Сохранить .
Метро 2033: Свора Сергей Чехин
        МетроВселенная «Метро 2033»
        «Метро 2033» - Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают Вселенную «Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности на Земле, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        На этот город не падали ракеты, но пришедшее с юга ядовитое облако убило всех, кто не успел спрятаться в убежищах. Несмотря на пережитый ужас, уцелевшие не поняли урока и с упоением продолжили грызню за место под солнцем. Увлекшись новой войной, они совсем позабыли, что на окраинах обитают стаи чудовищ-падальщиков.
        Запасы мертвечины подходят к концу, и вот уже хвостатые хозяева руин совсем иными взглядами смотрят на двуногих соседей. Появляется Свора, ведомая беспощадным вожаком. И цели этой Своры - убивать, поглощать и размножаться.
        Сергей Чехин
        Метро 2033: Свора
        
* * *
        Злейшие друзья человека. Объяснительная записка Вадима Чекунова
        К собакам я отношусь хорошо. Но только до того момента, пока они не начинают внимательно посматривать на меня. А уж если еще и рычать принимаются - совсем дело плохо.
        Однажды, будучи еще молодым и даже не женатым, поздним ноябрьским вечером я вышел из дома своей девушки. Покурил возле подъезда, досадуя на то, что с ночевкой не заладилось - неожиданно вернулась со смены мама любимой. Выдохнул остатки дыма в морозный воздух и двинул по пустынной улице в сторону метро. Любимая жила на самой окраине тогдашней Москвы. До конечной станции «красной» линии от ее дома надо было пилить и пилить на автобусе. Разумеется, никакой общественный транспорт уже не ходил, а на такси денег у меня не было. Дважды мимо проехала патрульная милицейская машина, причем второй раз довольно медленно, заставив меня слегка поволноваться насчет китайской «выкидухи» в кармане куртки. Но все обошлось - впереди, у ночного ларька возле остановки, какие-то граждане затеяли драку, и стражи порядка устремились к ним. До закрытия метро оставалось минут сорок, я надеялся добраться за полчаса и успеть доехать хотя бы до кольцевой, до «Комсомольской», от которой рукой подать до моего дома. Вид у меня был боевой и уверенный - потертая «косуха», черные джинсы и крепкие армейские «берцы», подошвами
которых я хрустел по придорожной наледи. Несознательных граждан, ищущих приключений в поздний московский час, я не боялся - на то она и молодость, тем она и прекрасна.
        По одну сторону от меня тянулись пятиэтажки с тепло мерцающими окошками, большая часть которых уже погасла, а по другую высилась темная громада лесопарка под романтичным названием Лосиный остров. Вот оттуда-то, из тьмы, и выскочило что-то длинное и большое, покрутилось, метнулось туда-сюда под обморочным фонарным светом и устремилось прямо на меня. Все произошло так быстро, что лишь услышав царапанье когтей по асфальту, я понял, что на меня несется собачья стая. Больше всего напугало - ледяной ком сердца стукнулся в ребра и ухнул в желудок - что мчались собаки в полном молчании. Должны же лаять, рычать… Нелепая мысль-надежда: «Это не ко мне, мимо пробегут, я им не нужен». Понимание - нет, бегут именно на меня. Не меньше десятка. С каждой секундой все отчетливее видятся их мельтешащие лапы, вздыбленные холки. Уши, глаза, носы, пасти… Спазм в горле. Заевшая молния «косухи». Непослушные пальцы дергают карман, «выкидуха» пляшет в руке и отчего-то не открывается, потом раздается спасительный вроде щелчок. Пытаюсь успеть хотя бы направить выскочивший клинок в сторону подбегающих собак. Но куда там -
крупная грязно-серая псина прыгает и сбивает с ног. И вот тут уже, едва грохнулся навзничь, начинается ор, визг, лай, скулеж и рычание - одновременно. Первых укусов не ощущаю, боль пока не пришла, лишь задыхаюсь от дикого страха. Может, спасает «каленая» кожа куртки. Захожусь в крике - он тут же тонет в собачьем многоголосье. Пытаюсь отбиться ногами - ножа в руке уже нет, выпал, я даже не заметил, да и черт с ним, бесполезен, оказывается, совершенно. Нахлынула жгучая волна, толчками - добрались до ног, хватают и пытаются рвать. Я кричу что-то бессмысленное, резкое, в надежде отогнать тварей. Но куда там, стая вошла в раж. Все, что могу сделать - попытаться прикрыть горло и пах. Такой бравый и беззаботный еще несколько минут назад, я ползу на спине в сторону «хрущевок», весь в грязи, крови, полный самой настоящей безнадеги. Сейчас, вот сейчас от меня останется лишь рваный ком, вот тут, на полночной окраине. Жизнь не проносится у меня перед глазами, хотя я совершенно отчетливо сознаю, что вот он и пришел, смертный час. Скорее всего, собаки добьют меня и, обнюхав, унесутся вдаль, равнодушные, а я
останусь на дороге…
        …Ярким светом вспыхивает что-то под зажмуренными глазами. Какие-то звуки - не то лай, не то голоса - я уже не могу различить. Кто-то трясет меня за плечо. Я понимаю, что это не псина - те дергают иначе, уже знаю это. Милицейский патруль - тот ли самый, что дважды проезжал мимо меня, или другой, не важно. «Ментов даже свора боится!» - доносится до меня густой, сквозь хохоток, голос одного из спасителей. «Не свора это - стая!» - со знанием дела поясняет другой. Цокая языками, менты принимаются рассматривать меня и узнавать, кто я вообще такой. Этого вспомнить сразу я не могу - просто сижу, опираясь на асфальт и радуясь, что у меня есть руки, ноги, лицо…
        Давно это было. Уже и шрамы те поблекли, и новых потом прибавилось, а вот когда начал читать книгу Сергея Чехина - все ярко вспомнилось, словно вчера случилось.
        Конечно, у каждого из нас своя реакция на прочитанное. Это нормально. Главное ведь в художественном тексте - вызвать эту самую реакцию читателя. В случае со мной автору это удалось однозначно. Думаю, и вас «Свора» не оставит равнодушными.
        Вперед, друзья, за чтение!
        И - берегите себя.
        Все персонажи являются вымышленными.
        Все совпадения случайны.
        Пролог
        В голодный год и пес, и волк, и прочая тварь сбивается в большие стаи и теряет всякий страх к человеку, ибо терять больше нечего.
        Ярослав Егерь
        Илья бежал из последних сил, ведь по его следам шло нечто большее, чем смерть.
        Вот уже неделю от поста к посту, от костра к костру гуляли слухи о странных псах, не боящихся ни грохота очередей, ни пороховой гари, хотя прежде хватало выстрела, чтобы даже самые настырные чудища растворялись в лабиринтах мертвого города.
        Парень считал эти россказни очередными байками, коих у бродяг с избытком на все случаи жизни. В том числе и для того, чтобы запугать желторотого юнца и отвадить от добычи - хоть сборщики и работают на общину, но счет у каждого свой. И если раз за разом таскать бесполезный хлам, в мгновение ока загремишь в отряд обороны и до самой смерти будешь куковать на блокпостах.
        Не для того Илья с детства вкалывал, как вол, п?том (своим) и кровью (чужой) заслужив заветную нашивку, а вместе с ней - и доверие, не оправдать которое не имел права. Неудивительно, что бывалые да матерые посчитали его всего-навсего удачливым выскочкой. Отсюда - холодное безразличие, надменные взгляды и насмешки, отсюда же болтовня про жутких чудищ, потерявших всякий страх перед сломленным, израненным, опустившимся, но все еще венцом творенья.
        Попытка унизить, взять на слабо - вот откуда ноги растут. Илья был готов на все, лишь бы доказать - себе, не им - что встал в один ряд с лучшими из лучших не случайно, а по праву. Но, столкнувшись нос к носу со злом, понял - ему не врали, не стращали, не втаптывали в грязь, а в самом деле пытались предостеречь. И все сложилось бы иначе, если бы он знал: опыт - это не стрельба, рукопашка или чтение карт. Опыт - это умение отличать правду от уверенной лжи. Но в попытке доказать всем и каждому, что не баловень судьбы, парень повел себя, как ворона в павлиньих перьях.
        Так, как от него и ждали.
        Впрочем, псом, хоть раненым, хоть бешеным, сборщика не удивить - и не такое пускали на чехлы и коврики. Но сегодня вместе с шайкой хвостатых теней явилось то, что воспаленный разум наотрез отказался воспринимать частью искалеченной реальности.
        Демон, шайтан, бес - в разные времена разные народы искали слово для сущности страшнее самой гибели, но так и не успели найти. И даже новый мир, куда двадцать лет назад слуги сатаны извергли Преисподнюю, не дал бы древним мудрецам достойной подсказки.
        У хрипящего за спиной порождения не было ни имени, ни названия, да и откуда бы им взяться, если слезящиеся глаза беглеца превращали облик страшилища в черную кляксу с размытыми краями, увенчанную парой красных огней. Инстинкт отчаянно защищался, понимая, что и мимолетный взгляд на преследователя способен утопить сознание в бездне беспамятства, и тогда сам бог ему не поможет. Где же он был утром, когда парень отправился на вылазку, несмотря на все предостережения и слухи.
        Мог переждать денек-другой, мог пойти в отряде. Но в погоне за местом под солнцем позабыл простую истину: жажда славы, подогретая юной кровью, сгубила больше жизней, чем все клыки и пули на свете. Хорошо хоть ума хватило не соваться на Окраины, а из центра вся живность давным-давно откочевала на новые пастбища мертвечины, не оставив после себя ни кусочка кости, ни обрывка одежды. Как вскоре выяснилось, кое-кто задержался.
        Среди старинной лепнины фасадов и блестящих новостроек долгое время царили тишина и спокойствие, однако наткнуться на ценный хабар здесь можно было с такими же шансами, что и достать целое яйцо из упавшей со стола корзины. Запертая дверь в квартире панельной многоэтажки - немыслимое везение, но чаще приходилось обыскивать вскрытые и уповать на невнимательность (или привередливость) коллег по цеху. На базе сгодится все: от зажигалки до одеяла, от игрушки до цветочного горшка, но Илье посчастливилось отыскать истинный Клондайк. Кто бы мог представить, что в пустой комнате с ободранными обоями под вспухшим линолеумом обнаружится оружейный сейф. Хозяин забрал ствол и, быть может, стал грозой чудовищ, или вождем крохотного племени, либо сгинул, едва перешагнув порог, но оставил про запас десять пачек патронов с начинкой от утиной дроби до картечи.
        Рюкзак, минуты назад приятно тяготивший плечи, превратился в камень за пазухой утопающего. Илья бросил бы ношу, если бы не надежда уйти дворами - подъезд, крыша, и он спасен, ведь ни шавки, ни их алоглазый вожак не взберутся по отвесной лестнице и вряд ли протиснутся в узкий люк. Но стоило свернуть к подворотне, как клыкастые выродки в тот же миг с лаем кидались наперерез, брызжа зеленой слюной. Запашок от гадин шел такой, что миазмы из вспоротого брюха утопленника показались бы изысканным благовонием.
        Парень не представлял, сколько тварей вокруг - может, пять, а может, полсотни. Шорохи и рык доносились из каждого куста, из-за каждой машины - псы взяли человека в клещи, но почему-то не спешили нападать, отсекая одни пути и открывая другие.
        Когда сборщик собрался перейти дорогу, сразу три громадные псины выскочили из-за ржавых остовов, припали к асфальту и оскалили похожие на иглы зубы. От неожиданности палец впился в спусковой крючок, АКСУ вздрогнул и миг спустя затих, выкашляв в никуда последние пули.
        Задыхаясь и едва переставляя ноги, шуховец рванул к темному зеву арки. Блохастые дьяволы нагнали бы его в два счета - не родился еще человек, способный убежать от них на своих двоих, но вместо этого семенили за спиной, подгоняя хриплыми завываниями. Добравшись до высотки, парень вытащил «Макаров» и пальнул по мелькнувшему впереди силуэту. Вспышка озарила черный, словно залитый битумом бок, а маслина в который раз ушла в «молоко». Это на стрельбище легко выбивать десятки, а когда всего трясет и от усталости пистолет тяжелее гантели, дай бог в упор попасть.
        Илья зайцем проскочил арку и рванул к подъезду. От спасительной двери отделяли считаные шаги, когда из-под куста сирени выпрыгнула тварь и загородила путь. «А мужики-то не врали, - пронеслось в голове. - Рядом с этим и матерый волчара - щенок. Отожралась на мертвечине, дрянь. Зато теперь не промахнусь».
        Он отшвырнул «ксюху» и стиснул рукоятку «Макарова» ладонями. Громадный пес поймал грудью все пять пуль, но подыхать не собирался, лишь отступил на шаг и пригнулся, раззявил слюнявую пасть. От трупной вони сперло дыхание, желудок сжался в тугой комок. Пистолет отправился вслед за автоматом, а сборщик во всю прыть рванул к соседнему крыльцу, но не успел пробежать и половину пути, как впереди широкой дугой вытянулась целая стая. С десяток тварей уставились на добычу черными овалами глазниц, на дне которых горели янтарные точки.
        - Пошли вон! - взвизгнул юнец, чувствуя влажное тепло на скулах.
        Псы приближались, рыча и роняя тягучие нити. Илья развернулся, намереваясь драпать к дороге, но в арке уже маячили мохнатые фигуры. Остался последний вариант - сквер, а оттуда по прямой - к обнесенной каменным забором церкви.
        До дубовых створок он добрался ползком, сдирая ногти о ступени. Оставив на дверях кровавые отпечатки, он для верности стянул ручки ремнем. Глупая трата времени, ведь собаки не смогли бы их открыть, но понимал ли это вчерашний подросток, чью голову будто обсыпали мукой?
        Отдышавшись, парень включил рацию и с облегчением выдохнул, услышав знакомое потрескивание - передатчик чудом уцелел во время погони, как и рюкзак с хабаром. Теперь Илья вернется домой не просто с достойной добычей, он вернется героем, а что до седины, то так даже лучше - больше никто не посмеет называть его желторотым.
        - База, это девятый, прием!
        - Девятый, это база, - раздался усталый голос девушки-диспетчера. - Все в порядке?
        - Нет. - Он с трудом удержался от всхлипа, но льющиеся ручьями слезы вряд ли кто-либо смог бы осушить. - Тут собаки…
        - Где ты?
        - Церковь на «Родине».
        - Поняла. Немедленно отправляю «львов». Держись, помощь близко.
        Позже на допросе радистка скажет, что ей показалось, будто на той стороне взорвалась граната - столь сильным был раздавшийся грохот. За ним бахнуло потише - рация упала на пол, но микрофон все еще ловил единственное слово. Голос то срывался на визг, то ниспадал до неразборчивого шепота: «Нет! Нет. Нет…»

* * *
        - Видел когда-нибудь такое? - Майор коснулся исполосованной створки, и та повисла на верхней петле.
        Кадавр качнул головой. Дверь выглядела, как после столкновения с ковшом экскаватора.
        - Вот и я не видел. Ладно, заходим.
        Банан перекрестился, переступая порог. Карина фыркнула, но ничего не сказала.
        Девятый сидел в конце молельного зала, вжимаясь спиной в алтарь. Остекленевшие глаза чуть не вылезли из орбит, рот распахнулся до передела, а правая рука вытянулась вдоль туловища - бедняга пытался то ли защищаться, то ли заслонить пятерней то, что надвигалось от входа. То, что разнесло дубовые доски, как гнилую фанерку. То, что заставило пацана поседеть.
        - Ран нет, - произнес медик, осмотрев тело.
        - И отчего он помер?
        - Вскрытие покажет. Но дам девять из десяти, что бедолага преставился от страха.
        Глава 1. Дикая охота
        Июль 2033
        Белгород
        71 километр к северу от Харькова
        Население до Войны ~ 377 000
        Население после Войны ~ 4000
        Старики верят: волчий вой - к большой беде. До сих пор ходят слухи, как около века назад в лесах и топях что-то выло по ночам, а вскоре пробирающий до дрожи звук сменился куда более страшными сиренами и леденящим душу баритоном: «Внимание! Говорит Москва».
        Многие убеждены - и перед Катастрофой замогильное вытье разносилось по округе. Его слышали в деревнях, хуторах и сторожках, построенных там, куда не успела добраться цивилизация с ее рациональностью и научным объяснением всего и вся, в крохотных оплотах человечества в дикой и до сих пор неизведанной природе, на зыбкой грани меж небылью и явью.
        И вот, спустя долгие годы после гибели старого мира, когда, казалось, дела шли хуже некуда, ночную тишину вновь пронзил раскатистый рев, но уже не среди лесов и топей, а в шаге от последней твердыни человечества, где еще сохранились хоть какие-то намеки на закон и порядок.
        Марк откинул одеяло и подошел к окну. В стекле отразилось бледное морщинистое лицо, слезящиеся глаза за линзами в роговой оправе обвили щупальца лопнувших сосудов. В свои пятьдесят пять Фельде дал бы фору молодым, но усталость и постоянный стресс год за годом отравляли тело и душу. А тут еще и треклятое завывание действовало на нервы. Врач жил на предпоследнем этаже - выше стояли аккумуляторные батареи, а на крыше - нестройные ряды жужжащих, тарахтящих и стрекочущих ветряков. Вот и получалось, что тихие спокойные ночи, когда не приходится вздрагивать от воплей, выстрелов или всего сразу, выдавались столь же часто, как и гроза в январе.
        С непривычки не то, что век не сомкнешь, тик подхватишь или чего похуже, а тут еще чертова псина разрушила и без того шаткий распорядок. Как рявкнет - и сна как не было, можно не пытаться считать овец или глотать таблетки. К счастью, выли редко, пару раз в неделю, но и этого хватило, чтобы у слабых духом потекли чердаки.
        Этажом ниже громыхнул выстрел. Заверещала женщина - так громко, словно стояла в шаге от Марка, ей вторил пронзительный детский визг. «Еще один», - прозвучал в мыслях жестокий, но обыденный вердикт. Подобное происходило и в обустроенном, благополучном Технологе - не у всех хватало сил столько лет жить в аду.
        Бабахнуло еще два раза, крики смолкли. Доктор, на ходу натягивая черный вязаный свитер, рванул из комнаты с прытью, которой позавидовал бы заправский спринтер на пике формы. Лестница дрожала от дробного топота - со всего корпуса стекался вооруженный люд: кто в полном облачении, с дежурства, кто в майках и трениках, прямиком из кроватей. Пролеты перегородили хмурые ребята с «калашами» - зевакам тут делать было нечего, а зевакам со стволами - тем более. Но еще и года не прошло, как Фельде сменил автомат на скальпель, и охранники помнили его как опытного сборщика и «полевого» ученого, предпочитавшего изучать подарочки нового мира в естественной среде, а не в безопасных лабораториях. Вот и пропустили без вопросов, не столько из-за медицинских познаний, сколько из-за незыблемого авторитета и умения находить общий язык со всеми: от мала до велика. А в сложившейся ситуации хочешь, не хочешь - придется договариваться, ведь если заложники ранены, горячку штурма точно не переживут.
        Охрана собралась у триста второго кабинета, где с семьей жил Миша Шукшин - душевный мужик и превосходный сборщик, для него сольный рейд в город - что поход на кухню за чаем. Даже будучи серьезно потрепанным улыбчивый розовощекий бородач не переставал балагурить, пока не отключался от наркоза. На жену только что не молился и все ногти изгрыз, узнав, что без кесарева не обойтись. Малышку боготворил, хотя та росла слабой и часто болела, не боялся рисковать, лишь бы родные ни в чем себе не отказывали. А теперь они - заложники, и то если очень повезло. В интересное, однако, время живем.
        - Куда? - рявкнул усатый верзила, заступив Фельде дорогу.
        - Мне надо с ним поговорить, - с привычным хладнокровием ответил доктор, не отводя взгляда.
        - Скоро «львы» подойдут и поговорят.
        - Там могут быть выжившие. Штурмовать нельзя.
        - Не тебе решать, - огрызнулся амбал.
        - Уверен? - Врач шагнул к нему, и спорщик будучи на голову выше и раза в два шире в плечах изменился в лице и отступил, но, услышав ехидные шепотки соратников, набычился пуще прежнего и приготовился дать отпор. Но тут в коридоре раздались мягкая поступь и едва заметное поскрипывание снаряги.
        К кабинету вальяжно, вразвалочку приближались «Белые львы» - элита, спецназ, диверсанты и разведчики, умельцы широчайшего профиля. И натиск в лоб, и рейд в глубокий тыл - не задания, а так, прогулка. Их знали все в городе, а боялись не только чужие, но и свои. Серая цифра, броники высшего класса, лучшие игрушки и связь. Но главное - абсолютное и беспрекословное подчинение Ректору, из-за чего бойцов за глаза называли личной гвардией Ярошенко. Если надо было решить скользкий вопрос, когда иные могут заартачиться - например, убрать шуховца или прикончить крейдера особо жестоким способом, посылали именно этих ребят.
        Вел отряд Семен Смирнов с позывным Майор - высокий и бородатый, с застывшей на лошадиной физиономии ухмылкой надменного, самодовольного мудака, с изжеванной веточкой в уголку рта, в огромных, на пол-лица, темных очках. Довершали образ презревшего мораль и смерть ландскнехта неторопливая, качающаяся походка и прическа в стиле «могавк» - подобие ирокеза на бритой голове. В группе он числился еще и подрывником и даже во сне не расставался с помповым ремингтоном.
        За ним брел сутулый мужчина среднего роста со смуглой кожей и чуть раскосыми глазами, не выражающими ничего, кроме безразличия. Кадавр - полевой медик, если не превзошедший Фельде в мастерстве, то и не сильно отстающий от признанного лекаря. На бедре - брезентовая сумка с красным крестом, на плече - похожий на масленку «кедр».
        Следом - кряжистый паренек с копной русых волос и пугливым взглядом. С виду - рохля рохлей, невесть как затесавшийся в спецуру, но это впечатление многим стоило жизни, ведь в обращении с РПК Банану не было равных.
        Рядом с ним Краб - высоченный радист, вооруженный «калашом» сотой модели.
        Замыкала строй невероятно красивая и столь же опасная Карина, баюкая на сгибе локтя карабин Симонова с оптическим прицелом. Пухлые губки и длинные каштановые локоны лишили сна и покоя каждого второго парня из общины, но еще больше сердец разбили ее точные выстрелы. Видная невеста не спешила менять ствол на пеленки, а всех ухажеров отшивала так, что самые стойкие сбегали, сгорая от стыда и позора.
        Пару раз Фельде доводилось пересекаться со «львами», и впечатления остались сугубо положительные, но в данном случае он пообещал себе приложить все усилия, лишь бы оставить отряд без работы.
        - Еще один слетел с катушек? - пробасил Смирнов, вытащив из кармашка разгрузки светошумовую гранату. - Отойдите от двери, сейчас мы его…
        Марк понимал - времени утекло критически много. Он мог бы попытаться остановить Майора - надавить влиянием, вспомнить совместные вылазки, послать, в конце концов, за Ректором, но на все это в лучшем случае уйдут минуты, и шансы спасти хоть кого-нибудь исчезнут, как пыль на ветру.
        Поэтому доктор без споров и увещеваний обогнул усача, отвлеченного появлением отряда, и дернул ручку быстрее, чем собравшиеся осознали, что произошло. А когда поняли - загомонили, затопали и собрались было сунуться за врачом, но Майор взмахом ладони утихомирил соратников и проворчал:
        - Пусть попробует. - И добавил: - Но если раздастся хоть один выстрел - заходим без команды.
        В просторной комнате, некогда бывшей кабинетом для семинаров, царил полумрак, разбавляемый занимающимся рассветом. Грузный человек сидел под окном, прижимая к груди неподвижные тела. Ноздри защекотали пороховая гарь, соль и металл - проще говоря, запах смерти. Костлявая уже стояла в уголку, дожидаясь своего часа, но судя по тихим стонам и надсадному, булькающему дыханию, страдальцев еще можно было вытащить из-под удара ржавой косы. Но сперва придется пообщаться со стрелком, а это - задачка не для всякого, с учетом направленного в грудь пистолета. Особенно когда на сто процентов уверен, что рука бывалого вояки не дрогнет, и пуля, несмотря на темень, угодит точно в цель.
        - Миша, это доктор Фельде, - начал Марк с порога, стараясь не выдать ни страха, ни волнения. - Помнишь меня?
        - Я не пойду, - всхлипнули в ответ. - Снаружи эта тварь… Я видел ее. Нет, не пойду. Не заставите. Не прикажете.
        - О чем ты? Какая тварь?
        - Но если я не пойду, кто позаботится о родных? Кто согреет, прокормит? - Здоровяк говорил сам с собой, не замечая гостя, но при этом продолжая держать его на мушке. - Пусть лучше так. Лучше для всех. Я не мог оставить их в мире, где бродит это существо. Я видел его глаза. В этих глазах - ад.
        - Миша, любую проблему можно решить. Даже эту. Помнишь, как все говорили, что Алена умрет при родах? Никто не верил, что ребенок выживет. Но кто в итоге оказался прав? Я помог тогда - помогу и сейчас. Что бы ни приключилось, твоя семья не виновата. Позволь отнести их в лазарет.
        - Они черные и пустые, но горят огнем, - продолжал боец, не слыша ни единого слова, кроме собственного бормотания. - Скоро… очень скоро и я отправлюсь туда. - Михаил поднял блестящее от слез лицо и поднес «Макаров» к виску. - Но мне не страшно. Ведь я буду там, а это существо - здесь. Это вам надо бояться. Вам…
        - Стой!
        Громыхнуло, пуля с хрустом расколола череп. Марк включил свет и распахнул дверь, прежде чем в кабинет вломились «львы». Присев у тел, доктор осмотрел раны, вздохнул и покачал головой. Один опытный хирург, одна оборудованная операционная, двое пострадавших. Как ни крути, какому богу ни молись, а всех спасти не получится. Кого же выбрать?
        Молодая женщина родит еще, но ребенок есть ребенок. Здравомыслие против совести, чувства против разума - пожалуй, самый сложный выбор из всех возможных.

* * *
        - Все резервы - на медблок, - распорядился Марк, натягивая перчатки.
        Вызвавшийся ассистировать Кадавр защелкал рубильниками в щитке у входа. Хотя на высоте ветер ревел круглые сутки, энергии постоянно не хватало. С одной стороны, сказывалось обилие самых разных потребителей, от упомянутых лабораторий и лазарета до кухни и транспортного цеха, с другой - жители бывшего университета привыкли к комфорту и с ропотом воспринимали всякую экономию тока, когда ради срочных нужд отключали свет на этажах или водонагреватели.
        Но в борьбе за жизнь мелкими неудобствами пренебрегают - без соблюдения этого простого правила горстка студентов и преподавателей никогда не построила бы самую развитую и технологичную общину. Пока медсестры включали лампу и отлаживали стол, доктор взял скальпель, как дирижер палочку - двумя пальцами, отчего острие играло при любом движении - и склонился над пострадавшей.
        Рентген показывал - пуля прошла на безопасном расстоянии от сердца, но пробила одно ребро и расплющилась о второе, наполнив грудную клетку осколками костей и свинца. На первый взгляд, немного - всего семь штук, но пока до них доберешься, пока достанешь, а крови утекло столько, что поддерживающие системы едва справлялись. Повезло еще, что за годы шуховцы добыли все необходимое оборудование, какое только было в поликлиниках и больницах. Но порой и самой современной техники не хватает, и этот случай - один из таких.
        Пришла врач из соседней палаты, куда доставили вторую раненую, развела окровавленными руками и произнесла всего одно слово:
        - Увы.
        Ангелы в белых халатах, большинство из которых Фельде обучал лично, завздыхали, закачали головами, но Марк не уделил всеобщей печали ни толики драгоценного внимания. Все, что его волновало в тот момент - монотонное попискивание кардиографа: слишком сильное, чтобы списывать беднягу со счетов, но слишком слабое для твердой уверенности в благополучном исходе.
        - Пинцет.
        В ладонь легла холодная тяжесть. Девушка промокнула взмокший лоб салфеткой, но хирург этого даже не заметил, целиком и полностью сосредоточившись на проклятых кусочках. Если операция обернется провалом, наисложнейший выбор потеряет всякий смысл, чего доктор себе не простит, пусть в произошедшей трагедии нет и намека на его вину.
        В помещение без стука заглянул Банан, вмиг получив порцию шиканья и тихого возмущения, будто крики и ругань могли бы навредить раненой или потревожить ее наркотическое забытье. Но пулеметчик не ушел, а зашипел в ответ:
        - Марк Антоныч… Марк Антоныч! Вас Ректор вызывает.
        - Ты - идиот? - накинулся на соратника Кадавр. - Сейчас все бросит и пойдет!
        - Мне Майор приказал позвать, - окрысился толстяк. - А ему - Ярошенко. Говорит, дело срочное, все шишки в сборе.
        - Подождут, - ответил врач, шаря пинцетом в легком.
        - Но…
        - И дверь закрой.
        Операция длилась еще полтора часа. Последний обломок упал в лоток, перчатки полетели в урну. Врач, не переодев замызганный халат, направился на предпоследний этаж, в сохранивший довоенную роскошь кабинет, куда без очень важных причин заглядывала лишь избранная верхушка. Фельде, пусть и полуофициально, числился в группе приближенных, но крайне редко пользовался своим статусом, предпочитая не вмешиваться в и без того отлаженный быт, а заниматься полезными делами вроде медицины, исследований и обучения молодняка.
        За овальным столом расселись деканы всех кафедр: от экономической, ведущей учет и распределение добываемых ресурсов, до военной, отвечающей за оружие и подготовку бойцов - как обычных постовых, так и сборщиков. Ректор - исхудавший лысый старикан в твидовом пиджаке - напоминал добермана перед броском. Он аж привстал, намереваясь вцепиться опоздавшему в глотку и как следует пропесочить.
        Но тут Тамара Гончаренко - единственная женщина среди заседателей - вопреки сложившимся правилам и нормам озвучила вопрос, волновавший всех, кто знал о ночном расстреле, еще не подозревая, что парой невинных слов обрекает себя на опалу.
        - Ну, как девочка?
        Марк настраивался на выволочку, поэтому вопрос застал его врасплох. Он замер, чем привлек еще больше любопытных взглядов, ведь заминку можно трактовать по-разному: от паузы перед доброй вестью до нежелания открывать страшную тайну.
        - Жить будет. Долго и, будем стараться, счастливо.
        Напряженная тишина разрядилась самым неожиданным образом - преисполнившаяся чувств женщина хлопнула в ладоши, остальные подхватили, и кабинет несколько секунд дрожал от дружных аплодисментов. Но всеобщее ликование тут же было прервано ударами по столу.
        - Кончайте балаган! - рявкнул Ректор, вытаращив глаза.
        - Так ведь… радость-то какая… - со слезами пролепетала Тамара.
        - Да?! А за ребят, пропадающих чуть ли не каждый день, тоже порадуетесь?! Давайте, рукоплещите - чего притихли?
        - Сергей Николаевич, извините, - сказал Фельде и занял свое место.
        Ректор дрожащими пальцами сунул шарик валидола под язык и глубоко вдохнул. Кровь отхлынула от потного лица, уступив болезненной бледности. Старик сцепил руки в замок, дождался полной тишины и произнес:
        - Сборщики пропадают - факт. И этого не избежать: крейдеры, твари, аномалии и бог знает что еще. Но в последнее время бойцы стали погибать один за другим. В разных местах, в разное время, будто их нарочно выслеживали. Но у бандитов мало сил, чтобы бегать за нашими по всему городу. Значит, дело в ином. И пока я ломал голову над разгадкой, исчезли сразу десять парней - вся дневная смена. Лишь один успел выйти на связь и передать вот это. - Ярошенко положил перед собой лист бумаги и прочистил горло: - Я на ж/д вокзале. Они повсюду. Помогите.
        Подняв взгляд, старик посмотрел в глаза каждому из собравшихся, и, удовлетворившись всеобщим напряжением, продолжил:
        - По словам диспетчера, за бедолагой кто-то гнался. Кто именно - и предстоит выяснить. Отправная точка известна, и я сразу же пошлю «львов» проверить ее и по возможности отыскать тело. Доктор Фельде пойдет с ними - опытный медик всегда пригодится. Вопросы?
        Вопросов не последовало, хотя Марка так и подмывало спросить, почему его посылают на столь опасное задание. Но ответ был слишком очевиден.

* * *
        От Технолога до вокзала - два километра по прямой: частный сектор, мост через Везелку - и вот уже железная дорога. Один из самых коротких и спокойных маршрутов к центру города, где лет десять не встречали ни твари, ни крейдера. Ведь оттуда в первую очередь вынесли все, представлявшее хоть какую-то ценность, а трупы погибших во время Войны собаки сожрали еще раньше.
        Белгород не бомбили в отличие от соседа Харькова, но пришедшее с юга ядовитое облако превратило большую часть людей в восковые фигуры, а растения - в идеально сохранившийся гербарий. Выжили лишь те, кто успел укрыться в многочисленных, но тесных убежищах, выходцы из которых и основали три крупнейших поселения.
        Студенты и преподаватели БГТУ с помощью примкнувших позднее военных, ученых и техников превратили университет в передовой оплот научной мысли и прогресса, закрыв двери всем случайным и бесполезным. Шуховцы принимали в свои ряды только первоклассных профи, экзаменуя абитуриентов с особой дотошностью - кормить и обеспечивать уют обузе никто не станет, это против Устава и здравого смысла.
        Поэтому те, кто мог и хотел трудиться, но не сумел пройти тщательнейшую проверку, заняли музейную площадь, превратив Диораму «Огненная дуга» и находящиеся рядом краеведческий и художественный музеи в неприступные крепости. Музейщики всех полов и возрастов сосредоточились на охоте, сборе и кустарщине, обменивая хабар и самоделки на еду и патроны. И если в Уставе старших товарищей почти два десятка пунктов, то у простых и свободолюбивых трудяг всего три: не убей, не укради, не обмани. Но распространяются эти законы исключительно на союзников, никоим образом не затрагивая третью сторону, представителей которой корежит от одного только слова «закон».
        - Эй, док, - позвал Банан. - Как думаешь, это люди или чудища?
        - Не знаю. - Марк пожал плечами и поморщился. За год безвылазной вахты в лазарете он сбросил килограммов пять, и некогда сидевший, как вторая кожа, камуфляж теперь болтался и шелестел на каждом шагу. - Могли постараться и те, и другие.
        - А мне кажется, это какая-то новая тварь, - продолжал рассуждать пулеметчик, считавший тишину во время походов особо изощренной разновидностью пытки. - Такое же возможно? Или нет?
        Фельде улыбнулся.
        - Оглянись вокруг. Разве в этом мире осталось хоть что-нибудь невозможное?
        Накрывшая город туча заразы не развеялась сама собой - ее разогнала еще одна аномалия неизвестной природы, воздушная стена, медленным смерчем кружащая над крышами, пробирающая до дрожи ненастными ночами и запредельно прекрасная летними вечерами, когда закаты окрашивают облачный нимб багряным золотом.
        Двум новообразованиям, опухолям на искалеченном теле планеты, стало тесно, и они принялись поглощать друг друга, забыв о главных целях - людях, чудом получивших шанс на спасение, но распорядившихся этим даром в привычной манере. Раздробленность вместо единства, война вместо мира - там, где не справились ракеты, человек разумный сам доведет дело до закономерного итога.
        Да, яд ушел из воздуха, но остался в трупах и растениях, изменяя уцелевшую живность - и хищную, и травоядную. Процесс, как начался двадцать лет назад, так и продолжается до сих пор, и пищевая эволюция не прервется, пока не останется последний кусок зараженного мяса и тот, кто сможет его проглотить. Поэтому Банан, несмотря на склонность к бездумным фантазиям, мог оказаться прав. Ведь за годы упорных изысканий так и не стало ясно, когда же бурлящий бульон вторичной биомассы перестанет изрыгать все новые, с каждым разом более уродливые виды.
        Потрепанные непогодой одноэтажные домики выгнутыми террасами спускались с холма, почти впритык подступая к берегу реки, рассеченной тремя мостами: железнодорожным - по центру и пешеходными - по бокам. Белгород во многом город контрастов: частные сектора соседствуют с элитными высотками, скверы с роскошными газонами и фонтанами - с промзонами, а заросший кустарником гаражный массив может граничить с вокзальной площадью - просторной и красивой.
        Но чего не отнять, так это стерильной чистоты, сохранившейся с довоенной поры. И хрустящая под ногами листва выглядела не мусором, а органичным дополнением залитых сепией улиц. Город-музей. Город-калейдоскоп. Город - ожившая фотография середины прошлого века, где застывшее время подарило всем живущим вечное лето, пробуждающее ностальгию по безвозвратно ушедшей эпохе.
        - И все же не пойму… - молчать для Банана было так же сложно, как и не дышать. - Пес съел труп и превратился в тварь. А если человек отведает мертвечины?
        - Как ты достал, - выдохнула Карина, хуже других переносящая болтовню соратника.
        - Я же по делу спрашиваю, - парировал тот. - Врага надо знать в лицо, а то мало ли, какая срань встретится. А доктор, - крепыш оттопырил большой палец, - вот такой спец по всякой срани.
        Марк поправил очки и чуть слышно произнес:
        - Человек, скорее всего, отравится и умрет. Животные менее восприимчивы к заразе. Почему - очередная загадка.
        - И все же, - не унимался боец. - Как вы там говорите… чисто теоретически, во. Если наш брат начнет меняться - кем… или чем станет в итоге?
        Фельде открыл было рот, но его перебил сердитый рык Майора:
        - Цыц. Работаем.
        Если до этих слов отряд напоминал туристов на прогулке, то после преобразился в матерых хищников, собранных и настороженных убийц. Пружинящий шаг - как по минному полю, сосредоточенные лица и цепкие взгляды, от которых не скроется ни единая мелочь. Даже Фельде выглядел, как во время сложнейшей операции, но вместо скальпеля пальцы сжимали ребристую рукоятку ТТ. Излюбленный для сольных выходов АКМ остался на базе: когда с тобой «львы», автомат - лишний вес. Но без тяжести в кобуре врач чувствовал себя, как без штанов - некоторые привычки не вытравить ни временем, ни сменой деятельности.
        К проржавевшим рельсам навеки прикипели колеса серо-зеленых мавзолеев, чьи нетронутые тленом экспонаты гуртились в тамбурах и тесных проходах. Яд убивал не сразу, и десятки, сотни пассажиров под рев сирен и вопли соседей ломились на перроны, не понимая, что на открытом воздухе смерть настигнет в разы быстрее.
        Не нужно было быть сыщиком, чтобы в точности восстановить события судного дня. Давка, выпученные глаза, раззявленные рты, кровь на сломанных ногтях - реконструировать трагедию легко. Сложно ею проникнуться. Осознать в полной мере. Почувствовать то же, что чувствовала спешащая в гости к сыну старушка, похороненная под копошащимися, как черви в банке, телами. Или хоть на миг впитать ужас маленькой девочки, которую обезумевшие родители пытались протиснуть в разбитое окно купе. Если бы каждый спасшийся познал хоть толику этого кошмара, город зажил бы по иным правилам. Но пока люди из последних сил тщатся разминуться с бедой, они, сами того не подозревая, множат ее день за днем, год за годом, и будут множить до конца веков, ибо некоторые привычки не вытравить ничем.
        Поезда - грузовые, пассажирские, пригородные - окружили перроны стальным лабиринтом, где могла притаиться любая тварь. К зданию вокзала вел мост, но прежде чем осмотреть терминал, Смирнов решил поискать следы снаружи.
        - Кадавр - первая платформа. Банан - вторая. Краб - третья. Карина - давай наверх и прикрывай. Мы с Марком прочешем крайние пути.
        - Стоит ли разделяться? - спросил врач, с тревогой поглядывая на давящих со всех сторон многотонных колоссов. Несмотря на чистое небо над головой, Фельде ощутил легкий озноб клаустрофобии, подпитанной ограниченным обзором.
        - А почему нет? - Командир шевельнул прутик и пожал плечами. - Твари, если и были, то давно ушли, иначе мы бы их уже встретили. А крейдеры и прочий сброд «львам» не помеха. Погнали. Раньше начнем - раньше отсюда свалим.
        Гусеницы товарняков стояли борт о борт, размежеванные не просторными перронами, а узкими бетонными плитами. Майор закинул за спину дробовик и по шаткой лесенке взобрался на цистерну с надписью «Огнеопасно». Топливо слили в первый же год, и громадный бак отдавал гулкой пустотой на каждом шагу, что ничуть не смущало Смирнова. Судя по расслабленной походке, в засевших на вокзале тварей он верил примерно так же, как и в падение метеорита на голову или в визит зеленых человечков. Возможно, потому и не заметил того, на что обратил внимание врач, напряженный до предела в окружении замерших, но все еще таящих угрозу гигантских стальных червей.
        - Ну что, док? - Семен опустился на колено и протянул ладонь. - Не забыл, каково оно - в поле?
        Марк ухмыльнулся и с ловкостью подростка вскарабкался на вагон, не издав ни единого звука на фоне грохочущего берцами спутника.
        - Видел? - дрогнувшим голосом спросил Фельде.
        - Видел что?
        Хороший вопрос. Все произошло слишком быстро: то ли тень мелькнула вдали, то ли мохнатая спина шмыгнула под колеса. Нечто черное и большое даже по сравнению с псами - новыми хозяевами пригородов и окраин. Как бы в чертовом лабиринте гробниц из гнилого металла не завелся свой минотавр - под стать окружению.
        - Не разобрал.
        - Может, показалось?
        Марк смерил напарника хмурым взглядом.
        - Я похож на человека, которому могло показаться?
        Лицо Смирнова разгладилось и одеревенело, намекая на быстрые, но тяжелые раздумья. Выждав пару секунд, боец кивнул, соглашаясь с упреком: сборщик, пусть и отошедший от дел, остается сборщиком, а этой братии чепуха не мерещится. Умение смотреть по сторонам и отделять важное от ерунды куда важнее выносливости или меткой стрельбы. Этот навык развивается задолго до первой ходки и проверяется всякий раз, когда несокрушимые стены убежища остаются за спиной. Те, кому кажется, в ремесле не задерживаются: или возвращаются на базу (чаще всего - по наводке соратников, которым слабые звенья не нужны), или гибнут из-за тварей и крейдеров.
        Поэтому Смирнов не стал спорить и выпячивать командирское «я», а коснулся красной кнопки на рации и пробубнил:
        - Карин, глянь на двенадцать часов.
        Снайпер облокотилась на обшарпанные перила и прильнула к окуляру. На добрый километр в указанном направлении тянулись покосившиеся опоры линий электропередач, справа бело-красным маяком застыла заводская труба, а вдоль змеящихся по гравию рельсов вытянулись технические помещения и склады. Стоило девушке доложить, что ничего подозрительного нет, как со стороны терминала затарахтел пулемет, едва заглушая отборную ругань Банана.
        - Какого хрена?! - рявкнул Смирнов, когда пальба стихла.
        - Псина! - выкашлял динамик. - Выскочила прямо под ноги…
        Фельде поднял руку, привлекая внимание Семена:
        - Спроси, большая?
        Майор нахмурился, явно устав от заскоков «прицепа», который, несмотря на все заслуги и опыт, доставлял больше мороки, чем пользы. Но слово Ректора - закон, и против него ничего не попишешь.
        - Слушай, наш Айболит интересуется, велик ли блоховоз.
        - Хм… - Толстяк цокнул. - Ну, примерно с волка. Щенок еще совсем. Хрен знает, на кой шатается тут в одну морду.
        - В том-то и дело, что не в одну, - протянул Марк, с прищуром разглядывая вереницы составов. - Лучше отойти на вокзал.
        - Мы еще не закончили, - буркнул боец.
        - Да. И рискуем закончить, как тот сборщик. И все остальные до него. - Фельде нервным жестом водрузил на переносицу соскользнувшие очки. - Я не первый раз в городе и знаю, как ведут себя собаки. Я изучил их повадки от и до, и происходящее сейчас мало на них похоже. Лучше отступить.
        - Отступай. - Ладонь в тактической перчатке указала на длинное белое здание с синими полосами, зеркальным фасадом и красными буквами «Белгород» на крыше. - Ты - не мой подчиненный, я - не твой командир. Поступай, как знаешь, а у нас приказ.
        Семен так увлекся склокой, что не сразу услышал Кадавра, успевшего трижды повторить одну и ту же фразу:
        - Стая на шесть часов. Около дюжины голов.
        - Стая на полдень, - отозвалась Карина. - Вдвое больше.
        Псы мчали без единого звука, как тени. Даже кошки удивились бы грации и тишине, с которой неслись в атаку существа, в чьей природе нет и намека на бесшумность. Ни рычания, ни воя, ни лая, коими собаки обычно встречали вторгшихся в их вотчину людей.
        Стаи воевали меж собой за укромные логова и россыпи лакомых, приправленных заразой трупов, - грызлись с запредельной жестокостью и беспощадностью к врагам. Но Фельде хватило бы и одной руки, чтобы пересчитать все нападения на человека за минувшие два десятилетия. И во всех случаях причиной становились либо бешенство, либо человечья жадность, когда сборщик в погоне за ценным хабаром лез в убежище ощенившийся суки.
        Но любая благодать рано или поздно заканчивается: сначала тела, а за ними - и негласное перемирие. Только слепой не заметил бы, что центр вычистили до последней капли крови, а Окраины вряд ли прокормят разросшийся в сытости приплод. И коль уж мертвых на всех не хватает, волей-неволей придется переключаться на живых, ведь и венец творенья забывает о всякой дипломатии, когда в брюхе пусто несколько дней подряд.
        И когда голодное чудище несется к тебе с явным ожиданием скорого перекуса, тут уж самый стойкий и закаленный ощутит холодок в затылке и дрожь в коленях. Представьте существо величиной с теленка и с прытью гепарда, которому не мешают ни обожженная шкура, ни длинные космы свалявшейся шерсти, похожие на лоснящихся черных пиявок. Добавьте сюда морды с настолько тонкой облезлой кожей, что рядом с ними обтянутые резиной черепа выглядят естественнее, и два, а то и три ряда острых, как у щуки, клыков, вразнобой торчащих из сочащихся гноем пастей, способных согнуть арматуру в палец толщиной.
        И этого хватит, чтобы человек с непривычки рухнул без чувств, но самое страшное в облике прямых потомков двортерьеров - огоньки в глубине глазниц: алые, желтые, почти белые, тлеющими углями светящиеся во мраке. Адские гончие по сравнению с этими красавцами - таксы, и одному богу ведомо, чем обернется столкновение с подобными созданиями, если те собьются в свору и заявят права на весь город.
        С высоты защелкал карабин - девушка старалась прикрыть отступающих соратников. Но бить по несущимся во весь опор тварям - занятие бесполезное, ведь даже бронебойные патроны не всегда пробивают сросшиеся ребра и толстенные лбы, а в единственные уязвимые точки - глаза - на ходу не попадет и ворошиловский стрелок. Обычные же пули вязли в пропитанных гноем космах и распухших мышцах, а если и рвали плоть, все равно не доставали до внутренних органов.
        Да, Банану удалось перебить самой ретивой псине лапы, но на это ушел весь рожок. Не сильно помогли и осколочные гранаты, брошенные Майором через левое плечо, будто волшебные гребни из старой сказки. Совместными усилиями отряд завалил бы трех, в лучшем случае - пятерых гадин и остался бы без боеприпасов против двух десятков порождений сатаны, соскучившихся по свежей крови и теплому мясу.
        Когда разведчики в полном составе собрались на мосту, Семен велел бежать в терминал без оглядки и даже не думать сопротивляться. И пусть этот день войдет в историю как первый раз, когда непобедимые «львы» сверкали пятками, но лучше обтечь, собраться с духом и отомстить, чем сгинуть без малейшего шанса на победу.
        Дверь в здание оказалась цела, но ненадолго. Троица псов на полной скорости врезалась в створки, разбив стекло и смяв уставшую сталь, как фольгу. К счастью, твари застряли, клацая пастями и обдирая шкуры, дав беглецам время добраться до узкой лесенки на крышу. Несмотря на суматоху и горячку погони, Фельде успел заметить бурые отпечатки на ручке и перилах, а значит, преследователи, сами того не подозревая, направили людей по верному пути.
        - Вот суки! - крикнул Банан и врезал ботинком по парапету. - Загнали, как мышей! И что теперь, гранатометы рожать? Или танк у музейщиков слямзить?
        - Не ори, - прохрипел Смирнов. - И так башка гудит от лая.
        - Не двигайтесь! - Доктор вскинул ладонь и опустился на корточки, словно перед ним простиралось минное поле.
        И хотя слой пыли на крыше справедливей было назвать ковром, а то и матрасом, мины бы в нем не уместились, а вот следы отпечатались, как на лунном грунте - полосатые отметины явно принадлежали пропавшему сборщику, а вот хозяина второй цепочки сразу определить не получилось.
        - Ладно, хрен с ним, с танком. Огнемет сварганить вообще не проблема, - рассуждал пулеметчик, который и в спокойной обстановке болтал без умолку, а уж после пережитого и вовсе не затыкался. - Будем жечь гадов. Любая тварь огня боится, и этим хвосты подпалим.
        - Угу. - Кадавр перегнулся через край и сплюнул. - Когда-нибудь пробовал поджечь мокрую шубу? Вот попробуй. И если одного кобеля отпугнешь своей горелкой, два других зайдут в спину и башку тебе откусят. Поодиночке эти сволочи не ходят, верно, док?
        - Бывает, и ходят, - пробормотал Марк, потирая острый, с ямочкой, подбородок. - Но редко.
        - Что это? - Семен присел рядом и уставился на глубокие следы. То ли у оставившего их была обувь без подошв, то ли босые ступни… размера эдак сорок седьмого, с отчетливыми вмятинами когтей.
        - Без малейшего представления.
        - Кстати, а почему следы такие… странные. Их разве не должно быть больше? Допустим, я представляю, как здоровенная псина вскарабкалась по приставной лестнице - как говоришь, в нашем мире всякое бывает. Но она что, на задних лапах потом шла?
        Врач повернулся к соратнику, смерил его хмурым взглядом и побрел по протоптанной в пыли дорожке, приведшей к высокому вентиляционному коробу. За ним, привалившись спиной и уронив голову на грудь, сидел пропавший сборщик. Левая рука вцепилась в рацию, правая прижимала кишки к затянутому темной коркой животу.
        - Твою мать… - шепнул Майор. - Кто ж его так?..
        Фельде, по привычке взяв боевой нож двумя пальцами, разрезал обрывки одежды и обнажил рану - вернее, целых пять рваных ран, как если бы бедолагу полоснули когтистой лапой. Но в таком случае разрезы не шли бы параллельно друг другу на одинаковом расстоянии. Скорее всего, неизвестный вспарывал бедняге живот, пока тот не умер от болевого шока.
        Продолжив осмотр, доктор заметил бинты на плече, а под ними - разодранную плоть. Картина потихоньку прояснялась: парня укусил пес, он спрятался на крыше, где наложил повязку, а после вызвал диспетчера. Кроме двери, перил и небольшого пятачка между ног трупа, крови нигде не было, значит, выпотрошили шуховца на этом самом месте. Псы не сумели добраться до цели, потому что еще ни одна тварь не научилась взбираться по перекладинам. И тогда явился некто и завершил начатое, но насыщаться парной человечиной не стал, а бросил ее, будто осознавая, что вскоре пропажу отыщут. Что же это? Предупреждение? Объявление войны? Случайность? Или?..
        - Краб, свяжись с базой, - распорядился командир. - Пусть пришлют всех, кого смогут. Надо порешить выродков здесь и сейчас.
        Марк вздрогнул, как от легкого удара током, и поднял голову:
        - Приманка.
        Бородач сдвинул брови, и даже очки не смогли скрыть выражение лица в духе: а не перегрелся ли ты часом на солнышке? Но из уважения к былым и нынешним заслугам собеседника выдавил из себя пару капель вежливости и уточнил:
        - В смысле?
        - Такое впечатление, что он хочет выманить из Технолога как можно больше народа. - Фельде встал и отряхнул ладони. - Если основные силы полягут, тварь получит и еду, и контроль над городом, ведь без нас ни музейщики, ни тем более крейдеры не продержатся и трех месяцев.
        - Погоди. - Смирнов выплюнул изжеванный прутик и скрестил руки на груди. - Кто - он? О ком ты сейчас говоришь?
        Марк пожал плечами.
        - Тот, кто оставил вот эти следы. Тот, чьи когти острее кинжалов. Тот, кто способен подчинить прежде разобщенные стаи. Я не знаю, о каком существе идет речь, но мы столкнулись с угрозой, подобной которой еще не было. Двадцать лет зло зрело под боком и теперь застало нас врасплох.
        Майор замолчал, стихли и другие «львы» в ожидании ответа на заявление, меньше всего подходящее уважаемому ученому.
        - Извини, - наконец изрек разведчик, - но это херня какая-то.
        Банан закивал, Карина поджала губы, Кадавр и Краб стояли, как истуканы, обдумывая услышанное и сопоставляя с известными фактами. И чем глубже вникали в суть выдвинутой гипотезы, тем четче осознавали ее право на жизнь, но вставать на сторону доктора не собирались - полномочия не те.
        - Хочешь сказать, - продолжил Семен, - что на Окраинах завелся этакий собачий оборотень, который копит блохастые войска и устраивает нам ловушки? Да в это даже дети не поверят!
        - Есть объяснение лучше? - спокойным тоном изрек врач.
        - Да в жопу такие объяснения! Это все равно, что объяснять молнию Перуном! Я вызову бойцов и вырежу хвостатую нечисть до последней шавки. Потом поймаю парочку крейдеров, и они, как на духу, выложат: кто, когда и зачем порешил пацанов. А ходящего на задних лапах разумного кобеля оставь тем, кто угорает от жаб-гипнотизеров, стен-предсказательниц и прочего бреда. Серьезно, Марк. Ну, вообще ни в какие ворота!
        - Твой скепсис обоснован. - Голос Фельде зазвенел булатной сталью. - Когда-то сомневались в необходимости вакцин. А еще раньше считали глупостью личную гигиену. Отрицать ненормальное - это нормально. Но я не позволю рисковать людьми, пока не выясню причину странного поведения собак.
        Смирнов фыркнул.
        - И что ты предлагаешь? Куковать на крыше, пока псины не уйдут? А вдруг позовут своего вожака - и что тогда?
        Он произнес это, как шутку - с легкой беззлобной издевкой, но преданные соратники вопреки обычаю не поддержали командира смешками и ухмылками, а с тревогой поглядывали то на выпотрошенного сборщика, то на уходящие к люку следы.
        - И тогда, - врач шагнул к здоровяку, не спуская глаз с блестящей глади очков, - будем молиться, чтобы стать последними, кому тварь выпустит кишки.
        Псы стерегли добычу до позднего вечера, окружив терминал стайками по три - пять особей. Состав караула то и дело менялся: одни уходили - наверное, перекусить - другие приходили на их места. Пару раз к семейным дозорным наведывались суки с подросшими щенками, которые то гонялись за сверстниками, то донимали взрослых попытками поиграть.
        Наблюдавший за распорядком осадного лагеря Фельде никак не мог избавиться от назойливой, гложущей душу, но глупейшей в своей основе мысли. А если это существо - назовем его Вожак, отринув чуждый уху и малопонятный термин «Альфа» - не забросило удочку в надежде выманить хоть кого-нибудь, а вывело из строя самую боеспособную единицу, тем самым ослабив рубежи шуховцев и открыв путь для новых, куда более кровавых нападений? Пока спецназ прохлаждается на крыше, блокпосты не получат оперативного подкрепления - придется либо посылать охранников, наловчившихся сражаться только против мишеней, либо перебрасывать людей с других опорных пунктов, тем самым пуще прежнего истончая оборону.
        - Нет… - Марк выдохнул и покачал головой. - Вот это точно бред.
        - Ты о чем? - спросил Майор, явно опасаясь, как бы товарищ не повторил судьбу Михаила.
        Врач отвернулся от усеянной черными точками вокзальной площади и сел на парапет. Потер глаза, окинул уставшим взглядом бивак под темнеющим небом. Кадавр и Банан резались в карты - пулеметчик раз за разом проигрывал и матерился под тихие смешки медика. Краб развалился на жестяном коробе и бережно, как прелести любимой женщины, крутил тумблеры радиостанции. Карина отсоединила прицел и наблюдала за округой, отвлекшись на пару минут для перекуса.
        Месяц назад можно было заниматься тем же самым без необходимости забираться на верхотуру. Причем в компании тех же собак, проявлявших к двуногим соседям не больше интереса, чем к столбам и гниющим остовам автомобилей.
        - Да так, - отозвался Марк. - Размышляю.
        Вечерний туман непроглядной волной обогнул дома, разлился по асфальту, облизнул пыльные борта троллейбусов и маршруток. Когда-то здесь бурлила жизнь, теперь это было кладбище поломанных игрушек сгинувшей цивилизации - одно из миллионов по всей планете.
        Белую пелену прорезал вой - тот самый, не дающий спать по ночам. Но одно дело - слышать его в неприступной крепости, среди прочных стен и забитых до потолков арсеналов, и совсем другое - внимать гласу нового хозяина города, когда от клыков и когтей свирепой Своры убережет лишь воля ее Вожака. От псов не убежать, не скрыться, и уж тем более - не защититься оружием, столь жалким и беспомощным на фоне огнеглазой смерти. Но сегодня у чудовищ сложились иные планы, и звук, похожий на смесь человеческого рева и похоронной собачьей песни с металлическими нотками старой сирены, растворился в мареве. Мохнатые тени вдали закружили у ног существа, один лишь силуэт которого пробуждал стойкое желание забиться в тесную нору, сжаться в комок и убежать себя, что это просто видение, морок, игра света и воображения. Вот только убедить не получится. Ни у кого.
        - Теперь видел? - пробормотал доктор, не слыша себя.
        - Видел, - ответил Семен, и собеседник впервые уловил в голосе матерого вояки неприкрытый ужас.
        Твари ушли, но никто из разведчиков не предложил оставить надежное, но порядком утомившее убежище и спуститься на улицы - туда, где за каждым кустом, углом, кузовом могло таиться зло, по сравнению с которым любое известное чудовище показалось бы унылой рутиной. Да и не очень-то хотелось возвращаться по темноте, привлекая налобными фонарями и людей, и нечисть. Заночевать можно и на крыше - и не в таких условиях приходилось дожидаться утра частым гостям мертвого города. Но тут Краб вытащил из рации штекер наушников и добавил громкости.
        - Всем, всем, всем! - прорвался сквозь треск очередей перепуганный возглас. - Это третий пост. На нас напали. Повторяю… - Речь утонула в хлопке гранаты. - На трешку напали! Помогите!
        Упомянутое укрепление было своеобразной линией Мажино белгородского разлива, стерегущей подступы к Технологу со стороны злейшего врага - крейдеров. Бандиты всего раз покусились на окруженный перевернутыми машинами и бетонными обломками пятачок у моста, но положили столько своих, что бурые пятна на асфальте и стойкий запах соли до сих пор не стерли ни дождь, ни ветер. А если учесть, что логово упырей от обители шуховцев отделяет четыре километра, потеря ближайшего пути на богатые хабаром южные окраины пошатнула и без того плачевное состояние пацанчиков с Завода. Неужели отчаяние и безнадега толкнули их на новый, заведомо обреченный на провал штурм?
        Но не надо было напрягать уши, чтобы вычленить из пальбы и воплей звуки, которые никак не могли издавать крейдеры. Звуки, хорошо знакомые чудом выскочившим из клацнувшей пасти разведчикам.

