Последний натиск на восток. Ч. 1 Дмитрий Чайка
        Третий Рим [Чайка] #6
        Где-то за морем коварные ромеи прячут мать князя, а предатель, который продал ее им, скрылся без следа. В путь отправился Вацлав, Пес государев, который получил задание наказать негодяя и выкрасть мать государя. А в это время на западе молодой бургундский король сдерживает всю мощь королевства франков. У Новгородского княжества пока нет сил противиться самой страшной силе в Европе. Труды князя не прошли даром. Люди вокруг стали перенимать то, что он делает, и впервые Само столкнулся с изощренным коварством, не уступающим его собственному. Враг готовит удар там, где не ждет никто
        Книга частично пересекается во времени и событиях с предыдущим томом!
        Дмитрий Чайка
        Последний натиск на восток
        Часть 1
        Глава 1
        Неизвестно где. Неизвестно когда
        Милица вдыхала запах незнакомых цветов. Тут было очень красиво, до того красиво, что аж дух захватывало. Огромный дом в зеленой долине, сплошь покрытой садами, казался ей Ирием, о котором говорила мать. Наверное, рай именно такой, как этот сад. Она уже давно жила тут, и потеряла счет дням и месяцам. Знала только, что прошло где-то полгода, как она очутилась тут. Ее никто не обижал, ее сытно кормили и не заставляли работать. Она могла делать все, что угодно, кроме одного. Она не могла выйти за ворота. Стража вежливо, но настойчиво провожала ее назад в этот дом. Да и одной она не оставалась никогда. За ней следили странные люди. Обрюзгшие, нескладные, с бритыми лицами. Их голоса напоминали женские, но их глаза… В их глазах был лед.
        Полтора года назад
        Милица с тихим стоном открыла глаза. Свет резанул болью, и она снова их закрыла, так было куда легче. Она лежала, собирая в кучу путаные воспоминания. Великие боги! Стана оказалась и не Стана вовсе, а какая-то Чеслава, теща его сына! Сына! Само, сыночек, живой!
        Милица затряслась в рыданиях. Сколько лет прошло! Минуты не было, чтобы она детей своих не вспоминала. Само пропал сразу, как убили мужа. Ратко утащили в тот огромный сарай. Ей сказали, что его евнухом сделали, и выжил он. Она вымолила у стражи позволение и несколько дней подряд несчастных мальчишек разглядывала, кто не перенес эту боль. Ей те мальчишки до сих пор в кошмарах являются. Каким же зверем нужно быть, чтобы из-за золота проклятого малого ребенка искалечить? Ведь выживал один из немногих! А вот Ратко ее выжил. Не было его среди тех мальчишек.
        Никшу отняли у нее через пару недель. Калечить его, как Ратко не стали, а сунули на телегу, что ушла с купцами на юг. Его крик до сих пор у нее в ушах стоит. Тогда она и поседела. За одну ночь превратилась в старуху. Ее даже продавать не стали, за нее цену хорошую не давал никто. Обры оставили ее в кочевье, где долгие годы она овец стригла, собирала кизяк и чесала шерсть. Так она и жила, просыпаясь в слезах каждую ночь, пока обров не перебили, а рабов из большого хринга не погнали на север, где новый словенский князь приказал поставить город из камня. Само ее князем стал! Великие боги, да как это получиться могло? Милица не могла поверить этому. Но что это? Голоса! Кто-то негромко говорил за хлипкой щелястой дверью. Она притихла, боясь дышать.
        - На кой она нам, Урош? - услышала она ленивый голос. - Баба как баба.
        - Не просто баба, - ответил второй. - Отец сказал, глаз с нее не спускать. Сказал, она золота стоит столько, что и не снилось нам. Это же ОНА!
        - Кто она? - спросил удивленный голос.
        - Ну, ты, Горян, и глупый, все-таки! - в голосе появилась насмешка. - Да все купцы на свете знают, что за какую-то Милицу куча золота обещано. А еще за Никшу. Ратко не ищут больше. То ли нашли, то ли помер.
        - Всех Милиц велено в Тайный Приказ представить, - голос Горяна приобрел задумчивые нотки. - А ты почем знаешь, что она та самая?
        - А ты бы послушал, что она в бреду несла, - ответил Урош. - Поверь, она та самая. Тут даже сомнений никаких нет.
        - А зачем тогда мы ее на тайную заимку привезли? - испугался Горян. - Она же выдаст нас. За то, чем мы занимаемся тут, тупой кол в задницу положен.
        - Это ежели боярин Горан узнает, - лениво ответил Урош. - А он не узнает. Отец хитер. Ромеи раз в год приходят. Этот пес не прознает ничего.
        - Так, значит, мы ее в Тайный Приказ не повезем? - уточнил Горян.
        - Не…, - лениво ответил Урош. - Отец сказал, что ромеи за нее куда больше дадут. Нам отсюда все равно бежать, рано иди поздно. Князь нам наш промысел не простит. По Уложению смерть за него лютая положена. Ну, так с золотом бежать куда сподручнее.
        Милица слушала, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово. Ее искали! Сын искал ее! Больше некому, ее собственные мать с отцом потерялись давно, когда ее замуж в соседнюю весь выдали. Она и не видела их потом. Земля перестала родить, и веси разошлись навсегда. Ратко не ищут больше. Либо нашли, либо помер.
        - Мокошь, молю тебя! - шептала она пересохшими губами. - Пусть Само его найдет! Пусть он будет жив!
        - Пойди, посмотри, как она там! - услышала она голос Уроша.
        Милица успокоила бурное дыхание, притворившись спящей. Дверь скрипнула, а к ней подошел кто-то, закрыв солнце, которое пробивалось даже через сомкнутые веки. Она ощущала его дыхание, и продолжала лежать тихо, словно мышка.
        - Спит вроде, - в голосе послышалось сомнение. - Нет, не спит! Она, когда спала, похрапывала немного. Притворяется, стерва.
        - Буди ее! - услышала она решительный голос Уроша.
        - Эй, ты! - толкнули ее в плечо. - Хорош придуриваться. Открывай глаза, сука, или ножиком тебя поковыряю. Мигом у меня проснешься.
        Милица послушно открыла глаза, и снова закрыла со стоном. Свет принес новую боль, и в голове словно взорвался огненный шар. Ее замутило.
        - Эй! Эй! - услышала она испуганный голос. - Не блевать тут! Вонища будет! Да пусть она снова глаза закроет, Урош. Ей же камнем по голове прилетело, забыл? Ты сам целое ведро наблевал, когда с лошади свалился. Эй ты! А ну, закрой глаза!
        - Ладно, пусть лежит так, - смилостивился Урош. - Ромеи скоро приедут. Никуда она не денется. Собаки порвут. Ох, и знатных кобелей в Солеграде разводят. Золото, а не кобели. Для нашего промысла самое то, что надо!
        Три месяца спустя
        Урош оказался прав. Заимка, стоявшая в густом бору, была маленькой крепостью, которую охраняла пара огромных псов, которых спускали на ночь. Несколько сараев, построенных из толстых бревен, были окружены частоколом, ворота в котором закрывались на толстый брус. Зачем было прятаться от всех в лесной чаще, Милица поняла почти сразу, как только услышала детские крики и увидела тощие тельца мальчишек, которые выносили потом братья.
        Она поняла все сразу и ушла в избу, где зажала уши и забилась в рыданиях. Нелюди! Проклятые нелюди! Как те, кто искалечил ее Ратко! Пусть Чернобог мучит их души в призрачной Нави! Вот что за промысел у отца этих двух парней, что охраняли заимку.
        Она забилась в избу, и почти не выходила оттуда, механически пережевывая скудную пищу, что ей приносили. Иногда открывались ворота, и внутрь загоняли несколько мальчишек лет пяти-шести. А после этого она снова слышала крики…
        Ромеи появились дней через десять после того, как она очнулась. Смуглые, бородатые, в длинных смешных платьях, словно бабы. Они долго говорили о чем-то с братьями, размахивая при этом руками, и призывали в свидетели своего бога. Видимо, их бог позволял им торговать украденными в словенских весях мальчишками, которых изувечили навсегда. Ворота скрипнули и закрылись на долгие недели. Видно, купцы появятся теперь не скоро, потому что новых мальчишек больше не приводили.
        Милица жила день за днем, видя лишь опостылевший частокол, братьев и собак. Бежать она не думала. Стену в два человеческих роста ей не осилить, да и глаз с нее не спускали. У таинственного отца было несколько сыновей, и они регулярно менялись. А ночью… А ночью стражу несли собаки, которые тихим рыком предупреждали ее, когда она пробовала выйти на порог избы.
        А потом приехали другие ромеи, ничуть не похожие на первых. Нескладные, с длинными руками и широкими задницами, с клочьями волос на лице вместо бороды, они были бы смешны, если бы не их глаза. Глаза их светились умом и нескрываемым презрением к окружающим, которое Милица раньше видела лишь в глазах обров, когда они смотрели на нее. Так смотрят на коровью лепешку, или на шелудивого пса, или на словенского раба. Ромеи смотрели так же.
        Голоса их оказались чудными, тонкими, словно у мальчишек лет двенадцати, без привычной мужской хрипотцы. Но, несмотря на это, смешными ромеи не казались ничуть. Напротив, Милице стало страшно. В их глазах она видела полнейшее равнодушие и брезгливость, и это вгоняло ее в оторопь. В голове закрутились мысли. Зачем они тут? Они пришли за ней, это она поняла сразу. Но зачем она им? Она же никто, рабыня, грязь под ногами… Не она им нужна, а Само. Он же князь в этих землях. Милица начала молиться Богине. Пусть она поможет ей. Ведь больше ей помочь некому.

* * *
        Асикрит Евфимий с любопытством разглядывал старую грязную тетку, которая, судя по запаху, в бане не была никогда. Неужели это та самая Милица, которую разведка Империи искала столько лет? Седая, морщинистая дикарка со свежим шрамом на лбу смотрела на них затравленно, словно загнанный в ловушку зверек. С чего бы это? Ведь они не сделали ей ничего плохого.
        - Попробуй сладости, женщина, - сказал на словенском языке асикрит Никифор, протягивая ей пряники. - Они на меду! Я люблю мед, а ты?
        Старуха схватила пряник и вцепилась в него крепкими желтоватыми зубами. А ведь она не так уж и стара, удивились евнухи. Впрочем, чернь изнашивается рано, изнуренная непосильной работой.
        - Как тебя зовут, женщина? - спросил Ефимий.
        - Милица, - ответила та, шамкая набитым сладостью ртом.
        - Как звали твоего уважаемого мужа, почтенная Милица, и где он сейчас? - участливо спросил асикрит.
        - Погиб он давно, обры его убили, - ответила та, а в ее выцветших глазах мелькнула застарелая боль. - Бериславом его звали. Он обрина копьем убил. Вот он какой был, Берислав мой!
        Асикриты переглянулись и продолжили разговор.
        - А где твои дети, уважаемая Милица? - все тем же тоном спросил евнух. - Нам сказали, что у тебя было трое сыновей.
        - Обры забрали и продали, - ответила та, а ее глаза недобро блеснули. - Я не знаю, где они теперь.
        - Как их звали? - спросил Ефимий.
        - Горша, Куно и Стрига, - торопливо ответила Милица.
        - Ты не умеешь врать, почтенная Милица, - укоризненно спросил ее Никифор. - Да и зачем ты врешь нам? Ведь мы тебе не враги! Твоих детей звали Само, Ратко и Никша. Скажи нам правду и мы отвезем тебя к сыну. Он объявил большую награду тому, кто найдет тебя. Мы хотим ее получить.
        - Правда? - вскинулась она, а в глазах блеснула надежда. И слезы… - Вы отвезете меня к моему Само? Когда?
        - Скоро, почтенная, скоро, - задумчиво ответил асикрит. - Кто рассказал тебе про сына и почему ты не нашла его до сих пор?
        - Да я и не знала раньше, - разрыдалась Милица. - Стана, подруга моя, оказалась тещей его. Только звали ее почему-то Чеслава, а не Стана. Сын мой мужа ее лютой смертью казнил, а она мне голову за это камнем разбила. Она думала, что убьет меня, да только не убила почему-то. Когда я сына увижу, добрый господин?
        - Скоро, Милица, очень скоро, - сказал Никифор. - Иди в дом, мы тронемся в путь уже сегодня.
        Старуха послушно ушла в избу, а асикрит Никифор пошел в другой дом, где за столом сидел жупан Любуш, окруженный сыновьями.
        - Убедился? - насмешливо спросил жупан. - Наш князек младшего сына в честь деда назвал, Бериславом. Так что, у меня все без обмана. Десять тысяч, ромей. Десять тысяч, и ни номисмой меньше.
        - Ты получишь свои деньги, почтенный Любуш, - ледяным тоном ответил ромей. - Но я тебе советую найти ту бабу, которая пыталась ее убить. Это Чеслава, мачеха княгини, и она в розыске уже который год. Ваш боярин Горан ищет ее.
        - Мы ее убили, - выпалил Урош, который стоял по правую руку от отца. Услышав имя Горана, он явственно побледнел.
        - Тебе следует научиться врать получше, словен, - с брезгливой скукой ответил евнух. - Ты лжешь, как маленький ребенок, который надул в штаны и говорит, что это не он. Кто еще знает?
        - Только мы, - хмуро ответил Урош, который опустил глаза вниз. Ту бабу они и, правда, не нашли. Собаки потеряли след у реки. - Было еще двое, но мы их убили. Сказали потом, что это Стана сотворила.
        - Разумно, - милостиво кивнул асикрит. - Ты не безнадежен, словен. Найдите эту бабу и убейте. Она вас выдаст. А когда вас возьмут на пытку, то всплывет все. И ваши торговые дела тоже. Ваш князь почему-то не любит тех, кто делает таких, как мы. Странный человек.

* * *
        То, что ее обманули, Милица поняла далеко не сразу. Они выплыли по мелким речушкам на простор Моравы, а потом вышли в Дунай, почему-то решив пройти мимо Братиславы безлунной ночью. Она не обращала внимания на эти мелочи, живя будущей встречей с сыном. Ей сказали, что он ждет ее в новом граде напротив ромейского Сингидунума. Белград называлось то место, но и там ее сына не оказалось. Он поехал в Константинополь, чтобы поклониться самому ромейскому императору. Он, ее Само, очень важный человек теперь стал, раз повелитель мира его к себе на глаза допускает. Она была в дороге уже два месяца, пока ее не привезли в какой-то богатый дом, вокруг которого рос дивный сад.
        - Ты будешь говорить с самим патрикием Александром, женщина, - непривычно жестко произнес один из евнухов. - В глаза не смотреть, говорить почтительно, обращаться - «сиятельный». Ты все поняла?
        Она все поняла. Ее обманули, как последнюю дуру.
        За три месяца до бунта. Август 629 года. Константинополь
        Рабочие покои императора были больше, чем иной дом. Сегодня тут было пусто. Император выгнал всех, включая мистика, личного секретаря. Таков был ритуал общения с патрикием Александром, главой его секретной службы, и это давно никого не удивляло.
        - Это точно его мать? - спросил император Ираклий. - Тут нет ошибки?
        - В этом нет ни малейших сомнений, ваша царственность, - уверенно ответил патрикий. - Я сам разговаривал с ней. Она весьма проста и наивна, настоящая дикарка, которая жила в рабстве много лет. Собственно, и ее сын тоже был рабом, как вы помните.
        - Да, - кивнул Ираклий. - Удивительная история. Эта баба обошлась нам кучу денег, Александр. Оно стоит того?
        - Да, государь, - ответил патрикий. - Мы теряем в разы больше от их торговли. Поначалу это было выгодно нам, особенно, когда сюда пошел поток серебра. Но теперь они обнаглели до такой степени, что торгуют собой, словно гулящие девки. Любой франк теперь заявляет, что он купец из Новгородского Торгового Дома, и не платит коммеркий. То есть, он не платит его нам, но он платит половину его некоему Марку, главе этого самого Торгового Дома. По нашим данным, именно он и придумал эту схему. Наши торговцы и ремесленники в бешенстве, государь. Они не могут бороться с теми, кто не платит налогов. Пока это не страшно для нас, но лет через пять-семь они захватят всю торговлю и ремесла в Империи.
        - Что ты предлагаешь, Александр? - поморщился император. Денег в казне было по-прежнему очень мало. Целые провинции лежали в руинах, а золото, привезенное из Персии, стремительно заканчивалось.
        - Пусть платят налоги, как все, - решительно ответил протоасикрит. - А его мать поживет у нас в гостях. И он будет об этом знать.
        - Куда ты ее отвезешь? - полюбопытствовал Ираклий.
        - Куда-нибудь не ближе Каппадокии, - усмехнулся Александр. - Архонт Само не должен найти ее.
        - А он тебе поверит? - пристально посмотрел на него Ираклий.
        - Она наболтала достаточно, повелитель, чтобы убедить его в нашей правдивости, - ответил патрикий. - С ней были мои лучшие люди. Они знают о ней все.
        - Хорошо, - лениво махнул рукой император. - Мне Феодор в общих чертах уже сказал, что вы хотите сделать. Я не возражаю. Молодец, Александр, я доволен тобой. А то уже начал было думать, что ты теряешь хватку.
        - Спасибо за похвалу, ваша царственность! - патрикий склонился низко. Ровно настолько низко, чтобы государь не увидел его перекошенного злобной гримасой лица.
        Патрикий задом выкатился из покоев императора, непрерывно кланяясь. Он сказал повелителю не все. Да, мать еще сыграет свою роль в будущем, но у архонта склавинов было два младших брата. И если один из них продан в рабство непонятно кому, то с другим все было намного проще. Он был евнухом, а значит, служил императору, церкви или жил в каком-нибудь богатом сенаторском семействе. Он мог стать постельной игрушкой у престарелого, пресыщенного удовольствиями извращенца из Карфагена или Неаполя, а мог сидеть где-то рядом, разбирая почту из провинций. Впрочем, он давным-давно мог умереть от чумы или дизентерии, что непрерывно гуляли по миру, собирая свою кровавую жатву. В любом случае, примерный возраст известен, как известно время, когда он был продан в Империю. Плюс-минус три года. Эта дикарка не умеет толком считать. В любом случае, это была зацепка, и патрикий знал, что найдет этого человека. Найдет, даже если придется лично допросить каждого евнуха в Империи.
        Глава 2
        Июнь 629 года. Братислава. Словения
        Тайный Приказ - это последнее место, куда хотят попасть порядочные горожане, кроме, разве что, Нави, темной стороны Подземного царства. Не идут сюда люди по доброй воле, обходя зловещее здание в Белом городе по широкой дуге. Язычники держатся за амулет, а христиане мелко и пугливо крестятся, стараясь проскочить поскорее жуткое место. Но вот сегодня горожане пришли в немалое удивление. На дверях Приказа висел огромный замок ромейской работы, а рядом с ними скучал стражник с копьем и колотушкой, который дремал на солнышке, да так крепко, что не чуял, как огромная жирная муха села ему прямо на нос. Дивились люди такому чуду. Не бывало еще, чтоб средь бела дня остановился сыск у Псов государевых, как называли воинов Тайного Приказа. Разгадка была проста. И сам Большой боярин Горан, и подручные его, и даже оба палача отбыли в новую столицу, что строили в словацких землях.

* * *
        Худо, когда попадаешь в Тайный Приказ, но еще хуже, когда он сам приходит к тебе. Это на своей шкуре узнали старосты всех двадцати семи сотен бывших аварских рабов, которые трудились на стройке Братиславы. Пять дознавателей трясли местное начальство, как груши. И вот уже те, кто еще утром мог прописать пару-другую плетей загулявшему работнику, теперь сидели тихо, как мышки и отвечали на вопросы. Они, казалось, даже ростом меньше стали. Штатный палач ладил дыбу, любовно проверяя, как сидят крюки в свежем дереве, а его помощник мочил плети и засыпал уголь в низкую жаровню, которую обычно ставили под пятки испытуемого. Но сегодня палачи сидели без работы. Старосты, видя всю серьезность намерений, пели, как соловьи. И те из них, кто начинал говорить что-то интересное, шел на беседу к самому боярину, который уже потрошил их до самого конца.
        - Какая, говоришь, твоя сотня? - уточнил Горан, а писец рядом водил пером по листу бумаги, высунув от усердия язык.
        - Семнадцатая, боярин, - проблеял староста, который обильно потел, но утереть лоб не решался, а потому мужественно терпел, пока пот разъедал ему глаза. - Меня жупан Любуш перевел туда.
        - Почему перевел? - сурово смотрел на него Горан.
        - Дык это… Старосту Мирко убили. И мужичка еще одного убили тож.
        - Кто убил? За что? - Горан чуть наклонился вперед.
        - Стряпуха убила, - с готовностью ответил староста. - Стана ее звали. Она с другой стряпухой подралась, и камнем голову ей разбила. А потом в бега подалась. За ней жупан Любуш погоню наладил, а она и Мирко убила, значит, и мужичка того из их сотни.
        - Кто в погоню ходил? - ноздри Горана зашевелились, как у собаки, которая взяла след. - Где вторая стряпуха?
        - Сыновья жупана с собаками в ту погоню ходили, - ответил староста. - У них добрые псы, из самого Солеграда. Они Стану в болоте утопили за такое лиходейство. А вторую стряпуху я, боярин, и не знал. Жупан сказал, что ранили ее тяжело. Сказал, что он ее к себе в усадьбу на излечение заберет, а потом легкую работу даст. Я ее и не видел никогда.
        - Как стряпуху звали? - Горан с каждой минутой наливался черной злостью, которая того и гляди, готова была выплеснуться наружу.
        - Милица, боярин, - несмело сказал староста. - Как ту бабу, про которую в эстафете сказано было. Я удивился еще, почему это жупан ее в Тайный Приказ не представил.
        - Славомир! Ждан! Негода! - заревел Горан. - Гоните старост на работу, не нужны они больше. Семнадцатую сотню на допрос. Всю! До последнего человека! Всех дворовых людей Любуша найти, всю его родню, друзей и соседей!
        - Ты чего это взбеленился, боярин? - удивился Добран, который зашел в контору жупана, где Горан вел допрос.
        - Тагму свою поднимай! - посмотрел на него из-под бровей глава Тайного Приказа. - Пойдете лес прочесывать. Проводники есть?
        - Найдем проводников, - серьезно кивнул трибун, который игривое настроение растерял вмиг. Не тот был человек Горан, чтобы впустую колыхать воздух. - Что искать будем?
        - Сам пока не знаю, - поморщился боярин. - Заимку, усадьбу, лесную весь в глуши, где-то на левом берегу Моравы, у мелкого притока. Туда торная тропа должна идти. А вот что мы там найдем, мне, Добран, неведомо.
        В то же время. Баварская граница
        Башня Мартелло, одно из лучших защитных укреплений, что придумали люди. Пока не появилась нарезная артиллерия, эти круглые бастионы с толстыми стенами и крошечными бойницами играючи выдерживали любые осады и штурмы. Стоили они довольно дешево, оборонять их было легко, а взять эти башни, напротив, было очень и очень сложно. Каменный цилиндр высотой в двадцать пять локтей не имел входа. Точнее, он был, но находился где-то посередине между землей и кровлей. Попадали туда по приставной лестнице. Внутри такой башни был выкопан колодец, и лежали припасы, которые позволяли десятку воинов сидеть в осаде полгода. Почему десятку? А потому что больше и не нужно. Каменный зуб со стеной толщиной в четыре шага был для этого времени укреплением совершенно неприступным.
        - Молодец, Витомир, - одобрительно сказал Самослав, оглядывая сооружение. - Быстро управились.
        - Так дело несложное, государь, - смущенно ответил каменщик из своих, из обученных калекой-мастером словен. - Я когда родовичам сказал, для чего эта башня нужна, даже малые дети на помощь пришли. Да и староста здесь из увечных воинов. Он тут быстро порядок навел.
        - Смотри-ка, Лют, - повернулся к Большому боярину князь. - Сработала задумка твоя. Старост из местных - в новые веси послали, а на их место бывших воинов поставили. И ведь хорошо вышло. Франки именно здесь пойдут, если что.
        - Зажрались людишки, княже, - степенно сказал боярин. - Большими людьми себя почувствовали. Надо их местами менять, а негожих и вовсе гнать со службы. Иначе у нас в каждом жупанстве по два десятка князей будет. Да и воровать старосты начали не по чину… - боярин внезапно осекся и густо покраснел.
        - А по чину воровать, это как? - от души захохотал князь. - Ну-ка, расскажи мне.
        - Не подумав, ляпнул, государь, - сказал багровый, словно неизвестный тут помидор, боярин. - Ну, по мелочи все бывают грешны…
        - Ладно, - махнул рукой князь. - Я про это и так знаю. Ты, Витомир, на следующий объект переходи. Тебе еще девять таких башен надо построить. Срок - два года.
        - Не справлюсь я, государь, - покачал головой мастер. - Надо с другого конца навстречу идти. Тогда успеем ко времени. Нешто я не понимаю, для чего такая башня нужна! Тут сроки никак нельзя сорвать, иначе большая беда выйдет.
        - Лют, - повернулся князь к боярину. - Готовь еще одну бригаду. Каждые семь миль ставьте по башне. Выбирайте холмы повыше. Сигнальные огни далеко должны быть видны.
        - Сделаем, государь! - склонил голову боярин.
        - Бакута! - начальник почтовой службы тронул бока лошади и оказался перед князем. - Голубей наловили?
        - Наловили, государь, - подтвердил бывший сотник. - И проверили уже не раз. Дивное дело. Они завсегда назад дорогу находят. Колдовство какое-то, не иначе!
        - Десятников на эту службу только грамотных ставить, - дал команду князь.
        - Слушаю, - ударил кулаком в грудь Бакута.
        Две недели спустя. Новгород
        Большой боярин Горан сидел за столом к княжеской горнице, сжав пудовые кулаки до хруста пальцев. Стыдно ему было. До того стыдно, что глаз на князя поднять не смел. Пропустил он явную измену и воровской промысел, за который по Уложению тупой кол в задницу положен. Это, по меткому выражению государя, был залет.
        - Говори, - обронил Самослав, который ничего хорошего от этого разговора не ждал. Он никогда не видел своего вернейшего соратника таким убитым.
        - Мне на покой пора, государь, - невесело усмехнулся Горан. - Стар я стал и глуп. Прости меня.
        - Да ты что говоришь-то такое? - резко спросил Самослав. - Ты чего раскис, боярин? Говори по делу. Я и сам вижу, что ничего хорошего ты не принес сегодня.
        - Любуш нас за нос водил, государь, - хмуро сказал Горан. - У него в лесу тайная заимка была. Ну, как заимка… Острог небольшой. Там он мальчишек холостил, которых в дальних весях крал. Мы нашли их. Их там… Много их там… Он целую мануфактуру открыл.
        Могучий, крепкий, как дуб, мужик махнул рукой, и прикусил губу. Ему то зрелище до сих пор во сне являлось. Щуплые тельца ребятишек лет пяти - восьми от роду, что не вынесли ножа живодера. Самослав задумался, вспоминая. В той реальности, что он покинул, в Вердене, в Лотарингии, была целая фабрика, где из славянских мальчишек делали евнухов, которых везли потом на продажу в арабскую Испанию. Епископы проклинали тех купцов, но им было плевать, они не были христианами. А герцоги франков закрывали на все глаза. Купцы исправно заносили золото, а погибшие славянские мальчишки … Да плевать на них, кому интересны эти язычники!
        - Вот ведь тварь! - с шумом втянул в себя воздух князь. - Куда ушел, не узнали?
        - Пока нет, государь, - покачал головой Горан. - Но скоро узнаем. Награда объявлена тому, кто «Слово и дело» государево скажет. Но, думаю я, он с сыновьями к ромеям утек. У него с ними дела были. Евнухов туда на продажу везут. У него и ключник был ромей. Слуги показали, что он самого Любуша и его сыновей языку учил.
        - Пошлем в Константинополь верных людей, - сказал после раздумья князь. - Пусть ищут их. Никаких денег не пожалею, но эти твари ответить за свои дела должны.
        - Это не все, государь, - хмуро сказал Горан. - У него была Милица, и как раз ее мы не нашли. Думается мне, она теперь тоже у ромеев.
        - Ах, вот как? - Самослав сел, бессильно опустив плечи. - Да как же так? Мы весь белый свет перерыли, а она у нас под самым носом была?
        - Мать? - испытующе посмотрел на князя Горан. Он никогда раньше не задавал этот вопрос, держа свои догадки при себе. Самослав молча кивнул.
        - Если она у ромеев, то мы о ней скоро услышим, - сказал Само. - Они такой козырь в рукаве долго держать не станут.
        Горан согласно кивнул. Он любил раскинуть картишки, да и шулеры в княжестве уже появились, равно как и добрая традиция бить их чем попало всем трактиром и голышом выкидывать на мороз. Горан стал гораздо чаще понимать, что говорил государь. Они давно были вместе.
        - Вацлава пошлем, - сказал после раздумья Горан. - Парень достойно выучен. Он верный пес государев, он не отступит, пока не покарает предателя.
        Месяц спустя. Фракия. Имперские земли
        Вацлав Драгомирович был единственным человеком в княжестве, который прозывался по отечеству. Не было пока у местной знати таких предков, чтобы их именем гордиться можно было. Каждый из княжеских сподвижников сам таким знатным предком был. И вот Вацлав, сын знаменитого отца, ехал в Константинополь в обозе словенского торговца. Двое воинов Тайного Приказа ехали с ним, притворяясь, как и он, приказчиками княжеского торгового дома. Сын жупана Дражко, в честь которого назвали целый город, получил гривну на шею в двенадцать лет, за что почет имел от всего войска. К удивлению многих, парень пошел служить не в легион, а в Тайный Приказ. Он, окончив Сиротскую Сотню, поначалу жил в доме Люта, старого друга своего отца. Там-то он и познакомился с самим боярином Гораном, именем которого в княжестве пугали малых детей. Простая правда могучего седого мужика задела сердце юноши, и он попросился служить под его начало, а потом перешел в разведку, где и постигал эту нелегкую науку, став лучшим из всех. Да это и немудрено было, ведь сам князь учил его, поручая то одно дело, то другое, подробно разбирая потом каждую
ошибку. Немногим такая честь достается. Именно так он лучшим и стал, получая задания все сложнее и сложнее с каждым разом. Легкая военная недалекость, когда думать не нужно, потому что за тебя думает начальство, улетела без следа очень быстро. Тут, в Тайном Приказе голова должна была работать без вбитых намертво пунктов Устава. Воин Тайного Приказа сам себе уставом был. У него была цель и были дозволенные методы, чтобы этой цели достичь. А уж дальше - его дело, как он там ее достигать будет.
        Методы бывали дозволенные, а бывали и недозволенные. Всякое бывало в жизни Вацлава, но такого, чтобы для него дозволено было абсолютно все, еще никогда не случалось. Сам князь тогда его к себе позвал и задачу поставил. Предателя жестоко покарать, а мать государя найти и в Новгород привезти в целости и сохранности. Провести сыск нужно будет в самом Константинополе, где людей живет больше, чем во всех словенских землях, вместе взятых. И как он это делать будет, государя не интересовало вовсе. Воин получил полную свободу действий.
        - Надеюсь на тебя, Вацлав, - обнял его на прощание князь. - Как на самого себя надеюсь. Если выбор будет, моя мать или предатель, иди за предателем.
        - Почему, государь? - Вацлав даже растерялся от неожиданности. - Разве она не важнее?
        - Важнее, - согласился князь. - Но ей ромеи пока ничего плохого не сделают. Они ее для торга берегут. А когда время для торга придет, мы и так узнаем. Думаю я, далеко ее спрятали. Так что не теряй зря времени. Убей Любуша и его выродков, а потом снова ищи княгиню.
        - Все сделаю по твоему слову, княже, - Вацлав ударил кулаком в грудь. - Пес государев след не бросит. Клянусь, голова предателя на капище Мораны поставлена будет. Умру, но службу исполню.
        - Умирать не надо, - серьезно посмотрел на него Самослав. - Ты мне живой надобен. А если исполнишь эту задачу, то богатое имение и любая боярская дочь твои будут. Только пальцем покажи. А через десять лет ты и сам боярскую шапку наденешь. Пока рано, молод еще.
        С такими мыслями Вацлав ехал по торговому тракту, где через каждые двадцать миль стояли постоялые дворы, а через каждые полдня встречался разъезд воинов кочагиров, которые зорко бдили за порядком, получая по пять рублей серебром ежемесячно. Хорошие в степи времена настали. Серебро само в руки идет. И не нужно для этого подставлять грудь под ромейские мечи и словенские копья.
        Два десятка авар встретились ему в тот день сразу после выхода с постоялого двора. Довольные всадники вели на север группу пленных, связанных попарно. Небольшой приработок у воинов никто не отнимал. И если словене во Фракии были законной добычей, то ромеев трогать было строжайше запрещено. И вот прямо сейчас в толпе словен, которых гнали в Белград на поселение, Вацлав увидел смуглого черноволосого мальчишку лет тринадцати. На словена он был похож примерно так же, как сам воин Тайного Приказа на эфиопа, и это было полнейшее безобразие. Вацлав тронул коня и поехал наперерез всадникам, которые от такой наглости слегка ошалели.
        - Кто старший? - властно спросил он, плавясь под недобрыми взглядами степняков.
        - Чего надо, словен? - вперед неохотно выехал немолодой всадник с вытянутым черепом. - Ты чего это смелый такой?
        - Да хана Шебу хорошо знаю, вот и смелый, - спокойно ответил Вацлав. - Отъедем в сторону? Тут лишних ушей много. Ты чего это делаешь, батыр? Почему разбой творишь? Ромеев не велено полонить.
        - Тебе-то что за дело? - опасно сощурился всадник. - Лишняя голова появилась?
        - Я княжий муж, и «Слово и дело» скажу, если понадобится, - заявил Вацлав. - С моим караваном полусотня охранников - консуяров идет, а они вас, кочагиров, не очень-то и жалуют. Завидуют, сам знаешь. Они спят и видят, как вас из патрулей подвинуть. Консуяры меня в обиду не дадут, а твой род потом княжеский суд по миру пустит. Замаешься виры платить. Ну что, отпустишь пацана или будешь потом хану Шебе объяснять, почему другой род серебро зарабатывает, пока вы снова баранов пасете?
        - Да забирай, - сплюнул в пыль всадник. - Товар дерьмо. Так и норовит сбежать. Эй, Хэгу! Тащи сюда мальчишку. Вон того! Чернявого!
        Всадник повернул коня, и разъезд вместе с полоном поехал дальше, до места стоянки, откуда рабов погонят на север совсем другие воины. Или не погонят, продав кого-нибудь из них на месте. Людоловы свое дело знали туго, и поток новых поселенцев в окрестности Белграда не иссякал. Как и поток серебра в кошели воинов кочагиров, которые милостью князя сели на это хлебное место. Они не будут рисковать им из-за какого-то ромейского оборванца.
        - Ты зачем полез к ним? - хмуро посмотрел на Вацлава Неждан, немолодой мужик, который ему в отцы годился. - Мы на задании, нам в такие дела нельзя встревать.
        - Да, - кивнул Вацлав. - Нельзя, но нам кто-то из местных нужен. А у этого уж больно рожа хитрющая. На селянина он совсем не похож. Эй, паренек! - крикнул он по-гречески. - Домой хочешь попасть?
        - Нет, - недобро зыркнул на него мальчишка. Худой, как палка, обожженный солнцем пацан смотрел на Вацлава исподлобья. Он, словно невзначай, поглядывал по сторонам, как бы половчее сбежать от странного купца, который только что смог запугать два десятка страхолюдных авар.
        - Чего так? - удивился Вацлав.
        - Нет у меня дома, - ответил тот, шмыгнув носом. - И родителей тоже нет. Бродяга я, добрый господин. Может, покормишь, раз уж от аварского плена спас? Там иногда кормили.
        - Откуда ты родом? - заинтересовался Вацлав.
        - Из Константинополя, - ответил мальчишка. - Мать с отцом и братьями от чумы померли, а я на улице жил. Как государь с войны вернулся, городская стража просто озверела. Не украсть ничего, сразу в цепи куют и в Трапезунд на серебряные рудники отправляют. Голодно стало, вот я и ушел из города. Думал, к словенам прибиться, они люди вольные. Вот и прибился, на свою голову…
        - Город хорошо знаешь? - сощурился Вацлав.
        - Как мамкину сиську, - удивленно кивнул пацан. - И даже лучше.
        - На службу ко мне пойдешь? - спросил Вацлав.
        - Что платишь? - деловито спросил мальчишка.
        - Кормлю, - коротко ответил Вацлав.
        - Маловато будет, - разочарованно отвернулся ромей.
        - Досыта.
        - Мы договорились, новый хозяин, - торопливо ответил мальчишка. - Я Константин, как младший василевс. Но по имени лучше не надо, а то меня за это уже несколько раз били. Зови Коста. Когда у нас обед, хозяин? Я два дня ничего не ел, и ты мне уже успел изрядно задолжать.
        Глава 3
        Август 629 года. Прага. Словения
        Новый городок в землях чехов разрастался, прибавляя каждый год по паре-другой улиц. Деревянный острог, что стоял на правом берегу Влтавы, был окружен слободами, которые через десяток-другой лет грозили слиться в немаленький город, окруженный складами, лесопилками и ткацкими мануфактурами. Князь уже сейчас видел хаос, что ждет этот город в будущем, и повелел дороги и улицы разметить заранее, чтобы не сгорела Прага в веселом пламени пожара, порожденного теснотой построек.
        Внислав, местный градоначальник и жупан этой области, с ног сбился, принимая новых поселенцев, которые шли косяком из лесных весей, чтобы приобщиться к богатой городской жизни. Было тут немалое преувеличение, конечно, но в целом молва не врала. Город рос, а его верфи, где один за другим спускали на воду нурманские драккары, работали чуть ли не в три смены. А в этом году и вовсе на воду спустили какой-то пузатый корабль, который назвали чудным словом сейнер. Тот кораблик, на котором стояла лебедка с неводом и две шлюпки, ушел в Гамбург в начале весны, и теперь все гадали, для чего же он нужен. Впрочем, ответ был получен самим князем, и привез его Вышата, градоначальник самого северного владения, который сиял, как новый рубль.
        - Вот, государь! - Вышата, поднатужившись, поставил на стол двухведерный бочонок, на который все присутствующие смотрели с немалым любопытством.
        - Это то, что я думаю? - усмехнулся Самослав.
        - Да, государь, оно самое, - кивнул Вышата, вскрывая бочонок. - Откушайте!
        Здоровенная жирная селедка шлепнулась на деревянную тарелку, а словенские бояре смотрели на нее с немалой опаской. Рыбу они такую не ели никогда, им и речной хватало. Другое дело, что доброй рыбы не так уж и много было. Не каждый день рыбаку осетра в три локтя длиной выловить удается. Да, и не каждый месяц, если до конца честным быть… А эта рыба выглядела довольно аппетитно.
        - Настойки и лука принесите! - скомандовал князь, и совсем скоро на столе лежала нарезанная ломтями селедка, пересыпанная лучком и политая оливковым маслом из самого Карфагена. Там оно было отменного качества.
        - Твое здоровье, княже! - в луженые глотки полилась первая чарка, а чуть позже бояре сосредоточенно заели выпивку неведомой снедью.
        - Хороша рыба, жирна, - сказал боярин Лют, вытирая липкие пальцы об рушник. - Но костиста.
        - Соли можно поменьше, - задумчиво сказал Звонимир, но тут же взял еще кусок и начал его сосредоточенно смаковать, - а трав душистых побольше. И перца! Вкусно! И под настойку хорошо пошла.
        - Сделали все, как ты сказал, государь! - Вышата преданно смотрел на Само, светясь восторгом. - Рыба эта мусорная. Ее фризы и саксы ни во что ставят. Ежели в сети попадает, горем великим считают. Дрянь дрянью на вкус эта рыба. А как мы ее выпотрошили, жабры вынули и прямо на том сейнере в бочке засолили, так совсем другое дело стало. И стоять она будет долго, хоть всю зиму.
        - Не стерлядь, конечно, - задумчиво сказал Лют. - Но легион и людей на стройке кормить - самое то! Сколько сможете такой рыбы поставить?
        - Да сколько хочешь, боярин, - усмехнулся Вышата. - Море - оно же бездонное. Только кидай сети. Особенно такие, как государь велел сплести, в виде кошеля. Мы таких уловов на реке и не видали никогда. Полсотни вот таких вот бочонков за один заход взяли. Германцы местные на утлых лодчонках в море ходят, а у нас хеландий ромейский, а на нем цельная мануфактура. Я, государь, с твоего позволения, острова на реке Лабе под себя взял. Там все равно не живет никто. Думаю там еще один острог возвести, только из камня. И склады туда перенести нужно.
        - Саксы озоруют? - прищурился князь. - Опасаешься чего?
        - Есть немного, - признался Вышата. - Только не саксы, а бодричи с лютичами, государь. Стали они из мелких племен в большие сбиваться, навроде сербов. И начинают соседей на зуб пробовать. Гамбург - город богатый, и даны туда добычу везут. Это все знают. Чую я, скоро быть войне.
        - Мы займемся этим, - задумчиво кивнул князь. - С сербами у нас мир и торговля. Ляхи только дуркуют иногда, но мы их каждый год в чувство приводим. Лютичи тоже иногда набеги делают, приходится гонять. А вот если на севере все племена в кулак соберутся, то они большую силу возьмут. Нам ни к чему это. Сам-то что думаешь?
        - Надо с племени глинян начать, - невесело усмехнулся Вышата. - Прибыслав, наш верный друг и союзник - самый главный заводила и есть. Князем на севере стать хочет. Он на дружбе с нами разжирел без меры, да еще и добыча из Кельна у него богатая осталась. Пиры дает, подарки знатным людям дарит, не к добру это. Крылья за спиной у владыки глинян выросли, государь. Так взлетел, что землю под собой не чует. Уже и позабыл, как до холодов босой ходил и в курной избе дым глотал.
        - Мысли есть? - спросил князь.
        - Есть мысли, как не быть, - вздохнул Вышата. - Думается мне, надо последить, с нем он еще дела ведет. Уж больно смотреть он на меня стал высокомерно. Как будто я место пустое. Непонятно мне это, княже.
        В то же время. Константинополь
        Шум гигантского города придавил словен до самой земли. Они не могли и представить себе такого многолюдства. Воины Тайного Приказа беспомощно крутили головами по сторонам, не понимая, как тут вообще можно кого-то найти. Только Коста был здесь, как рыба в воде, и стрекоча, словно сорока, рассказывал, рассказывал, рассказывал… У воинов даже голова кругом пошла.
        - Хозяин! - потянул его Коста за рукав и ткнул рукой. - Вон лавка, где одежду продают. Нам туда.
        - Зачем мне туда? - удивился Вацлав. - У меня одежа есть. Мне туда не надо.
        - Тебе не надо, а мне надо, - рассудительно сказал мальчишка. - Ты же не хочешь, чтобы твой слуга как последний оборванец выглядел? Может и стража схватить. Тут бродяг не сильно жалуют, особенно в богатых районах.
        - Ну, пошли, - вздохнул Вацлав, признавая правоту мальчишки. Тот и, впрямь, выглядел на редкость подозрительно.
        Через четверть часа ругани, божбы, лести и заламывания рук была куплена туника из грубой шерсти и штаны чуть ниже колен. Торговался сам мальчишка, а словене лишь дивились, сколько сил и упорства нужно здесь приложить, чтобы купить себе простую рубаху. Коста теперь был похож не на уличного воришку, а на сына какого-нибудь бондаря или горшечника, который с горстью меди в кулаке выбрался на городской рынок. Паренек был не промах, и местную жизнь знал хорошо, а потому воины Тайного Приказа, не сговариваясь, приняли его как своего. Пользы от ушлого мальчишки и, впрямь, было много. Именно он отвел их в харчевню, после посещения которой они не сядут на неделю в кусты. Именно он показал им, где ходить можно, а где - нет, потому что даже тесаки на поясе не спасут тебя от грабежа. Местное отребье, видя богатую добычу, могло просто забросать заплутавших купцов камнями и, ткнув походя ножом, раздеть до нитки.
        Великий город был живым. Он дышал, словно огромное неведомое существо, ежечасно впуская в себя толпы людей и выпуская их из себя. Он проглатывал каждый день сотни голов скота, что разделывали мясники на Бычьем форуме. Он съедал многие тысячи амфор зерна, что везли сюда из Египта, Сирии и Херсонеса. Он выпивал сотни бочек вина, и поглощал множество птицы, от простых воробьев до откормленных отборными орехами гусей и каплунов. В его гавани ежедневно заходило полсотни кораблей, выгружая товары со всего света, и покидало еще столько же, чтобы развезти товары, произведенные здесь, до самых дальних уголков Ойкумены. Затеряться здесь было проще простого, ведь в Константинополе жило четыреста тысяч человек.
        - Хозяин, - Коста потянул Вацлава за рукав. - Вот тут можно остановиться. Это неплохой постоялый двор, и тут и не воруют. Даже вещи можно ставить.
        - Да? - нахмурился Вацлав, почувствовав, как дрогнул голос мальчишки. - Что-то мне тут не очень нравится.
        - Хозяин, это лучшее место в городе, - взгляд юного слуги был чист и светел. - Сюда может зайти обнаженная дева и выйти отсюда невинной.
        - Может быть, мне стоит кое-кому отрезать ухо, - задумчиво протянул Вацлав. - Мне кажется, после этого у нас точно никто ничего не украдет.
        - Нет, - решительно возразил Коста. - Тут точно не воруют. Я ручаюсь.
        - Ну-ну, - хмыкнул Вацлав, а потом резко приподнял мальчишку за ворот. - Послушай меня, крыса мелкая, давай договоримся на берегу. Я тебя не покупал, ты не раб и ты мне ничего не должен. Можешь валить на все четыре стороны, я у тебя даже рубашку забирать не стану. Ты себя считаешь очень хитрым, так тебя расстрою. Я тебя насквозь вижу. Сколько человек нас там ждет?
        - Нисколько, - просипел придушенный Коста.
        - Ухо! - скомандовал Вацлав, и паренек ощутил холод ножа. - Раз, два…
        - Двое ребят с рынка! - поспешил сказать Коста. - Они по сумкам шарят, когда путники пьяные спать ложатся. Они мне угрожали! У меня выбора не было.
        - Послушай внимательно, - Вацлав сел на коновязь и впился взглядом в лицо мальчика. - Я тебе предложил службу, и ты ее принял. Я забуду о том, что ты сделал, но теперь ты мне должен, мальчик. Если не хочешь служить мне, уходи прямо сейчас. Через месяц ты окажешься на рудниках, я обещаю. Если будешь служить верно, то станешь уважаемым человеком. Через десять лет у тебя будет свой дом, жена и неплохой достаток. Ты всегда будешь сыт, и будешь крепко стоять на ногах, а не гнить в безымянной могиле около какой-нибудь сраной каменоломни. Но у всего этого есть цена, и она немалая. Предашь меня еще раз, и я своей рукой перережу тебе глотку. Выбирай прямо сейчас!
        - Свой дом через десять лет? - задумался Коста. - Буду всегда сыт? Это мне подходит. Жена? В пекло ее, не нужна она мне. Себя бы прокормить. Поклянешься в том, что это будет?
        - Нет, - покачал головой Вацлав. - Я могу не прожить эти десять лет, парень. Я клянусь богами Яровитом и Мораной, что дам тебе возможность получить все это, и не обману тебя ни словом, ни делом. Выбирай!
        - Клянусь! - облизал пересохшие губы Коста. - Памятью покойной матери и Девой Марией клянусь! Буду служить тебе верой и правдой, и не обману ни словом, ни делом. Только пусть у меня дом хороший будет, а не лачуга какая-нибудь.
        - Ну, пошли, что ли, - встал с коновязи Вацлав. - Покажешь мне это жулье, я им объясню, как по сумкам лазить. А потом комнату снимем.
        - Куда пойдем? - выпучил глаза мальчик. - В этот гадюшник? Хозяин, да ты с ума сошел? Да нас тут зарежут за медный нуммий. А если не зарежут, то мы тут поедим и помрем от кровавого поноса. Бежим отсюда, пока не подцепили здешних вшей. Они тут размером с крысу. А местные крысы размером с собаку. Ты ляжешь спать, а они объедят тебе уши. Пошли скорее, нам еще на другой конец города идти, а уже темнеет. Там есть ксенохейон, странноприимный дом при монастыре. Кормежка дрянь, но зато монахи точно не воруют. Странные люди, никогда не понимал, что за дерьмо у них у в головах.

