Исполняющий обязанности Евгений Шалашов
        Чекист #13
        Владимир Аксенов получает еще одну должность. Теперь он полпред РСФСР во Франции. Но что изменилось для него? Практически, ничего, только обязанностей стало еще больше.
        Чекист. Исполняющий обязанности.
        Глава 1
        Творческое наследие
        Поезд нынче запоздал и я приехал в Москву поздним вечером. Добрался до своей (точнее, Наташкиной) квартиры и рухнул спать. А утром, вместо того, чтобы сразу пойти по нужным адресам, решил устроить генеральную уборку. Пыли тут накопилось столько, что я замучился вытирать и отмывать.
        Что это на меня такое накатило? Возможно, пытаюсь-таки создать для себя «семейное гнездышко», хотя какой смысл его обустраивать в бывшей гостинице? Скоро нас всех все равно отсюда выселят.
        Плюнув и не доведя дело до конца (хотел расставить по полкам книги в соответствии с алфавитом или тематикой), пошел завтракать, а уже потом поспешил по делам.
        Как всегда, после прибытия в Москву, я метался между своими начальниками, наркоматами, с кем-то разговаривал, раздавал советы и сам их получал. А еще подписывал десятки бумаг. Пару раз, начиная выводить подпись, ловил себя на том, что пытаюсь расписаться как Кустов, а не как Аксенов, а в НКИД, где я как раз числился Кустовым, едва не оставил автограф Аксенова. И где? Да в самом важном документе, в бухгалтерии, в ведомости, по которой мое жалованье, согласно тарифной сетки, увеличивалось в два раза. Бухгалтер едва не окосел, пытаясь перевести совзнаки во франки по курсу Государственного банка, но так и не смог. Лучше бы мне деньги франками и выдавали, так ведь нет. Получаю совзнаки, а потом иду их менять. Тоже самое с зарплатой сотрудников торгпредства. Курьер, получавший жалованье в кассе, отправлялся в банк, меняя на валюту, а потом уже вез нам. Не знаю, как его до сих пор не ограбили или не арестовали при попытке провести через три границы франки?
        А бывало и так, что курьер не приезжал и мне приходилось выплачивать зарплату из денег графа Игнатьева.
        Нужно с этим срочно что-то делать. Но теперь, уж коли установлены дипломатические отношения, нужно решать вопрос и с переводами денег из нашего банка во французский, и конвертированием. Но это тоже займет немало времени. Французам наши бумажные деньги не очень нужны, а золотые червонцы пока не выпустили.
        Впрочем, в бухгалтерию я прошел после беседы с Чичериным. Он был первым из моих непосредственных начальников, кто сумел выкроить время на подчиненного. И, как я думаю, сдвинул что-то в собственном расписании, потому что в приемной у наркома сидело несколько недовольных товарищей. Причем - двое в каких-то восточных халатах, хотя рожи у них были самые, что ни на есть, европейские. Не иначе, помощники правителя Бухары прибыли за консультацией. Но инструктаж для посла, пусть и «исполняющего обязанности.», событие очень важное, а «бухарцы» могут немного и подождать. Разумеется, все прекрасно понимали, что встреча полпреда с наркомом носит формальный характер, но порядок есть порядок.
        Я-то думал, что просто возьму у Чичерина верительные грамоты, вот и все. Но они, как оказалось, еще не готовы. Отчего-то решили отыскать для Франции красивую бумагу, отпечатать, а уже потом передать на подпись главе государства. Видимо, посчитали, что для Франции обязательно нужна красота. А зачем? Можно подумать, там только на дорогой бумаге делопроизводство творят?
        Разумеется - хорошую бумагу отыскали не сразу, шрифт тоже. Напечатали, а потом нашли три ошибки, две - орфографические и одну политическую. Кто-то умудрился написать «коммунистическая» республика, вместо «социалистическая», да так и отправить. Хорошо, товарищ Ленин нашел ошибку. Но ничего, и хуже бывает. Хуже, если бы написали «капиталистическая».
        Но, как уверили из секретариата Совнаркома, теперь все готово, вычитано и Владимир Ильич, лично прочитавший весь текс, остался доволен и все подписал. Могут переслать прямо в НКИД, а то и я могу заехать, все забрать. Правда, мне потом опять к Чичерину, потому что верительные грамоты подписывает не только глава государства, но и министр по иностранным делам. Но мне так и так в Совнарком нужно, а потом снова в НКИД придется приезжать. Нужно штатное расписание посольства, нужны люди… Опять-таки деньги нужны.
        Денег нет, штатное расписание не готово, дипломатов, которых прямо сейчас можно отправить в Париж тоже нет. Хотя… Пару-тройку человек для работы я и сам подберу, только нужно повнимательнее изучать их личные дела, а не передоверять все Трилиссеру. Станут на первых порах дипломатами, а там начнут приносить пользу отделу, да и стране. У меня, кстати, имеются вопросы по товарищу, который нынче в Вене. Но вначале нужно кое-что узнать у наркома по иностранным делам.
        - Георгий Васильевич, позвольте вопрос? Почему на должность исполняющего обязанности посла, то есть, полпреда, назначили именно меня? Я не кадровый дипломат, а у вас наверняка имеются более сведущие люди.
        Чичерин пожал плечами и ответил:
        - Решение о полпредах принимаю не я, а Политбюро. Вы почти год проработали во Франции, занимаясь делами, которые, обычно, входят в обязанности посланника. Стало быть, у вас самый большой опыт из всех моих подчиненных - пусть даже и номинально. К тому же, французов ваша кандидатура вполне устроила. Скажу откровенно - вопрос о вашем назначении кулуарно решался с секретарем министерства иностранных дел еще в самом начале переговоров, и был одобрен министром.
        - Странно, - хмыкнул я. - В тот день, когда было подписано официальное соглашение, меня вызвал к себе мсье Бертело и поинтересовался - кто, по моему мнению, может стать послом Советской России?
        - И что вы ответили? - полюбопытствовал нарком.
        - Я ответил, что послом могут быть либо Красин, либо Ганецкий.
        - Забавно. Вы назвали те же фамилии, которые упоминались в разговоре с мсье Бертело. Фигура Красина французов бы вполне устроила, да и Ганецкого тоже. Франция очень боится заполучить в полпреды фигуру вроде Каменева или Радека. Им нужен менее радикальный человек. Но товарищ Красин не готов взять на себя роль посла во Франции по личным мотивам, а товарища Ганецкого не хотят отправлять послом по иным соображениям. Ганецкий сейчас в Риге, и он хорошо сработался с латышским правительством. А ваша фигура устроила и членов Политбюро, и МИД Франции.
        - МИД Франции - это мсье Бертело? - улыбнулся я. Бертело в какой-то мере мне протежирует. Вон, благодаря его ходатайству заполучил престижную награду. И пусть эта награда досталась мне как результат какой-то подковерной борьбы, но все равно, орден есть орден. Жаль, носить его в Советской России мне не придется.
        Георгий Васильевич загадочно улыбнулся и спросил:
        - Вы слышали поговорку, которая в ходу и на Набережной д’Орсе и в Форин-офисе?
        - А что за поговорку?
        - Если применять аналогию с ружьем, то на спусковой крючок нажимает министр. А вот само ружье держит на плече секретарь.
        Я покивал, делая вид, что услышал поговорку впервые. Впрочем, я ее и на самом деле услышал первый раз, потому что читал об этом у Всеволода Овчинникова. Читать - не значит слышать. Интересно, жив Овчинников или нет? Видел его по телевизору, человеку было уже за девяносто, а он был бодр и свеж[1 - Всеволод Овчинников - журналист-международник скончался в 2021 году в возрасте 94 лет. Но ГГ об этом не может знать. А книга называется «Корни дуба». Есть еще «Сакура и дуб».]. Но журналист прав - министры меняются, а внешнюю политику определяют постоянные работники, остающиеся в тени.
        - Георгий Васильевич, какие еще имеются рекомендации? - поинтересовался я. - Может, есть смысл почитать какие-нибудь научно-популярные книги по дипломатии? Историю дипломатии я представляю в общих чертах, а вот правила, законодательные акты - не очень.
        Фраза «научно-популярные книги по дипломатии» позабавило наркома. А может огорчила. Все правильно. На дипломата нужно учиться не один год, а потом, чтобы стать не послом, а хотя бы консулом, придется долго карабкаться по служебной лестнице. А тут - бац, и ставят в послы чекиста, не разбиравшегося в дипломатических тонкостях и ни хрена не соображавшего в международном праве.
        - Пока изучите Венский регламент - приложение к генеральному акту Венского конгресса. Помните про такой?
        - Тот, на котором решалась судьба Европы после поражения Наполеона, - выдал я, рассчитывая, что Чичерин не станет меня экзаменовать о деталях. Кому там что досталось, кто что себе отщипнул - уже и не помню. Помню лишь, что европейские государства хотели едва ли не расчленить Францию, но Талейран сумел убедить этого не делать. Разумеется, еще помню, что на Венском конгрессе Россия, Пруссия и Австрия создали Священный союз и договорились помогать друг другу в случае революций. И вот, Австрийской империи мы помогли подавить восстание венгров, за что получиливо время Крымской войны большую «благодарность» от спасенной империи. Но это нормально, что Россию предают вчерашние союзники. Они-то считают это правильным, да и мы привыкли. Зато сами, в кои-то веки пошли на сепаратный мир, так не можем отмыться целых сто лет.
        К счастью, Георгий Васильевич меня подвергать допросу не стал. Видимо, факт того, что я хотя бы слышал о Венском конгрессе, его устроил. К тому же, он мог помнить и о мече князя Владимира, который, по моей версии, украли поляки во время Смуты. А коли ты хоть немного знаешь историю, то должен помнить и о внешней политике государств. А я, в свое время, даже курсовую писал о внешней политике Петра Великого.
        - В Венском регламенте имеется номенклатура дипломатических рангов, - пояснил нарком. - В Советской России нет дипломатических рангов, но вам все равно следует их знать. А на случай какой-нибудь непредвиденной дипломатической случайности, у вас под рукой имеется свой собственный консультант.
        Точно. Консультант у меня - мой собственный тесть. Или Чичерин имел в виду графа Игнатьева? Мне бы, конечно, надо оформить их деятельность официально. И хорошо бы выбить какое-то жалованье. Конечно, оба графа люди небедные, поработают и бесплатно, но если с оплатой - то поработают лучше.
        Теперь мне еще нужно арендовать помещение под посольство. Торгпредство, построенное во времена Генриха Валуа, тесновато. Хорошо бы с французами решить вопрос «баш на баш». Типа - они нам предоставляют землю под строительство здания, а мы им соответствующий участок в Москве. Но со строительством собственного посольства я пока заморачиваться не стану, а сниму что-нибудь подходящее. Может, пока «Виолетту» задействовать? Нет, не стану. Эта гостиница нужна для других целей, лучше подыщу себе другую.
        Я все ждал - когда же нарком заговорит о смерти Кожевникова. И дождался.
        - Странно, что молодой человек погиб так нелепо, - покачал головой Чичерин. - Поскользнуться на ступеньках лестницы, ведущей к Сене. - Вздохнув, сказал: - Я же его прекрасно помню. Не выпивоха, очень толковый работник. Признаться - я планировал его впоследствии использовать на какой-то дипломатической должности, а его служба в торгпредстве послужила бы не только прекрасным опытом, да и важной строкой в послужном списке.
        - Все люди внезапно смертны, - вздохнул я сообразно моменту.
        - Это правда, - кивнул Чичерин.
        Я слегка опасался - не возникнет ли у наркома желания сопоставить смерть Кожевникова с черепно-мозговой травмой Скородумова, решившего взять деньги у финнов, но спрятавший аванс в неудачном месте - под тазиком для умывания, но Георгий Васильевич сравнения проводить не стал. Тем более, он должен знать, что в момент смерти Кожевникова я находился в командировке. Нарком по иностранным делам спросил о другом:
        - Владимир Иванович, вы проводили обыск в комнате Кожевникова?
        - Разумеется, - кивнул я. - Все вещи покойного были описаны, а после похорон отправлены на родину. Кстати, копия описи вместе с моим рапортом была направлена в наркомат.
        - Ах да, помню, - нахмурился Чичерин.
        Стало быть, Георгий Васильевич в курсе, что покойный Кожевников увлекался фотографией? А про снимки, скажем так, «особого характера» он знает, или нет? Но нарком про фотографии спрашивать не стал.
        - Еще вопрос. У вас имеются выходы на литературно-художественный альманах «Русское зарубежье»? На журналистов или на редактора?
        Еще бы у меня не имелось на него выходов. Да я, почитай, совладелец этого альманаха. Но признаваться не стану.
        - Знаком кое с кем из редакции, - осторожно сообщил я. - Нужно что-то напечатать в Париже?
        Неужели Чичерин пописывает стихи или рассказы и не может напечатать их в России? Возможно, скромничает. Но дело оказалось в другом.
        - Возьмите в секретариате заявление гражданки Брик.
        - Гражданки Брик? - с удивлением вскинулся я. - Это не той ли самой, из-за которой убили Маяковского?
        - Той самой, - кивнул Чичерин. - Гражданка Брик Лиля Юрьевна - личность очень известная. Так вот, она просит содействия в возвращении на родину творческого наследия великого пролетарского поэта Владимира Владимировича Маяковского, а еще она хочет, чтобы издатель альманаха «Русское Зарубежье» выплатил ей гонорар за публикацию, а также, все прочих гонораров, если в альманахе впредь станут публиковать стихи Маяковского.
        Я растерянно поморгал глазами. Ладно, до Лили Брик дошел экземпляр альманаха, где напечатано стихотворение убитого поэта, но с чего вдруг она на что-то претендует? В моей истории Маяковский завещал ей половину своего наследства, включая выплаты со всех посмертных гонораров и гражданка Брик до самой своей смерти (а прожила она долго!) ни в чем не нуждалась. Еще получила от государства квартиру и пенсию, как «вдова» поэта, оттеснив тех, кто на самом деле мог на что-то претендовать. Но там имелось хотя бы какое-то подобие законности. А здесь-то предсмертной записки, признанной завещанием, точно не было. А наглости у девицы, что обрекла поэта на смерть, не занимать!
        - А почему гражданка Брик решила, что стихотворение принадлежит перу именно нашего Маяковского? Уверен, что у Владимира Владимировича есть однофамильцы, или кто-то из эмигрантов решил скопировать стиль погибшего и взять его имя в качестве творческого псевдонима.
        - А вот с этим теперь вам придется разбираться самому, - усмехнулся Чичерин. Поднимаясь с места, нарком дал понять, что аудиенция завершена. Поправив пенсне, нарком по иностранным делам наставительно сказал: - Одной из задач наших посланников за границей - защита интересов страны, а также защита интересов отдельных граждан. Вот, теперь вы и станете отстаивать интересы Лили Юрьевны. Или вы должны дать ей убедительный ответ, что ее интересы отстоять невозможно, потому что они не являются законными. Так что - возьмите заявление, оно зарегистрировано и отписано для исполнения нашему полпредству в Париже.
        Что ж, будем считать, что нарком все-таки дал своему послу первое наставление. Защищать интересы граждан за рубежом нужно, но при чем здесь какая-то Лиля Брик?
        Расписавшись в регистрационном журнале за получение заявления «гр-ки Брик Л. Ю.», взял заявление.
        Вишь, пишет, что необходимо установить, как стихотворения поэта ушли на Запад и почему они печатаются без согласия наследников. Согласен. Установим и обязательно накажем виновных!
        Не требует ли гражданка Лиля еще и добиться во французском суде выплаты ей компенсации за нарушение авторских прав? Нет, до такого она еще не додумалась или понимает, что здесь ничего добиться нельзя.
        А на гонорар претендует на основании «совместного проживания с гр-м Маяковским, что может подтвердить гр-н Брик Осип Меерович». Что-то я уже ничего не понимаю в этой жизни. Кажется, полиандрия, равно как и полигамия, в РСФСР законом не предусмотрена. Или в этой реальности что-то сместилось?
        М-да, дела. Интересно начинается моя карьера посла во Франции. Допустим, вернуть наследие поэта на родину - задача правильная. И ведь вернем. Все, что я вспомню, то и верну. А вот с Лилей Юрьевной даже не знаю, как поступить.
        Глава 2
        Размышления о мировой революции
        В кабинете у Владимира Ильича нас было трое. Кроме меня и хозяина кабинета присутствовал товарищ Пятницкий - секретарь Исполкома и начальник отдела международной связи Коминтерна. К нему у меня душа не лежала со времен «чистки».
        Товарищ Пятницкий читал с листа:
        - Прошу рассмотреть вопрос об отзыве с должности торгового представителя Советской России товарища Кустова Олега Васильевича. Кустов, пользуясь тем, что в его руках находятся деньги, выделенные правительством на деятельность всех торговых миссий в Европе, осуществляет тотальный контроль над всеми торговыми операциями, не доверяя своим товарищам, которые имеют и более значительный партийный стаж, и опыт работы. Из-за грубого вмешательства Кустова в нашу работу, была сорвана секретная - и очень важная торговая операция, призванная помочь нашим европейским товарищам.
        Слушал Пятницкого и мне стало грустно. Хотел же направить телеграмму на имя Ленина, но не стал, а зря. Стомоняков произвел на меня приятное впечатление, а он, оказывается, еще и стукач! Впрочем, с его точки зрения, это я повел себя нехорошо, приказав отправить «металлолом» не туда, куда ему хотелось, а туда, куда нужно.
        Когда Пятницкий закончил читать мое обвинительное заключение, я спросил:
        - Иосиф Аронович, а почему Стомоняков направил свое послание в Коминтерн, а не в наркомат по иностранным делам? Торгпредства курирует Чичерин. Думаю, Георгий Васильевич сам бы смог разобраться в ситуации.
        - Торговая операция, о которой пишет товарищ Стомоняков касается не НКИД, а Коммунистического Интернационала, - отрезал Пятницкий.
        - Операция важная, но она была подготовлена в спешке, и очень топорно, - хмыкнул я. - Если бы я ее не сорвал, то она грозила бы большими неприятностями дипломатическим отношениям между Францией и Советской Россией, а также бы поставила под угрозу дипломатическое признание нашей страны Англией. Да, а Стомоняков не написал - как это Кустов, обитающий в Париже, узнал об операции, которую он в глубокой тайне проводил в Берлине? Только я вас сразу попрошу, - заранее скривил я губы, - не приплетайте сюда мою жену. Мы с ней не делимся служебными тайнами.
        - Владимир Иванович, если я один раз сделал глупость, то не надо мне о ней напоминать, - помрачнел Пятницкий. - И я вам уже принес свои извинения.
        - Да, и я вам тоже принес. Это я так, заранее, чтобы вы не искали черного кота в черном ящике.
        Владимир Ильич, молча слушавший наш разговор - если не сказать перепалку, оживился:
        - Как там Наталья Андг’еевна? И когда ждать наследника - маленького графа или графиню?
        Я осторожно постучал по столешнице. Суеверный большевик.
        - Бог даст - к октябрю.
        - Вот и пг’екрасно, - заулыбался Владимир Ильич. - Ваша супг’уга - чудо. И как она все успевает? Пег’едайте ей лично от меня благодарность за помощь Иг’ландским товарищам.
        - А за какую помощь следует благодарить Наталью Андреевну? - нахмурил брови Пятницкий.
        - А вам еще не докладывали? - удивился Владимир Ильич. - Иг’ландская революционная аг’мия получила винтовки и патг’оны. И все это благодаря Наталье Андг’еевне Комаг’овской. Ай-ай-ай, товаг’ищ председатель отдела внешних сношений. Очень плохо, что вы не получаете вовремя донесений, а амег’иканские винтовки уже в деле.
        Я чуть было не добавил - а еще пулеметы, но решил, что пора вернуться к основной теме разговора:
        - Так вот, что касается так называемого металлолома, состоящего из деталей от винтовки системы Маузер, то об этом стало известно в министерстве иностранных дел Франции, и мне пришлось пережить неприятный разговор с его секретарем господином Бертело. Стомоняков, вероятно, забыл, что война в Европе закончилась недавно, а за Германией и за ее военными предприятиями очень бдительно следят страны-победители. А заодно усилена слежка и за нами, представителями Советской России. И хорошо, что первыми о сделке узнали не представители спецслужб, а представители промышленников, которые скупают металлолом на переработку. Но ради того, чтобы убрать конкурентов, они бы очень легко сдали нас в полицию. Поэтому, единственный способ сохранить и оружие, и добрые отношения с Францией - это перенаправить металлолом в другое место. Владимир Ильич, с вашего позволения у меня еще один вопрос к товарищу Пятницкому. Разрешите?
        - Пожалуйста, - великодушно кивнул Ленин.
        - Вопрос, Иосиф Аронович, у меня такой - почему, получив доклад Стомонякова, вы не попытались разобраться, а сразу же сделали меня виноватым?
        - Позвольте, я не делал вас виноватым! - возмутился Пятницкий. - Я всего лишь хотел получить ваше объяснение по докладу Стомонякова. Я же не мог знать всех обстоятельств. Теперь, когда вы все объяснили, у меня сложилась ясная картина. Но все-таки, откуда появилось американское оружие?
        Откуда появляется американское оружие? Так из Америки же, это и козе понятно. Но про козу я говорить ничего не стал, а напротив, постарался опять увести разговор от ненужной темы.
        - Тогда почему, вместо того, чтобы сначала разобраться с пасквилем - позвонить мне, пригласить для беседы, получить мое объяснение, вы сразу же идете к товарищу Ленину и занимаете позицию обвинителя?
        Пятницкий открыл рот, собираясь что-то ответить, но вмешался Владимир Ильич. Со стороны это напоминало действия рефери на ринге, который говорит соперникам: «Брейк»
        - Товаг’ищи, вы оба пг’авы. Я понимаю возмущение Владимиг’а Ивановича, которого доклад товарища Стомонякова поставил в неловкое положение, но можно понять и Иосифа Аг’оновича. Я должен сказать несколько слов в его защиту: товаг’ищ Пятницкий просто не имел возможность связаться с вами, потому что вы находитесь в командиг’овке, а поймать вас в Москве чрезвычайно сложно. Поэтому, узнав о вашем пг’иезде, он и попросил меня встретиться с вами в моем присутствии.
        Хм… Наверное, я напрасно «наехал» на Пятницкого? И в самом-то деле - откуда он мог знать все обстоятельства? А жалоба Стомонякова звучала убедительно. А ведь и на Стомонякова не стоит слишком обижаться. Я ведь и в самом деле испортил ему обедню, отправив грозную телеграмму, пригрозив закрыть все счета его торгпредства. И вторую - но уже для Масленникова. А Стомоняков, хотя и пытался ерепениться (ответную телеграмму посылал!), не учел, что людей для торгпредства в Берлине я отбирал из чекистов, которые не станут выполнять приказы человека из НКИД, а будут слушаться своего начальника.
        - Владимир Ильич, в таком случае, я в вашем присутствии приношу извинение Иосифу Ароновичу за напрасные обвинения.
        Вот ведь, веду себя как юнец. Сразу же начинаю кипеть, хотя можно было сохранять хладнокровие. Но мне можно. Владимир Ильич поймет и простит, а с Пятницким мне не детей крестить. Вот, его супругу, с которой успел познакомиться, я очень уважаю. Теперь уже не только за ее героическое прошлое, но и ее нынешнее поведение.
        Решив, что не стоит отнимать лишнее время у главы государства, мы с Пятницким переглянулись и уже засобирались на выход. Понятно, что наш разговор еще не закончился. Но Владимир Ильич, остановил меня:
        - Владимир Иванович, задег’житесь на несколько минут.
        Проводив секретаря Исполкома Коминтерна, товарищ Ленин спросил:
        - Как вы считаете, какие госудаг’ства готовы подписать юг’идическое пг’изнание Советской Г’оссии?
        - Как я уже докладывал - это готова сделать Австрия. Надеюсь. Георгий Васильевич уже начал работу по своим каналам. Думаю, что скоро наступит очередь и Германии. А там подтянутся Чехословакия с Венгрией.
        - А Великобг’итания?
        - О Великобритании говорить сложнее, но мне кажется, что полгода или год она будет требовать вернуть ей долги, чтобы сохранить лицо, но после того, как установятся дипотношения с Францией и Германией англичане тоже начнут прощупывать почву. Англо-саксы прагматики. Долги не получат, а деньгу уйдут в руки конкурентов. Зачем им это надо? Россия - слишком большая страна, чтобы ее просто игнорировать. В следующем году стоит ожидать большого дипломатического прорыва.
        Владимир Ильич покивал в задумчивости, а я подумал - почему эти вопросы мне не задал Чичерин? Вероятно, над Георгием Васильевичем тоже довлеют стереотипы. Я для него, хотя и ответственный дипломатический работник (пусть и с особым статусом чекиста), но прежде всего - его подчиненный, у которого начальнику не стоит просить делать предсказания будущего. А вот для Владимира Ильича я еще и разведчик, а значит - и аналитик, способный делать какие-то прогнозы.
        - Еще я хотел вам сказать, но в отсутствии товарища Пятницкого. Это я сам предложил встг’етиться в моем кабинете, - заявил вдруг товарищ Ленин. Увидев мои удивленные глаза, пояснил: - Я уже давно обратил внимание, что для вас слова: миг’овая революция, Коминтерн действуют как кг’асная тряпка на быка. Если бы вы беседовали с Иосифом Аг’оновичем наедине, то натвог’или бы бед.
        Ну вот, впору развести руками, но не стану. Товарищ Ленин, выступающий за мировую революцию давно обратил внимание на то, что один из руководящих сотрудников ВЧК, работающий в данный момент за границей, плохо относится к идее мировой революции! Да я бы, на месте Председателя Совнаркома такого работника давно бы уволил. А кто-то другой, на моем месте, уже бы и расстрелял. Просто так, на всякий случай, чтобы не вредил делу мировой революции. А про какие беды говорит Ленин? Драться бы я с Пятницким не стал, но нахамить бы нахамил.
        Я не стал бить себя ногой в грудь, кричать, что на самом-то деле я сам готов нести в себе огонь революции по странам и континентам, а спросил:
        - Владимир Ильич, как же вы меня терпите?
        - Как любого ног’мального националиста, - Увидев, как моя челюсть упала на колени, Владимир Ильич поправился: - Нет, пг’именительно к вам это непг’авильный термин. Вам больше подойдет слово патг’иот… Не тот, квасной, а тот, для котог’ого идея сильного государства важнее, нежели идея мирового братства трудящихся. Такой патриот, как у Некрасова.
        - Здесь вы правы, Владимир Ильич, - не стал я спорить. А как тут поспоришь? Я ведь и в самом деле националист, только в хорошем смысле. Уважаю все нации, но свою-то уважаю больше остальных.
        - Еще я подозреваю, что в доставке ог’ужия для ирландских г’еволюционеров главную г’оль сыграли вы, а не Наталья Андг’еевна. Наталья Андг’еевна просто не имеет ни ваших возможностей, ни вашей хватки. Я бы еще допустил, что ей мог помочь ее отец - граф Комаровский, но тот не станет оказывать помощь ирландцам. Так что, это вы.
        - Владимир Ильич, тут вы тоже правы, - согласился я. - Я действительно помог закупить оружие, переправить его через океан. Просто здесь совпали интересы Коминтерна, и мои интересы как дипломата и чекиста. Если ирландцы сумеют отстоять свою республику, то англичане будут покладистее. В тоже время - через Ирландию можно организовать сбор информации по Британской империи. В идеале - сломать эту империю, но для этого потребуется время. Единственное, о чем попрошу - не спрашивайте подробности. Вы - один из немногих людей, которым бы я не хотел врать, а говорить всю правду пока рано.Могу лишь сказать, что это не в ущерб моим основным действиям. И не в ущерб тем деньгам, которыми я распоряжаюсь.
        - Подг’обности мне неинтересны, да и не нужны, - покачал головой Ленин, а я мысленно перевел дух. Уж так не хотелось рассказывать о жулике Семенцове и его миллионах. Встав со стула, Владимир Ильичи прошелся по кабинету. - Вы говорите, что интересы совпали. Видите, как интег’есно сложилось. Вы, противник миг’овой революции пог’аботали на ее благо. Так что, отвечая на ваш вопрос - как я вас терплю… Все просто. Нужно давать вам такие дела, которые не пг’отиворечат вашим убеждениям. В этом случае вы способны на многое. Впрочем, я даже не сомневаюсь, что если вам отдадут пг’иказ, противог’ечащий вашему неприятию мировой революции, то вы его выполните.
        - Владимир Ильич, я вовсе не противник мировой революции в общем смысле, - попытался я сформулировать свою точку зрения. - Я считаю, что Россия поведет весь остальной мир к революции, но вначале нам самим нужно крепко встать на ноги. Я прожил на Западе почти год и сделал такой вывод - на Западе любят успешных. Считаются с сильными и богатыми, а не со слабыми и бедными. Простите, вспоминается борьба между «нестяжателями» и «иосифлянами». Иосиф Волоцкий считал, что богатство для церкви это не самоцель, а инструмент для сотворения добра. Богатая церковь способна на многое, а бедная нет. И с богатыми сильные мира сего больше считаются, нежели с бедными. Советская Россия должна стать образцом для подражания. Если мы станем сильными, промышленно развитыми, то они сами прибегут к нам.
        - Пг’ибегут? - насмешливо спросил Ленин. - Капиталисты пг’ибегут к нам, чтобы расстаться со своими богатствами? Да они сделают все, чтобы удержать и деньги и власть при себе.
        - Капиталисты все-таки составляют меньшинство населения, - рассудительно сказал я. - Если простые рабочие Запада увидят, что наши рабочие и крестьяне живут лучше, чем они, то прибегут. Наша задача - направить их на верный путь и указать дорогу. (Ну вот, опять неверно сформулировал! Получается, что мы все-таки направляем и указываем?) Вернее так - мы убедим весь мир, что наш путь правилен, потому что мы по нему идем. А капиталисты сами пожелают расстаться со своими капиталами. А те, кто пожелает не сразу… Ну, этих мы вместе с товарищами по классу из западных стран попросим. Попросим очень вежливо, а разве вежливым людям можно отказывать?
        Владимир Ильич посмотрел на меня и засмеялся. Потом спросил:
        - Вы намекаете, что добг’ым словом и кольтом можно добиться гог’аздо больше, нежели одним лишь словом?
        А я почему-то думал, что эта поговорка из более позднего времени. Вишь, а она уже и здесь известна.
        Неожиданно, Ленин подошел ко мне и положил руку на плечо. Это было так неожиданно, что я замер.
        - Вам, дог’огой товарищ Володя, нужно еще учиться и учиться… Вам надо учиться скг’ывать собственные эмоции и интересы. Куда это годится, если вас можно так легко пг’очитать и манипулировать? Если вас так легко пг’овести, то какой же из вас госудаг’ственный деятель? Учитесь, вг’емя у вас еще есть.
        Жаль, что слово «обалдел» не литературное, но в этот момент мне иного слова не подобрать. Чтобы товарищ Ленин позволил себе такую фамильярность? Положил руку, да еще и назвал уменьшительно-ласкательным именем? Я не в обиде, как-никак, Владимир Ильич меня раза в два старше, но в обалдении. А то вообще означает «прочитать и манипулировать»? Стоп-стоп. А ведь я, кажется, догадываюсь.
        - Владимир Ильич, будет нескромно, если я вас спрошу? - Дождавшись, чтобы Ленин кивнул, задал вопрос: - А кто отдал приказ обеспечить оружием ирландских повстанцев?
        - Как кто? Коминтерн. Кстати, я дал приказ Стомонякову отправить металлолом не в Вену, а в другое место. Надеюсь, вы не в обиде?
        Ага, Коминтерн. А ведь Коминтерн имеет не только общее лицо, но и конкретные лица и имена. А если товарищ Ленин формально не является руководителем исполнительного комитета Коминтерна, это вовсе не значит, что он им не руководит. И что же получается? Наталья получила приказ непосредственно от Ленина и передала его мне? А Владимир Ильич мог догадываться о моей нелюбви к англичанам. Впрочем, здесь и догадываться не надо - Ленин знает об острове Мудьюг, куда я попал по милости англичан, знает о статьях, что я публиковал в газетах Архангельска. Память у вождя мирового пролетариата хорошая, это я знаю.
        Вот это да! Владимир Ильич использовал меня втемную, да еще и через супругу. Учитывал или нет, что я не смогу отказать в просьбе беременной жене? Нет, это уже вряд ли.
        Обиды на Владимира Ильича у меня нет. Напротив, я с восхищением посмотрел на товарища Ленина. А тот, правильно поняв мой взгляд, снисходительно улыбнулся. А куда же он приказал отправить оружие? Ладно, потом узнаю.
        Я вышел из кабинета в легком смятении, забыв, что собирался поговорить о планах, о концессиях и о Рябушинском. Но свой доклад, касающийся предложений о сотрудничестве, я уже послал в Совнарком, а если Ленин не заговорил о нем, значит, он выберет другое время.
        Глава 3
        Катюша Маслова
        В Москве машина нужна, как бы не больше, чем в Париже. Это я раньше своими ножками топал, а теперь - шиш. И положение не позволяет, да и время изрядно экономится, хотя скорости здесь… Вообще-то, скорости у машин и здесь приличные, потому что я уже начал забывать о скоростях в своем мире.
        Машину я пока оставил около Спасской башни, потому что до встречи с товарищем Дзержинским у меня имеется аж три часа. Разумеется, нашел бы, чем себя занять, но смысла нет. В Борисоглебский переулок, в свой собственный отдел поеду завтра. А сейчас лучше немного погуляю, попробую привести мысли в порядок. Вот только браунинг возьму у водителя и спрячу в своей кобуре. С пистолетом я в последнее время не расставался, даже ехал с ним через все границы - и ни одна собака не заинтересовалась. И пограничники трех государств тоже. Вот только в Кремль, к товарищу Ленину, оружие не стал брать.
        Спустившись по Васильевскому спуску, вышел на набережную Москва-реки. Вон, а здесь, как и три года назад, раскинулась не то барахолка, не то торговые ряды. Правда, с некоторым исключением - в восемнадцатом торг шел абсолютно стихийно, а продавцы занимали каждый квадратный метр, раскладывая свой товар либо на рогожках, либо на картонках, а то и просто трясли старорежимным мундиром, которым пренебрегла моль, или медным самоваром.
        Теперь же все приобрело более приличный вид - павильоны, сколоченные из свежих досок, длинные столы с номерами. Видимо, с появлением нэпа, власти Москвы отнеслись серьезно к возможности заработать лишние деньги. Вон, наколотили торговых точек, пронумеровали все. Видимо, за аренду стола берут ежедневно, а павильончики арендуются на более длительное время.
        И что у нас тут интересного? По сравнению с Францией - ничего особенного. А вот по сравнению с нашим восемнадцатым годом - очень даже шикарно. Хотя, как мне говорили французы - во время войны и у них было плохо.
        В павильонах торгуют и хлебом с булками, и крупой и даже консервами. А консервы-то чьи? Неужели наши?
        Не поленившись, подошел поближе. Нет, мы пока собственные консервы не выпускаем. «Килька черноморская», произведенная в Ялте, «шпроты» из Латвии и тушенка из США. Хм… Крым и Латвия - это я понимаю, но когда со Штатами успели торговлю наладить? А я почему не знаю? И как нищая Крымская республика сумела наладить производство консервов? Надо бы поинтересоваться.
        Имеется павильон где продается сахар, чай и даже кофе. Кофе в Москве? Пожалуй, теперь можно и возвращаться.
        Порадовавшись за столицу, где уже появилась цивилизация, пошел дальше. Ага, все-таки, торговля бэушными вещами не прекратилась. Вон, и барахло вытащено, и посуда, еще всякая-разная хрень, мне абсолютно ненужная. И есть целый ряд, где продают книги.
        - Папаша, тебе девочка не нужна?
        Я не сразу сообразил, что обращаются ко мне. Последний раз меня именовали папашей года четыре назад две подвыпившие девицы у парка Горького. Барышни пытались стрелять у прохожих сигаретки, но проходивший мимо народ оказывался некурящим.
        Здесь же, когда я изрядно помолодел, такое слово вообще вогнало в ступор. Понимаю, что выгляжу я как преуспевающий совбур (очень преуспевающий!), в дорогом пальто, да еще в шляпе, но на папашу-то никак не тяну.
        - А кто здесь папаша? - хмуро поинтересовался я, оглядываясь на голос.
        Молодой голос-то. И кто это мне предлагает девочку? Странно. На сутенера паренек не похож. Обличье, скажем так, самое рабоче-крестьянское, но даже ближе к рабочим - длинный пиджак, рубаха-косоворотка, кепка, а на ногах старые штаны, заправленные в сапоги. И лет парню восемнадцать, от силы двадцать. Такому бы комсомольцем быть. И что-то было в обличье парня такое, что заставило меня насторожиться. И что? Нечто знакомое, но так, мимолетно, словно где-то когда-то видел этого человека. Но где?
        - Так цего, девоцка-то нужна или нет? - нетерпеливо переспросил юный сутенер. - Не проститутки какие-нибудь, а цистые, с рабфака.
        Елы-палы, теперь-то до меня дошло! У паренька характерный новгородский говорок, типичный и для моей «исторической родины». Могу гордиться своей зрительной памятью. Парня я видел всего один раз, в Череповце, в общежитии, где жили «трезвомольцы» - последователи Иоанна Чурикова. А если поднапрягусь, то даже имя у паренька вспомню. Он вместе с девушкой оставались на дежурстве, пока остальной народ трудился.
        - Петя, а ты откуда здесь? - ласково поинтересовался я.
        - А ты папаша, то есть, товарищ, откуда меня знаешь?
        Эх, Петя, тебе бы задать стрекача сразу, но уж ты слишком близко подошел ко мне. Ухватить парня за руку и подтащить к себе - дело трех секунд.
        - Помо… - попытался заорать парень, но боль в руке отбила такое желание.
        И что, сейчас соберется толпа, что станет вызволять бедного сутенера из лап незнакомого совбура? Да не смешите меня. С браунингом и моим удостоверением никакая толпа не страшна.
        - Давай-давай, ори громче, - посоветовал я. - Ты ори, а я посмотрю - кто к тебе на помощь придет.
        Вон и помощь идет. Я отчего-то не удивился, увидев, как к нам направляется твердым шагом милиционер. Форма пока еще армейская, но на буденовке и на груди имеются красного цвета щитки, с изображением серпа и молота.
        - Граждане, что здесь происходит? - строго спросил милиционер.
        - Вот, напал на меня, держит, - плаксивым голосом сообщил Петя, а я, слегка встряхнув юношу, отчего тот взвыл, перевел взгляд на милиционера и потребовал:
        - Документы свои покажите.
        - Чего? - вытаращился на меня милиционер.
        - Я сказал - служебное удостоверение покажите, - ледяным тоном приказал я, а потом поторопил. - Быстро показываем документы и представляемся, как положено! Н-ну?
        Милиционер, смерив меня взглядом - дескать, что это за фрукт, верно, что-то понял и полез в карман шинели за удостоверением. Раскрыв его, показал мне в развернутом виде.
        - Вот. Младший милиционер Востряков.
        - Хорошо, - кивнул я. Перехватив руки, чтобы Петя оказался в левой, сам вытащил свою «ксиву».
        - Член коллегии ВЧК Аксенов.
        Хорошо, что не перепутал, не представился Кустовым, а ведь мог бы.
        - Товарищ Востряков, почему допускаете присутствие на вверенной вам территории сутенеров? А ведь тут Кремль рядышком.
        - Так какой же это сутенер? - попытался выгородить юнца Востряков. - Это Петя, он тут постоянно…
        Эх, Востряков-Востряков… Понятно, почему ты до сих пор только младший милиционер. Нет бы сказать - не могу знать, виноват, он принялся оправдываться, да еще бездарно. Петя, видите ли тут постоянно… Крышует милиционер проституток, стало быть.
        - А что он тут постоянно делает? Девками торгует?
        Востряков опять открыл рот, но тут же его закрыл.
        - Удостоверение.
        Я протянул руку, а милиционер безропотно отдал мне свой документ, хотя и не должен был этого делать. А сам-то я имею ли право отбирать у сотрудника милиции служебное удостоверение? Если брать мой прошлый мир, то нет, а здесь, так и да.
        - За документом придете на Лубянку. Спросите у дежурного - в какой кабинет обращаться, там вам все скажут. Или в ваше отделение позвонят, и вас вызовут.
        Кто у нас отвечает за коррупцию внутри сотрудников смежного ведомства? А ведь и не знаю. Но кто-то должен контролировать милицию. В крайнем случае, составлю рапорт, прикреплю к нему удостоверение Вострякова и отдам тому же дежурному.
        И тут я вспомнил даже имя девушки, что сидела рядом с Петей в общежитии.
        - Ты не Машей ли приторговываешь, гаденыш?
        Петя, что называется, «потек». И в прямом и в переносном смысле. Из глаз потекли слезы и парень принялся рыдать.
        Нет, если уж ты взялся за такое дело, как торговля женским телом, то надобно быть потверже. Куда такой сутенер годится? Вон, то ли дело мой швейцар в «Вилетте», который собственной женой приторговывает. Кремень!
        - Товарищ член коллегии ВЧК, а сейчас-то мне что делать? - убитым голосом спросил милиционер.
        - Сейчас отправляйтесь в свое отделение, доложите непосредственному начальнику, что вас сняли с поста, а все подробности на Лубянке. Фамилию мою вы запомнили?
        - Так точно. Аксенов, член коллегии ВЧК.
        - Вот и хорошо. А пока вы еще не доложили собственному начальнику и вас официально не отстранили, вы еще являетесь сотрудником милиции. Так что, заберите молодого человека и сдайте своему дежурному.
        - Слушаюсь, - козырнул милиционер и, крепко взяв за руку Петю, повел его по набережной. Я услышал, как он по дороге горько вздохнул и сказал: - Так ведь и думал, что вы меня подведете, засранцы этакие. Ты что, не мог кого-то поплоше снять?
        Ну вот, если у меня и оставались какие-то сомнения, то теперь они рассеялись. Другое дело, что Востряков может от всего отмазаться. Дескать - услышал крики, подбежал на помощь, а там чекист. Я что, сам стану этим всем заниматься? Делать мне больше нечего. А мне, в общем-то, все равно. Я бы вообще прошел мимо, если бы не узнал знакомый говорок, да и самого сутенера. Заело, понимаете ли. Что называется - не прошел мимом.
        - Володя. Товарищ Аксенов, - услышал я женский голос.
        Вот те раз. Основоположница череповецкого «трезвомола», а еще моя бывшая невеста Полина Аксенова, она же Капитолина Филимонова собственной персоной.
        А я-то думал, что девушка остепенилась, трудится, а не выискивает себе легкой жизни, как раньше. Выглядит она неплохо, хотя круги под глазами. Одета тоже нормально. Юбка чуть выше колен, чулки, новый жакет. Правда, показалось мне или нет, что от нее пахнет перегаром?
        - Это не тебя ли мне пытались продать? - поинтересовался я. - Рабфаковка, видите ли.
        - Ну, не рабфаковка, так и что такого? - хмыкнула Капитолина-Полина.
        - А я-то думал, что ты в Череповце, девушек и юношей на путь истинный наставляешь, а ты в Москве, телом торгуешь.
        - И что, воспитывать будешь? - огрызнулась девушка. - А что нам делать было, если всех девушек с работы уволили?
        - Почему уволили? - удивился я. - Вы же с друзьями-подругами на «Красной звезде» работали, завод, вроде бы, если не процветал, то работу делал, какую-никакую прибыль приносил. Случилось что с заводом?
        - С заводом все хорошо, дым из труб валит, плуги да сеялки делает, - мрачно сказала девушка. - А как из армии стали бывшие рабочие приходить, всех девчонок поувольняли. Дескать - демобилизованные из Красной армии должны быть трудоустроены в первую очередь, а вы, девушки, отправляйтесь-ка по домам. Мол, оставили бы вас, да квалификация у вас низкая, а нам специалисты нужны. А откуда квалификации взяться, если девчонки заводские только уборку в цехах делали, да грузчиками работали? У станков мужики стоят, у тисков тоже. А на разливку металла нас ставить нельзя - мол, опасно. А с работы уволили, так и с общежития велели съезжать. Ладно я, у меня в городе тетка живет, не пропаду, а у деревенских девчонок? Они куда подадутся? В деревню? Так они из деревни уехали тоже не от хорошей жизни, куда им обратно-то? Кроме завода только в няньки да в домработницы идти, а кто в Череповце нянек нанимает? Вон, Стешка с Наташкой в Питер уехали, в домработницы наниматься, так тоже, говорят что на панель пошли.
        М-да, дела. А ведь действительно, законов, которые бы персонально защищали женщин, у нас нет. И как же мне Капитолине помочь? Осуждать девушку за то, что она стала проституткой? Да боже упаси. Ни одна женщина не пойдет на панель от хорошей жизни. Хотя, хрен его знает.
        - Может, тебе денег дать? - спросил я. - Могу подкинуть, чтобы на пару месяцев хватило. - Подумав и оценив содержимое карманов, а еще и те деньги, что я должен получить, уточнил. - А может, не на пару месяцев, а на год. Только у меня с собой столько денег нет, подождать придется.
        - Давай то, что есть, - согласилась Капитолина.
        У меня в бумажнике оказалось с сотню червонцев, а еще тридцать американских долларов.
        - Ну ни х… себе! - не сдержалась моя бывшая невеста, забирая деньги и пряча куда-то под юбку. - Да тут на полгода хватит.
        Точно. Я и забыл. Меряю чужие потребности своими собственными.
        - Сколько вас здесь, из Череповца? - поинтересовался я, прикидывая, чем смогу помочь своим землячкам? Понимаю, что всех девушек, ушедших на панель я не спасу, но хоть кому-то да помогу. В ИНО у меня штаты полностью укомплектованы, даже уборщицы имеются. но если постараться, то можно.
        - А зачем это тебе? - насторожилась Капитолина. - Собираешься нас арестовать и выселить?
        - Да нет, хотел вам с работой помочь. У меня здесь кое-какие связи есть, подыщем. Хотя бы уборщицами или курьерами на первое время.
        - Вовка, да ты что, дурак?
        - В смысле? - не понял я. - Ты же сама сказала, что с работы уволили, поэтому на панель пошла. Тебе что, работа не нужна?
        - На х… нам на работу устраиваться, если нам и так хорошо? Если бы я знала, что можно так жить, давно бы в шлюхи ушла. Так нет же, то за тебя замуж хотела выйти, то за ворюгу этого вышла. А потом хотела комсомольскую карьеру сделать. Дура я была. А тут, богатые мужики тебе денежки платят, по ресторанам водят, в постель укладывают. Да я никогда в жизни так не жила!
        - А чего же тогда прямо на набережной клиентов ищете?
        - Да потому что наш Петька дурак. Мог бы с каким-нибудь рестораном договориться, чтобы мы там прямо работали, клиентов брали в кабинетах, так не сумел. А если самим лезть, без договоренности, так живо тебе глаза выцарапают, а то и на перо посадят. В Москве и своих девок полно, надо ухо востро держать. Вот, зато тута, мы под рабфаковок работаем, все чистые клиенты наши. Сразу берут и в ресторан везут, а потом в гостиницу. Чем плохо? Вот, денежек немного накопим, свою комнату купим, чтобы с хозяйкой не делиться.
        - А можно комнату купить? - заинтересовался я. Кажется, жилье можно только получить.
        - С деньгами Вова все можно.
        - Ясно, - кивнул я. - А ничего, что до старости вы не доживаете, что сифилисом болеете?
        - От сифилиса нынче лекарства есть, не прошлый век, и не при царях, - отрезала Капитолина. - У нас вон, девушки, кто подольше работают, почти все сифилисом переболели, да все живы. Говорят - те, кто помер, так либо от испанки, либо от тифа.
        Вспомнились мне центнеры сальварсана, что закупаю в Европе и ввожу в Россию. Я тут, понимаете ли, валюту на лекарства трачу, хотя можно бы на что-то другое потратить.
        - А до старости я работать не буду, - продолжила Капитолина. - Вот, поработаю лет десять-пятнадцать, то можно уехать, домик купить и жизнь доживать. Тут можно будет и замуж выйти. Найду себе какого-нибудь нэпмана-вдовца, тогда и заживем. А то, что детей не будет, так и ладно. На кой нужны дети-то мне?
        - Тоже верно, - не стал я спорить. Общение с бывшей подругой стало в тягость. - Что ж, желаю успехов.
        - Ты это, Володя, отпустил бы ты Митрича нашего.
        - Какого Митрича?
        - Ну, милиционера, у которого ты удостоверение отобрал, да велел Петьку-дурака арестовать. Петьку-то все равно отпустят, его уже раза два арестовывали, а вот Митрича со службы попрут. А коли его попрут, то кого на участок поставят? Митрич-то по-божески берет - пять процентов с клиента, а то может и вообще простить - мол, жалко вас, дурочек. Сам живет и другим жить дает. Придет какой-нибудь кобелина, придется с ним половиной платы делиться, да еще и самого обслуживать.
        - Обещать не стану, но подумаю. Слушай, - вспомнил я одну вещь, о которой хотел спросить. - А Петьку-то тоже уволили? Он-то с чего с вами поехал?
        - Так он вместе с Машкой поехал, - пояснила Капитолина. - Машку-то тоже уволили, а она вместе со мной и решила - мол, она человек свободный, как хочет, так и живет. А Петька - он ее давно любит, он ее бросить не захотел. Я и решила, что пусть хоть какой-то мужик будет с нами. А Петка за комсомольца-активиста сойдет. К таким тоже доверия больше, чем к какому-нибудь здоровяку с мордой небритой. Жаль только, что Петька договариваться не умеет как положено.
        - И клиентов он выбирать не умеет, - вздохнул я. - Другой бы на его месте сразу определил, что меня лучше не трогать.
        - А почему Петька-то? - хохотнула Капитолина. - Это же я тебя увидела. Думаю - а может, клюнет Аксенов? А тут бы я тебе все и вспомнила.
        - И что бы ты мне вспомнила? - полюбопытствовал я. - Лишил тебя невинности, а потом бросил?
        - А разве не так? Жениться пообещал и невинности ты меня лишил, а сам с какой-то старухой под венец пошел. Ну, не под венец, а в ЗАГС. Вот, ты со своей графиней где-то любезничаешь, а я, как Катюша Маслова, тоже несчастная… И я тоже пойду, и какого-нибудь купца отравлю, и пусть меня на каторгу сошлют.
        И тут Капитолина всхлипнула. Не иначе, от жалости к себе. Что-то она совсем заговаривается. Но не стал ей напоминать, что дело-то было не совсем так, как она говорит. Кажется, где-то в бумагах лежит письмо, в котором она объясняла, что я неудачник, что ничего не добился, а ей нужно замуж. Потом, правда, было еще письмо, в котором она жаловалась на меня самому товарищу Ленину. Ну да ладно.
        Кажется, я не ошибся, предположив, что Капитолина с похмелья. А еще, как мне кажется, девушка сегодня выпила на «старые дрожжи» и ее начало «догонять».
        - Скажи-ка, а ты сегодня не пила?
        - А если и пила, то тебе-то какое дело?
