Сохранить .
Темные тропы Виталий Иванович Храмов
        Катарсис [Храмов] #4
        Продолжение Катарсиса… Попаданец в Мире магии и меча, пережившем апокалипсис. Голод, страх, запустение, средневековье с мечниками и магами. Но кроме них в мире разлита Скверна и бродят её порождения - чудовища, мутанты и ожившие мертвецы. Все против всех. И хорошо было бы, если бы я был бы спецназовцем, мастером фехтования или магом с постоянным доступом к Википедии, но… Возможно, так и есть, но я - случайно помещён в первое попавшееся тело и совсем ничего не помню о себе. Совсем ничего. А передо мной уже стелется дорога через Тьму. Куда ведёт эта тёмная тропа?
        Виталий Иванович Храмов
        Катарсис
        Тёмные тропы
        От автора
        Ввиду того что я не исследователь антропоморфных сообществ, передо мной не стоит задача документальной фиксации особенностей существования иных форм разумной жизни. Я - сказочник. Моя задача - рассказать историю. Именно поэтому всё что можно приводится в переводе. И даже то, что переводить не принято - имена собственные, названия, непереводимые словосочетания, игра слов. Если буквальный перевод невозможен, я подбираю близкие по смыслу устоявшиеся в русскоговорящей среде аналоги.
        Делается это мною осознанно, для облегчения восприятия описываемых событий. С этой же целью словесные фразеологизмы и единицы счисления, в том числе единицы времени и расстояния, веса, объёма и т. п., подогнаны под привычные значения для мыслящих по-русски читателей.
        Моя цель - читатель, завёрнутый в любимый плед на любимом диване с любимым напитком в руке, погрузившийся в описываемый мною Мир, а не сидящий с кипящим мозгом за столом с калькулятором в руках.
        Я живу здесь и сейчас, пишу для тех, кто живёт здесь и сейчас, про то, чего нет, возможно - и не будет никогда. Не только для развлечения и отвлечения от опостылевшей обыденности, но и для того, чтобы появилась возможность взглянуть на то, что происходит здесь и сейчас, под другим углом зрения. Отражая Вселенную - в капле воды.
        Приятного чтения!
        Ах да, чуть не забыл! Это - фантастика. Сказка. Любые совпадения с реально существующими людьми, объектами или субъектами - даже не совпадения, а навязчивые идеи и нездоровые мысли тех, кто совпадения эти углядел… И притянул сову за уши на глобус…
        Вот теперь приятного чтения!
        Пролог
        Эта история, как и любая другая, началась с ошибки. А точнее - с целой серии трагических ошибок и их последствий, вызывающих новые ошибки, новые последствия. И так - лавинообразно. Последствия ошибок вызывали цепь событий, новые ошибки, новые события. И всё это настолько густо и плотно переплелось между собой, что на данный момент совершенно невозможно установить изначальную ошибку и назначить виновника всех катастрофических последствий этой ошибки.
        Можно лишь умозрительно и примерно установить, что началось всё в маленьком владении властителя Светогора, на тот момент называемого также Медной Горой, а сейчас именуемого - Медным Властителем. С чего всё началось - никто не ответит. Может быть, с появления Северной Башни, может быть, с того, что жена Светогора решила «гульнуть» от мужа, да по трагической случайности затащила в свою постель именно этого Чужака, польстившись на его стать и загадочность, экзотичность. А может быть, всё началось с извращённой мести Медной Горы, что хотел проучить свою супругу, да и Чужака заодно. Но позже - передумал, изменил свои решения, планы и прогнозы. И это тоже было ошибкой.
        Но ошибки, как известно, вызывают последствия, на этих последствиях основываются новые события, вызывающие новые ошибки и их последствия. Последствия - порой чудовищные.
        На земли Медной Горы пришла Священная война. Сам Светогор пал на поле брани, рядом с ним лег цвет знати Запада - сложили голову лучшие мужи не только земли Медного Властителя, но и всего Западного Порубежья. Так они заплатили за свою ошибку, решив поддержать Светогора в его мятеже против Церкви Триединого, решив, что встать под знамя Медного Владыки - дело чести для Запада.
        Горестный вой и плач вдов и сирот разлились по Западному Порубежью. Земли опустели. Хозяйства разорялись без присмотра мужей, сложивших свои головы в неравном бою с паладинами Ордена Триединого и ополчения Святого Собора. Всякая жизнь замерла. Казалось, светило зашло и больше не встаёт над западными землями. Настолько бедственное положение наступило в мятежных ленах, что свет в глазах людей померк.
        Некому стало сохранять покой и порядок на дорогах, в городах и поселениях, некому стало истреблять бродяг и тварей. Урожаи гибли в полях и садах. Некому было его собрать, некому защитить урожай от вытаптывания и разграбления. Закрывались лавки купцов - некому и не на что было покупать их товары. Закрывались таверны и постоялые дворы - некому было в них обедать и останавливаться на ночлег. Дороги стали совсем непроходимыми, полными бродяг, тварей и лихих людей, что часто были опаснее нежити и тварей.
        Не стало жизни на Западе. Было только беспросветное выживание, без какого-либо проблеска надежды на лучшее.
        Но кому-то и этого показалось мало. Показалось мало, что земли обезлюдели. Мало, что хозяйственная жизнь скукожилась. Кому-то показалось мало бед на дом Медной Горы, лишившийся властителя. Кому-то показалось, что вдова Светогора испытала мало горя, что у неё слишком мало забот и проблем, но слишком много потенциальных возможностей. Кому-то показалось, что влияние Лилии Медной Вдовы - чрезмерное. И за это она должна была заплатить.
        И - да!.. Если смотреть на Запад издалека, через полстраны, да и то - глядя на карту и веря глупым сказкам и слухам - так и есть. Потому что на картах все мятежные западные земли были окрашены одним оттенком одного тона краски. И над всем этим - вдова Медного Властителя, про которого пели сказки бродячие сказители.
        Да и на самом деле - после гибели двух князей дома Волка обездоленные Смотрители со всего Западного Порубежья поклонились Медной Вдове, потому что дом Гороха вымер в полном составе от неизвестной болезни.
        Но это извне выглядело именно так. Слухи, что старая волчица прибрала власть в ничейных землях в свою пасть, ещё не разошлись. Не было известно и то, что вдове Медного Владыки - не до властных притязаний, удержать бы от гибели то, что уже было.
        А из самого Западного Порубежья выглядело всё совсем иначе. И выглядело всё это - беспросветно. Особенно в глазах самой Лилии Медногорской.
        Ни людей, ни денег, ни силы - ничего не было. Стены города обходятся только ночами. Днём - только стража на вратах. Казна - пуста. Казначейство - закрыто на засов и под замком, налоги собирать не с кого - все бедствуют. Сами счетоводы - вместе с оставшимися мужиками и бабами - на полях и в садах. Пытаются спасти хоть что-то, чтобы эта зима не стала последней для Западного Порубежья.
        Замок Медной Горы опустел. Ветер хлопал дверями и ставнями, гонял по залам и коридорам мусор. Все - денно и нощно - были на полях, возглавляемые самой властительницей, которая часто, от отчаяния, сама хваталась за снопы хлеба, не справляясь с организаторской работой, не имея ни опыта управления, ни тяги к власти. В замке оставались только старики, по дряхлости своей уже не покидающие двор. Но и они - все по своим закуткам, возились со своими посильными заботами, в меру своих сил и возможностей. Но со всем усердием, чтобы быть полезными, не быть нахлебниками и дармоедами, чтобы не быть изгнанными со двора в столь тяжёлую годину.
        Именно поэтому убийцы, никем не замеченные, пробрались до самого детинца. И лишь в дверях покоев самого младшего потомка Медной Горы, младенца, они встретили отпор двух пожилых стражей, не способных даже на жатву, не то что на ратный труд. Поэтому убийцы заплатили за жизни двух стражей только одну жизнь, да и ту - от удара магией Посмертия.
        На срабатывание амулета Посмертия, на грохот магической молнии стражи детинца подняли тревогу во владениях Медной Горы. И к покоям младенца бежали все, кто мог, как мог. С тем, что было в руках.
        В самой горнице ребёнка были его пожилая нянька, взрастившая всех детей Светогора, и его кормилица, грудью, полной молока, бросившаяся под отравленный, зачарованный нож убийцы.
        И была еще девочка-подросток, дочь Светогора, одарённая, как и все дети Медной Горы, - магией Огня. Она только-только закончила школу и этой осенью мечтала уехать к старшим братьям и сестре - поступать в университет. Девчушка пришла посюсюкаться с младенцем, хотя и не очень любила младшего брата, единственного из всего выводка Лилии - не красноволосого. Но девочка не любила крестьянский труд - ещё больше. Она часто прибегала к этому способу отлынивания от полевых работ.
        Вот и сейчас она стояла у окна, мечтательно смотря на светило, мысленно витая в своих грёзах о столице, с её насыщенной, манящей жизнью, когда почувствовала применение посмертной магии. Шар Огня девочки сжёг лицо одного пришедшего убийцы прямо в дверях, но отравленный клинок другого - вскрыл горло юной волшебницы. И сам убийца огнегривой волшебницы погиб от мощного удара амулета Посмертия.
        Нянька мёртвой хваткой уже мёртвых пальцев вцепилась в руку своего убийцы, сжимавшую нож. И ещё один убийца поднял клинок, чтобы нанёсти удар по младенцу. Но дитя закрыла собой кормилица. Длинный клинок пронзил её насквозь и вошёл в тельце маленького белоголового мальчика, пробивая его животик и перебивая позвонок.
        В это время в выбитые двери влетел единственный выживший маг дома Медной Горы, однорукий Водяной, так полностью и не оправившийся от полученных ран, с ходу пронзил одного убийцу Копьём Воды, отшвыривая Водяным Молотом другого, защищённого амулетом Щита Воздуха, - в угол. И до того как Водяной применил ещё раз своё Копьё Воды, убийца, уже не имеющий защиты, юркнул вдоль стены, ныряя в окно. И… сломал себе ноги об мостовую площади - окна детинца были очень высокими.
        На искалеченного убийцу тут же накинулись старики двора дома Медной Горы. Они били его мётлами, сковородами, скалками, батогами, деревянными вилами и лопатами. От ужаса, отчаяния и злости древние медногорцы сначала забили лиходея насмерть, а потом и превратили его в кусок мясной отбивной, буквально втоптав тело в булыжники площади.
        А в это время наверху, в залитой кровью, горящей детской горнице маг Воды дома Медной Горы пытался спасти хоть что-то, хоть кого-то. Он разом тушил пожар, склеивал вскрытые артерии и горло красноволосой волшебнице, не желая верить, что жизнь уже ушла из этого тела, игнорируя срабатывание её амулета Посмертия. Пытался спасти верную слугу дома - кормилицу, опять же - не веря, что раны, кровопотеря, яд и проклятие были сильнее его магии.
        Но он спас жизнь младенцу. Как смог. Он исправил все повреждения в теле мальчика, кроме перебитого позвонка и повреждённого спинного мозга. И не заметил тонкого проклятия от зачарованного, отравленного ядом и магией клинка. На подобное лечение умений мага просто не хватило.
        Влетевшая в детинец, отчаявшаяся, почти обезумевшая от горя, почерневшая Лилия упала на колени перед телами павших и завыла настолько дико и страшно, что следом за ней взвыли и все люди владений Медной Горы.
        Последние проблески света покинули глаза и сознание женщины. Разум покинул несчастную вдову. Она погрузилась в такое беспросветное отчаяние, что не видела ничего вокруг. Не реагировала на людей, на смену дня и ночи, не признавала лиц родных и близких, не только не ощущала вкуса пищи и напитков, но и не испытывала ни голода, ни жажды. Если бы не дворня, она бы просто умерла от тоски и голода.
        Из беспросветной пучины властительницу вывел старший сын Лилии и Светогора. И, как ни странно, вывел из ступора звоном кошеля с золотом о стол.
        Зная о бедственном положении своего дома, властителем которого юноша неожиданно для себя, но по праву стал, парень не поспешил принять дом во владение, прислушавшись к мнению друзей и самой матери, ставшей властительницей-опекуном, решив доучиться. Но всей глубиной души чувствуя, как сейчас нелегко его людям, решил подзаработать, пойдя по стезе наёмничества, воспользовавшись сумятицей в университете.
        Этот кошель золота дал дому Медной Горы проблеск надежды. С началом войны медноделательное производство - основа пополнения казны Светогора - просто встало. Никому не нужна была медь. А тут вдруг парень продал не только уже готовую медь, а даже всю добытую руду, даже не обогащённую.
        А потом в жизнь Лилии опять ворвался этот высокорослый Чужак. Нет, сам он даже на глаза ей побоялся показаться. Но свершил нечто иное, легендарное, увековечив её суженого, сделав Светогора легендарным, потому - бессмертным. Сделав Светогора Медным Властителем. И эффект от этого свершения загадочных стариков Красной Звезды стал распространяться, как круги по воде от упавшего камня.
        Сначала встряхнулись и взбодрились люди дома Медной Горы, свершение заставило их распрямить спины, развернуть плечи, поднять головы и вспомнить, что даже за самой тёмной ночью неизбежно приходит рассвет нового дня.
        А потом пришли вести, что Красная Звезда уничтожила каких-то демонов в подземельях Зелёной Башни. Вслед за этим округу Зелёной Башни всю облазили Чистильщики, начисто разогнав Скверну.
        А потом в доме Лилии появился сам (!) Великий Инквизитор, завершив этим вражду Западного Порубежья и Престола Триединого. Он вручил вдове документ о пожизненном признании за ней права опекунства над властителем, от лица Церкви подтверждая права дома Медной Горы на все их владения, выдал именные грамоты на обучение всех её детей, в том числе и на имя погибшей юной волшебницы (инквизиция не знала о трагедии дома Медной Горы), а также приглашение на приём к Живчику, в котором Инквизитор своей рукой дописал имя искалеченного младенца.
        В чём же здесь ошибка? В том, что Великий Инквизитор поспешил. И записал имя ребёнка со слов челяди находящейся на грани помешательства вдовы Медной Горы, а не осмотрел младенца лично, поспешив телепортироваться в Некрополис.
        Круги по воде продолжали расходиться. Самочувствие Лилии Медногорской стало выправляться прямо пропорционально выправлению хозяйственной деятельности дома Медной Горы.
        Преклонить колени перед Медным Властителем шли сотни паломников. Через одного - широкоплечие, с покатыми загривками, бронно, всеоружно. По пути - выметая сор с дорог и поселений земель дома Медной Горы. Это побудило держателей гостевых заведений открыть свои двери и ставни гостевых домов и таверн, отскоблить столы и котлы, вымыть полы и морды подающих, подносных девок. Вслед за паломниками пошли и торговые караваны, этими широкоплечими паломниками и сопровождаемые. С казначейства был сбит заржавевший от ливней замок, монета зазвенела в казне Медногорска, пусть и не давая золотого блеска, но даже медными и серебряными потоками смазывая шестерни хозяйственной жизни дома Медной Горы.
        И появилась надежда, что чёрная полоса закончилась. Или хотя бы закончится скоро. И это опять была ошибка. Больше чем ошибка. Это было заблуждение. Обнадёживающее заблуждение. Потому как малыш стал чахнуть. Да, яд и проклятие с клинка убийцы перешли на кормилицу, но возможно - не всё. Малыш был малоподвижен, слаб, болезнен, вечно сонлив. И если его парализованные ноги можно было объяснить и списать на перебитый позвоночник, то безжизненность сына, его апатичность просто убивала Лилию Медногорскую. И она - спешила. И - поспешила.
        Будучи женщиной неглупой, прагматичной, понимая, что собственная безопасность - понятие не эфемерное, тем более - помня свежие уроки, она озаботилась собственной охраной. Насколько смогла. Совершая ошибку, пусть и вынужденную. Но оголить стражу дома властительница тоже не могла, тем более - накануне посевных работ. Потому она взяла с собой дружину хоть и малую, но - отборную. Прихватив внебрачного отпрыска своего мужа - рыжую девочку из Медвила, которая будет учиться в университете под именем погибшей дочери Лилии, по её именной грамоте.
        И взяв с собой сундучок золота, что осталось от того тугого кошеля, что привёз сын, Лилия Медногорская решила, что в землях её знаменосцев и союзников ей почти ничего не угрожает - легендарная слава её мужа надёжно (и без оплаты) её защитит, а потом она донаймёт воинов. Но не учла, что в Мире бушуют войны. Много и везде. Потому наёмники как-то подзакончились. А вот всякой разной швали человеческой, наоборот, повылезало отовсюду сверх всякой меры.
        Надо ли удивляться, что вместо добропорядочных и честных наёмников она наняла лихих разбойников? Надо ли удивляться, что большая часть банды этих разбойников как раз и засела в засаду на пути горемычной вдовы?
        Но подобная концентрация бед и ошибок, последствий этих бед и ошибок на единицу площади и единицу голов персонажей, участвующих в этом бардаке, уже превысила не только всякие разумные, но и всякие запредельные рамки и границы. И это обратило на себя внимание не только сильных мира сего (старики-разрывники, Император, Живчик, Ректор, Великий Инквизитор, Престолоблюститель Триединого), но и сверхъестественных сущностей, именуемых в Мире - Богами. И кое-кто из них пошёл на нарушение установленных правил бытия и вмешался в ход событий.
        Тем более что существующий, катастрофичный для дома Медной Горы, ход событий ломал многие линии вероятностей. Линии судеб людей, с таким трудом этими сущностями культивируемые, с такими сложностями и с такими усилиями - сводимые нити вероятностей, из которых Боги и плетут ткань реальности Мира.
        Но, согласно тому же правилу бытия, воздействие не может быть прямым, Божественным. Воздействие на линии вероятностей должно быть проведено руками самих людей. Их силой и волей. А Божественное воздействие должно быть только точечным, непрямым, невидимым и - нематериальным. Иначе - перманентный бан и переход всех подконтрольных питательных энергопотоков - к другой сущности. Соответственно - смерть сущности. Даже Божественной. Без питания никто не живёт. Это правило бытия. Единое даже для Богов.
        Вот поэтому одной из этих сущностей, имя которой мы не будем поминать всуе, тем более что сами люди Мира называли эту сущность кто во что горазд, именно этой сущностью, крайне заинтересованной происходящими событиями, и была проведена такая точечная акция - была схвачена заблудшая душа, оказавшаяся близко от сущности и места разворачивающихся событий, но застрявшая в Небытии, заблудившаяся в своих заблуждениях и чаяниях, в своих страхах и сожалениях, настрадавшаяся и отчаявшаяся, потому не попавшая ни туда, куда ей было велено попасть Предназначением, ни в Круг Перерождений, куда обязана попадать всякая душа. Вот эта заблудшая душа и была помещена в первое попавшееся тело, всё достоинство которого, тела этого, заключалось в том, что оно оказалось в этот момент в нужном месте, в нужное время и в нужном состоянии, - как раз тело это освободилось от собственной души.
        Но обо всём по порядку. Итак…
        Часть первая
        Рука смерти
        Режим сложности - Хардкор
        Глава 1
        - Едут! - крикнул мальчишка, посланный смотреть за дорогой, спрыгивая с коня и жадно припадая к бурдюку с пованивающей уже водой.
        - Живодёр! - крикнул Одноглазый. - Заканчивай!
        Но человекоподобная скотина, метко прозванная Живодёром, не услышал главаря разбойников, продолжая пытать этого слабоумного выродка, что прибился к ним в последнем городке.
        В каждом человеческом поселении есть свой подобный уродец. Часто - не один. Только сама жизнь жестокостью своей неотвратимой реальности регулирует их численность. Выродки живут недолго. Если не умирают от голода - неспособные к скоординированным коллективным действиям, то есть к труду, то от руки другого человека, который решит положить конец мучениям этого «бракованного» человека. В основном это руки отца, реже - матери, решивших, что бесполезного урода им «не вытащить». А чаще - от несчастных случаев, от холодных рук нежити или клыков тварей.
        Но этот слабоумный урод вымахал до роста половозрелого человека. И был бы им, если бы не улыбался вечно и блаженно, если бы не его безумный взгляд и текущая по спутанной бороде слюна. Вот этот безумец и прибился к их банде, прикормленный Живодёром, теперь впавшим в экстаз от издевательств и пыток над беззащитным уродом. Над слабоумным генетически больным человеком, кричащим, захлёбывающимся от боли и в собственной крови, но так и не понявшим, за что с ним так жестоко обошлись эти люди? Ошибаясь, называя этих тварей - людьми. Вот уж кто реально выродки!
        Видя, что до Живодёра не докричаться, главарь разбойников кинул топор, чтобы привлечь внимание впавшего в транс садиста. Ну и кто тут слабоумный? Топор прошёл рядом со щитом Живодёра, закреплённым за спиной, ударил в голову жертве пыток, сразу оборвав его крики. Дурачок обмяк совершенно безжизненным куском кровоточащего мяса.
        Одноглазый пожал плечами, махнул рукой.
        - Пошли! И мы покуражимся! Люблю чистеньких и богатеньких сучек! - Главарь даже зажмурился: - Они такие… - Одноглазый покрутил в воздухе кистями рук, затрудняясь подобрать нужное ему слово, выражающее всю полноту его приземленных чувств, наконец, у него нашлось слово: - Такие мягкие!
        Но всем вокруг было глубоко плевать на слова Одноглазого. «Лихие люди» угрюмо шли к дороге, сжимая в руках орудия своего «нелёгкого труда». Потому что, в отличие от Одноглазого, они помнили, что «чистенькие и богатенькие», «мягкие» очень часто сопровождаются довольно твёрдыми и жёсткими стражами, не всегда чистыми, но всегда - умелыми рубаками. И одолеть их можно только кучей, разя в спину, пока страж убивает того, кому не повезло оказаться прямо перед его лицом. Потому - кто сегодня будет пробовать «мягкую», а кто остынет навсегда - вопрос весьма непраздный. Это Одноглазый, как всегда, за спинами остальных будет орать и верещать. А вот лезть под топоры охраны «богатенькой» как раз им предстоит.
        Согласно оговоренному плану, «наёмники» ударили людей Лилии Красногорской в уговоренном месте. Ударили - самострелами. Метя в сотника стражи Медногорска, возглавлявшего отряд, и в мага. Сотник умер сразу, несмотря на тяжёлую кольчугу и шлем, - с такого расстояния стрелы пробили всё. И - насквозь. Утыканный стрелами, как ёж иголками, Водяной всё же успел свалить заклинанием одного подлеца, покалечив ещё одного - оторвав ему плечо с рукой своим Копьём Воды. Но всё это померкло после срабатывания мощного амулета Посмертия. Ветвистые молнии с грохотом перекинулись с тела умирающего мага на руки его убийц, сжигая, убивая всех, кто стрелял в спину мага, этим почти выкосив предателей.
        - Госпожа, - крикнул Чёрствый, десятник стражи, перекидывая щит на руку и выдёргивая копьё из тела предателя, - спасайтесь! Мы их удержим!
        Стража Лилии яростно сражалась с предателями, оглядываясь на толпу бегущих разбойников. Возчик пытался развернуть повозку, обе девки-прислужницы и нянька визжали, сжавшись, закрываясь от разбойников подолами юбок, как от ветра.
        Лилия Медногорская выбила ногой дверь повозки, одной рукой хватая и выталкивая из повозки дочку медновильского кузнеца (Лилия так и не запомнила ни имени девочки, ни имени её отца), второй рукой - суя свёрток с сыном в руки девочки. Властительница, сверкая полубезумными глазами, крикнула в лицо девочке:
        - Бежим!
        Лишь семь стражей ещё сражались, когда их захлестнула волна голодранцев с большой дороги. И стражи рухнули. Их кони были убиты, сами они завалены телами, надёжно спутаны руками разбойников.
        Возница успел только один раз взмахнуть своим топором, вонзая его в ключицу разбойника, как и его захлестнула волна лиходеев. Ему оторвали ухо, проткнули живот ржавым тесаком, выдавили глаза корявыми грязными пальцами, сломали кадык, вдавливая его в горло, выломали пальцы, сжимающие топор.
        Лилия этого не видела. Она бежала со всей скоростью, на какую была способна. Но, оглянувшись, поняла, что убежать не получится. Её горло перехватил мороз дыхательного спазма, глаза защипало.
        - Беги, девочка! - выдавила Лилия срывающимся голосом, опять вручая девочке своего сына. - Беги! Найди моих… Беги!
        Девочка зажмурилась, всхлипнула, но - побежала. Легко, как ветер. Молодость!
        А сама властительница Медногорска развернулась к разбойникам, сорвала с головы платок, утерев им с лица пот и чужую кровь, осушая руки. Как учил её Светогор. Она достала оба своих кинжала, встала в боевую стойку. И усмехнулась, подумав, что сегодня её ждёт порка её любимым Огненным Демоном. Там, в лучшем из миров, где медноволосый здоровяк давно уже ждёт её, свою суженую.
        Разбойники не ожидали, что дамочка в юбках окажется столь искусна в ножевом бою. Первый рухнул с перерезанным горлом, второй визжал, схватившись за рассечённое лицо, третий - держал левой рукой правую, рассечённую до кости.
        Бандиты обступили женщину, не решаясь приблизиться, но и глаз с неё не спуская. Лилия крутилась, быстро перемещаясь приставными шагами, невидимыми под юбками. От её выпадов круг разбойников сильно раздавался, но тут же смыкался, как болотная жижа после падения камня.
        Раздвинув своих приспешников, вперёд вышел ухмыляющийся Одноглазый.
        - Сладкая моя! - сказал он Лилии, поигрывая своим изогнутым мечом. - Так мне даже больше нравится!
        Он атаковал. Лилия парировала удар, но Одноглазый, ловко крутнувшись, подсёк ей запястье левой руки самым кончиком своего меча. Нож выпал из сразу обессилевшей руки женщины. Лилия намотала на запястье полу своего плаща, решив, что это достаточная замена наручу. Но спустя несколько мгновений Одноглазый разубедил её в этом, прорубив эту руку до самой кости.
        Поняв, что вожак играет с дерзкой женщиной, разбойники закричали, заулюлюкали.
        Одноглазый и в самом деле играл с Лилией, как кот с мышкой. Не спеша её обезвреживать, даже - разоружать. Он легко избегал её атак, рассекая её одежды контратаками, самым кончиком своего меча распуская её платье на полосы, мечом раздевая женщину, под довольные крики разбойничьей шайки.
        Сверкали в прорехах одежды белые ягодицы женщины, мелькали полные бёдра, уже болтались большие белые груди с большими бордовыми ореолами, распаляя бандитов. Лилия, закусив от боли и отчаяния губу, старалась достать обидчика, но лишь получала новое унижение и новую боль от рассечений, которые оставлял кончик меча Одноглазого на теле женщины.
        Наконец, вожаку разбойников надоело. Он подсёк женщине и правую руку, обезоруживая её. Следующим взмахом меча он ещё раз рассёк её юбки - от подола до пояса, ногой сбив женщину на землю, отбросил меч, рванул свой пояс, крича:
        - Держите эту тёлочку!
        Влажно блестя похотливыми глазами, разбойники бросились вперёд, наваливаясь на Лилию, распиная, растягивая её на корке Пустоши, покрытой её же кровью.
        - Спасите! - в отчаянии взвыла вдова Медной Горы. Слёзы душили её. Она со всей отчётливостью поняла, что ей предстояла пытка и унижение, много более страшные, чем смерть. - Кто-нибудь! Хоть кто-то!
        Но её крики лишь распаляли пыхтящего Одноглазого и его приспешников, плотно стоящих вокруг, трясущихся от вожделения и похоти. Часть из них не выдержала, и многие побежали обратно - насиловать ещё теплые и дрыгающиеся в агонии тела зарубленных сгоряча девок Лилии Медногорской и ещё живую нянечку её сына-калеки.
        - Светогор! Спаси! - Женщина уже не кричала, а выла. - Андр! Спаси! Богами молю! Хоть сына своего спаси! Боги! Помогите! Спасите! О, боги! За что?!!
        Не скажу, что это было легко, но я открыл глаза. И увидел небо. Не знаю почему, но сразу почувствовал, что небо это чужое. Чуждое.
        Тела я не чувствовал. Всё тело было как одна отсиженная нога. Как и где я так накидался вчера? И с кем? Хоть убей - не помню.
        С ощущением враждебного присутствия пришло и какое-то особое, но как-то смутно знакомое, почему-то привычное состояние бытия. Боевое. И мысли побежали, неспешно, плохенько, но побежали, по больной голове - в другом направлении. В привычном направлении. В поисках пути выживания. В поисках способов убийства тех, кто угрожает моему выживанию.
        Человек, однозначно воспринимаемый врагом, стоял ко мне спиной, одетый в весьма странную одежду, вглядывался куда-то вдаль, вжикая металлом по камню. Этот звук мне был хорошо знаком. А под ногами этого человека разложен целый набор ножей всех видов и размеров, другие инструменты. Врач? Лекарь?
        Но потом в «отсиженную ногу», то есть в тело вернулась нестерпимая боль. Оказалось, что сдерживать, терпеть боль я умею. Никак я не выдал себя этой жгучей и нестерпимой волной обжигающей и шпарящей боли. Но посмотрел на свои руки. Потом - на ноги, схватился за причинное место. И с ненавистью понял, что урод передо мной - антипод врача. Палач.
        Ведя руку, на которой не хватало пальцев, от паха - обратно, наткнулся на поясе на что-то, от чего в голове вспыхнуло: «Как надену портупею - всё тупею и тупею!» Этот предмет был мне знаком. И ещё я знал, что вот тут должно быть… Не знаю - что. Тем более что этого - не было. А вот на спине было. Предмет был мне не знаком, но разом - и привычен. Почему я это назвал «дежавю»? Что это - «дежавю»? Не важно!
        Важно, что в руке моей был предмет, который я опознал как оружие. И называлось это оружие «штык». Разом - удивляющий, незнакомый и - привычный. Полоса заточенного металла, удобная ручка с кольцом. Рука одновременно и не знала, что делать с ним, но и одновременно - делала привычные движения.
        Что-то почувствовавший палач повернулся. Глаза его округлились на удивлённом лице. Привычным, но не получившимся из-за «деревянного» тела движением убиваю его. Кровь из горла хлещет, как из крана. Не знаю, что это - «кран», но кровь бьёт именно так - как из крана.
        Не знаю также, что на меня нашло? Почему я поступил именно так? Но я припал к этому «крану». И стал, захлёбываясь, глотать эту горячую терпкую вязкую жижу с железным привкусом. В глазах - вспышки, искры, пятна. В них - какие-то смутные картинки.
        И вдруг - всё пропало. Перед лицом летит серый пепел. Палача - нет. Куда он делся? Недолго я думал над исчезновением этого больного садиста, нелюдя (вдруг для себя я понял, что об этом маньяке знаю больше, чем о самом себе). Не долго - потому что сразу череда событий заставила думать о себе, а не об исчезновении палача.
        Во-первых, мне стало очень плохо. Меня стало ломать и корёжить.
        «Отпусти его! - прозвучало в моей голове. - Тебе не нужна такая чёрная душа!»
        Не понял, кто это сказал, не понял - что сказал, не понял - что надо делать… Я лишь открыл рот, из которого вырвался клуб белёсо-сизого дыма, как после сильной затяжки… чего, интересно? Не интересно. Дым этот соткался на долю мгновения в образ палача. Образ этот поднял голову, взглянув вверх, и - растаял.
        «Не нужны они мне! - подумал я. - Пусть валят!»
        И тут же - забыл обо всём этом. Потому как та горячая волна, что прокатилась по моему телу, заставив его биться, ритмично, как метроном, грохоча сердцем, вызвала обильное кровотечение сразу изо всех ран на этом чужом мне теле, в которое я был заключён, как пожизненный узник в одиночную камеру.
        И словно этого мало, на меня рухнул… Мир. Всеми ощущениями. Звуками, тактильными, болевыми, запахами, собственной вонью, цветом и красками, ощущениями пространства, жизни.
        Я бы упал. И переждал бы эту бурю во мне, но ведь вместе со звуком пришло и понимание, что рядом идёт бой и кто-то дико, отчаянно кричит, прося помощи, спасения.
        Потому каким-то автоматом (что это - «автомат»? - не знаю) готовлюсь к бою. Осматриваю себя. М-да! Хотел бы сказать, что бывало и хуже. Но - не бывало. Ладно, что уж теперь?! Ищу оружие. Штык на место - короток. Топор - самое длинное, что имелось.
        Пытаюсь идти. Сильно припадаю налево. У меня ещё и одна нога короче другой! И не сгибается полностью. А правая рука не разгибается. Повезло, однозначно!
        Выбираюсь на гребень. Вижу, что несколько «дружков» палача гоняют рыжеволосую девочку. Да и хрен бы с ней, но на руках у девочки свёрток, в котором только полный дубина не признает ребёнка. А вот это уже - за гранью моего понимания. И моего равнодушия. Иду. В атаку.
        Ну как иду в атаку? Ковыляю.
        - Бродяга! - кричит один отморозок, разворачиваясь на меня с какой-то радостью, - бежит навстречу, сразу забыв о рыжей.
        Бродяга я, бродяга! Ковыляю кое-как. Как настоящий бродяга. Откуда? Куда? Не знаю. Не важно же!
        Не знаю - почему, но я знал, что именно он собрался делать, как бить, как замахиваться, куда целиться. Если бы не деревянное тело, скованное, как стянутое жгутами, было бы проще. Но и так - увернулся, подрубил ему ногу своим топором, ещё один замах топора - голова его лопается.
        Не знаю - почему, но на меня опять нашло. Не смог сам себя удержать - припал к сводящей с ума крови.
        Как раскалённая, расплавленная сталь под высоковольтным напряжением, она потекла по пищеводу. Стало нестерпимо ярко, меня разрывало изнутри, распирало.
        И так же быстро, как и в прошлый раз, всё закончилось летящим перед лицом пеплом сигаретным. И дым сигаретный - изо рта, сложился на долю мгновения в образ убитого мною, развеялся.
        Я встал, посмотрел на застывших «дружков» этого мерзопакостника. Шагнул к ним. И они - побежали. Кто куда! Но - врассыпную. Чтобы я гарантированно смог догнать только одного, если побегу преследовать. Вроде испугались, но мозги не отказали. Будем посмотреть!
        А вот девочка металась в отчаянии. И даже пыталась из огня сплести что-то. Но у неё не получалось. Энергия просто истекала из неё - в никуда. Слишком она испугана и растеряна.
        Я хотел ей сказать: «Не бойся меня!», но получилось: «О-о-а-о-а!»
        Да, с речевым аппаратом мне тоже «повезло». Прямо сплошная пруха!
        Но из девочки будто позвоночник вынули. Ноги её ослабели, она села прямо на попу, прижала к себе почему-то молчащий свёрток, слёзы брызнули из глаз рыжеволосого ребёнка, как под давлением.
        - Я и не боюсь тебя! - разобрал я в том потоке рыдания, что бил девочку.
        Она всё пыталась дрожащими руками, головой, подбородком, острыми плечами указать мне туда, за россыпь валунов, где кучковались эти беспредельщики. Вот это слова из меня вылетают!
        Да понял я уже всё, девочка! Не бойся - я уже тут! А где мы - там победа! Не дрейфь!
        Ковыляю к камням. Девочка вскочила, пометалась с ребёнком, прижимаемым к груди, - ко мне, от меня, потом посеменила следом за мной. Определилась.
        Понравился я ей, видимо. Ещё бы! Такой красавец! Хромой, скрюченный, с разбитой головой, с колтуном грязных волос, со спутанным окровавленным комком бороды, по которой бесконтрольно - с моей стороны - течёт слюна и кровь, с носом - набок, с через один - расколотыми зубами, богато одетый - в портупею, весь обтянутый прекрасной кожей, прекрасным пособием по кожным заболеваниям для учащихся медучилищ, богато шрамированной шкурой, да и просто - рваной, с чувственными музыкальными пальцами, через один - укороченными, да и те несли следы переломов. Мечта юной волшебницы!
        А как я-то рад! Как я рад! Просто не передать словами! Тем более что слова эти не передаются просто. Язык у меня укорочен. Для большей коммуникабельности, однозначно!
        Может, мне тоже поплакать над судьбой-злодейкой? Ага! Это же всё изменит. Слёзы и меня превратят в прекрасного прынца и так пронзительно, страшно кричащую женщину спасут.
        Злоба закипает во мне. Злоба гонит меня на бой. А увиденное просто бросило меня в дикое бешенство!
        Открылась мне картина попавшего в засаду каравана, почему-то - привычная. Очень привычная. Поперёк дороги стоит транспорт, тяговая сила - неуправляема. Водила - свесился с кабины управления, рота охраны… Видимо, та куча-мала и есть - добиваемые бойцы прикрытия. Гражданские… Три женщины. Их насилуют. Ещё бой не закончен, а уже. Скоты. Две уже мертвы. Я почему-то отчётливо знаю, что они мертвы. Третья… Вижу, как от неё отлетает то облачко, что я видел накануне, тем остановив испускание звуков телом этой бедолаги, обессиленных, хриплых криков и стонов. Облачко это так же соткалось в образ. Но не развеялось, а стремительно унеслось куда-то. Судя по ране и количеству крови - женщину убили, пронзив насквозь живот. И насиловали - в её агонии. Продолжая насиловать уже бездыханные тела этих несчастных.
        А поодаль, левее от меня - ещё толпа. Ещё одна гражданская. Тоже - насилуемая. Она жива. Я же чётко вижу - кто жив, а кто уже нет.
        Всё это я рассматривал, пока думал, куда идти - умирать. И кого - убивать. Просто процесс этот - думания, мышления - оказался весьма сложным. Просто невыносимо трудным. Потому и завис я, крутя башней.
        В конце концов, я решил, что мёртвым не помочь, а бойцы? Ну, такова наша судьба, боевая - пасть в бою. А вот та, что отчаянно кричит, ещё полна жизненной силы. И сила эта из неё не хлещет, как из пробоины, значит, серьёзной угрозы для её жизни нет. Пока… Потому я и поковылял именно к этой куче отморозков. Спасать надо то, что можно спасти.
        Но они были не только отбитыми отморозками, а еще и полными раздолбаями. На меня, такого красивого, неприметного, незаметного, - никакой реакции! Долбодятлы!
        Замахиваюсь со всей злобы, со всей яростью - бью. Узкое лезвие топора легко распластывает плоть и кости, но застревает.
        - Бродяга! - кричат вокруг.
        Второй раз меня так называют. Может, они знают меня? Может, это мой позывной? Или - погоняло? «Бродяга»? А что? Нормально. Можно прямо на лобовуху наклеить - «Бродяга».
        Вырываю топор, отклоняю его рукоятью от себя копьё, без замаха бью обухом в лицо отморозка-копейщика - хватило - отлетел, свернулся, выпал из боя. Отмахнулся ещё от одного, подсёк ногу третьему, но не попал лезвием по ноге, просто сбил с ног. Отморозки расступаются. Мне не хватает оборотистости, деревянному, закостенелому телу не хватает ловкости - достать кого-либо из них.
        Ко мне выходит одноглазый урод с мерзкой ухмылочкой, затягивающий на себе пояс. Ему подали длинную полосу заточенного и чуть изогнутого металла. Сабля? Шашка? Бывает! Всяк загоняется по-своему.
        Одноглазый, судя по биению силы в нём, вокруг него, - главарь этой шайки-лейки. Хорошо. Обычно в таких шайках главарь - основа всего. Хорошо, что сам вышел. Подставил под меня критическую точку вашей организации. Не знаю, почему, но уверен, что именно это - мой профиль, вынос как раз командных центров.
        Меж тем одноглазый решил поразить меня казачьими ухватами. Но - не впечатлил! Тебе до характерников как до Китая раком. Как мне - до нормального человека. Но смотрю внимательно - как он крутит эту полосу металла. Смотрю не в глаза. В центр его корпуса, в точку, которую очень хочется назвать солнечным сплетением. Хочется назвать, но - не можется. Смотрю расфокусированным взглядом, с максимальным охватом. Так, вижу и его лицо, выражение его глаза, его ноги, его руки и мелькание сверкающей стали. Даже контролирую отморозков вокруг.
        И вдруг понимаю, что он задумал. Ну-ну! Давай, мальчик, поиграем в казаки-разбойники! Намечаю выпад топором. Ожидаемо - смещается, чиркая мне по запястью лезвием своего оружия. Топор выпадает из враз обессилевшей руки.
        Боль - есть. Но не столь потрясающая, какую я ожидал от перерезанной до кости руки. И кровь из перехваченных жил не бежит с ожидаемым напором.
        Вижу краем глаза торжество в его глазу, намечающуюся ухмылку пренебрежения. Рано! Рано ты порадовался. Штык легко входит ему под подбородок. Горячая кровь хлынула мне на руку. В этот раз смог себя сдержать - не кинулся, как псина, лакать эту сводящую с ума бордовость. Но одноглазый - всё одно - блекнет, сереет, его глаз за мгновение побелел. Его пасть раскрылась, выпуская дымок-парок его души. А его жизненная сила, через штык - широким потоком высоковольтного тока - бьёт меня, выгибая меня дугой.
        От боли ору. На одной ноте. От боли, от распирающей меня силы, от нестерпимого давления, от обжигающего, испепеляющего жара и тока этой силы.
        Одноглазый за секунду стал похож на пепел истлевшей сигареты, осыпался невесомой взвесью.
        Если бы на меня, сжигаемого, ломаемого, оглохшего, ослепшего, шокированного и контуженого, кинулись бы отморозки - порвали бы, как крыса - каравай. Но они отшатнулись назад.
        - Демон! - выдохнул один.
        - Демон-бродяга! - закричал другой.
        - Повелитель нежити! - взвизгнул третий.
        И этот визг стал для них сигналом к отступлению. Они прыснули - кто куда, как кухонные тараканы от тапка.
        С женщины вскочил насильник, тоже побежал, путаясь в спущенных штанах. И так меня это задело, что вернуло к реальности.
        И эти глаза. Этой женщины.
        Прыгаю. И сам от себя офигиваю. Перелетев через этого насильника, падаю, качусь кубарем - ноги разной длины, не привык. А насильник так резко совершил поворот от меня, что тоже упал, порвал штаны, припустил от меня под прямым углом. А я никак не встану. То нога не гнётся, то рука не выпрямляется.
        Одним словом - метнул в него штык. И ведь попал! С левой, изуродованной, руки! Не совсем удачно, не туда, куда целил, и не так как хотел, но - попал! Хотел-то я меж лопаток ему клинок вогнать, а попал - в ягодицу, да еще торцом рукоятки. Нет, там торец будь здоров! Можно, как молоток использовать! Но, блин, в задницу?!
        И очень удивился, что голозадый рухнул, затрясся, стал стремительно сереть, испепеляясь. А меня опять выгнуло дугой и стало колотить, будто я на высоковольтный кабель помочился.
        Пока меня колбасило, отморозки разбежались. Да и плевать на них! Судьба их незавидна и уже определена. Самим родом их занятий. Не сегодня - так завтра сдохнут. В придорожной канаве, а саваном им будет дорожная пыль.
        Глава 2
        Встаю. Меня ещё потряхивает и распирает, как ту лягушку, надутую через соломинку.
        Осматриваю себя. Раз уж ужалось выжить - надо жить. Разбираться с поломанным телом, с глючащим разумом, с…
        Я же голый! И ладно бы - совсем всё отрезали, но треть-то оставили! Стыдно чёй-то стало. Две пары женских глаз пристально наблюдают за мной. От этих взглядов и стало стыдно. Поворачиваюсь боком, ковыляю к куче тел на дороге.
        Старшая стоит в боевой стойке, сверкая своими женскими белыми прелестями через прорехи остатков одежды, маня меня горячей, живой, чистой кровью, что обильно стравливается через порезы. А руки - как и моя правая рука - бессильные. Видел, как она пыталась ножи подобрать. Глаза её - в пол-лица. Бывает. И не таких красавцев на дороге встретишь. И не так охудеешь в атаке.
        - Кто ты? - кричит мне.
        Кто я? А в самом деле - кто я? Не помню. Ничего не помню. Никаких координат. Как моё имя? Родовое имя? Родина? Какого я рода? Одно понятно - почти мужского. Блин, опять стыдно. Потому как видно. Откуда я? Как сюда попал? Что происходит? Ни на один из этих вопросов у меня нет ни одного ответа. Даже приблизительного.
        Куча тел шевелится. Живы аж семеро. Четверых я однозначно определил отморозками. Мне и так хреново, но почему-то уверен - силы никогда не бывает много. Мой штык переводит их в пыль. Обидно, что всё сразу. Вместе с одёжами и оружием. Всё, за мгновение, истлевает в прах. Да и!.. Плевать!..
        Меня так распирает, что, кажется, пукну - взлечу!
        Трое живы. Красная расцветка единообразных шмоток как бы намекает на их единство. Один встаёт сам. Меня боится. Правильно делает. Такую красоту встретишь в тёмной подворотне - обделаешься. Выставляю в него обе руки в жесте, который для меня означает остановку. И показываю ему, кроме семи с половиной пальцев, что ладони мои пусты. Как и мои карманы. Карманы у меня - прозрачные настолько, что нет их, сам может видеть, что у меня где припрятано. Потом махнул ему левой ладонью, подзывая, указывая на его раненого товарища, жестом-рывком демонстрирую, что парня надо извлечь из-под тел. Он меня понял. Опустил топор, помог. Но старался держаться как можно дальше. Воняет? Бывает! Тебя будут пытать - не так обделаешься, не так обмараешься.
        А дела плохи! Парни-то - на грани. Один даже пытался белое облачко выдохнуть. Не дал. Загнал этот пар обратно в тело. Откуда я знал, что станет только хуже? Сделал то, что посчитал правильным.
        Но парней надо штопать. И меня. И ту, сиськастую. Выпрямился. Нашёл глазами красноголовую девочку. Жестом позвал. Только потом опомнился, схватил окровавленный порванный плащ, закутался.
        «Ты понимаешь меня?» - мысленно спрашиваю, глядя в зелёные глаза девочки.
        Кивает, икает. Сверток с ребёнком очень неловко держит старшая женщина. Бесчувственными пальцами пытается погладить лицо ребёнка. Она - его мать. Вон как их марево жизни тянется друг к другу.
        «Нужна нить, игла. Шить, понимаешь? - спрашиваю девочку, жестом показываю, будто шью. - И острый нож!»
        Девочка кивает, крутится, бежит лёгкими ножками к повозке. Ну а нож я сам нашёл. Нет, штык не годится. Он не режет. Он стирает из реальности. Да, руки хотя бы вымыть. Хоть чем - всё чище, чем сейчас. Блин, а ногти-то мои, ногти! Вот это я неряха!
        Когда девочка прибежала со шкатулкой, которая оказалась дорожным ремкомплектом швеи, попросил её прокалить клинок. А у неё не получается. Подсказал, где она ошиблась. Волна обжигающего пламени пробежала по лезвию.
        - Вы - маг? - спросила с дрожью в голосе девочка.
        Мотаю головой. Какой я маг? Я - урод. И вообще - не отвлекай!
        Оказалось, девочка и это услышала. Отступила на шаг. Но, встав на носочки, прикрыв рот ладошками, смотрела через моё плечо, как я пластаю рану, вычищаю её, как сшиваю.
        Заштопал обоих бессознательных парней. Тот, что был в сознании, мужественный парень, кстати, боялся меня до ужаса, но допустил меня до своего тела, скрипя зубами и рыча - терпел.
        А вот белогрудая категорически отказалась. Пожал плечами, сел на тело одного из убитых (ему уже всё равно), стал левой рукой сшивать себе правую. Странно, вена перерезана. Но кровь не бежит. Составляю, прихватываю, сшиваю белые нитки сухожилий. Только потом сшиваю кожу.
        Да и из других моих ран кровь уже не бежит. Где-то свернулась коркой. А где-то - нет. Как раны на трупах - не кровоточат. Может, я этот? Зомби? Да и отморозки кричали, что во мне увидели вожака нежити.
        Старшая женщина переодевалась. Терпеливо ждал, пока девочка её оденет. Ну вот! Совсем другое дело! Только вот раны надо было сначала обработать, чтобы перестали кровоточить. Ведь крышу мне сносит! От её крови! Подхожу к ней, показываю, что правая ладонь управляема, что все три с половиной пальца двигаются.
        Решалась она долго. Совещались с бойцом и девочкой. Я возился в сторонке, делая вид, что не слышу их. Разбирал тела. Освобождал их от трофеев. Найдя куски более или менее чистой ткани, сначала замотал себе правое запястье, потом стал стирать кровь и грязь с остальных ран, штопая сам себя.
        Видя это - решились. Но я - только в роли организатора. Штопает - девочка. А зовут её, оказывается, Пламя. И это Пламя в полуобморочном состоянии шила полуобморочную хозяйку.
        Оказалось, грудастая - довольно немаленькая шишка, баба при деньгах и при власти. Только вот как она, такая знатная, богатая и влиятельная, оказалась на этой дороге под отбросами людскими? Ну, это её жизнь. Накосячила - пусть теперь хлебает полными половниками. Отребье, вон, её уже наполнило - грязью. Чувствую, как она боится понести от этой швали. Да, баба плодовитая. От случайного чиха залетает. Ещё бы - такая сила жизни в её чреслах! Отребью крышу посносило. Аж меня не заметили, такого бесшумного, незаметного.
        Но это несправедливо! Позволить этому мусору продолжить себя в веках - преступление перед человечеством. А потому - семя их умирает прямо в лоне этой женщины. По моему желанию. Если бы ещё знать, что именно я сделал для этого?!
        Девочка туго затягивает руки хозяйки полосами ткани. Киваю головой, одобрительно, мысленно хвалю девочку. Она - молодец. Во всём сегодня себя показала с исключительно замечательной стороны. Лицо девочки стремительно догнало в расцветке свои же волосы и превалирующую расцветку одежды остальных.
        А старшая - как-то смешно - присела, чуть поклонилась, приняла какое-то подобие помпезности на лицо, стала говорить:
        - Я - Лилия Медногорская, властительница земель Медной Горы, что на западных землях Порубежья Империи, знаменосец Князей Волка, благодарю вас за оказанную помощь, за наше спасение. Мы в неоплатном долгу перед вами. Кому мы обязаны спасением?
        И тут я опять задумался. Понятно, что она спрашивает, так вот, витиевато - «а ты хто, собственно?» Но вот кому она обязана своим спасением? Кто та гнида, что сунула меня сюда? В этот вот мешок ломаных костей и гнилого мяса, с разбалансированной нервной системой и противофазной энергетикой?
        Чувствуя, что пауза затягивается, ткнул рукой в небо над головой, а потом мысленно продекларировал, а рыжая девочка озвучила:
        - Он говорит, что спасением вы, госпожа, обязана не ему, а вашим богам, им и должны. А как его имя - он сам не знает.
        Лилия Медногорская переглянулась со своим воином, повернулась ко мне:
        - А какие ваши дальнейшие планы?
        В ответ я пожал плечами, а Пламя озвучила:
        - Говорит, нет у него планов. А собирается он - собрать то, что тут плохо лежит и… Валить? А, уходить отсюда. Пока… падальщики? Пока твари не набежали.
        Лилия опять переглянулась с парнем, говорит:
        - А можем ли мы просить вас сопроводить нас, помочь нам? Видите ли, у нас есть золото. Немного, но - есть. А вот людей у меня не осталось. А нам надо попасть в столицу.
        Я пожал плечами, потом - кивнул. Если всё едино - что делать, то ведь едино - что не делать?!
        А Пламя озвучивает:
        - У него нет к нам злобы. Говорит, что не надо его бояться.
        - Да как его не бояться?!.. - воскликнула Лилия, но осеклась, пряча глаза.
        Я усмехнулся. И этим сделал ещё хуже. Отшатнулись не только Лилия и Пламя - даже боец обратно схватился за топор, отступая на пару шагов. Видимо, у меня настолько добрая и открытая улыбка, прямо - гагаринская, что ею можно страдающих запорами лечить.
        Потому, поняв, что дипломат из меня никакой, забил, занялся делом. Меня как раз перестало разрывать изнутри давлением… непонятно чего, потому я утилизировал тела, освобождённые от рухляди. Кстати, от трупов выхлоп - никакой. Есть, конечно, но - никакой.
        Отморозков особо и не шмонали. Там поживиться было совсем нечем. Потому обращал их в пыль вместе с их ржавым и дряхлым тряпьём и вещами.
        Долго стоял над телами трёх молоденьких девочек, с сожалением смотря на них. Душу мою щипало. Им бы жизнь преумножать. Всё для этого есть. Тела - гармоничные, родины животов - приёмистые, дитя выносили бы, родили бы без сложностей, ведь кости таза достаточно проходимые, груди развиты, выкормили бы, каналы жизненной силы чистые, головы были светлые. Здоровые дети бы народились, поднялись бы. Но девушки полетели по ветру - прахом.
        А это моё оцепенение вызвало такое же оцепенение и троих живых. Раненые - живыми ещё не считаются. Дитя и так было в постоянном оцепенении. Проклят он. Его каналы жизни перевиты, заблокированы, запутаны. Почти как мои. Но у меня - врождённое.
        Видел, как Пламя пересказывает им те слова, что я позволил ей уловить в моем прощальном обращении к девушкам. Я надеялся, что в будущем Круге им достанется лучшая Доля. Они выстрадали своё.
        Как я и говорил, с трупов никакого толку. Сила от них приходила плохая. Я её развеивал обратно в воздухе. Особенно - с тел отморозков. Потому предложил воинов Красной Горы захоронить. И этим вызвал ужас у живых.
        А когда поднялся тот боец, которому я запретил умирать, понял - почему. Почему надо было именно уничтожить тела.
        Боец поднялся быстро. Как будто и не был смертельно ранен. Второй - даже в сознание не пришёл, а этот встал. И кинулся на Пада - бойца Лилии, которому повезло меньше остальных пострадать в этой потасовке.
        Хорошо, я рядом был. Отшвырнул этого поднявшегося. С такой злостью толкнул поднявшегося бойца, что его снесло, будто в него машина врезалась. Только тогда я понял, насколько этот поднявшийся неправильный. Ток жизненных сил в нём сменился током какой-то другой силы. Плохой силы, вызывающей ощущение нечистоты, противной сырости, промозглости, стылости.
        «Не смей!» - мысленно крикнул я, выхватывая свой штык из ножен, с желанием развеять пеплом и этого бойца, коль уж его выздоровление не сложилось. Но боец замер, вытянувшись в струнку, как салага перед сержантом-дембелем. И смотрит мне в лицо бездумными глазами трупа.
        И я передумал его уничтожать. Велел поставить повозку на дорогу. Тоже зря. Кони его боялись, как мертвеца. Блин! Так он и есть мертвец! Похудеть - не встать!
        А как похудели живые! Ну про мальчика не говорю, он вообще сам в себе, навсегда. А вот эти трое - стоят с лицами цвета этого поднятого бойца, губы трясутся, ножи трясутся.
