Хлеб наемника Евгений Васильевич Шалашов
        Наемник #1
        Солдат всегда мечтает стать генералом, оруженосец - рыцарем, а принц - королем. Но из любого правила бывают исключения.
        Двадцать лет назад юный граф д'Арто просто не вернулся домой. А в отряде «псов войны» появился наемник Артакс. Он служил под знаменами всех королей, сидел в осадах и защищал города, пережил почти всех своих врагов и давно стал легендой. Его трудно убить. Еще труднее - обмануть.
        Но даже опытного наемника можно предать…
        Евгений Шалашов
        ХЛЕБ НАЕМНИКА
        Часть первая
        КАВАЛЕР «БЕШЕНОГО КРЕСТА»…
        Глава первая
        МОЙ ДРУГ - ЛОШАДЬ
        Для меня все поляны одинаковы. Как разобрать - где больше клещей, где меньше? Потому вечером приходится уповать на удачу, а утро начинать встряхивая одежду и проверяя - не торчит ли откуда-нибудь набухшее тельце кровососа. Знавал я драбанта, что мог угадать количество кровопийц с точностью до дюжины на ярд. Правда, кончил он плохо - не разглядел змею.
        Расседлав Гневко, вытащил из сумки пригоршню черных сухарей, грустно вздохнул и протянул гнедому. Жеребец с жалостью посмотрел на меня и, помотав головой, ушел в одуванчики.
        - Благодарствую! - с облегчением выдохнул я вслед.
        «Счастливец!» - позавидовал гнедому и лег. Пожалуй, скоро самому придется переходить на подножный корм. Вроде из одуванчиков салаты делают? Тьфу…
        Посматривая на сумеречное небо, я смаковал каждую крошку и размышлял - что бы такое продать, если не удастся пристроиться на службу. Конечно, имелись у меня кое-какие вещички, позволявшие провести годик-другой в сытости и покое, но - жалко! Пока есть надежда, буду терпеть.
        Чутье, выработанное за двадцать лет службы (жизни?) в наемниках, по привычке отмечало все незнакомые и, стало быть, опасные звуки, передвижения и шевеления примерно… ну не за милю, но - за полмили, так уж точно! Вот и теперь - я уже минут двадцать как определил - что по соседству со мной остановилась телега. Судя по скрипу деревянных осей - крестьянская. Скрип, однако же, мягкий, не резкий. Стало быть, хозяин - мужик хозяйственный, не забывает смазывать колеса своего «тарантаса», и не жадный - на дегте не экономит! Жаль, не слышно ржания лошади - можно о хозяине узнать больше. О том самом, что брел сейчас ко мне и поминутно останавливался, будто решал - а не повернуть ли обратно? Значит, чего-то он от меня хотел, но не был уверен, что дело выгорит.
        - Господин рыцарь… - робко спросил незнакомый голос. - Простите, если разбудил… Дело у меня к вам…
        Разбудил! Да твое сопение за милю слыхать! Ну какое может быть дело у пейзанина к наемнику? Хотел было послать крестьянина… лесом, но передумал. Кто знает, может, его барон (или - кто у них там?) нуждается в молодцах вроде меня?
        - И?.. - приподнялся я на локте.
        - Я, это… Ваша милость… - засуетился крестьянин. - Дело у меня к вам, - повторил он, запинаясь. - Вернее, не к вам, а к вашей лошади. К коню, то есть… Важное дело-то!
        Вот те раз! А на вид - вроде бы нормальный мужик. Одет, хоть и просто, но чисто. Опять-таки - в сапогах, а не в постолах. Выглядит как приличный зажиточный крестьянин. Хотя видывал я и герцогов спятивших, и графов, и даже одного короля! (Чтоб ему провалиться куда-нибудь, уроду…) На всякий случай я слегка подобрался…
        Мужик, заметивший движение, резко отскочил в сторону и залепетал:
        - Ваша милость, господин рыцарь! Вы только это - чего худого не подумайте… Лошадка у меня, кобылка, то есть… Я вот и хотел попросить, чтобы вы жеребчика своего одолжили. Вы не сомневайтесь, заплачу по совести!
        Хм, уже интересней. Таких сделок мне еще не предлагали…
        - А что, в округе жеребцов нет? - полюбопытствовал я.
        - Да нет, жеребцов-то много, - почесал крестьянин потный лоб. - Только мне бы хотелось, чтобы кобыленок породистый был. А ваш-то коник, вижу, и породой вышел, и статью… Я вас еще давеча на постоялом дворе приметил, вот следом и поехал. Я ж диву дался - вроде воинский человек, а верхом на жеребце…
        Еще бы! Не ты первый, не ты последний. Любой нормальный солдат предпочитает ездить на кобыле, ну а в самом крайнем случае - на мерине. От жеребцов с их вздорным характером и драчливым нравом постоянно ждешь какой-нибудь пакости. Мой гнедой по вздорности и злобности заткнет за хвост любого, зато в бою заменит двух рыцарей и добрый десяток кнехтов!
        - Сколько? - спросил я, чтобы не тянуть кота за причиндалы.
        - Талер, - быстро ответил селянин. Как-то подозрительно быстро.
        - Пять! - затребовал я.
        - Ну это ты, рыцарь, загнул! - обиженно проговорил мужик, переходя на «ты». - Таких и цен-то в округе нет! Да за такие деньги я четырех жеребцов найду. Или - ежели на торг поехать - так и самого коня купить можно… Два!
        Врет небось… Но я-то откуда знаю, сколько стоят «услуги» моего жеребца? Ну даже если и врет, то поторговаться нужно.
        - Хрен с тобой - четыре.
        - У, - обиженно протянул мужик. - Много. Давай… - увидев мой кулак, поправился: - Давайте, господин рыцарь, за два.
        - Ладно, три! - махнул я рукой. - Но это - последняя цена!
        - Два с половиной! - попытался торговаться мужик.
        - Свободен! - отрезал я, показывая, что слово мое тверже камня, переживая - не ушел бы благодетель.
        Не ушел. Видимо, очень уж ему хотелось заполучить «кобыленка» от чистокровного жеребца. Немного потоптался и потом буркнул:
        - Согласен. Три так три…
        - Лады, - кивнул я, протягивая ему руку.
        Пейзанин с почтением принял мою ладонь и попытался ее крепко сжать (пережать, что ли, захотел?), заскулил, отпрыгнул в сторону и принялся дуть на свою мозолистую лапу - такой ручищей раскаленное железо хватать можно…
        Отдувшись и отмахавшись, мужик спросил:
        - Кобылку-то сюда привести? Или - сами придете?
        - Веди, - кивнул я.
        Пусть думает, что мы гордые! Наемник-первогодок имеет в месяц всего четыре монеты, и ничего, живет. Я - не первогодок, но вчера на последний медяк купил два фунта черных сухарей: фунт - для себя и фунт - для коня… Чего-чего, а торговаться жизнь научила. Ну и как же теперь выполнить самую сложную часть? Нет-нет, это не то, что вы подумали…
        Гнедой пасся не слишком далеко, но и не слишком близко от меня. Так, чтобы не мешать, но и прийти на помощь.
        - Гневко! - позвал я. - Овса хочешь?
        Гнедой навострил уши, зыркнул глазом и сморщил нос: «Ну и где же он? Что-то не наблюдаю…»
        - Дело есть! Выполнишь - будет тебе овес, а мне… - Я задумался.
        Конечно, первое - овес, потому что Гневко его уже с неделю не видел. А мне? Поесть бы как следует… Согласен на кусок хлеба, куда будет положен большой шмат ветчины. Еще лучше - тарелка холодной телятины или миска тушеной свинины с горохом. А потом? Хорошо бы - новый плащ, бельишко. Словом, трех талеров на все не хватит! За последний год, что выпал у меня безработным, а значит - безденежным, прорех в хозяйстве накопилось столько, что лучше и не вспоминать.
        Пока я предавался невеселым думам, Гневко подошел вплотную и выдохнул в лицо горьковато-мятным запахом одуванчиков: «Выкладывай!»
        - Кобылку просили ублажить, - доложил я. - Денег за это дадут!
        - И-и-го-го! - улыбнулся он во всю пасть. Дескать - всегда готов! Но потом, спохватившись, подозрительно поинтересовался: - И-и-го?
        - А я знаю? - пожал плечами. - Хозяин сказал, что жеребенка породистого хочет. Такого же красавца, как ты… - польстил я другу, но отнюдь не успокоил его.
        До сих пор нам еще никто не предлагал деньги за то, что делали даром и - не постыжусь сказать - с удовольствием…
        Тут раздалось ржание. Гневко прислушался, определяя по голосу возраст «подруги», а потом, презрительно бросив мне: «Го-го!» - отвернулся, выставив на обозрение круп…
        - Ну и что такого? - примирительно сказал я. - Ну подумаешь. Да ей и всего-то лет восемь! Ну десять, ладно. Разок-то можешь…
        Вместо ответа гнедой махнул хвостом, пытаясь попасть мне по физиономии. Таким образом выразив все, что он думает обо мне, о пейзанине и о той кляче, Гневко собрался вернуться к недоеденным ромашкам. Но тут уж я не выдержал:
        - Друг называется! Почему я один должен о деньгах думать? А мне каково было, когда мы у той дуры жили?
        Гневко остановился и слегка скосил глаз в мою сторону.
        - Го? - удивленно спросил он.
        - С чего это ты взял, что мне там нравилось? - обиделся я. - Как же… Так нравилось, что я без порток был готов сбежать. Из-за тебя страдал. Думал, ладно, так уж и быть - до весны эту толстую дуру поублажаю, зато мой скакун будет в теплой конюшне, да в сытости, да с кобылками молодыми. А ты… Я тебя часто о чем-то прошу?
        Жеребец пристыженно застриг ушами, мотнул гривой: «Ну прости, прости, не знал я…»
        - Вот, господин рыцарь, мы и пришли, - послышался бойкий говорок пейзанина. - А это - лошадка моя, Снежинкой звать. Красавица!
        - У-у-у! - завыли мы с гнедым в один голос.
        Снежинкой кобылку можно было назвать только с большого перепоя… Шкура, может, и была когда-то белоснежной, но изрядно потемнела и полиняла от времени. А тут еще красавица и приволакивала ногу…
        «Уж не сап ли?» - забеспокоился я и подошел поближе глянуть на лошадиные бабки. А, нет - залысин не видно. Надо бы копыта осмотреть, но это уж пусть хозяин сам разбирается, его лошадь. Чувствовалось, что «Снежинке» не восемь и даже не десять лет, а все двенадцать с гаком. Ей бы не о жеребятах думать, а о том - как бы к живодеру не попасть…
        Однако при виде гнедого красавца кобылка воспрянула, как старушка-нимфоманка перед молодым любовником, - выпрямила спину, подняла хвост и кокетливо заржала. Правда, ржание было с легким покашливанием…
        - Вот видишь, господин рыцарь, какая красавица?! - горделиво сказал селянин, любуясь на свою э-э… кобылку.
        Я осторожно перевел взгляд на Гневко. Бедолага стоял широко расставив копыта и опустив голову до земли. Казалось, с места его теперь не сдвинешь. Пришлось подойти к другу поближе и осторожно положить ему руку на холку:
        - Ну, может, тебе глаза закрыть? Давай попонку наброшу, - заюлил я, чувствуя себя последней сволочью. - А ты представь себе, что с другой…
        Гневко посмотрел на меня исподлобья: «Ну и гад же ты! Сам бы пробовал!» А я подумал: «Надо было у мужика деньги вперед брать…»
        - А помнишь, прошлым летом? - состроил я умильную физиономию. - Кобылка у тебя была…
        «Которая?» - прищурился наглец. Дескать, много их было, где ж упомнить-то всех…
        - Ну, которая вся такая знойная, мавританская… помнишь? Копытцем топнет - аж дым из ушей! А шея у нее, а спинка… Вспомнил?
        Кажется, мой боевой друг и соратник вспомнил… В глазах загорелся огонь.
        - Во-во, она самая, - провоцировал я друга, чувствуя себя старым сводником. - Ты на клячу-то эту не смотри, а ту вспоминай!
        …Они с «мавританкой» сбежали куда-то в леса и поля и вернулись через неделю - тощие, как февральские грачи, но счастливые, как мартовские кошки. В другое время Гневко получил бы от меня нахлобучку. Но в тот раз я и сам напоминал драного помойного кота, потому что хозяйка «мавританки» не уступала в страсти своей кобылке…
        Гневко обреченно вздохнул. Коротко кивнув даме, гнедой целеустремленно пошел вперед, в сторону ближайших кустиков. Никаких там заигрываний или ласковых покусываний за шею. Меня застеснялся? Так я бы отвернулся!
        Лошадка, слегка растерявшись, возмущенно заржала: «А поухаживать?» Но гнедой продолжал идти, не обращая внимания на протесты. «Барышня» немного постояла и затрусила следом. Все-таки такие кавалеры подворачиваются нечасто.
        Когда из кустиков раздалось удовлетворенное ржание кобылки, я молча протянул пейзанину раскрытую ладонь.
        - Дак, может, еще и не того. - Хитровато посмотрел он мне в глаза. - Может, плохо он ее… Подождать бы чуток, посмотреть - понесла ли. У нас пока, значит, кобыла не понесет, денег не плотют…
        Получив затрещину, мужик покатился по земле. Перевернувшись пару раз, он вспахал носом землю и замер, притворившись мертвым. Ну точь-в-точь как жук, которого поймали мальчишки. Хм, будто бы я не знаю силу удара…
        - Четыре талера! - повысил я цену и пригрозил: - Будешь изображать обморок - заберу и телегу, и кобылу. С приплодом! - добавил я мстительно.
        Мужик резво вскочил и побежал к телеге. Вернувшись, стал совать монеты.
        - Вот, ваше сиятельство, - испуганно затараторил он. - Тут ровно на четыре талера…
        - Ладно, - смилостивился я. - Пусть будет три, как уговаривались.
        Пейзанин расцвел, выдал две серебрушки и целую горсть фартингов. Талеры были имперские, а медяки - произведение какого-то местного герцога. Тот на меди не экономил, поэтому по весу они не отличались от талеров. «Не перепутать бы!» - сделал я зарубку в памяти.
        - Господин рыцарь! - весело предложил мужичок, на радостях позабывший о зуботычине: - А может, пока они свои дела делают, мы с вами слегка того… перекусим? Отметить бы.
        Слегка оттопырив нижнюю губу, я попытался было изобразить горделивое недоумение, но почувствовал, как брюхо начинает урчать.
        Пейзанин побежал к телеге (и чего он ее так далеко оставил?), притащил увесистый окорок, вяленую рыбу, хлеб и парочку луковиц. Потом, заговорщически улыбнувшись, извлек из-за пазухи глиняную фляжку:
        - Вы уж, господин рыцарь, простите, - повинился он. - Кружек-то у меня нет. Так что вы - первый!
        «Ишь, какой вежливый!» - усмехнулся я про себя и отстранил баклажку.
        - А вы что - не потребляете? Или брезгуете? - вытаращился крестьянин. - Здря, все чистое. А шнапс сам делаю, из лучших яблок. Соседи со всего графства съезжаются!
        - Не переживай, - успокоил я мужика, кромсая мясо на кусочки, а каравай на ломти. - Просто - не пью.
        Мужик озадаченно покрутил головой и сделал основательный глоток. Прищурившись и подождав, пока жидкость не упадет в желудок, ухватился за луковицу и с аппетитом откусил половину. Вторую луковку я успел почистить и порезать - сам люблю копчености с луком!
        - Эх, хорошо! - блаженно выговорил пейзанин, вытирая слезы, что выступили то ли от «влаги», то ли от лука.
        Посидев немного, мужик приложился к фляжке и вновь захрустел. Еще через пару глотков, когда хмель уже стукнул по мозгам, а главная закуска была изничтожена, мужичок осмелел:
        - А ты, р-рыцарь, совсем не пьешь? И р-раньше - не пил?
        - Раньше - пил, а теперь - не пью, - снизошел я до ответа.
        - А-а, - протянул мужик, делая вид, что понял. При этом не забывал прихлебывать. Кажется, его окончательно «догнало».
        - А в-ссе-тта-ки, п-почему? - не унимался селянин.
        - Не хочу, - отмахнулся я. Как же меня достали с этим вопросом!
        - А п-поч-че-му н-не пёшь? Бррезггаешь?
        Э, как же его развезло-то! Ну все, теперь начнется - уважаю или нет!
        - Т-ты д-маш, шта е-ешшли с мчом, то шшразу и - ррыць? Ккой тгы ррыцрь, если не пёшь… Не увжаешь, з-нначчится тех, к-тто ттаких кка-к тты кормммит!
        - Не уважаю! - откровенно ответил я, отправляя мужика спать коротким тычком чуть ниже уха. Авось, когда проспится, то будет думать, что головная боль - следствие похмелья…
        Пока мы тут заседали, наша парочка уже сделала свое дело. Первым из-за кустов показался Гневко. Он выступал с небрежно-горделивым видом, словно король, только что подписавший манифест об отречении от престола. Следом за ним… Нет, не шла, а порхала кобылка. Она, словно забыв о возрасте и положении рабочей скотинки, увивалась вокруг жеребца, как невеста после первой брачной ночи. Ей бы еще крылышки, так и совсем бы взлетела.
        Гнедой подошел ко мне и, презрительно оттопырив нижнюю губу, посмотрел в глаза: «Ну что, гад, доволен?»
        Я виновато пожал плечами. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, разломил пополам остатки каравая и протянул коню. Немного пофыркав и поиграв в обиженного, он соизволил съесть. Потом, слегка подмигнув мне левым глазом, Гневко сообщил, что кобылка, в общем-то, ничего, хотя и в возрасте.
        Я вздохнул с облегчением. Конь, разумеется, меня бы простил. Но было бы тягостно сознавать, что использовал друга в корыстных целях, а тот не получил даже удовольствия. Ну зато теперь у нас есть деньги. По крайней мере можно протянуть недельку-другую.
        Проснувшись на рассвете, я понял, что прекрасно выспался. Воздух - свежий, брюхо - сытое. Гнедой, спавший еще меньше меня, бродил по полянке, умудряясь щипать траву и деликатно оттирать плечом кобылку, назойливо вертевшую перед ним хвостом.
        Пока разминался, сосед стал подавать признаки жизни. Держась обеими руками за голову, селянин хрипло пробурчал:
        - Вот, сподобило же так нажраться! А что, ваша милость, вы вчера правда не пили, или мне почудилось?
        Вместо ответа кивнул ему на фляжку, в которой еще что-то оставалось:
        - Полечись, болезный…
        - Н-не, - с отвращением посмотрел на баклажку мужик. - Я теперь с месяц пить не буду. А то и вообще - брошу… - нерешительно пообещал он. - Вот ваша милость не пьет, так и головой не мается. Водички бы хлебнуть.
        - Родничок - там, - указал я.
        Пейзанин долго приглядывался, пытаясь собрать глаза вместе, а потом пошел в указанном направлении. Спотыкался, раза два упал. М-да, бывает…
        Гневко, узрев, что я проснулся, обрадовался. Кажется, ему уже осточертели домогательства перезрелой особы, и теперь он был готов куда-нибудь сбежать.
        Мы собрались быстро. Гнедому - тому вообще собирать нечего. Ну а мне оседлать коня и прикрепить к седлу походную сумку, где умещались скудные пожитки, - дело пары минут. А все остальное я снимаю лишь тогда, когда ложусь спать. Возможно, кому-то покажется смешным человек, разъезжающий и в холод и в жару в панцире и шлеме, да еще и со щитом за спиной, но только не мне. Привык, знаете ли. Правда, копья и лука со стрелами у меня не было. Если удастся наняться к кому-нибудь, то об этом должен позаботиться наниматель. Ну а на самый крайний случай в сумке есть наконечники для копья и стрел. Ежели что - вырубить копейное древко да настрогать черенков - раз плюнуть. Шелковый шнурочек для тетивы тоже где-то был. В самом крайнем случае - попрошу гнедого пожертвовать десяток-другой волосков из хвоста и сплету «цепочку». Лучник из меня скверный, но в корову с двадцати шагов попаду.
        Когда мы с гнедым уезжали, за спиной еще долго были слышны матюги крестьянина и недовольные всхрапывания кобылки. Ей, бедняжке, предстояло превратиться из «невесты» в рабочую скотинку. А уж что будет, когда она принесет долгожданного «кобыленка», выкормит его, не хотелось и думать…
        Лесная тропа, по которой мы двигались, вывела на широкую торную дорогу вдоль реки. Стало быть, скоро приблизимся к мосту или переправе.
        Не прошло и получаса, как показался каменный мост. Чуть в стороне - каменная (!) хижина. Не иначе - смотрителя и сборщика подати. А вот и он сам. Здоровый. И не просто здоровый, а очень здоровый! Когда парень приблизился, обнаружилось, что его волосатая морда - на одном уровне с моей головой. Но я-то сидел в седле! Прям - не человек, а гоблин какой-то.
        Ни мне, ни Гневко бугай крайне не понравился. Даже не из-за того, что был здоровым, а потому, что пахло от него… Не то - псиной, не то потом. Чего проще: сходи да помойся - вода-то рядом. Еще нам не понравилась здоровенная, под стать смотрителю и на вид едва ли не каменная, дубина.
        - Мостовые давай. С всадника - один фартинг!
        Бугай требовательно протянул лапу, покрытую жесткой, как у кабана, шерстью.
        «Справедливо», - рассудил я, вытаскивая кошелек. Содержать каменный мост стоило немалых денег. Прижимистые пейзане предпочитали каждую весну поправлять покосившиеся сваи, перекрывая их сырыми бревнами и застилая кривыми жердями, нежели платить мастерам-каменщикам за выбиваемые водой камни.
        Я достал из кошелька монету, но вместо медяка вытащил талер. Только собрался поменять, как детина ухватил с моей ладони серебро и сунул куда-то за пояс. Потом посторонился, давая проход.
        - Э, парень, постой, - забеспокоился я. - Извини, дорогой, ошибка вышла. Ты у меня талер взял вместо фартинга. Давай поменяю. Или сдачу гони!
        - Хе-хе-хе! - засмеялся гоблин мелким смешком, непривычным для такого крупного тела.
        Помахав дубиной, едва не зацепив гнедому нос, сделал правой рукой неприличный жест.
        - Значит, деньги мои ты зажилил? - уточнил я на всякий случай.
        - Хе-хе! - заблеял детина и повторил жест.
        - Гневко… - сказал я негромко.
        Только в плохих романах, которых мне довелось прочитать больше, нежели философских трактатов и теологических диссертаций, пишут о том, что кто-то там (разбойник или мститель какой, неважно) «махнул кистенем». Если «махнешь», а рука уйдет в сторону - подставишь собственную шею или голову. Кистень следует бросать очень точно и аккуратно!
        Кажется, башка у парня была из того же материала, что и его хижина. У любого другого черепушка разлетелась бы вдребезги. А этот… Я даже удивился, что после первого попадания он вскинул дубину. И, если бы успел, пришиб бы не только меня, но и коня. Только вот попасть он уже никак не мог, потому что я бросил стальной шар не один раз, а три… После второго удара здоровяк мотнул башкой, роняя дубину, а после третьего упал сам.
        Парень оказался живучим. Пока я шарил за его поясом, доставая свой кровный талер (конь зря, что ли, трудился?), он успел очнуться. Может, следовало бы его дорезать, но кто тогда будет ремонтировать мост?
        Когда я запрыгивал в седло, здоровяк зашевелился. Вот уж точно, посмотришь на такое страшилище - хоть книгу о великанах сочиняй!
        - Мостовые возьми, - бросил я парню его законный фартинг.
        Когда уезжал, заметил, что гоблин плакал, зажимая голову лапой и вытирая слезы дубиной. Гневко, расчувствовавшись без меры, заметил:
        - И-го-го.
        - А то я сам не знаю! - в сердцах бросил я другу. - Ну расстроился парень… А кто его просил мой талер зажиливать? У тебя что - денег лишка?
        - Го-го, - грустно согласился Гневко и потрусил дальше.
        Через пару часов мы доехали до деревни. Что же, теперь уже можно бы перекусить самому и угостить гнедого обещанным овсом.
        Трактир (он же постоялый двор) оказался там, где и положено, - в середине деревни, на пересечении улиц (они же проезжие дороги).
        - Чего желаете? - спросил хозяин, стоявший у входа.
        Мне понравилось, что он спросил без подобострастия и без обычной для пейзан неприязни к наемникам. На морде у меня не написано, что наемник, но кем еще мог быть человек, вооруженный до зубов, но без герба?
        - Обед, - выдохнул я, подъезжая к крыльцу. - Мне - мяса побольше, а ему - овса. Не перепутай.
        - Постараюсь, господин драбант, - невозмутимо ответствовал хозяин, понравившись мне еще больше. В сущности, драбант - другое название наемника, но звучит не в пример красивее.
        Около конюшни был проложен каменный желоб, по которому стекала вода из огромной бочки. Гнедой внимательно осмотрел воду и, осторожно понюхав ее, сделал небольшой глоток. Видимо, проба его удовлетворила, поэтому он принялся пить. Сам я зашел чуть ниже, чтобы не загрязнять парню воду, и умылся. Хорошо бы помыться полностью, но это попозже, после еды!
        Сумку закинул на плечо, а седло и шлем бросил в угол. Хотел бы посмотреть на безумца, который бы попытался стянуть мои вещи, если рядом Гневко.
        Проследив, чтобы хозяин засыпал столько зерна, сколько нужно, решил побеспокоиться о себе.
        Большую часть трактира занимал длинный стол, за которым уже сидели мужики, потягивающие пиво. Было несколько столиков поменьше. Облюбовав местечко у окна (чтобы были видны оба входа и то, что творится на улице), сел.
        - Что пить будете? - поинтересовался хозяин. - К сыру, наверное, пиво? Есть красное и белое вино, водка…
        - А квасу не найдется?
        - Пожалуйста. - И, не моргнув глазом, тотчас же распорядился: - Квасу для господина драбанта!
        Мальчишка лет двенадцати притащил квас, хозяин наполнил деревянную кружку и, пожелав приятного аппетита, ушел.
        Пейзане, успевшие «выцедить» по паре кружек пива, недоуменно переглянулись. Надеюсь, после третьей-четвертой у них еще хватит ума не задавать глупые вопросы. Пока я жевал сыр, запивая квасом, краем уха прислушивался к разговорам. Узнал, что репа нынче уродилась - ничего, а капусту подъела какая-то тля. Узнал еще, что смотрителя моста побил какой-то бродяга…
        - Великан это был! - авторитетно сказал один из мужиков, сдувая пену. - Нашего гоблина вдесятером не осилить.
        - Да уж, больше некому, - степенно согласились остальные. - Только великан!
        Так легенды и рождаются. Сказок, выросших на пустом месте, я наслушался вдоволь. Чего стоят россказни о «духах леса» - эльфах и прочих леших! Насмотрелся я на этих «эльфов», когда довелось побывать на Оловянных островах и послужить в отряде местного шерифа. Чего только не говорили: дескать, «эльфы» невидимые, ходят бесшумно… Правильно, невидимые, если носить зеленые куртки и зеленые штаны в зеленом лесу, да еще устраивать засады, не оставляя после себя живых свидетелей. Ну а слухи о том, что атаман Локсли отбирает деньги у богачей и отдает их беднякам? Можно подумать, богачи только и делают, что шляются по лесным дорогам… На что же тогда жили разбойники круглый год? А сколько леса спалили? Добро бы для костров, так нет. Иной раз «эльфы» устраивали пожары для того, чтобы испугать крестьян и в суматохе пошарить в их хижинах…
        Черта с два бы мы поймали «эльфов», если бы не крестьяне. Кому понравятся постоянные грабежи? Сеньор, он хоть и дерет налоги, но, по крайней мере, известно - в какое время он их дерет. И главное, сколько ему нужно яиц, кур и зерна. Ну и сеньор-то, он от другого сеньора оборонять будет. А эти, «зеленые»? Налетят, как сарацины, отберут последнее. А ты еще должен им говорить спасибо и распевать песни о смелых парнях, что не боятся королевской власти и уходят ватагами в лес. В лес, как же… Ладно, если раз в месяц оленя подстрелят. А в остальное время? Опять-таки - хлеб им давай, паразитам, лук. А соль? А девки? Сеньор выполняет свой долг во время первой ночи, чтобы мужу потом легче было, а наутро одаривает девственниц (ну бывших уже) приличными деньгами. А эти, «лесные», норовили задрать юбку забесплатно… Убыток! Во-первых, кто возьмет «порченую» девку замуж? Во-вторых, даже если кто и возьмет, то сеньор, не обнаруживший девственности, ни за что не даст приданого.
        Сейчас говорят, что атамана Локсли, по прозвищу Добрый Малый, казнил злодей-шериф. На самом деле, когда мы нашли лагерь разбойников (крестьяне и провели!), захватили их «тепленькими» после очередной попойки, то в первом же городишке собралась толпа пейзан. У кого-то убили сына, у кого-то изнасиловали дочь… Отбить бандитов мы не смогли. А не прошло и года, как стали петь песни о славном парне…
        Вот и тут: ну поселился у моста охранник. Ну подумаешь, здоровый. И что? А все заладили: «гоблин», «гоблин»…
        Я удивился не тому, что меня сравнили с великаном. Поразило другое - скорость распространения слухов! Мужики не могли приехать в трактир раньше меня! Наверное, прав тот мудрец, у которого я когда-то учился, когда уверял, что скорость распространения слухов быстрее, нежели скорость полета стрелы, и сопоставима лишь со скоростью молнии…
        Тут как раз и подоспел обед. Кажется, сказав, что хочу «много мяса», я погорячился. Видимо, в представлении хозяина целый поросенок - это то, что нужно изголодавшемуся путнику. На широкой деревянной тарелке, где возлежал этот деликатес, были еще и здоровенный, в полкаравая, кусок хлеба, и головка чесноку.
        - Да тут на пятерых! - удивился я.
        - Что не съедите - с собой возьмете, - улыбнулся хозяин. - Как говорят, лучше переспать, чем недоесть.
        Философ. Хотя хозяин мне нравился - нелюбопытен и основателен. Под стать его поведению была и кухня. Поросенок, показавшийся крупным, исчезал с тарелки быстрее, чем я предполагал. Пожалуй, брать с собой будет нечего.
        Со страшной скоростью передо мной вырастала гора костей. Мальчишка успел притащить еще один жбанчик кваса. Я сидел, наслаждаясь покоем. От сытости стало спокойно и хорошо. Правда, не настолько, чтобы не заметить клубы пыли за окном и группу всадников, остановившихся во дворе, возле конюшен.
        Верховых было человек пять, но шумели на добрую дюжину - нарочито громко хохотали, отпускали тупые шутки, понятные только им самим. Словом - вели себя как хозяева жизни. Сразу видно, что народ молодой, глупый и непуганый…
        Двое принялись расседлывать коней, а трое направились в помещение. Хозяин поморщился, но взял себя в руки и, напялив на физиономию приветливую улыбку, выскочил встречать гостей. Мужики спешно допивали пиво.
        Троица - наглые парни в кольчугах, с мечами на поясе - ввалилась одновременно. Один из них громко скомандовал:
        - А ну-ка, быдло, быстренько отсюда! Щас господин барон приедут!
        - Нечего их сиятельству ваши портянки нюхать, - добавил второй и заржал.
        «Ясное дело, - вздохнул я. - Доблестные баронские дружинники…»
        Мужики ринулись к выходу. Выпроводив их пинками, парни принялись бить трактирщика:
        - Ты чё мужичье привечаешь, когда барон едет?
        Хозяин, закрываясь от ударов, оправдывался, но экзекуторы не хотели и слушать:
        - Да по хрен, что ты не знал! Ты жопой должен чувствовать, что их сиятельство сюда едут! И чтобы к его приезду и духу мужицкого не было…
        «А ведь барон этот ничем не лучше разбойника, - грустно подумал я. - Не понимает, что рано или поздно его же собственные вилланы за вилы схватятся. Сначала дружинников укокошат, а потом и до него доберутся».
        Я уже собрался встать и идти на выручку трактирщика, как дружинники сами соизволили обратить на меня внимание.
        - А ты почему с мечом? А, наемник! Тебе чё, наемник, особое приглашение требуется? Щас сделаю… - подошел ко мне один из парней и попытался ухватить меня за шиворот…
        Не люблю, когда хватают так бесцеремонно. Впрочем, когда хватают с церемониями, тоже не люблю.
        Убивать дурака не хотелось, поэтому пришлось взять его за руку и крепко пожать… Думаю, кости я ему не раздробил, но сломать - сломал, потому что парень, тоненько вереща, принялся кататься по полу. Двое других, не враз и понявшие, что случилось, бросились на меня.
        - Ты, быдло? - завопил один, замахиваясь мечом. - Ты на кого хвост поднял, тварь безродная, сучий выкидыш?!
        Этих я снял бросив в них косточками. Подумав, что я - человек добрый, «засветил» и в увечного, чтобы слегка приглушить его боль. Хороший был поросенок…
        - Сколько с меня? - поинтересовался я у хозяина.
        - Нисколько! - замахал тот руками. - Давно мечтал, чтобы им кто-нибудь морды набил. Без году неделя, как от сохи оторвали, а теперь власть показывают.
        - А барон?
        - А что барон? - пожал трактирщик плечами. - Ну пожалуюсь я ему, а что толку? Ну прикажет их выпороть, а потом?
        - У барона только дураки служат?
        - Да нет, есть и другие, - усмехнулся хозяин. - Но дураков больше…
        - Ну ладно, - вздохнул я, осматривая троицу.
        У одного на поясе болтался кошелек. Срезав его, я высыпал на столик деньги - талер и с десяток медяков:
        - Хватит?
        Трактирщик замотал было головой, но передумал и сгреб монеты. Все равно на меня спишут! Потом притащил каравай хлеба, окорок и полголовки сыра. Протянув припасы, уважительно проговорил:
        - Это вам в дорогу, господин… рыцарь.
        - Спасибо, - искренне поблагодарил я, упрятывая вкусности в сумку. Поправлять трактирщика, уверяя, что я не рыцарь, не стал.
        Во дворе между тем разыгрывался спектакль. Двое оставшихся молодцов, зашедшие в конюшню, вылетели с воплями… И чего совались, если гнедой еще не доел свой обед?
        Посмотрев на растерянных парней, потиравших ушибленные бока, я зашел внутрь. «Подожди немного!» - мотнул головой жеребец, торопливо дожевывая овес, которого хватило бы на трех меринов! Его, кстати, не волновало, что пускаться в путь-дорогу с набитым брюхом вредно для здоровья.
        Когда мы были готовы (гнедой оседлан, а имущество заняло привычное место), я вывел Гневко из конюшни и обнаружил, что нас взяли в полукольцо человек пятнадцать верховых с пиками наперевес.
        Я перекинул щит на грудь, раздумывая - запрыгнуть ли в седло и прорываться без боя (а проще говоря - удрать!) или немножко повоевать? Разумеется, пятнадцать всадников - это сила, но… Большинство дружинников - крестьянские парни, взявшие в руки копья не более чем лет пять назад. Для нас с Гневко они серьезной опасности не представляли. Воевать умеют только с такими же, как сами.
        Были тут и более серьезные люди. Один, лет тридцати пяти, судя по гордым повадкам и хорошим доспехам - сам барон, и с ним троица: один - постарше меня, в короткой кирасе, возможно капитан, да двое парней в рубахах из толстой кожи.
        - Ты кто такой? - взревел барон. - По какому праву избил моих людей?
        - Артакс, наемник. Людей твоих я не бил, а поучил хорошим манерам, - почтительно ответил я на оба вопроса.
        - Своих людей могу наказывать только я! - веско изрек барон. - А не всякая шваль, что бродит по дорогам. Понял?
        - Понял, - покладисто ответил я, решив, что придется драться.
        - Ну а раз понял - останешься жив. Отделаешься поркой и штрафом.
        - И что ты с меня собираешься взять? - поинтересовался я. - С дорожной-то швали?
        - Конь у тебя неплох… - задумчиво сказал барон, оглядывая Гневко цепким взглядом. - Слишком хорош для «пса войны».
        - Тут вы, господин барон, абсолютно правы! - весело согласился я. - Но он мне самому нужен!
        Капитан, потрогав шрам на щеке и, видимо, вспоминая что-то такое, личное, зашептал:
        - Господин барон… Этот наемник опасен…
        - Ты что, Виктор? - кипя от гнева, спросил барон. - Боишься какого-то вшивого наемника? Подумаешь, псина…
        - Господин барон, - почтительно, но твердо проговорил капитан. - Это не простой пес. Он нам половину дружины положит. А эти дураки сами стали задираться.
        Я посмотрел на капитана чуть внимательней. А он непрост… И барон был далеко не дурак - понимал, что если один наемник не боится целой дружины, то это что-то да значит. Еще чуть-чуть, и мы бы мирно разъехались, но все испортил молокосос, не понимавший, почему пятнадцать не должны связываться с одним?!
        - Да как ты с его светлостью разговариваешь, быдло? - яростно заорал юнец, нацеливая копье…
        Парень пробил бы меня насквозь, если бы попал… А я лишь чуть-чуть отодвинулся, и удар, пришедшийся в пустоту, вырвал дружинника из седла, уготовив ему встречу со стеной конюшни.
        На меня ринулись еще двое. Отобрав у одного копье и действуя им как боевым шестом, выбил обоих из седла…
        - Назад! Все назад! - заорал капитан, бросаясь между мною и дружинниками.
        - Вроде бы никого не убил, - буднично заметил я.
        Боя не получилось. Барон посмотрел, как его люди (судя по виду - не самые неумелые!) приходят в себя, отвернулся, делая вид, что меня вообще не существует.
        Оторвавшись, я услышал, как взводится тетива арбалета, и мы с Гневко едва успели отскочить в сторону…
        Виктор добросовестно пытался построить отряд. И не его вина, что не успел: я начал бросать ножи, и капитан упал первым. Оба сержанта получили легкие ранения - поводья держать смогут, а махать мечами - нет! Ну а арбалетчика я щадить не стал… Дружинники защищались храбро, но бестолково. Возможно, они сражались бы лучше, если бы их атаковало человек десять-пятнадцать, да на широкой местности. Парни мешали друг другу, цепляясь копьями за щиты соседей. Когда я въехал в середину отряда, они уже проиграли, не догадавшись, что нужно отбросить копья и схватиться за мечи. И уж никто не ожидал, что гнедой жеребец будет играючи опрокидывать их коней, топтать копытами спешившихся и кусать за руки…
        На пороге замер оцепеневший трактирщик. Он, кажется, не успел понять - что тут произошло.
        - Ну, чего смотришь, воду неси! - крикнул я.
        Первым была оказана помощь капитану. Виктор зашевелился, застонал, а потом, хоть и с трудом, сумел подняться на ноги.
        - Лихо… ты… нас… - держась за шишку на голове, простонал командир дружины.
        - Ну так получилось, - пожал я плечами. - Незачем было из арбалета стрелять.
        Мы пошли по двору, ставшему полем боя, разбирая раненых и убитых, а я заодно разыскивал метательные ножи. Из семи штук удалось разыскать только четыре. Обычно находил все - ходишь и вытаскиваешь из трупов. Тут-то бил не на поражение, рукояткой, вот и разлетелись, не сыщешь… Жалко, хорошие были ножички.
        Оглядывая тесный дворик, поймал себя на мысли, что драться около конюшен приходится не в первый раз. И, возможно, не последний.
        Кроме арбалетчика, погиб один из молодых, попавший под копыта. Невелика потеря. Только свистни - набегут новые парни, которым ещё невдомек, что крестьянин живет дольше дружинника. Нашли и владетельного барона. Его милость был в целости и сохранности - сидел на четвереньках и громко икал.
        - Как вы, господин барон? - поинтересовался капитан, приподнимая своего сеньора.
        - Т-ты кто? - заикаясь и борясь с икотой, спросил барон.
        - Я - капитан, - обеспокоенно сказал Виктор.
        - Д-да не т-ты, Виктор, а - т-ты…
        - Наемник, - вынужден был повторить я. - Память отшибло?
        - Эт-то, ик, я уже слышал. Наемники т-такие не б-бывают…
        - Да они разные бывают, - пожал я плечами. - Есть и хуже.
        Отпившись водой, принесенной добросердечным трактирщиком, и шнапсом, отыскавшимся у капитана, барон окончательно пришел в себя. Заикаться перестал, взгляд приобрел осмысленность:
        - Доспехи и коней возьмешь? Или деньгами?
        Ах ты, а ведь точно! Я и не подумал, что по праву победителя могу забрать коней и оружие. Да и господин барон теперь мой пленник.
        - Выкуп, - решил я. - За вас, господин барон, - сто талеров, а за людей - по десять.
        - Почему так мало? - вскинулся барон. - Да я не меньше пятисот стою! А люди мои, да каждый не то что по десять, а…
        Тут он сник, поняв, что дружинники, не сумевшие защитить сеньора от одного противника, стоят немного.
        - Ладно, - смилостивился я. - С вас - пятьсот. С людей и коней по двадцать за голову. Доспехи и мечи брать не буду. Когда получать?
        - Через неделю, - пошевелив губами и что-то прикинув, сообщил барон. - Придется к ростовщику ехать, что-нибудь закладывать. А так - поживешь у меня в казармах.
        - Почему в казармах? - удивился я. - Могли бы и на гостевую комнату расщедрится, для победителя.
        - Ты же не дворянин. Или все-таки дворянин? - с надеждой уставился он. - Где герб?
        Объясняться с господином бароном насчет дворянства или отсутствия оного я не стал. Ехать к нему в казармы? Пожалуй, в родимых стенах он подумает - а стоит ли возвращать долг наемнику без герба?
        - Давайте так, барон, - решил я. - Я заберу все, что найду у вас в карманах и кошельках, и будем считать, что вы уплатили выкуп сполна.
        Удалось найти пятьдесят монет талерами да сотни две медяков разного достоинства. Для меня, что накануне зарабатывал деньги собственным конем, - сумма несусветная!
        Когда я ссыпал боевую добычу в кошелек, барон в задумчивости спросил:
        - Все же - что ты за наемник? Я пятнадцать лет воюю. Насмотрелся на вашего брата. Другой на твоем месте предпочел бы порку, а не драку.
        - Вы воюете пятнадцать лет, - усмехнулся я, вскакивая в седло. - А я - каждый день!
        Глава вторая
        ХРАНИТЕЛЬ ТЕЛА…
        Гневко доволен: овсом подкрепился, подрался на славу и опять в дороге! Погода теплая и дождя не предвидится. Ну а что еще нужно для полного жеребцового счастья? О разных мелочах, вроде крыши над головой, пусть у хозяина голова болит.
        К вечеру мы выехали к небольшой речке и присмотрели местечко для отдыха. Было еще светло, поэтому я решил разобрать дорожную сумку: высыпал все содержимое на плащ и приступил к разбору реликвий.
        Обывателям кажется, что наш брат только и делает, что кочует с места на место в поисках приключений. Но на самом деле «псы войны» бродяжничают тогда, когда их хозяина либо убьют, либо возьмут в плен. Мы не вассалы, что обязаны выкупать сеньора или лить слезы на его могиле. Конечно, слезу, коли нужно, пролить сумеем, особенно если за это отдельно заплатят. Наемник, после потери «кормильца», предпочитает пристроиться на «хлебное» место: в королевскую армию, в герцогскую или баронскую дружину. Ну на самый крайний случай - в купеческую охрану или городскую стражу. Мне с этим обычно везло. На самом дне дорожной сумки, в чистой тряпице, лежат боевые награды, заработанные в разных странах.
        Есть награды, что, кроме воспоминаний, иной ценности не имеют. Скажем, некоторые августейшие особы повадились выдавать нашему брату медали. И добро бы - золотые или серебряные, так нет - бронзовые и медные! У меня накопился целый ошейник, где крепилось с десяток «Веры и верности», «Честностей», «Честностей и храбростей» и еще каких-то разномастных наград, по которым можно изучать историю и географию швабсонских земель. В этих краях говорят на одном языке, но королей, герцогов и прочих владетельных суверенов не счесть…
        Можно взять и напялить на себя все имевшиеся регалии. Но это выглядело бы так же глупо, как выезжать на поле боя в полном турнирном доспехе: красивом, прочном и бесполезном из-за тяжести. А что до медалей… Ценится не то железо, что на шее, а то, что в руке.
        Правда, в коллекции есть такие награды, что не постыдился бы иной герцог. Чего стоит «Башня и крест»! Конечно, в материальном воплощении он ни тоффеля не стоит, хотя и весит добрых три фунта.
        Получил я его во время войны, затеянной принцем против короля, приходившегося ему старшим братом. Король очень долго штурмовал крепость, где сидел его брат-мятежник. Рота, которой я командовал, захватила надвратную башню и удерживала ее до подхода основных сил. Твердыня была взята, а мятежный братец отправлен в другую крепость уже не как принц крови, а как узник. Король, на радостях, учредил орден. Никто толком не понял, что означал сей знак: то ли торжество законной власти (крест!) над мятежниками (башня!); то ли дух королевской власти (и крест, и башня).
        От роты, взявшей башню, осталось семь человек, поэтому награждали вельмож. Я попал под раздачу чисто случайно. Наверное, король решил подразнить своих аристократов!
        «Бешеный крест», как обозвали награду остряки (им, наверное, тоже хотелось украсить себя железякой, но - обломилось!) изготавливался из настоящего, первосортного железа, обошедшегося казне в ломаный фартинг, потому что сырье подбирали прямо на поле боя… Король, чтобы объяснить скупость, заявил, что главным мерилом должна быть не материальная, а духовная ценность! Вельможи быстро придумали выход - заказали у ювелиров золотые дубликаты, на что король не возражал.
        В те дни я имел кое-какие виды на будущее в этом королевстве, посему тоже стал подумывать о копии, но случилось то, о чем до сих пор пишут в книжках, - узнику передали пирог с начинкой из веревочной лестницы и кинжала. Дело, в общем-то, темное, но закончилось оно для мятежного принца светло и радостно: дворцовая гвардия предпочла свергнуть старшего братца и усадить на престол младшего. Экс-короля отправили в почетную ссылку, где он и погиб. Егеря, загонщики и прочие участники охоты, включая борзых, были наказаны…
        Я не успел принять участия ни в заговоре с целью свержения тирана, ни в защите законного монарха, потому что находился в приграничной крепости. Нет, не на положении узника, а напротив - был назначен туда комендантом. Потом, как и положено, начались гонения на сторонников бывшего узурпатора. Про наемника никто бы не вспомнил, не будь я кавалером злополучного ордена. Новый король объявил «Башню и крест» аннулированным. Кавалеры, под угрозой опалы и ссылки, были обязаны сдать знаки отличия в королевскую канцелярию и принести покаяние.
        Решив не дожидаться указа о ссылке, я сбежал. Не потому, что питал какие-то чувства к свергнутому королю (ну какая мне разница, кому служить?), а узнал, что те из кавалеров «Башни и креста», кто каялся, пропадали по возвращении из королевского дворца… Полиция, разумеется, упорно и безрезультатно разыскивала злоумышленников, а потом пришла к выводу, что «имела место месть со стороны бывших сторонников узурпатора».
        Оказалось, что я правильно сделал. Не люблю гражданские войны, а гвардии понравилось возводить и свергать королей…
        Младший братец пробыл на престоле только полтора года. После двухмесячной резни на престол уселся дальний родственник убитых королей, сумевший скрутить гвардию в бараний рог, а потом и вовсе - расформировать ненадежные подразделения и создать новые, лично ему преданные.
        Основоположник новой династии одним указом отменил многие законы и распоряжения своих предшественников, в том числе и аннулирование «Башни и креста» (да и кавалеров не осталось!). Так что я имею полное право носить на шее, на стальной цепи стальной же орден с тарелку величиной.
        А вот другой знак отличия мог бы быть и потяжелее! Браслет с надписью «За верность», изготовленный из красного золота и украшенный изумрудами, весил всего полфунта. Я таскаю его с собой пять лет, но до сих пор не выковырял ни одного камушка…
        Пять лет назад.
        Герцог Отто Уррийский - невысокий крепыш с седой головой, был, как оказалось, умен и подозрителен.
        - Был комендантом крепости? - недоверчиво спросил герцог. - И у тебя есть доказательства?
        Я протянул ему указ за подписью короля. Ну теперь уже - бывшего короля.
        - Хм! Странно! - недоверчиво скользнул герцог взглядом по подписи и печати. - Очень странно назначить наемника на должность, на которую обычно претендуют заслуженные офицеры-ветераны. Очень странно…
        - Вот, - протянул я герцогу Уррийскому свой орден «Башни и креста».
        - А! - развеселился владетель. - Понятно! Кажется, ты был в числе тех, кто брал крепость мятежников? Король чересчур любил своего младшего брата, за что и поплатился… Как считаешь?
        Наемнику не положено судить чувства и действия августейших особ, поэтому я неопределенно повел носом. Герцогу это понравилось.
        - Сколько лет в драбантах? - поинтересовался он, прохаживаясь по кабинету взад и вперед.
        - Пятнадцать лет, четыре месяца и восемь дней, - ответил я.
        - И до сих пор жив? - изумился собеседник. - Ну тогда тебя можно брать на службу… - Он сделал паузу: - Не простым стражником, а… начальником стражи например. Можно - главным телохранителем.
        - Как угодно вашему высочеству, - покладисто отвечал я.
        Кажется, герцогу теперь я понравился еще больше. Тем не менее он решил меня поправить:
        - Увы, солдат… - вздохнул Отто Уррийский, - не «высочество», а всего лишь «светлость». Хотя, не скрою, очень хотелось бы стать «высочеством». И у меня есть такой шанс…
        С чего это герцог откровенничает с «псом войны»? Не иначе - имеются какие-то соображения на этот счет. «Ну, ваша светлость, - мысленно посоветовал я, - если сказал „А“, так говори и „Б“»…
        - Что же, - продолжил герцог, словно уловил мою мысль. - Я вижу - ты старый солдат. Опыта тебе не занимать, а язык за плечами держать умеешь. («Что за новая идиома? - подумал я удивленно. - „Язык за плечами“? Намек на болтливый язык, от которого может пострадать голова? Надо запомнить!») Так вот, моя жена - племянница короля Шарля Лютецийского. В случае рождения у нас наследника мужского пола мы, вернее, младенец, - уточнил владетель, - становимся наследниками королевского престола и до совершеннолетия малыша имеем все права принцев крови… Понимаешь?
        Я сделал значительное лицо и кивнул. Насколько я знал генеалогию (поскитайтесь с мое меж королевских дворцов, так еще и не такое запомните!), король Шарль имел трех законных детей мужского пола, двух родных и с десяток двоюродных братьев. Количество родных и двоюродных племянников по «линии меча» вообще не поддавалось исчислению. Внучатый племянник короля по «линии прялки» стоял бы в списке претендентов на престол где-то там… Не знаю на каком месте. Тем более что ему еще следовало родиться! Впрочем, у высоких персон - свои игрушки…
        Герцог, остановившись напротив меня, спросил вдруг:
        - Как считаешь, старый наемник, на какой должности тебя можно использовать?
        Я не стал говорить, что с удовольствием справился бы с должностью производителя младенца, которому суждено встать в ряд королевских наследников, а высказал другое:
        - Думаю, ваша светлость хочет иметь телохранителя для своей супруги - ее светлости герцогини Уррийской.
        - Угадал, - удовлетворенно кивнул герцог.
        - Осмелюсь поинтересоваться, - почтительно склонил я голову и, дождавшись благосклонного кивка, «осмелился»: - Уже были случаи покушений? Сколько? Был ли кто-нибудь задержан?
        - А тебе не все ли равно? - с неким раздражением пробурчал герцог.
        - Да нет, ваша светлость, не все равно, - покачал я головой, а потом чмокнул языком для убедительности. - Мне нужно знать - от чего беречь ее светлость, вашу супругу. Одно дело - сопровождать ее в поездках, на рынках, защищая от толпы, от разбойников. Или, прошу прощения, от бывшего любовника. И совсем другое дело, если я буду знать, что за ней охотится наемный убийца. Скажем, нанятый кем-то из ваших соперников…
        - И в чем разница? - покачнулся герцог на каблуках, выказывая интерес к обсуждаемой теме.
        - Разница в том, что нужно не только защищать, а узнать - кто нанял убийцу и постараться опередить его.
        - Любопытно… - в некой раздумчивости обронил герцог. - Ответный удар, как я понимаю, отправить убийцу к сопернику. А как узнать имя нанимателя, если убийцу взять живым не удалось? Предположим, у меня много соперников. Как тогда быть?
        Определенно, герцог был умен. Посему я не стал строить из себя умника:
        - Сложно, долго… - покачал я головой. - Но возможно! Нужно установить личность убийцы, проверить, с кем он встречался в последнюю неделю. Выйдем на посредника, а там - на заказчика. Вряд ли наниматель будет делать это лично… Но все-таки, имея терпение и деньги, всегда можно на него выйти. А уж там…
        - Любопытно-любопытно, - уже в который раз повторился владетель. - А не подскажете, как наказывают нерадивого телохранителя, который не сумел спасти… э-э своего патрона?
        - Откровенно говоря, не знаю, - честно ответил я. - Не хвастаюсь, ваша светлость, но мне эта участь будет вряд ли грозить. Чтобы добраться до той особы, которую охраняю я, нужно прежде всего убить меня…
        - А ты - бессмертный?
        - Ну, бессмертных людей не бывает. Просто кого-то убить сложно.
        - Тебя, значит, убить сложно, - в который раз прошелся герцог по залу. - А что ты скажешь по поводу меня?
        - Лично про вас сказать ничего не могу. Думаю, что вы владеете оружием так, как и положено дворянину. Но что касается охраны…
        - И где же ты видишь охрану? - делано удивился герцог.
        - За портьерой сидит арбалетчик, - стал я излагать. - Сидит хорошо, но, судя по звуку, пружина натянута слишком туго, даже (сделал я паузу) перетянута, поэтому арбалет может выстрелить произвольно. Могу еще сказать, что парень нервничает - чересчур громко дышит и сбивает прицел, а потому - за последние десять минут на линии прицела был не я, а вы…
        Герцог испуганно обернулся в сторону стрелка. Тот, вероятней всего от неожиданности, нажал на спусковой крючок. К счастью, я успел слегка отодвинуть его светлость, а иначе остался бы без хозяина еще не приступив к работе.
        - Да я… да я тебя, сукина сына… - закипел герцог, набросившись на несчастного арбалетчика, который, ползая на коленях, скулил и плакал, пытаясь объяснить, что все случилось само собой.
        Когда его светлость отвесил недотепе последний пинок и немного успокоился, а избитый стрелок уполз, я продолжил:
        - А лучник, что целится в меня через отверстие в балконе, слишком ярко вырядился - красный камзол на фоне серых балясин…
        Герцог, встав рядом со мной, вскинул голову и выругался:
        - Доннер веттер! И откуда же такие болваны взялись?!
        - Не судите их строго, - заступился я за охранника. - Парням нужно немного опыта, вот и все.
        - Опыта, опыта, - проворчал герцог. - Пока они опыта набираются…
        - Если позволите, ваша светлость, я готов дать им пару занятий, и в следующий раз они…
        - Следующего раза не будет, - перебил меня герцог. - Если уж совсем откровенно, то эти предосторожности были только ради встречи с тобой.
        Теперь настал черед и моему изумлению:
        - С чего это такая сомнительная честь?
        - Прочти, - протянул мне Отто Уррийский грамоту, сработанную в типографии.
        Насколько я знаю, печатают документы тогда, когда их требуется сделать быстро и в большом количестве: манифесты по случаю восхождения на престол или по случаю розыска государственного преступника. Писцы в этом случае не успевают.
        В бумаге, вышедшей из королевской типографии, было обращение к соседям с требованием выдачи «злокозненных» сторонников узурпатора Карла Юхана. Числился там и некий наемник Юджин Артакс, «коварным образом втершийся в доверие» к бывшему королю, получивший высокие должности и награды…
        - Как думаешь, часто наемники попадают туда, где перечислены только особы королевской крови да титулованная знать?
        - Я лично попал впервые, - честно признался я. - Про остальных сказать не могу - не видел и не слышал…
        - Вот и я не видел и не слышал, - усмехнулся герцог. - И что ты мне скажешь? Выдам я тебя или нет?
        - Воля ваша, - поклонился я как можно ниже и пытаясь сделать вид, что стараюсь унять нервную дрожь… - Тут ведь либо выдадите, либо - не выдадите…
        - Воля моя, это точно, - хохотнул довольный герцог. - Только выдавать тебя у меня нет ни малейшего резона. Общих границ у нас нет. Преступников уррийских, которых можно было бы на тебя выменять, в их тюрьмах тоже нет. Да и числишься ты в общем списке. Стало быть, попал в перечень случайно, из-за этого ордена. Покажи-ка его еще раз.
        Его сиятельство внимательно оглядел орден, взвесил на вытянутой руке и хмыкнул:
        - Фунта два… Такие ордена хорошо поверх кирасы надевать - болт арбалетный не пробьет. Или - на шею вешать, перед тем как топиться идти…
        Возвращая мне «Башню и крест», герцог, как бы мимоходом, обронил:
        - Покамест, - выделил он с сожалением, - я не могу учреждать ордена. Но есть и у меня оч-чень неплохая награда для верных людей. Смотри…
        Подвернув рукав, Отто продемонстрировал браслет шириной в вершок… Глядя на золото и драгоценные камни, мне захотелось стать верным человеком герцога Отто Уррийского. А герцог меж тем еще и подлил масла в огонь:
        - Если моя супруга, дражайшая герцогиня, подарит мне сына, то эта награда - твоя.
        «Помогу! Без вопросов!» - чуть не ляпнул я, но сдержался…
        Дав полюбоваться, Отто Уррийский опустил рукав и стал говорить о моих обязанностях…
        Будучи дочерью двоюродного брата короля и супругой владетельного герцога Уррийского, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия (это ее сокращенное имя!) ненавидела светскую жизнь. Она никогда не показывалась на балах, если, разумеется, это не диктовалось государственной надобностью, терпеть не могла светские рауты и более всего ненавидела гостей, которых была вынуждена принимать едва ли не каждодневно. По слухам, великая герцогиня хранила верность своему супругу и не принимала дам, имеющих любовников…
        Любимым занятием герцогини была охота. Мотаться по прибрежным камышам за диким кабаном, травить волков по свежему снегу, гоняться за лисицами ей было гораздо милей, нежели блистать в собственном ли или при каком прочем дворе. Любимыми ароматами герцогини были запах конского пота, свежего воздуха и звериной крови (подозреваю, что и навоза тоже…).
        Лучшими друзьями герцогини числились егеря и доезжачие, а лучшим подарком она считала не драгоценности, а новое навершие для охотничьей рогатины или италийский арбалет с роговым прикладом и стальной пружиной. Изысканным нарядам, которые герцог покупал для любимой супруги, она предпочитала кожаные охотничьи камзолы и (о, ужас!) кожаные штаны, так несовместимые с достоинством великой герцогини.
        Увы и ах, но герцог не мог запретить жене подобные вольности. В брачном контракте, подписанном при помолвке, когда принцессе было всего десять лет, а Отто уже перевалило за сорок, особой строкой было оговорено, что, «муж не будет чинить супруге препятствий при ее развлечениях». Кто же тогда мог предположить, что ставши из девочки женщиной, Лилиана-Августа (и так далее) увлечется охотой? Запретить - означало расторгнуть контракт и потерять надежду стать его высочеством. В то же время герцогиня никогда не уклонялась от собственных супружеских обязанностей, которые Отто мог совершать «не менее одного раза в неделю, но не более десяти раз в месяц».
        Однако, хотя герцогиня не противилась супружеским обязанностям, но и забеременеть она не могла. Герцог считал, что виной всему - неумеренная любовь супруги к охоте, когда Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия ни свет ни заря срывается с супружеского ложа и скачет в леса. Кроме того, Отто Уррийский опасался, что во время охоты с герцогиней может случиться какая-нибудь неприятность: встреча ли с кабаном на узкой тропе, волк, прорвавшийся через оцепление егерей… Ну да мало ли еще что…
        К сожалению, государственные дела не позволяли владетелю Уррии выезжать на охоту так часто, как это делала его жена. Да герцог и не был поклонником охоты. Вот тогда он решил, что к супруге необходимо приставить человека, который будет на охоте заниматься лишь тем, что беречь великую герцогиню…
        Когда герцог изложил свои соображения, я мысленно застонал. Видимо, взгляд у меня был не очень веселый, потому что Отто Уррийский спросил с беспокойством:
        - Что-то не так? Неужели охранять женщину на охоте сложнее, чем охранять от наемных убийц?
        - Не то слово, ваше высочество, - по «рассеянности» употребил я титул принцев крови вместо герцогского, но владетель меня не поправил. - Наемный убийца - это всего лишь человек. Стало быть, мыслит по-человечески. Что может стукнуть в голову льву, носорогу или там, тигру - я не знаю. И уж тем более, что взбредет в голову женщине-охотнице…
        - Ну, львы и носороги у нас не водятся, - утешил меня педантичный супруг. - Есть медведи, рыси, кабаны. А вот насчет того, что в голову взбредет охотнице, тут ты прав. Герцогиня очень болезненно воспринимает любого телохранителя, которого я ей даю. Отказаться она не может, но…
        - Происходят несчастные случаи… - догадался я.
        - Вот-вот, - поддакнул герцог. - У одного из телохранителей лопнула подпруга во время гона за зайцами. Заяц же, как известно, может задними лапами и медведю брюхо распороть. Хорошо, что у охранника была кираса… Еще одного избили до полусмерти егеря и загонщики: дескать, глазел он на герцогиню нехорошо… Эти бездельники мою супругу просто обожают - в огонь и в воду за нее пойдут. Ну а еще один просто исчез. Вернулся только конь с ободранным боком. Говорят - рысь напала! Трупа так и не смогли найти. Не скрою, Артакс, у меня не так много вассалов…
        «М-да, весело, - подумал я, хотя веселиться тут было нечему. - Это как же удастся защитить того (то есть ту!), кто не хочет защиты? Да еще - как не стать вместо телохранителя жертвой? - поразмыслил я. - Отказываться - нельзя. Герцог-то вроде бы человек неплохой. Но и хорошим он тоже быть не может…» Намек я понял очень ясно. Будешь служить - награжу, а нет - накажу. Поэтому, ежели что, выдаст он меня как «злокозненного соратника-сподвижника узурпатора».
        - Ваше, э-э… Ваша светлость, - нерешительно спросил я. - Разрешено ли мне будет применять меры воздействия к герцогине?
        - Не понял… - вытаращился на меня герцог.
        - Ну, предположим, если мне придется дернуть ее за руку, сбить с ног, а то и выругать - это не будет преступлением?
        - Хм-хм, - подумал несколько секунд герцог, а потом, внезапно повеселев, заявил: - Знаешь, дружище! Если понадобится, для пользы дела, то можешь ее отшлепать! Только (показал он кулак!) - во всем меру знай!
        …Мое знакомство с герцогиней и ее свитой состоялось на следующее утро. После третьих петухов, когда начинают просыпаться коровы и пастухи, а все добрые люди (мы, наемники, в эту категорию не входим) еще спят, герцогиня уже направлялась в конюшню. Туда же сползалась и ее заспанная свита. Я не очень силен в охотничьих премудростях, но, если человек держит на поводу (или, как правильно - на поводке?) собак, значит, он - псарь. А ежели имеет при себе охотничий арбалет (почти такой же, что и боевой, только короче и изящнее), то это, наверное, егерь. Стало быть, псарей было трое да четверо егерей. Было еще двое парней лакейского вида, имевших при себе лишь охотничьи ножи.
        Мне было жаль обитателей замка и жителей городка. Когда ежедневно и спозаранку гавкают собаки и ржут лошади, а потом охотничья кавалькада высекает копытами искры из старого булыжника мостовых, то любители поспать поминают увлечение герцогини не очень добрым словом…
        Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия не выглядела красавицей. Когда я впервые увидел ее вытянутое лицо с увесистой нижней челюстью (фамильный признак эрл-герцогов Паренских, предков по отцу), массивный нос (достался по женской, королевской линии) и тонкие губы, то понял, почему у герцогини нет любовников… И удивился мужеству старого Отто, который «не менее одного раза в неделю, но не более десяти раз в месяц» пытается обзавестись наследником.
        Однако, если быть справедливым, то герцогиня имела довольно стройные формы, что подчеркивалось ее мужским нарядом. Мой гнедой (папаша Гневко) был уже готов, но в седло я не запрыгивал, поджидая остальных. Охотники, за исключением герцогини, сосредоточенно седлали коней. Хозяйка, наблюдая за действом, лениво зевнула и пренебрежительно бросила мне в лицо:
        - Ты кто? - И, не дожидаясь ответа, заключила: - Наверное, мой новый хранитель тела… Не боишься в лес ехать?
        «Свита» захохотала, предвкушая потеху…
        - Н-ну! - требовательно спросила она. - Боишься - или нет?
        - Боюсь, - кротко ответил я.
        Свита заржала еще громче. А один из егерей, самый молодой и наглый, презрительно сощурившись, присоветовал:
        - Ты, наемничек, когда в лес поедем, в штаны не наделай.
        - Ничего, - примирительно улыбнулся я. - Твои возьму…
        - Чего? - вытаращился на меня егерь. - А ну повтори, что сказал…
        - Повторяю, - улыбнулся я еще более кротко. - Если наделаю в свои штаны, то сниму твои. Показать?
        Егерь рванулся, как лось, узревший соперника. Но лосиный турнир я разыгрывать не собирался - насадив парня на свой кулак, перевернул вниз головой и, развязав его пояс, вытряхнул из штанов.
        - Вот примерно так… - сказал я, бросая парню штаны. - Носи, пока я добрый…
        Охотники не сразу поняли - почему их товарищ, оказавшийся в одних кальсонах, принялся судорожно блевать, а герцогиня, на несколько секунд потеряв дар речи, махнула псарям:
        - Ату его!
        Холуи повиновались бездумно и беспрекословно. Что же, такое развитие событий я предвидел, потому что за спиной была стена, а рядом - верный жеребец, и первая гончая, атаковавшая меня, отлетела, жалобно поскуливая.