* * *
        Месяц, что княжьи люди прожили в столице мира, понемногу расставил все на свои места. Да, город был огромным, но это была только видимость. Тут каждый человек имел свое место и свое предназначение. Любого горожанина знали соседи и товарищи по ремеслу. Каждый платил налоги, а потому был известен чиновникам, а уж многие тысячи домов и вовсе были наперечет, занесенные в кадастры трудолюбивыми нотариями. Крепкий дом внутри городских стен стоил не меньше двух тысяч солидов, безумные деньги для того времени. Да и не только для этого… Девять кило золота, как никак.
        Помощь Косты оказалась просто бесценной. Вацлав с самого начала думал нанять кого-то из местных, но этого не понадобилось. Мальчишка схватывал все на лету, приученный уличной жизнью договариваться с самыми разными людьми. В каждом районе были какие-то личности, которые знали всех, кто там живет. Это были лавочники, стражники или местные уличные воришки. И каждому из них Коста рассказывал, что после смерти родителей ищет своего дядюшку по матери, который у него, сироты, один из всей родни и остался. И пока что ни в одном районе города никто не встречал семью чужаков, которые явно резали бы глаз местным. Ну, а тех, кто переехал недавно, Вацлав рассмотрел лично. Он знал жупана Любуша и кое-кого из его сыновей. И это, совершенно точно, были не они.
        Они прочесали район за районом, начиная с окраин у самой стены и заканчивая помпезными дворцами у ипподрома, что передавались местной знатью из поколения в поколение. Тут не было следов жупана Любуша, и уж тем более не было следов старой княгини. Впрочем, в городе ее и быть не могло. Она могла быть в самом дворце, живя в одном из его бесчисленных покоев, а могла оказаться в дальнем имении императора, коих тоже была не одна сотня.
        - Хозяин, нет тут такого человека, - уныло ответил Коста за ужином. - Или прячется он уж очень хорошо. Империя большая, он, может быть, в Карфагене сейчас сидит и черных девок за вымя щупает.
        - Кто-нибудь здесь знает, кто, когда и какой дом купил? - спросил Вацлав.
        - Квесторы знают, - оживился мальчишка, который не привык решать вопросы подобным образом. - Но они люди великие. Надо писцов, что при них служат, поспрашивать. Они за пару золотых маму родную продадут. Я могу договориться, если хочешь. - Уныние с Косты слетело, словно его и не было никогда. Впрочем, на его аппетите это не сказывалось, и он работал ложкой за троих, пытаясь отъесться сразу за все годы лишений.
        - Ухо сразу резать? - поинтересовался Вацлав.
        - Не надо ухо резать, хозяин, - всполошился мальчишка. - Я и за солид договорюсь. А деньги ты сам отдашь. Скажу, что ты меня нанял, чтобы родственника найти.
        - Добро, - кивнул Вацлав. - Береги уши, парень. Я смотрю, ты ими совсем не дорожишь. А их у тебя всего два!
        - Да я тебе Девой Марией поклялся! - возмущению Косты не было предела. - Как ты мог обо мне такое подумать!
        Ушлый пацан сделал, как обещал. Уже вечером Вацлав ужинал в харчевне с каким-то мелким нотарием из канцелярии самого квестора Олибрия, и рассказывал душещипательную историю.
        - Понимаешь, почтенный! - вещал Вацлав с самым простодушным видом, на какой был способен. - У меня двоюродный брат по матери сюда жить переехал вместе с семьей. Звал меня к себе приказчиком. Я вот приехал, а найти его не могу никак. Город-то огромный. Я и не знал, что такие города на свете бывают!
        - Вы варвары, не можете представить себе великолепие столицы, - покровительственно заметил нотарий, одетый в потертую далматику, аккуратно заштопанную в нескольких местах. Он уже умял сытный ужин, которым его угостил заезжий купец, и впал в самое благодушное настроение. - Константинополь - это пуп земли, чудо из чудес. Вы там в своих деревнях такой красоты и представить себе не можете. Разве у вас есть святая София? А ипподром? А площадь, застеленная мрамором? Вот то-то!
        - Так что, - прервал разглагольствования писца Вацлав, - дядюшку поможешь найти? Он мог дом в столице купить. Мне списки нужны всех, кто за последние три месяца покупал тут жилье.
        - Почему не спросил в районе у гавани Неорион? - удивленно посмотрел на него нотарий. - Все варвары селятся там. Его совершенно точно знают тамошние купцы.
        - Спрашивал уже, - развел руками Вацлав. - Не видел его никто. Но я точно знаю, он тут живет.
        - Может, на том берегу Золотого Рога, в Галате? - задумался нотарий, лениво макая кусок хлеба в остатки соуса. Он объелся сверх меры, но оставить на столе хоть что-то был просто не в состоянии. - Надо будет проверить.
        - Сколько нужно времени? - Вацлав посмотрел ему прямо в глаза и нотарий немного заробел. Варвар из глухого угла, который приехал наниматься в приказчики! Ну, конечно! Этот молодой мужчина с короткой бородкой его зарежет и даже аппетит себе не испортит.
        - Неделю где-то, - нотарий облизал пересохшие губы. - Работа большая. Солид серебром возьму, не меньше.
        - Хорошо, - не стал торговаться Вацлав и бросил на стол глухо звякнувший мешочек. - У тебя семь дней. Тут двадцать кератиев задатка.
        - Хорошо, - оживился нотарий. - Все сделаем в лучшем виде.
        - Ровно через семь дней, - пристально посмотрел на него Вацлав. - В этой харчевне, в это же время. И не вздумай меня обмануть. Накажу.
        - Конечно, господин, - нотарий ощутил на себе тяжелый взгляд варвара и проглотил комок в горле.
        - Я провожу уважаемого нотария, хозяин? - Коста заботливо взял чиновника под локоток. - Тут очень жарко, почтенный сомлел малость. Я его на воздух выведу.
        Они вышли на улицу, и нотарий вытер пот со лба. Ему стало не по себе, когда он понял, что обмануть этого человека у него просто не хватит духу. А ведь он так и хотел сделать…
        - Чего мнешься? - спросил его Коста, протягивая ладонь. - Гони мою долю, как договаривались. Пять кератиев, почтенный! Пять, а не четыре! Я не слепой и умею считать.
        Коста был на седьмом небе от счастья. Он и деньжат по легкому срубил, и свою клятву Деве Марии не нарушил. Ведь он хозяйские деньги не брал, это императорского слуги деньги были. А на счет того, чтобы совсем деньги не зарабатывать, Коста никаких обещаний не давал. Его совесть была чиста.
        Глава 4
        Октябрь 629 года. Запад Словении. Граница с Баварскими землями
        Староста Любим поднимался по лестнице в каменную башню, что сложили всем миром прямо на границе княжества. Он лез кое-как, цепляясь больше одной правой рукой. Левая, после похода в землю ляхов, гнулась худо. Наконечник копья ударил в плечо, где, видать, пересек какую-то нужную жилу. Кровь, что ударила тогда фонтаном, кое-как прижгли, а вот рука с тех пор щит не держала. Потому и получил Любим отставку, хотя сам боярин Стоян обещал вскорости отдать ему под начало сотню. Так вот перечеркнуло всю жизнь то проклятое копье, и подарило жизнь новую. Из нескольких предложений, что сделали ему в Приказе Большого Дворца, он выбрал именно это. Он решил вернуться на землю, получив в управление дальнюю волость в дулебских землях. Волость та раскинулась на том самом месте, где торговый тракт проходит через Баварский лес и идет из Ратисбоны на стольный Новгород. Пограничные старосты не только посевом полбы и распределением жаток по передовым весям ведали, но и в военное время роту бойцов должны были возглавить числом в полторы сотни обученных держать лук и копье мужиков. Граница - она и есть граница. То людишки
лихие шалят, то шайка словен с севера придет, то какой-нибудь скорбный головой баварский граф ударится в разбой, считая себя непобедимым только потому, что на него и не нападает никто. Народ на границе жил ушлый, с малолетства с коротким луком и парой дротиков в руках. Не чета землям за столицей, где родовичи уже и позабыли, как варнак на колу выглядит. Там Тайный Приказ землю носом роет, а всю подозрительную шваль давным-давно послали камень рубить.
        Башня вышла на славу! Три яруса внутри, где будут лежать припасы и устроятся люди. Наверху - большая жаровня, запас дров и бочонки смолы, что запылают ярким факелом, коптя почем зря. По этому сигналу родовичи должны будут в лес уходить, на дальние заимки, оставив бригады лесорубов, которые завалят торную дорогу упавшими стволами. Любим ходил по кровле, размышляя. Башня хороша, слов нет, но не то. Не то!
        - Чего задумался, староста Любим? - услышал он знакомый голос.
        - Княже! - Любим наклонил голову и ударил себя кулаком в грудь. - Староста Любим, десятник третьей сотни первой тагмы. Отставлен по ранению.
        - Слышал о тебе Любим, - серьезно сказал князь. - Боярин Лют хвалит тебя, и жупан Моимир тоже. Как тебе башня?
        - Все хорошо, княже, да только не додумано кое-что, - поморщился Любим. - Один хороший лучник весь гарнизон перебьет. Нужно зубья делать, а еще лучше кусок стены вперед вынести, чтобы вниз можно было бить.
        - Машикули! - ахнул князь, но его никто не понял. Тут такого слова и не знал никто. - Как же я мог такое забыть! Мастера ко мне!
        Запыхавшийся каменщик поднялся тут же и сдернул с головы войлочный колпак.
        - Сделаешь, как он скажет! - показал князь на Любима. - Надо надстройку соорудить, чтобы верх у башни вперед нависал, а бойницы строго вниз смотрели. Тогда можно будет и из лука бить, и кипяток врагу лить на головы.
        - Слушаюсь, ваша светлость, - поклонился каменщик. - До холодов сделаем. Только из-за этого каждую башню месяца на полтора-два строить дольше придется. Людей бы добавить.
        - Добавим, - кивнул князь, а боярин Лют, которому тоже пришлось залезть сюда по приставной лестнице, хмуро кивнул. Не с его пузом такие упражнения выделывать. - И в Новгороде верх тоже так построим. Нам это сотни жизней сбережет. Боярин! Старосте Любиму медную гривну за усердие выдать и премию в тридцать рублей. Нет! Тридцать мало будет. Пятьдесят!
        - Ох! - раскрыл рот Любим. Он в войске гривну выслужить не сумел, а уж денег таких сроду в руках не держал.
        - И лекарю нашему покажи его, - добавил вдруг князь. - Пусть руку его посмотрит. Думается мне, массаж старосте на пользу пойдет. И сухое тепло. Рука работает, просто слабая, должна понемногу восстановиться.
        Колдовство, - думал Любим. Как есть, колдовство. Все войско знало, что легат Деметрий хромой в эти земли пришел, а князь ему ногу переломал и срастил заново. Деметрий до сих пор на левую ногу немного припадает, если свои сапоги снимет. У них же одна подошва толще другой.
        Гривна! Пятьдесят рублей серебром! А если еще и рука работать, как раньше начнет, он, Любим, за князя в огонь и воду пойдет. И он подумал:
        - Женюсь! Как гривну получу, сразу женюсь. Теперь-то мне дочка жупана точно не откажет.

* * *
        Князь Самослав ехал назад, в столицу. Места под будущие башни были намечены, и кое-где уже велись строительные работы. Не было у княжества возможности защитить страну цепью замков. Не было для этого ни сил, ни людей. Да, и необходимости особенной не было, если честно. Солеград и Новгород - первоклассные крепости по этим временам, а франки только в поле сильны. Крепости они брать не умеют и не любят, зато могут сидеть в осаде, пока половина войска от поноса не передохнет. Но ему, Самославу, от этого не легче будет. Орда германцев разорит землю так, что тут лет пять потом даже трава не вырастет. Франки могли выставить до ста тысяч войска, призвав всех, кто может держать копье. Такое было уже не раз. Северная Италия до сих пор их набеги помнит. И готская Септимания[1 - Септимания - область на юге Франции. Главные города - Нарбон, Ним, Каркассон. Единственная область севернее Пиренеев, которую к тому времени готы смогли удержать за собой. Захвачена франками только в 768 году, после изгнания арабов.]… И саксы… И фризы… И бретонцы…
        Что он может им противопоставить? Только отменную выучку своего легиона и аварскую конницу. Да только нужно ли ему лоб в лоб биться с огромным войском? Зачем? Чтобы победить и героически угробить свое войско, выращенное с такой любовью и старанием?
        - Ну, уж нет, - сказал сам себе в усы князь. - Героические битвы - это не наш метод. Наш метод - битвы победоносные. Хоть бы Добрята в своей Бургундии закрепился! Ведь может получиться у парня. Может! Я в него верю! Не ко времени поход франков в следующем году. Ведь все труды прахом пойдут!
        Впереди показались недостроенные стены Новгорода. Большой посад, где люди обустраивались всерьез и надолго, шумел и гудел, словно пчелиный улей. До князя доносилась речь словен и баварцев, саксов и данов, бургундская латынь и греческий язык ромеев, была слышна перебранка франков из Нейстрии и Австразии, и даже чудной выговор испанских готов уже иногда цеплял его ухо. По улицам катились груженые телеги, а на пристани легко одетые крепыши с сопением тащили на пузатый корабль ящики и горшки. Тут кто-то хотел до холодов в Белград дойти, чтобы по весне сразу же двинуть с товаром в столицу мира, Константинополь. Вот харчевня стоит, куда с государевой винокурни настойки отпускают. Бывшему сотнику отдали это право. Только-только у него дело пошло. Эх! Князь даже губу прикусил. Если франки сюда дойдут, посад сжечь придется. Весь сжечь, до последней лачуги! И склады, и мануфактуры, и даже мельницы. Жаль до слез просто!
        А вот и ворота Белого города. Сюда чужаков не пускали вовсе, а франков особенно. Только по письменному разрешению от самого боярина Горана сюда иноземец мог зайти, а Горан такими разрешениями не разбрасывался. И так уже десяток человек отъехал на солеградские рудники, признавшись на дыбе в повышенном интересе к местным оборонительным сооружениям. Только все это напрасно было. Короли Хлотарь и Дагоберт все уже знали и подробные сведения обо всем имели, получив их от купцов и бродячих монахов. И ничего с этим сделать было невозможно, как ни старались Псы государевы, выискивая лазутчиков денно и нощно.
        Князь зашел в свои палаты, бросив поводья стражнику. Служанки, попадавшиеся навстречу, приседали, склонив головы в аккуратных белых чепцах. Батильда, поставленная старшей над домашней прислугой, держала всех в железном кулаке, понемногу оттеснив княгиню от правлением делами. Уж очень много тут стало нянек, прачек, поломоек и ключниц, за всеми не уследить.
        - Батя! - дочь Умила бросилась навстречу. - Сказку расскажи!
        - А мама разве не рассказывает? - князь поднял на руки свою любимицу, целуя в нежные свежие щечки.
        - Рассказывает, - дочь обвила руками его шею. - Хочу, чтобы ты рассказал! Про трех поросят хочу! И про Емелю! И про Незнайку! Мама таких сказок не знает.
        - На ночь тогда, ладно? - князь осторожно спустил дочь на пол. - А где мама?
        - Мама на капище, - ответила дочь. - Она Богине жертвы приносит. Там народу! Туча просто! Там всегда народу много, когда мама на капище молится. Они считают, что она сама живая Богиня и есть. Батя, а когда я вырасту, я тоже Богиней стану, как мама?
        - Даже не знаю, доченька, - нахмурился князь. - Даже не знаю…
        В то же время. Константинополь
        Дом купца Марка был богат. Район Перама, который расположился неподалеку от восточных гаваней, полюбился купцам-варварам, и они понемногу выкупали тут дом за домом, грозя в будущем и вовсе вытеснить отсюда ромеев.
        Вацлав настороженно оглядывался по сторонам, боясь чего-нибудь тут задеть или сломать. Одни занавеси из тяжелой, затканной затейливыми рисунками парчи, стоили столько, сколько воин Тайного Приказа зарабатывал за несколько месяцев. Да и резная мебель, изделие искуснейших столичных мастеров, притягивала к себе взгляд неизбалованного излишествами парня.
        - Кто ты? - спросил его Марк, глядя слегка надменно. - И зачем хотел меня видеть? Я человек занятой, говори побыстрее и уходи. Удивляюсь, как тебя вообще сюда пустили.
        - Да я знаю пару верных слов, - усмехнулся Вацлав, которому и, правда, пришлось наплести охранникам с три короба. - А еще у меня есть вот это…
        - Святой Мартин! - ахнул купец, увидев золотую пайцзу с изображением звезды. «Подателя сего слушать так, как если бы я сам приказывал» - прочитал он надпись, выбитую словенскими буквами. У него самого была пайцза серебряная, а про золотую он только слышал какие-то легенды. - Слушаю!
        - У меня поручение от его светлости, - начал свой рассказ Вацлав. - Нужно найти некую Милицу и одного предателя из словенской знати. Мне нужна помощь.
        - Милицу не нашли, - испытующе посмотрел на него Марк, - хоть и искали по всему миру. Награда большая обещана была, да все впустую. Нет ее нигде.
        - Это мать государя, - сказал Вацлав. - И это очень скоро перестанет быть тайной. Она у ромеев, ее нашли люди императора. Ты должен помочь в поисках. Отдельный приказ князя: Известного тебе евнуха в это дело не впутывать ни при каких обстоятельствах. И ему самому ничего не говорить. Он может наделать глупостей.
        - Вот как, - задумался Марк. - Жаль! Очень жаль! Именно он мог бы нам помочь. У него большие возможности.
        - Его светлость запретил. Князь сказал, что он погибнет, если сунет туда свой нос, - жестко ответил Вацлав.
        - Ах, да! - лицо Марка озарило понимание, и он застыл, осознавая, кем на самом деле является его компаньон, друг, кум и собутыльник. - Конечно! Я ему ничего не скажу.
        - Чем ты можешь помочь? - спросил его Вацлав.
        - Советом, - сказал, подумав, Марк. - Такие вещи могут себе позволить делать либо люди патрикия Александра, либо слуги куропалата Феодора. Может быть, к этому приложил руку Великий Препозит. У него есть такая возможность. Думаю, кто-то из них решил выслужиться и нашел-таки мать его светлости. Скорее всего, кто-то из первых двух. Они люди очень влиятельные и опасные.
        - Как мне найти этих людей? - спросил Вацлав.
        - Ты с ума сошел? - с нескрываемым ужасом посмотрел на него Марк. - Выбрось эти мысли из головы! Куропалат Феодор - младший брат императора, а патрикий Александр - один из могущественнейших людей империи, правая рука василевса. Они живут в Большом дворце, а его охраняет целая армия. Одних экскубиторов[2 - Экскубиторы - полк мечников, дворцовая стража, набираемая из горцев - исавров.] из горцев исавров пять тысяч, да еще варанги из северян. Тебе не добраться до них.
        - Ладно, будем думать, - поморщился Вацлав. - Есть еще одно дело. Предатель, которого нужно найти и покарать. Его зовут Любуш. и он работал на ромеев. Он прячется в имперских землях, я в этом уверен. Мы прочесали весь город и даже купили список тех, кто приобрел дома в Константинополе. Его тут нет.
        - Почему не пришел ко мне сразу? - спросил Марк.
        - Приказ, - коротко ответил Вацлав. - Без особой нужды посторонних не привлекать. Я уверен, тут его нет, либо он прячется в каком-нибудь подвале. Только не такой он человек, я знаю. Не станет он прятаться. Он себя очень хитрым считает и рисковать умеет. За золото готов по лезвию ножа пройти. Очень опасная сволочь.
        - Тогда пойдем испытанным путем, - задумчиво сказал Марк. - Привлечем купцов. Скажем, что этот человек торговец и своего компаньона на деньги обманул. Товар продал, а с выручкой сбежал. Тут такого не любят, могут и бесплатно помочь. Но если солидов двести-триста пообещать, народ зашевелится, я уверен.
        - Дадим тысячу, - сказал Вацлав. - Они не шевелиться должны, а носом землю рыть. У этого гада должна земля под ногами гореть.
        - Боюсь, многие захотят деньги получить, - поморщился Марк. - Слишком большая награда. Можно годами море бороздить. От Херсонеса до Испании.
        - Значит, будем бороздить, - подал плечами Вацлав. - Если другого выхода не будет. Я пока приказа не исполню, назад не вернусь.
        - Как далеко ты готов зайти? - испытующе посмотрел на него Марк.
        - Ну, пожалуй, войну Империи не стану объявлять, а все остальное можно, - спокойно ответил ему парень.
        - Я должен очень хорошо подумать, - задумчиво сказал Марк, - и поговорить кое с кем из слуг императора. У меня есть несколько человек на жаловании. Сложно это будет сделать и опасно очень. Но, думается мне, именно там прямой путь будет. И к предателю твоему, и к матери государя. Тебе не кажется странным, что все произошло одновременно?
        - Не кажется, - кивнул Вацлав. - это Любуш ее и продал. Он за нее мог любые деньги попросить, и ему их заплатили бы.
        - Тогда его тут нет, - хлопнул по столу Марк. - Ты просто не понимаешь местных традиций. Roma traditoribus non premia. «Рим предателям не платит». Твой Любуш уже отравлен или валяется в канаве с ножом в сердце.
        - Ты его плохо знаешь, - покачал головой Вацлав. - Он Тайный Приказ за нос водил, занимаясь делом, за которое лютая смерть положена. Он не попадется на дешевую уловку. Он деньги получил, а только потом княгиню ромеям отдал. А вот куда он с ними делся, чтобы старость встретить, это большой вопрос. У него семья большая, одних сыновей пятеро, да жены их, да внуки… Всех не спрячешь.
        - Он богат? - снова задумался Марк.
        - Да, - кивнул Вацлав. - Он долгие годы евнухов ромеям продавал. И пока жупаном был, много чего под себя подмял. Жадный он необыкновенно. Думаю, у него золота много скоплено. Семья большая, он уходил на ладье вниз по реке. За Белградом потеряли его след.
        - Он может быть где угодно, - задумался Марк. - Он может уплыть на юг и осесть у арабов. Если сменить веру, там сейчас довольно безопасно. Новый Пророк держит порядок железной рукой. Может уплыть в Тумен-Тархан[3 - Тумен-Тархан - город на месте станицы Тамань. Был известен под именами Гермонасса, Таматарха и Тьмутаракань.], или к хазарам. Или вовсе нанять дружину и стать князем у словен на востоке.
        - Да, это возможно, - кивнул головой Вацлав. - Не забывай, он торгует евнухами. Кто еще занимается этим?
        - Абасги[4 - Абасги - абхазы.], - пояснил Марк. - Их князья живут с этого промысла. Когда-то Империя попробовала запретить им это. Чуть до войны дело не дошло.
        - Тогда чужаку нечего делать в их землях, - сказал Вацлав. - Ему не дадут заниматься этим, слишком много желающих. А вот уйти в леса на восток - это вполне возможно. И мальчишек там по глухим весям - великое множество. Он ведь жадный, как голодный волк. Он не откажется от привычного заработка, а его золото не бесконечно.
        - Тогда нужно иди в «Долину Плача» и смотреть товар! - сказал после недолгого раздумья Марк. - Как только мы увидим словенских мальчишек, которых недавно оскопили, мы будем искать тех, кто это сделал.
        - Но награду все-таки объявим, - кивнул Вацлав. - Мы не будем отказываться ни от одной возможности. Вдруг, мы все-таки ошибаемся…
        - Вот еще что, воин, - помялся Марк. - Ты, когда с ромеями дела ведешь, лучше называйся франком из Турне. Это такая дыра, что купцов оттуда в Константинополе отродясь не было. И не опасается их никто, потому что никто и не знает, где этот самый Турне вообще находится. Купец, и купец. А вот к новгородским торговцам тут внимательно присматриваются. Вдруг лазутчики…
        Глава 5
        Ноябрь 629 года. Новгород. Словения
        Месяц листопад свое название не оправдывал вовсе. Листья облетели уже давно, а на дорогах спеклась в комья мерзлая грязь, тронутая первым морозцем, что тайком прокрался в эти земли вслед за осенними дождями. Жупаны и старосты вздохнули от своих забот, подсчитали урожай, раскинув его на всех едоков и передав часть зерна от сильных весей слабым. Жили тут всем миром, а потому и шел избыток жита голодным, за что те оставались должны своим соседям. Ну, а если и не было избытка, то все равно делили по едокам. Сегодня у соседа стадо кабанов поле потравило, а завтра они к тебе самому наведаются. Будут должники извозом свои долги отрабатывать, или на заготовке леса, или на расчистке берега от зарослей, чтобы бурлаки по весне протащили корабли без малейшей задержки. За это строго спрашивали со старост. Пожалуется какой купец Большому боярину Люту, тот мигом ревизора пришлет. И идет тот староста, что за волостью своей недоглядел, обратно в родную весь, простым пахарем.
        Перестали с приходом холодов рубить камень в окрестностях Солеграда. Всех варнаков, лазутчиков и бродяг погнали в соляную шахту, туда, где тепло и сухо. Жупан Горазд изрядно навострился создавать запасы соли, перегоняя по мере надобности людей то на одни работы, то на другие. Горожане, те, что с достатком, забили погреба зерном, кадушками с зерном и салом, вязанками соленой рыбы, провесными окороками, капустой, репой, грибами и косицами, сплетенными из головок репчатого лука. Те, кто победнее, закопали в ямы жито и повесили под стрехой лещей и щук, дожидаясь, когда запах сладковатой тухлятины скажет: дошла рыбка! Можно есть! Но таких бедолаг уже совсем мало было. Соль государь отпускал по разумной цене, не пытаясь снять с людей последние портки.
        Месяц Листопад - время, когда старосты едут в Приказы с годовым отчетом, моля богов, чтобы не попасться лишний раз на глаза госпоже Любаве. Иногда им везло, и тогда какой-нибудь подьячий мог тот отчет принять. И было это для старост счастьем великим. Боялись тертые мужики эту ведьму просто до икоты. Смотрит невзрачная пигалица, увешанная золотом с головы до ног, на такого старосту, и словно душу из него своим взглядом вынимает.
        - Где, - спрашивает она, - недоимка за прошлый год? Ты мне что в прошлый листопад говорил? Помнишь?
        Староста и сам забыл, что он в том году плел, лишь бы с глаз ее ведьминых поскорее уйти, а она тот разговор дословно повторит, а потом скажет:
        - Тебе, староста, баранов пасти в аварском кочевье, а не государеву службу нести. - Двадцать мер ячменя за тобой, помни! А чтобы не забыл, я их у тебя на всякий случай из жалования вычту. Ты же у нас не забываешь двадцатую долю получать? Так-то. Свободен!
        - Да леший с ним, с этим ячменем, - утирает пот со лба староста, когда за ним захлопывается тяжелая дверь. - Вычла и вычла, я свое возьму еще. Но какова ведьма! Внутри ажник трусится все!
        - Что, почтенный? - сочувственно смотрели на него собратья по цеху, такие же старосты, как и он сам. Тут все стояли в очередь на прием. - Зла сегодня боярыня?
        - Да лучше бы зла была, - сплюнет бедолага, собираясь в свою волость, куда-нибудь за сотню с хвостом миль, в хорватские земли. - Отчет сдал, и на год отмучился. Загляну-ка я в государев кабак. Надо это дело обмыть!
        - Жупанство Бертахара, восьмая волость, заходи! - крикнет госпожа Любава, и очередной бедолага вкатывается бочком в кабинет, не забывая сдернуть с головы меховую шапку. - У тебя, староста, с прошлого года восемь белок недосдача…, - слышали в коридоре остальные. - Привез белку или из жалования вычесть?

* * *
        За что князь ценил Любаву и Збыха, так это за удивительную память и цепкий ум. И вроде выросли в землянке, не ученые ничему, да только природные способности никуда не денешь, и вся последующая учеба лишь огранила невзрачные камешки в истинные бриллианты. Самослав примечал толковых людей, раскладывая их по ячейкам памяти. Он давал им задания и позволял рисковать. Он подсылал к ним провокаторов с кошелями денег, без сожаления задвигая в дальний угол тех, кто не мог унять свою жадность. На мелкие прегрешения Самослав глаза закрывал, он был реалистом, но если такой кандидат готов был государственными интересами торговать, ему дальше ходу не было. Таких и вовсе со службы гнали, несмотря на все их таланты. Князь постепенно двигал вперед новые фигуры, поднимая их иногда прямиком с самого низа. Ум, преданность и результативность - вот то, что помогало делать стремительные карьеры в молодом государстве. И вести об этом, словно круги на воде, расходились по обитаемому миру, иногда приводя в словенские леса совершенно неожиданных людей. Как, например, сегодня…
        - Как зовут? - Самослав с любопытством смотрел на смуглого грека, одетого в не по погоде легкий плащ. Он явно пришел издалека, иначе не расхаживал бы в тунике тогда, когда уже к утру лужи покрываются крепким сизым ледком. Щуплый мужичок лет тридцати смотрел князю прямо в глаза, на что осмеливались только бояре, воины и малые дети. Он и казался каким-то большим ребенком, фанатичным взглядом темных глаз напоминая ученого не от мира сего. Князь не ошибся.
        - Меня зовут Геннадий, ваша светлость, - поклонился грек. - Я учился в Александрийской школе и в совершенстве постиг высокое искусство алхимии. Тетрасомата - наука о превращении веществ! - и грек торжествующе посмотрел на князя.
        - И что? - Самослава стала забавлять эта ситуация. Стража пустила его в город, потому что он заявил, что знает нечто необычайно важное, и это важное поведает только самому князю, и никому больше. Бранко, начальник охраны, обыскал его лично, поговорил с ним и признал слегка тронутым на голову, но вполне безобидным. Князь иногда принимал таких просителей, как и все короли в то время. Любой свободный человек мог потребовать доступ к правителю, и иногда получал его. Такие вот были простые времена.
        - Я могу превратить свинец в золото! - гордо поднял голову грек. - Я сделаю вас самым богатым человеком в Ойкумене.
        - Почему не начал с себя? - едва сдерживая смех, спросил князь.
        - Мне нужны ингредиенты, а они очень дороги, - опустил тот плечи. - Перегонные кубы, реторты, старинные книги… Все это стоит больших денег.
        - А у тебя их нет, - закончил князь его мысль. День был тяжелым, но этот чудак сумел развеселить его.
        - Нет, - с сожалением вздохнул тот. - Я услышал от купцов, что дукс[5 - Дукс - римский титул, соответствующий герцогу.] склавинов принимает на службу ученых людей, поэтому продал все, что имел, сел на корабль и приплыл в Константинополь. А уже оттуда пришел с купеческим обозом. Я даже и не думал, что это так далеко…
        - Когда ты ел в последний раз? - уловил князь едва заметный намек.
        - Два дня назад, - понурил голову тот. - Я потратил все, что имел, ваша светлость.
        - Отчаянный ты парень, - удивился Самослав. - Батильда! - крикнул он, а когда служанка вошла, коротко склонив голову, скомандовал. - Накормить, напоить, сводить в баню и дать новую одежду. Определите его на постой при церкви, к отцу Григорию. А завтра в полдень пригласи-ка владыку ко мне на обед.
        - Слушаюсь, ваша светлость! - присела Батильда, а алхимик Геннадий не верил своему счастью. Его сейчас накормят!

* * *
        - На чем сегодня? - потер руки князь.
        Епископ Григорий торжественно поставил на стол мутноватую бутыль из местного стекла, производство которого тут уже было поставлено на поток. Внутри плескалось что-то темно-коричневое и, судя, по приподнятому настроению владыки, у того был повод для гордости.
        - Три года выдержки! Три года, княже! - сказал он с таким видом, словно все три года просидел у бочки с этим самым напитком.
        - Бренди получился? - понюхал князь ароматную жидкость в серебряной чарке. - Ну-ка, расскажи!
        - Двойная перегонка вина и три года в бочонке из лимузенского дуба! Все как ты сказал, - доложил владыка Григорий. - Весьма достойный вкус, ваша светлость!
        - Жестковат, - покатал на языке получившийся бренди князь. - Не люблю молодые спирты. Пусть еще пару лет постоит. Ты, надеюсь, не один бочонок заложил?
        - Обижаешь, княже! - Григорий и, впрямь, обиделся. - Я же помню, ты велел не меньше восьми лет держать. Два десятка бочонков поставили. - Он вздохнул. - Только тяжело так долго ждать! Можно помереть и не попробовать. Твое здоровье!
        Служанки бесшумными тенями подавали епископу еду, унося пустые тарелки. Князю, как и всегда, еду подавала только жена, не подпуская к мужу никого. Владыка уже ничем не напоминал того порывистого худощавого паренька, каким приехал в словенские земли. Он раздобрел, отрастил бороду и приобрел важность в своих движениях и словах, отчего непререкаемый авторитет имел не только у христиан, но и у язычников. Кроме княгини Людмилы, пожалуй. Та его терпеть не могла, и чем дальше, тем больше. Множество людей владыка от старых богов отвратил, угощая их своим пойлом и влезая по пьяной лавочке в душу. Половина бояр крестилась уже, и даже несколько сотников из легиона забегали иногда в церковь, считая, что покровительство еще одного бога не помешает.
        - Как этот грек? - спросил князь, откинувшись в кресле после еды.
        - Хорош! - кивнул епископ. - Труды Аполлодора и Гермеса Трисмегиста чуть ли не наизусть знает. Тайну тетрасоматы постиг!
        - Дерьмо это все собачье! - махнул рукой князь. - Никто никакое золото из свинца не сделает, и философский камень не найдет.
        - Точно знаешь? - владыка не донес до места назначения вилку и так и застыл с открытым ртом. Князь сумел объяснить ему природу кишечных инфекций, и столовые приборы начали свое победное шествие по стране. А в богатых домах брать еду руками и вовсе теперь считалось признаком полнейшего бескультурья.
        - Точно, - кивнул князь. - Чушь полная и пустая трата времени.
        - Знаешь, княже, - владыка Григорий аккуратно положил вилку на стол. - Я иногда думаю, что ты сумасшедший. А погляжу вокруг, и понимаю, что сумасшествием тут и близко не пахнет. И когда ты труды Гиппократа и Цельса править повелел, я и тогда сомневался. Думал, гордыня тебя обуяла, наваждение дьявольское. А потом…
        - Что потом? - подался вперед Самослав.
        - Велел живую свинью разрезать, - понурил голову епископ. Ему было стыдно. - Ты еще про кровеносную систему рассказывал, помнишь? Там было все, как ты сказал. Получается, ты больший мудрец, чем великие философы? В их трудах про большой и малый круг кровообращения ни слова нет. Я специально перечитал.
        - Ну, не больший, - усмехнулся князь. - Просто некоторые вещи знаю точно.
        - Так что, наука алхимия и не наука вовсе? - расстроился Григорий. - Величайшие умы - Зосима, Олимпиадор, Стефан Александрийский, все они заблуждались?
        - Кое-что полезное там есть, но в основном да, редкостная чушь, - подтвердил Самослав. - То, чего они хотят достичь, достичь нельзя.
        - Так что, прогнать этого Геннадия со двора? - с сожалением спросил владыка. - Он же пропадет здесь. Он в Александрии своей кормился тем, что вытяжки из ароматных масел делал и бабам продавал. А тут этого нет ничего. Жаль его, знающий парень.
        - Зачем гнать? - удивился князь. - Не надо его гнать. На службу возьмем. В бывших владениях рода уар из земли масло течет. Она в твоих свитках нафтой называется. Вот он мне ее найдет, а потом мы тут такое устроим, что небу станет жарко! Твое здоровье, владыка!
        В то же самое время. Константинополь
        Время шло, но шло впустую. И город, и пригород прочесали уже трижды, но все безрезультатно. Уже и Галату, что на том берегу Золотого Рога раскинулась, прошли из конца в конец, и Гераклею, и даже Фессалоники. Теперь воины Тайного Приказа планировали на тот берег Босфора плыть, чтобы обыскать Халкедон и Никомедию. Не было найдено ни малейших следов старой княгини, ни беглого жупана Любуша со всем его семейством. И купцы на рынке пока что не могли порадовать ничем. При подробном расспросе все их рассказы оказывались слухами или попросту откровенным враньем.
        - На рабский рынок снова пойдем сегодня, - сказал Вацлав, после того, как их квартет плотно позавтракал в харчевне. - И куда в тебя лезет? - удивился он, когда увидел, как Коста вылизывает до блеска вторую тарелку каши. - Не прокормишь тебя.
        - Уговор дороже денег, хозяин! - оторвался тот от любимого занятия, от еды то есть. - Я тебя за язык не тянул. Досыта, значит досыта.
        За эти месяцы Коста научился бойко лопотать на словенском наречии, благо и нужно-то было выучить полтысячи слов, не более. Язык тот был небогат. Да и с ним тут теперь разговаривали только на нем, выучишь поневоле. У Косты была своя роль. Пока хозяин делал вид, что торговался с купцом, он пытался разговорить мальчишек, что сидели в клетке, ожидая продажи. Пока им попадались только евнухи с Кавказа и немного местных, которых холостили по медицинским показаниям. Местные врачи придумали изящный способ лечить некоторые заболевания, лишая молодых людей мужского достоинства. И подкопаться местная Фемида к этому не могла никак. Многие родители платили за это докторам большие деньги и отдавали своих чад во дворец, надеясь на сытую старость.
        Ощущение боли и тоски накатывало сразу же, как только Вацлав подходил к рабскому рынку. Люди, сидевшие в клетках, словно скотина, смотрели на него, кто как. Кто-то с равнодушием, кто-то с ненавистью, кто-то с мольбой и надеждой. Евнухов продавали в отдельном конце. Это был товар непростой, для ценителей. Их покупали дворцовые службы, церковь и богачи, которые использовали евнухов для разных надобностей. От смотрителя гарема где-нибудь в Сирии до певчего в домовой церкви. Деревянные жерди, связанные в решетки веревками, были простой формальностью. Некуда было убежать рабу в огромном городе. Только если переплыть Золотой Рог и уйти в горы на севере, туда, где обосновались варвары-склавины из семи племен. Но туда еще нужно было добраться. Участь беглого раба в Империи была горька.
        - Пст, - прошипел Коста и мотнул головой в сторону стайки мальчишек крайне непривычного вида. Их волосы и кожа были светлее, чем у хорутан и хорватов, а лица казались чуть уже. Словене на западе были круглоголовыми. - Хозяин, я пойду, гляну, что происходит. Какой-то шум странный в городе.
        - Яромир, Неждан, с ним идите, - скомандовал Вацлав. - Что-то мне эти крики тоже не нравятся. Узнайте, чего это ромеи разорались.
        Воины молча кивнули и пошли к выходу. Туда, где нарастал злой, словно гудение шершней, гул. Ничего хорошего он не предвещал.
        - Откуда такие? - спросил Вацлав у торговца, показав на евнухов..
        - Откуда-то из варварских земель, господин, - услужливо ответил купец. - Их из Херсонеса привезли. По роду они из склавинов, но откуда они точно я не интересовался, откровенно говоря. Какая разница, откуда привезли этих варваров? Приглянулся вам кто-нибудь?
        - Мне смышленый мальчишка нужен, - сказал Вацлав. - Самому герцогу в подарок беру. Сам понимаешь, ошибиться никак нельзя. Я поговорю с ними? Я немного их язык знаю.
        - Конечно, господин, - равнодушно кивнул головой торговец. Ему было плевать. Хочет покупатель изучить получше свое будущее имущество, пусть изучает. В конце концов, евнухи товар весьма недешевый. Торговец напомнил. - Тридцать солидов, господин. Те, кто старше десяти лет, стоят уже пятьдесят. Выбирайте.
        - Из каких будете, парни? - спросил Вацлав у ребятишек, с испугом смотревших на него. Здоровенный муж с длинным кинжалом на поясе не сулил ничего хорошего.
        - Мы из словенского племени, бужане, - ответил старший из мальчишек, лет четырнадцати на вид.
        - Что за народ такой? - задумался Вацлав. - Им в Сотне преподавали географию, но информация о племенах, живших на востоке, была крайне скудной и отрывочной. Места там были дикие.
        - Такой народ, - непонимающе посмотрел на него паренек. - Мы по большой реке жили. Бох она называется.
        - Бох? - наморщил лоб Вацлав. - Что еще за Бох?
        - Бох, он один такой, - непонимающе посмотрел на него мальчишка. - Река большая. Там мы и жили, на берегу прямо.
        - Как попали сюда? - спросил Вацлав. Такого племени он не знал, название реки ему тоже было незнакомо, а значит дальнейший расспрос перспектив не имел. Парень явно рос на небольшом пятачке земли и окружающего его мира не знал.
        - Люди лихие напали, - с тоской ответил паренек. - Там у нас сильный владыка завелся из пришлых. Дружина у него на полсотни мечей, все в шеломах и броне. Он у уличей сел, сказывают, а теперь и до нас вот добрался.
        - Как зовут того владыку? - насторожился Вацлав. - Имя знаешь?
        - Всеволодом кличут, - ответил мальчишка и понурился. - А сына старшего Урошем зовут. Я слышал, когда они промеж собой говорили. Это он меня, гад! И их тоже!
        - Домой хочешь? - спросил Вацлав.
        - Нет у меня больше дома, - с тоской ответил мальчишка и показал рукой. - Мать, батя и сестра - вон в той клетке сидят. Там наших два десятка всего осталось. Остальных купили камень рубить. Вот и весь наш род. Батя язык прокусил и начал кровью харкать, его и не стали брать. Все убежать хочет.
        - Который из них твой отец? - спросил Вацлав.
        - Вон тот! - показал парнишка на жилистого полуголого мужика с всклокоченной бородой. - Мстивоем его кличут.
        - Почтенный, - обратился Вацлав к торговцу. - Я возьму вот этого паренька и его семью. Вексель князя Самослава возьмешь в оплату?
        - С превеликим удовольствием возьму, - расцвел в улыбке купец. - Восемьдесят четыре солида с вас. Только мы к почтенному Марку в контору сходим, чтобы он расплатился по нему. Эти векселя - просто чудо какое-то! А монета его светлости - чистейшее серебро.
        - Пиши купчую! - решительно сказал Вацлав, и счастливый купец удалился в каморку, где заскрипел пером по пергаменту.
        - Хозяин! Хозяин! - Коста потянул его за рукав. Он прибежал на рынок, сломя голову и едва отдышался. - Ты что, этой сволочи такие деньжищи отдашь?
        - Отдам, а что? - удивился Вацлав.
        - Дай мне пять номисм, и ты получишь эти людей, - протянул руку Коста.
        - Ты с ума сошел? - неприятно удивился Вацлав. - Как это я за пять солидов евнуха куплю и всю его семью?
        - Старшой! - к Вацлаву подошли его спутники. - Бунт в городе. Надо ноги уносить.
        - Ах, ты засранец, - со смехом посмотрел на мальчишку Вацлав. Коста разочарованно отвернулся в сторону и поминал какую-то мать. - А чего бунтуют?
        - Да иноземных купцов убивать идут, старшой, - сплюнул Неждан. - Мы с Яромиром уже подрезали пару дурней, что на нас с кольями бросились. Но шкурой чую, уходить отсюда надо.
        Глава 6
        Людской гул все нарастал, и Вацлав убедился в правоте Неждана. Такое не могло сулить ничего хорошего. Невольничий рынок находился в Константиновом городе, в полумиле от Ипподрома и Большого дворца[6 - Невольничий рынок находился в районе современного Большого базара в Стамбуле. Людей на этом месте продавали полторы тысячи лет, до середины 19 века.]. Толпы народу валили по улицам, горяча себя грозными криками. Судя по воплям горожан, иноземцам ничего хорошего не светило. Их обвиняли во всех смертных грехах. Послушать ромеев, так и Христа уже распяли проклятые склавины и франки. И это было скверно, потому что в воздухе запахло большой кровью.
        - Мстивой! - крикнул Вацлав. - Домой хочешь?
        - Только если кое-кому кишки выпустить, - хмуро ответил мужик. - А так мне идти туда незачем. Семья тут. Где сядем, там и дом будет.
        - Отведи меня к Всеволоду, - предложил Вацлав. - Если покажешь путь, то получишь добрую землю, топор, соху с железным наконечником, корову и двух волов.
        - Поклянись! - пристально посмотрел на него мужик.
        - Перуном и Сварогом клянусь! - поднял руку Вацлав. - Разрази меня гром! Идешь со мной?
        - Иду, - кивнул Мстивой.
        - Почтенный, купчая готова, - подбежал к Вацлаву купец. - Можем идти в гавань Неорион, к купцу Марку.
        - Да, нам как раз туда, - кивнул Вацлав, вытащил сакс и рубанул по веревкам, связывающим деревянные жерди клетки. Мстивой и другие словене полезли наружу, многообещающе глядя на почтенного торговца. Судя по взглядам, им было, что обсудить.
        - Грабят! - тоненько заверещал купец, но захлебнулся собственной кровью, когда из его груди показалось острие ножа. Яромир вытер нож об одежду убитого и взял из его руки купчую.
        - Спасибо, - благодарно кивнул Вацлав и сунул пергамент за пазуху. - Мальцов, у кого родителей нет, оставляем здесь. Им тут лучше будет, с голоду не помрут точно. Остальные за мной, бегом.
        - Слушаюсь, старшой, - спокойно ответил Неждан, поднимая копье убитого им только что охранника. Тот решил проявить отвагу и поплатился за это жизнью. В его горле торчала рукоять метательного ножа. Копье Неждан отдал Мстивою. - Бери, пригодится!
        Два десятка словен, многие из которых тащили на руках своих детей, быстрым шагом пошли за воинами. Города они не знали вовсе и боялись отстать. До гавани было четверть часа неспешным шагом, и текущие с Ипподрома люди с удивлением поглядывали на полуголых варваров с женщинами и детьми, которые шли за тремя иностранцами и мальчишкой греком. Люди еще не попробовали крови, они только-только начали входить во вкус, а потому группки горожан провожали ненавидящим взглядом толпу явно опасных людей и лишь осыпали их оскорблениями.
        А вот в порту Неорион все было гораздо хуже. Тут и там валялись тела забитых в звериной злобе торговцев, а купеческие конторы и склады уже брали штурмом. Откупоренные бочки с вином опустошались веселеющей с каждым новым глотком толпой. Вино набирали кувшинами, мисками, ладонями и даже шапками. Пили жадно, обливаясь и проливая больше, чем попадало в рот. А потом снова лезли в бочку за новой порцией вина. Зачем его беречь, если его так много. То и дело погромщики пытались наскочить на тех, кого спьяну посчитали легкой добычей, но они даже не успевали пожалеть об этом. Воины Тайного Приказа не зря назывались воинами. Мародеров они резали без всякой жалости. Контору Марка уже осадила немалая толпа, а ее двери выносили топорами.
        - Бей! - коротко скомандовал Вацлав, и три сакса заработали с бешеной скоростью, разя в спины ничего не подозревающих людей.
        Мстивой с сородичами не отставали. Они уже обзавелись дубинками, топорами и ножами, взятыми у убитых, и с ревом вломились в толпу ромеев, раздавая удары налево и направо. Они же мечтали об этом с тех самых пор, как только их посадили в клетку, словно диких зверей. Словенские бабы с распущенным волосами, словно фурии, с диким воем рвали ромеев, попавших под руку. Они как будто мстили этим людям за поломанную жизнь, за убитых и искалеченных детей, за поруганную женскую честь. Толпа дрогнула. Они пришли грабить и убивать. Умирать они не были готовы, ведь они не воины. Это придет позже, когда реки крови зальют улицы, и горожане вконец озвереют и потеряют страх в пьяном угаре. Громить склады иноземцев пришли мелкие лавочники и мастеровые, а также нищая братия, которая почувствовала хорошую возможность поживиться. Именно эти люди плавали сейчас в собственной крови, пока их более счастливые товарищи пошли искать добычу попроще.
        - Эй, Марк, выходи! - крикнул Вацлав. - Тут уже спокойно!
        - Да? - из-за разбитой топорами двери выглянул бледный, как полотно купец и еще пара человек, что прятались с ним. - А ко мне вот охранник прибежал, сказал, чтобы мы к доместику Стефану шли. Он слуга императора, его дом не посмеют тронуть. Отведи меня туда, Христа ради! - взмолился Марк, с ужасом оглядывая трупы погромщиков, разбросанные перед его конторой. - Я туда сам не доберусь. Там Фабия… дети…
        - Хорошо, - кивнул Вацлав и повернулся к своим людям. - Яромир, бери бужан и уходи на тот берег. Лодку украдите какую-нибудь, тут их много. Прячьтесь в лесу. Встречаемся в полдень у северных ворот Галаты. Неждан, ты со мной! Если через три дня не придем, идите без нас. Мстивой путь покажет.
        - Хозяин, я отлучусь, ладно? - спросил Коста, когда словене побежали искать какой-нибудь подходящий кораблик.
        - Куда это ты собрался? - удивился Вацлав.
        - Да ты посмотри, хозяин, что вокруг делается? - с болью в голосе сказал Коста и ткнул рукой. - Когда еще такая возможность представится? Я через три дня у северных ворот буду, не изволь сомневаться. Пограблю самую малость, и приду.
        - Да куда же ты! - беспомощно сказал Вацлав, глядя, как мальчишка уже ввинтился в толпу, которая выносила соседний склад. - А! Леший с тобой! Кому суждено сдохнуть на колу, тот не утонет! Марк, мы уходим!

