались, капитан. Мы пришли известить вас, что срок сокращен. Вы должны… приобщиться сегодня ночью.
        - Гм, - сказал Рут, - кажется, я перелил этого ликера. Боюсь, что вкус будет слитком приторным. Уже начал забывать нужные пропорции… Кажется, вы сказали, Дик, что срок сокращен. А, собственно, почему? Я твердо рассчитывал на остающиеся три дня. Неужели ваши шефы не выполняют своих же джентльменских условий и гарантий?
        - Виноваты вы сами, Рут. Эта попытка отъезда… Кое-кого она заставила призадуматься. Так же, как и ваше неожиданное возвращение… Когда другая сторона начинает предпринимать необъяснимые шаги, безопаснее сократить игру.
        - Ах, вот что… Значит, я не имел права провести остающиеся дни, например, во Франции?
        - Разумеется, нет. Вы вообще не можете теперь покинуть нашу страну. Ведь сразу после возвращения вы были объявлены национальным памятником. А вывоз за рубеж национальных памятников, как известно, запрещен. Ну, разумеется, и выезд тоже, если памятники могут передвигаться самостоятельно.
        - Подумать только, - изумился Рут. - А я и не предполагал. Значит…
        - Вас, вероятнее всего, сняли бы с рейса в Джонстауне, если бы вы прибыли туда благополучно.
        - А мог и не прибыть?
        - Такой полет - всегда риск, Рут.
        - Однако, надеюсь, после моего отказа лететь риск этого рейса заметно уменьшился, не так ли, Дик?
        - Боюсь утверждать, но не исключаю такой возможности.
        - Ну вот и превосходно, - с видимым облегчением заметил Рут. - Кажется, коктейль получился неплохой. Прошу, - он протянул бокалы своим гостям.
        - Вы на редкость отважный человек, капитан Доррингтон, - с уважением сказал Дик, принимая бокал. - Я еще не встречал такого на своем веку. Поскольку тост за долголетие был бы неуместным, предлагаю выпить за отвагу.
        - Пустяки, - сказал Рут, делая глоток коктейля. - Это чисто профессиональное. Итак, что вы имеете мне предложить?
        - Вариантов может быть несколько, - Дик задумался. - Быстродействующий яд, пуля, прыжок с балкона… Я лично голосовал бы за последнее из предложений. Яд - это не для такого человека, как вы, а пуля…
        - Это надо спокойно обдумать, - заметил Рут. - Надеюсь, вы не станете особенно торопить меня.
        - Пока нет, но все должно завершиться сегодня ночью.
        - Значит, у нас есть время не торопясь допить этот коктейль и даже соорудить еще один, если вы не станете возражать.
        - Я не пью на ночь больше одного крепкого коктейля, - покачал головой Дик. - В противном случае, потом плохо сплю, а мне надо хорошенько отдохнуть перед завтрашним днем.
        - Как угодно… Но, пока мы пьем этот коктейль, не согласитесь ли вы, Дик, ответить на один вопрос. Он давно интригует меня…
        - С удовольствием, если сумею, Рут.
        - Зачем вы… ликвидируете такое количество людей? Я, конечно, не имею в виду себя лично… Ведь это бессмысленное расточительство. Люди - это капитал…
        - Только до определенного предела, - усмехнулся Дик. - Когда их становится слишком много, это создает определенные хлопоты для государства, особенно в нашу эпоху - техники и ограниченных сырьевых возможностей. Те, кто не в состоянии обеспечить себе уровня жизни в соответствии со средним стандартом страны, должны исчезнуть.
        - Понимаю… Но разве государство не в состоянии помочь хотя бы некоторым? Без сомнения, среди них встречаются полезные личности… Немало гениев минувших эпох были в обыденной жизни людьми непрактичными.
        - А гении теперь тоже ни к чему. Все, что необходимо для дальнейшего процветания, создано. Нужен лишь определенный уровень производства и соответствующее ему количество населения, живущего по общепринятому стандарту. Все, что выходит за рамки этого среднего, должно отсекаться. Как сверху, так и снизу. Это и гарантирует нам сохранение всех стандартов.
        - Значит, - «Да процветает средний обыватель!»?