        «Позвоночник…» - отметил я, отшвыривая в сторону еще одну псину. Третья получила удар (не то - кулаком, не то - копытом) в голову, но сумела отползти сама. Еще одну псину конь ударил в нос… Жаль, что кожаная перчатка мешала всунуть руку в пасть, поэтому пятую я поднял за хвост и ударил об стенку…
        Псари не осмелились оттаскивать собак без повеления герцогини, но те оказались умнее. Уцелевшие звери отскочили подальше, образовали полукруг и стали истошно лаять. Мы с конем стояли, прикрывая друг друга, а в паре саженей, не решаясь приближаться, бесновались люди и выли собаки. Герцогиня нервно кусала губы в сторонке…
        - Ну, кто еще смелый? - спросил я, обращаясь к людям. - Собак вам не жалко, ублюдки?
        Егеря и псари были не робкого десятка. Тем более, за вычетом одного (он еще не пришел в себя) их оставалось восемь против одного. В руках появились ножи, а один орудовал «козьей ножкой», взводя арбалет.
        - Парни! - обратился я с краткой, но убедительной речью. - Хотите подраться, вперед! Но если кто-то вытащит нож, я достану меч. Убивать не буду, но руки и ноги поотрубаю… И еще, - обернулся я к герцогине, - если тот придурок вскинет арбалет - умрет первым!
        - Ренье, убери арбалет, - приказала ее светлость, поняв, что я не шучу: - И все остальные - спрячьте ножи!
        Арбалетчик злобно посмотрел на меня, перевел взгляд на хозяйку и отбросил оружие. Парни, хоть и неохотно, стали убирать ножи. Кажется, охотники не бывали в настоящих схватках. Да и откуда? В сражениях они не участвовали, а пьяная кабацкая драка - это пьяная драка, но не бой.
        Если готовишься драться с теми, кого много, и победить, то будь готов пропустить несколько (а то и с десяток) ударов. Другое дело, как ты сможешь их «держать».
        Не дожидаясь, пока толпа приблизится, я пошел на прорыв…
        Первые, попавшиеся под удары моих кожаных (со стальными накладками!) перчаток, упали, не пискнули, а я оказался за спинами нападавших. Некрасиво, неблагородно - но пришлось бить сзади. Удар в голову, пинок с левой ноги, под копчик; пинок с правой - в почки - и число противников уменьшилось. Теперь - удар кулаком в печень одному, пинок под колено другому… У двоих оставшихся на ногах сдали нервы… Крепкий мужчина (егерь или псарь - не знаю) развернулся и бросился бежать. Второй ухватился за рукоять ножа (вот мерзавец, договаривались же!). Что-то у парня не клеилось - то ли лезвие застряло, то ли руки вспотели. Пока он дергался, я снял шлем и запустил им в голову убегавшего (все нужно доводить до конца!). Парень, наконец-то вытащивший свой свинорез, стоял на полусогнутых ногах и внимательно следил за мной.
        - Ты помнишь, что я обещал? - строго напомнил я. - Считаю до трех: раз, два (помедлил я, выжидая)… три…
        На счете «три» парень уронил нож на землю и прыгнул на меня, пытаясь угодить ногой в лицо. Удар был классный! Нога, как известно, гораздо сильнее, чем рука. И если бы попал, то он точно вдавил бы мой нос в череп! Пришлось упасть на колено, поймать его ногу и ударить кулаком в пах… Ну, возможно, дети у него еще будут…
        Я огляделся. Восемь (а, нет, девять) парней корчились, держась за животы, головы и прочие места.
        Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия стояла на прежнем месте, а по ее лошадиной физиономии было невозможно определить - испугалась она или, напротив, восхищается. Герцогиня молча повернулась и гордо удалилась в замок. Решив, что ее светлость сама пришлет слуг за пострадавшими, я отправился докладывать герцогу о первом дне службы.
        В приемной его светлости, желавшего стать его высочеством, дежурил паж. Героически прикрывая цыплячьей грудью дверь в кабинет, юнец надменно сказал:
        - Их светлость заняты!
        Я уселся на кожаный диванчик, заработав неодобрительный взгляд: мне следовало либо стоять, или, в качестве особой милости, сесть на откидной табурет у стены. Однако указывать наемнику его место мальчишка не рискнул. Из-за дверей доносились яростные вопли герцогини. Стало быть, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия изволит сетовать…
        Дверь кабинета откинулась так резко, что мальчишка отлетел в сторону. Его светлость, не обратив внимания на травму юнца, высунулся из дверей.
        В халате и колпаке Отто Уррийский не производил впечатления коронованной особы. Узрев меня, герцог слегка поморщился:
        - Ты кстати, Артакс. Заходи.
        Я изобразил межевой столб, замерший в почтении и смирении, а герцог изволил заорать:
        - Ты знаешь, что натворил?!
        - Никак нет, ваша светлость! - голосом недалекого капрала отрапортовал я.
        - Из-за тебя я был вынужден нарушить брачный контракт! - бушевал герцог, посыпая мою голову сочными эпитетами…
        - В каком пункте? - деловито поинтересовался я. - Если в том, что касается права великой герцогини на развлечения, то вашей тут вины нет. Как говорят крючкотворы - имеют место форс-мажорные обстоятельства. Или - «казус», то есть - случай. Любой стряпчий докажет, что его светлость ни в коей мере не пытался ущемить права ее светлости.
        - А как же тот факт, что вы (сколько яда было в этом «вы»!) избили моих людей? С кем, по-вашему, я должна теперь ехать на охоту? - поинтересовалась герцогиня, тряхнув гривой.
        Ба! Оказывается, помимо статной фигуры, у герцогини очень красивые волосы. Во дворе они были убраны под шляпу…
        - Если помните, ваша светлость, драку спровоцировал не я, а ваши слуги, - поклонился я герцогине.
        - Но вы ее начали! - топнула ногой герцогиня, как норовистая лошадь копытом.
        - А что я должен был сделать? Позволить себя избить? Или затравить себя борзыми?
        - Легавыми! - опять топнула герцогиня. - Только наемник не отличает борзой от легавой!
        - В следующий раз, когда ваша светлость будет науськивать на меня собак, обязательно поинтересуюсь их породой…
        - Так ты еще и смеешься, мерзавец! - выкрикнула герцогиня и удалилась, гордо цокая каблуками.
        - Ну а теперь расскажи, как было дело, - проводив взглядом супругу, приказал мне герцог.
        Приняв мой рапорт, герцог хмыкнул и принялся расхаживать по кабинету:
        - Ну а зачем тебе это понадобилось? И какая связь между тем, что я тебе приказал, и избиением этих олухов?
        Чувствовалось, что герцог, равно как и я, недолюбливает бездельников, вроде псарей и егерей, но мирится с их присутствием. Положение обязывает!
        - Думаю, что недели две свите герцогини будет не до охоты. Значит, на две недели ее светлость будет в безопасности.
        - Это прекрасно, что ты всыпал этим бездельникам. Но ты, Артакс, не знаешь мою супругу, - устало сказал герцог, снимая с головы дурацкий колпак, из-под которого вывалились взлохмаченные седые волосы. - Сегодня она побесится, покричит, а завтра захочет отправиться в лес, ловить какого-нибудь зайца. Отпускать ее светлость с одним телохранителем нельзя. А опытных охотников из-за твоей ретивости у меня нет. А что проку от неопытных?
        - Ваша светлость, - покачал я головой. - Человека трудно уберечь, если он сам себя не бережет. Но если герцогиня поедет на охоту одна, не считая вашего покорного слуги, то шансов на ее безопасность будет больше.
        - Это почему? - привстал герцог на носочки.
        - Насколько я знаю, чем больше охотников - тем больше шансов заполучить случайный арбалетный болт или стрелу. Что касается волчьих ям, ветвей - так тут и армия не убережет. Ну а от диких зверей мы с ее светлостью отобьемся.
        - Что же, а в этом что-то есть… - в задумчивости обронил его светлость.
        …Ни одному художнику не под силу изобразить метаморфозы, случившиеся с этой женщиной! Куда-то девалась отвисшая челюсть ослицы и нос пеликана. Это была хищница, прекрасная в своей дикой красоте и необузданности!
        Я любовался Лилианой-Августой-Фредерикой-Азалией. Как прекрасно и естественно она выглядела, согнув в локте левую руку, а указательным пальцем правой «выбирая» спусковой крючок арбалета. Как хищно и холодно прищурила она левый глаз! Будь я художник, непременно написал бы ее в облике Артемиды.
        С радостью любовался бы герцогиней и дальше, если бы ее арбалет был направлен в другую сторону… Но не быть мне великим художником! (Признаюсь, что и обычным не быть - рисовать не умею.) Вместо того чтобы восторгаться статью богини охоты, я, чудом уловив момент выстрела, распластался вдоль лошадиной спины, а стрела улетела куда-то в чащу.
        - Вы поспешили, - галантно поклонился я герцогине. - В следующий раз соблаговолите целиться чуть ниже…
        - И что дальше? Расскажете мужу? - презрительно усмехнулась герцогиня.
        - А смысл? - покачал я головой, слезая с седла. - Позвольте, сударыня, я помогу вам спешиться. Позвольте ручку…
        - Это зачем? - вскинула ее светлость голову, но руку, тем не менее, подала.
        Подождав, пока амазонка твердо встанет на ноги, я снял перчатку и объяснил:
        - Затем, ваша светлость, что с лошади падать было бы гораздо больнее.
        - С какой лоша…
        От затрещины, которую я с удовольствием закатил герцогине, она, герцогиня, отлетела в сторону и, врезавшись в куст, осела на землю…
        - Будете жаловаться мужу? - ехидно поинтересовался я.
        Ее светлость смотрела на меня глазами затравленной лани. Потом, потрогав щеку, сказала:
        - Синяк останется…
        - Разрешите, я посмотрю.
        С ловкостью бывалого коновала я повернул пострадавшую щеку к солнцу и, осмотрев ее, высказал профессиональное мнение:
        - Ма-ленький такой синячок… Но это - исправимо…
        Опустившись на колени перед дамой, я нежно поцеловал герцогиню в «увечную» щечку и как-то случайно нашел ее губы… Они были податливы, чего нельзя сказать о кожаных штанах, не желавших слезать со светлейшей попы… Казалось, в герцогине проснулся настоящий черт. Вскоре я уже не понимал - то ли я обладаю женщиной, то ли имеют меня самого.
        - Я и не знала, что такое возможно, - застенчиво проговорила ее светлость, внимательно рассматривая штаны. - И как я в них влезу?
        Было не очень понятно, что имела в виду герцогиня. Наше ли «деяние» или снятые штаны. Я попытался помочь, но - тщетно…
        - Сумел снять - сумей надеть обратно! - приказала ее светлость.
        - А как вы в них влезаете? - сумрачно поинтересовался я, пытаясь втиснуть изящные ножки в узкие штанины.
        - Надеваю сырыми, а после охоты сажусь в ванну! - сердито объяснила герцогиня, сдерживая слезы. - Ну так что, прикажете возвращаться в замок с голой задницей?
        Я бы не возражал. Но муж не поймет… К счастью, неподалеку отыскалась лужица. Но не обошлось без потерь, потому что один из швов все-таки лопнул.
        - Ладно, - критически буркнула светлость. - Сойдет…
        Когда мы возвращались, герцогиня в задумчивости изрекла:
        - Сегодня супруг должен посетить мою спальню. Интересно, как оно будет?
        Вышло неплохо. На охи герцога и вопли герцогини, доносившиеся из-за дверей, сбежался весь замок - решили, что кому-то из господ плохо.
        На следующий день герцог настолько устал, что не сумел покинуть супружеское ложе. Герцогиня, счастливая и беззаботная, как бабочка, отправилась на охоту вместе со мной…
        Наши выезды продолжались несколько недель. Портные сшили для ее светлости новые штаны, с которыми не было трудностей ни при снимании, ни при надевании.
        Мне бы радоваться, но близость начала утомлять. В придачу к необузданности (это-то еще терпеть можно!) женщине были нужны острые ощущения, потому что иначе она не возбуждалась. Лилиана-Августа несчетное число раз стреляла в меня из арбалета, пыталась продырявить копьем, норовила столкнуть в волчью яму. Однажды пришлось уступить и позволить поранить себя рогатиной. Рана была глубокая, но неопасная. Впрочем, худа без добра не бывает. Дырявый камзол и окровавленная повязка сослужили мне хорошую службу. Дворня, удивлявшаяся тому, что герцогиня привозит с охоты дичь все реже и реже, уже начинала нехорошо шушукаться. Герцог, до которого слухи не могли не дойти, увидев повязку, остался доволен.
        В последнее время его светлость передвигался по коридору держась за стенку. Возможно, мешали ветвистые рога или сказалась усталость от любовных утех…
        При очередной нашей встрече в кабинете его светлость довольно хохотнул, ткнув пальцем в заштопанную дыру на моем платье:
        - Ну, что я тебе говорил?! Наверное, вместо зверей ее светлость охотится на телохранителя? Ничего, ты у меня молодец. Другого она бы уже убила, - утешил меня герцог, по-отечески похлопав по плечу. Всему на свете, как известно, приходит конец.
        Во время очередной «охоты», когда я подумывал - а не поменять ли мне пост телохранителя на почетную должность убийцы, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия погладила свой живот и объявила:
        - Я беременна!
        - Поздравляю вас, ваша светлость! - глупо улыбнулся я, не особо вдаваясь в смысл сказанного.
        - Ты болван! - злобно выкрикнула герцогиня и пнула меня в то самое место, которым так дорожит любой мужчина.
        Услышав мой сдавленный вопль, любовница сменила гнев на милость:
        - Дурачок, как ты не понимаешь? В случае беременности я не имею права рисковать ребенком. Значит, муж запретит мне ездить на охоту.
        - А ты ему пока не говори, - лживо предложил я, морщась от боли и злясь, что пропустил очевидный удар.
        - Дурачок, - грустно повторила женщина. - Я обязана это сделать. Служанки уже догадались и доложили герцогу. Если я не буду ездить на охоту, мне не нужен телохранитель. («Вот и славно!» - возликовал я.) Если я попрошу, Отто назначит тебя латником дворцовой стражи, но нужно ли это?
        - Не нужно, - ответил я, не раздумывая. Если бы я сразу поступил в стражу - это было бы нормально. Теперь же перейти из личных телохранителей в простые латники мне не позволяла профессиональная гордость.
        - Именно не нужно, - кивнула герцогиня (как мне показалось - с облегчением). - Если ты останешься, то рано или поздно о нашей связи станет известно. Герцог постарается избежать скандала. Однако…
        - Однако, на всякий случай, прикажет меня тихонечко прирезать и закопать в безымянной могилке, - уверенно предположил я.
        - Обязательно, - кивнула Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия. - Ни у кого не должно быть сомнений, что отцом ребенка является его светлость Отто Уррийский.
        Отставка выглядела буднично. Герцог вручил кошелек с двумя сотнями талеров и пергамент, в котором расписывалась доблестная служба в качестве личного телохранителя герцогини Уррийской и прочая… Я собирался было откланяться и уйти, но Отто Уррийский остановил меня:
        - Вот еще… - вздохнул он. - Я говорил, что могу наградить тебя после рождения ребенка, но думаю - лучше это сделать сейчас.
        Его светлость вложил мне в руку золотой браслет, украшенный драгоценными камнями и гравировкой «За верность», а потом вполголоса сказал:
        - А язык, надеюсь, ты будешь держать за плечами…
        Когда выводил коня, ко мне подошел слуга. Кажется, один из псарей, которых я обидел.
        - Ее светлость просила передать вам подарок, - заявил псарь, запуская руку под плащ.
        Меня спасла случайность. Конь споткнулся, попав копытом в выбоину, дернулся, и кинжал, что должен был войти мне под сердце, лишь скользнул по коже, разлохматив камзол.
        Вытаскивая из остывающего тела клинок, выругал себя за то, что не догадался спросить - кто же его послал? Хотя чего же тут непонятного… Лилиана-Августа-Фредерика мне все объяснила.
        Глава третья
        СТРАННАЯ СДЕЛКА
        Едва я успел сложить безделушки обратно в мешок, как Гневко заржал, предупреждая о приближении посторонних.
        Мы осторожно выглянули из-за кустов, оценивая угрозу. Так… Обоз телег в двадцать. Определить, что именно везут, было сложно - содержимое телег тщательно прикрыто холстом. Сопровождало обоз человек десять. Судя по старомодным кирасам, закрывающим бедра, неуклюжим капелинам[1 - Капелина - шлем с козырьком и наушниками, прикрывающий шею. Особенностью такого шлема является наносник, который можно регулировать на нужную высоту. Замечу, что носить сей головной убор очень неудобно.] и алебардам - городская милиция, на вооружении которой вечно экономят. Старший над латниками - моложавый субъект, опоясанный длинным мечом, экипирован в кольчугу и морион. А вот главным, по определению, был безоружный старичок в черном камзоле, черных же штанах и берете, украшенном пером. Пока латники разбивали лагерь и разводили огонь, старичок разминал длинные ноги, вышагивая взад и вперед, как циркуль по карте.
        Я выругал себя за то, что не догадался отойти шагов на двести в сторону. С другой стороны - нормальные купцы доехали бы до постоялого двора. Хотя (тут мы с Гневко были согласны) опасности для нас эти люди не представляли, но я всегда старался не лезть на рожон. Но бросать понравившееся место не стал, решив, что друг другу мы мешать не будем. Пришлые так не считали. Скоро я услышал нагловатый голос:
        - Ты кто такой? Вставать надо, когда спрашивают!
        Я даже не соизволил обернуться. Городские стражники, они чем-то сродни баронским дружинникам - такие же спесивые и глупые. Но, в отличие от кнехтов, горожане и драться-то как следует не умеют. Дружинники, по крайней мере, время от времени ходят отбивать овец у соседей или возвращать угнанных, выезжают на большую дорогу грабить купцов. А эти только и могут, что сграбастать зазевавшегося воришку или сдирать с крестьян медяки за въезд в город.
        - Чё, оглох, да? Ну я те щас уши прочищу… Ай!
        Юнец, попытавшийся достать меня колющим оружием, полетел в речку, а я рассматривал трофей - тяжелую гуфу.
        - Хорошее оружие, да дураку досталось! - огорченно сказал я, убедившись, что лезвие не затачивали с тех пор, как оружие отковали.
        - Ну я тебе покажу! - пообещал латник, вылезая из воды и отряхиваясь, как мокрая собака. Парень был не трус, но дурак редкостный. Вместо того чтобы задуматься, а потом, извинившись, уйти по своим делам, он снова бросился на меня.
        Пока латник второй раз купался, на шум подошли командир и пара стражников.
        - Что случилось? - деловито спросил старший. Внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на щит (без герба!), висевший на дереве, примирительно улыбнулся коню, который уже радостно готовился к драчке, и поинтересовался:
        - Алебардой пихался? - И, не дожидаясь ответа, подошел к подчиненному, что выкарабкивался из воды, и треснул того по шее, заставив парня искупаться в третий раз.
        - Правильно! - одобрил я действия командира.
        Чувствовалось, что старший латник знает, когда нужно драться, а когда нет. Тем более что я оружия не вынимал.
        - Алебарду вернешь? - спросил старший. - Тебе-то она зачем? А с этого дурака за потерю оружия тройную стоимость вычтут.
        - Так, может, - пусть вычтут? - предложил я, примериваясь к оружию. - Ради науки… Дураков учить надо! А за эту железяку… Ну хотя бы пару подков выменяю, все польза.
        - Да надо бы поучить. Только у него мать и две младшие сестры, - вздохнул командир: - Сколько раз я им, дуралеям, твердил, чтобы не лезли куда не просят и не связывались с теми, с кем не справиться!
        - А они? - с любопытством спросил я.
        - Они… - хмыкнул командир, присаживаясь рядом со мной. - Кирасу нацепят, алебарду возьмут - думают, им теперь черт не брат. Да и кто в городскую стражу-то идет? Младшие дети пекарей да сапожников, которым наследство не светит, а работать неохота!
        - Понятно, - кивнул я. - Везде всё то же самое.
        - Сколько пара подков стоит? - поинтересовался капитан и предложил: - Давай заплачу.
        - Ладно… Не буду наживаться на собрате, - усмехнулся я, возвращая алебарду просиявшему парню. Окинув взглядом капитана, спросил: - Кавалерист?
        - Было, - кивнул тот. - Сам-то из каких будешь?
        - Тяжелая пехота.
        - Наемник?
        - Из птенцов Рудольфа, - ответил я.
        Его величество король Рудольф - властитель Фризландии, Моравии и Полонии, имевший все права считать себя императором (но почему-то медливший заявить права на титул), был рачительным хозяином. В отличие от соседей, исходивших из правила, что «наемник - есть мясо, которое нужно пихать, пихать и пихать в глотку войны, пока та не захлебнется», добряк Руди полагал, что наемник - прежде всего деньги. А деньги, как известно, любят счет. Нет-нет, король не призывал экономить на «псах войны», тем более на новобранцах: пять лет службы (если доживал до этого времени) делали солдата состоятельным человеком. Но король говорил, что дешевле подготовить одного хорошего наемника, нежели трех плохих. И если в соседних королевствах на «отбраковку» новобранцев (смерть, увечья, дезертирство) военная канцелярия закладывала от тридцати до пятидесяти процентов, то Руди требовал, чтобы смертность во время учебы составляла не более пяти… Наш король был реалистом, понимающим, что во время обучения может быть все. Нам же это давало призрачную надежду выжить хотя бы в учебном лагере.
        Офицеры и сержанты, готовившие «топливо» войны, были ограничены в методах обучения: запрещалось калечить или убивать новобранцев, но в остальном руки и ноги «учителей» были развязаны. Тем более что искомая цифра «пять процентов» позволяла избавляться от чересчур тупых или склонных к беспорядкам. Опять-таки король считал, что ежели ты солдат - то должен заниматься военным делом сутра и до вечера. Все хозяйственные и бытовые проблемы, начиная от готовки еды, уборки территории и вывоза содержимого сортиров, должны решать «слабосильные», которые и служили дольше, и получали меньше.
        На следующий день после прибытия нас подняли ни свет ни заря и выгнали из казарм. Там, под командой сержантов, мы принялись бегать вокруг лагеря, наматывая круг за кругом. Кто-то падал, не выдерживая темпа, но большинство выдержало. По моим подсчетам это заняло около часа. Сержант, бежавший рядом с нами, даже не вспотел. Он назвал эту пытку «нагуливанием аппетита» перед завтраком, а потом пообещал, что завтра мы встанем еще раньше, а бегать будем еще дольше…
        Дальше был завтрак. Простой и сытный: каша с мясом, кусок хлеба и - ни капли спиртного! Полчаса свободы на «утряску» еды и снова учеба. Учили правильно бегать, далеко прыгать, драться руками и ногами. Обед - каша гороховая с мясом, овощи и хлеба, сколько влезет. Час на отдых. И опять все сначала, до вечера. Ужин (рыба, крупа, что-нибудь сладкое) - и опять, до девяти часов. Час на личные дела (можно сходить на кухню, где всегда давали что-нибудь пожевать) и сон.
        Нас учили владеть самым разным оружием - от меча и до крестьянского цепа. Но главное - мы должны были оставаться в живых, убивая как можно больше.
        Через месяц каждый из нас был способен потягаться с лучшим латником из городской стражи, через два - с баронским мечником. К концу обучения биться с нами на равных могли лишь рыцари, которых учат воевать с четырех-пяти лет. Опять же, не каждый из рыцарей мог победить «птенца Рудольфа».
        Дальше учить было бесполезно. Теперь - только опыт, опыт и еще раз опыт. Зато - если обычный наемник жил не больше одного-двух лет, «птенцы Рудольфа» умудрялись приносить пользу королю от трех до четырех. А те, кто умудрялся прожить весь срок и уходил на покой, имел в кошельке столько деньжат, что мог себе позволить прикупить земли и небольшой домик. Или внести пай в какую-нибудь гильдию.
        - Путешествуешь или по делам? - продолжал капитан допрос.
        - Работу ищу.
        Капитан стражи присвистнул. Ну еще бы. Безработный «птенчик из гнезда Рудольфа» звучит так же нелепо, как «безземельный король». Немного подумав, латник спросил:
        - К нам наняться не хочешь?
        - Городским стражником за два талера в месяц? - скривился я.
        - Плюс харчи и жилье, - уточнил капитан. - Но для тебя найду кое-что получше… Ты скажи - пошел бы или нет?
        - Ну, как говорят, все зависит от толщины кошелька, - пожал я плечами. - Будешь договариваться, предупреди - много запрошу!
        - Не обидят! - горячо заверил меня старшой. - Ну как?
        - Почему бы нет… - хмыкнул я, соглашаясь. А мне, в сущности, все равно, куда ехать. Почему бы не попробовать?
        - Пошли, - кивнул капитан в сторону обоза.
        - Если надо - пусть твой бургомистр сам ко мне идет, - усмехнулся я.
        Капитан, удивленный моим нахальством, спорить не стал, а только покачал головой и ушел.
        Через несколько минут показался сам бургомистр, которого почтительно вел под локоть командир стражи. Не знаю, какое место занимал этот старичок в магистрате (бургомистров иногда бывало до семи штук на город!), но выглядел он величаво. Особенно впечатляла грудь, украшенная золотой цепью с медалью, где были выбиты две бочки в циркуле и пчела, аки ангел осеняющая сей натюрморт крыльями. Я немного смыслю в геральдике, но не настолько, чтобы знать герб каждого городишки. Думается, бургомистр нацепил регалии, чтобы произвести впечатление.
        - Здравствуйте, господин наемник, - вежливо поздоровался старичок, а потом поинтересовался: - С вашей стороны не очень-то вежливо тащить к себе работодателя. Вы не уважаете горожан или набиваете себе цену?
        Я вежливо наклонил голову, а потом попытался объяснить свою позицию:
        - Есть горожане-купцы, горожане-ремесленники, прочие добропорядочные бюргеры вкупе с их бюргершами. А есть еще горожане-воры и горожане-убийцы. Вы предлагаете уважать их скопом?
        - А вы, сударь, - софист, - заметил старичок, оглядываясь - куда бы можно сесть. Узрев рядом со мной корягу, обмахнул ее полой плаща и уселся. Умяв и, устроившись поудобнее, заметил: - Точно - софист! Сразу пытаетесь увести разговор в сторону. Что, отмечу, странно для простого наемника.
        - А вы, господин бургомистр, - логик, - парировал я. - Что, замечу, тоже непривычно для простого бургомистра.
        - М-да, - помотал головой бургомистр. - Чует мое сердце, что, если мы продолжим разговор, выясним, что учились в одном университете. Ну, возможно, я окончил его лет на двадцать раньше.
        - А потом мы расчувствуемся, - в тон ему продолжил я. - И за спасение своего города вы надбавите талеров сто к моему жалованью!
        - Сто талеров, - хмыкнул бургомистр. - Такие деньги городская казна тратит на всю стражу. В год! Кстати, - вдруг подозрительно уставился он на меня. - За что я должен платить вам жалованье? Или у вас есть какая-то информация касательно нашего города?
        - За что вы будете платить жалованье - сами скажете. А касательно информации… Простите, но я даже не знаю названия вашего города.
        Несколько мгновений бургомистр сидел и размышлял. Потом улыбнулся:
        - Ишь, господин наемник. Обвели вы меня вокруг пальца. А я уж решил, что вы знаете больше, нежели говорите.
        - Ну, это просто. Судя по намеку командира стражи - вам нужны наемники. А судя по той спешке, в которой вы пришли ко мне, - они вам не просто нужны, а нужны позарез! Иначе к наемнику не пожаловал бы городской комиций.[2 - В Средние века комициями иногда именовали бургомистров.]
        - Просто - первый бургомистр, - перебил меня старик. - У нас не в ходу звания Старой империи.
        - Ну мне все равно. Хоть комиций, хоть бургомистр, лишь бы деньги платил, - покладисто согласился я. - Но вы не пришли бы лично за первым попавшимся наемником. Значит, нужны не мечники с арбалетчиками, а кто-то из опытных людей. Мне осталось только узнать условия найма и назначить цену.
        - А из вас получился бы хороший купец, - позволил себе улыбнуться господин комиций. - Я, кстати, торгую сукном. Если надумаете, готов взять вас младшим компаньоном. Но только после того, как мы сумеем отстоять наш город.
        - И что вы мне предложите?
        - Должность коменданта города. Он, кстати, называется Ульбург.
        - Неужели все так плохо, что вы вынуждены поручить оборону города неизвестному наемнику? Странно…
        - Густав, - кивнул старик в сторону старшего латника, - сказал, что вы из «птенцов короля Рудольфа». Такая рекомендация дорого стоит! А вы из них?
        Сомневаться - право работодателя, хотя и говорят, что «псам войны» верят на слово, глядя на зарубки на рукоятях мечей. У меня бы там уже места не осталось, да и времена изменились. Посему пришлось вытащить из мешка футляр с послужным списком и рекомендациями. Когда-то не пожалел денег, заказав у писаря пергамент, а не бумагу. Те, кто решил сэкономить (пергамент стоил талер, а бумага - пять фартингов!), годика через три заказывали копии, выложив уже в два раза больше…
        - Впечатляет! - проникновенно сказал бургомистр, возвращая послужной список и рекомендации. Похоже, бюргер действительно окончил университет - уж очень быстро прочел.
        - Все же, господин бургомистр, не верю, что в вашем городе нет достойных воинов. Ваш капитан произвел на меня хорошее впечатление.
        - Капитан стражи прекрасный воин, - покачал головой старик. - Он идеально справляется с охраной порядка, с наблюдением за приезжими купцами, с патрулированием улиц. Но Густав не участвовал в обороне городов. Он несколько лет отслужил в кавалерии, но ни разу не воевал. Ульбург же последний раз штурмовали лет сто назад. Мы пытались уговорить кого-нибудь из местных баронов взять на себя руководство ополчением, но… Все наотрез отказались, - вздохнул бургомистр.
        - Настолько велика опасность? - изумился я. - Тщеславных баронов и честолюбивых рыцарей хватало всегда. Тем более что им бы подвернулся шанс хорошо заработать.
        - Все не так просто… Вам известно, что стало с городом Таубургом? - спросил старик. - Нет? Я вам расскажу. В один из летних дней к его воротам подъехал герцог Фалькенштайн с войском, разумеется, а не с обычной свитой и потребовал выдачи одного из горожан, который, по мнению герцога, являлся преступником. Естественно, город ответил отказом - по городскому праву горожане подлежат лишь суду магистрата. А еще через три дня Таубург был взят и почти все его жители перебиты… Но, как я слышал, герцог не нашел того, кого он искал.
        - Ваш город укрыл беглого преступника? - догадался я. - Уж не того ли самого?
        - Два года назад к нам пришел человек. Как принято, ударил в колокол, вызвал младшего магистра и сообщил, что его имя Фриц, прозвище Фиц-рой и он является беглым крестьянином. Поклялся, что за ним нет никаких тайных и явных преступлений. Имя было вписано в бюргерскую книгу как кандидата в горожане, а сам Фиц-рой был принят учеником в гильдию углежогов. Им всегда недостает людей, а спрос на уголь у нас очень велик - стеклодувы, оружейники. Знаете, наше стекло очень ценится, - оживился старик.
        Я уже приготовился выслушать длинный рассказ о том, куда и почем идут изделия стеклодувов, но бургомистр спохватился:
        - Впрочем, отвлекся… Ровно через один год и один день он вновь ударил в колокол. Мастера гильдии сообщили, что Фриц Фиц-рой прекрасный ремесленник, постигший секреты ремесла, уважающий обычаи и традиции. Патер заявил, что ученик углежогов - ревностный прихожанин. Никто из горожан не нашел причины, чтобы отказать Фиц-рою в записи в бюргерскую книгу. И вот, совсем недавно, мы узнали, что Фриц Фиц-рой - это именно тот, кого искал герцог в несчастном Таубурге. Как ему удалось уцелеть во время резни - один Бог ведает. Месяц назад герцог потребовал от нас выдачи Фиц-роя.
        - А насколько серьезны его прегрешения? - спросил я. - Чем мог простой крестьянин так досадить Фалькенштайну?
        - Фиц-рой убил дочь герцога, а тот поклялся, что сдерет с мерзавца шкуру.
        - Вообще-то, герцог прав, - покрутил я головой. - С такого нужно содрать не одну шкуру, а две…
        - Не спорю, - согласился со мной бургомистр. - Но что это меняет? Даже будь он трижды убийцей, мы не можем его выдать, потому что он вольный горожанин…
        - Но получается, что он обманул город, сообщая, что является беглым крестьянином, будучи на самом деле бюргером из Таубурга?
        - Подобный обман не редкость, - перебил меня бургомистр. - Не он первый - не он последний. За это положен штраф в три талера. Если бы горожанами становились только те, кто не имеет пятен на репутации, города стояли бы пустыми. У магистрата нет оснований для изгнания Фиц-роя из Ульбурга. Мы не можем выдать его герцогу, потому что город поклялся защищать своих жителей. Если закон будет нарушен один раз, то будет нарушен и второй…
        - А император?
        - А что император? Император занят грызней с Великим Понтификом, - с горечью вздохнул бургомистр. - Ему сейчас не до нас. Ну а будь по-другому, стал бы он вступаться? То-то… Императору нет дела до мелочей.
        - Дела… Откровенно, господин бургомистр, не очень-то хочется защищать город, который укрывает убийц.
        - Не вам одному… - горько улыбнулся старик. - Я уже говорил, что мы обращались к разным людям, но везде получили отказ. Кого-то останавливает страх перед герцогом, кого-то - нежелание защищать город, где укрывают убийц. Я не могу их осуждать. Но, господин Артакс, подумайте сами: в Ульбурге живет десять тысяч жителей. Половина из них дети. В чем они виноваты? Вот и спрашивается, должен ли я ждать, когда подойдет войско герцога? Без опытного коменданта Фалькенштайн устроит резню.
        - А что говорит сам Фиц-рой?
        - Разумеется, уверяет, что никого не убивал. Мол, просто шел по полю и увидел пасущуюся лошадь, а рядом с ней - дочь хозяина. Понял, что она мертва, испугался и убежал. Бежал до тех пор, пока не достиг Таубурга.
        - М-да, - протянул я.
        То, что рассказал бургомистр, звучало правдоподобно. Любой бы крестьянин убежал, обнаружив мертвую дочь хозяина. Сообщи он о своей «находке» - забили бы до смерти за одну лишь весть - у герцога Фалькенштайна была скверная репутация. С другой стороны - Фиц-рой мог вполне правдоподобно солгать.
        Я задумался. В самом деле - стоит ли жалеть город, в котором живет насильник и убийца? Но скажите на милость - есть ли такие города, где живут одни праведники? И кто я такой, чтобы решать - кто праведник, а кто нет? В конце концов, мне предлагают сделать то, что я умею. Виновен Фиц-рой или нет, решать не мне, а Тому, Кто выше…
        - Думайте скорее, - торопил меня бургомистр. - Мой опыт подсказывает, что вы тот человек, который нам нужен.
        - Я не настолько самонадеян, - хмыкнул я. - Тем более что вы даже не знаете - могу ли я возглавить оборону?
        - А вы можете?
        - Могу, - склонил я голову. - Но для этого мы должны договориться о стоимости моих услуг. Вы уполномочены решать такие вопросы?
        - Я - первый бургомистр и главный ратман! - горделиво произнес старик. - Все денежные вопросы я решаю единолично. Ваша цена?
        - Тысяча талеров. И предупреждаю, что торговаться не буду.
        - Хорошо, - не моргнув глазом, сказал бургомистр, отчего я его зауважал еще больше. За эти деньги можно было нанять небольшую армию.
        - Триста монет - авансом.
        - Такую крупную сумму я могу дать только в городе, - протянул бургомистр.
        - Триста талеров - крупная сумма? - удивился я. - А на какие деньги вы собирались нанимать начальника обороны? Любой рыцарь, не говоря уже о бароне, стребовал бы аванс на корм для коней и провиант для воинов. Не смешите меня, господин бургомистр.
        Старик занервничал. Кажется, деньги у него были, но расставаться с ними он не спешил.
        - Мы изрядно потратились, закупая оружие. Ну то, что у нас в возах, - пояснил он. - Вас устроит, если я выдам аванс в сто талеров и выпишу заемное письмо от имени ратуши? - спросил он, пытаясь отвести взгляд, чтобы укрыть хитринку.
        - Устроит, если вы напишете долговую расписку от собственного имени, - покладисто кивнул я. - Лично на вас у меня больше надежды.
        Бургомистр закряхтел, но предпочел-таки выдать все триста талеров, не забыв взять расписку с меня. Что же, можно приступать к служебным обязанностям.
        - Нужно ехать, - сказал я, убирая кошелек с авансом подальше. - Думаю, десяти минут на сборы будет достаточно.
        - Простите? - не понял бургомистр, озадаченно посмотрев на Густава, будто искал у того поддержки. - Куда ехать? Сейчас вечер, а латники легли спать. Да и лошади за день устали.
        - Ничего, - утешил я нанимателя. - Я всех сам подниму. Лошади одну ночь перетерпят, если двигаться не очень быстро. Времени, как я полагаю, у нас мало…
        Мы добрались до Ульбурга ранним утром. Кони едва тащили телеги, а латники еле-еле переставляли ноги. Вслух недовольства не высказывали. Те, кто вчера попытался это делать, сегодня размышляли - как объяснить домочадцам появление синяков или отсутствие зубов…
        Бургомистр, от которого вовсе не требовалось бодрствовать, проявил солидарность с латниками, теперь мужественно боролся с зевотой и по мере сил пытался рассказать все, что знал о герцоге Фалькенштайне и его войске. Увы, сведений было немного. Герр Лабстерман (так звали первого бургомистра) не сумел сообщить ни общую численность войск, ни наличие у герцога осадной техники. Начальник стражи Густав тоже не знал таких тонкостей. Более того, они не понимали - для чего нужно знать, какую часть войска составляют вассалы, какую личная дружина, а какую наемники?! Зато в два голоса пытались «загрузить» меня по дороге байками о толстых стенах Ульбурга, ширине рва и прочими сведениями, которые мне ни о чем не говорили. Зачем мне знать, что «городские ворота окованы металлом и регулярно подкрашиваются»? Может, дерево давным-давно съел жучок, а железо - ржавчина? В каком состоянии стены? Когда последний раз чистили ров? Сколько колодцев с водой, имеется ли потайной лаз? Нет, нужно вначале все посмотреть самому.
        Завидев городские ворота, латники и лошади ускорили шаг в предвкушении теплых домов и конюшен. Я, подъехав к мосту, спрыгнул с седла, чем заработал от Гневко неодобрительный взгляд - он тоже рассчитывал на уютное стойло и ясли с овсом.
        Я не стал говорить, что мост в это время суток положено держать поднятым. Поднимешь его, если порваны цепи! Зашел на вал, посмотрел на стены. Каменная кладка хороша - ни выемок, ни выбоин. Была, разумеется, пара-тройка кустов, которыми прорастают стены, но, в общем и целом, придраться не к чему. Уже хорошо!
        Спустился вниз. Ров… Вот он уже давно превращен в выгребную яму. На месте магистрата я приказал бы штрафовать золотарей, что ленятся вывозить дерьмо подальше. Содержимое рва прощупал алебардой, одолженной у стражника, а потом, не мудрствуя лукаво, перешел ров и так же просто вернулся обратно.
        Латники во главе с бургомистром недоуменно наблюдали. Кажется, мои действия понял только Густав - краска стыда была заметна сквозь недельную щетину.
        - И что вы там нашли? - брезгливо поинтересовался герр Лабстерман, хотя первый бургомистр мог быть и понятливее.
        - Вообще-то во рву должна быть вода.
        Кажется, до господина бургомистра дошел мой сарказм. Он поморщился и вздохнул:
        - Завтра же распоряжусь, чтобы начали чистить.
        - Сегодня, - уточнил я. - И лучше, если прямо сейчас.
        - Хорошо, распоряжусь, - не стал спорить бургомистр. - Но, может, мы все-таки въедем в город? Откровенно говоря, я очень устал. Не в том возрасте, чтобы не спать по ночам.
        Новому коменданту города пришлось не въезжать, а входить в ворота, потому что мой капризный друг выразительно скривился, показывая, что ему не нравится запах моих сапог. Правда, наглец пытался пояснить - если мне тяжело идти, то он, так и быть, перетерпит. Ну, скажем, прикроет ноздри копытом.
        - Ладно, - отмахнулся я от его бесстыжей морды. - Я и пешком могу! - Переведя взгляд от коня к бургомистру попросил: - Покажите мне ближайшую гостиницу. Лучше, если она будет недалеко от главных ворот и от ратуши.
        - Густав, не сочтите за труд показать господину Артаксу гостиницу. Вероятно, подойдет та, что содержит фрау Лайнс, - обратился бургомистр к капитану и повернулся ко мне: - Сейчас нам следует отдохнуть, а вечером мы соберем заседание Большого Городского Совета. Кстати, когда будете съезжать из гостиницы, не забудьте взять счет. Половину ваших расходов город оплатит из собственной казны.
        Я удивился неожиданной щедрости, но возражать не стал.
        Гостиница, куда привел меня Густав, была вполне приличная: конюшня уютная, овес отборный, а сено свежее. Капитан, сдав меня хозяйке, представив ее как фрау Ута, поспешил откланяться, сославшись, что соскучился по жене.
        - Показать господину комнату или он вначале хочет перекусить? - поинтересовалась фрау Ута, дамочка лет тридцати пяти, в меру пышная, круглолицая и с ямочками на щеках: - Завтрак еще не готов, но я могу подать вам холодную закуску и пиво.
        Я прислушался к собственным ощущениям. Разумеется, было бы невредно слегка перекусить, но…
        - Скажите, где здесь можно помыться? - поинтересовался я.
        - Господин Артакс желает умыться или вымыться целиком? - педантично уточнила хозяйка. - Если умыться, то в комнате есть тазик и кувшин с водой, а целиком, то это внизу, за отдельную плату.
        - Целиком и полностью! - обрадовался я. - И хорошо бы найти прачку. Но вначале покажите комнату, где можно оставить оружие и доспехи.
        - В моей гостинице пять комнат. И на сегодняшний день все они свободны, - с легкой грустью сообщила хозяйка. - Вы можете взять лучшую из них. Я готова, - вздохнула хозяйка, - взять за нее плату по цене обычной, а заплатить вы можете, когда соберетесь съезжать. Конечно, было бы неплохо, если бы господин Артакс внес какую-то предоплату. Скажем, талер.
        Фрау Ута снова вздохнула. Чувствовалось, что на подобные жертвы она идет не от хорошей жизни, и не стоит пользоваться ее бедственным положением.
        - Нет уж, - засмеялся я. - Я возьму лучшую по ее обычной цене. А плату буду вносить еженедельно.
        Хозяйка улыбнулась. Такой подход ее несказанно обрадовал.
        - В таком случае, - радостно сообщила она, - вы можете пользоваться нашей помывочной комнатой совершенно бесплатно. Пойдемте, - повернулась фрау и повела меня по узенькой лестнице наверх.
        Лестница противно скрипела. Это хорошо. Всегда буду слышать шаги. Еще мне понравилось, что комната располагалась на втором этаже, а за окном не было никаких деревьев. Стало быть, если припечет, могу выпрыгнуть из окна, а ко мне же забраться будет труднее.
        Комната была огромная - с прихожей и чуланом, где обычно живут слуги. Мне бы и его вполне хватило. Но, раз уж город будет платить половину, то в каморку я определил основную часть оружия и доспехов.
        Фрау Ута заверила, что в комнату будут входить только тогда, когда постоялец этого пожелает. Ну и, разумеется, чтобы вынести ночной горшок и сделать уборку. Если же господину не нравится горшок, в конце коридора есть особый чулан…
        - Однако, - деловито добавила фрау, - это будет вам стоить дополнительный фартинг в неделю.
        Понятно. Выплеснуть содержимое горшка на улицу можно бесплатно, а за услуги золотаря нужно платить.
        - Господин Артакс, чтобы нагреть воду, понадобится не меньше часа, - сообщила мне хозяйка, словно я сам не догадывался. - Возможно, вы хотите пока отдохнуть?
        - Пожалуй, отдыхать я пока не стану, - решил я. - Пойду, посмотрю на город. И дайте мне с собой кусок сыра с лепешкой.
        Меч, метательные ножи и сумку я оставил при себе. Возможно - совершенно излишняя предосторожность. Пускай. Сколько раз такое «излишество» выручало меня во всяких разных ситуациях, когда был риск лишиться либо жизни, либо имущества… Может, потому я до сих пор и жив.
        Я не стал беспокоить Гневко, хрупающего овес. Пусть отдохнет. А знакомиться с новым городом лучше на своих ногах.
        Ульбург был не хуже и не лучше сотен городков и деревень Швабсонии, через которые я проезжал раньше. До сих пор не понимаю - в чем разница между здешними городами и деревнями? Есть деревни, насчитывающие тысячи селян, и города, где проживают триста-пятьсот жителей. Везде вытянутые вверх дома, узкие кривые улочки сходятся в площадь, где умещаются городской собор и непременная башня с часами, под которой заседает здешняя власть. Кое-где здания, вкупе с городской властью, именуют ратушей, а где-то - магистратом. По мне, слово «магистрат» звучит красивее, нежели «ратуша».
        В Ульбурге было кое-что, отличавшее его от других «бургов», «буржей» и «бороу», - приятная чистота улиц. Обычно булыжники мостовых скрывала липкая жижа, состоящая из пыли, гнилых овощей и того, что выплескивают из ночных горшков. Да и улицы здесь были шире, нежели в других городах, - на них могли разъехаться не два всадника, а две повозки. Думается, город основывался не беглыми сервами, возжелавшими стать ткачами и трубочистами, а появился еще во времена Старой империи. Верно, тут раньше был военный лагерь - две центральные улицы пересекаются под прямым углом, образуя площадь. Еще несколько улиц, что ближе к центру, сохраняли свой порядок. Видимо, они и стали основой города, а все остальное уже достраивалось и пристраивалось с неизбежной кривизной.
        В общем и целом осмотр будущего «хозяйства», меня удовлетворил. Разве что мне не понравилось, что у города лишь одни ворота. Еще немного смутила голубятня. Нужно будет уточнить, чья она. В осажденном городе голубятня вещь неплохая. Можно сноситься с союзниками. Опять же, голуби - это мясо. Но с другой стороны, голубятню можно использовать и во вред осажденным…
        Побродил по улицам, заедая впечатления лепешкой с сыром, решил, что пора возвращаться. Верно, вода уже не просто нагрелась, а закипела.
        В подвале была обустроена клетушка со стоками для воды. Тут же стояли бочка с холодной водой и здоровенный чан, в котором мне предназначалось мыться.
        - Горячую воду принесут через минуту, можете раздеваться. Если угодно, грязное белье отдадут прачке. Однако, - поспешно добавила хозяйка, - услуги моей служанки обойдутся дешевле. Городские прачки берут до пяти фартингов, а я предлагаю вам два фартинга за стирку всей вашей одежды. Хотите, принесу вам свежее белье?
        Только идиоты и сочинители романов считают, что наемник должен быть вонючим, аки козел. «Пес войны», который не моется и не меняет белье, рискует загнуться от какой-нибудь болезни быстрее, нежели от самых страшных своих врагов - арбалетного болта или стрелы.
        В моей дорожной сумке всегда найдется смена белья - застиранного, но сравнительно чистого - стирать приходится в речках и ручьях, холодной водой и без мыла. По мере возможности я всегда соблюдаю одно из важнейших правил наемника - мыться как можно чаще и менять белье хотя бы раз в неделю!
        Две служанки не первой молодости (но далеко не старые!) притащили ушаты с горячей водой и помогли смешать воду, а потом дружно накинулись на мое бренное тело, пытаясь отмыть его добела.
        Я надеялся, что миловидная хозяйка тоже поучаствует в этом увлекательном деле, но, увы, не дождался. Фрау сообщила, что ей нужно готовить завтрак, и удалилась. Выяснив, что я хотел бы побриться, та, что постарше, вытащила бритву и, проверив, достаточно ли она остра, принялась за дело.
        - Вы всегда бреете голову? - поинтересовалась та, что помладше.
        - Стараюсь, - буркнул я, прислушиваясь, как бритва скребет щетину на моем черепе.
        - А зачем? Вы - довольно молодой и привлекательный мужчина. А с волосами вы были бы неотразимы…
        - Особенно для вшей, - усмехнулся я.
        - Вам не бывает больно? - спросила вторая, постарше, осторожно ощупывая мои многочисленные шрамы.
        - Бывает, - не стал я кривить душой. - Но от ран и шрамов есть польза.
        - Какая? - удивилась вторая.
        - Я всегда знаю, какая завтра будет погода. Тот шрам, что слева, - зудит перед грозой. Ну а другие беспокоят перед снегопадом, засухой и оползнем…
        Всем хороша деревянная лохань, но вода в ней остывает очень быстро. Был я как-то в мыльне герцога Еньского, большого любителя понежиться в горячей воде, так тот приказывал слугам постоянно подливать кипяток. Есть еще ванны, под которыми можно разводить огонь и регулировать пламя, чтобы не сварить купающегося. Помнится, такая ванна была у моей знакомой герцогини, которая отмачивала кожаные штаны перед тем, как в них влезть. Идиллию прервал голос хозяйки:
        - Вытирайте господина Артакса и ведите его на завтрак.
        Меня вытерли, помогли обрядиться в свежайшее белье и вязаные тапочки, накинули на плечи теплый халат, заботливо сопроводили наверх и не замедлили принести завтрак - груду горячих оладий, к которым полагалось варенье.
        - Что будете пить? Вино, пиво? - поинтересовалась фрау Ута, прислуживавшая за столом.
        - А что еще? - спросил я.
        - Есть шнапс. Но, - наставительно заметила хозяйка, сузив глаза, - не слишком ли рано для горячительных напитков?
        - А кроме шнапса, вина и пива?
        - Только молоко. Но обычно, - доверительно сообщила хозяйка, - мужчины это не пьют…
        - И правильно, что не пьют, - согласился я. - Посему дайте мне простой воды. Только - самой чистой. Надеюсь, чистая вода у вас есть? Согласен заплатить за нее, как за пиво.
        Хозяйка пожала плечами, но даже не хмыкнула. В конце концов желание гостя, пусть и нелепое, закон. Позавтракав, я почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Чистое тело, чистое белье, хорошая еда и мягкая кровать в теплой комнате, чтобы лечь и отоспаться за долгие дни ночевок под кустами или в стогах. Неплохо, если бы в постели оказалась аппетитная фрау Ута, но так сразу она там не окажется. Да и мне нужно отправляться на заседание Большого Городского Совета. Где там моя одежда?
        Только вспомнил об одежде и сапогах, как раздался стук в дверь, и вошла служанка, державшая в руках мою обувь, очищенную от грязи и даже смазанную жиром!
        - А одежда? - поинтересовался я.
        - Ваше платье выстирано, но оно высохнет не раньше завтрашнего дня, - доложилась служанка, норовя уйти.
        Я едва успел ухватить ее за край юбки. Видимо, она это поняла как-то неправильно, потому что фыркнула и заявила:
        - Сударь, я уже не так молода, чтобы заигрывать с мужчинами.
        Сама между тем с интересом посматривала на меня, ожидая продолжения.
        - Что вы, фрау…
        - Фрейлейн, - поправила она меня.
        - Простите, фрейлейн, - покорно кивнул я и принялся оправдываться: - Я бы с удовольствием за вами приударил. Только вот дела. Мне сегодня следует быть на заседании Городского Совета, а идти туда в одном халате…
        - Боюсь, что ничем вам помочь не могу, - насмешливо покачала она головой. - В нашем доме нет мужских вещей. Можно послать к портному, но это будет стоить денег. Да и пошив платья затянется дня на два-три.
        - Кажется, придется идти в халате… - грустно сказал я.
        Нельзя же пропускать важное собрание по такому ничтожному поводу, как отсутствие одежды.
        - А сегодня заседания не будет, - вдруг сообщила служанка. - Пока вы завтракали, приходил посыльный из магистрата, который сообщил, что герр Лабстерман себя плохо чувствует после дороги, так что вы можете отдыхать до завтрашнего дня.
        «Чтоб тебя разодрало…» - выругался я мысленно.
        Хотя… Служанка, кстати, при дневном свете выглядит не такой пожилой, какой она мне показалась в мыльне. Если и старше меня, то лет на пять. Стало быть, вполне…
        - Сударыня, а как вы смотрите на то, чтобы задержаться в моей комнате?
        Не дожидаясь ответа, я привлек женщину к себе и, превозмогая символическое сопротивление, крепко поцеловал в губы. Потом, взяв ее на руки, понес на кровать…
        «Дверь!» - прошептала она, когда я уже задирал на ней юбку и раздвигал ноги.
        - Что - дверь? - не понял я.
        - Заприте же дверь, болван!
        Никогда не любил иметь дело с молодыми женщинами. Искушенные особы постоянно думают о беременности, а юницы, у которых свищет ветер в головушке, неопытны и неумелы. Лучшие любовницы, которым за сорок. Они еще привлекательны для мужчин и достаточно опытны, чтобы доставить нам радость в постели…
        Увы, со служанкой не повезло, потому что пришлось стараться за двоих - несмотря на желание, умения ей недоставало. Она двигала задницей неуклюже, будто воспитанница монастырской школы, которую лишают девственности. Но все-таки дамочка осталась довольна.
        Когда я поднялся и стал поправлять одежду, она еще лежала в постели и томно потягивалась. Но долго разнеживаться не позволил стук в дверь.
        - Господин Артакс, - послышался из-за дверей недовольный голос хозяйки. - Если вы закончили, передайте Гертруде, что ее ждут дела!
        Я прислушался к звукам удалявшихся шагов и, дождавшись, пока они смолкнут, галантно поинтересовался:
        - Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за меня?
        - Сестричка просто впишет в ваш счет дополнительный фартинг, - фыркнула служанка, поправляя чепец и одергивая юбку.
        - Фрау Ута - ваша сестра? - удивился я.
        - Младшая, - спокойно объяснила Гертруда. - Ее муж был хозяином гостиницы.
        Заметив в моих глазах немой вопрос, женщина поспешно сказала:
        - Вы не подумайте дурного. Ута впишет в счет не плату за меня, а компенсацию за то время, что я увиливала от работы. По вашей вине… - лукаво добавила она. - Думаю, для меня у нее тоже найдется наказание.
        - М-да, - только и сказал я. - Суровая у вас сестричка.
        - Увы, - вздохнула женщина, - в последние годы дела идут плохо. Из-за неприятностей с герцогом в город перестали приезжать богатые купцы. А простонародье выбирает гостиницы подешевле. Сводить концы с концами помогает только домик в деревне, что остался от родителей. Летом мы выращиваем там овощи, а потом продаем их лавочнику. Опять же - когда есть свой огород, гостиницу содержать гораздо дешевле.
        Гертруда ушла. Я, приготовившись спать дальше, едва смежил веки, как в дверь постучали - деликатно, но требовательно. Так может стучать только хозяйка гостиницы.
        - Прошу вас, - открыл я дверь, впуская фрау Уту.
        - Господин Артакс, - прямо с порога заявила фрау, кусая губки и грозно поигрывая ямочками. - Разумеется, я не имею права читать вам нотаций! Но я попросила бы, чтобы впредь вы не отвлекали служанок от выполнения их обязанностей! То, что они мои родственницы, не меняет дела. В противном случае я буду вынуждена вписать в ваш счет фартинг. Сегодня я, так и быть, закрою на это глаза, но не впредь.
        - Почему родственницы во множественном числе? - полюбопытствовал я.
        - На случай, если другая сестра, Эльза, решит последовать примеру Гертруды…
        - Фартинг - за двоих? - усмехнулся я.
        Хозяйка смутилась, но быстро овладела собой:
        - Господин Артакс, моя гостиница - не бордель, а мои сестры - не шлюхи. Они не были замужем, но давно могут отвечать за себя. («А, вот почему Гертруда так неуклюжа!» - понял я.) Я не могу запретить ни им, ни вам заниматься… - замешкалась фрау, подбирая слово, - этим э-э делом, но хотела бы напомнить, что для любовных утех есть время после сигнала к тушению огней. Днем сестрам положено работать.
        - Простите меня, фрау Ута, - с раскаянием произнес я. - Готов немедленно внести компенсацию! Вот, пожалуйста, - протянул я ей талер.
        При виде серебряной монеты фрау Ута обомлела. Она протянула руку, но тут же ее отдернула. Чувствовалось, что фрау очень хотелось взять талер, но что-то мешало.
        - Господин Артакс, - закусила хозяйка губку. - Я очень хочу, но не могу принять такую крупную сумму. Талер - это стоимость вашего недельного пребывания с учетом всех затрат, включая комнату, еду, а также стирку и горячую воду.
        - Возьмите-возьмите, - вложил я в ее ладошку монету и сжал пальчики. - Будем считать, что я оплатил недельное пребывание авансом.
        Не знаю, что на меня нашло, но я торопливо, как мальчишка, поцеловал фрау в ямочку на щеке. Хозяюшка потерла след от губ и удалилась, возмущенно попискивая.
        Спал я долго. Слышал сквозь сон скрип женских шагов, голос фрау Уты, что предлагал мне обед. Но я предпочел отоспаться. Только ближе к вечеру соизволил выползти из комнаты, чтобы проведать коня.
        Гневко, узрев хозяина (или кем я ему приходился?), встрепенулся, но, рассмотрев халат, торчавшие из-под него кальсоны и деревянные башмаки (не в шлепанцах же идти в конюшню?), заржал, как гусак: «Га-га-га!» Отсмеявшись, стриганул ухом: «Сидел бы на месте. Чего дергаешься?»
        Раз все в порядке, можно вернуться в номер. Там ожидал накрытый стол - тушеная капуста с мясом, ветчина со слезой, шпинат со спаржей, а также сыр - с плесенью и без оной. Был подан кувшин с водой и чашечка с вишневым сиропом. Не то обед, который я проспал, не то - ужин, но яства были сметены мною с удовольствием.
        К концу трапезы появилась фрау Ута. Собрав посуду, хозяйка подошла к двери и уже оттуда сказала:
        - После сигнала к тушению огней разрешается пользоваться закрытыми фонарями в стеклянных колпачках. Если Гертруда захочет зайти, она не будет наказана.
        - А вы сами не хотите зайти? - нахально поинтересовался я.
        - Вы, сударь, слишком много себе позволяете! Если бы не нужда в постояльцах, я немедленно бы указала вам на дверь…
        Не договорив, фрау Ута гневно хлопнула дверью и ушла, возмущенно топая хорошенькими ножками (правда, под юбкой их было не видно, но представить - можно). Слишком возмущенно, чтобы быть правдой…
        В зале городской ратуши собрался весь цвет города Ульбурга. На широких скамейках сидели гильдейские старшины. Лицом к ним, за длинным столом, восседали отцы города, числом три. Сбоку сиротливо примостился одинокий деревянный табурет, предназначенный новоиспеченному коменданту города.
        «Хорошо, что стоять не заставили», - весело подумал я и сел.
        Зал глухо зароптал. Они что, думали, что я буду кланяться или обращаться с благодарственной речью? Как же…
        - Что-то не так? - поинтересовался я.
        - Все в порядке, господин Артакс, - улыбнулся первый бургомистр. Обведя взглядом зал заседания, успокоил взором роптавших и, степенно откашлявшись, произнес: - Господа, вам известно, что я от имени города Ульбурга заключил сделку с господином Артаксом, который согласился взять на себя руководство обороной нашего города. Посему позвольте представить вам коменданта города.
        - За сколько? - раздался голос из глубины зала.
        - За тысячу талеров, - ответствовал бургомистр, пытаясь сохранить спокойствие на челе и ясность во взоре.
        Услышав о несусветной цене, собравшиеся заголосили так, что не помогали даже суровые взгляды Лабстермана. Бюргеры знали, что в конечном итоге деньги придется собирать им…
        Члены Совета бушевали минут пять. Я услышал много о репутации наемников; о том, что за тысячу талеров можно купить сотню комендантов вроде Артакса; о том, что первый бургомистр выжил из ума. Ну и многое другое. Наконец, я не выдержал:
        - Молчать! - воспользовавшись паузой, встал и медленно обвел взглядом зал. Положив руку на рукоять меча (это придает облику суровости и делает купцов более сговорчивыми!), произнес краткую речь: - Я только что услышал, что я - грязный наемник. Во-первых, вчера я имел честь вымыться в ванной комнате. Во-вторых, настоятельно прошу извиниться!
        Взгляды присутствующих уперлись в мощного чернобородого мужчину, поигрывавшему бляхой с накладными клещами. Старшина гильдии кузнецов (кто это еще мог быть?) неторопливо встал со своего места, продемонстрировал широкие плечи и зевнул:
        - А что будет, если я не захочу извиняться?
        - В этом случае придется вырвать извинения силой.
        - Не смеши меня, - еще раз зевнул кузнец, начиная хохотать, но от удара в живот подавился смехом…
        Когда он скрючился, я ухватил невежу за гильдейскую цепь, слегка придушил и, стараясь говорить вежливо, приставил лезвие к его горлу:
        - Так вы не желаете извиниться?
        Здоровяк напряг шею и упрямо помотал головой. Когда из-под клинка потекла кровь, зал ахнул, кому-то стало плохо. Но никто не пришел на помощь своему собрату…
        - Ии-зз-вв-ините, - сумел выговорить кузнец, поняв, что с ним не шутят. Я высвободил цепь и убрал кинжал.
        Кузнец упал на колени и принялся глотать воздух, зажимая страшные (как ему сейчас казалось!) раны. На самом-то деле существенного вреда его организм не получил. Ну, какое-то время, из-за помятой гортани, будет больно глотать. Об унижении он будет думать потом…
        - Итак, господа, - продолжил я прерванную речь. - Не люблю, когда дурно отзываются о моей профессии. Что касается меня, то в армиях различных королевств я занимал должности, равные капитану и полковнику. Для несведущих людей сообщаю: капитан - это командир тысячи воинов, а полковник - командир полка, пяти тысяч. Таким образом, мне приходилось командовать войском, равным половине жителей вашего города. Ульбург не останется внакладе, а напротив, сэкономит деньги, которые может потребовать Фалькенштайн. А что будет, если он захватит город, не хочется и думать…
        Бюргеры кивали, искоса поглядывая на кузнеца, который еще не пришел в себя.
        Первый бургомистр, которого вид поверженного ремесленника не особо занимал, заметил:
        - Могу сказать, что выплачено лишь триста талеров. Остальные деньги господин Артакс получит после того, как герцог снимет осаду.
        Услышав об отсрочке выплаты, купцы и ремесленники повеселели. Теперь мне предоставлялась возможность поговорить о настоящем деле:
        - Прежде всего, господа, следует вычистить и углубить ров вокруг стены ярда на три-четыре. Господин первый бургомистр заверил, что все необходимые распоряжения будут отданы…
        Лабстерман смутился. Кажется, он уже забыл о вчерашнем разговоре. При случае подарю ему восковые дощечки…
        - Я лично, - встал с дальнего ряда мужчина средних лет, чью бляху украшала метла, - считаю, что ров должны чистить не только метельщики и золотари, но и представители других гильдий.
        - С какой стати? - взвился с места невысокий тощий старикашка. - Чистка рва, как и прочие работы по поддержанию чистоты и порядка в городе, входит в компетенцию вашей гильдии!
        - Ров, между прочим, за городской стеной, - снисходительно пояснил главный золотарь. - А так как он примыкает к стене, в его чистке должны участвовать каменщики.
        Начались дебаты, слушая которые я не мог решить - смеяться или плакать. Или - вернуть горожанам задаток и уносить ноги. Мужественно сдержав желание послать всех к… медведю на ухо, я встал и стукнул об пол табуретом. Когда озадаченные присутствующие уставились на меня, улыбнулся и заявил, стараясь подстроиться под их нудный тон:
        - Господа, мне хотелось бы обсудить с вами степень моих полномочий.
        - А что это значит? - сразу же насторожился герр Лабстерман.
        - Это значит, что мне требуется право отдавать приказы любому старшине, мастеру или рядовому члену гильдии, если это касается обороны города. И мне бы хотелось иметь право вздернуть на виселицу любого, кто будет мешать оборонять город!
        Кажется, я перегнул палку. Еще немного - и бюргеры, презрев урок, данный кузнецу, кинутся на меня и растерзают. Я уже прикинул, как пробиться к выходу…
        Орали и топали ногами долго. Наконец выдохлись, а первый бургомистр вынес решение:
        - Я хотел бы предложить компромисс. Господин Артакс будет иметь право приказывать всем (за исключением членов Совета!), но право смертной казни - прерогатива суда! Но! - воздел длань вверх Лабстерман. - Он может арестовать тех, кто станет препятствовать исполнять его обязанности. Если нужно, решение будет оформлено в письменном виде.
        - Нужно! - кивнул я, прекрасно зная, что без бумаги, на которой есть печать, работать с бюргерами невозможно: - Еще я хочу, чтобы каждая гильдия выделила в мое распоряжение людей. Скажем - каждого десятого ученика или подмастерья покрепче. Нужно готовить город к осаде…
        - И что, их хватит, чтобы выкачать воду и укрепить стены? - как бы стал рассуждать вслух пожилой дяденька с книжкой и пером на бляхе.
        - Нет, господа, - покачал я головой. - Они вообще не будут заняты работой. - Предупреждая новый шум, напомнил: - В каждой ратуше должна быть учетная книга, где расписано, что делает каждая гильдия в случае войны. Например, за ремонт и оборону Левой башни отвечает гильдия пивоваров, за Главную башню - гильдия бондарей.
        Минут через десять был разыскан манускрипт, переплетенный в толстую, едва ли не буйволову кожу. К счастью, «Городскую осадную роспись», как она тут называлась, не спустили в подвал, где ею бы интересовались только мыши.
        Купцы и ремесленники изучали наставления своих мудрых (и опытных!) предков о том, что «ткачи должны содержать в порядке Надвратную башню и вал со рвом перед ней», а «оружейникам следует укреплять подъемный мост, а также проверять, хорошо ли прочищены водяные ворота и не имеет ли изъян фундамент Речной башни…»
        Ближе к вечеру чтение было закончено. Все проголодались, но расходиться не спешили, потому что оставались вопросы. В основном они адресовались мне.
        Первым, как и положено, был первый бургомистр:
        - В росписи не сказано ни о гильдии стеклодувов - самой многочисленной в городе, ни о гильдии дробильщиков камней. Понимаю, что некоторых гильдий тогда не было или они входили в другие. Теперь они есть. Чем они должны заняться?
        - Копать землю.
        - Зачем? - вытаращил очи бургомистр.
