Князь из будущего ч.1 Дмитрий Чайка
        Третий Рим #03
        На молодое княжество, образовавшееся на Дунае, точат зуб авары. Впрочем, и король франков Хлотарь тоже алчно поглядывает в предгорья Альп. Соляные копи в чужих руках не дают ему покоя. Князь крутится, как белка в колесе, пытаясь оградить растущую державу от жадных соседей. На его земли пришла аварская орда, которую еще никто и никогда не мог победить. Он заперт в городе с небольшим отрядом, а с ним любимая жена и маленький сын. Уцелеть будет очень и очень непросто...
        Князь из будущего ч.1
        Глава 1
        Май 623 г. н.э. Константинополь.
        Тихий стук в дверь удивил нотария(1) Стефана. Кто бы это мог быть? Воскресенье же! Нотарий снимал комнату у пожилой вдовы на окраине Константинополя. Он очень любил это место. Во-первых, у него был отдельный вход, а во-вторых, дом окружал маленький садик. Торжество природы, которое начиналось каждую весну, завораживало его. В саду распускался жасмин, который наполнял своим тяжелым ароматом комнату Стефана. Он обожал этот запах. Впрочем, почтенная вдова терпеть его не могла, у нее болела от него голова. Только мольбы постояльца спасали куст от топора. В садике были еще какие-то цветы, но Стефан не знал их названия. Вдова не говорила, а он не спрашивал. Он просто наслаждался этим кусочком зелени, таким редким в гигантском городе, где все было вытоптано сотнями тысяч ног. Дома внутри стен Константина лепились плотно, словно пчелиные соты, и с каждым годом они дорожали. Те же дома, что были в предместьях, напротив, становились все дешевле. То авары, то дикие склавины периодически грабили окрестности столицы. Слухи ходили, что и сам персидский царь Хосров второй мог нагрянуть в гости. Так пугливо думал
каждый в столице мира, но боялся произнести эти слова вслух.
        И все же, кто это там стучит? Неужели?... Стефан вскочил с постели, словно его подбросила какая-то незримая сила. Он спешно оделся и открыл дверь. К его глубокому разочарованию, гость был ему незнаком. Римлянин лет сорока пяти с густыми волосами, подрезанными надо лбом на старинный манер. Короткая ухоженная борода с проседью, нос с горбинкой и очень, очень дорогая одежда и обувь. Гость был весьма небеден, и это явно бросалось в глаза. Римский плащ сагум с закругленным низом поверх туники тут носили нечасто. Состоятельные горожане надевали талары(2) кричащих цветов. Гость был не местный, и это было ясно, как божий день.
        - Я вижу перед собой уважаемого Стефана? - спросил римлянин. - Ты очень похож на своего брата. Меня зовут Приск. Могу я войти?
        - Брата! Откуда ты знаешь, что это я? - из Стефана словно выпустили воздух, и он рухнул на скамью, ни жив, ни мертв. Гость истолковал его молчание правильно и вошел, аккуратно затворив за собой дверь.
        - Ты еще не научился убедительно лгать. Почтенный Ицхак считает, что именно ты тот самый Ратко. То самое письмо доставили его светлости, - сказал купец, - и он прислал свой ответ. На тот случай, если у его брата будут какие-то сомнения.
        И он протянул Стефану свиток, который тот взял дрожащей рукой. Его светлость? Какая еще светлость? Да что тут вообще происходит? Стефан развернул папирус, и углубился в чтение. Простонародная галльская латынь, механически отметил писец.
        «Приветствую тебя, брат Ратмир! Если вдруг у тебя остались какие-то сомнения, то поспешу их развеять. Бочка с желудями стояла слева от входа. В тот самый день отец поймал судака, и Никша заревел, когда я ткнул этой рыбиной ему в лицо. Наша мать пекла лепешки в золе и пела песню про Дунай. Прости, я немногое помню из детства. Тот, кто придет к тебе - порядочный человек. Верь ему, он сделает тебе хорошее предложение. Впрочем, ты можешь от него отказаться. Выбор за тобой. Но знай, в любом случае у тебя есть старший брат, и он горы свернет ради тебя. Крепко обнимаю тебя, Ратко. Твой брат Само.»
        Стефан плакал, впервые за много лет. То напряжение, что скопилось в нем за месяцы ожидания, надежда, страх, все это вылилось в виде непрошеных слез, прочертивших борозды на его щеках. У императорских евнухов не бывает родни. Они служат Августу и Августе, они служат Империи. Родня может унаследовать все, что скопил алчный чиновник, а императорская казна не любила делиться. Евнухи были одиноки. Они были безумно одиноки! Их жизнь скрашивало только золото, которое и было их истинной страстью, смыслом их жизни. Золото, роскошь и изысканная еда. Ну, и власть, конечно же! Приск стоял рядом и понимающе улыбался в бороду. Он видел перед собой истинное чудо. Чудо, которое сотворили люди, упорство и много, очень много денег. Воистину, это было удивительно.
        - Расскажи! - требовательно спросил Стефан.
        - Что именно?
        - Все! С самого начала! - к Стефану уже вернулось самообладание. Он был собран, деловит, а голова работала так, как ей и положено. Тренированный ум императорского писца был готов принять информацию и разложить ее по полочкам емкой памяти.
        - Я купил твоего брата лет пятнадцать назад, - начал свой рассказ Приск. - Мне продали его в Ратисбоне за полтора солида. Тогда баварские земли еще граничили с пустошами, где селились все, кому не лень. Твой брат жил в моем доме десять лет, и был самым обычным сорванцом, каких бегает десяток на каждой улице. Он был шаловливым, но добрым мальчиком. Знаешь, бывают такие люди, светлые и незлобивые. Вот и Само был именно таким. Но однажды все изменилось. Он стал совершенно другим. Его словно подменили.
        - Как это может быть? - удивился Стефан.
        - Сам удивляюсь, - развел руками купец. - Я назвал бы лжецом того, кто мне рассказал такое, но это случилось на моих глазах. Однажды он начал как-то по-другому смотреть на меня. Очень дерзко. Раб не может смотреть в глаза хозяину, это вколачивается в первые же недели. А он разговаривал со мной так, словно внезапно стал равным. Знаешь, я побил его и тут же понял, что если еще раз подниму на него руку, то он просто перережет мне ночью глотку и убежит в лес. Я удивился, конечно, и подумал, что парень просто повзрослел, кровь играет. Так иногда бывает в нашем ремесле. Но это еще было не самое странное. Через три дня он научился читать. Я дал ему свои записи, показал, где какая буква, и все… Через три дня он бегло читал.
        - Что? - глаза нотария вылезли из орбит. - Да быть такого не может. Это ложь!
        - Клянусь Девой Марией и святым Мартином! - Приск торжественно перекрестился на икону, которая висела в углу. - Я видел это своими глазами. Но и это еще не все. В Ратисбоне я попал в серьезный переплет. Мне всучили плохой товар, и я был на грани разорения. Те склавины, которых мне продали, были пленными воинами и работать отказались наотрез. Они решили умереть. Так вот, ваш брат договорился с ними, они ушли в набег и пригнали вместо себя других рабов. Твой брат выкупился, стал их вожаком, нашел залежи соли, построил город, покорил окрестные племена и стал герцогом Норика. И да, он теперь один из самых могущественных людей Запада. В этом году он будет воевать с аварским каганом и намерен в этой войне победить.
        - Уважаемый Приск, - едва сдерживаясь, поинтересовался Стефан. - Ты пьян? Или просто сумасшедший? Ты сам слышишь, что ты несешь? А я ведь поначалу тебе поверил! Убирайся отсюда немедленно!
        Вместо ответа Приск бросил на стол тугой кошель. Звук не оставлял ни малейших сомнений. Это были деньги.
        - Что это? - спросил Стефан, опасливо глядя на кошель.
        - Тут сто солидов, - любезно пояснил Приск. - Это подарок твоего брата.
        - Это какое-то безумие, - шептал пересохшими губами Стефан, завороженно глядя на золотые кружочки размером в ноготь большого пальца. - Мне это снится!
        - Все было именно так, как я сказал, уважаемый Стефан, - проникновенно сказал Приск. - А теперь я должен передать тебе предложение брата. Он зовет тебя домой, в родные земли. У тебя будет свой дом, ты не будешь ни в чем нуждаться. Если захочешь, тебя ждет высокий пост в Норике. Ты стал дядей, Стефан, у тебя есть племянник, замечательный малыш. У тебя появилась родня, и ты больше никогда не будешь одинок.
        - Я не хочу уезжать из Константинополя, - сказал Стефан после мучительных раздумий. - Я вырос здесь, тут вся моя жизнь. Ты сделал меня счастливым, почтенный Приск, и я уже не одинок. Мой старший брат нашелся, хотя я своими глазами видел, как его схватил аварский всадник. Пусть все останется, как есть. Кем я буду в тех землях? Презренным скопцом? Калекой? Никчемным приживалой? Ты думаешь, я не знаю, как воины относятся к таким, как я? Я буду молить господа за моего брата и его детей, и буду надеяться, что увижусь с ним хотя бы раз.
        - Герцог допускал, что ты так скажешь, - кивнул Приск. - В том случае, если ты откажешься, он просил передать это. - И купец положил на стол перстень-печатку с затейливым оттиском.
        - Что это? - осторожно спросил Стефан.
        - Это деньги, - любезно пояснил Приск, - очень много денег. Ты напишешь письмо, приложишь этот перстень и получишь нужную сумму у почтенного Ицхака или у того, на кого он покажет.
        - Но зачем? Что я должен делать за это? Я не пойду на измену! Я верный слуга Августа! - Стефан побледнел, как полотно. Дело запахло допросным подвалом в канцелярии куропалата(3) Феодора.
        - А я и не говорил, что ты можешь на эти деньги купить лучшего повара Константинополя и обмотать себя шелками с ног до головы. Твой брат просит о помощи. Хотя сто солидов уже твои, и ты можешь делать с ними все, что угодно. На хорошего повара точно хватит.
        - Что еще за помощь? - осторожно спросил Стефан. - Я уже сказал, что не пойду на измену. Да одно то, что мой брат стал архонтом(4) склавинов, уже плохо для меня. Не приведи господь, начальство узнает!
        - От меня оно ничего не узнает, - пожал плечами Приск. - От почтенного Ицхака - тем более. У нас есть общие дела, и он не станет ставить их под удар. Помощь проста. Твой брат просит помочь людям, попавшим в беду. К примеру, хороший мастер угодил в сети ростовщика, и его ждет разорение и позор. Ты можешь выкупить его долги, и он уже будет должен тебе. Я заберу этого человека с семьей и увезу в Норик. Поверь, через год-другой он снова будет состоятельным и уважаемым человеком. Или, к примеру, хороший мастер, но раб. Все то же самое, но за одним исключением. В Норике он станет свободным, а когда отработает свой долг, то будет владельцем собственной мастерской, которую смогут унаследовать его дети.
        - Зачем это моему брату? - несказанно удивился Стефан. - Если он так богат, как ты говоришь, то он и так может купить все, что угодно.
        - Я тоже сначала так думал, - понимающе кивнул Приск. - Но твой брат воистину мудр. Ему очень скоро вообще ничего не нужно будет покупать. Напротив, покупать будут у него. И это удивительно, учитывая, кто он такой. Как у варвара может быть такой нюх на торговые дела? Я этого до сих пор не могу понять.
        - Что еще я должен сделать? - спросил Стефан, который внезапно успокоился. Ничего сложного. Изменой тут и не пахнет. Да еще и дело это было весьма богоугодным.
        - Герцог рекомендовал купить тебе собственный дом.
        - Свой дом! - мечтательно произнес Стефан. И тут купец удивил его еще больше.
        - Он сказал, что в ближайшие три года дома под защитой стен подорожают минимум вдвое, а скорее и больше. Так что можешь не стесняться. Купи несколько штук, а пока в них поживут мои люди, и будут их охранять. Я хочу открыть в Константинополе отделение моего торгового дома. У меня есть толковый зять, он переедет сюда. Через три года ты продашь эти дома, вернешь деньги герцогу, а часть оставишь себе. Так ты станешь довольно богатым человеком.
        - Но почему дома подорожают так сильно? - спросил сбитый с толку Стефан. - Да, цены растут. Но чтобы так …
        - Просто верь своему брату и делай, как он говорит, - убежденно ответил Приск. - Пока он в таких вопросах не ошибался.
        - Война! - прошептал Стефан. - Враг снова подойдет к стенам города!
        - Видимо, так! - пожал плечами Приск. - Видишь, как все просто. Но и это еще не все. Твой брат сказал, что если люди будут продавать имения по бросовым ценам в окрестностях столицы, или в Анатолии, покупай! Такое бывает во время войн. Умные люди покупают тогда, когда глупые продают. Там, где сейчас обосновались склавины - не бери, это пустая потеря денег. Сирия, Иудея - тоже нет. Анатолия, Фессалоники и окрестности Константинополя - покупай сразу, как только цены упадут в десять раз. Деньги найдем. Герцог сказал, что ты поймешь, когда время настанет. Ты должен просто найти нужных людей, пользуясь своими связями во дворце.
        - Я, кажется, схожу с ума! - потрясенно сказал Стефан, который еще полчаса назад был нищим писцом, а теперь планирует покупку домов и имений. - И это все будет мое?
        - Не все, - спустил его на землю купец. - Тебе достанется треть прибыли от этих сделок. Еще треть - моя, а остальное пойдет его светлости. В конце концов, это его деньги. Да, и идея, если честно, тоже его. Я бы сам никогда в жизни в такое не ввязался бы.
        - Ты сказал про связи во дворце, - робко сказал Стефан. - Но, мои связи таковы, что я даже … Да кого я обманываю? Нет у меня никаких связей! Я же один из тысяч евнухов! Я служу простым нотарием! Какие у меня могут быть связи?
        - Герцог попросил твоей помощи в этом вопросе. В наших землях неизвестны дворцовые порядки. Ты сказал, один из тысяч? Но почему их так много?
        - Я служу нотарием в канцелярии патрикия Александра, - пояснил Стефан. - Нотариев немного, всего пять сотен. Есть и другие евнухи - силенциарии, кубикулярии, веститоры, и еще множество… Они служат Августу и Августе, исполняя положенные церемонии. Отступление от них хоть на шаг - преступление!
        Приск смотрел на евнуха, раздувшегося от гордости, раскрыв рот. На его лице был написан вопрос: кто все эти люди? Что они все делают? И он не постеснялся об этом спросить.
        - Кубикулярии - это евнухи, которые прислуживают, когда императорская чета изволит принимать пищу. Веститоры заведуют их гардеробом. Силенциарии водворяют тишину, когда император шествует по дворцу. Но их совсем немного, всего человек восемьдесят.
        - Я правильно сейчас понял, что во дворце сотня дармоедов следит за тем, чтобы все заткнулись, когда шествует император? - с ошарашенным видом спросил Приск. - И это еще немного? А сколько же тогда этих… кубикуляриев? Тысяча, что ли?
        - Чуть больше четырех тысяч! - с гордостью сказал Стефан. - И веститоров еще столько же!
        - Святой Мартин! - Приск утер пот со лба. - С ума сойти! У вас, наверное, есть тот, кто снимает императору сапоги и тот, кто открывает ему двери.
        - Есть, конечно, - с обидой произнес Стефан. - За дворцовыми воротами смотрит папий, и это очень важный чин. Да я тебе и малой части не рассказал!
        - Не надо, я уже всё понял, - махнул рукой Приск. - Ужас какой! Теперь я понимаю, почему вас бьют все, кому не лень. Может, зря я сюда хочу зятя с дочерью перевезти?
        - Замолчи, купец! - Стефан побледнел. - Это измена! Нас на пытку возьмут за такие слова!
        - Пока нас на пытку не взяли, я тебе кое-что скажу, нотарий Стефан, - резко пояснил Приск. - Я деловой человек, как и твой брат. И знаешь, что он сделал бы на месте вашего Августа? Выгнал бы всех этих дармоедов взашей и нанял на эти деньги тридцать тысяч словен и германцев. Уже через год Империя была бы того же размера, что при великом Юстиниане. Только порядка в ней было бы куда больше.
        - Кто же подает обед моему брату? - растерялся Стефан. - Он же все-таки дукс (5)!
        - Жена ему еду подает! - резко бросил Приск. - Жена! А когда он в походе, то из одного котла со своими воинами ест. И никакой силенциарий перед ним не бежит, водворяя тишину. Тьфу ты, аж противно стало! Слава Богу, король Хлотарь не таков. Он бы всю страну поборами разорил. Ладно, давай вернемся к тебе. Его светлость велел повышение по службе устроить. Как тут у вас это делается? За деньги?
        - За деньги, - потупился Стефан. - Тут без взяток никак. Нужно подарки разным людям делать…
        - Сделай так, чтобы тебя в императорскую канцелярию приняли, - сказал Приск. - Там ты добьешься таких успехов, что остальные евнухи просто умрут от зависти. Сам Август Ираклий будет знать твое имя. Ты станешь великим!
        - Да я и мечтать о таком не смел! - раскрыл рот Стефан. - Но как? Успехи? В службе самого господина протоасикрита(6)? - Но тут его лицо озарило понимание. - Кажется, я догадался, откуда возьмутся эти успехи!
        - Вот и славно, - кивнул Приск. - У меня остался только один вопрос, и он не дает мне покоя уже не один месяц. Я от любопытства спать не могу, так хочу ответ на него узнать.
        - Спрашивай, - ответил удивленный Стефан. - Я отвечу, если смогу.
        - Зачем у входа в ваш дом стояла бочка с желудями?
        - Их вымачивали, - пояснил Стефан. - Видишь ли, почтенный Приск, чтобы пожарить желуди, их нужно хорошенько вымочить, несколько раз меняя воду. Иначе их есть просто невозможно. Жуткая гадость. У меня тоже вопрос. Ты дал мне перстень, по которому я могу получить огромные деньги. Ты не боишься, что вас с братом просто обманут?
        - Ты не понимаешь, уважаемый Стефан, - с ноткой превосходства ответил Приск, и протянул евнуху еще одно письмо. - Во-первых, вот таблица кодовых слов, которые ты должен указывать в письмах, чтобы по ним иудеи получили деньги в Галлии. Они об этом знают, и не станут жульничать. Это твой брат придумал, между прочим. Такое письмо называется вексель. Купцы платят только разницу по встречным сделкам. Золота стали возить по дорогам гораздо меньше, и королевские графы кусают локти от злости. Они таки частенько занимаются разбоем. Теперь все купцы Запада молятся за твоего брата. Во-вторых, ты на этом письме отпечаток свое пальца оставишь. Они оказывается, у всех людей разные. И это тоже твой брат придумал. В-третьих, денег иудеи по этому векселю не получат, а получат соль со скидкой. Это предоплата за будущие поставки. И, в-четвертых, умные люди в западных землях уже давно делают ставку на герцога Самослава. Его крепость Солеград неприступна, и именно там я буду хранить свои деньги, как и многие другие купцы. Твоему брату я доверяю куда больше, чем герцогам франков.
        - Но ведь эту крепость могут взять! - воскликнул изумленный Стефан. - Тогда ты разоришься!
        - Не разорюсь, - покачал головой Приск. - Гарантией моих денег будут соляные копи, залежи железа и серебра в тех землях. Золото само по себе - ничто, а все это можно снова легко превратить в золото. А что касается того, что кто-то возьмет Солеград… Я был в этом городе, Стефан, и я очень хочу посмотреть на того смельчака, кто отважится его штурмовать. Я из собственного кармана оплачу ему заупокойную службу, даже денег на такое дело не пожалею.
        
        1 Нотарий - мелкий чиновник, заведовавший корреспонденцией.
        2 Талар - одеяние, похожее на тунику, но доходившее до земли и без рукавов, к тому же настолько широкое, что оплечья спускались на руки, образуя подобие широких рукавов.
        3 Куропалат - высший придворный чин. Управляющий дворцом, начальник дворцовой стражи. Обычно на эту должность назначался родственник императора. В данное время куропалатом был младший брат императора - Феодор.
        4 Архонт - правитель (греч.). Так имперские чиновники называли варварских князьков.
        5 Дукс - герцог.
        6 Протоасикрит - начальник императорской канцелярии
        Глава 2
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. ЗЕМЛИ НАРОДА НОРДАЛЬБИНГОВ. НЕДАЛЕКО ОТ УСТЬЯ ЭЛЬБЫ.
        После того случая жизнь Вышаты резко переменилась. «Слово и дело», что он сказал боярину Горану, дошло до самого князя. Измена владыки Буривоя - дело серьезное. Он же тестем ему приходился! Робеющий Вышата стоял перед удивительно молодым парнем, который забрасывал его вопросами, от которых коробейник качался, словно лодка на волне. Вопросы были самые разные. Князь то про тот разговор с вдовицей спросит, то про торговые дела, то про порядки в других родах, то снова к вдовице вернется. Что ему та вдовица далась? Чудно! Вышата ничего понять не мог, особенно в конце, когда государь замолчал, подумал и бросил боярину Горану:
        - К Звану его определите. Подходит.
        И ушел, резко повернувшись на пятках. Он, князь, какой-то очень быстрый был во всем. И в речах, и в делах. И даже ходил куда быстрее, чем люди тут обычно ходили. Словно спешил всегда. Странный он все-таки…
        Жизнь Вышаты с того дня пошла совсем по-другому пути. Он с женой и детьми в усадьбу боярина Звонимира перебрался, где еще десяток семей жил. Разные там обосновались люди. Степняки беглые были, саксы из тех, кого король Хлотарь казнить не успел, словене из разных родов, и даже мальчишка-сирота, который из лука бил так, что все только рты разевали от удивления. Он в щепоть четыре стрелы сразу брал, а тетиву по степному с помощью перстня натягивал. Пока первая стрела до цели долетит, ее еще три догоняют. Удивительный малец. Вышату первое время сам боярин учил, а потом и князь присоединился. Учил, как с людьми говорить, как нужное узнать, как к себе расположить… Показал, как те странные ножи бросать, у которых дырки в рукояти. У Вышаты те ножи в сапогах спрятаны, в специальных кармашках из кожи. Великие боги! У него, нищего торговца, сапоги есть! Родовичам рассказать, так не поверят. Хотя… не расскажет он ничего и никому. Изгой он теперь. Тайный Приказ его семья.
        Лодка, груженая солью, тронулась из жупа(1) владыки Святоплука в середине месяца травня(2). Они проплыли земли чехов и вошли в реку Лаба, где и стали ждать. С Вышатой два десятка воев пошли, все же путь дальний. Неровен час, лихие люди подумают, что тут поживиться можно. А погибнуть Вышате никак нельзя, у него от самого князя важное поручение. В устье Влтавы они простояли почти две седмицы, когда к ним прискакал всадник из мораван на двух конях. Он то и передал Вышате тяжелый сверток, в котором лежал роскошный пластинчатый доспех и позолоченный шлем, смятый чудовищным по силе ударом. Вышата знал, кто прислал ему этот подарок. Ведь он ехал в гости к Эйнару, мелкому ярлу из Ангельна(3), чьи владения были на берегах длинного, словно кишка, фьорда Шлей, что в датских землях. К тому самому Эйнару, что был отцом Сигурда Рваное Ухо. А еще князь приказал Вышате осмотреть место, где река Лаба на две реки распадается, и омывает множество островов. Там, где река Альстер впадает в Лабу, он велел на правом берегу поискать городок под названием Гамбург. Хотя, в том, что этот город существует, князь до конца
уверен не был.
        Германцы словенскую реку Лабу называли Эльбой, и на правом ее берегу до самого устья жило племя нордальбингов. Они тоже были из народа саксов, но стояли наособицу, занимаясь по большей части тем, что растили ячмень, ловили рыбу и грабили соседей. Очень беспокойные были люди, и через их земли пройти нелегко. Только торговые дела с одним из их вождей Херидагом давали надежду, что они доберутся живыми до владений ярла Эйнара. Там, в землях нордальбингов, Вышата обменяет лодку с солью на добрых коней, которых потом пригонит в Новгород.
        ***
        - Мой друг! - раскинул объятия Херидаг, когда Вышата пришел к нему на двор. - Ты привез мою соль?
        - Привез, - кивнул Вышата. - Ты пригнал коней?
        - Обижаешь! - оскалился вождь. - Два десятка жеребцов из земель свеев. Красавцы! Один к одному. Но твоей соли не хватит! Они стоят дороже!
        - Я знаю, - отмахнулся Вышата. - За нами идет еще одна лодка, ты получишь недостающее. Я все равно поеду к данам и буду возвращаться через твои земли, тогда и заберу.
        - Ха! Даны - слабаки! - хвастливо заявил Херидаг. - Мы скоро сбросим их в Восточное море(4). Мои воины неплохо накостыляли им прошлой осенью. Да что мы стоим? Пошли в дом! Вы же проголодались с дороги!
        - Не откажусь, - кивнул Вышата и пошел, осторожно обходя свинью, которая нежилась в грязной луже, что разлила свои безбрежные воды прямо у входа.
        Длинный дом с несколькими очагами - обычное дело в землях германцев, от северной Италии до Норвегии. Тут жило несколько поколений, и каждая семья имела здесь свой угол. Впрочем, домашние дела тут вели сообща, как сообща растили детей, табуны которых бегали вокруг дома, распугивая кур и поросят. Дом эделинга(5) мало чем отличался от жилища обычной семьи. Разве что размером он был побольше, да столбы, подпирающие кровлю, украшены затейливой резьбой. Высоченная кровля, крытая деревянной дранкой, уходила ввысь на три человеческого роста. Туда поднимался дым очагов, который потом уходил на улицу через оконце под стрехой. Женщины всех возрастов, от девчонок с короткими косичками до совсем уже пожилых теток, суетились около огня, готовя похлебку для гостей. Суп из овощей и каша - обычная пища любого человека того времени. Мясо ели лишь после охоты или на пиру. И такое запоминалось надолго, ибо роскошь немыслимая.
        Гости сели за стол и сдвинули кубки с хозяевами. Воины ели неспешно, дабы не опозорить князя. Не голодранцы они, с подарками приехали. Вышата достал суму и вручил хозяину золотой браслет, а его жене - серьги. Подарки подешевле и вовсе разлетелись за считанные минуты. Женское население длинного дома расхватало гребни, платки и заколки, дивясь тонкой работе. Они и не догадывались, что все это начали в Новгороде делать, и князю Самославу обходилось почти даром. Раньше такое диво из южной Бургундии везли, а то и из самого Константинополя. Счастливый гомон, заполнивший дом эделинга, заставил того поморщиться, и Херидаг хлопнул ладонью по столу.
        - А ну, тихо! Ишь, раскудахтались, курицы!
        Тетки хмуро посмотрели на него, но ничего не сказали. Не стали вождя перед гостями позорить. Свободные германские женщины не были бесправными рабынями, а строго наоборот, считались уважаемыми дамами, защищенными законами и обычаями. Так что за курицу и прилететь могло.
        После положенных тостов, высказанных под похлебку и ячменную кашу, гости сыто откинулись на скамьях. Вечер будет долгим, потому что владыка саксонского рода позвал на пир уважаемых людей, которые понемногу подходили и занимали место за столом. Когда все изрядно захмелели, Вышата поинтересовался у хозяина:
        - А скажи мне, уважаемый Херидаг, а есть ли в ваших землях городок под названием Гамбург или что-то в этом роде?
        Сакс поморщил лоб в умственном усилии, но ничего подходящего вспомнить не смог, в чем честно и признался.
        - Он должен быть где-то в устье реки Альстер, - подсказал Вышата.
        - А! - обрадовался вождь. - Есть там деревенька. Только она никаким Гамбургом не называется.
        - А как она называется? - полюбопытствовал Вышата.
        - Да никак она не называется, - пожал плечами сакс. - Деревня и деревня. Там род старого Сэппа живет. Они рыбу ловят и свиней пасут.
        - Можешь это место моему князю продать? - поинтересовался Вышата. - Устье реки на милю во все стороны.
        - Как это? - удивился сакс. - Землю продать? У нас земли не продают. Нет такого закона. Она роду принадлежит. Да и зачем она твоему князю? Земля там бросовая, болото болотом.
        - Времена меняются, и законы меняются, - тонко намекнул Вышата. - Франки вот уже давно землю в собственности имеют. Аллод называется. Ее и продать можно, и подарить, и детям своим оставить.
        - А сколько князь за ту землю даст? - жадно спросил вождь.
        - Тридцать коров! - торжественно ответил Вышата. - Но заплатит солью. Сам понимаешь, если мы коров из своих земель сюда погоним, то они передохнут по дороге.
        - Тридцать две! - азартно протянул руку сакс. Такое богатство за камыши и лягушек! А старого Сэппа он с той земли просто выгонит.
        - По рукам! - ударил по его ладони Вышата. - Жди соль до зимы. А по весне сюда княжеские люди придут. Надо, чтобы никакого Сэппа на той земле уже не было.
        - Тридцать две коровы! - восторженно шептал Херидаг. - Тридцать две коровы! Пойдем, мой друг, отметим это дело!
        - Тогда сначала купчую подпишешь, - потянул его за локоть Вышата. - Все честь по чести будет. На папирусе, как у франков.
        - Да я же писать не умею! - удивился сакс.
        - Палец в чернилах испачкаешь и приложишь, - успокоил его Вышата. - И дюжина лучших людей из твоего рода тоже. Князь сказал, что те отпечатки у всех людей разные. Вот никогда бы не подумал. Забавно, правда?

* * *
        ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ. ЗЕМЛИ ДАНОВ. АНГЕЛЬН.
        - Что опять натворил этот беспутный пьяница? - ярл Эйнар смотрел на Вышату с тем выражением лица, которое бывает у людей, мучимых зубной болью.
        - Он покрыл себя славой! - торжественно заявил Вышата, не обращая внимания на домочадцев ярла, которые с детской непосредственностью обступили его и слушали, раскрыв рот. Датские земли - это жуткое захолустье на самом краю земли. Новостей тут было так мало, что любой посторонний в деревне служил поводом для разговоров на целый месяц. А тут такое! Сигурда Рваное Ухо здесь знали, и знали очень хорошо. Настолько хорошо, что все вздохнули с облегчением, когда он во главе двух сотен разбойников и буянов ушел из этих земель навсегда. Отец, говорят, даже напился на радостях.
        - Да врешь ты всё! - не поверил ярл.
        - Собери своих людей, почтенный Эйнар, - важно сказал Вышата, - ты будешь гордиться своим сыном.
        - О чем ты хочешь им сказать? - прямо спросил ярл.
        - Не могу, прости, у меня приказ, - твердо ответил Вышата. - Только, когда соберутся все свободные мужи.
        - Если это злая шутка, и мой сын снова решил опозорить меня, ты вернешься домой по частям, - сплюнул Эйнар. Он уже ничего сделать не мог. Это разговор слышали слишком многие, и побежали во все концы городка, разнося чудные вести.
        Люди собрались быстро. Собственно, перед домом ярла вскоре стояли все, кто вообще мог ходить. И народ сгорал от любопытства. Вышата, одетый в яркую рубаху и нарядный плащ, важно залез на телегу.
        - Люди! - начал он. - Я пришел сюда из далеких земель, чтобы поведать вам о подвигах Сигурда, сына Эйнара.
        - Мы помним его подвиги! - раздался глумливый голос в толпе. - Вот счастье-то было, когда он ушел из наших земель. Мы тут богам жертвы принесли, думали, что король Хлотарь и его повесил.
        - Нет, Сигурд Эйнарсон жив и здоров, и шлет вам свой привет. А конунг Самослав шлет свой привет тебе, отважный ярл Эйнар. Он благодарит тебя за сына, который покрыл себя славой в бою с аварами.
        Народ зашумел. Авары были далеко, но о них слышали. Они доходили даже до земель тюрингов, и пока победить их никто не смог.
        - Твой сын передает тебе подарок, благородный Эйнар! - кричал Вышата, пытаясь перекрыть людской гул. - Это богатый доспех, который он снял с убитого им аварского хана. Тудун Тоногой, которого сразил своей секирой твой отважный сын, водил в бой пять тысяч всадников. Вот его шлем, разбитый ударом топора!
        Воины, что были с Вышатой, подняли вверх панцирь и шлем, показывая их толпе. Ярл Эйнар раздулся от важности, и гордо поглядывал на односельчан. Вы думали, мой сын - бандит и пьяница? - было написано на его самодовольной физиономии. - А выкусите! Он у меня настоящий герой! Горожане с завистью смотрели на ярла, даже тот мужичок, что приносил жертвы богам, радуясь безвременной кончине местного хулигана.
        - Твой сын просил поместить этот шлем в Медовом Чертоге! - продолжал Вышата, - чтобы его отец мог гордиться им, когда будет пить со своими воинами. Как напоминание о том, что в том бою он убил не только хана, но и еще тридцать семь воинов.
        Это был нокаут. На лице ярла расплылась глупая улыбка, а воины посмурнели. У них таких трофеев не было, и теперь им до самой смерти придется слушать хвастовство гордого отца.
        - Но и это еще не все! - Вышата взял паузу, и победоносно осмотрел морально уничтоженных земляков героя. - Конунг Самослав даровал Сигурду за его подвиги доспех ценой в тринадцать коров и одного теленка.
        - Сколько? Сколько? - послышались крики со всех концов. - Что это за доспех такой? Он из чистого золота что ли?
        - Тот доспех ни меч, ни копье не берет, - важно пояснил Вышата. - А делал его лучший мастер из земель франков целых полгода!
        - О-ох! - в едином порыве выдохнула толпа. - Полгода делал! Ни меч… Ни копье… А мы думали, Сигурд совсем пропащий, позор отца и матери!
        - Волей князя Самослава воин Сигурд Эйнарсон носит теперь имя Сигурд Ужас Авар, и никто теперь не назовет его Рваным Ухом.
        - Эй, посол! - окрикнул Вышату молодой плечистый парень. - А как к твоему конунгу на службу попасть, а? Я тоже себе такое имя хочу!
        - Да что там имя! - небрежно бросил Вышата. - Мой конунг дает слово, что любой из младших сыновей, кто к нему на службу придет, будет получать еду и жалование солью. А тот, кто отличится в битве, станет «могучим бондом»(6) и получит по три манса(7) доброй земли.
        - О-о-о! - раздался гул над толпой. То тут, то там раздавалось: - Куда идти-то надо?... Где твоего конунга найти?... Не пущу!... Отстань дура! У нас свой хутор будет!
        Вышата с удовлетворением посмотрел на беснующуюся толпу и слез с телеги. На его место залез ярл Эйнар, который был слегка растерян. Его переполняла гордость, а мать Сигурда рыдала в голос. Вот и ее мальчик в люди выбился, а она уж отчаялась совсем, все глаза выплакала.
        - Люди! Завтра в полдень всех свободных мужей приглашаю на пир! Трэлли получат объедки, пусть тоже порадуются! - крикнул ярл. - Хочу отметить прибытие посла конунга Самослава и те добрые вести, что он мне привез. А то вы мне все говорили - пьяница, грабитель… А он у меня вон чего… Какой доспех отцу прислал! А? Все видели? То-то!
        И он пошел в дом, где женщины по одному его взгляду заметались, отмыкая кладовые, чтобы приготовиться к завтрашнему пиру. Ведь пир в то время - это когда много еды, а не когда еда вкусная. Народ тут был не избалован.
        ***
        - Оставайся, Вышата! - гудел пьяный в дым Эйнар, обнимая посла. - Гульнем, как следует!
        - Так неделю уже гуляем! - Вышата был слегка бледен, а под его глазами появились мешки. Пить он больше не мог, но ярла было не унять. Гордость за сына и железное здоровье местного владыки привели к тому, что запасы алкоголя в городке стремительно заканчивались. - Мне, Эйнар, ехать назад надо! Меня мой конунг ждет.
        - Хитрый твой конунг! - погрозил пальцем пьяный ярл. - Да к нему все безземельные парни сбегутся. Все, кто топор может держать. Да, и забирай! Житья от этих буянов нет. Все воевать хотят, а где я столько оружия возьму.
        Оружие было гордостью данов. Любой дружинник носил на голове вместо шлема шедевр ювелирного мастерства, а рукояти мечей и вовсе были изукрашены серебром и золотом. Вендельская эпоха, на минуточку! Время, когда война еще была священнодействием. Время, когда тысячные армии викингов еще не упростили все до предела, превратив произведение искусства в обычное орудие убийства. Ярлы того времени держали небольшие дружины, но вооружены они были первоклассно. Благо хорошего железа на севере было предостаточно.
        Вышата вздохнул. Нелегкую, как выяснилось, задачу поставил князь. Не так-то сложно оказалось поманить безземельных данов добычей и собственной землей. Сложно было пить с ними наравне. Этого они с князем не учли. А впереди у Вышаты был еще не один городок на пути. Все свободные мужи Дании должны были узнать о подвигах Сигурда Эйнарсона, Ужаса Авар.
        
        1 Жуп - область в аварском каганате. Название, унаследованное южными славянами. Жупан - губернатор в Хорватии и в настоящее время.
        2 Травень - май
        3 Ангельн - полуостров на востоке Дании
        4 Восточное море - так называли Балтику германские народы.
        5 Эделинги - родовая знать у саксов
        6 Могучие бонды - состоятельные землевладельцы, имеющие много земли, рабов-трэллей и крестьян-арендаторов.
        7 Манс - около 13 га. Предлагаемый в награду участок - 40 гектар. С такого количества пахотной земли в более позднее время снаряжался один воин.
        
        Глава 3
        В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ. ЗЕМЛИ МОРАВАН. ДЕНЬ ПУТИ НА СЕВЕР ОТ ВИНДОБОНЫ.
        Лучшие мужи из мораванского народа робко смотрели на ровные ряды воинов, одетых в железо. Шлемы, начищенные до блеска, сверкали на солнце, приводя неискушенную деревенщину в трепет. Впереди на могучем жеребце, за которого можно было купить… Не знали уважаемые люди, что в этих землях за такого коня можно было купить. Они такого богатства и представить себе не могли. Да и не было его тут, богатства этого. Еда и то не всегда была. Господа всадники выгребали отсюда все подчистую. Князя окружали бояре, тоже одетые в железо по последней новгородской моде, с чудными пластинами на груди и животе. И необычно вроде, а многие видели, как Сигурд Ужас Авар всадников крошил своим топором, а от него стрелы и копья отскакивали.
        Впереди, перед толпой мужей, стоял Арат в шлеме и доспехе тархана Хайду. Всадники-полукровки стояли с ним рядом, слегка обособившись от мораван. Те, после победы, внезапно вспомнили, что не люди были те, кто рожден от степных воинов, а поганое семя. И теперь полукровки ловили на себе взгляды далеко не самые благожелательные.
        - Князь Самослав, - зычно сказал Арат. - Прими наш народ под свою руку и стань рядом в нашей войне. Мы клянемся тебе в верности.
        - Клянемся! - загудели мораване. Никто из них не видел другого выхода. Беда придет скоро, и они об этом знали прекрасно. Ждать аварского набега со дня на день можно. А одни они аварам на один зуб. Степные всадники дураками не были, и больше в такую ловушку не попадутся. Пять тысяч воинов нужно ждать, никак не меньше. А пять тысяч авар втопчут в землю любое войско, что смогут выставить мораване. Пепел тут вместо земли будет.
        - Я беру вас под свою руку! - зычно ответил молодой парень, что и оказался князем Самославом, о котором в этих землях легенды ходили. - За то, что мораванский народ за свою свободу встал, десять лет податей с вас собирать не будут. Вы свои подати кровью отдаете. Вашим новым жупаном будет Арат, который войско в бой вел. Он доблестно бился, и получит награду! Подойди ко мне, Арат!
        Тот вышел вперед, смущаясь под перекрестьем взглядов, что впились в него с разных сторон. Князь надел ему на шею серебряную цепь с пятиконечной звездой, а на плечи набросил белый плащ с красной полосой. Все вокруг вздохнули от зависти. Это же честь немыслимая! Арат стоял пунцовый от смущения, когда князь обнял его и вручил меч с позолоченной рукоятью.
        - Я принимаю оружие из твоих рук, княже, - склонил голову всадник. - Я буду служить тебе верно, как и мои люди.
        - Да будет так! - ответил ему князь. - А теперь - пир! Легион! Вольно! Разойдись!
        На поле уже заезжали телеги, груженые припасами и бочонками, при виде которых уважаемые люди начали почесывать нос. Они совершенно точно знали, что в них находится. Десять лет без податей! Десять лет! Подумать только! Это дело нужно срочно отметить.
        ***
        В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. БЫВШАЯ РИМСКАЯ ПРОВИНЦИЯ ДАКИЯ. СОВРЕМЕННАЯ РУМЫНИЯ, РАЙОН ГОРОДА ТИМИШОАРА.
        Знатный воин Турсун из племени забендер шел с малым отрядом на восток. Туда, где в гигантском хринге (1), состоявшем из земляных валов диаметром в десятки миль, раскинулись кочевья рода уар. Девять колец укреплений строили многие тысячи рабов, в которых внезапно превратились жившие тут люди. Между кольцами валов паслись аварские стада и стояли деревни, где жили потомки жителей, имевших несчастье остаться в этих землях, когда сюда пришла орда. Каган Баян I огненным смерчем пронесся по степи, и теперь владения обров раскинулись от Альп до устья Дона. Велик был каган, младший сын Величайшего, но и ему приходилось играть на противоречиях сильных родов, ссоря и стравливая их между собой. А некоторые как, например, болгары, и вовсе подданными являются лишь на словах, и только и ждут, когда можно ударить в спину и отделиться. Нелегка ноша, которая досталась кагану, ведь люди степи подчиняются только сильному.
        Турсун со своими нукерами ехал к кагану не просто так. Его брат погиб, а назначить его тудуном мог только Величайший. Без этого титула ослабевшее племя забендер - просто никто в этих степях. Того и гляди его начнут теснить с пастбищ те, кто еще вчера умильно заглядывал в глаза и поднимал за их здоровье чашу с кумысом. Половина воинов осталась на том берегу Дуная. Правда, были еще старики и младшие сыновья, и племя забендер снова выставит тысячу воинов. Правда, что это за воины… Да и коней, доспеха и оружия потеряно в том походе просто без счета. Так что нужно опередить соперников, чтобы получить заветный титул и железной рукой погнать мелкие племена в поход на непокорную Моравию.
        Турсун не стал терять время. Знать племени ушла в кочевья, готовить новый поход, а он с двумя десятками близких воинов поскакал на восток, как только похоронил своего брата. Мораване отдали тела лишь на третий день, когда обобрали их до нитки. Они даже убитых лошадей разделали на мясо и засолили невесть откуда взявшейся солью. В родные степи тело тудуна не повезли, солнце припекало не на шутку. Отважный Тоногой был похоронен по древнему обычаю, стоя и с оружием. В его могилу впихнули визжащую от ужаса рабыню, страшную до невозможности, и там свернули ей шею. Его брат ни в чем не должен нуждаться в загробном мире, ведь он хан. Душа рабыни будет служить ему и там. Ее мать и сестры выли на могиле, проклиная почему-то словенского князька и его жену. Турсун никогда не мог понять баб. Что у них в голове? Впрочем, он тут же забыл об этом.
        Отряд Турсуна скакал на восток, покрывая по тридцать миль в день. Через две недели он будет у трона Величайшего, где склонит голову, и от этой мысли у старого воина переворачивалось все внутри. Они, забендеры, были вольным племенем, и власть кагана считали номинальной. Но теперь… Теперь великий каган припомнит им все.
        Они прошли мимо озера Блатно(2), которое полностью оправдывало свое название. Озеро было мелким, а его южный берег - болотистым. На северном берегу стояли небольшие городки, где жили остатки римского населения, перемешанного со словенами. На удивление, жили они тут вполне неплохо. Авары ценили умелых ремесленников, и именно здесь они сохранились с незапамятных времен. С тех самых, когда неподалеку II Вспомогательный легион построил свой лагерь для охраны Лимеса от задунайских варваров(3).
        Две недели пути подошли к концу, и Турсун увидел впереди валы первого кольца великого хринга. Они проследовали вдоль укреплений, чтобы пройти через ворота, которые охраняли всадники рода уар.
        - Кто ты и зачем едешь? - спросил Турсуна стражник.
        - Я брат тудуна Севера, Турсун. Мой брат погиб, и у меня важные вести для Величайшего.
        - Проходи, - кивнул всадник, пропустив кавалькаду.
        Турсун ехал по степи, которую воля великого Баяна заключила в тесные земляные объятия. Тут были добрые пастбища, и даже деревеньки римлян, словен, даков и гепидов, перемешанных волей кагана в один народ, были разбросаны тут и там. Они прошли еще семь земляных колец, когда уперлись в деревянный частокол с двумя башнями, защищавшими ворота. Крепость была слабенькая. В ромейских землях авары брали города куда более укрепленные. Но кто в здравом уме полезет в пасть льву? Ужас, который внушали авары, защищал их куда сильнее, чем любые стены.
        В крепость их пропустили без особенных проволочек, и воины Турсуна с удивлением осматривали городок, более похожий на обиталище германского герцога, чем на ставку хана кочевого народа. Вокруг были разбросаны службы, откуда раздавался стук молотов. Туда же шли телеги, выгружая зерно. Закованные в доспех воины патрулировали крепость, подозрительно оглядывая посторонних. В этом месте была сложена казна великих каганов, собранная за десятилетия грабежей и походов. Дань от ромейских императоров поднялась с 80000 солидов в год до 180000, и почти вся она была здесь. Часть монет каганы переплавляли в золотые блюда и браслеты, часть раздаривали всадникам из других племен, чтобы купить их верность. Каган нужен лишь тогда, когда дает золото. Иначе, зачем за него умирать? Эта нехитрая формула работала столетиями, и не давала сбоя. Но все имело две стороны. Каган не только давал, но и брал. И брал немало. Именно поэтому переметные сумы Турсуна были набиты золотыми и серебряными кубками, чашами, серьгами и браслетами. Он опустошил казну рода, но дело того стоило. Если тудуном станет хан рода консуяр, то их
просто погонят с пастбищ, припомнив им все обиды, настоящие и мнимые. А этого Турсун допустить не мог никак.
        - Кто ты и зачем здесь? - стража скрестила копья перед воинами, когда они подъехали к жилищу кагана. Длинный деревянный дом из потемневших бревен с небольшими окошками, не слишком впечатлил бы нас. Но для степняка он казался огромным дворцом. И нукеры Турсуна, которые были тут впервые, смотрели на все окружающее с любопытством. Сам Турсун тут уже бывал, и любопытства окружающее у него не вызывало. Да и на что тут смотреть? Турсун ненавидел душные жилища словен и германцев. Стражник пошел доложить о прибытии гостей, и вскоре вернулся.
        - Приходи на закате. У кагана будет пир. С собой можешь взять двух человек, из самых знатных. Тебе покажут твое место.
        Турсун развернулся и поскакал прочь. Он будет ждать.
        ***
        Вождь рода забендер сидел чернее тучи. Как он и ожидал, каган ничего не забыл. Брат Тоногой был слишком независим, и теперь им это аукнется. Турсуна и двух самых знатных воинов посадили на дальний конец стола, и они ждали, когда им принесут мясо в то время, как остальные гости уже ели вовсю.
        Старик, что разделывал вареного барана, был настоящим мастером. Другого в ставке кагана и быть не могло. Он, ловко работая ножом, делил мясо так, как принято в степи. Гости напряженно смотрели на это действо. Ведь в нем было множество смыслов. Голова, разрубленная на три части, пошла кагану и двум старейшинам. Щека - старшей из женщин, уши - самым младшим из сыновей, которые схватили их и начали грызть под одобрительными взглядами взрослых.
        Лопатка тоже пошла кагану, таз - почетным гостям. С каждой новой порцией Турсун все больше мрачнел. Его опасения подтвердились, когда ему и его людям поставили мясо с грудной костью и голени, так же, как и молодежи, сидящей рядом. Это было унижение. Унижение было достаточно тонким, чтобы на него прилюдно оскорбиться, но понятным всем без исключения. Род забендер был в немилости.
        Турсун и его люди жевали мясо, не чувствуя вкуса. Существование их племени стояло на кону, тут уже не до гордости. Перед ним поставили чашу с бульоном и зеленью, которую старый воин бездумно опрокинул в себя. А пир лишь набирал обороты. На стол подали ромейское вино, которого у кагана было в достатке, и теперь гости с каждым выпитым кубком вели себя все громче и развязнее. Отовсюду лилась похвальба и рассказы о военных подвигах, а здравицы кагану лились рекой. А Турсун все ждал, когда Величайший обратит на него свое внимание. Тот прекрасно знал, что посланники племени забендер сидят здесь, и степной хан уже несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.
        В покои влетела стайка танцовщиц и зашли музыканты. Это был подарок персидского шахиншаха Хосрова II, который усиленно добивался союза с аварами. У них была общая цель. И эта цель - Константинополь.
        Заунывные звуки, что издавали лютни и сетары, дополнялись рокочущими барабанами и дафами, что оказались просто медным обручем, обтянутым козлиной кожей. Танцовщицы так зажигательно крутили бедрами, что Турсун почувствовал жаркое томление в чреслах. Судя по лицам его воинов, и они тоже. Девчонки били босыми пятками по коврам, извиваясь гибкими пухленькими телами. Красотки! - думал тут каждый. Вот бы приласкать такую! Но нет! Это были рабыни кагана, и только он имел власть над ними. Танец закончился, и танцовщицы выпорхнули из зала. Музыканты остались, и их негромкая музыка не мешала говорить и слушать.
        - Ты можешь сказать свое слово, - наклонился к уху Турсуна слуга. - Величайший ждет. Но тщательно подумай, прежде, чем открыть рот.
        Турсун встал и вышел в центр зала, его воины встали за ним, неся сумы, набитые добром.
        - Великий каган, прошу, прими дары племени забендер, - склонился турсун. - Наш народ верно служил тебе, твоему брату и великому отцу. Он будет служить тебе и впредь.
        - Что привело тебя сюда, тархан? - Каган был немолод, и его косы были седыми. Но взгляд! Взгляд был молодой, умный и пронзительный. - Где твой брат? Или он слишком велик, чтобы приехать ко мне лично? Он слишком горд, чтобы поклониться мне? Он всегда был высокомерен.
        - Мой брат погиб, Величайший, - сказал Турсун, не обращая внимания на удивленно вскинутые брови кагана и шум, что поднялся в пиршественном зале. - Поэтому я здесь.
        - Рассказывай! - отрывисто бросил каган. - Кто посмел убить моего тудуна?
        - Племя мораван взбунтовалось, мой хан, - опустил голову Турсун. - Воины моего рода пошли наказать этих червей, но на переправе попали в засаду. Мой брат погиб как воин. Его убил дэв ростом в шесть локтей, закованный в железо с головы до ног. И мораван были многие тысячи. Сыновья всадников тоже восстали.
        - Вот как? - еще больше удивился каган. - Удивительная история. Видно, вы вконец потеряли меру, раз стаю волков затоптало стадо баранов. А разве твоего брата не учил его почтенный отец, что барана надо стричь, а не снимать с него шкуру каждый год? - гости подобострастно засмеялись, по достоинству оценив хорошую шутку. - Он получил то, что заслужил. За свою жадность и глупость. Жадность, потому что не смог остановиться вовремя, а глупость - потому что попал в ловушку, достойную юноши, идущего в свой первый набег.
        - Да, Величайший, - скрипнув зубами, склонил голову Турсун. - Мой брат Тоногой ошибся и погиб. Я прошу тебя отдать мне его пост, и я исправлю все ошибки.
        Каган молчал, изучающее глядя на униженного тархана. Гости молчали тоже, с любопытством ожидая, чем все закончится. Турсун правильно истолковал молчание.
        - Половину добычи мы пришлем сюда. А самых красивых рабынь никто не тронет. Они станут нашим подарком тебе.
        Каган продолжал молчать. На его плоском лице была написана скука.
        - Мы возобновим выплаты, которые были в старые времена, - выдавил из себя Турсун. - Половину податей от словен мы будем отдавать роду уар.
        - Да будет так, - хлопнул в ладоши каган. - Давайте пировать дальше. А ты, новый тудун, останься после пира. Нам есть, о чем с тобой поговорить.
        Турсун сел на свое место еще мрачнее, чем раньше. Титул был куплен дорогой ценой. Прежняя вольная жизнь закончена. Теперь он будет ощущать сапог кагана на горле до конца своих дней. И доходы его племени упадут ровно двое. А ведь ему нужно дать что-то более мелким племенам. Все это было очень скверно.
        - Ты, тудун, разбирайся с этими племенами сам, - заявил ему после пира каган. - От меня помощи можешь не ждать. Во-первых, я хочу увидеть, чего ты стоишь без меня. А во-вторых, мои воины скоро уйдут в поход. Мне точно не до мелких стычек с лесными народцами. Нищие земли, нищие люди. Зачем великим родам лезть в это захолустье?
        - А рабы, величайший? - с почтением поинтересовался Турсун.
        - Да у меня скоро появится столько рабов, что их девать будет некуда, - похвалился каган. - Я ими все пустоши заселю. Мне не нужны твои лесовики.
        - Величайший удостоит своего слугу, рассказав ему об этом? - спросил Турсун, разглядывая подбородок кагана. Теперь он не смел поднимать на него глаза.
        - Почему бы и нет, - сказал каган после раздумий. - Все равно мы выходим уже завтра. Слушай…
        Турсун вышел от кагана, раздавленный новым знанием. Вся его прежняя жизнь, все его планы и мечты казались теперь бесконечно убогими и мелкими. Да и сам он казался себе мальчишкой, что лепит из грязи маленькие юрты и бегает с деревянной палкой вместо меча. Он даже представить себе не мог всю мудрость повелителя и все величие его замыслов.
        Воистину, у великого кагана и планы великие. А со своими проблемами он будет разбираться сам. Помощи от великих родов ему теперь не дождаться.
        