        - Именно, Рут. И мы гордимся тем, что мы - край средних людей, среднего большинства, средне-образованных, средне-интеллигентных, среднесчастливых…
        - И никто не протестует?
        - А протесты всегда исходили именно от тех крайних групп, которых сейчас практически не существует. Именно там, в тех слоях, и возникали проклятые вопросы, подобные тем, которые задаете сейчас вы. Вот именно поэтому, Рут, и вы должны уйти, хотя мне лично вы очень импонируете.
        - Благодарю, - Рут отхлебнул глоток коктейля, - что ж, почти все ясно… Мне, вероятно, не следовало возвращаться, хотя, впрочем, это почти одно - там ли или тут…
        - Ну, что вы, - оживился Дик. - Триумф вашего возвращения - разве не достойная плата за все? Уверяю вас, многие в нашей стране охотно поменялись бы с вами судьбой. Вы занесены навечно в книгу Героев космоса, вам будут воздвигнуты памятники, вы станете героем школьных хрестоматий, о вас будут слагать стихи…
        - Значит, не всех средне-счастливых удовлетворяет официальный стандарт счастья? - прищурился Рут. - Кое-кто мог бы и поменяться?
        - Конечно, не теперь, - рассмеялся Дик. - Чуть-чуть раньше…
        - Конечно, - Рут задумался. - И все-таки оппозиция должна существовать. Должна… Природа человека такова, что он не может удовлетвориться средним уровнем, даже если это уровень средне-счастливый. Тут действует страх, средний страх, если угодно, но существует и предел страха. Вы не думали об этом, Дик?
        - Думать об этом не входит в мои обязанности. Этим заняты другие. Но производительность крематориев может быть и увеличена…
        - Ну что же, если так… - Рут прервался, заметив, что за спиной парня, стоящего в дверях появился Ио, глазки которого мерцали как-то необычно. Если так, - продолжал Рут, - пришло время решить. И я решил…
        Дик, держа в руках бокал с недопитым коктейлем, с интересом ждал.
        - Я решил, - повторил Рут, приподнимаясь со своего места.
        Молниеносный удар левой в подбородок Ионы и прыжок на неуспевшего вскочить Дика. Опрокинулся стол, зазвенели осколки стекла. Парень у двери бросился к ним, но, схваченный сзади Ио, с грохотом отлетел к, экранам. Пока Рут и глава банды барахтались на полу, Ио двумя мощными ударами своих рук-клешней превратил голову тридцать третьего в нечто совершенно бесформенное. Рут начал одолевать, но в этот момент получил такой удар сзади, что на мгновение потерял сознание. Падая навзничь, он успел разглядеть Иону с залитым кровью лицом, который готовился нанести второй удар. Откуда-то издалека донесся голос Дика:
        - Хватит с него, тащи за ноги на балкон.
        Иона нагнулся и схватил Рута за ноги, но в тот же момент его залитое кровью лицо дико перекосилось; он попятился и пронзительно заорал от боли, тщетно стараясь освободиться от металлических пальцев Ио, который держал свою жертву за штаны. Этого было достаточно, чтобы Рут успел вскочить. Но поднялся и Дик. В его руках что-то блеснуло. Рут узнал свой исчезнувший пистолет.
        - Спокойно, капитан. Руки! Быстро! - Дик направил черное отверстие ствола на грудь Рута. - Здесь урановая пуля, понятно? Ну!
        Рут медленно поднял руки.
        - А теперь на балкон, шагом марш! Ну!
        Рут сделал шаг, потом другой.
        - Живее, капитан!
        Снова раздался пронзительный вопль Ионы.
        - В чем там дело? - спросил Дик, не поворачивая головы.
        - Он жжет меня своими пальцами, - задыхаясь, прохрипел Иона.
        - Так скажи ему, дурак, что ты человек, у него же есть реле…
        - Больше нет, - услышал Рут знакомый голос Ио. - Я вынул его…
        Грохот за спиной заставил Дика стремительно обернуться. Он успел выстрелить, но только один раз. Ослепленный вспышкой взрыва, он отступил. Рут пригнулся и бросился на него снизу. Одного удара было достаточно, чтобы выбить на рук пистолет. Другой - приобщил главу банды к большинству…
        Тяжело дыша, Рут оглядел поле боя. От верного Ио остались лишь несколько кусков дымящегося металла, от Ионы, который так и не вырвался из цепких объятий робота, - ровно ничего не осталось. Робот системы «S», вдавленный Ио внутрь изуродованных переговорных экранов, тоже больше не существовал. Рут склонился над неподвижным телом Дика. И здесь все было кончено. Этот удар не подводил никогда. Рут поднял пистолет и сунул его в карман. Что-что, а эта штука еще могла пригодиться.