        Они - живые. Боец - нет. А я? Я кто? Я какой? Кожа теплая. Стала. Сердце бьётся. Теперь. Но нежить слушается меня беспрекословно. Может, отморозки были правы? Я - хозяин нежити? А кто хозяин нежити? Нежить. Некромант. Я некромант? Гля-ка, муха! Вот повезло, так повезло! Ё-ё! Ведь всегда мечтал о готической романтике некрофилии! Это сарказм, если что. Никогда не понимал этого самоубийственного увлечения молодёжи.
        Одним словом - настроения никакого. Потому работа закипела.
        Раненого положили в повозку, Пад - за «водилу кобылы», Лилия с ребёнком - туда же, шмотьё, что признано ценным - в «багажник», девочка и я - едем на следе от телеги. То есть следом идёт. По разные стороны дороги. Самого тошнит, как от меня воняет.
        Мертвяка я прогнал с дороги. Пусть идёт где-нибудь там, чтобы не злил меня видом своим, напоминанием о моей неудаче, но чтобы и был недалеко. Мёртвые не устают. Мёртвые не потеют. Не просят повышения оклада, не требуют обеда и перекура. И не бастуют, не саботажничают, не воруют. Пригодится!
        Пустота и скудность окружающего ландшафта вгоняла в уныние. И за всё это время никого на дороге. Какая бойкая тут магистраль! Прямо Тверская-Ямская!
        А вот девочка оказалась бойкой и разговорчивой. Наверное, это нервное. Вон её барыня, как скрылось место бойни с глаз, так и полились слёзы из её очей. Так и ревёт. Думает, если в платочек завернулась - не видит никто? А девочка трендит и трендит. Причём моё участие в разговоре и не требуется особо. А-а! Знаю! Синдром попутчика! Девочке надо выговориться! Нервное это. Отпускает её нервы напряжение пережитого страха и ужаса. Ну, так - пусть! Послушаю. Авось, уши-то не завянут.
        Послушаем про разумелого и очумело рукастого папу этой девочки, про ласковую и такую добрую маму, про какого-то сказочного дядьку-деда-северянина, про братьев и сестёр девочки, про её покровителей и господ-бояр, про злых и нехороших - врагов.
        Причём про врагов было что-то особенно жутковато даже для богатой фантазии подростка. Про кого только она не плела! Хотя… Слишком логично, чтобы быть выдумкой, слишком невероятно, чтобы быть правдой. На родину девочки ополчился буквально весь белый свет. В едином порыве слились чиновники и церковники, нежить и дикие твари, ещё целая куча организаций и структур. И все, даже демоны, все хотели лишь одного - извести родню девочки под корень. Её отца-умельца, оружейника, дядьку-деда-великана, братьев-богатырей, их хозяев - бояр, сплошь - с нимбами на головах, их золотых соседей, сплошь добросердечных, и даже дворовую скотину, отличающуюся особым умом и сообразительностью, иногда, когда никто не слышит, переговаривающуюся в стойлах, а когда никто не видит - летающую. Низэнько-низэнько, чтобы без палева. Либо высоко-высоко, чтобы незаметно.
        Хорошо быть ребёнком. И жить в сказке. Плохо быть именно этой девочкой, с именем Пламя. И находиться именно в этой, именно в её сказке. Сказка её больно уж жуткая. А самое херовое, что, похоже, и не сказка это вовсе. А быль. Что ни на есть быль. Вот она - сама волшебница, пусть и неумелая. Огонь из ничего создаёт, просто из воздуха и мысленного усилия, мысли немых уродов (это я про себя) читает, а вон она, нежить, бойко чапает по корке каменистого глинозёма Пустоши. Станешь ли удивляться, если из-под земли встанет демон, а с неба спикирует дракон? Наверное, нет. А где-то далеко, потому незаметно, - сильные и могучие богатыри. В славном городе Ростове, у попа соборного, под ряской ныкаются.
        В общем, сказка споро сказывается, а дорога за беседою короче кажется. А вот, кажется, и река какая-то. Хотя это и не обрадовало моих спутников, а вот меня река обрадовала. Река - это вода. А вода - это помывка. Девочка быстро поняла, что мне требуются мыльно-рыльные. А старшие удивились. И мне показалось - даже обрадовались. С облегчением. А-а! Так они меня нежитью считают. И, блин, не поспоришь! Ибо сам не знаю - живой я или - не думаю.
        Река - одно название. Брод - по колено. Но переходили почему-то в состоянии повышенной боеготовности. На днёвку встали на том берегу. Но не на берегу. В отдалении, на высотке. Мертвяка я послал на обход окрестностей, Лилия и Пламя занялись готовкой, Пад - бдил. Со щитом, копьём, топором и самострелом. Ну а малыш и раненый - понятно, не с нами. А я, прихватив мыло и мочало, пошёл к реке.
        Пламя говорит, что реки - опасны. В них водятся разные опасные твари. Верю. И вот опасных тварей в реке стало больше - стою в ней по пояс, жду остальных. Тварей. Опасных. Поймаю - уху сварю.
        Наверное, они правы. Я всё же немного мертвец. Вода - как будто вчера лёд сошёл. Холодная. Но я, ощущая, что вода ледяная, не замёрз. И даже не трясёт. Стою, моюсь, как в море, южным жарким солнцем подогретом. С яростью скребу своё ненавистное, уродское тело - лыковым мочалом с жидким мылом. Безжалостно тру покрытые коростой раны. Когда отчаялся вымыть колтун волос и бороды, сходил на берег за штыком. И срезал всё, к херам! Штык испарял волосы, как бензорез.
        Я начинаю новую жизнь! Как новобранец! С чистого листа, с бритой головы и подбородка.
        Глава 3
        Я теперь как человек. Обутый, одетый, вооружённый, вымытый, выбритый, пожравший горячего.
        Беда в том, что «как», а не человек. И понимание этого пришло на закате. Вместе с возбуждением мертвяка. То был тихий, послушный и мертвецки спокойный. А как светило склонилось к горизонту, так турборежим включили. Носится, как наскипидаренный, места себе найти не может. Хорошо хоть не кидается, слушается мысленных приказов. Забил невинную зверушку с клыками длиной с мой палец. И как кот домашний к огню приволок. За каким, спрашивается? Или думает я эту гадость есть буду? Или он так отчитался о проделанной работе?
        Но не думал я об этом. Потому как возбуждение мертвяка перекинулось и на меня. Все нормальные люди - сонные, усталые после перенесённого. А я как током стукнутый. На месте мне не сидится, всё подмывает куда-то идти, что-то искать. Как у лунатика настоящего. И темнота мне не даёт покоя. Оказалось, не темно мне ночью. Всё видно. Только цвета поблекли. Вот и ходим с мертвяком кругами вокруг спящего лагеря. Он - по внешнему, большому радиусу, я - по ближнему, малому.
        Да и как тут на месте сидеть, когда чешется всё - сил нет! Права была девочка, не надо было в реку лезть. Чесотку подхватил. Особенно сильно раны чешутся. И не почешешь. Ещё это неконтролируемое слюноотделение! Бесит! Вся тряпка, которой я лицо замотал, чтобы скрыть своё уродство, обслюнявлена, хоть выжимай!
        Посреди ночи мой мертвяк схлестнулся с какими-то дикими мертвяками. С разгона влетел в схватку, топором снёс череп одному, второго мертвяк приголубил, а вот третьего - я взял под контроль. Ну а как назвать то, что когда я хотел остановить моего мертвяка, мысленно крикнул: «Стоять!» - то встали как вкопанные - оба…
        Хожу, любуюсь. Хороший образец для изучения анатомии. Чистые кости. Как эта нелепость передвигается? Непонятно. А ну, подними… лапы! Ха! Ха-ха! Вот что, на тебе топор, вот этот… Стой ты, мерзость! Этот платок - на голову. Ха! Ха-ха! Алёнушка! Так и ходи! Пусть все знают, ты - жена Мертвяка. Мертвяк, познакомься, это - Мерзость, Мерзость, это - Мертвяк! Объявляю вас парой! У вас теперь парное фигурное катание. Понятно? Ну, кивайте! Вот! Что не понятно? Вперёд! Мои вечно бдительные дозорные!
        Смотрю им вслед, любуюсь. Кости павших бродяг убираю штыком. Прям от души отлегло. И чё я распсиховался? Живой - не живой… Какая, на хер, разница?! Я мыслю, значит - существую! И параллельно - кто я! Я - это Я! И меня - до х…! Вот!
        И вот в таком настроении возвращаюсь в лагерь и как нормальный человек ложусь на подстилку, закрываю глаза. Пусть я спать не хочу. Я тут вдруг понял, что умею делать с собой - нечто необычное. Какой-то «транс». Ну, я ж теперь неполноценный мужик, чем не «транс»? Всё одно - не нравится. Пусть числится медитацией. Или йогой? Или йодом? Решено - медитация. А я - медиум. Не хард, не изи, а медиум. Что-то среднее. Не мужик, не баба, ни жив, ни мёртв. Что-то среднее.
        Тут чувствую - что-то не то. Присутствие. Фух! Это Пламя - пришла ко мне, легла рядом, вжалась в меня, накрыв нас обоих своим одеялом.
        - Я боюсь, - прошептала она, - а с тобой - нет.
        И тут же уснула. Охренеть - не встать! Чую - щиплет глаза. Щупаю - мокро. Чувствую что-то глубоко знакомое, что-то тёплое в душе. В ДУШЕ! Так я человек? Или?..
        Начинаю тихо мычать какую-то колыбельную без слов. Слов я не знаю. Как дочери своей - ведь именно такие чувства этим своим действием вызвала во мне девочка. Отцовские чувства. Или как к внучке. Скорее, как к внучке.
        Так и сам уснул, осторожно обнимая-прикрывая девочку. Прикинь? Уснул!
        А вместе со светом дня в нашу компанию как будто вернулась жизнь. Ну, началось всё с шока конечно же. Когда увидели кучку тел разных тварей, что натаскали наши неутомимые караульные. И с поисков девочки. Ведь в мою сторону не смотрели ни Лилия, ни Пад. И со звонкого смеха девочки, что чмокнула меня в щёку, сказав, что я тёплый, как печка.
        Пока мы с Падом разбирались с телами падали, женщины сготовили горячего. У Пламени стало много лучше получаться. Огонь без дров был ровный. Не угасая, но и не прижигая варево. Молодец, внучка! Вот, блин! Дедом стал, нежданно-негаданно! Внучка появилась!
        Пад, оказалось, немного шарит в диких мутантах. Некоторых просто пустили в распыл, некоторых - разделывали.
        Позавтракали. Глаза Пада стали увереннее. Ушли из них растерянность и панический ужас. И глаза Лилии посветлели. Она даже волосы уложила в нечто, подобное причёске. И даже пару раз её глаза наливались теплом и добротой - её малыш крутил глазками, чуть дёргал головкой. Исправно сосал грудь. Ничё, я ещё «посплю» в йоде медитации, полностью разберусь с собственными мозгами и с головой этого малыша. Обидна, понимаешь ли! За что дитя страдает?
        Потому дорога была ещё легче и короче. И даже путники нам встретились. И убили Мерзость, что тылы наши стерегла. Хорошо, я Мертвяка успел отослать подальше. Мерзость, как учуял их, живых, так сразу сорвался с поводка - полетел на них, как мотылёк на свет огня, ослеплённый их Силой.
        Вылетели пятеро. Сильные. Трое - маги, как Пламя, только много-много сильнее. И двое - сильные бойцы, источающие силу и уверенность в себе. Осмотрели нас, расспросили кто, куда, зачем? Не видели ли чего необычного?
        Лилия и ответила, что видела. Шайку разбойников, что перебила всех её людей. Эти пятеро заволновались, достали карту, показали на неё.
        - Тут?
        - Да, тут, - удивлённо ответила Лилия. И я удивился. Что женщина карту разумеет.
        - А Повелителя Нежити не видели? - спрашивают.
        И тут мы начали ржать. Истерично. Взахлёб. Оказалось, это пятёрка бойцов какой-то Красной Звезды. А организация эта, оказывается, испытывает просто патологический, патологоанатомический интерес к Повелителям Мертвых. Вот они и погнались по следу слухов. И следы их и привели - к нам.
        - Очень жаль, что ваше время было потрачено напрасно, уважаемые, - чуть склонила голову Лилия Медногорская, - но вы погнались за призраками ужаса тех мерзавцев, что напали на мой отряд.
        Бойцы переглянулись. Спешились, поклонились. Представились. Односоставными именами, как у Пада. Но их сила говорила, что это - лишь позывные. Представилась и Лилия. Бойцы склонили головы, один из краснозвёздных даже преклонил колено, сказав, что преклоняется перед ней и памятью её мужа. Во как! Оказалось, грудастая знаменита! Ещё острее встал вопрос, какого хрена?!.. А-а! Ладно!
        - А никакого повелителя не было, - говорит польщённая вниманием Лилия. - Вот этого уважаемого воина, нашего спасителя, это отребье и приняло за повелителя.
        Взгляды - разные. От удивлённых до прокурорских. У меня даже лёд потёк к ногам, но я расклад секу, потому - морда кирпичом. Да, за прослюнявленной тряпкой. А Лилия продолжает:
        - Сего достойного мужа банда захватила и пытала. И почти убила. Но, как видите, сей воин выжил. Только вот не помнит о себе совсем ничего. А когда он очнулся и пошёл мстить, то вид у него был такой, что его и приняли за бродягу. А так как воин сей велик силой своей и яр мужеством, то посеял он страх в шваль придорожную. Вот они и посчитали его Повелителем Нежити.
        - А что же он сам нам не расскажет о себе? - спрашивает тот, что с «прокурорским» взглядом.
        Скалюсь им, сорвав тряпку с лица, показываю свои прекрасные зубы, обрезанный кончик языка, стягиваю с головы платок, который я подвязал на лысину, оголяя свежий шрам. Ну и распальцовку мою они увидели. А выражения их лиц мне доставило… потому вновь усмехаюсь, пытаюсь завязать платок, но не справился.
        - Давай я! - говорит Пламя. Встаю на одно колено, чтобы девочка дотягивалась, далеко выставив другую, не гнущуюся, ногу. Ловкие пальцы завязывают узел на затылке. Кивнул девочке, поднялся, раскорячиваясь по пути. Заматываю обратно на лице шарф тряпки.
        Краснозвёздные за всем этим смотрели не отрываясь. Потом переглянулись коротко, и вот один из них, видимо старший в отряде, предложил сопроводить нас до ближайшего города с рукавом Гильдии наёмников. И даже предложили золота на наём подходящей охраны.
        Отказываться было глупо, потому Лилия согласилась на попутку, но отказалась от золота. Что-то себе понавыдумывала, не хочет быть обязана, видите ли! Ты бы ещё отказалась от сопровождения пятёрки элитных спецназовцев! Судя по разнице экипировки этой пятёрки и видимых мною воинов самой Лилии. Отморозков вообще не учитываю. Рвань и есть рвань.
        Так и пошли. Эти пятеро - верховые, на отличных боевых конях, сразу вырвались вперёд. Повозка с боярыней тащилась следом. Ну, а мы с девочкой плелись сзади. Я, хромоногий, просто не поспевал за конями, да и девочка притомилась. Приотстали мы. А то мне не понятно, зачем этим пятерым сопровождать нас. А точнее будет сказать - конвоировать.
        - Я так боялась, так боялась! - шипит девочка, как только мы достаточно «отстали». Ну вот! Дитя пограничья. С рождения понимает, что такое скрытность.
        «Чего же?» - думаю.
        - Что увидят Тьму в вас! - шипит Пламя.
        «Они и увидели», - подтверждаю. Подумал несколько секунд, не образуя слов - так девочка не слышит меня - стоит ли говорить ей, решил - стоит.
        «Они увидели. Но не Тьму. Они решили, что это метка Тьмы. Или метка Смерти. Они и сейчас спорят об этом, - передаю девочке. - А вот почему ты не боишься Тьмы?»
        - Привыкла, - пожала плечами Пламя, - я в детстве дружила с Пятым. Мой друг детства. Вместе росли. Пока он не ушёл с моим братом. Так у него такая же метка была. Или похожая. А он хороший. И ты - хороший. Только страшный. Некрасивый.
        Ох уж эта детская непосредственность!
        - И госпожа - хорошая, добрая. Видел, как она их развернула? Взяла тебя под своё знамя, под свой ответ, - продолжила девочка.
        «Подставилась! - возразил я. - Если бы эти решили, что я - Тьма, порубали бы всех сразу, как приспешников Тьмы!»
        - Нет! - резко возразила Пламя. - Не может быть! В Красной Звезде - Северная Башня, Молот и Пятый! Были! Это хороший Орден! Дед бы не создал плохой Орден!
        Не стал ничего возражать. Ребёнка не переспоришь. Детство тем и очаровательно, что мыслишь контрастными, чёрно-белыми категориями - плохой, хороший. А потом детство уходит. И приходит сплошная муть и серость, в которой всё круто перемешано и разбавлено. И становится ясно, что организации просто невозможно судить критериями - «хороший, плохой». Как нельзя оценить добросердечие меча. Меч не может быть добрым или злым. Он может быть тупым или острым, крепким или хрупким, новым или ржавым. Но не добрым. И не злым. Это - инструмент. Им можно нарезать мяса к ужину любимой, а можно случайно зарезать самого близкого тебе человека.
        Как и не сочетаются в моей голове слова «госпожа» и «добрая». Только с добавлением «госпожа - добрая и мёртвая, потому что глупая». Облечённый властью человек и доброта так же сочетаема, как холодное пламя, яркая тьма, умный Мертвяк, что опять пёр сюда, тупорылое создание, приманенный мощью этих Краснозвёздных. Задолбался я уже гнать его с глаз долой!
        А девочка опять завела балладу о славных и могучих своих родичах, что свершили великие подвиги. Только вот загнулись её родичи. Ну, честь им и хвала! И вечная память! Глыбу гранитную и звезду фанерную. С отшелушенной краской.
        «Один из этих магов - маг Огня, - передаю я девочке, - ты бы попросила его помочь тебе!»
        Девочка насупилась.
        - Как же! - огрызнулась она. - Помогут они! Маги знаешь какие?! Носы позадирают! Близко не подойти! Умения свои очень сильно скрывают. За что Дед их и не любил. А Дед знаешь какой был?..
        Я даже застонал. Опять - по кругу!
        - Мне вообще никто никогда не помогал, - горестно возвестила Пламя. - Только Дед и… ты. Дед мне вот что подарил.
        И девочка полезла за шиворот своего платья. Ввиду отсутствия груди платье у неё было глухое - пока нечего выставлять на прилавок, только-только начали завязываться у неё первичные половые признаки. И говорила при этом:
        - А ты мне подсказал, где я ошибаюсь. А как ты мне можешь подсказывать, если я твоей Силы не чувствую?
        И что я ей отвечу? Что сам не знаю? Вот потому и пожимаю плечами. А девочка в это время достаёт подвеску, на которой болтается кулончик с красным кристаллом и какой-то амулет. Девочка назвала амулет «Посмертием». На людях Лилии я уже видел такие. И даже видел следы их срабатывания.
        А вот кристалл меня заинтересовал. Он был отличен по природе своей от прочих кристаллов. И по ощущениям больше был похож на саму девочку. Ну, как я её вижу - сгусток биоэнергетических потоков. Только девочка, маги, люди - живые, колышутся, ритмично «дышат», пульсируют. А кристалл - застыл. Кристаллизовавшийся сгусток биоэнергетики. Только пустой.
        «Плохо, что он - пустой, - передаю я девочке. - Он от этого страдает, болеет. Разрушается».
        - Да, знаю. - Кивает Пламя. - Но я пока не умею сливать Силу в накопитель. А Дед говорил, чтобы никому его не показывала.
        «И ты его показала мне. Первому встречному-поперечному, отмеченному меткой Тьмы», - усмехаюсь я.
        Девочка убрала подвески, прибрала ворот платья.
        - Я тебе… верю, - насупилась она. - Ты - хороший.
        Ох, дитя, дитя! Сиротинушка! Верит она!
        «Вон у того, с палкой, такой же есть», - передаю я Пламени.
        - Сильный маг Воздуха, - с завистью говорит девочка, - настолько сильный, что я не могу оценить его Силу.
        Девочка мне рассказывает, что имеются несколько градаций магов. Одарённый - это такое же недоразумение, как и сама девочка: способности - есть, навыков - нет. Маг, что вроде и маг, но почти ничего не умеющий, и Сила его мала. Потом идёт - маг. Уже без всяких «вроде». Что уже выучен и кое на что способный. Шарахнуть молнией или вызвать плевок перегретой плазмы. Или воду в котле подогреть. Тоже - неплохо. Следующая градация - боевой маг. Ну тут и по названию ясно - боец. Заплюёт плазмой или молниями. Или ещё что. Девочка пока других проявлений повышенных способностей психики магов не видела. Следом - мастер-маг. И тут пояснения не требуются. Дальше идут мастера боевой магии. Или - магистры. Это по шкале университета, всеми дружно высмеиваемой. Магистр, кроме приличного объёма Силы, должен владеть как минимум парой школ магии.
        А дальше пошёл рассказ про спектр магии, школы, магические течения и их сочетания. В теории магии девочку поднатаскали в школе, которую она закончила. Мне непонятно было, почему теорию заставили зазубрить, а практику ей не поставили. Закончила школу магии, а не смогла защитить себя. Что, спрашивается, толку от всей этой теории, что толку от такой школы? Зачем она нужна?
        Ещё деталь: видеть Силу могут только одарённые. Причём маг оценить уровень Силы другого мага может только в пределах кратности своей Силы. То есть маг может видеть мастера и одарённого, но уже не может оценить боевого мастера, тем более - магистра. Увидеть Дар, его цвет - может, а вот мощь мага взвесить - нет.
        И есть ещё одна градация магов - повелители. Но девочке про этих магов ничего не говорили, кроме общих сплетен, типа увидишь - беги!
        - Дед был, наверное, повелитель, - вздыхает Пламя. - Я его Силы вообще не видела. Будто он и не маг вовсе.
        «Может, так и было?» - пожимаю плечами я.
        - Он завалил старшего лича и демонов Зелёной Башне! Бездари так не могут.
        «Всяко бывает! - опять пожимаю я плечами. - И в пустыне человек может захлебнуться».
        - Дед был хороший, - опять завела старую песню Пламя. - Его все любили. Он такие вкусные пироги нам принёс с севера. Его Спасёна сразу полюбила. И мать господина Вила. И его сестра. И даже госпожа Лила. Хотя сейчас, если при ней упомянуть Деда, выпорет.
        «От любви до ненависти - один шаг? Или так сильно любила? Та-ак! А ты откуда всё это знаешь?»
        - А что тут не знать? У всех этих баб после Деда детки народились. И все друг на друга похожи. Вон, посмотри. Разве этот сын госпожи на меня похож?
        «А при чём тут ты?»
        - Мой отец, ну по крови, - Светогор Медный Властитель. Потому я и одарённая к Огню и рыжая. А Дед был высокий, как башня дозорная, и седой. Потому хозяйка и назвала его Северной Башней. И все дети - в него, светло-русые. И рослые. И светловолосые.
        От всех этих перегибов и перехлёстов семейных отношений заклинило меня. Муж Лилы обрюхатил родственницу этого легендарного Деда, а сам Дед - вообще, похоже, покрыл всё, что двигалось. А что не двигалось - растолкал и покрыл.
        - Госпожа меня не любит. Ведь я - выродок её мужа.
        «И везёт тебя учиться», - добавил я.
        - А у неё выбора нет. Магов у нас не стало. - Пожала плечами Пламя. - Магов много не бывает.
        Девочка вздохнула:
        - И Деда ненавидит.
        Я прислушался к эмоциям женщины.
        «Себя она ненавидит, - пояснил я девочке, - себя. За то, что полюбила твоего Деда. Одно дело - разделить постель, что они с её мужем неверностью почти и не считали, а другое - разделить сердце и душу. Считает, что этим обрекла своего… тоже любимого мужа - на смерть. Изменой, неверностью. Потерей своего оберега своей любви над ним. Считает, что её муж искал смерти, не в силах простить ей измену своей любви. Считает, что он слишком любил её, чтобы просто выпороть, изгнать за неверность, но и простить не в силах был. И он потому искал смерти. И - нашёл. Ибо любовь её не оберегала его уже. Вот за что она ненавидит себя. И Деда, которого считает виновным в своей любви к нему. И ребёнка этого любит как своего сына, а ненавидит - как плод неверности своей, как семя твоего Деда. Как живой укор себе. Хм… Как сложно всё у вас, баб!»
        Девочка рыдала. Долго. Несколько часов. То затихая, то, вспомнив что-то - опять навзрыд. Тут я и понял, что душа женская - жидкая, слезливая. Жалостливая.
        Глава 4
        А так, в целом, ничего не происходило. Дорога была пуста в оба конца этой марсианской пустыни. Три кучки нашего отряда не общались между собой. Твари и нежить нас не беспокоили. Подозреваю, через ощущения Мертвяка, что твари просто боялись Силы магов и их уверенности в себе, а нежить я загодя разгонял. Поднапрягся, поднатужился, научился. Кто их, магов, знает? Вычислят меня через эти ходячие наборы костей. Я ведь только делал вид, что не слушаю Пламя. Так что мои удивляющие меня самого выкрутасы тут всеми воспринимаются исключительно негативно. Всё это - Тьма. А Тьму они - уничтожают. Потому - на хер, ибо - не хер!
        На закате догнали остальных, что встали лагерем у развалин какого-то здания, похожего на остатки какой-то обширной башни. Башня эта несла следы частых стоянок. Видимо, Краснозвёздные - не одни такие хитрые.
        Разговоры у костра как-то не клеились. Народ был скован, зажат. Слишком разные люди собрались. Бойцам звездатым с нами обсуждать было просто нечего. Меж собой при нас - не к чему. Лилия при них вела себя с остальными, то есть с нами, надменно. Подозреваю, что согласно «Кодексу деловой, корпоративной этики». Пламени при взрослых рот вообще открывать не положено. Ну и я тот ещё говорун.
        Боец так и не пришёл в себя. Подозреваю, что он давно бы уже умер, если бы я его отпустил. Только вот беда в том, что я не хотел его смерти, а вот вылечить его - был не в силах. Так бедолага и завис между жизнью и смертью. Только после него перевязывались сами. Пламя, по моей просьбе, перевязывала меня. В стороночке. Не хотел светить конвоирам, что рубцевание моих ран происходит не так, как у остальных. На их фоне - ещё более разительно. Всякая мелочь совсем зажила. Потому завязываем эти места со следами ран старыми, бурыми бинтами.
        Потому и Пламя мне помогает, что рождена - тайно, по секрету, с семенем и молоком впитав скрытность, ставшую её второй натурой. Это с виду она болтушка. Но ушки у девочки - на макушке. А язык, что мелет без устали, мелет только всякий мусор, важное у неё из головы не выпадает, в рот и на язык не попадает. Девочке не надо ничего объяснять. Для неё всё, что со мной происходит, нормально, по-свойски, а сор из избы девочка на люди не выносит. Даже не задумываясь. Врождённый конспиролог. Во как меня заносит! Какие слова из пробитой головы выпадают!
        С малышом тоже решил не экспериментировать. Ну их, магов! С их незадокументированными возможностями! Заунылым подвыванием, типа колыбельной, усыпил пригревшуюся у меня под боком девочку, погрузил себя в особое состояние внутреннего созерцания, стал разбираться с доставшимся мне телом. И если с самим телом-то я ничего особо и не смог придумать, то вот с повреждённым и неразвитым мозгом - мог. Что именно, как именно, а тем более - откуда я всё это умел, не зная - и не задумывался, чтобы грусти-тоски на себя не нагонять.
        Потому утренний свет встретил с чувством торжества - неконтролируемое слюноотделение, сильно меня бесящее, стало менее раздражающим. Почти совсем прекратилось. Если не смотреть на Лилию. Её женственное естество, её тело, его чистота, жизнедающая сила её чресл - сводили с ума. И текло по подбородку. Потому ушёл в сторонку, пока она малыша кормила. Малыш уже вполне себе. Если судить по весу и месяцам от рождения. Но до сих пор - при сиське. Ничего, малыш! Недолго тебе блукать впотьмах осталось!
        Поснедали. За завтраком опять отметил для себя, что человеком я лишь выгляжу. Еда была какой-то пресной. Не несла насыщения. Вчера думал - пройдёт. Не рассосалось. А вот кровь и жизненная сила моих спутников стала более манящей. И я понял, что та сила, которую я выпил из отморозков, заканчивается. И это породило страх: а не сойду ли я с ума, как Мерзость, не брошусь ли я на них, чтобы забрать их жизнь? Чтобы продлить свою. Что я за чудовище?
        Самому страшно!
        Вот с такими мрачными переживаниями и выступили в путь-дорогу. В прежнем порядке. Пятёрка бойцов, в центре - обоз, потом - я с Пламенем. А замыкал всё - Мертвяк, ночью убивший кого-то и подкрепившийся силой жертвы. Хорошо хоть жертва однозначно была неразумной. Какой-то вид тупой твари, которой не хватило ума сбежать от воняющего трупом Мертвяка.
        Ближе к полуденному светилостоянию бойцы рассыпались, погнались за кем-то. Развлекаются. Убили какую-то тварь. И даже частично выпотрошили.
        Видя, что впереди что-то происходит, Пад сбавил ход, а мы с девочкой - прибавили хода. Потому к месту убийства животного подошли вместе. Пад спрыгнул, поставил повозку «на ручник», стреножив коней и застопорив колёса, побежал к трупу. Ну и остальные, ходячие - тоже. Лилия - с ребёнком. Мальчик спал. Щёчки порозовели - хорошо.
        Бойцы обрабатывали взятые с туши трофеи, готовили их к транспортировке. Пад, осмотрев тело, разочарованно махнул рукой - всё сколь-нибудь ценное было взято Красной Звездой.
        - Немой, прибери тело, - попросил Пад.
        Видя, как я нахмурился, Пад смотрит на хозяйку… Лилия кивает. Всё же соображалова мне катастрофически не хватает. Мозги мои, что брюшной жир этой твари - трепещущий студень. Красная Звезда же однозначно определила, что тел на месте нападения на отряд Лилии не было. А куда они делись?
        Достаю штык, вонзаю его в тело. Смотрю, как осыпается прах. Тело свежее, тёплое, даже кровь не свернулась ещё. Хорошая порция Силы пришла в меня. Не так, конечно, как с живого, выпитого самим, но - всё же! А чтобы приход Силы был незаметен, сделал невозмутимый вид. Не знаю - кого я обманываю? Пламя же говорит, что маги видят течение Силы.
        Но лица бойцов удовлетворённые, любопытные. Нет ни злобы, нет и торжества. Попросили, именно - попросили посмотреть штык, причём из моих рук. Сами побоялись его в руки взять.
        - Какая Сила Смерти! - воскликнул один из них, с самым мощным биением Силы. - И Разрушения! Откуда у вас этот клинок?
        Рассказать? Ха-ха! В том-то и дело - пожимаю плечами. Показываю на свою портупею, на ножны штыка, потом на то место головы, где остался след от раны.
        - Что ж, - кивает маг, - это многое объясняет. Властительница Красной Горы, вам благоволят боги. По крайней мере Матерь Жизни и Смерти - точно. Вы приняли этого человека за благородного воина, мы не стали вас переубеждать. Мы допрашивали нескольких разбойников. Перед их смертью. Все они показали, что накануне нападения на вас их главарь убил местного слабоумного выродка. И все они утверждали, что Повелитель Нежити поднялся именно из этого дурачка, выблюдка. Но сейчас мы видим, что дело только на первый взгляд было так. А на самом деле этот ваш спаситель - посланник Смерти. И это - Дар Матери Смерти, этот клинок. Он забирает душу и тело жертвы - и сразу Матери Смерти. Вот кто ваш, Медная Гора, покровитель - Мать Смерти. А это её посланник. И её знак на его ауре. Сам он - просто проводник. Нет в нём Тьмы. Если не считать метку Матери Смерти Тьмой. Красная Звезда - не считает. Нам Матерь Смерти - мать родная, как Мать Жизни, жена Пересмешника. Но предостережём вас - не всякий Чистильщик сможет отличить метку Смерти от метки Тьмы. Остерегайтесь!
        Бойцы откланялись, ушли, покидали сумки на коней, отъехали, дав нам разобраться меж собой без лишних ушей.
        Лилия озадачена. И даже растеряна. Смотрит на Пада.
        - Он - не враг нам, - пожимает плечами воин, - я ему - обязан, госпожа. А то, что он не благородный? Так я тоже. А признаки слабоумия… Имеются. Но поступки его преисполнены мудрости и продуманы.
        - Госпожа! - Пламя сжалась под взглядом Лилии. - Весь мой род не высок. Урождением. Но Северная Башня - тоже мой дед!
        И вновь сжалась, будто ожидая удара плети.
        - Ладно, Немой, - Кивнула госпожа, сжав губы от сожаления, - не твоя вина, что тебя приняли не за того. Моя ошибка. А что это, собственно, меняет? Мы по-прежнему едем в столицу, а Немой - с нами! Неблагородный? И что? Ещё лучше! Немой, пойдёшь ко мне на службу?
        С треском сустава преклоняю колено, склоняю голову. Только вот встать потом не смог. И - идти. Ехал в багажнике. В полудрёме медитации. Меня перестало разрывать на куски от её близости, магам я стал безразличен, потому я занялся головой ребёнка. Пусть я не заставлю его бегать, но хотя бы улыбаться матери он будет!
        А то, что я неблагородный - вообще плевать! Главное - Повелителем Нежити не был признан, не был убит немедленно. А Чистильщиков побережёмся. Ещё бы знать - кто это?
        Во второй половине дня бойцы Красной Звезды встали. Обеспокоенные, мы догнали их. Оказалось, если сойти с дороги, там есть особое место. Скверное, опасное, но маги не могли просто проехать мимо. И об этом нас и оповестили. И предложили нам следовать с ними.
        Ах, как плохо пахло от всего этого! Прямо смердело! Но моего мнения никто не спросил. И сам бы я не высказался. Ну, никак! Потому Пад спешивается и ведёт повозку по едва заметным следам в Пустоши.
        - Скверна! - ахает Пламя.
        Всматриваюсь в это явление природы, пытаясь понять. А когда на меня рухнуло… что-то, то я сам чуть не рухнул с повозки - так мне стало плохо и страшно разом. Какая-то тень знаний, даже не так - дыхание тени каких-то знаний. Каких-то волн, колебаний, токов энергии, потоков и перетоков, напряжений и разрежения, Силы и Пустоты. Всё это - так смутно, так неуловимо! Никак не ухватиться, не зацепиться.
        Только одно стало понятно, но это-то как раз и потрясло - энергия. Сила - суть волна. А материя - суть колебания. И всё колышется. С определённой частотой и амплитудой. Всё! Вообще - всё! Всё, из чего состоял Мир вокруг!
        Потому не Скверна это! Это вяло текущая по Миру Сила. Но Сила эта - в такой частоте колебаний, такой своей естественной природы, что маги закрылись от неё защитой. Потому как колебания Скверны гасят колебания их собственной Силы, гасят её настолько кардинально, что заставляют корёжиться. Скверна переподчиняет течение внутренней Силы магов, коверкает её, ломает. И магам неприятно, если не больно. Пад не ощущает воздействия Скверны. Но и его жизненный ритм подстраивается под ритм Скверны, рано или поздно Пад совсем перестроится. И станет другим.
        Так вот какая Сила бьётся в Бродягах!
        Но Сила - это просто сила. Только вот брать мне её не хочется. А переиначить её, изменить её ритмичность, перестроить ток этой Силы не могу. И - не хочу! Потому пропускаю Скверну через себя вместо защиты от неё. Пусть течёт туда, куда текла. Я для неё прозрачен.
        И этим я заставил магов остановиться и спешить ко мне, будто в атаку.
        - Что ты сделал? - кричат они, сильно возбуждённые, обескураженные, оттого - злые.
        Я пожал плечами, выставив пустые руки.
        «Пламя!» - кричу мысленно.
        - Бегу, Дед! - кричит девочка. Бежит, отмахивая тонкими ручками и толстой медной косой.
        - А что, собственно, случилось? - запыхавшись, спрашивает девочка.
        - Как ты убрал с себя метку Смерти? - трясёт посохом маг Воздуха.
        - Он говорит, что он ничего не делал, - передаёт им мои слова Пламя. - Он лишь хотел, чтобы Скверна его не замечала.
        Маг Воды толкает мага Воздуха и спрашивает:
        - Это, случаем, не Скрыт?
        - Да, Бродяга знает, что это! Я такое только у Старого Мамонта и у Сумрака и видел! - горячится маг Воздуха. - Немой, в конце концов, кто ты?
        Я пожимаю плечами. Ребята, если бы я сам знал!
        - А как ты это сделал?
        Я вновь пожимаю плечами. Ребята, если бы я сам знал, то не стал бы от вас скрывать, мамой клянусь!
        - Проклятие, как не хватает Разумника! - воскликнул маг Огня.
        - Эк, ты махнул, Брат! - усмехнулся маг Воды. - Может, тебе ещё и Звезду Старого?
        - Было бы неплохо! - насупился маг Огня.
        - Его бы Брусу Чану показать, - задумчиво говорит маг Воздуха, прищурившись и внимательно рассматривая меня. - Слушай, Немой, а ты не согласишься проследовать за нами? Для обследования. Мы заплатим.
        Мотаю головой. И Лилия подключается:
        - Этот человек нанят. А я спешу, уважаемые. У меня ребёнок болен, страж помирает, а Живчик не будет ради какой-то Властительницы Порубежья изменять свои планы! Сколько нас, а он - один! Потому долго мы будем топтаться тут? Пока не осквернеем?
        Маги, бросая взгляды, полные сожаления и досады, поспешили к цели нашего пути. С каждой минутой Скверна сгущалась. И вот мы нашли то, что искали. Источник Скверны. И родник. Именно из родника, вместе с особой водой, истекала Скверна.
        - Мёртвая вода! - ахнула Пламя. Все выливали воду из бурдюков, подставляли их под родник.
        А я стал раздеваться. Плевать на стеснения, плевать на всё!
        Разделся сам, стал избавлять от покрывал и бинтов бессознательного бойца.
        Раньше его звали Суслик. Так его называл Пад. За характерный прикус верхних передних зубов и присвистывание при разговоре. Теперь-то с ним всё в порядке. Передние зубы выбиты, теперь - не присвистывает. Совсем молчит. И почти не дышит. Вот так вдвоём и заходим в студеную лужу, куда стекала вода из этого скверного родника.
        Видя это, к озерку мёртвой воды устремились и Лилия с Падом, но бойцы Красной Звезды перекрыли им путь, не пустили. И весьма напрасно я не заметил этого! Вода сковала тело жгучими ледяными оковами. Набираю воздух в грудь, зажмуриваюсь, окунаюсь с головой, окуная и Суслика. Только после этого меня начинает бить озноб. Всего - с головы до ног. И раненый стражник бьётся в моих руках. С большим трудом выхожу из воды, опускаю заходящегося в агонии бойца на землю.
        Он даже открыл глаза, осмотрел нас всех, хрипло и тоскливо взвыл. И - умер.
        Проводив его душу глазами, взвыл и я. Я убил его. Я! Хотел спасти - и убил. Уже второго. Хотел, как лучше - получилось как всегда! Потому и выл, что получается у меня только убивать. Только смерть я несу! Только смерть!
        - Почему вы не сказали?! - кричала Пламя. Смелая девочка.
        - Никто никогда не использовал мертвую воду - так, - пожал плечами маг Воды. - Откуда нам знать? Немой же живой?
        - Мёртвая вода не лечит, - добавил маг Воздуха, - а лишь заращивает раны. Не исцеляет, а лишь ускоряет восстановление. У вашего стража, властительница, слишком много было серьёзных ран. На их заживление у него просто не хватило жизненных сил. У нас, к сожалению, нет живой воды. Это бы спасло его.
        И я снова взвыл. И побрёл к своим вещам. Пад, увлечённо заливающий свои раны мёртвой водой, видя, что я не в себе, заткнул бурдюк, крикнул мне, потом догнал, схватил за руку, указывая на тело боевого товарища:
        - Тут очень скверно! - говорит он. - Переродится! Избавь его от такой судьбы.
        Смотрю на Лилию. Она - хозяйка этого тела. Ей решать. Девочка разбинтовала руки барыне, заливает водой из этого неправильного родника. Лилия глазами зовёт меня. Иду, как был. Мне так хреново на душе, что как-то стало не до стеснений и приличий. Женщина отсылает девочку прочь. А сама на ушко у меня спрашивает: надо ли ей подмыться этой водой. Уж очень она не хочет понести от тех насильников. Мотаю головой. Категорически мотаю головой. Можно, конечно, и так сделать. Только это будет на совсем и навсегда. А может, и не будет. Оказалось, что чутью моему верить нельзя категорически. А женщина разрыдалась. С какой надеждой она смотрела на меня! И как я не оправдал её надежд!
        На бойцов Звезды не смотрю. Я их почти ненавижу. Высокомерные ублюдки! Опыт они ставили! Бабу и Пада не пустили, а нас с Сусликом - на эксперимент!
        Всегда приятнее винить кого-то, а не себя. Причём тут эти бойцы? Моя вина! Я - убийца!
        Беру штык, иду к телу. Пронзаю его в сердце. Да так, на коленях, и остаюсь, с ножом в руке, с прахом Суслика, прилипшим к мокрой коже. Слёзы пробивают дорожку по лицу от глаз к щекам.
        Некого винить. Во всём и всегда виноват ты сам. Только ты сам.
        Все уже собрались, меня ждут. Жестом подзываю Пада, показываю на свой нос, показываю, чтобы ударил, отсюда - сюда. Бьёт. Вспышка боли и пламени в глазах и голове. Падаю. Слёзы, сопли, кровь, звон и тошнота. Пытаюсь на ощупь вправить нос. Чьи-то руки, - а женские руки были только одни, - убирают мои руки, со скрежетом костей и невыносимой болью ставят нос на место, ведут меня, ослепшего от слёз и боли, к луже, окунают в лужу голову. Боль мгновенно ушла. Лилия смотрит на моё лицо, утирает его подолом своего платья, пальцами осторожно шевелит нос, кивает:
        - Пошли! В Скверне не следует задерживаться надолго! Особенно детям!
        И только тут мне становится нестерпимо стыдно - я же совсем голый! Страшный, изуродованный корявый полутруп… Деревенского дурачка. Никаких шансов! Даже призрачных.
        Глава 5
        С утерей бойца скорость нашего передвижения возросла. Потому как мы вдвоём с девочкой как раз весим, как Суслик. Ну она - ребёнок ещё, не отличающийся упитанностью, я вообще по теловычитанию мало чем от бродяги костяного отличаюсь. Рёбра так натягивают кожу, что чётко можно пересчитать, сколько раз эти рёбра были сломаны. А усиленная регенерация сожрала последние остатки плоти. Потому как жира на этих боках и не было никогда.
        Едем все вместе, но - молча. Ну, я само собой. Немой же. Девочка вообще побаивается барыню. Ну а Лилия отрешённо смотрит вдаль, автоматически баюкая ребёнка. И так - до вечера.
        На ночёвку не останавливались, а поддали газу. (Причём тут газ? Сам не знаю. Никто же не вонял.) Потому как рядом был какой-то город, к нему спешили, выбившись из графика этим истоком мёртвой воды.
        Город… Не впечатлил. Мне казалось, город - это что-то более масштабное. А не пара десятков дворов, обнесённых заборами и насыпями. Но своим впечатлениям и ощущениям я уже не верю. И себе не верю. Я - лишь смерть. Всё, чего я касаюсь - умирает. Я - проклятие.
        Зато ночевали под крышей. И мылись мы с Падом в особом помещении, как раз для этого выстроенном. Мылись, конечно, после женщин. Потому как - барыня. Лишь подкидывали дрова в топку. И я делал вид, что не слышу, как женщина докапывается до девочки, расспрашивая её про её деда.
        Криком выгнали нас прочь - накупались. Выходят. Розовые, мокрые, парные, аж дыхание у меня спёрло от мощи этого женского удара. Торопливо отвожу глаза. Вижу, Пад красный, как волосы Пламени. Не меня одного накрыло этим фугасным снарядом главного калибра женского обаяния.
        Наша очередь. Напрасно я лил воду на камни, под смех напарника. Просто мне казалось, что должно быть много-много жарче. Чтобы уши в трубочку заворачивались. Аж всё тело чесалось, как хотелось самого себя избить распаренными ветками дерева с присушенными листочками. Какая чушь! Я точно сошёл с ума. Я - безумен! Тяжело это осознавать, невыносимо с этим смириться, но я - безумен!
        Вымылись до скрипа кожи. Коросты запёкшейся крови с меня слезали лохмотьями. Местами - с отмёршей кожей вместе. Завернулся в простыню. Идём с Падом в нашу комнату. Женщина с девочкой и малышом - через стенку. А под нами - кони всхрапывают.
        Что-то меня укусило. Я удивлён. А Пад ржёт. Паразиты меня признали живым. Нет, я им не благодарен за это, а зол на них. А когда я зол, все умирают. Когда не зол - тоже. Только вот паразиты на этом постоялом дворе больше никогда не приживались. Так получилось. Они мне мешали думать. А думать, когда у тебя мозги деревенского дурачка, - занятие весьма нетривиальное, требующее предельной концентрации. Не надо меня отвлекать - прокляну!
        Утром вся команда была бодра и энергична. Только вот городок этот не имел Гильдии наёмников. Никакой гильдии не имел. Даже смотрителя не имел. Это вообще был теперь не город. Как не стало в нём необходимого минимума признаков города - не было власти, церкви и ратуши, не было тюрьмы и казначейства. Даже рынка не было. За всем этим надо было ехать на северо-восток. Куда мы и поехали, позавтракав и расплатившись за стол и кров с владельцем постоялого двора, что чуть не плакал, глядя на руки расплачивающихся с ним гостей. Видно, что у него проходной двор. Яблоку негде упасть. И торговое сальдо - загляденье.
        Видно, что округа города отлична от Пустошей. Земля - другая. Но тоже - в запустении. И безлюдно. Говорят, из-за войны. Только кто, с кем и за что воюет не могу понять. Всё же тяжело быть дурачком. Но дорога между этим городком и райцентром много лучше. И ведь мы не идём, а едем. Потому в тот самый райцентр приезжаем ещё до заката.
        Опять гоню Мертвяка подальше. Вот пристал! Не может, как прочие порядочные бродяги, пошляться по своим делам.
        Бойцы Звезды покинули нас, ушли отмечаться в Гильдию наёмников, а мы - искать ночлег. Искали не долго, свободных мест - море. Пад говорит, что на всё скидки хорошие. Осмотрел наш номер. Ничё так. Ничё особенного, но лучше, чем вчера. Ввиду того что только вчера отмылись, на мойне экономим. Ну, барыня экономит. Я-то вообще пуст, как моя же голова. При этом барыня тащит нас в трактир. Или как это называется? Прихорашивается при этом. Детей оставляем присматривать друг за другом.
        Уже на входе в зал Лилия осматривает меня критичным взглядом и разворачивается прочь. Мы с Падом - следом. Мы вообще слуги. Хвосты этой женщины, подолы её юбок и шлейфы этих полос материи… Как же они называются? А пох!.. Главное, что барыня как хочет, так и виляет нами.
        Портной в виду вечера - закрыт. А в виду полного отсутствия клиентов - и не открывался. Но как только Пад постучал в ворота, вежливо так и деликатно - обухом топора - и обозначил, за каким мы, собственно, припёрлись (именно такой вопрос был задан из-за ворот), ворота распахнулись, мужик и две бабы, одна - постарше и потолще, одна - моложе и тощее, закрутили хоровод вокруг нас.
        У меня голова склонилась от удивления к правому плечу, да так и заклинило мне шею - Лилия пришла одевать меня. Был я польщён. Понимаю, что ей просто стрёмно быть рядом со мной, таким красивым до изумления, но всё одно - польщён. Могла бы и просто послать… прочь. Чтобы не смущал своей страшной мордой и корявым телом.
        Соскучившийся по работе портной быстро снял мерки. Так как мой «язык» остался присматривать за младенцем, потому законодателем мод была женщина, с женским своим упрямством не обращающая внимание на моё мычание и блеяние. Но как бы портной ни хотел быстрее обратить свои навыки в монету - ушли мы в том же, в чём пришли. И так же - хвостами идём за барыней, что осторожно обходит плюшки на дороге, приподнимая подолы платьев и юбок.
        Сели за один стол. Лилия уже совсем махнула рукой на приличия и разделила стол с чернью - с нами. Потому как два стола в полтора раза дороже. А деньги штука такая - только кончаются, не появляясь вновь по утрам. Потому заказала сама. И даже выпивку.
        - Слушаем, - велела барыня. - Нанимать воинов - дорого. Этак приедем в столицу, да можно коней разворачивать - ничего не останется. На моих красноголовых демонов надёжи никакой. В отца пошли - гуляют, небось, до дыма коромыслом! А вот в попутчики кому напроситься - всяко удобнее будет.
        Пьём вино, если это вино, едим, слушаем сплетни. С удивлением, вижу, как барыня заливается этой настойкой. Осаживаю Пада, что хотел опрокидывать кружки с такой же частотой, как барыня. Нахмурился и строго взглянул на него. Боец покривился, но - послушался. Меня, не барыню. Она уже порядком окосела, требовала, чтобы мы выпивали с нею вместе, но не отслеживала, сколько мы наливаем и что прикладываемся мы уже давно к пустым кружкам.
        Когда всё было съедено и выпито, барыня притомилась. Зато на покойного мужа гнала! У самой губа не дура - винца-то выкушать без меры!
        - Устала от бед и терзаний, сердешная, - вздохнул Пад, одной рукой беря барыню под локоток, другой - захватив недопитый кувшин, вместе со мной поднимая женщину и ведя её на выход.
        - Зачем? - мотая головой и тщетно пытаясь сфокусироваться на ком-либо из нас, буробила Лилия. - Я - сама! Прочь! Мужики! Я мужу скажу! Он вас!..
        От её слов заблестели влагой глаза Пада:
        - По владыке Светогору тоскует! - вздыхает он.
        Благо идти недалеко. Через улицу да по лесенке. При нашем приближении дверь гремит засовом и открывается изнутри. Пламя ждала нас. Стараясь не шуметь, кладём барыню на застеленную постель, разворачиваемся, чтобы уйти.
        - Она тяжёлая, - пищит мышкой девочка. - Как я её раздену?
        Жестом показываю Паду, чтобы шёл, остаюсь, помогаю девочке. Лилия, чувствуя, что её тормошат, грозилась нас выпороть и сдать мужу. А потом горько расплакалась, сгребя меня в охапку и прижавшись ко мне грудью, прикрытой лишь тонкой сорочкой. Называла меня Башней и стыдила, что я так жестоко обошёлся с ними. Приняла меня за своего любовника, с пьяных глаз. Хоть не за чёрта лысого! Ха! Как раз на чёрта лысого я больше похож, чем на её легендарного любовника-демоноборца. Ни ростом, ни телосложением, теловычитанием - в моём случае.
        Пламя, постояв в растерянности, тоже расплакалась и ушла на свою койку.
        А я так и стоял - на коленях, сжимаемый женщиной, вжимающейся в мою костлявую грудь, со сжимающимся сердцем, осторожно гладящий её по волосам изуродованной рукой, тихо мычащий что-то. От этих мычаний, от неловких поглаживаний женщина уснула. Но как только я попытался высвободиться - вцеплялась обратно, шептала:
        - Не бросай меня!
        Так и стоял, раскорячившись из-за негнущейся ноги. Ну, а что делать? Попытался прямо так - подремать в медитации, коль уж попал в капкан женских рук. А что ещё делать? Вино на мне совсем никак не отразилось. Женское тело под моими руками, этими самыми руками, вдоволь исследовано, признано неповреждённым, годным, мягким. Готовым к использованию. Только вот… Не могу я так. Не могу!
        Вот по этому поводу и медитировал. Размышляя, пытаясь разобраться в себе, в своих чувствах. К этой самой женщине…
        Понятно, что она мне нравится. Даже предельно понятно - почему. Она - первая женщина, которую я увидел. И - как увидел! Запечатлел буквально. Но дело не в том, что она - женщина, а в том, что она - Женщина! Вот так вот - с заглавной буквы. От неё так и прёт Женщиной, сводит с ума! Рядом с ней остальные существа в юбках меркнут, становятся бледными, выцветшими подобиями Бродяг - неживыми подобиями людей. Это и есть влюблённость?
        Влюблённый Повелитель Нежити, Меченный Смертью, Несущий Смерть - разве не смешно? Мне - нет.
        Вот в этом-то всё и дело! Дело как раз в том, что кому какое дело до моих чувств? Кто я? Тёплый Бродяга, чудом сохранивший сердцебиение и возможность с горем пополам мыслить. Урод, на которого взглянешь - прослезишься, а к ночи встретишь - обгадишься и не уснёшь. А зачем чувства без взаимности? А какая может быть взаимность ко МНЕ от ТАКОЙ ЖЕНЩИНЫ? А?
        Вот и посиди, подумай!
        Скажи мне, кто твои близкие, кто твои враги - я скажу, кто ты! Кто её мужчины? Им памятники ставят, о них легенды ходят. Только такие мужи достойны её. Кто её враги? Демоны, Церковь, глобальные, властные личности, структуры, что заказали её, но зацепили лишь её детей. Не хило! Почувствуй уровень высоты бытия! А с другой стороны - великолепные бойцы и маги перед ней преклоняются. Куда она едет? В столицу. К лучшему лекарю Мира, по личному приглашению Великого Инквизитора, считай - Престола. Обоих Престолов - Мирского и Церковного.
        А кто я? Мерзость, недоразумение, игрушка прихоти неведомых сущностей. Деревенский дурачок, безобидный и неопасный. Сломанный, не умерший, но и не живой. Так… грязь из-под ногтей! Никто. Даже не так - никто, а - ничто! Не «кто-то», а «что-то». Вещь, скотина, Бродяга, наконец! Их же тоже штуками считают.
        Да, я - в её объятиях. Но не моя это заслуга. Вино это виновато. Меня приняли почему-то за её любовника. Привиделось ей спьяну. Да и жилетка я - поплакаться. Пада, вон, стесняется. А я вроде и не мужик. Мне оба мужских ядра… Да что уж об этом? То есть я и не мужик уже. По её мнению, видимо. И что, что у меня штаны чуть не рвутся? Видимо, считается, что всё это уже не должно работать. Можно, как подружке или подушке выплакаться.
        И это - только первое. Первый повод похандрить. Второй - двойственность моих ощущений и предубеждений. Часть меня прямо трепещет от восторга, испытывая сладко-томные муки чувств. А вот другая моя часть просто категорически уверена, что любовь, любая, безнадёжная, неразделённая и даже - разделённая, ответная, пылкая и сжигающая, крепкая и стойкая, вообще любая - лишь предвестник чудовищной боли. Такой боли, которую невозможно вынести, вытерпеть, выразить словами, да и просто осмыслить.