        1 Хринг - кольцевые крепости авар, построенные из земли и деревянного частокола. Там были центры ремесла, хранилища награбленного и места зимовки.
        2 Озеро Блатно - Балатон в Венгрии. Его славянское название происходит от слова «болото».
        3 Римский город Аквинк на месте стоянки II легиона в настоящее время называется Будапештом.
        Глава 4
        ПЯТОЕ ИЮНЯ 623 Г. Н.Э., Г.СИЛИМВРИЯ, (СОВР. СИЛИВРИ). 70 КМ ОТ КОНСТАНТИНОПОЛЯ.
        Городок Силимврия бурлил, словно кипящий котел. Никогда еще тут не было столько народу. И никогда еще это место не удостаивал своим посещением сам император. Местные жители с любопытством смотрели, как по улочкам движутся тысячи столичных жителей, воинов, священников, сенаторов и дворцовых евнухов. Блестящая процессия двигалась в Гераклею, что была в дне пути на запад, на побережье Мраморного моря. Именно там Август Ираклий подпишет мирный договор с каганом авар, а потом в честь этого события проведут самые роскошные игры из всех, что когда-либо были до этого.
        Жители городка тыкали пальцами в скаковых коней, каждый из которых стоил тысячи солидов. Тонконогие жеребцы не реагировали на крики и толпы людей. Им ли, привычным к реву Большого Цирка, обращать внимание на шум этого захолустья.
        Дворцовые евнухи ехали в повозках. Их изнеженные тела не выдержали бы пятидневного перехода. В отличие от них болельщики партии «зеленых», которые назывались прасинами, шли бодро. Они были ремесленниками и купцами, постоянно враждовавшими с партией «синих», венетов, где по большей части состояла знать. Значение ипподромных партий было примерно таким же, как в нашей жизни партий политических, и именно они утверждали вступление на трон каждого нового императора. Вот такая вот дичь, которую Николай Семенович так понять и не смог, как ни пытался. Но, тем не менее, это стало для императоров суровой реальностью, а болельщики были самой серьезной политической силой в Империи. Настолько серьезной, что даже выставляли свои боевые отряды, когда враг подходил к городу. И самые кровавые бунты в Империи тоже устраивали именно они. А потому димархи, руководившие партиями болельщиков, считались одними из самых влиятельных лиц государства.
        По дороге шли отряды знати, которых сопровождала охрана. Сенаторы уже лет сорок, как никаких решений не принимали, а сам Сенат превратился в пустую говорильню, где напыщенные богачи общались друг с другом. Такое событие, как грандиозные игры, они пропустить не могли. Их жизнь была слишком скучна, и лишь все новые и новые удовольствия придавали ей смысл.
        Сам Август Ираклий с охраной из схолариев (1) оставался в городе. Он прибудет позже, когда в Гераклее будет все готово. Да и аварский каган тоже должен прибыть. Негоже благородному римскому императору ждать варварского царька, хоть тот и забрал у него половину страны. Авторитет Августа должен быть незыблем.
        Сам император занял лучший дом Силимврии, который перепуганный владелец уступил ему без разговоров. Ираклий был могучим воином. Суровый черноволосый мужчина с крупным носом нес свой крест стоически. Его предки пасли баранов в армянских горах, и дворцовые порядки он скорее терпел, чем наслаждался ими, как великий Юстиниан. Толпы евнухов и до буквы прописанный этикет держали его в цепях, и он покорно подчинялся им. Ведь Империя значит куда выше, чем особа императора. Ей порой правили откровенные ничтожества и психопаты, а она все стояла. Так уж получалось, что именно незыблемость традиций, законов и чиновничий аппарат держали ее на плаву. Ираклию пока не везло. Он проиграл почти все войны и битвы, в которых участвовал, словно Бог отвернулся от него. Персы дошли да Халкедона, что был на противоположной стороне Босфора, и видели столицу невооруженным глазом. Аварский каган давил на Империю с севера, заселив богатейшие области диким племенем склавинов. Даже в Греции императору подчинялись лишь прибрежные зоны и города. Вглубь страны его чиновникам ходу не было. Он в отчаянии уже хотел было перенести
столицу в Карфаген и отправил туда все сокровища казны, но налетевшая буря потопила корабли, почти разорив страну. Только патриарх удержал его от того, чтобы оставить Константинополь на растерзание врагам, и отдал на нужды армии сокровища церкви. Взаймы! Даже чиновникам и евнухам убавили тогда зарплату, чего еще никогда не бывало. И вот теперь будет долгожданный мир с аварами. Мир, который Ираклий использует для того, чтобы загнать персов за Евфрат. Иначе страна просто погибнет.
        Август не знал, что прямо сейчас тысячи аварских всадников по команде кагана стрелой бросились вперед, избивая тех, кто был с оружием. Остальных вязали, и строили в затылок. Они станут рабами и пойдут на север. Авары взяли людей в тот момент, когда они были в пути. Никто ничего не понимал. Люди шли на праздник, о котором вещали глашатаи на форумах, а вместо этого попали под аварский набег.
        Скаковые жеребцы, драгоценная упряжь, колесницы, телеги с убранством будущего ристалища, множество припасов, шатры, вино, роскошные одежды для свиты императора… Все это добро авары захватили в мгновение ока. Ничего не подозревающие люди окружались отрядами лучников, и их вязали веревками. В плен попали купцы, ремесленники, сенаторы, священники и дворцовые евнухи. Немногочисленные отряды охраны были вырезаны почти сразу. И первые всадники уже появились на окраинах Силимврии…
        - Государь! - трибун схолариев был бледен, как полотно. - Мы попали в ловушку! Авары напали на нас, и они уже близко.
        Август свирепо посмотрел на него, и выдал многоэтажную тираду на незнакомом наречии. Судя по тому, что император был горцем из Армении, это была отборная брань на родном языке. Повелитель мира не мог унизиться до того, чтобы кто-то услышал от него такие слова и понял их.
        - Простую одежду мне, коня и десяток твоих дармоедов из тех, кто еще не забыл, как держать копье! Быстро!
        - Да, государь, - склонился вельможа, и через две минуты принес искомое. Он просто вытряхнул из одежды первого попавшегося горожанина.
        Ираклий не терял время зря. Могучий торс бугрился мышцами, и рубаха налезла еле-еле, чуть не треща по швам. Одежду из драгоценной парчи он бросил на землю, наступив на нее ногами. Но вот диадема… Тканная повязка, украшенная двумя рядами отборного жемчуга сверху и снизу, расшитая каменьями, была символом императорской власти. Оставить ее тут - немыслимый позор. Ираклий думал недолго, и, к ужасу схолария, привязал ее к локтю, словно простую тряпицу.
        - Чего уставился? - рыкнул император. - Коня мне!
        - Все готово, повелитель, - сказал трибун дворцовой стражи. - Мои воины сдерживают натиск авар. Мы отбросим их.
        - Ну-ну, удиви меня, - презрительно бросил Ираклий. Цену схолариям он знал. Уже через минуту он мчал, не жалея коня, в сторону столицы. Небольшой отряд охраны следовал за ним.
        А бой начался уже в сотне шагов от того дома, где совсем недавно гостил император. Схоларии были хорошими воинами лет сто назад. Сейчас же они были лишь парадной стражей, места в которой покупались, как и все должности в Империи. Из них в настоящем бою не был почти никто. Зато пышные плюмажи, алые туники, золоченые пояса и драгоценные цепи на шее повергали в трепет всех, кто видел торжественный выезд Августа.
        Трибун орал, срывая голос. Он еще помнил, что такое война, и сбивал в ряды завитых красавцев, которые с ужасом поняли, что легкая и необременительная служба, к которой они привыкли, закончится прямо сейчас. Потому что выстоять против конницы у пехоты нет никаких шансов. А нарядная алая туника и расшитый плащ - плохая защита от аварской стрелы.
        Всадники налетели на ровные ряды пехотинцев, перекрывших улицу, по которой ускакал император. Они остановили коней в задумчивости, а потом начали расстрел дворцовой стражи. Не спеша, со вкусом, и почти без промаха. Щиты первого ряда приняли на себя по десятку стрел, и многие схоларии падали, убитые выстрелом в лицо или шею. На их место становился новый воин, который шептал молитву белыми от ужаса губами.
        - Вперед! Копья опустить! - этот крик трибуна был жестом полного отчаяния. Но если не знаешь, что делать, делай, хоть что-нибудь. Это куда лучше, чем быть неподвижной мишенью.
        Схоларии опустили копья и пошли вперед, переступая через тела убитых товарищей. Всадники со смехом отъехали назад, и начали расстрел вновь. Ряды схолариев дрогнули, и лишь брань и зуботычины десятников вновь погнали их на вражеские стрелы. Они полегли все до единого, впервые за много лет исполнив свой долг. Август Ираклий остался в живых благодаря их гибели. Но причиной этого был не героизм воинов, а то, что авары бросили погоню, и начали грабить убитых. Ведь у каждого схолария на шее была золотая цепь. А уж какие цепи были на шеях у их командиров! Всадники, увидев такое богатство, валяющееся на земле, просто забыли, для чего были посланы великим каганом.

* * *
        Через 12 часов. На закате. Константинополь.
        Столица застыла в ужасе. В предместья великого города ворвались всадники, уводя людей и грабя дома. Городские районы Влахерны и Промот первыми приняли на себя удар. Авары на низкорослых лошадках с гиканьем и свистом мчали по узким улочкам столицы, стегая плетью перепуганных обывателей. Им было жутко весело. Город не был готов к нападению, и на его стенах суетились стражники, которые только что затворили ворота. Август прискакал совсем недавно, покрыв полсотни миль за неполный день. Его жеребец едва стоял на ногах, конские бока ходили ходуном, а с морды летели хлопья пены. Воины на стенах занимали свои места, а стража ворот вставила толстые брусья в крюки, заперев город намертво. И горе было тем, кто не успел уйти под защиту стен. Они стучали кулаками по дубовым доскам, рыдая от отчаяния, но воины уже получили приказ. Жители предместий были отданы на волю авар. На следующий день грабеж предместий был закончен. Авары просто не смогли унести все, что утащили из домов горожан. Сами же гордые жители ромейской столицы, построившись в колонны, понуро побрели на север, чтобы обрести новую жизнь. Их были
многие тысячи…
        Асикрит(2) Стефан смотрел на все это с городской стены. Он успел купить пять домов. Всё, что продавалось в это время. И он почти не торговался. Глядя вниз, он понимал, что не прогадал. Цена будет расти и дальше. Он поднялся на стену совершенно беспрепятственно. Хаос был такой, что город спасся только чудом. Всадники не любили лазить на стены. Для этого у них были отряды словен, которых в этот набег не позвали. Почему? Да потому что каган в этот раз и не планировал брать город. Он на самом деле хотел заключить мир.

* * *
        Патрикий Анастасий и квестор Косьма снова приехали в ставку аварского кагана. Ведь это они договаривались о встрече в Гераклее. Это их обманули, как двух деревенских дураков. Это их император послал исправлять свою ошибку, даже если это будет стоить им жизни. Они проехали разоренные аварами земли, горестно глядя на сожженные деревни и виллы. А ведь все только недавно восстановилось. Только-только жизнь вернулась сюда. И вот опять. Найти ставку кагана было легко, их уже ждали.
        Сам Величайший, чья ярость уже утихла, томил их ожиданием. Как будто недостаточно было того унижения, что уже нанесли Империи. Но каган был недоволен. Ему нужен был Ираклий, и тот выкуп, что он мог получить за него. Именно это и было его целью. И тогда сумма, уплаченная за заключение мирного договора, могла бы стать просто чудовищной. А еще он мог поступить так, как советовали ему персидские послы. Ведь шахиншах Шапур четыреста лет назад взял в плен императора Валериана, точно так же обманув его на переговорах. Он потом использовал его, как скамеечку для ног. А когда тот надоел ему, приказал влить в глотку расплавленное золото, набить из него чучело и выставить его в храме на всеобщее обозрение. И этот вариант великий каган не отрицал. Ведь это обессмертило бы его в веках. Но все сорвалось из-за глупости и жадности его нукеров. Не все из них пережили тот день…
        - Великий каган! - патрикий Анастасий склонил голову. Их, наконец-то изволили принять. - Мы с горечью осознали, что твое слово не так твердо, как твой меч.
        - Смерти ищешь, ромей? - зло прищурился каган. - Ладно, говори дальше, я сегодня добрый. У меня столько ваших сенаторов, что я могу их казнить каждую стражу, и не закончу до конца года. Ты все еще сомневаешься в твердости моего слова?
        - Нет, великий каган, - проглотил слюну Анастасий. У него было немного шансов остаться в живых, и он прекрасно понимал это. Ведь император тоже был в ярости.
        - Тогда предлагай! - милостиво обронил каган.
        - Мы готовы платить ту же сумму, что и раньше, если ты вернешь наших людей и уведешь своих воинов. Ведь это огромные деньги! Сто восемьдесят тысяч солидов, великий! Сто восемьдесят! Казна империи почти пуста!
        - Я видел стражников вашего Ираклия! - с презрением бросил каган. - Да у меня тарханы одеты хуже, чем эти завитые бабы. И на моих женах меньше золота, чем было на них.
        - Блеск двора Августа требует многого, - согласился патрикий. - Но жители Империи с радостью идут на эти жертвы. Ведь это благое дело.
        - Тогда они с радостью пойдут и на новые жертвы, - махнул рукой каган. - Пятьсот тысяч солидов в год, наследник Ираклия идет в заложники, и вы выкупаете всех, кого взяли в плен мои воины.
        - Вы можете меня казнить, великий каган, - горестно покачал головой Анастасий, - но это не поможет делу. Никогда наследник трона не станет заложником. Август не пойдет на это. И таких денег в казне просто нет.
        - Сколько вы хотели потратить на свой дурацкий праздник? - каган наклонился вперед и впился в послов взглядом. - Это у вас-то нет денег? А когда они у вас появятся, вы будете устилать дороги золотом? Мы, ромей, по-разному понимаем с тобой отсутствие денег.
        - Мы готовы увеличить выплаты, великий каган, - осторожно продолжил Анастасий.
        - Вы увеличите выплаты, вы пришлете ко мне сына Ираклия, и пленная знать заплатит выкуп, - отрезал каган.
        - Сенаторы заплатят выкуп, - согласился патрикий. - А мы готовы платить двести тысяч в год, и ни солидом больше. Это последнее предложение. После этого вы можете казнить нас.
        - Какой мне прок от двух дохлых ромеев, - изумился каган. - Мы уже почти договорились. Остался сын императора. Он мне нужен.
        - Мы готовы дать в заложники сына императора Иоанна Аталариха и его племянника. Наследник Константин останется в столице. И это тоже последнее предложение, великий каган. Больше нам нечего предложить вам.
        - Хорошо, - кивнул каган. - Подсунули мне ублюдка от служанки. Да будет так. Оставайтесь на ужин, ромеи. У меня много отличного вина. Спасибо, что приготовили его для меня.

* * *
        Молодой приказчик Марк обживался в новом доме. По совету своего тестя Приска он купил его в Константинополе, куда переехал со своей женой. Он еще плоховато говорил по-гречески, но упорно занимался, наверстывая свои пробелы в языке. В столице было множество людей с запада Империи, из Испании, Африки и Италии, а потому его акцент не слишком резал ухо. Но все же, будет лучше, если избавиться от него совсем. Тут открывались очень серьезные перспективы, и Марк был намерен освоиться здесь. Взятка тому, взятка этому… И вот он уже торгует мехами из словенских земель, а обратно в Галлию отправляет благовония, ткани и специи.
        Набег авар Марк пережил спокойно, ведь он не был глупцом, любителем скачек. Он был деловым человеком, не слишком подверженным суетным эмоциям. Сегодня у него был хороший день. Неприметный евнух, с которым его познакомил тесть, указал ему на немолодого уже горожанина, бежавшего от персов из Трапезунда. Именно там добывали большую часть серебра Империи. И он трудился на этих рудниках много лет. Наивный провинциал сделал ошибку. Он приехал в столицу мира, не оценив своих сбережений. Тут была слишком дорогая жизнь для его тощего кошелька. Он уже растратил все свои деньги, он влез в долги, и его жизнь была кончена. Марк сделал ему предложение, и тот не посмел отказаться. Альтернатива была страшна. Семья рудного мастера уезжает в Марсель через две недели. А вместе с ним уезжает одно важное письмо. Дело в том, что авары будут теперь получать дань от императора ромеев в размере двухсот тысяч солидов. А еще они получат выкуп за сенаторов, евнухов, священников и состоятельных горожан. И все это богатство поедет в ставку кагана, в его хринг между Дунаем и Тисой. Марк почему-то посчитал, что основному
партнеру его тестя, герцогу Самославу, это будет интересно. По слухам, он тоже был деловым человеком.
        
        1 Схолы - дворцовые полки, почетная стража императора. К этому времени схоларии почти полностью утратили боевые навыки и служили исключительно для придания торжественности парадным выходам императора.
        2 Асикрит - служащий императорской канцелярии.
        Глава 5
        ИЮНЬ 623 ГОДА Н.Э. КНЯЖЕСТВО САМОСЛАВА.
        Шестьдесят миль, что растянулись от Новгорода до Солеграда, боярин Горан проделал за три дня. Ровные просеки рубили почти год, от брода до брода, и теперь вдоль новой дороги росли деревеньки, жители которых упорно вгрызались в лесную чащу. Стук топоров, казалось, не умолкал тут даже ночью, и все новые и новые деревья, что росли здесь столетиями, сохли, стыдливо обнаженные, словно стесняясь ободранной коры. Когда дерево уже погибло, расчищать лес под пашню становится куда сподручнее. Безбрежная дикая чаща медленно уступала напору человека, и тут уже давно не видели тарпанов и зубров, которые ушли дальше в глухомань. Не терпели они людского шума. Да и косули с оленями ушли прочь от жилья, уводя за собой стаи волков, от которых поначалу никакого спасу не было. Лишь кабаны, вечные соседи земледельцев, остались здесь, иногда делая набеги на огороды селян. Овощи из Галлии разошлись по весям со скоростью пожара, и теперь в каждом погребе стояла обязательная кадушка квашеной капусты, которая соседствовала со связками репчатого лука, солеными окороками, рыбой и грибами, коих в окрестных лесах было
неисчислимое множество. Горан покачал головой. Шесть лет всего прошло, как странный парень с горящими глазами, который, казалось, состоял из одних лишь острых мослов, круто переменил тут жизнь. Всего шесть лет, и брошенные лангобардами пустоши плотно заселил словенский народ. Ну, и баварский народ тоже. Германцы упорно лезли в эти земли, и шли под руку князя Самослава. Им, в общем-то, было все равно, кому платить подати, но тут жилось сытнее.
        Солеград показался за расступившимся лесом, и Горан остановил коня. Всадники, что были с ним, ошарашено задрали головы, и начали в испуге теребить обереги. Каменная твердыня, возвышающаяся над долиной реки Солянки, подавляла словен, непривычных к такому зрелищу. Казалось, только боги могли сотворить это диво. Шесть башен, соединенных зубчатым каменным поясом, встали на крутой горе, очищенной от леса, что рос там еще недавно. Узкая извилистая дорога, по которой едва пройдет одна телега, поднималась к воротам, защищенным двумя квадратными башнями с бойницами, обращенными во все стороны. Воины поежились, представляя, каково это, тараном ворота бить, когда тебя подстрелить проще, чем больную корову. Там же двадцать шагов, и слепой попадет. Грубая кладка из небрежно тесаных камней возвышалась на пять человеческих ростов, что вкупе с высоченной горой делало штурм ее делом заведомо гибельным.
        - Убей меня гром! - потрясенно сказал боярин, который не был здесь почти год. Он и представить не мог, каково это будет, когда мастер-каменщик закончит эту работу. Твердыня царила над долиной, охраняя главное сокровище, что даровали боги князю Самославу. Соль! Только теперь Горан до конца осознал, почему сюда перевезли казну, меха и оружие. Вроде не дурак, и так ясно было. Но когда сам на этакое чудо смотришь, сразу в голове все на свои места становится.
        Внизу, под горой, широким поясом раскинулся посад, построенный по княжьему слову из ровных, как ниточка улиц. И откуда словенский парень такого набрался, никто понять не мог. Но на порядке молодой князь был помешан, и заскорузлые обычаи со скрипом и стоном покорялись ему, меняя жизнь на глазах. Вон у половины домов отхожее место стоит, словно в столице. Стыдно уже родовичам, как раньше, у всех на виду порты спустить и сесть. Это только малым детям теперь позволено. Засмеют…
        А еще буквы эти чудные расходятся по княжеству. Началось все с Сиротской сотни, Денежного приказал и тиунов, что подчинялись Люту. Начал народ к тем чудным римлянам в учение идти. Кто белку принесет, кто окорок, а кто и солью заплатит. И как-то незаметно самые смышленые уже начали карябать на бересте те буквицы, что блаженные ромеи сюда принесли. Горану не далась эта наука, да и желания учиться у него не было. А вот Збых и Любава азбуку вмиг освоили. Поговаривают, что и княгиня тоже тайком буквицы учит, хочет мужа удивить. Хотя, к чему это бабе? Горан мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Его встречал старый друг, изрядно раздобревший, но не растерявший силушки.
        - Горазд! - обнял боярин местного жупана. - Вот это вы тут понастроили. Ажно оторопь берет!
        - Сам пугаюсь иногда, - честно признался Горазд. - И вроде каждый камень тут знаком, и каждый человек, что его рубил или клал… А все равно, словно боги какие делали это. Нас отсюда вовек не выковырнуть. Колодцы есть, припасы есть, казна в каменных подвалах, под замком. Сиди в осаде, не хочу. Князь то как?
        - Ушел с обрами воевать, - махнул рукой Горан.
        - Да как же! - лицо жупана вытянулось и стало сероватого цвета. - Да неужто это надо было? Это ж обры!
        - Нужно было, поверь, - весомо сказал Горан. - Они набег на наши земли готовили. Князь, говорит, что воевать на чужой земле надо, а не на своей.
        - А точно набег был бы? - жадно спросил Горазд.
        - Да точнее не бывает, - кивнул Горан. - Пять тысяч конницы в гости ждали. Сам тудун Севера Тоногой сюда путь ладил. Его Сигурд Рваное Ухо зарубил, когда мораване взбунтовались. Хан погиб и половину воинов своего рода на переправе оставил.
        - Ишь, ты! - завистливо вздохнул Горазд. - Сижу в этой глуши, не знаю ничего. Пойдем, брат, отдохнешь с дороги. У меня и банька тут есть. Я велю затопить, попарим кости.
        - Это дело! - обрадовался Горан. Он полюбил баню, моду на которую ввел князь. Многим она по нраву пришлась, и рубленые домики с печами-каменками, поговаривают, ставят уже чуть ли не в землях бодричей, что на берегах Студеного моря.
        В крепости ровными рядами стояли избы, и лишь здание, где была сложена казна, нависало хмурым камнем над сверкающими свежерубленными боками домишками. Два этажа и глубокий подвал, разделенный на клети, закрытые толстыми дверями. Наверху было жилье с очагом. Тут в случае опасности будет жить княгиня с детьми. Здесь их ни одна шальная стрела не достанет. Крепость была небольшой, но сотня воинов, размещенных на стенах, могла держаться здесь сколь угодно долго против армии, превосходящей ее числом в десятки раз. А все потому, что узкая дорога простреливалась из башен, а лестницы на такую высоту ставить было бесполезно, они просто сломаются под тяжестью тел. Лишь башня гуляй-города могла бы помочь, да только собрать ее на этой круче не было никакой возможности. Стены крепости почти вплотную подходили к краю обрыва.
        - Ты надолго к нам? - спросил Горазд.
        - На пару-тройку дней, - ответил Горан. - Осмотрю здесь все и потом на восточную границу поеду, к Дражко.
        - Вот тебе не сидится на месте, - посочувствовал Горазд.
        - Служба, - пожал плечами боярин, именем которого пугали детей. - Начнем с караулов. Мне сорока на хвосте принесла, что дрыхнут они у тебя на посту. А что за это по уложению положено, помнишь?
        - Помню, боярин, - хмуро кивнул Горазд, и принял неизбежное. - С караулов, так с караулов. Хотя, я бы начал с бани…
        Горазд не знал, что пара человек, прибывших с боярином, уже начали свою работу. Они пошли на юг, через горные тропы. Да и к чему самому почтенному главе Тайного Приказа караульных обходить? Он сюда совсем не за этим прибыл.

* * *
        Хакон Собака вел две сотни парней из Ангельна. Невысокий, но широкий в кости до того, что казался квадратным, дан шел на юг. Свободных мужей узнать было легко. Длинные, до плеч волосы были аккуратно подрезаны, а густые бороды расчесаны или заплетены в косу. Не должно являться на службу к конунгу в неподобающем виде. Неуважение это. Они пошли одни, без Вышаты. По слухам, посол словенского князя поехал дальше, рассказывать о подвигах шального берсерка Сигурда. Но путь он им показал точный. Даны уже и раньше слышали про богатый торг на трех реках и про молодого конунга, и теперь шли быстрым шагом, покрывая по двадцать миль в день. На месте они будут уже через месяц. Земли нордальбингов они прошли почти бегом, проедая запасы, взятые из дому. Многим еще памятна была небольшая война прошлой осенью, когда дружины южных ярлов были разбиты саксами и ушли домой зализывать раны. Каждого десятого хирдмана(1) тогда с почестями проводили в Вальхаллу, а потому даны решил не рисковать.
        В землях сербов еда уже закончилась, и парни стесняться перестали. Они брали по дороге все, что им было нужно. Князь Дерван был далеко, пока узнает, да пока воев соберет, их уже и след простыл. Так было и сегодня…
        Словенская весь на шесть дворов еще спала, когда даны окружили ее, взяв в кольцо. Перепуганные люди посыпались наружу, попадая в руки хохочущих воинов. Мужиков, что попробовали пустить в ход копья, закололи тут же. Остальных избили до синевы.
        - Зерно где? - спросил Хакон, который немного знал словенскую речь. Бодричи жили в неделе пути от их земель, и они частенько встречались на торге в Кельне.
        Серб замотал кудлатой башкой, и Хакон вогнал ему нож в тощую грудь. Он сделал шаг к следующему, который сидел, сжав добела губы.
        - Зерно где? - повторил вопрос Хакон, с трудом выговаривая чужие слова. - Мы зерно взять и уйти. Вы не нужны нам, лесные крысы. Живите.
        Мужик встал и молча пошел в лес, поманив Хакона.
        - Баб и детишек отпусти, тогда покажу, - сказал он, сплевывая кровь разбитыми губами.
        - Не-е-т, - растянул в хищной улыбке губы Хакон. - Я их отпускать, а ты не отдать зерно.
        - Тогда пошел в задницу, немец проклятый, - мужик уселся на землю. - Все одно умирать нам.
        - Огня! - скомандовал Хакон. Ему поднесли факел. - Вон ту бабу мне притащите!
        - Да что ж ты делаешь, охальник! - немолодая тетка завыла, когда к ее лицу приблизился огонь. - Пощади! Покажу все!
        - Упрямое племя! - сплюнул дан. - Веди!
        Яма с зерном была в лесу, в сотне шагов. Сверху ее закрывал шалаш из веток, который не пускал внутрь воду. Даны со смехом раскидали лапник в стороны, и разрыли землю, где под слоем соломы лежало главное богатство этой деревушки - урожай полбы(2). Зерно растащили по заплечным мешкам, оставив яму пустой. Даны с любопытством смотрели на хитрое хранилище. В их землях так не делали. Длинная траншея, расширяющаяся книзу, была по пояс взрослому человеку. Землю внутри обжигали дочерна, а потом обмазывали жидкой глиной. На удивление, зерно тут могло храниться и год, и два, и три. И даже всходы давало после этого. Только вода могла погубить все дело, а потому родовичи ставили сверху немудреную крышу.
        Парни весело зашумели, разводя костры. Закипела вода, в которую полетело зерно. Каша сегодня будет с солью. Ее, к удивлению воинов, в нищем селении было в достатке. Не иначе, с торга, что у трех разноцветных рек привезли. Тут же нашли пару бочонков с медом. Но что это для двух сотен глоток? Так, губы намочить.
        Заночевать решили тут же, попользовав местных баб, а утром собрались в дорогу. Настроение улучшилось. Еда есть, бабы есть. Впереди - крошечные беззащитные деревеньки, где можно взять еду. А через пару недель - служба у конунга, который засыплет их солью и золотом.
        Легкий путь закончился через неделю, когда спереди и сзади упали деревья, а перед Хаконом в землю впилась стрела. Он шел впереди, а идущие сзади еще только удивленно крутили головами, не понимая, чего это деревья падать начали.
        - К оружию! - заревел Хакон. - Стена щитов!
        Команда была исполнена мигом. Даны побросали припасы, взятые в ограбленных по дороге деревушках, и перебросили со спины на руку круглые щиты. Строй ощетинился копьями, но лес молчал. Даны напряжено ждали, но слышали лишь шелест листвы, пение цикад и крик сойки, что сидела на соседней ветке и с любопытством смотрела на людей. Пауза затянулась, и даны начали было ворчать, но вдруг ветви раздвинулись, и к ним вышел немолодой мужчина с серебряной цепью на шее, украшенной пятиконечной звездой.
        - Я владыка Моимир, - спокойно сказал мужчина, став перед ощетинившимся строем. - Тут земли князя Самослава, а я местный жупан. Ярл, по-вашему. Кто такие и что здесь нужно?
        - Я Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, - вышел вперед вожак. - Мы с воинами идем из Ангельна. Нам посол конунга сказал, что можно на службу наняться и за то соль и мех получать.
        - И еду от его стола! - подсказал кто-то сзади.
        - И еду! - кивнул Хакон. - А кто отличится, тот получит землю. Много земли. Столько, что можно свой хутор поставить.
        - Все так, - кивнул владыка. - Можете опустить копья, мы не станем стрелять. Вас уже ждут в Новгороде. Но есть одно условие. Вы дадите клятву, что будет жить по нашим законам. Я знаю, как вы по землям сербов шли, и меня это не касается. Но вот если вы здесь что-то подобное сотворите… Даже пожалеть об этом не успеете.
        - Мы готовы, - кивнул Хакон. - Мы дадим обет перед лицом богов и станем «воинами по клятве», вэрингами.
        - Тогда слушай меня внимательно, Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, - спокойно сказал жупан. - Вы получите еду и проводника до Новгорода. Когда придете туда, то сначала советую заглянуть на торг.
        - Зачем это? - удивился Хакон.
        - А там те, кто не понял, что я сейчас сказал, на кольях сушатся. Парни вы лихие, кровь играет. Это чтобы вы охолонулись малость. А то неровен час, подумаете, что я тут шуткую с вами.
        В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. ЗЕМЛИ МОРАВАН.
        Десяток воинов склонился над лошадиной шкурой, испещренной пометками. Для человека непосвященного это выглядело дикой мешаниной из крючков, линий, кружочков и треугольников. Но тут люди были опытные, и все понимали с полуслова. Тем более, что на той шкуре был нарисован чертеж мораванских земель, которые за последний месяц князь и его воеводы объехали вдоль и поперек.
        - Вот тут встречаем, - вел князь по шкуре короткой указкой. - Арат! Ты даешь короткий бой, потом отступление. Вот сюда! Тут ты вступаешь, Деметрий! У нас есть преимущество, они не знают, что легион здесь.
        - Да, ваша светлость, - кивнул ромей. - Тут поле. По бокам лес, сзади узкая дорога, мы ее завалим деревьями. Удар в лоб две тагмы выдержат. Полевые укрепления уже готовим. Стрелы у авар не бесконечны.
        Да, - задумался князь, и ткнул в карту. - У наших лучников плотность огня выше. Если их в эту точку выведем, то выкосим третью часть. Мораване с копьями будут в лесу прятаться, ударят по сигналу.
        - Наших много погибнет, княже, - хмуро сказал Арат. - У меня едва три сотни конницы будет. Сомнут мигом.
        - Тебе надо жалить и убегать, - пояснил Деметрий. - Твоя задача - под наши луки их подвести, а потом мы их возьмем в котел, рогатками окружим и перебьем.
        - Вроде бы складывается все, - задумчиво сказал Самослав. - Начинайте отработку маневров. Чтобы сотники и десятники даже во сне каждый шаг могли сделать. Чтобы каждый воин на слух все сигналы рога и барабана выучил, даже мораване.
        - Меня только одно беспокоит, княже, - сказал после раздумья Арат. - Аварам уже пора бы прийти. А их нет. И на том берегу нет. Что-то тут не так.
        - Твою ж мать! - князь хмуро оглядел соратников. - Гонца в наши земли отправьте. И быстро! Кажется, мы слишком рано посчитали себя самыми умными. Арат, бери сотню всадников и прогуляйся-ка на тот берег.
        - Что делать будем? - спросил полукровка.
        - Разведку боем будем делать, - пояснил князь. - Если увидишь, что воины ушли из кочевий, шли гонца сюда. Это значит, пока мы их тут ждем, они наши земли разоряют.
        - Все сделаю по твоему слову, князь, - склонил голову Арат, ударив кулаком в грудь.
        - Думается мне, это еще не все, что нам авары приготовили, - Деметрий был темнее тучи. Это коварные твари.
        - Да, мы с тобой это уже обсуждали, - кивнул князь. - Надеюсь, Лют и Горан отработают, как надо. Эх, а я надеялся их тут встретить. Не дураки оказались. Тебе, Арат, вот что надо будет сделать…
        
        1 Хирдман - дружинник (др. сканд.)
        2 Полба - двудомная пшеница, эммер.
        3 Вар - клятва (др. сканд.)
        
        Глава 6
        ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ ДО ЭТИХ СОБЫТИЙ. ПАННОНСКАЯ СТЕПЬ. НЕПОДАЛЕКУ ОТ РАЗВАЛИН РИМСКОГО ГОРОДКА ВИНДОБОНА (СОВР. ВЕНА).
        Щуплый мужичок из словен стоял на коленях перед ханом Турсуном. Раб как раб, ничего примечательного. Он был полуголый и босой. Спутанные, неровно обрезанные волосы закрывали уши и лоб. Нос, похожий на сосновую шишку, покраснел и облупился на жгучем степном солнце. Порты из холстины были истрепаны до того, что мужичок даже на колени становился с осторожностью, как будто боялся прорвать их. Рубахи на нем и вовсе никакой не было, хозяин не баловал своих работников. Лишь оберег на шее остался с прежних времен. Медальон из дерева, украшенный резными узорами, не стоил ничего, а потому на него никто не покусился. Раб не смел поднять глаза. Говорить без разрешения он тоже не мог. Это было бы просто немыслимой дерзостью, и спущенная кнутами шкура - самое малое, что ему за это грозило. На спине его виднелись застарелые рубцы, что уже успели побелеть. Видно, поначалу рабская наука давалась ему плоховато. Новый тудун гостил в племени кочагир, которое обосновалось на берегу Дуная. Мужичок был из новых рабов, которого привели сюда полукровки. Работник, по словам хозяина, он был никудышный, а потому его и
послали на тот берег. Убьют, не жалко. Тут в заложниках осталась его жена, свояченица и теща, что как бы должно было гарантировать его верность. Хотя, тудун видел его жену… И почему этот парень не убежал? Нет, хан никогда не поймет этих словен.
        - Говори! - бросил Турсун.
        - Великий хан, - начал раб, - Я переплыл Дунай и поговорил с тамошними жителями. Я притворился, что бежал из плена и пробираюсь домой. Они мне все и рассказали. На том берегу вас ждут. Князь Самослав привел туда все свое войско. Мораване присягнули ему на верность, полукровки тоже.
        - Вот как? - удивился хан. - Резвый паренек. Решил еще раз в ловушку нас заманить? Хм… Я награжу тебя, раб.
        - Если великий хан позволит, то я продолжу, - негромко сказал мужичок.
        - Дозволяю, - удивленно сказал Турсун, как бы по-новому разглядывая невольника. Ишь ты, и так бесценные сведения принес, так еще и что-то предложить хочет.
        - Я могу провести вас вглубь владений хорутанского князя. Я знаю дорогу до самого Новгорода. Я там бывал. Если вы ударите по их землям, то возьмете богатую добычу. Это не нищие мораване. Там же торг, каких в этих землях больше нет.
        - Ах, ты ж, - крякнул Турсун, почесав вытянутый уродливый череп. И впрямь, месть подождет. Они могут сначала разграбить богатый город, а потом вернуться и наказать мораван. Да, раб прав. Но у хана оставались сомнения. - Дороги завалены деревьями, а за ними - волчьи ямы и засады лучников.
        - Я знаю обходные пути, - все так же, не поднимая глаз, ответил раб. - Я охотник и, чтобы добыть зверя, иногда приходилось идти почти до самых предгорий. Я знаю такие тропы, которых пришлые вои знать не могут. Лес большой, везде ям не накопаешь. Я проведу вас.
        - Что ты хочешь за это? - впился в него глазами хан.
        - Мой тесть был владыкой большого рода, - прямо ответил раб. - Я хочу встать на его место. Я буду верно служить вам. Меня зовут Сегеня, о великий.
        - Сделай, как обещал, и ты станешь главой рода, - кивнул после раздумья Турсун. - И я отдам тебе жену и родственников. И мне плевать, как там тебя зовут.
        - Как прикажет великий хан, - сказал зять покойного владыки, глядя на сапоги обрина. - Но, я не просил вернуть мне жену. Пусть остается здесь. А ее мать тем более.
        - Я доволен тобой, раб, - в голосе тудуна послышалось удовлетворение. Он опасался людей, чьи мотивы были для него загадкой. Тут же ему все было ясно, как белый день. - Скажи хозяину, что я забираю тебя. Ты уходишь с войском. Эй, кто там! Позовите мне Батбаяра. И, побыстрее!
        Неделей позже отряд из пяти тысяч всадников скакал на восток. Сегеня трусил на маленькой смирной кобыле, и уже на второй день стер себе ляжки в кровь. Задница и вовсе превратилась в сплошной синяк, и на привалах парень не слезал со своей лошадки, а буквально падал на землю. Ноги сводило судорогой, и авары, видя его мучения, потешались над ничтожеством, который даже на коне ездить не умеет. Им, привычным к лошади с малых лет, не дано было этого понять. Раб сильно пожалел, что не пошел пешком, все боялся отстать. Если не нести груз, то он бежал бы наравне с неспешно трусящим конем. Ему ли, охотнику, бояться долгого пути.
        До границ княжества было пять дней неспешного ходу, и вскоре армия аваров встала в часе пути от лесной чащобы, зайти в которую было невозможно. Все привычные тропы завалены, а кустарник и молодой подлесок и вовсе превратились во что-то странное. Деревца людской волей были наклонены в разные стороны и переплелись между собой, закрывая своей уродливой порослью вход в лес. Засека тянулась на многие мили, и авары знали, что за ними засады и волчьи ямы. Несколько воинов, из тех, кто не понимал намеков, уже погибли здесь. Либо стрелу поймали, либо умерли на кольях ловчей ямы. Без проводника было не обойтись никак, ведь привычные дороги стали непроходимы.
        Покойный тудун Тоногой предлагал в свое время пустить вперед рабов с топорами, но его брату эта мысль казалась глупой. Пока они пройдут завалы, теряя людей от выстрелов в спину, гонцы поскачут во все селения, и вместо добычи всадники увидят лишь пустые веси и следы коров, что уходят в глухую чащу. А там, в чаще, их опять ждут обмазанные дерьмом и травяным ядом словенские стрелы.
        - Мой хан, - склонил голову Сегеня. - Нам нельзя подходить к лесу, заметят. А если начать прорубать дорогу, то все успеют разбежаться. Нужно уйти на юг. В двух днях пути есть еще одна дорога. Она не так хороша, как здесь, но конница пройдет.
        - Веди! - кивнул хан.
        Войско свернуло на юг, к предгорьям Альп. Туда, где их никто не ждал. Русло небольшой речушки в это время мелело так, что конница смогла пройти, не потревожив даже травинку. Тут, вдали от обычных дорог, сторожевого поста не было. Не ходили тут авары никогда. Уж больно путь неудобный. Да и не знал его никто, кроме охотников…

* * *
        ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ. ПОГРАНИЧНЫЙ ОСТРОГ (СОВР. Г.ЛИНЦ, АВСТРИЯ).
        - Слушай меня, Вацлав! - Дражко вглядывался в лицо парня лет тринадцати, что стоял перед ним, прикусив до боли губу. Боярин устал до того, что даже говорил с трудом. Они бились весь день, отразив три приступа. Острог пока держался, но всё уже было ясно. Парень молчал, он уже понимал, что скажет отец. А Дражко продолжил. - Еще один бой нам не выдержать. Много их, а у меня тут полсотни воев и сотня мужиков с кольями. Из них раненых половина. Мы ночью вылазку сделаем, а ты уходи. Конь у тебя будет. Делай, что хочешь, но предупреди ближнего старосту, что обры нашу засеку обошли. Он порядок знает. Пусть гонца в следующую весь шлет, а сам людей и скотину в лес уводит. Ты тоже в Новгород скачи, что есть мочи. К боярину Горану иди, он тебе поможет.
        - Узнают меня обры, батя, - по-взрослому серьезно сказал мальчишка. - Я на степняка не слишком похож.
        - Мы одного убитого раздели, - махнул рукой отец. - Из тех, что поменьше ростом. Возьмешь его одёжу. И шапку на глаза пониже надвинь. Мы в сторону леса ударим, туда прорываться будем. Коня в суматохе поймаем, и уходи тут же. Не мешкай.
        - А ты, батя? - хлюпнул носом пацан. - Ты с мамкой тоже в лес уйдешь?
        - Уйду, - кивнул головой Дражко. - Ты дело сделай. Оно превыше всего. Понял меня, сын?
        - Понял, - кивнул мальчишка. - Солнце уже село, батя. Когда пойдем?
        - Как только совсем темно станет, так и пойдем, - пояснил отец. - Лучше бы под утро пойти, когда сон крепче, да только не выйдет ничего. Перед рассветом обры сами ударят. Им недосуг с нами долго возиться.
        Как только чернильная темень упала на земли бывшего рода Буривоя, лагерь затих. Всадники тоже устали. Упрямая застава, куда набились жители городка, держалась весь день. Ровный квадрат с четырьмя башнями был невесть каким укреплением. Но лучники, что в тех башнях засели, побили множество воинов. Немало их осталось и под стенами, изрубленных топорами и пронзенных едва оструганными кольями местной деревенщины. Хотя, там были и воины тоже. И судя по количеству убитых, воины неплохие.
        Хан Турсун довольно жмурился. В городке взяли неплохую добычу. В домах нашли много меха, соли и железа. Хорутане убегали в спешке, побросав добро. Раб показал, где прячут зерно, и коней накормили отборным ячменем. Да, и вообще, словене тут оказались зажиточными, что было непривычно для его глаза. Хан занял дом на окраине, из тех, что был побольше. Пока воины развлекались с новыми рабынями, которых наловили по дороге, он думал. Торчать здесь - напрасно терять время. Настоящая цель - впереди. Богатейший торг, где еще не слышали об их набеге. Нужно заканчивать с этим острогом, нельзя оставлять воинов за спиной. Ведь по этой дороге погонят в степь рабов и скот. Нельзя допускать ударов в спину. Утром, перед самым рассветом, они снова пойдут на штурм. Они вырежут всех, кто спрятался за стенами, а потом вихрем поскачут на запад, чтобы опередить весть о себе. Хану не спалось, он думал, гоняя в голове обрывки мыслей. Пока все шло неплохо. Если бы не этот раб, он потерял бы куда больше воинов. Надо будет наградить его. Хваткий малый. Такой верный пес ему пригодится. Ведь теперь половину дани придется
засылать кагану. Без верных людишек никуда. Но что это? Шум?
        Хан встрепенулся и, схватив меч, вышел на улицу. Вылазка! Ну, надо же!
        - К оружию! - ревели часовые, поднимая на ноги лагерь.
        А шум все приближался. Обреченные решили прорваться в лес, и они шли прямо на него. Турсун вернулся в избу, и пинком выгнал наружу скулящую молодуху из местных. Доспех, пояс, шлем! Он готов. Нукеры выжидательно смотрели на него, ожидая приказа.
        - Вперед! - рыкнул хан. - Поджигайте дома! Не видно же ничего!
        Камышовые крыши весело вспыхнули, освещая картину боя. Всадники, что взяли городишко в кольцо, еще толком не пришли в себя. Они выскакивали из домов, которые поджигались по приказу хана. Авары натягивали тетиву и сбивались в кучки. Воевать пешими авары умели плохо. Нет, не так… Они вообще не умели воевать пешими, а потому строй щитоносцев, ощетинившихся копьями, проходил через рыхлую толпу степняков, словно нож сквозь масло. У всадников ведь даже щитов не было. Они воевали издалека, расстреливая пешего врага. Отчаянный прорыв мог бы увенчаться успехом, но в словен уже полетели стрелы. То один, то другой оседал, поймав смертельное жало. Лишь десяток, что шел впереди, был неуязвим. Они были одеты в плотную кожу. Все, кроме одного. Могучий воин, на котором кольчуга сидела плотно, словно мокрая рубаха, рубил длинным мечом направо и налево. Авары, что были одеты в овчинные безрукавки, падали вокруг него, словно спелые снопы. Мечи у них были редкостью. Длинные ножи и булавы, да иногда легкое копьецо.
        - Бабы и дети, в лес! - заревел Дражко, разворачивая строй так, чтобы прикрыть убегающих. Сам он и его воины медленно отступали, отбиваясь от наскоков авар. Впрочем, их везение уже закончилось. Считанные минуты, и опытные воины, коими были авары, взялись за них всерьез. Стрелы полетели густо, а через толпу легких воинов пробиралась элита степного войска - воины в чешуйчатых доспехах, вооруженные длинными копьями.
        - Разойтись всем! - приказал хан Турсун, который выехал вперед. - Бейте в ноги!
        Авары отхлынули, оставив на траве десяток друзей. Засвистели стрелы, которые ранили незащищенные ноги доспешных воинов.
        - Вперед! - скомандовал Дражко, у которого в ноге тоже торчала стрела. На него холодным оценивающим взглядом смотрел немолодой воин с уродливым черепом в роскошном доспехе из железных пластин. Длинные косы спускались из-под шлема, но это не вызывало улыбки. Тот воин на бабу не был похож совсем. А уж его оскал и вовсе не сулил ничего хорошего. Воин поймал взгляд Дражко, спешился и встал перед ним.
        - Ты сейчас умрешь, раб, - проговорил хан на ломаном языке словен. Ему была знакома их речь, ведь он воевал с ними бок о бок. - Никому не трогать его! Он мой!
        - Пошел ты в жопу, овцеёб! - выплюнул в его сторону Дражко и пошел на обрина, хромая. Он говорил между ударами. - Я тебе не раб… Я воин, которого сам князь за храбрость при всем войске наградил… И я жупан этой области… Яровит сегодня примет меня. Дадут боги, и тебя с собой заберу, кикимора болотная.
        Дражко усилил натиск. Товарищи падали вокруг него. Авары держали их длинными копьями на расстоянии, и методично расстреливали одного за другим. Турсун взмахнул мечом, но Дражко отбил удар щитом, в котором торчали обломки десятка стрел.
        - Тебе, сучий выкидыш, мамка на голову в детстве села? - спросил Дражко, махнув мечом перед носом хана. А между ударами он продолжал говорить, выплевывая короткие рубленые фразы. - Я бы ей засадил, да она, небось, воняет еще хуже, чем ты… И такая же страхолюдная, небось… Или еще страшнее… Хотя куда еще-то… Таких уродов, как ты, еще поискать…
        Турсун не реагировал на оскорбления, он же не мальчишка. Он воевал с холодной головой и не велся на дешевые уловки. Хан был свеж и легко уходил от ударов. Звона клинков не было. Меч принимали на щит или просто уклонялись. Ударить лезвием по железу было немыслимо. Несколько ударов, и драгоценному оружию конец. Никакая заточка не выправит выщерблин в металле. После такого кощунства придется меч на перековку отдавать. Только на плоскую часть могли удар принять, но и этого старались не делать.
        - Я воин благородного рода, раб, - просвистел Турсун сквозь зубы, нанося ответные удары. Он берег дыхание. - Мой отец был ханом… мой дед был ханом… все мои предки водили в бой воинов… Я разорю твою землю… ничтожная тварь... А с твоего князька я сдеру кожу… И повешу перед своей юртой…
        Вместо ответа Дражко обрушил на хана град ударов. Меч уже незачем было беречь, и эта несложная мысль только что пришла ему в голову. Турсун сдерживал натиск, едва отбивая атаку могучего, как медведь мужика. Его спасло только одно - рана, из-за которой хорутанин подволакивал ногу. Обломок стрелы торчал из бедра, и Дражко в горячке боя не чувствовал боли. Но нога понемногу отказывалась служить. По ней-то и ударил хан. Стон воина, рухнувшего на землю, вызвал одобрительные крики авар. Дражко многих из них зарубил сегодня. Из рассеченной ноги хлестала кровь, и воин побледнел так, что это было заметно даже в пляшущем свете, что шел от горящих домов. Турсун рубанул наотмашь, и Дражко с сиплым хрипом вытянулся на земле. Он был убит последним из тех воинов, что вышли из города. Его товарищи уже лежали рядом, глядя в черное небо, где холодным светом сиял молодой месяц. Из баб и детей до леса добежала едва ли половина. Остальных догнали аварские стрелы.