* * *
        Это место и по сей день не утратило малость жутковатой, но в то же время притягательной красоты. По обе стороны от серой ленты моста обильно разлился Донец в камышовой оторочке, и у берегов, словно животные на водопое, сгрудились пологие холмики в россыпях разноцветных домишек: синих, красных, бежевых, стоящих то порознь, то забор к забору, то подпирая друг друга косыми стенами.
        Любоваться ими с переправы было сплошное удовольствие, но сама мысль о прогулке по живописным склонам вызывала легкую оторопь и дрожь - даже опытные сборщики предпочитали обходить те холмы дальними дорогами. И это раньше, а сейчас, когда псины белены объелись, туда не сунулась бы и вооруженная до зубов сотня. Но собаки собаками, а дежурство на самом важном блокпосту никто не отменял. И Макс Куликов, несмотря на волнение, не мог сдержать улыбку, шагая с отрядом сменщиков к неказистой крепостице.
        Пять лет муштры и напряженной учебы, экзамены и нормативы на «отлично» - ради заветной нашивки с желтым львом с факелом в лапе. А вместе с ней - и назначение на важнейший рубеж. И пусть соратники поглядывали с недоверием, в шутку величали салабоном и сыном полка, никто не смог бы отобрать у парня гордость за успех, заслуженный каждодневной борьбой не столько с сокурсниками, сколько с самим собой.
        Издали пост напоминал сваленные кругом остовы машин, щели меж которыми законопатили всем, что под руку подвернулось - кусками бетонных ограждений, мешками с песком, покрышками. Возводили в спешке, под плотным перекрестным огнем, сразу после того, как ценой многих жизней выбили противника с моста.
        В ход шло все - от павильончика автобусной остановки до сидений из тех же автобусов. Впоследствии пост как следует укрепили изнутри, но сходства с горой ржавого хлама он так и не утратил. Потом его хотели облагородить, но дозорные уперлись рогом - мол, служит исправно, и трогать не надо. Но была еще одна причина, далекая от прагматичных соображений. Как-то раз мимо проходил седой странник - то ли из музейщиков, то ли одиночка - и сказал, что окропившая стены кровь защитников скрепила их прочнее любого цемента, и покуда они стоят недвижимы, ни один враг пост не одолеет. Для выжившей братии подобные речи - не пустой звук, вот и пошло с тех пор такое поверье.
        Бойцы колонной по два покидали крепость: улыбались, травили байки, подшучивали над свежим караулом. Службу на Костюкова нельзя было назвать сложной и опасной, старожилам тут - что курорт, но ощущение нависшей угрозы не покидало ни днем, ни ночью. Да, крейдеры не рыпались со времен последнего поражения, но если уж полезут снова, мелкой стычкой дело не кончится. И вроде сидишь себе и в ус не дуешь, смолишь самосад, бренчишь на гитаре и пайки трескаешь, знай только по сторонам посматривай. Но в то же время, сидишь ты на пороховой бочке: вчера не рванула, сегодня пронесло, а завтра так бабахнет, что ошметки всем миром не сыщут.
        И это накладывало свой отпечаток на всех, кто задерживался среди ржавых баррикад хотя бы на час, а смешками и прибаутками выражалось то самое облегчение, с каким игрок в русскую рулетку слышит заветный щелчок.
        - Эй, братва! - окрикнул замыкающий, пышноусый и розовощекий детина, при взгляде на которого в памяти всплывали слова из песни: «Казак лихой, орел степной». - Кто-нибудь умеет? - Он развернулся и, пятясь, снял с плеча чехол. - На базе подруге скучно, отовсюду шикают, играть, петь не велят, тишину блюсти требуют. Зато на воле красавицу не наслушаешься, но в кривые да грубые лапищи не доверю, пусть лучше в углу молча стоит. Лучше сразу признавайтесь, кто на что горазд.
        - Радисту отдай. - Командир взвода, седовласый крепкий мужчина, похлопал Макса по спине. - Талантище!
        И это была не очередная издевка, парень в самом деле освоил инструмент в свободное от занятий время, но не от безделья, а ради руки и сердца ясноокого ангела со второго этажа. Но ни мелодичные переборы, ни вдохновенные серенады не растопили льда, и ангел упорхнул к помощнику снабженца. Тот играть ни на чем не умел, был старше на двенадцать лет, зато жил с достатком и перспективой, чем рядовой охранник козырнуть не мог при всем старании. Любовь ушла, но навыки остались - уж они-то в отличие от юных чувств не исчезают утречком в четверг… впрочем, как и не появляются в среду вечером.
        - На. - Усач под недовольное бурчание начальства подбежал и протянул ношу - двумя руками, на ладонях, как долгожданного первенца. - Вернешь в целости, не то уши оторву. Усек?
        - Так точно, - произнес Макс, понимая по взгляду и голосу, что угроза более чем реальна.
        - Удачной вахты, братва! - Музыкант махнул сменщикам и зашагал вслед за бредущими по пригорку сослуживцами.
        Убранство форта нельзя было назвать спартанским, но излишеств никто не позволял. Вдоль стены примостился длинный брезентовый шатер, формой напоминающий рукав, в центре - под навесом из кафешного зонтика - радиостанция, слева от входа - буржуйка с чугунной конфоркой и стол с расколотым вдоль бревном вместо лавки. Напротив - столитровый бак с водой, в который каждую смену бросали три щедрые жмени обеззараживающих таблеток, под ним - поленница и плаха с воткнутым колуном.
        Годы назад к лагерю подвели ток, пустив по земле кабель в защитной оплетке. И если фонари на стенах включали каждую ночь, то небольшой, но мощный прожектор на подвижном лафете использовали в крайних случаях, когда враг, будь то крейдер или тварь, сновал в округе. В последний раз всевидящее око, как назвал прожектор один ценитель древних книжек, включали пару лет назад, да и то потому, что в камышах шуршала раненая лисица. Кто-то скажет - ложная тревога. Дозорные покачают головами и ответят несмышленышу: на трешке ложных тревог не бывает.
        Несмотря на относительное спокойствие, бойцы и не думали расслабляться - каждый из дюжины нашел себе занятие без приказов и понуканий. Троица снайперов следила за сереющим вдали торговым центром и заправкой, кухонный наряд растопил печурку и поставил на огонь начищенный и смазанный маслом казан, Макс для проформы проверял и без него настроенную станцию, остальные раскладывали спальники и обустраивали быт на свой лад.
        Хоть работа и рутинная, а день пролетел, словно шуховцы пришли не ранним утром, а прямо под вечер. Расплавленное золото залило Донец, река ответила зябким ветром, насытившим воздух особым запахом, какой бывает на закате среди дикой природы.
        - Слыхали, Миха застрелился? - под треск костра и сытое бульканье каши спросил парнишка чуть старше Макса. - И всю семью перед этим завалил.
        - Да уж понятно, что не после, - хмыкнули в ответ.
        - Нашли, о чем болтать, - проворчал командир.
        Он стоял на ящиках от патронов с биноклем в руках - и оттого напоминал капитана на мостике. Орлиный профиль и седые виски лишь подчеркивали сходство, жаль, вместо фуражки на макушке красовалась свернутая в блин вязаная шапка.
        - Давно пора в Технаре сухой закон ввести, - отозвался грузный амбал, усевшись на плаху в позе бывалого зэка. - А то нажираются до «белки», а потом черт-те что мерещится.
        - Ага, - хмыкнул молодой. - И воют по ночам тоже белки.
        - Воют - псы. - Командир мог бы закончить разговор и велеть эту тему впредь не поднимать, но тогда слухи и кривотолки размножились бы, как жабы по весне. А брожение в умах приводит к раздраю в дисциплине, чего при нынешних обстоятельствах допускать ни в коем случае нельзя было, особенно на третьем - самом дальнем - посту. Уж лучше доводами и авторитетом на корню задушить все сплетни, чем ждать появления в своих рядах нового Михи. - А у парня просто чердак протек. Не у всех хватает духа день за днем гулять по городу. Одни гибнут, другие бросают это дело, ну, а третьи…
        Договорить не успел - погасли лампы, причем все разом, и на крепость нахлынула тьма, отгоняемая лишь тусклым светом из брюха буржуйки.
        - Вот те на. Макс, свяжись с базой. Не сломалось ли у них чего?
        Диспетчер ответила, что у них все в порядке, значит, оставался единственный вариант - кабель. Хоть он и в броне, но в окрестностях порой такое шастает - разорвет и не заметит.
        - Захар, Даня - пройдитесь по шнуру. Остальные - по местам! Луна нынче яркая, обойдемся и без ламп.
        Ржавая рухлядь ощетинилась автоматами и дробовиками, но, как бойцы ни вглядывались в сумрак, как ни вслушивались в хрустящий осокой ветер, так и не заметили ничего, кроме удаляющихся соратников. Заброшенные магазины впереди казались зыбкими миражами в холодном свете, а луга и посадки слились в темную волну, надвинувшуюся с флангов и замершую в ожидании атаки.
        - Пост, это Захар, - прошипел динамик. - Глянули под мостом - шнур цел. Двигаем дальше.
        - Вас понял, - ответил радист, тщась скрыть дрожь в голосе.
        Передатчик будто превратился в дверь, прямой проход к тем, с кем связывал бесплотный эфир. Разыгравшееся воображение рисовало во всей красе, как напарники бредут в темноте, вдали от надежного укрытия и вооруженных товарищей. Он слышал скрежет под подошвами, бряцанье снаряги и хриплое дыхание, и каждый звук бил по сердцу разрядами тока, а от напряжения пересохло во рту. Макс потерял чувство времени и расстояния и, словно по волшебству, переместился за спины дозорных, превратившись в невидимого наблюдателя, всецело разделяющего пронизывающее дозорных волнение.
        - Ребят, вы как? - Макс не выдержал и первым нарушил тишину.
        - Как в шахте, - буркнул Захар. - Не грузи, пацан. Пока все ровно, а станет криво - сами скажем.
        Пару минут спустя рация выплюнула простое, но очень емкое:
        - Черт!
        - Что там?
        - Старшего кликни.
        Командир тут же поднес к губам коробочку микрофона на скрученном проводе:
        - Слушаю.
        - Шнур перебили, - вздохнул боец. - Гребаные крейдеры.
        - Поясни. - Седовласый «капитан» нахмурился.
        - Разрыв примерно в ста метрах от моста. Кольчуга, начинка - все в труху, будто топором кромсали.
        - Обожди. Свет погас полчаса назад. Если бы бандиты рубили кабель, мы бы услышали.
        - Ну, не знаю, - бросил Захар. - Как вижу - так и говорю.
        - Эй, - в разговор вклинился встревоженный голос напарника. - Глянь, светится…
        - Что у вас там светится? - разъярился начальник. - А ну, бегом назад!
        - И правда… светится. - Дозорный, казалось, не услышал приказа. - Красным.
        - И приближается…
        Крик утонул в стрекоте очередей. Секунды спустя пальба стихла, но сквозь помехи отчетливо слышались щелчки спусковых крючков.
        - Куда оно делось?!
        - Попали, нет?
        - Захар! Даня! - рявкнул командир. - Отвечайте!
        - Может, помочь? - предложил один из снайперов.
        - Пост не оставлять! Малой, свяжись с базой, пусть…
        - Сука! - Отчаянный рев сменился мокрым хрустом, на миг наступила тишина, а затем раздался такой вой, что закаленные дозорные отшатнулись от рации, как пауки от спички. Бедолага орал так, словно его жрали живьем. Напарник дал очередь, но пальба почти сразу сменилась чавкающим звуком, за ним последовал еще один, и все стихло. Но рации продолжали работать, и миг спустя Макс услышал то, от чего вопреки воле навернулись слезы, а волосы встали дыбом.
        Больше всего это напоминало астматические хрипы в железный раструб с примесью едва различимого бульканья слюнявой пасти. Время от времени дыхание срывалось то на свист, то на цоканье, перемежаясь пробирающими до мурашек натужными предсмертными вдохами и тихим скрипом сушины на ветру.
        Никто толком не понял, как долго длился этот потусторонний (в обоих смыслах) звук, пока рации, судя по оглушительному хрусту, не раздавили. А вот чем - пальцами, пяткой или зубами - большой вопрос, но каким бы ни был ответ, ничего хорошего бойцам он не сулил.
        - Малой! Малой!! - Из оцепенения радиста вывела увесистая командирская оплеуха. - Бей тревогу, живо!
        Стены задрожали, зазвенели от рокота и залпов девяти стволов. Огненные вспышки озарили бурлящее смолянистое море, хлынувшее на укрепление со всех сторон. И защитники, в схожей ситуации легко связавшие бы людей боем, не сумели оказать достойного сопротивления молниеносному натиску. Ведь стрелять по бешеному хороводу псов - все равно, что тушить пожар из водяных пистолетиков.
        Огромные желтоглазые чудища без труда перепрыгивали баррикады, неудержимым напором опрокидывая остовы машин, снося мешки, бетон, и разбрасывая шины. С высоты пост напоминал песочный куличик, в середину которого под мощным напором била черная струя. За считаные минуты укрепление превратилось в груды хлама, украшенные растерзанными телами. Макс, забившись под перевернутый павильончик, с ужасом наблюдал, как к трясущимся берцам подбирается темное пятно, пахнущее солью и железом.
        Хвостатые твари не стали пожирать мертвечину, покрутились немного среди устроенной разрухи и без единого рыка растворились в ночи, точно привидения. Но парень и не думал покидать убежище, вытаращенными глазами следя за блеском подступающих струек. В сдавленной ладонями голове воцарился ледяной мрак, не оставив места ни мыслям, ни чувствам, ни даже остаткам всепоглощающего страха, миг назад рвавшего душу, что те собаки. Тонкая пуповина, связывавшая разум с реальностью, оборвалась, но взбудораженное адреналином сознание не погасло, не провалилось в слепящую пустоту, превратив радиста в живую куклу, слепленный из плоти и костей манекен, безучастный к творящемуся вокруг аду.
        И когда оцепенение начало потихоньку отпускать, совсем рядом раздались тихие хлюпающие шаги, а вместе с ними - и то инфернальное дыхание, принадлежащее существу, чуждому самой природе.
        Шаги стихли у края навеса, по ушам резанул скрежет, как будто по металлу чиркнули острием ножа. Макс дернулся и стиснул губы, не понимая, что ночной гость уже выследил его по запаху, но не нападал, наслаждаясь щекочущим ароматом концентрированного ужаса.
        Парень зашептал про себя «Отче наш», но сбился на третьей строке. Каша в голове мешала сосредоточиться, поэтому на смену молитве пришла мольба, но и связать несколько слов в осмысленные предложения оказалось непосильной задачей. Покачиваясь из стороны в сторону, Макс раз за разом повторял то, на что хватило скованного страхом рассудка: «Господи, пожалуйста. Пусть оно уйдет. Господи, пожалуйста. Пусть оно уйдет…»
        Павильон с лязгом и скрежетом завалился набок, когтистая лапа змеей вынырнула из темноты и вцепилась в плечо. Алый свет из глубоких глазниц смахивал мрак с обтянутого серой кожей волчьего черепа и пасти, усеянной похожими на ржавые иглы клыками в палец толщиной. Миг спустя они вонзились в изгиб между шеей и плечом, и ночную тишину прорезал тонкий мальчишеский крик.

* * *
        - Твою-то мать… - Смирнов сплюнул, глядя на кровавую разруху перед собой.
        Первыми на помощь подоспели охранники Технолога и отдыхавшие на базе сборщики, но все, что им оставалось - убрать трупы. Хмурые люди молча бродили в свете переносных ламп, ища и складывая ошметки на брезентовые носилки.
        - Если бы мы не сидели на крыше…
        - То лежали бы вон там. - Фельде указал на горку «пазлов» и склонился над единственным уцелевшим телом, как вдруг «мертвец» вытаращил глаза и вцепился в протянутую руку.
        - Он укусил меня! - прохрипел радист, роняя слюну с розовыми прожилками. - Укусил!
        - Тише, тише… - Доктор взял страдальца за плечи и уложил на асфальт. - Все кончилось, успокойся.
        Боец повертел головой, переводя взгляд с Майора на Марка, а затем разрыдался - совсем как ребенок.
        - Укусил…
        - Ну, все, все. - Врач достал из аптечки шприц и сбил носик ампулы. - Сейчас сделаю укол, и все пройдет.
        После инъекции Макс пьяно зашатался и обмяк, позволив Фельде наконец заняться раной.
        - Жесть… - процедил Банан. - Вся шея - в лохмотья.
        - Не слепые, - буркнула Карина. - Лишь бы нагнетать.
        - Все, здесь закончил. - Доктор выпрямился и вытер ладони об остатки бинтов. - Надо отнести его в лазарет, и чем быстрее, тем лучше.
        Несмотря на глубокие отметины и потерю крови, жизнь пострадавшего была вне опасности. Но зубы падальщиков - бездонные кладези всевозможной заразы, и пока медсестры хлопотали над плечом, Марк растер капельку крови меж стеклышек и прильнул к окуляру микроскопа.
        Среди бляшек окисленного железа плавали неизвестные тельца, похожие формой на эритроциты, но более бледные. Лейкоциты без промедления нападали на непрошенных гостей, но те в мгновение ока сжирали их и делились столько раз, сколько поглотили клеток.
        За считаные секунды вещество превратило в себе подобное половину препарата, после чего «нелегальные» копии кровяных телец напали на оригиналы, но не схарчили, как прежде, а вызвали молниеносную некротическую реакцию. Создалось впечатление, будто на первых этапах все шло по плану, но затем программа клеточной реконструкции дала сбой и уничтожила весь образец, включая уже измененную часть.
        - Не понимаю. - Марк откинулся на спинку стула, снял запотевшие очки и сжал переносицу.
        В этот момент тихонько попискивавший кардиограф выдал такой пик, что обступившие радиста девушки вздрогнули, как от выстрела. Макс дернулся и распахнул налитые кровью глаза, свежие повязки пошли темными пятнами. Фельде бросился к пациенту и навалился всем весом, стараясь прижать к койке, пока помощницы готовили успокоительное. Но вены надулись так, что острие и молотком не вколотишь - как медсестры ни старались, иглы гнулись одна за другой, пока черная, как нефть, жижа расползалась по сеткам сосудов.
        Бедолага трясся всем телом и ревел не то от непереносимой боли, не то от звериной злобы, по бледному и очень горячему лицу ручьями струился пот, на дрожащих губах взбилась пена.
        - Ну же! - рявкнул врач, едва сдерживая парня.
        - Не получается! - пискнули в ответ.
        - Коли хоть куда-нибудь!
        - Никуда не получается! У него кожа тверже дерева!
        Стены дрогнули от дикого рыка. Марк получил открытой ладонью в грудь и врезался затылком в соседнюю койку. Это его и спасло - безумец принял неподвижное тело за труп, а вот ангелов в белых халатах ждала иная участь. Удар - без замаха, полулежа - раскроил белокурой красавице череп. Если бы Фельде, теряя сознание, не видел это зверство своими глазами, то никогда бы не поверил, что такой след оставил кулак, а не кувалда.
        Темноволосая невысокая пышка замешкалась, глядя на рухнувшую к ногам подругу, и нерасторопность стоила ей призрачного, эфемерного, но все же шанса спастись. Макс - или же нечто, вселившееся в опустевшую оболочку - свалил бедолагу таранным толчком плеча и, сиганув на половину высоты своего немалого роста, приземлился пятками на лицо.
        От последовавшего звука свело зубы даже у опытного врача, что уж говорить о девчонке, закончившей учебу в прошлом году. Она бросилась к двери и почти успела схватиться за ручку, но тварь догнала беглянку одним прыжком и свернула шею, да с такой яростью, что орангутанг из рассказа По выглядел бы хилым младенцем по сравнению с брызжущим слюной чудовищем.
        Хлопнула дверь, из коридора донеслись крики, топот и пальба. Тот, кого некогда звали Максом, успел прикончить двух гражданских и охранника, прежде чем превратился в решето. День спустя Фельде лично вытащил из трупа сорок восемь пуль, но по заверениям стрелявших, и после двух десятков попаданий в упор нечисть дергалась, клацала зубами и пыталась схватить пробегающих мимо людей.

* * *
        В медблок заглянул Банан - как обычно, без стука. Марк в некогда белом фартуке и маске склонился над вогнутым хромированным столом со скальпелем в неизменных двух пальцах. Скамья подле него напоминала шведский стол людоеда, где на поддонах лежали вынутые органы - все, кроме кишечника.
        - Уф… - Пулеметчик поморщился - запашок в помещении стоял еще тот. - Вас Ярошенко вызывает.
        - Я занят.
        - Он в курсе. Но все равно велел привести.
        - Если дело в недавних нападениях, то больше мне добавить нечего.
        - Речь не о том. Вернее, не совсем о том. - Крепыш почесал нос. - Ректор в бешенстве, хочет послать все силы на собачью охоту, да еще и музейщиков подрядить.
        - В бешенстве? - Фельде хмыкнул. - Не говори мне о бешенстве. Погоди… - Нож звякнул о край стола. - Собачью охоту?
        - Ну да. Рейд по Окраинам. Чтобы раз и навсегда избавиться… вы куда?
        После всех случившихся зверств вид залитого кровью доктора произвел на деканат неизгладимое впечатление. Единственная вежливая просьба - и советники в полном составе покинули кабинет, чем пуще прежнего разозлили начальника.
        - Что это еще за выходки? - проскрипел старик, хлопнув по пухлой папке с отчетами, среди которых лежал и принадлежавший Марку.
        - Выходки? - Врач лишь сейчас вспомнил о маске и трясущейся от усталости рукой сорвал ее с лица. - Ты отправляешь парней на убой, а у меня, значит, выходки?
        - Во-первых, не надо мне тыкать, даже с глазу на глаз! Во-вторых, если не уничтожить псов сейчас, уже завтра они нам житья не дадут! Да что там завтра, и сегодня черт-те что творится, все наперекосяк идет! Я десятилетие отлаживал эту систему, а она рухнула едва ли не за неделю!
        - Ты… вы не решите проблему таким способом. Вспомните третий пост.
        Ярошенко пожал плечами.
        - Там было мало людей. Вместе с музейщиками мы от этих кабысдохов и клочка шерсти не оставим. Пулеметы, огнеметы, бронемашины… думаете, не сдюжим? Не сгущайте краски. Это обычные твари, просто их развелась целая орда. Давно пора показать, кто в городе хозяин, а то пустили все на самотек.
        - Нет. - Марк опустился на стул и качнул головой. - Против нас - не обычные твари.
        - О боже! - Ректор вскинул ладони. - Не начинай, умоляю! Я устал от сказок про злого волка!
        - Сказки? Смирнов, по-вашему, тоже сказочник?
        - Он сказал, что ничего не видел.
        - Да как… - Фельде сцепил пальцы в замок и откинулся на спинку, не в силах подобрать приличных слов.
        - Вот так. Туман, поздний вечер, стресс. Вот и померещилось.
        - Сергей, одумайтесь. Вы посылаете людей на верную смерть.
        Собеседник подался вперед и сощурился.
        - А я думаю, суть в ином. И коль уж мы остались наедине, скажу, как есть - не пытайся вставлять мне палки в колеса. Вижу, прицелился на мое кресло, но ты его не получишь - ни подвигами, ни пакостями. Поэтому занимайся своими делами и не лезь в чужие. Договорились?
        Марк молчал добрую минуту, не сводя глаз со старика и всем своим видом выражая сомнение в его адекватности и умственных способностях.
        - Серьезно? Ты делаешь все это из-за страха потерять власть?
        - Не ты, а…
        - Закрой рот, - произнес врач таким тоном, что полная возмущения тирада застряла у Ректора в глотке. - Раз уж тебя не переубедить, попрошу лишь об одном - оставь «львов» на базе. В ином случае мне с тобой не по пути. Трясешься за кресло? Трясись, сколько влезет, а меня давно приглашали в «Диораму».
        - Остынь. - Ярошенко сменил гнев на привычную ворчливость перед угрозой потерять лучшего медика в городе. Когда разменял восьмой десяток, разбрасываться такими кадрами - себе дороже. - Ну, как еще избавиться от гадин? В край же обнаглели, скоро под окнами начнут сборщиков жрать!
        - Как? - на стол опустился шприц с прозрачной жидкостью. - Вот так.
        - И что это? - Старик поправил очки и с любопытством навис над неизвестным веществом. - Яд? Решил отравить хвостатых?
        - Это сыворотка, синтезированная из крови радиста. По моим подсчетам, с определенной вероятностью она сможет наделить носителя собачьей силой и чутьем. С таким препаратом человек станет равен зверю, и уж тогда чудищам придет конец.
        Настал черед Ректора долго и напряженно молчать. Он вскинул брови и уставился на доктора, будто ожидая, что тот улыбнется и скажет - мол, неудачная шутка. Но Марк и не думал веселиться, глядя на старика, как Клинт Иствуд на дуэли.
        - Знаешь, - начальник кашлянул в кулак, нарушив затянувшуюся и грозившую стать совсем уж неловкой паузу, - я всегда считал тебя первоклассным специалистом с пытливым умом и трезвым рассудком. Однако это… - разбитый артритом палец щелкнул по шприцу, - за гранью здравого смысла. Просто… нет слов.
        - Сергей, послушай…
        - Нет, - сказал тот тоном человека, которому друг детства сунул нож промеж лопаток. - Не хочу. Забери это позорище и скройся с глаз долой, а я сделаю вид, что ничего не видел и не слышал.
        - Но…
        - Уйди. - Ректор достал из кармана блистер валидола и сунул похожий на икринку шарик под язык. - Все с катушек съехали. Не община, а бедлам. Кому сказать - не поверят! И ради чего я столько лет отдал?
        Фельде попытался еще раз все обосновать с научной точки зрения, но старик не издал ни звука, подперев кулаком дрожащий подбородок и отрешенно уставившись в окно.

* * *
        Три дня спустя в дверь медблока постучали.
        - Войдите, - произнес Марк, не отходя от крутящихся в центрифуге пробирок. - Что беспокоит?
        Перед ним стоял Ярошенко, сам на себя не похожий. Прежде идеально сидящий, костюм был измят, взгляд - потухший, изо рта - слабый, но совершенно не свойственный чванливому педанту запах крепкого алкоголя.
        Гость в бессилии опустился на кушетку, снял очки и уронил лицо в ладони. Просидев так с минуту, собрался с духом, поднял слезящиеся глаза и прошептал:
        - Все погибли. Все, до единого. Сто десять увешанных стволами парней разорваны в клочья. Целая армия полегла за одну стычку, а с той стороны - десяток трупов. Десяток… Как, Марк? Как такое возможно? Неужели я и впрямь ослеп от страха ошибиться?
        - Акела промахнулся, - без издевки ответил врач, - потому что боялся промахнуться. Я - не боюсь. Второй, более стабильный состав готов к испытаниям. Нужны только ресурсы и твое одобрение.
        - Делай, что хочешь. - Ответ прозвучал последним словом приговоренного. - Но избавь нас от этой напасти.
        Глава 2. Кровь на мелу
        Август 2033
        Белгород, Крейда
        В неполные восемь Саша вела себя, как годовалый младенец: бессвязно бормотала, пускала слюни, передвигалась ползком и орала по поводу и без. Всякий раз, когда покосившийся домишко сотрясался от рева и плача, Герман хватал сестру в охапку и нес матери на диван. Женщина, похожая на закутанную в тряпье мумию, укачивала ее, напевала колыбельную, и лишь тогда бедолага забывалась беспокойным сном.
        Глядя на это, парень благодарил бога, что родился и вырос здоровым и сильным, а это в прекрасном новом мире - уже подвиг. Жизнь на Крейде - бесконечная гонка со смертью, и с каждым годом черный катафалк сталкивал в кювет все больше и больше машин. И если поначалу с пробега снимали старые, проржавевшие до дыр развалюхи, то ныне скелет за рулем подобрался в упор к лидерам заезда.
        - Ты куда? - спросила мать, вздрогнув от скрежета засова.
        - По делам, - буркнули с порога.
        - Знаю я твои дела. Связался с этой шайкой… Запомни, мы живем на Крейде, но мы не крейдеры. И никогда ими не станем.
        - Мой отец был крейдером! - в сердцах выпалил парень.
        - И погиб из-за этого! За ним собрался? А о нас подумал? Что мы делать будем, если сгинешь?
        - То же, что и сейчас. Гнить в помойке и подыхать от голода. Мне такого счастья не надо.
        - Герман! Вернись сейчас же!
        Он пяткой захлопнул дверь и вышел во двор. Накрытый целлофаном парник нуждался в срочном уходе, но подростка достало таскать воду и копаться в навозе. Пацаны с Завода такой чепухой не маются, для грязной работы есть «левые», и Герман спал и видел, как Капитан пожалует ему настоящий ствол, а кольщик набьет первую татуировку.
        Попасть на Завод означало попасть в рай. Самогон рекой, жратвы навалом, охочие до ласк девки и реальные дела, а не мышиная возня. Да, могут убить: крейдеров в городе никто не жалует. Но с тем же успехом сдохнешь и в собственном доме - от голода, чудовища или вражеского налета. Или просто спьяну разобьешь башку об пол. Или даже по трезвяку - поскользнулся, упал, труп, мало ли таких случаев? Да и свои грохнут за милую душу, ведь у «левых» прав не больше, чем у рабов или крепостных крестьян: пока платишь оброк за крышу - не тронут, а если урожай погиб - считай, погиб и ты, так на кой хрен тогда трястись за свою жизнь, коль она что тут, что там и мокрой сиги не стоит. В жопу такие расклады. Лучше прожить год, как волк, чем сто лет - как баран.
        Герман окинул снулым взглядом накрытую грязным целлофаном клеть и вытащил спрятанную в водосточном желобе дубинку - черенок от лопаты с ржавым набалдашником и оплетенной шнурком рукояткой. Это лучшее, что он мог себе позволить, ведь шмонать хаты «левым» нельзя, все высотки и промзоны вокруг Завода давно забиты и поделены, и если застукают с хабаром - кончат на месте, и радуйся, если кончат быстро.
        Вот и приходится рыться по помойкам и заброшкам, откуда все ценное двадцать лет назад еще вынесли - за два года до рождения славного мальчугана по имени Герман Гридасов. Радовало лишь то, что в наследство от отца досталось приличное барахло: обрез и патроны забрали в общак, а вот одежку оставили. Берцы, теплые джинсы, кожаную куртку и серую толстовку с капюшоном и вышитыми белым цифрами «31» - все заношенное и в заплатках, но у большинства соседей и такого не было. Пару раз особо борзые сверстники пытались отжать шмотки - тогда-то дубинка с набалдашником и пригодилась. Как известно, увесистая палка - лучшее лекарство от жадности.
        Но плох тот отец, который оставил только вещи - лицом и телом Герман тоже пошел в предка: высокий, поджарый, с тяжелой челюстью и волчьим взглядом. Волосы, жаль, мамины - каштановые с рыжеватым отливом, вьющиеся и непослушные, даже будучи остриженными на полногтя. Но на этот «недостаток» мало кто обращал внимания, глядя на посеченную шрамами хмурую физиономию и свернутый зигзагом перебитый нос.
        Но как же получилось, что сын авторитетного крейдера прозябал на задворках среди «левых»? Во-первых, свадьбу никто не играл и штампов в паспорте не ставил, а для пацанов с Завода люди - тот же хабар: смог - взял, не смог - пришел попозже с братвой и волынами. Но у Родиона Гридасова по кличке Нюхач с матерью Германа все сложилось иначе, по крайней мере, сын ни разу не слышал плохого слова об отце. Он подолгу пропадал на ходках в город, но всегда возвращался с подарками и тратил преступно много времени на семью, рискуя нарваться на непонятки со стороны подельников, у которых постоянные отношения считались непозволительными.
        Особенно отец любил возиться с мальчишкой и души не чаял в Сашке, несмотря на ее недуг, проявившийся уже в раннем возрасте. Не очень-то похоже на поведение типичного крейдера, ведь на родню легко надавить, она - якорь, что мешает по первому требованию сорваться в опасное плавание. Родня - это берег, и чем дальше от него, тем сильнее хочется вернуться, а правильный босяк должен быть свободен, как ветер, и верен только главарю. Но Родион считался лучшим добытчиком и превосходным бойцом, поэтому ему многое сходило с рук. Почти все, кроме одного - слава и уважение росли слишком быстро, и тень от них неумолимо подбиралась к незыблемому авторитету Капитана, чего хитрый и предусмотрительный вожак допустить никак не мог. Скорее всего, из-за этого шайку Нюхача и отправили в самоубийственный налет на блокпост шуховцев. Возможно, дело было в ином, но при любом раскладе Герман считал главной целью попасть на Завод - не ради правды, но ради семьи, которая не заслужила позорного, рабского существования.
        Но уважение, в отличие от шмоток, по наследству не передается - его нужно зарабатывать самому, и вот здесь начинались проблемы.
        Герман прислонился к соседскому забору и трижды свистнул. В доме тут же послышалась возня. Парень сызмала приучил Булку отзываться по первому зову, переняв эту науку из баек старших про японских братков, у которых, если сразу не ответил - вскрывай пузо и радуйся, что еще легко отделался. Грид, понятное дело, так не зверствовал, но частенько угощал товарища подзатыльниками за нерасторопность.
        Спустя годы «тренировок» ушастый увалень научился собираться за считаные минуты. Несмотря на врожденную вялость и лицо олигофрена, Булка отличался немалым умом, смекалкой и рассудительностью, но предпочитал держать язык за зубами, отчего прослыл тормозом и тугодумом. Хорошо, что отец незадолго до смерти успел поведать сыну важную вещь: правильный вожак ищет в своих людях в первую очередь слабости, и только потом - сильные стороны, чтобы первые не тревожить, а вторые развить и использовать себе во благо. Проще говоря, на терки идет с языками, а на стрелку - с кулаками.
        Парень на всю жизнь запомнил этот пример и строил на нем свою маленькую, но гордую бригаду, готовя ее к великим свершениям. Булка был в отряде за советника, хотя и по тыкве мог надавать в два счета - ручищи во! - жаль, сноровка подкачала. Но для решения вопросов силой в шайке был Хлыст - невысокий, щуплый парнишка, чьи удары без напряга ломали кости и сшибали с ног взрослых быков. Переломанный нос Германа - отчасти его заслуга: в детстве они бились смертным боем, выясняя, кто же будет главным на улице, но один стремился достать до звезд, а второй мечтал, чтобы от него отвалили, поэтому роли распределились именно так, как соперники того заслуживали.
        Хлыст напоминал хорька, ходил в рванине и отпустил патлы аж до плеч вопреки всем принятым нормам, внешний вид его, в принципе, мало заботил. Соратники ценили его не за внешность, а враги на собственной шкуре уясняли, что насмехаться над лохмачом - себе дороже.
        Это был костяк стаи, в которую они сбились еще щенками; так было проще не только зарабатывать авторитет, но и отбиваться от тех, кто жаждал его отобрать. «Левые», в отличие от заводских, никогда не считались сплоченной общиной, где один за всех, а все за одного. Наоборот - на каждой улице в три дома промышляла своя бригада: в первое время после Войны они стерегли добро от всякого ворья, но с каждым прожитым голодным годом в это самое ворье и превращались, без зазрения совести нападая на соседей. И лишь другая бригада была способна уберечь улицу от разбоя, ведь шмалеры «левым» носить было не по масти, а палками и кулаками отбиться можно исключительно сообща.
        И так уж вышло, что на улице Германа жила парочка подростков, прибившихся к банде по собственной воле, хотя Хлыст принял их в штыки, а Булка долго уговаривал главаря прогнать прилипал взашей. А все дело было в том, что эти юные сорвиголовы - сестры, а бабы в банде, да еще и на равных правах с пацанами - страшное западло. И ладно старшая, Ксюха - та брилась налысо, таскала мужскую одежду и вела себя, как заправский урка. Но младшая - Машка по кличке Мелочь - к таким переменам оказалась не готова и тихим хвостиком всюду шлялась за сестрой, бросая тень на всю шайку. И если бы не определенные таланты Ксюхи, обеих послали бы куда подальше. Но девушка дралась, как бешеная кошка, пробиралась в дома без единого шороха и умела вскрывать любые замки кусочком проволоки и гвоздем, поэтому, чтобы не терять столь ценный кадр, пришлось пойти на уступки. Правда, с одним уговором: если кто спросит - девчонки не в шайке, а просто трутся вместе. Это устроило всех. Вот и сейчас, едва услышав свист, сестры заявились на зов аж с другого конца улицы.
        - Че за кипеш? - спросила Ксюха, старательно бася и подбрасывая на ладони заточенную отвертку.
        Мелочь, как обычно, пряталась у старшей за спиной, поглядывая на парней широко распахнутыми глазами. Ей бы дома сидеть и в куклы играть, но девушка всюду таскала ее с собой, и Герман прекрасно понимал, почему: три года назад на их дом напали какие-то отморозки и убили родителей, а от изнасилования бедняг спасли подоспевшие в последний миг ребята. С тех пор сироты видели в них единственную защиту, а пацанские повадки Ксюхи были еще одним способом уберечься от надругательства. По крайней мере, так полагал Булка, а главарь привык всецело доверять его котелку.
        - Прошвырнемся до Проходной, - ответил Грид. - Надеюсь, подкинут какое дельце.
        До Войны у главного входа стояла высокая клумба, а за ней находилось крыльцо под козырьком с золоченой надписью, от которой нынче осталось первое слово: «Завод». Новые обитатели разобрали клумбу, закрыли окна первого этажа плитами, которые предприятие и выпускало, а на крыльце выложили стены из мешков с цементом до самого козырька, оставив три бойницы с фасада и узкий проход сбоку.
        Остатки клумбы полукругом обложили бетонными блоками, за ними на шухере стоял обвешанный волынами отряд. Каждое утро доверенный Капитана приносил быкам листок с поручениями для шестерок - «левых», стремящихся стать «своими». Получалось мало у кого, последние задания выдавались запредельно сложными, граничащими с чистым самоубийством, но поток желающих по-быстрому подняться не иссяк до сих пор. Шайка Германа как раз и ходила в этой масти, но сами себя они так никогда не называли и никому, кроме крейдеров, не позволяли.
        - Здорово, пацаны! - гаркнул Грид, подойдя к нагромождению серых обломков.
        - А, щенок Нюхача. - Крепыш в балаклаве ощерил гнилые зубы. - Че надо?
        - Пошабашить.
        - Ну, этого у нас навалом. Жратвы в обрез, патронов кот наплакал, а шабашек - хоть сракой жуй. - Охранник расхохотался. Парень стоял шагах в пяти от него, но чуял тошнотворную вонь из пасти.
        Крейдер повесил двустволку на плечо и поднес к лицу список заданий. Долго бегал по строчкам блеклыми глазками и, наконец, сказал:
        - Сгоняй в девятый дом, что на Пионерской - там один черт за крышу платить не хочет. Передай ему привет от Капитана и намекни, что борзеть - нехорошо. Возьмешься?
        Герман сглотнул. Пионерскую держала шайка Славки Крота - редкостного отморозка, которого сторонились даже заводские. В отличие от правильных воров, краснощекий амбал не гнушался убивать, даже когда мокрухи можно было избежать. И не просто не гнушался, а всеми силами искал повода проломить кому-нибудь череп куском арматуры. А приход чужаков, да еще и за долгом - повод более чем веский, старшие и слова против не скажут.
        - Эй, фраер! - окликнул бык. - Заснул, что ли? Или очко разжать пытаешься?
        На этот раз загоготала вся троица. Дать заднюю в такой момент - значит, прослыть трусом на весь район, и тогда пощады не жди ни от своих, ни от «левых». Уж лучше сдохнуть в драке с Кротом, чем стать распоследним чмошником, за секунду растеряв годами и кровью скопленное уважение.
        - Беру! - с вызовом ответил парень.

* * *
        - Это песец, - печально вздохнул Хлыст, а вздыхал он реже грома среди ясного неба.
        - Нет. - Герман излюбленным движением закинул биту на плечо. - Это - шанс.
        Молчаливый и замкнутый Булка, вопреки всем ожиданиям, переметнулся на сторону патлатого хорька:
        - Нас кончат. Не просто отмудохают и прогонят, а реально замочат. Или покалечат. И хрен его знает, что хуже.
        Главарь сплюнул под ноги и окинул шайку хмурым взором:
        - Короче, я вас, как целок, уламывать не собираюсь. И пойду на Пионерскую при любом раскладе, хоть в одно жало. Мечтаете стать главными чмырями в округе - сидите на жопах ровно, силком тащить никто не будет. Если так обоссались на первом серьезном деле - какие вы, на хер, крейдеры? Или идем все вместе, или нам по этой жизни не по пути. Дальше начнется та еще веселуха, а вы уже напрудили в штаны.
        - Я пойду. - Ксюха встала и сунула руки в карманы замызганного ватника. - На хер вас. - Она кивнула на парней, да так, что чуть не слетела кепка. - Тоже мне, герои. Очкозавры, вот вы кто.
        - За метлой следи, коза, - проворчал Хлыст. - А то не погляжу, что ты - телка.
        - Так не гляди. - Острие отвертки выскользнуло из-за пазухи. - Давай раз на раз, че ты? Или только на словах махаться мастак?
        Лохмач медленно выпрямился, и в этой неспешности таилось столько же опасности, как и в поднявшейся из гнезда гадюке.
        - Не надо! - всхлипнула Мелочь и повисла на шее сестры, подставив спину шагнувшему навстречу мальчишке. - Не деритесь!
        Ржавый набалдашник со свистом рассек воздух и рухнул в костер, разметав во все стороны искры и уголья. Драчуны прыгнули кто куда, как сошедшиеся в поединке коты, чье заунывное пение прервало ведро ледяной воды.
        - Варежки - хлоп! - прикрикнул главарь. - Никаких рамсов в бригаде, ясно?
        Хлыст и Ксюха отвернулись друг от друга и надули губы: пламя пригашено, но не потухло. Засиделись ребятки, давненько не стравливали пар. Ну, ничего, скоро разомнутся, лишь бы от такой зарядки башни не снесло.
        - Ну, кто еще?
        Первым подошел Булка, за ним, с большой неохотой - хорек. По глазам было видно - боится, но коль уж тормоз не струсил, то и ему слабину давать никак нельзя - загнобят.
        - А вы - марш домой. - Герман ткнул пальцем в сторону притихших сирот.
        - С чего вдруг? - окрысилась старшая. - По-твоему, я хуже вас?
        - Нет. Никто из нас так не думает, - соврал Грид, покосившись на Хлыста. - Но если тебя шлепнут - с мелкой что будет? Я с ней нянчиться не собираюсь, у самого… забот хватает. Да и другие тоже.
        Девушка хотела возразить, но опустила голову, и, несмотря на разницу в росте и сползшую на лоб кепку, Герман заметил, как розовые пятнышки расползлись по скулам, а губы сжались в бледную линию.
        - Вот-вот. Короче, рамсить с Кротом вообще не резон, надо провернуть все тихо и быстро. Ждем ночи и чешем огородами прямо к должнику, щемим черта - и по тапкам. Как стемнеет - у меня, и прихватите что-нибудь с кухни… так, на всякий.
        Когда он вернулся домой, мать спала на диване, прижимая к груди Сашку. Укрыв их облезлым одеялом, парень занялся хозяйством, которое с прошлого года заметно оскудело. Помидоры уродились крохотными, как сливы - в горсти с десяток уместится, зеленовато-бурыми, с засохшими, похожими на старые шрамы, носиками. Бочка наберется - и то радость, а ведь треть придется отдать Капитану за крышу. То есть, за защиту, но не от шуховцев или тварей - на них крейдеры и не думали нарываться, чуть какой шухер - сразу на Завод, и двери на засов. Нет, оброк оберегал от самих крейдеров, да и то так… тухленько. Убить не убьют, да, но изувечат или ограбят - за милую душу. А если вдобавок проштрафиться и не выполнить поручение, то никакие помидоры не помогут, хоть собирай манатки и беги, куда глаза глядят - да только некуда. Больного ребенка и с трудом ходящую женщину не примут даже музейщики, а если Герман уйдет один - в наказание порешат не только родных, но и шайке достанется.
        Да и не привык он бегать от проблем - на Крейде трусы и слабаки долго не задерживаются. В день, когда отец ушел в последнюю ходку, он позвал сына, взял за плечи и строго посмотрел в глаза. Нюхач редко говорил с отпрыском на подобные слишком взрослые темы, но тогда как почуял, что уже не вернется.
        - Ты, - начал он, - ничего не бойся. Кто боится - тот не жилец. На заводских не рыпайся, покуда сам заводским не станешь, а «левым» спуску не давай, понял?
        Мальчишка кивнул.
        - Вот и молодец. Живи так, чтобы ни одна мразь об тебя ноги не вытирала.
        И Герман жил по этому святому завету, но одно дело - соседская шантрапа, и совсем другое - Славка Крот, которого считали чокнутым самые отмороженные крейдеры. Отфутболив пустое ведро, Грид взял биту двумя руками и выставил перед собой, как меч, рисуя в мыслях образ чернобрового крепыша с торчащими ушами и бритым черепом, щедро усыпанным белесыми проплешинами шрамов.
        В одном они были похожи: и Германа, и Крота пытались прикончить не раз и не два - не получилось ни у кого. Смерть ублюдка - верный способ подняться разом ступени на три, но и сгинуть можно с теми же шансами.
        В калитку тихонько постучали.
        - Че? - проворчал главарь, увидев Ксюху у забора.
        - На. - Она протянула грязный сверток.
        В промасленной тряпице лежал кинжал, выточенный из обломка косы - длинный и легкий, похожий на коготь неведомого чудовища.
        - Это отца… Ему уже без надоба, а тебе пригодится. Только, чур, верни потом.
        - Дура ты, Ксюша. - Грид закрыл калитку и подпер плечом, чтобы не скрипела на прохладном ветру. - Прикид этот, повадки. И слепой поймет, что ты - девка.
        Она молчала, отрешенно разглядывая дом через дорогу.
        - Отрастила бы патлы, одела бы бабьи шмотки - сам Капитан бы в жены взял.
        - Ага. - Девушка улыбнулась. - Пятой или шестой. И то, если на дороге никто не… сосватает.
        - Ну. Видишь, какая умная.
        - Да и ты - не дурак. Прикидываешься только, чтобы за своего сойти. Но это место - не для тебя, а для таких, как Крот. Свалить бы отсюда… да подальше.
        - К нам лучше давай.
        Ксения вздрогнула и с удивлением уставилась на парня.
        - В смысле?
        - В прямом. Места полно, будете мамке по хозяйству помогать.
        - Скажешь тоже. - Она коснулась затылком забора. - Сами с голоду пухнете, а тут еще два рта кормить.
        Он улыбнулся.
        - Больше рук - больше еды.
        Из окна донесся истошный крик - Сашка проснулась. Герман сплюнул и протянул подруге клинок.
        - Забери. Мне битой сподручнее.
        - Гер… - Она подняла ладонь, но парень скрылся за калиткой.
        После улицы кислый запах в доме чувствовался гораздо сильнее, не помогали ни растопленная печурка, ни булькающая в чугунке каша. Груды тряпья на диване и пружинных кроватях впитали столько пота, что клопы и блохи не завелись в них лишь потому, что старых истребила зараза, а новые, к счастью для всех, так и не появились.
        Мать стояла у плиты, опираясь на костыль, и помешивала варево длинной поварешкой. Когда-то давно ее выточил отец - обычным перочинным ножиком он превращал чурбаки и ветки в ложки, курительные трубки, дудочки и прочую занятную мелочевку. Все, что мог сделать с ножом сын - кого-нибудь пырнуть. Однажды мать сказала, что в этом вся суть нового мира, но смысла фразы Герман так и не понял.
        - Опять шлялся где попало? - проворчали с кухни. - Помидоры полил?
        - Ага, - буркнул парень.
        - На Завод ходил?
        - Нет.
        - Не ври! - Поварешка стукнула об чугун, и Сашка тут же захныкала. - Все хочешь крутым стать. В люди выбиться. Да только то не люди, а зверье.
        - Я не собираюсь жить в помойке.
        - Радик тоже не хотел. И как, лучше стало?
        - И что ты предлагаешь? - Герман вздохнул и покачал головой - терпеть ее нытье с каждым днем становилось все сложнее.
        Что ни сделает - все не то. И ладно бы жили в Технологе - базара ноль. Он бы учился, зубрил мудреные книжки, паял всякие штуковины и получал за это патроны и пайки. Но здесь-то какие варианты? Гнуть спину на грядках в ожидании чуда? Чудо само собой в руки не упадет, ему хотя бы ладонь подставить надо. И даже если в один прекрасный день шуховцы вырежут крейдеров, жить от этого легче не будет. Перестанут щемить заводские - начнут щемить соседи или те же шуховцы. Как ни крути, а полагаться можно только на себя. И коль уж оказался в болоте, то лучше быть главной жабой, чем последним головастиком. Головастикам везде погано, хоть с одними, хоть с другими, потому что пока ты под кем-то, об успехе и не мечтай.
        - Уходить отсюда надо, - после долгих раздумий прошептала женщина.
        Грид хмыкнул.
        - Куда?
        - Без разницы. Крепкие, толковые ребята везде нужны.
        - А вы?
        - А мы, сынок, свое отплясали. В том мире еще подергались бы, а теперь… какой с калек прок?
        - Да ну тебя! - в сердцах выпалил Герман и вышел во двор.
        Еще удивляется, почему он где-то шастает целыми днями. На улице мрак, а дома хоть вешайся. И как тут не думать о Заводе? О месте, где стены в руку толщиной, у каждого - волына, а то и две, и не надо с весны прикидывать, переживешь ли зиму и хватит ли урожая на оброк.
        Небо потемнело, кружащие облака окрасились бурым, над ними вспыхнули первые звезды. Парень крутанул биту и разрубил холодный воздух, представляя перед собой бритую голову Крота. Если повезет, уже скоро на ней появится последняя отметина. А может, Крот раскроит наглецу череп его же палкой: не попробуешь - не узнаешь. И как Герман ни храбрился, сколько ни выискивал доводы «за», сердце все равно сжимали колючие тиски. Пока легонько, едва ощутимо, но чем ближе была развязка, тем сильнее кололо в груди. Говорят, робкий боится до, смельчак - после, а трус - все время. Вот «левые» и живут, как рабы. Не потому, что слабые. Не потому, что не грезят о лучшей доле. А потому, что боятся пальцем о палец ударить. Ну и хрен с ними, сами заварили - сами пусть и жрут. Иного пути нет лишь у тех, кто его не ищет.
        С улицы донесся хруст - главарь сразу узнал медленные, тяжелые шаги увальня. У калитки топот стих, ему на смену пришло надсадное, с присвистом, дыхание. Вскоре послышалась вкрадчивая поступь Хлыста - бригада в сборе, пора на дело. Уходя, Герман засмотрелся на пляшущий в окне огонек. Видит ли он его в последний раз? Весьма вероятно. Помешает ли это задуманному? Нет. Отец каждую ночь уходил гулять со смертью, теперь пришел черед сына. Ни храбрецом, ни трусом нельзя стать по наследству - каждый сам выбирает, кем быть в этой жизни. Снаряд не падает в одну и ту же воронку, молния не бьет в одно и то же место, а шанс проявить себя не выпадает дважды. Испугался, отказался - и на тебе поставят крест, который смоется только кровью.
        - Готовы?
        Вместо ответа Булка показал ржавую кувалду, а Хлыст крутанул на пальце самодельный свинцовый кастет. Герман улыбнулся и накинул капюшон. Его стаю нельзя назвать лучшей из лучших, зато шакалы в ней не водятся.
        - За мной.
        Крейда засыпает в полночь. Каким бы крутым ты ни был, хлопоты по хозяйству никто не отменял. Хоть до заката гоняй чужаков и бегай по стрелкам, но с восходом как штык - в парник: просрочишь мзду - проблем не оберешься.
        Дорога петляла через заброшки - в последние годы опустевших домов становилось все больше. Кто-то умирал от старости, кто-то - от голода и болезней, иные - от заточек меж ребер. Были и те, кто уходил в поисках лучшей жизни, но большая часть возвращалась - изуродованными, окровавленными, а то и вовсе по кускам. Заводские обвязывали тела пойманных беглецов тросами и таскали по улицам, рисуя на асфальте алые полосы, а когда те становились едва различимы, вешали добычу на ближайшем к жилищу суку или фонарном столбе. Как правило, за ноги - так мертвец «зреет» дольше и держится пару недель в назидание остальным.
        По этим зловонным маякам парень издали подмечал, какой двор освободился - полезное знание, когда надо без лишнего шума прошмыгнуть на соседнюю улицу. И жизненно необходимое, когда улицу держат типы вроде Славки Крота. От Тимирязева (вотчины Германа) до Пионерской два ряда смежных огородов - считай, рукой подать. Но пересечь их нужно так, чтобы свидетельницей ночной прогулки была одна лишь луна. Вожак постарше и поопытней наверняка дождался бы туч - желтый глаз в чистом небе светил, как прожектор. Но парень спешил - не столько из стремления поскорее справиться с заказом, сколько из-за страха со временем передумать.
        Ведь взрослый и опытный вожак не дрогнет ни в первый день, ни на десятый - бывали случаи, когда охотники выслеживали жертву годами, а их азарт лишь рос и крепчал. Но юнец с каждым шагом чувствовал, как ноги набиваются ватой, а сухая земля превращается в зыбучий песок. Страх - не приговор: боятся все, но не все показывают это. Провалить задание - не приговор: ситуации бывают разные, можно и на чудище нарваться, и в засаду шуховцев угодить, тут уж любая сходка в твою пользу решит. Но если ты даже не попытаешься сделать обещанное - вот тогда пощады не жди. Повезет, если кончат сразу, а могут и по улицам «покатать», да еще и живьем.
        Хлыст дважды хлопнул Германа по плечу - опасность. Парень вскинул кулак, и стая юркнула за блестящий, будто покрытый льдом парник. Условным знакам научил отец - Нюхач знал их десятка два и мог без слов предупредить об угрозе и в подробностях поведать о вражеском отряде. Большую часть сын забыл, некоторые додумал сам и в таком виде передал шайке, стремясь обучить не заурядных уличных драчунов, а полноценную боевую единицу, чтобы не сгинуть в первом же походе за хабаром, когда заветная мечта о Заводе, наконец, исполнится.
        Хорек «прошелся» пальцами по воздуху и показал «V» - за нами хвост, двое. Главарь кивнул и коснулся губ, хотя подельники и без того знали, что шуметь нельзя. Но повторение, как известно, мать учения: умелый воин упражняется до самой смерти, а верный способ поскорей с ней встретиться - это лень и переоценка своих сил.
        Шаги стали громче: кто бы ни шел по следу, таиться он не собирался. Или попросту не умел. Когда неизвестные поравнялись с парником, Герман выскочил из укрытия и наотмашь ударил битой на высоте своего роста. К счастью, загадочные незнакомцы оказались гораздо ниже, но ржавый набалдашник лишь чудом не снес кепку с лысой макушки Ксении.
        - Это мы! - Девушка пригнулась, бредущая за ней сестра пискнула и зажмурилась.
        - Вижу, блин! - Парня трясло от злобы и страха - махни он чуточку иначе, и мозги подруги удобрили бы соседский огород. - Какого хера приперлись?
        - Вам помочь. - Девушка опустила глаза. - На шухере постоим… Мало ли что.
        - Да от слепого и глухого больше толку, чем от вас! Нашлись, блин, дозорные.
        - Гер, пожалуйста… Там кто-то бродит у забора. Нам страшно одним.
        - Кто бродит? - насторожился вожак.
        - Не знаю. Мужики какие-то.
        Грид стиснул зубы и посмотрел туда, где темнела крыша его дома. Шарить по улице мог кто угодно, но с добрыми вестями в такой час не приходят. Вряд ли парни проболтались о деле, и вражья шайка решила устроить налет, пока своих нет. Скорее всего, припозднившиеся бухаресты заблудились или крейдеры на ходку пошли. Возвращаться и проверять - уйму времени сжечь, к тому же сейчас все на мази, ни одна собака о них не пронюхала.
        - Ладно. Сидите тут и не шуршите, на обратном пути подхватим.
        - Тут? - Глаза Ксюши заблестели, от напускной дерзости не осталось и намека. Кругом были покосившиеся заборы, покинутые дома и заросшие бурьяном огороды, где могла притаиться тварь гораздо опаснее человека. - Тут тоже страшно!
        - Везде, блин, страшно, - огрызнулся Хлыст.
        - Цыц, - шикнул главарь. - Сказал ждать - значит, ждите. Или проваливайте, пока всю малину нам не обломали.
        Девушка кивнула и прижала Мелочь к груди. Издали их силуэты не бросались в глаза - авось все обойдется. Выждав минуту для верности, Герман махнул рукой и, пригнувшись, пошел к хибаре напротив. До цели оставались считаные шаги, еще чуточку - и половина дела сделана.
        Девятый дом выглядел так, словно в нем и до Войны никто не жил, но вряд ли адрес перепутали на Проходной - Капитан разгильдяев не привечает, иначе район давно бы вырезали под корень. Это со стороны Крейда - сборище отморозков, а по факту структура не хуже, чем в армии: есть и разведка, и ударные группы, и снабжение, и штаб, где пустоголовых лохов не держат.
        Герман жестом велел остановиться и припал на колено - шагах в сорока по курсу блестел на ветру разодранный парник, рядом виднелась компостная яма. Ничего и никого подозрительного, но стоило пересечь узкую полосу травы, как ботинок ухнул по щиколотку в землю, и раздался глухой звон. Спутники без лишних слов шлепнулись на сырой грунт, щедро усыпанный кусочками мела, в лунном свете напоминавшими дробленые кости. Белгород не абы за что получил свое название, а Крейда и вовсе переводится с немецкого как мел.
        Хлыст зачем-то накрыл голову ладонями - думал, растяжка? Герман оцепенел и напряг слух до звона в ушах: в лесу поскрипывали сосны, на окраинах брехал пес, со стороны Завода доносились треньканье гитары и пьяное пение. Если хозяин и услышал звон, то вида не подал, но над внезапным налетом навис большой и толстый вопрос.
        - Че делаем? - просипел хорек.
        - Дело делаем, - окрысился главарь. - Или ты от сраной банки в штаны навалил?
        - Сам ты… - Тот цокнул языком. - Мутно все как-то.
        - А ты думал, в сказку попал? Марш к парнику.
        - А че я? Пусть Булка чешет.
        - Рот закрой. Ты легче - если на грядках мины, глядишь, не шарахнет.
        - Мины? - От испуга лохмач дал знатного петуха.
        - Да прикалываюсь я. - Грид растянул губы, но на ободряющую улыбку это походило, как хрен на конфету. - Иди, давай. И под ноги смотри, а то мало ли…
        Хлыст на полусогнутых побрел к теплице, щупая почву перед собой и озираясь по сторонам. Из дома не доносилось ни шороха, и мрачная тишина придавала ему сходство с притаившимся зверем, огромным чудовищем с острым гребнем, черепичной чешуей и глазами с узкими вертикальными зрачками, в которых отражалась полная луна. Шагни к нему - разверзнется зубастая пасть и проглотит непрошеных гостей, как мух, ветер заметет следы, и ни одна живая душа не узнает, где нашли последний приют смельчаки с Тимирязева.
        Герман хмыкнул - сестры же на стреме, они и расскажут. Вот повадилась всякая херня в голову лезть…
        Он тронул калитку - не заперта. Полностью открывать не стал, сунул в щель прутик и провел сверху донизу - не натянута ли веревочка, не торчат ли гвозди в прикрытой ветками канавке.
        Все чисто - двор как двор, забор как забор. Несмотря на мелкие трудности, удача сегодня на их стороне: в конце концов - заслужили. Парень на цыпочках подошел к крыльцу - тишь стояла такая, что скрип обуви выстрелами бил по ушам. Дрожащие пальцы потянулись к перилам, как вдруг из-за обшарпанной двери раздался низкий старческий голос:
        - Чего надо, шакалы?
        И все-таки баночка не зря звякнула. Ну и пес с ней, все же не грабить пришли, а разговоры разговаривать. А уж с дедом базар пройдет, как по маслу, вздумает артачиться - прессанут в два счета. Почуяв слабину, Грид приосанился, расправил плечи и зыркнул прямо в глаза - зачастую этого хватало, чтобы соседские очкозавры врубали заднюю. Набалдашник хлопнул по ладони - если габариты не производили должного впечатления, то бита заставляла передумать даже самых дерзких.
        - Вопрос есть, - без суеты ответил главарь, будто общался не ночью в чужом дворе, а днем на родной улице. - Говорят, ты оброк просрочил. Капитан недоволен, велел весточку передать.
        - А, так вы - шестерки?
        Парень дернул губой, но промолчал.
        - А хрена сейчас приперлись? Утром заняты шибко?
        - Типа того. Платить будешь? Пока по-хорошему прошу.
        - Буду, ясен пень. Я же не совсем чокнутый - с паханом рамсить. Просто сил уже нет такие тяжести таскать. Пришлось вот грузчиков дожидаться. - Хозяин усмехнулся. - Обожди, вынесу жратву. И скажи своим щенкам, чтобы ничего не трогали!
        - А много оброка? - спросил Булка, встав плечом к плечу с главарем.
        Тот пожал плечами.
        - Раз просрочишь - на счетчик ставят. Хер знает, сколько уже накапало, но мешок точно торчит. А ты с какой целью интересуешься?
        - Шаги слышишь?
        Герман повернул голову и нахмурился.
        - Ну… и че?
        - Да как-то непохоже, что дед мешок тащит. Больно ровно шаркает.
        - Шухер, пацаны! - во всю глотку заверещал Хлыст и рванул в огород, чуть не снеся калитку с петель.
        Увалень тут же рванул за ним, и только вожак замешкался, округлившимися глазами наблюдая, как в приоткрытую дверь высовывается вороненый ствол дробовика.
        - Вот мой ответ Капитану! - взревел старик, растеряв всю покорную дружелюбность. - В гробу видал его оброки! Мне терять нечего, а вы, сучата, потеряете немало!
        Пальни он сразу, и молодой главарь закончил бы свой путь на грязном, захламленном дворе, а так получил крохотную фору и успел отпрыгнуть за секунды до того, как улицу разбудил адский грохот, а картечь просвистела над макушкой.
        Хрен знает, где гад достал помпу, но пока он дергал затвор немощными, трясущимися руками, парень перекатился через плечо к забору и на четвереньках выполз в огород, жмурясь и стискивая зубы в ожидании дозы свинца в спину. К счастью, фартануло - снайпер из деда оказался никудышный, и второй выстрел выкрошил в досках такую дыру, что кочан капусты пролез бы и ни листочка не ободрал.
        Незадачливый налетчик вскочил и помчал в ночь со всех ног. Глаза слезились, ветер свистел в ушах, заглушая стук сердца, но впереди ждало единственное место, где беглец чувствовал себя в безопасности. Ребята поступили точно так же - и правильно сделали: никто не посмел бы осудить это отступление, а вожак - тем более. Когда впритирку разминулся с костлявой, все вокруг воспринимается иначе. Пока везет, и ничего серьезнее уличного махача не нюхал, мнишь себя королем, а как прижмет, придавит конкретно - все мысли о доме. И каких бы правильных кадров не собрал в шайку, по-настоящему доверять будешь только родной крови. Те же, кто меняет приоритеты, погибают первыми.
        Грид взлетел по скрипучему крыльцу и дернул ручку, не заметив, что в окнах теплится тусклый огонек, который никак не мог гореть на исходе ночи. Мать держала Сашку на коленях, но сидела не на диване, как обычно, а в углу. На диване же развалился лопоухий бугай с рожей пещерного человека, по обе стороны от него высились хмурые братки в рваных спортивных костюмах.
        Не успел парень и рта открыть, как по затылку огрели чем-то тяжелым. Все потемнело, закружилось, щека врезалась в шершавые доски. Грязный кроссовок отфутболил биту под стол, скрипнули пружины, и тяжелые сапоги приблизились к лицу. Мысок с размаху клюнул ребра, жгучая боль вцепилась в угасающее сознание и рывком вернула на место. Германа схватили за капюшон и поставили на колени. Когда мутная тряска малость утихла, он заметил алые потеки на маминых губах.
        Зубы стиснулись в оскал, мышцы напряглись так, что затрещала толстовка, выброс безудержной звериной ярости, в приступе которой рвут глотки голыми руками, раскаленной иглой кольнул в затылок. Если бы не подлый крысиный удар… если бы… пленник сплюнул желчь и зашатался, то хмурясь, то вскидывая брови.
        - Здорово, баклан, - пробасил Крот. - Запарился уже тебя ждать. Благо, мамка встретила, как подобает.
        Грид искоса глянул на ублюдка и улыбнулся. Ехидная ухмылка в тот же миг сползла с небритой рожи отморозка. Славка без лишних слов понял, что наезд без последствий не останется, но отступать не собирался - не по масти щенку матерого волка стращать.
        - Заказ тут спустили, - продолжил он, но уже без гонора, а будто тер мутку с подельником. - Просили передать, что вы на счетчике.
        - Но мы все заплатили! - всхлипнула женщина.
        - Как оказалось, не все. С прошлого года мзду подняли. Времена нынче голодные, на Заводе с хавкой голяк. Еще и шуховцы досаждают, чудища расплодились. Так что с вас - в двойном объеме через две недели. Провафлите - счетчик вырастет.
        - Где мы тебе столько жратвы возьмем! - рявкнул парень. - Глянь в парник - гниль одна!
        - Не мне, а Капитану. Мне вы даром не всрались. Но есть одна тема, если выгорит - и за крышу хватит, и копытные останутся. Только тема опасная, не для ссыкунов. Интересует - пошли, потолкуем. Нет - крутись, как знаешь.
        Герман дернулся, высвободившись из хватки, и встал. Шакалы обступили со всех сторон, словно вчерашний подросток представлял для Крота смертельную угрозу. Вот бы стырить у деда ствол да накрыть малину этой мрази. Или взять Ксюхин кинжал из косы и расписать гадов поодиночке… Мечты, мечты. А реальность в том, что парень встрял. Капитально. С Кротом разобраться по силам - не сейчас, так чуть позже, когда расслабит булки. А вот с Капитаном ничего не сделаешь - это пока он предупреждает по-хорошему, а потом пришлет ребяток, и дело свернет в иное русло.
        - Ну, пошли. Перетрем.
        - Сын!
        - Все в порядке. - Он смахнул щекотавшую лоб алую струйку. - Скоро буду.
        Они вышли на крыльцо в сопровождении молчаливых амбалов. Крот выудил из-за пазухи пачку самокруток, сунул одну в рот, другую протянул парню. Тот тряхнул головой и поморщился от очередного укола в затылок и накатившей тошноты.
        - Прошел слушок, шуховцы хотят склеить сторожку на мосту. Ту, что кобели поели. Притащили уже ящики с добром, каким - хер знает: может, инструмент, может, рации. - Крот втянул полную грудь самосада, взглянул на белеющую луну и выпустил густой дым. У Германа запершило в горле, хотя стоял в трех шагах. - Может, волыны. Или взрывчатка. Вряд ли, конечно, - хабар три лоха стерегут. Будь там барахло посолиднее - и охрану выставили бы под стать. Но и так добыча очень и очень неплохая. Притащишь ее мне - заплачу за вас оброк. С процентами. - Упырь подмигнул.
        - Тебе? - удивился парень.
        - Локаторы забились? - Славка хохотнул. - Мне, мне… Но если ляпнешь кому, маман на вертолете прокатим, понял?
        Грид шагнул к нему, но прихвостни схватили за плечи и оттащили к двери.
        - Что скажешь? Да, нет - времени в обрез.
        Тогда-то и пришло осознание: все, что прежде казалось полной задницей - на самом деле несущественные мелочи, трудности жизни. Что такое полная жопа, понимаешь, лишь оказавшись перед выбором, который касается не только тебя, но и всех, кто дорог. Все эти драки, разборки, налеты никак не затрагивали родных, и за свои косяки он отвечал только своей шкурой. И если взглянуть правде в глаза, ничего, что не решалось бы малой кровью, и вовсе не случалось. Так, детский лепет, щенячьи игры, а теперь…
        - Будут тебе ящики. Как достанем - пошлю весточку.
        - Взрослый базар. - Крот достал из кармана «Макаров». - Правильные мысли. Далеко пойдешь, если не сдохнешь. А чтобы не сдохнуть, вот небольшой подгон. Керогаз достойный, сам начищал. И помни - две недели даю. Снова просрешь срок - не огорчайся. И это… - Недокуренная самокрутка брызнула искрами и улетела в кусты. - Решишь тех лохов марануть - ноги не замочи. Удачи, пацан.