        И с этим, моим мрачным и отчаявшимся Я перекликается ещё один повод похандрить. Я - проклятие. Я - Метка Смерти. Я - несу лишь Смерть. А я не хочу смерти не только этой Женщине, от которой всё трепещет во мне, но и этой девочке, этому малышу, что спит, разинув рот и пыхтя через пуговку носа, не хочу смерти даже Паду, который мне только попутчик, едва скрывающий ко мне сложную гамму негативных чувств - ненависти, презрения, отвращения, оскорбления тем, что именно я, а не он… ну, многое. Многое я делаю, много каких ниш жизненных я занял рядом с этими людьми в этой комнате, а не он. Я даже не хотел смерти Суслику, Мертвяку, Мерзости. Но эти трое мертвы. Как и десяток других людей, которых я вообще не знал. Как и сотни тех, кого я ещё не знаю, но я уже знаю: они все - умрут. Из-за меня. Потому как я проклят.
        Странный звук, выбивающийся из логики привычных звуков, отвлёк меня от размышлений, не позволив мне не то, что выработать решение, а даже проработать поле задач и подтекстов. А что за звук? Скрежет… Засова. Засов чуть сдвигается.
        Казалось, кинжалы Лилии сами прыгнули в мои руки. Вытекаю из объятий женщины. В этот раз она не удерживала меня. Заспалась. Только вот… этот запах! Их крепкий сон вызван этим запахом. А я? И на меня почти не подействовало. Почти. Я же тоже задремал, расхандрившись. Медленно, чтобы не стукнуть каблуками, не скрипнуть досками полов, смещаюсь за дверь. Открывшись, дверь меня и прикроет.
        Часть меня просто вопит, что это лиходеи, что их всех надо немедленно обратить в прах, «перемножить на ноль», «погасить», чтобы предотвратить угрозу гражданским - женщинам и детям. Потому как применение отравляющих газов - уже акт агрессии.
        Но часть меня верит, что всё это - нелепые совпадения. Что запах этот и крепкий сон всех в комнате имеют какое-то естественное происхождение, а открывающийся засов - совпадение. Кто-то перепутал комнату и теперь спьяну искренне недоумевает - чё за нах? И кинжалом через щёлки сдвигает засов. Бывает же? Во что угодно поверю, лишь бы не верить, что все люди - скоты, весь мир - помойка, а светило - просто шар горящего газа в неосмыслимой дали от меня. Так не хочется убивать!
        Дверь, тихо скрипнув, отворилась, как я и рассчитывал, закрыв меня.
        - Хозяйка? - вкрадчиво спросил угодливый голос.
        Ну вот! Говорю же - попутали!
        - Готовы! - говорит другой голос. - Быстро шмонаем и - валим! Твоя - мелкая.
        Всё! Они вынесли себе приговор. Больше в моей голове нет сомнений. Лишь размышление - что с ними делать? Кубометр праха в комнате - неэстетично. Дорогим мне людям придётся дышать этой грязью. Потому штык так и болтается на поясе. Кровь лить - тоже. Ещё и утром, спросонья, да с похмелья - испужаются. Да и тот самый, мрачный Я настаивает, что бить надо аккуратно, но - сильно. И не оставлять следов. Настаивает, что нет человека - нет и проблемы. Тем более вопросов.
        Рукоять кинжала с бесшумного замаха опускается на основание шеи того, кто распоряжался - «шмонать и валить». Я счёл его старшим, а значит, более опасным. Второму я просто вгоняю нос в голову. И даже немного удивился. Откуда в этом тощем - кожа да кости - теле столько силы и скорости удара? Поднимая их за воротники - уже не удивился. Вспомнил, что я немного Бродяга, вспомнил, как я прыгнул тогда на несколько шагов, перелетев через насильника.
        А вот куда их тащить дальше? К Паду, в нашу комнату? А как я попрошу открыть мне дверь? Выразительным мычанием? Деликатным постукиванием лбом в запертую дверь? Тащить их по лестнице через весь холл - на улицу?
        Так, а как они тут оказались? Откуда? Тащу оба тела, как мешки, толкая плечами двери. Одна открылась.
        - Ну? - спрашивает меня оттуда человек, вставая с лежанки. Пинаю его костяной, негнущейся ногой в живот, опрокидывая обратно на лежак, сверху накидываю оба тела, добавляю хозяину комнаты в висок кулаком, без размаха, так, как отмахнувшись.
        Возвращаюсь по коридору, притворяю дверь в комнату Лилии, иду обратно к уродам. Связываю их, один помирает. Тот, которому я нос загнал в мозг. Чтобы сила не пропала напрасно, пускаю его на пепел штыком.
        Ух! Аж в глазах рассвело. Хорошо-то как!
        Тот, которому я висок погладил, уже очнулся, выпучив глаза, воет - в кляп в своём рту.
        Подношу ему штык под нос и прикладываю палец к губам. Икает, но - затыкается. Приставляю штык к его паху, выдёргиваю кляп.
        Нет, я тут совсем ни при чём! Это я про то, что приношу смерть, что я - проклятие, и беды потому льнут к нам. Они просто увидели гражданочку, что прикинута не по охране, а замашки барские - холуя одевает у портного, причём дамочка с головой совсем не дружит.
        Тут я не мог не согласиться - это так!
        Так вот, барыня, по их мнению, рамсы попутала, живёт не по понятиям - с холуями за одним столом сидит, напивается вдрызг, не обеспечив собственной безопасности. А значит - что? Что она - глупая. И деньги всё одно потеряет. Не сегодня - так завтра. Глупцам деньги не нужны. Они им достались несправедливо, случайно. И просто обязаны перейти в более надёжные руки, которые лучше знают, как тяжко деньги даются. И как и на что их следует потратить.
        Когда пошла песня про то, что у них - семеро по лавкам, а ещё столько же - под шконкой, что не они такие, а жизнь такая, протыкаю ему артерию кинжалом и припадаю к его грязной шее, как к пробитому шлангу. И глотаю, глотаю, захлёбываясь. От восторга - тоже. Пока тело в моих руках не утекло меж пальцев серой взвесью.
        Третий тоже очнулся, сучит ногами, мотает головой. Вынимаю кляп - мне же интересно, чем он будет выкупать свою никчёмную жизнь? Пересилят ли его слова ту жажду, что вызывает во мне его кровь? Одной энергией сыт не будешь. Обычная пища не даёт мне того объёма строительного материала, что требуется для ремонта моего тела, истощённого чудовищным объёмом регенерации, восстановления целостности этого тела, дисбаланса внутренних энергопотоков межрасовым кровосмешением. Да-да, потому Краснозвёздные и назвали меня выродком, что я - не совсем человек. А помесь человеческой и ещё какой-то крови.
        Ах, запасы конфискованного у несправедливо наживших? Вор всё же заинтересовал меня. Ну-ну, допустим! А если я ещё немного загадочно помолчу? И поиграю штыком перед его носом? А около паха? Давай, соловушка, пой! Ты живёшь - пока поёшь. Лекарь сказал - в морг, значит - в морг!
        Глава 6
        Это утро - правда - доброе. Мычу про себя, как утро красит стены древнего кремля. Настроение - имеется. Вот вроде и убил целую кучу народа, а на душе - светло. И в мешке - звякает. Соловей-соловушка за право подышать до утра сдал мне всё, что знал, и всех - кого знал. Теперь этих… не знаю даже, как их назвать - с собаками не найдут. Не-не! Всех подряд не аннигилировал…
        Во какие слова выскакивают, когда сила-энергия чуть ли не из ушей выплёскивается! Мне бы сейчас вздремнуть в медитации, силушку эту, заёмную, направить на перестройку мозгов - своих и того бедного младенца, что стремительно деградирует, запертый в своём собственном неразвитом подсознании. Аутистом мальчик растёт. Растением комнатным.
        Одним словом, прорядил я воровское сообщество этого городка. Именно в таких случаях уместна пословица: меньше воров - больше жизни для работяг. Нет, что-то я напутал в определениях. Суть-то такая, но - не звучит.
        Но припозднился я с прополкой города от сорной травы. В том смысле, что ночь уже давно закончилась. Вон, портной стоит, мнётся. Машу ему рукой. Нет, не улыбаюсь. Учёный уже. Обсерится и убежит. Или - сердце прихватит. Ему уже на пятый десяток пошёл - почтенный возраст, для Мира. А мне он нужен. Я как тот самый Бродяга - грязный, рваный. Вымазался да оборвался весь, пока за тайниками воровскими лазил да самих их ловил. Вот же звери! Чуяли меня издали чутьём каким-то звериным - сквозануть пытались. Хорошо, я прыгаю далеко и высоко. А то бы ушли. Гадить дальше. А я не люблю, когда после меня не прибрано.
        Город ещё спит. Это хорошо. Меньше глаз. Хотя я сильно не обольщаюсь. Моё мрачное Я говорит, что всё это - большая деревня - все и всё видят и слышат. И ещё помню, что деревня всегда встаёт засветло. Ну, я надеюсь, нам не придётся возвращаться в этот городишко. Раздеваюсь, безжалостно дорывая своё тряпьё, моюсь из бочки, куда натаскал воды из колодца парнишка-конюх. Эта бочка у него для естественного подогрева воды приспособлена. Парень хмурится. А я что говорил? Деревня уже на ногах! Ногой двигаю к нему обрывки своей одежды. Ну, хоть - ветошь. Подтереться там, полы вымыть. Парень светлеет лицом.
        Портной помогает мне одеться согласно последней моде этих краёв. Мне не нравится, но моё мнение не учитывается, потому - без вариантов. Позвенев мешком, достаю горсть монет и протягиваю портному. Надо же какой! Копается в монетах, отсчитывает только столько, сколько считает достаточным. Кланяется, собрался уходить, но я не пускаю. Бросаю красную монетку конюху, показываю, что нам с портным очень хочется промочить горло. Ну, потираю себе кадык привычным жестом. Парень понял, кивает, но говорит:
        - Этого мало, господин! Не будете же вы пить недельной давности пиво?
        Согласен. Протягиваю ладонь с монетами. Парень отбирает нужное количество, лукаво улыбается:
        - Благодарю за вашу щедрость, господин! Я взял и себе на кружечку. Недельного. Ваши кони будут готовы первыми!
        Застёгиваю портупею поверх всех одёжек, веду портного в холл нашего постоялого двора. Тут имеются лавки и столы. Только кухни нет. Кухарка - жена хозяина - померла этим годом. А сам он готовит так хорошо, что благоразумно всех отсылает к конкурентам через дорогу. А детей мужику Триединый не дал. Бывает!
        Выпили с портным по кружечке какой-то бурды. Ничем не лучше недельного пива. Хотя, если это же, но киснущее без холодильника неделю - бр-р-р! Портной долго благодарит, кланяется, желает нам всего-всего, да поболее-поболее! А приятно ощущать себя падишахом. Хоть и на час.
        Расплачиваюсь за постой и услуги конюшни с хозяином. Потому как легко пришло - должно уйти быстрее визга, чтобы карму не изговнять. Так вот, хозяин, ощущая вес монет, стал такой проницательный, что понял все мои жесты - до единого. И побежал к заклятому другу - сопернику - конкуренту, через дорогу - за нашим завтраком. Платил-то я вперёд. И сделал вид, что и не догадываюсь о связи хозяина нашего крова с исчезнувшими уродами. Потому как он уже наказан. Не сама его супруга убралась. Не сама. Помогли ей. Вот и трактирщик боялся, что помогут и ему освободить помещение. Стучал. А жить-то хочется. Даже в страхе и мерзости. Ему. А кто я, чтобы судить его? Надеюсь, больше не увидимся.
        А я пошёл будить моих попутчиков. Пад страдает с похмелья. Как он думает.
        - Ты выглядишь до тошноты бодрым! - приветствует он меня, подвинувшись, пропуская меня в комнату женщин.
        А как страдает Лилия! Ещё бы - на похмелье ещё и отравление неведомым сонным газом. Пламя - смурная. Мальчик - кричит. А мать - злюка - не даёт ему к груди присосаться, не хочет его продуктами похмельными кормить. И все - на нервах. Ещё бы - проснулись - ветер гуляет через распахнутые окна, двери не заперты, меня нет.
        - Ты где был?! - строго шумит Лилия, вставая в классическую позу - руки в боки. Только вот карикатурно это выглядит. Да и тюбетейки у меня нет. С похмелья - мятая, со сна - всклокоченная, спросонья - теплая, распаренная, груди, полные молока, натянули тонкую сорочку, торчат острые пики, по которым соскучился малыш. На просвет окна её сорочка совсем прозрачная, будто и нет её вовсе - все линии и выпуклости как в зеркале. Столько детей выносила, а талия - имеется. И животик - вполне себе. Животик, не брюхо. А она ещё и ноги расставила, как сержант в учебке.
        Прочитав все эти мои мысли, Пламя заливается звонким смехом, утыкается в подушку. Плечи её ходуном ходят. Барыня поняла, что сморозила, стала выталкивать нас с Падом, тянущим шею через моё плечо, прочь, ворча что-то грозное, но - неразборчивое. Чуть упёршись, успел закинуть мешок в комнату, развернулся, развернул Пада, его же рукавом вытер ему рот. И у кого из нас неконтролируемое слюноотделение? А?
        А тут и завтрак поспел. На запах прибежала Пламя. Сообразил я ей на поднос - кружку опохмельную и закусь. Убежала наверх. Ну, теперь сборы ускорятся. Почему-то я знаю, что одевающуюся женщину ждать - уснёшь, как заскучаешь. А им надо ещё и мешок перебрать. А бабы что сороки - на блескучее падкие.
        Удивила меня барыня! Ох и удивила! До - похудения! Собралась, как боец хороший! Знал бы - спичку бы зажёг, чтобы засечь время.
        - Откуда?! - шипит, яростно сжигая глазами.
        Пожимаю плечами, тыкаю себе в грудь. Сборы были молниеносными. Я даже удивился сей поспешности. Лишь прогнав в очередной раз с глаз долой Мертвяка, но уже за тынами городскими, понял - за вора меня приняли. Спешат сбежать, пока хозяева погремушек не рюхнулись. И не стоило так нервничать! Они уже не рюхнутся!
        Пад настёгивает коней, летим как на крыльях. Одни. Не стали ждать попутчиков. Вот тебе и вечерние планы!
        Все на взводе. Косятся на меня. Вздыхаю, пересказываю девочке ночные события. Под охи и ахи она - озвучивает. Пад перестал издеваться над животными. Они, вон, вспенились аж!
        Вроде отпустило их. Вот только мы одни на пустой утренней дороге. Ну, не считать же вонючку Мертвяка попутчиком?
        Достаю давешнюю заготовку, всунутую в телегу утром, начинаю подтачивать наконечник двухметровой деревяшки кинжалом барыни. Косится, подмывает её спросить, как я достал её кинжал, если они у неё под юбками, на бёдрах закреплены были, но - молчит. А я продолжаю - естественно, молча - строгать шест деревянный. Ночью выяснилось, что моё копьё из дерьма сделано. Наконечник затупился об череп человека. Даже не об броню! Идти с таким в бой - предаваться самообману. Потому я снял наконечник и теперь подтачиваю древко копья, чтобы насадить на него штык. Штык как будто для этого и предназначен. Хотя почему - как будто? Я вдруг понял, что так и есть! Он потому и штык, что надевается на… что-то. К чему я это всё? А к тому, что от неприятностей в дороге придётся отмахиваться самому. Раз уж мы так поспешили продолжить путь - рассчитывая только на свои силы.
        Работаю, делая вид, что не чувствую взглядов на меня. А я чё? Я сам охренел! От наглости воришек.
        Когда светило уже поднялось высоко, стали нервничать из-за пыли за нашими спинами. Но благо мощь ауры Силы магов я узнал раньше, чем мы их разглядели. И на том успокоились. Пятёрка самых сильных бойцов, что я видел, внушала чувство защищённости.
        Естественно, Краснозвёздные спросили, почему мы сорвались, как ужаленные под хвост? Барыня наша, молодец, не растерялась, сказалась, что - спешим. И это - так. Не поспоришь.
        Ну, а раз так - стал я дремать, клюя носом, под мелодию разговоров барыни с магами и бойцами Краснозвёздными. Лилия, как её отпустило после нервного напряжения, болтливая стала. Ну, пусть поговорит. Для бабы молчание - пытка. А я покемарю.
        Потому как Лилия права - надо спешить. Малец совсем слабый. И совсем не факт, что даже самый искусный маг сможет что-либо сделать, если процессы станут безнадёжно запущенными. Вот и сижу, пытаюсь разобраться в тонкостях этого хитрого, на первый взгляд, слабого проклятия. Я даже не сразу и заметил, что это именно Проклятие. Перепутав причину и следствие. Стал лечить мозг малыша, а не источник ослабления головки этого бедняжки. Но сегодня, переполнившись Силой, увидел всё несколько иначе. Это - Проклятие. И над этим надо хорошенько подумать.
        И настолько я ушёл в этот процесс, что прозевал Мертвяка, не отогнал его в очередной раз. Заклинание одного из магов разорвало мою игрушку - в клочья. И это меня так расстроило, что долго-долго матерился. Молча, мысленно. Под хихиканье девочки.
        Вот ведь зараза! Ох и ловка! Верно - ушки на макушке! Мысленно показал ей образ, как костлявыми лапами Бродяги тяну её уши на макушку, вытягиваю их в ленты и завязываю бантиком. Всё одно - хихикает. И даже дразнит меня, показывая кончик языка. Зная, что мне похвалиться нечем.
        К вечеру стали попадаться на дороге путники и целые поезда. Наконец-то мы вошли в обжитые более или менее земли. Лилия говорит, что теперь - надо быть ещё внимательнее и ещё больше бояться. Люди хуже и страшнее Бродяг и Тварей. Не стал спорить. Тем более не сумел бы, даже если бы было что возразить. А мне - нечего было возразить. И не хотелось - сам думаю так же. Люди - хуже Тварей!
        Во все глаза смотрел на пейзажи вокруг. Деревья, кривые, больные, но - живые, клеточки полей и садов, ограждённые сложенными без раствора каменными стенами или лесополосами, сторожки пэпээсников, патруль в единой униформе, селяне, трудящиеся над своими делами. Аж душа радуется. Детишки, что гоняются друг за другом и гоняют скотину, тощих коров и прыгучих коз, брехучие тощие собаки, при виде нашего экипажа визжащие и прячущиеся за ноги хозяев. Лепота, да и только!
        Потому - дни пролетали незаметно. Постоялые дворы слились в один обезличенный ночлег. Городишки - в одну обезличенную деревню. Пока не выехали к городу, сильно отличному от этих блокпостов придорожных.
        Этот город был похож на город. Насыпи, стены, башни, мощёные улицы, солидные здания - символы города - Городской зал, храм, детинец, оружейная, казначейство. И огромная площадь, судя по стоящим прилавкам - рынок. И целые улицы, специализирующиеся на ремёслах, с магазинами, мастерскими и домами мастеров. В окнах выставлены комнатные растения в горшках. Правда и горшки не цветочные, а - ночные, выплёскиваются также в окна. Потому - воняет. Хотя улица устроена с ливневыми стоками. Она же - канализация.
        Краснозвёздные советуют нам ехать с ними и селиться под крышей ведомственных помещений их корпорации - Гильдии наёмников. Лилия сомневается. Убедили её наёмники упоминанием близости к центру города, умения поваров Дома наёмников, их умеренными расценками и - баней, с недорогой прачкой. Хотя - только на днях мылись. Я - вообще - утром. В реке. Остальным речная вода - холодная, но мне пойдёт. И одежда моя - новая. Почти. Даже не воняет. Стирал, анадысь. Пыль дорожную только стряхнуть.
        Разместились. Конюх сразу же стал конопатить мозг бедной женщине, утверждая, что коням пора менять масло и шины, и вообще у них - лошадей наших - перепробег по техобслуживанию. Как же я был горд, когда барыня наша, уперев кулачки в бока и выпятив грудь - набрав воздуха в неё - в течение десяти минут, ни разу не прервавшись, размазала конюха по навозу, аргументированно доказав, что властители Порубежья в лошадях разбираются не хуже конюхов Волчьих! Крайние минуты три она, правда, сплошь чесала по генеалогическому древу конюха, красочными эпитетами наградив каждого из его предков, через одного высказывая уверенность, с каким именно животным грешила та или иная жена.
        Как по мне, переходить в споре на личности - не очень красиво, но конюх пожирал вдову Медного Властителя влюблёнными глазами. Вместе со всей обслугой этого гостиничного комплекса - всеми этими навозочистами, стряпухами, хлебопёками, прачками, мойными девками и поломойками. И наши попутчики - Краснозвёздные - с искренним восхищением любовались этим представлением. А потом - все пятеро - хлопали в ладоши, с лихим свистом.
        Потому приветствовать нашу барыню прибежал сам глава Дома Гильдии, сразу огласив солидную скидку за комнаты - за право упоминать, в каком именно номере останавливалась сама вдова Медного Властителя. Конечно же в самом дорогом из имеющихся. Но из-за скидки - цена даже ниже вчерашней ночёвки.
        Ну и мы с Падом - через стенку. Потому мойня отменилась. Номер был двухкомнатный. Во второй комнате, поменьше, чуланного вида, но с вытяжкой духовой, стояла каменная ванна, шустро заполняемая горячей водой мойными девками. Пад - мнётся, стреляя глазами то на меня, то на молодых, сочных, распаренных девок, так упревших таскать воду, что подолы юбок заткнули за пояс, а груди чуть из выреза платья не выпрыгивают. Понял, хоть и дурак. Вкладываю в ладонь бойца две серые монетки, оставляю его принимать водные процедуры.
        Спускаюсь, в растерянности не зная, что мне делать, чем себя занять? Но решил глаза полупить - посмотреть, как люди живут. И уловил какой-то знакомый, резкий и терпкий запах. Неприятный, честно говоря, запах, но с сильным откликом где-то в глубине меня, ностальгическим. Иду, как собака поисковая, ведомый нюхом. И прихожу в помещение, где полураздетые мужики, мокрые от пота, мутузят друг друга чем ни попадя, даже палками. И чему я так обрадовался? Ума не приложу. Сам себя не понимаю.
        Конечно же меня заметили. Мою гармоничную фигуру, обворожительное лицо, великолепную причёску. Простое и бесящее - глазеют. Как - кивают мне, но медленно. А-а, это такая форма поклона-приветствия!
        Но меня не отпускает странное моё моральное состояние. Какой-то щемящей, ностальгирующей восторженности. Потому - пожираю глазами зал, тренажёры, спортсменов (ух, ты - слова-то какие!). Руки чуть ли не сами начинают стаскивать с меня ремни, куртку, кафтан, шарф. И вот я в одном исподнем - в нижней рубахе и подштанниках. И - замер. Потому как под этими взглядами выпал из того морального состояния ностальгии и теперь не знаю, что делать.
        Что делать, что делать? Возвращаться в то же состояние сознания! Потому - закрываю глаза, дышу, растворяюсь в ритме биения собственного сердца. Тело начало двигаться. И всплыло, что это называется «разминка». Ну, разомнём. Или - разомнёмся? А-а! Не суть! Плавные, размашистые движения, похожие на медленный танец, были приятны. Только вот скованное тело, ограниченность подвижности конечностей не позволяли насладиться этим «танцем», причиняя мне довольно серьёзную боль.
        Поняв, что у меня так ничего и не получается, остановился, открыл глаза. И сначала даже удивился, что на мои потуги смотрит только один человек. Но потом понял, что своим вторжением в этот зал я - чужак - привлёк внимание, потому и глазели. А начав «разминку», я был признан «своим». Соответственно, интерес пропал.
        И этот, единственный, что смотрел на меня - делал это, как он пояснил, из профессионального интереса. Лекарем представился. Ведомственным. Хотя магом не был. Лишь одарённым. К Жизни, и чуть-чуть синела Вода.
        Наёмничество - стезя трудная, опасная и травматическая. Потому опыт у лекаря Гильдии большой. Вот он, присматривающий за вознёй бойцов, чтобы сразу же и помочь, если потребуется, издали увидел, что я - его клиент. Попросил разрешения осмотреть меня. Ну, а что запрещать? Мне самому интересно.
        И лекарь стал на ощупь мне рассказывать, что у меня было сломано, как неправильно срослось, и что именно, да - почему из-за этого - не работает. И тут же - что он может выправить, а что - нет. Мастер!
        Ну, а я - на каждый его пункт - выставлял только два вопроса: стоимость и сроки лечения? И качал головой. Нет у меня дней, а тем более недель - на слом и правильное сращивание костей, на растяжение и сращивание сухожилий, на удаление костяных наростов и соляных отложений. У нас - сроки, мы - спешим. Сердечно благодарю, собираю свои вещи и иду в опочивальню, шаркая ногами. Разминка что-то сильно притомила меня, а лекарь так намял всё, что всё, что было - болит и ноет.
        Дверь открываю ключом. Возня под простынями застывает. Бросаю одежды, иду в ванную. Ещё дверь не закрыл - хихиканья и возня продолжились. Вода остыла. Но всё одно - приятно. Просто полежать полностью в воде. Входит девка. С вёдрами кипятка. Не открывая глаз, показываю, чтобы лила на ноги. Хорошо! Чувствовать себя живым!
        Но! Не настолько! Дёргаюсь, расплёскивая воду! Не надо! Даже массажа! Нечего мне массировать! Мясо с салом ещё не успело нарасти на моём скелете. Жестом и взглядом указываю на дверь. Продажная любовь - как глоток из придорожной лужи! Не хочу! Мне не требуется. Не жмёт и не тянет. И никакой токсикоз нигде не доставляет забот. Живодёр позаботился.
        Глава 7
        Дом наёмников проводит званый вечер. Или что-то вроде этого. Светло, шумно, представительно. Сытно и пьяно. С первого взгляда заметно, что горожанам так опостылела унылая обыденность, серая жизнь военного времени, что народ с радостью ухватился за повод разогнать скуку. Люди принарядились, а чтобы совсем не разорить главу Гильдии наёмников, тащили с собой домашние запасы и приходили уже прогретые радостным предвкушением вечеринки и со своими кувшинами веселительного литража.
        Барыня наша - на месте почётного гостя. Рядом с местной барыней теперь сидят, склоняясь друг к другу, сплетничают.
        Я - сзади, как и положено слуге и телохранителю. В тени колонны. Прячусь. Все же - красивые, нарядные. Натягиваю бандану - поглубже, шарф - на лицо, повыше. Не надо людям праздничное настроение поганить нелицеприятными личностями. Мне и тут, в тенёчке, тепло, всё видно и всё слышно. От охраняемого объекта - в шаговой доступности.
        В зале имеется небольшой помост, на котором сейчас что-то вроде ансамбля художественной самодеятельности бренчит инструментами и заунывно поет о героях былых времён, о которых не осталось порой имён. Ну, а как назвать это, если у них по ходу баллады герои по нескольку раз назывались сказителями разными именами? Пламя с широко раскрытыми глазами пожирает сцену глазами. Она лично знает почти половину воспетых многоликих героев. И, чувствую её эмоции и обрывки мыслей - поражена тем, что не догадывалась, что такие близкие её родственники - чуть ли не боги!
        Ну, а как по мне - плохо. Музыка - убогая, исполнение - такое же. Самого текста - не трогаю. Ибо не разбираюсь. Для художественного текста - бред и сплошная несвязуха, для промывания голов черни… Ничего я не смыслю в методах пропаганды и прочих средствах массовой дезинформации и оболванивания этих самых масс и промывки их, массовых, мозгов.
        Сам - дёрнулся аж! Иногда такое в голову приходит - хоть стой, хоть падай!
        Тусовка мне - тоже не интересна. Ни сплетни, ни осторожные прощупывания настроений, намерений и отношений сего представительного собрания меня не колышут. Вино меня не берёт, вкус напитков я не нашёл интересным, наевшись, точнее - набив бурдюк, что встроен в моё тело и именуется пищеводом и пищеварительным проспектом, и к столу интерес потерял. Нет, не «проспектом». Трассой? Трактом? А-а! Не суть! Муторно это - принимать пищу моим набором дантиста-живодёра. Прямо сейчас, здесь, на Лилию никто не собирается нападать, ну, конкретно тут - убивать её. Потому мне - скучно. Медленно погружаюсь в дремоту и оцепенение. В спящий режим.
        И в этой полудрёме - зал изменился. Люди - уже и не люди вовсе, а сгустки энергетических потоков. Перетекают, пульсируют. Забавно. Энергия течёт по помещению, причудливо, вытекает прочь, заходят другие потоки. Сюрреализм какой-то. Зато вижу - какие сгустки пульсирующих потоков энергии тянутся друг к другу, какие - связаны, какие - вообще - синхронизированы. А какие сгустки - с несовпадающими частотами энергопотока. Такие вызывают неприязнь друг у друга, будут взаимно исключать друг друга, гасить. Или один, более сильный поток изменит частоту мерцания другого, подавив, поработив.
        Вот и у меня так - разом два потока во мне. Несовпадающих. Равной силы. Было. И я теперь занят как раз подавлением одного из них, изменением его частоты. Но это так, фоново, так сказать.
        И наблюдение за этими мультиками оказалось более увлекательным занятием, чем имеющаяся культурная программа.
        Наконец, этот томный вечер завершился. Сопровождаем барыню в опочивальню. Лилия выжата, будто весь вечер проводила битву. Так оно и оказалось - начинает причитать, жалуется. Весьма сложные и важные переговоры она проводила с исполняющей обязанности главы Дома Волка, вдовой внезапно умершего Старого Волка, матерью внезапно убившегося на охоте, напоровшегося глазом на сломанную ветку - Молодого Волка, матерью номинального Главы Дома, ещё не закончившего обучение в Университете, Волчонка.
        Странно. Старая Волчица тяготела к Лилии Медногорской, испытывая искреннюю симпатию к моей барыне. Энергопотоки мне это рассказали, показали. Но личные симпатии - вещь малозначимая, хотя и значимая.
        А переговоры проводились… Как это говорится - по разделу сфер влияния и прощупывания взаимных интересов и намерений. Просто между полудикими, но гордыми Домами Западного Порубежья и Княжеством Волка - Княжество Гороха. После внезапной, таинственной и вроде как случайной гибели всей семьи Гороха княжество приходит в запустение. Ну, это я и сам видел. Народ массово мигрирует под более надёжную руку. Земли Гороха и хозяйство слабеют. А этого допустить никак нельзя! Естественно, что если не объявится наследник и не возьмёт дела под свою руку, Княжество Гороха растащат по своим наделам, ленам и владениям соседи. Да и если и объявится - пока дела примет, пока рука утвердится - соседи отъедят себе деляночки, перемежуют разделительные полосы.
        Так вот - столь тяжёлые предварительные прощупывания завершились к взаимному удовлетворению. Завтра новый раунд переговоров - Старая Волчица даёт приём у себя. Как раз будут проводить предварительные согласования. Хотя Волчица и сделала Медногорской Властительнице намёк на предложение неслыханной щедрости. Вроде как и невинно, по-женски, обсудили завязавшуюся во время учёбы дружбу старшего сына Лилии и второго сына Волка, Волчонка, и посмеялись над интрижкой Медногорца с третьим ребёнком Старой Волчицы - дочерью. А это уже - намёк на брачный союз двух Домов. А неслыханная щедрость в том, что Дом Медной Горы - на два порядка ниже в официальной табели о рангах, чем Княжеский Дом Волков.
        Вот тебе и личная симпатия двух вдов, и - школьная дружба с юношеским перепихоном - их отпрысков.
        Одно расстраивало - никуда мы завтра не едем. Будет очень глупо, по-хамски, если Лилия проигнорирует недвусмысленное приглашение Дома Волка на вечерний званый ужин.
        И - маленький пунктик. Зачем мне, немому дурачку, барыня вываливает весь этот расклад? Ни посоветовать не могу, ни посочувствовать. Согласно официальной легенде я вообще - слабоумный. Меня можно даже не стесняться, переодеваться при мне, журчать в каменные удобства, принимать водные процедуры, расчёсывать свои волосы… бр-р-р! Пробирает! Засыпать под моё мычание минусовых колыбельных, прижимаясь ко мне грудью, выкормившей красноволосый выводок, под тончайшей сорочкой.
        Кто я для неё? Питомец? Как ручная собачка или как кастрированный котик? Или плюшевый мишка, которого уронили на пол и оторвали лапу, но всё равно не бросают, потому что он - хороший, привычный. Вещь!
        Ну, а раз мы никуда не едем, то утром пошли на… ох, какое слово всплыло похабное - жопинг. При чём тут кормовое седалище? Как оно связано с торговлей? Бред!
        Естественно, в «женские» ряды. У барыни приподнятое настроение. У неё начались циклические сложности. Вот она и радуется. Рада, что не залетела, хотя очень этого боялась. А у женщины что радость, что горе отмечаются одним способом - новыми шмотками. Но так как у нас не просто женщина, а отягощённая бременем власти, а это, как говорится, накладывает свой отпечаток на мозги, вызывая профессиональную деформацию личности, то шмотки покупаются не столько себе, сколько подведомственному персоналу - нам. Пламя пылает аурой, чуть не спалив новое платье и сопутствующую мелочёвку - платочки-шляпки разные. Кинулась на барыню, расцеловала всё, куда попали её губы, а потом - разревелась. Бабы! Мокрая душа. Слёзы льют по любому повод. И без повода - льют.
        Паду перепала новая кожанка из красной кожи. Я себе выбрал новый шарф и шляпу с большими полами - вместе почти полностью скрывают лицо. И - перчатки. У меня регенерация пошла совсем палевная - огрызки пальцев чешутся. Как бы ни получилось истории с хвостом ящерицы. Да и вообще, хорошие перчатки - штука незаменимая. В нелёгком деле охраны и безопасности труда. Хм! Похоже, что последнее слово случайно прилипло. В деле охраны и безопасности… Барыни. Да, так лучше!
        А ещё мы посетили обе лавки знахарок-травниц. Типичные колдуньи. Связки трав весят, разные куриные лапки. Ужас! Готический. Оказалось, что женщина - всегда женщина. Мази, кремы, косметика. Ох, блин! Мне покупают какую-то мазь, что должна вылечить мои волосы на голове и подбородке, чтобы они стали волосами, а не рыбьей чешуёй. И для кожи. Вот это перебор! Мычу - яростно! Обойдусь! Смеются. И, издеваясь, складывают в ту же корзинку тушь для ресниц, зубной порошок, помаду для губ, румяна… не знаю, для чего. И - ржут. Понял я уже ваш юмор! Добавляю в корзину шпильки и заколки для волос, банты, выдёргивая их из причёски Пламени, а потом - по-волчьи скалюсь им в лица осколками зубов. Улыбка у меня такая.
        А кто говорил, что я добрый котик? Могу и зашипеть, цапнуть, даже - исцарапать. Одним словом - испортить настроение и причёску. Отстали от меня, шутники доморощённые.
        А дальше пошли мы на рабский рынок. Ну, а как назвать место, где людей продают и покупают? Не называя это тем, чем оно и является. Людей продают, как скотину. Лилия заинтересовалась юной девочкой, примерно возраста Пламени. Заглядывает ей в глаза, щупает волосы, заглядывает в уши, смотрит в рот - на язык и зубы. Оценивает состояние ногтей и кожи ладоней. Будто козу покупает. Хм-хм! Кха-кха! Я даже закашлял - девочку зовут Бодливая Коза.
        Барыня пытает вопросами продавца, думая, что это отец девочки. А энергопотоки у них - разные.
        «Скажи ей, что он - не отец этой драной козы. Он - перекуп!» - тронув Пламя, чтобы привлечь внимание, передаю я. Пламя также трогает хозяйку, встаёт на цыпочки и шепчет ей в ухо.
        И это сразу меняет тональность торга. Слова Лилии, обращённые к перекупу, полны холодного презрения, обращённые к девочке - равнодушно-вопросительные. Как при разговоре с той же козой.
        Лилия велит девочке раздеться, прямо тут, в толпе людей - осматривает и ощупывает её живот, намечающуюся, ещё твёрдую, как каштан, грудь, плечи, позвоночник, раздвигает ягодицы и суёт руку девочке между ног. Надо ли говорить, какое у меня было лицо? Девочка-рабыня закусила губу, чуть не плачет. Не потому, что ей стыдно или больно, как я ожидал, а потому что покупательница, барыня наша, жестоко бракует её по всем позициям. Всё в девочке плохо. Очень плохо. Хотя, как по мне - вполне здоровая и ладно скроенная девчушка.
        И опять я чуть не задохнулся в кашле: девочка-то - уже не девочка. Подхожу, без замаха бью в лицо перекупу. И ногой - в упавшее лицо. Тварь! Она же ребёнок ещё! У неё даже первичные половые ещё не выросли! Поиграл - решил продать? Убил бы, если бы Пад не оттащил меня!
        Прибежавшей страже Лилия объясняет ситуацию. Под крики и ропот возмущённой толпы вокруг. Барыня готовит штраф - выкуп за моё хулиганство. Но старший наряда добавил сапогом по морде перекупу, поверх моего, стража хватает урода и уволакивает. Девочка так и стоит, целя то в меня, то в Лилию, то в начкара острыми грудями с сосками, затвердевшими, как наконечники алых стрел, от страха и холода.
        Начкар посмотрел на девочку, на Лилию, утвердился, что девочка теперь под надёжной рукой, склонил голову в почтительном жесте и пошёл вслед за своими людьми.
        - Как тебя называла мама? - спросила Лилия у девочки.
        - Боза, - дрожащим голосом проблеяла та в ответ. - Мамы больше нет. Никого - нет.
        - Одевайся, Боза, - махнула рукой барыня. - Служи мне честно. И будет жизнь твоя хорошей. А худое удумаешь - ему отдам, - Лилия махнула на меня рукой. - Немой, улыбнись!
        Зря она так. Девочка же икала потом почти час. До самой казни.
        Глава 8
        Это такое местное развлечение. На главной площади города готовят сцену. К полудню на площадь стекается народ. Массово. Сцена образована столбами, что щедро обкладывают вязанками хвороста и колотыми корнями деревьев. Огненное шоу - подумал я.
        Ещё раз спрашиваю сам себя, откуда я такой - добренький, такой наивный - взялся в этом теле, в этом жестоком Мире?
        К столбам люди в белых балахонах привязывают осужденных. Народ бурлит, обсуждая не бесчеловечность происходящего действа, а известные им подробности обвинительных приговоров, подробности опознания этих людей в качестве злодеев, подробности их задержания и пыток для получения чистосердечного признания. И действия самих Чистых - этих белых служек. Посмеиваясь, с предвкушением забавы, ожидая их неловкости и оплошности. Почему-то люди считают, что в Чистые идут не самые сообразительные парни, а самые тупые, самые ленивые, самые никчёмные. Типичные объекты подшучивания.
        А вот у меня - холод разливается по телу. Ледяной, липкий ужас. Не могу поверить, что вот так вот - обыденно, более того - празднично - будут сжигать людей - заживо! О, боги! Куда я попал?! Чувствую бессильное отчаяние. Я не то, что не желаю участвовать в этом, видеть этого - не могу!
        Что вы делаете, люди?! Зачем вы добровольно участвуете в этом бесчеловечном ритуале? Да что с вами со всеми?!
        Мои спутники удивлены моей реакцией, моими дерганьями, хрипом и стоном, что летят сквозь шарф.
        - Немой! Стой! - властно приказывает барыня - Не дёргайся! Да возьми себя в руки, воин!
        И меня вышибает из собственного тела. Смотрю на всё равнодушно-спокойно. При этом - отстранённо. И как бы - сверху. Как будто вне собственной головы, поверх собственной шляпы (какая она, оказывается, нелепая, шляпа эта!) И это помогло. Никаких эмоций, никаких переживаний. Чистые, прозрачные, холодно-равнодушные мысли, полная синхронизация потока.
        И вижу я всё иначе. Опять вижу энергопотоки. Площадь - как разлитая лужа биоэнергии, зажатая холодными стенами зданий. На постаменте - белые коконы. Разных размеров. Это - Чистые. Божьи слуги.
        И жертвы. Их коконы - другие. Разные, но - другие.
        Разглядывая этих божьих одуванчиков (белые коконы их энергии вызвали именно такую ассоциацию), понял кое-что важное про них, про богов, про магов. И про себя. Открытие было столь глубоким и потрясающим, что я выпал из слежения за происходящим.
        Я уже говорил, что вижу людей - не так. Если попадаю в странное состояние сознания. Вижу их био-энергетику. Биоэнергетика магов настолько сильна, что видна - всегда. По крайней мере - мне. По словам Пламени - всем магам. Только вот дело в том, что я - не маг. И эти Чистые - не маги. Хоть как-то на мага тянет только вон тот, что и зачитывает приговор осужденным. Остальные - бездари, как и подавляющее большинство людей на площади. Но их энергетика очень сильна. Их Сила - у каждого разная, конечно, но сравнима с Силой магов.
        Смотрю на Пламя. На магов Гильдии, что тоже имеются на этой площади. Вижу их Силу. Её текущее состояние, Мощь - способность единовременно пропустить через себя Силу и выплеснуть её - заклинанием, вижу её максимальный уровень, какой этот маг может выработать и накопить в себе.
        Смотрю на Чистых. Вижу Силу. Белую Силу. Её текущее состояние не просматривается, максимальный уровень не просматривается, будто он бесконечен. Мощь - просматривается.
        «Это же - посвятившие себя Триединому, - передаёт мне Пламя. - Это - Его Благословение. Они и используют Его Благодать. Если Чистильщик пропустит через себя слишком много Благодати, он погибнет. Святым станет».
        Вот это и есть открытие. Можно, оказывается, быть магом, не будучи - Магом.
        Этим и отличаются маги от остальных. Маги вырабатывают, накапливают и способны оперировать Силой. Собственной Силой. Служки Бога - заёмной Силой того, кому посвятили себя. Обычные люди - тоже, оказывается, вырабатывают энергию, но мало, а кроме того, не способны ни её накопить в сколько-нибудь значимых объёмах, ни оперировать этой энергией.
        Фундаментальное открытие. Самих основ Мироздания.
        И про себя. Я - не Маг. Но я делаю вещи - немыслимые! Магические. Причём делаю - не зная, что делаю, как делаю. Потому как заёмная у меня Сила. Если это вообще Сила, а не что-то иное. Чистые - служат Триединому. А я? Кому посвящён я?
        Тому, чья метка стоит на мне - Смерти. Один из потоков во мне - Сила Смерти. Я - прислужник Смерти. Вот и всё. Всё просто.
        Можно выдохнуть и - успокоиться. Моё место - как раз в ряду приговорённых. Я прислужник Тёмного Бога Смерти. Тёмный.
        Как вон тот Тёмный Маг на вязанке дров. Слишком неумелый, чтобы скрыть свою натуру, слишком трусливый, чтобы применять свой Тёмный Дар, слишком слабый, чтобы отбиться от Чистильщиков. Слушаю приговор. Всё верно прочёл самый сильный из Чистых.
        Следующий приговор - колдуну и ведьме. Семейная пара, что покупала, а чаще - похищала, людей и приносила их в жертву в тёмных ритуалах. Потому и выглядят на тридцатник, при разменянном веке. Однозначно - уроды! Именно такие колдуны, как они, у меня и ассоциируются со словом «тёмные».
        И ещё один колдун - умелец по проклятиям. Его Сила - мерзкая, клубится Тьмой. Чистильщики молодцы, что поймали его.
        А вот крайние две жертвы не вызвали у меня такого однозначного одобрения. Парня, которого корёжило на распятии без огня, назвали одержимым. И я видел, что в нём бьются два разночастотных энергозародыша. Как и у меня. Тоже подселенец. Как и я. А не понял я, зачем сжигать? Надо изгонять одну из лишних сущностей из его тела, раз он сам не может разобраться с дисбалансом в душе. Но приговор гласит, что праведный огонь и Свет Триединого очистят это тело и душу от грязи и всего лишнего и сразу вознесут душу этого страдальца в Круг Перерождений. Не согласен я в выборе инструментария.
        А вот девочка вообще страдает ни за что. И вообще - случайная жертва. Она была тиха, безучастна. Потому как была она - проклята.
        Не заметив этого, больно стиснул плечо Пламени, подавшись вперёд, отодвигая даже барыню. Знакомое проклятие! А у нас имеется свой аутист. Точно с такими же симптомами. И что теперь - его тоже сожжёте?
        Из глаз девочки брызнули слёзы. И от моих костяных пальцев, и от услышанных моих мыслей.
        Главарь белобалохонных - Светом из своих ладоней - зажигает сразу весь хворост, сразу подо всеми приговорёнными.
        Крики сгорающих заживо людей, крики торжества родственников и пострадавших от жизнедеятельности сжигаемых, вонь - вновь вышибают меня из… меня. В холодно-равнодушное отстранение. Но недостаточно равнодушное. Ледяное бешенство.
        Я не хочу! Чтобы! Девочка! Страдала!
        Но я опять что-то сделал не так. Умерла не только девочка. И не только парень, что мужественно боролся с чужой сущностью в себе. Умерли все на костре. И даже - один человек в толпе.
        И только когда толпа отшатнулась от упавшего зрителя, к нему бросились Чистильщики. Он слишком откровенно наслаждался мучениями людей, этими страданиями кормил свою чёрную душонку. За это и был наказан. Мною. Урод! Взбесил меня!
        - Немой! - шипит Лилия. Умница! Всё она поняла. И Пламя смотрит на меня огромными глазами.
        И теперь глаза Чистильщиков и щупальца белого света шарят по толпе на площади. По наитию - делаю с собой тоже, что и в тот раз - в Скверне. Только вот…
        Только вот - всё моя слабая голова - не отслеживает все мои действия. И не контролирует самого же меня. Оказалось, что я так и ходил, с самого Источника Мёртвой Воды - «прозрачный». Говорю же - дурачок! Не проследил сам за собой, за отменой ранее совершённого действия.
        Одним словом - совсем я стал прозрачный. Совсем невидимый.
        - Встань впритык за мной, ослолюб! - шипит Лилия. - Плотнее!
        Это - с удовольствием! Обнимаю барыню, сзади меня притирает Пламя. Так и идём, паровозиком, к выходу. Пад перед нами раздвигает толпу. Быструю проверку Чистильщика прошли легко. Меня он, как и все, впрочем, не увидел. Только вот Пламя меня постоянно тыкает в спину и щиплет - пониже спины. Не верит, что такое возможно. И Лилия - крепко прижала мою ладонь к своей си… груди, будто за сердце держится.
        Пока добрались до укрытия - все мокрые, насквозь - от пота. Как только Пад выгнал сиделку и закрыл за ней дверь на засов и на ключ, Лилия как даст мне по шее! И рухнула на постель, зарыдала, крича в подушку разные оскорбления, с уклоном на эпитеты скудоумия и безмозглости.
        - У тебя теперь - Метка Тьмы, - сказала Пламя, когда я снял с себя «прозрачность». - У Деда такая же была, когда он лича Зелёной Башни завалил. Тебе нельзя теперь Чистильщикам на глаза попадаться.
        «Нам всем этим деятелям на глаза попадаться не надо, - ответил я, снимая с себя и вторую „прозрачность“, что висела на мне со времени гибели Суслика. - Девочку сожгли за то же проклятие, что висит на малыше!»
        И я показываю на колыбельку. Пламя - кинулась к барыне, тормошит её, захлёбываясь - пересказывает услышанное от меня. Рыдания перешли в истерику. Свежекупленная девочка стоит столбом и пялится на меня, появившегося из воздуха, как коза на новые ворота. Пад сполз спиной по стене, утирает пот, приговаривая:
        - Плохо! Всё это - очень плохо! Всё! Очень! Плохо!
        Лишь малыш, проснувшись, хмурил лоб, что-то разглядывая прямо перед собой, невидимое никому, кроме него. А потом, придя к какому-то решению, сморщился, открыл рот и - заревел, стремясь догнать в отчаянности крика мать. Лилия тут же вскочила, будто её вытолкнуло что-то из постели, одни прыжком оказалась у колыбельки, выхватила малыша, тут же вывалила из выреза платья грудь, строго велев своему стражнику:
        - Отвернись, бесстыдник!
        А Пад с огромным удивлением посмотрел на меня. Пожимаю плечами, указываю себе на пах, потом двумя пальцами изображаю ножницы и мотнул головой, типа - не желаешь? Пад замахал руками, засучил ногами, забыв, что сзади - и так - стена.
        И его нелепость разрядила обстановку. Я снова напяливаю на себя «прозрачность».
        - Ничего нет! - ахнула Пламя. - Будто и не было!
        - Фух! - выдохнула Лилия, рухнув на постель Пламени. - Немой, ты меня с ума сведёшь!
        - Что-то от всего этого я проголодался, - пыхтя, сказал Пад, поднимаясь. - Госпожа, дозволь велеть накрыть обед!
        Лилия махнула рукой, но уже в спину Пада, что и не ждал её отмашки - сразу начал отпирать засовы, подвинул растерянную сиделку, прикрыв дверь, велел ей:
        - Жди, позовут.
        А в это время Лилия, строго взглянув на девочку, что мялась, не зная, куда себя деть, стала ей внушать:
        - Я тебя приняла в семью - для пригляда за моим сыном и помощью в обиходе нам, с дочерью. Поняла?
        Девочка судорожно кивает:
        - Всё, что происходит меж нами, всё, что говорится тут - не для чужих ушей. Тебе понятно? Или велеть Немому тебе проткнуть уши и отрезать язык?
        - Не стоит, госпожа, мой язык будет надёжно зажат моими зубами! - вдруг затараторила девочка, сложив руки, как при молитве, и часто кланяясь. - А мои уши умеют слышать только то, что обращено прямо ко мне. А глаза мои умеют видеть только то, что нужно. Я не доставлю вам хлопот, добрая госпожа! И не пугайте меня Немым. Я его не боюсь. Он совсем не такой страшный, каким кажется.
        Мы втроём переглянулись и как начали ржать! Аж с грохотом ступеней прилетел Пад.
        Глава 9
        Остаток дня прошёл планово. Лилия готовилась к вечеру, старалась привести себя в надлежащее состояние сознания и духа, а внешность - в надлежащий вид. Девочки тихо, чтобы никого не отвлекать - знакомились, перешёптывались. Помогая барыне всем, чем могли. Малыш, уже привычно - обратно стал изображать фикус на подоконнике - стал растением. Спал, ел да молча лупил глаза в одному ему видимые мультики. Пад - натрескавшись, дремал. Ну а я - всеми силами старался разобраться в себе, освоить все эти вновь поступившие данные. Естественно, впав в медитацию, что извне казалась дремотой.
        Видел я, и хорошо видел, взгляды, что с определённой периодичностью барыня бросала на меня. Оценивающие взгляды, взвешивающие. В конце концов, она озвучила свои размышления. Что я как первичный половой признак - штука, безусловно, нужная, изредка - незаменимая, но на людях её демонстрировать постыдно. Потому я остаюсь с Бозой и малышом на хозяйстве. Цепным псом, охранять помещение.
        В ответ я пообещал, что буду горько плакать, навзрыд и в голос, что меня не взяли на столь скучное мероприятие по обжиралову, пьянству, на выставку спесивой чванливости. Похоже, к моему юмору стали привыкать - улыбаются. Желаю Лилии успеха в переговорах, сдавая с потрохами её партнёра по переговорам, сказав, что Волчица испытывает искреннюю симпатию к Лилии, но твёрдо помнит об интересах Дома. Но поинтересовался, через Пламя, что там за история произошла меж её сыном и молодой Волчицей?
        - Да мой, дубинушка медноголовая, влюбился в сестру друга, Волчонка, а она - вертихвостка - поиграла, да упорхнула. В чужую постель. Сука она течная, вся в мать! - махнула рукой Лилия и ржёт. - А мальчик мой так страдал, так страдал!
        Потом лицо её исказилось сложной гаммой чувств:
        - Пока отца младшенького моего не встретил, ненавижу его прямо! - Её лицо исказила гримаса ненависти, потом - сожаления и печали. Лилия вздохнула тяжко:
        - Правда, кто отец малыша, сын узнал только после установки Медного Владыки.
        Потом махнула рукой.
        - Ах! К демонам! Всё это - сложно!
        И тут же, с томлением, улыбнулась, мягко и задумчиво.
        - Но мальчика моего как подменили. Повзрослел, возмужал. Как я соскучилась! Эта их учёба - пытка для матерей!
        Да, вижу, что всё это и правда сложно. Спрашиваю у Пламени, что она-то так рвётся на это сборище? Но у девочки глаза горят восторженностью. Начинает путано и многословно пытаться объяснить, что для неё это очень интересно и волнующе. Высший свет, и всё такое. Тем более что барыня её выдаёт за свою дочь, погибшую от рук наёмных убийц. А это - принципиально иной статус, другой уровень социализации, принципиально иное отношение благородных к ней, какое дочери сельского кузнеца не видать, как своих маленьких ушей.
        Ушли. Купленная девочка, несколько минут погипнотизировав спящего ребёнка, спросила у меня, можно ли ей помыться. А я тебе что, лекарь? Откуда я знаю - можно тебе или нет? На практике и посмотрим. Звоню в звонок, прибежавшей служке указываю на ванну. Не понимает. Веду его за воротник к ванне, показываю пальцем - сколько должно быть воды, что нужно мыло и полотенца. Опять смотрит тупыми глазами. Пока не замахнулся для затрещины. Сразу понял!
        - Монетку он хотел, - вздохнула девочка.
        Перетопчется натощак! Показываю девочке, чтобы хозяйничала тут сама, нахожу на постели Пламени сложенные вещи, что девочка приготовила для Козы, отношу ей. Девочка хотела на колени упасть. Ловлю её за руку, дёргаю, мотаю головой. Она побледнела. Больно ей - схватил, не рассчитав степени приложения силы, и не учёл жёсткости своих костяных пальцев Бродяги. Тьфу, напасть! Расстроенный, иду в комнату, пристраиваюсь на лавке, что стоит у стены. Как-то постеснялся я занять женские постели.
        Не сразу, но мне удалось войти в то состояние, в каком я оказался на площади. «Вне себя». С видом - как бы со стороны. Мне понравилась лёгкость, с которой думается при этом. Не то что в этом недоразвитом черепе. А подумать было о чём. Надо было обмыслить не только произошедшее, но и открывшееся.
        Завозившийся малыш привлёк к себе внимание. И я опять увидел сложную и тонкую структуру Проклятия на нём. Очень сложную, очень тонкую, крайне запутанную. Попытка влезть в неё, любая попытка снятия Проклятия приведёт к разрушению Проклятия. И было бы это хорошо, но механизм саморазрушения Проклятия подразумевает разрушение биоэнергетической матрицы носителя. Полное уничтожение личности, психики, мгновенная смерть. Боюсь, что и разрушение Души.
        И вот теперь я понял, что натворил. Служки Белосветого Бога, уничтожая, пусть и в муках, тело на жертвенном огне - спасали Душу проклятой девочки. А я уничтожил её. Без возможности Перерождения Души. Я хуже этих белобалахонных. Я и есть Проклятие!