* * *
        Дом доместика был в получасе ходьбы от порта. Путь оказался непрост, Марк и, впрямь, не добрался бы туда сам. Вацлав и Неждан прирезали по дороге несколько человек из самых непонятливых, и погромщики убегали, не готовые разменивать свою жизнь на чужую. К дому доместика княжеские люди так и подошли, держа в руках ножи, с которых капала кровь.
        - Марк! - черноволосая женщина бросилась на грудь купца, заливаясь слезами. - Живой! Я тут с ума сходила! Я молила Деву Марию, чтобы она сохранила тебя!
        - Доместик! - Марк оторвал от себя жену и показал рукой на своих спутников. - Это купец Аймар из Турне и его слуга. Они спасли мою жизнь.
        - Будьте моими гостями, - высоким, словно у мальчишки голосом сказал евнух.
        Вацлав с любопытством рассматривал того, о ком слышал от государя. Доместик вел дела с князем, а значит, был важен для него. Высокий, нескладный человек с бритым обрюзгшим лицом кого-то смутно напоминал, но Вацлав никак не мог понять, кого именно. В его лице было что-то неуловимо знакомое. Эта улыбка… Вацлав точно видел ее раньше. Странно, очень странно… Впрочем, он выбросил эти мысли из головы, потому что на улице нарастал шум. Его удивлению не было предела, когда он увидел, как евнух вытащил из кладовой арбалет новгородской работы и полный колчан стрел.
        - Однако! - крякнул Неждан, который сказал это по-словенски, за что заслужил уничтожающий взгляд Вацлава.
        - Хозяин, их больше! - в комнату зашел бледный охранник из тех, что охраняли дом. - Не сдюжим. Уж очень они злы.
        - Иди к дворцу, - сказал Стефан высоким певучим голосом, в котором сейчас чувствовалась сталь. - Найди казарму варангов. Спроси Хакона Кровавая Секира или Сигурда Ужас Авар.
        - Кого? - выпучил глаза охранник.
        - И не вздумай перепутать или сократить их имена, - предупредил Стефан. - Они обидятся. А когда они обижаются… Не будем о плохом… Скажешь, Стефана убивают. Они нашего языка почти не знают, поэтому ори погромче «Стефан!» и води рукой по горлу. Тогда они все быстро поймут.
        - Понял, - кивнул охранник и припустил, что есть мочи.
        - Мы можем уйти, - сказал бледный, как полотно Марк. В дом набилось еще человек двадцать купцов и их семей. - Тебе не обязательно умирать из-за нас.
        - Заткнись, Марк, - зло бросил Стефан, и начал взводить арбалет. - Да если вас на моих глазах поубивают, я в петлю полезу. Ни за что себе этого не прощу. Я же крестный твоему сыну. Забыл?
        - Дай арбалет мне! - протянул руку Марк. - Не марайся об эту шваль.
        - Нельзя! - покачал головой Стефан. - И никому нельзя! Ты не понимаешь. Я в своем праве. Мне ведь даже штраф не присудят, я же свой дом защищаю. Уйди в дальнюю комнату, Марк!
        Евнух вышел на улицу, а Вацлав, сгорая от стыда, мерил шагами комнату. Его защищал этот слабосильный человек, лишенный мужества с малых лет. Воин готов был провалиться сквозь землю.
        - Получи, сволочь! - послышался голос Стефана и короткий всхлип какого-то бедолаги, в которого, видимо, прилетела стрела арбалета.
        - Гля, старшой, какой кастрат отважный, - глубокомысленно покивал головой Неждан. - Надо же, никогда бы не подумал!
        - Убил! - послышались крики с улицы. - Убил, кастрат проклятый! Ну, конец тебе!
        - Бей эту сволочь! - орал кто-то, а потом завыл в голос. - А-а-а!
        - Лавки, столы, стулья, всю мебель тащите на улицу, - скомандовал бледный, как мел Стефан, который зашел в комнату. - Она тут шириной в восемь шагов. Валите все в кучу. Из-за нее отобьемся.
        Неждан и Вацлав переглянулись и потащили на улицу изящную резную кушетку. Остальные купцы взяли лавки, стулья и даже сундуки с добром. Их тут было немало. В кучу, перегородившую улицу, полетела даже кровать доместика, разломанная на куски, а купцы, обнажив оружие, стали плечом к плечу. Бургундцы, франки, словене, наемные ромеи… Они были готовы.
        Горожане сорвали двери с соседних домов. Их было много, намного больше, чем защитников жидкой баррикады. Укрывшиеся за импровизированными щитами горожане шли неспешно, подбадривая себя руганью и угрозами. Арбалетная стрела ударила в дерево с сухим стуком, и это стало сигналом. Погромщики с воплями побежали вперед. Впереди пошли крепкие мужики с остро заточенными кольями. Прямо перед Вацлавом какой-то горожанин, сопя, пытался перелезть через обломки мебели. Воин схватил дрын, которым ромей пытался его достать и дернул на себя. Тот не устоял, застряв ногой в дереве баррикады.
        - Хха! - ударил Вацлав на выдохе. Так, как учили опытные воины в Сиротской Сотне. Так, как учили его франки, служившие в Тайном Приказе. Они с сызмальства учились владеть своими ножами длиной в локоть. Ромей осел, неверяще глядя на клинок, который зашел ему в живот снизу вверх. В его глазах поселилась тоска, которая сменилась паволокой смерти. Он еще жил, а по его телу уже лез следующий боец. Причина храбрости константинопольской черни стала ясна. Они разгромили по дороге винный погреб и были пьяны. Удар в ногу. Ромей завыл. Шея! Куча тел перед Вацлавом все росла. Он бил экономно, поглядывая вправо, где, сберегая дыхание, бился Неждан. Суровый немногословный мужик был спокоен, словно делал какую-то привычную работу. Посматривал Вацлав и налево, туда, где ополоумевший от страха доместик Стефан пускал стрелу за стрелой из своего арбалета. У него тряслись руки, и большая часть стрел уходила в никуда, но толпа была хорошей целью. Даже такой никчемный стрелок собрал неплохую жатву.
        Строй купцов опасно прогнулся, многие погибли или оказались ранеными. А толпа ромеев все шла и шла, чувствуя скорую победу. Рядом с Вацлавом прорвался какой-то оборванец с дубинкой, которую занес над головой евнуха. Тот обреченно опустил разряженный арбалет и крепко зажмурил глаза. На его тунике расплылось мокрое пятно.
        - Хха! - выдохнул Вацлав и ударил ромея по шее, перерубив ее до кости.
        Оборванец упал прямо в объятия доместика, заливая его с ног до головы толчками алой крови из перерубленной жилы. Евнух тоненько завизжал и упал, придавленный телом врага.
        - Конец нам, старшой! - крикнул Неждан, покрытый чужой кровью. - Прощай, что ли! На том свете свидимся!
        - Прощай, Неждан! - крикнул Вацлав, рассекая бедренные сосуды какому-то пузатому лавочнику, пьяному в дым. Он приготовился к смерти, баррикаду они потеряли, а значит жить осталось совсем недолго. На открытой улице их просто поднимут на колья.
        - То-о-ор! - раздался протяжный крик. - Кто не бросать оружие, мы убивать на месте! - Поперек улицы стоял строй щитоносцев, закованный в броню. Впереди маячила фигура известного всему Константинополю Сигурда Ужас Авар. И он в предвкушении поигрывал своим чудовищным топором.
        - Варанги! - охнул кто-то в толпе, и строй нападавший рассыпался. Видно, данов тут хорошо знали.
        - Я доместик императора! - закричал Стефан. - Вы бунтовщики и должны быть наказаны! Но я дарую вам свою милость. Я и мои люди уходим в дом, а вы бежите отсюда изо всех сил, или воины василевса вас убьют. Вспомните, что было при великом Юстиниане. Тридцать тысяч мятежников перебили в цирке.
        - Мы уйдем, - раздался злой голос из толпы. - Повезло тебе, сволочь. Не радуйся сильно, мы еще вернемся!
        Евнух стоял, покрытый кровью до кончиков бровей, а в его руке бессильно висел разряженный арбалет. Толпа отхлынула в сторону и понемногу побежала прочь. Тут не было дураков биться с императорской гвардией. Даны двинулись вперед, оживлено судача на своем наречии. Вацлав неплохо понимал их говор.
        - Глянь, Трюгги, чего кастрат натворил! Раз, два, три… восемь человек положил насмерть из своей стрелялки…
        - Ага, парни в казарме со смеху помрут… Глянь, в крови весь, а трясется, как лист… Попервой, наверное…
        - Позорное оружие… Один не примет в Валхалле…
        - Да ладно тебе! Весело же! Кастрат с баллистой… Гы-гы…
        Оказывается, громила Сигурд и доместик Стефан были хорошо знакомы.
        - Ха! - Сигурд хлопнул по плечу Стефана, который бессильно прислонился к стене своего дома. - Я-то думал, что ты слабак, у которого нет яиц. А у тебя, оказывается, были еще одни яйца, но ты их зачем-то спрятал.
        - Ты, наверное, теперь вису сложишь про эту битву? - спросил Стефан с каким-то обреченным видом.
        - Как ты догадался? - просиял Сигурд.
        - Я хочу, чтобы ты прочел ее мне и этим людям, - Стефан показал рукой на купцов, которые с немалой опаской поглядывали на воина. - Только не сегодня, а когда все успокоится. Мы дадим пир в вашу честь. Ведь ты сочиняешь лучшие висы на свете, дружище!
        - Марк, нам нужно уходить, - Вацлав подошел к купцу, которому плачущая жена перевязывала тряпицей раненую руку. - Мы нашли след предателя. Пошли его светлости весть, что он в районе реки Бох, в землях бужан. Других сведений пока нет.
        - Хорошо, - со стоном поднялся Марк, открыл немалый ларец и вытащил оттуда три увесистых кошеля. - Возьми! Тут триста солидов. Купите припасы и уходите. Идите на север, к побережью Понта[7 - Понт - Черное море], и купите там склавинский моноксил[8 - Моноксил - лодка-однодеревка, выдолбленная из цельного ствола.]. Туда всего двадцать миль. В Боспор не суйтесь, его охраняют патрульные дромоны. Увидят варваров, утопят сразу же, даже разбираться не станут. Тут много пиратов из Семи племен.
        - Понял, - кивнул Вацлав. - Бывай, Марк. Тебя где искать потом? Тут ведь точно небезопасно оставаться.
        - В пригороде пока поживу, - поморщился от боли Марк, - пока тут все не успокоится. У меня небольшой домик в предместье есть. Мальчишку-грека ко мне пришлите, присмотрю за ним.
        Из города они вышли без особенных проблем. Там, где жили добропорядочные подданные василевса, особенных волнений не было, и это удивило Вацлава без меры. Видно, громили только те районы, где жили иноземцы, а значит, кто-то очень тонко и аккуратно направил гнев толпы в нужно русло. До Галаты пешком - около пятнадцати миль. Два воина будут там к вечеру. Жаль только, что одежда забрызгана кровью так, что не отстирать.
        Стража у ворот выпустила их из города, не задавая лишних вопросов. Только проводили долгими задумчивыми взглядами. Два крепких решительных мужа побывали в непростой переделке, это и так было понятно. Тут, на севере Константинополя, было спокойно, только людские волны доносили сюда тот ужас, что творился в старом городе, в двух шагах от императорского дворца.
        - Как думаешь, мальчишка не сгинет в этой кутерьме? - спросил Вацлав.
        - Коста? - хрипло захохотал Неждан. - Да он из горящей печи целым выйдет. В жизни не видел такого ушлого парня. Слушай, старшой! А чего это мы пешком в обход пошли? Ноги, чай не железные. Может, лодку наймем, а?
        - Тьфу, ты! - расстроился Вацлав. - И, правда! Пошли чистую одежду купим и рыбака какого-нибудь найдем. Он нас за кератий прямо к Галате довезет. Тяжелый сегодня день был, Неждан. Совсем голова не соображает.
        Глава 7
        Январь 630 года. Братислава. Словения
        Ссора с женой выбила Самослава из колеи и он, вместе с боярином Гораном, уехал в строящуюся Братиславу, чтобы сгоряча не наделать глупостей. Он себя чувствовал так, словно кто-то из груди вытащил его сердце и растоптал грязным сапогом. Так вот и бывает. Живут себе люди, любят друг друга, детей растят, а на поверку оказываются совсем чужими друг другу. С каждым годом Людмила все сильнее сплачивала вокруг себя самых твердолобых язычников, которые со страхом и злостью смотрели, как вера в распятого бога понемногу захватывает их земли.
        Люди боярина Горана, который и сам поклонялся Моране, уже придавили по-тихому нескольких баб, смущавших умы людей. Одной видения были про мор и глад, другой приснился огненный дождь, что жжет отступников, забывших заветы предков, а третья, брызгая слюной, плевала в сторону самого князя, называя его отродьем Нави. Тетки, попадая в Тайный Приказ, на поверку оказывались либо полоумными дурами, либо наоборот, теми, кто кормился таким нехитрым способом, создавая себе славу ведуний. В любом случае, Пес государев не колебался, и карал их без пощады. Он в своего князя верил больше, чем в наказание богов, практичным умом вчерашнего дикаря взвешивая, где для него больше пользы. Он еще ни разу не слышал, чтобы отступника покарала молния Перуна, и это еще больше заронило в нем семена сомнения. Что же это за бог такой, если он защитить себя не может? Ведь, в отличие от христиан, которые верили просто потому, что верили, без каких-либо условий, у язычников с богом были налажены взаимовыгодные отношения. Я тебе даю жертву, а ты мне даешь то, что я прошу. И чем серьезнее просьба, тем больше должна быть жертва.
Эта примитивная парадигма рушилась на глазах под напором тех новых дел, что творились каждый день по приказу князя Самослава. Только невероятная терпимость государя и мудрость владыки Григория, вещавшего с амвона про любовь к ближнему, еще удерживали народ от крови. В церкви собирались фанатичные христиане, а на капище, что было в священной роще, молились язычники. И, как назло, Богиня, то есть статуя Венеры, что стояла когда-то во дворе почтенного купца Приска, лицом самую малость походила на княгиню Людмилу. Просто красивая баба, и этого оказалось достаточно. По словенским весям ползли слухи один забористей другого, и понемногу княгиню стали обожествлять. Казалось бы, такой поворот событий должен был укрепить власть ее мужа, но это только еще больше все усложнило.
        Княжеский поезд шел по льду Дуная, словно по торной дороге. Гонцы опережали его на пару дней, давая людям возможность увидеть своего государя и попросить помощи или справедливого суда. И отказать им князь не имел права. Не поймут, ведь как-то очень быстро и это стали считать старым обычаем. Странно даже, учитывая то, что никакого князя в этих землях отродясь не было, а просить справедливого суда у аварского кагана никому бы раньше и в голову не пришло.
        - Люди появились, княже, что княгиню нашу с толку сбивают, - сказал вдруг Горан, который скакал рядом с Самославом стремя в стремя. - Пока тебя нет, льют ей что-то в уши и льют. Она после этого сама не своя становится. Плачет по ночам, на капище всю ночь молится.
        - Кто такие? - скинулся князь. - Почему раньше не доложил?
        - Только недавно сложили одно с другим, - сожалеющее ответил Горан. - И людишки все из новых. Не видели их раньше в городе. Всё у капища отираются, да милостями княгини кормятся.
        - Взял их? - пристально посмотрел на Горана князь.
        - Не стал, государь, - покачал головой боярин. - Они исподволь работают. Тут словечко сказали, тут обиженного пожалели, там безутешной матери внушили, что это христиане ее ребенка сглазом со свету сжили. Есть подозрение, что люди эти не сами по себе пришли, а как будто прислал их сюда кто-то. Тот, кто хочет, чтобы братская кровь у нас пролилась.
        - В разработку взял? - задумался Самослав. - Хорошо! Ты смотри, как люди тонко работать стали! Удивительно даже!
        - Так жить-то всем хочется, государь, - пожал могучими плечами Горан. - Среди окрестных владык совсем уж дурней не осталось. Повывелись. Они все понимают, чем для них усиление Новгорода закончится. Ты же сам мне когда-то говорил: Действие равно противодействию. Это вот оно самое и есть, противодействие.
        - Кто же это у нас умный такой завелся? - не на шутку задумался Самослав. - Не надо этих людей хватать, боярин. Возьмем мелкую рыбу, а крупная в тину уйдет. Еще больше бед потом получим. Каждого, кто вокруг них крутится, примечайте. Доведите всю цепь до самого конца. Дайте мне заказчика, Горан! А с женой я как-нибудь разберусь.
        Будущая столица показалась на десятый день пути. Едва наметившиеся стены и башни поднялись на четыре локтя от земли, и пока что работа замерла до тепла. Баб посадили чесать шерсть и прясть, благо делать им было все равно нечего, а мужики пошли валить лес, потому как два гроша в день при казенном питании еще никому лишними не были.
        Новый жупан Будимир был из хорватов. Местной знати после предательства Любуша веры не было. Их обвинили в том, что они о преступлениях своего товарища знали и куда надо не донесли. И, как водится, никто их оправданий слушать не стал. Не для того все затевалось. Словацких владык рассовали по другим землям, не обращая внимания на их вой и жалобы. Первая тагма, что стояла в Братиславе, все попытки возмутиться пресекла на корню.
        Потихоньку словацкие земли успокаивались. Жизнь не поменялась, а исчезновение старой родовой знати простых общинников не слишком-то и расстроило. Да и новый жупан очень вовремя завез новые жатки, и отдал их в рассрочку на три года. А еще сюда пригнали лошадок, купленных за казенное серебро в аварских кочевьях, и поднявшееся было возмущение затихло на корню. Да леший с этими старым владыками, думал тут каждый первый. Цену вон на соль пополам срезали, коней дали и жатки эти новые. Как это обычно и бывает, жизнь очень скоро вошла в колею, и потекла, как раньше. От посевной до уборочной, и снова до посевной.
        - Княже! - бывший староста Будимир коротко поклонился. Крепкий темноволосый мужик с суровым, словно вырубленным топором лицом, был силен, как медведь.
        - Здравствуй, Будимир, - кивнул князь. - Докладывай!
        Он ценил этого человека за острый ум и волчью хватку, а еще за такое редкое здесь качество, которое можно было выразить фразой: ему за державу было обидно. Собственно, нечто подобное и обронил как-то самый обычный староста из хорватского захолустья, вызвав отпадение нижней челюсти у своего государя. И, конечно же, Будимир и не догадывался, что именно благодаря этим случайно сказанным словам он и попал в кадровый резерв князя. Редки были такие люди, а потому именно ему Самослав поручил зачистку от старой знати немаленькой провинции.
        - Успокоился народ, государь! - сдержанно сказал Будимир. - Тут поначалу чуть кровь не полилась. Все нам припомнили - и то, что крепость в их землях строим, и подати, и повинности дорожные…
        - Как с заводилами поступил? - с любопытством спросил князь, который всю информацию получал сразу же, но свою волю не навязывал, дав новому жупану только общие установки, деньги и власть. И он всю осень с интересом следил за разворачивающимися событиями, готовясь вмешаться, если понадобится. Как он и надеялся, Будимир справился сам.
        - Кого-то уговорил, государь, - начал жупан, - кого-то купил, а кое-кого в болоте пришлось утопить по-тихому. Но таких всего пара человек была. Смутьянов больше нет, княже, старосты голов не поднимают. Ну, те, что на своих местах остались… А на освободившиеся места мы воинов из первой тагмы поставили. Тех, кто в отставку вышел.
        - Хорошо, - серьезно посмотрел на жупана князь, доставая серебряную цепь со звездой. - Испытательный срок прошел. Можешь боярскую шапку шить. Наклони голову!
        Что же, думал Самослав. Первый этап большой работы закончен с приличным результатом. То, для чего на бывшей Родине понадобилось целое десятилетие кровавой опричнины, здесь может растянуться на гораздо больший срок, или наоборот, гораздо меньший, если удачно сложатся обстоятельства. Нужно было менять знать родовую на знать служилую, но это было очень, очень непросто. Как и все преобразования, впрочем…
        Он останется здесь на пару недель, не больше. Ему еще нужно в Белград. Там его ждет одна крайне неприятная встреча.
        В то же время. Земли словен-уличей
        Река Гипанис, она же Бох, она же Южный Буг впадала в большой залив[9 - Днепро-Бугский лиман.], известный невероятным изобилием рыбы. На его левом берегу виднелись развалины знаменитого города, Ольвии Понтийской. Этот город простоял тут без малого тысячу лет, но не пережил нашествия готов, и был дважды сожжен ими, после чего запустел окончательно. Бывшие рабы прибились к мелкому словенскому роду, который сидел в низовьях реки, а воины Тайного Приказа, ведомые Мстивоем, ушли по льду на север, туда, где обосновался владыка Всеволод. Коста остался в Константинополе. У него были свои задачи - он будет подслушивать, подглядывать и вынюхивать, дожидаясь их возвращения. Мальчишка - горожанин не горел желанием идти в глухие леса, он их попросту боялся.
        К удивлению Вацлава, эти места были не настолько уж и дикие. Ромейские купцы здесь бывали регулярно, меняя свои товары на зерно. Заходили в эти воды и рыбацкие суда из самого Херсонеса, попутно торгуя по мелочи с местными словенами. Междуречье Гипаниса и Борисфена[10 - Борисфен - Днепр] издревле славилось великолепной травой, а потому тут, в низовьях рек кочевали роды болгар - кутургуров, которых подмял под себя хан Кубрат, железной рукой смирив все междоусобицы. В этих местах платили дань новому повелителю степи, а потому Вацлав через словенских старейшин без особых проблем купил коней, волов и корову, которых обещал в счет оплаты своему проводнику.
        Четыре человека и десять низкорослых мохнатых лошадок шли по льду реки на север, туда, где не было власти болгарского хана. Кубрат не лез в леса, они были не нужны ему. Кочевнику нужен простор. Темные чащи пугали людей степи, а потому словене жили там, спасаясь от набегов, и выходили на опушку леса лишь для торговли.
        - Уличи, что за племя? - спросил Вацлав у Мстивоя.
        - Злые до драки, - пояснил тот. - Бойцы они отважные, чтут волка. Себя часто тоже вильцами, волками называют[11 - По мнению ряда ученых, уличи и балтийские лютичи - потомки одного племени, разошедшегося в разные стороны. В летописях иногда уличей так и называли - «лутичи». Точно так же, как бужане - родственники чешских и карпатских дулебов.]. Они между рек Днепр и Бох сидят. На севере от них - поляне и мы, бужане, на восход и юг - степь.
        - Вильцы? Вот как? - задумался Вацлав. - Знаем таких. И впрямь, добрые воины.
        - Мы раньше им кое-как давали отпор, - сплюнул Мстивой, - а как новый владыка свою дружину привел, совсем невмочь стало. Он дани от нас потребовал, по черной кунице с дыма, а когда наши старцы отказали ему, то войной пошел. Разорил весей без числа, мальчишек искалечил, а родовичей на продажу к ромеям погнал. Теперь-то, наверное, платят те, кто в живых остался эту куницу проклятую.
        - А к вам ромейские купцы захаживали? - заинтересовался Вацлав.
        - Бывало, - равнодушно пожал плечами Мстивой. - Из Херсонеса купцы приходили. На веслах в наши земли недолго подняться, они сразу за землями уличей будут. Ромеи мех у нас брали, мед, зерно.
        - Где Всеволод встречался с ними? - спросил Вацлав. - На острове святого Евферия[12 - Остров святого Евферия - о. Березань. На нем множество античных находок, включая святилища. Остров принадлежал Империи, и он служил местом остановки для моряков.]?
        - Да, на острове каком-то, - кивнул Мстивой. - Не знаю, как он называется. Там нас и продали, кого куда. Тут ведь до земель уличей рукой подать. Неделя пути. Как степь закончится, так мы и на месте.
        Законы гостеприимства были священны в этих землях, и путники ночевали в словенских весях, которые редкой цепью рассыпались по берегу реки, прижимаясь к языкам леса, что вторгался сюда с севера. Чем дальше шли путники, тем чаще встречались урочища, и тем больше словенских деревушек попадалось им на пути. А уж когда степь, словно ножом, отрезало лесной опушкой, словенских селений и вовсе стало великое множество, почти как на западе. Каждые восемь-десять миль стояли укрепленные городища, окруженные частоколом. Не бог весть, какая твердыня, но от набега соседнего племени или шайки степняков защиту давала. Это и была земля уличей, племени многочисленного и отважного. Самого южного из тех, кто ушел когда-то на восток.
        На первый взгляд все было так, как везде. Словенские веси от Альп до Великой Степи были одинаковы, как одинаков был язык, который отличался настолько незначительно, что хорутане, коими были воины Тайного Приказа, понимали его без каких-либо проблем. Переметные сумы трех лошадей были забиты товаром, купленным в имперском городке, стоявшем на берегу Черного моря. В основном путники везли железо - наконечники копий, ножи и топоры. Кое-где они меняли товар на соболя, не размениваясь на белку и лису, но путь держали на городище Всеволода, дорогу к которому ему указывали уличи. Раз новый владыка собирает дань мехом, то и торговцу следовало идти именно туда, а не выменивать его по шкурке в деревушках, что встречались по пути.
        И вроде бы все было знакомо, но вот, присмотревшись, Вацлав начинал видеть отличия. Не такие стояли капища богов, где привычные истуканы были измазаны свежей кровью. Не такие были бабы, многие из которых пришли сюда не по своей воле, став вторыми и третьими женами. В их глазах застыл покорный страх, не встречавшийся у свободных словенских женщин. А еще тут старейшины держали холопов, рабство которых было куда жестче, чем в западных землях. Там пленник был, скорее, младшим членом семьи, а не вещью или товаром. Волки, они везде волки, даже если и чтут священный для всех словен обычай гостеприимства.
        - Вот он, град Всеволода, - ткнул рукой проводник из местных уличей, нанятый за соболиную шкурку. - Тут раньше владыка Ходята сидел, да Всеволод его в том году зарезал, а земли под себя взял.
        Небольшой острог с башенкой у входа не шел ни в какое сравнение с крепостями Словении, но из тех, что попадались по дороге, это был единственный, где несли службу. На башне стоял караульный, а валы были политы водой и блестели льдом, словно зеркало. Не подняться по такому валу, слишком уж скользким он был. Если в таком граде крепкая дружина сидит, то отобьется она и от болгарского набега, и от соседнего племени.
        - Что ж, Мстивой, - повернулся Вацлав к попутчику, толку от которого уже пару дней, как не было. Он здешних мест все равно не знал. - Ты свой уговор выполнил. Корова и волы тебя дома ждут. А топор и соху купи сам. Вот тебе три солида ромейских.
        - Не пойду, - помотал головой мужик. - Я же не дурень. Вы такие же купцы, как я ромейский император. С вами пойду.
        - Почему не купцы? - сощурился Вацлав. - Что не так?
        - Да все не так, - пожал плечами Мстивой. - Ты шкурки брал те, что тебе давали, и платил не торгуясь. Не купец ты, паря, а воин. Ты того Всеволода убивать идешь, а значит, мне с тобой по пути будет. Может, он кровник твой, а может, заплатили тебе. Мне все едино. У меня два сына в том набеге сгинуло. Я своими ушами крики слышал, когда их живьем резали. Не вынесли они той муки, умерли. Один сын у меня остался, и тот калека. Мне с того Всеволода за кровь своих детей получить надо.
        - Виру с него возьмешь? - с недоброй усмешкой посмотрел на него Вацлав.
        - Возьму, - серьезно кивнул тот. - Я своей жинке обещал без виры не возвращаться.
        - Хочешь идти с нами, иди, - согласился Вацлав. - Да только мы можем голову сложить, и тогда ты ее тоже с нами сложишь.
        - Ты, парень, не понимаешь ничего, - зло усмехнулся Мстивой. - Я уже давно умер. В тот самый день, когда моих сыновей до смерти замучили. Я, пока виру не возьму, снова живым не буду. Незачем мне тогда жить.
        Глава 8
        Февраль 630 года. Белград. Словения
        Новый город заснул зимним сном. Самослав стоял на городской стене и любовался многими сотнями дымков, что поднимались над словенскими весями, плотно облепившими берега великой реки. Он всегда поднимался сюда, когда приезжал в Белград, ему нравилось стоять тут. Морозный воздух был прозрачен и чист до того, что его хотелось пить, словно самое лучшее вино. Самослав был тут уже больше десяти лет, а все равно не уставал удивляться холодам, что царили в это время. Бывали такие зимы, что птицы падали на лету промороженными комьями перьев, а звери, ослабевшие от бескормицы, выходили прямо к людскому жилью и покорно принимали смерть. У них уже не было сил бороться за свою жизнь. Пик дрянной погоды будет еще лет через двадцать, и только потом понемногу начнет удлиняться лето, снова будет вызревать виноград, каждый год делая еще один шаг в сторону севера, да и само лето станет привычно теплым, а не холодным и сухим, как сейчас. Но это будет еще не скоро, а значит, придется принять свою судьбу и не надеяться на подарки судьбы.
        Компостные кучи и изобилие скота, которым любезно поделились разгромленные авары, позволили перейти на трехполье, а значит, голод был уже не так страшен, как раньше. Только, все равно, короткая страда, когда нужно было и убрать, и покосить, заставляла людей рвать жилы изо всех сил, работая от зари до зари. Зима была слишком длинной, а лето слишком коротким, чтобы можно было позволить себе лень. Соль и рыба спасали многие тысячи жизней. И даже аварские батыры в голодный год то и дело ели ее, стыдясь самих себя. Унизительно человеку степи есть рыбу. Только нищие опускались до этого. Да только лучше иногда рыбу съесть, но сберечь поредевшее стадо, смысл жизни любого кочевника.
        Самослава ждали послы императора. Он прекрасно знал, зачем они здесь. Гонец от Марка прилетел тут же, как только необычайная весть пронеслась по коридорам Большого Дворца. Ромеи не смогли сделать из этого тайны, или, может, не захотели, а купцы на Константинопольском торге сделали себе зарубку - Милицу более искать не надо, нашли ее. А вот Никшу теперь стали разыскивать с еще большим старанием, потому что, оказывается, не пять сотен солидов стоит тот Никша, а куда больше. Все знали о богатстве герцога Самослава, а дураков среди купцов было так мало, что почитай, их и вовсе не было. Князь вздохнул и спустился по стене вниз. Там неподалеку стоял терем местного жупана, носивший гордое звание конторы.
        - Ваша светлость, - патрикий Андрей отвесил поклон. Опытный придворный склонился ровно настолько, чтобы архонт варваров понял: его уважают, но не боятся. И это не укрылось от глаз князя. - Его царственность шлет вам свой привет и подарки. Он любит вас, как своего собственного сына и желает крепкого здоровья.
        - Переходи к делу, патрикий, - излишне резко ответил Самослав и поморщился. Ошибка! Нельзя проявлять эмоции. - Ты хочешь выплатить мне виру за разграбленные склады, убитых купцов и их семьи? Я готов выслушать твое предложение.
        - Э-э-э…, - осекся патрикий. - Я скорблю вместе с вами по убитым, ваша светлость, но его царственность не виноват в случившемся. Купеческие дома и склады разгромила чернь, которую разоряла ваша торговля. Его царственность дозволил торговать словенским купцам беспошлинно, и он готов был сдержать свое слово, но он не давал разрешения вашим людям продавать это право. Жители Константинополя возмутились, и их гнев понятен. Купцы из франков и словен лишали их последнего куска хлеба. И делали они это вопреки всем законам, божеским и человеческим.
        Самослав сжал зубы, чтобы не выругаться. Это был нокаут. Он узнал слишком поздно о самоуправстве Марка и не успел запретить ему заниматься этим непотребством. Уж слишком далеко была столица ромеев, а у зятя купца Приска были весьма широкие полномочия. И вот теперь князя поймали на крючок и подсекли, словно рыбку, лишив аргументов в споре. Что уж говорить, этот раунд он проиграл вчистую.
        - Мы всегда можем вернуться к первоначальным условиям, - сказал он с каменным лицом. - Мой человек будет вести дела так, как было договорено. А я забуду о том, что случилось. И даже не попрошу плату за кровь.
        - Я думаю, это уже невозможно, ваша светлость, - со скорбным лицом ответил посол. - Чернь больше не потерпит преференций, выданных чужакам. Партия «зеленых» грозит бунтом.
        - Император не может смирить свой собственный плебс? - презрительно сказал князь. - Пусть тогда почитает жизнеописание великого Юстиниана. Он залил кровью Константинополь, когда «зеленые» восстали.
        - Василевс Ираклий истинный христианин, - с достоинством ответил патрикий. - Он проливает кровь язычников в бою, и ему противно убивать своих подданных, словно скот. Он чтит заветы господа нашего. Лучше избежать пожара в своем доме, чем потом гасить его.
        - Это все? - спросил Самослав. - Я уже понял, что мои купцы теперь должны платить все налоги в Империи. Ты можешь ехать назад, патрикий. Ты услышан.
        - Но… но, ваша светлость, - патрикий растерялся. - У нас и мысли не было ссориться с вами. Мы рассчитываем, что торговля продолжится. Империи нужно ваше серебро, а вам - наши товары. И мы продолжим выплачивать двадцать тысяч солидов в год, чтобы всадники охраняли торговый путь во Фракии.
        - Я тебя услышал, патрикий, - снова повторил князь. - Ты можешь ехать назад.
        - Но что я передам своему государю? - на посла было жалко смотреть. - Вы согласны?
        - Конечно же, нет, - ответил Самослав. - Я не согласен. Мои купцы больше не пойдут в Константинополь, а ромейские купцы не пройдут через мои земли. Торговать будем здесь, в Белграде. И все пошлины будут платиться здесь. Можешь идти!
        - Но, ваша светлость, - проблеял патрикий. - Некая госпожа Милица гостит у нашего повелителя. Это ваша мать… Может быть это…
        - Да ты совсем страх потерял, ромей? - побагровел князь и заорал. - Стража, проводить посла до ворот! Чтобы духу его в моих землях не было! Он тут будет мне еще сказки рассказывать. Я свою мать в детстве потерял. Еще раз про мою мать хоть слово скажешь, сволочь, я тебе собственной рукой башку снесу! Пошел вон отсюда!
        Патрикий Андрей, бледный, как полотно, попятился к выходу, в чем ему немало поспособствовали плечистые воины из княжеской охраны. Боярин Звонимир, который, по обыкновению, молча сидел в углу, вскинул на государя глаза.
        - Думаю, у нас времени до лета, государь, - сказал он. - Они еще надеются договориться по-хорошему. Пока посол назад доедет, пока они там подумают, пока еще одного посла к нам наладят… Они тебя каким-нибудь патрикием назначат, красивый плащ подарят, чтобы ты от счастья прыгал. А потом они поймут, что ты на эти побрякушки не купился, и пришлют убийцу.
        - Да, я тоже так думаю, - задумчиво сказал Самослав, который не показывал ни малейших признаков гнева, который он разыграл только что. - Они не посмеют пока ничего сделать. Ни мне, ни матери. Они будут думать, как мне доказать, что это действительно моя матушка. Может быть, даже предложат мне приехать к ней в гости.
        - Нельзя, - покачал головой Звонимир. - Убьют сразу.
        - Само собой, - отмахнулся князь. - Медленный яд, скорее всего. Авары разгромлены, персы тоже. Я им не очень-то и нужен теперь. Напротив, им даже лучше будет, если все племена за Дунаем снова передерутся. Так что до лета моя мать должна быть здесь, а потом придется всю систему безопасности менять. Убийцы по мою душу просто косяком попрут.
        - Жду указаний, государь, - спокойно сказал Звонимир.
        - Сначала тащи сюда Марка, - сказал князь. - Хочу ему пару теплых слов сказать.
        Купец, вызванный из столицы письмом, стоял перед князем, преданно глядя в глаза. Тем удивительнее для него было, когда кулак государя впечатался в его скулу, опрокинув на пол.
        - Понял, за что? - поигрывая желваками, спросил князь, когда купец пришел в себя.
        - Я же для вас старался, - проблеял тот, ощущая, как под глазом наливается гомерических размеров синяк. Впрочем, назад ехать далеко, успеет пройти.
        - Молодец, - ласково сказал князь. - У тебя получилось. Постарался на славу. Передашь отчет Любаве, гонец ждет. Все убытки отработаешь до последнего гроша. Понял?
        - Да, ваша светлость! - проглотил тугой комок Марк. - Не извольте беспокоиться. Все вернем до последнего нуммия! Начнем незамедлительно!
        - Да плевать мне сейчас на эти нуммии! - отчеканил князь. - Это потом. Возвращайся назад и узнай, где они держат мою мать. Делай, что хочешь, но найди ее. Понял?
        - Да, государь, - поклонился Марк. - Землю рыть буду, но найду. Может быть, все-таки почтенный Стефан… Хотя, он же убыл на Восток… Когда вернется…
        - Не вздумай его впутывать в это дело! - жестко сказал князь. - Ни при каких обстоятельствах! Это приказ! И ему передай, если увидишь, чтобы не совал в это дело свой нос! Скажи ему, что это может быть ловушкой для него! Свободен! - отрывисто скомандовал князь, и того словно ветром сдуло.
        - Может быть, я сам пойду, государь? - на всякий случай спросил Зван. - Я справлюсь лучше, чем кто бы то ни было. Теперь-то как раз все будет несложно. Следов княгини в столице будет множество.
        - Я знаю, - поморщился Самослав. - Но ты мне здесь нужен. На севере неспокойно, франки на Бургундию скоро пойдут… Нам к этой войне готовиться нужно, Зван. Нет, Вацлав обойдется без тебя. Мы его хорошо учили. Он должен справиться.
        - Может, не будем искушать судьбу, княже, - спросил Звонимир, - и передадим ему инструкции? Уж слишком многое на кону стоит.
        - Не нужно, - сказал после раздумья князь. - Мы можем неверно оценить ситуацию, и это только собьет его с толку. Пусть действует по обстоятельствам. Скажи Марку, пусть купит корабль. Он нам пригодится.
        В то же время. Земли словен-уличей
        Беглого жупана Любуша в граде не оказалось, он уехал в полюдье. Месяц лютый шел к концу, а потому владыку скоро ждали назад. Ведь подвластных земель у него пока еще было совсем немного, а сами уличи дани не платили, поставляя войско. Они приняли нового правителя как судью, жреца и владыку, первого среди равных, но не как господина. Такое было время! Если есть конь, меч и доспех, то ты знатный воин. Есть своя дружина - ты владыка, конунг, рикс, хевдинг или еще кто-нибудь очень важный. Ну, а признать власть сильного чужака было для словен делом простым и вполне выгодным. У чужака не будет здесь родни и он не сможет усилиться сверх меры, полностью завися от местной элиты. Та власть была пока еще очень зыбкой, и прерваться могла в один миг, когда будет разорван договор. Так новгородцы столетиями приглашали себе князей и прогоняли их, если вече голосовало за это.
        Навалившийся непрошеный досуг дал пищу для ума. Вацлав и его люди, встав на постой у соседнего владыки, что жил в двух часах неспешной езды от града, времени зря не теряли. Они изучили окрестности на день пути, пройдя по льду речушки, там, где должен был вернуться Любуш. Конная дружина на полсотни мечей - огромная сила в этих землях. А у него она еще и была одета в броню. Немалые деньги потратил бывший жупан на свое войско, не меньше двух тысяч ромейских солидов. И когда только успел? Вацлав только диву давался. Года не прошло, как беглый словацкий владыка оказался в неведомых землях, а уже обосновался там и начал вести свой страшный промысел, уже не скрываясь, и с новым, непривычным ранее размахом. Он еще и рабов стал продавать ромеям из тех племен, что не преклонили перед ним головы. Кем будет владыка Всеволод через три-четыре года? Еще одним князем, благо успешный пример перед глазами, и ничего придумывать не нужно. День шел за днем, а Вацлав каждый вечер, ожидая приезда Любуша, общался с владыкой Жирятой, который дал ему крышу над головой. Гости были щедрыми, и дарили хорошие подарки, так чего
бы не потесниться? А еще в словенских весях было безумно скучно зимой, а потому гости, которые бывали и в Константинополе, и в землях франков, и даже в самом Новгороде, были желанны для всех. Каждый вечер семейство владыки усаживалось около огня и слушало, слушало, слушало… А потом владыка доставал мед и начинался задушевный разговор, который порой затягивался за полночь.
        Владыка Всеволод прибыл в свой новый дом, когда уже месяц был на исходе. Топот сотен копыт далеко разносился по льду замерзшей реки. Десятки всадников ехали неспешным шагом, а за ними сани-волокуши тащили какой-то груз. Видимо, это была дань. Как и водилось в те времена, правитель милостиво дозволял своим подданным кормить его и дружину всю зиму, снимая это бремя с казны.
        - Мда…, - с сожалением протянул Вацлав, глядя из укрытия на конную кавалькаду, во главе которой ехал прекрасно знакомый ему жупан Любуш. - Из лука не взять. Бронь под плащом.
        Лежащий рядом Неждан сдержанно кивнул. Он тоже не видел возможности выполнить задачу. Короткие степные луки, купленные у болгар по три солида за штуку, были сейчас бесполезны. Этот вариант отпадает. Значит, в работу идет резервный план, чуть более сложный. У них было много времени, чтобы все подготовить…

