Владыка морей ч.1 Дмитрий Чайка
        Третий Рим #10
        Словенское княжество крепнет, в то время как империя слабеет на глазах. На арену выходит второе поколение бойцов, которым тоже суждено множество свершений. Одного из них люди назовут Владыкой морей.
        Владыка морей ч.1
        Глава 1
        КОНЕЦ АВГУСТА 636 ГОДА. КЕСАРИЯ ПРИМОРСКАЯ. ПРОВИНЦИЯ ПАЛЕСТИНА ПРИМА.
        Темное облако страха накрыло римский Восток. После чудовищного разгрома императорского войска ни у кого никаких иллюзий больше не осталось. В этих местах держалось всего лишь два крупных города - Иерусалим и Кесария Палестинская. Арабы могли бы захватить и их, да только слишком мало их было. До того мало, что казалось, они и сами едва верили в свой успех. Еще держались приморские города Финикии и Антиохия, а вот Дамаск осадили повторно, и сомнений в исходе ни у кого уже не было.
        Под защиту стен стекались толпы беженцев, измученных бесконечными грабежами и убийствами. Арабы не слишком церемонились с теми, с кем не было договора, с теми, кто не платил джизью. У простых парней из пустыни и головы были устроены довольно просто. Ты или свой, или платишь дань, или добыча. И горе было тем, кого арабы считали таковой. Если купцы из торговых городов платили выкуп и наслаждались спокойной жизнью, то в сельской местности разверзлись ворота ада. Толпы кочевников приходили из пустыни, грабили, убивали и уводили в рабство тысячи людей. И лишь те провинции империи, что окончательно покорились захватчикам, понемногу приходили в себя. Их жизнь снова начинала налаживаться, иногда с полного нуля. Весь Восток затянуло паутиной липкого, тянущего душу страха. Вот с такой-то толпой одуревших от ужаса людей маленький караван, везущий раненого воина, вошел в городские ворота Кесарии Палестинской и остановился прямо у ворот зажиточного дома, прекрасно известного всем горожанам.
        Лекарь Евгений оказался не только очень дорогим специалистом, но и весьма грамотным, к великому удивлению Стефана. Уж кого-кого, а шарлатанов в провинциях хватало с избытком. Еще больше удивился беглый доместик, когда увидел книгу, явно вышедшую из типографии Братиславы под названием: «О трепанациях черепа, при боевых травмах множество жизней воинов спасающих». Автор - какой-то Немил.
        - Брей голову вокруг раны, - резко сказал лекарь тому самому рабу, который встретил Стефана так неласково. - И поставь кипятить воду!
        Раб хорошо знал свое дело, и пока хозяин обработал рану на ноге, на очаге уже остывал небольшой котелок. Он безжалостно обстриг волосы на правой половине головы и принялся брить кожу вокруг места удара.
        - Эта книга обошлась мне весьма недешево, - самодовольно сказал лекарь, заметив любопытный взгляд клиента. - Она вышла из Братиславской медицинской школы. Ту школу сам великий Илья возглавляет. Стыдно говорить, уважаемый Стефан, но мне безумно жаль, что такой врач уехал из столицы куда-то к варварам. Это такой позор! Мы, конечно, и раньше умели делать такие операции, но это просто новое слово в медицине!
        - Хорошая книга? - кивнул подбородком доместик.
        - Она просто невероятна! Даже у Цельса и Галена нет таких подробностей, - ответил лекарь. - Там такие рисунки, что и малый ребенок разберется. Этот Немил, видимо, ученик самого Ильи. А уж сколько мне обошелся инструмент для трепанаций! Вам лучше не знать, иначе упадете в обморок.
        - Я все равно узнаю, когда буду платить, - усмехнулся Стефан. - Это мой друг, я не пожалею золота ради него.
        - Странные, однако, у вас друзья, почтенный господин, - удивился лекарь и откупорил горшочек, из которого резкий, но такой знакомый запах ударил в нос Стефану.
        Лекарь вытащил оттуда нож с коротким лезвием, прочитал молитву, а потом протер руки спиртом. Он сделал дугообразный надрез и откинул в сторону кожный лоскут. Кровоточащие сосуды эскулап прижег острой проволокой, накаленной в огне, а потом сделал еще один надрез, дойдя до кости.
        - Острую фрезу! - резко сказал он, а когда раб подал ему что-то похожее на плотницкий коловорот, приставил его к черепу и начал крутить рукоять.
        Сигурд замычал и попытался дергаться, но тут были люди опытные. Он был привязан к скамье широкими кожаными ремнями.
        - Зубчатый шар! - резко сказал врач и начал сверлить медленно, как будто к чему-то прислушиваясь. - Так я и думал! Гематома!
        Из-под сверла вытекла темная, почти черная кровь. Удивительно, но Сигурд задышал ровнее, а врач протянул руку, в которую раб вложил какие-то клещи. Лекарь Евгений просто выкусил куски поврежденной кости и бросил их на пол. Те же, куски, что смог, он бережно выправил и поставил на свое законное место.
        - Вода остыла? - спросил лекарь. - Лей!
        Сгустки крови были вымыты из раны, а она сама была зашита редкими швами, куда лекарь зачем-то вставил кусочки ткани.
        - Везучий сукин сын, - пояснил он Стефану. - Кровотечение уже остановилось. Везите его домой. Покой, чистота и питье. Пока не придет в сознание - не кормить. Переворачивать и обтирать чистой влажной тряпкой. Я навещу его, а дальше - как рассудит наш милостивый господь. С вас пять солидов, почтенный господин. Моя работа стоит дорого.

* * *
        Следующие сутки Стефан почти не спал, проводя у постели Сигурда все время, по очереди меняясь со своей рабыней Нилуфер. Утром врач вытащил из швов дренаж, а к обеду Сигурд открыл глаза и недоуменно уставился на старуху, которая склонилась над ним.
        - Твою мать! - прохрипел он. - Я и не думал, что валькирии такие старые и страшные. Где Хакон, баба?
        - Хозяин! Хозяин! - всполошилась Нилуфер, которая не поняла ни слова из сказанного и растолкала Стефана, который прикорнул рядом. - Он очнулся!
        - Сигурд! Дружище! - Стефан сел рядом, восторженно глядя на друга. - Ты жив!
        - Я жив? Вот дерьмо! - не на шутку расстроился Сигурд и снова закрыл глаза. Недолгое пробуждение стоило ему всех немногих сил, что у него еще оставались, и он вновь потерял сознание.
        - Нилуфер! - Стефан повернулся к рабыне. - Слухи уже поползли по городу. За мной скоро придут. У меня в запасе день, может два! Но придут точно.
        - Бог даст, и все обойдется, хозяин, - всплакнула Нилуфер. - Может, уже забыли про тебя!
        - Не забыли, и не надейся, - покачал головой Стефан. - Мне нельзя было возвращаться сюда, но вот пришлось… Слушай внимательно! Под кроватью, где лежит Сигурд, закопан ларец с деньгами. Возьми себе полсотни солидов. Тебе хватит надолго. Этот дом тоже теперь твой. Остальные деньги отдай Сигурду. А самое главное - перстень. Скажи ему, что это перстень самой императрицы Мартины. Не младшей императрицы Григории, жены августа Константина, а старшей! Запомни, это важно! Он покажет его страже и его пропустят к ней в любое время.
        - Императрицы? - выпучила глаза рабыня. - Хозяин, да ты кто такой? Ты что, нашу госпожу живьем видел? Как меня прямо? И василевса Ираклия тоже видел?
        - Видел, конечно, - кивнул Стефан. - Я же во дворце служил. Отдай золото и перстень Сигурду. Пусть идет к ней. Вдруг она смилуется и вытащит меня из темницы. Если, конечно, меня до этого времени не казнят… Передай ему слово в слово все, что я сейчас сказал.
        - Передам, хозяин, - всплакнула Нилуфер. - Ты добрый человек, спаси тебя господь. Я все сделаю, как ты велел. И друга твоего я, как собственного ребенка выхожу. Всеми святыми клянусь! Беги, хозяин! Беги в порт! Может, успеешь еще уйти!
        - Не успеет! - услышали они голос офицера дворцовой стражи, входившего в дверь. - Добегался, сволочь? Взять его! В кандалы! Сам куропалат Феодор ждет тебя в Антиохии, Стефан. Ты рад?

* * *
        МЕСЯЦ СПУСТЯ. АНТИОХИЯ. СЕНТЯБРЬ 636 ГОДА. ПРОВИНЦИЯ СИРИЯ ПРИМА.
        Стефан покорно ждал у облезлой резной двери. Роскоши константинопольских дворцов в Антиохии не было и в помине. Этот несчастный город слишком много претерпел на своем веку. В Империи не было больше городов, которые чаще брал бы неприятель. А когда не было войны то, что отстроили люди после пожаров, рушило очередное землетрясение. Старая кладка римских строений соседствовала со свежими латками, белеющими свежей известью. Так было и здесь, в старом дворце, на долгие годы ставшем резиденцией императора Ираклия.
        Куропалат Феодор, пред чьи светлые очи привели Стефана, был у императора. И обрывки их разговора, который шел за дверью, доносились до бывшего доместика, удивляя того безмерно.
        - Ваган? - коротко спросил император, который сидел чернее тучи.
        - Убит, - ответил Феодор. - Отряд арабов догнал его почти у самого Дамаска. Те отряды армян, что сумели выйти с ним, погибли тоже. Но зато ушла тяжелая кавалерия. Две трети этого войска спаслось, государь.
        - Сакелларий(1) Феодор?
        - Убит.
        - Григорий?
        - Погиб в поединке, - ответил Ираклий.
        - Кто из вельмож спасся?
        - Никто, - горестно ответил куропалат. - Погибли все, кто старше сотника.
        - Горе мне! - Ираклий рванул ворот расшитого платья. - За что ты караешь нас, господи? Чем провинились мы? Неужели наши грехи так велики, что ты решал погубить римлян?
        - А может быть, - Феодор негромко сказал то, что долгие годы носил в своем сердце, - может быть, он карает нас за твои грехи, брат? Ты женат на племяннице, мерзкой ведьме!
        - Что? - выдохнул разъяренный Ираклий. - Да как ты смеешь?
        - Господь посылал тебе знаки! - голос Феодора становился все громче и громче. - Твой сын Фабий умер в пятнадцать! Он с рождения не мог повернуть шею! Феодосий глухой, как пень! Август Константин слаб здоровьем и кашляет день и ночь! Слуги шепчутся, что он сплевывает кровь по утрам. Что еще наш господь должен был сделать, чтобы ты сошел с гибельного пути, брат? Ведь кровосмешение - страшный грех, и ты совершил его! Ты совершил, а гибнут невинные люди! Сама Империя гибнет из-за твоей греховной связи!
        - Стража! - взревел Ираклий. А когда воины забежали в его покои, крикнул. - Заковать его! В Константинополь! В темницу! Где мистик?
        - Я здесь, ваша царственность, - протолкался через толпу воинов личный секретарь императора, сопровождавший его день и ночь.
        - Напиши нашему сыну цезарю Ираклию: куропалата Феодора низвергнуть из звания, лишить одежд и остричь бороду! Он закончит свои дни в заключении!(2)
        Когда бывшего куропалата Феодора, слегка растерянного от такого поворота судьбы, протащили мимо Стефана, тот не смог удержаться и задорно подмигнул ему.
        - Вместе сидеть будем, сиятельный! Здорово, правда? Может, попустит господь, и мы еще разок в шахматы сыграем.
        Впрочем, его юмора тут никто не оценил, и он получил чувствительный удар по почкам. Офицер дворцовой стражи, распоряжение которому давал сам император, наклонился к Стефану и прошипел прямо в ухо.
        - Закрой рот и иди, сволочь. В шахматы хочешь поиграть? Ты сыграешь в шахматы с палачом, проклятый предатель! Ты сгниешь в подвале, не увидев солнечного света. Это я тебе обещаю.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. СЕНТЯБРЬ 636 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Проклятая дистанция в две мили уже давалась Бериславу куда легче. За минувшее лето он вытянулся, окреп, а его тощее тельце стало жилистым, с намеком на мышцы. С очень легким намеком, впрочем. Он по-прежнему почти всегда приходил последним, но уже не умирал на руках у своих товарищей, добежав до финиша. Он просто приходил последним… Тот разговор с боярином Хотиславом не шел из его головы, но как решиться на бунт, он даже не представлял. Не представлял до тех пор, пока его не осенило.
        - А ведь я кое в чем сильнее, чем все они, - горько усмехнулся он, сложив руки перед иконой святого Георгия-змееборца, покровителя воинов. - Слабость моя и есть моя сила. Святые отцы дали нам свой пример. Господи боже, помоги мне! До чего же страшно…
        Он понемногу втянулся в новую жизнь, вспоминая дворец, словно сказочный сон. В этом сне была сестра Умила, единственный человек на свете, который его понимал. Там был владыка Григорий, самый мудрый человек на свете. Там была мама, любящая и всепрощающая. Там был и отец, жестокий воин, суровый и циничный правитель, для которого на первом месте стояли интересы государства, а потом уже все остальное. Даже собственные дети. И он редко бывал дома, а когда все-таки появлялся там, то неизменно оказывался занят. Его постоянно осаждали купцы, ремесленники, степные ханы и мелкие владыки из новых земель на севере. Берислав с отцом за прошлый год хорошо, если раз десять вдумчиво поговорил. А потом он попал сюда…
        - Эй! - услышал он ненавистный голос Арни. - Чего расселся, хиляк? Казарма сама себя не выметет.
        - Сам мети! - сказал вдруг Берислав, и даже испугался своей смелости. - Сегодня твоя очередь.
        - Чего? - растерялся Арни. - Ты что, совсем страх потерял, сявка? Мети, говорю!
        - Не стану! - Берислав, дрожа от ужаса, встал и уставился прямо в его глаза.
        - А так? - княжич полетел на землю от могучей затрещины.
        Берислав поднялся и снова впился взглядом в своего обидчика. Оживленно переговаривающиеся мальчишки обступили их кругом, ожидая драки. Впрочем, они были разочарованы. Драки так и не получилось, потому что слабак Иржи падал раз за разом от ударов крепыша Арни. Он падал, но мести казарму отказывался наотрез. И это было чем-то новеньким.
        - Будешь мести! - Арни ударил Берислава кулаком в живот. - Будешь!
        - Не буду! - прошептал тот разбитыми губами, но подняться больше не смог.
        - Ах ты! - взбешенный Арни занес было ногу для удара, но на его руках повисли мальчишки из их взвода и оттащили назад.
        - А ну, остынь! - заорали они. - Не по обычаю! Лежачего ударить хочешь? Да за такое мы тебя самого сейчас отметелим!
        Бить лежачего в Сотне считалось недопустимым. Не разрешалось кусаться, бить в глаза, в пах, ломать колени и драться, когда один из бойцов падал на землю и не мог подняться. В этом случае конфликт считался исчерпанным. Так уж сложилось здесь за долгие годы. Командиры драки не запрещали, понимая, что в мальчишеском коллективе это совершенно невозможно, но эти несложные правила позволяли свести травмы к минимуму. А драки для будущего воина считались даже полезными.
        - Да он…! - Арни водил по казарме разъяренным взглядом. - Да вы за кого вступились? За этого? Да он же урод! Слабак! Мы из-за него вечно на кухне корячимся!
        - В прошлый раз первый взвод последним пришел, а не мы, - возразили ему. - Ты его бил, а он все равно мести не стал. Так что не слабак он, Арни! Бери-ка метлу и мети! Иначе мы тебе всем взводом бока намнем.
        - Бойся, сучий выкидыш! - отчетливо произнес Арни, потрепав лежавшего Берислава по щеке. - Очень бойся! Ты у меня в ногах валяться будешь, чтобы я позволил тебе казарму вымести. Да только я тебе такой милости больше не дам.
        - Пошел ты! - ответил Берислав, едва шевеля губами, похожими на оладьи. - Не выйдет у тебя ничего, сволочь! Я сильнее тебя, просто ты этого еще не понял.
        Следующее утро началось с зарядки, как всегда. И вроде день как день, но что-то неуловимо изменилось. Никто не отвесил Бериславу пинка, когда он умывался у рукомойника. Никто не выбил из его руки миску в столовой. К нему вообще никто больше не докапывался. С ним вели себя так, словно он был таким же, как все. А ведь такого еще не бывало. Странно, он же изгой…
        В Сотне все еще шли каникулы. Они почти до первого снега были. А это значит, что учебы еще нет, зато целый день мальчишки всех возрастов бегают, прыгают, отжимаются и осваивают разнообразные орудия убийства. Первогодки учатся биться на кулачках и стрелять из слабых луков, натяжение которых усиливалось с каждым годом. Тогда же их сажали на коня, подбирая для этого смирных кобылок. А уж в строй ставили лет после десяти, до изнеможения разучивая перестроения, которые усложнялись с каждым годом.
        - Учебная схватка! - крикнул взводный. - Воин Иржи! С кем биться будешь? Кто сегодня у нас в больничке после твоих тумаков ночевать будет?
        Это была его любимая шутка. Хуже Берислава не дрался никто, и это здесь знали все.
        - С ним буду драться! - ткнул рукой Берислав в сторону Арни, и вокруг воцарилось изумленное молчание. Обычно в таких случаях княжич мычал что-то невразумительное.
        - Ты чего это, парень? - растерялся взводный. - Головой ударился? Хотя да… Ударился… Вон, морда побитая вся. Не дури, Иржи! Он же тебя покалечит!
        - С ним буду драться! - твердо сказал Берислав и прошептал про себя. - Зачем тянуть? Пусть это случится быстрее.
        - Пусть дерется, - негромко сказал подошедший командир роты, положив руку на локоть взводного. - Это его выбор, не твой.
        - Бойцы, в круг! - крикнул взводный. Старый воин служил здесь не первый год, и все происходящее ему решительно не нравилось. Все шло как-то неправильно.
        Берислав вышел и встал в стойку. Арни, который презрительно посмотрел на него, даже рук не поднял. Он уклонился от одного неумелого удара, потом от другого, а потом коротким хуком свалил Берислава на землю. Мальчишки орали и улюлюкали, подбадривая бойцов. По рядам передавали вчерашнюю историю, и пацаны из других взводов хохотали до слез, хлопая себя по ляжкам. На невиданное зрелище подтянулись даже парни из старших рот, и сам воин Дражко, кумир всей малышни, задумчиво смотрел, как слабака - первогодка раз за разом сбивал на землю не по годам рослый и крепкий мальчишка. Берислав вставал и снова бросался на Арни, а потом опять падал на землю, пропустив удар. Арни веселился поначалу, и орал торжествующе, но с каждой минутой его торжество гасло. Слишком уж много презрительных взглядов было обращено в его сторону, и слишком много друзей подбадривало своими криками совсем не его, а его противника. И только тогда, когда проклятый слабак больше не смог встать, Арни окончательно понял, что проиграл.
        - Бой окончен, - сухо констатировал взводный. - Победил воин Арнеберт.
        Арни стоял хмурый и невеселый. Сегодняшняя победа была хуже любого поражения, и эту несложную истину поняли здесь абсолютно все. Берислав поднялся, покачиваясь от шума в голове. Они должны были встать рядом со своим командиром, а тот поднимет руку победителя. Ничего из этого не вышло, потому что Арни, опустив плечи, пошел прямо в толпу, мечтая затеряться среди других и не чувствовать больше уколов насмешливых взглядов.
        - Куда пошел, сволочь? - вздрогнул он, услышав за спиной хриплый голос. - Я с тобой еще не закончил!
        - Ты проиграл, воин Иржи, - сурово посмотрел на княжича взводный. - А он победил. Таковы правила.
        - Тогда завтра я снова бьюсь с ним, - Берислав оскалил лицо, перемазанное кровью из разбитого носа. - Плевал я на правила! Он у меня еще получит!
        - И долго ты собираешься так над ним глумиться? - неожиданно для самого себя спросил командир взвода. Ему было совсем не смешно. Его даже немного напугал тот фанатичный огонек, что зажегся в глазах мальчишки.
        - Пока он сам не признает своего поражения, - криво усмехнулся мальчишка и сплюнул кровь на жухлую траву. - Только не говорите ему, пусть сам догадается.
        - Да за что же мне это? - прошептал ротный, который с трудом осознавал произошедшее на его глазах. Ведь он, в отличие от командира взвода, точно знал, кто именно стоит перед ним, сплевывая на траву тягучую кровяную слюну. - Это на сколько же лет мне такое счастье привалило? Напьюсь! Пойду к боярину и вместе с ним напьюсь. Я знаю, у него точно есть…
        1 Сакелларий - высокий придворный титул, который позже трансформировался в должность хранителя императорской казны и финансового контролера.
        2 Брат Ираклия Феодор после обвинения императора в кровосмешении был подвергнут публичному унижению и умер в этом же году. Причина его смерти неизвестна.
        Глава 2
        ОКТЯБРЬ 636 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Немалое стадо коров, которых князь велел продать на столичном рынке, почти растаяло. Скот купили у степняков задешево, и пригнали своим ходом в Братиславу. Поначалу коров покупали по четырнадцать рублей, потом по тринадцать, потом по двенадцать… А через пару месяцев такой торговли цена на скотину опустилась до привычных девяти, которые равнялись трем ромейским солидам. Инфляция, которая подняла голову в крупных городах, была посрамлена, не выдержав борьбы спроса с предложением. Десяток голов прикупила по дешевке и Сиротская сотня, которая теперь называлась такой только в просторечии. Она давно уже носила гордое звание военного училища. Сирот тут с каждый годом становилось все меньше, ведь туда теперь в основном брали детей знати и воинов. Выбиться даже в сотники неграмотному стало почти невозможно, все места занимали на славу выученные парни из первых выпусков. Да и давно уже не сотня здесь была, ведь одних воспитанников далеко за тысячу душ. А еще преподаватели, конюхи, кузнецы, плотники, стряпухи и прочий люд. Огромное хозяйство, которое становилось еще больше. Теперь тут учили не только воинов.
Добавились лекари, толковые мальчишки, списанные из-за немощи из линейных рот. Тупых, сильных, но к воинскому делу неспособных, выпускали санитарами и саперами. В отдельную касту выделили судовую рать, разделили мечников и лучников, клибанариев и кирасир. Самых крепких мальчишек из детей княжеских гвардейцев готовили к службе вместо отцов. Не было почетней службы, чем в княжеской гвардии. И брали туда только парней из хорутанских родов, для которых князь и его семья были своими, родичами.
        Многое поменялось в Сотне, а теперь сделали еще и вот это…
        Святослав, Вячко, Айсын и Лаврик стали первыми слушателями командирских курсов. Раньше с воинами, начиная от сотника и выше, тоже занимались, требуя умения читать карты, составлять донесения и вести учет имущества и добычи. Но теперь государь велел организовать обучение так же, как оно было организовано в университете. А потому целый десант из десятка высоколобых умников долго мучил самого князя, боярина Деметрия, а также легатов, трибунов тагм и даже сотников. Их знания записывались, перепроверялись и сверялись с показаниями других командиров. В ход шли все военные трактаты, начиная с «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря и заканчивая самым свежим из всех - «Стратегиконом» императора Маврикия. Так, постепенно была составлена учебная программа, которую вколачивали в будущих командиров день и ночь. А сегодня они разбирали построение, разработанное лично князем специально для борьбы с арабами. Построение было крайне сложным в исполнении. Оно требовало изнурительных тренировок и невероятной слаженности подразделений. Но иначе победить отважных до безумия фанатиков, не положив при этом половину
армии, просто не представлялось возможным. Государь скромно умолчал, что разработана эта тактика была полководцами Македонской династии, которая в его прошлой жизни правила империей ромеев на триста лет позже.
        - Сотни строятся в прямоугольник, - сам боярин Деметрий водил мелом по черной доске. - Между ними промежутки для прохода конницы. Они прикрыты стрелками, которые спрятаны за рогатками. Видите? Командующий в центре. Рядом с ним стоит конница, резерв и сотня пикинеров, которая может перемещаться на любой участок. Эти пики по десять локтей в длину. И с их помощью можно отразить атаку кавалерии. Вопросы?
        - Воин Айсын, господин наставник! - степняк встал и задал единственный волнующий его вопрос. - А наша конница как воевать будет?
        - Конница, воин Айсын, тоже будет воевать по-другому, - пояснил боярин. - Она строится в клин на пятьсот четыре всадника. Это неполный кавалерийский полк на три эскадрона. Четвертый эскадрон в резерве. Каждый ряд на четыре воина шире, чем предыдущий. Первый два ряда ударного клина - тяжелые клибанарии, потом конные стрелки, потом кирасиры. Понял, почему так?
        - Понял, боярин, - кивнул Айсын. - Клибанарии разрывают строй, а стрелки выбивают конницу врага или догоняют бегущих. Тяжелая кавалерия сзади страхует от удара с тыла или разворачивается, расширяя пролом в строе.
        - Молодец! - кивнул Деметрий и нарисовал клин. - Легкие стрелки - вот здесь, и при необходимости они просачиваются сквозь строй, обгоняют тяжелых всадников и бьют конницу врага. В чем опасность арабской конницы? Вот ты ответь!
        - Воин Вячеслав, господин наставник, - Вячко встал для ответа. - Лошади у них очень резвые и выносливые. Они быстро изматывают тяжелую конницу постоянными наскоками. Клибанарии не могут разбить их строй, потому что они просто уходят от прямого удара.
        - Да, - кивнул Деметрий. - Поэтому хваленые персидские и ромейские всадники арабам проигрывают вчистую. А чем еще опасны арабы? Ты!
        - Воин Дражко, господин наставник! - по молчаливому соглашению Святослав носил прежнее имя. Все делали вид, что ничего не знают, но отношение к княжичу изменилось сильно. Только малышня из младших рот все еще пребывала в счастливом неведении.
        - Говори! - посмотрел на него боярин.
        - Арабы сильны своим духом, - ответил Святослав. - Они воюют за то, во что верят. И они не боятся умереть точно так же, как даны и свеи, ведь после смерти им будет куда лучше, чем при жизни.
        - И это самое скверное, - кивнул командующий. - На завтра всем читать книгу доместика Стефана. Последние главы, про битву при Аджнадайне. Разберем это сражение детально. И не забываем, что у арабов есть слабости: плохие пешие лучники и еще худшие лучники конные. Болгарский или аварский всадник бьется гораздо лучше. К завтрашнему дню приготовить на разбор план сражения с учетом их сильных и слабых сторон. Вячко и Айсын играют за арабов, Дражко и Лавр - за нас. Потом меняетесь. Вопросы?
        - Никак нет! - ответили ребята.
        - Свободны!

* * *
        - На! На! Получи! - клубок из двух мальчишеских тел катался по полу до тех пор, пока их не растащили слуги и не отвели к князю.
        Шестилетний Кий и пятилетний Владимир снова подрались. Кий был на год старше, но и Владимир рос не по годам сильным и крупным, а потому брату не уступал ни в чем. Чем дальше, тем чаще они колотили друг друга, и теперь снова стояли перед отцом, обиженно хлюпая носами. Кий был резок и зол в драке, беря верх быстротой и абсолютным бесстрашием. Он рос худощавым и голубоглазым, со светло-русыми волосами, напоминая Людмилу точеной правильностью черт. Владимир же, напротив, уже сейчас был коренаст, обещая пойти сложением в дядю Никшу. Волосы его были густые, непослушные и темные, как у матери. В мать у него удались и глаза, цвета темного ореха. И он был куда осторожнее, чем его старший брат.
        - А чего он ко мне лезет?
        - А он сам виноват!
        Это было самым вразумительным объяснением из всего, что Самослав услышал от своих сыновей. Объяснение всегда было примерно одним и тем же, но агрессор все время менялся.
        - Он мою маму черноногой назвал, - неохотно выдавил из себя Кий, и это было что-то новенькое. У бесконечных драк, наконец-то, нашлась явная причина. - А моя мама-богиня! И я старше, значит я главный!
        - Моя мама - королева! - гордо подбоченился Владимир. - А твоя - служанка простая! Я главнее!
        - Мать твоя приблуда бургундская, - буркнул под нос Кий.
        - А кто тебе сказал, что княгиня Людмила служанка? Мама? - как бы невзначай спросил младшего сына Самослав.
        - Я и сам знаю, - вытер тот нос рукавом и вызывающе уставился на отца. - Да все это знают!
        - Ясно, - холодно сказал князь. - Ты наказан на неделю, Владимир. Конных прогулок не будет, стрельбы из лука не будет, сладкого не будет. Зато будет много занятий с учителем, и если я узнаю, что ты снова отлыниваешь, то будешь наказан еще на неделю. Можете идти.
        Мальчишки вышли из княжеских покоев. Кий показал Владимиру язык, а тот ему - кулак, обещая скорый реванш. Примерно так это каждый раз и заканчивалось. Но когда отца дома не было, все проходило гораздо хуже, потому что матери решить эту проблему по справедливости были не способны. Драки сыновей неизменно переходили в склоку княгинь. Хотислав, который присутствовал при этом разговоре, продолжил.
        - Бойкие мальчишки растут, государь, - степенно сказал он. - Добрые воины будут. Не хуже старших.
        - Старших? - поднял на него взгляд князь. - Ты про моего сына Берислава сейчас говоришь, или мне послышалось?
        - И про Берислава тоже, - кивнул боярин. - Воин из него не выйдет, стать не та. Но характер у мальчишки стальной, мы все даже удивились.
        - Ну-ка, ну-ка! - не на шутку заинтересовался князь. - Ты точно про моего сына говоришь?
        - Точнее некуда, государь! - кивнул Хотислав. - Над ним парнишка один взялся глумиться, прислуживать себе заставлял. На редкость здоровый парень для своих лет. Когда в возраст войдет, любого твоего гвардейца одной левой уделает. Я в таких вещах не ошибаюсь, княже, много их через меня прошло. Так княжич его каждый день на бой вызывал, пока тот сам поражение не признал.
        - Не понял, - князь немного завис. - Как это поражение признал? Мой сын что, в драке его победил?
        - Наоборот, - покачал головой Хотислав. - Тот парень сначала его каждый день в кровь бил. Бьет он княжича, бьет, а над ним самим уже потешаются все. А Берислава наоборот, все больше и больше уважать начали. Ведь его колотят без пощады, а он встает и снова лезет в драку, пока силы есть. Еще и кроет врага по чем зря. Его тот парень потом просто отталкивать стал, не хотел он больше с Бериславом драться. А затем и вовсе отказался биться, и свое поражение при всех признал. Он же посмешищем стал для всей сотни. Его уж и дразнить начали за то, что такого громилу слабосильный мальчишка ни во что ставит. Железный характер у нашего княжича оказался, государь.
        - Вот как… - Самослав долго переваривал услышанное. - Воспитывал я, значит, сына, воспитывал, и ничего-то у меня не вышло… А вы вот за полгода справились.
        - Он не воин, государь, - снова предупредил Хотислав. - И никогда им не будет. И стать не воинская, и желания особого нет, и от крови нос воротит. Настоящий воин, он хорошую драку любит. Вон, как те двое… Воин битвой наслаждаться, как красивой бабой должен. На то он и воин. А наш княжич… Он как мученик у христиан, понимаешь?
        - Понимаю, - нахмурился князь. - Очень хорошо понимаю. Не знаю даже, радоваться мне, или печалиться. В лекари думаешь его перевести?
        - Думаю да, государь, - ответил Хотислав. - В учебе лучше него и нет никого. Куда до него остальным! У меня, честно говоря, некоторые наставники сами учиться начали. Он как вопрос какой-нибудь на уроке задаст, так они и не знают иногда, куда деваться. Так что лекарь из него получится просто отменный.
        - А с этими двумя сорванцами что посоветуешь сделать? - испытующе посмотрел на боярина князь. - Дерутся ведь непрерывно. И я уверен, что это матери им в головы свои мысли вкладывают. Как бы родные братья врагами не выросли.
        - Так тебе, государь, нужно сделать так, чтобы они вместе кого-нибудь били, - с легкой улыбкой ответил Хотислав. - А еще лучше, чтобы били их самих. Так им волей-неволей подружиться придется.
        - Гениально! - искренне восхитился князь. - К хану Шебе их отправлю, в кочевье! Пусть на кошме спят, блох кормят и коней пасут. Летом там, а зимой здесь! Нет! Не будем время терять. Прямо после Нового Года и поедут, пока лед крепкий. А как годы подойдут, в сотню их отправим. Надо их от баб отрывать, они от них только плохому учатся.
        - Государь, - Звонимир просунул голову в дверь. - Ты совещание по весенней операции назначал. Все в сборе.
        - Заходите, - приглашающе махнул рукой Самослав, когда Хотислав откланялся и ушел. - Есть новости с Востока?
        Горан с сыновьями степенно уселись за стол и сжали пальцы в замок. Они были похожи даже в мелочах, крепкие, как дубы, основательные и неторопливые. Сел рядом с ними и Звонимир, который начал свой доклад.
        - Викарий Дамаска Мансур ибн Серджун сдал город Халиду, сыну аль-Валида (1), - ответил Звонимир. - Ну, тот самый Мансур, с которого император Ираклий двести тысяч солидов за эту должность выбил. Причем, люди говорят, что выбил лично, кулаками и посохом. Наверное, тот Мансур затаил зло на своего василевса.
        - Вот ведь сволочь! - восхитился князь. - Сначала ромеям служил, потом персам, потом снова ромеям. Теперь вот арабам богатейший город подарил. Удивительный человек! Интересно, у него хоть намек на совесть есть?
        - Нет у него никакой совести, - покачал головой Звонимир. - Когда Мансур охранную грамоту у Халида взял, так он сам в ней первым прописан был, за ним его родня, а потом уже остальные горожане.
        - А воины? - поднял брови князь.
        - А насчет воинов он договариваться не стал, - развел руками Звонимир, - и арабы их перебили почти всех. Мало кто ушел, он же все ворота сразу открыл. Его за это все патриархи Империи анафеме предали.
        - Да ему чихать на эту анафему, - отмахнулся Самослав. - Он уже, наверное, обрезание сделал. Вот ведь люди! Сколько лет на свете живу, а все не перестаю человеческой подлости удивляться. Кстати, как там твой грек, который в Кесарию поехал? Вестей про моего брата еще нет?

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. КЕСАРИЯ. ПРОВИНЦИЯ ПАЛЕСТИНА ПРИМА.
        Страх! Страх витал в воздухе древнего города, так любимого еще Иродом Великим. Римский город в середине земель упрямых фанатиков иудеев, это был вызов пыльной старине. Ирод украсил этот город, но теперь от прежней роскоши остались одни лишь воспоминания. Цирк, театр, общественные здания… Все это пришло в запустение и не знало ремонта долгие десятилетия. Коста бывал здесь, и теперь впитывал порами кожи тот ужас, которым пропитались насквозь горожане и набившиеся под защиту стен жители окрестностей. Затравленные взгляды мужчин, плачущие женщины, сидевшие у стен портовых складов, и беззаботные маленькие дети, игравшие прямо под ногами прохожих. Дети еще не понимали страха своих отцов и матерей. Их родители были такими же детьми, когда этот город осадили персы. Тогда здесь было точно так же, страшно и тоскливо. К Косте тянулись десятки рук, а сотни голодных глаз смотрели умоляюще. Люди осадили церкви, в которых растерянные священники кое-как пытались выкроить хоть кусок лепешки для страждущих.
        Коста вошел в церковь, чтобы помолиться за удачное окончание пути. Святые на фресках и иконах смотрели на него укоризненно, так, словно они знали его самую сокровенную тайну. Парень поежился под пристальными взглядами старцев со скорбными лицами и бросил в церковную кружку полтинник. Словенское серебро здесь уже знали, и принимали его без вопросов. Добрая монета с твердой пробой, чего уж ее не принять.
        До дома доместика Стефана было всего ничего, и Коста, отвесив последний поклон, вышел на воздух, где свежий ветер унес в сторону то горе, что несчастные люди непрерывно несли в церковные стены. Он шел резво, привычно бросая взгляды по сторонам, но опасаться было нечего. Лиходеев, подобных столичным, здесь не водилось. Слишком уж маленький город. Все люди, как на ладони. Только высунься, тут же в железо закуют и в Трапезунд отправят, на рудники.
        - Есть кто? - Коста постучал в дверь. Ему не ответили, и он решительно вошел внутрь. - Доместик Стефан?
        Небольшой домишко с земляным полом, простая мебель и одно крошечное оконце под низким потолком, который давил даже на голову Косты. Чего уж говорить о гиганте, который сидел на койке, даже в таком положении занимая весь объем небольшой комнаты.
        - Сигурд? - безмерно удивился Коста. Он не рассчитывал увидеть здесь императорского гвардейца. Тем более, увидеть в таком виде. На его левой стопе была повязка, пропитанная гноем, а половина головы оказалась острижена. Свежий дугообразный шрам справа начинал зарастать короткой светлой порослью, стремясь закрыть постыдную плешь. Дан по-прежнему был широк в плечах и безмерно могуч, только исхудал неимоверно, превратившись в тень прежнего Сигурда. Из-под мокрой от пота рубахи торчали костлявые ключицы, а его щеки ввалились, обтянув скулы. Видимо, он еще не начал есть нормально, измученный постоянной лихорадкой.
        - Видишь, я теперь лысый, как последний трэлль(2), - невесело усмехнулся Сигурд.- Стефан не дал мне умереть в бою. Вот скажи, зачем он это сделал? Разве друзья так поступают? Хакон ждет меня в Валхалле вместе с парнями. Они уже сидят по правую руку от Одина и пируют вместе с другими храбрецами. А я чуть не подох в постели, словно последний трус. Какой позор!
        - Так, может быть, твой земной путь еще не окончен? - прямо сказал ему Коста. - Это воля богов, Сигурд! Тебе суждено свершить еще многое. Баба! Горячую воду, чистые бинты и соль! И сними эту дурацкую повязку! Ты разве не видишь, дура старая, что у него нога гниет?
        - Сию минуту, господин! - радостно сказала старуха, щеголявшая персидским акцентом. Она была безумно счастлива, что пришел кто-то и примет решение за нее саму.
        Уже вскоре Коста любовался на опухшую ногу с уродливой раной в центре стопы, из которой тек гной. Рана была плохая, но хоть сладковатого зловония не ощущалось, а значит, еще был шанс.
        - Господи, благослови князя Самослава! - прошептал Коста. - Меня ведь немного и этому научили. Век не забуду тебя, государь! Пригодилась мне твоя наука!
        - Потерпи! - сказал он Сигурду.
        - А я чем тут занимаюсь, как думаешь? - ухмыльнулся тот. - Режь! Я знаю, что нужно делать.
        Коста прокалил в огне нож и секанул стопу вдоль, прямо через пламенеющую багряной краснотой опухоль. В таз плеснуло гноем и кровью, но рана внутри напоминала плотный карман, и это было хорошо.
        - Воду лей, баба! - скомандовал Коста, промывая чистой тряпкой полость раны. - Я не лекарь, но так точно будет лучше.
        Сигурд скрипел зубами, но молчал. Молчал он и тогда, когда Коста неумело забил рану тряпкой, смоченной в соляном растворе, а потом замотал ее повязкой.
        - Бинты постирать и прокипятить, - сказал он старухе, которая смотрела на него обожающими глазами, мокрыми от слез.
        - Спасибо тебе, добрый человек, - заплакала она. - Я ведь господину обещала, что выхожу его друга, а не смогла, глупая старуха. Меня ведь к лекарю даже на порог не пустили. Я денег сулила, а они насмехались только, не верили мне.
        - А когда доместик Стефан придет? - опомнился вдруг Коста. - Я ведь за ним приехал.
        - Забрали его, - заплакала Нилуфер. - Стража забрала. Сказали, сам куропалат Феодор в Антиохии ждет его.
        - Проклятье! - Коста даже сел на скамью от неожиданности. - Неужели я опоздал?
        - Вот тебе и воля богов, парень! - слабым голосом ответил Сигурд. - Собирайся, мы едем в Антиохию.
        1 Вариантов взятия Дамаска описано несколько, и все они абсолютно разные. Даже даты оспариваются. Одна из правдоподобных версий (Медников) такова, что Дамаск арабы осаждали дважды, до битвы при Ярмуке, и сразу после нее. Именно поэтому разнятся описания и сроки.
        2 Трэлль - раб в Скандинавии. Одним из главных отличий рабского состояния были короткие волосы, либо намеренно уродливая прическа. Свободные люди носили длинные волосы и бороды, о красоте которых тщательно заботились.
        Глава 3
        НОЯБРЬ 636 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        - Выпьем, шурич! - Вацлав сдвинул кубки с братом жены.
        - Выпьем, - согласился Вуйк.
        Их дома стояли рядом, прямо на той улице, что шла от главных городских ворот к княжескому замку, что построен был на неприступной горе, прямо у берега Дуная. Нобили княжества с каждым годом сплетались все теснее. Власть дьяков усиливалась, когда те роднились с богатыми купцами, а возможности владельцев мануфактур возрастали многократно, когда их сыновья брали за себя младшую дочь третьей жены какого-нибудь боярина. Представители торговой, чиновной и воинской аристократии как-то очень быстро поняли, как надо вести дела и, будучи опорой князя, превратилась в непреодолимый щит между ним и остальным народом. Они сами стали той самой Засечной чертой, которая сплелась намертво, не пропуская сквозь свои тенета даже луч света. Вуйк даже сам порой удивлялся, понимая, как ему повезло. Ведь сейчас любой лакомый кусок хватали тут же, как голодные чайки выхватывают друг у друга рыбу из клюва. Теперь пробиться в этот круг простому мастеровому - нечего и думать. Слишком много денег стало у нобилей, и слишком много историй успеха было вокруг, чтобы не сделать правильных выводов. А правильный вывод был только один
- конкуренция не нужна. Конкуренция опасна для тех, кто вырос в курной избе, но внезапно стал белой костью.
        Любой каприз князя исполнялся незамедлительно и со всевозможным старанием, без раздумий и споров. Хочет государь корабельную доску получить - сделали! Все, как он сказал! Сначала кору снимали у нужных деревьев, потом через пару месяцев валили и замазывали комель густой смолой. Затем в воде полгода морили, притопив бревна тяжелым грузом. И только потом, переложив крест-накрест те лесины под крышей, сушили два года на том месте, где пожаром сводили лес. Дивился Вуйк, но выполнил княжье наставление до последней запятой. И на своих лесопилках, и на пражской, которую за сестру в приданое отдал. Глупо было упираться. Не он, так другой с охотой к князю в компаньоны пойдет. Да и лес тот не простой получился. Куда меньше трещин в нем было, чем раньше. А уж как сортировка леса шла на корабельную доску! Вуйку порой снились те доски проклятые, ведь он каждую обнюхивал, как голодный пес, боясь пропустить лишний сучок или трещину.
        - А кто на самом здоровом корабле плавать будет, а? - спросил Вуйк у шурина. - Мы чуть не год корячились, пока каждую деталь досочку к досочке сложили и обозом в Тергестум отправили. Ко мне на лесопилку даже сама княгиня Мария приезжала. Вот я удивился тогда!
        - Этот корабль она княжичу Святославу подарить хочет, - пояснил изрядно пьяненький Вацлав. - Но ты остерегись сюда свой нос совать, и больше никому никаких вопросов про это не задавай. Понял? Это дело мутное, из-за него сама княгиня у государя в опалу попала. Он ее аж в Испанию услал, а тебе так и вовсе башку оторвет, как курёнку. Княгиня горы свернула, чтобы свою вину загладить. Но ты не трепли языком об этом. Я и сам про это не все знаю, и даже знать не хочу.
        - Чур меня! - перекрестился Вуйк, который недавно сменил веру. - Я ни звука никому. Пусть Перун меня молнией убьет, если я хоть слово сболтну!
        - Княжич скоро уедет из Братиславы, - сказал Вацлав, - и я с ним уеду. Надолго! Государево дело.
        - А куда едешь? - жадно спросил Вуйк.
        - Не положено о том болтать, - неожиданно трезвым взглядом посмотрел на него шурин.
        - Да ладно тебе, - примирительно поднял руки Вуйк. - Что же я, без понятия совсем? Нельзя, так нельзя! Что там насчет внучки боярина Горана, не узнавал? Отдадут ее за меня?
        - Узнавал, - ответил Вацлав. - Вено(1) хотят в тысячу ромейских солидов.
        - Немало так-то! - поморщился Вуйк. Сумма была заоблачная, даже для боярской внучки. - Рублями возьмут?
        - Только золотом в монете, - покачал головой Вацлав. - Или посудой по весу.
        - Да… - задумался Вуйк. - У меня столько золота нет. Да и светить свой интерес неохота. Государь ромейскую монету не слишком жалует. Ему такое точно не понравится. Поможешь?
        - Со Збыславом поговорю, - кивнул Вацлав. - У него точно есть. Он свою толику возьмет, конечно, но немного. Мы же с ним в друзьях.
        - Сделай милость, - преданно посмотрел Вуйк на шурина.
        Удивительно, но простой боярский сын, который носил не самый высокий чин в Тайном Приказе, по своим возможностям далеко превосходил его самого, одного из богатейших людей княжества. И как такое могло получиться?