* * *
        - Обры! - Вацлав колотил в дверь избы. Деревушка, что встретилась ему на пути первой, была совсем недалеко, час неспешного ходу. - Уходите в лес все.
        - А? Чего? - мужик выставил копье в степняка, что поднял его глубокой ночью. Точнее, в того, кто выглядел, как степняк. Он завороженно смотрел вдаль, где ночную темень прорезало зарево пожара. Там, где стояла застава.
        - Староста где? - крикнул Вацлав.
        - Дык… Там, дальше, - мужик ткнул рукой вдаль по лесной дороге, не отрывая взгляда от огненных всполохов.
        - Уводи всех в лес. Обры идут! - крикнул паренек и вскочил на коня. И уже удаляясь, крикнул. - Соседей предупреди, не будь шкурой!
        В следующую весь мальчишка прискакал через четверть часа. На его крики из дома выскочил староста, который суетиться не стал.
        - Горята! Бери коня и мчи в соседнюю вервь, - крикнул он сыну. - А вы все в лес! Спасибо, парень! Богам за тебя жертвы принесем.
        Вацлав гикнул и поскакал дальше, ведя рядом заводного коня. Слишком темно! Хоть и расчистили дорогу, но, неровен час, конь споткнется о корень. Парнишка берегся. Ведь иначе не успеет он батино задание исполнить. Солнце встанет по-летнему рано, и даже первых лучей ему хватит, чтобы осветить дорогу как следует. Тогда-то и помчит он по-настоящему. Так, как учили его, готовя к воинской службе. Везде, где скакал парнишка, загорались огни, начинали бегать перепуганные бабы и мычали коровы, которых тянули в лес. Старосты, почесывая лохматые затылки, вспоминали вбитые намертво большим боярином Лютом наказы. Кто, кому и куда сообщает. Какую весь первой оповещать, какую второй. Он ведь еще такие смешные елочки на бересте рисовал, поясняя, куда гонцов слать. Ничего сложного в этом не было, и старосты погнали сыновей в том порядке, что им было велено. Старосты в соседних вервях послали своих сыновей к другим старостам. А те послали своих. Ушли конные гонцы и к тем, кто обязан был своего гонца послать дальше, до самой столицы. Десять миль от верви до верви те гонцы должны были скакать галопом, не жалея коня.
Эту систему оповещения сам князь придумал, а боярин Лют ее намертво вколотил в жупанов и старост. Особенно там, где аварский набег нужно было ждать. Потому что от границы до самого Новгорода всего шестьдесят миль. Застучали топоры, поднимая на ноги спящий лес. Падающие крест-накрест деревья превращали торную дорогу в непролазную чащу, которой всегда и были эти места. Каждая весь, что здесь стояла, знала порядок. Сначала баб, детей и скотину в лес отправить. Потом с топорами на тропу. А потом староста уже и не староста вовсе, а господин взводный. А крестьяне, что вчера землю пахали и рыбу ловили, занимали места согласно штатному расписанию, с копьями, луками и дротиками. Мутилось в голове у родовичей от мудреных слов, да только рассуждать некогда было. Ведь по княжьему уложению тот, кто не исполнит на войне приказ, увидит смерть неминучую. А тут война пришла, самая, что ни на есть.
        К закату следующего дня Вацлав подскакал к воротам города. Один конь уже пал, а второй хрипло водил боками, словно пытаясь разорвать ребрами покрытую пеной шкуру. Мальчишка рухнул наземь перед городской стражей и прохрипел.
        - Обры сюда идут! Слово и дело!
        - Знаем уже, паренек, - серьезно посмотрел на него воин. - Слышали про тебя. Эстафета пришла недавно. Тебя бояре Лют и Горан ждут. Сам дойдешь? - стражник скептически посмотрел на бледного мальчишку и сам себе ответил. - Не дойдешь! Ну, значит, на руках понесем!
        Глава 7
        Самослав возвращался в Новгород по левому берегу Дуная, через земли дулебов. Его личная конная полусотня далеко обогнала пехотную тагму, которая шла сзади, делая сдвоенный переход. Вторая осталась в мораванских землях вместе с Деметрием. Невесел был князь, и гонял мысли в голове, обдумывая один вариант за другим.
        Злые вести принес Арат. Когда он громил степные кочевья и жег пятки тамошним обрам, то выяснил, что большое войско двинулась на запад, в хорутанские земли, а отряд в тысячу всадников под командованием Батбаяра, ханского сына, ушел в земли словаков. Не иначе, хотят ударить скрытно, с востока, переправившись через реку Мораву, что разделяла своим течением эти два племени. Пришлось Самославу половину войска в новых землях оставить. Иначе, что же он за князь, раз при первой же опасности своих людей бросает.
        Тысяча всадников - огромная сила в этих местах, разорить может весь край. Нечего нищим словенам выставить против нее. Даже если собрать разрозненные роды и вывести в поле, то пешее войско побьют стрелами, разрежут на куски острыми клиньями доспешной конницы, а потом вытопчут лошадиными копытами. Проходили такое уже не раз. В обычный набег обры приводили две, много три сотни воев. Налетели, пограбили сонные веси, и уходили домой, отягощенные полоном и добычей. Так было всегда, когда степь шла на землепашцев. Так делали скифы, сарматы, гунны и авары. А за ними будут делать хазары, венгры, печенеги, половцы и татары. И не было соперников у легкой степной конницы, пока засечная черта не перекрыла водоразделы, по которым та шла в набег, пока не появились ружья, пока не научились строить полевые укрепления. Хоть из телег, хоть из досок, хоть из сушеного дерьма, лишь бы позволяли пересидеть смертельный ливень из стрел. А потом, выбрав удобный момент, Русское Царство делало новый шаг в сторону Великой Степи, строя города и расселяя вокруг них воинских людей. И только тогда, когда пехотные каре ощетинились
штыками и перестали разбегаться, видя смерть товарища рядом, захирело и погибло Крымское ханство, последний осколок кочевой империи Чингизидов.
        Именно с таким врагом и планировал войну князь Самослав, потратив на это долгие месяцы, отрабатывая со своими соратниками сценарий за сценарием. Только не думал он, что аварский хан его мысли разгадает, и не захочет ударить туда, куда его так заманивали. Неглуп оказался вождь Турсун. Сознание человека будущего иногда играло злую шутку, ведь подспудно Самослав считал себя куда выше и умнее местных, и сделать с этим он ничего не мог. Ведь у ТОГО Само все получилось, и он отбросил степняков до реки Моравы. Земли словаков авары тогда смогли удержать за собой, потому что те побоялись восстать против своих господ.
        Дулебы встречали князя короткими поклонами, больше выказывая уважение, чем страх. Он отвечал им кивками, останавливаясь, чтобы дать старостам короткие указания. Орда могла двинуть и на этот берег. Уж что-что, а переплывать реки авары умели прекрасно. Да и переплывали уже не раз. Дулебские земли еще помнили их набеги. То один, то другой удалец мог собрать сотню-другую батыров, и двинуть в поход, опустошая прибрежные селения. Потому то и смурнели старосты, передавая эстафету дальше. Так, как приказано им было большим боярином Лютом.
        Спокойная жизнь переменила и эту землю. Расчищенной пашни стало куда больше, а зверья - куда меньше. Ушло оно на север, в глухие чащи. Туда, где не слышен шум топора, коего не терпели олени и лоси. Тарпаны и вовсе сбивались в стада, и рысью уходили дальше, где еще было раздолье для лесных коней. Мелкие диковатые лошади приручению не поддавались, зато мясо их было необыкновенно вкусным, особенно у жеребят, почитавшихся лучшей добычей всеми охотниками. Ушли прочь и стада зубров и туров. Беспокойная жизнь рядом с людским племенем не нравилась и им тоже. Ведь пустых лесов еще было предостаточно. Особливо на севере и востоке.
        Не стесненное буреломами войско шло на запад, чтобы у Большого Торга переправиться к столице. Дулебы и тут, слушая княжье слово, расчистили путь, сделав ход войска легким, как никогда. Вдоль той дороги росли новые веси, где дулебский парень жил с женой из хорутан, и дети их уже были незнамо какого племени. Да и само понятие племени в этих землях начало понемногу стираться за ненадобностью. Незачем стало отделять себя от соседей за рекой.
        В Новгород Самослав пришел через неделю, оторвавшись от пехоты на три дня. Часовые на башнях смотрели вдаль, готовые в любой момент отдать команду и закрыть ворота на толстый брус. Город с предместьями бурлил, кипел и гудел, словно рассерженный улей. Внутрь везли припасы и тащили всякое добро. Суетливые тетки ловили малых детей, что с выпученными от восторга глазами носились по крепости. Бабы деловито устраивались под стенами, точно зная, что уж туда-то не залетит шальная стрела. Мускулистые немногословные кузнецы везли внутрь запасы железа и инструмент. Они теперь станут работать здесь, и на этот раз делать это будут бесплатно и без отдыха. В город несли свою снасть ткачи, кожевенники, горшечники и прочий рабочий люд, что трудился здесь, у Большого Торга. Война была привычной угрозой, и крошечная по этим временам крепость просто не вмещала тут прорву народа, что набилась под защиту ее стен. Вот с такими вот мыслями и пришел Самослав домой, где на шею ему бросилась жена.
        - Ты почему здесь? - до боли сжал скулы князь, отодвинув ее от себя. Он повернулся к Люту, что виновато смотрел в пол. - Ты зачем тут поставлен? Почему она с княжичем не в Солеграде?
        - Я дорогу не вынесу, - потупилась Людмила. - Непраздна я. Сам говорил, что для ребенка вредно по ухабам трястись.
        - Да что ж такое-то! - Самослав сел на лавку обессиленный, утирая проступивший пот со лба. - И вроде радостная весть, а вроде как опять не по плану все идет. Как ворог к городу подходит, так ты снова беременна! Может, это примета такая новая?
        Людмила блеснула слезами в огромных глазах и, не глядя на мужа, гордо ушла в спальню. Настоящие женщины рыдают в одиночестве, а потом заставляют мужей каяться. Точнее, платить и каяться… Этот закон действовал во все времена, и был одинаков и для тех, кто жил в землянке, и для тех, кто носил золотые ожерелья и укрывался беличьим одеялом.
        - Зря ты так с ней, князь, - укоризненно покачал головой Лют. - Она как будто на крыльях летала, всё обрадовать тебя хотела.
        - Батя! - на колени деловито забрался сын Святослав, который немедленно вцепился в длинные отцовские усы.
        Бороду, красу и гордость местных жителей, Самослав давно сбрил и больше не отращивал принципиально. Его поступок привел подвластное население в шок, но понемногу все привыкли. Думали многие: А что? Вон, короли франков свои священные волосы отращивают. А у нас князь с одними усами будет. Он у нас жрец? Жрец! Значит, так ему боги нашептали. И понемногу бурление умов затихло. И лишь непривычные люди провожали Самослава долгим задумчивым взглядом, а потом удивленно крутили головами. Не по обычаю князь поступает! Бороду в это время холили и лелеяли, а за покушение на нее грозил суд, штраф и кровная месть до конца времен. Само не терпел растительность на лице, старые привычки сказывались. Но сбрить усы он не мог, это был бы перебор даже для отличавшегося своими экстравагантными выходками князя. Его непривычный вид повергал в трепет селян, что только укрепляло веру в божественность его власти. Хотя, в войске уже появились подражатели. Их становилось все больше, когда в учебных схватках выяснялось, что если схватить противника за бороду, то он резко теряет боеспособность, опасаясь лишиться своей
неописуемой красоты. Так понемногу, со скрипом, бритый подбородок становился признаком воинского сословия, что с каждым днем обособлялось от простых родовичей все сильнее и сильнее. Воинские люди не хотели быть даже похожими на селян, и многие уже брили затылки, подражая в том воинственным франкам. Деревенские завистливо смотрели на вчерашних парней, которых сами же сбагрили на княжьи харчи, и уже начинали ломать шапку, когда видели княжьего мужа.
        - Зря, конечно, - согласился Само, - ни за что обидел. Это все нервы! - В нем уже зарождалось чувство вины, строго предшествующее дополнительным затратам из семейного бюджета. Благо тут бюджет был немалый, и лишнее колечко он мог просто вытащить из шкатулки. Обычно на этом их ссоры и заканчивались. Людмила не умела сердиться долго. - Я обидел жену, мне и прощения просить. Она же знает, что я ее люблю больше жизни. Давай к делам переходить! - сказал Само, обнимая сына, который уютно возился у него на коленях. Он знал, что жена прекрасно слышит его, находясь за дощатой дверью.
        - Обры нашу засеку обошли и ударили по заставе Дражко. Сын его вырвался и успел старост предупредить. Хороший паренек. Коня насмерть загнал, сам едва живой добрался, но службу исполнил.
        - Где он сейчас?
        - Я его к себе в дом забрал, - ответил Лют. - Если Дражко жив, к отцу вернется, если погиб, выращу, как родного. Где пятеро растут, там и шестому место найдется.
        - Добро! - кивнул князь. - Наградить его надо будет при всех. Парень гривну на шею заслужил. Продолжай.
        - Старосты рубят лес, собрали отряды и ушли в чащу. Обров уже немало побили, а изранили еще больше. Только мы одного понять не можем, князь. Как будто их ведет кто. Не могут степняки те дороги знать, они лишь охотникам ведомы. Так что не загнали мы их в ловушки, как хотели, а только замедлили их ход. Все наши секреты, волчьи ямы, посты лучников - все напрасно делали. Обошли они их. Ждем обров тут со дня на день.
        - Их ведет хан Турсун, - пояснил Само. - Очень неглупый человек, как оказалось, и воин весьма опытный. Проводника он знающего нашел. Может, золота посулил, а может, детей в заложники взял. Мы того знать не можем. Так он наши засеки и обошел. Он еще сильный отряд на земли мораван направил, пришлось одну тагму в тех землях оставить. Тяжко будет половиной войска биться, но что делать.
        - Тут от Вышаты подарок пришел, - улыбнулся Лют в бороду. - Пойдем, покажу.
        - Что еще на подарок? - изумился князь, и вышел на двор. Перед его крыльцом стояли две сотни данов, что опирались на копья. Они ждали своего конунга.
        - Однако, - крякнул Самослав. - Что с людьми делает незамысловатый пиар и ничем не подкрепленное обещание богатой жизни. Готовы даже этой самой жизнью рискнуть. Кто тут старший?
        - Я! Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, - вышел вперед коренастый, крепкий, как дуб, мужик лет тридцати. Густая окладистая борода, нож на поясе и волосы до плеч выдавали в нем свободного мужа из германского племени. - Я привести две сотни воинов, они хотят служить тебе. Твой человек сказать, что ты кормить нас от своего стола, дать жалование солью и землю тем, кто отличится. Он все сказать верно?
        - Нет! Не верно! - ответил князь, а даны недовольно зашумели, постепенно наливаясь злостью. Это что же, обманули их, получается? Это они зря шли сюда целый месяц? И что теперь, домой возвращаться и насмешки односельчан слушать? Да они этого лжеца сейчас на копья взденут! Но Самослав продолжил. - Землю получат все, кто прослужит пять лет. Я слышал, что среди данов не бывает трусов.
        Воины радостно заорали, тряся копьями. Вот это конунг! Вот это уважил!
        - Слушайте мои условия, воины! - крикнул Самослав на наречии кельнских франков. - Моя еда и мое оружие взамен сломанного. Жалование за год - шесть солидов. Его плачу солью. Долю в добыче получите наравне с моими воинами. Три манса доброй земли каждому из вас в новых землях, что мы заберем на востоке! Не болото, и не скалы! Добрая земля под запашку! - перекрикивая шум, заявил князь. - Разрешу ловить рабов - трэллей в ничейных землях и подати буду брать кровью, как короли франков в старые времена. Один воин с трех мансов земли, и один послужилец(1) с каждых двух следующих. Сын, или боевой слуга.
        - Согласные мы! - заревели даны в восторге. - Где тут у вас присягу дают?
        - Ежели согласные, тогда на капище идем, и там вы поклянетесь Тором наши законы соблюдать, и верность князю хранить. И вот вам первый закон. Гадить - вон там! - и князь ткнул в сторону небольших домиков с сердечком, прорезанным в двери.
        Даны удивленно загудели. Да, суровые порядки у новгородского конунга. Не забалуешь! Даже посрать абы где, и то нельзя. А дырка, значит, чтобы не побеспокоить никого из почтенных горожан. Хитро придумано!
        Даны потянулись к капищу. Три манса земли и свои собственные трэлли! Жалование две коровы в год! И еще кормить каждый день будут! Подумать только! У нищих парней, которых выставили из дома, дав на прощание оружия на один золотой, кружились головы от таких перспектив. Они еще наведаются домой, и покуражатся над нищей деревенщиной из датского захолустья. И никого из них не беспокоило, что они пришли на войну. Ценность человеческой жизни в это время была такова, что радужные перспективы, нарисованные конунгом Самославом, перевешивали эту ценность с лихвой. Ничего не стоила жизнь младшего сына, что ушел из дома с копьем и щитом. Забыли про него тут же, как он переступил порог отчего дома. Ведь нет больше свободной земли в родных местах, за каждый ее клочок бьются хирдманы датских ярлов. А идти к могучим бондам в батраки, не лежит душа у отважных парней. Коли есть копье и секира, то можно достойную жизнь прожить, и не гнуть спину перед чванливым соседом. Лучше головой рискнуть, и самому могучим бондом стать. А если погибнешь в бою, то и не велика потеря. Один и Тор примут храбреца в Валхалле и посадят
по правую руку от себя. Вот такая незатейливая логика превратит жизнь Европы в сущий кошмар на целые столетия. Но это случится еще не скоро.
        - Не слишком ли щедро, княже? - негромко сказал Лют. - А вдруг еще набегут?
        - Да я всем богам сразу помолюсь, если набегут, - честно признался Самослав. - Сам подумай, что важнее, авар победить или сохранить земли, которые мы еще не завоевали?
        - Так вот ты где им землю решил дать! - раскрыл в удивлении рот боярин.
        - А ты что подумал? - удивился князь. - Я что, когда-нибудь был замечен в излишней щедрости? Они мне еще потом границу будут бесплатно охранять. Когда победим… Если победим… Этим парням через пять лет нужно еще в живых остаться.
        Аварская орда подкатилась к городу через две недели. Не увидеть ее приход было невозможно, ведь зарево пылающих деревень охватило город полукольцом, от Дуная до самого Инна. Степняки шли не спеша, со вкусом разоряя все вокруг. Они понимали, что в городе их уже ждут, а потому ловили полон, грабили и жгли. Комариные укусы мелких отрядов не могли остановить войско, они лишь стесняли его обозом, в котором тащили раненых подлыми стрелами. Самослав до боли в глазах вглядывался в ночь, кусая губы. Сколько добра пустили на ветер, сколько трудов пошло прахом! Даже если отобьются, год тяжелый будет. Припасы разграблены, посевы потоптаны конскими копытами, множество скота угнано ненасытными кочевниками. Как ни прячь, а все равно сыщут его, если захотят. Есть то войску что-то надо. И людей побили множество. Селяне, что набежали под защиту стен, жуткие вещи рассказывали. Истинное зверье эти авары, гори их черные души в преисподней! Не все селяне успели спрятаться, а кое-где нашли тех, кто прятался плохо… Э-эх! Готовились к войне, готовились, а она совсем не так пошла, как они ее задумали. Впрочем, а когда в
нашей истории бывало иначе?
        Как только из леса с гиканьем выскочили первые всадники на низкорослых мохнатых лошадках, быстроногие мальчишки из Сиротской сотни зажгли посад и ужом скользнули в городские ворота. Дома уже заранее были обложены пучками соломы, а потому пригород вспыхнул весь и сразу. Князь с болью смотрел со стены, как полыхают годы труда, но оставлять аварам крышу над головой и запас хороших бревен он не хотел. Что ж, такова жизнь… Леса вокруг много, еще построят.
        Тяжелые брусья упали на железные крюки, заперев Новгород изнутри. Больше ходу из города никому не было. Началась осада.
        
        1 Послужилец - дополнительный воин, взятый с земельного надела. Обычно был вооружен хуже, чем воин-держатель земли.
        Глава 8
        Лагерь авар расположился в трех перестрелах(1) от стен и вытянулся ровной дугой, словно обнимая город своими крыльями. Легкие шатры, которые степняки ставили умело и быстро, покрыли поле перед сожженным посадом, как бы показывая осажденным: мы пришли сюда всерьез и надолго. Авары знали толк в осадах, и в лагерь уже согнали пленных, которые тесали стволы сосен, обрубая с них сучья и снимая кору. Никакой особенной загадки в их действиях не было. Новые рабы ладили штурмовые лестницы, таран и осадные башни, а это работа небыстрая. Мирный, казалось бы, перестук топоров напоминал об ушедшем безвозвратно времени, когда он означал появление в посаде еще одного дома. Означал, что в город пришла еще одна пара умелых рук. Означал, что еще одна семья получила крышу над головой. Теперь же все было не так. Неделя - другая, и пятитысячное войско полезет на стены города, который защищало шесть сотен бойцов и ополченцы из горожан. Так оно все и случилось… Как всегда, перед самым рассветом.
        - Обры! Обры идут! - Над городом разнесся хриплый звук рога, а барабанщик пехотной тагмы начал ритмично колотить в натянутую козью шкуру, выдавая знакомый каждому воину князя сигнал:
        - По-ме-стам! По-ме-стам! По-ме-стам!
        Воины белкой взлетели на стены, благо спали тут же, бережно уложив оружие под руку. Самослав выскочил из дому, на ходу застегивая пояс и надевая шлем. По городу зажигались огни, а разбуженные ударами в барабан бабы сжались в комок, прижимая к себе перепуганных детей. Шутки закончились, и даже те мальчишки, что, разинув рот, бегали днем по городу и разглядывали непривычных для глаза данов, теперь в полной мере ощутили ужас своих матерей.
        Лучники набросили тетиву и наложили стрелы. Они ждали команды. Князь стоял на стене, вглядываясь в предрассветную мглу. Что-то было не так. То движение, что шло от вражеского лагеря, не было похоже на атакующие колонны с лестницами. Наоборот, белесые пятна, что углядели воины сверху, оказались бабами и подростками, каждый из которых тащил связку хвороста, которую бросал в ров перед воротами.
        - Простите, родненькие! - кричали снизу. - Побейте нас стрелами. Лучше так умереть, чем под ножами обров.
        - Не стрелять! - крикнул князь, который не смог отдать такой приказ. Нужно бы, да не мог. Даны поглядывали на него с недоумением. Чего это конунг время теряет? Они же так скоро ров засыплют.
        - У ворот все соберитесь, - негромко сказал Самослав немолодой уже женщине, что смотрела на него снизу и рыдала в голос. И он добавил Люту, который стоял за его плечом. - Готовьтесь ворота открыть.
        - Ой, поняла я! - всплеснула тетка руками и начала хватать за рукав тех, кто подходил с хворостом к воротам. Ров тут был почти завален фашинами, а плотно увязанные ветки все несли и несли. Она что-то шептала пленникам, пугливо поглядывая в сторону лагеря, и те потихоньку собирались в кучу, стараясь изобразить осмысленную деятельность. Через пару минут тяжелая воротина открылась, и гомонящая толпа человек в сорок начала втягиваться внутрь.
        - Быстрее! - заорал князь, когда увидел, как тени в сотне шагов от стены зашевелились, и оттуда полетели стрелы, ранящие и убивающие тех, кто пытался пройти внутрь. Ворота затворились, а пару отставших мальчишек втянули на стену веревками.
        Солнышко встало, осветив первыми лучами аварский лагерь и еще сотню баб и детей, что покорно шли к стенам, неся в обнимку связки хвороста. Сзади них выстроились лучники, готовые открыть огонь. Хан Турсун как бы говорил: Я понял тебя, мальчик. Ты слабак. Ты не будешь стрелять в своих, а значит, ров скоро будет засыпан руками твоих же людей.
        Само как будто слышал мысли своего врага. Это был тест, и он не прошел его. Он почувствовал усмешку воина, который состарился в походах. Воина, который дважды осаждал Фессалоники и грабил предместья самого Константинополя. Что ему деревянный курятник в убогой словенской дыре? Хан, не задумываясь, перебил бы всех, кто помогал его врагам. А у местного князька оказалась кишка тонка. Турсун был приятно удивлен. Слабость словенского владыки сбережет ему немало воинов.
        - Еще сорок ртов в городе, княже, - хмуро сказал Лют. - У нас еды на месяц, потом будем свои сапоги варить.
        - Знаю, - отмахнулся Самослав.
        - Почему ворота не заваливаем? Скоро таран подтянут, - допытывался боярин.
        - Не спеши, - пресек Само его расспросы. - Нужны мне ворота, успеем завалить.
        - Ждем чего-то? - жадно спросил Лют.
        - Ждем, - кивнул князь. - А вот если не дождемся, то конец нам тут всем придет. И заваленные ворота не помогут.

* * *
        - Великий хан, беда! - оборванный парень лет шестнадцати, что прискакал сюда из кочевий, смело глядел в глаза тудуну. Воин растет. Не побоялся по следам войска пройти, и злую весть принести. Пощадили его словенские стрелы, от ран которых хворают две сотни воинов, а еще столько же ушли навстречу богам.
        - Говори! - нахмурился Турсун. До сих пор всё шло, как надо. Сопляк, что построил этот город, оказался не волком, а бараном. А это значит, что совсем скоро с него снимут шкуру, а его мясо пойдет в котел.
        - Полукровки разгромили мое кочевье, великий хан, - ответил парень. - Воины ушли в поход, а дома остался один муж из пяти. Налетела сотня всадников и перебила всех. Наши стада погнали на север, к Дунаю. Я успел ускакать, чтобы предупредить тебя.
        - Когда это случилось? - взревел хан.
        - Я скакал сюда десять дней, мой хан, - ответил паренек. - Я из племени консуяр.
        - Далеко! - удивился Турсун. - Эти крысы ушли далеко от своих земель. А что с другими племенами?
        - Я не знаю точно, мой хан, - потупился парень. - Но, я видел по дороге убитых родичей. От наших земель до Дуная три дня пути. Они не могли пройти незаметно. И еще… Они угнали только лошадей. Я вернулся назад, когда они ушли. Они не тронули баранов, но табун лучших коней увели с собой.
        - Да зачем им бараны? - раздраженно сказал хан. - Что они будут с ними делать? Они хотят посадить в седло всех, кто может держать лук. Это же и так ясно. Иди в лагерь, парень, найди своих родных. Мы отомстим за твою семью.
        Турсун сжал в руке чашу с медом, который цедил сквозь зубы. Нужно спешить. Если это то, что он думает, то все может закончиться очень скверно. Да! Нужно послать глашатая к стенам города. А вдруг?
        Не прошло и получаса, как всадник на низкорослой лошадке неспешно двинулся к воротам, а к его копью был привязан белый лоскут. Стрелять в него не стали, а вместо этого позвали князя, который поднялся над частоколом так, чтобы его было видно.
        - Говори! - сказал Само.
        - Я пришел передать тебе слова моего хана, словен. - Обрин говорил почти без акцента. - Откройте ворота, отдайте оружие и все, что есть в городе, и тогда вы останетесь живы. Если ослушаетесь, мы возьмем город, и тогда вы все умрете жестокой смертью.
        - Это все? - спросил князь со скукой в голосе. - Поезжай назад и передай своему хану. Город мы не сдадим, но я готов с ним договориться. Пусть приходит сюда. Я клянусь Перуном и Яровитом, что ни одна стрела не полетит в его сторону.
        - Ты услышан, словен! Я передам твои слова хану. - Обрин развернул коня и поскакал в лагерь, аккуратно объезжая горелые бревна, что когда-то были домами в городском посаде. Пройти две сотни шагов пешком урожденному всаднику даже в голову не пришло.
        Тудун выдержал время. Негоже ему мчаться на зов раба. Но и послушать, что он скажет, было интересно. Увидеть врага своими глазами всегда полезно, а послушать его полезней вдвойне. И вскоре хан с небольшой свитой подъехал к воротам, которые со скрипом отворились. Навстречу ему выехал молодой парень в странном доспехе и в шлеме, изукрашенном золотом и чеканкой. Светлые усы свисали почти до голого подбородка, что несказанно удивило хана, носившего густую бороду.
        - Что ты хотел сказать мне, раб? - презрительно спросил его Турсун.
        - Тот парнишка из кочевья уже добрался до тебя? Ну, тот, у кого вырезали родственников? - задал Само неожиданный вопрос.
        - Откуда ты знаешь? - выпучил глаза хан.
        - Это я приказал пропустить его, - без ложной скромности ответил Само. - Ни одна стрела не полетела в его сторону. Вдруг ты не знал об этом.
        - Так это твоих рук дело? - нахмурился хан.
        - Моих, - кивнул Само. - И не только это. На пути сюда гонцы из других племен. Кочагиров, насколько я знаю, едва половина осталась. Полукровки почему-то оказались очень злы на них.
        - Я вырежу твое сердце и скормлю собакам, - хан понемногу наливался яростью, но два десятка лучников, стоявших в открытых воротах, удерживали его от глупостей.
        - А вот кочевья племени забендер никто не тронул, - продолжил князь. - Странно, правда? Вот твои воины удивятся.
        - Ах ты, кусок дерьма, - прорычал хан. - Да ты гнилой, как ромейский евнух! Ты хочешь на меня моих же воинов натравить?
        - Ага! - со счастливой улыбкой подтвердил Самослав. - Я тебя обрадую, к тебе скоро прискачут еще десятка полтора беглецов. Я приказал их отпустить. Весело получилось, правда?
        - Я сдеру с тебя шкуру, мальчишка, - хан пошел пунцовыми пятнами и едва сдерживался.
        - Это еще не все, - небрежно бросил Само. - Теперь слушай мое предложение. Две тысячи солидов и я выкупаю пленных по честной цене. Ты уходишь в свои земли, и мы заключаем мир на три года.
        - Пять тысяч и все, что есть в городе, - гордо заявил хан.
        - А иначе что? - прищурился Само.
        - А иначе я вырежу тут всех под корень. Я опустошу эту землю. Я уведу всех в степь, а эти пашни заселю своими рабами.
        - У тебя есть время до утра, - ответил на его пассаж князь. - Потом я снимаю свое предложение.
        - Чего? - от такой беспримерной наглости хан Турсун даже неприлично открыл рот. Он ничего подобного еще не слышал.
        - Завтра в полдень у меня будет для тебя новое предложение, на пятьсот солидов меньше, - спокойно сказал князь. - И так каждый день. Минус пятьсот солидов.
        - А что потом? - глумливо спросил его хан. - Потом я уже буду должен тебе?
        - А потом ты уже будешь должен мне, - подтвердил Само. - Пятьсот солидов за каждый день осады. И будь уверен, я получу с тебя свои деньги. А если к тому времени тебя убьют твои же собственные воины, то я получу их с твоих детей и внуков.
        - Больной на голову ублюдок, - сплюнул Турсун и развернул коня. - Завтра в обед я прибью твою кожу к воротам крепости.
        - Завтра на закате приезжай! - крикнул ему в спину Само. - Тысяча солидов, большие деньги. Это очень щедрое предложение. Подумай, как следует, пастух!
        Ворота города закрылись, а воины в крепости стали быстро собирать прямо за ними деревянный сруб и забивать его мешками с песком. Времени оставалось не так много. Дело было привычное, именно так они от баваров отбивались.
        - Что это сейчас было, княже? - Лют вытирал пот со лба и тщетно пытался унять дрожь в пальцах. - Ведь нас же теперь даже в рабство не возьмут. Сгнием на кольях все до единого.
        - А зачем нам в рабство? - повернул к нему голову Само. - Я там был, ничего хорошего. А злил я его специально. У него осадные башни и камнеметные машины не готовы, а проглотить такое оскорбление он не сможет. С одними лестницами на штурм пойдут.
        - Так насчет тех беглецов, это правда? - удивился Лют.
        - До последнего слова, - кивнул Само. - Я приказал мораванским всадникам те кочевья, откуда воины ушли, под корень изводить. Одного-двух выпускают, чтобы вести в войско пришли. Они совсем скоро должны в лагерь прискакать. Горан знает, что их убивать нельзя. Пока все идет, как надо, но я предпочитаю не доверять дело случаю, у меня в лагере уже один человечек работает.
        - А почему ты его племя не велел трогать? - спросил Лют.
        - С ума сошел, что ли? - изумился князь. - Их в первую очередь режут.
        - Да чтоб я сдох! - Лют сел на коновязь, совершенно без сил. - Так ты знал, что все так будет?
        - Не знал, - честно ответил Само. - Но осаду не исключал. И я знаю точно, что один-два приступа мы отобьем, и на этом все! Они камнями разобьют частокол, подведут осадные башни и возьмут город. Мы с Деметрием раз десять это отрабатывали. Конец всегда был один и тот же. Мы - покойники!

* * *
        - Вы слышали? - невысокий пожилой степняк подсел к костру воинов из рода кочагир. - Вы уже слышали вести из кочевий?
        - Что слышали? Какие еще вести? - лениво спросил его воин, мешавший какое-то варево в котле. Мяса там не было, приходилось есть взятое в деревнях зерно.
        - Мораванские ублюдки вырезали ваших стариков, детей и жен, пока вы воюете с хорутанами. Я сейчас был у ханского шатра. Его нукеры это обсуждали. Режут все племена, кроме забендер. Их не трогают. То ли боятся, то ли договорились. Да об этом уже все знают!
        - Да врешь ты все! - воин даже ложку уронил в котел, откуда начал вылавливать ее, обжигаясь и дуя на пальцы.
        - Да клянусь духами своих предков, - поклялся пожилой степняк. - Сам сходи туда и узнаешь. Да вон идет воин, давай у него спросим.
        - Эй, батыр! - спросил кашевар. - Ты слышал, что ублюдки из-за реки разгромили наши кочевья?
        - Да весь лагерь только об этом и говорит, - хмуро ответил воин. - Сегодня двое мальчишек прискакали. Слава Великому Небу, они нашли тут своих отцов. Но их матери и братья убиты.
        - Что ж, мы в походе, - вздохнул пожилой воин, - приказы хана не обсуждают.
        Он встал от этого костра и пошел дальше, находя все новые и новые костры, где его ждали благодарные слушатели. Семь-восемь человек около каждого. Ведь очагов в войске было несколько сотен.
        Слухи один другого страшнее покатились по лагерю, но пока не докатились до ханского шатра. Турсун уже пришел в себя от беспримерной наглости местного князька, и ум опытнейшего воина снова стал холодным и расчетливым. Гнев уже покинул его, и хан даже немного повеселел, оценив то, как неловко и наивно его попытались использовать. А мальчишка-то оказался хитер. Разжег его ярость, чтобы спровоцировать на глупые поступки. Не дождется! Хан построит осадные машины, и только потом возьмет город. Все будет так, как учил его почтенный отец. Так, как делал великий воин Баян, сын Баяна, в землях ромейской Империи. Сначала три-четыре дня город будет обстреливаться из камнеметных машин. Правда, камней тут почти нет, но рабы уже пилят толстые стволы на деревянные чурки, которые тоже весят немало. Это гораздо хуже, но куда деваться, он сейчас не в каменистой Греции. Как только будут разбиты башни города, и лучники не смогут стрелять по атакующим воинам, когда удары летящих камней проделают хорошие дыры в хлипком частоколе, тогда-то и пойдут на приступ воины. К воротам подведут таран, а к стенам - осадные башни.
Воины пойдут в проломы, взойдут на стены и перережут защитников. И тогда этот курятник падет, а наглый князек сначала увидит, как воины насилуют его жену, а потом с него снимут кожу. Искусный палач будет делать это медленно, не давая ему умереть несколько дней. А потом хан утопит в крови земли мораван. После этого в степи никто не посмеет оспорить его власть над северными пределами аварских владений, даже сам великий каган. Тудун зажмурился в предвкушении, но его отвлекли от сладостных мыслей.
        - Великий хан, - нукер, охранявший шатер, склонился в поклоне. - Воины бунтуют. Кочагиры вообще хотят уходить домой. По лагерю ходит слух, что полукровки режут наших жен и детей. А в лагере появилось еще несколько беглецов из разгромленных аулов. Воины в ярости.
        - Вызови сюда глав племен и родов, - до боли сжал скулы хан. - И скажи хорутанским рабам, что если таран и одна осадная башня не будут готовы к утру, то я порежу их на куски. С рассветом мы идем на штурм.
        Хан в гневе отбросил в сторону чашу с медом. Он прекрасно понимал, что гнев воинов нужно утопить в крови врага. Иначе это будет его собственная кровь.
        