        Потом он, не торопясь, привел в порядок костюм, умылся, надел шляпу и куртку и, набив карманы деньгами, приготовился выйти. Еще раз оглядев кабинет, он плотно закрыл балконную дверь и, соединив разорванные провода питания в переговорных устройствах накоротко, бросил на них диванные подушки и занавес, который сорвал с окна. Пожар начнется минут через десять, и пока спохватятся и найдут источник дыма, огонь уничтожит большинство следов. Во всяком случае, пройдет некоторое время, прежде чем точно установят, кто же погиб в огне. Он закрыл дверь своих апартаментов, бросил ключ в мусоропровод и спустился в холл. Портье за стойкой даже не поднял на него глаз. Портье, конечно, знал, что кто-то должен пройти через холл… Он не мог не видеть ночных гостей Рута.
        Выйдя во влажную духоту ночи, Рут облегченно вздохнул. Первая часть задачу была решена.
        Невдалеке от входа в гостиницу стояла большая черная машина. В ней никого не было и никого не было, видно, поблизости.
        «Скорее всего, это их машина», - решил Рут. Он без колебаний подошел, открыл дверцу и сел за руль. Включенный мотор чуть слышно заработал. Откинувшись в эластичном кресле, Рут нажал на педаль. Машина легко тронулась с места и понеслась по ярко освещенным пустым улицам…
        Мотор отказал неожиданно перед въездом на мост. Выяснять причины было некогда. Восток уже светлел. Вдали появилась группа людей, которые быстро приближались. Рут вышел из машины и по каменным ступеням спустился к самой воде. Отсюда вдоль узкой каменной кромки берега он пробрался под мост и присел во мраке на влажном теплом камне. Совсем рядом бесшумно струилась черная вода. От нее пахло нефтью, сыростью и еще чем-то непонятным. Громко разговаривая, по мосту прошли люди. Их голоса звучали тревожно и отрывисто.
        Рут сидел довольно долго, ни о чем не думая. Что-то надо было решить, но он не мог сообразить, что именно. Потом он начал дремать.
        Из дремоты его вырвал шорох и луч света небольшого фонарика. Кто-то был рядом с ним.
        - Кто здесь? - спросил Рут, приподнимаясь.
        - Друзья, - послышалось в ответ. - Ты оттуда?
        - Да, я из города, - сказал Рут. - А вы?
        - Мы тоже, но не те, что живут наверху.
        - Понимаю, - сказал Рут. - Вероятно, нам с вами по пути.
        - Так это ты сделал? - продолжал невидимый голос.
        - Что именно? - поинтересовался Рут.
        - В «Парадизе»… Здорово пылает. Весь центр в дыму.
        - А, - сказал Рут, - это даже больше, чем я предполагал.
        - Тогда нам, действительно, по пути.
        - Я так и думал…
        - А как тебя звали?
        - Рут Доррингтон.
        - Эге, так они не сумели расправиться с тобой?
        - Как видишь.
        - Значит, нам повезло.
        - Вероятно, мне тоже.
        - Так пошли!
        - Слушай, - Рут встал со своего камня, - скажи, кто вы?
        - Те, кто не смирился.
        - Значит, я был прав.
        - В чем?
        - Так… В одном споре. Я утверждал, что вы не можете не существовать… Вот только не знал, где вы…
        - Да, пока мы вынуждены таиться. Но пройдет время, и скоро…
        - Почему же вы не подаете знака тем, кто обречен?
        - Это не так просто. У нас только те, кому нет пути назад. Кроме того, возможно предательство… Впрочем, ты вскоре убедишься, что мы не сидим сложа руки…
        - Но каждый день там, наверху, гибнут люди.