        - Затем, что любая канава, любая ямка станет препятствием для конницы герцога. И если какая-то лошадь споткнется и сбросит седока, то он, вероятней всего, уже не сможет ворваться в пролом…
        - Понятно, - кивнул герр Лабстерман.
        - Завтра я размечу участки, которые нужно копать. И завтра же я хочу видеть всех людей, которых дадут гильдии.
        - Господин Артакс, если мы сделаем все, что следует сделать по записи, то зачем вам дополнительные люди? - поинтересовался кто-то.
        Не упомню - в который раз за вечер я набрал полную грудь воздуха и медленно посчитал до десяти… Когда выдохнул, начал говорить:
        - Эти люди - наша регулярная армия. Я нисколько не сомневаюсь, что каждый из вас готов умереть за свободу Ульбурга и за ваши вольности. Любой сумеет лить горячую смолу, сталкивать лестницы, стрелять из арбалета, а если доведется - драться на стенах с врагом. Но есть ли у вас боевые отряды, способные сделать вылазки? Где мы возьмем резерв в случае прорыва?
        - Простите, а зачем делать вылазки? - высунулся обер-мастер из гильдии ткачей.
        Видимо пожалев меня, ответил сам первый бургомистр:
        - Мэтр Вебер, если Фалькенштайн установит осадную башню, иначе как вылазкой ее не уничтожить…
        Ткач не понял, что такое «осадная башня», но признаваться в этом не захотел. Ничего, еще успеет насмотреться.
        - Кстати, господин бургомистр, - поинтересовался я, - сколько у нас арбалетов, катапульт, баллист?
        Лабстерман перевел взгляд на бывшего капитана стражи, а теперь моего первого заместителя.
        - Арбалетов - с десяток. Вроде бы в оружейке лежало именно столько… - с запинкой ответил Густав. - Катапульт и баллист - ни одной, это точно.
        - Вот так… - вздохнул я. - А нам нужно не менее сотни арбалетов, потому что лучников в Ульбурге, скорее всего, нет. Катапульт и баллист - хотя бы по одной. Сколько арбалетов могут сделать оружейники?
        - Получается, что, помимо ремонта ворот и моста, оружейники должны делать еще и арбалеты? - недовольно пробурчал старшина оружейников, скорчив кислую гримасу.
        - Мэтр Лаброз, - утешил его бургомистр. - Ваш цех получит за каждый арбалет плату из городской казны. Или же эта сумма будет снижена вам при учете налогов.
        Взгляд оружейника сразу потеплел:
        - Можем сделать… по два арбалета в день. Только…
        - Что - только? - насторожился я.
        - Если вы объясните - как делать эти арбалеты…
        Глава четвертая
        СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И НОВЫЕ ВРАГИ…
        Любая улочка обязательно приведет на торговую площадь. Ульбург не исключение.
        Говорят, торжище основано еще во времена Старой империи, когда биремы и триремы везли сюда рабов, вино и золото… Я нигде раньше не видел такого: рынок располагался внутри длинной галереи, упирающейся в круглую площадь за высоким каменным барьером. Возможно, так оно и было, хотя галерея больше напоминала переход, по которому когда-то гнали на арену гладиаторов и хищных зверей…
        Подходы к рынку были плотно засижены городской швалью: мелкие торговцы, не имеющие постоянного места, пытались продать ворованную рухлядь; зазывалы, предлагающие посетить петушиные бои и тараканьи бега; менялы, способные обменять петушиные шпоры на фартинги… Ну а как же без нищих и воров? Причем чаще всего было не очень понятно - кто нищий, а кто вор? Или и то и другое сразу.
        Меня привлекла колоритная фигура. Судя по живописным лохмотьям и деревянной ноге - нищий. Но слишком уж живописны были лохмотья, а из-под дыр засаленного плаща выглядывал камзол из бархата, что по карману не каждому обер-мастеру.
        Одноногий напоминал актера, игравшего нищего. Любой внимательный человек заметил бы, что держится он наособицу, как переодетый вельможа, пытающийся стать незаметным в толпе. Но как любого человека, облаченного властью, одноногого выдавали манеры. Вот он что-то сказал сидевшему рядом с ним пареньку, и тот опрометью метнулся, словно гонец-скороход, получивший приказ от августейшей особы…
        Говорят, в Лютеции стало модным рядиться клошаром, а предприимчивые лавочники уже наладили выпуск драных штанов и залатанных туник, которые стоили дороже целых…
        - Пос-той-те, лю-без-ный гос-подии-ин, - нараспев и чересчур манерно обратился ко мне одноногий. - По-да-а-й-те на про-пи-та-ние!
        Не люблю подавать милостыню. Нет, не потому, что жаден. Просто каждый третий нищий - жулик, рассчитывающий на простачков. Знавал я одного «калеку», что давал взаймы герцогам и не стеснялся получать от менял шесть процентов с оборота… Но голос мне кого-то напомнил. Когда-то, давным-давно, я его слышал…
        Девятнадцать лет назад.
        - По-дож-ды, Сту-дент, не бе-ги та-ак бы-ст-ро! - взмолился Жак Оглобля, растягивая слова.
        У нашей десятки еще оставался шанс на спасение - лес! Только там можно укрыться от лучников Гамилькара (не того, из древней истории, а другого!), которые с ходу расстреляли полк, а теперь вырубали оставшихся в живых. Но если Жак будет ныть, не дойдем. Я оглянулся, чтобы дать ему пинка, но вместо этого лишь проскрипел зубами - из бедра Жака торчал обломок древка…
        - Болван! Зачем подставился?! - орал я от отчаяния.
        От стрелы, запущенной умелой рукой, за щитом не укрыться. Удачно, что Оглоблю ранило в бедро, а не в глаз…
        Я огляделся: Витас и Нед волокли Живчика, подстреленного в плечо, а Короткохвост тащил их оружие. Остальные, получившие легкие ранения, сами едва волокли ноги.
        Короткохвост лишь хрюкнул, когда я взвалил на него свой щит и копье, а сам подставил спину Жаку:
        - Давай…
        Оглобля замотал башкой: «Дойду…»
        - Быстро! - злобно прошипел я сквозь зубы. - Иначе - сам добью!..
        Мы успели. Правда, когда наш потрепанный (но живой!) десяток оказался на спасительной опушке, то парни объединенными усилиями тащили не только Жака, но и меня, заполучившего одну стрелу в плечо, а вторую - в бок…
        - Жак?! - вырвалось у меня. - Ты жив?!
        - Капитан… - вполголоса сказал нищий, взяв меня за руку и поднося ее к своим губам, но, спохватившись, выпустил ее.
        Отстранившись, скомандовал кому-то: «Ну-ка, быстренько в таверну, пусть стол накрывают по высшей марке!» Обернувшись, с усмешкой спросил:
        - Вы, господин комендант, не побрезгуете посидеть со старым приятелем?
        - Дурак ты, Оглобля, - только и сказал я.
        Жак шел рядом, дергая меня за плащ и отчаянно имитируя нищего, пристающего к скуповатому горожанину. Кажется, деревянная нога ничуть не мешала, потому что он даже не хромал.
        В харчевню Жак направился с заднего хода. Заметив мой удивленный взгляд, пояснил:
        - Не стоит портить репутацию заведению. Да и комендант города будет выглядеть странно рядом с одноногим нищим.
        Мы прошли в небольшую комнатку, где был накрыт стол, за который не стыдно посадить и короля. Представительный мужчина, встретивший нас в дверях, раскланялся, отодвинул стулья и приготовился прислуживать.
        - Иди к посетителям, - велел ему Жак, некогда прозывавшийся Оглоблей. - Мы сами…
        Взяв в руки бутылку, Жак вопрошающе посмотрел на меня, а когда я помотал головой, удовлетворенно хмыкнул:
        - Когда капитан начнет пить вино, мир перевернется! Посему - дозвольте налить вам сока!
        - За тех, кто лежит на речном дне и похоронен в придорожных канавах! - поднял я свой бокал.
        После первого и единственного тоста наемников «официальная» часть кончилась. Я с удовольствием пробовал яства, которых уже давно не доводилось пробовать, а Жак налегал на вино. Наполняя очередной бокал, Оглобля засмеялся:
        - Когда узнал, что ратуша взяла на службу опытного наемника - непьющего! - сразу подумал о тебе. Другого такого не существует!
        - Это точно! Такого, как я, еще надо поискать…
        Двадцать лет назад
        Утро выдалось на редкость мерзким. В голове стучал пьяный кузнец, а ноги и руки не хотели слушаться и лежали как обрубки… Что было вчера, с трудом вспоминал я. Помнится, мы пошли промочить горло. После лекции? Или - это было «до»? А, вначале - «до», а потом - «после»! И, кажется, еще и вместо лекции…
        Дальше были кабаки, где мы умудрились подраться с вышибалами… Точно, драка была (болят бока, и правый глаз не открывается!). А дальше? Дальше были опять какие-то кабаки, шлюхи…
        - Подъем, уроды! - раздалось над ухом.
        «Какая сволочь осмеливается орать, когда МНЕ плохо? Причем ТАК ПЛОХО…» - попытался я приподнять голову, но не смог. Больше всего мне хотелось умереть. На худой конец - выпить кружку пива. Ладно, сейчас сойдет и вода. Выпить воды, запить ее двумя-тремя кружками пива. Послать за пивом? Но меня немилосердно сдернули с ложа…
        Сидя на четвереньках, я с трудом огляделся - везде стояли, сидели и блевали человекоподобные существа. Откуда-то, из неимоверной высоты, с брезгливой ухмылкой на нас взирал мужик в форме королевских наемников: серые штаны, заправленные в короткие сапоги, грязно-красный камзол (говорят, что крови не видно!) и серый же плащ. На правом плече - двойной галун. С бодуна доходило туго, но умудрился определить, что это сержант.
        «Надо бы сказать служивому, чтобы отправил домой», - вяло подумал я.
        К сержанту подскочил толстячок в некогда приличной, но теперь уже драной одежде, с обрывком гильдейской цепи вокруг шеи…
        - Господин офицер, я мастер гильдии пекарей! Прикажите, чтобы меня отпустили домой! - заголосил он, хватая сержанта за плащ.
        - Пшел обратно, - рыкнул сержант, отпихивая несчастного.
        - Господин офицер, у меня дома жена, трое детей и семеро учеников с подмастерьями! - не унимался мастер-пекарь.
        - Пить надо меньше… - равнодушно обронил сержант, переводя взор на другого неудачника, оравшего, что он сын королевского стряпчего и его папа отрежет всем яйца и заставит их съесть без соли.
        Мастер-пекарь рванулся к заманчиво приоткрытым дверям, но тут же влетел обратно, наткнувшись на солдат, что стояли на пороге и откровенно потешались над нами.
        - Пять палок за попытку дезертирства, - негромко приказал сержант, кивнув на ремесленника. Взяв за плечо того, кто называл себя сыном стряпчего, встряхнул его:
        - Этому - десять палок за грубость!
        Солдаты, деловито подхватив упиравшегося сына стряпчего и обмершего от страха бюргера, торопливо, но без суеты, потащили несчастных к выходу. С улицы раздались удары и вопли.
        …Наемник осмотрел толпу насмешливым взглядом и продолжил:
        - Парни! Мне глубоко плевать, кем вы были - портовыми нищими, шлюхами или - графьями вкупе с прынцами! Если вы сюда попали, значит - получили королевский талер! А коль скоро вы его получили, то значит, принят аванс и извольте его отработать… Вы - наемники его величества короля Рудольфа! Завтра отправляетесь в учебный лагерь.
        «Королевский талер… - вспомнил вдруг я. - Мать твою, влип!»
        Вчера, когда допивал последнюю кружку, наткнулся языком на что-то твердое.
        - Гы-гы-гы, - гадливо заржал сидевший напротив меня собутыльник, чья морда казалась знакомой. - Вот ты и попал!
        Я выплюнул на ладонь добычу - серебряный кругляш с профилем короля Рудольфа.
        - Поздравляю, солдат! - почувствовал я на плече твердую руку. - Ты принял талер!
        Крепко зажав монету в кулаке, я попытался въехать кому-то по морде, но поднаторевшие в таких делах королевские вербовщики предвидели подобную развязку, потому, что было дальше, я уже ничего не помнил…
        Человек пять бандитского вида возжелали пойти на штурм дверей. Имея опыт пребывания в закрытом помещении (видимо, тюремный) и ножи, решили взять в заложники сержанта… Дальше намерений у них не пошло. Наемник не стал звать на помощь подчиненных и даже не обнажил меч, а вытащил из-под плаща короткую дубинку: миг - и один из нападавших валялся на полу, второй и третий баюкали ушибленные руки, четвертый сидел на корточках и блевал. Пятый, отскочив в сторону, попытался укрыться за нашими спинами, но дубинка сержанта, превратившаяся в дротик, глухо стукнула его в лоб…
        - Вынести на воздух, отлить водой и всыпать каждому по двадцать палок, - приказал сержант солдатам.
        Желающих бунтовать больше не нашлось.
        Большинство «рекрутов» отнеслись ко всему происходящему равнодушно, кое-кто беспокойно. Я, как ни странно, залюбовался действиями сержанта. В университете я слыл хорошим фехтовальщиком, но до наемника мне было ох как далеко…
        Сержант и солдаты принялись выгонять нас на улицу, ставили в затылок друг другу, а потом заковывали в шейные рогатки, сбивая в партии по десять человек.
        Из сараев, вроде нашего, вываливались помятые неудачники. Их «ковали» в деревянные колодки и отправляли вперед. Я не считал, сколько новых наемников получил король Рудольф, но не меньше пяти тысяч. Возможно, наемники-ветераны еще помнили собственный «вояж» с колодкой на шее, но никто из них не злорадствовал.
        Помнится, профессор Томяни рассказывал, что именно так водили рабов, чтобы те не разбежались в пути. Рабство отменили лет триста назад. Стало быть, рабство отменили, но рабы остались.
        Особенно тяжелым был первый день, когда мучило похмелье. Даже сегодня, по прошествии двадцати с лишним лет, этот день вспоминается как самый большой кошмар в моей непростой жизни. Пожалуй, хуже мне было только в пыточной камере…
        Но человек - такая скотина, что может привыкнуть ко всему. Через седьмицу казалось, что мы так и родились с колодками на шеях… А чтобы хоть как-то избавиться от боли при соприкосновении колодки со свежими мозолями и ссадинами, наловчились на каждом привале засовывать между ошейником и шеей траву или лопухи.
        В дороге мы познакомились. Я шел между двумя Жаками. Один из них сам отрекомендовался как Оглобля, а второго, чтобы не путать, обозвали Короткохвостом. Пока я думал, которое из дюжины имен, полученных при крещении, назвать, как Оглобля, ткнув на остатки университетской мантии, обозвал меня Студентом. И хотя я уже год как был бакалавром философии, учившимся в магистратуре (если так называть времяпровождение между лекциями и пивными…), но возражать не стал. Кличка была ничем не хуже и не лучше прочих. Но ее я носил недолго.
        Четверо в нашей связке (включая меня) попали сюда случайно. Для остальных это был сознательный выбор. Двое пейзан считали, что королевская служба избавит их от нищеты, а смерть от меча или поноса пугала меньше, нежели вечное недоедание. Еще трое предпочли принять талер взамен бессрочной каторги… Короткохвост бежал от женитьбы на вдове брата.
        В число таких же неудачников, как и я, входили мелкопоместный дворянин и двое ремесленников. На одном из первых привалов дворянчик пытался заговорить с нами свысока, за что получил чувствительный удар под ребро от Оглобли. Когда же ринулся в драку, то был немедленно награжден ударом дубинки, а выросший, словно из-под земли, сержант назидательно пояснил:
        - Драки между солдатами запрещены! Ежели вам захочется свести счеты друг с другом, то во время учебных занятий такая возможность представится. Однако, - поднял наемник указующий перст, - в случае смерти или тяжелого увечья соперника виновник несет полную ответственность за причиненный королевской казне ущерб.
        - А в чем будет заключаться ответственность? - робко поинтересовался я и на всякий случай добавил: - Господин сержант…
        - В случае непреднамеренного убийства срок службы виновного увеличивается на количество лет, которые не дослужил убитый. Если убийство умышленное - виновника вешают. На случай увечий существует прейскурант. Сломанный палец - одна неделя. Рука - один месяц. Ну и так далее…
        - Сколько мы не виделись? Лет пятнадцать? А помнишь, капитан, когда мы уходили со службы, полковник, что пришел вместо Люцифера, сказал, что за тридцать лет он впервые видит десятку, прослужившую вместе весь срок найма…
        Что было, то было. Пять лет в одной десятке, и все остались живы и почти не покалечены. Такое случалось редко.
        - Жак, а кем ты здесь? - поинтересовался я. - Старшина нищих или старшина воров?
        - Только нищих, - махнул рукой Жак, выпивая очередной бокал. - У воров есть свой старший. Правда, по сложившейся традиции…
        - Он обязан отчислять тебе долю, - продолжил я, уплетая ножку куропатки, нашпигованной орехами, зажаренную в сухариках и политую белым соусом.
        - Не мне… - неубедительно стал отпираться Жак. - Он отчисляет в пользу сирых и убогих жалкие пять процентов.
        - Эдакие сирые и убогие, что кулаком быка бьют… - усмехнулся я, принимаясь за сыр. - Трактир твой?
        - Ага, - кивнул старшина нищих. - А еще есть пара складов, винный погреб, три лавки… Что-то там еще было. Как иначе содержать ораву бездомных и несчастных? Я же им как отец родной.
        - Здорово! - восхитился я. - Значит, я правильно делаю, что не подаю нищим в хорошей обуви.
        - Правильно! - засмеялся Оглобля. - Если хочешь получать денежки за свой труд - относись к делу добросовестно!
        - Вот-вот… - засмеялся и я. - Особенно если посмотришь на старшину нищих в дорогих… дорогом башмаке…
        - Мне - можно, - веско проговорил Жак, сделав вид, что не заметил оговорки. - Я побираюсь, чтобы форму не потерять. Но это не то, что в первое время, когда остался одноногим…
        - Где это? - кивнул я на его деревяшку. - Помнится, этой ноге уже доставалось…
        Оглобля задумался, а я его не торопил. Если надо, расскажет, а не расскажет, так я это как-нибудь переживу. Жак, покончив с очередной бутылкой, вытащил другую и, не воспользовавшись бокалом, стал пить прямо из горлышка. Отхлебнув половину, вытер губы:
        - Когда король Рудольф, дай Бог ему здоровья, выдал нам расчет и медаль «За храбрость», я решил стать купцом. А что? Сто талеров пособие, да еще сто от добычи скопилось. А на двести монет развернуться можно! Думал, наконец-то заживу как человек! Нашел купца, вложился в товар, да и поехал вместе с ним в древлянские земли. Мы туда стекло возим, оружие, а обратно янтарь да воск. Свой товар сбыли, тамошним подзакупились. Ну, едем обратно. Я ведь, когда к купчине прибился, совсем дурной был. Думал, что все будет так, как в наемниках, - один за всех и все за одного!
        Жак приложился к бутылке, опустошив остатки одним мощным глотком и продолжил:
        - А купчишка-то, волчара… Подсыпал мне что-то в вино, а потом резать стал… Паскуда, не мог сразу убить. Всего истыкал и в реку бросил. Хорошо, вода холодная, а не то бы кровью изошел. Выполз кое-как, дотащился до большака, лежу и смерти жду… Повезло - ехали добрые люди, подобрали, перевязали, как сумели, до монастырской больницы довезли. А брат-лекарь ногу мне напрочь отпазгнул… Вылечили монахи, не выбросили… Как выжил - не знаю. Наверное, злость помогла. А еще вспоминал, как ты меня тащил, хотя у самого стрелы торчали… Сделали мне монахи костыль, а ногу деревянную сам смастачил. Вот, шел, побирался именем Божьим, да сюда и пришел. Вначале несладко было. Ну а когда на ногах увереннее стал стоять, то уже и ничего стало. Мог за себя постоять и за других заступиться. А потом, когда прежний старшина умер, народ меня и избрал. Лет уж десять, почитай, здесь живу.
        - Купчишку искал? - поинтересовался я.
        - Чего его искать? - хмыкнул Жак. - Когда старшиной стал, то просто попросил, чтобы его ко мне привезли. Привезли. Я с ним по справедливости поступил. Он меня обокрал - ну я у него деньги и товары забрал. Он меня ножом ударил - я его ударил. Он меня в воду бросил, ну и я его… Эх, капитан, не видел ты, как он плакал… Ну а теперь рассказывай, - потребовал он, проверяя, осталось ли что-нибудь в бутылке: - Что тебе нужно от старшины нищих? Только не говори, что ничего. Все-таки я твоим лейтенантом четыре года служил.
        Умен! Ну а иначе не был бы он ни лейтенантом, ни старшиной нищих и воров.
        - Изначально никаких мыслей не было. Просто пошел на рынок, чтобы прикупить кой-чего, - начал я издалека.
        - Чего именно? - деловито поинтересовался Жак. - Списочек набросай - парни у меня грамотные - принесут все в гостиницу задаром! Сегодня-то уже поздно, разошлись все. Но, если срочно - я ребят пошлю, они по купцам пробегутся и все сделают в лучшем виде…
        - Да ладно, - засмеялся я. - Мне одежда новая нужна, так ведь ее шить надо. Опять-таки - ножи метательные. Ну еще по мелочи. Сам еще толком не знаю.
        - Ага, - кивнул Жак. - Портного я тебе прямо к фрау Уте пришлю, мерку снимет. А за остальным вместе сходим. Рассказывай…
        - Вот, стало быть… - задумался я, не зная с чего и начинать. Но потом сообразил: - О герцоге Фалькенштайне тебе что-нибудь известно? Ну не то, что знают бургомистры, а что-нибудь еще? Например - не будет ли у герцога каких-нибудь союзников?
        - Что может быть известно? - удивился Жак. - Все проще квашеной капусты! Вольный город Ульбург стоит между герцогством Фалькенштайн и графством Лив. Жена герцога - дочь графа де Лив. В случае войны с Ульбургом граф может прислать свои войска на помощь зятю. Но, по слухам, старый граф не очень-то ладит с зятем. Тут пятьдесят на пятьдесят - либо пришлет, либо - не пришлет.
        - Ты знаешь Фрица Фиц-роя?
        - Немного, - уклончиво сказал Жак. - Парень клянется, что он не виноват и все такое прочее. Может, и не врет.
        - А где Фиц-рой сейчас? - поинтересовался я.
        - В подвале, под ратушей. Бургомистры боятся, что его кто-нибудь убьет. Мои молодцы так и хотели сделать. Если Фиц-рой будет убит, то зачем Фалькенштайну штурмовать Ульбург?
        - Мне кажется, убивать его бессмысленно…
        - Объясни, капитан, - потребовал Жак, глядя на меня трезвым взглядом.
        - Что мы имеем? - начал я. - Герцога Фалькенштайна, который жаждет отомстить за свою дочь. Так?
        - Так, - кивнул Жак, вытаскивая из-под стола очередную бутылку. Сковырнув сургуч, припал к горлышку и, выхлебав добрую треть, виновато сказал: - Прости, отвык от хороших манер! - Потом усмехнулся и добавил: - Узнаю капитана…
        Что да, то - да. Даже многолетняя служба не отбила у меня университетских привычек излагать мысли словно на диспуте. Мне осталось только согласиться с Жаком и продолжить:
        - Теперь скажи-ка мне: если ты собираешься мстить, зачем оповещать об этом всех на свете? Вот ты, будучи герцогом, как бы себя повел?
        - Приказал бы верным людям найти и доставить убийцу, - усмехнулся старшина нищих. - Если бы я стал рассказывать всем на свете, что собираюсь мстить тому купчишке, то он удрал бы куда-нибудь в Восточную империю или еще куда дальше.
        - А герцог собирается нападать открыто. Зачем? Чтобы мы успели укрепить город?
        - Так-так… - сообразил Жак. - Получается, что Фиц-рой - это только повод? И может статься, что парень действительно не при делах? Что, если герцогу просто нужен повод для нападения на город, который имеет хартию вольности? Зачем? Добыча может оказаться не по зубам! Да и купцы, что едут в Ульбург, исправно платят герцогу дорожные и мостовые сборы…
        - Мне кажется, герцог мечтает объединить свое герцогство и графство Лив, - предположил я. - Насколько я помню, объединение герцогства и графства, прилегающего к границе Восточной империи, дает Фалькенштайну право стать королем. Великий Понтифик будет вынужден короновать человека, имеющего приграничные владения такого размера. Иначе герцог примет корону из рук восточного императора! Ульбург же, он как заноза, сидит между герцогством и графством. Таубург вроде бы тоже стоял на приграничных землях?
        - Слушай, капитан, а ведь ты прав, - изрек Жак. - Прав, как всегда. За королевскую корону можно и пострадать.
        - Как себя поведут твои нищие?
        - Как все, - отмахнулся Жак. - Кто-то полезет защищать город, а кто-нибудь, под шумок, начнет грабить дома. А ты уже подготовил отряд против мародеров?
        - Я хочу, чтобы такой отряд подготовил ты…
        - Я?! - вытаращил на меня глаза старшина нищих. - Это где же такое видано, чтобы воры и нищие охраняли порядок?
        - Все когда-то бывает впервые, - благодушно изрек я. - Вспомни Сотсбик. Кто ожидал, что пехота может атаковать кавалерию?
        Я вместе с лейтенантом Жаком и верными десятниками, командирами лучшей, или, как ее называли, «ударной», сотни, направлял младших командиров и солдат, подгоняя их и словом, и действом. Наконец-то вся тысяча была построена. На всякий случай я выскочил из строя и, отъехав на выстрел стрелы во фронт, критически оглядел солдат. На мой взгляд - надежно. Ну а как на самом деле - бой покажет…
        Во время тренировок я приказывал закрываться щитами не только спереди, но и с боков, чтобы получилась сплошная чешуя - лучшая защита от конницы. Меня костерили почем зря, но выполняли!
        Если кавалерия атакует пехоту, то пехоте полагается убегать либо стоять ощетинившись копьями и прикрывшись щитами. Но никто не ждал, что пехота может начать атаку против кавалерии.
        Мы, ускоряя бег, со всего маха врезались в первый ряд кавалерии, выдавливая ее вперед. Передовые всадники пытались сдержать коней, а задние, налетая на своих, сбивались в кучу. А если кому-то из кочевников повезло врубиться в наши ряды, его быстро «гасили» мечом или «моргенштерном», роняя хозяина и лошадь…
        Я переживал, что конница разорвет наши ряды, потому что вся безумная идея основывалась лишь на том, что во время атаки отряд сумеет держать строй! И нам это удалось!
        Мне приходилось не только отражать удары, но и командовать. Когда мы уже прошли сквозь ополоумевших всадников, отдал приказ: «Первая - четвертая сотни - влево! Восьмая - десятая - вправо!»
        Сотники развернули солдат, вытесняя и вырубая вражеские фланги. Видимо, кто-то из командиров Гамилькара оказался умнее. В тылу у противника завыли трубы, командующие отход…
        Победа была полной. Говорят, добрый король Руди хотел наградить меня золотыми шпорами и золотым поясом, но передумал. Какой-то доброхот (я даже догадываюсь, кто именно!) сумел убедить короля, что капитана Артакса производить в рыцари нельзя.
        Следующие недели я почти не ночевал в номере. К огорчению фрау Уты, я и днем бывал реже, чем следовало приличному постояльцу на полном пансионе, половину платы за который должен внести город. Однажды она попыталась наставить меня на путь истинный…
        - Господин Артакс, вы не могли бы ставить меня в известность о своих визитах? - деликатно, но настойчиво сказала хозяйка, когда я забежал, чтобы воспользоваться деревянным чаном с горячей водой и вкусить супа из телячьих ножек.
        Занятый обсасыванием ножки, выловленной из бульона, я только неопределенно повел плечом.
        - Видите ли, господин Артакс, - продолжала занудствовать хозяйка. - Я должна учитывать все затраты. Вы не пользуетесь постелью, хотя проплатили две недели. А как быть, если мы готовим для вас завтрак, обед и ужин, а вы ничего не кушаете?
        - Съедайте сами, а стоимость записывайте на мой счет, - предложил я, выколачивая из ножки мозг.
        Фрау Ута поморщилась от стука и отрицательно покачала головкой:
        - Так нельзя. Я не могу брать плату за то, чем не пользуется клиент.
        К тому времени я уже закончил с обедом. Хозяйка успела протянуть салфетку прежде, чем я успел сграбастать крахмальную скатерть. Благодарно улыбнувшись, я объяснил:
        - Видите ли, фрау Ута… Сейчас я занят тем, что готовлю к обороне ваш, то есть - наш город. Согласитесь - это очень сложное дело.
        - Согласна, - кивнула она. - Защита города - это сложное и ответственное дело. Но скажите, господин Артакс, разве трудно за двадцать четыре часа выкроить время на завтрак, обед и ужин?
        - Абсолютно с вами согласен, - склонил я голову перед ее обстоятельностью. - Но понимаете ли… Например, вчера, когда я собирался идти на ужин, обнаружил, что кузнецы, должные починить цепь, поднимающую городские врата, закрепили ее не с той стороны, а каменщики неправильно уложили камни.
        - Да, я слышала от фрау Гутендаг, что вы избили всех каменщиков города, отчего они не могли нормально спать, - с укоризной заявила фрау Ута.
        - Ну, госпожа Ута, - обиженно посмотрел я на женщину. - Я вовсе не избивал всех каменщиков города. Единственное, что сделал, - дал пинка одному из бездельников, заявившему, что пришло время заканчивать работу. Ему, видите ли, пора идти отдыхать! Фрау Гутентаг преувеличивает.
        - Фрау Гутендаг… - поправила меня хозяйка: - Но разве они не правы? Эти люди, проработав целый день, заслужили право на отдых. Никто не должен работать после сигнала о тушении огней! И если они, по вашему мнению, сделали что-то неправильно, то на них следует наложить денежный штраф и оставить без оплаты. Бить людей - дикость!
        - Милая фрау, - грустно улыбнулся я. - Если бы в этот момент на город нагрянул враг, то штраф был бы заплачен жизнью многих горожан. Герцог Фалькенштайн может напасть как до сигнала о тушении огней, так и после.
        - Хорошо, господин Артакс, - не унималась фрау. - Пусть вы правы. Но почему же, наказав каменщиков, вы остались и всю ночь отлаживали этот барабан?
        - Потому, милая фрау, что я должен был убедиться, что они все сделают правильно. А убедиться можно только одним способом - сделать все самому!
        - И вы вместе со всеми держали барабан, пока рабочие не укрепили его, а кузнецы не заклепали цепь? - уточнила фрау, поразив меня осведомленностью.
        - Именно! - поддакнул я, вставая из-за стола.
        Фрау Ута наморщила чудный носик и, поиграв ямочками, сделала неожиданный вывод:
        - Теперь я поняла, почему муж фрау Гутендаг назвал ее дурой, когда она предложила написать на вас жалобу.
        - А при чем тут ваша фрау Гутендаг?
        - Она не моя фрау, а фрау господина Гутендага. Она иногда заходит ко мне, чтобы выпить воды с сиропом и купить булочек с корицей. Дело в том, что именно ее мужа вы так неудачно пнули. Он должен был выполнять в этот вечер свои супружеские обязанности. Фрау Гутендаг выразила мужу недовольство в том, что он не выполняет установленных правил, и герр Гутендаг был вынужден объяснить, в чем дело.
        - А что, супружеские обязанности выполняются по распорядку? - удивился я, надевая перевязь.
        - Как же иначе? Во всем должен быть порядок, - вскинула фрау прелестную головку. - Мы с моим покойным супругом занимались супружескими обязанностями каждое пятнадцатое число. Ну, за исключением моих э-э… женских недомоганий и тогда, когда число выпадало на среду или пятницу.
        Я покачал головой. Супружеские обязанности по расписанию, всего один раз в месяц… Ужас!
        - Вы придете ночевать? - поинтересовалась фрау Ута, когда я уже выходил. - И, кстати, где вы спите, когда не ночуете в номере?
        - Ну, когда как, - ответил я. - Когда на земле, когда на каких-нибудь лавках, бочках. А иногда - вообще не сплю…
        Сегодня, когда я приехал на обед, фрау Ута встретила меня у входной двери, хотя обычно ждала в прихожей.
        - Господин Артакс, - сказала она, глядя куда-то вбок. - Вас ожидают…
        - Кто? - встревожился я.
        - Какой-то герр Кольрабстен или Кальрабстен. Он сказал, что ему нужно с вами поговорить, поэтому я проводила его в гостиную.
        - Молодой? Старый? - отрывисто спросил я. - Приметы?
        - Средних лет, с очень неприятной внешностью. Одет как богатый бюргер, - доложила хозяйка. - Мне он почему-то не понравился.
        - Ладно, - кивнул я и крикнул: - Гневко!
        Всегда стараюсь оставлять двери конюшни незапертыми. Во-первых, удобней удирать. Во-вторых, гнедой не любит запертых помещений. Я всегда честно предупреждаю трактирщиков и хозяев гостиниц о возможных последствиях, равно как и о том, что за выломанные ворота платить не буду! Фрау Ута, на ее счастье, к предупреждениям клиентов относилась серьезно.
        Гнедой, которого я успел расседлать и отпустить в конюшню на обед, выскочил и быстро оглядел двор. Дескать - кого будем бить? Не найдя никого подходящего, подошел ко мне:
        - И? Го?
        - Встанешь чуть сбоку и присмотришь за входом во двор. Зайдет чужой - бей! - проинструктировал я коня.
        - И-и-го?
        - Сильно, но не до смерти.
        - И? Го-го?
        - Лучше, если оттащишь в конюшню, чтобы никто не видел. Понял?
        - И-и-го-го! - возмутился конь, намекая, что копытами таскать неудобно, но я был непреклонен:
        - Не в первый раз! И вот еще… - чуть замешкался я, - если почувствуешь, что совсем плохо, - удирай! Ты мне живой нужен.
        В гостиной, поставив кресло напротив входной двери, сидел сухопарый мужчина в сером плаще с капюшоном и в черном платье. Такой костюм может носить кто угодно - богатый купец, королевский советник или преуспевающий писарь. Но от господина не веяло деньгами или чернилами. От него исходили запахи тюремных сквозняков, сырой земли, а аромат благовоний мешался с «ароматом» паленого мяса пыточных казематов… Судя по складкам камзола, под одеждой имелась кольчуга. Капюшон несколько скрывал смугловатую кожу лица и темные миндалевидные глаза, присущие уроженцам Востока.
        - Господин Артакс? - прокаркал он.
        Незнакомец говорил чисто, но не настолько, чтобы скрыть легкий акцент. Сириец? Эллин? Стало быть, представитель Восточной империи ромеев.
        Прежде чем ответить, я взял табурет, перенес его в угол, на расстояние двух вытянутых рук от визитера.
        - Вот теперь я знаю, что передо мной Артакс! - с удовлетворением отметил Кольрабстен. - Человек опытный, предельно осторожный.
        - Да хоть трусливый… - отмахнулся я. - Дальше?
        - Что - дальше? - несколько удивился сухопарый субъект.
        - Расскажите, зачем вы пришли. Вернее, - поправился я, - от имени кого вы пришли. От имени империи или частным образом?
        - Вы правы, - проскрежетал незнакомец. - Зачем бегать кругами за мышью, если можно сразу поймать ее в норе? Мне поручено предложить вам две тысячи талеров за то, чтобы вы немедленно покинули город. Деньги вам передадут сразу, как только вы выедете из городских ворот. Согласитесь, две тысячи талеров - огромная сумма. Ну а для наемника - это сказочное богатство. Ну, по рукам?
        Я молчал. Кажется, визитер ожидал другой реакции.
        - Вам мало? - с удивлением спросил он. - Я сам был бы счастлив, если бы мне предложили две тысячи талеров. Впрочем… - немного помедлил он, - две с половиной тысячи…
        - Вы не ответили на вопрос, - прервал я молчание. - Я спросил - от имени кого вы пришли?
        - А какая разница? - нервно дернул он щекой. - Тебе предлагают большие деньги. Очень большие…
        - Мы уже на «ты»? - настал мой черед удивляться: - Хорошо. Я задал простой вопрос - кому ты служишь? Неужели ты думаешь, что я буду разговаривать неизвестно с кем?
        - Артакс! - грозно прокаркал Кольрабстен. - Не забывай, что ты - простой наемник. «Пес войны», - презрительно выговорил он. - А вот, кто я, тебе знать не нужно. Я спрашиваю - ты возьмешь деньги? Или…
        Что он подразумевал под «или», я слушать не стал. Табурет плавно выскочил из-под меня и ударил в лоб господина Кольрабстена.
        - Фрау Ута, - негромко позвал я хозяйку, не сомневаясь, что она подслушивает. Распахнулась дверь, и просунулось личико. Увидев распростертое тело, Ута охнула и схватилась за щеки. Но, как я и предполагал, умная женщина кричать не стала.
        - Сколько народу в гостинице? - спросил я.
        - Эльза и Гертруда чистят рыбу на кухне.
        - Ты можешь сделать так, чтобы они не выходили в коридор?
        - Могу, но…
        - Прекрасно, - не дал я ей договорить. - Быстренько иди к ним и закрой дверь поплотнее. Давай-давай…
        Выпроваживая фрау легким шлепком пониже спинки, я быстро осмотрел гостиную. Кажется, за исключением сдвинутого табурета, все в порядке. Лоб я Кольрабстену не разбил, крови нет.
        Господина Кольрабстена я спустил вниз, в мыльню. Пристроив его на скамье, зажег факел и, не спеша, стал снимать одежду с тела, которое уже стало подавать признаки жизни. Собственно, одежда господина интереса у меня не вызывала. В кошельке звякали только фартинги и пфенниги. Стало быть, либо господин оставил обещанные деньги где-то (скорее - у кого-то), или он прибыл из места, находившегося неподалеку… Например - из кареты с сообщниками. Единственное, что было достойно внимания, - кольчуга, сплетенная из тонких стальных колец. Такое изделие стоило больше, чем полный рыцарский доспех. «Пожалуй, талеров на пятьсот потянет!» - мысленно поздравил я себя с добычей. Жаль, мне она была маловата.
        Меня удивило, что при Кольрабстене не было ножа. Ни крестьянского, вырубленного из старой косы, с деревянной ручкой. Ни охотничьего, кованного в кузнице, с костяной рукояткой. Ни маленького ножичка для разделки дичи и мяса. Интересно, а чем он обходится на постоялых дворах?
        Когда нет ничего подозрительного, это подозрительно вдвойне! Однако не нашлось ни стальных иголок в рукавах, ни лезвий в сапогах. Уже отчаявшись, я стал привязывать Кольрабстена к скамье и тут обратил внимание на его руки. Перчатки! Безымянный палец десницы украшал перстень с бриллиантом, слишком крупным для мелкого купца. А простой костюм не вязался с дворянской привычкой цеплять перстни поверх перчатки… Так и есть… Небольшой бугорок можно принять за брачок ювелира, а можно - за малюю-ю-сенькую кнопочку… Теперь достаточно легкого касания к выпуклости, как из «бриллианта» выскочит ма-лю-сенькая заусенка. Теперь понятно, чью особу представлял Кольрабстен…
        Чтобы привести в себя господина, мне понадобилось вылить на него несколько ведер воды, увеличив свой счет перед фрау Утой. Хотя за это можно заплатить из «трофейного» кошелька.
        - Да ты спятил! - возмущенно сказал Кольрабстен, отфыркиваясь.
        - Как тебя зовут? Должность?
        Трудно сохранять надменность, если ты привязан к лавке в голом виде, но мой «подопечный» честно пытался это сделать.
        - Я - Кольрабстен, купец! - упорствовал он.
        Ну точно - не понял… Я вылил на него еще одно ведро. Фрау Ута - женщина основательная, поэтому бочка всегда полная. Не знаю, то ли у него предвзятое отношение к воде, то ли она была слишком холодной, но «клиент» завопил:
        - Да что тебе нужно?
        «Наверное, проблемы с памятью…» - решил я, выливая на него еще одно ведро.
        - Да скажу я, все скажу. Что ты хочешь узнать? - завопил Кольрабстен.
        - Я хочу узнать ответ на свой вопрос, - уточнил я, выливая на него очередное ведро в два приема.
        Кажется, начал понимать…
        - Я - первый епарх канцелярии спагиария западных номов Великой империи ромеев Прокопий Зарий, - отчаянно заголосил «купец», с ужасом наблюдая, как я зачерпываю еще одно ведро…
        Я мысленно перевел зубодробительный чин моего гостя. Значит, визитер - начальник разведки наместника императора в западной части Восточной империи, что именует себя Великой империей ромеев и до сих пор считает все «варварские» королевства своей территорией. Как я помнил, герцогство Фалькенштайн и земли вольных городов назывались когда-то Немедией, провинцией империи. Забавно, но и другие империи, числом две (если уже не три), считают себя наследниками империи ромеев.
        - Зачем ты сюда прибыл?
        Кажется, первый шок у него прошел, потому что Прокопий перестал оглядываться на ведро, а приготовился мужественно молчать, перенося страшные мучения в виде холодного душа. Что же, придется слегка изменить методу…
        Присев у ног первого епарха, я придвинул к себе подставку с факелом и, достав маленький кинжал, принялся делать маникюр. Делал не спеша, старательно, любуясь каждым выровненным ногтем.
        Я молчал, а вот господин Зарий нервничал. Издержки профессии. Он, как никто другой, знал, что под пытками человек рассказывает все, что знает… Когда я закончил на правой руке и перешел к левой, епарх «созрел»:
        - Наместник западных номов Великой империи Свир Огнен уполномочил меня провести переговоры. Император поручил ему ввести Немедию под корону империи!
        - А где связь с герцогом Фалькенштайном? - почти натурально удивился я.
        - Владелец земель, называемых ныне герцогство Фалькенштайн, приняв под свою руку графство Лив, становится властителем провинции Немедия. Его величество император готов даровать герцогу корону базилевса, если тот признает своим сюзереном Великую империю спартиотов. Я прибыл к герцогу для проведения переговоров и узнал, что последняя помеха объединению - город Ульбург. Я не мог явиться к наместнику, не убедившись, что Ульбург действительно может стать преградой, а его оборону возглавил опытный стратег…
        «Гнедого нет, он бы посмеялся! Я - стратег…» - усмехнулся я и, напустив на себя загадочно-торжественный вид, как и подобает «стратегу», поинтересовался:
        - Поэтому решил убрать препятствие с дороги?
        - Да, - кивнул Прокопий. - Теперь я понял, что две с половиной тысячи талеров - это очень мало. К сожалению, я располагаю только тремя тысячами, но готов написать расписку от имени империи еще на пять тысяч талеров. Или на тысячу золотых солидов.
        - Между Восточной империей и будущим королевством лежит с тысячу миль. Какой смысл герцогу становиться сюзереном императора?
        - Для нас важен сам прецедент, - высокомерно объяснил Зарий. - Империи неважно, сколько миль разделяют ее владения!
        «Ай да герцог, - подумал я. - Он получает корону отделавшись присягой, которая не будет ничего стоить!»
        - Я пришел не один, - вдруг злорадно улыбнулся епарх. - У моих людей строжайший приказ - если я не выйду к ним в течение часа, они должны ворваться в гостиницу. Теперь ты можешь меня убить… - добавил он, закрывая глаза.
        - Убивать? - удивился я. - Зачем?
        Я разрезал веревки и показал Прокопию на груду его одежды. Епарх неуверенно пошевелил затекшими руками и стал одеваться, озадаченный моим миролюбием.
        - Кстати, сколько там людей? - задал я непраздный вопрос.
        - Пятеро, - буркнул он, пытаясь залезть в слипшиеся штанины. Потом поинтересовался: - Ты хочешь убить меня во дворе, чтобы не тащить тело по лестнице? Но учти - мои люди уже в гостинице. Если я выйду, то прикажу им уйти.
        Прокопий Зарий прислушался. Сверху не доносилось ни звука - ни женских криков, ни шума выламываемых дверей. Только с улицы послышалось что-то похожее на человеческий выкрик и ржание…
        - Пойдем, - пихнул я епарха. - Посмотрим, остался ли кто-нибудь живой.
        То, что предстало изумленному до ужаса взору епарха и моему, более привычному, глазу: Гневко, деловито перетаскивавший в конюшню безжизненное тело одного из людей Прокопия.
        Во дворе, в лужах крови, лежало еще двое, уже мертвые.
        - Ты не мог аккуратнее? - укорил я гнедого.
        Дать достойный ответ ему помешала занятая пасть, а копыта к переноске тел не приспособлены…
        - Ладно, оставь, - махнул я рукой, и конь радостно выплюнул кусок плаща, за который тащил тело в конюшню. - А вообще, молодец, - похвалил я друга.
        - И-и-го! - согласился конь, а потом показал на конюшню: - Гы-го-го! - намекая, что ежели прятать не нужно, так и ему такие соседи ни к чему.
        Осмотрев тела - два в конюшне и три во дворе, обнаружил, что убитых только двое. Гневко - дисциплинированный парень. Сказано, постарайся не убивать, он и старался…
        - Что же, господин епарх, - обратился я к Прокопию, изображавшему столб. - Мне вызвать городскую стражу или вы их сами заберете?
        - Сейчас, - шепотом, как полузадушенный ворон, прокаркал первый епарх и опрометью выскочил со двора.
        Вскоре у ворот остановилась большая дорожная карета. Вместе с кучером епарх затащил внутрь кареты тела убитых и раненых. Когда все было сделано, я окликнул:
        - Господин епарх, вы кое-что забыли…
        - Кольчугу оставьте себе, - мрачно буркнул епарх. - Пусть это будет моим подарком. Но, - мстительно улыбнулся он, ощупывая палец. - Мы еще встретимся.
        Улыбка сползла с его лица, когда обнаружилась пропажа.
        - Не это? - продемонстрировал я перстень.
        Улыбнувшись как можно ласковей, вложил в ладонь Зария его перстень, а потом крепко сжал пальцы…
        Епарх Восточной империи Прокопий Зарий был прав. Зачем убивать человека в подвале, пачкать там все кровью, а потом вытаскивать тело во двор?
        Подождав, пока гримаса боли в вытаращенных глазах сменится мертвым равнодушием, толкнул тело вглубь кареты. Плотно закрыв дверцу, махнул кучеру…
        Пока я прощался, Гневко уже праздновал победу - доедал овес, вымоченный в молоке. Что-то балует его фрау Ута!
        - Зажрался! - укорил я друга, набрасывая на него седло. - Привыкнешь к запарке, а что потом? Будешь пыльную травку жевать и не жвакать!
        Гневко философски закатил глаза. Дескать, к хорошему-то быстро привыкаешь. Мол, сам-то ты не отказываешься от штруделей и оладий, прекрасно понимая, что завтра может не быть и черствой корки…
        Глава пятая
        ЛАПОТНЫЕ ЛАТНИКИ
        Во владения герцога засылались лазутчики, а прибывавшие купцы подвергались расспросам, очень похожим на допросы. Удалось выяснить кое-что важное: войско герцога составляет собственная дружина из ста всадников да с десяток баронских отрядов.
        Если каждый вассал Фалькенштайна приведет хотя бы двадцать дружинников, вместе с рыцарями (эти выставят от пяти до десяти воинов каждый) будет не менее тысячи всадников. Много! А если у герцога будет хотя бы триста - пятьсот наемников, нам придется туго. Даже если выгнать на стены все мужское население Ульбурга - шансов на победу мало. Впрочем, о какой такой победе я сейчас говорю? Нам бы продержаться хотя бы месяц…
        Мы с гнедым прибыли на площадь, где собралась «гвардия Ульбурга» - сорок восемь человек. Именно столько выделили гильдии. Сорок восемь вкупе с сорока латниками из числа городской милиции - это была вся «армия» города Ульбурга. Еще сколько-то людей потом поставят цеха, чтобы занять стены, но главная надежда города на латников. Они должны будут принять на себя первый удар дружины Фалькенштайна. В чистом поле горожане не выдержат и получаса, но на стенах, где каждый защитник считается за семерых нападавших, шанс у нас был.
        Первые два дня пришлось потратить на то, чтобы научить парней правильно держать оружие. Иначе - и противник не понадобится! Я гонял новобранцев в хвост и в гриву. Они пытались выказывать неудовольствие, но, получив разок-другой по мордам и по шеям, втянулись. Конечно, сделать из них солдат за столь короткое время мне не удалось, но легкой добычей они не станут!
        Любопытно было наблюдать, как менялись мои солдаты. Кем они были? Младшими (вечными!) подмастерьями и неудачниками. Были бы другими, разве бы их отдали? А теперь? Парни начали уважать себя, а вслед за этим пришло и уважение других. Одному было бы не управиться, потому что мне нужно было успевать в сотни мест одновременно, но помогал Густав, который, стряхнув жирок, вспомнил былые времена.
        В кирасах и с алебардами парни имели воинственный вид. Вот со шлемами вышла неувязка. Капелинов на всех не хватило, и новобранцы «щеголяли» кто в чем - в шишаках, кованых рокантонах, один - в невесть откуда взявшемся рогатом шлеме, которые не в ходу уже лет пятьсот. Впрочем, для арбалетного болта все равно, от чего отскакивать - от модного или не очень шлема. Ну а если попадут в лицо, то тут уже все равно…
        Завидев меня, Густав скомандовал:
        - Смирно!
        Парни ловко сделали на «караул» ярко начищенными и остро заточенными алебардами. Еще недавно они канючили, выпрашивая мечи. Но, когда я им показал, что может сделать человек с алебардой против десяти воинов с мечами, они стали гораздо меньше бояться войск герцога. Правда, что может сделать опытный человек с мечом против двадцати неумех с алебардами, я им не показал.
        - Молодцы! - похвалил я народ.
        Первое время, когда новобранцев приходится часто лупить, нужно их и хвалить почаще, чтобы не обижались за выволочки, и уж тем более не опускали руки…
        - Сегодня будем брать крепость… Условную крепость, - уточнил я. - Одна команда будет ее брать, а другая - охранять. На первый-второй - рассчитайсь!
        Эх, как же неумело первые и вторые номера становятся в шеренги…
        - Объясняю задачу! - прошелся я вдоль строя. - Первые номера занимают оборону внутри карет, а вторые - стараются их выбить. Использование оружия - запрещено! В остальном на ваше усмотрение.
        Кареты, оставленные на площади, давно мозолили мне глаза. Говорили, что их хозяин кто-то из членов Городского Совета. Кстати, я просил, чтобы убрали повозки, но никто на это не отреагировал. Зря!
        - Господин комендант, разрешите обратиться? - подскочил ко мне один из латников, попавших в первые номера.
        Кажется, звали его Бруно. Я успел немного присмотреться к парню и решил, что со временем из него выйдет капрал, а с учетом реалий и кадрового голода, то и сержант.
        - Разрешаю, - кивнул я.
        - Можно укрепить оборону? - спросил латник.
        - Валяй, - разрешил я.
        Защитники стали укрепляться - сдвинули кареты друг к другу, закрыли стыки между ними жердями. Несколько человек забрались на крыши.
        «Еще немного - и парни додумаются до Гуляй-поля…» - мысленно похвалил я подчиненных, вспоминая, как передвижные крепости позволили нам просидеть неделю, отбивая втрое превосходящего противника.
        Впрочем, нападавшая сторона тоже не сидела без дела. Подчиняясь командам длинного парня (вылитый Жак Оглобля в юности!), притащили откуда-то увесистое бревно, изображающее таран. Кроме того, нападавшие разбились на три группы.
        Густав дал отмашку - и началось… После таранного удара дверца одной из карет вместе с боковой стенкой вылетела прочь. Первая штурм-группа ринулась в образовавшийся проем, вторая полезла на крышу другой кареты, а третья, которой командовал длинный, осталась на месте. Молодец, парень. Пожалуй, есть еще один кандидат в сержанты! Оборонявшиеся не растерялись. Они быстро поймали бревно и попытались засунуть его обратно, спихивая «вражеских» воинов. Нашлась работа и для тех, кто был на крыше, - успешно сбросили вниз «десант». Увидев, что действия групп застопорились, долговязый повел на штурм резерв. И уже скоро две кареты из трех были опрокинуты, а между группами завязалась потасовка. Парни так увлеклись, что мы с Густавом едва сумели их растащить и построить…
        - Парни! Сегодня я увидел, что вы - настоящие бойцы. А теперь выйдите из строя - ты и ты… - ткнул я пальцем в Бруно и в долговязого, имя которого не мог вспомнить: - Властью, данной мне городским магистратом, назначаю вас сержантами городской стражи. Густав, побеспокойтесь, чтобы назначение было оформлено и скреплено печатью.
        Из-за искореженных карет мне пришлось пережить неприятный разговор с бургомистром. Оказывается, их хозяином был его зять.
        Вечером я решил прогуляться и навестить старшину нищих. Гневко отправил домой с одним из парней. В провожатом не было никакой необходимости, но одинокий конь, стоивший целое состояние, может привлечь внимание конокрадов. А лишние трупы в городе ни к чему…
        Латник, гордый оказанный доверием, уже предвкушал, как красиво он будет смотреться верхом перед местными девицами. Гневко думал иначе… Ну не понравился ему парень, что же тут делать? Зачем же его ронять, да еще и копыто ставить?
        - Ладно, отпусти его, - попросил я гнедого. - Пусть он тебя до дома проводит.
        «Нужны мне провожатые! - стукнул гнедой копытом, презрительно сказал: - Го-го!» - и бодро пошагал к гостинице.
        «Ну как знаешь!» - пожал я плечами.
        Все оказались на местах: бойкие торговцы внутри древнего амфитеатра и старшина нищих у входа. Завидев меня, Жак кивнул, указывая направление к своей излюбленной корчме.
        - Тебя уже пытались убить? - поинтересовался Жак, опрокидывая кубок с вином.
        Спросил так, как будто не сомневался в ответе. Да и странно, если бы старшина нищих и местный король воров не приставил ко мне соглядаев.
        - Извини, - повинился старшина, наливая еще. - Не успели на помощь прийти. Парень, что был к тебе приставлен, испугался. Пока то да се, карета уже отъезжает, а ты - живой и здоровый. Кстати, ты дверцы плохо прикрыл, трупы торчали.
        - Торопился, - вздохнул я.
        - А может, кто-то из живых дернулся да по дверце попал… - подумав, решил Жак. - Ладно, не переживай. Карету мы поймали, живых дорезали, а потом все за город вывезли.
        - Карету с лошадьми себе оставил?
        - Не пропадать же добру, - рассудительно ответил Жак. - Все равно бы их кто-нибудь забрал. Я уже ребятишкам наказал - продать все подальше от Ульбурга. Мало ли… Долю будешь брать?
        - Да ну, какая доля.
        - Ладно, я ее сам пристрою.
        - Как хочешь, - отмахнулся я. - Ты скажи-ка лучше - чужие в городе есть?
        - Тебя кто интересует? - ущипнул Жак веточку петрушки и принялся ее меланхолично жевать. - Купцы, ремесленники, монахи? Тех, кто может на тебя напасть, не отследишь. Ульбург - город большой, одних трактиров штук двадцать. Могу указать человек сто драбантов, что при купцах состоят или работу ищут. Только, если Фалькенштайн наймет профессиональных убийц, мы его «вычислить» не сможем.
        - Можно установить, где живут купцы из Восточной империи?
        - А чего устанавливать? У них свой квартал есть. Мои ребята уже его тихонечко прошерстили. Народ говорил, что те, кого ты в карету уминал, - страшные люди. Весь квартал их боялся… Так что тебе еще и спасибо скажут.
        - А есть кто-нибудь из людей Понтифика?
        Жак многозначительно кивнул:
        - Милях в двадцати от нас - целое аббатство, Санто-Уголино, а в Ульбурге у них свое подворье есть. Думаешь, нагрянут теперь от Понтифика?
        - Должны бы… Если Фалькенштайн ведет переговоры с Восточной империей, то Великий Понтифик - гораздо ближе.
        - Ясно. За подворьем я людей приставлю. Только… - замялся он.
        - Портить отношения с церковью тебе не хотелось бы, - досказал я.
        - Очень бы не хотелось, - подтвердил он. - Наш город, хоть и получает вольности от императора, но против его святейшества Понтифика выступать не станет.
        - Даже если Понтифик будет стоять за герцогом Фалькенштайном? - задал я старшине нищих вопрос, который бы следовало задавать первому бургомистру и остальным отцам города.
        - Великий Понтифик открыто не выступит, - резонно ответил Жак. - Ему нет нужды ссориться с императором. Да и графство Лив - пока еще не в герцогстве Фалькенштайн.
        - Эх, ну почему ты не первый советник императора! - искренне восхитился я.
        - А ты думаешь, быть старшиной нищих проще? - обиделся мой друг. - У меня, между прочим, под началом все нищие и воры Швабсонии. А это, как ни крути, пять королевств и десяток крупных герцогств и графств. Карликов, вроде баронств или мелких городов, я и считать не буду.
        Ну и ну! А ведь при первой встрече он об этом промолчал…
        - Пожалуй, ты у нас не король, а император нищих! - с уважением сказал я.
        - Ну должен же кто-то быть их императором, - без малейшего смущения ответил Жак. - Но даже короли и императоры предпочитают попусту не ссориться с Великим Понтификом.
        - Никто не заставляет тебя с ним ссориться, - пожал я плечами, наливая себе кваса, а Жаку вина. - Просто мне бы не хотелось, чтобы Ульбург был захвачен из-за того, что комендант города был убит за месяц до штурма.
        - Думаешь, до штурма остался лишь месяц? - заинтересовался Жак.
        Понятно, что для него, как для владельца недвижимости в Ульбурге (и во многих других городах), подобные новости были важны.
        - Можешь сам посчитать, - предложил я. - Урожай будет собран в ближайшие две-три недели. Думаю, герцог уже отправил зов вассалам. Значит - еще неделя на сборы. Но не исключено, что нападение произойдет и в ближайшие две-три недели.
        - Не исключено, - согласился Жак, который и сам мог прикинуть возможную дату нашествия. - Может, он начнет раньше, зная, что мы будем ждать через месяц.
        - У тебя есть свои люди в Фалькенштайне?
        Старшина нищих медленно, сквозь зубы, выцедил свой бокал и с сожалением покачал головой:
        - Герцог живет не в городе, а в замке, в трех милях. Когда он выступит в поход, мне сообщат. Только не будет ли поздно? От Фалькенштайна до Ульбурга - день пути. Ну если со сборами, то два. Так что…
        - Что-то - это лучше, чем ничего, - изрек я мудрую фразу, собираясь домой. - И вот еще, - попросил я Жака. - Скажи своим людям, чтобы они присматривали за крысами.
        - За крысами? - удивился старшина. - А чего за ними смотреть? Пойди к любой помойке и смотри сколько влезет. Хотя… - прикинул он, - если ты настаиваешь, то приставлю.
        Десять лет назад
        Городок Ванхельм, в который меня занесло, оказался между молотом - сторонниками Великого Понтифика, и наковальней - роялистами, приверженцами короля Галлии Шарля не то седьмого, не то девятого. За два года их сменилось штук пять и все как один были Шарлями. Запомни тут порядковый номер!
        Ванхельм был захвачен роялистами, принявшимися лихорадочно готовиться к осаде. Те граждане из городских властей, кто пытался мямлить о вольностях и правах, оказались вознесены вверх - на виселицы, а все остальные быстренько принесли присягу королю.
        Мне, капитан-лейтенанту городской стражи (капитаном считался первый бургомистр), было все равно от кого получать деньги, поэтому приказ о передаче нас королевскому сенешалю возражений не вызвал.
        Спустя неделю, считая от того часа, когда на ратуше был поднят королевский штандарт - цветы папоротника на кровавом фоне, - сразу после сексты[3 - Секста - читалась через шесть часов после восхода солнца (около 12 часов).] раздались крики. Вначале они доносились у Сенного рынка, где торговали лошадьми и рабами, потом дальше - с Ратушной площади…
        По городу шли серые крысы. Они заполнили главную улицу, шествуя не спеша, как ландскнехты, покидающие ограбленный город. Грызуны чинно огибали встречные кареты и спокойно шли по телам упавших людей, покусывая всех, кто мешал их движению.
        В тот день я сам командовал патрулем. Завидев шествие и безуспешно поискав глазами укрытие, отдал приказ: «Всем стоять! Не шевелиться!» И мы замерли, пытаясь вжаться в стену.
        По улице, поджав хвосты, неслись собаки, кошки вспрыгивали на подоконники и старались забраться повыше. Вслед за собаками в панике бежали люди. Те, кто сохранял остатки самообладания, пытались найти укрытие на фонарных столбах или вломиться в какой-нибудь дом. Но хозяева запирали все двери и не хотели их отворять.
        Крысы шли минут десять. Я даже и подумать не мог, что в городе было столько крыс! Спустя час, когда между последними хвостами и нами оказалось приличное пространство, один из стражников, успевший сходить вместе с пиратами на море, обронил:
        - Первыми из трюма бегут крысы, а когда матросы в море бултыхаются, они на головы лезут…
        - А я в штаны наложил, - сообщил один из стражей.
        Все латники (включая меня!) потрогали собственные портки. Никто и не подумал смеяться.
        Нам пришлось успокаивать людей и разводить по домам тех, кто не мог идти. Пострадавших, надо сказать, было немного. Хуже другое. В городе поползли слухи о том, что шествие крыс - к большой беде.
        Большинство собак и кошек, сбежавших от ужаса, не вернулись. Как оказалось - на свое счастье…
        Через пару дней, когда войско герцога Жуанли, племянника Великого Понтифика, захватило подъемный мост и азартно молотило тараном в ворота, нас выстроили на площади. Королевский сенешаль, проторчавший на башне часа полтора, радостно объявил, что видел королевские штандарты! А нам нужно сделать вылазку, чтобы приспешники самозваного Понтифика оказались зажатыми с двух сторон!
        …В отряд, назначенный для вылазки, поставили тех, кого было не жалко: латников городской стражи, драбантов и десятка два дворян, желавших получить рыцарские шпоры. Без особых хлопот мы сбросили таран в ров и устремились на соединение с войском короля. Напрасно. Оказалось, мы рванулись навстречу одному из отрядов герцога Жуанли…
        Получив пару ран, я уже собрался умереть, но мне повезло - конь сумел вытащить меня из боя.
        Вдогонку нам летели стрелы. Я получил одну в оч-чень деликатное место (если мне кто-нибудь скажет, что видел гладкую задницу у старого наемника, - плюну в глаза!), а конь - две…
        Коню я вырыл могилу. Наверное, со стороны это казалось глупостью, но бросить боевого друга я не мог.
        То, что случилось с Ванхельмом, я узнал через год - герцог Жуанли, не сумев взять город «на копье», взял его в осаду. Через две недели город стал испытывать нехватку продовольствия, а через месяц там начался голод. Еще через месяц солдаты герцога Жуанли были вынуждены объезжать трупы горожан, лежащие прямо на грязных улицах. Маркитанты отказывались брать серебряные чаши и шелковые ткани, потому что от них исходил такой запах, что его было не избыть никакими щелочами…
        Возвращался в гостиницу выбирая самый длинный путь. Хотелось немного побыть одному. Отчего-то думалось, сегодня покушений уже не будет. Напрасно…
        - Стоять! - окликнули меня сзади.
        Если окликают - никогда не оборачивайся сразу, а сделай шаг вперед и отступи влево. Азбука!
        Окликнувший эту азбуку знал. Но я шагнул вправо, одновременно атакуя… Не стоило рассчитывать, что убийца будет один. Просто он немного поспешил, оторвавшись от собратьев по ремеслу. Несогласованность дала мне выигрыш во времени, потому я успел подранить первого и прижаться спиной к стене.
        Все трое были наемники, как и я. «Псы войны», не имевшие гербов на щите и успевшие повоевать не менее пяти, а то и десяти лет. Не исключено, что нам приходилось стоять с ними в одном строю или, напротив, драться по разные стороны!
        Троица развернулась во фронт, занимая узкую улочку. Тот, кого я подранил, встал справа. Что же, именно с него я и начал. Раненый не мог драться в полную силу, поэтому пропустил удар в живот. Стряхивая тело с меча, толкнул его на второго наемника, а сам атаковал третьего. Он был хорош - сумел парировать несколько ударов, но не заметил, как я вытащил из-за спины кистень, и пропустил удар в висок. Оставшийся в живых попытался убежать, но его догнал мой меч, превратившийся в копье.
        Я подошел к единственному уцелевшему, силившемуся уползти, оставляя за собой темный след. В сумерках кровь кажется черной.
        - Кто вас нанял? - поинтересовался я, поднимая свое оружие.
        Запираться, изображая героя, смысла не было…
        - Заказ брал не я, - простонал раненый. - Мне просто предложили.
        - Вы знали, кто я?
        - Знали, поэтому и запросили вдвое…
        - А сколько? - искренне заинтересовался я. Вдруг - пригодится.
        - Сто талеров. Двадцать - аванс. Остальные, когда принесем твою голову.
        Больше наемник не сказал ничего, потому что потерял сознание. Я пожалел, что не взял факела, - надо бы внимательней рассмотреть несостоявшихся убийц и их карманы. Хотя карманы я мог осмотреть на ощупь. Только начал, как из-за поворота показались огни, раздались голоса. Ну конечно, стража является тогда, когда уже не нужна…
        Увидев тела, они воинственно склонили алебарды, но потом узнали своего начальника.
        - Господин Артакс! - воскликнул командир патруля. - С вами все в порядке?
        - Где же вы раньше были? - в сердцах сказал я латникам и, не слушая оправданий, приказал: - Посветите…
        Лица убитых и раненого были незнакомы.
        - Соберите оружие и все, что найдете, - велел я латникам.
        С убитых сняли три меча, три кинжала, штук семь метательных ножей. Командир патруля протянул еще и три кошелька.
        - Посчитай и подели на всех, - приказал, я к вящей радости латников, пряча собственное неудовольствие. Ну да ладно, пусть парни порадуются. - Оружие сдадите капитану Густаву, - приказал я парням. - А этих… Ну оттащите куда-нибудь. Куда стаскивают трупы?
        - С утра приедет телега, увезет на кладбище, в часовню. Если отыщется родня, то заберет труп. Если нет, похоронят во рву, за счет города, - пояснил латник. - А вот того, кто жив еще, ежели до утра протянет, отвезут в лечебницу при монастыре. И вот еще что, - замялся он: - Куда одежду девать? Куртки у них хорошие, сапоги крепкие… Все равно к утру разденут и разуют.