        1 Перестрел - расстояние, равное среднему выстрелу из лука. Примерно 60-70 метров.
        Глава 9
        Авары пошли на приступ с первыми лучами солнца. Всю ночь в их лагере раздавались удары топоров, звук пил и крики боли. Десятки пленных хорутан с выпученными от ужаса глазами собрали-таки под руководством опытных воинов осадную башню. Двое недостаточно расторопных работников лежали в трех шагах от нее, нещадно изрубленные аварскими мечами. Видимо, наглядная агитация подействовала, и наспех сколоченная трехэтажная громада стояла в лагере, готовая к выходу.
        Ударами палок пленников построили в линию и дали им в руки плетеные из ивняка щиты. За ними шли штурмовые группы, подгоняющие трясущихся от ужаса людей уколами ножа. На позицию выкатили таран, который представлял собой подобие телеги с крышей, под которой висело на цепях остро заточенное бревно. Старая, как мир, конструкция не меняла своего устройства со времен Древнего Шумера, но была по-прежнему проста и эффективна. Под крышу тарана, укрытого от огня мокрыми кожами, встали самые сильные воины, которые, кряхтя, покатили его к воротам. Несколько сотен всадников не изменили привычкам, и стреляли с коня, зорким взглядом степняка выцеливая неосторожных воинов. Позади лучников выстроились в колонны воины с лестницами. И, на закуску, десятки пленников потащили на катках осадную башню к городским стенам.
        Не было ни высоких речей, ни угроз, ни пафосных жестов. Была лишь деловитая суета людей, для которых война была привычна, как нам привычна работа в офисе. Именно эта мысль крутились в голове Само, который стоял на стене, глядя, как тысячи воинов неспешно идут к стенам города. Что он испытывал? Страх! Он испытывал самый настоящий страх. Сам себя он обманывать не собирался. Когда город штурмовали бавары герцога Гарибальда, то бушующий в крови адреналин притупил это чувство. А вот сейчас, когда он увидел лучших воинов своего времени, то в сердце начала прокрадываться липкая дрожь и мысли: неужели это все? Неужели та новая жизнь, которая была дарована ему свыше, оборвется сегодня под мечами немытых кочевников, от которых разит конским потом так, что ветер доносит эту вонь до стены.
        Все будет так, как они многократно разыгрывали с Деметрием. Человек, переживший четвертую осаду Фессалоники, рассказывал ему о ней множество раз, не скупясь на подробности. Сегодня им повезло, обстрела камнями не будет. Сначала подойдут конные лучники. Они подавят оборону на стенах, выбивая меткими выстрелами самых храбрых и отчаянных. Тех, кто не боится высунуть голову из-за стены. Потом к воротам подкатят таран и будут колотить в толстое дерево, чтобы разнести его в щепки. Затем к городу подойдет осадная башня, или гуляй-город, как ее называли на Руси, с верхнего яруса которой лучники зальют ливнем стрел свой участок стены. Когда его очистят от воинов, то передняя стена второго яруса с грохотом упадет на стену, образовав мост. По нему в город ринутся воины в доспехе и с копьями, которые будут удерживать коридор в тридцать шагов шириной, куда по лестницам полезет подкрепление. После этого к месту прорыва стягиваются все силы защитников, а авары атакуют с другой стороны, сметая слабую защиту. На два фронта сил уже не хватает, и воины князя теряют один кусок стены за другим. А потом таран сломает
ворота…
        Именно этот сценарий они отрабатывали многократно, часами обсуждая каждую мелочь. И именно так и начали сегодня действовать авары. А зачем отказываться от тактики, приносившей успех множество раз? Незачем! И именно поэтому лучники уже начали обстрел города. Стрелы полетели густо, превращая стены города в подушку для иголок. Множество их перелетало через частокол и впивалось в крыши домов и в землю. Люди, почти все, что были внутри, прижались к стенам. Туда стрелы попасть не могли никак.
        Кое-что Самославу, совместно с Деметрием, удалось усовершенствовать. Воины на стене располагались как бы в два этажа, и между бревнами были прорезаны узкие щели, выполняющие роль бойниц. Лучники прятались за стеной целиком, не показывая даже макушки, и расстреливали пеших авар, словно в тире. На втором этаже стояла пехота с топорами, которой предстояло рубить тех, кто полезет по лестницам через стену.
        - Стояна ко мне! - отрывисто скомандовал князь, и вскоре могучий немногословный сотник уже стоял перед ним, ударив кулаком грудь. - Возьми на себя северную башню. Посади туда лучших ребят. Берите тяжелые стрелы с хорошими наконечниками. Выбейте тех, кто везет башню. Их в первую очередь! И не вздумайте подставляться!
        - Слушаюсь, княже! - сотник лучников повернулся и побежал выполнять приказ.
        - Теперь ты, Хакон! - Самослав обратился к командиру данов. - Тебе выпадет самое трудное. Твои люди займут восточную стену.
        - Так там же никто не нападать! - у дана обиженно вытянулось лицо. - Мы что сидеть как мыши, пока все драться?
        - Ты не понимаешь, - терпеливо ответил князь. - Я думаю, основной удар будет именно там. Они захотят связать нас боем у ворот, подкатят башню и бросят сюда пару тысяч воинов. А сотен пять пойдет сзади с лестницами, думая, что все наши силы здесь.
        - А! - дан расплылся в улыбке. - Это хитрость такой? Я понимать, конунг! Мы сидеть тихо и смотреть между бревен. А когда они полезть на стены, мы им разбить головы топором.
        - Ты все верно понял! - облегченно выдохнул Само. - Пусть авары думают, что все наши воины у ворот.
        Обстрел прекратился. Видимо, авары смекнули, что толку от него все равно никакого нет. Из тысяч стрел, что были выпущены, в цель попали всего две. Одна немыслимым чудом влетела в узкую щель бойницы, убив лучника. Вторая прилетела навесом в город и пробила стопу какой-то бабе, о чем немедленно узнал весь город. Трубный глас дикого тура в сезон спаривания показался бы комариным писком по сравнению с тем звуком, что издала худосочная тетушка лет сорока пяти.
        Осадная башня была уже в шагах двадцати от стены, когда в действие вступили лучники Стояна. Башни города превратились в огромный улей, из которого рассерженными пчелами полетели стрелы, убивая и раня тех, кто катил гуляй-город к стенам. Сейчас будет самое тяжелое! Воины, которые катили башню, падали один за другим, но прозвучала отрывистая команда, и к ней бросились спешенный всадники, закрыв зону обстрела плетеными щитами. Стрелы Стояна еще жалили насмерть, но уже намного, намного реже. Большая их часть вязла в щитах, которые держали пленники или сами авары, когда словенского раба все-таки убивали. Сейчас уже было не до жалости.
        - Солому приготовить! - крикнул князь, когда башня подкатилась к самой стене. Авары, стоявшие на третьем ярусе, начали бить стрелами сверху. Они должны были выкосить тут всех, но нет… Здесь были собраны воины, закованные в железо до глаз. Кольчужные бармицы закрывали лица и шеи, и стрелы обиженно отскакивали от панцирей, вызывая шипение воинов и поминание такой-то матери. Больно же! Вниз полетели плотно увязанные охапки соломы, что вызвало замешательство среди авар. Такого они еще не встречали. Впрочем, их растерянность быстро прошла, когда со стены полетели факелы, а солома с веселым треском загорелась, облизывая деревянные опоры башни. Авары с гортанными криками бросили щиты и начали растаскивать горящую солому. Пока затоптали огонь, пока загасили занявшуюся было пламенем опору башни, три десятка степняков полегло, пораженные стрелами. Раненые стонали, лежа на земле, но пока до них никому не было дела.
        - Не вышло, - сказал сквозь зубы Самослав. - Керосину бы сюда. Что ж за нищая Европа!
        Нефть есть только в Румынии, в низовьях Дуная. И где она там, никто не знает. А ровно между Новгородом и заветной нефтью совершенно случайно стоит хринг аварского кагана и родовые кочевья рода уар. Того самого рода, где чешуйчатый доспех у воина встречается чуть реже, чем борода. И, по слухам, кузнецы работают там день и ночь, не покладая рук.
        - Копьеносцы, приготовиться! Лучники, на позиции! Сейчас упадет мост!
        Это упражнение они с Деметрием отрабатывали десятки раз, обсуждая и корректируя каждую мелочь. Вот сейчас князь и узнает, чего стоит сплав военной науки и огромного боевого опыта. Дощатый настил, на котором стояли воины у самого верха стены, вмещал не более трех человек в ширину. Тут-то и построились в колонну копьеносцы, укрытые ростовыми щитами. Лучники заняли позиции на башнях, ожидая атаки. А пока атаки не было, они расстреливали авар, стоявших на верхнем ярусе осадной башни. Те не оставались в долгу, и то один, то другой княжеский воин падал, поймав стрелу. Передняя стенка башни с грохотом упала на частокол, обнажив свою утробу, плотно набитую воинами. Из нее с ревом выскочили авары с копьями и бросились на строй словен. Первый удар был страшен, и два княжеских воина полетели со стены вниз. Они упали рядом с женщинами, которые побежали оттуда с визгом, в поисках места поспокойнее. Место убитых заняли товарищи из второго ряда, разя авар длинными копьями. Те были длиннее на локоть, чем у кочевников. Их готовили для этого боя специально, потому что иначе удержать стену не получалось ни в одной
учебной схватке.
        Копья показали себя выше всяких похвал, и авары посыпались гроздьями, получая еще и стрелы со стороны лучников Стояна. Снизу, по лестнице, внутрь осадной башни лезли все новые и новые степняки, не ведая, что большая часть их товарищей, попадая за стену, отправляется прямиком вниз, получив укол копьем в ногу или живот. Ну, а там их уже ждали… Раненые обры ни к чему в осажденном городе, даже те, кому повезло выжить после того, как они упали на кучу тел своих земляков.
        - Держать строй! - ревел князь. - Нижний этаж, рогатки приготовить. Идут на приступ!
        К стенам города выдвинулись колонны авар, которые тащили длинные, небрежно сколоченные лестницы. Воины падали под ударами стрел, но движение войска не останавливалось ни на секунду. Что такого в смерти? Это же война, а не свадебный пир. И вот уже с глухим деревянным стуком лестницы упали на стены. Воины нижнего этажа отложили луки и взяли в руки рогатку, напоминающую бабий ухват. Им они пытались подцепить лестницу и отбросить ее от стены. Получалось далеко не всегда, даже когда это делали втроем. Пойди-ка отбрось ее, когда по ней лезет пятеро здоровых мужиков. Заработали топоры и булавы на верхнем ярусе стены, еще гуще полетели стрелы из башен, где лучники уже били почти в упор, застучало бревно тарана в доски ворот. А князь Самослав, стоя на вершине воротной башни, вглядывался в даль, туда, где кучка всадников на хороших конях наблюдала за боем. Один из них отдавал приказы. Резко, словно бил плетью. Само узнал его, это был хан Турсун. Враг, который пообещал приколотить его кожу к воротам Новгорода.
        - Да хрен тебе, а не моя шкура, - сказал сквозь зубы князь, когда очередная стрела сломалась о нагрудную пластину доспеха. И тут его опять посетила совершенно несвоевременная мысль. - Да что ж они так воняют, а? Аж глаза режет. Вроде шагов двадцать до ближайшего степняка, а запах ветром даже сюда доносит. Совсем плохо в степи с гигиеной.
        Но тут произошло то, чего он так ждал. Хан повернул коня и поехал куда-то в сторону. Вот оно! - Само впился глазами в кучку всадников, которые неспешно поехали на восток, исчезая из поля его зрения. - Ну, Хакон, не поведи!
        И Хакон не подвел. Ханский резерв, который всю ночь прятался в обгорелых развалинах посада, побежал к стене, сломя голову. По лестницам ползли авары, держа в руках мечи и длинные ножи. Их было много, куда больше, чем данов.
        - То-о-о-о-р! - заревел Хакон, с хрустом проломив топором череп первого смельчака, чья башка показалась над частоколом.
        - То-о-о-о-р! То-о-о-о-р! - вторили ему парни, к которым тоже нагрянули гости.
        Заработали топоры, с истошным визгом степняки начали переваливаться через стены, и кое-где уже закипели схватки внутри города. Сам Хакон Собака броском копья сбросил со стены ретивого обрина, который только что зарубил мечом рослого дана.
        - Держать стену! - орал Хакон. - Держать! Конунг сказал, что тут главный удар будет! Кто пропустит за стену эту сволочь, я тому секиру в задницу засуну и к мамке в Ангельн пошлю!
        Три десятка лучников, что заняли башни на южной стороне, косили наступающих кочевников. Но те уже сменили тактику, и пленники, под прикрытием плетеных щитов забросали участок рва, а южную башню обкладывали кучами сухого до звона хвороста. И лучники ничего с этим сделать не могли…
        А у ворот атака авар выдохлась. Они уже разбили их в щепки и обнаружили за ними непроницаемую для тарана стену сруба. Осадная башня была захвачена и ее уже забивали соломой. Скоро она полыхнет, как свеча. И вот-вот в ход должен пойти последний резерв хана Турсуна, тысяча его земляков, которых он берег до последнего и держал на задней линии. Они гарцевали на конях, постреливая за стены в привычной конной карусели.
        - Княже! - мокрый от пота лучник стоял перед Самославом. - Обры южную башню поджигают. Не зальем, воды не хватит.
        - Понял! - кивнул Само. - Добрана ко мне!
        Командир второй тагмы подбежал к князю и приложил кулак к груди.
        - Сотню копейщиков к южной башне. Когда башня и кусок стены прогорят, там прорыв будет. Скажешь Хакону, чтобы людей со стены уводил. В городе их встречайте.
        - Слушаюсь, княже!
        - Лют! - крикнул Само. - Григория с его флагами на воротную башню гони! Он знает, какой сигнал подать нужно!
        Самослав невесело улыбнулся. Бой уже шел больше четырех часов. О потерял шестьдесят человек, которых разменял один к десяти. Аварские стрелы находили и баб с детьми, что пытались от них прятаться, где могли. Княжий терем, дома знати, и даже допросный подвал Тайного Приказа, которого боялись больше, чем потустороннего Мира, были набиты беженцами. Осталось недолго, совсем недолго. Если князь ошибся хотя бы в малости, им конец. Прямого боя они не выдержат.
        - А-А-А! - женский вопль понесся по крепости, наполняя сердца безнадежностью и каким-то утробным ужасом. Южная башня полыхнула пламенем, которое весело лизало моченую осину частокола. Это дерево горело довольно плохо, но против природы не попрешь, и уже через четверть часа языки огня, что сначала робко заглядывали через стену, стали там настоящими хозяевами, жадно пожирая все, до чего могли дотянуться. Нестерпимый жар отбросил от стен всех. И авар, и словен, и данов. Авары ждали, когда прогорит и обрушится кусок стены, чтобы залить защитников потоком стрел, растащить обгоревшие обломки и ворваться в непокорный город. Сколько нужно подождать? Пару часов, не больше.
        Хан Турсун удовлетворенно смотрел на огненный факел, в который превратилась башня. Он был доволен. Всего полдня, а город почти взят. Да и что мог ему противопоставить лесной князек, владелец небольшого деревянного острога. Новгород отличался от других словенских поселений лишь размерами и наличием башен. Авары взяли мощнейшие римские крепости Сирмий и Сингидунум(1), считавшиеся ранее неприступными. Эти города были тем ключом, что запирал путь на Балканы и вглубь Греции. Что в сравнении с ними деревянный острог в придунайских лесах? Да их даже сравнивать смешно.
        И вот южная башня городка с треском сложилась, не выдержав напора огня, а вслед за ней истаял в пламени частокол. Турсун поднял руку вверх, подавая сигнал. Воины рода забендер приготовились, а остатки пленных потянулись к руинам южной стены. Они тащили ко рву корзины с землей, плотно утаптывая дорогу там, где пойдет конница. Рабы уже приготовили бурдюки и ведра с водой. Несколько сотен их выльют на прогоревшие бревна стен. Пролом в полсотни шагов шириной расчистят потом за какой-нибудь час, как только остынут угли. Именно тут будет последний бой. Лучники прикроют ханских воинов от словен, и в городок ринутся тысячи храбрецов. Все будет кончено еще до заката. Именно тут они войдут в непокорный город, забитый до самого верха солью и мехом. Так думал каждый из тысяч воинов степи, что стояли под его стенами. И все они ошибались. Все до одного. Не было тут ни соли, ни меха. Все, что имело хоть малейшую ценность, уже давно переехало в подвалы Солеграда.
        1 - Сирмий и Сингидунум - Сремска Митровица и Белград соответственно. Территория современной Сербии.
        Глава 10
        - Труби в рог, - скомандовал Самослав стоявшему рядом воину. - Тройной сигнал!
        Тот ударил кулаком в грудь и полез на башню. Этот звук должны были услышать далеко. В ближайшем лесу, до которого было полмили. Спешившиеся авары вперемешку с пленниками лезли в пролом стены, переступая через трупы товарищей. Они расчищали путь для конницы. Стрелы густо летели со всех сторон, но сотни княжеской пехоты, укрытые ростовыми щитами и шлемами, почти не страдали. Лишь изредка острое жало находило зазор между краями щита и шлема, что был шириной в ладонь, и воин падал наземь. А вот авар княжеские лучники косили нещадно. Среди них лишь немногие носили доспех. Да и пеший бой в тесном пространстве не был их сильной стороной. Звериный накат свирепых бойцов разбивался о нерушимый строй, словно морская волна. Но численное преимущество сказывалось, и первые отряды обров уже начали входить в город, вдавливая внутрь княжескую пехоту. Из разобранных домов были построены укрепления, которые пока удерживали конницу, что пыталась пробиться внутрь. Остальное воинство степняков скопилось у пролома. Они уже были готовы зайти в город, ведь строй словен понемногу отступал, шаг за шагом, шаг за шагом. За
бревенчатые укрепления просачивались спешенные конники, и растаскивали их руками, получая в ответ удары копий. Озверевшие авары лезли по трупам товарищей, чтобы добраться до горла врага и гибли один за другим. И хорутане, и даны стояли плечом к плечу. Все, стоявшие тут, понимали, что скоро умрут. Не сдюжить им против тысяч свирепых всадников. Но они все равно бились отчаянно, делая шаг назад, когда людская волна совсем уж нестерпимо давила на плотный строй пехоты, укрывшийся за уложенными ежом бревнами.
        Хан Турсун с презрительной улыбкой смотрел в пролом стены, подсчитывая будущие барыши. Он уже прикидывал, сколько пошлет великому кагану, сколько даст родичам, а сколько выделит племенам помельче. В его роду почти не было убитых. Хан предусмотрительно сберег своих воинов. Он бросил на стены малые племена, ослабив их до предела. Все шло именно так, как должно было быть. И хан, увлекшись тем, что было впереди, не видел того, что было сзади.
        А позади него из леса выходило войско, невиданное в этих землях. Шесть сотен дружинников герцога баварского во главе с ним самим и еще столько же охочих людей из его земель. Собрались в кулак отряды хорутанских старост с правого берега Дуная во главе с боярином Гораном. Рядом с ним плечом к плечу шел Зван в белом плаще, неся в руках два дротика и длинное копье. Любимая секира пока была за поясом, ее время еще не пришло. Добрята стал сзади. Он уже натянул тетиву на свой лук, приготовив три колчана стрел. Дулебские жупаны выставили почти три тысячи копий, да лемузы дали пять сотен. Чуть ли не всех, кто мог держать оружие в этом малом племени. Местные германцы во главе с Бертахаром, что тоже носил белый плащ с красной полосой, дали еще почти тысячу мужей. Пришел Горазд с отрядом из Солеграда. Набросили на руку щиты три сотни приблудных данов, пробравшихся сюда в надежде получить надел доброй земли. И даже Збых, нанявший за соль отряды чехов, хорватов, седличей и лучан, стоял в общем строю и кусал побелевшие от страха губы. Его нельзя было назвать отважным бойцом, у него были совсем другие таланты.
Передние ряды разномастного войска тащили в руках большие щиты и длиннейшие копья.
        Почти двенадцать тысяч воинов пришло сюда, вооруженные кто как. В одном строю стояли баварские дружинники в изукрашенных серебром шлемах и полуголые чехи, вооруженные дротиками и копьями. Центр заняла тяжелая пехота, и огромная армия накатила на войско авар, прижимая его к стенам города. Конный отряд баварской знати поскакал в лагерь, чтобы вырезать его защитников и захватить табуны коней. Несметное богатство, что паслось почти без присмотра, не оставило равнодушным никого. Кони были не слишком часты здесь, и стоили они довольно дорого. А тут их были тысячи…
        Хан Турсун выругался сквозь зубы и начал спешно строить для боя арьергард войска. У его армии не было маневра для атаки, а сотни воинов, что бились в городе, и вовсе не знали о нападении. Кочевники воевали на открытом пространстве, там, где можно было извести врага залпами из луков, измотать ложными наскоками и отступлениями, сломать его строй, а потом добить ударом тяжелой кавалерии. Ничего подобного его войско тут сделать не могло, а значит, они будут биться на чужих условиях. Уже и стрелы полетели со стороны словен, легко находя себе жертву в плотном конном строю. Хан и другие знатные воины вытащили луки, что были приторочены к седлу. Взять разгон они еще могли, да только это уже не имело смысла. Закованные в железо всадники увязнут в тугой массе пехоты, а сжимающееся кольцо из длинных копий просто искалечит их лошадей. Не поскачет конь на острия, кто бы что не думал. В лучшем случае они смогут прорубить себе дорогу и бежать, бросив на верную смерть своих родичей. Да только позор это для степного вождя, немыслимый позор до самой смерти. Не простят ему этого никогда. А потому хан Турсун
опустошал колчан, выпуская стрелу за стрелой в море накатывающейся пешей рати. Атакующая волна была уже в тридцати шагах, когда в авар полетела туча дротиков. Сбитое в тесный ком войско застонало от боли, словно огромный зверь. Ведь промахнуться по такой большой мишени было попросту невозможно. Истошный визг раненых коней резанул по ушам степняков. Тысячи легких копий полетели навстречу аварским жалам, и почти каждое находило свою цель. Ведь так и велись тогда войны на Западе. Большую часть потерь войска несли именно от дротиков, и лишь в заключительной фазе битвы подключались мечи дружин герцогов, ярлов и королей. А иногда и до этого дело не доходило. Войско, потерявшее треть воинов, попросту разбегалось. Римские легионы хорошо научили этой науке германцев. И легионов давно нет, и пилумов нет тоже. А стена щитов и тучи ангонов остались, горячо принятые всеми варварами на римском Лимесе.
        То же самое было и сейчас. Потери степняков были огромны, и увеличивались с каждым новым залпом. Это был конец. Хан осознал это, когда нукер, который бился справа от него, громко завыл от нестерпимой боли. Баварский ангон с железным наконечником длиной в локоть с хрустом пробил насквозь его ногу, намертво прибив ее к конскому боку. Стон воина и жалобный плач коня, который стал медленно заваливаться на землю, царапнули каменное сердце хана. Это был сын его двоюродного брата, силач и удалец, который мог на полном скаку поднять шапку с земли. Они прошли вместе множество битв, а теперь он лежит, придавленный собственным скакуном, а в его глазах читалась лишь глухая безнадежность. Два дротика ударили и в грудь самого Турсуна, но кость их наконечников не смогла пробить доспех из наборных пластин. Баварцы были все ближе, а во главе их скакал с отрядом закованных в доспех воинов здоровенный бородатый детина в красном плаще и в шлеме, изукрашенном золотой чеканкой. Только знать баваров воевала в кавалерийском строю, а потому конницы у герцога было немного, всего пара сотен. Да, их было немного, но в
герцогом скакали отборные воины из богатых родов, у которых даже кони по аварскому обычаю имели защиту из войлока или кольчуги. Гарибальд, как и бойцы рядом с ним, уже опустил вниз наконечник копья. Турсун отбросил лук в сторону. Немыслимое кощунство для человека степи! Но, во-первых, у него закончились стрелы, а во-вторых, ему некогда было укладывать его в чехол. Копья германцев были уже в двух шагах от нагрудника его коня.
        - Вперед! - хан двинул верного друга, сбив с ног двух воинов в первом ряду. Копья лишь скользнули по груди жеребца, прикрытого кольчужным воротником. Бавары внизу заорали, тщетно пытаясь увернуться от копыт злого, выученного самим ханом боевого коня. Его нукеры молча двинулись за ним, с шелестом вытащив из ножен мечи… Турсун бился в первом ряду, и вот он уже лишился копья, которое увязло в теле баварского воина.
        - Хороший конь! - Гарибальд ткнул в бок скачущего рядом графа Эвина. - Я его хочу! - и он заорал: - Вот этого старика с бабьми косами на хорошем коне не трогать! Он мой! И конь тоже мой!
        И он сделал выпад копьем в сторону хана, но тот отбил его мечом, и легким движением пальцев, что держали поводья, повернул коня в сторону наглеца. Ханский конь бился не хуже воина. Он лягался и топтал копытами пехоту, и лишь приказ герцога избавил его от удара копьем в брюхо. Там защиты не было, ведь кольчуга защищала лишь грудь и морду аварских коней.
        - Ах ты, старая сволочь! - сплюнул Гарибальд, когда рядом с ним упал воин, лицо которого от удара копытом превратилось в кровавую маску. - Это же был Амарих! Я его двадцать лет знал! На! Получи!
        Он длинным уколом всадил копье прямо подмышку врага, и тудун северных земель каганата, наместник величайшего правителя в этой части света, покачнулся в седле. Его доспех залила алая кровь, которая била алой пульсирующей струей. А вместе с кровью из старого воина уходила жизнь.
        - Хан убит! - раздался вопль над полем.
        Авары дрогнули. Боги отвернулись сегодня от них. Сейчас не зазорно было бы убежать с поля боя, да только бежать оказалось непросто. Жадные жала словенских дротиков, которые зачастую были просто остро заточенными кольями, ранили и убивали воинов в самой гуще потерявшей строй армии. Там, куда еще не докатилась волна пехоты. Неумолимое кольцо сжималось, и все больше и больше воинов-степняков приняло свою судьбу. Войско авар, что пришло покарать наглого князька, таяло на глазах. Лишь немногие пробивались через плотный ряды словен и германцев, уходя на другой берег.
        ***
        Город представлял собой печальное зрелище. На месте посада остались лишь кучи обгорелых бревен. Черные пятна пожарищ напоминали о том, что здесь когда-то кипела жизнь и трудились люди. Они растили детей, сажали деревья, которые еще не успели дать урожай, занимались ремеслом, принесенным сюда из далекой Галлии. К удивлению князя, люди были веселы. Жизнь была куда важнее, чем дом. Римляне, привычные к походам франков, что лютовали на их землях не хуже авар, напевая песни, разгребали угли на месте своих жилищ. Многие уже начали копать землянки по словенскому обычаю, чтобы хоть какая-то крыша была над головой. Боярин Лют командовал работами, следя, чтобы в первую очередь очистили город от трупов, коих были тысячи. И свои, и чужие. Из авар утекли единицы, по большей части те, кто смог прорубиться сквозь строй и ускакать, нещадно нахлестывая коня. Остальное войско лежало здесь, и воины собирали оружие, украшения, припасы, а кое-кто и вовсе не брезговал ношеными окровавленными тряпками или сапогами. Для кого-то и это было богатством.
        Княгиня командовала бабами, которые помогали раненым. Ведуньи хлопотали, промывая раны кипяченой водой, туго перевязывая их чистым холстом. Князь строго-настрого запретил замазывать их грязью, смоченной слюной, и они не смели ослушаться. На удивление, нагноений после его слов стало куда меньше, и ведуньи посчитали, что так ему сказали боги. А раз боги сказали, то так тому и быть. Не им с богами спорить.
        Раненым стрелами вырезали наконечники. Там, где они впивались глубоко в тело, приходилось их проталкивать насквозь и обламывать древко. Вытащить наконечник, просто потянув за стрелу, было невозможно, это знал даже ребенок. Много раненых не протянет и до утра. Это было видно по их затуманенным болью взорам. Но теперь все в руках богов. Лишь они одни вольны даровать жизнь или смерть.
        Раненых обров деловито добивали и тащили к берегу Дуная. Князь велел бросить их в реку, чтобы не тревожить Мать Сыру Землю нечистым племенем. Пусть раки вволю попируют на аварской тухлятине. Жуткое зрелище из тысяч раздувшихся трупов еще долго будут помнить кочевники Паннонии, что выйдут напоить своих коней в тот день, когда мимо них проплывет войско хана Турсуна. А слухи по степи идут быстро, ровно с той скоростью, что скачет от кочевья к кочевью добрый конь.
        А сотни убитых словен и данов отойдут к богам с почестями, как славные воины, павшие в бою. Их товарищи справят тризну, чтобы души убитых попали в Ирий, ну, или в Вальхаллу. Кому куда…
        Герцог Гарибальд увидел Самослава и пошел к нему навстречу, раскинув приветственно руки. Они крепко обнялись.
        - Спасибо, что пришел, брат! - Самослав снял шлем, подставив легкому ветерку голову, волосы на которой слиплись от пота. Княжеский доспех выдержал несколько хороших ударов, и Гарибальд, знавший в этом толк, посматривал на него с завистью. Сам-то он был в простой кольчуге, как и его воины.
        - Да не смотри ты так! - рассмеялся Само. - Я тебе такой же панцирь подарю! И даже лучше. Пластины золотом прикажу отделать.
        - Правда? - почти по-детски обрадовался герцог. - Буду ждать! А что помог, не благодари. Когда в Ратисбону весть пришла, что на тебя авары идут, то граф Гримберт шесть сотен за три дня собрал. Оказывается, мои люди за тебя воевать готовы даже больше, чем за меня. Я сначала обиделся было, а потом понял. Не за тебя они воют, а за свой карман. Если твои земли авары разорят, то вся торговля рухнет. А у меня полгорода только с этого и живет.
        - Такова жизнь! - философски заметил Самослав, рассеянно наблюдая, как воины таскают трупы своих и чужих, добивают раненых и ловят разбежавшихся коней.
        - Кстати, а как ты такую толпу народу собрать смог? - задал Гарибальд давно мучивший его вопрос. - Венды обычно небольшими шайками воюют, а человек триста-четыреста - это уже целое войско. Но чтобы в одно место разные племена пришли, и в один строй стали, про такое тут никто и не слышал. Они же друг друга ненавидят люто.
        - Да я с ними давно договорился, - честно признался Само. - Еще когда в мораванские земли уходил. Я, правда, думал, что мы там воевать будем, а не здесь. А то, что пришли, не удивляйся. Всем нужны деньги. Все беды из-за них. И все-таки, спасибо, что помог. Век не забуду.
        - Как близкому родственнику не помочь, - многозначительно заметил Гарибальд.
        - А? - удивленно посмотрел на него Само. - Родственнику?
        - А ты что, свою дочь за моего сына не отдашь разве? - удивился герцог.
        - Так нет у меня дочери, только сын, - растерялся Само. - Правда, жена вот беременна. Если дочь будет, сговорим за твоего Теодона. Я не против.
        - Так ты что, еще ни одну служанку не обрюхатил? - с недоумением посмотрел на него Гарибальд. Впрочем, он уже привык к чудачествам соседа и делового партнера.
        - Не замечен, - уклончиво ответил Самослав. Он так редко бывал дома, что ему и жены пока хватало за глаза.
        - Вот ты даешь, никогда бы не подумал! - изумился герцог. - Обещаю, я никому об этом не скажу! - и он загорелся новой идеей. - А хочешь, моя дочь за твоего сына пойдет?
        - Так у тебя тоже один сын! - Самослав растерялся окончательно.
        - С чего бы это? - обиделся герцог. - Ты меня за кого принимаешь? Я что, слаб по мужской части, по-твоему? Штуки три бегают во дворе. Очень даже может быть, что от меня они. По крайней мере, с их матерями я точно развлекался. Выбирай, какая девчонка понравится. Я ее своей дочерью признаю, и делу конец. Все по обычаю!
        - А так можно, что ли? - слегка растерялся Самослав.
        - Можно, конечно, - удивленно посмотрел на него Гарибальд. - Вон, король Австразии Теодеберт, внук старухи Брунгильды, тот, который свою первую жену до смерти забил. Он тоже от служанки был рожден. Никто и не помнит, как ее звали. Правда, его потом родной братец Теодорих зарубить велел. А племянника принца и вовсе за ноги схватил и башкой об камень стукнул. Да ты должен эту смешную историю помнить, это же лет десять назад было. Демоны с этими франками, это их семейные дела. Расплодились тогда эти проклятые Меровинги так, что на всех уже королевств не хватало. Так что, у нас, германцев, важно, кто отец, а не кто мать. Да хоть она распоследняя рабыня будет, все равно ребенок законный, если отец того захочет.
        - Ну, я даже не знаю…, - промямлил Самослав, который не был сторонником полигамии, а местный семейный кодекс его слегка шокировал. Он был слишком непривычен для человека из двадцать первого века. Да и женить ребенка, которому всего три года стукнуло, он считал слегка преждевременным. - Давай, если моя жена дочь родит, то она за твоего сына пойдет. А детей от служанок мне не надобно. Не хочу, чтобы твоя служанка моей тещей была. У меня с тещами отношения не очень складываются. Одну так до сих пор ищут…
        - А зачем ищут? - полюбопытствовал Гарибальд.
        - Да я обещал ее в жертву Моране принести, - честно признался Самослав. - Ее муж меня предал. Никак нельзя ее в живых оставить. Кровная месть, сам понимаешь…
        - Да, я погляжу, у вас тут тоже весело бывает, - с немалым интересом посмотрел на него Гарибальд. - А я думал, что только короли франков свою родню без конца режут. А у вендов тоже затейные обычаи есть, оказывается. Ну, не хочешь мою дочь, так и не надо, - великодушно согласился Гарибальд. - Когда пировать будем?
        - Как похороним всех, - ответил Само. - Надо убрать тут все. Жара на улице. Не приведи боги, болезни начнутся.
        - Да! - Гарибальд оглядел окружающую его безрадостную картину. - Хорошо тут авары прошлись. От города едва четверть осталось. И стены теперь чинить надо…
        - Я новую столицу строить буду, - удивил герцога словенский князь. - Тут крепость останется и небольшой городок около торга. А вся жизнь, брат, на востоке будет, ближе к Константинополю. Оттуда товары в Галлию пойдут. Через мои земли и через твои. Ты, Гарибальд, вообще представляешь, о каких деньгах идет речь? Да ты на одних пошлинах обогатишься.
        - Ты это о чем? - раскрыл рот Гарибальд. - Ты что, новые земли под себя будешь забирать и там город ставить? Где? Когда?
        - Там, где Морава впадает в Дунай, - пояснил Само. - Двести миль на восток. Через три года начну строить. Раньше не смогу, надо еще много дел закончить. У меня же почти все хорутанские жупы авары разорили.
        - Вон ты куда собрался? Так это же самого великого кагана земли! - Гарибальд даже раскрыл рот от изумления. - Само, брат, ты совсем спятил? Он же тебя в порошок сотрет!
        - Не сотрет, замается, - доступно пояснил Самослав. - Были его земли, станут мои. Там племя словаков живет. Думаю, они возражать не будут, если я там каменный замок поставлю. А кагану очень скоро не до нас будет, это я тебе обещаю.
        - А как город назовешь? - жадно спросил Гарибальд, который уже ничему не удивлялся, но в свое скорое обогащение поверил сразу и безоговорочно. - Придумал уже?
        - Братислава, - довольно улыбнулся Самослав. - Хорошее название, приживется.
        
        Глава 11
        МЕСЯЦ СПУСТЯ. НЕПОДАЛЕКУ ОТ РУИН РИМСКОГО ГОРОДКА ВИНДОБОНА (СОВР. ВЕНА).
        Убогие словенские хижины, провонявшие за зиму душным запахом немытых тел, были оставлены до холодов. Бабы потом выскребут с потолка и стен слой сажи, свисающей омерзительными черными хлопьями. Жалкие остатки племени кочагир сгрудились тут, потеряв от последних невзгод чуть ли не половину людей. Юрты рода были поставлены в стороне от старинных руин, ведь люди степи любили простор. Мирная вроде бы картина была обманчива. Тут были чужаки, и лишь воля одного человека держала на цепи гнев мораванских всадников, что еще не остыли от жажды мести, накопленной за долгие годы.
        Уцелевшие старейшины рода кочагир стояли на коленях перед молодым парнем со светлыми волосами и длинными усами, что носил смерть на кончике своего языка. Они уже слышали о нем. Много причудливых слухов об этом человеке носилось по паннонской степи. А вот теперь им посчастливилось увидеть его своими глазами. Или, скорее, не повезло… Уважаемые люди были готовы к смерти, но то один, то другой кидал исподлобья взгляд на сапоги тончайшей кожи, странный доспех и голый подбородок. Отсутствие бороды у воина и мужа должно было вызвать презрительную усмешку, но почему-то не вызывало. Напротив, воин, сидевший на кошме перед ними, выглядел именно как воин, и воин победоносный. Понурые головы стариков вновь клонились к земле. Они не ждали ничего хорошего от словенского князя, который вырезал их войско и в своих землях, и в землях мораван. Храбрец Батбаяр, сын хана Турсуна попал в хитроумную ловушку, и тысяча всадников не вернулась из-за Дуная, оставив степь без сыновей и отцов. А выбора у племени кочагир не было. Полукровки загнали их остатки, словно охотничьи собаки и предложили выбор: либо они едут на
разговор к словенскому хану, либо все племя идет под нож. Еще полгода назад эти твари были нищими, как семьи их матерей, а теперь они похвалялись добрыми конями, взятыми в аварских кочевьях, доспехом и оружием. Старики приняли неизбежное. Если есть хоть малая возможность сохранить род, то они его сохранят. Даже если для этого нужно будет принять лютую смерть. Нечего было противопоставить разгромленному племени новой силе. Особенно вон тому…
        Исполинского роста фигура, с ног до головы закованная в железо, застыла по правую руку князя, приводя в ужас степняков оскаленной мордой железной маски и топором, на который опирался воин. Торчащие вперед клыки, приклепанные к маске, были личной идеей князя, чем он безумно гордился. И сейчас Самослав читал на лицах наивных кочевников одну и ту же мысль. Они, вне всякого сомнения, видели перед собой того самого ручного дэва и знаменитый топор, которым он зарубил хана Тоногоя. На их лицах читался плохо скрываемый ужас.
        - Ну что, почтенные, - обратился, наконец, к ним Самослав. - Как жить теперь будем? У вас выбор небольшой теперь.
        - Сейчас твоя воля, хан, - прочистив горло, - ответил самый уважаемый из старейшин, носивший имя Онур. - Хочешь, убей нас всех. Хочешь, прогони с наших земель. Нам нечем тебе ответить. Наши воины погибли в походе. Мой род выставит едва ли одного из пяти воинов от того, что было раньше. Кто не погиб в походе, был убит твоими ручными псами. Этими предателями…
        - Ну, а если я не стану вас убивать? - неожиданно спросил Самослав. - А если я и с земли вас не стану сгонять? Что вы будете делать тогда?
        - Ды… Э-э-э, - многозначительно промычали старики, пытаясь сохранить умный вид. Получилось не у всех. - Зачем тебе это? Разве ты не враг нам?
        - Враг! - легко согласился Самослав. - Но могу быть другом. А зачем мне это, я тебе сейчас объясню. Вот, скажи, уважаемый, не придут ли соседи, чтобы согнать остатки твоего рода с пастбищ?
        - Придут, - хмуро согласились старейшины. - Придут, и прогонят нас. Если ты слаб, все тебя гонят, словно шелудивого пса. Тебе даже убивать нас не нужно. Придут новые хозяева в эту степь, и мы станем их слугами, войдя в новое племя. Наши дочери станут наложницами, а сыновья станут нукерами у нукеров нового хана. Мы первыми пойдем в бой, и последними будем получать добычу. И так до тех пор, пока племя кочагир не будет забыто всеми. Так всегда было и так всегда будет.
        - А вы хотите себе такой судьбы? - поинтересовался Самослав с серьезным лицом.
        - Зачем ты смеешься над нами, хан? - с обидой сказал Онур. - Разве мы заслужили это? Наши сыновья и внуки воевали достойно, и погибли, как воины. Мы примем свою судьбу, как подобает.
        - Тогда слушай мое предложение, старик, - наклонился вперед Самослав. - Я оставлю вам родовые земли, и даже добавлю еще, если твои соседи окажутся слишком глупыми. Но вы присягаете мне, и даете воинов, когда я иду в поход. Вы торгуете на моих землях без пошлин, и купцы на ваших землях тоже торгуют спокойно, и им никто не чинит обид. Вы платите дань конями, а взамен я защищаю вас так, словно вы мои родственники.
        - Великий каган не потерпит этого, - с грустной улыбкой покачал головой старейшина. - Мы бы рады сохранить свои земли, но кто сдержит набег народа хуни, или племени огуров, если они захотят прийти сюда?
        - Я помогу вам, - ответил Самослав. - Я предлагаю договор племени кочагир. Вы сохраните свои земли, и я помогу вам при набеге соседних племен. А взамен вы прикрываете мораванские земли на этой стороне Дуная. Ну, и сами без моего разрешения за Дунай больше ни ногой. А когда подрастут новые воины и захотят добычи, поверь, я дам им возможность смочить мечи в крови врагов. А каган… А кагану мы ничего не скажем. Вы будете на словах изъявлять ему покорность. До тех пор, пока я не прикажу обратного. Родичам скажете, что откупились от меня конями, баранами и серебром.
        - Ну, если только так…, - старейшины задумались. - Ну, раз так, то мы согласны, хан. Жизнь племени важнее, чем глупая гордыня.
        - Сколько у вас осталось воинов, что носят тяжелый доспех и могут биться длинным копьем?
        - Два десятка, - сгорая от стыда, сказали старики. - И половина из них не слишком молода. Потому и не пошли в тот поход. К чему тебе это?
        - Они будут учить мою конницу, - пояснил Самослав. - У меня теперь много хороших коней, а вот таких бойцов, как ромейские катафрактарии, нет ни одного. Я готов взять этих всадников в свое войско и дать им высокие чины. Платить буду солью.
        - Да??? - раскрыли рты старейшины. Род после всех навалившихся на него несчастий изрядно обнищал. - Так мы тут и сами еще ого-го. А сколько платить будешь?
        - Не обижу, - улыбнулся в усы Самослав. - Но у вас будет всего год, почтенные. Через год мне нужна лучшая конница в этих землях.
        - А много? - полюбопытствовали старейшины.
        - Полтысячи, - небрежно бросил Самослав.
        - Полтысячи …, - изумленно прошептали старики. - Да с таким войском ты заберешь всю степь на неделю пути. В кочевьях бабы, старики и мальчишки. Но великий каган не позволит… Ты либо сумасшедший, либо отмечен богами. Хотя… пока боги на твоей стороне. Значит, и нам с тобой по пути.
        - Кстати, почтенные, а когда вы ждете набега соседей? Когда придут гнать вас с родовых пастбищ?
        - Думаем, весной, по свежей траве, - пояснили старейшины. - Пока вести дойдут до кагана, пока ханы подумают и договорятся, кто двинет свои стада на беззащитные земли, уже и зима наступит. А зимой мы не воюем.
        - Тогда у вас нет года, почтенные, - с людоедской улыбкой сказал словенский князь. - В ваших же интересах научить моих людей биться в конном строю уже к следующей весне. А ты, почтенный Онур, готовься. Поедешь к великому кагану, повезешь подарки.
        - Так у нас же не осталось ничего, - растерялся Онур.
        - А я тебе дам, жупан Онур, - успокоил его Само. - Будем тебе должность тудуна покупать. Если получится, конечно. И вот еще что, уважаемый. Вот этот паренек с тобой в ставку кагана поедет. Если спросят, скажешь, что от словенской наложницы сын. Он тебе в дороге служить будет. Его Добрята зовут, но ты ему какое-нибудь степное имя дай. Он на него отзываться будет.
        Старейшины с любопытством посмотрели на мальчишку лет двенадцати с не по - детски серьезным взглядом. Они встали, поклонились с достоинством и поскакали в свои кочевья. То, что они сделали, было изменой, и самое милосердное, что их ждало - это лишение головы. А вот если великий каган будет в плохом настроении, то может и кожу содрать. Впрочем, выбирать было не из чего. Либо они гибнут сейчас под ударами булав мораванских ублюдков, либо гибнут потом. Может быть… Когда-нибудь… Правда же, выбор был очевиден? Вот и старейшины так думали, полагая, что как-нибудь сумеют извернуться, если ветер вдруг подует в другую сторону.
        - Княже, - Арат шагнул вперед, коротко поклонившись Самославу. - Мои воины отчаянные храбрецы, ты это знаешь. Они хорошо стреляют из луков, сражаясь на коне, но доспехов никогда не носили. Они не станут к весне лучшими всадниками, чем авары. Это просто невозможно. Авары постигают эту науку с малых лет.
        - А разве я сказал, что мы будем биться с аварами, словно мы авары? - удивленно посмотрел на него Самослав. - Так у нас, и впрямь, нет никаких шансов. Поверь, нам будет, чем удивить их. Мои мастера уже работают над этим. Но пока вы будете учиться у этих стариков. И поверь, ты еще не раз скажешь им спасибо.
        ***
        В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. ЗЕМЛИ ДУЛЕБОВ, ШУМАВСКИЕ ГОРЫ.
        - Благослови нас Святой Мартин! - кузнец Лотар поджег пучок соломы, который пропихнул в узкий канал, через который воздух должен поступать в плавильный горн.
        Месяцы исступленной работы в небольшом городке, построенном в Шумавских горах, дали, наконец, свои плоды. Два десятка подмастерий-дулебов обступили печь, сделанную из веток, обмазанных глиной. Конус высотой в два человеческих роста сначала прокалили пламенем в течение суток, а потом забили до половины древесным углем. Железную руду, размолотую до размера боба, загрузили в печь слоями толщиной в ладонь. Слой руды, слой угля, слой руды, слой угля…
        - С богом! - Лотар, который был тут единственным христианином, перекрестился. Дулебы поминали Сварога, что в этих землях был покровителем кузнецов. Каждый молил своих богов, прося удачи в нелегком ремесле. Понемногу уголь схватывался несмелым огнем и Лотар скомандовал:
        - Качай помалу!
        Дулебы подтащили мехи, сделанные из кожи, и начали подавать воздух в сопло воздушного канала. Лотар ходил вокруг горна, прислушивался и словно пытался что-то увидеть сквозь его стенки. Там, за толстым слоем глины происходило настоящее священнодействие. Сила Сварога, создавшего когда-то жизнь из искры, творила чудо. Из красно-бурого камня, найденного в этих горах, получится доброе железо, и все словене до единого верили, что мастер из германских земель - настоящий колдун. Точно такой же колдун, как и ковали в дулебских селениях. Не может человек, которому не шепчут на ухо сами боги, сотворить этакое диво.
        - Сильнее качай! - скомандовал мастер, который словно почуял что-то неладное там, внутри. - Поддай!
        Дулебы поддали. Им теперь качать воздух несколько часов, пока по специальной борозде не потечет жидкий шлак, а внутри печи капельки железа не спекутся в железную крицу размером с лошадиную голову. Лотар ходил кругами вокруг плавильного горна, не находя себе место. В то время мастер-кузцец делал всю работу от начала до конца. Он и плавил, он и ковал, он и шлифовал изделие, он и прилаживал рукояти… Да только его светлость велел всю работу на куски разбить и те куски поручить разным людям. Просто вроде бы, да только времени вполовину меньше уходит теперь на привычную работу. Время тянулось бесконечно, а блестящие от пота подмастерья менялись у мехов. Даже они, могучие парни, сделанные словно из одних лишь жил, нуждались в отдыхе.
        - Хорош! - поднял руку Лотар и вновь помянул святого. - Ну, не подведи! Благослови меня, грешного!
        Он выломал ломом стенку горна и под восторженный рев жителей городка, во все глаза следивших за этим действом, вытащил клещами железную крицу. Даже с его бычьей силищей это оказалось непросто. На лбу кузнеца вздулись жилы, лицо покраснело, и вскоре крица перекочевала на наковальню. Ее еще нужно будет отбить от шлака и кусочков несгоревшего угля. Долгая, трудная и нужная работа. Но Лотар был на седьмом небе от счастья. Впрочем, недовольный голос ненаглядной женушки спустил его на бренную землю.
        - И это каждый раз так будет? - недовольно спросила Эльфрида, сложив руки на пышной груди. Восторга мужа она не разделяла.
        - А… э-э…, - глубокомысленно промычал Лотар. - А что не так-то? Большое дело сделали. Сам князь велел первую крицу до зимы ему дать, а мы даже раньше управились.
        - Он тебе еще велел подумать, чтобы силу воды к этой работе приспособить. Забыл? - ехидно спросила Эльфрида.
        - Кто тут мастер? - набычился кузцец. - Я или ты? Ты - баба. Вот иди и своими горшками командуй! А я лучше знаю, как надо делать. И мне в моих делах даже сам князь не указ. А уж ты тем более.
        - То есть, вы, два десятка олухов, будете день напролет в свой кожаный мешок дуть? - разъярилась Эльфрида. - А ты будешь ходить вокруг, как шелудивый пёс вокруг объедков?
        - Да что не так-то? Дурная ты баба! - взорвался кузнец. - Как еще железо плавят, по-твоему?
        - Что не так? - заорала на него в ответ жена. - Да все не так! Ты говорил, что любишь меня! А я при живом муже, словно вдова живу. Ты же из кузни своей не вылезаешь! Я уж и забыла, когда мужскую ласку от тебя получала! Придешь, поешь молча, и спать!
        - Так у меня работы по горло, - смутился вдруг кузнец, искоса поглядывая на подмастерий, которые наслаждались бесплатным зрелищем.
        - Так теперь из-за того, что ты дурак набитый, - продолжила орать жена, - я должна вдовой жить? Тебе сам князь сказал воду приспособить для работы! Ты что, сильнее, чем река? Да если бы мой отец был таким дурнем, как ты, то голыми руками жернова бы ворочал!
        - Да ты о чем говоришь-то? - голос Лотара сорвался, а в голове словно сверкнула молния. - Ты хочешь мельничным колесом молот поднимать?
        - Водяное колесо может и молот поднимать, и мехи качать, и вообще все, что захочешь, - снисходительно посмотрела на него жена. - Мне еще дед рассказывал, что в Арелате(1) с римских времен шестнадцать мельниц подряд стоят. А раньше в кузнях тяжелые молоты сила реки поднимала. Ты что, забыл, чья я дочь? Да я выросла на мельнице! Я там каждый гвоздь знаю.
        - Святой Мартин, помоги мне! - прошептал Лотар. - Так вот о чем его светлость мне говорил, а я не слушал его. Воистину, гордыня - грех смертный. Покарал меня господь за это слепотой. Ведь у меня всё под самым носом было.
        - Пойдем уже, горе мое, - смилостивилась Эльфрида. - Пойдем, ужин на столе. Я и баню затопила. От тебя ведь несет, как от старого козла. Насквозь уже провонял кузней своей.
        Она потянула его за руку, но сдвинуть могучую фигуру мужа не смогла. Да он и не заметил ее усилий. Глаза Лотара смотрели куда-то за горизонт. Он уже забыл и про ужин, и про баню, и про истосковавшуюся по мужской ласке красавицу жену. Его губы шевелились.
        - Он же говорил, а я не слушал… Мягкое железо… Твердое железо… Пруты сварить, перекрутить, проковать… Металл будет упругим и точиться хорошо. Только проковать послойно много раз, чтобы слои хорошенько перемешались… Да это же… Да быть того не может! Мягкое железо с твердым заедино! … В разогретом масле закалка… Не в воде… много мягче… Я же и, впрямь, дурак набитый! Помоги мне святой Мартин! Да я же теперь на всем свете самым знаменитым мастером стану!
        - Да пойдем же домой, наконец! - умоляюще смотрела на мужа Эльфрида, а по ее румяным щекам от обиды потекли горькие слезы. Она знала этот взгляд. Он означал, что ее муж не пойдет ужинать. И в баню он тоже не пойдет. Он пойдет в свою проклятую кузню и будет там колотить молотом, пока темнота не накроет город, а рассерженные люди не пригрозят поджечь его мастерскую, если он сейчас же не прекратит. И он опять придет домой, съест то, что она подаст ему, не почувствовав вкуса, а потом рухнет спать.
        Девушка села на чурбак и горько заплакала. Не так, совсем не так представляла она свое замужество. У отца с матерью многое случалось за долгую жизнь. И колотушки получала мать, и отцу порой от нее сильно доставалось. Но никогда ее отец не менял свою жену на мельницу. Это только ей не повезло так.
        - А, пойдем-ка домой, - ожил, наконец, Лотар, который не выносил, когда любимая жена плакала. Он ущипнул Эльфриду за обширную задницу, задорно подмигнув ей. - Спину-то мне в бане потрешь?
        - Потру, - шмыгнула носом Эльфрида, моментально перестав плакать. - И не только спину. Ты у меня отработаешь все, что задолжал, муж мой. Там уже резы немалые набежали. Подождут твои железяки.
        