        - Гибнут самые слабые. Другие прозревают, уходят к нам. О нас ведь там тоже многие знают… Только молчат, потому что боятся. Паутина страха и лжи ткалась десятилетиями. Освободиться от нее нелегко.
        - Да, страх - сволочное чувство… И тем не менее большинство тех, кто наверху, будет с вами в решающий момент. Я там встретил одну девушку… Рут тяжело вздохнул. - Ее уже нет, но таких, как она, там найдется немало. Уверен в этом.
        - Ты, конечно, прав. Они , когда создавали свою паутину, забыли об одном… Человека нельзя лишать самого смысла существования… А смысл в том, чтобы как можно полнее выразить себя - в труде, подвиге, любви - во всем, что составляет суть разумной жизни. «Стандарты среднего счастья» закрыли пути самовыражения… Тогда они стали уничтожать подряд всех, кто не смирился.
        - Они - это Совет Равных?
        - Да… Они держат в руках всю страну. Правительство - тоже. И полицию… Их паутиной опутано все…
        - Так я и думал. Мафия гангов?..
        - Они выросли из мафии, которая контролировала игорные дома, торговлю наркотиками и крематории. Но теперь они истинные хозяева. Все остальное видимость. Пошли.
        - Подожди, еще одно. Я вначале получал их письма, и они…
        - Исчезали, не так ли?
        - Да…
        - Детский трюк… Вещество, которое, самораспадаясь, превращается в газ. Эти письма исчезают всегда. Тем не менее о них все знают.
        - Значит, он лгал, - задумчиво произнес Рут.
        - Кто?
        - Один журналист…
        Невидимый собеседник тихо рассмеялся:
        - Они там все лгут. Что им еще осталось. Пошли.
        - Пошли, - сказал Рут.
        АЛЕКСАНДР ШАЛИМОВ И ЕГО КНИГИ
        В письме читателю, алтайскому школьнику (письмо было напечатано газетой «Хлебороб Алтая»), Александр Иванович Шалимов рассказывал о себе:
        «Я - геолог, работал во многих уголках страны - в Средней Азии, на Памире, на Кавказе, на Севере. И пишу не только научную фантастику, но и рассказы о геологах, об их работе».
        Сборник невыдуманных рассказов «Горный компас» выпустило в 1960 году издательство «Детская литература». Несколькими годами ранее вышла в свет первая книга Александра Шалимова «Пульс Земли». Это были научно-художественные очерки о землетрясениях. Затем последовали «Тайна гремящей расщелины», «Когда молчат экраны», «Цена бессмертия», «Охотники за динозаврами», «Тайна Тускароры», «Странный мир». Собранные в этих книгах рассказы и повести печатались в газетах, журналах, в сборниках ленинградских писателей-фантастов, зарубежных антологиях, переводились на языки народов СССР.
        Александр Шалимов - доцент Горного института в Ленинграде. Двадцати трех лет окончил старейшее в России учебное заведение и давно сам преподает геологию. Зимой - в аудитории, летом - в поле. По своим учебникам и собственным маршрутам, проложенным еще в студенческие годы.
        Науки о Земле, вероятно, граничат на каком-то невидимом горизонте с художественным творчеством. Более чем двухсотлетняя история Горного насчитывает не одно поколение талантливых литераторов. В пушкинскую пору его воспитанниками были Александр Бестужев-Марлинский и Николай Языков. В его стенах сложилась группа современных поэтов: Лев Куклин, Олег Тарутин, Владимир Британишский, Леонид Агеев и другие. Здесь начинали свой путь выдающийся советский палеонтолог и писатель-фантаст Иван Ефремов и академик Владимир Обручев.
        Романы Обручева «Плутония» и «Земля Санникова» вместе с географической фантастикой Жюля Верна и Артура Конан Дойла еще на школьной скамье определили призвание Александра Шалимова. На выпускном курсе, незадолго до Великой Отечественной войны, сделал свое первое открытие - нашел месторождение железной руды в Южном Казахстане. Напечатал о нем первую научную статью.