        - Можете себе взять, можете выбросить, - разрешил я, чувствуя, что смертельно устал сегодня. - Скажите лучше, как пройти к моей гостинице самым коротким путем?
        Трое из пятерки остались, а двое вызвались указать короткую дорогу.
        Оказалось, что до гостиницы - пять минут! В иное время сказал бы - «всего», а сейчас - «целых»! Мне хотелось упасть и заснуть, не слушая попреков фрау Уты, у которой опять пропал ужин…
        Вставать с утра не хотелось. Можно бы устроить себе выходной, но сегодня был важный день - оружейники должны были представить на наш суд арбалеты. Члены Совета, участвующие в приемке, делали умный вид и задавали дурацкие вопросы, чтобы показаться сведущими.
        Арбалеты получились неказистыми, но надежными. Так и просились в руку! Старшине бондарей «загорелось» опробовать оружие. Лихо орудуя воротом, он натянул тетиву, вложил в желоб болт и прицелился. Но спусковой рычаг, которому следовало отойти назад, застрял. Ничего страшного. У новых арбалетов это случается. Нужно было разрядить оружие и смазать механизм - и все.
        Думается - плохих намерений у бюргера не было. Но хорошо, что я успел направить арбалет вверх, а выстрел в небо безопасней, нежели в толпу! Отделались малой кровью - моей подраненной рукой, которую болт успел «пропахать», и разбитым носом неудачливого стрелка.
        Нос ему разбил не я, а кто-то из соседей. Мне даже пришлось призывать к порядку рассерженных горожан, ринувшихся бить бедолагу.
        Похвалив оружейников, я решил сегодня уйти пораньше, потому что рука требовала более обстоятельной перевязки, нежели чужой шейный платок, завязанный поверх рукава. Не я ли утром мечтал об отдыхе? Вот и получил…
        Фрау Ута не стала охать и причитать, а сразу же принесла тазик с теплой водой, чистое полотно и склянку.
        - Сейчас, господин Артакс, будет немножко больно… Потерпите, - нежно ворковала она, помогая снимать куртку и рубашку.
        Мне было смешно. Стоило ли говорить, что на подобные «раны» у нашего брата было не принято обращать внимания?
        - Господин Артакс, - хлопотала хозяйка, промывая мою царапину и приглядываясь к шрамам - старым и новым. - Сестры говорили о ваших шрамах, но я не думала, что они такие страшные! Почему вас так неаккуратно лечили?
        - Как умели. Когда ранят, то лекарей, как водится, не бывает рядом.
        - Что же тогда делать? - удивилась она, откупоривая склянку.
        Фу, ну и запах! Не знаю, из чего было приготовлено снадобье, но тухлые яйца там точно были! Когда хозяйка стала мазать меня этой дрянью, ранку немилосердно защипало.
        - Потерпите, потерпите… - приговаривала моя целительница. - Немного пощиплет, но к вечеру - как рукой снимет. Все-таки - как вы лечили раны? На вашем плече такой след, будто ударили раскаленной кочергой.
        - Почему кочергой? - обиделся я. - По плечу меня ударили мечом. Ну а потом, чтобы быстрее зажило, стянули разрубленные части и прижгли.
        - Как - прижгли? - опешила фрау Ута, переставая мазать.
        - Как прижигают? - удивился я непонятливости женщины. - Берется что-то железное. Нож, например. Его раскаляют в костре и - прижигают. Вот и все. А ежели, скажем, отрублена рука или нога, то лучше облить рану смолой и взять факел.
        - Господи… - пролепетала фрау. - Но это же варварство! Как же лекарь…
        - Конечно, варварство, - согласился я. - Но что делать? Если ждать лекаря, то за это время можно и кровью истечь.
        Фрау Ута принялась оглаживать мою спину, останавливаясь чуть ли не на каждой отметине.
        - Вот это что такое? Круглое, с зубчиками? Ой, а тут - еще одна, похожая…
        - Это? - Взял я ее руку в свою, пытаясь определить - что там она нашла. - Это, милая фрау, след от стрелы. Она в меня вошла, но не вышла. Вот, потрогайте, от нее только одна дырка… А вот вторая, от болта, - насквозь прошла. Потрогай! - перешел я на «ты».
        Ручка фрау Уты задрожала, но она добросовестно потрогала шрам на спине и выходное отверстие на груди. «Господи…» - только и шептала она.
        - Ничего! - сказал я делано небрежно, словно юнец, охмуряющий фрейлейн. - У нас, у наемников, много своих хитростей. Сквозную рану, если чистая, вначале лучше совсем не лечить, а промывать холодной водой. А мелкие мы лечим паутиной.
        Я хотел добавить, что можно прикладывать мох, жеваный лопух, измельченные цветочки-ноготки, но фрау меня перебила…
        - Паутиной? - брезгливо передернулась она. - Но там же - пауки. Брр. Я так боюсь этих тварей. У них много лап, и они противные…
        При упоминании «противных и страшных пауков» дамочка придвинулась ко мне, будто искала защиты. Я же не преминул этим воспользоваться и, осторожно обняв женщину, тихонько, пока она не опомнилась, усадил к себе на колени…
        Пока фрау раздумывала - вырываться или нет, начал целовать ее лоб, щеки, а потом перешел на губы. Моя хозяюшка вначале чуть замерла, но потом ее губки зашевелились, она стала отвечать на поцелуи. Жаль, платье не имело выреза, а шнуровка доходила до самого горла… Очень неудобная шнуровка! Обнимать одной рукой, а второй распутывать узелочки - крайне неудобно. Но все-таки я справился, и вскоре моя рука уже гладила ее по спинке… Потом настал черед пояса, что был подвязан под самой грудью. Когда же пояс вместе с передником упал на пол, то настала очередь и самого платья. Снять сорочку фрау не разрешила, но мне удалось задрать подол так высоко, что обнажилась почти безупречная грудь…
        Когда все кончилось, Ута прижалась ко мне как нежный и испуганный зверек. Она рассеянно теребила мои волосы и о чем-то думала. Я не мешал, ожидая, что она сейчас заснет. Но ей захотелось поговорить.
        - Знаешь, сегодня все как-то не так… - проговорила она.
        - Как не так? Тебе было плохо? - обеспокоился я.
        - Что ты! - Еще крепче прижалась она. - Прости, может быть, мужчине это будет неприятно, но, когда это (выделила она) было у нас с мужем, все обстояло просто… Каждое пятнадцатое число я должна была ложиться в постель, задрать подол до пояса и раздвинуть ноги… Приходил муж, делал свое дело и засыпал. Я же всегда ждала чего-то такого… Сегодня… Кажется, только сегодня поняла, чего я ждала. Я никак не думала, что, когда ласкают там - это приятно…
        - Ну, так это и должно быть приятно… - не понял я ее недоумения.
        - Патер говорит, что получать удовольствие от соития - это грех! Тем более что мы с вами не муж с женой. Значит, я совершила двойной грех…
        Хозяйка уткнулась носом в мой бок и заплакала. Я принялся осторожно поглаживать ее по спине, давая выплакаться. Чтобы успокоить женщину, сказал:
        - Любой грех можно искупить. Мы с тобой сделаем жертву на благо церкви и получим индульгенцию. Верно? Завтра возьмешь талер и сходишь на исповедь…
        - Талер? - мгновенно перестала плакать фрау. - Вам не жаль целого талера?
        - Ну раз такое дело… - благодушно сказал я, - то чего же жалеть!
        - Если вы готовы пожертвовать талер… - задумчиво проговорила Ута. - За такую монету патер отпустит грехи. А мы пока можем еще немножко погрешить…
        Мы еще «немножко» погрешили, а потом заснули в одной постели, словно муж и жена.
        После этой ночи у меня стало налаживаться что-то вроде семейной жизни. Я не вскакивал с постели ни свет ни заря, как крестьянин на дойку коров или монашек, спешивший на чтение matatinum.[4 - Matatinum (лат.) - заутреня. Читалась около 3 часов утра.] Поднимался не спеша, как бюргер на primo.[5 - Primo (лат.) - предрассветная. Читалась между 5 и 6 часами утра.] И не сказал бы, что мне такая жизнь не нравилась, - была какая-то прелесть получить завтрак, а потом уйти на службу. В двенадцать пополудни, оставив дела на «после обеда», вернуться в уютный дом, где тебя накормят овощной похлебкой на мясном бульоне и рагу с мясом! В постные дни - форель, запеченная с горохом, или отварной карп с белым чесночным соусом!
        Ученики и подмастерья, выделенные гильдиями для чистки рва, отказывались лезть в зловонную жижу. Они считали, что черпанием нечистот должны заниматься исключительно золотари. Вначале я хотел их «поуговаривать», но передумал. Пришлось показать пример и собственноручно вытащить ведро бурой, липкой и неароматной грязи, больше напоминающей дерьмо. Не поленившись, оттащил содержимое ведра за вал. Когда выливал, в глаза бросилось что-то блестящее…
        - Эй, парни, - окликнул я работников, которые нехотя заполняли длинным черпаком ведра. - Ну-ка, гляньте сюда!
        Вытащив из жижи блестящий предмет и оттерев его, я продемонстрировал старинную золотую монету!
        - Можно потрогать? - робко попросил один из ремесленников.
        Вокруг меня столпился народ, а монета пошла по рукам. Золотой оглядывали, ощупывали и даже пробовали на зуб. Налюбовавшись, горожане бросились черпать зловонную грязь так ретиво, что теперь не требовались ни пинки, ни ругань. Пришлось контролировать, чтобы они вначале уносили наполненные ведра и тележки за вал, а уже потом начинали рыться в… грязи.
        Были обнаружены семь человеческих скелетов, с дюжину разложившихся трупов (один был в рыцарских доспехах - откуда и взялся?), множество неопределенных костей, десятки ржавых топоров и ножей. Нашлось еще с сотню медных и серебряных монет.
        На следующий день на работу пришли не только отряженные гильдиями подмастерья, но и другой люд. Ладно, если бы это были подопечные старшины нищих, но зловонную жижу черпали и солидные бюргеры… К вечеру ров был полностью вычерпан, хотя я считал, что, в лучшем случае, справятся за неделю! Более того, дно было углублено не меньше, чем на два ярда.
        За золотарями-золотоискателями пришли наблюдать и главные люди города. Герр Лабстерман, наблюдая, как ретиво горожане копаются в зловониях, изрек:
        - Жаль, нет закона, по которому клады отходят в собственность города.
        - А есть шанс найти клад? - усмехнулся я.
        - Ну вы же нашли, - уверенно заявил первый бургомистр и внимательно посмотрел на меня: - Был бы закон, вы отдали бы золото в городскую казну. Ну на крайний случай - половину! - мечтательно вздохнул он.
        - И много я нашел? - полюбопытствовал я, сдерживая хохот.
        - Кто говорит - сто золотых монет, а кто - тысячу. Но мне думается, слухи преувеличенны, и вы нашли не больше десяти, - авторитетно изрек Лабстерман.
        - Вы угадали, слухи изрядно преувеличенны. Я нашел-то всего один золотой цехин. Извольте…
        Бургомистр не удержался от искушения. Внимательно осмотрел цехин, изучая герб и портрет узурпатора Венедской республики. По глазам было заметно, что Лабстерман переводит стоимость золота в серебро. Налюбовавшись, со вздохом вернул золотой мне:
        - Почему-то чужакам везет. Наши олухи не нашли ничего стоящего…
        - Кстати, господин бургомистр, - сообщил я старику идею, которая пришла мне в голову. - Если будете вводить закон о кладах, следует ограничиться не более чем десятью процентами. Если городская казна будет требовать половину…
        - О кладе никто и никогда не узнает… - понял мою мысль Лабстерман. - Да, господин Артакс, вы правы. Народ у нас жадный.
        Я хотел было рассказать бургомистру одну историю, которую слышал еще в детстве. В кратком пересказе она звучит так: у деревенского богача было трое жадных и ленивых сыновей. Весной, когда пришла пора сеять репу, дети не хотели идти в поле. Старик внезапно почувствовал себя больным, лег на постель и принялся стонать: «Умираю, детушки дорогие!» Немного поохав, подозвал к себе сыновей и поведал им, что, закопал все сокровища, нажитые за длинную жизнь, в поле… Надо ли говорить, что поле под репу было перекопано, а старик благополучно выздоровел?
        Подумав хорошенько, я не стал рассказывать бургомистру эту историю… Мало ли, а вдруг эта затея мне еще пригодится?
        В те дни, что я возвращался с работ по «обустройству» рва, фрау Ута заставляла меня снимать одежду у входа, а на кухне всегда стоял «дежурный» котел с горячей водой. Правда, приходилось мыться одному. Эльза и Гертруда под бдительным присмотром сестрицы лишь приносили воду, забирали грязную одежду и немедленно уходили. Мне, кстати, пришлось обзавестись сменным гардеробом, потому что одежда, в которой я ходил днем, постоянно требовала стирки. Она пачкалась не только грязью из рва, а была вывожена в известке или цементе, испачкана маслом или еще невесть чем. Забавно, но, несмотря на то что наши отношения с хозяйкой уже перестали быть строго официальными, обращались мы друг к другу исключительно на «вы».
        - Знаете, господин Артакс, - сказала мне фрау, когда мы лежали с ней рядышком на мягкой и широкой перине: - Господин патер принял ваш талер, отпустил мне грехи, но сказал, что и вам бы следовало сходить на исповедь. А еще лучше - если бы мы поженились.
        - Конечно, лучше… - покладисто согласился я, поглаживая Уту по спинке и размышляя - удастся ли снять с нее сорочку, чтобы увидеть ее тело полностью…
        - Пожениться? - оживилась она.
        - Именно. Я с удовольствием женился бы на тебе.
        Я нисколько не кривил душой. Такую хозяйственную и обстоятельную супругу нужно поискать. И, кроме того, фрау Ута была далеко не глупа.
        - Вы, господин Артакс, сказали «женился бы», - тщательно взвешивая слова, проговорила она. - Что означает, подразумевали - не могу или не хочу жениться. Так?
        - Вы - умная женщина, - вздохнул я.
        - Мне почему-то казалось, что я вам не совсем противна… - заплакала фрау, как обиженный ребенок или девушка, которую только что лишили девственности.
        - Что ты… - принялся утешать я Уту, от нежности перейдя на «ты». - Ты можешь составить счастье любого мужчины. Ну на что тебе нужен старый наемник?
        - Дурак ты, - всхлипнула фрау, тоже переходя на «ты». - Когда я выходила замуж, мне было шестнадцать, а жених был старше на тридцать лет. Сейчас мне тридцать четыре. Тебе не больше пятидесяти… Если тебя не убьют, то ты доживешь хотя бы лет до семидесяти.
        М-да. Что-то я раньше не задумывался, на сколько лет я выгляжу. А тут даже как-то и задело…
        - Мне меньше пятидесяти, - ответил я, не уточняя, что до этой цифры мне еще семь лет…
        - Еще лучше. Если мы поженимся, у нас могут быть дети. Если будет на то Божья воля, - поспешно уточнила Ута, осеняя себя крестом: - Я еще не так стара. А мне бы хотелось, чтобы мой ребенок имел отца до тех пор, пока не станет совершеннолетним, - со швабсонской педантичностью объяснила фрау.
        Я мысленно «переварил» все вышесказанное и, надеясь отвлечь фрау от трудной темы, задал вопрос, который надо было бы задать раньше:
        - Прости, а что стало с твоим мужем?
        - Мой супруг, царствие ему небесное, - вздохнула Ута, - отправился в паломничество. Увы, его избили и ограбили в двух милях от города. Хорошо, что несчастного нашли угольщики. Они-то и привезли господина Лайнса домой. Ансель долго болел, а потом - умер…
        - В паломничество? - удивился я.
        Фрау Ута смахнула набежавшую слезинку:
        - Мы прожили с мужем десять лет, но детей у нас не было. Вначале Ансель думал, что это я бесплодна. Но однажды в город приехал знаменитый лекарь мэтр Сигель. Господин лекарь сказал супругу, что это он не может иметь детей из-за какой-то болезни, которую перенес в детстве. Но я-то и так знала, что дело не во мне, потому что и Эльза, и Гертруда тоже не смогли забеременеть…
        - Так, что-то я не очень понимаю, - удивился я. - При чем тут Эльза и Гертруда? Он что, был женат на всех сразу?
        - Быть женатым на трех сразу - это грех, - рассудительно ответствовала Ута. - За это можно угодить на виселицу. Я пять лет не могла забеременеть, поэтому мы с сестрами решили, что если одна из нас понесет ребенка от Анселя, то я выдам его за своего.
        - И сестры согласились?
        - А что нам оставалось делать? - пожала плечами Ута. - Когда умерли родители, я была еще совсем ребенком. Отец оставил нам только домик и огород, поэтому приданого на троих бы не хватило. Брать бесприданниц никто не хотел. Когда ко мне посватался Ансель, он согласился взять меня без приданого. Но даже когда я вышла замуж, то землю и дом на двоих сестер было не поделить… Хотя если бы нашлись двое почтенных людей, с достатком, то можно было бы продать и дом, и землю, а вырученные деньги поделить. Но, увы, сразу двух женихов не находилось. Если бы я не смогла родить ребенка, то герр Лайнс был бы вправе развестись со мной и взять себе новую жену. Тогда бы мне пришлось возвращаться и жить вместе с сестрами…
        - А муж? - полюбопытствовал я. - Как он к этому отнесся?
        - Герр Лайнс ничего не заметил. Все было в темноте.
        «Здорово! - присвистнул я про себя. - Такое счастье привалило - жить с тремя бабами сразу, а он, болван, даже не заметил!» Но я не стал обсуждать с Утой некоторые тонкости, которые меня могли бы интересовать…
        - Ты не ревновала?
        - А зачем? - хмыкнула фрау, уставившись в потолок. - Это мои сестры, моя плоть и кровь. И если мой муж спал с ними, то значит, он спал со мной.
        - То есть ты не возражаешь, если я начну спать с твоими сестрами? - полюбопытствовал я.
        - Ш-што? - зашипела Ута как рассерженная кошка. - Только попробуй! Я не знаю, как я пережила то, что ты переспал с Гертрудой… Да и Эльза мне недавно высказала претензии, что я одна пользуюсь тобой.
        - А ты? - заинтересовался я.
        - А что я? Сломала о сестру половую щетку, - дернула плечиком Ута. - Теперь надо идти на рынок, тратиться на новую.
        - Запиши стоимость щетки на мой счет! - засмеялся я.
        - Думаешь? - недоверчиво спросила Ута и расхохоталась.
        Впрочем, отсмеявшись, она подумала-прикинула и кивнула:
        - Запишу!
        Немного помолчав и собравшись с мыслями, она вернулась к теме, которую мне не хотелось бы обсуждать:
        - Почему ты не хочешь на мне жениться? Чем я плоха для тебя? Конечно, я не юная девушка, но, кроме мужа, у меня не было мужчин.
        - Видишь ли… - начал я свой ответ со слов, которые произносят мужчины, когда не знают, как бы половчее соврать: - Что я буду делать здесь, в этом городе, когда война закончится? У меня и имущества-то всего - конь да доспехи…
        - И триста талеров, на которые можно отстроить еще одну гостиницу, - продолжила за меня Ута. - И еще семьсот, которые герр Лабстерман обещал выплатить. Значит, твой капитал составляет тысячу талеров. А на тысячу можно жить до конца дней! А можно… - оживилась она, - если мы заключим брачный контракт, сделать тебя совладельцем гостиницы, а сестер выдать-таки замуж! Даже если положить им в приданое… - задумалась она, подсчитывая, - хотя бы по пятьдесят талеров, то можно выдать их замуж за ремесленников. Ну а если по сто - их возьмут в жены вдовые купцы!
        Ай да фрау, ай да Ута! Сколько же практичности в этой безупречной головке. О ее видах на мою тысячу талеров я не подумал, но продолжал изворачиваться:
        - Как-то смутно себе представляю, чтобы я принимал постояльцев, выдавал им белье, разносил обеды.
        - Ничего! - легкомысленно заявила фрау. - Этому легко научиться. Но этим буду заниматься я. Ты будешь охранником, и мне не придется платить старому Августу пять фартингов в месяц. Подумать только! - возмущенно встрепенулась хозяйка. - Я плачу целых пять фартингов только за то, чтобы старик спал по ночам внизу и делал вид, что является моим сторожем!
        - Что-то я никаких сторожей не видел… - удивился я. Еще бы, в гостинице по ночам находится неизвестный мне человек, а я не обратил внимания. Странно.
        - Зачем тебе его видеть? Он бывает тогда, когда тебя нет. Когда ты на месте - зачем платить за охрану? Плохо, что я не всегда знаю - придешь ты ночевать или нет. Иногда приходится будить Августа ночью, и он берет за это дополнительный пфенниг.
        - Ты не боишься, что я могу выбросить из окна постояльца, если он мне не понравится? Или убить его за замечание, которое он сделает?
        - Боюсь, - честно призналась она. - Боюсь, что тебе не придется никого убивать, потому что посетители разбегутся от одного твоего вида… Недавно один купец из Гременя, наш старый клиент, узнав, что в гостинице живет наемник, отказался к нам въезжать.
        - Что за старый клиент? - забеспокоился я.
        Ута вначале не поняла, потом расхохоталась, а потом - обиделась:
        - Знаете, господин Артакс! - ледяным тоном сказала она, накрываясь одеялом до самого носа. - Я честная женщина и порядочная вдова. По крайней мере, - добавила она, слегка смутившись, - была таковой… Сестры мои, да, - иногда позволяли себе лишнее по отношению к клиентам. Но сестры - они не горожанки, а крестьянки. Им нет нужды беречь репутацию в городе Ульбурге. А старый клиент - это клиент еще с тех времен, когда был жив муж.
        - Впиши его на мой счет, - предложил я, сделав вид, что не заметил перехода на официальный тон.
        - Уже, - не моргнув глазом, отозвалась фрау. - С учетом того, что обычно он жил у нас по четыре недели и снимал номер за полталера, я записала на ваш счет еще тридцать фартингов. То есть - четверть от упущенной выручки.
        - Четверть? - удивился я. - А разве в талере не сто фартингов?
        - В талере шестьдесят фартингов, а в каждом фартинге - шестьдесят пфеннигов, - с назидательностью бывалого ростовщика отрезала фрау Ута. - Я слышала, что в некоторых землях талер считают за сто фартингов, но у нас - шестьдесят. По крайней мере именно так чеканят на нашем монетном дворе.
        - Так у вас еще и монетный двор есть? - слегка поддразнил я фрау. (Этот монетный двор обошелся мне в двух лишних часовых, но что делать?)
        - А чем мы хуже других вольных городов? - возмутилась фрау. - Вот уже двести лет Ульбург имеет свои законы, свой герб, свою печать и право выпускать ежегодно две тысячи серебряных талеров, а также нужное количество медных фартингов и пфеннигов. Теперь понимаешь, почему тысяча талеров, что должен тебе заплатить город, - это огромная сумма?
        - Ну я не настаиваю, чтобы долг был выплачен талерами Ульбурга. Меня устроят и другие монеты. Главное - чтобы они были полновесные. И, кстати, почему бы Ульбургу не отчеканить, скажем, не две тысячи талеров, а пять или шесть?
        - За точностью суммы следят имперские чиновники, которые приезжают к нам четыре раза в год и присутствуют при чеканке монет, - сказала фрау языком канцеляриста. - В остальное время прессы заперты в комнате, под пломбой из сургуча с оттисками печатей - малой императорской и большой городской. И если обнаружится, что они сломаны, то город будет лишен монетной регалии.
        - Как ты все выучила? - удивленно спросил я. - Шпаришь, словно ты не хозяйка гостиницы, а как минимум - младший бургомистр.
        - В нашем городе нет младшего бургомистра, - уточнила фрау. - Есть первый бургомистр, который отвечает за городскую казну, сбор податей, оборону и сношение с другими городами. Второй является хранителем законов и главным судьей. Третьему поручено наблюдать за чистотой городских улиц, свежестью продуктов на рынке. Что касается знания, то все горожанки обязаны принести присягу на верность городу и его законам. Когда я собралась выходить замуж, мой будущий супруг заставил меня выучить городское Положение о вольностях наизусть.
        Лекцию об устройстве городской власти я слышал уже не в первый раз. Вначале от Лабстермана, еще по пути в город. Потом от толстенького третьего бургомистра. А вот зачем знать такие тонкости женщинам? Словно бы отвечая на мой вопрос, Ута сказала:
        - Покойный супруг очень опасался, что во время принятия присяги меня могут заставить рассказывать весь текст наизусть, а если бы я не сумела рассказать - меня бы не записали в число бюргерских жен и не допустили бы к присяге. А мне очень хотелось стать женой бюргера… Кстати, если вы, то есть ты, - спохватилась фрау, - собираешься жениться на мне, тебе следует выучить Положение о вольностях города Ульбурга.
        Не спорю, мысль о том, чтобы стать законным супругом фрау Уты и добропорядочным бюргером, мне приходила. Вот только - после каждого ее «выступления» хотелось сбежать куда подальше…
        - Ты уверена, что тебе нужен именно такой муж, как я?
        - Конечно, супруг из тебя получится не очень верный… - повернула она ко мне свою головку и улыбнулась.
        - Это еще почему? - обиделся я.
        - А кто был недавно в борделе? Ты же не будешь отпираться, что был в доме напротив мельницы, у этой курвы Эдели?
        А я и не знал, что это бордель… Думал - так, в гости зашел, перемигнулся с хозяйкой. Правда, дамочка попросила талер, но я решил, что она хочет сделать себе подарок.
        - Интересно, сколько ты заплатил? - продолжала измываться фрау. - Если больше, чем двадцать фартингов, ты дурак…
        Я чуть не взвыл от злости. Но, прикинув, что дамочка старалась за двоих, решил, что денежки она отработала честно. Ну а еще двадцать монет можно посчитать за подарок…
        - А сколько ты впишешь в счет за…
        - За пользование моим телом? - деловито осведомилась фрау, называя вещи своими именами. - Если будешь супругом - бесплатно. Ну а если ты уедешь…
        - И сколько набежало? - хмыкнул я.
        - Пока - семь талеров… Нужно бы брать больше, но… я тоже получала удовольствие.
        - Почему так дорого? - обомлел я. - Я в городе живу только две недели. Сама же сказала - двадцать фартингов за ночь. У тебя же по полталера… Вряд ли ратуша будет оплачивать мне половину.
        - Ну не могу же я брать столько же, сколько берет шлюха. Все-таки - добропорядочная вдова стоит дороже, - сообщила фрау, вперив взор в потолочные балки. - И потом - я отдаюсь вам на чистых простынях, а их стирка и глажка стоит денег. Заметьте, господин Артакс, - перешла она снова на «вы», - что простыни теперь меняют каждое утро! А вообще, никак не могу понять - почему мужчины платят деньги за то, что можно получить даром от супруги?
        Сочетание в Уте детской непосредственности и прагматизма приводило меня порой в состояние ступора. Но если призадуматься - то, действительно, зачем? Наверное, такая уж наша козлиная натура. Фрау Ута будто мысли мои прочла:
        - Знаете, господин Артакс, я пришла к выводу, что мужчину переделывать бесполезно. Верный муж отличается от неверного лишь тем, что его жена не догадывается об изменах. Или делает вид!
        - Вас послушать, так все женщины - ангелы, - хмыкнул я. - Откуда же берутся рогатые мужья?
        - Как говорят, если муж рогат, то он сам в этом и виноват. Значит, нужно стараться в супружеской постели…
        - Так? - спросил я, приступая к делу.
        Фрау Ута муркнула, как большая кошка, и ухватила меня своими мягкими лапками…
        Глава шестая
        ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ…
        Ночью я проснулся от тревожного ржания. Гневко сообщал, что во двор проник кто-то чужой, но неопасный. (Будь незнакомец опасен, жеребец уже полез бы драться!) Спускаясь по лестнице, сообразил, кто это мог быть. А когда по двери замолотили детские кулачки, понял - началось!
        Во время осады мальчишки (да и девчонки тоже!) старше семи и младше пятнадцати лет становились настоящим стихийным бедствием. Вездесущие отроки умудрялись сновать туда-сюда так, будто никакой войны не было и в помине. В Рутбурге пятеро заблудившихся ребятишек, среди которых был сын бургграфа, попали в плен к неприятелю… Правитель, обезумев от горя, приказал открыть ворота. Ну а чего стоят блуждания детишек по стенам? Латники забывали о своих обязанностях и бросались спасать детишек, подставляясь под стрелы и подставляя других.
        Если нельзя бороться со стихией, обрати ее в свою пользу и назови все это безобразие красивым именем. Посему, раскинув мозгами, я сколотил «летучий отряд» - команду из самых хулиганистых пацанов, старшему из которых было пятнадцать лет, а младшему - девять. Горожане называли их «летучими» мальчишками. Чтобы выделять «летучих», пришлось придумать им отличительный знак - нарукавные повязки с изображением городского герба… Пчел ребята рисовали сами, поэтому они получились похожими на перекормленных шмелей, но мальчишки гордились своими регалиями не меньше, чем бургомистры и члены Городского Совета медалями. Мне доложили, что в «летучий отряд» выстроилась очередь не только из мальчишек, но и девчонок!
        Старший отряда бдительно следил, чтобы его воинство не забиралось куда не надо. Кроме того, мальчишки оказались лучшими посыльными и адъютантами. Ну а самое главное, «команда» должна была присматривать за часовыми на стенах и за тем, что происходит за стенами…
        - Часовые спят! - доложил запыхавшийся парнишка.
        - Которые? - спросил я, сурово сдвигая брови. Если у ратуши - так и черт с ней, но если на стенах - тогда плохо.
        - В Надвратной башне.
        - Будили? - поинтересовался я, надевая перевязь.
        - Так точно! - отрапортовал мальчишка, вытягиваясь как новобранец перед капралом. Получилось забавно, но я даже и не подумал улыбнуться.
        - И что?
        - Спят как убитые. И не дышат вдобавок.
        Гневко не противился, что я взял на седло мальчишку, а маленький гонец был на седьмом небе от счастья. До ворот мы доскакали за несколько минут. Вовремя! У барабана с цепями возились два типа, пытавшиеся спустить подъемный мост. Был еще и третий, кинувшийся наперерез. Наивный! Мне даже не понадобилось защищаться от его тесака. Гневко отбросил его плечом и, припечатав по голове несчастного копытом, радостно ринулся к оставшимся.
        Эти оказались умнее. Укрывшись за барабаном, куда гнедой не мог добраться, ощетинились клинками. Гневко шипел от злости, требуя, чтобы злодеи вышли и приняли честный бой, но они были благоразумными и не желали вылезать из укрытия. Посему мне пришлось спешиться.
        Метательный нож, которым меня поприветствовали, попал бы точно в живот, если бы я его не отбил. Дальше дело у них не пошло - один упал, получив в лоб эфесом, а второй присел на корточки, зажимая разрубленное лицо…
        Первым делом я провернул барабан, натягивая цепь потуже, и, поручив охрану раненых мальчишке и гнедому, побежал наверх. Допросить диверсантов можно и позже.
        В караулке лежали трое караульных, которым было положено бодрствовать, а возле бойницы сидел нахохленный командир «летучего отряда» Эдди и двое его бойцов.
        - Там… - кивнул Эдди в черноту проема.
        Я вгляделся в темноту: у подножия вала едва поблескивали кончики копий. Если бы не ожидал увидеть, внимания бы не обратил - ни звяканья доспехов, ни ржания коней не слышно. «Передовой отряд, - пронеслось в голове. - Ждут, когда упадет мост. А там - мост упадет, захватят ворота, укрепятся в башне, продержатся до подхода конницы…»
        - Поднимай тревогу! - приказал я, снимая со стены сторожевой рог.
        Кинул его Эдди, не поинтересовавшись, сумеет ли он дать нужный сигнал? С другой стороны - горожане тоже не знают - какой сигнал служит к общему сбору: «Ти-та-ти-та» или «та-та-та-та»…
        «У-уу-ааа», - простуженно завыл рог. Немного помедлив, к нашему вою присоединились трубачи прочих городских башен, прорвав тишину разноголосым ревом, сипом и кашлем погнутых и потрескавшихся медных и костяных рогов, разысканных в чулане ратуши, где они десятилетиями пылились за полной ненадобностью.
        Скверно, если на штурм пойдут сейчас! Пока сонные бюргеры проснутся, поймут, что звуки им не снятся, начнут собираться (под причитания жен, вроде: «Спи давай! Может, дома посидишь? Что, без тебя не справятся?»), сползутся, да разместятся по стенам, да прекратят задавать глупые вопросы… М-да, к этому времени не только ров форсируют, но и на стены влезут. Нам с Эдди и его пацанами не спихнуть все штурмовые лестницы и не сбросить всех нападавших со стен.
        На всякий случай я принялся заряжать арбалеты, передавая их мальчишкам. «Вроде бы все, - отметил я, вкладывая последнюю стрелу в желоб. - Теперь можно заняться и караульными».
        На маленьком столике, за которым стражники коротали время за игрой в кости да питием пива, приткнулась глиняная фляга с вином. На столе в липкой лужице - опрокинутая кружка. Осторожно взяв со стола флягу, принюхался. Резкий запах миндаля подсказал, что вернуть к жизни часовых не сможет ни один лекарь.
        На Надвратной башне три бойницы. Я расставил мальчишек, посоветовав стоять боком и особо не высовываться, пошел вниз. Кто знает, может, с нашей стороны через стену уже переброшена лестница, а около ворот уже копошатся вражеские солдаты? Пока спускался, к стенам подходили горожане. Невыспавшиеся бюргеры, гремя разнокалиберными доспехами, бубнили под нос что-то нехорошее (наверное, про меня?), но, тем не менее, забирались на галереи и становились по местам. Значит, тренировки, за которые горожане меня втихомолку поругивали (а герр Лабстерман и вслух высказывал порицания!), прошли не зря! Я переживал, что, когда дойдет до настоящего дела, горожане опоздают. Зря!
        Первым, как и положено, на место прибыл капитан латников. Облегченно вздохнув, я поручил Густаву расстановку бойцов и взбежал по крутым ступеням обратно в башню.
        В караулке ничего не изменилось, за исключением того, что мальчишки не устояли перед соблазном… Теперь, разрядив арбалеты, они неумело орудовали «козьими ножками» и сопели, пытаясь натянуть тугие тетивы.
        - Господин комендант! - радостно сообщил Эдди. - Мы их прогнали!
        - Кого прогнали? - холодно поинтересовался я.
        - Вон тех, кто ко рву подходил… Мы начали стрелять, и они ушли…
        - Вы хотя бы попали в кого-нибудь? - усмехнулся я. - Только не врите - завтра увидим - валяется там кто-нибудь или нет.
        - Умирать ушли. Или - раненые, - попытался спорить со мной Эдди.
        - Значит, так… - нарочито спокойным тоном сказал я. - Нарукавные повязки можете оставить себе на память. «Летучий отряд» я распускаю.
        - Господин комендант, за что?! - вскинулся командир. Даже в сумерках было заметно, что мальчишка побледнел.
        - Нарушение дисциплины… Вы открыли стрельбу без команды - раз. Напрасно израсходовали стрелы - два. И, наконец, своей дурацкой стрельбой создали впечатление у противника, что защитники Ульбурга ничего не стоят. Собирайтесь и уматывайте.
        - Вы говорили, что за нарушение дисциплины положена порка… - вспомнил один из мальчишек.
        - Это в лагере, а не в бою, - покачал я головой. - В бою - смертная казнь. Но вы не солдаты, а дети.
        Честно, я хотел поморочить мальчишкам головы, довести их до слез, а потом простить. Придется прощать, а куда же я денусь? Мальчишки - славные! Но все-таки нужно же приучать их к дисциплине.
        То, что произошло дальше, едва не довело до слез меня самого…
        Эдди обнял товарищей и, подавая пример остальным, встал на колени. Все трое молча плакали, но пощады не просили.
        - Господин комендант, мы - солдаты, - обернулся ко мне Эдди. - Пожалуйста, казните нас, но не распускайте отряд! А вместо меня назначьте Вилли. Он хоть и маленький, но справится.
        Маленький командир зажмурился и принялся читать молитву.
        «Вот те на! - оторопел я. - Как же теперь выкручиваться?»
        - Нет уж, милые мои! Думаете, я вас казню - и все? - заявил я, понимая, что несу околесицу, и, лихорадочно соображая, что бы такое сказать: - У нас случай особый. Людей мало, потому… («Чего же придумать?») Вместо казни я назначу наказание. Так уж и быть, отряд распускать не буду. Но арбалетов больше не получите. Я вам сто раз говорил - стрелы нужно тратить с умом! Посмотрите сюда… Вот примерно так…
        Высмотрев нечеткий блеск со стороны вала (Наблюдатель? Ну лучше прятаться нужно!), взял его в прицел небольшим упреждением и нажал на спуск. Раздался вопль, а мальчишки завистливо вздохнули, забыв, что их только что собирались казнить.
        - Ладно, - примирительно сказал я. - За то, что первыми увидели врага, вам следует награда. Но за то, что открыли стрельбу, - наказание. Стало быть, ни награды, ни наказания вам не будет. Но, - назидательно изрек я, поднимая вверх указательный палец, - стащите вниз караульных!
        Радостно, будто мартышки, ухватившие банан, дети потащили мертвецов вниз. Я, провожая их взглядом, подумал, что если в своей жизни и сделал что-то хорошее, то сегодня все это перечеркнул, заставив мальчишек стрелять в живых людей.
        «Здрасте, господин бургомистр!» - услышал я.
        Стало быть, и Лабстерман здесь. Не утерпел, пришел.
        - А я решил, что вы опять тренируетесь, - буркнул герр Лабстерман, с трудом переведя дыхание и припадая к бойнице.
        - Хорошо бы…
        - Уходят, - нерешительно сообщил бургомистр, оборачиваясь ко мне. - Может, совсем уйдут?
        - Может. Говорят, чудеса иногда случаются… - не стал я спорить.
        Противник решил отходить. А что ему оставалось делать? Ночной штурм хорош, если он внезапен. Если, говоря казенным языком, эффект неожиданности утрачен, бой теперь будет на руку оборонявшимся.
        - Что дальше? - поинтересовался отец города.
        - Нужно бы допросить пленных, - вспомнил я о двух раненых злоумышленниках.
        - Откуда они взялись? - удивленно вскинул брови Лабстерман. - Вы бы лучше объяснили, кто убил стражников…
        - Сейчас все узнаем, - мрачно пообещал я, вежливо пропуская бургомистра вперед.
        Все сложены в ряд - и отравленные караульные, и… пленные. У всех троих были перерезаны глотки. Если точнее - не перерезаны, а перерублены. Кто-то одним касанием «чиркнул» по кадыкам кончиком меча. Ни тебе лишних царапин, ни - отрубленных голов. Все ровно и четко!
        - Вы где должны быть?! - рявкнул я. - Что, нужно каждого носом ткнуть? Сейчас ткну…
        Стражники, а за ними и бюргеры принялись резво разбегаться по местам. Во дворе остались только те, кому положено было здесь находиться.
        - Эдди, - подозвал я. - Ты не видел никого постороннего? Ну кроме этих…
        - Нет, - заявил мальчик. - А что такое?
        - Видишь? - показал я на перерезанные горла.
        - А разве это не ваша работа?
        - Не моя, - покачал я головой. - Мне они живые нужны были… Густав?
        - Я тоже решил, что это вы их порешили, - заявил капитан, подходя ко мне. - Когда прибежал, они уже мертвые были. Уже и кровь не хлестала. Подумал - вот, мол, какой комендант молодец!
        Значит, они были убиты когда я поднялся в башню, и убийца наблюдал за всем действом… А где же Гневко и мальчишка, что охраняли пленников? Вилли?
        - А Вилли где? - опередил Эдди мой вопрос.
        Из-за поворота, где главный въезд из ворот расходился на несколько рукавов-улиц, донеслось тревожное ржание гнедого.
        - Факел! - требовательно протянул я руку и, кивнув Эдди и Густаву, пошел вперед… С большим трудом сдерживался, чтобы не бежать.
        Гневко стоял и нервно переступал с ноги на ногу. Подсветив факелом, я увидел, что у гнедого располосовано плечо… Под ним, в черной лужице, лежал Вилли с перерубленным горлом.
        - Гневко, как же ты так? - укорил я зачем-то коня.
        Наверное, мальчишка устремился за конем, пытавшимся настичь неизвестного…
        Осмотревшись, я понял, почему никто из горожан не наткнулся на них раньше. Эта улица - тупиковая. На ней нет жилых домов, а лишь сараи и склады.
        Я пробежался по улице, а что толку? Сейчас убийца забился в какую-нибудь щель и сидит там, дожидаясь утра. Или - наблюдает за нами…
        Тело мальчика мы положили рядом с мертвыми караульными. Не знаю, есть ли у него родители, кто будет его оплакивать. Пока же плакали все…
        - Сержант, - подозвал я долговязого парня, имя которого постоянно забывал. - Возьми трех человек, перекройте улицу. Всех, кто попытается пройти, - задерживать. Если окажут сопротивление - убить на месте!
        Меня смущал незнакомец. Или их было несколько? Нет, вряд ли. Такой удар мог нанести только один человек. Почерк, если хотите. Ранить гнедого, пережившего немало схваток без единой царапины… Значит, не просто умелый, но и опытный человек. А еще - безжалостный. Не каждый убийца сумеет хладнокровно перерезать горло ребенку. Хотя, если разбирать всех скелетов, забившихся в мой шкаф, то и у меня кое-что найдется…
        Лет семь назад
        После короткого штурма мы ворвались в город и принялись выбивать уцелевших защитников из домов, прилегающих к центральной площади.
        Горячка боя схлынула. Самые ретивые лежат сейчас во рву либо - в проломе, который проделал в стене трудолюбивый таран. Те, кто хотел жить, выходили и бросали оружие, а мы двигались вперед не задерживаясь - следом за нами движется вторая волна, которая будет брать пленных и собирать трофеи. Наш полководец - герцог Альбус славился щепетильностью - с удовольствием вешал мародеров и дезертиров и никогда не отдавал города на разграбление! Зато каждый, кто участвовал в штурме и умудрился остаться в живых, мог рассчитывать на двойную долю наградных. Все, что захватила трофейная команда, будет потом продано и поделено. «Трофейщики», понятное дело, подворовывали, но их чаще других и вешали. Конечно, всякая мелочь вроде золотых монет, перстеньков и прочего, что может уместиться в кармане, там же и умещалась. Но много ли заберешь? Опять-таки, если солдаты завалят какую-нибудь девку, ничего страшного… На такие вещи все смотрят с пониманием, даже наш честный герцог.
        В большинстве домов ничего интересного не нашлось. Так, по мелочи. В одном прихватили симпатичную статуэтку из слоновой кости. В другом - забрали что-то из серебряной посуды. А в третьем я присмотрел себе оч-чень симпатичную фрау. Дело двигалось на лад: перепуганная бабенка уже упала на кровать и принялась поднимать подол, а я - расстегивать пояс, как вдруг с улицы раздались крики моих солдат. Мысленно выругавшись и попросив фрау немного подождать, я выскочил наружу.
        В одном из домов засели защитники. Узкие окна, напоминающие бойницы, позволяли безнаказанно стрелять из луков, и трое парней из моего отряда уже получили ранения. Луки - не арбалеты. Стрелять из них можно быстро и качественно убивать…
        Затевать штурм и губить людей мне не хотелось, посему я приказал «выкурить» смельчаков. В нижние окна (узкие, не влезть, зато - без лучников!) влетело с десяток факелов… Когда из окон-бойниц повалили клубы дыма, мы услышали долгожданные крики: «Сдаемся!»
        Бывшие защитники выходили с поднятыми руками и становились вдоль стены. Чувствовалось, что сдаваться в плен им уже приходилось.
        Оставив пару человек приглядывать за пленными, мы побежали тушить пожар. Ну а как же иначе? Зачем сжигать такой богатый дом? Да и лишние объяснения с герцогом мне были бы ни к чему.
        Пожар потушили быстро - выкинули на улицу дымные факелы (один из секретов наемника, что вводят в заблуждение врагов не одну сотню лет!) да затоптали их - и всё. Теперь стоило пробежаться по дому, чтобы до прихода «трофейщиков» чего-нибудь прихватить.
        В просторной гостиной, стены которой были украшены коврами и гобеленами, мне почудилось шевеление. Не задумываясь, сделал шаг в сторону и метнул меч. Увы, немного опоздал, и клинок, хоть и попал в цель, не сумел опередить выстрела… Капрал, стоявший за моей спиной, получил в грудь арбалетный болт, предназначавшийся не ему. Сорвав ковер, обнаружил за ним небольшую нишу, в которой прятался мальчишка лет двенадцати с маленьким, едва ли не игрушечным арбалетом.
        После таких случаев наемник уходит в отшельники, пытаясь замолить грехи… Но я - такая законченная скотина, что мне уже ничего не поможет.
        Что-то мне подсказывало, что убийца свой. Потому и убил подельников, чтобы они его не выдали. Его или тех, кто за ним стоял… Даже закоренелый негодяй вроде меня не будет убивать ребенка просто так. Стало быть - боялся быть узнанным… Тем более что караульщики, при всей своей дурости, вряд ли приняли бы флягу от незнакомца. И не исключено, что предатель занимает в Ульбурге высокое положение. И это по-настоящему скверно.
        - Что скажете, Артакс? - выдавил бургомистр, зачарованно глядя на тела, прикрытые рогожей.
        Кажется, ему было плохо. Сколько лет город жил тихо и мирно, а тут куча трупов.
        - Герр Лабстерман, кто из членов Городского Совета хотел бы пойти под Фалькенштайна?
        - Не знаю, - помотал градоначальник головой. - Думаю - таких нет!
        - Вы уверены в этом? Возможно, кому-то выгодно лечь под герцога.
        - Артакс, герцог потребует контрибуцию, которая может нас разорить. Если он собирается сделать Ульбург своим доменом, нам придется покинуть город. А кому мы нужны вне наших стен? Вы уверены, что изменник - член Городского Совета? Есть доказательства?
        Доказательства… Если бы у меня был хотя бы намек на то, кто это мог быть. Приходится уповать лишь на то, что время покажет. Жаль, если это произойдет слишком поздно…
        - Господин Лабстерман, будьте добры, сообщите членам Совета - Большого, Малого, не знаю кому там следует сообщать, что начиная с этого дня и часа мы в осаде.
        - Ну в осаде так в осаде… - буркнул бургомистр. - Пусть Густав прикажет стражникам на воротах, чтобы они были повнимательней. Думаю, - важно изрек он, - следует запретить въезд в город всем, кто имеет оружие.
        - Такой приказ я отдал при вступлении в должность, - усмехнулся я.
        - А почему я не в курсе? - удивился бургомистр. - Вы должны были поставить меня в известность обо всем, что предпринимаете!
        - Герр Лабстерман, - скривился я. - Мне что, докладывать вам о каждом своем шаге? Подобный приказ так естественен.
        - Разумеется, я бы его одобрил, - слегка успокоился бургомистр. - Но вы были обязаны доложить мне о своем решении. Есть что-нибудь еще, о чем бы я не знал?
        - Есть, - кивнул я. - Я отдаю приказ не открывать ворота до конца осады.
        - Как - не открывать ворота? - опешил бургомистр.
        - Так. Ворота будут закрыты, пока герцог Фалькенштайн не отведет войска.
        - Утром сюда приедут крестьяне, привезут свежую зелень, масло… Хозяйки пойдут на рынок за покупками.
        - Думаю, крестьян перехватят ландскнехты герцога. Попируют хорошо и бесплатно!
        - Да, но вы понимаете, что тут начнется?
        - Понимаю, - кивнул я. - Хозяйки будут громко вопить и возмущаться, что не могут подать своим домочадцам свежее молоко и булочки. Но мы с вами две недели назад объявляли, что нужно запасать продовольствие. Начиная с сегодняшнего дня придется обходиться без свежей зелени. А кто не сделал запасы, пусть пеняет на себя. Поймите, господин бургомистр, - как только мы откроем ворота и опустим мост, так в город ворвется кавалерия Фалькенштайна. Или - враги въедут к нам под видом крестьян!
        Боже мой! Будь я Фалькенштайном, давно бы захватил этот город. И чего же, спрашивается, он ждал столько времени? Горожане во главе с бургомистрами не заметили бы, что на булыжные мостовые въезжают чужие солдаты.
        - Но все-таки, Артакс, - не унимался бургомистр. - У вас есть основания полагать, что штурм начнется именно сегодня? Возможно, они ушли.
        Набравшись терпения и мысленно посчитав до десяти, изложил господину Лабстерману свои соображения:
        - А далеко они ушли? Может, стоят сейчас в пригороде и ждут, пока мы ворота откроем. Подождем немного…
        Я не стал говорить, что сам жду донесений разведки. Благодаря любезности короля воров мне не потребовалось искать лазутчиков. Правда, свой минус в этом был: все новости, касающиеся передвижения Фалькенштайна, будет вначале получать Жак, а уже потом я.
        …За городской стеной уже давно вырос целый поселок, где проживал самый разный люд. Кому-то не хотелось записываться в гильдии, кто-то не смог этого сделать из-за хронической лени или тупости. Но были и такие, кто ценил собственную свободу выше, нежели безопасность.
        Пригород, он же - посад, подол, сателлит, был для меня настоящей занозой - готовый плацдарм для врага. Под прикрытием ветхих лачуг и соломенных построек можно подвести к городу не то что штурмовую группу, а целую армию! Будь моя воля - спалил бы этот пригород к ершовой матери… Конечно, нам бы пришлось размещать погорельцев внутри городских стен, изыскивая для них провизию и крышу над головой. Зато на стены можно было бы выставить дополнительно сотню-другую защитников - на войне лишних рук не бывает. Кстати, о руках…
        - Господин бургомистр, нам нужны люди.
        - А где ж их взять? - уныло отозвался Лабстерман. - Все горожане здесь. Мне уже сообщили, что даже среди воров и нищих появился отряд самообороны.
        - А «негорожане»?
        - То есть? - нахмурился Лабстерман. - Поясните.
        - Помимо горожан в Ульбурга есть приезжие - паломники, купцы с охранниками, наемники. Ну еще разный люд… Чего они будут болтаться без дела?
        - Позвольте, но они не давали присяги, - недоуменно воскликнул бургомистр. - Стало быть - не обязаны защищать ни наш город, ни наши вольности.
        - Город предоставил им стены, кров… женщин наконец.
        - Они платят за это деньги! Свои деньги, заметьте! Если они окажут нам помощь, то мы должны ее оплачивать, а лишних средств у нас нет…
        - Ну и тоффель с ними, с деньгами! - не выдержал я. - Вы, господин бургомистр, примите решение о мобилизации всех мужчин, способных держать оружие, так, чтобы это была не просьба о помощи, а приказ! Ну а ваш покорный слуга как-нибудь сумеет воплотить ваше решение в жизнь…
        - А… - махнул рукой бургомистр. - С вами бесполезно спорить. Считайте, что решение принято. Но вся ответственность ляжет на вас как на коменданта города!
        Градоначальник ушел. Я не осмелился его задерживать, тем более что бургомистр мне тут был не нужен. Остальных горожан пока решил не отпускать - пусть немного постоят на стенах, привыкая к тяготам и лишениям военной жизни.
        Штурма не предвиделось. Но вне зависимости от новостей извне - ушел ли герцог, остался ли, ворота города сегодня открыты не будут. На стражу были поставлены не трое латников, как обычно, а целых двенадцать человек. Парни, напуганные судьбой своих предшественников, стояли в две шеренги и держали алебарды наперевес, как будто прямо сейчас их начнут атаковать.
        Разбив стражников на смены и разъяснив им правила несения караульной службы, решил идти досыпать. Кто знает, когда удастся нормально вздремнуть? Но вначале нужно проверить - как там пост, что стоит на улице, ставшей называться теперь Тупиковой. Может, не выдержали и ушли по домам?
        …Своих новобранцев я нашел на месте… Трое лежали рядком, у каждого - перерезано горло. Впереди подчиненных приткнулся к грязным булыжникам командир - долговязый парнишка, имя которого я так и не сумел запомнить. Горло было целым, но из глаза торчал узкий кинжал, напоминающий мизекордию.
        Вероятно, первым погиб сержант, в которого бросили клинок. Латники, шедшие сзади, растерялись, а убийца, воспользовавшись смятением, выхватил меч и зарубил их. Странно только, что никто из стражников не схватился за оружие. Либо это произошло чересчур быстро, либо, опять-таки - им попался чересчур знакомый человек. Либо - и то и это.
        «А ведь незнакомец владеет оружием не хуже меня. Может, и лучше…» - подумал я вдруг. Узнать точнее можно только при встрече. Нет, я никогда не был излишне самонадеянным. Доводилось встречать соперников, которые были и сильнее меня.
        То, что я до сих пор остался жив, - чистое везение. Но если быть честным с самим собой, то долго это везение длиться не могло.
        Когда-то, не очень давно
        Все придорожные харчевни похожи друг на друга - грязные столы, засиженные мухами стены. Полы, усыпанные опилками, которые уже давно ничего не впитывали. Запахи подгорелого сала и несвежего мяса, доносившиеся из кухни.
        Я с огромным удовольствием обошелся бы без харчевен, но своего дома у меня нет, поэтому в основном приходится кормиться небритыми курами, недожаренной свининой или давиться старой бараниной. А хуже всего всякая пьяная сволочь.
        - Мужик, а ты почему не пьешь? - хохотнул здоровенный парень, без разрешения подсаживаясь ко мне. - Ты больной?
        Судя по довольной морде хозяина, он ждал бесплатного развлечения. Ведь не зря, зараза, велел мне снять оружие и повесить на стенку. А иначе, мол, клиенты не обслуживаются.
        - Не хочу. Если бы хотел, то выпил… - хмуро ответил я, доедая порцию сосисок с тушеной капустой.
        Сосиски с капустой давно мне осточертели, но это было блюдо, которое трудно испортить.
        - А если я тебя попрошу? - поинтересовался детина, с усмешкой поглядывая на стену, где висел мой меч. - Видишь? - выложил он на стол здоровенный кулак.
        - Большой! - согласился я. - Ну и что?
        - Ты купишь всем по стакану водки да заодно и сам выпьешь… Понял? Или давай силенками померяемся, а? - осклабился детина, выставив гнилые зубы и обдавая меня «ароматами» дешевой сивухи.
        - Понял, - согласился я. - Сейчас поставлю. Дай доесть…
        Как тут не понять, если у меня на плечах лежат руки его сотоварищей?
        - Давай помогу! - загоготал здоровяк, забирая с тарелки последнюю сосиску и заглатывая ее не жуя. - Капустой обойдешься, козлик.
        Я ударил его в глаз вилкой, которой только что ковырялся в тарелке. Воспользовавшись замешательством тех, кто стоял за спиной, оттолкнулся ногами от стола и резко подался назад. Потом, упав на спину, быстро перевернулся и, не поднимаясь с колен, выбросил несколько метательных ножей. Наверное, я поступил не очень хорошо. Что делать…
        Мои латники, которых я разместил в караулках Надвратной башни, только-только заснули…
        - Всем построиться, - приказал я. - Кто не успеет за три минуты - выгоню и заставлю таскать камни.
        Через две минуты отряд стоял в ожидании и молчании.
        - Я только что нашел еще четырех убитых. Один из них сержант… - замялся я, припоминая. - Андрюс.
        Выждав с минуту и дав парням осмыслить ситуацию, продолжил:
        - Сержант, - подозвал я Бруно, - возьмете телегу, пару бойцов и привезете парней. Все остальные… Прямо сейчас обойдете посты и узнаете, кого не было на стенах! Или кто явился позже других. Посмотрите - кто из латников перепачкан кровью. Вопросы есть?
        - И что делать, если узнаем? - спросил один из бойцов. - Или если кого-то не было по болезни там, или еще из-за чего? Тащить сюда?
        - Тащить… - хмыкнул я. - Он вас сам утащит… Ваша задача - узнать, кто отсутствовал, и доложить мне. Понятно? Теперь, где наша «летучая команда»?
        Мальчишки, получив указания, разбежались. Я же, устроившись на соломе, попытался задремать, но не смог. Думал о том, что случилось.
        Убить четверых крепких парней так, что они не успели ни крикнуть, ни позвать на помощь, способен не каждый. Возможно, мне бы удалось. Хотя не знаю…
        Мысленно перебирая всех мужчин города, с которыми довелось познакомиться, и примеряя к ним маску хладнокровного и умелого убийцы, я не нашел ни одного подходящего. Но то, что я не встретил «умельца», вовсе не означает, что его нет. Иначе не было бы ни мертвых парней на мостовой, ни скрюченного тельца ребенка. Возможно, убийца скрывается за личиной какого-нибудь золотаря, стекольщика или жонглера. Знавал я одного калеку, который умел прибить таракана к стене трехдюймовым гвоздем…
        Пока размышлял, вернулись латники с донесениями - где, кто и как. Так что в эту ночь поспать не удалось. Не удалось подремать и на следующий день. Осмотр стены, разбор ошибок и прочее. Было и еще одно неприятное дело: разобраться с той голубятней, мозолившей мне глаза. Хозяин ничего вразумительного сказать не смог. Понятное дело, что голубей любит. Если бы голуби передавали записочки союзникам вне Ульбурга, тогда ладно. Но где эти союзники? И почему комендант об этом не знает?
        Что ж, извини, дружище. Я тебе верю, конечно, но рисковать не хочу. Поручив парням выпустить птиц и разрушить хлипкое строение, ушел на стены. Лучше бы проконтролировал! Как оказалось позднее, латники просто взяли и подожгли голубятню вместе с пернатыми обитателями. Паники было немало, но соседние здания не пострадали. Еще вроде бы хозяин полез спасать птиц и не то обгорел, не то и вовсе погиб.
        День прошел сумбурно и бестолково. А ближе к вечеру мне пришлось отправляться в ратушу, чтобы поговорить с бургомистром. Разговор предстоял долгий и неприятный. Нам было о чем сказать друг другу.
        Подождав, пока Лабстерман выскажет все, что он думает по поводу едва не случившегося пожара, сам перешел к претензиям.
        - А разве город обязан кормить своих горожан? Тех, кто защищает свои дома, свои лавки и свои семьи? Каждый из них должен сам беспокоиться о пропитании, - сделал удивленные глаза Лабстерман.
        - Господин первый бургомистр, - попытался я его вразумить. - Наверное, в Ульбурге существуют работы, которые финансируются из городской казны? Мощение улиц, содержание стражи…
        - Ясно, - мгновенно уловил мою мысль Лабстерман. - Вы считаете, что оборона города - это такая же работа, за которую требуется платить?
        - Разумеется. Но, - попытался я утешить бургомистра, - платить из казны следует не всем защитникам, а только тем, кто постоянно занят обороной.
        - Я так и думал, - удовлетворенно произнес Лабстерман. - И сколько, вы считаете, следует платить вашей дружине?
        - Отряд - не моя дружина, - поправил я бургомистра. - Это - ваша дружина. В том смысле, что она целиком и полностью принадлежит городу. Что касается оплаты, то мне кажется, будет справедливым, если она будет такой же, как у городской стражи. Ну и дополнительно к этому - расходы на питание. Лучше всего, если их будут кормить прямо на местах.
        - Пожалуй, - кивнул бургомистр, прикидывая, что готовить еду или выдавать продукты сухим пайком обойдется дешевле, чем платить за это звонкой монетой. - Что же, надеюсь, что все вопросы на сегодня исчерпаны?
        - Почти, - кивнул я. - Осталось выяснить лишь один - о вашем зяте. Где он?
        - А что - зять? - удивился герр Лабстерман. - Мой зять - старшина гильдии суконщиков и член Городского Совета. Мы уже говорили с вами, что члены Совета не обязаны находиться на стенах. Для общего руководства достаточно и мастеров.
        - Господин Лабстерман, - сказал я тоном, не допускающим возражений. - У меня есть подозрение, что ваш зять - именно тот человек, который сегодня ночью отравил охранников Надвратной башни, зарезал мальчишку и, наконец, убил четверых стражников.
        - Артакс, вы с ума сошли? - проскрежетал бургомистр. - Подозревать честного горожанина, старшину суконщиков?! Да на каком основании?
        - Господин Лабстерман, вы мне сами сказали, что вашему зятю, как бишь его? Брюкману? Брикнеру? На стенах было нечего делать. Однако два часа назад он отдал прачке свои камзол и штаны, перепачканные кровью. У меня вопрос - откуда взялась эта кровь? Кстати, его одежда у меня… Желаете убедиться?
        - Возможно, он все-таки подходил к воротам. Там было столько крови, что немудрено и испачкаться… - пошел на попятную бургомистр.
        - Ну тогда в чем вопрос? Я же не утверждаю, что ваш зять в чем-то виновен. Мы с вами просто зайдем к нему в гости. Вы, как любящий тесть, спросите - откуда, мол, кровь на вашем платье? Если он сумеет доходчиво объяснить, принесем ему извинения и уйдем. Или мне это сделать самому?
        - Нет уж, господин Артакс, - твердо сказал бургомистр, показывая рукой на выход. - Мы пойдем вместе. Зная вас, не сомневаюсь, что вначале вы начнете рубить, а уже потом искать и правых и виноватых… А там - моя дочь и дети.
        Господин Лабстерман ссутулился. Видимо, ему стало нехорошо, а иначе зачем было брать с собой трость?
        Когда мы вышли из ратуши, следом за нами пристроились пять латников и Эдди. Бургомистр недовольно скосил глаз, но промолчал.
        Сверток с камзолом и штанами нес Эдди, гордый своей ролью. Именно мальчишки обежали весь город и обнаружили окровавленную одежду у жены лудильщика, подрабатывавшей стиркой. За пару фартингов прачка сообщила, что платье оставил господин Брикман. Одежда была пропитана кровью насквозь, и бедная женщина ломала голову - как ее отстирать.
        Идти было недолго, но дорога давалась бургомистру нелегко. Он шел с усилием припадая на трость.
        - Правда, что ваш зять начинал карьеру с самых низов? - поинтересовался я. - И он не коренной горожанин, а приезжий?
        - Ну и что? Любой ремесленник или купец может стать гражданином Ульбурга. Да, Кнут начинал с самых низов! Но он сумел сколотить капитал и в Ульбург приехал уже состоятельным человеком. Когда он посватался к моей дочери, я решил, что лучшего зятя мне не найти. Что вы еще слышали о моем зяте? - вдруг остановился Лабстерман. - Что вы еще вынюхали?
        - Вынюхал? Вы, сударь, верно, спутали меня с собачкой, - холодно отозвался я.
        - Простите, - глухо обронил бургомистр, опуская голову. - Нервы…
        - Бывает, - хмыкнул я, решив простить старику хамство.
        - А все-таки, что вы еще узнали?
        - Только то, о чем болтают в городе, - пожал я плечами.
        Не буду же я говорить, что, по мнению горожан, именно бургомистр «выбил» для своего зятя место в Совете и должность старшины суконщиков.
        - Возможно, Артакс, вам уже сообщили, что мой зять злоупотребляет вином. Поверьте - это не так! Кнут не преступает границ дозволенного и не нарушает правил приличий, - сказал бургомистр, словно оправдываясь.
        - То, что в порядке вещей для любого горожанина, не сойдет с рук зятю первого бургомистра.
        - Именно так, - с благодарностью за понимание отозвался бургомистр, поднимая дверной молоток. Потом попросил: - Вы разрешите мне войти первым? Хотелось бы поговорить с Кнутом наедине… Не волнуйтесь, Артакс, - успокоил меня старик, натянуто улыбнувшись. - Если ваши опасения подтвердятся, позову на помощь. К тому же - не будет же он убивать отца своей жены? К тому же в доме есть слуга, которому я плачу жалованье.
        - Хорошо, - кивнул я. - Но, если что, мы будем рядом. Одежду возьмете?
        - Одежду? - посмотрел герр Лабстерман на сверток. - Зачем? Я и так вижу, что это одежда моего зятя. Пусть мальчик отнесет ее туда, откуда взял. Только… - замешкался бургомистр, - мне не хотелось бы, чтобы вы устраивали самосуд.
        - Постараемся, - заверил я. - Но имейте в виду, ваш зять опасен!
        - Буду иметь… - кивнул Лабстерман и стал барабанить громче: - Что вы там, заснули? Ну наконец-то…
        Мы остались, прислушиваясь к звукам, доносившимся изнутри. На всякий случай я обошел дом. Черного хода не было. Думать, что из жилища бюргера, пусть и имеющего навыки наемного убийцы, ведет подземный ход, - это было бы чересчур…
        Внезапно из дома раздались крики, ругань. Не задумываясь, я выбил плечом дверь и ворвался внутрь…
        Зять бургомистра - рослый мужчина, одетый лишь в нательное белье, лежал на полу, лицом вверх. В углу, прямо на полу, скорчилась растрепанная женщина. Около нее хлопотал какой-то старик. Видимо, это и был слуга. Герр Лабстерман, притулившись к окну, трясся всем телом…
        - Вы были правы, - выдавил, наконец, бургомистр. - Мой зять оказался изменником.
        «И дураком к тому же… - мысленно добавил я. - Кто же отдает прачке окровавленное платье?»
        Из груди господина Брикмана торчал… набалдашник трости господина бургомистра. Вон как! Хитер старый лис. Надо будет обзавестись тростью с клинком!
        - Однако, господин бургомистр! - восхитился я. - Теперь я буду думать, прежде чем рискну помериться с вами силами.
        - У меня не было выбора, - прохрипел Лабстерман. - Когда я спросил зятя о крови на камзоле, он попытался меня задушить. Слава Богу, что Мюнцер был рядом и попытался оттащить Брикмана. Какое счастье, что дети все это не видели!
        Распахнув белье, я обнаружил на плече убитого след от зубов, уже начинающий синеть. Гневко все же успел отметить иуду! Потрогал тело. Теперь, если у меня и были какие-то сомнения, они отпали.
        - Пойдемте, - сказал я своим сопровождающим, - нам тут нечего делать.
        Чем мы могли помочь? Утешать бургомистра, вынужденного убить собственного зятя? Выразить сочувствие дочери, у которой отец стал убийцей мужа?
        В самых расстроенных чувствах мы вернулись к воротам. Я не стал ругаться, когда увидел, что у парней бутылки с вином.
        - Помяните убитых, но - не очень… - хмуро разрешил я, потом пригрозил: - Кто перепьет - лично протрезвлять буду. Колодец рядом… Бруно - ты отвечаешь за всех! Если что - первым и полетишь! Я - спать. Если что - знаете, где искать.