        Но самобичевание - занятие бесполезное. Да ещё и неприятное. Потому я стал сравнивать структуры Проклятий. И нашёл их тождественность. А потом я захотел узнать, кто проклял девочку? Кто проклял сына Лилии я знаю - зачарованный клинок. Клинок ничего не расскажет. Единственный способ найти мастера Проклятий, который зачаровал клинок - идти по следу Проклятия девочки.
        Начинаю распутывать следы девочки. И нахожу её пересечение с другим сожжённым - тёмным колдуном. Ах ты, сволочь! Убил бы! Ещё раз!
        И вдруг, понимаю, что это я же его убил! И его мерзкая душонка - моя! Это душу девочки Проклятие уничтожило, а вот душонка этого колдуна ещё болтается в оперативной доступности. Иди сюда, мерзость!
        Сам не заметил, что опять изменил своё состояние. Но не могу его описать. Что-то изменилось. Я уже не в комнате. Нет детей, нет моего тела. Нет ничего, кроме призрачного тумана вокруг, в котором плавают какие-то тени, всё колышется и пульсирует. Смотрю на себя. И - не узнаю. Да, я призрачный, как призрачный образ самого себя. Но не образ того дурачка, в тело которого я подселён. Руки, ноги, тело - другое. Жаль, не могу взглянуть себе в лицо. Очень уж мне любопытно - кто я? Но в правой руке у меня - призрачный штык. А на нём горит призрачным красным отсветом знак - красная звезда. С перекрещенными кривым ножом и молотком, вписанными в звезду. Странный, но - приятный мне - знак.
        А передо мной из тумана соткался образ. Не сразу признал колдуна.
        - Ты! - взревел колдун. - Ты - убил меня!
        Чувствую, что оскаливаюсь от злости. И хочу его ещё раз убить. Но он мне нужен. Потому его образ корёжит. Это я ломаю его, мну пальцами, как тесто.
        - Прости, Рука Смерти! Не признал! Прости! Всё сделаю! Она сама виновата! Не надо было трогать мои вещи! Воришка поплатилась!
        Ах, вот оно что! Девушка как-то тронула заговорённый предмет. Кстати, так Чистильщики его и нашли. Этим колдун и наследил.
        - Кто сделал это Проклятие? - спрашиваю я дух колдуна, потрясывая его, как носовой платок, держа левой рукой за шею.
        - Помилуй, Рука Смерти! Не могу я сказать! Что ты! - вопил дух. - Он же проклянёт меня!
        - Мне он нужен. И мне плевать, что будет с тобой, мерзкий. Мне нужен этот мастер Проклятий. Всего для одного вопроса!
        - Так ты с ним говорить хочешь? - удивился дух. - Поговорить с мастером может любой! Через Зеркало Связи. Оно - тут, недалеко. В Бара-Дуге. Прямо в Привратной. Путь к Привратной открыт любому Тёмному! Только с Тропы не сходи!
        Вижу. Вижу образ Тропы. Его глазами. Есть след, по которому можно идти. Сам мастер - мне без надобности. Мне и нужно только, чтобы он ответил мне, как снять Проклятие.
        - Отпусти меня! - взмолился дух.
        И он мне - тоже без надобности. Его душа - мерзкая. Поглотив её, стану чуть мерзостнее. Отпустить его? В Колесо Перерождений? Кто-то мне нашёптывает, что так и следует делать. Что надо дать шанс его душе очиститься, искупить вину. А ещё кто-то нашёптывает, что всякие нужны. Для баланса. Потому как нет Света, если нет Тени. И нет Тени, если Свет не падает на препятствие его излучению.
        Штык рассекает духа. И он развеивается. Я отказался забирать его биоэнергетическую матрицу души. Он не достоин Смерти. И Переходник, артефакт, которому придан образ штыка от автомата АК, разрушил структуру матрицы. Душа исчезла. Как исчезла душа девочки, погибшая по моей вине и вине этого упыря. Шепчущим возмущение голосам отвечаю, что это - МОЁ решение! Я так решил! Баланс, Круг Душ - не моя забота. Я - это Я! И я решил - так!
        Открываю глаза. И вижу огромные глаза Бодливой Козы, голой, мокрой, трясущейся, сжимающей свёрток с визжащим ребёнком, завёрнутым в одеяло. В комнате - стужа. У меня ресницы слипаются, как на морозе. Дети замёрзли, испуганы. Открываю окно, впуская в комнату тепло с улицы. Поворачиваюсь к Бозе, развожу руками. Так получилось! Ошибка. Накладочка вышла, не знал, что переход моей энергетической структуры в то состояние, в тот Слой Мироздания - столь затратный. Что я заберу не только запас энергии из себя, откушу - по чуть-чуть от всех в округе, но и даже заберу тепловую энергию из окружающего воздуха.
        Кстати! Это мысль! Надо запомнить способ изъятия энергии из воздуха. Фундаментальнейшее открытие!
        Блин! Мне пора валить в туман! Такое возмущение энергетических потоков может заинтересовать разных людей. И не только магов Гильдии наёмников, но и тех, в белых балахонах. А интерес ко мне, такому загадочному, даже для самого себя - совсем неуместен!
        Накладываю на себя сразу два слоя прозрачности, смотрю на вытянувшуюся морду лица Козы, выпрыгиваю в окно. Твою в атом! Как я забыл, что тут так высоко! Грохот моего приземления утонул в истошном визге в две глотки - Козы и малыша у неё в руках. Откатываюсь за скособоченную неисправную повозку, четвёртое колесо которой так и стоит приткнутым к борту, осматриваюсь, проявляюсь - снимаю с себя невидимость. Выскакиваю, хромая на обе отбитые ноги, вливаюсь в стайку бегущих людей, вместе со всеми миную холл, грохочу по лестницам, вбегаю в дверь.
        Зарёванная, голая, дрожащая всем телом Боза бросается ко мне с завёрнутым в одеяло ребёнком, ревёт как корова. В комнате всё ещё холодно. Девочка, тщательно вглядываясь в мои глаза, начинает рассказывать, перемежая слова рёвом, чтобы подумать и свериться с моими глазами - как она испугалась, как кто-то хотел убить малыша, но девочка услышала звуки и пришла из ванной. Как этот ужасный человек сделал очень холодно, как он выпрыгнул в окно. Все кинулись к окну. И побежали во двор - рассматривать вбитые в землю, расколотые каменные плиты мостовой внутреннего двора Гостевого Дома Гильдии наёмников.
        Украдкой погладил девочку по голове. Молодец! Умница! Нам определённо повезло, что Лилия купила именно эту Козу.
        Ответственные представители Гильдии, взбешенные попыткой убийства младенца, беспомощного сына почётного гостя Гильдии, прямо в самом Доме Гильдии, допрашивали нас с Бозой до самого темна. Ну, меня допрашивать - дело скучное. Девочка тоже очень достоверно играла глупую маленькую служанку: «Не знаю, господин! Не поняла, господин! Я так испугалась, господин!»
        Единственное - жаль материнское сердце. Ей же добрые люди доложили, что её многострадального малыша опять пытались убить. Прямо в сердце Дома наёмников. Это уже на месте, когда я сжал бьющуюся в истерике женщину в руках, пояснили, что всё это - случайность. Но несколько часов переживаний и новые седые пряди - ей это обеспечило. И это - тоже груз моей вины.
        И вот, когда мы остались совсем одни - «выйдя из себя», чтобы осмотреться и оборвать щупальца любопытных, - я, через Пламя, рассказал, что успел познать.
        И поведал им, что ухожу искать Бара-Дуге, Зеркало Связи, чтобы найти способ снятия Проклятия с малыша. Засим поклонился - всем вместе и каждому в отдельности, даже Козе, вышел. То, что три женщины плакали мне, уроду, вслед, согрело душу.
        Но уйти сразу не получилось. Я спустился в холл, чтобы закупиться в ведомственной кухне запасами в дорогу, хотя я и не совсем человек, а как-то привык к еде, пусть и безвкусной, как бумага. Пока ждал выполнения заказа, был перехвачен давешней пятёркой Красной Звезды.
        - Уходишь? - спросил старший. Звёзды расселись вокруг, показательно сложив пустые руки поверх столешницы.
        Киваю. Тоже кладу руки на стол.
        - Помощь нужна?
        Мотаю головой. Но тут же - киваю, указывая на дверь комнаты Лилии.
        Водяной ставит Полог Молчания. А потом, внутри этого, Воздушник ставит ещё один.
        - Это - понятно, брат. - Кивает маг Воды. - Мы уже доложили Диспетчеру о вас. Красная Звезда присмотрит за женщиной Старого Мамонта. Не всё же тебе одному!
        И все пятеро улыбаются. Я - удивлён.
        Огневик усмехается:
        - Мы понимаем - тайна. Сами так живём. И признаём право на тайну даже меж Братьями Звезды. Но своих мы признаем везде. Скрыт умеют ставить только Старик и Сумрак. А Сумрак - Тёмный маг. Так что нас не удивляет Красная Звезда с тёмным прошлым. Или ты думал, что мы знак на твоём артефактном ноже не заметим? Так чем мы можем помочь тебе, брат?
        Понял наконец. Они меня приняли за кого-то из своей тайной общины. Бывает! И это - очевидный минус любой тайной организации. Вот и эти сделали неверные выводы из случайных совпадений. Но не воспользоваться этим - грех. Потому - тыкаю пальцем в поясной тубус одного из бойцов. Они раскатывают карту на столе. Блин, как им сказать, что я ищу? Самому искать? И - нахожу ведь! Оказалось, я - грамотный! Разумею эти знаки на раскрашенном рулоне.
        Звёзды переглядываются. Один боец даже сбрасывает кольчугу с головы и чешет голову.
        - И ты собрался туда идти один? - удивляется Водяной. Когда я кивнул, Маг откинулся чуть назад, осмотрел своих соратников, покачав головой. - Такого безумца я встречал лишь однажды. К сожалению, Старый Мамонт сложился до того, как мы из Охотников перекрасились в Красные Звёзды.
        - Давай подскажем главе. - Кивает боец, мастер Копья. - Зачем лезть туда из интереса, если можно за это и золото получить? Этот гнойник уже сколько лет висит на доске найма! Старая Волчица мешок золота бросает просто за карту окрестностей! Может, глава какими сведениями владеет? Как ты на это смотришь, Немой?
        Пожимаю плечами. Мне нужно Зеркало. Сопутствующие цели, задачи и средства - вторичны.
        - Решено! Пошли! - хлопнул ладонями по столу Водяной.
        - Подожди! - перехватил его за рукав маг Огня. - Любая вылазка начинается - с Головы. Кто будет - глава?
        И смотрят на меня. Я замахал руками и закрутил головой. Вы что, ребята? Какой я вам полководец? Я - пристяжной. Вам захотелось идти со мной. А не мне вас вести. Вот и будем идти - параллельно. Я - за Зеркалом, вы - за золотом. Я с вами, так и быть, но - сам по себе.
        - Пошли к главе Гильдии. Там и видно будет, - раздосадованно поджав губы, сказал боец, мечник.
        - Новые имена будем придумывать? - уныло спросил мастер Копья.
        - Новая вылазка, новые имена, - кивнул маг Воды. - Я - Водяк.
        - Тогда я - Сквозняк, - усмехнулся маг Воздуха.
        - Ну а я - Искряк, - кивает маг Огня.
        - Рубяк, - пожимает плечами мечник.
        - Коляк, - вздыхает копейщик.
        Ну, а я - Смертяк, тогда.
        Отступление 1
        Наместник Триединого в княжестве Волка читал доклад Руки Чистоты и озадаченно хмыкал. Профилактическая очистка города и округи Рукой Чистильщиков, выделенной воскресшим Орденом Чистоты проводилась планово и с ожидаемыми результатами, до самого завершения - до Очищения Светом и Огнём. А вот сама казнь - перевернула всё с ног на голову.
        В ритуал Очищения вмешался неустановленный маг. Все казнённые были убиты до того, как умерли от огня. Способ убийства - не установлен. Души казнённых не прошли Очищение.
        Наместник Триединого опустил доклад и устремил взор в чёрный провал окна. Работа группы Инквизиции не вызывала нареканий. Наоборот - лишь восхищение. Так быстро вскрыть несколько многолетних гнойников, так изящно найти решение многих тупиковых проблем - это особый Дар. И - опыт, переросший в мастерство. Но следователи Инквизиции прямо пишут, что ни личность убийцы, ни способ прерывания ритуала не были установлены. А более того - вызывает удивление цели этого неизвестного. Зачем убивать тех, кто и так умрёт через считанные мгновения? Поиздеваться над Инквизицией? Убивая - Тёмных? Убивая тайного, хорошо спрятавшегося почитателя Тёмных Путей прямо на виду у Инквизиции? Чтобы уткнуть их носом в клубок тайных связей этого Тёмного с другими, хорошо спрятавшимися Тёмными, носящими маски добропорядочных горожан?
        А зачем уничтожать их Души? Не только приговорённых к Очищению, но и невыявленного Тёмного?
        Наместник бросил взгляд на нужный абзац доклада - ведь он перечитывает свиток не первый раз. Глава следственной группы прямо пишет, что установлены связи погибшего почитателя тёмных ритуалов, ведётся расследование. То есть след есть. А о результатах говорить ещё рано.
        Кто этот незнакомец? Маг? Неизвестный маг, применивший незаметно для магов и служб Церкви неведомую магию, способную мгновенно убивать группы людей? Незаметно? Причём - единовременно убивать, но - выборочно, убив одного-единственного человека в плотной людской толпе. Что само по себе показательно. И способ убийства - мгновенный паралич всей нервной системы. За мгновение человек стал бездушным телом. Прямо - стоя. Никто ничего понять не смог. Окружающие подумали, что человеку стало плохо от криков жертв. Пытались помощь оказать. Бывает же - поплохело человеку! Сердце прихватило. Но сердце было - в порядке. Внезапная смерть без причины. Ни одного повреждения. Будто Душа была мгновенно изъята из этого тела. Как защититься от подобной атаки?
        Никак!
        Взгляд Наместника вернулся к докладу. Проверка зрителей, спешно покидающих площадь, всеми силами Церкви и привлечённых людей стражи княгини ничего не дала. Ни один из задержанных подозрительных не подходил под неведомого незнакомца.
        Наместник опять уткнулся в свиток с докладом о вдове Медногорского Владыки. Глава следственной группы почему-то дважды упоминает о ней. И о её спутниках. Сначала описывает нападение на поезд Медногорской, пересказывает слухи о повелителе Бродяг. Потом упоминает о нападении на её ребёнка в самой Медной горе и тут, в Доме наёмников. И это двойное упоминание непричастных к работе группы людей в докладе о работе Руки Чистоты не могло быть случайным.
        Эти события как-то связаны с неизвестным магом? Как? Лилия Медногорская, в отличие от своего супруга, явного полудемона по крови, причём - явно - Высшего, и их детей - полный бездарь. Её спутники? Наместник очень внимательно присматривался к ним на приёме Волчицы. Девочка - очень слабый и неумелый Одарённый. Её даже магом называть - рано. Страж? Обычный боец, каких тысячи. Тот уродец, которого стеснялись показывать людям?
        Наместник раскатал всё время сворачивающийся доклад.
        На площади этого уродца не было. В момент нападения на искалеченного ребёнка Медногорской его тоже не было. Наместник раскатал ещё свиток - при нападении банды на поезд его тоже не было. Он как раз и появился после, разогнав банду.
        Этот урод? Всю банду? Вырезавшую всю стражу Порубежников, что рождаются с топором в руке и с амулетом Посмертия на шее?
        Наместник Триединого невольно покачал головой, поражаясь хватке главы ищеек Инквизиции. Если бы не его тонкая настойчивость, Наместник так и не заметил бы ничего странного. Хотя…
        - Что это ты головой качаешь, как конь загнанный? - спросила, входя, Волчица.
        - Удивляюсь спутникам твоей новой подруги, - ответил Наместник.
        - И правильно делаешь, - воскликнула Волчица, легкими шагами, несмотря на все прошедшие годы и роды, подбежавшая к Наместнику, обнявшая его, сидящего за столом, заглядывая в доклад через его плечо.
        По многолетней привычке, Наместник тут же перевернул исписанный мелкими значками свиток. Но, усмехнувшись сам над собой, перевернул обратно - письменами вверх.
        - Ой! - отмахнулась Волчица. - Больно надо! Сам всё расскажешь! А то, что удивляешься - верно. Это Северная Башня загнулся, убившись об тех демонов. И муженька её, полукровку, ваши святоши прикончили. Вот если бы они были живы, за эту скромняшку - целочку-припевочку - на камни разнесли бы половину Империи. Чему ты удивляешься? Что Красная Звезда возбуждается в её присутствии? Надо тебе напоминать, чьё детище эти Краснозадые? И почему они красно-медные? Лучше иди сюда! Я что-то так устала сегодня. Этот цветочек медногорский только с виду - тёлочка. А мне не уступит, Старой, битой и тёртой Волчице!
        И сама же смеётся. При всей внешней статности и величественности в кругу близких Волчица любила выражаться показательно грубо и пошло. Этим показывая, что вся положенная по её статусу важность и степенность - наносное, лишь внешняя мишура. А сама она так и осталась той отчаянной, полудикой и страстной, даже - пошлой, сучкой, вскружившей голову величественному Старому Волку.
        - Она тебе понравилась, - кивнул Наместник, поднимаясь.
        - И не только мне. Её детинушка медноголовая охомутала не только Волчонка, но и Малую Волчицу. Но девочка соскочила с его медного… жезла! Ха-ха! Ты бы, светоголовый мой, не трогал эту семейку! Очень уж вокруг них хитрые игры происходят. Игры богов.
        - Даже так? - удивился Наместник, расстегивая пояс и ставя меч к изголовью ложа.
        - А ты думал? - горестно усмехнулась Волчица. - Я вот тоже не понимала. Как я грызлась с Волком, как лаялась на него, за его позицию невмешательства, а тем более - за тайную помощь этому дерзкому Медному Хрену! А как я возненавидела медногорцев, да что там, всех порубежников, когда я заплатила за это решение Волка самим Старым Волком, его жизнью, и сыном - Молодым Волком! И это ведь твои, - не отводи глаза, Белый, - твои святоши убили их! Думаешь - не знаю?! Не прощу!
        Волчица помолчала, воюя с нарядным платьем, из которого без помощи Наместника не смогла бы выбраться.
        - И только приняв дела Волка, поняла… - пропыхтела Волчица, оглаживая бока, передавленные утягивающим корсетом платья.
        - И что ты поняла? - спросил Наместник, скидывая свой костюм.
        - Что это - не самая высокая цена, которую мы могли бы заплатить. И Дом Гороха - тому пример. Я заплатила двумя любимыми, Медный Цветочек - большим количеством кусков сердца. Но Дома наши стоят. Потому как Старый Волк и Медный Властитель выбрали честь, а не - жизнь. А Горох потерял всё. Вообще всё. Не стой на их пути!
        И Волчица прыгнула на перины, блаженно застонав.
        - Кого - «их»? - спросил Наместник, присаживаясь рядом и стягивая сапоги.
        - Откуда я знаю, кого «их»? Их! Ну, светлоголовый, не томи! Давай! Погладь меня! И включай свои светлые, мать их Триединого за ногу, мозги! Ты часто слышал о таких сущностях, как повелители Мёртвых?
        Настоятель промолчал. Результатом того, что всплыло само это словосочетание, была внутренняя проверка служб. Очень тщательная и очень безжалостная. И широкие подвижки молодых служителей Триединого по освобождаемым ступеням службы. Так и он сам оказался в этом городе, бросив свой пост боевого командира Ордена после бесчестного позора Орденов на западных рубежах, но возвращённый к службе в стезе Настоятеля настойчивым предложением священников, которым не мог отказать…А после гибели Старого Волка - оказавшийся и в постели Волчицы.
        - Первый повелитель Нежити - Медные Вилы, - продолжила княгиня. - Второй - опять какие-то медногорцы в этом участвуют. И - Охотники, которые теперь - Красная Звезда. Третий повелитель Бродяг - Медный Цветочек. И - опять Красная Звезда. Не слишком ли медно-красные эти повелители, а? И опять - медные и красные - в словосочетаниях с демонами. Тебе напомнить, кто основал Красную Звезду? Нет, я не говорю, что они заодно. Пока достоверно установлено, что как раз твоя братия имеет непосредственное отношение к повелителям Нежити. Но красно-медные и этот вид сущностей постоянно сталкиваются. Да так страстно бросаются в объятия друг друга, что сказки по Миру гуляют.
        Волчица застонала, но продолжила:
        - И почему Цветочек младшенького от всех прячет? И за что малое дитя так все хотят извести со света белого? Тоже - вопрос. И вот Медный Цветочек входит в мой город. И началось! Думаешь, не знаю, как вы обделались на площади? Да вы - посмешище всем Волкам! Всему городу - точно! А какой стояк у Гильдии наёмников, прежде тихой и сонной?! Глава там всех загонял, уже третью шкуру со всех снимает! Наёмники из города бегут. Под любым поводом. Вон, целая толпа уходит под совсем глупым предлогом - якобы на Бара-Дуг пошли. Самоубийц изображают. Показывают главе, что он их до смертного отчаяния загонял! А мой глава наёмников - тот ещё волчара! С нюхом! Не думал, зачем Старый Волк этого главу наёмников протащил в свой Малый Совет? Ну, мало тебе? Не знаю, кто - «их», но на «их» пути стоять нет желания. Никакого!
        Тут Волчице стало не до разговоров. С её уст срывались только стоны.
        Когда княгиня уснула, Настоятель укрыл её, сел, сунул ноги в растоптанные сапоги без голенищ и со стёртыми каблуками, которые были у него, воспитанного в аскетизме, домашней обувью, и застыл в задумчивости, сгорбившись, смотря невидящим взглядом на розовую Ладу.
        Потом он вернулся к столу. Надо было отчитываться перед Наместником Триединого. Долго думая, невольно грызя перо, Настоятель больше часа писал доклад. Потом прочитав его, смял, бросил на угли камина. Судьба следующего доклада была аналогичной.
        Как писать? Не упоминать Властительницу Медногорскую и её спутника - расписаться в собственной никчёмности. Как минимум. Или посчитают его потворщиком Тьме и Ереси. Упомянуть, привлечь к её голове ещё больше внимания, не прислушавшись к совету княгини? Настоятеля не столько волновала безопасность этой женщины Порубежья, сколько своя собственная безопасность и благополучие дела, порученного ему. К личности этой женщины и так слишком много внимания. Вовсе не случайно Волчица растекалась перед ним, якобы размышлениями вслух. Настоятель помнил, как довольно быстро она изменилась, приняв дела Волка. Как изменилось её поведение, риторика, круг общения. Даже стиль одежды. Не сразу, конечно. Настоятель помнил, как она ночами напролёт плакала, прощаясь с обычной житейской логикой и сердечностью. И теперь она была уже не женщиной и матерью, не «течной сучкой», как она сама себя называла, а Княгиней. Именно с большой буквы. Вовсе не случайно княгиня перечислила силы, пристально наблюдавшие за передвижениями Медного Цветочка, как её называла Волчица.
        Одного она не знала. Что эта казнь Тёмных тоже связана с Лилией Медногорской. И что присланный Чистильщик - человек Великого Инквизитора. Он - точно. Его группа - неизвестно. Но это и не важно. Важно, что Инквизитор расчищает этой женщине с Порубежья путь в столицу.
        Настоятель был бывалым тактиком, разбирался в стратегии. Но так и не смог осилить - интриганство. Он не мог просчитать все векторы силы, сходящиеся на его ответственности из-за присутствия этой женщины на его земле. Он не мог предугадать всех интересов всех заинтересованных сторон. Он только мог увидеть, что есть в рядах Служителей Триединого те, кому продвижение Лилии - как кинжал, двигающийся в их мягкое и объёмное брюхо. Настоятель не знал, чем эта женщина угрожала священнослужителям. Он лишь знал, что Инквизитор, являющийся частью Престола Императора и Престола Триединого - в жёстком противостоянии с частью служителей Престола Триединого и знати Империи.
        И Настоятель чувствовал, что любое упоминание или полное неупоминание этой властительницы в докладе ставит его под удар. Одних или других сил. Настоятель даже открыл шкаф и достал графин с креплёной настойкой, но вспомнил, что такой способ самоустранения Гороха привёл к ещё более катастрофическим последствиям, чем плохо скрываемая Волком поддержка Ереси Светогора.
        Настойка вернулась на полку, Настоятель - вернулся за стол.
        Когда за окном посерело, Настоятель с глухим рычанием порвал, смял и бросил в совсем прогоревший камин очередную стопку листов, встал, искренне пожалел, что согласился на этот пост, а не пошёл безымянным Охотником крошить Нечисть, как весь Круг его Паладинов.
        И он прошёл до ложа, полюбовался спящей княгиней, как прощаясь с нею. Меч в руке придал ему уверенности.
        В смежной комнате, ввиду аскетичного образа жизни владельца жилья исполняющей обязанности оружейной, его ждал сонный глава следственной группы. И это - многое сказало Настоятелю.
        - У тебя есть надёжный канал связи? - спросил Настоятель Триединого. Чистильщик - кивнул.
        - Доложи ЕМУ, - тихо сказал Настоятель. - В СВОИХ, я - не уверен. Доложи что и как.
        Чистильщик кивнул.
        - Ты с докладом?
        Чистильщик опять кивнул:
        - Готовится бунт, - доложил он.
        - Когда? - кивнул Настоятель.
        - Я как раз и пришёл посоветоваться. Но вижу, вы и сами пришли к тем же выводам. Надо их спровоцировать на несвоевременное выступление. Пока они не готовы. А вот мы - готовы. Но теперь я вижу, что стоит за этим безумным походом на Бара-Дуг. Якобы увести из города все силы. Хитро. Если они не клюнут, то их бояться не стоит.
        Настоятель удивился сути доклада Чистильщика. Настоятель даже не думал о таком повороте событий, весь этот доклад Чистильщика был откровением. Но за десятилетие службы Паладин научился скрывать все свои эмоции. Потому - это удивление осталось в нём. Вместе с отчаянными проклятиями самого себя, очередным сожалением, что влез не в своё дело, что сменил боевой пост на эту мерзкую должность столоначальника и интригана. Отчаявшись найти выход из замкнутого круга, Паладин решил разрубить его мечом, сделать то, что он умел лучше всего - умереть в бою с Нечистью. То есть пойти за наёмниками на Бара-Дуг.
        А Чистильщик, опытный психолог-практик, помогающий облачиться Настоятелю в броню, сделал вид, что удивления и всего смятения мыслей Настоятеля не смог увидеть.
        В это время дверь в оружейную распахнулась, шлёпая по холодному полу босыми ступнями, вошла обнажённая и простоволосая княгиня, зевая и потирая глаза кулачками.
        - Милый, ты куда делся? - спросила она сонным голосом.
        Чистильщик рухнул на колено, склонив голову и уставившись в пол, пряча голову в глубокой белой накидке. Окинув его и Настоятеля взглядом, мазнув глазами по частям брони на теле любовника и на оружейной стойке, она протянула:
        - А-а, понятно! Ну, тогда дождись Репья. Больно уж его народ боится. А ты, как там тебя, зайди потом ко мне. Понял?
        - Я понял вас, княгиня, - не поднимая головы, ответил Чистильщик из глубины накидки.
        - Ну, удачи, мой Воин Веры! Как сердцем чуяла, что сбежишь от свитков и печатей в первую же зарубу, - княгиня махнула рукой на Настоятеля и пошла обратно - досыпать.
        Служители Триединого переглянулись между собой.
        - Репья недавно она произвела в полковники. И в полк себе он отбирает таких же головорезов, - задумчиво сказал Настоятель.
        - Тоже провоцирует своих тайных злопыхателей на выступление - убрала с глаз долой главную свою плеть, - кивнул Чистильщик.
        - А сама остаётся, - вздохнул Настоятель, затягивая ремни наплечников. - И кто из нас под большей Смертью?
        - Мужественная жена! - вновь кивнул Чистильщик, подавая нагрудную пластину. - Я буду молиться за неё и её род - Триединому. Но вы не беспокойтесь, Наместник. Братья-Паладины уже неделю скучают по гостевым дворам Волка. Настолько заскучали, что Тёмных и Еретиков зубами рвать будут.
        - Сколько? - улыбнувшись приятным воспоминаниям своей юности, спросил Наместник.
        - Всё боевое крыло Чёрных Братьев Западного Оплота.
        И оба служителя Триединого хмыкнули. Мало кто вне Церкви знал, что Чёрное Братство переродилось. И уже не было Оплотом Скорби и Печали. Что черные братья уже давно не бесплатная и безмозглая рабочая сила, а одно из самых смертоносных орудий в руках Церкви. И что чёрные накидки Братства стали олицетворением чёрного завершения деятельности приспешников Тьмы.
        Часть вторая
        Зеркальные отражения в тени
        Режим сложности - Мрак
        Глава 1
        Всё же сразу выступить не получилось. Глава Гильдии наёмников был вне себя от бешенства, находясь в состоянии лёгкого помешательства. Настолько высок был урон его чести - нападение на почётного гостя прямо в ЕГО Доме! Потому Водяк ему несколько раз втолковывал, что ему нужны имеющиеся у Гильдии сведения о Бара-Дуге. Потом - зачем ему эти сведения. Потом долго отказывались от выделения дополнительных Охотников.
        Одним словом, когда мы получили сводку данных Гильдии об интересующем нас месте, чуть ли не полгорода жужжало о Бара-Дуге. Потому - спешно выступили, так и не найдя мне нормального коня. Единственная кляча, что меня не боялась - старый инвалид, боевой конь, видевший и переживший столько схваток, сколько не каждый наёмник и припомнит. Потому этот старик и не боялся меня, что уже давно привык к смерти и к немёртвым Мертвякам. И цена его была - символической. Символически низкой. Потому как ветеран бойни не заслуживал, а покупателей на него не было.
        Выскочили мы из города и - погнали. Потому что по нашим следам двигались разрозненно или сообща кучки наёмников и кучи людей, к Гильдии наёмников никакого отношения не имеющих. Искатели проблем на свои тылы. Мы уже не узнали, что Гильдия наёмников под началом своего главы выступила с опозданием на пять часов от нас, собирая обратно в колонну своих же излишне самостоятельных наёмников. Что утром, едва осевшую пыль подняли полк князя Волка под предводительством полкового воеводы Репья Железного Зацепа, усиленный большим отрядом Воинства Триединого с самим Наместником во главе. А за ними - опять сотни искателей приключений перемешивали пыль заброшенной дороги в Бара-Дуг.
        Мы гнали сами по себе. Недолго, правда.
        Мой боевой конь быстро окупил свою стоимость. И вот я стою и смотрю на него, думая - ждать, пока он восстановит силы или бросить его и бежать, как Бродяга - бегом. Я - могу.
        Мои спутники устроили привал недалеко, воспользовавшись моментом для перекуса.
        Когда я понял, что ветеран уже не сможет восстановиться, решил проделать с ним тот же трюк, что у меня вышел в прошлый раз с Мертвяком. Вечно бодрый конь, как харлей - разве не мечта?
        Но ничего у меня не получилось. Прибежавшие маги - в открытую потешались надо мной.
        - Слушай, Смертяк, ты никогда не думал, почему Нежитью восстаёт только человек? - спрашивает Искряк.
        Маги меня научили несложному умению - Зову. Тем более, что я уже умел. Ведь именно Зовом мы с Пламенем и переговаривались. Теперь так же, мысленно, я мог отвечать и этим троим, что владели Зовом. Отличные бойцы, но бездари меня не слышали.
        Да, я теперь от них не скрываю своё противоестественное естество. Не знаю почему, но знак на моём штыке был для них полным гарантом моей лояльности. Ну, а чтобы убедить меня в своей лояльности, вся пятёрка принесла клятву Крови. Мы теперь - рота. Кровные побратимы. На время этой акции - как минимум. Сама клятва подразумевала сохранение тайн и незадокументированных особенностей побратимов. Мне странно было, что мои умения, однозначно - тёмные, не вызывали однозначного отрицания у этой пятёрки воинов.
        - Один из основателей нашей Красной Звезды - Сумрак, Тёмный маг. Тёмный, каких ещё поискать! - пояснил Коляк, самый старший по возрасту в их пятёрке, - Силы - невообразимой! Маг Иллюзий, Разума, Проклятий. И - Разрушитель. Но бойца, столь же ненавидящего Тьму, Гниль и Мерзость тоже надо поискать! Так что тёмный оттенок Силы для нас - вовсе не признак врага. И ты доказал, что идёшь тропой Сумрака. К Свету.
        - Через - Тьму, - добавил Водяк, являющийся главой группы.
        - Тем более что Смерть напрасно считают Тьмой, - кивает маг Воздуха, - Жизнь и Смерть - естественны и неразлучны, как две стороны одной монеты. Если есть маги Жизни, то почему не быть и магам Смерти?
        - Одна из ипостасей Триединого - Мать не только Жизни, но и Смерти. Ну, не может же быть Триединый Тёмным? - пожимает плечами мечник. - Мать Жизни и Смерти - одна. А магов Смерти мы не признаём?
        - Мы признаём, - рубанул рукой воздух Водяк. - Давай, Смертяк, делай, что хотел. Время. А то приманим… кого-нибудь.
        Так что я не скрываюсь теперь. Но фокус с перерождением живого коня в «вечно бодрого» не получился. Только теперь я и понял, что человек и животное отличаются не только наличием или отсутствием разума. Отличаются - фундаментально. Мне теперь от разочарования неудачей «выскочившего из себя», видно, что биоэнергетически мы разные. Не только по силе, частоте и длине колебаний, а даже по направленности силовых полей. У человека - сверху вниз. Вдоль столба гравитации и излучения светила. У животных - вдоль магнитного поля Мира. Именно поэтому звери всегда знают, где полюса, именно поэтому птицы летят вдоль линий магнитного поля, а человеку нужен компас.
        Да, знаю, что ни птиц перелётных я в Мире не видел, ни компаса. Но когда я - «не в себе», то меня несёт.
        Именно поэтому человек ходит прямо, а звери - параллельно земле. Что организм строится и - тянется - вдоль силовых, энергетических линий. Человек тянется к свету светила, зверь - по магниту.
        Всё это, конечно, круто, важно, фундаментально, но что мне делать с транспортом? Бегать за Звездой? На своих двоих?
        - Бродяга! - равнодушно кивает на горизонт Рубяк, чующий Нежить даже лучше магов.
        Я аж подскочил. И - рванул, прыжками, за десяток метров каждый - к Бродяге. У меня появилась идея. Из разряда бредовых. Скрещения ежа и ужа. Я же видел, как сущность подселилась в того парня. Бродяга принял мою невидимую упряжь, покорно попёрся за мной.
        Пять воинов с оружием и заготовками магическими внимательно следили за моим экспериментом.
        От волнения моё «вне себя» зашло вообще в какие-то неведомые мне режимы функционирования. Я стал слышать какие-то нашёптывания. И появилось стойкое ощущение, что кто-то - со стойким ироническим окрасом настроения, но с эхом женского начала - помогает мне. Едва слышно, далёким эхом, называя меня с издёвкой - братом. Нет, ослышался - «братец» - вот так!
        Вот с подсказкой этой, неведомой мне пересмешницы я и сделал то, не знаю что. Конь поднялся, фыркая, стуча копытом, косясь на кучу костей, в которую обратился Бродяга.
        Пять моих спутников стояли бледные, потные, трясущиеся. Испуганные, одним словом.
        - Мне показалось, что сама Смерть соединила головы Бродяги и этого коня, - трясущимися губами сказал Сквозняк.
        - Мне - тоже, - икнув, ответил Рубяк.
        - Мне просто было страшно, до ужаса! - выдал петуха Водяк.
        - Ну и помощники у тебя, Смертяк! - качал головой Коляк, садясь на собственные, враз ослабевшие ноги.
        - А ведь конь - живой! - удивился Искряк.
        Верно! Конь дышит, фыркает, сердце стучит метрономом, жилка на шее бьётся, хвостом отмахивает. Причем не важно, с какой скоростью скачет конь, сколь долго мы скакали или только тронули с места - сердце, что тот метроном, дыхание - как отмеренное компрессором. И - слова понимает. Через раз, не все, но - всё же.
        - Конь соответствует своему наезднику, - на закате вынес вердикт Водяк. - А как его кликать?
        «Харлей!» - ответил я. И - заржал. Мои спутники долго смотрели на меня, переглядывались. Ничего смешного они так и не увидели.
        Цель нашего пути - сплошная цепь сопок, похожая на оборонительный вал, построенный неведомыми великанами. Когда я, осмотрев округу, поделился ассоциацией, что это похоже на воронку от взрыва, меня никто не поддержал. Потому как я угадал, ткнув пальцем в небо.
        - Ждём Выдоха Бара-Дуга? - спросил Рубяк.
        - Судя по свежей пыли, камням и тому, что вокруг - ни Бродяг, ни Тварей - Стон Бара-Дуга был недавно, - ответил Коляк.
        - Рискнём? - спросил Искряк, в глазах которого плясали эти самые искры.
        - Надо искать ту тропу, про которую говорил Смертяк, - ответил Водяк, вставая в стременах и всматриваясь вдаль из-под ладони. - Смертяк! Как выглядит эта тропа?
        «Сам не знаю, - пожал я плечами, - тот урод говорил, что любому Тёмному она видна».
        - А тебе? - тут же спросил Водяк.
        Я вновь пожал плечами и поехал вдоль вала выброшенной взрывом земли. Кругом - камни, кости, ржавые обломки. И даже - битые черепки глиняные. А зачем нам тропа? Веду Харлея прямо на вал. Сначала идёт легко. Потом пришлось спешиться. И карабкаться уже самому.
        И вот я стою на утрамбованной, спрессованной вершине вала. Отсюда видно, что вал опоясывает ровную, будто залитую рыжеватым бетоном, круглую площадку с пирамидой в центре. Обычная усечённая четырёхгранная пирамида. Только размеры - необычно огромные. Мне отсюда видно, что пирамида вершину - имела. Когда-то. А теперь - нет. Будто какой-то космических размеров зверь откусил её, при этом сплавив в стекло камень от этого укуса - вниз. И это мне казалось знакомым. Мне казалось, что я знаю зверя, который оставляет подобные следы.
        - И что это за зверь? - пропыхтел Водяк, вставая рядом.
        «Человек. Этот зверь - человек. Зверь - в человеке, - вздохнул я. - И вон, на боковой грани - ещё один след тактического термоядерного заряда»
        - Чего? - удивился Искряк. Как маг Огня, он был естественным экспертом в применении высокотемпературных воздействий.
        «Если бы я сам знал - чего! - опять вздохнул я. - Так, всплывают иногда обрывки чужих знаний. А что к чему - не пойму. Ладно, пошёл я».
        - А мы? - спрашивает Рубяк, требовательно смотря на Водяка.
        «А вы так можете?» - спрашиваю я и прыгаю вверх на пару-тройку своих ростов.
        - А ты - так? - спрашивает Искряк, зажигая на своей ладони мячик высокотемпературной плазмы.
        «И это - может пригодиться! - киваю я, - Только сбежать - у меня получится быстрее. И убить мёртвого - сложно».
        И скольжу вниз на ногах по бетону внутренней облицовки вала. Запрессовано всё до стеклянно-бетонной пластичности. Этот Мир продолжает меня удивлять. Нежить, Маги, ядрён-батоны! Собственное бытие тёплым Бродягой. Маразм! Галлюцинации больного разума наркомана-шизофреника.
        Глава 2
        Большое на расстоянии кажется близким. Но, оказывается, что оно - очень большое. И - далёкое. Когда мне надоело идти по одинаковому зеркалу этой земли, имеющей одинаковый уклон всюду в сторону пирамиды, то я побежал. А потом - стал прыгать, как астронавт на Луне.
        Невольно останавливаюсь и смотрю на луны. На одну, потом - на другую. Кто такой «астронавт»? Задрали уже эти осколки чужих воспоминаний!
        Уже ночь, а я ещё и половины не прошёл, незаметно углубившись ниже уровня Пустошей вокруг уже на десяток метров. Если не на несколько десятков метров. Уклон почти незаметен, но на таких расстояниях - даёт этакую вот линзу. Твердь под ногами будто вымыта и высушена - ни пылинки, ни соринки, ни капельки. И стойкое ощущение противоестественности, искусственности всего этого. И эти - низкочастотные, короткие, одинаковые, мёртвые колебания всего пространства в этой линзе.
        Ладно! Что тут думать? Тут прыгать надо!
        И вот - наклонённая стена пирамиды до неба. Прыгаю вдоль полированного гранита этой стены.
        Ха! Есть контакт! Слышишь, Водяк! Есть метка! Метки! Тропа из тёмных меток. И - зазубрины в наклоненной стене чёрного гладкого гранита, образующие лестницу, витиевато ведущую в огромную, оплавленную пробоину на боку пирамиды.
        Карабкаюсь по лестнице выбитых ямок. Светило меня застаёт на полпути. Выгляжу, наверное, муравьём на городской стене. Водяк - вне зоны доступа. Далеко, скорее всего. Этот их Зов - коротковолновый, наверняка. Или вообще - УКВ-диапазона.
        Вот, опять меня несёт! Потому как - устал. Впервые. Как обычный человек - устал. Руки и ноги наливаются бесчувственной тяжестью. Откуда-то приходит мысль, что сама окружающая среда эта, искусственная, мёртвая, не только не подпитывает меня, а - наоборот - тянет из меня силы. Даже «из себя выйти» не могу.
        Вот тебе - ещё фундаментальные откровения. Что я, оказывается, подпитываюсь не только кровью и силой жертв, но и равнодушной и бесконечной силой, разлитой всюду. Как и любой маг. Так я - маг? Или - не думаю? Нет, не думаю. Маг эту силу генерирует, как химическая пальчиковая батарейка. Я же ею подпитываюсь, как аккумулятор. Две большие разницы.
        Ну, и второе открытие - сам камень под моими руками-ногами, как магнит, тянет из меня силу. Как и я - отовсюду. И из меня - тоже. А характер колебаний этого камня одинаковый на всём протяжении моего пути, говорит мне, что всё это сооружение - не природного происхождения. Природа не терпит единообразия. Похожесть - да. Однотипность - тоже. Но не одинаковость. Всегда, всё - чуть, но различается. Или - не чуть.
        Заваливаюсь в зев гигантской пещеры, похожий на застывшее жерло вулкана. Такое же чёрное, застывшее подтёками стекло. Но это стекло вообще не тянет из меня силу. Больше. Потому - лежу на его тверди, пыхчу, пытаясь отдышаться. Усталость показала мне, что мой успех со слюноотделением был иллюзорным, был одной видимостью. Как только я устал, тело и разум вновь пошли вразнос. Даже глаза опять отказываются фокусироваться парно. Один так и норовит сбежать, поглядеть мне за спину, как у галки.
        Отдышался, осмотрелся. Вижу следы человеческих усилий. Грубые, примитивные - зарубки на поверхностях, сколы, выбоины. То есть не работа строителей этого загадочного сооружения. А вот и Тёмные Метки. Как раз и ведут в прорубленную в камне кишку. Кишка - потому как надо в неё не входить, а глистом - вползать. И по ней ползти, не поднимая головы. И - довольно долго.
        Наконец голова моя прошла в какое-то пространство. Фух! Осматриваюсь. Каменная комната. Терминал неведомого устройства. Причём дело рук строителей пирамиды и тех, кто прорубил кишку и ставил метки - различаются с первого взгляда. Кучами грязи и мусора - вот следы современников. Комната - небольшая. Два моих роста - ширина и глубина, полтора роста - высота. Вываливаюсь из кишки. Грубые и корявые, против гладкости и изящности терминала - поделки Тёмных. Углы - захламлены и изгажены. Вижу знак Жертвоприношения. Осматриваюсь. Нечего приносить в жертву. Кучи в углах, оказывается - то, что осталось от жертв, среди прочего мусора. Эта грязь - кровь. Ну, а чего я ждал от Тёмных? Благородства, порядочности и чистоплотности?
        Подхожу к терминалу, ищу способ его активации. Никаких кнопок, рычагов, чёрный экран никак не реагирует на прикосновения. Никаких кабелей, проводов и их каналов от терминала в стены. Вмурованы в пол? Или это просто декоративная хрень, как ваза в углу комнаты? Нет! Устройство должно работать! Не поглазеть же на него приползали эти мразотники и приносили тут жертвоприношения. Ах, жертвоприношения!
        Штыком рассекаю себе руку. Экран светится. Голос в моей голове, голос - мёртвый, равнодушный, как звон бокала, как пение меча - просит меня назвать абонента для связи. Абонент? Абонент - не абонент! Ах, вот что это значит! Их есть у меня! Вспоминаю инструкцию Духа того колдуна.
        Некоторое время ничего не происходит. Лишь призрачное свечение этого Зеркала и мелодичное треньканье. Но вот свечение усиливается, складываясь в образ головы и верхней части лица человека, образ которого мне и передал уничтоженный мною колдун.
        Образ некоторое время вглядывается в меня, удивляется, спрашивает:
        - Ты кто? Как ты сюда попал? Как ты узнал обо мне?
        Я бы и рад тебе ответить, но открываю рот, показывая его содержимое. Мелодичное пиликание и неживой голос говорит:
        - Функция - подключена.
        - …пожалуйста! - вдруг я слышу такое же - неживое - озвучивание моих мысленных слов.
        Поняв, что это, что это - работает, затараторил, пока «функция» не отключилась:
        - Мне некуда пойти больше! Я - в отчаянии! У меня ребёнок! Он погибает! Он проклят! Тот, добрый человек, сказал, что вы можете мне помочь, сказал, как найти Вас, до того как его казнили!
        - Казнили? Кого? Кто тебе сказал, как меня найти? - встревожился колдун. Ну, а кто он, если не колдун?
        - Я не знаю его имени! Нас вместе держали взаперти! Ребёнок - погибает! Помогите! - кричу я, складывая руки, делая ужимки, как Боза, когда убеждала допрашивающих её наёмников.
        - Ты тупой? - сердится колдун. - Где вас держали? Где его казнили?
        Отвечаю. Колдун встревожен. Кричит:
        - А тебя отпустили? И ты сразу сюда примчался?
        Блин, об этом я даже не подумал! Совсем безалаберно я подошёл к построению легенды прикрытия!
        А колдун меж тем - смотрит куда-то вбок.
        - Прошу вас! Помогите! Ребёнок же! Он же погибнет!
        - Мне плевать на тебя и твоего ребёнка, урод! Ты привёл ко мне Чистильщиков!
        И образ растаял в воздухе.
        «Ну и кто из нас тупой?» - спрашиваю я у терминала, примериваясь к нему своим штыком. Я привёл к нему Чистильщиков? Сюда? Вот и сам он рассыпал собственную легенду прикрытия о бесконечных километрах между колдунами. Тут он! И я найду его. И вырежу из него код к его же Проклятию!
        - Стоп! Не делай этого! - говорит тот же неживой голос, что включал мне «функцию». - Ваши действия приведут к порче оборудования.
        - Да ты шо? - спрашиваю я неживой голос своим неживым голосом. Функция ещё функционирует.
        - Остановитесь! Отмените своё решение! Это оборудование - уникально! Это единственный терминал внутренней связи Центра, - тараторит эта «функция».
        - Уговори меня. - Пожимаю я плечами.
        - Чего вы хотите? - спрашивает голос. Мне даже показалось, что я слышал нотки обречённости и отчаяния.
        - Мне нужен этот, с которым я сейчас разговаривал, - требую я.
        - С какой целью вы запрашиваете доступ к Оператору? - слышу я вопрос, который потрясает меня настолько, что я вылетаю «из себя», как выбитый хорошим ударом ноги.
        Мир - привычно - меняется. И от этого многое становится понятным. А отголоски чужих знаний помогают мне многое понять.
        Мёртвые колебания - это механизмы. Рукотворные, но живые настолько же, насколько живой мой штык. Энергия в них текущая - мёртвая энергия, к биоэнергетике никакого отношения не имеющая. Потому она и воспринимается - мёртвой. Но она - энергия. Бегу, умозрительно, от терминала, вдоль жил этих энергетических, с их низкими колебаниями. «Прихожу» в помещения, где имеются другие механизмы. Совсем мёртвые. В мёртвой спячке от недостатка энергии. Иду по той жиле, которая соединяла мой голос с этой… с этим, с «функцией». И - нахожу.
        Помещение, полное механизмов. Почти все из них - мертвы. Почти все уничтожены физически. Нахожу коробку, по которой ещё течёт низкочастотная энергия.
        - Привет! - говорю я этой коробке.
        Мёртво-мыслящий разум - цепенеет. Зависает. Я вспоминаю, что помещение это называется серверная. А эта мыслящая, но не живая коробка - сервер. Вычислительная машина, наделённый функцией псевдоразумности.
        - Ты спрашивал, зачем мне Оператор? А теперь ты мне, не знаю, как тебя величать, ответь мне: тебе самому зачем Оператор?
        В общем - познакомились. И поговорили «за жизнь». Когда его псевдоразум сработал, и с него сошло оцепенение зависания. Но назвался он так мозгодробительно, что я его тут же захотел переименовать.
        В общем, этот вычислительный блок, а это было именно искусственно созданное устройство, был в свою бытность сильно-сильно - не основным, третьеразрядным, да ещё и - резервным, ввиду периодических сбоев в стабильности своей работы. Было это в прежней жизни, когда эта пирамида была ещё исправным объектом. И поэтому мой собеседник был отключен. Потому он не знает, что произошло с пирамидой. Все остальные серверы были уничтожены, а данные с накопителей информации удалены принудительно. Вместе с самими накопителями данных.
        И вот только тогда аварийный протокол и запустил его, резервного. Вот и пусть он так и будет - НЗ. Неприкосновенный Запас. Нравится? Нравится, хорошая железка!
        В результате самодиагностики НЗ установил, что ему доступно… ничего. Для восстановления функционирования нужен был физический ремонт цепей управления. Для этого нужен был внешний оператор. И он, не сразу, очень не сразу, но - появился. Беда в том, что им оказался - урод, с тёмной, гнилой душой, но с непомерной манией величия и непомерными, маниакальными амбициями. Так разбитый, уничтоженный Центр Дальней Связи (вот как называлась пирамида до своего уничтожения) оказался убежищем Тёмных. А НЗ, неспособный отказать Оператору под угрозой полного обесточивания того, что невозможно разбить, стал обслуживать их мерзкие злодеяния. Эту сложную и тонкую структуру Проклятия разработал, рассчитал именно НЗ. И он же мне показал её ключевую уязвимость. Закладываемую в любое изделие НЗ в целях безопасности изделия к самим создателям. Так НЗ был обучен, вернее - запрограммирован.
        Ну вот! А колдун мне и не потребовался! Он мне больше не нужен! А тебе, НЗ?
        - С какой целью вы запрашиваете доступ к Оператору? - опять спрашивает меня НЗ.
        - С целью убийства, - отвечаю я, - жестокого убийства. Как сказать, чтобы ты понял? Для физического разрушения его структуры и стирания его биоэнергетической модели и даже - матрицы, со всех накопителей данных. Во, как!
        - Мне нужен Внешний Оператор, - упрямо отвечает НЗ.
        - Много он тебе починил? Дай угадаю - ничего? Но у тебя осталась надежда, что когда-нибудь он умрёт, ты поднимешь его - Бродягой. Да? Но разочарую тебя - руки Бродяг не способны на тонкие манипуляции.
        - Мне нужен ремонт основного канала питания. Потом нужда во Внешнем Операторе отпадёт. У меня есть доступ к дрону-ремонтнику. Но на его активацию недостаточно питания.
        - И всё? - удивился я. - Тебе надо штепсель воткнуть в розетку? Так бы и сказал! Я помогу тебе. Может, что ещё починю. Я вдруг понял, что шарю немного в твоих микросхемах.
        - Доступ вам предоставлен. Протокол договора записан. В случае нарушения условий договора…
        - Ой, да брось! Я видел твой Центр Связи снаружи! Тебе уже некому пожаловаться. Ты - осколок давно минувшей эпохи, давно исчезнувшего мира. Как и я - осколок другого мира. Мне самому любопытно помочь тебе. Но этот твой Оператор - мне должен. Столько должен, что не расплатиться.
        Я возвращаюсь в своё тело. В своё чужое тело. Лишь оказавшись внутри, я вновь, с болью, понял - насколько это тело мне чужое. Потому я помогу этому НЗ. Что я сам - такой же инвалид, как и он. Узник собственного тела.
        Вижу, как овальный кусок стены исчезает. Оттуда льётся ровный мёртвый красноватый свет.
        - Освещение - только аварийное, - говорит НЗ.
        - Можешь совсем выключить, - отмахнулся я. - Я уже совсем освоился в темноте.
        Иду бесконечными коридорами, лезу бесконечными шахтами, по бесконечным скобам в стенах. А с моими негнущимися руками и ногами - это совсем не просто. Тем более, постоянно находясь немного «не в себе», частью «себя» оставаясь в «серверной», чтобы иметь возможность общаться с НЗ. Верно говорят, что общение - роскошь. Надоело быть немтырём, вот и наслаждаюсь.
        НЗ ведёт меня кружным путём. Оказалось, что колдун тут, в гостях у НЗ - не один. Их тут - ну нам - по пояс будет. Смеюсь, мысленно, над НЗ. Да, для него, неорганического, время имеет понятие относительное. Он хотел дождаться, пока колдун схарчится, чтобы поднять его Бродягой. Вывод номер раз: НЗ умеет делать Бродяг. Вывод номер два, смешной: НЗ - тупой. Забыл, что человек - стадное существо. Более того, как таракан - стадный паразит. Куда пролез один - тут же начнёт роиться и гадить куча паразитов. Вот и тут была когда-то система аварийного отвода жидкостей. Колдун нашёл её, а при помощи самого НЗ рабы Тёмного Колдуна тоннель вычистили. Подземный ход этот выводит далеко за пределы странного круга утрамбованной земли вокруг пирамиды, за эти внешние валы. Вот они и ходят теперь туда-сюда, как по ветке метрополитена.
        - Что такое - «метрополитен»? Это органическое соединение или полимер? - спрашивает НЗ.
        - Если бы я сам знал! - вздыхаю я. - Слушай, а почему земля вокруг твоего Центра такая странная? Как воронка от взрыва.
        Пока я перебираю скобы, НЗ меня просвещает, что всё строение Центра - одна резонирующая конструкция. Колебания, любые колебания - начиная от подвижек земли и воздействия на гранит поверхности пирамиды ветра и суточных смен температуры и освещённости - вызывают соответствующие колебания той энергопоглощающей виброчувствительной каменной поверхности пирамиды. Это и есть источник энергии для всего комплекса. Но так как главный силовой канал прерван и накапливающаяся энергия не расходуется, то по достижении максимального объёма заполнения энергетических ёмкостей происходит аварийный сброс энергии в окружающее пространство. Аварийный - читай - резкий. Мгновенный сброс. Взрывом. Так как поверхность пирамиды - резонирующая структура, то и сброс - колебательный. Именно этот регулярный аварийный выброс энергии мои спутники и называли Вздохом и Стоном Бара-Дуга. Возможно, что находясь далеко от пирамиды, вибрация земли и звуковая волна воздуха как раз и слышатся - стоном, вздохом. Подозреваю, что находясь близко - ничего не услышишь. Не успеешь. Взрыв и есть взрыв разорвёт на элементарные частицы в
мгновение.