        Арелат - совр. Арль
        Глава 12
        Добрята ехал на невысокой мохнатой кобыле, которая неспешно трусила в середине кавалькады воинов племени кочагир. Он неплохо ездил на коне, дядька Удан натаскал его. Да только то, что умел он, не шло ни в какое сравнение с тем, что умели дети степи. На коне они передвигались, ели, спали и даже справляли малую нужду. Для кочевника было позором ходить пешком, и даже десяток-другой шагов до соседней юрты гордый всадник непременно проделывал верхом.
        Маленькие, неприхотливые и невероятно выносливые лошадки, которые и составляли большинство стад племени, были способны часами идти легкой рысью. Всадники жалели их, ведя на поводу заводного коня. А поскольку кочевник останавливался лишь для того, чтобы заночевать в подходящем месте, то такой караван мог пройти тридцать пять - сорок миль в день.
        Первый день пути закончился для Добряты скверно. Ноги горели огнем, и он едва слез с лошади, плавясь под насмешливыми взглядами воинов. Они не смеялись открыто. После того, как он продемонстрировал им стрельбу по мишени, даже опытные воины посматривали на него с немалым уважением. Пять стрел висело в воздухе одновременно у невзрачного словенского мальчишки, и это для видавших виды степняков было удивительно. Они, родившиеся с луком в руках, не могли понять, как у него это получается. Когда он брал в щепоть пять стрел, натягивал тетиву костяным перстнем на большом пальце и укладывал их все в грудь соломенного чучела, то на это сбегался посмотреть весь аул. А вот в стрельбе на полном скаку они были куда сильнее. Собственно, они все стреляли куда лучше, чем он. Да и где словенский мальчишка мог привыкнуть к коню? Мало их в лесах. Но Добрята учился. Учился до тех пор, пока его новый отец, что дал ему имя Ирхан, не повел небольшой отряд в земли рода уар, на поклон к самому великому кагану.
        Пуста, или Пушта, жуткая для любого словена паннонская степь, раскинулась перед мальчишкой, словно желто-зеленое покрывало. Степь совсем не была ровной, как казалось ему раньше. Ее пересекали мелкие речушки и балки, заросшие кустарником. Кудрявый березняк лесных урочищ, что длинными языками вторгались в обиталище дроф и диких коней разбавлял зеленью унылый пейзаж. Встречные пастухи, охранявшие табуны лошадей и баранов, перекрикивались гортанными голосами, видя чужой отряд. Они натягивали тетиву на луки и напряженно смотрели им вслед, пока кочагиры не скрывались из глаз. Иногда они ночевали в чужом кочевье, где дарили немудреные подарки хозяевам. Законы гостеприимства были священны. Раз ты не враг, то друг. Кто знает, может уже завтра ты будешь рубиться рядом с гостем где-нибудь под греческими Фессалониками или под лангобардским Фриулем, что в восточных Альпах.
        До ставки великого кагана была неделя пути, и вот уже Добрята, раскрыв рот, смотрел на гигантские земляные валы, окружавшие логово зверя, много лет терзавшего эту часть мира. Бесконечные кольца укреплений, отстоявшие между собой на расстояние голоса, вмещали в себя кочевья и деревни земледельцев-рабов рода уар. А вот ремесленники, и особенно кузнецы-бронники жили в самой крепости, под защитой деревянного частокола.
        Кавалькаду беспрепятственно пропустили внутрь, и даже великий каган не стал изображать из себя небожителя, приняв старейшину Онура в тот же день. Обрывки неприятных слухов, что доносились до него с северной границы, будили в нем любопытство. Любопытство, не более.
        Каган сидел на стопке ковров, возвышаясь над головами почтительно склонившихся перед ним подданных. После триумфального возвращения из Константинополя ему не нужно больше идти в поход. Ни в этом году, ни в следующем он не станет распылять свои силы, рискуя многим ради малого. Его хринг набит золотом по самую крышу, и только глупец будет ловить рыбу на золотой крючок. Зачем ему идти в глухие леса, опасаясь удара в спину от вероломных болгар, кочующих восточнее? Они жадным взором смотрят на его богатства уже не первый год. А их хан Кубрат и вовсе был когда-то заложником у ромеев, где, по слухам, даже принял христианство. Да и с Ираклием он дружил еще с тех времен. Ненадежные эти болгары, глаз да глаз за ними нужен.
        Каган сощурил и без того узкие глаза, глубоко посаженные в изуродованный любящими родителями череп. Никто не должен был усомниться в благородном происхождении их сына. Седые волосы были расчесаны рабынями и спадали на спину, скрывая парчу кафтана. Золотыми нитями прошитая ткань притянула к себе взгляды степняков, которые смущенно оглядывали свои безрукавки из овчины и стоптанные сапоги.
        - Великий каган, я Онур, глава племени кочагир. Ты должен помнить меня, я ходил с тобой в походы не один раз.
        - Я помню тебя, Онур, - милостиво кивнул каган. - Неужели ты прискакал сюда, чтобы сказать, что и Турсун сложил свою голову в словенских лесах?
        - Воистину так, повелитель! - склонил голову Онур. - Хан Турсун погиб, а с ним погибло пять тысяч всадников. И тысяча его сына Батбаяра погибла тоже. В наших землях почти не осталось воинов, что могут натянуть лук.
        - Да вы совсем там воевать разучились! - побагровел каган, впившийся свирепым взглядом в кочагиров, которые вжали головы в плечи. Даже Добрята, стоявший позади всех, почувствовал тот животный ужас, который предшествует обычно жестокой смерти. - Вы потеряли семь тысяч всадников за несколько месяцев. Даже император не смог отнять у меня столько воинов. Как вы смогли так обделаться, старик?
        - Ловушки в лесах, повелитель, - понуро ответил Онур. - Завалы на узких тропах, ловчие ямы, стрелы, пущенные в спину. Словене хорошо сражаются в лесу. Это в поле они ничтожны. Но дома, в своих чащах… Они научились хорошо воевать, о великий. Коню негде пуститься вскачь на лесных полянах, некуда отступить, когда толстые деревья падают позади. Нам больше нечего делать в этих лесах. Эти походы не дают добычи, но губят наших воинов.
        - Так и не суйтесь туда больше, - брезгливо посмотрел на него каган. - Если вы стали слабы, как бабы, то сидите дома и шейте одежду. Может, не будете тогда выглядеть, словно оборванные пастухи.
        - Наши дети бились достойно, великий каган, - отчетливо ответил Онур. - Не трогай их память. А через пять лет сыновья моих сыновей сядут в седло и отомстят за своих отцов. Это я тебе обещаю.
        - Я уже слышал много обещаний. И все они оказались пусты. Ты привез мне подарки, старик, и хочешь стать тудуном в тех землях, - презрительно посмотрел на него каган. - Я прав?
        - Твоя проницательность равна твоей отваге, великий каган, - поклонился Онур. - Мой род отдаст все, что имеет. Прости нас за скромный дар.
        - Мне не нужно от вас ничего! - зло выплюнул каган. - Даже если твои сумы полны золота, ваши подачки меня не интересуют. Нищее племя, которое не может справиться с полуголыми дикарями. Уходи, старик, и уноси отсюда свое барахло. Я пришлю в ваши земли того, кто наведет там порядок. И это будешь не ты.
        - Но, великий…, - упрямо посмотрел на своего государя Онур.
        - Убирайся! Разговор окончен!
        Всадники поклонились повелителю мира, и не глядя друг на друга, потянулись из покоев кагана. Им было безумно стыдно. Словно их сейчас макнули лицом в грязную лужу. Ведь каган даже за стол их не позвал, словно они были последними из его слуг. Особенно стыдно было старому Онуру, что носил на шее серебряную цепь с пятиконечной звездой.
        - Плохо! Все очень плохо! - говорил он самому себе.
        - И ничего не плохо, - спокойно ответил ему Добрята, который скакал рядом с ним. - Так и должно было быть.
        - Так князь знал? - удивленно вскинул глаза на мальчишку Онур.
        - Он допускал, что так будет, - спокойно ответил Добрята. - И на этот случай дал мне указания.
        - Так зачем же тогда мы ездили сюда? - еще более удивленно спросил Онур. - Неужели, чтобы…?
        - Ага! - растянул в улыбке рот мальчишка. - Вот для этого самого!
        - А новый тудун? - спросил совершенно сбитый с толку Онур. - С ним как быть?
        - Я пока у тебя в кочевье поживу, уважаемый Онур, - почтительно склонил голову Добрята, не ответив на вопрос. - Ты меня научишь на полном скаку стрелять.
        - Ты должен ненавидеть нас, - испытующе посмотрел на него Онур. - Мы много боли принесли твоему племени. Почему я не чувствую в тебе зла?
        - А нет больше никакого племени, - просто посмотрел на него Добрята. - Все мы княжьи люди. И я, и ты. Только я это уже понял, а ты пока нет. Но это пройдет, вот увидишь, почтенный Онур.

* * *
        Сегеня бессмысленно ковырял стены деревянного сруба с крошечным окошком, в котором он сидел уже не первый день. Толстая низкая дверь запиралась снаружи на железный засов. Он увидел это, когда его сюда привели. Делать было нечего совершенно, и дни тянулись убийственно медленно. Он снова начал вспоминать. Воспоминания - это единственное, что у него оставалось. А ведь у него почти получилось… Это было так.
        - К оружию! - завыли авары, охранявшие табуны коней. - Враг!
        Незнакомого вида конники галопом влетели в лагерь степняков, сбивая их наземь ударами длинных копий. В ответ засвистели стрелы, но странные всадники были в панцирях и шлемах, которые лучникам было не пробить. Жаркие схватки закипели тут и там, а Сегеня судорожно размышлял. Надо было спасаться, и немедля. Раз германцы (а он опознал их по лающим рубленым фразам) прорвались сюда, значит, дело плохо. Если обры победят, он вернется назад. В конце концов, он проводник, а не воин. Сегеня бросился к реке, и широкими гребками поплыл на дулебский берег. На этой стороне ловить было нечего. Обры и прирезать могли в горячке. Если кочевников разобьют, то уходить ему придется на север, к чехам или хорватам. Пойдет в батраки поначалу, а там вдовицу какую-нибудь за себя возьмет, и доживет свой век спокойно. Вот с такими мыслями он сидел на ветке высоченного дуба, с любопытством разглядывая, как кипит у стен города лютая сеча. Авар побили, он это видел совершенно отчетливо. Ну, а раз так, надо уходить. Он спустился с дерева и побрел на север, внимательно поглядывая под ноги. Не приведи боги, сучок острый в босую
подошву воткнется или гадюка цапнет. Конец ему тогда. Тем более, что этих мест он и не знал вовсе.
        Он шел от веси к веси, осторожно выспрашивая дорогу. Ночевал, где придется, останавливаясь в дулебских деревушках, пока однажды не проснулся от того, что в горло ему пребольно уткнули острие копья.
        - Это ты зачем? - прохрипел Сегеня. - Не стыдно с гостем так? Почто озоруешь? Ты кто такой, дядя?
        - Староста я местный, - почти ласково ответил старший из незваных гостей, которого, видимо, позвал хозяин, у которого Сегеня заночевал. За его спиной стояли двое хмурых мужиков. - Ступка меня звать. А копье на всякий случай. Это я ради тебя стараюсь, вдруг ты баловать будешь.
        - Да не буду я баловать, - почти спокойно ответил парень. - Убери копье, не разбойник я. К родне иду.
        - Руки вытяни, - не слушая его объяснений, ответил староста.
        - Зачем? - спросил Сегеня, уже зная ответ.
        - Вытяни руки, парень. Добром прошу, - ледяным тоном сказал мужик, чуть нажав острием на горло. По шее потекла тоненькая струйка крови. Тут и, впрямь, никто шутить не собирался.
        Сегеня послушно вытянул руки вперед, и они были тут же завязаны каким-то хитрым узлом. После этого его вывели на двор, где и на ноги набросили петлю, сделав шаг чуть ли не вдвое короче.
        - Да за что меня? - с тоской спросил Сегеня. - Что я сделал то?
        - А ничего ты пока сделал, - ответил ему староста. - Да только эстафета пришла, голубь. Всех подозрительных велено хватать, и в Новгород вести. Сказали, ежели того самого поймаешь, то вся деревня год без податей живет, все недоимки прощаются, а старосте - чарка из рук самого князя, гривна на шею за усердие и сто фунтов соли. Понял? А если понял, то иди! Сильно я надеюсь, что ты тот самый и есть, паря. Уж очень мне хочется от самого князя уважение получить. Мне тогда вся деревня завидовать будет.
        - А от кого эстафета хоть? - с тоской спросил Сегеня.
        - От самого большого боярина Горана, - почти шепотом ответил староста, схватив оберег, висевший на шее.
        Так и оказался Сегеня в крепкой избе, где кроме него еще пяток бедолаг сидело. Их выводили по одному, кто-то из них возвращался в избу, кто-то - нет. Иногда до него доносились истошные крики, от которых обмирала душа, а сердце колотилось, словно пойманный воробушек. И вот очередь дошла до Сегени. Стража вывела его из избы и притащила в соседнюю дверь, где за сбитым из толстых досок столом сидел могучий мужик с серебряной гривной на шее. Позади него стоял столб с перекладиной и веревочными петлями. Рядом с ним была смешная фигурка в виде детской лошадки. Фигурка смешная, да только не смешно стало Сегене, когда он увидел, что спина у нее стесана топором в острый угол. В этой комнате еще много чего интересного было, да Сегене не до любопытства было. Ему стало страшно. До того страшно, что он даже обмочился с перепугу. Жуткий человек, которым пугали детей по обоим берегам Дуная, ручной пес князя, сидел напротив него собственной персоной и сверлил Сегеню тяжелым взглядом. Сзади него крепкий парень с тупым равнодушным лицом раздувал в жаровне огонь, искоса поглядывая на начальство. Видимо, приказаний
ждал.
        - Рассказывай, - обронил боярин Горан, продолжая сверлить парня взглядом.
        - Что рассказывать-то? - застучал зубами парень. - Я и не знаю ничего.
        - Кто таков, где родился, кто отец, кто староста твой? - продолжил Горан. - И заодно расскажи, зачем обров сюда привел. Без утайки рассказывай.
        - Не приводил я обров, - заныл Сегеня. - А живу я у гор, на заимке. Нет у меня старосты никакого.
        - Как же тебя в такую даль занесло, парень? - сочувственно спросил его боярин.
        - Так обры пришли. Бежал я.
        - Кто тебя знает? Где твой род? Как отца зовут? - впился в него взглядом Горан.
        - Род мой у самых гор, владыка Вуйк у нас главный. А отец мой умер давно, от лихоманки сгорел, когда я совсем малой был.
        - Вуйк, говоришь, - задумчиво сказал Горан. - Ошибся ты, парень. Владыка тот полгода уже, как помер. Ну, сам все расскажешь, или огнем прижечь?
        - Не знал я боярин, в лесу ведь жил, - завыл Сегеня. - Да меня все знают, кого хочешь, спроси!
        - Кого спросить? Имена! Весь какая? - впился в него взглядом Горан. - Что замялся? Придумываешь, парень?
        - Испанский осел, боярин? - деловито спросил палач. - Или сразу на дыбу и клещами его? Я нежно, как бабу. Не покалечу даже.
        - Не надо на осла, - сказал после раздумий Горан. - Время только терять. На дыбу его вздень. Темнит он.
        - Писаря звать? - снова спросил палач, когда Сегеня висел на дыбе, с хрустом вывернув руки за спиной. Парень подвывал от страха и боли. Того и гляди, руки из суставов выскочат.
        - Зови, - кивнул боярин. - Чую я, мы сейчас много чего интересного услышим.
        Дальше все было, как в кровавом тумане. Боль, боль, боль, боль… Только боль и была в нем. Боль дикая, невыносимая, страшная. Сегеня говорил взахлеб. Говорил все, что знал и даже то, что, казалось, уже давно забыл. Он очнулся от того, что на него выливали одно ведро воды за другим. Все тело нестерпимо ныло от ожогов и кровоточащих ран, оставленных клещами. Он со стоном открыл глаза. За столом сидело двое. Помимо боярина Горана за ним расположился молодой парень с длинными усами и голым подбородком. Чудно, подумалось Сегене. Бороды нет. Не то сам князь пожаловал.
        - Точно он? - спросил князь.
        - Обижаешь, княже, - прогудел Горан. - По всем правилам дознание вели. Три раза пытали под запись, а потом допросные листы сверяли. Не оговорил он себя. Слово в слово все совпадает. Не может человек на пытке не завраться. Все, как ты учил. Вот записи, читай сам.
        - Не надо, верю, - ответил князь и обратился в Сегене. - Так ты Буривоя зять? Родней, значит, мне по жене будешь. Что ж ты сволочь, наделал? За кусочек власти тысячи людей погубил ведь!
        - А ты меня не учи, - просипел Сегеня, который совершенно отчетливо понял, что это конец. Не жить ему теперь. - Ты-то сам за свою власть сколько людей сгубил? Чем ты лучше меня, приблуда безродная?
        - Ишь ты, какой говорливый у меня родственник! - с веселым недоумением сказал князь. - Кто у нас отработал его?
        - Жупанство Моимира, седьмая волость, государь. Староста Ступка.
        - Наградим, - кивнул князь. - При всем честном народе наградим. Собирай-ка уважаемых людей. Будем эту мразь всеми судить. У нас давно уже колья у капища пустые стоят. Морана свою жертву должна получить. Кстати, Горан, а ты к кочагирам за моей тещей послал? Она оказывается, в том селении была, откуда я только что вернулся.
        - Послал, государь, - кивнул Горан. - Да только, думаю я, ушла она. Хитрая стерва. Нюх, как у собаки охотничьей.
        - Ушла, говоришь, - сказал князь. - Может, и ушла. Да только розыск не отменял никто. Пошли-ка эстафету с приметами, и награду объяви.
        - Да что в ней такого, княже? - удивился Горан. - Баба и баба.
        - Да, может, и ничего, - задумчиво сказал Самослав. - Только сердце у меня не на месте, понимаешь? А я своему сердцу верю. Пока оно меня не подводило. Если бы мы это крапивное семя вовремя извели, то война совсем по-другому пошла бы. А то ты сам не видишь. В нашем деле, Горан, мелочей не бывает. Врага под корень сечь нужно, чтобы даже травинка из того корня не отросла. Упустил человечка, а он злобу на тебя точит. Сидит, и думает, как бы половчее тебе нож в спину вогнать. Чуть расслабишься, и зарежет во сне. Так что, не ослабляй хватку, боярин.
        - Сполню, княже, - склонил голову Горан.
        - Слово и дело, - выдохнул Сегеня, почувствовавший надежду. - Слово и дело.
        - Что-о? - повернулись к нему изумленные мужи. - Ты что сейчас сказал?
        - Жизни прошу! - с неистовой надеждой смотрел на них Сегеня. - Представлю вам и Чеславу, и дочерей ее. Только жизнь сохраните. Я знаю, где они прячутся.
        Горан растерянно посмотрел на князя, но тот медленно покачал головой.
        - Кто единожды предал, тому пощады нет. Тем более, такому, как ты. Свою ведь собственную жену готов на смерть привести. Страшный ты человек, Сегеня. Найдем их и без тебя. Может, и впрямь я на воду дую. Баба ведь простая.
        - Ты ведь не ответил, - с ненавистью сказал Сегеня. - А мне все равно умирать, так хоть знать буду. Так чем ты лучше меня, сволочь?
        - Чем я лучше тебя? - переспросил Само, жестом остановив Горана, который начал угрожающе вставать из-за стола. - Видишь ли, в отличие от тебя, у меня получилось.
        Глава 13
        ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ. ИМПЕРИЯ.
        Константинополь, столица мира, пребывал в унынии. Словно какая-то серая мгла опустилась на его улицы. Люди были хмурыми и тоскливыми, и даже драки болельщиков на скачках проходили без прежнего задора и куража, но зато с какой-то тупой звериной жестокостью. Причина была проста - город обобрали до нитки. Даже золотую церковную утварь переплавили и отчеканили из нее монету, чтобы утолить ненасытную алчность аварского кагана. Двести тысяч солидов! Это просто немыслимо! В прежние времена Империя могла бы позволить себе и не такие расходы. Помнится, Юстиниан Великий потратил на прием персидских послов миллион. Но сейчас, когда страна разорена войной, а богатейшие области захвачены врагом и ничего не платят в казну… Сейчас эта сумма была просто неподъемной, и асикрит Стефан знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он, работая в канцелярии Августа, находился там, где билось сердце великой Империи. Там, куда стекалась важнейшая информация со всего мира, за которым неусыпно следили императорские евнухи. Его пьянила новая жизнь. Он и представить себе не мог, насколько сладостно прикосновение к высшей власти,
хотя власть в городе олицетворял куропалат Феодор, брат Августа Ираклия. Константин III, сын и официальный соправитель императора, был слишком юн, чтобы заниматься делами. Сам же Ираклий был далеко на востоке, в походе, а Благочестивейшая Августа(1) Мартина сопровождала его. Ее люто, до дрожи ненавидели в Константинополе. Греховная связь дяди с племянницей и была, как казалось всем добрым христианам, причиной тех бед, что валились на Империю одна за другой. Милосердный господь посылал знамение за знамением своим чадам. Потерян святой град Иерусалим, увезен в Персию Крест Господень, найденный еще святой Еленой, осквернили нечестивые огнепоклонники и все почитаемые верующими места. До того не любили императрицу в Константинополе, что в действующей армии и то показалось ей безопаснее, чем в собственном дворце. Слишком много желающих было подсыпать отравы в кубок подогретого вина со специями.
        А вот у Стефана все было просто прекрасно. Несчастья, что немыслимой тяжестью придавили и народ, и знать обошли его стороной. Даже урезанное жалование оказалось вдвое выше, чем на прежнем месте. Он переехал в собственный дом с садиком, хотя мог бы жить в одной из бесчисленных комнаток императорского дворца. Он не афишировал свое благосостояние, ведь умеренность в словах изрядно продлевает жизнь. Цены на дома росли, и все говорило о том, что это еще не конец. Далекий брат оказался прав. Клещи вокруг столицы неумолимо сжимались. Испанию уже практически бросили, уведя оттуда все боеспособные войска. Африку держал экзарх Никита, родственник императора, а в Италии римский епископ крутился, как мог, стравливая между собой лангобардских герцогов. Семейные капиталы старинных родов, поставлявших Риму высших иерархов, потоками вливались в церковную казну. Строгий обет безбрачия для священников делал ее единственной наследницей. И именно эти деньги еще держали на плаву стремительно нищающий Вечный Город, который превратился в полудикое захолустье. Не сегодня-завтра Константинополь ждет новая осада, и это
Стефан понимал совершенно отчетливо. Донесения разведки, купцов и паломников стекались в канцелярию Августа, формируя совершенно безрадостную картину. Патрикий Бон, руководивший обороной города, тоже это понимал. Опытный воин был весьма неглуп.
        Власть! Только сейчас Стефан понял, какова ее сладость. Взлетев на несколько ступенек вверх, он ощущал на себе опасливые взгляды дворцовых бездельников, оставшихся без работы. И впрямь, чем заняться тысячам кубикуляриев и веститоров, когда августейшая чета не одевается и не ест? Их же обоих вообще нет в Константинополе, а потому толпы евнухов кружили разноцветным хороводом вокруг двенадцатилетнего Константина III, принимавшего свою судьбу со смирением мученика. Он олицетворял высшую власть, пока его отец был в Лазике(2), готовясь к встрече с братом тюркского кагана. Туда же отправился и патрикий Александр, новый начальник Стефана. В ставку Августа уехал и личный секретарь императора, чья должность называлась мистик, уехал и каниклий, хранитель императорской чернильницы, заполненной особыми пурпурными чернилами. Важнейшие указы императора писались только этой, безумно дорогой субстанцией, сделанной из морских моллюсков. Все эти люди, как и протонотарий, бывший начальник Стефана, подчинялись лично патрикию, человеку весьма могущественному и опасному. Сам Стефан не раз замечал на себе внимательные
взгляды протонотария, который оказался не в силах разгадать причину столь стремительной карьеры совершенно неприметного ранее писца.
        Патрикий Александр был тенью государя, а потому тайные дела, внезапные проверки на местах и контроль за расходованием казенных денег всегда вел именно он. Да и разведка Империи тоже замыкалась на нем лично, бесконечной паутиной тончайших нитей опутывая обитаемый мир. Стефан даже представить раньше не мог, сколь обширной и разветвленной эта служба была, сколько людей на нее работают, по своей воле и против нее. И это, воистину, было удивительно.
        Империя управлялась через Секреты, которые через многие сотни лет в бывших западных ее землях назовут министерствами. Часть чиновников, сопровождавших Августа Ираклия на войне, назывались Походным Секретом и, положа руку на сердце, они выполняли почти тот же объем работы, что и тысячи служащих в столице. Просто теперь не нужно было собирать визы на каждом документе, как прежде. А раньше, бывало, каждая бумага должна была пройти через три-четыре Секрета и собрать три десятка подписей, вызывая зубовный скрежет самого императора, который, тем не менее, в функционирование собственного аппарата не вмешивался. Все работает уже несколько столетий без сбоев, и пусть дальше работает. Даже психопат Флавий Фока, предшественник Ираклия на троне, не смог разрушить этот безупречно настроенный механизм.
        Стефан остался в столице, так как по малому сроку службы к особе Августа допущен быть не мог. Ему еще учиться и учиться. И он учился, зарывшись с головой в письма экзархов, отчеты нотариев и донесения агентуры - купцов, бродячих монахов и завербованных вельмож из других земель. Его рвение вызывало косые взгляды коллег, но пока никто ничего не говорил. Они сделали совершенно правильный вывод - парень выслуживается на новом месте.
        - Господи боже! - лоб Стефана покрылся испариной. Он читал донесение из ставки аварского кагана. С каждой новой прочитанной строкой его глаза расширялись все больше и больше, а когда письмо было прочитано, он бессильно откинулся назад. Он вспоминал разговор с галльским купцом Приском, и теперь его слова больше не казались безумными, как раньше. Об этом следовало немедленно доложить. И Стефан пошел к столу декана(3) Евгения, который в отсутствие патрикия был тут за старшего.
        - Почтенный Евгений, - склонился Стефан. - Вот это сообщение достойно вашего внимания.
        - Что это? - поднял бровь декан, который пока еще приглядывался к новому сотруднику, и немного опасался его. Странно он тут появился, словно из ниоткуда.
        - Наш источник в Дакии сообщает, что авары устроили несколько походов в земли склавинов, и потерпели сокрушительное поражение.
        - Что-о? - приоткрыл рот декан. - От склавинов? Авары? Ты спятил?
        - Вот письмо, почтенный, - склонил голову Стефан. - Они потеряли почти семь тысяч всадников и двух наместников северных земель. Они оба погибли в тех походах.
        - Дева Мария! - потрясенно прошептал Евгений, читая донесение. - Неужто смилостивился над нами господь? Это архонт Само постарался? В тех землях больше нет никого, кто мог бы устроить что-то подобное. Крошечное княжество Крн в южных Альпах не в счет, слишком слабо.
        - Да, почтенный, - подтвердил Стефан. - Это его рук дело. И он присоединил к себе земли племени мораван, что за рекой Данубий(4). Мне кажется, это наш шанс ослабить кагана.
        - Кажется ему, - презрительно проворчал декан. - Ты служишь тут всего пару месяцев. Что тебе вообще может казаться?
        - Простите мою дерзость, - смиренно склонился Стефан. - Но я мог бы установить связь с этим архонтом. У меня есть кое-какие мысли.
        - У тебя. Есть. Мысли. - раздельно произнес декан, который смотрел на евнуха, словно на какое-то странное насекомое. - Ну, говори. И трижды подумай о том, что скажешь. Ты довольно дерзок для своего возраста. Мы пытались посылать лазутчиков в те земли из Италии. Но все они пропали в горах. У нас есть обрывочные сведения от купцов, полученные кружным путем. Что можешь предложить ты, который только начал здесь свой путь?
        - Я готов отправиться с купцами в Галлию и встретиться с архонтом. Я уверен, что смогу привлечь его на нашу сторону. Все варвары любят золото. Этот не исключение.
        - А как ты попадешь туда? - сощурил глаза Евгений.
        - На купеческом корабле, почтенный декан, - пояснил Стефан. - Из Константинополя в Массилию(5), оттуда - в Лугдунум, Санс и Ратисбону. А оттуда, по слухам, всего неделя пути, не больше. Я готов отправиться туда ранней весной, чтобы попасть в словенские земли с купеческим караваном на Большой Торг. Варвары устраивают его в день летнего солнцестояния, и архонт Самослав всегда в это время находится в городе. Он лично контролирует поступление пошлин от купцов.
        - Откуда ты все это знаешь? - выпучил глаза декан.
        - Я позволил себе поговорить с купцами из Галлии, - скромно опустил глаза Стефан. - Некоторые из них весьма невоздержанны в потреблении вина и много болтают. Мы с ними уже почти друзья.
        - Ты прыткий юноша, - задумчиво сказал Евгений. - Это очень длинный и опасный путь. Если тебя схватят франки, то ты закончишь свою жизнь в пыточном подвале. Эти дикари не поймут, с чего бы это через их земли прошел имперский чиновник и не заглянул в гости к королю Хлотарю. Но дело в том, что если ты попадешь к нему, то в земли склавинов тебя уже никто не пропустит. Поэтому пробираться туда придется тайно.
        - Я это понимаю, почтенный, - вновь склонился Стефан. - Я готов пойти на этот риск во имя нашего Августа.
        - Иди, асикрит Стефан, работай, - задумчиво сказал декан. - Мне надо подумать. В любом случае, я не смогу разрешить это без санкции патрикия Александра.
        - Да, господин, - склонился Стефан и ушел на свое место.
        Получилось! Кажется, получилось! Сердце парня колотилось, как бешеное. Ведь именно так делаются карьеры. Только так можно взлететь на самый верх, и никак иначе. Если жить тихой жизнью, то не видать славы и богатства. Иногда нужно и собственную голову на кон поставить. Что же, он сделал свой ход, теперь нужно ждать решения патрикия. Империя была в таком тяжелом положении, что он может согласиться. Августу Ираклию нужен любой союзник, кто может хоть немного приостановить натиск авар. Ведь он пошел в Лазику не просто так. Город с непроизносимым названием Тбтлада(6), что стоял на караванной тропе, пересекающей Кавказские горы с севера на юг, будет местом встречи Августа и хазарского вождя Джебу. Хазары были новой силой, что заявляла о себе все громче и громче с каждым годом. Великий каганат тюрок еще существовал, связывая Китай и Константинополь, но уже развалился на две части, западную и восточную. А на его западе хазары, кочевавшие чуть севернее Дербента, были теми, кто мог посадить в седло десятки тысяч всадников. Ираклий был готов предложить вождю кочевников свою дочь в обмен на военную помощь.
Что на этом фоне какая-то поездка в Галлию какого-то безродного евнуха из его канцелярии? Все могло получиться!
        Стефан буквально летел в сторону дома. Он не чуял под собой ног от счастья. Но вскоре он остановился, задумался и решительно повернул в сторону Долины Плача. Знакомое по страшным снам место встретило его привычным ощущением чужой боли и горя. Рабы, сидевшие в деревянных клетках, словно дикие звери, смотрели на него с ненавистью, бессильной злобой или тупым безразличием. Все зависело от того, кем были эти люди раньше и как давно они тут сидят. У Стефана была цель. И у него были деньги.
        - Что угодно уважаемому господину? - угодливо подскочил торговец, с одного взгляда оценивший новенький, богато расшитый талар императорского слуги. - Есть искусный садовник, есть повар, есть незрячий массажист, чьи руки нежнее шелка. Его ослепили в юности, чтобы пальцы лучше чувствовали тело.
        - Мне нужна женщина, вести хозяйство, - пояснил Стефан. - Немолодая, некрасивая, недорогая. Недавно в рабстве, из северных аварских земель, из племени склавинов.
        - Есть такая, - подумал недолго продавец и ткнул пальцем в старую тетку. - Вот же она. Недавно привели в столицу. Отдам недорого.
        - Из каких ты земель, матушка? - с великим трудом выговорил Стефан, выталкивая из себя слова на позабытом языке.
        - Я из племени хорутан, - ответила седая женщина с потухшими глазами. - Я жила недалеко от города Крн, что в горах. Мужа убили, сыновей и внуков угнали обры. Я не знаю, где теперь моя семья.
        - Я хочу купить тебя, - пристально посмотрел на нее Стефан. - Мне нужна помощница по дому. Я не обижу тебя.
        - Мне все равно, - равнодушно ответила женщина. - Хочешь купить, покупай, я не убегу. Некуда мне бежать, чужая я здесь.
        - Сколько? - повернулся к продавцу Стефан.
        - Шесть солидов, - сказал тот и даже зажмурился от собственной наглости.
        - Ты продаешь взрослого сильного мужа? - вежливо поинтересовался Стефан. - Прости, но мне показалось, что это седая старуха, у которой нет половины зубов. Три солида! Три, и ни нуммием больше!
        - О, почтенный слуга императора! - включился продавец в торг, что было древней и почитаемой традицией. - У нее почти все зубы на месте. И она сильна, как вол. Это же склавинская баба, она крепче дуба. Это не избалованная гречанка. Пять с половиной солидов. Только из уважения к особе нашего государя, чьим слугой является почтенный господин.
        - Три с половиной, - парировал Стефан. - Я покупаю её ненадолго, она же старуха. Того и гляди, помрет.
        - Как помрет? Почему это помрет? Она выдержала пеший переход из южного Норика в Константинополь. Да она еще нас переживет. Пять! Всего пять солидов!
        - Четыре, и это последнее предложение, - отрезал Стефан. - Я знаю цены на рабов не хуже тебя. Я не дал бы и этого, но она из тех земель, что мне нужно.
        - А что это за земли такие, что вы за них готовы переплатить? - навострил уши купец. - Что в них особенного?
        - Я сам родом оттуда, - невесело усмехнулся Стефан. - Вот и все.
        - Понимаю, тоска по дому, - протянул торговец. - У императорских евнухов иногда такое бывает. Вы не первый. Тогда по рукам!
        Они составили купчую, и Стефан повел к себе домой немолодую тетушку, которую звали Бана. Она покорно шла следом, ведь бежать ей в огромном городе и, впрямь, было некуда. Бана пугливо смотрела по сторонам, видя толпы спешащих куда-то людей. Ей, выросшей в глухой деревне, за всю жизнь не встречалось столько народу, сколько на пути от рабского рынка к дому нового хозяина. Бана по-гречески не знала ни слова, зато понимала прекрасно, что попасть в городской дом для такой, как она - немыслимое везение. Вилла и работа в поле, пока не сдохнешь от непосильной работы, вот судьба любой пленницы из словенских земель, кроме разве что самых красивых нетронутых девушек. Подобных историй на рынке она уже наслушалась вволю. Бана долго сидела в клетке, ведь таких, как она покупали редко. Старуха же!
        - Ну вот, мы и пришли, - поманил Стефан свою новую служанку. Он мучительно сплетал слова на полузабытом словенском наречии. - Меня зовут Стефан. Обращаться ко мне - господин. Глаза опустить в пол. В доме нет грязи и есть еда. Ты понимаешь меня?
        - Да, господин, - ответила рабыня, глядя в пол. - Господин научит меня языку?
        - Господин желает, чтобы ты научила его своему языку, - пояснил ей Стефан. - Господин для этого тебя и купил.
        
        1 К императрице обращались официальными титулами - Благочестивейшая Августа, кирия (госпожа), деспоина (от слова деспот). И никак иначе, даже заочно. Ошибка в титулатуре приравнивалась к государственной измене.
        2 Лазика - вассальное государство на территории западной Грузии.
        3 Декан - чиновник среднего звена. В буквальном переводе - десятник.
        4 Данубий - римское название Дуная.
        5 Массилия - Марсель. Лугдунум - Лион. Ратисбона - Регенсбург.
        6 Тбтлада - Тбилиси.
        
        Глава 14
        Хорутанские земли понемногу приходили в себя. Аварский набег унес сотни жизней, а десятки весей были разорены вчистую. Но все проходит, и эти раны тоже понемногу затягивались. Построились новые дома, посеяли озимые, а из запасов в дулебских землях привезли зерно в счет будущих податей. Голодно будет зимой, а потому ватаги охотников уходили далеко на юг, где били зверя, а рыбаки цедили сетями бездонные воды Дуная. Слава богам, рыбы было много, а соль князь и вовсе раздавал бесплатно, лишь бы протянул народ до нового урожая.
        Подновили и сожженные стены Новгорода, а каменных дел мастера, что прибежали сюда из Галльских земель, начали ставить настоящую крепость. Хорошенько подумав, князь решил перенести ее на левый берег реки Инн, на самую стрелку около торга. Туда, где в прошлой его жизни стоял город Пассау. Наводнение они как-нибудь переживут, а вот от аварского набега хорошо бы рекой укрыться. Канал, прорытый от Инна до Дуная, превратит Большой Торг и крепость около него в остров, связанный с сушей деревянным мостом. Камень шел на больших плотах из самого Солеграда, где жители стали вдруг каменотесами и дровосеками. А чего бы и не стать, когда платят за каждый блок. Камень шел в стройку, а лес - на дома разоренным аварами горожанам. Крепость тут будет небольшой, ведь Самослав планировал уходить из этих земель. Стены высотой в десять метров подходили почти вплотную к самой воде. Суша была лишь с запада, но и здесь широкий ров, заполненный речной водой, делал штурм крепости делом весьма и весьма затруднительным. Это будет западный форпост его земель, о который обломает зубы король франков, ежели захочет повоевать эти
земли.
        Князь обходил стройку, беседуя на латыни с невысоким южанином, который почтительно семенил рядом. Он не видел, что за его спиной смущенно мялся Лотар, который не осмеливался прервать его беседу.
        - О! - наконец заметил его Само. - Лотар! Ты чего здесь? Жена выгнала? А я тебе говорил, меньше работать надо.
        - Да нет, - смутился кузнец. - Не выгнала. Вы, ваша светлость, поручение давали. Крицу, чтобы, значит, до зимы…
        - Выплавили железо? - резко повернулся к нему Само и встряхнул кузнеца, схватив его за покатые плечи. - Ну? Смогли?
        - Давно уже, - скромно признался кузнец.
        - Так почему сразу гонца не прислали? - нахмурился князь. - Что за шутки такие?
        - Вот! Порадовать хотел, - Лотар протянул князю холщовый сверток, в котором было замотано что-то вытянутое.
        - Что это? - удивился Самослав и, развернув тряпицу, увидел кинжал в простых ножнах. - Ты сюда приехал, чтобы мне нож привести?
        - Времени не было украшать, - пояснил Лотар. - Посмотрите на работу, ваша светлость.
        Самослав рывком вытащил из ножен кинжал и, в момент лишившись сил, опустился на ближайшее бревно. Он ошалело смотрел на волнистые переливы металла, который был похож на местные поделки примерно так же, как его жена на его же пропавшую тещу.
        - Точится хорошо, ваша светлость, - скромно пояснил мастер, - и не тупится долго. Только одна беда с ним. Ржа его любит, просто страсть! Чистить постоянно нужно. Чуть не уследил, и все. Я что-нибудь придумаю, ваша светлость. Никак невозможно, чтобы не было способа…
        - Не надо ничего, - осипшим от волнения голосом сказал Самослав. - Это так должно быть. Нужно чистить, значит, будем чистить. Да я не знаю, как и наградить тебя теперь…
        - Не надо мне ничего, ваша светлость, - ответил кузнец, глядя ему в глаза. - Да если бы не вы, я бы по сей день за миску каши на того упыря вкалывал. А вместо моей Эльфриды какую-нибудь из его прыщавых дочек получил бы. Да и то, обманул бы он меня.
        - До зимы работу наладь там, - Самослав уже пришел в себя. - Найди толкового подмастерье, обучи всему, и возвращайся в Новгород. Я тебя заказами по самую макушку завалю.
        - Да я с удовольствием, ваша светлость, - обрадовался Лотар. - У меня жена на сносях, хочет к матери поближе быть. И вот еще что… Мельницу поставить хочу, чтобы вода тяжелый молот поднимала. Дадите землю?
        - Бери! - князь повел рукой вокруг себя. - Вот где глянется, там и строй. Но советую на мелкой речушке ее поставить и запруду построить, чтобы вода сверху падала. Так гораздо лучше будет. Только ты не думал большую мануфактуру поставить? Мне на всю армию надо оружие делать, и абы кому я такой заказ не отдам.
        - Да где я денег столько возьму? - раскрыл рот Лотар.
        - Компаньона богатого найди, - сочувственно посмотрел на него князь.
        - Да где го взять-то?
        - А я чем плох? - удивился князь. - Я довольно богат.
        - Я? К вашей светлости в компаньоны? - еще шире раскрыл рот Лотар.
        - Ты. К моей светлости. В компаньоны, - раздельно произнес Самослав. - С меня заказы, земля, река, постройки и люди. С тебя работа. Получишь десятую часть от прибыли. Это в будущем где-то раз в пять больше, чем ты сейчас зарабатываешь. И на каждом изделии личное клеймо с твоим именем будет. И твой меч в подарок самому императору поедет, представляешь? Твой бывший хозяин слюной подавится, когда узнает.
        - Клеймо с именем? Мой меч сам император в руки возьмет? Согласный я, - сказал ошалевший Лотар. - Что делать-то мне?
        - Работу наладь по выплавке железа и приезжай сюда, - пояснил Само. - Весной все уже работать должно.
        - Все по вашему слову сделаю, государь, - Лотар склонил голову.
        - Ты мне вот еще что из хорошего металла изготовь, - замялся Само. - Нужен маленький ножик, размером в ладонь, с одним лезвием и без острия.
        - А зачем это? - кузнец даже рот раскрыл в удивлении.
        - Бриться буду, - честно признался князь. - Ты не представляешь, как я мечтаю о хорошей бритве.
        Самослав повернулся к невысокому человеку, который почтительно ждал, когда его светлость закончит беседу. Латынь мастер кое-как освоил, пока добрался в эти земли, а местное наречие еще не понимал.
        - Значит, в Трапезунде трудился на серебряных рудниках? - продолжил разговор князь. - Почему уехал?
        - Я рудным мастером пятнадцать лет отработал, - пояснил грек, которого звали Захарий. - Война там, ваша светлость. Персы идут, грабят. Свои солдаты идут, тоже грабят. Им же месяцами не платят, беда просто.
        - Свои же грабят? - поднял бровь Само. Он наивно полагал, что Империя была образцом порядка в этом варварском мире.
        - Да какие они свои? - скривился мастер. - Там же одна отпетая шваль воюет. Греков вообще в армию очень редко берут. В войске исавры полудикие, армяне, иберийцы и абасги(1). А конница - готы из Италии и арабы-язычники. Ах да, наемные отряды склавинов еще. А это истинные дикари, звери лютые! Ой, простите меня, ваша светлость, - смутился грек. - Глупость сказал!
        - Ничего, - махнул рукой Само. - А потом что было?
        - А потом я в столицу подался, - Захарий опустил плечи. - Да только не нужен я там оказался никому. Там все до того тесно, что ногу поставить некуда. Хочешь лавку открыть - такие деньги просят, каких я в жизни своей не видел. Так и попал в долги, когда сбережения закончились. Меня какой-то франк нашел и предложил долги на себя переписать, но с условием, что я в Норик поеду и там работать стану. Вот и вся моя история, ваша светлость. Что я делать-то должен и как мне свой долг отработать?
        - Тут неподалеку горы есть, - начал Самослав. - Там есть серебро, много серебра. Очень много. Я это совершенно точно знаю. Если найдешь нужное место, то твой долг будет списан. А если наладишь добычу, получишь жалование, о каком в своем Трапезунде и мечтать не мог. Будет собственный дом, земля и слуги. Можешь богатым человеком стать. Только дело сделай.
        - Я? - выпучил глаза Захарий. - Богатым человеком? Ушам своим не верю! Вот жена-то удивится. А у меня и дочери заневестились, ваша светлость. Неужто я смогу им приданое доброе собрать, чтобы за хорошего человека замуж выдать?
        - Кузнеца видел? - спросил его князь.
        - Видел, - подтвердил мастер.
        - Он нищим подмастерьем в Париже был, а теперь собственную кузню имеет. На него десяток человек работает. Дом построил и в жены первую красавицу взял. Дай мне то, что я хочу, Захарий, и тебе больше не о чем будет мечтать. А замужеством твоих дочерей я лично займусь. Сам сватать пойду, если понадобится. Ты меня хорошо понял?
        - Я вас понял, ваша светлость, - сказал Захарий непослушными губами. Он не верил происходящему. Ему все это снилось. - Когда приступать?
        - Прямо сейчас, - сказал Само. - Иди в город, найди боярина Люта. Он все устроит.
        Князь сел на кладку стены, что поднялась уже на высоту пояса. Мастера, что работали рядом, потревожить его не смели. А Самослав смотрел вдаль, туда, где на противоположном берегу суетился народ.
        - Хороший сегодня день! Молнию Перуна мне в задницу! До чего же хороший день! - улыбнулся он в усы. - Неужели я теперь как нормальный человек бриться буду?

* * *
        Большая горница княжьего терема была полна народу. Владыки рода лучан, чехов, седличей, хорватов, литомержичей и совсем уже крошечных племен с жадным любопытством смотрели на пол и потолок из деревянных досок, на диковинную печь, что уходила куда-то под крышу, на чистые, без единого пятнышка сажи стены. Не было в их родах такого дива. В избах они жили с земляным полом или в землянках, что топились по-черному, с непременной тухлой рыбой, висящей над очагом. Хотя… в последнее время с солью получше стало. Рыбу с душком больше по привычке ели, нежели от нужды. Есть в ней что-то этакое, пикантное…
        А еще владыки смотрели на белую скатерть и тарелки, которые резво выставляли на стол пригожие служанки под руководством княгини. А на княгинины серьги с ожерельем уважаемые люди смотрели с еще большим интересом. Каждый из них прикидывал, сколько месяцев обычная весь на такое богатство безбедно прожить сможет. Получалось, долго. Когда в голове складывался верный ответ, владыки завистливо вздыхали и начинали разглядывать стол, давясь голодной слюной.
        Розовое сало с чесноком, нарезанное тонкими прозрачными ломтиками было в диковинку большинству из присутствующих. Не докатились еще римские изыски до задунайской глухомани. Не меньший интерес вызывала и квашеная капуста. А уж хлеб из просеянной муки тончайшего помола никто из владык даже во сне не видал. Тут и там стояли плошки с соленой икрой - щучьей, осетровой и белужьей. Дичина и рыба, которыми был уставлен стол, были привычны. Только ее количество удивляло. Ломился стол от разнообразной снеди, показывая гостям, что аварский набег не слишком сильно сказался на благосостоянии хозяев. Каждому поднесли по серебряному кубку, и владыки вцепились в них, поглядывая на соседей ревнивым взглядом. А вдруг подарят? А вдруг у соседа кубок богаче? Тогда обида смертная!
        В кубки полились меды и настойки, и пошли первые тосты. За гостеприимного хозяина, за домовитую хозяйку, за отважное княжье войско. Понемногу гул нарастал, развязывались языки, а князь мигнул жене, которая выставила на стол запечатанный кувшин с узким горлом.
        - Отведайте, гости дорогие, моей настойки, - предложил князь. - На травах и ягодах. Но смотрите только, уж очень она крепкая. В голову бьет не хуже молота. И кубки, из которых пьете, примите в дар!
        Владыки одобрительно зашумели, а в глотки полилось незнакомое пойло. Кто-то закашлялся, кто-то смог проглотить его и теперь сидел пунцовый, наливаясь свекольным цветом. А кто-то и вовсе выплюнул, опасаясь яда. Князь опрокинул кубок, крякнул довольно и захрустел квашеной капустой. Гости бросали на него удивленные взгляды, но никто ничего не сказал. Первая мысль, что пришла им в головы, была самой очевидной: отравил, гад ползучий. Но князь сидел довольный, румяный и даже слегка ослабил пояс.
        - Капусткой закусите, почтенные! - участливо сказал он. - Капустка уж очень хороша! Жена сама делала.
        Гости захрустели капустой, задумчиво прислушиваясь к приятному теплу, что понемногу растекалось по телу. Нет, не яд. Точно не яд. От яда не шумит в голове, и не льется невесомой волной такая легкая и приятная истома. С одного кубка так в голову ударило, словно полведра меда выпил.
        - Не поняли мы ничего, - сказал владыка племени седличей. - Но понравилось. Повторить бы, князь.
        - А и повторим, - хлопнул в ладоши князь, и служанка принесла ему новый кувшин. - Эта будет с тертым хреном. Сам делал! Пьем одним глотком и не забываем закусывать, почтенные! К этой настойке рекомендую соленые грузди с лучком.
        Они повторили, а потом еще раз повторили. Версия об отравлении была с негодованием отвергнута, и кое-кто за столом уже затянул песню, позабыв о цели сегодняшнего визита.
        - А скажи, князь Самослав, - снова выступил владыка седличей. - А правду ли говорят, что ты с обрами замирился?
        - Правду, - кивнул Само, а шум за столом внезапно затих, словно кто-то отрезал его ножом. Все превратились в слух. - Они больше мои земли грабить не будут.
        - А наши? - жадно вытянули шеи владыки. - А наши земли как?
        - А это, почтенные, уже ваше дело, - развел руками Само. - Вы сами по себе, а мы сами по себе. К чему мне за вас кровь проливать? Так что, если они в поход за рабами пойдут, я их через свои земли пропущу. Мне неприятности ни к чему. Вон, за мораван вступился, так авары мне чуть город не сожгли.
        - Так вступился же, - пытливо посмотрел на него владыка. - А за нас почему вступиться не хочешь?
        - Так они мне клятву верности принесли, - пояснил Само. - А ты, владыка Горяй, готов мне клятву принести?
        Повисло молчание. Хмель, что легкой вязкой пеленой накрыл головы почтенных вождей, понемногу рассеивался. Все знали, зачем они сюда приехали. И князь тоже это знал. И владыки тоже знали, что он об этом знает. Простые, как топор, лесовики, хотели получить побольше, а дать поменьше. Именно это и было написано на их лицах, слегка порозовевших от непривычной крепости выпитого. Владыки задумчиво шевелили бородами, в которых неопрятными прядями висела изысканная заграничная снедь - квашеная капуста. Оставаться один на один с озверевшими от страшного поражения аварами они просто боялись. А если продуманный новгородский князь их через свои земли пропустит, то конец малым племенам. Разорят набегами.
        - Мы с вами, почтенные, не купцы, - пресек Само наивную попытку поторговаться. - У меня условия для всех едины. Все, кто сейчас в этой горнице сидит, станут жупанами в своих землях. Те из владык, кто сюда приехать не захотел, станут простыми родовичами. Если волнения пойдут, я войско пришлю. Крикунов угомоним, не в первой. Дань давать будете наравне с хорутанами и дулебами. Войско содержать нужно, оно каждый день есть просит. Если война придет - даете воинов. Когда мир - соль, топоры, серпы и прочую железную снасть получаете двое дешевле, чем на торге. Уложение княжества для исполнения обязательно. Если у вас свои обычаи есть, и они уложению противоречат - тем хуже для обычаев. Жупан собирает дань, и десятая часть от нее в его личные закрома идет.
        - Десятая часть, - зашелестело по горнице. - От всей дани! А владыка Первак не поехал. Вот дурень-то! Как теперь его веси делить будем?
        Самослав, который в жадность людскую верил больше, чем в Перуна, Сварога и святого Мартина вместе взятых, улыбался в густые усы. Все шло ровно так, как и должно было идти. Люди Звана обрабатывали словенских вождей несколько месяцев. Случайные вроде бы гости, что останавливались на ночевку, угостив местное начальство медком, влезали в души простым селянам. Кого-то пугали аварским набегом, кого-то манили легкой сытной жизнью, а кому-то намекали на возросшее благосостояние дулебских владык. Тех, кто остался в живых, естественно. И понемногу робкие сигналы лесной аристократии, переданные через купцов, попали к князю, который милостиво разрешил посетить его, назначив точный срок. Для многих из присутствующих точность была понятием абстрактным, как и само время. Ни к чему это было в лесу. Любой дурак знает, когда зима, а когда лето, когда сеять, а когда жать. Но времена менялись, и наиболее дальновидные из владык справились с этой нелегкой задачей. Они шкурой почуяли, что те, кто проявит норов, закончат примерно так же, как и непокорные вожди дулебов. То есть, на капище в виде жертвы богам. А когда
выскочка-князь разбил пятитысячное аварское войско, последние сомнения пропали сами собой. Надо ехать и договариваться, пока еще зовут.
        - Так что, почтенные? - поинтересовался князь, когда легкая задумчивость на лицах гостей сменилась спокойной уверенностью. - Каков будет ответ?
        - Я согласен, - твердо сказал владыка седличей.
        - И я!
        - И я! - раздалось по горнице.
        - Я не согласен, - обронил один из владык чехов. - Я в твои подручники не пойду. Давай так: мы живем, как жили, а ежели опасность какая, то каждый на выручку придет. И податей мы платить никаких не станем. Мы люди вольные.
        - Ну, не станете, так не станете. Тебе путь чист, владыка, - равнодушно пожал плечами Само, а когда тот ушел, хлопнув дверью, добавил. - Сами справитесь? Или мне войско прислать?
        - Не надо войска, - поежились владыки чехов, которых осталось всего двое. - Разорят ведь все. Сами разберемся! И с теми, кто не приехал, разберемся тоже. Мы ж понимаем все, чай не дети. Наслышаны, как оно в дулебских землях-то было.
        - Ну, раз понимаете, пойдем на капище, клятву давать. Подумайте, прежде, чем это сделать. По нашим законам тот, кто клятву, данную перед лицом богов, нарушит, в святотатстве виновен.
        - А что за это положено? - спросил кто-то из владык.
        - Костер! - резко ответил князь.
        - У-ух! - владыки даже вспотели. - Круты у вас порядки! Не забалуешь! Ну что ж, на капище, так на капище. А та настойка еще есть? А то что-то весь хмель прошел. Такое дело надо бы обмыть.
        - Есть! - уверил князь. - И даже с собой дам. Пусть родовичи завидуют.
        