        Когда выходил, над башней донесся звук рога, которому отозвались и другие рога и трубы, сзывавшие защитников.
        «Тьфу ты!» - плюнул я мысленно. Определенно, сегодня опять спать не придется.
        Часть вторая
        ОБОРОНА УЛЬБУРГА
        Глава первая
        ВОЙНА - ДЕЛО ГРЯЗНОЕ!
        Начало осады - самое паршивое время. Еще ничего толком не известно, но все уже начинают дергать главного воинского начальника - что делать и как быть? Продержимся или лучше сразу сдаваться?
        Можно подумать, что я знаю больше других… Ну а что нужно говорить? Что, если нас сразу и с ходу не возьмут «на копье» - сядем в осаду. Ну а сколь долго будем сидеть, зависит не только от сил и средств, но и от терпения. Сколько крепостей сдалось только потому, что их защитники просто устали! И напротив, немало завоевателей уходило не дождавшись совсем чуть-чуть…
        Объяснять всем и вся, что меня нанимали защищать город, а по поводу сдачи - это не ко мне, было бы глупо. Посему, напустив на себя важность (лучший способ сделать умный вид, когда ничего не знаешь), отмахнувшись от вопросов, я приказал Густаву расставить караулы и пошел спать.
        - Господин Артакс, кушать будете? - робко спросила меня Эльза (или - Гертруда?).
        Я вяло покачал головой и поднялся наверх, в свой номер. Ута, стелившая постель, пыталась о чем-то спрашивать (кажется, все о том же - как быть и что делать?), но я был уже не в силах отвечать - заснул, едва коснувшись ухом подушки. Снилось что-то нелепое - фрау Ута в свадебной фате, выходившая замуж за Гневко; бургомистр, пытавшийся вручить мне вместо платы голову своего зятя; старина Жак с соломенной короной на голове и, наконец, пламя, пожирающее пригород Ульбурга.
        Проснулся я так же, как и заснул, - резко. Прислушался, но шума, которым сопровождался бы штурм, не услышал. Песочных часов или клепсидры в комнате не было, но я и так знал, что нужно вставать. Судя по лучику света, прорывавшемуся сквозь закрытые ставни, - скоро вечер. Однако, проспал почти весь день…
        Хозяйка не то караулила под дверью, не то умела читать мысли, но сразу же появилась с кувшином, тазиком и всем прочим, потребным для умывания.
        - Если не будете мыться, то в следующий раз будете спать на грязном белье, - мстительно пообещала фрау, вытаскивая из кармана передника бритву.
        - Ага… - рассеянно отозвался я, намыливая голову и приступая к процедуре бритья.
        Щетина, что на голове, что на щеках, - будь здоров!
        - Не ага, а забота о вашей чистоте! - возмутилась Ута. - И не говорите мне, что вы устали! Сами виноваты, что три ночи не спали…
        - Как там, на стенах? - поинтересовался я, пропустив мимо ушей тираду о том, что торчать на стенах денно и нощно - глупо, и всегда можно распределить время так, чтобы его хватило на нормальную жизнь…
        - На стенах все спокойно, - кротко доложила фрау, устав от воспитательных бесед: - Никто не прибегал и ничего не сообщал. Ваш мальчик накормлен и спит в прихожей.
        - Мальчик? Откуда он взялся? - удивился я. - И почему он спит в прихожей?
        - Мальчик отрекомендовался Эдуардом, командиром «летучего отряда» и вашим адъютантом. Спал, между прочим, весь день, как и вы. Вначале он хотел лечь в коридоре, у дверей вашей комнаты. Дескать - адъютанту так и положено, но я решила, что в прихожей ему будет удобнее. Идти домой он отказался. Говорит, что там ему нечего делать. Для гостевых комнат Эдуард чересчур грязен, а конюшня занята. К тому же, - усмехнулась женщина, - адъютантам, даже оборванным, не стоит спать там же, где стоит ваш буйный жеребец…
        - Буйный? - обиделся я.
        - А какой же еще? Ваш гнедой вчера лягнул Августа, пытавшегося вычистить навоз. Теперь старик требует, чтобы я компенсировала его ушибленную ногу.
        - Странно… - хмыкнул я. - Гневко у меня тот еще разбойник, но лягать ни с того ни с сего человека, который пришел сделать полезное дело… Очень странно.
        - Может быть, - не стала спорить хозяйка. - Тем не менее я записала на ваш счет десять фартингов. Два - за свинцовые примочки, а остальные за шнапс, которым лечился Август. И вот еще - ваш адъютант вытребовал у меня хлеба и сыра для «прокорма», как он выразился, своих бойцов. Сказал, что вы обещали все оплатить. Вы обещали? - с беспокойством поинтересовалась Ута.
        «Ничего я не обещал!» - возмутился я своеволию адъютанта, но, присмотревшись к напряженному виду хозяйки, кивнул:
        - Если обещал, оплачу.
        - Я уже записала на ваш счет, - с облегчением сказала Ута, подавая мне полотенце. - Сыр и хлеб обошлись вам в талер.
        Талер?! Сколько же они сожрали? На талер можно пятерых мужчин накормить. М-да, обзавелся адъютантом… Уши ему накручу, поросенку! Но и есть ребятишкам надо. Надо-то надо, только кормить за свой счет будет накладно. Мальчишки, но жрать горазды. Надо будет поставить «летучий отряд» на довольствие города. Вообще-то - это мой промах. О взрослых-то я позаботился, а вот о мальчишках - забыл. Что делать, никогда в жизни не приходилось заботиться о детях.
        - А что у нас на ужин? - поинтересовался я, прислушиваясь к воплям желудка и вспоминая, что не ел со вчерашнего вечера. Или - с позавчерашнего?
        Я ожидал, что «либер» фрау скажет: «Артакс, неужели за весь день, пока вы бегали по стенам и сражались, трудно было выкроить время на завтрак, обед и ужин?» С нее станется… Но она только вздохнула, закрывая за собой дверь:
        - То, что предназначалось на обед. Сейчас принесу.
        На обед, перешедший в ужин, полагался мясной бульон, пирожки с мясом и большая тарелка свинины с фасолью. Проглотив кушанья, я запоздало удивился:
        - А почему мясо? Разве у нас не пятница?
        - Патер говорит, что, если постный день застал вас в дороге или на войне, допустимы послабления, - ответствовала ревностная прихожанка фрау Ута, внимательно наблюдавшая за тем, как я ем: - Может, что-нибудь еще?
        - Ага, - подтвердил я, сграбастав фрау в охапку и запрокидывая ее на кровать…
        - Но я совсем не это имела в виду! - возмутилась хозяйка, пытаясь вырваться из моих объятий. - Сегодня же пятница!
        - Тебе же сказано, что могут быть послабления, - мурлыкал я, снимая с нее тяжелые башмаки. - А мы с тобой оба на войне!
        Честная вдова возмущенно закатила глазки и яростным движением задрала подол до самой груди…
        Когда Ута счастливо задремала (видимо, ночью ей тоже было не до сна), я осторожно убрал ее руку со своего плеча и принялся одеваться.
        Мышки-норушки - сестренки-служанки - успели привести в порядок мою одежду и обувь, сумев очистить ее от грязи и крови. Даже кираса выглядела празднично. Золой они ее начистили, что ли?
        Спустившись вниз, я нашел своего адъютанта на кухне, в компании с одной из сестер. Мальчишка был умыт и слегка приодет. Длинные, закатанные до колен штаны и старая, но еще приличная куртка, видимо, когда-то принадлежали покойному хозяину гостиницы.
        Эдди уминал за обе щеки фасоль. Свинина, как понимаю, ему была не положена, зато лежали пирожки. Гертруда, с умилением бабушки, наблюдала, как он лопает.
        Я так засмотрелся на эту картинку, что чуть было не забыл о том, что собирался примерно наказать врунишку. Вспомнив, взял парня за ухо и спросил:
        - Знаешь, за что?
        - За ухо… - попытался пошутить Эдди, но взвыл.
        - Остряк! - одобрительно сказал я, потянув сильнее.
        Гертруда взвилась, словно курица, пытающаяся защитить цыпленка от злой вороны.
        - Немедленно отпустите ребенка! - закудахтала она, пытаясь вырвать мальчишку. - Вы ему ухо оторвете!
        - Если будете меня дергать, точно - оторву, - предупредил я фрау и повторил вопрос: - Ну так за что я тебя таскаю?
        - За то, что без разрешения пришел в дом… - скривился Эдди.
        - Неправильно! - продолжил я экзекуцию и пригрозил: - Не ответишь - примусь за второе…
        - За хлеб с сыром, что я у хозяйки на ваши деньги взял! - выкрикнул Эдди и был немедленно отпущен.
        В глазах парня стояли слезы, но он мужественно и даже гордо стоял, показывая мне - вот, мол, пытайте! Не боюсь!
        - Думаешь, мне жалко денег? - спросил я мальчишку. Эдди не ответил, но по его глазам было видно, что именно так он и считает. - Так вот, в следующий раз, когда захочешь кого-то накормить за мой счет, то ставь меня в известность первым. Просто подойди и скажи… И не нужно обманывать фрау Уту, говоря, что я об этом распорядился. Ты понял? Ну а если понял, пошли.
        Фрейлейн Гертруда с оханьем и причитанием кинулась мочить полотенце холодной водой и прикладывать к уху парня:
        - Бедняжечка мой! Искалечил тебя этот… комендант.
        - Данке шон, юнге фрау, - вежливо поблагодарил мальчишка.
        «Юная дева», не слыхавшая такого обращения лет двадцать, в первый момент обмерла, а потом суматошно принялась заворачивать в салфетку остатки фасоли и засовывать узелок за пазуху парню:
        - Вот, возьми… Когда-то еще покушать удастся!
        Эдди, галантно припал к ее ручке, шаркнул босой пяткой. Испугавшись, что Гертруда упадет в обморок, я выпихнул мальчишку во двор.
        Чем мне нравился Эдди, так это тем, что не задавал ненужных вопросов. Сказали «пошли», значит, так и нужно.
        Выйдя во двор, посмотрел - как там мой гнедой?
        На месте корочки у него розовел свежий шрам.
        - Зачем ковырял? - упрекнул его. - Не мог потерпеть? Ну словно ребенок, - покачал я головой.
        Гневко опустил голову, как нашкодивший школяр, и совсем не по-школярски замахал хвостом - знать ничего не знаю, само все случилось.
        - А это что? - обличительно сказал я, ткнув стенку, на которой вместе с волосками зацепились кусочки коросты: - Сама отвалилась? Теперь будешь со шрамами ходить, как я.
        - И-и! Го-го! - небрежно ответствовал Гневко, сообщая, что шрамы украшают не только мужчин, но и жеребцов.
        - Ладно, тебе видней… Я ухожу, а ты остаешься.
        - И-Го-Го? - недоуменно посмотрел мне в глаза гнедой. Поняв, что иду не драться, снизошел: - И-го-го.
        Что-то не так. Быстро согласился! Кажется, что-то его беспокоило, но он не хотел говорить об этом. Что бы это могло быть? Зачем понадобилось лягаться?
        - А ну-ка покажи копыта, - потребовал я, приступая к осмотру.
        Ну так оно и есть - на задней ноге осталась лишь половина подковы, а из копыта торчало что-то железное.
        - Ну где же это тебя угораздило? - поинтересовался я, вытаскивая копытный нож, который висит у меня рядом с кошельком: - И почему это ты, маленький засранец, сразу не сказал?
        Гневко виновато застриг ушами - мол, у тебя и так дел было…
        - Дурак ты… - беззлобно обругал я друга, вытаскивая обломок стрелы и зачищая неровности. - И уши у тебя холодные. Ладно, вроде бы все. Ну-ка постучи…
        Гневко слегка пристукнул копытом по каменному полу и внимательно прислушался к себе.
        - И-г-о, - доложил он. Кажется, все в порядке.
        - Ладно, пока отдыхай. К кузнецу позже сходим.
        Эдди, смотревший во все глаза, изумленно спросил:
        - Господин Артакс, а вы что, по-лошадиному понимаете?
        - Нет. Зато он все понимает, - честно признался я.
        - Это как?
        - Лошади, дружище, они все на свете понимают.
        - А-а, - глубокомысленно изрек Эдди, делая вид, что ему все ясно.
        Всю жизнь меня преследует чувство вины перед лошадьми. Особенно - перед гнедыми. А началось это очень давно - в раннем детстве, когда отец учил ездить верхом. И первым конем был именно гнедой…
        Гнедой выжидал, пока я добегу до него, а потом отскакивал. Или, дождавшись, начинал крутиться на одном месте, не позволяя закинуть седло на спину. Словом - издевался, как мог.
        - Ты его чем-то обидел, - задумчиво обронил отец, наблюдая за моими тщетными попытками оседлать коня.
        Я хотел заорать, что конь, мол, дурак, и место ему на бойне, но отец так пристально посмотрел на меня, что я понял - врать бесполезно.
        - Я его плетью ударил! - чуть не плача выкрикнул я.
        - Незаслуженно, - констатировал отец.
        От удивления у меня высохли слезы:
        - Как ты догадался?
        - Просто, - пожал он плечами. - Конь, он все понимает и все помнит. Если бы ты ударил за что-то, он бы не сердился…
        - И что теперь делать?
        - Просить прощения, - хмыкнул отец.
        - У коня, прощения?! - обомлел я.
        - Сумеешь - твое счастье. Не получишь прощения, никогда не сможешь ездить верхом. Ни на этом коне, ни на другом.
        Я не помню, как и в каких словах просил прощения. Но стоило разрыдаться, как конь вдруг сам подошел и положил мне голову на плечо…
        С тех самых пор и до сей поры у меня нет ни плетки, ни шпор… А с Гневко мы обходимся уздечкой без мундштука.
        Когда я стал драбантом «королевы полей и болот» - тяжелой панцирной пехоты его величества короля Рудольфа, первое время переживал, что не стал кавалеристом. Пехтура, она вроде бы «второсортные» войска… Ни тебе красоты атаки, ни азарта рубки и треска ломающихся копий. Таскаешь тяжеленный панцирь, месишь грязь или поднимаешь пыль. Скукота. То ли дело - кавалерист! «Мечи - вон! Пики - склонить! В атаку - марш-марш!» Не рыцарская конница, но - близко! Красиво! И передвигаешься не на своих двоих, а на чужих четырех. Особенно удобно, если приходится удирать. И еще - кавалерист получал не пять талеров в месяц, а восемь.
        Повоевав с месяц, радовался, что забочусь только о себе и голова не должна болеть о том, где разыскать сено, если вокруг жгут траву? Как напоить коня, если воды едва хватает самому? И какая сволочь сперла новехонькое седло, за которое я еще не рассчитался?! В бою, когда в брюхо коня недобитый кнехт вонзает кинжал, скакун падает, придавливая меня своей тушей… А болото, из которого мало вылезти самому, но еще и вытаскивать лошадь? А ночью, когда одним глазом дремлешь, а другим посматриваешь, чтобы не увели именно твоего коня? Три талера, что составляли разницу между жалованьем пехотинца и кавалериста, уже не казались большими деньгами…
        Еще хуже было другое - солдат, погибших в бою или умерших в дороге, всегда стараются похоронить. Неважно, будет ли это братская могила, фамильный склеп или одинокий холмик на обочине. Погибшие лошади становятся добычей падальщиков, указывая своими костяками пути, по которым шла армия… А раненые кони, которых никто и никогда не будет лечить?
        Первым человеком, которого я вздергивал на виселицу, был «чесночник». Один из тех, кто сеял «чеснок» - металлические шипы. «Чесноковинка», брошенная на землю, падала так, что один из шипов торчал вверх. За каждого изувеченного коня полагался целый талер!
        Изуверы отчитывались за работу отрубленными ногами! Впопыхах они даже не добивали коней… За месяц можно было накопить целое состояние - два, а то и три десятка серебряных монет. Правда, не все могли воспользоваться деньгами. Если кого-то из этой швали ловили, солдаты не разбирались, кому служит «чесночник».
        - Скажи хоть, куда тебе столько еды? - доброжелательно поинтересовался я. - На талер вашу банду можно целую неделю кормить.
        - Так я и брал на неделю, с запасом. А еще велел матери Вилли отнести. Отец у него года два как умер, а у него мать и две младших сестренки. Вилли, хоть и маленький совсем, но грамотный, и почерк красивый… Ему секретари из суда и из ратуши пергаменты писать поручали. Бывало, по пять фартингов зарабатывал! Вот как они теперь без него-то будут? - вздохнул Эдди.
        - Жалко, - кивнул я, стараясь, чтобы выглядело убедительно.
        Всех жалеть - жалости не напасешься. Если матушка Вилли еще хороша собой, сумеет заработать на хлеб телом. Нет - будет подрабатывать стиркой, шитьем, ну чем там еще? Девчонки подрастут, будут помогать матушке. Как-нибудь проживут.
        - Ты знаешь одноногого Жака? - спросил я адъютанта.
        - К-какого Жака? - испуганно вытаращился парень.
        - Того, что стоит у входа на рынок, - терпеливо пояснил я. - У него еще нога деревянная. Ну, знаешь?
        Испуганно захлопав ресницами, Эдуард неуверенно кивнул. Странно… Думал, что парень не испугается и тоффеля в ботфортах!
        - Передай Жаку, чтобы ждал старого друга. Понял?
        - П-понял, - слишком поспешно закивал мальчишка.
        - Постой-ка, - остановил я парня, крепко взяв его за плечо: - Ты что, боишься?
        Эдди старательно замотал головой, но глаза говорили обратное.
        - Вот, значит, как… - удивленно воззрился я на парнишку. - Значит, воевать тебе не страшно, а поговорить с одноногим нищим - страшно?
        - Это не нищий. Это… - буркнул Эдди и, немного помявшись, сказал: - Я видел, как он одного мальчишку костылем убил…
        - Было за что?
        - Было… - неохотно согласился Эдуард. - Крысятничал. Старшина его предупреждал, чтобы долю сполна отстегивал, а он утаил. Решил, что никто ничего не узнает, а у Жака везде глаза и уши. Я маленький был, милостыню собирал. Старшина нас всех собрал и сказал - глядите, мол, что бывает с теми, кто налоги не платит! Мальчишку ударил, костылем нажал, и - дух из того вон. Как вспомню - мороз по коже… Я тогда с рынка сбежал.
        - А сейчас чем промышляешь? - поинтересовался я.
        - Да так, когда чем… - неопределенно протянул мальчишка. - Только, - поспешно добавил он, - мы не в городе…
        - Стало быть, купеческие обозы щиплете?
        - Лодки, - уточнил Эдди.
        - Обезьянки! - улыбнулся я, вспоминая жалобы купцов, возивших товары по рекам. Во время ночлегов к их судам подплывали маленькие и юркие лодки с такими же маленькими и юркими гребцами. Мальчишки баграми вытаскивали тюки с товаром и молниеносно исчезали. И лодки, и мальчишек прозвали обезьянками. Поймать злоумышленников было трудно, но коли их ловили, то не щадили.
        - А что такого? - возмутился Эдди. - Все лучше, чем милостыню просить или у пьяных по карманам шарить. Купцы - они богатые, с них не убудет.
        - Ладно, не горячись, - успокоил я парня, положив ему руку на плечо. - Беги к Жаку. Что ты должен ему передать?
        - Господину Жаку следует назначить место для встречи со старым другом! - отбарабанил Эдди и, немного успокоившись, убежал.
        Человек не бессмертен. Каждому (кому-то лучше, кому-то хуже!) известно, что рано или поздно за нами придут: будет ли это старушка с косой, ангел или большой журавль с перламутровыми крыльями, неизвестно. Но разве наше знание мешает нам жить? Есть, спать, праздновать свадьбы и рожать детей?
        Осажденный город - это маленький слепок с нашей большой жизни! Несмотря на войско, стоявшее за стенами, Ульбург продолжал жить. Из домов, узких и высоких, как клинок, раздавались голоса. Вот тут, кажется, семейная ссора - муж упрекает жену в тратах, а та огрызается, призывая на его голову кары небесные. Тут - нестройный хор детских голосов учит вслух катехизис. А в этом доме плачет маленький ребенок, а нежный женский голос поет ему колыбельную песню. А здесь слышны пьяные женские голоса и довольное оханье мужчин, словно бы занятых нелегкой, но важной работой…
        Я шел не спеша, стараясь растянуть время. Давно собирался пройтись вот так, не торопясь, но все не получалось. Возможно, когда в следующий раз буду так же идти, то из домов будет слышен лишь женский плач, стоны и голос кюре, читающего заупокойную молитву.
        Начинало темнеть, но улицы были полны народа. То тут, то там проходили ремесленники, тащившие на собственных плечах и катившие на тачках нужные вещи - мешки с песком, камни и бревна, что будут сбрасываться со стен на головы нападавших. Проехала повозка, груженная черпаками на длинных рукоятках. Лить кухонными поварешками горячую смолу - несподручно… Женщины, попадавшиеся на пути, тоже что-нибудь да несли - корзины с продуктами, кувшины с молоком и просто какие-то узлы. Стало быть, городской рынок работает, поэтому жители спешат закупаться впрок. Скорее всего, продавцы избавляются от скоропортящихся продуктов. Обычно торговцы бывают самыми чуткими к изменениям. То, что может понадобиться во время долгой осады, очень скоро будет не купить даже за очень большие деньги.
        Трое пожилых мужчин, набранные из цехов вместо латников, занятых на стенах, старательно, но неумело отсалютовали мне алебардами и нестройно прошагали дальше.
        - Господин Артакс, постойте! - услышал я голос и топот ног.
        Обернувшись, увидел, что меня настигает коротконогий мужчина - герр Кауфман. Очень забавный человечек, однако на его животе колыхалась серебряная цепь с городским гербом, что означало - он из руководства Городского Совета. А если точнее - третий бургомистр, отвечавший за благоустройство улиц, работу золотарей, качество продуктов и еще много за что.
        Коротышка отчаянно замахал руками и, отдуваясь, спросил:
        - Господин Артакс, что делать с покойниками?
        - С покойниками? - удивленно переспросил я. - С какими?
        - С погибшими от руки предателя, с отравленными… - начал перечислять Кауфман. - Ну а также… - замялся толстячок, - с зятем господина Лабстермана.
        - А что вы с ними раньше делали?
        - Как и положено, хоронили на третий день, после отпевания.
        - А я уж думал, что вы их сжигали или съедали, - саркастически отметил я.
        - Да что же вы такое говорите, - всплеснул руками Кауфман.
        - Господин бургомистр… - начал я злиться, не понимая, что же он от меня хочет. - Кажется, мы с вами уже обсудили этот вопрос.
        Вопрос мы действительно обсуждали. Коль скоро будет война, будут и трупы. Но кладбище Ульбурга находится за городской стеной, а во время осады выход будет закрыт. Стало быть, нужен участок для погребений. А это не так просто, учитывая тесноту города. Городской Совет с трудом нашел подходящее место.
        - Господин Артакс, проблема вот в чем, - заторопился третий бургомистр. - Когда могильщики вырыли яму, то обнаружили, что в ней вода. - Предупреждая мою реплику о том, что на многих кладбищах вода, и ничего, Кауфман сообщил: - Ниже участка находится запасной колодец. Если закапывать трупы, то…
        - Я понял, - перебил я третьего бургомистра. Ситуация… А ведь я должен был это предусмотреть!
        - Так что же делать? - не отставал Кауфман. - Может быть, вы разрешите открыть ворота? Не сегодня, разумеется, а послезавтра. Когда похороны закончатся - закроем их обратно. А? - просительно уставился он. - Это же совсем быстро. А потом мы что-нибудь придумаем.
        - Нет, господин Кауфман! - покачал я головой. - Ворота открывать нельзя. Единственное, что могу посоветовать, - на время осады складывать трупы в какой-нибудь глубокий прохладный подвал. Осада не может длиться вечно.
        - Но где нам взять свободный участок? Или свободный подвал? - недоумевал Кауфман. - У города не так много собственности…
        - Доннер веттер! - выругался я. - Вы - как младенец. Возьмите любой пустующий подвал, погреб с ледником. Ну не может быть, чтобы их не было. Мясники, рыбники. Кто там еще?
        - Но как же хозяева? - поинтересовался Кауфман, по глазам было заметно, что коротышка уже продумывает варианты.
        - А никак! - беспечно отозвался я. - Объясните им, что город находится на военном положении, а когда идет война, то помимо городского права действуют еще и законы военного времени. А по этим законам Городской Совет может реквизировать любое помещение, если оно необходимо для важной цели! Поняли?
        - Понял! - радостно ответил окрыленный толстяк и убежал.
        Тьфу ты, от суконного языка, которым приходится говорить с бюргерами, - скулы сводит!
        Я заметил - народ в Ульбурге толковый. Только вот какой-то… непуганый, неинициативный. Пока носом не ткнешь да в морду не дашь - будут стоять и думать, думать и стоять, размышляя - как это вяжется с духом и буквой закона?! А вообще, за последнее время тысяча талеров перестала казаться такой уж большой суммой. Знай я, что мне придется решать вопросы, которые должны решаться без меня, то трижды бы подумал, прежде чем взяться за оборону города. Нет уж, в следующий раз лучше наймусь к герцогу Фалькенштайну и помогу ему захватить этот город. Пожалуй, соглашусь за пятьсот талеров. А еще лучше - за пять талеров в месяц пойду простым наемником…
        Но это так, эмоции. Коли уж взялся сохранить этот город, куда я денусь?
        Когда я подошел к рынку, ко мне подскочил Эдди. Мальчишка, зыркнув глазами по сторонам, заговорщически прошептал: «На том же месте, но с парадной стороны».
        «Жак, хренов заговорщик…» - усмехнулся я.
        Кому надо, те уже давно знают, что комендант города знаком с нищим по имени Жак. Первый бургомистр был бы дураком, если бы не имел на городском дне осведомителей, а Лабстерман таковым не выглядел.
        В таверне я сразу же попал в растопыренные руки хозяина, который торжественно провел меня через зал, набитый горожанами. При моем появлении народ притих, уважительно перешептываясь.
        Всегда был неравнодушен к почестям. Для полного счастья не хватает лишь аплодисментов, лаврового венка и раба, который будет монотонно бубнить: «Помни о смерти!»
        Боюсь, недели через две ко мне будут относиться не так радушно. Трактир к тому времени будет заполняться едва ли на треть, и, скорее всего, именно я буду виновен в гибели родных и близких, в недостатке еды, а также в том, что герцог Фалькенштайн вообще стоит около ворот города…
        Трактирщик сиял, словно меняла, увидевший мешок цехинов, на которые ему предстояло обменять медь. Извиваясь, как уж, перегревшийся на солнце, жестами изобразил, что такой важный гость, как я, просто обязан принимать пищу в отдельном кабинете. Изгибаясь, словно одногорбый верблюд, открыл передо мной дверь и проворковал:
        - Пожалуйста, господин комендант, проходите! Присаживайтесь. Сейчас подадут ужин и лучшее вино. Все угощение - за счет заведения! Вот, - горделиво обвел он рукой комнату, - такого вы не увидите ни в одном трактире нашего города…
        Номер был хорош. Стены отделаны панелями из красного дерева, украшены восточными коврами, а оконное стекло настолько прозрачно, что я не поленился и проверил - а есть ли оно вообще? Пожалуй, подобный кабинет был единственным не только в Ульбурге, но и во всей Швабсонии. Кто бы додумался обустраивать комнату в трактире на манер женского будуара и устанавливать в ней двойные двери?
        Видимо, в «угощение» входила и смазливая девица, втащившая поднос с яствами. Девушка поставила поднос на стол и так соблазнительно выгнулась, что шнурки на корсаже стали развязываться сами собой, а я невольно напрягся, ожидая ее дальнейших действий.
        К моему огорчению, девушка выпрямила стан, отошла к стене и… поскребла по ней ноготками. Одна из панелей отошла в сторону, а в образовавшееся окно на меня уставился довольный Жак Оглобля:
        - Ну как?
        - Нет слов… - покачал я головой. - Тебе бы в тайной полиции служить.
        - Иногда лучше перестраховаться, - хмыкнул Жак и пояснил: - То, чего другие не знают, тебе не повредит. Народ сейчас думает, что ты с Анхен развлекаешься, - пусть думает. Чужих глаз и ушей вокруг много, но в каждую дырку их не воткнешь… Место тут надежное, проверенное. А при Анхен можно говорить спокойно. Девка хорошая, послушная, а сказать ничего не скажет - немая она от рождения. Ну разве что на передок слаба, так это и хорошо. Анхен это дело без слов понимает…
        - Подумаю, - кивнул я.
        - А чего тут думать? - удивился Жак. - Я ее сам пробовал - знаю. Давай-ка выпьем.
        Посмотрев на поднос, я слегка загрустил - трактирщик из лучших побуждений поставил на поднос две бутылки хорошего вина, но позабыл, а то и вовсе не знал о пристрастиях гостя.
        Жак, понявший все без слов, усмехнулся, передал мне кувшин, а сам, вскинув бутылку, как горн, припал к горлышку.
        Я налил Анхен вина и чокнулся квасом с недоумевающей девицей. Как хорошо, что девка немая, иначе и ей бы пришлось объяснять - почему же я не пью!
        Хотел поговорить с Жаком о лазутчиках, но разговор сам собой перешел на события минувшей ночи.
        - Капитан, а зачем зятю бургомистра было предавать? Что бы он получил у герцога? Деньги? У бургомистра их больше. Титул?
        - Титул… - задумался я. - Нет, титул он получить не мог. Герцог Фалькенштайн, насколько я знаю, имеет права возводить во дворянство, но титулы он раздавать не вправе. А хоть бы и имел - зачем зятю бургомистра титул?
        - Зачем-зачем! - усмехнулся Жак. - Не все же такие как ты, что от титулов в наемники сбегают. А я ведь тот герб хорошо запомнил. Герольду как-то его описал, тот челюсть отвесил, а потом отбарабанил - чей это род и какие титулы.
        Я кисло улыбнулся. Помнится, еще во время службы в наемниках кто-то из нашей десятки, нет-нет да и напоминал мне о карете с гербами. Потом мои парни разбрелись, а другие очевидцы - кто где… Но мне и тогда не хотелось, да и сейчас не хочется вспоминать ни о своем титуле, ни о гербе. Да и лишили меня, наверное, всех титулов…
        - Щит наемника должен быть гладким… - перебил я Жака, пытавшегося сказать что-то еще: - Давай-ка лучше о деле. Силы у герцога большие?
        - Чего мои люди не могли определить, так не могли. Они ж, понимаешь, не солдаты, а воры да убийцы. Но, судя по всему, тысяч пять.
        - Вот ведь хренятина какая! - не удержался я. - Пять тысяч… Так они же нас как крыс перебьют!
        - Перебьют, - согласился Жак. - Если навалятся в одном месте да ударят, то ополченцы оборону не удержат. Эх, командир, тебе бы на стены да сотен пять наших, «псов войны»…
        - Сам уж об этом думал, - грустно признался я.
        - Что делать думаешь?
        - Что тут думать - всех на стены выгоню. И нищебродов твоих - тоже! Ну, кроме тебя, разумеется. Я твоим жуликам уже и место на стенах присмотрел.
        - Я сам пойду. Кто ими командовать-то станет? - спокойно ответил Жак, вытягивая из окошка руку и хватая с моего подноса нетронутую бутылку: - Можно подумать, что ты кого-то другого поставишь?
        - Да я в тебе и не сомневался… Встанете возле второй башни. Ну та, под которой речка течет.
        - У нас ее так и зовут - Речная башня, - кивнул старый друг. - Кстати, ниже ручья подземный ход есть. Если уж совсем кисло станет - мы через него на волю и уйдем…
        - Жак! Твою… - чуть не выматерил я друга, но вспомнил, что он, как-никак, «король»: - Что же ты раньше мне не сказал… зараза…
        - А зачем? - невозмутимо сказал Оглобля, выковыривая пробку и делая глоток. - Я ведь тоже не знал, будет осада или - нет. Теперь вот и говорю.
        - Ты уверен, что никто не знает про ход? - засомневался я.
        - Никто! - уверенно повторил Жак. Осушив бутылку почти до половины, он удовлетворенно потер живот: - Может, я и сам бы не узнал. Но там, неподалеку от башни, - уточнил он, - мой склад стоит. Решил я подвал углубить. Нанял людей, а они копали-копали, а потом бегут - ход, мол, подземный. Ну ход этот мы почистили. Кстати - через него мой человечек, что новости собирал, и пришел. Фалькенштайн все кругом перекрыл - ни пройти ни проехать…
        - Ход длинный?
        - Приличный. С милю - точно. С той стороны он в овраг выходит.
        - Жак, а ты уверен, что про него совсем-совсем никто и ничего не знает?
        - Копари знали. Но они, понимаешь ли, не расскажут…
        - Ясно… - с пониманием кивнул я.
        - Ага, - без малейшего смущения подтвердил мои догадки король воров. - Когда они подвал углубляли, земля осыпалась. Случайно, разумеется… Мы их откопали, похоронили, как положено, да и семьи не обидели.
        - А те, кто копарей… откапывал и ход чистил, не расскажут? - недоверчиво хмыкнул я.
        - Н-ну, полной гарантии, конечно же, нет. Только не думаю, что кто-то из моих ребятишек пойдет об этом рассказывать.
        - И бургомистру?
        - А что бургомистр? - хмыкнул Жак. - Узнай он о тоннеле, давно бы засыпать приказал. Лабстерман - лиса старая, битая. Среди моих ребят он уже пять или шесть слухачей имеет. Только знают они о чем можно доносить, о чем - нет. И о ходе том знают только те, кому положено. А им я сказал - ежели кто чужой узнает, то я и разбираться не буду… Да и невыгодно им. Знаешь, сколько товаров мимо городских ворот идет, беспошлинно? То-то…
        - Ну будем надеяться, - почесал я затылок. - А мне от тебя помощь требуется.
        Пока я рассказывал, Жак мрачнел все больше и больше. Под конец, выпив остатки вина, длинно и вычурно выругался…
        - Ну что, сделаешь? - поинтересовался я, наблюдая за лицом старшины.
        - Сделаю… - уныло протянул он. - Куда же мы денемся? Хотя дело-то - очень поганое…
        Оглобля закрыл окошечко, а я взял Анхен за руку и притянул к себе. Девушка отставила бокал и крепко обняла меня, нащупывая язычком мой рот…

* * *
        Я до одури всматривался в черноту ночи, нервничал и попусту прикрикивал на парней, не понимавших, а чего мне от них нужно. А тут еще принесло и господина первого бургомистра. Век бы его не видеть, но я как можно заботливее спросил:
        - Как вы, сударь?
        - Да что со мной будет? - отмахнулся герр Лабстерман, который, кажется, постарел за пару дней на десять лет. - Со мной ничего. А дочь убивается, дети плачут. Счастье, что они еще слишком малы.
        - Война… - глухо обронил я.
        - В том смысле, что война все спишет? - криво усмехнулся старик. - Не все, господин Артакс, не все…
        - Посмотрим, господин бургомистр, - не стал я спорить. - Если в конце осады мы будем с вами живы, то поговорим. Думаю - если оборона города затянется, то убийство предателя будет выглядеть для вас совсем в другом свете. Пока будет идти война, свершится столько всякого непотребства, что ваш поступок будет выглядеть вполне достойным какой-нибудь поэмы.
        Жители Ульбурга смотрели на Лабстермана с восхищением. Господин бургомистр казался героем старинных преданий! Возможно, так оно и было, но решать философско-этические задачи я не нанимался. Мне платят за оборону города. И где же обещанный сигнал? Ну наконец-то со стороны пригорода показался яркий столб пламени. Это нищие, сделавшие свою работу!
        Лучников было мало. Да и откуда им взяться? Ладно, что хоть кого-то удалось найти, - десяток ульбургцев, сохранивших прадедовские луки (как их мыши не съели?), и столько же пришлых, кто возжелал нам помочь. Будь у меня хотя бы сотня лучников, было бы легче. Но в арбалет горящий болт или стрелу не вложить… Хотя почему бы не попробовать?
        - Эдди! - подозвал я мальчишку, вертевшегося рядом. - Свистни своих, пусть несут паклю и масло! Вы, двое… - подозвал я взрослых стражников, - взводите арбалеты! Вот так…
        Обмотав наконечник болта соломой, намазал его смолой с факела, вложил в желоб и, проверив - не зацепится ли, приказал:
        - Факел!
        Ура, получилось! Воздух прорезала огненная полоса!
        Началась лихорадочная работа. Мальчишки оборачивали короткие арбалетные стрелы и железные болты паклей, окунали их в масло и передавали взрослым, что суматошно взводили все арбалеты, имевшиеся под рукой. Двое «летучих» побежали на стены, показывать - как правильно поджигать.
        - Приготовить зажигательные стрелы! По пригороду - залп!
        Лучники и арбалетчики на секунду заколебались, а я заорал так, что меня услышали на самых дальних куртинах[6 - Куртина - часть стены между двумя башнями.] и башнях:
        - Кому сказано - жечь к ядреной матери!
        - Артакс, что вы делаете? - возмущенно вскричал бургомистр.
        - Отдаю приказ, - невозмутимо ответил я, прицеливаясь в соломенную крышу ближайшей лачуги, до которой было шагов четыреста: - Эдди, поджигай!
        Главное - показать пример! Как только первая стрела сорвалась с тетивы, вслед за ней устремились десятки огненных росчерков…
        Большинство зажигательных стрел, выпущенных в первом залпе, потухли еще в воздухе, а часть упала на землю, не причинив никакого вреда. Но все же пара-тройка нашла добычу, попав в соломенную крышу или в охапку сухого хвороста. За первым залпом последовал второй, потом третий. Через несколько минут пригород пылал…
        Еще бы не запылать, если на той стороне уже действует с десяток поджигателей, отправленных еще с вечера. Можно бы и вовсе обойтись без огненных стрел, но так лучше - больше паники!
        Лачуги, в отличие от каменных домов горожан, делались из того, что оказывалось под рукой, - старых деревьев, соломы, смешанной с навозом и глиной. Впрочем, каменные дома тоже прекрасно горят. Как подсказывал опыт, поселок должен сгореть дотла через пару часов, а ближе к ночи там останутся только угли.
        - Артакс! Что вы натворили! - каркнул бургомистр, вцепившись обеими руками в края бойницы, наблюдая за теми, кто метался в пламени.
        - Жаль, что не сделал этого раньше, - ответил я. - Очень хотелось бы верить, что солдаты герцога еще не успели выгрести у наших… «пригорожан» их запасы.
        - При чем тут запасы? - не понял бургомистр. - Вы оставили людей не только без крыши, но и без еды!
        - Вы правы, - кивнул я. - Но лучше, что их оставил без крова и пищи я, а не герцог…
        - Господин Артакс, а что чувствуете вы, когда убиваете? - неожиданно спросил Лабстерман.
        - А это зависит от ситуации. Вот, например, сейчас…
        Взяв один из взведенных арбалетов и выцепив беглеца, охваченного пламенем, спустил крючок. В шуме и треске пылавшего дерева не было слышно ни крика боли, ни стона агонии…
        - Так вот… - продолжил я, передавая оружие адъютанту. - Заряди! - Повернувшись к бургомистру, сказал: - Я всего лишь спас человека от лишних мучений. В данный момент я не чувствую ни-че-го! Ни раскаяния, ни угрызения совести, ни… удовлетворения. Поймите, Лабстерман, что убийство - не моя работа. Моя работа - война. А убийство - это так, попутно.
        - Все же поясните, зачем вы отдали приказ сжечь пригород? - поджав губы, потребовал бургомистр и не очень охотно добавил: - Если вам нетрудно. Поймите, Артакс, я не осуждаю ваши действия, но только хочу понять, что вами двигало, когда вы приказали сжечь несчастных…
        - Думаю, Фалькенштайн рассчитывал на запасы провизии в пригороде. Что же, теперь ему придется менять свои планы. А это, господин бургомистр, будет играть на руку нам!
        - Но…
        - Послушайте, Лабстерман! - перебил я бургомистра. - Договоримся - сегодня вы первый и последний раз потребовали от меня объяснений во время боя. Выслушайте меня! - твердо сказал я, заметив, что первое лицо города пытается что-то возражать: - Вы получите от меня все пояснения и разъяснения потом, когда осада будет снята! Сидеть и рассуждать - правильно я поступил или неправильно, вы можете. Только так, чтобы я этого не слышал!
        Побледневший господин Лабстерман с жалостью посмотрел на пламя и с ужасом - на меня. Объяснять прописные истины войны трудно. Подчас - невозможно…
        Глава вторая
        ОХОТА ЗА «ЯЗЫКАМИ»
        Любая уважающая себя крепость должна иметь тайный ход (он же - выход!). Как же иначе? Нужно делать вылазки, добывать лазутчиков или, на самый крайний случай, - удирать. Желательно после завершения строительства перебить всех рабочих, чтобы они не могли никому ничего рассказать.
        Подземный ход обычно напоминает барсучью нору, в которую с трудом может протиснуться взрослый мужчина. Неслучайно ночные вылазки особого урона неприятелю не наносят - большой отряд не вывести, доспехи с копьями с собой не возьмешь. Был на моей памяти случай - солдат, возжелавший поучаствовать в вылазке, застрял. К счастью, заклинило его на самом входе, поэтому удалось обвязать неудачника веревкой и, привязав к лошади, вытянуть на свет божий. Иначе пришлось бы резать и выносить по частям.
        Но все равно, подземный ход - вещь крайне нужная!
        Тоннель, который я заранее обозвал «кишкой», таковой не был. Наоборот, выгодно отличался от прочих - ни гнетущей тесноты, ни червяков, что свешивают хвосты со всех сторон. Простор! Будь у нас конница, можно бы провести в тыл Фалькенштайну эскадрон кавалеристов.
        Пол и свод, облицованные каменными плитами, не пропускали ни капли воды, хотя наверху текла река…
        Подозреваю, что ход был прорыт и обустроен еще во времена Старой империи. Возможно, был он сооружен с теми же целями, что и наши потайные лазы, - удирать. Хотя какой-нибудь Гай Скрибоний мог прокопать тоннель (ну, понятно, не собственноручно!), чтобы ходить к своей тайной пассии - Мессалине или Лукреции… Или не жили здесь патриции? А может, этот ход был прорыт по приказу жрецов какого-нибудь храма? Увы, городской магистрат не хранил старинных пергаментов, да ежели бы и хранил, то вряд ли бы в нем отыскалась история подземелий. В этом случае тоннель перестал бы быть тайным.
        Никогда не любил ни подвалов, ни подземных ходов. Вообще терпеть не могу замкнутые помещения. Нет, «фобий» у меня нет. Понадобится, буду сидеть в берлоге, спать в пещере и ползти по земляным норкам и отнорочкам. Только постараюсь при первой возможности сбежать оттуда…
        Двадцать два года назад
        Толстячок в залатанной, но чистой сутане обвел нас по-отечески строгим взглядом:
        - Тяжело? Ничего, бывает… Покаетесь - легче станет! Ну, господа студиозо и… прочие, кто хочет облегчить душу? Вы, господин бакалавр, готовы? - уставился он на меня, поглаживая потную лысину.
        Я думал не о раскаянии, а о том, что господину инспектору Великого Понтифика повезло с прической - не нужно подвергать голову томительной процедуре выбривания тонзуры.
        Ужасно хотелось «подлечить» голову. Сторож, приставленный к камере, где мы скоротали ночь, намекнул, что за определенную мзду он готов сбегать, но стражники, что нас задержали, опустошили мои карманы, а у приятелей и до этого не было и ломаного фартинга. Конечно, если бы нас выпустили, то любой кабатчик отпустил бы мне в долг столько пива, сколько бы влезло. Собака-сторож в долг был готов отпустить только вонючую воду…
        Городская стража, как правило, после увлекательного действа (тычков и выворачивания карманов) либо отпускала нас восвояси, либо, если студиозо плохо стояли на ногах, сдавала нас с рук на руки университетской охране, и все заканчивалось душещипательной беседой с господами деканами. Хуже, если отправляли в подвал городской ратуши. В этом случае приходилось сидеть до утра, платить штраф, а потом предстать пред светлым взором самого ректора.
        Ну угораздило нас вчера так надраться, что никто не помнил, чего мы такого натворили, что стражники сдали нас не в руки университетского начальства или, на худой конец, подесте, а церковным властям?
        Инспектор, представлявший в нашем городе (и, заодно, в университете) особу Великого Понтифика, мог сделать много. Много в смысле неприятностей… Например, задержать любого подозрительного субъекта, отправить оного в пыточную камеру или в тюрьму. Единственное, что он не имел права с нами сделать, - отправить на эшафот, не получив на то санкцию ректора. Вроде бы за все время существования университета ни один из ректоров не давал разрешения на казнь студентов. Но времена меняются…
        Последний месяц выдался тяжелым… Кажется, начался он с того, что мы, бакалавры и старшекурсники, «обмывали» мантию пожилого (а по моим тогдашним представлениям - старого!) бакалавра права Мигре Табеле. Парню на днях стукнуло тридцать, и его отец, мэтр Табеле, преуспевающий нотариус, которому надоело платить за учебу великовозрастного балбеса, поставил-таки вопрос ребром - либо «вечный» студент получает искомую степень и отец делает его младшим компаньоном, либо - отказывает в наследстве.
        Мигре, умолив родителя на отсрочку и двести талеров на «сбор материала и написание диссертации», нанял за двадцать монет пару ученых (но нищих!) голов, состряпавших за неделю подходящий опус.
        Во время защиты строгие профессора (кое-кто поступал в alma mater вместе с соискателем!) закрыли глаза на непотребное состояние диссертанта, слабое знание предмета, дружно набросали белых шаров в урну для голосования и так же дружно пошли в трактир, где их уже ждал накрытый стол.
        Оставшееся время и деньги новоиспеченный бакалавр использовал для «прощания» с друзьями. Когда деньги закончились не только у Табеле, но и у меня (я как раз получил ежемесячную ренту), нас потянуло на приключения…
        Маленькая драчка между студентами (включая сюда магистрантов) и подмастерьями выросла в войну между гильдейскими ремесленниками, позабывшими взаимные склоки, и студентами всех факультетов, включая теологический. В город пришлось вводить королевские войска (которые, вообще-то, должны были идти на войну), потому что городских стражников, пытавшихся навести порядок, побросали в речку. Студенты и горожане, разозлившись, что им не дали подраться, помирились и принялись строить баррикады…
        Разумеется, профессиональная армия сражается лучше, нежели бюргеры и студенты, но наше преимущество было в том, что в город вошла кавалерия, а не пехота. Да и численное превосходство бьио на нашей стороне…
        Узкие городские улочки, перекрытые баррикадами, стали ловушкой для всадников. Когда количество погибших перевалило за несколько десятков, а раненых - за сотню, король приказал вывести войска, предоставив горожанам самим разбираться друг с другом…
        К тому моменту, когда солдаты ушли из города, в нем практически не осталось ни одного целого стекла. Несколько зданий было сожжено, а на улицах лежали убитые и раненые…
        После ухода войск мы благополучно продолжили пирушку. Ну а потом нежданно-негаданно оказались перед лицом самого инспектора. Конечно же, не все, а только те, кто хоть как-то мог стоять на ногах и разговаривать…
        - Покорнейше прошу меня простить, - церемонно поклонился я, мечтая уже не о пиве, а хотя бы - о простой воде и месте, куда я мог бы упасть…
        - Что вы, сударь! - замахал инспектор пухлыми ладошками. - Я всего лишь хотел узнать - готовы ли вы раскаяться?
        - А в чем? - спросил я. - Простите, ваше преподоб… Преподу… В общем, брат инспектор, хватит ерунду болтать. Лучше бы за пивом сгонял. Не боись, деньги потом отдам!
        …Очнулся я в камере, на прелой соломе. Передо мной на корточках сидел инспектор и натянуто улыбался:
        - Ну-с, господин бакалавр. Довольны?
        - Кто это меня так? - простонал я, ощупывая голову. Кажется, ничего не пробито и мозги целы…
        - Брат Цезарь, - охотно пояснил инспектор, протягивая мне кружку с водой. - Он, знаете ли, не любит, когда к инспекции Великого Понтифика относятся неуважительно…
        Я отпил из кружки. Вода была теплой и ржавой, но показалась мне лучшим напитком в мире.
        - Я проявил неуважение? - изумился я.
        - А кто велел мне сбегать за пивом?
        - Ну-у, - протянул я. - Подумаешь…
        - Да нет, не подумаешь… - вздохнул монах, поднимаясь на ноги.
        Несмотря на свой небольшой рост, он почти касался затылком потолка.
        - Ваш поступок говорит о неуважении, которое вы проявляете к церкви. И это лишний раз свидетельствует, что именно вы являетесь виновником вчерашнего преступления.
        - Преступления?!
        - А как же назвать тот прискорбный факт, что именно вы сбросили с постамента статую его святейшества, Великого Понтифика Вселенской Церкви?
        Кажется, до меня стало доходить. Действительно, вчера (или - раньше?) мы сбрасывали чего-то откуда-то… Помнится, было ужасно смешно…
        - Вы понимаете, что подобное деяние не может сойти с рук никому?
        - Простите, ваше… преподобие, но… - промямлил я.
        - Вы скажете, что вы и ваши друзья были пьяны? Ну и что? Это, скажу я вам, вовсе не повод избежать наказания.
        - Господин инспектор, да за что же нас наказывать-то? - возмущенно выкрикнул я.
        - А почему - во множественном числе? - улыбнулся инспектор. - Где же вы видите - «нас»?
        Действительно, в камере был только я один. Странно. Пили - вместе, дебоширили - вместе, а отвечать - я?
        Словно бы угадав мои мысли, инспектор вздохнул и сказал:
        - Ваши друзья отпущены на поруки господина ректора. Собственно, их вина лишь в том, что они пошли у вас на поводу… Да-да, господин бакалавр философии, у меня есть свидетели, что именно вы были инициатором подобного святотатства. Знаете, сударь, очень обидно, когда потомок такого знатного рода ведет себя столь… э-э недостойным образом. Или вы рассчитываете на то, что ваши родственники сумеют избавить непутевое чадо от наказания?
        - А я хотя бы раз обращался за чьей-то помощью? - огрызнулся я.
        - Возможно, что и не обращались, - кивнул монах. - Только не припомните ли, сколько раз вы были на грани исключения?
        - Разве? - неподдельно удивился я.
        - Инспекция Великого Понтифика обязана держать вас в поле зрения. Я, разумеется, не вел учета, в скольких дуэлях вы принимали участие. А дуэли, как вы знаете, противны Господу. Счастье, что ни один из ваших соперников не был убит, а те, кого вы покалечили, не обратились с жалобой к властям. («Посмотрел бы я на того, кто осмелился бы обратиться!») А сколько стараний приложили ваши родственники, чтобы вы стали бакалавром. Вы решили, что ваш пьяный бред на самом деле приняли за защиту диссертации? (А ведь я так и думал!) И скажите, за весь год вашего пребывания в магистратуре сколько раз вы были на лекциях? («А что я там не видел?») Думаю, ваши родственники уже устали оплачивать ваши счета.
        - А какое вам дело до всего этого? - не выдержал я.
        - Мне? - пожал плечами инспектор. - Никакого! По крайней мере до вчерашнего дня, пока вы не разбили статую его святейшества… Ваше поведение и ваша учеба - на совести господина ректора, который закрывает на все глаза. Да что там! - всплеснул толстячок руками. - Ему выгодно иметь такого шалопая, потому что ваш отец и брат довольно щедро платят ему каждый раз, когда он сообщает о вашей очередной дуэли или об очередном бастарде… Думаю, что и последние события начались не без вашего участия…
        Вот тут монашек был прав! Драка началась из-за того, что я придрался к какому-то чумазому ремесленнику. Помнится, вначале побили нас, а потом мы сбегали за подмогой… Если на улице кричат «Наших бьют!», на месте не усидит даже последний зубрила.
        - Мне кажется, вы тоже не против получить что-нибудь? - усмехнулся я. - Например, вспоможение на новую сутану…
        Инспектор хмыкнул и, слегка наклонив голову, направился к выходу. Уже на пороге он обернулся и сказал:
        - Не знаю, господин бакалавр, будет ли в этом прок… Но вы немного посидите в этой камере, подумаете о своих поступках… Я распоряжусь, чтобы вам принесли еду и… пиво.
        Тюремная пайка состоят из гороховой каши с салом, большого куска хлеба и кружки пива. Пиво было тепловатым, но - это было пиво!
        После обедов, которые я позволял себе, еда выглядела скудновато. После еды потянуло в сон, а когда проснулся, показалось, что потолок камеры стал ниже.
        «Почудилось!» - решил я, но впечатление не проходило. Покопавшись в карманах, нашел медяк, которым побрезговали стражники, и начертил под потолком несколько линий… Мне вдруг вспомнились россказни об инспекции Великого Понтифика - о том, как невинные женщины, обутые в «гранадские» сапоги, начинали рассказывать о встречах с дьяволом, а крестьяне, которым залили кварту-другую кипятка в глотку, сознавались в прелюбодеяниях с русалками. Раньше я не особо верил в россказни. Теперь… Я вскочил и посмотрел на свои черточки. Они показали, что потолок опустился еще немного.
        Не знаю, как я не сошел с ума. Потолок опустился так низко, что я мог сидеть лишь на корточках. Подвальное окно, через которое падал куцый свет, уже давно было перекрыто гранитной плитой, но мне уже не нужно было видеть потолок. Я его чувствовал!
        Внезапно что-то заскрежетало, я почувствовал приток воздуха и увидел, как сбоку вспыхнул свет, обрисовавший небольшой квадрат выхода.
        - Эй, студент! - окликнул меня насмешливый голос. - Ползи ко мне!
        Стремительно, как только мог, я пополз на зов и выпал в тюремный коридор.
        Здоровенный монах, вызволивший меня из каземата, внимательно осмотрел меня и принюхался…
        - А-а… Понравилась каша? - довольно протянул тюремщик. - Ты радуйся, что его преподобие, господин инспектор - очень добрый человек.
        - Я радуюсь, - недовольно хмыкнул я. - Уж я так радуюсь, что слов нет.
        - Плохо радуешься, - покачал головой здоровяк. - Не понял ты своего счастья… Еще бы чуть-чуть… Потолок до самого пола опускается, а потом обратно идет… Отскребли бы то, что осталось, да собакам выбросили. Родичам бы сообщили, что господин, задержанный за пьянство, драку и оскорбление особы его святейшества, после назидательной беседы был отпущен вместе с прочими студиозами. А уж, куда он потом девался, нам неизвестно…
        - А свидетели… - начал я, но прикусил язык, поняв, что друзья-приятели и пискнуть побоятся. Да и потом - будут ли мои родственники искать правду? Кто их знает, может, прилюдно они и прольют слезу, а тайком перекрестятся от счастья.
        - Так что, ступай себе с миром и молись… - похлопал меня по плечу монах.
        - Подожди, брат… Цезарь…
        - Узнал! - довольно хмыкнул детина.
        - Еще бы, - хмыкнул я. - Кто ж еще мог мне так врезать… Скажи, а зачем понадобился этот спектакль?
        - Зачем? А сколько из-за тебя, урода, людей погибло? Только в городе двадцать человек! Зачем…
        - Так почему же из-за меня? - искренне возмутился я. - Драку я не один затеял, да и статую - не один сбрасывал! А ответ одному мне держать?!
        Брат Цезарь взял меня за плечо, развернул и повел к выходу:
        - Не один. Но с них и спрос меньше… А тебе - коли много дано от рождения, так и спрос больше! И еще - не надо говорить как дите малое, что раз ты не один был, то никто и не виновен. За себя вначале научись отвечать. Понял! Иди да за ум берись, пока не поздно…
        С тех пор я ненавижу закрытые помещения. Но за ум не взялся, и урок, преподанный монахом, пропал зря. Иначе не было бы ни лагеря «птенцов короля Рудольфа», ни сегодняшнего лазанья по подземному ходу.
        Если бы не поддержали, то точно брякнулся бы вниз. Оказывается, лаз выходил прямо в стену оврага, а до дна оставалось ярда два-три. Убиться бы не убился, но покалечился - точно. Урок на будущее - не занимайся дурными мудрствованиями, если это опасно для здоровья.
        - Кэп, что дальше? - поинтересовался один из спутников. - Хозяин сказал, что тебе нужен пленный. Говори, какой нужен. Любого доставим в лучшем виде!
        - А лучше пальнем ткни! - уточнил второй.
        Жак Оглобля не уточнял, чем зарабатывают на жизнь парни, но уверял, что приволокут кого угодно. Не верить опытному в таких делах человеку оснований не было, но для начала следовало найти того, кто нам нужен. Оставив в кустах кое-что из провизии, мы вылезли из оврага и пошли туда, что еще недавно именовалось пригородом.
        Мы шли через обугленные бревна, пепел, еще теплый, натыкаясь на трупы и обходя стороной живых… Но даже на руинах уже возрождалась жизнь - вон парень радостно тащит уцелевший кувшин, а старик деловито осматривает топор с остатками топорища. Несколько ребятишек затеяли игру, не смущаясь тем, что происходит вокруг.
        Мои спутники, непривычные к такому зрелищу, испуганно косились то на меня, то на жителей, оставшихся без крова. Мне тоже было жаль этих людей, но…
        Никому не было дела до трех мужчин, одетых в испачканную одежду, и мы без хлопот миновали пепелище и вышли на берег реки, где расположился вражеский стан.
        В лагере царил идеальный порядок. Шатры военачальников определялись значками, а палатки рядовых солдат - пирамидами с оружием. По меркам нашей маленькой войны это была армия…
        Возле коновязей и некоторых палаток стояли часовые, что меня чрезвычайно огорчило. Нечего и думать делать ночную вылазку, особенно с моим недообученным воинством.
        Осмотрев лагерь издали, я определил число солдат в пять-шесть тысяч. В принципе, именно столько я и ожидал. Но все-таки требовалось кое-что уточнить…
        - Значит, так, - обратился я к моим бандитам. - Мне нужен кто-нибудь, кто живет в палатке под значком.
        - Значком? - не понял один из воров.
        - Значок - это что-то вроде маленького знамени, - объяснил ему второй, что выглядел потолковее.
        Жак не соизволил представить своих людей, а те не стремились называть свои имена. Мне, в общем-то, было все равно, но для себя называл ребят Правый и Левый. Правый - пониже и поумнее, а Левый, соответственно, наоборот…
        - Изладим! - бодро пообещал мне Правый, добавив: - А ты, кэп, возвращался бы на место. Хочешь, так и вообще в город иди. Мы тебе «языка», куда надо, туда и доставим.
        - Подожду около лаза, - кивнул я. - Когда вас ждать?
        Правый и Левый задумчиво переглянулись и выразительно посмотрели на меня. Понятно, парни неразговорчивые. Да и чего говорить, если я и сам понял, что такие вещи они делают ночью. Я, наверное, попытался бы сделать это днем. Но им виднее.
        Возвращаясь, я невольно замедлил шаг, прислушиваясь к разговорам погорельцев. А говорили разное - кто-то сетовал, что не успел перебраться под защиту стен. Кто-то ругал подлюг-горожан и грозился отомстить - наслать на Ульбург «красного петуха».
        Жаль, никто не сказал ничего, что было бы по-настоящему интересно! Хотя кое-что я увидел - десятка два мужчин (не то ландскнехты, не то пейзане) занимались тем, что расчищали от камней и обгоревших бревен площадки, а еще человек сто деловито, как муравьи, готовили к ним проходы. Ставлю фартинг против талера, что герцог готовил места для осадных машин, планируя поставить их на удалении друг от друга.
        «Умные, собаки! Стояли бы рядом, нам бы проще жечь было…» - посетовал я.
        Работяги, таскавшие бревна и прочий хлам, стали посматривать на меня с интересом. Не думаю, что опознали лазутчика. Скорее, решали, а не стоит ли «припахать» бездельника? Решив не искушать судьбу, я взял ноги в руки. Все, что нужно увидеть, увидел. Пожалуй, зрелище с лихвой окупило нашу вылазку.
        Я был уже рядом с оврагом, как впереди показался разъезд - четверо верховых. Хотел прыгнуть в кусты, но передумал - много крапивы! Пришлось отступить к обочине и подождать, пока всадники подъедут ближе.
        Благодаря стараниям Жака, я был одет как крестьянин-батрак или захудалый ремесленник. Короткий засаленный камзол, длинные штаны и драная войлочная шапка не выглядели достойной добычей.
        Для четырех вооруженных всадников одинокий путник опасности не представлял. Они справились бы и с двумя дюжинами мужланов. Я рассчитывал, что в худшем случае меня стукнут тупым концом пики и отпустят восвояси.
        Один из верховых, что держался на полкорпуса впереди, был в полных доспехах, со щитом, на котором был намалеван герб («взбешенный бык с рогами»[7 - «Взбешенный бык с рогами» означал, что изображенное на геральдическом щите животное стоит на задних ногах, а его рога выкрашены в иной цвет, нежели остальное тело.] в сиреневом поле), и даже с тяжелым копьем. Видимо - командир разъезда.
        «С кем он воевать собрался?» - удивился я. Таскать без надобности шлем с опущенным забралом, копье, весившее добрый стоун, и щит, «тянувший» на два, мог либо дурак, либо юнец, недавно посвященный в рыцари. Скорее, второе: слишком ярко блестели золотые бляшки рыцарского пояса.
        Вслед за юнцом ехали трое, выглядевшие опытнее своего рыцаря, - в видавших виды кирасах, открытых шлемах, с легкими пиками и без щитов. На штурм или на битву всадники не собирались, а для патрульной службы - самое то.
        - Стоять! - приказал рыцарь басом. - На месте стой, руки…
        От волнения парень закашлялся, не досказав, что там нужно делать с руками. Но я догадался, что их нужно поднять вверх и показать пустые ладони, ибо не положено крестьянину иметь иного оружия, кроме короткого ножа на поясе.
        Ландскнехты, снисходительно наблюдавшие за действом начальника, между тем профессионально взяли меня в «коробочку», нацеливая пики и в грудь, и в спину. Скорее - не из-за опасности, а в силу привычки. Молодцы! Взял бы на службу!
        Откашлявшись и пытаясь придать голосу грозный тон, рыцарь спросил:
        - Кто такой?
        - Крестьянин я, Ганс Фуллада. Батрачу на ферме господина Лайнса, - ответил я с чувством почтения и легкого страха, поспешно снимая шапку.
        - Есть такая ферма? - обернулся рыцарь к одному из солдат, на что тот лишь пожал плечами - может, есть, а может - нет…
        Будь на месте юнца более опытный командир, тот бы уже принял решение - либо отпустить крестьянина, либо, на всякий случай, убить. Этот же решил поиграть в начальника:
        - Почему без дела болтаешься?
        - Хотел в город сходить, в гостиницу, что господин Лайнс держит, а тут вы… Теперь обратно иду. Я же не знал, что город в осаде. Разрешите, господин рыцарь, мне уйти.
        Даже сквозь забрало было заметно, что парень доволен. Видимо, еще не успел наиграться новым званием. Интересно, а за какие подвиги молокососа посвятили в рыцари? Ему бы еще года два-три в оруженосцах ходить. Хотя вдруг он чей-то сын или племянник? Бывали случаи, когда отпрыски владетельных герцогов и приграничных маркграфов, имевших право посвящать дворян в рыцари, получали золотые шпоры пажами, минуя стазу оруженосцев. Опять-таки, понятно - ты посвятишь в рыцари моего племянника, а я - сына твоей любовницы…
        Кажется, удоволенный юнец уже хотел отдать приказ уезжать, но тут вмешался один из ландскнехтов:
        - Постой-постой… Что-то мне твой голос знаком… - задумчиво проговорил солдат, отводя пику в сторону и подъезжая ближе: - Ну-ка, мужик, морду покажи! Ба, так это же Артакс!
        Резко пригнувшись, я сиганул под конское брюхо и прыгнул в кусты как рыбка - головой вперед. Крапива, твою мать!
        - Вперед! - заорал юнец, пришпоривая коня.
        Бывалые солдаты, в отличие от командира, понимали, что ловить беглеца в густом кустарнике бессмысленно.
        - Ваша милость, - попытался урезонить юнца один из драбантов. - Коней погубим!
        - За мной, трусы! - не унимался рыцарь.
        Мальчишка съехал в кустарник, пытаясь показать пример, но уставший мерин, запнувшись за что-то, оступился и упал.
        Рыцарский конь, способный тянуть на себе всадника в полном доспехе, стоит дорого. Примерно столько же, сколько десяток хороших лошадей, на которых обычно и ездят господа рыцари. Опять-таки - животина сильная, но очень уж быстро выдыхается! На турнире это не страшно, а вот в бою… Нет бы, дураку, оставить лишнее железо в лагере и ехать на простой кобыле.
        Сидя на безопасном расстоянии, я посмеивался, наблюдая, как юнец неуклюже встает на ноги и, пятясь как рак, выползает на дорогу. Двое ландскнехтов спешились и, отдав поводья третьему, отправились поднимать рыцарского коня. Увы, их попытки были тщетными. Кажется, мерин сломал ногу, и солдаты решили его добить…
        Я пожалел, что у меня не было арбалета, - спокойно сумел бы уложить солдат, а мальчишку прихватил бы с собой. Не знаю, сгодился бы он в качестве «языка», но вот выкуп бы получить за него можно… Выкуп… А почему бы не попробовать без арбалета? Вон сколько тут камней валяется…
        Юный рыцарь угрюмо наблюдал, как солдаты снимают с его коня налобник и седло с попоной. Растеряв воинственный пыл, снял-таки шлем и расстегивал пропотевший подшлемник.
        Обойдя противника по широкой дуге, я вышел на дорогу с противоположной стороны и бросил первый камень, решив начать с коневода. Глухой стук, и солдат свалился под копыта коней… Юнец обернулся и с недоумением захлопал глазами - до него не сразу дошло, почему какой-то мужлан собирается напасть на рыцаря и стоит ли пачкать благородное оружие.
        Думал он недолго и даже попытался разрубить меня от плеча до паха, но, получив удар в лицо, сник и лег рядом с первым пострадавшим. Оставшиеся солдаты, увидев неладное, бросили свою работу и кинулись ко мне, на ходу вытаскивая оружие.
        Я позаимствовал меч у «павшего» и принял бой. Ландскнехты дрались хорошо, но они были кавалеристами и потому норовили нанести удар сверху, как привыкли, на мгновение открывая беззащитный просвет между кирасой и горлом, будто приглашая нанести укол…
        Первый - он так и умер с перерезанным горлом. Второй (тот, что узнал меня!) оказался умнее и догадался бросить меч.