* * *
        Владыка Всеволод поднял чашу ставленого меда, взятого в виде дани с бужан - дулебов. Они кружили по весям этого племени, объев и обобрав его за зиму дочиста. Ну, да ничего, будут знать, как противиться его воле!
        - Бояре мои! - крикнул он своей дружине, которая жадно внимала его словам. - Я вас привел сюда, и я не обманул ни в одном слове. Мы сели на новую землю, и вы в этой земле будете господами. Бужане - голодранцы. Мы с них взяли, сколько могли. По теплу соберем войско и пойдем на полян. Там добыча будет - не чета прошлой. Вы в новых землях получите отчины с пахарями-смердами, и те земли передадите своим детям и внукам.
        - Да! - заревели воины. - За князя Всеволода пьем!
        - Ты, владыка Всеволод, истинный господарь в этих землях! - поднял чашу Жирята. - За твое здоровье пью! А когда ты пойдешь в поход, мой род пойдет с тобой!
        - Дай, я тебя обниму! - растрогался Любуш. - Прими от меня подарок, Жирята! Браслет из чистого серебра!
        Вацлав стоял на башенке, что возвышалась над воротами. Пьяные крики доносились и сюда. Стылый ветер пронизывал до самых костей, и он замотался в толстый меховой плащ, предыдущий хозяин которого лежал у его ног, удивленно глядя на своего убийцу стекленеющими глазами. Караульная служба тут была поставлена из рук вон плохо, не сравнить княжеским войском. Здесь часовой стоял один, да еще и весь личный состав был на пиру, что закатил владыка по поводу своего возвращения. Осталось недолго. Еще час-другой, все перепьются и завалятся спать. Нужно всего лишь подождать.
        Городок был маленьким, меньше даже, чем первый новгородский острог. Две сотни шагов в поперечнике, окруженные круглым частоколом. В центре расположился терем владыки со службами, а вокруг - четыре десятка домов, больших и не очень, разбросанных в полнейшем беспорядке. Тут строили так же, как и везде, когда в землянки без окон вели низкие двери, а дым выходил через волоковые оконца под стрехой двускатной кровли, крытой камышом. Вход шел через пологую яму в сени, отсекающие холод, а над землей торчала лишь крыша, высушенная морозом до прозрачного звона. Иначе скрыться от ледяной стужи в этих землях было невозможно. Дом владыки и местного коваля отличались лишь размером, точно так же, как это было и в землях хорутан еще лет десять назад. Вацлав, пока ждал возвращения Любуша, изучил здесь все, как свои пять пальцев, торгуя по мелочи с местными. То нож какой на шкурки сменяет, то наконечник для копья продаст за горшок меда. А то какая-нибудь болтливая молодка, которой он за красивые глаза подарит цветные бусы, расскажет ему жизнь соседей до третьего колена. Скучно зимой в словенской веси. Только и
развлечения, что почесать язык с пришлым человеком. Ну, а если этот человек - пригожий парень, то и вовсе бабскую болтовню было не унять. Только и забот у Вацлава было, что вычленить из потока бесполезной ерунды крупицы полезной информации. И вот теперь каждый дом здесь был ему знаком, а план операции воины обсудили в мельчайших деталях.
        В тереме затихли последние здравицы, и уже десяток человек вышел на улицу, чтобы отдышаться от затхлой духоты и сходить по нужде. Глухой рокот человеческих голосов понемногу затих, превратившись в храп, а из большой избы вывалились в обнимку две фигуры и скрылись в темноте. Пора!
        Вацлав спустился с башни, доставая из-под плаща едва теплый сверток с кусками мяса. Кинувшиеся было в его сторону псы остановились в глубокой задумчивости. Запах старой волчьей шкуры, в которую завернулся этот человек, был им хорошо известен, и к нему примешивался еще один запах, который они тоже хорошо знали. Этот человек уже кормил их раньше, а потому куски мяса, что полетели в их сторону, были приняты с искренней благодарностью. Вацлав с горечью смотрел, как рослые красивые алаунты, жалобно скуля, упали на землю. Они хватали пастью снег, пытаясь унять жар, разгоревшийся в их животах, но было поздно. Яд был слишком силен.
        Вацлав сбросил с ворот брус, который служил тут запором, и в приоткрывшуюся створку скользнули тени, которые молча встали рядом.
        - Делаем, как говорили, - бросил Вацлав, и побежал к дому владыки, который был его целью.
        Воины Тайного Приказа потащили охапки соломы, дров и валежника, что лежали рядом с жильем. Выходы заваливались тщательно, ведь именно через них будут спасаться в первую очередь, а уже потом через горящую крышу. Любуш, его семья и дружина расположились в десятке домов из сорока с лишним, и очень скоро их кровли весело запылали, рассеяв безлунную ночь яркими языками пламени. Вскоре раздался истошный вой людей, попавших в ловушку, а по городку забегали ошалелые жители, разбуженные страшным несчастьем. Им не удавалось затушить пламя, в этих землях еще не знали колодцев.
        Городок полыхал, когда сотня крепких мужиков из рода Жиряты зашла в его ворота. Они двинули прямиком к избам, где лежала воинская снасть дружины владыки Всеволода. Эти места были известны, и все до единого дома были целы. Воины древками копий отогнали местных, и начали методичный грабеж, вытаскивая на свет божий бесценное в этих землях добро. Несколько человек из тех, кто немыслимым чудом умудрился выбраться через горящую крышу, теперь лежали на снегу, раскинув руки. Там же лежали и те, кто охранял оружие и доспехи. Их догнали копья пришлых уличей. Остальные жители о сопротивлении и не помышляли. Им это было ни к чему, их-то, как раз никто убивать не собирался.
        - Вот, как договаривались! - владыка Жирята толкнул в сторону Вацлава своего бывшего господина. Любуш был связан, избит, а его волосы слиплись от крови. Владыка совсем недавно крепко получил по голове.
        - Ты воев убиваешь, - продолжил Жирята, который был трезв, как стекло, - а я тебе отдаю эту сволочь. Он до ветра пошел, а я вот ему подсобил. Забирай!
        - Заберу! - серьезно кивнул Вацлав. - Ты теперь, владыка, самым сильным в этих землях станешь. Может, князем будешь, как этот, - Вацлав пнул ногой одуревшего от ужаса Любуша, с которого уже сошел весь хмель.
        - А, может, и стану, - горделиво выпятил грудь Жирята. - Я ничем этого пса не хуже. Только он пришлый, а я тутошний. Моя это земля, а не его.
        - Ну, тогда бывай, - кивнул Вацлав. - Мы с рассветом в путь двинем. Не поминай лихом, князь Жирята!
        Первые лучи солнца торопливо выглянули из-за края неба, ведь до равноденствия осталось меньше месяца, и светало уже довольно рано. Мохнатые степные лошадки трусили ровным шагом, а за ними, привязанный за руки, брел по снегу бывший повелитель этих земель.
        - А что думаешь, - спросил Мстивой, - станет Жирята князем?
        - Может, и станет, - пожал плечами Вацлав. - Но только ненадолго. Мой государь говорит, что убивший дракона сам становится драконом. Он захочет таким же, как Всеволод стать, а значит и судьба у него такая же будет.
        - Хитро, - задумался Мстивой. - А чего мы этого… тащим? Мне давно пора с него виру получить.
        - Так он же голый почти, - удивленно посмотрел на него Вацлав. - Что же ты с него получишь?
        - Шкура его сгодится, - деловито ответил Мстивой, доставая маленький кривой нож, который он долгими вечерами любовно острил, мечтая об этом часе. - Я его шкуру засолю и у своей избы повешу. Выйдет моя старуха, посмотрит и порадуется. И сыночки наши в Ирии тоже порадуются.
        - Да я, в общем-то, не возражаю, - почесал затылок Вацлав, не глядя на бывшего жупана Любуша, который тоскливо завыл и начал, захлебываясь, предлагать меха и золото. - Мысль неплохая. Только голову потом аккуратно отрежь и в горшок с медом сунь. Мне для отчетности нужно.
        Глава 9
        Март 630 года. Новгород. Словения
        Ранняя весна - скверная пора. Самослав, в отличие от жены, это время не любил. Скудное время, когда родовичи, отрезанные от соседей топкой грязью и вскрывшимися речушками, проедают последние запасы, сделанные за короткое неласковое лето. Они молят богов, чтобы поскорее наступило тепло, чтобы буренка-кормилица, ослабевшая за зиму, протянула до свежей травки. До того кое-где ослабел скот, что уже и на ногах стоять не мог и висел на плетеных ремнях, заведенных под брюхом. Длинная была зима в этом году. Длинная и суровая. Каждая мера зерна теперь на счету, каждая рыбина и каждая репка из прошлогоднего урожая. И вроде не умирал с голоду никто, но немало в Ирий ушло стариков, измученных трескучими морозами.
        Понемногу холод отступал, давая дорогу солнышку, что слизывало грязный снег с опушек. Лед на реках уже потрескивал, грозя вскорости потащить сломанные льдины вниз по течению, безжалостно выдирая старый камыш и осот, и расчищая родники, которые питают даже самые могучие реки. И все начнется сначала. Долгая зима, когда родовичи валят лес и уходят в извоз сменяется страдой, когда рвутся жилы от непосильной работы. Слишком много ее, работы, и слишком мало времени на нее отпускают боги. Нужно успеть все, иначе следующей зимой жрать придется кору с деревьев, чтобы снова протянуть до тепла.
        Не было этих забот ни у князя Самослава, ни у состоятельных жителей Белого города, у которых погреба и клети под жильем были забиты снедью. Окорока, колбасы, закопченные на ольховой щепе, соленая икра и рыба, кадушки с грибами и квашеной капустой, бочки с зерном, все это прибавляло горожанам уверенности в завтрашнем дне. А для князя, про богатые застолья которого уже давно слагали легенды, еда была еще и инструментом политики. Особенно когда за его столом встречались дальние родственники - Гразульф II Фриульский и Гарибальд II Баварский. И речи тут под настойку, сделанную самолично епископом Григорием, велись порой крайне интересные.
        - Хорошо! - лангобардский герцог опрокинул в себя серебряную чарку и засунул в рот тонкий, до слюдяной прозрачности кусок сала. - Тает во рту прямо! И как они у тебя это делают?
        - Да! - согласно мотнул кудлатой башкой Гарибальд, жена которого приходилась фриульскому герцогу родной племянницей. - У герцога Само жратва отменная, а выпивка еще лучше. Пока все не выпьем, не уеду отсюда.
        - Да по мне, хоть живи тут! - махнул рукой князь. - Мне для тебя ничего не жалко. Ты же почти родня мне. Дочь вот подрастет, и свадьбу сыграем.
        - Давай я ее с собой заберу, - предложил Гарибальд. - Пусть у нас живет, привыкает. Мой-то обалдуй уже всех девок в округе перепортил. Лет через пять и поженим.
        - Да моей Умиле еще семи нет! - выпучил глаза Самослав. - Раньше пятнадцати лет замуж не пойдет, и не думай. Она же ребенок совсем.
        - Пятнадцать! - грохнул гулким смехом Гарибальд. - Ой, насмешил! Ты еще скажи, в восемнадцать! Ха-ха-ха! Мы старух не берем!
        - Пусть ждет твой Теодон, - отрезал Самослав. - Ишь, чего надумал!
        - А я своих девок в двенадцать с рук сбыл, - промычал набитым ртом фриульский герцог. - Они уже в четырнадцать рожали. Твоя-то чем хуже?
        - Ничем не хуже, - подтвердил Самослав, - но замуж пойдет в пятнадцать. Потому что я так решил.
        - Ну, решил, и решил, - махнул рукой Гарибальд. - Дело твое. Только моего сына женить пора. Я, знаешь ли, не вечный.
        - Король Дагоберт не женат, и детей у него нет, - парировал Самослав. - Даже от наложниц нет, я это точно знаю.
        - А вот у нового короля франков, я слышал, уже двое, - хмыкнул Гарибальд. - Обе жены родили. Силен бургундский мальчишка!
        - Слухи ходят, скоро война будет, - Гразульф сосредоточенно хрустел соленым груздем, не забывая прикладываться к чарке. - Дагоберт свое войско прямо с Мартовского поля на Бургундию двинет.
        - Да, - нахмурился баварский герцог. - Будет война, и я тоже туда войско поведу. Уже и граф Сихарий, этот пес Дагоберта у меня был-побывал. Если не пойду на войну, сказал, разорят франки всю мою землю.
        - Так иди, - ровно сказал Самослав. - Не спеши только за франков умирать.
        - Нашел дурака, - с хрустом разломил соленый огурец Гарибальд. - Опоздаю на месяц, скажу, что дороги развезло. Еще по одной?
        Через пару часов его светлость герцога баварского потащили в гостевые покои, потому что она, светлость, сама ходить уже не могла. И только тогда и начался серьезный разговор, ради которого, собственно, все и затевалось.
        - Я слышал, тебя всадники треплют, и хорутане, те, что за Альпами живут, - спросил Самослав, как бы невзначай.
        - Да просто мочи нет, - признался Гразульф, земли которого постоянно терзали набегами и словене из альпийского княжества Крн, и отряды степняков, которым этого никто не запрещал. - Авары тебе служат, Само. Может уймешь эту нечисть? Никакого покоя от них.
        - Да как их удержишь? - совершенно искренне удивился Самослав. - Они же разбойники, каких поискать. Кое-как держу, чтобы мои земли не разоряли. А про чужие с ними и речи не было.
        - Не поможешь, значит? - насупился Гразульф. - А я думал, ты друг мне. Вон как мы хорошо солью с тобой торгуем!
        - Почему не помогу? - Самослав пробарабанил по столу какую-то незатейливую мелодию. - Кое-что можно сделать. Ты мне поможешь, и я тебе помогу. Мы же с тобой друзья!
        - Чего хочешь? - спросил в лоб фриульский герцог, споить которого было решительно невозможно. Невероятного здоровья был мужчина.
        - Городок Тергестум[13 - Тергестум - совр. Триест, один из лучших глубоководных портов на Средиземном море.] хочу и острова в лагуне. Торчелло, Мурано, Риальто… Те, что сейчас ромеям принадлежат.
        - Да на хрена тебе это барахло понадобилось? - выпучил глаза Гразульф. - Тергестум мы лет сорок назад сожгли, он слова доброго не стоит. А про острова я вообще молчу. Они до сих пор ромейские только потому, что не нужны никому. Там же просто горстка рыбаков живет. Я те места хорошо знаю, это от моих земель день пути.
        - Ты это все пока под себя возьми, - посмотрел на герцога удивительно трезвым взглядом князь. - А когда я попрошу, одному человечку отдашь. Моему человечку. Он там герцогом будет. Моим герцогом.
        - Слышал я, что твоих купцов ромеи побили, - Гразульф тоже трезвел на глазах. - Почему сам отомстить не хочешь? У тебя сил на это с лихвой хватит.
        - Там на кону многое стоит. Не ко времени мне с ромеями война, - неохотно пояснил Самослав. - Пусть думают, что я это оскорбление проглотил.
        - Исаак, экзарх Равенны, может войной пойти, - задумчиво сказал Гразульф. - Эти земли ему подчиняются.
        - Он твоих племянников зарезал[14 - Герцоги Тасо и Какко, убитые экзархом Равенны, приходились родными братьями жене Гарибальда баварского. Экзарх убил их, получив взятку от короля лангобардов.], - жестко сказал князь. - Или забыл? А, демоны с тобой! Если он войной пойдет, я подмогу пришлю.
        - По рукам! - протянул руку Гразульф. - Я тебе эти острова и городишко Тергестум отдам, а ты набеги авар прекратишь и дашь мне две тысячи солидов.
        - Тогда ты в том городе никого пальцем не тронешь, - парировал князь. - Твои воины туда даже не зайдут.
        - Две двести, - протянул руку Гразульф. - Больше не прошу, там все равно брать нечего. Это не город, а полная задница.
        - Да сколько же в него влить нужно? - изумленно буркнул князь. - Верблюд, а не человек. - И он громко ответил, пожимая его крепкую, словно медвежий капкан, ладонь. - По рукам! Но за такие деньги сам себе подмогу нанимай.
        В то же самое время. Окрестности Ктесифона (в 20 км от совр. Багдада). Персия
        Константинополь, Ктесифон и китайский Чанъань, три самых больших города в мире, население которых колебалось между четырьмя и пятью сотнями тысяч человек. И вот прямо сейчас Стефан и Сигурд смотрели на уходящую за горизонт крепостную стену, защищенную сотнями башен. Как и все города в Междуречье, Ктесифон был выложен из сырцового кирпича, желто-серый цвет которого выделялся на фоне весенней зелени. Это потом, когда безжалостное солнце сожжет траву, окружающая природа станет такой же, как и этот кирпич, серо-желтой. А пока вокруг цвело буйство красок, которое радовало усталый глаз путников, утомленных той бедой и разрухой, что они видели по дороге сюда.
        Приказ шахиншаха Хосрова обсуждению не подлежал. Как только к Ктесифону двинулась армия ромеев, на их пути разрушили дамбы, которые трудолюбивые крестьяне поддерживали в исправном состоянии последние несколько тысяч лет. Множество деревень было попросту смыто вместе с ничего не подозревающими жителями. Кирпич, сделанный из высушенной на солнце глины, просто таял, растворяясь в потоках воды. Погиб скот, погиб инвентарь, погибли люди, погиб урожай и запас семян… Плодородные поля превратились в болота, а потом, подчиняясь воле обезумевшего от ужаса царя царей, на эти земли пришли сборщики налогов, как будто мало бед свалилось на несчастных крестьян. Хосров продал с торгов все недоимки, даже те, что были прощены тридцать лет назад, и завалил свой дворец золотом и серебром по самую крышу, надеясь на них нанять новую армию и отбросить ромеев. А по покорно согнутым спинам потомков шумеров и вавилонян застучали палки мытарей, выбивая из них последнее зерно. Тот ужас, что пришлось увидеть по дороге, царапнул даже каменные сердца данов. Они не боялись смерти и охотно дарили ее в бою, но при виде маленьких
детей, с раздувшимися от съеденной травы животами, даже им становилось не по себе. Месопотамия - житница Персии, лежала в руинах, а ее жители умирали от голода.
        - Проклятый шакал! - скрипел зубами Шахрвараз, который запомнил эти земли цветущими, словно райский сад. - Отродье гиены! Почему я не убил его сам? Горе мне! Погубить такую страну!
        - Тебе предстоит все исправить, великий царь, - почтительно сказал Стефан, который стоял рядом с ним, и смотрел на гигантский город. Взять его десятью тысячами воинов, что были у полководца, нечего и думать. Сам император Ираклий отступил от его стен. У него просто не было возможности взять его в осаду.
        - Да как же его взять? - Шахрвараз мучительно размышлял, глядя на городские укрепления, на которых забегали воины, готовящиеся к обороне.
        - Никак, - хладнокровно ответил Стефан. - Это невозможно. Пообещай десять тысяч денаров тому, кто убьет молодого шаха и откроет тебе ворота. Персидская знать в Ктесифоне перегрызется за это право, я тебя уверяю.
        - И то верно, - успокоился полководец. Он окликнул старшего сына. - Шапур! Готовь лагерь и поезжай-ка в город. Скажешь, что мы не хотим зла. Просто воины вернулись домой, к подножию трона своего повелителя.
        Неделю спустя
        Предателем, как это часто и бывает, оказался начальник охраны юного шаха. Он же указал на всех недоброжелателей нового царя царей, и множество знатнейших придворных и военных чинов были казнены. Шахрвараз торжествовал. Он сидел на троне, изукрашенном золотом, камнями и слоновой костью. Над его головой на серебряных цепях висела корона шахиншаха. Персидские владыки зачастую не могли носить этот головной убор, уж слишком он был тяжел. На голове нового царя был надет кулох, ушанка, расшитая камнями и жемчугом, а одежды из тяжелой, густо затканной золотом парчи, спускались до земли, закрывая еще более нарядные сапоги.
        Вообще, блеск персидского двора был таков, что это выходило за всякие рамки разумного. И еще больше это казалось неуместным и диким для того, кто только что видел умирающих от голода людей. Радость суеверного царя омрачало только одно. Когда он впервые надевал на себя царский убор, то у него от волнения так скрутило брюхо, что ему пришлось облегчиться прямо в тронном зале в заботливо принесенный кем-то серебряный таз.
        А вот Стефану было на это наплевать. Ему был нужен крест, и немедленно, ведь до праздника Пасхи меньше месяца. И он почтительно попросил аудиенции у царя царей, который дал ее незамедлительно.
        - Великий царь! - Стефан поклонился до самой земли и поцеловал край одежды старого полководца. - Пасха близится!
        - Мы искали крест! - с сожалением ответил Шахрвараз, - но его нигде нет.
        - Позволь, мой человек его поищет, - вкрадчиво попросил Стефан. - Поверь, он великолепно ищет пропавшие вещи.
        - Кто это человек? - с неподдельным интересом спросил царь царей.
        - Это Сигурд, прозываемый Ужас Авар, - ответил Стефан, который почтительно смотрел чуть ниже подбородка шахиншаха.
        - Это громила-северянин? - изумился царь. - Он умеет искать пропавшие вещи? Я хочу это видеть!
        - Тогда собери свой двор к полудню, великий царь, - ответил Стефан. - И ты узришь чудо. Крест будет найден на твоих глазах.
        Тремя часами позже Сигурд Ужас Авар, закованный в доспехи с головы до ног, шагал по коридорам царского дворца. Разодетые в цветные шелка служители разбегались при виде его с мышиным писком, призывая в помощь всех богов и священный огонь. Они верили, во дворец пришел демон, служитель Ангра Майнью. Ведь это чудовище с железной мордой, украшенной клыками, не могло быть живым человеком. У входа в тронный зал к нему подошел Стефан.
        - Дружище, просто делай, как договорились, и пятнадцать солидов твои.
        - Там точно собак не будет? - озабоченно спросил Сигурд. - Если снова будут собаки, я не согласен! Знаешь, как в прошлый раз больно было!
        - Не будет никаких собак, - уверил его Стефан. - Я тебе клянусь! Просто ходи перед толпой людей и что-нибудь говори.
        - А что говорить? - спросил Сигурд.
        - Да что хочешь, то и говори, - махнул рукой Стефан. - Тут твоего языка все равно никто не понимает. Можешь подойти к кому-нибудь и легонько приподнять, чтобы он испугался.
        - Приподнять? Это я могу! - по-детски обрадовался Сигурд. - Ну, пошли, что ли!
        Резные двери, покрытые позолотой, раскрылись, и тронный зал, заполненный толпой людей, увешанных золотом и шелками, коротко выдохнул. Демон, закованный в железо, зашел туда, коротко поклонился Шахрваразу и застыл, словно статуя. В зале был полумрак, и лишь в некоторых светильниках колыхались робкие языки пламени, бросая отблески на перепуганные лица собравшихся людей.
        - Сиятельные! - Стефан заговорил на арамейском наречии, которое здесь понимали все. - Император Ираклий, да продлятся годы его, с прискорбием узнал, что Крест Животворящий, который томится в плену, все еще не найден. Персия уже наказана за это чудовищное кощунство, но наказания не закончены. Император призвал из подземного мира даэва Аэшму[15 - Даэв, или дэв, - мифический великан, демон, прислужник Ангра Майнью, олицетворения зла в зороастризме. Аэшма - даэв ярости.], который найдет крест или убьет всех, кто тут находится. Демон сожрет душу того, кто знает, где сокровище, и не признается в этом! С позволения величайшего царя царей, мы начинаем! - и он перешел на германский. - Сигурд! Давай!
        - Я вижу перед собой кучу баб! - прорычал Сигурд. - Вы одеты, словно константинопольские шлюхи! От вас воняет духами!
        - Демон сказал, что он сейчас будет искать виновного! - начал Стефан.
        Сигурд прошел мимо ряда придворных, свирепо поглядывая на них и приговаривая:
        - Да сколько же на них золота! Клянусь сиськами Фрейи, тут можно купить всю Данию!
        - Демон говорит, что он почуял того, кто знает…, - загробным голосом проговорил Стефан. - Он найдет его и сожрет его душу. Пока не поздно, признайтесь…
        По ряду людей пробежала волна ужаса. В демонов тут верили, и верили совершено искренне. Целая книга священного текста Авесты была посвящена борьбе с ними. «Закон против даэвов», так она называлась. Вся религия огнепоклонников было основана на борьбе добра и зла. А даэвы - это же верные слуги Ангра Майнью, олицетворения вселенского зла. Несколько человек упало в обморок, а по залу разнеслась резкая вонь. Кто-то испугался слишком сильно.
        - Сигурд! - негромко сказал Стефан. - Вон тот, толстый, слева от тебя. У него глаза бегают. Напугай-ка его, как следует.
        Сигурд подошел к толстяку, пристально посмотрел на него и поднял на уровень глаз одной рукой, словно ребенка. Он с шумом вдохнул воздух, обнюхивая несчастного.
        - Не ешь мою душу, демон, - тоненько заверещал придворный. - Я не знаю, где крест, но я знаю того, кто знает! Я молчать не буду! Я все скажу! Только пощади!
        Сигурд уронил его на пол и подошел к следующему царедворцу. Он был в восторге. Еще никогда он так легко и весело не зарабатывал такие большие деньги.
        - Если взять запасных коней, то к Пасхе мы будет в Иерусалиме, - удовлетворенно пробормотал Стефан. - Дева Мария, бедная моя задница! Ну почему все слуги императора белокожие и толстые, и только один я худой, как палка и черный, как водонос. Господи боже, ну за что такая несправедливость!
        Глава 10
        Апрель 630 года. Новгород. Словения
        Крепостная стена в Новгороде была закрыта лесами, на которых, словно муравьи, копошились сотни людей. Дорого, безумно дорого стоило оторвать их всех от сохи, но другого выхода у князя просто не было. Где-то там, далеко на западе, бургундцы и даны прямо сейчас покупают своими жизнями еще год отсрочки для словенского княжества. Этим летом крепость будет закончена, и никакие франки взять ее не смогут. Это не авары, которые принесли из далекого Китая секрет метательных машин. Это не поселившиеся в Греции словене, которые собаку съели на осадах и штурмах ромейских крепостей. Это франки, которые были лучшей пехотой своего времени, и останутся ей еще две сотни лет. Но лучшими они будут в полевых сражениях, но не во взятии крепостей. И это внушало определенную надежду.
        Селедка, что шла из Гамбурга непрерывным потоком, сначала была встречена с восторгом, но теперь восторги поутихли, и неведомая рыба стала обыденностью. Весь рабочий люд ел ее, потому как дешево. Куда дешевле, чем хорошая щука или осетр. В богатых домах подавать селедку считалось делом постыдным, и только князь, который плевать хотел на условности, которые все сильнее и сильнее опутывали местный бомонд, с удовольствием ел соленую рыбку с лучком и маслицем. Разделял его взгляды и владыка Григорий, который в пост мяса не употреблял, а хорошая рыба скрашивала его тяготы, разнообразя и без того богатый стол. Кормили селедкой и Сиротскую Сотню, восьмая рота которой прямо сейчас готовилась к выпускным экзаменам.
        - Первый взвод! Рубка лозы! - орал дядька - наставник, обрин из знатного рода. - Второй взвод! Глиняным истуканам головы рубить! Третий взвод! Отработка копейного удара!
        - Как учеба идет, почтенный Даян? - князь незаметно подъехал сзади и до этого времени молча наблюдал за подготовкой выпускников.
        - Мой каган! - пожилой воин, лицо которого было изборождено морщинами, ударил кулаком в грудь и склонил уродливую вытянутую голову. - Воины не опозорят тех, кто их учил. Летом полный эскадрон кирасир выпускаем.
        - Как время летит! - задумался князь. Вот уже мальчишки по восемь лет отучились. И кого тут только нет! И словенские сироты, и франки, и лангобарды, и авары… Старый воин был из племени огуров, почти истребленного после смерти старого кагана. Сам князь вступился за его род, и он присягнули ему на верность. И его внуки теперь тоже учились в сотне, чтобы потом сделать карьеру в молодом княжестве. Тут это уже многие понимали.
        - Они мораванских ублюдков на куски порвут, - с хищной улыбкой сказал наставник. - Слово даю, каган!
        Время шло, а кочевники из степных родов и полукровки по-прежнему ненавидели друг друга, и ничего с этим сделать было нельзя. Слишком сильно пропитала их взаимная вражда. Конное войско, да еще и с таким авторитетным командиром, каким был Арат, было опасно само по себе. Не привели боги, взбунтуется, не оберешься беды. А потому все последующие выпуски Сиротской сотни готовились для службы в тяжелой кавалерии, по одному эскадрону в год. И командиры взводов тоже были из сирот, только из тех, кто успел послужить и сходил уже на франков и ляхов. Влияние Арата и его войска нужно было понемногу снижать, благо его юная жена-степнячка успокоилась, нарожав детей и обвешавшись золотом от макушки до пят. До нее понемногу дошло, что даже у ханши нет такой жизни, как у боярыни в словенском княжестве. Да и регулярные оплеухи, которые она получала от Арата, привели ее в состояние полнейшего душевного равновесия. Как бы ни была своенравна и избалована своим отцом Эрдене, прекословить мужу-воину она не смела. И вроде бы не было причин для волнений, но все равно князь Самослав готовил противовес своему же конному
войску, но уже из людей, преданных лично ему.
        Новое войско будет вооружено тяжелыми саблями, единообразными шлемами с назатыльниками и копьями. Из доспеха у них будет легкая полукираса, первые образцы которой только недавно вышли из-под тяжелого молота Лотаровой кузни. Кирасы были дрянь, без ребер жесткости, но пытливые умы искали все новые и новые решения.
        - Не сомневаюсь, почтенный Даян, не сомневаюсь, - благосклонно кивнул головой князь. - Как новые мечи себя показали?
        - Сабли? - оживился Даян. - Превосходно, государь! То, что надо, когда с коня рубишь. А того мастера, который елмань[16 - Елмань - расширение лезвия на конце сабли. Изменяло баланс и усиливало рубящие свойства клинка.] придумал, воистину благословили боги! Удар куда сильнее получается. У нас при старом кагане пробовали кривые мечи делать, но с этими саблями никакого сравнения нет. Мастер Лотар - истинный колдун!
        - Прими от меня подарок, батыр Даян, - князь махнул рукой, и ему подали саблю, рукоять которой была богато украшена золотом. - Ты - лучший из воинов степи!
        Наставник жадно схватил саблю, и только что не обнюхал ее. Ведь самые первые образцы ковали, согласовывая с ним каждый шаг. Десяток заготовок пошел на перековку, пока искуснейший воин, прошедший не один десяток битв, не одобрил и баланс, и полуторную заточку и даже неведомую тут елмань. И вот теперь он принимает из рук князя истинное чудо, клинок из переливчатого металла, с рукоятью, украшенной так, что и самому кагану впору. Даже ножны были обтянуты тонкой кожей с золотым теснением.
        - Да я теперь…! - старый воин прослезился, что на его продубленной солнцем и ветрами физиономии смотрелось немного устрашающе. - Да мне же теперь вся степь завидовать будет! Ни у одного хана такого меча нет!
        - Ни у одного! - подтвердил Самослав. - Даже у меня еще нет. А рукоять мастер из самого Константинополя делал. Носи с честью!
        - Спасибо, каган! - склонил голову старый воин. - Век не забуду! Детям и внукам эту саблю показывать буду!
        - Иди! - улыбнулся в усы Самослав. - Воины расслабились!
        - Я им расслаблюсь! - хищно оскалился Даян и заорал. - Чего рты раскрыли! На позицию, лентяи! У вас экзамены на носу!
        Самослав тронул коня, а свита двинулась за ним. По его знаку все отстали, и он остался наедине с Хотиславом, бессменным главой Сотни. Однорукий мужик был по-прежнему могуч, как медведь, но уже оплыл и отрастил изрядное пузо, что по местным понятиям стало считаться отличием знатного человека и вызывало у простонародья чувство глубочайшей зависти. Не каждому удается весной с таким брюхом ходить, многие и вовсе, словно щепки высохли.
        - Как воин Дражко? - спросил князь вполголоса. Он даже здесь не поминал сына по имени, и пока что тайну удавалось сохранить.
        - Работает, государь, - серьезно кивнул Хотислав. - Я присматриваю за ним. Кроме меня и ротного никто про княжича не знает. Пока не знает… Тут у нас чужаки редко бывают. Да и отлучки его подозрения не вызывают. Мы сыновей знатных отцов иногда на побывку домой отпускаем.
        - Хорошо, - кивнул Самослав. - Мне не нужно, чтобы к нему с малых лет подлизываться начали. Пусть настоящих товарищей себе находит.
        - Он их уже нашел, княже, - согласно кивнул головой Хотислав. - У них там крепкая ватага подобралась. Сорванец к сорванцу.
        - Спуску не давать! - сказал напоследок князь и повернул коня. У него еще было множество забот.
        В то же самое время. Константинополь
        Жизнь в столице вошла в привычную колею. После разгрома купеческих контор конкурентов, местные мастера и купцы задышали чуть привольней. Правда, в городе поубавилось словенских рублей и полтинников, которые очень полюбилось ромеям за чистоту пробы и стабильный вес. Но что поделаешь! Убитых уже не воротишь, и ромейские купцы потянулись на север, чтобы получить вожделенное серебро в Белграде, заплатив десятину княжеским мытарям. Скрипели зубами почтенные купцы, проклиная ремесленный люд, но деваться некуда. Они теперь с тех же ткачей цену ниже попросят, потому как дорога денег стоит и немалая пошлина опять же…
        Вацлав, вместе с Нежданом и Яромиром сидели в корчме на Бычьем форуме. Тут скотиной торговали, тут ее резали и разделывали. Именно здесь они ели лучшие блюда, приготовленные из свежайшего мяса. И именно здесь каждый полдень должен был появляться Коста, оставленный в городе с небольшой суммой денег на расходы. Шумные завсегдатаи, занявшие все столы в корчме, косились на крепких варваров, но без особенной злости. Народ уже остыл, а многие, лишившись дешевых товаров и серебра, приуныли. Не все в Константинополе страдали от жадности иноземных купцов, а цены ощутимо выросли. Особенно на мед, любимое лакомство ромеев.
        Увидев движение руки Вацлава, к нему бросился владелец заведения. Он тоже истосковался по словенскому серебру, а эти клиенты, которых он видел перед собой, будут есть много и вдумчиво, не то, что небогатые горлопаны, что только занимают место, выпивая за час чашу дешевого кислого вина.
        - Хлеб, - сделал заказ Вацлав. - Суп из рыбы, жареная свинина с перцем и острой подливой. Вареный горох, финики, пирог с курицей и пирожные на меду.
        - А вино будете пить? - поинтересовался хозяин, который не ошибся. Гости были голодны, а он хорошо запомнил их. Они бывали тут раньше, до бунта.
        - Кувшин неси для начала, - кивнул Вацлав. - Крепкого, из Газы.
        - Сию минуту, - расцвел в улыбке корчмарь. Он никак не мог вспомнить. Тут чего-то не хватало, или кого-то… Точно, с ними еще был худосочный мальчишка-грек, который ел за троих, радуя корчмаря своим нечеловеческим аппетитом. Где же он? А вот он, прямо сейчас заходит в дверь. Корчмарь мысленно увеличил заказ. Он подаст еще один суп, еще одну порцию мяса и два пирога вместо одного, все равно после этого парня даже посуду мыть не надо, она будет вылизана дочиста.
        - Хозяин, я проголодался! - вместо приветствия сказал Коста.
        - И почему меня это не удивляет? - проворчал Неждан, придвигая пирог к себе поближе. С эти парнем надо было держать ухо востро.
        - Пока не заработал еду, - ответил Вацлав, поглощая наваристую уху. Тут она была просто замечательная. Рыба свежайшая, прямо из порта Феодосия, который был отсюда в четверти часа неспешной ходьбы.
        - Не было такого уговора, - искренне возмутился Коста. - Ты меня обещал досыта кормить. Про работу ни слова не говорилось! И я свою еду заработал, вот!
        - Говори! - обронил Вацлав, отрезая ножом изрядный кус свинины, густо посыпанной пряными травами, которые везли сюда из Индии. Именно они придавали такой аромат самому обычному мясу.
        - Архонтессу Милицу привезли в город люди патрикия Александра, - шепотом сказал Коста. - Это купец Марк выведал через свои связи.
        - Пока еду не заслужил, - Вацлав отодвинул от него глиняный горшок с ухой, чем вызвал возмущенный вопль мальчишки.
        - Ты недослушал! - уничтожающе посмотрел на него Коста и придвинул к себе суп. - Отдай! Я с самого утра ничего не ел, а уже полдень! Теперь послушай, что я узнал. Патрикий Александр - человек в столице известный. Меня его слуги пару раз палками колотили, так что я его хорошо запомнил. Он обычно в Большом дворце живет, у него там покои есть. Но по воскресеньям он ездит за город, на одну виллу.
        - А зачем он туда ездит? - отложил ложку Вацлав и превратился в слух.
        - У него там родители живут, - торжествующе ответил Коста, уписывая суп за обе щеки. Он ломал хлеб и запихивал его кусками в рот, жадно поглядывая на уставленный яствами стол.
        - Какие могут быть родители у евнуха? - изумился Вацлав. - Они же сироты, рабы!
        - Ну, конечно! - презрительно посмотрел на него Коста. - У нас в Романии чины за деньги покупают, между прочим. А большие чины - за большие деньги. Тут вам не варварские земли, где любой бродяга может архонтом стать! Ой! За что? - Коста почесал голову, куда прилетел подзатыльник. - Я же правду сказал! Так вот! А откуда деньги на первый чин у безродного евнуха? Да у нас тут состоятельные люди докторам немалые деньги платят, чтобы они их любимому сыночку кое-что лишнее отрезали, а потом во дворец его пытаются пристроить.
        - А зачем? - разинули рты воины, для которых такое действие было преступлением, противным воле богов. Раз создали боги мужей с концом и яйцами, так и умереть они тоже должны с концом и яйцами. Искалечить собственного сына, лишив мужского естества, такое им бы и в голову не пришло!
        - Для того, чтобы благодарное чадо обеспечило их старость, - непонимающе посмотрел на них Коста. - Вот зачем! Кстати, патрикий Александр своим родителям очень неплохо ее обеспечил. И братьям, и сестрам тоже. И, насколько я слышал, даже их внукам.
        - Ты знаешь, где находится эта вилла? - задумчиво спросил Вацлав.
        - Конечно, знаю, - закивал лохматой башкой Коста. - Пять миль за его каретой бежал, между прочим. Думал, сдохну!
        - Лопай, заслужил! - Вацлав придвинул к Косте пирог. - Все сказал?
        - Не все! - прошамкал набитым ртом мальчишка. - Вы же варвары, и в календаре ни уха, ни рыла не смыслите. Воскресенье - это завтра.

* * *
        Маленькая уютная вилла утопала в зелени. Патрикий купил ее давно, и она стоила совершенно немыслимых денег. Слишком дорога была земля на морском берегу рядом со столицей. Его мать и отец жили здесь, наслаждаясь покоем и достатком. Эти земли ограбили авары пять лет назад, но раны войны уже затянулись, и уже ничто не напоминало о том несчастье, слава Богородице. Патрикий любил своих родных. Как и многие высокопоставленные евнухи, он был ромеем из хорошей семьи, и образование получил самое лучшее. Потому-то и сложилась его придворная карьера. Семья и деньги понемногу толкали наверх умного и упорного юношу, пока он не достиг потолка. Дальше двигаться было уже некуда. Выше него стоял только сам император, и теперь вся жизнь патрикия была непрерывной борьбой за место под солнцем, привычной для всех царедворцев.
        Люди его уровня в Империи считались небожителями, и тем удивительнее было для него однажды проснуться от того, что кто сел ему на грудь и закрыл рот крепкой ладонью. Перед глазами патрикия покачивалось острие чудовищного по размеру ножа.
        - Если издашь хоть звук, - спокойно сказал молодой мужчина с русыми волосами и бородой, - я выколю тебе один глаз. И тебе все равно придется говорить со мной. Если попробуешь позвать на помощь, и тебя услышат мои люди, то они перебьют всех, кто сейчас спит в этом доме. Если понял, моргни два раза.
        Перепуганный до смерти патрикий послушно моргнул, а Вацлав снял с его рта руку и сел на кресло, стоявшее рядом с постелью.
        - Ты понимаешь, кто я? - придушенно спросил патрикий, который говорил шепотом. Уверенный вид бандита, который вломился к нему в дом, не сулил ничего хорошего. - Тебе нужно золото? Я отдам все, что есть. Но лучше просто уходи, тебя не станут искать. Я обещаю.
        - Мне плевать на твое золото, - равнодушно ответил Вацлав. - У меня дело поважнее. Мать моего князя у тебя, патрикий. И ты мне ее отдашь.
        - Ты человек герцога Само? - потрясенно спросил Александр. Мир, в котором жил протоасикрит, только что перевернулся с ног на голову. Варвары способны на такие вещи!
        - Да, - кивнул Вацлав. - Где она?
        - Она далеко отсюда, - ответил патрикий, голова которого работала с бешеной скоростью. - Очень далеко!
        - Тогда собирайся, - не раздумывая, сказал Вацлав. - Покажешь, где это. Твои мать и отец поедут с нами.
        Он прислушался к тишине дома, в которой прозвучал негромкий стук в дверь. Неждан и Яромир тенями проскользнули в комнату и молча встали рядом. Они приволокли с собой насмерть перепуганных стариков, родителей патрикия.
        - А вот теперь можешь орать, сколько хочешь, - удовлетворенно сказал Вацлав. - Твоя охрана мертва, а слуги заперты в подвале.
        - Господи, господи, господи…, - застучал зубами патрикий. - Спаси и сохрани! Не может быть такого! Никогда ничего подобного не бывало! Это сон!
        - А ты чего хотел? - непритворно удивился Вацлав. - Украл старушку - княгиню, и хочешь в своей постельке спокойно спать? Действие равно противодействию, кастрат. Так мой князь говорит.
        - Я ее не крал, - с достоинством ответил патрикий, который понемногу брал себя в руки. - Ее украл ваш человек, а мы всего лишь пригласили ее в гости. Да ее даже пальцем никто не тронул.
        - Ты про бывшего жупана Любуша говоришь? - понимающе усмехнулся Вацлав. - Его голова уже в Новгород едет. Мы ее солью засыпали и медом залили, чтобы не протухла по дороге.
        - Вот как? - побледнел патрикий.
        Такой прыти от варварского князька он не ожидал. Да, он переманил к себе немало мастеров, построил крепости и ведет дела, словно презренный купец. Это было удивительно, но вполне объяснимо. Но он действует, словно опытнейший евнух из императорского секрета. И это было невозможно. Варвары были хитры и коварны, но они никогда не выстраивали длинных многоходовых операций. Это было прерогативой императорской разведки. И любой из варварских царьков в такой ситуации либо смирился бы с происходящим, либо начал торговаться, либо пошел бы войной, наплевав на жизнь родственника. Герцог Само точно войну не начнет, ведь зачем он тогда искал свою мать столько лет.
        - Где она? - спросил Вацлав.
        - Она в императорском имении, в Вифинии, - опустил плечи патрикий. - Ее надежно охраняют. Вам не выкрасть ее.
        - А мы и не будем ее красть, - уверил его Вацлав. - Ты сам нам ее отдашь.
        - Я этого не сделаю, - гордо вскинул голову патрикий Александр. - Я верный слуга императора. Это измена!
        - Тогда я щелкну пальцами, и твоих родителей прямо сейчас порежут на куски и скормят чайкам. А ты будешь на это смотреть, - спокойно сказал Вацлав. - А потом мы найдем твоих братьев, сестер и их детей. И все они тоже умрут, как умерли дети и внуки предателя Любуша. А ты, патрикий, останешься в живых, и будешь винить себя в их смерти, пока не попадешь на встречу со своим богом. Только ты будешь ждать этой встречи слепым, без языка, без рук и без ног. Ну, что, ты все еще готов выпячивать свою тощую грудь или мы поговорим, как серьезные люди? Княгиня или жизнь всех твоих близких. Выбирай!
        - Да что же вы за люди такие? - глухо обронил патрикий, который постарел и осунулся на глазах. - Или вы вообще не люди, а демоны, вырвавшиеся из преисподней? Я согласен, слуга архонта склавинов, вы получите свою Милицу.
        Глава 11

15 апреля 630 года. Иерусалим. Провинция Палестина Прима
        Древний Иерусалим встречал своего императора, впервые за много столетий. Цезарь Тит, сын божественного Веспасиана был тут, когда 550 лет назад легионы взяли великий город после трехлетней осады. Он обратил в рабов его жителей, а сам город разрушил. С тех пор непокорное племя иудеев стало постоянной головной болью для римских императоров, рассеявшись по всему Средиземноморью. Упрямые до невозможности, иудеи сначала сами породили новую веру, за которую готовы были умирать, а потом, когда эта вера завоевала Рим, стали враждовать с ее адептами, считая христианство всего лишь еретической сектой. Христиане, хотя и завещано им было терпеть, терпеть не стали, и стали притеснять иудеев, как только могли. Ведь это иудеи распяли сына божьего Иисуса Христа, а не римский прокуратор Понтий Пилат! А на это иудеи им, тряся древними свитками, отвечали: а нечего всяким проходимцам Мессией притворяться. Настоящий Мессия еще не пришел! Вот поэтому, и распяли!
        Так они и жили бок о бок, пока в эти земли не пришел с войском Фаруххан Шахрвараз. Сначала иудейские отряды под командованием Вениамина из Тивериады и Неемии бен Хушиэля возьмут Иерусалим вместе с персами. Потом христиане восстанут, и перебьют иудеев, имевших несчастье жить в этом благословенном месте. После этого Иерусалим снова возьмут и вырежут семнадцать тысяч христиан, а иудеи будут выкупать пленных только для того, чтобы убить. Потом двадцать тысяч иудеев возьмут в осаду Тир, а горожане схватят четыре тысячи их собратьев, и сделают их заложниками. Тир так и не взяли, но зато сожгли все церкви и монастыри в округе, за что половину заложников осажденные убили самым зверским образом. И это происходило повсеместно, от Александрии до Алеппо. Взаимная ненависть привела к тому, что некогда цветущий край лежал в руинах, а город, бывший когда-то одним из самых больших на Востоке, теперь вмещал в своих стенах едва ли десять тысяч человек. Император Ираклий, получив богатые подношения от иудейских общин, поначалу даровал им прощение и выдал охранную грамоту. Но потом, переубежденный патриархом и
епископами, грамоту отнял, а иудеям запретил приближаться к Иерусалиму ближе, чем на три мили. Дары он, впрочем, оставил себе. Война закончилась, но евреев продолжали резать по всему Востоку, хотя уже и не в таких количествах.
        И все бы ничего, но местные христиане верили, что божественная сущность Христа растворила в себе сущность человеческую, а это в Константинополе считали тягчайшей ересью. В ответ патриарх Сергий предложил компромисс, заявив, что обе сущности второстепенны, потому что обе они соединены в единой божественной энергии, и то еще больше все усложнило, до предела обозлив христиан Востока и Египта. Начались погромы монастырей и ссылки особо упрямых священнослужителей. Империя шаталась, как пьяный матрос, без всякой войны, и лишь император Ираклий держал ее кое-как на своих могучих плечах. А еще персы увезли Крест Животворящий в далекий Ктесифон. Христиане лишились своей главной святыни, и это было совсем скверно.
        - Государь, - протоспафарий[17 - Протоспафарий - в буквальном переводе - старший мечник. В это время было воинским званием, но позже превратилось в титул.] зашел в комнату и низко поклонился. - Доместик Стефан требует, чтобы императрица немедленно его приняла. А у меня приказ…
        - Требует? - изумленно поднял бровь Ираклий. - Он требует?
        - Да, государь, - подтвердил воин. - Говорит, что у него важнейшие вести. И с ним Сигурд… Мы его не удержим…
        - Он знает, на что идет, - нахмурился Ираклий. - Зови.
        Каков наглец! - подумал он. Провернул пару удачных дел и смеет вести себя подобным образом. Мартина вконец избаловала своих слуг. Хотя, доместик прекрасно понимает, что грозит ему в том случае, если вести окажутся не так важны, как он сказал. Рудники - самое мягкое из возможных наказаний за такую неслыханную наглость. Император крикнул вдогонку.
        - Сначала пусть императрица придет сюда. Потом позовешь доместика. Я хочу услышать новости, из-за которых он так рискует.
        Не прошло и получаса, как Стефан стоял перед глазами обоих государей, опустив взгляд вниз и сложив руки на животе. Он был само смирение.
        - Говори, - сказала своим мелодичным голосом императрица. - И попытайся объяснить, как тебе пришло в голову потребовать аудиенции.
        - Ваша царственность, кирия, - поклонился в очередной раз Стефан. - Прошу простить мою беспримерную наглость, но у меня просто не было выбора. Меня не пускали к вам на глаза, что бы я ни делал. А у меня важные вести.
        - Мы слушаем, доместик, - нахмурилась Мартина. Ее слуга показывал кольцо, но его не пускали. Она разберется с не в меру ретивым начальником охраны.
        - Крест Животворящий здесь! - торжественно сказал Стефан.
        - Где здесь? - император так удивился, что произнес это вслух, допустив немыслимое нарушение дворцового церемониала.
        - Ну…, - растерялся Стефан, - там, внизу, в ящиках. - Мы его из Ктесифона привезли.
        - Как тебе это удалось? - подался вперед император. - Они же нигде не могли его найти. Мы долгие годы пытались его вернуть.
        - Это долгая история, ваша царственность, - вздохнул Стефан. - Для начала в Персии пришлось поменять шахиншаха.
        - Дева Мария! - простонал Ираклий. - Кто посмел пустить сюда этого человека! Он же сумасшедший! Доместик, признайся, тебя обуяли демоны?
        - Нет, государь, - склонился Стефан. - Я не могу быть одержим демонами, я только что получил святое причастие. Итак, Арташир III убит. Вот письмо от царя царей Персии Фаруххана Шахрвараза. Я не успел узнать, какое он выберет тронное имя. Мы скакали в Иерусалим, чтобы успеть к Пасхе.
        - Разрази меня гром! - изумленно прошептал император, когда мистик, его личный секретарь, развернул свиток. - Читай!
        Мистик читал, а на лицах императорской четы недоверие сменялось изумлением, а изумление - восторгом.
        - «Насчет границ, назначь их сам, до каких мест желаешь, только утверди все письмом, печатью и солью»[18 - Цитируется по источнику: Себеос «История Императора Иракла».], - закончил читать письмо потрясенный мистик, а император, услышав последнюю фразу, повернулся к жене.
        - Спрошу тебя еще раз, моя царственная супруга. Где ты откопала этого парня?
        - Сегодня священный праздник Пасхи, мой государь, - торжествующе улыбнулась Мартина. - Ты еще можешь успеть. И это решит очень много проблем.
        В то же самое время. Окрестности Никомедии. Провинция Вифиния
        Вопреки первоначальному плану, Милицу не стали увозить уж слишком далеко. В этом просто не было необходимости. Вместо этого ее перевезли на азиатский берег Босфора, где недалеко от Никомедии, старой столицы императора Диоклетиана, и раскинулась уютная долина, утопающая в садах и виноградниках. Тут, на лучших землях Анатолии, расположилась одна из бесчисленных вилл, принадлежавших лично императору. Это имение было всего в дне пути от столицы. Найти пленницу, не зная об этом месте точно, было попросту невозможно, и Вацлав полностью отдавал себе в этом отчет.
        Неждан и Коста остались на берегу вместе с родителями патрикия, а сам сиятельный Александр, который за эти дни превратился из моложавого, уверенного в себе мужчины в старика, ехал вместе с Вацлавом, чтобы вернуть пленницу. Его жизнь была кончена, и он это понимал. Карета патрикия, которая была немалыми усилиями переправлена на тот берег, мелко тряслась на дороге, управляемая конюхом, взятым с собой из имения. Старый раб так ничего и не понял, но поскольку родился в неволе, то и любопытства был лишен полностью. Сказали ехать, он и поехал. А о том, что он в подвале посидел, хозяин велел забыть. Ну, так он и забыл. Его дело маленькое, каретой править. Кожаные ремни, выполнявшие роль рессор, жалобно поскрипывали, но исправно гасили толчки ухабов. Дорога была длинной, и те, кто сидел внутри, говорили между собой. Им все равно нечем было заняться.
        - А Ратко тоже будет мать встречать? - как бы невзначай спросил Александр.
        - То мне не ведомо, - пожал могучими плечами Вацлав.
        Он не знает! Он не знает Ратко! Сердце патрикия подпрыгнуло в груди. Он никак не отреагировал на это имя, и это не укрылось от опытного глаза протоасикрита. Значит, если Ратко жив, то он все еще в Империи. Дальше! Нужно пробовать еще! Все варвары отличаются жадностью.
        - Хочешь, я подарю тебе много золота, и ты просто отдашь моих родителей, - с тоской в голосе спросил патрикий. Это была не первая его попытка, и он поднял ставку. - Пять тысяч солидов. А?
        - Да не нужны мне твои солиды, - усмехнулся Вацлав, который ехал с ним вместе. - Ты все равно никогда не дашь мне того, что может дать мой государь.
        - И что же такого он может дать? - не на шутку заинтересовался уязвленный в самую душу патрикий. - Что может быть больше, чем такая куча денег.
        - Город в мою честь назовешь? - усмехнулся Вацлав.
        - Ты сошел с ума? - шокированный Александр посмотрел на него, как на ненормального. - Разве ты император или великий царь древности?
        - А в честь моего отца город назван, - гордо ответил Вацлав. - Драгомиров он называется. Отца моего Драгомиром звали. Он его от авар оборонял и геройски погиб в бою. Отец своей смертью время выиграл, чтобы князь успел Новгород к обороне подготовить. Я Вацлав Драгомирович, а ты, ромей, хочешь, чтобы я из-за какого-то поганого золота память отца опозорил? Да ни за что!
        - Город? В честь простолюдина? - протоасикрит неприлично выпучил глаза. - И большой тот город?
        - Да нет, - махнул рукой Вацлав. - Душ на триста городок, на границе с Пустой, аварской степью. Мой отец там жупаном был. Да разве это так важно? Город Драгомиров все знают, и память о моем отце навеки теперь сохранится. Мои дети мужами знаменитого рода будут, и их дети тоже, и внуки… А ты мне про золото свое талдычишь. Помогло покойному Любушу ромейское золото? Смешно слушать!
        - И много у твоего князя таких, как ты, кто в чужих землях орудует? - с любопытством спросил патрикий.
        - С какой целью интересуешься, ромей? - усмехнулся Вацлав. - Тайны выведать? Не получится, и не старайся.
        - Да мне бы такие люди пригодились, - сделал еще одну попытку патрикий. - Может, знаешь тех, кто недоволен оплатой, я бы их на службу взял, и тебя бы щедро отблагодарил.
        - Ой! Я не могу! - захохотал Вацлав. - Прекрати! Живот порвется от смеха! Ты меня совсем за дурня держишь? Он бы меня отблагодарил! Да, если бы ты мог, я бы уже с палачом беседовал!
        Патрикий прикусил губу и отвернулся, глядя в окно. Варвар был прав. Если бы у него была хоть малейшая возможность, этого мерзавца уже потрошили бы лучшие палачи. Он гонял в голове одну мысль за другой, не зная, как выпутаться из этой жуткой ситуации. И только-только в его голове начали появляться очертания реального плана, варвар снова огорошил его, лишив каких-либо надежд.
        - Ты, ромей, даже не думай, что сможешь за нами погоню пустить, или еще какую-нибудь пакость учинить, - уверил патрикия Вацлав, который почуял перемену его настроения к лучшему. - Я от тебя ни на шаг не отойду. Только дыхни неровно, или глазом кому подмигни, я тебе мигом кишки выпущу. Ты не волнуйся, я хорошо обучен, ты у меня месяц подыхать будешь.
        - Сам ведь тоже погибнешь, - горько усмехнулся патрикий.
        - Ну и что? Я ведь воин, - непонимающе посмотрел на него парень. - Я же умер сразу, как только воином стал. Если погибну с честью, бог Яровит встретит меня в Ирии и посадит по правую руку от себя. И отец с матерью там, ждут меня…
        - Да, - тоскливо подумал протоасикрит. - Вот и даны, которые императора охраняют, тоже так говорят. Лучшие воины в Империи. Господи боже, за что ты караешь детей своих? Почему язычники так отважны, а римляне превратились в трусливых баранов? Почему войну с персами вытащили на своих плечах наемные армяне, грузины и абасги? Куда подевалась римская доблесть, которая завоевала когда-то половину мира?
        - Приехали, хозяин! - подал голос кучер, и карета остановилась.
        Патрикия тут знали, и ворота открылись незамедлительно. Охрана с немалым удивлением смотрела на господина протоасикрита и какого-то варвара, которому господин милостиво позволил путешествовать с ним вместе. Все это было очень странно. Патрикий Александр никогда не ездил без свиты, тем более сейчас, когда он явно был болен. На нем же просто лица не было.
        - Где пленница? - коротко бросил Александр, взмахом руки прервав раболепные приветствия.
        - Она тут, сиятельный! - евнухи склонились в поклоне.
        - Ведите!
        Их отвели в сад, который расположился за домом. Пожилая женщина, сидевшая там, равнодушно скользнула по ним взглядом и отвернулась. Шрам! - забилась в голове Вацлава мысль. - Ее же пытались убить. Она! Это она!
        - Вели всем уйти, - шепнул он еле слышно.
        - Всем уйти! - послушно скомандовал патрикий.
        - Госпожа, - склонился Вацлав перед самой обычной бабой, какие жили в каждой словенской веси. Ничего в ней примечательного не было, пройдешь и не заметишь. - Я послан вашим сыном, князем Самославом. Мы сейчас уедем отсюда. Он ждет вас.
        - Ты тоже обманешь меня? - с тоской спросила Милица. В ее глазах стояли слезы. - Мой Само жив, я видела его. А потом меня сюда привезли. За что вы меня мучаете? В чем я виновата? Я удавиться хотела, а они не дали. Из петли вынули. Убейте меня, что ли. Мне у обров в плену и то легче было.
        - Я задам несколько вопросов, госпожа, - почтительно сказал Вацлав. - И вам придется на них ответить. Так приказал ваш сын. Он тоже боится обмана.
        - Спрашивай, - равнодушно отвернулась Милица. - Меня столько раз уже обо всем спрашивали… Да только все без толку…
        - В тот день, когда погиб ваш муж, какого зверя он убил на охоте? - задал Вацлав первый вопрос.
        - Никакого зверя он не убивал, - покачала головой женщина. - Рыбу он с детьми ловил. Мы давно на том месте жили, зверь ушел оттуда.
        - Соседку вашу слева как звали. Ту, которую обры ссильничали?
        - Деяна ее звали, - все так же равнодушно ответила Милица. - До сих пор ее крики помню. Я ее зерном на свадьбе обсыпала. На счастье. Они и месяца не прожили вместе. Такое вот у них счастье вышло …
        - Ой, Дунай-река, Дунай-батюшка! - неумело запел Вацлав. - Ты пусти меня к моей любушке…
        - Ты откуда эту песню знаешь! - вскинулась Милица, и впервые за все время в ее глазах всполохами вскинулось жаркое пламя.
        - Князь Самослав мне ее напел, госпожа, - с улыбкой пояснил Вацлав. - Он сказал, что вы узнаете ее. Ведь вы ее пели, когда лепешки пекли.
        - Ты увезешь меня к нему? - с неистовой надеждой в голосе спросила Милица, а ее морщинистые щеки пробороздили дорожки слез. - Я увижу моего Само? Мы же сбежим отсюда, скажи?
        - Прямо сейчас, княгиня, - кивнул Вацлав. - Мы уедем отсюда немедленно.