* * *
        Когда Саша чего-то пугалась - выстрелов, грома или залаявших в ночи собак - то впадала в глубокий ступор и лежала бревном, пялясь в потолок остекленевшим взглядом. Моргала девочка столь редко, что приходилось опускать ей веки, проводя ладонью по бледному, холодному лицу. Всякий раз, видя это, Герман гнал мысль о том, что таким же образом закрывают глаза покойникам.
        Он взял сестру и отнес на кровать, чувствуя, как обмякшие ручонки бьют по ногам. Не ребенок, а тряпичная кукла, и только бешеный стук в груди давал понять, что бедолага еще на этом свете. Но надолго ли? С каждым днем ей все хуже и хуже, и вспышки страха точат и без того никудышное здоровье. Как-то раз под Новый год заводские устроили знатный фейерверк из взрывпакетов и очередей в небо, а у девочки на неделю отнялись ноги. Потом привыкла и уже не так боялась грохота, но можно ли привыкнуть к тому, что шайка выродков вламывается в дом и зверски избивает самого дорогого тебе человека?
        Пальцы сжались до хруста, в затылке разлился вязкий холодок. Парень не раз окунался в неукротимую ярость драки, но даже самая свирепая злоба и близко не походила на это доселе неведомое чувство.
        - Что же ты наделал? - простонала мать, покачиваясь из стороны в сторону. Из угла она так и не встала, прижимая к груди костыль, как минуту назад держала Сашку. - Теплицу запустил… С тварями связался. Говорила же, предупреждала - не лезь к ним, горя хапнешь.
        - Не ной, - буркнули в ответ. - Все на мази. Разрулю одну мутку и заплачу оброк. Еще и навара подымем.
        Женщина замерла и взглянула на сына так, будто увидела его впервые в жизни.
        - Во что же ты превратился…
        Герман открыл было рот, но фыркнул и вышел во двор. Толку от этих споров, лишь распаляться зазря. Злость еще пригодится, у нее нарисовался конкретный адресат, и ни в коем случае нельзя проронить по дороге ни капельки.
        С улицы тихо свистнули - у калитки топталась Ксюха, за ее спиной хвостиком маячила Мелочь, поглядывая на главаря большущими черными глазами. За все время Грид не услышал от малой ни полслова - то ли немая с рождения, то ли зашуганная. Тринадцать лет, но выглядит в лучшем случае на десять - вряд ли тот же недуг, что и у Сашки, но внутри явно не все в порядке. И вроде ни заразы нет, ни радиации, а дети один другого немощней.
        - Булка все рассказал, - шепнула девушка. - Не задели хоть? А то, знаешь, впопыхах не сразу замечаешь, особенно если дробь…
        - Не задели, - проворчал Герман. - Сами как?
        - Как видишь. - Она развела ладони и хлопнула по бедрам. - Целы, невредимы, но от страха чуть не померли. Что с тобой?
        Он потер рукавом переносицу и шумно выдохнул.
        - Ничего. Устал. Тут дело одно наклюнулось - передай пацанам, чтобы после заката собрались на хате. Соскакивать не советую. - Парень выждал секунду и добавил тоном, от которого Ксения вздрогнула, как от порыва ледяного ветра. - Край не советую.
        Хатой меж собой называли заброшенный дом, где шайка отдыхала и решала насущные вопросы: на кого наехать, а с кем лучше не бакланить, где наскрести побольше патронов и нарулить ништяков подешевле. На хату, будто на замок древнего феодала, частенько покушались вражеские ватаги - как по-тихому, пока защитники уходили в поход, так и прямыми осадами - с булыжниками в окна, а то и поджогами. В любом случае, просифонить свою обитель - страшный позор, отмыть который можно, лишь отомстив обидчикам успешным штурмом.
        Тимирязевские (кое-кто величал их германцами по имени вожака) облюбовали кирпичный коттедж на отшибе с тяжелой дверью и решетками. После Войны жилище обчистили крейдеры, унеся все, что представляло какую-то ценность, а в первые годы нового мира ценность представляло все. Ковры, мебель, люстры, плитку из ванной, саму ванну - стащили бы и дверь, если бы не пришлось для этого ломать стену. О былом богатстве напоминали камин и вмурованные в кладку сейфы - оружейный и обычный - оба, понятное дело, раскуроченные и пустые.
        Годом позже сюда заселился Петруха Буянов - неплохой, в общем-то, мужик, рукастый. Сколотил из досок и бревен какую-никакую мебель и вернул голой коробке пусть и не прежний, но вполне терпимый уют. Герман с трудом бы вспомнил лицо соседа, в память врезались только смуглая кожа и большие белые зубы. Петруха мастерил для детворы игрушки, а для взрослых - посуду и всякую утварь. Бизнес, как сказали бы заводские, пер в гору, хозяйство было соседям на зависть, бабы со всего поселка пороги обивали. Но когда Гриду исполнилось пять, столяра нашли в петле. Почему он решил свести счеты с жизнью, так никто и не понял, но пересуды и сплетни ходили до сих пор. Лето дом простоял пустой, потом туда переехал мужичок с Матросова, месяц продержался и рванул восвояси, так и не вернувшись за брошенным барахлом.
        Сразу пошли слухи, мол, Петрухина хата проклята, и если поздней ночью пес подначит пройти вдоль забора - услышишь из сарая стук киянки или скрежет пилы. Особо впечатлительные и вовсе видели в окнах хозяина с веревкой на шее - зенки навыкате, черный язык подбородок слюнявит - жуть! Но те же сказочники после кружки сивухи болтали и о кастрюлях в небе, и о волосатых людях в лесу, поэтому веры им не было. И за все время, что шайка зависала в доме, нередко оставаясь до утра, никаких висельников она не встречала, и стуков да скрежетов не слышала. Зато дурная слава коттеджа подкрепила дурную славу его новых обитателей, и от Завода до Березовой гуляла молва, что германские отморозки не боятся даже призраков.
        В назначенный срок бригада собралась у трещащего камина. По рукам ходила бутылка с рябиновой наливкой, отжатая у заплутавшего бухареста. За ней поспевала набитая самосадом трубка, в полумраке похожая на пухлого светлячка. Булка нашел ее в мастерской под тюком соломы - пожалуй, последнее напоминание о сгинувшем умельце.
        Прикладывались все, кроме Мелочи - сестра запрещала, хотя та и не горела желанием лакать жгучую дрянь. Если бы не дыра в потолке, пробитая рухнувшей печной трубой, дым стоял бы, как пар в бане.
        - Будешь? - Хлыст протянул трубку.
        Грид повертел мундштук в руке и вернул, после чего без предисловий поведал всю историю с Кротом. У Ксюши заблестели глаза, увалень вскинул брови и закусил нижнюю губу, и только тощий лохмач пялился в огонь с тем же безразличием на чумазом лице.
        - Я вот что думаю. - Вожак опустился на скамью и протянул ноги к камину. - Возьмем хабар и кончим этого ушлепка, отбашляем Капитану за крышу, а остатки поделим и спрячем. Пригодится, когда возьмут на Завод - снаряга, пушки, все дела.
        - А если в ящиках - не стволы? - спросил Булка.
        Герман положил на колено «Макаров». Увидев пистолет, даже Хлыст отвлекся от пляски огоньков и присвистнул под нос.
        - Еще один аргумент. С таким удостоверением добыть хабар - что два пальца.
        - А если…
        - Нет никаких «если»! - рявкнул парень. - Блокпост берем без вариантов. Я не обсуждаю - да или нет, я решаю - как. Ты у нас самый умный - вот и думай, чтобы и добро взять, и маслину не поймать.
        - Да ты в край долбанулся! - Хорек швырнул трубку в стену, сноп искр потух, не долетев до пола. - Совсем берега попутал? Хоть соображаешь, на кого наехать собрался? Это не лохи с другой улицы, это, блин, шуховцы!
        Главарь осклабился, в рыжих отсветах сам став похожим на неупокоенного духа.
        - Соображаю. А ты собрался до старости в игрушки играть? Бакланить по приколу - герой, а как по серьезке - очко жим-жим?
        Малец вскочил и сжал кулаки. Он был на голову ниже Германа, но рост никогда не мешал ему срубать ребят покрупнее. Но главарь не вздрогнул, не отшатнулся, даже не моргнул, а шагнул к наглецу, вынув руки из карманов. Позабытый на колене ствол грохнулся на паркет, и холод металла словно перетек в разгоряченные жилы. Хлыст расслабил напряженные до предела мышцы и отступил, не то поняв глупость схватки, не то испугавшись лежащего рядом оружия. Нет, соратник бы в него не выстрелил и не стал бы размахивать перед носом. Просто раньше все замуты обходились местечковыми разборками, и в худших случаях - сломанными носами. Бывало всякое, не было лишь одного - смерти. А теперь смерть блестела под ногами, дулом к окну, курком к двери, проводя незримую границу между жестокими шалостями и залитым кровью взрослым миром. И ладно бы к этой черте вели постепенно, шаг за шагом, но барьер вырос за какую-то ночь, и в него тут же с размаху ткнули мордой.
        - Гер, не гони коней, - шепнул Булка. - Дай покумекать, а то от твоих загонов котелок кипит.
        - Времени нет. Сейчас на стреме трое, а завтра? Послезавтра? Да, дело мутное, но и перепадет немало. Можно с ходу двинуть на Завод, выбиться наконец в люди. Мы стремились к этому столько лет, а теперь врубим заднюю? Хер! Я стану главной жабой в этом болоте. Чтобы ни одна мразь не смела даже зенки таращить на мой дом. А вы? Так и будете ходить под кем-то? Думаете, так безопаснее? Я думал так же, пока не нагрянул Крот со своей шайкой.
        - Тебе, похоже, крышу сдуло, - прошипел Хлыст. - Стелешь гладко, базара ноль, только кое-что важное упускаешь. Грохнуть нас могут. Замочить. Шлепнуть. У шуховцев - «калаши» и броники, а у нас? Собрался лезть на них с этим? - Он толкнул «Макаров» мыском кроссовки.
        Герман хмыкнул и скрестил руки на груди.
        - Думал, на вас можно положиться. А вы…
        - Не мы, - ответил увалень. - А Хлыст. Лично я с темы не соскакивал.
        - Я тоже, - уверенно произнесла Ксюха.
        - И я, - пискнула Мелочь, и Герман зуб бы дал, что услышал тоненький голосок впервые.
        - Ну, и хер вам в помощь. Валите и подыхайте. - Малой вылетел из комнаты, задев вожака плечом. Тяжеленная дверь лязгнула так, что под потолком заклубилась пыль.
        Булка проводил беглеца взглядом и пристально посмотрел на главаря.
        - Слушай, если… то есть, когда завтра вернемся - не губи пацана.
        Грид изогнул уголок губ и сощурился.
        - Выживем - увидим.
        Ватага дождалась темноты и двинула к мосту. Брать пост нахрапом никто не собирался - сначала разведка, а там - как карты лягут. Крот мог и наврать про трех лохов в охране, поэтому пока сами все не проверят, лезть на рожон не станут.
        Такой план пришелся шайке по душе, ребята немного расслабились, хотя прогулка по ночным окраинам вгоняла в тоску даже матерых крейдеров. Но темные громады мертвого мира казались не страшнее родных заброшек в сравнении с тем, что ждало впереди.
        В детстве Герман, как и вся детвора, до ужаса боялся бродить за околицей и при свете дня. Родители, понимая, что старые здания для мелюзги - как магнит, придумали тысячу и одну историю о непослушных мальчиках и девочках, вопреки наказу ушедших далеко от дома и попавших в лапы кровожадных чудовищ.
        Ребятня росла, крепла, а вместе с ней росли и твари, и вот собаки превращались в огромных волков, вороны - в драконов, а щуки-переростки - в зубастые чуда-юда, невесть как поселившиеся в обмелевшем озерце. Малец никогда не видел волков, и на простой вопрос об их размере мама подняла ладонь вровень с его головой. А зубы - с палец, и острые, как гвозди.
        Сынишка знал, что такое гвозди - Колян из десятого дома хвастался всем палкой с торчащими на конце ржавыми остриями. Как известно, хвастовство до добра не доводит, а агрессивное бахвальство - и подавно, и год спустя этой же палкой ему раскроили череп, а перед тем засунули на треть в туза.
        Что такое туз, малец выяснить не успел, но был уверен - вставили за дело. Мужик орал матом на всех, кто приближался к забору, и однажды погнался с палкой за Хлыстом, но чудом не догнал. Родион видел погоню, но вмешиваться не стал, сказал лишь, что этот придурок не будет здесь больше жить. Или: он здесь не житель, а может - не жилец, Герман не помнил. И три дня спустя Коляна кончили - Нюхач как в воду глядел, жаль, собственную смерть загодя не приметил.
        К слову, с подобным ребенок сталкивался чуть ли не каждую неделю, а собак размером с волка не встретил до сих пор. Но мать продолжала выдумывать страшилам новые облики - один другого отвратительнее. Шерсть - гладкая и мягкая - у них выпала, а к почерневшей, лысой шкуре присосались тысячи червей, пиявок и прочих гадов, что сжимались и покачивались на ветру. Не трогали они только морды, отчего казалось, будто у псов вместо голов - ободранные черепа с большущими глазницами, на дне которых блестят тусклым золотом злобные глазенки.
        И стали твари такими, потому что обжирались мертвечиной, а к ней - все знают - ни одно живое существо не притронется. Но трупы собакам - уже поперек горла, ведь один мальчик не слушал родителей и забрел в лес, где его и разорвали на куски. Отведали чудища свежей плоти и крови, и жить без них нынче не могут, вот и не убивают добычу сразу, а утаскивают в зловонные логова и откусывают по маленьким кусочкам от ручек и ножек, а бедняга кричит, плачет и зовет родителей, но никто не слышит и не может помочь.
        Несмотря на эту жуть и низкий мамин голос, Германа ее истории не шибко-то впечатляли. Он считал их обычными байками, страшными сказками, но на исходе седьмой зимы в растаявшем сугробе нашли обглоданное до костей тельце, после чего малец «уверовал» в псов и несколько лет наотрез отказывался покидать родную улицу. Пока не узнал, что ребенка на самом деле съели, вот только ни волки, ни собаки тут ни при чем.
        К мосту вели два пути: дальний - через промзоны до Михайловского шоссе, а оттуда по прямой - к переправе. Топать около часа, но место известное и более-менее безопасное. Второй в разы короче, но придется чесать через лес, а затем - по берегу заболоченного озерца, со дна которого в ясную, безветренную погоду порой доносится странный звон - вроде бы колокольный.
        Старожилы говорят, до Войны там часовня стояла, а как ракеты на Харьков двинули, так и ухнула она под воду вместе со всем приходом. Но звона, пусть он трижды всамделишный, Герман не боялся, а вот лесной да болотной живности - очень даже. Ходили слухи, что в том озерце жабы завелись со свинью размером, и если в зенки их выпученные хоть на миг глянешь - на обед к зеленым и отправишься, причем по собственной воле и с большой радостью. Хрен знает, правда или очередная туфта, но скелеты в камышах находили - чистенькие такие, аж блестят, как отполированные. Так что мужики на рыбалку если и выбирались, то гуртом, и с чем-нибудь поувесистей сетей и удочек.
        - Мы через Сосновку пойдем? - прошептала Ксюха, вздрогнув от одного упоминания хвойного леса.
        - Да. - Грид кивнул. - Срежем немного.
        - А как же чудища?
        - Во-первых, у нас есть это. - Вожак щелкнул затвором. - Во-вторых, не тех чудищ ты боишься, гадом буду - не тех. Короче, вы за мной, Булка замыкает. Чешем - не шуршим, под копыта смотрим, и все пучком.
        Хруст гравия сменился тихим шорохом песка. Усыпанная хвоей и шишками тропа шла через старую просеку, где без труда проехал бы грузовик. Лунный свет пробивался сквозь редкие кроны, лес хранил угрюмое молчание, но потная ладонь до боли стискивала рукоятку, а сердце пускалось в пляс от любого скрипа.
        Сосновка и до Катастрофы слыла чуждым, непокорным местом со своими законами и порядками, за нарушение которых карали по всей строгости: диким зверем, непогодой или запутанной дорожкой. Во все времена человек для леса - непрошеный гость, его не привечают, а лишь терпят, и то если ведет себя, как подобает.
        Ныне же - и того хуже: вот стоит себе дерево, с виду живое, иголки зеленые, кора смолой плачет, а рубанешь топором - сухостой. Отчего так - бог знает, как начнешь обо всем этом думать - и о нетленных трупах, и о тварях, и о звоне из болота - так котелок и закипает, крышка трясется, того и гляди, съедет. Может, оттого Петруха и вздернулся - привык к обыденности ушедшего мира и не выдержал безумия нового. Герман же с детства учился воспринимать любую дрянь как норму - родившиеся в аду принимают пекло чуточку проще.
        В эту ночь обошлось без жаб и прочих страшилищ, только клубы зеленоватого тумана стелились над неподвижной, как стекло, гладью, тянули щупальца к бредущим вдоль берега пришельцам, но терялись в густых зарослях осоки. На пригорке у дороги главарь заметил сутулую фигуру - незнакомец прятался за облезлой «девяткой» и, вытянув тонкую шею, наблюдал за блокпостом.
        Или залетный крейдер, или шнырь из ватаги Крота: проще говоря - или конкурент, или ненужный свидетель, а Грид не собирался ни делиться хабаром, ни распускать слухи о мутках с шуховцами. Знаком велев пригнуться, он на цыпочках двинул к цели, перехватив «Макаров» за ствол, чтобы без шума дать утырку по темечку. И хотя берцы и куртка то и дело поскрипывали, таинственный соглядатай ни разу не шелохнулся, но стоило парню выбраться на асфальт, как вдруг раздался знакомый угрюмый голос:
        - Это я.
        - Хлыст? - Соратник едва сдержал рвущийся из глотки крик. - Какого хера ты тут трешься?
        - Лохов пасу. Только посмотри на них - вот же конченные.
        В кругу баррикад из набитых мешков маячила парочка бойцов - на вид не старше Германа. Бритоголовые желторотики в грязной «горке» оседлали штабели ящиков, смоля самокрутки и греясь у разведенного в бочке костра. Видно их было за километр, и даже самый криворукий снайпер снял бы их с закрытыми глазами. Но висящие за плечами «сучки» превращали распоследних неумех в смертельно опасную угрозу.
        - Почему ты вернулся?
        - Давай потом перетрем, - проворчал лохмач. - Лучше этими щеглами займись. А то сидят, кайфуют, как в малине, еще бы водку лакать начали. Раз в десять - пятнадцать минут с ними базарит пахан по рации - проверяет, все ли пучком. Так что, если щемить надумал - надо по-быстрому все провернуть.
        - Знать бы еще, как…
        Хлыст сплюнул через щель в зубах и поморщился.
        - Есть одна мысля, но ты морозиться начнешь.
        - Говори.
        - В общем, надо волыну мелкой дать. Пусть подойдет и сядет на уши - мол, так и так, от насильников спасалась и заплутала, помогите, дяди добрые. В ребенка-то они палить не станут, правильно? А как лохи булки расслабят… - он сложил пальцы пистолетом и качнул запястьем, - бум.
        - Ну, ты и садюга, - ухмыльнулся вожак. - Да только Мелочь не сдюжит. Она мышей до усрачки боится, а тут - людей мочить.
        - Сеструхе предложи. В нее тоже вряд ли шмальнут. Если, конечно, успеют разглядеть, что это баба. - Подельник хихикнул.
        Герман прислонился спиной к капоту и зажмурился. План неплох, вопросов нет, но Ксюха с виду такая крутая, а на деле может и струсить. Пугать хорька отверткой, зная, что главарь мокрухи не допустит, - это одно, а расстрелять в упор бойцов - совсем другое. А если задумка провалится - страх накатит или рука дрогнет - по известному месту пойдет вся тема: девчонку заметут, и хорошо еще, если не грохнут сразу, охрану в тот же час усилят, и о хабаре придется забыть навсегда.
        - Хлыст, ты, что ли? - удивился Булка.
        Грид вздрогнул и открыл глаза. Вся шайка собралась за машиной, несмотря на приказ ждать в кустах. Но песочить соратников не было ни сил, ни желания - внутри гудела гнетущая пустота, а мир вокруг сузился до крохотного пузыря, кокона с мутными стенками, и происходящее за ними казалось дурным сном. Схожее чувство сковало после гибели отца - малец до последнего верил, что папку не убили, а взяли в плен, или Родион просто сбежал с Завода, устав рисковать шкурой ради хотелок Капитана. Глупая детская надежда не утихала до сих пор, ведь тела так и не нашли, но с каждым годом погружалась на глубину обрастающей кровавой коркой души. Сейчас бы помощь отца пришлась как нельзя кстати, но мечты мечтами, а жизнь требует ответа от тебя лично, и тут уж не соскочишь и заднюю не дашь - в этом вся разница между ребенком и мужчиной.
        - А ты не рад? - хмыкнул парнишка.
        - Кончай трепаться, - ответил вожак. - Ксюх, поди поближе - дело есть.
        Девушка нахмурилась и сжала ладошку сестры. То ли услышала разговор с Хлыстом, то ли бабьей чуйкой засекла подвох, то ли голос Германа выдал его с головой, но выглядела подруга так, будто к виску приставили ствол. Грид уже собрался пересказать задуманное, как вдруг со стороны блокпоста донеслись треск и шипение. Спутники, как по команде, пригнулись, но шуховцам было не до них - охранники прильнули к рации, после чего схватили автоматы и скрылись в ночи.
        Главарь до звона в ушах напряг слух, но с такого расстояния и с такими помехами разобрал только два слова: псы и срочно. Обрывков вполне хватило, чтобы вникнуть в суть - напали чудовища, требуется подкрепление. Ничего удивительного - их берег застроен плотно: хрущевки, торговые центры и склады стоят на каждом шагу. Но противоположный - это широченная полоса полей, холмов и посадок, украшенная поблекшими гроздьями деревень и одиноко стоящими домишками, меж которых протянулась дорога в две полосы. И такая картина - аж до самого Технолога, и врагам еще сильно повезло, что на них напали всего лишь собаки.
        - Что делаем? - прошипел Хлыст.
        - Я бы обождал, - сказал Булка.
        Сложись все иначе, Герман согласился бы с увальнем - они понятия не имели, куда вызвали бойцов и надолго ли. Но Кроту нужны были не отговорки и оправдания, а хабар, и упустить такой подгон судьбы равносильно самоубийству.
        - За мной, - шепнул вожак и быстрым шагом направился к цели, держа ствол в опущенной руке.
        Чем ближе подбиралась шайка, тем чаще натыкалась на следы недавней схватки. Гильзы то и дело скрипели под ногами, а бурые пятна в лунном свете напоминали лужи после проливного дождя. В воздухе все еще стоял густой смрад крови, гнили и дерьма - знакомый с детства запах смерти пропитал асфальт и вряд ли выветрится даже годы спустя. Герман старался не смотреть под ноги, чтобы не будоражить и без того разыгравшееся со страху воображение, во всей красе рисовавшее последний бой крохотного отряда против несметной своры. Добавить звуки - рев, взрывы, крики - и образы перепуганных пацанов, зажатых в мохнатом зловонном водовороте, призрачными слепками вспыхнут в ночи. Воссоздать, представить стычку по силам любому, но никто не сможет понять и толики чувств людей, заглянувших в глаза смерти. Никто, кроме тех, кого озарило их желтое сияние.
        Успели ли бедняги осознать, что обречены, или до последнего надеялись на удачу, божий промысел или силу оружия? Что кричали в рации, прося подкрепления? Думали ли о родных и близких, или позабыли обо всем в горячке драки?
        Мысли об этом мешали сосредоточиться, но как Грид ни гнал их, так и не сумел выдворить из головы. Даже коснувшись шершавой крышки ящика, он думал не о добыче, а о сгустившейся тьме, с которой из последних сил боролся голодный костерок.
        Раздался щелчок, и в остатки укрепления ударил слепящий столб света. Со всех сторон из мрака выступили бойцы в сером камуфляже с желтыми львами на предплечьях. Размалеванные сажей лица, кошачья поступь и снаряга, достойная самых безбашенных и удачливых заводских главарей - в каждом движении, жесте, взгляде читались опыт и сила, против которых стайке уличных щенков выставить было попросту нечего.
        Мелочь заверещала не своим голосом, Ксюха обхватила ее за плечи и зажала рот ладонью. Хлыст попытался рвануть к кустам, но вспухший под ногой асфальтовый фонтанчик быстрее всяких слов вернул мальца на исходную. Булка первым оценил всю тяжесть ситуации и без приказов и угроз поднял руки, и только Герман не спешил сдаваться. Заслонившись предплечьем от луча прожектора, он сосчитал противников - пятеро, каждому по маслине, еще и на добавку останется. Его, понятное дело, тут же нашпигуют свинцом, но подельники, если очень повезет, сбегут, но далеко ли? Облаву устроили серьезную, как будто ждали. Ждали… Ну, конечно. Развели, как ребенка - конфетой.
        - Бросить оружие! - рявкнул бородатый амбал с дробовиком. - Лечь на землю!
        Шайка подчинилась сразу, лишь вожак выждал пару секунд, чтобы не выглядеть совсем уж валенком, но когда в тебя целят пять стволов, особо не погеройствуешь. «Макаров» улетел в траву, и в тот же миг шуховцы накинулись стаей саранчи, опрокинули всех, включая Мелочь, на асфальт, стянули запястья проволокой и надели на головы мешки. Никто и не думал сопротивляться, но Хлысту и Булке врезали по почкам, а Герману саданули прикладом промеж лопаток, после чего потащили к стоящему за мостом фургону. И, как пелось в известной песне, с размаху бросили на холодный пол, но и этого ублюдкам показалось мало - бойцы придавили пленников коленями и уткнули дула им в затылки, словно замели не перепуганных подростков, а банду отмороженных крейдеров. Впрочем, они никогда не делили соседей на своих и левых - все, жившие на районе, были для шуховцев сборищем конченых подонков, недостойных и быстрой смерти.
        - Это Майор, прием.
        - Слышу вас, - ответил спокойный, вкрадчивый голос, явно принадлежащий кабинетной крысе.
        - Все чисто, груз взяли.
        - Понял. Лаборатория готова. Конец связи.
        Все произошло столь быстро, что Герман и прикинуть не успел, на кой эта бодяга с ловлей на хабар. Но когда из динамика донеслось слово «лаборатория», тогда-то ему и стало по-настоящему страшно.
        Глава 3. Испытание смертью
        Предаваясь воспоминаниям о старом мире, бывалые с Завода рассказывали, как их с той же лаской гоняли по этапу. Те же мешки, скованные руки, только шуховские вертухаи потчевали не дубинками, а кулаками и прикладами. И ладно парней - тем не привыкать, но били и девчонок, стоило им споткнуться или сбиться с шага. Не щадили даже Мелочь, хотя у бедолаги от страха онемели ноги, а тут уж лупи не лупи - быстрее не пойдет.
        - Не трогайте ее, суки! - рявкнул Герман и дернул плечами, вызывая огонь на себя.
        Задумка удалась - мелкая перестала визжать, а удары и тычки посыпались на спину вожака. Пинали так, словно пытались втоптать в пол, и лишь чей-то окрик уберег кости и печень с почками.
        - Хватит!
        Миг спустя в шею впилась игла, и Грид почувствовал себя как после литра самогона натощак - мышцы обмякли, боль утихла, но мысли оставались ясными и трезвыми. Едва шевелящихся пленников волоком затащили в ярко освещенное помещение, отделанное кафельной плиткой.
        - Раздевайтесь, - велел тот же голос.
        Жгуты сняли, и Герман наконец избавился от треклятого мешка. Взору открылась просторная комната без окон и мебели. В углах - ребристые батареи, под ними свернутые спальники - вот и все удобства. У двери стояли бородатый амбал с выбритым по бокам черепом и тощий, морщинистый мужик в очках и белом халате - Йозеф, чтоб его, Менгеле. В далеком детстве парень услышал от жившего по соседству старика фразу: «Город воинской славы», но о подробностях расспросить не успел. Но, как оказалось, мама отлично знала историю и поведала во всей красе не только об этой почетной награде, но и обо всех предшествовавших событиях.
        - Раздевайтесь, - повторил очкарик, и в этот раз его дружок подкрепил просьбу щелчком затвора.
        Грид попытался встать, но не смог - ноги не слушались, а задница и вовсе приросла к полу. Пришлось стаскивать джинсы сидя, и это еще ничего - Булку накачали так, что он едва шевелился, бессвязно бормотал и пускал слюни.
        Парням выдали просторные штаны и футболки - чистые, выглаженные, такие же белоснежные, как и халат доктора.
        - Меня зовут Марк Фельде, - представился врач.
        Герман ухмыльнулся - немецкая фамилия его ничуть не удивила.
        - Прошу прощения за грубый прием, но по своей воле вы бы вряд ли с нами пошли.
        - Где девчонки? - холодно спросил главарь.
        - В соседней ка… комнате. За ними присматривают медсестры. Не волнуйтесь, мы не звери.
        - Да мы уже поняли. Что за дрянь нам ширнули?
        - Успокоительное. - Марк поправил соскользнувшие с переносицы очки. - Понимаю, у вас уйма вопросов, но всему свое время. Скоро я побеседую с каждым отдельно, а пока отдыхайте. Семен…
        Бородач снял рюкзак и швырнул под ноги ребятам три пачки армейского сухпая, да с таким выражением лошадиной морды, будто перед ним в дерьме барахтались свиньи, сожравшие на завтрак его родную дочь.
        - Отдыхайте.
        Дверь захлопнулась, заскрежетал замок. С огромным трудом Герман дополз до спальника и закрыл слезящиеся глаза. И хоть ширка не давила на мозги, мысли и без нее путались и бились о череп в тщетной попытке выстроиться в сколь-нибудь ровный ряд.
        - Сходили, блин, за хабаром, - простонал Хлыст. - Теперь сами - хабар.
        - Не нуди… Булка, что думаешь?
        - Думаю, нас порежут на органы. Небось бугор захворал, вот и приспичило потроха искать. Своих резать западло, а нас… кто нас считает, вообще? Тремя больше, тремя меньше. Для местных мы - не люди.
        - Да кончай ныть. В любом море есть островок, в любом лесу - опушка.
        Увалень фыркнул.
        - Оптимист ты, Гера. Хотя тебя первым почикают как самого здорового.
        - Да шершавым им по губам, а не моя требуха. Отвечаю - прорвемся.
        - Знал бы - дома бы остался, - вздохнул лохмач. - Герой, блин, сраный. Брат за брата, своих не кидают… - Он всхлипнул и стиснул зубы.
        - Ромка… - процедил вожак. - Я лишнего базарил когда? На вопрос ответь.
        - Нет.
        - Я за метлой следил?
        - Следил.
        - Пацанов подставлял?
        - Нет.
        - Вот и сейчас заднюю не дам, поняли? Я вас втянул - я и вытяну. И хватит ныть, соплями горе не разрулишь. Вот скажи, Тох, как самый умный - нас прямо сейчас чикать станут?
        - Не. - Соратник мотнул головой. - Сперва проверят, не заразные ли, кровь возьмут и все такое. А то у Хлыста сто пудов печень от сивухи в труху и легкие, как дно у печки - кто ж такие бугру пересадит?
        - Да пошел ты… - огрызнулись из угла.
        - Ну, вот. Значит, время еще есть, - подбодрил Грид. - А теперь взяли хавку - и жрите от пуза. Я-то не айболит, но чует сердце, здесь та же тема, что и с бухлом - чем больше закусываешь, тем меньше штырит. Не хотите ползать, как улитки - набивайте брюхо.
        Разорвав зубами упаковку, он высыпал на колени плитку шоколада, пакетик арахиса и три пачки галет - твердых, как фанера, и на вкус - картон картоном, но после пережитого и старая сухомятка показалась царской трапезой.
        Но самое главное - с полным желудком вколотая дрянь переносилась не в пример легче, и тело перестало напоминать набитое соломой чучело. Парень добрался до двери и прильнул ухом к холодному дереву - в коридоре гулким эхом разносились шаги, то нарастая, то стихая до чуть слышного шарканья.
        Больше ничего интересного подслушать не удалось, зато из-за стены напротив донеслись женские голоса, жаль, не разобрать было ни слова - кладка слишком толстая, разговор слишком тихий. Наверное, Ксюха успокаивала сестру, убеждала, что Герман обязательно их вытащит, и скоро все вместе вернутся домой. Или же проклинала друга за то, что втянул в передрягу и ради собственной выгоды обрек их на лютую смерть.
        - Ну, че? - спросил Хлыст.
        - Ниче, - буркнул Грид. - Надо было у блатных перестуку научиться, сейчас бы маляву послали.
        - Я знаю сигнал SOS, - поделился Булка, но вместо благодарности за науку получил порцию ругани.
        - Ну, и на хер он сейчас нужен?! Кому ты его слать собрался?
        В дверь с размаху саданули сапогом, следом прозвучал грозный окрик:
        - А ну, заткнулись, черти!
        - Сам ты черт, - проворчал главарь, но охранник это услышал и зазвенел ключами.
        Миг спустя в комнату ввалился бородатый бычара с дубинкой в пудовом кулаке, да не с простой, а с медной оплеткой в верхней трети. Герман подумал, что проволока нужна за тем же, зачем и гвозди в палке Коляна, но правда оказалась гораздо страшнее: в рукоятке таился мощный аккумулятор, жалящий током до мрака в глазах и сковывающий мышцы невидимыми тисками. Первый же удар свалил наглеца с ног, но на перекошенной роже вертухая все еще читалось желание разрядить об пленника всю батарею. Этим, скорее всего, дело бы и закончилось, если бы не приказ доктора. Схватив парня за шиворот, громила сунул дубинку под нос и прошипел, брызжа желтой от табака слюной:
        - Только пикни мне, крысеныш. Я и не такое говно муштровал до собачьей покорности. Захочу - на пузе поползешь. Скажу - землю жрать будешь!
        Пленник расплылся в ехидной улыбке.
        - Теперь понятно, чем от тебя несет. Хоть бы руки мыл после муштры.
        Майор отшвырнул его и наступил на затылок. Грид зажмурился в ожидании новой вспышки боли, но ухмылка и не думала сходить с окровавленных губ. Мог бы не нарываться, но любую муку можно перетерпеть, а однажды промолчавший так и сдохнет с языком в заднице.
        - Семен! - крикнул Фельде с порога. - У меня и без того забот по горло, еще и за тобой присматривать? Вроде не маленький и слова понимаешь.
        Бугай буркнул что-то под нос и отошел от парня.
        - Выйди. - Доктор говорил со здоровым мужиком, как с нашкодившим ребенком. - И жди в коридоре.
        Марк присел рядом с главарем, ни капельки не опасаясь ни его, ни притихших на спальниках товарищей. С другой стороны, а чего бояться-то? Если что пойдет не так, ребятам сразу амба, так что сравнение с волками в клетке не канает.
        - Ты как?
        - Ты же врач, тебе виднее…
        - Извини. Времена сейчас… черт-те что творится, вот бойцы и на взводе. Идем.
        - Куда? - Герман встал, но подчиняться каждому слову не спешил.
        - В мой кабинет. Пообщаемся, возьму пару анализов - ничего серьезного.
        - Да? А знаешь что, доктор Смерть? Катись-ка ты со своими анализами.
        Марк вздохнул и снял очки. Парень невольно нахмурился - неужто бакланить собрался? Да, он на полголовы выше, но такой тощий, что сквозняком сдует. Однако мужчина с вызовом посмотрел собеседнику в глаза и без намека на робость произнес:
        - На твоем месте я бы не качал права. Ты отвечаешь не только за себя, но и за них. - Фельде кивнул в сторону подельников, не дыша наблюдавших за разговором. - За свою мать. Сестру. Думаешь, мы взяли первых попавшихся? Думаешь, ничего о вас не знаем?
        У Грида задрожала верхняя губа - совсем как у рычащего пса. Он сжал кулаки и шагнул вперед, но доктор не то, что не шелохнулся - взгляда не отвел.
        - Не смей даже упоминать моих родных, понял?
        - Родные есть не только у тебя, - с тем же механическим спокойствием ответил Марк. - И поверь - не ты один боишься их потерять. Поэтому пришлось решиться на крайние меры. Поэтому вы здесь.
        - О чем ты?
        - Я расскажу. Во всех деталях, если прекратишь артачиться. Ведь речь идет не об очередной войнушке между шуховцами и крейдерами. На кону - выживание целого города, а может, и всего человечества. Прошу. - Он указал на дверь, и Герман, выждав немного, потопал к выходу.
        В этот раз обошлось без мешка и наручников, но сопящий за плечом Майор отбивал всякое желание барагозить. Считая по дороге серую плитку на полу, парень краем глаза заметил высокую девушку в камуфляже. Длинные русые волосы, смазливая мордашка, надменный взгляд карих глаз - с виду та еще кукла, но играть с ней отважится не всякий - СКС с оптическим прицелом дремал на сгибе локтя не для понта, а в ожидании новой жертвы. И, судя по засечкам на прикладе, карабин успел собрать щедрый урожай недальновидных глупцов. И все же Грид не удержался и подмигнул красотке, и она, к удивлению, не скорчила гримасу, не оттопырила средний палец, а подмигнула в ответ, но так, что по спине пронесся замогильный холод.
        Интересно, шуховцы в самом деле не такие уж и скоты, или просто строят из себя благородных? Вряд ли кто-либо еще поставил бы сторожить девчонок другую девчонку, хоть на этом спасибо, но за беспредел на этапе они еще ответят, да по всей строгости.
        Парня привели в небольшое помещение, заставленное разномастными умными штуковинами. Герман узнал микроскоп и компьютер - видел пару раз в старых журналах, о предназначении же других устройств мог лишь гадать. Пластиковые коробки, железяки и нагромождения склянок его не заботили, а зубоврачебное кресло с ремнями и нависшим плафоном - очень даже. И пусть в кабинете не было ни ножей, ни пил, ни прочих наборов заправских потрошителей, рядом с гребаным креслом было так же страшно, как перед первой дракой.
        - Сюда. - Фельде как ни в чем не бывало кивнул на кожаное чудовище и сел за стол, заваленный исписанными карандашом листами.
        - Постою, - буркнул пленник.
        - Не волнуйся. - Марк бегал глазами по нагромождениям графиков и формул, понятных не более, чем китайские иероглифы или египетская клинопись. - Я не собираюсь тебя пытать. Возьму кровь, пару мазков, измерю температуру, давление, проверю на вшей… Обычный медосмотр, ничего опасного.
        - Сначала скажи, на кой нас замели, или осматривай свой хер.
        Эти слова ни капли не смутили доктора, наоборот - он улыбнулся, отчего морщин на осунувшемся лице стало в два раза больше.
        - Герман, ты не на Крейде. Здесь некого впечатлять блатным базаром. Мы обсуждаем крайне важную и серьезную проблему, а не трем за житуху, понимаешь?
        - С темы не слезай, ага. И говори, че почем.
        - Хорошо. - Врач отложил листы на край стола и сцепил пальцы в замок. - Но тебе все же лучше присесть.

* * *
        Главарь выглядел так, словно вернулся с похорон самого близкого ему человека. Не сказав ни слова, поставил на пол картонную коробку и уселся на спальник, уперев локти в колени. Друзья тут же обступили его и наперебой загомонили, но Грид молчал и не сводил взгляда со стены. Так и не добившись ответа, Хлыст и Булка переключились на ящик. Внутри лежало то, что пацаны с окраины в лучшем случае видели на довоенных картинках: овсяное печенье, бутылка ягодного компота, банка повидла и полный пакет свежих яблок. И хоть фрукты уродились величиной со сливу, и от кислоты немело небо, братва накинулась на угощение стаей голодных псов и за считаные минуты сточила все до крошки, толкаясь и споря.
        - В честь чего такой грев? - спросил лохмач, слизывая повидло с ладони.
        - Это не грев, - пробормотал вожак. - А последний обед.
        - Че?
        - Я знаю! - Антон вскинул руку. - Это хавка для мушек. Пожрал, че хочешь - и к Тимофею.
        Роман вздрогнул и скривился, будто вместо сладкого повидла навернул иной субстанции того же цвета.
        - Поясни.
        - Че тут пояснять, встряли мы конкретно. Живодер собрался взять эти… как их… анализы, а потом испытать на нас ширку.
        - Какую еще ширку? - Булка замер с поднесенным ко рту печеньем.
        - Волшебную. Чтобы мы стали сильными и ловкими, как чудища.
        - А не свистит ли наш троллейбус? - продолжил увалень, с тревогой поглядывая на угощение. - Ширка - тема мутная. И копыта склеить можно.
        - А то я не знаю! - рявкнул главарь. - Но док говорит, эта не опасная. На одних вообще не действует, других вставляет, но сразу отходит. И только если в край повезет, сможешь капитанских быков щелбанами раскидывать.
        - А мы им тогда зачем? Своих бы и ширяли, если не опасно.
        - Я интересовался. Сказал, на местных уже пробовали - не штырит. Нас взяли, потому что выросли в другой… как ее…
        - Среде?
        - Какой, блин, среде? Вроде умный, а такую херню несешь порой. В обстановке. Типа, на районе все устойчивее ко всякой дряни, потому что житуха суровая. Мы как бы привитые, а шуховцы - нет, вот и вся маза.
        - Верняк, - с гордостью произнес Хлыст. - Мы - не рохли тепличные.
        - В общем, если пойдем в актив - ништяки каждый день трескать будем, сколько влезет. И кровати нам организуют, и досуг всякий, а после отпустят домой.
        - А если в отказ? - шепнул Булка.
        - Тогда силой заставят. И поверь - пару раз дубинкой отхватишь и на все подряд согласишься.
        - Знаете, а я «за». - Малец растянулся на спальнике и зевнул. - Тут тепло, уютно, и баланда царская. Сработает ширка - весь район нагнем, не сработает - почапаем восвояси: так и так выгода.
        - Не нравится мне эта тема, - вздохнул Антон. - У живодера язык без костей, лапши на пельмени навалит - и не заметишь. Кто ж признается, что от ширки мы хвостом шаркнем.
        - Твоя правда. - Герман кивнул. - Но и вариантов пока нет. В общем, я решил так: первое время бузить не станем. Посмотрим, че да как, и есть ли маза рвать когти всем экипажем. Мы-то, может, и свинтим, но о девчонках не забывайте. Вместе пришли, вместе уйдем, ясно?
        Возражений не последовало.
        После сытного перекуса накатила усталость, и подельники сами не заметили, как один за другим провалились в глубокий сон.

* * *
        Марк подписал отчет и снял очки. День выдался чертовски тяжелым - в последний раз доктор так выматывался после налета на Крейду, когда двое суток вырывал бойцов из костлявых пальцев.
        Но на отдых не было времени - сперва нужно набросать программу реабилитации. Приступить к испытаниям прямо сейчас, нахрапом - значит, отобрать у ребят и малейший шанс на выживание. Даже внешне они выглядели, как узники концлагеря, анализы же показали такие наборы патологий, что с тем же успехом можно было вколоть сыворотку младенцам. Сроки поджимали, но если удастся отвоевать хотя бы один дополнительный процент к успеху, стоит приложить ради этого столько времени и сил, сколько получится. Против псов требуется ультимативное решение, а не пушечное мясо - Свора давно доказала, что обычные люди ей так, на зубок.
        - Что скажешь? - спросил Кадавр, устроившись в кресле.
        Из всего персонала Технолога Фельде взял в помощники только врача «львов», и причина выбора была проста. Там, где рядовые сотрудники отступят, вспомнив этику, мораль или просто дав слабину, навидавшийся крови и смертей боец сделает так, как прикажут, даже если указ пойдет вразрез с личными убеждениями. К тому же, полевая медицина - наука особая: в ней нет места робким и сомневающимся. Когда над головой свистят пули и счет идет на секунды, думаешь не о том, как лучше для одного, а держишь в уме и поставленную задачу, и боеспособность всего отряда, а для победы любые меры справедливы и оправданы. И плевать, что раненый умрет от этих мер вскоре после стычки, главное - вернуть слабое звено в строй и не дать рассыпаться всей цепи.
        - А что тут сказать? - Марк вздохнул и потер переносицу. - Лишаи, блохи, вши. Язвы, гастриты, межпозвоночные грыжи. Множественные переломы, большая часть из которых получена в детстве. Истощение, слабые суставы и всякое по мелочи. Лечили это добро, как бог на душу положит, многое пускали на самотек. Зажило - молодец, пошли осложнения… ну, не первый и не последний.
        Все так, но важно помнить о сравнении. Да, рядом с ухоженными и здоровыми шуховцами пленники выглядели, как тщедушные заморыши. Но среди своих они - настоящие богатыри, сумевшие прожить столько лет, несмотря на голод, драки и болезни. Они научились существовать в условиях, в которых малыши с правильным питанием и продвинутым лечением, растущие за надежными стенами, не протянут и недели. Их уместно сопоставить с привитым и закаленным организмом, чья иммунная система привыкла во всеоружии встречать любую заразу.
        - Эти дети - идеальные носители, - добавил врач. - Надо только привести их в порядок.

* * *
        Ксюшу разбудил гулкий рокот в коридоре, сменившийся отборным матом. Сестра заворочалась под боком, но не проснулась - после похищения Мелочь полностью ушла в себя, не говорила ни слова и почти все время лежала ничком. Девушка поправила край пропотевшего спальника и закрыла глаза, как вдруг в замке заскрежетало.
        Распахнувшаяся дверь впустила в комнату клин яркого света с расплывшимися на нем грузными тенями. Ксюша встала на колени, заслонив дрожащее тельце, и оскалилась, по привычке сжала кулак, но вместо любимой отвертки цапнула спертый воздух.
        Охранники не обратили на нее никакого внимания, поставили в угол раскладушки и без единого звука удалились.
        - Привет, - сказал с порога сухопарый пожилой мужчина в черном вязаном свитере под горло и халате.
        Они уже успели пообщаться, когда пленницу отвели в комнату с жутким креслом, но умник болтал без умолку и наговорил столько непонятной туфты, что Ксения с трудом запомнила его имя - Марк. Доктор подошел к раскладушкам и коснулся обеих, после чего опустился на край одной из них и сцепил пальцы, с улыбкой глядя на притихших сестер.
        Ксюха сперва не поняла, чего это он лыбу давит, но, обернувшись, увидела, что Маша смотрит на гостя во все огромные блестящие глаза - без страха, но со смесью опаски и любопытства, какой удостаивались все без исключения незнакомцы. Да только доктор - не просто незнакомец, он - шуховец: заклятый враг, ублюдок и садист, исколовший беднягам все руки. И пусть строил из себя доброго айболита, его подельники вели себя, как конченые вертухаи, а коль врач ими командует - значит, и сам такой же.
        - Скоро принесут белье, а пока можете положить сюда спальники. - Ржавые пружины заскрипели под ладонью. - Как самочувствие? Лучше?
        Девушка хотела послать его на хрен, да на том и закончить, но таблетки и уколы в самом деле помогли - и не только от ссадин и синяков, оставленных прикладами и ботинками. Но ответить гаду - значит, подчиниться, проявить покорность, принять чужие правила, чего пленница допустить не могла.
        - Понимаю. - Марк опустил голову и потер большие пальцы друг о друга. - Я бы и сам молчал, как партизан, окажись в лапах крейдеров. Но вы - не крейдеры, а мы вам не враги.
        Ксения молчала, сжавшись, как загнанная в угол кошка, готовая в любой удобный момент выцарапать живодеру зенки, если тот осмелится тронуть ее или Машу.
        - Я, собственно, не только о здоровье узнать пришел. Мы тут кухню обустроили, чтобы вам на полу не есть, и Карине с Бананом помощь нужна - они у нас за поваров сегодня. Подсобите? Чего весь день взаперти сидеть?
        - Может, потому, что вы нас заперли? - прошипели в ответ.
        - Туше. - Фельде скривил уголок рта и поднял руки.
        - Че? Базарь нормально.
        - Это значит - сдаюсь. - Их взгляды снова встретились, и девушка почти сразу отвела глаза. Доктор не просто смотрел в душу, он без особых усилий находил там то, что пленница скрывала от самых близких друзей. - С волками жить - по-волчьи выть. Слышала такое? Уверен, слышала. Но мы - не волки. И не рвем тех, кто отличается от нас. Особенно в лучшую сторону. - Марк встал. - Ну, так поможете или нет? Вам не скучно, нам приятно.
        Она вряд ли согласилась бы, если бы не сестра. К удивлению девушки, Мелочь, которая собственной тени боялась, выбралась из мешка и замерла посреди комнаты. Врач протянул руку, и прежде чем Ксюша успела рот открыть, трясущиеся пальчики вцепились в мозолистую ладонь. Сестра тут же вскочила, вертухаи шагнули к ней, почуяв сгустившуюся угрозу.
        - Если вы… если с ней… я вас… - задыхаясь, выплюнула девушка.
        Зарождающаяся стычка развеялась одной простой, но донельзя странной фразой:
        - Майор, дай нож.
        - То есть? - насторожился амбал.
        - Ты слышал. Нож, пожалуйста.
        Бородач пожал плечами и отстегнул ножны от разгрузки. Поняв задумку начальника, спорить не стал, но опустил руки поближе к кобуре и электрической дубинке.
        - Держи. - Фельде бросил оружие оцепеневшей от происходящего девушке. - Не отвертка, но тоже сойдет.
        После чего без малейших колебаний повернулся спиной и направился к выходу.

* * *
        Кухня была вдвое меньше комнат, где держали пленников. Вместо стола - высокие откидные нары, под ними скамейка, а в углу - шкафчик с электроплиткой, вот и все удобства. Банан, вооружившись половником и мерным стаканом, колдовал у большущей кастрюли с вмятинами на боках, и в данном случае «колдовал» было не просто красивое словцо. Труд румяного балагура скорее напоминал алхимический ритуал, чем обычную готовку, ведь все приходилось смешивать по выданному доктором рецепту. И, лишь раз взглянув на состав и граммовки, боец наотрез отказался пробовать стряпню даже под страхом голодной смерти. И больше других сокрушался, что на мерзкое варево придется угробить недельный запас сахара, соли и подсолнечного масла.
        - Сам все стрескать хочешь, вот и скулишь, - фыркнула Карина.
        Карабин ждал своего часа в оружейке, а снайперша носила один пистолет - приказ Фельде, который ее не столько раздражал, сколько озадачивал. А вот что доводило «львицу» до бешенства, так это необходимость торчать на кухне и присматривать за соратником, который так и норовил бросить драгоценные продукты не в емкость, а в рот.
        - Между прочим, люди жизнями рисковали, - с назиданием изрек пулеметчик, чей РПК отдыхал рядышком с СКС. - А мы все добро переводим.
        - Это их работа. А твоя работа - молчать и варить. - Девушка сверилась со списком. - Триста граммов пшена докинь и убавь газ на единичку.
        - Тут нет газа, это же…
        - Заткнись, а!
        Назревший спор прервало появление гостей. Марк вошел первым и обвел каморку жестом радушного хозяина.
        - Неплохо, да? Грустновато, правда - стены белые, потолок… как в медблоке. А мало что так портит аппетит, как схожесть с медблоком. - Врач усмехнулся, но шутку не оценил никто, даже пухлый спец по плоскому юмору.
        Все стояли, как на похоронах, да не простых, а на которых провожали в путь главарей двух враждующих банд. Карина, не таясь, поглаживала кобуру, Банан перехватил поварешку, как дубинку, Ксюша исподлобья следила за обоими, заслонив сестру, и только Фельде выглядел, как на встрече старых друзей.
        - Эй! - воскликнула разведчица. - Какого хрена у нее нож?!
        - Я подарил, - с улыбкой ответил Марк.
        - Вы… - Красотка запнулась от возмущения. - Вы серьезно?
        - Вполне. А теперь вернемся к стенам. Малыш, подойди, не бойся.
        Доктор усадил мелкую за стол и вручил разноцветную бумагу и крохотные ножнички.
        - Всю эту унылую бледность надо украсить чем-нибудь ярким, как считаешь?
        Девочка кивнула, не отрывая взгляда от пестрых, хрустящих листов, которые видела впервые в жизни.
        - Вот и славно. Вырежи нам что-нибудь красивое, а потом вместе развесим.
        Упрашивать не пришлось - Маша с ходу взялась за дело. Старшую же подрядили нарезать овощи на салат, тут острый боевой клинок и пришелся к месту. Но Ксюша видела свежие огурцы и помидоры либо на ветках, либо перед засолкой, и уж точно никогда их не крошила, предпочитая, как и все, есть целыми. Поэтому заметила порез, лишь оставив на дощечке алую кляксу.
        - Обожди. - Марк коснулся ее плеча. - Сейчас я…
        От неожиданности девушка резко развернулась, не выпуская рукоятки, и прежде чем доктор успокоил встрепенувшихся «львов», Карина выхватила пистолет и нажала на спуск.
        От трагедии спас предохранитель, о котором снайперша впопыхах позабыла, ведь большую часть времени управлялась с карабином, а «Макаров» носила на крайний случай. А когда вспомнила, Фельде уже стоял на линии огня, закрывая перепуганную девчонку.
        - Все в порядке, - едва ли не по слогам произнес он. - Опусти ствол.
        - Но… она же…
        - Успокойся, пожалуйста. Никто не собирался меня резать. Я же не похож на огурец… ну, разве что на очень старый и пожухлый.
        Собравшиеся нахмурились пуще прежнего, и только Маша звонко рассмеялась.
        - Я все понимаю, док, - после недолгих раздумий Карина спрятала оружие. - Но если эта… еще раз так дернется…
        - Не эта, а Ксюша. И она все поняла и сделала выводы. Правда?
        - Да, - буркнули в ответ и чуть слышно добавили: - Извините.