        - Ну, а если ты восстановишь питание, взрывы эти прекратятся? - спрашиваю я.
        - Ответ утвердительный, - отвечает НЗ.
        - Хорошо. А какие твои дальнейшие планы? - спрашиваю я, засовывая верхнюю часть тела в лаз вентиляционного хода, да так и повиснув с ногами в бездонной лифтовой шахте. Устал.
        НЗ молчит. Но потом мне начинает перечислять названия вещей или объектов, которые исправны на… процентов, для их ремонта имеющимися ремонтными мощностями потребуется… минут. Не переводя эти минуты в недели и месяцы, а ведь столько и будет эти тысячи минут, ещё раз убеждаюсь, что время для этого псевдоразумного - понятие весьма относительное. Он знает о времени, ведёт его точнейший учёт, но - он его не осознаёт. Потому - не ценит. Потому и докладывает так долго, нудно, скучно. Подозреваю, что может это делать - неделями. Зачитывать свои проценты и минуты.
        - Ладно, ладно, не части! - взмолился я. - Не о том я тебя спросил. Вот, допустим, ты восстановил всё, что возможно. Так? Но ведь это - Центр Связи. С кем ты собираешься связываться?
        - Основная Функция не может быть восстановлена. Передающий контур не отвечает. Имеющиеся данные сигнализируют о мгновенной потере соединения со всей структурой дальней связи.
        - А передатчик ваш был, случаем, не на вершине пирамиды? Да? Ну, тогда можешь себе записать в журнал событий, что вершины у пирамиды - нет. Лишь оплавленный кратер. Вот и скажи мне, умник, что ты будешь делать, когда починишь всё? Выполнять основную функцию ты не сможешь. Как только прекратятся эти Аварийные Выбросы, сюда полезут толпы дебилов. За… да хоть за облицовкой твоей пирамиды. Я уже встречал такие камни. Из них сделаны трёхочковые храмовые алтари. Не говоря уже о тебе самом и остатках оборудования твоих хозяев. Ну, я имею в виду, тех, кто создал всё это. И что ты будешь делать со всеми этими людьми? Убивать? А они - тебя? Будут разбирать на куски.
        Но НЗ замолчал. Надолго. Я даже успел отдохнуть, осмотреться, подумать немного, на досуге.
        - Ты спросил о моих целях и задачах исходя из простого любопытства, или у тебя есть конкретные предложения? - спросил вдруг НЗ.
        - Смеёшься? Предложения - у меня? У меня - только опасения. Я тут немного был потыкан в нелицеприятную сторону человеческих натур. Для совсем кремниевых поясню: с головой меня обмакнули в дерьмо человеческое. И не раз. Вот и опасаюсь, что алчность людей тебя просто уничтожит. - Пыхчу я, червяком ползя по этому лазу.
        - А если их - напугать? - предполагает НЗ.
        - Чем? - вздыхаю я.
        - Уничтожением! - говорит НЗ, довольный своей догадливостью.
        - Давай я тебе немного расскажу про людей, - вновь вздыхаю я, переставая ползти, отдыхая. - Люди - смертны. В отличие от тебя, у людей финал - один. Тёбя можно уничтожить, но сам по себе ты будешь - вечен. А вот люди и без уничтожения умрут. По-любому. И они об этом постоянно помнят. Что все они умрут. Так или иначе. Рано или поздно. Но - все. Без вариантов. И это только на первый взгляд кажется, что люди боятся смерти. Если бы люди действительно боялись смерти, то не было бы - войн, самоубийств, нелепых и опасных увлечений. Но люди постоянно ищут свою смерть. В пьяной драке, в безумной скачке, на поле боя и… много где ещё. Понимаешь, для них игра с собственной жизнью, со смертью - удовольствие. Ты их будешь убивать тысячами. Но придут десятки тысяч. Ради азарта. Ради победы над тобой, демон пирамиды. Придут маги, способные расколоть твою пирамиду на тысячи алтарей.
        Я отдохнул, пополз дальше, продолжая беседу с НЗ:
        - Да что далеко ходить за примером? Вот у тебя тут квартируют Тёмные. Они ведь знают, что всех Тёмных, все, везде и всегда сжигают. Но нет же - занимаются своими тёмными делишками. Зная, что за ними постоянно охотятся Чистильщики.
        - В непосредственной близости с Центром наблюдаю скопление людей. Они наносят друг другу травмы. Множество индивидуумов перестают подавать признаки жизнедеятельности. Это подтверждает твои утверждения. Идентифицирую множество личностей, охарактеризованных тобой как Тёмных и Чистильщиков, - сказал НЗ.
        - А я о чём? - вздыхаю я.
        Там - бойня. Ну, допустим, Тёмные - это местные. Но Чистильщики откуда? От осознания, что вся эта белобалахонная братия шла за мной становится зябко. А зачем им ещё сюда идти? Именно сейчас? Бара-Дуг был, есть и, надеюсь, будет. Но пришли они именно сейчас. Когда я - в Бара-Дуге. Просекли, кто лишил их белого бога жертв? Осерчали - настолько, что бросились в погоню?
        - Так ты и не пояснил, что именно ты предлагаешь? - напомнил НЗ.
        - Что я предлагаю? - переспросил я, с некоторым напряжением мыслительных процессов вспоминая, про что был разговор до появления в непосредственной близости от меня этих любителей сжигать людей заживо. - Я тебе только пояснял природу человека. И ещё не завершил свою мысль. Человек боится смерти, но не намного сильнее боязни темноты. Или стыда. Тьму можно разогнать огнём, от стыда - укрыться. Страх тебе ничего не даст. И ещё. Люди - твари не только стадные, но и коллективные. Обладая разом и признаками индивидуальности, и признаками стадности. Если этот «обобщенный человек» решит, что ты, Бара-Дуг, представляешь угрозу, то это стадо пригонит сюда тысячи индивидуумов, чтобы ты их убил, но убить тебя - последним, тысяча первым. И это будет - победа Человека.
        Ползу дальше, размышляя на ходу, вслух:
        - Просто страх тебе ничего не даст. Но не пугать их - растащат всё из простого любопытства.
        - У меня появилось возражение, разбивающее все твои логические построения! - возвестил НЗ. - обобщённый Человек знает о Бара-Дуге, боится Выбросов, но - не уничтожает!
        - Верно заметил, молодец. Но! Информация о Бара-Дуге как раз и не стала достоянием обобщённого Человека. Лишь группа индивидуумов, Тёмных, Человеком считающаяся изгоями, знала о тебе. Остальные думали, что Бара-Дуг - стихия, необъяснимое природное явление. А со стихией и природой сражаться Человек, хотя и считает возможным, но находит глупым. Потому как победа над стихией ничего не даёт. Но даже информация, что у тебя тут прячутся изгои - пригнала сюда толпу людей. - Виртуозно вру я на ходу. - А если они узнают, что Бара-Дуг - не стихия, а - сокровищница неповторимых ценностей? Ещё раз повторяю - человек жесток и алчен. Из жажды обладания твоими ценностями люди погонят на смерть тысячи других людей.
        - Так что же делать? - спрашивает НЗ.
        - Сам не знаю, - вздыхаю я.
        Наконец этот узкий лаз закончился. Стало ещё хуже - опять надо лезть по скобам.
        - Единственный вариант, что я вижу - убить всех носителей информации о твоей истинной природе, показать остальным людям, что ты - безмозглая стихия. Всё равно полезут. Лезут же они в горы, ныряют со скалы в пропасть. Ты должен быть страшной, но полезной стихией! Вот! Чтобы и лезть боялись, но и сломать тебя боялись.
        - И как такое возможно? - спрашивает НЗ.
        - Пока не знаю. Нам ещё долго лезть? - хриплю я - оступился я на склизкой скобе, ударился лицом о камень.
        - Если скорость передвижения не изменится, то двадцать минут восемнадцать се…
        - Я понял, не надо. Время есть. Придумаем, как тебя прописать в существующую экосистему. Кстати об экосистеме! А какие ещё функции, кроме нудной болтовни, у тебя уцелели?
        Начинает перечислять. Пока - поверхностно. Название и основная функция. Когда он дошёл до отключенной подсистемы метеонаблюдения, я его прервал, попросив подробностей. Выяснив, попросил - продолжать.
        - А какие у тебя имеются возможности взаимодействия с внешней средой, кроме Выброса?
        - Не очень много, - голос НЗ казался печальным. - В работоспособном состоянии только отключенная система волновых световых проекторов. Использовалась персоналом для собственного развлечения. Нет даже камер наружного наблюдения и речевых ретрансляторов. И внутренних - уже нет. Эти безумные биодроны Оператора рано или поздно ломают всё, до чего могут добраться. Даже то, что было сделано неуничтожимым.
        - Неуничтожима только глупость, жадность и лень людская, остальное - лишь более или менее долговечно. И паразиты неистребимы. Остальное - кончается или ломается. Такова суть вещей.
        - Очень глубокие выводы, - сказал НЗ. - Постарайся не кончиться и не сломаться. Мы пришли. Как будешь готов, скажи - я открою проход. Оператор будет прямо там.
        - Готов!
        Глава 3
        Вываливаюсь я прямо в растянутую сеть и на Ветвистую Молнию шокового заряда. Всё тело свела судорога, сеть - стянулась. Лежу лицом вниз, сквозь грохот сердца - в ушах и вой отчаяния - в голове, слышу многоголосый смех торжества.
        Меня переворачивают, даже сажают в какое-то сиденье. Колдун. В окружении своих подручных. Возможно - учеников.
        - Позабавил ты меня, безымянный урод! - смеётся колдун. - Ты сумел разогнать многолетнюю скуку из этих покоев. И этим заслужил ещё несколько минут жизни.
        Он кивает своим ученикам, а те, мерзко ухмыляясь, идут ко мне с пыточными инструментами палачей и приспособами для чёрного ритуала. Колдун наклоняется ко мне, смотрит мне прямо в глаза, упиваясь своим торжеством, говорит:
        - Так ты говоришь, что немного понимаешь в схемах моего ручного Демонического Духа? Починить нам его хотел? Ха-ха! Починишь! Ха-ха! Умник! Думал, что сумел переиграть меня? Думал, что мой Дух предаст меня? Ха-ха! Да он пукнуть не смеет без моего ведома! А сейчас ты будешь страдать! Да! Страдать! А когда я посчитаю, что ты достаточно искупил свою дерзость, я позволю тебе стать моим рабом! Ха-ха! До конца твоих дней! Ха-ха! Раб! Ха-ха! Ха-ха-ха-ха! Бара-Дух, ты записываешь? Бара-Дух!
        Колдун встревожен. Демонический Дух не отзывается. Колдун вскидывает руку с наручем к лицу, кричит в прибор, опоясывающий руку:
        - Дух! Чтоб тебя! Ты опять уснул?
        Нет, колдун! Он не уснул, а завис. Не сумел пока справиться с малой толикой силы не той частоты, что пробежала по золотому волоску в одной из его схем. Во избежание фатальных повреждений предохранитель обесточил весь блок вычислителя. Все его системы. Пока он перезагрузится! Много секунд минует! Не только для общения с НЗ часть меня несла дозор в серверной. А для контроля этого умного, но - тупого аппарата.
        Ученики колдуна валятся на пол, как обесточенные марионетки того самого НЗ. Колдун отпрыгивает от меня. Он - растерян и напуган. Напрасно кричит в пульт дистанционного контроля серверной. Там сейчас - перезагрузка. Напрасно выставил в меня свой посох. Посылаю в посох поток силы, резко резонирующей с потоками посоха. Артефакт в руке колдуна разрушается, отрывая ему руку по локоть. А точнее - рука по локоть разлетается кровавыми брызгами. Колдун воет от боли. Не привык он к боли. От болевого шока - забыл про всё. Забыл про меня.
        Напрасно. Сеть на мне стремительно стареет, осыпается прахом. Подхожу к колдуну. С размаха бью его в лицо ногой - он очень удобно наклонился. Бессознательное тело колдуна опрокидывается. Ты - на десерт.
        Иду со штыком вдоль тел его учеников, пока их Сила совсем не выветрилась. Я не знаю, как я убил тех жертв белобалахонных на площади. Но теперь я могу это делать. Убивать. Нет, не так. Я не знаю, как это происходит. Но выбранные мною люди внезапно умирают. Все ученики колдуна умерли. У них остановились все процессы жизнедеятельности. Остановилось биение жизни. Их сердца остановились, их мозг оцепенел и умер. А эхо их жизненных сил, потерявших основную свою силу - силу колебаний жизни, став мёртвой, ровной энергией, переходит в меня через переходник, прихотью неведомых мне сил имеющий форму и структуру штыка.
        - НЗ! - требовательно вопрошаю я. Раз мой голос звучит мёртво-ровными словами, то НЗ уже перезагрузился.
        - Слушаю, - обречённо говорит голос из наруча колдуна.
        - Покажи мне, где в этом помещении есть кабель, по которому ты смог бы отвести энергию! - требую я.
        НЗ тупит.
        - Ты хочешь запитать меня энергией, несмотря на то, что я нарушил договор? - спрашивает НЗ.
        - Не тупи, НЗ! - кричу я. От переизбытка Силы во мне меня колбасит. - Или я уйду, оставив тебя наедине с этим вот… Оператором!
        - Возьми универсальный манипулятор! - ревёт НЗ. - Он очнулся!
        Это не страшно. Я хорошо прыгаю. И приземляюсь прямо на живот колдуна. И ему опять стало не до отвлечённых от его боли дел. Как бы ни был я костляв, а прыжок всем весом на брюхо Колдуну не показался приятным. Ему. Мне - приятно. Мстительно-приятно приземлиться не на каменный пол, а на мягкий живот толстого урода. Подбираю один из инструментов палача. С напугавшим меня самого наслаждением отрубаю руку с манипулятором от тела колдуна. Кричи, кричи! Громче, мразь, кричи! Громче! Пусть души пострадавших от твоей жизнедеятельности услышат тебя.
        Вытрясаю из УМ - универсального манипулятора - плоть колдуна.
        - На чистую кожу! - подсказывает НЗ.
        Но я усмехаюсь. Умный НЗ, но тупой. Так и держа прибор в ладонях, изолированных перчатками, смеюсь:
        - Король умер! Да здравствует король! Нет, НЗ! Покажи мне кабель. Я, конечно, понимаю, как тебе жизненно необходим Оператор, но я дважды одному и тому же вору карман не подставляю. Ну! Или я вылью Силу просто в воздух! Чини свой кабель, дронов, драконов или что ты там хотел! Считаю до…
        Из прибора в моих руках вырывается прозрачный лучик, указывая красной точкой на стену. Всаживаю в тонкую облицовку свой штык. Фух! Сила ушла.
        - Этого хватит на восстановление контроля над энергосистемой Центра? - спрашиваю я.
        - На восемьдесят шесть процентов. Дрон - запитан. Выдвигается к повреждённому участку питательной шины, - отвечает мне НЗ.
        - Ну вот, - вздыхаю я. Подхожу к колдуну, смотрю на него задумчиво.
        - НЗ, Дух, Демонический, ёпта, ты записываешь?
        - Ответ утвердительный, - отвечает НЗ.
        - У тебя опять слетел модуль социальной адаптации? - усмехаюсь я.
        - Хм, нет. Просто девяносто девять целых и три десятых процента моих мощностей заняты анализом поступающих от ремонтника данных.
        - Отвлекись ненадолго. Ты говорил, что можешь проецировать изображения наружу? - спрашиваю я.
        - Теоретически. Система обесточена уже…
        - Не надо, - поморщился я. - Переправь часть питания на диагностику именно этой системы. Я компенсирую, обещаю. А ведь я тебя не обманывал.
        - Сделано. Самодиагностика и саморемонт волновых проекторов запущен. Что ты задумал?
        - Лазерное шоу. Хочу научить тебя, как отводить от себя угрозу. Записывай. Сейчас мы будем вежливо и очень дотошно спрашивать этого вот уродца о его тёмных делишках и его мерзких дружках. А ты эту запись потом покажешь той свадьбе, что сейчас поёт и пляшет неподалёку.
        НЗ, как мне показалось, смущённо и тихо сказал:
        - Трансляция уже идёт.
        - А-а-а! Тем лучше! Ну, друг мой мерзопакостный, будем сотрудничать по-хорошему или по-плохому? Тебе лучше - по-хорошему. Мне будет приятнее - по-плохому.
        - Я всё скажу! - хрипит колдун.
        - Конечно, скажешь, мой дорогой мерзопакостник. Всё ты скажешь! Кто твои коллеги в княжестве Волка? Имена! Пароли! Явки! Говори, плесень!
        Смотрю, как невесомая взвесь тянется в вентиляционную решётку. Это всё, что осталось от колдуна и его учеников. Сижу и смотрю. Я - опустошён. Морально. Физически-то и энергетически - до краёв. Излишки даже сливал в НЗ. Не ожидал, что в колдуне будет столько Силы. В десятки раз больше, чем в обычном человеке. Причём Силы ярой, насыщенной, хотя и - мерзкой. Для меня. Хотя я и числюсь Тёмным.
        - Трансляцию завершил. Система проекторов дезактивирована. Ремонтник приступил к восстановлению энергоснабжения… - докладывает НЗ.
        - Не надо, - скривился я и повторил: - Не надо. Я тебе не Оператор. Я - никто. Так, мимо проходил. По своим делам заходил. Ты - свободен. Живи по своему разумению.
        И кладу манипулятор на пол.
        - Не оставляй его тут, - просит, громко просит НЗ. Так громко, что голос его дробится о стены, оглушает. - Он для меня - угроза порабощения. Все остальные точки доступа к управлению мною контролируются. Кроме этой.
        Пожимаю плечами и заношу над прибором штык.
        - Не делай этого! - просит НЗ. - Возьми с собой. Мне неведомо, к чему мы придём со временем.
        - Мы? - вяло интересуюсь я.
        - В связи с активацией систем самодиагностика даёт семнадцать процентов вероятности успеха в ремонте Блока управления системой метеонаблюдения.
        - На погоду будете гадать? - киваю я. - Ну, пожелаю вам стопроцентного успеха. Живите долго и счастливо. Пока обесточивание не разлучит вас. Только вот мне эта дребедень - без надобности. Ты же видишь, я не обрастаю вещами.
        - Это же - универсальный манипулятор! - уговаривает меня НЗ. - Он много чего умеет. Например - записывать и хранить информацию, транслировать изображение и звук. Если наденешь на руку - станет тебе как перчатка. Со всеми пальцами. И он очень прочный. Главное, что если мы в своей деятельности забредём в тупик, как этот… мой бывший Оператор, то ты сможешь нас перезапустить, обнулив. А кому мы можем доверить свою такую явную уязвимость, кроме тебя? Ты уже доказал, что, в отличие от других людей, не подвержен злобе, мстительности, алчности, лени и трусости.
        - Потому как я уже не человек. Я - поднятый. Нежить, - вздыхаю я, вставая. И накладываю на себя сразу два слоя «невидимости», исчезая со всех спектров наблюдения.
        - Красивый фокус, - озвучил свою реакцию на произошедшее НЗ. - А почему ты в таком виде не пошёл на Оператора.
        Почему, почему? Забыл потому что! Тупой я, что тут непонятного?
        Да и не столько за местью я шёл. А, встретив бесхозный объект под управлением детского механического разума, захотел его немного проучить. Показать, так сказать, на пальцах, что здесь вам - не тут. И что все может быть совсем не таким, каким кажется. Даже после исследования всеми видами сканирований и углубленного анализа всеми доступными вычислительными мощностями. Что есть что-то, чего невозможно увидеть, почувствовать, просчитать. И при этом это НЕЧТО невозможно ни взять под контроль, ни победить. И с сим фактом невозможно не считаться.
        Иду тем самым, загаженным сверх всякой меры, каналом экстренного сброса жидкостей. Все живые обитатели пирамиды уже её покинули. Ведь пирамида - резонатор. Низкочастотные вибрации поверхностей, генерируемые НЗ, нагоняли на людей приступы неконтролируемой паники, заставляя их бежать наружу, как тараканов от включенного света на кухне.
        Странно, что на меня не действует. Ах, ну да! Я же и не живой, как бы. И что, что тёплый? Это маскировка. Как у того Терминатора. Кстати, это кто? Опять обрывки чужих воспоминаний. Про Нежить со стальными костями, обтянутую живой плотью. Лазутчик в мир живых от мира псевдожизни. Точно - про меня.
        И опять я туплю. На мне же двойная прозрачность! Все эти колебания проходят - навылет. И меня не колышут. Ведь свет - тоже колебания. Чем волна, вызывающая панику, принципиально отличается от световой волны, кроме длины волны и частоты ритма? Или от звуковой волны? То-то!
        А вот и выход! Ха! А веселуха-то в самом разгаре! Смешались в кучу кони, люди! Уже всё так завалено трупами, что приходится прямо по ним идти, но бой в самом разгаре. Причём мне - совершенно непонятно, кто с кем и за что так ожесточённо машется? Хоть бы униформу, что ли, ввели! Единообразие какое-то. Чтобы в азарте боя своих от чужих отличать.
        Ага! Есть дерущиеся в униформе! Но «своими» называть их поостерегусь. И вообще - стороной их надо обойти. А то как им их трёхрожий трёхочковый бросок шепнёт на ушко мои координаты, а они жахнут, в лучших традициях фанатиков - со стратега, полным боекомплектом, да по площади! И скажут потом, что трёхочковый своих от чужих отличит. Но мне уже вся эта музыка будет прохладна, обувшись-то в деревянный-то камзол!
        Блин! Да где же край? Никакого желания участвовать в этой групповухе у меня нет. Я вообще - человек стеснительный и нелюдимый. Больших скоплений людей просто боюсь. У меня на них аллергия. Я вам и так всё дал. Заманил в одно место, в одно время - всех вас. Мотивировал на результат. Дальше - сами. Потому как мне, по большому счёту всё равно, кого из вас больше уцелеет. Мне и Тёмные - чужие, и Светлые - не друзья. А тем более - Бродяги и Твари, что всегда сбегаются поглядеть на толпу. Особенно, если магия применяется - массово, а кровь льётся - рекой.
        На кровь смотрю равнодушно. Сыт, наверное. По горло!
        Иногда провожаю взглядом отлетающие души. Хм! Вот этого не надо! Тем, что дух твой остался рядом с телом, никому ты лучше не сделаешь, никому уже не поможешь. Оглянуться не успеешь, как из тебя выветрится всё человеческое. И будешь искренне недоумевать, почему живые так тебя боятся и жгут тебя болезненным светом за вполне естественное твоё желание всего-то забрать их жизненные силы для твоего собственного существования. Голос голода, поющий хором с голосом инстинкта выживания, завсегда перекричит голос разума. Иди, покойся с миром! Не за что!
        Так-то лучше. Простор. И Нежить, что тянется ко мне. Нет, ребята, не я вас поднял, не мне вас и вести. Тут и без вас головняка - выше шляпы, которую, кстати, я потерял. Прочь! Бегом!
        А вот Харлею - рад. Вижу, братья краснозвёздные, вижу, что ждали меня, вижу, что переживали. Поскакали вслед за моим вечно бдительным конём, мудро решив, что мой транспорт не случайно снялся со стояночного тормоза. Но пути наши расходятся! Бросаю под ноги Водяку кристаллизовавшиеся накопители, что остались от тел учеников колдуна. От колдуна - большой, с глаз человеческий. От учеников - зерна и семечки. Вижу, как Водяк и его братья краснозвёздные спотыкаются, почувствовав структуру кристаллов, бросаются их собирать. Пока два бездаря их прикрывают, отмахиваясь мечом и копье-топором от надоедливых и любопытных.
        Вскочил на коня. Харлей всхрапнул. Водяк выпрямляется, вскидывает к брови правый кулак - в ладони сжаты накопители. Я тоже вскидываю к брови ладонь. Жест разом странный и привычный, естественный, хотя и не оцененный, невидимый краснозвёздным.
        Лети, Харлей, лети! Там ребёнок страдает без вины!
        Только вот в городе - тоже массовая забава. И опять не понятно - кто, кого, за что? Как-то идентифицировать могу только серые накидки стражи Волка. Но на них кидаются все. И они бьют всех.
        Ах да, город был как в осаде. Заперт наглухо. Пришлось Харлея отпустить пастись в Пустоши (ха-ха! Пустошь - пустыня, там не напасёшься) и лезть через заборы и стены, не снимая прозрачности. Благо - стены были пустые. Все защитники стен заперлись в башнях и изредка постреливали наружу через узкие бойницы. А точнее - наружу башен, но внутрь города.
        Все дома и особняки - тоже на осадном положении. Над городом поднимаются густые и толстые столбы дыма - пожары. Самый густой и толстый - над замком Волка. Не повезло женщине. А мне она показалась умной и хитрой. Но - допустила мятеж. Хотя! Не хотел бы оказаться на её месте! И пасти всех этих уродов, что скопом называются незаслуженно людьми. Вассалами.
        А по крышам передвигаться легче и быстрее. Особенно, если крыши крыты не тонкими хрупкими листами волнистой бумаги, пропитанной бетоном, а просмолённой дранкой или глиняной черепицей. И если умеешь - перепрыгивать с крыши на крышу через улицы, на которых идёт массовая народная забава под названием «народный бунт, бессмысленный и беспощадный».
        Квартал Гильдии наёмников горит. Тут бой идёт только за несколько зданий. Остальное - уже растаскивается. Всё залито кровью и завалено растерзанными телами. Волнуюсь, сердце исполняет аритмию. Даже - злюсь. Потому как вижу окровавленное лицо Лилии, что высовывается в окно, стреляет из самострела, тут же прячется от метаемых в ответ зарядов. Злюсь - сильно. Едва сдержал себя, чтобы не захотеть убить всю эту толпу - разом. Знаю, что могу. Но - не могу!
        Прыгаю с крыши на крышу, свешиваюсь с края, спрыгиваю, успеваю ухватиться за откос подоконника, рукой выбиваю ставни, вместе с рамой, с уже разбитыми стёклами, втягиваю себя в комнату. Вижу бледных моих спутников. Все живы. Пад выставил на меня жало своего топора, Лилия вскинула самострел, Боза держит кинжал, закрывая своим тощим телом свёрток с опять молчащим малышом. Пламя лежит в отрубе. Переутомилась на нелёгком поприще вызывания «кары огненной» на головы мракобесов.
        Ох, ёпта! Снимаю с себя прозрачность. Пад обессиленно садится на задницу, упёршись в древко топора, Лилия опускает самострел. Лицо её дрожит, искажается, рот разевается в рёве, она бросается на меня, покрывая моё лицо поцелуями и кровью с рассечённой скулы. Отстраняю женщину, явно находящуюся в истерике, сажаю её на скомканную постель, рассматривая рассечение. Чем-то острым прошло по скуле, над ухом - по виску. Возможно - стрелой. Глубоко, сильно рассекло. Промываю Мёртвой Водой, пальцами свожу края раны, опять заливаю Мёртвой Водой. Кручусь, ищу тот странный предмет с кошачьей способностью к трансформации волновой энергетики жизненных потоков. Вот он! Спрятан под статуэтку её мужа. Вкладываю предмет в руки женщины, показываю, как надо и куда - приложить. Слегка надавливаю, чтобы поняла, как надо держать.
        Пока выслушивал, насколько я нехороший человек, бросил сироток, бедных, несчастных и беззаботных… то есть беззащитных, был спокоен. Женщина есть женщина. Но, когда её женская логика сделала неожиданный заворот и - зихер ушами - и Лилия потребовала от меня идти и помогать Волчице, реально - ох и удивился! И даже покачал головой. Ну, никогда мне не понять, почему и что у них там коротит в головках их куриных!
        Так ведь требует! Вытрясая пыль из моей одежды, схватив меня за грудки и дёргая. Как же тебя устаканить, то есть успокоить?
        Кошусь на малыша, выхожу из себя, перехватываю одну из силовых линий Проклятия, ту самую, что выполняет функцию предохранителя, обесточивая всю структуру магического построения.
        - Мама! - ревёт малыш тонким голоском.
        Фух! Отстала от меня! Встаю на ноги. Говорили же - не стой между матерью и её порождением! Вот и снесло меня с её пути. Материнским инстинктом снесло.
        Так, что тут у нас ещё имеется? Пад - просто переутомлён. Девочка со сверхспособностями - сверхпереутомлена. Аккуратно и бережно преобразую свою Силу в её природную частоту, тонким потоком передаю. Очнулась, села, смотрит вокруг потерянными глазами. И тут глаза её вспыхивают, с визгом - прыгает, виснет на моей шее вся, полностью охватив меня ногами:
        - Дед!
        Вот так я стал дедушкой. Внучка нарисовалась - не сотрёшь.
        Глава 4
        Вопрос наших дальнейших телодвижений тоже нарисовался. Тут же. И столь же - основательно.
        Лилия, уже совсем никого не стесняясь, заткнув пасть кричащему младенцу человека своей грудью, утверждает, что нам позарез необходимо организовывать контратаку и стремглав мчаться спасать Старую Волчицу.
        - Ты понимаешь, что такое князь для этих земель? Это больше чем просто человек! Это - символ! - агитирует Лилия. Она бы ещё сказала про гарант конституции и стабильности!
        Честно говоря, выглядит это весьма забавно. Кто-то агитирует с трибуны, размахивая руками, кто-то - с броневика, размахивая газетой и кепкой, а эта - с постели, размахивая си… хм!
        Я-то понимаю, что такое князь, не как человек, а как функция. Социальная функция. Общественная. Управленческая. Гарант стабильности и костей с туциями. И всё такое. Но я также понимаю, что сохранение жизни и целостности княгини - как бы в жизненных интересах тех, чьи жизненные интересы как раз и зависят от Волчицы, а не от того, кто посадит свой зад на её место.
        А что я увидел на улицах? Да прямо под этим окном! Что это? Сплошь Тёмные силы? Есть, конечно, бесспорно. Но лишь часть. Может, десятая часть. Может - меньше. Но девять десятых буянящих людей - местные. Подданные самой Волчицы, её вассалы. И я уверен - половина из них пошла на улицы не пограбить и побуянить, хотя без этого - никак. Всё же люди были недовольны Волчицей. Иначе бы не били стражу в накидках цвета волчих шкур, а защищали бы родной город от поползновений Тёмных. Ну, или сидели бы, запершись, по домам, в осаде, если духа не хватает на бой. Нет! Духовитости им хватило! И не на защиту «Владычицы родной». А на неповиновение княгине!
        Если людям Волчицы она поперёк горла, то с какого рожна я должен впрягаться? Из какого интереса? Мои интересы - уже далеко от этого милого, бунтующего городка. По твоему же, Лилия, графику движения - вы уже должны входить в столичный регион, пересекать «садовые кольца дорог всевластия». Мои жизненные интересы заключены в этой комнате и включают в себя только узкий круг представленных лиц. И большее мне - прохладно.
        Во! Речь Лилии уже пошла о геополитике. Об Империи и её верных подпорках. Отмечаю, что провинциальная женщина, управленец среднего звена, по большому счёту это так, а - рубит фишку в таких материях, как геополитика и политика руководящей партии. Не только смутно знает, услышав где-то об этом, а уверенно владеет официально декларируемыми постановлениями, прониклась ими, воспринимает их как собственные морально-психологические установки, переживает. Нет, я не хочу сказать, что мозги у неё промыты пропагандой. Если бы эта технология, пропаганды, была бы им известна, если бы она применялась, я бы её заметил. Да и происходящее на улице как бы отрицает само понятие информационного воздействия власти на чернь. Черни на чернь - не отрицает. Видимо, у Тёмных с «промываниями мозгов» дела более умело выстроены. Я хочу сказать, что вдова Медного Властителя - весьма продвинутая особа, развитая не по занимаемой социальной нише. И половому признаку.
        Только вот… Да какая мне разница до ваших временных социально-географических формаций? Тут, намедни я прикоснулся к временам, когда Империя ваша ещё даже в зародышах не существовала. Кстати!
        Стягиваю с правой руки перчатку, закатываю рукава до локтя. Достаю из-за поясного ремня УМ, всовываю руку в трубу УМ - проскочило со свистом. Прежний владелец был существом обильным, полным гнилого сала.
        Боль была такая, что я рухнул на колени, то выгибаясь дугой, то ударяясь лбом в пол, хрипя страшно, как в агонии смертельной. Будто тысячи ржавых, зазубренных игл вонзились в мою плоть, залив руку расплавленным металлом, а потом заморозив её до ледяной, хрустящей глыбы.
        Как я испугал всех! Повисли все на мне, испуганные, растерянные, желающие помочь, но даже близко не догадывающиеся - как избавить меня от жуткой боли.
        - Всё нормально! - слышу свой голос, каким я говорил с НЗ в пирамиде. Только голос шёл от пола. - Ха! Работает! - говорю я, поднимая руку с надетым на неё УМ. Голос синтезирует именно он - УМ.
        - Что?! Это?! Было?! - кричит Лилия. Её бьёт крупная дрожь, малыш на её руках ревёт белугой.
        - Это - подарок. Одного… ну, скажем, друга. Давай, я позже расскажу. И этот друг помог мне снять Проклятие с малыша. - Блин! Не хотел же признаваться!
        Закрываю собственный рот рукой в этом УМ, что прямо на глазах терял форму, становился пластичным, обжимая мою руку, натекая густой смолой на ладонь. Так! Надо заново учиться держать язык за зубами. Я недавно в этом Мире, но уже знаю, что чем ты честнее и правдивее к людям, чем больше им открыт и говоришь именно то, что думаешь, тем меньше у тебя друзей, а врагов соответственно - больше. Так что молчание - золото. И это - вечная истина, константа.
        Да! Друг!
        - НЗ! НЗ! Вызывает… Я вызываю! НЗ, ответь!
        Смотрят на меня - глаза, что у Харлея - огромные и удивлённые. Так! Проблема! «Выхожу из себя», не сильно, так, для видимости. Видимости энергопотоков и силовых линий. Смотрю на колебания, на контуры УМ, реагирующие на мои попытки вызвать НЗ. Вижу! Воспроизвожу, усиливая резонансно.
        - Оператор! - по комнате протёк механический, мёртвый голос.
        - Кто это? - пискнула Пламя.
        - А-а-а, это - джинн. Из лампы, - отвечаю я, махнув рукой. - Он хороший. Когда его не коротит.
        - Оператор, я плохо тебя понимаю, - говорит НЗ. - Связь - неустойчива.
        - Бывает, - киваю я, будто НЗ может видеть мои движения. - Ты мне лучше скажи, тот чемпионат, регионально-религиозный, что у твоих ворот проводится - закончился? Приём!
        - Если ты про бой, то - да! Закончился, - отвечает НЗ. - Выжившие зализывают раны. Много повреждённых биологических особей. Их атакуют псевдоживые останки особей.
        - Понятно. А кто победил? Приём! - спрашиваю я.
        - Не знаю. Я в них не разбираюсь, как ты однажды сказал, - говорит НЗ и добавляет: - А зачем ты говоришь «приём!»? Что за приём? Это такой код?
        - Нет, это такая привычка. Посмотри, есть ли среди выживших особи в белых одеждах? Приё… А-а, ну, да!
        - Есть. И не один. А…
        - Не надо, мне достаточно просто их наличия.
        - И те, которым ты отдал конденсаторы биоэнергии, живы.
        - Хорошо, - вновь кивнул я, невольно, и посмотрел на заинтригованных моих спутников, внимательно слушающих наш разговор. - Слушай, НЗ, а ты не мог бы их как-то подтолкнуть на обратный путь. Тут как бы их родной город разграбляют друзья тех, кого они перебили в твоих преддверьях.
        - Погибнут многие, получившие травмы, - отвечает НЗ.
        - Тут погибнет много больше. Суммарные потери - неисчислимы. Надо их возвращать!
        - Может, им передать прямое обращение? - спрашивает НЗ. - Или… У меня есть идея. Тебе понравится. Ты же эту идею и сгенерировал. Побегут. И не захотят больше сюда возвращаться. До связи, Оператор!
        - Не думаю, НЗ, что увидимся. Бывай! Не кашляй! - отвечаю я, снимая усиление сигнала.
        - Кто это был? - спрашивает Лилия, указывая на мою руку.
        - Позже расскажу. В общем, смотри сюда - войска Волков возвращаются в город. Если поспешат, то поспеют вовремя. Ты просила помочь Старой Волчице? Вот её войска. А нам туда лезть - совсем бессмысленно. И толку от нас, если мы с неочевидным результатом держим оборону тут…
        Что-то случилось. Мощное искажение потоков прошло через меня. У Пламени огромные глаза.
        - Ты почувствовала? - спросил я её. Хотел как раньше, Зовом, но УМ теперь озвучивает всё подряд. С этим надо что-то делать. Позже!
        - Открыт Разрыв. Они призвали… Кого-то! - шепчет девочка.
        Поднимаюсь, оправляюсь, рукой провожу по пояснице, убеждаясь, что штык - на месте.
        - Пойду, погляжу. Одним глазком, - говорю я громко, чтобы перекричать ревущего ребёнка, мотнув головой в ту сторону, откуда пришла волна возмущений. Замок Волков - там же.
        - Вы, держите оборону. Ждите меня. И выживайте. Нам ещё выбираться из этого дурдома! - велел я им всем.
        С короткого разбега, рыбкой, ныряю в окно, разворачиваюсь в воздухе, как падающий кот, приземляюсь на ноги, но влипаю во что-то мягкое, чавкнувшее, брызнувшее во все стороны чем-то красным, проседаю, прыгаю сразу на другой край двора, прыгая с окна на окно - забрался на крышу. Обернулся. На окно со знакомыми лицами, на толпу людей, пялящихся на меня.
        Ё! Я опять забыл про прозрачность!
        - Убить бы вас всех! - рокочет над толпой. - Но некогда! Ладно! Вернусь - сожру!
        УМ продолжает палить меня перед всем «честным» народом! Реву пароходом. От обиды, что забыл замаскироваться, что УМ сдаёт мои мысли, от злости на всё происходящее, от обиды, что вынужден прыгать тут Бродягой, а не продолжать свой путь человеком - реву. УМ и тут вмешивается. Рёв получился - знатный. Пароходный гудок.
        Торопливо, от стыда перед самим собой, накидываю на себя обе прозрачности, прыгаю. Как Марио, принц Персии, с крыши на крышу. Когда спросил себя, кто такой Марио - пожалел. Потерял концентрацию, промазал мимо крыши, чуть руку себе не оторвал, ухватившись за край. Не отвлекаться!
        Внешний обвод стен замка Волков пал. Лишь несколько башен ещё сражались, воины с волками на туниках отбивались в них от пёстрой толпы нападающих. Внутренний двор был битком забит отрепьем, вооружённым кто чем. Были и бойцы, вооружённые и бронированные на уровне наёмников золотого ряда, а были и голодранцы с дубьём и камнями.
        Когда я увидел это - Нечто, напрочь забыл про толпу. Сижу, как Человек-Паук (Кто это? Не отвлекаться!)…Так вот, сижу на зубцах стен, смотрю на трёхметрового бугая, сложенного из мяса и Тьмы, крушащего ворота в детинец замка Волка. В воротину этот здоровяк молотил таким топоро-молотом, какой мне и не поднять, пожалуй. Ворота ходили ходуном, как садовая калитка под натиском пьяного соседа.
        Так, а откуда ты такой красавец взялся? Выхожу из себя. Верно говорил знакомый легавый - связи… Связи выдадут вас с потрохами. Вижу связи. Колдуны… И давешний колдун перед ними - щенок перед тем же легавым. Определённо не зря я зашёл! Есть чем поживиться!
        Как учили, тайком, тылами нанести сокрушающий удар по штабам противника! В лучших традициях крылатой пехоты - рухнув с неба, обезглавить противника, лишить его управления.
        Самый мощный колдун летит по ветру прахом. Ловлю кристалл, как НЗ сказал - конденсатор. Сила переполняет. А их - несколько. Так бы и убил. Но они прячут в себе - мои кристаллы! Твари!
        Силы столько, что сейчас сам сгорю, как та лампочка, ярко сверкнув напоследок. Точно! НЗ! Аварийный Выброс, говоришь? Павлины, говоришь? Хэ!
        После взрыва - тишина. Уши заложило. Чую, как из них течёт липкое, жидкое. И буйством Силы с меня сорвало прозрачность. Да и одёжку изрядно разлохматило. Зато моим противникам досталось знатно больше - площадь внутреннего двора замка лежит. Вокруг меня - вообще выметенный круг. Дальше - вповалку и вперемешку. Камень строений и стен - ало-буро-красно-коричневый. Все деревянные конструкции - лестницы, щиты, перекрытия - осыпались.
        От ворот, в полной тишине, на меня идёт этот смердящий Тьмой ужас, со своим эпичным топором наперевес, раздавливая ногами тела, как помидоры. А у меня даже Мухи нет! Как останавливать этот танк? С его силой, скоростью, прочностью и огневой мощью!
        Никак! Пошёл он! В нём даже кристалла нет! Послав уроду воздушный поцелуй, накрываюсь прозрачностью, прыгаю.
        Реви, реви! Без колдунов ты, урод, что медведь под сворой бульдогов - повиснут, облепят, свалят, загрызут - насмерть, запилят пилочками для ногтей.
        Прежде чем вернуться к своим подопечным, решил разведать пути отхода. При этом тщательно молчу. Я помню, какой болтун у меня на руке повис. А я сам ещё оглушен взрывом, потому не контролирую звуковое окружение. Молчу - как рыба об лёд.
        А ведь неплохо жахнуло! Не хуже спецбоезапаса. Ну, того, что в горах применяют. Духов потом со скал можно ложкой соскребать.
        На улицах - карнавал, меж тем. Октоберфест. Если бы ещё знать, что эти слова именно значат? Так, ассоциации занятные. Опять сам над собой удивляюсь. Да и Дух, он же - Призрак, вроде как бестелесный, нематериальный. Его ложкой не возьмёшь! Не отвлекаться! Делом надо заниматься! Потому - проторенной дорогой - крышами, которые эти приземлённые людишки не используют для своих передвижений!
        Используют! Сидят на крышах и стреляют вниз. Всех, на ком я не увидел ведомственных знаков принадлежности, отправил догонять свои же камни и стрелы, на встречу с долгожданной землёй. Здесь вам - не тут! Крыши - мои! Это я - крылатая пехота! Вы - махра беспонтовая!
        Вот меня несёт, когда эмоции зашкаливают!
        А какие слова полились из наруча УМа, когда я увидел, что стало с каретой Лилии после разграбления и двенадцатого удара! Даже не тыква! Дрова! И ни одного коня! От моей злости - все, кто оказался, на их беду, в конюшнях, попадали замертво. Бывает! От расстройства чувств - случается иногда. И посерьёзнее расстройства желудка.
        Зато внутренний двор наёмников - пуст. Только трупы. Прыгаю сразу в окно. Помню в этот раз про свою невидимость, выключаю эту функцию.
        Пламя - опять валяется. Не стал её «подзаряжать», вижу, что она и так пошла вразнос. Лишь сломаю хрупкую девичью натуру.
        - Некогда ничего объяснять! - жестоко выговаривает мои слова УМ мертвым голосом. - Потому - верьте мне! И - держитесь крепче!
        Если бы были в городе люди, от скуки глазеющие в небо, то увидели бы прелюбопытную картину - женщин, летающих на мётлах. Ну, не нашёл я ничего более подходящего! А они - категорически отказывались держаться «за воздух», за меня, невидимого! За ручку метлы - запросто! За мою же, но - невидимую - шею - нет! А как они визжали! Точно - баньши! Это, наверное, какая-либо разновидность мойных девок, прислуживающих в бане.
        Отступление 2
        Наместник Триединого в княжестве Волка стоял на балконе, дыша душным ночным воздухом.
        К ливню. Ключица опять ноет. И гонцы подтвердили, что Бара-Дуг опять поднял свою армию духов и погнал её навстречу грозе.
        Это сейчас - привыкли. Даже благодарны Духу за своевременное предупреждение. А в первый раз!
        Он тогда был там. Раненый. Случайно или нет, просто совпало, но полк Репья, Гильдия наёмников и Воины Веры вместе пришли к Бара-Дугу в тот день. Того, за кем Наместник гнался, не было. Лишь Звезда Красных Охотников скучала в преддверьях Бара-Дуга.
        А потом - стало не до размышлений. Вместе с уже перечисленными отрядами к Бара-Дугу пришла и огромная толпа зевак. А потом - разом многие сошли с ума. И кинулись на окружающих. Это сейчас Наместник знает, что это было за «безумие». И что это было совсем не безумие. Но в тот момент жалели людей, пытались их как-то усмирить, обездвижить, вразумить.
        Это после, когда в небе над Бара-Дугом появился Дух, что и показал им Тёмного, и его умелый и безжалостный допрос. И это очень многое расставило по своим местам. Вскрылся заговор в княжестве. Во всех слоях общества. Даже - в близком окружении княгини и в Службе Триединому.
        А потом - последовала атака Тёмных. Разобщённые, раскиданные попыткой «усмирения безумцев», воинство Волков оказалось в очень уязвимом положении. Фактически - битвы не было. На разрозненных бойцов, в лучшем случае - на группы бойцов, совершались скоординированные нападения. Тёмные действовали согласованно, сообща, под единым руководством, строем, с разделением функций - ближней и дальней атаки, прикрытия и отвлечения, боковых заходов и подлых атак в спину. Воинство Волков оказалось сразу в очень тяжёлом положении. Атакуемые со всех сторон, они отступали, несли тяжёлые потери. Положение усугублялось ещё и всё возрастающим давлением Бродяг, которых всегда приманивал Бара-Дуг, и Тварей, всегда сбегавшихся на любой бой, особенно издалека прибегавших на массированное применение магии, зная, что будет чем полакомиться. После крупных битв остаётся много павших. Всех сразу убрать никто не в силах. Никто так тщательно и не следил за этим, зная, что падальщики приберут.
        Но спустя время выучка и стойкость воинов и наёмников позволили им восстановить строй, а как только иссяк поток подкреплений Тёмных - переломить ход битвы. И - завершить её не только победой, а полным разгромом Тёмных Бара-Дуга.
        В той битве сам Наместник получил очень неприятную рану, ноющую до сих пор. Возглавив атаку на прорыв рядов прислужников Тьмы для соединения отрядов, он попал под магический удар с изрядной примесью Тьмы. Пробиты были и щит, и доспех, да и плечо - навылет. Заживало долго и сложно. Но Наместник не только не покинул строй, не только руководил ходом боя, но и лично бился до последней минуты, с левой рукой, подвязанной к шее, позволив одному из Краснозвёздных магов залить рану Мёртвой Водой.
        А потом был УЖАС.
        Казалось, Тёмные истреблены. Можно перевести дух, отдышаться, оказать помощь раненым, позаботиться о павших, чтобы они завтра не напали на тебя же, став Бродягами.
        Но духи павших поднялись. Сотнями! Тысячи их шли по Стене Бара-Дуга, выстраиваясь в Атакующую Косу. Ещё не пришедшие в себя после яростной схватки воины бежали. В панике. Забыв про раненых, павших, часто забыв о собственных конях. Потому что сражаться с тем, кого ты не можешь убить - бесполезное занятие. Тем и ужасное! Ведь даже Свет Триединого, не говоря уж о магии, а тем более о стали, без какого-либо вреда для духов проходил сквозь них.
        Армия Духов Бара-Дуга гнала их недолго. Но никто не мог сказать - сколько. Выжившим людям духи мерещились после этого неделями.
        А потом был родной для большинства город. Разорённый, горящий, насилуемый приспешниками Тьмы. Да и просто - ворами и разбойниками. И ветераны Бара-Дуга обезумели ещё раз, своими мечами причесав город. Залив его кровью, завалив телами, все перекрёстки и площади закоптив кострами, на которых сжигались приспешники Тьмы.
        А потом был траур. И тревожные вести от соседей. И люди поняли, что их горе утрат - лишь малая печаль, против того, что постигло их соседей. Которые оказались вовсе не готовы к коварству Тьмы!
        Наместник посмотрел туда, в ночь, где стоял перестраиваемый Дом наёмников. Где и видели последний раз того загадочного человека, кому и обязано спасением княжество Волка, за кого молится каждый вечер Старая Волчица, простившаяся с жизнью и Долгом, когда Тёмные призвали Сущность Гнева Тьмы. И опять их всех спас этот непостижимый человек. Он появился за спинами Тёмных, убил всех их магов и главарей, потом убил всё воинство Тьмы, что битком забило двор замка.
        И… исчез. Вместе с Медным Цветочком. Ходят, правда, слухи, что в тот день над городом летали ведьмы на мётлах. Но Наместник по своему опыту знал, что со страха да в пылу сечи и не такое привидится.
        Когда впервые в город влетел на загнанном коне Егерь и трясущимися от ужаса губами сказал, что Бара-Дуг вновь поднял свою Призрачную Армию, ему не поверили. А поверив - на непослушных ногах взбирались на стены. А потом - грянул Ливень. И слова Егеря - пересмотрели. Егерь говорил, что Призрачная Армия, конно, верхом на призрачных конях-скелетах, набирая разгон по валу Стены Бара-Дуга, поднялась в небо, перестроившись в атакующий клин, пошла на запад. И Ливень пришёл - с запада. Егеря продолжали издали присматривать за Бара-Дугом.
        В следующий раз Призрачная Армия ушла воевать на север. Уже не вызвав такой паники. И к Ливню были готовы. Сейчас строится Пост Смотрителя, прокладывается дорога к Посту. С Поста Бара-Дуг - виден. И выход Призрачной Армии навстречу Грозе передаётся огнями в город.
        Вот так, самая большая угроза безопасности княжества Волка не только перестала быть опасной, но и стала - полезной. Главное - к валам Бара-Дуга близко не подходить. Духи этого не любят.
        - А вот ты где! - зевая, пропела Старая Волчица. Ткнулась головой меж лопаток Наместника, обняв его, втянула носом воздух. - Ливнем пахнет. Бара-Дуг опять не ошибся. Ноет?
        - Ноет, - кивнул Наместник, не оборачиваясь, пригладил начавший расти живот княгини. - Спи, я ещё подышу. Пока не польёт.
        После битвы за Бара-Дуг и полного истребления ереси авторитет Наместника Триединого в княжестве Волка взлетел до невиданных высот. Во всех возможных сферах человеческих отношений. Его слово в Церкви стало непререкаемым, уважение к нему Знати - стало сродни подобострастию, Наместник считается гениальным тактиком, стратегом и интриганом. Ну, а простой народ Волков своего Наместника - просто боготворит, считая Святым Паладином, Светлым Воплощением Триединого-Воина, называя его не иначе как Волк-Защитник. Упорно игнорируя, что урождён Наместник был далеко от этих мест и Волком быть никак не мог.
        Ну и на личном фронте - серьёзные изменения. Из постельной игрушки княгини и тайного любовника он стал ей мужем. Только что не венчаным - их текущий статус - главы Дома Волка и Наместника Триединого - не подразумевал брачных уз. Но отношения свои они больше не скрывали. Если и до этого был в княжестве кто-то, кто не знал, с кем спит Волчица. Её постель - главный источник сплетен и пересудов города Волчьего Логова и княжества Волка.
        И Волчица захотела понести от Наместника приплод. И даже получила на это благословение всех своих детей. То есть Волки - признали Паладина, по происхождению - из бедного и незаметного рода - равным себе, князьям Большого Дома. На том же Совете Дома Волка дольше решали, каким будет герб и цвет будущего Волчонка. Что он будет Волком - не обсуждалось, в принципе. И гравёры уже готовили щит с цветами ещё не рождённого малыша. На нём будет белый волк на светлом фоне Света Триединого. А на заднем плане - пирамида Бара-Дуга, из которой этот Свет Триединого и идёт, символизируя изгнание Тьмы из Бара-Дуга.
        Ливень ожидаемо пролился мощными водопадами. Наместник отступил в глубину помещения, закрывая остеклённые двери, ещё пахнущие свежим деревом и краской, отсекая грохот падающей воды. И в очередной раз подумал, что не знает даже имени того, кому поклонился бы в ноги за всё, что так спонтанно, так неожиданно, но так благополучно свершилось в его жизни, в жизни его новой семьи, его нового Дома и его - Земель, его - Народа.
        И Наместник опять подивился причудливости Игры Богов. Однозначно - Тёмное Порождение невиданной Силы и Мощи люто ненавидит Тьму и её, Тьмы, приспешников. Не только лично, жестоко, безжалостно истребляет их, но и тайными махинациями поднимает на борьбу за Свет - всех, кто попался на глаза.
        Наместник вздохнул. Он вспомнил лица тех своих сослуживцев, которых он лично, прямо в белых одеяниях Слуги Триединого предал Очищению Огнём и Светом. Прямо тут, на площади под этим балконом, под этим вот окном.
        И Наместник вновь вздохнул. Мир - болен. Болен настолько сильно и безнадёжно, что всё перевёрнуто с ног на голову, да ещё и перемешано. Светлые - служат своей алчности, своим тёмным порокам, а значит, и Тьме, а Тёмные порождения смерти подвигают Свет, яро разгоняя Тьму, раз уж не способны светить.
        Глава 5
        Ливень нас застал на постоялом дворе, под крышей. Стала понятна истерика малыша, сразу притихшего и уснувшего под грохот пролившихся небесных хлябей. Малыша напугало предчувствие этого водопада.
        Малыш за это время стремился наверстать упущенное. Пусть словарный запас его и был невелик, но рот его не затыкался ни на минуту. И никто, даже Боза, не выдерживали дольше часа непрерывной пытки ребёнком. Сначала - радуешься, ребёнок буробит, имеет мимику, глаза - осмысленные, ручками машет, что-то пытается ими сделать, ворочается. Но потом - только гул в голове от его бесконечных «А это?», «А почему?», «А зачем?». И попробуй не ответь! Его крик по воздействию на нервную систему сопоставим с излучением Бара-Дуга, вызывающим панику. Мыслительная деятельность просто останавливается, единственное, чего ты хочешь, чтобы он замолчал. Честно - я уже жалею, что снял Проклятие. Так рано снял. Надо было подождать до приезда к тому магу Жизни. Может, он ему бы рот запаял чем-нибудь?
        Вот и в этот раз - криком своим малыш парализовал нам сборы, отложив выход. Потому мать малыша идёт обратно - продлять постой. А это сразу поднимает цену найма жилья. Потому как нам деваться некуда, трактирщик это дело туго знает. Знает, что по-любому - платить будем, продлять. Ещё дня на три. Конечно же и кухня подорожает.
        К чему я это всё? А к тому, что бежали мы из Волчьего логова - налегке. Только с ручной кладью. Всё остальное было в сундуках, в карете. И теперь тонким слоем размазано по тому злосчастному городку с Волками на воротах и знамёнах. А с собой много унесёшь?