        1 Исавры - горцы из Малой Азии, иберийцы - грузины, абасги - абхазы.
        
        Глава 15
        ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ. МЕСЯЦ ЛИСТОПАД.
        Южная башня Новгорода белела свежим бревном, как и кусок стены, который пришили на место сожженного участка, словно заплатку на драные штаны. Самослав с башни смотрел на посад, где черные пятна пожарищ уже почти затянулись свежей зеленью травы. Ему хорошо думалось тут, на самой верхотуре, куда не долетала суета вечно шумящего города. Природа брала свое, ей не было дела до мелких людских разборок, а потому последствия аварского набега скоро исчезнут совсем. Город переезжал на левый берег Инна, поближе к торгу и крепости, а Самослав уже размышлял о втором поясе стены, который поставит в далеком будущем, чтобы защитить горожан от разорения войной. К нему уже приходила делегация мастеров, которые готовы были скинуться на такое дело, но половину городской земли требовали себе за это в собственность. Самослав пока думал над этим. Многие дома ставили сразу по-новому, с высокими печными трубами. Под шумок из старого города выселили всех, кроме княжеских служб и бояр, крепостной стеной еще больше отделив простых родовичей от тех, кого воля государя вознесла на самый верх.
        Старая община потихоньку начинала трещать по швам. Ее не рушили намеренно, да и невозможно это было, так как именно община давала подати, намертво связанная круговой порукой. Она же выполняла наряды на работы, выданные князем. Вот прямо сейчас, к примеру, от каждой волости к весне потребовали одну ладью, в которую два десятка мужей сможет сесть. Дивились родовичи, но возражать не смели. А потому валились наземь дубы, что помнили еще войны маркоманов с императором Марком Аврелием, который от чумы в соседней Виндобоне помер. Это книжник Григорий князю рассказал, тут об этом и не знал никто. Да и, положа руку на сердце, не интересно это было никому, кроме князя и мальчишек из Сиротской Сотни, где историю преподавал учитель Ницетий, что пришел сюда из Галлии.
        Выйти из общины можно было, до только земля твоя другому переходила. А потому изгоями становились те, кто шел в войско, в подмастерья, в лодочники или решался начать свою торговлю. Мелкие торговцы тоже начали богатеть, шныряя на ладьях по мелким притокам великих рек. Они забирали там мех, кожи, зерно и мед, который тащили потом на Большой Торг, чтобы получить там двойной барыш. Колоды с пчелами ставили уже везде. Оказалось это просто и выгодно. Севернее, в землях сербов, лютичей, глинян, мазовшан, и прочих племен, мед добывали еще по-старому, варварски травя дымом трудолюбивые пчелиные семьи. Да и тысячные отары баранов, что рекой потекли из разоренных степных родов, резко поправили благосостояние родовичей. Князь велел старостам тех баранов развести, чтобы каждая весь свое стадо имела. Ткачи уже начали довольно потирать руки, и набирать молодежь в обучение. Рабочие руки нужны - чесать, трепать, прясть, валять, красить… Год-другой, и поедет с Большого Торга в Галлию и германские земли грубое, но теплое и крепкое сукно, которое будет нарасхват в холодных северных краях.
        Общины были собраны в волости, где старосты-тиуны следили за сбором налогов и распределением работ. А волости составляли жупы, которые и возглавляла старая родовая знать. Да только если эта самая знать еще лет пять назад до самых холодов босиком ходила и в курной землянке жила, то теперь… Теперь знать в полной мере почувствовала себя знатью, и в их старых весях, которые начали обносить частоколами, застучали топоры и росли терема, не хуже княжеских. Боярские усадьбы теснили земли родовичей. Да и старосты не отставали, потому что князь, подумав, дал и им двадцатую часть от положенной дани. Новая аристократия, которая богатела на глазах, за князя готова была глотку порвать. Многие из них уже и торговлишку свою начали вести, и мануфактурки ставить, переманивая добрых мастеров из Новгорода. И как-то так получилось, что и мастера те стали понемногу богатеть, потому что бесплатно работать не хотели, и долю в тех мануфактурках требовали, и непременно с подтверждением княжьей грамотой, заверенной самой госпожой Любавой, занимавшей должность дьяка в Денежном приказе. Пробовали уважаемые люди надавить на
упрямую пигалицу, чтобы все в их пользу было, или взятку ей дать, да только не выходило ничего. Боярин Горан тут же узнавал обо всем, и после ласковой беседы в допросной избе богачи ехали к себе, чтобы в пьяном угаре забыть о той беседе навсегда. Штрафом на первый раз дело заканчивалось. Оказывается, дача взятки должностному лицу при исполнении - это по государеву Уложению есть преступление серьезное. Ну, кто бы мог подумать, что князь это всерьез написал! И кто бы мог подумать, что написанное их тоже касается!
        Только одного новые богачи понять не могли. Они уже нацелились на общинные земли, чтобы, как франки землю иметь в собственности. Там еще недоброй памяти король Хильперик, чтоб его в христианском аду черти на сковородке жарили, дозволил своим капитулярием(1) землю в аллод(2) выводить. Да только государь Самослав показал страждущим по частной собственности подданным могучий и недвусмысленный шиш, заявив, что земля останется за княжеством, а они могут ей только пользоваться, а не владеть. Но, подумав, прирезал каждому из них пашни, заявив, что испомещает их на землю и дает им ее за службу. А вот если службы не будет, то и земли не будет. Поехали новые помещики к себе, размышляя, как со временем они это в свою сторону перекрутят. Тут ведь главное начать, а там, глядишь, и получится все. Капля, она ведь и камень точит! Не понимали они, что князь покупал их с потрохами, чтобы в случае его смерти было кому за новые порядки держаться. Чтобы фигура князя была той гарантией, которая позволит сохранить им капиталы, потому что родовичи быстро вспомнят, что значит отнять и поделить. А то вознеслись, понимаешь!
А еще князь делал это, чтобы не расползлись словенские племена по разным углам, вновь попав под аварское иго, как тогда… У того Само… Все князь делал для своих слуг, но независимыми вотчинниками он им стать не позволял, прекрасно зная, чем это закончится через сотню-другую лет. И собственные отряды держать не разрешал, только ополчением командовать. Обогащаться давал, а настоящей силы лишал. А в чем сила в те времена? В земле и армии. А вот их-то как раз князь себе оставил, безжалостно пресекая все поползновения эту его силу ослабить.
        Самослав размышлял не только о том, что у него в княжестве творилось, но и где на войско денег взять. С этим беда была. Полтысячи данов, которых взяли на службу, есть хотели ежедневно, и жалование получали исправно. Соль ведь тоже не даром достается. Потому и приходилось платить им не только солью, но и золотом, мясом и даже оружием и доспехом. Но с каждым месяцем груз содержания наемного войска становился все тяжелее. Даны крепко выручили его, но теперь они становились обузой, от безделья пьянствуя и обижая народ. Одна польза - кружечные дворы тоже принадлежали князю, понемногу возвращая жалование в казну. Это, кстати, данов сильно злило, ведь по германским обычаям, конунг должен был поить их бесплатно. Точка кипения достигнута будет уже скоро, и Горан регулярно докладывал князю об их бесчинствах. Вот и стучали топоры, готовя новые ладьи. От данов нужно было срочно избавляться, а потому войско готовилось уйти в поход уже на днях, чтобы привести под руку князя племена бежунчан, мильчан, бобрян, дедошан, жаровян, требовян и слензян. С ними пойдет Арат с двумя сотнями конных лучников и Деметрий с
четырьмя сотнями пехоты. Войско не должно сидеть на месте. Оно должно воевать, по возможности, обеспечивая не только само себя, но и пополняя казну княжества. Эту нехитрую истину, которую знал тут каждый ярл и герцог, Самослав понял не сразу. Все же старые понятия еще не исчезли окончательно его голове, в которой слились две такие разные личности.
        А еще князь взял грех на душу и принес в этот мир самогоноварение. Казна показала дно, а почти полное отсутствие податей в этом году усугубило ситуацию еще больше. Старинные алкогольные традиции тоже не поспевали за новыми временами, что неслись вскачь со скоростью княжеского жеребца. Забродивший мед в бочках закапывали в землю, где он и зрел от двадцати до сорока лет. Меды, которым было меньше десяти лет, достойным напитком не считались. Не готов был продукт. Качества выдержанные меды были отменного, да только удовлетворить растущий спрос разросшегося княжества уже не могли. Цены на алкоголь росли угрожающими темпами. И вот только недавно князь нашел выход из этого положения.
        Самослав, который в прошлой жизни баловался экспериментами на почве самогоноварения, справедливо не доверяя магазинной продукции, впал в ступор. С одной стороны, медник изготовил змеевик и котел, который вмазали в печь. С другой - у него в наличии была лишь пшеница и книжник Григорий, который готов был посвящать новой затее весь свой досуг, оставшийся после преподавания, службы в часовне и работы в Приказе. Нос Григория жадно принюхивался в предвкушении, но брага из пшеницы получалась слабенькой, лишь напрасно переводя в отходы и без того дефицитное зерно. Простейшая вроде бы задача - сварить самогон, натолкнулась на две проблемы - отсутствие сахара и отсутствие дрожжей. Сахар заменили вареным медом, а дрожжи в диком виде были на поверхности зерна. Работали они гораздо хуже, чем магазинные. Солод, который Григорий с неистовой надеждой толок в ступе, подбирая под личным руководством князя пропорции и температурные режимы, решил проблему расщепления крахмала, содержавшегося в зерне. О том, что его постиг успех на этом поприще, князь узнал сразу же, как вернулся в Новгород после поездки по
присоединенным землям чехов и хорватов. Во-первых, в школе Григория давно не видели, и учебный план трещал по швам, а во-вторых, было сорвано две свадьбы и остались некрещеными четыре младенца, о чем ему немедленно сообщили разгневанные горожане. Единственный в княжестве священнослужитель (его же выгнали из монастыря, а не из церкви), крестил, венчал и исповедовал немногочисленных местных христиан по воскресеньям. Жил он припеваючи, скупая на внезапно появившиеся деньги свитки, которые купцы везли ему из Галлии. Вот там они уже точно были никому не нужны, кроме редких ценителей - епископов из старинных римских семей. Да и князь иногда подкидывал деньжат на благое дело, в результате чего в Новгороде собралась довольно неплохая библиотека. И вот теперь светоч местной науки и библиофил лежал в сарае, провонявшем брагой, и бессовестно дрыхнул, испуская в эфир могучий алкогольный выхлоп. Ему было очень хорошо.
        Самослав подошел к столу, на котором стояли результаты эксперимента, понюхал и бестрепетно опрокинул их в себя, удовлетворенно крякнув.
        - Боярина Люта позовите! - крикнул князь охране, а когда запыхавшийся боярин пришел, отдал распоряжение: - Похмелить, дать помощников, к готовому продукту больше не допускать. Выдавать только по воскресеньям после службы, не более кубка.
        Лют с подозрением понюхал получившееся пойло, еще раз посмотрел на Григория и отставил его от себя подальше.
        - Понял, княже. А что это? Воняет гадостно. Он эту дрянь пил, что ли?
        - Пил, конечно, - кивнул Само. - Это, Лют, чистые деньги. И секрет этого зелья тебе хранить придется крепче, чем мы пещеру с солью берегли.
        - Да кто это пить-то будет? - брезгливо спросил Лют.
        - Начнем с данов, - хладнокровно ответил князь. - А то они уж очень дорого мне обходятся. Надо деньги в казну возвращать понемногу. А как работу наладим, в Кельн повезем. Там германцы с руками оторвут.
        - Ну, не знаю, - с сомнением ответил боярин. - Мед куда приятнее. - Он подумал и вздохнул. - Только его ждать уж очень долго. А этот запах чем-нибудь перебить можно?
        - Можно, конечно, - кивнул князь. - Через уголь пропустить нужно будет, на ягодах настоять и на травах. Все у нас получится, Лют. Батистовые портянки носить будем.
        - А? - вопросительно раскрыл рот боярин. - Чего носить будем?
        - Забудь, - махнул рукой князь. Тут по-прежнему никто не понимал его идиом. - Трех человек выдели в помощь и одного стражника. Он будет сарай охранять, и Григорию пить не давать. Сгинет парень от этого пойла, а он мне нужен. За зиму надо производство наладить, чтобы на торге купцов угостить. Дадим на пробу с собой, а в следующем году уже продавать будем.
        - Да? - с сомнением спросил Лют. - Как скажешь. Есть семья пришлых изгоев с севера. То ли мильчане, то ли глиняне, я уж и забыл, из какого они племени. Только вчера на жительство попросились. Их сюда и поставлю. Они в городе не знают никого, болтать лишнего не станут.
        - Сам решай, - махнул рукой князь и пошел домой. Надоели уже дела, можно и с семьей время провести.
        Он вошел в сени и, бросив служанке плащ, вошел в горницу. Людмила сидела за столом и, задумчиво шевеля губами, читала какие-то записи на бересте.
        - Что это у тебя? - спросил Само, обняв сына, который немедля забрался на колени и начал теребить его за усы. Он знал, что жена читать выучилась. Бывшая рабыня оказалась весьма неглупа. Она освоила и арифметику тоже, что для владелицы немалого хозяйства оказалось просто бесценным.
        - Отчет читаю из имения. Того, которое в дулебских землях. Пишут, что урожай плохой был, потому зерна мало пришлют. Град побил.
        - Думаешь, воруют? - с любопытством спросил князь.
        - Воруют, - обреченно ответила княгиня. - Я у Любавы спросила, не было неурожая в тех землях. И града тоже не было. Ей о таком сразу докладывают.
        - Что делать будешь? - с интересом спросил Само.
        - Старосту на правеж поставлю, - вздохнула Людмила. - Да что за напасть! Третий староста уже за два года. Что ж за дурни попадаются! Ведь знает, окаянный, что те двое на пытке во всем сознались, а потом их повесили, и все равно ворует. Не понимаю я людей. Вот чего им не хватает?
        - А этого, значит, вешать не станешь? - весело посмотрел на нее князь.
        - У него жена ребенка ждет, и еще детей пятеро, - грустно сказала княгиня. - Выпорю, недостачу взыщу и в общину верну. Пусть землю пашет.
        - Не боишься, что остальные тоже воровать будут, раз наказания никакого нет за это? - прищурился князь. - Сошли его камень рубить годика на три. Нам сейчас камень ой как нужен. И остальным наука будет.
        - А так можно разве? - захлопала ресницами Людмила. - По уложению за крупное воровство при исполнении виселица положена.
        - Хм-м, - Самослав задумался. - И, правда, нельзя! А давай-ка мы расследование проведем. Если виновен, осудим по закону, а потом я его помилую. По твоей просьбе. Заменим каторгой.
        - Хорошо! - Людмила вздохнула с облегчением. Она ужасно не любила публичные казни, на которых обязана была присутствовать. - Ужинать будешь?
        - Скажи, пусть несут, сама не поднимай ничего, - кивнул Само, любуясь женой. Ей рожать через пару месяцев. - Ну что думаешь, кто там у нас? Еще один воин, или будущая герцогиня баварская?
        - Да кого боги пошлют, - смутилась жена. - Почитаешь мне перед сном? Я старую латынь еще совсем плохо понимаю.
        - А что тебе почитать? - спросил Само. - Светония хочешь? Жизнь двенадцати цезарей?
        - Ой! Не хочу! - поморщилась Людмила. - Про Антония и Клеопатру интересно, а Калигула дурной какой-то. И Нерон тоже. Один с собственной сестрой спал, а второй родную мать убил. И как они могли всем миром править? Нелюди какие-то, хуже обров.
        - Тогда давай Цицерона почитаем, - не стал упрямиться Само. - Речь на суде по делу Секста Росция. Про то, как невиновного человека в убийстве отца обвинили, а проныра-адвокат его спас. Эта речь в основу всех законов ляжет. Хочешь?
        - Хочу! - вспыхнула счастьем Людмила.
        Они сидели в спальне, прижавшись друг к другу, а Самослав крутил в руках свиток, переводя на словенский язык старинную чеканную латынь, которую уже почти никто не понимал. Только священники и те, кто успел закончить стремительно исчезающие в Галлии и Италии риторические школы. Он учил латынь с Григорием, и оттачивал свои навыки, читая старые свитки. Любимая жена сидела рядом, положив голову ему на плечо. Она, раскрыв рот, слушала, как ловкий адвокат не побоялся пойти против любимца самого всесильного Суллы, и доказал невиновность своего клиента. Она так и заснула, прижавшись к мужу. А он не мог понять, что же его гложет. Что-то во всем этом было неправильно, чего-то не хватало. Он долго ворочался, потому что не мог заснуть, и только ближе к полуночи сел рывком на кровати.
        - Точно! Вот я осел! Бумага! Мне срочно нужна бумага! С этим папирусом скоро в трубу вылетим!
        
        1 Капитулярий - постановление короля, приложение к варварским Правдам. Их издавали Меровинги, и потом Каролинги.
        Глава 16
        В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. МЕСЯЦ ЛИСТОПАД. ПАННОНСКАЯ СТЕПЬ, ПРАВОБЕРЕЖЬЕ ДУНАЯ.
        Добрята скакал на коне, выплевывая в мишень стрелу за стрелой. Месяцы, что он провел в кочевье, не прошли даром. Малая толика таланта и совершено нечеловеческая работоспособность творили чудеса. Старики удивленно качали головами. Они не понимали, зачем от зари до зари скакать на лошади, стрелять из лука и бросать чудные ножи с дырками в рукояти, когда можно просто пасти баранов и смотреть на небо. Собственно, именно так степь и жила сотнями поколений. Но на мальчишку поглядывали одобрительно, ставя в пример бестолковым внукам.
        В прибрежные кочевья зачастили купцы и, внезапно выяснилось, что торговать тоже вполне неплохо. Особенно, когда не имеешь сил взять нужное тебе силой. На развалинах Виндобоны образовался рынок, там стал селиться торговый люд из местных словен, и понемногу это место начало оживать. На запад и север пошли бараны и кони, повезли купцы в Новгород тюки шерсти, которую стричь еще не умели, а просто выщипывали. А в степь пошли бусы, заколки, хорошие ножи, котлы, платки, ткани, зерно, вино из далекой Галлии… И, конечно же, соль по сходной цене.
        Воины племени кочагир, те, что носили тяжелый доспех, ушли за Дунай, где учили ненавистных полукровок биться в конном строю. Ненавидеть их стало теперь куда сложнее, потому что князь сплел мораван и всадников родственными связями, переженив сотню воинов на девчонках из степных родов, и сам отдал за них калым. Солью, конечно же. С женихами в аварских племенах севера, по понятным причинам, было совсем туго. Кое-кто и второй женой пошел за Дунай, ведь приказ словенского хана обсуждению не подлежал. Сотня свадеб, и ни одной меньше. Держать такое в тайне будет крайне сложно, и то, что об этом узнает каган, стало просто вопросом времени. И старейшины рода кочагир внезапно поняли, что пути назад у них нет. Не смогут они повернуть коней в другую сторону, потому что совершили явную измену. Висеть их шкурам на ветру около дворца Величайшего, если попадут они ему в руки. И потому старый Онур с тоской ждал приезда нового тудуна, который должен был пригнать свои стада в эти земли со дня на день. Нужно максимально продлить тот срок, на протяжении которого наместник будет оставаться в благостном неведении
относительно того, что творится у него под самым носом.
        Остатки племени забендер, которых полукровки извели почти под корень, вольются в род пришельцев на правах младших родственников. На их пастбища и придет род тудуна, что происходил из высшей знати народа уар. Степь бескрайня, а потому слухи по ней могли идти очень медленно, если живущие в ней не хотели, чтобы кто-то узнал лишнее. И напротив, они могли идти быстро, со скоростью скачущего коня, если это кому-то было нужно. Сейчас слухи не шли вовсе, и племя кочагир, которому отошла полоса земли вдоль Дуная, просто восстанавливало силы после того опустошения, что пережило этим летом. Кочагиры ослабли, нужны были годы, чтобы мальчишки подросли и сели на коня. В соседних племенах ситуация была не лучше.
        Новый тудун, носивший имя Эрнак, прискакал неожиданно. Его сопровождал десяток знатных всадников с удлиненными черепами, что посматривали на небогатый род свысока. Люди уар не надели доспех, им нечего бояться в собственных землях. Они носили разноцветные рубахи из ромейской добычи и цветные плащи, вызвавшие любопытство и зависть небогатых кочагиров. Рукояти мечей были украшены серебром и золотом, а на шеях висели толстые цепи, снятые с убитых ромеев. Упряжь рослых коней тоже была украшена серебряными бляхами, чего тут, в словенском пограничье, отродясь не водилось. Не было тут столько серебра.
        - Приветствую тебя, мой хан! - с достоинством поклонился Онур. - Окажи мне честь, раздели со мной трапезу.
        Эрнак милостиво кивнул и прошел в юрту, поглядывая на ее убранство с легкой брезгливостью. И этот человек хотел стать тудуном вместо него. Это же просто смешно!
        - Легка ли была твоя дорога? - начал разговор Онур, соблюдая вежливые обороты, принятые в степи. - Не сбил ли копыто твой жеребец?
        - Слава духам предкам, дорога была легка, - ответил тудун, отпив из чаши кумыс. - Все ли здоровы в твоем роду, почтенный Онур. Здоров ли скот?
        - Мой род потерял много всадников в последнем походе, мой хан, - с каменным лицом ответил Онур. - Да ты и сам об этом знаешь. Много родичей погибло после набегов мораван. Много коней и баранов увели за Дунай. Нам нечем хвалиться. Боги отвернулись от нас.
        - Я отомщу за твоих сыновей, - важно кивнул тудун. - Мы зальем кровью непокорные земли.
        - Пусть сам Кок Тенгри(1) поможет тебе, отважный хан, - не меняясь в лице, ответил Онур. - Ты победишь их, в этом нет сомнений. Я слышал, ты прославленный воин. Степь полна песен о твоих подвигах.
        - Да! - раздулся от гордости тудун. - Я дважды ходил на ромеев, а в юности бил германцев в южных Альпах. Я покажу этим лесным дикарям.
        - Жаль только, мы пока не окажем тебе достойной помощи, - горестно вздохнул Онур. - Мы сможем посадить в седло одного воина с пяти юрт, не больше. А тех, кто носит доспех, и вовсе осталось очень мало. Все они погибли в словенских землях.
        - Расскажи! - требовательно впился ему взглядом в лицо Эрнак. - Расскажи про тот поход. Я многого не понимаю. Это же словене, наши рабы. Как могло погибнуть столько всадников? Великий каган рвет и мечет. Через два года будет новый поход в Константинополь, ему понадобятся воины. Много воинов.
        - Будет новый поход? - переспросил Онур. Добрята, который сидел, расслабленный, за тонкой стенкой юрты, ловил каждое слово. Он смотрел на проплывающие облака и довольно щурился. Осенние дни были еще теплыми, и лишь к вечеру становилось зябко, а холодные ветра напоминали, что зима не за горами.
        - Будет! - важно сказал Эрнак. - Два года еще мы будем ковать оружие и доспехи, готовить большие лодки, собирать отряды словен во Фракии и Греции. А потом будет такой поход, какого не было еще никогда. Мы возьмем Константинополь, а имя кагана прославится в веках. Как имя кагана Атиллы.
        - Но хан ромеев очень силен, - осторожно возразил Онур, - а стены города неприступны. Мы не раз пробовали его на зуб, и все бесполезно.
        - В этот раз с нами пойдет царь царей персов, - рисуясь перед вождем из убогого захолустья, сказал тудун. - Их послы не вылезают из ставки Величайшего. Они возами везут ему подарки. А каких танцовщиц недавно привезли! Ах! Огонь просто! Мы ударим вместе. Осаду нашего войска и войска персов Константинополь не выдержит.
        - А ромеи не прознают про это? Ведь их купцы так и шныряют туда-сюда? - удивился Онур.
        - Не узнают! - похвалился тудун. - Ромеям больше нет хода в наши земли, а тех, что были у нас, каган приказал убить. Каждый купец - шпион. Это же все знают.
        - Каган воистину мудр. Пусть Великое Небо поможет повелителю в его замыслах, - поднял вверх глаза Онур. - Мы принесем богатые жертвы за это. Пока жарят барана, мой хан, позволь угостить тебя медом. Он стоял сорок лет, чтобы ты попробовал его.
        - Сорокалетний мед? - обрадовался тудун. - Неси! Я был о тебе худшего мнения, Онур, но ты развеял мои опасения.
        - Ты еще не видел подарки, которые я приготовил тебе, хан, - вкрадчивым голосом сказал Онур. - Они тебе понравятся.
        - Мы с тобой подружимся, почтенный Онур! - хан был в полном восторге, и простодушно добавил. - Я и не думал, что племя кочагир встретит меня так. Думал, ты будешь держать на меня злобу, что это я стал тудуном, а не ты!
        - Как я могу держать злобу на такого воина, как ты! Слава о подвигах батыра Эрнака несется по степи со скоростью лучшего жеребца! Давай выпьем за тебя, о отважнейший из слуг повелителя! Для меня великая честь служить под твоим началом.
        Раздался стук чаш, а Добрята, который строгал ветку, из которой потом рассчитывал сделать стрелу, продолжал слушать. Впрочем, дальше неслась только пьяная похвальба, тосты и рассказы о бесславном походе в словенские земли. Ничего вразумительного он больше не услышал, как ни старался. Когда гости захрапели, упившись кумысом и медом, он оседлал коня и поскакал на запад. Новости были до того горячи, что он должен был донести их до князя немедля. Ведь именно для этого его и оставили в кочевье. А если быть точным, то и для этого тоже…
        Через три дня он уже стоял у лесной опушки, ожидая, когда его заметят. Услышав крик сойки, раздавшийся из-за деревьев, он лениво полез за пазуху и достал деревянную пластину с вырезанной звездой. Из-за кустов вышел ратник с луком, на который была вздета тетива. Он был из дулебов.
        - Куда путь держишь, паря?
        - Много будешь знать, скоро состаришься, - важно сказал Добрята, вспомнив присказку, что слышал от самого князя.
        - Ишь, языкастый какой, - покачал головой ратник. - Слезай с коня и за повод его возьми. За мной иди в затылок и, смотри, не шали, не то в волчьей яме на кольях подохнешь.
        Через четверть часа Добрята вышел на торную тропу, а ратник все смотрел ему вслед. На его лицо было написано неимоверное умственное напряжение.
        - Скоро состаришься… Ишь ты, запомнить надо бы. Десятник помрет от зависти, когда такую затейную речь услышит. Пень хорутанский, чтоб ему пусто было.
        И он, вздохнув, пошел на пост. Его сменят только на закате, а жрать хотелось просто неимоверно. Разводить огонь нельзя, за это голову оторвут. Он же в секрете сидит. И ратник достал из-за пазухи заветный сухарь, с меланхоличным видом глядя в опостылевшую степь. Он уже выбросил из головы странного паренька, что поскакал на запад. У него было дело поважнее. Он ел.
        ***
        В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. ЗЕМЛИ БОДРИЧЕЙ. ГОРОД ЛУЧИН (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ Г.ЛЕНЦЕН, ФЕДЕРАЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ БРАНДЕНБУРГ).
        Вышата плыл на ладье вниз по реке Лаба, которая в этой реальности уже никогда не станет германской Эльбой. Мастер Олаф, которого он нанял в землях данов, построил кораблик на Влтаве, откуда был прямой путь по реке к Студеному Морю. Лодка, построенная из досок, прибитых к ребрам, была в этих землях в новинку. Словене больше на долбленых однодеревках плавали, да еще по приказу князя стали нашивать высокие борта, чего раньше не делали. Доски сушили год, а когда Вышата привез мастера, к работе приступили тут же. Олаф плыл с ним вместе, чтобы опробовать свое детище, ведь и для него тут было много непонятного.
        Судно было гораздо длиннее и шире, чем обычно. Именно таков был заказ. Корабль должен был возить груз. А еще тут стояла мачта и парус, что откровением было даже для опытного морехода Олафа. Не пользовались в его землях парусом, обходясь одними веслами(2). И уж тем более Олаф не знал, что такое киль, делая всю свою жизнь не слишком устойчивые посудины, собранные из досок на деревянных клепках. Хотя, и на таких кораблях саксы перебрались в Британию, без всяких там парусов и киля. Парус -это для слабаков.
        Вышата вез соль в земли нордальбингов, ведь таков был уговор с вождем Херидагом. В следующем году сотня княжеских людей приплывет сюда, поставит небольшую крепость на четыре башни и устроит торг, на который придут саксы, даны и окрестные словене. А там, глядишь, подтянутся норвежцы, свеи и купцы из Австразии. По реке пойдет товар, что делают мастера в Новгороде, а назад - серебро, золото, мех, кожи, мёд и рабы. Больше в тех землях ничего интересного не было. У данов было немыслимое по красоте оружие и доспехи, но стоило это столько, что покупали их лишь дружинники ярлов и могучие бонды. Мануфактуры княжества уничтожат конкурентов ценой и качеством, это было очевидно.
        Они прибыли на место ближе к закату. Лучин стоял на мелком притоке Лабы. Небольшой городок, окруженный круглым частоколом с одинокой башней, что служила скорее для наблюдения, чем для обороны, расположился на правом, крутом берегу реки. Земляной вал и стены в два человеческих роста окружали «неприступную» твердыню, где проживало сотни полторы человек, не меньше. Значительное поселение для этих мест. Внутри все было привычно. Небольшие домишки под камышовыми крышами, из которых лишь дом владыки выделялся своими размерами. В городке было две кузни, и стук молотов доносился до самых ворот. Небольшие избы, заглубленные, по словенскому обычаю, в землю, тесно жались друг к другу. Это же не лесная весь, где от дома до дома и сотня шагов может быть. Внутри стен места мало. Босоногие мальчишки гнали с выпаса коров, где скудная осеняя трава еще давала им пропитание. Кучи навоза, разбросанные повсеместно, перемешивались их копытами вместе с грязью, создавая необыкновенный букет запахов. Тут же на слабом солнышке нежились сытые свиньи, которых пригнали из ближайшего леса. Город был окружен дубравой, где
желуди уже поспели в немыслимом количестве. И свиньям хватало, и людям.
        Местный владыка был деловым партнером княжества, обеспечивая, так сказать, безопасность в низовьях реки. Не бесплатно, естественно. Впрочем, и бурлаков поставлял тоже он, и пока лодки возвращались назад в целости и сохранности. Вышата должен был по пути завезти ему долю за труды. Впрочем, у него была еще одна цель, и он уже начал претворять ее в жизнь.
        - Владыка Прибыслав, приветствую тебя! - Вышата обнялся с владыкой племени глинян, которое входило в союз бодричей.
        - Вышата! - ответил ему тем же владыка. - Заходи, сейчас мои жены на стол накроют.
        Три женщины засуетились, собирая на стол немудреную снедь. Каша, рыба и хмельной мед. Застолий, подобных тем, что закатывал в Новгороде князь Самослав, тут не бывало. По всем словенским землям перекатывались слухи о богатстве хорутанского владыки и о его пирах, умножая вранье от веси к веси, как это обычно и водится.
        После третьей чаши изрядно раскрасневшийся Прибыслав жадно спросил:
        - Что слышно? - он был весьма любопытен, в отличие от многих своих коллег. Именно поэтому он и стал партнером князя в этих землях. Присутствовала в нем некоторая широта мышления, весьма нечастая здесь.
        - Что слышно? - переспросил Вышата. - Авары сидят тихо, даже немного торгуем с ними. У франков король Хлотарь своих герцогов к ногтю прижал. Ни войн, ни бунтов. Спокойно франки живут, зажирели уже от такой жизни. А как саксов побили, так и вовсе спят на ходу. В Кельне стража на посту дрыхнет средь бела дня. Можешь себе такое представить?
        - Да ладно? - раскрыл рот владыка. - Что, вот прямо, заходи в город, кто хочешь?
        - Ну, не так, конечно, - продолжил Вышата. - Но войска там путного нет. Если бы кто тихо подошел, прямо голыми руками брать можно. А город-то богатейший! Э-эх. Жаль, нам сейчас не до походов. Только-только обров угомонили. Даны вот наемные на ту войну просятся. Князь думает отпустить их, пусть ребята порезвятся. Все платить не нужно.
        - Это что? Даны хотят Кельн ограбить? - по-гусиному вытянул шею владыка Прибыслав. - Это все богатство им одним достанется?
        - А кому же еще? - удивился Вышата. - Кто город взял, того и добыча. Там же купцы первейшие живут на всем пограничье. А то сам не знаешь.
        - Знаю, как не знать, - на лице владыки читалась напряженная работа мысли. - Мы тут в прошлом году неплохо на тюрингов сходили, так не всем досталось. Многие еще хотят. Я могу клич по соседям кинуть. Сербы Хлотарю кланяются, значит, без них обойдемся. Полабы точно пойдут, древане, зимничи и варны тоже, гавеляне не знаю. Поговорить надо. Сусельцы тоже пойдут, я их владыку хорошо знаю. Но это же через земли саксов нужно пройти. Ну, да ничего страшного! Они там до сих пор кровью по малой нужде ходят после войны с франками. Сильное войско пропустят, и не чирикнут даже.
        - Город большой, - со значением сказал Вышата. - Тысяч пять бойцов потребно. Да еще и люди нужны, кто умеет города брать. Вдруг башни осадные строить придется. Есть у тебя такие люди?
        - Нет у нас таких, - задумчиво почесал бороду владыка. - Мы больше в копейном бою сильны, сам знаешь.
        - Эх, люб ты мне, владыка Прибыслав, - обнял его пьяненький Вышата. - Поговорю со знающими людьми, помогут тебе. Так немцам проклятым врежем, что небу жарко будет. Я данов, если честно, терпеть не могу. Не хочу, чтобы им такое богатство досталось. Тебе лучше помогу.
        - Правда? - обрадовался Прибыслав. - Я всем скажу, что князь Самослав с нами идет. Так еще больше народу набежит.
        - Тогда вся слава моему князю достанется, - прозрачно намекнул Вышата. - А у него ее и так, хоть лопатой грузи.
        - Правда твоя, - загрустил Прибыслав. - Вся слава его будет. Уж слишком уважают его. Скажут, что без его помощи у нас бы ничего не вышло. Вот ведь пропасть!
        - А давай это наша тайна будет? Что думаешь? - спросил Вышата. - Те люди никому не скажут, что они хорутане. И вся слава твоя, и десятая доля в добыче тоже. А там доля такая будет, что внукам хватит, и еще останется.
        - А давай! - азартно сказал Прибыслав. - Присылай знающих людей, а я скажу, что мои они. А кто будет свой нос в это совать, мы ему нос-то любопытный и прищемим. Это ж я самым сильным владыкой тут стану. Из словен еще никто города у франков не брал. Эх, оружия бы еще хорошего. Шлемы, да броню! Где бы золота на все взять?
        - Ну, ни в чем я тебе отказать не могу, Прибыслав! - полез обнимать его пьяный в дым Вышата. - Привезу я тебе оружие, какое скажешь, а расплатишься добычей - золотом, скотом и челядью(3). Ну, как тебе?
        - По рукам! - заревел в восторге владыка. - Да если такое дело, я тысячи мужей соберу. Что хочешь за это?
        - Щит и копье - один солид, - подозрительно трезвым голосом сказал Вышата. - Бронь - семь солидов, шлем - три. Цены обычные, без обмана.
        - Хм, вроде да, - задумался Прибыслав. - А рабов по чем возьмешь? Я столько золота не наберу.
        - Три солида за семью, - ответил Вышата. - Мужик, баба и дети. За одинокого мужика - солид, и за двух баб - тоже солид.
        - Что-то совсем немного за челядь даете, - поморщился Прибыслав.
        - Так походи по рынку, поищи цену лучше, - захохотал Вышата. - Ты чего жадничаешь? Там же их толпы, только успевай ловить! Да в одном Кельне тысячи три народу живет. Тем более, оружие я тебе в долг даю. Забыл?
        - И то верно, - успокоился Прибыслав. - Жалею того, чего у меня еще нет. По рукам, друг Вышата!
        Вот так, по пьяному делу, и родилась у хорутанского князя смутная надежда на то, что получится спокойно пожить еще немного. Самослав не забыл, что купил у франкских епископов всего год. Короля Хлотаря ждут в Новгороде будущей весной, но еще одного нашествия княжество просто не выдержит. Так что приходится выкручиваться…
        
        1 Кок Тенгри - Бог Неба.
        2 Парус и киль у скандинавов появились только в 8 веке. Германцы еще совсем недавно использовали тип гребли по типу каноэ, и такие суда, как кнорр и драккар в это время были еще не знакомы.
        3 Челядь - раб, захваченный на войне.
        
        Глава 17
        Никогда еще Деметрий не участвовал в такой странной войне. Повоевать как следует так и не получилось. Небольшим племенам противопоставить тысячному войску было просто нечего. Мелкие стычки с отдельными, до безумия отважными родами, заканчивались всегда одинаково. Это было форменное избиение, после которого уцелевшие шли на юг, связанные и построенные в затылок. И их жены с детьми туда же шли. Там свободных земель после аварского нашествия было много. Князь велел их пришлым народом заселить, разбросав пленников по разным деревням.
        Деметрий опробовал все, что выучили бойцы за это время, и остался доволен увиденным. Молодое пополнение, разбросанное в десятки к опытным воинам, тоже держалось хорошо, спаянное жестокой дисциплиной. Словене, вырванные из своего рода, поначалу терялись. Страшно было для человека в то время лишиться поддержки близких. Да только армия и стала для них новым родом, который кормил, поил и защищал. Идя в строю плечом к плечу с товарищами, парень из глухой лесной деревушки забывал, что он хорутанин, дулеб или лемуз. Эти слова потеряли всякий смысл в тот момент, когда они ушли из своей общины. Теперь они княжьи люди, а не простая деревенщина. А сбрив бороды и выскоблив наголо затылки, они и вовсе отделили себя от прочих, став новым сословием. Воинским. И держался такой строй, словно стена каменная, потому что рядом родные люди стояли, которых подвести нельзя было.
        Пехота княжества шла через словенские земли, как раскаленный лом через снежный сугроб. Кое-где родовичи пробовали использовать излюбленную тактику, устраивая засады, но и против этого нашелся простой метод. Ловили десяток селян, которых не обижали, а наоборот, кормили от пуза, поили медом и клялись всеми богами, что армия пришла просто поговорить. Зови, мол, своего владыку на беседу. Мы его не тронем, воинским богом Яровитом клянемся. Век удачи не видать, если такую клятву порушить. И на прощание дарили топор новгородской работы. Устрашенные видом войска мужи, икающие от непривычной сытости, шли искать своих владык, где и докладывали о необычайно приятном пребывании в плену и показывали подаренный топор. Владыки не верили, называя родича брехуном, но тот брался лично провести начальство к гостям, выражая необыкновенное рвение в своем желании вновь попасть в плен к этим милым и щедрым людям. А разговор с вождями строился уже совсем по-другому. Вел его боярин Зван, который знал эти земли, как свои пять пальцев. А этих владык он знал еще лучше. И был тот разговор примерно одинаков. Он проходил как-то
так:
        - Здравствуй, владыка Мстивой, - обаятельно улыбнулся Зван старому знакомому, вождю племени мильчан, что жили севернее хорватов.
        - Э-э…, Звонимир? - удивился тот. - Помню тебя! Мед еще пили. Ох, и добрый у тебя мед был!
        - Так у меня еще есть, - подмигнул Зван. - Будешь?
        - А то! - жадно ответил владыка, пугливо поглядывая на фигуру Сигурда, который стоял недвижимый, опираясь на свой чудовищный топор.
        - Познакомься! - широко провел рукой Зван. - Это Сигурд Ужас Авар, это боярин Деметрий, а это Хакон Кровавая Секира. Он первую голову своим топором расколол, когда обры на стены Новгорода лезли. Ему сам князь за этот подвиг новое имя пожаловал.
        Раздувшийся от гордости Хакон присел к столу рядом с Деметрием и Сигурдом, который пропустить бесплатную раздачу меда не мог никак.
        - Э-э-э, - многозначительно промычал владыка, изображая радость на лице. О Сигурде Ужасе Авар он был уже наслышан. Да о нем стараниями княжеских людей уже все были наслышаны, до самого Студеного моря.
        - Так что, владыка Мстивой, - спросил Зван после первой чаши. - Пойдешь под руку нашего князя?
        - Да… мы тут вроде бы и так неплохо жили, - уклончиво ответил местный вождь.
        - Тут такое дело…, - белозубо улыбнулся Зван. - У вас выбора особого нет. Эти земли князь под себя берет, хотите вы этого или нет.
        - А ежели не хотим? - набычился владыка.
        - А ежели не хотите, - пожал плечами Зван, - то поля потравим, скот угоним, людей, кто жив останется, за Дунай уведем. А потом на эти земли хорутан и дулебов поселим. Нечего доброй пашне пустовать.
        - А если мы под князя пойдем? - спросил побледневший владыка, который шкурой почуял, что сделать это улыбчивому парню просто раз плюнуть. Да один Сигурд, закованный в железо с головы до ног, перебьет половину его войска, и не вспотеет. А остальных утыкают стрелами аварские полукровки, закружив жуткую конную карусель, из которой сотнями полетят смертоносные жала.
        - А если под князя пойдете, - как ни в чем ни бывало, улыбнулся Зван, словно и не он сейчас грозил истреблением целому роду, - то каждой семье топор в подарок, соль вполовину дешевле и год без дани.
        - Дани? - вытянулось лицо владыки. - Какой еще дани?
        - Топор даем? - терпеливо спросил Зван. - Даем! И мотыги, и серпы по сходной цене дадим. Вы запашку больше сделаете, а значит, зерна больше соберете. Вот то, что сверху соберете, то в виде дани и привезете. Можно дань мехом отдать, можно золотом.
        - Да откуда тут золото? - выпучил глаза владыка. - Зерно есть, мех тоже. Не знаю я… Надо со старцами вечевыми(1) поговорить, народ выслушать…
        - От той дани десятая часть лично тебе пойдет, - добавил Зван. - А вечевые старцы старостами будут. Им двадцатая часть положена. Жупаном станешь, и уже через год из землянки в терем переедешь, как другие владыки. Дочерей за знатных женихов выдашь. Будешь ты, владыка Мстивой, богатым человеком, не то, что сейчас.
        - А бронь такая у меня будет? - обмирая от собственной наглости, спросил Мстивой, показывая на доспех Сигурда.
        - Ее заслужить надо, - отвечал Зван. - Но князь достойнейшим мужам часто доспех дарит. Нам вот всем подарил.
        - Пойду я, - с достоинством встал владыка. - С народом поговорить надо. Десятая часть, говоришь? - и он удалился с выражением озабоченности на лице.
        - Что же ты ему не рассказал, что у нас за измену положено? - лениво спросил Деметрий, который не вмешивался в разговор до самого конца, потягивая мед.
        - Рано! - легкомысленно отмахнулся Зван. - Не стал его пугать. Потом узнает, да уже поздно будет. Эти лесовики себя очень хитрожопыми считают. Ну, да ничего, мы похитрее будем. И это мильчане еще не знают, что теперь они зимой не в избе пердеть для тепла будут, а дороги прорубать и берега рек от упавших стволов чистить. А то расслабились, понимаешь!