* * *
        - Подъем, черти! - Майор грохнул в дверь прикладом. - Жрать пора!
        - Не обзывай их, - попросил Марк. - Тем более чертями.
        Боец обернулся и посмотрел на спутника, нависнув над ним, как дуб над жердиной. Какое-то время бородач молчал, пожевывая прутик, а затем прохрипел:
        - Знаешь, Док, твоя доброта зашла слишком далеко. Дал девчонке нож, а потом что? Автомат? Гранату? Ректор велел выполнять все твои прихоти, но мне люди важнее.
        Фельде перестал улыбаться, в одночасье превратившись из чудаковатого айболита в человека, которому не стоит переходить дорогу. Пляшущая в уголку губ палочка замерла и тихо хрустнула.
        - Если эксперимент провалится - не будет больше людей. Ни твоих, ни моих, а вообще. Свора уничтожит всех, до кого доберется, а остальные сдохнут от голода на чердаках, в подвалах и пустых квартирах. И коль уж придется, я пожертвую всем, чтобы этого не случилось. Всем! - Голос звякнул сталью. - А понадобится - и всеми.
        Смирнов открыл было рот, но тут из комнаты донеслись шаркающие шаги. Верзила снял с пояса дубинку и рывком распахнул дверь, однако вялые со сна мальчишки с трудом волочили ноги, даже не помышляя сопротивляться и бузить.
        Их построили и отвели в столовую, накормили от пуза, а после заставили проглотить по горсти таблеток всех цветов радуги. Ближе к вечеру конвой «львов» сопроводил пленников на стадион - здоровенный бурый овал с зеленой сердцевиной футбольного поля, лежащий у подножья крутого холма. Настолько крутого, что довоенным мастерам пришлось построить лестницу почти в две сотни ступеней, с верхней секции которой открывался вид на подернутый туманной дымкой город.
        Герман уставился на панораму во все глаза, словно перед ним раскинулись не ряды высоток в окружении парков и посадок, а невиданное чудо света. Белый лабиринт с редкими вкраплениями бежевых и красных новостроек, пестрыми линиями частных секторов, сияющими крышами торговых центров, золотыми каплями куполов и блестящим бисером автомобилей. И все это великолепие залито янтарем полуденной летней сепии, как на фотографиях из навеки ушедшей эпохи. И хотя для рожденного после Войны этот вид был чужд и малопонятен, в груди все равно легонько щемило, как при встрече с добрым знакомым, которого не видел уйму лет.
        Стоит перемахнуть через забор - и никто ввек не сыщет среди бетонного калейдоскопа: ни щуховцы, ни крейдеры, ни адская Свора. Никто, кроме совести - ведь, сбежав, обречешь на смерть друзей и близких. Да и попробуй еще перемахни через высоченную - в два роста - преграду, вдоль которой вышагивали автоматчики. Город красив и заманчив, как мираж, но все пути вели домой - на Крейду, где на каждом шагу поджидает опасность, но каждый шаг изучен, а все опасности привычны.
        - Нравится? - спросил Фельде.
        Грид повернул голову, но говорил доктор не с ним, а с Мелочью. Девочка замерла у первой ступеньки, уставившись на мыски новеньких белых кроссовок, какие выдали всем ребятам перед прогулкой. Со стороны могло показаться, что малая спит стоя, и только дрожь в коленях выдавала охвативший ее страх.
        - Боишься высоты?
        Она кивнула, не смея поднять взгляда.
        - Ничего. Есть и другой спуск, не такой крутой. Идем.
        Отряд разделился. Доктор, сестры и Карина оставили «львов» на лестнице и зашагали вдоль тенистой аллейки, отделяющей трибуны от основной территории. Смоченная ночным дождем грунтовка шла под пологим уклоном и стыковалась с асфальтовой дорогой - до Катастрофы в активе Технолога числилась собственная автошкола.
        Несмотря на близость к корпусам, участок казался клочком дикой природы, вырванным и перенесенным сюда из промзоны у кромки леса. Здесь осталось множество следов мертвого мира: бетонные блоки, обрезки труб, кучи песка, щебня и прочий мусор от незаконченной стройки. Особую жуть нагоняло кладбище на противоположном склоне, казавшееся чужеродным элементом, неуместным артефактом на фоне обители науки и знаний. Неудивительно, что Мелочь вцепилась в руку Марка, как только товарищи скрылись из вида.
        - У меня было три дочки, - произнес врач. - Хотел пацана, и все никак, пришлось на третьей остановиться. Старшей - как Маше, средней было пять, младшая еще ходить не научилась. Я тогда работал в инфекционке, со всякими бактериями и вирусами боролся. Да, по образованию ни разу не хирург, но за двадцать лет пришлось освоить много нового… - Фельде вздохнул и поправил очки. - В больнице не было убежища. Когда все началось, я заперся в изоляторе, где просидел три дня, пока язык к небу не присох. Подумал - от заразы всяко быстрее помру, чем от жажды. Когда пошли ракеты, связь упала не сразу, минут пять продержалась, и дочки звонили мне, слали эсэмэски одну за другой. Папа, где ты? Что происходит? Как нам быть, куда бежать? А я сидел в углу и дрожал, как крыса в банке. Даже ответить ничего толком не успел. Хотел найти их после, чтобы похоронить - потому и подался в сборщики, старый дурак. Но все тщетно. То ли искал не там, то ли собаки постарались.
        - Зачем вы это рассказываете? - со смесью удивления и тревоги спросила Ксюша.
        - Просто знайте: я не злодей и не садист. И не хочу, чтобы близкие теряли друг друга. Чтобы родители хоронили детей. Чтобы дети гадали, вернется ли отец к ужину, или поужинали им самим. Мы заплатили сторицей за все грехи мира. Хватит.
        Над утыканным ветряками новым корпусом завыла сирена.
        - Что случилось? - Пленница завертела головой, распахнутыми глазами выискивая опасность за каждым кустом и ворохом хлама.
        - Прорыв периметра, - прошипела «львица», включив рацию.
        - Всем постам, - вслед за треском и шипением вырвалось из динамика. - Обнаружен подкоп у северной стены.
        - Наверное, пес залез, - сказал Фельде, и в его голосе не слышалось ни намека на сбивчивую дрожь, но и от былого спокойствия не осталось и следа. - Возвращаемся. Не спешим, не кричим - может, чудище уже ушло.
        - А если нет? - прошептала Маша, все еще сжимая руку врача. Сестра протянула свою, но мелкая даже не взглянула в ее сторону.
        - Дай нож.
        Девушка без вопросов и колебаний вынула ножны из кармана. Марк подбросил их на ладони и улыбнулся:
        - Значит, ему не поздоровится.
        До лестницы оставалось шагов двести, когда из-за угла заброшенной подсобки выпрыгнула тварь. Похожая на облезлый череп морда была замарана кровью до самых ушей. И если шуховец выжил после нападения (в чем доктор сильно сомневался), то яд уже начал рвать плоть и выжигать мозг, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.
        Зарычав и вздыбив свалявшуюся шерсть, существо со всех лап кинулось к цели. Сквозь оглушительный девчачий визг пробились сухие щелчки «Макарова» - Карина по привычке била с колена, и уж в чем-чем, а в меткости красавице было не отказать. Шесть пуль вонзились в грудь, две раздробили нижнюю челюсть, но расстрел в упор не остановил врага, даже не замедлил. Бывали случаи, когда собаки не дохли после рожка бронебойных из «калаша», а тут так - по корове из рогатки.
        Разумеется, рано или поздно чудище истекло бы кровью, но за это время играючи бы расправилось со всеми четырьмя маленькими и хрупкими человечками. Но Фельде изучал тварей, разбирался в их повадках и знал слабые места. Там, где свинец был почти бесполезен, острая сталь справлялась на ура.
        Выждав, когда пес припал к земле, готовясь к прыжку, Марк метнул пустые ножны на локоть левее раззявленной пасти. Да, гад мог не заметить пули или боли в расколотых костях, но не родилось еще создание, способное противиться рефлексам. Тварь посчитала стянутую бечевкой кожу неотъемлемой частью добычи, ведь та оставила на ней свой запах. И вонзилась в ножны клыками-иглами, повернув башку и подставив под удар горло.
        Доктор, пусть и выглядел щуплым и болезненным, резанул с такой силой, что металл слился в сплошной серебряный веер. Недаром говорят: кто умеет строить - тот быстрее всех и сломает. И врачей это тоже касается: один удар, и артерия вскрыта, пузырьки воздуха попали в сердце - и вот она, мгновенная смерть. Пес зашипел, раззявил пасть и завалился под ноги к бледному, что та смерть, победителю - венцу творенья, царю природы, чью требуху сейчас выгрызали бы из брюха, не подари он девушке кинжал, вопреки всякому здравому смыслу и чувству самосохранения.
        Любопытно, насколько наша жизнь зависит от нас самих, а насколько - от череды случайных и непредвиденных обстоятельств, многие из которых иначе как чудом не назовешь.
        - Все целы? - Фельде обернулся и тепло, по-отечески улыбнулся, будто не замечая ни капающей с предплечья бурой слизи, ни брызг на халате.
        Ксюша прижимала к груди сестру, «львица» стояла в той же позе, держа ствол на вытянутых руках и раз за разом давя на замерший спусковой крючок.
        - Придется отнести нож в лабораторию и попарить в автоклаве. Почищу, обеззаражу - и сразу верну, договорились?
        - Не надо. - Пленница всхлипнула. - Верните Майору.
        - Уверена?
        Девушка кивнула и спрятала покрасневшее лицо в кудлатой Машиной макушке. На шум в кои-то веки подтянулись дозорные, а вместе с ними - и Смирнов с ТТ наперевес. Командир с полминуты переводил взгляд то на тушу с распоротой шеей, то на заляпанного с ног до головы начальника, но слов так и не нашел, а лишь протяжно свистнул. Зато Марку было что сказать - всего одна фраза, но ее понял бы и ребенок:
        - Вот поэтому я и закончу то, что начал.

* * *
        Следующая неделя прошла, как один день. Ребят откармливали, как на убой, и водили на короткие прогулки, во время которых заставляли бегать, прыгать, подтягиваться и отжиматься, а все результаты записывались под пристальным наблюдением врачей. После разминки на свежем воздухе вели обратно в подземелье, где проверяли уже всякими умными штуками, вроде кардиографов и динамометров.
        К выходным Фельде написал подробный отчет по динамике собранных данных, где попытался спрогнозировать исход эксперимента для каждого из участников. Ректор долго изучал доклад в полной тишине, нарушаемой лишь тихим тиканьем настенных часов. Впервые за многие годы сидящий напротив Марк чувствовал себя не опытным ученым, а явившимся на экзамен первокурсником, причем не самым успевающим. Пальцы так часто держали скальпель, что, казалось, вовсе разучились дрожать, и чтобы этот бесполезный, а порой и опасный навык не вернулся, доктор вцепился в мягкие подлокотники.
        - Эк у тебя в груди стучит, - не отвлекаясь от чтения, произнес Ярошенко. - Как барабан.
        Собеседник кисло улыбнулся.
        - Выпьешь?
        - Нет, спасибо.
        - Правильно. Врач должен быть трезв, чтобы в любой момент прийти на помощь. А моментов нынче все больше и больше…
        На самом деле Фельде с радостью опрокинул бы стопку, но не у Ректора на глазах. Пара глотков самогона вряд ли бы сильно расшатала напряженные до предела нервы. Что бы он ни написал в отчете, какие бы доводы ни привел, последнее слово всегда за начальником, а без его визы ни одна живая душа не пошевелится. А Ярошенко в силу возраста и характера частенько опирался не на формулы и вычисления, а на интуицию и опыт прожитых лет. И даже если бы Марк по всем правилам доказал, что шанс на успех - сто процентов, это не стало бы полной гарантией одобрения. И больше всего врач боялся, что лысый старикан в твидовом пиджаке в очередной раз поддастся не фактам, а чувствам.
        - В пояснительной записке указаны пять кандидатов, но анкет с прогнозами - четыре. Почему?
        - Просто… - Марк поймал себя на мысли, что похож на прогульщика, купившего курсовую в переходе, которого первый же наводящий вопрос выведет на чистую воду. - Я бы хотел отложить одно испытание, пока не проведу остальные.
        Ярошенко хмыкнул и покачал головой.
        - Проще говоря, ты переживаешь за девочку. Боишься погубить ребенка, да?
        - Не только. Я не вижу практического смысла. Даже если сыворотка подействует, ну какая из Машки охотница на чудовищ?
        - Помолчи. - Ректор не повысил голос ни на тон, но Фельде словно кнутом ужалили. Он выпрямился и затих, готовясь выслушать приговор. - Вот смотри, в третьей главе ты приводишь общую сравнительную характеристику по следующим пунктам: физическое, психическое и умственное состояние. Некий Антон по прозвищу Булка провалил все нормативы, зато коэффициент интеллекта - сто десять, поведение спокойное и уравновешенное. А товарищ Хлыст силен и ловок, но откровенно глуп и склонен к агрессии при малейших раздражителях. Их главарь, Герман Гридасов, к удивлению, крепкий середнячок, а Ксения будто вообще никогда не якшалась с крейдерами. Казалось бы, к чему такие детали? Ответ очевиден - для максимально широкой выборки. Мы должны… нет, - похожий на узловатый корешок палец ткнул в исписанный таблицами и графиками лист, - мы обязаны знать, как вещество подействует на самые разные организмы. Например, идиота пощадит, а умника, наоборот, превратит в безмозглого зверя. Или немощный организм, вопреки любой логике, перенесет испытание легче, чем пышущий здоровьем. В этом вся суть исследования - любого, не только
вашего. Именно так отсеиваются бесполезные варианты, чтобы не тратить на них ресурсы в дальнейших изысканиях. Именно поэтому я настаиваю на включении Марии в контрольную группу.
        - Но…
        - Ведь если освободить эту девчонку, придется взять свою. И тут уж я добра не дам, уж прости.
        - Для вас есть разница, чей ребенок погибнет? - в недоумении произнес Марк.
        Ярошенко откинулся на спинку и развел руками.
        - Разумеется. Смерть шуховца - трагедия, смерть крейдера - обыденность. Знаешь, почему? Мы свои жизни бережем, а что берегут - то и ценно. А соседи только и живут драками - не с нами, так меж собой. Гнилые яблоки, мой друг, никто не считает. Считают лишь те, что на ветках. Жду итогов в понедельник.

* * *
        - На меня уже штаны еле налезают, - лениво протянул Хлыст. - Никогда бы не подумал, что устану жрать.
        - Запасайся жирком, - хмыкнул Герман. - Дома пригодится.
        - А я бы здесь остался. - Малец вздохнул и уставился в потолок. - Никто не щемит, особо не напрягает.
        - Угу. А о родных подумал?
        - Подумал. Батон бухает, мать кукухой с горя тронулась. Небось уже забыли, что я пропал, если вообще это заметили. Вот и мне о них вспоминать не в кайф.
        - Дурак ты, Ромка.
        Подельники замолчали, оставшись каждый при своем. Вскоре в коридоре послышалась тяжелая поступь, по которой Грид сразу же узнал Майора. Амбал явился не один, а с Кадавром на подстраховке, и густым басом велел лохмачу следовать за ними. На вопрос: «Куда?» буркнул - на медосмотр, остальным тоже готовиться.
        Хлыста отвели в кабинет Фельде, усадили в кресло и почетным караулом встали по обе стороны.
        - Как самочувствие? - Доктор взболтал бесцветную жижу в колбочке.
        - Хорошо… - Всякий раз, когда Роман оказывался в окружении тесных белых стен, дерзость и задиристость растворялись, как сахар в кипятке. И хотя за все дни в неволе ему не сделали ничего плохого, непонятные штуки и странные запахи наводили если не страх, то опасливую угрюмость.
        - Сейчас вколю витамины - и станет еще лучше. Расслабь руку.
        Игла чуть не погнулась, пока входила в вену, но боли не было - только тошнота и легкий озноб. Закончив, Марк вытащил из нагрудного кармана фонарик и посветил в зрачки обомлевшего парнишки.
        - Как ощущения? Жжения, спазмы, приступы ярости?
        Тот мотнул головой.
        - Повтори: на дворе - трава, на траве - дрова.
        Он повторил почти без запинки.
        - М-да… - Доктор вернулся за стол и перечеркнул листок с записями. - Не повезло.
        - Вы о чем?
        - О сыворотке. Увы, не подействовала. Тебе вернут вещи и дадут кое-чего в дорогу. Переодевайся, пожелай друзьям удачи, и «львы» проводят до моста.
        - То есть? - Обычно сощуренные глаза Хлыста стали как блюдца.
        - То и есть. - Мужчина улыбнулся. - Эксперимент закончен. Ты свободен.
        - И… все? В натуре, не свистишь? - Судя по вытянувшейся моське и ошалелому взгляду, Хлыст все никак не мог поверить в услышанное.
        - А чего ты ждал? Банкета с оркестром? Вы, безусловно, герои, пусть мало кто считает так же, и заслуживаете большего, но сейчас не до праздников.
        - А я… могу остаться? Я полезный, драться умею, все такое…
        - Извини, нет. Я бы рад, но Устав не мною писан. Всего доброго и спасибо за помощь. - Врач протянул ладонь, но Ромка ее даже не заметил.

* * *
        - Такие дела. - Малой закинул на плечо рюкзак с крупами и сахаром.
        В чистой глаженой одежде, с вымытыми волосами и округлившимися румяными щеками, Хлыст перестал напоминать озлобленного на весь мир хорька и превратился в обычного подростка. И хоть на районе все изменения быстро сойдут на нет, он впервые за всю жизнь лучился искренним счастьем, пережив это опасное, но безмерно крутое приключение.
        - Осторожней по дороге. - Герман стиснул руку друга и хлопнул по плечу. - Коль не западло - загляни к моей, передай, что сын жив, здоров и скоро вернется.
        - И к моей, - шепнул Булка, сжав Хлыста в медвежьих объятиях.
        - Ладно, ладно… Чего кислые такие? Выше нос - считай, откинулись.
        - Хорош трепаться! - рявкнул Смирнов. - На выход.
        Заперев дверь, «львы» повели пленника к ведущим из подземелья ступеням. Когда до лестницы оставались считаные шаги, Майор вытащил дубинку и коснулся затылка бредущего впереди парнишки. Ромка грохнулся на пол, как от могучего хука в челюсть. Прежде чем очухался, на него навалились, вставили кляп и спеленали, как младенца, после чего волоком притащили в крохотное помещение, где стояли только подставка со склянками и второе зубоврачебное кресло. Но не с кожаными ремнями, а с настоящими стальными кандалами, с виду способными удержать и бешеного слона.
        Пока малой мычал и таращил налитые кровью глаза, его намертво приковали и отошли, держа шокеры на изготовку.
        - Тест номер один. - Доктор выстучал из шприца пузырьки и склонился над дергающимся пленником.
        Сыворотка была прозрачная - не зеленая, фиолетовая или красная, а почти не отличающаяся от воды, но когда надавили на поршень, бедняга затрясся так, словно в глубокий порез плеснули спирта. Цепи зазвенели, кресло заходило ходуном, даже пол легонько завибрировал. Если бы не резиновый шланг между зубов, рот за секунду наполнился бы красно-белым крошевом.
        - Что это хрустит? - удивился Семен.
        - Кости, - равнодушно ответил Кадавр.
        Напряжение мышц вышло за все мыслимые пределы, Хлыста буквально разрывало и ломало изнутри. Не надо было быть спецом, чтобы поставить точный диагноз - не жилец, но Марк не спешил обрывать бессмысленное мучение и с прилежностью отличника на первой лекции конспектировал все, происходящее с подопытным.
        - Может, хватит? - Смирнов поморщился и отступил на шаг, спасаясь от красных брызг.
        - Температура - сорок. Пульс - триста… обожди, не мешай. Дыхание - отсутствует. Над левым квадрицепсом оголена жировая прослойка. Коленные чашечки вывихнуты. Время воздействия - сорок шесть секунд. Остальное покажет вскрытие.
        Для надежности Фельде вколол в сердце раствор мышьяка и накрыл лицо трупа салфеткой, вмиг пропитавшейся кровью.

* * *
        - Чего такой мрачный? - спросил Герман.
        Булка вздохнул и свесил голову. После ухода Хлыста увалень вел себя, как и прежде - бродил вдоль стен, с неохотой отвечал на расспросы и мечтал о грядущем обеде. Но потом без видимой на то причины погрузился в раздумья и целый час просидел в углу без движения.
        - Да вот не пойму… разве не проще нас ширнуть, а после сразу всех отвести на Крейду? Зачем каждый день тягать по одному и зря время тратить?
        - Может, они пургу метут, что провожают. Выставят за забор - а дальше сам чеши.
        Соратник усмехнулся:
        - Может, и так. А может, и до забора Ромку не довели. Пырнули в печень тихонько - и в яму. Сам посуди - сколько мы тут всего увидели, сколько узнали. Кто ж таких свидетелей отпустит? Да не абы куда, а к врагам.
        Гриду очень хотелось поспорить и выдумать сотню оправданий, но здравое зерно в словах Антона имелось и потому сразу укоренилось в голове. Слишком уж все просто да гладко, и потому втройне подозрительно. Стоило пленникам хапнуть ласки и корма, и вся стайка завиляла хвостиками, почуяв во вчерашнем мучителе доброго хозяина.
        - Неужто развели, как лохов? - хмыкнул вожак.
        - А мы лохи и есть. - Антон всхлипнул и смахнул влагу со щек.
        - Эй, ты чего?
        - Чего-чего… Подыхать влом, вот чего. Я как-то книгу читал… там, когда зэков расстреливали, говорили, что в другую хату переводят. Или, типа, на допрос ведут. И никто не бузил, не рыпался, шли себе спокойно, а им - пулю в затылок. Вот и с нами так же сделают.
        - Не ной раньше времени, лады? - со всей оставшейся твердостью произнес Герман, хотя у самого по всему телу расползлись ледяные черви, а в желудке дрожал целый клубок. Но если и главарь спасует, свесит руки - тогда верняк амба. - Знаешь, те, из книги, не бузили, а мы будем. Пусть вертухаи только сунутся, пинками под шконарь загоним! Тох, ну хорош…
        Булка сидел, покачиваясь, как ванька-встанька, и размазывая слезы кулаком, а когда услышал шаги в коридоре, начал тихонько подвывать.
        - Хватит! - зашипел Грид, опустившись перед другом на корточки. - Не смей реветь! Будь пацаном!
        Плач не остановили даже звонкие лещи - увалень обращал на пощечины не больше внимания, чем на уговоры и просьбы. Когда замок заскрежетал, Грид повалил соратника на бок - лицом к стене - и бросился к двери, вопя во всю глотку:
        - Начальник! Начальник!! Братишке погано! Позови врача!
        Майор навел на крикуна пистолет и велел отойти. Одного взгляда на трясущееся и явно нездорово булькающее тело хватило, чтобы отправить Банана за доктором. Когда Марк подскочил к страдальцу, главарь коршуном накинулся на живодера, полагая, что Смирнов не рискнет палить в опасной близости от Фельде, а справиться с тощей кабинетной крысой не составит никакого труда.
        Составило.
        Марк краем глаза заметил метнувшееся наперерез белое пятно и среагировал быстро и очень точно, как и полагается опытному хирургу. Кулак со скоростью атакующей кобры врезался в нос, и со стороны это выглядело так, будто по перезревшему томату с размаху грохнули молотком. Не успел парень схватиться за расквашенное лицо, как с двух сторон обрушился град ударов. Электрические дубинки жалили невыносимо, но вожак, трясясь, как в припадке, и заливая кровью пол, успел прокричать:
        - Суки! Гребни! Отвалите от Булки!
        Тут Смирнов или промахнулся, или, наоборот - нарочно прицелился - и стукнул по темечку. Приложился бы со всей силы - и череп лопнул бы гнилым арбузом, а так потасовка закончилась легким сотрясением.
        - Идиот! - прошипел Фельде. - Смотри, куда лупишь!
        - Пардон. - Майор осклабился. - Рука сошла.
        - Этого - в лазарет, Антона - в процедурную.
        - Не надо! - заверещал Булка. - Пожалуйста, отпустите! Мама! Мамочка!
        - Надеюсь, сыворотка на него не подействует, - проворчал бородач, потащив обмякшего парня за ноги. - Из такой сопли герой тот еще получится.

* * *
        Маша села в кресло и закатала рукава до острых локотков. Девочка не сопротивлялась и не донимала доктора вопросами, как поступил бы любой ребенок на ее месте - лишь спросила, где Ксюша.
        - Отдыхает, - как-то странно ответил Фельде. С грустью, что ли? Не понять. При редких коротких встречах в столовой, на осмотре или на стадионе его голос был бодрым и веселым, а теперь - таким, словно дядя Марк не рад ее видеть.
        Потом он долго писал в блокноте, и от скрипа карандаша заныли зубы. Мелочь не смотрела в угол, где сидел врач, не хотела случайно отвлечь его от важного занятия. Чтобы скрип не раздражал, стала считать в уме - доходила до десяти, загибала палец и начинала с нуля: десять раз, десять два, десять три. Когда обе руки сжались в кулачки, бумага с громким треском порвалась, а карандаш стукнулся об стол.
        В кабинет заглянул дядя Кадавр, уточнил, все ли в порядке. Марк попросил уйти и закрыть дверь, а затем засопел и зашмыгал, будто из-за сквозняка за миг подхватил простуду. Прошло немало времени, прежде чем в углу все затихло. Подойдя к креслу, доктор улыбался, как раньше, и голос снова стал бодрым и веселым:
        - Как настроение?
        - Нормальное. - Мелочь улыбнулась в ответ.
        - Не боишься?
        Она мотнула головой.
        - Не-а. Вы же хороший доктор. И добрый.
        - Ну да… - Фельде помрачнел. - Ну да…
        Марк вколол девочке самое мощное обезболивающее, какое нашлось в медблоке. Позже, в отчете об испытаниях, он оставил следующую запись: «Смерть наступила мгновенно, подопытная № 4 ничего не почувствовала».
        И это была правда. Почти.

* * *
        Герман очнулся от нестерпимой головной боли. В затылок будто вбили гвоздь, медленно вынимали и загоняли снова, с каждым разом все глубже. Тут же накатила тошнота, до того дремавшая вместе с избитым, истоптанным телом. Парень поморщился, застонал и попытался дотронуться до гудящей макушки, но руки пристегнули к креслу еще теплыми, пахнущими хлоркой кандалами.
        - Какого?.. Э! - крикнул вожак и скривился от яркой вспышки, которая, казалось, полыхнула не перед глазами, а прямо в них.
        - Не дергайся. - Фельде хлебнул кристально-чистой жидкости из мензурки и положил на стол заправленный шприц. Затем наполнил из той же ампулы второй и взял поршень двумя пальцами - как сигарету.
        - Что за херня, док? Где мои пацаны?
        - И девчонки. - Марк вылил в рот остатки медицинского спирта. Не занюхал, не поморщился, не захрипел - будто воды глотнул.
        - Где они? - Грид снизил голос до ледяного шепота, который порой внушал страх лучше кулаков и биты. - Что вы с ними сделали?
        - Скажем так… - Врач усмехнулся и тряхнул головой. - Эксперимент провалился. Пришла пора избавиться от следов. От всех, - ноготь щелкнул по второму шприцу, - до единого.
        - Сука! - Герман задергался, не обращая внимания на пульсирующие колики в мозгу и скрученный желудок. - Гадом буду, я тебя кончу!
        - Дурак. Глупый мальчишка. Щенок, которому не стать даже псом, каким там волком…
        - Браслеты сними - и узнаешь, кто тут волк, а кто вонючий шакал!
        - Не нервничай, больнее будет. - Доктор прочистил горло. - Итак, подопытный номер пять, последний тест. Время… а, к черту! - Он швырнул журнал в угол и, пошатываясь, подошел к креслу. - Прости. Я хотел, как лучше.
        В шею прыснул жидкий огонь и разлился по венам, в погоню за ним пустился холод, вмиг остудив клокочущую ярость. На лбу проступила испарина, Грид облизнул пересохшие губы и задышал, как после марш-броска. Голова пошла кругом, кожа стала бледнее мела, перед глазами завертели хороводы янтарные пятна. Страх сковал мышцы крепче цепей, сжавшиеся пальцы пронзила мелкая дрожь.
        - Док… - простонал вожак. - Что-то мне… хреново, док.
        - Потерпи. - Фельде промокнул ему пот салфеткой. - Скоро все пройдет.
        Мотор стучал на полных оборотах, ребра словно уменьшились в два раза, сдавив легкие острыми тисками. Парень пытался вдохнуть полной грудью, но заходился в кашле, харкая кровью на штаны и футболку. Глаза защипало от слез, но это был не позорный, недостойный пацана плач - как-то раз Герману по синему делу плеснули в лицо самогоном, и ощущение от пойла в зенках было очень похожим.
        - Сука, жжется… - прошипел Грид, пуская алые струйки из сомкнутых век. - Док!
        Марк его не слушал. Сидел за столом, тер рукавами мокрые скулы и переводил взгляд с початой мензурки на шприц в оцинкованном подносе.
        Боль утихала, ее место, клетка за клеткой, заполняла пустота - абсолютное ничто, верный признак приближающейся смерти. Осознав неизбежность гибели, мозг отключил агонию и притушил раскаленные нервы: терзай их, не терзай - все без толку. Так зачем тратить силы на попытки оживить истерзанную оболочку, дух в которой не удержит ни наука, ни вмешательство свыше.
        Комнату заволокло белым туманом. Клубящиеся щупальца обвили кресло, слизали цепи и ремни. Герман на негнущихся ногах подошел к двери - не заперта - и оказался посреди подернутого маревом леса. Таких деревьев парень прежде не встречал - толстенные, в три обхвата стволы купали игольчатые кроны в золотых облаках, из треугольных чешуек коры сочилась похожая на мед смола. Просветы меж явившихся из иного мира деревьев затянули сети шипастых лиан, а единственная узкая тропка, не петляя, вела вперед.
        Грид прошел с десяток шагов на автомате, морщась от нарастающего гула, как вдруг дьявольские тамтамы заглохли, и в первобытной тишине раздались тихие разговоры и треск костра. Тропа вывела на поляну, где у огня кружком сидели друзья - лохматые и чумазые, как индейцы. Образы размалеванных аборигенов дополняли гуляющая по рукам трубка с самосадом и бутылка «огненной воды».
        - Здорово, братан! - Хлыст отсалютовал гостю чекушкой. - Бросай кости.
        - Ага, - кивнул Булка. - Без тебя вообще не в кайф.
        - Нам страшно одним, - прошептала Ксюха, прижав к груди сопящую Мелочь.
        Сухая почва превратилась в болото, а плечи - в свинцовые болванки. И после самого долгого загула так не хотелось спать - приходилось из последних сил морщить лоб, не позволяя векам слипаться, ведь взращенная улицей чуйка кричала: заснешь - останешься в этом лесу навсегда. А Герман привык доверять внутреннему «я», во многом благодаря которому и выжил среди крови и мела.
        - Эй, вожак! - Голоса слились в утробный хор. - Ты отвел нас на смерть! А сам бежишь, поджав хвост! Взгляни на нас хоть разок! Полюбуйся, кем стали те, кто пошел за тобой без раздумий и сомнений!
        Грид обернулся, несмотря на бурное сопротивление чуйки. И увидел, что грязь на оскаленных лицах индейцев - на самом деле вовсе не грязь.
        С трудом отведя взор, он нырнул в марево и брел, не разбирая дороги, пока не услышал стук молотка. Звук привел спящего странника к родному дому: Саша игралась на крыльце с тряпичными куклами, мама качала воду из колонки, а отец починял прохудившуюся дверь.
        Отец?
        Облик казался смазанным, подернутым маревом. Иногда во снах мы читаем книги или письма и вроде бы различаем слова и понимаем смысл написанного, но стоит отвлечься хоть на мгновение, и все разом стирается из памяти. То же самое происходило и с Родионом - он вроде бы стоял напротив и вроде бы улыбался. Но сын не мог до конца осознать, человек ли это, или бестелесный призрак с размытыми очертаниями, то исчезающий, то появляющийся. Лишь в одном парень был уверен на все сто - это его плоть и кровь, незыблемая опора в первые годы нелегкой уличной жизни.
        - Опять где-то шастал! - проворчала мать. - Папка вернулся, а он бродит со своей шпаной. Поздоровайся хоть, стоишь, как столб проглотивши.
        - При… веет? - Губы не слушались, язык распух и едва помещался в пропитанном солью и железом рту.
        - Мой руки - и за стол. Гостинцев принесли - полный рюкзак.
        - Гостинцы - ерунда! - Знакомый голос то ли громом, то ли эхом донесся из далекого детства. - Завтра к Капитану пойдем. Получишь свою первую наколку.
        - Правда? - Герман услышал не себя, а удивленного до глубины души ребенка.
        - Правда. Я зазря не базарю. Надеюсь, ты тоже. Ну что, пошли, посидим с дороги? Выпьем, перетрем за жизнь. Такого тебе расскажу - пачка отвиснет. Ну, айда!
        Может, остаться? Здесь так спокойно и тепло. Здесь семья и мечта всей жизни. Что ждет впереди? Вдруг та самая погибель, что до сих пор таилась в тумане, и чей хвостатый силуэт мелькал за деревьями? Сон давил бетонной плитой, мысли путались, что те лианы, а настроение менялось от полной апатии до вдохновения и азарта быстрее, чем парень моргал. И лишь чутье толкало на тропу, тормошило вялое тело, не позволяло сбавить шаг.
        - Стой! - рявкнул отец. - А ну, вернись, кому сказал!
        На этот раз Грид не оглянулся.
        При всем желании он не вспомнил бы, как долго брел меж блеклых, дымчатых стен, пока не увидел вдали огоньки, ставшие его путеводными звездами. Невидимые барабанщики то били, как в последний раз, то затихали, и тогда лес наполняли шепоты из непроглядных глубин былого.
        - Ты не справишься.
        - Останься с нами…
        - Там - боль. Тут - покой.
        - Не бойся, все почти закончилось…
        Пара угольков в тумане отвлекали от бесконечных сбивчивых разговоров. Падая от усталости, парень выбрался на третью поляну, с краю которой стояла высоченная тварь с горящими глазами. Тварь, явившаяся из ночных кошмаров безумца - не пес, не человек, а нечто среднее: двуногое мохнатое чудовище с голым черепом, выпирающими клыками и похожими на серпы когтями. Верная зверушка мрачного жнеца, гончая смерти, пришелец из нового мира, бросивший вызов остаткам старого. Непобедимый, неуязвимый титан, угроза всему сущему.
        Порождение тьмы топнуло и зарычало, вздыбило колтуны на загривке: это - моя земля, убирайся.
        Но куда? Тропа одна, позади - гибель, впереди - гибель, но путь еще не пройден, и за широкой черной спиной виднеется дорога. Но как обойти, обежать стража забвения?
        Тварь приближалась, чуть присев и расставив лапы: повезет - успеешь проскочить. А если нет?
        Сколько ни гадай, а вариантов всего три: отступить, прорваться и сойтись в бою. Свинцовый пресс исчез, на смену пришла легкость на грани невесомости - пожелай, и никакое чудище не догонит. Но Герман не мог отступить. Все, чего он хотел, ждало впереди - месть за друзей, спасение семьи, правда об отце. И пусть перед ним - сам сатана, он не свернет от намеченной цели. Делай, что должен. И бей первым.
        Замахнувшись, Грид с ревом кинулся на лохматого выродка, но кулак прошел сквозь зловонную тушу, как сквозь пар. И не успел парень удивиться, как иглы клыков вонзились в шею.

* * *
        Фельде допил спирт и подошел к обмякшему, бездыханному телу. Коснулся пальцами сонной артерии и нахмурился, чувствуя, как пьяный дурман быстрее ветра улетает из головы. Сердце пленника билось спустя десять минут после укола, когда от подопытных обычно оставались лишь изломанные, окровавленные оболочки.
        Герман дернулся, едва не опрокинув тяжеленное кресло, и распахнул рот, будто пытаясь втянуть из кабинета весь воздух. Глаза с янтарными - как у волка - радужками лезли из орбит, ногти рвали кожаную обвивку, от звона цепей дрожали стены. Набрав, наконец, полные легкие, вожак запрокинул голову и завыл, и этот вой слышали даже дозорные на дальних постах.
        Глава 4. Первая добыча
        На шум сбежались не только «львы», но и охранники с первого этажа, всей толпой накинувшись на парня с дубинками и прикладами. Понимая, чем все может закончиться, Фельде взял из стола ТТ и разрядил в потолок, но гвалт и свалка прекратились лишь на последнем выстреле.
        - Все вон! - рявкнул доктор.
        Бойцы вышли в коридор, кривясь от звона в ушах, а Марк, воспользовавшись затишьем, вколол пленнику полный шприц мутной жижи.
        - Ты меня понимаешь? - тоном заправского гипнотизера спросил врач.
        - Понимаю, - прорычал парень сквозь хрип и надсадное сопение. - А ты понимаешь, что тебе трындец?
        - Замолчи и послушай. - Доктор махнул сочащейся иглой перед лицом Грида. - Это - яд. Очень сильный. Если раз в сутки не принимать антидот - паралич, спазм дыхания, медленная смерть. Не спасет даже сыворотка, поэтому и не думай беспределить. Мы теперь в одной упряжке: погибну я - погибнешь и ты.
        - Сука! Ты убил моих друзей!
        - Да, - в голосе мелькнула нотка сожаления - и ничего более. Этот простой ответ ошарашил парня сильнее опытов, он перестал брыкаться и во все желтые глаза уставился на собеседника, как бы спрашивая: ты шутишь или реально берега попутал? - Они отдали жизни, чтобы подарить нам шанс. Всем нам: шуховцам, музейщикам, крейдерам… иным словом - людям. И у этого шанса есть имя: Герман Гридасов.
        - Что ты, мать твою, такое несешь?
        Фельде отступил и свел руки за спиной.
        - Свора сжимает кольцо. Твари стекаются со всех окраин, чтобы подставить брюхо Вожаку. Нас уже отрезали от ценных припасов, а скоро и вовсе не пустят за порог. И только тебе по силам справиться с угрозой.
        - Я лучше справлюсь с тобой, Йозеф, - прорычали в ответ. - И со всей твоей кодлой садистов.
        Марк усмехнулся.
        - Возможно, ты успеешь убить меня. Но тогда никто не остановит ребят снаружи. - Большой палец указал на дверь. - Но поверь, это не самое страшное. Некому будет остановить Свору, когда та заявится на Крейду. Как считаешь, станет ли Капитан рисковать шкурой ради «левых»? Не спорю, ты имеешь полное право ненавидеть всех нас, но подумай о тех, кто тебе дорог. Предлагаю сделку: избавишься от Вожака - и твоя семья переедет в Технолог. Навсегда. Без экзаменов, условий и обязательств.
        - Ровно стелешь, - процедил Грид. - Да верится с трудом.
        - Не хочешь по-доброму - как хочешь. Но я заставляю гораздо лучше, чем прошу - уж не сомневайся.
        Дверь хлопнула так, будто парень сидел не в метре от нее, а прижался щекой к косяку. Комната, где час назад пахло лишь пылью, теперь наполнилась букетами самых разных ароматов, один отвратительнее другого. Замытая хлоркой кровь, легкий перегар, спирт на ватке, пороховая гарь, химозные до тошноты лекарства, крепкий, настоявшийся пот и едва уловимые кислые нотки блевотины. И пусть все сияло чистотой, есть следы, от которых не избавиться ничем. И эти следы говорили, что в каморке долгое время гостила Смерть.
        В первые часы Герман не знал, куда деваться от мерзотной вони: не был бы прикован - на стену бы полез. Чтобы не вырвало (тем самым окончательно доконав изнывающий нос), задержал дыхание и с удивлением обнаружил, что просмоленные махоркой легкие способны продержаться без воздуха почти три минуты.
        Слух тоже вышел за грань, доступную обычному человеку. Вертухаи в коридоре болтали шепотом, но пленник без малейших усилий слышал каждое слово, жаль, от разговора не было никакой пользы. Рыхлый шут в очередной раз пытался подкатить к красотке, а та отшивала ловеласа такими оборотами, что даже кенты с района прифигели бы.
        Кенты с района…
        Хлыст, Булка, Ксюха, Мелочь. Казалось, еще вчера бакланили с соседскими ватагами, шарили по заброшкам в поисках хабара, воровали из чужих парников и грезили о славе настоящих крейдеров. И вот не осталось никого. Хотелось бы верить, что с ними все в порядке, что доктор сдержал обещание и отпустил подельников домой с мешками гостинцев, но с тем же успехом можно было считать все злоключения сном: скоро взойдет солнышко, бухаресты из дома напротив разбудят похмельными воплями, и кошмар закончится. А правда в том, что кошмар только начался.
        Годы назад, когда ребятня с Тимирязева сбилась в маленький, но гордый коллектив, мало кто разделял стремление главаря примкнуть к заводским. Антон в силу врожденного здравомыслия воспротивился сразу, а вот Ромку удалось заразить бандитской жизнью в первые же дни. Как-то раз пацаны шатались у Проходной в надежде перехватить работенку, и между ними завязался разговор, который Грид запомнит до самой смерти.
        - Лажа это все, - фыркнул Хлыст, когда их в очередной раз послали на три буквы и пригрозили переломать ребра. - Ну, возьмут нас в шестерки - и че? Будем долбаться, как проклятые, пару лет, и то не факт, что примут.
        - Не факт, - согласился друг. - Но как иначе? Можешь с тем же успехом долбаться в огороде.
        - Зато в огороде тихо и спокойно. - Лохмач цыкнул и спрятал руки в карманы.
        - Ну, братан, варика всего два: либо тихо и спокойно, либо шанс.
        - Шанс сдохнуть? Шестерки мрут, как мухи. Только единицы выбиваются в масть.
        - А как ты хотел? Рулит всегда меньшинство, а большинство сосет лапу. Но не потому, что дохнет по дороге, а потому, что даже не пытается по ней пройти. Ты говоришь - не хочу. Другой говорит - не могу. Третий говорит - это не мое. А какой-нибудь Вася молча берет и делает. В итоге Вася в шоколаде, а остальные - в жопе. Так жизнь и устроена.
        И вот они попробовали.
        И вот к чему привели мечты.
        И чуда не случится. Чудеса остались в старом мире, а в новом есть лишь горькая правда: он сам вырыл яму, столкнул туда друзей и застыл на краю: куда качнет - туда и рухнет. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей и вконец не скиснуть, Герман попытался освободиться, и хоть ярость наполняла тело невиданной доселе мощью, порвать путы так и не удалось. Как и не получилось хоть немного устать - за пару часов упражнений с цепями даже пот не выступил. Но по быстрой, горячей крови и яд разлился быстрее, принеся боль, по сравнению с которой жидкий огонь сыворотки показался освежающим душем.
        Внутри закопошились две змеи: одна с раскаленной железной чешуей, другая - в ледяных шипах, и медленно поползли по телу, ныряя в кости, цепляя гребнями сердце и стягивая легкие. Каждая их встреча кончалась тягучим боевым танцем, от которого темнело в глазах, а слезы катились сами собой.
        После схватки змеи расплетались для передышки, а вместе с ними отступали и муки. Герман потерял счет времени, не представлял, как долго тянулась пытка. Знал лишь одно - несмотря на острое желание доказать живодеру, что не пальцем делан, силы сопротивляться утекали быстрее воды из расколотой бочки. И вроде бы те же вертухаи на посту, и чешут все о том же, но ощущение, будто прошел целый день, а гребаная комната стала еще теснее, стремясь переварить угодившую в бетонное брюхо добычу.
        Вошел Фельде, поставил перед пленником стул и сел грудью к спинке. Посмотрел на запястье, где блестели старые офицерские часы, и достал из кармана шприц втрое меньше обычного.
        - Осталось полчаса. Потом антидот уже не поможет. Решай.
        Грид больше всего на свете - больше свободы, больше возвращения друзей - захотел харкнуть в морщинистую рожу, но из слипшихся губ брызнула не слюна, а густая и темная, как вишневый сок, кровь.
        - Не расслышал. - Врач подался вперед.
        - Согласен…
        - Дай слово.
        - И все?
        - Да. Этого хватит. Правильные пацаны же не базарят вхолостую?
        Парень облизнулся и прохрипел на последнем издыхании:
        - Я… убью псину. Клянусь.
        Марк улыбнулся.
        - Вот и молодец. Поверь, никто на свете не посмеет упрекнуть тебя за этот выбор.
        Игла кольнула шею не больнее комариного укуса, и парень забылся долгожданным сном.

* * *
        Герман вновь оказался дома, в скрипучей кровати у печки. Трещал огонь, наполняя комнату теплом, над ним в чугунном котелке булькала похлебка. Мать осторожно, чтобы не разбудить сына, мыла посуду в бадье, у ног ползала Саша, агукая и норовя засунуть в рот грязную ложку.
        Вот и все, кошмар развеялся. За всю свою недолгую жизнь парень не чувствовал столь мощного прилива концентрированного счастья. Гриду доводилось вскакивать среди ночи от криков и стрельбы, от воя чудовищ, от боли в порезанной ноге или воспаленных легких, но никогда еще его не будила жгучая радость, от которой тяжело дышать и распирает грудь.
        Сев и осмотревшись, он узнал знакомую бетонную конуру в подвале Технолога. Чуда не случилось, просто обезумевшее от мучений сознание выдало желаемое за реальность, лишь бы хозяин не сошел с ума. Пленник стиснул зубы и со всей силы врезал кулаком по стене, не заметив крохотной вмятины и расползшихся во все стороны паутинками трещин.
        Переодевшись в свежую одежду, он вышел в коридор. Дверь оставили открытой, но «львы» встретили гостя с оружием на изготовку.
        - Надо же, не сдох, - хмыкнул Майор, качнув прутик. - Идем. Сегодня у тебя тест-драйв.
        Герман не знал странного слова, но уточнять не собирался - особенно у этого напыщенного, самодовольного ушлепка. Конвой привел парня на стадион и усадил на траву посреди поля. Ждать пришлось недолго - по лестнице спустились Фельде и лысый старикан в коричневом костюме. Бугров сопровождала свита пожилых шуховцев - всего около десяти человек - кто в камуфляже, кто в белом халате, кто в таком же пиджачке. Объединяло их одно - возраст и такое выражение побитых жизнью лиц, словно все до единого на этом гребаном шарике что-то им должны.
        - Приемная комиссия. - Смирнов в который раз процедил малопонятную фразу. - Док подготовил знатный проект. Пошел бы в гору, да идти уже некуда - выше только Ректор. А он вцепился в кресло, что паук в муху.
        Зрители расселись на трибунах из синего пластика, Марк под пристальными взглядами встал рядом с Германом. Только тогда пленник обратил внимание, что врач сменил вязаный свитер, который, казалось, приклеился к коже, на белую рубашку и красный галстук, а халат сиял белизной и вонял порошком так, что слезились глаза. И пусть нос потихоньку привыкал к обостренному нюху, стоило зацепиться за какую-нибудь деталь, подметить тончайший, выбивающийся из фоновых ароматов шлейф - и хоть вообще не дыши.
        - Вы все читали мой доклад, - начал Фельде. - И знаете, как изможден и слаб был подопытный. Но теперь он способен на равных сражаться с нашими лучшими бойцами. Я мог бы показать вам еще кипу графиков и таблиц, но лучше раз увидеть результат в деле, чем сто раз - на бумаге. Герман, Семен - прошу.
        «Львы» расступились, разграничив некое подобие овального ринга. Судя по кривой ухмылке и прищуру, поединок стал для бугая не меньшим сюрпризом, чем для соперника. Но если выражение бородатой хари заметил каждый, то резкий запашок страха почуял лишь один человек. Майор вряд ли опасался замарать руки о крейдерского сопляка или подхватить от него какую-нибудь заразу. Вряд ли переживал из-за самой драки - для такого лба любой махач не страшнее кружки чая поутру. Нет, матерый верзила - командир, ветеран, непререкаемый авторитет - опасался проиграть на виду у верхушки общины, да не абы кому, а дерзкому новичку.
        И стоило Гриду вдохнуть этот страх, как десятки нацеленных глаз и надменные физиономии перестали его заботить. Все, чего хотел пацан - вцепиться ублюдку в горло и порвать на куски, ведь ничто на свете не пробуждает ярость так, как трусливая шавка, нацепившая шкуру матерого волка. К тому же, это отличный повод отомстить суке за побои. Нет, не за свои, на себя давно плевать, а вот за Ксюху и Машку придется ответить.
        Герман с головой нырнул в пучину гнева, не сразу заметив, что скалится и рычит, глядя Смирнову прямо в глаза, а по впившимся в ладони ногтям стекают алые струйки. Бугай попробовал выдержать этот взгляд, но лишь сильнее завонял и повернулся к доктору, отдал нож и пистолет. Как только Марк отошел, пленник кинулся на врага. Но то ли не рассчитал сил, то ли не прикинул расстояния до цели - оказался перед бойцом так быстро, что попросту не успел замахнуться. Смирнов тоже не ожидал подобной прыти - испуг выдали выпученные зенки и рванувшееся в галоп сердце, но закаленные годами тренировок рефлексы сработали сами, без прямого приказа. «Лев» рубанул юнца апперкотом, и когда тот на долю секунды замер, вскинув голову, приголубил крюком с левой.
        Грид как стоял - так и упал. Зрители ахнули, Фельде бросился к подопечному, но не успел ступить и шага, как тот выпрямился и, пошатываясь, отступил на исходную. Несмотря на разбитые губы и разорванную скулу, он улыбался, ибо мало что было способно доставить ему больше удовольствия, чем вытянувшаяся морда Майора. Для полноты картины не хватало только заезженного восклицания: «Не может быть!» в его исполнении, но вояка, похоже, потерял дар речи. Ведь от таких ударов хлипкий подросток не то что не встал бы, а вообще не выжил бы, ну, или загремел бы в лазарет с тяжелым сотрясением. А этому - хоть бы хны, стоит и давит лыбу, готовясь к новому броску.
        - Посмотри на меня! - Доктор взял подопечного за щеки и повернул к себе. - Тошнит? Голова кружится?
        - Разве что от вони этой шерсти, - усмехнулись в ответ. - Я в порядке. Продолжаем.
        - Уверен?
        - Как никогда раньше. И не просите его поддаваться, ведь я поддаваться не буду.
        Врач вздохнул, но все же велел продолжать.
        Во втором заходе Грид решил действовать с умом: не кидаться наобум, а попытаться отвлечь противника обманными маневрами, раскачать оборону и от души втащить в образовавшуюся брешь. В итоге втащили ему - по голове уже не били, но по корпусу надавали до треска в ребрах. Любой другой боец, даже равный Смирнову по габаритам, упал бы и не поднялся, но неугомонный выскочка встряхнулся, как после пары пощечин, ощерив покрасневшие от крови зубы.
        Он слышал шепот трибун: одни пророчили скорый проигрыш, другие подозревали доктора в мошенничестве - мол, вместо чудо-сыворотки накачал бедолагу наркотой. Третьи (как правило - женщины) вопрошали, не пора ли прекратить это издевательство, если и слепому видно, что эксперимент провалился.
        Так много мнений и мыслей, а на деле - пустой треп. Герман, позабыв о передышке, начал третий раунд и рванул к цели, как заведенный. Майор не стал лупить его, видимо, опасаясь прикончить. Так-то бугай был не против, но начальство вряд ли одобрило бы потерю ценного образца и - вот же новость! - будущего спасителя человечества. Поэтому поединок из бокса перешел в вольную борьбу: тяжеленная туша швырнула парня в партер и без особого сопротивления уложила на лопатки.
        - Вот и все, - прохрипел Семен, роняя капли пота. - Говно ты, а не идеальный носитель. И шакалы твои зазря подохли. Но знаешь… вообще не жалко. Так вам, гнидам малолетним, и надо.
        Несмотря на очевидный проигрыш, безумная улыбка и не думала сползать с опухшего, разбитого в мясо лица. Парень сжал пальцы соперника - не ломая, но и не позволяя высвободиться - и начал медленно подниматься, находясь в положении, из которого в принципе невозможно было подняться. То, как менялась бородатая рожа с каждым отвоеванным сантиметром, бодрило лучше всякой сыворотки. Майор краснел, пыхтел, таращил глаза, сперва пытаясь придавить врага к земле, затем силясь откатиться вбок. Но с тем же успехом можно было бороться с бетонной плитой, в которую вмурована пара гидравлических домкратов.
        Герман встал в позу Атланта, держащего Землю, только вместо Земли - одеревенелая от напряжения туша. Парень скрипнул зубами и с диким ревом расправил плечи. Одарив амбала ехидной усмешкой, отшатнулся, замахнулся и впечатал подошву аккурат в солнечное сплетение. Семен крякнул и грохнулся на колени, и тут уж сам бог не спас бы ублюдка от сокрушительного тычка коленом в подбородок.
        Раздавшийся хруст кнутом ударил по ушам, но парень насладился каждой ноткой, ибо не слышал еще звука прекраснее. Распластавшийся у ног Голиаф получил бы добавки, но на выручку командиру поспешили разведчики. Грид поднял ладони и отошел от поверженного врага - все, что парню было нужно на данный момент, он взял в тройном объеме. А дальше… дальше - как карта ляжет.
        - Немыслимо! - шептали трибуны. - Как это вообще возможно? Как считаете, эффект временный? А если дать нам сотню таких ребят?
        Страх, восторг, смятение - ядерный запашок, но Герман вдыхал его полной грудью, и только лысый старик пах легким раздражением: неподвижная фигура, сжатые губы, хмурый взгляд - Ректора представление явно не порадовало. И тем не менее Ярошенко сумел выдавить из себя похвалу:
        - Неплохо, Марк. Но люди - одно, а твари - совсем другое. С ними на травке не поборешься и кусать помягче не попросишь.
        - Разумеется, - выдержке Фельде оставалось лишь позавидовать - любой на месте доктора, сопоставив затраты и усилия с подобной «оценкой», рванул бы вулканом. - Но я знаю, кто нам поможет.

* * *
        Описать Диораму парой слов - задача не из легких. С одной стороны, это высокий - в три этажа - белый монолит. С другой - сложнейший архитектурный комплекс со скверами, набережной, выставкой военной техники - от полевой кухни до легендарной «Катюши» - и площадью. Представьте приземистую башню без окон, чей фасад растянули и выгнули широкой дугой. К дуге примыкает центральный вход, по форме напоминающий основное строение в уменьшенном виде, и все это - на покрытом красной плиткой фундаменте-постаменте, к которому ведут два лестничных пролета.
        Справа от дверей замерли на вечном посту танк, самоходка и гаубицы, направив стволы на парк Победы. Сквер позади строения отсечен от жилых домов зеленоватой гладью Везелки и дорогой к новому мосту, где на фоне красного шпиля недостроенной телебашни виднеется вороненый исполин с крестом и щитом - памятник князю Владимиру. А от него до Технолога, считай, рукой подать.
        Такой была «Огненная дуга» до Катастрофы, но после изменилась, подстроилась под новые реалии - как и все вокруг. Часть танков снарядили пулеметами, превратив в несокрушимые ДОТы, ступени и боковые парапеты обнесли баррикадами из мешков, на крыше свили гнезда снайперы, а двери заслонили листами трофейной брони, некогда украшенной панно в виде фронтовых карт жаркого лета сорок третьего.
        И если внешне здание пострадало мало, то от выставок остались лишь фотографии и письма на стенах - все остальное или выбросили, или приспособили под нужды жильцов. Это с улицы расчерченная вертикальными полосами крепость казалась громадной, но для обустройства быта трех сотен выживших надо было еще постараться.
        В холле, где прежде стояли витрины и кассы, теперь находились палатки и спальники, да и те по воскресеньям заменяли прилавками - базарный день. Только у здешней охраны, наравне с вездесущими «калашами» и «сайгами», встречались легендарные трехлинейки, ППШ, пулеметы Дегтярева и MG-34. Стволы сохранились в полной боеготовности, даже затворы точить не пришлось, а уж наладить производство патронов нужного калибра для местных умельцев было плевым делом.
        Марк в сопровождении Банана и Кадавра пришел в конце недели, но не для торговли, а для встречи с человеком, без чьего участия над будущим проекта нависнет большой-пребольшой вопрос. Пройдясь по рынку - пятачку размером с треть школьного спортзала, шуховцы поднялись на верхний ярус, миновали теснившиеся вдоль стен разноцветные купола и вошли в святая святых всего комплекса - Диораму, запечатлевшую эпизод самого крупного и кровопролитного сражения в истории человечества. По крайней мере, так считали двадцать лет назад, когда планету еще не растерзали ядерные взрывы и не затянули ядовитые облака.
        Несмотря на то что от выставки почти ничего не сохранилось, самый главный экспонат оставался на прежнем месте, храня память о переломной битве, принесшей предкам великую и чтимую до сих пор победу. Доктор часто бывал в Диораме: переговоры, срочные вызовы, обмен опытом, но при каждом взгляде на картину сердце наполнялось благоговейным трепетом - как в первый раз, когда отец привел юркого мальчугана приобщиться к знаменитому подвигу.
        Пятнадцать метров в высоту, шестьдесят семь в длину - крупнейшее батальное полотно в России, возвратившее из прошлого танковый бой под Прохоровкой, победа в котором позволила смять немцев на Курской дуге и перейти в решительное контрнаступление, пядь за пядью освобождая свою, а потом и чужую землю, пока красное знамя не вспыхнуло над Рейхстагом.
        Картина была растянута на выгнутой стене. А со смотровой площадки казалось, будто никакой стены и нет вовсе, а раскинулись впереди обожженные, изувеченные воронками, пропитанные кровью поля. Танки, пехота, клинья бомбардировщиков и яростные схватки истребителей, гаубицы и пулеметы, взрывы, дым и горящая броня. Ужас, всплывающий из глубины времен, пробирающий до дрожи даже тех, кто вот уже два десятилетия живет в аду. Оторопь от осознания близости смерти и того, как много боли может уместиться в одном месте. А сколько тех мест было? Сколько не попало на картины, растворилось в водовороте хронологий, хотя могли бы стать отличными памятками всем живущим. Будь таких диорам побольше, да по всему миру - глядишь, и уберегли бы Землю от бессмысленного и бесславного конца.
        Но выставка была богата не только величественным полотном со всей его пугающей красотой. До Катастрофы под ним располагался полноразмерный макет того же боя, но уже в объеме. Вырытые декораторами траншеи, укрепленные бревнами блиндажи и сбитые гусеницы плавно и почти незаметно перетекали в картину, продолжаясь отражениями на холсте. Манекены в военной форме, изрешеченная пулями немецкая машина с наполовину вывалившимся в разбитую дверь офицером, искореженная артиллерийская установка, россыпи гильз. И сотни, если не тысячи поднятых из раскопок и болот отголосков отгремевшей битвы - наглядная демонстрация кошмара, некогда сопровождавшаяся грохотом выстрелов и свистом падающих бомб.
        Теперь же эхо войны приспособили под нужды выживших, окопы и воронки разровняли, а на освободившейся площади разбили вездесущие палатки, кухни, мастерские и котельную. И с высоты создавалось впечатление, будто тыловая колонна встала лагерем у линии фронта, в то время как воскрешенные кистью и маслом герои идут в бой - для многих последний. Но именно благодаря их несметным жертвам целые поколения появились на свет. Жизнь рождает смерть, смерть рождает жизнь - в этом ли их суть?
        Но обожженный смертью пейзаж впечатлял не всех. Банану, например, он быстро наскучил, и пулеметчик искал любой повод свинтить из зала.
        - Там, внизу, пельмени продают, - как бы невзначай, сказал крепыш.
        - Иди. - Фельде не отводил взгляда от подернутых ржавыми отсветами полей и гремящих по ним машинам.
        - Вам принести?
        - Спасибо, не голоден.
        У двери «лев» обернулся и с долей вины спросил:
        - Если вдруг встречу вашего охотника - как узнаю?
        Доктор расплылся в ехидной улыбке.
        - У него усы заплетены в косички.
        У входа было не протолкнуться - в базарные дни за покупками приходили не только шуховцы, но и одиночки, и жители небольших общин, нашедших приют в укромных местах, которые легко оборонять малыми силами: подземных убежищах, храмах, загородных особняках, подстанциях и тому подобных сооружениях. Вот и народ попадался самый разный: одного от крейдера не отличишь, другой в хламиде с капюшоном до подбородка, третий вообще в кольчуге и с топором за поясом. Но большинство, если не приглядываться к мелочам, мало отличалось друг от друга: цифры, горки, ватники и все, что осталось в оружейных магазинах или удалось отжать у менее расторопных товарищей по несчастью.
        Бывали на торгах и проходимцы всех мастей: карманники, кидалы, шулера и барыги, а прошлой зимой ушлый дедок притащил пуд свежего мяса, в котором местный врач с ходу распознал человечину. Даже анализов и проб брать не пришлось - подслеповатый людоед с трясущимися пальцами пропустил кусочек кожи, а ее ни со свиной, ни с любой другой не спутаешь. Хотели выродка в парк отволочь, да на первом же суку вздернуть, но не успели. Стоило толпе узнать страшную тайну, и старика порвали на месте - не остановили самосуд ни приклады, ни выстрелы в воздух.
        Банан эту историю помнил, и миска ароматных, дымящихся пельменей вызывала не аппетит, а настороженность. Беззубая карга за лоточком уловила полный сомнений взгляд и прошамкала:
        - Не трусь, внучок. Соя там.
        Боец с облегчением выдохнул, чувствуя, как рот заливает слюна. Сглотнув, спросил:
        - И почем?
        Продавщица подняла ладонь без мизинца и среднего пальца и для верности уточнила:
        - Пять.
        - Пять патронов?! - воскликнул парень. - За какую-то хрень вместо мяса?
        - Зато не человечина. - Старуха расхохоталась. - Не хочешь - вон у Тараса шашлычки за три. Говорит, крыса, но запашок подозрительный…
        Пулеметчик замер в нерешительности, как завороженный, пялясь на белую горку, выступающую из бульона, аки айсберг из студеных вод - и желудок урчит, и переплачивать жаба душит.
        - А, плевать. Всего раз живем.
        Он потянулся к подсумку, как вдруг обваренная ржавыми плитами дверь, весящая по самым скромным подсчетам добрый центнер, с лязгом и грохотом отворилась. Базарный гвалт в тот же миг стих, купцы забыли о деньгах, покупатели - о товарах, и во все глаза уставились на припозднившегося гостя. И немудрено, ведь с первого взгляда Банану показалось, что в Диораму забралась громадная химера - наполовину медведь, наполовину косуля - с рогами, копытами, заросшая пегой шерстью. Присмотревшись, парень узнал в кровожадном чудовище человека в одежде из волчьих шкур, несшего на закорках добытого вилорога.
        Выглядел пришелец так, что просто не мог не притягивать взоры, при первом же появлении становясь средоточием всеобщего любопытства, словно скала в чистом поле. Рост - под два метра, плечи вдвоем не обхватишь, тяжеленную тушу держит, как пустой мешок. При этом - сухопарый, жилистый, без намека на выпирающее брюшко. На вид ему было лет шестьдесят, скуластое лицо и лысый череп были покрыты рваными шрамами всевозможных форм и размеров - удивительно, как только глаза уцелели: глубокие, серо-стальные, цепкие. Перебитый нос, казалось, занимал половину хмурой физиономии, а крепкий, первобытный подбородок, сизый от скобленой щетины, обрамляли толстые - в два пальца - заплетенные в косички усы. А от ложбинки на верхней губе до затылка протянулась красная полоса татуировки, вкупе со шкурами привносящая в облик нечто дикое, необузданное, индейское.
        Банан поднял руку, но охотник еще с порога заприметил шуховца и зашагал навстречу, а толпа, в которой секунды назад было не протолкнуться, как по волшебству, испарилась с пути. «Лев» и слова молвить не успел, как в него ткнули похожим на засохшую сардельку пальцем и пробасили:
        - Годный стрекотун. Обменяй на косулю.
        Парень вцепился в ремень верного РПГ и с вызовом ответил:
        - Не меняю.
        - У вас таких целые поленницы. - Усатый великан навис над собеседником, как гора, и тому понадобилась вся выдержка до последней капли, чтобы не отступить и не отвести глаз. - Не убудет. Дай стрекотуна.
        - А из стрекотуна тебе не дать? - окрысился разведчик. - Сказал - нет, значит, пошел к черту, понял?
        - Не дерзи, шалопай, - грозно, но без особой злобы произнес старик, будто отец - подросшему и оттого возомнившему себя пупом мира дитятке. - Я ведь и оскорбиться могу. И железяку окаянную по самый приклад…
        - Ярослав! - воскликнул доктор с лестницы. - А мы как раз тебя ждем. Поболтаем?
        Егерь швырнул тушу под ноги Банану и с усмешкой крякнул:
        - Стереги.
        После чего вышел на улицу.
        В толчее послышались вздохи облегчения, и оцепеневший базар вновь наполнился спорами, криками и звоном гильз.
        - Такие дела, - закончил рассказ Фельде и развел руками. - Поможешь - в долгу не останемся. И оружия дадим, и ножей, и припасов - всего, что попросишь.
        Гигант привалился к бронеплите и уставился на тихие и неподвижные, словно нарисованные деревья, разминая кончик уса меж мозолистых подушечек. Солнце скатилось с зенита, а старик все размышлял да прикидывал, и, наконец, изрек:
        - Ладно, подсоблю. Но не за щедрые дары, а по старой памяти. Ты, лекарь, помог мне, хотя ни долгом, ни посулом не был обязан. Я, Егерь, помогу тебе, да только не все от меня одного зависит.
        - То есть? - нахмурился Марк.
        - Лес осерчает, коль без спросу чужаков приведу. Нужно задобрить зеленого батюшку да испросить разрешения гостей пустить. Приводи мальчугана завтра на Кашарский мост - пусть добудет сердце утки, а уж я сей подарочек передам, кому полагается. И знай - никаких стрекотунов и ружей: порох и свинец осквернят добычу, это уже не охота - это убийство, истребление, в них нет правды. Справится - выйдет толк, оплошает - чего время зазря тратить?
        - Но у него нет опыта. Он - не охотник.
        Ярослав хохотнул - что в барабан колотушкой стукнули.
        - Ну, дык и утка - не медведь. Впрочем, хочешь по-своему - как хочешь, но на меня не ропщи.
        - К чему такая строгость? У тебя самого дробовик.
        - Верно. - Ладонь размером с блюдце с нежностью огладила цевье. - Но это - для людей. Наша братия вся - с пушками, а у зверей - лишь клыки да когти. Да и законы не я выдумываю, а Лес глаголит. Вековые сосны чепухи не ляпнут. - Великан скрестил руки на богатырской груди и в ожидании уставился на собеседника.
        - Что же, - произнес врач, стараясь ни тоном, ни жестом не проявить неуважения к мудрости деревьев. - Так - значит, так. Мы придем на рассвете.
        - И не опаздывайте. Днем птица бодрая и очень злая. Жду до полудня, а потом прости-прощай.
        Всю дорогу до Технолога Марк размышлял о выдвинутом условии. С одной стороны, утка действительно не самая опасная тварь. С другой, это похожее на помесь пеликана и велоцираптора существо размером с откормленную свинью легким противником никак не назовешь. Приплюсуйте мощный клюв с пилообразными зубами, прыгучие трехпалые лапы с загнутыми когтями, способными располосовать капот автомобиля, как фольгу - и получится серьезная угроза даже для подготовленного бойца. Герман, несмотря на сыворотку, вряд ли сладит с крылатой смертью. Для таких схваток его должен натаскать Егерь, но отшельник с ходу перевернул задумку с ног на голову.
        В итоге у парня всего одна попытка, в противном случае он будет выглядеть так, словно прокатился по огромной терке. Но если не справиться с этой задачей, как сражаться с Вожаком? Без Ярослава ходячего волка не одолеть, поэтому придется рискнуть. В конце концов, на берегу плавать не учатся.