        - Так ты, вроде бы, ратовала за трезвость?
        - А кому нужна моя трезвость, если все пьют кругом? Да и пошел ты Аксенов куда подальше. И деньги мне твои сраные не нужны.
        Капитолина полезла под юбку, куда спрятала деньги. Но потом, видимо, передумала. Махнула рукой, развернулась и ушла.
        Капитолина-Полина ушла, а я остался стоять, словно оплеванный. И, вроде, не был ни в чем виноват, а появилось чувство вины. Так может, если бы не я, то не случилось бы того, что случилось сейчас? И что теперь делать? Идти за Капитолиной, спасать? А как ее спасать? И захочет ли девушка, чтобы ее спасали?
        И на кой черт я пошел гулять на эту набережную?
        Глава 4
        Муж из Коминтерна
        В самых расстроенных чувствах пошел обратно на Красную площадь. Мало того, что переживал из-за Капитолины, хотя, вроде бы, уже большая девочка и должна осознавать, так еще начал себя накручивать, представляя ее дальнейшую судьбу. А еще недоумевал по поводу Пети, рванувшего следом за своей девушкой, решившей отхлебнуть «романтики». Впрочем, это их дело. Я же не удивляюсь тому, что в Париже мужья, иной раз, сами продают собственных жен?
        А еще… Стыдно признаться, но слегка пожалел, что отдал девушке все имеющиеся при себе деньги, особенно доллары. И жалел-то не денег, как таковых - в кабинете, который на Лубянке, деньги у меня имеются, а представил себе такое - Капитолину задерживает милиция за попытку продать доллары на улице, хотя положено обращаться в отдел Госбанка, а она сообщает, что получила баксы от самого товарища Аксенова из ВЧК. Да еще начнет рассказывать, как ее соблазнили и покинули. Конечно, каких-то серьезных последствий для меня не будет, но неприятно.
        М-да, чего-то я стал придумывать то, чего еще не было, а может и вообще не будет? Но у меня есть такая дурная привычка - заранее раздувать их мухи слона. Знаю, что водится за мной такое, но ничего поделать не могу. Такое за мной всегда водилось, еще со школы, когда представлял себе наихудшее развитие событий. И тут я всегда завидовал «пофигистам», хотя в моей юности такого слова еще не было, оно появилось позже.
        Так вот я и вернулся обратно к Спасским воротам, в намерении сесть в авто и съездить куда-нибудь перекусить, как увидел, что возле машины стоит товарищ Пятницкий.
        - Владимир Иванович, мы с вами не договорили, - сказал секретарь Исполкома Коминтерна.
        - Драться хотите? - поинтересовался я.
        - Последний раз я дрался на кулачках с полицией ещев девятьсот пятом году, во время демонстрации, - задорно сообщил Пятницкий. - Но, если вы хотите драться - извольте. Вы, конечно, меня моложе и сильнее, но я отступать не стану.
        Невольно я залюбовался большим начальником от Коминтерна. Ишь, как он хвост распушил! Подраться он, видите ли готов. А я-то чего язык распустил? Неужели встреча с бывшей невестой так подействовала, что начинаю нести всякую хрень?
        - Тогда начинайте, - предложил я.
        - Что начинать? - изумился Пятницкий.
        - Драку, а что же еще?
        - Но это вы же хотели подраться, разве нет?
        - Почему я? - сделал я удивленный вид. - Судя по всему, вы решили меня преследовать. Когда я выходил из приемной, вас там не было, а теперь вы стоите возле моей машины. Так что я могу решить? В приемной председателя Совнаркома вы решили ссору не начинать, а подождать меня на улице. Вы сейчас напоминаете гимназиста, который решил разобраться с одноклассником после уроков.
        - Вы так шутите? - догадался Пятницкий.
        - Конечно. Где это видано, что бы на Красной площади подрались два большевика, причем, далеко не рядовых.
        - Я думаю, Красная площадь еще и не такие дурости видела, - мрачно сказал Пятницкий.
        Определенно, товарищ начинает мне нравится. Я смерил взглядом фигуру Иосифа Ароновича, потом хмыкнул:
        - Виноват, шутка получилась неудачной. Но коли мы драться не будем, то я готов вас внимательно выслушать.
        - Владимир Иванович, а вы со всеми такой ершистый?
        - Почему ершистый? - удивился я. - С теми, кто относится ко мне с уважением, я мягкий и пушистый. А с вами, вы уж меня простите, у нас отношения не заладились сразу.
        Товарищ Пятницкий посмотрел на меня с грустью и спросил:
        - Кстати, я не нарушаю каких-нибудь ваших планов?
        Я поднял голову и посмотрел на часы Спасской башни.
        - У меня есть еще два часа, но я ужасно хочу есть, - сообщил я.
        - Так в чем же дело? - удивился Пятницкий. - Внутри Кремля есть столовая для сотрудников, нас там накормят. Я тоже не отказался бы от обеда.
        - Как говаривал один мой друг - а у меня денегов нету, - вздохнул я. - Деньги лежат в кабинете, но до них еще нужно доехать.
        Не стану же я рассказывать, что отдал всю наличность знакомой проститутке?
        - А нас и бесплатно накормят. Вернее - не совсем бесплатно, но без денег. По вашему удостоверению можно проходить в Кремль, значит, можно перекусить в здешней столовой. Нужно лишь заскочить в канцелярию, взять талоны. Вас зарегистрируют, а счет потом пришлют по месту работы, - сообщил Иосиф Аронович. - У вас просто высчитают из жалованья. При нынешней инфляции это очень удобно, потому что счет присылают по старой цене. У нас своей столовой нет, так я все время сюда хожу.
        А я-то решил, что он мне предложит перекусить за свой счет. Не факт, что я бы на согласился, но может и не отказался бы.
        Отстояв очередь в канцелярию, мы показали свои удостоверения, получили талоны, а уже потом отправились на обед.
        В общем-то, удобно. Не нужно расплачиваться наличными, тем более, при нынешней инфляции. Но глядя, как бойкая девушка-канцеляристка записывает наши данные в журнал, меня укололо некое подозрение. А почему нас не попросили расписаться? А нет ли тут какого-нибудь подвоха? И дело тут не только в моей подозрительности, которая положена чекисту, а в личном опыте. Когда-то, давным-давно, вернувшись из армии, я пошел работать в колхоз. А что такого? Из армии дембельнулся в мае, а начало занятий в институте в сентябре. Вместо того, чтобы болтаться все лето, поработаю, денежек заработаю[2 - Поработал. И заработал. Хватило и на новую одежду и даже отложил на свадьбу. А свадьба из-за времен борьбы с «зеленым змеем» была безалкогольной, поэтому дешевая. Костюм, купленный на свадьбу считался новым лет десять, пока моль не съела.].
        И была у нас колхозная столовая, где можно было питаться и за деньги, и «под запись». Записывала безденежных клиентов завстоловой, а от нас никаких подписей не требовала. Мол - верит. Но такая случилась странность - в столовой я пообедал раза три, а высчитали с получки за все десять. Но я-то ладно, шум поднимать не стал, тем более, что нужно было уезжать и продолжать учебу. А вот другие люди оказались понастойчивее, даже обратились к участковому, потом в ОБХСС. И обнаружилось, что завстоловой отправляла в бухгалтерию завышенные данные по количеству едоков, отобедавших бесплатно хотя бы раз. Наличку оставляла себе, а недостачу покрывала за счет тех, кто питался «под запись». Было следствие, суд. Как там все пошло дальше, получил ли кто-то реальные сроки, не интересовался.
        Не предложить ли Артузову проверить кремлевскую столовую? У него опыт есть - ловил поваров Лубянки, что в восемнадцатом воровали продукты. Наверняка и здесь имеется свое «закулисье».
        Судя по всему - в кремлевской столовой был «рыбный день». А разве сегодня четверг? Итак, на первое - суп с рыбными консервами. Рыба размолота на очень мелкие частички, добавлена картошка с морковкой, наличествует яйцо. Нечто такое, что во времена моей юности назвалось «мозаика». На второе - картофельное пюре и кусок жареной рыбы. На третье - компот из сухофруктов. А еще пара ломтей хлеба. Хлеб, кстати, ржаной и очень вкусный.
        Я ждал, что Пятницкий начнет спрашивать - дескать, как вам после французского изобилия русская нищета, приготовился огрызаться, но так и не дождался. Иосиф Аронович просто ел супчик, подставляя хлеб под ложку. И помалкивал, пока не доел. И лишь когда приступил ко второму, спросил:
        - Владимир Иванович, то, что моя жена отправлена работать в Вену, а не оставлена в Париже - это не результат вашей неприязни ко мне?
        К тому времени, пока Пятницкий начал ковырять пюре, я уже все съел и принялся за компот. Отвечать на вопрос не стал. Если Пятницкий считает, что с моей стороны это мелкая месть, пусть так и считает. Поставив кружку на стол, огляделся, пытаясь понять - самому ли нужно убирать за собой или имеются официанты? Нет, официантов здесь нет, поэтому я принялся составлять посуду на поднос. Кивнул товарищу Пятницкому:
        - Спасибо вам за компанию и за то, что подсказали дешевую столовую.
        - Подождите Владимир Иванович, - остановил меня Пятницкий. - Прошу вас, не обижайтесь. Просто я очень люблю Юлю и расстраиваюсь, что из-за моей оплошности мог ее подвести.
        А ведь это меняет дело. Что ж, раз так, то придется кое-что пояснить.
        - Иосиф Аронович, ваша супруга назначена переводчицей в торговое представительство, у которого имеются филиалы в других странах. Для переводчицы работа есть всюду. Поэтому, я отправил Юлию Иосифовну Соколову в Вену, потому что прочие товарищи плохо владеют немецким языком. А Вена, кстати, довольно красивый город.
        О том, что Юлия Иосифовна еще и занимается возвращением военнопленных говорить не стал. Вдруг ударится в крик - мол, этого супруга не должна делать?
        - Спасибо. Я очень рад, что вы меня поняли. А теперь я бы хотел объяснить свое не очень приличное поведение во время мероприятий по очистке партии от вредных элементов…
        - Иосиф Аронович, а давайте мы на Царь-пушку посмотрим, - предложил я, перебивая собеседника.
        Что-то увлекся товарищ из Коминтерна. Одно дело разговор о супруге, а другое - разговор о делах.
        Мы вышли из столовой и не спеша пошли любоваться пушкой. Стоит, родимая. Пятницкий, перестав быть любящим мужем, превратился в функционера.
        - Дело в том, что нам сообщили, что в числе тех, кого станут чистить, будет некто Олег Васильевич Кустов - руководитель нашего торгпредства в Париже. О нем, кстати, мне почти ничего не было известно. Прибыл откуда-то из провинции, быстро вошел в доверие к Чичерину, отправился с делегацией в Париж, а спустя какое-то время его назначают торгпредом. Возраст довольно-таки молодой - двадцать два года. Правда, член партии большевиков с восемнадцатого года, но в провинции все возможно. Ходили слухи, что скорой карьере Кустова поспособствовала Наталья Андреевна Комаровская. Наталья Андреевна - человек уважаемый, старый член партии, хотя ей еще нет и тридцати пяти. Вероятно, Кустов был, а может и до сих пор является любовником Комаровской. Молодой любовник у зрелой женщины… Такое бывает, ничего страшного. Правда, ходили еще слухи о романе Комаровской с Аксеновом, о том, что они даже собираются пожениться.
        Я с огромным интересом слушал о любовных похождениях собственной супруги. Ишь, запуталась девушка. То у нее Аксенов в женихах, то какой-то Кустов в любовниках.
        - А что не так с Аксеновым?
        - Нет, с Аксеновым-то все так. Он тоже моложе Натальи Андреевны, но раз женщина предпочитает более молодых мужчин, то почему бы и нет? Но есть разница. Аксенов кадровый сотрудник ВЧК с восемнадцатого года, разведчик, побывавший в лапах контрразведки, бежавший из лагеря смерти, он единственный в республике кавалер трех орденов Красного знамени. Личность известная, уважаемая и в ВЧК, и в Центральном комитете. Его даже прочили поставить на место Дзержинского, но решили, что слишком молод. Словом - совсем непонятно, как Наталья Андреевна променяла такого выдающегося человека на темную лошадку? Было даже немного обидно, что Комаровская строит карьеру какому-то провинциальному юнцу, бросив героя. Мало того - ради сопляка она пожертвовала собственной карьерой. Наталья Андреевна попросила Ленина, чтобы тот назначил ее переводчицей, освободив от должности начальника техотдела Коминтерна. Поэтому - скажу вам откровенно, и я, и мои товарищи очень хотели посмотреть на этого Кустова, а если будет возможность - то выкинуть его из рядом коммунистической партии. Ну не заслуживает карьерист такой прекрасной
женщины! Моя жена Юленька очень близко знакома с Натальей Андреевной, но даже она не знала всех подробностей. Но это детали. Меня удивило, что для чистки нас пригласили в здание ВЧК, а не в НКИД. А тут, прямо перед вашим появлением, приносят анкету, но не на Кустова, а на Аксенова! Как тут не растеряться? Мы, руководители Коминтерна проглядели, что Аксенов и Кустов это одно лицо? И тот вопрос, который я заготовил для Кустова, я задал Аксенову.
        Странно. О том, что Кустов и Аксенов это одно лицо, не знает только ленивый. Товарищ Зиновьев точно знает. Молодец, Григорий Евсеевич. Знает, но помалкивает. Вон, мой заместитель Трилиссер тоже сотрудничает с Коминтерном. Это мне не положено знать, что Меер Абрамович"коминтерновец'. Неужели он не рассказал секретарю исполкома?
        - А я-то думал, что Коминтерн знает все, - хмыкнул я.
        Что ж, это и хорошо, что не все. Хорошую легенду мне создали. Но своей следующей фразой Пятницкий меня огорчил.
        - Так Коминтерн-то знает, но я-то не знал. И товарищи, что пришли со мной, тоже не знали. В Коминтерн я пришел совсем недавно, как раз накануне чисток. А до этого работал в Моссовете. Со многими членами Коминтерна я общался, даже дружил, а Наталю Андреевну знаю со времен своей эмиграции. Сплетни и слухи, разумеется, до Моссовета доходили. Вы понимаете, каким я себя почувствовал дураком? Почему я просто не связал Кустова и Аксенова? Это же так очевидно.
        - Не переживайте, не вы один клюнули на эту легенду, - попытался я утешить Пятницкого. - Французское правительство тоже уверено, что я построил карьеру благодаря женщине.
        Молодой карьерист из провинции, зрелая женщина, имеющая нужные связи. Все старо как мир, но из-за этого и правдоподобно. Не зря же до сих пор читают «Милого друга» Мопассана. Любопытно, а кто легенду-то создавал? Я, отправляясь в Париж, не озаботился. Но спасибо, что есть более опытные товарищи. Не иначе Артузов.
        - Владимир Иванович, мне бы хотелось с вами дружить, - сказал Пятницкий.
        - Так разве я возражаю? - пожал я плечами. - Как я могу отказываться, если моя супруга сотрудник Коминтерна, пусть и бывший?
        То, что Наталья не бывший, а действующий сотрудник, мы с Пятницким знаем. Ага, в отставку она поросилась, как же. Но везде свои собственные игрушки.
        - Я к тому, что нам следует сотрудничать. Это ведь и в ваших интересах, - продолжал Пятницкий.
        Ах ведь, зараза такая, он же меня вербует. Понимает, что одно дело, если посол в Париже и начальник ИНО ВЧК просто выполнит приказ своего руководства, совсем другое, если он станет «негласным» сотрудником Коммунистического интернационала.
        - Я только за, - кивнул я. - Если это не пойдет в ущерб главному делу. Баррикады в Париже строить не стану.
        Пятницкий, пропустив мимо ушей фразу о баррикадах, сказал:
        - Тогда у меня к вам небольшая просьба. Не могли бы вы сделать анализ революционной ситуации в Европе? Пусть не по всей, а только по некоторым странам. Таким как Германия, Австрия?
        Ага, небольшая просьба. Типа - оцените, товарищ Аксенов, готовы ли европейские государства примкнуть к мировой революции? Созрели ли они? Я бы прямо сейчас такой анализ и выдал - нет, не готовы. И в ближайшие десять лет не будут готовы. А вот как пойдут дела дальше, я не знаю. Не исключено, что в этой реальности мировая революция может и начаться.
        - А в какой срок вам сделать анализ? - деловито поинтересовался я.
        - Думаю, времени будет достаточно. Месяц. Можно и два. Но не дольше.
        Месяц или два? Да для такой справки только данные придется собирать месяца три, если не больше. Да какие три! Год, как минимум. Нужно изучать газеты, читать стенограммы выступлений депутатов, проводить «интервьюирование». В идеале бы еще заполучить доступ к полицейской статистике - всегда ли правонарушения на бытовой почве являются таковыми? Преступления на экономической… Ну, и так далее.
        А почему два месяца? Любопытненько… Не иначе, Коминтерн собирается в следующем году устроить революцию в Германии? А что, члены коммунистической партии Германии аналитикой не занимаются? Или Пятницкий хочет иметь независимый источник?
        - Хорошо. Через два месяца я предоставлю такую справку. Одна лишь просьба - предоставьте мне какой-нибудь образец. Должны быть какие-то критерии. По каким стандартам оценивать готовность народных масс к революции?
        - Не обещаю, что критерии будут как для лабораторных работ, но кое-что я вам передам.
        - А что я получаю взамен? Вы же сказали - дружба должна быть взаимовыгодной. А если без выгоды, то какая же это дружба?
        Пятницкий не стал спорить, а деловито спросил:
        - А что вас интересует?
        - Мне нужны ваши кадры. Мне нужны образованные люди. А еще - мне нужно содействие Коминтерна в подготовке разведчиков.
        Глава 5
        Разговор по душам
        Открывая дверь в кабинет товарища Дзержинского, столкнулся с выходящим из приемной Артузовым.
        - О, Владимир Иванович пожаловал, - обрадовался Артур, пожимая мне руку.
        - А ты уже оттуда? - кивнул я на дверь, отвечая на рукопожатие.
        - Нет, я тоже туда и даже на одно время с тобой, - сообщил начальник КРО. - Но товарищ Феликс задерживается, у него комиссия по беспризорным. Позвонил, передал через секретаря свои извинения. Будешь здесь сидеть или ко мне пойдем? - Я кивнул, а Артузов, развернувшись, сказал секретарю: - Вадим, как товарищ Дзержинский появится, позвони мне. Если что, мы с товарищем Аксеновым в моем кабинете будем.
        Секретарь что-то сказал, но я не расслышал, зато услышал ответ Артура:
        - Так он потом все и заберет.
        Видимо, в приемной мне оставлены какие-нибудь бумаги. Да, потом заберу, после совещания. У меня сейчас даже папки нет, зачем таскать?
        Спустившись на этаж ниже, где располагались кабинеты руководителей КРО, а чуть дальше и ИНО (мой и Трилиссера, когда Меер Абрамович сюда заходит), Артур Христианович открыл свой кабинет.
        Его приемная гораздо меньше, нежели у Дзержинского, но все равно, наличествовала. Секретаря, правда, на месте нет. У меня, кстати, здесь своей приемной нет.
        - Чай будешь пить? - традиционно поинтересовался Артур. Так же традиционно посетовал. - Кофе у меня нет, да и возможностей его сварить тоже.
        - Если с карамелью, что ты у Лидочки умыкнул, то да.
        Мы оба переглянулись и заулыбались, вспоминая, как Артур как-то притащил из дома немного слипшихся конфет, чтобы меня порадовать. Знает, что я сладкоежка. Надо бы не забыть отдать Артуру подарки. Я даже не знаю, что там Наталья уложила в подарок Лиде и детям. Помню, что какие-то тряпки, но не смотрел.
        - Не, карамели у нас нынче нет, зато есть сахар, - похвастал начальник КРО.
        - А мы успеем?
        - Успеем, - махнул рукой Артур, вытаскивая из тумбочки чайник и разматывая шнур. Вот ведь, аккуратист. У кого другого чайник бы так и стоял, а Артузову обязательно все нужно убрать. А теперь он примется застилать стол если не скатертью, то хотя бы газеткой.
        Включив чайник, вытащив скатерть (белая, кстати!), поставив кружки и банку с сахарным песком (раньше кулечком обходился!) Артур сказал:
        - Если не успеем попить, позже продолжим. Но, скорее всего, придется часа два ждать. У него сейчас заседание комиссии по беспризорным. Решают по каждому пацаненку - кого куда распределить. В последнее время у Феликса Эдмундовича обязанностей все больше и больше, - пожаловался Артур. - Можно подумать, что в РСФСР кроме него и работать некому. Не жизнь, а сплошные заседания.
        Здесь я согласен. Наш Председатель еще и дважды нарком, а еще руководитель кучи всяких комиссий от борьбы с беспризорностью и до улучшения быта рабочих. Да, он еще и член ЦК РКП (б), а это тоже совещания и заседания.
        - С волнением не уснешь.
        Утро раннее.
        Мечтой встречаю рассвет ранний:
        'О, хотя бы
        Еще
        одно заседание
        относительно искоренения всех заседаний!
        - процитировал я.
        - Верно сказано, - с одобрением кивнул Артур, уставившись на чайник, словно тот должен испугаться его пронзительного взгляда и закипеть. Но главный контрразведчик страны не прав. Чтобы чайник закипел, нужно от него отвернуться.
        - Маяковского стихотворение, - сообщил я.
        Артур, кажется, эти стихи Маяковского не знал, да и следить за новинками литературы ему некогда., зато он отреагировал на фамилию.
        - Кстати, как раз в приемной для тебя бумага лежит, касающаяся Маяковского.
        - Только не говори, что это заявление Лили Брик, - мрачно предположил я.
        - Ее, - подтвердил мой друг. - А как ты догадался?
        - Мне вчера нечто подобное Чичерин вручил - дескать, гражданка Брик просит отыскать того, кто вывез творческое наследие поэта за рубеж и хочет добиться выплаты ей гонорара.
        - Так и тут тоже самое. Правда, гонораров она не просит, но хочет, чтобы ВЧК пресекло дороги - это ее слова, не мои, по которым стихи ее бывшего сожителя уходят на Запад. Мол - это художественное достояние Советской России. Это заявление поначалу мне отписали, но я - если говорить твоим языком, «отмазался» и тогда Председатель его тебе отписал. Коль скоро стихи всплыли за рубежом, то возвращать их на родину задача ИНО.
        - Спасибо, - поблагодарил я Артузова. - Я знал, что ты настоящий друг!
        - Всегда пожалуйста, - обрадовался Артур. - А заодно еще Льву Давидовичу ответ напишешь - откуда в Париже взялись стихотворения мертвого поэта?
        - А что, Троцкий тоже претендует на наследство Маяковского? Или на авторские отчисления? - невинно осведомился я.
        - Володя, ты бы за языком-то следил, - вздохнул Артузов. - Ладно, что я тебя давно знаю. А кто другой услышит - побежит кричать, что начальник ИНО Аксенов дискредитирует председателя РВС республики. А Троцкий нынче, после освобождения Финляндии от белогвардейцев, едва ли не первый после бога.
        Ну вот, а я-то о таком и не думал. Действительно, если в прошлой истории мы победой над финнами похвастаться не могли, то теперь… И сюда же, в копилку авторитета Льва Давидовича еще и удача на польском фронте, освобождение Галиции. При желании можно даже Крымский переворот Троцкому приписать.
        - Так что не понравилось Троцкому?
        - Так Брик-то не только к нам и в НКИД обратилась, но еще и к Троцкому, в РВС. У Лили Юрьевны везде знакомые имеются. Лев Давидович нашему начальнику лично звонил. И вообще, дорогой товарищ Аксенов, ты бы не увлекался стихотворениями мертвых поэтов.
        Я собрался сделать удивленные глаза, но Артузов полез в стол, вытащил из него последний номер нашего альманаха «Русское Зарубежье» и открыл его на последней странице. Ткнув пальцем вниз, сказал:
        - И будешь говорить, что ты тут не при делах? Мне эти альманахи регулярно из Латвии присылают, как и всю русскую литературу, что выходит на Западе. А фамилия эта не часто встречается.
        И куда Артур пальцем тычет? А, вот… Внизу страницы мелким шрифтом указано «Шеф-редактор и издатель А. Холминов».
        Молодец отец-основатель советской контрразведки. Зрит в корень. Но Алексей-то Юрьевич куда смотрел? Ему что, нужна слава Герострата? Понимаю, полагается указывать свою фамилию, но мог бы ее слегка изменить. Холминов-то и на самом деле не Петров, не Сидоров и не Аксенов даже. Например, мог бы Алексей написать - Колминов, вот и все. Французы не придерутся, а русским, в общем-то, все равно. Потылицын, скажем, свою фамилию в выходных данных вообще не ставил, ограничиваясь лишь указанием адреса редакции. Капитально я лопухнулся, ничего не скажешь. Что ж, придется что-то придумать. Видимо, подыскать эмигранта более распространенной фамилией, да и переоформить на него альманах.
        - Ты думаешь, кроме тебя кто-то помнит, кто из моих людей нынче в Париже? - поинтересовался я.
        - Володя, этих альманахов всего две штуки. Один у меня, а второй у Осипа Брик. Но если бы Троцкий увидел, он бы фамилию своего спасителя вспомнил.
        Да уж… Угораздило Алексея Юрьевича как-то спасти товарища Троцкого от террориста.
        Даже не думал, что столько шума поднимется из-за какого-то детского стихотворения. И зря я оставил фамилию Маяковского. Поставил бы… Фаровский, скажем или Прожекторский. И смысл бы сохранился, и творческое наследие уберег. А ведь хотелось как лучше. Но никакого криминала в стихах нет, а отмазаться я всегда отмажусь.
        Пожалуй, не стану я пока публиковать стихотворение «Пароходу и человеку». Если наши издания продаются в Латвии, то их могут покупать не только КРО, но и военная разведка. Неизвестно, как Лев Давидович отреагирует на «блюдечки-очки спасательных кругов», а самое главное, как воспримет фразу «Но в конце хочу - других желаний нету, встретить я хочу мой смертный час, так как встретил смерть товарищ Троцкий!». Может на «смертный час» и обидеться. А какой мне смысл лишний раз ссориться с Троцким, тем более, из-за такой ерунды? Да и я, если переделаю Нетте на Троцкого, нарушу рифму, а со стороны это будет выглядеть как мелкое хулиганство.
        - Кстати, а как тебе стихи Маяковского попали? Или это другой Маяковский?
        Пожалуй, Артуру врать не стану. Вернее - врать-то все-таки придется, но не слишком.
        - Они не мне попали, а моим людям. Кто-то в редакцию принес. А кто, теперь уже и сказать не смогу. Кто-то из эмигрантов. Стихи неплохие, понравились. Кто ж его знал, что Маяковского застрелят? А стихи уже в редакторский план на три месяца вперед вошли, не убирать же? Но Лиле Брик шиш с маслом, а не гонорар. У Маяковского мать жива, сестры. Вот, они и получат, как законные наследники.
        Кстати, а так даже и лучше. Зачем потом как-то «легендировать» появление посмертных стихов поэта, додумывать - этот ли Маяковский, или однофамилец? Пусть некто неизвестный занес в редакцию пачку неопубликованных стихов. Такое в годы гражданской войны вполне могло быть. Но литературно-художественному альманаху мы название поменяем.
        Заваривая чай в солдатской кружке, Артузов спросил:
        - Володя, а что ты такой грустный? Что-то в Париже? Или из-за Натальи Андреевны переживаешь? Так не волнуйся, моя Лида двоих родила.
        Из-за супруги я, разумеется, переживал. Но здесь другое.
        - Я сегодня на набережной старую знакомую встретил. Может, ты даже и помнишь это дело - было письмо, в котором одна барышня возмущалась, отчего это Аксенов на ней не женится? А то, что она замуж выходила, это не в счет.
        - Помню-помню, - заулыбался Артур. - Эта барышня еще хотела поменять свою комнату в Череповце на комнату в Москве. А ее бывший муж пошел по делу Мяги, которого ты в Крыму расколол.
        Ну, допустим, Мяги у нас первоначально по другому делу пошел, а тот факт, что он умудрялся продавать белым наше обмундирование, всплыл случайно. А уж то, что муж Капитолины (на тот момент Полины) оказался среди его соратников тоже случайность.
        - Ты же говорил, что она в Череповце? Но могла твоя отставная невеста в Москву по делам заехать, мало ли.
        - Да нет, она в Москву по другим делам перебралась. Проституцией промышляет.
        И чего это я решил рассказать Артузову о встрече? Решил душу излить? Скорее всего, так оно и есть.
        - И ты решил, что нужно наставить девушку на путь истинный?
        - Если бы знал, как это сделать, то попробовал бы. Мы же с Капитолиной вместе целое гнездо контриков выявили, которые мосты через Шексну хотели взрывать. Помню, как я дверь выломал, а ей два мужика руки выкручивали, а третий платье рвал.
        - Контрики-то живы остались? - поинтересовался Артузов.
        - На тот момент - да. Но потом-то их все равно расстреляли. Но это ладно, я еще и другое помню. Я, после ранения, целый месяц в больнице лежал. Грязный, а она горшки за мной выносила, белье меняла. Может, подцепил бы тиф и загнулся, если бы не она? А потом уже и Москва была, потом у меня Архангельск, а она замуж вышла. В общем, хрень полная, а я не знаю, что делать.
        - Ну, если хочешь, позвони начальнику гормилиции, твою бывшую пассию завтра же задержат, а потом обратно в Череповец отвезут, передадут родственникам или знакомым. Могу я позвонить.
        - А смысл? - вздохнул я. - Девка не от хорошей жизни на панель пошла, да не одна, а с товарками. Что ей в Череповце делать? Их с работы уволили, потому что рабочие места другим нужны. И знаю, что не одни они такие, а их много.
        - А скоро будет еще больше, - сказал Артур, разливая чай. - Вон, скоро войска из Финляндии выведут, от Польши отведут, начнут красноармейцев по домам рассылать. Боюсь и подумать, что тогда начнется. Уже и так безработных девать некуда, а будет хуже.
        Какое-то время мы грустно пили чай. А я думал, что ведь читал, и знал о том, что после завершения гражданской войны вылезет всякая накипь, что сидела по углам. Но читать-то одно дело, а видеть - совсем другое.
        А еще вспомнился вдруг Крым, разговор с генералом Слащевым в Ливадийском дворце. Яков Александрович тогда говорил, что вдовы и жены офицеров становятся «мадами Лирскими». А ведь я тогда, если и не злорадствовал, то все равно мысленно укорял руководство белого движения. Мол - до чего же вы, суки, людей довели! А вот у нас-то! Еще вспомнилась девица, которая представилась Эльвирой. Мы ее с Наташкой спасали от голода, а она нас потом обворовала, да еще и меня пыталась застрелить.
        Но все это как-то не то. Одно дело смотреть, как ищет клиентов жена твоего классового врага, совсем другое, если это наши девчонки. Погано. А тут еще и Артузов начал бередить раны.
        - Помнишь, мы тобой как-то по Москве гуляли? - спросил Артур.
        - А мы с тобой по Москве гуляли? - наморщил я лоб, силясь припомнить, когда мы могли с Артузовым просто так вот взять, да погулять по Москве?
        - Ну, мы тогда с тобой еще о литературе рассуждали, о фантастах.
        - А, точно, было такое, - вспомнил я.
        - Думали, что война закончится, всю грязь выметет. Помнишь, мы с тобой двух проституток спасали, за которыми милиционеры бежали?
        - Артур, ну у тебя и память! - восхитился я. Сам-то отчего-то не вспомнил ни милиционеров, ни проституток. А вот разговор о книгах помнил. Рассказать что ли о встрече с Алексеем Толстым? Нет, он еще ни «Аэлиту» не написал, ни «Гиперболоид инженера Гарина». Надо бы в Берлин съездить, попинать красного графа. Книг уже сто лет в рук не брал, только газеты. А так, хоть настоящую фантастику перечитаю. А не то в той жизни читал только дурацкие книги о попаданцах. Знал бы, что сам стану «попаданцем», то ни за что бы не стал читать. Как-то у них все просто получается. Вспомнили всю «Википедию», а потом бах - и все сделали. И почему у меня-то так не получается?
        - Память как память, у тебя ни хуже. Начнешь вспоминать, все вспомнишь, как ты вспомнил о радиостанции, на которую информацию из Архангельска передавали. Но про книги мы с тобой не в тот раз разговор вели, а в другой.
        - Это ты к чему? - поинтересовался я.
        - Да к тому, как я говорил - надеялись, что все дерьмо вместе с войной и схлынет, а вот, поди же ты. Война, почитай, закончилась, а все дерьмо теперь наружу и лезет. Знаешь, за последнее время сколько чекистов со службы уволили за употребление кокаина или за морфий?
        - Откуда?
        - Триста человек! Только по Москве сто, еще сто в Питере. Но это только тех, кого выявили. А взяточничество? Конечно, такое было и в восемнадцатом, и в двадцатом, но сейчас-то почему так? У нас треть сотрудников милиции алкоголики, а у нас сколько?
        Эх, Артур Христианович. Это всегда так. То, на что закрывали глаза во время войны, теперь уже не закроешь. А еще такая вещь, как «откат».
        - Я иной раз тебе завидую. Думаю - Володька в Париже, пусть и живет сытнее, но всего нашего дерьма не видит. И воюет он там с настоящими контриками, не как мы.
        - Так контрики везде одинаковые.
        - Ага, как же, - махнул Артур рукой, едва не скинув со стола кружку с недопитым чаем. - Не хотел рассказывать, но тебе можно. Месяц назад взяли одного бывшего подполковника, он в седьмой армии заместителем начальника штаба был.
        - В седьмой армии? - сразу же насторожился я. Не шестая армия, которая, можно сказать, что моя родная, то рядышком была. И командарма знаю, и начштаба. Кронштадтский мятеж подавляли вместе.
        - Ты его все равно не знаешь, - отмахнулся Артур. - Он в седьмую уже после Кронштадтского мятежа прибыл.
        - Ну и ладно. Так что с этим подполковником?
        - Выяснили, что получает он деньги от белофиннов. Вначале обратили внимание, что замначштаба живет не по средствам, - пояснил Артузов. - Каждый вечер в Питере по ресторанам ходит, да не один, а с женщиной. Пассию он с собой из Польши привез. Разумеется, установили наблюдение, но поначалу ничего не выяснили. Позже, уже в Финляндии, в Гельсингфоргсе, отследили, как он с подозрительным человеком общается, обоих и задержали. И тут такое полезло! Оказывается, с польского фронта его перевели, потому что деньги пропали, но доказательств не было, шум поднимать не стали, а перевели от греха подальше. А в Питере он снова влип, и снова деньги. Пошел в картежный дом - там один открыли, чтобы городу прибыль была, проигрался. А во всех картежных домах всегда кто-то есть, кто к посетителям присматривается. Вот, взяли подполковника в оборот, денег подкинули, а он и взял. Само-собой, деньги за просто так никто давать не станет. Сведениями делился. Еще хорошо, что начальник штаба в седьмой армии очень толковый. Он, хотя и на зама бывшего подполковника поставил, но секретных материалов ему не давал, не доверял.
        - Знаю начальника штаба, - кивнул я. - Толбухин Федор Иванович, он и на самом деле толковый.
        - Так ведь Толбухин начальнику особого отдела армии и сообщил - дескать, странно себя ведет его зам. Нос сует, куда не просят.
        - А в начальниках особого отдела не Никита ли Побажеев? - улыбнулся я, вспоминая парня, который в двадцать семь лет стал начальником особого отдела армии. Считай - занял генеральскую должность. Ведь это он тогда не испугался всесильных Зиновьева с Троцким и не позволил арестовать командарма. Если бы не Никита, то точно, атаковали бы форты с развернутыми знаменами и с пением «Интернационала».
        - Он самый. Но не проси, все равно не отдам. Никита нынче всей контрразведкой в Финляндии заправляет. Помогает тамошней Контрольной комиссии.
        - Кому помогает? - не понял я.
        - Контрольной комиссии. Финские товарищи решили, что собственную чрезвычайную комиссию они создавать не станут, но у них будет Контрольная комиссия при Финском народном правительстве. Так мы же не спорим. Финляндия - государство независимое.
        Ну да, совсем независимое. И это правильно. Мы же обещали, что финны сами решат свою собственную судьбу. Вот они и решают.
        - А кто подполковника-то этого вербовал? Неужели финны?
        - У финнов кишка тонка такую операцию провести. Официально это были норвежцы, но чует мое сердце, что за ними еще кто-то стоит. В общем, ты понимаешь.
        Понимаю. Из под норвежского флага всегда торчала английская подкладка.
        На столе у Артура зазвонил телефон. Взяв трубку, он только и сказал «Ага».
        Окинув грустным взором стол, чайник и грязные кружки, товарищ Артузов сказал:
        - Ладно, потом помою. Феликс Эдмундович прибыл раньше, чем собирался, нас просят подняться.
        Глава 6
        Пограничник Яковлевс
        Не дружу с поездами. И сплю в них плохо, и легкое чтиво, прихваченное с собой, чтобы скоротать время, читается так, словно трактат по философии.
        Но нынче у меня не было чтива, за исключением советских газет. Еще имелись проекты договоров о концессиях. Один из них персональный, для мсье Латиля, о постройке совместного тракторного завода, а второй - стандартный, для тех, кто изъявит желание налаживать в Архангельской губернии лесоперерабатывающую промышленность.
        Что касается господина Латиля - тут исключительно моя идея, но она пока именно что идея, потому что с Латилем имеется лишь предварительное соглашение. Тягачи, кстати, велено закупать «на корню». Мол - если для РККА не подойдут, отправят в народное хозяйство.
        По лесопереработке правительство дало мне своеобразный «карт-бланш» - могу заключать договоры с теми французскими промышленниками, которые пожелают вложиться в советскую экономику. Удачно, что в Совнаркоме встретился с Михаилом Артемовичем Поповым - председателем Архангельского губисполкома, а еще раньше - руководителем Архангельского подполья.
        Попов - молодчага. Восстанавливает флот, возрождает лесозаводы. Кое-что я и сам помню - до революции в губернии насчитывалось свыше сорока предприятий, принадлежавшим двенадцати компаниям. Девять из них были иностранными, преимущественно - английскими. Бывшие владельцы компаний готовы сотрудничать, но при условии компенсации им потерянной прибыли, а еще - если советская власть сама восстановит и оборудование, и дороги. Но если мы это смогли бы сделать сами, так на кой нам бывшие владельцы? Да и к англичанам у Попова не очень хорошее отношение. Вот тут я его понимаю.
        Зато по инициативе Михаила Артемовича возник трест «Северолес», в который сведены все имевшиеся в губернии лесоперерабатывающие предприятия. Восстановить удалось восемь. Уже неплохо! И два в совместном владении с норвежцами. Норвегия обещает восстановить еще четыре, но этого мало.
        Еще плохо (это мне Артемыч шепнул на ушко), что из заработанных денег Москва оставляет ему лишь двадцать процентов, а остальное забирает на свои нужды. Вот, если бы Архангельск оставлял все себе, то он бы уже и порт восстановил, и построил узкоколейку, чтобы вывозить бревна. По мне, так двадцать процентов совсем неплохо, а валюта нужна не только Архангельской губернии, но и всей России.
        Помимо проблемы с оборудованием и инструментами, у Попова имеется проблема с рабочей силой. Если на сами лесопилки и пилорамы народ есть, то на лесозаготовки его не хватает. Кому хочется ехать на заработки в глухую тайгу, где нет нормальных условий для жизни? Пока удается вербовать народ из Вологодской губернии - там с работой совсем плохо, а что дальше? Еще проблема. С дальних вырубок лес приходится вывозить на лошадях, а их тоже не хватает.
        Михаил Артемович, по доброте душевной, готов меня сделать полномочным представителем треста «Северолес» во Франции, благо, что для этого ему не нужно решать вопрос ни с моим выездом за границу, ни с документами. Шикарное предложение, что ни говори! Но я его вежливо отверг - дескать, чем смогу, тем и помогу, безо всякого моего формального участия, да и валюту не стоит переводить на «представителя». А вот рассмотреть присутствие Рябушинского в восстановлении его бывших заводов на территории губернии, вполне возможно. Но конкретно пусть обсуждают сами, уже на месте, с посланником Рябушинского. Олигарх не станет брать поросенка в мешке, ему нужно все видеть и знать, во что и на сколько вкладываться.
        А вот что касается Ферганской долины, то удалось убедить Совнарком, что радиоактивные руды нужны самим. Рябушинскому о том говорить не стану, тем более, что реально мы этой долиной распоряжаться не можем из-за басмачей. А что будет потом - поглядим.
        Но я готов, по приезду во Францию, довести до сведения заинтересованных лиц, что Архангельск способен прямо сейчас продавать и пиломатериалы, и шпалы и пропсы, а главное, чтобы французы прислали свои суда для вывоза грузов. Что такое пропсы я не знал, а переспрашивать постеснялся.
        Зато и сам слегка озадачил Попова предложением по добыче йода. Или, правильно не добыча, а производство? Не суть важно, главное, что Совнарком одобрил предложение французского капиталиста - йод-то и на самом деле нужен позарез, а Михаил Артемович выделил сотрудников, которые станут непосредственно работать с промышленниками и фармацевтами. В общем - мое дело маленькое. Оценить идею, получить «добро» и свести нужных людей друг с другом. Как уж там получится с прибылью я не знаю, но Россия получит нужный антисептик, а торгпредство перестанет тратить деньги и время на покупку и переправку йода домой.
        На сей раз мое пребывание в Москве заняло поменьше времени, чем обычно, всего-то две недели, вернуться раньше я, при всем желании, не успевал. Надо следовало решать и главные вопросы, касающиеся защиты Советской России, и проверить, как там мой отдел. Товарищ Дзержинский, уже в отсутствии Артузова, мне опять удивил, но об этом чуть позже.
        И с организацией посольства заморочки. Слава богу, имею некоторый опыт по торгпредству, но опять-таки пресловутый кадровый вопрос. Нужны сотрудники посольства, разбирающиеся в вопросах права и, прежде всего, французского права. Решили, что их мне пришлют попозже, а пока буду обходиться силами торгпредства. Впрочем, я нечто подобное и предполагал. Ладно, пусть присылают людей хотя бы со знанием французского языка и девушек, умеющих печатать на машинке. Бумагооборот, я чувствую, будет огромным. А Трилиссер должен фильтровать моих будущих работников.
        Мелькнула мысль взять с собой Капитолину. Но эта мысль, как пришла, так и ушла. В каком качестве я ее в Париж привезу? На машинке она печатать так и не научилась, языков не знает, а уборщиц мы нанимаем из местных. А кто знает, не решит ли моя бывшая невеста поработать во Франции по той «специальности», которую освоила? Нет, не станем плодить конкуренток парижским девушкам с «пониженной социальной ответственностью».
        Еще встретился с товарищем Грабарем из Третьяковской картинной галереи, договорился с ним об организации в Париже выставки. Все-таки, посольство должно заниматься и культурно-просветительской деятельностью, знакомить, так сказать население чужого государство с нашим культурным наследием. С Игорем Эммануиловичем мы уже встречались раньше, теперь только «утрясти» некоторые детали. Вроде все утрясли, теперь можно договариваться с министерством культуры Франции об организации, конкретных сроках, хранении и о прочем. Вообще, с Грабарем приятно иметь дело, понимает все с полуслова.
        И вот, я в поезде. Пока еще не дорос до персонального вагона, но купе очень комфортабельное. Кругом никель и кожа, а самое главное - имеется собственный туалет и умывалка, не нужно бегать, оставляя без присмотра документы, а то и таскать их с собой (да-да, и такое бывало).
        От Москвы до Риги ехать долго, зато есть время, чтобы заняться «реставрацией» стихотворений товарища Маяковского. И что я помню? Про любовь, кроме как «Письмо товарищу Кострову» не вспомнилось ничего, «Стихи о советском паспорте» и вспоминать не стану, наизусть знаю, а что еще? Ведь много же написал поэт.
        Но отчего-то вспоминались стихи для детей. Странно, когда же я их читал? Давно, в детстве, но некоторые помню наизусть. Вот, это скажем: «Влас Прогулкин - милый мальчик, спать ложился, взяв журнальчик».
        Мальчик решил дочитать до конца журнал, проспал, у него начались проблемы в школе, а потом они продолжились и во взрослой жизни. И, в конце концов Влас спился.
        Пожалуй, это стихотворение я печатать не стану. А иначе, что получается? Все беды от журнальчика, который ребенок решил дочитать до конца? Надо было похвалить парня за упорство, а товарищ поэт его сделал лоботрясом и прогульщиком.
        Лучше вот это, про выбор профессии.
        У меня растут года,
        будет и семнадцать.
        Где работать мне тогда,
        чем заниматься?
        Профессий интересных перечислено много, но отчего же Владимир Владимирович не включил в список чекистов? А ведь предлагал же он юноше «обдумывающему житье, решающему - сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь - 'Делай ее с товарища Дзержинского».
        Забраковать стихотворение о выборе профессии? Нет, неплохое. Может, про чекиста и сам додумаю. Еще помню «Возьмем винтовки новые, на штык флажки! И с песнею в стрелковые пойдем кружки».
        Вот это вообще шикарное. Пригодится, когда станем строить новую армию и готовить детишек к службе.
        Я человек законопослушный. Если во время поездки по железной дороге у меня требуют документы, то я беспрекословно их предъявляю и пограничникам, и таможенникам и даже нашим чекистам. Понимаю, что у каждого своя работа, а погранцы, скажем, той же Латышской республики, при пересечении границы обязаны проверять документы. Но одно дело, если от меня требуют выполнения моих обязанностей, совсем другое, если начинается какой-то маскарад.
        На полустанке, где нынче проходит советско-латвийская граница (в моей реальности она была в другом месте, где именно, сказать затрудняюсь. Вроде, в нынешней Псковской области?), латыши решили, что пассажиры поезда «Москва-Рига» обязаны вступать на священную землю Латвии пешком. Поэтому, во время досмотра документов, нас начали выгонять из вагона. В общем-то, сущая формальность и показуха. Предполагалось, что все мы выйдем, пройдемся пешком шагов пять, а то и десять, а паровоз немножко проедет вперед, подтягивая за собой вагоны. Потом все дружно вернемся и займем места согласно купленным билетам.
        Разумеется, я выходить из своего купе отказался. И дело не только в том, что решил проявить неуважение к латышскому национальному самосознанию (я вообще к сознаниям подобного рода отношусь с пониманием, сам такой), а потому что у меня с собой имелся почти чемодан важных бумаг. Помимо верительных грамот, тащил с собой документы, позволяющие мне (то есть, не мне лично, а еще не существующему посольству), помимо отстаивания интересов РСФСР, представлять во Франции еще и Украинскую и Белорусскую советские социалистические республики, а также Галицийскую народную республику. Отчего-то пока не дали подобных документов на Закавказскую федерацию, а о Дальневосточной республике в Совнаркоме даже не вспомнили. Про Финляндию вообще речь не шла. Финны - люди свободные, сами будут дипломатические отношения выстраивать. В восемнадцатом это у них получилось легко и свободно, так что опыт имеется.
        А еще - а это мне показалось вдвойне любопытно, «старшие» товарищи сообщили, что прямо в Париж мне привезут документы из Крыма. Мол, коли правительство Слащева так до сих пор и не признали, то все равно Крымскую республику придется кому-то представлять за рубежом.
        Словом - республикой больше, республикой меньше, терять-то мне уже нечего. Представлю. Обеспечу. И всех граждан бывшей империи защитю. Или защищу? В общем, обеспечу дипломатическую защиту. Но для начала мне придется защищать себя.
        В принципе, я мог бы схватить чемодан, выйти на платформу и проделать несложную пробежку, но отчего-то уперся. Малость взбесило, что мне пытаются навязать традиции, которых у лимитрофа никогда не было. Какая традиция, если независимость Латвия обрела совсем недавно, да и то, благодаря немецким штыкам? Но как это нередко бывает, те государства, что получили самостоятельность в качестве подарка, а не завоевали ее в результате долголетней борьбы, еще ревностнее относятся к своим игрушкам.
        Поначалу латыши делали вид, что не понимают по-русски, пришлось говорить с ними по-французски, отчего пограничники вспомнили язык империи.
        - Я советский дипломат, - объяснял я. - Свои документы я вам предъявил, а мои права вам известны. Согласно Венской конвенции, личность и мое имущество неприкосновенна. Оснований для моего задержания у вас нет, потому что я не делал ничего противоправного. Если я не желаю покидать свой вагон, вы не имеете права меня заставлять.
        А ведь знают же, что в купе едет полпред. У меня только что были таможенники, пытавшиеся осмотреть мое имущество, но узрев дипломатический паспорт и прочее, оставили мой багаж в покое.
        - У нас-с ест прикас - с угрозой сказал старший из погранцов, отличающийся от подчиненных фуражкой - у рядовых они круглые, а у этого отчего-то конфедератка.
        - У вас приказ, а у меня дипломатический иммунитет, - парировал я.
        - Ффы далжны уфажать наш традиций, - гнул свое пограничник.
        Я хотел сказать о том, что если традиция имеет от роду не больше месяца (в прошлый раз ничего подобного здесь не было!, то это не традиция, а самодурство, но сказал дипломатично:
        - Я безмерно уважаю традиции Латышской республики…
        - Латвийской республики, - поправил меня один из пограничников. Причем, сказал без акцента.
        - Тем более - Латвийской республики, - не стал я спорить. - Так вот, если вы чтите собственные традиции, то просто обязаны уважать и обычаи других, тем более, если эти обычаи уже превратились в правовую норму. Но я не вижу, чтобы граждане республики уважали международное право. В данный момент это купе имеет статус экстерриториальности, а если вы меня попытаетесь выставить, то это равносильно нападению Латвии на РСФСР.
        Латыш, говоривший по-русски без акцента остался меня охранять, а двое других ушли. Видимо, совещаться с начальством.
        - Вам что, господин посол, сложно оторвать задницу и выйти на перрон? - спросил пограничник.
        Слово посол было произнесено с иронией. Не иначе русский. Вступать в разговор с бывшим соотечественником, перешедшим на службу другого государства мне не хотелось, а тот продолжал гнуть свою линию.
        - Латыши - ребята упертые. Если им дали приказ, то все пассажиры обязаны выйти. Сейчас придут, вас отсюда вынесут и плевать им на международное право. Думаете, Советы из-за этого нам войну объявят? Станете кричать о дипломатической неприкосновенности? Да вы здесь этим лишь насмешите, не более.
        Эх, не хотел я разговаривать с перебежчиком, а придется. Войну из-за этого не объявят, но дело в другом.
        - Если меня попытаются вытащить силой, я буду стрелять, - улыбнулся я. - И мне плевать, что вас больше и вы меня убьете.
        Пограничник не испугался. Или не поверил в серьезность моих намерений.
        - И зачем вам это?
        - А затем, чтобы впредь (хотел сказать - ваши хозяева, но не стал, я же теперь дипломат!) государственные органы Латвии знали, что с советскими дипломатами шутки плохи, - пояснил я. - Не хочу создавать прецедент. А меня убьют, еще одного убьют, третьего, даже четвертого - Совнарком стерпит, а вот дальше, точно будет война. Вы не частные лица, а государственные служащие. Получается, Латвия убивает советских дипломатов?