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. ТЕРГЕСТУМ(2).
        После тщательного размышления, на которое ушло минут семь, не меньше, Марк решил перевести операции княжеского Торгового дома в Истрию. Он едва успел осмыслить все, когда пропыленный гонец в невероятно роскошном кафтане и короткой кольчуге постучал в его дверь. Государева почта! Любой дурак знает, что если тронуть такого гонца, то за тобой придут княжеские егеря в каракулевых папахах с серебряной кокардой в виде волчьей головы. Пара особенно непонятливых словенских деревень во Фракии, разоренных вчистую, убедили в этом даже упрямцев из Семи племен. И теперь всадники в цветастых одеждах, резавших глаз своей пестротой, скакали по дорогам спокойно, провожаемые лишь долгими задумчивыми взглядами.
        В этот раз послание было устным, до того оно было важно. Покушение на государя! Людей и товар вывезти незамедлительно. Людей - особенно! Впрочем, Марку никто и не думал препятствовать. Белые, как снег, императорские чиновники тоже получили послание из Словении. И веяло от того послания еще одной войной, которой разоренная бесконечными поражениями империя могла просто не выдержать. Полсотни купеческих обозов ждало разрешения на выезд из Словении, и дано будет то разрешение не ранее, чем последний горшок с медом и последний слуга из Торгового дома его светлости Самослава Бериславича покинут Константинополь. Так оно и вышло. Марк вывез товар и семью, а потом и сам сел на корабль, который пошел в Тергестум, сопровождаемый княжеским дромоном. Слишком опасно было огибать Пелопоннес, ведь в Монемвасии и на острове Китира обосновались словенские пираты, не пропускавшие одиночные корабли.
        Тергестум разрастался на глазах. Княжеское войско еще летом пробило коридор в Истрию, и теперь держало эти земли, расселив здесь пять сотен отставников- однодворцев. Немного, конечно, но пока больше и не требовалось. Их задачей было связать осадой нападавших, пока не придут на помощь аварские всадники и драгунские тагмы из Паннонии. На руинах античного города Эмона княжеские мастера уже вовсю возводили острог, получивший название по протекавшей рядом с ним речке - Любляна. Местные хорутане пошли под руку князя, и лишь самые упрямые роды откочевали на юг, пытаясь найти свое счастье в ромейских землях.
        От вассального Словении княжества Крн до Тергестума было всего-то полтораста миль, неделя пути для купеческого обоза. И вот теперь и этой территорией приросла держава князя Само, смирив дикие когда-то земли военным походом. И это был еще не конец. По слухам, князь готовил большой поход, которым хотел отодвинуть южную границу на линию Салона-Белград, и тем обезопасить торговые пути, ведущие из морских ворот княжества в сердце страны.
        В Тергестуме было тепло, примерно так же, как в Константинополе, и бухта у порта не замерзала никогда, даже в самую стужу. Потому-то именно здесь начали строить княжеские корабли, два десятка которых уже стояло на рейде. Корабли были двух типов - привычные дромоны, украшенные непонятными башенками на корме, и огромные пузатые баржи, догадаться о назначении которых Марк так и не сумел. Схожие корабли, только поменьше, везли из Александрии пшеницу и ячмень, но зачем они нужны здесь? Зерно из Словении на сторону не продавали, а привозить его в Тергестум смысла не имело. Истрия уже давно кормила себя сама.
        - «Владыка морей» - прочитал Марк надпись на борту самого большого дромона, у которого, ко всему прочему на носу были странные отверстия, окованные вокруг бронзовым листом. Он никогда не видел ничего подобного. К удивлению купца, среди матросов было множество александрийских греков, выговор которых он прекрасно знал. - Чудеса какие-то!
        Марк никогда еще не видел, чтобы корабли имели имена, словно люди, но сама идея ему понравилась. Ведь и у коней тоже есть прозвища, так почему бы не иметь своего названия кораблю, тем более, такому большому и красивому.
        «Берсерк», «Неарх», «Фемистокл», «Молот Тора», прочитал Марк, догадываясь, что не все экипажи для княжеской флотилии набирались из греков. Тут же стояли десятки драккаров из Дании и Норвегии, экипажи которых пришли сюда зимовать.
        - Да что же тут происходит? - несказанно удивился Марк, но подумав, справедливо рассудил, что скоро все узнает.
        Он ошибся. Тут никто ничего не знал. Все просто ждали весны.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. СЕЛЕВКИЯ ПИЕРИЙСКАЯ (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ДЕРЕВУШКА ЧЕВЛИК. ТУРЦИЯ).
        Корабль высадил их в руинах древнего порта. Морские ворота Сирии, ключ к великой Антиохии превратились в развалины после чудовищного землетрясения 526 года. С тех пор город так и лежал грудой камней, а восстановить его у Империи уже не было ни денег, ни сил, ни охоты. Отсюда до Антиохии было всего пятнадцать миль, и Коста решил нанять повозку. Ходок из Сигурда был еще тот. Наконечник копья перебил кости в стопе, но лежать в постели дан отказывался наотрез и отправился в путь, как только из раны перестал течь гной. Сигурд не жаловался, но каждый раз, когда он наступал на ногу, по его лицу пробегала едва заметная гримаса боли, которую дан прятал за каким-нибудь затейливым ругательством.
        - Монастырь, - сказал вскоре Коста, когда впереди показались зубчатые стены великого города. - Нам нужен монастырь. Ты сможешь притвориться христианином, Сигурд?
        - Легко, - кивнул дан неровно обросшей башкой. - Я ведь два раза уже крестился. У меня и крест где-то был.
        - Как это? - изумился Коста, для которого сказанное было просто немыслимым кощунством.
        - Мне в первый раз за крещение красивый плащ подарили, а во второй напоили так, что я ходить не мог! - похвастался Сигурд и даже глаза прищурил, улыбаясь приятным воспоминаниям. - А это, я тебе скажу, встало тем монахам весьма недешево. Я ведь им посоветовал еще и Хакона заодно крестить. Гы-гы-гы! Так что я Христа почитаю, ты не сомневайся.
        - Ну, тогда ладно, - недоуменно посмотрел на него Коста. Он был слегка шокирован услышанным, если не сказать больше. Коста верил совершенно искренне, и лишь концепция справедливости приняла у него слегка гипертрофированный характер. Но, с другой стороны, а что в этом плохого? Разве не об истинной справедливости говорил Иисус в Нагорной проповеди?
        - Я найду странноприимный дом, - сказал он Сигурду, - там поживем немного, а я поищу куропалата Феодора и нашего доместика. Думаю, они должны быть где-то рядом.
        Крошечная келья, которую монахи отдали под ночлег путникам, оказалась так мала, что Коста, который лелеял надежду выспаться с дороги, расстался со своей мечтой сразу же. Стены монастыря содрогались от богатырского храпа императорского гвардейца, а потому парень спал какими-то урывками, просыпаясь вновь и вновь, как только Сигурд испускал особенно удачную руладу. Говорят, что прервать храп можно, если повернуть спящего на другой бок, но не тут-то было. Коста попробовал и, устыдившись своего слабосилия, вышел на улицу, чтобы вдохнуть прохладный рассветный воздух.
        А ведь тут необыкновенно красиво, - отстраненно подумал он, разглядывая уютную долину, чуть прикрытую дымкой утреннего тумана. - Лучше места для жизни и не придумать. Если бы эту землю не трясло все время, и сюда не лез враг каждые полсотни лет, просто живи и радуйся. И впрямь, плодородная низина, где протекала река Оронт, была окружена горами со всех сторон. От того-то здесь не было привычных сирийских суховеев, принесенных из аравийской пустыни. Напротив, климат тут был мягким и умеренным, а изобилие воды превращало долину в поистине райское местечко, сплошь покрытое садами. Здесь прекрасно росло зерно, а потому Антиохия оспаривала у Дамаска звание житницы Востока. Урожаи тут были просто необыкновенные. «Царская дорога»(3), Дорога пряностей', «Дорога благовоний», все они сходились тут, принося сюда вместе с многочисленными караванами неслыханное процветание. От римских времен, когда в Антиохии жило полмиллиона человек, сейчас осталась едва ли десятая часть. Но даже этот ничтожный огрызок, изуродованный войнами и не раз стертый с лица земли движением горной тверди, был куда больше, чем словенский
Новгород и Братислава. Они теперь казались Косте просто крошечными по сравнению с бывшей столицей Селевка Никатора, полководца великого Александра.
        Солнце выглянуло из-за гор, и Коста вернулся назад, зябко поводя плечами. Чай, не лето, и ветерок был уже довольно холодным, воровски забираясь под сукно плаща. Надо будить Сигурда. Они должны отстоять утреннюю службу, иначе богобоязненные монастырские братья погонят их со двора взашей.
        Следующие три дня Коста провел там, где обычно собирал новости и сплетни, то есть в харчевне, что стояла неподалеку от резиденции государя. Он не спешил задавать свои вопросы. Он привык сначала выслушать то, что говорят люди, и таким образом вызнать побольше. Ведь сказанное не вовремя куда чаще приводит к большой беде, чем благоразумное молчание. Он приходил в харчевню в полдень, а уходил оттуда почти перед самым закатом, забирая с собой целый куль еды и пару кувшинов вина. У Сигурда, над которым смилостивилась, наконец, изнуряющая лихорадка, проснулся просто волчий аппетит, к вящей радости содержателя харчевни. Скудная кормежка в странноприимном доме насытить такую тушу не могла совершенно. Тем более, когда широкая кость воина вновь стала обрастать пластами могучих мышц, истаявших за время болезни. Вот потому-то каждый вечер Коста волок в келью то бараний задок, то два-три больших пирога, то целого гуся. Он сидел, привалившись к стене, и с улыбкой наблюдал, как могучий дан крушит крепкими желтоватыми зубами хрупкие птичьи косточки или высасывает костный мозг, расправившись с запеченной бараниной.
Утробное урчание, издаваемое Сигурдом, отпугивало даже бродячих собак, которые сбегались, чтобы сожрать то немногое, что оставалось после императорского варанга. Два кувшина вина, которые водопадом проливались в бездонную глотку дана, окончательно примиряли того с окружающей действительностью и приводили к тому, что он извлекал из себя очередной образчик северной поэзии, который приносил Косте просто немыслимые страдания. Он терпеть не мог стихи, тем более такие ужасные. Так проходил очередной вечер, который плавно перетекал в ночь, наполненную храпом, ревом и свистом, издаваемым стремительно идущим на поправку Сигурдом Ужасом Авар.
        На четвертый день Косте повезло. Точнее, не совсем повезло. Он, наконец, нашел правильного собеседника, которым оказался дворцовый стражник, и напоил его до полусмерти, притворившись, что хочет попасть на прием к куропалату Феодору по торговым делам. Тогда-то он и узнал всю ошеломляющую правду. В тот вечер, оказавшийся для них последним в великой Антиохии, Коста унес с собой двойной запас еды.
        - Завтра уходим, - бросил он, входя в келью. - Я купил место в караване, который идет на север. Стефана увезли в Константинополь.
        - Вот дерьмо! - совершенно искренне расстроился Сигурд. - Если бы знать раньше! Мы бы уже были там, если бы поплыли туда прямо из Кесарии! А сейчас начались шторма. Теперь придется бить задницу на верблюде! Ненавижу верблюдов! От них воняет, как от моего дяди Бьёрна после двухнедельного запоя! И они плюются!
        - Дерьмо совсем не в этом, - задумчиво произнес Коста. - Дерьмо в том, что, скорее всего, Стефан в темнице, которая расположена в подвалах Большого Дворца. Я даже не представляю, как его можно вытащить оттуда.
        - Зато я представляю, - Сигурд оскалил в усмешке крупные, как у лошади зубы. - Я знаю этот сраный дворец лучше, чем содержимое собственных штанов. Если Стефан там, то поверь мне, парень, я его найду и вытащу оттуда.
        1 Вено - выкуп за невесту у славян.
        2 Тергестум - современный Триест. Салона - современный хорватский Сплит.
        3 Царская дорога - торговый и почтовый путь, проложенный Дарием I по территории Персидской империи.
        Глава 4
        ЯНВАРЬ 637 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        Как и предполагал Коста, искать Стефана ему было не с руки, требовалась помощь. Множество купцов, с которыми можно было пообщаться, уехали из Константинополя, а к остальным он не совался сам, понимая, что на него могут донести, как на шпиона. Ведь он, как-никак, трудился в торговом доме словенского князя, и его многие помнили. Коста отрастил бородку, которая сильно изменила его, он горбился при ходьбе и носил плащ, подбитый изнутри толстой тканью, пытаясь казаться не таким худым. Небольшие валики за щеками и синева под нижними веками сделали его невидимым, и даже Миха едва узнал старого товарища, когда встретил.
        - Хозяин! - вздрогнул он, когда увидел Косту. - Это ты? Сигурд? А сказали, что варанги погибли все до единого!
        - Я это! Я! - Коста выплюнул валики, делавшие его лицо округлым. Он добавил раздраженно. - А кто же еще? И Сигурд живой. Сам не видишь, что ли? Да зайди ты в дом, наконец! Нас же вся улица видит!
        - Ах, да! - спохватился Миха, пропуская их внутрь. Он теперь жил в бывшем доме Марка. Тот не успел его продать, и пустил Миху пожить. Все лучше, чем если там обоснуются какие-нибудь бродяги. - Есть будете? Тут таверна неподалеку.
        - Неси сюда, - покачал головой Коста, и Миха понятливо мотнул башкой, убежав за едой. Ее требовалось много. Сигурд изрядно проголодался с дороги.
        - Что в городе слыхать? - сыто откинулся Коста, когда съел горшок каши и большую краюху хлеба, запивая все это вином.
        - Про заговор слыхать, - усмехнулся Миха. - Я тут кое-кому из прислуги плачу, так порой такое слышу, что уши в трубку сворачиваются.
        - Заговор - это хорошо! - деловито кивнул Коста. - Кто участвует?
        - Знатные армяне и магистр Феодор, - пояснил Миха. - Это который сын бывшего куропалата Феодора, племянник государя.
        - Брат императора здесь? - остро посмотрел на Миху Коста.
        - В подвале Большого Дворца сидит, в тюрьме, - кивнул Миха. - Его опозорили при всех, бороду и волосы остригли, одели в рубище и в темницу бросили. Весь город о том судачит. Он государыню Мартину ведьмой назвал, а государя в кровосмешении обвинил.
        - Это я уже знаю, - Коста барабанил пальцами по столу. - Так что там с заговором?
        - Болтают, что пока государь на Востоке, они хотят посадить на престол его внебрачного сына, Иоанна Аталариха. И ты знаешь, многие патрикии за него. Они считают, что за грехи государя проклятые агаряне наши земли терзают.
        - Сигурд! - толкнул Коста блаженно жмурящегося дана, который снял сапог с больной ноги. Та снова начала опухать. - Ты завтра идешь во дворец!
        - К кому? - лениво спросил дан.
        - К императрице Мартине, - пояснил Коста. - Перстень у тебя?
        - У меня, - кивнул тот, отвечая по-гречески. Миха не понимал наречия данов. - Но мне он не нужен есть. Я и так пройти легко. Но сначала на рынок. Мне купить красивая одежда нужно и повязка на голову. Я не могу пойти к госпоже, как оборванный трэлль.
        Он многозначительно поднял палец.
        - Баня! И масло для борода! И гребень! Красный штаны, зеленый плащ и синий рубаха! Сигурд красивый к госпожа пойти! Стыд иначе!

* * *
        В коридорах Большого дворца царила зловещая тишина. Государь был на Востоке, куропалат Феодор - в тюрьме, а младший август Константин, нарядной куклой сидевший на троне, мало кого интересовал. Весь дворец знал, что нипсистиарий, высокопоставленный евнух, заведовавший ритуалом умывания василевса, каждое утро выплескивал кровавые сгустки, которые оставались в его золотом тазу. Про заговор здесь знали все, ведь тайные службы в империи функционировали вполне исправно, а заговорщики, как это часто водится, были бестолковы и болтали при собственных слугах, не считая их за людей. И этот заговор бросил в объятия людей, которые прежде ненавидели друг друга. Впрочем, они ненавидели друг друга и сейчас. Просто в данный момент им было по пути.
        - Патрикий Александр, - милостиво склонила голову Мартина.
        - Кирия, - низко поклонился тот.
        Патрикий был вполне доволен своей жизнью. Понемногу младший август Константин все больше и больше становился покорен его воле, а корпус варангов, охранявший других детей императора Ираклия, сгинул в битве при Ярмуке. Теперь дворец охраняли преданные лично ему люди, и он был почти всесилен. И лишь небольшая осечка, когда его посланцы так и не смогли отравить князя Словении, омрачала существование протоасикрита. Хотя, если быть до конца честным, это была не осечка, а чудовищный провал, последствия которого ему еще предстояло предотвратить. Ну, или ответить за них, если предотвратить не удастся. Потому-то патрикий больше не выходил из дворца иначе, как окруженный небольшой армией. Его родители умерли, брат и сестра жили под надежной охраной, а сам он старался больше не вспоминать того парня с короткой бородкой и жутким, леденящим душу взглядом.
        - Что там наши заговорщики? - лениво спросила Мартина, которой устранение Иоанна и Феодора было на руку. - Шумят?
        - Шумят, госпожа, - усмехнулся патрикий. - Мы пока наблюдаем за ними, выявляем все связи.
        - Может, уже пора их взять? - недовольно протянула императрица.
        Годы не пощадили ее. Она родила десять детей, и изрядно располнела, став не по годам тяжела на подъем. Вместо молодой красивой женщины сидела измученная борьбой за власть, ненавидимая всеми волчица, защищающая свой выводок. А еще Мартина очень устала, оставшись совершено одна. Муж был далеко, а верные даны погибли. Ее нервы были натянуты, как струна. Она теперь даже спала плохо, вздрагивая по ночам от каждого звука.
        - Что это за шум? - недовольно повернул голову патрикий. - Кто посмел?
        Прямо за дверью раздался грохот, потом придушенный вопль, а потом створки распахнулись, и в покои императрицы ввалился Сигурд Ужас Авар собственной персоной. И императрица, и патрикий так удивились, что даже немыслимая дерзость дана так и осталась без ответа. На него просто смотрели недоуменно. Ведь такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Никогда и никто не входил в покои императриц без высочайшего на то дозволения.
        - Я к госпоже хотеть пройти! - сказал он, глядя прямым детским взглядом. - А меня не пускать! Я перстень показать, а меня все равно не пускать! Проваливать, говорят, варвар! А я точно знать, что у кого этот перстень есть, тот может к госпожа пройти. Ну, я этот глупый дурак, который порядки не знать, немного бить и сам к госпожа прийти. Госпожа этот неуч наказать! Да, госпожа?
        - Что? - Мартина захохотала в голос, до слез, до колик в животе. Ей давно не было так весело и спокойно, словно с этим придурковатым громилой вернулась ее прошлая жизнь, когда перед женой императора-победителя пресмыкался весь мир.
        - Наказать? - она даже всхлипывала от смеха. - Сигурд, ты что, жив? Да как ты посмел вломиться в мои покои? - она снова согнулась от смеха, не замечая странного взгляда протоасикрита Александра, который погрузился в глубокую задумчивость.
        - Госпожа! Мы спасем вас! - закричал офицер дворцовой стражи, который привел два десятка схолариев. - Руки поднял, варвар! На колени!
        - Это мой слуга! - махнула рукой Мартина, вытирая слезы. - Пропускать его ко мне всегда, в любое время! Можете идти!
        Схоларии удалились, а Сигурд, глядя все так же прямо, произнес.
        - Я прийти, потому что про заговор знать, госпожа! Поэтому тот дурак бить и в дверь вломиться. Я знать, что нельзя! Но я тебя спасти! Ломать дверь - малая беда.
        - Надо же! - удивилась Мартина. - Все сегодня хотят меня спасти. Удивительно даже! Я же тебе сказала, Александр, что их пора брать, - ледяным тоном добавила императрица, которую тут же покинуло веселье. - Если об этом уже судачат в тавернах, то ты рискуешь сильно опоздать.
        - Я хотеть принести тебе их головы, госпожа, - преданным взглядом смотрел на нее Сигурд. - Но сначала спросить разрешения у тебя. Это знатный армяне, которые к нам от персов перебежать и Иоанн, император сын. И Феодор младший с ними. Я в таверне быть, там слышать. Пьяный дурак болтать.
        - Убивать никого не нужно, Сигурд, - ответила Мартина, глядя на него почти что с материнской нежностью. - Возьми десяток тех бездельников, которых ты побил, и притащи изменников во дворец. Государь скоро будет здесь. Мы ждем его со дня на день.
        - Слушаюсь, госпожа! - рявкнул Сигурд и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
        - Откуда у него ваш перстень, кирия? - недоуменно посмотрел на императрицу Александр. - Зачем вы дали его простому наемнику?
        - Так было нужно, - поморщилась Мартина, которой пришел в голову тот же самый вопрос. - Так было нужно, патрикий. Это вас совсем не касается. Я вольна раздавать своим слугам все, что пожелаю.

* * *
        Два василевса империи и две императрицы сидели в тронном зале, кричащая роскошь которого резко контрастировала с унылым состоянием государственной казны. Разряженные схоларии, которые вновь появились во дворце, блестели золотыми цепями, расположившись в красивых позах около порфировых колонн. Языческие статуи Победы, которые никто даже не подумал убрать, презрительно смотрели на заговорщиков, стоявших на коленях перед императорской семьей.
        - Мартирос Багратуни… Давид Сарухани… - задумчиво произнес император Ираклий. Его могучая стать расплылась под грузом лет. Он был стар и выглядел безумно уставшим от навалившихся на него бед. - Вам-то чего не хватало?
        - Прости, великий, - робко заглядывая в глаза, произнес Мартирос, бывший сасанидский правитель Армении. Он уже один раз предал своего повелителя, шахиншаха, а вот теперь предал второго. - Наваждение бесовское! Пощади! Век буду господа молить за тебя!
        - Тебя-то я пощажу, - все так же задумчиво произнес император. - Грех великий лить кровь армянских князей. Поскольку ты поступил так же по отношению ко мне и не захотел окунать свою руку в мою кровь и кровь моих сыновей, я не стану тянуться к тебе и твоим сыновьям. Иди, куда я тебе прикажу, и я помилую тебя(1).
        - Что с ним прикажете сделать, ваша царственность? - почтительно спросил патрикий Александр.
        - В Африку, в ссылку, до конца жизни, - с каменным лицом произнес император. - И всю его семью тоже. А вот с остальными…
        В Империи не принято было казнить заговорщиков, церковь жестко выступала против этого. А потому их участь была куда более горькой, ведь смерть легкая и быстрая заменялась на смерть мучительную и долгую. В этом куцем огрызке оставшейся жизни вместе с силами человека постепенно таяла его надежда, разъедая душу ржавчиной лютой тоски. Император молчал, обводя тяжелым взглядом собранных перед ним людей. Что он читает в их глазах? Страх! Страх! Мольба! Страх! Ненависть! Сын брата Феодора, племянник, обласканный им сверх всякой меры. Он тоже решил покуситься на божественную власть. И сын Иоанн… Пусть незаконнорожденный, но сын… Знал, но не донес, а потому виновен. Жажда власти затмила его разум.
        - Он! - император показал на Иоанна Аталариха. - Отрезать нос и руки. Он неблагодарный, как собака, поэтому и есть теперь тоже будет, как собака, лакая из миски. Выслать его на остров Принкипо(2). Не давать теплой одежды, дров и жаровни.
        - А остальные? - почтительно осведомился Александр.
        - То же самое, - махнул рукой император. Только разошлите их всех в разные места, и куда-нибудь подальше.
        - Проклинаю! - одними губами произнес Феодор, и это не укрылось от взгляда Ираклия, который даже вздрогнул от того потока ненависти, что исходил от такого родного еще недавно человека.
        - А этого выслать на остров Гаудомелете(3), - ткнул Ираклий рукой в племянника. - А по приезду пусть ему отрежут еще и ногу. Пусть лекари следят, чтобы он не умер! Пусть изменник, получивший жизнь, благодарит господа за нашу доброту. Суд окончен.
        Мартина, которая была полностью удовлетворена состоявшимся судилищем, встала и пошла в свои покои. Сигурд, который вновь железной башней прикрывал ее спину, дарил ей невероятный, почти забытый покой. Она не стала опускаться до того, чтобы спрашивать у своего цепного пса, откуда он взял перстень опального доместика, сидевшего в подвале дворца. Он скажет это сам, и скажет очень скоро. Она не сомневалась в этом.
        А Сигурд, напротив, шел невеселый и хмурый. Коста, который говорил, что ему надо делать, очень надеялся, что удастся первыми донести о заговоре и выпросить жизнь Стефана у госпожи. Но их мечта была слишком наивной, императрица уже все знала.
        - План Б, - брюзжал про себя Сигурд, идя за своей госпожой. - Что такое план Б? Вечно этот Коста любит напустить туману. Вечно у него все сложно. Нет, чтобы просто пойти, и проломить кому-нибудь голову!

* * *
        ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ.
        - Мы просто пойдем и проломим кому-нибудь голову, но это будет в самом крайнем случае, - сказал Коста, когда Сигурд смог, наконец, вырваться из дворца. Императрица даже спать его заставляла у входа в свои покои, пока он не взмолился.
        - Госпожа, от меня уже вонять, как от дядя Бьёрн! - умоляюще смотрел Сигурд на невысокую женщину в расшитой жемчугом и камнями головной повязке.
        - Что еще за дядя? - недоуменно спросила императрица, которая последнее время пребывала в необыкновенно благодушном настроении.
        - Брат отца, - пояснил Сигурд. - Он пить половину луны дней, а потом идти в хлев со свиньями спать. Дерьмо вонять, фу! Его вся деревня стыдить и бабы не давать совсем! А у Сигурд одежда красивый, и он мыться всегда, - дан гордо посмотрел на повелительницу вселенной и подбоченился. - Сигурд все бабы давать! Сигурд даже никогда шлюха не платить. Сигурд подойти и сказать: пойдем, баба, сено валяться! И баба идти! Вот!
        - Что? - Мартина совершенно растерялась, а потом расхохоталась от всей души. Она и не подозревала, что Сигурд сейчас отчаянно врал. Не гуляют так откровенно женщины в германских деревнях, где каждую курицу знают в лицо. Но зато ей, зажатой в безжалостные тиски дворцовых церемоний, еще никогда не доводилось слышать ничего подобного. И любой другой за это жестоко поплатился бы, но только не этот здоровяк, который смотрел на нее наивным взглядом голубых глаз. Он даже не подозревал, что за подобные слова, сказанные в присутствии госпожи мира, ему положено сейчас махать киркой на серебряных рудниках.
        - Иди, помойся, конечно! - всхлипывала она. - Господи, я же сейчас умру от смеха! И ведь рассказать-то об этом никому нельзя!
        Она хохотала так еще несколько минут, чем привела в совершеннейшее недоумение своего нового протовестиария(4), который сменил недавно умершего старика. Евнух еще не знал, что этому недалекому варвару-охраннику позволительно вести себя подобным образом в присутствии царственной особы.
        - Стой! - сказала она уходящему дану. Он посмел повернуться к ней спиной. Еще одно немыслимое нарушение церемониала, которое сходило с рук только ему. - Ведь ты хотел меня о чем-то попросить! Ведь так?
        Вместо ответа Сигурд снял шлем, размотал цветастый платок и стыдливо обнажил неровно обросшую голову.
        - Вот! - показал он пальцем на висок. - Араб булава ударить. Тут в кость дырка есть. И в ноге две раны. Меня Стефан спасать. Ему нельзя быть в Кесария идти. Он ведь знать, что его в цепи заковать в Кесария. А он все равно пойти. Из-за меня пойти. К лекарю везти Сигурд, день и ночь везти. Жизнь спасать. Сигурд долг есть перед Стефан. Госпожа отдать Стефан Сигурд?
        - Так вот откуда у тебя этот перстень, - нахмурилась императрица. - Я не могу отпустить Стефана. Он изменник. Он жив только потому, что… Впрочем, это тебя уже не касается. Он умрет в заключении, Сигурд. Такова воля нашего повелителя.
        - Еда отнести! Вино немного! - Сигурд смотрел на нее таким умоляющим взглядом, что головная повязка, расшитая драгоценными камнями, качнулась вниз. Императрица Мартина дарует эту милость своему верному слуге, но он должен ее заслужить. Ведь уже много дней она спала, как младенец, зная, что ее покой охраняет этот человек, не знающий ни страха, ни сомнений, готовый отдать жизнь за другого. Ведь тут, в Константинополе, больше не осталось подобных людей. Мартина, которая проникала в души людей своим звериным чутьем, знала это совершенно точно. Вокруг нее крутилась одна гниль, которая предаст, как только переменится ветер. И тут повелительница мира поймала себя на мысли, что жутко, до скрежета зубовного завидует неверному доместику, отчаянному игроку, не раз ставившему на кон свою собственную жизнь. Ведь у него есть брат, готовый начать за него войну, и друг, который готов за него умереть. Непрошеные слезы пробежали по щекам, прорезанными горькими складками у рта.
        - Соберись! - прошептала она сама себе. - Мы государи, нам не дозволено человеческое. У нас есть наш долг. Он превыше всего!
        - Сигурд как пес служить, - преданно смотрел на нее дан. - Сигурд умереть за госпожа. По одному слову умереть.
        - Умирать за меня не надо, - жестко сказала императрица. - За меня надо убивать. Сможешь убить того, кого страшится убить сам василевс?
        - Я убью даже змея Йормунганда, если госпожа велеть, - уверил ее Сигурд.
        - Есть один человек, - сказала императрица с каменным лицом. - Он должен умереть. Если ты сможешь убить его так, что не останется следов, то я разрешу тебе увидеть Стефана и отнести ему еды.
        - Я закрыть ему нос и рот, и немного подождать, госпожа, - кивнул Сигурд. - Никто ни о чем не догадаться. Когда его убить?
        - В начале весны, - произнесла Мартина. - Тогда государь уедет в Антиохию. А пока держись подальше от темницы, Сигурд, иначе угодишь туда сам. И не делай такое лицо. Ты не такой дурак, каким хочешь казаться. Я вижу тебя насквозь.
        Сигурд вышел, а она долго смотрела ему вслед. Ей было безумно жаль. Неужели придется лишиться такого преданного слуги? Ну что же! Оно того стоит. Она уже приняла свое решение.
        1 Цитата из армянского историка Себеоса, оставившего жизнеописание императора Ираклия.
        2 Один из островов в Мраморном море, пригород Стамбула.
        3 Один из островов Мальтийского архипелага.
        4 Веститоры - евнухи, заведовавшие императорским гардеробом. Протовестиарий - старший из них. Также он отвечал за личную казну императрицы.
        Глава 5
        ЯНВАРЬ 637 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Заканчивалась новогодняя неделя, в которую честной столичный люд гулял, как в последний раз, славя каждый своих богов. Языческий праздник Солнцеворота и Рождество Христово праздновали все вместе. Как-то так случайно получилось, что зороастрийский Хоррам руз тоже выпадал на это время, как и праздник молодого Солнца у митраистов. Правда, митраистов в Братиславе не наблюдалось, зато персов-огнепоклонников хватало. Они понемногу приезжали сюда и оставались в Словении навсегда. На их родине сейчас жилось весьма несладко.
        Рождественский пост закончился, а потому народ гулял, веселился и водил хороводы вокруг нарядно украшенных елок, будучи в слегка приподнятом настроении. Государь не препятствовал, и таверны работали допоздна, возвращая серебро из карманов обывателей обратно в казну. Загулявших сверх меры и приличия горожан стража, в зависимости от социального статуса, либо приводила в чувство ударом под дых, либо почтительно провожала до дому, получая от жены уважаемого купца или дьяка положенный в таких случаях гривенник. Любили стражники на Новый Год службу нести.
        А вот небрежно сколоченный деревянный сарай, стоявший в одном из лучших мест города, приводил всех в недоумение. Это еще что такое? Ведь перед неказистым зданием стояли санки всех трех княгинь и боярские выезды, запряженные тройками рослых коней.
        - Чегой-то здесь происходит, уважаемый, а? - интересовался слегка подпивший мастеровой у воина из охраны, переминавшегося у входа с ноги на ногу.
        - Театр тут! - важно отвечал тот. - Премьера! Царь Эдип! Понял?
        - Не-а! - честно крутил башкой мастеровой. - Я кроме слова «понял» ни слова не понял! Ты, служивый, сейчас со мной говорил-то?
        - Коли не понял, деревня, то и иди своей дорогой, - гордо отвернулся воин, который тоже не понимал значения им самим произнесенных слов, но виду не показывал, сохраняя торжественную важность.
        - Ишь ты! - удивлялся народ. - Царь какой-то! Премьера! Знать бы еще, чего это такое! Видать, какая-то новая господская забава. С жиру бесятся бояре наши!
        А внутри сарая, который отапливался железными печами, труппа, приехавшая летом из Александрии, осуществила свою самую заветную мечту - поставила Софокла, одного из трех великих трагиков. Мелочиться не стали, и начали с Царя Эдипа, который был «наше всё» в античной литературе. Зашли с козырей, так сказать. Ведь если и «Царь Эдип» не зацепит публику, то и вовсе на театральном деле можно будет ставить крест. Останется одни только похабные пантомимы на ярмарках разыгрывать.
        Когда труппа лицедеев приехала в Братиславу, перед этим неплохо заработав на Большом торге, развлекая купцов, Самослав сначала не понял, чего от него хотят. Но, обдумав предложение, как следует, решил дать лицедеям шанс. Почему шанс? Да потому, что живьем старые пьесы не ставили уже несколько столетий, и культура античного театра была утрачена полностью. Говоря откровенно, восстанавливать ее особого смысла князь не видел. Все эти маски, которые менялись в зависимости от поведения персонажа, казались ему невообразимой глупостью. Он поставил условие - играют без всяких масок, женщины играют женщин, а мужчины - мужчин. Иначе не поймут люди греческих изысков. Тут пока, слава богам, греческих изысков не наблюдалось. По старинке люди жили. К его великому удивлению, труппу взялся опекать сам епископ Григорий, который, стыдливо пряча глаза, засыпал князя цитатами из Аристотеля, который данного автора ставил весьма высоко. Организацию будущего представления его преосвященство взял на себя. Лицедейство в империи считалось делом презренным и святыми отцами порицаемым, но в здешних лесах отцу Григорию дать
укорот было просто некому. Папа Александрийский Вениамин прятался где-то в египетской пустыне. Папа римский Гонорий сидел в разоренной Италии, и не высовывал носа за стены Вечного города. Ему не до театра было. Тем более не до театра было патриарху Софронию, который прямо сейчас командовал в осажденном арабами Иерусалиме. С патриархом Константинопольским Сергием Григорий был в контрах, не разделяя его доктрину о единой божественной энергии, а в Антиохии в то время патриарха вообще не было.
        В общем и целом, к намеченному сроку лицедеи управились. Премьера удалась на славу, а потому князь хранил вежливое молчание. Он откровенно скучал, глядя на неумелые кривляния актеров. Ему все происходящее казалось неимоверно пафосным, наигранным и неискренним действом, но вот многих из присутствующих оно проняло всерьез. Видимо, здешняя публика сама дорисовывала в своем воображении недостающие детали, ведь декорации были откровенно убоги. Княжна Юлдуз рыдала в голос, когда жена главного героя убила себя, узнав, что она его мать. Святослав обнимал свою невесту, а она горько плакала, уткнувшись ему в плечо. Рядом всхлипывали все три княгини. А беспомощно шагающий Эдип, который выколол себе глаза, крича, что недостоин смерти, вырвал из зрителей всеобщий вздох ужаса. По настоянию князя использовали куриную кровь, которой актер незаметно вымазал себе лицо. Получилось до того похоже, что народ поверил, что он это взаправду с собой сделал. Все-таки, люди тут были предельно неискушенные, в театре разбирались плохо, а вот в крови, наоборот, хорошо. Потому-то окончание пьесы зрители встретили восторженным
ревом, свистом, топотом ног и стуком по подлокотникам кресел. Научить бояр выражать свои эмоции аплодисментами князь Самослав как-то не додумался. Горящие восторгом глаза епископа Григория убедили князя еще в одной несложной мысли - ему придется строить постоянное здание театра.
        - Збыслав! - негромко позвал он боярина, который сидел впереди и утешал своих рыдающих жен. Они не могли пережить такого накала страстей. А вот сам боярин не впечатлился. Он был слишком циничен и рационален, чтобы пропустить множество логических огрехов в этой истории. Ну, на кой, спрашивается такому видному парню за себя старую бабу брать, если вокруг молодых полно?
        - Все понял, княже, - отозвался Збых. - Все вскорости обсчитаю. Лицедеев задаром кормить не будем. Пусть казне аренду платят. Лет за десять здание отобьем, а потом в плюс выйдем. Я уже все обдумал, пока эту муть смотрел.
        - Ах, ты ж! - невольно крякнул князь, припоминая кое-что из прошлой жизни. - Вот молодец! А то я бы им сейчас… Им тогда вон чего, а они, сволочи… Э-эх!

* * *
        ФЕВРАЛЬ 637 ГОДА. ТРЕТЬЕ ЖУПАНСТВО ПРЕФЕКТУРЫ НОРИК. БЫВШЕЕ ЖУПАНСТВО МОИМИРА. БЫВШИЕ ДУЛЕБСКИЕ ЗЕМЛИ. ГРАНИЦА С БАВАРСКИМ КОРОЛЕВСТВОМ.
        - Да куда ж ты снова собрался, Любимушко! Холод же собачий!
        Жена Цветана пустила было пустую бабскую слезу, хотя знала, что дело это бесполезное. Муж ее ни за что объезд своих земель не пропустит, пусть хоть даже сотня оружных варнаков захочет взять приступом их усадьбу. Варнаков отгонит, а потом все одно поедет. Муж ее до работы весьма злой был. Хотя, тут была и другая причина, объясняющая повышенную тягу к труду. Любим давно уже не мог обходиться без почтительных взглядов родовичей, которые начали ломать шапку перед знатью. Раньше не бывало такого, а теперь вот есть… Начал народец вежество понимать, сознавая, кто есть в этой жизни пан Любим, а кто есть они, кость черная. Цветана снова была непраздна, как будто разрывает ее в лютую стужу рожать. Вот и первого сына она в самый мороз принесла. Так думал Любим, с привычным удовольствием лапая пышные женины телеса. Краше его жены никого во всем жупанстве нет. Двести пятьдесят фунтов(1) белого, нежного боярского тела, с рождения не знавшего труда. Слаще и быть ничего не может для того, кто в вонючей от едкого дыма землянке рос. Рос до шестнадцати весен, пока в княжеское войско не попал.
        Ритуал сборов был привычен, ведь любой жупан мотался по своей земельке, словно голодный волк. Иначе никак нельзя. Ленивых из жупанов выгоняют с треском, ведь желающих ой как много! И сотники из армии увольняться стали по ранениям, и у набольших бояр свои собственные дети подрастают, голодной пастью щелкая.
        - Руку хоть дай разомну! - всхлипнула Цветана, которая каждый вечер делала ему массаж раненой руки. Его показал когда-то ромейский лекарь. Сухая почти рука понемногу отживала, а мертвые, немые пальцы иногда пробивало легким игольным колотьем.
        - Мни, и поеду я, - согласился Любим, который слова князя про горячую соль и разогрев раненой в бою руки помнил так, словно вчера это было. Он верил в князя истово, словно в бога, тем более, что результат был налицо. Левая рука его понемногу становилась живой, хоть биться со щитом он бы сейчас не смог.
        - Все, поехал, любушка моя, - клюнул он жену в щеку легким поцелуем и вышел на мороз, запахнувшись в толстенный тулуп.
        Тут, в Словенских землях не то, что у дремучих германцев. Там до сих пор в плащи кутаются, пытаясь скрыться от злющих щупалец холода, пробиравшихся к телу. А про валенки только-только узнавать стали, хотя тут у Любима даже кучер в них сидит, навернув для тепла толстую суконную портянку. А ведь раньше в поршнях зимой ходили! Бр-р! Любим даже вздрогнул от жутких воспоминаний. Дядька его сгорел в одночасье, когда в дрянной обуви на охоте обморозился. Да, поднялись купчишки в Драгомирове, которые у обров шерсть в работу забирали. И обры те тоже озолотились, продавая теплую обувку по всем землям севера. Ее саксы и тюринги возами с Большого торга увозили. У них ту обувку с руками отрывали, ведь шерсти столько и нет там. Всю даны выкупают, которые из нее ткань для своих парусов ткут. Впрочем, и он, Любим, не промах весьма. Мануфактурку ему князь дозволил построить, и на пеньковые канаты большой заказ сделал. Особливо повелел в те канаты красную нить вплести. Не понял сначала Любим, для чего это, а потом догадался, когда за тот канат вора на правеж поставил. Очень уж удобно с той нитью вора искать.
Нипочем княжеский канат со свойским не спутать.
        - Н-но! Пошла, родимая! - кучер щелкнул кнутом, и лихая тройка взрезала полозьями саней мерзлый наст. Любим, который завернулся в медвежью полсть, от удовольствия глаза прикрыл. Ему даже наяву виделись толстые бухты пеньковых канатов, которые он отгрузил по осени в Братиславу. Добрые канаты, без гнили. Волокно к волокну староста Тишила, компаньон его, отбирал. Сам государь похвалил тогда Любима, в пример другим ставя. И ларец, который Любим набил серебром, совсем не лишний в его казне будет. Копеечка к копеечке липнет, это любой дурак знает! Там вот еще что! Государь предложил на паях мануфактуру создать и все заказы на флот через нее гнать. С одной стороны - у Любима всего-то десятая доля останется, зато с другой… Неужто он, как кузнец Лотар богат станет? И близ самого князя будет держаться? Любим погрузился в сладкие мечты…

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. ФЕВРАЛЬ 637 ГОДА. ИЕРУСАЛИМ.
        - Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Обязательство Умара.
        Это обещание безопасности от раба Аллаха, Умара, повелителя правоверных, жителям Элии(2). Обещание безопасности их жизни, собственности, храмов и крестов, больным, вылечившимся и другим людям. Их храмы не будут заняты или разрушены, и у них не будет отнято какое-либо имущество, кресты или собственность. Христиан не будут презирать за их веру, и никому из них не будет причинён какой-либо вред. Никому из иудеев не будет дозволено жить с ними в Элии. Жителям Элии следует платить налог на веру подобно тому, как его платят жители других городов. Им следует изгнать из города римских чиновников и воров. Жизнь и имущество всех изгнанных будет охраняться до тех пор, пока они не окажутся в безопасности. Если же кто-нибудь из них решит остаться в Элии, то он должен будет платить налог на веру, как и остальные жители Элии. Если же кто-нибудь из жителей Элии решит уйти со своим имуществом за римскими чиновниками, оставив свои церкви и кресты, то его жизнь, церкви и кресты будут охраняться до тех пор, пока он не окажется в безопасности. Те же из них, кто останется в Элии, будут платить налог на веру, как и
другие жители Элии. Каждому будет позволено уйти вместе с римскими чиновниками или вернуться к своим семьям. С него ничего не будет спрошено, пока он не соберёт свой урожай. В том, что содержится в этом договоре с теми, кто платит налог на веру, - обещание Аллаха, покровительство его Пророка, халифов и правоверных.
        О том свидетельствуют Халид ибн аль-Валид, Абд ар-Рахман ибн Ауф, Амр ибн аль-Ас и Муавия ибн Абу Суфьян.
        Записано и объявлено в 15-й год Хиджры. Умар ибн аль-Хаттаб(3).
        - Вроде бы все верно, пресвященный, - битрик, так назывался у ромеев комендант крепости, вопросительно посмотрел на патриарха Софрония, который и был фактическим руководителем города. - Все, как договаривались. Неужто сдать город придется? Это измена ведь!
        - А ты что предлагаешь? - сурово посмотрел на него патриарх. - С голоду помереть? Ведь уже четыре месяца в осаде сидим! Или ты хочешь, чтобы тут резня была, как в Дамаске? Халид этот - зверь лютый, отродье адово.
        - Но слово свое он держит… - задумчиво произнес битрик.
        - Как им, агарянам проклятым верить? - покачал головой патриарх. - Посылай гонца. Скажи, что только их халифу город сдадим. Не спокойно что-то на сердце у меня.