* * *
        Спустившись в подземелье, Фельде застал подопытного за отжиманиями. Грид опускался до влажного от пота кафеля и медленно выпрямлял стянутые жгутами мышц руки, бормоча что-то под нос. Заметив доктора, пленник встал и оттряхнул ладони, с вызовом глядя на Марка янтарными, чуть светящимися в полумраке глазами.
        - Сколько? - спросил врач.
        - Двести сорок, - ответили ему без намека на сбившееся дыхание. - Пятый подход.
        - Поздравляю.
        - Меня или себя? - хмыкнул парень.
        - Обоих. - Марк вкратце рассказал о грядущей охоте и добавил: - Идем. Выберем оружие и сделаем кое-какие замеры на случай…
        - Если я сдохну?
        Мужчина улыбнулся.
        - Сдохнешь ты или нет - зависит только от тебя.
        «Львы» едва слышно топали сзади - почти крались - но Герману конвоиры напоминали стадо носорогов с насморком в брачный период. Он впервые оказался на первом этаже, где царила все та же стерильная чистота: ни мусора, ни кострищ, ни надписей на стенах. По коридорам и просторному холлу с важным видом сновали люди, бросая на пленника любопытные взгляды, словно бойцы вели не человека, а ручного медведя на цепи.
        Мужики в камуфляже задирали бритые подбородки и пялились, как на схваченного маньяка, долгие годы наводившего ужас на округу - мол, и поделом ему, такому-то упырю. Умники в белых халатах и защитных комбезах зыркали, как на оживший труп - похоже, в успех эксперимента мало кто верил, и шагающий с поднятой головой результат вызывал если не страх, то знатную опаску. И только девушки - и в камуфляже, и в халатах - улыбались и спешили отвернуться, особенно когда Грид подмигивал или с ехидцей скалился.
        И хоть самочки попадались породистые, парню было не до них - он окунулся в такой ураган звуков и запахов, что начинало мутить. Шелест ветряков, звон гидравлических молотов, гудение прессов, верещание дисковых пил, рев сверл, бурление котлов и электрический треск - Герман будто брел по громадному заводу. А уж на перечисление всех ароматов, шлейфов и смесей не хватило бы и суток. К счастью, дорога заняла считаные минуты, и за бронированной дверью оружейной промышленный оркестр немного притих.
        Парня провели вдоль стройных рядов автоматов, пулеметов, ружей, колонн с пистолетами и цинков с патронами, не задерживаясь ни у одной стойки. За второй, вполне обычной дверью на длинных стеллажах в ожидании кровавого пира дремало холодное оружие, в большинстве своем самодельное, и вот тут от сверкающего разнообразия глаза сбились в кучу.
        Тесаки, охотничьи ножи, штыки, кинжалы, шашки - последние, судя по украшенным рукояткам, старинные, выменянные у музейщиков - мачете, кукри, финки, туристические топорики с синей изолентой вместо оплетки и даже двуручные мечи. Не склад, а самая настоящая выставка экспонатов этак на полсотни.
        - Сборщики не сдают холодняк на хранение, - сказал Марк, и слово «холодняк» из его уст прозвучало, как отголосок мертвого языка, последние хранители которого вымерли тысячи лет назад. - Только огнестрел. Понимаешь, что это значит?
        Спутник нахмурился и пожал плечами:
        - Все, кто таскал эти перья - трупы?
        - А ты не такой глупый, каким пытаешься казаться. - Доктор подошел к стеллажу с кинжалами и мечами. - Тебе нужен клинок подлиннее. Таким не промахнешься и дистанцию удержишь.
        Вняв совету, Герман прогулялся вдоль ряда и взял самый большой меч: длиной в руку, шириной в пол-ладони, с тремя канавками и рукояткой из спаянных мотоциклетных ручек, уравновешенной тяжеленной гайкой. Перекрученная рессорами сердцевина из рельса весила без малого девять килограммов, но парню показалась не тяжелее биты. Он подбросил оружие на ладони, проверил ногтем заточку и закинул за спину перевязь с ножнами.
        - Достойный выбор, - кивнул Фельде. - Это меч Валеры Бродского, первого командира «львов». Рядом с этим рубакой даже Егерь не выглядел таким уж огромным.
        - Что с ним случилось?
        - Погиб в стычке с крейдерами. Рутинная смерть великого человека.
        Пленник направился к выходу, но врач его остановил.
        - Верни на место. Сейчас тебе понадобится кое-что иное.
        Они вышли на стадион, где доктор битый час пытался взять свежие замеры. И если с прыжками или подтягиванием все получилось с первого раза, то считать отжимания можно было сутки напролет. Герман вставал весь в поту, но прежде чем Марк подносил карандаш к блокноту, падал в упор лежа и делал минимум двести повторений. Устав тратить драгоценное время, доктор оставил пометку в виде уложенной набок восьмерки и протянул динамометр, который подопытный сразу сломал, выдавив стекло и расплющив шкалу.
        Бег пришлось отложить на потом - отсчитывать круги до утра никто не собирался. Закончив с упражнениями, Фельде вручил подопечному граненый пудовый лом и подвесил к «девятке» футбольных ворот канат.
        - Это, - он качнул потертую, местами измочаленную веревку, - шея утки. Твоя главная цель. Приступай, в полночь я вернусь.
        - Не понял. - Грид оперся на чугунный прут. - Просто дубасить канат - и все?
        - Не просто. - Спутник сунул блокнот под мышку и поправил очки. - А старательно и с умом. Если ты завтра погибнешь, значит, и твои друзья умерли ни за что.
        - Умерли? - Лом невесомой хворостиной взмыл над травой и ткнул в сторону врача. - Их убили. Вы.
        - Когда все закончится, - доктор без страха шагнул вперед, едва не ткнувшись лбом в острый скос, - мы обсудим это с глазу на глаз. Вдали от Технолога. Без охраны. Только ты и я. Как тебе такая идея?
        - Жду не дождусь. - Улыбка Германа превратилась в волчий оскал.
        - Взаимно. Не хочешь оттягивать момент - работай.
        Парень крутанул прут запястьем и закинул на плечо. Теперь для него что лом, что меч - та же бита, а битой он наловчился махать, как никто другой.
        Канат качался под ударами, подпрыгивал, извивался змеей, наматывался на лом, но ни одна ворсинка не выпала из хитрого сплетения тысяч нитей. В замысловатой полугипнотической пляске Герман видел свою жизнь - как ни старайся, что ни делай - все до фонаря, а если понадобится - и свяжет, и петлю на шее затянет: маши прутом, не маши - итог один. Себя же пленник подсознательно отождествлял с незамысловатым оружием, которое получает капельку свободы лишь в чужих руках.
        Грид опустил чугунную палку и нахмурился. До эксперимента он любил как следует напрячься, чтобы отогнать дурные мысли - в измотанное тело и гудящую голову всякая чушь лезть не любит. Но теперь мышцы работали сами по себе, а мозг размышлял о разной бесполезной ерунде - например, сравнивал жизнь с канатом. И вдобавок поспевал обрабатывать все, что исправно передавали нос и уши - о происходящем на стадионе и за пределами бурого овала.
        Нечеловеческие нагрузки ровным счетом ничего не меняли, и грядущий отдых страшил пленника сильнее завтрашней схватки с чудищем. Ведь ночью, в тесной каморке никто и ничто не сможет защитить от тяжких дум, что набросятся со всех сторон, стоит только закрыть глаза. Семья, друзья, месть, побег, Вожак, доктор, былое и будущее… тут и яда не надо - сам полезешь на стену, воя и ломая ногти.
        Или же научишься жить с распаленным рассудком так же, как и с невиданной силой - двум исходам не бывать.
        От кутерьмы на чердаке отвлекли нарастающие детские голоса. Вскоре на лестнице показалась колонна мелюзги в спортивных костюмах под предводительством худой кучерявой женщины средних лет. На тонкой шее висел свисток, в руке болталась авоська с футбольными мячами, но спускаться на поле юные физкультурники не спешили.
        Наставница подняла ладонь, и колонна замерла, тихо галдя. На окрик подошел Кадавр, и женщина спросила - как она думала, шепотом, но Герман без малейших искажений расслышал каждое слово:
        - Он тут надолго?
        Медик пожал плечами.
        - Вроде, до полуночи.
        - Можете увести его куда-нибудь? У нас занятия по расписанию.
        - Но Фельде велел…
        - И что теперь? - зашипели в ответ. - Я к этому выродку детей и на шаг не подпущу!
        Лом с грохотом покатился по беговой дорожке. Грид, не обращая внимания на возгласы и вскинутые стволы, зашагал прямиком к ступеням. Проходя мимо притихшей детворы, с прищуром взглянул на незнакомку и улыбнулся, не сказав ни слова. О чем вообще говорить с теми, для кого одни - превыше всего, а другие - не ценнее промокшей махорки.

* * *
        Утро началось с укола и пресной каши, но пленник умял целую кастрюлю варева и все равно лишь приглушил зверский голод.
        Доктор в «цифре», с брезентовым рюкзаком, ТТ на бедре и ножом за поясом уже не выглядел кабинетным задохликом, вместе с одеждой словно сменив и взгляд - настороженный, пристальный, подмечающий самые незначительные детали. Взгляд человека, для которого полный опасностей и смерти мир - второй дом. Взгляд охотника, бойца. Встреться Герман с ним впервые - и никогда бы не догадался, что перед ним видный ученый и талантливый врач, а не выросший на руинах матерый добытчик.
        Путь предстоял неблизкий, а время поджимало, поэтому с согласия Ректора отряду выделили электромобиль - буханку в серо-черных кляксах, тесную из-за нового мотора и блоков аккумуляторов. Ни орудийных башенок, ни брони, ни завалящего отвала, только рабица на окнах, способная защитить в лучшем случае от стаи воронья - все для экономии энергии и ресурса движка.
        Бредя под конвоем к воротам, Грид ожидал привычного внимания к своей персоне, но спешащие по делам жители отводили глаза или смотрели сквозь парня, будто тот был соткан из воздуха. Вчера - диковинка, сегодня - пустое место: удивляй, или исчезнешь.
        Впрочем, им-то что до его проблем? Они останутся в теплых, безопасных стенах и продолжат корпеть над очередной научной штуковиной или тайной мироздания, а он, скорее всего, видит холл в последний раз. Ростовое зеркало у двери в санузел, широкую лестницу к аудиториям, облицованные мрамором колонны, скамейки у закрытых сварными щитами окон.
        А ведь ребята погибли, не увидев даже этого. Им полная чудес община запомнилась унылым подвалом, спальниками на голом полу, зеленым пятном стадиона и зубоврачебным креслом, по сути, оказавшимся пыточным. И это - микроскопическая часть мертвого города, что уж говорить о целом мире, таком же бескрайнем и загадочном, как и мерцающие россыпи в ночном небе.
        «Львы» расселись вдоль бортов, из-за чего пленник мог видеть серо-зеленое мельтешение по бокам, но даже бешеный калейдоскоп за сеткой показался проходом в сказочный мир, где вроде бы все - привычное, обыденное, но вместе с тем - иное, чужеродное, манящее и пугающее одновременно.
        Центральные улицы запрудили машины - на велосипеде не проедешь, какая там буханка. Краб с одобрения Фельде свернул на окраины, и даже без волшебной сыворотки Герман заметил бы, как напряглись разведчики, нахмурились, сжали рукоятки. УАЗ покатил вдоль железной дороги: справа - массив гаражей, слева - бескрайние поля, заросшие пшеницей, с виду здоровой и сочной, на деле неотличимой от крашеного пластика.
        «Весь мир - как эти поля, - пронеслось в голове. - Ни живой, ни мертвый. И люди в нем такие же - все барахтаются и возрождают старые порядки, не понимая, что обустраивают быт в склепе».
        - Смотрите. - Радист сбавил скорость и указал на проплешину такого размера, что хоть в футбол играй.
        Трава была смята и местами вырвана, тут и там зияли вспоротые пласты чернозема. Сложно было представить, сколько тварей валялись, рыли землю и предавались диким игрищам, прежде чем откочевать на новую лежку - поближе к двуногой добыче.
        - Лежбище, - шепнул Марк. - Тормози.
        - Хреновая это идея, начальник, - выдохнул Банан. - А если гады рядом?
        - Они всегда рядом. - Врач распахнул дверцу. - А скоро будут еще ближе.
        Замершая буханка казалась космическим кораблем, севшим на враждебную планету. Хотя, если дела пойдут тем же руслом, это сравнение превратится из красного словца в суровую реальность, а бывшие аборигены примерят роль пришельцев, безропотно взирающих на становление истинных хозяев мира.
        Храбрые десантники окружили челнок, упали на колени, направив стволы на молчаливые пустыри и лабиринты кирпичных усыпальниц. Как парень ни вслушивался, так и не уловил ничего, кроме гула движка, скрипа снаряги и барабанного боя сердец. На сотни метров вокруг не было ни единого живого существа, но остановка посреди покинутых земель, где и ветер - редкий гость, растягивала нервы до струнного звона. Хотелось послать все на три буквы, забиться в машину и надеяться, что пара миллиметров сплетенного металла спасет от сотен когтей и клыков.
        Сравнение со звездолетом вышло уместным по еще одной причине - в такой дали от дома парень ощущал себя космонавтом на Луне, с той лишь разницей, что на изрытом кратерами спутнике нет никого, кто отобедал бы дерзким чужаком. И только Марк с бесстрашием прирожденного исследователя бродил среди рытвин и щупал примятую траву.
        - Круто ты Майора отделал, - шепнула Карина, повесив СКС на плечо.
        Эти слова удивили парня больше, чем все, произошедшее с утра.
        - Че так базаришь? Он же твой пахан.
        Снайперша свела тонкие бровки:
        - Что, прости?
        - Ну… - Герман кашлянул и сунул кулаки в карманы. - Он же командир.
        - Любому командиру порой полезно просраться. - Девушка сдержала смешок. - А то чересчур командиристыми становятся.
        - Уходим! - распорядился врач. - Свора ушла около суток назад и вряд ли вернется, но держим ушки на макушке.
        - А то иначе бывает, - проворчал Банан из буханки.

* * *
        Машина пересекла мост и остановилась у ржавой, неостекленной клети паркинга, обнесенной невысоким металлическим забором. По обе стороны от переправы Везелка широко разливалась, с высоты напоминая соединенные ручейками озера, и на заросших кленами берегах тут и там виднелись рыбацкие помосты, словно дорожные указатели, ведя к ржавым шпилям подстанции.
        Здесь и до Войны не всякий бы отважился прогуляться вечерком, а нынче за каждым кустом мерещились притаившиеся чудовища. Но страхи имели полное право на жизнь - у разведенного под мостом костерка валялись остатки клешни, способной без труда оттяпать голову зазевавшемуся бродяге.
        Заметив гостей, Ярослав перевернул шипящий, пахнущий тиной и тухлой рыбой шашлык и махнул рукой. Тяжелое копье из прута арматуры осталось на самодельном кожаном бауле, намекая на добрые намерения охотника.
        - Долго вы, - пробасил Егерь. - Поел бы, да домой пошел, а то утка учуяла меня, забеспокоилась. Ну, где ваш пострел? Вот этот? Хм… тощий какой-то, хиленький. Покажи-ка оружие, а то небось ножик приволок…
        - Ярослав. - Фельде прервал бубнеж отшельника. - Парень в порядке. И нож у него - что надо. Но мои люди пойдут с ним. Для подстраховки.
        - Нет, - уперся рогом усач. - Это не охота, а так - баловство. Еще мамок-нянек вдогонку пошли, сопельки вытирать.
        - Послушай, - не отступал доктор. - Мы можем друг другу доверять?
        - Да, - подумав, ответил великан. - После того, что ты сделал - однозначно.
        - Тогда скажу, как есть: Герман - не обычный человек. Он сильнее и ловче всех нас… даже тебя.
        Старик хохотнул и смерил Грида насмешливым взглядом. Любой бы удивился, узнай он, что моська в два счета загрызет слона.
        - Но это далось большой ценой. Слишком большой. И я не имею права рисковать им ради твоих прихотей.
        - Это не прихоти! - медведем прорычал старик, встопорщив косички. - Так повелел Лес! Думаешь, я двадцать лет выживал в глуши и растил дочь благодаря прихотям? Среди тварей, заразы и безумцев, без стрекотунов, охраны и баррикад! - С каждым выплюнутым словом гигант шагал к Марку, но тот стоял, как вкопанный, лишь задирал голову, чтобы не терять глаз собеседника. - Лес дал мне все! Кров, пищу, тепло и лекарства. Принял, как равного, а взамен попросил соблюдать простые правила!
        - Да как ты не понимаешь! - Герман в первый раз увидел, как Фельде орет не своим голосом, трясется и кривит губы. - Без парня Свора сожрет всех! И до тебя рано или поздно доберется!
        - Свора? - Егерь фыркнул. - Ты про двуногое чудище и стайку шелудивых псов? Не буду бахвалиться и чесать языком, но эти щенки мне - не угроза. Вот мое последнее слово: пострел идет за уткой сам, или я ворочаюсь до дому. Решай.
        Дрожащей рукой Марк водрузил очки на место и вкрадчиво, как несмышленому подростку, произнес:
        - С твоего позволения, объясню еще раз, что стоит на кону.
        - Да харэ трепаться! - не выдержал Грид. - Трещите, как бабки на торгах. Просто дайте мне гребаный меч, и я принесу вам гребаную утку!

* * *
        Стальной каркас заброшки казался вырванным из иной эпохи неуместным артефактом на фоне облезлых панельных многоэтажек. От реки дохнуло холодом, солнце ушло за облака, и в сгустившейся тени от одного взгляда на паркинг становилось не по себе. Герман изо всех сил выметал с чердака мысли о том, что совсем скоро придется войти в эту древнюю обитель зла.
        - Есть сижка?
        - Сижка тебе не поможет, - ответил Марк, рассматривая крышу. - Вот это поможет.
        Доктор протянул на морщинистой ладони пистолетик из желтого пластика.
        - Что это? Игрушка?
        - Тазер. Прячь, пока наш Дерсу Узала не заметил.
        Парень искоса зыркнул на странную штуковину, теряясь в догадках, что это такое, и при чем тут какой-то дерсу.
        - Идешь к утке, пока та не зашипит и не расправит крылья, - наставлял врач. - Наводишь тазер и жмешь на спуск. Батарея мощная, улучшенная, но электрошок птичку не убьет, а лишь оглушит. Поэтому не зевай: башку долой - и за разделку. Следов почти не останется, да и вряд ли Егерь будет их искать.
        - Косячная тема. Западло.
        - Не артачься. - Фельде поправил очки. - О тебе, между прочим, забочусь.
        - Не-а, - хмыкнул Грид. - О себе. Пока я жив - ты на коне. Герой, авторитет и правильный пацан. Но если сдохну - с тебя свои же спросят за трупы в подвале. Так что спрячь свою пукалку, а я по чесноку все порешаю. Адью.
        Он вытащил клинок из ножен, закинул на плечо и вразвалочку вошел в полумрак железобетонных сводов. Здание не успели закончить до Катастрофы, машин тут не было, зато в изобилии лежал строительный мусор: мешки с цементом высились по углам, словно огневые точки, под ногами хрустело битое стекло, потрескивали куски опалубки.
        Первый этаж напоминал ангар с низким сводом и двумя рядами массивных колонн, подпиравших скованные арматурой плиты. Замкнутым пространством это не назовешь - стен нет - и все равно холодный серый склеп давил на посмевшего нарушить его покой наглеца, грозя обрушить на дерзкую букашку всю свою многотонную ярость.
        Грид с порога почуял утку - чудище источало кислый запашок с тонкими нотками дохлятины. Но взять след не сумел - казалось, каждая крупинка бетона, каждая корочка ржавчины пропиталась этой вонью насквозь и навеки. Поднявшись по свернутой в спираль эстакаде, парень заметил разбросанные по полу кости - в основном, рыбьи, но попадались и останки мелких животных. Ничего похожего на человеческие скелеты не нашлось, и это вселило кроху спокойствия в подернутое инеем сердце.
        Второй ярус просматривался от края до края, но Герман брел по нему, как по минному полю, едва переставляя напряженные до предела ноги и держа меч, как изготовленную для замаха биту - двумя руками, чуть отведя за право ухо.
        Запах гнили усилился, но крылатая тварь не выдавала себя ни шорохом, ни криком, а ведь слух со страха обострился так, что улавливал доносящееся с улицы щелканье - кто-то из «львов» от нервов или скуки играл с затвором.
        Пленник тряхнул головой, отрезав ненужные звуки и сосредоточившись на царящей в паркинге тишине, которая в любой миг могла взорваться лавиной рева, клекота и хлопков - первым предупреждением, своеобразной просьбой разойтись миром. Если пришелец по глупости или злому умыслу не повернет восвояси, последует атака, и даже свора голодных псов поразится ее беспощадности.
        Пол третьего, последнего этажа сплошным ковром устилали объедки, комья грязи, целлофановые пакеты и лоскуты, в которых угадывались разодранные рекламные плакаты. Аромат стоял такой, что пришлось уткнуться носом в рукав, но тут и противогаз вряд ли помог бы.
        Гнездо Грид обнаружил сразу - даже обычный бродяга вряд ли пропустит огромную «корзину», сплетенную из камыша, сухой тины и обрывков уже перечисленного хлама. Накрыть ее второй такой же - и выйдет отличное укрытие для двух человек, если у них, конечно, напрочь отшибло обоняние. Шагов пять в диаметре, по колено в высоту - и на этом зловонном троне восседала царица паркинга, пригнув щучью голову и раскинув кожистые крылья, будто в попытке обнять незваного гостя.
        Уродливое, длинношеее создание с торчащими из клюва белесыми не то клыками, не то наростами, гноящимися глазами, словно утопленными в лепешки заветренного фарша, пустыми, как у дикобраза, иглами на макушке и раздутой, усыпанной струпьями тушей внушало не ужас, а отвращение. А от него до дикой первобытной злобы - всего шаг, и парень пересек черту при первом взгляде на мерзкую до дрожи тварь.
        Мышцы налились кровью, пальцы до скрипа впились в рукоятку, стиснутые губы изогнулись в надменной улыбке. Больше всего на свете пленник мечтал растерзать, раздавить, порубить на куски это уродливое порождение мертвого мира, тем самым хоть на йоту исправив ошибку природы. Без раздумий и колебаний он направился к цели, гремя расколотыми костями, и с каждым шагом ярость бурлила все сильнее, наполняя тело запредельной даже для сыворотки силой, искажая лицо в дьявольскую гримасу. При виде врага утка давно бы сорвалась с насиженного места и улетела так далеко, как только смогла, но беда в том, что она защищала не только свою территорию.
        Когда существо встало и захлопало крыльями, зашипело тысячью вспугнутых змей, Герман заметил под обвисшими складками притаившегося утенка - точную копию мамаши, но размером с упитанного кота. Почуяв холод, маленькая мерзость запищала, и этот крик был под стать облику - такой же невыносимый и тошнотворный. Парень замер и опустил меч, наблюдая, как тварь выползает из гнезда, волоча брюхо по мусору и оставляя в грязи глубокую борозду.
        Он был ни разу не спец по всяким гадинам, но чутье подсказывало - птичка или очень стара, или с трудом перенесла кладку единственного яйца, чья раскрошившаяся скорлупа застряла в сплетении прутьев. А может, все сразу, да еще и бонусом какая-нибудь болячка, грозящая всем любителям полакомиться отравленными трупами.
        Когда чудище отползло подальше от гнезда, где любой увяз бы в два счета, Грид с ревом кинулся в бой. Дальнейшее больше напоминало свалку, а не поединок настоящего охотника, у которого выверены и взвешены каждый шаг, каждое движение. Утка качнулась назад, пропустив острие в пальце от горла. Герман, скорее по наитию, тут же бросился в новое наступление, не давая ей простора для маневра.
        Отступи он после промаха - и твари хватило бы места и сил, чтобы качнуть башкой быстрее спущенной тетивы и пронзить грудь противника острым, как копье, носовым наростом. Стремительный выпад не отразил бы и опытный фехтовальщик, и пленник выбрал единственно верную тактику, навалившись на тварь всем телом и прижав к спине похожую на хобот шею. Существо попыталось долбануть в ответ, но клюв прошел по касательной, распоров куртку над лопаткой.
        Но и Грид не мог как следует замахнуться, остро нуждаясь в свободном пространстве и обеих руках: левой он едва сдерживал извивающийся змеей отросток, морщась от клацанья над ухом и хлопанья перепонок. Изо всех сил сжав рукоять, он извернулся и рубанул снизу вверх, и крыло затрепетало под ногами, орошая берцы черными каплями.
        Чудище вскинуло голову и заверещало, на миг перестав сопротивляться. Выкроенной секунды хватило для прыжка и замаха, а вот для удара - нет. Обезумевший от боли уродец рванул к человеку и боднул в живот с такой скоростью, что тот рухнул, как подкошенный. Еще не очухавшемуся от падения охотнику показалось, будто на него скинули чугунную болванку. Птица запрыгнула на распластанного врага, продрав кожу и плоть - настал черед пришельца выть не своим голосом, чувствуя, как когти все глубже погружаются в мясо и царапают ребра.
        Высвободившись с чавканьем и треском, тварь снова подскочила и левой лапой вцепилась в плечо, а правой царапнула щеку, оставив три рваные раны в ряд - наискосок от скулы к подбородку. Горячая кровь залила глаз, второй затянуло радужным маревом. Когда утка занесла клюв, чтобы раскроить череп поверженному врагу, тот ощутил шершавый пластик рукоятки - даже упав, он не выпустил меч.
        Счет пошел на доли секунды - все решит один-единственный удар: либо клюва в лоб, либо клинка в шею. Чувства обострились, зрение прояснилось, а время из стремительного ручья превратилось в тягучую смолу. Герман в мельчайших деталях увидел, как сжимаются мускулы, как изгибается облезлое щупальце и падает острие, волнами разгоняя затхлый воздух. И тут на перехват - без приказа, будто по собственной воле - метнулся клинок, растекшись блестящим, полупрозрачным веером. Едва заметное сопротивление, тихий хруст - и в лицо брызнула смрадная жижа, а обрубок забился, как пожарный рукав под напором.
        Медленно выпрямившись и протерев веки, парень нетрезвой походкой приблизился к гнезду. Слепой птенец, не видя, кто перед ним, но вдыхая знакомый мамин запах, подполз к краю «корзины» и раззявил клюв, требуя пищи.
        - Что, жрать хочешь? - прохрипел пленник и пнул уродцу отрубленную голову. - На, подкрепись.
        После чего взвалил добычу на плечо и зашагал к выходу, не обращая внимания на крики позади.
        Глава 5. Тайными тропами
        Сердце утки было черным и сморщенным, похожим на огромный изюм. К счастью, отшельник не заставил его есть, дабы обрести силу побежденного врага, и ушел в посадку проводить свои обряды.
        В это время над победителем корпела пара медиков: Фельде зашивал щеку, Кадавр - грудь и бока. Герман лежал пластом в буханке и безучастно пялился в потолок: боль от уколов и швов едва ощущалась и не доставляла неудобств, в отличие от брюзжания Марка.
        - Сантиметр от сонной артерии, - бормотал врач, орудуя иглой. - Два - от яремной вены. И чем я только думал?
        - Хорош уже заливать, - фыркнул парень. - И ежу понятно, о чем ты кумекал. Когда впервые получаешь волыну - так и тянет ее опробовать. Хотя бы по банкам. Я для тебя - та же волына, только круче.
        - Интересное сравнение. - Доктор обрезал нить и взял бинты. - Только от правды далекое.
        Грид усмехнулся, но спорить не стал - после лекарств разморило, потянуло вздремнуть пару часиков, но тут явился Егерь с перемазанными кровью пальцами и гаркнул:
        - Лес дал добро! Буду тебя учить, но при одном условии.
        - Одном? - Марк вскинул голову и нахмурился. - Это уже второе!
        - Нет, - буркнул Ярослав, как ребенок, несправедливо уличенный в краже конфеты. - Первое - от Леса. А это - от меня.
        - Ладно. - Фельде поднял ладони. - Давай послушаем.
        - Я в ваши бетонные склепы не полезу - и не просите. Загадили природу чертовыми коробками, вот и получили по заслугам. Жить пострел будет в моей землянке. Или так - или никак.
        - А еще условия будут? Огласи весь список, пожалуйста, чтобы я знал, к чему готовиться.
        - Это все.
        - Какая радость. Показывай дорогу.
        Землянкой охотник называл артиллерийский ДОТ времен Великой Отечественной, стоящий в небольшой, с высоты напоминающей зеленый клин дубраве в трех километрах к западу от Кашарского моста. Орудие сняли после войны, оставив удобную бойницу-оконце. Надземный бетонный короб не то от времени, не то стараниями хозяина на треть зарылся в чернозем и прелую листву: пока вплотную не встанешь - и не поймешь, что перед тобой.
        Когда машина, ободрав борт об очередное деревце, замерла у входа в убежище, из-за холмика со свистом вылетел длинный штырь и высек искры из сетки на лобовом стекле. Штырь на деле оказался копьем из клинка боевого кинжала в расщепе тонкого и гибкого орехового прута.
        Бросок был не попыткой убить пришельцев, а скорее, предупреждением - под лезвием виднелась самодельная гарда из двух ржавых гвоздей, благодаря которой снаряд не смог бы добраться до людей, даже если бы пробил стекло. Но «львы», ошарашенные столь жарким приемом, посчитали бросок прямым нападением и зайцами выпрыгнули из салона, готовясь без суда и следствия расстрелять невидимого обидчика.
        - Стойте! - пробасил Ярослав, растянув «о» на манер былинного богатыря. - Злата, дочка - не дури! Это друзья! Дядька Марк в гости приехал.
        На крышу бункера взбежала девчонка лет восемнадцати с пышной золотой косой до пояса. Миловидная мордашка, вздернутый носик, тонкие губы - не писаная красавица, но в разы симпатичнее краль с района. Облик самую малость портили намазанные сажей веки и красные горизонтальные полоски на скулах - то ли боевая раскраска, то ли ритуальная, то ли вовсе особый первобытный макияж.
        Телом пошла в мать - ничего медвежьего, от отца, не наблюдалось: средний рост, худенькая, в нужных местах узкая, где надо - округлая. И глаза кристально-голубые, а у папаши - как мореный дуб. Одета в самодельные кожаные шорты, жилетку на шнуровке и мягкие сапожки до колен. На поясе - длинный, в пол-локтя, нож, на острых плечиках - брезентовая плащ-палатка: дикий следопыт, воин леса.
        Заметив Фельде, она перестала хмуриться и сверкнула зубами - белыми, что жемчуг. Чуть слышно повизгивая, как собака после долгой разлуки, галопом кинулась к доктору и повисла на шее. Ее движения напоминали прут молодого орешника в полете - те же плавная упругость и рвущаяся на волю сила. Встречный ветер откинул полы плаща, толстые нити на шортах разошлись на ноготок под напором крепких мышц и открыли взорам узкие загорелые полосы на поджарых бедрах.
        - Пальцем тронешь, - уголком рта процедил Егерь, - косо взглянешь - башку откручу.
        - За метлой следи, - тем же тоном ответил Герман. - После утки отлежусь малек - и посмотрим, кто кому чего открутит.
        Великан хмыкнул:
        - Договорились.
        Марк погладил девушку по голове и поцеловал в лоб. Это вызвало у парня странное чувство, какое охватывало юное сердце всякий раз, когда приглянувшаяся красотка шаталась с пацанами с соседней улицы. Позабыв о случившемся секунды назад разговоре, Грид, как бы невзначай, поинтересовался:
        - Они это… ну… пара?
        Егерь издал звук, словно пытался кашлянуть носом.
        - Дурак ты ушастый.
        - Не дерзи, старый, - снова окрысился пленник. - Я серьезно.
        - Коль так волнует - у дочки и спросишь.
        Злата наконец отлипла от врача, без тени любопытства зыркнула на «львов», а на Германе задержалась взглядом подольше, оценив с ног до головы. Затем подошла и с шумом втянула воздух.
        - На тебе свежие шрамы. - Ее голос был низким, но мелодичным и приятным, не таким, как у тех, кто с детства смолил самосад. - И запах крови. Ты охотник?
        - Только учусь. - Парень осклабился. - Дашь пару уроков?
        - Так, а ну брысь! - прикрикнул усач, встав между ними. - Иди лучше печь растопи да чайник поставь. Где твое гостеприимство?
        - Да, папа. - Злата покорно опустила голову и убежала в бункер.
        - А с тобой еще поболтаем. - Старик толкнул Грида плечом и ушел за дочерью.
        Парень зажмурился, вычленив из вихря самых разных запахов неуловимую смесь влажного брезента, дубленой кожи, травяного настоя. И легкого девичьего пота, от которой сердце гнало во весь опор, спирало дыхание и покалывало в затылке.
        - Понравилась? - спросил доктор, встав рядом и сложив руки на груди.
        - А кому ж такая не понравится, - буркнул пленник с тонким намеком на недавние обнимашки.
        - Осторожнее. Злата - дама с характером. И держи своего пса на привязи, иначе придется прописать ему успокоительное. Эй, Краб! Передай на базу, вернемся не скоро - пускай не ищут.
        ДОТ, по приезде казавшийся заброшенным куском бетона, потихоньку оживал. Из замаскированной трубы повалил дымок, заскрипели двери, застучали колуны, а узкие коридоры наполнились спешным топотом. Главный вход закрывал тяжеленный лист брони с поворотным колесом - такой не то, что артобстрел, ядерный взрыв выдержит. За ним протянулся короткий - шагов пять - карман с амбразурой. В стародавние времена из нее торчал ствол станкового пулемета - на случай, если враг таки вскроет первую преграду и ворвется в укрепление.
        Ныне же в каморке стрелка до самого потолка высились поленья - буржуйка этажом ниже гнала по ржавеющим в углах трубам горячий воздух, согревая в холодные месяцы стылые стены вместе с добровольными пленниками. Здесь же находились верстак, подсобка с инструментами и склад разномастного барахла - на первый взгляд бесполезного, но в умелых руках способного сослужить добрую службу. Топчаны и кладовка располагались наверху, хотя по идее у печки им было самое место. Но третий - нижний - ярус затопило по люки, а спать и хранить продукты в сырости разумный хозяин не станет.
        Егерь старался по мере сил и возможностей украшать облезлый бетон аляповатыми рисунками и узорами, смахивающими на наскальную живопись и не имеющими ничего общего с творчеством далеких языческих предков - кружками, ромбиками, волнистыми линиями, чей смысл ведал лишь художник. А может, смысла в них было столько же, сколько в развешанных тут и там гирляндах клыков, зубов и вырезанных из костей фигурок.
        У входа в бункер накатывало ощущение, словно попал в гости к людоедам-идолопоклонникам, и сначала размалеванные дикари вырвут тебе сердце на залитом кровью алтаре, а после там же освежуют и сожрут. Поэтому Герман впервые обрадовался вооруженному до зубов отряду - да, те еще вертухаи, но мозги на месте, и вряд ли его сопровождающие выкинут что-нибудь этакое в отличие от усатого сектанта.
        - Ну, как?
        Парень вздрогнул - так увлекся угольно-меловой мазней, что не заметил, как Злата встала за спиной.
        - Прикольно… - буркнул он, кляня себя за невнимательность.
        - Папа отмечает все важное, чтобы не забыть. Гляди. - Девушка схватила гостя за рукав и потащила в «предбанник».
        Навстречу прошел Банан со спальниками под мышкой и подмигнул, заслужив в ответ сердитый взгляд.
        У входной двери чернело нечто вроде патрона с треугольными крыльями. Человечки в стиле «палка - палка - огуречик» стояли вокруг на коленях и простирали руки-черточки к остроносому идолищу.
        - Это - убийцы мира, - пояснила охотница. - Они молились Вавилону, поэтому погибли сами и уничтожили всех.
        - Вавилону? - на всякий случай уточнил Грид, хотя слово показалось смутно знакомым.
        - Богу из стали и бетона. Повелителю машин, врагу жизни и порядка. Он забрал у людей свободу и подарил удобные штуки: поезда, оружие и телевизор. Знаешь, что такое телевизор?
        - Ну… такой ящик со стеклом.
        - Да! - с восторженным ужасом произнесла девушка. - Через него Вавилон говорил с рабами и сеял ненависть меж ними, чтобы люди воевали друг с другом и не могли объединиться против идола.
        - Какой кошмар…
        Злата не заметила издевки и с упоением продолжила рассказ. Рядом с «патроном» виднелся небольшой купол или шатер, а подле - держащиеся за руки улыбающиеся человечки.
        - Это папа и мама.
        - Я заметил…
        - Отец знал правду о Вавилоне и ненавидел его, но не мог полностью отвергнуть. Бог давал жилье и деньги в обмен на покорность. Кто не служит Вавилону - тот погибает от голода, холода и болезней в грязи бетонных лабиринтов.
        - И такое случается…
        - Но папа обманул ложного бога. Делал вид, что принял оковы, но при любой возможности бежал на природу. За грибами, на рыбалку или охоту. В день, когда убийцы приговорили мир, он вместе с мамой отдыхал в лесу. Почти весь город сгинул, но Лес спас их.
        - Как? - удивился спутник.
        - Деревья зашумели, - Злата подняла руки и закачала ладонями, - нагнали ветер и сдули весь яд!
        - Крутые деревья…
        - А вот наша землянка, видишь? - Ноготок ткнул в дугу рядом с человечками. - Тут отец с копьем, а мама - с животиком. Там - я.
        - Мило…
        - Правда? Тоже любишь малышков? Отец обещает подыскать мне достойного мужа, чтобы возродить праведных людей, когда сгинут последние рабы Вавилона.
        - Повезет твоему мужу…
        Следом шла странная рожица, поначалу принятая за неведомый языческий знак. Круг, две прорези глаз - вроде ничего особенного, обычный смайлик, но половина рта загибалась вверх, а другая вниз - наполовину радость, наполовину печаль, и пойми-разбери, в чем тут смысл.
        - Непонятно, да? - Охотница заметила вскинутую бровь гостя. - Это тоже Ярослав. Он радуется и грустит одновременно, ведь мама умерла, но на свет появилась я.
        Не успел Грид скривиться и сказать что-нибудь ободрительное, как девушка хихикнула:
        - А тут мы едим вилорога. Когда-то они были маленькими косулями, а теперь выше меня. Пробовал вилорога?
        - Нет. Но боюсь, скоро придется.
        - Не волнуйся, тварюшки вкусные. Гляди сюда - узнаешь?
        Над лежащей пластом крохотной фигуркой стояла вторая - покрупнее - воздев руки, аки пророк. Вместо привычных точек и черточек на уровне глаз у пепельного молельщика зияли стянутые перемычкой круги.
        - В пять лет я упала в колодец и сильно заболела. Отец лечил меня, но становилось все хуже. Тогда он пошел в город, в большой белый дом, но и там отказались помочь, ведь папу считали диким и немного… безумным. Хотя это совсем не так!
        - Верю…
        - И только дядя Марк пошел в Лес, и я выздоровела. С тех пор мы дружим. Вот, а тут…
        - Постой. - Герман прищурился. - Но ведь Марк - из Вавилона.
        - Что ты такое говоришь? - Злата уставилась на собеседника оленьими глазищами. - Дядя Марк - хороший!
        - Но ведь… у него машина, оружие, рации, да и таблетки не из подорожника.
        - Замолчи! - выпалили в ответ. - Не смей так говорить о нем!
        Спорить с бабой, да еще и с поехавшей - себе дороже, и парень просто замолчал. Этого хватило, чтобы гнев за секунду сменился на милость, и безмерно увлекательная экскурсия продолжилась.
        - Так, а здесь…
        - Слушай, все это, конечно, очень весело, но я подустал. С уткой дрался, все дела.
        - Хорошо. - В ее голосе скользнуло огорчение. - Идем, покажу твою лежанку, потом перекусим и продолжим. Еще столько всего интересного!
        - Ага… Обязательно. - Грид побрел по коридору и у поворота замер, как в невидимую стену врезавшись, побледнел и во все глаза уставился на хвостатого чертика с вытянутой мордой и острыми ушками. Чертика, очень похожего на ходячего волка из бредового сна. - Что это?
        - Не знаю. Отец еще не дорисовал. Видишь, вон полосы намечены - наверное, рядом вторая фигурка будет. Закончит - расскажет.
        - Но…
        - Идем! - Злата схватила за руку и потащила на выход. - Пора обедать.
        Поляну накрыли за ДОТом, где стояли стол и лавки из расколотых бревен, рядом с которыми серело обложенное камнями кострище с распоркой для котла. Гостям раздали домашний лаваш и щедрые ломти вяленого мяса цвета гудрона, покрытые бугристой коркой приправ. Вид толченых трав и кореньев не вызывал ни аппетита, ни доверия - сквозь завесу специй просачивались запашки жженого пластика и тухлятины, а вкус отдавал прогорклым салом.
        Скривившись, парень отложил угощение, которое соседи уплетали за обе щеки, и спросил у Егеря:
        - Так ты видел тварь? Ту, что ведет Свору псов.
        - Ходячего волка? Не просто видел - я с ним дрался.
        Жевание и чавканье стихли, гости с удивлением уставились на старика, и только Герман фыркнул:
        - Дрался? Да хорош пургу гнать…
        Пудовый кулак грохнул по столу, снедь и кружки подпрыгнули, чудом не свалившись в траву.
        - Я твоей фени не разумею! И не желаю слышать в своем доме!
        - И все же, расскажи о том существе, - как можно мягче произнес Марк в попытке унять гнев великана.
        - Да что там рассказывать. - Ярослав облокотился на стол. - Пошел на охоту, ну, и нарвался. Как выскочили, как взяли в круг - думал, все, допрыгался.
        - Сколько их?
        - Собак? Если честно - не считал, не до того было. Хвостов сто где-то.
        - Извини, продолжай.
        - Сбежать захотелось - страсть, аж ноги затряслись. Наплевать на все и рвануть, сломя голову, авось Лес спасет, благо недалече стоит. Потом как щелкнуло в мозгу - нельзя. Стой, ведь и от обычной псины человеку ни в жизнь не уйти, а тут вона какие махины. В общем, с дочуркой попрощался, Лесу помолился, копье сжал и зарычал так, знаешь, завыл, что дикий зверь. Не знаю даже, что на меня нашло. Не боюсь, мол, и без боя не сдамся. И уж поверьте - немало гнилых шкур продырявлю, прежде чем сгину. И вот представьте… - охваченный азартом старик рубанул по столу ребрами ладоней, - из-за гаража выходит эта скотина. Медленно так, вразвалочку. Лапы - во, зубы - во, глаза с блюдца и красным горят, что семафоры. Страсть! Сущий демон!
        - Как думаешь, что это? - снова перебил Марк.
        - Пытай - не отвечу. Хрен знает, но больше всего на помесь похож. Человека, стало быть, и волка. Или другого хвостатого чудища.
        Грид прыснул:
        - Помесь? Это ж кто кого должен…
        - Цыц, охальник! - рявкнул хозяин. - Тут дамы!
        - А мне вот тоже интересно, - с ехидцей отозвалась Карина.
        - Если это и гибрид, - сказал Фельде, - то он получился не таким… кхм, путем. С другой стороны, чего нынче не встретишь. А дальше?
        - Ну, идет ко мне, как к прилавку с приглянувшимся товаром. Ни рожа моя, ни копье его не пугают - прет быком! А черти блохастые расступились, плешь вокруг нас освободили. Ну, мы и сошлись в честном поединке. Долго бились - древко сломал, кинжал сломал, давай врукопашную. Ох, и намял мне урод бока - все ребра пересчитал, до сих пор дышать больно. Не кулаки - тараны! Упал я навзничь и лежу, ни жив, ни мертв, прощаюсь про себя со всеми. А волк, значит, посмотрел, башку склонил, рыкнул раз-другой и той же походкой ушел, а Свора - следом. Видать, посчитал, что коль я брюхо подставил, то подчинился - присягнул, мол, на верность. А может, просто настроение хорошее было или жрать не хотел - кто ж поймет, что в облезлой черепушке вертится.
        - И все? - удивился Герман. - Помахались и разошлись? Да меня сраная утка всего изодрала, а ты после драки с самой опасной гадиной и грозой человечества - как новенький? Или дед балду гонит, или ваш Вожак - петух шерстяной, говна моего не стоящий. Раз уж старый хер с ним бакланил на равных, то я гаду очко на глаз вмиг натяну, чтоб светил ярче.
        - Щенок! - взревел Егерь, вскочив и чудом не опрокинув стол. На этот раз миски и кружки градом посыпались на сидящих напротив. - Да я тебе!..
        Пленник не замедлил с ответом, и остатки снеди покатились в другую сторону.
        - Что? Расскажешь новую сказку про волка? Давай раз на раз прямо здесь! С ходу выясним, кто из нас трепло!
        Бойцы вскочили в ожидании скорого побоища, но Ярослав, к удивлению собравшихся, успокоился, улыбнулся и с вызовом произнес:
        - Куда тебе до меня, пустобрех? Ты даже Злату забороть не сможешь. Одолеешь дочурку - так и быть, сойдемся в поединке. А проиграешь - засунешь всю свою спесь и дерзость под хвост и будешь делать все, что я скажу. Ну как - спорим? Или только языком драться горазд?
        - Слушайте, это плохая затея, - начал доктор, но глас разума утонул в оглушительном крике:
        - Спорим! Готов хоть сейчас!
        - Но, чур, не ори потом, что утка подрала, вот и продул девке!
        - Утка? - хохотнул Герман. - Вот твоя утка!
        Прежде чем «львы» успели вмешаться, он стянул куртку, толстовку и рванул бинты, обнажив набухшие, красные, но затянувшиеся раны.
        Кадавр присвистнул:
        - Как на собаке…
        Фельде и Егерь в который раз пустились в перепалку, и старик в который раз победил излюбленным ультиматумом: или по-моему - или учите наглеца сами. Врачу удалось выбить лишь пару уступок: не использовать оружие и не забывать, что соперники - не кровные враги и сразятся исключительно из спортивного интереса.
        Грид отрывисто кивнул, исподлобья глядя на Злату, и этот жест можно было принять и за согласие, и за молчаливый посыл куда подальше. Ведь сама постановка вопроса не просто задела, а насквозь пронзила самолюбие уличного пацана. Это же насколько надо быть самоуверенным и недооценивать его силы, чтобы выставить против девчонки. Подобное не прощается ни по каким понятиям, и сперва он накажет зазнавшуюся шкуру, а после возьмется за батона.
        Но избить - это слишком легкая кара, в которой прослеживается определенная доля уважения к врагу. Нет ничего недостойного в разбитой морде - это обыденность дворовой жизни, а пленник всей душой хотел унизить дикарку у всех на виду. Не врезать кулаком, как равной, а надавать лещей, как трусу. Не срубить одним ударом, как опасного противника, с кем лучше не затягивать, а повалить на лопатки, прижать к земле - пусть подышит пылью. И самое главное - не напрягаться, давая понять - эта выскочка и бычка прелого не стоит, ее не то, что одной левой - пальцем уделают. А уж старому ублюдку достанется по полной программе, пусть и не мечтает о скидке на возраст.
        С этими мыслями Герман встал перед Златой в ожидании отмашки судьи - следить за боем вызвался Марк, заранее пообещав остановить схватку, если та станет угрожать жизням и здоровью соперников.
        - Не кипешуй, док, - надменности в голосе парня позавидовал бы и Славка Крот. - Знаешь, на что я способен. Поваляю немного, да и дело с концом.
        - Видел я твое «немного». Учти: слетишь с катушек - получишь вот этим. - Фельде достал из кармана тазер.
        - Да все ровно, не трясись.
        - Готовы?
        Отшельница скинула плащ, пригнулась и подняла кулачки к подбородку. Противник усмехнулся, глядя на нее: бровки домиком, губки бантиком, а личико сурьезное до невозможности - ну, вылитый ребенок, которого вот-вот поставят в угол. Такую и оскорбить западло, не то что поколотить, но раз уж папка - дурак, придется малость помучиться - пострадать, так сказать, за грехи отцов.
        Герман шагнул к ней, словно хотел поздороваться - улыбка во все двадцать семь, ладони по швам, мышцы расслаблены. И получил такой тычок в нос, что отшатнулся, потерял равновесие и шлепнулся на задницу, морщась от вальса пестрых пятен перед глазами.
        Головокружение и вспышка боли пошли за секунду, и притаившийся в жилах зверь рванул поводок. Парень с диким рыком вскочил и кинулся на обидчицу, но та бестелесным призраком уклонилась от атаки - вроде прямо перед тобой, только руку протяни, но кулак со свистом рассек воздух.
        - Сука! - Драчун смахнул залившую рот кровь. - Ну, держись!
        Со стороны его движения напоминали махач алкаша, ускоренный в несколько раз. Он ревел, шатался и крутил мельницы - часто там, где девушка и вовсе не стояла. Уйти от выпадов было не сложнее, чем от пинков слепого ленивца - злоба и кипящая сыворотка напрочь лишили рассудка, а Злата в отличие от Майора не лезла на рожон, поэтому оставалась в полной недосягаемости.
        За пару минут «поединка» парень истоптал пятачок земли, как стадо кабанов на лежбище, и весь истек горячим потом. Охотница же, хоть и порядком вымоталась, продолжала сгибаться тонким прутиком и раз за разом отскакивать от воющего смерча.
        - Хватит! - крикнул Фельде.
        Подопечный слов не услышал. Он вообще ничего не слышал, кроме барабанов в голове, гремящих, точно гром. Понимая, что зверь вот-вот сорвется с цепи, Марк всадил электроды ему в спину, но и мощнейший заряд не сразу остановил беснующегося драчуна. Наконец мышцы сковал паралич, и Грид рухнул на взрыхленную почву, шипя и скалясь.
        - Мы не закончили…
        - Закончили. - Врач выдернул проводки. - Это никуда не годится!
        - Да пошли вы все! - Пленник встал и быстрым шагом направился в бункер.
        Хлопок тяжеленной двери стал жирной точкой под долгим мысленным перечислением «достоинств» и Йозефа, и вертухаев, и поганого усача, и овцы с промытыми мозгами, и вообще всего на свете.
        - Прости. - Доктор вздохнул и покачал головой. - Сказал же - глупая затея.
        - Шутишь? - Егерь выглядел довольным, как слон, прямо-таки лучился от счастья. - Затея - во! Теперь знаю, в чем его беда и как с ней работать. И не таких буянов усмирял, вот и с волчонком слажу - уж не сомневайся.

* * *
        Герман заперся в каморке и развалился на укрытом шкурами дощатом топчане. Нахлынувшую обиду сменило куда более страшное чувство - захотелось разорвать этих упырей на части с особой жестокостью, всех до единого - кроме, пожалуй, девки, ее он прикончит не сразу.
        Единственных друзей казнили, и вокруг не осталось никого, кроме врагов. Если бы не мать и сестра, парень точно пошел бы вразнос. Но жажда вернуться домой и повидать родных пересилила, и бушующую ярость притушил краткий проблеск надежды. Когда-нибудь кошмар закончится, и жизнь пойдет своим чередом, со своими проблемами и бедами, но и самые тяжелые напасти не сравнятся с нынешними, потому что хуже, чем сейчас, просто некуда.
        Пленник вскочил и саданул кулаком по стене - бетонное крошево впилось под лохмотья кожи на костяшках, но от боли не дрогнули ни бровь, ни уголок губ. Долг! Крот дал две недели на выплату, а сколько времени прошло с тех пор? С этими проклятыми экспериментами Грид совсем сбился со счета и позабыл о нависшей над семьей угрозе. И если из Технолога не сбежать при всем желании, то из леса, пока охрана занята делами…
        Он выглянул в коридор и полной грудью вдохнул затхлый воздух - даже в увешанном шкурами и старыми костями убежище ощущалось инородное вкрапление запаха резиновых шин. След не остыл, обрывки пути всплыли в памяти - сплести эти две ниточки, и дорога на Крейду отыщется без труда. И если звезды сойдутся, и в кои-то веки подфартит, Герман справится за ночь, а ранним утром вернется на кичу - бесшумный и незаметный, как предрассветная тень.
        - Платок принести? - в проеме возник широкоплечий силуэт.
        - Отвали, - проворчал парень, стараясь не выдать волнение готовящегося рвать когти беглеца. - Замотался. Хочу покемарить.
        - Устал и хочу поспать, - без злобы поправил Егерь. - Вижу, плохо тебе, но сам виноват. Твоя сила - это ружье, которое дали ребенку. Ежели и сразит кого - то лишь по воле случая, но скорее, хозяину что-нибудь отстрелит. Пока не станешь биться с холодной головой - о победах забудь. Злата уступит, я поддамся, а Вожак - нет.
        - Тебя же он пощадил.
        - А нам делить нечего… пока что. Я тут, он в городе. Да и сошлись мы так, на кривой дорожке, а ты за башкой его пожалуешь. Тут уж на милость не уповай.
        - Угу. Понял.
        - Ладно, завтра поболтаем, как настроение вернется. Отдыхай.
        Скрипнула дверь, и Грид притворился спящим, на звук определяя все, происходящее в лагере. Банан до сих пор не оставил попыток подкатить к Карине, Краб рассказал, что Майор передает привет из лазарета, Кадавр и Фельде под треск костра обсуждали какую-то регенерацию, ее причины и возможные последствия. Ярослав истово блюл обычай гостеприимства, чуть ли не силой потчуя шуховцев травяным отваром и остатками мяса, и только молодая охотница не издавала ни шороха. При этом ее запах щекотал ноздри, смерчем отгоняя сон и колючими мурашками носясь от копчика до затылка, будто девушка находилась совсем рядом - протяни руку и коснешься гладкой бронзовой кожи с играющими под ней жгутами мышц.
        - Не спишь?
        Парень вздрогнул и натянул шкуру до пояса. Увлекшись постыдными мыслями, не заметил прихода доктора - Марк вколол антидот и без лишних слов удалился, на прощание похлопав подопечного по плечу. Минуты растянулись в часы, щель под дверью, до того светившая галогеновой лампой, начала потихоньку блекнуть, а тихие разговоры сменились перешептыванием ночной дубравы: скрипом стволов, шелестом листвы под лапами неведомых чудищ и пением сверчков - может, обычных, а может, с собаку размером.
        По дороге через мертвый город можно было встретить кого и пострашнее, однако Германа это мало заботило, он и меч не собирался брать из буханки - в том, что Фельде выставит дозорных, несмотря на прочнейший ядовитый поводок, сомневаться не приходилось.
        Ближе к полуночи обитатели бункера разошлись по койкам, у костра дежурили медик и радист - не самый лучший, но и далеко не худший вариант. Главное, Егерь сотрясал потолки богатырским храпом - уж дед-то засек бы беглеца в два счета.
        Пройти через спящее подземелье удалось без приключений, проблемы начались у самого выхода. Предстояло отворить двухсоткилограммовую заслонку без лязга и скрежета - у часовых пусть и не волчье чутье, но до них рукой подать, тут и глухой насторожится. Ждать, пока один отлучится в кусты, тоже нельзя - времени в обрез. Обнадеживало лишь то, что костер находился на противоположном склоне, и если петли не подведут - считай, на воле.
        Подушечки пальцев уперлись в холодный, влажный металл - бронелист подался вперед без малейших усилий, будто вчера поставили, смазали и снабдили гидравликой. Просвет медленно ширился, и пленнику пришлось напрячь всю свою выдержку, чтобы не распахнуть треклятую дверь настежь и не дать стрекача через изрытый окопами и воронками лес.
        Эта работа напоминала труд медвежатника, осмелившегося обнести хату авторитета - каждое необдуманное действие, любое неосторожное движение могли стоить жизни - в данном случае не самому вору, а его родным. Пройдя сантиметр-другой, Грид заставлял себя остановиться, перевести дух, чуть успокоиться и продолжать, хотя руки уже тряслись от напряжения, а ноги пружинили на месте, норовя сорваться в галоп. Пот щекотал веки и переносицу, щипал рваные шрамы на щеке, а по сердцу, казалось, объевшийся грибов шаман из последних сил лупил колотушками.
        Прошло минуты три, но по ощущениям - не меньше получаса, бороться и со страхом, и со спешкой становилось все тяжелее. Еще ноготок - и в щель получится протиснуться боком, как вдруг петли скрипнули на всю округу.
        Герман вздрогнул и оцепенел, как после попадания из тазера, разговор у огня стих, подошвы захрустели палой листвой.
        - Слышал? - спросил Краб.
        Кадавр хмыкнул:
        - Кто-то отлить пошел. Не оттуда проблем ждешь, за лесом лучше следи.
        - Это да. Издали - обычная посадка, а вблизи - сущая тайга.
        Парень выдохнул и до рези зажмурился. Подождал, пока мотор перестанет барахлить, и на цыпочках выбрался из бункера. Идущая на убыль луна светила, как солнце пасмурным днем - в сотне шагов видны были все былинки и веточки, но самую важную деталь лесного пейзажа беглец заметил, когда стало поздно метаться. Неправ Ярослав: обретенная сила - не ружье в руках ребенка, а, скорее, колода в кармане шулера. Пойдет крапленая карта - царь и бог, а пропустишь лычку - тут игре и конец. Иначе говоря, пленник не мог в равной мере использовать все чувства разом, сосредотачиваясь на чем-то одном. Вот и сейчас, напрягая зрение, выискивая за стволами притаившуюся опасность, он напрочь позабыл об обонянии и не заметил знакомого до дрожи и головокружения шлейфа.
        - Привет, - шепнула Злата, выйдя из-за дуба в полном боевом облачении: раскраска, плащ, копье - вылитая амазонка. - Ты куда?
        - Отлить, - выдал Герман первую пришедшую на ум отмазку.
        - Далеко же ты ушел. - Охотница оперлась на древко и согнула ногу, приняв позу девушки с веслом.
        - А я это… территорию мечу. Чтобы псы тут не шлялись.
        - Врать - нехорошо. Ложь никого не красит, особенно мужчину.
        - Ты кто, блин, такая, чтобы меня лечить?
        В жилы с утроенным напором прыснул концентрированный гнев. Янтарь в радужках стал расплавленным золотом, ногти прорезали кожу ладоней, рот превратился в оскаленную пасть. Наверное, именно так Вожак и появился - какой-то бродяга выжил после укуса, но потерял над собой контроль и начал меняться не только душой, но и телом. И вот готов оборотень из страшных сказок: не зверь, не человек, а то и другое.
        Странная мысль молнией сверкнула в затянутом кровавым туманом рассудке, и Грида как водой облили, но ненависть и раздражение так до конца и не смылись. Метаморфозы пленника Злату ничуть не испугали - так и стояла, не шевелясь и не пытаясь направить оружие на опасного безумца.
        - Собрался сбежать? Раз проиграл - и все? Отец мог бы многому тебя научить. Я бы… могла.
        - Не ной. Утром вернусь. Никто ничего не узнает, если не сболтнешь.
        - На окраинах рыщет Свора. Нельзя уходить одному.
        - Есть вещи пострашнее Своры, - проворчали в ответ.
        Отшельница долго сверлила парня взглядом, а затем отошла в сторону. Когда Герман поравнялся с ней, спросила:
        - Правда, вернешься?
        Кивок.
        - Если не умру.
        «И умру, если не вернусь».