* * *
        Небольшой кораблик ждал их на пустоши в миле от Никомедии. Команда из десятка греков самого разбойного вида была нанята давно, и ждала только этого рейса. Глядя на их лица, патрикий вздохнул горестно. Взывать к их верности императору было совершенно бессмысленно. Судя, по довольным мордам и почтительному обращению к похитителям, им платили весьма щедро. Милицу проводили вниз, где была крошечная каюта.
        - Отпусти нас, склавин, - попросил патрикий. - Ты уже получил все, что хотел.
        - Родителей твоих отпущу, - кивнул головой Вацлав, - а ты со мной поплывешь. Думаю, его светлости будет любопытно с тобой поговорить. Да и тебе это тоже невредно будет с ним познакомиться.
        - Эй, почтенные! - обратился он к старикам. - Никомедия - вон там! Через полчаса в порту будете. Вот вам два солида. Вас за эти деньги до дома на руках донесут.
        - Эй, ромейские рожи, поплыли отсюдова! - скомандовал Неждан. - Если через десять дней в Аквилее будем, то к оплате еще по три номисмы на рыло получите! А капитан - десять!
        - Шевелись, проклятое отребье! - заревел капитан. - Отходим от берега и ставим парус! Поимей вас в сраку персидский верблюд, если мы не успеем! Я хочу получить свое золото!
        Кораблик отошел от берега и поймал ветер своим квадратным парусом. Капитан почтительно подошел к Вацлаву, без сомнения опознав в нем старшего. На императорского слугу он старался не смотреть. Он и так понимал, что ввязался в дело, за которое может потерять голову. Но за это самое дело ему и заплатили по-царски. Вот этим самым корабликом и заплатили. Да он напополам разорвется, чтобы избавиться от этих пассажиров в кратчайшие сроки.
        - Мы скоро зайдем в опасные воды, почтенные, - сказал он. - Склавинские пираты просто лютуют. А когда будем огибать Пелопоннес, то только молитвы помогут нам.
        - У нас есть кое-что получше, - уверил его Вацлав. - Неждан, как у нас со стрелами? Купил?
        - Половину Греции перебить хватит, - уверил его воин. - Чихать я хотел на этих пиратов.
        - Хозяин, - Коста дернул за рукав Вацлава. - Ма… Ну ты понял, о ком я, сказал, что архонтессу будут ждать. Голубь вылетел. А чего это значит, а?
        - Это значит, что его светлость уже знает, что мы плывем к нему, - пояснил Вацлав.
        - Это невозможно, - вырвалось у патрикия, который стоял рядом и с интересом прислушивался к разговору. - Даже в Империи уже сто лет нет голубиной почты! Вы отправили письмо с голубем?
        - Так это письмо? - разочарованно спросил Коста. - А я-то думал…
        - Что ты думал? - едва сдерживая смех, спросил Вацлав.
        - Ну, понимаешь, хозяин, - почесал лохматую голову мальчишка. - Когда мама готовила бобы, после такой еды начиналось, сам знаешь что. Бобы, они такие, аж глаза режет. Мой отец называл это «выпустить голубя». Вашего архонта все колдуном считают. Ну, я подумал было, что стоит только воздух испортить, и он уже все знает. А тут всего лишь письмо какое-то… Кстати о бобах. Хозяин, а когда мы будем обедать? У меня с самого завтрака во рту маковой росинки не было.
        Как же далеко еще этим варварам до имперской разведки, - с удовлетворением подумал про себя патрикий. - Глупый мальчишка разболтал про голубиную почту, а сам Вацлав назвал ему свое имя и имя своего отца. Разве так сделает хоть кто-то из его людей? Конечно же нет! Он вылетит со службы тут же. А ведь этот молодой парень совсем не похож на дурака, он отработал просто блестяще. Господи Боже! - патрикий облился холодным потом, когда к нему пришло осознание ситуации. - Да ему же просто плевать на то, что я все это узнаю. Спаси и сохрани, милосердный господь! Как же жить хочется!
        Глава 12
        Май 630 года. Солеград. Словения
        Голубь прилетел в Новгород пару недель назад и Самослав, бросив все дела, поскакал на юг, в Солеград, куда должна будет вскорости приехать мать. Милицу выехала встречать полусотня его личной охраны, взяв с собой повозку, на которой обычно передвигалась княгиня Людмила. Самослав готов был сорваться в Аквилею и сам. Но, во-первых, он не хотел бросать княжество на непонятный срок, а во-вторых, в Солеград прибыл Виттерих, и прибыл не один…

* * *
        - Ваша светлость! - коротко поклонился Виттерих. - Король Хильдеберт погиб в бою, а бургундские герцоги присягнули Дагоберту. В общем, все плохо, но есть и хорошие новости! Тут франков пока ждать не стоит. У них все еще Париж в осаде.
        - Вот как? - Самослав откинулся в кресле и глубоко задумался. Он еще не знал об этом, вести пока не достигли Солеграда. - Как это получилось?
        - Авары предали, государь, - Виттерих смотрел абсолютно серьезным взглядом. - Заманили в ловушку и подставили моего короля под мечи королевских лейдов. Их больше сотни было, а подмога пришла слишком поздно. Мы перерезали тех, кто убивал моего господина, но его уже не вернуть.
        - Плохо, - нахмурился Самослав. - Я думал, его тесть поумнее будет, и учтет то, что авары затаят злость за этот брак. Октара надо было плотно в оборот брать. Переиграл нас Дагоберт. Недооценили мы его. Ну, да ладно… Жаль парня, конечно.
        - А… а он настоящий король был? - задал Виттерих давно мучавший его вопрос. - А то там всякое говорили…
        - Самый, что ни на есть настоящий, - убежденно кивнул Самослав. - Он жил, как король, и умер, как король. Никто теперь не посмеет усомниться в этом. Кстати, ты отправил его детей в Константинополь?
        - Только сына, Хильдеберта четвертого, - покачал головой Виттерих. - Венчанная жена Мария туда наотрез ехать отказалась.
        - И где же она? - изумился князь.
        - Ждет внизу, ваша светлость, - усмехнулся Виттерих. - Сказала, что хочет увидеть того, кто заварил всю эту кашу.
        - Вот как? - удивился Самослав. - Она еще и умна?
        - Не то слово, - подтвердил его догадку Виттрех. - Стальной клинок, а не баба. Сестра ее дура набитая, хоть и мать молодого короля. А вот Мария… Вам бы поговорить с ней, ваша светлость.
        - Поговорю, обязательно поговорю, - кивнул головой князь. - Но она же женщина. Пусть отдохнет, сходит в баньку с дороги, переоденется. Выспится, наконец.
        - Все так сложно? - на лбу гота пролегла удивленная складка. - Как скажете, государь.

* * *
        - Ваша светлость! - королева Мария поклонилась. Отдых пошел ей на пользу. Она выспалась после длинной дороги из Марселя, была свежа и полна сил. - Благодарю вас за гостеприимство!
        Не красавица, отстраненно подумал Самослав. Молодая, стройная, довольно приятная, но до Людмилы ей, как до неба. Пухлые щечки, чуть крупноват нос, близко посаженные глаза. Глаза! В глазах королевы светился недюжинный ум и воля, а улыбка очень молодой еще, в общем-то, женщины меняла ее совершенно. Мария, когда хотела, могла быть совершенно обворожительной.
        - Не стоит благодарности, королева, - махнул рукой Самослав. - Вы можете жить в Словении столько, сколько посчитаете нужным.
        - До конца жизни? - невесело усмехнулась Мария. - В Бургундии мне появляться небезопасно. Или смерть или монастырь. И для меня и для моей дочери.
        - Дочь короля Хильдеберта? - вскинул на нее взгляд Самослав. Он не учитывал в своих раскладах принцессу, что приехала вместе с матерью. - Как ее назвали?
        - Пока никак, ваша светлость, ее еще не крестили, - ответила Мария. - А вот выбор имени я хотела обсудить с вами.
        - Даже так? - с немалым удивлением посмотрел на нее Самослав. - Тогда, если мое мнение кого-то интересует, то имя Геновефа отпадает.
        Святая Геновефа, или Женевьева в более позднем произношении, была покровительницей Парижа. У Меровингов имена имели символическое значение. Молодого короля назвали Хильдебертом, в честь первого короля Парижа, и это уже стало недвусмысленным политическим заявлением и обещанием реванша. А если еще и девочку назвать таким именем… Это практически Casus belli[19 - Casus belli - формальный повод для объявления войны.].
        - Тогда, может быть, Радегунда? - тонко улыбнулась Мария.
        Князь задумался. Святая Радегунда была тюрингской принцессой, одной из жен Хлотаря I, прадеда Дагоберта. Она сбежала от ненавистного мужа, который перебил всю ее семью, в монастырь. Там она и прославилась еще при жизни как образец кротости и добродетели.
        - Да, так будет гораздо лучше, - кивнул Самослав, который смотрел на девушку с все возрастающим интересом. Без сомнения, она была очень умна. - Это должно будет успокоить короля франков.
        - Мой муж погиб, ваша светлость, - тонко намекнула Мария. - Мне и моей дочери нужен защитник. Может быть, им станете вы?
        - Прямо так сразу? - задумался князь. - Может быть, сначала пообедаем? Составите мне компанию? Прошу прощения за скудный стол, но мы не в столице.
        Стол и, правда, был не слишком богат. Мясо, хлеб, соленья и жареная рыба. Мария ела чинно, как и полагается даме из хорошей семьи, но к ее удивлению, за столом не было чаши с водой, где она могла бы обмыть грязные пальцы.
        - Прошу прощения, - смутился князь, и чашу немедленно принесли. - У нас не принято есть руками.
        - Я вижу, - Мария весь обед не сводила глаз с вилки, которой ловко орудовал герцог земель, считавшихся в Бургундии варварскими. Но манеры князя похожими на варварские не были совершенно точно. Мария покраснела, она впервые в жизни почувствовала себя деревенщиной. - А можно мне принести такой прибор? Вы едите так изысканно…
        - Конечно, - князь кивнул, и перед Марией тут же легла серебряная вилка.
        - Это очень необычно, - удивилась Мария, осторожно насаживая на вилку соленый гриб. - Наверное, в самом Константинополе едят так?
        - Насколько я знаю, пока нет, - пожал плечами князь. - Да меня это и не слишком интересует. Пусть едят, как хотят.
        - Но это же Константинополь! - подняла на него удивленные глаза Мария. - Это же центр мира! Там император! Все лучшее идет к нам оттуда!
        - Мой центр мира здесь, - прямо посмотрел на нее Самослав. - Здесь, в Новгороде, в Белграде, в Братиславе. И ромеи мне не указ. Я беру у них то, что мне подходит, но я не собираюсь повторять их ужимки, как дрессированная обезьяна.
        - Я видела обезьяну в Марселе, - кивнула Мария. - Она смешная. Мой покойный муж любил мимов, жонглеров и гимнастов. Правда, святые отцы этого не одобряли.
        - Вот и я не хочу быть такой обезьяной, - Самослав отхлебнул из кубка. - Я не буду носить плащ патрикия, который мне дали в Константинополе. Я его даже ни разу не надевал.
        - Но почему? - удивленно вскинула глаза Мария. - Ведь это огромная честь. Сам великий Хлодвиг носил облачение, присланное императором.
        - Принять это звание, значит принять старшинство Империи, - терпеливо объяснил Самослав. - А я не считаю себя слугой ромеев, я хочу играть с ними на равных.
        - Интересно, - задумалась Мария. - Я обдумаю то, что вы сказали, ваша светлость. Я хотела бы остаться в Словении. Будьте крестным отцом моей дочери, прошу вас.
        - Это возможно, но я еще не решил, как поступить, королева, - Самослав посмотрел в пустой кубок, размышляя, не выпить ли еще вина и, вздохнув, отставил его в сторону. Ему понадобится светлая голова. - Это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его с наскока. Но и вам, и юной королеве Радегунде будет выделен дом в Новгороде и подобающее вашему статусу содержание. И да, я стану вашим защитником.
        - Благодарю вас, ваша светлость, - Мария встала и чинно поклонилась. - О большем я и мечтать не смела.
        И только проскочивший чертик в ее глазах дал понять, что она сказала гораздо меньше, чем думала. Князь изучающе смотрел на нее. Без сомнения, он поможет ей. А вот как дело повернется дальше, можно только догадываться. В голове Самослава выстроилось сразу несколько вариантов развития событий, и все они были вполне рабочими.
        Королева Мария ушла, а в покои князя пришел Виттерих, которого вызвал гонец. Беглый герцог был теперь не у дел, и немного нервничал. Впрочем, нервничал он напрасно. На столе князя была расстелена коровья шкура, испещренная какими-то значками и линиями.
        - Смотри, - ткнул Самослав в какую-то точку. - Это Солеград. Это Аквилея. Видишь?
        - Ха! - воскликнул Виттерих. - Я две недели через горы сюда шел. А тут они близко совсем! Пальцем достать можно!
        - Все верно, - кивнул князь. - Это карта, чертеж земель. Вот Марсель, вот Италия, вы обогнули ее на корабле. Вот Равенна, здесь вы высадили королеву Клотильду. Теперь понял?
        - Теперь понял! - Виттерих ошарашено вглядывался в шкуру. - А тут что?
        - Александрия Египетская, - терпеливо сказал князь.
        - А тут?
        - Карфаген.
        - А где Индия? Я про нее слышал. Оттуда приправы везут.
        - Не влезла, - коротко отвечал князь.
        - А тут что? - не унимался Виттерих.
        - Испания.
        - О! Испания! - Оживился Виттерих и прочитал по слогам. - То-ле-до! Я тут родился! - гот был в полном восторге. - А вот мой Лугдунум, я там герцогом был. Хотя, какой я теперь, к демонам, герцог, одна видимость! Я все понял! Чтоб я сдох, ваша светлость! Какая хорошая штука!
        - Вот тут находится городок Тергестум, - князь терпеливо дождался, когда восторги гота поутихнут. - Он пока принадлежит императору, но его скоро возьмет герцог Гразульф. Ты и твои люди пойдете с ним. А чуть позже он отдаст его тебе, и ты снова станешь герцогом.
        - Сомнут, - задумчиво пожевал губами Виттерих. - Как пить дать, сомнут. У меня пять сотен мечей, а вокруг ромеи и словене. Не удержим мы это город, государь.
        - Удержишь, если я помогу, - уверил его Самослав. - И вот эти острова в лагуне тоже удержишь. Смотри! - он ткнул в карту. - От Тергестума до острова Мурано сто миль. Это твои земли будут.
        - А корабли? - быстро спросил Виттерих. Он начал понимать весь замысел.
        - Дадим, - обронил князь.
        - А вот этот кусок земли? - Виттерих ткнул в полуостров Истрия, который раскинулся чуть ниже Тергестума. - Он так и просится.
        - Заберем, - кивнул князь. - И понемногу все побережье заберем. Ромеи его не удержат.
        - Тяжко будет, государь, - снова задумался Виттерих. - Ромеи, словене, лангобарды… Всех локтями растолкать нужно будет. Я же там один буду, как остров в море.
        - Два года надо будет продержаться, - серьезно посмотрел на него Самослав. - А потом легче будет.
        - А что будет потом? - жадно спросил Виттерих.
        - А потом я перейду Альпы, и ты уже не будешь, как остров, - свернул карту князь. - Ты будешь рядом со мной. Настойка есть от владыки Григория. Будешь?
        - Настойка? - хищно зашевелил усами Виттерих. - Буду! Мне эта бургундская кислятина уже поперек горла стоит.

* * *
        Милица подъезжала к крепости, стоявшей на крутом холме. Каменный пояс с башнями смотрелся грозно и угрюмо, словно воин, ожидающий битвы. Крутая извилистая дорога, что поднималась вверх, заканчивалась крепкими воротами, и они были открыты настежь. Почему? Да потому, что внизу, там, где начинался городской посад стояла группа людей во главе с крепким воином, лицо которого показалось Милице знакомым до боли.
        - Само! - закричала она из окна повозки, но получилось чуть слышно. Тугой комок перехватил ее горло. - Само, сыночек! Я так ждала! Я верила!
        - Мама! - Самослав вдруг почувствовал, как в нем просыпается словенский мальчишка, который когда-то бесконечно давно стал неотъемлемой часть его самого. Мальчишка, который любил эту женщину больше всего на свете. Теплая волна этой любви разлилась по телу сурового циничного мужика, выбив слезу из глаз. - Мама!!!
        Он вытащил ее из кареты, подняв на руки и закружив в объятиях. Он не мог насмотреться в ее лучистые глаза, на ее лицо, покрывшееся морщинами за годы разлуки, на ее руки, которые качали его в колыбели. Ведь это именно она качала его на коленях, он вспомнил это совершенно отчетливо, выпустив из небытия того Само, настоящего…
        - Бочки выкатывайте! - крикнул князь Горазду. - Пусть весь город идет сюда! В шахте объявите выходной, всех накормить мясом и дать вина. Выбери десять человек, из тех, что поприличней, я их помилую. А остальным срок пополам скостим.
        - У меня тут отпетые душегубы есть, княже, - насупился Горазд. - И лазутчики. Радость у нас, конечно, великая. Но давай от этой радости не будем всю работу Тайного Приказа рушить. Нам Большой боярин Горан за это спасибо не скажет.
        - А, плевать! Решай сам, - махнул рукой Самослав. - У меня сегодня праздник. Я его столько лет ждал!

* * *
        Город еще гудел, а Самослав закрыл за собой комнату матери. Она устала за долгую дорогу так, что просто заснула посреди разговора со счастливой улыбкой на лице. Князь спустился на первый этаж, туда, где его ждали Вацлав, Яромир и Неждан.
        - Княже! - три кулака глухо ударили в грудь. Три головы склонилось.
        - Дайте, я вас обниму! - князь по очереди облапил каждого из своих воинов. - Благодарю за службу! Голова Любуша на капище Мораны стоит, уже все жупаны ее видели. Великое дело вы сделали! А за мать отдельная благодарность будет.
        - Да, не надо ничего, княже, - зарделся Вацлав. - Мы ж таки на службе…
        Впрочем, остальные не разделяли его бескорыстия, и смотрели на князя, ожидая продолжения. И оно последовало.
        - Яромир! Неждан! - начал князь. - За верную службу получите гривну на шею. Но это еще не все! - продолжил он, когда воины восторженно вздохнули. - Когда в отставку выйдете, то жалование будете получать такое же, словно вы на службе. А если помрете, то ее ваши жены получать будут, до самой смерти. Дочери ваши за хороших людей замуж выйдут, и от меня приданое получат. Сыновья в той школе, что учитель Леонтий открыл, отучатся бесплатно, и на службу после ее окончания будут приняты сразу же.
        - Княже! - восторженно заревели воины. - Это ж теперь наши дети знатными людьми станут! Да мы и мечтать о таком не смели!
        - Ну, вот вам, чтобы мечталось лучше, - усмехнулся князь, протянув им три тугих кошеля. - Можете идти, только много не пейте. А тебя, Вацлав, я попрошу остаться.
        - Ты кого это притащил сюда? - спросил он у парня. - Ромей-евнух и мальчишка какой-то. Что за люди? Зачем они здесь?
        - Мальчишка этот, государь, нам помог очень сильно, - начал Вацлав. - Он Константинополь, как свои пять пальцев знает. Каждую лавку на рынке и каждую дырку в заборе. Ему цены не будет, если к правильному делу пристроить. Жулик он, правда, врун и обжора, каких поискать. Ну, так он грек. Они все такие.
        - К Звонимиру его отвезешь, - кивнул князь. - Если он так хорош, найдем ему дело. А второй кто таков?
        - А второй, - усмехнулся Вацлав, - это патрикий Александр. Тот самый. Вражина лютый, собственной персоной.
        - Удивил, - не на шутку задумался князь. - Тащи-ка его сюда. Поговорим.
        Патрикий Александр внимательно рассматривал крепкого воина с вислыми усами, который в свою очередь рассматривал его самого. Он не были знакомы, но действовали с оглядкой на то, что за спиной всегда есть враг, сильный, богатый и умный. Патрикий почувствовал, как между лопаток потекла струйка холодного липкого пота. Его шансы остаться в живых были не слишком велики, шансы вернуться домой были еще меньше, а уж шанс избежать беседы с палачом и вовсе был призрачным. Впрочем, перед ним был всего лишь еще один варвар. А за спиной протоасикрита были столетия опыта имперских евнухов, державших этих варваров в узде, и стравливавших их между собой. Судьба варвара - служить интересам Империи, даже если он сам думает, что служит своим собственным интересам.
        - Присаживайтесь, сиятельный патрикий, - махнул рукой Самослав. - Разговор у нас будет долгим. И только от вас зависит, как именно и где он закончится. Впрочем, как человек умный, вы и сами это хорошо понимаете.
        Глава 13
        Июнь 630 года. Солеград. Словения
        До Новгорода, столицы государства склавинов, они плыли на корабле. Патрикий удивленно осмотрел вполне приличных размеров судно, убранное изнутри коврами и тканями. Старую княгиню, а по-другому ее больше никто и не называл, поселили в крошечную каюту на корме. Впрочем, и у самого князя, и у патрикия условия были точно такими же. Кораблик просто летел на веслах, увлекаемый течением реки, и те семьдесят-восемьдесят миль, что отделяли один город от другого, они прошли за два дня. Сказать, что патрикий был удивлен, это не сказать ничего. Вдоль реки плотно, словно бусины жемчужного ожерелья, сидели небольшие деревушки. Хоть и была весна, селяне не выглядели изможденными. Напротив, их дети, что бегали по обыкновению всех варваров голышом, выглядели довольно крепкими и сытыми. Они с воплями били палками по воде, загоняя рыбу в плетеные верши. Сами склавины были скорее жилистыми, чем худыми, разительно отличаясь от замордованных крестьян в римских землях. И на их спинах не было следов палок, это патрикий смог увидеть даже с борта корабля. Женщины были одеты в цветные платья, а на висках их были прикреплены
какие-то затейливо изогнутые кольца, которые обычно носят женщины из этого племени. И патрикий Александр мог поклясться, что кольца были сделаны из серебра. Деревушки были окружены садами, полями и огородами, которые защищались плетеными изгородями, тщетной попыткой спастись от вездесущего кабана. А вот, когда до Новгорода остались считанные мили, патрикий испытал настоящий шок.
        - Простите, ваша светлость, - спросил он князя, который стоял на палубе. - Вон там, на мелком притоке реки, это была водяная мельница, или мне показалась?
        - Нет, это не мельница, - покачал головой Самослав. - Это кузнечная мануфактура. Водяное колесо поднимает молот. Мельница будет чуть дальше.
        - Святые угодники, - прошептал едва слышно патрикий. - Мне ведь докладывали об этом, а я только отмахивался. Мне было не до каких-то дикарей из леса. Персы тогда были куда важнее. Как же я был слеп! Мы проспали! Мы проспали сильного врага у самых наших ворот! Дева Мария, помоги нам. Ведь если он научился всему этому, то кто удержит его стремление к власти? Империи нужен мир, она разорена. Дай нам двадцать лет мира, всеблагой боже! Иначе нам конец!
        Александр почти уже пришел в себя, но вскоре увидел столицу склавинов. Новгород, о котором он столько слышал. Строительные леса все еще стояли, но общий замысел был уже понятен. И Новгород, и Солеград взять штурмом будет нельзя, как имперский Сирмий в свое время. Ни одна лестница не поднимется на эту высоту, она сломается под весом воинов. Река и рвы не позволят подвести осадные башни. Они просто не смогут подойти к стенам. Даже если засыпать рвы и построить башни нужной высоты, то их просто расстреляют из баллист. Только осада, растянувшаяся на долгие годы, сокрушит эти твердыни. Но как можно осаждать этот город, если позади в реку выдается каменная пристань, к которой будут швартоваться корабли с зерном? И эта пристань тоже защищена баллистами на башнях, которые разобьют в щепки любое вражеское судно, что решит помешать подвозу съестного.
        Город суетился и шумел ничуть не тише, чем Константинополь. Конечно же, он был в десятки раз меньше, так ведь это и не столица мира, а всего лишь небольшой городок, построенный лет десять назад в словенских лесах. Патрикий Александр своими глазами увидел Большой торг, на который стекались купцы из земель франков, данов, словен, лангобардов и даже из готской Септимании. Именно сюда везли товары из Империи, и именно здесь купцы из соседних стран закупали соль и отличного качества железный инструмент. Патрикий увидел и ткани, которые изготавливали в княжестве. Они были более грубыми по сравнению с теми, что ткали в Константинополе, но зато стоили намного, намного дешевле. В городе работали ювелиры, переводя на свои поделки императорские солиды. Тяга варварской знати к безвкусной роскоши общеизвестна, а знать Словении, вдобавок ко всему, была еще и неприлично богата. Здесь трудились кузнецы, кожевенники, красильщики, и даже стеклодув. Многие мастера и торговцы были ромеями, и это болью отдалось в сердце патрикия. Эти люди отнюдь не выглядели нищими беглецами. Напротив, они шли по улицам с важным
видом, как полноправные горожане, переключаясь в разговоре с греческого языка на язык склавинов. Впрочем, язык горожан был какой-то дикой мешаниной из множества наречий. Александр слышал греческие слова, латинские и даже германские. И все это сплелось в какую-то причудливую смесь, насытив бедный язык лесных жителей множеством незнакомых ранее понятий.
        А еще он увидел голову предателя Любуша на капище языческой богини смерти. Он помнил этого человека, он еще униженно кланялся ему и клялся в вечной верности. А вот теперь его голова здесь. Она стояла первой в ряду каких-то тел, скрючившихся на кольях в невыносимой муке. Под ней была прибита табличка с описанием его вины на латыни и на словенском языке. И это стало самым сильным из всех впечатлений за этот день. Архонт варваров не пощадил ни сил, ни времени, ни золота, чтобы покарать того, кто его предал. Он нашел своего врага в какой-то немыслимой глуши, в которую тот забился, чтобы избежать мщения. По спине патрикия потекла струйка пота от мысли, что будет, если и его самого этот Само посчитает опасным для себя. Ведь его люди уже были в доме родителей…
        - Вавилон! - в ужасе шептал протоасикрит, стоя на коленях в выделенной ему комнате. Он молился, с неистовой надеждой глядя в маленькое окошко, ведь тут не было икон. - Истинный Вавилон, прости меня господи! Этот варвар строит свою башню, что должна достать до самого неба. Господь разделил языки, чтобы грешники не понимали друг друга. Тут же, наоборот, из множества языков создался один. Горе нам! Горе! Заплачут сыны Рима кровавыми слезами, когда этот варвар захочет перейти Дунай. Мы еще вспомним аварского кагана. Того хотя бы можно было удовлетворить золотом. А что нужно этому? Чем можно насытить это чудовище, не знающее жалости к почтенным старикам и презирающее обычаи предков? Он же варвар, бывший невольник, он не должен делать того, что делает. Господи боже, вразуми раба своего! Дай мне сил сохранить государство, которое берегли императорские слуги многие столетия. Гонорий, Аркадий, Зенон, Лев Макела, Юстин второй, Флавий Фока… Какие только тупоумные ничтожества и откровенные психопаты не становились императорами, а страна все стояла. Мы! Мы истинные императоры Рима. Тысячи безликих, бесполых
существ, подобных в своей чистоте ангелам господним! Именно мы сохранили Рим на востоке, когда он пал на западе. Помоги мне, господи! Не оставь меня своей милостью! Вразуми меня! Иначе погаснет свет истинной веры, его потушат волны варваров.
        В комнату вошел невысокий жилистый мужичок в мягких кожаных сапогах и рубахе, подпоясанной веревкой. Он легко поднял патрикия с колен и жестами показал: раздевайся, мол. Патрикий Александр, стуча зубами от страха, снял роскошную, расшитую яркими нитями далматику и протянул палачу, оставшись в одном не слишком чистом хитоне. Это был палач, в этом не было ни малейших сомнений. Достаточно было посмотреть в его мертвые равнодушные глаза. Имперские мастера пыточных дел обязательно посещают важных пленников еще до начала допроса, чтобы подобрать пытки и нужный инструмент. Мужичок внимательно оглядел патрикия тяжелым взглядом, потом расправил его плечи, помял пальцами суставы, заставил вытянуть вперед руки и даже зачем-то замерил его рост. Видимо, увиденным мужичок остался доволен, потому что пробурчал что-то себе под нос, оставив одного из могущественнейших людей мира в состоянии парализующего страха. Мысли патрикия Александра начали путаться, и он представлял себе одну картину ужаснее другой.
        Его одиночество прервала какая-то девчушка в белоснежном чепце, которая зашла в комнату и как-то смешно присела, склонив голову. Она потянула на себя снятую одежду патрикия, но тот, полностью потеряв разум от сковавшего его ужаса, вцепился в последние остатки той жизни, что только что была закончена. Служанка изумленно посмотрела на него и сказала на ломаной западной латыни:
        - Мне госпожа Батильда велеть постирать одежду. И дырка вот, я заштопать. Лучше новой потом быть. У княгини много шелковых платьев, я не испортить. Не бойтесь, господин! А потом вам новый чистый одежда принести. К его светлости нельзя за стол в грязном…
        - А кто это сейчас ко мне заходил? - спросил патрикий, который не терял надежды на лучшее.
        - Как кто? Портной? - на курносом лице служанки было написано неописуемое удивление. - Он мерку пришел снять. Скоро новую одежду господину принести. Я же говорить, к его светлости нельзя за стол в грязном…

* * *
        Длинный сводчатый коридор закончился большой комнатой, залитой светом. Тут не было ламп, зато из окна лился свет, который пропускала какая-то свинцовая решетка, в которую был вставлены округлой формы куски стекла. Патрикий впился взглядом в оконный переплет. Он никогда не видел ничего подобного.
        - Ваш мастер делал, - услышал он голос князя, который с усмешкой смотрел прямо на него. - Из Александрии. Правда, песок из Финикии пришлось везти, а соду из Египта. Но, оцените, каков результат!
        - Это же безумно дорого, - пробормотал изумленный патрикий.
        - Ну, а для чего еще нужны деньги? - усмехнулся князь. - Зато я теперь могу зимой в окно выглянуть. Люблю я это дело, зимой в окошко смотреть.
        В комнату вошла неописуемой красоты женщина с каменным выражением лица. Патрикий оценил стоимость ее одежд и украшений и пришел к единственно правильному выводу. Это была княгиня Людмила.
        - Пожалуй к столу, княже, - на ее прекрасном лице шевелились лишь губы, а сама она скорее напоминала куклу, чем живого человека. Патрикий запомнил это свое ощущение, впитывая новые впечатления и информацию, что потоком лилась на него со всех сторон.
        Длинный стол, покрытый вышитой скатертью, окончательно добил Александра. Множество мелочей, которые он увидел собственными глазами, только что перевернули его представление о мире. Скатерть стелили не у каждого сенатора, и, как правило, по случаю какого-нибудь торжества. Здесь скатерть была не предметом роскоши, а обыденностью, патрикий почувствовал это. Гораздо более богатые и могущественные короли франков садились обедать за дубовые столы, в которых были вырезаны углубления, куда клали пищу. Все варвары, и даже римская знать на Западе ели, положив пищу на ломоть хлеба вместо блюда. И они совершенно точно не знали этого прибора с четырьмя зубцами, который лежал около каждого из гостей.
        - Позвольте представить, патрикий, - ответил на его невысказанный вопрос князь. - Королева Бургундии Мария, законная жена покойного короля Хильдеберта. Вдова, если точнее.
        Приятная молодая женщина улыбнулась мелкими белыми зубками и чуть наклонила голову в знак приветствия. Так вот почему княгиня ходит с таким лицом. Теперь-то патрикию все стало ясно. Она увидела в королеве соперницу.
        - Боярин Горан, - махнул рукой князь в сторону могучего седого мужика с пудовыми кулаками, который недобро смотрел на Александра из-под кустистых бровей.
        Тот самый, ахнул про себя Александр. Он знал об этом человеке, как и о почти всей элите молодого княжества. Пес государев, так его называют. Не ведает ни страха, ни сомнений. Абсолютно неподкупен. Считает, что отдает князю долг за спасение из рабства. Служит старым богам, потому-то и застряли такие бредни у него в голове. Вот в Империи нет неподкупных чиновников, и ничего, она ведь живет как-то.
        - Боярин Лют, глава Земского Приказа, - продолжил князь. - Боярин Збыслав, глава Денежного Приказа, боярыня Любава, глава Приказа Большого Дворца. Боярин Николай, глава Ремесленного Приказа. Владыка Григорий… Впрочем, вы с ним уже знакомы. Приступим, пожалуй!
        - Твое здоровье, княже! - поднял чарку Лют, и после глухого стука огненная жидкость потекла в глотки княжеских соратников. Даже Мария и Любава пригубили.
        Патрикий отхлебнул тоже, отказаться было бы немыслимым оскорблением хозяина. Ему приходилось и раньше пробовать варварские настойки, но эта была просто невероятной. Вкус солнца, цветов и огня словно перемешались в его кубке… Так можно было описать этот напиток. Вокруг застучали вилки и ножи, и патрикий растерянно смотрел, с каким достоинством и изяществом ведут себя за столом люди, которых он считал лесными дикарями. Он тоже взял вилку и начал есть, подражая тем, кто сидел рядом с ним. Он не опозорит Империю, ударив в грязь лицом перед какими-то склавинами. Служанка убрала грязную тарелку и поставила перед ним чистую. Странно, самому князю прислуживает жена. Неужели он так боится отравления, что не допускает к себе никого больше. Какой, однако, острожный, этот архонт.

* * *
        - Что же мне с вами делать, патрикий? - князь в глубокой задумчивости крутил в руках полупустой кубок. - Наилучшим выходом было бы убить, конечно, но император обидится. Он, по слухам, вас очень ценит. Да и не изменит это ничего, у вас в Империи много грамотных людей. Тут же нового поставят. Отдать вас палачу, чтобы выведать все тайны вашего двора? Так они мне без надобности. Все что мне нужно, я и так знаю. У вас ведь продается абсолютно все. И вы почти все подтвердили в нашей прошлой беседе. Соврали, конечно, кое-где, но это не играет особой роли. Вы мне больше не нужны, сиятельный Александр.
        - Тогда, может быть, вы меня просто отпустите? - осторожно спросил патрикий. - Я уже понял все, что вы хотели мне донести. Ваши люди работают выше всяких похвал. Мы можем быть полезны друг другу…
        - Например, в чем именно будете полезны мне вы? - поднял бровь князь. - Я вот могу вам помочь прямо сейчас. Вы видите врага во мне, но пропускаете самого страшного врага из всех, что у Империи были раньше. Даже персы по сравнению с ними покажутся детьми.
        - Это снова какое-то колдовство? - истово перекрестился патрикий. - Как тогда, с императрицей? У Романии нет больше сильных врагов. То, что вы говорите, совершенно невозможно.
        - Арабы, - веско обронил князь. - Они ваш самый страшный враг. И вы это поймете очень скоро.
        - Они обычные дикари, которые служат наемниками за еду, - презрительно ответил Александр. Он был разочарован, ведь дела в Аравии ему были хорошо известны и он не видел ни малейшей опасности с этого направления. - Мы нанимаем их как легкую конницу. И император повелел восстановить царство Гассанидов. Они тоже арабы, но христиане. Они удержат в песках Аравии этого нового проповедника.
        - Ему осталось недолго, - князь по-прежнему катал в руках кубок, так ни разу не отхлебнув из него. - Он скоро умрет, а на смену ему придут совсем другие люди. Восток присягнет им с радостью. Арабы просто возьмут с них деньги и позволят молиться так, как они хотят. Люди устали от власти императоров и патриархов. Они будут служить любому, кто просто оставит их в покое.
        - Вы колдун, ваша светлость? - спросил патрикий с дрожью в голосе. - Вам ведомо то, что будет?
        - Иногда, - кивнул Самослав, грустно улыбнувшись. - Иногда некоторые вещи я знаю совершенно точно. О некоторых могу догадываться. А многое и вовсе остается для меня загадкой. Я хотел бы знать гораздо больше, чем знаю сейчас, но тут уж как есть. Я делюсь этим знанием с вами, потому что верю в то, что когда люди узнают плохое будущее, оно может измениться в лучшую сторону. Будущее Империи в ближайшие десятилетия - крайне незавидное, а я верю в ваш здравый смысл.
        - Зачем вы мне это рассказали? - задал вопрос патрикий. - Ведь вам выгодно ослабить нас. Так для чего вы предупреждаете меня об опасности?
        - Да, прямо сейчас мне это выгодно, - согласился князь. - Но если бы у меня был выбор, я пустил бы историю по другому пути. Слишком многих бед можно было бы избежать в будущем. Вот я и пытаюсь сделать это в меру сил.
        - Вы будете мстить за то, что мы… э-э-э… пригласили вашу мать в гости? - патрикий решил идти напролом, отринув обычную витиеватость речей, свойственную всем дворцовым евнухам. Сейчас она только навредит. Многоопытный придворный почувствовал ту нить, которая может связать его с князем. И эта нить - полная откровенность. Ну, или то, что будет казаться ей.
        - Не буду, - покачал головой князь. - Моя мать здесь, и она жива и здорова. Если бы хоть волос упал с ее головы, я содрал бы кожу со всех, кто был бы причастен к этому. Любые деньги и любое время, я бы ничего не пожалел. Этих людей нашли бы и покарали. А если бы я умер раньше, это сделали бы мои дети.
        - Стоит ли оно того, ваша светлость? - осторожно спросил патрикий. - Разве можно жить местью?
        - Это необходимо, если дорожишь жизнью своих родных, - с серьезным видом кивнул князь. - Ну, подумайте сами, рискнет кто-нибудь причинить вред мне или моим близким, зная, что я достану их даже после смерти? Это голый расчет, уважаемый патрикий. В моих словах очень мало эмоций.
        Ярко-голубые глаза князя впились в патрикия ледяным огнем, проморозив того до костей. Никогда в жизни Александру не было так страшно. Ведь сидящий напротив него варвар и, правда, прикажет содрать в него кожу, и даже не поморщится.
        - Я очень не люблю, когда кто-то приближается ко мне или к моим близким, - еле слышно сказал князь. - И я очень надеюсь, что мы с вами поняли друг друга. Я не остановлюсь ни перед чем, а у капища Мораны еще полно места. Вас привезли сюда только для того, чтобы вы это осознали. Ни для чего более вы мне не нужны. Я надеюсь, что однажды наступит момент, когда вы вспомните наш разговор и остановитесь, не сделав тот шаг, который вас погубит. Вы услышали меня, патрикий Александр?
        Патрикий кивнул. Он все понял! Он понял все, что хотел сказать ему этот жуткий человек. И даже то, что он сказать не хотел. Его брат-евнух жив, и он в Империи. И судя по тому, что он не стал возвращаться в родные места, он там чувствует себя просто прекрасно. Не показать виду! Увести разговор в сторону!
        - Скажите, ваша светлость, - задал патрикий вопрос. - Портной, который приходил снимать с меня мерку… Я никогда не видел таких портных. Он какой-то очень странный.
        - А, Немил? - усмехнулся князь. - Так он и не портной вовсе.
        - А кто же он? - похолодел патрикий.
        - Палач он, - охотно пояснил князь. - В Тайном Приказе служит. Он настоящий мастер, даже художник, я бы сказал. Тонким инструментом работает - иглами, щипчиками… А как сдирает кожу, просто загляденье! Золотые руки у парня.
        - Зачем же он ко мне приходил и мерку снимал? - промямлил патрикий. Он снова вспомнил визит этого человека и тот пробирающий до костей ужас, что тогда испытал.
        - Помилуйте, патрикий! - изумился князь. - Ну, не буду же я говорить домашним, что у меня по дому палач ходит. У меня же все служанки разбегутся. Потому и сказали всем, что он портной. А зашел он к вам потому, что он настоящий мастер, и мысли ваши в правильном направлении направит, чтобы глупости всякие покинули ваш разум. Я же смотрю на вас и вижу, что глупостей у вас в голове еще предостаточно. Он, бывало, еще и слова не вымолвил, а человек уже ощутил всю бренность бытия и сам все, что знает, рассказать хочет. Да вы, наверное, это уже и сами сегодня поняли. Он к вам завтра зайдет, принесет одежду на примерку. Вы что-то побледнели, патрикий! Может быть, немного вина?
        Глава 14
        Июль 630 года. Окрестности Парижа. Нейстрия
        Скука была неимоверная, тягучая, липкая и, казалось, затянувшееся безделье не имело конца. Конунг Эйнар подставил лицо робкому утреннему солнышку. Оно выглянуло краем из-за горизонта, пытаясь разогнать утренний туман, но пока что туман и не думал сдаваться. Он клубился над гладью реки, густой, словно молочная каша, и это не нравилось конунгу. Эйнар сидит тут уже целых три месяца, осталось еще два. Он это знает точно, потому что делает зарубки на специальной палке. Их должно быть ровно сто пятьдесят, и именно за это ему обещана щедрая награда. Несчастные парижане, страдающие от голода, уже пытались дать выкуп, пытались сдаться, пытались умолять, но он был непреклонен. Они будут сидеть в осаде сто пятьдесят дней, и ни днем меньше. Ему даже пришлось пару лодок с зерном пропустить в город, чтобы он точно мог исполнить свою часть договора. Он, как-никак, поклялся Вышате Одином и Тором, что продержит город в осаде до конца лета. Даны разместились на островах, которые цепочкой протянулись по центру реки. Их все объединят в большой остров Сите[20 - Площадь раннесредневекового острова Сите была около 8 га,
из чего можно сделать вывод о размере города Париж в то время. Он был крайне небольшим. На левобережье Сены были угодья монастырей и едва заселенные развалины античного города, правый берег был заболочен.] только через тысячу лет, при Генрихе III, а пока это был один остров, на котором стоял Париж, и кучка других, помельче, где жили только дикие утки и превеликое множество громкоголосых лягушек, любимых здешним простонародьем. Огромная армия франков сожрала все запасы, что были в округе на неделю пути. Их и было то немного, этих запасов, ведь даны успели сюда раньше. И отряд за отрядом уходил в свои земли, не видя смысла в том, чтобы топтаться на берегу или тонуть в бессмысленной попытке победить на воде тех, кому благоволят морские боги. Ушли саксы, ушли бавары и тюринги, ушли алеманны. Ушли отряды авар и бургундских герцогов, окончательно разорив Нейстрию. Тут не было еды и добычи, а с шайкой бандитов король справится и сам. Или он не король? Что это слышится? Неужто, плеск весел? Звуки далеко разносятся по водной глади. Особенно рано утром, когда нормальные люди еще спят крепким сном.
        - Франки! - раздался протяжный крик часового, и даны, сломя голову, побежали к кораблям, затягивая на бегу пояса. Те, кто побогаче, уже надевали доспехи и шлемы. Безделье надоело всем безумно. Но раз в пару недель франки, облепившие оба берега, пробовали сделать вылазку и разбить данов на воде. Они получали по зубам, и снова возвращались на сушу. И только их изрубленные трупы плыли вниз по течению, застревая в камышах и отравляя воздух вонью разложения. Убогие лодки, на которых франки пытались добраться до викингов, не шли ни в какое сравнение с кораблями, украшенными головой дракона.
        - Слава Одину! - обрадовался Эйнар. - Эти отродья Локи все-таки решили снова подраться! Я уже думал, что от тоски сдохну.
        Данам, по настоятельному совету Вышаты, пришлось отступить от традиций, и теперь на каждом драккаре было не менее десятка лучников. Они стреляли довольно скверно, но оказалось, что в битвах на воде им просто цены нет. Именно лучники и метатели дротиков опрокидывали франков, которые с тупым упрямством пытались выбить их с островов.
        Стук! Стук! Стук! - даны колотили в щиты, вгоняя себя этим страшным ритмом в то состояние, когда уходит страх, а чужая смерть дарит лишь яростное веселье и кураж. Сверху по течению шли связанные плоты с франками, которые тоже пытались выстроить на них боевой порядок.
        - Хорошая попытка! - усмехнулся Эйнар и заорал. - Парни! Кажется, сегодня мы подеремся с франками, как подобает воинам.
        - Да! - заревели викинги, подняв топоры.
        - Выпустим сначала Гнупа, Хаффнара, Ингера, Торнбьерна и Скаги, - скомандовал конунг. - Пусть эти олухи принесут, наконец, хоть какую-то пользу.
        Эти самые олухи были берсерками, впадавшими в боевое безумие. Несмотря на их мощь, толку он них было немного. Они плохо держали строй, и из каждого боя выходили с ранами. В мирное время их кормили всей деревней, чтобы выпустить это чудовище в первых рядах, в надежде, что оно, наконец, сложит свою буйную и вечно пьяную головушку и принесет этим хоть какую-нибудь пользу обществу. В отличие от порядочных земледельцев, иногда подрабатывавших набегами, берсерки были просто разбойниками и тунеядцами, которых зажиточные бонды презирали и боялись. Они поклонялись медведю и волку, носили их шкуры и подражали их вою, вгоняя себя в безумное состояние, при котором от них старались держаться подальше даже воины с их собственного корабля. После боя этих вояк накрывал откат, и они становились слабыми и тихими, приходя в себя по нескольку дней. И был только один случай, когда берсерки становились неоценимыми - когда нужно было проломить строй врага, вселив в него панический страх. Страх перед сверхъестественным. И впрямь, татуированные до кончиков пальцев громилы, одетые в звериные шкуры, с безумным ревом
несущиеся прямо на выставленные копья - зрелище не для слабонервных. Воины, непривычные к такому, могли дрогнуть и побежать. И частенько бежали. Ну, а привычные брали их на копья, даря берсеркам то, к чему они стремились больше всего на свете - героическую смерть.
        Сцепленные плоты вот-вот ударятся о берег острова, и франки, числом человек в двести, двинутся вперед, сомкнув стену щитов. Они не были самоубийцами. Выше по течению показались речные баржи, плоты и лодки, на которых сидели сотни воинов. Передовой отряд из отборных королевских лейдов должен был зацепиться за клочок берега, связав северян боем. А потом сюда ринется целая орда франков и расправится, наконец, с бандой разбойников, осадившей Париж. И весь этот незатейливый план многоопытный конунг Эйнар расшифровал в считанные секунды, как только увидел лодки и плоты, что шли по течению реки.
        - Готовьтесь! - скомандовал он одетым в шкуры медведя воинам. Тела тех начали мелко дрожать, застучали зубы и низкий, пока еще на грани слышимости вой полетел над тихой гладью реки. Берсерки начали кусать край щита, не жалея зубов, их дыхание стало хриплым и частым, а вой становился все громче и громче. До того, как первый плот с франками ударится о берег, оставались считанные мгновения…
        - Пошел! - и пять фигур, с ревом кинулись на сотню врагов, а за ними, собрав стену щитов, неспешно шла пехота данов.
        Берсерки укрылись от залпа ангонов, и, почти не снижая скорости, отбросили щиты в стороны. От них больше не было никакого проку. Они завыли в предвкушении битвы, прыгая на строй лучших воинов Нейстрии. Огромные топоры с хрустом врубились в их щиты, и острые щепки полетели во все стороны. Тела берсерков окрасились кровью, но они лишь хохотали, разбивая головы тем, кто только что их ранил. Строй франков в самом центре дрогнул, когда две шеренги на узком участке были изрублены в мгновение ока. А следом накатился строй данов, который разорвал отряд королевских лейдов на две части. А от берега уже отплывали драккары. Северяне снова будут топить лодки с воинами и расстреливать из луков тех, кто стоит на палубе и готовится высадиться.