* * *
        - Преосвященный! Преосвященный! Халиф Умар лагерем встал у ворот! Нас с тобой к себе требует(4). - битрик спешил так, что даже запыхался.
        - Да, я сейчас, - кряхтя поднялся патриарх Софроний.
        - Прикажете повозку подать? - преданно посмотрел ему в глаза комендант.
        - С ума сошел? - горестно вздохнул старец. - Мы же еретикам город сдаем. Пешком пойдем, словно грешники кающиеся.
        Софроний и битрик пошли к воротам, провожаемые умоляющими взглядами горожан. Голод, страх, отчаяние, надежда… Целая гамма чужих чувств свалилась на старца, придавив его плечи к земле. Он шел пешком, выражая смирение перед божьей волей. Милосердный господь попустил дикарям из пустыни владеть священным городом. Как он, многогрешный иерей, может противиться его воле? Он может только принять его повеление, сохранив по возможности свой город и свою паству.
        Шатер халифа был в двух перестрелах от городских ворот, и он не выделялся ни размерами, ни роскошью. Софроний прекрасно помнил, как входил в город василевс Ираклий, даже его покоробила тогда кричащая роскошь императорской свиты. Покоробила потому, что три четверти города лежали в руинах, а люди в нем пухли от голода. Императорские мытари, которые появились сразу же, как только город оставили персидские отряды, не дали поблажки ни вдове, ни погорельцу. Вновь заходила римская плеть по спинам палестинских тружеников. Так было последние семь столетий…
        Да кто же из них халиф? - недоуменно думал Софроний, разглядывая толпу нарядно одетых арабов. Только один из них выделялся скудостью своих одежд, и взгляд патриарха скользнул было мимо, но снова упал именно на этого человека. Грубая домотканая шерсть, которую пряли женщины этих варваров, была покрыта пылью дорог и не раз чинилась. Еще один из присутствующих тоже был одет довольно просто, но он явно не был арабом. Широкоплечий здоровяк с окладистой бородой походил на людей севера, но здесь он явно был своим. Да кто же из них халиф? Да вот же он! Рыжая борода, окрашенная хной, богатырская фигура и жесткий взгляд. А еще простота одеяния. Умар был аскетом, презиравшим роскошь. Именно так рассказывали о нем люди. Потому-то все, кроме русоволосого здоровяка, были смущены. Видно, тот хорошо изучил вкусы своего повелителя. Софроний, когда подходил к шатру, слышал, как полководцы оправдывались перед своим господином, который отчитал их за роскошные одеяния. Даже Халид и Муавия, великие воины, склонили головы и признали свою вину. Умар в молодости был пастухом, а затем торговцем, как все курайшиты. И вот
теперь он вознесен на самую вершину могущества, но оно никак не изменило его. Он был совершенно равнодушен к мирским благам. И именно это пугало в нем больше всего.
        - Город твой, халиф, - склонился патриарх. - Прими его людей под свою руку и правь мудро и справедливо.
        Вместо ответа Умар склонил голову в знак согласия.
        - Пойдем, слуга бога, - произнес он. - Я хочу помолиться рядом с тем местом, где вознесся на небо пророк Иса.
        - Ты хочешь поклониться гробу его и кресту, на котором он был распят? - сказал Софроний.
        - Я не войду туда, - покачал головой Умар, - иначе мусульмане сделают из этой церкви мечеть. А я уже дал свою клятву. Она у тебя в руках.
        Часом позже, когда халиф и сопровождавшие его воины вознесли молитву перед Храмом Гроба Господня, халиф повернулся к патриарху и спросил.
        - Укажи нам место, где можно построить мечеть. Только это место должно быть лучшим из всех. Святым местом! Понимаешь?
        - Такое место есть, халиф, - ответил патриарх. - Оно на Храмовой горе. Но… там горы мусора и камней…
        - У меня хватит сил, чтобы таскать камни во имя Аллаха милосердного, - спокойно ответил Умар. - Веди нас!
        Софроний повел новых хозяев этой земли туда, где годами бросали всякий сор. И он невольно подслушал разговор, который шел прямо за его спиной.
        - Позволь внести пожертвование на строительство этой мечети, величайший, - почтительно говорил русоволосый здоровяк. - Аллах дал хорошую прибыль в мой последний поход в Индию. Мне не жаль денег на такое благое дело.
        - Ты добрый мусульманин, Надир, - благосклонно ответил ему Умар. - И твои успехи на море вдохновляют других. Купцы Йемена благословляют твое имя. Наши воды безопасны, как никогда.
        - Мне бы сотен пять воинов, величайший, - торопливо сказал здоровяк. - А лучше тысячу. И тогда я очищу от пиратов дельту Инда и принесу туда свет ислама. Не лучше ли нам обратить в истинную веру идолопоклонников востока, чем терзать войной людей Книги?
        - Мы обсудим это позже, - кивнул головой халиф. - А сейчас нам нужно таскать камни, Надир. Я возьму вот этот…
        1 Речь идет о римской либре - 327,5 гр. Жена Любима весила 82 кг.
        2 Римское название Иерусалима - Элия Капитолина.
        3 Подлинность именно этого текста оспаривается. Есть мнение, что он более поздний, чем оригинал. Но, тем не менее, подобный договор был заключен.
        4 Расхожую историю о том, что халиф Умар скакал в Иерусалим из Медины на одном верблюде, попеременно с собственным слугой, и вошел в город пешком, ведя животное на поводу, автор посчитал легендарной и здесь приводить не стал. Это было бы чересчур даже для Умара. Ранняя история арабских завоеваний носит чрезвычайно романтичный характер.
        Глава 6
        МАРТ 637 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        - За что тебя сюда сослали, бедолага? - сочувственно спросил напарник у Сигурда. - Ты же самой госпоже служишь! Это все знают!
        - Это все бобы! - обреченно повесил голову Сигурд. - У меня от бобов всегда брюхо пучить. А госпоже не нравится вот. Говорит, глупый деревенщина я. А что в этом плохо есть? Мне что, ветры в себе держать? У нас в Дании это дело обычный, никто косо не смотреть. У нас там свободный страна. Каждый пердеть, когда его душа просить. И для здоровья полезно есть, и в доме куда теплей, если вся семья бобы есть. У нас в доме больше двадцать человек жить. И коровы, и свиньи, и очагов пять штук. И дядя Бьёрн еще… Это все так вонять, что бобы даже не заметить никто. Я недолго тут быть, госпожа скоро простить меня. Я ей много лет служить. Она добрый, она ко мне привыкнуть уже.
        Напарник как-то странно посмотрел на Сигурда, но не сказал ничего. Дан был единственным человеком на свете, который считал доброй императрицу Мартину, которую весь остальной Константинополь проклинал. Ее высокомерие и жестокость, вдобавок к кровосмесительному браку сделали ее самой ненавидимой из всех жен императоров за тысячу лет существования Восточного Рима.
        Тюрьму, которая расположилась в необъятном подвале Большого Дворца, охраняли одни неудачники. Почетна была служба во дворце, да только тогда, когда красивый, завитой схоларий в алом плаще и с непременной золотой цепью на шее охраняет императорский выезд. Завистливые взгляды молодок прожигали дыру в таком бравом молодце, заплатившем немалые деньги за право получить эту непыльную службу. Как боевая сила схоларии были полным нулем, но, к счастью, императоров еще окончательно не покинул разум, и реальную службу по охране государей нес полк мечников, которых называли экскубиторами. Пять тысяч горцев-исавров с оружием обращались довольно лихо, и бойцами были умелыми. И, как водится в жизни, где, как известно, нет справедливости, получали исавры куда меньше, чем красавцы-схоларии.
        Вот такой вот горец, который еще пару лет назад пас коз в горах Анатолии, сидел напротив Сигурда и, развесив уши, слушал его рассказы про дальние земли, славные битвы и злосчастные бобы, из-за которых такого знаменитого воина отправили сторожить пленников в подвале. Нести службу, нюхая всю стражу вонь факелов и немытые годами тела, что сидели за дубовыми дверями, было довольно тоскливо, а потому волей-неволей парни сдружились.
        - Я спать, ты сторожить, - сказал Сигурд напарнику. - Потом я сторожить, ты спать.
        - Не положено, - воровато оглянулся воин. - Десятник увидит, шкуру спустит.
        - А ты сказать, что я замки проверить, - посоветовал ему Сигурд. - Ты громко сказать, я услышать и проснуться.
        - Ты голова! - просиял мечник. - Ложись, а я потом. Куда они отсюда денутся?
        Десятник в ту ночь не пришел. Да и как бы он пришел, если к нему заявился сам полусотник с кувшином вина, и они засиделись до утра. И впрямь, парни на посту опытные. Чего их проверять лишний раз.
        Горец захрапел, улегшись на топчан в свободной камере, а Сигурд пошел дальше по коридору, где сидел тот, чью жизнь он должен взять по приказу своей госпожи. Он отодвинул засов и приоткрыл дверь, поморщившись от потока спертого воздуха, царившего в крошечной клетушке. Там не было окна, и не было воды, чтобы умыться. Там вообще не было ничего, кроме топчана и ведра, которое уносили раз в день. Есть и пить давали тоже раз в день, а свет проникал сюда из маленького отверстия в двери, куда падали блики факелов. Впрочем, на стене еще висела икона. И именно общением с господом занимались здешние узники, пока окончательно не сходили с ума. Немногие выходили отсюда, если только их родня не вымаливала прощение у мстительных императоров. Или не покупала его…
        - Проклятье! - даже тусклый свет масляной лампы, который ворвался в камеру, ослепил несчастного узника, который привычно зажмурил глаза и прикрыл их рукой.
        Сигурд аккуратно поставил лампу на топчан и ударом кулака в темя погрузил заключенного в беспамятство. Дан нежно подхватил упавшее было тело и бережно уложил его на пол. Он сел на грудь узника и, сжав его грудь коленями, накрыл рот и нос огромной ладонью. Тело под ним подергалось пару минут и затихло. Все было кончено. Сигурд положил убитого им на топчан и критически посмотрел на дело рук своих. Госпожа будет довольна. Бывший куропалат Феодор, которого было сложно узнать в этом изможденном, всклокоченном оборванце, выглядел совершено обычно. Так, словно умер во сне, как часто здесь бывало. Никого не взволнует эта смерть, ведь именно для этого людей сюда и сажали. Сажали тех, кого было страшно отпустить даже на острова, лишив глаз и носа. А вот Стефана здесь не было. Он не должен был умереть. Слишком уж ценен он был в долгой игре государей, словно старший козырь, приберегаемый умелым игроком до самого конца.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. БРАТИСЛАВА.
        Странное это было совещание. Вот спрашивается, ну что может общего у боярина Збыслава, ростовщика-язычника и княжеского казначея, и стремительно набирающего вес во всем христианском мире архиепископа Григория Братиславского? Епархия разрасталась, и нужно было назначать новых епископов. Отдавать это право кому бы то ни было, князь категорически запретил, прямо на границе развернув пару раз каких-то напыщенных личностей, которые трясли грамотами из Константинопольской патриархии. Проблема была решена просто и эффективно. Небольшое вспомоществование вечно голодающему Риму, и вуаля! Волей папы епископ Братиславский Григорий стал архиепископом, что ставило его на один уровень с митрополитами Галлии.
        Так что свело вместе настолько разных людей? Особенно, когда они внимательнейшим образом читают евангелие от Матфея.
        - Ага… - задумчиво протянул Збыслав, водя пальцем по строке, - теперь понял. Владыка Исидор вот на это место ссылается. Глава 25, стих 26 и далее…
        - Господин же его сказал ему в ответ, - на память продекламировал Григорий, -лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет, а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубовный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!
        - Сурово! - удивился Збыслав. - Он так-то неплохо с остальных своих слуг заработал. Аттический талант - 125 фунтов. И если в серебре… Ого! Какой жадный человек, однако!
        - Ты не понимаешь, - поморщился Григорий. - Епископ Исидор сильно упрощает. Эта притча совсем другой смысл имеет. Ее отцы церкви не раз уже разобрали по буквам. Это о духовном богатстве, а не о земном.
        - Ты, владыка, сейчас не в церкви, - жестко ответил Збыслав. - И мне вот это вот задвигать не нужно. Ты это для дурней прибереги. Тебе твой бог прямо написал: надо деньги в рост давать, и это хорошо.
        - Плохо это, - покачал головой Григорий. - Я тебе еще десяток мест в евангелии найду, где это прямо осуждается. Но небольшая лазейка все-таки есть…
        - Так что там Исидор написал? - нетерпеливо спросил князь, которому эти препирательства уже изрядно надоели. Он слушал их второй час.
        - Он безусловно запретил ростовщичество, - пояснил Григорий, - но сказал, что сами деньги могут быть товаром. И если деньги даются в рост торговцу, то не лихва это библейская, а просто сделка. Лихва - это когда ты людям в голодный год под процент зерно ссужаешь. Лихоимство - это грех великий. Он за это предлагает анафеме предавать.
        - Поддерживаю, - кивнул князь. - Можем даже в Уложение наказание за это внести. Это покойный епископ Исидор правильно написал. Так какие варианты придумали? - спросил князь.
        - Да несколько вариантов есть, государь, - степенно ответил Збыслав. - Первый - беспроцентная ссуда под конкретную сделку. Нам потом отдают часть прибыли, но не менее оговоренной суммы. Второй! Можно продавать слиток золота, подписывать договор купли продажи и тут же выкупать его назад за вычетом процентов. Сумма оставшегося долга по первому договору и есть наш заработок. Третий! Можно делать два встречных контракта. Один - инвестиционный, а второй - продажа прибыли с него за оговоренную сумму. Плюс можно подключать страхование.
        - Каким из вариантов будешь пользоваться? - с любопытством спросил князь, в голове которого забрезжило такое прочно забытое понятие, как «исламский банкинг» и «ломбардцы». Но что из перечисленного было этим самым банкингом, а что имело отношение к ломбардцам, он не сказал бы даже под угрозой смерти. Он не сказал бы даже, имело ли все сказанное отношение к чему бы то ни было вообще.
        - Всеми будем пользоваться, - кивнул Збыслав. - По обстоятельствам.
        - Тогда работаем! - удовлетворенно сказал князь. - Остались какие-нибудь вопросы?
        - Остались! - владыка Григорий воинственно выставил вперед бороду. - Казна епархии тоже будет участвовать. Святая церковь внесла свою лепту в это дело, княже, и хочет получать средства на строительство храмов и помощь бедным. На подаяния прихожан собор не построишь! А церковную десятину ты взыскивать запретил!
        - А откуда у тебя деньги появились, владыка? - сощурился князь.
        - Помнишь вдову боярина Николая? - спросил Григорий. - Который Ремесленным Приказом командовал? Он еще помер прошлым летом.
        - И что? - недоуменно спросил князь.
        - Соборовал ее третьего дня, - признался епископ. - Она тоже вот-вот богу душу отдаст. У нее родни нет. Она завещание на церковь оставит.
        - Там много? - постучал в задумчивости князь.
        - Много, - стыдливо отвел глаза епископ.
        - Значит, крали у меня, - все так же задумчиво произнес Самослав, - а завещают тебе. Тебе, владыка, никакой изъян в этой схеме, случайно, не видится?
        - На благое дело пойдет! - решительно отрезал епископ. - Святой церкви тоже средства нужны, государь. У меня собор не достроен.
        - Хрен с тобой, - махнул рукой князь. - Договорились! Достраивай свой собор. Збыслав, по морскому страхованию что?
        - Не раньше следующего лета, государь, - извиняющимся тоном ответил Збыслав. - Нам хорошая морская база нужна. Иначе никто ничего платить не будет.
        - Угу, - задумался князь. - Может, и не управимся за год. Ладно, отложим пока.
        Он позвонил в колокольчик и спросил у вошедшего стражника.
        - Княгиня Мария где?
        - Все княгини и княжны на охоту уехали, государь, - пояснил тот. - Виноват, не доложили вовремя. Не хотели беспокоить. Государыни велели передать, что к ужину будут.

* * *
        Необычно ранняя весна высушила дороги не по-мартовски. А потому первую охоту ждали с нетерпением, ведь птица уже прилетела домой из теплых краев и угнездилась в привычных местах до осени. Соколиная забава вошла в моду совсем недавно, и ввела ее, как и всегда, княгиня Мария. Она была законодательницей новых веяний в этих землях. Скука дворцовой жизни, церковь, карты и перебранки с другими женами надоедали знатным дамам за зиму безумно, а потому выезд на природу воспринимался ими, как долгожданная отдушина и элемент зарождавшейся в Братиславе светской жизни. Театр тоже становился такой отдушиной, и Царь Эдип шел с аншлагом уже который месяц. Уже и мастеровые с лавочниками сходили поглядеть на новую забаву, когда цену на вход сбросили с рубля до пятачка.
        На охоту поехала и Людмила, и княжна Умила, которая через два года должна будет уехать к мужу в Баварию, и малютка Радегунда, и даже старая княгиня Милица, которая безумно скучала в каменном Граде, стоявшем на Замковой горе. Вся ее жизнь теперь проходила в стенах крепости, и это ей, много лет прожившей в степи и лесах, ужасно не нравилось. Ей было тесно и душно там. Следом за княгинями потянулись жены нобилей, накупившие ради такого случая породистых коней, пошившие новые платья, шляпы и вуали. Рядом с ними ехали слуги, которые несли на руке, одетой в плотную кожаную перчатку, ловчих птиц. Многие из них и не понимали, почему такая охота, столь обычная у германцев и галлов, стала вдруг уделом элиты. Наверное, из-за того, что никто из этой самой элиты и не думал потом есть свою добычу. Элита просто развлекалась.
        Два десятка знатных дам, взвод конницы из хорутанской гвардии и толпа слуг толкались на лужке, где уже накрывали столы, ставили серебряную посуду и закуски.
        - Охти мне, Агриппина! - шептала лучшей подруге и заодно ненавистной сопернице Эльфрида, Лотарова жена. - Да за что нам муки эти! Того и гляди с коня упаду. Непривычная я к такой езде.
        - Да я и сама… - сказала негромко, сквозь зубы, худая, желчная римлянка, жена кузнеца Максима. - Не женская это забава. А мой-то! Всю голову пробил, чтобы я поехала на охоту эту проклятущую. Ему большого труда стоило договориться, чтобы меня пустили сюда. Говорит, надо почаще около княгинь тереться. А сегодня ярмарка. Я такой ковер присмотрела! Персидский! Ну, хоть плачь!
        - Да, душенька! - сочувственно посмотрела на нее лучшая подруга, которая перехватила этот шедевр ткацкого производства еще вчера вечером. - Так и упустить ковер можно! Персидские ковры нынче просто с руками отрывают.
        - Х-ха! - резко крикнула княжна Юлдуз, которой никакие слуги не требовались. Она сняла колпачок с головы своего кречета и подбросила его в воздух. Невдалеке показалась стая гусей.
        Птица взлетела куда-то в немыслимую даль, превратившись в крошечную точку. Она заложила огромный круг, словно привыкая заново к солнечному свету и отсутствию привычных пут на ногах. Птица была рабом человека. Знаком рабства были кожаные кольца на лапах и бубенцы на хвосте. И охотницы, и слуги стояли, задрав головы вверх, и напряженно следили за полетом небесного хищника. Из безумной дали привезли его сюда, откуда-то из-за гигантского озера Нево(1), о котором здесь знали только по карте в кабинете князя. Стоила такая птица больше, чем боевой конь, а потому дамы попроще охотились с ястребами и беркутами, привычными в этой земле. Знатно горячит кровь ястреб, бьющий зайца или лису, не дающий спрятаться добыче даже в кустах. Да только никому не сравниться с ловчим соколом, который берет птицу только на просторе, по-княжески брезгуя зарослями. Только соколы летят из-за тучи и разят ничего не подозревающую птицу сверху. Разят беспощадно и метко, словно аварская стрела.
        - А-ах! - выдохнула толпа, когда, брызнув в стороны перьями, упал вниз дикий гусь, переворачиваясь в воздухе, и бессильно ворочая крыльями. Он уже не мог лететь. Тяжким камнем соколиной тушки выбита из него искра жизни.
        По знаку княгини сокольничий поскакал в ту сторону, куда упала птица. Там же был и бесценный кречет, который звоном хвостового бубенца подавал знак человеку.
        - Ты вчера крестилась? - поджав губы, спросила Людмила у невестки, подъехав к ней поближе. - Ты отринула старых богов своего народа?
        - Я приняла того же бога, что и мой будущий муж, матушка, - спокойно ответила княжна. - Вы не знали об этом?
        - Не знала, - побледнела княгиня. - Он тоже? Когда?
        - Прямо перед отъездом в Тергестум, - пояснила княжна. - И все его друзья крестились вместе с ним.
        - Почему ты не поехала с ним? - спросила Людмила, которая не могла пробиться через тенета секретности, которые туманом опутывали будущую судьбу ее старшего сына. После неудачного покушения все буквально помешались на безопасности. А новый кравчий и вовсе ходил за княжеской семьей по пятам, пробуя все, что попадало им в рот. Он уже в дверь скоро перестанет входить, до того его разнесло вширь.
        - Я жду брата, матушка, - ответила княжна. - Альцек(2) со своими людьми придет, как только вода станет теплой. Никто не захочет погубить коней, переправляясь через реки ранней весной. Мой брат поедет со мной. Степь становится слишком тесной для моего народа. Слишком долго в степи царит мир. Наш государь предложил новые земли для поселения, и мой отец принял его предложение. Следующим каганом после него будет мой старший брат Батбаян. Мой отец отринул старые обычаи. Он не даст разделить земли болгар. Он не допустит того, чтобы после его смерти на наших пастбищах пасли своих коней презренные хазары.
        1 Озеро Нево - Ладожское озеро. В это время славянские племена еще не дошли в те земли. Культурные и торговые связи с ними были минимальными.
        2 Альцек - один из сыновей Кубрата, который в реальной истории ушел на поселение в Италию. Потомки этого рода живут в коммуне Челле-ди-Булгерия, регион Салерно (в 400 км южнее Рима).
        Глава 7
        АПРЕЛЬ 637 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        - Сигурд! Все кости мне переломаешь, медведь такой! - Стефан снова плакал, но на это раз от радости.
        За месяцы, проведенные в одинокой тишине, бывший доместик уже начинал медленно сходить с ума. Его разместили куда лучше, чем покойного куропалата Феодора. Подвал на вилле императрицы имел даже крошечное окошко под потолком, забранное частым переплетом железных прутьев. Его давно уже перевели из темницы Большого Дворца, и это решение императрицы Мартины странным образом совпало с просьбой Сигурда отдать ему Стефана.
        - Стефан! Друг! - ревел Сигурд, который принес в одной руке мешок с харчами, а в другой - немалый кувшин вина.
        Он подошел к столу и вывалил на него каравай свежего хлеба, жареную курицу (три штуки), пирог с почками, жареную рыбу и еще один каравай хлеба, который достал с самого дна своего мешка.
        - У-ум! - закатил от восторга глаза Стефан, когда впился зубами в безжалостно оторванную куриную ногу. - Никакая пулярка не сравнится с этим! - мычал он, жадно чавкая и шумно отхлебывая из кувшина. - Никогда бы не подумал, что простая крестьянская курица может быть такой вкусной! Божественно!
        Минут через десять он сытно откинулся к стене, в то время как Сигурд смотрел на него лучистыми голубыми глазами и улыбался в бороду. Дан почти поправился, только правая нога все еще болела. Видно перебитые кости никак не хотели заживать. Он с трудом снимал вечером сапог, до того отекала стопа.
        - Ну, рассказывай, за что тебя сюда посадили? - спросил его Стефан.
        - Меня? - удивился Сигурд. - Меня никто не сажал! Я попросил госпожу отнести тебе еды и вина. И она разрешила.
        - А ты просил ее отпустить меня? - задумчиво спросил Стефан.
        - Да, - понуро качнул головой Сигурд. - Меня Коста потом сильно ругал. Он меня совсем другому учил, да только я сам вот решил такое сказать. Не отдала она тебя, только разрешила еды отнести. Кстати, Коста знает, что я увижу тебя. Только про это место он ничего не знает. Но ничего, я ему завтра скажу! Он ждет меня. Мы вытащим тебя отсюда, дружище!
        - А как ты думаешь, друг мой, - вкрадчиво спросил его Стефан, - зачем мне вчера принесли сюда второй топчан?
        - Не знаю, - несказанно удивился Сигурд и с проворством, невероятным для такой туши, метнулся к двери. - Заперто! Закрыли меня тут!!! Убью это отродье Локи!!! - заревел он раненым медведем.
        Низенькая дверь оказалась непростой, из выдержанного в воде дуба. Коробка ее была врезана в камень, а потому толстое, в ладонь, полотно даже не шелохнулось. Не поддались и прутья, которые оказались в палец толщиной и вделаны в стену были весьма основательно. Как ни качал их могучий дан, он не почуял их слабины.
        - Вот ведь выкидыш Ётуна! - растерянно сказал Сигурд. - Это ловушка была. А я еще оружие на входе отдал. Мне сказали, что сюда нельзя с оружием.
        - Ну, а чего ты хотел, - примирительно ответил Стефан. - Ты плохо знаешь нашу госпожу. Ее разум тоньше иглы, она сразу же все поняла. Кстати, она не поручала тебе чего-нибудь необычного?
        - Да вроде нет, - встопорщил в задумчивости бороду Сигурд. - Только вот Феодора, брата императора придавил по-тихому. Но об этом не знает никто.
        - Ты убил брата императора по приказу жены императора, - задумчиво протянул Стефан. - Значит, она и эту проблему решила, побоялась, что он его простит. Да, действительно, ничего необычного. Что же, у нас есть и хорошие новости.
        - Это какие же? - насупился Сигурд. - Что мы подохнем в этом подвале?
        - Наоборот, мой друг, наоборот, - весело ответил ему Стефан. - Это значит, что мы скоро выйдем отсюда. Она прислала тебя сюда, чтобы я объяснил тебе, что делать дальше. Ей что-то очень нужно, дружище. Так нужно, что она готова рискнуть. Именно для этого меня и схватили. Она будет торговаться.
        - Так что это было? - почесал кудлатый затылок дан.
        - Это было приглашение на разговор, - подтвердил его догадку Стефан. - Она не может попросить об этой встрече сама, это будет слишком унизительно. Но, поверь, дружище, ей очень нужен мой брат. Я, конечно, могу ошибаться, но это легко проверить.
        Стефан подошел к двери и негромко постучал в окошко, которое незамедлительно открылось после лязга засова.
        - Чего тебе? - с ленцой спросил стражник.
        - Когда ты его выпустишь? - спросил Стефан.
        - Утром уйдет, - пояснил тот. - А дверь я запер, потому что знаю его. Он же когда пьяный, совсем дурак становится. Еще хуже, чем трезвый. Вино нести?
        - Неси!
        Стефан повернулся к изумленному Сигурду и добавил.
        - Ну, вот видишь, завтра утром ты проспишься и пойдешь к Косте. Скажешь, пусть идет к госпоже. Она его ждет. А сюда не суйтесь. Меня, скорее всего, уже завтра увезут отсюда. И во дворце больше не появляйся. Сразу после этого разговора тебя убьют.
        - Кого убьют? Меня убьют? - выпучил глаза Сигурд. - Я же служу самой госпоже! Кто посмеет?
        - Она сама и прикажет тебя убить! - развел руками Стефан. - Ты можешь проболтаться. Таковы правила, дружище! Ни моя жизнь, ни твоя ничего не стоят в этой игре.
        - Вот ведь лживая сука! - почесал затылок Сигурд. - А если они не договорятся?
        - Тогда я подохну в этом подвале, а тебя все равно зарежут, - развел рукам Стефан. - Или отравят. Так что скажи Косте, пусть хорошо продумает этот разговор. Если он допустит ошибку, то следующей рассвет мы с ним встретим вместе, вися на соседних дыбах. И мы будем, захлебываясь от усердия, рассказывать палачам все, что знаем. Императрица Мартина очень хитра и очень опасна. Так ему и передай. А ты, друг мой, найди такую дыру, где сможешь залечь на дно. Нужно переждать. В позорной смерти нет чести.
        - И долго мне на этом дне лежать? - хмуро спросил Сигурд.
        - Не знаю, - поморщился Стефан. - У меня слишком мало информации. Я слишком долго сидел взаперти. Но сердце подсказывает, что недолго. Кони судьбы совсем скоро понесутся вскачь, разбивая своими копытами головы неосторожных дураков. Поэтому, я тебя прошу, дружище. Хоть раз в жизни прояви осторожность. Ты еще выпил не все свое вино и сочинил не все свои висы.
        - Я только что сочинил одну! - просиял Сигурд. - Хочешь послушать?
        - Да кто ж меня за язык дернул? - простонал Стефан на латыни. - Ведь была же надежда, что все обойдется! - И он перешел на греческий. - Ну, конечно хочу, дружище! Наливай!

* * *
        ПАРУ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ.
        Почтенный Иона, протовестиарий императрицы Мартины, шел по коридору, привычно семеня ногами. Он вырос в этом дворце, почти никогда не покидая его. И даже когда семья императора была на Востоке, он оставался здесь, чтобы присматривать за делами. Он нес свою службу добросовестно, и кирия возвысила его за это. Дела! Дела! У него была просто гора дел. Новые ткани, заказ украшений, поступления из провинций, где у его госпожи были земли. Все это навалилось в последнее время так, что некогда было даже поспать после обеда. Он любил раньше, откушав, подремать в закоулках покоев своей хозяйки. Да и сама госпожа отдыхала обычно в это время. Но в последнюю пару недель она словно с цепи сорвалась. После того, как громила дан бесследно пропал, она вставала чуть свет и долго смотрела в окно, потом мерила комнату шагами и снова смотрела в окно. А что такого можно увидеть, выглянув из окна дворца Буколеон? Только море, одно только опостылевшее море, и ничего больше. Зачем она это делала? Этого протовестиарий императрицы, невысокий рыхлый толстячок, понять решительно не мог. Тут была какая-то тайна.
        - Почтенный Иона? - путь ему перегородил схоларий в алом плаще.
        - Это я, - удивленно посмотрел на воина евнух. Странно, молоденький совсем, даже бороды нет. Но вид благообразный, и подстрижен красиво. Прямо так, как любят в этой игрушечной страже. Неужели в схоларии стали мальчишек брать?
        - Передай госпоже, что к ней придут завтра в полдень, - негромко сказал воин. - Монах с Афона. Ты встретишь его у колонны Юстиниана и проведешь к ней. Если ты будешь не один, встреча не состоится. Скажешь госпоже, что она услышит пророчество князя Севера про нее и про ее детей.
        - Да кто ты такой? - протовестиария пробил холодный пот. - Ты не схоларий!
        - Я посланник, - спокойно ответил парень. - Остальное значения не имеет. Неужели ты думаешь, что сложно сделать подобное там, где все продается и все покупается. Даже плащ того, кто охраняет священные особы. Ты можешь поднять крик, Иона, и меня возьмут на пытку, но тогда ты тоже умрешь. Остаток жизни ты проведешь, пугаясь каждой статуи в этом дворце. Беги к госпоже, слуга императора. От тебя сейчас зависит судьба этого мира.
        Иона проглотил слюну, глядя в спокойные, уверенные глаза совсем молодого еще парня и поверил ему. Поверил каждому его слову. Он знал про первое пророчество, когда императрица Мартина вознеслась на вершину власти. Ведь сказал тот колдун: император будет победоносен, пока его жена рядом с ним. Так оно и вышло. И вот опять империя на краю гибели. Неужели проклятый дикарь снова спасет ее? И полный, страдающий одышкой человечек, изуродованный в раннем детстве, побежал в покои госпожи, едва не путаясь в полах длинных одежд. Он принесет ей долгожданную весть.
        На следующий день он стоял у колонны Юстиниана, крутя по сторонам головой. Не было здесь никакого монаха. Неужели его обманули? Это будет скверно, ведь госпожа придет в неописуемую ярость. Она так ждала эту встречу…
        - Эй, ты! За мной иди, - какой-то мальчишка лет десяти дернул его за полу расшитой далматики.
        - Но мне сказали тут ждать, - растерялся евнух.
        - Размечтался, - ухмыльнулся пацан. - Вдруг ты хвост привел. Пройдемся немного, а умелые люди за нами присмотрят. Если за тобой следят, ты покойник, кастрат.
        Они сделали немалый круг по площади, от городских терм до Консистория и от Ипподрома до Большого Дворца. Иона, поминая всех святых, бродил в толпе праздной черни, опасаясь потерять спину юркого мальчишки, что вел его к цели. Целью оказался худой, словно палка, молодой мужчина с едва наметившейся бородкой, в скромном монашеском облачении. Он рассеянно благословлял людей, которые подходили к нему, и его совсем не смиренный, очень острый взгляд впился в Иону, когда тот появился в поле зрения.
        - Ну и зачем это все? - укоризненно спросил Иона у монаха. - Не стыдно гонять меня по всей площади, словно мальчишку. Если будет нужно, тебя схватят во дворце.
        - Береженого бог бережет. Веди, - ответил монах, и не произнес больше ни слова, пока они шли по блистающим немыслимой роскошью коридорам малого дворца, где обычно жила императорская семья. Никто не обратил внимания на еще одного монаха. Божьи люди были частыми гостями во дворцах императоров.

* * *
        Коста стоял, склонив голову, перед самой могущественной женщиной мира. Он много раз видел ее издалека, стоя в толпе ликующего простонародья. Но сегодня он впервые увидел ее как человека, как обычную женщину, измученную постоянным страхом. Даже ногти на ухоженных, не знавших труда руках были обкусаны до мяса. Немыслимо для любой знатной дамы Империи. Ей было около сорока, но лицо ее уже пробороздили морщины, а фигура стала грузной, что вовсе неудивительно для матери десяти детей.
        - Говори, - негромко произнес протовестиарий. - Госпожа ждет. Здесь больше никого нет, а стража далеко.
        - У меня две вести, благочестивая августа, - собрался, наконец, с духом Коста. - Первая касается вашей судьбы и судьбы ваших сыновей. Предсказанное случится тогда, когда рухнет могучий дуб.
        - Его срубит человек? - жадно впилась в него взглядом императрица. Неслыханное нарушение протокола, от которого стоявший рядом Иона даже поежился. Не разговаривают венценосные особы с простыми людьми, кроме самых близких.
        - Дуб рухнет под гнетом лет, - покачал головой Коста. - Люди не посмеют срубить его. Ведь он держит своими ветвями весь мир.
        - Иона, оставь нас! - резко сказала императрица, а на лице евнуха расплылась блаженная улыбка. Меньше всего на свете ему хотелось услышать то, что сейчас будет сказано, ведь остаться в живых после такого ему будет не суждено.
        - Когда? - сжав губы, спросила Мартина, как только счастливый слуга, пятясь задом, выкатился из ее покоев и плотно прикрыл за собой двери. Она понимала, что ее муж умрет существенно раньше нее самой. Ведь он уже был довольно стар, и постоянно болел. - Когда это случится?
        - Не менее трех, и не более пяти лет, - ответил Коста. - И именно тогда начнется самое страшное.
        - Рассказывай, - махнула рукой эта несчастная, измученная женщина. - Это все равно не страшнее моих кошмаров. Ты думаешь, мы сами не понимаем, что будет с нашей царственностью, когда мир лишится своей опоры.
        - Тогда слушайте, госпожа, - склонился Коста в поклоне. - Я выучил пророчество своего господина наизусть.

* * *
        14 СЕНТЯБРЯ 641 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ.
        Ее муж умер в феврале. Могучий воин, мудрый правитель, величайший из императоров. Он один держал на своих плечах римский мир. И вот его не стало…
        Мартина крутилась, как белка в колесе, присвоив себе верховную власть. Именно она, в нарушение всех традиций, зачитала на Ипподроме завещание Ираклия, которое давало ей право на регентство. Но народ отверг ее. Чернь вопила и улюлюкала, выкрикивая имена ее пасынка Константина и сына Ираклия. Она тогда ушла во дворец, опозоренная. Многие из знати отвернулись от нее сразу же.
        Муж оставил ей два миллиона солидов, чудовищную сумму, которую спрятал у себя ее верный сторонник, патриарх Пирр. Она почти уже удержала власть, маневрируя между презирающими ее группировками аристократов, как случилось то, чего она жаждала всей душой. Умер император Константин III, ее ненавистный пасынок. Умер от туберкулеза, и именно это стало началом конца. Перед смертью император конфисковал ее наследство, и она осталась почти без гроша. Империи нечем было платить своим воинам. Знать, которую она подкупала этими деньгами, предала ее тут же, а в народе нарастал гнев и ярость. Весь Константинополь, до последнего водоноса, был уверен, что это именно она отравила молодого августа. Они все знали, что он харкает кровью, но все равно верили в это. А потом она поддержала патриарха Пирра, который ввел догмат о единой божественной воле, и это еще больше все запутало. Монофелитство не без оснований считали тяжкой ересью, и многие епископы отшатнулись от нее. Она держала власть из последних сил, пока Валентин, командующий войском армян, не поднял восстание. Голодные воины разграбили Анатолию, собрав там
урожай, и пошли на столицу. Сам Валентин объявил себя защитником Константа, сына покойного Константина(1). Когда его войска подошли к столице, чернь восстала…
        - Ищи ее! Лови ведьму! - восторженный рев собственных стражников Мартина слышала, зарывшись в какие-то тряпки. Ее бросили все, даже самые верные слуги, неприлично обогатившиеся при ее правлении. Они торговали ее волей, набивая свои карманы, а вот теперь бросили ее на произвол судьбы.
        - Вот она! Сюда все! - восторженно завизжал какой-то евнух, игнорируя ее умоляющий взгляд. Она бросилась на колени перед ним, этим ничтожеством, а он лишь усмехнулся, торжествующе глядя на поверженную владычицу мира.
        Удар по лицу сбил ее с ног…

* * *
        Ноябрь на Родосе - это еще не зима. Снег тут выпадает редко, но в тесной хижине, где трое одетых в жалкое рубище людей греются только собственным дыханием, было неимоверно холодно. Мартина смотрела на своих сыновей с каменным лицом. Она больше не плакала. У нее просто не осталось больше слез. Ираклону, ее льву, ее гордости и надежде, отрезали нос. Давиду Тиберию, вдобавок к носу, отсекли его мужское естество. Мартин, самый младший, умер под ножом палача. Ему повезло, он погиб быстро, истекая кровью. А она… А она слышала его крики. А потом она слышала их каждую ночь, когда проживала во сне тот день заново, по минутам и секундам. Ее малышу не было и десяти.
        Дочери Мартина, Августина и Феврония пропали бесследно. Наверное, им тоже повезло, и теперь они в монастыре, замаливают грехи матери. Она жестом показала сыновьям, что пойдет на улицу. Вдруг, она разжалобит стражу, и ей разрешат развести огонь. Порой воины позволяли им это. Ведь она изрядно веселила их, показывая раздвоенный, словно у змеи язык. Это была последняя шутка сенаторов. Они не посмели убить ее, но жестоко надругаться над ней они смогли. Они всегда считали ее ведьмой, а потому повелели искуснейшему из палачей разрезать ее язык вдоль так, чтобы она не захлебнулась собственной кровью. Мартина со стоном встала, с трудом разогнув больную спину, и вышла на улицу. Одно она знала точно. Она не умрет, пока живы ее дети. Она будет заботиться о них до самого конца, когда бы он ни настал. Она будет зубами держаться за каждый миг, что у нее остался, ведь она не потеряла своей железной воли. Случившегося оказалось слишком мало, чтобы сломать ее.

* * *
        - А что будет потом? - тихо спросила у Косты Мартина, глотая бессильные злые слезы. Именно такое снилось ей в кошмарах. Изуродованные дети, отрезанный язык…Она много лет просыпалась в поту, не смея никому рассказать о своих снах. Мартина знала, что так будет, она была слишком умна, чтобы не понимать очевидного. У нее будет земля гореть под ногами после смерти мужа. Без сильного союзника ей придет конец.
        - Точно неизвестно, - пожал плечами Коста. - Но вам не уйти оттуда никогда. Вы все умрете на том острове, величайшая. Таково пророчество.
        - А если мы договоримся? - с безумной надеждой посмотрела на Косту императрица. - Я подарю князю его брата! Он жив и здоров, и недавно пил вино вместе со своим недалеким дружком. Пусть князь Самослав убьет моих врагов, и я щедро вознагражу его. Пусть он поддержит моих сыновей, когда… когда все случится. Я дам ему много золота! Очень много! Я буду платить столько же, сколько платили аварскому кагану!
        - Если вы отдадите Стефана целым и невредимым, то закончите свою жизнь в покое, - посмотрел на нее Коста исподлобья. - Это мой господин обещал твердо. Вы умрете своей смертью, в собственной постели, окруженная всеобщим почетом. Вы отдадите одну из дочерей за его сына, а сами после смерти мужа будете покорны его воле. Другого предложения для вас сегодня не будет.
        - Но почему? - выдохнула Мартина.
        - Так предопределено свыше, госпожа, - ответил Коста. - Империи суждено жить, а вы ее погубите. Этого его светлость допустить не может.
        - А власть моих детей? Он поможет сохранить ее?
        - Он обещает спасти их самих, госпожа, но не их власть, - так же твердо ответил Коста. - Так вы готовы отдать брата его светлости? Выбор за вами.
        - Из чего я должна выбрать? - горько усмехнулась Мартина. - Стать игрушкой в руках варвара или умереть? Передай своему господину, что его предложение не принято! Я буду драться до конца, а Стефан останется у меня как заложник. Ты сказал, что у тебя две вести. Какая вторая?
        - Империя ромеев совершила вероломное нападение на его светлость, - продолжил Коста. - Его хотели отравить, и за это придется заплатить. За это преступление великий князь в качестве виры конфискует у империи Египет. Ну, а что касается вас, госпожа, то сделанное мной ранее предложение отзывается. Вы его не приняли, и это было ваше собственное решение. Когда вы будете умолять спасти ваших детей, следующее предложение будет гораздо хуже, и сделано оно будет ровно тогда, когда у вас уже не останется времени на торг. Тогда я снова приду сюда, и донесу его волю. Таковы слова моего господина.
        - Ты забываешься, - лицо Мартины почернело от злости. - Кто помешает мне позвать стражу и отдать тебя палачу?
        - Может быть, вам помешает вот это? - ткнул рукой в окно Коста. Там вставали на якорь словенские дромоны. - Именно поэтому я не пришел сюда раньше. Люблю, знаете ли, договариваться, имея сильную позицию. Я забыл сказать, что его светлость, Святослав Самославович… Какие, однако, трудные имена у словен… Короче, его светлость лично прибыл за своим дядюшкой. Он ждет, когда его с почетом приведут к нему на корабль. И если, благочестивая августа, молодой князь не получит почтенного Стефана, то словенская эскадра пройдет по всем гаваням Константинополя, не оставив там ничего крупнее рыбацкой лодки. Все купеческие корабли, все склады с товаром и даже этот дворец будут сожжены. Сожжен будет любой корабль, который повезет сюда зерно. Город будет блокирован с моря и взят в осаду. Болгары хана Альцека, словенская пехота и аварские ханы сейчас добивают княжество хорватов в Далмации. Достаточно только одной команды, и это войско встанет у стен города. Итак, каков будет ваш ответ?
        - Мой ответ - нет! - выкрикнула Мартина, лицо которой перекосилось в гневной гримасе. - Вам не взять Константинополь! А твоего Стефана я лично прикажу разрубить на куски на Бычьем форуме! Никто не смеет разговаривать так со мной! Никто! Все исполняют мои повеления, а не ставят мне унизительные условия!
        - Тогда мы будем договариваться с другими, госпожа, - пожал плечами Коста. - Жаль, у вас был неплохой шанс спастись. Если я хоть что-то понимаю в морском деле, то огнеметные расчеты уже заняли свои места. Вы видели когда-нибудь, как драконы изрыгают Дыхание Хель? Я вот тоже еще не видел, но те, кто видел, говорят, что это незабываемое зрелище. Полюбуйтесь!
        - Царица небесная, спаси нас! - императрица всплеснула руками, придя в неописуемый ужас. Она подбежала к окну и вцепилась в каменный подоконник так, что побелели ее унизанные перстнями пальцы.
        Залп из кормовой башни ударил в ромейский кораблик, на котором чересчур ретивый, но не слишком умный портовый чиновник приплыл для досмотра. Огненной свечой вспыхнул парус, а уцелевшие моряки с воплями ужаса попрыгали в ледяную воду. Дерево корабля жадно лизали языки огня, пока эта посудина не превратилась в один большой пылающий костер. Императрица Мартина, словно завороженная, смотрела на невиданное зрелище и молчала. Именно этого она опасалась больше всего, когда глядела на море из своего окна. Именно этого…
        - Наследник Святослав со своим флотом! - прошептала она. - Он все-таки пришел… Александр докладывал мне о нем… Владыка морей! Эти варвары что, дают имена своим кораблям? - И она, опомнившись, завизжала. - Стража! Взять его!
        Она подбежала к двери, но было уже поздно, в ее комнате было пусто. Корабли уже увидели все, и теперь дворец готовили к обороне. В поднявшейся суматохе Коста ускользнул. Облачение монаха было брошено в каком-то коридоре, а из дворца в толпе обезумевших от ужаса служителей выбежал ничем не примечательный нотарий в потертом таларе поверх застиранной туники. Он бежал туда же, куда и все. Подальше от дворца, который варвары вот-вот атакуют с моря.
        1 На самом деле всех четырех императоров звали Ираклиями. Но уже при жизни Ираклия Константина называли Константином, Ираклия II - Ираклоном, а Ираклия младшего - Констанс (будущий Констант II).
        Глава 8
        АПРЕЛЬ 637 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        Слабым местом всех римских городов был именно порт. Как правило, укрепления там были смехотворные, ведь даже в Константинополе так называемые «морские стены» были куда ниже и тоньше, чем Феодосиева стена. А еще в этих укреплениях было пробито множество ворот, по которым непрерывно везли товары и зерно, и это не лучшим образом влияло на оборону города. Помимо всего прочего императорские дворцы примыкали к этим стенам вплотную и были их продолжением. Никому и в голову не приходило всерьез опасаться нападения с моря. Римский флот решал эти вопросы вполне успешно, а течение Боспора таково, что стать здесь на якорь было совершенно невозможно. Mare Nostrum, «Наше море», таким в Империи считали эти безбрежные голубые просторы. Оно было безопасно, за исключением берегов Греции и Далмации, но с тамошним герцогом все, кому надо, уже договорились. Времена лихих пиратов-вандалов давно прошли, а будущие арабские корсары еще не были мусульманами. Они пока еще считали себя финикийцами и греками, и занимались морской торговлей, не помышляя о разбое.
        Гавань Элевтерия, где стояли немногочисленные суда императорского флота вперемешку с судами купеческими, охватила паника. Искусственная дамба, проведенная от острого мыса, превратила небольшой залив в кольцо с узким горлышком. И прямо сейчас выход из порта перекрыли три корабля, на борту которых купцы прочитали названия, написанные латынью - Берсерк, Молот Тора и Фемистокл. Корабли приготовились к атаке, а с их палуб послышались резкие отрывистые команды. Ничего хорошего это не предвещать не могло, а потому люди беспорядочной толпой повалили в город, пока не закрыли ворота. Только самые любопытные, глупые и смелые увидели, как из отверстий на носу словенских кораблей показались металлические желоба, из которых с гулом вылетели странные шары. Шары эти ударили в борта императорских дромонов, расплескивая вокруг себя брызги огня и осколки обожженной глины. Парочки таких шаров хватало, чтобы жадное пламя тут же начинало пробовать на вкус сухое дерево. Один выстрел, другой, третий… Одуревшие от ужаса моряки прыгали в воду или на пирс, пытаясь удрать подальше от этого ужаса. Лишь единицы из них пытались
спасти свои корабли. Закончив стрельбу, нападавшие пошли на веслах, медленно разрезая тихую воду прибрежной бухты. А там уже занимался нешуточный пожар. Какие-то суда горели ярким факелом, а на каких-то пламя еще только разгоралось. Были и такие, где команды не растерялись и начали тушить свои корабли, и тогда эти смельчаки узнали на своей шкуре, что такое гнев богини Хель. Дыхание демоницы севера превратило римский флот в пылающие факелы. С ним же сгорели и те купеческие корабли, которым не повезло стоять рядом.Они разделили его судьбу. Блокирована была и гавань Юлиана, но в той стороне сейчас было спокойно. Там шли переговоры.
        - Ваша светлость! - патрикий Феофан коротко поклонился Святославу, который принимал его на палубе корабля, огибавшем город с юга. - Я прислан великими и непобедимыми августами Ираклием и Константином, чтобы засвидетельствовать вам их дружеское расположение. Ваш отец, архонт Самослав, любим нашим повелителем, как собственный сын. Василевс так дорожит дружбой с правителем склавинов, что пожаловал ему сан патрикия. Высочайший сан из всех возможных! Так к чему этот налет? Зачем вы сожгли беззащитный корабль портового коммеркиария? Ведь он всего лишь выполнял свой долг. И как вы смогли пройти сюда? Ведь наши корабли патрулирует море…
        - Ваши корабли догорают в пятнадцати милях отсюда, - спокойно ответил Святослав. - Они решили преградить нам путь. Это было смелое, но глупое решение. Ваши лохани не соперники нам. Они решили, что лучники на борту и горшок с углями на длинной палке им помогут. Я тебя расстрою, ромей! Так воевали на море еще пятьсот лет назад, но с сегодняшнего дня так больше не воюют.
        Патрикий замолчал, переваривая услышанное. Он ежился под насмешливыми взглядами воинов и старался не смотреть на десяток человек, которые стояли на табуретах с петлей на шее. Паруса были спущены, а с реи спускались веревки, завязанные затейливым узлом. Корабль покачивало на волнах, и на лицах перепуганных людей застыло выражение неописуемого ужаса. Не так страшна сама смерть, сколько ожидание того, что она может наступить в любой момент, когда внезапный порыв ветра ударит волной в борт корабля.
        - Где мой дядя, ромей? - Святослав резко прервал полившийся было поток цветистых славословий. - Если его не приведут ко мне немедленно, я буду каждую четверть часа вешать по одному из этих людей, а потом спалю все, до чего добьют мои огнеметы.
        - Ваш дядя, сиятельный? Я не знаю, где он, - побледнел патрикий, который только что разглядел, кто стоит перед ним с веревкой на шее. - Господи помилуй! Патриарх Александрийский Кир… Вы не посмеете… Но как он оказался здесь? Эпарх Александрии тоже здесь… Святые угодники! - до него внезапно дошла вся жестокая правда, и вельможу ощутимо закачало. И вовсе не морская волна была тому причиной. Перебои с поставкой египетской пшеницы означали голод и бунт в столице.
        - Да, я только что взял Александрию, - любезно пояснил Святослав. - Теперь Египет принадлежит Словении по праву войны. Это будет наказанием для тех, кто пытался отравить моего отца. Когда сюда приведут моего дядю, я отдам вам и этого епископа, и эпарха, и всю эту братию. Они мне без надобности.
        - Но великие августы Константин и Ираклий… - промямлил патрикий. - Вам надлежит испросить…
        - Левый борт! - рявкнул Святослав в бронзовую трубу, уходившую вниз, под палубу. - Дворец Буколеон, третий этаж, второе окно слева. Одиночным, огонь!
        - Есть! - раздался глухой голос из трубы.
        Из отверстия в носовой части высунулся какой-то металлический желоб, и вылетел глиняный шар, который разбился о стену дворца, забрызгав ее липкими пятнами жидкого пламени. Промазали. Корабль все-таки довольно ощутимо качало.
        - Пошел вон! - сказал Святослав бледному, как мел патрикию. - Даю вам времени до заката. После этого я буду вешать ваших чинуш и топить ваши корабли. Тот, кто попытается улизнуть из портов Константинополя, будет сожжен сразу же, как вон тот хеландий! - и Святослав ткнул пальцем в горизонт, где «Неарх» выплюнул струю пламени в какого-то купца, который решил убежать из гавани Юлиана.
        - Но…!!! - патрикий трясущейся рукой ткнул в затухающее пятно на стене дворца. - Умоляю! Там же…!
        - Да, я знаю, там личные покои твоих императоров, - с удовлетворением ответил Святослав. - И я с большим удовольствием сожгу их к чертям собачьим. Я спалю дворец Буколеон, я спалю дворец Юстиниана, а потом спалю вообще все, что будет в досягаемости выстрела моих баллист. А они бьют на тысячу локтей. Если ты не готов тушить свой собственный дом, патрикий, то приведи сюда моего дядю. Если ты не знаешь, где он, спроси у императрицы Мартины. Уж она это знает точно. Все понял? Тогда выметайся с моего корабля!
        Патрикий спешно отплыл, а в гаванях столицы началась суета и паника. Из складов тащили товары и грузили их на телеги. Кое-кто попытался поживиться в поднявшейся сутолоке, и на берегу завязались настоящие бои между купцами, стражниками и всякой швалью, охочей до чужого добра. Так прошло пару часов, и солнце медленно, но верно клонилось к горизонту. В море не было ни души, ведь даже рыбаки спешно ушли в безопасные места. Залив Золотой Рог, омывавший город с востока, перекрыли толстой цепью, а гавани на западе города блокировали княжеские корабли. Облако ужаса накрыло Константинополь, не забывший еще прошлую осаду, и его тяжесть чувствовалась даже здесь, на борту корабля. Тем больше удивился Святослав, когда навстречу словенским дромонам стрелой помчалась небольшая лодчонка. Она буквально взлетала над водой, когда ее пассажир делал могучий взмах веслами. Это было так любопытно, что Святослав поднял руку, останавливая лучников, которые уже приготовились было стрелять.
        - Эй! - гребец бросил весла и встал во весь рост. Он заревел. - Я Сигурд Эйнарсон, именуемый Ужас Авар! Кто тут конунг Святослав? В городе только и разговоров, что он пришел сюда войной! А раз так, то я тоже в деле! Ненавижу этот город! Ненавижу этот лживый народ! Болли Эйнарсон, это твою удивленную рожу я вижу на борту?
        - Дядька Сигурд! - охнул княжич. Этот громила качал его когда-то на коленях. - Не стрелять! Лестницу сбросить!
        - Сигурд! - заревел Болли, пока его брат лез на борт. - Ты жив, что ли? Мы с отцом и братьями тебя уже раз десять похоронили!
        - Болли! - орал Сигурд, облапив куда более низкорослого и щуплого брата. - Когда я уходил из дома, ты еще совсем пацан был. - Где Стефан?
        - Мы ждем, когда его привезут, - сказал Святослав, который, как и все здесь, с любопытством разглядывал легендарного воина.
        - Если его не отдадут, я вырежу сердце этой лживой суке, - ткнул Сигурд в сторону императорского дворца.
        - Отдадут, - спокойно ответил Святослав, который вглядывался вдаль, козырьком приложив ладонь ко лбу. - Уже отдают. Вон он, садится на лодку. И ты знаешь, либо ему переломали ноги, либо он вдрызг пьян. Его несут на руках.
        Святослав оказался прав. Вина Стефану давали сколько угодно, кормили отлично, а потому все время после ухода Сигурда он провел в бесконечном алкогольном дурмане. Императрица до самого последнего момента не оставляла надежды использовать князя варваров, чтобы удержать свою власть. Но только Стефан не питал ни малейших иллюзий на ее счет. Он слишком хорошо знал свою госпожу, и ему было дико, до обморока страшно. Ей ничего не стоило превратить остаток его жизни в ад, сделав из него глубокого старика за какие-нибудь несколько месяцев. Она могла и вовсе показательно казнить его, если это хоть немного помогло бы в ее интриге. Она вообще не считала его человеком. Он стал всего лишь хорошей возможностью поправить ее дела, словно и не живое существо он был, а кубик в игре в кости. Так что бывший доместик императрицы последние две недели беспробудно пил, пытаясь утопить в вине свой страх перед будущим.
        - Воду на него лейте! - услышал Стефан знакомый до боли голос собственного племянника. На его многострадальную голову обрушился поток ледяной забортной воды. - Ну, здравствуй, дядюшка! Ты рад нашей встрече?
        - Я? Я это… Я рад! - потряс Стефан похмельной головой и оглянулся вокруг.
        Он очнулся на корабле непривычной конструкции и с любопытством огляделся по сторонам. Рядом стоял Святослав, одетый в шелковую рубаху и мягкие сапоги. Рядом с ним радостно скалились его дружки, прекрасно знакомые доместику по индийскому походу. Только они сильно возмужали за это время. Им уже лет по шестнадцать, тот самый возраст, когда воин возвращается из своего первого похода. Крепкий грек с разбойным лицом свистнул в серебряную дудку, и на реях взмыли паруса, которые начал осторожно трепать свежий ветерок. Толпу каких-то унылых личностей тычками и пинками гнали вниз, в лодку, где их уже ждали гребцы и богато одетая свита. Стефан понемногу осознавал, что все это ему не снится.
        - А этот что тут делает? - показал Стефан на епископа Кира. Доместик прекрасно знал его, ведь раньше преосвященный частенько бывал во дворце. - Я всё еще пьян или вы уже взяли Александрию? Да-а… Судя по твоей довольной физиономии, Святослав, вы ее все-таки взяли.
        Стефан обнял больную голову и простонал.
        - Вот до чего докатилась эта страна! Раньше римские провинции завоевывали такие титаны, как Аттила, Аларих, Теодорих и Шапур Персидский. Они все стали великими уже при жизни! А что мы видим теперь? Богатейшие земли отбирает у императора какой-то мальчишка, которому собственная мачеха подарила кораблик в честь окончания школы. Позор на мою голову! Ну что за тупые ничтожества правят империей ромеев! И этим людям я служил столько лет! Принесите вина! Мне нужно опохмелиться.
        - Вина нет, дядя, - развел руками княжич. - Мы в походе. По Уставу не положено.
        - Тогда лейте воду мне на голову, - обреченно ответил Стефан. - Раз я еще не умер от стыда, так хоть дайте мне шанс умереть от простуды. Рассказывай все по порядку, Святослав!