        «В то интересное и трудное время, - вспоминает Александр Иванович, - молодежь рано созревала. Учебная практика геологов моего поколения переходила прямо и большую работу. Мы хорошо сознавали оборонный потенциал своих находок. В Западной Европе уже шла война. Вскоре и нам пришлось надевать шинель. Начатую диссертацию отложил до лучших времен…»
        На военной службе, правда, не насовсем расстался с горной наукой. В архиве писателя сыскался пожелтевший журнал со статьей старшего лейтенанта-геолога Шалимова «Земной магнетизм и магнитная стрелка».
        А статью «Военная геология и ее задачи в свете опыта второй мировой войны» напечатал - в солидном военном ежемесячнике - уже инженер-подполковник Шалимов. Вместе с памятными вырезками сберегаются и боевые награды.
        Служил в Польше. Польским овладел как вторым родным языком. Для души переводил стихи Юлиана Тувима. Возглавил авторский коллектив учебника по военной геодезии и топографии. Участвовал в Первом конгрессе польской науки, - когда была основана национальная Академия наук. Стал привыкать к мысли, что судьба определилась сама собой, как в один прекрасный день подал рапорт о демобилизации…
        Шел 1954 год. Страна залечивала раны. Во второй раз переламывать уклад жизни, когда тебе под сорок, совсем не просто. Все довелось начинать сначала. С ассистентской сверхскромной зарплаты. С лекций, которые посещал вместе со своими студентами, стараясь не замечать недоумения знакомых профессоров. Немало воды утекло за двенадцать служивых лет. В минуту трудную поневоле припоминалось «последнее прости» рассерженного генерала: «Еще пожалеешь, подполковник!»
        На сожаления, к счастью, не оставалось времени. Профессия педагога поглощает целиком. А ты еще и геолог-изыскатель. Летом - в поле, зимой - в лаборатории. И во все времена года на письменном столе под рукой очередная литературная рукопись. За этим столом в крошечном кабинете (не так давно стенами этой комнатки ограничивалась квартира Шалимовых), до самого потолка аккуратно заставленном книгами, за двадцать с небольшим лет написано более двух десятков собственных книг. О необычайных приключениях на земле, под водой, в недрах вулканов, в космосе. О человеке в коммунистическом мире и в мире «усовершенствованного» капитализма. О жизни геологов, полярников, охотников за динозаврами, космолетчиков. И более ста научных работ. О строении земной коры, о горных породах, о таинственном мире земных недр…
        Александр Иванович - один из авторов «Курса общей геологии». Автор учебника по структурной геологии, изданного на испанском университетом Орьенте на Кубе (где тоже довелось преподавать). Его перу принадлежит первая в Советском Союзе монография об истории геологического изучения Антарктиды. Капитально готовился к экспедиции и до сих пор сожалеет, что не задалась. «С горя» написал научно-фантастическую повесть «Призраки Белого континента».
        «Электрические» обезьяны! Научное допущение или поэтический символ?
        «И то и другое. Горький очень верно назвал чудо народной сказки прототипом гипотезы. На Памире мне довелось близко соприкоснуться с легендой о снежном шайтане. Рассказывают, таинственное существо напоминает человека. Живет в недоступных высокогорных пещерах, в зоне снегов. Ведет скрытный, ночной образ жизни. Вероятно, поэтому попадается на глаза крайне редко. А может быть, и потому, что обладает неведомым нам способом маскировки. Природа должна была наделить своего пасынка каким-то нечеловеческим приспособительным признаком. Чтобы выжил в невозможных условиях.
        Может быть, не зря некоторые легенды, а они встречаются в разных концах Земли, приписывают «дикому человеку» свойства, напоминающие моих «электрических» обезьян? Что касается «шайтанов», то я ничего не выдумывал. В рассказе «Ночь у мазара» описал учиненный ими переполох в геологической партии именно так, как слышал от пострадавших. Да вот редактора моей книжки убедить не удалось. Пришлось переделывать конец - объяснять ночные страхи ядовитыми испарениями цветов… Получилось, по-моему, менее правдоподобно…»
        Путешествиями судьба Александра Ивановича не обделила. Кроме Средней Азии, Памира, Кавказа, Кольского полуострова, Карпат побывал на Алтае, исходил Горный Крым. Специально ездил на камчатские вулканы, на Курильские острова.