* * *
        - Конунг, там снова этот…, из города пришел, - к Эйнару подошел Ульм, один из сыновей от второй жены. Они в походе, а значит, он конунг, а не отец.
        Элигий, человек, приближенный к королям Хлотарю и Дагоберту, был королевским казначеем, ювелиром и заодно резчиком монетных штемпелей. Честность его была такова, что вызвала всеобщее изумление. Мыслимо ли дело, взять заказ на украшение королевского трона и ничего при этом не украсть. Поверить в такое никто не мог. Его работу проверили, протерли глаза, а потом снова проверили. Подкопаться было не к чему. Молодой парень сдал в казну даже золотые опилки. Неслыханную весть тут же донесли до самого короля Хлотаря, который осыпал Элигия должностями, связанными с деньгами и золотом. Король, отличавшийся редкостным здравомыслием и знанием людей, не ошибся и тут. Среди наглого вороватого сброда, который всегда отирался около его трона, он нашел истинный бриллиант[21 - Элигий - святой Элуа. Ближайший слуга и советник королей Хлотаря и Дагоберта. Отличался исключительной порядочностью и добродетельной жизнью. После смерти Дагоберта стал епископом Нуайона. Канонизирован. День памяти 1 декабря.].
        - Сиятельный герцог, - обратился Элигий к Эйнару. - Я вновь молю вас о милости. Люди голодают! Они скоро начнут умирать от недостатка пищи. Прошу, возьмите выкуп и не трогайте наш город. Мы будем господа молить за вас.
        - А какой дадите выкуп на этот раз? - поинтересовался Эйнар. С каждым разом сумма немного увеличивалась.
        - Двести фунтов золота, - понурился Элигий. - Это все, что есть в городе. Даже божьи церкви лишатся своих украшений и казны. Вы обираете нас до нитки.
        - Согласен! - решительно ответил Эйнар. - Двести фунтов золота, и я не трогаю ваш город. Клянусь в этом Тором и Одином. По рукам?
        - По рукам! - просветлел Элигий. - Мы соберем все к вечеру.
        Он исполнил свое обещание. Несколько человек вынесли из города сундуки, в которых лежали монеты, украшения и даже ободранные оклады икон, безжалостно вырванные с корнем. Тут было все, что мог дать город. Это понял и Эйнар, и ярлы, которые пришли сюда с ним.
        - Что же, - удовлетворенно сказал Элигий, когда даны закончили взвешивать неслыханную добычу. - Теперь вы можете уходить!
        - А кто тебе сказал, что мы уйдем? - неприятно удивился Эйнар. - Не было такого уговора! Даже и не думай.
        - Как это не было? - лицо Элигия разочарованно вытянулось, и он возмущенно завопил. - Но вы же клялись своими богами! Они покарают вас!
        - Я поклялся, что не трону ваш город, - гневно посмотрел на горожанина конунг. - И я не нарушу эту клятву. Но я не обещал, что я отсюда уйду, когда получу золото. Я уйду, конечно, но немного позже.
        - Когда? - с надеждой посмотрел на дана Элигий. - Когда вы отсюда уйдете?
        - Я уйду отсюда… э-э-э…, - задумался Эйнар, шевеля губами, - через пятьдесят восемь дней. Потерпи, почтенный, осталось совсем немного.

* * *
        Дагоберт вглядывался до боли вперед, туда, где всего в двух сотнях шагов виднелись стены Парижа, жемчужины Нейстрии. Туда, где недавно погибли его воины. Он больше не будет бросать своих людей в самоубийственные атаки. Даны потеряли не меньше тысячи воинов, он потерял почти четыре. Плохой размен. Да еще и Элигий прислал весточку из осажденного Парижа, и это совсем выбило короля из колеи. Даны взяли выкуп, поклялись не трогать город, но никуда не уходят. И это при том, что у них самих еды уже не так-то и много. Они, конечно, разграбили монастырские припасы, и до сих пор устраивают рейды за съестным, уходя вверх по течению Сены чуть ли не до Бургундии. Но зачем им сидеть тут еще два месяца? Зачем? У Дагоберта голова кругом шла. Совершенно бессмысленное решение конунга северян не давало ему покоя. А еще ему не давало покоя то, что в этом явном безумии была своя, непонятная ему пока логика.
        Маленькая ручка опустилась на его плечо. Нантильда, он узнал ее запах. Женщина, к которой он, несмотря на всю свою любвеобильность привязался, как ни к одной другой. Она не осталась в Меце, а увязалась за ним. Он не смог отказать ей. А еще она была умна, и у него не было от нее тайн.
        - Взять выкуп, поклясться не тронуть город и не снять осаду. Какая глупость, правда? - промурлыкала она чуть слышно. - Кто же мог заставить северян торчать тут все лето, мой государь? И главное, зачем?
        - Само! - простонал Дагоберт, которого озарила догадка. - Проклятая сволочь. Он боится, что я приду с армией в его земли. Проклятый трус!
        - Ты так мудр, мой король, - негромко сказала она, обняв его сзади. - Я никогда бы не догадалась, ведь я всего лишь глупая женщина, которая любит тебя всей душой.
        - Иди ко мне! - Дагоберт обнял ее, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. - Я не могу уйти отсюда, пока северяне здесь. Я накажу этого негодяя в следующем году. Клянусь святым Мартином и святым Дионисием! Он заплатит мне за это.
        В то же время. Новгород. Словения
        Милица проснулась на большой кровати с балдахином и вскочила в испуге, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Где она? Что с ней? Где привычная землянка с глиняным очагом и закопченными стенами? Понемногу она приходила в себя. Такое случалось все реже и реже, и то, что казалось лишь сладким сном, каждый раз оказывалось правдой. Ее Само жив, и он повелитель множества земель и народов. Сначала она подумала, что он стал владыкой, но потом узнала, что владыки служат ему. Значит он теперь стал, как аварский каган? Почти что живое божество? Ее Само? У нее до сих пор не укладывалось все это в голове.
        Негромкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Она никак не могла привыкнуть к порядкам в доме ее сына, и пока еще робела перед собственными служанками, которые были одеты так нарядно, как ей и не снилось раньше. Вот и сегодня, как и каждое утро, вошла одна из них и присела, щипнув пальцами подол платья.
        - Княгиня, пожалуйте умываться. Ваше платье сейчас принесут. А потом его светлость вас на завтрак ждут.
        Милица поднялась с кровати, надев на ночную рубашку из имперского шелка какой-то цветастый балахон, подпоясанный поясом. Слово-то какое дурацкое - пеньюар. Она его месяц запомнить не могла. Да и вообще язык сильно поменялся. Она то и дело переспрашивала значение тех или иных слов, безбожно краснея при этом. В комнату ворвалась внучка Умила, бросившись к ней на руки. Она была ранней пташкой.
        - Бабуля! Сказку расскажешь? - потерлась она о щеку Милицы.
        - Какую тебе? - спросила та, млея от внезапно нахлынувшего счастья. Она и представить не могла себе раньше, что будет держать на руках собственных внуков. - Я про урфинджусов твоих и воздушные корабли не знаю. Я про такое и не слышала никогда, внученька.
        - Про батыра Ари-Бугу и лису-оборотня расскажи, - решительно сказала Умила, которая бабкин репертуар знала почти наизусть. Той частенько приходилось баюкать хозяйских детей в аварском кочевье, и сказок степняков она знала бесчисленное множество.
        - На ночь тогда, ладно? - Милица аккуратно спустила ее на пол. - Отец завтракать ждет. Опаздывать нельзя. А то все без нас съедят.
        - Почему это? - удивленно захлопала глазенками девочка. - Еды много. Я служанкам велю, они еще принесут.
        - Да! - Милица прикусила губу. Она так и не могла привыкнуть к немыслимому богатству, в котором жила семья ее сына. Да и она теперь…
        - Пожалуйте умываться, ваша светлость, - в комнату снова заглянула служанка. - Вода ведь стынет. А нам одеваться еще.
        - Да, - Милица встала с кровати. Надо идти. Нельзя, чтобы все сидели и ждали ее. Особенно Людмила.
        У нее не слишком заладились отношения с невесткой. Поначалу Милица робела, видя красоту и богатые наряды этой женщины. Ни одна ханша в степи не носила столько золота и камней. Потом попривыкла, и подпустила невестку к себе поближе только для того, чтобы выслушивать нескончаемые потоки жалоб, свалившиеся на ее голову. Людмила была несчастна. Она металась, словно загнанный зверь. Она не понимала мужа, а он не понимал ее. И они не спали вместе уже несколько месяцев. И это просто убивало молодую, красивую женщину, которой уже совсем скоро рожать. И вот вчера они снова поговорили по душам.
        - Ну, ты и дура, невестушка, - не выдержала тогда Милица. - Ты на что жалуешься? На свою жизнь? Да так, как живешь ты, никто на всем белом свете не живет. Может, только императрица ромейская. Вот жены кагана точно так не жили. Одно название, что ханши. Летом в юрте, в которой от жары дышать нечем, а зимой в избе насквозь прокопченной. Да они мизинца твоего не стоили, я их хорошо помню. А то, что мужа от себя отвернула, так сама виновата. Как тебе, бабе неразумной, могло в голову прийти мужу прекословить? Разве ты лучше него знаешь, что делать? Разве не он все эти чудеса сотворил, что вокруг нас? Ты-то куда полезла с разумением своим куриным?
        - И вы туда же, матушка? - всплакнула Людмила. - Я старых обычаев держусь, и старых богов. А он веру отцов рушит, ромейского бога к нам тащит. Покарает нас богиня!
        - Да с чего ты взяла это? - удивилась Милица. - Я капище видела, там люди молятся и жертвы приносят. И не мешает им никто. Можем и мы сходить туда с тобой. Я Богине жертвы принесу за свое возвращение.
        - Сходить? - непонимающе посмотрела на нее Людмила. - Нам нельзя ходить, матушка. Невместно это! Только поехать на карете можно и непременно со свитой, и никак иначе. Если пешком пойти, позор это великий будет!
        - Ну, давай поедем, - сдалась Милица.
        - Завтра тогда! - просияла Людмила. - Я вас с такими людьми познакомлю! Им все истины ведомы! За моего будущего сына жертвы принесем. Кий его назову!
        Княгиня спустилась в обеденный зал. Людмила и дети уже сидели за столом, ожидая князя. На обед частенько заглядывали бояре, а на ужин - иноземные купцы и какие-то мастера. Но вот завтракал князь только с семьей. Это было святое.
        - Матушка! - Самослав чмокнул ее в щеку. - Приступим! Я позавтракаю и уеду. Сегодня дел по горло. А потом в Братиславу поплыву. Меня месяц не будет.
        - Вернешься к ночи? - с непроницаемым выражением лица спросила Людмила. - Или опять к ней пойдешь?
        - Я, пожалуй, без завтрака сегодня, - князь нахмурился и резко встал из-за стола. Та пропасть, что пролегла между ним и женой, стала просто непреодолимой.

* * *
        Толпы людей окружили капище, где княгиня Людмила, склонившись перед мраморной статуей, рассыпала зерна пшеницы и овса. По ее знаку слуги подтащили к капищу несколько баранов и вскрыли им горло, оросив землю горячей кровью. Бык, стоявший неподалеку, водил налитым кровью взглядом и начинал понемногу беситься. Его с трудом держали шестеро, растягивая ему шею петлями в разные стороны. Бык чуял запах крови, он чуял неминуемую смерть. Мокошь была женской богиней, и молились ей только бабы. Но в тот день, когда к капищу приходила княгиня, туда стекался весь город, точнее языческая его часть. Было что-то завораживающе прекрасное в том, как эта женщина с одухотворенным лицом поклонялась Богине, в которую верила всей душой. К ней протягивали руки, чтобы прикоснуться, к ней подносили малых детей, чтобы она благословила их, к ней шли увечные и убогие в надежде на исцеление. А она сама ловила взгляды крепкого еще старца с длинной седой бородой. Она ждала его похвалу. И лишь когда он важно кивал головой, одобряя ее служение, лишь в этот миг точеное лицо княгини озаряла счастливая улыбка, которая в последнее
время так редко посещала его. Ведь это был сам старец Радомир, жрец бога Прове[22 - Прове - бог северных славян - вагров. Их племенной центр - Стариград, совр. Ольденбург.] из северных земель. Это был человек, перед мудростью которого она преклонялась. Ведь ему было ведомо будущее, он говорил с богами, и он изрекал своими устами их волю.
        - Богиня видела тебя сегодня, Людмила, - ласково сказал ей старец. - Только твои жертвы еще удерживают от кары богов эту землю. Нечестивое место, где люди забывают обычаи предков. Место, куда пришли иноземцы, которых мы у себя приносим в жертву вместо быков. Христианин - вот лучшая жертва для Богини. И не просто христианин, а самого знатного рода. Докажи Богине, что любишь ее! Дай ей то, что она хочет, и тогда она осыплет тебя своими благодеяниями.
        - Что ты! - побледнела княгиня. - Князь не позволит такого.
        - А разве князь выше богов? - с усмешкой посмотрел на нее старец. - Его и нет в городе. Разве не ты здесь теперь высшая власть? Шевельни пальцем и люди, которые молились вместе с тобой, притащат сюда десяток чужаков.
        - Нельзя! - мотала головой Людмила, которая побледнела, как полотно. - Не стану! И не проси!
        - Дело твое, - пожал плечами старец. - На твоей совести будут те беды, что придут сюда. И я предрекаю тебе, княгиня. Ты будешь наказана. Твое сердце будет обливаться кровью от горя. Скоро, очень скоро ты будешь молить меня о помощи на коленях. Это случится раньше, чем ляжет первый снег. И я пока не знаю, помогу ли тебе тогда. Только боги знают ответ на этот вопрос. Уходи! - и он повелительно махнул рукой, удовлетворенно поглядывая на тяжелый кошель, что оставила княгиня. Она всегда была щедра к нему.
        Глава 15
        Через две недели. Братислава. Словения
        Королева Мария с любопытством смотрела на строящийся город, равному которому в западных землях не будет. Он, конечно же, пока еще существенно меньше, чем Рим, Массилия или даже Лугдунум, но уже она видела план, по которому этот город будет строиться в ближайшее столетие, и она была потрясена. Город будет возводиться еще сто лет, а все улицы и площади размечены уже сейчас? Она не могла себе представить такого раньше. Мария отнюдь не была наивной глупышкой, как ее недалекая сестра. Напротив, она читала древних авторов из библиотеки отца. Она, как и все вокруг, привыкла думать, что нет ничего более могущественного и великого, чем старый Рим и Константинополь, но то, что сделал за столь короткое время князь Самослав, невероятно удивляло ее. Рим строился тысячу лет. Тут же стены и здания росли прямо на глазах, следую жесткому плану, отступление от которого каралось немедля. Ты староста, и у тебя неплохое жалование, но ты недоглядел раз, потом два, а потом ты уже и не староста вовсе, а идешь рубить камень. А вместо жалования у тебя миска каши и ненавидящие взгляды жены, жизнь которой только-только
начала налаживаться.
        Князь Самослав выделил Марии и ее дочери загородное поместье неподалеку от Новгорода, а в самой столице для нее стали строить дом. Новая жизнь безумно нравилась королеве. Она была окружена почетом, ее сопровождала свита из служанок и охраны, а горожане почтительно раскланивались, когда видели ее экипаж. Все было просто отлично, если бы не она… Никогда еще Мария не видела такой красивой женщины, и еще никогда и никому она так отчаянно не завидовала. Людмила родила князю троих детей, ее считают живой богиней, она носит на себе золота и камней столько, что можно купить небольшой городок в Бургундии. И даже упорные слухи о том, что семейная жизнь у них не ладится, не могли унять эту зависть. Они не могли унять ее зависть, но зато заставили крепко подумать, а почему получилось именно так, а не иначе. А когда королева хорошенько подумала, она оставила крошку Радегунду кормилицам, и поехала с князем в строящуюся столицу. Она все прекрасно поняла. Мария была куда умнее, чем ее невероятно красивая соперница.
        Конная кавалькада осматривала строящийся город уже не в первый раз. Но еще никогда вместе с князем сюда не приезжала женщина. Он не мог отказать ей в такой малости. Мария попросила научить ее ездить на коне и, не прошло и нескольких дней, как к ней в поместье приехал конюх-степняк, которые привел на поводу кроткую кобылу, на которой было надето странного вида седло со скамеечкой для ног. Уже через неделю королева с немалым изяществом трусила по улицам Новгорода, приводя в завистливый трепет местных баб. А еще она приказала портнихе-гречанке, что была дана ей вместе со сворой слуг, сделать из плотной ткани аккуратную шляпку с вуалью. Скакать по пыльным дорогам с распущенными волосами или в головном платке было полнейшим безумием. Мария изменила фасон платья, сделав его уже в области груди и удлинив подол так, чтобы ноги, когда она сидит на своей лошади, были закрыты полностью. Это взбудоражило Новгород, породив множество слухов, сплетен и попыток подражать новой законодательнице стиля. Слово мода тут было неизвестно. Да оно вообще пока было неизвестно в этом мире. Одежду носили поколениями, а из
моды она выходила ровно тогда, когда на ней не оставалось места для заплаток. А теперь, оказывается, может быть одежда для различных событий, и состоятельные дамы из разных концов города, которые друг друга терпеть не могли, впервые объединились в едином порыве. Они люто, до зубовного скрежета возненавидели эту чужестранку, потому что, где бы она ни появлялась, головы всех мужиков поворачивались в ее сторону, словно флюгер под порывом ветра. Они не только возненавидели ее, но и решили переплюнуть, устроив негласное соревнование, которое дало местным портнихам вполне отчетливый намек на обеспеченную старость. Портнихи теперь только за то, чтобы взять в учение какую-нибудь девчушку, запрашивали немалые деньги. В общем, королева Бургундии произвела в этих землях полнейший фурор.
        Вот и сейчас, вместо того, чтобы осматривать стройку, княжеская свита откровенно пялилась на королеву Марию. Бояре уставились на невиданный и неслыханный в это время вырез платья, подчеркивающий высокую упругую грудь и большой кулон, который висел на ее шее. На королеве, в нарушение всех местных традиций, было очень мало украшений. А на шее - и вовсе одно единственное. Золотой кулон размером с рубль переливался на ее обнаженной груди, притягивая к себе всеобщие взгляды. Князь Самослав, изображенный на нем, выглядел, как живой, и даже его подбородок был гордо вздернут. Резчик уловил это движение и перенес его в негатив штемпеля, сумев сохранить харизму своего государя в металле.
        - Ай да Хейно! - крякнул князь, который рассматривал свой собственный профиль, выбитый с необыкновенным искусством на металлическом кружке. - Подработку, значит, берет! Вот я ему устрою!
        - Это штемпель новой монеты, государь, - улыбнулась Мария, вполне довольная произведенным ей впечатлением. - Мастер ни в чем не виноват. Он хочет представить вам свою новую работу, но все сомневается, достаточно ли она хороша. Это я от его матери, Батильды, узнала. И вот, решила ему помочь.
        - Отличная работа, - хмыкнул князь, с трудом оторвав взгляд от ее пышной груди. - Поехали, бояре, у нас еще осмотр Университета по плану.
        Ночь опустилась на берег Дуная, залив своей чернотой будущий город. Походный терем, в котором остановился князь, затих. Мария смотрела в деревянный потолок, на котором робко приплясывали блики огня, что горел в масляной лампе. Ей не спалось.
        - Ада! - негромко позвала она служанку, которая сладко сопела на лавке рядом с ее кроватью. - Ада!
        - Да, госпожа! - вскочила та, протирая глаза. - Чего угодно?
        - Пеньюар неси! - решительно сказала королева.
        Служанка подала ей длинный, расшитый халат, и Мария вышла в коридор. Терем был небольшим, и она знала, где остановился князь. Мария подошла к его двери, отдышалась, а потом негромко, но решительно постучала.
        Она ушла под утро. Самослав, совершенно опустошенный, развалился на кровати и ему совершенно не хотелось с нее вставать. Какая женщина! - думал он. Она была совсем не похожа на тех, кто окружал его все эти годы. Местные бабы редко интересовались чем-либо, кроме урожая, еды и детей. И еще, с недавних пор, стали интересоваться тряпками и украшениями, сразу же, как только у их мужей завелись денежки. Его собственная жена тому наглядный пример. Бургундская королева резко отличалась от них. Она была умна, начитана, а ее суждения о совершенно разных вещах бывали весьма точны и остроумны. Общаться с ней был одно удовольствие. Мария, скорее, походила на некоторых женщин из его прошлой жизни, образованных, решительных и успешных. Тех, кто говорил на равных с любыми мужиками, а если не мог соперничать, то хитростью и обаянием превращал их в своих союзников. И она совершенно точно знает, чего она хочет.
        Когда кто-то постучал в дверь, Самослав сильно удивился. Должно было случиться что-то очень важное, чтобы его посмели побеспокоить ночью. Да и охрана не пропустит в терем постороннего. Но за дверью стояла она. Мария решительно зашла внутрь и посмотрела на него огромными ореховыми глазами. И он утонул в них…
        - А ведь это может все расклады поменять, - пробурчал себе под нос князь, лениво потягиваясь. Вставать все равно придется, сегодня еще много дел.
        С одной стороны, Людмила напрасно изводила его своей ревностью столько времени. А теперь вот, получается, что и не напрасно. Женское сердце ошибается редко, и ее опасения полностью оправдались. С другой стороны, он мужчина молодой, еще и тридцати нет, и тело требует женщину, причем требует регулярно. Никакого культа воздержания и целомудрия тут и в помине нет. Не дожили еще словене до такой дичи, чтобы любовь объявлять грехом. Наоборот, относились ко всему довольно просто, выгоняя парней и девок на Солнцеворот в поле, чтобы сплетенные тела славили богов, которые отблагодарят потом богатым урожаем. Многие бояре имеют по несколько жен и наложниц, и никого в княжестве это не беспокоит. Можешь прокормить несколько баб, готов терпеть их склоки, ну и на здоровье. У Арата - вон, две жены, как и у половины его всадников, которых князь лично переженил на степнячках. Короли франков вовсе открытые многоженцы, и признают наследниками мальчишек, рожденных от служанок и прачек. Или не признают, если наследников рождается слишком много.
        - Пусть все идет, как идет, - решил, наконец, князь. Его в наименьшей степени волновали никому незнакомые здесь моральные аспекты из прошлой жизни, и в гораздо большей - вопросы наследования. С Марией он точно расставаться не станет. Она зацепила его всерьез.
        Месяц спустя. Конец августа 630 года. Ратисбона. Бавария
        Гарибальд, старый друг, был совсем плох. Он умирал. Самослав сидел у его ложа рядом с герцогиней Гайлой, на лице которой засохла дорожка слез, и с сыном, здоровенным детиной лет двадцати с небольшим. Теодон был похож одновременно на отца кудлатой рыжей шевелюрой и на мать длинным лошадиным лицом. Не красавец, конечно, но парень неплохой. И он искренне уважал своего будущего тестя, который ни разу в жизни не приезжал к нему без какого-нибудь удивительного подарка. Даже сейчас, когда его отец умирает, он привез его матери богатое ожерелье, а ему самому меч из лучшей новгородской стали.
        - Вот и все, Само, - просипел Гарибальд, в могучей груди которого что-то клокотало. - Отбегался я. Да и ладно, сорок пять годов на свете живу, мыслимо ли дело. Спасибо, что приехал, хоть попрощаемся с тобой. Сколько лет вместе. Сколько выпили! Аж вспомнить приятно.
        - Ты выкарабкаешься, дружище, - сказал Самослав с уверенностью, которой совсем не чувствовал. Герцог был совсем плох, а его лицо покрылось восковой бледностью, предвестником неизбежного конца. - Тебя какая-та вшивая хвороба не возьмет. Тебя столько лет топоры и копья не брали.
        - Нет, - слабо покачал головой Гарибальд. - Не выберусь я. Мать сегодня покойная снилась, звала меня, а это верный знак. Теодон! - обратился он к сыну. - Моя последняя воля! Твоя будущая жена мала еще. Потерпи. Не женись ни на ком больше, иначе тебе конец. Никогда не говорил этого, а сейчас скажу. Если бы не Само… брат мой названный, не было бы уже Баварии. Смяли бы ее венды и франки… С двух сторон в клещи бы взяли… Сколько лет я от их отбивался. Сербы и посейчас наши земли разоряют[23 - В реальной истории после смерти Гарибальда II в 630 году Бавария прекратила свое существование как полунезависимое государственное образование и попала в орбиту королевства франков. Имена последующих герцогов спорны, и непонятно, были ли они вообще, а очередное упоминание правителя Баварии, Теодона, относится только к 670-м годам. Не все исследователи считают его сыном Гарибальда, уж слишком большой временной промежуток. Причина этой катастрофы - удары государства Само и соседних славянских племен.]… Князя Само слушай, как меня, он тебе плохого не посоветует. Франки скоро придут… Не успел я… Тебе придется…
        - Хорошо, отец, - Теодон согласно кивнул своей рыжей головой.
        - Поклянись! - впился в сына взглядом Гарибальд.
        - Клянусь! - снова кивнул Теодон. - Буду чтить князя Самослава, как родного отца.
        - Хорошо, - откинулся на подушку Гарибальд. - Графов зовите, прощаться буду.
        Конец августа 630 года. Константинополь
        Императрица с любопытством рассматривала любимца своего супруга, патрикия Александра. Его не было несколько месяцев, но, казалось, что он постарел лет на десять. Цепкие умные глаза его потухли, а волосы, в которых раньше едва виднелись белые нити, теперь украсились многочисленными седыми прядями. Его плечи были опущены, а спина сгорблена. От того патрикия Александра, что Мартина знала когда-то, не осталось почти ничего. Судя по всему, василевса Ираклия мучили те же мысли, потому что он спросил:
        - Они пытали тебя?
        - Нет, государь, - помотал головой патрикий. - Они меня и пальцем не тронули.
        - Тогда что с тобой? - нахмурился император. - На тебе лица нет.
        - Я прошу отпустить меня на покой, ваша царственность, - уголки рта евнуха опустились вниз. - Я был слеп все эти годы. Мне не место во дворце.
        - Почему? - вырвалось у императрицы. - Патрикий, вы верно служили Империи все эти годы, и государь всегда ценил вас. Да и я тоже всегда вас уважала.
        - Я пропустил страшного врага, - горько сказал Александр. - Пока мы воевали с персами, у нас под боком вырос и окреп самый сильный и безжалостный недруг из всех, что когда-либо был у нашего государства. Даже гунн Аттила, «Бич божий», по сравнению с ним - просто обычный пастух. Очень скоро на наши земли снова потекут волны варварских полчищ, и мы можем не удержать их. Целые провинции будут потеряны навсегда, а Империя снова станет на грань гибели.
        - Подробности! - резко сказал император. Он не любил загадки.
        - Арабы, государь, - горько сказал Александр. - Я поднял все донесения из тех земель, примерно за последние пять лет, внимательно прочитал их, а потом сопоставил их с тем, что сказал мне архонт склавинов, у которого я имел э-э-э… честь гостить. Картина скверная государь. Если верить князю Само, этот арабский проповедник скоро умрет, и тогда-то и начнется все самое страшное…
        - Но почему? - спросил Ираклий. - Если он умрет, его государство развалится. Ведь оно держится исключительно на нем. Да, он уже завоевал всю Аравию, и он высший авторитет у этих дикарей. Арабы в очередной раз передерутся, и снова будут торговать своими благовониями и поставлять нам легкую конницу.
        - Их государство не развалится, оно крепче любого клея скреплено новой верой, - грустно усмехнулся Александр. - Они не боятся смерти, государь, и все свои битвы выигрывали, будучи в явном меньшинстве. Они необыкновенно стойки в бою, ведь они воюют для того, чтобы принести другим свет истинной веры. Так они считают.
        - А почему это так опасно для нас? - нахмурился император.
        - Потому что Восток сдастся им при первой же возможности, государь, - Люди не станут воевать за вас, а арабам хватит ума не лезть в их духовные дела. Они договорятся.
        - С чего ты это взял? - изумился Ираклий.
        - Так сказал архонт Само, - уверенно сказал патрикий. - И я, подняв все материалы по тем провинциям, был вынужден с ним согласиться. Нас ненавидят там куда больше, чем арабов и огнепоклонников-персов. И чем старательнее стратиги и наместники водворяют там порядок, тем сильнее крепнет эта ненависть. Лесной дикарь видел все эти годы дальше, чем я, ослепленный своей гордыней. Потому-то я и прошу у вас отставки, ваша царственность. Я просто недостоин нести больше этот груз.
        - А кто тогда достоин? - взвился Ираклий. - Ты не хочешь нести этот груз и предлагаешь мне нести его одному? Кто его понесет за тебя?
        - Может быть, доместик Стефан? - горько усмехнулся патрикий. - Весьма прыткий юноша. Я слышал, он снова смог отличиться. Найти Крест Господень, подумать только!
        - Исключено! - хором ответила царственная чета. А император добавил. - Я не хочу, чтобы он как-нибудь, играя в кости, поставил на кон Константинополь. Он, конечно, невероятно везучий сукин сын, но ему до тебя очень далеко, Александр. Видишь, даже императрица не требует этого места для своего любимца. А ведь его заслуги перед Империей неоценимы.
        - Как скажете, государь, - патрикий выпрямил спину и, казалось, сбросил лет пять. - Я приложу все усилия, чтобы победить нашего самого страшного врага.
        - Да, - небрежно бросил император. - Займись этими арабами.
        - Я не сказал, что наш самый страшный враг арабы, государь, - покачал головой патрикий. - Есть враг куда страшнее.
        - Архонт Само? - задумался император. - Что такого ты увидел, будучи у него в плену? Рассказывай подробно.
        - Для начала я могу кое-что показать, ваша царственность, - почтительно склонился патрикий. - И тогда все остальное станет намного понятнее. Вот!
        - Какая красота! - воскликнула императрица. - Что это? И кто этот человек?
        - Это их деньги, кирия, - ответил патрикий. - Это пробная чеканка. А на монете - князь Самослав. Этот экземпляр мне подарила бургундская королева Мария, которая живет теперь в Новгороде. Очень скоро именно такие деньги будут ходить по всему миру.
        - Но тогда они затмят императорские солиды[24 - Императоры с большой ревностью относились к доминированию собственной валюты, которая считалась абсолютным и непревзойденным идеалом во всем мире. Солид был одним из столпов имперской идеологии и источником национальной гордости.], - нахмурился Ираклий, который крутил в пальцах монету, со стыдом вспоминая корявые поделки, в которые превратилась главная мировая валюта. - Да, он и, правда, опасен. Куда опаснее, чем эти дикари из песков Аравии.
        - Брат! - в покои императора вихрем ворвался куропалат Феодор. - Дромон из Равены пришел! Герцог фриульский взял Тергестум.
        - Он снова ограбил этот многострадальный город? - поморщился Ираклий.
        - Нет! - резко ответил Феодор. - Судя по тому, что мне доложили, он забрал его себе навсегда. И у нас нет сил, чтобы отбить его. Исаак едва держит земли в Италии. Ты же знаешь, все его войны с лангобардами всегда заканчивались одинаково. Их конница просто втаптывала нас в землю.
        - Это он, царственные, - со скорбным лицом прокомментировал патрикий Александр. - Архонт Само начал мстить нам за убитых купцов и налоги на торговлю. Он никогда и ничего не прощает, и всегда доводит свою месть до конца.
        - Ты уверен? - нахмурился император. - Как-то слишком сложно для простого варвара, да еще и бывшего раба.
        - А он не варвар, государь, - спокойно ответил патрикий. - Таких варваров просто не бывает. Он настоящее порождение тьмы, и нам не будет покоя, пока он правит за Дунаем.
        Глава 16
        Сентябрь 630 года. Тергестум (современный Триест)
        В этот раз лангобарды из герцогства Фриульского были предельно любезны. Они всего лишь вышибли топорами ворота и заявили трясущимся от ужаса горожанам, что этот город навечно переходит под руку герцога Гразульфа. Несколько купцов, услышав столь волнующие вести, прыгнули в корабли и ускользнули в Равенну, до которой было рукой подать, а горожане стали покорно ждать неизбежного в таких случаях грабежа. К их глубочайшему удивлению, лангобарды так и ушли, никого не тронув, но зато прислали наместника, которого звали Виттерих. Тут-то и началось самое странное…

* * *
        От старого римского Тергестума мало, что осталось. Город так и не оправился после прошлого разорения, что случилось в 568 году. Тогда целые орды варваров выплеснуло с территории нынешнего Новгородского княжества, где на них давили авары и хорутане. Основу нового народа составляли лангобарды, но с ними вместе шли целые роды баваров, словен и даже невесть как попавших в эти места саксов. Они перевалили через Альпийские перевалы и вторглись в Италию, разоряя все на своем пути. Лангобарды превратили этот цветущий край в пепелище, а сам город, в котором когда-то жило двадцать тысяч человек, теперь едва вмещал две. Римский театр, гордость римского Тергестума, стал насмешкой над его жителями. Они все заняли бы лишь третью часть его, не больше. Как и случалось тогда повсеместно, город съежился, огородившись убогими стенами, собранными из остатков старых укреплений. Руины пожарищ уже расчистили, а на их месте сложили что-то новое и уродливое, ничуть не напоминающее то, что стояло здесь в благословенные времена императора Константина. На бывших форумах Тергестума паслись козы и были разбиты огороды. Такое
тоже случалось сплошь и рядом в городах Запада, где шумные мегаполисы превратились в призраки. Как ни крути, а по этим землям не раз прошли и гунны, и аланы, и готы, беспощадные в своей ярости. Все эти варвары были страшны, но бессмысленное безумство лангобардов, которые разрушали только ради того, чтобы разрушить, и убивали только ради того, чтобы убить, затмило их жестокость. Это безумство не имело не малейшего смысла, оно было абсолютно иррациональным, да и попросту невыгодным. И это было первое, что осознал Виттерих, когда пришел в этот убогий городишко. А вторым было то, что здесь, если отремонтировать стены и причалы, может быть совсем неплохо. Хороший климат[25 - Триест находится в зоне субтропиков, крайне нетипичной для этой широты.], резко отличающийся даже от соседней Аквилеи, порт в защищенной от бурь лагуне, множество обветшавших, но вполне еще пригодных для жизни зданий. По крайней мере, мозаичные полы в городской базилике были целы и все еще поражали своим великолепием, в отличие от толпы явно небогатых людей, которая стояла перед ним. Они смогли поразить Виттериха только бесконечно
унылым выражением своих физиономий и разнообразием заплат на их поношенных хитонах.
        - Значит так, почтенные, - заявил он трясущимся от страха куриалам, членам городского совета. Зажиточные пару поколений назад семьи теперь влачили жалкое существование, и это было заметно невооруженным взглядом. - У меня дружина в пятьсот мечей, и мне нужно ее как-то кормить. Какие у городского совета есть мысли?
        - У нас нет тут столько еды! - с нескрываемым ужасом посмотрели на него горожане. - Мы едва сводим концы с концами. Каждый раз, когда к нам приходят мытари из Равенны, для нас словно наступает конец света. Ведь в городе почти не осталось торговли и ремесла.
        - А я говорил, чтобы именно вы их кормили? - Виттерих посмотрел на этих убогих с откровенной жалостью. - Вы и себя прокормить не можете, все тощие, как весло. Я спросил, какие есть мысли у городского совета? Напоминаю, у меня пять сотен здоровых парней с оружием. И они хотят есть каждый день, по три раза.
        - Ах, вот оно чего! - задумались горожане. - Тогда вам, сиятельный, нужно забирать под свою руку все побережье на три дня пути, до самой Полы[26 - Пола - совр. Пула, Хорватия. Город на южной оконечности полуострова Истрия.]. Тут живут вперемешку римляне и склавины. Если подать будет разумной, то вы сможете кормить своих воинов круглый год.
        - Кто тут умеет строить корабли? - спросил Виттерих.
        - Я когда-то строил, - робко поднял руку мужичок лет шестидесяти. - Но это было давно. У моего деда была тут верфь, но ее сожгли германцы. Он делал большие рыбацкие лодки. Тут водится хорошая рыба, господин.
        - Кто умеет класть камень? - спросил гот. - Трое! Это хорошо, вы наняты! Все вопросы потом!
        - Кто умеет грести и работать с парусом? - задал новый вопрос Виттерих.
        - Да мы все это умеем, - пожали плечами горожане. - Тут же море. Мы одной рыбой и спасаемся. Нам без весла и паруса совсем никак, с голоду помрем.
        - Как насчет заработать? - спросил Виттерих.
        - Сколько платишь? - оживились ромеи.
        - Договоримся, - кивнул Виттерих. - Будет соль, зерно для посева и бараны. Чуток порт отстроим, и серебро пойдет. Мы тут с вами заживем, почтенные, как у Христа за пазухой.
        - Раз речь зашла про господа нашего, то нам нужно кое-что обсудить, - насупились горожане. - Мы готовы подчиняться вам, господин Виттерих, но у нас есть одно важное условие. Мы тут все добрые христиане, и мы не приемлем ту ересь про единую божественную энергию, которую изрекает нечестивый патриарх Сергий и его слуги. Мы никогда не признаем решений Второго Константинопольского собора, и мы не станем осуждать труды Феодора Мопсуестийского, даже если нас за это на куски порежут. Наш епископ подчиняется самому патриарху Аквилеи, а не римскому папе или столичному патриарху Сергию! Мы от истинной веры никогда не отступим.
        - Я уже понял, что вы все тут хорошие христиане, - с многозначительным видом покивал головой Виттерих. - Вон, церковь какая богатая. А когда вы мне скажете про ваше важное условие? - непонимающе посмотрел он на них.
        - Так мы только что про него сказали! - не менее удивленно ответили горожане.
        - А! Так это вы со мной сейчас разговаривали? - изумился гот, который из всего сказанного смог понять только то, что у местных были какие-то разногласия с начальством по церковной части, но в чем именно они заключались, для него так и осталось сокрытым за пеленой словесного тумана. - А я и не догадался.
        - Так что насчет спора о трех главах[27 - Спор о трех главах - один множества внутрихристианских конфликтов в 6 веке. Вопрос состоял в предложении предать анафеме в связи с обвинениями в несторианстве личность и труды богословов Феодора Мопсуестийского, некоторые труды Феодорита Кирского и одно из писем Ивы Эдесского. Разногласия между различными христианскими церквями, вызванные спором о трёх главах, не преодолены до сих пор.]? - внимательно посмотрели на него уважаемые люди, затаив дыхание. - Как вы относитесь к нему?
        - Да мне на него насрать, - совершенно искренне ответил Виттерих, а почтенные горожане выдохнули с радостным облегчением. - У вас еще есть какие-нибудь важные условия? Только такие, чтобы я тоже понимал, о чем идет речь. Нет? Тогда мне будет нужен проводник. Я желаю получше изучить здешние места. Мне пять сотен парней нужно кормить, а впереди зима.
        - Господин, - робко сказал один из горожан, который в замешательстве переступал босыми ногами по плитам пола. - Я готов провести вас, я хорошо знаю Истрию и Далмацию, но это очень опасно. Мы окружены множеством свирепых племен. Склавины отнимают наши лучшие земли, и селятся на них. Каждый год их число множится, и они уходят все дальше на юг. Купцы рассказывают, что даже на Пелопоннесе их теперь стало больше, чем греков.
        - Это решаемо, - отмахнулся Виттерих. - Скоро Шеба приведет сюда своих парней, и твоих склавинов построят в затылок и поведут за Дунай. Шеба свое дело туго знает.
        - А почтенный Шеба, который избавит нас от склавинов, это кто? - горожане раскрыли в изумлении рты. - Мы бога молить будем за этого достойнейшего человека.
        - Это один из аварских ханов, - успокоил их Виттерих. - У него серьезный контракт на поставку живого товара в Белград. Там, почтенные, пустой земли много, а людишек, наоборот, совсем мало. Вот он их туда и погонит, а местный жупан за каждую голову чистым серебром платит. Он скоро должен прийти сюда с тысячей всадников. Мы с ним немного почистим окрестности города, а весной возьмемся за здешние места по-настоящему. Я как раз за зиму узнаю, с кем тут можно иметь дело, а с кем нет. Если эти пришлые склавины будут вести себя прилично, то мы позволим им тут жить, а если нет, то тем хуже для них. Мне тут разбойники не нужны. У меня тут будут тишина, порядок и все подати без задержек. А кто не согласен - украсит собой дорогу. Тут есть дорога?
        - Да господин, - бешено закивали головами горожане. - Виа Флавия. Ей почти шесть сотен лет, но она в прекрасном состоянии. Она идет на самый юг Истрии, к городу Пола.
        - Это хорошо, - глубокомысленно сказал Виттерих. - Меня всегда успокаивали трупы казненных разбойников вдоль дороги. Я, когда в Галлии жил, в своем герцогстве за год всех извел. Не поверите, бабы могли голышом на улицу выйти, и хоть бы кто пальцем тронул. Кстати, а что у вас тут с бабами? Красивые есть?
        - Сюда что, снова придут гунны? - в ужасе прошептали горожане, которые только сейчас осознали, что им пытался объяснить Виттерих. - Господи боже, смилуйся над нами!
        В то же самое время. Новгород
        Людмила родила сына, Богиня не подвела ее и в этот раз. Самослав навестил жену в спальне, где измученная тяжкими родами жена кормила малыша грудью. Она не признавала кормилиц, у нее и своего молока было достаточно. А свекровь, которая сидела рядом с ней, поддерживала ее в этом полностью. Нечего свое дитя чужим бабам отдавать. Людмила лежала на боку, устало смежив глаза, а малыш лениво теребил грудь. Наелся, видимо. Но, как только Людмила пыталась отодвинуться от него, чтобы немного подремать, он снова начинал чмокать, недовольно морща крошечное красное личико. Княгиня, увидев мужа, слабо улыбнулась искусанными в кровь губами и снова закрыла глаза.
        - Как ты? - Самослав поцеловал жену, чего не было уже много месяцев. Та даже вздрогнула от неожиданности.
        - Да вот, - ровным голосом сказала она. - Третьего сына тебе родила. Кий. Помнишь наш уговор?
        - Кий, так Кий, - пожал плечами Самослав. - Пусть будет по-твоему.
        - Как же мы с тобой дошли до такого, Само? - прошептала Людмила. - Куда подевалось все? Ведь ты когда-то любил меня…
        - Я и сейчас тебя люблю, - совершенно честно ответил князь, погладив ее по щеке. - Ты ведь жена мне, мать моих детей. А то, что дел моих не понимаешь, так то не беда. Раз помогать мне не хочешь, то хотя бы просто не мешай!
        - Я пыталась, - тоскливо сказал Людмила. - Много лет пыталась. Книги старые читала, понять тебя получше хотела. Так и не поняла я ничего. Верно матушка говорит. Дура я, видно, глупая. Да только одно я точно знаю, горе нам всем будет великое от дел твоих. Кара суровая от богов придет. Страшно мне, Само. За тебя боюсь, за детей тоже.
        - С чего ты это взяла? - глаза князя опасно сузились. - Кто тебе все это сказал?
        - Люди мудрые так говорят, - сказала Людмила. - Им грядущее ведомо…
        - Поспи! - князь еще раз нежно поцеловал жену, и это вызвало мечтательную улыбку на ее губах. - Я скажу Батильде, она нянек пришлет. Тебе отдыхать надо. Не вздумай вставать и холод на животе держи!
        - Я помню, - устало сказала Людмила и прошептала, засыпая. - Сделаю, как ты сказал. Так, и впрямь меньше рожениц мрет. Мне повитухи сказали.
        Самослав пошел в свои покои, медленно наливаясь злостью. Игра затянулась, а он все еще был слеп, как котенок. Он открыл было дверь к себе, но сияющая, как новый полтинник ключница бросилась ему в ноги. Она ждала его здесь.
        - Ваша светлость! - по щекам Батильды текли слезы. - Спасибо за сына. Хейно мой собственный дом в Белом городе строит, среди знатных людей. Спасибо, век бога молить за вас буду!
        - Батильда! - поднял ее на ноги Самослав. - Ты к княгине нянек пришли, а то матушка разогнала всех. Пусть маленького княжича унесут, ей поспать надо. А за сына тебе спасибо. Он великим мастером стал, и на его работу весь свет любоваться будет. Ее везде увидят, даже в самом Константинополе.
        - И сам император увидит? - глаза служанки округлились.
        - Я думаю, он ее уже увидел, - хмыкнул князь. - Мне донесли, что монетных мастеров заставляют новые штемпели резать, да только пока такой красоты никто повторить не смог.
        - Сам император! - потрясенно прошептала Батильда. - Помилуй, господи! Пойду в церковь, помолюсь… Ах да, княгиня! - и она опрометью бросилась к спальне.
        - Боярина Горана позовите ко мне, - приказал князь стражнику.
        Рабочие покои князя были аскетичны до предела, чему удивлялись все без исключения, когда бывали там. Кроме Горана, пожалуй. Он тоже был равнодушен к роскоши. Все остальные соратники князя, вырвавшиеся из затхлой темноты убогих землянок, потребляли ртом и задницей. Они словно хотели попробовать все, до чего могли дотянуться их руки и глаза, не зная в том ни меры, ни нужды. Они тащили под себя все, золото, тряпки, украшения, еду, дома, коней, женщин… И они никак не могли насытиться. Им, рожденным в полнейшей нищете, всего было мало. Горы сундуков, набитых добром, грозили переполнить их дома, а кое-где драгоценные ковры из Персии уже клали в два слоя, так много их было куплено. В общем, стремительно разбогатевшая словенская знать немного сходила с ума. А вот их дети вели себя уже куда более здраво. Привыкли, наверное, к хорошей жизни.
        Каменные стены и потолочные балки в княжеских покоях не имели украшений, просто камень и дерево. Даже мебель тут была довольно простой, зато на редкость удобной. Слишком много времени приходилось тут проводить хозяину дома. На стене висела огромная карта, сшитая из нескольких выделанных шкур, где самым тщательным образом были нанесены города, страны, горы и реки. Качество этой карты откровенно хромало и отражало то, что князь помнил из школьного курса географии. В большом камине весело трещал огонь. Глупая это затея, камин, бесполезная, ведь весь дворец отапливался печами в подвале. Это был личный каприз князя, он любил живой огонь. Больше в рабочих покоях государя и не было ничего. У иного горожанина обстановка была богаче. Лишь свинцовый переплет, куда было вставлено прозрачное стекло, стоил безумно дорого. Те, кто надо, понимал, сколько.
        - Княже! - Горан протиснулся в дверь и коротко поклонился. Он постарел за эти годы, раздался вширь, но по-прежнему был могуч, как дикий тур. Лицо его покрылось морщинами, и лишь глаза на нем, горящие пронзительным огнем, были все еще молоды. Седая окладистая борода лежала на могучей груди, а на бычьей шее тускло мерцала серебряная гривна, полученная когда-то за храбрость.
        - Садись, - махнул рукой князь. - Что там у тебя с этими ведунами? У моей жены скоро совсем кукушка из дупла выпорхнет. Разобрался, что это у нас тут за великие волхвы, которым грядущее ведомо, завелись?
        - Разобрался, государь, - хмуро кивнул Горан. - Лучше бы не разбирался, честное слово! С души воротит.
        - Что так? - удивился Самослав, который почувствовал неприятный холодок, пробежавший по спине. Плохое начало разговора.
        - Смотри сам! - Горан положил на стол лист бумаги, густо покрытый неумелыми рисунками. Боярин писал с трудом, его рука была тяжела, и он частенько рвал бумагу пером. - Вот, как ты учил, сделал. Тут кружками и стрелочками людишки помечены. Полюбуйся, где стрелочка начинается, и где заканчивается. Тут не один месяц работы, княже.
        - Проверили? - нахмурился Самослав, до боли в глазах вглядываясь с лист. В его груди медленно наливалась злость. Как же так!
        - Трижды проверили! - хмуро кивнул Горан. - За каждый кружочек головой ручаюсь. И за каждую стрелочку тоже. Многих дней работы каждая из них стоила. Люди мои в пол глаза спали и на чердаках неделями под себя ходили, чтобы кусочек разговора услышать.
        - Плохо! - прикусил ус Самослав. - Это очень плохо! Не пропустите удар, Горан! Если ты не ошибаешься, тут моя собственная голова на кону стоит.
        Глава 17
        Месяц спустя. Октябрь 630 года. Гамбург. Эксклав Словении
        Множество рукавов, на которые распадалась река Лаба в этом месте, омывали два десятка островов, которые, разделяясь мелкими протоками, образовали целый лабиринт. Вышата исходил из конца в конец весь большой остров, у которого словенская Лаба делилась на два рукава германской Эльбы, южный и северный. Остров был хорош, и топкие места в нем сменялись участками вполне себе неплохой землицы, где можно будет потом разместить крепость. Остров был размером три на три мили, и тут жило несколько семей рыбаков, но это был вопрос второстепенный. Пусть живут себе и дальше, они пока никому не мешают. А там видно будет. Опытным глазом видел Вышата и те места, где потом можно будет разместить причалы для кораблей, не подозревая, что именно здесь, но в иной реальности, когда-нибудь расположится район Виллемсборг и часть морского порта.
        Он уже договорился с князем о будущей стройке, и она начнется через два года, когда освободится несколько бригад из Братиславы. К тому времени он должен будет подготовить несколько мест на выбор, прокопать колодцы и понять, куда поднимется весной талая вода. И только потом здесь начнут строить новый город, потому что старый уже трещал по всем швам. Слишком много в нем бывало народу, слишком много приходило кораблей.
        - Боярин! - воин из стражи, который приплыл сюда на лодке, был собран и напряжен. - Беда! Франки идут. Гонец от вестфалов у тебя в конторе сидит. Садись в лодку скорее!
        - Демоны! - сплюнул Вышата. Он ждал этого нападения, но весной. С какой такой радости франки затеяли войну по осени? Сроду не бывало такого. Уже через полчаса он беседовал с белоголовым крепышом лет шестнадцати, племянником вождя одного из племен западных саксов. В тех краях с воинами все еще было туго. После бойни, учиненной Хлотарем II, целые роды захирели и исчезли, растворившись в своих соседях.
        - Удо! - кивнул Вышата. - Здравствуй! Плохие вести?
        - Герцог Адоварий из Кельна две тысячи ведет, - по-взрослому серьезно ответил парень. А он уже и был взрослым в тех землях, ведь франки убили его отца, деда и старших братьев. И он видел это своими глазами, когда прятался в кустах и затыкал себе кулаком рот, чтобы не заорать. Видел он и то, как франки насиловали его сестер и жен его братьев. С тех самых пор он и стал взрослым, а голова его осталась белой навсегда.
        - Далеко они? - нахмурился Вышата.
        - Неделя, не больше, - кивнул сакс. - Они пешком идут, и грабят все на пути. Да, через неделю жди. Давай награду, боярин. Ты обещал.
        - Три коровы серебром получишь, - ответил Вышата, - как договаривались. Дяде поклон передавай.
        Гонец ускакал, а Вышата глубоко задумался. Город был битком набит мехом, солью и соленой рыбой, и вывезти все это добро в такой короткий срок было решительно невозможно. Самое ценное только если…
        - Жилу позовите мне! - крикнул Вышата.
        Жила, полусотник, что прислан был сюда для охраны, пришел мигом. Он уже знал о грозящей беде. Полусотня против двух тысяч - плохой расклад. Вожди саксов на помощь не придут, побоятся. Их бабы еще после прошлого восстания мужиков не нарожали. До бодричей - сотня миль. На двух конях можно на пару дней домчать. До Праги - четыреста миль, долгая дорога, не всегда безопасная.
        - Гонцов слать надо, боярин, - сказал Вышате полусотник. - К бодричам в Лучин и к данам, к ярлу Эйнару. Он как раз из похода должен вернуться. Только они нас успеют из этой задницы вытащить. Если успеют…
        - Дело говоришь, - ответил, подумав, Вышата. - Шли гонцов.
        - Сейчас же пошлю, - кивнул Жила. - Обоим по три коня дам.
        Вышата, подумав немного, вышел и позвал сыновей.
        - Ты, Драган, мех и серебро на лодки грузи, повезешь все к чехам, на государевы склады. Ты, Воислав, мчи к владыке саксов Херидагу, скажи, что уломал он меня. Пусть всю соль вполцены забирает, но прямо сейчас. Оплата - весной. Ты, Боран, готовься баб и детей из города уводить. Чтобы через три дня тут ни души не осталось.
        - А ты, батюшка? - испытующе посмотрел на отца Драган, рослый парень лет двадцати пяти.
        - А я тут останусь, - усмехнулся Вышата. - Мой это город, сын, никому его не отдам. Я еще не забыл, как копье бросать. И оленя из лука я неплохо бил. Давно, правда, это было. Ну да, ничего, вспомню. А вы мать и сестер уводите. Мы осаду пересидим. Владыка Прибыслав быстро на помощь придет.
        Вышата зашел в другую комнату, где в просторной клетке сидел задумчивый голубь, который меланхолично клевал просо. Вышате сказали, что голуби всегда в свое гнездо возвращаются, и в день по двести миль легко пролететь могут. Это какое-то колдовство, не иначе, думал жупан, привязывая к птичьей лапке крошечный футляр с письмом. Ну, и пусть колдовство! Им теперь только на колдовство надеяться нужно, уж больно силы не равны.
        В следующие дни в городе шла деловитая суета. Поскакали во все стороны гонцы, открывались настежь ворота амбаров, а товары, вытащенные оттуда, грузились на лодки. Соседи саксы, довольные до ужаса, повезли из города соль и железо, которое Вышата сбросил вполцены. Что не смогли увезти и продать, закопали на островах. Что не смогли закопать, приготовились жечь. Франки, ворвавшиеся в Гамбург, не получат ничего. Из города потянулись женщины и дети, потому что понимали, что не выстоять княжеской полусотне против двадцати сотен кельнских франков. В соседних деревнях наняли за ту же соль еще полсотни парней-германцев, и это было все. Сотня воинов на весь острог, ведь свои мужики повезли товар. Им еще не одну неделю ворочать веслом и тянуть бечеву там, где течение слишком быстрое.
        К исходу седьмого дня, когда из добра в городе осталось только зерно и бочки с проклятущей селедкой, со сторожевой башни раздался протяжный крик часового:
        - Фра-а-а-нки! Фра-а-а-нки идут! Затворяй ворота, служивые!