        - И где ваше оружие? И с чего вдруг дипломаты - тем более, посланники России, оружие стали носить?
        Оружие у меня в кобуре скрытого ношения, под мышкой. Но я сказал так:
        - Оружие достают лишь тогда, когда есть необходимость его применить. Это первое. Второе: у меня с собой имеются важные документы, поэтому, я еще и выступаю в роли дипкурьера, а дипкурьерам, как вам известно, оружие полагается.
        Пограничник задумался, потом кивнул. Чувствуется, он с такими вещами знаком хорошо.
        Парень, скорее всего, из Корпуса пограничной стражи империи. И вряд ли он был нижним чином. А судя по манерам - даже не вахмистром, а офицером. Этакий поручик Данович, перешедший на службу к латышам, да еще и изрядно потерявший в должности.
        Не выдержав, я все-таки поинтересовался:
        - Начальник кордона?
        Латышский пограничник дернул щекой, потом горделиво сказал:
        - Поднимайте выше - бригады. Подполковник Яковлев. Теперь, соответственно, Яковлевс, контролер второй смены.
        Олатышили бывшего командира бригады. Как в анекдоте времен распада СССР. Шарикас! Гавс-гавс!
        Не стал задавать нелепых вопросов - мол, как же вы докатились до жизни такой. Что ж, его выбор. Латвия пока использует русских специалистов, включая и военных, и полицейских, и пограничников, потому что своих не хватает. Но пройдет годик-другой, как всех русских начнут вышибать со своих постов, пусть даже они и незначительные. А то, что из Яковлева стал Яковлевсом, никого не волнует. А вот Артузову следует сообщить, что на пограничном пункте имеется бывший офицер Корпуса пограничной стражи. Авось, пригодится. Мне бы этот экс-полковник тоже сгодился, но сейчас не время им заниматься. Или успею вербануть?
        Нет, не успел. Из глубины вагона послышался какой-то приказ, а Яковлевс, не сказав ни слова ушел.
        Глава 7
        Трамповладелец
        Трудная судьба у дипломата. Мало того, что приходится самому фильтровать базар, виноват, следить за тем, чтобы не сказать ничего лишнего, а в этом случае лучше говорить как можно меньше и такими обтекаемыми фразами, к которым невозможно придраться, так еще и переживать, чтобы твои слова не исказили газетчики. А эти, «акуленыши пера», не просто исказят, а переврут твои высказывания, чтобы в завтрашней газете они прозвучали похлеще и привлекли покупателя. Газета тоже товар и его следует продать. А уж сказал ли посол так, или этак, кого волнует? А подавать на журналистов в суд бесполезно. Стенограммы никто не ведет, скажут - мол, так услышали.
        Удивительно, но мой приезд в республику Франция стал крупным информационным поводом. Как только я сошел с поезда и вручил носильщику два своих чемодана (а был бы простым торгпредом, так сам бы отнес!), оставив при себе третий, с документами, вроде наших атташе-кейсов (конфисковал у Артура, у того чемоданчик без дела лежал), как был атакован репортерами и фотографами. Первые пытались задавать вопросы, а вторые совали мне в морду свои допотопные камеры и слепили в глаза магнием.
        У меня было дикое желание разбить фотокамеру о голову какого-нибудь борзого репортеришки, но пришлось себя сдерживать,улыбаться и делать вид, что тебе приятно. По судам меня за разбитую камеру не затаскают (дипломатический иммунитет!), но кормиться писучая братия этим случаем будет долго.
        Но все равно, сволочи, нашли-таки пару фраз, которые интерпретировали так, как им хотелось.
        И вот, только-только начав карьеру политического представителя Советской России в Париже, не успев еще вручить президенту верительные грамоты, я уже был вызван на ковер на набережную д' Орсе, под пресветлые очи секретаря Бертело. И, неважно, что око всего одно.
        Вечный секретарь министерства иностранных дел Франции смотрел на меня не грозно, а чуть насмешливо.
        - Вызов совершенно формальный господин посол, - успокоил меня секретарь. - Но президент хотел знать - что за инструкции дало вам правительство Советской России? Соответствует ли ваше высказывание тому, что написано в газетах?
        А в газетах было написано, что советский посол привез во Францию чемоданы инструкций, по которым он будет осуществлять революцию. И в доказательство приводился снимок «атташе-кейса» в моих руках. Убойное доказательство!
        - Разумеется нет, - вздохнул я. - На вопрос газетчиков - имею ли я инструкции Ленина с Троцким по подготовке революции, я ответил, что Франция не нуждается в инструкциях, потому что она сама является учителем Советской России. В Советской России чтят ваших революционеров. У нас именем Марата улицы называют и корабли. Вероятно, репортеры уже не помнят о штурме Бастилии.
        - О штурме Бастилии они вспоминают, когда об этом нужно сделать очередную сенсацию. Например, что в Бастилии содержалась та самая Железная маска, посаженная туда еще при Людовике четырнадцатом и дожившая до революции.
        Эх, почему «Боспор Киммерийский» до сих не написал до сих пор про штурм Бастилии? Скажем, про то, что тюрьма не была разобрана восставшим народом и не была продана хитромудрому подрядчику, а на самом-то деле была уничтожена бомбой, скинутой с воздушного шара. Братья Монгольфье специально его создали, чтобы нанести удар сверху.
        - Собственно говоря, нечто подобное я и полагал, - кивнул секретарь. - Мсье Кустов благоразумный человек, поэтому вести коммунистическую пропаганду на территории Франции он не станет. Но господин президент слишком верит газетным статьям, хотя он прекрасно знает, как их пишут. Успокою мсье Мильерана.
        Какая революция может быть во Франции? Да французы уже утратили всю свою пассионарность, превратившись в нацию буржуа. Сказать секретарю об этом? А почему бы нет?
        - Можете передать президенту - полпред Советской России твердо уверен, что в ближайшие сто лет никаких революций во Франции точно не будет. Официальных заявлений я по этому поводу делать не стану, но на мое чутье можете положиться.
        - Приятно слышать такое от коммуниста, - хмыкнул Бертело. - Обычно мне приносят переводы статей из советских газет, где ратуют о мировой революции. Ваши слова - бальзам на душу.
        - Но ведь я же вам дал прогноз только на сто лет, а что будет дальше? Возможно, лет через двести Франция превратится в социалистическую республику. А там, глядишь, все государства исчезнут, и мы станем единым коммунистическим общежитием.
        - Если что-то случится через двести лет, то это не страшно. Мои потомки, к тому времени, переберутся куда-нибудь в Алжир.
        Я про себя подумал, что потомкам Бертело чревато перебираться в Алжир. Если только куда-нибудь во Французскую Полинезию.
        - Мсье Кустов, а теперь более важный вопрос, по существу - кроме интересов России, вы собираетесь представлять еще и интересы других непризнанных государств? Советской России, Украинской и Белорусских республик, а также Галицийской?
        - Еще Закавказской федерации, а также не исключено, что и Крымской республики, - сообщил я.
        Все это не являлось каким-то секретом, а уже было обговорено на встрече министров при подписании дипломатического соглашения.
        - Следует ли считать, что Советская Россия не станет поглощать Финляндию?
        Далась секретарю эта Финляндия! Уже во второй раз спрашивает. К чему Франции какая-то Финляндия?
        - Мсье,Советская Россия вообще не собирается никого поглощать. Даже если произойдет слияние республик в единое государство, оно не будет поглощением, а станет объединением равноправных и суверенных государств.
        - Меня, откровенно-то говоря, мало беспокоит, какую форму примет Советская Россия, - отозвался секретарь МИД. - Меня больше беспокоит Франция.
        - А какая связь? - недоуменно спросил я.
        - Связь самая прямая. Разумеется, главная задача нашего министерства - защита наших интересов за рубежом, разработка стратегии внешней политики Франции, но мы существуем для самой Франции и наша деятельность связана с внутренней политикой республики. Начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года мы приняли более двухсот тысяч русских беженцев, но только десять процентов из них имеют средства к существованию. А как прокормить остальные девяносто? Если просто предоставить их самим себе - увеличится преступность. Часть эмигрантов впитывает в себя Иностранный легион, часть занята поденной работой, кто-то нашел себе фермерские хозяйства, но все равно, проблема остается. Сейчас в Турции содержится еще около двухсот тысяч русских, перебравшихся туда из Крыма, из Одессы или Николаева. Скажу честно - мы даем турецкому правительству деньги, чтобы оно держало русских еще какое-то время, отказываем русским во въезде, но они всеми правдами и неправдами все равно приезжают. И в Берлине пребывает еще около ста тысяч русских. Сейчас в Германии инфляция, нет работы. В самое ближайшее время русские хлынут к нам. Во
Франции, после завершения войны безработица, не хватает рабочих мест. Но если сюда понаедут ваши бывшие соотечественники, начнется крах. Двести тысяч эмигрантов мы еще как-нибудь переварим, но триста или четыреста - уже перебор. Но ведь в Финляндии тоже немало русских, противников большевистского режима. Если Финляндия станет частью Советской России, то они тоже побегут к нам. А это еще, как минимум пятьдесят тысяч, а тои все сто.
        Эх, господин секретарь. Не знаете вы, что такое настоящая волна эмигрантов! Да в моей реальности в Париж устремилось не меньше миллиона русских. И ничего, как-то справились.
        Хотелось бы сказать мсье Бертело, что РСФСР с удовольствием возьмет обратно всех своих заблудших соотечественников, но язык не повернулся. Мы пока не готовы. Вот, чуть попозже, когда станем восстанавливать промышленность - с удовольствием. Только не всех, а нужных республике Советов специалистов. А не то ведь, насколько помню по истории развития промышленности во время нэп - с одной стороны в СССР была жесточайшая безработица, что-то около двух миллионов человек, а с другой - катастрофическая нехватка инженеров, мастеров и квалифицированных рабочих.
        - Мсье Бертело, а Франция могла бы помочь и себе и нам, - сказал я. - Если вы, по своим каналам, благодаря собственным связям сумеете убедить ваших промышленников восстанавливать, а то и создавать заново предприятия в Советской России, то и они бы могли заработать, а мы сумели бы вернуть себе часть наших людей.
        - Увы, у меня нет такого количества знакомых предпринимателей, чтобы восстанавливать вашу экономику, - улыбнулся секретарь. - Да и вы не сумеете вернуть всех тех, кто приехал или приедет во Францию. Вам ведь не нужны люди, не имеющие профессий?
        Я только развел руками. Нужны ли нам бывшие офицеры? Боюсь, что нет. Нам сейчас и своих-то военспецов девать станет некуда. Ладно, если они офицеры военного времени, вольноперы, вроде моего Володьки Аксенова, имеющие профессию учителя, инженера или землемера, эти не пропадут, а кто никакой профессии не имел? А ведь таких, из числа офицеров - хоть наших, а хоть и белых, подавляющее большинство. Я сейчас не беру в расчет профессиональных военных, закончивших накануне войны кадетский корпус или юнкерское училище. Таких уже практически не осталось, повыбиты еще во время Первой мировой. И офицерские кадры пополнялись, в основном, даже не за счет вольноопределяющихся, за счет унтер-офицеров из числа лучших. А какая профессия у унтера, отслужившего срочную службу и попавшего на войну? Да никакой. Из крестьян все. Это в песнях «поручики Голицыны да корнеты Оболенские» воевали, но воевали-то Ивановы-Петровы-Сидоровы хоть с той стороны, а хоть с этой. А что мы хотим? Россия - аграрная страна.
        - Те русские, кто имеет хорошие рабочие специальности, а еще - ваши ученые, конструкторы будут востребованы. И мы не заинтересованы возвращать их России, - невозмутимо сообщил Бертело.
        Ну, правильно. Россия их готовила, понимаете ли, мои предки-крестьяне горбатились, чтобы студенты учились, профессорами становились, а Франция их переманивает. А низкоквалифицированные или неквалифицированные кадры никому не нужны.
        Значит, бабу Ягу будем воспитывать в своем коллективе. И ученых тоже. Но уж если я пришел к секретарю министерства, то нужно выяснить кое-какие тонкости французской бюрократии. Ну, или порядок, кому как нравится.
        - Господин секретарь, если у меня возникнет ходатайство о стажировке во Франции советских ученых, то мне следует обращаться к вам или в Министерство национального образования?
        - Вы должны составить список ваших стажеров, подтвердить готовность об оплате их обучения - это вам придется согласовывать с институтами или лабораториями, где будет проходить стажировка, согласовать список с нашим министерством, а потом передать его Министерству национального образования.
        Е-мое, опять согласования. Ну, а что я хотел? Придется побегать. Не самому, разумеется, сотрудники есть. Правда, с тем же институтом Пастера придется вначале иметь дело мне, а уже потом отправлять сотрудников. А я обещал Барыкину, что поспособствую стажировке его сотрудников. Обещал, значит поспособствую. Авось, пенициллин создадут в году так тридцатом, или тридцать пятом. В тридцать пятом - тоже неплохо. И с радиоактивностью нужно работать. Изучать, получать вражеский, то есть, я хотел сказать, зарубежный опыт. Но для начала нужно преодолеть советскую бюрократию. Отправить сообщение Луначарскому и Семашко, пусть готовят общие списки и пожелания, утрясают это с Политбюро, а потом уже буду заниматься здесь.
        Мсье Бертело уже посматривает на часы, давая понять, что пора бы и честь знать. Но я не просился на набережную, он сам меня сюда вызвал.
        - А если возникнет надобность устроить в Париже выставку русских художников?
        Секретарь уже открыто показывает мне на дверь, но осознавая, что так просто я не уйду, сказал:
        - А вот это нужно утвердить у министра культуры, согласовать с министерством внутренних дел, а потом отправить к нам.
        - Благодарю вас, - шаркнул я ножкой.
        Вообще-то, если бы в МИД сидел специальный человек, который мог бы ответить на мои вопросы, то я бы секретарю министерства вопросов не задавал. Пытался уже, еще будучи торгпредом, но неизменно отвечают - дайте письменный запрос, ответ придет в течение двух месяцев. Запрос как-то дал, приходит ответ - мол, коль скоро мы не имеем дипломатических отношений, вам следует обратиться за дополнительными консультациями в канцелярию Президента.
        Так, а теперь домой, то есть, к Комаровским или в торгпредство? Предпочтительнее домой, но в торгпредстве имеются неотложные дела. Барминов как раз пришел, когда позвонили с набережной д' Орсе.
        И вот, я в собственном кабинете, а бывший зубр министерства торговли царской России товарищ Барминов спрашивает:
        - Что будем делать с Трампом?
        Чуть было не брякнул - а он собирается опять в президенты, но вспомнил, что речь идет не о том белобрысом дядьке, что снимался в фильме про этого, как там его? мальчишке, оставшемся дома, а о судне. А этот, который президент, он на второй срок выбран или нет?
        - Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки стоит нынче в порту Кале и ждет указаний от судовладельца, - терпеливо пояснил Барминов. - Две телеграммы пришли от капитана, одна от властей порта.
        - Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки? Сергей Сергеевич, а что за трамп и мы к нему каким боком?..
        - Олег Васильевич, так вам лучше знать, - недоуменно воскликнул пой экономист и бухгалтер. - Трамп принадлежит вам, команда на судне, ей требуется платить жалованье или увольнять. А еще оплачивать стоянку, страховку. Я сам не в курсе вашей операции.
        Барминов посмотрел на меня с неким укором. Мол - сделка совершена без его ведома, а он обычно меня консультирует.
        Откуда у меня взялся трамп? Ах ты, понял! Семенцов, сволочь такая, мало того, что купил партию оружия, он еще и судно купил. Видимо, все оформил на мое имя. Нет, вполне очевидно, что на мое, коли нас трясут. И не подумал, что если английские таможенники или военные его прищучат, то виновника и искать не надо, все в судовым документах указано. Ну, Андрей Николаевич!
        С другой стороны - я бы отмазался. Я сам в штатах не был, сделку не оформлял, про то, что являюсь владельцем корабля ничего не знаю. И вообще - это ложь и провокация английских спецслужб.
        И что мне с судном-то теперь делать? Понятно, хлеба не просит, зато денег на содержание просит. Сколько это во франках за день?
        - Сергей Сергеевич, а вы разбираетесь в судоходстве?
        - В чем?
        - А, не то сказал… В судовладении? В порядке регистрации, страховании и прочем?
        - Ну, в некотором роде разбираюсь. Приходилось когда-то сделки подобного рода оформлять.
        - Вот и ладно. Тогда - трамп этот будет числиться под вашим контролем, подумайте, что с ним можно сделать…
        - Так, трамп - судно небольшое, надежное. Можем и сами использовать, можем в аренду сдавать. Надо бы его съездить и осмотреть. А на содержание понадобится не меньше тысячи франков в день. Поэтому, лучше его у причала не держать.
        Тысяча франков в день? Дороговато. Наверное, есть смысл отогнать его к нам, а там оформить как дар правительству.
        - Вот, вам и карты в руки. Съездите, все изучите, подумаете вместе с Никитой - что там можно сделать, чтобы корабль не простаивал без дела.
        Я собирался еще что-то сказать, но в кабинет без стука влетела Светлана Николаевна. И с места в карьер приказала:
        - Олег Васильевич, все бросайте…
        - В смысле? Что бросать? - не понял я.
        - Такси у входа, - нетерпеливо сообщила бывшая подпольщица, принимаясь тянуть меня со стула.
        - Светлана Николаевна? - обалдел я от натиска.
        - Быстро беги… У Наташи уже схватки начались.
        Светлана Николаевна что-то мне кричала про шляпу, но я уже мчался вниз…
        Глава 8
        Бремя выбора
        Спрашивается, чего было бежать сломя голову, если к Наташе меня все равно не пустили? Рожала моя супруга не в родильном доме, как мне казалось, было бы логично - там все-таки и медперсонал, и уход, да и опыт своего времени протестовал против домашних родов. Матушка моя, правда, всех своих деток - моих старших братьев и сестер кроме меня, самого младшенького, рожала дома. Ну так когда это было? В пятидесятые - начало шестидесятых годов! Да и жили мы в деревне, пока роженицу везешь до города - по дороге родит. А здесь, Париж, все-таки, культурная столица мира. Нет, культурная столица мира наш Петроград, а Париж - столица Европы.
        В спальню то и дело забегали какие-то женщины, гремели чем-то железным, металась туда-сюда теща, а мы с тестем уныло торчали в коридоре и всем мешали.
        А потом донесся тонюсенький плач.
        Я, дернулся, было, но меня перехватил тесть.
        - Олег, нам туда нельзя. Позовут. - Вслушиваясь в плачь младенца, старый граф спросил: - А кто родился-то? Чей плач - мальчика или девочки?
        Определить по плачу пол ребенка я не смог.
        Наконец-то мне разрешили на минутку посмотреть наобессилевшую Наташку, поцеловать любимую в щечку, потрогать ребенка за пяточку. Но на руки мне пока малышку (да, девчонка!) не дали. Личико маленькое, красненькое и сморщенное, но самое прекрасное в мире! Волосики на головушке черненькие, хотя мы с ее мамкой светло-русые, но плевать. Моя!
        - Посмотрели? Хватит. Девочкам нужен покой. А теперь марш отсюда.
        Я что-то замекал, попытался возмущаться, но доктор Форш - один из лучших русских гинекологов Парижа, обладатель такого мощного брюха, что мой армейский старшина Казачек обзавидовался бы, вытеснил меня из комнаты. Заодно он выставил и тестя, тоже пытавшегося поздравить дочку. Против докторского пуза ни у меня, ни у тестя шансов не было, и мы с позором покинули спальню, превращенную в палату.
        - Надо бы отметить, - раздумчиво посмотрел на меня граф Комаровский, потом вздохнул. - Эх, как жаль, что мне зять достался слишком уж правильный. Сейчас бы по рюмочке коньяка. Как у нас когда-то говаривали - ножки обмыть.
        По рюмочке коньяка? А и черт-то с ними, с моими принципами и трезвостью. За такое дело, как рождение дочери (второй, между прочем, если считать и ту, что осталась в моей реальности) можно и принципами поступиться. Вспомнив единственную армейскую команду, начинавшуюся на букву «А», махнул рукой.
        - Наливай!
        И вот, мы укрылись в кабинете у тестя, тот с радостным видом принялся разливать коньяк по крошечным рюмкам. Авось, с одной-то рюмашки я не помру.
        - Эх, лучше бы мальчишка родился, и был у нас бы новый граф Комаровский, - вздохнул тесть, поднимая рюмочку.
        - Девчонка тоже неплохо, - отозвался я, чокаясь с тестем.
        Попытался выпить, не удалось. Сделал глоточек. Тьфу. Как же эту гадость-то народ пьет?
        Кажется, от крошечного глотка в голове зашумела, все вокруг поплыло.
        - Кстати, а как вы ребенка назвать решили? Или еще не решили? - полюбопытствовал тесть.
        - Мы же сразу сказали - если мальчик, так будет Виктор, а девочка - то Виктория.
        Андрей Анатольевич помолчал, потом осторожно - так, чтобы я не заметил, стряхнул слезинку, вылезшую из глаза, посмотрел на мою рюмку, вздохнул и недрогнувшей рукой налил себе еще одну рюмку. Выпив, поблагодарил:
        - Спасибо. Жаль, что не Виктор Комаровский, но Виктория - это великолепно.
        Я хотел сказать, что вторым ребенком у нас может быть и мальчик, но не стал. Не знаю, решимся ли мы с Наташей на второго? Хотя, тут как Бог даст.
        Да уж, как Бог даст якобы неверующей большевичке и чекисту-агностику.
        - Все образуется, - похлопал меня тесть по плечу. - Не переживай так. Мы с супругой двоих родили, ничего.
        Неужели так заметно, что я переживаю? Но как не переживать-то?
        Без стука в кабинет влетела теща.
        - Андрей, а где конвертик для доктора?
        - Ух ты, - подскочил тесть и принялся хлопать себя по карманам. - Да только что тут был! Гонорар-то для доктора… И куда делся?
        Я тоже подскочил и полез в карман за бумажником.
        - А сколько надо?
        - Да вон же он, конвертик-то! - фыркнула теща, отгоняя мужа от кресла. - Прямо под твоей задницей лежит! Ну, дал бог муженька…
        Ольга Сергеевна ухватила конверт и умчалась обратно.
        Ладно, что не обматерила. Это я поначалу думал, что в аристократических семьях все так, как показывают в старинных фильмах и муж, обращаясь к жене, непременно должен ей говорить вы, а та, в ответ на слова супруга, обязана приседать в реверансе. Ага, как же. Все у них так же, как и у нас.
        - Вот так вот и живем, - философски изрек тесть, усаживаясь обратно. Взяв рюмку, понюхал ее и поставил обратно. Наверное, мой пример заразителен.
        - Андрей Анатольевич, как вы смотрите на то, чтобы поработать в посольстве? - поинтересовался я. - Для начала - неофициально, вне штата, а потом, надеюсь, сумею пробить вам какую-нибудь должность. Все-таки, дипломатов у нас немного, нельзя разбрасываться.
        - Отпадает, - сразу же отозвался тесть. - Одно дело - давать зятю частные консультации, совсем другое работать официально или полуофициально. Со времен становления русской дипломатии существовал негласный запрет работать в одном департаменте, или в посольстве близким родственникам. Формально, мы не кровные родственники, но тесть, служащий в подчинении зятя, равно как и наоборот - моветон. Бывали, разумеется, исключения, но это происходило лишь в том случае, если там (Комаровский многозначительно поднял ввысь указательный перст) на это давали высочайшее соизволение.
        Получается, мне нельзя взять Наталью на должность переводчицы посольства? Или атташе по культуре? Выходит, что нельзя. В торгпредстве это было возможно, а в посольстве нельзя.
        - Олег, с тобой очень хочет встретиться Маклаков, - сообщил тесть.
        И я бы не прочь встретиться с Маклаковым. Не то, чтобы мне был нужен бывший посол Временного правительства, пробывший в должности всего пару месяцев, он даже верительные грамоты президенту Франции вручить не успел, как грянула революция, а новый министр - вернее, нарком по иностранным делам, которым в то время был товарищ Троцкий, его уволил. Но сам Василий Александрович Маклаков не считал свое увольнение законным, полагая себя единственным представителем интересов России и был изрядно обижен, что Игнатьев не передал ему хранившиеся у него деньги. А двести с лишним миллионов франков очень бы пригодились и Деникину, и Врангелю.
        У меня к Маклакову был иной интерес. В отличие от моих здешних современников, я знал, что Василий Александрович вывез из России в Париж не только материальные ценности (дорогую мебель, картины), но и часть архива Центрального отделения по охранению общественной безопасности и порядка, в просторечии именуемого «охранкой» и передал их в Стэнфордский университет. А вот что именно он вывез, сколько, еще предстояло узнать. А то, что пока документы пребывают в Париже, я знал. Я уже как-то упоминал, что не очень-то опасался, что выплывут какие-то материалы, компрометирующие руководство Советской России (если бы выплыли, то в будущем бы об этом знали), но меня раздражал тот факт, что какая-то заокеанская сволочь станет хранить наши исторические источники. Это наши документы и их должны исследовать наши историки!
        Университет Стэнфорда - вернее, научно-исследовательский Институт Гувера при университете, основанный будущим президентом США как центр, по изучению Первой мировой войны, стал Институтом, изучающим проблемы войны, революции и мира.
        В мое время, институт Гувера, прикрываясь «академической» оболочкой, на самом деле ведет чисто политическую деятельность, изучая проблемы, которые помогают Соединенным штатам проводить свою политику во всем мире. А здесь и методика проведения «цветных» революций, и подготовка проамериканских лидеров, и работа с агентами влияния.
        Ладно, что в институт Гувера попали архивы Керенского и Врангеля, бумаги, имеющие отношение к Л. Г. Корнилову и В. Н. Коковцеву, множество иных персональных дел, но там еще и копии документов, имеющих отношение к коммунистической партии СССР, которые, по приказу товарища Ельцина, были переданы в Конституционный суд, должный объявить вне закона КПСС. Понимаю, что у Ельцина имелась своя задача - представить деятельность КПСС, как деятельность преступной организации, поэтому подборка документов была чрезвычайно тенденциозной. Следовало продемонстрировать, что в СССР было полное пренебрежение к правам человека и международному праву. Далек от мысли представить нашу коммунистическую партию как «мягкую и пушистую» организацию, но если подбирать документы, руководствуясь только идеей очернительства, то можно так подобрать и скомпоновать, что КПСС покажется куда хуже, нежели НСДРПГ. Это во-первых. А во-вторых, мне не нравится, когда наши отечественные документы (пусть даже в копиях!), очерняющую нашу действительность и бросающую тень на прошлое, становятся достоянием наших врагов. Информация - тоже
оружие.
        - Надо будет как-нибудь встретиться, - кивнул я. - Может, согласуете с ним встречу где-нибудь в кафе?
        - Олег, ты это серьезно? - прищурился тесть. - Ты собираешься назначить Маклакову встречу в кафе?
        - А что, он такая большая фигура, чтобы отказываться зайти в кафе и поговорить о делах?
        - А при чем здесь Маклаков? - усмехнулся граф Комаровский. - Василий Александрович, хотя и считает себя полномочным посланником, на встречу с тобой прибежит.
        - И что тогда? - удивился я.
        - Это тебе, дорогой мой, невместно бежать в кафе и встречаться с каким-то Маклаковым, который неизвестно кого или что представляет.
        Я хотел было сказать - какая ерунда! Но подумав, сообразил, что Андрей Анатольевич абсолютно прав. Одно дело начальник торгпредства, которому по должности положено носиться по Парижу, искать выгодные контракты и совсем иное, если я выступаю в роли посланника Советской России. Если мы пересечемся с Маклаковым хотя бы в кафе, то получается, что сама страна Советов распивает кофий с экс-посланником, ярым вражиной, что помогал всем антисоветским силам.
        Беда с должностью. И все излишние передвижения придется прекратить, потому что за послом присматривает не только полиция, как за торгпредом, а еще и простые обыватели, и журналисты. И что, мне придется сидеть в посольстве и встречаться лишь в кабинете? Как же. А кто будет разведкой заниматься? Надо будет принимать дополнительные меры предосторожности, вот и все. И искать иные возможности для встреч и контактов.
        - А что за человек Маклаков? - спросил я, надеясь получить от тестя какую-то информацию, способную дать компромат на бывшего посланника Временного правительства.
        Увы, Комаровский ничего нового не сказал.
        - Из адвокатов, записной либерал, депутат Государственной Думы. Свою карьеру построил благодаря ораторскому мастерству. Например, благодаря его красноречию и критике доказательств, собранных обвинением, был вынесен оправдательный вердикт Бейлису, которого обвиняли в убийстве русского мальчика.
        Это я помнил. Помнил еще и то, что Василий Александрович неоднократно защищал революционеров. Нужно сказать, что делал это довольно успешно, потому что в таких делах он умело подменял правовой анализ революционной риторикой. Словом, Маклаков был профессионалом очень высокого уровня, а еще числился бессребреником, из тех, что делали себе имя на скандальных, но убыточных процессах, а деньги зарабатывал на ведении дел богатых клиентов. В общем-то, похвально. С богатого клиента грех не содрать лишнюю денежку, но вот брался ли Маклаков за невыгодные, но рядовые дела, это вопрос другой.
        В кабинет тестя вошла теща. На сей раз явилась чинно, как и подобает графине. Окинув нас просветленным взором, уселась рядом. Поймав мой встревоженный взгляд, успокоила:
        - Спят обе. И Наташа, и малышка. Все поменяли, перестелили, - Перекрестившись, Ольга Сергеевна сказала: - Ух, слава тебе Господи. Думала, уж никогда внуков не дождусь. Нынче же схожу в церковь, свечку поставлю.
        Кивну на коньяк, тесть спросил:
        - Выпьешь?
        - Спасибо, что-то не хочется, - отказалась теща. Переведя взгляд на меня, спросила: - Володя, а зачем вам с Наташей ребенок?
        Если бы я держал рюмку, то выронил бы. Даже не обратил внимание, что графиня опять нарушила конспирацию.
        - Как понять, зачем нам ребенок? - вытаращился я - А разве детей рожают зачем-то?
        - Нет, я сейчас не про то, - отмахнулась теща. - Я к тому, что и ты, и Наталья - люди государственные. Ты вон, целым послом стал, а Наташка, как после родов в себя придет, опять начнет по своим собраниям да заседаниям бегать. Как вы ребенка-то собираетесь воспитывать? А как растить?
        - Да как все воспитывают, так и мы, - пожал я плечами. Вспомнив про Артура, сказал: - У моего друга - а у него работы не меньше, чем у меня, даже побольше, своих двое, да жена еще девочку на вокзале подобрала. Живут они, пусть не богато, но счастливо.
        - Олег, - наморщила лоб теща, верно, вспоминая мое нынешнее имя. - Не обижайся, но твой друг - это твой друг. Как он своих детей растит, мне не интересно. Ты мне еще можешь сказать - мол, а как это в крестьянских семьях по восемь да по десять детишек выращивают? Знаю, выращивают. Один умрет, второго народят. Но это не мои дети, чужие. А девочка, которую Наташка сегодня родила - моя внучка. Не хочу, чтобы вы ее в Россию увезли, а там, чтобы девочка сиротой осталась.
        - Ольга Сергеевна, да почему сиротой?
        - Оленька, а ты Олегу прямо скажи, без обиняков, - вмешался тесть. - Дескать - для девочки будет гораздо лучше, если ее станут воспитывать бабушка с дедушкой.
        Вот те на… Налицо семейный заговор. Тесть и теща договорились. Я пока не стал ничего говорить, а просто сидел, поглядывая то на тестя, то на тещу.
        - Олег, мы тебя очень любим, а уж про Наташу-то и говорить не стану, - вздохнула Ольга Сергеевна. - Ты человек очень добрый, хоть и большевик. Но ты нас пойми… Сколько мы слез выплакали, пока Наташка наша по тюрьмам да ссылкам моталась. Уж сколько денег на адвокатов ухлопали даже говорить не буду. И то, что некоторые родственники и друзья разговаривать перестали, а мои родители завещание переписали, чтобы мать террористки наследство не могла получить! Да бог с ним, с наследством, но какая же Наташка террористка? И сын наш, Виктор… - теща утихла, потом молча заплакала.
        Андрей Анатольевич не стал ничего говорить, а встал и молча обнял жену. Сын у них погиб в русско-японскую. Вроде бы, сколько уже лет-то прошло? Но такие раны не заживают.
        Ольга Сергеевна немного успокоилась, потом грустно сказала:
        - Андрея два раза со службы хотели уволить, даже в чине отказали. Он же в отставку подал, когда заявили, что большевики, мол, немецкие шпионы, а те, кто их родственники, этих шпионов покрывают. И нужно чистку устроить в МИД.
        Ну вот, а говорили, что царское правительство не мстило родственникам революционеров. Впрочем, дело-то здесь не в правительстве, как в таковом, а в отдельных людях. Какой-нибудь начальник в МИД не дал моему тестю очередной чин. Что там за статским советником-то идет? Не то действительный тайный, не то действительный статский советник. Не помню. Зато понял причины, по которым Андрей Анатольевич не стал служить Временному правительству. И я с ним полностью солидарен. Возможно, большевики и брали какие-то деньги у немцев, но их шпионами они точно не были. Да и не уверен, что Германия могла в семнадцатом году что-то дать. Давать по мелочи - смысла нет, а по-крупному, так жалко.
        Графиня Комаровская продолжила:
        - А недавно, когда мы и мечтать-то о счастье забыли, Наталья приехала. Кажется, все теперь хорошо будет. И жених у нее имеется, пусть и большевик, молодой, но у властей на виду. Забеременела до брака - тоже ладно, все понимаем. Нынче - не прежнее время, да и в прежнее-то по всякому было. И поженились вы, честь по чести… Думаю - вот, счастье будет.
        - Так что не так-то, Ольга Сергеевна? - не выдержал я. - Дочка замужем, зять человек приличный, даже при должности, дочку вашу любит, вон, внучка родилась. Жить будем, радоваться и внучку вместе воспитывать. Чем плохо?
        - А на кого недавно покушение было? - нервно отозвалась Ольга Сергеевна. - А если на тебя покушение будет, когда ты с Наташей и нашей внучкой в машине сидеть будешь? Или в кафе? Ладно Наташка - прости Господи, что такое про родную дочь говорю, но она женщина взрослая, сама понимает, на что пошла, когда в партию большевиков вступила. А девочке-то это за что? А если домой вернетесь, в Россию, будет ли лучше? Война не закончилась, а когда закончится, бог его ведает. Я ведь знаю, что ты весь в шрамах, а в марте еще и контузию получил. А в России-то каково нынче жить? Даже если вполовину верить, о чем в газетах пишут, так плохо там… И куда я свою малышку-то туда отпущу? Голодать? У нас, хотя золота и бриллиантов нет, но хоть какие-то деньги остались, мы же девочку-то и вырастим, и выучим.
        Самое грустное, что Комаровские-старшие правы. С моей работой я не уверен, что завтра останусь жив. Но оставлять девочку бабушке с дедушкой? Да вы что?..
        Глава 9
        Красные дипкурьеры
        Торгпредство я пока использую как офис посольства. Правда, слово «офис» еще не слишком распространено, особенно у нас, но у меня иной раз проскальзывает. И здание под посольство надо искать. Присмотрел соседнее, в том же стиле, что и наше, но пока не решил - хватит ли его для всего персонала? В идеале - построить бы собственную дипмиссию, в которой бы за высоким забором соседствовали и офисные здания, и жилые помещения. И место под гаражи нужно, и всякие подсобки. А еще магазин, чтобы сотрудники не шастали туда-сюда. Эх, чего уж там мелочиться? Давайте заодно и детский садик откроем, и школу! Но денег пока лишних нет, а те, что имеются, нужны для других дел. Так что, пока у нас нет посольства, ограничился тем, что приказал прикрепить к стене флагшток с красным флагом. Пока имелось только торгпредство, государственные символы вывешивать было нельзя, а теперь не просто можно, но и нужно. Правда, парни из охраны, а еще полицейский (он теперь тоже положен!), уже пару раз отгоняли несознательных русских эмигрантов, пытающихся сорвать флаг. И допрыгнуть пытались, и веревки забрасывали. Один даже с
лестницей пришел. Ишь, рационализатор. Этого стаскивал лично Александр Петрович. Сапер, хотя и не пылал любовью к красному знамени, но за порученное дело радел (он же флагшток и устанавливал!), поэтому вел себя радикально. Просто взял, и уронил злоумышленника вместе с лестницей. Кажется, тот вывихнул ногу, но это его проблема. Нечего забираться туда, куда не надо. Пусть радуется, что ему ногу не сломали.
        На работу я приехал рано - еще нет и семи. Не потому, что устал от плача малышки - Викуся девчонка спокойная, по ночам сама спит и родителям спать дает, а чтобы лишний раз не разговаривать с тещей. Задержишься на часок, так Ольга Сергеевна встанет и опять начнет приставать, чтобы девочку оставили бабушке с дедушкой, а я опять буду что-то невнятное отвечать. Наташка, та сделала проще - фыркнула, повысила голос и запретила маме впредь вести подобные разговоры, а я человек вежливый, посылать родственников не умею. Но предпочитаю лишь улыбаться, говорить о том, что будем воспитывать вместе, что бабушка и дедушка важные люди, но папа с мамой все равно важнее.
        Можно бы ночевать в торгпредстве, но лучше пока быть рядом с женой. Хотя, если взять чисто практическую сторону, то это не так и нужно. От меня мало что требуется. Кроме мамы Наташи у нас имеется бабушка, готовая прибежать по первому чиху внучки, а еще и нянька. Хорошо, что Наташка наотрез отказалась от кормилицы - мол, молоко есть, так сама выкормлю. Ольга Сергеевна поджимала губы - дескать, она как лучше хотела, в ее молодости так и делали, но дочка уперлась. Полагаю, моя супруга, во время ссылки посмотрела на деревенских женщин и поняла, что лучше всего, чтобы мамка сама кормила ребенка, не доверяя кормилицам.
        Была и еще одна причина. Я остановил такси не доезжая до нашей торговой миссии две сотни метров. Возле старинного забора уже отирался человек.
        - Oui, - кивнул он, передавая мне увесистый сверток.
        - Merci, - поблагодарил и я, передавая взамен пятьдесят франков.
        Открывать сверток я не стал. Знал, что там несколько упаковок морской соли - около четырех фунтов.
        Кажется, такая покупка не бог весть какая тайна, но в данном случае, это была самая настоящая морская соль, правда, с этикеткой «чудодейственная и радиоактивная». Человек, покупавший соль и лепивший на нее этикетки был надежным - из агентуры Игнатьева и граф за него ручался. А вот торгпредству про «мухлеж» начальника знать не стоит, потому что «радиоактивная морская соль» отправится в Россию особым грузом и по конкретному адресу. А кому она предназначается, я говорить не стану. Кто догадался - очень хорошо, а нет, значит и суда нет. Еще замечу - что я такой фортель проворачиваю не в первый раз. Морская соль для организма этого человека дюже полезная, а без радиации так полезна вдвойне.
        По дороге ухватил несколько газет, чтобы спокойно их прочитать. И что про нас пишут?
        А про нас ничего не пишут. Сегодня нет ни про «оккупацию» Финляндии, ни про «призывы посла РСФСР к революции во Франции». Фух, вот и ладно. Для дипломата самая лучшая новость - отсутствие скандальных новостей о твоей стране.
        А для газетчиков главная новость - возвращение в большую политику Жоржа Клемансо. Сколько нынче лет Клемансо? Кажется, уже за восемьдесят. А разве дедушка вернется в политику? А, так это он заявил на открытии своего собственного памятника в Вандее. Ну вот, а говорят, что только в России ставят прижизненные памятники. Экс-премьер тоже сподобился.
        Премьер-министр Клемансо - один из сторонников войны до победного конца. Другом нашей страны он не был. Вернее - был им, пока Россия сражалась на стороне Антанты, а потом резко раздружился. Не могу сказать, что высадка французов в Мурманске, оккупация Одессы и Николаева заслуга лишь Клемансо. Однако, нельзя забывать, что он был не только премьер-министром, но и военным министром. Так что, несет ответственность за содеянное. Те из знатоков гражданской войны, что получили информацию о французской интервенции по одноименному фильму, отчего-то воспринимают французов слишком карикатурно, а коли так, то и всерьез к ним не относятся. Дескать - французские матросы и солдаты, распропагандированные большевиками (а как тут не распропагандироваться, коли в роли большевика-агитатора снимался Владимир Семенович Высоцкий?), серьезной опасности для Советской власти не представляли. Ага, как же. Французы, что высаживались на наших берегах, были врагами не меньше, чем белогвардейцы или англичане. А ведь при Клемансо было обещано юридическое признание Врангелевского Крыма!
        А еще поддержка польской армии. Именно Клемансо поспособствовал передаче Польше и техники, и оружия, и формированию польских вооруженных сил по французским образцам. Да, а еще разведку и контрразведку поляки калькировали именно с французов. Не будь помощи, полученной от французов, пожалуй, товарищ Тухачевский дошел бы и до Варшавы, а там, как знать, может и до Берлина? Хорошо, что в этой реальности Михаил Николаевич споткнулся чуть раньше, нежели должен был, так и то - чистая случайность. Не окажись мы с Артузовым рядом с несостоявшимся красным маршалом, то неизвестно, как бы оно пошло дальше.
        Нет, Клемансо бы во власть пускать не хотелось. Жаль, что меня-то никто не спросит. Утешает, что на открытии памятника самому себе можно сказать все, что угодно. Но это только слова. В правительстве Франции вряд ли захотят, чтобы «Тигр» вернулся во власть. Зачем им это нужно? Германию победили, с Советской Россией заключены дипломатические отношения, теперь нужны люди мира, а не войны. А если предположить самое фантастическое? Что Клемансо вернется к власти? Разорвет дипотношения? Ну, это вряд ли. Практического смысла в этом нет, разве что, Клемансо, успевший подружиться с британцами, захочет потрафить союзнику. Нет, не будет такого. Может, предложить Дзержинскому отправить в Вандею Шпигельгласа и подорвать памятник? Нет, пусть стоит. Да и нам лишняя морока.
        Зарубежные новости. Главные известия из Великобритании. Ирландские повстанцы захватили несколько населенных пунктов и теперь стремительно движутся по направлению к Дублину, где уже начались бои с полицией. К Дублину стягиваются вооруженные силы.
        Ясно. ИРА распределила полученное оружие по отрядам, расположенным по разным местам, а вместо того, чтобы сосредоточиться в Дублине и начать освобождение страны со столицы, раздергала собственные силы и средства. Можно предположить, что будет дальше. Скорее всего, правительственная армия для начала окружит Дублин, выставит на дорогах заслоны, отрезая направляющиеся туда отряды и разгромит повстанцев поодиночке. Впрочем, всем может быть. Вон, репортер, оказавшийся в Дублине, рассказывает, что для британцев большим сюрпризом оказались имеющиеся у ИРА пулеметы.
        Вон, тут написано, что под контроль ИРА перешел Белфаст, а полиция либо разоружена, либо перешла на сторону повстанцев. А что, там нет военных?
        Кажется мне или нет, что о событиях в Великобритании французские газетчики пишут с плохо скрытым злорадством? Вроде бы, союзники. Хотя, союзники-то они союзники, но с удовольствием ставят подножки друг другу. Франция недовольна итогами Версальско-Вашингтонского мира, ей кажется, что могли бы получить больше, нежели получили, а англичанам не нравится слишком вольное поведение «друзей» по Антанте на континенте.
        А еще, кажется, может разгореться дипломатический скандал между Англией и США. Высказано предположение, что американское оружие (англичане об этом уже знают!), передано повстанцам ирландскими эмигрантами, проживающими в Соединенных штатах. Ирландцы, некогда вынужденные покинуть свою страну, к британской короне большой любви не питают. Надеюсь. Семенцов сумел замести следы?
        Нет, чудес я не жду, ИРА против регулярной армии слабовата, но проблемы британскому правительству обеспечены на несколько месяцев.
        Светлана Николаевна официально числится делопроизводителем торгпредства. А также выполняет обязанности машинистки, совмещая это с деятельностью моей личной разведчицы и контрразведчицы, а еще и телохранительницы. А иной раз - и моего ангела-хранителя, и мамки.
        - Олег Васильевич, к вам дипкурьеры, - сообщила товарищ Исакова. - Привезли документы из наркомата внешней промышленности и от товарища Чичерина. Все документы я приняла, расписалась в получении, но они очень хотят видеть вас. Говорят - по известному делу.
        - Ага, зовите.
        - Но среди них есть товарищ из вашего ведомства, - предупредила Светлана Николаевна. - Я его один раз видела.
        Из моего ведомства? То есть, с Лубянки? Любопытно, кого принесло? Может, это те люди, которых я жду? Тех, о которых мне говорил начальник?

* * *
        - Итак, Владимир Иванович, - пристально посмотрел на меня Дзержинский. - Вы человек умный. Артур Христианович уже как-то говорил - Аксенов наверняка уже обо всем догадался.
        Я кивнул. А чего тут не догадаться? Об идее создания «антибольшевистской» организации внутри РСФСР я много читал, даже фильмы смотрел. Восхищался, как ловко чекисты смогли подцепить на крючок и Савинкова, и Сиднея Рейли и затащить их к нам, а потом расколоть их до самого донышка. Жаль, с Кутеповым это не получилось, зато с Миллером удалось. Правда, в этой реальности генерала Миллера давно скушали селедки - не то норвежские, не то наши, не знаю. И даже разговор у нас с Дзержинским был. Но в прошлый раз Феликс Эдмундович мне сказал, что меня задействовать не станут, потому что я слишком значимая персона. И что изменилось? Думаю, начальник и сам скажет. Но за него сказал Артузов:
        - Владимир Иванович, тебе предстоит самая главная роль. Будешь у нас руководителем тайной организации. Если не против, разумеется.
        Лестно, разумеется. Да и интересно заняться конкретным делом. Отказываться не стану, но все-таки кое-что непонятно.
        - Так я же в Париже? Как я смогу руководить антибольшевистским подпольем из Франции?
        Дзержинский и Артузов переглянулись. Мой лучший друг сказал с усмешкой:
        - Вот, как мы и думали - Аксенов отказываться не станет.
        - А почему не спрашиваете - отчего выбор пал именно на вас? - поинтересовался Дзержинский.
        - Не знаю, - пожал я плечами. - Странно, разумеется, что начальник одного из ведущих отделов, кавалер орденов станет руководителем тайной организации. Вы считаете, в это поверят?
        Дзержинский усмехнулся. Вытащив папиросу, молча попросил у меня разрешения закурить, но к форточке, как обычно, не пошел. Затянувшись, Председатель ВЧК сказал:
        - Артур Христианович считает, что именно поэтому и поверят. Уж слишком вы неординарная фигура. Любимец Ленина, орденоносец, молодой карьерист - в хорошем смысле этого слова, желающий радикальных перемен для страны. С одной стороны - парадоксально, а с другой, чем нелепее что-то выглядит, тем быстрее поверят. Но есть еще кое-что. Вас не очень-то любит Лев Давидович. А в ситуации, когда авторитет Троцкого очень вырос, это тоже важно. Троцкий опасен лично вам.
        - Ты человек известный и среди эмигрантов, и среди своих, - вмешался Артур. - Слывешь бессребреником, неоднократно ранен. Уж если такой как Аксенов желает перемен - то что же взять с остальных?
        - К тому же, Владимир Иванович, требуется использовать лишь ваш образ, - дополнил Дзержинский. - Ваша фамилия напрямую называться не будет. В некотором отношении вы фантом. Да, у организации имеется руководитель. Занимает высокую должность, фамилия, разумеется, есть, но она известна только узкому кругу лиц. В крайнем случае в вашей роли выступит товарищ Артузов.
        - Тогда какой смысл вообще использовать мой образ? Не лучше ли придумать настоящего фантома? Взять кого-нибудь из военных. Того же Фрунзе, скажем, или Петина?
        - Тогда надо посвящать в это дело военных, а это нежелательно, - покачал головой Дзержинский. - Вымышленный персонаж тоже нежелателен. Тем более, что совсем не исключено, что и вам придется играть какую-то роль в своем образе.
        - В общем, лицо, фигуры не имеющее, - пришел я к заключению, так ничего и не поняв.
        - Именно так, - кивнул Дзержинский. - Через неделю после возвращения ждите гостей.
        Ладно, что не стал спрашивать - не сам ли я эту сентенцию сочинил?
        И вот, дождался-таки.
        В кабинет вошли два человека. Первый - крепкий и очень красивый парень, которому впору в кино сниматься. Второй постарше, лет сорока пяти, худощавый, в интеллигентном пенсне вместо пролетарских очков.
        Выйдя из-за стола, я подошел поздороваться к дипкурьерам.
        - Здравствуйте, товарищ…? - спросил я, задерживая руку в ладони молодого.
        - Смолянинов, - ответил тот, стараясь не улыбнуться. Посмотрев в сторону, добавил. - Иван Петрович, можно без отчества.
        Правильно, улыбаться не нужно, хотя и я его знаю, и он меня. Артузов прислал сюда своего лучшего оперативника. Смолянинов (фамилия, хотя и на С, но другая) был в составе нашей группы во время поездки в Смоленск. Сколько раз просил Артура отдать его в мой отдел, не отдает, упирается. Понимаю. Хороших сотрудников никто не отдаст.
        - Александр Александрович Полунин, - представился второй. А вот фамилию этого товарища я не знал. Хотя, имя и отчество казались знакомыми. Из операции «Трест»? Или из «Синдиката-2»?
        - Мы с товарищем Полуниным по поручению наркомата внешней торговли, а заодно выполняли функцию дипкурьеров, - сообщил Смолянинов.
        - И на сколько дней у вас командировка? - поинтересовался я.
        - Командировка на месяц, но начальник сказал, что вы можете ее продлить. Еще - мы готовы выполнить какое-нибудь поручение торгпредства, если понадобится.
        - Вашу командировку я продлить не смогу, но если понадобится, то отправлю от своего имени телеграмму в Москву, чтобы ваш наркомат ее продлил. Вас я озадачу каким-нибудь делом. Должны же вы оправдывать свое присутствие, верно? А сейчас я вас познакомлю…
        Я вышел в коридор, оставив свою дверь открытой (товарищам я доверяю, но…) и постучал в дверь секретариата, а вышедшей на стук бывшей подпольщице сказал:
        - Светлана Николаевна, приехали люди, которым будет интересно узнать о человеке в странных штанах. Все адреса, прочее. И их самих тоже пристройте на какой-нибудь наш адрес…
        - Я поняла, - тихонько отозвалась Светлана Николаевна, делая вид, что ей все равно. Но глазенки-то уже загорелись, словно у кошки, вышедшей на охоту. Не зря же она пасла Савинкова, отслеживая его явки.
        Еще разок кивнув товарищам, позавидовал им. Вот, люди станут настоящим делом заниматься, а мне тут в кабинете сидеть, штаны протирать.