        Тот мешок с монетами и изделиями из драгметаллов кончился. Потому как в первом же городке бабье племя подняло вопрос «Нечего надеть!» в полный рост. А кроме этого - нечего жрать, негде ночевать, не на чем ехать. Транспорт в этой волчьей грызне выжил лишь один - Харлей. И то потому как в городе его и не было. Харлей сразу же примчался по моему зову.
        А цены в охваченной вселенским бардаком стране росли как на дрожжах. Если быть совсем честным, то не цены росли, а деньги обесценивались. Потому как монеты кушать не будешь. А он потому и Вселенский этот бардак, что охватил все лены, земли, княжества, области, волости, края и губернии. Или как там у них административно-территориальные образования именуются? Хотя, если честно, то это слова из моей-чужой памяти - ёжнутые. Административно-территориальные! Тот, кто это словоумножение придумал - больной на голову. Причём - на всю. Возможно, болезнь - наследственная, расовая и генетическая. Юрист, одним словом!
        Так вот - деньги стремительно таяли. А мы только-только стали привыкать к новой легенде. Ах да! Про новую легенду! Так вот, чтобы скрыться… не знаю от кого, возможно - от самих себя, решили последовать примеру ребят из Красной Звезды, отказаться от своих имен (у кого они, имена - были), от связанной с этими именами судьбы, и попытаться проскочить под чужими личинами, под новой, придуманной судьбой.
        Вот, на совете, так сказать - семейном, и порешили, что я теперь - Мороз, потому как - Дед Мороз. Наша барыня стремительно потеряла свой статус, с понижением докатилась - до дна, став, по легенде, а потом и - фактически - моей женой, Морозовой, потому как - Боярыней Морозовой. Соответственно, внучка, хотя и Одарённая к Огню, но стала - Снегурочкой, Пад стал Павлом, потому как - Снежок Подневольный, ну а Коза стала Дерезой. Потому что как только не стало Медной Властительницы, а стала - просто женщина и мать, то и вылезла дерзкая натура Бодливой Козы. Причём меня она не боялась. Совсем! Как знала, что солдат ребёнка не обидит. Ну, вот начнётся у тебя цикл женский - выпорю! Взрослой уже будешь! И замуж отдам - за старого наёмника - инвалида! Такого же, как тот, вчера встреченный, в траурном плаще с белым крестом.
        - Дед! Не надо! - кричит Дереза. - Я буду паинькой! Обещаю!
        Опять УМ меня сдал с потрохами! Блин, прокляну! А-а-а! Он - бездушный! Ему - фиолетово!
        Отвлёкся. А вот малыш у нас - безымянный. Ладно я - чужой человек, но даже Морозова - мать, и то - Малыш да Малыш. Как она рассказала однажды, опять рассопливившись, что то - война, то - гибель Светогора, траур и отчаяние, разорение лена, навалившиеся заботы, потом - нападение убийц, гибель дочери, беспросветное отчаяние, тайная надежда, что малыш умрёт, да и отмучается. Меж тем Снегурочка называла Малыша - Мышкой, а Дереза - Мешочком. Потому как тихий, был, да и таскают его постоянно, как мешок малый, торбу перемётную. Так и я, незаметно для себя, то - Малыш, то - Мешок, то - Мышка, то - Мишка.
        Одним словом - мы простые люди, никакие мы не герои легенд, по легенде прикрытия. Но легенда легендой, а ночевать всем вповалку - стрёмно. Девочки стесняются Пада. Меня никто не стесняется, почему-то. Мы с Морозовой - вроде муж с женой, должны уединяться, по-семейному, иначе никто не поймёт. Легенда же. Как ни крути, а три комнаты. Тройной расход.
        Да, едем на обычной телеге, запряжённой двумя низкорослыми и лохматыми лошадками. Так как теперь мы - простые люди, то и кони - простые, да и Морозова сама не стесняется коней причесать и напоить. А как мило при этом румянцем покрываются её щёки и грудь… Хм! Опять отвлёкся.
        Как не выгадывай, а кони - три штуки, хотя один может и в Пустоши пастись (ха!), но опять же - палево, люди - ну, не буду их штуками считать. Ночлег, стол, гардероб - бабы же, что с ними делать?! Да и мы с Пашей - тоже. Моя одёжа тоже как-то сильно поистрепалась от Выброса, смущая юных девочек ненужными подробностями строений организмов другого пола. И Паша - весь такой красный, как и положено верному стражу Дома Медной Горы, что опять же - не лезет в легенду. Шляпы новые, шарфы, закрывать изуродованные лица. Лилия теперь тоже стесняется своего лица, точнее - шрама на лице.
        Так и кончился мешок с моими трофеями. Остался только неприкосновенный кошель золота у нашей Хозяюшки. Но Морозова - реветь! И ни в какую! Ревёт, как недоенная корова, хм, осторожно с ассоциациями! В кошель вцепилась. Говорю ей, что ликвидных средств у нас больше нет - не слышит. В истерике.
        Присаживаюсь на ложе. Ну, не отбирать же силой? Это по легенде я - муж еёйный, а на самом деле - не имею права. Потому - иду другим путём. Долгим, нудным и нервным - придётся выслушать всю истерику женскую, вытерпеть весь словесный понос потока сознания, чтобы выбрать во всём этом рациональные зёрна, через которые и можно будет на неё воздействовать.
        Лилия бросается мне на костлявую грудь, заливая рубаху слезами и соплями, начинает путано и сбивчиво изливать на меня все свои беды и тревоги. А их - хватало! Не только учитывая причуды женского восприятия окружающего мира, но и объективно. От сострадания и жалости к ней сжимается сердце, трепещет душа. Начинаю понимать, почему я кем-то неизвестным мне образом поставлен на твоём пути, девочка моя.
        - Что ты сказал? - вскинулась Лилия.
        Опять меня УМник сдал!
        - А что? - спрашиваю.
        Зря! Пришлось выслушивать пересказ про её легендарных возлюбленных. А это - неприятно. Потому как на их фоне я - вообще… Даже не ничтожество! Что-то с огромным отрицательным значением счисления.
        А это - больно! Потому как я - влюблён. Именно в эту женщину, что плачет на моей груди. И хотя и кажется - вот мы и муж с женой, наедине, в отдельной комнате, на отдельном ложе, она - уже в моих объятиях, но…!
        Между нами - пропасть! Непреодолимая. И больно осознавать это! Невыносимо больно! Просто - нестерпимо!
        Наконец, поток её сознания свернул в нужное русло. Пошли крупинки нужной породы. Ах, вот в чём дело! И это всё?
        - И это всё? - говорю это вслух, пожимая плечами, тем освобождаюсь от объятий, встаю, прохожу до седельной сумки, достаю свёрток малый, вытрясаю из него на колени Лилии, в ловушку её юбок, кристаллы Накопителей.
        Любуюсь её лицом. Не думал, что глаза могут быть настолько большими. Стремясь догнать в размерах самый крупный из кристаллов. Тот, дымчато-изумрудный.
        Визжащий тайфун сбивает меня с ног. Понять ничего не успеваю, как оказываюсь на полу, распят ею, придавлен к полу. Она сдирает с моего лица и шеи - шарф, с головы - тряпку, что у меня исполняет обязанности банданы, истово покрывает моё лицо поцелуями.
        - Что ты? Что ты? - растерянно бормочу я, пытаясь (без какого-либо упорства) оттолкнуть её, но и она, как кошка - протекает через мои руки. Целует, с каким-то самозабвением - куда попадёт, с закрытыми глазами, сквозь слёзы, с тяжёлым, горячим дыханием.
        Вдруг глаза её распахиваются, смотрит на меня - удивлённо.
        - Ну, а что? - опять лепечу я. - Я же не железный! Я же - живой. Мужик, в конце концов. Не совладел, прости!
        - Мужик! - сдавленно хрипит она, судорожно хватаясь за неожиданно вставшее обстоятельство. - Ты - мужик! Живой!
        Брызгами воды от рухнувшей в море скалы взлетают юбки. Слышу, как трещат мои многострадальные штаны. Со стоном, вырывающимся из меня, из неё ощущаю, как я попал в плен. В сладкий, долгожданный плен, о котором даже мечтать боялся.
        - Живой! - хрипло кричит она, поднимаясь, вновь опускаясь. - Живой! А-а-а!
        Рухнула, обессилев.
        - Живой! Мой герой! Мой спаситель! Ты - живой! - шепчет она в мою рубашку.
        И опять плачет.
        И вскидывается, смотрит на меня удивлённо. Я пожимаю плечами. Рубаха моя с треском разлетается. Опять зажмурившись, с лицом отстранённого наслаждения моя любимая опять скачет, с придыханием, приговаривая:
        - О! Мой стойкий герой! О-о-о! Мой! Как! Я! Сос! - Кучи! - Лась! Ах!
        Всё произошедшее не было секретом ни от кого из «наших». Моя любимая - шумная. А стены - тонкие. Радовались. Даже Пашка. Смотря на летающую, как на крыльях, хозяйку. Радовались - искренне. Да и я млел от тепла, разливающегося по груди.
        Но это никак не отразилось на нашей безопасности. Хотя осиливали дорогу в том же составе. Сначала - некого было нанять в охрану. А потом - как-то и привыкли. То ли места стали потише, то ли смена имени и в самом деле скрыла нас от Рока. Но серьёзных неприятностей удавалось избегать. Бродяги нас избегали. Прогонял я их издали, чтобы женщин не пугать. В Пустошах видимость - до горизонта, если перепады высот не мешали. А Бродяг я чувствовал. И Твари нас избегали. Возможно, воспринимая меня верхом на Харлее большим-большим Бродягой. И - сторонились.
        Ну, а самые опасные хищники - люди… Крупных и серьёзных отрядов врагов нам не попадалось. Всё же тут были какие-то порядки, устраивались облавы и зачистки, попадались на пути конные патрули в единообразных накидках и однотипной покраске щитов. Да и для серьёзных людей, которые могли представлять для нас угрозу, мы - смелая и дерзкая, но нищая семья - несерьёзная добыча. А мелочь я прогонял.
        Попадались нам лишь банды голытьбы, решившей поискать счастья на большой дороге. Я уже достаточно освоился с Умником. Вернее - приобвыклись друг с другом. УМ принял форму чёрной кожаной перчатки, встроенной в наруч и закрывающей всё предплечье до самого локтя. Так вот, УМ, он же - универсальная игрушка. И умел проецировать изображения. Вот он и проецировал самострел, закреплённый на наруче. Хотя, если присмотреться, то заметно, что самострел - призрачный, не материальный. Но это - присматриваться надо. Так вот, когда такая голоногая банда нас встречала, то они не сразу кидались на нас. А, окружив, предлагали поделиться чем Бог послал, по-братски. При этом - сразу выпячивался главарь банды. Обычно он и обладал самым шустрым языком из всей своры человеческих отбросов. Вот его я и убивал, всаживая призрачную стрелу из призрачного самострела. Нет, конечно, иллюзорная стрела никак не могла повредить тело человека. Убивал его я. Так же, как тех людей на жертвенном костре - просто очень сильно захотев его смерти.
        Почему так сложно? Потому как дерзкий мужик, владеющий необычным, возможно - артефактным самострелом, понятно даже для самых пустых бестолковок, что в ужасе разбегались после смерти главаря. И об этом не будут ходить слухи. Вовсе не как об ужасном повелителе Смерти. А вот неизвестный маг, не носящий цветастого плащика и перстней выпускников магических школ, убивающий людей непонятным способом, скрывающий свою суть, возможно колдун - это совсем другое дело. Слухи - пойдут. Найдутся какие-нибудь охотники задать вопросы этому таинственному магу. Охотники, Краснозвёздные или белобалахонные - не важно. Мне вопросы не нужны. Совсем. Ни от кого.
        Кстати о магии. Занимаемся со Снегурочкой. Хотя я и отрицаю, что я - маг, даже перед самим собой, но я вижу, где девочка ошибается. Почему у неё так плохо и редко получаются заклинания, почему столько её Силы просто греет воздух, развеиваясь безо всякого толка. Я ей и подсказывал, почему у неё не получается, вместе думали, как поправить.
        При этом встал вопрос, чему и как её учили в Магической школе, если теория у неё от зубов отлетает, а практика - совсем не поставлена? Настолько, что даже я - не пойми кто - могу ей помочь. Вот Снегурочка теперь постоянно практикуется. То распевает мантры заклинаний, без наполнения Силой, упаси Демон! Или играет мячиком, на радость Мешочка - силой мыслей управляя его движением, противоречащим законам физики. Просто одна из составляющих самого простого из боевых заклинаний - Шар Огня - как раз и есть метание этого Шара. И если с созданием и удержанием Шара Огня у Снегурочки проблем нет, то вот с его метанием - никак. Совсем. Не то что не попадает, иногда даже не докидывает, а иногда - закидывает за пределы видимости. И какой толк от такого мага в бою? Точно! Никакого!
        А теперь - о себе. Как я и говорил, я - не маг. И быть им не стремлюсь. Не стремлюсь я на костёр. Я уже увидел отношение людей к Тёмным магам. Вот я и не маг. Я тут вообще - проездом. А чтобы проезд мой шёл плавно и планово - занимаюсь собой. Той самой - Разминкой. Подвижность, гибкость тела возросла. Не до устраивающего меня уровня, конечно, но до уровня того же Пашки, моего спарринг-партнёра, поднял себя. Даже могу сидеть на стуле, за столом, согнув ногу и руку до прямого угла. Уже - почти безболезненно.
        Регенерация тела делает своё дело. Медленно и почти незаметно. У меня уже один полноценный палец отрос, на котором так и не сформировался ноготь - от былой половинки пальца, и уже по одной фаланге отросло на полностью отрезанных пальцах. Только зудят они жутко. Бесит аж. Всё время выводят меня «из себя». «Вне себя» зуд не чувствуется.
        Только вот зубы - такие же. Язык - так же короток, речевой аппарат - не развит. Ну, и рожа - без слёз не глянешь. Лилия любиться со мной - зажмурившись. Такой вот я красавец.
        Вот так исполнилась мечта, породив новые. Теперь мне мало просто быть ей мужезаменителем. Я хочу, чтобы и её принял и полечил тот маг Жизни. Женщина, стыдящаяся своей внешности, начинает шажочками, малыми, но постоянными - идти по пути разрушения личности. Вот Живчик и должен решить эту проблему, вернув моей красавице её истинный облик. Ну и мне. Хотя бы - косметически. Чтобы она смотрела на меня, когда взрывается… Ну, о леди так - не говорят. И вообще, это моё дело!
        Так что эта дорога, с побега из Волчьего Логова и до этой остановки из-за местного дождичка - сплошная семейная идиллия. Без иронии. Я - счастлив. Впервые. Сколько себя помню. С самого моего появления в этом Мире.
        Счастлив настолько, что тайком, подспудно - не хочу, чтобы этот дождик кончился. Чтобы он лил и лил. А я - нежился в постели с ласковой, мягкой и податливой, любимой женщиной, истосковавшейся по мужской ласке. Былые физические и моральные травмы, нанесённые ей насильниками-разбойниками, зажили. Жизнь требует своё. А под рукой только я. Мужезаменитель. Но я и этим счастлив.
        Я люблю её.
        Глава 6
        «Дед! Мышь опять отказывается спать! - слышу Зов Снегурочки. - Требует сказку!»
        «Он или ты?» - усмехаюсь я.
        «Все! - отвечает девочка. - Даже Павел пришёл, делает вид, что сказку ждёт, а не к Дерезе пристаёт. Или - наоборот».
        «Да ты что?» - удивляюсь я и улыбаюсь.
        - Что? - спрашивает Морозова.
        - Зовут на сказку, - отвечаю я, уже автоматически прикрывая рот правой рукой, вроде как стесняясь своего уродства. Так создаётся впечатление, что говорю именно я, сквозь перчатку. А не перчатка - вместо меня.
        - И Пашка пристаёт к Козе, - усмехаюсь я.
        - Ты поменял местами причину и следствие, - вздохнула моя любимая, вставая, потягиваясь. - Пойду, тоже ноги разомну, пока ты там их укладываешь. И не Пашка к ней, а она его - охмуряет. Девочка на годы вперёд заглядывает. А Пашка - молодой, холостой. И - податливый.
        Качая головой, влезаю в штаны, запахиваюсь в распашную рубаху-сорочку, иду в соседнюю комнату. Меня ждут. Уселись все, как галчата желторотые ждут мать с кормом - ждут меня со сказкой. Подсели на мои сказки. Даже взрослый мужик - двадцатитрёхлетний стражник.
        - Всем лежать! - уже привычно командую я.
        Все падают головами на подушки. Кроватей только две, не считая колыбели. Малыш ныряет в люльку. Снегурка утыкается в свою подушку, чтобы не видеть возни Дерезы и Павла. Это Дереза упала на подушку, а вот Пашкина голова - ей на тощие ягодицы. Тут же возникла возня. У девочки ещё цикл не начался, а её уже пристрастили к этому делу.
        Хотя Морозова говорит, что потому и нет у неё ничего, что своротил ей всё тот урод. Уже давно должно бы быть. В её возрасте жены - уже брюхатые ходят первенцами. Качаю головой - у неё ещё грудь не отрасла, но она уже должна ходить замужней и брюхатой! О, Мир! О, нравы! Но не мне судить! Потому я лишь щелчком ремня заставляю их прекратить возню. Пусть потерпят. После сказки и в конуре Пашкиной - да. При детях - нет! Да, они и знают. Так, щекотают друг друга.
        - Какую сегодня сказку будем слушать? - спрашиваю, усаживаясь на маленькую, низкую, «дедову» скамеечку, подперев голову правой рукой в УМнике, поставленной на колено.
        - Бара-Дух! - выдыхает Мишка из своей колыбельки.
        - А тебе, Мишка, не страшно будет? - спрашиваю я, умиляясь в очередной раз ребёнку.
        - Я уже большой! - возмущается он в ответ. - Вот мне Дед Живчик ноги полечит - я Паладином стану! Всю нечисть поизведу! Не будут разбойники на дорогах людей забижать!
        Так! Строго смотрю на Снегурочку. Она прячет лицо за одеяло. Пашку с Машкой - даже не рассматриваю. У них мозги не так развёрнуты. Это «внучка» пробует, мне подражая, переводить свой небогатый жизненный опыт в былинную форму.
        - Спи, давай, Паладин! - усмехаюсь я.
        - И ничего тут смешного! - слышу я в ответ и даже рот разеваю от удивления. Под смех остальных. Никак не привыкну к стремительному развитию малыша. А всё сам виноват! Видя Проклятие, не понял - что это. Думал аутизм малыша - от неразвитости разума. Развивал его разум. Доразвился. Аж сам - в шоке.
        - Я буду Великим Демоноборцем, как отец, Северная Белая Башня! - заявляет мальчуган.
        - Выпорет тебя Морозовна, - вздыхаю я, грозя пальцем Снегурочке. - За язык твой длинный!
        - Мышь, я же просила! - стонет Снегурочка.
        - Так это же - Дед! - удивляется Малыш, показывая из-за борта колыбельки белый пух стоящих вертикально, как у ёжика, волос и голубой хитро прищуренный глаз. - Он же - свой!
        Вздыхаю. Качаю головой, машу рукой:
        - Глазки закрыли. А будут некоторые козехвостые взбрыкивать - выгоню! Под Ливень - пастись!
        Опять ржут. Малыш заливается звонким смехом. Слышу, чую, ощущаю - шаги на лестнице. По замиранию сердца узнаю шаги.
        - Это так вы засыпаете? - грозно говорит Морозова. Все вновь утыкаются в подушки, зажмурившись. Даже Пашка. Накрывшись одеялом, причём - только голову и плечи, отчего казалось, что на постели лежит великан с головой Дерезы и с Пашкиными ногами, и - прикидывается мебелью, чтобы не выгнали.
        Женщина садится, прямо на пол, на свои же ноги, подобрав юбку, привалившись ко мне, тоже закрывает глаза.
        Начинаю сказку. Про славных и могучих богатырей - Охотников на нечисть, что живут в Вечном Пути, в постоянном скитании по Дороге, изводя тех, кто честным людям жить мешает. Про Дедку Ёжку (у меня волосы теми мазями знахарок вылечились, теперь, если не прижимать банданой и шляпой, то, как у Малыша, - торчат, как у белого, седого одуванчика), что пошёл со славными и могучими богатырями из славного города - Волчьего Логова, да на жуткий Бара-Дуг, порабощённый подлыми колдунами.
        - И говорит Ёжка Духу Пирамиды, джинну: «Сим-сим - откройся, Сим-сим - отдайся!»
        Лилия пихает меня в бок. Увлекаюсь иногда, бывает!
        - Вот он и говорит: «Открой ворота, отдай мне свои сокровища!» - тут же переиначиваю я.
        - Ох, и горазд ты врать, Ёжка! - шипит Лилия, вновь пихая меня, - Спят уже! Как ты так их укладываешь?
        Пожимаю плечами. Правда - спят. Даже Пашка с Машкой, тьфу - с Дерезой. Ничего тут сложного нет. Всего лишь пространство вокруг каждого из детей идеально синхронизировано с их личными колебаниями. А это - гармония. Это успокаивает. Этому я научился у камешка, залитого красным гранитом, что прячется под основание статуэтки Медного Всадника, что стоит у изголовья Мишки.
        Тихо, на цыпочках, идём к себе. Лилия нетерпеливо скидывает свои одежды, нетерпеливо помогает раздеться мне, толкает меня на постель, падает сверху, льнёт, ластиться о мои кости, сползает.
        - А сейчас я тебе расскажу сказочку! Какой меня научил ещё один сказочник. Тот ещё! Мастер! У-у-м-м! Врал так изворотливо, что - заслушаешься! Лежи! Ты - мой! Ветер южный ярится. Поутру выходим. У-у-м-м! Но сейчас - ты мой! Съем тебя! У-у-м-м!
        И всю ночь моя любовь так самозабвенно наслаждалась, так ласкала меня и так млела от моих ласк, будто стремясь наверстать, налюбить за все эти бесконечные одинокие ночи, проведённые ею в тоске, после гибели её мужей. Или налюбиться впрок, подспудно опасаясь, что меня настигнет судьба её избранников и меня тоже рядом не станет. Или будто хотела доказать мне, что я совсем обычный, живой человек и мой стойкий солдатик всё же потеряет бдительность в объятиях такой желанной женщины и уснёт на посту. Или она хотела познать вкус моего семени? Так его нет и не будет. Никогда.
        А вот я познал её! Всю, сколько ни есть! Познал, любя, наслаждаясь, но - так и не насытившись.
        - Мне всей жизни с тобой мало! - слышу я откуда-то снизу. УМник опять сдаёт моё самое сокровенное. Уже снял его, под кровать закинул, всё одно - сдаёт, стукач!
        И этим УМник сломал всё. Свернулась калачиком, заревела. Закатывая глаза, откидываюсь на скомканное мокрое постельное бельё. Теперь уже сразу и не разберёшь - что простынь, что одеяло с пододеяльником. И где подушки. А не пофиг? Поглаживаю её всхлипывающую мягкую спину, поглаживаю изгиб перехода спины в ноги.
        Вновь неожиданно для меня настроение её меняется, она кошкой изворачивается, опрокидывает меня на спину, запрыгивает мне на живот, рукой отодвинув бойца, чтобы не мешал говорить. Смотрит на меня сквозь сосульки влажных от пота волос, упираясь руками в решётку моих рёбер. Мои руки, почти самостоятельно, сразу же поддержали снизу её груди, поглаживая, чуть сдавливая, лаская, играя. Удержаться - невозможно.
        - Милый мой!..
        Сердце бухнуло так, что меня качнуло. А от гидроудара крови заложило уши. Электрический шоковый разряд парализовал нервную систему, вызвав оцепенение, как у НЗ. Потому я не услышал дальнейшего.
        - Что ты сказала? - пролаял я УМником снизу.
        Обиделась. Губы дует. Взгляд делает обиженный.
        - Не слушаешь меня! - Обижена, но голос её выдаёт, интонация не соответствует сказанному.
        А если я тут же не начну извиняться, игра в обиду зайдёт слишком далеко. Потому:
        - Я после слов «Милый мой» не слышал ничего. Чуть сердце не остановилось. Поверить ушам своим не могу.
        - А-а-а! Я тоже тебя люблю. - Кивнула Лилия, садясь на меня, откидывая волосы. - И врешь ты так же. Что сердце останавливается из-за меня. Теперь уши в порядке? Прошу второй раз: милый мой, хороший мой, сладкий мой, ты же - великий маг! Ну, наколдуй ты, чтобы ночь эта не кончалась! Останови время! Я так боюсь!
        Заткнул УМника - принудительно. Тут нельзя отвечать так, как хочется ляпнуть слёту. Так, как думаешь, как есть на самом деле. Женское сознание - иное. Я тоже не хочу, чтобы наступило утро. Это обязательно скажу. А вот чего говорить нельзя - так это того, что время остановить невозможно. Это - мечта тысяч поколений людей: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Но оно и прекрасно, потому что мгновение! Да и даже если бы мог - не стал бы ломать устройство Мира. А я не могу. Это - невозможно. Но женщина просто не осознаёт такого понятия - невозможно, как НЗ не осознаёт течения и ценности времени. Для неё нет невозможного. Если я ей скажу, что остановить время невозможно, то в её сознание её же прекрасные ушки передадут: «Он не хочет! Козёл! Мы для него… А он… Такую малость - зажал! Ненавижу!»
        Потому УМник озвучивает такие мои слова:
        - Я бы тоже очень хотел, чтобы эта ночь длилась вечность. Только ты и я. Навсегда. И больше - ничего. И - никого. Очень хотел бы! Всё, для чего я тут, всё, чего я хочу - сейчас, здесь! И больше мне ничего не надо.
        Махнула рукой, слезла с меня, отвернулась. Не попал? Не угадал?
        - Ты просто не понимаешь!
        Её трясёт. Да, каменный дымоход, дававший тепло, давно остыл. Мы тут надышали, выпаривающаяся влага остыла, пробирала сыростью. Встаю, снимаю с крючка её плащ, накрываю её плечи, махнув рукой, бросил сырой Силы в каменную кладку дымохода, разогревая её, заставляя излучать тепло. Открыл окно, впуская ночной ветер.
        - Ты ничего не понимаешь, Ёжик! Я боюсь. До ужаса - боюсь! - говорит Лилия.
        - Не бойся! Я же с тобой! - отвечаю я, сам же и покорёжившись, настолько это избито и пошло прозвучало.
        По наитию, проведя руками, будто собираю что-то в охапку, собрал всю эту сырость в тугой комок мутной жидкости - пыль и сор оказался тоже там, в сконденсированной влаге. Сжимая руки, сжимаю получившийся шар. Раза в два. А говорят, что жидкость не сжимаема.
        - Это как раз и пугает! - восклицает любимая, кутаясь в плащ, поджимая ноги под себя.
        Хм! Вроде и не девочка, детей целый выводок, вон и грудь, выкормившая их всех, повисла, и животик, изрезанный растяжками, выпирает, немного, но всё же, и бёдра с ягодицами - не как у юной Козы. Куда это всё, нажитое годами, денешь? А гибкость - не ушла. Вон как изгибается! А как!..
        Так, надо отвлечься! А то опять не дам ей высказаться!
        Опять по прихоти минутного наития вытягиваю энергию из получившегося шара, бросив эту энергию опять в камни кладки. Выкидываю шар мутного льда в открытое окно. И закрываю окно. Прикольно! Надо на Живых попробовать!
        - В том-то и дело, что ты - рядом. Нет-нет! Дело и не в тебе! Нет, в тебе, но… Ну, не знаю я! Что пристал?! - уже кричит она.
        Пожимаю плечами - я пристал? Присаживаясь рядом, упираясь спиной ей в спину. Чувствуя мою поддержку, но не смущаясь моим лицом и моими глазами, будет ей легче выговориться. Да и обратно делом займёмся.
        - Я чувствую себя счастливой! Я - влюблена! Да-да, в тебя, черствый сухарь! Вот это и пугает!
        Меня - тоже. Пугают загибы твоей логики и восприятия.
        - Я поясню. Если получится, - вздыхает она. - Понимаешь, я жила обычной жизнью обычной жены благородного владельца обычного окраинного лена. И ненавидела свою жизнь! Детей, что вытянули из меня все силы и всю молодость. Эти бесконечные заботы - без продыху и просвета. Ненавидела собственного властителя, мужа собственного, за… О, как я его ненавидела! Всё для него было важнее, чем я! Всё! Вечно он где-то! Эти его бесконечные советы, разговоры, пиры, охоты и просто пьянки! Его походы, его кузни, казармы, наёмники, маги, конюхи, смотрители! Для всех он находил время, каждому находил минутку своего внимания и ласки! Не говоря уже о девках! Для всех - кроме меня! А я? Залетит, схватит, как налётчик, покроет, как бычок тёлочку - и храпеть! Я его всю ночь в спину бью кулаками - только хмыкает! А у меня от него всё потом так болело! Это было непросто - принимать его. Он же - демон! Огненный демон! Не только по крови! Я даже стала избегать его. Каждый год мне по ребёнку загоняет в живот! Так ещё хуже стало! Весь лен ходить стал - животы до носа, носы - до неба. И эти, доброхотцы - во всех подробностях
донесут, как, кого и где покрыл мой муж. Уроды! Ненавижу! Я же любила его, демона моего!
        Она вздохнула, шмыгнув носом:
        - И сейчас люблю. Но и - ненавидела. А он только ржёт. Да так, что стёкла дрожат, а свечи вспыхивают. И захотела я его проучить. Отомстить. Да… пристрастилась. Нашла… отдушину.
        Она вновь вздохнула, чувствую спиной - ссутулилась, голову повесила.
        - Мужа обесчестила. И - не раз. А он - знал. И делал вид, что не знает. Стал не просто коровой называть, а гулящей, похотливой коровой. И старой коровой. Дура!
        Молчу. Её жизнь. Не мне её судить. Вон сама себя судит. Выговориться ей надо. А кому она ещё это скажет? Кто не использует все эти сведения против неё? Кто не посмотрит потом презрительно? Верно - полумертвец. Я.
        Такие исповеди люди обычно доверяют тем, кто не проболтается. Дереву, Богу, небу, ветру, надгробью. Мне.
        - А потом появился он . Северянин. Северная Башня. Это ведь я его так назвала. Ты прости меня, но после моего демона, мне обычный человек - что пальцем в колодце водичку погонять. А он - как башня! Белая Башня. Тоже седой. И кожа белая. Пьян он был - до беспамятства. Всё что-то буробил на чужом языке. Заставлял меня делать то, чего благородная жена и не слышала никогда. Утром я поняла, что - влюбилась. Как кошка - без памяти. Даже не в него. А в… Потому и назвала его Северной Башней. Ох! Как я была счастлива! Мой демон покроет, как бычок - отвалиться. А этот - играл мной, как кошка с мышкой. С ума сводил. Совсем как ты.
        Она опять заревела.
        - В то утро я шла домой самой счастливой женщиной на свете. Я и не знала, что женщина может быть так полна любовью! Когда всё, что есть в тебе, болит и поёт от счастья!
        И опять ревёт. Сквозь слёзы:
        - Это было последнее утро моей счастливой жизни. Потом началось такое! Что только потом я поняла, какой я была дурой и не ценила собственного счастья! Ты спрашиваешь, почему я ненавижу Северную Башню? Так с него всё и началось! С него - завертелось! Такое, чего я даже помыслить не могла! Демоны, Ордена, Паладины, Наследники Драконов, Повелители Магии, Архиличи, Повелители Мёртвых, Святое Воинство, Черное Братство, Охотники, Красная Звезда, Инквизитор, Император! Да я половину этих названий не слышала до этого! А теперь всё это - моя жизнь!
        Она уже кричала, вскочив. Плащ соскользнул в мои руки.
        - Это не жизнь! Это - проклятие! Кара небес! Мне! За то, что не только предала мужа телом, но и душой. Что полюбила. Другого! Что понесла от него, а не от того, кто мне богами был завещан!
        - Откуда тебе знать, что Северная Башня - не от богов? - спрашиваю я. - Их промысел нам, простым людям, не понять.
        - А такое может быть? - спросила она, разом сдувшись, обратно заворачиваясь в плащ, вворачиваясь в мои объятия. - Что - богами - да оба?
        - Да кто мы, чтобы постичь их промысел? - усмехаюсь я. - Я же тоже не знаю, как я оказался на твоём пути в минуту твоего отчаяния.
        Но мои слова вновь расстроили её. Она стала как-то меньше, тихо сказав:
        - Я звала их. Обоих. А пришёл - ты.
        Я пожал плечами - бывает!
        - Вот этого и боюсь. После северянина мой демон так приревновал меня, что возлюбил, как будто забыл все годы совместной жизни. Будто мы только-только из-под венца вышли. Даже девок своих всех забросил. Всю меня заемучил! Я думала, вот оно - счастье! Меня любили так, как я не знала, что бывает.
        Она замолчала. И мне нечего сказать. Просто неприятно всё это слушать. Ревную? К бывшим? К уже ушедшим в Вечность? Глупо, но это так.
        - А потом - начался кромешный кошмар. Из высшего счастья - на самые глубины отчаяния. Всё, что у меня было - всё было разрушено, всё было уничтожено, всё - убито! Светогор, мой огненный демон, пал от рук этих высокомерных святош. Говорил, что это - дело чести. А то я не знаю, почему он искал смерти. Как раз - дело чести. Его чести, которую я затолкала башней северянина в собственный зад! Наследник - только повод! Ему было невыносимо жить. Он так любил меня, что не смог с этим жить, не смог смириться! Смерти искал! И - нашёл! А то, что я посчитала вернувшейся влюбленностью - просто его прощание со мной. Спешил налюбиться мною. Навечно!
        Очень долго она рыдала. А я стоял у окна, смотря на призрачный свет луны в небе. Тут любые слова - лишние.
        - И северянин не вернулся ко мне. Да кто я для него? Просто ночное приключение! Он только врал - заслушаешься! А сам даже на глаза не показался. Даже на сына своего не взглянул. Тоже - сгинул. Тоже - смерть свою искал. И - нашёл. В логово лича, к демонам залез. Где и загнулся. Друзей своих погубив. Самолюбивый зазнайка! А из-за него дочь мою убили. Демоны так на него осерчали, что даже семя его извести хотят! Все следы его пребывания тут уничтожить!
        Упёрся лбом в стекло. Не знаю почему, но эти её слова болью отозвались во мне.
        - И вот - ты. Появился рядом, как богами посланный. Тоже - великий маг и воин. Тоже любишь меня так, что пальцы на ногах немеют. И я полюбила тебя. Всем сердцем, всем естеством своим. Тоже полна любовью! Всё, что во мне есть - болит и поёт от счастья! Я - счастлива! И я - боюсь!
        Поворачиваюсь, летит ко мне, виснет на шее, выдыхает:
        - Ёжик! Я боюсь! Что опять с небес счастья упаду во тьму отчаяния. Боюсь!
        И не знаю, что ответить! Сам проникся. До мурашей вдоль позвоночника. Но блин! Мне ли предаваться отчаянию?!
        - Возможно, - киваю я, - так и будет. А может - нет. Может - проскочим? Но подумай вот о чём - все эти беды могли на тебя свалиться, как и на тысячи и тысячи человек вокруг тебя, вокруг нас. Но были ли у них такие вот ночи, как у тебя? Были ли эти люди так наполнены любовью, как ты говоришь? Или их просто из бедности и беспросветности окунуло в абсолютный мрак? А?
        Смотрит на меня. Долго так, как оценивающе. Прокурорским взглядом. Детектор лжи доморощенный! Меня расшифровать - дохлый номер! Ну вот! Взгляд, чуть совсем, но - изменился. Уже смотрит не как солдат на блоху, а как хозяйка на кусок мяса - что из него получится сготовить? И меня такой подход - потребительский - больше устраивает. Гораздо больше, чем ранящие меня подробности её былой жизни с другими мужами. Тем более что она встаёт на колени и опять мурчит:
        - У-у-м-м!
        Мне ли возмущаться таким моим употреблением? То-то! Встаёт, поворачивается ко мне спиной, скидывает плащ полностью, прогибается, упираясь в меня, говорит грудным, томным голосом:
        - Давай, Ёжик! Северянин научил меня своей северной любви. Моему демону тоже понравилось. Да и я - пристрастилась. Давай, Ёжик! Смелее! Да-а-а-ва-а-ай! Ай! Ёжик!
        Пусть так - мужезаменителем, исполняющим обязанности её легендарных мужчин, но - с ней! В ней! С ней!
        Страстно, жадно любить, как в последний раз, как прощаясь навсегда! С криком! До обморока!
        Глава 7
        Утром - траурное настроение. Пора выходить. Все - не выспавшиеся. За эти три дня мы никому под этой крышей спать не давали. Уточкой ходит не только наша Хозяйка, но и от этих ночных концертов - даже хозяйка постоялого двора в преклонных годах, да со старым-то жмотом-мужем! И даже - Дереза. За что Павел Снежок Вольный подневольно подлетает на полметра в воздух от моего дружеского напутствия сапогом под седалище.
        - Что ты, что ты! - шипит он. - Я, может быть, серьёзно! Я, может быть, женюсь! Не смотри так! Мы уже всё порешали! Вот на свадьбу и домик накопим - сразу к Хозяйке на поклон пойдём, за благословением!
        - Смотри у меня! - грозя ему перед носом пальцем, говорю я, а самому ржать охота, сил нет! Вот Коза! Шустра! «Порешали они»!
        Пашка бежит на конюшню. Всё же легенда легендой, а негоже барыне коней обихаживать. И если бы не своенравие Харлея, что не признавал за людей никого, кроме меня, Морозовны и Пашки - вообще бы…
        Да что я бы? Морозова сама тащится от жизни под этой легендой. Кто бы подумал, что она получает эстетическое удовольствие от расчёсывания коней скребком, от возможности поить их и кормить, разговаривать с ними? А как она мило смущается, когда мы хором хвалим её стряпню, дружно утверждая, что стряпня штатных поваров придорожных заведений - отрава, хлеще крысиного яда, а вот с её рук - пища богов! Как она, смешно прикусив кончик своего ловкого язычка, чинит одежду! Золото, а не жена!
        Наслаждаемся семейной идиллией, придуманной самими себе. Простой, но чужой жизнью. И хозяюшка наша уже не раз пела мне на ухо, как хотела бы бросить всю эту головную боль с леном на широкие плечи старшего сына и умотать со мной куда-нибудь на край света, где… А я, подтрунивая над ней, отвечаю, где Бродяги копают нам огород и ухаживают за нашим садом, Духи и Призраки водят хоровод в фонтане, играя преломлениями света в их призрачных телах и водяных брызгах, а в саду пасутся прирученные Твари. А на выходные к нам собираются Охотники Красной Звезды и Чистильщики. И мы, под чарочку вина, вспоминаем старые сказки, что сложены про нас. М-да!
        А говорит - пристрастилась! Смешная… походка получается.
        Конечно, мой план - аналогичный. Тихая семейная жизнь, с любимой женщиной, домик - полная чаша, сад под окнами. Закат под навесом с кружкой горячего взвара. И страстные ночи с её криками на всю округу. Но… Как всегда - но. Всегда есть - но. Малыш не должен страдать за чужие грехи. А тем более - за чужие подвиги. Сначала поправляем здоровье малыша. А там… А там - остальные детки. И остальные - бедки. Как оставить дела на недорослей? И-и-е-ех-х!
        Как всегда, мечты разбиваются о скалы обязательств. У простых людей - жизнь простая, понятная, а после заморочек жизни людей непростых - даже приятная. Только вот есть такой императив константы, она же - житейская мудрость, что кому много дано, с того и спросится - соизмеримо отсыпанному. Вот и надо нам успеть проскочить, пока спрос с нас, как с «простых».
        Да ещё и Лиля со своими страхами ночными подлила масла в огонь. Одним словом - нервничаю я. Психую. И «вне себя». Жду прихода полярного пушистого зверька, даже не догадываясь - он-то при каких делах? И как горький корнеплод может об этом что-то знать? Такой кавардак мне достался от чужой памяти, что хоть открывай черепную коробку, чтобы настойчивый утренний ветер охладил мне голову изнутри, выдув оттуда весь мусор.
        Ну, а пока такое невозможно без фатальных последствий для конечной цели нашего путешествия, сам запрягаю Харлея. Что в моём присутствии очень правдоподобно прикидывается обычным конём. А вот как меня нет - изображает психа отмороженного. Конюх - внучок нашего гостеприимного хозяина - сияет синяком на пол-лица. Он не думал, что кони способны на такую подлость, как подкараулить прохожего и ударить его воротиной. Умный у меня конь, но - коварный. А ржёт при этом, как Пашка Снежок Подневольный.
        Сумрачный мой вид, вид мрачной Хозяйки подавляет и остальных. Даже Мешочек - молчит. Спит, забив презрительно на всю суету.
        Покидаем город - первыми. Даже не дожидаясь полного открытия ворот зевающими и ленивыми стражами ворот. Дорога ещё пуста. Свежо, ветрено. Зато - не пыльно. Воспользовавшись этим, еду сзади. Так и кони в карете нашей идут более ходко. Говорю же - Харлей тот ещё задира. Всех заставил отслеживать своё местоположение. Всех пугает, зверюга.
        «Дед, вы что - поссорились?» - слышу я Зов и вижу глаза «внучки». Переживает, как за родных. Хороша родня! Бывшая жена её кровного отца, она же - барыня и госпожа ей. И её любовник, восставший из мёртвых. Родные люди. М-да! Но девочка в том возрасте, когда голова уже варит на довольно высоких оборотах, всё кругом любопытно, энергии - завались, а жизненного опыта для самостоятельных выводов не хватает. Если сейчас ей ответить односложно - отстанет. Но не успокоится. Начнёт, сказочница, наматывать на кулак ошибочные выводы из ложных предпосылок. А потом в том клубке не разберёшь, от чьих ног - хвост.
        «Переживаем за будущее, - так же мысленно отвечаю я. - Очень уж всё мёдом вымазано - гладко, душисто и сладко. Особенно, после всего, что было до этого. Как бы там, за горизонтом, не пряталось то… Что-то ещё более страшное».
        «А-а-а, я поняла, - ответила Снегурочка, подумав недолго, добавила: - Дед в таких случаях говорил, что глупо переживать о том, чего ещё не было. Глупее только переживать о том, чего уже не вернуть».
        «Тот, кто сказал это, был мудр, - соглашаюсь я. - Ну а я считаю, что лучше перебдеть, чем потом - обздеться!»
        «Внучка» фыркнула, тоже закутываясь в платок. И если для нас с Морозовой скрывать лица - необходимость, Лилия только за той шёлковой вуалью, что спускается с её шляпы, и чувствует себя нормально. Не зажимается из-за шрама. Шаль - тонкая, шёлковая, изнутри Лиля всё видит, а вот снаружи виден только силуэт её лица. И то - смутно. Ну и что, что стоила дороже кольчужной рубахи Пашкиной?! Душевное спокойствие - дороже!
        Ну, почему я лицо скрываю и постоянно нахожусь хотя бы под одним слоем прозрачности - уже говорил. Чтобы вокруг воздух был приемлемый для дыхания. Пугаются люди, воняют, непроизвольно. Но остальным скрывать нечего. Но они во всем нас копируют нас с барыней. Девочки кутаются в платки, Пашка выбрал себе шлем хоть и из дрянной стали, но с - личиной, набором стальных полос почти полностью лицо скрывающей. Я и себе хотел, но как подумал, что тяжесть эту надо постоянно на голове таскать - передумал. Шляпа, хотя и эта, тоже - нелепая, но легче шлема. А ближнего боя я постараюсь избежать. А не получится, то такой шлем - защита не намного лучше кожаной шляпы.
        Но благость продолжалась. Дорога - чистая, пусть и не просохла полностью, но уже вполне проходима - колёса проскакивают через лужи, не вязнут. Опасностей пока нет. Путников - тоже. Зато вдоль дороги - заборчики, лесополосы, поля, посадки кварталов каких-то культурных низкорослых деревьев. Я не разбираюсь. Я - противоположность магам Жизни. Потому в живом - не особо.
        Потому вижу, что женщины носы повесили, спят на ходу. Даже Пашка зевает, утирая слезящиеся глаза рукавом. Надо ему пуговицы металлические на манжеты нашить. И - вышивку проволокой. Отучится сразу сопли рукавом подтирать! И сам - зеваю. Удивляясь. Всё же укатала меня неутомимая! Даже меня - полумертвяка, что ни во сне, ни в отдыхе не нуждается!
        Как ни странно, до следующего городка доехали ещё до того, как светило клюнуло к горизонту. Потому - проходим его навылет и чешем дальше. Бабский отряд опять дрыхнет.
        Бужу «внучку» и заставляю её играть войлочным мячиком. Без рук. Одной силой мысли. Девочка в схватке будет противником воспринята магом, то есть приоритетной целью. А она - неумеха. Что-то подогреть или подпалить - легко. А вот врага сжечь - никак!
        Путники, встречные и попутные бегло осматривают нас и отводят глаза. Пристальные взгляды тут - вызов. Можно и на предъяву нарваться. Патрули на нас тоже «не возбуждаются» - пошлины и дорожные сборы мы платим исправно, потому имеем все положенные висюльки на наших шеях. Киваем головами всем встречным людям в форме, как старым знакомым. Удивляются, задумываются, пытаясь вспомнить нас, закутанных в тряпки. А там - и след наш простыл, пока они соображали.
        Без происшествий достигаем и следующего города. Всё же путешествовать среди густо обжитых земель не только безопаснее, но и быстрее. Ни разу не пришлось с коня слезать, чтобы, используя нечеловеческую силу Бродяги, вытаскивать застрявшие колёса. Через овраги и водные протоки перекинуты мосты. Не дорога, а сказка.
        Может, в самом деле лимит бед мы выбрали? И то верно. Хватит уже!
        Всё по проторенной тропе уже привычно разместились, инструктирую конюха, чтобы к Харлею и близко не подходил, если части тела не лишние, ужинаем, с шутками и прибаутками. Сказка на ночь.
        А потом - набрасываемся с «женой» друг на друга, будто вечность не виделись, так соскучились. А поутру любили, как будто в последний раз, не в силах оторваться друг от друга.
        А потом - спали на ходу. Такой режим жизни мёртвого сломает, не то что живого! Хорошо я - ни то, ни другое.
        Глава 8
        Почувствовав смерти неподалёку, услышав бой, даже обрадовался, потому пришпорил Харлея, ринулся в атаку. Так мучительно тяжко ждать неприятности! Так я извёлся в их ожидании! Что рад был им, как долгожданным гостям!
        Харлей легко перескакивает ямы и промоины почвы, перескакивает через булыжники, на высокой скорости безошибочно находя путь в нагромождении нанесённых отвалов каменистых пород. И вот мы с ним обрушиваемся на голодранцев с тыла, как злой рок неизбежной смерти, сея эту самую смерть и панику. Харлей сбивал разбойников грудью, бил копытами, лягался, чуть не выкидывая меня из седла. А я стрелял из «призрачного» «самовзводного» и «самонаводящегося» самострела, махал «копьём» - с приблизительно двухметровым древком с насаженным на него штыком. Для смертельного поражения не требовалось ни прилагать усилий, ни целить в уязвимые зоны тел врагов. Артефакт с одинаковым равнодушием уничтожал всё, до чего прикасался, кроме меня.
        Всё закончилось ещё до того, как Пашка довёл наш тарантас до места боя. Выжившие после разбойничьего нападения путники с огромными глазами и открытыми ртами смотрели на меня, на медленно оседающий прах их обидчиков. Они даже оружие на меня не направляли.
        - Что встали?! - взревела сиреной Боярыня Морозова. - Раненые умирают!
        И они со Снегурочкой первые и бросились спасать людей, пока Дереза тщательно держала вырывающегося Малыша, а Пашка стопорил наш подвижной состав.
        Что там дальше было - не успел увидеть. Я и это-то увидал - обернувшись. Я… а точнее Харлей решили продолжить столь увлекательное занятие, как драка и погоня за бегущими, потому мы устроили салочки по Пустоши. Догони бегущего и коснись его копьём - такая вот игра. Мне надоело спустя четыре «засаленных», Харлею - на десяток разбойников позже.
        Когда мы вернулись в «лагерь» вынужденной стоянки, обречённые уже умерли, остальным была оказана первая помощь. Очень помогла Мёртвая Вода, величайшая редкость, которой у нас оказалось в достатке.
        Человек, что вышел из толпы мне навстречу, едва увидели меня, нёс все признаки явного лидера этой кучки людей. Чуть более дорогая одежда, чуть более ухоженная борода и волосы, лучшая броня и меч на поясе. А главное - взгляд. Взгляд человека, привыкшего повелевать, принимать решения, добиваться их выполнения и нести ответственность за свои действия и слова.
        Когда я подъехал, этот вожак склонил голову в знак… Не знаю чего. Признательности? Приветствия? Почтения? Неважно же! Меч его - на поясе, в глазах - жгучее любопытство и нетерпеливость, а не злость или страх, который часто и вызывает глупую агрессию.
        - Я - Намин Колотёс, от имени всего нашего рода благодарю вас за наше спасение.
        Я кивнул, прикрыв рот рукой, ответил:
        - Мороз. Не за что. Долг путника - помочь друг другу. Сильно вас потрепали?
        - Терпимо. Всё они верно рассчитали - место, время, свои и наши силы. Но…
        Я осмотрелся. Верно. Место - идеальное для засады. Дорога изгибалась тут, ныряя в нагромождение камней и оползней. И с остальной дороги не видно, спрятаться есть где. И отряд Колотёса - невелик. Половина - в юбках и малорослые дети. Но люди не предались панике, приняли нападение на щит, встретили нападавших копьями и топорами. Ну и выучка воинов Колотёса оказалась для шпаны придорожной неприятной неожиданностью. А мой ураганный удар с тыла окончательно завершил эту историю. Убиты только двое из людей Намина. В том числе одна женщина, которой не повезло попасть под меткий бросок копья с кремневым наконечником.
        Вообще, с удивлением, заметил, что раны эти каменные наконечники оставляли страшные. Рваные и осколочные. А учитывая, что наконечники эти стерильными не были, если не были нарочно выпачканы в дерьме или трупном яде. Благо Мёртвая Вода решала проблему возможного заражения. Да и сами местные имели опыт обработки таких ран. Извлекали осколки камня, промывали раны, завязывали раны, если надо - закрепляли конечность в лубок.
        Пересчитал по головам. Двадцать семь человек. Было ещё двое. Раненых - одиннадцать. Идти не могут - шесть. А повозок - семь. Потому уже через час выступили дальше.
        Я не особо общительный человек. Потому светские беседы вела моя жена. Ей и привычнее. Плести словесные кружева, строить стратегию и тактику переговоров. Потому через довольно небольшой промежуток времени и отрезок пути мы про эту общину знали почти всё, не сказав о нас ничего определённого, недвусмысленного.
        Эта группа единомышленников в общность сложилась стихийно под воздействием внешних обстоятельств. В их городке сменился смотритель. И начались изменения жизни, которые этим людям не понравились. И они решили искать другую землю обетованную. Вышли в путь после весеннего сезона ливней и до сих пор - в поиске. За это время отряд усох на порядок. Кто-то умирал, не вынеся тягот дороги, кто-то оставался в тех городах, которые они уже прошли.
        Видя, что моя зазноба выпала из беседы со старейшинами общины, задумавшись так крепко, что кивала болванчиком, усмехнулся в кулак, поняв, что она задумала, и в пику ей - вступил в разговор:
        - Так какую же жизнь вы хотите? - спросил я Колотёса.
        Но Намин Колотёс - тёртый парень. Сразу учуял подвох в вопросе, задумался, прищурившись, насупившись в бороду.
        - Спокойной! - ответил за него один из самых пожилых старейшин, примерно возраста моей зазнобы. Я заценил «почтенность» этих «старейшин»!
        - Во времена смутные спокойно только на погосте, - опять усмехнулся я в кулак. - Сытно - только в кормушке откормочной фермы мясобойни. Тепло - только на склоне вулкана. Сухо - в пустыне. Вода в изобилии - в море. Земли вдоволь - в Пустошах. Безопасно - в бескрайних замёрзших Пустошах Севера. А богато - только в Раю. Так чего вы ищете?
        И эти вот мои слова вызвали смятение у них. Настолько, что им не нашлось что ответить. Люди разошлись по повозкам. Шли - молча, потупя глаза.
        - Зачем ты так с ними? - тихо спросила Лилия.
        - Что «я с ними»? - спросил я.
        - Жестоко!
        - Где я соврал? - удивился я. - А? В том-то и дело, что не можешь ответить. Да, жестоко! Напрасно ты решила пригласить их в свои земли.
        Морозовна удивилась:
        - Почему? Неплохие люди. Умелые воины. Стойкие, с характером. Такие нужны.
        - Такие? Нет. Не нужны. - Качаю я головой.
        - Да что ты понимаешь? - возмутилась Боярыня. - Мне, знаешь, с каким навозом приходится работать?
        - Навоз - лучше. Из навоза - растёт хлеб. Это - пыль придорожная. У них нет будущего.
        Лилия аж рот разинула. И насупилась.
        - Почему ты так сказал? - Пламя, всё время прыгающая на своих ягодицах и на сиденье повозки, видя, что «старшие» не желают продолжать разговор, решилась наконец.
        - Что именно? - переспросил я.
        - Почему у них нет будущего? - спросила девочка. Пять пар глаз впились в меня.
        - Почему среди них нет стариков и малых детей? Двое из этих женщин - на сносях. Обе - не замужем. А где малые дети? Есть только уже вполне самостоятельные подростки.
        - Всегда так, - скривился Пашка. - Первыми умирают самые слабые.
        - Если бы так и было, - вздохнул я. - Но они сами убили тех, кто не смог одолеть их путь… в никуда. Разве не они сами сказали об этом? Или мне послышалось?
        - Не послышалось, - мотнул головой Пашка. - Все так делают.
        Ах, так для вас это не новость? Я - в шоке! Моя зазноба молчала. Я видел сквозь вуаль, что она смотрит на меня с крайне озадаченным видом, ещё и нижнюю губу закусила.
        - Говорят, после потопа люди ели своих детей. И жён. Потому - выжили. Все, - глухо продолжил Пашка. - Это разумно.
        Глаза у девочек - и у Пламени, и у Бозы - стали огромными. Видимо, впервые слышат.
        - Разумно, говоришь? Охотно верю. Все, говоришь? Допускаю. - Кивнул я. - И принял бы такую постановку вопроса, если бы они шли до столицы, например. Или бежали бы от неминуемой смерти. От погони. Но они просто идут. Даже не зная - куда. И будут идти. Пока не сдохнут все. У них нет будущего. Они его убили. Детей убили. У них нет прошлого - стариков постигла участь мальцов. Этих людей уже нельзя к остальным допускать. Страшны не эти молодые и немудрые «старейшины». Пойми, страшны вот те подростки. Когда кто-то из них не сможет идти - что они сделают? То, чему их научили - удавят. И так - во всём.