* * *
        Он бежал, обгоняя ветер, краем глаза замечая зыбкие тени за углами домов, остовами машин, мусорными баками и детскими площадками. Гниющую тушу Вавилона заселили отражения нового мира, алчущие вкусить человечьей крови, но старательно избегающие летящего по асфальту подростка.
        Кем бы ни были те существа: большие и маленькие, хищники и падальщики, пропахшие тленом и химией, они видели в беглеце еще не равного себе, но уже и не добычу. Неизвестность пугала тварей так же, как и людей, поднимала с лежек и засад, вынуждала уходить вглубь бетонных лабиринтов.
        Гонка с самым опасным, неумолимым и непредсказуемым соперником - временем, подходила к концу. Герман пересек мост, пронесся мимо развалин третьего блокпоста и рванул к Сосновке, чтобы километр спустя свернуть на Тимирязева.
        У ворот родного дома замер, прислушался и с облегчением выдохнул. Вряд ли с чем-то можно сравнить радость сына и брата, услышавшего знакомые сонные посвисты спустя вечность тягот и невзгод. Ночной гость перелез через забор и с удивлением уставился на свет в оконце - несмотря на поздний час, на кухне горела лучина, хотя, судя по звукам, в доме все спали. Неужели все это время мать поддерживала робкое пламя, чтобы то, подобно маяку, однажды указало заблудшей лодчонке путь в родную гавань?
        На стук сперва никто не отозвался, на второй раз скрипнул продавленный диван, и раздались крадущиеся шаги.
        - Это я, - сказал Грид с порога, лишь бы зазря не тревожить больное сердце.
        Заскрежетал засов, мама с огарком на блюдце уставилась в полумрак. За минувшие дни она постарела лет на десять - сплелись в сети новые морщинки, прежние углубились, глаза подернулись пленкой, из-под косынки выбились белые, как снег, пряди. Сгорбленная, немощная, с темными кругами под глазами - вылитая старуха, а ведь пятый десяток не разменяла.
        - Герман? - дохнуло из ссохшихся губ.
        Женщина протянула трясущуюся руку и коснулась щеки сына, думая, что перед ней привидение, морок. Нащупав живое тепло, кинулась на шею и обняла, как в последний раз, чтобы уж точно не ушел, не испарился в полуночном тумане. Тощие плечи дрогнули, потертая куртка заблестела от влаги.
        - Вернулся… Наконец-то вернулся.
        - Мам…
        Она подняла заплаканное лицо, и парень вздрогнул, как от удара током, приоткрыл рот, разглядев синяки.
        - Крот? - прошипел главарь, сам зная ответ. - Сашка как?
        - Ее не тронул… да и мне всего раз двинул. Герман! Сынок!
        - Я сейчас.
        Черенок с набалдашником лежал в тайнике - там же, где хозяин оставил биту перед роковым походом. Прежде тяжеленная, дубинка ныне ощущалась невесомой хворостинкой, но и ее хватит, чтобы переломать ублюдку кости. Отключившись от причитаний с крыльца, парень взял рвущегося с привязи зверя на цепь - не переживай, дружок, не беснуйся раньше срока. Скоро ты досыта напьешься крови, но лишь когда я дам команду.
        Добравшись до Пионерской, Грид еще держал ярость в узде, но чем ближе подходил к Славкиной малине, тем ярче разгорался янтарь, сознание на мгновение выпадало из реальности, а когда возвращалось, парень слышал утробное животное рычание и не сразу понимал, откуда оно исходит.
        А потом его будто окатывало ледяной колючей крошкой, и псина, поскуливая, пряталась в темных глубинах рассудка, но лишь для того, чтобы миг спустя вынырнуть и утащить поводок из рук. И как Герман ни старался, сдерживать натиск с каждой попыткой получалось все труднее. Не помогало и понимание простого факта: если не усмирить пса, рано или поздно тварь вцепится в глотку, влезет в обглоданную шкуру, и у оборотня появится брат по несчастью.
        Из размалеванного граффити коттеджа лились пьяные крики, стоны, звон стаканов, гитарное треньканье и блатные куплеты. Воняло сивухой, годами не мытыми телами, блевотой, мочой и «крокодилом», но все это перебивал сладкий дым конопли с нотками клея. Парень мало-помалу привыкал к новым чувствам, но от такого амбрэ едва не вывернулся наизнанку.
        На крыльце сидел «бык» в косухе и пытался в полумраке отыскать вену. Пришельца охранник заметил, когда тот подошел в упор, после чего поднялся, шатаясь, как тростинка в бурю, и просипел, изрыгнув тошнотворный миазм:
        - Э! Ты еще че за хер? Да это же… пацаны, атас!
        Замах, свист, треск - и зубы полетели в кусты наперегонки со сгустками крови и соплей. Обломки нижней челюсти повисли на лоскутах кожи, крепыш завалился на бок, но Гриду (или кому-то в его теле) этого показалось мало. Набалдашник из ржавой трубы рухнул на лоб с такой силой, что череп развалился на две равные части - от переносицы до затылка.
        Что было дальше, парень не помнил. Рассудок ускользнул, а когда вернулся, все уже закончилось. Почти все.
        Увешанная коврами комната напоминала курятник, где всласть порезвился выводок бешеных лис. Окровавленные тела лежали на диванах, в углах, под опрокинутыми столами. Невозможно было понять, кто есть кто - у половины на рожах словно кони гарцевали, у остальных вместо черепушек - кучки бурой кашицы в серую крапинку.
        В живых остались только две местные шмары и, собственно, Славка Крот. И если жрицы любви отделались обмороком, то руки и ноги главаря стали такими же мягкими и гибкими, как змеиный хребет. При этом на виновнике смертного торжества не было ни царапины, а капли и брызги принадлежали явно не ему.
        Гроза района барахтался в куче дерьма, как младенец, дрыгая размозженными конечностями и вопя во всю глотку. Грид мог бы добить его, но среди «левых» найдется немало охотников поквитаться, растягивая удовольствие, припоминая выродку все прегрешения: от избиений и грабежей до изнасилований и убийств. И лишать соседей такой радости парень не собирался.
        - Где общак? - спросил он, харкнув в извивающегося червя.
        - В диване, - прохрипел Крот. - Пожалуйста, браток… не губи.
        Герман хмыкнул и откинул замызганную подушку, под которой прятался коробок с тремя цинками маслят. Этого хватит не только рассчитаться с заводскими, но и на год-другой сытой жизни.
        Взвалив хабар на плечо, парень вернулся домой.
        - Что это? Господи, весь в крови! - сквозь слезы запричитала мать.
        Он обнял ее и погладил по выпирающим лопаткам.
        - Все будет хорошо, слышишь? Ни одна мразь вас больше не тронет.
        - Ступай скорее в дом - перекусишь, сполоснешься. Сашка таким увидит - с ума сойдет, ты что!
        - Мам. - В голосе прорезался рык, словно три человека заговорили хором. Лишь тогда женщина умолкла и посмотрела на сына, не узнавая в нем того, кого родила и воспитала. - Мне пора.
        - Куда?! - Чувства оказались сильнее страха. - Ты же только пришел. Я ночами не спала, Сашка вся измоталась, соседи спрашивали… Постой, а где твои обормоты? Антошка, Ромка, девочки?
        - Они… - Сын всхлипнул и перевел взгляд на безучастные звезды в надежде, что слезы закатятся обратно. - Они не вернутся, мам. А я вернусь. Скоро. Обещаю.
        Высвободиться из материнских объятий оказалось сложнее, чем из стального захвата Майора, но яд уже начал подтачивать плоть, и пленник ушел, больше всего на свете желая остаться.

* * *
        Небо посветлело, чистые, без единой соринки улочки стали видны, как днем - мусор и прелые листья смыло дождями, кости растащили собаки, и город даже спустя двадцать лет оставался аккуратным и ухоженным. Санитары панельных джунглей с фанатичной строгостью следили за порядком: если одинокий сборщик пропадал в походе, труп и не пытались искать - бесполезно.
        Но с приходом Вожака роль псов изменилась, из пугливых и апатичных падальщиков они превратились в подобие лейкоцитов, готовые окружить и уничтожить любое инородное тело. А уж столь подозрительный пришелец не укрылся от пристального внимания последних рыцарей Вавилона, сбившихся в рычащую и клыкастую иммунную систему, стерегущую покой павшего хозяина. И если по дороге домой мелюзга бежала от чужака, поджав хвосты, то на обратном пути черные силуэты с интересом провожали его - не нападая, но уже не таясь.
        Твари с пустыми глазницами без единого звука шли по следу, перебегая от укрытия к укрытию. Герман видел лишь малый авангард дьявольских гончих, самых быстрых и смелых перехватчиков. Сколько чудищ трусило за ними, он и вообразить боялся, но редкие порывы ветра приносили густую вонь гниющей плоти. Если бы беглец мог птицей воспарить над крышами, то увидел бы темные струи, текущие по дворам и тротуарам, огибающие остановки и павильоны, котельные и киоски, словно на снимок со спутника плеснули нефти.
        Смолянистая клякса вытянула щупальца, но не торопилась смыкать, брать добычу в кольцо. Впереди уже замаячил обглоданный ветрами скелет паркинга, а от него до лагеря - всего ничего, и пусть отрава с каждым мигом исторгала силу из мышц, жгла легкие и раскаленной иглой колола селезенку, Грид не боялся текущей по пятам смерти. Захоти твари напасть - от него не осталось бы ни кусочка, их цель - в ином, понять бы только, в чем именно.
        На мост выпрыгнули два матерых кобеля и заворчали, прижав рваные уши. Герман скользнул по влажному от росы асфальту и обернулся в поисках отхода, и тогда впервые увидел ходячего волка - оборотня с горящими глазами, огромное двуногое чудище, один лишь взгляд на которое мог убить слабого духом.
        Порыкивающая, клацающая зубами орда переминалась у него за спиной, напоминая усеянную сотнями черепов медузу, лоснящуюся сколотым кварцем. Будь у смерти лицо… впрочем, сравнивать с этим обычную смерть было бы чересчур наивно. Нет, это было воплощение гибели целого мира - и того, что ушел, и того, которому предстояло уйти, если Свору не удастся остановить. Зверь в крови, рвущийся на свободу по поводу и без, теперь затих и спрятался так глубоко, что захочешь - не выгонишь.
        Они стояли, как боксеры перед боем - не шевелясь, напрягшись до передела и глядя глаза в глаза, да только гонг все молчал и молчал. Герман пытался призвать ярость, заставить гнев фонтанировать испепеляющей лавой, но щенок забился в угол будки и не смел даже рыкнуть. Вернись к нему сила - и Вожак, вне всяких сомнений, получил бы по облезлой морде, а может, оставил бы на мосту свою последнюю метку, но мощь улетучилась, вместо нее по венам плавал страх, а враг почему-то не торопился с развязкой.
        Ждал, сверля алыми огнями потухший янтарь, ждал долго - не всякий человек столько бы вытерпел, а затем развернулся и зашагал в город, и Свора расступалась пред ним черными волнами.

* * *
        От двери каморки до топчана Грид добрался на четвереньках, дрожа от озноба и рвотных позывов. Как-то раз под Новый год он отравился сивухой и подхватил грипп - ощущения были один в один. И это при том, что яд еще не начал убивать, а лишь ослабил, за компанию с собачьей силой забрав и обычную, человеческую. А может, дело было не только в яде.
        За крохи беспокойного, мозаичного сна отрава проявила себя во всей смертоносной красе. Герману чудилось, что он вновь несется по городу, но уже не чистенькому и стерильному, а по окна первых этажей залитому кровью и заваленному растерзанными трупами. И за ним гнались не псы, а толпы изуродованных мертвецов с бурым киселем на лицах, и вел ораву нежити Славка Крот, ползя по алой каше, как змея.
        - Эй! - Ладонь легла на плечо.
        Парень вскочил, как ужаленный, от легкого прикосновения, которое иной вряд ли заметил бы. За считаные часы он осунулся и побледнел, черные венки выглядели карандашными штрихами на белом листе. Пот застилал глаза, жегся в сетках лопнувших сосудов, слабые вдохи отдавали колющей болью в ребрах.
        - Дай… - простонал страдалец, с жадностью наркомана глядя на шприц в морщинистых пальцах доктора.
        - Где ты был? - спокойно спросил Марк.
        - А тебя гребет? Где был - там уже нету.
        - Знаешь, я бы мог вколоть больше токсина, чтобы ты бегал за антидотом по пять раз на дню. Но не пошел на крайние меры. Доверился твоему слову. И ради чего? Ради этого?
        - Сука… - Пленник свернулся в клубок и завыл, не в силах терпеть танец огня и льда внутри себя. - Ширни…
        - Где ты был? - по слогам повторил Фельде.
        - Гулял.
        - Гулял? Ты с ног до головы в крови! Причем, чужой! И что-то подсказывает - она не собачья. Я прав?
        Грид кивнул.
        - У нас будут проблемы, Герман?
        - Нет… Просто… старые счеты.
        - Пообещай, что подобное не повторится. Хотя бы пока работа не закончена.
        - Обещаю…
        Игла ужалила в шею, и это показалось лучшим ощущением из возможных. Боль смыло забытьем без сновидений, но отдохнуть как следует не дали - под вечер явился Егерь и чуть ли не за шиворот отволок за стол, где чернел закопченными боками чайник с душистым отваром и стояла плошка с горкой вяленого мяса. Измотанный пленник потянулся к еде, но получил по ладони.
        - Обожди, - крякнул старик.
        - Что обожди? Я с голода подыхаю!
        - Не боись, не помрешь. - Ярослав вытащил из кармана перочинный ножик и вырезанную из поленца стопку.
        - Ты издеваешься? - протянул Герман, уставившись на крохотный стаканчик, из которого и воробей не напьется.
        - Нет. Ешь, как человек, а не как псина. Маленькими кусочками, небольшими глоточками.
        - Пошел ты знаешь куда?
        Грид схватил ломоть с кулак размером и запихнул в истекающий слюной рот. Над поляной понеслись жадное чавканье и сопение. Великан наблюдал за трапезой с легкой улыбкой и молчал, лишь переставил чайник ближе к себе.
        Справившись, парень потянулся к питью, но снова получил по костяшкам. Егерь налил стопку, но отвара едва хватило смочить зудящий язык, а после щедро сдобренного приправами угощения сушняк стал невыносимым.
        - Еще, - тоном закопанного в песок Саида произнес Герман.
        - Бери второй. - Усач кивнул на плошку с мясом. - Съешь - налью.
        Грид быстрее кобры протянул руку, схватил чайник и присосался к носику. Охотник тут же вырвал посуду и наградил воришку звонкой оплеухой. Миг спустя стол грохнулся кверху ножками, а парень с перекошенным злобой лицом накинулся на мучителя, но промахнулся, споткнулся о скамейку и кувыркнулся на траву. Теплый напиток остудил вскипевшую голову - казалось, от макушки вот-вот повалит пар, как от раскаленного камня.
        - Пес вертит тобой, как хочет, - устало пробасил Ярослав. - Твой питомец - тупой и невоспитанный, под стать хозяину.
        - Следи за метлой, фраер. - Пленник встал и отряхнулся, готовясь притянуть обнаглевшего деда за гнилой базар и прочий беспредел.
        - И не надоело еще ерепениться? Знаешь ведь, чем все кончится - и все равно прешь на рожон. Если и дальше будешь вести себя, как малолетний дурак - зверь возьмет верх. И ты уже видел, чем это обернется.
        После услышанного спорить и нарываться резко расхотелось, а перед глазами всплыл оживший ночной кошмар - подернутый дымкой, зыбкий, прозрачный, но оттого не менее жуткий.
        - Как он тебе, а? - Старик хмыкнул. - Коль вернулся с прогулки - значит, в нужный час песик забился в конуру. Ты со мной или Златой - герой, а волка нюхнул - и по тапкам. Нравится такой расклад - бей баклуши, сколько влезет. Не нравится - засунь спесь под хвост и слушай, что старшие говорят.
        - Срал я на вас всех, - процедил парень. - Вы мне - не кенты, а кумовья. Когда тварь примется за вас, уродов - и пальцем не шелохну.
        - Твое право. Но чует сердце, тебе есть, о ком волноваться. И поверь - до них Своре добраться куда проще, чем до нас. А теперь, будь добр, приберись и помой посуду.
        - Козе своей приказывай, а я в активисты не записывался. - Герман плюнул ему под ноги, сунул кулаки в карманы и вальяжной походкой отправился в лес.

* * *
        До одури хотелось пить, но возвращаться в лагерь он и не думал. Сам найдет воду, сам приручит зверя - без чокнутого сектанта и врача-палача. Тут все, как с дверью в бункер: главное - не торопиться.
        Напрягши слух, пленник выловил из посторонних звуков шум воды, и тот привел к широкому, идеально ровному овражку глубиной в полтора роста. На склоне выгрыз русло ручеек, нырявший в круглую лужицу на дне ямы. Опустившись на колени, парень протянул к прохладной глади руки и вздрогнул, увидев свое отражение: увидев и не узнав, и дело было вовсе не в шрамах, ссадинах и янтарных радужках.
        Нет, на поверхности качалось не скорчившее гримасу чудовище, а кое-что пострашнее - подросток, меньше суток назад с особой жестокостью убивший четверых и одного искалечивший. Человек, на чьем лице и под микроскопом не разглядеть было мук совести, наоборот - там застыла жажда новых смертей и крови. За долгие годы на районе скопилось столько ублюдков, что даже под сывороткой устанешь расшибать им головы. Соседи, шайки с других улиц, крейдеры, шуховцы - по всем плачет бита, и если укротить ярость, не дать захватить разум - каждый гад получит по заслугам. Это ли не счастье? Не в этом ли суть жизни, путь на вершину которой вымощен макушками.
        Он хмыкнул и зачерпнул горсть безвкусной влаги. Вспомнилось сердце утки - сморщенное и черное, что вяленое мясо - сердце матери, защищавшей единственного ребенка. Интересно, как теперь выглядит его собственное?
        - Пришел? Это хорошо.
        Злата в очередной раз подкралась, не выдав себя ни звуком, ни запахом. Вернее, ни то, ни другое никуда не исчезли, просто Герман по привычке нырнул в раздумья и перестал замечать все вокруг.
        - Почему? Боялась, папка наругает?
        - Нет. - Девушка присела на корточки у края оврага и положила копье поперек острых коленей. - Боялась, что ты не вернешься.
        - С чего вдруг? Сказал же - буду к утру. Я порожняк не гоню: говорю - значит, делаю.
        - Ты не понял. - Охотница обнажила белые зубки. - Я верю твоим словам, но Вавилон все еще опасен и мог забрать тебя навсегда.
        - Кончай уже. - Грид опрокинул вторую ладонь в рот и фыркнул. - Заладила - Вавилон, Вавилон… Это просто город, который построили люди. И кнопки жали тоже люди. И воевали, когда никаких городов вообще не было. При чем тут твой Повелитель машин и телевизоров?
        - Ты так говоришь, потому что родился и вырос в нем. И не ведаешь правды.
        - А ты несешь чепуху, потому что всю жизнь торчишь в лесу с поехавшим древолюбом. - Слепая вера Златы бесила парня еще больше, чем издевки Ярослава. - И не видела ничего, кроме сраных дубов.
        Девушка притихла, с любопытством наблюдая, как собеседник пьет прямо из лужи.
        - Расскажи о нем.
        - Сходи да посмотри. - Грид умылся и обтер шею.
        - И стать такой, как ты?
        - А какой я?
        Он обернулся, но Златы и след простыл. На всякий случай осмотрел место, где сидела отшельница - нет, не морок, буйная головушка не барахлит. По крайней мере, пока.
        До вечера Герман носился по лесу, проверяя зверя на прочность и ставя все новые и новые рекорды: бег с препятствиями, тяжелая атлетика с буреломом, подтягивания, отжимания… В спокойной, тепличной обстановке тварь вела себя послушнее вышколенного щенка, не прячась и не пытаясь отжать побольше территории в разуме владельца. А значит, рано или поздно получится совладать с ним самостоятельно, однако у отшельника имелось свое мнение на этот счет.
        Вернувшись на закате, парень застал Егеря у входа в бункер - под пятой великана дрожал окованный сталью деревянный ящик, внутри которого что-то скреблось и билось об стенки.
        - Ну, здравствуй, прогульщик. Любишь филонить? Так вот, я нашел отличное средство научить тебя порядку.
        Глава 6. Урок терпения
        - Знакомься.
        Ярослав мыском откинул крышку, и из коробки выбралось нечто, напоминающее полежавшего в костре бульдога, с пиявками на загривке, острой, облезлой мордой и загнутыми, как у кабана, клыками. Существо принюхалось, хрюкнуло и развалилось на траве, высунув длинный черный язык. Желтые бусинки в глубине глазниц пялились то на одного человека, то на другого, но, судя по выпирающим ребрам, тварь слишком ослабла, чтобы напасть на похитителей или хотя бы облаять.
        - Фу, блин! - Герман поморщился от трупного душка - не такого ядреного, как у взрослых сородичей, но все равно малоприятного. - Фу, на хер! Что это за дичь?
        - Сам ты… дичь, - буркнул охотник. - А это - Желудь. Его мамку загрызли - похоже, нарвалась на Свору, а кутенок забился под тушу и уцелел.
        - Какой еще кутенок?
        - Щенок, - подсказал Фельде, нянча в ладони кружку отвара, и с улыбкой добавил: - Не ты один странно изъясняешься.
        - Вот-вот. - Егерь кивнул. - С этой минуты берешь Желудя на поруки. Холишь, лелеешь и выхаживаешь. Если с ним что-нибудь случится - не серчай.
        - Согласен. Хватит отлынивать, у нас мало времени.
        - Вы шутите? С какого перепоя я должен выхаживать это дерьмо? Чтобы оно мне башку откусило?
        Старик поднял палец и тоном тибетского мудреца изрек:
        - Какой хозяин - такая и собака. И вообще, я устал с тобой пререкаться. Все устали. С бешеными псами известно, что делают, поэтому угомонись и работай.
        - Тише, не нагнетай, - вступился за подопечного Марк. - Герман, пожалуйста. Мы же не просим чего-то запредельного, не заставляем идти против воли и совести. Просто присмотри за щенком - это поможет тебе справиться с яростью.
        - Каким, блин, образом? - никак не мог догнать Грид.
        - Попробуй - и узнаешь.
        - Чертов цирк. - Парень сцепил пальцы на затылке и запрокинул голову. - Ладно, хрен с вами, все равно не отгребетесь. Что делать-то?
        - Для начала - накормить и напоить, - подсказал Ярослав. - А опосля сам сообразишь, если не совсем дурак.
        Они разошлись, оставив одного пленника на попечение другому. Маленькая мерзость проводила людей тихим лаем и умостила морду на передние лапы. Стоило Герману шагнуть к чудовищу, оно вскинуло башку и зарычало, роняя зеленоватую, вонючую слизь.
        - Ну, и урод же ты… - Грид занес ногу, постоял так пару секунд и опустил.
        Плевать. Задачка на самом деле довольно легкая. В бытность шестеркой приходилось выполнять «просьбы» и похуже.
        Обойдя бункер, он взял со стола выкидуху и, наслаждаясь знакомым щелканьем, отправился в кладовую, где разжился ломтем вяленого мяса. Отрезал щедрый кус и сунул в рот, второй - поменьше - бросил в псину, но не рассчитал сил. Снаряд врезался во впалый бок, тварь заскулила и попыталась отползти, подволакивая задние лапы. Когда боль унялась, Желудь ткнулся носом в подачку, засопел, коснулся разок кончиком языка, но в итоге отвернулся. Та же участь ждала и выпрошенный у Банана сухпай - ни галеты, ни консервы не пришлись песику по вкусу, зато их с радостью стрескал Герман.
        Предложенную воду кутенок вылакал до дна - значит, не капризничал, не строил из себя объявившего голодовку отказника, просто привык к свежатине (либо, наоборот - к тухлятине). Но где ее достать, новоиспеченный собаковод даже не догадывался. Во время лесных забегов на глаза не попалось ни дичи, ни падали, уж мертвечину-то он бы учуял за километр. Идти же за добычей в город после встречи на мосту не очень хотелось. С другой стороны, это верная причина слинять на весь день, и за пустые руки вряд ли спросят. А если вдруг и наедут - отбрешется, мол, голяк, не фартануло. И если совсем повезет, долбаный хвостатый прицеп сдохнет в его отлучку, и не придется с ним возиться. Как ни крути - сплошная выгода.
        В щиколотку ткнулось что-то теплое и влажное. От неожиданности Герман дернул ногой и опрокинул песика на спину. Чудик тихонько вякнул, засучил короткими лапками и, кое-как перевернувшись, забился обратно в ящик, откуда вскоре донесся раздражающий до одури скулеж.
        - Чтоб тебя…
        Парень швырнул в щенка кусочком мяса - в этот раз намеренно, со злостью - и накрыл крышкой: пусть сидит и не травит нервы. Проголодается по-настоящему - пожрет, никуда не денется. Оставалось найти Фельде и отпроситься на «охоту», вот только куда живодер запропастился? Грид зажмурился и втянул полсотни самых разных запахов: от оружейной смазки до Крабовых носков, и вытащил из калейдоскопа ароматов нужный шлейф, главную ноту в котором играл химический духан лекарств, резиновых жгутов и перевязочных пакетов. След привел в дальнюю келью на втором ярусе ДОТа. Чуть меньше века назад в нее падали стреляные гильзы - в каждую ведро воды влить можно, а теперь тут обустроил склад недобрый доктор Йозеф.
        Визит подопечного застал Марка за снаряжением странных боеприпасов, выглядящих, как железные шприцы с красными плюмажами на поршнях. На брезентовой сумке у ботинок врача лежал сигнальный пистолет. Живодер попытался сунуть оружие под рюкзак, но понял, что пойман с поличным, и не стал изображать школьника, впопыхах прячущего курево от строгого папаши, уже шуршащего ремнем.
        - Че это?
        Шуховец вздохнул и без лишнего пресса раскололся под тяжестью улик:
        - Транквилизатор. Да, в том числе и для тебя.
        - А че, шокера мало?
        Дрожащий палец поправил соскользнувшие по мокрой переносице очки:
        - Шокер остановит, пока не кончится заряд. А потом…
        - Че потом? В прошлый раз вроде хватило батарейки.
        - В прошлый раз ты… успел прийти в себя.
        - А, понял. - Грид привалился плечом к стене и скрестил руки на груди. - Думаешь, у меня ни хера не получается, потому что зверь берет верх? Думаешь, не смогу прикончить псину, потому что сам в нее превращаюсь? И сколько мне осталось, док? Скоро на луну повыть потянет? Или сожрать кого-нибудь живьем?
        - А что, уже лапы ломит и хвост отваливается? Или лохматость повысилась? - без тени иронии спросил врач.
        - На вопрос ответь! Когда я стану… им? Когда твоя сраная сыворотка превратит меня в Вожака?
        - Сыворотка тут ни при чем. Не сила меняет людей, а то, как они распоряжаются ею. Проведи языком по зубам - клыки отросли? Может, уши заострились? Нет? А сколько зла ты уже натворил? Бояться надо не волка в теле, а волка в душе.
        Парень хмыкнул:
        - Сказал человек, убивший четверых детей.
        - Да. - Фельде отложил блестящие шприцы и встал перед пленником, неотрывно глядя в глаза. - И я не буду стучать пяткой в грудь и орать, что история нас рассудит и цель оправдывает средства. Поверь, за свое зло мне отвечать по всей строгости. Но не сегодня, Герман. Не сегодня.
        - Угу. Тебе бы не врачом, а писателем работать: стелешь - пачка отвисает. Пойду лучше жратву для щенка поищу.
        - Осторожнее. И далеко не уходи.
        - И шапку не забуду, - донеслось из коридора.
        - Без шапки обойдешься, а вот меч прихвати.
        - Да, мам.
        Совета он все же послушал и закинул за спину ремень с ножнами. С таким-то пером всяко спокойнее, особенно когда в округе рыщет Свора. Да и выглядит круто - пацаны с района офигели бы.
        Идти через лес не хотелось - там не было ничего интересного, поэтому парень побрел вдоль кромки, грея руки в карманах и насвистывая «Мурку». Прохладный ветерок принес из-за деревьев знакомый запах - на этот раз охотнице не удалось подобраться незамеченной.
        - Выходи, - с ухмылкой произнес Грид.
        Девушка подчинилась. Какое-то время они шли рядом, наслаждаясь шелестом крон, но у ржавой железной дороги Злата замерла, будто перед ней встала невидимая стена.
        - Пошли. - Спутник запрыгнул на рельс и одним прыжком перемахнул на соседний с той же ловкостью и простотой, как если бы скакнул по ровной земле.
        - Нет. - Ее глаза округлились, подбородок дрогнул, а тонкие пальцы на древке побелели. - Там - Вавилон. Мне туда хода нет.
        - Почему?
        - Потому, что ему служат подобные тебе. Только ты ведешь себя прилично, а те… не станут. - Скулы дочери Леса заалели.
        - А, вкурил. Да не парься, со мной тебя никто не тронет. - Герман хотел выпендриться и выхватить меч из-за плеча, но клинок оказался слишком длинным и вышел из ножен лишь наполовину. Поклоны и покачивания не помогли - пришлось снимать перевязь под тихое хихиканье. - Хватит ржать! Идешь или нет?
        Ответ последовал сразу, без сомнений и колебаний:
        - Не могу. Это твой мир. Не мой.
        - Всю жизнь собралась в посадке торчать?
        - Удачи. - Короткое слово погасило спор на корню. - Возвращайся с добычей.
        Злата провожала парня взглядом, пока он не исчез среди одноэтажных домишек. Первый Везельский переулок до боли напоминал родную улицу, но с одной существенной разницей - здесь все постройки давным-давно забросили, а сборщики - скорее всего, из Диорамы - вынесли все мало-мальски ценное, включая окна, двери и даже печные трубы. Искать там хабар было бы глупо и бесполезно, но вдали виднелось кое-что полюбопытнее.
        За местами помятым, местами разобранным заборчиком из чугунных прутьев устремил в небеса увенчанный куполом шпиль бело-красный храм, ничуть не поблекший от времени и непогоды. Как вскоре выяснилось, причина тому - горбатый длиннобородый старик в черной рясе, подкрашивающий стены валиком на длинном древке.
        Грид подошел к монаху почти впритык, и лишь тогда дедок обернулся, перехватив валик, как копье. Осмотрев гостя мутными, слезящимися глазами, он опустил «оружие» и проскрипел:
        - А я уж думал, ты из этих…
        - Из каких? - удивился гость.
        - Да повадились тут… страшно сказать. Уже и днем во двор выйти боюсь.
        - А, ты… - Герман дернул плечом, - вы про собак?
        Настал его черед удивляться. Чернец подался вперед и с недоверием переспросил:
        - Каких таких собак?
        - Больших и клыкастых. Тут их целая орда.
        - А, ты про этих. Да, бывает, воют по ночам, но далече. К тому же, вряд ли псы, пускай и не совсем обычные, грамоте обучились.
        - Вы о чем?
        - Да о письмах же!
        - Каких еще письмах? - Парень в край запутался. Не выжил ли дедуля из ума на старости лет - собаки ему письма пишут, что за?..
        - С угрозами. Ты бы, мил человек, присел - отдохнул, чаю выпил. А я бы все рассказал.
        - Постою, не устал. Но ты… вы рассказывайте, чего уж там.
        - Ну, как знаешь. В гостеприимстве и вере настаивать - последнее дело. Меня Никодим зовут, дьякон я здешний, за храмом вот присматриваю. Раньше со мной много братьев жило, но господь всех к себе позвал, а меня оставил. Зачем, почему… не знаю.
        - Погодите. Вы здесь один, что ли?
        - Ну, почему же один. - Сухие губы изогнулись. - Бог всегда со мной. Ты, юноша, с шантажистами не подсобишь разобраться? А то я дряхлый совсем, еле ноги переставляю. Бывает, как начнут негодники стучать да в двери ломиться, а я пока встану, пока дотопаю - их и след простыл. Только записки на пороге лежат.
        - Ну, раз бог с тобой - бог и поможет.
        - Так он уже помог. - Старик хитро сощурился. - Тебя послал.
        Грид усмехнулся.
        - Ну да, как же. Если меня кто и послал, то явно из другой конторы. Может, это я малявы и строчу, а?
        - Не наговаривай на себя, молодой человек. Я вижу плохо, но прекрасно все чую. - Разбитый артритом палец, похожий на ожившие мощи, ткнул в сторону гостя: - Зло в тебе чую, но сам ты - не злой. Потерял много, но боишься еще больше потерять. Чую тьму, чую свет, и тебя посередине - мечешься, крутишься, не знаешь, куда повернуть.
        - А еще? - жадно произнес Герман, шагнув к вещему старцу. - Что еще чуешь?
        - Что ты мне поможешь с шантажистами. - Никодим ощерил беззубый рот и выудил из-за пазухи засаленный листок. - Читать умеешь? А то молодежь нынче пошла…
        - Умею. - Гость развернул послание и пробежался взглядом по корявым карандашным каракулям. К слову, на молодежь дьякон не зря наговаривал - мало того, что угрожает одинокому старику, так еще и ошибок столько, что даже пацан с Крейды вскинул брови и почесал затылок:
        «Дарагой поп! Привет, мы бондиты. Атдай нам еду и ценасти, а то падажом церкву. Еду и ценасти вечиром поклади на крыльцо и не сматри, а мы забирем. На первые два придуприждения ты ничего нам не атдал, паэтаму это - паследние. Или севодня ночью мы забирем хабар или ты сгаришь.
        Бондиты».
        Помимо крепкого пота, ладана и воска, клочок бумаги пах застоявшейся водой, гнилью и сырым подземельем. Скорее всего, вымогатели прятались в какой-то норе или подвале на берегу текущей в шаге от храма речки. Запахи не успели застареть, выветриться, а след - остыть, и отыскать логово безграмотных шакалов - дело на пару минут. Там же, глядишь, и для щенка пожрать найдется.
        Выслушав догадку, монах ничуть не удивился необычному нюху гостя и попросил немного подождать. Скрывшись за коваными дверями, он вынес литровую банку с огарком на донце и коробок спичек.
        - Держи. Коль прав - пригодится. С тобой пойти не могу, уж прости - здоровье не то, да и за храмом следить надо - вдруг негодники нагрянут.
        - Если что - кричите, услышу.
        - Обязательно. Раньше в хоре пел - все в округе услышат. Ну, Герман, с богом.
        Пленник подбросил самодельный фонарь на ладони и потопал к пролому в заборе. Отойдя от ограды, обернулся и протянул, хмурясь:
        - А откуда вы?..
        Но дьякон уже скрылся внутри. Хотя чему удивляться? Если старик выдал о бродяге все, как на духу, то и имя выведать - не проблема. Да уж, чудесами полнится белгородская земля.
        Продравшись через заросли, парень обнаружил у самой воды кирпичный колодец: без бортов, квадратный в сечении и такой глубокий, что дно растворялось в густой, пропахшей старым погребом полутьме. В стенках ржавели скобы, при взгляде на которые Герман снова задался насущным вопросом - на кой хрен он вообще на это подписался? Может, потому, что отказывать священнику - не по понятиям, ибо все там будем. Или же надеялся расспросить о своем прошлом, а еще больше - о будущем. Или выяснить, как одолеть чудовище - раз уж Никодим с ходу заметил его слабости, вдруг и о Вожаке чего знает? А может… просто захотелось сделать доброе дело доброму человеку по доброй воле, без угроз, принуждений и понуканий. Так или иначе, отступать было поздно: путь один - во мрак.
        Взяв банку в зубы, он начал медленный спуск, вздрагивая и напрягая мышцы при каждом хрусте и скрежете. На кирпичах красовались клейма с датой формовки - 1817 год. Странное сооружение было древнее всего, что когда-либо встречал пришелец с поверхности, и только творцу было ведомо, кто и зачем его построил, и как шахта оставалась незамеченной столько лет.
        Ноги по щиколотки ухнули в черную воду, тусклый свет огарка озарил мокрый свод туннеля в неизвестность. Звук в кирпичной кишке разносился на сотни метров, но ничего подозрительного Грид не услышал - ни всплеска, ни шороха: то ли вымогатели притаились очень далеко, то ли выбрались наружу через другой колодец. Но бандиты, вне всяких сомнений, шли этим подземельем, причем недавно. В затхлом воздухе стоял запашок прогорклого сала и разлагающейся плоти - такой же, как и на подброшенной записке.
        И если от ушей проку нет, самое время подключить глаза. На стенах тут и там виднелись надписи, которые никак не могли появиться двести лет назад, а под ногами покачивались обертки от шоколадных батончиков. Присев у одной, Герман услышал свист, и банка с оглушительным звоном раскололась на куски. Первая мысль была - пуля: ладонь на автомате юркнула под толстовку и зашарила по впалому животу, прежде чем мозг сообразил, что ни выстрела, ни вспышки не было. Впрочем, как и других звуков - неведомый шантажист заметил чужака и устроил засаду, все это время статуей торча в темноте, а затем что-то метнув в единственный источник света. Но раз гад стоял на расстоянии броска, почему не выдал себя запахом? Чертовщина какая-то, но взбудораженный внезапным нападением зверь уже рвал поводок, наплевав на всевозможные угрозы.
        Голова гудела от какофонии всплесков и чавканья грязи, с каждым шагом луч из колодца становился все тусклее, но Грид остановился, лишь когда чернильная мгла облепила со всех сторон.
        - А ну выходи, сука! Все равно достану!
        В ответ - тишина. Нащупав во внутреннем кармане спички, парень зажег одну и поднял, как факел. Подземный ход ветвился - под прямым углом примыкал второй туннель с такой же красной кладкой. Белгород - поселение древнее, пережившие немало эпох, и сеть катакомб могла тянуться на многие километры, стыкуясь с современной канализацией и проваливаясь в пещеры из глубин веков, заблудиться в которых - не самая страшная опасность.
        Бродить здесь без веревки, фонаря или хотя бы кусочка мела - занятие под стать самоубийству. Бандиты же пробыли внизу достаточно времени и знают все окрестные шахты, как свои пять пальцев. А вот Грид оказался в лабиринте впервые, и среди гулкого эха, кромешной тьмы и зловония усиленные сывороткой чувства сбоили одно за другим, превращая простую погоню в гонку со смертью.
        - Ладно. - Он вздохнул и достал клинок. - Пройду еще немного - и по тапкам. На крайняк, вернусь ночью и посторожу храм.
        Нет мела или уголька - сгодится меч. Лезвие раскрошит кирпич в два касания, знать бы еще, в каком из ходов оставить метку. Герман закрыл глаза (ничего не изменилось), набрал полные легкие и замер, но не услышал ничего, кроме тишины. Все зря, надо возвращаться - часики тикают, но тайна странного подземелья с не менее странными обитателями тормошила ум и требовала разгадки. А то, получается, какой-то прохвост с двумя ошибками в трех буквах обставил, как ребенка, тертого уличного пацана, в прошлом - главаря шайки, а ныне - самого сильного человека в городе и, скорее всего, далеко за его пределами. Будь он на десять лет старше и чуточку мудрее - давно бы вернулся в лагерь и сосредоточился на важных занятиях, но душа так и свербела от собственной беспомощности, а руки чесались надрать засранцу задницу.
        - Куда ж, блин, свернуть? - раздался вздох. - Хоть монету кидай…
        В карманах - ни рубля, да и откуда ему там взяться, ведь деньги, казалось, еще динозавры чеканили. Но если подумать да прикинуть, у спичечного коробка тоже есть орел и решка.
        - Так. - Парень зажег спичку. - Выпадет костер - пойду прямо. Буковки - влево. Встанет на чирку - свалю отсюда. Три, два, раз…
        Большой палец подбросил коробок к самому потолку. Шуршащая картонка падала аккурат на ладонь - Грид следил за полетом, как в замедленной съемке. Но то ли полумрак мешал сфокусироваться, то ли рука в нетерпении дрогнула, но вместо сухого шлепка послышался тихий бултых.
        - Блин… - Кисть метнулась наперехват быстрее кнута, но пальцы цапнули воздух. - Сука!
        Вразрез со всеми законами физики и здравого смысла, оброненные деревяшки не всплыли, а камнем пошли ко дну. Парень обшарил ил вокруг ботинок, но коробку так и не нашел, зато заметил кое-что иное - вода дрожала, словно некто шастал неподалеку, не издавая при этом ни звука, ни запаха. Проследить направление волн не составило труда - рябь шла из бокового ответвления. Вот тебе и орел с решкой.
        Острие, извергнув снопы искр, оставило на стене стрелочку в виде знака «больше». Держа ладонь на стене и выставив меч перед собой, Герман рванул по коридору, пока не оказался у новой развилки - на этот раз тройной. Дрожь воды вновь подсказала верное направление, и триста шагов спустя вдали вспыхнул тусклый свет. Туннель пошел под уклон, хлюпанье под ногами сменилось скрежетом кирпичной крошки и редким звяканьем консервных банок, и вскоре старинное подземелье закончилось тупиком.
        В тесном каменном мешке под вытяжкой стояла жаровня из железной бочки, рядом лежал матрас, а на нем - ворох грязного тряпья. Под ним-то и нашелся безжалостный вымогатель - тощий, как скелет, мальчишка лет двенадцати с торчащими красными ушами. Грид взялся за правое и с нескрываемым удовольствием вытащил «бандита» из укрытия.
        - Ну что, щегол? Храм сжечь собрался? Я тебя сейчас сам сожгу в этой куче!
        Горящих волчьих глаз и звериного оскала хватило, чтобы малец раскололся и выдал все, как на духу:
        - Не надо, пожалуйста! Ничего я жечь не хотел, просто пошутил!
        - Над кем? Над немощным стариком?
        - Простите…
        - Бог простит. - Парень замахнулся, но в последний миг опустил ладонь.
        Какое ему вообще дело до чужих разборок? Стоило ли трястись и скрипеть зубами из-за пустяка? Или псу внутри плевать, на кого кидаться, лишь бы хапнуть свежей крови? Таким тварям нужна цепь потолще, да намордник покрепче.
        - Ладно, идем. Пусть монах сам решает, как с тобой быть.
        Никодим вышел на крыльцо и, подслеповато щурясь, осмотрел шалопая. За спиной дьякона виднелся алтарь, а за ним - иконостас в позолоченной раме. И пусть нынче золото не в той цене, что до Войны, за такое добро без долгих торгов дадут автомат или мешок картошки. Но дед не только не распродал все, но и сохранил в целости и сохранности, хотя на хабар наверняка покушались ребята посерьезней шантажиста.
        Но Германа привлек не столько блеск металла, сколько десятки, если не сотни свечей и одуряющий запах ладана, словно священник готовился к воскресной службе - но для кого? Где его паства?
        - Вот. - Парень пихнул разбойника в костлявую спину. - Он вам малявы строчил. Хотите - шею ему намылю, хотите - руки отшибу, чтобы впредь не беспределил.
        Старик улыбнулся и спросил у понурившего голову ребенка:
        - Как тебя зовут?
        - Андрей…
        - Ну, пошли, Андрей. Накормлю, одежду чистую дам. Негоже, где ни попадя, скитаться.
        Он взял мальца за плечо и повел к двери.
        - Вы что, никак его не накажете? Даже подзатыльник не отвесите?
        - А кому от этого легче станет? - с ехидцей спросил Никодим. - Мне? Ему? Может, тебе?
        - Нет. - Пристыженный пленник насупился и опустил глаза, чувствуя давно забытый жар на скулах.
        - Ты помог нам, хотя мог пройти мимо. Я это ценю и без награды не оставлю. Проси, чего хочешь - золота не дам, но словом, авось, подсоблю.
        Слова так и лезли на язык, подмывало расспросить вещего монаха обо всем на свете. Отмахнувшись от назойливого гула, Герман ответил:
        - Помолись за моих друзей. Им далеко до праведников, но они достойны лучшего из миров.
        Дьякон подумал немного и кивнул.
        - Все же я в тебе не ошибся. Не ошибись и ты в других.
        Дверь захлопнулась.
        - Подождите!
        Грид потянул ручку, но вместо свечей и алтаря уставился на заросшие пылью стены и пол, на котором не виднелось ни единого следа, будто в разграбленный храм долгие годы не ступала нога человека. Ни блеска золота, ни запаха ладана - лишь затхлость, запустение и мрачные своды, а под ними - звенящая пустота.
        Страх накатил такой, что встреча нос к носу с Вожаком показалась досадным недоразумением. Парень бежал, не оглядываясь, пока не нырнул под сень дубравы, и только тогда присел передохнуть под корнями вывернутого грозой дуба, где незаметно для себя заснул.

* * *
        Недавние события стирались из памяти с каждым пройденным шагом, подобно ночному кошмару. Перегруженный разум спасался от гнета увиденного, маскируя ужасы под злые сновидения, и Герман, еще помня встречу с загадочным старцем, уже не воспринимал ее столь же ярко и постепенно переключал сознание на дела насущные.
        А дела шли так себе: он потратил уйму времени, но не нашел еды для псины, и щенок под вечер вполне мог лежать кверху лапками. А это, мягко говоря, не одобрят ни Марк, ни Егерь, ни собственная совесть. Загодя приготовившись к очередным разборкам, Грид услышал радостное повизгивание. Как оказалось, вполне живой и здоровый Желудь нарезал круги у ног Златы, то подставляя изрытое шрамами пузо, то хватая за шнурки.
        Почуяв пришельца, песик заступил ему дорогу, вскинул башку и залаял. Герман шутки ради гавкнул в ответ, да так, что бойцы встрепенулись и схватились за оружие, а из бункера выскочил Ярослав с тяжеленным колуном наперевес. Чудик же, поджав хвост и вереща на всю округу, с разбегу запрыгнул в ящик, лишь чудом его не опрокинув.
        - Как охота? - громыхнул великан, закинув топор на плечо.
        Пленник развел руками и направился к входу, но старик и не подумал отстать.
        - Далеко собрался?
        - А тебя гребет?
        - Гребет! Это мой дом, так что будь добр отвечать, когда спрашиваю!
        - Жрать и спать собрался. Доволен?
        - Знаешь, мил человек… Если бы не дочка, кутенок сдох бы от голода. Поэтому вот тебе «жрать», - охотник сунул под нос здоровенный мохнатый кулак, - а вот тебе «спать». Пока не возьмешься за ум, жить будешь на улице и есть то, что сам добудешь. А то привык филонить за чужие харчи!
        - Я, блин, виноват, что эта тварь трескает только падаль?
        - Желудь ест все! Просто кормить надо уметь, а не швырять, будто камни. Все, баста! Проваливай.
        - Да и хер с тобой! Снаружи всяко лучше, чем в вонючей норе.
        Солнце ушло за горизонт, поляну у лагеря озарил свет костра. Грид улегся под деревом на границе полумрака, сцепил пальцы на затылке и закрыл глаза. Несмотря на долгий дневной сон, хотелось спать, а еще больше - есть, но клянчить еду у дозорных он посчитал диким западлом.
        Подумаешь - беда! Дотерпит до утра и смотается в город, а там уж найдет или припасы, или какой-нибудь хабар, чтобы выменять у музейщиков на пару лепешек или пачку лапши. И не из таких задниц выбирался, а то взялись, блин, жизни учить.
        Запала бахвальства и бравады хватило на пару часов, и волчий голод вновь вернулся в свои владения. Желудок крутило, как белье на отжиме, жалобное урчание мешало расслабиться, но Герман преисполнился непоколебимой решимости страдать до победного конца - и пусть садисты сгорят от стыда, когда на рассвете наткнутся на труп замученного, но не сломленного пацана…
        Рядом хрустнула ветка. Страдалец приподнялся на локте и увидел знакомую фигурку в плаще. Отшельница опустилась на колени и положила на траву банку тушенки и перевязанные бечевой полоски вяленого мяса. Рот за секунду залило слюной, живот издал протяжный предсмертный стон, но пленник стоял на своем:
        - Унеси. Не нужны мне твои подачки.
        - Это не для тебя. Завтра мы с отцом уходим на целый день. Ты-то до вечера перебьешься, а Желудь - нет. Не забудь его покормить, если… ничего не найдешь.
        - Ага. - Парень хмыкнул. - Ясно.
        - Не обижайся, ладно? - Злата коснулась его ладони, но Грид отдернул руку и проворчал:
        - Обижаются знаешь, кто?
        Девушка вздохнула.
        - Принести одеяло?
        - Проваливай.
        Она выждала немного и встала.
        - Спокойной ночи, Герман.
        Он промолчал.
        Небо заалело зарей, дозорные сменились дважды, а сон все не шел. Теперь, когда под боком лежала снедь, источая одуряющие ароматы, предрассветное бдение превратилось в настоящую пытку, в сравнение с которой не шли ни холод, ни сырость, ни твердая земля вместо постели. Парень держался до последнего, подкрепляя трещащую по швам волю мыслями о том, что о гребаной псине заботятся больше, чем о нем. Гниющему ублюдку еда нашлась, а человеку - якобы важному и необходимому - досталось лишь напутствие, будто в лагере разразился бы мор, исчезни из кладовки на пару банок больше.
        С другой стороны, мяса притащили целый килограмм, а у кутенка желудок дай бог в полкулака. Ряха не треснет от такого изобилия? Да и вряд ли с псом случится что-то ужасное, если не получит один кусочек. Зато голод угомонится и наконец даст поспать, а пока дрыхнешь - и о еде не думаешь.
        В неравном споре совесть уступила логике. Герман без сожалений и угрызений сунул в рот полоску и, блаженно зажмурившись, проглотил быстрее крокодила. После взял связку и взвесил - какая была, такая и осталась, а значит, что? Значит, от второго чудик не обеднеет. Следующий лоскут пленник постарался смаковать подольше, жуя, как жвачку, но челюсти измололи его в фарш за считаные мгновения. Когда же от пучка осталось меньше половины, Грид рассудил, что кабысдох спокойно обойдется тушенкой, и, ничтоже сумняшеся, приговорил все до последней крошки.
        Со стороны бункера донеслось шуршание травы. Желудь сел на почтительном удалении, раззявил пасть и часто задышал, уставившись на человека горящими точками в черноте глазниц.
        - Че пришел?
        Песик подался вперед и махнул облезлым обрубком. Чуть слышно рыкнул, плюхнулся на пятую точку и вывалил язык чуть ли не до земли.
        - Всем от меня что-то нужно, - проворчал Герман, крутя перед лицом банку с обшарпанной коровьей мордой.
        После плотного ужина все плыло и двоилось, а веки будто намазали клеем. «Стоит покормить уродца сейчас, - прозвучало где-то у дна сознания, - а то завтра еще забуду…».
        Одно нажатие - и шов на крышке разошелся, пахнуло прогорклым жиром и мясом не первой, и даже не второй свежести, но нюх подсказывал - все еще съедобным. Учуяв тушенку, чудик взвизгнул и ударил передними лапами, как лисица, выгоняющая из-под снега мышь.
        - Погоди, - парень выудил из-под желтоватого налета сочный ломоть говядины, - сперва на себе проверю. Мне-то, наверное, по фигу, а вот ты еще отравишься.
        Он прожевал и взял еще, причмокивая, как заправский дегустатор.
        - В принципе, неплохо. Есть можно. Еще бы выждать пару часиков, а то мало ли что. Раз о твоей вонючей шкуре так пекутся, лучше не рисковать.
        Пальцы нырнули в банку, но нащупали только скользкое донышко и кусочки кожи, которые и стали пропитанием Желудя на весь грядущий день. Съев угощение, щенок завилял хвостом и подошел ближе, вытягивая шею и прижимая уши. Герман запустил в него жестянкой, и песик с аппетитом вылизал все, что осталось на стенках, после чего разлегся на палой листве.
        Вставать и прогонять было лень - лежит, не жужжит, да и хрен с ним. Но очнувшись в полдень, пленник осознал свою недальновидность - маленькое чудовище примостилось в ногах и заляпало темной слизью джинсы.
        - Вот гондурас мохнатый… - Грид попытался оттереть штаны, но измазался пуще прежнего. - Чтоб тебя…
        Щенок запрыгал рядом, ворча и повизгивая. Парню захотелось пнуть уродца, аж руки задрожали, но окружающие вряд ли оценили бы такой поступок. Поэтому досталось ни в чем не повинной сушине - кабацкая двойка расколола ствол молодого дубка напополам.
        Громкий треск не испугал тварюшку - наоборот, она подскочила к обломку и залаяла, защищая хозяина от неведомой угрозы. Оставив мелкого за этим важным занятием, Грид направился в сторону города, но не успел добраться до кромки леса, как услышал топот и шуршание.
        Желудь черной пулей несся через кусты, оставляя за собой шлейф из листьев и былинок. Подбежав к человеку, песик плюхнулся на задницу и гордо выпятил грудь, ни на миг не прекращая барабанить обрубком по земле.
        - Пшел вон! Кыш!
        Звереныш воспринял слова на свой лад и принялся скакать вокруг ботинок. Попытки прогнать назойливого непоседу ни к чему не привели, и Герман, схватив кутенка за шиворот, потащил в лагерь, по пути прихватив кусок сломанного деревца. Швырнув чудика в ящик, придавил поленом крышку и ушел, никому ничего не сказав. «Если Злате так нравится эта мразь - пусть за ней и следит». Вот только в суматохе и гневе Грид совсем позабыл, что этим утром семейство отшельников ушло на охоту.

* * *
        - Шеф! - в келью заглянул запыхавшийся Банан. - Там пес… в коробке. Кажись, ему паршиво.
        Марк отложил сигнальный пистолет и взглянул на «льва» поверх очков.
        - Присматривать за псом - не твоя работа.
        - Но…
        - Твоя работа - охранять лагерь. Вот и охраняй.