* * *
        ТРИ НЕДЕЛИ НАЗАД. АЛЕКСАНДРИЯ.
        План был выверен до мелочей. Подробнейшая карта Александрии, ее пригородов и порта лежала на столе каждого командира корабля. Каждый сотник из штурмовой тысячи, каждый полусотник и десятник знали свой участок и свой маневр. Известны были казармы стражи, дома командиров и расписание патрулей. И только тогда, когда план был утвержден самим князем, из гавани Тергестума отчалили первые корабли. Помимо дромонов, удивляющих хищными обводами корпуса и странными башенками на корме, из Тергестума вышло полсотни драккаров с данами и норвежцами. Вышло и две тагмы нового, третьего легиона, воины которого разместились в тех самых пузатых баржах, вид которых так удивил когда-то купца Марка.
        Свет Александрийского маяка указывал верный путь за десятки миль, и именно он стал причиной того, что в бухту Большого порта столицы Египта зашли десятки кораблей, которые выплеснули из своей утробы отряды пехоты. Стража в портах неслась из рук вон плохо, и даже если бы она неслась хорошо, то у наряда пузатых дармоедов, привыкших доить купцов, не было ни малейшего шанса выстоять против настоящих солдат.
        Воины рассыпались по городу, занимая улицы, перекрестки и городские ворота. Привычного буйства не было, напротив, все шло скучно и деловито. Скучали и наемники-скандинавы. Данам и норвежцам платили чистым серебром, а потому любой ярл знал, что за каждый сожженный дом он ответит собственным карманом. Воины скрипели зубами, но терпели. Богатейший город лежал у их ног, а они поклялись Тором и Одином, что не тронут даже медной пуговицы взамен на премиальные, которые им выплатит конунг Святослав. Они заключили контракт перед лицом богов, и это теперь не город, который они взяли на копье, а то самое место, куда нищие парни с окраины Ойкумены были наняты на службу. И да, местных баб почему-то тоже трогать было нельзя… Это было совсем странно. Баб то почему?
        Дома знати и дворец епископа Кира были оцеплены и взяты почти без сопротивления, а в казармах солдат небольшие стычки закончились малой кровью. Офицеров не было, а биться с превосходящим врагом наемники из городского гарнизона были не готовы. Да и было их, положа руку на сердце, все-то сотни три. В Вавилоне и Пелузии, прикрывавших Дельту с востока, войск было куда больше.
        На следующее утро во дворец префекта Египта были собраны лучшие люди города. Точнее, их привели… А некоторых даже притащили, вытаскивая их из сундуков, погребов и кладовых. Лучшие люди, перепуганные до икоты, смотрели на совсем еще юного воина, окруженного такими же юными друзьями, и не знали, что и думать. Обычно, когда в город приходит враг, в лучшем случае приходится очень, очень, очень много платить. В худшем - в городе начиналась резня, имущество его жителей подвергалось разграблению, а сами жители шли гуськом на рабский рынок. Но юный воин смог их удивить.
        - Итак, - сказал он, когда смог справиться со своим волнением. Эту речь они с отцом репетировали десятки раз, оттачивая каждое слово в ней. Как часто говорил великий князь, у вас никогда не будет второго шанса произвести первое впечатление.
        - Итак! - сказал Святослав. - Я собрал вас, чтобы сообщить следующее. Город Александрия и префектура Египет переходят под руку его светлости великого князя Самослава. Навечно. Я, наследник престола Словении, принимаю на себя власть префекта в этой земле.
        В зале установилась гробовая тишина. Целая гамма чувств пробежала по лицам ремесленников и торговцев. Понурились менялы и ростовщики, злобно уставившись в пол. Они знали про словенские порядки. Да где это видано, чтобы благородный правитель отбивал хлеб у честных людей. Варвары - они и есть варвары.
        - Первое! - продолжил Святослав. - Главой церкви Александрийской и местоблюстителем престола святого Марка по-прежнему будет святейший патриарх Вениамин. Его святейшество не будет больше скрываться. Он скоро прибудет в город и займет подобающее ему место.
        Зал взорвался криками. Тут было много сторонников константинопольской церкви. На весь Египет тридцать тысяч прихожан были халкидонитами, остальные же пять миллионов жителей придерживались монофизитских воззрений.
        - А иудеям что делать? - раздались выкрики из рядов.
        - А тем, кто верует, как их отцы заповедали и патриарх Кир?
        - Каждый пусть верит так, как просит его душа, - ответил Святослав. - Не дело князей лезть в дела божеские. Денег, как арабы, я у вас за это не попрошу, но и резать друг друга за веру тоже не позволю. Тут у меня будет тишина, порядок и все подати вовремя. За бунт - казнь, за предательство - казнь, за взятку - казнь. Ну, или ссылка на соляные копи. Но я вас уверяю, почтенные, лучше казнь. Просто поверьте на слово.
        Зал ошеломленно замолчал. Это было что-то новое и, определенно, требовало осмысления. А еще, это решало очень многие проблемы, которые столетиями заметались под ковер.
        - Второе! - крикнул Святослав. - Налоги здесь будут те же, что и в Словении, а это примерно вдвое ниже, чем сейчас. Снижены будут и налоги на земледельцев. Будет запрещено рассчитываться зерном. Только твердой монетой и солью. Рынки Словении будут открыты для вас, цена на соль будет снижена вдвое, а внутренние пошлины отменяются навсегда.
        - Третье! Никто не тронет ваши дома, ваше добро, ваших жен и дочерей. Они теперь под защитой закона.
        - Четвертое! Канал Фараонов будет расчищен. Судя по вашим лицам, почтенные, вы не знаете что это. Я поясню. Это канал, который ведет из Средиземного моря в Красное, через Горькие озера. Товары из Индии снова пойдут через Александрию, как при императоре Траяне.
        - Пятое! Кто не хочет оставаться здесь, тому путь чист. Он волен забрать свое имущество и покинуть Александрию в любое время.
        - Хм-м, - вышел вперед глава гильдии стекольщиков. - Мы, пожалуй, останемся, сиятельный архонт. Только ты не взыщи, у нас от таких новостей малость голова кружится. Ты, сделай милость, дай подумать, а потом выслушай нас, не гони. У нас накопилось множество вопросов. И решения их мы не видим уже много лет.
        - Все важные вопросы вы обсудите через месяц, с великим логофетом Египта, - ответил ему Святослав. - Мое же дело - оборона страны. Мне еще нужно привести к покорности города Дельты, Вавилон и Пелузий, а потом и Верхний Египет, до самых порогов.
        - Великий логофет Египта? - зашептались купцы. - А это еще кто такой?

* * *
        - Да, племянник, - не на шутку заинтересовался Стефан. - У меня тот же вопрос. А это еще кто такой? Я его знаю?
        - Знаешь! - без тени улыбки ответил Святослав. - Это ты, дядюшка! Неужели ты думаешь, что мой отец отдаст целую страну шестнадцатилетнему парню? Да во всей Словении раз в десять меньше народу, чем в новой префектуре Египет. Так что приходи в себя и пойди, съешь чего-нибудь. Твоим дыханием можно заряжать мои огнеметы. А потом, когда поешь, спускайся в каюту. Там тебя уже ждет референдарий прошлого префекта. Он вроде толковый малый, и я не стал его прогонять. У него уже собрался целый мешок обращений, наказов, просьб, жалоб и доносов. Я не смог отбиться от просителей. И я уже устал выслушивать всех этих людей. Они идут днем и ночью. Теперь это твоя работа, дядюшка.
        - Вот бедный я, бедный! - Стефан пока не знал, печалиться ему или радоваться. - Еще утром я боялся, что меня казнят на Бычьем форуме, как государственного преступника, а в обед я уже правлю Египтом. И вина мне тут не дают. А как можно совершать измену императору на трезвую голову? Никак! Вот проклятье! А впрочем… хм… Разве не этом я мечтал всю свою жизнь?
        Глава 9
        МАЙ 637 ГОДА. ЗАПАДНЫЕ БАЛКАНЫ. БЫВШИЕ ЗЕМЛИ ПЛЕМЕНИ ХОРВАТОВ. БЫВШАЯ ИМПЕРСКАЯ ПРОВИНЦИЯ ДАЛМАЦИЯ.
        Молодое княжество хорватов, которое только-только начало становиться на крыло, было безжалостно разгромлено войсками князя и герцога Истрии Виттериха. Пришли легионы, пришла аварская конница, и даже тысяча болгар, которая искала себе новых земель, не удержалась и поучаствовала в этой войне, изрядно набив свои переметные сумы. Словенские дьяки хорошо платили за семьи с детьми. Княжеский род хорватов был истреблен под корень. Братья Клук, Ловел, Косендзис и Мухло были убиты. Убиты были даже их сестры Туга и Вуга вместе с мужьями и детьми. Убиты были все, кто не сложил оружие, а остальные склонили головы перед новой властью.
        Римская Далмация оказалась дикой мешаниной из народов и языков. Тут жили потомки римлян, иллирийцев, греков, даков, гетов, фракийцев, македонян, хорватов, сербов и тьмы тьмущей мелких словенских родов. И все это великолепие располагалось в густо заросших лесом горах и долинах, ловить в которых небольшие отряды мстителей можно было до второго пришествия Бога, которого почитали бывшие владельцы этой земли.
        - Смотри, Виттерих! - князь Самослав развернул карту новых земель перед герцогом. Он провел линию от Салоны до Белграда. - Вот эти земли постепенно будем чистить от непокорных родов. Года два-три понадобится, может больше. Тут добрые места, земли плодородные, а на юге даже оливковое дерево растет.
        - Ты мне это зачем говоришь, государь? - подозрительно посмотрел на него Виттерих. - Я подручник твой. Что скажешь, то и делаю. Или ты мне предложить чего хочешь?
        - Уступи мне Тергестум, - негромко сказал князь.
        - Тергестум… - обиженно засопел герцог. - Не отдам! Вся торговля там. Все деньги. Не годится так. Я, конечно, тебе обязан всем, но ты меня просто раздеть хочешь. Что взамен даешь?
        - Взамен отдаю всё южнее Дравы и до самой Салоны, - прочертил еще одну линию князь. - Тут земель раз в десять больше, чем у тебя сейчас. У тебя останется Пола, Витополис, Ядера и Салона(1). И это только порты. Плюс десятка два городков в новых землях. И это все твое.
        - Это же в руинах все, - поморщился Виттерих. - И воевать еще за эти земли не один год. Дикие места, разоренные в дым. Эту землю обустраивать придется годы и годы.
        - Долги спишу, - продолжил торг князь. - А это тридцать тысяч солидов. Доходы с этой земли тебе с лихвой прибыль от одного порта перекроют. Ты пойми, Виттерих, торговля в Тергестуме вся моя. И порт мне свой нужен, а не чужой. Не отдашь Тергестум, я соседнюю Аквилею у герцога Гразульфа куплю, и все корабли уйдут туда. У меня просто выбора нет. Сам подумай, мы вот с тобой друзья, а будут ли друзьями наши дети и внуки?
        - Ну, не знаю, - теребил в задумчивости бороду Виттерих. - Тут крепко подумать надо…
        - Жить будешь в старом дворце Диоклетиана, - намекнул князь. - Представь, там римский император жил, а теперь вот ты жить будешь.
        - Да! - мечтательно поднял глаза Виттерих. - Старый дворец хорош.
        - И королевская корона вдобавок ко всему этому, - добил его Самослав. - Тебя папа римский коронует, я с ним договорюсь. Король Далмации Виттерих первый. Ну, как тебе?
        - Звучит неплохо, - все так же задумчиво протянул герцог. - Есть, что сыну оставить.
        - Нет, - покачал головой Самослав. - Далмацию ты оставишь моим детям.
        - А мои дети тогда что получат? - исподлобья посмотрел на него Виттерих.
        - Испанию они получат, - пояснил Самослав. - Тамошний король Свинтила умер год назад, а начавшаяся война за трон только что закончилась. Герцог Хиндасвинт, дед твоей жены, стал новым королем. Ему наследует сын Реккесвинт, а уже ему - Виттерих младший. Таков договор, подписанный в присутствии трех епископов.
        - Ну, ничего себе, - Виттерих был ошеломлен. - Испания? Ого!
        - Мне кажется, это неплохая цена за один город и кусок римской дороги, Виттерих, - спокойно сказал Самослав. - Так что, отдашь мне Тергестум?
        - Да забирай! - махнул рукой Виттерих. - Вот ты все-таки продуманный, государь! Я никак понять не мог, почему ты мне золото без счета даешь. Я на эти деньги стены и порт отстроил. А теперь получается, я все это строил для тебя?
        - Ну как ты мог такое обо мне подумать? - с укоризной, и даже с обидой посмотрел на него Самослав. - Ну, вот скажи, откуда бы я мог знать, что твой родственник станет королем Испании? Это все божий промысел, Виттерих! Просто набор счастливых случайностей! И заметь, счастливых прежде всего для твоей семьи.

* * *
        МЕСЯЦ СПУСТЯ. ИЮНЬ 637 ГОДА. АЛЕКСАНДРИЯ.
        Пузатые баржи сновали от Тергестума до Александрии без отдыха. По большей части они везли воинов III Иллирийского Легиона, а потом несметное множество коней, на которых эти самые воины должны будут служить. Но вот сегодня завсегдатаи порта, которые уже пообвыклись при новой власти, увидели что-то новенькое…
        - Глянь, какая девка! - восхищенно присвистнул портовый грузчик, когда задняя стенка корабля с грохотом упала на причал, и оттуда вышел вороной конь неописуемой красоты. Его вела под уздцы какая-то молоденькая девчонка крайне непривычного для этих мест вида. Конь заметно нервничал, прядая ушами. Он отвык от солнечного света и теперь с опаской оглядывался, кося по сторонам крупными влажными глазами. Тут было жарко и солнечно, куда жарче, чем в тех местах, где он жил раньше. Ему тут не слишком нравилось.
        - Да, девка огонь! - согласился его собеседник, прихлебывая из кувшина мутное местное пиво. - Все при ней. Я бы ей присунул разок-другой.
        - Да куда тебе! - заржал первый. - Тебе даже шлюхи портовые по двойной цене дают. Ты же урод, каких поискать.
        - По роже бы врезал, чтобы не кобенилась, а потом присунул, - с вожделением пялился на девчонку его товарищ. - Девка-то из варваров. Небось, и по-нашему ни бельмеса не понимает. Смотри, в штанах ходит, потаскуха. Ей за честь будет с приличным человеком лечь.
        Девчонка птицей взлетела на коня и повернула его грудью к говорившим. Ее хорошенькое личико исказила гримаса гнева.
        - Ты что сказал, грязь? - брезгливо произнесла она по-гречески с заметным акцентом. - На колени!
        - Да пошла ты! Ты еще кто такая? - сплюнул первый из говоривших. Он не почувствовал удар локтем своего товарища, который судорожно тыкал пальцем в сторону корабля. А из его бездонной утробы один за другим выходили какие-то парни диковатого вида, каждый из которых вел своего коня, что-то ласково шепча ему на ухо.
        - Х-ха! - взвизгнула девчонка и перетянула грузчика плетью, отчего поперек лица у него вздулся багровый рубец.
        - Зарежу суку! - заревел тот и вытащил нож.
        - Бежим отсюда! - взвизгнул второй. - Убери нож, придурок! Это же воины нового префекта! Нас сейчас на ремни распустят!
        Девчонка подняла коня на дыбы, и тот, зло всхрапнув, ударил нападавшего железной подковой в лицо, превратив его в кровавое месиво. Нос несчастного провалился куда вглубь, а передних зубов не осталось вовсе. Они брызнули в стороны мелким крошевом, выбитые тяжелым ударом конского копыта. Тело грузчика отлетело назад, а сам он разметался в пыли, глядя на небо стекленеющими глазами. Он был мертв. Его товарищ, заверещав от ужаса, задал стрекача, но девчонка догнала его и, нещадно хлеща плетью, погнала по причалу под гогот всадников. Резвый конь не давал уйти, и петляющий зайцем грузчик то и дело попадал под плеть озверевшей девчонки, оказавшейся самой княжной Юлдуз. Все это напоминало бы какую-то игру, любимую степняками, если бы на причале не лежал уже один покойник.
        - Убьешь ведь дурака! - хохотал крепкий низкорослый воин, который всю эту сцену наблюдал с самого начала. - Оставь его, сестра!
        - Думаешь, стоит? - с сомнением посмотрела Юлдуз на грузчика, который упал на колени, закрыл голову руками и теперь глядел на нее умоляющими глазами, негромко поскуливая. Он даже кровь, текущую из рассеченной головы, боялся утереть. - Хорошо, Альцек, пусть живет! Надо будет у Святослава спросить, что тут делают с простолюдином, который хочет взять силой дочь кагана. Я думаю, уж палок-то ему точно дадут. Пошел вон!
        - Госпожа! - стукнул кулаком подъехавший словенский всадник в кольчуге. - Полусотник гвардии Берсень. Следуйте за мной. Вас ждут во дворце. Служанки уже прибыли и приготовили ваши покои.
        - А мой брат и его люди? - Юлдуз показала подбородком в сторону болгар, которые продолжали выводить на пристань своих коней.
        - Им будут предоставлены земли за стеной, - пояснил Берсень. - Овес для коней они получат уже сегодня.
        - Зачем им овес? - непонимающе посмотрела на него Юлдуз. - Коням нужна свежая трава. Они питались овсом всю дорогу от самого Тергестума.
        - Это Египет, госпожа, середина лета, - извиняющимся тоном сказал воин. - Время Жары, месяц Мисоре. Тут сейчас непросто найти свежую траву, а вот зерна, наоборот, в достатке. Хорошая трава будет тут через полгода, когда спадет разлив Нила.
        - Ну, что же, - качнула головой Юлдуз. - Я еще разберусь во всем этом. Проводи меня к мужу.
        - Да, госпожа, - склонил голову Берсень. - Я для этого и прибыл.
        Десяток гвардейцев взял княжну в кольцо, и отряд поскакал в сторону центра, где в районе, именуемом Брухий, и располагалась резиденция префекта. Тут было совсем рядом, ведь греки всегда жили у порта. Юлдуз с любопытством крутила головой по сторонам и постепенно на ее лице первоначальное любопытство сменялось удивлением и разочарованием.
        - Скажи, Берсень, - спросил она. - Почему тут так грязно? Почему столько домов разрушено?
        - Этому городу весьма сильно досталось, госпожа, - ответил воин. - Сиятельный Стефан пояснил нам, что за последние триста лет его несколько раз брали штурмом и сжигали почти дотла. То римские императоры Каракалла, Аврелиан и Диоклетиан, то персы, а то и сами горожане, когда устроили настоящую войну с новым епископом.
        - А что они не поделили? - удивленно захлопала ресницами княжна.
        - Да кто ж их разберет, - поморщился полусотник. - Стефан объяснял несколько раз, а я все равно не понял, что им не понравилось. В общем, они бунт устроили, когда император Юстиниан прислал епископа и целую армию с ним. Горожане епископа того не приняли, ну и сожгли полгорода, пока выясняли, как правильно бога почитать нужно. А потом еще иудейский квартал сожгли. Это на востоке города, за стеной.
        - А его зачем? - княжна нахмурилась. Все это было как-то нелепо в ее понимании.
        - Да тоже что-то по божественной части не поделили, - развел руками воин. - Не могу понять, чего им не живется спокойно. Буйный тут народец, госпожа и не любят друг друга. Греки - египтян, египтяне - греков, а все вместе терпеть не могут иудеев. А я тех иудеев видел - люди как люди. Две руки, две ноги и одна голова, как у нас с вами. Вот так вот тут и живут, а за грехи им бог наказания присылает. Старый город после землетрясений под воду ушел. Почитай, ничего от прежней красоты не осталось.
        - Улица какая широкая! - удивилась Юлдуз. - Куда шире, чем в Братиславе!
        - Это улица Канопик, госпожа, - пояснил воин. - В ней шестьдесят шагов ширины. Она идет с востока на запад. От ворот Солнца до ворот Луны. И построено тут все было толково, прямо как у нас в Братиславе. Никаких кривых улиц, все прямое, как стрела. И простреливаться тоже будет хорошо, если что…
        Полусотник замолчал, думая о чем-то своем. Его отрядили сюда обеспечивать безопасность княжеской семьи, и он день-деньской изучал этот город, пытаясь проникнуть в хитросплетение мыслей местных жителей. И если греков, живущих в Брухии, он с горем пополам понимать начал, то живущие в районе Ракотис египтяне оставались для него загадкой. Они были хозяевами этой земли, только земля эта уже больше тысячи лет им не принадлежала. Эту страну захватывали гиксосы, ассирийцы, нубийцы, персы, македоняне, римляне, снова персы, и снова римляне. Новый князь-словен был всего лишь еще одним захватчиком, от которого они не ждали ничего хорошего, и пока что смотрели волком. И только патриарх Вениамин, вернувшийся из пустыни, вел свою проповедь, примиряя паству с новой властью. Там, где проходил он или его проповедники, страна успокаивалась, словно море после бури.
        Не меньшей загадкой остались для Берсеня иудеи, живущие замкнуто, и фанатично преданные своей вере. Их в крупных городах было великое множество, как и во всем Средиземноморье. Иудейский квартал сожгли христиане, и теперь они тоже выжидали, размышляя, остаться на родине или податься к мусульманам, которые относились к ним более, чем терпимо. Только плати джизью, и никто тебя не тронет.
        Дворец префекта особенного впечатления на Юлдуз не произвел. Она жила в подобном здании, только в Братиславе в окнах были стекла, а здесь их не было. От вездесущего в этой стране песка люди спасались ставнями и занавесями. Окошки были крошечными, а у простонародья их и вовсе не было, отчего копоть была постоянным спутником местных жителей. А еще дворец Братиславы не нес на стенах столько следов прошедших войн. Пятна пожарищ были тщательно замыты и забелены, но все равно, старое здание из римского плоского кирпича-плинфы, который чередовался в кладке со здешним известняком, показалось ей мрачным и унылым. Даже колонны и вставки из цветного камня не красили его.
        - Вот ты какая! - услышала княжна высокий мелодичный голос.
        Высокий нескладный мужчина с гладко выбритым лицом смотрел на нее с любопытством. Он был чем-то неуловимо похож на самого князя, только воином он не был точно. Великий князь никогда бы не надел длинное, в пол, расшитое львами шелковое одеяние. Он смотрелся бы в нем невероятно смешно. А вот этот человек носил свою далматику с изяществом и спокойным достоинством. Он вовсе не казался смешным. Напротив, от него веяло властью. То самое ощущение, которое не спутать ни с чем. От него исходила уверенность человека, повелевающего судьбами тысяч людей.
        - Святослав много рассказывал о тебе, Юлдуз, - с легкой улыбкой сказал он. - Да что я такое говорю! Он только о тебе и говорил, девочка моя!
        - Дядя Стефан! - княжна присела в поклоне. Дворцовые порядки были вбиты в нее намертво, и она даже сама не поняла, насколько комично смотрелась сейчас, будучи в штанах.
        Впрочем, Стефану было все равно. Он смотрел на девчонку с непонятной ей нежностью. Ведь он видел ее впервые. Впрочем, все стало ясно тут же.
        - Знаешь, Юлдуз, - взял он ее под руку и повел по дворцу, провожая в приготовленные покои. - Я ведь евнух. У меня никогда не будет своих детей. И я даже подумать не мог, что когда-нибудь увижу своих родных. А теперь у меня есть братья, мама, племянники. И ты вот теперь тоже у меня есть! Я буду молиться, чтобы милосердный господь позволил мне взять на руки ваших детей. Они станут моими внуками, и я буду любить их, как своих собственных. Вы еще не думали, как назовете старшего сына?
        - Нет! - щеки Юлдуз заалели. - Я еще не ношу ребенка, дядя. Я не думала об этом.
        - Зато я уже обо всем подумал, - с удовлетворением сказал Стефан. - Я не хочу навязывать тебе свое мнение, но подумай об имени Александр. В имени заложено многое, Юлдуз. Имя - это знак. Это призыв и обещание великих дел. Этот город заложен самим Александром. Государя с таким именем примут здесь с восторгом.
        - Мне нравится, - ответила Юлдуз, немного подумав. - Но я все равно не могу это решить без моего мужа. А где он, кстати?
        - Он в двухстах милях отсюда, - пояснил ей Стефан. - Осаждает Пелузий.
        - Я поеду туда! - вскинулась Юлдуз.
        - Даже речи быть не может, - покачал головой Стефан. - Ты останешься здесь. Это приказ самого Святослава. Но я скажу тебе по секрету, моя дорогая, он довольно скоро будет здесь. Эта осада не продлится долго.
        - Откуда вы знаете? - удивилась княжна. - Осада сильной крепости может длиться годами!
        - Тебе уже приготовили покои и ванну, - уклонился от ответа Стефан. - Служанки заждались тебя, моя дорогая. Вода стынет. Тут не так хорошо, как в Братиславе, но вполне пристойно. Уверен, тебе понравится. Приведи себя в порядок с дороги, а потом я жду тебя к ужину. Я нашел здесь отличного повара. Ты когда-нибудь пробовала свинину в остром соусе с овощами? А запечённых дроздов? А жареную на решетке свежую рыбу, взятую на огонь прямо из рыбацкой сети? Никаких специй, только соль! Ты многое потеряла, моя дорогая! Я тебя угощу на славу. Пальчики оближешь!
        Стефан замолчал на полуслове, потому что в покои вбежали два алаунта самого свирепого вида и уставились на него недобрым взглядом. Он застыл, не смея двинуться, ощущая, как что-то внизу живота настоятельно зовет его в то место, в котором даже великие логофеты Египта находят уединение. Он не шевелился, и правильно сделал. У псов приподнялась верхняя губа, обнажились крупные, чуть желтоватые клыки, а сами они издали низкое утробное рычание.
        - Это еще что такое? - еле слышно прошептал он.
        - Это мои пёсики, - весело ответила Юлдуз, - мне их жупан Горазд подарил. Он их сам натаскивал. Он говорит, они лучшие, что у него были за все время. Эта пара бегущего тура останавливает. Правда, они милашки, дядя Стефан? Я вас сейчас познакомлю.
        1 Современные города Пула, Риека, Задар и Сплит в Хорватии.
        Глава 10
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. МАЙ 637 ГОДА. ОКРЕСТНОСТИ ПЕЛУЗИЯ. СЕЙЧАС - НЕБОЛЬШАЯ ДЕРЕВУШКА В 30 КМ ВОСТОЧНЕЕ СУЭЦКОГО КАНАЛА.
        Этот город был щитом Египта. Пелузий должен был защищать его от нападений с востока, но он довольно скверно справлялся с этой ролью. Его брали все, кто шел сюда с серьезными намерениями. Разве только мелкие шайки арабов он мог удержать. Арабы и вовсе не умели толком брать крепости. Хотя… Сейчас многое изменилось.
        Армия нового хозяина Египта обложила крепость плотно, отрезав его от порта. Со стен видели усатых словен с римскими скутумами. Видели разрисованных татуировками данов, видели каких-то диких парней на низких мохнатых лошадках и даже отряды египтян из Дельты, вооруженных одними копьями. Египтян было много, так много, что воины невольно ежились при виде этого зрелища. Египтяне ненавидели солдат императора. Ненавидели за все годы гонений их веры, ненавидели за пытки и убийства священников - монофизитов, ненавидели за то, что императоры железной рукой взыскивали все подати в голодные годы, оставляя истинных владельцев этого зерна погибать от голода. Они кормили константинопольскую чернь, пока дети этих людей умирали, жалобно глядя на своих плачущих от горя матерей. То один, то другой египтянин подходил к стене и, глядя на солдат с фанатичной ненавистью, водил ребром ладони по шее. Не по себе воинам было от всего этого.
        Самый восточный из рукавов Нила, на котором и построили когда-то Пелузий,был мутным от несметного количества песка, что несли сюда ветры пустыни. А потому портовый город стоял от моря уже в трех милях, а здешние причалы пустели. А ведь когда-то эта гавань был весьма оживленной. Оживленной настолько, что вспыхнувшая именно здесь в правление императора Юстиниана чума разнеслась по всему обитаемому миру, убив каждого третьего. Превосходный лен, выращиваемый в этих землях, охотно вывозился во все концы Империи, и это стало причиной настоящей беды.
        - Город крепкий, княже, - Вячко склонил голову перед бывшим однокашником. - Гарнизон - полных три тысячи. Если на стены полезем, кровью умоемся. Надо требушеты ладить и гуляй- город.
        - Обождем, - спокойно ответил Святослав. - Здесь одни ворота, Вячеслав. В них-то мы и войдем. Готовь две сотни отборных бойцов. Ты поведешь.
        - Я чего-то не знаю? - испытующе спросил Вячко.
        - Ты чего-то не знаешь, - согласно кивнул Святослав. - Но узнаешь первым, как только придет время. Готовь две сотни. И глаз с ворот и стены не спускать. Спать в доспехе, оружие при себе.
        - Так это… - понимающе оскалился Вячко.
        - Может случиться в любой момент, - усмехнулся в ответ Святослав.

* * *
        Десятник Никита делал обход своего участка. Воины - ленивая скотина. Тупая, ленивая скотина! Они всегда будут дрыхнуть на посту, даже если враг стоит у ворот. Особенно сейчас, перед самым рассветом. Особенно если они набраны из сирийцев, италийских греков и палестинцев. Этим дай волю, они будут и днем спать, скрываясь от лютой египетской жары. Горцы из Анатолии и болеарские пращники куда лучше, да только их тут почти нет. Да! Он так и думал. На посту бардак. Два барана, охранявших ворота, болтают, не особенно глядя по сторонам. У них и выхода нет. Если не болтать, сон сморит тут же. Наверное, прикидывают, сколько жалования они получат, когда с города снимут осаду. Если снимут, и если выплатят… Жалование выдавали довольно давно, и воины были изрядно злы. А тут еще и Александрию варвары захватили, что отодвигало перспективу получения денег куда-то в заоблачную даль. Никита поднялся на стену, встал между зубцами и, воровато оглянувшись по сторонам, зажег маленькую масляную лампу. Он взял ее в руку и сделал круг, потом второй, потом третий. Вот оно! Со стороны лагеря он увидел ответный сигнал. Никита
затушил лампу и неспешно пошел вниз, проверяя ход ножа в ножнах. Хороший нож, ухватистый. Тот парень сказал, что германцы зовут его Искатель душ. Он вспоминал…
        - Ты Хонза? - смуглый, худой как палка грек, обросший молодой бородкой, смотрел на него с усмешкой, проникая острым взглядом в самую душу.
        - Я больше не Хонза, - хмуро ответил он, с легким ужасом отмечая, что грек говорит с ним по-словенски. - Хонза умер, а я теперь Никита. Это имя дали мне при крещении. Кто ты и что тебе нужно?
        - Ты давал клятву верности государю, - посмотрел на него грек. - Ничего не изменилось, Хонза, сын предателя?
        - Я искупил грех своего отца, - с каменным лицом ответил он тогда. - Сначала каторга, а потом четыре головы лангобардов, которые я принес Вацлаву Драгомировичу. За это нам позволили уехать. Правда, завезли в Египет, будь он проклят.
        - Вацлав Драгомирович помнит тебя, Хонза, - улыбнулся грек. - Он шлет тебе свой привет. Готов ли ты принять государеву службу? Оплата - номисма в месяц.
        - Готов! - он тогда чуть не расцеловал этого парня, ведь взятое с собой уже закончилось, а никакой работы и торговли здесь и близко не оказалось. Тут все было поделено давным-давно между гильдиями. И гильдии эти не горели желанием впускать в свои ряды пришлых чужаков. Да и денег на крупное дело у него не было. Тут даже клочок земли нельзя было взять для запашки. Здесь не бескрайня пустая Словения. Это Египет, где даже ногу поставить некуда, чтобы не отдавить еще чью-то ногу. Перед небольшой словенской общиной замаячила перспектива голодной смерти.
        - Что делать нужно? - жадно спросил он.
        - Для начала наймешься воином, а через год станешь десятником, - пояснил ему худой парень. - Ты должен попасть в Пелузий. Все понял?
        - Ничего я не понял, - зло ответил он тогда. - Тут без взятки даже курицы не несутся. Как я все это проверну?
        - Так это же прекрасно, будущий воин императора, - тонко улыбнулся грек. - Вот если бы курицы тут неслись бесплатно, все было бы гораздо сложнее. А так, пара пустяков!
        Грек бросил ему глухо звякнувший кошель, и он ловко поймал его.
        - Тут три номисмы серебром, - сказал грек. - Твоя оплата за первый месяц и деньги на взятку. Постарайся уложиться в эту сумму. Казна не бездонная.
        - А когда десятником надо будет стать? - исподлобья посмотрел он на него. - Тоже ведь деньги понадобятся. И немалые.
        - Тогда и получишь, - бросил грек, уже уходя. - Не затягивай, Хонза. И купи своим сестрам новые платья. Невесты уже, а смотреть стыдно, до чего обносились. Ты же хочешь их за достойных людей выдать?
        Он понял не слишком тонкий намек сразу же и склонил голову, приняв службу государя. Вот так он здесь и оказался…
        Никита сплюнул презрительно, глядя на горе-вояк, что неохотно встали при виде своего десятника. Воины смотрели волком. Варвар, выслужившийся в начальство, драл с них три шкуры. Они его ненавидели, а вот сотник, наоборот, ему благоволил. Слухи ходили, поит его этот десятник вином, и подарки дарит. И откуда только деньги берет, сволочь проклятая?
        - Ты, оборвыш! - десятник презрительно смотрел на воинов, зло поигрывая желваками. - Ты в этой обуви биться собрался? Я тебе еще вчера сказал новые сандалии надеть. В этой дряни ты себе ноги вмиг собьешь.
        - Да на какие деньги я новые куплю? - хмуро ответил воин. - Жалование когда еще дадут! Я эти сандалии сварю скоро, так жрать охота. Новые мне взять негде.
        - Да меня не волнует, где ты их возьмешь! - злобно прошипел Никита. - Купи, укради, убей кого-нибудь, но чтобы через полчаса был в нормальной обуви! Скоро сотник пойдет посты проверять, он меня из-за тебя с дерьмом смешает.
        - Да что же мне делать! - чуть не плача, сказал воин. - Ну, нет у меня другой обувки! Да у многих ее нет. Ты же сам знаешь! Жалования три месяца не давали!
        - Вали отсюда! - махнул рукой Никита. - Я за тебя отстою. Два часа нашей стражи осталось, потом смена. Скажу, заболел ты брюхом от дурной воды.
        - О! - радостно ответил воин, не поверивший своему счастью. - Спасибо, господин декарх. Век бога молить буду! Неохота на сотника нарваться!
        Воин убежал, сверкая пятками, чтобы урвать свои два часа сна, а Никита, дождавшись, когда его товарищ начнет клевать носом, вытащил нож и вогнал ему прямо в горло. Воин всхлипнул и закатил глаза, а его десятник, оттащив в сторону бездыханное тело, отпер ворота, откинув створки настежь.
        - Надень это! - проявившаяся из безлунной темноты фигура бесшумно подошла к нему и накинула на шею цепь со звездой. - А то еще прирежут в темноте, не разобравшись. В лагерь иди, к палатке князя, и там жди. Дальше мы сами.

* * *
        К полудню все было кончено. Трехтысячный гарнизон крепости был перебит или сложил оружие, когда новый префект Египта принес клятву на иконе Георгия-змееборца. Треть воинов погибла, не успев взять в руки оружие, еще треть сложила голову в коротких кровопролитных стычках, а остальные просто сдались, поняв, что сопротивление уже бесполезно. Монолитный строй пехоты шел, тесня солдат императора к центру, загоняя их в дома и казармы. Сзади злобились египтяне, которые, вырываясь из-за спин словен и данов, с холодящим душу воем обрушивались на врага, мстя ему за годы унижений и грабежа. Тех, кто не сдавался, запираясь в казармах, забрасывали глиняными шарами, и упрямцы сгорали заживо или выбегали на улицу, где повисали на копьях.
        - А добро местные дерутся, - одобрительно сказал Вячко, который тщательно вытирал пучком соломы окровавленный меч. - Не хочешь легион из них набрать?
        - Тоже об этом думаю, - кивнул головой Святослав. - Больше людей нам не видать. Отец сказал, что страна эта большая и богатая. В общем, сказал, крутись, как хочешь. Он мне тысячу дал из третьего Иллирийского. Там ветеранов едва половина. Его тоже из первых двух собирали. У многих и борода не брита еще.
        - Сегодня сбреют, - усмехнулся Вячко.
        - У нас две полные тагмы, - продолжил Святослав. - А нужно десять. Нужны кони, нужны люди. Отбери пока тысячу из местных холостых парней, из самых злых. Лучше из тех, что в войске императора служили и знают, с какого конца за копье держаться. Будем легион комплектовать. Ты сначала первую тагму примешь, а потом возглавишь легион. Через два года.
        - Не рано, княже? - испытующе посмотрели на него Вячко.
        - А у нас выбор есть? - повернулся к нему Святослав. - При мне государевы советники сидят, да только они назад потом уйдут. Не будут нас тут до старости за руку водить. Спасибо дяде Стефану, он гражданские дела на себя взял. И патриарху Вениамину спасибо. Где его люди проходят, сразу порядок наступает. Ты так на меня смотришь, потому что опыта воинского у нас кот наплакал. Так не спеши горевать, друг. У нас впереди Вавилон Египетский, Гелиополис и Бильбаис. Если мы эти крепости не возьмем, нам арабов не удержать. А вот когда возьмем, Верхний Египет сам в наши руки упадет, а за ним приедет черед Верхней и Нижней Ливии, а потом и Нубии.
        - Так Нубию императоры бросили давным-давно, - непонимающе посмотрел на Святослава Вячко.
        - Золота там много, - ответил княжич. - Заберем ту землю под свою руку. Нельзя ее эфиопам оставлять. Слишком слабы они сейчас. Так что через пару лет у нас этого самого опыта будет столько, что не будем знать, куда складывать.
        - Айсын? - вопросительно посмотрел на него Вячко.
        - Конницу возглавит, - пояснил Святослав. - А Лаврик на флоте останется. Ромеи скоро с моря придут. У них другого выхода нет. Без египетского зерна им конец придет.
        - Не придет! - услышали они звонкий девчоночий голос. - Мой отец им зерно продаст.
        - Юлдуз? - нахмурился Святослав, который с недоумением разглядывал собственную жену. - Кто тебе позволил сюда приехать?
        - Дядя Стефан позволил, - Юлдуз заразительно засмеялась. - Я его уговорила. Точнее сказала, что у него выбора нет. Либо я еду сюда с охраной, либо одна и без охраны. Вот так я тут и оказалась. Со мной обоз с едой для воинов и полусотня гвардии во главе с Берсенем. Не волнуйся, он глаз с меня не спускал. Я ведь чуть с ума не сошла в четырех стенах.
        - Насчет зерна я что-то не понял(1), - совершенно растерялся Святослав от свалившихся на его голову новостей. Он жестом отпустил Вячеслава и тот, коротко поклонившись, побежал по делам.
        - Государь с моим отцом недавно договорились, - пояснила Юлдуз. - Старый порт Ольвии заново отстроят, специально для вывоза зерна. Мой отец на хорошие земли словен нагнал, а князь даст им плуги добрые и знающих людей из Киева.Я так поняла, что прибыль они пополам делить будут.
        - Что еще за Киев? - несказанно удивился Святослав.
        - Городок крошечный сейчас ставят, вроде бы брату твоему в удел готовят, - пожала плечами Юлдуз. - Я не знаю точно, где это. Кажется, на реке Борисфен, который словене Днепром называют.
        - Может, и в честь брата Вовки уже город назвали? - потрясенно спросил Святослав.
        - Назвали! - захохотала Юлдуз. - Владимир! Княгиня Мария выпросила, представляешь? Так государь его в землях закарпатских дулебов велел срубить. Острог на четыре башни! Сто шагов наискосок! Там лесовики - волыняне мех на соль меняют.
        - Так это же такая дыра! - удивился Святослав, по достоинству оценивший тонкий юмор отца.
        - Княгиня Мария неделю надутая ходила, как гусыня, - хохотала Юлдуз. - Над ней же потешались все. Думали, ее сыну самый бедный удел достанется.
        - Надо же, - невесело усмехнулся Святослав. - А в честь меня вот ничего не назвали.
        - Тебе целую страну дали, - укоризненно посмотрела на него Юлдуз. - И ты наследник, второй человек после князя. Ты можешь хоть пять городов в свою честь назвать, когда завоюешь.
        - Кстати, - заговорщицки посмотрела на него Юлдуз. - Ты знаешь, какое имя у нашего сына будет?
        - Какое? - немного смутился Святослав.
        - Александр, - торжествующе посмотрела на него жена. - Здорово, правда? Я, если честно, ради того, чтобы это сказать, сюда и приехала.
        - Только ради этого? - прищурившись, посмотрел на нее Святослав.
        - Нет, конечно, - с детской непосредственностью пожала плечами Юлдуз. - Ты все время в походах, а дети, муж мой, сами собой не заводятся. Тут изрядно потрудиться придется. Вот прямо сегодня ночью и начнем. У тебя есть свой долг перед страной, а у меня свой. И я его выполню.
        - Хм-м… - еще больше смутился Святослав.
        Впрочем, смущение его быстро прошло, потому что к нему вели пленного комита, командовавшего гарнизоном, и командиров тагм и сотен, оставшихся в живых. Воины императора были растеряны и унылы. Мощная крепость была взята за неделю, и взята с помощью предательства изнутри. Как тут не впасть в уныние?
        - Мы сдаем город, - хрипло ответил командир гарнизона. - Я комит Артемий. Пощади людей, архонт. Я слышал, ты не агарянин, а христианин. Со мной можешь делать, что пожелаешь.
        - Хорошо, что ты просишь не за себя, - приветливо кивнул ему Святослав. - За это я дарю тебе свободу. Что ты будешь делать с ней, комит Артемий?
        - Я пока не знаю, - растерялся тот.- Я думал, нас сейчас перебьют всех. Наверное, уплыву в столицу. Я присягу императору давал.
        - Не уплывешь, - усмехнулся Святослав. - Александрия пала. Впрочем, есть еще Вавилон и его гавань. Ты можешь уйти туда и снова воевать со мной.
        - Зачем тебе это? - сжал скулы Артемий.
        - Я отвечу тебе на этот вопрос, когда возьму тот город, - уклонился от ответа Святослав. - Возьми любых из своих командиров и уходи. Ты получишь охранную грамоту. Твои воины останутся здесь.
        - Ты их убьешь? - насупился Артемий. - Тогда убей и меня.
        - Я их не убью, - спокойно ответил Святослав. - Я сделаю им предложение, от которого невозможно отказаться. Уже до заката они будут служить мне. Ведь я выплачу им все жалование, что должна им казна императора и заплачу за месяц вперед.
        - От любого предложения можно отказаться, - непонимающе смотрел на него комит. - Что ты сделаешь с теми, кто не примет твои условия?
        - Убью, - не изменился в лице Святослав. - Я не оставлю за спиной живого врага. Только они не сразу умрут. Сначала поработать придется.
        - А я? - совсем запутался комит.
        - А ты мне не враг, - успокоил его Святослав.- Просто ты еще сам об этом не знаешь. Не может быть моим врагом тот, кто готов умереть за своих людей. До встречи в Вавилоне, комит Артемий. Ты уйдешь туда завтра на рассвете. Ты передашь командующему Феодору мое письмо.
        - Тебя дядя Стефан такому научил? - укоризненно посмотрела на Святослава жена. - Воины, когда узнают, что ты сдавшихся пощадил, воевать не захотят.
        - Отец научил, - неохотно признался Святослав. - Он перед отъездом меня совсем от себя не отпускал. Говорил, говорил и говорил… Я за всю прошлую жизнь от него столько слов не слышал.
        1 В реальной истории после арабского завоевания Египта выпадающие поставки зерна компенсировало именно Северное Причерноморье.
        Глава 11
        НАЧАЛО ИЮЛЯ 637 ГОДА. ОКРЕСТНОСТИ ВАВИЛОНА ЕГИПЕТСКОГО (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ РАЗВАЛИНЫ В СТАРОМ КАИРЕ).
        Вавилон Египетский, первоклассная крепость, построенная чуть ниже того места, где могучий Нил разбрасывал во все стороны множество рукавов. Он служил ключом к Верхнему Египту, потому что его гавань была полна кораблей, в которые могли погрузиться солдаты и подавить бунт голодных крестьян. Он был ключом и к Красному морю тоже, потому что именно отсюда в незапамятные времена прорыли канал фараонов, она же «река Траяна», названная так в честь императора, который повелел ее расчистить. Когда-то Октавиан Август именно здесь разместил командование легионов, державших в повиновении эту богатейшую провинцию Империи. Египет являлся личной собственностью этого чертовски скромного правителя. Такой же собственностью, как загородная вилла под Римом, только это была целая страна с миллионами людей.
        Уже начался разлив Нила, то самое время, когда местные крестьяне день деньской поднимают воду кожаным ведром на шесте, чтобы оросить свои сады и огороды. Туда, где росли деревья, вода обычно не доходила. Крестьяне будут трудиться до самого ноября, пока жирный ил не покроет их поля, разделенные на земляные клетки. Воду великой реки запрут в этих клетках на целых сорок пять дней, и она просочится в почву, напитав ее до отказа живительной влагой. И тогда крестьяне вернутся на свои поля, чтобы бросить в плодородный ил первое зерно. Все будет происходить именно так, как происходило последние несколько тысяч лет. Именно этот порядок вещей охранял Вавилон Египетский.
        Стены высотой в сорок без малого локтей исключали штурм полностью. Никакая лестница не выдержит тяжесть человеческих тел на такой высоте. Дерево просто сломается, похоронив под собой воинов. Да и с деревом тут было не так, чтобы хорошо. Это ведь Египет, а не Словения. Великие императоры древности сделали это место неприступным. Они учли все, кроме одного. Это одно было словенской эскадрой, которая зашла сюда со стороны моря и оцепила гавань Вавилона, став на якорь. У причала города пришвартовалось три сотни судов различного калибра. И корабли, и людей префект-августал(1) Египта Феодор стянул сюда со всего Нижнего Египта, оголив тамошние города(2). Залп огнемета, произведенный с борта «Владыки морей» произвел нужное впечатление на гарнизон, который грустно смотрел со стены, любуясь на то, как догорает зерновоз. Этот корабль должен был доставлять провиант в осажденную крепость. Даже самым недалеким салагам, по глупости и малолетству нанявшимся в войско Феодора, стало понятно: дело дрянь. Они тут просто подохнут от голода, и случится это очень и очень скоро.
        На этом неприятности не заканчивались, ведь в город прибыл бывший комит Пелузия со своими людьми. Верный императору служака привез не только письмо для Феодора, но и весть о том, что тысяча его уцелевших бойцов присягнула новому хозяину Египта, получив при этом все жалование, что задолжал император, и оплату на месяц вперед. Голодные воины, которые видели, как тают припасы в амбарах, глухо ворчали. Им тоже не платили жалование, и они совсем не горели желанием умирать, когда была возможность жить. Сюда набилось восемь тысяч солдат, собранных отовсюду. И многие из этих людей были египтянами, а не ромеями. Им было плевать на императоров-халкидонитов, они просто хотели есть. Нужна была целая прорва зерна, чтобы прокормить и солдат, и горожан. Несколько сотен мешков каждый день… Целый корабль, который должен был бы разгружаться в городской гавани. Примерно такой, какой только что сгорел у всех на глазах. А еще в стане ромейской знати не было согласия. Августала Феодора тут крепко не любили. И именно поэтому он вывел войско из крепости(3), у него просто не осталось другого выхода. Наступало время Ахет,
и очень скоро большая часть Египта превратится в огромное озеро.