        Глава 10
        Серебряная ложечка
        Истинно - зверь выходит на ловца. Позвонил граф Игнатьев и предложил встретиться с экс-послом Временного правительства. Дескать - Маклаков очень хочется встретиться, да и мне полезно познакомиться. А встреча будет приватной, журналистам о ней знать не обязательно.
        - Олег Васильевич, только не вступайте с Маклаковым в разговоры о праве, - предупредил меня граф, встречая на входе. - Как только начнете - заговорит до смерти.
        Я кивнул. Точно, вот о чем я не собирался разговаривать, так это о праве. История права мне когда-то нравилась, а вот теория всегда казалась чем-то зубодробительным.
        К сожалению, уйти в разговоре от темы права не удалось и мне пришлось помалкивать и слушать.
        Василий Александрович Маклаков напоминал мне моего институтского друга из моей реальности. Товарищ стал доктором наук, профессором, а еще сделал успешную административную карьеру - стал заведующим кафедрой и проректором.Теперь он поглядывает на бывших однокурсников немного свысока и не говорит - а вещает! Вот, разве что ко мне относится как к ровне, но я-то особый случай.
        Маклаков вспоминал свое адвокатское прошлое, рассуждая о том, что при защите своего клиента он прекрасно осознавал, что, защищая право, он не обязан защищать правду, а для настоящего защитника нет понятия «было или не было», а существует только «доказано или не доказано». Как я полагаю, Маклаков подводил некую базу к тому, что советское правосудие часто не имеет доказательной базы, опираясь только на «классовое чутье».
        Я с ним не спорил. Вначале нужно гражданскую войну закончить (не объявить о том, что она закончена, а реально закончить) а уже потом вырабатывать законодательную основу.
        Нет смысла говорить, что мы боремся с нарушением законности, что наказываем тех, кто подменяет нормы, установленные государством, собственным «видением» ситуации, что нашему правосудию - а главное, людям, что это правосудие осуществляет, требуется время. И по поводу тех, кто лишен права голоса я тоже спорить не буду, хотя Маклаков уже несколько раз прошелся по «недемократическим методам голосования».
        - Скажите, а разве нормально, если государство себя позиционирует как демократическое и социальное, лишает избирательных прав своих собственных граждан? Вы же в Конституции заявляете, что ставите своей целью устранение деления общества на классы? И, вместе с тем, вы ставите рабочих и крестьян в привилегированное положение? Разве это не формирование нового, элитарного класса?
        Я не мог вспомнить, где же в Конституции восемнадцатого года мы себя позиционируем как «демократическое и социальное» государство? Если Маклаков начнет со мной дискуссию по форме параграфов, а не по сути - я проиграю. Но все-таки не выдержал.
        - Не забывайте, в каких условиях создавалась Конституция, - сказал я. - И в нашей Конституции закреплено, что существует переходный период. Вы упомянули, что целью нового государства является уничтожение классов, но там еще стоит задача беспощадного подавления эксплуататоров.
        - Вот! - вскинулся Маклаков. - Подавление эксплуататоров! Да вы занимаетесь тем, что уничтожаете своих противников. Да что там - вы уничтожаете свой народ! Вы развязали террор в стране.
        - Подождите, - удивился я. - Уничтожать свой народ начали не мы, а те, кто развязал абсолютно ненужную войну. А потом, уже при вашей, «временной» власти, призыв и дальше убивать друг друга? А разве генерал Корнилов не производил расстрелы? Между тем, Временное правительство отменило смертную казнь. А что творили чехи? А Каледин, начавший свою деятельность с расстрелов красногвардейцев? А те руководители белого движения, которых вы поддерживали - Колчак, Врангель? Разве они не расстреливали? Красный террор - лишь ответ на белый террор.
        Маклаков с видом превосходства помахал указательным пальцем.
        - Вы, господин Кустов не путайте эксцесс исполнителя с государственной системой. Не спорю, генерал Корнилов приказывал расстреливать дезертиров и паникеров, но он был наказан и отстранен от должности. И в армии Деникина с Врангелем имелись отдельные случаи. А ваш террор - целенаправленная деятельность вашего государства, потому что в вашей стране государство стоит выше личности.
        - А как оно должно стоять? - миролюбиво поинтересовался я. - Интересы государства опустим ниже?
        - Интересы отдельной личности должны стоять выше интересов государства, - веско ответил бывший посол. - А главная задача государства - защищать интересы отдельной личности. Государство - это объединение личностей. Без отдельных личностей государство не станет существовать.
        - Как только создадим сильное государство, так сразу начнем защищать интересы отдельно взятой личности, - пообещал я. - Но для этого потребуется восстановить экономику, укрепить обороноспособность, а еще - повысить материальное благосостояние трудящихся. Сомневаюсь, что слабое государство способно кого-то защищать. А личность должна помогать государству стать сильнее. Это обоюдный интерес.
        - М-да, - протянул Маклаков. - Разговаривать с убежденным большевиком бесполезно.
        - А на что вы рассчитывали? - удивился я. - На то, что полпред Советской России, развесит уши и станет слушать дичь, что вы несете? Так я не присяжный заседатель, и не девушка, так что на красивые речи не поведусь.
        - Полпред… - презрительно усмехнулся Маклаков. - Вы же не имеете представления, что такое дипломатия! И какое право вы имеете называть себя послом?
        - А с чего вы взяли, что я должен перед вами отчитываться? Вы - рядовой эмигрант. Я даже не беру в расчет, что вы мой классовый враг. У вас, кстати, дипломатического образования тоже нет, а ваш статус посла Временного правительства давным-давно аннулирован, да и само правительство никогда не было легитимным. В сущности - вы самозванец. Вы же юрист, должны это знать лучше меня. Разве император не распустил Думу до своего отречения? По закону он имел на это право. Стало быть, если Дума перестала существовать юридически, а депутаты отправлены в отставку, как они могли действовать от лица Думы, да еще и создавать какое-то правительство, пусть и Временное? По крайней мере, второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, что признал нашу власть, был на самом деле волеизлиянием народа, а не фикцией, вроде вашего правительства. А вы, страну едва не профукали, хорошо, что мы пришли, перехватить успели. Теперь вот, латаем и склеиваем, что можно склеить.
        Я понадеялся, что экс-посол полезет в драку. Но нет. Говорить он любит больше, нежели драться. Зато разразился речью минут на десять. Пояснял, что Государственная дума - орган представительной власти, стало быть, она олицетворяет волю народа, а то, что выборы в нее осуществлялись по разным спискам, не были прямыми и демократическими - это уж воля того, кто утверждал положение о выборах. Но подчиняться решению царя, если за спиной Думы воля народа - это нелепо. И Временное правительство - легитимный орган. И что мы, то есть большевики, вмешались в естественный ход развития истории, фактически - изнасиловали историю, отчего эта Россия уже не та Россия, которая должна быть.
        А что, правильно. Говорим о легитимности тогда, когда нам это выгодно, зато, когда нам невыгодно - это уже незаконно. Вспомнилась давняя юмореска моей эпохи: «Тут мы играем, здесь не играем, а тут мы рыбу заворачивали». Пересказать, что ли? Маклаков эту юмореску знать не мог, но интонацию уловить может.
        Но зачем лишняя дискуссия? И вообще, я пришел сюда не вести дебаты, а по другому делу.
        - Василий Александрович, - примирительно сказал я. - Мы сейчас все равно ничего друг другу не докажем. В данной реальности мы с вами непримиримые враги. Возможно, лет через пятьдесят, а может и через сто, наши потомки сделают правильные выводы. Главное, чтобы потомки имели доступ к нужным документам, чтобы провести анализ. Без документов не будет ни предметного разговора, ни анализа.
        Граф Игнатьев, слушавший наш разговор с выражением мученика, услышав о документах, воспрянул духом.
        - Кстати, ко мне на днях приходили представители военного министерства Франции, - сообщил он. - Французы собираются создать музей Мировой войны, а при нем архив. Предложили неплохие деньги за все мои бумаги. Причем, на выбор - либо единовременная сумма, либо ежегодная рента.
        Про предложение французов я не знал, но реплика графа пришлась удачно. Как говорят - в тему. Или Игнатьев мне просто подыгрывает?
        - А сумма-то хоть стоящая? - заинтересовался я. - Если меньше миллиона франков - не соглашайтесь.
        - Четыреста тысяч, - скромно сказал Игнатьев.
        Если учесть, что граф отдал все деньги, а теперь подыскивает себе и жене квартиру поскромнее, так мог бы и согласиться. Про архив военного агента у нас бы никто и не вспомнил. Но не стану же я такое говорить? Вслух сказал:
        - Четыреста тысяч - крайне мало. Поверьте, архив военного агента Российской империи стоит очень дорого. Но лучше, если вы отдадите все документы на родину. Представляю, как русские историки станут радоваться, изучая ваши архивы. У вас хранятся документы с девятьсот четырнадцатого года? Даже с двенадцатого? Потомкам будет любопытно разбираться во взаимоотношениях России и союзников. Даже перечень военных заказов интересен.
        - Какие историки могут быть в России? - прищурился Маклаков. - И кто станет изучать эти бумаги? Советские историки станут копаться в протоколах и постановлениях партии большевиков, да в большевистских газетах. Граф, если вы не окончательно обольшевизились, то не советую вам передавать ваши бумаги России. В лучшем случае их там сожрут крысы, а в худшем - просто сожгут.
        Эх, а ведь он прав, сволочь такая. Не в том смысле, что сожгут или сожрут. Нет, наши архивы хранятся очень аккуратно. А вот то, что многие историки и на самом деле дальше партийной периодики да архивов по истории КПСС не пойдут - чистая правда. Но историки - они все разные. И деятельность коммунистической партии нужно изучать, и историю Первой мировой войны.
        - Может, тогда и на самом деле лучше отдать Франции? - раздумчиво протянул Игнатьев. - Кто потом помешает русским историкам приехать в Париж, изучить материалы?
        Так и хотелось сказать - граф, хватит прикалываться! С трудом себе представляю российского историка, отправляющегося в Париж покопаться в архивах. Нет, такие есть, но их единицы. Нашим историкам порой до московских архивов не на что съездить. Хорошо, что в последнее время началась оцифровка архивов, но на сколько это затянется? Нет уж, товарищ граф, отдавайте свои архивы в Москву. Целее будут[3 - А. А. Игнатьев передал свой архив СССР абсолютно безвозмездно. Но было бы странно, если человек, сохранивший миллионы для своей страны, что-то запросил!].
        - Я бы посоветовал вам передать ваш архив Северо-Американским Соединенным штатам. Только там ваши документы получат достойную оценку! - с апломбом заявил Маклаков.
        - Не слышал ни об одном американском историке, который бы изучал Мировую войну, - с сомнением сказал я. - Они и свою-то гражданскую изучить не могут, куда им до наших проблем.
        Презрение в глазах Маклакова достигло такой величины, что казалось, что оно зальет меня до краев. А я, надев личину недалекого, но жадного типа, сказал:
        - Наверное, американцы собирают документы из-за снобизма. Вон, в Англии они замки покупают, разбирают по кирпичику, а потом перевозят через океан и ставят в каких-нибудь Техасах или Калифорниях. Небось, платят за старые бумаги хорошо.
        - Замки, к вашему сведению, строили не из кирпича, а из камня. А американские историки изучают все, что касается мировой истории, включая документы царской России.
        - Так кто же им документы-то продавать станет? - не унимался я. - Какие-нибудь недобитки, вроде Врангеля или помощники Колчака, что от чека удрать успели? Им денежку хочется урвать.
        - Честным людям, если речь заходит о важном деле, деньги не нужны, - заявил Маклаков.
        Я уже хотел поинтересоваться - а честный ли сам-то Маклаков, но наш «содержательный» разговор прервала супруга Игнатьева, которая внесла в кабинет, где мы беседовали, кофейник и чашки.
        С грацией, присущей балерине, пусть и бывшей, Наталья Владимировна принялась разливать ароматный напиток. Улыбнувшись, спросила:
        - Олег Васильевич, а вам, как всегда, нужен сахар?
        Я только виновато пожал плечами - дескать, понимаю, что сладкий кофе пьют только извращенцы, сказал:
        - Так мы крестьяне. Нам ведь что чай, что кофий, лишь бы сладко.
        Супруга Игнатьева опять улыбнулась и вышла. Вернувшись через пару минут, поставила на стол сахарницу и положила передо мной две серебряные ложечки. Поймав мой удивленный взгляд, пояснила:
        - Вот эта, что с гербом - она для вас. А новенькая, подарок для малышки. Поздравляем вас и Наталью Андреевну с дочкой…
        - На зубок, так сказать, - засмеялся Игнатьев.
        Наталья Владимировна погладила меня по плечу, а потом, неожиданно, заплакала и выбежала из комнаты.
        Мы с Игнатьевым переглянулись, с пониманием, а Маклаков недоуменно воззрился на нас.
        - И что это с ней? Что нашло? - бесцеремонно спросил экс-посол у хозяина, но тот только отмахнулся - дескать, не обращайте внимания.
        Я предполагал, что за причина заставила Наталью Владимировну так отреагировать. В свое время она была известной балериной, которой прочили большое будущее. Но случилась любовь, брак, рождение ребенка. Артистическая карьера, естественно, была заброшена. Увы, первенец умер, а муж ушел. В восемнадцатом году она познакомилась с Алексеем Алексеевичем Игнатьевым, вышла замуж повторно, но детей у них не было.
        На какое-то время воцарилось молчание. А я старался не очень громко звенеть своей ложечкой. Чтобы как-то прервать смущение, спросил у графа:
        - Алексей Алексеевич, я человек темный - что за обычай такой дарить ложечку на зубок младенца? Слышал о нем, но сути не знаю?
        Игнатьев открыл рот, чтобы ответить, но вмешался Маклаков:
        - Ничего удивительного. В крестьянской среде, вряд ли существуют серебряные ложечки и подобные обычаи.
        Эх, ну не хочу я хамить. Но придется. Парировал:
        - Разумеется не существуют. Все наши ложечки украли пронырливые адвокаты, вроде вас. Украли, а теперь рассуждают о правах человека.
        Другой бы на его месте точно обиделся. Но адвокаты, они привыкшие. Маклаков только усмехнулся:
        - Крестьянам нужно было брать пример с нас. Побольше работать, поменьше пить, тогда бы на ложечки заработали.
        Уел, сволочь. Нет, а вот за такое уже можно и морду дать. Он сейчас не меня оскорбляет, а мой класс! Но сразу в морду нельзя.
        - А откуда бы у вас ложечки брались, если бы не крестьянин?
        Граф Игнатьев, умница, вмешался и принялся объяснять, что обычай дарить ложечку «на зубок» связан с поверьем, что если у ребенка прорезался первый зубик, то следует постучать по нему серебряной ложечкой, и тогда все остальные вылезут быстро и без боли.
        Воспользовавшись заминкой, я быстро спросил у Маклакова:
        - А те документы, что хранятся у вас есть, вы просто так отдадите?
        - Не все оценивается чистоганом, товарищ полпред, - важно изрек экс-посол. - Все документы, что мне удалось спасти, я передам в руки достойного человека, который отвезет их в университет. А там их станут изучать.
        Что ж, сообщение Книгочеева о том, что архив «охранки», вывезенный Маклаковым из России (как он выразился - спасенный!), до сих пор находится в Париже, подтвердилось. Это хорошо. Но плохо, что господин отставной адвокат не желает получить за это деньги. Купил бы. Я бы, наверное, поторговался, но тысяч пятьдесят франков бы отдал. Купить - оно спокойнее, чем украсть. А он, ишь, сволочь идейная. Передаст, видите ли, в руки достойного человека. Такие идейные, они куда опаснее, нежели алчные. Как же я не люблю идейных либералов! Хотя, это уже не либерализм, а хрен знает что. В либерализме на самом-то деле нет ничего плохого. Что плохого в том, что человек выступает за свободу и за правовое государство? Верховенство права, равенство всех перед законом, независимость судебной власти. Правда, у нас пока еще диктатура пролетариата, но это дело времени. А вот здесь, из-за таких «либералов» как Маклаков, а еще тех, кто остался на моей далекой-далекой родине, само слово либерал звучит как ругательство.
        Значит, господин Маклаков собрался передать архив Гуверу, для будущего института Гувера? И будут интересные документы, включая личные дела агентов охранки лежать в Америке? Непорядок. Ладно, будем думать, что с этим делать.
        А с другой стороны - а чего же тут думать? Адрес нам известен, а бывший жандармский ротмистр и штабс-капитан, сведущий не только в саперном, но и в подрывном деле - это сила. Помнится, бутылки с горючей смесью у Петровича получились неплохие. Горело все ярко.
        Или еще подумать? Возможно, есть еще какие-то выходы?
        Нет, я нынче начальник, мне думать вредно. Озадачу двух Александров - Книгочеева и Исакова. Либо они добудут архив Маклакова и перевезут его куда-нибудь на наш склад, чтобы потом переправить в Россию (они воплощают, я обеспечиваю материальную базу), либо устроят пожар. Парижа, конечно, жалко, но если вспомнить, что из-за Наполеона когда-то Москва сгорела (ладно-ладно, сам он Москву не жег, так получилось), так вроде, и ничего. Весь-то Париж сгореть не успеет, авось и потушат. Но тут Маклаков произнес фразу, после которой я передумал поджигать дом экс-посла.
        - В моем архиве - я эти документы тоже передам мистеру Гуверу, хранятся полицейские рапорта и донесения агентов, проливающие свет на Ходынку. Жаль, сам пока не успел все просмотреть. А еще - четыре коробки переписки наших масонов из числа членов правительства.
        Глава 11
        Теория страха
        - Мсье Кусто, а вы изрядно поправились, - одобрительно сообщил портной, только что снявший мерку с моей талии.
        Первая половина дня у меня сегодня свободна. Можно выкроить час на поездку к портному, еще час-другой на другие дела.
        - Поправился? - удивился я.
        - Ну да, - кивнул мсье Бопертюи, давний портной семьи Комаровских, а теперь обшивавший и меня. - В прошлый раз охват вашей талии, ваших бедер был значительно меньше. Два дюйма, не меньше. Передайте огромный привет мадам Натали, она о вас отменно заботится.
        Быть такого не может, чтобы я, да поправился. Всегда считался довольно-таки худощавым. В том мире, откуда я прибыл, со спины сходил за молодого человека.
        Скорее всего, Бопертюи не помнит, каким я был в прошлый раз, когда шил свадебный костюм, вот и преувеличивает. Или у него мерка неправильная. Ишь, талия с бедрами увеличились на два дюйма! В переводе на человеческий язык,это означает, что появилось пузо и жопа растолстела.
        Врет, старый хрыч. Скорее всего собирается слупить с меня побольше. Ну, раз талия увеличилась и все прочее, значит, и материала потребуется больше и, соответственно, франков.
        Впрочем, не врет. Слишком спокойно я живу в последнее время. Ни тебе стрельбы, ни переживаний, даже о хлебе насущном думать не надо. Даже поспать удается не четыре часа в сутки, а целых пять! Посмотришь на себя в зеркало и видишь самодовольную морду, где намечается второй подбородок. Так бы по зеркалу и треснул, чтобы не видеть свою сытую харю. Но что хорошо, так это то, что в зеркало смотрю лишь тогда, когда бреюсь.
        Жрать надо меньше и каким-нибудь спортом заняться. Хотя бы пробежку по утрам делать вокруг нашего здания. Ага, вокруг торгпредства, автоматически получившего статус посольства. Местные журналюги счастливы будут - вон, советский посол бежит. И куда бежит? Чего бежит?
        Нет, тут я зря опасаюсь. Если пробегусь один раз - удивятся, побегу во второй - уже никому не будет до меня дела. И зря я переживал, что полпред должен так активно прятаться, сидеть в своем кабинете, выбираясь оттуда только на торжественные мероприятия, а вместо того, что ходить - шествовать. На самом-то деле, если сам не станешь привлекать к себе внимания, то тебя никому нет дела. Это как пьющий человек, собирающийся бросить пить - мол, а что скажут друзья и знакомые, с которыми ты сидишь в теплой компании? А ничего не скажут, потому что всем глубоко пофиг. Так и с журналистами. Не дошли здесь еще до появления папарацци, которые стерегут каждый твой шаг, а коли и доросли, так опять же - не та фигура полпред Советской России, чтобы каждодневно и ежечасно интересовать парижскую публику. Значит, редактора не станут приставлять ко мне персонального фотографа с репортером, а фрилансеров еще нет.
        Вон, в обычном такси приехал к портному и ни одна зараза внимания не обратила. Фрак заказывать… Блин. Кто бы мне раньше сказал, что стану носить короткий пиджак с хвостом!
        И никуда не денешься. Дресс-код дипломата для торжественных случаев: фрак, пикейный жилет, галстук-бабочка и брюки с атласными лампасами. И это еще не все! Белый шарф, перчатки, лаковые ботинки. Рубашка накрахмалена так, что шею трет. Да, про пальто бы черное не забыть. Что-то там еще было, но уже не помню. Ах да, черный цилиндр. Такой, в каких ходят трубочисты и гробовщики.
        Елы-палы, да чтобы одеть простого советского полпреда, исполнявшего обязанности посланника Советской России, пришлось выложить десять тысяч франков!
        Десять тысяч! Это же жалованье трех французских инженеров за месяц, или двух высокопоставленных банковских служащих! Да на такие деньги еще недавно можно было купить скромную квартиру в предместье Парижа!
        - Мсье Кусто, когда станете носить фрак, постарайтесь ни с кем не драться, - строго сказал портной. - Ткань очень тонкая, дорогая, рукава пришить не удастся.
        Мсье Бопертюи обо мне слишком плохого мнения. Можно подумать, что я только и делаю, что дерусь? И уж тем более не стану драться на церемонии вручения верительных грамот.
        - Да, мсье, у меня для вас есть подарок! Вернее - это не вам, а вашей девочке. Я же еще не успел вас поздравить. Возьмите, от всего сердца.
        Ну, кто бы сомневался, что мне вручат серебряную ложечку «на зубок» для Вики. Это уже не то седьмая, не то восьмая. Первую подарили Игнатьевы, потом были ложечки от Книгочеева с женой, четы Исаковых. Даже из французских МИД и МВД прислали посылочки. Но самую крутую ложку подарил Никита Кузьменко - не серебряную, а золотую, с вензелем нашего последнего императора. Интересно, кто ее спер и привез в Париж?
        Могу себе представить, как активно станут расти зубы у девчонки, если постучать каждой ложечкой по первому зубику!
        Но ложечки из драгоценного металла дочке пригодятся. И в хозяйстве вещь нужная, да и вообще. Вырастет, а вдруг да денежка на карманные расходы понадобится, так и продать можно. Золото с серебром всегда в цене.
        Как я слышал, ложечку младенцу должна дарить крестная мать. Видимо, народ решил, что родители- большевики ребенка крестить не станут, но традицию им хотелось соблюсти. А вот по части крещения… Пару дней назад слышал небольшую перепалку Натальи с матерью. Кажется, она как раз и касалась крещения. Ольга Сергеевна, скорее всего, настаивала, Наташка брыкалась. Меня женщины решили в это дело не посвящать, но думаю, что Викусю все же покрестят. С нами или без нас. Лучше бы, разумеется, в присутствии папы и мамы. Не знаю только, кого взять в крестные родители. Возьму Книгочеевых - так Исаковы обидятся, возьму Исаковых, другие расстроятся. Я бы в крестные отцы Никиту Кузьменко взял, но нельзя. Испорчу парню карьеру, а ему еще в партию вступать (надо бы с Натальей поговорить, может, прямо тут и примем?), потом начальником торгпредства становиться, а в будущем прочу его в свои замы по внутренней контрразведке. Вон, как он удачно «оборотня» в торгпредстве вычислил. Так что, пусть крестных ищут теща с тестем.
        После портного я поехал учиться. Да-да. Если я что-то решил, то обязательно сделаю. Почти как «Если я чего решил, то выпью обязательно». Господи, ну почему опять цитата из Высоцкого вспомнилась?
        Постарался подгадать так, чтобы попасть на лекцию самого профессора Огюстена Кабанеса, тем более, что тема была обозначена очень любопытно: «История человеческого страха».
        Жаль, что мое знание французского языка не позволяет постичь всех тонкостей, но суть я понял.
        В средние века страх вызывали болезни, особенно чума. Страх вызывали люди, больные проказой. Считалось, что прокаженные, ставшие париями в обществе, могут заразить источники своей болезнью, а то и просто своими миазмами. Нередко обезумевшая толпа настигала несчастных и сжигала их живьем!
        Страх вызывали люди, считающиеся колдунами и волшебниками, велик был страх перед магическими цифрами.
        Накануне 1000-го года вся Западная Европа возносила молитвы Господу, ожидая светопреставления, воскресения мертвых и страшного суда.
        Казалось бы - эпоха Просвещения, покончила со всеми страхами, но с началом Великой революции во Франции вновь проснулась общественная паника. Опять на улицах стала властвовать толпа!
        Революция, дающая свободу рабам, снимает с их плеч не только тяготы угнетения, но выпускает на волю низменные и грубыеинстинкты народных масс.
        Паника, страх, ужасы садистского безумия, охватывающие народ.
        История войн и революций - это история панических страхов толпы. Толпа, поддавшись единому порыву, разносит страх дальше и от него (то есть от страха), нет спасения никому! Вместе со страхом, начинается вера во все слухи, что распространяются в городах и селах. Каждый день разносятся слухи - один нелепее другого.
        Слухи кочуют из одного жилища в другое, заставляют людей поддаться всеобщей панике. Люди верят, но проходит несколько дней, неделя и выясняется, что этот слух был всего лишь чьей-то нелепой выдумкой. Казалось бы - если проносится новый слух, то народ должен получить от него иммунитет или, как минимум, отнестись с недоверием. Так нет же. Новому слуху верят так же, как и старому.
        Откровенно говоря, я заскучал примерно на двадцатой минуте лекции. В лекции профессора не было ничего такого, чего бы я не знал. Более того - мог бы дополнить его собрание материалом из своего времени. Чего стоил у нас страх перед 2000-м годом. Конечно, повальной эпидемии страхов не было, но я знаю несколько семейных пар, решивших, что детей им рожать не стоит, потому что все равно грядет конец света. И как было объяснить дуракам, что 2000 год - не начало нового тысячелетия, а завершение предыдущего? Да и вообще - даты, это всего лишь цифры. Вон, в 666 году нашей эры никаких волнений не было, потому что еще счет от Рождества Христова не велся.
        А сколько заработали программисты, объяснявшие, то в 2000 году все компьютерные программы обнулятся и нужно срочно покупать новые!
        Вот так вот, а мы говорим - прогресс, прогресс.
        Так, еще один пункт плана выполнил, галочку о выполнении. Так, наверное, теперь и хватит? Если все лекции в том же духе, то на фига на них приходить? Нет, надо будет еще на пару-тройку лекций сходить, а потом попросить у администрации коллежа, чтобы выдали справку.
        В антикварном салоне мышка-норушка увлеченно торговалась с какой-то пожилой мадам. Та принесла на продажу десятка два не то рисунков, не то гравюр и требовала за каждую минимум по пятьдесят франков, а Мария Николаевна не соглашалась дать больше двадцати.
        Товарищ Гилтонас, скучая в углу, укоризненно посматривал на обеих.
        - Мадмуазель, в салоне напротив мне предлагали за каждую гравюру по семьдесят франков! - возмущалась дама.
        - О, в этом случае, мадам, вам нужно вернуться и немедленно соглашаться! - радостно развела ручонками Семеновская.
        Кажется, торг доставлял удовольствие им обеим, но в конце концов сошлись по сорок франков за штуку.
        Мадам, получив деньги и подписав какую-то бумажку, ушла, а Мария Николаевна принялась по-хозяйски рассматривать закупленные работы.
        - И кто это? - поинтересовался я. Подойдя поближе, вгляделся - какие-то лошадиные морды, странные коты, арабские мотивы, а потом догадался: - Делакруа?
        - Ага, - рассеянно кивнула мышка-норушка. - Прижизненные литографии, а что ценно - продала их внучка гравера. С историей работы стоят дороже, но заполучить что-то от потомков - блеск! Жаль, что не внучка самого Делакруа, но гравер тоже сойдет.
        - И почем они?
        - Если окантовать - а это пять франков за гравюру, то можно просить по сто франков за штуку. Если в Париже. А если подождать, поискать американца, то за каждую гравюру можно просить по сорок-пятьдесят долларов. Жаль, оптом никто не возьмет. Но для начинающего коллекционера такие гравюры - самое лучшее.
        Я покивал. Делакруа для меня что-то монументальное, яркое, а тут все бледное.
        - Но я их, скорее всего, продавать не стану, - решила девушка. - Ну, пока не стану. В новом салоне они прекрасно впишутся в интерьеры - французы любят, если на стенах висит нечто патриотическое, вроде Делакруа. Я их даже пока окантовывать не буду. Посмотрим, что для стен лучше подойдет.
        - Кстати, а как у нас нынче идут импрессионисты? - спросил я.
        - Плохо идут. Во Франции спад, из США давно никого нет. Если только брат и сестра Стайны, но они берут только Пикассо и Матисса, - отозвалась Мария. Потом, оторвавшись от гравюр, с подозрением поинтересовалась: - У вас, товарищ посол, имеются импрессионисты?
        Я замялся. Иметься-то они у меня имеются, тридцать картин, доставшиеся от «должника» Коминтерна, что до сих пор лежат в банковской ячейке, за которую ежемесячно приходится платить по пятьдесят франков, да еще и не забывать продлевать аренду.
        - А сколько стоит средний холст?
        Вопрос я задал нелепый. Все зависит не только от размеров холста, но и от автора. Но все-таки, некие усредненные цифры должны быть. Мышка-норушка, наморщив лобик, отозвалась:
        - Сегодня это примерно… пять или семь тысяч франков.
        Хм… Если я все продам хотя бы по пять тысяч, будет навар в пятьдесят. Минус расходы на ячейку. Вон, года не прошло, а стоимость уже выросла. А все тридцать картин никто не купит, а если их сразу выбросить на рынок, то цены упадут. Нет, пусть еще полежат, пока не станут стоить хотя бы по десять тысяч франков за холст.
        - Так с чего такой интерес? - настаивала Мария.
        - Я просто в раздумьях. Неравнодушен я к импрессионистам и постимпрессионистам, - выкрутился я. А чтобы хозяйка салона не принялась выпытывать, перевел разговор на другое. - А что у нас по русским иконам?
        - Все то же, - отмахнулась мышка-норушка. - Икон тащат много, стоимость низкая, интереса нет. Нужно что-то эдакое… чтобы интерес появился.
        - Может, рекламная кампания в газетах?
        - Не знаю. Просто реклама мало кого заинтересует. Нужно что-то странное. Вроде - похитить Джоконду и на ее место поместить икону Владимирской Божией матери. Мол - православные торжествуют победу над католиками, потому что их образы интереснее, нежели картины великих мастеров. Но и то не факт.
        Нет, воровать Джоконду из Лувра я точно не стану. Сложное это дело, хотя, если задаться целью, то можно. Куда я ее потом дену? Продать, если постараться, то можно, а вот пристроить в Русский музей - вряд ли.
        - А может помочь выставка икон из коллекции Третьяковской галереи? Что-нибудь - «Мир русской иконы»?
        - Выставка? - опять пожала плечиками Мария. - Возможно, что и поможет, а может и нет. Какой-то толчок нужен. А вот какой - никто не знает.
        Вот тут я согласен. В мире живописи мода создается стихийно, и очень странно. Те же импрессионисты. Сколько лет были никому не нужны, а тут - бах. Или с работами Модильяни. Только-только художник умер, как стал знаменитым. А что послужило толчком, никто сказать не может. Но бывает и так, что волна спадает и владелец полотна, заплативший за него дикие деньги, остается в недоумении - а чего это я? Но что хорошо, так это то, что коллекционерами становятся явно не те, у кого мало денег, а богатеньких чудаков можно и не жалеть.
        Мария Николаевна посмотрела на товарища Гилтонаса, а тот, поняв все без слов, сказал:
        - Схожу я кофе попью.
        Только за охранником закрылась дверь, Мария сказала:
        - Олег Васильевич, возьмите вон тот конвертик. Там двадцать тысяч. То, что вы за мое гражданство отдали. Должно быть двадцать пять, но пять я за доктора высчитала.
        - За каких докторов?
        - А Миша с Сашей? Их из такси уволили, а еще пришлось гипс накладывать, примочки свинцовые покупать. А вызов доктора - не меньше ста франков. И одежду новую пришлось покупать. Я же их на службу взяла, они сейчас присматривают за рабочими, которые мой новый салон оформляют. Вот, люди нужным делом заняты, а от вас, товарищ Кустов, сплошные убытки.
        Спорить я с девушкой не стал. Убытки, они убытки и есть, но вот конвертик прибрал.
        - Да, я же вас поздравить забыла. И вот, от меня.
        Ложечка… Ну как же без нее?
        - Посмотрите - вензель Марии-Антуанет, - горделиво сообщила Мария.
        Поклонился, потом убрал ложечку во внутренний карман, постаравшись, чтобы не зазвенела, соприкоснувшись с «сестрой». Ну, от портного подарок попроще, но все равно, приятно. Жаль, что ложечки разномастные.
        - А как там поручик Лоботрясов? - спросил я. Надо бы самому было съездить к парню, но все недосуг. Да и после его слов обо мне ехать не очень хотелось. Сотрудники к нему ездят, подарки отвозят.
        - Замуж зовет, - сообщила Мария.
        - А вы что?
        - А что я? Замуж я пока не собираюсь, становиться матерью рановато, но пообещала поручику, что он станет моим первым мужчиной. Владимир Иванович, то есть, Олег Васильевич, а что вы глазенки-то вытаращили?
        Глава 12
        Пополнение
        В посольство (оно же торгпредство) я вернулся около двенадцати, не ожидая никаких встреч или срочных дел. А письма, заявки, предложения - это рутина.
        К своему удивлению, комендант нашей миссии Александр Петрович доложил:
        - К вам пополнение.
        - В смысле? - не понял я. Вообще-то я жду пополнение посольства, ноне раньше, чем через неделю.
        - Сами увидите.
        Ну, сам так сам.
        В вестибюле, прямо на первой ступени лестницы, сидел мужчина лет тридцати пяти, в некогда добротном, но уже загвазданном пальто. Чувствовалось, что этим пальто и укрывались, и многочасовые очереди оно выдержало. Ботинки старые, но еще крепкие. У ног стоял кожаный чемодан и солдатский вещевой мешок.
        Опершись спиной о перила, накрыв лицо шляпой, человек дремал. Может, пусть себе спит, а я к себе пойду? Но как только я подошел ближе, мужчина проснулся, сдвинул шляпу и встал. А дальше, что называется - немая сцена.
        - Николай Степанович, какими судьбами? - удивленно спросил я. В голове был еще один вопрос - а разве вас до сих пор не расстреляли? Но его я пока оставил при себе. Хотя, если бы расстреляли, я бы про то услышал.
        Кажется, Гумилев удивлен не меньше.
        - Здравствуйте, - отозвался поэт. Посмотрев на меня с еще большим вниманием, сообщил: - Меня прислали в распоряжение начальника торгового представительства товарища Кустова.
        - Значит, вы прибыли правильно, - сказал я и кивнул. - Пойдемте, Николай Степанович.
        Проходя по коридору я заглянул в канцелярию. Светланы Николаевны нет, но девчонки на месте:
        - Девушки, сообразите по чашечке чая, - попросил я. - А если еще какую-нибудь печенюшку спроворите, то я вас даже и похвалю.
        - У! - донесся недоверчивый вздох. - Да быть такого не может, что бы вы нас похвалили.
        - Ладно, хвалить не стану, но лишний раз не выругаю, - хмыкнул я. Ишь, какие недоверчивые-то. И что, я и на самом деле редко хвалю подчиненных?
        - Исполним Олег Васильевич! - дружно сообщили они. Потом одна из барышень сказала: - Товарищ полпред, а у нас подарок для вашей дочки. От всего нашего коллектива!
        И что? Принял еще одну ложечку, поблагодарил, даже чмокнул девчонок (в щечку, по-отечески) и только потом провел в кабинет великого поэта.
        - Присаживайтесь Николай Степанович, - радушно предложил я. - Позвольте представиться - Олег Васильевич Кустов, начальник торгового представительства Советской России, а заодно исполняющий обязанности посла во Французской республике. А может наоборот - исполняющий обязанности, а еще и торгпред.
        - Понял, не перепутаю, - кивнул Гумилев.
        - А теперь скажите - как вы оказались в Париже, да еще и присланы в распоряжение торгпредства? Кто это вас прислал?
        - Прислали меня с Лубянки, - охотно сообщил Гумилев. - Отправил мужчина - судя по всему, очень большой начальник. Не Дзержинский, этого я знаю, видел на митингах, моложе. Среднего роста, постарше вас, но помладше меня. Фамилию свою он мне не назвал, а документы - направление, служебный паспорт мне были выписаны в наркомате по иностранным делам. Посмотрите сами.
        Я полистал документы. Все честь по чести. И направление, подписанное Караханом, и паспорт, за подписью Чичерина. А начальник, с которым общался Гумилев - это Артур Артузов. Мог бы и телеграмму отбить, предупредить. Или решил, что не нужно?
        - А теперь, если вам не трудно, расскажите все с самого начала, - мягко попросил я. - Мой двойник видел вас в марте, в некой конторе под аббревиатурой ДИСК. Потом был апрель, май…
        - Ага, был еще август, а в августе меня и арестовали, - подхватил разговор Гумилев. - Оказывается, я являюсь членом подпольной антисоветской организации, во главе которой стоит профессор Таганцев. Разумеется, я все отрицал, потому что ни сном, ни духом не знал о существовании никакой организации. Не спорю - с Таганцевым я знаком, он однажды даже оставил мне денег. Я даже решил немного поиронизировать - дескать, если бы восстание началось, то я, конечно же, возглавил бы отряд матросов. Но моя шутка, кажется, обратилась против меня…
        Ох уж эта фрондирующая интеллигенция. Шутники, елы-палы. И это еще один из лучших представителей литературной богемы. Поэт, фронтовик, кавалер двух Георгиевских крестов.
        - Удивительно, что вас не расстреляли, - покачал я головой.
        - А за что же меня расстреливать? - удивился Гумилев. - Я ничего не сделал против советской власти, не участвовал ни в каких антибольшевистских организациях. Я вообще вне политики.
        Гумилев все-таки закончил гимназию и древних греков должен бы изучать. Кажется, Перикл сказал, что «Если вы не занимаетесь политикой, то политика займется вами»? Ну да ладно, Гумилев, он все-таки поэт, а поэтам можно делать глупости. И из гимназии его чуть не выгнали. Значит, плохо учился. В реальности слова Гумилева восприняли за правду.
        Мы немного отвлеклись, потому что девушки принесли чай и тарелку с печеньем. Зиночка - та самая, у которой чудесный голос, с недоумением посмотрела на Гумилева, словно бы вспоминая - а где же я его видела? Так ничего удивительного. Фотографии Гумилева, равно как и фотопортреты Блока, накануне войны продавались, словно в восьмидесятые годы двадцатого века фотки с Боярским или другими звездами. Читал, что Николай Степанович был большой ходок по женской части. Не закадрил бы он кого-нибудь из моих девок. Нужно будет сказать, что поэт - человек женатый. Впрочем, не стану. Я не воспитатель и не блюститель нравственности, а сердечные дела, они такие. Романы с женатыми мужчинами бывали у девушек во все времена.
        Мы прихлебывали чай. Лучше бы кофе, но девчонки его варить не умеют, а Светлана Николаевна где-то обретается. Не иначе, ловит с Сыроежкиным врагов родины.
        - И что дальше? - потребовал я.
        - А дальше я вспомнил странный визит ко мне молодого человека, представившегося начальником внешней разведки ВЧК. И на очередном допросе я обронил, что мы как-то беседовали с товарищем Аксеновым, как раз в пору Кронштадтского мятежа. Мой дознаватель сразу же насторожился и потребовал, чтобы я рассказал более подробно, а я в ответ сообщил - мол, не имею права. И разговор у нас с вами шел о внешней политике. Вы ведь обещали отправить меня в Абиссинию, верно?
        - Было такое. Но я не обещал отправить вас в Абиссинию в ближайшее время. Но вы знакомы с нынешним регентом страны - Тэфэри, если я правильно назвал его имя. И не использовать вас на этом направлении было бы глупо.
        - Вот, я примерно то же самое и сказал, но без подробностей. В следующий раз ко мне явился сам начальник Петроградского ЧК товарищ Смирнов, еще раз потребовал, чтобы я подтвердил ему о разговоре с Аксеновым. Почесал затылок. А через неделю за мной пришли. Я, грешным делом, испугался, но меня доставили на вокзал, приставили ко мне чекиста и отвезли в Москву, на Лубянку. А там поместили в камеру, где я сидел еще неделю. А вот, дня четыре назад, меня вызвали в кабинет того молодого начальника, дали документы, взяли расписку и отвезли на вокзал. Отвезли в Петроград, позволили переодеться, собрать вещи, а потом опять на вокзал, но уже в сторону Латвии. Я сам пребывал в изумлении, пока пересекал границы, добирался до Франции. Но ничего, когда я впервые плыл в Африку, было гораздо хуже. Еще не понял - если со мной вел беседу Аксенов, то отчего отправили в распоряжение Кустова? Ну, теперь-то все встало на свои места.
        Кажется, начпетрочека товарищ Смирнов решил, что Гумилев является моим агентом. Вероятно, если бы Николай Степанович и на самом деле имел отношение к заговору, то его бы так просто не отпустили, тем более - не переправили бы в Москву. А тут и на самом деле, зачешешь репу. Расстреляй, так Аксенов потом обидится. А Смирнов уже и так мне кое-чем обязан. Он мне за фильтрационный лагерь под Череповцом еще должен. И Артузов, похоже, подумал, что у меня на Гумилева имеются свои виды, хотя я и всего-то хотел, что убрать поэта из столицы. Что ж, если он прибыл, то будем использовать.
        - Николай Степанович, я зачисляю вас на службу, - сказал я. - Скажу сразу, что в торгпредстве имеется свободная комната, там все застелено. Белье свежее, шкафы имеются. Обустроитесь. Душ внизу, можно устроить себе банный день.
        - Банный день - это хорошо. Я уже две недели не мылся.
        - Вот и славно. Как я понимаю, нужных для республики навыков у вас нет? Имею в виду, - поправился я, - нет специальности, что могла бы пригодиться в торгпредстве?
        - Вот уж, чего нет, того нет, - развел Гумилев руками. - Ни торговать не умею, ни торговаться. Если только таскать мешки, так и то, нет необходимых навыков. Дрова доводилось пилить, снег чистил. Ну, понятное дело, стрелять умею неплохо. Хоть из карабина, хоть из пулемета.
        - Стрелять - это хорошо, но лучше бы, чтобы в Париже это умение вам не пригодилось. А торговать можно научиться, по собственному опыту знаю. Вон, вы же никогда не были кавалеристом, а в уланах очень достойно служили, даже крестами награждены. Значит, как-то сумели и на коне держаться, и даже скакать, и в бой ходить. Но заставлять поэтов заниматься торговлей - нерационально. Поэтому, товарищ Гумилев, вы у меня станете помощником по связям с общественностью, а заодно и атташе по культуре.
        - Помощником по связям с общественностью? - нахмурил лоб Гумилев.
        - Ага, - кивнул я. - Станете читать все французские газеты, да и другие тоже, которые под руку попадут, будете выискивать очерки, статьи, что касаются Советской России, а также нашего посольства, внимательно изучать, делать для меня краткий экстракт. Еще вам придется писать заявления и обращения для прессы, консультировать посла по вопросам, связанными с журналистикой. Справитесь?
        - Пока не вижу ничего сложного. Правда, - улыбнулся Гумилев. - Работа с газетами напоминает деятельность аналитических отделов штабов…
        - Так оно и есть, - согласился я. - Мы с вами, в какой-то мере, штабисты, а в какой-то мере аналитики, да и разведчики тоже. Не оперативные, разумеется, каким вы на фронте были, а стратегические. Любое посольство должно быть опорой для родины, вы уж простите за пафос. Все, что говорят французы, все, что они собираются делать, мы с вами должны знать и анализировать.
        Я уже давно хотел загрузить кого-нибудь работой с прессой. А уж Гумилева - сам бог велел. Как-никак, он сам имел отношение к разведке, хотя и скрывает это. На газеты я бы посадил человек пять, не меньше, но пусть пока хотя бы один. Мне за все сразу не ухватиться.
        - Но вы не радуйтесь, - предупредил я. - Это только часть вашей работы. Потом, когда появятся люди, станет полегче, а пока у нас приходится одному отдуваться за троих, а то и за пятерых. Я вас озадачу еще одним делом. Им уже кое-кто занимается, но для вас оно станет основным, вкупе с газетами.
        Гумилев раздумчиво потер переносицу.
        - Так кажется, мне и с газетами дел хватит. Как я понимаю, нужно изучать не только французскую прессу, но и прочую? Но я только французский знаю и немного английский.
        - Не волнуйтесь, многие наши товарищи и этого не знают. Ничего, выучите немецкий, потом займетесь итальянским. Польский вы и так должны знать, вы же там воевали.
        Николай Степанович ошарашенно смотрел на меня. Кажется, у него даже глаз перестал косить.
        - Шучу. Пока ограничимся французскими газетами. Еще одна ваша задача - отыскать во Франции промышленников, ученых, конструкторов, готовых показать образцы своих изделий в России. В следующем году у нас, в Москве, - зачем-то уточнил я, - планируется Выставка достижений народного хозяйства. Нет, официально она называется Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка, но ВДНХ звучит гораздо красивее. Понимаю, достижений у нас не так и много, но они есть. Так вот, очень нужно, чтобы выставка из Всероссийской превратилась в Международную. Чтобы европейцы - а в нашем с вами случае французы, показали нам образцы техники, которые мы сможем у них либо купить, либо сами построить, с их помощью.
        - Олег Васильевич, да я в технике-то мало что понимаю! - воскликнул Гумилев в ужасе. - Я до сих пор не понял, отчего лампочки зажигаются, и как свет загорается.
        Про электричество я и сам знал немного. Ну, течет себе ток по проводам, так и пусть течет, что мне еще-то знать? Главное пальцы в розетку не совать и не пользоваться неисправным обогревателем.
        - Трактор от танка отличите? Автомобиль от керосиновой лампы? Или винтовку системы Мосина от сепаратора? - Николай Степанович озадаченно кивнул, а я продолжил: - Возьмете справочники, посмотрите - что, как и где во Франции выпускают, какую продукцию. Вино, парфюмерию и товары для нэпманов, вроде шуб и сумочек нам пока не нужны, а вот техника пригодится. Где автомобили, где самолеты, а где электродвигатели. Сельскохозяйственная техника тоже пойдет. И та, что от двигателя, и та, что на конной тяге. Особенно, если она новая. Косилка с двигателем - штука хорошая, но для нас и лошадиная пойдет. Еще бы неплохо с изготовителями оборудования для пилки бревен связаться, а лучше сразу с несколькими. Подберете десятка два адресов, напишете письма с предложением - мол, дорогой мсье Леваж, а не хотите ли выставить образцы своей противопехотной мины… То есть, хочу сказать - образец вашей сенокосилки…?
        - Подождите, Олег Васильевич, дайте-ка я лучше все запишу, - нервно сказал Гумилев и полез в карман за записной книжкой. - Вы-то человек знающий, а я, словно в холодную воду…
        Образно, однако. Но забавно, что меня считают знающим человеком. Я тоже на уровне Николая Степановича - домкрат от карбюратора отличу, но не более.
        - Значит, нас будут интересовать трактора, любая сельскохозяйственная техника - жатки, молотилки, что там еще?
        - Наверное, плуги, бороны, механические серпы, какие-нибудь э-э… сноповязальные машины, - предположил Гумилев.
        - Вот видите, вы все на лету схватываете, - похвалил я поэта. - В общем, берете справочник - и флаг вам в руки.
        - Флаг? - не понял поэт.
        - Ага. Флаг вам в руки, и барабан на шею. Мы будем рады любой технике. Если вы напишете штук сто писем…
        - Вы же сказали - штук двадцать?
        - Напишете двадцать - откликнуться человека два, напишете сто - будет человек десять. Свяжемся с ними, они нам вначале свои проспекты пришлют, мы их в Москву отправим, чтобы специалисты посмотрели, оценили.
        - Тоже, как добывающая разведка, - усмехнулся Гумилев. - Собираем любую информацию, доставляем в штаб, а там разбираются.
        - Вот-вот, - обрадовался я. - А если мы для выставки какого-нибудь конструктора заполучим, то считайте, что языка доставили.
        - Тогда лучше двух, - совершенно серьезно сказал Николай Степанович. - И брать надо из разных ведомств, в разных чинах. Конечно, это все в идеале, но нужно стараться.
        Вот тут-то я окончательно зауважал Гумилева! Молодец. И вправду служил в разведке.
        - Именно так, - кивнул я. - Взяли двух «языков», провели предварительный допрос, а потом доставили более важного в штаб, где с ним более детально побеседуют. Но главное, что на выставке мы сможем продемонстрировать европейские достижения. И будет двойной эффект. Во-первых, мы дадим понять нашему народу, что Европа уже нам не враг. Не союзник, разумеется, но хотя бы торговый партнер. Во-вторых, сможем договориться о закупке того, чего у нас пока нет. А в третьих, а это самое главное - люди посмотрят на какую-нибудь сеялку, затылок почешут и скажут - а мы-то не хуже сделаем!
        Николай Степанович уже не выглядел растерянным. Кажется, начал проникаться новыми обязанностями. Что ж, у начальства и другие дела есть, кроме разговоров с поэтами.
        - С вашим жалованьем вопрос решим, пару дней для отдыха я вам дам - отоспитесь, Париж вспомните, даже к друзьям можете сходить, а потом за работу.
        - Да уж какие теперь друзья! - пожал плечами Гумилев. - Гийом Апполинер умер, а больше-то я ни с кем из французов и не общался. Все больше со своими.
        - Бунин в Париже. Еще Мережковский с Гиппиус, - сообщил я.
        Гумилев поморщился.
        - Я и раньше с Буниным не особо ладил, а уж теперь… А Мережковского с его супругой, так вообще уважать перестал. Увижу - руки не подам.
        - А что так? - удивился я.
        - Понимаете, Олег Васильевич, не люблю, когда поэты с писателями сами себя записывают в классики. А уж тем более не люблю, когда писатель, откуда-то со стороны, с чужой земли, на свою родину гавкает.
        О как! Наш человек!
        Отправив Николая Степановича обживаться в той комнате, что некогда занимал Евгений Кожевников, я опять уселся за стол, обдумывая - а не поручить ли Гумилеву заняться еще и выставкой «Мир русской иконы»? Или это уже перебор? Впрочем, подожду до приезда пополнения.
        Раздался стук в дверь.
        - Да?
        Вошел Николай Степанович. Немного смущаясь, поэт сказал:
        - Олег Васильевич, я, когда собирался, из Петрограда кое-что с собой захватил. Слышал, что у вас дочка родилась. Сердечно вас поздравляю. И вот, от меня…
        Застрелюсь! Хотя, нет, давайте сюда ложечку, пригодится. Этак, я и приданое для Вики соберу.