        Советские геологи, говорит Александр Иванович, открыли в продуктах вулканических извержений множество «кирпичиков», из которых когда-то на Земле могла возникнуть жизнь. Быть может, вулканическая деятельность - ключ к величайшей тайне природы и на других планетах? Из научного интереса к вулканологии и связанной с ней геологии моря возник цикл теоретических работ и фантастических произведений…
        В составе писательских делегаций довелось представительствовать в Японии, Соединенных Штатах, Англии и снова несколько раз в Польше. Туристские поездки в Индию и по Цейлону, в Мексику и Алжир, Тунис и Марокко - в русле интереса другого рода, к загадочной перекличке древнейших культур, к возможной связи ушедших миров с геологической историей планеты.
        Повесть Александра Шалимова «Возвращение последнего атланта» - еще одна научно-фантастическая версия легенды, пересказанной великим мудрецом древности Платоном. Согласно легенде, острова на запад от Африканского побережья могут быть остатками материка, затонувшего двенадцать тысячелетий тому назад. У современной геологии есть основания для такого предположения.
        Маршрутами Александра Ивановича пришлось бы порядочно исчертить географическую карту. Еще больше совершено было путешествий воображаемых, по жюль-верновски, с пером в руке. Его охотники за динозаврами (так называется повесть и одна из книг Шалимова-фантаста) проникли в дебри Экваториальной Африки. где сохранились реликтовые «драконы» народных преданий. Б повести «Тихоокеанский кратер» события происходят на вулканическом острове. А в повести «Тайна Тускароры» действие разворачивается чуть не вокруг земного шара. Герои других произведений - «Пленник кратера Арзахель», «Когда молчат экраны», «Странный мир» - путешествуют в космосе и на далеких планетах. Персонажи рассказов «Я, Ксанта, Бука и Фома» (первоначально был озаглавлен «Встреча на старой энергоцентрали»), «Беглец», «Странный гость» и повести «Мусорщики планеты» - граждане коммунистического мира.
        Путешествие в будущее - одна из генеральных тем Александра Шалимова.
        «Это естественно для моей профессии, - поясняет писатель. - Помните у Ефремова в «Дороге ветров»? В этой книге сб экспедиции в пустыню Гоби за останками вымерших ящеров есть интересное размышление о сходстве геологии, палеонтологии и астрономии. Науки о Земле и Вселенной, по мысли Ефремова, открывают необъятные перспективы времени и пространства, создают гигантскую картину прошлого нашего мира, а тем самым заостряют представление о возможностях будущего.
        Я бы еще добавил: геология - романтическая дисциплина. В ней куда больше неразгаданного, чем познанного. Страстное желание разгадки - мощный побудитель фантазии. Жюль Верн, Артур Конан Дойл и Владимир Афанасьевич Обручев заразили меня романтикой познания Вселенной. Эта романтика родственна нашему мировоззрению, тоже обращенному в будущее от прошлого. Мое увлечение геологической наукой, начавшись в фантастике, вновь привело к ней. Это как виток спирали…»
        Да, между человековедением писателя и природоведением ученого нет жесткой границы. Миллиардами нитей срослось человечество с мирозданием, и каждый из нас - микрокосм, неисчерпаемый, подобно Вселенной. Человек и окружающий мир - нераздельные полюса целостного, научного и художественного познания. Когда-то научно-фантастическую литературу интересовал преимущественно мир внешний. Жюль Верн был певцом научно-технического прогресса. Его наследники вглядываются теперь в двойственное лицо созданной человеком техносферы. В желательные и нежелательные ее дары. Мы должны научиться разумно управлять второй природой. Наше поколение обязано оставить потомкам чистое небо и безопасную землю. На эту тему последняя повесть Александра Шалимова «Мусорщики планеты».
        Но нынешняя борьба за сферу жизни - это только часть задачи. Главное в современной научной фантастике - это люди. Люди должны навсегда утвердить человечную меру беспредельных возможностей своего разума.
        Вот об этом и рассказывает книга, которую вы прочли. Напечатанные в ней рассказы и повесть освещают моральными ценностями вероятные успехи науки и техники. Писатель предостерегает об опасности капиталистического прогресса для всего человечества и отдельной личности.
        Владимир Ильич Ленин придавал большое значение жанру фантастического предостережения. Он советовал одному литератору написать для рабочих роман «о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь… Это была бы очень полезная книга…».