* * *
        - Только бы не спугнуть! Только бы не спугнуть! - шептал про себя Святослав, который подвел непосредственно к стенам едва ли половину имеющихся сил.
        Юный командующий повел себя совсем не так, как ожидали от него многоопытные советники. Он оставил в тылу Гелиополь и Бильбаис, и ускоренным маршем пошел прямо к Вавилону, где собрались основные силы ромеев. У него тоже не было выбора. Начался разлив, и совсем скоро осада станет весьма затруднительна. Окрестности города превратятся в болото, а там, где до горизонта разольется Нил, вовсе не останется нормальной питьевой воды. Вот такой вот парадокс. Ту мутную жижу, что текла сейчас вместо реки, с опаской пили даже местные. Нужно быстро разбить августала Египта и перерезать страну пополам. Тогда Верхний Египет, где войск мало, а население боготворит патриарха Вениамина, покорится его власти очень быстро. Именно поэтому он написал то письмо… Лист папируса, переполненный хвастовством юнца, который придет сюда с двумя тысячами пехоты, чтобы взять в осаду неприступную крепость. Остальные его силы якобы станут приводить к покорности города Дельты. Именно это послание повез в Вавилон бывший комендант Пелузия. Комит Артемий своими ушами слышал, как египтяне, не жалея бранных слов, ругали неразумного
мальчишку за это решение.
        - Получилось! - прошептал Святослав, не веря глазам своим. - Путь войны - это путь обмана! Спасибо тебе, отец! Век не забуду твоей науки!
        Ворота крепости отворились со скрипом, и оттуда повалило разношерстное ромейское воинство. Тяжелая пехота, набранная во Фракии и в горах Анатолии, пращники с островов Средиземного моря и лучники-нубийцы, легкая египетская пехота и готы-катафракты из Южной Италии. Так воевали императоры уже сотни лет, собирая звоном золота армию после любого разгрома. Ведь желающие заработать на собственной крови не переводились никогда. И здесь, в Вавилоне, собралась треть всего войска, что было в наличии у августала Феодора. Его было не слишком много, потому что с незапамятных времен пятимиллионную страну держало в повиновении чуть больше двадцати тысяч профессиональных военных. Больше было просто не нужно.
        Словенское войско спешно строилось для битвы. Две тагмы пехоты и скандинавы, ставшие по родам. Их было так мало, что ромеи воспрянули духом. Они разобьют наглого мальчишку, в этом не было ни малейших сомнений.
        - Переговоры! - со стороны словен поскакал всадник с пучком веток в руке.
        Символ мира был священен, и он подъехал прямо к строю ромеев.
        - Сдавайтесь! - проорал Вячко. - Сложите оружие! Кто станет на колени и поднимет руки, останется жив. Кто будет биться, умрет!
        - Наглый щенок! - рыкнул Феодор. - Я распну тебя уже до заката!
        - Поединок! - заорал Вячко. - Выставляйте своего лучшего бойца! Сам бог скажет сейчас свою волю! - И он поскакал назад, чтобы занять свое место в строю.
        Из шеренги ромеев вышел мерарх, командир полка из трех тысяч солдат. Рослый, почти квадратный вояка, прошедший не одну кампанию. Горец из Галатии, он выслужился из рядовых солдат. Он прошел не один десяток таких поединков, и почти не волновался. Но сегодня был не его день. Из строя словенского войска вышел человек, которому он едва доставал до подбородка.
        - Сигурд! Сигурд! Сигурд! - заорали в словенском войске.
        Мерарх поежился, впервые в жизни ощутив перед боем не пьянящий кураж, а тоскливое, глухое чувство безнадежности. Его сердце сжала ледяная рука страха. Гигант, с которым ему предстояло биться, был закован в доспех с головы и до самых пят. Даже чудовищного размера сапоги оказались обшиты сверху железными пластинами. Торс спереди был защищен железными квадратами, вплетенными в кольчугу, а лицо закрывала маска, изображавшая злобного демона с выпирающими вперед клыками.
        - Не бояться, ромей! - услышал он глухой голос из-под маски. - Я тебя быстро убить! Ты даже не почувствовать ничего. Сигурд обещать!
        - Пошел в задницу, порождение дьявола! - сплюнул мерарх. Он попробовал мечом защиту этого парня. Нет, не вышло! Для такой туши дан двигался довольно быстро. А его чудовищный топор, казалось, и вовсе не весил ничего, так легко он отбивал им удары меча.
        Слева! - мерарх сделал обманный финт, чтобы подловить громилу и ударить в ногу, защищенную лишь спереди. Нет! Меч звякнул о лезвие топора. Сбить шлем! Оглушить! Не получается! Дан увел меч в сторону и ответным даром развалил пополам его щит. Проклятье! Мерарх кружил вокруг гиганта, даже через маску увидев насмешку, которая плескалась в его глазах. Да он же играет с ним! Эта сволочь хочет победить красиво! Черта с два! Его топор очень тяжел. Нужно выбрать момент, когда он устанет махать двадцатью фунтами железа и дерева. Вот сейчас! Алебарда на миг застыла внизу, и ромей, издав звериный рев, вложил все силы в свой последний удар. Он ударил сверху вниз, чтобы если не разрубить кольчугу, то хотя сломать кости ключицы и забить ставшую беззащитной тушу. И лишь в самый последний момент, когда он провалился в ударе, мерарх понял, что попал в ловушку. Глаза Сигурда блеснули удовлетворением, и острый шип на конце топора вошел прямо под нижнюю челюсть ромея.
        Сигурд крепко уперся ногами в землю и рывком поднял обмякшее тело над головой так, как крестьянин поднимает вилами сноп ржи. Оба войска выдохнули. Тело командира трех тысяч воинов было отброшено, словно детская кукла, а Сигурд, взревев, поднял руку вверх. Он снова победил. И даже бессильная стрела, выпущенная с той стороны в нарушение всех обычаев, ушла в сторону, звякнув о пластину доспеха. Дан ее даже не заметил.
        - Каре! - прокричал Святослав, и войско встало в квадрат, ощетинившись во все стороны копьями.
        - Интересно как! - удивился Феодор, который не видел раньше такого построения, и дал команду. - Лучники!
        В сторону словен полетела туча стрел и камней, которые, впрочем, не принесли особого вреда. Воины подняли щиты и склонили головы, укрытые странными, похожими на шляпу шлемами. Их широкие поля прикрывали шею и плечи, а потому стрелы, пущенные навесом, не убили почти никого. Десяток данов, слишком поздно поднявших щит, упало на землю, а у словен лишь ранили несколько человек, попав в стопу или бедро.
        - Клибанарии!
        Три сотни тяжелых готских всадников, обходивших казне просто немыслимые деньги, потрусили быстрым шагом в сторону пешего войска, но исход этой схватки был уже ясен. Этот враг умел держать удар при кавалерийской атаке, а кони никогда не пойдут на плотный строй, ощетинившийся жалами копий. Кони не люди, они просто побоятся. Особенно сейчас, когда ряды словен и данов раздвинулись, и первый ряд заняли воины с копьями длиной в десять локтей. То тут, то там жалобно заплакали лошади, раненые в ноги, повалились в пыль первые всадники, пропустившие удар в шею или в лицо. А со стороны словен полетели сотни стрел и плюмбат, почти каждая из которых находила свою цель. Доспешной пехоты у ромеев не было и половины.
        - Вперед! - скомандовал Феодор и повел войско на врага, уходя все дальше и дальше от ворот крепости. У него ведь больше людей! Больше настолько, что он сможет окружить вражеское войско и перебить их всех, прижав к реке. Сбитое в квадрат войско варваров попятилось назад. Оно стало отступать с боем, не теряя порядка, все дальше и дальше. И только, когда августал Египта всем телом ощутил, как дрожит позади него земля, он понял, что проиграл. Отряды египтян, потрясавших копьями, строились позади его войска, но не это было самым скверным. Тысяча конных лучников отрезала ромеев от их собственной крепости, закрутив привычную степную карусель, из которой полетели жадные до крови болгарские стрелы.
        Смерть… Смерть… Смерть… Изматывающий обстрел шел уже час, и воины императора падали десятками, убитые и раненые. И, когда они пошли назад, в отчаянной попытке прорваться назад в крепость, по ним ударила тяжелая конница, которую вел молодой парень с уродливым черепом. Он надел шлем прямо перед атакой, а та сотня воинов, что шла за его спиной, расплескала центр ромейского войска, разорвав его пополам, словно гнилую веревку. Длинные копья разили издалека, и пехоту императора прижимали к каре, ощетинившемуся пиками. Пехота сильна только в строю. А когда нет строя, то нет и войска. Конники неторопливо отошли, собираясь для новой атаки, а в прорыв уже лезли полуголые египтяне, до дрожи пугавшие солдат своей ненавистью. Болгарские стрелы и короткие удары тяжелой кавалерии развалили непривычное к такой битве войско на отдельные отряды. Всем уже всё было ясно…
        Воины из войска августала Феодора начали вставать на колени, поднимая руки вверх. Они не хотели умирать. Они хотели есть и регулярно получать жалование. И им было плевать, кто его заплатит. Особенно египтянам и нубийцам. Только готская конница, укрытая железом, пошла на прорыв. Они дойдут до Гелиополиса, но это будет позже. А пока что армия императора развалилась на куски, и это был конец.
        - Что же, комит Артемий, - Святослав серьезно посмотрел на вновь попавшего в плен ромея, - ты уже понял, зачем я отпустил тебя?
        - Да что уж тут непонятного, - стыдливо опустил голову тот. - Половина воинов только и думала, как бы сдаться половчее. Египтяне - схизматики все как один. Они нас, ромеев, ненавидят люто.
        - Служить пойдешь ко мне? - спросил его Святослав.
        - Пойду, - прямо посмотрел на него комит. - И многие пойдут теперь. Особенно если я с ними поговорю. Меня многие знают.
        - Так иди и говори, - повел рукой Святослав. - Греки, фракийцы и горцы твои. Кто из них мне присягу принесет, будут под твоей командой служить.
        - А остальных убьешь? - глянул на него исподлобья комит.
        - Канал расчищать будут, - покачал головой Святослав. - К следующей осени первые корабли должны в Красное море пойти. Люди нужны, много людей.
        - Корабли! В море! - Артемия словно пыльным мешком по голове ударило. Он и не знал, что это за канал такой. Но сердце его не обманывало. Оно верило этому крепкому парню с усталым взглядом взрослого человека.
        - Ну, чего расселись, бездельники? - орал Артемий, проходя через толпу понурых пленников, сидевших прямо на земле. На него смотрели недоуменно, не понимая, как это офицер императора, не из последних, судя по красному плюмажу и богатому поясу, ходит здесь с оружием и без охраны.
        - Кто хочет жить? Кто хочет свое жалование получить? Кто соскучился по шлюхам и вину? - орал Артемий. - Власть поменялась, парни! Бог отвернулся от римского императора! Не иначе, за то, что он десять раз подряд обрюхатил собственную племянницу!
        - Чего делать-то надо, господин комит? - с надеждой уставились на него воины. - Нам в рабство ой как неохота идти. Говорят, кандалы нас ждут. Будем какой-то канал чистить, пока не сгинем все до единого в этих проклятых песках.
        - Кто хочет сдохнуть с лопатой в руках? - орал Артемий. - Отходи влево. А кто хочет снова стать воином? Отходи вправо! Кто будет служить новому государю, уже до заката получит котел каши и жалование! Я Артемий, комит Пелузия! Вы меня знаете! Я с вами в Палестине в одном строю стоял и стрелам не кланялся!Я не дворцовая шлюха, которую прислали поиграть в солдатиков! Я воюю с тех пор, как мамкину сиську бросил! На мне ран столько, что места живого нет! Верьте мне, люди! Мои парни уже в этом войске! Думай быстрее, верблюжья отрыжка! В моем полку уже места заканчиваются!
        По толпе пленных пошел неровный гул, и комит Артемий с удовлетворением смотрел, как поднимаются воины и все как один подходят к нему, глядя с жадной надеждой. И на всех без исключения лицах Артемий прочитал одни и те же несложные мысли. Эти люди хотели быть воинами и не хотели работать. Они любили власть, которая давалась оружием. Не для того они уходили из дома в пятнадцать лет, чтобы снова пахать, как мулы. Лучше уж получить копьем в брюхо, чем такая жизнь! А император? Да плевать на него! Вот скажите, зачем он за себя родную племянницу взял! Разве поступают так добрые христиане? За его грехи теперь простые люди страдают! Они согласные новому государю служить! Где тут кормят и жалование дают?
        - Бодрый парень, княжич! - Войцех, командир тагмы, приставленный князем к сыну, ткнул рукой в сторону ромея, горланившего в толпе пленных. - Так, глядишь, мы из них целый легион сколотим.
        - На то и весь расчет, - кивнул Святослав. - Государь сказал, чтобы людей здесь искали. Мне прямо сейчас тысяч десять нужно, не меньше. А через два года - двадцать. Иначе мы эту страну не удержим. Нас арабы и ливийцы (4) с двух сторон разорвут.
        - Куда теперь? - почтительно спросил Войцех.
        Он был категорически против того, чтобы оставлять в тылу сильные крепости, но его никто не послушал. И вот теперь опытный воин осознал правоту безусого мальчишки. Дельта Египта, его житница, оказалась взята в клещи с севера и юга. Навигация по реке блокирована полностью. А это значит, что города Нижнего Египта скоро падут один за другим. Они не выстоят без подвоза зерна.
        - Гелиополь и Бильбаис, - подтвердил его мысли Святослав. - Теперь куда легче пойдет. Мы этого Артемия пошлем. Смотри, Войцех, какой он мастак горло драть. У нас таких говорливых и нет больше. Глядишь, и договорится, чтобы ромеи крепости добром сдали.
        - Не боишься, что в спину ударят? - прищурился Войцех. - Перебежчики - люди ненадежные. Как бы в самый ответственный момент не предали нас.
        - Боюсь, - серьезно ответил Святослав. - Очень боюсь. Тайный Приказ уже начал свою работу в войске. Будут смотреть и слушать. Смутьянов выявят и тихо обезвредят. Крокодилам, Войцех, тоже жрать что-то нужно.
        1 Титул, равный проконсулу. Августалу подчинялись префекты остальных провинций Египта. На пике их было девять.
        2 Именно так он поступил и в реальной истории, когда к городу подошло войско Амра ибн аль-Аса.
        3 В реальной истории византийское войско вышло из города, было разбито, а его остатки сдались после осады. Префекты Египта активно интриговали и ссорились, пока их по одному громили арабы.
        4 Ливийцами называли современных берберов, которые регулярно нападали на Египет из пустыни.
        Глава 12
        АВГУСТ 637 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Что он делал в это время в Братиславе? Как он мог оказаться в столице, в то время как прямо сейчас Второй Дакийский и Третий Иллирийский, совсем недавно заслуживший собственное имя, зачищали Далмацию от непокорных словенских родов? Отряд хорватов в последней отчаянной атаке прорвался к знамени, где была ставка князя, и до последнего человека полёг под ударами копий хорутанской гвардии. Закованные в железо могучие парни приняли удар на себя, но малый отряд смертников все-таки сумел прорваться через их ряды. А ведь у них чуть было не получилось. Удар палицы пришелся в левую ногу, чуть ниже поножи. Огромный, лохматый, как медведь хорват пошел на верную гибель, чтобы сбить его с коня. А его товарищи пошли на гибель, чтобы добить своего врага, пока он будет вставать. С коня его не сшибли, но нога теперь была ни к черту. Перелом лодыжки.
        - Тащите князя в госпитальный шатер! - резко крикнул лекарь Илья, который отправился с ним на эту войну. Слишком много всего нужно было проверить пытливым умам, слишком многих молодых лекарей нужно было обучить. А где еще учить, как не на поле боя, где учебного материала хоть отбавляй?
        - Маковый отвар! Палку в зубы! Быстро! - услышал князь отрывистую команду и механически выпил то, что поднесли ему в кубке.
        - Я первый? - усмехнулся он, показывая на широкие бинты, которые помощник Ильи обильно пересыпал истертым в тонкий порошок гипсом.
        - Опробовали уже, ваша светлость, - почтительно ответил Илья. - Одному воину плечо булавой раздробили, а второй ногу в сусличьей норе сломал. Это просто чудо какое-то. Раньше ведь, при старых императорах, из гипса всякие украшения резали. Я даже и не представлял, что его можно для лечения переломов приспособить.
        - Откуда гипс? - спросил князь, хотя в голове его уже изрядно помутилось. Он прикусил палку, догадываясь, что сунули ему ее в рот не просто так. Он сжал зубы покрепче, чтобы не опозорить себя криком.
        - На окраине Парижа есть карьер, государь, - услышал он. - С незапамятных времен гипс там добывают. В тех катакомбах первые христиане прятались. И святой Дионисий там погиб, ему язычники голову отрубили. Ложитесь и постарайтесь заснуть, ваша светлость. Мне надо будет вашу ногу вытянуть сначала, чтобы ровно срослась. Будет немного больно…
        - Немного больно! - буркнул себе под нос князь, поежившись от воспоминаний. Лекарь не обманул, он тогда чуть палку не перекусил. - Да чтоб вы провалились, коновалы проклятые!
        Самослав присутствовал на ежегодном сборе ремесленников, который обычно пропускал из-за какого-нибудь очередного похода. То ляхи, то Дакия, то сербы-лужичане. А тут, оказывается, вон сколько всего интересного происходит. Дочь Умила сидит рядом. Лицо каменное, важное, и не скажешь, что пигалица еще совсем. В ее тринадцать лет многие детей имеют уже, а она к мужу только через два года поедет. Теодон, жених ее, воин изрядный, но как государь весьма недалек и простоват. Любит хорошую драку, охоту на кабана и пиры с дружиной по поводу окончания того и другого. Ему государыня обученная нужна, с пониманием, а не обычная баба для продолжения славного рода Агилольфингов. У него такого добра в каждой деревне по три штуки. Уже и бастардов немало наплодил баварский король, дело-то человеческое. Да только не признал он никого из своих сыновей, несмотря на поднявшийся ропот знати. Боится он будущего тестя. Боится и уважает.
        - Великий государь! - вперед вышел глава ювелиров, самого зажиточного и уважаемого сообщества среди братиславских мастеров. Кичливое дурновкусие новой словенской знати обогатило этих людей. - Мы просим позволения создать гильдии, как в Империи.
        - Цель? - коротко спросил князь.
        - Так будет лучше для всех, - удивленно посмотрел на него мастер. - Расценки регулируются, оплата наемных работников, подати опять же.
        - Правильно ли я тебя понимаю, почтенный мастер Акинфий, - усмехнулся князь, переставив затекшую ногу, прикрытую от любопытных глаз парчовой тканью. Нога под гипсом чесалась просто безумно. И ведь не сделаешь ничего. - Ты хочешь заставить всех по твоей команде держать цены, снижать зарплаты подмастерьям и выбивать из меня поблажки?
        По залу пронеслись усмешки, только усмешки те были невеселые. Именно об этом здешние мастера и мечтали. Рынок многих товаров был конечен, и этот конец уже был виден совершенно отчетливо. То, что вначале казалось всем необъятным, очень быстро было поделено между крупными игроками. И дальнейший заработок мог быть только либо при расширении рынков, либо при поднятии цен. Мастера из Словении прочно заняли нишу средних по качеству и цене продуктов, не стремясь обогнать императорские мастерские. Да и невозможно это было. Рынок предметов роскоши крепко держали мастера из Константинополя. И основной сбыт этих предметов тоже был там. Не доросла еще здешняя знать до перегородчатой эмали и резьбы по камню. Нужны были золотые цепи потолще, да такие, чтобы не каждая собака порвала. Вкус к красоте вырабатывается многими поколениями. Не было его пока у словенской элиты.
        - Если ты так хочешь, почтенный Акинфий, - продолжил князь, - то мы позволим существовать таким гильдиям. Именно так, как это делается в Империи. Ты уверен в этом? Ведь сказано: бойся своих желаний, они могут сбыться.
        Зал замолчал в тревоге. Тишину можно было резать ножом, а из несчастного ювелира как будто воздух выпустили. Не этого он хотел, совсем не этого! Императорские чиновники держали гильдии за горло, да так прочно, что многие отрасли прямо принадлежали августейшей семье. Выделка шелка, например. Главные мастерские располагались в подвалах Большого Дворца, под охраной гвардии. Евнухи определяли цену на сырье, уровень зарплат наемных работников и даже цену на конечный товар, оставляя мастерам совсем немного. Редко кто из владельцев мастерских мог содержать больше двух помощников. Нечем кормить их было. А потому Словения, где на беглых ромеев пролился серебряный дождь, стала для многих из присутствующих землей обетованной. Но, как это обычно и бывает, люди быстро привыкают к хорошему, считая это само собой разумеющимся, и начинают желать несбыточного.
        - Ну, зачем так сразу, ваша светлость? - промямлил ювелир. - Надо ведь делать лучше, а не хуже… А я же как лучше для всех хочу.
        - Я пока не увидел ничего хорошего в твоем предложении, Акинфий, - резко ответил князь. - Тем не менее, гильдиям быть, они будут отвечать за качество произведенной продукции. А за ценовой сговор буду карать без пощады. Кстати о сговоре… Боярин Петр, - повернул князь голову к главе Ремесленного Приказа, назначенного на место покойного Николая. - Сколько новых мастерских открыто в прошлом году?
        - Две, государь, - побледнел боярин, который не выполнил план по развитию производства. - У нас их в достатке.
        - Где образцы марли, которые я велел изготовить? - спросил князь.
        - Вот, государь, - с готовностью ответил боярин, и махнул рукой. В зал внесли несколько кусков ткани, которую подали князю. Впрочем, он ее в руки не взял.
        - Кто изготовил? - спросил он.
        - Мануфактура почтенного Георгия, - еще сильнее побледнел боярин.
        - Сват твой? - с ласковой улыбкой посмотрел на него князь, и от той улыбки многим стало не по себе. Самослав хлопнул в ладоши. - Сына боярского Ворона сюда!
        - Здесь я, государь! - кряжистый, заросший густой бородищей глава тайной полиции вышел вперед. Он смотрел из-под мохнатых бровей, сурово оглядывая притихшее почтенное общество.
        - Говори, - отрывисто сказал князь.
        - Ткань эта сделана в мастерской Евгения, который недавно к нам из Фессалоник переехал, государь, - сын боярский погладил окладистую бороду. - Патент он уже год как получить не может, как ни старался. Когда было объявлено, что Лекарский приказ будет марлю закупать, он ее соткал и к боярину Петру понес. Тот ему и объяснил, что ткать он ее и дальше будет, да только получит третью часть от заработка. Ее у него будут нужные люди забирать и от своего имени на армию поставлять. Евгений согласился для виду, а сам «Слово и дело» сказал. Не стерпел обиды.
        - Да-а… - протянул князь, глядя на потекшего, словно свечной воск боярина. - Ну, ничему вас, дураков, жизнь не учит. Мое решение следующее, почтенные. Боярина Петра с должности долой, его имущество в казну, семью в Солеград под надзор. Сам боярин поедет на пять лет соль рубить, а потом, если жив останется, пойдет в крестьянскую весь на вечное поселение. Увести!
        Когда шум в зале улегся, князь внимательно оглядел притихших мастеров. На лицах их читалась вся гамма чувств - смятение, задумчивость, страх, злорадное торжество, удивление и даже неприкрытый ужас.
        - Мастер Георгий в этом воровстве участвовал? - негромко спросил князь у Ворона.
        - Да, государь, - кивнул головой Ворон. - От его имени вся партия пошла. До того обнаглел, что сам ткань эту даже в работу запускать не стал. Просто телегу за товаром присылал и деньги платил. Треть себе забирал, треть боярину Петру относил, а остальное отдавал Евгению. Тот из своей доли еще и хлопок закупал. Цены, само собой, завысили, чтобы всем досталось.
        - Ну что же, - подумал князь. - Значит, и мастера Георгия соль рубить вслед за родственником отправьте. Мануфактуру забрать в казну, а Евгения поставить управляющим. Долю положенную назначить, как государеву компаньону. Десятую часть от прибыли. Запиши!
        Лысый, как коленка, евнух-секретарь, рекомендованный лично Стефаном, старательно заскрипел грифелем. Прямо под Новгородом недавно нашли залежи графита, и теперь карандаш постепенно завоевывал свое место под солнцем.
        - Век бога буду молить за тебя, великий государь! - низенький щуплый мастер, приведенный в зал Вороном, бросился на колени и потянулся поцеловать край одежды.
        Самослав отбросил ткань, скрывавшую гипс на ноге, и по залу разнесся изумленный вздох. Евгений замер в недоумении, и его рука повисла в воздухе. Белый сапог, плотно обнявший княжескую ногу, удивил его своим непривычным видом.
        - Здесь твоя ткань, видишь? - постучал князь по гипсу. - Хорват палицей ударил. Если бы не марля твоя, ходил бы я сейчас в деревянном лубке. Того и гляди, хромым бы остался. А так - месяца три, и как новый буду.
        - Век бога… - мастер смотрел на князя полными слез глазами и не верил своему счастью. Он ведь почти что за еду работал. День и ночь, без отдыха. - Молебен за твое здоровье закажу, великий государь!
        - Что тебе нужно для работы, Евгений? - спросил князь у мастера.
        - Хлопок нужен, государь, - твердо сказал тот, стерев с лица глуповатое восторженное выражение. - Но уж больно далеко и долго его из Индии везти. А так материал отличный! Грех его на марлю изводить. Из него же ткань просто замечательная получится. Только дорогая очень.
        - Да, пока замены индийскому хлопку у нас нет. Его еще в Персии растят, но им сейчас не до нас, - князь задумчиво барабанил по подлокотнику кресла. Он повернулся к секретарю.
        - Напиши эмиру Сокотры, чтобы в следующий раз привез семян хлопка и знающих мастеров из Индии. В детали не вдавайся. Его этим… хм… делам учить не надо. Он лучше меня знает, как это провернуть. Потом напиши Великому Логофету Египта Стефану, чтобы подыскивал места для посева. Хлопок в Египте будет расти просто замечательно. И префекту Египта Святославу напиши! Как только возьмут крепости Дельты, пусть расчищают Канал Фараонов и восстанавливают порт Арсиноя на Красном море. Наши корабли из Тергестума прямо в Индию поплывут.
        Зал зашумел, загудел, замахал руками. В саму Индию! Да неужто возможно это?
        - А камни? - жадно спросил ювелир Акинфий, который даже задрожал от нетерпения. - А камни привезут оттуда? Там же изумруды лучшие из всех добывают! И нефрит китайский! И…. И!
        - Повезут, - кивнул головой князь. - Заказ делай в Посольский Приказ. Они весть на Сокотру передадут. Будут тебе камни, Акинфий. А мы в Индию твои изделия из янтаря повезем. Там такого камня нет, он у них за великую редкость почитается. Удивим заморских богатеев. Но для начала мой старший сын должен Вавилон и Гелиополис взять. А это крепости очень серьезные.
        Князь задумался на минуту. Ведь в ТОЙ его жизни Амр ибн аль-Ас, покоривший Египет, расчистил канал всего за полгода. Мекка и Медина очень нуждались тогда в египетском зерне. Арабы! Проклятие! Брат Никша получит еще одно послание, только устное. Уж больно важное и тонкое дело ему придется провернуть.
        - Коста уже приехал из Константинополя? - повернулся князь к секретарю. А когда тот утвердительно кивнул головой, добавил. - Через два часа чтобы был у меня. Он и боярин Звонимир.

* * *
        Рабочий кабинет князя был очень прост. Коста, который никогда здесь не был, тайком косился по сторонам и удивлялся. Он думал, что увидит здесь что-то вроде императорского дворца, где был недавно. Но не тут-то было. Простой, без малейших украшений стол, заваленный бумагами. Голые каменные стены и потолочные балки, несущие на себе тяжесть третьего этажа. Камин, пустая и глупая игрушка, пожирающая зимой кучу дров. Из украшений - только огромная карта на стене, сшитая из нескольких коровьих шкур. Впрочем, Коста слышал, что не весь государев дворец был так прост, как его рабочий кабинет. Ходили слухи, что стены в покоях княгинь были затянуты обоями из шелка. Обе государыни отнюдь не отличались тягой к аскетичной жизни. Скорее напротив, они старались перещеголять друг друга в одежде и украшениях. Это весь город видел, когда государева семья на прогулку выезжала.
        - Не согласилась императрица, значит, - задумался князь, поглаживая по головке девчушку лет трех, которая пару минут назад с грохотом влетела в покои и влезла к нему на колени. Княжна Видна! Косту предупредили об этом заранее, а потому он сумел не перемениться в лице, как и его начальство, боярин Звонимир. Юной княжне прощалось абсолютно все. Отец в ней души не чаял и, тем не менее, сговорил ее за будущего испанского короля Виттериха.
        - Не согласилась, государь, - почтительно ответил Коста. - Железная баба. Сама понимает, что конец и ей, и ее детям, а все равно надеется в будущей драке победить.
        - Значит, забудем про нее пока, - махнул рукой князь. - Так даже лучше. Мы выйдем к ней со следующим предложением, но это будет уже после смерти императора Ираклия. Пока есть дела поважнее, чем амбиции какой-то глупой бабы.
        У Косты молоточками застучало в висках. Для него, ромея, сказанное было неслыханным кощунством. Василевс - представитель бога на земле. Именно так трансформировался языческий римский культ императора на Востоке. Государь из живого бога стал его заместителем по земным делам, а потому отблеск святости лежал не только на самом василевсе Ираклии, но и на всей его семье. Впрочем, Коста совсем недавно говорил с самой госпожой, и нашел ее особой весьма надменной, хитрой, но чрезмерно упрямой и недальновидной. Бывший уличный мальчишка отчетливо понимал, что для нее чудом будет остаться в живых после смерти мужа. Ведь ее ненавидели в Константинополе до дрожи, до скрежета зубовного. Может быть, и ему стоит немного по-другому смотреть на всё это?
        - Ты поедешь в Египет, - поднял на него взгляд князь. - Передашь наше послание Великому Логофету Стефану и княжичу Святославу. Потом возьмешь у него корабль, отряд данов для охраны и отправишься в Аксум.
        Кофе? - прочитал князь во взгляде Косты.
        - И кофе тоже, - князь как будто услышал его безмолвную мысль и усмехнулся в усы. - Но главное - это доклад о тамошних делах. Подробный доклад! Ты пройдешь через те места и переправишься на Сокотру. Мой брат еще в походе, он вернется только весной. Ты должен успеть.
        - Что я должен передать вашему брату, государь? - спросил Коста.
        - Первое, что нужно передать, - ответил Самослав, - это то, что скоро в Палестине начнется чума, и она перекинется с караванами на Аравию и Йемен. В том свитке, что тебе передадут, будут описаны меры, которые помогут ему и его людям уцелеть. Остров для этого подходит как нельзя лучше. Но до того, как начнется эпидемия, ему предстоит сделать еще кое-что очень важное… - князь надолго замолчал. Он смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом и гладил по спинке крепко прижавшуюся дочь.
        - Что же? - не выдержал Коста, когда молчание совсем уже затянулось. Ему так хотелось узнать ответ, что даже уничтожающий взгляд Звонимира не помешал ему совершить эту вопиющую бестактность.
        - Моему брату предстоит развернуть натиск арабов на восток, - вымолвил, наконец, князь. - Это будет весьма непросто, но я думаю, что это возможно. Если у него получится, это спасет миллионы жизней, а сам он станет несметно богат. Ты скажешь ему вот что…
        Глава 13
        АВГУСТ 637 ГОДА. ОСТРОВ МЕЛИТ, БЕЗЫМЯННАЯ РЫБАЦКАЯ ДЕРЕВУШКА (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ - ВАЛЕТТА, МАЛЬТА).
        Вот об этом месте говорил ему отец! Мальта! Малет на языке древних финикийцев означало «убежище». И действительно, в изрезанных узкими заливчиками бухтах можно было спрятаться и от урагана, и от лихих людей. Впрочем, название могли дать и римляне, ведь мел - это мед на латыни, а мед тут просто превосходный. А еще на этом острове две великолепные гавани, недоступные для штормовых волн. Именно сюда подошел «Владыка морей» и бросил якорь. Пустынный полуостров длинным языком выдавался в глубокую бухту и омывался ее водами с трех сторон. Если поставить тут крепкий замок, то взять его будет совершенно невозможно, ведь подход со стороны суши шириной всего-то в пару тысяч шагов. На полуострове нашелся источник чистой воды, а два залива по бокам служили укрытием для утлых лодчонок местных жителей. Здешние рыбаки по языку были и не греками, и не римлянами. Они говорили на одном из финикийских наречий, густо перемешанном с греческим языком и латынью. Остров был расположен просто бесподобно, служа ключом к южной части Средиземного моря. Но, поскольку в этих водах безраздельно правили римские императоры, то
его достоинства оказались не востребованы, и Мелит оставался жуткой, никому не нужной дырой, практически не имеющей торговли. По крайней мере, ее нельзя было сравнить с Сиракузами, Неаполем и Марселем.
        Небольшой отряд пехоты под командованием бандофора(1) Лавра быстрой рысью пошел в центр острова, где расположилось самое значительное селение в этих землях. Городок Мелита был построен в десяти милях от этого места и никаких укреплений не имел. Ибо незачем. Жило в нем душ четыреста, если считать со стариками и малыми детьми. Нищее беспросветное захолустье, которое волей великого князя было велено привести под его руку. Лаврик вышел на рассвете, и вот-вот должен вернуться. Времени у них было совсем немного. Гелиополис и Бильбаис взяли в плотную осаду, и они должны вот-вот сдаться. А потому префекту Святославу нужно возвращаться назад, в Египет.
        - Княже! - Лаврик вытянулся и раздался вширь за последний год. Кости еще не обросли пластами мышц, и он до сих пор был резким и быстрым, как лесной зверь. - Мелита покорилась нашему государю. Не сразу, правда.
        Лаврик смущенно спрятал за спину разбитый в кровь кулак. Святослав велел обойтись без кровопролития, и он старался, как мог. Только вот местные оказались ребятами на редкость упертыми, посчитав их морскими разбойниками. В этой дыре ни про какого словенского князя никто и слыхом не слыхал. Склавины - это ведь просто варвары из леса, которые воюют кривыми копьями и дубинами. Так что народ тут оказался дремучим, недоверчивым и туповатым. Он в перемены столь грандиозного масштаба просто не поверил. Жизнь тут была неспешна. Люди здесь землю пашут, коз пасут, мед собирают да рыбу ловят. А потом приплывает мытарь из Сиракуз, забирает подати, рассказывает новости за прошлый год, и эти острова вновь погружаются в сонное блаженное неведение. Пролившийся на их головы избыток новостей нужно было переваривать не один месяц. Здесь вновь воцарялась блаженная тишина римского мира, в которой главным событием года становился опорос свиньи, прибившийся штормом корабль или внезапная беременность вдовой соседки.
        - Ладно! - махнул рукой Святослав. - Нам нужно было здесь появиться, и мы здесь появились. Таков приказ самого государя. Старосту притащил?
        - Вон стоит! - Лаврик ткнул рукой в сторону измученного скорым маршем мужика с подбитым глазом, который затравленно переводил взгляд то на княжича, то на его людей, то на корабль. Он не ждал от этих людей ничего хорошего.
        - Он уже почти готов присягу принести, - продолжил Лаврик, - надо только еще пару раз ему по зубам съездить. Я нового старосту назначил, княже. Прошлый уж очень непонятливый оказался, а у меня не было времени его уговаривать.
        - Что сделали с ним? - напрягся Святослав, который давал Лаврику очень подробные инструкции.
        - Повесили на суку, - пожал плечами Лаврик. - Ты же сам сказал кровь не лить. Мы, княже, люди воинские. Приказа не рушим!
        - Да чтоб вас! - расстроился Святослав, но, подумав, махнул рукой.
        Времени у них и, правда, было очень мало. До Александрии тысяча миль, а значит, придется идти ночью. Хорошо хоть ветер теперь всегда в помощь. Государь велел изменить парусное вооружение, и корабль пойдет галсами. А ведь даже насквозь просоленные морским ветром греки не знают, что это такое. Ну, сейчас узнают…

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        Император Ираклий, оставивший южную границу, вернулся в столицу после нескольких лет отсутствия. Он поседел и осунулся от переживаний, свалившихся на его голову. Он постарел еще больше, а могучие плечи умелого бойца согнулись под гнетом невзгод. Сейчас он бы не сел на коня, как тогда, при Ниневии. А ведь прошло всего десять лет! Десять злосчастных лет, и из повелителя мира, державшего его судьбу в своем кулаке, он превратился в гонимого варварами правителя, владения которого стремительно съеживались. Они уменьшались так быстро, словно голодные волки откусывали их жадной пастью, давясь от нетерпения.
        Шестьдесят два года! Ему пошел седьмой десяток лет, и он сражается почти столько же времени, сколько себя помнит. Почти полвека он провел в походах. И эти походы источили его здоровье, словно черви. У него опухают ноги, болит голова, разрываясь изнутри кровавым туманом, и что-то в груди давит, обрывая дыхание. Только железная воля держит его сейчас. Ведь сейчас дела империи плохи, как никогда.
        Он прекрасно понимал, что Сирию ему не удержать. Арабы стремительным потоком опустошили эту провинцию, дойдя до самых стен Антиохии. Впрочем, и Антиохию ему тоже не удержать, слишком уж тяжело оборонять этот город, привольно раскинувшийся в плодородном оазисе. Следующая линия укреплений пройдет по отрогам гор Тавра, и в них империя вцепится зубами и когтями, иначе ей настанет конец. Земля между двумя хребтами станет пустыней, новым Лимесом, зоной свободной охоты, где не удержаться ни одной из сторон.
        Потеря Востока была трагедией, но потеря Египта станет катастрофой. Ведь это даже не Сирия. Это три восьмых от всех поступлений в казну, это зерно для прокорма гигантского города, это гавань, которая контролирует весь юг Средиземного моря.
        - Кипр, Крит и Сицилия теперь под ударом? - хмуро вымолвил он, оглядывая своих слуг, сверкающих золотом и пестрым разноцветьем шелковых одежд. - А потом мы потеряем Африку, Италию, Корсику и Сардинию. Я ничего не путаю?
        - Мы удержим острова, ваша царственность, - патрикий Мануил, испытанный флотоводец и воин посмел сказать свое слово, когда остальные молчали, разглядывая мозаики на полу.
        - Как? - тяжело обронил Ираклий. - Говори.
        - Мы построим флот, государь, и отобьем Александрию, - гордо выпрямился Мануил, которому в ТОЙ реальности удалось это ненадолго сделать.
        - Весь Константинополь любовался, как горят мои корабли, - горько ответил Ираклий. - Кто теперь пойдет служить на флот? Где ты найдешь столько дураков и самоубийц? Они чуть не сожгли мой дворец! Множество кораблей, плывущих по Боспору, видели пятна пожарища на его стенах. Господи боже! Варварский князек налагает штраф на римского императора за обиду! Как будто мы украли свинью из его хлева! Какой позор! Александр!
        Патрикий, который проглотил ком в горле, сделал шаг вперед и низко поклонился императору. Он не ждал ничего хорошего от этого разговора.
        - Ты не надобен нам более, - негромко сказал Ираклий. - Твои речи - пустое бахвальство. И они слишком дорого обходятся нам. Ты обещал, что устранишь угрозу с севера, а теперь мы потеряли Египет. Убирайся отсюда, бесполезный старик, и не попадайся больше мне на глаза.
        - Я знаю секрет их огня, - упрямо сжал скулы Александр. - Мы победим варваров на море, ваша царственность. А если мы победим их на море, Египет падет. Они не смогут удержать его без помощи с севера.
        - Почему ты раньше молчал? - зло зыркнул из-под бровей Ираклий. - Или ты снова врешь, чтобы выиграть время? Если ты мне солгал, то поедешь на острова следом за заговорщиками. Без рук и носа.
        - Каменное масло! - поспешно выкрикнул патрикий, облившийся холодным потом под шелком роскошной далматики. - Они его делают из каменного масла! Мои люди проследили, как в Братиславу приходят целые караваны из Дакии, и они бесследно пропадают в закрытом для всех посторонних месте. Его не продают лекари, его не добавляют в кладку, как в Персии. Его вообще больше никто не видит! Оно просто исчезает бесследно, зато из ворот выходят бронзовые кувшины, которые везут прямо в Тергестум, и грузят на корабли. Эти караваны тщательно охраняют, но однажды у телеги развалилась ось и одна бочка пролилась на землю. Зачем прятать его так строго? Потому что это именно то, что нам нужно, ваша царственность. Ничего другого здесь и быть не может!
        - Сделай мне это проклятое зелье, Александр, - устало посмотрел на него Ираклий. - Бери любых людей, делай с ними что хочешь, но изготовь мне его! А пока не изготовишь, не попадайся мне на глаза! Убирайся вон!
        - Ваша царственность! - немыслимое нарушение церемониала могло быть вызвано лишь поступлением исключительно важных новостей. - Послы от архонта Словении просят об аудиенции!
        - Кто просит? - вскинул голову Ираклий.
        - Архиепископ Братиславский Григорий, - пояснил мистик, его личный секретарь. - Прикажете, чтобы он ждал два-три месяца, пока на него снизойдет внимание вашей царственности, как обычно мы поступаем с послами варваров?
        - Тащи его сюда завтра же, - устало ответил император. - Нам сейчас не до церемоний. Наше величие истаяло, как дым. Ни к чему издеваться над столь уважаемым человеком. Уж он-то все прекрасно понимает.
        - Но… - проблеял великий препозит, евнух, в чьем ведении находился дворцовый церемониал. - Подготовить большой прием… Это невозможно сделать за один день.
        - Не будет никакого большого приема, - поморщился император. - У нас нет столько денег. Юстиниан как-то спустил миллион солидов, чтобы поразить персидских послов. Мне бы сейчас эти деньги!
        - Так как же…? - робко спросил препозит.
        - Мануил встретится с ним частным порядком, - решительно ответил Ираклий. - Если понадобится, я оставлю за собой последнее слово. Мануил - армянский князь из рода Аршакидов, магистр милитум. Вполне достаточно для посланника лесного князька. Он за меня выслушает ультиматум от варвара, и он за меня испытает всю бездну этого унижения. Я не могу себе этого позволить. Я все-таки римский император. А что касается времени… Ты прав. Принять его сразу будет неприлично. Две недели ожидания будет вполне достаточно.