        Глава 13
        Пристав с бельгийским акцентом ?
        Владелец дома на улице Рю де л’Арбр-Сек, в довольно престижном районе, ранее именовавшемся Сен-Жерменским предместьем, где селились исключительно аристократы, мсье Пави довольно снисходительно смотрел на двух полицейских, явившихся к нему в сопровождении судебного пристава, приехавшего из Амьена.
        Постоялец, именовавший себя послом России во Франции, жил здесь вместе с супругой уже не первый год, снимая одну из самых дорогих квартир, плату вносил исправно, никаких жалоб от прочих квартиросъемщиков от него не поступало. Еще у семейной пары не было ни детей, ни собак, что очень важно.
        Разумеется, было в поведении жильца кое-что неприятное. Например - он знал законы республики едва ли не лучше, нежели адвокат мсье Пави, а говорить с русским жильцом о повышении квартирной платы было бессмысленно, потому что договор аренды был заключен на несколько лет и сумма оплаты в нем фиксированная. В тысяча девятьсот семнадцатом году, когда заключался договор, для домовладельца он казался выгодным, но прошло уже четыре года! Но, здесь к господину Маклакову тоже претензий нет.
        И в каких-таких незаконных махинациях замешан постоялец? Самого Пави это не касалось, но он обязан быть на страже интересов своего арендатора. Подумывал даже - а не позвонить ли адвокату? Но кажется, представители власти не собираются вламываться в квартиру силой. А адвокат может выставить счет за услуги, которые он не оказывал. Нет, адвокату звонить не стоит.
        Амьен, хотя и недалеко от Парижа, но все равно, это уже провинция, к которой можно отнестись не только снисходительно, но где-то даже и пренебрежительно. Своих, то есть, парижских, представителей закона мсье Пави даже угостил бы кофе, а угощать провинциальных? Фи. Это все равно, если граф предложит сесть за стол своему форейтору. Он даже не пригласил их в квартиру, а заставил стоять в вестибюле.
        - Увы, мсье, ничем не могу помочь. Мсье и мадам Маклаков уехали еще вчера, а без их разрешения я не могу показать ни квартиру, ни тем более совершить изъятие чего-либо. Даже если бы у вас имелось разрешение Высокого суда, то все равно, без хозяев впускать кого-либо в жилище незаконно.
        Мсье Пави произнес эти слова с легким высокомерием, давая понять, что он не очень-то опасается служителей Фемиды, если сама богиня на его стороне.
        - А надолго они уехали? - уныло поинтересовался уже немолодой судебный пристав, представившийся мсье Жювом, говорящий по-французски очень хорошо, но с каким-то акцентом. Наверное, бельгиец.
        - Всего на неделю, - охотно сообщил мсье Пави, а потом добавил: - Мсье и мадам получили в подарок оплаченные билеты и сертификат на двоих в один из отелей Ниццы.
        - Везет же вашим постояльцам, - вздохнул один из полицейских. Он тоже говорил с непонятным акцентом. - Хорошо иметь покровителя, который раздает такие щедрые подарки.
        - О, это не покровитель, а хороший друг мсье Маклакова, американец. Мой квартиросъемщик человек небедный и не нуждается в покровителях. Просто американцам некуда девать деньги.
        Непонятно, не то мсье Пави восхищался, не то завидовал. В принципе, владелец такого шикарного дома (а в Париже у него имелась и другая недвижимость), мог бы себе позволить поездку в Ниццу. Вот только, денег жаль. Франк падает, оплачивать электричество и воду становится все дороже, а жильцы подыскивают себе квартиры подешевле. И самый выгодный постоялец не желает пересмотреть условия договора. А ведь мог бы войти в положение. Вон, какие у него богатые друзья. А американцы - скоробогатеи, заработавшие деньги на крови и поте честных французов, не имеют представления о трудностях добропорядочных буржуа.
        - А что за американец? - с подозрением поинтересовался полицейский. - Как его фамилия? Возможно, он тоже проходит по делу мсье Маклакова?
        - Фамилию американца я не знаю, - слегка насторожился домовладелец. - На конверте, что пришло на имя мсье, имелись только инициалы - «Г. К. Г.». Мсье лишь сказал, что друг пожелал сделать ему приятное. Он даже хотел позвонить и поблагодарить, но телефон оказался неисправным, поэтому мсье Маклаков поблагодарит американского друга после поездки. Да, а что за дело? В чем провинился мсье Маклаков?
        Но пристав, словно бы проигнорировав вопрос, вздохнул:
        - Жаль. Но что поделать, придется возвращаться в Амьен. А там некоторые бывшие жильцы мсье Маклакова очень недовольны.
        - А разве мсье Маклаков имел жильцов в Амьене? - слегка удивился Пави.
        - Маклаков в какой-то мере ваш коллега. До войны он владел в Амьене десятью зданиями, - как бы нехотя сообщил пристав. - При этом, не платил налоги и задолжал в муниципалитет почти сто тысяч франков, да еще и обокрал собственных жильцов.
        - А как он мог владеть собственностью в Амьене, если раньше он жил в России? Мсье Маклаков с супругой поселились только в семнадцатом году.
        - Он вполне мог жить либо в гостинице, либо в ином городе, том же Амьене. Русские до войны постоянно приезжали к нам, потом уезжали. А кто запрещает иностранцам владеть собственностью в республике? - пожал плечами пристав. - А если имеется собственность, то не запрещено сдавать ее в аренду. Маклаков в России был очень богатым человеком, он очень удачно вложил деньги в недвижимость во Франции, но не учел, что начнется война и эта недвижимость пострадает. Но ваш постоялец, воспользовавшись тем, что несколько его домов были уничтожены бошами - вы же знаете мсье, что было с Амьеном в четырнадцатом году, а потом в восемнадцатом? - оформил фальшивые документы, что все его дома уничтожены, и добился, чтобы с него не взыскивали налоги. Мало того - он взимал с квартирантов тех домов, которые были разбиты артиллерией, квартирную плату. Представляете?
        Мсье Пави не очень себе представлял - как можно оформить документы, если дома целехоньки, а еще меньше представлял - как можно взимать с квартирантов квартирную плату, если дом уже уничтожен? Но он на всякий случай покивал, а на душе уже поднимался гнев против прощелыги, что прикидывается респектабельным господином. Но некие сомнения еще оставались.
        - Позвольте, но ведь мой квартирант - дипломат, он очень уважаемый человек среди парижан, - сделал домовладелец попытку защитить мсье Маклакова.
        - А среди каких парижан он пользуется уважением? - презрительно наморщил нос пристав. - Среди них нет добрых французов, а все поголовно русские. А русским верить нельзя.
        - Именно так, - вступил в разговор полицейский. - Зять моей двоюродной тети вложил все свои деньги в акции Путиловского завода. И что же? Большевики национализировали завод, и все деньги, не говоря уже о дивидендах, пропали. Хорошо, если вы не вкладывали деньги в Россию.
        - Как же не вкладывал! - возмутился мсье Пави. - Я вложил пять тысяч франков - заметьте, еще довоенных франков, в строительство Северо-Кавказской железной дороги, но оказалось, что это мошенники создали фальшивое акционерное общество. Я обратился в суд, но в России грянула революция.
        - Все русские мошенники, - махнул рукой пристав. - И ваш квартиросъемщик не лучше. Он же, когда проворачивал свою операцию в Амьене, знал, что как только станет послом, то получит дипломатический иммунитет, а из-за иммунитета к нему нельзя предъявить никаких претензий. Максимум, что сможет сделать правительство - это депортировать его из страны. Видите, какой он хитрый? И он прекрасно знает французские законы, слишком гуманные по отношению к иностранцам. А недавно ваш Маклаков решил прикупить пару домов по соседству с вашим кварталом. Правда, из-за судебного решения Амьена сделка пока расстроилась, но ведь все может быть. Он может оформить покупки на подставное лицо.
        - Решил прикупить пару домов? - окончательно вышел из себя Пави. - Но ведь это - огромные деньги!
        - Да, но у всех русских эмигрантов имеется специальное разрешение парламента, позволяющее им не платить налоги в течение ближайших трех лет. Сделано это в рамках поддержки иммигрантам - но кое-кто поговаривает, что не обошлось без взяток депутатам, принявшим закон. Соответственно, иностранцы могут сдавать свое жилье гораздо дешевле, нежели французские домовладельцы. Разве вы о нем не читали?
        Мсье Пави был повержен. То, что депутаты парламента взяточники, он знал не понаслышке, потому что и сам регулярно «отстегивал» денежки в карман «своего» депутата парламента, и в карман муниципальных чиновников. Но получается, у него под боком может появиться конкурент, который станет сдавать жилье дешевле? А еще этот мерзавец, прикидываясь дипломатом, обокрал и его государство? И бедных амьенцев, которые и так пострадали из-за артиллерийских обстрелов! Мерзавец.
        - Что ж, господин Пави, - еще раз вздохнул пристав. - Не смею вас больше задерживать. Жаль, что теперь русский мошенник успеет уничтожить все документы, которые хранятся у него дома. Вот, если бы мы сейчас получили к ним доступ, то смогли бы арестовать его прямо в Ницце. Но я понимаю, что ваша задача охранять законные права ваших постояльцев, пусть они и жулики.
        Судебный пристав кивнул полицейским, и все уже приготовились уйти, как в душе мсье Пави патриотизм победил законопослушность.
        - Мсье Жюв, вы собираетесь только изъять документы?
        - Совершенно верно. У Маклакова эти документы лежат в коробках.
        - Что же, в таком случае я должен помочь правосудию, - решился-таки домовладелец. - Пойдемте, господа, у меня имеются запасные ключи от квартиры мсье и мадам Маклаковых. Надеюсь, вы оставите мне копию судебного решения об изъятии документов?
        - Разумеется, - охотно откликнулся пристав. - Я даже дам вам расписку об изъятии коробок с деловыми бумагами. Надеюсь, не станем составлять подробную опись?
        На следующий день, советский полпред, прогуливающийся по берегу Сены, невзначай встретился с неким мсье, в котором даже внимательный взгляд не отыщет сходства с судебным приставом из Амьена.
        - Олег Васильевич, весь архив перевезен в надежное место, - доложил товарищ Книгочеев. - Можно его сразу перевезти на ваш склад, или пусть лежит?
        - Отлично, - похвалил я. Подумав, решил. - Если место надежное, то пусть пока там и лежит. Не стоит лишний раз светиться. Как станем комплектовать товарами очередной пароход, заодно и коробки перевезем. Кстати, денег хватило?
        - Так точно. Пять тысяч франков - расходы на билеты и на оплату путевки для Маклаковых, по две тысячи франков отдал своим людям. Пятьсот франков разошлось на мелкие расходы, вроде оплаты грузчикам, аренду автомобиля, прокат мундиров. Осталось еще пять с половиной тысяч. Вернуть?
        - Не нужно, - отмахнулся я. - Считайте, что это ваш гонорар. Вам ведь нужно на что-то жить, а гарантированного жалованья вы не получаете. Супруге привет огромный.
        Пожалуй, я даже сэкономил. Собирался заплатить за бумаги Маклакова пятьдесят тысяч, уложился пятнадцать. С учетом того, что деньги доставал из конвертика мышки-норушки, так экономия вышла неплохая.
        - Я до сих пор пребываю в изумлении, - признался бывший жандарм. - Никак не думал, что домовладелец попадется на столь простую уловку.
        Я лишь самодовольно пожал плечами.
        Чем мне нравится Франция, так это почтением буржуа к гражданскому кодексу и уважение государства к личным правам граждан. Во время войны, разумеется, государство наступает на права, а порой и на имущество, но на то она и война. А так, полиция не приедет проводить обыск ночью, или ранним утром, а только по наступлению девяти часов утра. Допрашивать подследственного в ночное время нельзя. Если домовладелец сдает в аренду квартиру, а хоть и комнату, он никогда не нарушит покой своего жильца, если это не оговорено правилами и не прописано в договоре. Не ввалится в двенадцать ночи с заявлением - мол, я тут кое-что оставил, нужно забрать. Если квартиросъемщик отсутствует, домовладелец ни в коем случае не впустит в квартиру полицию, пусть даже у них имеется ордер, подписанный судьей. И в этом случае, с точки зрения закона, к владельцу дома невозможно предъявить какие-то претензии или привлечь его к уголовной ответственности.
        Но есть, что называется, «человеческий фактор». Налоги во Франции достаточно высокие, домовладельцы их не любят платить, но платят, потому что в противном случае Французская республика, столько бережно относящаяся к правам человека и гражданина, покажет свой звериный оскал и сделает так, что мало не покажется. Поэтому - гораздо проще заплатить, нежели бодаться с государством. Поэтому, добропорядочные и законопослушные буржуа приходят в ярость, если узнают, что кто-то эти самые налоги не заплатил, а еще - умудрился заработать на постояльцах гораздо больше, нежели он сам.
        И потому, когда Книгочеев начал говорить, что если вариант с покупкой архива Маклакова отпадает, а сжечь дом нельзя, то остается лишь один выход - либо кража, а то и банальный грабеж. И тут мне пришел в голову иной план. Зачем шуметь, привлекать к себе внимание, рисковать свободой из-за такой ерунды, как бумаги, если все можно сделать гораздо проще? Самая лучшая кража - это та, о которой никто не подумает, что это кража. А кража, под прикрытием закона, это вообще блеск.
        Вполне возможно, что вернувшись из Ниццы и обнаружив пропажу, бывший адвокат сразу же кинется в полицию. Но здесь возникнут определенные сложности. Безусловно, полиция примет заявление и даже предпримет какие-то меры по розыску. Но дела о краже, скорее всего, не будет. Как Маклаков оценит стоимость похищенного? Можно ли квалифицировать наше «изъятие» как кражу? Или как ограбление? Хищение не было тайным, не было и открытым. Больше подойдет слово мошенничество, но кто потерпевший? А имеются ли у отставного адвоката документы, удостоверяющие его право на бумаги, вывезенные из архива «охранки»? Если что и заинтересует полицию, так это факт самозванства. Лжепристав, лжеполицейские. Но тоже, насколько заинтересует? Если бы злоумышленники, переодетые в форму ажанов, совершили налет, ограбили бы банк, или вломились в чью-то квартиру, то да. Искали бы, перерыли весь Париж, а потом, как я полагаю, нашли бы. Любая полиция очень не любит, когда преступники прикрываются формой. Но здесь-то все сплошь непонятно!
        И каковы действия полиции? Наверняка зарегистрируют происшествие, допросят домовладельца, для очистки совести отправят запрос и копию «судебного постановления» в Амьен, на том и успокоятся. Или, еще проще - отправят весь материал в Амьен, сделают пометку в журнале - передано по месту оформления фальшивого ордера, вот и все. А в Амьене, где четверть домов разрушено, где не хватает полиции, а местные жители перебиваются кто как может, кинут бумаги, пришедшие из Парижа в угол. Полицейская бюрократия везде одинакова.
        Вот так вот, а вы говорите: «Только кража Шура, только ограбление!»
        - Простите? - обеспокоенно спросил Книгочеев.
        - А что, я уже начал говорить вслух?
        - Показалось, что вы что-то проговорили.
        - Не обращайте внимания, - отмахнулся я. - Просто вспомнил отрывок какого-то романа, или повести. Два прохиндея решили заработать миллион, но не знают как. Вот, один и говорит другому: «Только кража, Шура. Только ограбление!».
        - Наверное, хорошая книга, если вы запомнили, - уважительно закивал Книгочеев. - Я вот, в последние годы перестал читать. То, что было интересно раньше, теперь кажется смешным и наивным, а новых книг, которые бы хотелось прочесть, попросту нет. А, читал по вашей указке пособие по ядерной физике, но мало что понял.
        - В этом случае, вам стоит писать самому, - предложил я. - Жизненный опыт у вас огромный, почему бы не попытаться все изложить на бумаге? Напишите что-то вроде «Записки отставного жандарма». Если станете издавать здесь, то напишите, что жандармерии доподлинно было известно о том, что Троцкий - потомок Наполеона.
        - Позвольте, - возмутился Книгочеев. - Настоящая фамилия Троцкого - Бронштейн, а сам он из иудеев.
        - Ну и что? - пожал я плечами. - Напишете, что когда Наполеон проходил по Херсонской губернии, то его любовницей стала прекрасная дочка раввина Рахиль Соломоновна, а после их кратковременной связи у нее родился мальчик. Потом, разумеется, Рахиль пытались побить камнями, но ее пожалел молодой человек, женился на ней и дал ребенку свою фамилию.
        - А Наполеон проходил по Херсонской губернии? - озадаченно переспросил бывший жандарм.
        - Конечно нет, но откуда французам об этом знать? - парировал я. - Для них, что Смоленск, что Жмеринка. Про Москву с Санкт-Петербургом они знают, еще про Одессу, а все остальное - какая разница?
        - М-да, идея-то неплохая, но французы сами оголтелые антисемиты. Им не очень понравится, что у Наполеона есть потомки-евреи.
        - Ну, сделайте так, что Троцкий на самом-то деле не еврей, а француз, а то, что его произвели в евреи, так это чтобы враги революции не догадались.
        - Нет, Олег Васильевич, у меня на такое не хватит фантазии, - покачал головой Книгочеев. - Я на толкучке видел «Жизнь животных» Брема на русском языке, в трех томах. Куплю, пожалуй. Все-таки, о животных читать интереснее, чем всякую ерунду писать. Познавательно. И нервы успокаивает.
        Глава 14
        Даешь дирижабли!
        У нового сотрудника, назначенного мною на должность атташе по культуре, заканчивалось время на адаптацию и скоро Гумилеву предстояло работать. Я не ожидал, что он явится ко мне, рассчитывая, что поэт сразу же отправится в библиотеку или начнет изучать те справочники и газеты, что наличествуют в посольстве, но он, предварительно испросив разрешения у Светланы Николаевны, явился на прием. Эх, рассказать бы в моем времени кому-нибудь, что ко мне на прием пришел Николай Гумилев, которому, вот уже два месяца, как полагается быть мертвым!
        Николай Степанович Гумилев был не в настроении. Мрачно посмотрев на меня, спросил:
        - Олег Васильевич, прошу прощения за свою наглость. А вы не даете сотрудникам подъемные? Все, что у меня было - а было у меня всего ничего, несколько фунтов да пятьдесят франков мелочью, оставшихся с прошлой поездки за границу, потратил, даже на метро денег нет. И занять не у кого, все знакомые куда-то делись. Встретил тут одного итальянца, так он сам на мели, работу ищет. Мечтает в Соединенные штаты перебраться, но денег нет, да и разрешения на въезд не дают.
        Вот, тут уже мой прокол. Жалованье сотрудникам выплачивается по итогам месяца, а коли человек только что прибыл, так ему ничего не положено. А где по-другому? Никто не выдает жалованье заранее. Предполагается, что в Москве выдают командировочные и подъемные на «обзаведение». Это здесь, если кого-то нанимаю из местных, то сам выплачиваю аванс. А Гумилеву, значит, денег не дали. Вот ведь, опять все мне.
        - Простите, Николай Степанович, техническая накладка, - пробормотал я и полез в стол за наличкой. Много там не хранил, но кое-какие деньги имелись. Сколько же ему дать? Если сто, так вроде и маловато, а тысяча - так и жирно. Ладно, пусть будет пятьсот франков.
        Подпихнув Гумилеву деньги и чистый лист бумаги, чтобы написал расписку (у меня же все строго!), спросил:
        - И как вам Париж? Очень изменился за время вашего отсутствия?
        - В основном, не особо. Если бы я уехал из Петрограда накануне войны, а потом вернулся - вот тут бы изменения заметил. А в Париже все тоже самое. Собор Парижской богоматери на месте, Эйфелеву башню немцы не разбомбили, а что еще? Люди, разумеется, изменились, но все равно, такой озлобленности, как у нас, я не увидел.
        Я только мысленно хмыкнул. Можно подумать, что Гумилев сам не знает - если бы парижане пережили все то, что довелось пережить нам, то по улицам пришлось бы ходить в сопровождении вооруженной охраны, а лучше и вообще не ходить.
        - Газеты, кстати, уже начал читать, - доложил Гумилев. - Но по Франции ничего интересного, все новости посвящены Ирландии.
        - А возвращение Клемансо в большую политику?
        - Пишут, что Клемансо трезво оценивает ситуацию, хочет прожить остаток своих дней в покое, потому что не желает вытягивать страну из экономического болота, в которое она скоро попадет. Журналисты считают, что старик либо чудит, либо малость тронулся. Во Франции все прекрасно, что ему надо?
        Ну вот, нечто подобное я и полагал, хотя и имелись сомнения. А Клемансо не чудит, и в старческий маразм он не впал. Он здраво взвесил последствия, которые могут произойти из-за увлечения немецкими репарациями. Из немцев выкачивают не только деньги, но и сырье, а слишком нажимать на побежденных не стоит. А деньги, по большей части, уходят за океан. Увеличивается безработица, франк падает. Поэтому, старик и не желает становиться «спасителем франка», оставив эту роль Пуанкаре.
        Но Гумилев собственных выводов не делает, а это плохо. Ладно, спишем на то, что информации у него пока еще маловато.
        - А что вы думаете об Ирландии? - поинтересовался я.
        - А ничего. Делать какие-то выводы пока рано. В семнадцатом году тоже никто не верил, что власть большевиков надолго и что их поддержат крестьяне. То, что у англичан сильная армия - еще ни о чем не говорит. Всякое бывает. А что касается текущей обстановки… Англичане окружили Дублин, повстанцы занимаются тем, что выискивают в нем проанглийские элементы. Боюсь, что ИРА и Ирландская республика скоро создаст свою собственную ВЧК.
        Не стал говорить Гумилеву, что любое государство, пусть даже непризнанное или, как в случае с Ирландией - частично признанное, просто обязано создавать собственную спецслужбу, которая станет бороться с контрреволюцией и врагами государства. Поэт до сих пор остается романтиком, а что с таких взять?
        Можно ли считать, что вывод Николай Степанович сделал? Нет, все-таки пока судить рано. Посмотрим, как пойдут дела дальше. Но если на том же уровне, то для аналитики нужно подбирать кого-то другого.
        - Что еще интересного или странного? Не в газетах, а так, в Париже? Может, что-нибудь по вашей части?
        - По моей? - не понял Гумилев. - По части поэзии?
        - Нет, по части культуры. Театры, библиотеки, прочее?
        - В библиотеке еще не был, не успел, в театр не заходил из-за отсутствия денег, - с иронией сообщил Гумилев. - Вот, разве что, заглянул в антикварные лавки, зашел в картинную галерею.
        - И каковы тенденции?
        - Узнал, что итальянский еврей Модильяни, ныне покойный, теперь считается выдающимся французским художником, - сказал Николай Степанович. - А ведь я, грешным делом, его и за художника-то не признавал. Да и сейчас удивляюсь. Но кто я такой, чтобы судить о современной живописи?
        Ого, Николай Степанович! А ведь говорили литературоведы, что Гумилев достаточно спокойно отнесся к роману супруги с художником, начавшийся в Париже, аккурат в их медовый месяц. А потом Анна Андреевна и сама ездила к Модильяни.
        Николай Степанович, правда, и сам изменял жене, но мужья, как правило, себе-тоэто прощают. Дескать - нам можно, а им нельзя. Вон, я и сам-то, тот еще гусь, а если Наташка заговаривает о своем бывшем муже, начинаю беситься, хотя стараюсь не показывать вида. Да что там, я ее даже к «тюремному мужу», товарищу Чичерину готов ревновать, хотя уж тот-то совсем не ловелас. Так что, не стоит верить биографам, если те уверяют, что в семье Гумилевых-Ахматовых существовали «особые» отношения. Нет, судя по тому, как дергается щека у моего подчиненного, ему до сих пор больно осознавать, что супруга ему изменяла. Если муж смотрит сквозь пальцы на супружескую неверность, то он именуется… Кстати, а кем именуется такой муж? А вот если жена допускает неверность мужа, то это нормально. Такая женщина считается мудрой.
        Тьфу ты, о чем это я таком думаю? Я же не это хотел сказать. В общем, я за равные отношения и за взаимную верность.
        - Да, а знакомый итальянец, которого вы встретили - он не художник? - на всякий случай поинтересовался я.
        А вдруг всплывет знакомое имя? Какой-нибудь малоизвестный нынче, или совсем неизвестный, которому еще предстоит стать великим. Вот, была бы у меня машина времени, смотался бы в Париж этак на пару-тройку лет обратно, да и скупил бы у нищенствующего Модильяни все его работы, а потом бы обратно вернулся. И Модильяни, глядишь, прожил бы подольше, и нам польза. Не думаю, что можно было бы полностью обеспечить ИНО, но лет бы на пять, а то и на шесть хватило.
        - Нет, мой знакомый - инженер, - покачал головой Гумилев. - Учился на инженера-электротехника, занимался электрификацией железных дорог.
        - О, так такой специалист и нам бы пригодился, - оживился я. - Зачем мы его в штаты отпускать будем? Жаль, что он итальянец, с итальянским языком у нас не очень… Был бы немец или англичанин, тогда другое дело. А вот с переводчиками с итальянского туговато.
        - Но он в последнее время не по специальности работал. Что-то такое, связанное с воздухоплаванием.
        - Тогда совсем интересно, - кивнул я. - Если он авиаконструктор, то совсем хорошо. Советской России самолеты тоже нужны.
        А что? Был человек инженером на железной дороге, смотрел, как бегают паровозы и решил, что если им приставить крылья, то станут бегать еще быстрее.
        - Он конструктор, только не авиа, - нахмурился Гумилев. - Умберто увлекался воздушными шарами.
        Имя Умберто у меня связано с двумя выдающимися людьми. С писателем Умберто Эко, а еще с Умберто Нобиле, конструктором дирижаблей и полярным исследователем. Оба персонажа крайне интересные, но коли речь идет о воздушных шарах, то это точно, Умберто Нобиле. В моей реальности Эко уже умер, а вот родился ли он в здешней? Нет, ему еще только предстоит родиться. Лет через десять.
        - Я с ним познакомился… в общем, - дернул щекой Гумилев, - неважно, где я с ним познакомился, но это было в Париже. Я уже побывал в Абиссинии, мы как раз говорили об экспедиции, вспомнили роман Жюля Верна.
        - Пять недель на воздушном шаре, - кивнул я, вспоминая книгу, читанную еще в детстве. Содержание помню не слишком подробно, но речь там шла о перелете Африки на воздушном шаре. Кажется, это первый из научно-фантастических романов Жюля Верна. А познакомился Гумилев с Умберто у его земляка - художника Модильяни. Но это и на самом-то деле не существенно.
        - Летать над Африкой на воздушном шаре - нелепо, - хмыкнул Гумилев. - Видел я аэростаты - их для разведки использовали, так и летят они по воле ветра, а если в оболочку попадет пуля, так считай и все. Хорошо, если плавно сдуется шарик и спустится, а не упадет, а если нет?
        Вот здесь я с поэтом согласен. Воздушный шар - штука неуправляемая. А вот дирижабль - это совсем другое. Что я о нем помню? Дирижабль - управляемый воздушный шар, с кабиной и с двигателем. И с рулем, естественно. Шар, то есть, каркас, может быть мягким, жестким. Заполнен водородом. Водород, если не ошибаюсь, извлекают так: пропускают пар над раскаленным углем. Как это делается технически не знаю, но знаю, что это давно умеют делать. Одна беда, что водород опасен. Значит, нужно что-то другое, вроде гелия. А вот умеют ли у нас получать гелий, я даже и не знаю. В моей истории его и добывают, и извлекают из природного газа, но как? И тут из меня плохой подсказчик.
        Высокой скорости дирижабль не разовьет, маневренность не слишком хорошая. Это все минус. А вот имеются и плюсы. Далеко летает, груз может поднимать. И аэродрома ему не нужно. Ежели бы дирижабль сконструировать у нас, да запустить хотя бы небольшой серией - так вышло бы вовсе не плохо. Есть у меня навязчивая идея построить железную дорогу от Воркуты, вот тут бы он и пригодился. Те же рельсы со шпалами таскать, не дожидаясь начала навигации. Да и рабочих можно доставлять. Впрочем, на стройках первых пятилеток придумали бы, где использовать. А скорость? Так на кой она?
        Так, а сможем ли мы строить дирижабли? Каркас, мне кажется, отыщем, из чего сделать. Водородом закачаем. Кабину тоже соорудим, хоть из фанеры. А двигатель? С двигателями имеются сомнения. Но как мы узнаем, если не попробуем?
        Но все-таки, возможно, что знакомец поэта, это не Нобиле, а кто-то другой?
        - А вы не вспомните фамилию вашего приятеля-итальянца?
        - Какой же он мне приятель? - возмутился Гумилев. - Так, знакомый. А вот фамилия… Имя-то помню, Умберто, а фамилию…
        Николай Степанович призадумался. Можно бы и мне самому назвать фамилию, но пусть подумает, а иначе как мотивировать, что мне известен какой-то итальянский инженер?
        - А вы попробуйте вспомнить по ассоциациям, - предложил я. - Кажется, был папа римский по имени Умберто? Кто там еще у нас имеется?
        Николай Степанович в растерянности развел руками.
        - Нет, на ум ничего не идет.
        - А какие-нибудь случайные слова? Скажем - мармелад, шампанское, поэзия, динамит, деньги, слава…
        - Точно! - вскинулся Николай Степанович. - Вы, как динамит упомянули, я и вспомнил, что фамилия итальянца очень похожа на Нобиль, только он Нобиле.
        Ага, про динамит он вспомнил, как же. Взять нитроглицерин и пропитать им сахар, чтобы был безопасен при обращении[4 - Все претензии по производству динамита не к ГГ, а к Жюлю Верну. В «Таинственном острове капитана Немо» французский писатель привел способ получения нитроглицерина и указал, как превратить его в динамит.]. Нет, динамит здесь не при чем. Кто же из поэтов или писателей не мечтает стать лауреатом Нобелевской премии?
        - Значит, зовут вашего итальянца Умберто Нобиле? - на всякий случай уточнил я. - Он инженер, был преподавателем, работает над изобретением управляемых воздушных шаров?
        - Вот про управляемые шары ничего не скажу, - ответил Николай Степанович. - Возможно, я про это не слышал, или слышал, но пропустил мимо ушей. А почему вы решили, что Умберто работает над управляемыми шарами?
        Вот ведь, зануда какой! Задает каверзные вопросы похлеще одного моего приятеля.
        - Так зачем нужно работать над неуправляемыми шарами? - хмыкнул я. - Шарик, он шарик и есть. Надул его водородом или теплым воздухом, знай себе летит. Если на канат привязать, тогда обратно затащим. А управляемому нужно и оболочку соответствующую придумать, и двигатель установить, и придумать, как водород сделать побезопаснее.
        Дирижабли в Советском Союзе строили. В тридцатые годы, если не ошибаюсь. А уж не Умберто-то ли Нобиле к этому руку прикладывал? Возможно, но я могу и ошибаться, существовал какой-то проект по транспортировке газа из Уренгоя как раз с использованием дирижаблей. А коли Уренгой - так это уже семидесятые годы.
        - Николай Степанович, а вы сможете отыскать господина Нобиле? - поинтересовался я. - А при встрече сообщить, что его работа очень интересует Советскую Россию и мы готовы создать ему все условия? Соединенные штаты - это прекрасно, но там изобретателей своих хватает.
        - Адрес он мне оставил, а вот согласится ли работать в России - сказать сложно, - пожал плечами Гумилев. Посмотрев на меня, Николай Степанович улыбнулся. - Впрочем, если Умберто станете уговаривать вы - так у вас, скорее всего, получиться.
        - Но вначале попробуйте вы, - сказал я. Подумав, полез в стол и вытащил еще несколько бумажек. - Еще пятьсот франков. Расписки не надо. Это, так сказать, на представительские расходы. Сводите Нобиле в ресторан. Все-таки мы не можем допустить, чтобы наш сотрудник мелочился при разговоре с талантливым человеком. Кто знает, может вы на его аэростате по Абиссинии полетите? Ежели, шарик будет управляемым, то почему бы и нет. Правда, скорость у него будет не слишком большая. Все-таки, это не самолет.
        - А какая? - заинтересовался Гумилев.
        - Километров сто, может - сто двадцать в час, - предположил я, хотя не был уверен в скорости дирижабля. Что я вам, моделист?
        Слава богу, что не надо в версты переводить. Но Гумилев уже и сам перевел.
        - Олег Васильевич, да в Абиссинии, если за день девяносто верст пройти, так за счастье! Мы больше тридцати- сорока верст за день не шли. Да с такой скоростью можно полсвета облететь.
        Уверен, что Умберто Нобиле согласится. Безработный инженер, конструктор, который живет идеей. А вот теперь другой вопрос. А согласятся ли старшие товарищи на «вербовку» итальянца? Смогу ли я обосновать, что молодой республике нужны странные воздушные суда? Но в Совнаркоме люди не глупые. И перспективы оценят, и условия создадут.
        Телеграмму я в Совнарком дам. Или лучше мне самому ехать? Нет, напишу докладную записку, изложу собственные соображения и отправлю. Нобиле пока здесь попридержу, денежек дам немножко, чтобы не убежал, подожду ответа от начальства. Потом кого-нибудь назначу в сопровождающие, того, кто понадежнее, и чтобы на жительство итальянца определил, с прочими деталями советского быта ознакомил.
        Хотя… А почему я сам это должен объяснять? Пусть товарищ Нобиле сам все это изложит. Жаль, итальянским у нас мало кто владеет, но что-нибудь да придумаю. В принципе, Нобиле должен говорить по-французски, а Владимир Ильич этим языком хорошо владеет.
        Глава 15
        Кот-оккупант
        - Олег Васильевич, на Петровича не сядь! - завопила Светлана Николаевна.
        На Александра Петровича?
        А, нет, на другого Петровича. Мое старинное полукресло, в котором так удобно сидеть, занял иной Петрович - кот четы Исаковых. Оккупант хвостатый. Пользуется моей слабостью. Вон, как красиво разлегся.
        Но все равно, это непорядок, чтобы коты начальство с места сгоняли. Этак, сегодня мое кресло займет, а завтра должность. И не факт, что посол из Петровича-младшего получится хуже, чем я. Поэтому, нужно гнать, пока не поздно. Но как это сделать, чтобы кота не обидеть? И Светлану Николаевну тоже. Кот-то простит, а вот его хозяева обиду затаят надолго. По себе знаю.
        - И что сегодня? - с деланным неудовольствием поинтересовался я. - Опять тараканов травят? Сколько же в вашем доме тараканов расплодилось. Еще немного - начнут мебель выносить.
        - Не тараканов, а крыс травили, - с достоинством поджала губы бывшая подпольщица, забирая со стула своего рыжего. Кот, не желал уходить с такого удобного места, немного повозмущался, пытался удержаться, но уступил грубой силе.
        На сиденье и спинке остались следы когтей. Вот, никакого уважения к старинной мебели. А в этом полукресле, возможно, сиживал герцог де Гиз, перед тем, как отправиться на свидание с принцессой Маргаритой Валуа, будущей Маргаритой Бурбон. Шучу, разумеется. Этому полукреслу не больше пятидесяти лет. Максимум, что оно может помнить, так это Ги де Мопассана.
        Стряхивая шерсть со своего рабочего места, я укоризненно сказал:
        - Светлана Николаевна, я же вам уже говорил…
        Хотел сделать выговор, объяснив очевидные вещи - то, что кабинет посла - не самое подходящее место для обитания парижских котов, но меня перебили:
        - А в нашей квартире котику тяжело, там мужчины уже второй день пьянствуют. Кто станет мальчика кормить? А вы сегодня в кабинете почти не были.
        - В смысле? - удивился я. - А Александр Петрович - который хозяин, - уточнил я на всякий случай, - куда смотрит? Или… - шевельнулась в голове мысль. - Или у вас какие-то хмыри квартиру отжали? Так я сейчас съезжу, разберусь.
        Для Парижа нехарактерно, чтобы кто-то «отжал» арендованную квартиру, но все в жизни бывает. Может, какие-нибудь оборзевшие клошары или русские эмигранты нюх потеряли?
        И я был готов вскочить и отправиться выручать Исаковых. Это кто же осмелился мою тутошнюю «мамку» обидеть и Александра Петровича, который здесь мне почти стал отцом? Покажите-ка… Так они все винтом пойдут, отправятся химер на Парижской богоматери считать. Нет, самому нельзя, я лицо насквозь официальное, но отправлю сейчас парней из «Легиона чести», они этих хамов из окна выкинут. Можно по два раза.
        Кажется, моя активность малость испугала не только бывшую подпольщицу, но и кота.
        - Олег Васильевич, сидите-сидите, - принялась она меня успокаивать, заодно поглаживая Петровича-младшего. - Квартиру я сама предоставила. А где товарищам из Москвы нашего друга в клетчатых панталонах убалтывать?
        А, вот оно как. Светлана Николаевна указала адрес экс-террориста Савинкова, а «красные дипкурьеры» уже начали его обработку. Как лучше вести обработку лютого врага Советской власти? Правильно, под рюмочку. Чисто по-русски. Можно и за жизнь поговорить, и на судьбу пожалиться, и планы на будущее строить. В кабаке это делать не всегда удобно, а отыскать подходящее место - время понадобится.
        Странно, что Савинков так легко пошел на контакт с незнакомыми людьми. Хм… А вот с незнакомыми ли? Смолянинов, который на самом-то деле Гриша Сыроежкин, этот конечно Савинкова не знает, сто процентов. Сыроежкин здесь играет роль телохранителя или адъютанта, хотя он и старший группы. А вот второй, который пожилой. Тьфу-ты, совсем я заработался. Дядьке и всего-то лет сорок пять, хотя старомодное пенсне добавляет к возрасту еще лет пять, но и пятьдесят - это не возраст. По себе знаю. Второй… Был ведь в операции задействован некий гражданин, устанавливающий связь с Савинковым и прочими недобитками, которого перевербовал Артузов.
        А вот действительно ли перевербовал? Или этот Александр Александрович изначально был человеком из КРО? А ведь пожалуй, что так оно и есть. Но не настолько важной или заметной фигурой (я бы его узнал!), но серьезным товарищем. Мы, конечно, с Артуром Христиановичем друзья, но служебные тайны даже друзьям не доверяют, и это правильно. Не исключено, что начальник контрразведки Советской республики уже давненько отправил своего человека во Францию, чтобы тот вышел на Савинкова. Тогда вопрос: зачем понадобилась моя сотрудница, установившая адреса проживания Бориса Викторовича? Но Александр Александрович мог быть знаком с Савинковым раньше - в Польше, например, а то и в России, а теперь желает восстановить контакт. Правдоподобно? Вполне. Я бы на месте Артузова как раз и искал человека, что тот лично был знаком с Савинковым, и нигде не засвечен. А лучше, если этот человек пользуется доверием экс-эсера. А ведь тогда выходит, что Александр Александрович сотрудничал с Савинковым. Значит, все-таки перевербован. Впрочем, не суть важно.
        Смолянинов и Полунин приехали, скажем так, вполне легально, по документам сотрудников наркомата внешней торговли. Логично, что они явились для доклада к полпреду. Тоже все правильно.
        Стало быть, Савинкова собираются везти в Россию тоже легально, а не козьими тропами контрабандистов. А я все это дело должен буду организовать и прикрывать. Ну, Артурчик, спасибо тебе. Мог бы заранее предупредить.
        Как мне придумать легенду для выезда Савинкова? Ладно, что-нибудь да придумаю. В крайнем случае, посажу его в собственный трамп, в трюм, да и пусть плывет себе в Ригу, а там до России рукой подать. Вон, Орлова перевезли, так с тем гораздо сложнее было.
        - Вы сами-то не рассекретились? - поинтересовался я. - Вопросов не будет - чья квартира?
        - Олег Васильевич, не первый год… - хмыкнула мадам Исакова. То есть, товарищ Исакова. А что она хотела сказать - понимай, как хошь. Ну и ладно, она и на самом деле опыт подпольной работы имеет.
        - Что там с Ирландией? - поинтересовался я.
        Сам-то я нынче был занят другим делом, которое положено бы делать не мне, а кому-то рангом пониже - подыскивал подходящее здание под посольство. Французы обещали вернуть нам отель д’Эстре, на улице Гренель, где некогда и размещалось наше посольство, но там пока расположены какие-то службы министерства колоний. Министерство колоний во время войны разрослось, а сокращать бюрократические учреждения не любит ни одно правительство. Съехать-то они съедут, но когда?
        Вначале собирался взять в аренду отель «Бургундия», в котором обитали члены нашей делегации в прошлом году, но передумал. Здание слишком большое, нам пока такое не нужно. И по деньгам дорого. Прикинул, что владелец запросит не меньше ста тысяч франков в год, а то и больше.
        Любимое правительство прислало мне предварительную смету расходов русского посольства (то есть, полпредста) во Франции. Все про все, один миллион франков в год. Я два просил! Надо было просить четыре, тогда бы точно два миллиона выделили.
        А ведь не сказано - пришлют ли мне этот миллион, или я должен брать его из оставшихся денег графа Игнатьева? Как я полагаю, последнее. И что, Москва считает, что запасы бывшего военного представителя во Франции безразмерны? Я же регулярно отчеты шлю о потраченных и оставшихся деньгах.
        (Правда, кое-какие «заначки» известны не всем. Но это уже наши с председателем ВЧК секреты.)
        Отыскал для временного обитания полпредов гостиницу поскромнее, в три этажа. И название понравилось - «Беркли». Не знаю, в честь кого или в честь чего дано такое наименование, зато почти в центре. Копаться в справочниках и выяснять не стану. Кажется, не то город какой-то, не то епископ. Неважно. Ежели станет зданием советского посольства, то название нами использоваться не будет, а уж как станут его звать французы - их дело.
        Даже умудрился переговорить с управляющим - узнал имя и телефон хозяина, выяснил ситуацию с постояльцами.
        Управляющий пребывал в печали, что меня сильно порадовало. Отель «Беркли», несмотря на то, что он почти в центре, пустует, а из сорока номеров занято только пять. Почему так странно, сказать сложно. Вон, ремонт недавно делали, канализация в исправности, а постояльцы обходят стороной. Может, причина в том, что до парадного входа сложно проехать на авто? Парковки нет, дорога узкая, развернуться сложно, а чтобы самим расширить участок перед зданием, не получается - землю муниципалитет ни продавать, ни сдать в аренду не желает. Персонал уже два раза сокращали, а теперь владелец подумывает - а не продать ли отель? Значит, нужно озадачить кого-нибудь из подчиненных поиском хозяина, заодно пусть проведет предварительные переговоры. Если аренда в пределах сорока или пятидесяти тысяч в год, то можно соглашаться. А можно и вообще купить, если не слишком дорого. В принципе, тысяч пятьсот-семьсот я бы отдал. А если постараться, сделать какую-нибудь пакость (скажем, предложить постояльцам более дешевые номера в «Виолетте»), так можно цену еще немножко сбить.
        Узкая дорога и отсутствие парковки - это тоже плохо, но можно что-то придумать. Дорогу можно слегка расширить, парковка… Ну, увеличим, расширим - штук пять машин, нам и хватит. Гараж негде пристроить, но гараж я все равно планировал отдельный соорудить. И так уж обязательно, чтобы гараж находился рядом с дипмиссией? Понимаю, что удобнее бы все вместе, за оградой, но пусть и так.
        Со временем вернем свое посольство, оно удобнее (осматривал я отель д’Эстре, понравился он мне), а пока и так хорошо. А недвижимость, которую я приобретаю, никуда не денется. Земля в Париже недешевая, а со временем она еще больше вырастет в цене, так что, можно покупки расценить как удачное вложение средств. Вон, у меня уже и «Виолетта» в собственности, и старые конюшни.
        Ага, отвлекся, а Светлана Николаевна пересказывает новости про Ирландию.
        - Дублин полностью в руках повстанцев. В английском парламенте идут дебаты - кого направить против мятежников? Армейских частей не хватает, семнадцатая пехотная бригада, которая воевала против ИРА, либо разгромлена, либо перешла на сторону мятежников, а других регулярных сил в Ирландии нет. Территориальные полки воевать не хотят - дескать, они предназначены для отпора агрессорам извне. Некоторые парламентарии ставят вопрос о возобновлении закона о всеобщей воинской обязанности[5 - Британская армия формировалась из добровольцев или, как бы мы сказали, из «контрактников». В 1916 году был введен Закон о всеобщей воинской повинности, но он утратил силу в связи с окончанием Первой мировой войны.], другие - что следует срочно прислать пару дивизий из Африки, или из Индии. Министр колоний Черчилль считает, что войска из колоний отзывать нельзя, потому что в колониях тоже не все гладко, особенно в Индии. Убрать войска - вызвать мятеж.
        Да, беда Великобритании в том, что ее сухопутные части предназначены для войны в колониях, где они и пребывают. Вот там-то, воюя против туземцев, вооруженных старыми, едва ли не кремневыми ружьями, англы преуспели. И нет того, что у нас именовалось Внутренними войсками, а нынче - Росгвардией. Впрочем, пока я здесь нахожусь, на моей «исторической родине» могли и другое название дать. Все могло быть.
        - Что еще интересного пишут? - поинтересовался я.
        - Есть еще одна новость, не очень приятная.
        - Неприятная? - переспросил я.
        - Ну, вас она не касается, а неприятная именно для меня, - вздохнула Светлана Николаевна.
        - А что случилось?
        - Пишут, что Советская Россия поменяла своего посланника в Латвии. Вместо Ганецкого туда назначен товарищ Смирнов.
        Смирнов… Смирновых у нас пруд пруди. Вон, мой приятель из Смоленского ЧК, Игорь Васильевич, с которым Шекснинский мятеж подавляли. Есть и другие Смирновы. Вон, в ЦК был Смирнов. Стоп. А это не бывший ли начальник Светланы Николаевны?
        - Это который Смирнов? - спросил я. - Не Иван ли Никитич часом? Тот, у которого вы в подполье были?
        «У которого вы в подполье были» прозвучало странно. Скажи кому в моем времени - не понял бы. Еще бы решили, что товарищ Смирнов держал несчастную женщину у себя дома под полом. Но здесь люди понятливые.
        - Он самый, - еще раз вздохнула товарищ Исакова.
        - Так что тут плохого? - пожал я плечами. Нехорошо говорить плохие слова про своих коллег, но такого полпреда как Ганецкий, не сумевшего взять в руки подчиненных, пусть и чекистов, надо менять.
        - Так такая должность, как полномочный представитель РСФСР в Латвии, для товарища Смирнова, это почетная ссылка, не более.
        - Почему это ссылка? - обиделся я. - Я вон, тоже полпред, но ссылкой свое назначение не считаю.
        - Олег Васильевич, не в обиду вам сказано, но вы, хотя человек и заслуженный, и орденоносец…(Трижды, хотел сказать я, но не стал. Чем тут кичиться?), но Архангельская губерния, где вы в подполье были, совсем не то, что Сибирь. Там ведь и пространства другие, и армия Колчака - это не армия Миллера, пусть даже вместе с союзниками. И Франция, куда вас прислали - это не какая-то Латвия. По вашему возрасту судить, да по партстажу, то для вас это огромное повышение. Да и прежняя должность при вас осталась.
        А что, существует мнение, что я совершил для Архангельской губернии тоже самое, что и Смирнов для Сибири? Лестно, конечно, но я и десятой, даже сотой доли того не сделал. В сущности, я выполнял обязанности разведчика, пусть неплохого, но не более того. Подпольем не руководил, а слухи о том, что именно я вбил клин между союзниками и белыми сильно преувеличены. А Ивана Никитича называли «Сибирский Ленин». Он же был и руководителем Сибирского бюро ЦК РКП (б) и Сибирского ревкома. Благодаря деятельности подполья, что возглавлял Смирнов, армия Колчака была разложена изнутри и воевать против красных не желала. К расстрелу адмирала товарищ Смирнов тоже приложил руку. Согласен, что для политического деятеля такого уровня, как Смирнов, назначение в Латвию - маловато, но сам виноват. Зачем было вступать в спор с товарищем Лениным? Понятно, что во время дискуссии о профсоюзах у каждого из членов ЦК имелось собственное мнение, но если оно не совпадает с мнением Владимира Ильича - то оно ошибочно. А то, что простится Троцкому, не простится другим товарищам, даже таким, как «Сибирский Ленин».
        - Светлана Николаевна, заслуги Ивана Никитича Смирнова общеизвестны, - осторожно сказал я. - Но у нас ведь так - куда партия поставила, там и служим. Вот вы, тоже ведь заслужили чего-то большего, нежели должность делопроизводителя в торгпредстве?
        - Да ну, меня с Иваном Никитичем и сравнивать не стоит, - отмахнулась Светлана Николаевна. - Я же в Сибири только курьером была, даже не разведчицей, как Юлька Соколова. Возила депеши из одного города в другой, что тут такого? А во Франции всю жизнь мечтала побывать, как отказаться? Да и задание у меня имелось свое, собственное… И дела есть очень интересные.
        Ишь, товарищ Исакова проговорилась-таки, задание у нее было. Знаем мы это задание. Да и она знает о том, что я знаю. Спросить бы - какие доклады она о деятельности товарища Кустова-Аксенова посылала Зиновьеву, но не стану. Самому известно, что никакого компромата она на меня не передавала, напротив, прониклась каким-то уважением. Наверное, помогла трудотерапия. А вообще, я Светлану Николаевну уважаю безмерно и очень люблю.
        Глава 16
        Девушка в хоре
        На сегодня назначена встреча с Книгочеевым. Александр Васильевич должен был доложить собственные впечатления о работе «красных дипкурьеров», присланных для нейтрализации Савинкова. Разумеется, детали разговоров он не узнает, но маршрут передвижений, места встреч (кроме квартиры Исаковых) выяснит. А заодно установит - с кем встречался Савинков, а с кем товарищи Полунин и Смолянинов. У экс-жандарма уже имеется своя служба, о которой он мне не рассказывает, но которую я финансирую. В том смысле, что выплачиваю гонорары.
        И с чего бы я решил установить наблюдение за своими коллегами? А все просто - из любопытства. Не сомневаюсь, что Артур, с его умом, догадается, что я попытаюсь взять его людей под колпак. Ну, а если Артузов обидится, так и пусть. Но он должен понимать, что прикрывать задницы его людей, если они что-то напортачат, придется мне. Поэтому, следует заранее подготовиться к наихудшим вариантам развития событий. Например - Савенков сдаст приезжих полиции, попытается их устранить или наоборот - у кого-то из наших сдадут нервы и он пришьет Бориса Викторовича. И так бывает.
        Встреча в кафе иной раз бывает гораздо безопаснее, нежели разговор на улице. Но здесь нужно подходить творчески, сочетая как бы случайные встречи, с посиделками. Если кто-то всерьез начнет копать, так установят, что русский полпред проявляет интерес к бывшему русскому жандарму. Но это если мной всерьез начнутся интересоваться французские спецслужбы - когда я стану представлять потенциальную угрозу для Франции. Пока я серьезного внимания к своей особе не приметил.