        - Рассказывай! - предложил я, выписав чужим клинком «восьмерку» перед его глазами.
        - А чего рассказывать-то? - хмыкнул солдат, садясь на корточки. - Спрашивай…
        - Да с самого начала и рассказывай, - подсказал я. - Как зовут, откуда меня знаешь. Как в войско герцога Фалькенштайна попал.
        - Я - Жвачка, - представился он. Подумав немного, уточнил: - Кличка у меня такая. А зовут Пауль. Тебя знаю, потому что видел, когда ты полком командовал. Сюда по найму попал. Услышал, что герцог народ собирает против вольного города, и пришел. Дело-то прибыльное.
        - Сколько войск у герцога?
        Пауль Жвачка задумался и мелко зашевелил губами, прикидывая:
        - Своя дружина человек двести. Может, триста… Бароны-вассалы с двадцать копий. Мы, человек пятьсот, а то и с тысячу, не считал… А еще слышал, когда герцог узнал, что ты гарнизоном командуешь, он по городам пеших латников решил собрать.
        - Катапульты у герцога есть?
        - Вроде бы. Сам не видел, но должны быть, - неопределенно отозвался солдат, слегка пожевывая нижнюю губу, словно жвачку. Понятно, откуда взялась кличка…
        - Башня осадная есть?
        - Есть, - охотно подтвердил Жвачка. - Ее сейчас шкурами сырыми обивают.
        - Мать твою! - выругался я вполголоса.
        То, что я узнал о башне, - это важнее численности войск. В конце концов, задача любой крепости - выстоять, а не разгромить противника. А с башней…
        - Что со мной-то делать будешь? - поинтересовался Пауль. - В плен возьмешь? Только… - вздохнул парень. - Я тебе честно скажу - выкупа за меня не дадут.
        - Знаю! - усмехнулся я. - Кто же за «пса войны» выкуп положит? А если и положит, так ты до старости служить будешь за хлеб и воду. За Ульбург воевать пойдешь?
        - Не могу, - с сожалением зажевал губами солдат. - Договор у меня с герцогом еще не истек.
        - Жаль, - сказал я совершенно искренне. - А не то я бы тебе должностенку подыскал.
        Такого парня я с удовольствием взял бы к себе лейтенантом. Но договор - вещь святая! Наемник, что переметнется не дослужив срока, долго не живет…
        - Стало быть, в плен ты меня брать не будешь? - констатировал Пауль. - Ладно, что уж теперь… - вздохнул он. - Руку отрубишь? Если руку, то, может, не правую, а левую? - попросил он дрогнувшим голосом.
        - Да нет уж, правую давай, как положено, - покачал я головой и приготовился к замаху.
        Пауль, закатав рукава, осенил себя крестным знамением и, закрывая глаза, вытянул руку. В следующий миг он, взвыв от боли, упал на колени.
        - Ну чего верещишь, как резаный? Цела твоя рука… Ну-ну, не ори, - успокоил я парня, вырубая две короткие прямые ветки.
        Подумал и вместо веток задействовал ножны и меч Жвачки. Для меня меч ценности не представлял, а парень будет доволен. Когда соединял сломанные кости, Пауль покрылся крупным потом, но смолчал, превозмогая боль…
        - Ну, вот и все! - полюбовался я на творение своих рук.
        Ни один из нас не погрешил против правил: Пауль не нарушил договор, а я, отпуская врага живым и почти невредимым, лишал герцога хорошего солдата не меньше чем на месяц! А на войне иной раз врага важнее ранить, нежели убить.
        Между тем очнулся мальчишка. Он сидел, обхватив голову руками, и громко рыдал, размазывая по лицу кровь и слезы. Вот рыцарь-то мне пригодится! Связав парню руки, я решил покопаться в карманах у солдат - я не благородный, считающий ниже своего достоинства рыться в карманах убитых. Да и благородные, помнится, этим не гнушались.
        Убитым оказался только один. Тот, что получил камнем по каске, дышал. Я помог собрату-наемнику уложить живого поперек седла, а Жвачка, хотя и был с одной рукой, но взобрался в седло сам.
        - С этим-то что будешь делать? - спросил он, кивая на рыцаря.
        - Посмотрим… - уклончиво сказал я. - Может, отпущу, а может - в плен возьму. Ты что рассказывать будешь?
        - Ну про тебя-то уж точно ни гугу, - усмехнулся Пауль сквозь силу. - Скажу - напали из кустов, Петера сразу убили, мальчишка навстречу рванул - не знаю куда делся. Ну а мы - вот они. Один - без сознания, второй - с рукой сломанной. Конь рыцарский - вон лежит. А кто да что - пусть гадают…
        Проводив наемников, я занялся пленным - загрузил его доспехами, снятыми с коня, и оружием ландскнехтов. Ну а свои собственные (теперь мои!) латы юнец понесет на себе сам. Жаль, денег оказалось маловато. «Надо было узнать, что за мальчишка и сколько за него просить!» - подумал я с запозданием.
        - Пошли, - приказал юнцу, указывая на кустарник.
        - Не пойду! - гордо заявил мальчишка, пытаясь сохранять достоинство под ношей железа. - Я - опоясанный рыцарь! Меня может взять в плен только тот, кто равен мне по знатности! Ты можешь меня убить, но сдаваться тебе в плен я не буду!
        - А мне по хрен, кто ты есть! - сообщил я, отвешивая парню подзатыльник: - Я тебе сдаваться не предлагал… Я тебя, барашка, уже и так взял. И если ты будешь кочевряжиться, то я буду пинать твою благородную задницу своими грязными сапогами. Понял? Если да, то - вперед!
        Парень грозно сверкнул на меня одним глазом (второй уже успел оплыть) и помотал головой:
        - Не дождешься, сволочь!
        - Ладненько, - улыбнулся я юному рыцарю, развернул его спиной к себе и пихнул упрямца ногой под задницу так, что парень был вынужден пробежать несколько шагов, чтобы не упасть: - Видишь, уже идешь! Сейчас еще разок поддам…
        Рыцарь не стал дожидаться нового унижения и бодро, насколько позволяла ноша, затрусил вперед. Далеко с таким грузом он не уйдет, но до оврага - как-нибудь доковыляет.
        Мы пробивались сквозь заросли часа два. Парень, сгибавшийся под тяжестью железа, стал уставать. Замедлил ход, зашатался и упал:
        - Дальше не могу!
        Я наклонился к мальчишке, сунул ему под ребро кинжал и проникновенно прошептал ему на ухо:
        - Можешь… Ты не представляешь, на что способен человек, когда он хочет жить.
        Забыв об усталости, юнец вскочил и помчался вперед как древний атлет, а не рыцарь, навьюченный металлоломом.
        Когда показался куст, прикрывавший вход, парень совсем выдохся. Он был почти без сознания, когда я снял с него груз. Ну а раз оруженосца не было, то мне пришлось самому расстегивать ремешки и развязывать шнурки. Обычно, чтобы не тратить время, мы просто срезали доспехи у мертвых и раненых.
        Вытряхивая рыцаря из поддоспешника, я присвистнул - войлок и кожа были насквозь мокрыми. Суши их теперь…
        - Не рановато тебя в рыцари посвятили? - поинтересовался я, заметив, что парень пришел в себя.
        - Его высочеству, герцогу Фалькенштайну, виднее - кого посвящать в рыцари, - просипел парень.
        Вон оно как! Герцог еще и высочество? Точно, в короли метит.
        - А родители твои кто? - поинтересовался я.
        - Родители? - удивился парень. - При чем тут родители? Ну, если угодно, то мой отец Иоганн Лепте был вассалом его высочества.
        - Отец был фон Лепте или просто - Лепте? - уточнил я.
        - Просто Лепте, - покраснел парень. - Он был вассалом господина герцога и умер незадолго до моего рождения, не успев получить пояс и шпоры. Зато я и мои потомки будут носить имя фон Лепте! - гордо вскинул голову юнец.
        Я бы не удивился, узнав, что отец умер года за два до рождения Лепте-младшего, ставшего фон Лепте. И скорее всего, «просто Лепте» был не вассалом герцога, а крестьянином-арендатором. Однако, если каждого бастарда посвящать в рыцари, то никаких герцогств не хватит. Может, из-за этого Фалькенштайн и расширяет владения?
        Среди припасов имелся небольшой бочонок с водой. Набулькав кружечку и сделав глоток, я спросил:
        - Сколько войск у герцога?
        - Я не намерен разговаривать с быдлом! - горделиво отозвался парень и сжался, будто в ожидании удара.
        - Бр-рр-ль, - прополоскал я горло, а потом, выплюнув воду на землю, заметил: - Насчет быдла - это ты правильно сказал.
        - Дай воды! - не выдержал парень.
        - Дам, если ты мне все расскажешь, - пообещал я, наливая новую кружку.
        - Нет! - скривился парень.
        Я усмехнулся и вылил воду рядом с ним. Думаю, через минуту-другую рыцарь сломается. Да он, вообще-то, уже сломан, просто ищет повод, чтобы выговориться. Надо помочь…
        - Кстати, а разве численность войска - такая большая тайна? Или герцог запретил тебе об этом говорить? Ты клятву давал?
        - Не давал, - согласился юнец, найдя достойную лазейку.
        - Ну в чем же дело? Клятву ты не давал, значит, долг вассала не нарушишь. Тем более, - прищурился я, - о численности войск мне уже рассказали. Так что ты никого не предаешь и не продаешь. А хочешь - я тебя отпущу?
        Фон Лепте недоверчиво посмотрел на меня:
        - На свободу? А выкуп?
        - Ну, будем считать, что выкуп ты отдашь рассказом о войске герцога. Ну попей водички…
        Юному рыцарю понадобилось выпить две кружки, прежде чем он стал рассказывать:
        - В армии его высочества сорок рыцарей с копьями-отрядами. Всего - две тысячи всадников. С ними наемники: пятьсот конных и около двух тысяч пеших. Ожидаем прихода еще тысячи кнехтов.
        - Откуда такая точность? - удивился я.
        - Я был посыльным, когда его высочество обсуждал с лейтенантами численность войск, - покраснел парень.
        - Подслушал? Ничего, бывает, - усмехнулся я. - Машин много?
        - Машин? - не враз понял парень. - Каких машин? А, катапульты! Три катапульты, две баллисты[8 - Катапульта (лат. catapulta) - метательная машина, приводимая в действие силами упругости скрученных волокон (сухожилий. ремней и т. п.). Предназначалась для метания по крутой траектории камней, ядер, стрел и др. на дальность 250-850 м.Баллиста (от лат. ballista) - метательная машина. Состояла из горизонтальной рамы с желобом и вертикальной рамы с тетивой из скрученных волокон (сухожилий и др.), с помощью которой снаряд (камень, бревно, стрела и др.) выпускался в цель. Дальность метания 400-800 м, легких стрел до 1000 м.] и осадная башня.
        Теперь можно возвращаться домой, не дожидаясь - притащат ли Левый и Правый «языка» или - нет. Знать бы заранее, так и совсем бы их никуда не посылал, да и сам бы никуда не поперся. Только как угадаешь…
        - Ну ладно, обратно пошли, - сказал я, поднимаясь на ноги.
        - Вы меня на самом деле отпустите? - недоверчиво спросил юнец.
        Обратный путь показался короче, и, стало быть, прошли мы его быстрее. Когда приблизились к трупу несчастного коня, на которого уже уселись вороны, я негромко сказал:
        - Беги.
        - Куда? - не понял парень.
        - Куда-нибудь… - махнул я рукой.
        Юный фон Лепте постоял, испуганно озираясь по сторонам, а потом резво побежал, часто оглядываясь…
        Когда клинок вошел парню под левую лопатку, он пробежал еще шагов пять и только потом, всплеснув руками, упал. Я обещал отпустить парня и слово свое сдержал. Но кто сказал, что рыцаря отпустят живым? Я такого не говорил!
        Я не пошел вытаскивать нож (чужой, да и металл дрянь!) и не стал проверять - жив юнец или нет. Даже если клинок не дошел до сердца, через пару часов он истечет кровью.
        Оставлять юнца в живых, тащить его в город не было смысла. Герцог не будет платить выкуп за вассала. Подозреваю, что бастардов у него как вшей на солдате-первогодке. Одним больше, одним меньше… Вроде бы законных сыновей трое. Да еще двое официально признанных Фалькенштайном родными детьми, но без права на герцогский титул. Один, правда, пропал после нехорошей истории… А отпускать юного фон Лепте на волю? Чтобы юнец, вернувшись в лагерь, понял, что поступил сегодня отнюдь не по-рыцарски и что не каждая тайна требует дополнительных клятв? Добавить сюда воспоминание об унижениях, и мне обеспечен кровный враг. Такого лучше убить заранее. Хорошо, если бы на тело наткнулись попозже, когда вороны как следует «потрудятся» над трупом. Но, скорее всего, уже вечером (в крайнем случае, завтра утром) герцог узнает о гибели отпрыска, а еще через час-другой узнает и имя убийцы. Жвачку очень убедительно «попросят» рассказать все, как было на самом деле… Ну а мне, собственно-то, уже все равно - в любом случае щадить меня герцог не будет.
        Спрашивается, чем я лучше зятя бургомистра? «Но фон Лепте, - утешил я себя, - не мальчишка, а рыцарь, способный убить нескольких горожан!»
        Левый и Правый пришли только утром и с пустыми руками. По неопытности своей, воры не знали, что помимо открытых постов существуют еще и «секреты». Потому - как только они попытались «снять» часового, поднялась тревога, и парни еле-еле унесли ноги.
        - Что делать, кэп? - спросил Правый, понурив голову. - Хозяин с нас шкуру сдерет…
        - Заступлюсь, - пообещал я. - Скажите лучше, что интересного видели?
        - А чё интересного-то?! - вскинулся Левый. - Солдат вокруг навалом - конные, пешие. Пойдут всем скопом на город, так и будет нам всем большая жопа!
        - Город еще захватить нужно, - успокоил я парня. - Так что видели?
        - Да ничего мы не видели, - окрысился Правый, - сам сходи да и посмотри!
        - Хамить изволите? - подчеркнуто вежливо спросил я. - А по морде?
        - Чё сказал-то? Кому ты по морде хочешь дать? - набычился Левый, засовывая руку за пазуху и вытаскивая кистень.
        - Ты что делаешь? - делано возмутился Правый, однако остановить товарища не пытался. Напротив, смотрел с любопытством - как выкручиваться будешь? А может, опасаясь гнева «хозяина», решили меня завалить? Тогда и собственный просчет будет легче списать…
        Левый метнул кистень грамотно - в висок. Но, на его беду, этот прием мне был известен давным-давно. Слегка отпрянув, я ухватил «гасило» за кожаный ремешок и, наматывая его на руку, подтащил Левого к себе. Удерживая парня, от души приложился кулаком в солнечное сплетение, посмотрел в вытаращенные от боли глаза, позволил упасть на землю.
        - Фу ты! - скривился Правый, зажимая нос. - В штаны наложил…
        Я посмотрел на брезгливого вора и треснул его по физиономии. Так, для равновесия…
        На дне оврага протекал маленький ручеек. Пришлось подождать, пока Правый умоется, смывая сопли и кровь из разбитого носа, а Левый застирает штаны и задницу.
        - Ну, парни, давайте еще раз! - обвел я взглядом недовольных воров.
        У них на мордах было крупными буквами написано все, что они обо мне думают и что им хочется со мной сделать.
        - Еще раз расскажите, что вы видели, - уточнил я.
        - Так говорим же, господин Артакс, солдаты кругом, - плаксиво сказал Правый, перейдя со снисходительного «кэп» на более уважительное обращение. - Опасаемся, что они нападут на город и всех поубивают.
        - У нас ведь и стены, и башни… - подзуживал я.
        - А что стены? Они вон лестниц наделали на наши стены лезть. Их там целые штабеля сложены…
        - Эх, парни! Да вы молодцы! - развеселился я. - А говорите, что ничего не видели. Как раз самое главное и увидели.
        - А что мы такого увидели? - посмотрел Левый на Правого, а потом до него дошло: - Лестницы!
        - Вот, они самые, - кивнул я и подвел итог: - Стало быть, разведку мы провели успешно. Теперь можно и обратно. Кстати, дельце тут одно есть. Нужно доспехи продать… Выручка - пополам.
        - Откуда доспехи? - удивился Левый.
        - Да тут рыцари забыли…
        - За них сейчас много дадут, - уверенно сказал Правый, осматривая железо. - Слышал, как кузнец жаловался, что железа у него с гулькин хрен осталось, а заказов - булкина туча!
        - А может, самим сгодятся? Мы бы купили. Если говорите, кэп, выручка пополам, за полцены бы взяли… - зыркнул на меня Левый. - В доспехах-то и штурм пережить можно.
        - Ты что - мерин, что ли? - заржал его приятель, успевший понять, что за латы такие. - Один доспех - лошадиный, а второй - рыцарский. Давай - ты лошадиный наденешь, а я на тебя сверху залезу. Вот смеху-то будет! Не, правильно господин Артакс говорит - продать нужно. Ты что, дурак, в полном доспехе на стены лезть?
        - М-да… - почесал Левый затылок и твердо сказал: - Продавать надо! Деньги вам куда принести? В гостиницу?
        - Жаку отдайте, я потом заберу.
        Парни досадливо переглянулись. Чувствовалось, им хотелось немножко «нагреть» на сделке. Ну меня-то, наверное, нагрели бы, а вот «короля» - шиш…
        Глава третья
        ЛЮДИ И СТЕНЫ…
        - Нищие! - выпалил мой лейтенант[9 - Лейтенант в прежнее время был не званием, а должностью, означавшей «помощник». Таким образом, Густав, оставаясь капитаном городской стражи, являлся помощником т. е. лейтенантом коменданта.] Густав, появившийся на смотровой площадке.
        Я как раз показывал, как правильно спихнуть приставную лестницу. Удобней это делать в четыре руки, держа рогатки крест-накрест. Но главная хитрость не в этом, а в том, чтобы самому остаться целым и, желательно, невредимым! Для этого нужно держать в голове мысль, что в тебя целится не меньше двух-трех лучников, и не следует вылезать из-за зубца целиком. В горячке боя народ увлекается и сам подставляется под стрелы!
        От неожиданности я чуть было не запустил багром в помощника:
        - Что «нищие»? Милостыню просят? Ну и скажи им, что сегодня не подают.
        - Их там целая толпа. Говорят, помогать пришли. Что делать будем? - уставился на меня Густав, ожидая каких-то распоряжений.
        - Е-мое… Это же Оглобля войско привел! - вспомнил я.
        - Какая оглобля? - не понял лейтенант, но я, на ходу буркнув ему: «Потом!» - побежал вниз.
        «Войско», приведенное Жаком, выглядело сурово. Драные плащи, засаленные камзолы… Морды - без слез не взглянешь! У кого-то отсутствовало ухо, у кого-то - глаз. Были «образчики», у которых на физиономии не оставалось ничего выступающего.
        «Их бы всех - в рудник, породу дробить. А еще лучше - посадить в баржу (которую не жалко!), вывести на глубокое место да пробить дно…» - вздохнул я.
        Почти каждый держал при себе либо багор, либо тяжелое копье. Чувствовалось, вооружение подбирал опытный человек.
        Впереди «подданных», опираясь на массивный деревянный костыль, стоял одноногий «король». Зная Жака, можно предположить, что костыль в его руках послужит не хуже боевого молота, и бьюсь об заклад, что в наконечнике спрятано еще и лезвие…
        К толпе уже подтягивались латники из «особого» отряда - Бруно, не знавший о моих переговорах с нищими, решил перестраховаться. Я сам ему и внушал, что любой незнакомец (тем паче - неизвестный отряд!), появившийся внутри стен, должен расцениваться как возможный враг!
        - Не волнуйся, - успокоил я парня. - Это союзники. Будут на стенах помогать.
        - А-а! - с облегчением протянул сержант, давая отряду отмашку: - Разойтись.
        - Всех выгнал, кроме калек! - гордо доложил Жак. - Куда расставлять?
        - Отбери себе человек сорок, пусть тут и остаются. Остальных… Густав! - окликнул я лейтенанта. Остальных разведи по стенам и распредели по сменам.
        «Общая мобилизация», проведенная по моему настоянию магистратом, дала около тысячи защитников. А угрозы, что осыпали нас обиженные иноземные купцы, путешественники да приблудные наемники, которых отправили на стены, меня волновали мало. Если город устоит, то с купцами и прочими как-нибудь разберемся. А нет, так нам будет все равно.
        Воинство состояло человек из ста. Как Жаку удалось вытащить воров и нищих на защиту города, не знаю. Никогда не думал, что у этой швали есть чувство патриотизма. Хотя кто знает…
        Теперь я могу установить трехсменные дежурства. Известно, что оборону порой губит не только недостаток защитников, но и их переизбыток. Плохо, когда не хватает людей для защиты башен и куртин, но и - когда все кому не лень лезут на стену, то они только будут мешать друг другу.
        Мой лейтенант, остававшийся капитаном городской стражи, ошарашенно смотрел на тех, кого он недавно ловил, и, чуть слышно пробормотав: «С такими союзниками и враг не нужен…» - пошел выполнять приказ.
        - Господин Артакс, куда прикажете встать остальным? - деловито поинтересовался Оглобля, делая вид, что мы с ним незнакомы.
        - И куда же вас поставить, господин… старшина… - задумался я на минуту. Нет, не о том - куда поставить опытного солдата, а над тем, как же мне его именовать. Как задействовать старого воина, я знал: - Вы, сударь, с арбалетами дружите?
        - В руках когда-то держал… - скромно ответил Жак, пряча в глазах озорную искорку: - Попробую, так глядишь, чего-нибудь и вспомню. В ворону на лету не попаду, но корову там или козла - подстрелю.
        - Пойдемте, - кивнул я и повел старого друга в Левую башню.
        Жака мне послало само Провидение! Когда-то с пятисот шагов он пробивал рыцарские доспехи вместе с хозяином! Забыть былые навыки, пусть и за пятнадцать лет, никак не мог. А мне нужен толковый человек, которому не требовалось долдонить, что главная задача лучника и арбалетчика - не бить в наступающие ряды, а стрелять вдоль стен, отстреливая нападавших. И что башни для того и служат, чтобы защищать стены, а не воевать с противником. Сидя в обороне, как известно, врага не победишь, но отбиться - можно. Главное - не путать две разные задачи.
        Если принять за центр Надвратную цитадель, в которой расположился мой штаб (я с мальчишками!), а справа будет распоряжаться Густав, то теперь я спокоен и за Левую башню. А я переживал, что придется бегать туда-сюда…
        Когда дошли, я задумался - а как старина Жак будет лазить по винтовой лестнице? Но одноногий «король», брезгливо отмахнувшись от рук «подданных» (они бы его на себе подняли!), вытащил культю из протеза и, пристроив деревяшку за спиной, поскакал наверх, как юный козлик. Остальные, двуногие, включая меня, едва поспевали.
        Оглобля, как опытный солдат, сразу повел воинство вверх, на смотровую площадку. «Значит, сам и расставит», - решил я, проходя на второй ярус.
        Около бойницы, сквозь которую виднелась Надвратная башня, трое парней из городской стражи мрачно изучали новехонький самострел. В отличие от ручных арбалетов, этот был установлен на треноге, вращавшейся вверх-вниз и вправо-влево, а маленькие деревянные колесики позволяли перетаскивать станину от одной бойницы к другой. Непривычным было и то, что самострел, сделанный один в один с чертежей старинной катапульты, должен был стрелять не камнями, а тяжелыми свинцовыми шарами.
        Стражники ломали голову - как правильно вложить в желоб ядро и натянуть воротом деревянный ползун с тетивой.
        Несмотря на кажущуюся простоту сооружения, они почему-то никак не могли его освоить. Тетива то и дело срывалась, а шар не хотел ложиться на колышек.
        - В чем проблема? - сквозь зубы поинтересовался я, наблюдая печальное зрелище.
        - Не получается… - виновато отозвался один из парней. - Вороток тугой…
        Наблюдая за их потугами, я начал злиться:
        - А кому я недавно показывал и рассказывал, что ворот нужно крутить в обратную сторону? У вас руки из какого места растут? Ладно, показываю в последний раз. Не поймете - пойдете дерьмо собирать!
        - Вы туточки, значит… - раздался голос Жака.
        Оглобля проскакал по площадке, осмотрел бойницы, выходящие на три стороны, и одобрительно крякнул:
        - Расставил. И своих, и стражников, - жизнерадостно доложил Жак. Подумав, сделал виноватое личико: - Там какой-то хмырь крутился, командовать пытался, а сам - ни бельмеса в этом не понимает. Ты уж не обессудь…
        - Надеюсь, ты его не убил? - с беспокойством уточнил я.
        Конечно, старшина лудильщиков, мэтр Гонкур, как начальник башни никуда не годился, но все-таки убивать его сразу не стоило.
        - Ну, господин Артакс… - укоризненно цокнул языком Жак. - Я что, похож на злодея? Нет, хмырь этот в целости и сохранности, камни сейчас раскладывает. А то, понимаете ли, набросали как попало - к бойницам не подойти! Да и камушков-то маловато! - посетовал хозяйственный «король нищих». - И бочек бы смоляных побольше.
        - Ну где же мне одному-то за всем уследить, - вздохнул я. - Раз уж Гонкура сместил, командуй сам! Делай, что хочешь, но башню удержи!
        - Это я уже понял, - почесал Жак затылок костылем. - А котел для смолы почему на площадку не поставили?
        - Смысла не вижу, - пожал я плечами. - Смола, пока с башни летит, чуть теплая будет…
        - Ну и что? Теплая, холодная… Обожжет или нет, но зато - страшно! Надо котел поставить и смолы притащить!
        - Ставь, - не стал я спорить.
        Если парень хочет, чтобы все было по-настоящему, зачем ему мешать?
        - Уже приказал, - весело улыбнулся «король» нищих, напомнив о старых «добрых» временах, когда он был моим заместителем. - И котел поставим, и смолу зальем… Все как положено! Стало быть, моя башня прикрывает Надвратную и Речную?
        - Речную, наверное, и прикрывать не придется, - предположил я. - Там вода к самому фундаменту подходит.
        - Кто знает. Вот ты, капитан, атаковал бы там, где не ждут. Верно? Может, и Франкенштайн такой же?
        - Посмотрим… - осторожно сказал я. - Но там, если что, бочек со смолой хватит. С самострелом разберешься?
        - А чего тут разбираться? - пренебрежительно буркнул Жак и приказал ближайшему солдату: - Ну-ка, малый, подай сюда шарик!
        Стражники недоуменно посмотрели на меня, потом на рыночного побирушку, на которого они недавно взирали как на бездомную собаку. Нет, бездомных собак жалеют больше…
        - Слушать его, как меня! - подтвердил я «полномочия» нового начальника башни.
        Жак принял кругляш, взвесил его в руках и задумчиво заметил:
        - Что-то чересчур он легкий для свинцового… Боюсь, далеко не улетит. Ну посмотрим. - Вложив шар в желоб, он стал крутить вороток, натягивающий ползунок с тетивой. Укрепив, обернулся ко мне: - Можно парочку испортить?
        Я кивнул, понимая, что для пристрелки следовало «испортить» не парочку, а десяток-другой, но это была бы непозволительная роскошь.
        «Б-бам-шш», - просвистела тетива, высвобождая шар. Проводив его взглядом, мы с грустью убедились, что стрелок прав. Снаряд плюхнулся неподалеку от бойницы. Жак перебрал несколько шаров и брезгливо кинул их:
        - Хрень! Остальные можно не проверять. Свинца тут - чуть-чуть, как намазано, а внутри глина. Ядра лудильщики делали?
        - Гонкура сюда! - приказал я латникам, но передумал: - Сам схожу…
        Старшина цеха лудильщиков стоял возле кучи камней и выбирал камушек, пытаясь вытянуть поменьше. Судя по недовольному виду, ему давно не приходилось таскать ничего тяжелее цеховой медали, но деваться некуда - рядом работали люди в лохмотьях, не позволявшие смещенному начальнику башни бездельничать.
        - Гонкур! - резко окрикнул я старшину, подавив желание зарубить его на месте.
        Главный лудильщик поспешно оставил камень и рысью ринулся ко мне, потирая поясницу.
        - Господин комендант, наконец-то вы пришли! - радостно выпалил Гонкур, с опаской посматривая на нищих: - Представляете, какой-то одноногий бродяга наорал на меня и приказал камни таскать. А мы…
        - Гонкур, кто делал шары для самострелов? - нетерпеливо перебил я лудильщика.
        - Ну кто-то делал… Какая разница?
        - Кто именно? - продолжал я допрос, внутренне закипая.
        - Не помню… - развел руками старшина. - Хоть убейте, не помню.
        - Хорошо, - кивнул я и, оборачиваясь к лудильщикам, спросил: - Кто здесь следующий по старшинству?
        От кучки людей отделился высокий черноусый мужчина:
        - Югель, обер-мастер, - представился он.
        - Вы тоже не помните?
        - Ядра были сделаны в мастерских гильдии. Работу выполняли мастера Шмидт и Юнкер. Материал отпускался с гильдейского склада, - четко доложил обер-мастер.
        - Кто приказал делать шары из глины?
        Югель обеспокоенно посмотрел на старшину, а тот, опережая подчиненного, торопливо выкрикнул:
        - Это все он! Он, Югель распоряжался…
        - Как вам не стыдно, - покачал головой обер-мастер. - Я даже не видел этих ядер. - Повернувшись ко мне, Югель сказал. - Мы разделили обязанности - я укреплял стены, а он готовил ядра.
        - Все ясно. - Я кивнул своим латникам на Гонкура: - Повесить!
        Двое парней, что в последнее время неотлучно находились возле меня, переглянулись.
        - На чем вешать-то будем? - спросил один из них, осматривая площадку: - Тут ни веревки, ни крюка…
        - Да на его поясе и вздернем! - ответил второй и деловито стал стаскивать пояс с Гонкура.
        Старшина лудильщиков пытался сопротивляться, но его грубо, как мешок с зерном, бросили на землю, скрутили руки за спиной и потащили к зубцу.
        - Подождите, господин комендант, - попытался остановить меня Югель. - Вы не имеете права его казнить без решения суда! К тому же герр Гонкур - член Городского Совета.
        - Милейший, - вежливо ответил я. - Если бы мы обнаружили, что ядра слеплены из глины, во время штурма, то Городским Советом командовал бы герцог.
        - Да, но… - попытался что-то сказать Югель.
        - Таскайте камни, - посоветовал я обер-мастеру. - Иначе повешу рядом с Гонкуром.
        Парни, которым было поручено повесить старшину, уже обмотали вокруг шеи несчастного его же собственный пояс и теперь посматривали на меня…
        - Что смотрите? Выполняйте, - приказал я. Видя, что латники заколебались, бросил: - Вы что, забыли, что из-за таких, как эта сволочь, наших ребят зарезали? А мальчишку убитого - помните?
        Вопящего Гонкура перебросили через парапет, а пояс закрепили на штыре для фонаря. Лудильщики, на чьих глазах только что казнили их старшину, стояли как вкопанные. Нищие, поняв, что представление закончено, вернулись к работе.
        - Есть надобность объяснять, почему повесили старшину? - обратился я к лудильщикам. - Ясно? Вот и хорошо. Теперь, господа Югель и… кто там еще? Кто шары делал?
        Двоих полумертвых от ужаса мужчин вытолкнули свои же товарищи.
        - Господин Гонкур сказал, что глина будет не хуже, чем свинец… - еле сумел вымолвить тот, что помоложе.
        - Так вот, - продолжил я, - сейчас вы идёте в мастерскую и делаете то, что должны были сделать. Где вы возьмете свинец, меня не касается. К вечеру ядра должны быть здесь, иначе повешу рядом с вашим старшиной…
        - Круто! - не то похвалил, не то осудил меня Жак, который, оказывается, наблюдал за всей сценой.
        - Ага, - рассеянно кивнул я, размышляя, можно ли стрелять из самострела камнями. Прикинув, что не получится, вздохнул: - Придется пока использовать глиняные.
        - Капитан, а в Надвратной башне ты сам сидеть будешь? - поинтересовался Жак.
        - Конечно. Там у меня резерв.
        - Тогда вот что… Сейчас свистну кого-нибудь, найдем шариков.
        - Подожди, - остановил я друга. - Пусть твои парни делом занимаются… Эдди! - позвал я, не напрягая голос, потому что знал - мой адъютант ошивается где-нибудь поблизости. И точно, мальчишка тут же оказался передо мной.
        - Серого Кобеля знаешь? - спросил Жак у парня.
        Тот, по-прежнему робея перед «королем», испуганно захлопал глазами:
        - Так точно.
        - Беги к нему и скажи, что я просил его срочно раздобыть свинцовых шаров штук этак… Ну скажешь, штук… столько, сколько сможет, а я ему за каждый шар скощу налог за… Ну неделя - за шар! И передай, что первый десяток мне нужен через час. Но чтобы были свинцовыми, без обмана. Вес - не меньше стоуна каждый.
        Эдди уже собрался выскочить, как Жак ухватил его за рубашку:
        - Постой. Ты, мальчик, вот что ему скажи. Скажи, что я - очень просил… Не забудь - очень. А не сделает - пусть не обижается. Слово в слово передай! Все, беги. Не забудь образец взять.
        Эдди убежал, а латники посмотрели на Жака с уважением.
        - А он кто такой, этот кобель? - поинтересовался я.
        - Ну, господин комендант, как же так - не знать такого человека! - удивился пожилой латник. - Он наш самый богатый ростовщик! У него половина города деньги берет.
        - А почему кобель, да еще и серый? - усмехнулся я.
        Латники опасливо посмотрели на нищего, а Жак усмехнулся:
        - Вообще-то, его Лексусом зовут, а Серый Кобель - это так, прозвище. Он не любит, когда его так называют.
        - Еще бы, - поддакнул пожилой. - Один назвал, так Лексус его по миру пустил, вместе с семьей.
        - А мне его обиды до одного места, - заметил Жак. - Для меня он, как был кобелем, так кобелем и остался. Любит, понимаешь ли, - обернулся ко мне Оглобля, - в серую одежду рядиться да у баб под юбками шарить… А тем, кто посмазливее, разрешает проценты натурой отдавать.
        - А мужья куда смотрят? - удивился я.
        - Мужья, капитан, туда не смотрят. В кошелек они смотрят! - оскалился Жак. - Они, козлы рогатые, деньги берегут и вместо себя жен посылают долги отдавать. А щелка - не мыло, не измылится…
        - Ты, дяденька, с Лексусом дела какие-то ведешь? - поинтересовался молодой и конопатый латник, пялясь на непритязательную одежду странного нищего.
        - А вот племянничков у меня отродясь не было! - весомо изрек Жак. - А коли будут, так я их сам утоплю, чтобы старшим вопросы не задавали.
        - Думаешь, ростовщик найдет за час и свинец, и литейщика, да еще и шаров наделает? - в сомнении покачал я головой.
        Жак отвел меня в сторону и прошептал на ухо так, чтобы никто не слышал:
        - Эта скотина знает, что я свое слово держу. К вечеру столько шаров будет, что придется Кобеля на год от налогов освобождать… Ну а еще он знает, что если я о чем-то очень прошу, то это надо делать.
        Штурм начался с рассветом. Пехота герцога, укрываясь за щитами, сбитыми из жердей, приблизилась ко рву и принялась забрасывать его фашинами. Солдаты Фалькенштайна действовали так четко и слаженно, что я залюбовался, - одни тащат хворост и ветки, устанавливая на воде шаткий настил, пока другие прикрывают их щитами. Потом первые отходят, уступая место солдатам с приставными лестницами. Лучники герцога тем временем отстреливали всех, кто пытался хотя бы высунуть голову между зубцами.
        - К бойницам! - скомандовал я, хотя бюргеры уже заняли свои места, не дожидаясь команды. Однако порядок есть порядок!
        Из каждой бойницы стрельбу вели двое стрелков, а остальные перезаряжали арбалеты. Такая тактика не в пример выгоднее, нежели если бойцы сами перезаряжают оружие, мешая друг другу.
        - Верхних, верхних сшибай! - покрикивал я. - Боком стоять! Ах ты…
        Один из стрелков, увлекшись, выставился в амбразуре и немедленно получил стрелу в глаз. Хорошо, что был убит сразу. Наблюдать за муками раненого, оказывать помощь - куда хуже, чем просто смотреть на труп…
        Как и предполагали, главная атака пришлась во фронт. Правая башня, которой командовал Густав, начала обстрел, едва дождавшись, пока к стене прислонят пару лестниц, и пущенный второпях свинцовый шар не причинил вреда. Зато арбалетчики молодцы - стреляли вдоль стен, как учили. В такой тесноте ни один болт не пролетел мимо…
        Опытный Жак не спешил. Дождался, пока к куртине приставят сразу десяток лестниц, и только потом выстрелил. Одна из лестниц сложилась пополам, а ее обломки вместе с солдатами полетели вниз, на головы атакующих. Следующим выстрелом «король нищих» умудрился сбить сразу две лестницы.
        С башен летели камни и бревна, со стен полилась кипящая смола, посыпалась негашеная известь. С известью - это не я придумал, а горожане. А еще - у нас есть и «секретное» оружие, которое дожидалось своего часа… Вроде бы пора!
        - Дерьмо - выливай! - проорал я.
        Защитники принялись выбивать подпорки из-под чанов, переваливая их содержимое за зубцы, и в нападавших полетело то, что «выделил» город Ульбург за последние дни…
        Конечно, фекалии не так опасны, как бревно или кипящая смола, но атака захлебнулась в прямом и переносном смыслах. Кое-кто из солдат еще пытался лезть вперед и вверх, но большая часть развернулась обратно. Герцогу не оставалось ничего иного, как отдать приказ об общем отходе.
        Собственно, на это-то я и рассчитывал. Для боя важен еще и азарт или, если вам угодно, кураж. Но скажите, о каком кураже может идти речь, если атаковать приходится по уши в дерьме? Какая там благородная ярость, если в рот попала зловонная жижа, а глаза залепляет сонмище вездесущих мух? Тут не до боя… Сейчас бы - быстро найти какой-нибудь ручей (или лужу!) да отмыться как следует. Те, кто остался чистым, молчаливо радуются своему счастью, а те, кто «отмокает», мечтают порвать нас на кусочки. Зато мы получили то, что требуется, - первую победу.
        Около стен осталось лежать несколько десятков тел - неподвижных или проявлявших какие-то признаки жизни. Можно предположить, что из тех раненых, кто сумел уйти или был унесен товарищами, еще десятка два долго не будут нам докучать.
        «Летучие» мальчишки доложили, что с нашей стороны имеется пять убитых и семь раненых. Прикинув, что соотношение своих и чужих потерь в норме, решил, что сегодня мы поработали неплохо. Для бюргеров…
        На башнях и стенах бурно ликовали. Я подождал, давая людям выпустить пар, а потом гаркнул:
        - Чего орем?! Вниз, за камнями!
        С этими камнями тоже была проблема. Магистрат не мог понять - для чего я заставлял возчиков целыми днями возить битый булыжник из каменоломен, если им уже заполнены все улицы? Который-то там по счету бургомистр, что отвечал за порядок на городских улицах, приходил ко мне и зудел, что по Ульбургу не пройти и не проехать…
        Это он, разумеется, преувеличил - завалены только улицы, примыкавшие к башням. Но, как подсказывал опыт, при осаде камня много не бывает! И убирать булыжники, оставшиеся на мостовых после успешной обороны, - это совсем не то, что расчищать завалы после снесенных стен и башен!
        Может, не стоило держать людей в напряжении. Дать бы им сейчас отдохнуть, разрешить пропустить по кружечке вина. Но что-то мне подсказывало, что промежуток между первой и второй атаками будет небольшим. Возможно, герцог уже сейчас отдает распоряжение идти на штурм. Мокрая после стирки одежда высохнет на ходу, а злости у атакующих будет куда больше!
        На всякий случай я решил обойти ближайшие посты на стенах. В общем и целом все было в порядке: помощь раненым оказана, запас камней пополнен. Смолы и арбалетных болтов пока вдоволь. Был, правда, не очень красивый случай. На участке между куртинами, что «держали» стеклодувы, двое стрелков - не то чересчур сердобольные, не то - излишне жестокие, добивали раненых, лежавших около рва…
        - Отставить! - прикрикнул я, и те неохотно опустили арбалеты: - Кто разрешил?
        Ко мне подошел тщедушный седоусый бюргер в накидке с капюшоном и золотым медальоном. Впалая грудь и непрерывное покашливание подсказывали, что мастер выбился в гильдейские старшины из стеклодувов:
        - Ну я. А что? - удивился стеклодув.
        - Зачем? - ответил я вопросом.
        - Что - зачем? - не понял вопроса старшина, зайдясь в кашле. Откашлявшись и отплевавшись, он воинственно спросил: - А нужно живыми оставлять?
        - Отойдемте в сторонку, - предложил я и, не дожидаясь согласия, потянул седоусого за рукав. Найдя укромный уголок, где нас не увидят и не услышат подчиненные, я начал разнос.
        - Господин старшина, - как можно торжественней сказал я. - Я вас сердечно поздравляю. Вы только что стали военным преступником.
        - С чего вдруг? - напрягся старшина стеклодувов.
        - Да так, - будничным тоном пояснил я. - Тех, кто добивает раненых, объявляют вне закона! В случае, если Фалькенштайн захватит город, у вас не будет шансов уцелеть. И вам, в отличие от прочих гильдий, не откупиться.
        - Можно подумать, что нам бы удалось откупиться, - усмехнулся седоусый. - Герцог, он нас ограбит в любом случае! Какой там выкуп, Артакс…
        - Вы забыли добавить - господин, - заметил я. - Можно - господин комендант. Вам понятно?
        Тщедушный стеклодув попытался что-то сказать, но, наткнувшись на мой взгляд, потупил очи и прокашлял:
        - Понятно…
        - Чувствуется, что Ульбург давненько никто не брал, - хмыкнул я. - К вашему сведению, старшина, герцог рассматривает город как свою собственность и не допустит, чтобы солдаты грабили дома. Ну а коли и допустит, то самое ценное горожане припрячут. А сам герцог не будет шарить по домам, а просто потребует выдать ему контрибуцию и… - насмешливо посмотрел я на стеклодува, - тех, кого он считает личными врагами. Ну, скажем, меня. В довесок ко мне тех, кто добивает его раненых солдат. Например, старшину стеклодувов…
        Тщедушный начальник помрачнел, задумался на несколько секунд, а потом воспрянул и радостно заявил:
        - Откуда он узнает, что приказ отдавал я? На моем участке - десять мастеров, сорок пять подмастерьев и ученики.
        Я насмешливо посмотрел в слезящиеся глаза старика:
        - Старшина, герцог узнает об этом достаточно просто. Думаете, он не оставил наблюдателей? А выяснить, кто стоял на этом участке, - раз плюнуть. Только вешать он будет не всю гильдию, а лично вас… Понятно, почему?
        Старшина стеклодувов все понял. Уж коли ты командир - то и ответственность на тебе соответствующая.
        - Ну а раз понятно, то идите и разъясните своим людям. Первое - там лежат раненые! Добивать раненых - это военное преступление, за которое положена веревка. Замечу - без мыла… Во-вторых, в данный момент они нам не опасны. Более того - полезны. Чем именно, додумаетесь сами. В-третьих, стрелы надо беречь. Судя по вашим стрелкам, - насмешливо добавил я, собираясь уйти, - на каждого раненого израсходовано штук по пять болтов.
        - Господин… комендант, - бросил мне в спину стеклодув, - хотите сказать, что вы никогда не добивали раненых врагов?
        Я развернулся и посмотрел на умника. Решил не кривить душой:
        - Добивал. И не только врагов, но и своих. Если вас, старшина, ранят в живот, сами запросите, чтобы добили… А коли невмочь смотреть на врагов, ночью спустите со стен пару-тройку парней, и пусть они режут им глотки. Зато - никто не докажет, что это сделала ваша гильдия.

* * *
        - Идут! - раздался крик.
        Вторая волна была больше, чем первая. Понятно - фашины уже сброшены и всех, кого можно приставить к лестницам, к ним и приставили.
        - Сокол! Сокол! - выкрикивали пехотинцы, используя имя герцога как боевой клич.
        - Ульбург! Ульбург! - донесся с Правой башни чей-то одинокий голос, но быстро смолк, словно крикуну заткнули рот. Зря, что ли, объяснял командирам, что не след нам себя распалять и что в молчании есть что-то зловещее?
        Но скоро стало не до наблюдений и не до размышлений. Мне, вместе с латниками, пришлось орудовать багром, сталкивая нападающих с их осадными приспособлениями.
        Лестниц, по которым на нас ползли солдаты герцога, становилось все больше и больше. Густав и Жак били из самострелов, ломая лестницы и прошибая черепа нападавших, но они все лезли и лезли. То здесь, то там солдатам удавалось вскарабкаться на стены, где начинался бой. Пока справлялись. Но чувствовалось, что еще немного - и нас просто захлестнут. Сражения на стенах и галереях, когда на каждого из защитников придется по два-три опытных ландскнехта, бюргеры не выдержат! Пора!
        - Поджечь смоляные бочки! - выкрикнул я. Дождавшись, пока на башнях и стенах появятся порывистые черные языки пламени, приказал: - Бросай!
        Горящие бочки, наполовину заполненные смолой, полетели вниз, сметая вражеских солдат с лестниц и обдавая их клочками пламени… Миг - и вся мертвая зона около стены расцветилась огнем, а воздух заполнился криками горевших живьем пехотинцев! Несчастные прыгали в ров, рассчитывая погасить водой смолу, горящую на теле. Уцелевшие спешно отступали, бросая раненых и обгоревших товарищей.
        Надеясь, что лучникам герцога сейчас не до меня, я сделал то, за что ругал бы своих солдат, - вскочил на парапет смотровой площадки, чтобы иметь лучший обзор.
        Вроде бы все в порядке… Вот только мне почему-то не понравилось шевеление около самой дальней, Речной башни.
        Хотел было отправить на разведку Эдди, но передумал. Шестое или - седьмое чувство подсказало, что нужно идти самому. Спустился (чуть ли не кубарем!) вниз, во дворик, где уныло сидели мои гвардейцы во главе с Бруно и переминался с ноги на ногу недовольный гнедой.
        - Латники, за мной! - приказал я, вскакивая в седло.
        Герцог оказался хитрее. Его пехота преодолела преграду очень просто - соорудили плоты и приблизились вплотную, в мертвую зону, которую было не достать ни сверху, с площадки, ни из бойниц. Потом - бросили крючья и забрались наверх.
        Соскакивая с седла, я выхватил меч и вбежал на стену, где на меня сразу же бросился какой-то рубака, орудовавший двумя клинками - палашом и кинжалом.
        «Ловок!» - одобрительно подумал я, уходя от выпада. Противник, ожидавший, что я буду парировать удар, проткнул пустоту и сделал вперед полшага, открывая свой правый бок…
        Взяв у убитого кинжал, я подставил чужой клинок под удар «моргенштерна», которым размахивал обнаженный по пояс здоровяк…
        «Сила есть - ума не надо! - вспомнил я народную мудрость, перешагивая через разрубленного до пояса здоровяка. - Сам виноват - надо доспехи носить!»
        Кажется, мое появление пришлось кстати. Бюргеры набросились на врага с удвоенной яростью (не ожидал!) и стали теснить его к парапетам.
        Однако ж появление умелого и опытного (это я про себя!) бойца заметил и противник, и на меня ринулись трое.
        Чувствовалось, что парни умеют драться как единое целое. Но их ошибка была в том, что бой шел не в чистом поле, а между парапетами… Тесно! В тот миг, когда три клинка устремились в мое бренное тело, их эфесы столкнулись друг с другом, а я ударил бойцов чуть ниже кисти, сделав всех однорукими…
        Когда слегка запоздавшие парни из отряда Бруно азартно вступили в бой, стало ясно, что мы выиграли. Вчерашние портные и метельщики, неудачливые приказчики и нищие подмастерья сражались на равных с профессиональными солдатами. Я им даже не помогал. Ну разве что чуть-чуть: проткнул мечом солдата, который успел ранить одного из наших и принялся убивать второго, подставив мне спину. Видимо, понадеялся на крепкую кирасу. Через несколько минут с нападавшими было покончено. Те, кто сумел выжить, прыгали со стены, ломая ноги. Пленных мы брать не стали…
        - Где начальник башни?
        Кажется, башней вместе с куртинами должен был руководить некто Марций Будр, старшина булочников.
        Когда ко мне подскочил дядька в кожаных доспехах, горделиво салютуя окровавленной алебардой, я злобно буркнул:
        - Господин Будр, почему вы не выполнили приказ? Где бочки со смолой?
        - Там, где им и положено быть, - на самом верху, - радостно сообщил Будр. - Все до одной - в целости и сохранности!
        Булочник смотрел на меня с довольным видом, будто ожидал похвалы. Глядя на его наивно-самодовольную харю, я растерялся. И вместо того, чтобы треснуть дурака по зубам, оттащил его в сторону, чтобы подчиненные не видели разноса.
        - А какого… рожна они там лежат? Был приказ - поджигать и сбрасывать.
        - А что, обязательно надо было сбрасывать? Я решил, что мы и так справимся. Думал, бочки нам потом пригодятся, когда совсем туго будет…
        Я осмотрел старшину булочников с головы до пят, отчего тот съежился и попытался подобрать животик.
        - Мне говорили, что вы имеете армейский опыт.
        - Так точно! - приосанился Будр, расправив плечи и втянув брюхо в позвоночник. - Восемь лет в императорских войсках. Имею чин капрала и личную благодарность принца Эзельского.
        - Знаете, капрал, что я могу вас повесить? - устало поинтересовался я. «Накручивая» себя, повысил голос: - Прямо сейчас прикажу сквозь бойницу бревно продеть и вздернуть как предателя!
        - За что, господин колонель? - вытаращился на меня Будр. - Врага отбили, а бочки я сохранил. Имущество-то не мое, городское! И - вот еще… - продемонстрировал он мне оружие, запачканное кровью.
        Кажется, Будр не понял - за что на него орут, а мой гнев просто разбился о его искреннее недоумение. Смола-то нынче дорогая, а он - храбро сражался… Чего пристал?
        - Будр, кем вы служили? Каптерщиком?
        - Так точно. Каптенармус второго полка, - расплылся в улыбке булочник. - А как вы догадались?
        - Ну кто же еще, кроме каптерщика, будет беречь то, что беречь не положено! - вздохнул я. - Думаю, благодарность от принца вы получили за экономию башмаков…
        - Седел и подков, - поправил меня Будр. - Наш полк был кавалерийским.
        - Ясно, - прервал я разглагольствования Будра. - Как-нибудь потом расскажете… Доложите - потери большие?
        - Сейчас… - испуганно ойкнул отставной каптенармус и кинулся выяснять.
        Ко мне подошел Бруно, баюкая наспех перевязанную руку:
        - В моем отряде двое убитых и трое раненых, господин комендант. Это если не считать меня.
        - Плохо, - покачал я головой, хотя на самом-то деле так не считал.
        - А что делать… - вздохнул сержант.
        - Двадцать один убитый и пятнадцать раненых, - доложил подбежавший Будр. - Раненых считал только тех, кто воевать не сможет. Кое-кто…
        - Ладно, - оборвал я его. - Некогда. Потери у вас невелики - стену удержите. А теперь слушайте меня внимательно! Если видите кого под стеной - сразу камнем его, камнем… И не ждите, пока лестницы на стены приставят. Если приставили - лейте смолу. А коли услышите приказ бросать бочки - бросайте. Если еще раз решите сэкономить, я вас сам со стены скину! Понятно, господин капрал?
        - Понятно, господин колонель. Больше такого не повторится!
        Перед тем как уйти со стены, я все-таки не удержался от вопроса:
        - Ну а как же кавалеристы воевали без седел?
        - Ну почему без седел? - с обидой посмотрел на меня капрал. - Одно-то седло, самое первое, каждому положено. Без разницы - со своим он конем прибыл или одра получил казенного, но я должен был его снабдить седлом, уздечкой и четырьмя подковами. Но имущество-то это - собственность императора, понимаете ли! Под расписку выдавали, как доспехи и оружие! Сами знаете, что в конце службы драбант должен вернуть в казну вещи или платить деньги. А они, мошенники, казенное седло пропьют, а потом с меня новое требуют - давай, мол, сквалыга, а то я в бою сбрую утратил вместе с конем. А от меня - шиш!
        - А если и впрямь в бою утратил? Ну, например, коня подстрелили?
        Будр приосанился и хмыкнул:
        - Меня это совершенно не волнует! Если убили коня - будь добр, упряжь с него сними и подковы сорви. А все, что ты у императора получил, изволь отдать! Либо - плати деньги в казну! У меня все четко, по инструкции, на одного солдата - одно седло. А если вы это седло предъявить не сумели, то у вас из расчета…
        - Ясно, господин Будр, - с уважением проговорил я, прерывая словесный поток. - Вы - хороший каптенармус. Только очень вас прошу - не экономьте больше на смоле и бочках. Считайте, что это уже списанное имущество.
        - Слушаюсь, господин колонель! - повеселел Будр, понявший, что пока его вешать не будут.
        Если булочник служил в армии принца Эзельского, понятно, откуда он знал мое армейское звание.
        Шесть лет назад
        Единственный полк, чей командир не имел герба, был полк тяжелой пехоты, которую в течение двух лет возглавлял ваш покорный слуга. Помнится, благородные дамы специально искали повод, чтобы приехать в армию принца и поглазеть на такое чудо. А уж заглянуть в походный шатер (якобы по ошибке) считала возможным каждая вторая. Захаживали и особы с изрядной долей имперской крови. Подозреваю, что в империи Лотов у меня может найтись пара-тройка бастардов, не подозревающих о своем происхождении. Правда, дворяне, в отличие от дам, меня не всегда жаловали…
        Его высочество принц Эзель задерживался, и я уже подумывал, а не перенести ли визит на завтра. Вопрос, требовавший решения, мог потерпеть день-другой.
        Рядом со мной сидел тучный офицер, имевший на плече серебристый щиток с совой. У меня имелся такой же, только «совушек» там было три. Правда, если я был опоясан простым кожаным ремнем, то сосед уже не один раз поправил золотой рыцарский пояс.
        - Ты - наемник? - надменно поинтересовался рыцарь.
        - А разве я разрешал задать мне вопрос? - прищурился я. - Или секунд-майор не знаком с уставом?
        Рыцарь дернул острым усом, похожим на пику, и вытаращился на меня выпуклыми, как у рака, глазами:
        - Что значит - ты не разрешал? Ты кто такой, чтобы я у тебя спрашивал разрешения?
        - Секунд-майор… Объясняю для особо э-э… умных. Младший по званию, перед тем как задать вопрос старшему, должен испросить разрешения. Усвоили? У вас плохое зрение? Или вы не разбираетесь в званиях? - лениво посмотрел я на наглеца.
        Кажется, рыцарь только сейчас соизволил разглядеть мои значки колонеля. Но уважительнее от этого не стал:
        - Вы хоть и полковник, но не дворянин. А я - опоясанный рыцарь.
        - А что это меняет? Я не разрешал задавать вопрос. Так что сидите и помалкивайте.
        - Что?! - вскипел рыцарь.
        - А то, секунд-майор, что мне лично незнакомый офицер должен закрыть пасть.
        - Да я тебя… - вскинулся майор, вытаскивая меч.
        На рыцаря навалилось несколько оруженосцев и адъютантов принца, объяснивших, что подобная выходка в шатре главнокомандующего карается смертью, и он с трудом был водружен на место.
        Посидев немного, усач принялся ерзать. Потом, не вставая с места, проревел:
        - Ну когда же явится принц?
        - Скоро, - успокоил его один из адъютантов, занятый переливанием вина из глиняной бутыли в дорогой стеклянный графин.
        Его высочество постоянно повторял, что любит видеть то, что он пьет…
        - Знал бы я, что тут в чести безродные наемники, не привел бы к Эзелю свой отряд, - грустно сообщил рыцарь.
        - Так в чем же дело? - спросил адъютант, украдкой подмигивая мне и рассматривая на свет рубиновую жидкость в графине. - Если вы прямо сейчас уведете свое копье, его высочество даже и знать об этом не будет.
        - Не могу… - понуро ответил секунд-майор. - Его сиятельство граф Вайс, мой сюзерен, выхлопотал для меня чин и приказал привести к его высочеству копье из двадцати воинов. А я должен сидеть рядом с наемниками…
        - Можете выйти и подождать принца снаружи, - предложил я. - Около коновязи есть свободное место.
        - Вы нарываетесь, полковник… - с угрозой прорычал рыцарь.
        - А вы?
        - Что я? - несколько опешил он.
        - Вы, секунд-майор, заявились в палатку главнокомандующего и начинаете ссору с его офицером. Причем со старшим по званию. Вы кто такой? Лично вассал его высочества? Сеньор призвал вас на службу? Как я понял, всего-навсего вассал какого-то мелкого графа…
        Рыцарь побагровел. Было заметно, что если он и вассал графа, то из младших баронских сыновей, которые не наследуют ни титула, ни феода своих предков, а поэтому не могут привести с собой личную дружину. Большинство ему подобных влачат нищенское существование в отрядах мелких баронов, развлекаясь грабежами на большой дороге. Возможно, сеньор отправил его на войну, втайне надеясь, что принц наделит его чьим-нибудь вымороченным владением.
        - Я, наемник, командую копьем из двадцати всадников, которые являются потомками древних родов, - надменно изрек толстяк. - Не чета таким, как ты…
        - Которые, как и вы, живут в графском замке и состоят в его личной дружине. Интересно - за чей же счет?
        - Состоять в дружине его сиятельства - высокая честь. А торговать собственным мясом - это, это… - не нашел он нужных слов.
        - Вы, верно, хотите сказать - торговать мечом? - попытался я образумить рыцаря, явно напрашивающегося на скандал.
        - Я сказал то, что хотел сказать! - задрал он свой массивный породистый нос. - Наемник торгует собственным мясом!
        - Кстати, как ваше имя? - поинтересовался я.
        - Отто фон Памбург, - напыжился он.
        - Вы, герр Памбург, собираетесь ссориться? - усмехнулся я.
        Физиономия Памбурга, которого я поименовал как бюргера, стала наливаться непонятным цветом - верхняя часть потемнела, а нижняя - побледнела. Право слово - никогда подобного не видел!
        - Ты, грязный наемник! - ощетинился он шикарными усами, похожими на маленькие кавалерийские пики - того и гляди, заколет!
        - Согласен, - покладисто ответствовал я. - Я - грязный наемник. Зато ты - чистый рыцарь и приживал.
        - Да я, да я тебя… - просипел Памбург, так и не досказав - что же он хотел сделать.
        - Верно, вы желаете вызвать меня на дуэль? - поинтересовался я и, улыбнувшись, заметил: - Увы, дуэли на время войны запрещены. Приказ принца. Если хотите - просите разрешения у его высочества.
        Около нас уже толпился народ. Подобные ссоры - хорошее развлечение. Что ж, нельзя разочаровывать публику…
        - Если бы ты был дворянином… - мечтательно проговорил Памбург, - то я вызвал бы тебя на дуэль и разрубил бы на сто частей, как свинью. Но дворянин может драться только с равными!
        - То есть на дуэли вы можете драться только со свиньями? - невинно осведомился я. - Хорош дворянин.
        Офицеры зашлись в хохоте. Может, Памбург и не походил на свинью, но на кабанчика - точно!
        Не выдержав, рыцарь вскочил и, выхватив клинок, ринулся на меня. Я даже не стал вставать, а просто слегка ушел с дороги и подставил ножку.
        Падение было отмечено новым взрывом хохота.
        - Что здесь происходит? - послышался властный голос, и все сидевшие вскочили, а стоявшие подтянулись.
        - Меня оскорбили! - глухо прорычал Памбург, поднимаясь с пола и нацеливаясь на меня клинком: - Этот наемник обозвал меня свиньей!
        - Артакс! - прозвенел голос принца. - Это так?
        - Почти… - поклонился я принцу. - Господин Памбург выразил сожаление, что не может драться со мной, а иначе - разрубил бы меня, как свинью.
        - Понятно, - прервал меня принц. - Вайс написал, что направляет ко мне отряд рыцарей. Правда, он не сообщал, что командир копья - редкостный кретин. Памбург - сдайте командование своему лейтенанту.
        - Ваше высочество… - пролепетал Памбург, побелевший прямо на глазах. - За что?
        - Вы обнажили меч в присутствии особы королевской крови. А вам, рыцарь, должно быть известно, что это влечет за собой смертную казнь. Полковник Артакс, которого вы назвали грязным наемником, стоит выше вас и по должности, и по званию. Стража, - позвал он сопровождавших его солдат, - примите меч у господина фон Памбурга и отведите его под арест. А вы, Артакс, - обернулся он ко мне, - пойдемте со мной…
        Вообще, Эзель мне нравился. Он не походил на принцев, которых любят изображать бродячие комедианты. Не стройный юноша с нежным, кукольно-восковым личиком, обрамленным локонами, а пожилой мужчина невысокого роста, с длинными руками… Лицо, испещренное старыми и свежими шрамами, потому что его высочество никогда не опускал забрало!
        Да, актер, играющий в театре, сочинитель романов, никогда бы не взял принца Эзельского за образец! Уже одно имя герцога чего стоило![10 - Эзель (нем.) - осел.] Зато Эзель не проиграл ни одного сражения. А то, что он запретил дуэли во время войны, - абсолютно правильно. Его бы воля, то запретил бы их и в мирное время. Уж коли дворянству хочется умирать от железа, а не от старости - пусть умирают в бою с врагом.
        - Артакс, вам не надоело дразнить рыцарей? Понимаю, Памбург - болван. Но зачем же было доводить дело до скандала?
        - Ваше высочество, а что мне оставалось делать? Сидеть и слушать?
        - Господин колонель, мне кажется, именно вы спровоцировали этого болвана на ссору. Думаете, это прибавит вам популярности среди дворян? Знаете, что я должен был предпринять, по их мнению? Приказать взять вас под стражу, а потом - выпороть!
        - Выпороть командира полка?
        - Наемника, господин колонель, наемника… В глазах рыцарей любой наемник, невзирая на все его заслуги, стоит ниже, нежели сопливый юнец, имеющий золотые шпоры.
        - И что, мне следовало молча слушать, как этот… бурдюк поливает меня грязью?
        - Вы должны были выслушать Памбурга, а потом обратиться ко мне с жалобой.
        - М-да! - протянул я. - И что же в таком случае помешало вам меня выпороть?
        - Полк наемников, который подчиняется только вам. Если бы я приказал вас арестовать, а уж тем более выпороть, что они сотворили бы в этом случае - подумать страшно…
        - Это точно, - поддакнул я.
        Конечно, со всей армией принца мой полк тяжелой пехоты не справится, но раскурочить рыцарскую конницу он мог бы вполне.
        - Есть и второе… - улыбнулся принц. - Вы, Артакс, несмотря на вашу непомерную наглость, мне симпатичны.
        - Благодарю вас, ваше высочество, - поклонился я. - Вы мне тоже.
        Герцог недоверчиво покачал головой:
        - Артакс, вы - лучший из моих полковников. Но - определитесь же в конце концов… Если вы простой наемник, то и ведите себя соответственно положению. С уважением к тем, кто стоит выше вас. Думаете, я не знаю, кто вышиб зубы у виконта Лассия? Или - почему рыцарь де Гик упал вместе с конем? Они не могут вызвать вас на дуэль, потому что вы - ниже их по положению!
        - Только поэтому?
        - А вы считаете, что все они - трусы? Да, они понимают, что вы лучший меч армии. Но, по крайней мере, у них был бы шанс сквитаться за все ваши издевательства.
        - Когда это я над ними издевался? - удивился я.
        - А кто заставил генерала Риммера вместе со всем штабом ехать через скотный двор? - спросил принц. - Конечно, как генерал он не стоит и фартинга, но он был направлен в войско его величеством.
        - Ну не могли же мы отойти с позиций без вашего приказа, - засмеялся я, вспоминая, как рыцари «форсировали» навозную реку, «протекающую» за коровником. - А что до генерала, то я вовсе не просил его падать в кучу навоза.
        - Мне, между прочем, пришлось нюхать, - с укоризной сообщил принц, а потом не выдержал и расхохотался: - Они от запаха неделю избавиться не могли.
        - Мыться не пробовали?
        - Бесполезно, - махнул принц рукой, - воняли как стадо свиней. Зато, пока Риммер отмывался, он не успел наделать глупостей.
        - Видите, сколько пользы, - глубокомысленно изрек я.
        Отсмеявшись, его высочество вспомнил, о чем же все-таки он хотел со мной поговорить:
        - Так вот, Артакс. Вы должны раз и навсегда определить для себя - либо вы наемник и уважаете дворян. Либо, раз вы позволяете себе быть на равных, - должны стать дворянином. И вот еще… - сделал многозначительную паузу Эзель. - Я подозреваю, что вы не тот, за кого себя выдаете.
        - То есть? - удивился я. - За кого я себя выдаю?
        - Артакс, я старше вас на добрых тридцать лет, - снисходительно посмотрел на меня принц. - Поверьте, за свою жизнь я насмотрелся на разных наемников. Видел и хороших бойцов, и просто отличных. Но то, как вы владеете оружием, и ваш стратегический талант невозможно заполучить только пройдя лагерь короля Рудольфа. Ваши умения должны быть заложены с детства… И еще - в вашем послужном списке, разумеется, нет записи о том, что вы учились в университете. Но ведь вы были студентом, не правда ли? Говорят, в начале вашей карьеры вас звали «Студент»?
        - Кто только не учится в университетах… - промямлил я. - В последнее время в них принимают даже крестьян.
        - Перестаньте! - махнул рукой принц. - Вы не из гильдейских ремесленников и не из купцов. Почему же, черт возьми, вы скрываете то, что вы дворянин?
        - Ваше высочество, я уже столько лет таскаю доспехи и щит без герба, что и сам не знаю - дворянин я или - нет…
        Эзель, устроившись поудобнее, принялся рассуждать:
        - Допускаю, что в юности вы совершили неблаговидный поступок и были вынуждены скрыть свое имя. Да что там - уверен в этом… Отпрыск знатного рода, служащий наемником, не желает пачкать честь семьи… Это похвально!