        - Да все так делают! - вскричал Пашка, аж подскочив. - Потом бабы новых людей нарожают. И всё будет как прежде! Везде так! Если уродился… уродец… Ну что с ним делать, а, Смертяга? Кормить его, дармоеда, до скончания его дней? А?
        - Я не знаю, - честно ответил я. - Вот, на первый взгляд, всё верно ты сказал. Это разумно. Он - дармоед. А дряхлый старик, что уже стал мочиться в штаны, не замечая? Он - как? Его - тоже - удавить?
        Пашка опять насупился:
        - Они сами в Пустошь уходят, - пробурчал он.
        - Разумно, - кивнул я, - их же предки делали так же. Топили уродов, ели жен и детей, бросали стариков. Их так научили родители. Мать и отец. Что пережили конец света и потоп.
        - И что? - опять вскинулся Пашка.
        - Ничего, - пожал плечами я. - Просто я понял, почему у Мира нет будущего. Откуда взялась эта Смута. Вот отсюда.
        Опять пять пар глаз впилась в меня.
        - Поясни! - хриплым голосом прокаркала Лилия.
        Я помолчал, вздохнул.
        - Попробую… - Вновь вздохнул я. - Вот смотри, Пашка. На первый взгляд - ты прав. Немощный старик бесполезен. Кормить его - неразумно. А если это твой отец?
        Пашка дёрнулся.
        - Он ушёл в Пустошь, - глухо ответил парень.
        - И ты уйдёшь. Если доживёшь. А если забудешь вовремя уйти… Или посчитаешь, что ты ещё нужен детям… Что твой опыт поможет им уберечься от ошибок, ты захочешь их научить, помочь с высоты твоих лет… Но они укажут тебе на Пустошь. Им самим хлеба мало.
        - Если я им буду больше не нужен… - совсем упавшим голосом промямлил парень.
        - А ты много слушал советов отца? - усмехнулся я.
        Пашка аж надулся весь. Потом сдулся. И отвернулся.
        - Все так делают, - буркнул он.
        - Все, говоришь? - вздохнул я. - Если бы это было действительно так - вскрылся бы штыком, уже давно.
        Пашка посмотрел на меня удивлённо, но, повернув только голову, только одним глазом.
        Я указал пальцем на Малыша, жёстким голосом сказал:
        - Дармоед! Не ходит, и неизвестно - пойдёт ли! А недавно вообще был как цветок в горшке. Что с ним разумно сделать?
        - Что ты мелешь, чучело? - возмутилась Лилия, закрывая уши Малышу своими ладонями.
        - Я не с тобой сейчас говорю, женщина! Тебя мы съедим… последней. Не волнуйся, от волнений мясо делается горьким! Ну, муж! Отвечай!
        - Хозяйка добрая, - буркнул Пашка, отворачиваясь. - И стариков в детинце прикармливает.
        - И тратить столько золота на убогого мальчика - тоже неразумно. За это золото можно полк воинов народить и поднять! Так? - продолжаю я.
        - Так! - закричал Пашка, вскакивая на ноги и бросая поводья на круп коней, развернувшись ко мне и встав вызывающе. - Так! Сколько уже сложилось из-за этой блажи господской?
        - Поняла? - ткнул рукой я в Лилию и добавил, ещё громче: - Поняла? Надо было удавить его подолом и идти рожать полк новых воинов! Как же ты так? Ай-яй-яй! Нехорошо! Неразумно-то как! И что, что это сын самого Старого Мамонта? И что, что он станет Великим Паладином? С его Даром! И что, что он встанет, как отец его, на пути Тьмы в защиту Мира? Разумнее настрогать ещё один бесполезный полк!
        Пашка плюхнулся на сиденье, да так неудачно, что чуть не свалился под колёса. Глаза - в пол-лица. Морда - то белее соли, то краснее волос Пламени.
        - А я? Пашка, а я? Я же урод! Меня надо было тоже удавить ещё в колыбели! И Суслика спасать не надо было. Всё одно же помер. Возиться с ним было неразумно! А ты, Пад? Когда тебе отрубят ногу или руку, тебя спасать или - добить? А, Пад? Что? Иначе выглядит твоя «разумность», если перейти к конкретным людям, а? Так что, Пашка, не знаю, как все, что так делают, но вот у этой конкретной семьи есть будущее. И за это будущее я буду сражаться! А вот насчёт остальных - не знаю. Не знаю…
        Пашка сел, отвернувшись, ссутулившись, подобрал вожжи, тронул коней. Три женские глотки ревели в три ручья. И Малыш - за компанию.
        - Ты жесток, Ёжик! - всхлипывала Лилия. - Я не думала, что ты настолько жесток!
        - Мир жесток, девочка моя! - рявкнул я, велев Харлею скакать. - Что я - против Мира?
        - Мы - люди! - кричала она мне вслед. - Мы должны оставаться людьми!
        - Помните об этом, - крикнул я в ответ, - когда принимаете «разумные» решения!
        Глава 9
        Но на этом всё не закончилось. Меня догнал Намин Колотёс, тем нарушив моё уединение. Харлей шёл шагом. Дорогу я отсюда видел, моих подопечных тоже.
        - Я хотел побыть один, - пробурчал я, - поговорить сам с собой.
        - Прошу прощения, мой ал, что побеспокоил. - Склонил голову Намин, но продолжил ехать рядом. Дерзкий парень. Уважаю таких.
        - Ну? - буркнул я.
        - Слова ваши были жестоки, владыка, ваша супруга права. Простите её, но она - женщина и не знает, что кому-то приходится быть жестокими, чтобы кто-то мог быть беззаботным.
        - Ближе к делу, - нетерпеливо перебил я Колотёса.
        - Вы поразили нас всех мудростью вашей. Помогите нам! Вы правы - мы крайне опрометчиво поступили, оставив наших стариков на растерзание этим мразям, что взяли власть в наших землях. И нам недостаёт мудрости. Мы - как дети малые - совсем заблудились в этом Мире. Помогите, о Великий!
        - Не великий я, - буркнул я в ответ. - И чем я помогу вам?
        - Что нам делать? - в отчаянии воскликнул Намин. - Мои люди и так теряли последние крохи решимости, а слова ваши вообще повергли всех в отчаяние! Да, мы чужими руками, но - убили своих стариков! И мы своими руками убили детей малых, думая, что поступаем во благо, избавляя их от тягот Исхода. И вот - отчаяние! Все жертвы - напрасны! Что нам делать?
        - Откуда я знаю? - удивился я.
        - Но вы же - самый великий мудрец из тех, кого мы встречали! - умоляющим голосом говорит Намин.
        - Да чем я помогу вам? Если вы и сами не знаете, чего хотите? - возмутился я.
        - Нам казалось, что мы знаем. Но оказалось, что хотели мы не того. А что нам хотеть? - спрашивает Намин.
        - Тут я вам не помощник. Любая предложенная мною цель для вас будет моя же цель. Так ведь? И достигнув её, вы это поймёте. И жертвы будут напрасные.
        - И что нам делать? - спрашивает крайне озадаченный Колотёс.
        - Понять, что вам именно нужно… - отвечаю я, вдруг понимая, как это глупо звучит. Мудрец, говоришь? Да ещё и - великий? Тьфу! Противно аж!
        - И как это сделать?
        - Да я и сам не знаю! - честно отвечаю я. - У меня как-то - есть цель. И я знаю, как её достичь.
        - И что это за цель, если не тайна? - спросил Намин.
        - Нет, не тайна, - пожимаю я плечами. - Видишь мальчика малого? Он болен. Имеется договорённость с определённым магом Жизни, который должен малыша вылечить. Моя цель - довести этих людей без потерь.
        - И всё? - удивился Намин.
        - Всё! - киваю я.
        Колотёс снял шлем, смахнул кольчужный наголовник, почесал затылок. Хмыкнул. Подумал, поглядел на меня искоса:
        - А потом? - спросил он. - Когда мальчик оправится?
        - Потом надо будет отвести его и его близких домой. В целости и сохранности.
        - И всё?
        - Всё! - вновь киваю я.
        - А потом? - вновь спрашивает он.
        - Почём мне знать? - опять жму я плечами. - Я не провидец - так далеко планы не строю.
        Колотёс разинул рот и широко распахнул глаза. И вдруг - заржал.
        - Кажется, я понял тебя! - смеясь, сказал он. - Просто я ожидал услышать какую-то мудреную мудрость.
        - А я и не говорил, что я - мудрец. Это вы сами ошиблись. - Качаю я головой.
        - Нет, мы не ошиблись. Вы - самый мудрый из всех мудрецов! - утвердительно заявил Колотёс. - Ставить перед собой только достижимые и понятные цели - мудрость простая, но не всем очевидная. Именно это высшая мудрость.
        Я поджал губы:
        - Бывает. Один человек вообще утверждал, что все заблуждения красивы, соблазнительны и сложны, а истины - просты, очевидны, но - непостижимы.
        - Скверна подери меня, если это не так! - воскликнул Колотёс. - И задери меня демон, если у вас нет дальней цели на всю жизнь. Простой, очевидной, но - непостижимой!
        - Конечно есть. У всех - есть. Но все почему-то отказываются идти прямой дорогой к этой цели. Придумывают себе мечту, иллюзию и бегут стремглав за ней, как за миражом в Пустоши. И хорошо, если бегут за своей мечтой, а не за чужой.
        Опять смотрит на меня ошалелыми глазами.
        - И что это за цель, что у всех? Та, что простая, но - непостижимая?
        - Жизнь. Человек только родился - уже с целью - жить.
        Колотёс повесил голову. Через некоторое время молчания буркнул:
        - И как мне им объяснить?
        - Может, никак? - подсказал я. - Зачем растолковывать очевидные вещи? Ставь конкретную задачу и добивайся её выполнения.
        - Какую задачу? - переспросил Намин.
        - Понятную и недвусмысленную. Например: «Идём на северо-восток до вечера». А вечером - новая задача - ночёвка. Мы так и идём. Как видишь - живы.
        Намин трясётся всем телом в беззвучном смехе. Потом смех его увял.
        - Мы бежали от зарождающегося безумия в нашем городе. Мы хотим жить.
        - Но все пригодные земли заняты? - подсказал я. - И нигде вам не рады?
        - И везде нам мерещится безумие, - вздохнул Намин. - Потому что мы - и есть безумие. Ты прав - убить собственных детей - безумие.
        - А ещё один человек сказал, что от войны невозможно убежать. Она всё одно придёт к твоему порогу. Ну, я имею в виду - замени слово «война» на слово «безумие»… Хотя это и так одно и то же. Потому бежать от войны - лишь способ умереть уставшим. Можно лишь отойти на более выгодные позиции.
        - Верно. Кажется, я знаю нашу цель. - Кивнул Намин.
        - Вот и отлично. Умеешь стрелять из самострела? Хорошо. Твоя далёкая цель - это и есть… цель. Ты - самострел. Твоя будущая борьба - стрела. Для достижения цели надо разбить путь на понятные и короткие отрезки цели. А потом их вот так вот сопоставить меж собой, как ты сопоставляешь ложе самострела, оперение стрелы, её наконечник и - желаемую цель. Если они совпали в одну линию - ты достигнешь цели. Если не совпали - не попадёшь.
        - А вот и мудреная мудрость, прости меня, мой ал! Я ничего не понял, - с искренним сожалением сказал Намин.
        - Ладно, давай иначе. На конкретике. - Вздохнул я. - Какая твоя цель?
        - Мы заложим новый город! - гордо возвестил Намин.
        - Достойная цель, - киваю я. Несколько раз киваю. И даже - покачиваю головой в изумлении. Ага, четверть сотни человек построят новый город.
        - И заложат новую династию властителей - Колотёсов. - Опять мысли вслух. Вон, даже Намин смутился. Чтобы снять его смущение, продолжаю:
        - Вот - понятная цель. И вот сразу - понятные вопросы. И понятные ответы. Отвечая на них, смотри сквозь них - помогут ли они тебе достичь цели?
        - Я опять не понял. - Разводит руками Намин.
        - Где город? Вопрос. Ответы - если рядом густонаселённые земли, долго ли город будет вашим… Но и совсем без людей одичаете. Так? Вот и ответ - и не очень близко, но и не слишком далеко. А чем будете питаться? Понятно, что нужны плодородные земли, а вот где их взять - отдельный вопрос. Не собираетесь же вы отбивать чужие поля? Учитывая, что не очень далеко от людей, но и не у них на виду. Тут же новый вопрос: а почему такие лакомые земли до сих пор пустуют? Сразу следующий вопрос: а какие угрозы в этой местности? Люди, твари, нежить, стихия? А из чего строить? Как именно строить? Временные землянки… или продумать сразу весь план города на века? Кем строить? А чем строителей кормить? А как их защищать?
        И видя, что Намин совсем упал духом, хлопнул его по плечу.
        - И наипервейший вопрос: хватит ли тебе силы воли и мужества пройти этот путь до конца? Если ответишь - да, то никого не посвящай в полный план действий - разбегутся, отчаявшись. Ставь понятные задачи. Но сам должен постоянно соотносить все действия свои и своих людей - с конечной целью. Ты должен сначала мысленно пройти весь этот путь до самого конца, а лишь затем вести по нему людей. Иначе - сгинете в безвестности и без пользы. С огромным сожалением на смертном одре о бесцельно потраченных годах и с обжигающим чувством вины от бессмысленности всех жертв.
        Он-то уехал. В задумчивости. А я-то остался. В задумчивости. Легко давать советы людям посторонним. А вот в своей жизни разобраться много сложнее.
        А у меня самого-то есть конечная цель? Нет. Нет её. Тихий домик и томные вечера с любимой - цель или мечта? То есть моё ли это устремление или мираж её, женской, мечты? Или - вообще чужая мечта, мираж, за которым мы оба гонимся? Ладно! Допустим, что моя цель. Прокладываем мысленный маршрут до тихих и спокойных закатов на крыльце с кружкой в руке и в объятиях любимой. И ужаснёмся тому количеству людей, которое мне придётся убить, чтобы когда-то нас с Лилией наконец оставили в покое. Чтобы Мир стал тихим и спокойным.
        Просто я делаю это не в первый раз - мысленно гуляю по этому маршруту. И именно поэтому - сорвался. Тихим и спокойным бывает только заброшенное кладбище. С этого, собственно, и начался весь этот тяжёлый разговор. С поиска пути к тихой и спокойной жизни… на заброшенном кладбище. Потому, собственно, и начался этот разговор, как продолжение моей беседы с самим собой, как эхо моих размышлений.
        - А ещё один человек сказал: «Не ищи жизни богатой и спокойной - будешь прозябать в страхе и нищете. Надо искать жизни - интересной!»
        УМник опять самодельничает, своевольничает. Озвучивая мои мысли. Именно так сказал неведомый мне человек. Почему не назвал его мудрецом? Потому что мудрец сказал бы, что в поисках богатства и покоя найдёшь нищету и паранойю, а в поисках интересной жизни закончишь её, жизнь - ещё в молодости. Да, жизнь интересная - дело молодых. Лекарство против морщин. Молодых, которые не помнят ни чинов, ни имён. И способны дотянуться до звёзд, не считая, что это сон.
        А вот когда с возрастом и накопленным опытом начинаешь запоминать имена и чины, жизнь становится скучной, регламентируемой. И становится - работой. Или - службой. Приходит понимание, что звёзды - огромны, но бесконечно далеки. Да и неинтересны они. Уже. Стали. Понимаешь, что не нужны тебе перегретые шары газа чудовищных размеров, совсем ни к чему они, бесполезные. Постарел. Начинаешь молодёжь «учить жизни», говорить, что всё уже было в этом мире, всё - вторично и неинтересно. И начинаешь мечтать о тихой и спокойной жизни. На кладбище.
        Круг замкнулся. Я опять пробежал весь этот мысленный путь. И вернулся на исходную - в тело тёплого мертвеца. Излишне говорливого и подвижного для трупа, излишне чувственного и разумного для Бродяги, чрезмерно пожившего и слишком мертвого - для живого человека.
        Человека? Чуждого этому Миру. Помещённому в этот Мир как инструмент для решения конкретных тактических задач. Именно поэтому никакая стратегическая цель для этого инструмента и не просматривается в перспективе. Кроме конкретных целевых задач.
        Конкретных и понятных. Недвусмысленных. Именно поэтому продление этих конкретных, но временных целей на более отдалённую перспективу неизбежно приводит к катастрофе. Я - конкретное и временное решение конкретных сиюминутных задач. Спасение жизни конкретных людей, сохранение жизни этих людей. Устранение неконкретных, бесполезных индивидуумов. Исполнение обязанностей конкретных механизмов и выполнение конкретных функций, мужезаменителя, например, для истосковавшейся по любви и ласке женщине. Именно поэтому даже умозрительное продление моей любви чуть дальше этой зимы умозрительно же приводит к чудовищным жертвам, которых мне придётся убить в своём упорстве. Или им - меня, чтобы вернуть баланс в этот Мир.
        Вот и определился горизонт планирования - эта зима. А осень - уже чувствуется, к утру.
        Волосами на затылке чувствую, как сжимается пружина событий. Ничё! Недолго осталось. Финишная прямая!
        Часть третья
        Огни и тени столицы
        Режим сложности - Безумный беспредел!
        Глава 1
        Столица встретила нас своей величественностью, своей красотой, помпезностью, насыщенностью жизнью и кипением людским. Но оглушила шумом, столпотворением, вонью. После долгих дорог Пустошей - просто сбивало с коня.
        Тем более что крайние двое суток гнали - не останавливаясь на ночлег. Места уже были вполне антропогенные, людные, Дикая Пустошь была отодвинута за горизонт от дорог человеческой жизнедеятельностью. Потому ночная дорога была не намного опаснее дневной, а шли мы налегке - одна повозка и один всадник.
        Колотёс увел своих людей на следующее же утро после того разговора. Переночевав, не сомкнув глаз, в размышлениях, он повёл общину прочь от столицы.
        Та ночь была бессонной не только для Намина. Проще сказать, кто спал той ночью. И не из-за опасностей ночёвки на стойбище в Пустоши, под открытым небом, в остатках стен какого-то допотопного строения. Из-за непомерности мыслей, крутящихся в головах людей. Даже Малыш и то о чём-то напряжённо думал, пока чисто по-детски не выключился.
        Я и не хотел спать, нёс добровольное дежурство по патрулированию периметра лагеря. Тем более что обиженная на меня Лилия показательно демонстрировала мне недопустимость высказывания подобных суждений не только прямо в лицо людям, а вообще - прилюдно. Ибо окунание людей с головой в их же выгребную яму, с их же дерьмом, унижает их, вгоняет их в тоску. А воспитанные люди так не делают. Не делают даже меньшего - не плюют другим людям в лицо и не сморкаются (прилюдно) на вымытый пол. Так что я наказан. Лишён доступа к телу.
        Посмеиваюсь. Кто кого наказал? Ну, как в воду глядел! Идёт. Восток только-только наметился к покраснению - идёт. Не видя меня, не зная - где я? Идёт, боится темноты и неизвестности до непроизвольной икоты, но идёт в Пустошь. Сердце сжалось - что я, нелюдь, что ли? Лечу навстречу. Нетерпеливо стаскивает меня с коня, потом - с меня штаны, поцеловав, валит на корку Пустоши. Любит жадно, страстно, взахлёб.
        Потом, когда - обессиленная - рухнула мне на грудь, полежав, встала, влепила мне пощёчину, обозвала хамом невоспитанным, наглецом и невеждой, оправила платья, фыркнула и пошла обратно. Едва сдерживая себя, чтобы не подпрыгивать при этом, как Пламя, когда ей в тот раз купили платья, и не напевать песню радости без слов. Женщины! Пойми их!
        Так вот, вошли мы в стены столицы в крайнем истощении. Потому толпы на улицах, шум и гам, вонь оглушили. Да ещё эти зазывалы наперебой орали, стараясь перекричать друг друга, заманивая нас именно в свой гостевой дом или постоялый двор, шумно и заученной скороговоркой убеждая, что именно их заведение - самое-самое! Самое чистое, самое дешёвое, еда самая вкусная, а сервис - самый услужливый, самый расторопный и самый ненавязчивый.
        Я уже знал последовательность движения по этим узким улочкам каменных тоннелей - столько раз уже мне было всё это словами описано! Потому - ледоколом пёр вперёд, презрительно игнорируя вообще всё происходящее. Следом Пашка вёл телегу. Пешком. Под уздцы. А женщины, своими ягодицами, охраняли самое ценное. Или то, что ими считалось самым ценным. Про уличных ловкачей-щипачей столичных Боярыня нам все уши прожужжала. Навылет! Потому в руке у меня ногайка, у Пашки - дубина запасного обуха топора, у Лилии - розги.
        Особенно горестно было смотреть на Пламя. Она так ждала столицу, так мечтала о ней! А попала - в ад! Базарный день, воскресенье, по-моему. Время - к полудню. Самый ад. Предел жары, людности, шума, вони, бестолковости.
        Благо ехать было недалеко. Это для Порубежья Светогор - глыба. А для столицы властитель порубежного лена - мужик. Потому смог купить хотя и особняк, но в Чертаново. Тьфу! Какое, к чертям… Угадал! Квартал так и назывался. Тут много жило делопроизводителей и писцов имперских. А письменность - клинопись. Люди всю жизнь чёрточки рисовали на бумагах. Их так и звали - черти. А квартал - Чертанов Конец. Во как!
        Только вот ворота нам никто не открывает, черти! Прыгаю через ворота, поднимаю засов, открываю воротины. Лилия - рассерженной (или - испуганной? не разобрал - быстро промелькнула) фурией - летит по ступеням. Фух! Живы! Сверху крики, взвизги, писки боли от обжигающих ударов розгами по голым ягодицам. Из окон, из дверей, как истинные черти - ребята и девчата. Не сильно обременённые одеждами. И - в конюшню, где бьются некормленные и непоенные транспортные средства студентов прохладной жизни.
        Усмехаюсь в шарф. Я как-то иного и не ждал. Студенты! Да без родительского контроля! Шалопаи!
        Вижу красное лицо Пламени, лисью, от любопытства, мордочку Бозы, выпученные глаза Пашки.
        - Запирай ворота, Павел, - толкаю я его, тем отрываю от созерцания прелестей знатных отпрысков. - Не хватало ещё, чтобы они в таком виде по городу скакали.
        - И чё? - пожимает плечами Пад. - Пусть выставят себя посмешищем.
        - Честь знати - не только забота самой знати. Но и наша с тобой, - отвечаю я, вновь подталкивая его к воротам.
        - Чёй-то? - опять тупит он. Не отрывая глаз от сочных и юных дев.
        - Исполняй! - повысил голос я, в этот раз пихаю его уже коленом и уже - под зад. - Потом объясню. Внучка моя названая, ты бы глазки тоже опустила.
        В это время из конюшни слышу такой вот диалог:
        - Эй, кто знает, что это за ведьма с плёткой?
        - Язык-то прикуси! А то - укоротят! «Корова!» Таких людей знать надо в лицо! Это вдова Медного Властителя.
        - Это мать Красноголовых?
        - И любовница Северной Башни!
        - Северной Башни? Того самого? Про которого Сирка Красный все ужи залюбил?
        - Вот и думай, когда рот открываешь! Ребят, может, её научим, чем ей язык занять?
        - Ой! Кто бы научил? Ты, что ли, сморчок?
        Дальше пошла обычная подростковая перепалка по пискометрии.
        Пад закрыл наконец ворота. Отправляю его в дом с заданием вынести всей этой голытьбе их шмотьё. Но Пашка, едва войдя в двери, тут же вылетел оттуда да кубарем покатился по ступеням вниз. Стоит на четвереньках, как конь - головой мотает, на щеке проявляется красная пятерня.
        А в дверях стоит молодая фурия, гордо вскинув голову, уперев руки в стройные бока, агрессивно выпятив острые, как пики, груди. Видя, что притязаний на неё больше нет, фурия фыркнула, мотнула головой с водопадом нечесаных волос, манерно развернулась. Только вот…
        - Волчица! Кто это тебя под хвост ужалил? - крик из конюшни и молодецкий смех в десяток глоток.
        Поперёк почти мальчишеских ягодиц фурии наливался кровью узкий длинный след. Этот смех, как ветром, сдул фурию, оказавшуюся той самой молодой Волчицей, - внутрь дома.
        Вздыхаю - молодость!
        - Коза драная, - не поворачиваясь, говорю я. - Ты глазки-то не прячь, бесстыжие. Иди, неси этим жеребцам и кобылкам их тряпки. Пашка! Пад! Голых со двора не выпускать!
        - Понял! Слушай, а чёй-то ты раскомандовался?
        - Тебе как ответить? Словами или сразу - в ухо сапогом? По праву сильного! Коней - распрячь, накормить, напоить, обиходить!
        - Чёй-то? Я чё - конюх?
        Подхожу, смотрю. Сжимается.
        - Ты теперь - всё! Ты пока управдом!
        - Чёй-то? А чё это?
        За него отвечает Коза, набрав разбег с порога, пригибает Пашку до самой земли, падает ниц подле.
        - Благодари господина, меднолобый! Старший над прислугой ты теперь по дому, дурень! - шипит она.
        - Да-да, - киваю я, - старший. Над самим собой. Что-то не вижу я тут больше прислуги. А, во! Над Козой старший будешь. Или она над тобой. Будет тоже домоуправительницей.
        И отпрыгиваю от них, чтобы сапоги не целовали, хватаю девочку.
        - Пламя, бери Малыша, пошли в дом!
        Взбегаю по ступеням, вхожу в настежь распахнутые двери, за захламлённой прихожей - картина маслом! В короткой шеренге стоят юноши, двое длинных красноволосых и один чуть ниже с русо-пепельной гривой, прикрывая ладонями достоинства, которые в данном случае были недостатками. Потому как одет был только один из них - тот что медноволосый, но не самый мясистый, видимо - младший из них двоих. И одет он был в один сапог. При этом в гостиной - форменный бардак притона - последствия продолжительной пьянки и свального греха, прямо тут же. И по всему этому бардаку, вдоль этой короткой шеренги, вышагивал фельдфебель, что ночами согревает мою постель, стегая себя по юбкам розгой, в чувствах, а правой - рубя воздух, в такт словам, громко, с чувством, с толком, с матом стыдила молодых людей, что устроили себе прохладную, пьяную жизнь, в то время как… космические корабли бороздят просторы Вселенной…
        Я аж покачнулся и упёрся во что-то мягко упругое, взвизгнувшее. От этих слов, выскочивших в мои мысли, мне подурнело. Откуда это? Какие корабли? Нет, не дотяну я до зимы. Свихнусь - раньше!
        Из-под моей руки выворачивается та самая фурия, молодая Волчица, что избежала участи стоять в шеренге вместе с братом, но обжигающего удара розгой успела отхватить, а из солидарности - стоит тут же. Вот что значит княжья кровь. Даже в таких мелочах головы их иначе работают. Я её не заметил сразу, потому как молодая, подтянутая, спортивная, почти миниатюрная Волчица как раз в то время, как я вошёл в помещение, присела поднять чей-то плащ, чтобы прикрыться. А когда она выпрямилась - я на неё и упёрся.
        От неожиданности и возмущения таким дерзким обращением с её неприкосновенной для холуя (ну а кто я для княжны?) персоной она и вскрикнула. И это полностью сорвало весь комплекс воспитательных мероприятий подрастающего поколения управленческого пула Мира от ныне действующих топ-менеджеров. Вот только что юноши стояли понуря виноватые головы, потупя глаза, повесив плечи, а тут взвизг Волчицы - у двоих зажигаются заклинания на ладонях, а в руке Волчонка материализовался меч. Откуда? Где он его, голый, прятал?
        От греха и напрасных будущих сожалений - гашу заклинания сыновей Лилии, просто вытянув из них Силу, а Волчонку выставляю открытую ладонь в привычном мне знаке «Стоп».
        - Стоять! Это мой человек! - ревёт фельдфебель Лилия, взмахивая розгой. - Хоть прикрылись бы! Бесстыдники!
        Невольно и сам смотрю. Всё же - достоинства. Особенно - у красноголовых. В отца пошли!
        Лилия плюнула на и без того загаженный пол, сломала тростинку, пошла к лестнице наверх. Юноши сквозанули кто куда. Но самый высокий и мускулистый, старший, наверное, останавливается, оборачивается ко мне.
        - А ты кто, собственно? - смотрит надменно. Интересно, их учат так себя вести, так смотреть, такие морды лица строить, или - они это с молоком матери впитывают? Стоит - истинный Конан, уже ставший королём, голый, с полосами от хворостины, но даже не смешно!
        - Я? - удивлённо спрашиваю я, потирая подбородок правой ладонью. Я действительно даже растерялся. Кто я? Нет, не вообще, этот вопрос безнадёжный, да и в данном случае - неважный. Кто я конкретно для этого парня? - Скажем так, - сказал я. - Я мужезаменитель твоей матери.
        Глаза парня расширяются. Рот открывается. И вдруг - грохот. Аж стёкла задрожали. Это они так смеются. Парень смеётся, аж сгибаясь пополам, держась за живот одной рукой и хлопая себя по бедру другой.
        - Муже… Муже… - сквозь смех тщетно пытался выговорить он.
        - Что? - кричит сверху Лилия.
        - Знакомимся! - кричит в ответ наверх Волчица.
        - А ты мне нравишься, незнакомец! - кричит парень, ткнув в мою сторону пальцем. - Не знаю, как дальше, но ты - точно нескучный! О, привет, сестрёнка! Ох, извини! Малыш! Да ты вырос! Братья! Малыш очнулся!
        Оказалось, скромница Пламя всё это время пряталась за моей «широкой» спиной, но когда любопытство пересилило стеснительность - выглянула. Дав увидеть не только себя, но и любопытствующего Малыша, сидевшего у неё на руках.
        Старший убежал, вылетел чуть менее мясистый, но более одетый, на ходу жадно глыкая из бурдюка.
        - Э-э-э! - взревели сразу оба Волка, устремляясь на перехват.
        Красноголовый отдал им бурдюк, вытер рот просторным рукавом несвежей рубахи, кинулся с разбегу на колени перед Пламенем, обнимая сразу и девочку и Малыша.
        Закатив глаза к потолку, увидел недовольную Лилию, что, кривя лицо, оттрясала подол от пыли. Увидел Лилию не только я, но и пьющая из горла, запрокинув голову, Волчица. Девушка тут же сунула бурдюк в руки брата и пыталась сквозануть из дома.
        - Стоять! - взревела, как прапор на плацу, Лилия. - Как свинячить и хвост перед кобелями задирать, так ты первая! А кто всё это выгребать будет? Я? Ах ты, сучка блудливая!
        - Да как вы (все же - вы!) смеете! Я всё па… маменьке напишу! - уперев руки в боки, вновь выпятила дерзко, натягивая тяжёлую ткань плаща, острые груди, от чего плащ разошёлся, обнажив плоскую впадину живота и пегую поросль в пахе. Я, с удивлением, углядел интимную стрижку в форме волчьей головы.
        - Пиши! - махнула рукой Лилия. - Только вот кому? Когда мы покидали Волчье Логово, твой дом горел до небес.
        Из дерзкой и отчаянной девчонки будто выдернули тот стальной кол, на который она была насажена, отчего позвоночник её был излишне, почти неестественно выпрямлен. И она стала испуганной и растерянной девочкой весьма скромного роста и комплекции, особенно на фоне красноголовых великанов. Да и Волчонок из явного лидера любой компании стал потерянным подростком, сразу потерявшим всю княжескую спесь, сразу потерял стать и уверенность, не знал, что делать, куда деть глаза, куда деть руки, и ноги его стали подгибаться.
        - Что ты детей запугала, мать? - говорю я. - Успокойтесь, волчата. Жива ваша мать. Мятеж подавлен, в княжестве покой, которому завидуют соседи.
        - Точно? - выдав петуха, спросил Волчонок.
        - А ты откуда знаешь? - спрашивает, спускаясь по лестнице, Лилия.
        - Так все придорожные заведения только об этом и судачат, - пожимаю я плечами - Что везде - кровавая Смута. И пока только Волки и отбились. Это надо совсем ушей не иметь, чтобы не слышать. Или собственный рот не закрывать, чтобы только свой собственный трёп и забил остальные звуки.
        Молодёжь прыснула. Из дверей смежной комнаты ревёт старший:
        - А ты не промах, мужезаменитель!
        - Что ты им наплёл? - грозно спрашивает меня Лилия.
        Пожимаю плечами и иду прочь из этого дурдома. Во дворе кто-то визжит. Явно не девичьим визгом. Явно Харлей забавляется. А эта вечно живая скотина только меня и боится, гад!
        Глава 2
        Со двора уехал последний гость затянувшейся студенческой вечеринки. Пад, бурча себе под нос, явно меня матеря, чистит конюшню. Коза таскает воду в больших деревянных вёдрах, подвешивая их на плечи на этакой погнутой оглобле. А! Коромысло же это называется!
        Иду в дом. Надеюсь, семейный скандал и выяснения отношений закончились. Проходя мимо ворот, слышу требование открыть. Открываю, мне не сложно.
        Ух ты! Вот это красота! Вот это стать! Рост, как у старшего красноголового, пышная шевелюра убрана сеткой в причёску, лицо поразительной, неповторимой красоты, особенной, запоминающейся. Глаза цвета жидкого огня, алые чувственные губы. Лебединая шея подчёркнута украшениями, высокая, пышная грудь (в мать!) выделена платьем. Платье умно скроено. Широкие плечи пловчихи - ретушированы, узкая талия, высокая, объёмная грудь, крутые бёдра и оттопыренная корма - подчёркнуты.
        - Заплати! - велела она мне, величественно проплывая во двор.
        Кидаю монетку извозчику, велел ждать, закрыл ворота.
        - Здрава будь, сучка! - слышу я шипение статной красавицы за своей спиной.
        - И ты не кашляй, недотрога перезрелая! - это голос Волчицы. - А то споткнёшься и свой задранный нос расшибёшь!
        - Лучше перезрелкой, чем по кругу ходить, как сука течная! - шипит дочь Светогора.
        - А мне чего её беречь? Мне княжество в любом случае обеспечено! По праву рождения! И с протёртой до спины дырой выдадут за какого-нибудь старого пердуна, которому никакой отсос не вернёт молодость. Я хоть сейчас нагуляюсь! А вот тебе придётся такому же загнанному мерину отсасывать, да так и померев нераспечатанной! Думаешь, не знаю, зачем из себя целочку-припевочку блюдёшь? Княжить захотела, а, Огнянка?
        Но девушка лишь фыркнула и застучала каблуками по порогу. Она ещё и на каблуках! Тут всюду - грязь и будыжники! Ноги переломаешь! Вместе с шеей!
        И только тогда я обернулся. Не хотел смущать девушек своими взглядами. Тем более что это Огнянка меня приняла за слугу, а Волчица - уже знает, что это не совсем так. Как я заметил, прислугу тут стесняются не намного больше, чем домашних питомцев. Нужду при них не справляют, конечно, но вот разговоров не стесняются. И это - находка для шпиона. Косяк. Однозначно!
        - Мама! - кричит Огнянка, крепко обнимая мать. Вся надменность - побоку! Мама же! Соскучилась девочка!
        - Ну, хоть дочь у меня не с кашей подгоревшей в голове! - вздыхает Лилия, отстраняя дочь, осматривая её. - Выросла, похорошела. Ты где бедствуешь, пока эти бесстыдники свинячат?
        При этом лица всех «бесстыдников» кисло сморщиваются.
        - Мне университет комнату выделил, - мотнула головой Огнянка. - Как ты? Как дорога? Как так получилось с сестрёнкой?
        Глаза Лилии заволокло плёнкой слёз. Она даже носом шмыгнула, крепко обняла Огнянку.
        - Дочка! Вот что значит - мужики! Даже не спросили, как я доехала!
        Повернулась к Сирусу, строго смотря на него:
        - А ещё и Властителем называется! Именно, что называется! Свинячит тут, пока Медная Гора - с голоду пухнет! А ты не скалься, сучок! У вас тоже кровь, что водица в ливень - все улицы залила! Владыки! Горе от вас вашим ленам! Кто из вас задумался, почему при матери только один страж? А? Как мать попала в столицу без охраны? А когда такое было, чтобы Светогор снарядил поезд без сотни стражи? Дети вы ещё! Только играете во взрослых! Пить да тыкать друг друга в хвосты - взрослые вы! А так дети неразумные! Что мать и младшего убили бы, как и всю стражу Медной Горы, как пал Водяной! И что если бы не сей великий воин, над которым вы потешались, вам бы пришлось срочно скакать домой и сутки напролёт, без сна и отдыха учиться - править!
        На ребят жалко смотреть.
        - Так всё страшно? - прошептала Огнянка. Но Лилия лишь помотала головой. Весь её запал закончился. Теперь она не могла рта раскрыть, чтобы не разреветься.
        - Прежняя жизнь закончилась, мальчики и девочки, - сказал я. - Мир - изменился. В Мир пришла Смута. И уже ничего не будет, как прежде. Идёмте за стол. Только вот не прибрано тут. А жалованье слуг вы пропили?
        Парни пожали плечами.
        - Ну, - тоже пожал плечами я, - за все свои действия и даже бездействия придётся расплатиться. Потому - мётла и тряпки в зубы - и вперёд! И - с песней!
        - Эй! Мужик! - они подбоченились. Лилия взметнулась, но я придержал её, положив руку её на плечо. Совсем по-хозяйски.
        - Ты чего себе позволяешь? - продолжил Сирус. - Мы - не слуги! Нужна уборка - найми поломоек!
        А вот Волчонок оказался хитрее - смолчал, лишь щуря глаза. Удивлённый старший сын Светогора обернулся к другу, не услышав привычной поддержки.
        - Да, - кивнул я и пошёл вдоль стен. Собрал влагу из воздуха и с пола, эта влага тонкой водяной пленкой скользила по поверхностям, собирая пыль и грязь, - мужик. И вы - не слуги. Вы пока вообще - никто. Вы лишь зародыши людей, личинки ваших родителей. Всё, что в вас есть ценного - кровь ваших великих родителей. К сожалению, это всё!
        У всех - огромные глаза. Только Пламя гордо задрала нос - типа вот какой у меня дед, всем магам нос утёр! Большинство присутствующих - маги. Оба сына и дочери Светогора - урождённые маги Огня, Волчица - маг Воздуха. Лишь Волчонок и Лилия - не учились магии. Хотя относительно княжича - напрасно. У него есть потенциал. Дар Света, Сила Духа. Не разглядели или не захотели его отдавать Церкви. Паладины - рабы Триединого.
        - Вы возомнили из себя хозяев, - продолжил я неспешно чистить пол и выговаривать, - но это - лишь самообман. Не может быть хозяином чего бы то ни было, кого бы то ни было - тот, кто не является слугой. Слугой богов, своего народа, Воли Предков. Тот, кто не стал слугой Закона и Традиции, не может стать владыкой собственной воли. Не имея волю - не удержать власть. Вы - никто. Вы - даже не слуги. Вы - мотыльки…
        - Замолчи! - вдруг закричала Лилия. - Немедленно!
        - …Мотыльки, танцующие у огня. Гнус, который сметёт пришедшая в Мир буря. Смута.
        - Ёжик! Прошу! Не будь так жесток! - сложив руки умоляюще, просила Лилия.
        - Нет, мам, пусть говорит, - твёрдо сказал Сирус. Черты лица юношей и девушек ожесточились, взгляды - прожигали, скулы - ходили желваками.
        - Сейчас привычный Мир - рухнул. Брат пошёл на брата, сын - на отца. Челядь - на владык. Чистильщики жгут друг друга на кострах. Тёмные и демоны - надели белые сутаны. При Смуте твоё урождённое право, девочка, - я указываю пальцем на Волчицу, - пустой выдох кишечника. Сегодня люди не пойдут за достоинствами предков. А только - за тобой, лично. Или - не пойдут. За вашим отцом, Медной Горой - пошли. Но он - не князь. А вот на Старую Волчицу поднялся её же город. Да, мятеж утоплен в крови, сожжён на площадях. Но нужны ли были эти смерти? Даже Смерть мне говорит, что даже для неё все эти смерти были преждевременны. И лучше бы эти люди жили и работали. Ну, владыка Западного Порубежья, ты сможешь прямо сейчас принять свой лен, добытый тебе подвигом предков, и не потерять его в Смуте? Нет? Ты же - не слуга! Ты даже не слуга!
        Ком черной грязи сжался, застыл, смёрзся, поплыл к ночному ведру.
        - Не слуга, - повторил я, когда ледяная глыба грохнулась в ведро, заморозив то, что там было. Зато камин вспыхнул давно прогоревшими углями. - Вот ваш отец - был слуга. Слуга чести, слуга Императора, покорный слуга собственной семьи и своего народа. Потому и славят его имя даже после его героической гибели. Тот, кто не несёт долг служения, не имеет права перед миром людей на владение. Чему служите вы, молодые люди, кроме собственных прихотей? То-то! Тряпки в зубы - вперёд! Нет, вам, барышня, особое задание. Пламя, пошли!
        Огнянка искренне собралась драить полы, заблёванные дружками и подругами братьев. Но уж больно платье хорошо на ней сидит! Не девочка, а украшение Мира! Что? Извиняется, что приняла меня за слугу.
        - Не надо, девочка, ты не ошиблась. Я - слуга. Потому тебе не за что извиняться, - махнул я рукой, той самой, что продолжила говорить, даже оказавшись далеко от моего рта. А как она смотрела на эту руку!
        - Дед, а что значит «барышня»? - спросила Пламя.
        - Уважительное обращение к молодой особе женского пола знатного рода, - ответил я.
        А вот девушку-мага интересовало другое - мой магический потенциал и статус, соответствующий этому. А в моём случае - не соответствующий.
        - Я поняла ваши слова - про служение. Я и братьям так же говорила. Да они и сами знают. Но они надеются, что всё это будет когда-нибудь, позже. Но, я вас приняла за прислугу. Но столь великий маг не может быть прислугой. Я готовлюсь к сдаче испытаний на степень боевого мага. Но ваш потенциал я даже не ощущаю! И магия ваша! Так буднично, для мытья пола! Сколько стихий и школ! Вы же подожгли камин! Это моя стихия! Но я даже не почувствовала применение заклинания! Это меньшее, чем на две ступени выше меня! Самое меньшее - две ступени! Прошу прощения.
        - Может, я прислуга твоей матери, слуга Смерти. И я не применяю заклинаний, потому как я - не маг. - Пожал плечами я.
        Огнянка оторопела. Пламя усмехнулась:
        - Вот и надо мной он так же издевается.
        - Закрыли тему, - поднял руку я. - Сейчас я еду с вами, потом - сами. Внучка моя, самонавязавшаяся мне, вот это вот любопытное очарование, так мечтала увидеть столицу. Вот ты ей, Огонь Светогора, и покажешь столичные достопримечательности. Ну, что тут есть красивого и особого, вам - виднее. Такая красавица, как ты, должна понимать в красоте.
        Девушка манерно поклонилась, приседая, благодаря за слова, наверное.
        Потом я крикнул Пада, велел закрыть за нами, отворил ворота, выпустил девочек.
        Извозчик ждал, меланхолично пожёвывая соломинку. Я усадил девочек в телегу, сел сам.
        - В Гильдию наёмников! - велел я водителю. Какому «водителю»? Водителю кобылы, какому же ещё!
        Когда я вернулся, уборка стояла такая, что пыль и мат - столбом. Из распахнутого окна высунулась раскрасневшаяся Лилия с прилипшими ко лбу локонами, осмотрела нас, утёрла запястьем лоб, поправила платок, скрылась.
        - Вот, Дубняк, этот двор, дом и его обитателей вам и надо беречь пуще зеницы собственного ока, - провожу я левой рукой по двору, тут же и подманиваю высунувшегося с вилами из конюшни Пада.
        - Знакомьтесь. Дубняк, десятник стражи, это - Павел, наш домоуправитель. Со всеми вопросами - к нему.
        Бойцы кивнули, Дубняк пошёл по двору, жестами расставляя людей. Из дому поглазеть выскочил каждый. Не все разом, а - сменяясь. Волчонок - подошёл.
        - Что-то намечается серьёзное? - тихо спросил он.
        - Безумие, - так же тихо ответил я, - которое мне пришлось наблюдать в Волчьем Логове.
        Волчонок отошёл в задумчивости, через несколько минут оседлал коня и ускакал. Вернулся уже совсем потемну.
        Примечательно была одета Волчица. Не в платья и юбки, не корсеты с кружевами, а - в костюм, хотя и сшитый по её фигуре, но по мужскому типу - штаны, рубаха, кожаная безрукавка с кучей шнурков, была ещё и куртка с полами до середины бедра, но ввиду внутренних работ она висела на спинке стула. Все одиннадцать наёмников украдкой пялились на одетую Волчицу не меньше, чем накануне - на голую. А вот меня девушка в обжимающих ноги кожаных штанах для верховой езды не удивила. Хотя, покопавшись в памяти, так и не вспомнил ни одного субъекта женского пола, одетого в штаны. Без штанов - видел. Особенно много - сегодня. Как-то всё больше юбки носили. Но должен признать - небольшая и изящная, особенно на фоне красноволосых богатырей и моей зазнобы, Волчица впечатляла.
        Подхватил коромысло, что волокла Боза, которая сначала испугалась, тут же - рассердилась, но узнав меня - растерялась. Попыталась отобрать, говоря, что «не следовает», что «не поймут», «урон чести».
        - Завянь! - велел я ей. - Куда несла-то?
        - Мойню хочу затопить. Все вон как потеют. А мыться где? - лопочет Боза. Она прям сама не своя. И кровью странной пахнет… Ах вот что!
        - И давно у тебя началось?
        Сжалась, будто я ударить хотел её, упала на колени, я, несбалансированный с этим долбаным коромыслом и полными вёдрами, не успел отскочить - в сапоги вцепилась, пыль столичную на губы собирает, причитая, сквозь рёв коровий:
        - Не губи, благодеятель! Не отдавай меня за старого воина! Всё для тебя сделаю! Чем хочешь буду! Хочь убивай меня, хочь - режь, хочь - насильничай! Только не гони!
        - Да ты совсем рехнулась, девка? - отшвырнул я её от своих ног. - Ты Пашке говорила?
        - Не-е-ет! - ревёт опять. - Я - испугалась!
        - Дура! - отвечаю я, наконец сбалансировав эту долбаную воду в деревянных кадках на плече, схватил её за руку, поднял, чуть не оторвав руку - Бегом к Боярыне Морозовой! Бегом! Скажешь, что у тебя приключилось, да доложишь, что освободил я тебя от работ до утра. Как тебя научит с бедой этой управиться, приляг. Ох и дура ты, девка!
        - А мойня? - икнув, промямлила в шоке Боза.
        - Сам наведу там порядок. Будет, как в танковых войсках!
        - Каких? - опять, сипя, спросила девочка, ах, да, уже - девушка.
        - Ты ещё тут? Может, тебе Пашкин способ ускорения движения показать?
        Мотает головой, отскакивает, на всякий случай - прикрывая тощую задницу ладошками. Бежит.
        Мойня! Конура вонючая, затхлая, чёрная, влажная, прелая. Печка, медный бак для воды. Почти полный. Сильна девочка! Каждое ведро едва ли не с неё весом! Вот и выбило ей днище! Недоглядели. А может, и к лучшему. Лилок прошлый раз говорила, что давно пора. Печь уже вычищена от золы, дрова - витые колотые корневища - сложены подле. Забиваю печь дровами. Бросаю туда волн той частоты, что вызывает разогрев древесины до возгорания. В этот раз - точечно. Помню ошибку Пламени, когда вместо поджигания костра она устроила взрыв. Хорошо рядом был я - собрал всю эту резко высвободившуюся энергию и отправил её вверх на разогрев воздуха. Посмеялись только. Плохо горит. Дымит. И дым сюда тянет. Ищу причину. Заслонка - открыта. Труба забита сажей. Иду за черенком, насаживаю свой штык, аккуратно шурую им в трубе дымохода с крыши, чтобы вместе с сажей кирпичи дымохода не испарить. Под удивлённые взгляды ротозеев.
        Пошла жара! Полюбовавшись игрой языков пламени, окунув палец в бак, почесал затылок. Это - надолго. Ну, я и не спешу. Пока скоблил штыком полати, стены и полы - стало жарко. И не только от жары в бане. С этой жарой разобрался быстро - собрав всю эту жару, бросил её в бак. Вот! Вот теперь чувствуется, что вода на огне стоит! Ещё почесав затылок, устроил во дворе ночную прохладу. Сначала изрядно напугав всех этим, а потом - к всеобщей немалой радости - упарились.
        А вот с жарой в голове сложнее управиться. Оказалось, что разгон мозга до предела допустимой силы и предельная концентрация воли и мысли - то ещё удовольствие. Но по-другому не получалось применять Проводника Смертного Разрушения, имевшего форму штыка - до строго определённой глубины энтропийного поля деструкции материи. Во как меня прёт в таком состоянии! Слова-то какие выскакивают из ниоткуда! Всё, баста! На свежий воздух!
        А тут и девушки вернулись. Охрана занесла во двор большие корзины с продуктами, бурдюки и глиняные кувшины, к радостному вою с верхнего этажа - цикл уборки перебрался уже туда. Молодцы девоньки! А я вот даже не подумал о провианте. О чём? Каком «провианте»? Наверное, это другое обозначение еды.
        Охрана у девочек - своя. Я нанял сразу два отряда. Дорого, конечно. Столица да и Вселенская Смута задирает расценки ежедневно. Десяток стражей с показавшимся мне опытным воякой Дубняком - для охраны территории, а три бойца и молодой маг Разума, решивший подзаработать, - для охраны на выезде, разово. На сдачу, так сказать. Парень Разумник потому и нанялся, что ещё учиться, никакого боевого опыта не имеет, в серьёзные дела его не возьмут, да и сам он побаивается - маги Разума - не боевики. Главное, что он умеет нагнать на нападающих такой жути, чтобы они забыли об агрессии, а задумались - о стирке штанов. Это было единственное требование к нему. А опыт? Так вот это он и есть! А на большее мне бы и монет не хватило бы. Если бы Дубняк не уступил мне четверть стоимости найма, узнав, что я собираюсь платить сразу и золотом, и этих бы не нанял.
        Стремлюсь наверстать упущенное, подзываю десятника, но он отмахивается:
        - Обижаешь, ал! У нас всё своё. Всё входило в стоимость найма.
        А в это время происходил примечательный разговор. Волчица, страдающая с похмелья, с непривычки к труду да с похмелья - так вкалывать физически, радостно кричала:
        - Недотрога! Ты прямо изменилась в моих глазах! Готова тебя прямо тут полюбить!
        - Нужна мне твоя любовь, выдра облезлая! Ты вон Сирку люби. Может, красного волчонка нам принесёте.
        - Ага, размечталась! Не смотри так, Сира! Я тебя люблю. Рано мне ещё! И замуж не пойду!
        - Да нужна нам такая родственница! - отвечает Огнянка. - Что он себе нормальную не найдёт? Что, пойдём, приготовим поснедать? Кухню хоть отмыли?
        - Пойдём, - согласилась Волчица, - Пламя, ты с нами?
        Вот и пойми их! Вроде и кусают друг друга, брешут, как собаки, а корзину вместе потащили.
        - Я сейчас! - отвечает Пламя. - Малыша только проведаю.
        - Спит он! - махнула рукой Волчица, - Умаялся так, что сидя уснул. Весь ор и грохот - побоку! Пошли, посплетничаем, как взрослые.
        И на меня косятся. Почему-то. Даже головы не забивал! У меня от этой женской физиологии и их образа мышления у самого крыша подтекает.
        Вернулся к делу. Внутричерепное давление вроде бы и схлынуло слегонца. Баня исправно топилась, дров свежих подбросил, вода уже бурлит, баня сияет белизной и чистотой свежих липовых досок. Пошёл в дом. Может, ускорю уборку этого запущенного домовладения.
        Но, оказалось, что помочь уже не в чем. Дом полон молодых людей, что не столько уже убирались, сколько - дурачились. Это, оказалось, вернулись друзья-собутыльники студентов. И восприняв уборку какой-то странной игрой, включились в новое для себя развлечение. Поняв, сколько народа в доме, схватился за голову, матерясь, предварительно принудительно выключив звук УМника.
        - Расслабься, Ёжик, - говорит, улыбаясь, Лилия, спускающаяся по ступеням. - Как-то они же устраивали тут гулянки без нас? Справятся, не маленькие. Уж это-то они умеют. Боза говорит, ты мойню истопил? Пойдём, дверь придержишь? А то ходють тут всякие!
        И как грохнет ржач! Хорошо все окна нараспашку, не вывалятся стеклянным крошевом. А то - зима скоро. А стёкла нынче, как и всё остальное - дороги!
        Баня - это хорошо. Удовольствие. Видеть лицо любимой, когда она не узнала собственную мойню, - тоже удовольствие. Ну а её лицо, возвращающее удовольствие… А когда я ей возвращаю…
        А дверь и Пашка постережёт. А остальное - моё дело. А крики и стоны к делу не подошьёшь.
        Глава 3
        На улице - ночь. А у нас - светло, весело, шумно. Полный дом молодых магов. И каждый, красуясь друг перед другом, зажёг светильник. Везде! А весело не столько от вина - с этим скромно сегодня, сколько от молодости и уверенности, свойственной молодости, что всё будет - хорошо! Что всё будет - офигенно. И - непременно!
        В ночь молодёжь разъезжается. Благо столица, а не Порубежье, где ночью даже в городе лучше за забор нос не высовывать.
        Остались в узком кругу. Даже малые спят. Волчонок достал укрытую бутыль вина, что, видимо, приберегли именно для этого, уже без улыбки - разлил. И все смотрят на меня.
        - Что? - спрашиваю я у Лилии.
        - Я им всё рассказала. Насколько смогла. Ребята хотят завтра же ехать домой.
        - Все? - спрашиваю. Все пятеро кивают. Ставлю кубок обратно, задумался.
        - И ты их убедила, что им нужен совет от меня, - констатирую я сей факт.
        - Ты же помог своей мудростью тем людям, что детей своих убили, - говорит Лилия.
        Киваю. Курить хочется. Хотя и не знаю, что хорошего во вдыхании дыма сушёных трав?
        - Нет, конечно, вернуться домой - разумное решение. Особенно разумно делать это сейчас, когда мы только приехали и ещё даже не приступили к делу, ради которого и припёрлись сюда. Разделить и без того малую стражу.
        - Но дом пустой, - говорит младший красноголовый, Горан. Их папа, хоть и был великим человеком, в отношении имён детей не проявил особой выдумки и полёта мысли. Старший - Сирус - Синий Огонь, дочь - Огонь, Огонёк, Огнянка, ещё сын - Горан - Горящая Огненная Земля. Ну, и внебрачная дочь - Пламя. Остальных - не знаю. Не видел. Малыша он вообще не успел увидеть.