        В последнее время стараюсь не заходить в одни и те же кафе, а если и захожу, то выбираю разное время. Не нужно, чтобы кто-то составил график моих перемещений. Но как ни стараюсь, все равно приходится посещать именно те заведения, где меня уже знают. Но что поделать, если количество точек общепита в Париже огромно, но не бесконечно? И в этом кафе, которое в нашем с Книгочеевым словаре именуется «Прохором», я тоже не в первый раз.
        Приняв от меня заказ, официант положил на стол несколько газет. Французские я прочитаю в посольстве, а вот эмигрантскую можно полистать.
        И о чем пишет «Русская газета», которую издает господин Суворин?
        А пишет она о страшном голоде в Поволжье, в результате которого умерло уже семьдесят тысяч человек.
        Эх, господин Суворин, а также все прочие, которые не знают о том, что в иной реальности от голода умерло во много раз больше. Точные цифры никто не знает, но приводят от четырех и до семи миллионов человек. А здесь, слава богу (опять забываю, что мне положено быть атеистом), потери гораздо меньше. Все-таки, и нэп пораньше случился, и Крым сумел часть зерна отдать России, да и закупки зерна в других странах помогли. Нет, не только торгпредство во Франции постаралось, но и АРКОС Красина, и товарищи из США помогли.
        А с чего вдруг Суворин о голоде заговорил? Писать, что ли, больше не о чем? Кажется, он уже об этом весной писал, когда до нового урожая было еще далеко, а тут опять.
        А, так он недоволен, что через посредников - через итальянцев, мы отправляем зерно в Германию. Дескать - в ущерб собственным интересам. Но коли отправляем, значит, мы что-то получаем взамен. А вот что именно, я не знаю. Стомоняков теперь работает самостоятельно, я его даже финансировать перестал. Ну, пусть работает дальше. Все равно, что мне следует знать, как начальнику ИНО, я узнаю, а торговые операции меня не слишком волнуют. (Вру. Конечно же волнуют. Внешняя разведка обязана быть в курсе событий.) С Германией, значит, уже начали договариваться, хотя авиасообщение еще не открыли. И до Раппало (да, правильно Рапалло, постоянно забываю) еще далеко. И про Генуэзскую конференцию ничего не слышно, хотя уже и пора. Хотя, будет ли в этой реальности подписание Рапалльских соглашений? Можем и без географической привязки обойтись, тем более, что здесь только я об этом и знаю. Но если мы подпишем соглашение с немцами о сотрудничестве на год раньше, будет совсем неплохо. И мы им нужны, и они нам тоже. Все взаимовыгодно.
        Что тут еще пишут? Ух ты, здоровенная статья под названием «У России не было Возрождения!»
        Итак, пока Западная Европа переживала бурный подъем в изобразительном искусстве, философии и литературе, а также открывала новые земли, применяла на практике новые техники и технологии, Россия отсиживалась за ее спиной, погрязая в варварстве и дикости, а потом она присоединилась ко всем достижениям европейской цивилизации, беспощадно эксплуатируя научные достижения западных ученых. В тоже время - Россия старается отгородиться от благотворного влияния Запада. Так, на Флорентийском соборе Европа великодушно предложила России объединить католичество и православие, чтобы совместными усилиями противостоять наступлению Османской империи и, что именно Великое княжество Московское несет ответственность за падение Константинополя под ударами ислама.
        Символом внешней политики России автор считает ложь и непоследовательность. Так, Василий Темный, предавший своего дядю и брата, сам отправил на Флорентийский собор митрополита Исидора, а когда тот подписал соглашение об объединении православной и католической церквей, пришел в ярость и приказал лишить митрополита сана, хотя не имел на это никакого права, потому что к тому времени Исидор имел сан кардинала католической церкви. Великий князь нарушил сразу два священных правила - заточил в темницу священнослужителя и дипломата, хотя и то, и другое он не имел права совершать.
        Запад же, ведя непрерывную борьбу с исламом, позволял России жить в своих дремучих лесах и никогда не мешал варварской стране жить именно так, как она хочет. Более того - католическая церковь, в отличие от православной, всегда отличалась веротерпимостью.
        Нечто похожее я уже читывал, но те материалы были в иноземных, сиречь, местных газетах. А тут, хотя тоже иноземная по месту издания, все-таки, русскоязычная. Уж русские-то должны знать, что благодаря Византии, а потом Руси-России, Западная цивилизация была спасена вначале от турецкой, а потом татарской экспансии. Если бы Византия столетиями не сражалась с завоевателями, пока Запад старательно бил ей в спину, то сохранилась бы вообще Западная Европа? А произошло бы Возрождение, если бы на Запад не перебрались византийские ученые, которые уезжали от турок?
        Ну да, пока в Европе возрождались науки и культура, Россия в это время сражалась, давая возможность европейцам не только жить, но и процветать.
        И чего меня это так задело? Не так давно читал «Завещание Петра», состряпанное накануне нашествия Наполеона в Россию, а теперь время от времени всплывавшее в газетенках, как невесть какое открытие. Наверное, из-зато того, что авторы не иностранцы, а свои.
        В русофобии, имевшей место невесть с каких времен - едва ли не с момента образования древнерусских княжеств, имеется хоть какой-то смысл. Прагматизм, если хотите. Так же Европа меняла гнев на милость, если ей от России что-нибудь требовалось. Например, в Англии, во времена наполеоновских войн отношение к нам менялось в зависимости от нашей дружбы или вражды с Наполеоном. Если сражались, так были хорошими. А мирились, так и плохие и поступать с нами следовало соответствующе, вплоть до использования шарфов и табакерок. А накануне Первой мировой войны, когда Россия была нужна как пушечное мясо, о нас писали хорошие строки и нас хвалили. Потом, после Октябрьской революции, естественно, вектор сменился. А вот недавно Франция перестала ругать Россию и русских, и это нормально - надо от нас что-нибудь поиметь, поэтому прессу успокоили. Так какого же черта эмигрантам надо?
        Впрочем, чему я удивляюсь? Об этом у нас еще Чаадаев писал, сто лет назад. Не зря же его объявили сумасшедшим. Вернее - не объявили, а просто выразили предположение.
        Жаль, что автор укрылся под инициалами «И. Б.» Кто бы это мог быть? Первая мысль - Бунин, но это вряд ли. Писатель, хоть и не любит нас, большевиков, ругает советскую власть, но к истории страны относится с уважением. Впрочем, все может поменяться. Бунину еще Нобелевскую премию получать.
        А вот и товарищ жандарм собственной персоной.
        - Вы позволите? - показал Александр Васильевич на газету.
        - Да, я уже все прочел, - кивнул я.
        Со стороны могло показаться, что один эмигрант спрашивает у второго газету, но вместо того, чтобы просто отойти за свой столик, он отчего сел за чужой. Но тоже бывает.
        Александр Васильевич в который раз осмотрел стену, украшенную граммофонными пластинками, с записями Карузо и Шаляпина. Пластинки, надо полагать, уже негодные для прослушивания, а иначе бы чего тут висели? И условное обозначение для кафе «Прохор» тоже в какой-то мере связано с фамилией знаменитого русского баса. Правда, кроме меня, никто не догадается, почему.
        Я поболтал в чашечке ложкой и посмотрел на своего собственного жандарма.
        - Ничего интересного, - сразу же сообщил Книгочеев. - После двух дней и одной ночи в квартире Исаковых ни с кем не встречался, кроме своей пассии.
        - А что за пассия? - заинтересовался я.
        - Некая Мария Дерябина, тридцать пять лет, вдова офицера. Муж - Владимир Дерябин, капитан. Но муж не был убит, а умер уже здесь, во Франции. Пока не установили - где воевал и как попал в Париж. Работаем. Вдова зарабатывает на жизнь тем, что поет в церковном хоре в храме Александра Невского. Судя по всему, она была ранее знакома с нашим объектом.
        Храм на улице Дарю. Этот храм мне известен, я там венчался. А если Мария поет в церковном хоре, значит, голос у нее неплохой, а иначе бы не взяли. Конкуренция, понимаете ли.
        - Девушка пела в церковном хоре,
        - задумчиво обронил я, а Книгочеев подхватил:
        - О всех усталых в чужом краю,
        О всех кораблях, ушедших в море,
        О всех, забывших радость свою.
        Ого, а я и не знал, что экс-жандарм поклонник поэзии Блока. Но я наверняка еще многое не знаю о Книгочееве.
        - А как товарищи?
        - Товарищи, после встречи с объектом на квартире разделились. Тот, что постарше, отправился в гостиницу «Виолетта», где он заночевал, а молодой встречался около Нового моста с неустановленным субъектом, потом тоже ушел в «Виолетту». За субъектом проследить не удалось, потому что объектом был молодой товарищ, а людей у меня мало. Слежки ни за тем, не за другим не обнаружено. В гостинице ни пожилой, ни молодой ни с кем в разговоры не вступали, номера у них на разных этажах.
        Вот ведь, жандарм! Уже сумел наладить контакты с моей гостиницей. Интересно, от кого он получает информацию? Не от бывшего ли циркача? Надо бы со швейцаром составить предметный разговор. А еще лучше - просто уволить. Одно дело, если Дорофей снабжает информацией одного меня, совсем другое, если он продает ее другим.
        Что ж, все хорошо, кроме неустановленного субъекта. Я Грише Сыроежкину доверяю, думаю, что это кто-то из людей Артузова. Но все равно, надо бы проверить.
        - Если молодой опять встретиться с неизвестным, отправьте человека за ним, - приказал я, а Книгочеев только кивнул.
        Некоторое время Александр Васильевич молчал, потом сказал:
        - Олег Васильевич, давно хотел с вами поговорить.
        - О чем же? - изобразил я легкое недоумение, хотя предполагал, о чем пойдет разговор.
        - Хотел узнать - как вы видите мою дальнейшую судьбу?
        Этого разговора я ждал с момента нашего приезда во Францию, но все не складывалось. То обстановка не та, то времени не было.
        - А что вас смущает? - задал я встречный вопрос.
        - Меня смущаете, как я уже сказал, моя собственная судьба, а также судьба моей супруги. Я же прекрасно понимаю, что обратный путь в Россию нам заказан. Бывший ротмистр жандармерии, жена которого является сестрой белого генерала.
        Эту тему мы с Книгочеевым уже обсуждали. То, что его жена сестра Кутепова мало кому известно, но такие люди имеются. А кроме того, Александру Васильевичу для расстрельной статьи достаточно просто иметь в послужном списке свою прежнюю профессию и должность. Я же не зря подчищал в документах его фамилию, вычеркнул ее из всех списков. Только, при желании все можно восстановить. И этот эпизод с подчисткой станет еще одним доказательством.
        - Пока вы здесь, я смогу как-то существовать, а что будет дальше? Вы же не случайно даете мне деньги. А их, как я заметил, больше, чем я заслуживаю.
        - Ладно, Александр Васильевич, скрывать не стану, - хмыкнул я. - Да что скрывать, если вы и сами обо всем догадываетесь? Я знаю, что мое пребывание в Париже подойдет к концу, а что со мной будет в России - бог ведает. У меня может быть карьерный взлет… Хотя нет, взлета не нужно, главное, чтобы не было резкого падения. Такого, когда не на мелкую должность в Заполярье ссылают, а просто бьют оземь. И если в Советской России к власти придут те люди, которые меня, скажем так, не очень-то любят, то конец не только мне, но и моим людям. А прежде всего, всем тем, у кого неподходящее социальное происхождение. Поэтому, в Россию пока не стоит возвращаться ни вам, ни Исакову, я уже не говорю про Потылицына. Но с Исаковым и Потылицыным разговор иной, у них еще какой-то шанс есть, а у вас нет.
        - Я это знаю, - вздохнул Книгочеев.
        - Поэтому, какой напрашивается вывод?
        - А вывод такой. Я являюсь вашим личным агентом, которого вы не можете никому передать.
        - Именно так, - кивнул я. - У нас не будет никаких паролей, никаких агентурных псевдонимов или кличек. Впрочем… Если к вам придут от моего имени, и скажут: «Вы продаете славянский шкаф?», то отвечайте, что шкаф уже продан, но знайте, что меня уже нет. В этом мире все может быть, а если человека бить, то он расскажет все. А вам с супругой придется исчезнуть. Или хотя бы поменять адрес.
        С кем-нибудь другим я бы не позволил себе вести подобный разговор. Но Книгочеев - мой коллега, пусть и из прошлого. И он меня понимает лучше других. Уж очень сильно меня смутил мой последний приезд в Россию. Артузов, знающий ситуацию в стране лучше других, считает, что Троцкий нынче первый, после бога. То есть, после Владимира Ильича. А если в этой реальности события потекут иначе, чем в моей? Троцкий, не испытавший горечь поражения в Польше, не проигравший войну белофиннам - это и на самом деле авторитетнейшая фигура. А что будет, если он станет преемником Владимира Ильича? Дзержинский на своем месте точно не удержится, а ВЧК, превратившись в ГПУ, возглавит кто-нибудь из окружения Льва Давидовича. Разумеется, после отставки товарища Феликса полетят многие, в том числе и я. Но вот вопрос - насколько далеко я улечу? Если останусь послом во.Франции - это мне сильно повезет. Но, скорее всего, что не останусь. Троцкий, как я думаю, пару лет потерпит, усилит все властные структуры своими людьми, а потом устроит основательную чистку на самых разных уровнях. Не случайно же, после смерти Владимира Ильича
против Троцкого объединились такие разные силы. Они-то хорошо себе представляли, на что способен Лев Давидович. А вот удастся ли свалить Троцкого в этой реальности?
        А я не могу позволить, чтобы те люди, которые мне доверяют, ушли вслед за мной.
        - Грустно, - сказал Александр Васильевич, потом повторил. - Грустно, что человек, от которого зависит так многое, который так много сделал для своей страны, размышляет о своем будущем в таком вот печальном свете… С трудом себе представляю, чтобы нечто подобное случилось в российской империи. Максимум, что бы вас ожидало, в случае прихода к власти вашего врага - отставка с мундиром и пенсия.
        - Империя могла позволить себе рисковать, а мы нет. Надеюсь, что и в Советской России так будет. Только не нынче, а потом.
        Глава 17
        Пресс-конференция
        В первой половине дня я принимал граждан, по так называемым «личным вопросам». И опять, масса заковыков. Можно ли назвать гражданами Советской России бывших подданных Российской империи? Тех, скажем, которые переехали во Францию из Великого княжества Финляндского, царства Польского или из Бессарабии? Не скажу, что таких граждан имелось множество, но они были.
        Да и с теми, кто уехал из России, как таковой, тоже имелись сложности. Имеют ли они нынче право на то, чтобы наше полпредство оказывало им помощь? Я бы считал, что да, но при условии, если эти граждане готовы вернуться на свою историческую родину. Но вернуться желали единицы, а вот получить от меня материальную помощь хотели все. Дескать - вы мне дайте денег, а уж хочу я вернуться, нет ли, вас не касается.
        Материальная помощь в смете расходов полпредства не предусмотрена, а даже если бы и такой раздел имелся, сколько бы я смог дать? Десять франков, максимум - сто. Поэтому, все, что мог сделать - взять анкету и пообещать, что помощь мы окажем, но при условии, что вы станете «возвращенцами». А коли задумали остаться во Франции, то просите помощи у правительства Третьей республики.
        Жестоко, конечно, а что делать? Оказывать материальную поддержку неизвестно кому я не хочу, вы уж простите. Даже если из жалости выдам одному, то почему не другому?
        И еще проблема. А как быть с теми, кто и готов вернуться, только не знает - куда? Дом, скорее всего, занят, с работой сложно. Могу я предоставить гарантию, что репатрианта устроят на работу и отыщут жилье?
        Вот-вот. Какие гарантии?
        А во второй половине дня меня ждал дворец. Елисейский.
        Вручение верительных грамот прошло как-то буднично и скучно. Но это всегда так - готовишься к какому-то мероприятию, ждешь, обдумываешь, как себя вести, что сказать, а тут все раз, и закончилось. Мы (трое посланников, включая меня) выстроились посередине зала, потом вышел президент Мильеран, потряс усами, сказал речь на десять минут, мы ему что-то ответили, отдали грамоты и ушли.
        И зачем, спрашивается, я тратился на дорогущий фрак и на все прочее? А еще орден «Почетного легиона» нацепил. А в особняке Комаровских долго вертелся перед зеркалом, прихорашивался, орден пытался укрепить так, чтобы сидел красиво и ровненько. Раза два перекреплял. Хорошо, что он на булавке, а был бы на винте, костюм бы попортил. Интересно, понадобится ли мне фрак еще раз?
        Зато тестю и теще я понравился, а Наташка сказала, что я у нее самый красивый. Что ж, уже не зря фрак пошил. Единственный член семьи, который ничего не сказал - Викуся, зато она поагукала и попыталась ухватить ручонкой за красную орденскую колодку. Я собрался взять дочку на руки, но мой порыв был остановлен бдительной тещей:
        - Олег, побереги фрак. Девочка только что поела, мало ли что…
        Лучше прислушаться к словам умного человека. Я ведь уже давненько был молодым отцом, позабыл, как оно все бывает.
        В Елисейском дворце все во фраках, за исключением некоторых чиновников. Так что, будучи таким красивым и элегантным, я особого впечатления ни на президента, ни на своих коллег не произвел. Правда, завистливо косились на орден, но это нормально.
        Зато следующее действо не слишком радовало, потому что оно представляло собой пресс-конференцию. И избегнуть этой участи я не мог, потому как - так положено. И ко мне уже давно приставали и из МИД, и из президентского дворца - мол, когда? А мне так не хотелось показывать фотографам свою физиономию, хотя она уже и «засветилась». Одно утешает, что по здешним фотографиям в газетах сложно кого-нибудь опознать.
        А вот мои коллеги, перекинувшиеся парой слов с устроителями пресс-конференции, благополучно улетучились.
        Услышал краем уха, что и португалец, и датчанин ссылались на некие срочные дела, ожидавшие их в посольствах, но подозреваю, что все так и было задумано. К тому же, мои коллеги не хотели выглядеть глупо. Ну, кому во Франции интересны Португалия с Данией? На карте, разумеется, эти страны отыщут (не американцы из баек Задонова), из датчан вспомнят великого сказочника, а из португальцев, скорее всего, вообще никого не вспомнят. А если они станут сидеть за одним столом со мной, а вопросов к ним не будет, то это досадно и для них лично, и некая проруха для их государств.
        Зато полпред из Советской России, избегающий встреч с акулятами пера, наконец-то предстал на растерзание прессы.
        Представитель администрации, отвечающий за разговор с прессой, русского языка не знал, а переводчика взять не догадался. Стоял и хлопал глазами, размышляя - а владеет ли русский посол французским? Он что, не присутствовал в зале во время вручения грамот? Я же произносил слова благодарности правительству Франции и выражал уверенность в укреплении нашей дружбы и сотрудничества.
        Вообще-то, это прокол со стороны французов. Такие вещи должны обсуждаться заранее. Хорошо бы еще, чтобы журналисты заранее передавали свои вопросы, а идеале - готовили свой вариант ответов.
        - Мсье, а вы не возражаете, если вместе с вами поработает мой пресс-секретарь?
        Сотрудник Елисейского дворца отчего-то не возражал, хотя это была его работа и отдавать бразды правления он не должен. Ну, коли ведущий роняет вожжи, так мы их сами и подберем. Пусть присматривает за стенографисткой, сидевшей в уголочке, чтобы та заносила все вопросы-ответы правильно.
        Николай Степанович Гумилев, которого я взял с собой в качестве советника на пресс-конференцию, был еще более элегантен, нежели я, хотя он и не щеголял во фраке, а был одет в обычный костюм-тройку.
        Когда уселся за стол, кивнул Гумилеву:
        - Николай Степанович, можно начинать. - Обратившись к журналистам, сидевшим и стоявшим в зале, напомнил: - Господа, огромная просьба: когда вам предоставят слово, то назовите не только свою газету, но и свое имя. Так мне будет проще отвечать.
        Поэт и фронтовик, разумеется, вначале предоставил слово даме, единственной представительнице прекрасного пола среди присутствующих здесь журналистов. Кстати, довольно-таки миловидной, лет тридцати-тридцати пяти.
        - Прошу, мадмуазель, - галантно склонил голову Гумилев, но вместо спасибо услышал возмущенное:
        - Мадам…
        Никто в зале даже не осмелился засмеяться или сказать какую-нибудь шуточку, а Николай Степанович, не моргнув глазом, поправился:
        - Мадам?…
        - Козетта де Брюнхофф, французский журнал «Вог».
        Благодаря Наташе, я знал, что «Вог» - это американский журнал, имеющий национальные издания, в том числе и во Франции. А мадам де Брюнхофф - главный редактор журнала. Допускаю, что на встречу с русским полпредом в Елисейском дворце аккредитацию дали лишь главреду, но какое отношение имеют моды к Советской России? Неужели меня начнут спрашивать о женских модах? Я и в своем мире за модой не следил, а уж здесь-то… Теща недавно спрашивала о моде.
        - Мсье Кусто, а это правда, что в Советской России женщины вынуждены ходить в мужских костюмах?
        - Ви, мадам, - грустно отозвался я. - Наши женщины ходят и в платьях, и в шинелях, и даже в мужских костюмах. Но хочу вам заметить, что костюм в гардеробе русской женщины, пока еще редкость. В нашей стране нет модельера, который бы смог превратить мужской костюм в женский вариант одежды.
        Ну не говорить же этой Козетте, что у нас имеются и такие женщины, что вынуждены ходить в галифе? Правда, кроме покойной Аглаи (уже забыл фамилию девушки), я в кавалерийских штанах никого не видел. Но все-таки, наши женщины предпочитают юбки и блузки, другое дело, что шить-то их не из чего. Перекраивают одежду, доставшуюся от старших, воруют шторы, в общем - как могут, так и выкручиваются.
        Думал, что мадам Козетта кивнет и сядет на место, но она продолжала стоять:
        - Мсье Кусто, еще один вопрос - насколько правдивы слухи о том, что в России обобществляют женщин?
        А что, во Франции до сих пор ходят такие слухи? Такие слухи ходили у нас, в году этак, в восемнадцатом, да и то потому, что их запустил какой-то дурак, или провокатор. Возможно, наши «друзья» из белоэмигрантской прессы.
        - Прошу прощения, мадам, - склонил я голову. - Я вас уверяю, что это только слухи и гнусные инсинуации. Правительство Советской России выступают за традиционные ценности, считая, что семья - это ячейка государства. Кроме того, у нас провозглашено равенство мужчин и женщин. Если провозгласить общность женщины, то следует провозглашать и общность мужчин. Но разве чья-то жена захочет делиться своим мужем с другими женщинами?
        Залу стало весело, а мадам редакторша не унималась:
        - А разве коммунисты не против частной собственности? И, разве женщина в браке не является собственностью мужчины?
        - Нет мадам. Брак - это добровольный союз мужчины и женщины, целью которого является создание семьи, рождение и воспитание детей. В нашей стране права супругов равны. Если мы заговорим о том, что жена - собственность мужа, то и муж, таким образом, является собственностью жены. Но если мужа или жену что-то не устраивает, то брак можно свободно расторгнуть.
        Такое впечатление, что мадам представляет не журнал мод, а какой-нибудь феминистический журнал. Вон, опять ей неймется.
        - Вы говорите, что семья - это ячейка государства, что главная задача семьи - рождение детей. Как же тогда понимать, что ваше правительство разрешает аборты?
        Ну дает тетенька! Как же она глубоко копала. Я и сам не в курсе - разрешены ли у нас аборты, или нет? У нас, в эту эпоху, так было - то разрешали, то запрещали.
        - Наше, то есть, мое правительство исходит из того, что ни одна женщина не пойдет делать аборт, если ее к этому не принуждают обстоятельства. А обстоятельства бывают самыми разными - материальное положение, болезнь и прочее. Не скрою, что в нашем обществе отношение к абортам отрицательное. Но если запретить делать аборты официально, то женщины станут делать это подпольно. А где гарантия, что они не воспользуются услугами шарлатанов, или просто аборт, проведенный где-то, в несоответствующих условиях, не станет причиной смерти матери? Аборт - это очень деликатное дело. Государство заинтересовано в том, чтобы в стране рождалось как можно больше граждан, но все должно быть разумно.
        Ну все, кажется ее вопросы исчерпаны. Нет, собирается еще о чем-то спросить. А Николай Степанович проявляет излишнюю деликатность, и не перебивает мадам. К счастью, представитель администрации все-таки вспомнил, что вести пресс-конференцию - это его работа и махнул рукой в сторону худощавого господина в очках.
        - Альфред Росмер, «Юманите», - представился мужчина.
        «Юманите», это все-таки наша газета. Авось, Росмер не станет задавать провокационных вопросов. Ан, нет. Задал ведь, сволочь такая!
        - Товарищ Кустов, - широко улыбнулся журналист. - Планируете ли вы проводить во Франции идею социалистической революции?
        Нет, определенно провокатор. Разве такие вопросы следует задавать товарищу по партии? Даже если я что-то и планирую, то вслух все равно не скажу. И что отвечать? Я как-то ляпнул, потом с ушей замучился отряхивать. А заявить, что мы придерживаемся курса реальной политики, без идеологических установок - так ведь никто не поверит. Поэтому, отвечал коротко:
        - Нет, не планирую.
        Я-то рассчитывал, что Гумилев, перехватит инициативу у официального лица, успеет передать слово кому-то другому, но Николай Степанович даже рта не успел открыть, а «официальное лицо» закрывает спиной Гумилева. Он что, тоже из компартии? Не Гумилев, а лицо.
        А Росмер снова заговорил:
        - Но если вы коммунист, то вы обязаны это делать.
        - Я принадлежу к Российской коммунистической партии, но в нашем Уставе не сказано, что я обязан устраивать во Франции революцию - попытался я выкрутиться, но представитель «Юманите» был настойчив, словно пиявка:
        - А мне бы хотелось услышать более подробный ответ.
        Я начал слегка сердиться. Так подставлять собственного товарища по партии - это уже свинство. Но все-таки, взяв себя в руки, начал излагать прописные истины:
        - Прежде всего, я полномочный представитель своей страны, дипломат. Если бы я начал проводить в жизнь какие-то свои политические идеи, это стало бы вмешательством во внутренние дела Французской республики. В этом случае меня следовало бы немедленно отозвать. Советская Россия всегда выступала за невмешательство во внутренние дела других государств. (Ох, ну что я несу!) Франция - демократическая страна и вопрос о власти той или иной партии решается на выборах (Ага, на демократических.). Если победу одержат коммунисты - Советская Россия будет это приветствовать, но мы готовы сотрудничать с любой правящей партией, потому что ее выбирает народ.
        Ух ты, как я здорово завернул. Надеюсь, когда журналисты станут писать, то ничего не переврут?
        А вот и новый журналист поднимается с места.
        - Матэн. Газета «Пти Паризьен». Скажите, что случилось с собранием известного купца Третьякова? А заодно - что происходит с остальными художественными музеями России. Правда, что из музеев пропали картины известных мастеров?
        Эх, рановато пошла «утечка», рановато. И какая зараза поспешила? Договаривались же, что слухи о загадочных исчезновениях пойдут через годик, а то и через два. Ну куда спешить-то? Мне же еще нужно создавать некую базу, где «всплывут» пропавшие шедевры. Мышка-норушка не подойдет, она слишком засвечена.
        Впрочем, почву нужно создавать постепенно, но так, чтобы никто не догадался.
        - Мсье Матэн, - улыбнулся я как можно убедительнее. - Я недавно был в России, посетил некоторые музеи. Скажу, что в момент моего посещения все картины были на своих местах. Возможно, что некоторые работы нуждаются в реставрации. Все-таки, несколько лет гражданской войны, плохие условия хранения могли сказаться на состоянии полотен. Будем рады, если кто-то из французских специалистов захочет отправиться в Россию и помочь нам. В настоящий момент руководство Третьяковской картинной галереи мечтает организовать в Париже свою выставку. Если правительство Франции даст согласие, то все французы смогут убедиться, что наше главное достояние - древние иконы, на месте.
        Ну вот, от трудного вопроса ушел и сумел дать бесплатную рекламу будущей выставке. Сейчас бы не начали спрашивать о национализированных дворцах, и о том - могут ли владельцы рассчитывать на какую-нибудь компенсацию? Но задали другой, более животрепещущий для французов вопрос:
        - Будет ли правительство Советской России выплачивать компенсацию держателям акций?
        Елки-палки, конечно не будет. Уже много раз этот вопрос задают, когда же поймут? Но придется говорить обтекаемо. Я дипломат или где?
        - РСФСР не является правопреемником царской России, но наше государство достаточно гибко подходит к вопросам, связанным с выплатой (хотел сказать - компенсаций, но слово показалось неудачным, поэтому выбрал нейтральное) э-э… чего либо. Боле того - мы уже рассчитались с гражданами Франции, с некоторыми учреждениями и организациями, обладавшими облигациями государственных займов. Акции - это совершенно другой вопрос. Акционерные общества создаются по воле их владельцев, а не по воле государства, поэтому акционеры не могут предъявлять нам претензий.
        Журналисты, сидевшие в зале недовольно зашумели. Наверняка здесь имеются акционеры предприятий, национализированных в семнадцатом или восемнадцатом годах.
        Как хорошо, что на пресс-конференции в президентском дворце имеется определенный лимит времени. А иначе, точно бы что-нибудь ляпнул, а потом бы пришлось разгребать.
        Глава 18
        Залегендировать легенду
        - Иван, свет ты мой Петрович, а как я все это легендировать стану? - поинтересовался я.
        - Э… - беспомощно нахмурил лоб Смолянинов.
        - Олег Васильевич я, - любезно напомнил полпред Советской России своему собственному дипкурьеру.
        В моем кабинете, даже при закрытых дверях, я не мог себе позволить назвать Ивана Петровича попросту Гришей, а он, соответственно, не имел права именовать меня Владимиром Ивановичем. Ладно, забыл парень, бывает.
        - Так, Олег Васильевич, а чего же ее легендировать? - недоумевал Смолянинов. - Нам нужно из Франции вывезти женщину, не очень и молодую, а от вас и всего-то требуется подписать ее служебный паспорт, чтобы она могла до России доехать.
        Я мысленно хрюкнул. Для моего молодого коллеги тридцать пять лет - это уже не очень молодая женщина? М-да.
        - Иван Петрович, сам посуди - а с каких это рыжиков я должен непонятную женщину вывозить? Нет, я все понимаю, что она вам нужна, только и ты пойми, что мне нужно веское обоснование. Она кто? Специалист в какой-то области? Ученый? Литератор? Давай, думай.
        Темнилы хреновы. Я же уже знаю, что Сыроежкин со своим напарником будут вывозить к нам любовницу Савинкова, ту самую «девушку из хора». Видимо, она должна будет вначале «прощупать почву», все подготовить, встретиться с руководителями «подполья», а только потом дать отмашку своему любовнику. Еще знаю, что мне про то знать не положено, потому что Артузов Григорию таких указаний не давал.
        И не служебный паспорт я должен выписать, а только временное удостоверение личности, позволяющее покинуть пределы Франции и въехать в Россию. Но между этими двумя точками имеется еще и Германия, а потом Латвия. С Латвией проблемы не возникнет, имеется договоренность, а вот с немцами могут быть заморочки. Дипломатических отношений пока нет, авиалиния еще не работает.
        - Олег Васильевич, но это же чистейшая бюрократия, - начал рычать Сыроежкин.
        Ну блин, сотрудники контрразведки… Рычи Гриша, рычи. Парень ты умный, но опыта маловато.
        - Ладно, Иван Петрович, представим, что ты сотрудник французской тайной полиции… - начал я. Подумав, сказал: - Впрочем, пусть даже и не французской, а нашей. Ты, как сотрудник некого спецотдела узнаешь, что французское посольство собирается отправить во Францию свою соотечественницу, которая долго живет в Москве. Скажи, у тебя вопросы не возникнут - а почему именно ее?
        - Так, а чего тут такого? - пожал плечами Сыроежкин. - Она француженка, по дому соскучилась, родные имеются - тетки какие-нибудь с бабками скучают, вот и все. Что тут искать-то?
        - А если в Москве таких француженок тышша, а то и больше, отчего посольство этой Мари или Люси предпочтение отдает? А чем хуже Софи или Жаклин? У них тоже свои тетки с бабками, а то и детки по лавкам сидят, сиську просят. А может, эта дамочка что-то интересное из России вывозит? Или она совсем не Мари, а какая-нибудь Клара? Не выполняет ли какое-нибудь задание?
        - Так то у нас, - хмыкнул Сыроежкин. - А тут-то кому какое дело?
        Наивный человек Гриша. Считает, что здесь своего ЧК нет? Имеется, просто по другому именуется. Ну, прав у него поменьше. Но во время Великой революции французские «спецслужбы» творили такое, что нам и не снилось. У нас хотя бы до «Закона о подозрительных» не додумались.
        Если бы я был уверен, что все удастся сделать без проблем - слова бы не сказал. Сказал другое:
        - Может и так, а может и нет. Даешь сто процентов гарантии, что французы такие безмозглые дураки? Нет? Ну и слава богу. И что они не установят за дамой слежку, не попытаются выяснить - что и как? Впрочем, здесь даже слежки никакой не надо. Французы прекрасно осведомлены - кто таков наш с тобой фигурант, кем ему доводится эта женщина. Идем дальше. Скрыть ее выезд не получится, потому что документы станут проверять не один раз. Смекаешь, что они могут решить?
        - Так пусть решают, какая разница.
        Нет, Сыроежкин чего-то недопонимает.
        Я вздохнул, мысленно посчитал до десяти и сказал:
        - Ваня, если вывозить без легенды, то вся ваша операция пойдет насмарку. Поляки давно сотрудничают с французами, французы, можно сказать, что их учителя. Информацией обмениваются постоянно. И наш клиент у Франции под колпаком. Сам по себе он интереса не представляет, но может быть потенциально опасен. Мало ли что. Круг знакомых примерно определен, а уж любовницу вычислить несложно. Советский посол подписывает паспорт любовнице нашего объекта, являющегося, между прочем, врагом нашего с тобой государства. Какой вывод?
        Григорий начал что-то понимать.
        - Вывод такой, что послу отдали приказ сверху.
        - Вот-вот. Но это в лучшем случае. А в худшем, французы поймут, кем является полпред на самом деле и он, ты уж меня прости за повторы - тоже в деле. Оно мне надо? Я уже год тут изображаю то торговца, то дипломата. Может быть, я чересчур перестраховываюсь, но рисковать не хочу. А вариант, что посла сработали втемную - не проканает…
        - Что не…? - не понял Григорий.
        - Не проканает - значит, не прокатит, то есть, не подойдет, - любезно пояснил я. - Французы меня немного изучили, знают, что я зануда и подписи свои просто так не ставлю. А если французы нашему объекту (чуть было не сказал - маляву кинут) свои догадки изложат? А он гусь битый, фазан стреляный. Слиняет из Парижа, ищи его где-нибудь в Рио-де-Жанейро.
        Что такое «слиняет» Сыроежкин уточнять не стал. Наверное, догадался. Он только уныло спросил:
        - И что же делать?
        - Пойми, нам с тобой не так много и нужно. И всего-то придумать - но так, чтобы это было правдоподобно, почему мы везем в Россию именно ее? Она у нас ценный специалист? В какой области?
        Сыроежкин-Смолянинов задумался. Ломает голову - кем бы объявить любовницу Савинкова, но придумать не может.
        Может, придать ей статус известной певицы? Все-таки, в хоре поет, значит, и голос есть, и в ноты попадает. А что, мысль. Тогда надо сочинить что-то такое, чтобы эту, как там ее? Да, Мария Дерябина, тридцать пять лет, вдова. Направим ее в распоряжение Луначарского, пусть поднимает культуру. И все будет правдоподобно. Ай да я!
        Раздался стук в дверь, а потом, не дождавшись ответа (а я хотел сказать - мол, подождите, занят), в кабинет влетел счастливый Гумилев. Я уже открыл рот, собираясь напомнить подчиненному о субординации, как поэт торопливо сказал:
        - Виноват, Олег Васильевич, спешу, такси ждет. Срочно нужны пятьсот франков.
        Видимо, в тот момент у меня был не самый дружелюбный вид, поэтому Николай Степанович сник и начал задом выходить из кабинета, сказав по дороге:
        - Я ведь итальянца этого уговорил. Он готов хоть сейчас контракт на работу в России подписать, нужно лишь долги заплатить.
        Нобиле готов работать у нас? А ведь это меняет дело!
        - Стоп. Николай Степанович, вертай взад, - выкрикнул я, а когда слегка ошарашенный услышанным поэт остановился, я вытащил из ящика стола бумажки (надо бы в банк зайти, пополнить запас налички!) и протянул Гумилеву: - Берите, рассчитывайтесь.
        - Отлично! - просиял Гумилев, пряча деньги во внутренний карман. - Умберто говорит - он готов прямо сейчас ехать, но хозяин все вещи забрал, дескать - пока не рассчитается, не вернет. А там и одежда, и книги, и чертежи.
        Вещи-то ладно, можно и новые купить, а вот книги и чертежи, это важно. Их так просто не восстановишь. Я кивнул, а потом приказал:
        - Как с долгами рассчитаетесь, тащите итальянца сюда. У нас комната свободная есть, до отхода поезда и оформления документов пусть тут сидит. Вон, - кивнул я на Сыроежкина, - у меня как раз представитель наркомата бездельничает, пусть с ним договор и подписывает. Он еще для инженера переводчицу подберет, а иначе как сеньор Нобиле в России разговаривать станет? Итальянский язык у нас не особо популярен.
        Гумилев убежал, а Гриша с уважением сказал:
        - Инженер - хорошее прикрытие. Вот только, - спохватился он, - не уверен, что женщина итальянский язык знает. Зачем он здесь нужен?
        - Значит, будет разговаривать по-французски, - заметил я. - Ваша дамочка во Франции живет, язык должна выучить хотя бы на бытовом уровне. А инженер французский знает. Так что, будет у вас и переводчица, и ценный специалист - инженер. А вы при нем, как сопровождающее лицо.
        - А что мне потом с этим инженером делать? - озабоченно спросил Сыроежкин.
        Хороший вопрос. Я пока и сам не знаю - что с ним делать. Запрос в Москву отправил, но ответ до сих пор не пришел. Возможно, в Совнаркоме решают - а нужны ли нам дирижабли? Отправлю, а окажется, что Нобиле у нас никому не нужен. Нет, так не пойдет. Но Сыроежкину нужно поставить конкретную задачу и так, чтобы он не сомневался в правильности моего решения.
        - Должна же мне от вас какая-то польза быть, товарищ дипкурьер из наркомата внешней торговли? А то, приехали в столицу мировой культуры, а вместо работы пьянствовали день и ночь напролет. (Сыроежкин что-то пропищал - дескать, для пользы же дела, но я не слушал). Для начала - перевезешь его через все границы, а в Москве отвезешь товарища итальянца в гостиницу. Из Риги телеграмму отобьешь, чтобы встречали на машине. Можно даже вместе с переводчицей поселить, в соседних номерах. Я еще подумаю, куда инженера пристроить. Ваша барышня потом пропадет по дороге, ну, тут тебе с начальником видней, что с ней станется, а итальянцу профессионального переводчика подберут.
        Во второй половине дня я сбежал со своего рабочего места, сообщив, что отправляюсь на секретное мероприятие.
        Подчиненные только переглянулись. Понятно, что не поверили. Когда это я хаживал на секретные мероприятия? Да ни в жизнь! Возможно, решили, что начальник к любовнице убежал. Для Парижа самая убедительная отмазка, если что.
        Но любовницы у меня нет, а мероприятие и на самом деле очень секретное. А именно - посещение очередной лекции профессора Кабанеса в Коллеже де Франс.
        На этот раз темой стали самоубийства. В той реальности на моей книжной полке стоит книга Чхартишвили «Писатель и самоубийство». Но это, скорее, словарь-справочник, причем, некоторые писатели зачислены в ранг самоубийц абсолютно бездумно. Например - разве можно причислять к самоубийцам Алексея Константиновича Толстого на том основании, что 'он осушил склянку морфия? Морфий Толстой принимал по рекомендации врача, потому что это было лекарство от астмы, от которой страдал писатель.
        Опять-таки - можно ли считать самоубийцей Джека Лондона на том основании, что у него под кроватью нашли пустую ампулу из-под наркотиков? Их писателю тоже врачи прописывали.
        Нет уж, у Чхартишвили лучше всего получаются детективы про Эраста Фандорина, а когда он берется за научные работы, то наука там и не ночевала.
        Тема суицида интересная, в какой-то мере и актуальная для нашего времени, поэтому, я даже вел конспект. Мало ли - вдруг пригодится, чтобы написать какую-нибудь статью или просто показать собственную ученость?
        Вначале профессор говорил о том, что самоубийства, как и всякая эпидемия, бывают заразными, приведя любопытные факты, годящиеся как для научных изысканий, так и для «желтой прессы». Например, в одна тысяча семьсот семьдесят седьмом году в темном коридоре Инвалидного дома в Париже, в самое короткое время повесились на одном и том же крючке тринадцать старых солдат! Но стоило заколотить выход в коридор, как эпидемия самоубийств прекратилась.
        В одна тысяча восемьсот пятом году, Булонском лагере, за несколько дней, в одной и той же караульной будке застрелилось несколько часовых. Но достаточно было умному командиру отдать приказ о том, чтобы роковую будку сожгли, часовые стреляться перестали.
        Так и вспомнилась «Бедная Лиза» Карамзина, из-за которой девушки бегали топиться в пруды и озера, но стоило появиться эпиграмме - мол, топитесь, прудов у нас хватает, как самоубийства прекратились.
        А наш «декаданс», когда стрелялись и травились поэты, писатели, а еще представители интеллигенции, включая сельскую - фельдшера, учителя начальных школ, агрономы?
        Однако, самое большое количество суицидов происходит на переломных эпохах. По мнению Кабанеса, увеличение количества самоубийств во время исторических передряг связано с тем, человек преувеличивает опасность, падает духом, так как заранее уверен, что не справится с трудностями.
        Что-то в этом есть. Как говорит Кабанес «Люди лишают себя жизни с улыбкой на устах, лишь бы избавиться от массового избиения, от организованной резни, которую производит обезумевшая толпа».
        Во время религиозных гонений являлись пророки, призывавшие к уничтожение плоти. Люди то умирали голодной смертью, то заживо себя погребали. Чтобы увеличить число жертв, приятных, по их мнению, Господу, стали проповедовать всеобщее самосожжение. Нечто подобное происходило и в России, во время гонений на старообрядцев.
        Старообрядцы - это я понимаю. Как-никак, мои предки. Так вот, в последней четверти семнадцатого столетия погибло около двадцати тысяч человек. Бывали такие самосожжения, когда в кострах гибли от пятисот человек и до двух тысяч.
        О кострах семнадцатого столетия я слышал, верю, а вот нечто подобное, происходившее к нам по времени ближе, считал досужим вымыслом. Оказывается, последний случай самосожжения датируется девяносто седьмым годом девятнадцатого века, когда в огне погибло свыше двадцати человек.
        Не знаю, можно ли верить данным иностранных ученых? У нас как-то привычно доверять «запискам иностранцев», но лучше бы перепроверить по нашим материалам.
        Ладно, это потом. Что еще рассказывает профессор?
        А он говорит, что во время революционного террора были многочисленные случаи любовного отчаяния. Гильотина каждый день уничтожала молодых людей, преисполненных презрения к опасности. Разве они не были достойны любви? А разве женщины не увлекаются теми, кто жертвует своей жизнью ради достижения политических идеалов?
        Число тех женщин, кто сошел в могилу следом за своими любовниками или мужьями - неразгаданная тайна истории. Эта тайна «отчаявшихся, потерявших надежду», и которые без славы и шума, ради одной чистой любви, молча жертвовали своей жизнью.
        Мания самоубийства произвела в провинции не меньше опустошений, чем в Париже. А убивали себя очень жестоким способом. В Лионе якобинец Шарль, глотая гвозди, успел поранить себе глотку и пищевод. Врач Жоне выбрал более верное орудие, потому что «ему были известны растения, которые могли освобождать людей от гнета тирании». Он лично изготовил и принял яд. Другой, не имея под руками ничего, кроме бутылочного стекла, вскрыл им вены, нанеся себе в одну минуту больше 30 ран. К утру его нашли плавающим в крови и едва дышащим. Его отнесли на гильотину на тюфяке.
        Самоубийства губили больше народа, чем сама гильотина. Правда, что кончали таким образом преимущественно те, кто был все равно обречен в жертву палачу. Но все же некоторые из них погибли исключительно под влиянием невроза, не будучи в состоянии перенести современных ужасов. Так, например, некий парикмахер с улицы св. Екатерины Культурной перерезал себе горло, узнав о смерти короля; на другой день после казни Марии-Антуанетты какая-то женщина бросилась в Сену; горничная королевы, теща будущего маршала Нея, выбросилась из окна и разбилась насмерть. Наконец, какой-то ярый приверженец Дантона сошел с ума, узнав, что на последнего начинают возводиться разные обвинения; его пришлось как буйного засадить в Бисетр.
        В общем, жуть, что творилось во Франции. Интересно, а по нашим самоубийствам имеется статистика? Я ведь тоже знаю случаи, когда люди, с виду преуспевающие, пускали себе пулю в висок.
        Лекция была очень познавательна и я решил, что обязательно попрошу профессора поделиться со мной материалами, чтобы издать их в России. Не обязательно, чтобы тираж был массовым, но хотя бы для служебного пользования.
        Нужны правителям специальные книги, нужны. Макиавелли и Пуфендорф, положим, у нас известны. Существуют еще дореволюционные издания. Читал где-то, что у товарища Сталина «Государь» Макиавелли был едва ли не настольной книгой.
        Может, помимо различных библиотек в помощь рабкорам и селькорам выпускать книги в помощь начинающему управленцу? Я бы даже перечень составил. Макиавелли, Пуфендорф, Лебон, Кабанес. Платона стоит включать? Нет, его идею мудрецов, стоящих во главе государства и опирающихся на солдат, у нас не поймут.
        А «Психология толпы» Лебона у нас переведена? То, что она известна, я знаю. Видел книгу (почему-то немецкое издание) на столе у Владимира Ильича. Надо выяснить, а ежели что, то заказать перевод. Лучше всего переводить с французского. Вон, у Натальи опыт большой, пока с малышом сидит, пусть потихоньку и переводит. Официально-то она числится при торгпредстве, а декретный отпуск у нее только два месяца. Или скажут, что я пользуюсь служебным положением?
        Хотя, служебное положение для того и существует, чтобы им пользоваться.
        Глава 19
        «Тюленья война» ? ?
        Фрак так и висел в шкафу, потихонечку покрываясь пылью. Кроме приема у президента, он мне пока понадобился только один раз - во время раута у посла Норвегии в республике Франция, куда были приглашены посланники с женами.
        Нас с Наташей пригласили «полуофициально», потому что дипломатических отношений у Советской России с Норвегией нет, но и им, и нам их установить хочется. Поэтому, норвежское посольство поступило очень хитро - приглашение пришло не на адрес торгпредства, а в особняк Комаровских, и приглашался не «исполняющий обязанности полпреда Кустов с супругой», а «младший граф Комаровский с женой». До меня даже не сразу дошло, что «младший граф Комаровский» - это я и есть. Любопытно, откуда норвежцы знают о той странной операции, что произвел мой тесть? С другой стороны - не бог весть какая тайна, если все делалось официально, а в Париже хранятся только те секреты, которые никому не нужны. Шучу, разумеется.
        Наталья на это мероприятие пойти отказалась, сославшись, что плохо выглядит, и для раута платья у нее нового нет, прическу придется творить. В общем, отмазалась. а мне пришлось. Можно, разумеется, было немножко повыпендриваться, поставить вопрос ребром - дескать, пока не пришлете мне приглашение по всей форме, то не приеду, но я решил наступить на горло собственному самолюбию, и явился. Тем более, если брать чисто формально, то авторитет моей страны нисколько не пострадает - Кустова-то на приеме не было. Любопытно, что нужно норвежцам? И почему посол не хочет назначить встречу как-нибудь кулуарно, без посторонних глаз?
        И есть повод посмотреть на народ, выгулять фрак. Отмечу, что орден «Почетного легиона» я прицеплять не стал.
        С Норвегией все более-менее ясно. Соседи, как-никак и на море, и на суше. Временный договор об экономических отношениях у нас подписан совсем недавно (в прошлом месяце), но и без договора сотрудничество идет вовсю. Вон, мой бывший руководитель подполья Михаил Артемович Попов уже несколько совместных производств с норвежцами организовал.
        Норвежцам позарез нужна наша древесина, еще им хочется ловить рыбу в наших водах, а еще они бы не возражали, чтобы как в прежние, еще царские времена, российские корабли заходили в их порты проводить ремонт. Еще королевство с удовольствием бы покупало в России зерно, сахар, подсолнечное масло, потому что из Архангельска с Мурманском все это доставлять и ближе, да и дешевле. Другое дело, что пока мы не сможем поставлять в Норвегию продукты питания, потому что самим мало, но трудные времена имеют обыкновения проходить.
        Но полноценно наладить взаимные отношения мешает Англия. Увы, норвежцам многое приходится делать с оглядкой на могущественного сюзерена. Что тут поделать, если Норвегия очень зависима от британцев, особенно в той части, касающейся поставок каменного угля. Нефть здесь пока не найдена, но даже если и отыщут, то все равно бывшие викинги станут плыть в фарватере тех государств, которые они когда-то обижали.
        А есть у нас с северным королевством еще и территориальные споры. Из-за того же Шпицбергена. Что там у нас еще? Да, остров Виктории и земля Франца-Иосифа.
        А еще - это я помню еще со времен своего пребывания в Архангельске, что норвежцы, вместе с англичанами, не только ловили рыбу в наших водах, но еще и истребляли наших китов и тюленей. Собственно говоря, к тому момента, когда меня перевели из Архангельской губчека в Москву, развязалась «тюленья война», в которой, увы, мы проигрываем.
        В последнее время я не особо вникал в дела на севере России, но кое-что знал. Например - в апреле этого года норвежские промысловики опять пришли в Белое море и принялись уничтожать тюленей, при этом, не щадя ни детенышей, ни самок. Катера погранохраны задержали несколько браконьеров, Чичерин отправил ноту протеста, но королевство сделало вид, что ничего не заметило. Норвежских браконьеров пришлось отпустить, шхуны тоже. А что с ними делать? Сажать в тюрьму, так закона такого нет, а реквизировать плавстредства - тоже.
        В посольстве Норвегии, при моем появлении, присутствующие здесь европейские дипломаты дружно сделали вид, будто советского полпреда здесь нет. А коли и есть, то от него пахнет чем-то плохим. Кривили носы, морщили губы и вообще, вели себя так, словно невоспитанные дети в детском саду. Или как мужчины - пассажиры автобуса, в который входит пожилая женщина, когда всех сразу же «бросает» либо в сон, либо в чтение. Латвийский посол Упениекс, с которым мы вообще-то встречались, да и дипотношения у наших стран имеются, предпочел сразу же отвернуться и сделать вид, что увлечен разговором с какой-то женщиной. Еще удивительно, что мне поднесли бокал с шампанским. Пить-то я все равно не пью, но бокал взять пришлось.