* * *
        Этот трюк был стар, как мир, но все еще действовал безотказно. Варвары, или римляне с окраин империи, каковым был Григорий, вначале проводились по главной улице, что называлась Меса, Средняя. Затем они попадали на площадь Августеон, вымощенную мрамором, с колонной в центре, с вершины которой грозил варварам Юстиниан Великий. И только потом, когда пришелец будет подавлен величием дворцов знати, Консистория и цирка, куда вмещалась половина города, посла заводили в Большой Дворец и вели максимально длинным путем, из одного роскошного помещения в другое. Мрамор, порфир и мозаики были тут в таком изобилии, что любой образчик местной скульптуры смог бы украсить обиталище европейского короля. Здесь же их были тысячи. Еще Константин Великий, будучи крайне простым парнем, ограбил Рим и вывез оттуда несметное количество скульптур и колонн. И именно это великолепие обозревал Григорий, которого почтительно вели по коридорам, охраняемым напыщенными схолариями в алых плащах и с золотыми цепями на шеях.
        Бесконечный путь, утомивший владыку чередованием роскошных залов, наконец, был окончен. Покои Мануила, командующего войском, тоже поражали своим великолепием. Искуснейше выложенные мозаики были застелены шелковыми коврами, а резная мебель чередовалась с бронзовыми треножниками и статуями. Впрочем, тут было пестровато, на вкус епископа, который привык к более скромным интерьерам. Но, если бы он сказал, что не впечатлен, то это оказалось бы самым отчаянным враньем. Григорий был просто раздавлен, и теперь приходил в себя, собираясь с мыслями.
        - Преосвященный! - смуглый мужчина с крупным носом и вьющимися волосами вышел из-за стола и склонился, приняв благословение. - Какими судьбами?
        Мануил не стал говорить ни про Египет, ни про череду чудовищных поражений и Сирии. Зачем? Варвар сам пришел в средоточие власти этого мира, а значит, варвар должен о чем-то просить. Даже если он поначалу намеревался требовать.
        - Не меч я принес, но мир, - спокойно ответил епископ, перевернув евангельскую фразу. - Мой государь удовлетворен вирой, полученной за нанесенную обиду. Он не хочет дальнейшей войны. Он говорит: смиритесь! Примите урок, преподанный вам за гордыню вашу и неразумность. И я говорю: Не длите мучений людских, и прибавится вам. Молитвами пастырей господь укрепит длань василевса в его борьбе с нечестивыми агарянами.
        - Чего ты хочешь, епископ Григорий? - жестко спросил Мануил.
        Он так и не впитал привычку к столичным славословиям. Он еще помнил жизнь в горной крепости, где пахло отнюдь не благовониями из украшенной бронзовыми завитушками курильницы. Там пахло дымом очага и овечьим дерьмом. Ведь именно бесчисленные стада овец были главным сокровищем славного рода князей Аршакуни. Мануил был воином, а потому любил прямые речи.
        - Чего я хочу? - склонил голову набок Григорий. - Ты вот так хочешь вести беседу, магистр? Тогда слушай слова великого воина, а не мои, смиренного монаха. Мой государь говорит: Египет принадлежит ему по праву. Это плата за ваше преступление. Если империя соберет флот и пойдет войной, вы увидите войско у стен Константинополя. Арабы ударят с юга, а словене и болгары с севера. Ваши корабли будут потоплены огненосным флотом, а ваши воины сгинут в морских водах. Кто отобьет натиск арабов в Анатолии? Некому будет его отбить! И тогда Умар, сын аль-Хаттаба, встанет на той стороне Боспора Фракийкого, разметав ваше войско, словно дорожную пыль. Напротив же него встанет войско словен, сокрушившее европейские диоцезы империи. Восточный Рим падет, изнуренный осадой, как пал Рим западный. Гордые ромеи пойдут рабами на север и юг, а тут будут жить лишь вороны, раздувшиеся от человеческого мяса. Цитадель христианства рухнет под напором орд варваров. Мир будут поделен между двумя государями, и границей их станет море. Третьего же государя не будет более никогда. А раз так, то эти двое неминуемо пойдут войной друг
на друга и погрузят мир в хаос, боль и погибель. Миллионы сгинут в той войне, и целые страны опустеют, освободив земли для новых варваров, что выйдут из лесов и степей. Ты доволен, Мануил? Ты услышал то, что хотел? Мое сердце пастыря обливалось кровью, когда я говорил это. Но это ты вынудил меня произнести эти слова.
        - До чего же ты красиво говоришь, преосвященный, - задумчиво протянул магистр. - Я вот так не умею. И ведь не скажешь, что все твои слова означают всего лишь нож у нашего горла. Вы хотите ограбить нас, но дать нам дышать, чтобы мы воевали за вас, но вам самим более не угрожали. Хитро! Я должен переговорить с императором, и сообщу его решение. А пока будь моим гостем.
        - Да! Я совсем забыл! - невинным взглядом посмотрел на него Григорий. - Вы потеряли слишком много времени, указывая мне мое место. Гордыня - грех смертный, и за это тоже придет свое наказание. Пока я ждал приема в монастыре святого Мамаса, корабли наследника Святослава взяли остров Мелит, и я уже ничего не смогу с этим поделать. Островок крошечный, совершенно бесполезный. Для империи это и не потеря вовсе. Ты же сам знаешь, мальчишки, они такие горячие! Просто никакого сладу с ними нет. Так что Мелит и прилегающие острова тоже входят в наше будущее соглашение, магистр! И это не обсуждается!
        - Сколько, ты говоришь, войска сможет привести под стены Константинополя твой князь? - рассеянно спросил его Мануил.
        - Много, - любезно улыбнулся архиепископ. - Очень много! Болгарская орда, аварская конница из Паннонии, три полных легиона князя и словенские роды из Фракии и Греции. Тысяч сто сможем привести, я думаю. И мы будем кормить его зерном из Египта, пока вы будете умирать от голода за этими стенами. Тебе есть, чем ответить на это, магистр Мануил из рода Аршакидов?
        Архиепископ приврал как минимум вдвое, но именно сейчас император не сможет выставить и пятой части такого войска. Оно все осталось на поле у реки Ярмук.
        - Нам нужно десять лет мира, - поднял на епископа тоскливый взгляд магистр. - Именно об этом я буду просить своего государя. Но, увы, я знаю его ответ. Он никогда не пойдет на это.
        - Мы дадим пять, - ответил ему Григорий. - И я настоятельно советую принять это предложение. Вы сейчас не в том положении, чтобы торговаться. Мой государь позволит вам сохранить лицо. Просто делайте вид, что вы отказали нам, но не идите войной, иначе вам настанет конец. И еще один бесплатный совет от великого князя: сдайте Антиохию и уводите армию за горы Тавра. Город вам не удержать, но вы погубите войско, которого у вас и так уже нет.
        1 Бандофор - старший помощник капитана корабля. Капитан носил звание кентарха, сотника.
        Глава 14
        ОКТЯБРЬ 637 ГОДА. АЛЕКСАНДРИЯ. ПРОВИНЦИЯ ЕГИПЕТ ПЕРВЫЙ. ПРЕФЕКТУРА ЕГИПЕТ. ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО СЛОВЕНИЯ.
        Как и предполагалось, после падения пограничных крепостей востока оборона Египта посыпалась, словно карточный домик. Отдельные отряды ромеев еще сопротивлялись, но делали это из последних сил. Отряды египетской знати гнали их, как бешеных собак, мстя за годы грабежей и унижений. Воины хотели уйти с этой земли, но уйти было некуда. Вокруг была лишь пустыня. Вот и бились они до конца, понимая, что в плену их ждет лютая смерть. Слишком много крови на них было. Тем же, кто присягнул новому владыке, повезло больше. Они получили жалование и дали клятву, приняв свою новую службу. И теперь они зубрили наизусть воинский устав, понимая, что их солдатская жизнь изменилась безвозвратно.
        Понимали это и императорские префекты, которые с неслыханным доселе усердием припали к стопам нового повелителя, осыпав его горами подарков и взяток. Перемещение нажитого непосильным трудом снизу вверх было давней и уважаемой традицией в Империи, уходящей корнями в самую седую древность. Каково же было удивление префектов Аркадии, Египта первого и второго, обеих Фиваид и Августамник, когда новый повелитель этой земли одним движением руки, не глядя, отправил все, что они привезли, в государственную казну. Девять вельмож стояли, переминаясь с ноги на ногу, и переглядывались с немалым испугом. Они не знали, чего ожидать. Если новому правителю не нужны деньги, то что же ему нужно? Ведь нет ничего хуже, чем какая-нибудь идейная сволочь - бессеребренник, вроде патриарха Вениамина, который сидел по левую руку от нового префекта, совсем немного уступая ему высотой спинки кресла. Худое, смуглое лицо природного египтянина, словно вырезанное из темного дерева было бы обычным, если бы не глаза. Они горели фанатичным блеском, пугая до дрожи и без того встревоженных чиновников.
        По правую руку от нового префекта сидел человек, который не мог быть никем иным, кроме как императорским евнухом. Это был великий логофет Египта Стефан. Еще один мечтатель, который очень любил вкусно пожрать, но взяток не брал из принципа. К нему уже подходили с этим не раз. Причина была крайне проста. На кой черт тебе брать взятки, если ты брат самого князя и родной дядя нового правителя? Да всё вокруг и так станет твоим, стоит лишь щелкнуть пальцами. Если ему нужны деньги, он может просто засунуть руку в казну и вытащить оттуда столько, сколько нужно. Но, по слухам логофет не делал и этого, ведь он был из породы людей, которые в Империи никогда и ни при каких обстоятельствах не поднимались наверх. Слишком уж он был незлобив, прост в общении и наивен в своих мечтах. По слухам, он даже начал заботиться о крестьянах и повелел раздать зерно там, где сильно прошлась война. Ромейский чиновник заботится о земляных червях, копающихся в Нильской грязи! Это было немыслимо! Любой римлянин не отличил бы египтянина от животного. Нужно что-то построить - гнали крестьян. Нужно прочистить каналы - гнали
крестьян. Нужен камень для построек - ну вы поняли… Сколько их сдохнет на этих работах, не интересовало никого и никогда. Важен был результат. А землю найдется, кому засеять. Эти крестьяне плодились, как мыши в амбаре. Так всегда было в этой земле.
        - Те из вас, кто не запятнал себя преступлениями, - сказал, наконец Святослав, - сможет покинуть Египет. Вы оставите здесь золото и серебро, остальное свое добро можете забрать.
        - Но почему? - выкрикнул Иоанн, префект Фиваиды южной. - Это наша собственность! За что вы лишаете нас ее? Примите нашу службу, сиятельный! Мы исполним ее со всем старанием!
        - Ваше золото взято с этой земли, и оно останется здесь, - ответил высоким певучим голосом логофет. - Это кровь разоренных вами людей и умерших от голода детишек. Вам сохранили жизнь, радуйтесь этому. А служба ваша нам не требуется. У нас есть, кому занять вакантные посты.
        Да что несет этот сумасшедший? - именно этот вопрос был написан на лицах императорских чиновников, когда их не слишком вежливо выпроводили из покоев. Это выражение лица так и застыло на лицах префектов, когда их привели к кораблю, который плывет в Константинополь. Их семьи и добро выедут позже. За ними, как оказалось, уже послали…
        - Сорок тысяч семей иудеев живет в Александрии и в ее окрестностях, - патриарх Вениамин продолжил разговор, который начался перед визитом имперских чиновников. - Вы защищаете врагов Христовых, сиятельный. Зачем?
        - Таковы законы княжества, преосвященный, - спокойно ответил Святослав. - Так решил мой отец, и не мне менять его установления. Вся Ойкумена давно убедилась в его мудрости. Он видит куда дальше, чем обычные люди. Если он считает, что людям вольно верить, как хочет их душа, значит, так тому и быть.
        - Как быть с их Законом? - усмехнулся патриарх, снисходительно глядя на наивного юнца. - Они ставят свой Закон куда выше, чем законы человеческие, и никогда не отступят от этого.
        - Мы будем работать с этим, - ответил за племянника Стефан. - Не нужно большого ума, чтобы разорить и изгнать из страны тысячи искусных ювелиров, кузнецов и ткачей. Мы уже назначили встречу с главами их общины. Они хотят договориться. Я думаю, у нас это получится.
        - А димы(1)? - задал патриарх давно мучивший его вопрос. - Как быть с цирковыми партиями? Это вечный источник смуты в Империи. Грешное, бесовское зрелище возбуждает в людях все самое низменное.
        - Цирковые партии будут распущены в самое ближайшее время, - пояснил Стефан, - мы не позволим крикунам влиять на дела государства. Но взамен мы разрешим людям выбирать своих представителей, которые смогут доносить до меня или префекта свои чаяния. Если главы цирковых партий будут сопротивляться этому, то закончат свою жизнь на расчистке великого канала. Их уже предупредили.
        - А эта ваша бесовская затея! - патриарх выпучил глаза, наливаясь гневом. - Слово-то какое мерзкое! Тотализатор! Люди бьются об заклад на исход скачек, а принимают эти деньги чиновники фиска(2)! Это неслыханно!
        - Не вы ли, владыка, попросили у меня денег, чтобы привести в должный вид собор святого Марка? - спокойно спросил патриарха Святослав. - А у нас лишних денег нет. Государь выделил нам средства на первое время и дал поблажки по налогам в казну на пять лет. Мне нужно укрепить пограничные крепости, и в особенности Пелузий. Если этого не сделать, мы не удержим арабов. Мне нужно расчистить древний канал фараонов и постараться не угробить при этом половину населения страны. Мне нужно привести к покорности Ливийский Пентаполис и не разорить ту землю. Мне нужно не пустить в страну эпидемию чумы, которая неизбежно вспыхнет в разоренной войной Палестине. Что перед этими задачами какой-то там тотализатор? Люди хотят спустить деньги в выгребную яму, и они их туда спустят. Так пусть они пойдут на украшение вашей церкви.
        - На украшение церкви, говоришь? Хм… - задумался Вениамин. - Благословляю! Казна патриархии пуста. Пусть дьявольская забава послужит делу христианства. Мы посрамим нечистого, пустив эти поганые деньги на святое дело!
        - Вот и чудесно, преосвященный, вот и чудесно, - с ласковой, понимающей улыбкой посмотрел на него Стефан. - Не желаете ли откушать? Сегодня постный день, а у меня чудесные тушеные овощи. Эти специи, что везут с Сокотры, просто чудо какое-то. Вы не знакомы с моим братом, властителем той земли? Я вас обязательно познакомлю, преосвященный! Обязательно!
        - Нам нужно многое обсудить, сиятельный логофет, - остро посмотрел на Стефана патриарх. - Например, назначение епископа халкидонитов. Кто заменит нечестивца Кира?
        - Его заменит тот, кто не принял догматы монофелитского учения, преосвященный, - усмехнулся Стефан. - Сейчас именно Братислава становится центром той веры, что проповедовал святой Афанасий Александрийский и папа Лев. Константинополь погряз в этой ереси, но мы с вами не допустим ее появления здесь.
        - Несомненно, сиятельный, несомненно, - покачал головой довольный патриарх. В этом вопросе они находили полное взаимопонимание. - Учение патриарха Сергия о единой божественной энергии было безумием, но его преемники пошли еще дальше! Теперь они уже говорят о единой божественной воле в двух природах Христа! А это и вовсе ни в какие ворота не лезет! Мне недавно писал Карфагенский епископ. Он просто в ярости…
        Патриарх мог говорить на эту тему бесконечно, а потому Святослав попрощался и пошел в покои жены. Ему были скучны такие разговоры, он просто не понимал их смысла. Монофизиты, монофелиты, несториане, халкидониты… Все это было бесконечно далеко от него, и эти невероятно важные вопросы он отдал на откуп своему многоопытному дядюшке. Дела закружили его своим хороводом, и у него почти не оставалось времени для Юлдуз. А она, приученная к покорности памятью предков, просто ждала. Она не смела лезть в мужские дела, смирившись с тем, что беспокойная юность, проведенная в Братиславе закончилась навсегда. Зато жаркое пламя ее взгляда, опалившее Святослава сильнее любого огня, говорило без всяких слов. Она очень любила его, а он любил ее. Ведь это именно он выбрал ее, в нарушение всех обычаев. Юлдуз бросилась к мужу и обвила его шею. А он жадно провел по ее телу, не пропуская ни одной выпуклости. Они еще не успели наскучить друг другу, и их ночи были горячи, как огонь.
        - Потрогай! - Юлдуз взяла руку Святослава и приложила ее к своему животу. - Чувствуешь?
        - Нет! - честно признался княжич.
        - И я пока нет! - с детской непосредственностью захохотала Юлдуз. - Но я уже третий месяц не роняю кровь, муж мой. А это значит, что ты скоро станешь отцом. Матушка прислала проверенную повитуху.
        - Матушка знает в этом толк, - кивнул Святослав.
        - Эта тетка трясется надо мной так, словно я сделана из стекла, - обиженно надула губы Юлдуз. - Она запретила мне садиться на коня и ездить на охоту! Представляешь! Я же выросла в кочевье! У нас все женщины едут верхом или в телеге. Как еще можно передвигаться в степи?
        - Я скучал, - просто ответил ей Святослав, поцелуем оборвав ее жалобы.
        - Я тоже, - прошептала Юлдуз. - Поцелуй меня еще.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. ГОРОД ДЕБАЛ (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ - ТЕРРИТОРИЯ Г. КАРАЧИ, ПАКИСТАН).
        Собрать армию оказалось просто. Непросто оказалось найти такое количество кораблей, чтобы эту армию перевезти. Но эмир Сокотры Надир ибн Берислав с недавних пор пользовался в землях Йемена непререкаемым авторитетом. Многие шептались за спиной, припоминая ему рабское прошлое, но в лицо такого сказать никто не смел, зная его свирепый нрав. Многие же, наоборот, не принимали в расчет этот мелкий штрих в его биографии, зная, что это лицо его старшего брата изображено на словенском рубле, так уважаемом по всему Востоку за бесподобное качество металла и искусную чеканку. А тут еще и племянник почтенного эмира отобрал у императора Египет, окончательно превратив Надира в самого завидного жениха Йемена. Ведь у него была всего одна жена, и та на сносях. Надо ведь чтущему истинную религию мужу как-то снимать тяжесть в чреслах, ведь блуд - это грех великий для верующего мусульманина. А Надир был именно таким. Тем не менее, вторую жену он пока не брал, полагая, что и одной пока за глаза. Невысокая, тихая и послушная мужу Алия держала остров в его отсутствие железной рукой, и Надир весьма ценил это.
        Три десятка кораблей - это все, что он смог собрать в этот поход. Он убеждал, пугал и взывал к совести купцов. Ведь речь шла о священной войне. И не просто о священной войне, а о той, что прекратит нападения пиратов, окопавшихся в дельте Инда. Пять сотен воинов дал бану Химьяр, родственный ему по жене, и эти парни, непривычные к морским походам, поглядывали на волны с испугом, тот и дело шепча молитвы. Как бы то ни было, они пришли на место через три недели и с превеликим облегчением высыпали на длинный, словно кишка, полуостров Манора, что отсекал от океана глубокую бухту, так любимую здешними пиратами. Прорваться без боя в узкую, словно горлышко кувшина протоку было невозможно, но только не для Надира. Три десятка кораблей, набитые воинами, ворвались в лагуну, следуя за своим эмиром. Он, подвывая от восторга, лично сжег несколько кораблей, забросав их гранатами, а остальных обратил в бегство. Небольшой городишко, окруженный невысокими стенами, укреплением был слабым. Купцы не лезли сюда, стараясь проскочить это место побыстрее, а окрестным махараджам на пиратов - бавари было плевать. Они им не
мешали совершенно, пощипывая персидских и арабских купцов.
        Город был взят сходу. Несколько лачуг в пригороде было пущено на дрова, которые подтащили к воротам, после чего Надир, помолившись, бросил пару гранат, приведя горожан в священный ужас. Уже через час ворота сгорели, а воины эмира ворвались в Дебал, место, служившее пиратам домом несколько сотен лет.
        - Скажи мне, зять, - вопросительно посмотрел на Надира тесть и показал на толпу людей, покорно сидевших в пыли и ожидавших решения своей участи. - Этих ты тоже будешь обращать в ислам?
        - Ты заронил во мне зерно сомнения, почтенный Азиз, - Надир сложил бугрящиеся мышцами руки на груди. - Не хочешь ли ты сказать, что такие подозрительные, отмеченные всеми пороками лица не могут быть у порядочных людей?
        - Вне всякого сомнения, дорогой Надир, - важно кивнул тесть. - Вне всякого сомнения! Тут даже у баб на редкость неприятные рожи. Что уж говорить про их мужей. Я бы не хотел считать их своими братьями.
        - Тогда зачем мы будем делать им такой подарок? - развил свою мысль Надир.- Они не достойны такой великой чести. Не лучше ли будет отвезти их в ближайший порт, продать в рабство, а на вырученные деньги купить пряностей? Мы продадим пряности в Мекке и достойно вознаградим воинов, которые бились сегодня. А потом они придут домой, похвалятся добычей и эта весть разнесется по всей Аравии. В следующем году мы приведем сюда не пять сотен, а все пятнадцать. А с пятнадцатью сотнями храбрецов мы сядем в этом месте так прочно, что нас отсюда не выбьет даже махараджа Чалукьев.
        - Воистину, ты мудр, мой дорогой зять Надир! - восхитился Азиз. - Я благословляю тот миг, когда решил выдать за тебя свою дочь! Далеко ли отсюда ближайший рабский рынок?
        - До Бхригукаччха(3) рукой подать, - со знанием дела ответил Надир. - За пять дней обернемся. Кстати, дорогой тесть! А пока мы ждем специй, полученных за наших рабов, будет ли разумным терять время? У нас есть прекрасный город. Пусть он самую малость сгорел, но жить-то ведь здесь можно. Не будет ли достойным поступком лишить их добра персидских огнепоклонников, не признающих истинную веру? Они ведь так и снуют здесь. Зачем нам куда-то плыть, торговаться с индусами и рисковать в штормах? Ведь они уже это сделали за нас! Нам нужно просто взять то, что у них на борту.
        - Хм… - задумался Азиз. - Я не перестаю удивляться твоей мудрости, Надир. Несомненно, здесь дар-аль-харб, мир войны. Думаю, взять добро неверных будет добродетельным поступком, особенно если мы уплатим положенный закят с этих честно заработанных денег.
        - Тогда берем десяток кораблей, - хищно усмехнулся Надир, - грузим товар и плывем в Бхригукаччху. Там закупаем пряности и возвращаемся сюда. Я думаю, мы с пользой проведем то время, которое понадобится, чтобы дождаться попутного ветра. Мне уже нравятся эти земли, почтенный Азиз. Тут, в дельте великого Инда, живет работящий народ, который выращивает хлопок. Надо присмотреться повнимательнее к этим местам. Брат Само сказал, что купит у меня этот самый хлопок в любом количестве.
        - И я думаю, это очень хорошие люди, зять? - Азиз удовлетворенно погладил седую бороду.
        - Отличные люди, просто отличные, - закивал головой Надир. - Мы точно не станем продавать их в рабство. Зачем это делать, если можно просто забрать эту землю себе? Всю! Вместе с этими прекрасными людьми и их хлопком.
        - Пятнадцать сотен будет маловато, - ответил после раздумья Азиз.
        - Я поговорю с халифом, когда вернусь, - сказал ему Надир. - Я все равно весной поеду туда. Думаю, он мне не откажет, ведь я готов принести ему на блюде страну Синд(4).
        1 Димы - цирковые партии, болеющие за разные команды возниц. Различались по цветам и выполняли роль политических партий. Их главы, димархи, являлись одними из самых влиятельных людей в Империи.
        2 Фиск - императорское казначейство в римской империи.
        3 Современный Бхаруч, штат Гуджарат. В римских источниках назывался Барбарикон. Один из основных портов Индии для торговли с западом.
        4 Провинция Синд, Пакистан. Включает в себя низовья Инда.
        Глава 15
        НОЯБРЬ 637 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Какое наслаждение, когда можно просто почесать ногу, спрятанную в плотной повязке много недель. Самослав, оглянувшись украдкой, пнул ненавистный гипс, снятый только что Ильей, и аккуратно встал на ногу. Больно! Нога отвыкла от нагрузки, и он просто постоял, заново привыкая к тяжести тела.
        - Ничего, расхожусь, - буркнул он, отмечая, что боль была тупая и далекая, словно нога все же не отказывалась работать, как раньше. - Сколько дел накопилось!
        А дел и, правда, было по горло. Не привычен был народ к тому, что князь, король или герцог сидит где-то далеко. Он должен быть рядом, а они имели право высказать ему свои чаяния. И показаться перед людьми в немощном виде тоже нельзя, потому как князь - это воин, защитник. А если он воевать не может, то какой же он князь. У данов вон до сих пор удалой молодец может вызов ярлу бросить, в поединке убить и место его занять. Конунг Эйнар, хоть и был уже стар, пару лет назад такого горлопана прирезал. Но, говоря откровенно, помог ему новгородский доспех, который соискатель высокого звания пробить не смог, как ни пытался. Тем не менее, владыка южной Дании, что раскинулась от моря до моря, издал указ, что таких смутьянов теперь нужно хватать и побивать смертно, ибо нечего!
        - Само, я так рада! - Мария впорхнула в его покои и присела в поклоне. - Ты уже ходишь! Может быть, мы с тобой сходим в театр? Скоро премьера.
        - Что дают? - спросил князь, который тягой к театру не отличался и в прошлой жизни. А ужимки местных лицедеев и вовсе вызывали у него одну лишь зевоту.
        - «Клад» Тита Макция Плавта, - охотно пояснила Мария. - Это комедия вроде бы. Ну, пойдем! Ну, пожалуйста! Неприлично нам с Людмилой вдвоем в театр ехать, словно мы вдовы какие! И Владимир тоже хочет пойти!
        - Они уже приехали из кочевья? Это хорошо! - кивнул князь. - Позови-ка мне этих сорванцов. Я спрашивал, у них там вроде бы все хорошо сложилось.
        - Да, - легкомысленно махнула рукой Мария. - Были небольшие сложности, но они сами разобрались с ними. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.

* * *
        ПОЛГОДА НАЗАД. ПАННОНСКАЯ СТЕПЬ.
        Изумрудное разнотравье апреля вернуло в степь жизнь, замершую было на зиму. Время, когда кони пробивали для баранов дорогу и ледяной наст, закрывающий убогую жухлую траву, прошло. Солнышко уже давно слизнуло последний снег, спрятавшийся в оврагах, и уже вовсю дарило тепло настрадавшимся за зиму людям. Тут, в степи, совсем не то, что в Братиславе, у теплой печки. В здешних пустошах злые вьюги каждую зиму забирают жизни стариков и малых детей как дань старым богам. Не спастись от них никак, нужно только ждать.
        Но вот зима отступила, и мелкие речушки с хрустом сломали истончившийся до прозрачной синевы лед. Они потащили его к Дунаю-батюшке, торопясь влиться в его студеные воды. Потащил тот лед вмерзший в него осот и камыш, безжалостно выдирая корни, прочищая речное дно и давая дорогу родникам, пробивающимся снизу, из тверди земной.
        Повеселел и скот. Конские бока снова стали наливаться сытостью и лоском, а шкура начала блестеть, словно смазанная маслом. Не отставали и бараны, спешно обрастающие руном к первой в этом году стрижке. Полтора десятилетия всего прошло, как закончились войны в степи, и уже каждый ручей и каждая балка, где росла добрая трава, знали своего хозяина. Тесно становилось в степи, да еще и ужиматься приходилось, когда княжьи люди делали шаг из лесных весей на степной простор. Кочевым родам тоже нужно было зерно, и они, скрепя сердце, пускали на родовые земли землепашцев, отдававших зерно в счет аренды. Степная земля жирна, как масло. Не сравнить с той, что была на месте сведенного леса. Она здесь со времен Аттилы плугом не тронута, а потому урожаи давала такие, что ханы мелких родов, стыдливо пряча глаза, переставали кочевать вместе со своими стадами, садясь на землю. Они рубили себе богатые дома, презрев шатры предков. На пастбища теперь шли старики и мальчишки-помощники, которые, войдя в положенный возраст, подряжались на княжескую службу. Кто гонцом в Почтовый приказ, кто в легкую конницу. К двадцати
годам такой всадник мог уже побывать и в земле ляхов, и в Далмации, и даже за Карпатами, где местные племена тащили полон на продажу, меняя своих соседей на соль и железо.
        А вот хан Шеба терпеть не мог затхлую духоту словенских изб. Он жил в доме лишь зимой, как делал его отец и дед, но весной разбивал шатер, вдыхая полной грудью наполненный травяными ароматами воздух. Княжеские сыновья, что поселились у него пару месяцев назад, поначалу вызывали здесь лишь улыбку. Они не знали, как развести огонь в очаге. Они не умели успокоить коня, да и скакали верхом так, что сыновья самого Шебы только за бока хватались от смеха. И лишь в одном они не уступали людям степи. Они никогда не прощали обиды…
        - Кто урод? Я урод? - десятилетний сын хана, который безмерно гордился своим благородным, сдавленным в младенчестве черепом, кинулся на Кия с кулаками. Они только что спокойно бросали камни в горшок, но чего-то не поделили в процессе этой незатейливой игры.
        - А ты! А ты! - пыхтел он, нанося удары по мелкому, но верткому мальчишке. - А ты девка! Понял?
        Это было очень обидно. Кий, который лицом удался в мать-богиню, даже побагровел от злости. Он ненавидел, когда его называли так, намекая, что мужчине не пристало иметь лицо, тонкостью черт напоминавшее неизвестного здесь Аполлона, чья статуя стояла в отцовском дворце. Одно время даже слухи ходили, что княгиня согрешила с каменным богом, и статую ту убрали куда-то в чулан, с глаз долой. Дурным, как деревянная табуретка, служанкам, видимо, не о чем было больше языки почесать.
        Три года разницы - это очень много, но княжича учили лучшие бойцы. Учил его и сам отец, и науку ту мальчишка постигал легко и охотно, проваливаясь в кураж драки с головой. Десятилетний ханский сын по сравнению с ним был увальнем, а потому пропустил хлесткий удар ногой под колено и рухнул на землю, закрывая голову от множества коротких и точных ударов.
        - Девка? Это я девка? На! Получи! - хрипел Кий, потчуя того острыми кулаками. Он так увлекся, что не заметил, как к его противнику подбежали другие мальчишки, которые городских задавак тоже не сильно жаловали. Тут уже ему пришлось туго, и удары посыпались на него со всех сторон.
        - Убью, суки косоглазые! - Владимир, вырвав из земли кол, к которому крепился войлок юрты, понесся на тех, кто колотил его брата.
        - Ты чего лезешь? - заорали те на него. - Положи палку, дурень, не то и тебе сейчас всыплем! Он нашего брата уродом назвал!
        - Да потому что вы уроды и есть! В зеркало посмотритесь! - сплюнул Владимир и ударил колом ближайшего к нему пацана. В завязавшейся драке и ему изрядно досталось, и вскоре он стоял спиной к спине с Кием, подняв руки в бойцовской стойке. Кол у него отняли и отбросили в сторону, и теперь их окружили, примеряясь, как бы ударить половчее.
        - Ты же сам дрался с ним вчера! - не могли понять сыновья Шебы. - Чего приперся тогда?
        - Это мой брат! Понял? - дерзко посмотрел на них Владимир. - Только я его бить могу!
        - Пошел ты, Вовка! - прошлепал Кий разбитыми в оладьи губами. - Разберемся с этими пастухами, я тебе сам бока намну!
        - Давай завтра! - прикинул их шансы Владимир. Он рос на редкость рассудительным парнем. - Сегодня мы с тобой подраться уже не сможем…
        Так оно и вышло. Вечером, ворочаясь на жесткой кошме, братья выбирали позу, в которой отбитые бока болели бы не так сильно. Чернильная безлунная темнота упала на степное кочевье, примирив мальчишек. Завтра степняки снова будут играть с ними, как обычно, пока, обогнав в скачке кого-нибудь из детей кагана Святослава, снова не нарвутся на обидное слово. Или пока сами не скажут такое им самим, когда те лихо истыкают метательными ножами ростовую мишень, посрамив при всех ханских сыновей.
        - Давай мириться, - предложил Владимир. - Иначе косоглазые нас тут затопчут.
        - До осени, - согласился Кий. - Дома все равно не удержусь, поколочу тебя.
        - Я тебя сам поколочу, - пробормотал Владимир, прижимаясь к теплой спине старшего брата. Тут было довольно холодно по утрам, и ветер тайком пробирался под полог юрты, кусая ребят за голые пятки, торчавшие из-под кошмы.
        - Давай ножами поменяемся, - предложил вдруг Кий. - Ты мой давно хотел, я знаю.
        - Давай, - ответил Владимир, понимая, что подраться с братом ему все еще хочется, но прежняя непроходящая обида куда-то ушла. Он больше не злился на него, понемногу растворяя в себе те капли яда, что пролила когда-то в его душу хитроумная мать. - А лучше давай с Кульпой и Юруком поменяемся. И на крови клятву побратимскую дадим. Не такие уж они и уроды, и поуродливей видели. И дерутся знатно.
        - Давай, - согласился Кий. - Завтра так и сделаем. А хорошо мы им все-таки сегодня дали! Да, брат?

* * *
        - Я правильно понимаю, что вас в кочевье хорошо приняли? - спросил Самослав у сыновей, подозрительно разглядывая похожих на юных волчат мальчишек.
        Они смотрели дерзко и зло, напоминая ухватками детей мораванских полукровок, которых с раннего детства готовили к битве в тяжелом доспехе. Великой честью для человека степи было служить в том полку, и брали туда далеко не всех. Но те, кого брали, сразу же становились белой костью, военной элитой молодого княжества.
        - Как родных приняли, отец, - кивнул семилетний Кий, которому в кочевье оставалось провести всего лишь одно лето. Военное училище уже ждало его с нетерпением. - Мы с ханскими сыновьями побратимами стали.
        - Не деретесь тут? - подозрительность все еще не отпускала князя.
        - Не без этого, - рассудительно ответил Владимир. - Кулаки-то чешутся.
        - С завтрашнего дня начнете с легким мечом работать, - вздохнул Самослав, понимая, что молодую дурь нужно куда-то выпускать. - Но только если оценки будут не ниже четверки.
        - Я тебе навешаю! - многообещающе посмотрел на брата Владимир.
        - Ха, навешает он! - усмехнулся Кий. - Сначала четверку получи, дурень.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. АЛЕКСАНДРИЯ.
        Очередь к великому логофету Египта приходилось занимать загодя. Стефан не отказывал никому, и попасть к нему было непросто. Он принимал раз в неделю, по пятницам, потому что суббота была священным днем для иудеев, а воскресенье - для христиан всех конфессий. Любой перекос в чью-то сторону тут же порождал ревность и недовольство буйного населения великого города, держать которое в узде было весьма непростой задачей. Именно этим и занимался Стефан, совмещая в одном лице должности главы правительства и градоначальника Александрии.
        Юный княжич был сейчас далеко. Он сначала уехал в Пелузий, который должны были в кратчайшие сроки превратить в первоклассную крепость, а затем - в Гелиополь, Бильбаис и Вавилон. С ним же поехали и советники, приставленные отцом. Они долго и тщательно допрашивали Сигурда, единственного во всем словенском войске, кто воевал с арабами. Оборону здесь будут готовить именно для борьбы с этим мобильным, стойким и бесстрашным врагом. И главным в этой обороне станет распределение войск, готовых подойти на выручку, и припасы, которых в каждом городе должно будет хватить как минимум на полгода осады. Впервые за много лет из гавани Александрии корабли с зерном не пойдут в столицу мира. Вся пшеница останется здесь, в Египте, где будут созданы запасы на случай голодных лет. Это было категорическое требование Стефана, который изучил отчетность за последние годы и выяснил, что вывоз зерна был всегда примерно одинаков, в то время как сбор его отличался весьма и весьма сильно. И эта несообразность приводила к тому, что в неурожайный год десятки тысяч людей просто умирали от голода, в то время как огромные баржи
везли плод их труда на север, чтобы кормить ненасытную константинопольскую чернь.
        Стальная башня, которой казался Сигурд просителям, пугала горожан до дрожи. Наивный же дан, для которого все это было забавной игрой, наслаждался их страхом, иногда издавая негромкий рык из-под клыкастой маски. Ему было ужасно весело, ведь сегодня двое даже за сердце схватились прямо у двери и отправились домой, позабыв, зачем пришли. Да, эта пятница, определенно, удалась.
        Хотя нет! Сегодня прием был только до обеда. Ведь сегодня скачки! А это значит, что весь город бросит работу и пойдет на ипподром. Сегодня купец закроет лавку, кузнец потушит горн, а горшечник остановит свой круг до завтрашнего дня. Народ повалит за городскую стену, в цирк, где за словенский грош купит себе право на созерцание любимого зрелища. Словенской монеты было еще немного, но она понемногу вытесняла корявое имперское серебро и медь, уродство которых уже смешило честной народ. Многолетняя борьба с язычеством привела к тому, что навыки резчиков старого Рима были утеряны прочно, и восстанавливались с большим трудом. А еще здесь ввели тотализатор! Горожане делали ставки, удивляясь его мудреной системе. Но, как это всегда и бывает, жадность и глупость не имеют границ, а потому многие, поставив копейку на дохлую клячу, мечтали выиграть целый рубль.
        Полторы тысячи локтей в длину было поле, где велись гонки. Каменная чаша, построенная еще первыми Птолемеями, служила городу верой и правдой сотни лет, то и дело страдая от многочисленных землетрясений и войн. Впрочем, ипподром всегда восстанавливали. Его просто не могли не восстановить, иначе гнев горожан будет таким, что землетрясение показалось бы властям легкой щекоткой. Десятки тысяч человек могли сидеть здесь одновременно. Они поедали устриц, жареные бобы, пирожки и прочую снедь, запивая все это кислым вином. Но если раньше тут наблюдали за гонками колесниц, то теперь главным номером программы были скачки всадников, на которых и делались основные ставки. Это было непривычно, это было ново, и это всем понравилось. И если еще недавно партии «синих» и «зеленых» болели за свои колесничих, то теперь, когда на поле выходил десяток всадников сразу, наступала легкая растерянность. За кого болеть? Ответ был очевиден. Болели за тех, на кого поставили деньги. И это простое решение стало разрушительным для партий болельщиков, которые служили ударной силой при любом мятеже.
        - Слушать меня все! - известный всему городу Сигурд Ужас Авар подошел к огромному бронзовому раструбу, в который кричали глашатаи.
        Он выпросил как-то раз это право у Стефана, и теперь скачки невозможно было представить без его вступительной речи, которую горожане слушали с плохо скрываемым восторгом. Сигурд командовал двумя сотнями данов и нубийцев, которые поддерживали порядок на стадионе. Вечные беспорядки так ему надоели, что теперь скачки начинались с его угроз, в разнообразии которых он никогда не повторялся. Дело доходило до того, что горожане уже начали делать ставки на то, какую именно кару он пообещает сегодня нарушителям общественного спокойствия.
        - Я Сигурд Ужас Авар! Я командовать парнями, который охранять покой тут. Кто буянить и драться, я ловить и ломать четыре конечность! Или больше! Понимать меня? Кто в драке достать нож, я крокодил кормить этот дурак! Я предупредить всех! Вести себя прилично есть, иначе голова отрывать и в задница засунуть!
        Речь дана, которому греческий язык не давался совершенно, привела публику в экстаз. По рядам пошла волна, в которой счастливцы, поставившие на переломы конечностей и кормежку крокодилов, получили от соседей по паре грошей. Впрочем, это была разминка. Сегодня будет три заезда. На арену выехали пять болгарских всадников и пять черных, как смоль нубийцев, чью легкую конницу наняли недавно на службу. Стадион взревел от восторга. Всех всадников знали поименно, и половина города сжала в кулаке кусочки папируса с печатью, полученные от чиновников государственного казначейства, которые изнемогали сейчас, пересчитывая горы меди и серебра. Им еще предстоит выдавать выигрыши. Ставки на гонки колесниц больше не принимались, а потому интерес к ним постепенно угасал.
        - Дядя Стефан, - невинно захлопала ресницами Юлдуз, которая сидела в ложе вместе с великим логофетом. Она была женой правителя Египта, почти богиней, но от этого живости в княжне не убавилось ни на волос. - А можно я, когда ребенка рожу, тоже в скачках буду участвовать?
        - Разумеется, нет, моя дорогая! - посмотрел на нее шокированный Стефан. - Нельзя! Об этом и речи быть не может!
        - Конечно, дядюшка, - послушно ответила Юлдуз, скромно опустив сверкнувшие какой-то шкодливой мыслью глаза. - Как скажешь! Я же просто спросила. Неужели и спросить нельзя?
        Глава 16
        ФЕВРАЛЬ 638 ГОДА. ЕГИПЕТСКОЕ ПОГРАНИЧЬЕ.
        Время Перет, время всходов. Время, когда крестьяне, не разгибая спины, трудятся на своих полях. Там жирный плодородный ил заполнил земляные клетки, которые задерживают воду после разлива. Влага уходит в землю, напитывая ее до предела, а ту воду, что осталась, крестьяне с помощью шадуфа, кожаного ведра, привязанного к высокому шесту с противовесом, перекачивают выше, туда, где росли сады и огороды. Так было заведено тысячи лет назад, и абсолютно всё в Египте подчинялось этому несложному ритму. Жара и сушь - высокая вода - зеленая трава и урожай - жара и сушь. И так бесконечно. Не успел что-то сделать, поленился или попросту заболел - тебе конец. Ты умрешь с голоду. Такова была суровая правда жизни в этой земле, зажатой между двумя пустынями.
        Святослав почти все время был в пути. Вавилон, Гелиополь, Пелузий, Бубастис… У Бубастиса начинался засыпанный песками канал фараонов, восстановленный римскими императорами полтысячи лет назад. Они сместили его начало к северу и выложили дно тесаным камнем. Сто двадцать миль до Горьких Озер, а потом совсем немного до Красного Моря, где когда-то стоял порт Арсиноя, заброшенный так надежно, что никто из живущих не смог бы показать его руин. Для чего был нужен канал именно сейчас? Ответ оказался прост. Пересохший рукав Нила, который арабы называли вади Тумилат, и был старым руслом канала. Именно по его сухому дну шли караваны из Аравии, и именно по нему арабы вторгнутся в Египет, если возьмут Пелузий. Это был единственный знакомый им путь, и они совершенно точно пойдут здесь. Но сначала им нужно взять город, который тысячи лет служил ключом к Египту.
        - Крепость полное дерьмо, княжич, - в сердцах сказал Войцех, который уже в который раз исследовал окрестности Пелузия. - Река тут поганая. Болото, а не река. Порт далеко, наполовину песком затянут. Ни еду подвезти, ни людей. Как прыщ в чистом поле стоит. С питьевой водой беда, кипятить не на чем. Леса тут не видать. Зерна рядом мало растят, один лён. Захочешь хуже сделать, так еще постараться придется. То ли дело наш государь Новгород строил. Если бы франки тогда стену не подкопали, хрен бы они в город вошли. Мы бы там хоть сто лет сидеть могли. Мудр твой отец, княжич. Не чета тому дурню, который Пелузий этот построил. Гарнизон тут точно сдохнет. Либо от голода, либо от жажды, либо от поноса.
        - Город старый, Войцех, - примирительно сказал Святослав. - Тут раньше совсем по-другому было. Нил пересыхает понемногу. Раньше Пелузий на берегу моря стоял. А теперь песка столько рекой принесло, что до порта полчаса пешком идти.
        - Длинной осады этот город не выдержит, - дал свое заключение многоопытный воин, который был еще из первого набора, дослужившись за пятнадцать лет до командира тагмы. - Город потеряем, и людей понапрасну положим. Я специально у Стефана спрашивал. Город этот брали все, кому не лень, и я теперь понимаю, почему.
        - Значит, надо сделать так, чтобы не было длинной осады, Войцех, - поморщился Святослав, который, скрепя сердце, со своим советником согласился. Город укрепим, ворота заменим, заполним амбары и поставим фильтры для воды. Отец чертежи из Братиславы прислал. Песок, галька и толченый уголь. Из Далмации лес везут. Пересидят какое-то время.
        - «Тысяча порезов», - сказал Войцех после раздумья. - Иначе много людей потеряем.
        - Согласен, - ответил после раздумья Святослав. - Сколько нубийцев пришло наниматься?
        - Три сотни конных, - ответил Войцех. - Легкие, без доспеха. Как конные лучники - так себе, слабее болгар, но на копьях злы. Не уступят арабам.
        - И то хлеб, - вздохнул Святослав. - С бедуинами на Синае связь налажена?
        - Старейшинам подарки передали, - кивнул Войцех. - Предупредили, что те роды, которые своих людей арабам в помощь дадут, найдем и истребим под корень, даже если они к Бахрейну откочуют потом. А того, кто о войске предупредит, озолотим. В смысле, пятьдесят верблюдов подарим.
        - И что они? - заинтересовался Святослав.
        - Да ждут, не дождутся теперь, когда на нас арабы войной пойдут, - сплюнул Войцех. - Каждой сволочи в этих песках лестно полсотни верблюдов получить. Они в спину своим не ударят, конечно, но обещали не помогать. И то немало.
        Стены из обожженной глины, как и все постройки в Египте, поднимались на высоту в пятнадцать локтей. По лестнице не взобраться, да арабы и не станут этого делать. Этот город всегда брали осадой, заставляя изнуренный голодом гарнизон выйти на битву. Впрочем, бывали и более курьезные ситуации, когда фараон Псамметих потерял Пелузий, а потом и страну вслед за ним. В тот день персы пошли в бой, выставив перед собой котов и прочую священную для египтян живность. Те, побоявшись ранить священных животных, ту битву проиграли вчистую, а Египет на сотни лет попал под власть Ахеменидов.
        - Баллисты на башнях когда установят? - спросил Святослав, объезжая по кругу не слишком уж большой городок.
        - Площадки пока выкладывают, - пояснил Войцех. - Через пару недель начнем монтаж. Мастера из Тергестума позавчера приплыли. Они баллисты в разобранном виде привезли и запас жил к ним. Местных подрядили, они камни таскают и подгоняют под вес. Двух фунтов вполне достаточно.
        - Предупреди горожан, Войцех, что им уйти из города придется, - сказал Святослав. - Чтобы к осаде ни души из мирных тут не было. Я приказ дам, их в Танисе и Аварисе разместят.
        - Надолго они уйдут?
        - Навсегда! Этот город будет простой пограничной крепостью.
        - Вой поднимется, государь, - неохотно ответил Войцех. - Не захотят люди свои дома бросать.
        - Кормить никого не станем, - отрезал княжич. - Мы еще не знаем, сколько народу арабы с собой приведут. Если тысячи четыре - это еще полбеды. А если они приведут десять? Кровью ведь умоемся! Если арабы пройдут дальше Пелузия, Войцех, то через год мы их у стен Александрии встречать будем.
        - А что с городком Ринокурра(1) делать, княже? - спросил Войцех. - Я только что оттуда приехал.
        - Твое мнение? - спросил Святослав, зная про крошечный городок, который был ближе к Газе, чем к Пезузию. И, тем не менее, это читалось территорией Египта.
        - Стены срыть, дома сжечь, людей выселить, - резко ответил командир тагмы.
        - Отличная мысль, - одобрительно кивнул Святослав. - Приступайте.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. МЕДИНА.
        Улицы Медины были пусты. Закатная молитва прошла, и добрые мусульмане сидели по своим домам, готовясь отойти ко сну. Медина теперь была тиха и скучна, и лишь многочисленные караваны купцов, снующих от Дамаска до Йемена, оживляли ее дороги. Армия мусульман пробила коридор на север. Туда, куда раньше арабы, обираемые императорскими мытарями, почти не ходили. Совсем недавно пал Ктесифон, столица Персии, в которой проживало четыреста тысяч человек, и Аравию захлестнул поток золота и серебра. Девятьсот миллионов дирхемов было взято там, и эта неслыханная добыча обогатила воинов и знать.
        Солнце еще не повернуло на лето, и Надир наслаждался непривычной прохладой, которой на своей Сокотре почти и не видел. Тот парень, Коста, с которым они ходили в Индию, привез сообщение от брата Само. И теперь Надир тщательно подбирал слова, чтобы сказать не больше и не меньше, чем нужно. Ведь Халиф Умар только притворяется простым парнем. Он был умен и проницателен, хоть и чрезмерно суров.
        - Входи, Надир! - халиф задул один огарок свечи и зажег другой, приведя эмира Сокотры в такое недоумение, что он сбился с заготовленной речи.
        - Э… - промычал Надир, несказанно удивившись увиденному. - А зачем ты, великий, это делаешь?
        - То была свеча, купленная на деньги уммы, - спокойно пояснил Умар, - и ее я зажигаю, когда занимаюсь делами государства. Но когда пришел ты, я собирался заняться своими собственными делами, а значит и свечу зажег свою собственную. Что же тут непонятного?(2)
        Удивление, написанное на лице Надира, яснее ясного говорило о том, что в этой ситуации ему было непонятно абсолютно все. Но он сдержался и перешел к разговору, ради которого и приехал в такую даль.
        - Великий, - начал он.- Волей Аллаха мы взяли город Дебал, что недалеко от устья Инда. В тех водах теперь тоже поубавится пиратов. Торговля для наших купцов станет куда проще.
        - Это хорошо, - одобрительно погладил бороду халиф. - Что ты будешь делать с этим городом?
        - Я думаю, великий, будет правильно, если земли дар аль-харб превратятся в земли дар аль-ислам, - почтительно ответил Надир.
        - Это очень далеко, - ответил, подумав халиф. - У нас нет пока сил на войну в тех землях.
        - Я сам поведу ту войну, великий, - склонил голову Надир. - Она не только приведет нас к великой цели, но и будет довольно прибыльной. Страна Синд очень богата, и граничит с Персией, которую сейчас завоевывают наши воины. Они пойдут на восток, а мы пойдем им навстречу. А это значит, что когда-нибудь мы встретимся с ними, раздавив шахиншаха, словно орех между двумя камнями.
        - Это великая цель, - задумался Умар. - Я не могу противиться тому, кто несет свет истинной веры, но мы не можем распылять наши силы. Война с персами займет еще не один год. Еще не добит император ромеев. Еще не взята Кесария, и несколько крепостей с Сирии. У нас множество дел прямо под носом. Ты хочешь завоевать Синд, Амр тянет меня в Египет. Он утверждает, что возьмет его, потому что знает там каждую тропу. Он водил туда караваны лет двадцать подряд. Я запретил ему думать об этом, но он всё равно не унимается(3). Египет захватил твой старший брат, а он великий воин, хоть и не принял еще ислам. По моим сведениям, его наследник спешно укрепляет города и нанимает воинов. Нет, я не буду слушать Амра. У него помутился разум. Эта война не пойдет на пользу нашему делу.
        - Я кину клич в Йемене и Бахрейне, великий, - вновь просительно посмотрел на него Надир. - Я возьму несколько городов в дельте Инда, я укреплю там власть ислама и обогащу умму податями от торговли. Я уже построил мечеть на Сокотре на эти деньги. Я привел целую суму серебра, которую прошу потратить на строительство мечети в Иерусалиме. И я полностью согласен с тобой, великий. Поход в Египет - глупость. Египет многолюден, а его воины - отважны и умелы. Мы просто погубим там множество мусульман, не добившись успеха. Страна Синд разбита на небольшие княжества, а значит, покорить ее будет гораздо легче. Да и война против язычников, поклоняющихся многоруким статуям - куда более важное дело, чем война против тех, кто верит в единого с нами бога. Они считают своим пророком распятого Ису, мы же - Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует. Они заблуждаются в своей вере, но это вовсе не преступление. А вот в Индии - совсем другое дело. Ведь Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, заповедал, что удел язычника - либо принять ислам, либо умереть. Так позволь мне начать священную войну в тех
землях.
        - Я не могу запретить тебе творить благое дело, Надир, - задумчиво ответил халиф. - Ведь все, что ты сказал - истина до последнего слова. Огнепоклонники персы - вот самая важная цель сейчас. И любителей многоруких демонов мы приведем к покорности, когда настанет время и будет на то благословение Аллаха. Воины получат добычу, казна уммы - положенный закят, а земли праведных прирастут. Я не вижу изъяна в твоем предложении, Надир, но помочь тебе не смогу. У меня нет лишних людей для такого похода. Если ты считаешь, что справишься с этим, я дам тебе свое позволение. Ты сам наймешь воинов, и сам поведешь эту войну.
        - Раз я сам поведу эту войну, величайший, - склонил голову Надир, - не будет ли дерзостью с моей стороны закрепить пост наместника тех земель за мной и моими потомками?
        - Не будет, - ответил Умар. - Я дам тебе свиток со своей печатью, чтобы вожди племен прислушались к твоим словам. Ты не так алчен, как наша знать, и это весьма отрадно. Ты носишь скромные одежды, ты не усыпан камнями с головы до ног, и жертвуешь больше, чем требует закон. Я думаю, ты принесешь той земле больше пользы, чем Халид или Муавия, которые не знают удержи в накоплении богатств. У этих воинов золото уже перестало помещаться в сундуки. Ты не похож на них, Надир. Я был бы счастлив, если бы все мусульмане были такими, как ты.
        - Спасибо тебе, великий! - вновь склонился в поклоне Надир и выкатился на свежий воздух, пока халиф не передумал.
        - Стой! - услышал он голос халифа. - Ты объедешь племена Бахрейна и Ямамы, а потом вернешься сюда. Ты возьмешь с собой муэдзина Билала и отправишься в Палестину. Он отвезет мое послание, и ему может понадобиться помощь. Я доверяю тебе, как себе самому, Надир.
        - Нет, ну до чего с ним бывает сложно, все-таки, - бурчал себе под нос Надир, когда вдохнул вечерний воздух. - Воистину, святой человек! Совсем не такой, как все мы, грешники. Когда поеду к вождям племен, не забыть бы переодеться в шелковый халат, надеть перстни и золотой пояс. Иначе не поймут ведь. И ведь и предупредить никого нельзя, что скоро чума придет. Как представлю этот разговор:
        - Величайший! Мой старший брат, языческий колдун, предсказал, что в Палестину придет чума. Бр-р! Да я ни за что на свете не скажу подобное халифу мусульман! Я еще не выжил из ума!