        - Простите, какая разница? Вы сами сказали, что я ваш лучший полковник. Что изменится, если я окажусь дворянином?
        - Артакс, - посмотрел на меня герцог. - Мне шестьдесят пять лет. Сколько мне еще отпущено - пять, десять? А потом? Вы знаете - я не проиграл ни одного сражения! Я не тщеславен, но в том, что империя Лотов стала одной из сильнейших держав Швабсонии, есть и моя заслуга! Но беда в том, что я не вижу себе замены! Мне нужен кто-то, кому я оставлю армию. А человек, который мог бы стать моим преемником, всего лишь наемник… Его императорское величество, мой племянник, выполнит любое мое пожелание или просьбу, но даже он не осмелится назначить главнокомандующим безродного наемника, будь он в сто раз талантливей самого Александра.
        - Ну не всем же быть главнокомандующими, - философски заметил я.
        Принц пропустил мимо ушей мою реплику и вытащил из-под карты красивый диплом в синем переплете:
        - Артакс, хотите патент?
        - Патент?
        - Патент на звание дворянина, - пояснил Эзель, помахав передо мной дипломом так, чтобы я увидел большую императорскую печать, вычурные подписи и чистое место, в которое можно вписать имя. - Мой покойный брат, император Генрих Лот, дал мне право возводить во дворянство как подданных империи, так и чужестранцев. Вам составят герб и впишут ваше имя в Книгу имперского дворянства. Ну а дальше я попрошу императора дать вам какой-нибудь титул. Разумеется, титул герцога вам не дадут, но барон или виконт - будьте уверены… Чуть-чуть подождете и - станете графом. Да, вы погибнете для своего королевства, для своего рода. Зато - в империи Лотов появится новый дворянский род, а вы станете его основателем. А для укоренения лучше всего подойдет женитьба. У меня, кстати, есть дальняя родственница, у которой имеются две (а может, и три?) дочери. Древний герб, хорошее приданое…
        Мне ужасно не хотелось огорчать принца. Но иногда приходится говорить «нет», когда следует сказать «да». Что делать?
        - Заманчиво, - вздохнул я. - Увы, ваше высочество, я вынужден отказаться. Через месяц истекает мой контракт. Я думаю, к этому времени подберу кандидата на должность командира полка и представлю его на утверждение вашему высочеству.
        - Жаль… - хмыкнул принц, принявшись барабанить пальцами по подлокотнику креслу. - А в чем причина? Хотя догадываюсь… Империя Лотов объявила войну королю Рудольфу… Кстати, кем он вам приходится?
        Глава четвертая
        БУДНИ ОСАЖДЕННОГО ГОРОДА
        Кажется, Фалькенштайн расстался с мыслью, что Ульбург удастся взять «на копье». По сведениям, что исправно притаскивали лазутчики, герцог уже распустил часть наемников - большую армию надо чем-то кормить, а о подвозе припасов Фалькенштайн почему-то не озаботился. Пригород, на который рассчитывал герцог (мне было непонятно, почему он рассчитывал только на него?), был сожжен, а окрестные деревни и хутора были «подчищены» ландскнехтами в первые три дня.
        Разумеется, если бы затевалась большая война, герцог сумел бы организовать поставку продовольствия и фуража, но теперь для этого понадобится время. А совсем скоро начнутся осенние дожди, дороги размокнут и возить обозы станет трудно, что в конечном итоге выльется Фалькенштайну в большие деньги!
        Куда ни кинь - все упирается в монету! Наемники стоят денег. Им затяжная война без сражений и стычек на руку - талеры платят исправно, а шансы на то, что выживешь, выше, нежели при штурмах или полевых сражениях. Его высочество не самый бедный владетель, но лишних денег у него нет. Пеший ландскнехт стоит четыре-пять талеров в месяц, а конный - все десять. Десятнику нужно платить на талер больше, а «псу войны» с послужным списком, как у меня, целых пятнадцать. Наемники хороши, чтобы сэкономить время или когда затевается маневренная война. «Псы войны», получая «законную» добычу от ограбленных селян и горожан, набив живот, могут потерпеть, если им не вовремя выплатят жалованье. Здесь же, когда пучок редиски у маркитантов стоил десять фартингов, а каплун - целый талер, ландскнехты требовали жалованье вперед! (Забавно, но цены внутри городских стен были ниже, чем снаружи!)
        Но все же, все же, все же… Не стоило обольщаться. То, что часть отрядов распущена, еще ни о чем не говорит. Тех, что остались, хватит на несколько штурмов. Я, на месте герцога, приказал бы подтащить к городу камнеметы и на недельку-другую превратил жизнь горожан в сплошной кошмар, а потом приказал бы ударить не растопыренной пятерней, как в прошлый раз, а кулаком. А уж будут ли наводить таран, ставить ли осадную башню, дела не меняет.
        Герцог не глупее меня. Потому, вот уже неделя, как Ульбург обстреливают. От камней, стукающих в ворота, железо прогнулось, а дерево взлохматилось. Еще день-два - и появятся дыры… Ворота - всегда самое слабое место. Пришлось срочно мобилизовать горожан, без учета возраста и пола, к их укреплению. Надеюсь, мешки с песком и камни, которыми мы заложили весь тамбур от подъемного моста и до решетки, станут неприятным сюрпризом для нападавших - любой таран увязнет в щебенке…
        На пепелище пригорода герцог установил три онагра.[11 - В сущности, онагр (перрье) - это большая праща. На деревянных опорах установлено коромысло, на одной стороне которого - каменный противовес, а на другой петля. Вручную или с помощью барабана петля притягивается к земле, и в нее вкладывается камень. Потом петля резко отпускается, а противовес придает снаряду толчок. Требюше - почти то же самое, только сложнее и мощнее.] Их, похожих на колодезные журавли, ни с чем не перепутаешь. Наше счастье, что онагры не в состоянии бросать камни тяжелее двух фунтов. Но все-таки неприятно, когда булыжники сбивают флюгера, сметают черепицу, а некоторые даже пробивают насквозь крыши домов. Конечно, большинство из камней падают на мостовые и разбиваются на куски, не причиняя вреда. Правда, было несколько случаев, когда пострадали люди, а недавно погибла целая семья, собравшаяся за обеденным столом, - камень, угодивший в потолочную балку, обрушил крышу и потолок. Но такие попадания чрезвычайно редки!
        Камни причиняют нам не столько материальный, сколько моральный ущерб. Жители боятся выходить на улицы, наивно рассчитывая уцелеть за стенами домов. Мне самолично пришлось разъяснять горожанам, что по улицам ходить можно! Но при этом стоит прижиматься к стенам домов. И если ваша спальня в верхних этажах, то следует перенести ее вниз. Ничего страшного, если придется спать на кухне или в чулане, оставив уютное ложе. Зато - камень, пробивающий крышу и потолок, вряд ли сможет пробить еще и перекрытия между этажами. Двухфунтовым снарядом такого не сотворишь. Вот если бы у герцога были требюше, которые могут бросать «камушки» весом в стоун, то жить нам было бы хуже. И еще - будь у Фалькенштайна хотя бы одна баллиста, он мог бы забросать город горшками с горящим маслом. Сделать это с помощью онагра сложнее, но, в сущности, реально. Правда, в этом случае не останется и города.
        Война становилась работой не только для меня, но и для бюргеров. Такой же привычной, как труд кузнеца или мельника. Опаснее, да. Но если подумать - кузнец может уронить на себя стальную поковку, кожевенник - наглотаться вредных красителей, мельник упасть с высоты, а купца могут ограбить…
        На латников, стоявших на стенах (особенно из моего отряда!), было любо-дорого глядеть. Парни уже не морщились от свиста камней, а только провожали их взглядом, споря - куда на сей раз угодит снаряд? Первое время мы пытались отвечать на выстрелы онагров камнями собственных катапульт. Но дело оказалось настолько неблагодарным, что после множественных попыток эта затея была оставлена.
        Наконец-то я стал различать старших сестер моей хозяйки. Эльза чуточку круглее, а у Гертруды небольшая родинка на подбородке. У фрау (виноват, у фрейлейн!), что вносит поднос в мою комнату, родинки нет, значит, обедом меня кормит Эльза.
        Мм, обожаю гороховый суп-пюре! Сколько я его съел за свою жизнь, а он не приедается.
        - А где хозяйка? - поинтересовался я, готовя к «бою» главное оружие - серебряную ложку.
        Это тоже подарок, с которым меня связывает странная история. Возможно, когда-нибудь, если доживу до старости и сяду за мемуары (неслыханное дело - мемуары наемника!), расскажу.
        Сестричка, разливая суп, укоризненно посмотрела на меня.
        - Когда я ем - я глух и нем! - назидательно сказала фрейлейн, но все же ответила: - Ута с Гертрудой пошли на рынок за капустой. Квашеная у нас осталась еще с прошлого года - урожай был отменный, а свежая закончилась.
        - Разве на рынке уже есть свежая капуста? - удивился я. - Вроде бы рановато.
        - Рановато, - кивнула фрейлейн. - Но кое-кто из фермеров решил убрать урожай пораньше… А вот мы из-за этой войны не можем попасть на ферму, а Дитмар, бездельник, наверняка перестал полоть траву!
        Ленивый батрак, трудившийся на ферме за поденную плату, был сущим кошмаром для сестричек. Они уже несколько дней изводили меня стенаниями о сорняках, которыми поросли грядки, о соседских козах, успевших обглодать все кочаны, и о злых мальчишках, ворующих яблоки, не задумываясь о священной собственности.
        - Обычно осенью мы все вместе отправлялись собирать овощи. Даже Ута старалась выкроить денек-другой. Скажите, господин Артакс, сколько продлится осада?
        - Надо спрашивать герцога Фалькенштайна, - пожал я плечами. - Думаю, не меньше недели. А может - две…
        - Две недели… - горестно вздохнула Эльза. - К этому времени урожай сожрут козы… Дитмар, как всегда, будет пьян.
        Я не стал говорить, что о репе, капусте и морковке уже позаботились ландскнехты герцога. Зачем волновать милую фрейлейн? Зато - в этом году у них не будет трудностей в сборе урожая.
        Гороховый суп, сваренный на копченых ребрышках, был хорош. Только, показалось мне или нет, но пару дней назад он был гуще, а ребрышек больше? Нет, не показалось: порция тушеной капусты стала меньше, а вместо трех сосисок лежало две…
        - Приходится экономить, - пояснила Эльза. - Продукты на рынке снова подорожали. Мешок муки продают не по десять фартингов, а по двенадцать, а свежего мяса и зелени совсем не купить. Скоро останутся только лук, фасоль и горох. Ута приказала урезать порции…
        - А разве постояльцев это касается? - удивился я. - Было бы справедливо увеличить плату за стол, но порции оставлять прежними.
        - Ну какой же вы - постоялец? - лукаво улыбнулась Эльза. - Мы с Гертрудой уже смотрим на вас как на нового зятя…
        - Не рановато? - усмехнулся я.
        - Самое время, - совершенно серьезно сказала моя будущая свояченица. - Вы живете с Утой как муж и жена. Бедная девочка устала ходить на исповедь и просить отпущение грехов. Жить в блуде - величайший грех, - осенила Эльза себя крестным знамением…
        - Все мы - великие грешники, - философски изрек я, доедая капусту и принимаясь за квас.
        Эльза посмотрела на меня с легкой лукавинкой и улыбнулась. Очень кокетливо… Я заметил, что у нее, как и у младшей сестренки, есть милые ямочки на щеках… Посмотришь и не скажешь, что милой фрейлейн уже… сколько-то там лет.
        - Знаете, господин Артакс, - хмыкнула фрейлейн. - Ута боится, что мы с Гертрудой можем вас соблазнить. Тем более что Гертруде это однажды удалось.
        - А вы - не соблазняйте, - усмехнулся я, хотя и считал, что соблазнителем был я сам. Впрочем, женщине лучше знать…
        - Соблазняют того, кто хочет быть соблазненным, - туманно ответила фрейлейн. - Но Уте будет спокойней, если вы станете законными супругами. До тех пор она будет ревновать вас и ко мне, и к Гертруде.
        - Да я вроде бы повода не давал…
        - А Гертруда?
        - Что Гертруда? Это случилось еще до того, как мы… - промямлил я, - то есть случай с Гертрудой у меня случился до того, как у нас все случилось с Утой…
        Пытаясь объяснить, я окончательно запутался. Хорошо, не брякнул - случка случилась! А почему я вообще должен чего-то объяснять?! Невольно я начал злиться.
        - Фрейлейн Эльза, к чему вы ведете разговор?
        - Как к чему? - стыдливо потупилась Эльза. - Да к тому, что Гертруда мне хвасталась о своей победе.
        - И что?
        - А то, господин Артакс, что я уже битый час объясняю, что Ута и Гертруда ушли на рынок за капустой…
        Я поцеловал ее в одну ямочку на щечке, во вторую и, не успев даже добраться до губ, понял, что уже лежу между ее ног.
        Эльза была опытней, чем сестры. А ведь младшая успела побывать замужем… Словом, мы остались довольны друг другом.
        - Ну вот, теперь Гертруда перестанет задирать нос! удовлетворенно сказала Эльза, поправляя платье.
        - А вы собираетесь похвастать сестре? - поразился я.
        - Зачем? Сама обо всем догадается! Она же не рассказывала мне о том, что у вас с ней что-то было. Но женщину в таких вещах не провести. Теперь мы с Гертрудой квиты.
        - И часто вы квитаетесь? - поинтересовался я, не ожидая ответа.
        - Ну… - задумалась фрейлейн. - По молодости, по глупости. Кроме девственности, нам терять было нечего, да и ее не жалко - бесприданницы. Теперь, правда, остепенились.
        - А Ута не обидится?
        - Я не собираюсь ей докладывать! Будь вы женаты - другое дело! Я не легла бы в постель с человеком, имеющим законную жену, - твердо сказала Эльза. - Тем более, если она моя сестра… Я даже в молодости не грешила с женатыми мужчинами.
        О том, что она спала с законным мужем сестры, фрейлейн умолчала - должны же у женщины быть секреты.
        - Не боитесь отдать сестренку за наемника?
        - Любое ремесло почтенно, если оно ремесло, - хмыкнула Эльза, пожимая плечами. - Наемник продает то, что лучше всего умеет делать. Чем он хуже ювелира или ткача? В Ульбурге живет немало почтенных фрау, чьи мужья ходят на войну. И что же? Их жены и дети имеют крышу над головой и кусок хлеба. Ута говорила, что вы не хотите стать совладельцем гостиницы. Стало быть, будете продолжать зарабатывать на хлеб мечом. Зато у вас будут дом и жена, которая вас будет ждать. И, если угодно Господу - дети, что встретят отца у порога.
        Мне вдруг стало так смешно. Вспомнил, что большинство наемников, в отличие от «псов войны», не бродят по дорогам, выискивая пропитание, а имеют собственный дом, воспитывают детей, по воскресным дням ходят на мессу и числятся добропорядочными горожанами. Почему-то раньше я об этом не задумывался.
        - Что-то случилось? - насторожилась Эльза.
        - Да нет… Представил, как наемник вернулся домой, а жена принимает у него доспехи, грязный плащ, целует в небритую щеку и спрашивает: «Надеюсь, дорогой, на этот раз ты не подцепил дурную болезнь?» Довольный супруг отвечает: «Что ты! Мы насиловали только девушек и честных женщин!» Ребенок кричит: «Папочка, что ты мне принес? Зачем мне окровавленные игрушки? Я же просил привезти мне мальчика для битья!» Потом семья начинает рассматривать добычу - окровавленные платья, сережки, выдранные с мясом из женских ушей, колечки на отрубленных пальцах…
        - Фу, господин Артакс, какую гадость вы сказали! - передернулась Эльза, но, подумав, изрекла: - Кровь можно отстирать щелоком. А украшения нужно почистить до того, как вы принесете их домой.
        - Ну и ну… - только и сказал я.
        - А что такое? - хмыкнула Эльза. - Я лишь сказала то, о чем подумала. Или - надо было изобразить отвращение? Знаете, господин Артакс, - это то же самое, если, приходя в гости, вам захотелось сходить по нужде, а вы, вместо того чтобы сразу просить у хозяев горшок, начинаете мямлить, что неплохо бы выйти в чулан и привести себя в порядок. И хотя все понимают, чего вы хотите, но делают вид, что верят… Приличия соблюдены, но содержимое горшка от этого не изменилось. Так?
        Пожалуй, «здравый» смысл Эльзы смутил даже меня! А меня смутить трудно.
        - Я в восхищении! Вот только даже в лагере наемников никто не будет говорить о дерьме, если сидит за общим столом.
        - Поэтому наемник не будет говорить жене о женщинах, которых он брал силой, о людях, которых он убил…
        - Не будет, - поддакнул я. - Равно как он не будет говорить о своем жеребце.
        - А при чем здесь жеребец? - удивилась фрейлейн.
        - Ни при чем… - согласился я. - Лучше говорить о кошках.
        - О чем? - переспросила Эльза. Кажется, удивилась.
        - О кошках, - улыбнулся я. - О них всегда есть о чем поговорить. Жаль, в вашем доме нет кошки…
        - Зато у нас есть кот, - расцвела женщина в улыбке. - Толстый, нахальный и рыжий! Приходит раз в месяц на два-три дня - отъестся, отоспится и - нет его… Последний раз заходил, когда вы были на стенах.
        - Ну, делом занят! - похвалил я кота. - Значит, всех окрестных кошек успел «огулять».
        - Если бы окрестных… - фальшиво вздохнула Эльза, гордясь своим питомцем. - Китц обрюхатил половину городских кошек. Только и слышишь - вот, мол, опять рыжие котята пошли… Соседи уже всерьез заговаривают о том, что надо бы заставить Уту выплачивать алименты. Но Ута потребовала, чтобы они вначале доказали, что все рыжие котята - дети Китца.
        - Ай да фрау Ута! - развеселился я и поинтересовался: - Коты, наверное, вашего котика часто лупят?
        - Как же! Пусть попробуют, - хмыкнула Эльза. - Он уже отлупил всех, кого мог. Недавно разодрал нос у любимой собачки третьего бургомистра. Вот шума-то было! Герр Кауфман хотел нас оштрафовать, но не нашел подходящей статьи.
        - Ишь, разбойник! - восхитился я. - Пожалуй, надо быть готовым, что он придет выяснять отношения со мной.
        - Придет! - радостно закивала Эльза. - Придет и скажет - что тут, мол, за чужак на моей территории?!
        - Ага, с моими женщинами! - поддакнул я, чувствуя, что мне заранее нравится кот, которого называют таким смешным именем: - А почему - Китц? Назвали бы его как-нибудь…
        - Имя не могли придумать, - хохотнула женщина. - Вначале так и звали - котенок, котеночек - китц. Потом Ута предлагала одно, Гертруда - другое, я - третье. Ну так мы и не договорились, а котенок остался Китцем.
        Подумав, я решил, что Эльза - не совсем законченная стерва, и уже вновь потянулся к женщине, но снаружи донесся голос Гневко. Молодец, вовремя предупредил!
        - Сестры вернулись, - сообщил я, и фрейлейн, сорвавшись с постели, забегала по комнате, собирая разбросанную одежду и проверяя, не забыла ли чего. Почти выскочила, но вспомнила о переднике и нижней юбке, валявшихся под кроватью, и вернулась.
        Эльза успела убежать до того, как на пороге появилась Ута - грозная и разгневанная, как фурия. Не знаю, что вдруг ее смутило? Может быть, запах?
        - Как это понимать? - гневно спросила моя хозяйка.
        - Что именно? - фальшиво зевнул я, делая честные глаза.
        - Почему я должна узнавать об этом на рынке, если в моей гостинице живет комендант города? Почему ты не сказал, что вы решили сдать город?
        - Ч-что? - подскочил я на кровати. - Как сдать?
        - Разве ты не знаешь? - настал черед удивляться ей. - С утра заседает Городской Совет. Решают, на каких условиях открыть ворота. Цены на рынке такие, что…
        Что там дальше говорила Ута, я не слышал. Как новобранец, заслышавший команду, запрыгнул в штаны, схватил в охапку оружие и доспехи и выскочил на улицу.
        - Эдди! - позвал я, уверенный, что парнишка ошивается где-то поблизости.
        Адъютант выбежал из конюшни. На моей памяти это впервые, чтобы гнедой подпустил к себе постороннего. Ну и ну!
        - Беги к Бруно и скажи, чтобы вел отряд к ратуше! - приказал я, облачаясь в панцирь и надевая шлем. Воевать с бургомистрами я не собирался, но все же…
        - А караул? - поинтересовался мальчишка, приготовившись бежать.
        - Пусть нищих поставит, - махнул я рукой, принимаясь седлать гнедого.
        «Господин бургомистр решил меня кинуть, - думал я, пока мы скакали к магистрату. - Посмотрим…»
        Около ратуши стояли два унылых стражника и переминался с ноги на ногу Густав.
        - Кто разрешил?! - рявкнул я, спрыгивая с коня.
        Латники слегка потупились, ковыряя древками алебард мостовую, будто пытались там что-нибудь раскопать, но брусчатка была сложена на совесть.
        - Не слышу ответа, - понизил я голос и заговорил таким тоном, что самому стало противно.
        - Господин Артакс, мне приказали… - начал Густав.
        - Что приказали? - вызверился я. - Приказали бросить пост и идти сюда? Кто посмел отдать приказ через мою голову? И почему ты исполнил чужой приказ?!
        - Господин первый бургомистр приказал встать на караул и никого не пускать! - с тупой решительностью сказал капитан стражи. - В том числе - вас, - добавил он, опуская глаза. - Простите, комендант, но мы подчиняемся ратуше…
        - Пока я комендант, пока идет осада - вы подчиняетесь мне! - прорычал я. - Бегом на стены и молите Бога, чтобы там все было гладко. Бегом!
        Можно было прочесть по лицам, что страх передо мной боролся со страхом перед первым бургомистром. Я их не осуждал. Просто каждый делал свое дело…
        - Простите, господин комендант, - со вздохом обреченности сказал Густав, положив руку на эфес меча и кивая солдатам, - вы уедете, а у нас тут семьи, дети…
        - Ну, как знаете, - хмыкнул я, делая шаг вперед. - Не обижайтесь!
        Латники, пытавшиеся выставить алебарды, будто бабы скалки, рухнули, столкнувшись лбами, а Густав, получивший удар в живот, упал на мостовую и скрючился, как ребенок в утробе матери. (Ну на самом-то деле не так уж сильно я его и ударил, но нужно же парню соблюсти приличия?)
        Пока я «беседовал» с городскими стражниками, подбежала моя молодежь, ведомая Бруно.
        - Что случилось, господин комендант? - отсалютовал мне сержант.
        - Еще не знаю, - честно ответил я. - Похоже, бургомистры собираются сдать город.
        - Ничего… себе! - уставился на меня сержант, а латники «особого» отряда поддержали командира непечатными возгласами.
        Еще бы! Эти парни сражались на стенах чаще других. И у них не было семей.
        Конечно, не дело затевать войну между городскими стражниками и моей личной «гвардией», но выбора у меня не было.
        - Сержант, слушай мою команду! - приказал я, напуская на себя торжественный вид. - Взять магистрат под охрану. Всех впускать - никого не выпускать. В случае моего сигнала бежать на помощь! Все ясно?
        - Так точно! - бодро отрапортовал сержант, начиная расставлять стражников.
        Перед дверями, где происходило заседание Совета, был еще один караульный. Пожилой стражник, попытавшийся меня остановить, влетел в зал заседаний и растянулся перед креслами бургомистров…
        - Не помешаю? - вежливо поинтересовался я, заходя следом.
        Зал почти не изменился с того дня, когда меня назначили комендантом. Ну разве что одно из окон было затянуто промасленным холстом, колебавшимся под легкими порывами ветра.
        Ульбург, неофициальная столица стеклодувов Швабсонии, мог позволить вставлять в окна магистрата не днища от винных бутылок, а целые стекла. Такое стекло где-нибудь в Аррере или Ларге тянуло на целое состояние. Ну в тех местах догадались бы, что во время осады следует закрывать окна ставнями.
        Членов Совета было меньше - кто-то погиб на стенах, кто-то был ранен. Ну про зятя бургомистра и старшину лудильщиков можно не вспоминать.
        - Господин Артакс, - оторвался от созерцания собственных коленей старшина стеклодувов, - здесь могут присутствовать только члены Городского Совета…
        - Догадываюсь, - бросил я. - Что еще?
        - Вы должны уйти! - торжественно заявил стекольщик. - Наемникам не место на заседании Совета!
        Я ласково улыбнулся старику и душевно, как родному, сказал:
        - Милейший! Вы бы заткнулись.
        Тщедушный старшина открыл было рот, чтобы заявить какой-нибудь протест, но при виде моего кулака сник.
        Герр Лабстерман, посмотрев на стекольщика, перевел взгляд на меня:
        - Собственно говоря, господин Заркаль прав. Но, раз уж вы пришли, сообщите, какое у вас дело?
        - Дело, господин первый бургомистр, самое простое. Я хотел поинтересоваться, почему вы, без моего ведома, снимаете стражников со стен и ставите их на охрану ратуши? Тем более используете для своих целей моего лейтенанта.
        - Вы не забыли, что капитан городской стражи подчиняется магистрату? - усмехнулся бургомистр. - Разве не так?
        - Нет, господин бургомистр, совсем не так, - ответил я как можно суше и официозней. - Вы сами переподчинили мне Густава и городскую стражу. Потому - капитан городской стражи является моим лейтенантом. Если бы вы хотели вернуть все обратно, вы были бы обязаны сообщить об этом мне. И только в случае, если бы город отказался от моих услуг. Об этом, кстати, есть специальный параграф в Общем Уложении Вольных городов. А Уложение, как вы знаете, стоит выше, нежели городское право Ульбурга.
        Бургомистр скривился. Возможно, об Общем Уложении, которое сто лет назад подписали все вольные города, он не подумал. Уложение касалось чисто военных дел. Таких, например, как права и обязанности солдат, от рядового стражника и до начальника обороны города. Последний, надо сказать, имеет почти неограниченную власть! А снимать со стен людей без его разрешения считалось изменой.
        Будь во главе города не магистрат, а бургграф, все было бы проще. Правитель распоряжался бы жизнью и судьбой каждого горожанина без оглядки на законы. Зато - при нем количество чиновников было бы сведено к минимуму. Коль скоро город управляется выборными лицами, то он имеет и большое количество законов. Бюрократия опасна не только для простых людей, но и для самих бюрократов…
        В отличие от бургомистра, Общее Уложение я знал неплохо:
        - Итак, господин бургомистр. Вы нарушили несколько параграфов Уложения. Напомню присутствующим, что в случае военных действий лицо, отвечающее за оборону города, является временным членом Городских Советов, магистратов и ратушей. Там, кстати, не уточняется - является ли военный комендант горожанином или нет.
        Члены Городского Совета притихли, переваривая услышанное. Думаю, Лабстерман корил себя, что давно не обновлял в памяти имперские законы.
        Я решил сделать еще один ход:
        - Кстати, господа… Коль скоро вы нарушаете собственные законы, требую, чтобы расчет со мной был не в конце осады, а прямо сейчас. В противном случае я буду вынужден обратиться в третейский суд. Не думаете же вы, что я обращусь в суд Ульбурга? И полагаю, мне стоит подумать о компенсации…
        Третейский суд, разбирающий претензии к вольным городам, в этом году заседал в Брюгге - давнем сопернике Ульбурга. И не надо гадать - в чью пользу будет вынесено решение… Тем более что Брюгге получил бы долю за ведение судопроизводства.
        - Да, господин Артакс, - нехотя кивнул Лабстерман. - Я вижу, вы хорошо знаете законы. Что же, вы получите свои деньги. Мы сможем собрать их к завтрашнему вечеру.
        - Нет, господин бургомистр, - усмехнулся я и покачал головой. - Я должен получить эти деньги прямо сейчас. Ну а как вы их будете собирать - ваше дело. Я очень не люблю, когда меня пытаются обмануть. И вот еще что. Никто из членов Совета не покинет здание, пока не будет произведен расчет со мной и не будут выплачены деньги моему отряду.
        - Господин Артакс, - вмешался молчавший до сих пор третий бургомистр, - вы это, чересчур…
        - Господин Кауфман! - торжественно заявил я. - Заметьте, я до сих пор не спросил, что вы обсуждали за моей спиной? А между тем вы обязаны мне ответить. Иначе я могу расценивать это как измену! Кстати, при введении военного положения вся полнота власти отходит мне.
        - Какое военное положение? - каркнул Лабстерман. - Вы - с ума сошли! Город - в осаде, да. Но никто официально не объявлял военного положения!
        - Господин первый бургомистр, - улыбнулся я еще шире. - А кто объявил мобилизацию всех мужчин, независимо их гильдейской и сословной принадлежности?
        В паутине всевозможных законов, которыми оплели себя вольные города, было слишком много ловушек. Города, принимая законы, старались защитить своих граждан не только внутри стен, но и за их пределами. Один из пунктов Общего Уложения гласил, что «никто из жителей вольных городов не может быть призван на защиту другого города, если он не оказался внутри его стен во время военного положения».
        - Хорошо, - прикрыл Лабстерман глаза. - Пусть будет по-вашему. Деньги принесут прямо сейчас. А что до повестки дня… Мы решали вопрос - сдавать ли город герцогу Фалькенштайну или нет.
        - Видите, господа, - мягонько укорил я, обводя взглядом присутствующих. - А вы возмущаетесь… Вы, в сущности, являетесь изменниками. Решать такие вопросы за спиной военного коменданта - преступление.
        - Артакс, выбирайте выражения! - вскипел седоусый стеклодув. Вслед за ним возмутилась еще добрая половина старшин и бургомистров.
        Лабстерман, подумав с минуту, принялся говорить, тщательно взвешивая и подбирая слова:
        - Господин Артакс. То, что мы не уведомили вас о нашем собрании, случилось из-за того, что мы еще сами не знали, к какому выводу придем, и поэтому не решились отрывать вас от важных дел. И, безусловно, Городской Совет согласовал бы свое решение с вами! В случае, если бы вы сочли его неприемлемым, то могли бы наложить на него вето. Мы сожалеем, что произошло недоразумение.
        Сформулировав ответ, бургомистр с облегчением выдохнул. Старый лис нашел благовидную лазейку. Глядя на «первого», выдохнули и остальные.
        - В таком случае, господа, - слегка поклонился я. - Будем считать, что я получил от первых лиц города официальное приглашение участвовать в заседании Городского Совета. Итак, я готов выслушать ваши соображения. Прошу вас, господин бургомистр.
        - Дело в том, господин Артакс, что мы не уверены, сумеет ли Ульбург выстоять. Осада длится уже три недели. Продукты на рынке дорожают. Боюсь, скоро начнется голод. Горожане недовольны обстрелом, который ведут эти страшные орудия!
        - Наши гильдии несут убытки. Из-за осады отменена ярмарка, на которую приезжали купцы со всей Швабсонии, из империи Лотов, из Западной империи и даже из владений восточного императора. Раньше мы получали с каждой ярмарки по две-три тысячи талеров пошлин, не считая прибыли от торговли, - мрачно обронил один из членов Совета, имевший на груди медаль с городским гербом, означавшую, что обладатель оной есть бургомистр.
        Первого и третьего «отцов города» я знал. Стало быть - это второй, занимающийся… А чем он занимался? Торговлей - это понятно. Кто же ею не занимается, коль скоро бургомистры сами являются купцами? Точно - третий «патер урбус» является хранителем законов и судьей. Зная характер Лабстермана, можно предположить, кто станет крайним при разборе…
        - Очень трудно поддерживать в порядке улицы, - внес свой вклад и Кауфман, главный «санитар» Ульбурга. - Они завалены камнями.
        Я подождал, рассчитывая, что будут говорить гильдейские старшины. Но, кажется, бургомистры уже озвучили все накопившиеся вопросы. Теперь можно ответить:
        - До голода нам далеко. По моим подсчетам, припасов хватит на два-три месяца безбедной жизни. Герцог не сумел захватить Ульбург штурмом, что означает - сил у него не так уж и много. Что касается убытков, господа, то выплата контрибуции обойдется вам гораздо дороже любых убытков.
        По поводу камней и всего прочего, что валялось на улицах, я вообще не стал отвечать. В конце концов, бургомистры не дураки и должны понимать, что камни - это гораздо лучше, чем трупы на мостовой.
        - Господин Артакс, сколько может продлиться осада? - раздался голос с боковой скамьи, где сидели купеческие старшины. - Понимаю, что спрашиваю глупость, но - все-таки…
        - А ваше мнение? - ответил я вопросом на вопрос.
        Купец Фандорн, объехавший все три империи, четыре королевства, не говоря уже о карликовых государствах Швабсонии вкупе с вольными городами, мне нравился. Вместе со своими приказчиками и охранниками он закрывал куртину между Левой и Тайницкой башнями и был одним из немногих командиров, кто обошелся без потерь! Кажется, он среди тех, кто не хочет отдавать город.
        - Не больше месяца, - после паузы сообщил купец: - На большее у герцога просто не будет средств.
        - Думаю - меньше, - кивнул я. - Герцог уже распустил большую часть наемников, оставив только вассалов. Скоро осень - пора сбора урожая. Бароны и рыцари Фалькенштайна проели свою свинину. Теперь они имеют полное право вернуться в свои замки.[12 - Вассал, отправляясь на войну по приказу сеньора, брал с собой свиной окорок. Когда окорок был съеден, вассал имел право вернуться домой, не ставя в известность сюзерена.] Единственное, чего я опасаюсь, что герцог получит деньги от тех, кому он пообещал принести присягу, - от Восточной империи или - от Великого Понтифика. Или деньги дадут вольные города.
        - Вольные города? Наши братья? - с изумлением вытаращился на меня герр Кауфман. - Между нашими городами идет честная борьба!
        - Ни Брюмен, ни Рюень не пойдут на такую подлость! - вскочил какой-то незнакомый мне старшина.
        - Господа, оставьте ваши глупости о честной борьбе, когда дело касается прибыли, - засмеялся Фандорн. - Любой из конкурентов спит и видит, как герцог стирает нас с лица земли. И потом, герцог ведь не обязан докладывать - на что он истратит деньги. А вольные города вовсе не обязаны догадываться об этом… Ну можно сделать вид, что не догадываются.
        - Да, но Брюменское соглашение, по которому вольные города должны помогать друг другу… - начал Кауфман.
        - Если мы сдадим город, соглашение будет стоить не дороже старого клочка пергамента, - перебил Фандорн.
        - Простите, господа, - вмешался я. - Давайте оставим дискуссии на потом. Сейчас мы должны решить главное. Уж коль скоро Городской Совет здесь, в полном составе, я хочу знать следующее: либо вы разрываете со мной договор, я ухожу из Ульбурга, а вы - делайте, что хотите. Сдавайтесь, продолжайте оборону, грызитесь. Либо вы оставляете закон в силе, и я продолжаю руководить обороной города. Но, - добавил я строго, - к прежней плате вы добавите еще пятьсот талеров! Причем - немедленно. Предлагаю голосовать. Кто за то, чтобы город Ульбург расторг договор с наемником Артаксом, - поднимите руки.
        В зале на краткий миг воцарилась тишина. Наверное, немалое число старшин хотели бы, чтобы я убрался подобру-поздорову, а город сдать на милость герцогу, но в этот момент не поднялась ни одна рука.
        - Итак, я остался в качестве коменданта, - констатировал я и предложил: - Прошу вас, пятьсот талеров.
        - Почему пятьсот? - прервал молчание Лабстерман.
        - Двести как компенсация ущерба. А еще триста - на расходы, связанные с обороной. Мне, господа, нужны наличные деньги, чтобы не бегать каждый раз в ратушу и не стоять перед вами с протянутой рукой.
        - Артакс прав, - вмешался вдруг чернобородый старшина кузнецов. - Деньги нужно дать. И еще, господин Лабстерман взял на себя слишком много власти…
        Вот уж от кого я не ожидал поддержки - так от него. Скорее, он должен бы мечтать о том дне, когда представиться случай сожрать живьем обидчика, то есть меня.
        - Объяснитесь! - каркнул первый бургомистр так, что даже мне стало не по себе.
        Кузнец, уткнувшись в пол, пробормотал:
        - Я считаю, что вы, Лабстерман, пытаетесь стать не просто первым управляющим города, а первым и единственным правителем. Именно вы созвали Совет, и именно вы предложили сдать город.
        - Эрхард, что вы такое мелете?! - возмутился Лабстерман. - Городской Совет был созван, потому что так пожелали старшины. А предложение о сдаче города - это не приказ, а повод для обсуждения. Я хотел узнать ваше мнение!
        - А почему вы не попросили помощи у императора? Где имперское войско, которое бы выступило на защиту наших свобод?
        - Эрхард! Видит Бог, я сделал все, что мог! - торжественно сказал первый бургомистр. - Мы объехали добрую треть Швабсонии, чтобы отыскать помощь. А письмо к императору было отправлено еще за месяц до начала осады. Но я не могу знать, почему он не остановил Фалькенштайна…
        - Гонцом к императору был ваш зять? - усмехнулся кузнец Эрхард, подняв-таки глаза на бургомистра.
        - Я не могу отвечать за действия зятя, - глухо отозвался Лабстерман. - Мне он сообщил, что письмо было передано в канцелярию его величества, потому что отдать послание лично в руки невозможно - император не дает аудиенций гильдейским старшинам.
        Кажется, слова старшины задели не только бургомистра, но и многих сидевших в зале. Пожалуй, о зяте кузнец сказал зря. Ведь именно бургомистр наказал предателя.
        - Господин Эрхард, - сказал второй бургомистр официальным тоном, - ваши обвинения абсолютно беспочвенны. Мы понимаем, что вы не очень любите господина Артакса, которого герр Лабстерман пригласил возглавить оборону Ульбурга, и предпочли бы видеть имперских солдат, но мы уверены, что комендант больше других радеет за наш город.
        Я восхитился талантом второго бургомистра переводить разговор на другую тему. Не зря он занимается судейскими делами!
        Теперь уже сам Эрхард выглядел дураком и чуть ли не предателем! В зале для заседаний раздались смешки - бюргеры вспомнили, как кузнеца учили вежливости. Эрхард, наливаясь краской, злобно посмотрел на первого бургомистра, потом на меня и сел.
        - Думаю, мы можем вернуться к разговору, когда Фалькенштайн снимет осаду. Я готов ответить на все вопросы гильдий, - заявил первый бургомистр. - Принесите деньги, - кивнул он казначею.
        - Как я понимаю, Совет согласен продлить мои полномочия? - обвел я взглядом зал. - В таком случае - всем немедленно разойтись по своим местам. На время осады здесь будут находиться только бургомистры и казначей! Все остальные - на стены! Проведение советов, совещаний во время войны - запрещаю!
        - Почему? - изумленно вытаращился на меня старшина стеклодувов.
        - Потому что, заканчивается на «у», - отрезал я, не вдаваясь в разъяснения.
        Другим членам Совета растолковывать такую очевидную вещь, как необходимость единоначалия, не было нужды. Фандорн, а с ним еще несколько бывалых людей уже на выходе кивнули мне одобрительно. Я услышал, как один из маститых гильдейцев, обняв за плечи старшину стеклодувов, объяснял:
        - Представь: во время выдувки, вместо того чтобы обрезать формы, твои подмастерья начнут совещаться, правильно ли ты подобрал песок и соду. А если ученик начнет подсказывать, как оконное стекло делать?
        - Да я его заставлю сухой песок варить и формы без рукавиц брать! - вскинулся стеклодув. - Он у меня до конца дней одни бутылки дуть будет… Мастера учить?!
        - Так чего же ты сам мастера учишь?
        Я вышел из ратуши с увесистым мешком. У коновязи меня ждали Гневко и Эдди.
        - Так… - прикинул я, развязывая «кошелек». Отсчитав двадцать монет, вручил их адъютанту: - На пять талеров купишь еды для парней, а остальное отдашь матери Вилли. Скажешь - пансион.
        Надо бы еще дать денег семьям тех парней, что погибли, и оставить запас для тех, кому еще суждено погибнуть…
        Вот почему я не хочу быть начальником! Командовать людьми на войне, посылать их в бой - это одно. Но ломать голову о сиротках, вдовицах… Да пропади они пропадом, все сиротки и сиротинки, вместе со вдовами и безутешными матерями!
        Эдди убежал выполнять приказ, а я, привязав мешок, не стал вскакивать в седло, а повел гнедого в поводу. Хотелось пройтись пешком. Казалось, что вымазался в чем-то грязном, липком - стряхнуть бы…
        В намерении пройтись я не преуспел. Только отошел от ратуши, как взгляд уперся в высокие шейные колодки, в которых была заключена женщина.
        Может, прошел бы мимо, если бы рядом не стоял стражник с алебардой и в кирасе. На всякий случай заранее возмутился - почему не на стенах? Открыл рот, но вспомнил, что в караулы ходят ополченцы из «нестроевых», и решил вначале проверить - дедок ли какой-нибудь - из моих.
        Стражник стоял спиной, потому пришлось подойти ближе. Не будешь же орать - эй, солдат, покажи морду? Точно, дедок. Но алебарду держит очень браво, а кираса была начищена как «хозяйство» у кота.
        - Молодец! - похвалил я «солдата».
        - Чаво? - переспросил меня латник, отставляя алебарду и приставляя к уху ладонь: - Громче говори! Ниче не слышу…
        - Не слышит он ничего! - затараторила сидевшая в колодке женщина. - Глухой, как пень трухлявый. Не в солдаты его, а на теплую лежанку, а то песок сыплется, будто в Ульбурге своего песка мало. А от камней, что герцог бросает, теперь его еще больше будет… Вы, господин Артакс, скажите - долго нам еще мучиться или нет? А то ведь надоело - каждый день в нас камни кидают и кидают, кидают и кидают, все уже закидали. Скоро в ратушу камни лететь будут. Вам такие деньги огромные платят, а вы ничего не делаете! Я вот скажу бургомистру, чтобы он у вас из жалованья по талеру за каждый камень высчитал.
        Опасаясь, что, если останусь, меня заговорят до смерти, я сделал шаг вперед, как вдруг услышал:
        - А герцог нас все равно захватит, как только о подземном ходе узнает…
        - Ну-ка, ну-ка… - заинтересовался я, поворачиваясь к женщине: - Что за подземный ход?
        - Вот видишь, хоть ты и комендант, а ничего не знаешь! Верно говорят, что ты деньги зазря получаешь! - обрадованно заголосила женщина. - Барри Вульф ход подземный отыскал, что из города в лагерь герцога ведет! Сама слышала, как он моему мужу рассказывал. Говорил, что только он один и знает о ходе, а больше - никто!
        - Так уж и никто? Ты знаешь, муж знает… Вон сколько вас уже.
        - Так Барри не сказал, где этот ход начинается да где кончается. Сказал, что нашел его, когда на охоту ходил. У нас он один охотник и есть, а больше нет дураков, чтобы целыми днями по лесу бродить. Разве что мой дурак с ним ходит, так с моего чего взять? Михель - он и есть Михель!
        - Подожди-подожди… - прервал я водопад слов. - Расскажи лучше, как все было. Кто такой Барри Вульф?
        - А чего говорить? Я же объяснила, что Барри охотой промышляет да чучела делает. Его мой муженек-дурачок вчера в гости привел. Вместе, видите ли, на стене стояли. Оба усталые, злые, мокрые. Дождь вчера весь день шел, немудрено промокнуть. Я им по рюмке шнапса налила, а Барри тетерева копченого принес. Чего бы иначе я на него шнапс стала переводить? Слово за слово, еще выпили, а потом - еще, под тетерева-то хорошо у них шло, а я-то и не пила, вы не думайте… Вульф и говорит, я, мол, месяц назад перед самой осадой на дыру наткнулся, что в город идет. Говорит, тропка в эту дыру ухоженная, не иначе контрабандисты шастают. Но, говорит, один не рискнул идти. Мужа моего Михелем зовут, как того дурака деревенского, что счастье свое искал-искал, да проворонил, давай, говорит, Михель, вместе туда сходим, когда осада закончится, может, найдем, что интересного. А еще говорит, если герцог про ход узнает, так сразу городу конец и придет! Потом заснули оба, а утром я и спрашиваю - где, мол, ход-то этот? А Барри этот, охотничек, заюлил - никакого хода нет, придумал я все. Ну а Михель мой, он, как тот Михель-дурак
из сказки, - ничего не помню, пьяный был… Я уж сегодня одной соседке сказала, другой - они не верят. Пошла тогда к господину Лабстерману, а он и велел меня в колодки на два часа посадить, чтобы, мол, языком зря не молола… Нет, мол, никакого хода и быть не может. Стою тут, как дура, а этот - пень глухой, даже и словом перемолвиться не с кем…
        - Так где, говоришь, охотник живет? - спросил я.
        - Да там и живет, где и раньше жил, - на Ключевой улице, второй дом справа. У него еще на дверях лосиные рога прибиты. Говорят, остались, мол, от жены, которая ему рога наставляла, а потом с купцом проезжим убежала.
        Дом с рогами я знал. Как же не знать такую достопримечательность!
        Весь дом состоял из одной большой комнаты с очагом. На стенах висели охотничьи трофеи - головы оленей и кабанов, рога и какие-то неизвестные мне черепа. Пол завален мусором вперемежку со шкурами. Тут же пустые бутылки и какой-то невзрачный человек. Запах такой, что можно не гадать, отчего у охотника сбежала жена…
        Барри Вульф, крепко сложенный мужчина с большими усами, но реденькой бородой, натягивал тяжелые охотничьи сапоги.
        - Михель, а Михель, нам на стену пора! - взывал он к совести лежащего, но тщетно.
        - День добрый, господин Вульф, - поприветствовал я охотника. - Не иначе вы тут пир закатили…
        - Ну какой там пир… - хмуро отозвался Барри. - Выпили-то всего ничего - вчера у Михеля пару бутылок, потом - у меня пару, а этот… - презрительно кивнул он на спящего, - уже и с копыт долой. Пить не умеешь - не пей! Не знаю, как его и разбудить-то теперь. И супруга у него, как на грех, куда-то запропастилась. Она бы быстро его подняла. Ничего, всыплет, когда Михель домой явится.
        - Фрау сейчас в колодках сидит… - сообщил я. - Про лаз подземный рассказала, а ей не поверили.
        - Да какой там лаз?! Брешет, дура. Ей вчера померещилось, что я ее муженька звал тоннель проверить. А к колодкам ей не привыкать - она, почитай, раз в месяц там сидит…
        - Брешет, значит? - улыбнулся я.
        - Брешет! - убежденно сказал Барри. - Вот не так и давно случай был. На мессе с соседкой подралась, которая раньше ее святой воды зачерпнула, - за волосы схватила и стала по храму таскать. Патер ей велел «Деуса» десять раз прочесть, а она - ругаться! Ее за это, помнится, к трем часам приговорили. А был еще случай, когда она на соседку поклеп возвела - та, мол, козу завела, которая перед окнами гадит…
        Я послушал бы еще, но времени было мало:
        - Барри, кто еще про подземный ход знает?
        Охотник засопел и принялся проверять одежду - не жмет ли.
        - Барри, радость моя… Ты что, не знаешь, что я с тобой сделать могу? - ласково спросил я.
        - Знаю… - пробурчал охотник. Потом, засмурнев еще больше, выдавил: - Я же на него давненько наткнулся. Вот только Михелю с его бабой и сказал, сдуру. Но Михель - он ничего не помнит, а жене никто не поверит.
        - А тебе этот ход зачем?
        - Хм, - слегка повеселел Барри. - А мне, господин комендант, тоже сгодилось бы через него кое-что таскать. Чем я хуже? Видел я, как таскают в город и кружево фландрийское, зеркала италийские, что запрещены к ввозу. Ну мало ли…
        - А не боишься?
        - Боюсь, - кивнул охотник. - Сожрут, ежели что… С какашками схавают, не поморщатся. Но если с их главным договориться, который на рынке стоит, то, глядишь, не надо будет чучела эти долбаные набивать да за птицами на старости лет бегать.
        - Однако… - покрутил я головой. - Как же ты жив-то до сих пор.
        - Потому и жив, что язык за зубами умею держать, - усмехнулся Вульф.
        - Значит, говоришь, без тебя этого хода не найти?
        - Не-а, - мотнул головой охотник.
        Охотник Барри Вульф умер быстро - только слегка удивился, когда нож вошел в сердце.
        «Умел бы ты язык за зубами держать, был бы жив», - заключил я, укладывая тело на пол, рядом с пьяным Михелем, и вытаскивая нож.
        Рисковать не хотелось. Фрау Хельга - большая сплетница, но если кто-то захочет проверить ее слова? Вряд ли у герцога много своих людей в городе, но они должны быть! Выбить из охотника правду - пара пустяков. Дядька он крепкий (был…), но не родилось еще человека, которому нельзя было бы развязать язык.
        Во дворе раздался предостерегающий кашель гнедого, а голос бургомистра прокаркал:
        - Артакс, скажите своей лошади, чтобы она меня пропустила.
        Лабстерман нервно постукивал по булыжнику тростью, но войти не мог, потому что гнедой своим крупом перегораживал вход в дом и время от времени демонстрировал задние копыта. Гневко нисколько не смущало, что он машет подковами перед физиономией главного лица города, - у него вообще напрочь отсутствовала субординация.
        - Я могу увидеть охотника Вульфа? - поинтересовался бургомистр.
        - Разумеется… - улыбнулся я. - Увидеть - да, можете.
        - Что такое? - сразу же насторожился бургомистр. - Что вы с ним сделали?
        - Говорят, излишнее знание вредно для здоровья, - туманно изрек я.
        - Значит, подземный ход все-таки есть. Вы узнали от Вульфа, где он проходит, и убили беднягу… - констатировал первый бургомистр и с сомнением в голосе произнес: - А мне, разумеется, вы об этом не скажете.
        - Почему не скажу? - удивился я и многозначительно сообщил: - Тоннель идет из города за городские стены…
        - Артакс, не изображайте фигляра, - поморщился Лабстерман. - Вы обязаны мне рассказать про подземный ход! Я, как первый бургомистр, обязан это знать!
        - Расскажу. Более того, я вам его покажу, - пообещал я. - Но - потом. После того как осада будет снята.
        Лабстерман был раздосадован, но не настаивал. Знал, что бесполезно. Ну а я почему-то решил ему о тоннеле ничего не говорить. Все-таки - это не моя тайна. И вообще, если бургомистр чего-то не знает, то мне это не повредит…
        Глава пятая
        СТАРЫЙ ГОРНЯК ГАЗЕНК НЕ ИСПОРТИТ
        Осаду снимают, когда к защитникам приходит помощь. Ну а коль скоро помощи ждать неоткуда, нужно обходиться своими силами. Сил у нас для этого тоже нет, однако есть одна идея… Конечно, дело хлопотное, трудное и шансов на удачу мало. Но, черт возьми, что мы теряем?
        - Жак, где можно найти горняка?
        Оглобля, вольготно раскинувшийся рядышком с самострелом, к которому он прикипел, как к родному, и бочкой пива, вопросу не удивился. А если и удивился, то виду не показал, а деловито поинтересовался:
        - Кто нужен? Разведчик, проходчик?
        - Кто-то, кто умеет делать шурфы. Слово такое есть, замысловатое… - попытался я вспомнить, но не мог: - Вертелось на языке - маркер… меркер…
        - Маркшейдер, - покровительственно усмехнувшись, подсказал Жак, протягивая руку к бочонку с пивом. С начала осады он не пил ничего крепче.
        - Точно - маркшрейдер, маркшейдер, - обрадовался я, пытаясь выговорить незнакомое слово.
        - Есть у меня маркшейдер, - кивнул «король нищих», припав к горлышку. Сделав основательный глоток, а потом - еще один, продолжил: - Старенький, не видит ни хрена, но дело знает. Раньше в серебряном руднике работал. Ну, когда ослеп - выкинули. Мои парни его подобрали, когда он с голоду подыхал. Я ему и поводыря приспособил, чтобы денежки собирал, - слепых жалеют. Но зря. Не мог он милостыню просить, хоть бей его, хоть убей. Гордый! Побил пару раз да плюнул - ладно, думаю, пусть живет - миску похлебки да корку хлеба найдем.
        - Ишь ты, жалостливый… - удивился я. Вроде, чего за Оглоблей никогда не водилось, так это филантропии. Вспомнился рассказ Эдди, как старшина забил костылем мальчишку…
        - Не… - протянул Жак, вытирая губы. - Не то чтобы жалостливый. Я бережливый. Подумал, а вдруг да пригодится старичок? Был бы он ткач, шорник, оружейник - так и хрен с ним, пусть бы подыхал. А тут не простой горняк, а обер-маркшейдер, хоть и в отставке. Вдруг да мало ли…
        - Рудничок серебряный разработать… - в тон ему протянул я.
        - Может, и рудничок, - не стал спорить Жак. - Или хотя бы выработку - все может быть… Опять же, раз ты спрашиваешь, значит - нужен тебе такой человечек. Авось сгодится на благо Ульбурга. Не зря я его два года в богадельне кормил.
        - У тебя и богадельня есть?
        - А как же, - ухмыльнулся Жак. - Куда мне старичков девать, которые работать не могут? Кто с каторги бежал, руки-ноги отморозил, а кто половину легких в руднике оставил. Кто - после пыток ходить не может… Есть и такие, что на покой ушли не с голым пузом да шрамами, а с большими денежками. Подумал я как-то, на досуге, да при церкви Кающейся Магдалины богадельню устроил. Те, кто денежку на «черный» день отложил, - те с удобствами живут, при полном пансионе. Тут им и жаркое с трюфелями, и вино, а кто может - так и девку Комнаты у них отдельные, как в гостинице. Конечно, не чета твоей, но тоже неплохо. Хочешь - смейся, хочешь - нет, но один из старикашек упросил, чтобы ему в подвале каземат обустроили…
        - Каземат? - не понял я. - А что это такое?
        - Как что такое? Да камера тюремная - дверь железная, решетки на окнах, гнилая солома да дыра в полу.
        - У него что, с головой не в порядке?
        - А ты бы в порядке был, если бы в тюрьме родился да всю жизнь по тюрьмам и каторгам болтался? Пика - он из таких. Мне пришлось человечка нанимать, чтобы тот сторожа изображал - хавчик тюремный приносил, вести с воли передавал.
        - Ничего себе… - покачал я головой.
        - А мне-то чего? Лишь бы деньги платил, - ухмыльнулся Жак. - Старик этот - бандит матерый, и денег у него немерено. Он пару дней в «тюрьме» посидит, день-два жирует, а потом целый месяц в комнатке - тихий, как мышка. Только и делает, что ест да спит да книги читает. Потом - месяц проходит, надо ему опять в «тюрьме» посидеть. Раз хочет - пожалуйста! Пика, он, почитай, все мои расходы окупает… Ну а те, кто вроде Герхарда - ну горняка слепого так зовут, кто ничего не имеет, живут в общих комнатах, на топчанах спят, но с голоду да с холоду не мрут. Опять же, опыт молодежи передают… Расходов, считай, никаких нет, зато - польза!
        - Был бы я королем, взял бы тебя в первые министры! - в который раз восхитился я.
        Жак Оглобля самодовольно усмехнулся, потер брюхо, уже изрядно залитое пивом:
        - Это мне из королей да в министры? Нет, я бы к тебе не пошел. Ну, когда тебе старика привести?
        - Чем раньше - тем лучше. А еще, нет ли у тебя человечка, который ради семьи на все пойдет? Скажем, такого… - задумался я, пытаясь высказать на словах то, что мне нужно, - который бы ради жены там, детей на пытки и смерть пошел?
        - Поищем, - пожал мой друг плечами, опять потянувшись к бочонку. - Если хорошенько поискать, то всегда можно найти то, что нужно.
        - Так уж и всегда? - не поверил я.
        - Ясен перец! Просто - нужно хорошо искать и денег не жалеть! Хотя на ловца и зверь бежит, даже искать не придется. Вон, смотри… - кивнул Жак на худосочного парня, одиноко стоявшего на галерее: - Вот этот сгодится. Знаю я его - Кястас, гранильщик камней. Работник, говорят, отменный. Работать пока может, но скоро умрет. Сбережений нет, зато есть жена и дочь.
        - А что с ним? - поинтересовался я.
        - Чахотка у него. Лекарь говорит - осталось недолго. Только - сам к нему иди и договаривайся. Не люблю чахоточных - от них, говорят, заразиться можно.
        Общаться с больными я тоже не любил, но, в отличие от старшины нищих, относился к этому философски, потому пошел к Кястасу. Решив, что сюсюкать и деликатничать не стоит, а лучше сказать все сразу, спросил:
        - Семью обеспечить хочешь? - Посмотрев в непонимающие глаза, уточнил: - Когда умрешь, жена и ребенок по миру пойдут. Так? Хочешь, чтобы они год-другой безбедно протянули?
        - Что сделать надо? - сверкнул парень глазами и зашелся в кашле, прижимая к губам большой платок.
        - Умереть, - спокойно сказал я.
        - Так я ж и так не жилец… - показал мне Кястас платок со следами крови. - Лекарь сказал - месяц-два. Ну три от силы…
        - Это понятно. Но от чахотки ты забесплатно помрешь, а если дело сделаешь, то денег получишь. Только умереть тебе… - сделал я паузу, посмотрев Кястасу в глаза.
        - Говорите, чего уж там…
        - Врать не буду. Если не повезет, умирать будешь долго. Может, пытать будут… Согласен?
        - Сколько заплатите?
        - А сколько нужно?
        - Много. Столько, чтобы девчонкам моим на всю жизнь хватило, - грустно усмехнулся Кястас.
        - Если много запросишь, буду искать другого, - предупредил я: - Сам понимаешь, желающие найдутся. А ты - хоть так умрешь, хоть - эдак. А своей смертью ты не только своих девчонок спасешь, но и весь город. Подумай… Ну может так случиться, что и жив останешься.
        - Вы расскажите вначале, что делать нужно, - тогда и скажу, сколько это стоит, - решил поупорствовать парень.
        - Нет, - покачал я головой. - Если узнаешь да откажешься… Тогда, понимаешь ли, твои девочки осиротеют тотчас.
        Кястас немного подумал, пошевелил губами, что-то прикидывая, сообщил:
        - Если жив останусь - сорок талеров. Худо-бедно, года на три им хватит… Ели не вернусь - тридцать пять…
        - Не понял? - вытаращился я на него. - Вроде бы наоборот должно быть?
        - Если вернусь, то все равно умирать. Значит, жене надо тратиться на похороны, на мессы. Гробы нынче подорожали. А коли убьют, так ничего не надо.
        - Держи, - протянул я парню кошелек. - Тут пятьдесят. Еще двести, если все удастся. Вернешься, похороню за свой счет. А теперь - слушай…
        Нужно было пробить добрых двадцать футов между Водяной башней, куда затекала река, и подземным ходом. Кучка стариков-разбойников во главе со слепым Герхардом, вытащенных Жаком из «богадельни», возилась несколько дней, пробивая какие-то каналы и колодцы. Я, объяснив старикам задачу (мои познания в горном деле вызвали смех!), попытался контролировать ход работ, но ничего не получилось. Шурф, который они вели, был до того узкий, что вдвоем туда было не пролезть. На мои требования взглянуть на шурф или, как там его - газенк? - каторжники отвечали неизменным: «Старый горняк газенк не испортит!» - и посылали меня подальше. Старики, прошедшие каторги и тюрьмы, не шибко боялись грозного коменданта.
        Будь это кто другой, я бы оч-чень обиделся, но тут просто уходил, чтобы не мешать. Больше переживал, чтобы старички ничего не напутали и сумели угадать как раз к тому моменту, когда Кястас заведет войско герцога в подземелье.
        Из-под земли раздался странный грохот, напоминавший раскат грома. Башня, постояв какой-то миг, стала проваливаться под землю. Она уходила строго вертикально, и казалось, что сооружение просто опустится вниз и вновь встанет на «ноги». Однако, когда галерея первого яруса сровнялась с поверхностью земли, обвалился один зубец, затем - второй, а потом верхняя площадка стала разламываться, увлекая за собой огромные куски старинной кладки. Через несколько минут на том месте, где стояла Речная башня, взметнулись брызги воды, смешанные с камнями и криками боли, а еще через минуту все улеглось и в пустоту, зияющую между стенами, устремилась вода, образовывая воронку…
        Мудрые строители, возводившие укрепление, оставляли между стенами и башнями небольшой зазор. Будь они соединены, обвалилось бы все вместе…
        - Как там наши старички? - озабоченно поинтересовался экс-капрал Будр, который не мог понять почему ему приказывают уводить людей из башни и снимать посты со стен, а потом горевал, что три старикана должны пойти на верную смерть…
        - Город не зальет? - спросил Густав, последние дни ходивший с видом побитой собаки.
        - Потом, - отмахнулся я, поднимая руку и командуя: - Арбалетчики!
        Рыцарей, что успели выйти из тоннеля до того, как его залила вода, перебили не вступая в ближний бой. Пехота из подземелья выбраться не успела…
        Река, плескавшаяся рядом со стенами, пробивавшаяся сквозь водяные ворота Речной башни, устремилась обратно, вымывая из подземного хода тела погибших ландскнехтов и рыцарей, а потом нашла новый путь - в овраг.
        Если от войска герцога еще кто-то остался, то вода преградит ему путь ничуть не хуже, нежели стены. Но, по моим расчетам, Фалькенштайн загнал в тоннель всю кавалерию и большую часть пехоты. Ловушка, расставленная мной, сработала…
        Это было непросто. Вначале - пробить шурф, чтобы вода залила подземный ход именно тогда, когда он будет заполнен противником, пребывавшим в полной уверенности, что его появление станет для нас сюрпризом.
        Не будь мы готовы - оно бы таким и стало. Конница, ворвавшаяся в город, вихрем промчится по узеньким улочкам, сметая защитников. А потом - в дело вступит пехота, которая добьет на улицах уцелевших и методически, дом за домом, будет прочесывать город.
        Ну а еще - нужно было показать герцогу подземный ход. Видимо, Кястасу это удалось. И зря он переживал, что вдове придется тратиться на похороны. Если он не умер под пытками, то, скорее всего, парень обрел свою могилу там же, где ее нашли солдаты герцога, и над ним уже плещется вода. Надо отправить кого-нибудь, чтобы отнес двести талеров семье Кястаса. Все равно - за счет города.

* * *
        Город отмечал победу дня два. Трактирщики выкатывали бочки с пивом прямо на мостовые, из погребов вытаскивалось все, что было не съедено во время осады. Гуляли улицами и кварталами. Радости было столько, что даже исконные соперники - зеркальщики и стеклодувы - не затеяли драки, а мирно заснули около пустых бочек.
        Мне пришлось посидеть на пиру в Городском Совете, пообниматься на улицах с горожанами, делая вид, что я пью вместе со всеми.
        Но если честно, то я эти два дня провел в постели. Причем без Уты и вообще без женщин. Пока горожане и горожанки праздновали, я отсыпался. Спал беспробудно два дня и две ночи, делая перерывы на еду.
        Удивительно, но горожане позабыли о Фрице Фиц-рое, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. А мне казалось, что парня торжественно выведут на Ратушную площадь и будут долго орать о городском праве, демонстрируя его живого носителя! Бюргеры позабыли, а я им не напоминал. Мой контракт подошел к концу, и теперь пора было уезжать.
        В последний день своего пребывания в вольном городе Ульбурге я решил проехаться по улицам и попрощаться с теми, с кем сражался плечом к плечу.
        Для начала посетил городскую ратушу, и лично господина Лабстермана, выслушал его сетования по поводу моего отъезда, отклонил заманчивое предложение, со смирением выслушал комплименты моей отваге и таланту. С меньшим энтузиазмом бургомистр выдал мне оставшиеся деньги. Но - выдал!
        Потом побывал у Жака, попрощался с латниками, с мальчишками из «летучего отряда». Не буду расписывать подробностей прощания. Народ даже пустил слезу, а у меня (что уж там греха таить!) на сердце скребли кошки…
        Проезжая мимо «богадельни» Жака, где жили отставные нищие, ушедшие на покой воры и увечные душегубы, умудрившиеся избежать встречи с виселицей, не удержался, чтобы не навестить старичков, спасших наш город. («Уже говорю - „наш“», - удивился я сам себе.)
        То, что старики умудрились выжить, - я уже знал. А вот как они умудрились, так и не понял. Ну да у них свои хитрости.
        Мало того что маркшейдер Герхард был слеп как крот, так он и походил на крота - маленький, сгорбленный и такой мохнатый, что шерсть торчала даже из ушей. Рядом с ним сидели еще два старикана, на фоне невзрачного маркшейдера выглядевшие богатырями. И как я уже понял - не только выглядели…
        Стол завален обгрызенными костями, грязными мисками и корками хлеба, на полу валялось пять пустых бутылок, а на столе дожидались своей очереди три полные и две полупустые посудины. Отставной маркшейдер и его друзья имели право на хороший обед. Может, на самый лучший в жизни! Будь моя воля, то выделял бы им деньги из городской казны. Ежедневно! Если бы не старый слепой маркшейдер, сумевший найти нужную точку, и не два старика, пробивших шурф, - не видать бы нам победы над герцогом!
        «Нет, раз в неделю, - поправился я. - При их аппетите казна останется пустой!»
        - О, комендант пожаловал! - поприветствовал меня Герхард, оторвавшись от гусиной ножки, которую он увлеченно обгладывал. Слепой горняк почуял мое присутствие раньше, нежели меня узрели его зрячие друзья.
        - Молодцы! - от всей души похвалил я стариков, на что они что-то нестройно пробубнили.
        Видимо, хотели сказать «рады стараться!», но помешали набитые рты. Или послали куда подальше, чтобы не мешал есть… Эти могут!
        - Я же тебе, комендант, сразу сказал - нужно газенк пробивать, а ты заладил - шурф, шурф, - самодовольно сказал маркшейдер. - Ты бы сказал бы еще - бремсберг.
        Стариканы, не отвлекаясь от еды и питья, подняли на меня осоловевшие взгляды и дружно заржали, а я виновато повел плечами:
        - Ну с кем не бывает… Я ведь человек-то в этих делах несведущий. Для меня все, что под землю идет, либо штрек, либо - шахта. Сложно.
        - Ну, комендант, ты хватил! - обиженно прогудел один из стариканов-великанов, лысый, как детская попка, зато - с клеймом на лбу: - Чего тут сложного-то? Тут разобраться - как два пальца обмочить. Шурф - это то, что на поверхность выходит. Его прямо сверху и бьют. А газенк, его изнутри проводят, и пробой до земли не доходит. Вот как в этот раз - чистый газенк получился. А был бы штрек, то вода бы сразу все залила. И Кястас зазря бы смерть принял.