* * *
        Осень закружила жухлую листву в своем последнем танце. Острым ледком стали покрываться по утрам лужи, и даже двужильные словене надевали на ноги поршни, обматывая ступни новомодными портянками. Добирали в окрестных лесах последние желуди, которые вымоченные и пожаренные на камне были ничуть не хуже лесного ореха. Да и орехи тоже собрали до последнего, как собрали грибы на полянах. Скоро, уже совсем скоро придет зима. Родовичи туго затянут пояса, ведь четвертая часть земель разорена, припасы разграблены, а посевы вытоптаны твердыми, словно камень, копытами аварских коней. Всеми правдами и неправдами князь Самослав распределял зерно, если надо, забирая его силой. Он прощал недоимки, прощал проценты по долгам, и обещал, обещал, обещал… Он держал ситуацию, словно фокусник, на лезвии ножа. Накормить одних так, чтобы не взбунтовались другие. Не прожить зиму на одной рыбе и желудях. А ведь еще сеяться нужно следующей весной.
        Зима в Европе - время тяжелое. Это время, когда от морозов птицы на землю замертво падают, а оголодавшие лоси и олени выходят к человеческому жилью, полностью потеряв страх от бескормицы. Волки начинают подбираться все ближе к людям, тоскливым воем пугая родовичей. Волки тоже голодают зимой, превращаясь в скелеты, обтянутые блохастой шкурой. Лютое время было, это самое Раннее Средневековье, куда холоднее, чем при мудром императоре Марке. Забыли уже про мягкие зимы, про твердую монету, про акведуки, по которым подавалась в города вода. И про императора Марка тоже забыли, хотя он много воевал в этих землях. И в них же написал свой знаменитый труд «Размышления». В то благословенное время еще не затянуло ледниками перевалы в Альпах, а в стране пиктов(2) вызревал виноград. Теперь он едва-едва на самом юге Британии растет, уйдя к югу на целых триста миль.
        Тяжелое наступает время! Сидел зимой обычный человек в своей избушке, и проедал запасы, что вырастил за короткое неласковое лето. Щурился от густого дыма, что выедал глаза в курной избе. Выходил на улицу только по домашним делам, да на охоту, проверить силки. Вдруг, попадет в них заяц-беляк. Тогда целый пир в семье, и розовеют щечки у оголодавших за зиму детишек. Слава богам, соли теперь много, и рыба, что в изобилии Дунай-батюшка дает своим детям, спасает от голодной смерти. А пока не пришли холода, и не замело дороги, князь Самослав мотался по немалым землям княжества, целыми неделями не бывая дома. Он похудел, стал раздражительным и резким. И вот сейчас он читал отчет, подготовленный Любавой по сборам зерна и запасам в каждой волости. По ее расчетам, получалось, что зиму проходили, но так филигранно, что припозднившаяся весна приведет к серьезному голоду. Плохо, очень плохо.
        - Княже, мастер Захарий к вам! - просунула голову в дверь служанка.
        - Зови! - хмуро бросил Само, а когда мастер зашел, сорвался. - Ты чего тут забыл? Тебя послали серебро искать? Почему до сих пор в городе ошиваешься?
        - Так я его уже нашел, ваша светлость, - робко пискнул Захарий, вжав голову в плечи. Он еще не видел князя в таком гневе.
        - Как нашел? - изумился князь. - Так быстро? Где?
        - В землях чехов нашел, государь. Вот прямо там, где вы сказали. Серебро, оно приметное очень, - начал рассказ мастер. - Камень красивый сам по себе. А уж если самородное, то и вовсе не спутать ни с чем. Ну, я поехал к тем горам, и в ближайших деревеньках жителей опросил. Оказалось, что там с ним мальчишки играют. Вот!
        И Захарий положил на стол угловатый кусок породы, сверкающий яркими вкраплениями в неверном свете масляной лампы. Самослав смотрел на серебро, завороженный. Он вспоминал. Ведь именно так нашли алмазы в Южной Африке, так впервые нашли золото на Аляске. Совершенно случайно увидели странные камешки, с которыми играли дети дикарей. А потом оказалось, что это алмазы весом по двадцать-тридцать карат. Или золотой самородок размером в кулак. Мысли мелькали в голове с неимоверной скоростью. Вроде бы и хорошо, и вроде княжество богаче будет. Но теперь оно стало еще более желанной добычей для сильного врага. И авары, и лангобарды, и франки сразу нагрянут, как прознают, что тут серебряный рудник есть. Да что ж за несчастье! Нет денег - плохо! Есть деньги - страшно! Прямо как в прошлой жизни.
        - Ни одной живой душе об этом не говори, - сказал князь удивленному донельзя мастеру. Тот уже хотел было похвалиться всем своей удачей. - Иначе ждать нам войны. А мы не готовы к ней. Нам зиму пережить надо.
        - Так что же, ваша светлость, мне теперь не работать больше? - спросил растерянный мастер. - И что с долгом моим теперь?
        - Долг твой списан, - махнул рукой князь. - Забудь о нем. Теперь добычу надо наладить, да только так, чтобы пару лет об этом не знал никто.
        - Первая плавка не раньше, чем через полгода будет, ваша светлость, - почесал в задумчивости голову мастер. - А то и позже. Зимой не сделать ничего. Пока жилу богатую найдем, пока по весне первую шахту заложим. Пока рабочих поселим, да обустроим. Острог опять же нужен, какой-никакой. Лихие людишки сразу потянутся, как прознают про серебро. Дай Бог следующим летом первый металл пойдет.
        - Скажешь, что железо добывать будешь, - впился в него взглядом князь. - Иначе беда к нам придет. Понял меня?
        - Да, государь, - склонился Захарий. - Правда, руды эти не похожи совсем, но на первое время сойдет. В тех местах все равно в рудах никто ничего не понимает.
        - Хорошо, - кивнул князь. - Иди к себе пока. Хорошенько подумай, что тебе понадобится. За зиму подготовимся, а весной начнем. Люди, инструмент, охрана. Ничего не забудь!
        - Слушаюсь, - поклонился мастер и вышел.
        - Крем Марго будем кушать, батистовые портянки носить…, - князь задумчиво барабанил по столу пальцами. - Не сняли бы эти портянки вместе с головой. Вот ведь свалилось на голову богатство… Удержать бы!
        - Княже! - снова сунула в горницу нос служанка. - Мастер Максим к вам просится. Это кузнец который.
        - Зови! - махнул рукой князь.
        В дверь протиснулась могучая фигура кузнеца-римлянина, который подмял под себя изготовление сельскохозяйственного инструмента. То ли договорились они с Лотаром, то ли само собой так получилось, но в вотчины друг друга они не совались. Подмышкой кузнец нес длинный сверток, который торжественно положил на стол перед князем.
        - Вот, ваша светлость! - с гордостью сказал мастер. - Сделал!
        - Что это? - спросил растерянный Самослав, когда развернул холстину.
        - Коса, - обиженно сказал кузнец, - falx foenaria. Как вы просили.
        - М-да, - задумался князь. - Как-то я не так себе это изделие представлял. Ну, теперь меня послушай, Максим, и не обижайся. Во-первых, это не коса, а кусок дерьма. Не знаю, как вы в своей Бургундии такой работали. А, во-вторых, сделаешь мне вот что…
        Через час криков, божбы и уверений, что так никто не делает, договаривающиеся стороны пришли к консенсусу. Хмурый мастер ушел к себе, матерясь на латыни, языке салических франков и на словенском. Он и не знал, что и на этом языке можно вполне затейно выражаться. Да и его светлость немало привнес в местный лексикон, приводя в трепет мужское население. Оно и не подозревало раньше, что соединив два слова в одно, можно получить новое, совершенно неизвестное раньше слово, и при этом очень обидное. Тут раньше жизнь куда проще была. Назвал человека дураком, и на этом все, запас ругательств закончился. Скука была, да и только!
        А у князя Самослава работа только началась. Мозг кипел от мыслей, а гонцы летели во все стороны, вызывая к нему одного человека за другим. За зиму нужно сделать невообразимо много. Тут не было привычной упряжи, и несчастные быки душились ярмом, к которому было прикреплено дышло. К удивлению князя, здесь не знали, что такое обычный хомут, и он недавно нашел достаточно понятливого мастера, который обещал к весне наладить выпуск продукции. Самослав планировал и вовсе избавиться от волов в сельском хозяйстве, ведь конь пашет куда быстрее, чем медлительный бык. Только проблема была в том, что лошадь задыхалась в ярме и веревочных петлях, и именно с этим князь рассчитывал справиться в самое ближайшее время. Ведь без коней и коров не перейти на трехполье, для этого нужен навоз. Компостные кучи неплохо поправили ситуацию, но этого было мало, катастрофически мало. Нужны хорошие косы для заготовки сена, а там, глядишь, и до силосных ям дело дойдет. Эх… Мечты! Мечты!
        Нужно разбивать сады. Кое-где уже выросли первые яблоки, мелкие и кислые на вкус Самослава. Ну, так лиха беда - начало. Тут раньше и таких не видели. Уже в этом году первые яблочки замочили в бочке. Уже растет свекла, капуста, морковь и лук. Неплохо бы посадить виноград, он должен вызревать в этих землях. Перегонять на чачу кислое дешевое вино куда лучше, чем тратить и без того дефицитное зерно. А еще в этих землях растет великолепный хмель. Само помнил вкус чешского пива. Правда, такое тут не сварить, технология не та, но какой-никакой эль сделать можно, и это тоже вполне можно будет пить. Особенно, когда не пил то самое пиво, настоящее.
        А еще нужно организовать связь и систему ямских станций, а еще - регулярную навигацию по Дунаю и его притокам, прочистив берега и русла от упавших деревьев и прочего мусора. А еще тут были отвратительные тележные колеса, тяжелые, словно камень. Кажется, что они тяжелее, чем сама телега. Нужно делать облегченные колеса со спицами. А еще… А еще… Уфф!
        Столько всего было нужно, что князь плюнул, и пошел на улицу, подышать свежим воздухом. Он любил смотреть с крутого обрыва на будущий город, что раскинется на противоположном берегу реки. Мастера и купцы, что жили в посаде, тряхнут мошной и дадут денег на строительство городских стен, получив в собственность землю под своими домами и мастерскими. Княжеский замок будет окружен вторым рядом укреплений, за которыми укроются состоятельные горожане и бояре. Всего через два года мастер Антемий, что пришел сюда из Лугдунума(3), обещал закончить стройку. Немыслимо быстро, но у молодого княжества и этого времени просто не было. Вокруг враги, а еще как-то надо пережить зиму…
        
        1 Вечевые старцы, или старцы градские - знать славянских племен, предшественники племенных бояр.
        2 Страна пиктов - Южная Шотландия. Во время климатического оптимума Античности там вызревали южные культуры.
        
        Глава 18
        ПОЛГОДА СПУСТЯ. МАЙ 624 ГОДА Н.Э. ГОРОД СЕНОНУМ (В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ САНС). КОРОЛЕВСТВО БУРГУНДИЯ.
        - Дядюшка! Тетушка Евлалия! - Григорий склонился в почтительном поклоне перед купцом Приском и его женой.
        - Григорий! - всплеснула руками тетка, бросив обнимать беспутного сына покойной сестры. - Ты так возмужал!
        - Пойдем к столу, - махнул рукой Приск, который Григория видел регулярно, когда бывал в Новгороде.
        - А статуя Венеры где? - удивленно спросил Григорий, оглянувшись вокруг. Без привычной скульптуры внутренний дворик казался ему пустым и непривычным.
        - Убрал я ее, - скривившись, словно от зубной боли, ответил Приск. - От греха подальше убрал. Клавдия теперь замужем за франком, а он родня самому епископу. Не приведи господь, он еще узнает, беды не оберешься. Может, заберешь ее с собой? Рука не поднимается разбить. Грех ведь, такую красоту губить.
        - И заберу, - обрадовался Григорий. - Мы ее на капище поставим, скажем, что это богиня Мокошь. Ее там и пальцем никто не тронет. Кстати, если еще статуи найдешь, вези к нам. Его светлость заберет с удовольствием.
        - Прости мне этот грех, господи, - перекрестился Приск. - Я богатые пожертвования в храм сделаю. Ну… в смысле пожертвование… Сейчас дела не слишком хороши, сам знаешь… Да, ты проходи в дом, Григорий. Сейчас Венеранда обед подаст.
        - Да у меня и для нее подарок есть, - спохватился Григорий.
        - Странный он, герцог Само, - удивился Приск. - Она же рабыня простая, а он ей подарки шлет, словно родственнице. Не могу я понять его.
        - Он говорил, что она заменила ему мать, - ответил Григорий. - Он любит ее.
        Дела у семейства Приска были не так плохи, как он хотел бы показать. По крайней мере, новое убранство его жилища никак не намекало на нужду. Напротив, в доме появилась резная мебель, расшитые покрывала из самого Константинополя и серебряная посуда. И даже облупившиеся фрески какой-то до отчаяния смелый художник подновил, не боясь церковного проклятия. Григорий с удовольствием смотрел на свежие краски, открывая для себя что-то новое в знакомых картинах.
        - Давай, - протянул руку Приск. - Ты ведь письмо от герцога привез.
        - Ах, да! - спохватился Григорий, засунув руку за пазуху. Он передал свиток, запечатанный восковой печатью, на которой был изображена пятиконечная звезда, окруженная сложным орнаментом.
        Приск сломал печать и углубился в чтение. Закончив, он внимательно посмотрел на племянника, который как ни в чем ни бывало ел кашу, запивая ее вином. Приск с глубоким вздохом отодвинул от него кувшин, чем вызвал возмущенное мычание Григория.
        - Его светлость написал! - наставительно сказал Приск. - Не более двух кубков за обедом. Значит, на сегодня все!
        - Что? - возмущенно завопил Григорий. - Как все? Да я сюда месяц добирался, чтобы винца вволю попить! Да что за несправедливость, дядюшка! В Новгороде нельзя, тут нельзя! Да что ж за жизнь-то такая! Я что, монах, что ли?
        - Почти! - с людоедской улыбкой сказал Приск и сунул свиток племяннику в руки. - Читай! Там, в конце!
        - Быть не может! - бессильно обвис на стуле Григорий. - Я должен стать священником. Да за что мне это?
        - Герцог мудр и дальновиден, - пояснил Приск. - Мы пойдем к епископу и скажем, что ты воспылал нешуточным религиозным рвением, и хочешь нести слово Божье диким вендам. А поскольку всех проповедников до тебя в тех землях зверски убили, он с удовольствием посвятит тебя в сан. Думаю, даже денег за это не возьмет. Он тебя, племянничек, хорошо запомнил. Поверь, он об этой шутке еще и другим епископам напишет, чтобы они тоже знали, как с особо умными монахами надо поступать.
        - Да зачем ему это? - растерянно спросил Григорий. - И почему князь мне сам об этом не сказал?
        - Это ему нужно затем, что он хочет держать церковь в своем княжестве под контролем, как и его величество Хлотарь, - терпеливо пояснил Приск. - Он знает, как силен патриарх и епископы в Империи, и опасается этого в будущем. Сам государь Ираклий ничего не может сделать без их одобрения. Герцог как-то сказал мудрую фразу: то, что не можешь предотвратить, возглавь. Именно это он сейчас и делает. А почему сразу не сказал? Да чтобы у тебя выбора не было. Ты уже здесь, и завтра мы пойдем к епископу. Ты еще все каноны помнишь?
        - Да лучше, чем сам епископ, - с тоскливой злобой ответил Григорий, обладавший удивительной памятью.
        - А вот этого не надо! - резко оборвал его дядя. - Сделаешь несколько незначительных ошибок. Не стоит демонстрировать вышестоящему свою гордыню. Грех это, Григорий. Тем более, ты в княжестве и крестишь, и венчаешь вовсю. А ведь ты в сан не посвящен. Скажи кому, убьют ведь. Эти люди великие грешники по твоей вине.
        - ………………………, - выдал Григорий длиннейшую тираду.
        - Что это сейчас было? - с интересом выслушал Приск затейливые речевые обороты на словенском наречии, которое он уже неплохо выучил. - С ослом? Куда? Последние два слова повтори! Какой, оказывается, богатый у вендов язык, удивительно даже! Надо на языке франков так попробовать, они тоже ругаться любят.
        - Венеранда! - хлопнул в ладоши Приск, а когда сияющая от счастья тетка, одетая в новое платье, зашла в покои, добавил: - Мы с племянником все обсудили. Позови к нам почтенного Стефана.
        - Стефана? - Григорий рассматривал странного парня лет двадцати с небольшим. Обрюзгшее лицо показалось ему странно знакомым, но нескладная фигура с длинными руками, широким тазом и выпуклым брюшком выглядела крайне непривычно. Редкая бородка, что росла неопрятными кустиками, подсказала верный ответ. Перед ним стоял имперский евнух, невиданное в этих землях существо.
        - Это Стефан, посланник императора. Он в детстве носил имя Ратмир. И он удивительно похож на своего брата.
        - Глазам своим не верю! - прошептал потрясенный Григорий. - Что только делают болтливые купцы и куча золота! Здравствуй, Ратмир. Ты, и впрямь похож на его светлость.
        - Меня зовут Стефан, - высоким голосом с мягким акцентом ответил евнух. - И тут я не как брат словенского архонта, а как слуга императора Ираклия, да продлит его годы милосердый господь. Скоро ли мы тронемся в путь?
        - Да через неделю и пойдем, - ответил Приск. - Тут у нас еще кое-какие дела остались.
        ***
        Дом архиепископа Санса был самым большим в городе, куда больше, чем дом королевского графа. Смиренный Хоноберт обладал неслыханной властью, ведь он был одним из митрополитов Галлии, чью власть признавали епископы Орлеана, Труа, Парижа и Мо. Да и смиренным он был лишь отчасти, не слишком связывая себя путами аскетизма. Впрочем, как и его предшественник, святой Луп, который попал под следствие за связь с монашкой. Как он тогда сказал: «Чужие речи не могут повредить человеку, если его совесть чиста», а потом обнял и поцеловал ту деву. Оказывается, он любил ее, как и всех людей на свете, чистой христианской любовью. И после этого его сразу оправдали. И впрямь, не будет же врать на суде архиепископ - дальний родственник самого короля.
        Дома епископа не оказалось, он был в базилике. Старое общественное здание, еще в римские времена переделанное в церковь, возвышалось над городом. Два крыла с колоннадой, высокий центральный неф и полукруглый торец - апсида. Такова была церковная архитектура и в это время, и еще столетия спустя. Григорий и Приск сняли шапки и перекрестились. Им предстоит ждать, когда его высокопреосвященство изволит последовать домой.
        - А, Приск! - благосклонно кивнул епископ купцу, который почтительно склонился перед ним в низком поклоне. - А это кто с тобой? Быть не может? Этот пьяница, твой племянник, взялся за ум и пришел в храм?
        - Благословите, святой отец, - почтительно уставил взгляд в землю Григорий. - Я много молился и осознал свои ошибки. Теперь я верный сын церкви.
        - Ну, надо же! - Епископ в изумлении уставился на парня. - Только не говори, что снова хочешь в монастырь. Твоего аббата разобьет паралич от таких вестей. Ты до сих пор являешься ему в кошмарных снах.
        - Мой племянник воспылал верой и хочет нести ее диким вендам, - пояснил Приск. - Он бывал там со мной и теперь осознал свое предназначение.
        - Хм, - с сомнением посмотрел на него епископ. - А я думал, он поумнел. Видимо, я ошибался. Ты знаешь, юноша, что мы прославляем имена священников, которые несли слово господа в те земли? Они стали мучениками.
        - Знаю, святой отец, - смиренно ответил Григорий. - И я готов пострадать за веру, если понадобится.
        - Мы тронемся в путь через неделю, святой отец, - прозрачно намекнул Приск. - И я привез в ваш дом хлеб, вино и масло.
        - Завтра пусть приходит, - махнул рукой епископ. - Ему за несколько дней нужно пройти ступени чтеца, иподиакона, диакона и священника. Вина не пить, держать строгий пост, молить господа нашего о милости. Понял меня, Григорий?
        - Да, святой отец, - склонил тот голову.
        Они ехали до дома в молчании, а когда сели обедать, Григорий отодвинул от себя кубок с вином. В ответ на изумленный взгляд дяди, он грустно сказал:
        - Я ведь всегда верил в Бога, дядюшка. Только делал это по-своему. Ты думаешь, я смог бы притворяться в таких делах? Да ни за что на свете. Я и, вправду, стану верным слугой его и буду нести его слово.
        - Ушам своим не верю! - сдавленно сказал Приск, для которого все происходящее было до сих пор всего лишь еще одной дурно пахнущей сделкой. - Тебя же убьют!
        - Я как-нибудь выкручусь, - невесело усмехнулся Григорий, ткнув пальцем куда-то вверх. - Я не стану шутить с НИМ! Если я принимаю священный сан, то я принимаю все, что с ним связано, и хорошее, и плохое. Я вымолю у него прощение за свою прошлую жизнь.
        - А те демоны, которым молится герцог Самослав? - в изумлении воскликнул Приск. - Что ты будешь делать с ними?
        - Терпеть буду, - неожиданно задорно подмигнул Григорий. - Как заповедал апостол Павел: «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще». Те мученики, дядюшка, ничего так и не сделали, но бессмысленно погибли. Я сотворю во имя ЕГО куда больше, поверь. Просто нужно время.
        Григорий молился всю ночь напролет. Его прошлое казалось теперь глупым и суетным. Он, как кораблик в бурю, носился по этой жизни, ища берег, и не находил его. Но теперь он нашел то, что искал, он точно чувствовал это. Его душа приобрела несокрушимый стержень, но при этом словно разделилась надвое. Он был слугой Господа и был слугой князя-язычника, который приносил нечестивые жертвы поганым идолам. Как поступить? Непреодолимая загадка для всех, кроме Григория, пропитанного духом познания. Его пытливый ум нашел выход сразу же. Разве грех в том, чтобы наставлять язычника? Разве грех нести свет божий заблудшим во тьме людям? Конечно же, нет! Грех - совершать насилие во имя Христово, как поступали особо ретивые епископы в германских землях. Они больше отвращали от себя паству, чем привлекали ее. Разве насильно крещенные в Галлии иудеи стали настоящими христианами. Нет, нет и нет! Их показная вера - ложь, которая зиждется на страхе, а значит, такое крещение, проводимое свирепыми, словно звери, королями франков - худший грех, чем неверие. Он примет сан и будет нести добро, став тем христианином, каким
всегда хотел быть. Ну и кто, скажите на милость, теперь ему это запретит? Он же будет почти всемогущ, лишенный диктата епископов и аббатов. Их нет в тех землях, и никогда не будет, князь просто не допустит этого. Ведь у него уже есть свой священник. Как там сказал его светлость: - Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был знатным человеком?(1) Прочь это, прочь! Он укажет государю на его ошибку. Ведь такие мысли будут гибельны для молодого княжества. Сам апостол Петр изрек:
        - «Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро.»
        Вот, что нужно князю Самославу, вот для чего он сам послал его сюда. А точнее, сам Господь послал, чтобы он, Григорий, совершил свой подвиг. Он сварит тот клей, что скрепит рыхлые словенские племена в единую, несокрушимую силу, пропитанную истинной верой. Той, что заповедали нам сами апостолы. С этой счастливой мыслью Григорий заснул, хотя солнце уже выглянуло из-за края неба. Он был абсолютно счастлив. Он, наконец, нашел свою истину.
        ***
        ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ.
        Стефан ехал на коне рядом с Григорием, с которым сдружился довольно быстро. Любознательность молодого священника и его удивительная память заставляли императорского евнуха говорить почти без умолку. Даже сбитая в кровяную мозоль задница уже не так беспокоила его, он начал привыкать к бродячей жизни. Ведь Стефан в пути уже не первый месяц.
        Декан Евгений, у которого нюх на дела был просто собачий, направил письмо самому протоасикриту Александру и получил он него разрешение. Получил он также и подробнейшие инструкции. Как и о чем говорить, о чем не говорить ни в коем случае, и чего нужно добиться от архонта склавинов. Истерзанная непрерывной войной Империя нуждалась в союзниках. В любых, хоть самых завалящих. Таких, кто реально мог помочь, оттянув на себя силы врагов, сжавших Константинополь в удушающих объятьях. И плевать, кому это самый союзник молится, и молится ли вообще. Рациональный холодный ум императорских евнухов цинично оценивал и искреннюю веру людей, стараясь обратить ее на пользу стране, которой служили.
        Бургундские земли закончились, они прошли их спокойно. Ведь торговля с вендами находилась под покровительством самого майордома Варнахара II, чью власть в этих землях не оспаривал даже сам король. Но удержать от бесчинств алеманских графов и местную знать можно было только сильной охраной, связываться с которой отряды германцев не рисковали. Они ведь хотели грабить, а не воевать. Тем не менее, найти повод для мзды они не забывали, а потому встреча со стражей всегда становилась испытанием. Тем более, когда в обозе ехала нечестивая статуя, плотно упакованная в солому и холст, и евнух, провезти которого по землям Галлии было не легче, чем негра из экваториальной Африки. И если его вид просто цеплял глаз, то стоило ему раскрыть рот, как любая деревенщина понеслась бы к старосте-центенарию (2), чтобы рассказать про этакое диво. Именно поэтому Стефан притворялся монахом, принявшим обет молчания.
        - Это кто такой? - ткнул в него грязным пальцем стражник графства Аргенторат, который алеманы, жившие здесь, называли на свой лад - Штрасбург, город у дороги. Просто и незатейливо. Такими же незатейливыми были тут люди, острым глазом лесного охотника выцепив чужеродной элемент в купеческом караване.
        - Это слуга божий! - Григорий двинул на стражника коня. Он вытащил из-за пазухи большой крест, и тот повис поверх туники. - Я пресвитер Григорий. Еду нести слово божье в дикие земли. Этот человек едет со мной. Прочь, нечестивец, или я тебя сейчас прокляну!
        Стражник испуганно отпрыгнул в сторону, и достал языческий амулет, призывая в помощь Водана. Христианином он не был, но попов опасался, считая их чем-то вроде сильных колдунов. Он так и смотрел вслед каравану, пока тот не скрылся за горизонтом.
        - Ишь, ты, работает! - восхитился Григорий. - Я же принял не только плохое, что связано с церковным саном, но и все хорошее тоже.
        - Ты же священник, Григорий, - с насмешливой укоризной сказал Стефан. - Тебе нельзя лгать. Грех это!
        - И когда это я солгал? - удивленно спросил его парень. - Я рукоположен в сан? Рукоположен! Ты едешь со мной? Едешь, мы даже с тобой болтаем. Этот воин нечестивец? Еще какой! Даже не сомневайся в этом!
        - Но ведь я не слуга господа, - поправил его евнух. - Я слуга императора.
        - А разве император не служит делу господа? - парировал Григорий.
        - Наверное, служит, - в задумчивости почесал нос Стефан.
        - Если император служит господу, а ты служишь императору, значит, ты тоже служишь господу. Логично?
        - Логично, - кивнул Стефан. - А ты ловок спорить.
        - А почему тебя волнует моя ложь? - с интересом спросил Григорий.
        - Меня это вообще не волнует, - пожал плечами Стефан. - Я же слуга Августа. Если нужно солгать для блага государства, я сделаю это, не задумываясь.
        - Тогда прими мой совет, Стефан, - внимательно посмотрел на него Григорий. - Когда будешь разговаривать с князем, пусть твой рот не покинет даже слово лжи. Среди воинов лгун не считается человеком, они им брезгуют, словно он прокаженный. И если ты хоть в малости солжешь своему брату, то ты лишишься брата в тот же момент.
        - А разве сам князь никогда не врет? - удивился Стефан.
        - Врет, конечно, - ответил Григорий. - Но только если это нужно для блага нашего государства. А раз это нужно для блага нашего государства, то это дело хорошее и даже немного богоугодное. Понял?
        - Понял! - ответил совершенно ошарашенный этой убийственной логикой Стефан. - И еще я, кажется, понял, почему он именно тебя сделал пресвитером.
        
        1 Искаженная фраза Джона Болла, английского священника во времена восстания Уота Тайлера.
        2 Центенарий - староста, руководивший округом, с которого выставлялось сто воинов-ополченцев.
        
        Глава 19
        Большой Торг удивил Стефана. Не поразил, именно удивил. Жителя столицы мира невозможно было удивить рынком в диком лесном захолустье. Но это только вначале. После пришло осознание того, что тут творится нечто немыслимое для варварского княжества. Ровные ряды прилавков, бдительная стража, которая не вымогала мзду, и бани, в которых можно было помыться, убили его просто наповал. А еще Стефан увидел выстроенную наполовину небольшую крепость из тесаного камня, и это лишило его дара речи, погрузив в глубокую задумчивость. Долгие месяцы он готовился к этому путешествию, тщательно обдумывая каждое слово и каждое будущее действие, но теперь понимал, что все это было бессмысленно. Он готов встретиться с братом, но совершенно не готов встретиться с архонтом склавинов, который в состоянии так организовать торговлю и строить каменные города. Этого вообще никто не умел делать в западной части света. Германцы паразитировали на римском наследии, больше разрушая его, чем сохраняя. Тут же все было сделано с нуля. А еще Стефана поразили трупы казненных разбойников, которые украшали торговый путь прямо от того
места, где начинались земли баварского герцога. Тот тоже начал ценить то, что имеет, и тщательно охранял купцов, главный источник пополнения бюджета.
        Приск, у которого здесь было свое подворье, остался на торге, следя за разгрузкой товара. Он все еще возил сюда железо в слитках, его тут не хватало, но он понимал, что уже совсем скоро железные изделия он будет возить в Бургундию, а не из нее. Тут хорошо покупали ткани и украшения. И, слава святому Мартину, в Норике пока не рос виноград, и вино продавалось прекрасно.
        Григорий и Стефан встали в очередь на паром, который оказался обычным плотом с перилами из жердей, только очень большим. К огромному бревну, вбитому в речное дно по самому центру, был привязан толстый пеньковый канат, к которому паром и крепился (1). Деревянные мостки выдавались в реку на десяток шагов. Щуплый мужичок стронул паром шестом с места, и дальше он поплыл, увлекаемый течением, чтобы по дуге причалить к точно таким же мосткам на противоположном берегу. Гомонящая толпа высыпала на берег, а Стефан изумленно смотрел на переправу, и удивленно качал головой. Он никогда не видел ничего подобного.
        - Это сам князь придумал! - с гордостью сказал Григорий. - Такого ни у кого нет!
        - Удивительно! - покачал головой Стефан, и пошел вслед за Григорием. Впереди маячила деревянная крепостца, один бок которой явно выделялся свежим бревном.
        - Авары! - словно угадав его мысли, ответил Григорий. - Ох, и натерпелся я тогда страху. Думал, возьмут город, и тогда конец нам всем. Князь их хана при всех полным дураком выставил, мы уже и с жизнью попрощались.
        - Ты что, воевал? - выпучил глаза Стефан.
        - Ну… почти, - честно признался Григорий. - Я за связь отвечаю в военное время. За передачу сообщений.
        - А как вы их передаете? - с жадным любопытством спросил Стефан.
        - Военная тайна! - отрезал Григорий. - Много будешь знать, скоро состаришься.
        - Ну да, правильно, - буркнул себе под нос Стефан. - Я бы тоже так ответил.
        Небольшие, наспех построенные домики посада закончились, и они вошли в городок. Ровные ряды одинаковых теремов, стоящие, словно по линеечке, поразили слугу императора. А еще в этом городе он не увидел ни одного животного, кроме коней, а это было и вовсе удивительно. Не жили так вожди варваров, Стефан знал это совершенно точно. Даже римские города Галлии казались ему теперь хаотичным нагромождением деревенских хижин, между которыми паслись коровы и козы. Да что там, знаменитый римский форум давно уже превратился в пастбище для скота.
        - Удивительно! Богом клянусь, это удивительно! - шептал себе под нос Стефан.
        - Куда? - стражник перекрыл копьем вход.
        - К князю, - бросил Григорий. - Скажи, что пришли Григорий и Ратко. Просят принять.
        - Люди у него, - задумчиво почесал нос стражник. - Обождите.
        Он ушел, и вернулся почти сразу же. А за ним из княжеского терема потянулась делегация седличей, которая ничего не понимала, и, судя по всему, была слегка обижена.
        - Пошли, - пихнул Григорий в бок Стефана. - И помни про ложь. Лучше молчи, но не лги. Иначе пешком пойдешь в свой Константинополь прямо через аварские земли.
        Стефан вошел в светлый терем, сделанный из округлого бревна. Он проследовал через сени в горницу, где расположился большой стол, заваленный листами папируса и кусками бересты, вокруг которого стояли лавки, крытые тканью. На стенах висели гобелены ромейской работы, а окошки были затянуты какой-то мутноватой пленкой.
        За столом сидел широкоплечий безбородый воин с длинными пшеничными усами. Его обветренное лицо пробудило в памяти посланника императора далекие воспоминания.
        - Как же ты на нашего батю похож! - едва смог вымолвить Стефан и заплакал, бросившись к брату, который встал ему навстречу, раскинув руки. Могучий воин чуть не сломал ему ребра, а Стефан смотрел в его глаза, которые помнил по своим снам. Все заготовки, все фразы, что он хотел сказать, все его планы и наставления господина декана улетучились вмиг. - Я же отца вот прямо таким и запомнил! Только у него борода была!
        - Брат! Ратко! Глазам своим не верю! - Самослав обнимал родного человека, кого помнил из той, чужой жизни, которая стала и его жизнью тоже. - Как ты сюда смог добраться?
        - Кораблем до Массилии(2), - пояснил Стефан. - Оттуда с караваном купцов, не снимая капюшона с головы, до Санса. А уже из Санса пришел с обозом купца Приска.
        - Тебя могли франки по дороге схватить, - удивленно посмотрел на него Само. - Ты же приметный очень.
        - Ну, не схватили же, - развел руками Стефан. - Господь отвел беду.
        - Людмила! - крикнул Самослав. - Гость у нас.
        В комнату зашла молодая женщина, вид которой пробудил любопытство в душе евнуха. Бывает же такая красота! Хоть икону с нее пиши! Платье до земли из имперского шелка, серьги, кольца и драгоценное ожерелье надолго приковали к себе взгляд. Перед Стефаном стояло воплоти неплохое имение. Вновь обретенный родственник явно не бедствовал.
        - Это брат мой, Ратмир. Я тебе рассказывал о нем. Обед пусть подают, и никому ни слова об этом. Святослава приведи с улицы. Только не говори ему ничего. Мальчишка еще, вдруг сболтнет ненароком. И страже скажи: меня нет, и не будет. Завтра все пусть приходят.
        Людмила изумленно захлопала глазами, поедая взглядом нескладную фигуру родича и, ничего не сказав, пошла отдавать распоряжения служанкам.
        - Ну, рассказывай! - сказал Само, сгребая донесения на угол стола.
        - Что именно? - спросил Стефан.
        - Все! С самого начала! С того самого момента, как меня схватил обрин.
        Обед длился непривычно долго. Он длился до тех пор, пока Стефан не рассказал брату всю свою жизнь до этого самого момента. Князь молчал, обдумывая услышанное.
        - Вот оно, значит, как! - Самослав барабанил пальцами по столу, с которого служанки убирали тарелки. - Мать неизвестно где, Никша тоже пропал. Значит, будем искать дальше. Точно не останешься, брат? Тут для тебя дел найдется по горло, с твоим-то опытом.
        - Не останусь, Само, прости, - развел руками Стефан. - Пойми, я не твой брат Ратко, я асикрит Стефан, слуга императора. Я вырос в Константинополе, там все, что мне дорого. Я безумно рад, что ты нашел меня, но я всегда буду здесь чужим. Кстати, как тут у вас к евнухам относятся?
        - Да, - поморщился Само. - В твоих словах есть смысл. Но видеться мы теперь будем? Хотя бы раз в несколько лет. Так?
        - Конечно, - кивнул Стефан. - Если я буду единственным, с кем ты будешь вести дела, то у господина протоасикрита не останется выбора. Хотя, между нами авары, а путь сюда безумно долог и сложен.
        - Это я и хотел обсудить, брат. Тут вот какое дело… Вы скоро с Григорием в Константинополь поплывете.
        - Ку… Куда? - поперхнулся Григорий.
        - К императору, - пояснил Самослав. - С посольством от нашего княжества. И подарки повезете. Он в Константинополе?
        - Он был в Лазике, когда я уплыл из столицы, - пояснил Стефан. - Он же воюет с персами.
        - Значит, поплывете туда, это неважно, - отмахнулся Самослав. - Важно другое. С твоим приездом у меня в голове сложилась очень неплохая и взаимовыгодная для нас с императором комбинация.
        ***
        Они поехали на восток, до самой аварской границы, где на месте городка Буривоя стояла пограничная застава. Прямая, словно стрела, дорога, вдоль которой были разбросаны небольшие деревушки, несказанно удивила Стефана. Он-то думал, что придется продираться через лесные дебри, но нет. Путь был легким, и они ночевали в домах старост, которые встречали князя низкими поклонами. Жили они богато. Высокие дома на три - четыре комнаты, амбары с зерном и загоны для скота резко выделяли их хоромы из общего ряда сельских домов. Да и печи тут были сложены по моде, заведенной князем. Новая знать не хотела дышать дымом и отскребать каждую весну сажу со стен. И даже аварский набег мало что изменил в этом. Дома старост отстраивались первыми. Леса вокруг было полно, и в домах пахло свежим бревном, вновь рождая воспоминания в голове Стефана. Он хорошо помнил это запах.
        Самослав правил суд, как ему и полагалось по должности. И тут Стефан снова удивился. Оказывается, в княжестве было письменное Уложение, свод местных законов, как у франков. Оно было довольно коротким, занимая всего один свиток, но у других склавинов не было и такого. Стефан уже осмотрел мастерские кузнецов, горшечников, ткачей и сукновалов. Они почти не отличались от тех, что были в Константинополе. Ну, может, были меньше. А так почти то же самое - множество людей, каждый из которых делал какую-то свою операцию.
        Пограничный городок назывался Драгомиров. Как пояснил брат, в честь военачальника, который с небольшим отрядом отбивал тут нападение авар, и погиб при этом. Войско люто завидовало покойному Дражко. У данов могли в честь воина сагу сложить. Но чтобы назвать в его честь город… Нет, такого еще в мире не бывало. Только цари и императоры древности могли позволить себе это. Александр, Селевк, Птолемеи, Цезарь, императрица Агриппина, Тиберий… Все эти люди правили обитаемым миром, а тут какой-то простой сотник. Странно! Поразмыслив, Стефан понял, что его брат абсолютно прав. Какая разница, как будет называться ничтожный деревянный острог на границе леса и степи. Важно то, что теперь каждый воин мечтает о такой славе, и будет из кожи лезть вон, чтобы заслужить подобную честь.
        Видел Стефан и легион своего брата. Он с удивлением узнал, что командует им отставной тагматарх Деметрий, который родился на Сицилии. Выучка воинов была выше всяких похвал и, положа руку на сердце, она была куда лучше, чем в разномастной армии императора, набранной из горцев-наемников.
        Они должны были сделать огромный круг, обойдя земли южнее Дуная до самого Солеграда. А потом брат обещал показать ему земли на севере. Его войско завоевало несколько племен, и теперь там вовсю идет притирка к новым порядкам. Нравились они не всем, но, как сказал Само, теперь это не его проблема. То, что видел Стефан, не только удивляло. Оно зародило в нем новые мысли. Он привык, что земледельцы - это бесправные колоны, а то и вовсе рабы. Он привык к ненавидящим взглядам, изможденным лицам и рахитичным детям с раздутыми животами. Здесь же дети бегали голышом, как у всех варваров, но были крепкими и сытыми. Женщины держались с достоинством, а многие из них носили украшения из серебра. Височные кольца хорутан выделяли их из ряда других словен. Стефан представил себе крестьянку на вилле где-нибудь в Анатолии, которая носит серебро, и рассмеялся. Сама мысль об этом казалась нелепой. Какое может быть серебро, когда земледелец в Империи платит налоги не только за себя, но и за брошенные участки земли. А их за время войны стало необычайно много. Сбор налогов в Империи не слишком отличался от военного
похода. Бывали, случаи, когда при приближении практоров, чиновников налогового ведомства, целые деревни уходили в горы, угоняя скот. Здесь же каждый земледелец был воином, впрочем, как водится у всех словен и германцев. Попробуй, возьми с него лишнего, получишь такое восстание, что никакое войско не поможет.
        А еще, Стефана удивила постоянная деловая суета, что окружала его брата. Казалось бы, он должен проводить время в пирах и охотах, но нет. Все его пиры сопровождались обсуждением рабочих вопросов, а на охоте он и вовсе не был ни разу. Брат сказал ему по секрету, что вообще не любит охотиться, ему беззащитных животных жалко. Стефан, глядя на него округлившимися от удивления глазами, поклялся, что никому об этом не расскажет. Но, тем не менее, огромные леса Самослав уже объявил своей собственностью и охотничьими угодьями. С его слов, он хотел сохранить нетронутыми места, где водились зубры, тарпаны и туры, которые не переносили соседства с человеком. У Стефана кружилась голова от непривычных идей, но он нехотя признавал правоту брата. Жизнь тут оказалась очень понятной и несложной. Тут брали взятки, но князь был прост и доступен, а потому мог узнать о творившейся несправедливости от простого родовича, который имел право попросить его суда. Разница между местным боярином и простолюдином была, но она по меркам Империи казалось совершенно неощутимой. Там знать и простонародье отделяла целая пропасть.
Это были совершенно разные миры. Одни купались в роскоши, другие умирали от голода. Здесь не было ничего подобного. Бояре служили, а не жили в праздности в унаследованных имениях. Князь Самослав предусмотрительно запретил частную собственность на землю. И это Стефан тоже счел весьма разумным, вспоминая сенаторов Империи, большая часть из которых были просто пустым местом, проводя все свое время на пирах и скачках.
        - И это всё твои земли? - удивленно спросил Стефан, когда они подъехали к окрестностям Солеграда. - Там, за горами, Италия, потерянная провинция Империи. Если ты вернешь ее Августу, он будет вечно благодарен тебе.
        - Нашел дурака, - хмыкнул Само. - И зачем бы мне это делать? Сейчас у меня в соседях куча германских герцогов, которые вечно грызутся между собой. А ты предлагаешь вместо них императора Ираклия? Брат, я что, похож на умственно отсталого?
        - Вообще не похож, - рассмеялся Стефан. - Ты похож на господина протоасикрита. Такой же продуманный интриган. Только у тебя, в отличие от него, яйца на месте.
        - Кстати, у меня был отличный шанс их лишиться, - хмыкнул Само. - Приск хотел сделать меня евнухом и продать в Карфаген. Он тебе не рассказывал об этом?
        - Я думаю, - пожевал губами Стефан, - что он изо всех сил старается забыть об этом случае.
        Они выехали из леса, и евнух поднял голову вверх, неприлично раскрыв рот. Он был в полнейшем изумлении.
        - Это еще что? Это то, что я думаю?
        - Да, - усмехнулся Самослав. - Это Солеград. Сильнейшая крепость на Западе.
        - Поразительно, - сказал Стефан, когда пришел в себя. - Да эта гора сама по себе неприступна, а ты еще и такие укрепления построил.
        - Тут моя казна, - развел руками Само. - Тут добывают соль. Именно здесь одно из сердец моего княжества.
        - Одно из? - поднял бровь Стефан.
        - Новгород и Большой Торг тоже одно из сердец. Но у меня есть еще много всего ценного, - уклончиво пояснил Само. - Ты, брат, будешь знать ровно столько, сколько должен знать твой император, и ни на ноготь мизинца больше. Ты же служишь ему, а не мне.
        - Разумно, - хмыкнул Стефан. - Ты прав, и тут есть еще кое-что. Если выяснится, что я утаил хоть что-то… Даже если это будет просто подозрение, или случайная оговорка, то меня возьмут на пытку, и уже там я расскажу все, что знаю, все, что не знаю, и даже то, о чем сам не подозревал. Наш мир жесток, а в канцелярию Августа дураки и доверчивые олухи не попадают никогда, даже за деньги. Поэтому не нужно говорить при мне лишнего, брат. Мне это не принесет пользы, но может погубить.
        - Рад, что мы друг друга понимаем, - кивнул Само. - Мы погостим тут несколько дней, а потом поедем назад. Сюда пришел человек с той стороны. Мой боярин Горан, я тебя с ним знакомил, посылал его в Медиолан(3). Тебе тоже будет не вредно его послушать. По слухам, король лангобардов Аделоальд окончательно спятил, и в тех землях может произойти очень много всего интересного.
        - Как спятил? - удивился Стефан. - Он же молодой совсем. И лангобарды лет десять назад разбили войско экзарха Равенны. Мы им до сих пор э-э-э… дарим дорогостоящие подарки.
        - Дань, - подсказал Само. - Вы платите им дань.
        - Пусть будет так, - поморщился Стефан. - А ты хотя бы от нее можешь нас избавить? Это тоже будет очень серьезной услугой императору.
        - Могу, конечно, но не буду. - удивленно посмотрел на него Самослав. - Ты не понимаешь главного, брат. Это сейчас наименьшая из ваших проблем. Мы не будем гоняться за мелочами. Мы сделаем с тобой кое-что очень и очень серьезное.
        - Насколько серьезное? - внимательно посмотрел на него Стефан.
        - Такое, что небу станет жарко! Слушай! - ответил ему Само, и по дороге к воротам Солеграда изложил ему свой план. А когда закончил рассказывать, заявил:
        - Именно это вы с Григорием и должны будете изложить императору. Слово в слово.
        - Ты сошел с ума! - облизнул пересохшие от волнения губы Стефан. - Если это получится, то ты станешь самым могущественным человеком на Западе. А я… А я даже не представляю, кем я стану. Титул «сиятельный» получу, как минимум. А то и патрикием стану.
        - Батистовые портянки носить будем! - подмигнул ему брат, но Стефан его не слышал. Он пытался осмыслить безумную, совершенно сумасшедшую идею брата. Хотя, он же стал из рабов архонтом словен. Может быть, не все, что он говорит, безумно?
        - А как король Хлотарь относится к тому, что ты богатеешь у него прямо под носом? - полюбопытствовал Стефан.
        - Очень плохо относится, - честно признался Само. - Так плохо относится, что даже кушать не может. Хочет меня в порошок стереть, но ему пока не до меня. У него разграбили и сожгли Кёльн.
        - Как? - ахнул Стефан. - Город Колония Агриппина сожжен? Кем? Когда?
        - Сожжен. Только что. Словенами-бодричами, - терпеливо пояснил Само.
        - Но откуда ты это знаешь? - изумился Стефан. - Мы же в пути уже три недели!
        - Птичка на хвосте принесла, - прояснил ситуацию брат. Но объяснение Стефан не оценил, и начал истово креститься.
        - Колдовство! Помилуй, господи! Колдовство злое! Да как это вышло?
        - Счастливая случайность, - развел руками брат и, посмотрев на изумленное лицо брата, у которого отвисла челюсть, добавил. - Мы вот сидим и ждем, когда же его величество Хлотарь второй заявится в гости с пятьюдесятью тысячами войска? А теперь ему немного не до нас. Кстати, В Солеграде нас ждет его светлость Гразульф, герцог Фриульский, и мой сосед с юга.
        - Ты дружишь с лангобардами? - выпучил глаза Стефан. - Но они же дикари!
        - Я дружу с лангобардами, - улыбнулся Самослав. - Я торгую с лангобардами. И когда моя жена родит следующую дочь, я выдам ее лангобарда. У Гразульфа несколько сыновей. И да, он мой главный торговый партнер за Альпами. Соль в города Северной Италии идет только через него, и он богатеет с каждым днем. И он не дурак выпить. Этим мы с ним прямо сейчас и займемся. Попутно я хотел купить у него кое-какие бросовые острова недалеко от берега - Мурано, Риальто… Там их больше ста штук. Думаю, он их вообще бесплатно отдаст, у него все равно кораблей нет.
        - Но ведь эти земли принадлежат императору! - выпучил глаза Стефан.
        - Ну, не знаю, - почесал затылок Самослав. - Зачем императору эти болота? А я там хочу город построить. Уже и название придумал - Венеция. Красиво звучит, правда?
        
        1 Этот способ переправы на Руси назывался «самолет».
        2 Массилия - Марсель.
        3 Медиолан - Милан
        Глава 20
        В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ. КЁЛЬН. КОРОЛЕВСТВО АВСТРАЗИЯ.
        - Сможешь его отсюда достать? - спросил Зван Добряту, который оценивающе смотрел на стражника, расхаживающего в предрассветной дымке по стене Кёльна.
        - Достану, боярин, - сказал после раздумья Добрята. - Шлема у него нет. Прямо в башку приложу. Тут всего-то три десятка шагов.
        - Тогда подождем, пока ворота откроют, - ответил Зван. - Нужно город осмотреть, дома богатые приметить, патрули есть ли, узнать.
        - Рассвет, боярин, - ткнул в занимающийся горизонт Добрята.
        - Все! На немецкую речь переходим, - сказал Зван. - Делай, как учили. - И он двинул телегу в сторону заскрипевших ворот.
        - Куда? - рыкнул на них франк с рыжеватыми волосами, собранными в хвост на макушке. С его плеч свисал зеленый воинский плащ с красной полосой, а ноги были перемотаны кожаными лентами, завязанными под коленями. Из оружия стражник имел только копье и нож на поясе, длиной почти в локоть. - Куда прешь, деревенщина?
        - К кузнецу Эдмунду, за товаром, - заныл Звонимир на южном наречии.
        - Денарий гони за телегу, - воровато оглянувшись, сказал франк. Получив потертую монету с профилем какого-то забытого римского императора, сказал: - Проезжай! И чтобы духу твоего до заката не было! Поймают ночью, зубы по земле собирать будешь!
        Телега скрылась в воротах, а довольный франк, который сунул денарий в кошель, сплюнул и сказал товарищу:
        - Ненавижу алеманов! Всех бы под нож пустил, прости меня святой Мартин! Ты, Хуго, что думаешь?
        - А я вот саксов не люблю, - лениво ответил тот. - Саксы - вот зверье дикое, прямо как венды. Саксы хуже алеманов, клянусь сиськами Фрейи.
        - Да, саксы тоже дерьмо порядочное, - согласился с ним первый стражник. - Но алеманы хуже. Я с ними в поход ходил. Трусы и брехуны, все как один.
        На этом их содержательная беседа закончилась, потому что к воротам подошла новая телега, которая потребовала самого пристального внимания. А вдруг и тут удастся денарий сшибить? Хотя, судя по начавшейся ругани и божбе, тут денарий стражникам не светил.