* * *
        Город обложили намертво, плотно перекрыв ворота и доступ к реке. Франки рассчитывали взять Гамбург с наскока, но увиденное неприятно их удивило. Город был готов к обороне, на стенах стояли княжеские воины в коротких кольчугах и шеломах, и никаких признаков бестолковой суеты и паники, обычных в таких случаях, заметно не было. Деревянный острог с четырьмя башнями был невесть каким укреплением, но и такие франки брали либо осадой, либо лихим штурмом, когда их особенно не ждали. Одинокий всадник с зеленой веткой в руке поскакал к воротам.
        - Эй, я граф Вульферт. Кто тут главный? Давайте его на разговор!
        - Ну, я здесь старший! - крикнул со стены Вышата. - Чего приперлись?
        - Ворота открывай! - потребовал парламентер. - Король Дагоберт этот город под свою руку забирает. А ты со своими людьми можешь катиться отсюда.
        - Это город князя Самослава! - крикнул Вышата. - И хрен мы тебе его сдадим. Катись-ка ты отсюда сам!
        - Это земли саксов! - крикнул граф. - А саксы служат королю Дагоберту. Значит, это его земля и его город. Отпирай ворота!
        - А то что? - на всякий случай поинтересовался Вышата.
        - Да город возьмем и перебьем вас всех, как цыплят!
        - А ты, небось, и добычу хочешь домой привезти? Да? - сочувственно спросил Вышата. - Только тут нет ничего. Все вывезли до последнего гвоздя!
        - Врешь! - не выдержал граф.
        - Перуном и Сварогом клянусь! - крикнул Вышата. - Можешь зайти и сам посмотреть. Тебя не тронет никто, слово даю! У меня гонец из Кельна три недели, как прискакал. Уже устали вас ждать. Город пустой, тут только воины и немного жратвы. Гонцы уже давно за подмогой пошли. Простоите тут напрасно, и половину воинов тут оставите. Жди, франк! Конница из Моравии подойдет, мокрого места от вас не оставит.
        - Как город пустой? - растерянно пробурчал себе под нос граф. Плевать он хотел на конницу. Если не будет добычи, воины будут очень недовольны. Их ведь вели в поход на самый богатый город в этих местах, и наобещали с три короба.
        - Открывайте ворота, венды! - заорал франк, подумав недолго. - У нас приказ короля Дагоберта!
        К Вышате подошел полусотник и шепнул.
        - В лесу птицы взлетели, жупан. Он тебе зубы заговаривает. Как стемнеет, франки на приступ пойдут.
        - Лучников туда поставь, да так, чтоб не увидели, - едва разжимая губы, ответил Вышата. - Да чего я тебя учу, Жила. Теперь ты командуешь. Я только в мирное время жупан, сам знаешь.
        - Лучники уже там, - кивнул полусотник. - Ждем.
        Три дня спустя. Гамбург
        Не дождаться нам подмоги, с тоской думал Вышата, вглядываясь с крепостной стены вдаль. Не успеют. Франки не стали садиться в осаду, как делали обычно. Какая осада, если холода вот-вот придут? Приступ был сегодня, прямо перед рассветом. Их пока просто прощупывали. Франкам уже удалось было закрепиться на стене, где стояли саксы. Два десятка германцев полегло там, и своих воев десяток. Едва сбросили их со стены. Спасло защитников только то, что ворота изнутри заложили мешками с землей, и франки через эту преграду пробиться не смогли. Сами же ворота были выбиты топорами в первые часы боя, и теперь обломки створок сиротливо висели на одной петле, поскрипывая на ветру. Следующий штурм станет последним, это понимали тут все. Солнце сядет через час, и следующего восхода тут никому уже не увидеть.
        - Попрощаемся, старшой? - Жила незаметно подошел сзади и стал рядом. - Сегодня все отойдем к богам. Вон, большие щиты сколачивают и хворост из леса тащат. Сожгут кусок стены, как пить дать, сожгут. А потом зайдут в город и перебьют нас, как цыплят. Как тот франк обещал.
        - Уходить надо, - ответил после раздумья Вышата. - Нет чести в том, чтобы погибнуть без толку. Город сожжем и уйдем на острова. Там одни камыши, они нас там ни в жисть не найдут. Да и искать не станут.
        - Да как же мы уйдем? - непонимающе посмотрел на него Жила. - Не выпустят нас отсюда. Между рекой и стеной сильная застава стоит.
        - Да есть кое-какая мыслишка, - нехотя ответил Вышата. Он и, правда, больше ничего придумать не смог, а эту совершенно дикую идею Вышата обдумывал уже несколько часов, как только понял, что очень скоро им всем настанет конец. - Ты камнемет собрал?
        - Собрал, - кивнул Жила. - И камнемет собрал, и хворост везде разложил, как ты сказал. Да только не камнемет это, боярин, а дерьма кусок. Три палки и веревка. Камень на пару фунтов бросит, не больше.
        - И такой сойдет! - равнодушно махнул рукой Вышата, доставая из кармана увесистый кошель. - По моей команде в лагерь франков бросай.
        - Это то, что я думаю? - Жила взвесил кошель в руке. - Убей меня гром! Сколько здесь? - но ответа он так и не дождался.
        - Эй, вы! - заорал Вышата со стены. - Слушайте все! Вы, голодранцы из Кельна! Я сейчас со стены деньги бросать буду!
        - Чего? - заорали из лагеря, который расположился в двух сотнях шагов. - Ты чего орешь? Мы не слышим! Ори громче!
        - А, демоны! - сплюнул Вышата. - Жила, бросай!
        Пригоршня серебряных рублей в кошеле шлепнулась перед группой воинов. Ткань кошеля порвалась от удара, а серебро со звоном раскатилось по пыльной земле сверкающими кружками.
        - Мать твою! - раскрыли рты франки. - Это же словенские рубли! Три рубля - целая корова! Мое!
        Те, кто стоял рядом, бросился на землю, чтобы подобрать неслыханное богатство, которое валялось в пыли под ногами.
        - Мое! - рослый франк впечатал кулак в лицо товарища, стоявшего рядом. - Отдай! Я первый увидел! Значит, мой это рубль!
        Закипели драки, но уже через пару минут все монеты были собраны, а франки, передавая друг другу неслыханную новость, потянулись к воротам, прикрываясь на всякий случай щитами.
        - Что тут происходит? - герцог Адоварий, могучий красномордый детина в кольчуге растолкал толпу воинов, потных и грязных от поисков монет на земле.
        - Этот венд серебро бросает, - похвастались воины. - Новгородские рубли. Мы их хорошо знаем, доброе серебро.
        - Зачем он его бросает? - с тупым недоумением посмотрел на Вышату герцог. - Ты спятил, венд? Ты зачем серебро бросаешь?
        - Я бросаю серебро, потому что у меня его много, и я хочу, чтобы оно досталось воинам, а не тебе, свиная морда, - хладнокровно ответил Вышата.
        - Взять его! - рявкнул герцог. - Сейчас мы ему пятки подпалим, и он нам сам его отдаст. Лестницы несите!
        - Не отдам! - помотал головой Вышата. - Мои парни камнемет собрали. До реки сотня шагов, все серебро туда полетит. Целый сундук. Это мое добро, а не ваша добыча. Я хочу его на закате воинам раздать. По монете в руки. Я в своем праве!
        - Я тебя, сука, на куски порежу! Взять его! - заорал Адоварий, но никто не пошевелился. Напротив, толпа воинов все увеличивалась, и она начала недовольно ворчать. Страшное это было ворчание. Так всегда происходит, когда у командира появляется реальный шанс получить удар ножом в спину.
        - Пусть раздает! - заорал кто-то в толпе. - Если он свое серебро в реке утопит, я тут тоже кое-кого утоплю. Только сначала брюхо ему вскрою!
        - Пусть венд раздает серебро! - свирепо посмотрели на герцога воины, оттирая в сторону его дружинников, которые начали хвататься за мечи. - Он обещал серебро нам. Венд правильно говорит! Это его серебро, а не короля. Мы еще город не взяли, значит, это не добыча. Мы его с тобой делить не будем.
        - Эй, венд! - орали франки. - Обещал серебро, так давай!
        - А если не отдашь, словенская собака, - угрожающе орали Вышате другие, - лучше бы тебе на свет не родиться! Так и знай! Город возьмем, и собственными кишками тебя удавим!
        - Собирайте всех! - заорал Вышата. - Клянусь Перуном, Сварогом и Велесом, скотьим богом, я сейчас деньги раздавать буду. У меня серебра много! Всем хватит. Ждите! Сейчас сундук принесу!
        Вышата сошел со стены на подгибающихся ногах. Его план был безумным в своей наглости, но совершенно беспроигрышным для того, кто знает человеческую суть. Жадность - вот суть человека, именно на это был весь расчет. И Вышата пошел выкапывать заветный ларец у себя в подклете, где долгие годы любовно собирал свое богатство.
        - Правильно князь тогда сказал: В гробу карманов нет! - криво усмехнулся он, вспоминая, как изворачивался, обманывал и обвешивал всех подряд, чтобы собрать эти деньги. Он ведь совсем недавно понял, что князь имел в виду, когда впервые увидел и гроб и карман. Тут такого раньше не было. Вышата вдруг понял, что он не сможет вытащить сундук в одиночку. Уж слишком он был тяжел. Пришлось позвать несколько воинов, и они подтащили сундук к стене.
        - Наверх поднимайте, - сказал вдруг Вышата. - Как только все франки у ворот соберутся, ждите моей команды.
        - А чего в этом сундуке? - непонимающе посмотрел Жила. - Почему это они собраться у ворот должны? А как же дозоры? Ах, ты ж! - внезапно дошло до него. - Неужто полный сундук серебра? Убей меня гром! А ты, боярин, не мелочишься!
        - Все будут тут, до единого человека! - уверил его Вышата, любовно поглаживая ложе арбалета, купленного по случаю в Новгороде. - Тащи на стену и не сомневайся. Серебро превращает людей в скот, и сегодня мы в этом еще раз убедимся.
        Вышата снова поднялся на стену, где встал, плавясь под жадными взглядами воинов. Тут были все, даже те, кто должен был нести караул и охранять выход из города к реке. И не было силы, которая удержала бы воинов на посту, пока их товарищи будут получать серебро от безумного венда, который поклялся своими богами, что раздаст его до заката.
        - Ты! - крикнул Вышата, ткнув в ближнего к нему воина. - Лови! Даю по рублю в руки! Кто получил, тот уходит! Дай другому его серебро забрать!
        Воин внизу ловко поймал монету, и сунул ее в кошель, висящий на шее. Что характерно, он даже не подумал уйти и снова замер в ожидании. Ничего другого Вышата и не ждал.
        - Ты! - Вышата снова бросил монету, и ее снова поймал кто-то.
        - Ты!
        - Ты!
        - Ты уже взял! - раздался возмущенный вопль. - Отдай! Мое! Венд на меня показывал!
        - Да пошел ты! Он мне ее бросил!
        Завязалась драка, а Вышата начал бросать рубли все быстрее и быстрее, и все дальше от стены. Толпа качнулась вперед. Ведь те, кто стоял спереди, не хотели уступать свое место. А те, кто встал сзади, тоже хотели получить свою долю. Вышата, увидев, что начало твориться внизу, захохотал, и бросил в толпу горсть мелкого серебра. У него сундуке порядочно лежало и полтинников, и четвертаков, и даже гривенников. Завязались драки, кого-то сбили с ног и начали топтать, кто-то вопил от боли, а кое-где пролилась кровь. Франки взялись за ножи. Вышата поставил руки рупором и заорал.
        - Всем не хватит! Осталось мало! Подходи ближе! Кто успеет получить, тот и успеет! Я не виноват, что тут самые умные уже по десять рублей получили!
        Толпа заревела и полезла к воротам, сбивая с ног своих же товарищей. Они лезли туда, куда летели горсти серебра, которое тускло мерцало в последних лучах заходящего солнца. Тех, кто стоял ближе всех, людской прилив ударил о стены. Отчетливо, страшно захрустели кости, и из-под стены раздался жуткий, утробный вой задавленных людей.
        - Жила! - крикнул Вышата. - Я почти пустой. Лучников на стену! Зажигайте город!
        - Слушаюсь, боярин! - сказал ошалевший Жила, который стоял рядом и наблюдал, как сотни обезумевших людей топчут друг друга.
        Со стен полетели стрелы прямо в людское море, которое бесновалось внизу. Солнце уже село, а потому франки поняли далеко не сразу, что тут происходит. Они обезумели, ползая по земле, там, где в пыли валялись блестящие серебряные кружки. Они пытались искать серебро даже в темноте, на ощупь. Многие так и умирали со стрелой в спине, не дотянувшись до заветного четвертака самую малость.
        - Красиво деньги потрачены! - усмехнулся жупан. - Будет, что в старости вспомнить. Если я доживу до нее, до старости этой…
        Вышата со вкусом разрядил арбалет в могучую красномордую фигуру, которая металась в толпе, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Стрела не пробила добрый доспех, но герцог ушел от стен подальше, баюкая раненую руку.
        - И ведь почти не жалко! Ну, да ладно, еще заработаем. Жила! - скомандовал Вышата. - Веревки на южной стене готовы? Уходим на острова! Франкам тут еще долго не до нас будет.
        Глава 18
        На следующий день. Новгород
        - Как не вовремя! - князь читал донесение из Гамбурга, хмуря лоб.
        - Думаю я, два эскадрона кирасир надо туда послать, - сказал Деметрий, который мучительно размышлял, как им выкрутиться из этой ситуации. Франки никогда не ходили в походы под зиму, это было что-то новое. - У нас в столице больше и нет никого.
        - Плохая идея, - отрезал князь. - Вчерашних мальчишек хочешь в лоб на франков пустить? Мы их для чего столько лет готовили? Чтобы похоронить в первом же бою?
        - В лоб пускать не будем, только луки и стрелы, - пояснил свою мысль Деметрий. - У нас новой конницы всего три сотни, княже. Бить с коня из лука они обучены. То, что надо против пехоты.
        - Сам поведу, - нахмурился князь. - Ну, сучьи дети, я им устрою! Арату послали весть?
        - Послали, государь, - кивнул Деметрий. - Но он две недели войско собирать будет и еще две недели туда вести. Нет у нас столько времени.
        - Значит, берем два эскадрона, - кивнул князь, - и мою полусотню охраны. Они все на добрых конях, а доспех на вьючных лошадках повезем. Выходим через три дня. Ты здесь остаешься за главного! Начинай пехоту к столице стягивать. Как бы и тут не ударили.
        - Слушаюсь, государь! - склонил голову Деметрий. - Припасы у нас есть. Аварский сыр, сушеное мясо и сухари на складах. К выходу все будет готово.
        - Сыр! - содрогнулся Самослав. Походная снедь степняков меньше всего на свете напоминала молочный продукт, а больше всего - камень, который зачем-то заставляют жрать воина в походе. Но, надо отдать должное кочевникам, сыр был крайне питателен, занимал мало места и почти не портился. Почти как камень, на который он походил и вкусом, и своей твердостью. Люди, которые все время проводили в седле, лучше всех знали, чем именно в этом самом седле надо питаться. Сыром!
        - Я пойду, княже, - отпросился Деметрий. - Мне поход готовить нужно. Времени в обрез.
        - Иди, - рассеянно кивнул Самослав и глубоко задумался, обхватив голову руками.
        Он готовился к будущей войне, но, как и любая война, она пойдет совсем не так, как задумывали те, кто ее начинает. Так всегда было и так всегда будет. Десятки сигналов с разных сторон говорят о том, что против него собираются чудовищные силы, но только первый удар будет нанесен совсем не там, где его ждут. И пока он не знает, где. Не совершает ли он ошибку, ведя в поход небольшой отряд? Не исключено. Но, с другой стороны, первые выпуски Сиротской Сотни, которые пошли в кавалерию, должны получить боевое крещение вместе с ним. Так тут были устроены головы у людей, и ничего нельзя было с этим поделать. Вождь - это священный символ. Пусть трехлетний мальчишка, но он должен быть вместе с войском, как живой талисман. Язычество, черт бы его подрал!
        Уже были разработаны эвакуационные планы. Множество семей на время войны уедет в лесные веси, где вовсю копают новые землянки, и в моравский городок Вена, которую уже никто не называл Виндобоной из-за опасения сломать язык. Туда поедут запасы товаров, там развернут кузни и мастерские, работающие на армию. Глупость он сделал, позволив всю свою промышленность разместить в Новгороде, почти на самой границе. Он рассчитывал на то, что Бавария станет его щитом, закрывающим словенское государство от франков, но и это оказалось ошибкой. Бавария слишком слаба, чтобы в одиночку противостоять самой мощной силе Запада. Эта война изменит многое - Вена и Братислава, вот два центра, где вдалеке от границ будет сосредоточено все производство. Потом, лет через пять-десять он построит несколько городов в Силезии, невероятно богатой на полезные ископаемые. А Новгород так и останется мощнейшей пограничной крепостью, торговым городом и финансовым центром страны.
        Самослав встал и пошел в спальню. Он хотел было поехать к Марии, роман с которой развивался со скоростью тропического урагана. Но нет! Надо отдохнуть, ведь следующие недели он проведет в седле. Отдохнуть у него так и не получилось. Дверь отворилась без стука, а Людмила решительно вошла в спальню, сбросила одежду и нырнула в постель, прижавшись к нему налитой грудью.
        - Имею право! - быстро сказала она, закрыв его рот своей рукой. - Я мужняя жена. Нет такого закона, чтобы ни в чем не повинную женщину без ласки оставлять. Сказал, что любишь, так люби!
        - Ты же уехать от меня собиралась? - промычал полузадушенный князь.
        - Так это еще когда будет, - совершенно логично возразила Людмила. - И будет ли еще, непонятно… Что же мне, столько лет без ласки жить? Обними покрепче! Я соскучилась.
        Как же все сложно, отстраненно думал Самослав, отвечая на ее жадный поцелуй. Сколько жен было у ТОГО Само? Двенадцать? Точно, двенадцать! Ему из каждого племени по жене пришлось взять. И они все родили ему детей, аж тридцать семь душ! Да как же он со всеми ними уживался, бедолага? Или это я сам чего-то не понимаю?
        Три недели спустя. Начало ноября 630. Гамбург
        Черные головешки на месте бойкого городка поначалу привели князя в тихое бешенство. Он не успел, как не успел и ярл Эйнар, который привел сюда свои корабли, когда все уже было кончено. Даны уже отплыли назад, а Самослав, сидя на чурбаке, слушал немудреный рассказ Вышаты и полусотника Жилы, который прятал от государя глаза. Он же бежал с поля боя, как последний трус, и теперь ждал кары. Но никакого наказания не последовало. Напротив, князь хохотал до слез, держась за бока.
        - Сколько, говоришь, ты денег со стены сбросил? - всхлипывая, спросил он.
        - Да все, что было, государь, - обреченно махнул рукой Вышата, который понимал, что шила в мешке не утаить, а значит, рано или поздно эта дикая история до князя дойдет. - Все, что скопил из жалования…
        - Два воина, говоришь, едва на стену сундук с серебром затащили, - Самослав задумался и считал, беззвучно шевеля губами. - Это от полутора до двух тысяч рублей. Точно я тебе, Вышата, такое жалование плачу?
        - А! - Вышата снова махнул рукой, и не на шутку закручинился. Он уже понял, что попался. - Там было чуть больше, чем мое жалование, государь. Ну, там подсуетишься, тут копеечку собьешь… Сам понимаешь… Денежки, они рост любят.
        - Да-да, - задумался князь, вспоминая бессмертную истину Маркса. - Капитал есть самовозрастающая стоимость. И она, мать ее так, должна все время самовозрастать. Потому что, если она не возрастает, то начинает убывать. Да что же мне делать со всеми ними? Ведь остальные ничуть не лучше. И хочется же этому прохиндею морду набить, а как бы не за что. Людей спас, товары спас и врагов без счета поубивал. Придется быть реалистом.
        - Сколько, говорите, франки потеряли? - спросил он.
        - Две сотни точно, государь, - ответил Жила. - Это с теми, кто при штурме погиб. Мы из них и половины не убили, они больше потоптали друг друга. Раненых теперь много у них. Франки тут недолго стояли. Поползали еще по земле на следующий день, пособирали оставшееся серебро, а потом схоронили своих, и ушли домой, но уже другим путем. Там, где не грабили еще.
        - Тогда по коням, - с кряхтением встал князь, выпрямляя жалобно хрустнувшую поясницу. Две недели в седле дались ему непросто. - Будем догонять. А ты, Вышата, перебирайся на острова. Копайте землянки и ямы для зерна. Те лодки, что ты в Прагу услал, назад с припасом придут. Город на старом месте отстраивать не будем. Может быть потом, когда тут немного поспокойнее станет.
        Понять, где прошли франки, оказалось проще простого. Разоренные деревни, убитые мужчины и плачущие женщины. И нигде ни овцы, ни коровы, ни курицы… Армия в походе кормит себя сама. Таков был закон того времени. Да и не только того… Как частенько и бывало, франки добирали по дороге то, что не добрали в Гамбурге. А поскольку грабеж - занятие упоительное, то уйти за Рейн они не успели, и оказались прижаты к реке конницей словен. Три сотни безусых мальчишек в чудном доспехе страха у закаленных воинов не вызвали. Подумаешь! Франки уже давно забыли тот урок, что получил король Сигиберт I, отважный воин, сидевший в плену у авар, пока его жена Брунгильда собирала по всей стране золото для выкупа. Всадники великих каганов доходили до Тюрингии и Баварии, но это было так давно, что на поле не было ни одного воина, который бился бы с легкой степной кавалерией.
        - Ничего не выдумываем! - командиры эскадронов и взводов стояли перед князем, ожидая приказа. - Отрабатываем стандартную схему. Вы ее на выпускных экзаменах сдавали. Конная карусель и притворное отступление. Под дротики и топоры не подставляться. Кого ранят - месяц без жалования. Кто потеряет коня - пойдет домой пешком. Если кого убьют, будет месяц на кухне репу чистить.
        Воины коротко гыгыкнули, по достоинству оценив незатасканную в этой реальности шутку, и пошли готовиться к битве. В рядах конницы послышались оживленные матюки, там шел последний инструктаж перед боем.
        Франки уже построились и теперь насмешливо тыкали пальцами в жидкую цепочку всадников, не имевших даже усов. Им, холившим свои бороды, было смешно видеть воинов с гладким, как у девок лицом. Сотня тяжелой кавалерии франков, собранная из австразийской знати, сорвалась вперед, а за ней двинулся и строй пехоты. Расчет Адовария был прост. Они свяжут боем этих наглецов, а потом подойдет пешее войско и забросает их ангонами и топорами-францисками.
        - Бей! - скомандовал князь, и в наступающую конницу полетели стрелы.
        Завизжали раненые кони, они артачились, отказываясь идти вперед. Таких пока было немного, не больше десятка, а остальная кавалерия франков железной волной неслась вперед, поднимая для удара копья над головой. Воинам в кольчугах и шлемах стрелы были не страшны. Они лишь бессильно скользили по железным кольцам кольчужного доспеха. Словенская конница дрогнула и побежала, словно отступая перед вражеским напором. Мальчишки, ударив пятками коней, поскакали прочь. Теперь они стреляли на полном скаку, повернувшись назад. Так, как их учили это делать многоопытные наставники - обры, прошедшие десятки сражений. Они оторвались от пехоты на милю, неспешной рысью держа дистанцию с более тяжелыми всадниками. А конница франков, которая уже почувствовала победу, растянулась на две сотни шагов и попала, как это обычно и бывает, под фланговый удар тяжелой полусотни во главе с князем, воины которой длинными копьями вышибли из седел многих из них. Закипела схватка. Закованные в железо всадники бились почти на равных, но легкая конница, окружившая их, расстреливала франков в упор, не давая создать даже подобие строя.
Не прошло и четверти часа, как германцы дрогнули и попытались уйти назад. Туда, где запыхавшаяся пехота снова становилась в линию, укрывшуюся стеной щитов. Воины Адовария еще не понимали, что происходит.
        Раздался сигнал рога, и эскадроны потекли изрыгающей тучу стрел лентой мимо строя франков. Конницы у тех почти не осталось, вся она лежала там, дальше, пронзенная непривычно длинными копьями и изрубленная мечами и саблями. Осиротевшие кони метались по полю, жалобно плача от боли. Множество их было ранено. Франки попытались пойти вперед, укрывшись щитами, но у них ничего не вышло. Десятки стрел пробрались в узкие щели, находя свою жертву острым коварным жалом. Листовидный наконечник шириной в два пальца ранил не хуже иного ножа, оставляя страшные раны. Конная волна лениво текла мимо пехотного строя, который стоял, укрывшись от летящей в него смерти, и только скрежетал зубами. То и дело кто-нибудь из франков не выдерживал и открывался, метнув дротик. Участь таких храбрецов была незавидна. Одна, две, а то и три стрелы били их в грудь, заставляя остальных прятаться, поминая всех демонов. То тут, то там раздавался стон. Стрелы, пущенные умелой рукой, то и дело находили свою дорогу между щитами, и жадно впивались в людские тела. Всадники зачастую целили именно в незащищенные ноги, заставляя франков
сбиться в кучу еще плотнее, чтобы укрыться деревом со всех сторон.
        Жуткая степная карусель была привычна воинам, которых последние годы учили такому бою изо дня в день. Да и мальчишек из разгромленных аварских родов, выросших на коне, тут тоже было немало. Лошадки шли неспешно, круг за кругом. Так они могли делать часами. Только вот люди не могли часами стоять под летящими стрелами. Они теряют боевой дух, когда видят своих гибнущих товарищей, и не имеют возможности наступать. Войско франков начало пятиться назад, оставляя убитых на жухлой осенней траве. Воины, забросившие щиты на спину, поднимали и тащили за собой раненых, и именно в эти прорехи летели новые стрелы, еще добавляя тел на земле. Франки, спаянные железной дисциплиной, отступали, не теряя строя, а князь, глядя на это, размышлял. Добивать или нет? У него не было больше копий. Почти все они были сломаны в первой сшибке, а пустить молодняк на плотный пехотный строй значит потерять половину из них. Ведь франков было существенно больше, и запас дротиков у них все еще был цел. Князь сплюнул. К черту такие победы! Они будут бить франков стрелами и сулицами, пока не загонят их в заросли леса, что раскинулся
совсем рядом. Там эта битва и закончится. Франки уйдут, потеряв убитыми треть войска и ранеными еще столько же. Ну и пусть! Молодые воины попробовали крови, не потеряв почти никого, они получат богатую добычу, обшарив тела убитых, а франки уже наказаны за свой набег. Они сожгли Гамбург, но теперь подумают трижды, когда снова захотят прийти туда. Вроде бы все идет, как надо, и только одна мысль не давала покоя Самославу. Почему соседи-бодричи, селения которых располагались ближе всех, так и не подошли на помощь осажденному городу?
        Две недели спустя. Бывшие земли дулебов. Жупанство Моимира
        Конное войско прошло насквозь земли саксов и сербов без особенных проблем. Саксы на словен напасть боялись, а сербам этого и делать было незачем. Владыка Дерван, добрый сосед и партнер по торговле, прикормленный дешевой солью, был другом новгородского князя. Уставшее войско пришло в собственные земли, туда, где пограничной землей правил жупан Моимир. Здесь они отдохнут пару дней перед тем, как сделать последние переходы до Новгорода.
        - Государь! - почтительно поклонился один из первых людей, надевших боярскую шапку. - Будь моим гостем. Это честь для моего дома!
        - Моимир! - улыбнулся князь. - Старый друг! Как жена, как дети, как внуки?
        - Невесты уже подрастают, - улыбнулся в ответ Моимир. - По весне буду свадьбу у старшей внучки играть. За хорошего человека сговорили.
        - Ты прости, я без подарков, - повинился князь. - Из похода.
        - На кого ходил, государь? - не на шутку заинтересовался жупан. - Мы тут и не знаем ничего. Все в своих заботах. К зиме готовимся.
        - Франков немного потрепали, - ответил князь. - У самого Рейна догнали их войско, в землях саксов-вестфалов. Побили мы их.
        - Франков? - выпучил глаза жупан. - Побили? С этими мальчишками? Это же силища какая! Их еще никто в этих землях не бил. Их же как песка на берегу…
        - Ну, а мы вот побили, - усмехнулся Самослав. - Принимай людей на постой, Моимир. Устали все, почитай, шестую неделю в седле.
        - Все устроим в лучшем виде, государь! - засуетился жупан. - Мальчишек по ближним весям разошлем, а твоих воинов у меня в усадьбе разместим. Всех накормим, напоим, и спать уложим. А тебе, княже, я баньку велю истопить.
        - Вели, - обрадованно кивнул Самослав. И впрямь, баня, это именно то, что сейчас было ему нужно.
        Усадьба жупана понемногу превращалась в небольшой городок, обрастая собственным посадом, что тесно жался к земляным валам. Старая знать, из тех, кто поумнее и поразворотливей, обогащалась неслыханными темпами. Круглое городище, диаметром в пару сотен шагов, вмещало и дом хозяина, и дома трех его жен, и огромные амбары, набитые припасами. Были тут и конюшни, и кузня, и даже небольшая мануфактурка, где полонянки из ляшских племен чесали шерсть и пряли, готовя на продажу мотки нитей. Самослав слышал, что жупан и на собственное ткацкое производство целится, но пока что не было его тут. Зато столько бортей, сколько было у бывшего владыки дулебов, не было больше ни у кого, даже у самого князя. Караванами шел его мед в Константинополь, вытесняя своей дешевизной мед из северной Африки, куда более привычный столичным жителям.
        - Все твоей милостью, государь! - широко повел рукой Моимир, гордящийся своим достатком просто неимоверно. - Все по твоему слову делается! И ведь не скажешь, что десять лет назад в землянках жили, и тухлую рыбу ели. Как будто и не взаправду было это. Прошу к столу! Отужинай с нами, окажи честь.
        Самослав коротко кивнул и пошел в горницу, где собралось большое жупаново семейство. Он не мог отказать одному из вернейших своих людей. Это было бы смертельной обидой. Надежды выспаться растаяли, как дым. Стол ломился от угощения, а значит, все затянется далеко за полночь.
        Глава 19
        В то же время. Ноябрь 630. Новгород
        Людмила приехала домой в расстроенных чувствах. Она сегодня снова молилась на капище, и уже в который раз волхв Радомир предупредил ее о несчастьях, что вот-вот ее постигнут. Первый снег! Он ляжет на землю совсем скоро! Уже каменеет грязь на дорогах, лужицы покрываются тонким ледком, а в воздухе кружит первый белый пух, который пока еще тает под дневным солнцем. Слова мудрого старца крепко запали ей в душу, и теперь страх и сомнение боролись в ней. А вдруг он ошибается? Вдруг!.. Нет! Не может ошибаться тот, кто отмечен силой самого великого бога Прове. Она ведь своими собственными глазами видела, как прозрел какой-то несчастный, которого привели к нему родственники. Чудо! Он явил истинное чудо! Людмила взяла в руки шитье, ее иногда успокаивала тонкая работа, которая забирала на себя все внимание.
        - Княгиня! - к ней в покои вбежала Уда, бойкая старушка-приживалка, приютить которую попросил сам старец. Князя в городе не было, не было и Бранко, начальника его охраны, который ушел с ним вместе в поход. А взводный, оставшийся за старшего, перечить самой княгине не посмел и старуху поселили в каморке у кухни. Вот так за месяц с небольшим, что князя не было, она и стала ближайшей наперсницей Людмилы, собирая все сплетни в городе и пересказывая их ей каждый день. Княгиня, которая в дни отлучек мужа изнывала от тоски, теперь словно в другой мир окунулась и с жадным любопытством слушала тот нескончаемый поток новостей, который лился из ее не закрывающегося рта. Раньше она жила, словно в золотой клетке. Бранко и близко не подпустил бы посторонних к княжьим покоям.
        - Княгиня! - глаза приживалки были выпучены, впрочем, как и всегда, когда она тащила в дом какую-нибудь очередную небылицу. - Там такое! Там такое!
        - Что? Что случилось? - жадно спросила Людмила, которая и рада была отвлечься от гнетущих мыслей.
        - Теленок с двумя головами родился в ляшских землях!
        - Неужто с двумя! - всплеснула руками изумленная княгиня.
        - Люди так говорят, - уверенно кивнула Уда.
        - Страсть какая! - неприятно поразилась Людмила. - А к чему бы это? Что ведуньи об этом говорят?
        - Так к несчастьям это великим, - со знанием дела ответила приживалка. - Знамо дело, двухголовые телята абы почему не рождаются.
        - А еще чего говорят? - нахмурилась Людмила. Настроение и так было скверным, так еще и теленок этот проклятый. Верно старец сказал, быть великой беде.
        - Говорят, бургундская королева замуж собралась, - вывалила на нее следующую сплетню Уда.
        - За кого это? - похолодела Людмила, которая уже и сама знала ответ на свой вопрос. И она не ошиблась.
        - Да за князя нашего, - выпалила старушка. - За кого же еще? Она его околдовала, говорят. Ты же куда красивее, чем она. Ты ж как чистое золото, а она как зола печная. Значит, околдовала она его. Люди так говорят! Сильное зелье, видать, подлила ему! Все бабы в городе судачат, хотят секрет того зелья вызнать.
        - Он владыка, - с каменным лицом ответила княгиня, не замечая, как игла глубоко вошла ей в палец. - Он волен хоть сто жен за себя взять.
        - Что ты, княгинюшка! Что ты! - замахала руками приживалка. - Какие сто жен? Мария та христианка. Она говорит, что второй женой ни за что не пойдет, потому как не по-божески это. И владыка Григорий венчать не будет. Как только замуж за нашего князя выйдет, так непременно старуху с детьми… тебя, то есть… в дальний угол сошлет. Чтобы ты не мешала ей с князем миловаться.
        - Ты сама это слышала? - почернела Людмила.
        - Слышала! Всеми богами тебе клянусь! - преданно смотрела ей в глаза Уда. - Да она же сама на всех углах своим бабским счастьем похваляется. Хоть кого спроси! Эх, где бы то зелье достать! Озолотиться ведь можно…
        - Уходи! - глухим голосом сказала Людмила. - Сейчас же уходи.
        Уда споро выкатилась из комнаты, а Людмила упала на подушку и горько зарыдала. За что? За что ей все это?
        Три дня спустя, когда муж вернулся домой, ее худшие подозрения подтвердились. Он не остался ночевать и ускакал куда-то. Сказал, что за время похода накопилось много дел. Куда он мог поехать? Ну, конечно же, к НЕЙ! Куда же еще он мог поскакать на ночь глядя! И этого Людмила, сходившая с ума от горя, ревности и обиды, уже вынести не смогла. Она снова лежала одна, в холодной постели, и не могла сомкнуть глаз. Какой может быть сон, когда ее жизнь рушится на глазах? Наутро она приказала подать карету и поехала туда, где жил волхв Радомир. Она будет молить его о помощи. Она больше не вынесет этой муки. Если кто-то сильным колдовством забрал у нее мужа, значит, только мудрый старец сможет помочь ей. Ведь он знал, что все именно так и будет.
        Карета княгини остановилась перед неприметным домиком в двух милях от города. Волхв жил один, на отшибе, не стремясь к другим людям. Его изба еще пахла свежим деревом, Радомир пришел в Новгород с год назад. Небольшая собачонка облаяла кавалькаду, но княгиню признала. Та была здесь уже не раз. Людмила вышла из кареты, коротким взмахом руки остановила охрану и решительно подняла руку, чтобы постучать. Но постучать она не успела, низкая дверь открылась тут же.
        - Я ждал тебя, - просто ответил старец. - Заходи, княгиня!
        - Ты ждал? - удивленно раскрыла рот Людмила. - Ты знал, что я приеду?
        - Знал, конечно. Этому суждено было случиться, - ответил волхв.
        Княгиня оглянулась по сторонам. Вокруг все как всегда. Небольшая печь, крошечное оконце, затянутое пузырем и пучки трав, развешанные под потолком. А еще клетка с филином, который смотрел на нее жутким немигающим взглядом. Эта птица иногда ухала, вызывая у нее панический ужас. Колдун, как есть могучий колдун! Она не ошиблась, когда пришла к нему.
        - Беда все же настигла тебя? - сурово спросил старец. - Богиня наказала тебя за скудные жертвы. Но теперь уже поздно, княгиня. Кара ее будет сурова. Она заберет твоего мужа и отдаст другой. А твои сыновья сгинут в походах, не оставив потомства. Ее первенец станет князем, не твой.
        - Помоги! - Людмила жадно смотрела на него воспаленными глазами, но волхв не отвечал, и лишь поглаживал густую окладистую бороду. Он смотрел на нее молча, словно ожидая чего-то.
        - Помоги! - Людмила рухнула на колени, заливаясь слезами. - Помоги! Я все сделаю, что скажешь!
        - Что же, - задумчиво сказал Радомир. - Твое раскаяние искренне. Боги услышали тебя, княгиня. Я помогу тебе.
        - Как? Когда? - жадно спросила она.
        - Боги сами скажут мне, - пожал плечами колдун. - Случится нечто, что поможет твоему несчастью. То, что развеет злое колдовство. А вот что случится и когда, мне пока не ведомо. Знаю только, что скоро успокоится твое сердце.
        - Что я должна сделать? - с надеждой спросила Людмила.
        - Ждать и верить, - пронзительно посмотрел на нее старец. - И тогда все будет, как прежде. Он вернется к тебе, и твои дети будут жить так, как и подобает детям владыки. И когда придет срок, ты будешь качать на коленях своих внуков. Верь мне!
        - Я верю! - лицо княгини просветлело и она бросилась целовать руки волхва. - Я озолочу тебя, обещаю!
        - Иди! - повелительно махнул рукой старец. - И больше никогда не приходи сюда. Я буду молить богов, чтобы они помогли тебе. Ты все поймешь, когда настанет время. Это случится до того, как придет весна, это я тебе обещаю!
        Кортеж княгини тронулся в сторону Новгорода, а от избы старца в лес скользнула щуплая фигурка, которая весь разговор провела у окошка, не пропустив ни слова из того, что было сказано. Собачка, которая злобно облаивала всех незнакомцев, на этого человека не среагировала никак. Он еще ни разу не приходил сюда с пустыми руками.
        А в то самое время, когда Людмила мучилась душевными терзаниями, Самослав стоял на башне, которую построили на высоком холме, в семи милях от города. Еще не вся цепочка была готова, но первое испытание оптический телеграф пройдет именно сейчас. Это крайне простое устройство было давно известно здесь. И очень давно забыто. Римляне так передавали свои сообщения, и даже, поговаривали, что сам император Тиберий, который последние годы жизни не покидал острова Капри, управлял гигантской империей с его помощью.
        С полированными зеркалами в словенских землях пока было туго, но вот развести костер в большой жаровне и поставить самую простую систему жалюзи оказалось проще простого. Здесь не персидская граница и не Италия, где солнце позволит передать световой луч на десятки миль. Зашло за тучи дневное светило и все, не работает телеграф. Потому-то и решили совместить полезное с приятным. Оборонительные башни стали одновременно и башнями телеграфными, передавая сообщения ночами.
        Самослав уехал из дома в полнейшей растерянности. С его женой что-то происходит, а что, он и не поймет пока. Не разговаривает, отворачивается в сторону, а у самой глаза красные, видно, что плакала недавно. Ну, да ладно, он еще разберется с этим, пока недосуг. Наверное, об этом что-то знает Горан, который настойчиво рвется к нему на встречу. Дел у князя и, правда, за время отлучки накопилось предостаточно. Слава богам, хотя бы одно было завершено успешно. Оптический телеграф работал, и работал вполне неплохо.
        Декабрь 630. Новгород
        Тут было холодно, очень холодно. Холодно до того, что у Косты сопли в носу замерзали, повисая длинной острой сосулькой. И это было единственным, что Косте тут не нравилось. Хотя нет, было еще кое-что. Стража в этих землях была до того свирепой, что по сравнению с ней ленивые вороватые олухи, которые подчинялись эпарху Константинополя, вспоминались с ностальгической слезой, как что-то родное и близкое. Псы государевы, они и есть псы, им и положено быть свирепыми. Хотя, тут вора любой селянин невозбранно убить мог, без всякой стражи. Украл ты, положим, курицу, а тебя хозяин курицы догнал и копье тебе в спину всадил. Склавины все как один мастера короткими копьями кидаться. Им тут без копья никак нельзя, кабана в местных лесах водится превеликое множество. И ведь ничего убивцу за это не будет, потому как он почтенный хлебопашец, а этого подозрительного типа с чужой курицей подмышкой тут и не знает никто. Пойдет селянин и старосте своему доложит: вот, ваша милость, вора прибил. Он курицу мою чуть не украл. А староста важно головой покивает и скажет: ну и бросьте эту падаль в воду, пусть раки попируют.
И всё! И все забудут об этом глупом недоразумении тут же, потому как других дел много. Грустно становилось Косте при виде такой варварской дикости. Впрочем, паренек тут же вспоминал, что он тоже теперь в некотором роде пес государев, и впадал в ступор. Он все никак не мог привыкнуть, что теперь находится по эту сторону закона, а не по ту. И воровать куриц ему теперь совершенно без надобности, потому как кормят от пуза. Только если так, кровь по жилам погонять по старой памяти. Но нет! Получить дротик в спину было совершенно реальной перспективой, равно как и выплатить за украденную курицу стоимость дойной коровы. Поэтому, ну ее, эту курицу…
        Они приехали в Новгород весной, передав старую княгиню в руки сына. Коста чуть не прослезился тогда, когда могучий воин плачущую от счастья старушку на руках кружил. Надо же, сколько лет прошло, а он нашел ее и из-за моря домой привез. Эх, он бы тоже свою мамку сейчас обнял. Коста до сих пор помнил ее запах. Но чума никогда не возвращает тех, кого забрала. Это бывает только в сказках, а он столько лет жил на улице, что в сказки не верит вовсе.
        А потом он познакомился с самим боярином Звонимиром, который беседовал с ним чуть ли не полдня, задавая иногда совершенно дурацкие вопросы. Например, как он от стражи в Константинополе уходил, когда на бродяг облавы делали. Или как он до тех склавинов добирался, откуда его авары увели… Или с кем из тех склавинов он сдружиться успел… Странно это все было, и после того разговора Коста чувствовал себя так, словно его наизнанку вывернули. А вот потом началось самое странное…
        - Тебе, Константин, за то дело награда от самого князя положена, - сказал ему тогда боярин Звонимир. - И награда немалая.
        - Да? - оживился Коста и протянул руку. - Давай, боярин. Лучше золото, но и серебро подойдет. Я не гордый.
        - Нет, - усмехнулся, покачав головой Звонимир. - Это не деньги.
        - Как не деньги? - лицо мальчишки разочарованно вытянулось. - Ладно, давай солью, я ее продам потом.
        - И не солью, - снова усмехнулся боярин. - Это не деньгами награда. Ты, парень, учиться пойдешь.
        - Учиться? - возмущенно завопил Коста. - За все мои страдания? И это называется награда???
        - И еще какая, - серьезно кивнул Зван. - Тебя будут несколько разных учителей учить, и за все это князь заплатит.
        - Это как сенаторского сынка меня учить будут, что ли? - глубоко задумался Коста. - Это ж денег немерено стоит. А можно учить поменьше, а остальное деньгами? А? - и он с надеждой посмотрел на высокое начальство.
        - Нельзя, - все так же серьезно посмотрел на него боярин. - Ты на службе, а нам неграмотные босяки не требуются. Тебе Вацлав что обещал, помнишь? Вот для всего этого учиться нужно.
        - Тогда учите, - обреченно сказал Коста. - Ну, хоть горсть мелочи можно попросить? В счет награды, так сказать.
        - Рубль в месяц серебром жалование будешь получать, - согласно кивнул Зван. - Ты пока не воин, а ученик. Как воином станешь, жалование будет пять рублей.
        - И еду, - утвердительно посмотрел на него мальчишка.
        - И еду, - согласился Звонимир. - Но только пока ты ученик.
        - Мы договорились, - кивнул Коста. - Для Константинополя денежки средние, а для ваших мест вполне жить можно.
        - Ну, ты и нахал, - не выдержал боярин. - Посмотрим, так ли ты в деле хорош, как с ложкой за столом. А то до седых яиц у меня в учениках ходить будешь.
        - Я очень хорош! - уверил его Коста. - Особенно, когда мне денег дают. Что тут сделать надо, чтобы пять рублей серебром получать?
        - До весны на пятерки все экзамены сдать, - абсолютно серьезно ответил боярин. - А потом в Константинополь с караваном пойдешь. А если не сдашь, будешь еще год учиться. И так, пока все, что нужно, не освоишь. На одни пятерки. Тут других оценок нет.
        - Экзамены? Пятерки? Оценки? - Коста прочистил пальцем ухо. - Ты это чего сейчас сказал, боярин? Я и не понял ни слова.
        - Ничего! - как-то очень зловеще сказал боярин Звонимир. - Ты же на службе, парень. А у нас тут не баня в твоем Константинополе, куда можно зайти и потом выйти. У нас выйти нельзя. Так что скоро ты все поймешь, Коста, у тебя и выбора особенно нет.
        И вскоре Коста все понял…
        Сенаторские сынки плакали бы над его несчастной судьбой, ведь ему преподавали чтение, письмо, географию, историю и математику. А еще учили ездить на коне, биться на кулачках, метать ножи и стрелять из ручной баллисты. Лук, копье и меч ему не давались вовсе, и его от этой науки освободили. Слабоват был Коста и стать не та. Не воин он. Мальчишка вставал с рассветом, и заканчивал на закате, и так уже не первый месяц. Поначалу он сбежать хотел, а потом постепенно втянулся, даже нравиться стало. Он практическим умом бывшего босяка понимал, что денег его обучение стоит столько, что никакому сенатору не снилось. Там в лучшем случае домашний учитель был, а потом школа для богатеньких, где ты волен запомнить что-то, а волен не запомнить, за свои-то деньги. Тут такого не было. Учителя с него три шкуры драли, не прощая ни ошибок, ни лени. И он грыз науку зубами, отдыхая лишь один день в неделю, когда бесконечная работа заканчивалась. Тогда он бродил по городу, удивляясь тому, что видел. Вроде бы только недавно пришел сюда, а на глазах закончили стены, которые венчали странные свесы с бойницами, которые
смотрели вниз. Как их… Машикули, вот! В Константинополе такого не было, как многого другого, и Коста признавал, что тут вся жизнь была устроена очень просто, практично и надежно, как топор.
        Он любил бродить по харчевням, которых тут построили уже десяток, почти наперечет зная их завсегдатаев. Этот - мелкий купец, у которого жена померла. Потому и ходит сюда обедать. Эти - из городской стражи, получку обмывают. Это - компания франков, которые опоздали с обозом, и теперь ждут весну. А эти… А этих он не знал. Крепкие мужики - словене с каким-то незнакомым выговором, который Коста уловил чутким ухом. Говор местных он знал хорошо, и это была дикая мешанина из множества языков. Понимал он и говор хорутан, дулебов и хорватов, который был единым языком. Но эти парни говорили по-словенски чисто, без греческих и латинских слов. И на купцов они были похожи примерно так же, как сам Коста на Сигурда Ужас Авар. Он хорошо помнил этого громилу, сладкую мечту всех столичных вдовушек и озабоченных сенаторских жен. В общем, эти люди совсем не были похожи на купцов. А еще, таких компаний было несколько, и они постепенно приходили в город, селясь в посаде за немалые деньги. Зачем они сюда пришли? Зимовать? А чего им дома не зимуется? От этих людей пахло кровью, и Коста, который вырос среди бандитов и
рвани, почуял это за милю. И тогда он пошел со своими догадками к боярину Звонимиру.
        - Чужаки, говоришь? - одобрительно посмотрел на него боярин. - Опасные? Молодец, глазастый! С кем-нибудь говорил об этом?
        - Нет! - помотал головой Коста.
        - Вот и не говори об этом больше ни с кем, - попросил его Звонимир. - Иначе работу важную порушишь. И если тебя в тех харчевнях знают уже, то теперь ты туда каждый день ходи. Будешь обедать там и уши нараспашку держать.
        - А где я денег столько возьму, чтобы по харчевням шляться? - насупился Коста. - Еда твоя, боярин. Таков уговор был.
        - Да чтоб тебя, - возвел глаза вверх Звонимир и бросил ему серебрушку. - Вот ведь живоглот! На тебе гривенник. Гуляй, и ни в чем себе не отказывай.
        Коста ловко поймал монету и ушел, гоняя в голове незатейливую мысль. Он никак не мог понять одного. Гривенник! Он дал ему всего гривенник! Либо боярин редкостный жмот, либо он знает намного больше, чем хочет показать.
        Глава 20
        Декабрь 630. Париж. Королевство Нейстрия
        Впервые за восемьдесят лет король франков снова поселился в Париже. Мец, Шалон и Орлеан стали теми местами, одними из многих, где король останавливался, когда объезжал свои земли. А делал он это почти постоянно, соблюдая старинный обычай, унаследованный с тех времен, когда всех владений германского рикса или кунинга было две деревни и три хутора. Подданные должны были видеть своего государя, и имели права потребовать его суда. Ведь король франков - это все еще вождь, первый среди воинов, а вовсе не живой бог, как у ромеев.
        Дагоберт обосновался в старом дворце, бывших римских термах, которые великий Хлодвиг повелел переделать в свою резиденцию. В городе все равно не было здания больше и роскошнее, чем старые бани, а король франков, который вырос в «длинном доме», не был избалован излишествами. Много лет дворец пустовал, когда Париж был общим владением четырех королей, потом в нем рос маленький Хлотарь II, отнятый у родной матери. Он так и не вернулся сюда, потому что ненавидел Париж всей душой. И вот теперь снова в этом месте жизнь била ключом. Король Дагоберт вернулся из Аквитании, привезя с собой какую-то девчонку, которую он случайно обрюхатил по дороге. И вот теперь простолюдинка Рагнетруда, нежданно-негаданно ставшая королевой гигантской страны, вот-вот должна была разрешиться от бремени. Она сама все никак не могла поверить в происходящее и поглядывала вокруг с нескрываемым испугом. Впрочем, ее никто так и не позвал под венец, ведь христианские правители франков не обременяли себя глупыми условностями. Остальные три королевские жены и два десятка королевских любовниц отчаянно, до зубовного скрежета, ей
завидовали. А если королева родит мальчика, то они перестанут ей завидовать и начнут люто ненавидеть.
        Майордом Нейстрии Гундоланд и Эга, ближайший советник короля, склонились перед Дагобертом, сидевшим на высоком резном кресле. Молодой король крепко взял в руки власть, настолько крепко, что решил исполнить волю своего покойного отца и наделить младшего брата Хариберта собственным королевством. Бургундия и Аквитания умиротворены, а мелкие прегрешения тамошней знати, присягнувшие самозванцу были забыты. Пока забыты… Малолетний король, не слишком разумный, и весьма слабого здоровья, поедет в Тулузу весной. Аквитания станет щитом для королевства франков, защищая его от набегов воинственных васконов, живущих в Пиренейских горах. Это будет весной, а сегодня у короля было еще одно важное дело, невероятно важное в свете намечающейся войны.
        - Герцог Баварии Теодон, ваше величество, - почтительно сказал Эга.
        - Герцог… - протянул Дагоберт. - Герцогом он станет тогда, когда я назначу его на это место. Много воли взяли бавары при моем батюшке покойном. Ну, зови.
        Теодон был немногим младше Дагоберта, но не уступал ему статью. Такой же здоровяк, только рыжий, как отец, и с густой бородой, которая уже почти легла на широкую грудь. Он смотрел прямо и открыто, напоминая в этом покойного Гарибальда. Теодон и воином был отменным, постоянно сражаясь на юге с лангобардами, а на севере - со словенами и тюрингами. И он по-прежнему считался подданным короля франков, как и его отец. Ведь именно франки назначили его прадеда герцогом, да и то, только потому, что он приходился им дальней родней.
        - Ваше величество, - поклонился Теодон, глядя Дагоберту прямо в глаза. Они встречались несколько лет назад, когда оба были прыщавыми юнцами. И вот теперь, после смерти отцов, они унаследовали власть над огромными землями. - Рад приветствовать вас.
        - Ты не спешил, Теодон, - надменно ответил Дагоберт. - Твой отец умер уже давно.
        - Война, ваше величество, - развел руками тот. - Шайки вендов лезут в нашу землю одна за другой. А на юге лангобарды, вами знаете.
        - Я думал, ты дружишь с вендами, - недобро усмехнулся Дагоберт. - Твой отец обнимался с их князьком Само, как я слышал.
        - Я не мой отец, ваше величество, - коротко ответил герцог.
        - Вот даже как? - удивленно посмотрел на него король. - И ты пойдешь со мной в поход на вендов? На своего будущего тестя?
        - Если прикажете, ваше величество, - с каменным лицом ответил герцог. - Я не нарушу клятву, которую дал мой прадед. А мой ли он будущий тесть или нет, покажет время. Девчонка, назначенная отцом мне в жены, еще в куклы играет.
        - Что же, - задумчиво ответил Дагоберт, переваривая услышанное. - Я рад, что ты умнее, чем твой отец, герцог Теодон. Прошу, будь моим гостем. Мы съездим с тобой на охоту. Мои ловчие выследили лежку огромного секача.
        - Почту за честь, государь, - коротко поклонился Теодон.
        - Что это сейчас было? - задумчиво сказал Дагоберт, когда рыжий здоровяк вышел из его покоев. - Кто-нибудь что-нибудь понимает?
        - Он испугался, ваше величество, - уверенно сказал Эга. - Он же сопляк, который после смерти отца еще не усмирил собственную знать. Да и князек сербов Дерван, ваш верный слуга, продолжает терзать его набегами. Он боится вас, в этом нет сомнений.
        - Да, он в штаны наложил, - уверенно сказал Гундоланд. - Мальчишка понимает, что наша армия пойдет в поход именно через его земли.
        - Ну, вот и славно, - Дагоберт хлопнул ладонью по резной ручке своего кресла. - Мы разгромим Само, а после этого Бавария станет обычным герцогством, каких у нас три десятка. А скорее, она станет несколькими герцогствами вместо одного. Уж слишком она велика. Не верю, что это, наконец, случится после всех уступок, что отцу пришлось сделать знати. Дорого же нам обошлась смерть старухи Брунгильды. А теперь мы снова приведем к покорности Баварию, подумать только!
        - Несомненно, ваше величество, - умильно улыбнулся Эга. - Несомненно!
        Дагоберт вышел из покоев, размышляя, кого бы из своих жен вознаградить сегодня своим вниманием. Рагнетруда отпадает, ей рожать скоро. Вулфегунда? Нет. Берхильда? Тоже нет. Нантильда! Он пошел в покои той, кто был всегда рад ему. Той, кто никогда не надоедал ему своей глупой ревностью.
        - Мой король! - лицо девушки озарила радостная улыбка. - Ты сделал меня счастливой! И у меня для тебя отличные новости!
        - Ты что, тоже беременна? - не на шутку заинтересовался Дагоберт. Ему, гордящемуся своей мужской силой, было не по себе от того, что у него все еще нет наследника. Судьба династии висела на волоске. Меровинги обычно становились отцами лет в пятнадцать, а ему уже двадцать три…
        - Нет! - на хорошеньком личике Нантильды промелькнула легкая тень неудовольствия, но она быстро убрала ее подальше. - Есть вещи куда важнее, ваше величество.
        - Ах, вот ты о чем, - игривое настроение тут же покинуло короля. Он снова стал собран и деловит. - Рассказывай все по порядку.
        В это же самое время. Лучин (совр. Ленцен). Земли глинян
        Владыка Прибыслав давал пир. Он теперь делал это часто. А почему бы и не давать? Золота и серебра у него было много. Его дружина была одета в первоклассный доспех новгородской работы и имела лучшее оружие. Он уже ходил на поморян, кашубов и куявов, северные племена ляхов, и вернулся с хорошей добычей. Он понемногу пригибал под свою руку племена смолинцев, соседей-бодричей, бутинцев, вагров, древан и полабян. Ведь он самый сильный владыка из всех в этих землях. И самый состоятельный. Дружба с князем Самославом сделала его богачом. Он охранял торговый путь. Он перепродавал остальным племенам соль, полученную в полцены. Он поставлял бурлаков для княжеских кораблей. Он всем был обязан князю Самославу. Он уважал его всей душой. И всей же душой ненавидел его и боялся. Ненавидел за то, что ему самому никогда не стать таким же, а боялся потому, что лишь добрая воля новгородского князя позволяет ему самому быть владыкой и давать вот эти вот пиры. Войско князя размажет его в первом же бою, как бьет постоянно вислян, которые никак не угомонятся и идут целыми родами на юг, привязанные за шеи к длинным        А еще владыка Прибыслав смотрел на жизнь реально. У него не было безумных амбиций. Ему не нужна была держава от Карпат до Баварии. Ему и Поморья хватит. Он заберет себе янтарный промысел, на который наложил лапу закадычный дружок Вышата. Он наладит продажу рабов в Империю, страдающую от малолюдства после множества войн и эпидемий. Он заберет себе Гамбург, который словно ключ запер побережье Студеного моря. И рыбный промысел он тоже себе заберет. Пусть хорутане и дулебы в своих лесах сидят. И только одно отделяло владыку Прибыслава от исполнения его планов - князь Самослав. Новгородский владыка никогда не позволит всему этому случиться. Хотя… все мы смертны.
        В то же самое время. Константинополь
        Переходы Большого Дворца, только тут патрикий Александр чувствовал себя в полной безопасности. Неприступная крепость, охраняемая горцами-исаврами и гвардией варангов, вот что такое Большой Дворец. Именно тут живут и работают множество слуг, чиновников и евнухов, потому что императорское семейство обычно обитает не здесь. Семья императора живет во дворце Буколеон или во дворце Юстиниана, которые расположены прямо у моря.
        После того случая Александр не покидал этих стен, лишь иногда посылая гонца к родителям, чтобы справиться об их здоровье. Он даже сам себе не мог признаться, что ему попросту страшно выйти на свет божий. Он до сих пор просыпался в холодном поту, когда ему снился варвар, нацелившийся острием кинжала прямо в его глаз. А еще ему снилось прощание с князем, которое состоялось у мерзкого капища Мораны, богини смерти. Там были головы врагов князя, и он подробно рассказал о каждом из них. Там было и несколько ромейских шпионов, патрикий помнил имена этих людей. А еще там стоял пустой кол, и именно на него показывал князь с усмешкой, намекая, что этот кол предназначен для его, патрикия Александра, собственной головы. Обратная дорога прошла, как в тумане, но понемногу страх проходил, и господин протоасикрит начинал оценивать все происходящее более трезво. Словно какая-то пелена понемногу спадала с его глаз, и он вновь становился самим собой, римлянином из хорошей семьи, преданным своей стране, умным, циничным и беспощадным к своим врагам. И он снова включился в работу, ежедневно читая горы корреспонденции и
принимая множество полезных людей.
        Так! Он погрузился в чтение доклада экзарха Равенны, Исаака. Лангобарды взяли Полу! Проклятье! Это ведь значит, что вся Истрия теперь потеряна, как потеряно восточное побережье Адриатики. Там больше нет хороших портов. Тергестум и Пола имеют прекрасные гавани. Имели… Патрикий трезво оценивал возможности Империи вернуть эти земли. Не было у нее никаких возможностей. Истрия и Далмация давно отрезаны от Константинополя ордами склавинов. Племена хорватов и сербов обосновались там полсотни лет назад, и император подумывает уступить им ту землю взамен на союз. Виттерих! Да кто такой этот Виттерих? Как бастард короля готов, обычный наемник, бежавший из Равенны, смог стать герцогом у короля Хильдеберта? Неужели достаточно было мимолетного знакомства в Павии, у короля лангобардов? Как он сумел бежать из Галлии, когда его государя убили? Как он умудрился попасть на службу к герцогу фриульскому вместе со своей дружиной? Как много вопросов! Но, несомненным было только одно. Новгородский князь причастен ко всему этому. Герцог Фриуля его союзник и торговый партнер. А то, как все прошло в Тергестуме, совершенно
не похоже на то, как обычно воюют лангобарды. Город не стали грабить, а просто захватили. Что же это значит? Это значит, что князек Само формирует новый форпост вдалеке от своих границ. Такой же, как Гамбург. Так никто не действует, его стиль не перепутать ни с чем, а значит, это он и есть!
        Второе письмо от верного человека. К Тергестуму подошел хан Шеба и очистил его окрестности от шаек склавинов. Что и требовалось доказать! Это самый верный из аварских ханов, обласканный правителем Новгорода. Кстати, а почему его племя в такой чести? По слухам, кочагиры просто купаются в серебре. Почему именно кочагиров князь выделяет из всех аварских племен? Шеба! Голову патрикия словно пронзила молния. Внук хана Онура, того самого, который приютил беглого короля Хильдеберта.
        - Какой же я дурак! - простонал патрикий, обхватив голову. - Как я мог попасться в эту ловушку!
        Так вот почему из Галлии шли упорные слухи о том, что молодой король самозванец. Да потому что он и был самозванцем! И где его венчанная жена Мария? В Новгороде, у князя Самослава и он, не скрываясь, живет с ней, как с собственной женой. Вот теперь вся мозаика собрана. Архонт Самослав ведет свою игру. Он подсунул им ловкого жулика, чтобы тот связал силы франков на западе. Империя дала денег, дала грамоту от самого папы. Авторитет императора вознес безродного самозванца на трон Бургундии. Самослав хотел выиграть время и ему это отлично удалось. Он получил, что хотел. А что получила Империя, потратив десятки тысяч солидов? Глупую гусыню Клотильду с ее ублюдком? Ну, нет! Это теперь никакой не ублюдок! Это король франков, Хильдеберт IV, потомок Меровея и Хлодвига Великого. И никто и никогда не усомнится в этом. Иначе ему, патрикию Александру, настанет конец!
        Значит, теперь князь Самослав мстит за похищение матери, и у Империи не может быть претензий к нему. Ведь Виттерих - человек герцога Фриульского и сын короля. Князь тут совершенно ни при чем. Знать и догадываться - разные вещи. Что же… Третье донесение, из Новгорода…
        - Сиятельный, - секретарь просунул голову в дверь. - К вам посетитель. Он сказал, что ему назначено…
        - Зови, - махнул рукой патрикий. Он ждал этого человека. Он недавно стал работать на него, ослепленный небывалой наградой. И если он посмел просить его о личной встрече, значит, ему есть, что сказать.
        - Сиятельный патрикий! - посетитель склонился в раболепном поклоне. - Я счастлив лицезреть вас. Это великая честь!
        - Переходи к делу, - лениво махнул рукой Александр.
        - По вашему поручению я не спускаю глаз с доместика Стефана, - начал тот. - Он живет обычной жизнью, ходит на службу, любит сытно поесть. Но в его поведении есть некоторые странности…
        - Какие же? - не на шутку заинтересовался патрикий.
        Доместик Стефан был просто ходячей странностью. Никто и никогда не видел более странного евнуха. Одна его дружба с Сигурдом Ужасом Авар чего стоила. Кто мог себе представить раньше доместика императрицы, который регулярно пьет с наемником-даном и слушает его дурацкие стихи? Ненаказуемо, в общем-то, но очень странно. А эта дикая история с шахиншахом Персии? А спор, где ставкой стала его собственная свобода? Нет, доместик Стефан был не только чертовски везучим сукиным сыном, но и совершенно ненормальным сукиным сыном. И если кто-то в его поведении заметил еще какую-то странность, то на это определенно стоит обратить самое пристальное внимание.
        - Он скупает старинные свитки, господин, - почтительно ответил гость. - Ему везут их со всего Востока и из Египта. Даже папирусы старых фараонов везут, хотя никто на свете не сможет понять, что там написано. А я, будучи как-то у него дома, спросил невзначай, нет ли у него чего-нибудь почитать из римских авторов. Знаете, что он мне ответил? Что старая латынь навевает на него сон, и он терпеть ее не может. У него в доме нет этих свитков, великолепный.
        - Интересно, - задумался патрикий. - Это все?
        - Нет, господин, - снова низко поклонился гость. - Я видел, как он беседовал с одним из врачей, учеником самого великого Феофила. И знаете, что случилось потом? Я слышал, что этот человек продал свой дом и ушел с караваном в земли склавинов.
        - Та-а-ак! - протянул патрикий, в голове которого забрезжила догадка.
        - А еще доместик часто бывает в Долине Плача. Он выкупил несколько искусных мастеров за огромные деньги, - продолжил гость. - А зачем они ему нужны? Непонятно!
        - Я доволен тобой, Василий, - протянул для поцелуя руку патрикий Александр. - Ты получишь такую награду, о которой не смел и мечтать. Продолжай следить за доместиком Стефаном. Тебя пропустят ко мне в любое время.
        - Конечно, господин! - с собачьей преданностью на острой мордочке смотрел на него евнух. - Я все сделаю, что скажете. Вы так щедры! Благослови вас Дева Мария!
        Василий ушел, а патрикий снова погрузился в задумчивость. Услышанное - отличный шанс избавиться от этого надоедливого выскочки. Но как бы это сделать так, чтобы его собственная голова не поехала к архонту склавинов, замаринованная в горшке с медом? Патрикий думал совсем недолго, ведь решение оказалось крайне простым. И он снова погрузился в работу. Третье письмо, из Новгорода. Там еще осталось несколько агентов, до которых не добрались люди Горана. Это были его лучшие люди, и они ни на минуту не прекращали свою работу. У них была своя задача, и они ее выполняли. Патрикий прочитал письмо, с удовлетворением отложил его в сторону и крепко задумался. Неужели?
        Глава 21