        - Мсье, каждому из гостей положено по два бокала, - предупредил меня официант. Судя по жуткому акценту, это был не нанятый гарсон из ресторана, а кто-то из младших сотрудников миссии. Вот ведь скряги. Нет, они просто экономят. Но это правильно.
        - Можете выпить второй бокал, причитающийся мне, за мое здоровье, - усмехнулся я.
        Кажется, официант обрадовался, хотя оставался нем и недвижен, аки скала.
        Я так и стоял, от нечего делать, перекладывая бокал из одной руки в другую. Шампанское уже согрелось, пена опала, пузырьки куда-то пропали. И что, уже можно уходить? Вопрос - зачем меня пригласили?
        Но вот, посол королевства Норвегия в республике Франция, раскланявшись с гостями, поулыбавшись дамам, подошел ко мне. Меня, к слову, удивила его фамилия - Танк. К бронемашинам или перевозчикам жидкостей она отношения не имеет, а означает не что иное, как «добрый дух».
        Хотя господин Танк был во фраке, но он чем-то напоминал самого знаменитого норвежца этого времени - Фритьофа Нансена. Усатый, подтянутый, крепкого телосложения. Правда, полярник предпочитал фракам спортивные куртки или свободные пиджаки.
        Я поприветствовал посла по-французски, он изъяснялся по-английски. Английским я не пользовался давно, но к счастью, господин Танк строил свои фразы достаточно просто, без излишних конструкций. Так что, я тоже отвечал на уровне прилежного студента второго курса.
        - Господин посол, как мне к вам обращаться? - первым делом поинтересовался норвежец. - Господин Кустов или господин Комаровский?
        - Как вам удобнее, господин посол, - отсалютовал я своим бокалом. - Можете говорить Кустов, так короче.
        Танк покивал, а потом неожиданно спросил:
        - Вы не любите шампанское?
        - Я очень люблю шампанское. Просто я его не пью, - улыбнулся я. Подумав, добавил: - Водку и вино тоже.
        Посол Норвегии слегка расширил глаза, но подробности выяснять не стал. Так мне и вспомнился норвежец-официант на пароме между Норвегией и Швецией, спрашивавший у меня с женой - а что мы станем пить? Услышав, что мы планируем пить воду, он изумленно воскликнул, указывая на иллюминаторы, за которыми плескалось море: «Тут вода, там вода. А что пить-то будете?». Но это было в той жизни, здесь мы с Наташкой еще никуда не ездили. И шикарных паромов еще нет, да и вообще Норвегия довольно-таки бедная страна.
        - Господин Кустов, мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.
        - Извольте.
        - Что означает декрет вашего правительства «Об охране звероловных угодий Белого моря»?
        Я удивленно посмотрел на норвежского пола. Странно, он не понимает, что написано в декрете? Мог бы и перевод запросить. Правда, я сам этого декрета не читал, но уже по названию можно догадаться, о чем идет речь. Вот, стало быть, зачем меня позвали. А я-то рассчитывал, что для чего-то более интересного. Например - о необходимости начать неофициальные переговоры, чтобы подготовить почву для встречи официальных делегаций. Что ж, потерпим. Поэтому, я позволил себе пожать плечами:
        - А что там непонятного? Декрет означает только то, что он означает. Он призван охранять звероловные угодья Белого моря. Там все подробно прописано. РСФСР пытается сохранить своих морских зверей от варварского истребления.
        - Но там еще указано, что вашей пограничной страже отдан приказ конфисковывать у нарушителей суда, снасти, грузы, орудия лова, самих же браконьеров арестовывать и судить. Какое право Россия, не признанная моим королевством, имеет право судить подданных его величества?
        - Так судят не по признакам признания или непризнания, а по законам страны пребывания.И судят тех, кто эти законы нарушает. Нам все равно, кто является нарушителем - граждане Советской России, или подданные королевства. Если рыболовная шхуна откуда-нибудь из Мурманска вторгнется в территориальные воды Норвегии, разве ваши пограничники не примут меры к ее к выдворению или задержанию?
        Действия своих пограничников посол комментировать не стал, а четко изрек:
        - Господин Кустов, я уполномочен своим министром передать вам крайнее недовольство. От имени правительства Норвегии я категорически требую немедленно отменить и сам декрет, и термин - советские территориальные воды. Еще мы требуем объявить все Белое море и Чешскую губу открытым морем.
        А харю вам вареньем не намазать? Может, еще и Северную Двину объявить открытой? Но я внимательно выслушал наглые требования, потом сказал:
        - Господин Танк. Вы обращаетесь не по адресу. Я представляю интересы РСФСР во Франции, поэтому Норвегия в сферу моих интересов не входит. Конечно, я могу уведомить товарища Чичерина о нашем разговоре, но не более. Я бы порекомендовал вам обратиться к вашему правительству с предложением о признании моего государства де-юре, а уже потом мы станем обсуждать всякие тонкости. Пока у нас не будет дипломатических отношений, что-то от кого-то требовать крайне сложно. Когда в Осло разместится советское посольство, или хотя бы консульство, вашему правительству станет проще работать.
        - Господин Кустов, - надменно вскинулся норвежец. - Я не нуждаюсь в ваших советах.
        - Вот это и плохо. Вы даете советы мне, выдвигаете какие-то смехотворные требования к моему правительству, а в тоже время начинаете мне хамить.
        - Я не хамил, - хмыкнул посол. - Я просто констатировал факт. Моя страна вела лов рыбы и била морского зверя там, где ей было нужно. И будет впредь ловить и бить.
        - Что же, господин Танк. Будем считать, что я вас услышал. Как я понял, вы не намерены соблюдать законы Советской России на территории нашей страны. Стало быть, мы будем отвечать соответствующе. А раз дипломатических отношений у нас нет, значит, ваших рыбаков и китобоев никто защитить не сможет.
        - Наших китобоев и рыбаков защитят наши пушки, - сразу же вскинулся господин Танк. - Катера вашей пограничной охраны ничего не сумеют сделать. А если не справимся мы, то нам на помощь придут английские боевые корабли.
        Вот ведь, сволочь. Знает, что на севере у нас нет военно-морских сил. Они, конечно появятся, но к тому времени «потомки викингов» перебьют весь молодняк. И в чем еще мерзость ситуации. Норвежские промысловики станут убивать тюленей, свежевать их, оставляя на лежбищах и на льдинах окровавленные туши.
        Как же бесит, если ты ощущаешь собственное бессилие. А еще - осознаешь, что на тебя смотрят со стороны и ожидают некой реакции.
        Эх, ну как же хотелось сказать, что корабли англичан, если они войдут в наши воды, станут тонуть так же прекрасно, как и норвежские. Но говорить не стану. И не потому, что я дипломат, что мои резкие слова могут помешать установлению официальных дипломатических отношений, а потому, что угрожать - это не в нашем стиле. Не стоит никому угрожать, потому что угроза, не подкрепленная возможным действием - пустой звук. А у нас, увы, нет пока мощного флота на севере. Впрочем, у нас его и на юге нет, и на западе.
        - Вот как? Английские боевые корабли? - спросил я, вложив в свои слова некую долю скепсиса. - Что ж, я приму это к сведению. И я сегодня же уведомлю свое правительство, чтобы оно по неофициальным каналам поинтересовалось у Великобритании - а давали ли они послу Норвегии во Франции разрешение распоряжаться своим военно-морским флотом? Думаю, англичане будут не в восторге от ваших слов. Да что там! У меня имеются свои выходы на англичан, поэтому я сам обязательно сделаю соответствующий запрос - уполномочивал ли британский парламент делать норвежского посла подобные заявления?
        Я взглядом подозвал к себе парня в таком же фраке, как и присутствующие здесь, чтобы вернуть так и не выпитый бокал. Поставил стекло на поднос, уже собрался уходить, как меня под локоть ухватил норвежец:
        - Подождите, господин Кустов, - забеспокоился господин Танк. - Вы все не так поняли. Вероятно, мои познания в английском языке не очень хороши.
        Ишь, испугался господин Танк огласки. Ляпнул, не подумав.
        Аккуратно стряхивая пальцы норвежца - ткань тонкая, дорогая, я сказал:
        - Ваш английский прекрасен. Он гораздо лучше моего французского. А понять, что вы угрожаете нам чужими пушками, не сложно.
        - Поймите, господин Кустов, - горячо заговорил господин Танк. - Наша страна переживает не лучшие времена. Мы до сих пор не оправились от последствий войны. Правительство вынуждено контролировать цены, регламентировать потребление некоторых продуктов. Добрая треть флота стоит на приколе. Если учесть, что немало норвежских кораблей утонуло из-за действий немецких подводных лодок, подорвались на минах - это огромная проблема нашей экономики. Лов рыбы в Белом море, добыча морского зверя - единственный источник дохода для большинства норвежцев.
        - Тогда я не очень хорошо понимаю - если вы испытываете трудности, то почему так старательно портите с нами еще не сложившиеся дипломатические отношения? А вместо того, чтобы начать какой-то конструктивный диалог, вы начинаете мне угрожать?
        Я не стал говорить Танку, что своими словами он сегодня «убил» штук пять или шесть концессий лесной отрасли. Михаил Артемович Попов очень меня просил, чтобы я, по возможности, попридержал французских предпринимателей, желающих заниматься заготовкой древесины в их крае. Теперь же, наткнувшись на откровенное хамство, я не вижу смысла придерживать лесные делянки для Норвегии. А желающие в очередь выстроятся.
        Пожалуй, порекомендую Попову (вернее, Совнаркому) расторгнуть договоры уже сложившихся советско-норвежских концессий, а на их место приглашу французов. Думаю, коммерсанты Франции, в ожидании прибыли, с удовольствием покроют неустойку.
        Но нет, это слишком мелко. Уж коли Попов умудрился самостоятельно выйти на норвежцев, оформить сделки да так, чтобы они приносили прибыль, то трогать ничего не стану. Как говорят - не ремонтируйте то, что хорошо работает. Ладно, пока потерпим, а там видно будет.
        Стало противно. Но к счастью я знал, что кроме Танка имеются и другие представители Норвегии. Тот же Фритьоф Нансен, который сделал множество добрых дел. И пусть в этой истории он не помогал нам бороться с голодом в Поволжье, зато очень активно помогает вернуться на родину людям, застрявшим на чужбине. И есть еще норвежские рыбаки, спасавшие наших все в том же Белом море.
        Еще бы одно дело сделать, но я его тоже не стану делать. А так бы хотелось позвать официанта, взять с подноса бокал с шампанским и выплеснуть его в морду господину Танку. Но вместо этого я лишь улыбнулся, кивком поблагодарив посла за прием.
        Но все-таки, от одного выпада я не удержался. Перед тем, как уйти, вытащил из кармана двадцать франков - стоимость бутылки шампанского. Не самого лучшего качества, не самого дорогого, а так, среднего. Судя по запаху, именно таким нас и потчевал господин Танк. Бросив купюры на поднос, сказал:
        - Это от меня. В знак того, что мы всегда оплачиваем свои счета.
        Глава 20
        Крестные родители
        Я уже несколько раз заводил разговор и с тестем, и с тещей на предмет того, что я должен вносить какую-то сумму за свое собственное содержание в их доме, а также и за свою супругу, а теперь и за дочь. Все-таки, я тут и сплю, и завтракаю, а иной раз и ужинаю. Выражал готовность оплачивать хотя бы коммунальные расходы. Я же, в глубине души, так и остался советским (ладно, пусть постсоветским) человеком, считающим деньги от зарплаты и до зарплаты, привыкший, что за свои расходы должен платить сам. Конечно, до такой степени маразма, как Германии, когда теща предъявляет зятю счет за обед (если это не миф), мы не дошли, но коли зять регулярно обедает у тещи, то он должен как-то компенсировать расходы.
        Все-таки, нынешняя эпоха - это не времена рыцарей, когда странствующий идальго безо всяких пробелем находил кров и стол в любом попавшемся на пути замке, и никто бы не додумался вчинить ему счет за постой.
        Но родители любимой супруги, услышав такое предложение, отреагировали странно. Андрей Анатольевич только покачал головой, пояснив, что такая мелочь, как пребывание в их доме, меня смущать не должна. А Ольга Сергеевна просто расплакалась, решив, что я ее не люблю и не уважаю, коли приходят в голову такие странные мысли. Несет, дескать зять какую-то дичь, ей даже стыдно. Мол - они не богачи, но прокормят и дочь, и зятя, не говоря уже о внучке. И вообще, с появлением в их особняке молодоженов, подарившим им внучку, их жизнь снова обрела смысл, который уже был утрачен.
        Ну, не знаю, что и сказать. Я бы от такого смысла сбежал. Без нас Комаровским жилось гораздо спокойнее. Зять - советский полпред, дочь - сотрудник Коминтерна, да еще и с норовом.
        Я ведь до сих пор не знаю источников доходов своего тестя. Понимаю, что до революции он считался человеком небедным, но не из богачей. Имений не было, собственного дома тоже, но снимал квартиру во весь этаж, да еще и на Литейном проспекте. У тещи, вроде бы, в приданом имелось какое-то имение - но это так, символически. Скорее всего, какие-то деньги у Комаровских все-таки были, и они умудрились не просто вывезти их из России, но и достаточно удачно вложить. Вон, и здешний особняк у них не в аренде, а собственности. Но расспрашивать тестя об источнике доходов было не очень-то удобно.
        Наташка опять поругалась с Ольгой Сергеевной. И повод на этот раз был серьезный - вчера, пока единственное чадо уходило по делам, поручив ребенка своей бабушке и няне, те быстренько сбегали в церковь и окрестили девочку. Мне уже попало, что недоглядел, но с меня как с гуся вода - я вчера весь день был на службе.
        В принципе, даже если бы я знал, то мешать крещению бы не стал. Правда, сам бы не пошел смотреть, как крестят ребенка. Моего, между прочем! Как девчушку окунают в купель с водой (наверняка холодной!), а она плачет. Да я бы не выдержал, схватил свою ляльку в охапку и убежал.
        За завтраком ссора между матерью и дочерью разгорелась с новой силой.
        - Мама, мало мне венчания? - возмущалась супруга, успевая есть еще и манную кашу. - Но с венчанием еще ладно, базу для руководства мы подвели, а крестить-то зачем? Теперь ты хочешь, чтобы все указывали на меня пальцем и говорили - вот, мол, старая большевичка, которая проповедует атеизм, а сама, между тем, ребеночка окрестила!
        - А ты атеизм и не проповедуй, - резонно отвечала теща, державшая внучку. - Проповедников и без тебя хватает. Ты лучше кашу ешь, тебе малышку кормить.
        Теща перекусила раньше нас, а теперь тетешкалась с Викусей.
        Ольга Сергеевна вообще девчонку с рук не спускала, даже мне и Наталье, не говоря уже о няне, давала понянчить внучку с большой неохотой. Наташка была в более выигрышном положении, нежели я - она, все-таки, кормила младенца, а меня вообще почти отстранили. Но я, откровенно-то говоря, и не роптал.
        Наташка уже начала немного ревновать мамку. Как мне кажется - зря. Хочет бабушка возиться с ребенком, зачем мешать? Хуже, если дед да бабка не желают иметь дело с внуками.
        - Мама, я атеизм и не проповедую, я им живу, - ответствовала моя супруга.
        - Как бы моя матушка сказала - дурочек и без тебя хватает, не умножай их количество! Жить надо просто, без заумствований. А если не станешь хвастать направо и налево, что у тебя ребенок крещеный - так никто об этом и не узнает. Болтай поменьше, так оно здоровее будет. Верно Олег?
        Я как раз доедал яичницу (мне полагался английский завтрак) и хотел поддакнуть, но не успел, потому что супруга уже ответила за меня:
        - Олегу, между прочем, тоже придется отдуваться. Мы и так у вас на поводу пошли, когда венчались. А теперь еще и крестины…
        Тесть, укрывавшийся за листом «Биржевого вестника», выглянул из-за страницы, оценил обстановку и снова спрятался. Никогда не нравилось, что у некоторых людей имеется манера читать газету прямо за завтраком, но тут оценил - есть в этом своя сермяжная правда.
        - А мы отмажемся, - деловито сообщил я. Когда это такое было, чтобы я из-за такой ерунды, да не отмазался? - Если кто что-нибудь скажет, спросит, то мы на Ольгу Сергеевну и Андрея Анатольевича вину свалим. Мол - что взять с двух осколков старого общества, да еще и от графов? А они люди несознательные, в РКП (б) не состоят и не состояли. И еще, пусть предъявят нам документальные снимки и доказательства, что крестили именно нашу дочь. Пусть покажут Викину голую попку, докажут, что это ее попка, но я тогда фотографу аппарат на уши одену, чтобы не подсматривал за голенькими детенышами.
        - Володя, тебе бы только шутки шутить! - вспыхнула Наталья, забывая в этот момент о конспирации. - А дело-то серьезное. У нас за такие вещи из партии исключали.
        - Так и сейчас исключают, - сказал я. - Или, как минимум, объявляют строгий выговор. А я тебе уже сто раз предлагал создать при нашей миссии первичную партячейку. Никиту Кузьменко пора в партию принимать. Сколько можно толковому парню в комсомольцах ходить?
        - А я тебе тоже сто раз говорила, что пока не будет трех человек, то ячейку создавать нельзя. А я на партучете в компартии Франции состою.
        Ну вот, дорогая отвлеклась на партийно-бюрократическую канитель, и уже не ворчит. А я собирался снова предложить, чтобы мы на собрании партячейки друг другу выговора вынесли. Ну, а попозже, сами бы их и сняли.
        Но Наташе лучше так не говорить. Это я старый циник и к некоторым вещам отношусь довольно спокойно. Например, разделяя и уважая коммунистическую идеологию, не вижу проблемы в том, что сам остаюсь человеком верующим (хотя и не воцерковленным) и готов выполнять некоторые религиозные ритуалы. Но для жены коммунистическая идеология подразумевает и атеизм, и отказ от всего того, что верующие люди именуют Таинствами.
        - Я вот на вас иной раз смотрю, и думаю - а кто из вас все-таки старше? - глубокомысленно произнесла теща. - Если по документам, так вроде бы Наташа, а по разуму - так Олег.
        - Само-собой, что я старше, - твердо заявил я. - А документы, как всем известно, всегда врут. - Чтобы отвлечь жену от новых стенаний, спросил: - А кого пригласили в крестные?
        - Крестная мать - Наталья Владимировна Игнатьева, супруга графа Игнатьева, а крестный отец - граф Владимир Николаевич Коковцев, - отозвался тесть, опять высунувшись из-за газеты.
        - Наталья Владимировна - очень достойная женщина, - одобрил я. - Тем более, что она нашей Викусе серебряную ложечку подарила - кстати, самая первая, ей сам бог велел крестной стать. А Коковцев Владимир Николаевич - это тот самый?
        Под серебряные ложечки внучки теща завела красивую шкатулку. Причем - уже вторую. Первая оказалась маловата, потому как ложечек накопилось штук двенадцать. Вот, девчонка еще не выросла, а уже хозяйством обзаводится. Может, пригодится на «черный день». Лучше бы таких дней и не было, а вот серебряные ложечки пусть будут.
        - Ну да, других-то графов Коковцевых и нет, - отозвался довольный тесть. - И им не зазорно у будущей графини крестными быть, и нам честь.
        Эх, Андрей Анатольевич. Вам бы все ваши игрушки. Графы с виконтами, да прочая отжившая свой век шушера. И куда я со свиным рылом в графья полез? Вон - Викуська спит, и пофиг ей с высокой колокольни, кто ее крестные. Главное, чтобы люди были хорошие.
        Но Коковцев-то у нас был министром финансов. Человек умный, свою точку зрения умел отстаивать. Опять-таки - Распутину давал окорот. За что, в общем-то, и поплатился. Правда, есть мнение, что он поплатился местом за категорическое нежелание втянуть Россию в абсолютно ненужную войну
        - А чем Владимир Николаевич сейчас занимается?
        - Председательствует в местном отделении Международного коммерческого банка, - хитренько посмотрел на меня тесть.
        Андрей Анатольевич, беру свои мысли, касающиеся ваших «игрушек» обратно. А уж не Коковцев ли является консультантом тестя в деле, касающимся покупки «семейного» банка? И кто просвещает графа Комаровского о бирже, о котировках ценных бумаг?
        Супруга у меня девушка умная, она очень внимательно прислушивалась к разговору и, кажется, уже поняла, что даже крестины родной дочери, проведенные в нарушении заветов и установок партии, можно рассматривать под другим углом. Вот-вот. Не для оправления религиозного культа, а для завязывания нужных связей. Все для пользы страны, государства и партии большевиков.
        - Как думаете, Коковцев станет с нами сотрудничать? - поинтересовался я.
        - Вряд ли он согласиться вернуться в Россию, - пожал тесть плечами. - Да и вообще… О Советской власти у него воспоминания не самые лучшие. Владимира Николаевича в семнадцатом году в чрезвычайку забирали, сбежал с огромным трудом.
        - Сбежал? - удивился я. Не слышал я про такое, чтобы из моей конторы кто-то сбежал. Теоретически, если кто-то помог или похлопотал - то да. Может, какие-то случаи и бывали, но я о них тчоно не знаю. А вот чтобы самому выбраться… А сколько лет-то графу Коковцеву? Наверняка либо под шестьдесят, либо уже за шестьдесят, поздно Эдмона Дантеса изображать.
        - Возможно, что не сбежал, а выпустили, граф такими деталями не делится. Но как бы он из чека ушел? Бывает так, чтобы отпускали?
        Я немного обиделся. Интересное представление у тестя о моих коллегах. Получается, что никто, кого задерживало ВЧК, на свободу уже не вышел?
        - Так очень просто. Ушел ногами. Вон, Гумилева тоже в петрочека тягали, теперь у нас, службу дипломатическую тянет. Если бы всех, кого мы арестовывали, потом расстреливали, так из России одно сплошное кладбище получилось.
        - Олег, Андрюша, давай об этом не будем, - попросила теща и мы с Комаровским-старшим прекратили политическую тему.
        Вообще, на разговоры о политике у нас было наложено «табу» еще с момента знакомства. У Комаровских - что у тестя, а что и у тещи, имелось немало знакомых и даже родственников, погибших на «той» стороне линии фронта. А у меня, напротив - на моей линии. А у Натальи, получается, и тут, и там. Гражданская война - самое поганое, что может быть. И правых с виноватыми нет, и победителей не бывает. Идеология побеждает, а люди нет. И погибают-то, вот что обидно, лучшие.
        Но на Коковцева необходимо подать запрос - когда его задерживали, по каким причинам отпустили? За что задерживали можно не уточнять, и так понятно. Не исключено, что его выпустили под расписку в том, что он не станет причинять вред пролетарскому государству. Такое практиковалось в конце семнадцатого и даже в начале восемнадцатого. Вон, того же Май-Маевского отпустили под такую же расписку. Прекраснодушные романтики! А генерал сразу же рванул на Дон, воевал против нас, а потом, добившись в белой армии высоких постов, с пленными красноармейцами вообще не церемонился, даже не читал обвинительных актов - отправлял на расстрел. А бывших офицеров - на виселицу.
        А еще были еще такие генералы, как Краснов и Шкуро. Этих тоже отпустили «под честное слово». Вот, расстреляли бы вовремя, так и в гражданскую бы они против нас не воевали, и в Великую Отечественную не формировали казачьи подразделения в составе вермахта.
        А ведь похоже, что Владимира Николаевича и впрямь отпустили «под честное слово». Но он, в отличие от иных-прочих, свое слово сдержал. Кажется, ему предлагали возглавить русскую делегацию во время Парижской конференции 1920 года, на которой победители делили шкуру Германии, но граф Коковцев, мотивируя, что он не может быть самозванцем (Россию-то на конференцию не приглашали) отказался.
        Хорошо бы привлечь Владимира Николаевича к сотрудничеству. В идеале - даже не с торгпредством или посольством, а с Совнаркомом. Мелковат масштаб для бывшего премьер-министра. Коковцев - фигура крупная, его знания и опыт очень бы пригодились для всей страны.
        - Володя, а почему ты не интересуешься - как теперь у тебя дочку зовут? - ехидно спросила Наталья.
        - В смысле? - не понял я. - Разве не Вика?
        - Так нет среди православных святых этого имени, - сообщила теща. Подумав, поправилась: - Так-то они есть, я даже календарь смотрела, но нашему настоятелю имя Виктория не нравится. Говорит - у русской девчонки русское имя должно быть. Дескать - имя Виктория - сиречь, Победа, оно языческое. А еще так британскую королеву звали, при которой мы Крымскую войну проиграли.
        - А какие у нас чисто русские имена? - слегка оторопел я. - Если Маши да Даши, так тоже нерусские. Если только Ольга, так и то, под вопросом. У нас же все имена либо греческие, либо римские, либо еврейские. А, Владимир с Олегом русские.
        - Вот ты это нашему батюшке скажи, - захохотал тесть. - Он, как баран…
        - Андрюша! - возмутилась теща и тесть поправился: - В общем, упрямый наш батюшка. Сказал - мол, пусть девчонка станет Александрой. Мы будем ее Викой звать, а имя в крещении Александра. Жена моего друга Светлана, так она в крещении Фотиния. Или Фетинья?
        - Да какая разница, сколько у девочки имен? - пожала плечами теща. - Вон, у тебя два, а сколько их у Наташи было - со счету сбилась. Она у нас и Ириной Гладиной была, и Анастасией Погребинской, и Ксенией Кузичевой.
        - Не Кузичевой, а Кузякиной, - поправила Наталья, а потом фыркнула. - Фамилию мне выписали в честь кота нашего хозяина. Его Кузьмой звали.
        Я их почти не слушал. Встал, тихонечко взял спящего ребенка из рук слегка изумленной тещи. Вот значит как, Сашка. Сашка Кустова.
        - Володя, то есть Олег, а ты чего? - удивленно спросила Ольга Сергеевна.
        - Да у меня маму Александрой звали.
        И ведь я не соврал. Маму у меня и на самом деле звали Александрой. А еще - именно так зовут мою дочь, оставшуюся в том мире. Вот ведь, бывают такие совпадения.
        Все Комаровские сидели притихшие. А я носил на руках свою дочку, заглядывая ей в личико, пытаясь понять - похожа она на ту мою Сашку, или нет? Вроде бы, не должна быть похожа, даже ни капельки, но мне показалось, что похожа.
        - Эх, кто еще из нее вырастет? - хмыкнул тесть.
        - Главное, чтобы не стала писательницей.
        - Почему писательницей? - в один голос поинтересовались и жена и теща.
        - Так с ними, с писателями, сплошное расстройство[6 - Это не ГГ говорит, а сам автор. И он знает, почему так говорит.].
        Девчонка вдруг проснулась, улыбнулась, а потом почему-то заплакала.
        - Кормить пора! - взгоношилась теща, а Наталья, решительно взяла у меня дочку:
        - Володька, дай ее мне, кормить будем. И давайте-ка, господа и товарищи мужчины, идите отсюда.
        Кажется, а чего тут стесняться? Но Наташа отчего-то стеснялась кормить ребенка прилюдно, даже при муже. Мы с Андреем Анатольевичем переглянулись и вышли. А мне уже и на службу пора. Наверное, уже и авто ждет, и телохранитель копытом бьет.
        Глава 21
        Латвийский переворот
        Ситуация, случившаяся в Латвии, вначале обескураживала. Нет, неправильно выразился - обескураживала информация о случившемся. А случилось там нечто такое, напоминавшее революцию. Не то там уже произошла революция, не то еще только-только происходит. А ведь по моим совсем недавним наблюдениям, чисто внешне все было спокойно, благополучно и революционная ситуация не наблюдалась. Ни тебе длинных очередей за хлебом, ни митингов, ни забастовок. Не так, как это было у нас в феврале семнадцатого.
        Но как все оно было? Я же попал в Россию гораздо позже, в восемнадцатом, а свидетельские показания - штука не очень надежная.
        Так что, внешний фактор может быть и обманчивым. Наверное. Повторюсь, сам я свидетелем революционных событий в Петрограде не был, врать не стану.
        А информацию я мог пока получать только из французских газет, которые и сами мало что знали. Наталья, как только начали множиться слухи, куда-то убежала. Подозреваю, что в местный филиал Коминтерна, у которого должен быть отлажен источник радиосвязи с Москвой. Вопрос - а будет ли нынче Москва засорять эфир и подробно рассказывать о случившемся?
        Французские консервативные газеты писали, что границу с Латвийской республикой перешло несколько дивизий латышских стрелков, которые сходу принялись все крушить и утверждать на своем пути Советскую власть.
        Ситуация напоминала ту, что случилась не так давно в Финляндии, когда туда решили вернуться изгнанные из Финноскандии жители Великого княжества Финляндского, которых белые финны выгнали во время собственной гражданской войны. Кажется - как-то банально и топорно. Зачем повторять в Латвии то, что случилось однажды? А с другой стороны - если один раз сработало, так почему бы не попытаться это сделать во второй раз?
        Но меня пока в МИД Франции не вызывали, решительного протеста действиями РСФСР тоже не выражали, значит, ситуация могла развиваться совсем иначе. Допустим, революционные латыши объявились не на границе, а внутри самой Латвийской республики. Могло такое быть? Вполне.
        Единственное, о чем я твердо знал, так это о том, что четыредня назад, в Рижском порту, неизвестные лица совершили налет на грузовой корабль, перевозивший из Германии в Петроград металлолом. Заметим - корабль не был пришвартован, а стоял на якоре, значит, злоумышленники использовали шлюпки. И ведь вытащили оттуда, сволочи, множество черного металла, принадлежавшего Советской России. А заодно и цветной металл там был, в цинковых упаковках. Да, а металлолом, вроде бы, тоже не был закинут в трюм, а лежал в деревянных ящиках?
        Я бы об инциденте вообще не узнал, если бы не одно «но». Груз - что-то там с заводов фирмы «Маузер», большого интереса не представляющий и вообще, предназначен был для утилизации, закупал Стомоняков. А вот, корабль-то нанимал я и все документы были оформлены на мое имя. Поэтому, как только телеграф принес грустную весть, то я немедленно (через два дня!) отправил телеграмму в Ригу, своему коллеге Смирнову, чтобы тот заявил решительный протест Латвийскому правительству и обязал его принять меры к возвращению советского имущества. Смирнов - человек толковый, большевик с большим стажем, но в дипломатии он еще новичок, поэтому, как я думаю, протест он заявил денька через два, когда весь наш груз «рассосался» по Риге, а то и по всей Латвии.
        Нет, ну это ж надо. Совсем латыши распоясались. Утаскивают из-под носа портовой стражи все, что плохо и хорошо лежит, включая металлолом, принадлежавший молодой республике. Или у них все так плохо, что готовы воровать любой хлам? Если да, то может, вообще никаких протестов не заявлять?
        Но кому это я вру? Я понял, что в Латвии что-то назревает, когда Владимир Ильич приказал отправлять «металлолом» именно в Ригу, а не товарищу Сталину, или в Крым. Я просто не думал, что события начнутся так скоро. Вот, еще один минус мне. Не подумал, а должен был подумать. Все делается вовремя. И коли оружие поступает куда-то, то его надо использовать. И побыстрее. Это как с объявлением тревоги. Если уж объявили - то надо действовать соответствующе, а иначе личный состав начнет расхолаживаться. А объявлять тревогу несколько раз - вообще чревато.
        Единственное, что могу заметить в свое оправдание - мне пока не доводилось устраивать государственных переворотов, а уж тем более, революций. Но на заметку возьму, вдруг пригодиться (тьфу-тьфу).
        Судя по заметкам репортеров - бои развернулись в центре Риги. Полиция и малочисленные войска отстреливаются, но получается у них плохо. И выучка слабовата, и артиллерию в черте города опасаются использовать. Уже захвачены мосты через Даугаву, парламент и правительственные здания, а также железнодорожные вокзалы. Почту и телеграф, видимо, не заняли, а иначе откуда бы репортеры посылали свой материал?
        Впрочем, на сегодняшний день это даже и непринципиально. Помощь извне в Латвию не придет. Это вам не девятнадцатый год, когда осколок Российской империи был занят немецкими войсками, которые с помощью белогвардейцев фон Ливена помогли пробуржуазным силам страны расправиться с нашими братьями по классу. Германия ничего не сделает без указки Антанты. И военных лидеров в Латвии нынче нет. А тех русских, которые искренне ненавидят Советскую Россию, что были бы способны стать во главе антикоммунистических сил, латыши уже сами «выдавили» из страны, а русских добровольцев разоружили.
        Нет, если бы Вацетис не был занят на Волге, где наступал Колчак, да не события под Петроградом, мы бы помогли «красным латышам» и сделали бы и немцам, и белогвардейцам «козью морду». Но в прошлый раз приходилось выбирать по степени важности. Но коли в девятнадцатом году не удалось установить народную власть в Латвийской республике, так почему бы не попробовать в этом?
        В кабинет без стука вошла Светлана Николаевна. Вся такая довольная и просветленная.
        - Ну вот, зря я расстраивалась, - сообщила она с порога.
        - Вы это о чем? - спросил я, хотя и должен был догадаться, о чем речь.
        - Я о том, что зря я переживала, что товарищ Смирнов отправлен на понижение, - гордо заявила она. Кивнув на газеты, хмыкнула: - Вы думаете, латыши сами по себе революцию затеяли? Нет, здесь нужен опытный и умелый руководитель.
        Нет, я совсем не думал, что латыши решились поднять восстание без поддержки извне, а точнее - без помощи Советской России. Вот только не смог связать назначение товарища Смирнова, который «Сибирский Ленин», с грядущей попыткой переворота. Да, пока мы не знаем, чем все закончится, это только попытка. Если все у «красных латышей» выйдет, тогда это станут называть революцией. Но меня смущало другое.
        - Товарищ Смирнов полпредом всего две недели назад. Когда он успел все организовать? Чтобы толково подготовить восстание, нужен, как минимум, месяц. А если все делать досконально, не меньше двух. Организовать народ, наметить цели, выбрать командиров боевых групп. И это при условии, что там имеются кадры, способные не только выйти на улицы, но и стрелять.
        Товарищ Исакова посмотрела на меня если не жалостью, то с недоумением.
        - Олег Васильевич, так эти кадры в Латвию уже год, как отправлены. Товарищ Смирнов латышских стрелков еще по Сибири знает, да и они его. Когда от Колчака города освобождали, за линию фронта не только наши, но и стрелки заходили. А позже, уже после освобождения, он с этими парнями встречался неоднократно. Наверняка все обговаривалось еще до его приезда. И помощники у него там имеются.
        Вот, теперь уже более-менее понятно. Даже если на территорию Латвийской республики проникло хотя бы человек сто, но скорее всего, их больше, ближе к тысяче человек, идейных людей, из состава революционных полков, знающих, что такое дисциплина, обладающих боевым опытом, то это уже кое-что. Латыши - парни упорные, своего добиваться умеют. А каждый из таких бойцов способен отыскать хотя бы двух-трех сочувствующих, убедить их в необходимости выступить против правительства с оружием в руках. И таких сочувствующих должно быть немало. И из крестьян, не верящим в грядущую земельную реформу, и из состава пролетариата.
        И с «нападением» на мой корабль тоже понятно. Люди, имеющие опыт, вытащат «металлолом», а винтовки системы «Маузер» приведут в порядок на раз-два. Да что там - им можно было оружие посылать в разобранном виде, по запчастям, сваленным в кучу, они бы все собрали за несколько дней. В крайнем случае - за неделю.
        Винтовок туда ушло около тридцати тысяч штук, а в Латвии столько и не надо. Достаточно собрать тысяч пять, вот вам и хватит, чтобы получить власть. А там уже можно объявлять о создании РВК и обращаться за помощью в Советскую Россию. Наверняка неподалеку от латышской границы уже стоят два-три полка латышских стрелков, готовых немедленно войти в свою родную страну. И, не исключено, что со стороны Восточной Пруссии на помощь латышам отправятся еще и германские рабочие. А существуют ли в Прибалтийское республике собственные вооруженные силы? Что-то там должно быть, но немного. А полиция или те же пограничники, это не противник для изрядно повоевавших стрелков.
        - Товарищ Кустов, разрешите мне отправиться в Ригу?
        Вот это да. Старая подпольщица желает рвануть на баррикады? Вроде бы, обойдутся и без нее, но как запретить? Вон, я сам тоже сбегал повоевать во время Кронштадтского мятежа. Сказать женщине - мол, здесь вы нужнее? Она и на самом деле мне здесь нужнее, но отговаривать не стану. Она вместе со Смирновым Сибирь от Колчака освобождала, боевое братство, так сказать. И теперь бьет копытом, словно боевой конь (женского пола!), заслышавший зов трубы.
        - А что скажет Александр Петрович? - поинтересовался я.
        - Если вы разрешите, то он со мной. Саша воевать умеет, мало ли - вдруг там что-то взрывать придется?
        Вот те на! Александр Петрович, некогда служивший в белой армии Миллера, готов способствовать Мировой революции? Хотя, почему бы и нет? Петрович с девятнадцатого года служит в рядах ВЧК, пусть и «внештатно», а его бывшие соратники отставного штабс-капитана обратно не примут. Да и что не сделаешь ради любимой женщины? А взорвать Александр Петрович взорвет. Хоть штаб буржуинский, а хоть и какой-нибудь собор Риги. Нет, соборы лучше не трогать, не портить архитектурный облик старого города.
        Но это все ладно. Любовь-морковь. Революция, но как же я без своего военного коменданта? А еще без «мамки», которая у меня едина во множестве лиц? Кто станет отсеивать посетителей, фильтровать заявления и прочее?
        Конечно, если я им откажу, то приказ исполнят. Станут продолжать делать дело, но без огонька и пионерского задора. И добрых друзей я могу лишиться.
        - Что ж, возражать не стану, - заявил я, скрипя сердцем. - Но у меня имеется два условия.
        - Слушаю, - кивнула товарищ Исакова
        - Условие первое. Прежде чем влезть в передрягу, вы поможете нашим товарищам довезти инженера Нобиле и его переводчицу до советской границы. Доедете до погранпункта, увидите своих - тут можно и в Ригу. Если железная дорога не перекрыта, то это вопрос нескольких часов.
        - А если движение остановлено? Газеты пишут, что все вокзалы в руках повстанцев. А противник что делает? Долго ли все стрелки перевести? Может, пусть пока инженер с переводчицей здесь сидят? Все-таки безопаснее. А как только движение упорядочиться, так и поедут. Или вы их морем отправьте.
        Вот, и я тоже так считаю. Но отчего-то Сыроежкину с товарищем загорелось ехать прямо сейчас. Дескать - если уж нацелились, то с курса не сойдем, а чем быстрее, тем лучше. А инженер уже успел познакомиться с переводчицей. Может, он ее даже от Савинкова отобьет?
        Поэтому, только демонстративно развел руками - дескать, надо. На это слово у нас всегда правильно реагируют.
        - Из Германии приедете в Латвию, там и сориентируетесь. Может, не по железке, а на попутных. Или какого-нибудь крестьянина наймут. Но мне спокойнее будет, если за инженером присмотрят. В крайнем случае - отыщете для иностранца надежную квартиру, пусть там сидит. Мне будет спокойнее, если за ним присмотрят свои люди, а не товарищи из Центра.
        - Поняла. А второе?
        - А второе условие такое, - усмехнулся я. - Как только революцию закончите, укрепите Советскую власть, то сразу обратно, в Париж. Две недели вам хватит? Если, конечно, отпуска не запросите.
        Про отпуск я не зря спрашивал. Кое-кто из моих сотрудников уже просились. Понимаю, что надо. Вон, сам-то я езжу в Россию, а чем они хуже? Правда, мои вояжи на историческую родину отпуском можно назвать с натяжкой, но все равно, хотя бы прикоснусь к родным осинам.
        - Две недели… - раздумчиво проговорила Светлана Николаевна. - Думаю, что две недели, даже и много. Если не удастся совершить то, что необходимо в первые два-три дня, то дальше уже бессмысленно что-то делать. Если революция затягивается, то лучше ее сразу свернуть, чтобы было поменьше жертв. А в отпуск пока проситься не стану, еще не время.
        - Но следом-то может грянуть гражданская война, - заметил я. - А сколько она продлиться - один бог ведает.
        - Ну, товарищ начальник, вы как старорежимный спец заговорили, - усмехнулась Светлана Николаевна. Потом, став серьезной, сказала: - Если что-то не так, затянется больше, чем на две недели, я вам сообщение отправлю. Либо Сашу пришлю.
        Светлана Николаевна ушла собирать вещи, собирать мужа в путь-дорогу, а я немного задумался. С одной стороны - если Латвия станет советской, это неплохо. Расширяем, так сказать, территорию, охваченную строительством коммунизма. И мне станет проще ездить в Россию, да и аэродромы станут дешевле.
        Но с другой стороны, гражданская война пока не закончится. А если мои старшие товарищи увлекутся, а следом за Латвией наступит черед Литвы и Эстонии? А потом дело дойдет и до Польши?
        Литва и Эстония, да простят меня некоторые люди - это мелочь. Антанта изъятие этих государств из своей орбиты внимания стерпит. Тем более, что у Англии имеется нынче более серьезный отвлекающий фактор - восставшая Ирландия. А вот если мы снова нацелимся на Польшу, вот здесь плохо.
        Если продолжать Мировую революцию, то дело дойдет до диктатуры отдельной личности. Ленин, чтобы о нем не говорили, не диктатор по сути. Да, он умеет настаивать на своем, но потому, что все понимают, что его решение - самое лучшее. А что будет, если к власти придет даже не Троцкий (этого мы хотя бы знаем), а некая не просчитанная фигура?
        И я вновь задумался, что быть «попаданцем» - не самая лучшая затея. Вроде, все шло гладко, я примерно себе представлял, как будем жить дальше. А что теперь?
        В общем, дорогие мои читатели. Если жизнь так сложится, что вы попадете в иную эпоху, лучше всего сидеть тихонько в уголочке, и ни во что не вмешиваться. Даже минимальное вмешательство, как это получилось со мной, может иметь фатальные последствия. Вот, хотел только слегка минимизировать потери в гражданской войне, побыстрее приступить к восстановлению промышленности и укреплению своей страны. Как некогда говорили - создать социализм с человеческим лицом. Чужая реальность остается чужой, чтобы вы там не говорили. А чужаки, прорвавшиеся в иную ткань, оставляют в ней слишком глубокие следы.
        Так что, примите дружеский совет. Сидите и не дергайтесь. А лучше всего скопить денег и свалить куда-то в другую страну. Ее, по крайней мере, не жалко.
        Но мне самому уже деваться некуда. Уж коли что-то начал, то придется продолжать. А там - видно будет.
        Глава 22
        Иван-чай как источник доходов ?
        Сплошное расстройство кругом. Нашел в библиотеке тестя старую книгу на французском по истории дипломатии, отпечатанную едва ли не в эпоху Просвещения, где вычитал, что все подарки, которые принимает посланник, автоматически считаются собственностью его страны.
        И что теперь, передавать все серебряные ложечки, которые дарили «на зубок» моей дочке, в какой-нибудь государственный фонд? Или это ее собственность? Но коли ребенок пока не может за себя отвечать, то может ли она обладать собственностью? Теоретически, да, она имеет право, а как в реале? Не ей же лично вручали серебряную хрень, а мне.
        М-да, беда. Спросил у тестя, а Андрей Анатольевич, вместо того, чтобы дать вразумительный ответ, утешить любимого и единственного зятя, только покачал головой и посоветовал поменьше читать. Мол - большие знания до добра не доводят, тем более, если их излагают просветители, вроде Руссо.
        А я расстроился. Глупость, наверное, но не подумает ли кто-то, что это замаскированная форма взятки? Эх, беда. Знаю, водится за мной такой грех - делаю из мухи слона, и слишком много обращаю внимания на мнение окружающих. Борюсь с собой, но ничего не могу поделать.
        А французские книги читать не стоит, здесь тесть прав.
        В торгпредстве, которое у нас пока и. о. полпредства, тряслась Зоечка, временно определенная на место Светланы Николаевны. Девушка сделала то, чего ни в коем случае нельзя делать - рассчиталась с нашим домовладельцем не чеком, который уже был заготовлен, а наличными. Товарищ Исакова, через руки которой проходили подобные оплаты, держала и домовладельца, и прочих поставщиков в строгости, как мисс Лемон у Эркюля Пуаро. У этой не забалуешь!
        Так что, Зоечка рассчиталась, а потом вспомнила, что может получить от начальника нагоняй. Домовладельцам и прочим дай волю, так и станут постоянно просить наличные деньги. Странная такая порода - не любят чеки. Я их в глубине души понимаю, но с официальными субъектами по купле-продаже и оказанию разных услуг, лучше рассчитываться чеками, чтобы не тратить «живые» деньги, которые и так уходят.
        Теперь Зоечка сидела и тихонечко плакала, накручивая себя и представляя будущее наказание. Самым маленьким, что ей виделось, была отправка с позором домой. А у нее здесь тоже уже шуры-муры с одним из сотрудников, так что, домой девушке не хотелось. Да и я, вроде и не совсем зверь. Решив, что отругаю ее в следующий раз, приказал вытереть слезы, почистить носик и отправил в банк, чтобы обналичила подписанный чек.
        Из Латвии пришло сообщение от Светланы Николаевны Исаковой - дескать, гости доставлены по назначению, железная дорога функционирует исправно, потому что уже взята под контроль революционными силами, а она, в соответствие с договоренностью, задерживается. Жаль. Я-то надеялся, что ее бывший начальник отправит ее обратно, выполнять ту работу, на которую ее партия поставила. Стало быть, Светлана Николаевна участвует в перевороте. Авось да еще раз войдет в историю. Если, разумеется, не убьют. Тьфу-тьфу.
        Смутно себе представлял - чем она может помочь революционным латышам, но ей виднее. Может, патроны подносит, или горячий чай разливает. Надеюсь, что за две недели управится и чаем, и с патронами. Или…? Вообще, таким как она, «валькириям революции», только дай волю - пойдут устанавливать власть Советов и в Эстонии, и в Литве. Я-то надеялся, что выйдя замуж Светлана Николаевна малость остепенится, так нет. Кровь бурлит, адреналин по ушам бьет. Ну и все такое прочее.
        В МИД Франции меня все-таки вызвали. На набережной д’Орсе пришлось ждать минут десять, потом вышел какой-то чиновник - мелкий, если учесть его возраст (мой ровесник!) и напыщенную физиономию, заявил мне от имени президента Французской республики решительный протест по поводу вмешательства РСФСР в дела свободной и независимой Латвии.
        Протест, как таковой, я решительно отклонил, но бумагу пришлось взять и уведомление подписать. А как же без этого? Кто же поверит, что республика заявила, если не будет подтверждающего документа?
        Франция - очень бюрократическое государство, да и наше, откровенно-то сказать, тоже. Но бюрократия - это сопутствующий признак любого государства, равно как само государство, письменность и наличие законов являются признаками цивилизации. Вернусь - сам напишу соответствующую грамоту в трех экземплярах - мол, отвергаем домыслы о нашей причастности, а свержение правительства есть воля латвийского пролетариата. Первый экземпляр отправлю с курьером на набережную д’Орсе, второй - товарищу Чичерину, в НКИД, а третий нам, в соответствующую папочку.
        Количество тематических папочек все растет и растет. Так пойдет - придется при полпредстве организовывать свой архив. Не сейчас, а вот годика через два или три, точно придется.
        Кстати, а что означает, что протест выражал не секретарь, и даже не какой-нибудь помощник министра иностранных дел, а только клерк? Ну, пусть этот клерк имеет и административную должность, но вряд ли значительную. Это намек на то, что французы не уважают Советскую Россию в лице его полномочного представителя, или напротив - не считают случившееся в Латышской, то есть, Латвийской республике чем-то значительным? Хорошо, если так. И мне спокойнее, да и для дела лучше.
        Но есть и хорошие новости. Лоботрясова-таки вписали из больницы. Садиться за баранку, правда, ему рановато, но поручик бронедивизионных войск(или, как правильно?) без дела сидеть не может, поэтому руководит ремонтом нашей единственной машины, а попутно ведет переговоры о покупке еще трех штук. А еще - обустраивает посольский гараж. Удивительно, чего это на него столько энергии накатило? И не вредно ли после проникающего ранения в область грудной клетки бегать?
        Впрочем, в моем времени, хирурги выписывают больных едва ли не после операции, так что, пусть бегает, если здоровье позволяет. Я еще не решил - прощать ли Лоборясову его слова «гад и сволочь», обращенные ко мне, а сам завгар делает вид, что напрочь не помнит, что он сказал своему начальнику. Ладно, посмотрим по ситуации. Если понадобится - я ему все припомню, а нет… Так пусть работает. Авось, Семеновская-Семенцова согласится-таки выйти за него замуж, так станет работать еще лучше. Я бы тогда на Лоботрясова взвалил наблюдение за ремонтом нашего посольства. Вот, как только съедут из него те чиновники, которых Маклаков вселил по «доброте душевной», так и начнем. Покамест у меня идет вялотекущая перепалка с тем самым министерством колоний, которое занимает половину особняка. Пытаюсь стребовать с них те деньги, которые они должны выплатить за аренду моему предшественнику (как бы предшественнику), а министерство упирается - дескать, договор составлен на имя мсье Маклакова, а Кустов тут совершенно не при чем.
        Французы - те еще сутяги и крючкотворы. А уж про их жадность вообще умолчу. Куда там шотландцам. Читал как-то, что после Второй Мировой войны Франция договорилась с Бразилией о том, что французы получат землю под строительство своего посольства в Рио-де-Жанейро, за что отдадут бразильцам равноценный участок в Париже. Французы посольство отстроили, а когда наивные латиноамериканцы стали интересоваться - а где же их собственность, им пояснили, что в договоре не было конкретного пункта о равном обмене, а лишь пожелание, выраженное в преамбуле. Но в знак доброй воли и в компенсацию за причиненный ущерб, Франция готова вернуть бразильцам половину земельного участка в… Рио-де-Жанейро, потому что посольству этой земли много. Оно и понятно - земля в Париже в разы дороже, чем в Рио, а тратить деньги правительство Франции не любит.
        Так что, если заключаешь договор с французами, будь добр читать не только то, что прописано мелким шрифтом, но и учитывать то, чего там вообще нет.
        Но мои адвокаты - тоже французы и крючкотворы, обнадежили, что судебную тяжбу с министерством колоний мы выиграем. Правда, не выльются ли расходы на юристов и сопутствующие издержки, в такую сумму, что она перекроет арендную плату? И это даже с учетом того, что издержки понесет проигравшая сторона. Но я, трезво все взвесив, решил, что это не тот случай, чтобы экономить средства. Да, вполне возможно, что расходы будут немалыми, но игра стоит свеч. Решение суда о том, что договор, заключенный посланником Временного правительства, равносилен договору с полпредом Советской России, представляющим свое государство, создаст прецедент. И хотя основным источником французского права является правовая норма, а не прецедент, то все равно, положительное решение суда станет заделом на будущее.
        Но больше всего меня порадовало нечто иное.