        Рассказы Александра Шалимова - о вполне реальной опасности ограбления мозгов и душ. Уже сегодня мыслимы электронные устройства, которые записали бы и воспроизвели образы нашей памяти. Художнику, врачу, ученому они послужили бы окном в бесконечную тайну душевного мира. Но через такое окно «специалисты» из какого-нибудь ЦРУ совершали бы духовный обыск, манипулировали бы человеческим сознанием. Подобной цели они во всяком случае добивались в преступных опытах над людьми с применением химических препаратов. Общество, кичащееся правами человека, похоже, не прочь узаконить самое изощренное насилие - над неприкосновенной мыслью и чувством, над свободой воли.
        В другом рассказе этой книги, «Наследники», на «законном» основании хотят разъять в электронной машине могучий интеллект престарелого ученого, чтобы поделить его между недорослями из привилегированного слоя. Академику Итуморо удалось заблокировать свой мозг, передать знания и способности достойным ученикам.
        Писатель верит в возможности «думающей» техники. Только он убежден, что человек навсегда для нее останется высшей инстанцией. Люди, не сотворите себе кумира! Вы и не заметите, как обменяете свой живой разум на электронное заблуждение. Рассказ «Неудачный эксперимент» саркастичен. Машина делается непререкаемым оракулом вовсе не потому, что в нее удалось перенести личность талантливого ученого. Идолу поклоняются и после того, как в машину тайком «вселяется» честолюбивый интриган. И никто не желает замечать подмены, потому что эксперимент стоил бешеных денег!..
        Кибернетические рассказы Александра Шалимова заново выдвигают проблему искусственного интеллекта. Разум - это не только усредненная всеобщая логика. Незаметно для себя мы мыслим и сообща со всеми, и каждый по-своему, особенно. Мыслить - это значит сливать типовой подход к вещам и явлениям, выработанный миллионами поколений, со своим оригинальным опытом и подходом, своим индивидуальным миром. Вероятно, такое двуединое свойство живого разума не случайно: оно отвечает двойственности самого мироздания - всеобщности законов природы и конкретности каждый раз их проявления. Повторима ли машиной вся эта невообразимая сложность, которую мы только начинаем постигать?
        Мысль о ценности каждого человеческого «я» Александр Шалимов совсем по-другому развивает в повести «Приобщение к большинству». Здесь представлено возможное недалекое будущее капиталистической системы. Во все поры общества и государства проникла тайная империя мафии. Невидимая и очень могущественная сила приговаривает каждого, кто осмелился подняться над средним уровнем, к «добровольной» смерти. На Западе организованная преступность уже сегодня утверждает беззаконие на месте закона.
        Правда повести, однако, не только в этом. Не зря фашизм планомерно «приобщил к большинству» передовую интеллигенцию, особенно коммунистов. Преступная система только тогда и чувствует себя в безопасности, когда перед ней безликая толпа вместо народа, гордого своими вождями, мыслителями, поэтами. И сама система выдвигает наверх не обязательно самого сильного или самого хитрого. Но непременно того (это было установлено социологическими исследованиями), кто по своим «средним показателям» наилучшим образом отвечает ее устоям, ее правилам игры. Выдающаяся посредственность - знаменательный символ хорошо отлаженной машины подавления.
        Прогноз фантастического предостережения Александра Шалимова точен, мне думается, не только для современного западного капитализма. Он оправдался и для восточного лжесоциализма. Прогноз справедлив потому еще, что утверждает неизбежность сопротивления и - это хочет подчеркнуть автор заключительным эпизодом повести - объединения непокоренных.
        Будущее не предопределено фатально ходом вещей. В каждый момент настоящего переплетаются различные, порой отрицающие одна другую возможности будущего. В наше время, во второй половине XX века, велика поэтому персональная ответственность каждого за повседневный осознанный выбор желательной возможности, за утверждение лучшего будущего. В этом, быть может, самое важное значение воспитания в себе ясного индивидуального сознания общих идеалов и целей.