* * *
        Двести восемь. Двести девять. Двести десять… Казалось, тело горит изнутри, а сердце норовит вылезти через глотку. Парень повис на перекладине, подтянулся и, скрипя зубами, сделал выход силой, а за ним еще двадцать, и только потом спрыгнул и закрыл глаза.
        Сила распирала его, опьяняла и гнала вперед на последнем издыхании, когда ребра впиваются в легкие. Эйфория. Экстаз. Энергия. Сгущенное счастье на грани привыкания, тяжелейший наркотик, который не убивал, а отращивал крылья. Упиваясь каждой дозой, пленник выбрасывал из головы гнетущие мысли, терял счет времени, не чувствовал ни жажды, ни голода, ни тревог.
        Проблемы и чаяния отступали на задний план: мертвые друзья, родня, грядущая схватка, неволя - все растворял бьющий в лицо ветер, смывал прибой неукротимой мощи, что несла прямиком на вершину мира. Натруженные мышцы ныли так же сладко, как и в компании умелой подруги, и если бы не медленный яд, Грид убежал бы так далеко, что не сумел бы вернуться.
        Хотелось задрать голову и воем расколоть небеса, но на зов мог откликнуться тот, с кем еще рано было пересекаться. Для начала стоит натравить своего зверя на тварь поменьше и проверить - не струсит ли, как тогда на мосту. Задумка здравая, вот только где сыскать подходящее чудище - сильнее утки, страшнее собаки, но капельку уступающее в силе ходячему волку. И дураку известно: хочешь стать лучшим - побеждай лучших, а не разменивайся на мелочь. Не то так и останешься посредственностью, а серость в тысячи раз хуже распоследней бездарности.
        - А я все гадал, чем же ты занимаешься вместо учебы.
        Герман крутанулся на пятках, подняв облачка пыли, и увидел Фельде. Доктор держал руки за спиной и прогулочным шагом приближался к спортивной площадке на заросшем пустыре - турник, брусья, вот и все «железо», но это куда удобнее, чем качаться на сухих ветках, рискуя в любой миг ухнуть вниз башкой.
        - Как ты меня нашел? - окрысился парень.
        - Очень просто. - Марк хмыкнул. - Кое-кто пыхтит на всю округу.
        - Угу. - Грид отряхнул толстовку и вцепился в облезлую трубу. - Че надо?
        - Да вот хотел узнать, сколько будет трижды девять.
        Пленник замер с подбородком у перекладины и на всякий случай переспросил, думая, что из-за стука в ушах не так понял доктора.
        - Трижды девять, - с усталой улыбкой, редко сходящей с его лица, повторил врач. - Сколько?
        - Не гребу, о чем толкуешь, - проворчал подопечный.
        - Вот именно. Чтобы узнать правильный ответ, придется найти нужное место, в этом месте отыскать нужную книгу, прочитать ее и правильно понять, разобрать примеры, вникнуть в смысл и под конец заучить итоговую таблицу. В зависимости от удачливости и выбранного направления, на все про все могут уйти сутки, а может не хватить и года. Но есть и второй вариант: просто спросить у того, кто знает.
        - Намек понял.
        - Не артачься. Ярослав лучше кого бы то ни было знает, что и как делать. Его задания могут показаться странными, но они не с потолка взяты и не из пальца высосаны. Можешь расшатать все турники в округе, но не приблизишься к цели ни на шаг, а можешь справиться со щенком - и сразу поймешь всю суть. В этом и…
        - Блин. - Герман спрыгнул и со всех ног рванул в лес. - Щенок…

* * *
        Егерь и Злата вернулись в бункер раньше обычного - охота выдалась удачной, под вечер взяли упитанного рогатого зайца и решили не дразнить пролитой кровью рыщущих в округе хищников. Меткий бросок копья и спас томящегося взаперти Желудя - задержись отшельники хотя бы на час, и песик сдох бы от жажды и душной тесноты.
        Девушка первым делом напоила питомца из походного бурдюка, затем отец притащил ведро воды из ручья и окатил ссохшуюся, посеревшую, словно старый пепел, шкуру. Лежавшая ничком тушка, почти неотличимая от трупа, шевельнула лапками и застучала хвостом. Когда Грид выбежал на полянку, звереныш уже нарезал круги подле спасительницы и норовил облизнуть мыски сапог.
        - Ну, и где тебя черти носили? - прорычал Ярослав, шагнув к парню.
        В ярости великан напоминал ожившего истукана, высеченного из дуба языческого идола, над которым сошлись грозовые тучи. Желваки заиграли на острых скулах цвета обветренной древесины, тугие косы усов задрожали, бледные губы сжались в едва различимую черту.
        - Я… - Герман запустил пальцы в отросшие пряди на затылке и перевел взгляд с готового взорваться старика на притихшую девушку, выглядевшую так, будто это она виновата в случившемся.
        Не найдя поддержки, посмотрел на косолапый, сморщенный комок. Желудь, понятное дело, не мог затаить на парня обиду, как и догадаться, что полное страданий заключение в коробке - его злой умысел. Поэтому, заглянув в желтые глаза, тут же с визгом бросился к пленнику, но охотница схватила щенка и прижала к груди, получив в награду липким языком в нос.
        - Сказать нечего? - Егерь навис над Гридом и сжал кулаки. - Ладно шуховцы, ладно мы, но кутенок что тебе сделал? Чем так насолил, что угодил в душегубку?
        - Отвали! - Парень оттолкнул Ярослава - легонько, ладонями, но тот отшатнулся, словно сила и мощь покинули вмиг одряхлевшее тело. - Это случайно вышло!
        - Случайно?! - в сердцах воскликнул старик, не обратив внимания на толчок. - А голова тебе на кой тогда? Случайно можно кружку со стола сшибить, но не бросить животину на верную гибель! Слушай сюда, изверг. - Похожий на корень дуба палец ткнул спорщика в плечо. - Береги щенка, как зеницу ока, и ни на шаг от него не отходи, понял? Мое терпение велико, но не безгранично, и видит Лес, я устал сносить твои выходки! Запомни, шкет: эта - последняя!
        Сказав это, Ярослав фыркнул и скрылся в подземелье. Дочь постояла недолго у входа, ожидая не то объяснений, не то извинений, но, не дождавшись ни слова, ушла за отцом. Желудь проводил ее до бронированной двери, вернулся к парню и подставил обугленное брюхо. Герман скривился, глядя на катающегося под ногами уродца, и отправился в дубраву, откуда приволок обломок сушины. Коль уж отлучиться не получится, придется тренироваться прямо тут, и весящий добрые полцентнера дрын станет отличным подспорьем в силовых упражнениях.
        Песик принял бревно за игрушку для себя, любимого, вцепился в скол и с утробным рыком попытался оттащить к лежбищу, но не смог даже перевернуть или хотя бы раскачать, однако сдаваться так просто не собирался.
        - Развлекайся, - буркнул пленник и последним спустился в убежище, прежде чем ночь накрыла дубраву.
        Постепенно он учился отсеивать не только чувства, но и мысли, мешавшие спать сильнее буйства запахов и звуков. Все ненужное и бесполезное в данный момент отходило на задний план по простой причине - терзание и самоедство (особенно перед сном) еще не решили ни одной проблемы, зато добавить могли немало. Уж если загружаться, то лучше с утра - отдохнувшим, посвежевшим и плотно позавтракавшим, чем ворочаться с боку на бок до рассвета в тщетных попытках облегчить свою участь.
        Но одно дело - быстрый сон, полностью зависящий от того, как себя настроить, подготовить. И совсем другое - сновидение, приходящее по собственной воле и обретающее произвольную форму, порой входящее в затуманенный разум такими гранями, что встаешь с твердым ощущением, будто тебя всю ночь избивали батогами.
        Очнувшись, Грид не помнил, какая именно гадость ему приснилась, но головная боль и зудящие мышцы намекали на очередной кошмар, в спешке вытолкнутый из памяти, но успевший наследить в теле. Не помогли ни припарки Фельде, ни щедрая порция мяса со сладким отваром - настроение и самочувствие быстрее ветра катились под откос, и лишь ранняя зарядка - через силу, через муки - вернула бодрость духа и жажду действий.
        Желудь встретил хозяина восторженным лаем, доложив, что во время дежурства ничего подозрительного замечено не было, и после перекуса присоединился к упражнениям, прыгая за бревном и хватая его зубами. Но сушина оказалась ему не по пасти, и чтобы немного сгладить вину за вчерашнее, Герман отломал ветку потоньше и поиграл с песиком в «перетягивание каната».
        Тварюшка с остервенением мотала башкой и тянула палку, рыхля коготками землю, а когда не могла сдвинуть соперника ни на шаг, начинала скулить на всю поляну. На визг тут же прибежали Ярослав с дочкой, убедились, что все в рамках дозволенного, и разошлись по делам. Гриду же стало интересно, насколько хватит терпения щенку, но тот вцепился в ветку мертвой хваткой и не отпускал до тех пор, пока парень не сдался.
        Заполучив долгожданную добычу, кутенок задрал нос, вернулся на лежбище и принялся грызть сухое дерево, как лакомую косточку. Вот уж правда: сладко не то, что дали, а то, что взял сам.
        Отшельники вскоре ушли на охоту, «львы» разошлись по постам. Фельде по привычке чах над своими препаратами, как Кощей над златом, и пленник остался один на один с лохматым уродцем. Первый час занятия шли, как по маслу - приседания, рывки, становая тяга, но затем внутреннему зверю надоело торчать на одном месте, и он настойчиво попросился на волю, натянув поводок так, что хозяин с трудом устоял на ногах.
        Размахивать бревном, когда сила бьет фонтаном - кощунственное расточительство. Это как раздобыть крутую пушку с редчайшим обвесом и забивать ею гвозди или рыхлить грядки в парнике. А, плевать! Всего раз живем, и коль уж вряд ли удастся встретить почтенную старость и уйти на покой в добром здравии и с сединой на висках, то и нечего разбазаривать волшебный подгон на всякое фуфло. К тому же, от коротенькой пробежки хуже никому не станет. Но вот беда - усатый ушлепок велел ни на шаг не отходить от псины.
        С другой стороны, дед не запрещал взять кабысдоха с собой, и если тварь все время будет рядом, значит, и наказ нарушать не придется. А начнет быковать, получит конкретный ответ: в следующий раз выражайся яснее и ставь условия четче, а до тех пор закон - что дышло.
        - Эй, шняга хвостатая. - Парень посвистел, приманив кутенка. - Гулять пойдешь?
        Желудь не знал ни слов, ни команд, но с охотой откликнулся на доброжелательный, спокойный тон и плюхнулся к ногам парня, рыхля обрубком листву.
        - За мной, нечисть.
        Песик гавкнул и засеменил следом, вихляя задом и чуть прихрамывая. Герман выбрал путь через самое сердце дубравы, где деревья стояли впритирку, тропы завалило буреломом и на каждом шагу встречались полузасыпанные окопы. Естественная полоса препятствий лучше любого рукотворного тренажера - пройти легко, а пробежать с полной выкладкой, не разодрав лицо о сучья, не переломав кости - вот это настоящее испытание. Не то что возня с тупым чудиком, выдуманная не менее тупым отшельником. Зачем? Для чего? Он и сам, поди, не знает. Как в том анекдоте про пахана и шестерку: плевать, что финкой быстрее, главное - чтобы ты заколебался. Свалил работу на чужие плечи и мается своими делами, а потом разведет руками перед шуховцами и заявит с кислой рожей: не повезло, не фартануло, негодного вы ученика выбрали, я и так, и сяк, а ему хоть бы хны. Но если что - мы в расчете, все счетчики и обязательства погашены.
        Наперсточник сраный…
        Да и хер с ним. С каждым днем цепь короче, а зверь покорней. Еще неделька-другая - и шелковым станет, будет являться по первому зову, и уж тогда старому пройдохе несдобровать. Победа над ним - это начало славной мести, ведь в очереди еще столько ублюдков, что всех пальцев не хватит сосчитать. И не беда - с усмиренной мощью Грида на всех хватит: как говорится - все уйдут обиженными.
        Позади раздалось жалобное подвывание: щенок вскарабкался на перегородивший тропу валежник и застрял. Коготки драли кору, но не могли надежно зацепиться за ствол. Чудик дергался, ерзал пузом по стволу и карабкался изо всех сил, но не выходило ни туда, ни обратно.
        - Вот же валенок. - Герман взял спутника за шкирку с таким выражением, будто поднял кус разлагающейся плоти, и швырнул на тропинку.
        Желудь поднялся не сразу - сперва выпрямил передние лапы и часто задышал, и лишь переведя дух, встал и отряхнулся, забрызгав парня липкой слизью.
        - Шевелись, рохля. У нас пробежка, а не прогулка.
        Развернувшись, пленник помчал, до жгучей боли напрягая мышцы и выдыхая раскаленный воздух. Преграда под ногами? Прыжок! Над головой? Подкат - и плевать на выпачканную и потертую одежду. Стоит обуздать тварь - и он по щелчку получит лучшие шмотки, снарягу, оружие… да все, что захочет. Скинет Капитана с трона, захватит Завод и вернется на район королем. Да хрена там район - не пройдет и месяца, как весь город ляжет под нового вожака. Кто быканет - в расход, остальные - на поклон: пыли на берцах хватит каждому.
        Грид сиганул на высоту собственного роста, ухватился за ветки и обезьяной перемахнул через рытвину. Соскочил, кувыркнулся и помчал дальше, наслаждаясь кипением крови. Добравшись до кромки леса, вскинул подбородок и выдохнул пламя из груди, пронзительным ревом пролетевшее над домами, изрытыми палисадниками, рубероидом гаражных крыш, стеклами торговых центров, позолотой куполов, серыми артериями дорог, парками и водной гладью. Это - еще не вызов, но предупреждение: молодой пес набирается силы и скоро заявит права на власть. Все или ничего. Победа или смерть.
        Окраины взорвались ответным лаем - настороженным, любопытным, выжидающим. И только рядом не раздалось ни звука, хотя Желудь уж точно должен был подать голос.
        Пропажа нашлась за считаные минуты - ослабевший запах привел к черному комочку под поваленным деревом. Щенок в очередной раз застрял, но человек ушел в отрыв, забыл обо всем, кроме горячки бега, и не услышал крика о помощи. Зверенышу удалось преодолеть препятствие самостоятельно, но слишком дорогой ценой. Впалый живот чуть заметно вздымался и опадал, с каждым мгновением дыхание замедлялось. И все же он нашел в себе силы привстать и завилять хвостом - мол, все в порядке, хозяин, просто малость устал. Извини, что пришлось тебе возвращаться, но за тобой не всякий взрослый и здоровый кобель поспеет, куда уж мне. Но не волнуйся, я уже отдохнул. Сейчас помчим вместе, только не злись, не ругайся - теперь-то не отстану.
        Кутенок прошел полшага, цепляя траву кончиком языка, и завалился на бок. На последнем выдохе подался лизнуть протянутую руку, но Герман поморщился и отдернул ладонь, как от зашипевшей гадюки. Чудик мотнул башкой, подставляя лоб, и затих, не дождавшись ни ласки, ни прощения за свое уродство, из-за которого большой двуногий пес не захотел с ним играть и принимать за равного.
        - Эй. - Пленник ткнул обмякшее тельце ботинком, но щенок не шелохнулся, не издал ни звука. Глаз цвета лимонного леденца остекленел в черной глубине, и после смерти преданно глядя на человека.
        - Ну все, хорош… - Парень ударил еще раз, надеясь, что гребаная псина просто потеряла сознание от натуги. - Блин…
        Оставлять трупик в лесу было слишком опасно - начнет вонять, и Егерь сразу его отыщет. С отвращением взяв тушку за хвост, Герман отнес ее на берег и зашвырнул в Везелку. Вода тут же забурлила, на поверхности заблестели не то лоснящиеся спины громадных - в руку - пиявок, не то щупальца зарывшегося в ил чудища. Впрочем, какая разница? Главное, от дохлятины не осталось ни шерстинки, ни косточки, а нет тела - нет и дела. Красивую отмазку убийца уже придумал, но на душе от этого легче не стало. Странно. Кучу людей порешил - и хоть бы хны. Тварь загнал - и как-то не по себе сразу, ноет в груди, по горлу холодок гуляет.
        - Разве я не велел оставаться в лагере? - наехал Ярослав по возвращении.
        - Нет. - Пленник сунул кулаки в карманы и подпер плечом бетонный выступ. - Ты велел не отходить от пса ни на шаг. Я и не отходил.
        - И где же он?
        - Убежал. Мы гуляли в лесу, потом завыли собаки, Желудь к ним и бросился. Догонять не стал - уж извини, своя шкура дороже.
        - Не сомневаюсь. - Даже самый недалекий наблюдатель заметил бы, каких усилий стоило старику держать себя в руках. - А вот твоя байка на правду не шибко похожа. Если бы кутенок хотел сбежать - смылся бы в первую ночь. Я его, в отличие от некоторых, в ящике не запирал и к цепи не пристегивал.
        - Да почем мне знать, что у него на уме?!
        Отшельник прищурился, подошел к парню вплотную и прохрипел:
        - Хоть ты и сука редкостная, а брехать так и не научился. Признавайся, что с кутенком сделал, ирод?
        - На хер сходи! - выплюнул в ответ Герман. - Ты не мусор, я не зэк, чтобы в чем-то признаваться. Был кутенок - да сплыл. А будешь бузить - сплывет кто-нибудь еще.
        На этом спор, скорее всего, и закончился бы. Крыть Ярославу было нечем: ни свидетелей, ни улик. Не пытать же засранца, в конце-то концов, пусть руки и чешутся. Но тут вмешалась Злата - нет, девушка не потребовала ответа, не стала просить сознаться или намекать на истинную участь песика. Она села на корточки, уронила лицо в ладони и тихо заплакала, чем, сама того не ведая, толкнула отца на крайние меры.
        Впервые за долгие годы давно утихшая горячность взяла верх, лавой выплеснулась наружу, и загнать ее обратно охотник уже не сумел. Он с диким рыком накинулся на Грида, схватил за плечо и так саданул в скулу, что свет у того в глазах на миг померк, а земля ушла из-под ног. Но этот удар Герман принял на себя, оставив зверя в клетке за семью замками. Голову пронзил раскаленный костыль, каким в стародавние времена приколачивали рельсы к шпалам, из них же заводские умельцы ковали первоклассные финки. Ничего похожего парню испытывать не доводилось, но оно того стоило - в час нужды клетка распахнулась, и чудовище вышло по приказу, а не по своей прихоти.
        Прыснувшая в жилы мощь стала оружием, которым управлял хозяин, оставаясь при этом в здравом уме и твердой памяти, и это чувство тоже было для него в новинку. Осознав, к чему все идет, Егерь попытался отшатнуться и сплясать свой коронный неуловимый танец, но те фокусы канали против слепого, одурманенного безумца и совершенно не годились против истинного повелителя клокочущей силы.
        Герман единственной зуботычиной срубил здоровяка, навалился, схватил за ус, и прежде чем Фельде успел выхватить сигнальный пистолет, так отходил по размалеванной морде, что еще мгновение - и вслед за сознанием вышиб бы и дух.
        - Все путем, начальник. - Стальной шприц хрустнул в пальцах и улетел в кусты. - Ширка не нужна. Видишь? - Грид развел руки, словно хвастаясь обновками. - Теперь я готов. Пора прикончить хвостатую мразь и разойтись миром, если не хочешь, чтобы началась война.
        Последние два слова он не сказал, а прорычал, и все присутствующие завертели головами, чувствуя мурашки вдоль позвоночника. Но тут в буханке зашипела рация, нарушив гнетущую тишину, и раздался встревоженный голос Краба:
        - Шеф, база на связи. Срочный вызов.

* * *
        Крейда
        Часом ранее
        - Бражку взял? - спросил Толик Рыжий, мужичок средних лет с широко посаженными, выпученными глазами и пухлыми губами, придающими ему отдаленное сходство с сомом. Только у хозяина коряг шкура темная, а у Толика - сизая из-за частых и обильных возлияний.
        - Гонишь? - окрысился приятель по кличке Шпрота, тощий и вонючий даже по меркам крейдеров, а уж скользкости его позавидовала бы любая рыбешка. - Как я, блин, ее протащу через Проходную? Пацаны бы обшмонали и на эту же бутылку и посадили бы. Не, я как в дозор пошел, так в лесу пузырь и скинул.
        - В лесу, говоришь? - Напарник поскреб посеченный шрамами подбородок, с опаской поглядывая на залитые золотом верхушки сосен. - Засада…
        - Че, очкуешь? Еще же не стемнело. И у меня перо есть. Во. - Клинок в два пальца длиной блеснул в угасающих лучах.
        - Перо… - хмыкнул старшой. - Нынче в Сосновке такое шарится, что пером его только пощекочешь. Ну да ладно, придется шкандыбать - без бражки Сонька не раздвинет ляжки.
        Подельники заулыбались и шаткой походкой двинули к посадке, приободренные грядущей попойкой и мыслями о Сонькиных ляжках.
        - Где спрятал-то? Недалеко хоть?
        - Не… Вон за тем муравейником.
        - Каким? Их там два!
        - Хм… вроде за левым.
        - Ох, и пень же ты, Шпрота…
        Заветного пойла и по совместительству - пропуска в трусики податливой крали ни за левой, ни за правой кучей не отыскалось. Но жажда залить трубы и попарить шляпы пересилила страх наступающей темноты, и поиски привели закадычных друзей к озерцу, в зеленой глади которого уже отразилась пошедшая на убыль луна.
        - Тьфу ты, - проворчал Рыжий. - Теперь до утра ждать придется. Сука, весь кайф обломал.
        Он замахнулся и замер с занесенной рукой. Напарник, зажмурившийся в ожидании подачи, обернулся и лишь чудом не простился с содержимым мочевого пузыря. Над забулдыгами возвышалась косматая гора с взъерошенным загривком и меховым воротником на могучих плечах и бычьей шее. В горящих алым глазах, казалось, отражалась сама Преисподняя, зловонная пасть едва закрывалась из-за торчащих клыков, а изогнутые серпами когти были острее любой финки и тихонько звенели при малейшем движении. Но вид твари был не так страшен, как десятки огоньков позади нее - блики глаз Своры адских гончих, изготовившихся к прыжку в ожидании приказа Вожака.
        - Шухер, пацаны! - попытался заорать Толик, но голос сорвался на сиплый фальцет - такой не то, что на Заводе, в соседних кустах бы не услышали.
        Мохнатые пальцы сомкнулись на щеках и раздавили лицевые кости, как яичную скорлупу. Глядя на кровавое месиво и стекающие по нему белки, Шпрота раззявил рот в беззвучном крике и рванул к Проходной со всех одеревеневших, набитых песком ног, но не успел пробежать и пары метров, как бритвенно острые серпы полоснули по спине, прорвав легкие и располосовав хребет.
        Вожак призывно рявкнул, и верные псы накинулись на подачку, захрустели хрящами, зачавкали теплой плотью. Меньше, чем за минуту, от колдырей осталась лишь кровь на траве и пара самодельных ножиков - ни мяса, ни обрывков одежды. К рассвету все просохнет, впитается в землю, ветер всколыхнет примятые стебли, а дожди утопят финки в грязи: были пацаны - и нет пацанов, как и тысяч трупов до них - свежих и ждущих своего часа с начала Войны.
        Но сотне голодных чудищ это так - на зубок, и ходячий волк повел орду дальше - к стоящим на отшибе домам, в которых один за другим вспыхивали огни. Где-то верещал младенец, где-то - взрослый, гремела разбитая посуда, звенели стопки, пьяный хор тянул «черного ворона». Скрипели кровати - одни, чьи хозяева ворочались в бреду, собираясь покинуть этот мир, тихо, другие - громко и быстро, приветствуя зачатие новой жизни.
        В свете жаровен и лучин люди любили и ненавидели, мирились и ссорились, строили планы на будущее и заливали сивухой настоящее: иначе говоря - тянули лямки обыденности, даже не подозревая, что подкралось к околице.
        За двадцать лет узкие улочки и тихие с виду дворики повидали немало крови, но никогда прежде ее не лилось так много всего за одну ночь. Смерть в обличье черных псов не стучалась в двери, а выламывала их, выбивала окна, зарывалась под завалинки, проваливалась в гнилые крыши, и звуки сонного поселка в одночасье сменились симфонией ужаса и боли. Клыкастая саранча сжирала всех на пути, но обходила стороной единственный уцелевший домишко посреди Тимирязева. И причина была проста - ни один пес, будь то дворовая шавка или измененный заразой гигант, не позарится на долю Вожака.

* * *
        С высоты Свора напоминала вышедшую из берегов мазутную реку, подхватившую чернильными водами колонию светлячков. Усеянная желтыми огоньками волна шла со стороны леса наискось через частный сектор, и путь дикой охоты легко угадывался по тухнущим окнам, словно в домах по очереди задували лучины - одну за одной, но вместе с горящими щепами во мраке растворялись чьи-то жизни.
        Капитан отошел от бойницы и снял с крючка «Сайгу». Проверил магазин, дослал патрон и вышел из кабинета, некогда принадлежавшего директору завода. Главарь всеми силами старался сохранить довоенные понятия, но, видит бог, не справился, недоглядел, упустил, и кары посыпались, как из бездонной бочки. Война с шуховцами, пропажа ребят с Тимирязева, расправа над шайкой Крота, а теперь еще и это.
        Украшенный чернильными перстнями палец лег на спусковой крючок, ладонь огладила бронежилет, незаметный под пиджаком и черным пальто. Променяв улицу на высокое кресло, пахан мог лишиться и того, и другого, ведь без «левых» крейдерам не пережить зиму. Да что там зиму, до осени не дотянут, особенно если на голову свалится очередная напасть.
        Щелкнула крышка золотой зажигалки с крестом, слабый огонек озарил выбритое, осунувшееся лицо с посеченными скулами и подбородком - подарками буйной молодости. И хоть прыть была уже не та, и зачесанные назад волосы посерели от седин, приходилось вести людей в бой самому - как в старые добрые времена.
        Капитан трижды пронзительно свистнул и закинул ствол на плечо.
        - Бригады, по коням!
        Соратники не откликнулись дружным гиканьем, как раньше. Даже на войну босота рвалась с таким задором, что приходилось то и дело осаживать, усмирять пыл, а нынче в коридорах и на лестничных клетках сгустился страх - почти осязаемый, спирающий дыхание и сбивающий с шага.
        Бандиты, как по волшебству, из грозы окраин превратились… нет, не в лохов, слабаков и трусов, а в обычных парней, в чьих думах появилось что-то иное, помимо налетов, перестрелок и кутежей. То, что объединяет всех независимо от пола, возраста и статуса. То, что ярче всего проявляется на пороге неминуемой гибели. То, что делает человека человеком - пусть и на короткие часы, отделяющие от лаврового венца или ящика в сырой глуби.
        Воля к жизни - вот что это. Когда хочется забыть обо всех грехах и начать с чистого листа, только бы не столкнуться с ревущим за безопасными стенами кровожадным чудовищем. Но сойтись с ним придется, и чем раньше - тем лучше: не ради других, не для проверки себя на прочность, а для того, чтобы отстоять свое и дать понять любой твари - здесь она добычи не получит.
        - Ну! - Главарь остановился у бронированной двери Проходной и обернулся. - Чего притихла, голытьба? Айда!
        Створка открылась, и на улицу нестройными рядами высыпали бойцы, сжимая в трясущихся пальцах обрезы, берданки, «Макаровы», а то и вовсе прутья арматуры и ножи. Друг друга не подначивали, не брали на слабо - боялись все, и в страхе перед подобным не было и не могло быть ничего зазорного. Однако не иди впереди Капитан своей коронной, прихрамывающей походкой, ни один крейдер не покинул бы убежище. Но добываемый годами авторитет как раз и нужен для выходящих за рамки ситуаций: легко восседать на троне, когда все в порядке, а попробуй, удержи власть, когда от порядка не осталось и намека.
        - Не дрейфь, пацанва! - прохрипел Капитан. - Это всего лишь безмозглые псины!
        Восклицательным знаком грохнул в ночное небо выстрел, в тот же миг переросший в оглушительную канонаду. Но псины оказались далеко не безмозглыми - крохотная стая в дюжину голов не участвовала в налете, а дожидалась подходящего часа в кустах между Заводом и домами - аккурат по обочинам дороги, где вышагивали бандиты. Даже самая умная собака не додумалась бы до засады. Но под чутким руководством Вожака хвостатые диверсанты знали, когда надо ждать без единого звука, хотя злейшие враги чешут прямо на тебя, а когда стоит напасть - да с такой злобой и отчаянием, что сородичи бы ужаснулись.
        В то же время эта атака была предупреждением основным силам, что по их шкуры уже выдвинулись. И когда с пустыря донеслись пальба, визг и лай, Вожак понял - каким бы приятным ни было занятие, пора завязывать и рвать когти окольными тропами.
        - В круг! - заорал Капитан. - Спина к спине!
        Здравый приказ, но когда в глотку норовит вцепиться сгусток тьмы с горящими глазами, выполнит его не всякий. И вместо того чтобы сбиться в кучу и дать какой-никакой отпор, добрая половина крейдеров бросилась врассыпную, превратившись в беззащитные мишени. Псы прыгали на спины улепетывавшим врагам, сшибали с ног и дробили хребты пониже затылков, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Те же, кто нашли волю и мужество держать пятки на земле, с ревом палили от бедра куда попало, не разбирая, где свои, где чужие, и часто попадали в товарищей, облегчая стае и без того непыльную работенку.
        Разорвав беглецов, кобели скрылись в ночи, а пылающие точки превратились в искры на ветру: вот рукой достанешь, а вот и след простыл. Оглянувшись, главарь насчитал двух подстреленных чудищ - сущий пустяк по сравнению с потерями соратников. Но останавливаться на достигнутом хвостатые выродки явно не собирались - из мрака доносились рычание и редкий скрежет когтей по камням, то приближаясь, то растворяясь вдали.
        - Стоим! Не смейте бежать, иначе все ляжем!
        Впереди что-то сверкнуло, и одна из псин взвизгнула, а вскоре заверещала и вторая, но чавкающий хруст оборвал скулеж. Твари повели себя странно: рычание сменилось лаем, а целенаправленные и слаженные действия - бестолковыми скачками вокруг высокой фигуры, вооруженной здоровенным - в два локтя - мечом. Дважды ублюдки атаковали незнакомца, и оба раза закончились взвизгами и треском разрубаемой плоти. Этого хватило, чтобы клыкастые недобитки пустились наутек, поджав хвосты и голося на всю округу.
        - Ты кто, блин, такой? - выдохнул стоящий рядом босяк.
        - Гляньте на жало. - Сосед вскинул двустволку и взвел курки. - У него же зенки светятся, что у тех кобелей…
        - Опустите оружие, - с выпестованным годами спокойствием произнес пахан и шагнул к парню. - Я тебя знаю. Ты - сын Нюхача.
        Герман прошел мимо, не сказав ни слова. Клинок в опущенной руке царапал ссохшуюся почву, заполняя тонкую бороздку густеющей кровью. Больше с Гридом не пытались заговорить, но шли по пятам, боясь лишний раз вдохнуть и привлечь внимание пришельца.
        От знакомой с детства двери осталась пара досок на погнутых петлях, все остальное - щепа и труха. Пленник не спешил брать оружие на изготовку и не вздрагивал от каждого шороха - от Своры осталась только вонь, да и та почти растворилась в полуночном воздухе. Сильнее всего пугала тишина, но в то же время обнадеживала - в доме, несмотря на бардак и разруху, не стоял тяжелый соленый запах, какой источали соседние дворы.
        Он был здесь - Вожака ни с кем не спутаешь. Это его когти исполосовали стены, это его отпечатки были на рассыпанной муке, но почему-то родных мразь не тронула. Побоялся? Не пошел против своих же правил? Намекнул? Предостерег? Или в дело в ином?
        - Мам! - Парень заглянул в кухню. - Саш!
        Совладав с буйством ароматов, Грид выцедил нужные шлейфы, которые привели в угол за диваном. Мать сидела, привалившись к стене и спрятав лицо в Сашкиных кудрях. Ни пореза, ни царапины, но сколько же ужаса им пришлось пережить…
        - Мам, все кончилось. - Сын обнял обеих и медленно закачался из стороны в сторону, впитывая последние крохи угасающего тепла.
        Зачем пускать в ход когти, когда изможденные шеи столь тонки и хрупки?
        - Герман? - шепнул Капитан, осторожно шагая среди битых черепков и обломков нехитрой мебели. - Что слу?..
        Вопрос так и застрял в горле. О чем тут вообще говорить?
        - Атас! - крикнули с улицы.
        Пахан вскинул ружье и выскочил на крыльцо, чтобы увидеть направленный прямо в лицо ТТ. Четверо шуховцев в серой «цифре» окружили горстку крейдеров, да так ловко, что те до последнего не замечали ничего подозрительного, а когда опомнились, дула уже подпирали затылки. Но бандита удивило не внезапное появление вражеского спецназа, а то, что ими верховодил не бравый вояка, а старый очкарик, на чьем тощем теле камуфляж сидел, как мешок на швабре.
        - Где он? - с жесткостью, совершенно несвойственной облику кабинетной крысы, спросил ученый, не опуская пистолета.
        - Внутри. - Капитан сразу догадался, о ком речь.
        - Мы забираем его и уходим. И даже не пытайся нам помешать.
        Главарь улыбнулся, блеснув золотом коронок, шрамы растянулись, придав лицу еще больше угрозы.
        - А я попытаюсь.
        Фельде изогнул бровь.
        - Уверен?
        - Не знаю, что вы замышляете… Мне, в принципе, плевать. - Зажигалка подпалила зажатую в зубах сигарету - редкую и для довоенных лет. - Особенно сейчас. Но я не прощу, - огонек заплясал перед запотевшими очками доктора, - в первую очередь себе, если парень не похоронит родню, как подобает. Можете и дальше трясти волынами, а можете помочь. Я вас, соседушки, край не люблю, но с этой минуты и до рассвета на мою землю не упадет ни капли крови. Если ты, конечно, разделяешь мои убеждения.
        - Убеждения? - Марк хмыкнул и заглянул в блеклые серые глаза. - Твои? Ты часто присваивал себе чужое, но на все есть мера. - ТТ качнулся и плавно ушел вниз, к кобуре. - Опустите оружие.
        - Шеф, ты шутишь?! - воскликнул Банан.
        - Нет. Мы остаемся. До рассвета.
        Глава 7. Вавилон падет
        Следующие девять дней Герман сиднем просидел в каморке на нижнем ярусе бункера, не притрагиваясь к еде и ни с кем не перемолвившись ни словечком. Несмотря на это, Фельде каждое утро приносил завтрак и не оставлял тщетных попыток растормошить парня, вывести на контакт. Но все речи, даже самые проникновенные, вдребезги разбивались о барьер отстраненности и безразличия. Дух и воля пленника будто просочились в иной мир, сбросив оцепеневшую оболочку, не сводящую погасших глаз со стены.
        - Знаешь, не стану тебя утешать, - как-то раз произнес доктор, сев рядышком на шкуры. - Такие раны лечит только время, да и то не полностью. Сколько ни говори, сколько ни сопереживай - пока душа не затянется, не зарастет - все без толку. Мне вот шестой десяток пошел, жену и дочерей потерял, а до сих пор помню похороны отца. Сорок лет почти прошло, а все еще ноет. - Он потер бронежилет. - Не каждую минуту, конечно, но вот всплывает в памяти - и хоть волком вой… Прости.
        Пленник не шелохнулся, как завороженный, буравя взглядом бетон.
        - Порой кажется - всё, зажило, о другом надо волноваться, а увидишь, услышишь что-то знакомое - и по новой. Взять тот же мост, где ты утку добыл. В детстве мы с папой ловили там раков сачком. Это сейчас они тебя сами поймают, а раньше, как лед сходил, раки просыпались и выползали на мелководье - погреться на солнышке, тут-то им сетку под хвост - и в ведро. - Марк вздохнул. - Многое бы отдал, чтобы вот так же еще хоть раз, но чем больше об этом мечтаешь - тем хуже становится. Начинаешь отдаляться от реальности, уходить в себя и жить грезами, в которых и папка жив, и дочки, и раков можно наловить обычным сачком… Да, это притупляет боль, но лучше принять удар сразу и в полную силу, чем растягивать муки, иначе можешь не вернуться. Многие тонут в ярких фантазиях, теряют связь с настоящим, а потом… Пойми, каким бы жутким ни был этот мир - другого у нас нет. И не будет. Плоть заживает быстрее в покое, а душа - в работе. Такой вот совет. Ну, бывай.
        - Как он? - спросил Ярослав у входа в убежище.
        Фельде молча сунул в подсумок пустые шприцы.
        - Понятно. Может, я с ним потолкую?
        - Не надо.
        - И что теперь с твоей задумкой?
        Доктор снял очки и потер красные, слезящиеся глаза.
        - Не знаю. Поживем - увидим.
        Беда - и это всем известно - любит компанию. Из Технолога передали, что крейдеры предложили временное перемирие для борьбы со Сворой. Музейщики наотрез отказались от союза со злейшим врагом, но Ректор, скорее всего, попытается объединить усилия и напасть на Вожака во второй раз, а значит, новых жертв не избежать. Но самое поганое - Ярошенко в открытую засомневался в успешности проекта и пообещал отозвать «львов» для подготовки к походу. Врачу прямого ультиматума не ставили, но недвусмысленно намекнули, что его золотые руки и светлый ум понадобятся в медблоке. Если же перевести с ректорского на обычный, фраза звучала следующим образом: или вернешься сам - или тебя вернут.
        - Шеф, все в порядке? - с опаской произнес Банан. - Выглядите так, словно это ваших родных съели…
        Карина наградила пулеметчика звонким подзатыльником.
        - Эй, ты чего?..
        - Все нормально. - Марк попытался улыбнуться, но гримаса скорее напоминала нервный тик. - Не ссорьтесь.
        - Куда там нормально, - продолжал ворчать крепыш. - Как вспомню… До сих пор мутит и спится паршиво.
        - В аптечке есть таблетки и на этот случай. В общем, - доктор кашлянул в кулак, - делайте, что должны.
        - Совсем расклеился, - вздохнул Банан вслед.
        - Был бы ты поумнее - сам бы офигел, - буркнула снайперша. - Но ты тупой и даже не догадываешься, в какой мы заднице. Особенно шеф.
        - Такой прямо заднице?
        - А подумай, если мозг еще не заплыл салом. Каково это - убить четверых детей просто так, зазря?
        - Рано ты проект хоронишь. Я вот в Германа верю.
        Девушка фыркнула.
        - Ничуть не сомневаюсь. Ты же идиот.

* * *
        Глубина немного успокаивала натянутые до звона нервы, но даже под толщей земли и бетона тьма жгла глаза сильнее полуденного летнего солнца, а падающие в воду капли кнутами били по ушам. Запах трав, шкур и нехитрой снеди превратился в невыносимое зловоние, а холод пола когтистыми лапками карабкался по хребту в истыканное ледяными иглами логово под теменем.
        Обостренные чувства, которые пленник едва успел обуздать, обернулись нестерпимым мучением, но и пять пыток разом не могли перебить душевную боль, угольным коконом сдавившую сердце так, что не вздохнуть, не шевельнуться. Боль то наступала - и ногти царапали колени, а зубы крошили эмаль, то без малейшего повода исчезала, унося с собой все ощущения до последнего, как отхлынувший прибой уносит в море пенные барашки. И в совершенно неожиданный, бог весть от чего зависящий момент гнетущая пустота до краев наполнялась кипятком, и хотелось выть, реветь, биться лбом об стены, но жидкий пламень столь же быстро сменялся абсолютной апатией.
        Вот тебя трясет от яростной жажды крушить и ломать, а вот уже оплываешь бесформенным мясным мешком и прирастаешь к топчану. И вроде дышишь, и мотор бьется, но не получается и на миллиметр сдвинуть палец, словно руки-ноги на самом деле не твои, да и тело тоже, а ты в нем - пассажир без ключа зажигания, и пока хозяин не вернется, с места не сдвинешься. Но где хозяин? Кто он? И появится ли вообще, или Фельде прав в своих неутешительных диагнозах?
        Грудь то жмет, то колет, то стягивает вакуумом, и думаешь - все, конец, сейчас взорвется. И тут под ребра заползает ледяная пустота, но лишь затем, чтобы секунду спустя уступить огню и повторить все снова.
        И снова.
        И снова…
        Заводские старшаки любят пугать молодняк байками о подвале - пыточной, где держат крыс, должников и вражеских сборщиков. И стоило начать тянуть из пленников инфу или просто забавляться в назидание другим, бедняги полностью теряли чувство времени - час им казался сутками, сутки - целым месяцем. Поэтому, когда Злата принесла завтрак, затворник удивился про себя: «Какого лешего? Док ведь только что ушел, вон, и отвар еще не остыл».
        - Я встретила вилорога, - как ни в чем не бывало шепнула девушка. - На опушке, к северу отсюда. Хочешь поохотиться?
        Вилорог… Громадная косуля с загнутыми вперед рогами толщиной в черенок от лопаты, длиной в половину оного, скрученными винтом. Опасное, но благородное животное, в отличие от прочей фауны предпочитающее мертвым людям мертвую траву. Много мяса, еще больше азарта, ведь выследить и убить существо - задача не для неумехи. К тому же, оно очень вкусное. Почему бы не рискнуть?
        - Да. - Грид встал и побрел к выходу, щурясь и прихрамывая. То ли сыворотка не спасала от отеков, то ли девять дней в одной позе - чересчур даже для чудо-препарата. - Хочу.
        - Обожди.
        Отшельница сняла с пояса кожаный кисет и высыпала на ладонь бурный порошок, похожий на молотую паприку, но пахнущий незнакомым растением. Облизнув подушечку большого пальца, нарисовала на здоровой щеке вертикальную полосу - от нижнего века до заросшего редкой щетиной подбородка.
        - На удачу? - Парень криво улыбнулся.
        - В знак скорби. Как у меня.
        - У тебя полосы лежат…
        - Потому что мое горе утешит лишь моя смерть. А твое - смерть убийцы мамы и сестры. Извини… - Злата отступила и потупила взор. - Отец рассказал.
        - Ничего.
        Щеку начало припекать, пленник постарался не подавать вида, но тонкие морщинки в уголку глаза не укрылись от цепкого взгляда прирожденный охотницы.
        - Будет жечь, пока не смоешь. А смыть можно лишь кровью заклятого врага.
        - Не переживай. - Он потрогал зудящую кожу. - За мной не заржавеет.
        Парень замер у края поляны, уставившись на сухие дубы тем же взором, каким спутница смотрела на раскинувшийся за железной дорогой «Вавилон». Полузабытые, приглушенные слова доктора вновь зазвучали в голове, и на этот раз Грид понял их суть с первого раза. Перед ним стоял не лес, а памятник собственным глупости, надменности и безалаберности, из-за которых случилось непоправимое. Здесь он отлынивал от занятий, считая себя и без них самым сильным и крутым, здесь гробил драгоценное время на чепуху, и в конечном итоге опоздал, а мог бы давно расправиться с Вожаком - еще там, на мосту, и тогда горя удалось бы избежать.
        И ладно бы гордость и спесь погубили его самого, но в том и кроется главное зло, что в первую очередь страдают близкие. И шагнуть под сень похожих на пластик листьев оказалось столь же тяжело, как и вернуться в родной дом, чтобы заново пережить события той страшной ночи. Сколько мгновений отделяли от цели? Доложи разведчики хоть чуточку пораньше, беги он хоть капельку быстрее, и вместо остывающих тел обнял бы родных - живых и здоровых.
        Если бы.
        Если бы…
        Окружающий мир поблек, затянулся туманом, отступил под натиском бесполезных, но притупляющих боль мечтаний, в которых легко застрять навсегда и разрезать тонкие, пульсирующие пуповины, отделяющие явь от небытия.
        - Идем. - Девушка взяла Грида за руку. - Я покажу дорогу.
        - Хорошо. - Парень кивнул и сжал ладонь - грубую и шершавую от трудов и орехового древка. - Веди.
        Первый шаг дался нелегко, но колебаться и врубать заднюю нельзя было, особенно сейчас, когда хвостатый выродок беснуется на воле и копит силы.
        - Ты не злишься?
        - За что? - Отшельница изогнула бровь.
        - За отца. И щенка. И… за все остальное.
        - И да, и нет, - после недолгих раздумий ответила она.
        - Это как?
        - Злюсь за то, что натворил. Но верю, что больше так не поступишь.
        - Постараюсь не подвести.
        - Постарайся. - Злата оглянулась и смерила напарника хмурым взглядом. - Или я тебя убью.
        Вот и поговорили. Сперва утешала и малевала на лице, потом пригрозила прикончить. С другой стороны, иного парень и не ждал, считая, что еще легко отделался.
        Они вышли на высокий, заросший кленами берег реки. Окраины - любопытное место, где природа и город схлестнулись в неравном бою за каждую пять земли. Вроде бы кругом лес, а голову поднимешь - и увидишь торчащие среди верхушек деревьев опоры с провисшими, кое-где лопнувшими проводами. А на другом берегу - поросший разнотравьем холм, но глянь чуть левее - заметишь обнесенную покосившимся забором штраф-стоянку.
        Вавилон всюду пустил железобетонные корни, протянул щупальца дорог и развесил паутины кабелей. И если бы не Катастрофа - так и продолжал бы разрастаться из года в год, засеивая дикие, необжитые просторы спорами цивилизации. А из них со временем выросли бы новые плацдармы для неутомимого наступления. Но в мировом пожаре погибли оба непримиримых соперника. И прогулка по странному полю брани напоминала о том, сколь мелка и ничтожна возня горстки уцелевших, имеющая не больше смысла, чем копошение муравьев.
        Но люди уйдут - когда-нибудь Смерть соберет последний урожай и бросит на алтарь ненасытной Войны трупы тех, кто по чистой случайности в первый раз уклонился от серпа мрачного жнеца. И город останется вечным напоминанием о своих палачах, а все эти стычки крейдеров с шуховцами, нападение Своры и волшебная сыворотка растворятся в неиссякаемом потоке истории. Могла ли судьба сложиться иначе? Девять дней назад Грид ответил бы - да, никто не вправе решать за нас, как хотим - так и поступаем. Но теперь он лучше кого бы то ни было понимал: люди - это вечные бегуны по замкнутому кругу, щедро усыпанному граблями. Нет, любой способен измениться - даже конченый ублюдок, вот только события, что привели к этим изменениям, вспять обратить нельзя: у всего своя цена.
        - О чем думаешь? - спросила Злата.
        - О том, что пора искать вилорога.
        - Чего искать-то, вон он.
        В километре от них, там, где берег пологим пляжем подступал к воде, рогатая косуля рыжей ладьей плыла через заросли камыша.
        - Хочешь что-то сказать - говори сейчас, - шепнула спутница. - Потом нельзя. Будем идти тихо, как мышки. Красться.
        Герман постоял немного, наслаждаясь свежим воздухом и восхитительным видом с уступа, и произнес:
        - От души. В смысле… спасибо.
        - За что? - вновь нахмурилась девушка.
        Он улыбнулся:
        - За то, что взяла на охоту.
        Встречный ветер прятал запахи от чуткого, осторожного животного. Подобравшись к удобной для броска точке, напарники сели за раскидистым кустом, пристально следя за каждым движением цели. Широкие, как лопухи, уши подрагивали, но косуля выедала все на своем пути и не слышала ничего, кроме хруста. Вблизи стала понятна причина столь необычного поведения - на впалых боках, крупе и задних ногах алели свежие раны, а хвост и вовсе был вырван с куском шкуры. Пару дней назад беднягу крепко потрепали псы, и все это время вилорог отлеживался в укрытии, но голод вынудил рискнуть и отправиться на поиски корма. Вот косуля и объедалась, как в последний раз, чтобы подольше не высовывать носа из логова.
        Злата, глядя на хромающую поступь и выпирающие ребра, покачала головой - не жилец. Уж лучше животному погибнуть без мучений и накормить людей, чем стать пищей треклятой Своре. Девушка протянула спутнику копье - метнешь? Но тот жестом отказался и поправил перевязь с ножнами - давай лучше ты, я с таким оружием не в ладах. Она кивнула и замахнулась, уперев пяту древка в песок, а затем выгнулась спущенной тетивой, отправив снаряд по широкой дуге. Но то ли ладонь соскользнула, то ли прицел сбился, но острие угодило аккурат в бедро.
        Вилорог издал трубный рев и бросился наутек, а застрявшее в мышце копье, стукаясь о кустарник и царапая почву, причиняло ему еще большие страдания.
        - Нет! - Злата хлопнула себя по лбу, но не с досады, а явно желая причинить себе боль, наказать. - Косая овца! Ничего не умеешь! Сколько ни учи - все без толку. Дура! Неудачница!
        Шлепки продолжались бы и дальше, если бы Грид не перехватил запястье.
        - Эй! Хватит! Угомонись!
        Отшельница дергалась с такой яростью, что парню с трудом удалось остановить самобичевание. Для этого пришлось схватить ее в стальные объятия, после чего охотница обмякла и тихо засопела.
        - Да уж… Боюсь представить, какая учеба меня ожидала. Ярослав, смотрю, наставник от бога.
        - Не вини его. - Девушка поерзала, устраиваясь поудобнее, но не отстранилась. - Я должна быть самой лучшей, иначе Вавилон заберет меня.
        - Вавилон - выдумка.
        - Нет! Идол забрал наш дом, маму и все, что дорого… Погубил природу и чуть не уничтожил весь мир. Я обязана учиться, чтобы выжить и дать отпор. Я не имею права на ошибку! Но я… неумеха. Рохля. Стыдоба.
        Сонное бормотание сменилось всхлипами, и Герман, видя это, утешался одной мыслью - о разбитом в кровь хлебале Егеря. Старик заслужил это, как никто иной.
        - Пора. - Злата встрепенулась, как учуявшая дичь гончая, и завертела головой. - Надо добить его. И найти копье.
        За время внезапной беседы по душам вилорог успел скрыться из вида, но по густому кровяному следу его нашел бы и ребенок. Но в компании отшельницы и прогулка вдоль жирной красной линии оказалась тем еще приключением. Проблемы начались на полдороге, когда девушка ни с того ни с сего рванула в лес со всех ног, причем так резво, что останься парень без собачьего нюха - ни в жизнь бы не нашел.
        В суматохе погони, всколыхнувшей не самые приятные воспоминания, пленник не сразу заметил просвет впереди и на полном ходу выскочил прямо к стае бродячих псов, успевших перегрызть горло вилорогу и переключиться на новую жертву, по собственной воле пожаловавшую на пир - но не гостем, а в качестве второго блюда.
        Пятерку мелких первогодков вел матерый вожак с рассеченным лбом и единственным, но горящим ярче углей глазом. Пес был втрое больше всех хвостатых гадин, с которыми приходилось иметь дело, и Герман сразу догадался, откуда эти подозрительно ровные и глубокие отметины на шкуре и черепе. Низвергнутый с трона царь посмел оспорить власть самозванца, за что и поплатился, но успел не только сбежать, но и прихватить с собой горстку преданных сторонников.
        Это у ходячего волка свои представления о справедливости и чести: то пощадит равного, то пройдет мимо слабого, то без внятной причины устроит резню… Но изгнанный из Своры лидер в благородство играть не станет - ему обратная дорога заказана, а выживание целиком и полностью зависит от удачи и беспощадной решимости, поэтому драки не миновать.
        Грид подоспел в последний момент, когда мелочь взяла девушку в кольцо, а главарь припал к земле, готовясь прыгнуть, сбить с ног и вонзить похожие на ржавые гвозди клыки в горло. Но Злата не собиралась сдаваться без боя - размахивала перед собой кинжалом и шипела саблезубой кошкой, вот только псов это пугало не больше, чем выпустивший коготки котенок.
        Незаметно подойдя к спутнице, парень ощерился и зыркнул сопернику прямо в глаз. Пес замер, но не отступил, а вот подельники поспешили спрятаться за плешивой спиной. Герман, в свою очередь, взял девушку за плечо и, увернувшись от свистнувшего перед носом клинка, кивком велел отойти подальше - в схватке главарей третьим не место.
        Бой против зверя - как дуэль на пистолетах: дрогнула рука, замешкался, промахнулся - труп. Это равные по силе псы могут валять друг друга битый час и ограничиться парой царапин и клоком выдранной шерсти. А человек - даже сверхсильный - погибнет от первого же укуса. Шутка ли - пасть размером с крокодилью, способная согнуть стальной прут в палец толщиной. Клац - и нет предплечья, чавк - полбедра долой, а там вся кровь выйдет, и никаким жгутом не остановишь.
        Вот враги и не торопились нападать - парню вообще не резон было бить первым, а старый кобель чуял нечто странное, непривычное, и оттого вдвойне опасное, и подбирался к цели с особой осторожностью в надежде вынюхать уязвимое место.
        Грид взмахнул мечом, провоцируя тварь на атаку, но пес отпрянул и гулко зарычал, роняя на траву зеленоватую слюну. После прыгнул и залаял, попытался испугать, раскачать, вывести чужака из равновесия. Но тот стоял, как столб, едва заметно приплясывая на полусогнутых. Несведущему показалось бы, что он дрожит от страха, и только опытный боец заметил бы сжатую до предела мощь, готовую взорваться в подходящий миг.
        Группа поддержки скакала позади кобеля, гавкая и порыкивая, но не вмешивалась, не смея ставить под сомнение силу и опыт вожака. Тот, может, и хотел разойтись миром, не связываться со странным созданием, что выглядит как человек, но пахнет, как пес. Но не мог проявить слабину, которая, по собачьим понятиям, суть смертный приговор.
        Устав выплясывать, пленник без резких движений шагнул к цели, заявляя свои права на территорию. Не вытерпев такой наглости, зверь прыгнул, и то, что произошло дальше, не всякий сумел бы разглядеть. Герман, вопреки здравому смыслу, не отскочил, давая и себе, и врагу пространство для маневра, а наоборот - сорванной пружиной метнулся наперехват. В последний миг, когда лицо обдало теплым зловонием, присел и, дождавшись клацанья над головой, быстрее ветра выпрямился, нанеся удар всем телом. Меч гильотиной перерезал глотку и впился в позвоночник, и облезлая башка повисла на лоскутах плоти.
        Чудище грохнулось на землю уже мертвым, но по инерции прокатилось шагов пять, орошая полянку черными фонтанами из вспоротых жил. Нервным взмахом парень очистил клинок от налипших сгустков и шерсти, готовясь к новой, куда более опасной схватке с целой стаей. И щенки без промедления бросились к человеку, но на половине пути плюхнулись на брюхо и по-пластунски подползли к ногам победителя. Его глаза полыхнули желтым огнем, но тут же потухли, засияв чистейшим медом на свету.
        - Пошли вон, - пробасил Грид, пряча клинок в ножны, и псы тут же скрылись за деревьями.
        - Почему ты отпустил их? - прошептала Злата, провожая тварей удивленным взглядом. - Почему не перебил всех до последнего?
        - А смысл? - Напарник поправил перевязь и обернулся. - Это все равно, что мстить ножу, которым тебя пырнули. Если с кого и надо спрашивать - так с того, кто ударил. И я спрошу. - Он сплюнул. - Клянусь богом - по всей строгости. А во-вторых… кому от их смерти станет легче? Тебе? Мне? Вряд ли.
        Теплая капля скатилась по красной полосе, и щеку ошпарило, как от струи кипятка. Герман вздрогнул и зашипел, на автомате потянувшись к лицу, чтобы стереть казавшуюся раскаленной краску, но Злата схватила его руку и прижала к левой ключице.
        - Терпи. Ты хотел знать, почему наши полосы разные. Потому, что мне можно скорбеть, ведь боль уже ничто не заглушит. А тебе - нельзя, покуда враг жив.
        Он улыбнулся, хотя ощущения были сродни тем, когда растягиваешь рассеченную кожу.
        - Ты - странная.
        - Я-то? - Охотница вытащила копье из туши вилорога и подошла к лежащему на боку кобелю. - Вполне обычная. Лес чту, лишнего не беру, в город не хожу. Все бы так жили - и зла бы не осталось.
        Быстрый - со свистом - взмах, и острие кинжала вспороло лысое брюхо, как бумагу. Стоит ли говорить, какой запашок вырвался наружу вслед за тугим клубком похожих на пиявок кишок?
        - Фу! - Парень уткнул нос в рукав, борясь с тошнотой и головокружением. - На кой ты это сделала?
        - Хочу погадать. - Злату, судя по блеску в глазах и заинтересованному выражению на чумазой мордашке, вонь ничуть не беспокоила.
        - Погадать?
        - Да. - Она пропорола толстую кишку, что для сверхчуткого обоняния равнозначно было химическому оружию, и принялась прочесывать пальцами дерьмо с азартом начинающего археолога. - Псы сжирают трупы целиком - с одеждой и прочими вещами. Как-то раз я нашла в требухе пистолет, а отец - золотые часы. Если повезет, мы узнаем, где засела Свора.
        Напарник отвернулся - созерцать подобное было невыносимо. Девушке же посчастливилось нарыть первую зацепку - размякший обломок человечьей кости.
        - Берцовая. - Охотница поднесла похожую на пемзу мерзость к лицу. - Взрослая. Съедена около трех дней назад. Значит, твари засели в каком-то здании - скорее всего, ближе к центру.
        - Откуда вывод? - спросил Грид, стараясь не открывать широко рот.
        - На улицах трупов нет - всех поели, даже из машин умудрились достать. А на окраинах все еще рыщут сборщики, и такую стаю уже заметили бы.
        - А если это свежак? Мало ли бедняг пропадает каждый день.
        - Нет. - Злата с уверенностью тряхнула косой. - Кость пахнет заразой. Этот запах ни с чем не спутаешь.
        - Этому тебя отец научил? - Парень поморщился и дернул плечами, как от внезапного холода.
        - Конечно. А кто же еще?
        Он промолчал, хотя мыслишки вертелись… всякие, в основном, о безумном отшельнике и его методах воспитания.
        Рядом с костью упал обрывок кожаного ремешка, за ним - размолотая в труху пластиковая ручка и прочий бесполезный хлам. Только книжица в красной обложке могла пролить свет на личность бедняги, нашедшего последнее пристанище в желудке вонючего падальщика. Но часть страниц разварилась в желудочном соке, а на оставшихся стерлись все надписи.
        Тем не менее отшельница не унывала и продолжала «раскопки». И в конце концов труд, тяжесть которого сложно передать словами, был вознагражден слипшимся клубком синих лоскутов. Иной наверняка бросил бы находку в кучку с непригодным для «гадания» мусором, но девушка, будто почуяв скорую разгадку, разложила обрывки одежды перед собой. И на одном из кусочков обнаружилась отчетливая, вышитая золотистыми нитками надпись:
        - БелГУ, - шепнула Злата.
        - Что это?
        - Не знаю. Вроде бы, я уже слышала это название. Папа говорил, оно как-то связано с Вавилоном. Надо вернуться в лагерь и расспросить. Если отец ушел - дядя Марк подскажет. Он самый умный!
        - Вряд ли. - Парень скривился и потер исколотую шею. - Но идея здравая. Только сперва вымой руки.
        - Зачем? - Она захлопала ресницами.
        - Ничего не чувствуешь? - издали намекнули ей.
        - А! Ты про запах? Так хорошо же - от псов прячет, а мелочь отпугивает.
        - Плохо. - Герман тряхнул головой. - Плохо жить в лесу. Плохо верить во всякую чушь. Плохо копаться в… кишках.
        - Много ты понимаешь! - Охотница надула губки. - Вдруг по дороге звери рыщут, а так нас не заметят.
        - Пусть замечают. - Пальцы сами собой коснулись перевязи. - Перебью всех, только избавься от этой… гадости. Если это вообще возможно.
        - Ладно… пойдем к реке. Пробовал ту воду? Искупаешься - и целый день ничем не пахнешь. Вообще.
        Спутник хмыкнул.
        - А хвост не вырастет? Или ласты?
        Злата захихикала, едва не прикрыв рот ладошкой, но Грид вовремя напомнил, что этого лучше не делать.
        Они вернулись на пологий бережок, причем в том же составе - пленник закинул косулю на плечи, как воротник, и упивался ароматом спекшейся крови, хоть немного перебивающим запах дерьма. Пока прикидывал, куда бы бросить добычу, Злата расстелила на песке плащ-палатку и сняла жилет быстрее, чем Герман успел отвернуться. И дело было вовсе не в ложной скромности, просто от вида поджарой, загорелой спинки к сердцу будто подвели ток - и это не красивая метафора: мотор дернулся так, что в глазах потемнело.
        К счастью, когда зрение прояснилось, а ребра перестало ломить, охотница уже нырнула в воду, и над мутной гладью виднелась лишь голова в обрамлении распущенных мокрых волос цвета переспевшей пшеницы.
        - Давай ко мне!
        Парень нахмурился, не веря своим ушам, хотя прежде на слух не жаловался.
        - Давай, поплаваем вместе! Вода теплая, не бойся!
        Воды и в самом деле бояться не стоило.
        Стоило бояться тех, кто в ней живет. И кого дикое амбрэ не отпугивает, а очень даже привлекает. Но в отличие от псов речные гады не могут похвастаться расторопностью, и Герман успел раздеться до пояса, прежде чем заметил крадущуюся к цели цепочку пузырьков. Нечто ползло по дну, рыхля ил и отпуская на волю скопившиеся в нем газы.
        - Назад! Вылезай, живо!
        Купальщица не стала включать дурочку и пререкаться - раз орут не своим голосом и таращат глаза, значит, есть причина. Со всех сил погребла к берегу и почти успела коснуться ладонями песка, как вдруг позади вспух черный лоснящийся горб, из которого выстрелила пара жестких, покрытых хитиновыми пластинами щупалец и обвила дрожащие лодыжки.
        Рак - огромный, размером с теленка, весь в грязи, тине и обрывках сетей, дважды махнул хвостом и утащил добычу в пучину. Это вперед махина еле ползет, а задом сдает быстрее хищной рыбины. Буруны схлестнулись - раз, другой - и гладь снова превратилась в темное зеркало: ни волн, ни расходящихся кругов. И самое паршивое - Грид не умел плавать и в принципе не представлял, как это делается. Кто ж его на Крейде научил бы, да и где там плавать? Уж точно не в озерце, где нечисть пострашнее раков водится.
        На суше от твари остались бы клешни да усы, но в чужой стихии сверхчеловек оказался столь же боеспособен, как и медуза в пустыне. Еще одна потеря, еще одна рваная рана, и хрен знает, чем лечить. Да, за все приходится платить, и чем дороже товар, тем выше цена, но столько смертей за жалкий месяц - явный перебор. Парень никогда не считал сыворотку ни даром, ни проклятием - скорее, долбаной эпидемией, ведь все, кто «заразился» от тесного контакта с носителем, погибли, да и уцелевшим никто гарантий не даст.
        Вот Злата - жила себе в бункере восемнадцать лет среди чудовищ, голода, болезней, чокнутого папаши и прочих напастей - и ничего, но стоило связаться с пленником - труп. И даже тела не найдешь, не похоронишь. Прекрасного, стройного тела, которому еще бы радовать и радовать глаз - например, волчий, цвета подсвеченного янтаря.
        Герман опустился на колени и лишенным и намека на чувства взглядом уставился на противоположный берег. Наверное, за девять дней добровольного заточения он выстрадал все, что мог, до последней капли, и на девушку уже ничего не осталось. А может, боль придет не сразу, а когда ее не ждешь. Ударься спросонья ногой об стол - и вся полнота незабываемых впечатлений выплеснется с короткой, но заметной задержкой. Когда же полоснут сердце, промежуток еще длиннее, но ушибленная нога пройдет за минуту, а вот душа…
        Размышления прервал всплеск и громкий вдох. Отшельница вынырнула на середине русла, перевернулась на спину и погребла к суше, словно плыла не в кишащем смертью омуте, а в бассейне. Протерев веки и малость отойдя от увиденного, Грид заметил на тонкой талии ремешок с ножнами - девушка знала об угрозе и загодя подстраховалась. И коль уж Ярослав добывал раков, то и дочь научил искать бреши в толстенных панцирях. Но чистой победы, увы, не случилось - на бедре виднелась глубокая царапина, оставляя за собой алый шлейф на поверхности.
        Забыв о том, что в воду лучше не соваться - особенно ему - пленник рванул навстречу спутнице, но не рассчитал силы, и спасать пришлось уже его. Вдвоем они добрались до пляжа и пластом рухнули на мокрый песок, глотая ставший таким сладким воздух.
        - Вот видишь. - Трясущиеся пальцы коснулись костяшек - плоских и мозолистых. - А говорил: плохо то, плохо это. А в твоем Вавилоне даже плавать не умеют.
        - А нам и не надо, - буркнул напарник. - Лежи, я принесу одежду.
        - Зачем? - Девушка вытянулась во весь рост и захромала к плащу. - И сама могу.
        - Можешь, понятное дело… просто…
        - Что? - Она достала из поясной сумки самотканый бинт, поджала ногу и принялась за рану, а Герман потел, мерз, потел и мерз одновременно и не знал, куда деть глаза.
        С одной стороны, пялиться вроде как неприлично, но с другой, если возражающих нет, то почему бы и не полюбоваться? Но с третьей, на кой кипятить кровь и пускать ее в бесполезные в сложившихся обстоятельствах органы, если купание голышом все равно не получит закономерного развития. Поэтому, взвесив все за и против, парень предпочел следить за рекой.

* * *
        В лагерь вернулись измотанными, побитыми и голодными, но, позабыв о еде и отдыхе, первым делом выловили Фельде и учинили допрос.
        - БелГУ? - Судя по вскинутым бровям и настороженному голосу, Марк в самом деле знал о нем. - Это университет в центре города. А что?
        Спутники переглянулись - есть зацепка! Не зря одна ковырялась в кишках, а второй наслаждался ароматами.
        - Там кто-нибудь живет? - спросил пленник, превозмогая нервный озноб.
        - Увы, нет. - Доктор поправил очки. - Здание новое, убежищ нет. Все погибли, а те, кто спрятался в других местах, присоединились к Технологу. И все же - почему интересуетесь?
        - Там логово Вожака! Просто скажи, как туда добраться, и я вернусь с башкой этой мрази.
        - Успокойся, пожалуйста, - как можно мягче произнес врач. - Ты еще не готов.
        - Не готов?! - От возмущения Герман дал петуха. - Серьезно? После всего, чего я достиг?
        - Понимаю, к чему ты клонишь. Но любой результат надо подтвердить не раз и не два. Лишь тогда узнаешь точно, что победа - не случайность или удача.
        - Да как так?! - бушевал Грид, отмечая про себя, что зверь сидел в конуре, а все эмоции шли от него самого - от чистого, так сказать, сердца. - Ты и представить не можешь, через что мне пришлось пройти. И когда я у финишной черты, мне говорят вот это? Не готов?
        - Похоже, тебя не переубедить…
        - Нет! Я всего добился сам. Сам же и найду БелГУ. И даже не думай мешать. Ты не представляешь, на что я теперь способен.
        Врач потер лоб и выдохнул.
        - Давай не будем накалять обстановку. Все и так на взводе. Темнеет, путь неблизкий, а ты еле стоишь на ногах. Не лучший момент для решающей схватки. Поешь, выспись, а утром покажу дорогу. Уговор?
        - Не совсем. Я дам слово, что не сбегу до рассвета. Но ты скажешь, как найти его прямо сейчас. Вера за веру. Уговор?
        - Равноценный обмен. - Фельде хмыкнул. - От моста, где охотился на утку, идешь вдоль реки в сторону города, пока не увидишь огромную белую постройку с золотым куполом. Перед ней - часовня, позади еще один мост - поменьше, а вокруг сквер с фонтаном - не пропустишь. Там много зданий - целый комплекс, но, думаю, на месте разберешься.
        - Если соврал… - Герман выдержал многозначительную паузу, буравя собеседника хмурым взглядом.
        Угроза доктора ничуть не испугала, наоборот - он улыбнулся и положил ладонь парню на плечо.
        - Будь ты повнимательнее, заметил бы, что я тебе никогда не врал. И не собираюсь. Злата - загляни ко мне перед сном, обработаю рану.
        - Хорошо, дядя Марк!
        - Ну, а теперь давайте наконец сядем за стол, и вы поведаете о сегодняшних приключениях.
        Проглотив пяток увесистых ломтей мяса и выдув полный чайник отвара, парень отправился на боковую, но забыться долгожданным сном получилось не сразу. В дверь постучали, послышался вкрадчивый голос доктора:
        - Можно?
        - Как будто ты уйдешь, если я скажу «нет».
        Тот с осторожностью опытного хирурга толкнул дверь, но ржавый бронелист заскрипел на весь коридор.
        - Если надумал снова капать на мозги - не трать время.
        - И не собираюсь, мы же обо всем договорились. Просто пора колоть антидот.
        В полумраке блеснула игла с капелькой прозрачной жижи на острие.
        - Завтра, - проворчал Грид.
        - То есть? Ты же ослабнешь и не отдохнешь, как следует.
        - Я не знаю, что у тебя в шприце. Может, лекарство, а может, этот, как его… успокоительный. Без обид, док, но как-нибудь потерплю.
        - Да уж… Думал, ты лучшего мнения обо мне. Что ж, хозяин - барин. Станет хуже - буди, не стесняйся.
        - Обязательно…
        - Спокойной ночи, Герман. И… удачи. Помни - если не справишься, придется все начинать сначала. Все, понимаешь? И я бы не хотел, чтобы ты погиб по глупости, ведь тогда получится, что и твои друзья отдали жизни зазря. После смерти Вожака нас ждут новые - мирные - времена. Надеюсь, ты их застанешь. Ради этого стоит бороться.
        - Я справлюсь. - Твердость в голосе не оставляла сомнений в решении парня. - Раньше сядем - раньше выйдем.
        Фельде кивнул:
        - Держу пальцы.
        Но, хотя пленник врубил браваду на полную, тревожные мысли и волнение в любой момент грозили вылиться в страх. Пока что парня распирало полузабытое детское чувство томительного, почти болезненного ожидания, когда поутру должно произойти крайне важное событие - например, именины или возвращение отца.
        Нюхач никогда не пропускал дни рождения сына, даже выполняя очередное поручение Капитана или просто собирая хабар. Он всегда приносил такие игрушки, о которых соседская детвора не то, что не мечтала - не догадывалась. Столько лет прошло, а Герман как сейчас помнил пять последних подарков. Коробка цветных мелков, коими трехлетний Пикассо разрисовал все стены в доме - и внутри, и снаружи. Книжка с картинками, повествующая о приключениях странных созданий в серой кепке и зеленой шляпе. Малыш еще не умел читать, но днями напролет листал пожелтевшие, крошащиеся страницы. Барабан и свисток на радость всей улице. Большущий зеленый самосвал - крутишь ручку между колесами, и кузов поднимается - запредельно крутая штуковина для пацана с Крейды. И наконец - настоящий армейский бинокль, впоследствии выменянный на мешок крупы, ведь на следующий праздник Родион не пришел.
        В ночь перед роковым днем пострел так же не мог сомкнуть глаз, ворочаясь с боку на бок целую вечность. Теперь же Грид не смел и надеяться на скорое забытье, особенно когда начал действовать яд. В первый раз за всю жизнь парень осознал, что шанс погибнуть заметно перевешивает возможный успех. Его одолевало не привычное для жителя опасного района волнение из-за драки, нападения тварей или условного кирпича на голову. Герман знал место и время своей смерти, а это уже совсем иные ощущения.
        Нечто подобное испытывают приговоренные в ночь перед казнью, но им все же чуть полегче ждать исполнения приговора: петля или пуля - и конец. А вот какой способ выберет Вожак - загадка, дергающая и без того перетянутые нервы.
        Дверь скрипнула, тихое шлепанье босых ног сменилось едва слышным шуршанием шкур. Кто-то кошкой прополз под одеялом, свернулся калачиком у бока и положил голову на плечо. Грид засек девушку задолго до того, как раздался скрип двери, в противном случае свернул бы незваному ночному гостю шею - в этом мире мало кто оценит, что всякие мутные типы без спроса шныряют по кровати.
        - Не спится? - Теплое, пряное от трав дыхание обожгло подбородок.
        - Нет. Но если думаешь, что теперь засну, то сильно ошибаешься.
        Злата улыбнулась.
        - Сама как на иголках.
        - Почему?
        - Страшно. - Охотница обняла его и ткнулась лбом в саднящую щеку. - За тебя боюсь.
        И все-таки Фельде солгал, сказав, что боль души лечит только время. На самом деле есть еще одно верное средство, бальзамом заполняющее любые раны, а вслед за ними - и пустоту отчаянной безысходности.