25 декабря 630. Новгород
        Она снова проснулась одна. Ледяной холод широкой постели убивал Людмилу, словно медленный яд. Она давно привыкла к частым отлучкам мужа, но сейчас-то он был в столице. Жупаны со всех земель едут на заседание Боярской Думы. Весь Новгород гудит, как пчелиный рой. Провинциальная знать со своей свитой обычно гуляет так, словно завтра в полном составе живьем сойдет в Навь, на встречу с Чернобогом. Корчмари потирают руки в предвкушении барышей, делая тройной заказ на государевы винокурни, а лавочники готовятся к скупке всего и вся. Бояре и их близкие не уедут из столицы без богатых подарков. Непотребные девки тоже ждут. Они набежали в город, и теперь в предвкушении серебряного дождя, что вот-вот прольется на их головы. Как-то очень быстро в Новгороде появились те, кто решил кормиться таким немудреным способом. Князь был в городе, но дома ночевал редко, все больше времени проводя в загородной усадьбе, у бургундской королевы. Людмила, к собственной досаде, узнала, что теперь не ей подражают в одежде богатые горожанки, а этой пришлой гордячке. Каждое новое платье Марии обсуждалось в богатых домах,
разбиралось по ниточке с портнихами и немедленно приводило к появлению множества подражаний более или менее пристойного качества. Но вот переплюнуть Марию не смог никто. Было в ней что-то этакое… утонченное, не свойственное бабам, выросшим на мельницах, в кузнях и в землянках. Не дано было новой знати молодого княжества повторить стиль аристократки римских кровей. Как будто немного не хватало чего-то. Может быть, старинных книг, что читала королева с самого детства, а может, знатных предков из множества поколений сенаторов и епископов. Кто знает?
        Людмила потянулась. Рассвет! Надо вставать. Она ложилась рано, а вставала еще раньше. Так, как привыкла, когда еще жила в доме отца. Людмила повернула голову и обмерла. На резном комоде, что расположился в двух шагах от ее постели, стоял крошечный флакон из стекла, запечатанный смолой. Как он попал в комнату, запертую изнутри? Неужели это великие боги услышали ее молитвы и явили свою помощь? Неужели это то самое зелье, что отвратит ее мужа от проклятой разлучницы. Она озолотит старца Радомира, если все получится! Остатки сна улетели, как утренний туман, словно и не бывало его. Людмила жадно схватила флакон, зажав его в кулаке. Сегодня все случится! Сегодня муж снова будет с ней! Все снова будет так, как было раньше! Спор с мужем о старых богах ушел на второй план, когда зашаталась семейная жизнь. Людмила спокойно приняла бы вторую жену, и третью, и десятую, если понадобилось бы. Таков был обычай, и не ей, поборнице старины, на это сетовать. Но она не потерпит унижения, и не позволит сослать себя в глушь, а ее дети вырастут так, как подобает расти детям самого князя. И после смерти Само править
будет ее сын, а не сын этой… Людмила даже не подозревала, что в ней может быть столько ненависти.
        Она вскочила и быстро оделась, напевая какую-то песенку. Давно с ней такого не случалось. Обычно, когда Само ночевал у НЕЕ, Людмила чувствовала себя скверно, с тоской вспоминая времена сразу после свадьбы, когда жила с мужем в крохотной избушке. Вспоминала тот огонь, что был между ними. Ведь они поначалу ночи напролет не спали, милуясь, а он даже стыдился рубаху снять, чтобы люди не увидели его исцарапанную до крови спину. Все бы отдала, чтобы снова то время вернуть. Золото, камни, парчу, она бы все бросила в огонь без жалости, чтобы снова увидеть в его глазах то жадное желание, что горело там когда-то.
        Склянка была маленькой, и легко скрылась за широким кушаком, которым она подпоясалась сегодня. Сердце Людмилы колотилось от счастья, как бешеное. Сегодня! Сегодня! Сегодня!
        Рождество! Сегодня ведь Рождество, думал Самослав, лениво потягиваясь на мягкой перине. Может, Новый год придумать? Все равно ведь зимой скука смертная. А так хоть детишки подаркам порадуются, и деду Морозу со Снегурочкой. Хотя Мороза тут знали, и он был не слишком добрым божеством. Ну, да ничего, это поправимо. В молодом княжестве с общими праздниками пока туго. У жителей Константинополя день города есть, и они отмечают его каждый год, одиннадцатого мая, с неслыханным размахом. Надо подумать над этим. Он вернется к этому вопросу сразу после окончания войны…
        Мария тихонечко посапывала рядом, свернувшись теплым калачиком, и доверчиво жалась к нему. Она притягивала его все сильнее и сильнее с каждым днем. Не красотой, вовсе нет. Людмила была куда красивее. Ему просто было интересно с ней. Она была изящной и утонченной, ничуть не напоминая горластое местное бабье, безумно гордившееся своими телесами, которые оно, бабье, наедало с невероятным упорством. Дородная жена - повод для гордости у местных мужиков и объект жгучей зависти менее счастливых дам. Не все могли позволить себе спать до полудня и жрать в три горла. Таковы были вкусы здешних людей, привычных к регулярному голоду, и не ему, чужаку, с этим спорить. Мария была довольно равнодушна к украшениям, надевая лишь необходимый минимум, и это тоже шло вразрез с местной модой, когда количество золота и камней на знатной даме должно было измеряться пудами. Она была остроумна и умела тонко шутить, а эта наука тут была почти неизвестна. Слишком уж низкий культурный уровень был пока еще у молодой знати княжества. В общем, она настолько сильно выбивалась из общей массы, что князь слегка потерял от нее
голову. Настолько слегка, что получилось довольно сильно. Так иногда бывает.
        Самослав бесшумно встал и оделся, стараясь не потревожить свою женщину. Сегодня тяжелый день. Первое заседание боярской Думы за последние полгода. Вопросов накопилась уйма, да и к будущей войне надо готовиться.
        - Не уходи, Само, - сквозь сон сказала Мария. - Останься со мной, пожалуйста. Мне будет грустно без тебя.
        - Мне пора, - он поцеловал ее закрытые глаза, и она счастливо улыбнулась, сразу став похожей на маленькую девочку. - Очень много дел сегодня.
        - Приезжай вечером, - сказала она, довольно жмурясь. - Я буду ждать тебя.
        Конские копыта взбили сухой до хруста снежок. До города было недалеко, всего четверть часа неспешной рыси. Самослав предусмотрительно оставил в своей личной собственности все земли на пару миль вокруг столицы, никому не разрешая селиться там без своего разрешения. Опыт британских королей, собиравших с лондонцев земельную ренту, он помнил очень хорошо. Ему это пока не пригодится, а далеким праправнукам, может, и не будет лишним. Кто знает, как там у них с деньгами сложится.
        Новгород уже давно проснулся. Христиане тянулись из церкви, где славили рождение Бога. А язычники, напротив, уже отпраздновали праздник молодого Солнца, которое стало прирастать три дня назад. Две конфессии недобро косились друг на друга, но бузить не смели. Тут за такое немалый штраф полагался, а то и изгнание из города, если подобное прегрешение повторится в будущем. В княжестве единым для всех были только Уложение и налоги, а богов каждый был волен выбирать себе сам. В городе проживали язычники, православные, ариане, иудеи, монофизиты и даже один мусульманин, которого каким-то неведомым ветром занесло сюда по торговым делам. Он так и осел здесь, и жил, не изменяя собственной вере. Такая терпимость устраивала абсолютное большинство населения. До недавнего времени… Горан докладывал, что трения становятся все сильнее и сильнее, и совсем скоро могут перейти в драки. Нужен лишь небольшой толчок.
        - Бояре! - Самослав прошел в сводчатый зал, куда набилось три с лишним десятка знатнейших людей страны. Жупаны, военачальники, главы Приказов, аварские ханы. Соболя, парча и золото на шеях и пальцах. Так выглядела новая знать княжества. И даже Горан был одет так же, как все, непривычно роскошно. Знать мужественно прела в шубах и высоких шапках, но раздеться никому бы и в голову не пришло. Позор великий! Это князь мог позволить себе ходить по-простому. Так на то он и князь. Он себе и не такое позволить может.
        - Здравы будьте! - приветливо кивнул Самослав, который шубу не надевал принципиально. Неимоверная жара сильно сокращала продолжительность заседаний боярской Думы, делая их короткими и предельно продуктивными.
        - И тебе здравствовать, княже! - нестройно прогудели бояре.
        - Начнем, пожалуй!
        - И последний вопрос, - продолжил Самослав, когда повестка была почти исчерпана, - самый важный. Наследование. Мы все, бояре, не вечны. Да и война на носу.
        Знать, сидевшая в зале, начала озадаченно переглядываться, но никто не стал задавать вопросов. Лишь настороженно смотрели на князя, ожидая продолжения.
        - Наследником моим назначается княжич Святослав, - начал князь. - Если он не доживет, то следующий - Берислав, а за ним Кий. Если будут еще сыновья, то их очередь будет по старшинству. Я оставляю за собой право в завещании назначить наследником самого достойного из своих сыновей. Регентом при них будет Большой Боярин Лют или любой другой, кого я назову. Его помощниками будут боярин Горан и боярин Деметрий. И то завещание должны будут заверить не менее десяти бояр и епископ Новгорода, кто бы он ни был.
        - Не по обычаю это, княже, - раздался одинокий голос из зала, поддержанный удивленным гулом присутствующих.
        - Неужто другим сыновьям их долю не отдашь? - добавил еще кто-то. - Каждый из братьев имеет равное право на отцово наследие.
        - Верно, государь, - удивленно посмотрел на него Лют. - Не поймут тебя люди. Чем другие сыновья хуже? За что им такая обида? Наследство надо поровну поделить.
        - Не будет такого у нас в государстве, - показал головой Самослав. - Я не допущу, чтобы после моей смерти сыновья между собой воевали и собственных племянников резали. Забыли разве, как короли франков делали?
        - Его светлость верно говорит, - сказал Збыслав, который соображал чуть быстрее других. - Два поколения и все прахом пойдет. Дети наши и внуки убивать друг друга будут, присягнув разным князьям. А если у каждого из княжичей тоже по трое-четверо сыновей родится? Правнукам уже по три деревни достанется, бояре. Да нас голыми руками брать можно будет.
        - Родная кровь завсегда договорится, - возразил было жупан Святоплук.
        - Детям короля Теодориха расскажи об этом, - хмыкнул владыка Григорий. - Один только сын в живых остался и тот по лесам сколько лет прятался. А сам Теодорих как с сыновьями родного брата поступил? Забыли? Малого племянника за ноги взял и головой об камень стукнул. Власть в одних руках должна быть. Тогда в государстве тишина и порядок будут. Как у нас сейчас.
        - Все равно, не по обычаю это, - пробурчал Святоплук. - Не по-людски.
        - Не по обычаю! - поддержали его из зала. - Надо по старине чтобы…
        - Прошу вас, бояре, волю мою признать, - отчетливо сказал Самослав. В его голосе почувствовался металл. - И в том мне клятву принести. Прямо сейчас. Пусть каждый поклянется теми богами, в которых верит.
        - Поклянемся бояре! - владыка Моимир встал, опираясь на резной, богато украшенный посох. - Все по твоему слову будет, княже. Ты нам все те блага дал, что у нас есть. Значит, Перун и Велес тебя благословили. Тебе лучше нас ведомо, как державу обустроить. Я, боярин Моимир, клянусь, что если, не приведи боги, князь Самослав умрет, то следующим князем станет его старший сын. Или тот, кому князь в завещании править укажет. И я тому князю служить буду верой и правдой!
        - Клянусь именем богини Мораны! - встал Горан и окинул присутствующих тяжелым взглядом.
        - Клянусь Иисусом Христом и Девой Марией! - встала Любава, а рядом с ней встал муж, командующий легионом Деметрий, который произнес. - И я клянусь!
        - Велесом клянусь! - поднялся со своего места Збыслав, и Лют его поддержал.
        - Великим небом клянусь! - встал хан Шеба. - Богом Тенгри и богиней Умай.
        - Клянусь Перуном и Сварогом!
        - Клянусь именем покойного отца и святым Мартином!
        - Клянусь!.. Клянусь!.. Клянусь!..
        - Пусть не по обычаю это, но я тоже согласен! - последним встал боярин Святоплук. - Я уже понял, что большой крови нам те обычаи стоить будут. Клянусь!
        - Ну, раз все согласны, - усмехнулся Самослав, - то пожалуйте на пир, почтенные. Все уже готово, только нас с вами и ждут.
        Длинный стол вместил всех с трудом. А ведь в Братиславе придется куда больше обеденный зал делать, подумал Самослав. Запах здесь стоит, как в конюшне. Одни аварские ханы, сроду немытые, чего стоили. В замкнутом помещении такая куча обильно потеющих мужиков создавала тяжелую, словно камень, духоту. Но делать нечего. Этикет есть этикет. Пьянка… То есть пир, будет идти долго, пока каждый из присутствующих не произнесет здравицу в его честь, а он не произнесет ответную речь в честь них самих. Или пока они тут все не упьются до потери сознания, что крайне маловероятно. Здоровье у здешних людей было просто железное. Значит, пить будут до утра, а потом взвод охраны, пыхтя от натуги, разнесет почтенных бояр по заранее приготовленным койкам. А Батильда с горничными, которые сегодня в хлопотах не сомкнут глаз, приготовят каждому из них персональный таз для блевотины и чарку, чтобы опохмелиться утром. Такова она, политика в Раннем Средневековье.
        Бесшумными тенями заскользили вышколенные служанки, подавая тарелки и кубки, разнося наливки, настойки и ставленые меды. Понесли блюда с селедочкой и лучком, понесли пласты провесной белуги, ветчину, розовое, нарезанное тончайшими ломтиками сало, соленые грибы и капусту. Стол был уставлен тарелками, плошками и блюдами с едой. Закуска боярами была принята с полнейшим одобрением, пить без нее с подачи князя считалось теперь полнейшим варварством, достойным только каких-нибудь полудиких саксов. После первого тоста, водопадом пролившегося в бездонные глотки уважаемых людей, за столом слышен был лишь стук серебряных вилок и громкая работа трех десятков челюстей. Ну, а служанки, повинуясь короткому жесту Батильды, уже понесли жареных кур, оленину, свинину, бараньи ребра и прочую мясную снедь, издававшую неимоверные запахи дорогих в здешних местах индийских специй.
        Княгиня Людмила подносила тарелки мужу, глядя на него с жадным нетерпением. Когда? Ну, когда же? Муж ее пока что щипал закуски, не трогая запеченный бараний окорок, что стоял прямо перед ним. Она не выдержала, отрезала кусок и пододвинула к нему.
        - Попробуй, княже, - с улыбкой сказала Людмила. - Баранина уж очень удалась сегодня. До того нежна, что на языке тает.
        - Удалась, говоришь? Тогда попробую, - благодарно кивнул ей Самослав и впился зубами в сочное мясо.
        Тосты лились рекой, один за другим, народ веселел на глазах, и только князь почему-то сидел невеселый, вытирая пот, обильно проступивший на лбу. Ему вдруг стало тяжело дышать, он схватился за горло, смахнул со стола посуду и кубки, а потом рванул ворот рубахи так, что не выдержала ткань, а пуговки стрельнули по сторонам веселыми перламутровыми брызгами. Тихо стало до того, что даже пролети тут муха, ее было бы слышно. Да и хмель мигом сошел со всех, кто сидел сейчас за столом. Самослав просипел во внезапно наступившей тишине.
        - Горан, куда же ты смотрел, старый дурак? Ты же клялся, что у тебя все под контролем…
        Он медленно повернулся к жене, которая стояла рядом бледная, как полотно и закрывала себе рот обеими руками, чтобы не закричать от внезапно нахлынувшего ужаса и понимания того, что она только что натворила.
        - А ты!.. Ты же мать моих детей! Как ты могла?
        Князь Самослав захрипел и откинулся в кресле, закатив глаза. Бояре вскочили со своих мест, взорвавшись истошными криками.
        Началось…
        Конец. Продолжение истории - во втором томе книги.
        notes
        Примечания
        1
        Септимания - область на юге Франции. Главные города - Нарбон, Ним, Каркассон. Единственная область севернее Пиренеев, которую к тому времени готы смогли удержать за собой. Захвачена франками только в 768 году, после изгнания арабов.
        2
        Экскубиторы - полк мечников, дворцовая стража, набираемая из горцев - исавров.
        3
        Тумен-Тархан - город на месте станицы Тамань. Был известен под именами Гермонасса, Таматарха и Тьмутаракань.
        4
        Абасги - абхазы.
        5
        Дукс - римский титул, соответствующий герцогу.
        6
        Невольничий рынок находился в районе современного Большого базара в Стамбуле. Людей на этом месте продавали полторы тысячи лет, до середины 19 века.
        7
        Понт - Черное море
        8
        Моноксил - лодка-однодеревка, выдолбленная из цельного ствола.
        9
        Днепро-Бугский лиман.
        10
        Борисфен - Днепр
        11
        По мнению ряда ученых, уличи и балтийские лютичи - потомки одного племени, разошедшегося в разные стороны. В летописях иногда уличей так и называли - «лутичи». Точно так же, как бужане - родственники чешских и карпатских дулебов.
        12
        Остров святого Евферия - о. Березань. На нем множество античных находок, включая святилища. Остров принадлежал Империи, и он служил местом остановки для моряков.
        13
        Тергестум - совр. Триест, один из лучших глубоководных портов на Средиземном море.
        14
        Герцоги Тасо и Какко, убитые экзархом Равенны, приходились родными братьями жене Гарибальда баварского. Экзарх убил их, получив взятку от короля лангобардов.
        15
        Даэв, или дэв, - мифический великан, демон, прислужник Ангра Майнью, олицетворения зла в зороастризме. Аэшма - даэв ярости.
        16
        Елмань - расширение лезвия на конце сабли. Изменяло баланс и усиливало рубящие свойства клинка.
        17
        Протоспафарий - в буквальном переводе - старший мечник. В это время было воинским званием, но позже превратилось в титул.
        18
        Цитируется по источнику: Себеос «История Императора Иракла».
        19
        Casus belli - формальный повод для объявления войны.
        20
        Площадь раннесредневекового острова Сите была около 8 га, из чего можно сделать вывод о размере города Париж в то время. Он был крайне небольшим. На левобережье Сены были угодья монастырей и едва заселенные развалины античного города, правый берег был заболочен.
        21
        Элигий - святой Элуа. Ближайший слуга и советник королей Хлотаря и Дагоберта. Отличался исключительной порядочностью и добродетельной жизнью. После смерти Дагоберта стал епископом Нуайона. Канонизирован. День памяти 1 декабря.
        22
        Прове - бог северных славян - вагров. Их племенной центр - Стариград, совр. Ольденбург.
        23
        В реальной истории после смерти Гарибальда II в 630 году Бавария прекратила свое существование как полунезависимое государственное образование и попала в орбиту королевства франков. Имена последующих герцогов спорны, и непонятно, были ли они вообще, а очередное упоминание правителя Баварии, Теодона, относится только к 670-м годам. Не все исследователи считают его сыном Гарибальда, уж слишком большой временной промежуток. Причина этой катастрофы - удары государства Само и соседних славянских племен.
        24
        Императоры с большой ревностью относились к доминированию собственной валюты, которая считалась абсолютным и непревзойденным идеалом во всем мире. Солид был одним из столпов имперской идеологии и источником национальной гордости.
        25
        Триест находится в зоне субтропиков, крайне нетипичной для этой широты.
        26
        Пола - совр. Пула, Хорватия. Город на южной оконечности полуострова Истрия.
        27
        Спор о трех главах - один множества внутрихристианских конфликтов в 6 веке. Вопрос состоял в предложении предать анафеме в связи с обвинениями в несторианстве личность и труды богословов Феодора Мопсуестийского, некоторые труды Феодорита Кирского и одно из писем Ивы Эдесского. Разногласия между различными христианскими церквями, вызванные спором о трёх главах, не преодолены до сих пор.