        - А я ведь не чаял, что вы живы останетесь, - присел я рядом с дедушками: - Думал, поминальные службы придется по дедушкам заказать да свечки за их упокоение поставить.
        - Ну, парень, побегал бы ты по шахтам. Побегал бы, так и сам бы уйти сумел, - прогундел второй дед, стриженный ежиком, с проваленным носом, разливая вино: - Пить будешь? За победу?
        - Если только чокнуться, - хмыкнул я, принимая чарку. - За победу!
        - Ну - вольному воля, - философски изрек лысый шахтер, выпивая вино.
        - Имей в виду, комендант, - сказал Герхард, отбрасывая обгрызенную ножку и вытирая пальцы о рваный камзол. - Если в шахту попадешь, не путай штреки с газенками. Газенк - по нему породу вниз сбрасывают, а по штреку ты наверх выбраться сможешь.
        - Да мне вроде бы в шахте делать нечего, - пожал я плечами. - Мне бы по земле как-нибудь.
        - Кто знает… - вздохнул тот дед, что был лысым. - Я тоже когда-то думал - на кой черт мне эта шахта… А когда судья, паскуда, двадцать лет каторжных работ вломил, быстро узнал, почему шахтеры мышей любят.
        - Всего-то двадцать! - засмеялся тот, что с ежиком. - Да по тебе уже лет сорок, как «одноногая вдова» плачет. Двадцать лет в шахте - это и всего-то половина.
        - Так я и двадцати-то не пробыл, - ничуть не смутился лысый. - Два года серебришко добывал да сбежал. Не знаю, как люди могут сами под землю лезть? Чего там интересного?
        - Э, что вы понимаете! - возмутился Герхард. - Я, почитай, полста лет по шахтам провел. Лучше меня никто руду не умел искать. Ты, Артакс, если будешь золото искать, запомни - в Серых горах его нет! Это пан Анджей сказал, когда трактат писал о том, где золото искать. Так и написал - мол, нет золота в Серых горах! А ему верить можно.
        - Да что ты меня все в рудник-то отправляешь?! - начал я сердиться. - Век бы там не был…
        - И правильно, - одобрительно хлопнул меня по плечу «ёжик». - В рудники за золотом и серебром не ходи! Ты лучше в Самоцветные горы попадай. Есть там одно местечко - Мариинская подземная долина. Ее еще Волкодавкой кличут, потому что волков надавлено вокруг видимо-невидимо. Мол, собаки там летающие, что волков давят да каторжникам помогают. Там, хоть и трудно, но уйти можно с камушками. Я, когда из подземелья убегал, десяток камней унес.
        - Так уж и десяток? - не поверил лысый. - Как умудрился-то?
        - Ну, свой-то у меня всего один был, - признался «ёжик». - Нас ведь каждый вечер обыскивали. Еще девять охранник одолжил.
        - Сам? - удивился я.
        - Конечно. Я, когда его душил, то спросил: можно, мол, у тебя в карманах пошарить? Ну а раз он не отказал - значит, согласился! Правда, собак летающих не видел! Одичавших, которые вместе с волками живут, тех много.
        - Камни-то куда дел? - поинтересовался лысый. - Неужто все пропил?
        - Пропил девять. А десятый, когда на покой уходил, Хозяину отдал. Он мне сказал, что за этот камушек будет меня до конца века холить и лелеять.
        - И чего ж тебе, старому, на покое-то не сиделось? - поинтересовался я, прикинув, что «камушек» был действительно ценным.
        - Да скучно стало, - хмыкнул старик. - Хозяин стал знатоков горного дела искать, вон, энтому слепому дураку в помощники. А мы чем не знатоки? На пяти каторгах побывали, в трех рудниках породу дробили! Мы и вызвались. А пансион свой, если бы со мной что случилось, я парням завещал, кто на осаде увечья получил. Ну, теперь Хозяин пусть сам думает - откуда деньги на их содержание брать.
        - Ну ладно, мужики, - поднялся я с места. - Спасибо за службу. Жаль, нельзя вас орденом наградить. Да и медали город еще не придумал.
        - Да нам бы лучше деньгами, - весело прогундел «ёжик». - Бабы в последнее время меньше чем за талер не дают.
        - Скоро они тебе только за золото давать будут, - мрачно изрек лысый. - Да и то если такие дуры найдутся. Я уж и так бояться стал - не из-под тебя ли баба… Не одну бабу теперь до себя не допущу, пока не отмоется.
        - А, один раз живем! - ухмыльнулся «ёжик». - А мы с тобой уже чужую жизнь проживаем!
        Я вышел на крыльцо со вздохом облегчения. Три дедка, искалеченных жизнью и судьбой, хорошего настроения не добавляли. То ли домой ехать, то ли еще поболтаться по городу?
        Подойдя к коновязи, куда бросил поводья (привязывать Гневко не было смысла, но приличия должны быть соблюдены!), обнаружил, что мой конь беседует со здоровенным рыжим котищем, вольготно улегшимся на перекладине.
        Беседа проистекала в молчании. Гневко время от времени фыркал то правой, то левой ноздрей, а кот - поуркивал и махал лапой, то соглашаясь, то, казалось бы, отрицая. Хотя о чем могли разговаривать столь разные существа? Вряд ли гнедого интересовали особенности охоты на мышей, а кота - преимущества свежего овса над прошлогодним клевером. Но, бьюсь об заклад, оба были возмущены, что их диалог прервали. Кот вытаращил зеленые глаза и сердито зашипел, а Гневко дернул ноздрей, стриганул ушами и сказал: «И, и-го!» - выказывая недовольство.
        - Да ладно тебе, - примирительно сказал я, забирая повод. - Если надо поговорить - пригласи приятеля в гости.
        Гнедой посмотрел на кота, на что тот небрежно вскинул лапу - как-нибудь…
        - Подожди-ка, друг усатый, - вдруг догадался я. - Ты не Китц ли случайно?
        Кот лениво посмотрел на меня и стал вылизывать рыжую шкурку: «Положим, Китц. Ну а дальше-то что?»
        - Значит, мы с тобой соседи, - заключил я, на что получил уничижительный взгляд: «Какие соседи? Я - хозяин! А ты - мой постоялец. Должны же меня на что-то кормить!»
        - Домой поедешь? Гневко, ты не против, если нас будет двое? - поинтересовался я.
        Конь кивнул, соглашаясь, а рыжий громила почти без разбега метнулся вверх и оказался за мной, умудрившись не попасть когтистыми лапами в спину копытного друга. Хорошенько обмяв местечко, Китц боднул меня лбом: «Поехали!»
        Я ехал по городу и смотрел, как он постепенно оправляется от тягот осады. Конечно, за три дня (минус два, потраченные на пьянку) сложно все привести в порядок. Но все лишние камни, заваливавшие улицы, сложены в аккуратные кучи - пригодятся, когда понадобится заваливать дыру в земле, куда уходила вода. Гильдия каменщиков уже развернула работы, чтобы возвести на месте рухнувшей Речной башню новую…
        Больше всего работы оказалось у гробовщиков. По общим подсчетам погибло не меньше двухсот человек. На кладбище, вынесенном за городские стены, добавилась целая аллея…
        Изначально тела солдат герцога, насчитывавшие более двух тысяч, хоронить не хотели. Бургомистры, вкупе с членами Городского Совета, считали, что собаке - собачья смерть. Мне, уже сложившему свои полномочия (хотя никто пока не рискнул сообщить, что наемникам нет места на заседании…), пришлось долго уговаривать, что так делать нельзя. Не знаю, сумел бы я убедить бюргеров (хоронить за счет города разбухшие трупы!), но на мою сторону встал патер, пригрозивший гневом Божьим…
        Около одного из домов суетился невысокий старик, казавшийся еще меньше из-за горба. Судя по платью - не простой ремесленник, но и не купец. Что-то я его раньше не видел?
        - Здравствуйте, господин Артакс, - приветливо поздоровался горбун, пытавшийся убрать с мостовой осколки разбитого стекла.
        - Последствия осады? - усмехнулся я.
        - Скорее, последствия последствий! - отозвался горбун. - Наши славные горожане так радостно праздновали окончание осады, что разнесли вдребезги мои стекла. Правда, - заметил старик, - они же все и поправили. Оконное стекло, слава Богу, в Ульбурге не переводится. Плохо, что не убрали осколки. Школяров пока нет, приходится самому, - пожаловался он.
        Работать одновременно метлой и совком ему было неудобно. Не удержавшись, я спешился. Что это на меня нашло, не знаю.
        - Давайте вместе, - предложил я, забирая у горбуна длинный совок.
        - Благодарю вас, - смущенно поблагодарил меня старик, орудуя метлой. Вдвоем мы очень скоро закончили работу, и горбун с удовлетворением сказал: - Ну вот, господин Кауфман может быть спокойным - все в порядке. Наш третий бургомистр уже был у меня, пригрозил, что, если мусор не будет убран, он закроет школу, - пояснил он. - А мы и так из-за этой войны серьезно отстали от расписания.
        - Вы учитель? - поинтересовался я, хотя это было очевидно.
        - Конрад фон Штумпф, директор Высшей школы вольного города Ульбурга, - представился горбун, а потом с легкой гордостью добавил: - Магистр истории…
        - Юджин Артакс, наемник, - не менее любезно представился я и, не удержавшись, добавил: - Бакалавр философии. Обычно просто - Артакс.
        - Вот как? - с удивлением вытаращился на меня магистр истории. - Бакалавр философии - наемник? Позвольте, разве может ученый заниматься такой ерундой, как война?
        - А вам, господин фон (выделил я) Штумпф, родственники не говорили, что вы занимаетесь такой ерундой, как наука?
        - Ну, со мной - особый случай, - усмехнулся магистр, скосив глаза на горб: - Для меня очень трудно выковать латы. Может быть, пройдем в аудиторию? На улице разговаривать не очень удобно.
        Почему нет? Решив, что добраться домой я мог бы и пешком, поинтересовался у гнедого:
        - Домой не хотите?
        Жеребец фыркнул: «Подождем», - а кот вообще ничего не ответил - он в это время подыскивал возвышение, чтобы оказаться на одном уровне с собеседником. Да и кто я такой, чтобы его сиятельство Китц удостоил меня ответом?
        - Проходите, господин Артакс, - открыл передо мной дверь магистр, - тут у нас учебные аудитории. Лекционный зал, библиотека.
        Аудитории, зал… Пышные названия, но я увидел две полутемные комнаты. В лекционном зале стояла длинная скамейка, а к стене прикреплена аспидная доска. Библиотека - она же жилая комната: два высоких шкафа, забитых книгами и свитками, отгораживали местечко, где стояли топчан, накрытый одеялом, и огромный письменный стол, заваленный пергаментами и бумагами.
        - Присаживайтесь, - радушно предложил хозяин, указывая на топчан.
        Для себя он принес из «лекционного» зала «кафедру» - крепкий, но очень уродливый табурет.
        - Жилище не очень большое, но мне нравится. Правда, - извиняющимся тоном сказал Штумпф, - кроме воды и сыра, у меня ничего нет.
        - Жилище у вас отличное, - сказал я, не кривя душой. - У меня - вообще нет никакого жилища - и ничего! Есть я не хочу.
        - Кстати, ваше имя… Оно настоящее? - задумчиво спросил магистр.
        - Почти.
        - Я так и думал, - удовлетворенно сказал Штумпф, пытаясь откинуться на спинку, но, вспомнив, что у табурета ее нет, подобрался. - Я много лет занимался генеалогией… Особенно родословными правящих семейств. Отметить такую странность, как исчезновение одной персоны, было несложно. А не заметить сходство вашего имени с именем этой персоны было бы недостойно исследователя.
        Двадцать лет назад
        В первые две недели меня хватало только на то, чтобы добрести до казармы и плюхнуться на койку, забываясь тяжелым сном без сновидений. Но постепенно стал втягиваться. Перестали пугать ранние подъемы, обливание холодной водой и утренняя пробежка в две мили «для улучшения аппетита». Пятичасовые занятия до обеда, двухчасовой перерыв и новые занятия до самого вечера… Через месяц я не удивлялся «старичкам», которые после утомительных занятий не спешили уходить в душное помещение, а оставались поболтать и выпить легкого пива.
        Кое-кто из ветеранов уже стал отвечать на мои приветствия, а некоторые не брезговали делиться «хитростями» нашего ремесла. Сержант, заметив, что я умею владеть мечом, похлопотал о нашивках капрала. Забавно, но капральством я гордился не меньше, чем степенью бакалавра философии, которая была мне присвоена по протекции родни. А глядя на двойные нашивки сержанта, понимал, что стать магистром теологии было бы проще, нежели достичь подобных высот…
        Через два месяца перестали спешить в казарму и мои сопризывники. Я к тому времени уже стал помощником полкового мастера-мечника. Никто не спрашивал, почему я выигрываю две схватки из пяти у мастера, три из пяти - у сержанта и пять из пяти у любого из солдат-ветеранов. Сопризывники могли противостоять мне только вдвоем-втроем. Ну а - самое странное - никто этому не завидовал. Напротив, даже ветераны из первой роты, проиграв учебный бой, одобрительно похлопывали меня по плечу.
        Несколько хуже выходило с рукопашным боем. Мне претило, что можно бить кулаком в кадык, сминая его, а двумя пальцами проникать в мозг прямо через глаз…
        Брр… Но после пары сломанных ребер (моих!), разбитого носа предубеждения стали исчезать сами собой, а на площадке оставался уже не бывший бакалавр, а безжалостный наемник, способный драться и убивать всем, что подвернулось под руку.
        Во время тренировок различий между ветеранами первой роты, что уже отслужили четыре года, и нами, молодыми щенками из пятой, не было. И их, и нас гоняли одинаково. Но кое-какие привилегии у ветеранов были. Например, они имели два свободных дня в неделю, а мы только один. Старослужащие могли ходить в город хоть каждую ночь (главное, чтобы по тревоге был в строю!), а мы - только раз в месяц.
        В город хотелось страшно! Из-за военного лагеря в городишко съехались курвы со всего королевства! Нам же из-за тощего кошелька (новобранцы получали в десять раз меньше ветеранов) приходилось брать одну девку на двоих, а то и на троих. Кое-кто из шлюх сами забредали в казармы, не опасаясь, что их затрахают насмерть, - сами были способны «пропустить» через себя целую роту и остаться довольными!
        Но в город нас отпускали только раз в месяц. В остальные выходные предполагалось отдыхать не отходя от казармы. Мои сослуживцы тратили это время на сон, на посиделки с кувшином вина, на бесконечные разговоры о том, что они будут делать после службы…
        Мне в выходные было тоскливо. Спал не больше, чем в остальные дни. Бегал по утрам, хотя никто не заставлял. А пить вино или пиво я в последнее время не мог…
        Библиотека в казарме была не предусмотрена, потому что его величество, создавая сказочные условия для жизни и тренировки наемников, как-то упустил ее из виду. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать занятия.
        Я метал ножи в многострадальное бревно, пытаясь сделать ступеньки, когда подошел дежурный сержант:
        - Кисть держи свободней, - посоветовал он. - Слишком напрягаешься…
        - Так? - поинтересовался я, отправляя очередной нож в цель.
        - Так лучше, - кивнул сержант. - Еще немного, и будет отлично. А теперь собирайся, там за тобой какой-то хлыщ приехал.
        - Что за хлыщ? - спросил я, недовольный тем, что меня отрывают от занятий.
        - А хрен его знает… - пожал сержант плечами: - Хлыщ как хлыщ. Карета с гербами. Он, как приехал, сразу к командиру полка пошел… После этого наш кэп приказал, чтобы ты брал манатки, а казенное добро сдал в каптерку.
        Все мои личные вещи уместились в куцый мешок, да еще и место осталось. Дежурный проследил, чтобы я отнес в оружейку деревянный щит, обитый потрескавшейся кожей, щербатый меч и неказистые доспехи - все, чем снабжает король наемника-новобранца. Каптерщик ухватил мое добро и скрылся с ним в глубине кладовой, как крыса в норе.
        - Ну пошли, - тронул меня за плечо сержант.
        - Подождите, господин сержант, мне бы еще расписку на оружие забрать, - почтительно, но твердо заявил я.
        - Зачем тебе расписка? - удивился дежурный.
        - А как я все обратно получу? Он же потом заявит, что знать ничего не знает. Будут за этот хлам из жалованья высчитывать.
        Сержант пожал плечами и уселся на табурет, показывая своим видом, что долго ждать он не намерен…
        - Господин каптерщик! - заорал я, пытаясь докричаться до самого дна норы. - Расписку давай!
        Будь я один, оружейник послал бы подальше первогодка, пусть и с капральской нашивкой, но в присутствии сержанта-свидетеля он не осмелился заявить «что знать ничего не знает!», поэтому приковылял обратно и бросил мне кусок пергамента со своими закорючками…
        Около ворот, на которых дежурили старые и увечные наемники, негодные для настоящих сражений (но связываться с этими калеками - ей-ей…), стоял ротный командир.
        - Стало быть, вон ты кто… - протянул ротный, посмотрев на меня так, будто бы в первый раз увидел. - А я-то, дурак, голову ломал - почему на мечах бьешься словно от рождения этому учился.
        - А меня никто и не спрашивал, кто я такой. Да и не рассчитывал, что обо мне вспомнят.
        На самом деле я ждал этого дня полгода, с того момента, когда обнаружил, что бороться с похмельем мне придется не в собственной спальне, а в казарме новобранцев…
        Человек, сведущий в геральдике, сразу определил бы, что карета, дверцы которой украшал герб - атакующий ястреб, увенчанный короной, принадлежала одному из самых знатных семейств королевства. Возле дверцы застыли два ливрейных лакея, а чуть поодаль прохаживался мужчина лет тридцати, одетый в простое дорожное платье, с коротким мечом на боку. Мои крепкие штаны и кожаная куртка (она же - подкольчужница), которые служили предметом зависти у сослуживцев (накопили бы сами, если бы пили поменьше!), казались жалким тряпьем в сравнении с его простым камзолом и грубым плащом.
        Мужчина, перестав прохаживаться, обернулся ко мне, раскрыв объятия:
        - Здравствуй, братишка!
        - Здравствуйте, брат, - ответил я на объятия, стараясь не испачкать его шикарный наряд.
        Слегка отстранившись и осматривая меня с ног до головы, а потом обратно - с головы до ног, мой старший брат Вольдемар одобрительно заметил:
        - Выглядишь замечательно! Повзрослел. В плечах раздался. И, судя по галуну, граф Юджин дослужился до звания капрала тяжелой пехоты! Блеск!
        - Благодарю вас, ваше сиятельство, - почтительно поблагодарил я.
        - Ну-ну, братишка, брось церемонии, - хохотнул Вольдемар. - Пора возвращаться домой. Думаю, воспитание беспутного бакалавра завершено!
        - Наверное, - дипломатично согласился я.
        - Да ты никак дуешься? - удивился брат. - Брось. Все было сделано для твоего же блага. Вспомни, сколько раз тебя приносили пьяного, окровавленного? А сколько раз приходилось спасать тебя от тюрьмы? Будь это кто-то другой, давным-давно гнил бы где-нибудь на руднике или махал бы веслом на галерах!
        - Я очень вам признателен за доброту, - поклонился я.
        - Ну полно, братишка, - продолжал улыбаться брат. - Теперь ты осознал - какова она, изнанка жизни? И ты предназначен для других дел, нежели пьяные кутежи да дуэли. Прыгай в карету, поедем домой. Там тебя ждет ванна, хороший ужин, старое доброе вино…
        - Простите, сударь, - покачал я головой, - к большому сожалению, вернуться не могу. Я должен служить его величеству в течение пяти лет, из коих у меня прошло только полгода…
        - Ой, не смеши меня, - скривился Вольдемар. - Какие там клятвы… Ну, чтобы не задеть твою честь нарушением договора, можно попросить кузена, чтобы он лично отменил соглашение. Капрал… - фыркнул брат. - Я дам тебе любой полк, который приглянется. Хочешь, будешь командовать тяжелой пехотой?
        - Благодарю вас, ваша светлость, - улыбнулся я. - Хотя ваше предложение лестно для меня, но принять его не могу. Я взял королевский талер, что означает - я должен служить пять лет.
        Мой старший брат - герцог Вольдемар де ля Кен, второй принц крови (первым был наш отец - младший брат бездетного короля Рудольфа), смотрел на меня, третьего принца крови, с брезгливым недоумением:
        - Думаешь, отец будет рад, узнав, что граф Юджин-Эндрю д'Арто стал наемником? - спросил Вольдемар.
        - А разве он не знает, кто я сейчас? Или отправить меня в наемники - ваша задумка?
        - Видите ли, дражайший граф, - с раздражением выделил Вольдемар мой титул, - вряд ли отец будет объяснять вам, мне или кому-нибудь еще, за исключением короля, свои поступки и решения. Но даже король не помешает отцу лишить вас титула.
        - Думаю, он будет прав.
        - Кто будет прав? - недоуменно нахмурился брат.
        - Его величество Рудольф Второй будет прав, что не станет запрещать герцогу де ля Кен-старшему лишать меня титула, - пояснил я. - Титулованный наемник… Смешно! Щиты, как вам известно, у нас без гербов. Так что, простите, брат, что оторвал вас от дел. И - прощайте, ваша светлость, мне пора.
        - Постой, дорогой братец, - разозлился герцог. - Хватит валять дурака! Что за ребячество? Если не хочешь вернуться добровольно, повезем насильно… Эй! - подозвал он лакеев и насмешливо приказал: - Хватайте его сиятельство и тащите в карету.
        Мой старший брат всегда отбирал для себя слуг, которые при необходимости могли быть и телохранителями.
        Морда одного из лакеев показалась знакомой. Где-то я ее уже видел… Но где именно? То, что не в замке у братца, это точно. Потом дошло - это тот самый верзила, что пил вместе со мной и лысым рекрутером… Точно - тот самый! И улыбается так же паскудно. Ну, урод!
        С полгода назад лакеи скрутили бы меня, не поморщившись, и забросили в карету как старую тряпку. Теперь от моего удара один из холуев резко выпустил воздух, выпучил глаза и упал на мостовую, усыпанную конскими яблоками. Второй (тот самый!) пропустил удар в челюсть и врезался головой в подножку кареты, едва не сбив с ног остолбеневшего брата. Оставив первого лежать, я подошел к тому, с кем у меня были старые счеты, и слегка добавил ногой по почкам.
        - Да, дорогой брат, - задумчиво сказал герцог де ля Кен, наблюдая за моими действиями. - Думаю, вы действительно стали наемником…
        С этими словами брат крикнул кучеру: «Трогай!» - и запрыгнул в карету, не обращая внимания на валявшихся без чувств лакеев. Я развернулся и пошел обратно в казарму…
        - Дурак ты, господин граф! - в сердцах сказал мне мой капитан, наблюдавший за этой сценой. - Ехал бы себе домой, в замок…
        - Сам знаю, что дурак, - кивнул я. - Только ничего не могу с собой поделать.
        - Вы не жалеете, что стали наемником? - поинтересовался магистр и поспешно добавил: - Понимаю, что этот вопрос вам уже надоел, но мне любопытно как историку. Вообще, забавно… Человек, имеющий право на королевскую корону, разгуливает по дорогам, как простой наемник.
        - Обычно я отвечаю: «А я и есть простой наемник!»
        - Интересно, как складываются судьбы. А если бы… - задумался магистр.
        - Судьбы, как и история, не имеют сослагательного наклонения… - усмехнулся я и процитировал любимую фразу моего профессора истории: - «Нельзя рассуждать о том, что бы было, если бы было…»
        - Вот потому я до сих пор магистр истории, а не доктор, - грустно заметил фон Штумпф и пояснил: - Я попытался защитить диссертацию, в которой доказывал, что историю необходимо изучать всесторонне, не ограничиваясь лишь констатацией фактов и их осмыслением. Представляете, что бы было, если бы республиканцам удалось подавить восстание Спартака?
        - А разве у римлян был шанс победить Спартака? - поинтересовался я, пытаясь уклониться от ученого диспута.
        - Увы, такого шанса не было, - горестно вздохнул магистр. - Слишком неравны были силы. Ведь восстание гладиаторов поддержали все племена и народы, мнившие Рим своим поработителем. А бывший наемник стал императором.
        - Наемник? - удивился я. - Разве император Спартак был наемником? Кажется, до того как попасть в плен, он был сыном фракийского короля. А потом - рабом-гладиатором.
        - А… вы не знаете самых свежих данных? - с интересом посмотрел на меня Штумпф. - Доказано, что гладиаторы - это люди, продающие свой меч. Они сражаются, чтобы принести друг друга в жертву темным богам. Именно они создавали империю. Но, подумайте сами, какую империю могут создать люди, поклонявшиеся темным богам? К тому же продававшие меч за деньги? Господин комендант, - поспешно заметил магистр, - я не имел вас в виду. У вас - абсолютно противоположный случай…
        - Но в конечном итоге единая империя рухнула и распалась на множество карликовых королевств и пару-тройку империй, - заметил я, пропуская мимо ушей намек…
        Слушать магистра было одно удовольствие. Но втайне я понимал, что его идеи насчет «альтер-истории» - глупость… Что толку сейчас гадать, кем бы стал полупьяный бакалавр, не избери он путь наемника? Очень даже может быть, что меня уже и в живых-то давно не было. Зарезали в пьяной драке, утонул в речке, в конце концов - упился до белой горячки и выбросился в окно. Или же все-таки в горностаях и короне?
        Глава шестая
        ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ - ДОЛГИЕ СЛЕЗЫ
        Я не стал расседлывать Гневко, а лишь кивнул ему на открытую дверь конюшни. Ясли сам найдет. Успеет поесть - хорошо, нет - будет лопать травку на обочине. Нам уже и так пора! Сколько можно торчать в этом городе?!
        Кот без моей помощи спрыгнул со спины коня и, муркнув что-то гнедому другу, недовольно посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: «Пошевеливайся!»
        - Прошу вас, ваша кошачья милость! - почтительно поклонился я, открывая дверь.
        Рыжий, не соизволив поблагодарить, прошел внутрь, держа хвост как скипетр. Вот уж кому не надо учиться королевским манерам!
        Явившись в большую залу, откуда ведут двери в разные части дома, кот твердо встал на все четыре лапы и, грозно задрав хвост, протрубил, как боевой слон: «М-мвяу-у!» - сообщая подданным о появлении августейшей особы…
        Из кухни, роняя на ходу кастрюлю, выскочила Эльза. Схватив рыжего бандита на руки, запричитала: «Масенький мой, заинька…» - перецеловала его когтистые пяточки и чмокнула во влажный нос. Откуда-то вынырнула Гертруда, попыталась отобрать «заиньку» у сестры, а когда та не уступила, едва не устроила драку… Наконец, одна из сестричек принялась наглаживать котику голову, а второй пришлось довольствоваться филейной частью. Уты пока не видно, но ничего - сейчас она прибежит и, на правах хозяйки, полностью завладеет хвостатым «сокровищем»!
        Кот, со снисходительностью высшего существа, взирающего на людскую суету, благодушно урчал. Рассчитывая, что, пока Китц терпит поцелуи и объятия, я успею собрать барахло и смыться, торопливо прошел наверх. Конечно, лучше бы уезжать с набитым желудком, но как-нибудь перетерплю. Пустое брюхо привычней, чем сцена расставания. Слезы, сопли, причитания… Фу!
        Однако, открыв дверь, понял, что просчитался, - в комнате, на аккуратно застеленной кровати сидела заплаканная, но внешне спокойная Ута. Как всегда, женская интуиция оказалась сильнее мужских расчетов.
        - За вещами? - равнодушно спросила она. Слишком равнодушно.
        - Мне пора, - присел я рядом с Утой, взял ее за руку и продекламировал чьи-то стихи: - Конь под седлом, его труба зовет, драбанты покидают город сонный!
        - Куда поедешь? - поинтересовалась женщина, проглатывая слезы и делая вялую попытку освободиться.
        - Куда глаза глядят, - отозвался я, раздумывая - удастся ли уйти без скандала? Пожалуй, без скандала удастся, но без лишних слез - нет…
        Ута положила вторую руку поверх моей, погладила шрамы и ссадины, спросила:
        - А почему на ночь глядя? Осень, дождь…
        - Какая разница? В случае чего заночую в стогу или в лесу. Мне не привыкать.
        - Я не могу тебя отпустить, пока не накормлю ужином, - твердо сказала Ута, смахивая слезинку. - Все готово. Да и твой конь должен поесть.
        Услышав про ужин, мой желудок предательски заурчал. Да и гнедой, верно, меня не поймет, если я заставлю его оторваться от еды. Ута встала, вышла из комнаты.
        - Эльза! Гертруда! Китц никуда не денется! Несите ужин нашему постояльцу! - донесся до меня громкий и строгий голос хозяйки гостиницы, а недовольное мявканье «хозяина дома» подсказало, что сестры кинулись выполнять распоряжение, оставив «масенького заиньку».
        «Однако… - хмыкнул я про себя, несколько обескураженно. - Постоялец… Не Артакс. И даже - не господин Артакс!»
        Ута между тем распекала сестер:
        - Н-ну, что вы там возитесь? Долго вы еще? Господин постоялец не любит ждать!
        «Вот ведь какой противный голос бывает у хорошенькой женщины, если она сердится, - вздохнул я. - Ну уезжаю, а что такого? - хмыкнул я и ехидно поправил сам себя: - Постоялец не уезжает, а съезжает!»
        Через несколько минут появился ужин. Особых изысков не было - все-таки осаду сняли недавно, и городской рынок еще не успел наполниться продуктами, но гороховая каша и копченые ребрышки наличествовали. И, разумеется, большая кружка с моим любимым квасом и оладьи.
        Я принялся за еду, исподлобья посматривая на женщину, ожидая, что Ута сейчас выйдет из комнаты и, нарочито громко топая деревянными подошвами, уйдет к сестрам. (Хотя чего уж там врать-то? Конечно, я надеялся, что она останется со мной!) Видимо, Уте хотелось того же, но она ждала, чтобы я сам предложил остаться. Я же старательно ел, делая вид, что все так и должно быть.
        Честно говоря, я просто боялся. Я понял, что начинаю привязываться к этой женщине. Может быть, не просто привязываться? Нет, надо бежать. Иначе я могу остаться здесь, в этом городе. Остаться, осесть, начать вести размеренную жизнь бюргера. Приму предложение Лабстермана, начну ловить «подданных» своего друга Жака, брать взятки от купцов. Или же освою какое-нибудь ремесло… Впрочем, денег хватит и на то, чтобы просто жить и ничего не делать!
        «И это я, „пёс войны“, водивший в бой полки? - возмутился я своим мыслям. - Нет уж!»
        Все-таки первой не выдержала Ута. Присев на мою постель, внимательно посмотрела на меня.
        - Странный ты человек, наемник… - горько улыбнулась женщина, обнаруживая предательскую складку в уголках рта: - Бежишь в никуда. А ведь мог бы осесть на одном месте. Мог бы потребовать у ратуши все, что заблагорассудится. Тебя могли бы сделать начальником городской стражи вместо Густава. Густав - хороший человек. Он не сердится на тебя за то, что ты его ударил. Напротив, переживает. Он с радостью уступит тебе свой пост.
        - Уже предлагали, - сообщил я. - Лабстерман предлагал ввести для меня должность четвертого бургомистра…
        - Бургомистра? - ахнула ревностная горожанка. - И ты отказался? Артакс, ты - дурак!
        - Не спорю, - кивнул я.
        Меня в этой жизни столько раз называли дураком, когда я от чего-нибудь отказывался, что спорить и объяснять, что я умный, не было смысла. Ну как же сказать фрау Уте, что меньше всего я хотел бы связывать себя такими вещами, как должности и посты? Я умею командовать, убивать, вести других умирать. Буду сам подставлять лоб под удары, заставлять других делать то, что им не хочется, но мне совершенно не хочется думать о тех, кого надо чем-то успокаивать, обнадеживать или обустраивать их жизнь… Я - хороший командир, но скверный начальник. И если кто считает, что это одно и то же, то ошибается.
        Было и другое, что меня крайне смущало, - счастья от одержанной победы хватит ненадолго. Эйфория, которую сейчас переживали горожане по поводу избавления от вражеской напасти, скоро пройдет, и мне припомнят многое, начиная от побитого кузнеца, повешенного старшины лудильщиков и заканчивая расходами на восстановление башни. Даже старый друг Жак, «ночной король», лишившийся источника дохода от контрабанды, как-нибудь крякнет и припомнит мне затопленный подземный ход. И, чем дольше я буду мелькать перед его глазами, тем больше он будет копить свое недовольство. Героев (А разве я не герой?!) любят мертвыми, чтобы поставить им памятник и забыть об их существовании. Живой герой никому не нужен.
        - Артакс, вы могли бы жить как нормальный человек… - грустно улыбнулась Ута. Когда она хотела меня укорить, то обращалась на «вы». - Вы могли бы жить тут, в гостинице, в своей комнате, или могли бы купить себе дом. Я уже присмотрела для вас миленький домик - вам бы он понравился - похож на маленькую крепость. А чтобы навестить коня, вам не нужно выходить во двор - из домика в конюшню ведет крытая галерея.
        Теперь уже не выдержал я. Прижал Уту к себе, обнял ее. Мне почему-то стало и сладко и горько одновременно.
        - Я не стала бы навязывать себя в жены… - сглотнула Ута слезу. - И запретила бы сестрам говорить вам, что я хочу за вас замуж.
        - Ты и это знаешь? - удивился я, припоминая подробности «уговоров».
        - И это - тоже, - с усмешкой сказала Ута, вытирая слезы. - Я не ревную… Кстати, - вдруг оживилась она. - Мне предлагали за тебя деньги.
        - Это как? - насторожился я.
        Сразу почудилось недоброе: наемный убийца, жаждущий знать, в какой комнате я ночую, во сколько я выхожу из дома и другие не менее полезные вещи.
        - А вот так… - покрутила головой фрау, показывая язык. - Вдова кожевенника - ей всего двадцать лет - предлагала мне талер, если я впущу ее на ночь в твою комнату.
        - Зачем? - не сразу сообразил я.
        - Ну, Артакс, ну насмешил… - расхохоталась женщина. - Словно не знаешь, зачем женщина хочет мужчину?
        - За талер?! - взвыл я от обиды. - Да я жеребца за три талера сосватал!
        - Так то за жеребца! - не унималась Ута. - От Гневко жеребята будут здоровые, а кто родится от тебя, неизвестно. Эх, надо было соглашаться!
        - Чего же не согласилась? Талер - неплохие деньги.
        - Я бы согласилась, но она отказалась внести аванс. А если бы ей не понравилось? - хихикнула «майн либер фрау».
        Внезапно став серьезной, фрау шмыгнула носиком и тихонько попросила:
        - Останьтесь до утра. Я буду расстраиваться, думая, как вы там, ночью, в дождь…
        Я посмотрел на грудь, вздымающую плотную ткань, подумал - какая разница? Днем раньше, днем позже.
        - У меня там конь оседланный… - сделал я последнюю попытку уйти. - Как он, в седле, в подпруге…
        - Эдди расседлает, - рассеянно ответила Ута и, видя мое недоумение, пояснила: - Ваш адъютант сидит в конюшне. Ему приказано расседлать Гневко, когда вы появитесь.
        А ведь точно, вспомнилось мне. Эдди уже расседлывал гнедого, так что конь возражать не будет. «А ведь это плохо, что мальчишка спит в конюшне, - с тревогой подумал я. - Надо бы сказать Уте, чтобы нашла парню место потеплее».
        Кажется, я начал испытывать отцовские чувства к этому мальчишке. Сколько лет Эдди? Лет шестнадцать? Будь я нормальным человеком, у меня могли бы быть дети такого же возраста. Или старше…
        - Ваш гнедой и ваш мальчик уже спят. Эдди мы постелили в нижней комнате, - улыбнулась Ута, словно услышав мои мысли. - Жеребцы спят стоя, но вам лучше лечь. Хотите, я сама разденусь?
        Хозяйка гостинцы поднялась и стала распутывать шнурки пояса, распускать шнурочки корсажа. Дальше я сопротивляться не мог, и мы рухнули в мягкие пуховые перины, которыми была застлана постель…
        - Я поняла - кто вы такой! Вы - странствующий рыцарь, который помогает людям, - заявила вдруг Ута, когда мы уже просто лежали рядом, словно муж и жена, прожившие вместе с десяток лет.
        - Рыцарь? Да еще странствующий? - откровенно расхохотался я.
        Чаще всего наемников сравнивают со шлюхами. В последнее время я даже морду за такое сравнение не бил. Смысл?
        - Я вас узнала! - Прикрыла она мой рот ладошкой. - Вы спасли меня когда-то, давным-давно…
        - Ута, я не странствующий рыцарь, а наемник, торгующим своим мечом и своим телом. А в Ульбурге я раньше никогда не был.
        - Это было не здесь, а в Таллебурге, двадцать лет назад… Нет, двадцать один год назад. Ко мне как раз посватался господин Лайнс. Сестры собрали кое-какие деньги, и я поехала покупать приданое - было неловко выходить замуж не имея даже запасной сорочки. Младший брат отца был купцом - даже не купцом, а так, мелким торговцем. Он часто ездил в Таллебург (на их ярмарке цены в два раза ниже) и взял меня с собой. Мы накупили сорочек, ленточек, постельного белья. Я была счастлива. А после ярмарки на нас напали ландскнехты. Я потом узнала, что это ландскнехты, - поправилась Ута, - а тогда мы решили, что это грабители. Дядя куда-то пропал, меня вытащили из возка, бросили на землю и стали задирать подол… Я хотела выйти замуж честной девушкой, поэтому сопротивлялась, как могла… Тогда солдаты схватили меня за руки и за ноги, растянули по земле и привязали к колышкам. Я решила, что, если меня изнасилуют, покончу с собой. А тут появились вы, разогнали солдат и освободили меня.
        - Таллебург, Таллебург… - стал я вспоминать. - Что я там делал двадцать лет назад? А, припоминаю…
        Двадцать лет назад я принял боевое крещение - впервые командовал десятком солдат не на учебном поле, а на поле брани… Мне казалось, что я участвую в самом грандиозном сражении, которого не было со времен великого завоевателя древности - Александра-Искандера… Потом поумнел и осознал, что это был бой, один из многих в очередной войне, которую король Рудольф, мой родственник, вел с нашим дальним родственником королем Угрии Фирсиусом. Что они делили, сейчас никто и не помнит. Вроде бы что-то связанное с рекой, - не то прибрежные воды, где ловится самая крупная рыба, не то - заливные луга, на которых пасутся коровы, дающие лучшее молоко… Река Рейнара, что делит королевства, постоянно меняет русло, создавая лишние проблемы дипломатам и солдатам. Это только крестьянам все равно, кому платить налоги.
        Обычно пейзане спокойно пашут землю, косят сено и только искоса наблюдают за сражениями, прикидывая - останется ли на поле что-нибудь такое, что может пригодиться в хозяйстве? После любого боя первыми мародерами становились именно пейзане, а уж потом - солдаты…
        Начало было не очень удачным для нас - пехота противника, вгрызшаяся в наш правый фланг, вышла в центр и едва-едва не захватила королевское знамя… Но на выручку подошла рыцарская конница, которой командовал первый принц крови, герцог деля Кен-старший, мой отец…
        Рыцари таранным ударом выбили вражескую пехоту, а наш левый фланг пошел вперед, вытесняя противника с поля боя.
        После сражения мою десятку отправили собирать уцелевших - и тех, кто ранен, и тех, кто пустился в бега.
        Небольшая рощица, через которую проходил купеческий тракт, показалась мне тем местом, где могли бы укрыться дезертиры. И я не ошибся. (Да и не было поблизости других удобных мест!) Первое, что бросилось в глаза, - небольшой купеческий возок, под которым сидел ополоумевший от страха мужчина в городской одежде. Вокруг валялись какие-то тряпки - не то мужские рубахи, не то - женские сорочки. А рядом трое солдат деловито распинали по земле красивую девушку. Будь моя воля - не стал бы мешать, но был строжайший приказ - гнать всех, кто попадется, к королевскому штандарту. Нужно было собирать все силы в кулак и двигаться дальше…
        - Парни, с девчонкой баловаться потом будете, - строго насупив брови, сказал я. - Всем велено собираться под знамя.
        Один из дезертиров, который уже приспустил штаны и стал пристраиваться между ногу девчонки, хрипло изрек:
        - Исчезни, щенок… Не мешай!
        - Ладно, парень, становись в очередь! - поддержал приятеля второй, маявшийся в ожидании - уже и руку засунул в штаны, «настраивая инструмент»…
        - После меня будешь! - осклабился третий, тряхнув густой черной шевелюрой. - Если чего от девки останется… Гы-гы-гы!
        Я посмотрел на троицу. Видно, что солдаты бывалые, но не из наших. То есть не из «птенцов Рудольфа». Уже легче.
        - Считаю до трех! - пообещал я и, видя, что они не внимают, скороговоркой сказал: «Раз-два-три», пнул первого прямо по обнаженному месту, треснул рукояткой меча второго, а третьего схватил за горло и слегка придушил… - Мне приказано собрать всех, кто может двигаться, - сейчас и немедленно! - повторил я и пригрозил: - В противном случае придется вас вешать.
        Троица злобно смотрела на меня, оправляясь от полученных ударов и вытягивая из ножен оружие. Насиловать девчонку им уже расхотелось, а поквитаться со мной - еще как.
        Года через два-три тройка мародеров не показалась бы мне серьезным противником. А уж то, что они разъярены, сыграло бы мне на руку! В тот раз я изрядно струхнул, но быстро нашел выход.
        - Я - десятник! - представился я и, слегка обернувшись в сторону (но так, чтобы видеть дезертиров), прокричал: - Парни, тащите веревку. Сейчас работа будет…
        Моя десятка, хоть и не в полном составе (Ренье получил рану в голень, а Жак Оглобля отправлен разводить костер и готовить что-нибудь съедобное), шелестела кустами и хрустела хворостом неподалеку, выпинывая из рощицы кого-то еще.
        Связываться с целым десятком троице не улыбалось…
        - Ладно, щенок, - хмуро пообещал чернявый, засовывая меч в ножны: - Я тебе еще это припомню…
        - Не сердитесь, парни, - виновато улыбнулся я. - В другое время - пожалуйста. Но, сами понимаете, приказ. Так что - ступайте во-он туда! - показан я им направление и утешил: - Там уже и жратву готовят. А девок вы еще найдете.
        - Успели бы… - прорычал первый, потирая причинное место. - И девку бы трахнули, и на сбор бы ушли. Чтоб тебя…
        Ворча, как побитые собаки, парни направились в сторону сбора…
        Я засмотрелся на девчонку. Из-под разорванной блузки выбивалась маленькая упругая грудь. Порванная юбка открывала всю женскую прелесть - белый и нежный живот, красивые ножки и черный треугольник волос между ними…
        Эх, хороша, чертовка! У меня застучало в висках. Решив, что насиловать связанную я не буду, стал распутывать веревки, которыми была привязана девушка. Вспомнил про нож, и дело пошло быстрее.
        Я уже был готов навалиться на девчонку, но тут, как на грех, со стороны лагеря донесся звук трубы, означающий построение…
        «Атакуют!» - пронеслось у меня в голове, выбивая все прочие мысли. А мне еще вести в строй десяток!
        Я побежал на звук, желая лишь одного - чтобы мы успели добежать…
        Мы успели вернуться и занять свои места. Вражеская конница прорезала наши ряды, словно нож масло, но выдохлась, а мы сплотили фланги, стискивая врага. Потом (и снова с запозданием!) подошли рыцари. Сражение мы выиграли.
        Касательно тех троих: одного зарубили у меня на глазах, второго я видел после боя - он умирал около лекарской палатки, а черноволосого повесили за конокрадство год спустя…
        - Я никому не рассказывала, что со мной было, не хотела ни о чем вспоминать… А потом все забыла. Ну почти все… - поправилась Ута. - Со временем и ваше лицо стало вспоминаться как размытое пятно… А потом, когда Густав привел вас в мою гостиницу, я узнала ваш голос.
        - Так бывает… - прошептал я, вспоминая только черный треугольник волос и белоснежные ноги, раздвинутые в стороны, остро пожалев, что помчался тогда на зов трубы, а не остался. Ничего бы не случилось, опоздай я на построение минут на десять-пятнадцать…
        - Ты вспомнил? - осторожно спросила Ута, заглядывая мне в лицо.
        - Вспомнил, - кивнул я. - Хотя это было так давно.
        - Вы не представляете, Артакс, как я молилась! Я молилась за вас, я просила у Господа, чтобы вы оставались живым и здоровым и чтобы мы хоть когда-нибудь увиделись… И вот, мои молитвы услышаны!
        - Вот так… - растерянно сказал я, не зная, что говорить дальше. Может, сегодня я жив-то лишь потому, что когда-то нечаянно сделал доброе дело? Тогда, возможно, я еще не совсем безнадежен?
        - Давайте спать, - приткнулась к моему плечу Ута. - Как же мне хочется каждое утро просыпаться рядом с вами.
        - Тогда уж - с тобой, а не с вами, - поправил я женщину.
        - С тобой, - улыбнулась Ута, начиная засыпать.

* * *
        - Очнитесь, Артакс! - сквозь тяжелый, словно саван, сон донесся требовательный голос первого бургомистра, и жесткий ноготь больно царапнул веко, задирая его вверх: - Ну вот вы и пришли в себя…
        - Где я? - спросил, пытаясь открыть второй глаз.
        - Под зданием ратуши, - любезно сообщил Лабстерман. - В камере, где содержался Фиц-рой. Впрочем, он и сейчас здесь…
        Сладковатый трупный «аромат» пробивался сквозь запахи прелой соломы и дерьма. Нет - не пробивался, а забивал собой все остальные «благовония». Сосед уже не разлагался, а тек.
        - Могли бы и вытащить, - хрипло пробормотал я, пытаясь ощупать голову на предмет ушибов, проломов или других травм. Определил, что часть тела, на которой ношу шлем, хоть и раскалывалась на части, повреждений не имела. Видимо, по голове не били. Провести полную ревизию помешали «браслеты», охватывавшие запястья. Железа не пожалели…
        Что же это было? Последнее, что я помнил. - Гертруда утешает плачущую Уту, а Эльза вручает мне на прощание кружку с квасом. Разумеется, отказаться я не мог. Выпил, вскочил в седло. Минут через десять, когда выехал из ворот, стало клонить в сон. А вот что было дальше, за воротами? Напрочь не помню.
        Значит, Эльза дала мне квас, куда было что-то подсыпано. М-да… Сто раз говорил себе, что доверять нельзя никому, кроме лошадей… Женщины, как правило, предают. Причем по такому поводу, который понятен лишь им самим.
        - Хотите знать, почему вы оказались в каземате? - сладенько поинтересовался старый хрыч.
        - Тысяча талеров - большая сумма, - криво улыбнулся я.
        - В ваших сумках нашлось семьсот талеров, - педантично уточнил Лабстерман. - Но это не считая оружия и доспехов. А это - еще столько же. Я не барышник, коня оценить затрудняюсь. Но думаю, гнедой стоит не меньше пятидесяти талеров. А то и все сто. Условно можно оценить все в две тысячи. Согласитесь, Артакс, город переживает нелегкие времена. Ваши деньги нам пригодятся. Хотя бы заплатить за восстановление башни, вывоз трупов, работу могильщиков. Хватит и на замену разбитых стекол!
        - Видимо, было тяжело меня притащить?
        - Ничего, мои люди справились, - хмыкнул бургомистр. - Хуже, что пришлось вас караулить всю ночь. Ждали, что вы поедете вечером, а вы соизволили отъехать с утра. Правда, пришлось положить вас в телегу и закидать соломой, чтобы никто не видел, а потом выгрузить с черного хода ратуши.
        - Рад за вас, - саркастически бросил я.
        - Кстати, - вдруг заинтересовался он. - А почему вы не кричите, что я мерзавец и предатель?
        - Зачем? - криво усмехнулся я, пытаясь пожать плечами. - Кто тут меня услышит? А вы это и сами знаете. Но дело-то ведь не только в деньгах… Правильно?
        - Да, - усмехнулся бургомистр. - Две тысячи триста талеров - крупная сумма, но не настолько, чтобы город рисковал репутацией.
        - Кто бы мог подумать, что первый бургомистр хотел сдать вверенный ему город герцогу. А теперь вы мне просто мстите.
        - Умный наемник. Догадался… - удовлетворенно хмыкнул Лабстерман. - А как, если не секрет? Голубятня?
        - В том числе, - кивнул я. - Когда размышляешь о предательстве, то в первую очередь думаешь о посланиях, переписке с врагами и прочем.
        - Впрочем, я так и предполагал… И вы, конечно же, допросили ее хозяина, а потом бросили тело в костер? Только что он мог рассказать? Голуби летели не в замок, а в другое место.
        Я не стал объяснять, что голубятню подожгли просто так, на всякий случай. И тело никто не бросал в костер. Кто знал, что хозяин побежит спасать птиц?
        - Было еще кое-что, - признался я. - Вы слишком поспешно убили своего зятя. Конечно, он был редкостным болваном, раз отдал окровавленную одежду городской прачке. Но и вы сплоховали…
        - В чем? - недоверчиво переспросил бургомистр.
        - Вы сказали, что были вынуждены убить своего зятя, потому что он бросился на вас. Мол, слуга удержал его, а вы пырнули.
        - И что? - нахмурился Лабстерман. - Что-то не так?
        - Только то, что ваш зять был убит часа за два до того, как мы пришли в дом.
        - Это - домыслы, не более… - сказал бургомистр, но как-то неуверенно.
        - Эх, господин первый бургомистр, - вздохнул я. - Вы, верно, забыли, что я часто видел мертвецов? И видел, и трогал. А тело убитого уже начало остывать. И еще… Говорить? - Дождавшись кивка Лабстермана, продолжил: - Рана на теле была раза в два шире, чем ваша шпажонка. Такой след оставляет нож. Скорее всего, кухонный. Вы же весь день провели в ратуше. Кто же убил старшину суконщиков? Ваша дочь? Или - слуга?
        - Какая разница? - отмахнулся Лабстерман. - Вы сами сказали, что мой зять - болван.
        - Мне кажется, это была ваша дочь, - предположил я. - Покрывать слугу вы бы не стали. Зато одним махом убили двух зайцев - покончили с зятем, который мог вас выдать, и стали героем. Браво!
        Я был совершенно искренен в своем восхищении. Действительно, случись убийство чуточку позже, я тоже принял бы на веру версию о герое-бургомистре, убившем родного зятя, предавшего город.
        - А что вам предложил герцог? - поинтересовался я. - Неужели дворянство?
        - Дворянство… - хмыкнул Лабстерман. - Дворянство можно получить другим способом. Берите выше - титул бургграфа. Правда, не мне лично, а моим детям и внукам.
        - Как-то с трудом себе представляю, чтобы император утвердил в качестве бургграфа вашу дочь.
        Я честно попытался представить дочь бургомистра в двенадцатилучевой короне, но не сумел. Видел я ее всего лишь один раз. Ну не смотрелась корона на растрепанной голове…
        - Разумеется, Сабрину бы никто не утвердил в качестве бургграфа. Зато император утвердил бы в этом титуле сына герцога Фалькенштайна, пусть и незаконного…
        - Стоп-стоп, начинаю понимать… - догадался я. - Ваш зять Кнут не был сыном бедного подмастерья?
        - Отцом Кнута был герцог Фалькенштайн, а матерью - дочка обер-мастера из Рюеня. Его светлость официально признал Кнута как своего сына, со всеми вытекающими отсюда правами и гербом… Разумеется, он не имел прав на наследование герцогства. Но, согласитесь, дворянство - неплохо для бастарда.
        - «В черном поле золотой коронованный сокол, сжимающий в лапах камень», - процитировал я описание герцогского герба и добавил: - У бургграфа Ульбурга герб был бы с полосой слева направо, означающей незаконнорожденность…
        - Вот как? - слегка удивился бургомистр. Подумав, пожал плечами: - Хотя какая разница. Со временем герб можно было бы и поменять.
        - Как же все здорово придумали! - восхитился я. - Ай да герцог!
        - При чем тут герцог? - обиделся бургомистр. - Это была моя затея! А Кнут, хоть и герцогский сын, но кретин, каких мало. Единственное, что он умел, - это пить да махать мечом. Герцог отдал его на воспитание своему близкому другу - графу фон Зельцеру. Ублюдка сделали пажом, потом оруженосцем. Научили танцам, искусству владения мечом. Граф обещал, что в скором времени Кнут будет посвящен в рыцари. А потом? Он изнасиловал дочь своего наставника, украл фамильный перстень, который тут же пропил… Фон Зельцер чудом не зарубил его на месте. Только из уважение к герцогу вассалы графа оставили его в живых.
        - Зато раздели донага, гнали несколько миль и травили собаками, как зайца… - дополнил я.
        - Вы знаете эту историю? - удивился Лабстерман.
        - А кто же ее не слышал? Правда, людская молва сообщала, что насильника все-таки затравили.
        - Как видите, он остался в живых. Но Фалькенштайн, при его нелепой любви ко всем своим отродьям, не захотел больше знать своего сына, и Кнут стал охранником у купцов, которые не гнушаются ничем ради наживы. («Вот чья бы корова мычала!» - мысленно усмехнулся я, но перебивать бургомистра не стал - пусть выговорится.) Я нашел его, когда он, обобранный шлюхой, валялся пьяным в канаве. Я вытащил его из дерьма, отмыл, сделал гражданином Ульбурга, придумал ему достойную биографию.
        - Зная, что он насильник и пьяница, вы, тем не менее, отдали за него свою дочь… - констатировал я.
        - Ну и что? - ухмыльнулся бургомистр. - Зато он сын герцога. Его светлость отрекся от Кнута лишь на словах. Никаких документов не было подписано! Юридически его статус и герб сохранили силу. Когда я встретился с герцогом и передал ему свои предложения, он был очень рад, что непутевый сын взялся за ум. У герцога хватает законных сыновей, поэтому он не может давать феоды бастардам.
        - Вот-вот, - поддакнул я. - Приличные отпрыски не женятся на дочерях бюргеров, даже если они являются первыми бургомистрами.
        Лабстерман искоса посмотрел на меня, но ничего не сказал.
        - Герцог получает город, сажает в качестве наместника своего сына, а император делает его бургграфом… - в задумчивости проговорил я. - Потом герцог получает титул короля.
        - Именно! - горячо воскликнул бургомистр. - Мои потомки стали бы внуками короля и, может быть, принцами. Разумеется, брак бургграфа и дочери бургомистра - моветон. Но правитель города - это не августейшая особа, которая может сочетаться браком только с равными. Правда, - вздохнул Лабстерман, - мои внуки не имели бы права претендовать на герцогский титул или королевский престол.
        - Лабстерман, зачем вам это надо? - поинтересовался я. - Вы - первый человек в городе. Торговля сукном приносит такой барыш, который не видел ни один герцог. Ну на кой вам эти титулы, тем более что они достанутся не вам, а вашим потомкам?
        Лабстерман насупился и принялся стучать по полу тростью (не забыл, каналья!). Помолчав, выразительно посмотрел на меня:
        - Вам не понять. Я очень люблю своих внуков. А если они не смогут продолжать то дело, которое я и мои предки делали сто с лишним лет? Вдруг у них не будет ни призвания к торговле, ни желания торговать? А титул бургграфа - это надежный кусок хлеба! Да и моя девочка очень хотела выйти замуж за титулованного дворянина. Когда я выяснил, кем является Кнут, то понял - это судьба!
        - М-да, вот, стало быть, как, - протянул я. - Теперь мне понятно, почему вы хотели сдать город. А какую роль вы отводили мне - ширмы? То есть вы, как первое лицо города, сделали все, что могли: закупали оружие, искали подкрепление и, наконец, нашли начальника обороны. Никто из горожан или членов Совета не мог заподозрить вас в предательстве.
        - Оружие нужно любому правителю, - резонно ответил бургомистр. - А подкрепление… Ну а кому я мог поручить искать помощи? Кауфману? Он, хоть и болван, но любое дело выполняет крайне добросовестно. Уверен - поручи я ему искать солдат - нашел бы. И вдобавок умудрился бы нанять кого-то из опытных и известных военачальников. Неужели вы считаете, что я доверил бы оборону города какому-то птенчику из какого-то там гнезда? Я никак не думал, что безвестный наемник, которого я встретил на дороге, способен так хорошо, так грамотно построить оборону. Без вас я бы сдал город сразу же. Даже не стал бы мудрить с ядом для караульных, со спуском моста. Герцог собирался захватывать графство Лив. Ну завернул бы к нам на пару дней. Я бы начал переговоры, убедил бы бюргеров - а убеждать я умею, вы знаете, - и мы бы сдались. Теперь же Фалькенштайн потерял войско и возможность стать королем. Я уже не говорю о сыне. И всё из-за вас!
        - А ведь ваш капитан говорил вам, что «птенцы гнезда Рудольфа» - люди серьезные…
        - Да кто такой Густав, чтобы я его слушал? Он всего лишь капитан городской стражи. Но он почему-то оказался прав… - скривился Лабстерман.
        - И когда вы обнаружили, что капитан прав? - поинтересовался я.
        - Когда вы умудрились сделать из городских пентюхов боеспособный отряд!
        - Понятно, - хмыкнул я. - Стало быть, первое покушение на меня устроили ваши люди?
        - Нужно было отправить человек десять, - с сожалением в голосе проскрипел бургомистр.
        - Хватило бы двух арбалетчиков, - заметил я.
        - Недодумал, - досадливо причмокнул языком бургомистр.
        - Эх, Лабстерман, - вздохнул я. - Как же вы скучны…
        Бургомистр, кажется, не ожидал от меня подобной реплики. Наверное, ждал, что я буду рычать, угрожать. Ну что там еще - грозить карами небесными и земными?
        - Да. Артакс, коль скоро вы догадались, что первое лицо города помогает врагу своего же города, вы должны были прилюдно меня разоблачить. Почему вы этого не сделали?
        - А зачем? - удивился я. - Мне заплатили, чтобы я защитил Ульбург от герцога. Деньги за это я получил. Город, как сумел, но спас. Что же еще? То, что кто-нибудь будет помогать врагу, - это обычное дело. Ну, - подумав, добавил я, - почти обычное. Все же первый бургомистр, помогающий врагу, - несколько необычное дело. Но если подумать здраво, то вы ведь ничем и не помогли герцогу. А за ваше разоблачение мне бы никто не заплатил. Ну а если честно, так и с доказательствами у меня было негусто. Так, сомнения.
        - У меня выросла умная дочь! - похвалился бургомистр, а я не стал с ним спорить.
        У меня, разумеется, еще оставались вопросы по поводу убийства. Почему Сабрина убила своего мужа? Дала ли она знать об убийстве своему отцу или это был экспромт? Но я спросил о другом:
        - Как вы убедили Эльзу дать мне снотворное?
        - Я ее не убеждал. Фрейлейн Эльза решила, что вы оскорбили ее любимую сестру, отказавшись жениться на ней. Поэтому - вас следует убить! Она просила аптекаря, чтобы тот продал ей мышьяк, - усмехнулся бургомистр. - Сказала, что яд ей нужен для травли крыс. Аптекарь заподозрил неладное, сказал, что яда у него пока нет, на это требуется время. Разумеется, доложил обо всем мне. Я приказал, чтобы он продал фрейлейн Эльзе снотворное, а не яд. Вы еще должны мне сказать спасибо!
        - Спасибо, - хмыкнул я. - Интересно, расскажет ли она сестрице?
        - Фрау Ута все прекрасно знает, - хихикнул бургомистр. - Но Эльза - ее родная сестра, а вы всего лишь случайный любовник. У нее их было великое множество.
        Мне захотелось дать в морду старику, но мешали цепи. Мысленно посчитав до десяти, выдохнул воздух и уже спокойно спросил:
        - Кстати, а почему вы уговаривали меня остаться? Даже какой-то нелепый пост предлагали.
        - Не такой уж и нелепый, - обиделся бургомистр. - Четвертый бургомистр - вполне реальная должность. Надо же было вас как-то задержать в городе. Вы - сильный и опытный воин, но я что-нибудь бы придумал. Например…
        - Лучше скажите, что стало с моим конем? - перебил я разглагольствования Лабстермана.
        - А ваша судьба вас не интересует?
        - Интересует, - кивнул я. - Только о своей судьбе я так или иначе узнаю. А конь - это важно!
        - В такой момент интересоваться каким-то жеребцом? - пожал бургомистр плечами. - Увы, куда убежал ваш гнедой, мне неизвестно.
        - Жаль, если он погибнет, - с грустью сказал я, хотя и надеялся, что Гневко сумеет выкрутиться: - Ну а что касается меня?
        - Есть несколько вариантов, - любезно сообщил бургомистр. - Первый - убить или отдать герцогу. Второй - оставить вас тут, в каземате.
        - Второй вариант - растянутый во времени вариант первый, - заметил я.
        - Именно, - деловито кивнул бургомистр. - Но оба варианта имеют свои минусы. Рано или поздно это станет известно горожанам. Вы не Фиц-рой. Это его тело лежит тут вторую неделю и пролежит еще столько же, пока я не прикажу вытащить и похоронить.
        - Ну так и приказали бы, - покрутил я носом. - Соседство, знаете ли…
        - Придется потерпеть, - ласково, как любящий дедушка, прошептал бургомистр. - У меня осталось только трое надежных парней. Но, зная вас, они не рискнут зайти в камеру.
        Я приподнял цепи и позвенел ими. Однако демонстрация бургомистра не убедила:
        - Цепи вас не остановят. Я не боюсь сидеть с вами лишь потому, что уверен - пока не узнаете все, что вам нужно, убивать меня вы не будете.
        - И потому еще, что это не поможет мне выйти из каземата, - добавил я, показывая на прутья решетки, сквозь которые были видны двое парней с арбалетами. - Если я вас убью - они будут стрелять.
        - Им приказано стрелять и в том случае, если вы возьмете меня в заложники. («Спасибо, что предупредил!» - мысленно поблагодарил я Лабстермана, потому что именно это и собирался сделать…) Мне, господин Артакс, терять нечего. Герцог считает меня убийцей своего сына, и мои внуки не станут графами. У меня единственная радость - посмотреть, как вы будете подыхать. Но убить или уморить вас голодом - слишком просто.
        - Оказывается, как мало человеку нужно для счастья, - усмехнулся я, хотя было совсем не смешно.
        - Зря иронизируете. Впрочем, мне пора. Ладно, господин наемник, - поднялся бургомистр с места. - Я еще подумаю, что мне с вами делать.
        Лабстерман подошел к дверям. Когда они стали открываться, а я уже напрягся, чтобы сделать прыжок, - в щель просунулось еще одно арбалетное рыло.
        - Вот так-то! - сказал на прощание довольный бургомистр и вышел, оставив меня в камере с полуразложившимся трупом.
        Мне не оставалось ничего другого, как лежать и размышлять. Жаль, разумеется, что влип так глупо. Хотя был во всем этом и плюс: если бы не господин Лабстерман, Эльза могла бы сыпануть какой-нибудь яд. Спасибо тебе, сволочь старая… Зацепила меня лишь фраза о том, что я один из многих любовников Уты. Правда? Или - желание еще разок меня унизить? Если так, то у бургомистра получилось.
        А все же бургомистр наивен, как малое дитя. Клюнуть на пустое обещание… Герцог Фалькенштайн не лишал своего сына ни герба, ни дворянства, потому что это сделал за него имперский суд. Более того - Кнут Угалант (такое имя носил тогда зять бургомистра, а вовсе не «фон Фалькенштайн») был заочно приговорен к смертной казни. Да и герцог не собирался ставить своего бастарда во главе покоренного города. Для этого у него найдется вассал, довольствующийся должностью управителя. Титул бургграфа прекрасно вписывался в полный титул будущего короля. Лабстерман же повел себя как деревенский дурачок: увидел яркое стеклышко и решил, что это солнце!
        «Дурак ты, господин бургомистр, - подумал я, оглядывая еще раз свое узилище. - Нужно было меня сразу убивать… Но коли не убил, пеняй на себя! Я же все равно выберусь!»
        notes
        Примечания
        1
        Капелина - шлем с козырьком и наушниками, прикрывающий шею. Особенностью такого шлема является наносник, который можно регулировать на нужную высоту. Замечу, что носить сей головной убор очень неудобно.
        2
        В Средние века комициями иногда именовали бургомистров.
        3
        Секста - читалась через шесть часов после восхода солнца (около 12 часов).
        4
        Matatinum (лат.) - заутреня. Читалась около 3 часов утра.
        5
        Primo (лат.) - предрассветная. Читалась между 5 и 6 часами утра.
        6
        Куртина - часть стены между двумя башнями.
        7
        «Взбешенный бык с рогами» означал, что изображенное на геральдическом щите животное стоит на задних ногах, а его рога выкрашены в иной цвет, нежели остальное тело.
        8
        Катапульта (лат. catapulta) - метательная машина, приводимая в действие силами упругости скрученных волокон (сухожилий. ремней и т. п.). Предназначалась для метания по крутой траектории камней, ядер, стрел и др. на дальность 250-850 м.
        Баллиста (от лат. ballista) - метательная машина. Состояла из горизонтальной рамы с желобом и вертикальной рамы с тетивой из скрученных волокон (сухожилий и др.), с помощью которой снаряд (камень, бревно, стрела и др.) выпускался в цель. Дальность метания 400-800 м, легких стрел до 1000 м.
        9
        Лейтенант в прежнее время был не званием, а должностью, означавшей «помощник». Таким образом, Густав, оставаясь капитаном городской стражи, являлся помощником т. е. лейтенантом коменданта.
        10
        Эзель (нем.) - осел.
        11
        В сущности, онагр (перрье) - это большая праща. На деревянных опорах установлено коромысло, на одной стороне которого - каменный противовес, а на другой петля. Вручную или с помощью барабана петля притягивается к земле, и в нее вкладывается камень. Потом петля резко отпускается, а противовес придает снаряду толчок. Требюше - почти то же самое, только сложнее и мощнее.
        12
        Вассал, отправляясь на войну по приказу сеньора, брал с собой свиной окорок. Когда окорок был съеден, вассал имел право вернуться домой, не ставя в известность сюзерена.