* * *
        ТРИ НЕДЕЛИ СПУСТЯ.
        Венды еще не воевали так никогда. Молчаливое войско шло быстрым шагом, покрывая по тридцать миль в день. Не каждая лошадь пройдет столько. По пути не тронули ни одну саксонскую деревню. Таков был уговор среди вождей, закрепленный священной клятвой. Владыка Прибыслав, который рождал одну мудрую мысль за другой, заставил соседей раскрыть рот от удивления. Не казал он раньше великого ума. А тут, что ни слово, то чистое золото. А потому горячие головы, которые хотели начать грабеж сразу же, с соседей-германцев, быстро остыли. И впрямь, Кёльн был целью куда более богатой, чем разоренные в прошлом году земли саксов. Да и назад идти с добычей через земли озверевших немцев - скверная идея.
        Саксы провожали испуганным взглядом длинные колонны словен, одетых в одни лишь холщовые штаны. К всеобщему изумлению, их никто не тронул. Просто войско, шедшее налегке, проносилось быстрым шагом и исчезало на горизонте. Лишь столбы пыли напоминали о том, что мимо прошла неминуемая смерть, от которой не было спасения. Нечего было противопоставить разгромленным саксам этакой силище. А еще наметанный взгляд воинов цеплял глазом добрые копья, не похожие на обычные поделки бодричей, круглые щиты, висевшие за спиной на ремне и даже шлемы, в которые обрядилась знать.
        Земли саксов бодричи прошли за две седмицы, опередив любые вести о себе. Кёльн стоял в дне пути от границы, и дорога к нему шла через Константинов мост, истинное сокровище, которое короли франков совершенно непостижимым образом умудрились сохранить. Даже механизм, позволявший поднимать пролеты этого чуда римской инженерной мысли и пропускать корабли, все еще работал. Мост, построенный старыми мастерами, простоит тут еще триста лет.
        Крепость, столетиями охранявшая римский мир, раскинулась на левом берегу Рейна. Корявые каменные стены были сложены из обломков старинных зданий. Как и почти все римские города, это было бледное подобие прежнего величия, втиснувшееся в малую часть старой застройки. Бодричи, которые прошлой ночью вчистую вырезали все деревни Правобережья, что были на их пути, подошли тихо. Ни один дом не сгорел, ни один беглец не вырвался, чтобы предупредить горожан. Самых резвых перебили из луков в миле от моста. Над великой рекой лежала ночь, освещая все вокруг холодным светом луны. Пронзительная тишина нарушалась лишь уханьем филина да плеском рыбин, балующих на водной глади могучего Рейна.
        - Эй, куда? - встрепенулся стражник, охранявший правобережную часть моста, пока его товарищ бессовестно спал. - Ты кто? Нельзя сюда!
        - Дяденька! - услышал он хнычущий детский голос. - Там венды напали! Мамку и отца убили! Пропусти, ради всего святого!
        - Венды? - изумился стражник. - Где?
        - Да вот же они! - сказал мальчишка, но стражник этого не услышал, с изумлением ощупывая странную рукоять ножа, впившегося ему в горло. Вскочивший на шум товарищ убитого тоже получил свое.
        Из темноты вышла рослая плечистая фигура, которая сняла с убитого плащ и набросила на себя. Она прошла по мосту, и там вскоре раздались короткие всхлипы. Мальчишка негромко свистнул, и из кустов потянулись тени, превратившиеся в змеи, состоящие из полуголых мускулистых мужиков с копьями и луками. Многие несли заранее сколоченные лестницы. Оглушительный стук босых ног по деревянным клетям моста казался таковым только Добряте, у которого сердце в груди колотилось, словно пойманный воробушек. Он натянул тетиву на лук и бросился вперед, к стене, пока бодричи залегли в траве в двух сотнях шагов от стен. Тут уже начинались дома пригорода, и соваться сюда было небезопасно. Вдруг кто-то по нужде выйдет.
        - Готов? - шепнул Зван. Солнце первыми лучами пронзило тьму, осветив все вокруг. И стражника на стене, на его беду, оно осветило тоже.
        - Готов, - ответил Добрята, который вновь стал собран и холоден, словно лед. Тяжелая березовая стрела, оклеенная новым гусиным пером, граненым наконечником пробила тонкую височную кость франка, и тот осел на стене. Зван встал и помахал тем, кто лежал и ждал его сигнала, и в предрассветной тишине тысячи словен бросились к городу, с глухим стуком приставляя лестницы к стене. Первыми полезли воины с длинными ножами и щитами. Тут же за ними - копьеносцы и лучники. Жидкая стража была вырезана в считанные минуты, и ворота открылись, впуская ревущую от ярости человеческую волну в просыпающийся от ужаса, почти беззащитный, город.
        - Все, владыка Прибыслав, мы уходим, - сказал Зван вождю бодричей, когда на сожженный и разграбленный дочиста город вновь стала опускаться ночь. С ним рядом стоял десяток молчаливых воинов. - Мы свое дело сделали.
        - Как уходите? - расстроился тот. - А добыча как же? У вас ведь доля немалая!
        - Нашу долю Вышате потом отдашь, - ответил Зван. - Тебе еще с ним за оружие расплатиться нужно. А сейчас нам уходить пора. Приказ князя. И прими добрый совет, владыка. Город и округу разорите, и возвращайтесь домой. Берите ровно столько, сколько сможете унести. Не ждите, пока король Дагоберт с войском придет. Мой князь говорит: Жадность порождает бедность.
        - Ха-ха-ха! - Прибыслав рассмеялся до слез. - Порождает бедность! Ой, я не могу! На пиру сегодня скажу! Другие владыки пусть тоже посмеются!
        - Прощай, Прибыслав! - ответил Зван. - И помни, вам нужно вовремя унести ноги. Франки вас в тонкий блин раскатают, и новое оружие не поможет. Они бойцы изрядные.
        - Да знаю я, - помрачнел Прибыслав. - Сделаю, как ты сказал. Лучше через пару лет еще раз сюда прийти.
        - Сюда не надо! - прозрачно намекнул Звонимир. - Тут вас теперь ждать будут. К тюрингам идите, они как раз жирок нагуляли. Князь за их коней хорошую цену даст. И не забудь, нас тут не было, иначе вся слава нашему князю достанется.
        - Да уж не забуду, не сомневайся, - пробурчал себе под нос владыка Прибыслав, когда воины князя исчезли из виду. - А чего это я два года ждать буду? Вот на обратном пути и сходим туда. Кони у тюрингов и, впрямь, отменные. Не на себе же такую добычу тащить, еще грыжа вылезет.
        А команда Звана пересела на лошадей, что ждали их за мостом, и поскакала на юг, домой. Они выполнили свою работу, и теперь на долгие годы у германцев появилась новая головная боль - славяне, которые в ТОЙ реальности терзали своими набегами окрестные земли еще два столетия, пока Пипин Короткий не заключил с бодричами союз против саксов. Саксы, не будучи дураками, заключили союз с лютичами. Пипин умрет, умрет его сын Карл Великий, а западные славяне так и будут резать друг друга, пока не попадут, ослабленные, под стальную немецкую пяту. Но здесь этого уже не случится, ведь ключевые точки привычной нам истории скоро начнут рушиться одна за другой.

* * *
        ПОЛГОДА СПУСТЯ. МАРТ 625 ГОДА Н.Э. ИМПЕРИЯ. ПРОВИНЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ АРМЕНИЯ.
        Хакон Кровавая Секира ждал в своей палатке, когда их призовет сам конунг Миклагарда(1). Они добирались сюда несколько месяцев, увидев по пути столько всего, что парни, рожденные в глухих датских хуторах, уже устали удивляться. И они славно погуляли в столице мира, когда продали лодки, на которых туда пришли. Все портовые кабаки озолотились, а шлюхи едва могли сдвинуть ноги. Даны изрядно оголодали за месяцы пути. Хакон вспоминал…
        Он плыл на первом корабле, зорко вглядываясь в умирающую зелень лесов. Они затеяли нечто немыслимое. Две тысячи миль предстоит проплыть им до столицы мира, в которой живет больше людей, чем во всех датских землях, вместе взятых. Хакон оценивал свои шансы на успех весьма сдержанно. Но чем он рисковал? Жизнью? Смешно! Воин умирал в тот момент, когда покидал отчий дом. Чего стоит возможность погибнуть, когда они первыми из народа данов могут попасть на службу к самому императору Ираклию. Они научились биться в строю, как тагмы словен. Ярл Деметрий сказал, что великий конунг Миклагарда засыплет их золотом, когда они покажут ему свое новое умение. Ведь пехота ромеев - просто овечье дерьмо против данов. Полудикие горцы, служившие императору, были отважны до безумия, но они плохо понимали команды,а строй держали еще хуже. Их спасало лишь то, что пехота персов была точно такой же.
        Три десятка долбленых лодок с наращенными бортами плыли по Дунаю вниз, увлекаемые течением и легким движением весел. Плыть придется через аварские земли, а потому досок не пожалели, за ними же придется от стрел прятаться. Кочевники не пропустят богатый караван просто так, ведь какая-либо торговля на Дунае прекратилась лет шестьдесят назад. Это произошло аккурат в тот момент, когда авары заняли паннонские степи, лангобарды ушли в Италию, а огромные массы словен хлынули на свободные земли из своих лесов. А когда великие каганы сокрушили имперские крепости, стоявшие на берегах Дуная, то тогда и вовсе на реке остались лишь лодки рыбаков, сделанные из прутьев и кожи.
        Пастухи провожали караван из лодок задумчивым взглядом, а потом поворачивали коней и мчали в свое кочевье. Оттуда весть неслась к главе рода, который пас скот неподалеку от своего хринга, куда меньшего по размеру, чем ставка великого кагана. Цепь круглых крепостей из валов и частокола была разбросана по всей Паннонии. Там работали кузнецы и оружейники, там роды степняков хранили награбленное добро, там они зимовали.
        Даны, которые сопровождали Григория и чудного нескладного ромея с бабским голосом, были привычны к веслам. Плыть по течению великой реки - одно удовольствие, только авары, которые пускали в их сторону бессильные стрелы, иногда нарушали скуку этого пути. Попробуй попади, когда Дунай разливал свои воды на три-четыре сотни шагов. Несколько раз на них пытались напасть при ночевке, но даны останавливались там, где подходы были болотистыми или завалены деревьями, и нападения отбивали легко. Шли весело, грабя по дороге деревни и отнимая баранов у пастухов. Мяса то хочется! Не все же есть зерно из своих припасов. То зерно берегли до последнего, ведь полтысячи мужей съедали его целую прорву.
        Низовья Дуная были заселены словенами, которые называли себя просто - «Семь племен». Семь их было когда-то давно, еще при Баяне первом, а теперь сюда стекались все, кто хотел вольной жизни. Ведь власть великого кагана тут была чисто номинальной. Семь племен были достаточно сильны, чтобы считаться вассалами Величайшего, а не его рабами. Тут-то и увидели даны многие сотни кораблей, приготовленных для похода на Миклагард, и били веслами изо всех сил, чтобы проскочить опасные воды. Они делали по сто миль в день, и словене не успевали организовать погоню. А, может, не хотели… Да и кому нужно лезть на такую ораву здоровых и вооруженных до зубов воинов.
        Так они плыли больше месяца, когда, прорвавшись, наконец, через многочисленные рукава дельты, окруженные непроходимыми болотами, они вырвались на широкий простор. Долбленые лодки не для морской волны, а потому даны осторожно шли вдоль берега, выходя на сушу, когда бог Эгир насылал по пути шторм. Они плыли еще две недели, наблюдая, как небольшие деревушки сменялись городками, а пустоши - виллами, утопающими в садах. С каждым днем они видели все больше людей, пока не приплыли в Миклагард, сердце мира.
        Хакон и Григорий жадно вглядывались в горизонт где, окруженный двойным рядом стен, раскинулся величайший на земле город. Зеленые холмы, застроенные гигантскими дворцами и храмами, так поразили данов, что они бросили весла и смотрели на эту картину, открыв рот. Императорский дворец, который, по сути, был городом в городе, занимал южную оконечность огромного полуострова, что длинным языком вдавался в море, замыкая собой Боспор Фракийский. Окна дворца Буколеон, который был пристроен к крепостной стене, выходили прямо на воды этого пролива. Именно здесь царственная чета любила отдыхать в жаркие летние месяцы, когда легкий бриз спасал от лютой жары. Святая София, что стояла в самом конце дворцового комплекса, нависала над городом и казалась язычникам обиталищем богов. Гигантская чаша ипподрома, который соединялся с Большим дворцом крытой галереей, тоже выглянула над краем крепостной стены. Именно тут билось сердце города, и у Стефана даже что-то сжалось в груди. Он и не представлял, что так любил Константинополь, который стал его настоящей родиной.
        Они бестрепетно вошли в Порт Юлиана, что был недалеко от Большого Дворца. Суета и паника, поднявшаяся тут, вызвали у данов презрительную усмешку. Они и не понимали, что эти люди, постоянно жившие в тени аварских мечей, не ждали ничего хорошего от десятков долбленых лодок, на которых плавали только словене, данники ненавистного кагана. Стефан спокойно вышел на пристань, сказав данам ждать на кораблях. А Хакон, поглядывая взглядом воина, уже представлял, как легко они могли бы сейчас ворваться в город, который не ждал нападения с моря.
        Суета закончилась тем, что в гавань стянулись городские тагмы, и выстроились мечники-исавры из охраны дворца. И только тогда чиновник порта подошел к Стефану, который спокойно ожидал его у кораблей, с наслаждением вдыхая запахи родного города.
        - Я асикрит Стефан, из канцелярии патрикия Александра, - начал он первым, когда перепуганный чиновник только открыл рот. - Я прибыл из земель склавинов, а с собой привел наемников-германцев. Они хотят служить нашему императору.
        - Слава Деве Марии! - выдохнул бледный, как полотно чиновник, стирая со лба крупные горошины пота. - Я уже послал гонца к эпарху(1) Константинополя и куропалату Феодору. Думал, это опять набег склавинов, только на этот раз с моря.
        - Это Хакон Кровавая Секира, стратиг наемного войска, - пояснил Стефан, когда могучая фигура в белом плаще встала с ним рядом. - Нам надо разместить этих парней, накормить и дать корабли, которые отвезут их в Трапезунд.
        - Я такие вопросы не решаю, - облизнул пересохшие губы чиновник. - Ты же понимаешь, это довольно долгая история. Канцелярию Дворца пройти нужно, визы собрать. Ты же сам служишь, не мне тебе объяснять.
        - Так чего теряешь время? - внимательно посмотрел на него Стефан. - У меня за спиной полтысячи голодных, вооруженных до зубов варваров, которые два месяца плыли через дикие земли под аварскими стрелами. Они хотят мяса, вина и шлюх. Я бы на твоем месте уже бежал к эпарху. Или ты ждешь, когда чаша их терпения переполнится?
        - Я думаю, сиятельный будет здесь с минуты на минуту, - ответил чиновник, нервно оглядываясь назад, - и вы получите все, что нужно. Наемники германцы, подумать только. А я уже и с жизнью попрощался!
        
        1 Миклагард - скандинавское название Константинополя.
        2 Эпарх - главный гражданский чиновник Константинополя. По сути, мэр города и начальник полиции в одном лице.
        Глава 21
        МАРТ 625 ГОДА Н.Э. ИМПЕРИЯ. ПРОВИНЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ АРМЕНИЯ.
        Императрица Мартина с интересом слушала патрикия Александра. Замотанный в шелка евнух рассказывал о приключениях писца из его канцелярии в землях диких склавинов. Хорошенькая черноволосая женщина лет двадцати пяти сидела в высоком резном кресле рядом с мужем, который годился ей в отцы. Это не было фигурой речи, ведь император Ираклий приходился ей родным дядей. Мартина происходила из знатного армянского рода, и половина армии, состоявшей именно из армян, буквально молилась на нее, в отличие от жителей столицы. Там ее люто ненавидели за кровосмесительную связь. Она была хитра и предусмотрительна, умело скрывая за приятной внешностью и любезными манерами холодный ум прожженной интриганки. Ну, кто бы еще на ее месте поехал с мужем в действующую армию, когда дела Империи на фронтах даже плохими назвать нельзя. Они были просто ужасными. Две армии персов маневрировали, пытаясь загнать императора Ираклия в ловушку и уничтожить последних защитников страны, набранных где угодно, но только не в ней самой. Тем не менее, Мартина оставила детей в Константинополе, и сопровождала мужа, окунаясь в самую гущу
имперской политики. Император обожал ее и не отказывал в такой малости, как влияние на дела государства. Тем более, как уже было сказано, Августа была изощренно хитра. По-другому выжить в окружении толп евнухов было невозможно, ведь те оттачивали искусство вранья и интриг еще со школьной скамьи.
        Ираклий, крепкий мужчина лет пятидесяти, тоже внимательно слушал, подперев кулаком щеку. Черные, словно смоль, волосы, слегка присыпанные пеплом седины, охватывала диадема, расшитая камнями и жемчугом. Император был весьма неглуп для солдата, и то, что он слышал, удивляло его безмерно. Слабосильный евнух в одиночку проехал полмира, потом прошел насквозь, никем неузнанный, несколько варварских стран и принес ему договор с одним из самых сильных вождей диких склавинов. А уж то, что император слушал сейчас про архонта Само, и вовсе напоминало какую-то нелепую сказку. А ведь с ним приехал посол…
        - Тащи-ка этого евнуха сюда, - пресек он рассказ патрикия. - У меня ощущение, что ты пьян, Александр. Я хочу услышать все своими ушами. - Императрица одобрительно кивнула, показав в улыбке задорные ямочки на щеках. Она тоже так думала.
        - Но, ваша царственность… Благочестивейшая Августа… Он же простой асикрит… Он не может лицезреть, и тем более говорить с вашими величествами. - Патрикий был совершенно растерян. Прием ничтожного писца самим императором был бы неслыханным нарушением церемониала!
        Ираклий вопросительно поднял бровь, как бы вопрошая: тут кто-то что-то не понял? Император, вырвавшись из дворцовых пут, нарушал этикет налево и направо, приводя евнухов в полуобморочное состояние. Для них это было чудовищным кощунством, но императорский двор был в походе, а это много извиняло. И протоасикрит, низко склонившись, попятился из шатра. Повернуться задом к повелителю было бы его последней ошибкой. Стефан предстал перед глазами одного из самых могущественных людей в мире, с огромным трудом сдерживая желание упасть в обморок. Он предполагал такую возможность, зная о любопытстве Августа и его простоватых, по меркам дворца, манерах. Но он все равно не принимал эту вероятность всерьез. Это казалось просто нелепостью. Тем не менее, сейчас он стоял перед венценосной четой, одетый в простую тунику и дорожный плащ, совершенно не подобающие ситуации. Разодетые в шелка вельможи и евнухи смотрели на него с легким презрением, как на выскочку. Но в их глазах мелькало уважение, опасение и желание понять, кто этот невзрачный парень, и как далеко он пойдет. Стефан чувствовал себя куском мяса на
рыночных весах. Все без исключения в императорском шатре пытались взвесить его взглядом.
        - Как тебе удалось попасть в Норик? - нарушила молчание Августа. Император не мог заговорить с ним сам, это было бы еще более немыслимо, чем личная встреча. - Ведь это безумно трудный путь по нынешним временам.
        - Ваша царственность, Благочестивейшая Августа, - начал Стефан. - Я доехал на купеческом корабле до Массилии, потом дошел до Сенонума с купеческим обозом, а уже оттуда с караваном одного бургундского торговца попал в Новгород, который стоит на месте римского городка Batava castra. Всего в пути я был три месяца и восемь дней. Дева Мария сохранила меня от всех опасностей, ведь я много молился ей.
        - Расскажи государю об этом архонте и его стране, - излишне резко сказал патрикий Александр, чем вызвал удивленный взгляд самого императора.
        - Архонт Самослав весьма необычен, - начал Стефан. - Он был рабом, но смог выкупиться из неволи, сколотить отряд и стать мелким вождем в своем племени. Тогда ему было шестнадцать лет. И он человек грамотный. Я свидетель того, что он прекрасно говорит, читает и пишет на нескольких языках.
        - Ты лжешь! - оборвал его патрикий. - Это наглое вранье!
        - Я сам не поверил бы этому, сиятельный, - склонился Стефан, с трудом сохраняя спокойствие. - Но я знаком с его бывшим хозяином. Именно он вез меня из Сенонума со своим караваном. Архонт научился читать по его записям, причем сделал это очень быстро. Купцу незачем мне врать, и он поклялся святым Мартином. Для франков это очень серьезная клятва.
        - Продолжай, - бросил патрикий.
        - Он постепенно смог подчинить себе окрестные земли. У архонта Само два сильных города, причем один из них, Солеград, совершенно неприступен. Я видел его своими глазами. У него небольшая, но великолепно обученная по старому римскому образцу армия. Она знает сигналы, перестроения и умеет отбивать атаку конницы. Собственно, это они в прошлом году истребили семь тысяч всадников.
        - Ложь! - снова не выдержал патрикий. - Не может варвар возродить старый римский легион. Я велю высечь тебя!
        Император в ярости поднял руку, а выражение его лица не сулило протоасикриту ничего хорошего. Тот немедленно замолчал. Для человека с его опытом ошибка была непростительна, но он ничего не мог с собой поделать. Ведь до этого только он доносил такого рода информацию до повелителя, умалчивая о чем-то, добавляя нужные краски и расставляя нужные акценты. Теперь же он теряет свой основной ресурс, и одновременно главный источник своей власти при дворе.
        - Сиятельный, - низко склонился Стефан, - я понимаю ваш гнев и прошу простить меня. Ведь вести слишком необычны. Вы сможете убедиться в том, что мои слова правдивы, когда выслушаете посла этого архонта.
        - Этот варвар сможет помочь нам? - произнес император и посмотрел прямо в глаза Стефану. В шатре установилась гробовая тишина, и каждый из присутствующих пытался вспомнить, когда нечто подобное происходило в последний раз.
        - Да, государь, - прошептал пересохшими губами Стефан. - То, что скажет посол, вначале покажется безумием, но я прошу поверить ему. Мне показалось вначале, что я сплю, до того его предложение непривычно. Но это именно то, что спасет Империю. Архонт Самослав человек слова. Прошу меня простить за дерзость, но я повторю то, что он сказал мне на прощание.
        - Говори, - снова сказал Ираклий, который уже наплевал на протокол. Причем, откровенно говоря, он получал от этого истинное наслаждение. Все-таки, он больше был воином, чем царедворцем.
        - «Когда император разобьет персов, мы встретимся с ним на берегу Дуная, в Сирмии. Я принесу ему в дар этот город». И он сказал, когда разобьете, государь, а не если.
        - Он подарит мне Сирмий? - раздельно произнес Ираклий. - Он не забыл, что этот город захватили авары?
        - Он сказал, что к тому времени это будет уже неважно. Авары будут повержены.
        - Он ненормальный? - на лице императора было написано изумление.
        - Он верховный жрец в своем племени, ваша царственность, - сказал Стефан. - Наверное, ему что-то шепчут демоны, которым он поклоняется.
        - Что еще сказали ему демоны? - в наивном удивлении раскрыла рот императрица, которая была сейчас похожа на деревенскую простушку. Да и остальные присутствующие напряженно ловили каждое слово. Суеверие было не слишком глубоко спрятано в этих людях, как бы ни старались вытравить его служители Христа.
        - Они сказали… Простите, ваша царственность и вы, кирия… Они сказали, что пока императрица будет рядом с императором, ему суждено побеждать в этой войне. Простите еще раз, - Стефан опустил глаза. - Я не должен был повторять эти слова, ведь это великий грех. Но я передаю вам то, что поведал мне архонт Самослав. Слово в слово.
        - Ах! - выдохнули вельможи. Некоторые начали креститься в испуге. В восточной части Империи христианство пустило свои корни куда глубже, чем на западе.
        - Да плевать! - резко сказал Ираклий. - Хоть демоны склавинов, хоть сам Сатана. Пусть он окажется прав. Мы сейчас в таком положении, что я приму помощь даже от аварского бога Тенгри. Да! Да! Закройте рты, лицемеры проклятые! Я еще не забыл, как удирал от авар в вонючих обносках, снятых с какого-то горшечника! Как он это сделает?
        - Я не знаю, государь, - склонился Стефан. - Но я привез с собой посла. Возможно, он прольет свет на этот вопрос.
        - Мы примем его, - отмахнулся Ираклий. - Но только тогда, как будем полностью готовы к этому. Тебе есть, что еще сказать нашим величествам?
        - Да, государь! - с достоинством сказал Стефан. - Через год Константинополь ждет небывалая осада. По нему одновременно ударят авары, все племена склавинов, что им покорны, и персидское войско. Нападение будет осуществлено и по суше, и по морю. Уже готовят сотни кораблей - моноксилов(1) для этой цели. Я видел их собственными глазами в низовьях Дуная. Они спустятся вниз по реке, а затем войдут в бухту Золотой Рог. Каган приведет под стены столицы восемьдесят тысяч человек.
        - Что-о-о? - выпучил глаза император. - Восемьдесят тысяч? Откуда эти сведения?
        - Я же служу у господина протоаскрита, - скромно потупил взор Стефан, - и я научился там многому. Частичка мудрости патрикия передалась и мне. Я разговорил одного склавина, который занимается сбором информации в аварских племенах, и он рассказал мне об этом. У архонта Само неплохо налажена разведка.
        - Подлизался к начальству, - хмыкнул император. - Ладно, считай, что я не этого не заметил. Видишь, Александр, он у тебя учился, а ты его высечь хотел! Значит, все-таки договорились с персами… Нашим величествам докладывали о планах кагана, но восемьдесят тысяч… И заход с моря… Плохо, очень плохо. Что же, ты можешь идти, асикрит.
        Стефан склонился, и попятился из шатра, чувствуя, как пот течет по спине и ногам. Он вышел на свежий воздух и сел на коновязь совершенно без сил. А разговор в шатре продолжился.
        - Мне кажется, он не врет, - задумчиво сказала императрица. - Да, и к чему бы ему это делать? Ведь его слова легко можно будет проверить. И если он соврал в присутствии императора, ему конец. А он не производит впечатления безумца.
        - А мне кажется, все-таки врет, - задумчиво сказал Ираклий. - И про этого архонта он тоже наврал в три короба. Старый легион не повторить, это легенда. Ладно, завтра примем посла. Если выяснится, что этот евнух все-таки обманул нас, отдадим его палачу и узнаем всю правду.
        А Стефан сидел в отведенной ему палатке, тщетно пытаясь унять дрожь в коленях. Он совершил немыслимое. Сегодня он попал на глаза самому императору, но тут же приобрел могущественнейшего недоброжелателя. Так всегда и бывает, ведь выскочек никто не любит. Мир евнухов сложен, в нем множество неписанных правил, не всегда понятных посторонним. Их несоблюдение каралось жестоко во всех случаях, кроме одного. Ты мог выйти за отведенные рамки, но у тебя должен быть защитник. Если его нет, то тебе конец. И если защитник терял власть, тебе тоже конец. Прихлопнут, как муху. Но он, Стефан, сделал свой ход. И если этот ход был верным, то он взлетит прямо к солнцу и будет согрет его лучами. А если он ошибся, то солнце сожжет его, не оставив даже пепла.
        - Доместик(1) Стефан? - в палатку заглянул кубикулярий императрицы Мартины.
        - Я асикрит Стефан, - растерялся тот. - Я не доместик.
        - Тут есть еще какой-нибудь Стефан. Нет? Тогда следуй за мной, не заставляй госпожу ждать, - бросил евнух и засеменил в сторону шатра своей повелительницы.
        Назвать шатром жилище императрицы Мартины язык не поворачивался. Дом, купленный Стефаном в столице, был куда меньше по размеру. Шатер состоял из нескольких покоев. В одном из них она спала, в другом принимала ванну, в третьем одевалась, а в четвертом встречалась с посетителями. Стефан с любопытством осматривал резную мебель и гобелены, которыми были увешаны стены. Его ноги утонули в толстом ворсе персидского ковра, что скрадывал шум шагов. Под потолком висели масляные лампы, которые освещали своим тусклым светом броскую роскошь обстановки. Стефан стоял, почтительно склонив голову и сведя руки на животе. Он сделал ставку и ставка сыграла. Теперь он ждал ответного хода.
        - Приблизься! - услышал он голос императрицы, которая вышла из-за занавеси и села в кресло. Стефан шагнул вперед и несмело взглянул на нее, пытаясь рассмотреть повнимательней. В шатре государя ему было совсем не до этого. Волосы госпожи были убраны в сложнейшую прическу из нескольких кос, уложенных в подобие короны. Золотой венец, украшенный ровными рядами жемчужин, скреплял это великолепие. Драгоценное ожерелье, широкой полосой лежавшее на ее плечах, тоже было расшито множеством камней, переливавшихся в неверном свете ламп. Накидка из парчи, затканной узорами из цветов, спускалась до земли, оставляя открытыми лишь кончики расшитых мелким жемчугом пурпурных туфелек, которые служили символом императорского статуса. Надеть такие цвета означало подписать себе смертный приговор, ведь это было бы публичной претензией на верховную власть.
        - Благочестивейшая Августа! - склонился перед ней Стефан, остановившись в трех шагах от супруги повелителя мира.
        - Ты ведь солгал там, в шатре императора? - требовательным голосом спросила она. - Солгал же, признайся!
        - Что вы, госпожа, я бы не посмел, - испуганно ответил Стефан.
        - Ты попросил моего покровительства и солгал для этого. Так? - впилась в него глазами Мартина. На ее лице не было и тени улыбки, а лицо превратилось в пугающую маску. - Не шути со мной, евнух, иначе я превращу остаток твоей жизни в непрерывную боль! Признайся, ты солгал самому императору?
        - Не совсем так, кирия, - Стефан вдохнул, словно делал шаг в ледяную воду. - Просто архонт Самослав поведал мне, что вы будете в армии до конца этой войны, а война будет победоносной. Поэтому я посмел сделать вывод, что эти события как-то связаны между собой.
        - Ах ты, наглец! - расхохоталась Мартина, вновь превратившись молодую приятную женщину с белозубой улыбкой. - Ладно, я не сержусь на тебя. Ты хотел получить мое покровительство, и ты его получишь. Мой муж поверит тебе, если завтрашний разговор с послом пройдет так, как надо. А если он и, впрямь, победит в этой войне, то мое положение станет незыблемым. Все эти святоши и бездельники из Сената проглотят свои языки. И чернь из партии зеленых тоже заткнется. А если они посмеют раскрыть рот, я им эти языки вырву раскаленными клещами.
        - Несомненно, госпожа, - склонился Стефан. - Я буду уповать на это.
        - Еще бы ты не уповал, - с легкой насмешкой посмотрела на него Августа. - Ты получишь чин доместика, и теперь у тебя появится много завистников. Тут не любят удачливых молодых людей, взявшихся из ниоткуда. Да ты и сам об этом знаешь, иначе не пошел бы на эту безумную авантюру. Но теперь я твоя защита, и ты теперь мой, доместик Стефан. Мой, со всеми потрохами. Ты же этого хотел?
        - Да, госпожа, - согласно кивнул Стефан. - Я не смел об этом даже мечтать. Служить вам - великое счастье.
        - Возьми этот перстень, - императрица сняла с пальца кольцо с крупным камнем. - Если ты покажешь его моей страже, то сможешь пройти ко мне. В самом крайнем случае ты можешь передать этот перстень кому-то другому. Но если ты решишься на такой поступок, это должен быть вопрос жизни и смерти. И, как ты понимаешь, не твоей жизни и смерти. Иначе ты лишишься моего покровительства в ту же минуту.
        - Я все понял, Августа, - склонил голову Стефан, с трудом надевая перстень на мизинец. Он будет потом носить его на шее, ни к чему привлекать к себе лишние взгляды. - Я буду верно служить вам, и я вас не подведу.
        
        1 Моноксил - однодеревка. Лодка, выдолбленная из одного ствола.
        2 Доместик - почетное придворное, военное и гражданское звание, смысловое содержание которого менялось от века к веку. В данном случае означало чиновника, приближенного к императорской особе.
        
        Глава 22
        Григорий в парадном облачении священника, с серебряным крестом на груди, предстал перед изумленной донельзя императорской четой и вельможами. Протоасикрит Александр, мистик, личный секретарь императора, и главный хартуларий, ответственный за указы, тоже смотрели на него во все глаза. Они ожидали всего, что угодно, но только не этого.
        - Ваша царственность, - склонился Григорий перед императором, - Кирия, - поклон последовал в сторону Мартины, которая была изумлена не меньше остальных. - Мой государь Самослав, правитель земель хорутан, дулебов, мораван, чехов, седличей, лучан, лемузов и прочих, и прочих племен, шлет свой привет и выражает почтение повелителю мира. Он верный друг императора…
        - Слуга, ты хотел сказать, - брюзгливо перебил его патрикий.
        - Это ты сказал, патрикий, а не я, - усмехнулся Григорий. - Мой господин никому не служит, служат ему. Но я продолжу, с позволения ваших величеств. Князь Самослав прислал в подарок Августу когорту обученных по римскому образцу пехотинцев из германских земель. Они служат ему по клятве, и следующие четыре года будут служить вашим величествам. После этого они вольны выбирать себе место службы или вернуться назад, где их ждет собственный надел земли.
        - Обучены по римскому образцу? Когорта? - спросил патрикий. - Ты выучил незнакомые слова и теперь пытаешься показаться тем, кем на самом деле не являешься? Эта толпа германцев, которую ты сюда притащил, что-то умеет? О чем ты говоришь, варвар?
        - Я не варвар, патрикий, - снисходительно посмотрел на него Григорий. - Я родом из уважаемой римской семьи, происходящей из куриалов(1) города Сенонум. И я рукоположен в сан пресвитера самим архиепископом Хонобертом. Надеюсь, хотя бы это внушает вам уважение к моим словам. Я хотел бы передать подарок Августу.
        - Это дозволено, - важно кивнул патрикий. - Несите!
        В шатер внесли длинный сверток, замотанный в ткань, а когда развернули, на лицах евнухов появилось выражение брезгливости и скуки. А вот на лицах императора и военачальников, напротив, проявилось жадное любопытство.
        - Какая грубая поделка, - скривившись, сказал патрикий. - Даже золота на рукояти нет. Варвары, что с них взять! Дарить такое самому Августу!
        - Да ни черта ты не понял, Александр, - сорвался император. - Это же меч из индийской стали. Смотри на переливы металла.Дай-ка сюда!
        Не глядя на евнухов, которые даже зажмурились от очередного нарушения церемониала, Ираклий вскочил с кресла, взял меч в руку и махнул им несколько раз.
        - Странный клинок, изогнутый, - сказал он сам себе. - И баланс очень необычный. Зачем это расширение на конце? Ага, понятно, сила удара будет просто страшная. Приведите быка, я хочу опробовать этот меч. И, побыстрее!
        - Этот клинок называется фальшион, - сказал Григорий. - Он сделан в Новгороде, и на нем вварено клеймо мастера. Его зовут Лотар.
        - Хм и, правда, - изумился Ираклий, читая надпись на латыни. - Лотар! Склавины делают такие клинки? Теперь я готов поверить в то, что ты привез мне добрых воинов.
        - Могу ли я показать вам одного из них, о, великий? - вкрадчивым голосом спросил Григорий. И, дождавшись утвердительного ответа, завел в шатер закованного в железо дана. - Это Сигурд Эйнарсон, который носит имя Ужас Авар. Он сразил в одном бою наместника севера и еще тридцать семь воинов.
        - Дева Мария, помилуй меня! - прошептал император, с испугом оглядывая исполинскую фигуру Сигурда, медвежью шкуру, что закрывала его голову, плечи и спину, и уродливую маску, скрывавшую лицо воина. На лицах евнухов был написан ужас, а некоторые даже перекрестились. - Он человек или демон?
        - Он слуга моего князя, и следующие четыре года будет служить вам. Мой государь посчитал, что фунт золота в год - небольшая плата такому воину.
        - Несомненно, - кивнул Ираклий, с интересом разглядывая доспех. - Посмотрите на эту работу! Я теперь понял, как он сразил столько воинов в одном бою. Да его надо слонами затоптать, чтобы убить. Такое мелкое плетение даже копьем будет очень тяжело пробить, а тут еще и эти пластины!
        - Мой князь прислал вам пять сотен данов, ваша царственность. Он просил напомнить, что в тот день, когда преторианцы убили императора Гая(2), то лишь германцы из племени батавов остались ему верны. Император был жив, пока сражался последний воин из его стражи. Эти даны тоже являются вэрингами, воинами по клятве.
        Ираклий растерянно посмотрел на патрикия. Он был не слишком сведущ в римской истории. Он ведь и природным римлянином не был, его дед пас баранов в армянских горах. Александр медленно закрыл и открыл глаза, подтверждая сказанное. Личная охрана древних императоров состояла из германцев, которых ни подкупить, ни запугать было невозможно. Они были верны клятве до самого конца.
        - Покажите, что они умеют, - резко ответил Ираклий, - и я не пожалею для них золота. Но если они окажутся плохи, то я прикажу раздеть их догола и выгнать из лагеря.
        - Они готовы, величайший! - склонился Григорий, когда толпа, разодетая в шелка, высыпала на улицу. - Их командир Хакон Кровавая Секира был награжден за храбрость белым плащом. Он может своим топором разрубить голову врага до зубов.
        - Какие забавные у них имена, - промурлыкала императрица Мартина, с жадным интересом вглядываясь в ровные ряды плечистых бородатых здоровяков. Ее ноздри трепетали в предвкушении зрелища. Или по какой-то иной причине…
        - Хакон, начинай! - крикнул Григорий. - Конные лучники!
        - Черепаха! - заорал Хакон, и строй с глухим стуком превратился в огромный деревянный ящик, ощетинившийся копьями.
        - В три шеренги становись! Копья опустить!
        - В восемь шеренг становись!
        - В походную колонну по два! Щиты за спину!
        - Фулкон!
        - Каре!
        - Что еще за каре? - удивился Ираклий. - Нет такого построения.
        - Это квадрат из тяжелой пехоты и лучников, защищенный длинными копьями, - пояснил Григорий. - Такой строй не смогут проломить даже ваши катафрактарии. Если императорскую чету нужно будет спасти, то она будет в центре, укрытая щитами.
        - Я их беру, - резко сказал Ираклий. - Они будут охранять меня и Августу. Этим, как их… варангам будут платить столько же, сколько и схолариям. Кстати! - император повернулся к своему секретарю. - Напиши брату, пусть выгонит из дворца всю эту бесполезную шваль. Нам сейчас не до церемоний, а стоят они безумно дорого. Пусть оставит только полк исавров-экскубиторов(3), они хоть воевать умеют. Быка привели?
        Несчастное животное, которое притащили к шатру императора, тоскливо мычало. Четыре человека накинули петли на его шею и приволокли из загона, где он жевал траву. Бык не ждал от этого ничего хорошего и водил по сторонам налитыми кровью глазами.
        - Меч мне! - крикнул Ираклий. - Да не этот, болван. Тот, подаренный архонтом!
        Он подошел к быку, подышал, успокаивая дыхание, и одним ударом снес ему голову. Кровь брызнула на парчу его облачения, но Ираклия это совершенно не побеспокоило. Раболепные крики и поздравления император слушать не стал и ушел в шатер. Его уже тошнило от сладкой лести евнухов. В груди императора загорелся робкий огонек надежды. Плевать на демонов, ему нужна победа.
        - Так что хочет за помощь твой архонт? - спросил протоасикрит Александр у Григория, когда гомонящая толпа, обсуждавшая блестящий удар повелителя, вновь заняла свои места в шатре и почтительно замолчала. - Золота, тканей, драгоценности?
        - Нет! - к всеобщему изумлению, ответил Григорий. - Этого нам не нужно! Вот список. Дайте нам это, и через три-четыре года вы получите назад Сирмий.
        Патрикий развернул список и начал его читать. С каждым мгновением его лицо вытягивалось все больше, а затем на нем появилось выражение полнейшей растерянности.
        - Читай же, наконец! - сказал сгорающий от любопытства император, от которого не укрылось выражение лица многоопытного интригана. Да что же такое было в этом свитке?
        - Посвятить в епископы Норика пресвитера Григория!
        - Это я, - скромно сказал посол.
        - А что скажет архиепископ Хоноберт, если тебя посвятят в сан в Константинополе? - едва сдерживая смех, спросила Августа.
        - Он будет просто в ярости, госпожа, - с улыбкой поклонился Григорий, отдавая должное ее проницательности. Судя по довольному выражению лиц императорской четы, этот сан у него был в кармане.
        - Художник, который может расписать церковь, - торжественно продолжил изумленный донельзя патрикий.
        - Что-о? - изумился император, а по рядам вельмож прокатилась волна удивленного шепота.
        - Это я попросил его светлость, - скромно пояснил Григорий. - Хочу в красивом храме служить.
        - Мастер для строительства моста через Дунай, - продолжил патрикий.
        - А это еще зачем? - изумился Ираклий.
        - Войска перебрасывать, - сказал Григорий. - В наших краях довольно холодно, а воевать приходится и поздней осенью, и ранней весной. И еще мой князь хочет наладить торговлю с Империей. Караваны из Галлии пойдут прямо в Константинополь. Он построит постоялые дворы до самой границы и обеспечит их безопасность.
        - Дальше, - махнул рукой совершено ошарашенный Август. Мелкий князек склавинов в упор не замечал кагана аваров, словно того уже не было, и у Ираклия это никак не укладывалось в голове.
        - Мастер, который умет делать боевые машины - баллисты, скорпионы и онагры.
        - Вот еще, - фыркнула императрица. - Мы потом все это увидим под стенами столицы.
        - Дадим! - резко прервал жену Ираклий. - Склавины из Македонии и Фракии уже строят метательные машины и без нашей помощи. Поначалу они просто захватывали город и пытали всех подряд, пока не находили нужного мастера. А теперь уже и сами умеют это делать.
        - Резчик монетных штемпелей, стеклодув, искусный металлург, кораблестроитель, алхимик…, - продолжил патрикий.
        - Лучше бы он просил золото, - сжал скулы император.
        - Еще мастера… Книги по списку… Тут их очень много, государь. Колумелла, трактат «О сельском хозяйстве», «Энциклопедия» Варрона, все тома, Император Клавдий, словарь этрусского языка. Я даже не знаю, есть ли у нас это труд. Но откуда этот варвар знает о нем? Ведь это невероятная редкость. Труды Аристотеля, Галена, «Тимей» и «Критий» Платона в полном списке…
        - Эту книгу лично княгиня попросила, - с улыбкой пояснил Григорий. - Ей очень интересно, где же все-таки Атлантида находится. У нас в библиотеке есть только отрывок.
        - У вас в библиотеке… Архонтесса склавинов читает Платона… Резчик монетных штемпелей… Я должен знать еще что-нибудь про твоего архонта, пресвитер Григорий? - внимательно посмотрел на него император, - или на сегодня достаточно удивительных вестей?
        - Вы должны знать, ваша царственность, - склонился Григорий, - что в союзе с моим князем вы достигнете победы, ведь он ваш верный друг. Вот что он предлагает сделать…
        ***
        Шатер патрикия Александра не шел ни в какое сравнение с шатром государыни Мартины, но внутри все было добротно и дорого. Тут тоже, как и у императорской четы, было несколько комнат, скрытых за занавесями из гобеленов, а на страже стоял воин из исавров, осмотревший посетителя суровым взглядом.
        - Значит, теперь ты доместик, Стефан, - холодным взглядом смерил бывшего нотария патрикий Александр. - Ты очень прыткий молодой человек. Не по годам прыткий. А как с Благочестивой Августой свое дельце провернул, даже я под впечатлением. Не ожидал от тебя такого.
        - Я всего лишь передал их царственности слова архонта склавинов, - потупив взгляд, ответил Стефан. - Я не хотел рассердить вас, сиятельный патрикий!
        - Ну-ну, - все так же холодно смотрел на него Александр. - Думаю, ты теперь и на пытке не откажешься от своих слов, ведь это станет для тебя смертным приговором. Ты даже не представляешь, во что ты влез, парень, и какие силы привел в движение своей дурацкой выходкой. И когда ты узнаешь, чьи ноги оттоптал в неуклюжей попытке прорваться поближе к трону, то лишишься сна и покоя. Я уже предвкушаю это. Но, пока ты еще жив, я надеюсь, что ты помнишь, в чьей канцелярии служишь. А ты служишь у меня, а не где-то в другом месте. Ведь так, доместик?
        - Конечно, сиятельный, - горячо воскликнул Стефан. - Служить под вашим началом огромная честь. Я мечтал об этом со школы.
        - Ну, значит, у тебя будет такая возможность, - согласно кивнул патрикий, который ужасно злился на себя за тот поток неконтролируемых эмоций, что проявил в императорском шатре. Для вельможи с его опытом это было просто непростительным ребячеством, хотя и объяснимо. Ведь это ничтожество, еще недавно пришедшее из пыльного зала, где разбирало почту из провинций, сломало несколько очень длинных и многообещающих комбинаций. И теперь непонятно, как их собрать заново. Скорее всего, никак. Они разрушены так основательно, что придется запустить всю интригу с самого начала. Но теперь это будет намного, намного сложнее. Ведь императрица, обладавшая просто звериным чутьем, день и ночь была рядом с мужем, который в ней души не чаял.
        - Ты поедешь отсюда прямо в Трапезунд, а оттуда поплывешь в Фанагорию, - заявил патрикий. - Ты получишь важное поручение, и если сможешь выполнить его, то получишь награду.
        - Да, сиятельный, - склонил голову Стефан. - Но к кому именно я поплыву?
        - Ты должен будешь встретиться с ханом оногуров Кубратом. Оногуры - одно из племен болгар, что кочуют севернее Понта Эвксинского(4).Все инструкции получишь перед отъездом, через неделю. А пока наслаждайся своей минуткой славы, доместик Стефан.
        - Как прикажете, сиятельный. Я исполню любое ваше приказание, даже если это будет стоить мне жизни, - с поклоном ответил новоявленный доместик. - Я не подведу вас!
        - Ну, вот и хорошо, - с каменным лицом сказал ему патрикий Александр. - Я рад, что не ошибся в тебе, доместик. А теперь можешь идти.
        Стефан задом выкатился из шатра, стараясь, чтобы протоасикрит не увидел счастливую улыбку на его губах. Брат попросил его установить контакт с болгарами, а тут такая удача! Впрочем, никакой удачей это на самом деле не было. Григорий ведь изложил план князя Самослава, и болгарам там отводилась немалая роль. А кого патрикий пошлет в такое опасное путешествие? Ну, конечно же, того, кого не жалко! Ничтожного выскочку, шансы которого на успех просто неощутимы. Он либо погибнет на этом пути, либо не добьется успеха, похоронив свою случайную победу под грузом позорного поражения. Ведь к подножию трона не взлетают, к нему ползут долгие годы, пожирая по пути менее удачливых соперников. Ну, а если попасть к трону все же удалось, будь готов защищать свое место под солнцем. Таковы правила, остававшиеся незыблемыми столетия. И Стефан был к этому готов. Каждый евнух мечтал о власти и богатстве, единственном, что доставляло им истинное наслаждение. Но, в отличие от них, у доместика Стефана была еще одна цель. Он хотел сделать Империю снова великой, как бы наивно это ни звучало.
        Он вздохнул и пошел в палатку Григория. Там его уже ждали, помимо самого княжеского посла, Хакон Кровавая Секира и Сигурд Ужас Авар. Друзья уже приготовили картишки и вино. Новомодная забава, придуманная самим князем, со скоростью пожара катилась по обитаемому миру, не оставляя равнодушными даже суровых аскетов в монастырских кельях. Карты делали из папируса, и пока это не считалось грехом. А то, что не запрещено, то разрешено.
        - Я сдаю! - решительно сказал Стефан, а Сигурд налил в кубки вина. Вечер, положительно, был хорош. Он будет зарабатывать фунт золота в год, что было ровно в двенадцать раз больше, чем платил ему князь Самослав.
        - Клянусь Тором, - прорычал он, - если боги сохранят мне жизнь и дадут вернуться домой, я куплю весь Ангельн. Соседний ярл Торкель Длинный удавится от зависти. Хотя нет, я эту сволочь удавлю своими руками.
        - Хода нет, ходи с бубей! Ну, святой Мартин, помоги мне! - Григорий бросил на стол первую карту. Совсем скоро он тронется домой, и это будет куда менее сложный путь. Но отдохнуть перед дальней дорогой нужно, как следует.
        
        1 Куриалы - члены городских советов, ответственные за благоустройство и сбор налогов. Во времена поздней Римской империи были прикреплены к городам, как крепостные и отвечали за сборы собственным имуществом. Эту практику переняли Меровинги, которые почти не изменили римскую налоговую систему.
        2 Император Гай (37-41 г н.э.) - более известен как Калигула. Отличался весьма экстравагантным поведением, вроде бессудных казней, пыток на пирах и сожительства с собственной сестрой. Расхожая легенда про его коня Инцитата, которого он хотел сделать консулом, скорее всего именно легенда. Был убит в результате заговора преторианцев.
        3 Экскубиторы - один из дворцовых полков, обладающий реальными боевыми навыками. Это были мечники, набранные из горцев - исавров.
        4 Понт Эквсинский - Черное море
        
        КОНЕЦ