        - Вот, Олег Васильевич, извольте посмотреть, - сказал довольным голосом товарищ Барминов, раскладывая на моем столе бумаги.
        - Сергей Сергеевич, а вы на словах, - уныло попросил я. До сих пор так и не научился испытывать восторг, листая бухгалтерские документы.
        - А коли на словах, то у нас нынче положительное сальдо, а говоря вашими словами - мы вышли в плюс.
        - Да быть такого не может! - поразился я. - Мы ж только и делаем, что тратим.
        - Я имею в виду, что мы вышли в плюс на одном-единственном рейсе.
        А, вон оно что. Пришлось все-таки смотреть бумаги. Оказывается, все предельно просто. Нынче мы смогли окупить расходы на фрахт судна от Кале до Таллина и обратно, да еще и получить сто тысяч франков прибыли. А если точнее - сто тысяч и двести франков с пятью сантимами.
        Сушеные ягоды и грибы, это понятно. Повара станут все это дело - по крупинке, добавлять в свои вычурные блюда, из-за чего цена взлетит до небес.
        Значит, кожу мы продали одним махом.
        А кто купил? Французское военное интендантство? И что, даже заячьи шкурки? Свиная кожа, коровья - это понятно, но этих, ушастых?
        - А на кой французской армии зайцы?
        - Ну, Олег Васильевич, - хмыкнул Барминов. - Заячьи шкурки дешевле, но по документам они прошли в общем списке. Заячьи шкурки прошли по разделу «кожа». Я возражать не стал - деньги-то все равно неплохие. А главное, что взяли оптом, весь груз.
        Оптом - это неплохо. Вернее - плохо, потому что теряем процентов двадцать, зато ждать не нужно. А с заячьими шкурками все ясно. Почистят от шерсти и пустят в дело. Кирзы здесь еще не изобрели, кожзама тоже. Всюду - аля-натюрель. Будут шить башмаки для французских солдат из коровьих шкур, а туда добавят вставки из заячьей. Немного, даже в глаза бросаться не будет, это как прокладка из пергаментной бумаги в «шприце» для масла - сотая доля грамма «сэкономит» хлеборезу несколько килограмм в месяц. И кто-то из военных чиновников неплохо на том заработает.
        - Беличьи шкурки пришлось отдельно продавать, их тоже военные взяли, - доложил Барминов.
        Не представляю, зачем военным беличьи шкурки, но коли взяли зачем-то - значит надо. Может, бурнусы станут шить для алжирских солдат?
        Но еще большее изумление у меня вызвало то, что удалось продать всю сухую траву, которое привезли.
        - Сергей Сергеевич, а иван-чай-то кому понадобился? Я собирался с Хомчиком поругаться, чтобы он нам сено больше не поставлял.
        - Олег Васильевич, да вы что? Какое сено? - возмутился Барминов. - Капорский чай мы еще при покойном императоре французам поставляли. Аж до самого четырнадцатого года. Они бы его и в войну пили, но некому заниматься было, да и поставки сложные. Весь иван-чай у нас рестораторы скупили, и фармацевты-оптовики. Причем, кое-кто у нас и прежде закупки делал. Я даже решился им скидочку предоставить, в пять процентов. Надеюсь, вы не обиделись, что с вами не согласовал? Собирался, но нужно было срочно решение принимать, не успел.
        - Все правильно сделали, - кивнул я.
        Какие уж тут обиды, если решался вопрос о продаже сена? Я-то его вообще в расчет не брал.
        Рестораторы еще ладно. Французы - известные извращенцы по части еды, лягушачьи лапки трескают и заплесневевший сыр, что с них взять, а фармацевтам-то зачем? Лекарства от «простудита» делать или мочегонное средство? Наверное у иван-чая есть какие-то целебные свойства, но я не ботаник, и не медик. Хотя, наше дело маленькое. Собрали, высушили и продали.
        - На капорском чае можно бы и больше выручить, но треть мешков в трюме подмокла. Договорились, что вместо тысячи франков за центнер по сто заплатят, - деловито сообщил Барминов.
        Тысяча франков за центнер сена? Все, заказываем еще. И побольше.
        - Нужно еще заявку по пиломатериалам сделать, - деловито сказал Барминов.
        - Так сделаем, - кивнул я. - По лесу вообще впору специальный отдел создавать. Так, чтобы люди конкретикой занимались и,специализированно. И бревна, и доски и все такое прочее.
        На нашу древесину спрос очень большой. И он еще долго будет сохранятся, пока не начнут вводить в обиход пластик и все прочее. Но древесина все равно остается ценным сырьем. Если бы сил и техники хватало - то сами бы все продавали, без концессий и без посредников.
        - Нет, тут все еще интереснее, - хмыкнул зубр от внешней торговли. - Имеются заказы на опилки. И на хвойные, и даже на осину.
        Опилки? Кажется, мебель из ДСП еще не принялись делать. Видимо, кто-то решил прессовать опилки и продавать эрзац-дрова. Крошку от каменного угля прессовали, это точно. Спросил у Сергея Сергеевича:
        - Кто-то дешевое топливо собирается продавать?
        - Нет, тут еще хитрее. Опилки садовникам нужны. На хвойных породах фиалки неплохо растут, а на осине… что-то растет, но сейчас не помню.
        Хм… Везти опилки во Францию?
        Что-то такое в этом есть. В теории. А коли на практике?
        Опилок после распилки бревен на доски остается много и они, как правило, пропадают. В лучшем случае их отправляют на подстилку скоту, чтобы потом вывезти на поля. Но чаще всего - а это я сам видел, даже в моей реальности, они высятся кучами вокруг пилорам, а еще составляют «культурный» слой в несколько метров. Еще иной раз и горят. Так что, с одной стороны - это бросовый материал, продать который было бы совсем неплохо. Но с другой - опилки нужно как-то доставлять до порта, загружать ими корабли. Может, удастся сообразить какие-нибудь примитивные прессы, чтобы не насыпать валом, да и при транспортировке удобнее?
        Японцы в советское время договорились, что станут покупать по бросовой цене все пустые бочки из под горючего, что валяются на Сахалине и на Курилах. Поставили в трюмах какие-то прессы и получили себе сырье для изготовления своих «Ниссанов» и прочего.
        А позже, когда в постсоветские годы мы стали сдавать участки тайги все тем же японцам, то они вывозили все - и корни, и все те же опилки. Но при японских-то технологиях это окупалось, а здесь еще вряд ли.
        Нет, боюсь, что шкурка выделки не стоит. Сколько удастся выручить за опилки? Копейки. Ну, применительно к Франции - сантимы. Оплата рабочим, перевозка, погрузка-выгрузка, а еще и налоги. Расходы съедят всю выручку, а то и превысят. Дешевле обратно в трюмах воздух везти, нежели заморачиваться с таким товаром.
        - Предложите французам идею - пусть нанимают корабль, плывут в Россию и сами опилки закупают.
        - Предложу, - пообещал Сергей Сергеевич, но как-то вяло. Наверное, он и сам понимает, что на опилках бизнес не сделаешь.
        Но все-таки, наметился кое-какой прогресс.
        Явилась Зоечка. Испуганно посмотрев на меня, протянула пачечку франков. Смахнув ее в стол, подмигнул девушке, и она просияла. Вот, много ли человеку надо? И неужели подчиненные считают меня таким зверем? Кажется, до сих пор никого не съел.
        Глава 23
        Белогвардейский след
        И что, опять Петрович-младший занял мой стул?
        - Зоя Ивановна, - позвал я свою секретаршу. Показав на нахального хвостатика, опять оккупировавшего стул начальника, строго спросил: - И что за дела такие?
        - Ой, простите, но Светлана Николаевна нам Сашу доверила. Зайчик ты мой рыженький… Иди ко мне…
        Зоечка ухватила рыжего негодяя в охапку и убежала. Ну вот, превратили посольство в зверинец.
        Уволю, на хрен. И Зоечку, и Светлану Николаевну, а заодно и кота. Нет, кота жалко. Хотя, гад он, рыжий… Вон, сколько шерсти от него. Линяет. Видимо, придется запирать кабинет на ключ, но как там уборку делать? А как Петрович-младший умудряется заходить в закрытую дверь? Может, он на французскую разведку работает? Или на английскую? К счастью, коты еще не научились открывать сейфы, где у меня хранятся деньги и важные бумаги.
        И что мне нынче понадобится? Ага, собирался посмотреть доклад товарища Гумилева о встрече с мсье Латалем. Ага, вельми чудесно. Главный производитель сельхозтехники и тракторов выразил желание поучаствовать в нашей выставке, обещал отправить туда демонстрационные образцы и готов подписать договор о сотрудничестве. Вот это хорошо. Любопытно, а что за демонстрационные образцы? Неужели действующие модели тракторов и тягачей? Ладно, отдам распоряжение - пусть готовят три экземпляра договоров, и отправляют Латилю. Авось, поучаствуют в нашей выставке и решат открыть в Советской России какой-нибудь заводик.
        Что у меня еще? Что, опять предложения об организации концессии в области заготовки и переработки леса? Раз, два… пять штук. И куда же французам столько леса? Так - к исполнению, и пусть занимаются. Лес, конечно, наше богатство, нужно его беречь, но валюта нужна.
        А тут что? Заявка на поставку во Францию крымской лаванды? Вроде бы, в Провансе своей лаванды хватает, да и в других регионах растет. Может, у крымской какие-то особые свойства? И Крым - это отдельная республика, а не РСФСР. Но отказывать не станем, пусть Барминов подсуетится. Лаванда - это тоже в какой-то мере сено, а он уже на иван-чае руку набил, пусть изыскивает пути поставки. Купим в Крыму, перепродадим.
        Мои размышления были прерваны стуком в дверь.
        - Олег Васильевич, а вам из полиции звонят, - сунула голову в дверной проем Зоечка. Прищемят, как-нибудь эту голову.
        - Из полиции? - слегка удивился я. Уточнил. - Именно из полиции, а не из МВД Франции?
        - Никак нет, - по-военному доложила девушка. - Сказали, из полиции, инспектор Левин. Если Левин, то этот самый, что с обыском приходил…
        Зоечка пыталась напомнить мне, кто такой инспектор Левин, но я и сам пока не забыл. Просто, по нынешнему моему статусу, инспекторам, да и комиссарам, не положено звонить посланникам чужих государств и уж тем более не пытаться просить с ними разговор. Мог позвонить министр, заместитель министра. В крайнем случае - префект. Дело не только в моих амбициях, а еще и в субординации. Но инспектор парень неплохой, службу тащит, поэтому пока не стану изображать чинушу, а прорухи для родной страны здесь не будет. Все-таки, мы люди скромные.
        - Соедините, - кивнул я секретарше, а сам взял трубку.
        Голова исчезла, чтобы через секунду появиться вновь:
        - Светлана Николаевна телеграмму прислала - все закончилось, возвращаются.
        Вот, это хорошая новость. Соскучился я по Исаковым. И оккупанта своего домой заберет.
        Легкий шум, небольшой треск и голос инспектора:
        - Здравствуйте, мсье Кусто. Огромное спасибо, что сразу же откликнулись. А иначе пришлось бы решать кучу проблем.
        Про кучу проблем - это я понимаю. Чтобы инспектору выйти на посла из чужой страны, поговорить с ним хотя бы по телефону, ему следует получить разрешение у своего комиссара, согласовать дело с министром, а тот уже свяжется с МИД. Министр отдаст распоряжение начальнику департамента, тот какому-нибудь заму, а потом бумагу спустят ниже. Потом я что-то отвечу, а мой ответ начнет путешествовать по бюрократической лестнице, а уж когда дойдет до инспектора - кто его знает. Может через неделю, а может и через две.А при желании, если малость поволокитить с ответом (имею право!), так и месяц.
        - Инспектор… - слегка нетерпеливо сказал я, давая понять, что тот отнимает у меня драгоценное время. Левин все понял и торопливо заговорил: - Господин посол, я к вам по поводу известного вам дела…
        Пауза. Я мысленно хмыкнул и радостно спросил:
        - Неужели вы нашли-таки тех, кто стоит за покушением на меня? Весьма вам признателен. Думаю, мсье Маррон будет очень доволен.
        На том конце провода послышался легкий вздох, и Левин сообщил:
        - Нет, господин посол, я по другому делу. Со мной мой коллега из Амьена, мсье Субреж. Мы с ним давно знакомы. Очень хочет с вами поговорить, но не знает как.
        Ах ты, жук-навозник, господин инспектор. По известному вам делу… Типа - а где вы были в момент убийства? Про архив экс-посла в газетах писали, но без особых подробностей. Да мы такой пошлый прием в средней школе проходим, чтобы учительнице не попасться, а тут… Коллега у него из Амьена. Маклаков, старый козел, накатал-таки заяву парижским ментам.
        Так, что-то меня на жаргон далекой родины пробило. Нельзя.
        - Дайте трубку вашему коллеге, - предложил я. - И пусть он изложит суть дело. Если сумеет все сказать в устной форме, очень хорошо. А нет, то пусть действует официально.
        - Мсье Кусто, а если я вам скажу, что у меня имеются интересные сведения о капитане Карнаухе - или, как правильно его звание? то вы встретитесь с нами?
        А вот это, как говорится, совсем иное дело. Капитан Карнаух, вернее - капитан первого ранга был тем человеком, на которого указывал раненый-террорист в госпитале. Именно он и стоял за покушением на меня. Карнаух-то мертв, но это еще ничего не значит. Как там говорили - щука-то сдохла, а зубы-то остались.
        - Вы сможете прийти в торгпредство? То есть, в посольство?
        - Нет, господин посол, - твердо ответил инспектор. - Если я к вам приду, то мое начальство будет не очень довольно. Оно пока в раздумьях - ставить ли вас в известность о результатах, или нет. И я, скажу откровенно, не стал бы вам ничего рассказывать, если бы не Поль. То есть - мой коллега из Амьена. Я ему кое-чем обязан. Поэтому, наша встреча должна быть неофициальна.
        - И о чем желает спросить ваш коллега? - поинтересовался я, хотя и знал, о чем.
        - Возможно, вы читали в газетах, что у бывшего вашего коллеги мошенники вывезли весь архив.
        - Читал, - подтвердил я. - Правда, ума не приложу - кому могут понадобится старые бумаги? А что, Маклаков подозревает меня? Сразу скажу, что на опознание не приду.
        Понимаю, что домовладелец меня никак не опознает, но приходить в полицию - это уже перебор.
        - Нет, Маклаков напрямую не говорил, что он вас обвиняет (еще бы адвокат такую глупость сказал! Да я бы его по судам затаскал!), но сообщил, что в числе иных и прочих, об архиве знал советский полпред. Прошу прощения, но мы обязаны проверить все варианты. Субреж уже был у господина Игнатьева, получил исчерпывающее объяснение. Но все-таки, хотелось бы поговорить и с вами.
        Получается, зря я надеялся, что в Амьене жалобу Маклакова положат под сукно? Ишь, проверить решили. Возможно, что и у Маклакова имеются какие-нибудь связи в полиции. Позвонить, что ли, министру? Впрочем, пока смысла нет.
        - И еще - очень бы хотел попросить, чтобы вы не затягивали со встречей. Амьен, он хоть и недалеко, но…
        Все ясно. Полицейского инспектора из Амьена отправили в Париж, а вот командировочные ему, скорее всего, не выдали. Мотаться туда-сюда тоже не сахар. А если я затяну, то это потраченные деньги, и все прочее. Так бы и сказал - это ваши проблемы, но не стал. Посмотрев - что там у меня в перекидном календаре, твердо сказал:
        - Раньше, чем через два дня, я не смогу. Есть у меня с утра около получаса, можем встретиться в каком-нибудь кафе.
        Мне ведь и самому любопытно, что там наплел Маклаков? И что сумел инспектор накопать по поводу покушения? Но дел и на самом деле много.
        - Два дня - это замечательно. Два дня дело терпит. И Поль пока поживет у меня.
        С тех пор, как я обзавелся телохранителем, в любое чужое помещение вначале заходит Елисей Коновалов, а убедившись, что там все чисто, запускает меня. Елисей очень ответственный человек. Ему дай волю, так он и посольство-торгпредство, и особняк Комаровских бы стал проверять. Опять просил, чтобы нанял ему на подмогу еще пару человек, потому что одному приходится трудновато. Верю. Но как я людей найму, если у меня штатное расписание? И нет там такой должности как личный телохранитель, а имеется только охрана торгпредства. И сам он числится именно там. Снимать кого-то из «легионеров» и ставить, чтобы охранял мою тушку, тоже не вариант.
        Но Елисей службу тащит, хотя и пытался я ему объяснить, что встречаюсь с полицейскими и два инспектора должны защитить одного посла.
        - Все чисто, - доложил Коновалов. В том смысле, что в помещении пулеметов нет, а вооруженных людей не видно. И то ладно.
        Инспектор Субреж был вполне себе приличным парнем, лет за тридцать, чем-то похожий на Левина. Так говорите, он из Амьена приехал, и уже два для в Париже? Ну-ну. Брюки наглажены, воротничок свежий, щеки выбриты.
        - Мсье Кусто, мы с вами частенько сотрудничали, а вы никогда не демонстрировали ни спеси, ни своего дипломатического иммунитета, поэтому я и осмелился позвонить, - пояснил Левин.
        Я кивнул и Левин, правильно истолковав мой жест, стал излагать более предметно:
        - Ваш бывший коллега - мсье Маклаков считает, что бумаги могли заинтересовать большевиков. Ему показалось странным, что они пропали после того, как он познакомился с вами.
        Ход мыслей у Маклакова правильный. Ну, ничего удивительного. Все-таки, много лет занимался уголовщиной. Другое дело, что доказательств-то у него нет. Как он мне давеча говорил? Адвокаты защищают не правду, а право.
        - Давайте рассуждать здраво, - предложил я. - Что именно содержится в бумагах Маклакова, мы, то есть, Советская Россия, не знаем. Поэтому, какой смысл затевать такую сложную операцию, кого-то подкупать, обманывать, если нет конкретики? Маклаков сообщил вам, какого характера у него бумаги? Мне он сказал, что они могут быть связаны с революцией. Но это опять-таки его слова. Что может находится в его архиве?
        - Там могут находиться документы, компрометирующие руководителей вашего государства, - предположил инспектор Левин.
        - Могут, - не стал я спорить. - Но что это даст руководителям моего государства? В том смысле - чем это им грозит? Предположим, в архиве Маклакова имеется какой-нибудь документ, удостоверяющий, что кто-то - предположим, сам товарищ Троцкий, японский шпион. Или же, опять-таки, он на самом деле не Троцкий, а сотрудник тайной полиции. Или, предположим, товарищ Ленин на самом-то деле агент мирового капитала, который решил отдать Россию на растерзание европейским странам. Предположим, мой экс-коллега решится эти бумаги опубликовать. Ну и что? Чем это будет грозить Льву Давидовичу? Как вы считаете, в России кто-то всерьез поверит этим документам? Тем более, что они были в руках нашего врага. А кто поверит врагам?
        Оба инспектора переглянулись, а потом дружно затрясли головами, изображая отрицание.
        - Еще, - продолжил я. - Если Маклаков имеет какие-то компрометирующие документы, то почему он их никому не показал, не опубликовал раньше? Он уже написал не меньше десятка статей - а может и сотни, изобличающих советскую власть. Было бы логичнее публиковать обличительные документы вовремя. Тут бы он смог вбить клин внутри руководства, что-то еще. А теперь? Если бы я был на месте нашего руководства, которое имеет сведения о компромате - и оно его отчего-то боится, то сделал бы проще - отрядил бы пару человек, которые бы просто сожгли квартиру Маклакова, а то и весь дом. Согласитесь, это было бы гораздо дешевле. Да и надежнее.
        Оба инспектора опять затрясли головами. На сей раз изображая согласие.
        - Мсье Кусто, у вас имеется версия, кто бы мог украсть архив бывшего посла, да еще таким замысловатым способом? - осторожно поинтересовался Субреж.
        - Есть кое-какие мысли, - туманно отозвался я. - Скорее всего, у Маклакова имеются бумаги, которые компрометируют не лидеров моей страны, а кого-то из тех, кто рассчитывает встать во главе белой эмиграции. Это может быть и Врангель, и Деникин, и кто-то еще, нам пока неизвестный.
        - Вам неизвестный? - заинтересовался Субреж.
        - Ну да, и мне неизвестный. Да и вам тоже, мсье инспектор из Амьена.
        Я специально произнес последние слова с некоторой иронией, давая понять, что советский полпред о чем-то догадывается. Ну не станешь же открыто спрашивать - мсье, а вы из контрразведки или из тайной полиции?
        Субреж сделал невинный вид, превратившись в скромного провинциального полицейского, у которого есть старый друг в столице. Правильно. Так и надо. А я продолжил рассуждения:
        - Во время гражданской войны в белой армии появились фигуры, которые поднялись именно в силу социальных катаклизмов. Кто мог бы предположить, что какой-то полковник станет главой Крымской республики? А что творится сейчас? Эмиграция раздергана, разобщена. Но скоро она начнет объединяться. А вот для этого необходим лидер. Я такую фигуру пока не вижу, но она может появиться. Белые эмигранты - люди образованные. Они могли и сами изобразить перед домовладельцем бельгийцев, а то и попросить кого-то из местных. Связи и них имеются.
        Я посмотрел на одного инспектора, потом на второго и спросил:
        - Итак, господа, я вам изложил свои соображения, настал ваш черед.
        Кажется, оба инспектора были слегка разочарованы. Они что, ждали от меня имен и адресов? Но обещание есть обещание.
        - Мсье Кусто, ваши мысли совпадают с нашими разработками, - сказал Субреж, уже почти не утаивая свою принадлежность к тайной полиции. - За покушением на вас стоит генерал Туркул - один из помощников барона Врангеля. Карнаух, ныне покойный, числился при штабе Врангеля, но в последнее время он сблизился с Туркулом. А тот два месяца назад получил разрешение МИД на проживание в республике.
        Туркул значит… Тоже, та еще сволочь. Он же умудрился после Второй мировой войны избежать веревки, хотя заслуживал. Туркул из «дроздовцев», из самых, на мой взгляд «отмороженных» белогвардейцев. Непримиримых, то есть.
        «Дроздовец», заработавший генеральские погоны в двадцатом, потом жил в Болгарии. А там, вместе с коллегами, подавлял восстание болгар. Насколько помню, Миллер его исключил из РОВС за интрига. А здесь, стало быть, претендует на первые роли.
        И кто же вы, мсье Субреж? Вероятно, за вами стоит Второе бюро Генерального штаба Французской армии. Что-то вроде нашего ГРУ. Им положено присматривать и за недружественными армиями, да и за дружественными тоже. Представляют ли остатки армии Врангеля опасность для Франции? Разумеется, нет. Да и для нас они уже не опасны. Но все равно, пока существует некая организационная структура, армия остается армией. Имеется иерархия. Это как кадрированные части во времена СССР. Будет приказ - на месте невнятных «военных городков» в райцентрах, где имеются лишь склады с обмундированием и оружием, автопарк, и где слоняется десяток прапорщиков и рота солдат, будет развернут батальон, а то и полк. Другое дело, что у армии Врангеля нет ни опорных баз, ни вооружения, а самое главное - денег.
        - Туркула и прочих, кто из Турции сюда приехал,лучше всего депортировать, а остальным разрешения не давать, - сказал я и тут же поправился: - Но я не могу давать советы правительству Франции. Впрочем, - посмотрел я в глаза «инспектора из Амьена», - если мы сделаем запрос на его депортацию в Россию, вы выполните нашу просьбу?
        Инспектор лишь пожал плечами. Понимаю, что никто Туркула не депортирует, проси мы два раза. И соглашения взаимную выдачу преступников у нас нет, да и не является бывший генерал гражданином Советской России. Но французы, боявшиеся наплыва эмигрантов, теперь подумают - а стоит ли вообще давать разрешение на въезд всей этой «золотой роте»? Врангелю, Кутепову и иже с ними. Пусть себе сидят в Турции.
        Глава 24
        Инспектор из Второго бюро
        «Инспектор из Амьена» посмотрел на моего «участкового а» и Левин поднялся с места:
        - Прошу прощения, господа, должен вас покинуть.
        Как я и думал, главный разговор еще впереди. Любопытно, о чем собирается поговорить сотрудник Второго бюро с советским полпредом? Или он хочет поговорить не с ним, а со своим коллегой из Москвы? Такое тоже возможно.
        - Итак? - посмотрел я прямо в глаза полковнику.
        - Мсье Кустов, вы хотите получить дипломатический скандал? - напрямую поинтересовался «Субреж».
        - Скандал? - переспросил я. Пожав плечами, сказал: - Какой же дипломат желает скандала? Я занимаю пост полпреда всего месяц, а меня уже дважды вызывали на набережную д’Орсе и заявляли протесты. С точки зрения дипломатии - это плохо.
        - А что произойдет, если на набережной д’Орсе узнают, что под личиной посла скрывается заместитель Дзержинского?
        Признаюсь, хотя и я говорил сам себе, что готов к тому, что меня все-таки «вычислят», но на самом-то деле я этого не хотел. И, даже если вы чего-то ждете, то все равно стараетесь себе внушить, что этого никогда не произойдет.
        - А я - заместитель Дзержинского? - почти искренне удивился я. - Скажу вам официально - заместителем Председателя ВЧК я не являюсь. Если вам кто-то о том сказал - это либо чья-то провокация, либо чья-то безответственная ложь.
        Вообще-то, следовало встать и уйти, продемонстрировав протест против гнусности, но я оставался сидеть. Нет, сидеть так просто нельзя. Сделал вид, что все-таки ухожу, вот только кофе допью.
        - М-да, - грустно вздохнул я, рассматривая каплю коричневой жидкости, оставшейся на дне чашки. - А я так искренне рассчитывал, что Левин мне расскажет что-то про покушение на меня. А оказывается, я стал жертвой полицейской операции. - Поставив-таки чашку на стол, жестом позвал официанта, чтобы тот принес счет. - Я считал инспектора порядочным человеком, а теперь мне придется направить свой протест министру иностранных дел и министру Маррану.
        - Подождите, мсье Кустов, - слегка растерялся «амьенец». - Почему вы решили, что здесь замешана Сюрте?
        - Простите, вас лично я не знаю, а то, что вы из Амьена, услышал от мсье Левина. А вот инспектор Левин трудится в сыскной полиции. Кому же я должен подавать протест?
        Он что, рассчитывал, что я так сразу и «поплыву»? Если это не провокация, то мне бы хотя бы узнать - кто меня сдал? И ты мне сам должен рассказать, без намеков.
        - Подождите, Жак здесь совсем не причем, - еще раз попытался остановить меня «инспектор».
        Вот здесь интересно. Если «амьенец» действует от имени той конторы, о которой я думаю, то ему бы должно быть плевать - какие последствия постигнут инспектора. Но тут, похоже, все построено на личных связах. А вот это уже кое-что. Лжеинспектор не хочет, чтобы его приятель или знакомый получил разнос. Стоп. А они не родственники-ли случайно? Чем-то похожи.
        - Тогда, господин Субреж - карты на стол - потребовал я, а потом поинтересовался: - А настоящий Субреж, наверное, пожилой дядька, который хочет на пенсию?
        - Нет, ну что вы. Субрежу еще нет сорока, до пенсии ему десять лет, - ответствовал Лжесубреж, потом спохватился: - Позвольте полюбопытствовать - в чем я ошибся?
        Типа - в чем твой прокол?
        - Следовало действовать строго официально, - подсказал я, не акцентируя внимание на свежем воротничке и прочем. - Инспектор из Амьена, получив запрос из парижской полиции, сочинил бы бумажку, что он про собственность Маклакова ничего не знает, отправил бы отписку в Париж, а не стал бы развивать бурную деятельность. Похищены какие-то бумаги, о которых в Амьене ни сном, ни духом? Зачем ему взваливать на себя лишний груз? А вот военная разведка вполне могла использовать ситуацию как повод для беседы с советским посланником. Или для провокации. Логично?
        - Вот тут вы правы, - кивнул «инспектор». - Повод был уж очень хорош. Но согласитесь, мне удалось добиться встречи с вами?
        - Вы могли бы просто позвонить, представиться, - улыбнулся я. - Я бы встретился с разведкой, или контрразведкой? просто из любопытства. Мне называть вас по-прежнему - инспектор? Подозреваю, что вы имеете звание не ниже бригадного комиссара.
        - Нет, вы мне льстите. Пока только полковник.
        Я немного расстроился. Вообще-то, к дипломату высокого ранга, вроде меня, могли бы подвести и генерала.
        - Что ж, я вас внимательно слушаю, - предложил я. - Кто вам дал основания считать, что я заместитель Дзержинского? И как это связано с покушением?
        Полковник военной разведки немного подумал. Видимо, просчитывал варианты вопросов и ответов. Потом все-таки начал:
        - Мое направление - армия России. Во время войны мы сотрудничали с вашей разведкой против бошей и австрийцев. Во время вашей междоусобицы мы контактировали с теми коллегами, которые сражались против вас. Наши коллеги, да и мы, скрывать не стану, считали, что действуя объединенными усилиями, мы можем добиться большего. После того, как генерал Слащев произвел переворот, сместил своего прежнего начальника и занял место Крымского диктатора, некоторые связи были утеряны, но кое-что осталось.
        Хм… А ведь я начинаю догадываться, кто из коллег полковника, с которыми он поддерживал (да и ныне поддерживает связь) мог меня сдать. А ведь я относился к этому человеку с уважением. Да и он как-то спасал мне жизнь. Но это только мои предположения.
        - И у вас еще остались некоторые связи среди остатков армии Врангеля, которые, скажем так, эвакуировались в Турцию?
        - Ну, это само-собой, - кивнул полковник. - Тем, кто ушел вместе с Врангелем мы даже оказываем некоторую помощь.
        - Думаете, они могут оказаться вам полезны? - осторожно полюбопытствовал я.
        - Разумеется.
        - Вам стало известно, что люди, близкие к Врангелю, готовят террористические акты в отношении советских дипломатов?
        - Нам стало известно, что люди Туркула собираются убить одного-единственного дипломата, потому что к нему очень много претензий. Именно вас, господин Кустов. И тот раз, когда вы чудом спаслись, он не последний. Кстати, готовилось еще одно покушение на вас, но его удалось пресечь.
        - Спасибо, - поблагодарил я.
        - Не благодарите, - усмехнулся француз. - Смерть посла - это пощечина Французской республике, а не только ущерб вашей стране.
        Тут я согласен. Франция должна отвечать за мою безопасность.
        - Знаете, что самое странное, - хмыкнул я. - Я пока не вижу рационального зерна. Не вижу смысла. Допустим, меня убьют. Советская Россия заявит протест, Франция примется искать убийц. Найдут или нет, дело десятое, но дипотношения разрывать не станут, а вместо Кустова приедет какой-нибудь Ивушкин, или Травкин. Никто же не считает, что нас можно запугать таким образом? Напротив - желающие стать полпредами выстроятся в очередь.Политическое убийство должно иметь какую-то серьезную основу.
        - Если имеет место личная месть, то рациональные доводы не срабатывают. Врангель и его люди уверены, что Крымский переворот был организован ВЧК, а за спиной Слащева стоял некто Аксенов, то есть - вы.
        - Вполне возможно, что некий Аксенов и организовал переворот, но моя фамилия Кустов, я имею все необходимые документы, полномочия советского правительства. Все равно не очень понимаю - какая связь между Аксеновым из ВЧК и мной?
        Полковник сидел и смотрел на меня добрыми глазами, в надежде, что я сейчас скажу такую фразу: «Предположим, гипотетически, я и есть Аксенов. И что такого? Ну, поднимете вы скандал, меня депортируют. А что еще?» Но эта фраза была бы равносильна признанию, а у полковника, судя по всему, имеются некоторые сомнения в тождестве чекиста и дипломата. А еще мне до сих пор непонятно - действует ли он от своего имени, частным, так сказать образом, или по согласованию с Бюро?
        - Знаете, мсье полковник, при желании, любого гражданина Советской России можно обвинить в принадлежности к ВЧК. И самое смешно, что как бы он ни доказывал свою непричастность, ему не поверят. Скажут - да кто же в этом сознается? Скажем, французский посол в РСФСР признается, что он работает на военную разведку? А для Врангеля любой полпред может считаться чекистом, который помог вышвырнуть его из Крыма.
        - Ладно, господин Кустов, - вздохнул полковник. - Не стану вам объяснять, что имеются двойные агенты, а то и тройные. Даже высокопоставленные. Я все сказал.
        Значит, все-таки Келлер. А больше, вроде и некому. Кто же еще мог знать меня в лицо? Значит, бывший подводник. Служит у Слащева, поддерживает связи с французами, а заодно и со спецслужбами Врангеля. Или только с одной службой? Вряд ли у барона, при дефиците людей, есть деление на разведку и контрразведку. С другой стороны - масштабы поменьше, так что и людей много не нужно.
        Эх, Павел Федорович. А ведь я тебе помог кредит получить на десять миллионов. А ведь думал - вот, в моей истории, во время Великой Отечественной войны, капитан первого ранга служил румынам, охотился за нашими партизанами и подпольщиками. Нельзя такому доверять. Думать-то думал, но уговаривал себя, что нельзя ставить в вину человеку то, что он еще не совершил. Это все равно, как если бы сейчас отыскал будущего генерала Власова и застрелили его за то, что в иной реальности он станет предателем.
        А самое-то любопытное - на кой Келлеру сдавать меня французам? Раскрытая тайна уже ничего не стоит. Или он не французам меня сдал, а Врангелю, а французы получили данные уже в Турции? Вполне возможно, что и так. Второе бюро заполучило план покушения, стало раскручивать, а в результате убило двух зайцев - не допустило убийства посла и получило на него компромат. А компромат - штука весьма полезная. Только, не поведусь я на него. А полковнику - огромное спасибо.
        - Господин полковник, я по-прежнему говорю, что вы заблуждаетесь. Вернее - вас ввели в заблуждение.
        - А как же понимать вашу помощь в получении кредита Крымской республикой?
        Типа - Келлер меня узнал, пошантажировал? Это кавторанг так все подал? И вот, делай после этого добрые дела. Вслух же сказал:
        - Помощь была согласована с Москвой, потому что Крыму необходимо восстанавливать корабли, а Советской России на этих кораблях нужно перевозить грузы. Нет, мсье, я все-таки сегодня же заявлю протест, - встал я со своего места. - И передам министру иностранных дел детали нашего разговора. А ваши слова я считаю провокацией.
        Оставив слегка обескураженного полковника военной разведки сидеть за столиком, я вышел. Итак, Келлера я пока генералу Слащеву сдавать не стану, сделаю это чуть позже. А вот нашу военную разведку следует обязательно известить. Они нынче и в Турции очень плодотворно работают, и среди окружения Врангеля свои люди есть.
        Глава 25
        Новое назначение
        - Явились, - проворчал я, встречая Светлану Николаевну и Александра Петровича. Но не удержался, обнял сначала «мамку», а потом и Петровича.
        Выглядели они неплохо. Светлана Николаевна светилась от счастья, словно кошка, заполевавшая-таки непокорную мышь. Исаков, правда, имел кое-какие повреждения - щека поцарапана, одно стекло в очках треснуто, но в целом, все нормально. Небось, взрывал что-нибудь в Риге, вот малость и приголубило. Но руки и ноги на месте, значит, все остальное заживет.
        - Все нормально?
        - Ух, все отлично, - ответила товарищ Исакова и за себя, и за мужа. - В Латвии провозглашена Советская власть, теперь это Латвийская советская республика.
        Вот оно как. Даже не народная, а сразу Советская. Ну, пусть будет. Видимо, опять предстоит визит на набережную, в МИД. Или одного протеста достаточно?
        - Выходные нужны?
        Конечно нужны, чего спрашивать? Хотя бы пару дней нужно ребятам дать, чтобы они себя в порядок привели и выспались. А еще, чтобы Петрович стекло в очках заменил. Даже в Париже это сразу не сделаешь, придется заказывать, линзу будут вытачивать. Надеюсь, у сапера есть запасные «окуляры»?
        - В общем, два дня вам… ладно, пусть три, - великодушно сказал я. - Приходите в чуйство… Ах да, Петровича-младшего заберите, а не то я его в детский приют сдам. Бросили ребенка.
        Кстати, а чем нынче кошек кормят, если"Вискаса" еще нет? Или они сугубо мышами питаются? Или питаются с «человеческого» стола? Нет, не помню.
        Хвостатый «ребенок», между тем куда-то усвистал, и часть торгпредства отправилась его ловить. Нет, зверинец. И кот, и мои сотрудники. Правда, им до Петровича-младшего еще расти и расти.
        А Петрович-старший остался. Он дядька серьезный и несолидно ему за котами бегать.
        - Опять «коктейлями Молотова» баловался?
        - Чем баловался? - не понял сапер. Ну да, опять на меня накатило. Отмахнувшись, сказал:
        - Это я малость заработался. Горючим от вас пахнет каким-то. Не то бензином, не то еще чем-то.
        - Соляром от меня пахнет, - деловитоуточнил бывший штабс-капитан, принюхиваясь к себе. - Да и выветрилось уже все. У этих, как их там правильно? у буржуазного правительства Латвии бронемашины были, а у наших латышей гранат не нашлось. Пришлось посодействовать.
        Ну вот, а меня ругали из-за того, что отправился мятеж подавлять. Петрович с супругой куда старше, а тоже вон, повоевать сбегали. Что я с этими вояками дальше-то стану делать? Нет, воняет от моего сапера соляркой, словно от старого трактора.
        И как такой прокол объяснить? Неужели руководство восставших не знало о броневиках? Или знало, но гранатами не озаботилось? Ладно, чего уж теперь.
        - И как вас из поезда не ссадили?
        - Ничего, доехали, - флегматично сообщил сапер. - Разрешите идти?
        Я только кивнул. Идите, отмывайтесь и сыночка своего забирайте. У меня из-за него весь кабинет шерстью покрыт. Понимаю, Петрович-младший хотел как лучше - утеплить норку начальника, но здесь все-таки Париж, а не Русский Север.
        Вчера я отправил в Москву достаточно подробную телеграмму, повествующую о своей встрече с полковником французской спецслужбы. Безусловно, всех тонкостей телеграфный, да еще и шифрованный текст не передаст, но главное начальству теперь известно. Пусть думает, принимает решение. Плохо, когда у тебя два непосредственных начальника, от которых зависит твоя судьба, но начальство, как и родственников, не выбирают. Что ж, буду ждать реакции.
        Еще один важный нюанс, касающийся уже моей дипломатической деятельности. Тонкость. Или мой ляп. Верительные грамоты, выписанные на исполняющего обязанности полномочного представителя РСФСР товарища Кустова Олега Васильевича подписаны Председателем Совнаркома товарищем Лениным, хотя такие документы полагается заверять Председателю ВЦИК Калинину. М-да, ошибочка вышла.
        И как это мы так все лопухнулись? И я, и Чичерин, и Владимир Ильич, а еще целая толпа канцеляристов, которые непосредственно занимались формой и содержанием важнейшего документа для посланника?
        Как-то я до сих пор не воспринимаю Михаила Ивановича Калинина, как главу государства, положено.
        А ведь что любопытно. Лопухнулись не только мы, но французы, принявшие эти грамоты. Поэтому, когда меня опять вызвали на набережную д’Орсе, где секретарь МИД, забывший вставить в глазницу стеклянный глаз (протез так и лежал в стакане) нервно расхаживал по кабинету и говорил, что кругом завистники, клятвопреступники и вообще, как хорошо, что неправильные документы он сам углядел (и чего вдруг он их рассматривать стал?), что они не попались на глаза его неприятелям в министерстве, которые рады-радехоньки воспользоваться любой промашкой. И, заметьте - не министр будет виноват, и не чиновник, который предварительно принималбумаги, а именно он, секретарь. Я бы предложил такой вариант - получены верительные грамоты, так и пусть они лежат себе, кто их смотреть-то станет? Но секретарь - тот еще бюрократ.
        Договорились, что новую процедуру вручения верительных грамот затевать не станем, а просто потихонечку заменим неправильно оформленные документы на новые, правильные, подписанные задним числом. Ну, а чтобы кто-то не стал совать нос, он мои полномочия, подписанные Лениным, подержит в своем собственном сейфе, а я срочно дал запрос на дипкурьера, с нужными документами Пожалуй, это даже важнее, нежели мой «провал».
        Покамест, надо бы почитать свежую прессу. Когда покупал газеты, то мальчишка кричал что-то о новостях из Советской России и ликвидации ВЧК. Это то, о чем я думаю?
        Так оно и есть. Совнарком принял решение о ликвидации Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и образования на ее основе Главного Политического Управления, сокращенно ГПУ при НКВД РСФСР. И штат собираются сократить на двадцать процентов.
        Идея о реорганизации витала в воздухе год, если не больше. Руководители отделов готовили проекты своих новых, реорганизованныхподразделений. Я сам, как помню, подсказывал Артуру - как должно выглядеть Контрразведывательное отделение, то есть отдел, в свете новых требований.
        Все правильно. Революция свершилась, гражданская война закончилась. Или почти закончилась, не уверен. Карающий меч революции больше не нужен. Головы рубить никому не нужно.
        Раз меч не нужен, потребуется щит.
        После реформы Главное политическое управление превратится в правоохранительную организацию. А раньше-то мы кем были? Карающей?
        Значит, были мы чекистами, стали теперь «гэпэушниками». Фу, слово-то какое некрасивое, словно «пэтэушник» из моей реальности. Правда, «гэпэушниками» мало кто станет звать, а наименование «чекист» сохранится до ликвидации КГБ.
        Газетчики растолковывали обывателю, что ГПУ, в отличие от ВЧК, лишается чрезвычайных полномочий. Если в прежнее время чекисты могли проводить обыск у добропорядочных граждан в любое время суток без объяснения причин, арестовывать и допрашивать любого подозрительного гражданина, изымать имущество у врагов без суда.
        Когда это я производил обыск у «добропорядочных» граждан? Не упомню такого случая. И арестовывать безвинных тоже не доводилось. Впрочем, ВЧК у нас большое, люди разные.
        Интересно, а почему газеты не пишут про расстрелы, которые производило ВЧК? Или забыли или пугать не хотят? Странно.
        А нет, вот тут, в «Фигаро» указано, что отныне в Советской России аресты и расстрелы станут производится только по решению суда, а не по прихоти «безумных чекистов».
        Еще интересно, что французские газеты (вон, аж три штуки) приводят перечень отделов и фамилии их начальников. Видимо, перечень французским журналистам передан по указанию Совнаркома. Показываем иностранцам, что мы открыты для общения? Ну и ну.
        Впрочем, все равно станут печатать «Адрес-календарь», где будут указаны должности, имена и номера телефонов всех руководящих сотрудников новой структуры.
        Так, начальник ГПУ товарищ Дзержинский. Ну, а кто бы сомневался? Феликс Эдмундович у нас еще и нарком внутренних дел, стало быть, ГПУ, где он руководит, переходит в подчинение НКВД, которое он сам же и возглавляет.
        Секретный отдел, главенствует товарищ Бабабей. А кто такой Бабабей? Видимо, французы не смогли правильно написать фамилию Бабий. Этого знаю. Товарищ Бабий, он же Самсонов. Особый отдел - Менжинский. Контрразведывательный отдел (КРО) - тут Артузов, это правильно. Опаньки! Иностранный отдел возглавляет товарищ Трилиссер! Правильно, давно ждал такой рокировки. Интересно, а куда Аксенова дели? Я скользнул глазами по строчкам, отыскивая свою фамилию. В числе упомянутых начальников ее нет.
        Уволили, перевели на нижестоящую должность или вывели за штат? Нет, могли бы меня назначить хотя бы начальником информационного отдела. Видимо, все-таки понизили.
        И как это все понимать, скажите? Сняли с должности, не уведомив? Даже если я в чем-то крупно проштрафился, так об этом полагается уведомить. Я месяц назад находился в Москве. Да, не очень-то я руководил иностранной разведкой, понимаю. Но ведь я же не по своей воле уехал во Францию, приняв торгпредство, а теперь и полпредство. А отчего не вызвали в Москву, сдавать дела? Понимаю, в последнее время всю работу делал Трилиссер, но в моем сейфе лежат важные документы, деньги, шифры. Впрочем, сейф-то недолго и вскрыть. Или, коли реорганизация и ВЧК сменило вывеску на ГПУ, так вдруг решили, что и дела-то сдавать не следует? Нет, так не бывает. В любом случае имеется определенный порядок, есть делопроизводство. Уже не восемнадцатый год, когда иные руководители уездных ЧК даже печати не имели.
        Читать дальше расхотелось. Я скомкал газету и кинул ее на пол, хотя бумага-то в чем виновата?
        Но мне хотелось на ком-то выместить свою злость. А еще и обиду. Поэтому, поддал скомканной газете ногой. Фух. Стало легче.
        Ну что же… Обидно, разумеется, но придется спрятать свою личную обиду куда подальше. Как-никак, я член партии большевиков, которые, как московские дворяне у Ивана Грозного или гвардейцы Петра Великого. Сегодня назначают воеводой в Тьмутаракань, завтра отправляют заведовать канцелярий в Коллегию, а послезавтра идешь на войну, свеев бить.
        А если посмотреть на все случившееся с другой стороны? Мне теперь станет гораздо спокойнее. Буду потихонечку делать свою собственную работу, не заморачиваясь на такие отвлекающие факторы, как антисоветские организации белоэмигрантов, вражеских разведчиков, готовившихся внедрятся в нашу страну, вербовку интересных персон, которые в дальнейшем станут полезны для страны Советов.
        Так ведь вру, все равно не останусь в стороне. Да и меня так просто не переведут из ВЧК- ГПУ в НКИД. А коли и окончательно переведут, так и что? Когда же такое было, чтобы послы или полпреды оставались в стороне от разведки? Буду, скажем так, осуществлять дипломатическое прикрытие. Но это потом. А теперь? А теперь, если меня не перевели в другой отдел, не уволили, а оставили в Иностранном отделе ГПУ, я являюсь просто резидентом советской разведки, остающимся в контакте со своей агентурой. Так? Именно так. Значит, обязан исполнять приказы начальника ИНО. Но пока мне не отдадут приказ, что я, отныне, подчиненный Трилиссера, извините. Копытом не пошевелю. Укажите мой статус, тогда и разговаривать будем.
        Рано паниковать, посыпать голову пеплом вообще не стоит, тем более, что недавно был у парикмахера - могу прическу испортить.
        Но готовиться нужно. Однозначно.
        Резидентуры в Берлине и Вене передам «сменщику». Это понятно.
        Деньги, которые числятся на мне (а их остается еще восемьдесят миллионов франков, да что-то около десяти миллионов долларов), так при мне и останутся. Эти деньги подконтрольны Совнаркому, а не ВЧК. Прикажут - отдам и чеки, и пароли, и номера ячеек и в здешних банках, и в швейцарских.
        А вот банк в Праге, который сейчас покупает мой тесть, он-то как раз подконтролен. По крайней мере, в будущем времени. Он и предназначался для финансирования ИНО, чтобы сделать внешнюю разведку самоокупаемой. Но тесть, если узнает, что «темные операции» собирается творить не его зять, а кто-то другой, может вообще отказаться от сделки. Значит, об этом я пока умолчу.Дзержинский отмашку даст - тогда передам Трилиссеру. Но пока и передавать нечего. Банка-то у нас еще нет.
        В общем, здесь все просто.
        Значит, в первую очередь нужно позаботиться о тех людях, которые «повязаны» на меня непосредственно. А это Книгочеев с женой, Семенцов, Потылицын.
        О Семенцове с Прибыловым голова не болит. Они все равно никому уже не подчиняются и мои контакты с ними осуществляются на дружеской основное. Числились «внештатными сотрудниками», жалованье им не положено.
        Потылицына пока никому сдавать и передавать не стану. Этот рыцарь «плаща и кинжала» тоже вольная птица. Аки гусь. В Берлине он обустроился, не пропадет. Впрочем, надо кавалеру орденов Российской империи какие-нибудь деньги перевести. И лучше в долларах.
        Александр Петрович Исаков у меня числится в составе торгпредства, в качестве технического специалиста. Правильно, а кто минировать подступы станет? И напротив - кому поручить присматривать за ремонтом посольства, что на улице Гренобль? Вот и пусть трудится.
        А вот с Книгочеевым придется что-то решать. Забавно, а мы с ним недавно о подобном рассуждали.
        У Александра Васильевича деньги есть, но их мало. Значит, дать ему тысяч тридцать, а лучше - пятьдесят тысяч франков, пусть уезжает куда подальше из Франции. Желательно, в те края, что потеплее, куда улетают перелетные птицы.И там неподалеку пингвины обитают.
        Купит себе ферму, а это тысяч пятнадцать франков, не больше. Но это мы с Книгочеевым еще обговорим.
        Мышку-норушку, все наработки по «окультуриванию» французов, тоже придется сдавать преемнику. Мария у нас числится в кадрах ИНО, ее все равно придется задействовать в схемах финансирования народного хозяйства. Эх, наверняка мой преемник не сможет так развернуться, как мне бы хотелось. Но выставку «Русской иконы» все равно проведем. Нужно провести. А уж там посмотрим - появится ли спрос на наши иконы.
        Что ж, ничего глобального или невозможного. Все в рабочем режиме. Только и осталось - ждать телеграмму из Москвы. А то, что она будет - даже не сомневаюсь. А дальше, как говорили умные люди: «Поживем - увидим».
        Только отвлекся, как раздался стук в дверь. Шифровальщик.
        - Олег Васильевич, вам телеграмма из Москвы. Я уже перевел.
        - Спасибо, - поблагодарил я, протягивая руку.
        Все так, как я и думал. Приказано сдать дела и по торгпредству, и полпредству и прибыть в Москву за новым назначением. Срок - неделя.
        А куда прибывать-то? А вот это отчего-то не указано. Ну, выясню. Еще надо взять справку в канцелярии Коллежа де Франс о том, что являлся слушателем. Вдруг пригодится?
        Конец книги
        Конец цикла
        Наградите автора лайком и донатом:
        notes
        Примечания
        1
        Всеволод Овчинников - журналист-международник скончался в 2021 году в возрасте 94 лет. Но ГГ об этом не может знать. А книга называется «Корни дуба». Есть еще «Сакура и дуб».
        2
        Поработал. И заработал. Хватило и на новую одежду и даже отложил на свадьбу. А свадьба из-за времен борьбы с «зеленым змеем» была безалкогольной, поэтому дешевая. Костюм, купленный на свадьбу считался новым лет десять, пока моль не съела.
        3
        А. А. Игнатьев передал свой архив СССР абсолютно безвозмездно. Но было бы странно, если человек, сохранивший миллионы для своей страны, что-то запросил!
        4
        Все претензии по производству динамита не к ГГ, а к Жюлю Верну. В «Таинственном острове капитана Немо» французский писатель привел способ получения нитроглицерина и указал, как превратить его в динамит.
        5
        Британская армия формировалась из добровольцев или, как бы мы сказали, из «контрактников». В 1916 году был введен Закон о всеобщей воинской повинности, но он утратил силу в связи с окончанием Первой мировой войны.
        6
        Это не ГГ говорит, а сам автор. И он знает, почему так говорит.