* * *
        Когда Герман проснулся, подруга уже ушла. Хотелось поваляться в постели, еще хранящей тепло и запах ее тела, но на свидание со смертью опаздывать не принято. Он выбрался из-под шкур, с хрустом потянулся и толкнул дверь.
        Заперто.
        Первая мысль была - заело замок, ведь пленник явно не так обессилел, что и на миллиметр не смог сдвинуть преграду. Но, как ни налегал на ручку, морщась и скрипя зубами, дверь и не шелохнулась. На всякий случай потянул на себя, думая, что спросонья забыл, в какую сторону надо открывать, но результат был тот же.
        - Эй! - в звенящем голосе нарастала паника. - Откройте!
        Крики и удары по броне ни к чему не привели. Прими он вчера лекарство - может, и сорвал бы петли часика эдак за два, но в нынешнем состоянии об этом не стоило и мечтать. Вот же Йозеф, вот же хитрая сволочь! Все-таки сумел добиться своего и обвести вокруг пальца, как последнего лоха.
        - Сука. Сука! Сука!!! - Грохот ударов волнами прокатился по коридору, сбивая остатки краски со стен.
        Парой недель ранее он бы так и стучал, пока не рухнул бы от усталости, но теперь зверь послушно следовал рядом и не смел тянуть поводок. Холодная голова и ясный рассудок - вот лучшие помощники в любой беде, а грубая сила пригодится позже, когда Герман выберется из подземелья. Ох, как пригодится…
        Парень вздохнул, сдувая прохладным воздухом последние язычки ярости, и огляделся. Во всех кельях капонира под потолком блестели гофрированные трубы, соединенные в систему вентиляции. Нет, в нее не пролез бы и ребенок, поэтому самый избитый вариант побега пришлось отринуть. Но пара дыр в ребристой жести позволила слышать все, о чем говорили не только в бункере, но и снаружи. К счастью, яд подавлял сверхчуткий слух в последнюю очередь. Пленник, подтянувшись, прислонил ухо к отверстию и сквозь гул сквозняка уловил знакомую речь:
        - Шеф, наш волчонок проснулся, - с легкой издевкой произнес Кадавр. - И просится погулять.
        - Рано ему еще гулять, - проворчал доктор. - Не хочу, чтобы столько времени и жизней пошли злому псу под хвост.
        - И что, так и будет сидеть взаперти?
        Врач помедлил с ответом.
        - Посмотрим. Может, образумится. В конце концов, это и для его блага тоже.
        - Кстати, Егерь сказал, что видел недалеко от лагеря собаку. Странно, он же утверждал, мол, на его землю клыкастым хода нет. Послать ребят?
        - Нет. «Львы» нужны здесь.
        - Понял. Разрешите идти?
        - Разрешаю.
        Собаки… Неужели стайка щенков искала нового вожака? Если так, значит, шанс есть. Грид набрал полную грудь воздуха и завыл в трубу из последних сил, поставив на уши всю округу. Звук, искаженный гремящим лабиринтом гофр, превратился в дьявольский рев, и не успел он стихнуть, как из леса донесся нарастающий с каждой секундой лай - чудища мчали на выручку.

* * *
        Банан вздрогнул и завертел головой.
        - Что это за звук?
        Ответ не заставил себя долго ждать. Из кустов, ломая ветки, вылетел лоснящийся черный сгусток с горящими глазами и раззявленной пастью, похожей на ржавый медвежий капкан, если бы зубья в нем были раза в три длиннее.
        Боец держал РПГ наискось через грудь - это его и спасло: клыки с лязгом кузнечного молота впились в пулемет, прокусив магазин и смяв ствольную коробку. Ведомый рефлексом зверь мотнул башкой, ремешок лопнул, и немаленький такой парнишка кубарем покатился по траве.
        Второй щенок прыгнул на спину поверженного врага и уже собрался сомкнуть челюсти на шее, но тут сухим кашлем защелкал карабин. Стоило тварям показаться, Карина белкой махнула на буханку и распласталась на холодной, влажной крыше. Пули пробили первому псу грудину, но застряли в толстых костях, не причинив особого вреда. Но чудище предпочло отступить за шелестящую зеленую завесу, и пока девушка ругалась сквозь зубы, выцеливая мелькающий хвост, третье существо - самое крупное из стаи - на полной скорости протаранило лбом борт электромобиля с такой силой, что левые колеса оторвались от земли.
        Невысоко - на полтора пальца - и если бы схватка развернулась в жаркий полдень, снайперша без труда удержалась бы на позиции. Но холщовые штаны и разгрузка скользнули по металлу, как по стеклу, и резкий вскрик сменился глухим шлепком. Чудище с победным рыком скакнуло к добыче, но вместо сочного мяса угостилось рожком маслин в упор.
        Краб все это время находился на боевом посту - у расположенной в салоне радиостанции. Стоило машине выровняться после тарана, он распахнул боковую дверь и от бедра высадил из АКСУ весь боезапас. Будь перед ним матерый кобель - сожрал бы вместе с автоматом, но молодые ребра еще не так крепки, и щенок, взвизгнув, пустился наутек, поскуливая на каждом вдохе.
        Секундное затишье сменилось одновременным натиском со всех сторон. Радист буквально вытащил соратницу из захлопывающейся пасти, швырнул в машину и заперся. Тварей преграда ни капельки не смутила - они принялись рвать кузов, как фольгу, пробивая обшивку и выдирая лоскуты. «Кедр» выбежавшего из бункера Кадавра, и уж тем паче - пистолет доктора досаждали гадам не сильнее комариных укусов. Одурманенные запахом загнанной добычи, твари не замечали стучащих по шкурам пуль.
        - Может, Германа на них натравить? - предложил медик.
        - А ты его потом обратно загонишь? - Фельде вздохнул и потянулся к рации, чтобы отдать самый страшный приказ для любого командира. - В буханке запас взрывчатки. Боюсь, иного выхода нет.
        - Есть, - пробасили над ухом.
        Егерь растолкал врачей могучими плечами и зашагал к авто, плугом волоча за собой самодельную алебарду. На длинном дубовом древке красовалось стальное навершие, совместившее в себе сразу три основных вида оружия: рубящее, колющее и дробящее. Первое представляло топорище в виде заточенной до бритвенной остроты половины диска, напоминающей распиленное по диаметру крохотное - в две ладони - колесо поезда. Второе - заостренный конусом штырь арматуры, ну, а третье - трапециевидный обух, суженный до формы зубила. Сложно было представить, сколько весит такая громадина, но старик перекинул ее из ладони в ладонь с легкостью обычного колуна.
        Дальнейшее заставило повидавших виды шуховцев уронить челюсти и распахнуть глаза, будто малые дети - на выступлении умелого фокусника. Двухметровый амбал взревел медведем, разбежался и с грацией юного гимнаста сиганул на половину своего роста. Подошвы подбросили листву и комья земли, как пыль из старого ковра, а рухнувший из-за спины топор за мгновения полета набрал такую силу и скорость, что застрял в спине пса по самый обух.
        Хрустнуло громче выстрела, и тварь с перебитым хребтом и размазанными в кашу легкими рухнула и засучила передними лапами в тщетной попытке уползти в кусты. Следующим выпадом Егерь кольнул ближайшее чудище в бок, второе миг спустя получило зубилом по морде. Но былой мощью в ударах уже и не пахло - позиция была не та, слишком тесно, поэтому Ярослав отступил на исходную и снова заревел, встопорщив усы и выпучив налитые кровью зенки.
        Самый мелкий кобелек предпочел дать деру, но оставшаяся троица неспешно побрела к противнику. Тот, что с целой шкурой, наступал по прямой, а пара подранков заходили с флангов. Но Егерь не протянул бы треть жизни в лесу, если бы не знал повадки зверья и не умел ему противостоять. Не отводя взгляда от желтых глаз напротив, старик прыгнул влево - к самому побитому псу, поймавшему и пули, и штырь под сердце. Провокация удалась на славу - гад кинулся к цели, но раззявленная пасть сомкнулась не на горле, а на заточенном до звона диске. Боковой удар топора почти срезал нижнюю челюсть, и та обвисла на располосованной мышце. Это не убило щенка, зато вынудило умчать вслед за первым дезертиром.
        Оставшиеся продержались немногим дольше: одному раскроили череп, второму отсекли переднюю лапу. Глядя на залитую кровью поляну и вымазанного с ног до головы охотника, Кадавр свистнул и протянул:
        - Не понимаю, на кой сыр-бор с сывороткой, когда есть такие кадры.
        Марк улыбнулся, ничуть не обидевшись на сомнения соратника в его детище, и с ноткой иронии ответил:
        - Придет время - поймешь.

* * *
        Кипеш в лагере поднялся жуткий, от воя и выстрелов воздуховод гремел так, словно артель пьяных сапожников лупила по трубам молотками. Но даже если стая каким-то чудом справится со всем отрядом, открыть дверь и освободить вожака все равно не сумеет.
        На выручку в который раз пришли уши. Сквозь грохот Герман услышал знакомые голоса: густой бас Ярослава и встревоженные увещевания Златы.
        - Нет, - проворчал усач, - жди здесь.
        - Но, пап, я могу помочь! Разве не для этого ты меня учил?
        - Не для этого, - что-то лязгнуло и заскрежетало по бетону. - Я учил тебя жить, а не умирать. А снаружи сейчас - верная смерть.
        - Вдвоем справимся! Я не подведу, обещаю!
        Раздался звонкий шлепок. Зверь дернул поводок, и парню стоило запредельных усилий удержать его на привязи.
        - С обещаниями у тебя туговато. Помнится, кто-то клялся не водить шашни с городским выродком. А теперь что? Только нюхнула кобеля - и сразу подмахивать?
        - Отец, мы не!..
        - Заткнись! - прозвучала вторая пощечина. - Думал, воспитал достойную женщину, хранительницу рода и устоев - а вырастил самку, течную суку! Пошла с глаз долой! Видит Лес, я был слишком мягок с тобой. Больше на снисхождение не уповай.
        Хлопнула дверь, по коридору прокатился затухающий топот, сменившийся едва различимыми всхлипами. Грид ткнулся лбом в холодную гофру, выждал, когда перестанет трясти, и шепнул:
        - Злата! Эй!
        - Герман? - пронеслось по трубе.
        - Да! Я у себя. Выпусти меня, скорее.
        - Сейчас.
        Мягкий шорох шагов, а за ним - скрежет поворотного механизма.
        - Привет, - сказала подруга с порога легко и непринужденно, словно в паре метров над головами не развернулась кровавая вакханалия. Растрепанные волосы, бледное лицо, затравленный взгляд и алая струйка в уголке рта. - А почему тебя заперли?
        - Потом объясню. Нам пора бежать.
        - Нам? - удивилась охотница.
        - Да. Пойдешь со мной. Прикончу Вожака - заберу тебя на Крейду.
        - Но здесь мой дом!
        - Нет, - прорычал пленник, оскалившись и нависнув над ней. - Дом там, где тебе хорошо.
        Она опустила голову и уставилась на мыски сапожек.
        - Я… не могу.
        - Можешь. Я в тебя верю… - Грид вздохнул и провел ладонью по пшеничным локонам. - Пожалуйста. У нас мало времени.
        Злата не стала спорить, но и не выказала особенного восторга - просто потопала следом, понурив плечи. Выглянув из бункера, Герман увидел посреди поляны Кадавра и Фельде: один раскладывал содержимое походной аптечки, второй склонился над стонущим Бананом. Карина с забинтованным лбом сидела на подножке буханки, радист копался в электронной требухе станции, а Егерь бродил по кромке поляны с алебардой на плече, будто викинг в дозоре.
        Лучшего момента для побега и не придумать. Пленник объяснил спутнице план, после чего оба со всех ног рванули в дубраву, не обращая внимания на окрики доктора. Громыхнуло, но пуля прошла мимо. Лишь добравшись до опушки, беглецы поняли, что по ним стреляли не из обычного пистолета. Отшельница вытащила из-под лопатки соратника оперенный металлический цилиндр с иглой и пробормотала:
        - Это еще что?
        Парень зашатался, как после обильного возлияния, и заплетающимся языком ответил:
        - Ничего хорошего. Нужно… спрятаться и отлежаться, иначе примут тепленького. Знаю адресок… но сам не дойду. Помоги.
        Злата подставила плечо и довела друга до железной дороги, но у насыпи замерла, как вкопанная, все тем же взглядом смотря на раскинувшийся впереди Вавилон.
        - Что такое? - Слова давались с огромным усилием, а ведь еще идти и идти - через частный сектор, мимо храма - к спрятанному на берегу кирпичному колодцу.
        - Нет… Нельзя.
        - Кто сказал? Отец? Тебе сколько лет, пять? Может, пора уже решать за себя?
        - Но там зло!
        - Везде зло! - Герман хмыкнул, вспомнив слова павшего товарища, и смахнул запястьем струйку слюны. - И в городе его не больше, чем в любом другом месте! Просто Егерь - псих, которого даже чудища сторонятся. И если ты уйдешь, он останется один. А ему надо кем-то командовать… управлять, жизнь без власти - не жизнь. Вот и навыдумывал чепухи.
        Охотница опустила лицо и, казалось, перестала дышать.
        - Пойми, зло не за этой чертой. Не в тех домах. Не на мертвых улицах. Зло - только тут. - Грид хлопнул себя по груди. - Если бы я не показывал носа из дома, немало боли и бед удалось бы избежать. Но тогда я не встретил бы Марка, других шуховцев, тебя… Не так страшно терять то, что дорого. Гораздо страшнее ничего не приобрести.
        Он протянул дрожащую руку. Хрустнул гравий, и вспотевшие пальцы сжали ладонь.
        Глава 8. Эликсир
        Сутки назад Герман и представить не мог, с какой радостью вернется в сырую темноту подземелья. Они прошли около километра вдоль берега, то забредая по колено в студеную воду, то гоняя хрустящее эхо под кирпичными сводами. Короткий поход сожрал столько сил, что часовые забеги по лесу показались легкой разминкой.
        Если бы не плечо Златы - на удивление крепкое для хрупкой с виду девушки - Грид не одолел бы и половины пути и встретил бы позорную смерть лицом в луже. Транквилизатор действовал не так быстро, как на обычного человека, но шаг за шагом, вдох за вдохом превращал мышцы в парафин.
        Вскоре парень мог лишь дышать и кое-как ворочать языком. Спутница, передохнув минутку, попыталась взвалить страдальца на закорки, но затея обернулась крахом.
        - Подождем… - как пьяный, пробормотал Герман. - Кажется… отпускает.
        - Уверен? - тоном обеспокоенного доктора спросила охотница.
        - Да. И не такую дрянь переваривал. Надо полежать немножко… и пройдет.
        Она села на острый гравий и положила голову друга на колени. Дрожащие пальцы заскользили по лбу и щекам - мертвецки бледным и в бисере ледяного пота, а перезвон падающих с потолка и стен капель разбавил тихий, мелодичный напев: Злата мурлыкала, не размыкая пересохших губ, из-за чего в низкое гортанное звучание пробилась хрипотца, сделавшая песню еще прекраснее.
        - Красиво, - сказал Грид, когда отшельница замолчала.
        - Герман?..
        - М-м?
        - Что с нами будет?
        Он попробовал пошевелиться - усталость в самом деле отступала, но с прогнозом явно поторопился.
        - С нами все будет хорошо. Я убью тварь, а потом найду маленький домик на отшибе. Лесом этих крейдеров, шуховцев, музейщиков… заживем сами по себе.
        - Правда? - Ее полумертвый голосок сорвался на всхлип.
        - Отве… то есть, обещаю. Ведь только ты у меня и осталась.
        - Герман…
        - Говори.
        - Я тебя…
        Вдали раздался громкий всплеск, словно нечто тяжелое спрыгнуло в воду. Парень вздрогнул и приподнялся на локтях, но, как ни вслушивался, больше ничего не услышал, а в нос так шибало тленом и затхлостью, что на обоняние можно было не надеяться.
        - Что это? - шепнула подруга, вертя головой.
        - Наверное, кирпич отвалился. Туннель не вчера строили, тут все на…
        По коридору прокатилось чавканье, как если бы полено плюхнули с высоты в ил. Это, конечно, мог быть второй кирпич, вздумавший нырнуть вслед за товарищем, но миг спустя невнятные мокрые звуки превратились в отчетливую поступь. Когда же в мрачной дали замаячила пара алых точек, похожих на тлеющие уголья, все сомнения развеялись сами собой. Тварь, явившаяся прямиком из ночных кошмаров, вышла на охоту, намереваясь прикончить главного соперника, пока тот не в состоянии дать достойный отпор.
        - Валим, - прошипел Грид, с грацией избитого алкоголика вставая на ватные, онемевшие, но уже более-менее послушные ноги.
        Злата подхватила спутника под мышку и, опираясь на копье, как на посох, побрела прочь от проклятых огней, с каждой секундой сияющих все ярче. По некой, ведомой лишь ему причине, чудище не спешило срываться на бег, хотя могло без особых усилий настигнуть добычу. Но нарастающее шлепанье ржавой ножовкой пилило нервы, и ребята вздрагивали всякий раз, когда слышали шаги марширующей смерти: плюх - пауза - чавк, плюх - пауза - чавк.
        В темноте подземелья и этого хватит, чтобы оцепенеть, а то и вовсе рухнуть без чувств. Говорят, нет ничего страшнее неизвестности. Вранье. Осознание того, кто именно бредет по пятам, ввергало в ужас на грани паники: то хотелось с криком броситься вперед и бежать, брести, ползти - как уж получится, то, наоборот, взять оружие и оборвать мучения в славном, но безнадежном бою.
        Будь Герман один - скорее всего, выбрал бы второй вариант, но мысли о том, что чудище сделает с беззащитной девушкой, заставляли до скрежета стискивать зубы, ронять пот, таращиться до цветных пятен, но переставлять ходули.
        Старания не прошли даром - за поворотом показался тусклый столб света, а под ним - вмурованные в кладку скобы. Грид рискнул подняться, но скорее безрукий вскарабкается по канату, чем он - по скользким шатким железкам, за которые и здоровыми-то пальцами не сразу ухватишься.
        Охотница помогала, как могла, но парень все время срывался и падал, не чувствуя боли, но улавливая подступающую вонь псины и тухлятины.
        - Лезь, - прохрипел он, мутным взором наблюдая за покачиванием огоньков. - Быстрее.
        Злата тряхнула косой:
        - Я тебя не брошу.
        - Тогда сдохнем оба. Как Ромео, блин, и Джульетта.
        - Кто это?
        - Не знаю. Но слышал, вместе померли.
        - А мы не помрем, - настойчиво произнесла отшельница. - Пошли, найдем еще выход. - Она взяла его за руку и потянула прочь от смертельно опасного, но такого приятного тепла.
        - А если нет?
        - Выход есть всегда. Но если стоять и ничего не делать, тогда точно конец. Прошу, соберись.
        Гонка с погибелью продолжилась. Хотя как - гонка… скорее, спортивная ходьба. Небольшая передышка придала сил, и беглецы сумели отыграть упущенные метры, но уже скоро к шагам добавилось надсадное дыхание - похоже, преследователь не хотел жрать людишек, пока те не пропитаются адреналином и не просолятся потом, но вот голод начал брать верх над азартом.
        За очередным поворотом туннель пошел под уклон, выводя к наполовину затопленной галерее - широкой, очень длинной и без единого лучика. Судя по оглушительной капели и журчанию, ход шел прямо под руслом. Преодолеть сотен пять шагов по грудь в смердящей жиже и по щиколотки в иле - немалый вызов и для здоровых, сильных духом людей, но отступать было некуда, позади - тварь.
        Половину пути Герман брел со стоической выдержкой, но от лютого холода и спертого воздуха ноги сковали судороги. Ослабший транквилизатор открыл дорогу боли, и парень, закатив слезящиеся глаза, ухнул на дно. От неожиданности Злата разжала пальцы, пришлось нырять и вытаскивать бедолагу на ощупь, рискуя захлебнуться, окоченеть и сойти с ума от бьющей по телу дрожи воды. Девушке на миг показалось, что она задела локтем мохнатую, склизкую шкуру, и рванувший в груди страх заставил вынырнуть с ловкостью бывалого пловца.
        Грид вдохнул, обжигая легкие, и побрел по склону. Еще один поворот - и новый люк, источающий последний луч надежды.
        - Ты первая… - Пленник фыркнул и прижался плечом к стене. - Выберешься - дашь руку.
        Охотница кивнула и мартышкой взлетела по скобам. Скрежетнула тяжеленная заслонка - раз, другой - и тусклые полосы превратились в широкий, блестящий сноп. Перепуганное, измазанное грязью личико казалось ангельским в слепящем ореоле полуденного солнца, а растрепанная коса выглядела переплетенными потоками жидкого золота.
        Подруга протянула ладонь, распахнув рот в немом крике, Грид подался к ней, щурясь и сжимая губы, как вдруг стальные когти впились в голени. Злата взвизгнула и со всей силы потянула, но вместо сопротивления ощутила необычайную легкость, будто спутник по неведомой причине потерял весь вес. Разгадка не заставила себя долго ждать - волк вопреки ожиданиям не рванул добычу во мрак, а, наоборот, толкнул к свету, да так, что Герман вылетел из колодца бутылочной пробкой и растянулся на горячем асфальте.
        Теперь чудище не медлило - то ли узость темных туннелей мешала раскрыться во всей инфернальной мощи, то ли оно хотело вкусить человечины на виду у Своры, тем самым укрепив статус Вожака. Но какова бы ни была причина, о гонке черепашьим шагом пришлось забыть.
        Кладка захрустела, ржавая арматура гнулась и гудела под лапами выбирающейся из норы громадины. Вот показалась уродливая башка с лысым черепом и глазницами, кажущимися бездонными даже ярким днем. Хрясь, скрип - и выглянули необъятные плечи; прыжок, оглушительный лязг - и мерзость вытянулась во весь рост, нависнув над отшельницей кварцевой скалой.
        Но девушка не рванула наутек, хотя ноги так и приплясывали, а отскочила, на ходу наметанным взглядом оценивая обстановку. Ход вывел на отделанную красно-серой плиткой набережную, сковавшую Везелку высокими парапетами с чугунными перилами. Здесь река разливалась в небольшое озерцо с покатым склоном центрального пляжа, слева вдоль дороги теснились малоэтажки, а за ними блестела гигантским остекленным куполом синяя коробка спорткомплекса. Позади протянулся сквер с газонами и фонтанами, с мощеными дорожками, обрешеченными старинными чугунными фонарями, выводящими к белоснежному зданию с золоченым колпаком обсерватории на крыше.
        Одним словом, было куда сбежать, было где затаиться, но подруга и не думала отступать, особенно в преддверии величайшей охоты в ее жизни. Кинжал, не так давно спасший от донного гада, с крутящим свистом устремился точно в облезлое горло. Вожак неуловимо быстрым взмахом перехватил клинок, когда острие едва не коснулось шкуры, и швырнул оземь. Надежная сталь со звоном брызнула зеркальными осколками, а волк, поведя плечами, шагнул к жертве.
        - Беги! - рявкнул Герман, заступив чудищу дорогу.
        Благородный, но опрометчивый порыв был наказан легким тычком в скулу. Легким, по меркам мохнатого гиганта, парню же показалось, что по лицу со всей дури врезали киянкой. Он грохнулся на спину и забарахтался, как перевернутый жук, но подняться не смог. Не успело еще кончиться действие успокоительного, как и без того истощенный организм начал подтачивать «страховочный» яд - от вечерней дозы пленник отказался по собственной глупости и недальновидности, а утреннюю пропустил по известным обстоятельствам. Поэтому, невзирая на тяжесть ситуации, ни самовнушение, ни скрытые резервы не помогли выбраться из нокаута на грани потери сознания.
        И пока разум еще оставался на месте, Грид, как молитву, повторял единственное слово:
        - Беги. Беги. Беги…
        Подруга, чтобы не отвлекаться от грядущей схватки, ответила лишь раз:
        - Не сегодня.
        Чудовище топнуло и зарычало, тщась напугать врага, вывести из равновесия, обречь на неминуемую ошибку. Но семена, посеянные ежовыми рукавицами в удобренную кровью почву, расцвели неугасимой, обжигающей красотой. Не отводя глаз от блеклых пятнышек в черной глуби, Злата потянула за тесемку и отбросила плащ, тот всколыхнул полами, будто брезентовый скат, и опустился на пыльную плитку. Ореховый прут упруго качнулся, целясь в косматую грудь, но поразить неповоротливую с виду тушу оказалось сложнее, чем юркую пчелу.
        Соперники закружились листьями на ветру, со свистом разрывая густой, горячий воздух. Длина древка держала тварь на расстоянии, однако первый же необдуманный выпад грозил уполовинить копье и оставить без жала, а простая жердь против такого выродка - что бегемоту соломинка. Но отшельницу за долгие годы научили не только колоть в уязвимые места, но и вовремя уходить из-под ответных атак тулупами и акселями в один, а то и в два оборота.
        Порой волк бросался на неуловимую юлу, как борец - с разведенными лапами и резкими наклонами корпуса, и тогда закрученная над головой пика едва не чиркала по зловонной пасти, блестя острием в сантиметрах от носа и клыков. Несмотря на гибкость и прыгучесть, которым позавидовали бы воздушные акробаты, выживи из них хоть кто-нибудь, юную амазонку скачок за скачком, пируэт за пируэтом оттесняли к скверу, до Войны известному, как Олимпийская площадь.
        Они миновали постамент с изящной фигурой гимнастки и сошлись у фонтана, окруженного миниатюрным амфитеатром с античной колоннадой. Сидящая посреди композиции крылатая Ника с ветвью лавра во вскинутых ладонях стала невольной судьей, арбитром разгоревшейся битвы. Давным-давно к ногам бронзовой богини склоняли пенные головы струи воды, а теперь ее босые ступни обагрит кровь проигравшего.
        Охотница скакнула на облицованную серым мрамором ступень, пригнулась под раскрытой пятерней и, резко выпрямившись, резанула снизу вверх. Тварь отшатнулась за доли секунды до удара, пропустила кинжал слева от шеи и попыталась ухватить древко, но то молнией скользнуло к хозяйке.
        Миг на передышку - и танец закрутился с новой силой, но Злата вряд ли смогла бы вечно поддерживать бешеный ритм, раскаляющий каждый мускул порядком измотанного тела. Да, она закаленный, выносливый и сильный боец, но в первую очередь человек, в отличие от нечисти напротив, которая за всю схватку и языка не вывалила.
        Улучив момент, девушка оглянулась - Герман лежал, не шевелясь, значит, надежда только на себя, но к иному отшельница и не привыкла. Став единственной преградой между другом и смертью, дикарка в полной мере осознала, что дом, семья и любовь - единственное, ради чего стоит сражаться до конца. И не важно с кем, хоть с самим чертом.
        Таранный хук выбил крошево из колонны там, где мгновение назад маячило раскрасневшееся, залитое потом лицо. Злата не отпрыгнула - вспорхнула - и кленовым семечком опустилась на траву, легко и бесшумно. Вожак сиганул следом, вздыбив волнами плитку и выбив комья грязи из-под ступней. В неумелых, казалось, движениях таилась мощь, способная ломать бетон и обгонять ветер, а уж кости и вовсе размалывать в порошок. Малейшая неточность, мельчайший огрех станут последними, но именно к подобному вызову с детства готовил ее Ярослав. Экзамен принимала старуха с косой, и посрамить отца и его науку дочь не имела права, иначе пощечины, оплеухи, истязания и брань теряли всякий смысл.
        Рыкнув не хуже собаки, девушка кинулась на врага, держа копье, как прыгун держит шест при разбеге. Когда волк замахнулся, оружие описало дугу и шмыгнуло за спину, прижалось к позвоночнику, в то время как отшельница крутанулась в полете вокруг оси и, приземлившись, кольнула в бок. Тварь взвыла и развернулась, подставив корпус. Соперница с достойным валькирии криком махнула древком, словно бильярдным кием, использовав левую руку как направляющую, а в правую вложив остатки силы.
        Сталь с хрустом вошла в плоть, но одного удачного выпада маловато было для неуязвимой громадины - нельзя было расслабляться, покуда не отрублена башка или не перерезан хребет. Девушка потянула копье на себя, но чудище изловчилось и вцепилось в древко. Взмах - и когти рассекли ореховый прут под углом, превратив в два острых кола. Рывок - и златовласая амазонка потеряла равновесие, качнулась к обмазанной смолой шерсти. В тот же миг существо вытащило кинжал из груди и всадило заструганный обрубок в неприкрытый живот пониже пупка. Палка пронзила брюшину насквозь, и пока охотница таращила глаза и глотала распахнутым ртом воздух, второй кол вошел рядом с первым. Не став дарить врагу быструю смерть, волк зажал рану и, сгорбившись, поспешил в логово.

* * *
        Пролитая кровь вернула Германа в чувство. Чуткий нос сразу разделил запахи на обычный - человеческий, и звериный, с нотками химии и разложения, и эта смесь растормошила быстрее нашатыря.
        Подруга лежала на газоне у фонтана, едва шевеля покрытыми темными сгустками губами, и, не моргая, глядела на белые, в цвет низких пушистых облаков, дома на том берегу. Шорты, край жилетки и ладони перепачкались в почти черной влаге.
        Грид упал на колени и взрыхлил пальцами землю. Слова были бесполезны, что-либо делать поздно, успеть бы проститься и проводить красавицу в лучший из миров.
        - Здесь так красиво… - прошептала она, пустив по дрожащему подбородку тонкие струйки. - Просторно… и совсем не страшно.
        Щеку обожгло нестерпимой болью, будто на кожу капнули кислотой. Парень зашипел и потянулся запястьем к лицу, но вовремя остановился.
        - Я снова подвела тебя. Никчемная, глупая девка.
        - Замолчи. - Грязные пальцы коснулись лба, горячего, как асфальт в летний полдень.
        Нет в мире большего горя, чем смотреть, как близкий человек угасает на твоих руках. Когда еще можно помочь, но на километры вокруг - ни души, не остается ничего, кроме веры в чудо и отчаянных торгов с высшими силами. Торгов, начинающихся с «пожалуйста, верни ее» и завершающихся «ну, хотя бы пару минут, ведь столько еще надо сказать». И даже если небеса услышат, сжалятся и подарят крупицу бесконечного времени, ее все равно будет недостаточно, поэтому с нужными словами лучше не затягивать, не ждать последнего часа. Особенно если на пути встретился человек, ради которого и жизни не хватит, чтобы показать всю его важность для тебя.
        - Прости за все. Надеюсь, ты найдешь свой дом на отшибе…
        На смену отчаянию пришла жалость к себе. За что? Почему все это со мной? Чем я заслужил такие кары? С каждым новым вопросом (а им не было конца и края) внутри все сжималось, давило, мешало дышать - и вроде бы, не больно, но и терпеть мочи нет, хоть на стену лезь. Да, никто не топчет землю вечно, но молодые уходить не должны. В чем вообще суть жизни, если ее могут отнять в самый непредвиденный и неподходящий момент?
        Облака надели рыжие панцири, палящее солнце высушило остекленевшие глаза, а Грид все сидел на коленях и сжимал остывающую ладонь. Затем встал, вытащил из тела обломок древка с клинком и отломал лишнее.
        - Скоро все закончится.
        Кинжал с ореховой рукояткой лег в руку, как влитой, покалывая кожу шершавой оплеткой. Дело осталось за малым - пройтись по дорожке из бурых капель и забрать жизнь мрази, что отняла всех, кто дорог. Равноценный ли это обмен? Нет. Избавит ли месть от мук? Вряд ли. Но иначе нельзя. Не из-за друзей, не ради себя, а чтобы клыкастая беда впредь не коснулась никого. Нет хуже будущего, когда в любое время в любой дом может вломиться чудище, от чьих когтей не спасут ни двери, ни оружие, ни мольбы.
        Герман, шатаясь и держась за саднящее сердце, пересек мост, обогнул небольшой, напоминающий игрушку храм у набережной, миновал огромный фонтан с крылатой статуей - на этот раз ангела, а не древней богини - и добрался до высокого здания с золотыми буквами на фасаде. Белгородский государственный университет. БелГУ. «Гадание» подруги не прошло даром - Свора устроила лежку именно здесь, что подтверждала вонь, от которой кружилась голова и подкатывала рвота. Сколько хвостатых гадин притаилось за отражением на стеклянных створках? Сотня? Две? А может, счет уже перевалил за тысячу? Да хоть за миллион - все чудища на свете не остановили бы Грида на пути к Вожаку.
        Холл учебного корпуса представлял собой накрытый решетчатым куполом колодец, по обе стороны от которого возвышались лестницы. На ярусах, ступенях, у стен сидели псы, не сводя желтых глаз с незваного гостя. В здании собрались бойцы - ни сук, ни щенков, только лучшие из лучших, личная гвардия собачьего короля. Мускулистые туши, посеченные морды, сколотые зубы - прирожденные убийцы прошли через множество схваток, заслужив высшую честь яростью на грани с бешенством и жестокостью, немыслимой даже для сородичей. Но ни один кобель не зарычал, не оскалился, не кинулся с раззявленной пастью. Наоборот - расступались черными волнами, припадали к загаженному полу, а кое-кто помахивал хвостом.
        Существа то ли учуяли силу под стать ходячему волку, то ли опасались рвать шкуры из-за труса, раненого обычной девчонкой и с позором бежавшего от достойного противника. Парень еще раз огляделся, но главного ублюдка не заметил - забился, шакал, в свою царскую конуру. Уловить нужный запах в густом зловонии было невозможно, но дорожка из капель не оборвалась, не растопталась сотнями лап, и созвездия запекшихся брызг указывали верный путь.
        Германа не заботило, почему его до сих пор не загрызли, как не заботили и копошащиеся в теле змеи - огненная и ледяная - без спешки сближающиеся для смертельного вальса. Впереди ждал бой, а уж потом Грид займется поиском ответов. И найдет. Все, до последнего.
        Под правой лестницей обнаружилась неприметная дверь, а за ней - тесная подсобка, заваленная ящиками с пожелтевшими листами и прочим барахлом. Все громоздилось в полнейшем беспорядке, и всюду остались следы крови, словно в помещении устроили поножовщину. В углу виднелась дыра с откидной бронированной крышкой в палец толщиной, замаскированной плитками кафеля. Ни ручки, ни петель, ни намека на зазоры - если не знать о люке, в жизни не отыщешь. Искусная работа, довоенная - нынче о таких технологиях не приходится и мечтать. Убежище? Так ведь в институте никто не выжил. По крайней мере, так сказал Марк. Или же в подземелье таилось нечто иное?
        Из темного зева доносился приглушенный рокот, пахло мертвечиной и ни с чем не сравнимым волчьим духом. Гад засел в норе, а значит, пришла пора вновь коснуться холодных скоб.
        Короткий коридор озаряли мерцающие лампы. Любопытно, откуда здесь электричество? Неужели ветряки и солнечные панели работают до сих пор? Или же источник энергии спрятан в недрах, и это от него дрожат белые стены с красными полосами на уровне пояса?
        Впереди - еще одна преграда, похожая на входную заслонку в лесном бункере, но более современная, с круглым окошком и алой окантовкой. Дверь распахнута настежь, с краю темнеет когтистый отпечаток. Волк на всех парах ломился зализывать раны, но сколь туннелю ни петлять, а конец будет.
        Справа виднелся ряд из двух переборок, за ближайшей гудело особенно громко. Ни поворотного колеса, ни замочной скважины, рассмотреть, что внутри, тоже не удалось - окошко закрывала свинцовая пластина. Соседняя тоже оказалась заперта, за ней царил такой холод, что стекло заледенело.
        Поворот - и сотня шагов по прямой под дождем из искр, сыплющихся из разбитых ламп, отчего по стенам носились зыбкие тени, порой приобретавшие совершенно безумные очертания. Но ни они, ни тайна заброшенного подвала, ни грядущая схватка не пугали шатко бредущего мстителя. Его страшило лишь одно - поражение, из-за которого все страдания и жертвы обернутся ничем. Парень понимал это умом, спокойным и на удивление ясным, не затуманенным бурями чувств и тревог. И только растущая боль давала понять, что он все еще заточен в оболочке из плоти, а не превратился в безмолвного призрака, обреченного до конца веков скитаться среди руин.
        Очередной поворот, новые двери. Сквозь пыльный налет проступили двухъярусные кровати с истлевшим бельем и край унитаза. Когда-то здесь ютились предыдущие хозяева странного сооружения, пока не перебрались в более пригодные для жизни места - вроде Технолога или Диорамы. Скорее всего, они покидали убежище в спешке, забыв запереть люк и тем самым впустив зло в столь любимый им мрак. А может, это зло пришло к таинственной общине так же, как наведалось к «левым», и сожрало всех до косточки, до лоскуточка. Чего гадать? Скоро карты лягут рубашками на стол.
        Соседнее помещение было открыто, но ничего интереснее стеллажей с консервами там не нашлось. «Но если еда тут, то что хранится в холодильнике?» Кто знает? Спросить было не у кого. Привыкнув к тишине и запустению, Грид как ни в чем не бывало завернул за угол и только чудом не лишился головы. Салют сияющих снопов озарил высоченный силуэт, едва не задевающий потолок острыми ушами. Лапа просвистела у лица, добавив к и без того богатому набору два шрама на лбу - если раны, конечно, успеют затянуться.
        Красноглазое порождение тьмы в шаге напротив не испугало до чертиков, не вынудило сверкать пятками, а наоборот, всколыхнуло душу адреналиновым ключом, подняв со дна приглушенные болью эмоции. Пустота в груди наполнилась быстрее сосуда, из которого откачали воздух, а затем сорвали клапан. Безудержный гнев до хруста сжал кулаки, заскрипел зубами, впился ледяными иглами в затылок и на миг застлал взор бархатной вуалью. Взрывная волна прокатилась по мышцам, проникла в каждую клеточку, расплавила золото в остывшем взгляде.
        Герман зарычал так, что псы снаружи вскочили и закрутили облезлыми башками. Кузнечиком отпрыгнул от размашистой пощечины, способной без труда снести половину головы. Поднырнул под прямой выпад и с невиданной доселе мощью, напитанной ненавистью и жаждой расплаты, вонзил острие в живот по самую гарду, затем еще и еще, коля с такой скоростью, что брызги полетели, как от автоматной очереди в упор.
        Когда на груди и брюхе не осталось живого места, подпрыгнул и на выдохе рубанул острием по черепу, разнеся кинжал на осколки. Оружия больше не требовалось - толчок плечом опрокинул Вожака, и не успел урод грохнуться на пол, как Грид запрыгнул ему на грудь и замолотил по морде, не чувствуя боли от лезущих под кожу кусочков металла, не обращая внимания на звон и скрежет, мало похожие на звуки, с которыми кому-то начищают физиономию.
        Остановился, увидев под россыпью линз и дробленых микросхем бледное лицо - вполне себе человеческое, принадлежащее незнакомому мужчине. Впалые небритые щеки, острые скулы, нос с небольшой горбинкой. Оцепенев от открывшегося зрелища, парень снял остатки волчьей головы, на деле оказавшейся напичканным разномастной электроникой шлемом. Среди блестящего крошева проглядывали части прибора ночного видения, согнутая в дугу гарнитура портативной рации и решетчатый раструб громкоговорителя. Провода в темно-синей оплетке вели к ранцу с аккумулятором, замаскированному под горб со вздыбленной шерстью.
        Не чудовище, не гибрид, не пришелец из иного мира, а высоченный мужик в обшитом шкурами комбинезоне. Кто же он? Сумасшедший ученый или жертва эксперимента? Или же отшельник, единомышленник и духовный брат Ярослава, предпочетший Свору собак катящемуся на дно послевоенному обществу? Все может быть, но ничто из этого не объясняет запредельной для обычного человека силы.
        Пока Герман боролся со штормом вопросов и домыслов, рвущих разум на куски, раненый Вожак открыл глаз - левый, не залитый кровью и не заплывший фиолетовой шишкой - и все тайное вмиг стало явным. От внезапной разгадки парень встал, как кувалдой огретый, и оперся ладонью о стену, сдерживая озноб, тошноту и слезы, сочащиеся из сомкнутых век вопреки всей собранной воле. Он ожидал чего угодно, но не такого. Янтарная радужка. Как у волка. Как у него. Как у любого другого носителя вещества, изобретенного доктором Фельде.
        - Прости… - прохрипели за спиной. - Марк… я не мог… там…
        Желтый глаз уставился в потолок, медленно тускнея. На последнем издыхании незнакомец ткнул пальцем в армированной перчатке в дверь позади себя. Запорный механизм вышел из строя, и меж покосившихся створок остался широкий зазор. За ним - помещение втрое больше медблока, заставленное оборудованием, о предназначении которого Грид не смел и гадать.
        В углу слева от входа высился цинковый тубус, оплетенный пуповинами шлангов, трубок и проводов. За крохотным - с чайное блюдце - окошком горела неоновая подсветка, но резервуар, для чего бы его ни использовали, ныне пустовал. Впритык к блестящей глади стоял белый гроб с прозрачной крышкой - тоже пустой, из бортов торчали острые спицы, соединенные тончайшими, будто нервы, проволоками с зеркальной полусферой под потолком.
        Всю противоположную стену занимали серверные шкафы, украшенные коронами здоровенных вентиляторов. На единственном мониторе размером с фотокарточку одна за другой всплывали повторяющиеся строки:
        N2 потерян = 53.20/50.15
        Центр комнаты занимали столы - уже знакомый вогнутый, с пилами и скальпелями в изголовье, и соседний, где по росту выстроились центрифуги, автоклавы, вакуумные и морозильные камеры и шеренги разнокалиберных пробирок - початых и полных растворов всех цветов радуги. Это добро в разы превосходило запасы шуховских лабораторий. И самому далекому от науки обывателю станет понятно - сыворотку, дарующую аномальную мощь, чутье и власть над тварями, не сотворить при столь скудных ресурсах.
        Вещество создали здесь, но когда и зачем? Возможно, за следующей дверью найдется ответ или хотя бы подсказка, намек, ведь путь еще не завершен, конечная цель не достигнута, а главный враг снова ускользнул.
        Судя по убранству, в тесной комнатушке Вожак отдыхал и получал приказы. Продавленный диван всколыхнул воспоминания о маме, в шкафу в армейском порядке лежала домашняя одежда, стену украшал поеденный молью ковер - что ни говори, а подонок знал толк в уюте.
        На раскладном столике-книжке - работающая, но передающая лишь помехи радиостанция, подключенная к внешней антенне. Рядом - лампа с зеленым абажуром, а под ним - пыльный журнал с огрызком карандаша вместо закладки. Грид открыл желтые страницы и пробежался по ровным, почти неотличимым от печатных буквам:
        - Ун. сбор. к 20 авг.
        - Прив. Св. на вокз.
        - Нап. на 3-й бп. Не тр. рад.
        - Яр. и Гер. не тр.
        Прочитав пятую строку, парень зажмурился и перестал дышать из-за подступившего к горлу кома. Глаза защипало, но щеку не обожгло, как в прошлый раз, хотя сдерживаться стало не в пример труднее.
        - Нап. на Кр. На Тим-й уб. всех. 10-й д. зач. сам. с ос. жест.
        Тварь. Чудовище. Нечисть. Не того обзывали, не на тех грешили. Ради чего все это?
        Последняя запись короткая, всего два слова, поэтому без сокращений - поймай пацана. Герман хмыкнул. Поймай? А почему не убей? Или столь ценный материал нужен для продолжения экспериментов? О нет, Йозеф, пора с этим завязывать. Скоро твои кости испытают на прочность, начав с пальцев и закончив черепушкой.
        Динамик зашипел и выплюнул сердитый возглас:
        - Гордей! Ты там? Ответь! Что с мальчишкой? Нашел?
        Грид поднес микрофон ко рту и не без удовольствия процедил:
        - Нет.
        Скрипящее и потрескивающее молчание растянулось на полминуты. Наконец, Фельде соизволил ответить, и даже через эфир ощущалась бахвальская ухмылка:
        - Поздравляю с победой. И хоть побег сбил нам график, в итоге все вышло лучше, чем на бумаге.
        - Зачем? - прохрипел Герман, сжав пальцы так, что стальная подставка изогнулась вопросом.
        - Зачем что? - без тени страха и сожаления спросил врач. - Создал сыворотку? Втерся в доверие к шуховцам? Убил твоих родителей?
        По венам словно пустили кипяток, а по артериям - жидкий азот. Парень вяло замотал головой и опустился на стул, балансируя на грани сознания и попутно усмиряя клокочущую ярость, чье время еще не пришло. Совладав с болью - и в теле, и в душе - он переспросил, подчеркнув окончание:
        - Родителей?
        - Ну да, - буднично произнес Марк, как если бы разговор шел о прогнозе погоды. - Родион по кличке Нюхач - твой отец? Если сомневаешься - загляни в морг, я забыл скормить трупы собакам. Кажется, в десятой ячейке - по номеру вашего дома.
        Герман сглотнул, но заставил себя сидеть и слушать, ведь самое интересное только начиналось.
        - Знаешь, откуда папаша доставал все эти крутые игрушки? Самосвал, бинокль, книжки и прочие радости? От меня. Вместе с пайками и патронами, чтобы немалое по нынешним меркам семейство не умерло с голоду. А знаешь, за что полагалась столь щедрая оплата? За подопытных. Шайка Нюхача разыскивала потенциальных носителей, но добывать нужные экземпляры с каждым годом становилось все труднее и опаснее. Однажды - моя вина, не спорю - Радик узнал о планах на Крейду. И задумал - опять же, совершенно справедливо - меня порешить, но я убрал его первым. Уж извини: либо ты - либо тебя, ничего личного. Вот и пришлось брать в оборот Ректора, этого закостенелого, застрявшего в прошлом ворчливого пня. На что только не отважишься, когда позарез нужны образцы. Как видишь, «львы» отлично справились с поставленной задачей.
        - А собаки? Как ты умудрился и их взять в оборот?
        - Собрать Свору было проще всего. Пахни, как твари, следуй повадкам, вырезай вожаков - и ты сверхпес, Тамерлан хвостатой Орды. Все бы решалось с такой легкостью.
        - Значит, шуховцы не при делах?
        - Нет. До сих пор думают, что я спасаю город от страшной напасти.
        - И ради чего все это?
        Марк вздохнул, будто у него спросили несусветную глупость, понятную даже ребенку. Но при этом ублюдку доставляло явное удовольствие просвещать несмышленыша и параллельно - упиваться собственным злым гением:
        - Великие дела вершатся ради великих замыслов. И зачастую ценой великих потерь. Представь, что мы сумеем не просто отвоевать мир у чудовищ, но и восстановить в первозданном виде. Чистая вода, воздух, живые растения и животные, служащие людям, а не пытающиеся съесть их кишки. Неужели сотня-другая трупов - неравноценный обмен за выживание вида? В этом вся суть нашей работы. В это смысл проекта «Эликсир» - поиск лекарства для израненной, зараженной, умирающей планеты.
        - Отвоевать мир у чудовищ?! - Хлопок по столу подбросил тяжеленный приемник, как надувной. - Самим в них превратившись?!
        - Не усугубляй. - Марк усмехнулся. - Человека делает человеком разум, а не тело. Образ мыслей, рефлексы и поведение, а не внешность. И над сохранением рассудка я и бьюсь последние годы. Сыворотка нестабильна, сам видел - не то бешенство, не то смерть. В самом начале в лучшем случае выживал один из десяти, затем я повысил результат до каждого третьего. Но с твоей помощью совсем скоро люди - от ребенка до старика - вознесутся на вершину пищевой цепочки, станут самым сильным звеном и вернут Землю истинным хозяевам. Разве цель не оправдывает средства?
        - Моя помощь? Я-то тут при чем?
        Марк выждал небольшую паузу, собираясь с мыслями.
        - Это прозвучит глупо, но сыворотку можно… - он щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, - дрессировать. Как собаку. Стресс, которому подвергается носитель, вынуждает вещество идти на уступки, помогать чужеродному организму ради собственного выживания и тем самым как бы привыкать к нему. Как поднятие тяжестей развивает мускулатуру, так и постоянные тренировки делают сыворотку менее агрессивной и более приспособленной для следующих носителей. Ты должен был сразиться с Гордеем позднее, месяцев через шесть-семь, но упущенный прогресс легко наверстать. Через пару лет совместными усилиями мы снизим количество отторжений до половины, а там и до полной победы рукой подать! И больше никто и никогда не погибнет от лап чудовищ - мы либо подчиним их, либо уничтожим. Соглашайся, прошу. Не ради меня, но ради уцелевших, гибнущих тысячами по всему миру.
        - С меня хватит этого бреда, - прорычал парень. - Скоро все узнают о твоих делишках. И не надейся на быструю смерть, черт!
        - Не дури! - огрызнулся живодер. - Чтобы синтезировать новую версию, хватит и капли твоей крови. Но придется все начинать с этого же этапа и топтаться на месте. Подумай, сколько времени придется угробить, сколько образцов извести зазря!
        - Подумал. Не станет тебя - не надо будет никого изводить. Жди, падаль.
        - Нет. - Марк отшвырнул гарнитуру и расплылся в ехидной улыбке. - Ты - жди.
        Герман встал и одним ударом вдребезги разнес станцию, после чего зашагал на выход. Палящее солнце жгло привыкшие к полумраку глаза, он заслонился от света ладонью и не сразу заметил фигуры напротив. Великолепная пятерка Технолога во всеоружии явилась по душу бунтаря. Грид стоял, как приговоренный к расстрелу, сквозь слезы глядя на вскинувших пушки убийц.
        Минуточку…
        Почему «как»?
        Майор, Кадавр, Банан, Краб, Карина - все в сборе и готовы по первому приказу пустить кровь, столь необходимую всем без исключения чудовищам, даже тем, кто внешне неотличим от человека.
        - Ну что, быдло? - Смирнов выплюнул изжеванный прутик и щелкнул помпой. - Последнее слово.
        Парень поднял чумазое, покрытое бурой коркой изможденное лицо и чуть слышно произнес:
        - Взять.
        Черная волна вынесла стеклянные двери и хлынула на площадь перед зданием. Пальба и крики стихли за секунды, сменившись чавканьем и хрустом, которые звучали лишь чуточку дольше. Свора расправилась со «львами» быстрее, чем стая пираний - с мелкой рыбешкой, оставив куски стали и обрывки камуфляжа в красных лужах.
        После скорого перекуса желтоглазые громадины отступили за спину нового вожака и побрели в сторону парка Победы, откуда начинался кратчайший путь в Технолог. Вернуться бы на берег и похоронить Злату - негоже ей пропадать в чьем-то желудке, к тому же, псы вырыли бы достойную могилу, но время поджимало. Надо успеть рассказать шуховцам, какую змею они пригрели под боком, а яд взялся за плоть с утроенной силой, и страдалец едва волочил онемевшие ноги.
        Прохладная сень под стройными рядами кленов, елей и лип так и манила прилечь и забыть обо всех невзгодах. А почему бы не отдохнуть? Столько всего приключилось этим утром. Столько волнений и боли, а дорога так далека - пожалуй, стоит перевести дух. За пять минут отрава не добьет, а вот если свалишься от усталости - тогда точно кранты.
        - Слышь, э! - Хлыст врезал мыском по голени. - Иди, давай, валяться он вздумал.
        - Я минуточку, - пробормотал Герман, зевнув и потерев отяжелевшие веки.
        - Какая минуточка, братан? Не гони, вставай. Ты меня чему учил? Нельзя сдаваться. Заднюю врубишь - смерть. Ну, вперед!
        Вот назойливый хорек. Грид оттолкнулся от шершавого ствола и зашагал к мосту через обмелевшую к концу лета Везелку. Пес - самый крупный, матерый боец - ткнул в ладонь носом, на удивление теплым и мягким. С такой опорой брести стало чуточку легче.
        - Забавно. - Парень тряхнул головой и скривился от укола в темя. - Меня сейчас и слепые щенята разорвут. А вы хвостами виляете, идти помогаете. Что с вами не так?
        - Думаю, им надоело, - с важным видом заявил Булка.
        - Надоело?
        - Ага. Их заставляли делать то, что им не нравится. Собаки не воевали с людьми, но воля вожака - закон. А теперь они нашли в тебе надежду на перемены.
        Герман усмехнулся и, потеряв равновесие, схватился за нагретые перила.
        - Разве? Я же только что приказал им убить человека.
        - На то была причина, - возразил увалень.
        - У всех есть причина. Даже у Фельде.
        - Просто ты - добрый, - пискнула Мелочь, взяв старшего товарища за рукав. - А те другие - злые. Песики лучше всех отличают хорошее от плохого. Они верят в тебя. И мы тоже.
        - Еще бы я поверил в себя…
        Мост делил парк на две равные половины, и к противоположной под прямым углом примыкала подернутая испариной асфальтовая дорожка. По обе стороны - глухие заборы, окаймленные зелеными полосами травы. Путник прошел сотню метров, как по углям: суставы жгло на каждом шагу, на вдохе в легкие впивались раскаленные иглы, на выдохе - ледяные, отек тисками сдавил горло, от головной боли крутило желудок. А впереди ждала высоченная и довольно крутая лестница со скамейками и палисадниками на просторных пролетах, сдвоенной серой лентой взбирающаяся по склону Харьковской горы. По сравнению с предстоящим испытанием все эти муки - так, легкое недомогание.
        - Жарко сегодня, да? - вздохнула Ксюша, прильнув к плечу.
        - Как в бане, - буркнул друг, еле ворочая опухшим языком. - Которая горит.
        Девушка прыснула.
        - Не унываешь и посреди ада. За это мне и нравишься. Вот думаю, как бы все сложилось, если бы не…
        - Чего гадать? - грубо перебил Грид. - Вряд ли нашу банду ждала бы счастливая судьба.
        - Ух, сколько тут ступеней. - Спутница сощурилась и приставила ко лбу ладонь.
        - Да, засада. Может, передохнуть?
        - Нельзя. Иначе опоздаешь. Там, - палец ткнул в сторону Технолога, - спасение. Тут - гибель.
        И правда - у Марка же есть противоядие. И врач с ним поделится - хочет он того или нет. Что же, первый шаг - самый трудный, но без него еще не пройден ни один путь.
        Раз ступенька, два ступенька…
        Потихоньку, помаленьку.
        В глазах песок, кости болят, как от переломов, но где наша не пропадала?
        - Я дойду, - шипел парень, глотая смешанный с кровью пот. Соль к соли, боль к боли. - Ради всех, кто жив. И всех, кто мертв.
        - Мой сын! - Родион похлопал по спине. - Уважаю!
        Как Герман ни всматривался, лицо отца оставалось размытым, смазанным пятном.
        - Явился после всего, что натворил?
        Нюхач вздохнул.
        - Доктор умеет убеждать, тебе ли не знать. Великий план, спасение человечества и прочая байда. Я делал это не из корысти, а ради родных. И если бы снова пришлось выбирать между вами и кем-то другим, повторил бы все без раздумий. Своя семья важнее чужой - в этом и кроется смысл жизни.
        - Чушь собачья…
        - И не надеялся на одобрение. Но помни - вы для меня дороже всего. Были, есть и будете. Прощай.
        Чугунный великан с крестом взирал на раскинувшуюся вдали панораму. В шаге от статуи протянулся забор, ограждающий территорию университета. У входа виднелся небольшой блокпост, укрепленный мешками с песком. Дозорные, едва увидев затекающую на вершину Свору, с воплями дали стрекача. Грид кричал вслед, до алой слюны деря пересохшее горло, пытался объясниться, предупредить, но бойцы ни разу не оглянулись.
        - Стойте! - Теперь парень обратился к мохнатой свите, слишком поздно осознав, что псов надо было оставить еще у лестницы. - Ждите… сидеть…
        Второй по старшинству кобель заскулил и облизал протянутую руку, но все же отступил. Свора замерла, из единого организма превратившись в огромную стаю. Молодняк принялся гоняться друг за другом, измотанные «ветераны» разлеглись на газоне, кто-то чесался, кто-то по старой памяти выкусывал несуществующих блох, повизгивание и лай наполнили застоявшийся, густой, как пар, воздух.
        Миновав пост, парень углубился в аллейку, ведущую прямиком к старому корпусу. Деревья вдоль обочин слились в сплошное зеленое марево, в нем тут и там мелькали постройки - не то склады, не то подстанции. Разглядывать было не резон, ведь стоило хоть на градус скосить взгляд, и в мозг тут же впивались гвозди. Шаги давались все труднее, порой Герману казалось, что он разучился ходить. Брести по колено в болоте - и то проще, а тут еще и сердце то било по тормозам, то разгонялось под двести в минуту.
        Второй блокпост - тоже оставленный, а за ним - площадь в красных квадратах, на которую с постамента взирал сам Шухов, чьи ботинки суеверные студенты натерли до зеркального блеска. Обычно перед длинным, приземистым зданием толпился народ: охранники, механики, облюбовавшие газоны и фонтан ученые. Нынче все разбежались, как от пожара, а стрелки на крышах выстроились явно не для приветственного салюта.
        - Эй! - Выкрик пробился сквозь рокот ветряков. - Послу…
        Парень схватился за живот и рухнул на колено, вытаращив вспыхнувшие глаза. Быстрее выпрямишься с ножом в пузе, чем с ощущением, будто потроха сжирают изнутри, все же Грид поднялся и крикнул снова. Но изо рта вырвался звериный рык.
        Входной бронелист со скрежетом приоткрылся, выпустив навстречу доктора. Фельде скорым шагом спешил к израненному пришельцу, на плече покачивался мешок с крестом.
        - Он!.. - Германа согнул новый, куда более сильный приступ. - Это он…
        - Успокойся, - произнес врач. - Даже я тебя еле слышу, а уж они - и подавно.
        - Тварь… - из уголка пересохших губ сорвалась струйка крови.
        - Всем мы - твари. В той или иной степени. Я дам тебе антидот, если поклянешься служить общей цели.
        - Служить? - Парень хрипло хохотнул. - Как та сука в маске? Нет уж, есть мысль получше.
        - Прошу в последний раз - не глупи. Многие пытались одолеть меня. В том числе и Нюхач. Не получилось ни у кого. Вот и ты не пытайся - не выйдет. Выбор прост: сделай мир лучше или сдохни ни за что.
        Грид взвыл волком, и притаившаяся среди деревьев Свора взревела вразнобой. От топота лап задрожала земля, клыкастая волна устремилась на зов. Вожак, не дожидаясь подмоги, кинулся на Фельде, метя скрюченными пальцами в горло.
        - Дурак, - хмыкнул тот и махнул рукой.
        Сухо кашлянула винтовка, пуля прошила грудь и сбила с ног. Змеи угомонились, даровав измученному телу долгожданный покой. Хлынувший на площадь прибой брызнул сотнями ручейков, устремившихся прочь от пропахшего смертью места. И Вожак, и Свора обрели свободу, но каждый по-своему.
        Врач навис над распластанным у ног врагом, с улыбкой наблюдая за фонтанчиками из раны, бьющими все реже и ниже.
        - Думал, я убийца, - прошептал Марк. - Изверг. Тиран. Но знаешь, в чем на самом деле корень зла? В том, что чувства берут верх над разумом. Из-за этого мы едва не потеряли весь мир. Из-за этого новая стадия «Эликсира» отброшена на месяцы, а вместе с ней - и надежда на возрождение. Поздравляю. Ты спас сотню ценой тысяч. Так кто из нас злодей? Кто из нас злодей?!
        Кружащий над городом нимб залило багрянцем.
        Шуховцы потихоньку выбирались из укрытий, стремясь восстановить нарушенный уклад.
        Несмотря на все потрясения, жизнь шла своим чередом.
        Ведь в этом ее суть.

* * *
        Пользуясь случаем, хочу передать привет и наилучшие пожелания Белгороду и белгородцам - эта книга посвящается моей малой родине и прекрасным людям, ее населяющим. Как оказалось, нет лучшего вдохновения, чем знакомые с детства места, и именно с них стоило начать путь во Вселенной «Метро 2033». Что касается посыла и смысла текста, то суть такова: в любой ситуации нужно поступать по совести, сохранять достоинство и не терять человеческий облик, даже если вокруг одно зверье.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к