* * *
        МЕСЯЦЕМ ПОЗЖЕ. МАРТ 638. ОКРЕСТНОСТИ МОНЕМВАСИИ. ПОБЕРЕЖЬЕ ПЕЛОПОНЕСА.
        - Так как, говоришь, тебя зовут? - Лаврик, вытирая от крови тяжелую кривую саблю, смотрел на константинопольского купца, которого только-только начало трясти крупной дрожью, хотя всё уже давно закончилось. Купец храбро бился с пиратами, атаковавшими его корабль на лодках-однодеревках, но вот после боя что-то сомлел, поймав откат.
        - Евлогий, господин! - простучал зубами купец. - Я страховку в Тергестуме купил, потому-то у меня флаг был на мачте. Я бы иначе не посмел… Я как «Владыку морей» углядел, то чуть ума от радости не лишился. Я еще в Константинополе корабль этот видел… Тогда тоже чуть ума не лишился… Правда, тогда радоваться совсем нечему было… Простите, господин… Вспомнилось что-то не к месту.
        - А тебя как зовут? - Лаврик кончиком сабли поднял подбородок словена, который стоял на коленях со связанными руками.
        - Хлуд, - недобро зыркнул тот из-под мохнатых бровей, но смелого взгляда не отвел.
        - Вам же, баранам тупоумным, сказано было, что корабли с флагом, где звезда нарисована, под защитой великого князя находятся! Знаешь об этом? - ласково, но одновременно как-то очень зло и страшно, сказал ему Лаврик, отчего могучего мужика мороз по коже продрал.
        - Мы вольный народ, сопляк, - хмуро ответил тот. - Нам твой князь не указ.
        - Понятно, - кивнул Лаврик. - У нас еще один храбрец. Туга! - крикнул Лаврик.
        - Да, пан бандофор! - возник рядом однокашник по сотне.
        - Готовь сотню на высадку! - резко скомандовал Лаврик. - Деревню сжечь, лодки порубить, пленных повесить, баб с детьми с земли согнать. Скажи, если увидим их тут еще раз, или если тела с виселицы снимут, вернемся и покараем.
        - Есть! - Туга, который мгновенно для его лет дослужился до сотника морской пехоты, испарился, а двое парней прихватили незадачливого пирата, не осознавшего пока новых реалий, наступивших в этой части Эгейского моря.
        - До дома-то дойдешь? - спросил Лаврик, критически осматривая купеческий хеландий. Кораблик вроде бы был цел.
        - Дойду, господин, храни вас господь! - купца все еще потряхивало, но уже отпускало помаленьку, отчего голова его сама собой поворачивалась к берегу, где княжеские воины сноровисто сколачивали виселицу, далеко не первую за этот сезон. Девять штук больших кованых гвоздей на каждую виселицу уходило. Немалая ценность в этих нищих местах. Но великий князь повелел на наглядную агитацию средств не жалеть, а потому словенам, осевшим вдоль побережья, передали, что если хоть один гвоздь пропадет, то их будут на бесплатные колья сажать, причем затупив их предварительно, чтобы наказанный успел осознать перед смертью всю тяжесть своего проступка.
        Пляжи южного Пелопоннеса, густо заселенного племенами езеритов и милингов, были уставлены такими украшениями. С владыками родов княжеские люди уже провели беседы, но вняли увещеваниям далеко не все. Вольный народ, непонятливый, что с них взять. Теперь вот купеческие корабли поближе к берегу подплывают иногда, чтобы полюбоваться, как словенский князь свои обязательства выполняет.
        - Бывай! - махнул рукой Лаврик, и купец с превеликим облегчением перебрался на свой корабль, где уцелевшие матросы уже были готовы поднять паруса. Сразу же, как только повесят Хлуда, убившего двоих их товарищей. Пропустить это волнующее зрелище они не могли.
        К вечеру все было кончено, и «Владыка Морей» отправился на восток, чтобы потом повернуть на юг вдоль берега Сирии. У него было еще одно важнейшее дело. Он должен попасть в Газу и патрулировать тамошние воды, пока не получит предсказанные великим князем вести. И распоряжения кентарх Болли Эйнарсон получил самые престранные. Удивительные распоряжения. Он должен стоять на рейде, не подпуская к кораблю ни одну местную сволочь, и не сходя на берег. И только тогда, когда он узнает, что в Палестину пришла эпидемия чумы, он должен отплыть в Пелузий, а затем в Александрию, где и начнется непонятное ему действо под названием «карантин».
        1 Ринокурра - современный Эль-Ариш, Египет.
        2 Каноничная история из жизни халифа Умара, которая как нельзя лучше описывает характер этого удивительного человека.
        3 Халиф Умар был изначально против похода в Египет, считая, что завоевание Персии важнее. Амр ибн аль-Ас пошел туда на свой страх и риск.
        Глава 17
        АПРЕЛЬ 638 ГОДА. АЛЕКСАНДРИЯ.
        «Владыка морей», «Фемистокл», «Неарх», «Молот Тора» и «Берсерк» патрулировали воды на подступах к Египту. Крошечную курьерскую яхту послали в Сиракузы и Тергестум, чтобы предупредить о надвигающейся беде. Ведь если эпидемия будет такой же, как в благословенные времена великого Юстиниана, будь они неладны, то очень скоро обитателями многих городов станут не люди, а собаки и вороны, обожравшиеся человечины. Чума была частым гостем в портовых городах, к ней там уже привыкли. Тот же Марсель и вовсе трясло каждые десять-пятнадцать лет, но большой эпидемии не было уже очень, очень давно. И потому словенские земли, незнакомые доселе с этой заразой, готовились к приему страшного гостя загодя. Карантинный штаб тут же был собран в Братиславе, и точно такой же заседал в Египте, побуквенно следуя инструкциям из центра.
        - Сколько их тут? - хмуро спросил Святослав у Лаврика, оглядывая множество судов, стоявших на якоре у входа в александрийскую гавань.
        Корабли со всех концов Средиземного моря приходили сюда, и дальше Фароса их не пускали, не слушая ни жалоб, ни мольбы, ни проклятий. Все остальные порты Египта были закрыты, как закрыт был вход во все рукава Нила и в речные гавани на его берегах. Торговцы выли волком, пытаясь обойти запреты, но их не слушали. Умирать не хотелось никому. Одного самого упрямого купца, который отказался подчиниться приказу, залпом из сифонофора сожгли прямо у причала, а моряков, в ужасе прыгавших в воду, перебили лучники, не дав ступить на берег. Остальные оказались более понятливыми, тем более, что их кормили и давали чистую воду.
        - Их тут без малого сорок бортов, княже, - ответил Лаврик. - И каждый день все новые подходят. Почти все здоровы, но будем, как велено, тридцать дней выжидать. Вдруг они больных в трюмах прячут. Как вон тот! Пока сюда добрались, полкоманды богу душу отдало.
        Лаврик ткнул рукой в сторону хеландия, груженого палестинским вином. Его палуба была пуста, и лишь один человек сидел, привалившись к мачте и водил по сторонам безумным взглядом. Он бредил.
        - Как последний помрет, утопим, - пояснил Лаврик. - Даже огненное зелье тратить не будем. Горшок с углями кинем, и делу конец. Второй корабль за эту неделю, и оба из Газы. Мы под вечер их жжем, так видно лучше. Остальные смотрят и боятся. И мы боимся, как бы матросы не решились ночью к берегу вплавь уйти.
        - Перешеек от Фароса плотно перекрыт, по берегам патрули лучников ходят непрерывно, - ответил Святослав. - Списки тех, кто на борту, составили?
        - Составили княже, - с готовностью ответил Лаврик. - Каждое утро построение проводим, как у нас в сотне. Раздеваются по пояс и подмышки показывают, все, как в инструкции написано. Я купцов предупредил, у кого хоть одного человека не досчитаемся, весь экипаж в расход пустим.
        - Добро! - кивнул Святослав. - Нельзя, чтобы эта зараза сюда прошла. Если хоть один человек проберется, полгорода вымрет. Купцы что говорят?
        - Вон тот, - Лаврик показал рукой в сторону хеландия, где умирал последний матрос. - Вот тот сказал, что в палестинском Никополе чума началась. Тот город арабы в военный лагерь превратили, там их добыча сложена. И семьи их тоже там живут. Они теперь его Амвас называют.
        - И что там сейчас происходит? - спросил Святослав.
        - Да лютый мрак там сейчас происходит, - сплюнул за борт Лаврик. - Тысячами арабы мрут. И воины, и дети, и бабы. Самый главный их, забыл, как зовут… умер. И тот, кого ему на смену прислали, тоже умер. И Дирар, который нашему Сигурду башку проломил, умер вместе с ними. А ведь какой воин знаменитый был(1)!
        - Вот ведь повезло ромеям, - хмыкнул Святослав. - Наверное, сильно своему богу молились. Ах, да! - поправился он, увидев недоумевающий взгляд Лаврика. - Нашему богу, Лаврик! Нашему!
        - Сколько нам карантин этот держать придется, княже? - спросил его товарищ.
        - Пока в Палестине последний от чумы не помрет, и плюс еще пару месяцев, - прикинул Святослав. - Только потом куда тяжелее будет.
        - Арабы?
        - Они самые, - кивнул Святослав. - Боюсь, они сюда эту заразу притащат.
        - Да как же они придут? - несказанно удивился Лаврик. - Они же там от чумы мрут, как мухи.
        - Придут, - убедительно сказал Святослав. - Можешь даже не сомневаться. И еще не раз придут. Скучать нам точно не придется.
        Княжич отплыл на берег, где, сев на коня, поскакал по городским улицам, которые стараниями дяди Стефана стали куда чище, чем раньше. Непривычно это было для горожан. Владеешь домом или лавкой - должен свою половину улицы напротив фасада в чистоте держать. Город был издревле на районы разбит, и Стефан, недолго думая, старшин тех районов обязал за этой работой следить под угрозой немалого штрафа. А еще службу золотарей организовали, и теперь пахучие бочки выезжали из городских ворот до рассвета, чтобы не пересечься с добрыми людьми, спешащими по своим делам.
        Святослав не лез в эти дела. Его вполне устраивал результат, да и не чину было княжескому сыну и префекту многомиллионной страны вникать в такие вопросы. Он же воин. Княжич поймал вдруг себя на мысли, что он едет к себе домой. Удивительно, но впервые за много лет у него был свой собственный дом. Не казарма сотни, не отцовы дворцы в Братиславе и в Новгороде, и уж тем более не прочно позабытый деревянный терем, где он рос мальчонкой. Каменный дворец александрийского префекта стал тем местом, где его любили и ждали, и именно туда он стремился всей душой. Особенной роскоши, подобной константинопольским дворцам, там не было. Лишь кое-где были разбросаны ковры, стояли какие-то вазы, статуи и бронзовые чеканные сосуды. Получилось несколько хаотично и бестолково, но Святославу нравилось. Юлдуз, рожденная в юрте, не способна была обустроить что-то подобное константинопольским дворцам, по восточной привычке предпочитая всю красоту носить на себе. Перед ювелирами Александрии, нутром почуявшими перспективного клиента, совершенно отчетливо замаячила обеспеченная старость.
        - Хороший мой! - Юлдуз прижалась к мужу, а тот запустил руку в ее густые волосы, которые за время беременности стали еще роскошнее, приведя местное бабье в состояние самой черной зависти. - Пришел!
        Она подняла на него миндалевидные глаза, в которых стоял немой вопрос. Ее ноздри едва заметно затрепетали. Святослав усмехнулся, его жена была не по степному ревнива.
        - Не был я у баб, - со смехом ответил он ей. - И можешь меня не обнюхивать.
        - Только не сейчас, прошу, - снова прижалась она к нему. - Я знаю, что не та уже, я же ребенка ношу. Но прошу, не делай мне больно. Иначе я ее найду и убью.
        - А как же твоя мать с отцом жила? - спросил Святослав. - У хана Кубрата, помимо жен, одних наложниц два десятка. Как мой отец с двумя женами уживается? Да и у многих бояр по две-три жены. А у короля Дагоберта и вовсе целый выводок баб себя королевами называет.
        - Плохо твой отец с двумя женами уживается, мне ли не знать! - глаза Юлдуз блеснули непрошеной слезой. А моя мать и вовсе наложница простая, чуть выше рабыни. Не бери больше жен, прошу! Я тебе десять крепких сыновей рожу! Тут святые отцы не одобряют такого, я спрашивала. Здесь только у иудеев и ливийцев по несколько жен есть, но мы же не иудеи с тобой, и не верблюжатники из пустыни.
        - Я не стану обещать того, чего не смогу выполнить, - ровным голосом ответил Святослав. - Если на то будет воля отца, я возьму и вторую жену, и третью, если понадобится.
        - А если не будет на то его воли? - жадным взглядом впилась в него Юлдуз.
        - Тогда не возьму, - рассмеялся Святослав. - Зачем мне другие, когда у меня ты есть.
        - Поцелуй меня, - попросила сияющая от счастья Юлдуз, не обращая внимания на служанку, которая терпеливо стояла позади нее с гребнем в руке и слышала каждое слово из этого разговора. Да и кто на этих служанок обращает внимание? Они ведь и не люди почти.

* * *
        МАЙ 638 ГОДА. ЗЕМЛИ КАРПАТСКИХ ДУЛЕБОВ.
        Зачем он пришел в эти земли? Да он и сам толком не понимал. Что-то такое шевелилось в груди и говорило: бери! Не прогадаешь! Сейчас не нужно, потом пригодится. Не тебе, так детям и внукам.
        Решение было спорное и довольно затратное. Казначей Збыслав руками и ногами упирался, брызгал слюной и тряс бумагами, из которых следовало, что Словении за Карпаты лезть не следует. А следует строго наоборот, плотно запечатать все перевалы каменными замками и жить себе спокойной жизнью, собирая подати и заселяя пустоши, коих в великом княжестве все еще было без счета. Но Самослав его не послушал. Уже срубили два крошечных острога, названных в честь младших сыновей. Один - на Днепре, почти на границе со степью, а второй - на севере, в земле волынян. Идти дальше у него не было ни сил, ни охоты. А вот те земли, что уже понемногу осваивают, надо соединять цепью городков, через которые скоро проляжет торговый путь в Персию. Не пустят ромеи товары из тех земель, когда их возьмет под свою руку халифат. А сколько до того времени осталось? Да считанные годы. Нужен прямой путь от дельты Волги до Братиславы, и проходит он именно здесь.
        - Как городок назовем, государь? - Лют был уже немолод, но увязался в эту поездку вместе с князем. Ехал на коне вместе со всеми, и не жаловался.
        - Галич, - ответил князь, осматривая место впадения речушки Луквы в Днестр. - Земли вокруг добрые. Здесь проходит от Киева прямая дорога на Торуньский перевал. А он из всех самый удобный. Тут малый острог поставим. Владык дулебских позвали?
        - Позвали, государь, - кивнул Лют. - И подарки приготовили. Думается мне, тут всё, как всегда будет. Покочевряжатся для виду, а потом согласятся. Мы же их под свою руку не берем. Пока не берем! Живи, как раньше, получай соль, вези на продажу мех и зерно. Сплошная выгода для всех.
        - И я тоже так думаю, - рассеянно ответил Самослав, который лезть в местные дела ни малейшего желания не имел.
        Князя интересовала только безопасность будущего торгового пути, и доходы от транзита товаров по нему. Есть еще один путь в Персию, по Волге. И именно его будут осваивать скандинавы, когда почуют прибыль. Пока берега Ладоги и Волхова заселены чудью и мерью, финскими племенами. Словене и кривичи еще не добрались туда. Они еще в пути, выбрасывают впереди себя щупальца новых сел, поставленных там, где огнем свели землю под запашку. Надо бы и в тех местах поставить форпост, но князь был реалистом. Удержать его он не сможет. Уж больно далеко отсюда до верховьев Волги. Придется детям и внукам эту задачу передать. А ему нужно ехать дальше. В Киеве его ждет Кубрат. Сват, друг, деловой партнер и собутыльник.

* * *
        МЕСЯЦЕМ ПОЗЖЕ. КИЕВ. ЗЕМЛИ ДНЕПРОВСКИХ ПОЛЯН.
        Крутой берег Днепра будил в князе какие-то смутные воспоминания, но не более того. А скорее всего, и это он внушил себе сам, ведь местность вокруг была совершенно незнакомой. Хотя… Вот Днепр, который тут называли длинно и протяжно, а вот речушка Лыбедь, впадающая в него. Здесь по его приказу срубили острог, а окрестных владык, как водится, прикормили подарками, продажей железа по сходной цене и возможностью барыжить княжеской солью. Все точно так же, как отработано в чешских, ляшских и сербских землях. Все люди одинаковы, и это братиславские чиновники, присланные для переговоров, знали прекрасно. Не победить природу людскую.
        В Словении родовые общины сначала развалились, выделив из себя знать воинскую и служилую, а потом собрались вновь, превратившись в сельскохозяйственные артели. А здесь вот все было так же, как и столетия назад. Владыками становились наиболее сильные и авторитетные родовичи, и пока что передать свою власть по наследству они не могли. Да и слаба была эта власть в селах, разбросанных мелкой россыпью по огромной территории. Кое-где собирались люди и ставили городище, укрывшись от зверя и недобрых людей частоколом. Но это пока мало что меняло, ведь жили они с земли, а не с ремесла. Не могло ремесло прокормить там, где едва хватало жита, чтобы протянуть до следующей весны. Там, где корову-кормилицу весной подвешивали на ремнях, а целая весь приносила жертвы богам, чтобы буренка дотянула до свежей травы. Стоять на ногах та корова уже не могла, измученная бескормицей.
        Не было пока в этих землях единой силы, способной противостоять двух каганам, приехавшим сюда на встречу. Поляне, увидевшие нарядно одетых всадников с охраной, одетой в кольчуги и шлемы, спешно уходили в лес. Не ждали они ничего хорошего от такой силищи. Ведь в этих лесах не было ни одного шлема и меча. Да и коня доброго тут тоже не было. Лишь тощие слабосильные клячи, которые тащили легкую соху по полю, сплошь пронизанному корнями деревьев. Впрочем, и такие клячи были здесь редкостью, и появились они только там, где родовичи крепко сели на землю у берегов рек. Лесным племенам, вроде древлян и дреговичей, лошади и вовсе были обузой. Они землю не пахали вовсе, разбрасывая зерно в теплый пепел лесного пожарища.
        Все это Самославу рассказал местный градоначальник по имени Бирюк, бывший сотник, отставленный по ранению. Крепкий мужик лет под тридцать пять с чисто выскобленным подбородком, вперед тоже смотрел по-военному прямо. Он не кланялся в пояс, как остальные, а лишь ударил кулаком в грудь, как ему и полагалось. Воины, даже отставные, спину ни перед кем не гнут. Такое было у них почетное право.
        - Княже! - Бирюк провел государя в свой дом, где его жены уже бегали и суетились, ставя на стол хлеб, соленые грибы, дичину и рыбу. - Каган болгар в полумиле отсюда свои шатры поставил, за ним послали уже.
        - Хорошо, - кивнул Самослав, сделав приглашающий взмах рукой. - За усердие в трудах! Носи с честью!
        - О-ох! - раскрыл рот староста, лапая рукой медаль, засиявшую на груди серебряным блеском. Он за всю службу одну лишь награду выслужил, а тут вторая вот…
        - Завтра при всем народе еще раз вручу, - подмигнул ему Самослав. - И шубу со своего плеча. Пусть завидуют.
        - Ох! Благодарствую, княже! - преданно поедал его взглядом староста. - Если полную тагму дашь, я на два дня пути земли под твою руку приведу! Богом Яровитом клянусь!
        - Нет у меня пока лишней тагмы, Бирюк, - поморщился князь. - Да и не ко времени это пока. Успеется. Жен из полян взял?
        - Из полян, княже, - кивнул Бирюк. - Двух соседних владык дочери.
        - Это хорошо, - кивнул Самослав. - Покажешь мне их, я им отдельно подарки передам. Ты их сам потом вручишь. Пусть привыкают, что от нас зла не увидят. А пока обживайтесь здесь.
        - Так что, войска не дашь, государь? - во взгляде бывшего воина плеснулась небольшая обида.
        - Дам, - кивнул Самослав, - но чуть позже. Когда остроги будут стоять каждые двадцать миль отсюда и до самого Торуньского замка в Карпатах. Иначе сгинете вы тут. По одному в лесах перебьют. Народ тут лихой.
        - Само! - услышал он знакомый голос с гортанным выговором. - Настойку привез?
        - Оставь нас, - негромко сказал князь старосте, и тот кубарем выкатился из собственного дома.
        - Никогда не мог понять, как вы живете в такой тесноте, - степняк повел широкими плечами и коснулся рукой потолка из жердей. Великое новшество для этих земель.
        - Да я тут и не живу, - обнял его Самослав. - Здоровы ли твои стада? Здоровы ли дети и жены?
        - Да, слава великому Небу, - важно ответил Кубрат, убирая за спину косицу, торчащую из бритой головы. - Перезимовали неплохо, наши стада скоро прирастут молодняком. Я привез твою долю золота. Ромеи исправно платят за наше зерно. Никогда бы не подумал, что торговля выгоднее, чем война. Пришлось отдать ее двоюродному брату младшей жены. Старики не одобряют, да и слухи уже нехорошие пошли.
        - Дело твое, - пожал плечами князь. - Мне на слухи плевать. Все равно никто не смеет сказать мне это в лицо. Думал насчет моего предложения?
        - Про хазар? - поморщился Кубрат.- Думал, Само. Непросто это будет, они сильны. И низовья Итиля они держат крепко. Я к венграм гонцов посылал, так хазары их перехватили и убили.
        - Хазар надо с их пастбищ изгнать, - жестко сказал Самослав. - Иначе твоему народу в этих землях конец. Его осколки разлетятся во все стороны, и будут обживаться в новых землях. И совсем не факт, что в тех землях они станут господами.
        - Добром хазары не уйдут, - покачал головой Кубрат. - А большая война не на руку нам. Степь сейчас в равновесии, ведь у них сорок тысяч всадников, примерно, как у нас. И к ромеям они не уйдут. Хазары крепко обижены на Ираклия. Он так и не отдал свою дочь за кагана. Они долго помнят зло.
        - А ведь это мысль, - задумался Самослав. - Тот каган умер, а новому плевать на старые обиды. Что думаешь, согласятся хазары уйти, если предложить им земли на западе Ирака? И принцессу в придачу. У меня есть один подходящий человек. У него просто необыкновенный дар убеждения.
        - Думаю, не согласятся, - сказал после раздумья Кубрат. - Но не ты ли, дорогой друг, как-то раз сказал: доброе слово и нож у горла - это гораздо лучше, чем просто доброе слово?
        1 Есть несколько версий смерти Дирара ибн аль-Азвара. Эта лишь одна из них. Мечеть его имени находится в Иордании, что делает эту версию правдоподобной. Эта эпидемия получила название чума Амваса и она очень сильно затормозила ход войны. Арабы потеряли около двадцати пяти тысяч человек. Из-за разрушения привычных торговых маршрутов чума не пошла севернее Сирии, и почти не затронула имперские земли. Считается, что было две вспышки, в 638 и 639 году.
        2 Итиль - Волга.
        Глава 18
        ИЮЛЬ 638 ГОДА. КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
        Тихий стук в дверь дома удивил патрикия Александра. Он был не у дел, и жил в бывшем имении своих родителей, наслаждаясь покоем. Хотя нет, не наслаждался он им. Покой мучил его, изводя бессмысленностью пролетающих дней, словно зубная боль. Покой этот оказался бесконечной мукой для того, кто много лет жил в бурлящем котле, решая вопросы мировой важности, манипулируя императорами и знатью, стравливая их между собой и разводя в стороны. Он упивался властью, которая дарила единственно возможное наслаждение его искалеченной душе и телу. А теперь все! Ему нужно найти рецепт огненного зелья, иначе он так и сгниет заживо в этом прекрасном саду, любуясь видом цветущих яблонь. Он возненавидел эти проклятые яблони, хотя раньше любил смотреть на них, наслаждаясь их видом в те редкие часы, когда можно было урвать на это толику времени. Как найти этот рецепт? Он не знал.
        - Господин, к вам гость, - старый раб стоял у двери, ожидая распоряжений.
        - Кто? - удивился Александр. Как только он попал в опалу, у него больше не стало друзей. Обычная история. Все обходят стороной неудачников, как будто они становятся прокаженными.
        - Он назвался Вацлавом… дальше я не запомнил. Простите, господин, - развел руками раб. - Он сказал, что пришел с миром.
        - Зови, - патрикий подобрался, словно рысь перед броском.
        Он не боялся, напротив, в голову ударила кровь, смывая всю тоску и печаль последних месяцев. Чего ему бояться? Смерти? А кому она нужна? Он же опальный евнух, изгнанный из дворца. Ни от его жизни, ни от его смерти нет ни малейшего толка.
        - Здравствуй, патрикий, - Вацлав спокойно смотрел на него, как будто и не было той последней встречи, когда он угрожал порезать на куски его родителей, брата, сестру и племянников.
        - Проходи, - махнул рукой патрикий. Он тоже вел себя так, словно они расстались вчера. - На улице жара. Налить тебе вина со льдом?
        - Не откажусь, - благодарно кивнул Вацлав, отметив, как искусно опальный вельможа прячет любопытство под маской равнодушия. - Я смотрю, ты совсем не удивлен?
        - Почему? - пожал плечами Александр. - Удивлен. Не понимаю, зачем я понадобился князю Самославу. Убивать меня бессмысленно, я ничего не решаю. Помочь вам я тоже не смогу. Так говори, зачем пришел. Мне и, впрямь, интересно, зачем это я мог бы понадобиться.
        - Ты сам по себе нам ни зачем не надобен, - честно признался Вацлав, - но есть кое-что, что будет полезным для вас и для нас. Император как-то обещал отдать одну из своих дочерей за кагана тюрок, но не заладилось. Помнишь?
        - Еще бы, - кивнул Александр. - Продолжай.
        - Пообещайте одну из дочерей императора Ираклия в жены самому сильному из ханов хазар и отдайте в приданое запад Ирака и кусок Сирии до Дамаска. Вы подарите им новые земли, а мы прижмем их с запада и востока. Болгары, венгры и наши всадники ударят по ним одновременно.
        - Ты хочешь, чтобы они перешли Кавказ и пошли в Персию… Но там же арабы, - удивился патрикий. - Ах, вот оно что… Ну, и зачем вам это?
        - Нам невыгодно ослабление империи, - спокойно ответил Вацлав, потягивая ледяное вино. На улице стояла жара, а в доме царила прохлада, так что вино было весьма кстати.
        - Не слишком ли много вы на себя берете? - прямо спросил Александр. - Я помню слова вашего архиепископа. Двух государей разделит море и начнется большая война. Нужен третий для баланса между ними. И вы хотите, чтобы мы стали этими третьими! Вы варвары, назначаете римского императора на роль, словно лицедея в ярмарочной пантомиме. Да что вы о себе возомнили?
        - Вы сами виновны в своих бедах, - спокойно ответил Вацлав. - Ваше высокомерие и нежелание видеть, что мир вокруг вас изменился, и привело к такому печальному результату. Не вы решаете, теперь решают за вас.
        - Вы сначала ограбили нас, отняв Египет, а теперь хотите прикрыться нами от арабов, словно щитом? - патрикий обиделся, но не признать правоту этих слов не мог.
        Да, римляне сами наделали кучу ошибок. Ну что им стоило не убивать императора Маврикия? Что стоило Маврикию не снижать жалование воинам? Одно решение безымянного евнуха из казначейства развязало чудовищную войну и разрушило римский мир. Эта ошибка позволила окрепнуть новой силе, которая вышвырнула старые империи с земель Востока так, как выбрасывают перепившего забулдыгу из таверны. А вдвойне обиднее было патрикию то, что на эти ошибки ему указывает варвар, дикарь, еще недавно бегавший по лесу, вооруженный копьем с костяным наконечником. Какой позор!
        - Ты просто не все знаешь, - спокойно ответил Вацлав. - У нас с ними будет своя война, патрикий. Она пойдет на многих фронтах, но ты не увидишь всей картины. Мы просто никогда не покажем тебе ее. Ты можешь увидеть ее кусочек, и сделать какие-то выводы, но ты ошибешься. Ты увидишь ровно столько, сколько мы будем готовы тебе показать.
        - Вы убьете халифа Умара? - жадно впился в него взглядом патрикий.
        - Это возможно, но это ничего не изменит, - покачал головой Вацлав. - Поэтому нет, не убьем, это не имеет смысла. Великий человек сделал великое дело, и оно живет после его смерти. Разве казнь римлянами апостолов Христа остановила распространение христианства?
        - Ты богохульствуешь! - нахмурился патрикий. - Как ты можешь это сравнивать?
        - Я язычник, мне простительно, - пожал плечами посланник князя. - Я верю в высшую справедливость, и ей я служу.
        - В Палестине началась чума, - пробормотал про себя Александр. - Сорок тысяч всадников могут переломить ход войны. А ведь это может сработать! Мне нужно попасть к императрице! Но как? Меня же не пустят во дворец. Есть приказ василевса!
        - Она тебя уже ждет, - улыбнулся Вацлав. - И запомни! Все, что мы обсуждали, целиком и полностью твоя идея. Она думает, что это ты сам добиваешься встречи с ней. Мартина выслушает тебя. У нее сейчас хорошее настроение, ведь она только что сделала своего старшего сына Ираклона третьим императором! Три императора сразу! С ума сойти!
        - Вы смогли договориться с самой госпожой? Но как вам это удалось? - изумился патрикий, который о назначении Ираклона был уже оповещен.
        - Тебе лучше не знать, - еще шире улыбнулся Вацлав. - А то еще проболтаешься. Но, скажу тебе откровенно, ваш дворец тот еще проходной двор. У вас здесь все продается и все покупается, потому что у ваших людей совершенно нет чести. Если бы в Братиславе так же несли службу, то начальник охраны уже растил бы репу в ближайшем селе. Но у вас тут, наверное, репа растет плохо, и поэтому вы продолжаете кормить кучу бесполезных дураков. Мне даже интересно становится, сколько еще провинций вы должны потерять, чтобы в ваши головах поселилось хоть немного здравомыслия.
        На следующий день патрикий, вилла которого была всего-то в пяти милях от стены Анастасия подъехал к дворцу Буколеон, куда вошел, осторожно оглядываясь по сторонам. Дворец находился на возвышении, и патрикий, слегка поотвыкший от изысков, по-новому разглядывал мраморных львов и быков, статуи которых украшали лестницу. На этот дворец в свое время не пожалели золота. Его коридоры и залы были выложены мраморными плитами разных сортов. Из мрамора же были и колонны, в капителях которых усматривалось множество фигурок львов, в честь которых этот дворец и назвали. Да… Когда-то империя могла себе это позволить, не то, что сейчас, когда то в одном месте, то в другом вспыхивают бунты голодных воинов.
        Появление патрикия вызвало умеренное любопытство, и встречные раскланивались с ним. Кто-то по привычке, а остальные на всякий случай, думая, что он снова смог вернуть себе милость василевса. Веститор императрицы, который вел его по привычным коридорам, не оглядывался. Он ни секунды не сомневался, что патрикий идет за ним, и это многое значило на беззвучном языке дворцовых евнухов. Такое отношение служило тонким завуалированным оскорблением, которым ему, некогда одному из самых могущественных лиц государства, указывали его место в новом раскладе.
        - Кирия! - склонился он перед той, кого всей душой ненавидел. - Я безмерно счастлив лицезреть вашу красоту. И я поздравляю вас с тем, что молодой цезарь Ираклий возвышен до титула августа…
        - Давай договоримся сразу, Александр, - Мартина смотрела на него изучающе, без тени дружелюбия. - Я выслушаю тебя, но то, что ты скажешь, должно принести пользу лично мне. Твои собственные интересы не учитываются, у тебя их больше нет.
        - Да госпожа, - склонился Александр, который сразу же понял, к чему все идет.
        - С этого дня ты служишь мне, - брезгливо посмотрела на него Мартина. - И если я почувствую, что ты играешь свою собственную игру, то удалением в поместье тебе не отделаться. Я прикажу сослать тебя на острова в тот же день, когда узнаю об этом. А теперь давай рассказывай, что ты там такое придумал.

* * *
        СЕНТЯБРЬ 638 ГОДА. ЭМЕССА. СИРИЯ.
        Грамота халифа оказала волшебное действие. Эмира Сокотры принимали по высшему разряду, а он щедро, не скупясь, одаривал старейшин племен. Шейхи оценивали богатый наряд Надира, прикидывали стоимость его меча и рукояти кинжала, который в бою не бывал ни разу. Им невозможно было биться, уж слишком много камней пошло на украшение рукояти и ножен. Не меньше стоила и брошь, привезенная из Индии. Она скрепляла чалму, свернутую из пестрого китайского шелка. В общем и целом, Надир хотел произвести впечатление на бедуинов северной Аравии, и он его произвел. Множество молодых парней, не горящих желанием идти в Палестину, где бушевала чума, внезапно воспылало стремлением принести свет истинной веры в долину Инда, где проклятые язычники до сих пор поклоняются жутким демонам. А почему бы и не воспылать, если недавний, как шептались люди, раб из бану Тамим, стоявший перед ними, был просто усыпан золотом и драгоценными камнями.
        Две тысячи воинов смог собрать Надир, все пополнение, что должно было уйти на север, в армию Абу Убайды. Еще две тысячи шейхи дадут, если удастся закрепиться в землях Синда. И это было именно тем, чего добивался князь Самослав, пытаясь оттянуть свежие боеспособные силы от Египта и римской Анатолии. Воины будут ждать в портах Бахрейна, куда весной придут корабли. Они тронутся в путь, когда ветры сменят свое направление и задуют в сторону Индии. А пока…
        А пока Надир должен рассчитаться за ту милость, что оказал ему халиф. Послание повелителя правоверных должно было дойти до руководства армии именно сейчас, когда почти вся Сирия лежала у ног мусульман. Первая вспышка чумы практически сошла на нет, и отряд Надира прошел через Палестину без потерь. Муэдзин Билал ибн Рабах, один из самых уважаемых людей мусульманской уммы, так и не раскрыл ему тайну послания халифа, и Надир просто потерялся в догадках. И вот, наконец, когда он прибыл в ставку Абу Убайды, тайное стало явным. Билал, эфиоп по происхождению, и бывший раб, выкупленный за огромные деньги Абу Бакром, возвещал волю халифа вождю многих тысяч воинов. И то, что услышал Надир, поразило его, словно гром среди ясного неба.
        - «Поставь Халида перед общиной, свяжи ему руки его же чалмой, сорви с него его шапку. Спроси у него, из каких таких средств он дарил деньги аль-Аш’асу, из своего кармана или из трофеев, захваченных во время похода? Если он признается, что взял их из военной добычи, он виновен в растрате. Если он признается, что давал их из собственного кармана, он виновен в расточительности. В любом случае, отстрани его и прими на себя его обязанности». - Билал свернул свиток и приложил его к сердцу. - Такова воля халифа, Абу Убайда. Ты готов исполнить ее?
        - Да что б мне провалиться! - простонал Надир. - Нас же на копья поднимут! Что же ты, старик, сразу не сказал, что мне придется вытаскивать тебя из этого дерьма? Я бы свернул в Никополь и спокойно подох там от чумы!
        - Халид дал поэту десять тысяч дирхамов за хвалебный стих, который тот сочинил про него. Ты знал об этом? - муэдзин Пророка твердо и прямо смотрел на того, рядом с которым прошел столько битв. Он не обратил внимания на слова Надира. - Ты знал о подарках, которые он дарит нашей знати из воинской добычи? Ты понимаешь, что воины воюют за этого человека, а не за Аллаха милосердного? Ты осознаешь, что Халида обуял грех гордыни? Ты готов исполнить волю повелителя, Абу Убайда?
        - Я исполню волю величайшего!
        На Абу Убайду было больно смотреть. Он в одно мгновение постарел и осунулся, словно от тяжелой болезни. Он долго смотрел куда-то вниз, словно боясь поднять глаза, а потом выдавил из себя.
        - Я вызову Халида сюда. Он сам ответит за свои дела.

* * *
        Множество мусульман собрались на суд, но лишь трое знали, что здесь на самом деле происходит. Смуглый, совершенно непохожий на араба Билал, Абу Убайда, который отводил глаза в сторону, не зная, куда деваться от невыносимого стыда, и Надир, который и вовсе смешался с толпой, прикидывая, как он будет уносить отсюда ноги и спасать упрямого муэдзина, если Халид откажется признать его власть. Да этого чернокожего мусульманина просто разорвут на куски, стоит лишь прославленному полководцу повысить голос.
        - Что же, начнем! - негромко сказал Билал, который вопросительно посмотрел на Абу Убайду. Тот, впрочем, сделал вид, что не услышал вопроса и старательно смотрел куда-то в сторону и вверх. Его явно больше интересовал полет птиц, чем то, что происходило прямо перед ним.
        - Понятно, - коротко сказал Билал и сделал приглашающий взмах рукой, повинуясь которому Халид ибн аль-Валид сделал шаг вперед. Он ничего не понимал, и терялся в догадках, для чего его вызвали сюда.
        - О Халид! - громким, хорошо поставленным голосом спросил первый муэдзин ислама. - Давал ли ты аль-Аш’асу 10 000 дирхамов из своего собственного кармана или из военной добычи?
        - Чего? - выпучил глаза Халид ибн аль-Валид и замолчал, медленно наливаясь кровью.
        Он явно не ждал такого. Он думал, что объявят новый поход, и уже приготовил предложения по будущим путям наступления. Но он совершенно точно не мог представить себе, что ему суждено пережить такой позор. Собравшиеся мусульмане тоже были поражены до глубины души, и по рядам людей покатился недобрый гул. Тут многие знали, что независимый без меры полководец не слишком ладит с халифом правоверных, и этот холодок между ними пробежал отнюдь не вчера. Халид так и не сказал ничего. Он просто не мог подобрать правильных слов, а потому Билал спустился с возвышения, на котором сидел, снял с Халида его собственный тюрбан, распустил его и связал ему руки, словно вору. Шум в рядах нарастал, послышались негодующие крики, но Билал не обращал на них ни малейшего внимания. Он выступал проводником воли повелителя правоверных.
        - Смирись! - сказал он.- Так повелел сам халиф Умар ибн аль-Хаттаб.
        Собрание молчало, перекатывая по рядам волны гнева, который был готов вот-вот прорваться наружу.
        - Отвечай на вопрос! - громко спросил Билал. - Давал ли ты аль-Аш’асу 10 000 дирхамов из своего собственного кармана или из военной добычи?
        - Из собственного кармана, - выдавил, наконец, Халид, который до сих пор не мог осознать, что всё это происходит с ним наяву.
        Билал спокойно встал, освободил ему руки и повязал тюрбан. И все присутствующие гадали, пытаясь понять, что является более унизительным - то, что величайшего полководца связали его собственным головным убором, или то, что этот самый убор таким образом поместили на свое законное место.
        - Мы слушаемся и повинуемся нашим правителям, - нравоучительно сказал Билал, возвращаясь на свое место. - Мы почитаем их и служим им. - Муэдзин снова повысил голос. - Слушайте, люди, волю повелителя правоверных. Он сказал: «Я сместил Халида не из-за того, что сердился на него, и не из-за того, что он совершил какой-либо недостойный поступок, а из-за того, что люди прославляли его и становились на дурной путь. Я боялся, что люди начнут полагаться на него, а не на Аллаха милостивого. Я хочу, чтобы они знали, что все в руках Аллаха и что в стране не должно быть беды».
        - Суд окончен! Идите с миром! - сказал Абу Убайда, и мусульмане разбрелись, так и не понимая, чем все это закончилось.
        - Ты пожертвуешь половину своего имущества в казну уммы, Халид, - спокойно сказал муэдзин Пророка, - раз у тебя его так много, что ты раздаешь его направо и налево. Исполнение этого решения возлагается на тебя, Абу Убайда. Ты пересчитаешь и оценишь все, чем он владеет.
        И Билал ибн Рабах удалился в свой шатер, оставив полководцев наедине друг с другом. Халид долго смотрел на товарища, а потом спросил.
        - Аллах да смилостивится над тобой, - горько сказал он. - Почему ты так поступил со мной? Ты скрыл от меня то, что мне следовало бы знать раньше.
        - Именем Аллаха, я знал, что это причинит тебе боль. Я никогда бы не стал причинять тебе боль, если бы это зависело от меня, - грустно ответил Абу Убайда(1).
        - Ну, что ж! Половину, так половину, - зло усмехнулся Халид. - У меня десять пар туфель. Сделай милость, забери все левые и отошли в Медину. Пусть наш халиф порадуется, как тщательно ты выполнил его распоряжение.
        Он развернулся и вышел, а Надир, который стоял у входа и слышал всё, что было сказано, погрузился в глубокие раздумья. Он говорил сам с собой.
        - К демонам пекла это все! В Синд! Как только подует попутный ветер, я отплываю в Синд! Там меня хрен кто достанет. Я скормлю рыбам любую сволочь, что приедет пересчитывать мои деньги. И жертвовать теперь я буду ровно столько, сколько положено, и не дирхамом больше. Вдруг, кто-то посчитает, что я тоже стал слишком богат!
        1 Диалоги цитируются по ат-Табари. История с отсылкой в Медину половины туфель Халида ибн аль-Валида признается достоверной не всеми авторами. Но, тем не менее, это вполне могло быть сделано как проявление несогласия Абу Убайды с этим решением. А Абу Убайда был с ним совершенно точно не согласен, и в этом сходятся все авторы.
        Глава 19
        ОКТЯБРЬ 638 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        Дороги! Старые римские дороги! Это чудо инженерной мысли уцелело на протяжении многих миль, засыпанное землей. Кое-где они были разрушены корнями деревьев, а кое-где и вовсе оказались растащены рачительными крестьянами на свои постройки. Одна из таких дорог начиналась прямо в баварской Ратисбоне, шла в город Батава Кастра, именуемый сейчас Новгородом, заходила в мораванскую Вену, а оттуда тянулась по правому берегу Дуная до самой Дакии, повторяя все изгибы речного русла. В Новгороде мастер, выписанный давным-давно из Константинополя, уже построил каменный мост, благо Дунай был там очень узок. Но вот теперь он взялся на второй, который соединит центр Братиславы с левым берегом могучей реки, к вящему удивлению словен и авар, которым все происходящее казалось каким-то немыслимым чудом. Да и для купцов из земель ромеев это тоже было чудом, ведь последним, кто смог обуздать Дунай, был великий император Траян. И это заставляло знающих людей задуматься о многом.
        Уже стояли выложенные острые опоры, которые должны будут противостоять ледоходу, явлению, незнакомому рекам Испании и Италии. Пуццолану, вулканический пепел, превращавший известь в римский бетон, привозили из-под Неаполя и с острова Кизик, что в Мраморном море. И это были первые мосты, построенные в Европе за немыслимо долгое время. Уже лет двести пятьдесят никто не замахивался на подобное, у императоров просто не было таких денег. Да и нужды в новых мостах тоже не было, ведь римские дороги одинаково хорошо служили как наступающим легионам, так и ордам варваров, которые были очень благодарны противной стороне за такое удобство. Никто не ожидал ничего подобного, но факт остается фактом. Именно хорошие дороги помогли когда-то варварам проникнуть вглубь империи в рекордно быстрые сроки.
        А вот князю Самославу было плевать на возможное вторжение. Он был твердо настроен связать всю страну сетью дорог и мостов, от баварской границы до пограничных крепостей на востоке. Он уже досыта наелся походами по непролазной грязи. Ему безумно надоели переправы на плотах. Ему надоело ждать целыми неделями, когда в половодье большая часть страны оказывалась отрезана от столицы. Он не обладал философским складом ума окружавших его людей, которых неспешная жизнь приучила терпеливо ждать. Он ждать не хотел! Ему нужен был этот чертов мост!
        Первые арки уже были выложены с той и с другой стороны, и горожане приходили, чтобы просто постоять здесь. Они с любопытством смотрели на осеннюю воду, которую равнодушная река несла в неведомую даль прямо под их ногами. Они провожали долгим взглядом каждый лист, плывущий по Дунаю. И они видели в этом несложном действе что-то свое. Они видели нечто такое, что заставляло их стоять здесь часами. Они представляли себе, как совсем скоро посуху перейдут реку, которую их отцы вполне всерьез считали богом, и это будило в них совершенно новые мысли. Хотя… они уже давно перестали удивляться. Удивлялись лишь дремучие лесовики, которые выползали из глухих весей и застывали, неприлично раскрыв рот. То ли это место, каким оно было всего лет десять назад? Или, может, они сбились с пути?
        Этот мост будет закончен через пару лет, а потом бригады строителей переедут в новый городок, стоявший неподалеку от того места, где Дунай делает резкий поворот на юг. Там когда-то располагался Аквинк, столица Паннонии Нижней, дотла разрушенная рвущимися через Лимес варварами. Каприз князя, который назвал тот острог Будапештом, публикой понят не был, и тайну этого названия Самослав не открыл никому, только улыбался таинственно. Впрочем, все скоро забыли об этой прихоти, ведь Аквинк всё равно стоял в руинах больше двухсот лет, и название это знали лишь несколько ученых чудаков из Университета, которые тащили в свои запасники все римское, до чего могли дотянуться. Дивное дело творилось. Итальянские крестьяне, которые привыкли пережигать на известь римские статуи, начали продавать их купцам с севера, выручая за это немалые деньги. Смеялись люди, крутили пальцем у виска, но теперь каждый дурень знал, что за любую безделицу, взятую из разрушенной старинной виллы можно выручить горсть доброго словенского серебра. Вот так никому не нужное римское наследие поехало в Братиславу, бережно обернутое соломой и
тряпками, чтобы, не приведи господи, не попортилось в пути. Это резко снижало его цену.
        Таким же наследием были дороги и, к всеобщему удивлению, оказалось, что множество их все еще цело. Но если в Истрии путь от Тергесутма до Полы был почти в идеальном состоянии, то в Паннонии множество участков затянуло травой, став пастбищем для аварских коней. Не лучше было и в Баварии, где целые мили дорожного полотна разорвало корнями деревьев, выросших за то время, что римляне оставили эти провинции. Старая дорога пугливо выныривала кое-где из-под травы и хвои, и снова пряталась, как будто испугавшись собственной смелости. Шанс восстановить ее был, и немалый. Основание дорог римляне сделали с огромным запасом прочности. Большие валуны лежали в их основании, и лишь потом сверху трамбовали мелкий щебень.
        - А ведь эта дорога до Белграда идет, государь, - сказал Деметрий, который стоял вместе с князем, наблюдая за ходом работ. - А от Белграда - до самого Константинополя. Виа Милитария, она почти вся цела. Неужели ты все это восстановить хочешь?
        - Хочу, - кивнул Самослав. - Но только ту часть, что по нашей земле идет. Не все товары по реке повезут, да и войска так перебрасывать куда удобней. Всё в грязи не вязнуть.
        - Недешево встанет, - ответил, подумав, Деметрий. - Хотя… Тут их камнем не мостили. Сверху щебень и песок лежал. А камень - это для городов больше. Ну, и для Италии, конечно, там тоже тесаные плиты поверх щебня клали. Здесь, в провинции, всё куда проще строили. Думаю, да, не так дорого обойдется, как поначалу кажется. Не то, что мощеная площадь в твоем замке. Когда Любава мне по секрету стоимость той площади сказала, я до утра ворочался, всё уснуть не мог.
        - Можешь и дальше ворочаться, - успокоил его князь. - Ты же на главной улице живешь? На главной, я помню! Скоро мой новый указ выйдет. Там сказано будет, что те, кто на этой улице дом построил, должны новую мостовую оплатить. Тряхните мошной, не обеднеете.
        - Да? - недобро засопел Деметрий. - Ну, раз надо, оплатим. Куда деваться! Мне тоже грязь у дома не нравится. Да и казна сейчас в больших расходах. Дороги - дело дорогое.
        - Вот и я о том же,- кивнул Самослав. - Но, думаю, справимся потихоньку. Нам еще нужно привести в порядок тот участок, который от Любляны до Аквилеи идет. Я даже не думал, что в этом городишке столько дорог пересекается. Руины ведь! Удивительно даже.
        - Так это же римская Эмона, государь, - удивленно посмотрел на него Деметрий. - Там все пути сходились. Эмона большим городом когда-то была, пока туда словене не переселились. Они от этого города камня на камне не оставили. А ведь еще полсотни лет назад там даже свой епископ имелся. И сам Норик богатейшей провинцией когда-то был, пока по нему гунны огнем и мечом не прошлись. Даже поговорка была: «Дороже, чем миска рыжиков из Норика». Патриции в Риме с ума сходили по этим грибам.
        - Да? - несказанно удивился князь. - А мне их вчера на закуску подавали. Не знал, что это такой редкостью считалось.
        - Государь! - наряженный в яркий пропыленный кафтан гонец встал перед ними, склонив голову. - Сообщение срочное! Из Тергестума! Туда корабль из Александрии пришел.
        - Случилось что? - напрягся Самослав. Он не любил неожиданности.
        - Случилось, - ответил сияющий гонец, который уже предвкушал немалую награду за радостную весть. - Внук у вас родился! Княжич просит позволения сына Александром назвать. Он быстроходную яхту прислал, она в Тергестуме стоит, не отходит. Ответа ждет.
        - Александр? - задумался князь. - Символично. Дозволяю!
        Он запустил руку в карман и бросил гонцу кошель, который тот поймал с ловкостью, достойной вратаря неизвестной здесь игры, где два десятка миллионеров пинают ни в чем не повинный мяч, развлекая этим целую толпу нищебродов.
        - Стареем мы, Деметрий, - усмехнулся он в усы. - Мне стукнуло не то тридцать пять, не то тридцать шесть, и я уже дед. Надо пойти жену обрадовать. Она у меня для бабушки вполне неплохо сохранилась.
        - Еще одно сообщение есть, государь! - гонец протянул запечатанный свиток. - Из Тайного Приказа, от боярина Звонимира. Сказали, из Кесарии Палестинской оно.
        Самослав сломал печать и погрузился в чтение. Он задумался, переваривая прочитанное, а потом повернулся к гонцу, который терпеливо ждал ответа.
        - Княжичу Святославу передать: «У тебя есть еще год».