        Ответственность «за други своя» в конечном счете формирует личность и навсегда останется самой высокой пробой Человека. В минуту трудную Филипп из рассказа «Я, Ксанта, Бука и Фома» припоминает изречение замечательного человека прошлых времен: «Мы будем счастливы только тогда, когда осознаем свою, хотя бы и самую скромную, роль». Нелегко приходит к такой истине Альбин в рассказе «Беглец», попытавшийся было уйти на машине времени от проблем своей эпохи. По-своему выразил писатель мысль об ответственности человека за все в окружающем мире в забавной истории о том, как потерялся из будущего интеллигентный кот Сократ и как вся семья мальчика Ксана устремилась через «горы времени» на выручку.
        Александр Иванович любит читать эту современную сказку под названием «Странный гость» на литературных вечерах. Читает он хорошо, с артистизмом, который присущ одаренным педагогам. И надо видеть, с каким сочувствием принимают читатели всех возрастов комически серьезные суждения очень неглупого кота… Гуманизированные животные у Александра Шалимова - образы метафорические. В рассказе «Я, Ксанта, Бука и Фома» содружество человека со зверями и роботами - символ той гармонии, которой должны достигнуть мы - разумные с остальной природой и техносферой в совершенном коммунистическом мире.
        Избранные в этой книге произведения написаны в разном ключе, относятся к различным направлениям современной фантастической литературы. «Твердая» научная фантастика естественно перекликается со сказочной, технологическая переходит в столкновение умов и воль. Драматизм нравственных конфликтов окрашен мягким юмором, лукавой усмешкой, сарказмом. Чуткость к смешному, пожалуй, такой же счастливый дар писателя, как чувство меры в художественном слове. Читатель, мне думается, сумел оценить выразительную простоту и художественное полнозвучие прозы Александра Шалимова. В чем-то она близка книгам классиков жанра (не зря они были у истоков его судьбы). В чем-то его поэтический язык запечатлел собственный опыт - ученого, преподавателя, превосходного рассказчика.
        Литературное творчество никогда не было для Александра Шалимова изощренной игрой воображения. Человек пытливого ума и разносторонней культуры, он пришел к художественной фантастике как серьезный исследователь жизни. Остросюжетное повествование, которым Шалимов отлично владеет, строится не только на неожиданных поворотах действия. Его рассказы и повести интересны характерами героев, внутренними мотивами поступков. Творчество автора этой книги привлекает оригинальностью вымысла и значительностью темы.
        А самое главное, мне думается, в даровании Александра Шалимова - это многогранность содержательного художественного мира - отпечаток разносторонней личности писателя. Художника-ученого, педагога и журналиста, поэта будущего и бытописателя наших дней, фантаста и землепроходца вместе. Интересы, в общем-то разнонаправленные, они сложились в единую цель жизни. Самым трудным, но и самым счастливым в судьбе Александра Шалимова мне видится то, что его писательская биография вошла в научную, как входят между собой пальцы сцепленных рук. Может быть, в этом - секрет «совместительства», которое длится вот уже четверть века?
        Жизнь писателя без берегов. Это не только рассказы и повести; это литературные и публицистические выступления; это очерки и научно-популярные статьи - в газетах и журналах, в разных концах страны и за рубежом. Это работа на радио и телевидении - журналистская и опять же писательская: инсценировки своих произведений, специально написанные радиопьесы… Это нескончаемые встречи и переписка с читателями: алтайцами, крымчаками, дальневосточниками, ленинградцами. Это литературные дискуссии, семинары, заседания. Это общественная работа в Ленинградском Доме писателя.
        Сюда, на улицу Воинова, Александр Иванович приезжает по вечерам с другого конца города. С лекций, экзаменов, от кафедральных своих забот. Неизменно подтянутый, заряженный доброжелательным интересом, с искоркой юмора в глазах. Не чувствуя тяжести трудового дня. Или это нам только кажется, его товарищам в секции научной фантастики? Или же так оно и бывает всегда, когда призвания, такие разные, с разных только сторон оплодотворяют общую цель творческой жизни?
        Это уже дар общечеловеческий - осуществить собственную многогранность. Гармония духовных возможностей перестает быть привилегией исключительной судьбы. Но это - дар глубоконравственный, то есть - каждодневный упорный труд, нередко на пределе сил человеческих. Зато звездные его часы озаряют жизнь ни с чем не сравнимым счастьем.
        А. Братиков

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к