* * *
        МЕСЯЦ СПУСТЯ. НОЯБРЬ 638 ГОДА. АЛЕКСАНДРИЯ.
        - Год? - задумчиво посмотрел на Стефана Святослав. - Откуда отец это знает? Это что, какое-то колдовство?
        - Нет тут никакого колдовства, - покачал головой великий логофет Египта, который обсасывал нежную, словно взбитые сливки ножку пулярки.
        Куры тут оказались на диво хороши. Их холостили и откармливали отборным зерном, не давая много двигаться. К положенному сроку птица покрывалась слоем жирка, а ее мясо становилось невероятно мягким, радуя настоящих ценителей. А вот именно эту курицу перед забоем откармливали орехами, и сейчас Стефан смаковал мясо, имеющее столь интересный оттенок вкуса. Ему понравилось в Египте. В Александрии знали толк в высокой кухне.
        - Я постоянно получаю сведения из Палестины и Сирии, племянник, - продолжил он. - И я тоже пришел к тому же мнению. Откровенно говоря, я вообще не понимаю, зачем арабам приходить сюда, когда они не добили персов. Но по слухам, Амр ибн аль-Ас просто бредит Египтом. Мне доносят об этом уже не первый месяц.
        - Почему? Зачем ему это? - жадно спросил Святослав, которому тяжело давались все эти хитросплетения политики. Он был довольно прямолинеен, и с немалым трудом усваивал науку многоопытного дядюшки.
        - Понимаешь, Амра обошли в должности, - пояснил Стефан. - Халиф назначил главой Палестины Муавию ибн Абу Суфьяна, а это очень многим не нравится. Мухаджиры и ансары, первые из слуг пророка Мухаммеда, считают, что это уступка мекканской знати. С другой стороны, в Никополе вновь вспыхнула чума. Абу Убайда, Шурахбиль, Дирар ибн аль-Азвар, многие величайшие воины погибли от этой болезни. Сколько битв они прошли, и ни железо, ни люди не смогли причинить им вреда. А вот какая-то болезнь их убила, племянник. Твой отец говорит, что ее переносят блохи. Блохи! Блоха убила Дирара, который сразил в поединке самого Сигурда Ужаса Авар. Ну, не насмешка ли это судьбы? И Халид ибн аль-Валид, опять же…
        - При чем здесь он? - непонимающе посмотрел на дядю Святослав. - Его же отстранили! Он теперь для нас не опасен.
        - Да, Халид ибн аль-Валид больше не опасен, - кивнул Стефан, омывая жирные пальцы в чаше с водой, стоявшей рядом. - Меч Аллаха вложен в ножны. Это было удивительно глупое решение, но оно нам на руку. Впрочем, а сам-то ты как думаешь? Почему величайшего полководца публично унизили и отправили доживать свой век в какой-то захудалый сирийский город?
        - Зависть? - вопросительно посмотрел на дядю Святослав.
        - Несомненно, - одобрительно кивнул Стефан. - Так было когда-то с Велизарием. Непобедимый воин проводит свои дни в праздности, пока другие делят то, что он завоевал. Конечно же, это самая обычная зависть, свойственная многим людям. Таким образом, Амр ибн аль-Ас, скорее всего, скоро нападет на нас. Его никто не сможет удержать от этого поступка, кроме халифа Умара. А халиф слишком далеко, он просто не успеет вмешаться. Муавия будет только рад избавиться от беспокойного старика, а людей, равных ему по авторитету, в армии мусульман почти не осталось. Амр дождется, когда спадет вода в Ниле, а потом выйдет в поход. Думаю, да. В ноябре или декабре следующего года, Святослав, мы увидим первый набег арабов. К этому времени мы должны закончить все, что было намечено. А иначе… А иначе мы потеряем Египет.
        - А почему бы не сделать так, чтобы Умар узнал про намерения Амра? - спросил Святослав, немного смущаясь недостойной воина мысли. - Тогда на Египет и нападать никто не станет.
        - Станет, Святослав, - покачал головой Стефан. - Обязательно станет! Арабы еще не раз нападут. Вопрос только в том, когда это случится, и какое войско они приведут сюда. Халиф Умар все прекрасно знает, он далеко не глуп. Он против этого похода, но Амр ибн аль-Ас обязательно должен напасть на Египет. А ты обязательно должен его разбить. Тогда все мусульмане уверятся, что Амр разгневал Аллаха, нарушив волю халифа, и повернут коней на восток. Персия большая, им еще долго будет не до нас.
        - А потом вступит в игру дядя Никша? - задумчиво сказал Святослав.
        - Он уже в нее вступил, - пояснил Стефан, с сожалением оглядывая дочиста обглоданную куриную косточку. Он вздохнул и придвинул к себе блюдо с жареными дроздами. Они весьма хороши под охлажденное вино с островов Эгейского моря.
        Святослав закончил обед, обдумывая услышанное. Он встал и пошел в покои жены, которая уже вполне оправилась после родов. Повитуха, присланная княгиней, не отходила от нее ни на шаг, не позволяя ей вставать в первые дни, чем изрядно разозлила беспокойную княжну. К ее огорчению, муж тоже был непреклонен, пообещав привязать ее к постели, если она не будет слушаться. Тем не менее, все это уже осталось в прошлом. Сейчас Юлдуз лежала на боку, прижав к себе сына, который жадными губами впился в тугую, налитую молоком грудь. Малыш отличался зверским аппетитом и беспокойным характером, не давая расслабиться матери и двум нянькам, которые укачивали его по очереди, когда он плакал, мучаясь от болей в животике. В крестьянской избе или в юрте кочевника никто бы не плясал вокруг обычного младенца, но этот младенец совершенно точно не был обычным. Он стал первым наследником царского рода со времен Клеопатры седьмой, появившийся на свет в этой земле. Ее сын Цезарион, плоть от плоти самого Гая Юлия, был рожден здесь, и здесь же был убит императором Октавианом Августом. Весть о рождении наследника разносилась по
Египту караванами, отрядами воинов и лодчонками мелких торговцев, поселив в сердцах простых людей робкую надежду. Если новый государь рожден в Египте, так может быть, у него будет хоть толика сострадания к жителям этой земли. Тем более, что его зовут так же, как и того, кто основал великий город и назвал своим именем.
        - Он не плачет? - Святослав с опаской смотрел на крошечное личико сына, не смея прикоснуться к нему. Он еще побаивался брать в руки такого кроху, да и не к лицу это было воину. Дети - удел женщин. Они растут с ними, пока не входят в тот возраст, когда уже отцы начинают учить их настоящей жизни.
        - Нет, не плачет, - счастливо улыбнулась Юлдуз. - Сегодня он спокойный. Няньки кладут ему на живот теплую пеленку. Вроде бы помогает.
        - Так и будешь кормить его сама? - спросил Святослав, зная, что среди знатных дам считалось низменным давать грудь собственным детям. Для этого в дом брали крепкую крестьянскую бабу, которая тоже недавно родила.
        - Буду сама! - вызывающе посмотрела на него жена. - Княгиня Мария учила меня, что это недостойно знатной пани, а матушка, наоборот, говорит, что сама Богиня велит нам, женщинам, рожать и кормить. В этом и есть наше истинное предназначение.
        - Слушай мою матушку, - без тени сомнений ответил Святослав. - Она столько времени проводит со знахарками и повитухами, что знает об этом больше любого лекаря.
        - Ты скоро снова уедешь? - тоскливо спросила Юлдуз.
        - Да, - кивнул Святослав. - Я пойду на Сокотру, надо повидаться с дядей Никшей. Заодно осмотрю побережье, где стояли когда-то порты царей Птолемеев. Ты знала, что они были названы в честь цариц - Арсиноя и Береника?
        - Кому интересны какие-то мертвые бабы? - презрительно ответила Юлдуз. - Они давно умерли, а эти города занесло песками. К демонам их, муж мой! Я хочу, чтобы новый город на выходе из великого канала носил твое имя.
        - Думаешь, это будет правильно? - Святослав слегка покраснел.
        - Уверена, - кивнула Юлдуз. - Мне служанки недавно принесли новость с рынка. Знаешь, как тебя называют в Египте?
        - Как? - удивленно посмотрел на нее Святослав.
        - Владыка морей! Вот как! - гордо ответила Юлдуз. - Так будь им не только по имени, мой царственный супруг. Египет твой, ты завоевал его! Так что забудь про этих дохлых баб! Они давно никому не интересны. Построй этот город и назови его так, как пожелаешь. Или ты хуже собственных братьев?
        Святослав глубоко задумался, а вот служанка, стоявшая за дверью, довольно улыбнулась. Это с ее подачи пошло в народ новое прозвание префекта. Это она вкладывала в голову глупой честолюбивой девчонки нужные мысли. Это ее слова княжна только что сказала своему мужу. Женщина повернулась и пошла на кухню, негромко напевая песенку. Сообщение своей госпоже она отправит потом, когда к ней придет человек, который скажет заветные слова. Женщина бросила в корзину грязное белье, откуда его заберет прачка, и снова пошла в покои княжны. У нее было множество дел по дому и сын, который прямо сейчас делал прекрасную карьеру очень далеко отсюда. Женщина не жалела ни о чем. Да она и не делала ничего плохого. Уж в этом она была уверена твердо.
        Глава 20
        ЯНВАРЬ 639 ГОДА. БРАТИСЛАВА.
        - Девочка моя! - Людмила со слезами на глазах обнимала незаметно повзрослевшую дочь.
        Умила не унаследовала и доли красоты своей матери, напротив, она была весьма заурядна. Округлое лицо, вздернутый носик и пухлые щечки с хорошенькими ямочками. Пройдешь мимо, и не заметишь. Девушка была тиха и скромна, предпочитая книги общению со сверстницами. Ей претили обычные женские разговоры, на которые были горазды боярские дочери, дуреющие от безделья. Умилу не прельщала пустая болтовня, рассказы о кровавом дожде в Бургундии или об очередном теленке, родившемся с двумя головами, что, по мнению братиславских кумушек, означало не то великую сушь, не то жуткое наводнение. Это зависело от того, кто именно разносил по городу очередную сплетню, жена Лотара Эльфрида или ее подруга Агриппина. При всем при этом княжна была весьма умна и начитана, не отставая в этом от братца Берислава, который один только и мог составить ей компанию. Она жила бы так вечно, если бы не два обстоятельства.
        Во-первых, любимый брат теперь служил в сотне, понемногу превращаясь из набитого всяким ученым вздором задохлика в жилистого, и не по годам рассудительного мальчишку. А во-вторых, ей только что стукнуло пятнадцать, а это значит, что она стала законной супругой короля баварского Теодона первого, который был лишь немного младше ее собственной мамы. Впрочем, это было неважно, потому что его величество и сам не сразу сказал бы, сколько ему лет. Ему это было без надобности. Он и читать-то не умел, зато очень лихо бился в тяжелом доспехе, подаренном любимым тестем. Шайки, которые постоянно лезли то из Австразии, то из Алеманнии, то из альпийских герцогств не оставляли времени на праздность. Теодон воевал почти каждый год, а иногда и не по разу. Менялось лишь место, куда он вел свою дружину.
        - Я уже должна уехать, матушка? - Умила прижалась к плачущей матери и заревела сама.
        У нее кошки скребли на душе. Своего будущего мужа она видела раза четыре, и никаких особенных чувств он у нее не вызвал. Еще один воин из германцев, каких много в западных землях княжества. Огромный, словно медведь, рыжебородый мужлан, кругозор которого не выходил за пределы войны, охоты и объезда собственных земель. Ах да! Все эти его увлечения в обязательном порядке сопровождались застольями, которые его величество весьма любил, вливая в себя на пиру чуть ли не ведро стоялого меда.Тем не менее, он был широк душой, справедлив и не мелочен, за что подданные его искренне уважали. На этом его достоинства заканчивались, а потому в делах королевства Баварского творился полнейший бардак.
        - Да, доченька! - смотрела на нее сквозь слезы Людмила. - Надо ехать. Ты уже совсем взрослая. Моя девочка станет королевой, подумать только!
        - Ты будешь мне писать? - Берислав, который бесшумно подошел сзади, обнял их обеих.
        Его отпустили из сотни на день, проститься с сестрой. И для него это было настоящее горе. Никто не понимал его лучше, чем Умила, даже мама. Хотя… От мамы Берислав постепенно отдалялся. Он взрослел, а она была все той же ревностной поклонницей языческой Богини. Берислав считал это очень глупым, только маме не говорил ничего, осторожно обходя эту тему в разговорах. Этот культ давно трещал по швам, судорожно цепляясь за жизнь в лесных весях. Он проявлялся уже больше в привычках и суевериях, ведь христианство, неуклонно наступавшее в городах, превратило язычество в религию деревенщины. Это понемногу становилось немодным. И лишь князь мог позволить себе быть выше этого. Он категорически плевал на чужое мнение и не крестился из каких-то своих, никому не понятных соображений. Самослав открыто почитал святого Георгия-змееборца, который потеснил воинского бога Яровита и уже почти слился с ним. Потому-то он был своим и для язычников, и для христиан, не отдавая предпочтения никому.
        - Я тебе каждый месяц писать буду, братик! - горячо поклялась Умила, глотая слезы. - Честно-честно! С каждым гонцом письмо буду слать. Только вот обустроюсь там…
        - Где моя молодая жена? - рев короля Теодона был слышен даже на втором этаже, где жила Людмила. - Я как эта… Как ее… Ну тесть же по пьяному делу рассказывал! Забыл, в такую ее мать! Как Пенелопа, вот! Та тоже двадцать лет ждала! Когда уже свадебный пир? У меня тоже скоро уже все лопнет, как у той Пенелопы! Гы-гы-гы!
        - Соберись! - шепнула княгиня дочери, бережно вытирая мелкие жемчужины слез. - Помни, чему я тебя учила. Не показывай своих чувств, берегись людей, пока не узнаешь их по-настоящему. Будь своему мужу надежной опорой. Не опозорь своего отца.
        - Не опозорю, матушка, - кивнула головой Умила, которой ради такого события уложили волосы в прихотливую прическу. - Я знаю свой долг и исполню его.
        - Я защищу тебя от всех!- обнял ее Берислав. - Если он будет тебя обижать, я его убью. Так ему и скажи!
        - Ты? - расхохоталась княжна. - Да ты у нас и мухи не обидишь!
        - За тебя обижу, - насупился Берислав. - У меня по стрельбе отличные отметки, между прочим. А по алхимии еще лучше! Отравлю его и делу конец.
        - Разошелся, воин! - Людмила любовно потрепала сына по непослушным вихрам. - Как там наш малыш? Я на следующей неделе собиралась навестить его.
        - Вот насчет кого ты можешь не беспокоиться, матушка, - поднял на нее удивленный взгляд Берислав, - так это насчет братца Кия. Он отлично устроился, и ему там лучше всех, поверь.

* * *
        НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ НАЗАД. БРАТИСЛАВА.
        - Вот тут первая рота живет, парень, - сказал взводный, который принял очередного сопляка, привезенного откуда-то из аварского кочевья.
        Странный был этот мальчишка. По повадкам - чистый степняк, провонявший конским потом, но к сортиру приучен, телом чист, а лицом до того хорош, что залюбуешься. Не иначе, сын какого-то мелкого хана от любимой наложницы, привезенной из северных земель. Впрочем, тут лишних вопросов не задавали. Если в сотню попал, то жизнь свою с чистого листа начинаешь. Можешь любым именем назваться, никто тебе и слова поперек не скажет. Ты для прошлой жизни все равно, что покойник. И для рода своего изгой, коли в воины пошел.
        Полумрак казармы заставил Кия замереть на пороге. В роте полторы сотни мальчишек, во взводе - тридцать. Так ему говорили. Живут по взводам, спят на широкой лежанке вповалку, укрываясь колючим одеялом из овечьей шерсти. Не дворец, конечно, но после кочевья вполне сносно. Все это Кий понял сразу же, как только сделал тут пару вздохов, втянув в себя запахи пота и прелых портянок.
        - Кто таков? Из каких будешь? - вперед вышел крупный мальчишка с хозяйским взглядом. Остальные смотрели на них с любопытством, ожидая, чем закончится обязательный для всех новичков ритуал.
        - Зовут Юрук, - княжич назвался именем побратима. - А ты что за хрен с горы, чтобы я тебе докладывался?
        - Я Бобер, - степенно ответил мальчишка. - Ты новенький, значит тебе сегодня казарму вне очереди мести! Тут такие правила.
        - Правила? - зло посмотрел на него Кий снизу вверх. - А у меня свои правила, понял? Знаешь, какие? Того, кто мне предлагает казарму мести, я на первый раз в кровь бью, а на второй ему метлу в задницу засовываю. Понял?
        - Драка! Драка! Новенький с Бобром драться будет! Зови пацанов из второго! Они просили позвать, если драка будет! - покатились по рядам веселые крики.
        - Ты сам напросился, - разозлился Бобер и широко размахнулся.
        - Хха! - Кий пробил ему в солнышко, а потом добавил в лицо двойкой. - Я тебя научу, мерин сиволапый, как надо чистоту в помещении блюсти!
        - Давай, Бобер! Давай! Наваляй ему!
        Противник оказался крепким. Он не зря был заводилой здесь. Силушкой его лесные боги не обидели, и удары Кия, хоть и достигли цели, но особого урона не нанесли. Бобер был на редкость силен. Он спокойно отбивался от наскоков юркого и быстрого противника, то и дело награждая его сильным ударом, от которого у княжича звенело в ушах. Но Кий, пропустив удар, опять лез на противника, оскалив в ярости зубы. Он снова и снова шел на врага, стервенея от нарастающей злости. Под конец, когда резкий удар сбил его с ног, княжич встал и схватил табурет. Он поднял его над головой и с хрустом разбил об утоптанный до каменного состояния пол. Кий пошел на Бобра, зажав в кулаке острый обломок деревяшки, а на лице его застыла шальная улыбка, до того жуткая, что противник поднял перед собой руки, прекращая драку. Остальные мальчишки встали между ними, бросившись разнимать драчунов.
        - Эй! Не по правилам! - орали они. - Брось быстро!
        - Ну что? - прошипел Кий. - Моя очередь казарму мести? Или ты попутал чего, деревенщина немытая?
        Он подошел к лежанке и сдвинул в сторону чужие вещи.
        - Я тут лягу. Кому не нравится, может мне в лицо это сказать. Я еще раз объясню.

* * *
        - Ну, вот так наш Кий на учебу и явился, матушка, - закончил свой рассказ Берислав. - Он у нас на всю сотню самый свирепый отморозок, хоть и мелкий еще. Наставники говорят, что такого звереныша к нам далеко не каждый год заносит. На него ведь даже бродячие собаки брехать боятся. Как видят его, так сразу с дороги уходят.
        - Собаки-то еще почему? - изумилась Людмила, которая никак не могла смириться с тем, что про ее ненаглядного сыночка рассказывают какие-то страсти.
        - Да он вожака стаи убил, - поморщился Берислав. - Тот на него зарычал, а Кий в него нож метнул. А потом сказал, что любого зарежет, кто на него зубы оскалит. Хоть собаку, хоть человека. Его и старшие мальчишки побаиваются. Говорят, что он на всю голову тронутый, совсем как берсерк нурманский.
        - Глупости это все, - поджала губы Людмила. - Не такой он. Наговаривают на него.
        - Славный вырастет воин, - усмехнулся в густую рыжую бороду Теодон, который с интересом прослушал весь рассказ от начала до конца. - Добрая у вас порода, дорогая теща! Надеюсь, и ты мне, Умила, таких сыновей родишь.
        - Конечно, мой любимый муж, - с непроницаемым лицом ответила девушка. - Я исполню свой долг. Ты можешь не волноваться об этом.

* * *
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. 19 ЯНВАРЯ 639 ГОДА. АББАТСТВО СЕН-ДЕНИ. НЕДАЛЕКО ОТ ПАРИЖА. НЕЙСТРИЯ.
        Она истово молилась, жадным взглядом впившись в изображение святого Дионисия, который взирал на нее с грустной понимающей улыбкой. Здесь, прямо в шаге от нее, лежали его мощи, обретенные совсем недавно. Королевская казна оплатила реликварий, искусно сделанный из чистого серебра, куда и положили часть его нетленного тела. Она уже в сотый раз покрыла поцелуями потемневшее серебро святыни и облила его слезами, но все было напрасно. Ее муж умирал. Здоровяк, которому лишь недавно минул тридцать один год, тяжело заболел. Проклятая дизентерия! Она косила и знать, и простолюдинов. Господь милосердный обрушил на Галлию множество напастей. От чего только не умирали короли франков! И от чумы, и оспы, и от ножа убийц, и от яда в кубке вина. Бывало всякое. Кое-кто даже от старости умудрился помереть, как оба Хлотаря. Лекари, наслушавшись бредней из варварской Братиславы, стали говорить, что эта болезнь происходит от дурной воды и грязи, да только ложь это всё! Ложь и грех великий! Потому как все болезни даны нам господом как испытание и наказание за жизнь неправедную. Так святые отцы говорят! А был ли ее муж
святым, несмотря на то, что украсил церкви, жаловал монастырям виллы казненных нобилей и щедро раздавал милостыню? Нет, конечно. Он был грешник, наполовину язычник, живший в блуде с множеством женщин. И это погубило его. И ее тоже погубит, если она допустит ошибку. И ее маленького сына тоже. Она кожей чувствует жадные взгляды, что бросают на земли Нейстрии алчные австразийские лейды. И бургундцы… И бретонцы… И аквитанцы… И фризы… И даны… И норвежцы… И мелкие короли-разбойники из Британии. Господи боже! Да как же ей выстоять в этом мире одной?
        - Королева! - майордом Эга почтительно встал с ней рядом. - Его величество зовет вас и сына. Проститься хочет. Он уже последнее причастие принял.
        Нантильда встала с колен и вытерла злые слезы. Она теперь совсем одна в этом мире. Разве что Эга поможет ей. Он хороший человек.
        Комнатка в церкви была слишком тесна, чтобы вместить всех желающих проститься с королем. Духота от свечей, пота умирающего и дыхания набившихся сюда герцогов была просто неимоверной, но Нантильда мужественно терпела, встав на колени перед умирающим мужем. Пятилетний Хлодвиг держался рядом. Он не слишком понимал, что происходит, но горе матери передалось и ему. Мальчишка стоял у постели отца, а по щеке его проложила себе дорогу одинокая слезинка.
        - Королем Нейстрии Хлодвига благословляю, - слабым голосом сказал исхудавший Дагоберт. - Сигиберту Австразия останется. Пусть мои дети в мире живут, почитают святых отцов и церкви, как я почитал. Казну на троих поделите. Между детьми и королевой Нантильдой… Поровну… Тебе Эга, я Нейстрию поручаю. Береги моего сына…
        Король затих и закрыл глаза. Главное было сказано, и знать потянулась на выход, оживленно обсуждая увиденное. Не каждый день на твоих глазах король франков богу душу отдает. И ведь чего удумал! Прямо в церкви преставился! Не иначе, чтобы сразу на небо попасть! Так тут думали все, прикидывая, как бы половчее обтяпать нечто подобное перед смертью. Каждый из герцогов имел свою церковь, куда ляжет после смерти. Тут, во Франкии, щедрых жертвователей хоронили прямо в храмах, накрыв могилу плитами пола. Все считали, что так грешная душа гарантированно спасется.
        Все закончилось, и она поехала на виллу Клиппиакум, любимую виллу обоих последних королей. До нее было совсем недалеко, а тряский возок ехал теперь мягко и спокойно, потому что его по словенскому обычаю поставили на широкие полозья. Хлодвиг прижимался к ней, а она прокручивала в голове все, что должна будет проделать в самое ближайшее время.
        Перво-наперво, всех баб покойного мужа - вон! Некоторых она даже острижет на прощание. И все подарки отберет! Голые из дворца уйдут, лярвы болотные! Нантильда блаженно улыбнулась, представляя себе миг торжества. Сколько лет она мечтала об этом! И не сосчитать.
        Во-вторых! А вот что во-вторых? А во-вторых нужно сохранить власть до тех пор, пока Хлодвигу не исполнится пятнадцать. Эга кое-как удержит в руках буйную нейстрийскую знать. Тут народ поспокойнее, чем в Австразии, на славянском пограничье, где королевские лейды не вылезают из походов, но тоже совсем не подарок. То с фризами режутся, то с бретонами, то с шайками данов, ютов и саксов, которые каждую весну и лето налетают на своих лодках. Да, вот что главное, а не какое-то бабье, над которым она еще успеет вволю поглумиться. С такими мыслями Нантильда вошла во дворец, небрежно бросив на руки подбежавшей служанке заснеженный плащ.
        - Ждут вас, госпожа, - пугливо сказала служанка. - Человек там от короля Само. Он в малой гостиной сидит. Дворцовый граф его прогнать не посмел, забоялся. - Она перешла на шепот. - До того страшен, королева, я аж надселась вся. Вроде собой пригож, и говорит ласково… А как в глаза глянешь, так там бездна адова.
        - Я знаю, кто это, - сжала зубы Нантильда. - Это один из цепных псов словенского короля. Он не причинит мне зла, иначе не пришел бы открыто. Принеси ему вина и скажи, что я скоро буду.
        Она вошла в собственную гостиную не сразу, а лишь тогда, когда ее сердце перестало скакать в груди заполошным зайцем. Она отдышалась и вошла, полная достоинства и спокойной уверенности, как и подобает повелительнице сотен тысяч людей. Она села напротив, а посланник князя встал и склонился в вежливом поклоне. Это было хорошим знаком.
        - Мой государь шлет вам свои соболезнования, королева, - сказал Вацлав. - Он скорбит вместе с вами.
        - С чего бы это ему скорбеть? - невесело усмехнулась Нантильда. - Мой муж был его врагом. И как ты узнал об этом так быстро?
        - Мой государь скорбит, - пояснил посланник, - потому что король Дагоберт был гораздо лучшим правителем, чем многие до него. И, к сожалению для франков, он куда лучше, чем те, кто придет ему на смену. А узнал я так быстро, потому что был по делам в Бретонском королевстве. Туда прискакал гонец с вестью, что король тяжело заболел. Все просто.
        - Что ты хотел мне сказать? - Нантильда до боли в пальцах сжала резные подлокотники кресла.
        - Я хотел передать тебе следующее, королева Нантильда, - ледяным взглядом посмотрел на нее Вацлав. - И сказанное мной должно остаться между нами навсегда. Мой государь берет под защиту маленького короля Хлодвига. Он не позволит свергнуть его или убить. Также в ближайшие годы вам не стоит ждать нападения от Бургундии и Аквитании. И король бретонов тоже дал свое согласие на десятилетнее перемирие. Это то, что обещает тебе мой государь. С залетными шайками разберетесь сами, но большой войны Словения не допустит. Расти своего сына и обустраивай Нейстрию. Она должна достаться твоим внукам и правнукам. Слушай своих советников Эгу, Элигия и епископа Дезидерия. Они порядочные люди и будут верно служить своей стране.
        - Что? - изумилась Нантильда. Она ожидала услышать все, что угодно, но только не это. - Но почему?
        - Тебе не нужно этого знать, - твердо ответил Вацлав. - Достаточно и того, что такова воля моего государя. Не делай глупостей, королева, и встретишь смерть в собственной постели. Ты поняла меня?
        - Я поняла, - коротко кивнула Нантильда, которая была не в силах оторваться от равнодушных, словно оловянные пуговицы, глаз княжеского карателя. - Я буду покорна воле его светлости.
        - Я рад, что мы с тобой смогли договориться, - одобрительно кивнул Вацлав и встал с кресла. - Тогда на прощание вот тебе еще одно послание от моего государя. Это его подарок за твою понятливость. Береги своего сына, насколько тебе хватит сил и отпущенного богами времени. Сделай так, чтобы в его жизни было мало вина. Иначе оно заменит ему саму жизнь, и он умрет молодым, став худшим из королей Меровингов.
        - Господи! Господи! Спасибо тебе! - после ухода этого жуткого человека Нантильда упала на колени перед распятием на стене и снова залилась слезами. Но на этот раз от радости. Неужели с ее души упал этот камень? Неужели ей теперь не нужно бесконечно интриговать и тратить все свои невеликие деньги на подкуп обнаглевших слуг? Неужели…
        - Я даже этих шлюх стричь не буду! - лихорадочно шептала она, глядя на своего бога, сурово взиравшего на нее с креста. - И подарки у них не заберу. Замуж их выдам даже! Пусть благословляют мою доброту! Я богато одарю церкви! Спасибо тебе, милосердный господи! Ты послал свое знамение, и я с благодарностью приму твою волю.
        Она постояла так еще немного, а потом на ее лице появилась глубокая задумчивость.
        - Он знает судьбу моего сына? Он приехал от короля бретонов, уже договорившись с ним о перемирии? Так ведь король был еще жив! Милосердный господи! Кого ты послал мне в помощь? Неужто само исчадие ада? Так я и на это согласна! Только сохрани моего Хлодвига, молю тебя!
        Глава 21
        МАЙ 639 ГОДА. Г. БАНБХОР. (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ - РАЗВАЛИНЫ В 65 КМ ВОСТОЧНЕЕ КАРАЧИ. ПРОВИНЦИЯ СИНД, ПАКИСТАН).
        Неимоверная мешанина из островов, заросших мангровыми деревьями закрывала от моря устье реки Гаро, где и стоял Банбхор, прибежище пиратов-бавари. Хоть в городе была цветущая торговля, грабежом местные князья тоже не брезговали, выбирая своей целью все больше арабов и персов. Проводник, купленный Надиром с потрохами еще год назад, вел их аккуратно, так, чтобы выходящие из гавани корабли не смогли предупредить о вторжении. Корабли эти брали на абордаж, а их пассажиров бросали в море с перерезанным горлом. Эмир велел не обременять войско пленными. Пока было не до них. Так они и дошли до устья реки, зайти в которую можно было, только поймав приливную волну. Собственно, именно для этого Надир и нанял этого мужичка, предусмотрительно поселив его семью на Сокотре, под надзором жены Алии и ее брата. И жизнь ему после взятия Дебала он тоже сохранил именно для этого. Весьма сытую жизнь! Загорелый до черноты лоцман привел их к городу на рассвете так, что даже стража, увидевшая десятки чужеземных кораблей, едва успела объявить тревогу.
        - Ворота ломай! - ревел Надир, потрясая обнаженным мечом. - Убивать только воинов! Тех, кто сдается, не трогать! Кто начнет горожан резать, я тому сам кишки выпущу! Это мой город, понятно? Вперед, во имя Аллаха!
        Острый конец подведенного тарана разбил ворота в щепки в течение часа. Одуревшие от ужаса, не ожидавшие нападения власти организовать оборону так и не успели. А когда в город полетели какие-то странные шары, которые разлетались огненными брызгами при падении, воля горожан была сломлена. Вся осада и штурм заняли время от рассвета до заката…
        - А тут вполне неплохо, мой дорогой зять! - Азиз ибн Райхан шел по новым владениям своего родственника и в очередной раз благословлял Аллаха. Его дочь родила сына Халида и жила в богатстве и почете. Его сыновьям обещаны высокие посты в новой провинции. Он сам стал самым сильным и уважаемым из шейхов Йемена. Так зачем желать большего, когда Аллах и так засыпал его семью своими благодеяниями!
        - Это только начало, уважаемый тесть, - пообещал Надир. - Мы закрепимся здесь, а потом пойдем на север. Там стоит Татта, богатейший город на берегу Инда. Если мы возьмем его, то все низовья этой реки и все побережье на две сотни миль наше. Тут даже воздух никто не испортит без моего позволения. И мы принесем сюда свет истинной веры.
        - Иншалла! - провел по бороде Азиз. - Пусть Аллах услышит наши молитвы.
        Город был почти цел. Воинов здесь было около тысячи, и это совсем немало для городского гарнизона. Половина из них погибла, а вторая половина стояла на коленях, ожидая решения своей участи. Горожане и вовсе сидели по домам, куда их загнали незнакомого вида свирепые воины, и молились своим богам.
        Каменных зданий тут было немного. Дворец местного князя и храмы богов, которые не вызывали у мусульман ничего, кроме отвращения. Воины потащили на улицы многорукие статуи и с остервенением разбили их на куски. Статуи Будды пока что остались целы, так как никто не понимал, что это за человек такой, и почему он так загадочно улыбается. Впрочем, буддизм в последние годы пришел здесь в упадок. Новый царь был брахманом и буддизм не жаловал.
        - Страна большая и густонаселенная, Надир, - сказал тесть после того, как все уже успокоилось, а семья местного князя была вырезана под корень, кроме одной из дочерей. Ее Надир приберег для себя. Они с тестем расположились в его новом дворце, наслаждаясь изысканным ужином. Поваров и слуг тоже убивать не стали, и те, оценив щедрый подарок судьбы, старались на совесть. - Неужели ты надеешься удержать ее?
        - Я знаю многое о местных делах, мой уважаемый тесть, - ответил Надир. - Мы пока взяли один город и его округу, но возьмем больше. В этой стране нет порядка. Последний царь Сахираса из династии Рай умер, не оставив сыновей. Его слуга Чач как вор проник в его спальню и обольстил царицу Суханади. Так слуга сам стал царем. Он очень способный человек и сейчас воюет на севере, пытаясь подчинить себе князей этой земли. Кстати, он славно воюет. И если его не остановить, он победит. Его терпеть не могут, но вынуждены будут подчиниться.
        - Ты хочешь сыграть на их вражде? - сощурился Азиз.
        - Конечно, - кивнул Надир. - Тут все ненавидят этого выскочку. Впрочем, они и друг друга ненавидят тоже. Я дам им ответы на все их вопросы. А еще я, во имя Аллаха милосердного, дам порядок и покой этой земле.
        - Откуда ты знаешь все это? - несказанно удивился Азиз, которого, наконец, прорвало. - Откуда у тебя эти огромные корабли, на которых мы перевезли столько воинов сразу. Откуда у тебя эти шары, которые взрываются огнем? Откуда ромейские баллисты и таран? Это старший брат дал тебе все это?
        - Все, что мы получаем от этой жизни, почтенный Азиз, - серьезно посмотрел на него Надир, - мы получаем от Аллаха всемогущего. Он ведет нас, подставляя свое плечо тогда, когда нам тяжело. Главное, чтобы цель была достойной и угодной ему. И тогда мы победим, иншалла!

* * *
        ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО ЭТИХ СОБЫТИЙ. ФЕВРАЛЬ 639 ГОДА. СОКОТРА.
        Канал фараонов они прошли за четыре дня. Десятки тысяч людей, нанятых за зерно, пришли на работы и расчистили русло, которое еще император Адриан повелел выложить изнутри камнем. В рекордные сроки восстановили и шлюзы, построенные Птолемеем вторым. Бубастис, Горькие озера, Красное море… Прямо около устья канала под слоем песка обнаружились остатки порта Арсиноя. В этом месте будет построен новый город, который княжич Святослав повелел назвать своим именем. Этот порт станет ключом к Красному морю, а Египет, как в старые времена, будет безраздельно властвовать здесь.
        Из Александрии вышла целая эскадра, флагманом которой был огненосный дромон «Владыка морей». Вслед за ним плыл десяток огромных кораблей, на которых была переброшена армия из Тергестума в Александрию. Все это великолепие вышло из вод канала в Красное море и отправилось вдоль берега прямо на юг. Туда, где неподалеку от острия Африканского рога расположился архипелаг Сокотры. На этот остров они и прибыли в самом начале февраля.
        - Дядя Никша! - Святослав раскинул руки и обнял Надира. Когда он высвободился из его медвежьих объятий, то повернулся к Алие, которая, по своему обыкновению, молча стояла рядом. - И ты здравствуй, дорогая тетушка!
        Легкая усмешка, которая промелькнула в глазах юной амиры, улетучилась вмиг. Тетка была младше своего племянника на три года, и его показное почтение всех тут забавляло. Малолетний Халид ибн Надир, названный так в честь великого воина, с любопытством смотрел на своего двоюродного брата и сосал палец.
        - Ты привел эти корабли для меня? - с нескрываемым восторгом спросил Надир, глядя на пузатые баржи, каждая из которых примет больше сотни воинов.
        - С отдачей, дядя! - поднял палец Святослав. - На один поход! Или выкупай их из добычи, если очень нужны. И морякам сам будешь платить!
        - Выкуплю! - хищно оскалился Надир. - Людей верну в следующем году. А если кто из кентархов у меня останется, озолочу. Я же не верил, когда мне говорили, что можно столько народу перевезти за один раз. Великий Аллах! На каком дерьме я плавал, когда грабил честных купцов! Ой, я это вслух сказал? - Надир в притворном испуге закрыл руками рот, весело поглядывая на собственную жену, которая наградила его укоризненным взглядом.
        Алия оказалась женщиной серьезной и изо всех сил распространяла в массах миф о древности и благородстве их рода, доведя количество предков до положенных в приличных семьях пяти десятков. Она повзрослела, оставшись, впрочем, все такой же хорошенькой. За прошедшие годы амира изрядно покруглела в нужных местах, особенно, когда стала кормить грудью. Все эти ее превращения привели Надира в полный восторг, отчего он выглядел, как объевшийся сметаны кот, бросающий на объект своего вожделения плотоядные взгляды. Неудивительно, ведь он отсутствовал месяцами, а семейная жизнь уже начала ему нравиться. Алия оказалась женщиной не только серьезной, но и весьма умной, отчего планы Надира взять себе какую-нибудь наложницу неизменно оканчивались неудачей в связи с множеством разнообразных и никоим образом не связанных между собой трагических случайностей. Надир и сам не мог понять, как это так получалось.
        - В трюмах лежит запас гранат, разобранные баллисты и два тарана, дорогой дядя, - сказал Святослав, но закончить не успел, потому что чуть было не погиб в объятиях заревевшего от восторга Надира. Да с таким снаряжением он любой город возьмет!
        - А зачем мне два тарана? - спросил тот, когда восторг его слегка утих.
        - На случай, если вы один сломаете, - любезно пояснил Святослав. - Дядя Стефан хорошо знает арабов, ведь он воевал вместе с ними. Они народ храбрый, но… В общем, он велел два тарана изготовить и тебе отвезти.
        - Ну, два, так два, - легкомысленно махнул рукой Надир. - Все лучше, чем один. Пойдем в дом, племянник. Я по глазам жены вижу, что у нее уже все готово.
        Он не ошибся. Служанки уже накрыли стол белоснежной скатертью и разложили богатую посуду. Блюда, плошки и кувшины стояли в великом множестве. Их было куда больше, чем нужно для столь скромной компании, но так было положено. Стол был прост и богат одновременно. Хотя нет. Пожалуй, как и почти везде в то время, он был скорее обилен, чем богат. Роскошь пира определялась тогда количеством еды, а не ее разнообразием. К привычному мясу, финикам и лепешкам прибавился рис со специями, который купцы везли из Индии. Это был изысканный деликатес, недоступный простолюдинам.
        Святослав передал Алие несколько массивных золотых украшений из Александрии и получил ответные подарки для Юлдуз. Маленький Халид получил кинжал, который схватил с самым серьезным видом. Тут, в Йемене, каждый мужчина рождался с оружием. Так что подарки пришлись весьма кстати. Главное, чтобы юная амира не сломалась под весом украшений, которые на себя надела. Обычаи женщин этой земли были весьма суровы. Не каждый воин сможет нести на себе столько металла, сколько хрупкая женщина Востока, хорошо осведомленная о правилах развода.
        - Знаешь, дядя, - сказал Святослав, когда немного насытился и решил завести приличную для застолья беседу. - Со мной на корабле приплыл Коста. Ну, ты его должен помнить. Худой такой, пронырливый грек. Он хочет привезти сюда семена каких-то деревьев. Говорит, здесь, на Сокотре, для них просто райские условия. Горы, много солнца, и все такое. Он высаживал их в Египте, так они там не принялись. Не растут, и все тут. А он хочет торговать этими семенами и готов щедро делиться прибылью.
        - Что еще за деревья? - удивился Надир. - Ты говоришь про кофе, о котором он прожужжал мне все уши? Он напоил меня им, когда был тут в прошлый раз. Жуткая гадость! Он тебе не рассказывал, как его нашел?
        - Нет, - заинтересовался Святослав. - Не рассказывал!
        - Он чуть ли не месяц лазил по горам, чтобы найти эти треклятые ягоды, а потом разговорился с каким-то бродячим монахом. Ну, ты и сам знаешь, в Аксуме греческий язык все попы понимают. Так вот, тот монах ему и говорит: знаю я,мол, паренек, эти премерзкие ягоды. Их тут все пастухи проклинают. Если по недосмотру коза какая-нибудь этой дряни нажрется, то потом мемекает дурным голосом всю ночь, как бесноватая. И носится по всему загону! Сама не спит, тварь такая, и другим не дает. Ну, и показал ему монах то дерево. В Аксуме его каждый знает, у кого коза есть. И вот ты мне скажи, племянник, за каким демоном эту гадость нужно сюда тащить? Чтобы наши козы тоже по ночам бесились? Так нам здесь этого не надо. У нас тут и без бешеных коз неприятностей хватает.
        - Мой отец считает, что в будущем эти зерна принесут огромные деньги, - спокойно ответил Святослав. - А ты его знаешь, он редко ошибается в подобных вещах.
        - Ну, даже не знаю… - задумался Надир. - Не понимаю, на кой мне этот кофе дурацкий сдался!
        - Мы займемся этим, - услышал Святослав мелодичный женский голос. Он даже головой завертел в недоумении, пытаясь понять, кто это сейчас говорил.
        - Да? - несказанно удивился эмир, который совершенно точно знал, чей это был голос. - Займемся, конечно! Чем там заниматься то? Воткнул в землю, оно и растет само.
        - Тогда я скажу Косте, что вопрос решен, - с легкой усмешкой произнес Святослав, с любопытством смотревший на тетку Алию. Он уже начал понимать, как строятся отношения в этой семье. Тетушка его даже глаза скромно потупила, так от собственной смелости засмущалась. И то, правда! Не к лицу глупой женщине влезать в серьезные мужские разговоры.
        - Отец рассчитывает на тебя, дядя, - сказал Святослав. - Он надеется, что твои успехи заставят халифа развернуть войско на восток. Если ты закрепишься в Синде, то он должен захотеть пробить коридор в те земли через Персию. Он должен оставить в покое ромеев и Египет, и повернуть коней в ту сторону. Это временно, конечно, но это даст нам передышку.
        - Еще не добит шахиншах Ездигерд, - напомнил Надир. - Этот высокомерный недоумок перессорился со всеми, с кем мог, но он всё еще силен. Ты предлагаешь оставить его на время, чтобы наше войско сначала захватило земли вдоль моря. Это будет непросто сделать!
        - Если ты останешься один на один с тамошним царем, тебе придется туго, - прямо сказал Святослав. - Хотя тебе придется туго в любом случае. Пока арабы пробьются в Синд, пройдет не один год. Отец говорит, что от Басры до Банбхора около двух тысяч миль. Туда даже на верблюдах несколько месяцев идти.
        - Басра! Басра! - нахмурил в задумчивости лоб Надир. - Что еще за Басра? А! Халиф что-то такое говорил… Это тот новый городишко в Хузистане, у берегов залива? Там, где соединяется Тигр и Евфрат? Не думал, что его уже построили.Две тысячи миль! Вот демоны! Немало! И это по немирной стране через пустыни Макрана, вдоль берега моря. Да я должен завалить халифа золотом, чтобы он согласился!
        - Ну, так завали! - сказал Святослав. - Там его полно! Мы тоже будем помогать изо всех сил, дядя, чтобы у тебя все получилось. Отец сказал, что когда-нибудь халифат расколется на куски и твои правнуки станут царями в той земле. Да и ты сам на окраине мира ислама будешь почти что царем.
        - Это я понимаю, - кивнул Надир. - Да туда гонец будет пару месяцев скакать, а все морские пути будут подо мной.
        - О том и речь, - кивнул Святослав. - Мы свяжем через великий канал восток и запад, возьмем под контроль всю торговлю пряностями и станем самой могущественной семьей в мире.
        - Еще совсем недавно я украл верблюда, чтобы сбежать из племени, где был рабом! - Надир снова решил позлить жену, которая не выносила воспоминаний о его бурной молодости. - А теперь мы делим с братьями мир, словно какое-то сраное яблоко. Великий Аллах, не дай закружиться моей несчастной голове! Гордыня погубит меня!
        - А ты знаешь, дядя, - решил вдруг похвалиться Святослав, - как меня называют в Египте?
        - Как? - вопросительно посмотрел на него Надир.
        - Владыка морей, - слегка рисуясь, ответил Святослав.
        - Это они по недомыслию, - успокоил его дядя. - Просто они слишком мало знают. Если бы знали немного больше, в жизни не сказали бы подобной глупости.
        - Почему это глупости? - краска бросилась в лицо Святослава. - Я ромейский флот потопил. Мне на море никто противостоять не может!
        - Это твоему отцу никто противостоять не может, племянник, - сочувственно посмотрел на него Надир. - Жаль, что ты этого не понимаешь. Я вот тоже в этих водах крою всех, как бык овцу, но мне и в голову не приходит называть себя таким громким прозвищем. Так что, парень, зарабатывай себе свое имя сам. У тебя еще будет для этого много возможностей. А настоящий Владыка морей - это князь Самослав, который сидит в своих лесах и даже не знает толком, как поднять парус. Это он будет править морями, а вовсе не мы с тобой. Запомни это хорошенько.
        КОНЕЦ.