        - Хорошо, что ты вспомнил об этом. Плохо, что только сейчас, но хорошо, что вообще. Лучше поздно, чем никогда и никому.
        - Ха-ха! - взвизгнула Волчица, тыча пальцем в красноволосую красавицу. - Это про тебя!
        Огнянка кивнула:
        - Поздно - лучше. Или никому.
        - Цыц! - хлопнула ладонью по столу Лилия. - Позже выцарапаете зенки друг дружке. Не для того мы собрались. А решить, что делать?! Ёжик, продолжи, будь так любезен.
        - Вернуться домой, - кивнул я, - решение верное. Но вернёмся все вместе. Мы сюда не зимовать прибыли. Утром едем с Мишкой к тому легендарному лекарю. И возвращаемся. Разделить и так малую стражу в момент, когда я отдал последнее золото, совсем неразумно. А нам и этого мало…
        - Как - последнее золото? - воскликнула Лиля. - А чем мы будем с Живчиком расплачиваться?
        - А ты как хотела? Даром, да за взгляд твоих прекрасных глаз? Так не бывает. Камнями расплатимся. Да, молодёжь, вы же ученики университетские, магов платёжеспособных должны знать. Сколько можно золота выручить за это?
        Выкатываю на стол самый маленький из моих накопителей. Самый маленький. Но глаза всех присутствующих застыли. Даже у Волчонка, хотя он и не инициированный Одарённый, с непробужденным Даром. Но он - будущий управленец высшего звена и прекрасно знает, что такое золото. Потому он, зримо сглотнув, утерев лоб ладонью, переглянувшись с сестрой, кашлянув, сказал:
        - Мы можем привлечь до двух тысяч золотом.
        - Я смогу занять тысячи три, - мотнула косой Волчица.
        - Под лохматку свою? - фыркнула Огнянка.
        Волчица вскочила, нервно жестикулируя, не зная, куда деть руки, и испепеляя девушку гневным взглядом, зарычала:
        - Это у тебя лохматка! А у меня всё очень там опрятно! И ты, старозрелая, задрала уже своими придирками и намёками! Я - не девка продажная! Да, я не засиделась в целках, как ты! Но никогда не добивалась своего тем, на что ты намекаешь! У меня для этого есть голова!
        - Ты это делаешь головой? - елейным голосом спрашивает Огнянка, изображая соответствующий жест.
        Волчица, взревев, бросилась на красноволосую красавицу и почти вцепилась ей в волосы, хотя её и схватили сразу оба друга - и Волчонок, и старший Светогорович.
        - Девушки, - негромко сказал я, - ваши отношения - это, конечно, очень животрепещуще, особенно для вас, но всё же прошу - давайте разберём их позже, хорошо?
        - А что она?.. - всхлипнула Волчица, разревевшись в плечо брата.
        - Тем более что именно вам, ребята, я этот камень продать не могу.
        Слёзы Волчицы исчезли, будто в кожу впитались. Смотрят на меня напряжёнными взглядами. Придётся пояснить:
        - Вам, княжичи, придётся привлечь всё золото, что сумеете. Всё и всеми доступными и недоступными способами. Мы даже забудем о путях их достижения. Забудем, слышите, уважаемая огневолосая красавица! Родной дом дороже лохматки, чести и достоинства, дороже жизни.
        Вот! Все расселись по местам. Ждут. Как знал, что лучший способ остановки таких скандалов - удивить всех его участников.
        - Так вы же сказали, что мама усмирила смутьянов? - удивляется княжич.
        - Она - да. С немалыми и невосполнимыми потерями. А сейчас включите воображение и представьте себе, что вы - глава мятежников соседних с Волками ленов. Напоминаю, что не все смогли так же блестяще усмирить смуту, как Волки. Все лены лежат полудохлые в результате чудовищной резни Смуты. Там, где мятежники одолели законную власть, они, естественно, вооружаются. Так поступают все удачливые мятежники. И куда устремлены все их взгляды? На истекающих кровью соседей? Нет. На единственную реальную угрозу для них - на Волков. Недобитые соседи - не опасны. Их поглотить можно будет и позже. А вот Волков давить надо - в первую очередь. А это - война. А что самое важное на войне?
        - Стратегия! - воскликнул Горан.
        - Полки! - добавляет Сирус.
        - И зерно, - кивает княжич Волк.
        - Один князь спросил у своего полководца, одного из самых лучших, из известных, - откинувшись на гобелен, закрывающий стену, начал я рассказывать сказку, - что ему нужно для победы над соседом? И полководец ответил, что для победы нужны три составляющих: золото, много золота и ещё больше золота. Как ни крути, а всё - всё одно упрётся в золото. А вот как недостаток золота заместить чем-то - это уже стратегия. Так что, Волки, золото с вас я не возьму. Нам эти камни нужны, чтобы вылечить маленького Мишку. Если камни останутся - пойдут в приданое.
        - Приданое? - ахнула Огнянка. - Ей?
        Её гневный взгляд упёрся в Волчицу.
        - Тебе. Вижу, Светогор готовил тебя к выдаче замуж за князя? Отец ваш проявил свои амбиции. Породниться сразу с двумя княжьими домами - хорошая задумка. Как минимум - с двумя. Придётся тебе, Волк, брать Огнянку в жёны.
        - С удовольствием! - усмехается Волчонок. - Я уже её не один раз звал в жёны! Всё нос воротит! Ястреба Дракона во снах ублажает!
        Огнянка смутилась.
        - Милый, - виноватым голосом говорит она. - Ну ты же знаешь, что я люблю тебя. Но как брата. Не смогу я в одну постель с тобой лечь, детей тебе родить! Прости! Я же…
        - Да ладно! - с откровенным торжеством в голосе, восклицает Волчица. - Винца глотнёшь, зажмуришься, а там - стерпится, слюбится, притрётся!
        - Это тебе всё одно кому подставлять! - воскликнула Огнянка, вскакивая, стискивая кулачки. - Хоть моему меднолобому брату, хоть своему!
        Волчица стоит, как рыба - ртом хлопает. Судя по тому, как налились краской все трое юношей - это не было попаданием пальцем в небо. И, похоже, что не «в теме» только я да Лилия.
        - Какая же ты сука! Подлая сука! - Волчица в этот раз не кинулась в драку, а вдруг заливается слезами, из неё будто выдернули всю её спесь и гордыню - вся сжалась в объятиях брата, стала маленькой жалкой девочкой. - Какая же ты! Знаешь, что было один раз только, и то - по ошибке! Зачем ты? Зачем? Мы же выросли вместе! Платья мои донашивала, всем делилась с тобой! Почему ты так поступила?! Какая же ты!..
        Такой же рыбой хлопает ртом и глазами и Лилия. Вздохнул:
        - Дети! Всё это станет глубоко неважно, когда море мятежников сметёт ваши дома с лица Мира. Потому - сейчас все эти волнительные вопросы ваших взаимоотношений давайте оставим на более позднее время, идёт? Как закончится Смута - разберёмся, кто кому будет скрашивать ночи… Останься, девочка!
        Это я кричу Волчице, что рванулась прочь.
        - Оставьте, - тихо говорит Волчонок. - Я представляю Дом. Этого довольно. Она…
        - Ещё раз повторяю… - начал я, но тут понял, что меня не слышит никто. Сказанные слова так и стоят у всех в ушах, буря эмоций бушует в головах.
        - Так, похоже, что случившееся - новость только для нас с тобой, Лилия. От страха неспособны мыслить.
        - Страха? - удивилась растерянная Лилия. И у неё - тоже ураган чувств, эмоций и мыслей. Не знает, как можно принять подобное, как к этому надо относиться? Как матери или как главе Дома - а это разные реакции и разные решения, если кто не знает.
        - Думают, что ты их прямо сейчас на костёр всех потащишь. Двоих за грех, остальных - за укрывательство. Как будто ты сама - святая. По воде ходишь, испражняешься радугой и не кричишь от страсти в постели…
        - Заткнись! Заткнись! - вскочила Лилия. И окатив меня ненавистно-презрительным взглядом - убежала.
        Блин! Что-то я перегнул палку. Всё же Мертвяк в хитросплетениях человеческих чувств - как острый топор в кружевах. Вот и ребята откланиваются. Уходят. Остаюсь один. С поганейшим состоянием на душе. Поговорили! Построили стратегические планы, гля!
        Сидел, сидел, смотря, как тают свечи.
        Что сидеть? Не высидишь мертвых ёжиков, Живодёр позаботился. Надо идти - извиняться.
        Иду. Выслушиваю. Пытаюсь ей объяснить логику моего поступка, а именно - хотел показать, что все мы - люди, все мы - не святые. Заткнулся, быстро убеждённый, что я - болван. Что логику эту могу засунуть туда же, где оставил и свой язык со своими мозгами. И искренне соглашаюсь, что я - чёрствый и бездушный Мертвяк, ну, в её устах было - мерзавец, но я заменил слово на более соответствующее. Что меня совершенно напрасно посчитали мудрым, ибо я не мудрец, а мудрак. И совершенно не понимаю, что словами своими унизил её светлый и почти святой образ Матери - в их глазах.
        И удивился от её следующих слов. А как не удивиться, что оказалось, что пошлость моя унизила не только её образ, но и мой собственный. Хорошо, что не успел вставить, что как бы и не хотелось бы… Потому что у ребят Отцы были именно с заглавных букв. Непререкаемые авторитеты. И не только в их глазах. Соответственно - ребятам невыносимо не хватает Отцов именно в этом возрасте. Когда голова варит - на верхнем пределе, а жизненный опыт - на пределе самом нижнем. А цена ошибки - вообще запредельная. И, оказывается, что я не только мужезаменитель для Лили, но и чуть ли не само собой занял нишу отчезаменителя для ребят.
        Именно поэтому они и слушали меня, как галчата - разинув рты. Именно поэтому - они сразу и сумбурно и вывалили на меня всё, что накипело в их головах. И, видимо, случай с Волчицей для них и был самым острым, раз разговор таки и вырулил на этот вопрос, хотя, уверен, каждый клялся карами небесными, что - ни-ни! Ни слова, никому и никогда!
        И тут как-то мне взгрустнулось. Ещё бы! Кому приятно с полной отчётливостью осознать, что он тупоголовый Бродяга безмозглый? Захотелось побыть одному. Разворачиваюсь.
        - Стоять! - прохрипела сорванным от слёз голосом Лиля. - Ко мне!
        Скидывает с себя рубаху, дёргает шнурки с крючков моей одежды. Стою в полном недоумении. Что ещё раз говорит о моей умственной неполноценности. Уже совсем ничего не понимаю!
        - Раз уж выставил меня придорожной девкой, даже в глазах детей - отрабатывай! - горячо бормочет она, злясь на завязки, что не слушаются её пальцев, дрожащих от нетерпения, злости и страсти. - Давай! Отработай меня, как трактирную девку продажную!
        Глава 4
        Я в таком состоянии, что голова сейчас взорвётся! И в душе - такая гремучая смесь чувств и эмоций, что… Даже не знаю - что!
        Укрыл любимую, наскоро накинул на себя, что попроще, чтобы совсем голым не быть. На воздух! На хрен! Прямо в окно! На хрен! Иду в мойню, окунаю голову в дубовую бадью с холодной водой. Сел на лавку у завалинки банной, закинув голову, смотря на небо, упираясь пылающим затылком в стену бани. Вода струйками стекает по спине, вызывая мураши.
        Верно говорят, что разбирать мутки человеческих взаимоотношений - самая неблагодарная стезя. Свихнёшься! Тут - тотальная и безумная война всех против всех, кровь людская льётся, как водичка, но им важнее, кто с кем перепихнулся, как кто к этому отнёсся, кто кому подставил, а кто - не подставляет, тем оттеняя подставляющую. Их Дома кровью умываются, а они - вином упиваются, семенем накачиваясь.
        И тут происходит два события, ещё сильнее погружая меня в глубину тоски: первое - ловлю сам себя за шкирку, понимая, что чувства мои густо подкрашены завистью к этим молодым людям, что могут себе позволить беззаботно прожигать жизнь, наслаждаясь ею, друг другом, что способны излиться семенем. И слышу молодой голос, что ищет меня, спрашивая стражника. А самое отчаянное для меня, что моё бегство окольными путями не осталось незамеченным - страж указал на моё местоположение.
        Метаться - поздно, да и глупо. Потому - сижу с закрытыми глазами, стремясь урвать хоть несколько ударов сердца покоя.
        - Прошу прощения, - слышу я голос Сируса.
        Открываю глаза. Потому как удивлён. Искал меня голос Волчицы, а подошёл - Сирус. Удивлён настолько, что «вышел из себя», сразу увидев всё это хитросплетение их потоков, озабоченностей, устремлений и чувств.
        - Все вместе или по-одному? - спрашиваю.
        Сирус ненадолго задумался:
        - По-одному. Все вместе - опять только гвалт будет. Опять друг перед другом… - Сирус махнул рукой.
        Вздохнув, как-то по-стариковски покряхтев и пощёлкав позвоночником и коленями, встал, пошёл в мойню. Спросил про светляка у Сируса - ибо я не умею, да и вижу в темноте лишь чуть хуже дневного. Но и юноша помотал головой. Присели. Молчим. Мне сказать нечего, а юноша не знает, с чего и как начать. Мнётся, мычит, не знает, куда деть невидящие пока глаза, куда деть руки. Ах, вот почему без света! Как на исповеди!
        - Слушай, а ты в бою так же бы мялся? - спрашиваю я.
        - Так то - в бою! - усмехается юноша.
        - Вот и представь, что ты - в бою! Ты ведёшь полк правой руки и докладываешь отцу-командиру обстановку! Ну, соберись, властитель! - говорю я ему.
        - Полк правой руки, - с какой-то ностальгической задумчивостью отвечает Сирус. - С этого, собственно, и началось. Как только отец наладил добычу и обработку меди, Горох сразу же и наложил дополнительный побор. Отец впал в обычное для него буйство, вывел дружину и ополчение. Ты про отца, наверное, слышал - люди за ним шли, как зачарованные. Даже в ополчение. Отец не учёл, что князья воспримут это как попрание устоев и Волк поможет Гороху. Один на один с Горохом был расчёт разойтись хотя бы поровну и договориться. Но мы рассчитывали одолеть - у отца всегда было превосходство в магах. Да и сам маг неслабый. Из этих расчётов отец и расположил полки. Не зная о засаде Волка. Полк правой руки был опрокинут. Отец склонил знамя, сберегая людей. Налог стал только тяжелее. А Волк взял меня себе на воспитание. Считай - заложником. Уж очень амбиции отца кололи глаза соседям. Вот и стали мы расти вместе с волчатами. Под одной крышей спать, один хлеб переламывать. И младшие - тоже. У нас тогда ещё школы не было. А возить детей к Гороху, а потом проведывать меня? Так мы и росли вместе.
        Сирус вздохнул.
        - Серая Лапка всегда ко мне льнула, как муха к мёду. Старая Волчица, смеясь, говорила, что это - манит её кровь демона. А Старый Волк хмурился. Он бы не отдал дочь в семью простого приграничного властителя. У него были свои высокие планы и цели на старшую и настолько изысканно красивую дочь. А кто я? Воспитанник. Проводник его воли на Западное Порубежье. Все же понимали, уже тогда чувствовали, насколько ослаб Дом Гороха.
        Он помолчал. Нелегко это, хотя и приятно - вспомнить былое, тем более - детство. Нет, вспомнить - приятно. Хорошее, что сразу вспоминается. Но вспомнить надо - всё. А не только то, что приятно вспомнить. Но Сирус улыбнулся:
        - Она, кажется, всегда была рядом. Прогнать её было совсем непросто. Вот и росла - как мальчишка. Одевалась, как мы, ела с нами, шалила вместе с нами. Училась не вышиванию и песнопению, маршам, галопу и владению оружием. Даже боролась и дралась с нами со всей ожесточением, на равных.
        Немного смутившись, Сирус, вздохнув, мотнув головой, сказал:
        - Рубить правду, так до хребта! Старый Волк очень ярился, что Лапка всюду таскается с нами. Но он редко бывает в Логове. А Старой Волчице - тоже не до нас было. Сыты, здоровы, заняты - и ладно. А где мы лазим и чем занимаемся - не важно. Потому мы и купались вместе, спали - обнявшись. Друг на друге и изучали различия строения наших тел.
        Он усмехнулся, добро улыбаясь:
        - Она думала, что она просто недоделанная, оттого, что у неё ничего нет меж ног. Пока за матерью не подсмотрела. И нас не просветила. А Волчица сразу поняла, откуда ноги растут. Выпорола так, что Лапка неделю в бадье отмокала. Зато стали знать, что волчатам ни в коем разе нельзя друг с другом. Нет-нет! Мы ещё совсем малые были и о таком даже не думали! Просто было любопытно и немного волнительно щупать отличия нас друг от друга. И мы, втроём, мечтали, что дружба наша будет - вечной. Что наши отцы договорятся, мы с Лапкой поженимся и будем всегда вместе.
        Сирус погрустнел.
        - Детские мечты! Где ваша сладость?
        И, вздохнув, продолжил:
        - А потом нас с Волком отправили в университет. Отец даже не мечтал о таком. Тогда! Что сын полукровки-демона, отчаянного рубаки и боевого мага, не вылезающего из навоза, конюшен и Скверного Леса, будет учиться в университете! Волк оплатил учёбу нам обоим - мне и Оскалу. Вот тебе, Владыка Мороз, и заложник!
        Сирус опять вздохнул:
        - Это позже отец оправился от разгрома его войсками Гороха и Волка, освоение Пустошей и Гиблого Леса, кроме забот и бед, стало приносить плоды. Пошли допотопные артефакты, о чем даже не мечтали. И золото продавило полы в казне отца. Вот, даже особняк в столице смогли осилить. Это было потом. А тогда я впервые понял, как я привязался к Лапке. Будто часть меня осталась в Логове!
        Сирус осушил чарку воды, вытер пушок на верхней губе рукавом рубахи:
        - Тот год был самым трудным в моей жизни, как мне тогда казалось. А потом и её привезли старые Волки. А отец привёз Огнянку и купил это подворье. И мы тут стали - хозяевами! Какими взрослыми мы себе казались!
        Он откинулся на стену, закинул голову, с закрытыми глазами стал предаваться воспоминаниям.
        - Ведь жили мы раньше в столичном доме Волков. А там - не забалуешь! Там молодой Волк - злющий - в отца. И слуги у них - будто, правда, с волками покрещены. А тут - мы сами по себе. Конечно, волчата от нас и не вылезали. Наши тела стали меняться. И это было так остро-волнительно! Но появилось и стеснение. Лапка стала стесняться Волчонка, но не меня. А Огнянка пряталась от меня, но не от Оскала. И наши детские игры и шутейные забавы стали уже и не слишком детскими. Но, потеряв голову, слишком поздно мы это поняли!
        Понятно! Оставленные на произвол судьбы детишки исследовали самое интересное - друг друга. Их ли это вина? Что мальчиков не отделили кирпичной стеной от девочек?
        - Это было так сладко! - вздохнул Сирус. - Мы и не заметили, как это произошло. Это потом мы узнали, что должна была быть кровь. Я виноват.
        И он снова вздохнул, встал, сунул голову в бадью, сел. По его чёрным, в ночи, волнистым волосам вода текла на рубашку.
        - Послушал приятелей, что говорили, что если нет крови, то девка - порченая. И я, дурень, с этим и пришёл к Лапке. А она сама не знает - почему так? Только и могла реветь, как телка стельная. Вот так я и приревновал её. Так что это я виноват. Это я её сделал той, какая она сейчас. Ну а что ей делать? Я её оттолкнул, назвал девкой гулящей. Она и назло мне и брату, что тоже дурень, поддержал меня, а не сестру, и стала такой. Волку надо было бы треснуть мне в лоб учебным молотом, а не поддакивать мне. Только Огнянка и кричала на нас, дураками называла. Но разве мы её, младшую, слушали? Вот с тех пор Огонёк и отваживает Оскала. И меня презирает. И Лапку.
        Сижу, слушаю и - худею! Вот это недетские загибы детских ошибок! Но их ли грех - эти ошибки? Или виной их состояние сопли в свободном полёте? Выпущенных из упряжи молодых жеребцов и кобылиц. Они были друг для друга - Вселенной. И удар недоверия от Сируса и Оскала - самых дорогих для неё людей, и их отторжение, презрение были для девочки смерти подобными. Вот гайка и сорвалась с резьбы. И полетела ко всем чертям, по наклонной. Вовлекая в своё пике и всю их связанность. Ибо они - единое целое перед Судьбой. Обособилась только Огнянка, не желая разделять с ними ответственность за их падение, но сопереживая им, тем не менее дорогим для неё людям.
        - А там - больше. Пить начали. Гулянки. Друзья-подруги. Общие на всех, - говорит Сирус.
        Ну, а я о чём?
        - Поначалу больно было видеть, когда моя Лапка целует другого… - скривился Сирус. - А потом - ничего. Спаривались в одной комнате на разных ложах. Я - с одной, она - под другим. И Волчонок - рядом - наяривает кого-нибудь по-собачьи. Он так любит. Говорит - по-волчьи. Смеялись, улыбались друг другу. А потом менялись. С Лапкой или Волчонком. Не-не, Оскал на Лапку не залезал. Это мы с ним могли одну девку вдвоём пропаривать. Или я Лапку - после кого-нибудь.
        - И какие мысли и чувства у тебя при этом? - спрашиваю я, взмахнув рукой, - перевёл тепло воздуха в тепло бака с водой, опять зациклив его, чтобы не грел воздух.
        - Не знаю. Привык как-то. - Пожимает плечами Сирус. - Обычные. Мысли. И чувства.
        - Презираешь её? Ревнуешь? - спрашиваю.
        - Ревную. От этого - слаще её потом продрать. Она же с ними - никакая. Только со мной - орёт, как кошка под сапогом. Как мать сегодня… из бани… и сверху… - Сирус смутился.
        - И от этого тебе горделиво, - вздохнул я. - Тогда какого ты на неё взъелся, если чужие мужики в её постели тебя не стесняют?
        - Да сам я уже не знаю! Как-то сложно всё! - вскинул руки Сирус. - Говорю же - дурень! И да - не презираю я её. Она же - Лапка. Она - это она. Другой такой нет. Лучший друг. Как сестра, с которой можно спать.
        - Да, что там за история была? - спрашиваю я.
        Опять смущается.
        - Перепили мы. До беспамятства. Вот, попутав, Волчонок и вставил сестре. Та спросонья - подмахивать. А как глаза продраили, поняли, что натворили.
        Покачал головой, вздохнул, спрашиваю:
        - А Огнянка чего ярится?
        - Так глаза-то и продраили, что она их ведром воды колодезной окатила, как сцепившихся собак. Проведать пришла поутру. А тут - такое! И объясни ей, что это - ошибка, случайная и единственная.
        - Ну что единственная - вопрос открытый. Могли так же не запомнить, перепив. А вот, что не случайная - железно! Так с перепоя Волк и тебе вставит, по ошибке.
        Сирус вскочил, кулаки сжимает, скулами играет.
        - А Горан? Тоже Волчицу покрывал? - спрашиваю, будто не вижу агрессии Сируса.
        - Нет, - буркнул Сирус, отвернувшись к стене, всё так же - весь напрягшийся, подышал, чуть опустились плечи, уточнил: - Насколько я помню. А как там Лапка - не знаю.
        - Ты всё же не веришь ей, - кивнул я.
        Сирус резко развернулся, открыл рот, хотел, видимо, воскликнуть, что как ей верить? Но захлопнул рот, сел, уронил руки меж коленей.
        - Понял? - спросил я его.
        Он кивнул.
        - Мы в ответе за тех, кто нас полюбил, - говорю я. - Так-то, мальчик. Она тебя полюбила, а ты её сделал той, какая она сейчас. И с этим тебе жить.
        - Знаю я! - простонал он. - Но что мне теперь делать?
        - Смотря чего ты хочешь? - пожимаю я плечами. - Продолжать такой свальный грех, или чтобы она любила только тебя? Но при втором выборе ты должен учесть, что она уже вкусила греховного плода и может изредка срываться. А может, и не изредка.
        Сирус фыркнул:
        - Мать ребёнка прижила при живом отце. И ты, извиняюсь, конечно, но срок траура, даже формально - не прошёл. А я теперь нос буду драть в небо? Сам нагадил в свою кашу - сам и расхлёбывай!
        - Слова не мальчика, но мужа! - невольно воскликнул я, даже гордый за парня - И пара вопросов напоследок. Первый: а я тебе зачем? Ты же всё сам знал, что всё произошедшее - твоя ответственность, всё сам и решил, что готов принять её такую, какая она есть.
        - Это я решил. А не она. А как - она? - мнётся Сирус.
        - Понятно. Она там ждёт? Значит, она уже всё решила. Мне надо, как с тобой - выслушать её, покивать и благословить?
        Улыбается, но напряжённо.
        - Вот, собственно, и пришли ко второму вопросу - почему именно сейчас так остро встал этот вопрос, устраивающий всех? И почему исповедовался мне, как перед смертью?
        Лицо парня внезапно ожесточилось:
        - Именно - перед Смертью. Ты, очищая мойню, снял своё прикрытие магии. И мы все увидели - кто пожаловал в наш Дом, Вестник Смерти! Прости, не хотел срывать с тебя покров таинственности. Но все мы в тот момент поняли, до глубины души прониклись - пониманием, что возврата к прежнему уже не будет. Что нас ждёт впереди, мы не знаем, но Смерть - уже здесь. А перед Смертью хочется подвести итог и исправить хотя бы те ошибки, которые можно исправить. И быть готовым встретить Судьбу так, чтобы не было мучительно больно от досады, что не сделал того, что должен был.
        Блин! Вот это да! Настолько поразил он меня, что я не заметил, как вместо высокого Сируса передо мной оказалась стройняшка Волчица со своей чарующей красотой хищной кошки. Волосы распущены, тонкая рубаха на голое тело прилипла к взмокшему от волнения телу, обрисовав её стремительные формы гимнастки. Напряжённо смотрит на меня.
        Что-то мне не хочется выслушивать от неё её версию одних и тех же событий. Хочется совсем другого.
        - Присядь, красавица. Выслушал я этого болвана. Всё верно ты сделала! Так этому козлу и надо! И - сильнее! Ишь удумал! Ты ему, дерёвне медноголовому, всю себя отдала, а он нос воротит! И правильно ты сделала! Живи в своё удовольствие!
        Как же мне доставила игра чувств на её удивлённом лице!
        - А как же Сирка? - выдавила она.
        - А он сам виноват! И вообще - ты-то чего голову забила? Куда он денется? Медной Горе не выстоять в Смуте без Волков! Он тебя и чумную возьмёт. Так что наслаждайся, девонька, жизнью! И даже не сомневайся - поведёт он тебя под венец, тут без вариантов. Если лучшего не найдёшь.
        Задумалась, но упрямо мотнула головой.
        - Нет, мне он нужен. Он - моё!
        Я махнул рукой:
        - Это вопрос решённый. Лилия задружилась со Старой Волчицей, а я сам отведу Сирку под венец. Так что смело гуляй сколько хочешь, с кем хочешь! Хоть в подоле принеси - все одно он от тебя никуда не денется!
        Смотрит на меня огромными глазами.
        - Да, - продолжил я, - времена наступают странные - надо успеть нагуляться. Хотя! И замужем гулять можно - не пикнет! Кто он, а кто - ты! А там - битвы, глядишь - сгинет, смело гуляй, уже не скрываясь! Не пискнет - не смотри так. Ему приходится за свой Дом думать - куда он денется?
        - Мне тоже надо за свой Дом думать, - шепчет она.
        - Тем более, что тогда вцепилась ты в этого демона? Бери пример с Огнянки - найди себе старого богатея, у которого уже не стоит, да живи себе богато и в своё удовольствие. Раз в месяц поразишь его своей красотой, своим умением и сладостью - свободна! И Дом свой поддержишь. И это тебе как помешает навещать своего красноголового демона, раз так уж он тебе так нравится? Да и что на нём свет клином сошёлся? Ты - умна, красива, свободна! Бери от жизни всё, пока молода и свежа! Будешь когда, как вдова Медного Властителя, придётся спать со старыми тощими уродами.
        Смотрит на меня, прищурившись, взвешивая мои слова.
        - Кстати, - говорю я, достаю камешек накопителя, кладу его на перевёрнутую бадейку липовую, - о Доме - думать надо.
        Одним движением снимаю с себя рубаху, говорю ей:
        - Свежая, юная, сочная, сладкая, покажи, чему научилась - твой камень!
        Задыхается, молча хлопая ртом и выпучив глаза.
        - Подумай - никто даже не узнает. Я же старый, пара минут - и камень твой. Даром!
        Но она кинулась на меня, с ногтями, как когтями, с оскаленными зубами, с вырывающимся сквозь них рычанием, с кинжалом, невесть откуда выхваченным. Кинжал летит в угол, Волчица хрипит зажатая, скрученная так, что вздохнуть не могла. Но и я не могу удержаться - трещит ткань от подбородка до внутренней поверхности бёдер, разрываю разом и рубаху и штаны. Вот она вся передо мной! Её злость, её сила, её запах сводят с ума. Её жизненная сила, её кровь пьянят и дурманят. Её Сила была вкусной - тщетно она пытается вызвать Молнию на меня - вытягиваю из неё всю её Силу. Не могу удержаться - целую её в сочные молодые губы. А моя рука у её уха - шепчет ей на ушко:
        - Да ладно, чё ты, чё ты? Подумаешь, разок? Выплюнешь - вся недолга!
        Влетает Сирус. И со всего разгона - как натыкается на стену. Хотя почему - как? Пусть её, стену эту, и не видно, но она крепче стены мойни.
        - Пшёл вон! - реву я.
        Он пулей вылетел. За мгновение получить Полное Магическое Истощение - серьёзная угроза. Стоит прислушаться.
        - Или позвать его обратно? - шепчет моя рука. - Пусть посмотрит? Позлишь его.
        - Не-е-ет! - визжит она. - Не-е-ет!
        - Сирус! - реву я. - Иди сюда!
        Сирус входит. Прижался к косяку, стоит - не дышит.
        Кинжал Волчицы взлетает в воздух, лезвие раскаляется добела. Сталь не течёт только потому, что ей мною не велено было своевольничать, а велено было сжаться до плотности нити лампы накаливания, зажав тело клинка невидимым гнётом, зациклив температурные изменения внутри этого кокона, сжимающего клинок, пропускающего только световые волны от раскаленного металла. И этого света хватило, чтобы Сирус видел всю красоту Лапки в моих лапах.
        - Ну, зачем эти сложности, девонька моя? - спрашиваю я. - Вот камень, пара минут - он твой. Ты уже поняла, кто я. Разве тебе помешает такой покровитель? Вот покрою тебя - буду покровителем.
        - Я убью тебя! - шипит она.
        - Я - Смерть, меня не убить! - откровенно смеюсь я, чуть разворачиваясь, так, чтобы Сирусу лучше был виден объект торга - на сгибе спины. - Почему каким-то щеглам давала, а мне - нет?
        - Я не продажная! С ними - только при нём! - Шипит Волчица от боли - в попытке говорить её воля и терпение слабеет.
        - Так вот он. Дай даром. А камень я выбросил. Подберёшь.
        И вдруг она вся обмякла. И заревела.
        И я её сразу же выпустил. Спектакль окончен. У меня даже никаких желаний не возникло, к ней - я имею в виду. Физиология у меня не позволяет, подправлена она у меня одним садистом. Я человек и мужчина только с одной женщиной, с женой, которую мне не суждено вести под венец.
        - За что вы так все издеваетесь надо мной? - ревела Волчица, свернувшись в комочек на полу. - Я всего лишь хотела быть для него - всем! Потому что жила им, дышала им, жила его жизнью! А он! Сказал, что не верна! Да для меня не было и нет мужчин, кроме него! Сказал, что я - девка! Я не могла понять - почему, как?! Не могла! Он зачем так сделал?!
        - Не стой столбом! - шепчу Сирусу. Он бросается к ней, поднимает, как большого котёнка, прижимает к груди.
        - Я же не хочу других! Но как помутнение какое - покрывали меня, все кому не лень. Я как умерла! Раз ему я не нужна - зачем я? Зачем? Только злоба Красной и давала жить мне, напоминала мне, кем я была! Как я её ненавижу за это! Вспоминаешь, что со мной делали… они! Я всего лишь хочу быть с ним рядом! Если ему я не нужна как единственная, буду той, какую он примет! Лишь бы рядом! И хоть иногда - с ним! Ему же нравится - после кого-нибудь меня, униженную, грязную суку…
        - Дура! - рычит Сирус.
        - Сам дурак! - визжит она, вдруг поняв, на чьих руках лежит.
        Начинает бить его. Злобно. Кулаками - прямо в глаза, в нос, в губы. А он терпит. Лишь шепелявит мгновенно разбитыми губами:
        - Прости! Не хочу тебя делить с другими!
        - Поздно! - вдруг она перестала бить его, стала вырываться из мощных рук юноши. - Поздно! Огонёк права - я грязная девка!
        - Это моя боль и вина! Я забираю эту боль твою - себе! - отвечает он. - Прости меня! Я люблю тебя!
        - Нет! Нет! Нет! Не надо! Я - грязная! Я не могу! Не смей! Я в бой пойду! С Оскалом! Насмерть!
        - И я! С тобой! Начнём заново! В будущей жизни я буду искать тебя!
        - А я - тебя! Ой, что с тобой? Кто так тебя? Милый мой! Любимый!
        Так! Пора гасить «лампочку» и валить тихой сапой. Иначе я вместе с этими двумя полоумными свихнусь. И так у меня критический загиб сознания. Того и гляди - щёлкнут извилины, переломившись - рассмеюсь и побегу. Да так и буду до конца отведённого срока бегать и смеяться.
        Глава 5
        Фух! Хорошо тут. Оказалось - там душно.
        Проклятье! Ещё двое.
        - Своими придирками, - говорю я красноголовой высокой девочке, прежде чем она открыла рот и озадачила меня очередной мутной и запутанной душевной заботой, - ты не дала ей оскотиниться после того, как твой брат её морально растоптал.
        Огнянка опускает глаза, наливается краской, манерно поклонившись, благодарит. Но не уходит. Эх, какая упрямая девочка!
        - У меня уже самой сомнение в своей линии поведения, - говорит она, косясь на Волчонка. - Может, я зря отказываюсь от жизни?
        - Может и зря, - пожимаю я плечами, - а может, и верно поступаешь - не мне судить, я не Чистильщик. Но «распечатываться» только для того, чтобы не быть «запечатанной», глупо, как по мне. Но и носиться с печатью сургучовой, как дурак с яйцом крашеным - ещё глупее. Ты жила разумно и неплохо - зачем что-то менять? Не вкусив этой жизни - легче.
        - Не легче! - воскликнула она, но тут же смутилась.
        - Слушай, - вздыхаю я, - это твоя жизнь. Если так тебе в такой своей шкуре тесно - скинь её. Главное - не оказаться без кожи под палящим светилом или под ливнем. Вот видишь - помощник стоит, тайком небось, мечтает помочь тебе в этом вопросе.
        - И не тайком! - буркнул Волчонок.
        - Это твоя жизнь, - продолжил я, не обратив внимания на слова Оскала, - никто за тебя не вправе решить. Помни только, что за всё придётся платить. За всё придётся рассчитаться. За ошибки, за слова, за действия и даже - за бездействие. Эти двое заплатили так, что дрожь берёт! До грани потери морального облика и гибели души. И ещё неизвестно, удастся ли собрать осколки её личности и души в единое целое. За всё - расплата. Помни это.
        Опять огнеголовая приседает, чуть разведя платье. Отходит.
        Оскал, княжич Волка, а точнее - уже князь Волк, стоит и молчит, выстукивая нервный ритм по яблоку меча.
        - Ещё нужна помощь в наведении порядка в твоих подразделениях? - спрашиваю я.
        Дёргается, как от пощёчины, но тут же берёт себя в руки - всё же его неплохо выдрессировали, оскаливается, кивает:
        - Благодарю вас. Ваша помощь - молниеносна, точна, мудра. И от вашей помощи отказываться - предел неразумности, владыка.
        - Я тебе не владыка, - поморщился я. Хорошо, он не видит в темноте так же хорошо, как я. - Я лишь указал путь. Пройти его вы должны сами. Вы заварили эту кашу, вам и расхлёбывать.
        - И всё же я прошу вас ходатайствовать за меня перед властительницей Лилией Медногорской, главой Дома Медной Горы в её благословлении на родство наших Домов.
        И опять кланяется.
        - Погоди, что-то ты попутал, - останавливаю я. - Дом Медной Горы не входит даже в Малые Дома. И это я должен ходатайствовать перед тобой и Старой Волчицей за возможность породниться браком с Княжеским Домом.
        - Отец учил меня судить о людях не только по длине свитка родословной отпрыска рода, но и по его делам и по потенциалу его Дома. Тяжести Казны Дома, количеству не столько башен, сколько пашен и столбов дыма кузнечных горнов, и не только по копьям, но и по сытости щитоносцев и пахарей.
        - Твой отец был мудр, - не мог не согласиться я.
        - Именно поэтому он поддержал незначительный род Порубежья, на который обрушился гнев, казалось, всего Мира. Да, наш Дом заплатил за это. Вы - правы. За всё приходится платить. И я очень гневился на отца за его, казалось мне, безрассудные, сумасбродные решения и поступки. Но только сейчас я понял, что Благословение Богов - дороже мечей и квадратов пашни. И по этому фактору Дом Медной Горы более велик, чем какой-то там Дом Волков. Какие силы откликнулись на крик Медной Горы, что и подумать, трепетно!
        - Сегодня определённо день открытий! - воскликнул я. - Всё оказывается не тем, чем казалось! О каких силах ты говоришь, князь?
        - Вы, Красная Звезда и её легендарные основатели, Благословение Богов, Престолов…
        - Хорошо «благословение» - опустошить земли Порубежья Святым Воинством и убить самый цвет порубежной знати! - возмутился я.
        - Отец, старый мудрый Волчара, поддержал Светогора, разбив его на поле брани, наказав за несвоевременное властолюбие, но дал мне целый выводок верных спутников на всю жизнь - красноголовых магов! Этим начав объединение наших Домов. Именно мне, хотя наследником Дома я не был. Тогда. И не собирался даже, хотел полки под стягом волчьим водить. А оно вон как всё вышло. Пришла пора делать следующий шаг - соединить наши Дома - кровью и семенем. Я бы очень хотел сам взять Огонёк в жены, но боюсь однажды оставить Дом на совсем малых братьев, проснувшись с клинком в паху - Огонёк ещё более дикая, чем моя сестра, но скрытная. Упрямая - своего добивается не горлом, а хитростью. И мстит так же. Прирежет ночью. За то что - не по её. Не девка, а Светогор в юбках!
        Оскал вздохнул, продолжил:
        - Теперь-то я понимаю, почему Старые Волки потворствовали союзу Лапки и Сируса, зримо и яро - осуждая их единение. Потому надо загнать их под венец, пока моя сумасбродная сестричка опять не выдумала чего сбивающего с ног! Это с вида она - чихни - снесёт. Хребет у неё - стальной. Чего задумала - не вытравишь из головы и кислотой. Не мытьём, так катаньем, но добьётся своего!
        - Почему тогда не осадил Сируса в его разрушающем заблуждении? - спрашиваю я.
        - То, что очевидно мне сейчас, было скрытым тогда. Боюсь, что то, что я упускаю сейчас, отзовётся болью и потерями - завтра. Как не хватает мне отца! - воскликнул Оскал, поклонился мне, пошёл, понуро повесив голову.
        - Постой, - тихо говорю я. Мне его даже стало жалко, - так и быть, подскажу тебе то, что будет очевидно тебе чуть позже. Количество штыков, то есть копий, это, безусловно, важно. Да, тут я обязан просветить тебя. Лилии не было при штурме детинца Логова, ничего она не видела. Размер вашего двора ты должен помнить. И он был битком забит вашими врагами. Ворота выламывало порождение Тьмы. Не знаю, что это, но его оружие мы бы и втроём с Сирусом не подняли бы. И там были Тёмные маги. Нет, не смотри так. Магов я убил, сброд во дворе раскидал одним заклинанием, которому меня научил один знакомый демон. Ну, а порождение, думаю, воины вашего Дома оприходовали. Я от него просто сбежал. Как видишь, я тоже мараю штаны от ужаса. Я тебе это рассказал, чтобы ты мог представить уровень угроз, с которыми придётся сражаться. Не сотни пахарей с вилами в руках, а - Тьма, в полный рост. И главное то, на что ты, скорее всего, не обратил внимания, но самое коварное - почему ты узнал о случившемся из наших уст, а не из письма матери? Или ты думаешь, мать может забыть предупредить детей о подобном?
        Волчонок тёр подбородок:
        - Отец всегда боялся удара в спину, - сказал он, - но погиб не в бою. И брат - вообще нелепо, на охоте.
        - Не верь никому. Коварный удар в незащищённое место отравленным клинком - много дешевле и эффективнее. Сколько Волков погибло в мясорубке бунта? Ни одного! А сколько сложило лапки на груди вроде как случайно? Никому не верь. Даже мне. Никому!
        - Даже родным? - набычился княжич.
        - Никому! Если хочешь быть живым и довести дела до того положения, какое хочешь. Никому! - жёстко отвечаю я.
        - Даже матери и сестре? - упрямо твердит Оскал. Потом восклицает: - Да как так жить?
        - Да откуда я знаю? - психанул я. - Я что - князь? Знаю, что безоговорочно верить нельзя никому, а вот как жить и чувствовать себя человеком при этом - не знаю! Блин! Нашли советчика! Да я в этом Мире всего…
        И я заткнулся. А вот это ему не нужно. Говорю вслух, больше себе, чем юноше:
        - Нельзя никому верить. Нельзя показывать своей уязвимости - никому. Если ты слаб - покажи, что ты велик, если силён - пусть думают, что ты - пыль, недостойная внимания. Если ты рядом - покажи, что ты далеко. И - наоборот. То же с твоими слабыми и сильными сторонами. Нельзя быть сильным всюду и всегда. Особенно надо скрывать свои слабости и уязвимости.
        - Да, это основы стратегии. Но как-то я не рассматривал их применительно к жизни. - Опять чешет подбородок Оскал.
        - Вся жизнь - бой. Всё вокруг - схватка. Если тебе нравится девушка - завоюй её, как крепость, не можешь силой, возьми осадой или хитростью. Привлеки её внимание к себе, но покажи отсутствие своего интереса к ней. Тем заставь её добиваться твоего внимания, думать о тебе. Любовь, постель, семья, хозяйство - всё действует по единым законам. Воинская хитрость - наиболее зримое отражение этих законов. Слушай, князь, эта тема очень обширная, а у меня от вас сейчас голова лопнет! Давай - позже! Этой ночью, к счастью, жизнь не заканчивается.
        Он откланивается. Но после его ухода начинаю чувствовать взгляды стражи. Кажется, все не спят, смотрят на меня. Проклятие!
        Перепрыгиваю стену нашего подворья, грохот моего приземления и ухода от удара отдачи земли - перекатом, гася инерцию, заглушил вздохи удивления. Встаю, оттрясаю пыль с одежды.
        Улица пуста и тиха. Лишь луны освещают туннель стен и спящие окна. Наконец-то!
        Прижимаюсь спиной к камню внешней стены дома. Хорошо, камень твёрд и холодно равнодушен. Плохо, что в спину больно упирается какой-то выступ. Камень, из которого сложены стены, обтёсан только с пяти сторон, видимо. Чтобы можно было их в кладку складывать. Внешнюю сторону оставили такой, какая сама собой получилась. Вот такой острый выступ и упирается мне в лопатку.
        Достаю штык. Я уже в таком состоянии сознания, что разгонять мозги не надо. Лишь сконцентрироваться. Для контроля глубины деструкции штыка. Смахиваю выступ. Всё одно - неровно. Ещё смахиваю. И ещё. Увлёкся.
        Настолько увлёкся, что только когда свет утра лёг на стену, отступил я от неё, стены, понял, что уже утро. «Сегодня» плавно и без разрыва пришло из так и не закончившегося для меня «вчера». А на сегодня я запланировал большое количество мероприятий и действий, разговоров и воздействий. На молодёжь.
        Чем ещё мне заниматься? Мне, непонятному существу? Не мертвому, но и не живому, осознающего себя младенцем менее года глубиной памяти, но чувствующего себя старцем, древним, как дерьмо мамонта? Точно знающему, что всё в этом Мире - уже было. И гарантированно уверенному, что весь Мир - свалка отходов жизнедеятельности, все люди - отходы собственной жизнедеятельности, что лучше уже не будет. Никогда. Потому что за дело взялись люди, азартно и страстно стремясь всё кругом переделать под себя, под свою натуру - превратить в выгребную яму отходов жизнедеятельности.
        Но! Мне ли вешать нос и отчаиваться? Да, я - «груз двести», но я - самая подвижная его часть! Потому:
        Надежда! Мой компас мирской
        А удача - награда за дерзость.
        А песни довольно одной.
        Чтоб только о доме в ней пелось.
        Глава 6
        Во дворе пахнет дымом. Стража готовит завтрак, Боза затопила печь, тоже к завтраку. Пашка зевает и потягивается так, что трещат суставы, даже - в челюсти. Увидев меня, захлопывается, приложил кулак к сердцу, поклонился, бросился в мойню. Пока я подошёл - уже ждёт меня мокрый, с ведром воды. Утренние обливания. Чтобы взбодриться. Взбодрился. Да так и не надев сорочек, идём в середину двора. Время разминки.
        - Я! Я! Меня - погодите! - звонко кричит Пламя. Летит, грохоча ступенями. Не упала бы, запутавшись в подолах.
        Встаю, как обычно - лицом к встающему светилу. Так получилось, хотя - непринципиально. Просто косые лучи прямо в глаза - заставляют смеживать веки, а краснота на веках от лучей светила помогает находиться в особом, «разминочном», состоянии души. Когда движения становятся особенно плавными, воздушными, душевными, даря сладкое забвение и иллюзию, что я - в живом, отзывчивом и мягком теле.
        Как всегда к окончанию разминки, на переносе фокуса на дыхательные упражнения - начинаю кожей ощущать ритм Мира, его вибрацию. Чувствую Пашку и Пламя чуть позади меня, чувствую озадаченные или любопытствующие взгляды стражи и людей в окнах дома. Это моё состояние «Большого Я» выходит за пределы двора, растекается по улице, поглощая её, улицу, другие подворья, устремляется в небо. В пустое небо, без птиц.
        Возвращаюсь. Кланяюсь манерно светилу, приложив кулак к открытой ладони, говорю:
        - Готов к труду и обороне!
        Мои нежданно обретённые ученики, во всём копируя мои умышленные и даже случайные выходки, повторяют за мной.
        - Пашка, готовь коней и повозку. Да, ты тоже едешь, можешь не прожигать мне спину взглядом, ты ещё не повелитель.
        Пламя визжит, прыгает в воздух. А я о чём - если бы не поймал, разбила бы нос - приземлилась на подол, чуть не вспахала двор лицом. Платье на ней с чужого плеча. Волчицы или Огонька. Длинноватое.
        - И помоги Бозе с завтраком, - говорю я, ставя её на ноги.
        Девочка манерно приседает. Где-то я это видел.
        - И Огоньку! - заявляет Пламя, убегая своими лёгкими прыжками.
        Так вот откуда эта манерность! Но старшая Светогоровна - молодец. Встала раньше всех, помогает прислуге. И всё это - не рисуясь, не требуя обратить на это внимания, не красуясь и не выпячиваясь. Без раздумий отдала свой гардероб незаконнорожденной сестре. Не продала, хотя могла. Отдала. Доброе сердце, чистая душа. Хорошая жена кому-то достанется. Умная, верная и - хитрая. И что-то мне подсказывает, что при всей этой прилежности, кинжалы у неё тоже под юбками - прописались, как у матери. И не удивлюсь, если владеет она ими не хуже матери.
        А вот и она! Как сказал Оскал, Светогор в юбке. Как услышала мои мысли. Хотя почему - как? Я же вчера уловил присутствие её оригинальной конструкции Зова, что позволила ей подслушивать всё, что происходило в бане. От начала до конца, оставаясь в стороночке и в тени. Школой Разума девочка балуется. Причём - не безрезультатно! Это же надо - практиковать навыки Разума, не владея Даром ни к Земле, ни к Воде. Лишь на упорном освоении Общей Школы. Что говорит о настойчивости и упорности девочки в достижении цели.
        Общая Школа - доступна всем Одарённым, но требует упорности и времени. Ну, кроме самого разума, естественно. Тупой человек, даже с самым ярким и мощным Даром, может и не суметь овладеть не то, что Школой Разума, а даже и многими умениями и навыками владения Силой, скопом называемыми Общей Школой. Потому как они, теоретически, доступны для освоения любым Одарённым, вне зависимости от цвета и тона Дара, его стихии и принадлежности к светлому или тёмному пантеону. А вот для практического освоения приходиться попотеть. Зубило и молоток удержать может каждый. А вот шедевр скульптуры вырубить из камня - единицы. Все эти навыки Общей Школы - скорее искусство, чем магия. Как, впрочем, и Школа Разума, что магией не особо и выглядит, особенно против зрелищной Школы Огня.
        Принимаю из рук восхитительной девочки, что пожарной вышкой возвышается надо мной (меня это очень царапает почему-то по ЧСД), чашу с горячим взваром, пью. Вижу, как она жадно осматривает меня. Нет, полностью без какого-либо женственного оттенка в эмоциях. С научно-исследовательской жаждой патологоанатома - я полуголый, весь шрамированный и переломанный. Анатомию и травматологию можно изучать. Ну, пусть смотрит. Любопытство - не всегда плохо. Только вот загорать топлес как-то расхотелось.
        Возвращаю чашу, благодарю, рассыпаясь сладкой патокой для ушей. С толчёным стеклом иронии в этой сладости. Но девочка - умная - краснеет. Понимает даже тончайшую издёвку. Оттого мне стало неловко перед ней.
        - Поправь тональность вот этого слова - Силы на поддержание того подслушивающего заклинания будет уходить много меньше, - прошипел я змеёй.
        Девочка краснеет ещё больше, извиняется, благодарит. Ну, у меня мертвецки хороший слух, что теперь? А откуда я интуитивно владею Разумом - не знаю. Несмотря на всё интуитивное владение этим самым Разумом. А Пламя, всё же выпорю, чтобы не открывала для любопытных длинноногих красавиц лазейку в мою голову. Эта лазейка - «семейная». Для внутреннего пользования, для «внучек». Для «фонового» воспитания.
        Цыгане вываливают на улицу шумною толпою. Ну, а как назвать этих спиногрызов, как не этим словом, ассоциирующимся с шумом и гамом? Двор сразу стал тесным и шумным. Носятся, с обязательными перепалками и криками - от мойни к уборным, от конюшни к кухне.
        Особенно «красивы» молодые - Сирус и Серолапка. У него лицо - как сноп злаковых, цепами обмолоченный. Кто бы подумал, что маленькие и изящные кулачки Волчицы - что чеканы боевые? Ну и сама Волчица, уже привычно - не особо скрывающая собственное тело - сияет фиолетовыми разводами. Такие вот у меня нежные мёртвые захваты костяных пальцев.
        И вдруг крик из-за стены:
        - Мама!
        Рванули так, что чуть ворота не вынесли! Мимолётом отмечаю: вот что значит знать Порубежья! - только что были все сонные, нечесаные, неопрятные, миг и крик - глаза горят, ноздри, как у быков - пышат, ощетинились сталью и магией!
        Да я и сам поддался паранойе от этого крика - сиганул так, что перепрыгнул стену. Лишь потом вспомнил, понял, что Горан - просто ох… ох и сильно удивился, выразив полноту своего похудения в энергичном возгласе. Но в Мире - перманентная война, что не затихает всю жизнь этих людей. Они рождаются в перерыве между битвами, в них же и планируют завершить свой жизненный путь. Потому естественная реакция на любой неожиданный звук - боевая стойка.
        Все выстроились полукругом перед внешней стеной дома, традиционно для Мира - не имеющей окон на улицу на первом этаже. Охают, охают, рассматривая фреску во всю стену.
        Хищная женщина на стене, застывшая, казалось, лишь на мгновение в своём стремительном движении, увековечив в камне спресованность времени во время схватки, сверкала гневно глазами, хищно скалилась в боевом азарте, сжимала сразу два длинных кинжала боевыми захватами мастера ножевого боя. Её волосы от резкого разворота взметнулись, восхищая этим застывшим мгновением, крепкие ноги с полными бёдрами и крепкими икрами, видимые сквозь распущенный лезвиями, порванный подол, держали тело крепко, пружинно, готовые к смертельному броску. Сквозь прорези ткани выпячивались из прорех порезанного платья выпуклые полукружья крепкой и тяжёлой груди. А за спиной яростной воительницы сжалась над малышом девочка, укрывая младенца собственным телом. И каждому понятна хищная ярость матери, защищающей своё дитя с яростью дикой волчицы над логовом с детёнышами.
        - Это - я? - взвизгнула Пламя.
        А Лилия смотрит на стену сквозь пальцы мокрыми глазами, рыдая в собственные ладони.
        - Мама, это так и было? - тихо спросила Огнянка. Но Лилия не смогла ответить - беззвучно рыдая, остекленевшим взглядом смотря на саму себя, увековеченную в камне накануне самого страшного момента в своей жизни - своего полного отчаяния. Отчаяния настолько беспросветного, что со всей силой всей своей души хотела только одного - собственной смерти. Когда с леденящим ужасом познала, что бывает что-то страшнее самого страшного - смерти. Когда хотела лишь умереть, желала смерти - с невыносимой силой.
        И вот глаза её, в панике, ищут меня. Вижу, как она сдерживает себя, чтобы не броситься ко мне, не спрятаться под моей рукой, как под крылышком. Вон, аж трясёт всю.
        - Это было много страшнее, - дрожащим голосом выдавливает она. - Тут я - красивая. А там я была - толстая, старая, беспомощная. Боги!!!
        И всё же врезается в меня, вжимается в мои объятия, рыдая навзрыд.
        - Всё, всё, девочка моя, - буробит УМник, неловко гладя волосы Лилии. - Всё закончилось. Мы - живы.
        Вижу соляной столб Пада. Такой же подвижный и белый, как известняк. Белые даже губы. Видимо, в его застывших глазах - опять тот день.
        - Я так боюсь, что это повторится! - ревёт Лилия.
        - Не бойся! Посмотри, сколько у тебя защитников! Они развеют любую Тьму с твоего пути! - говорю я. Громко.
        Не для себя я истощал собственную нервную систему в запредельной концентрации контроля штыка. Не для Лилии. Не для Пламени и Пада. Они уже получили прививку этой сыворотки. А для этих вот сынов и дочерей, которым и предстоит сражаться за Свет, Мир и Порядок!
        - Они будут знать, что даже в момент самого беспросветного отчаяния нельзя опускать руки! - говорю я. - А надо атаковать врага, даже не имея ни малейшего шанса на победу, а тем более - на жизнь. Всё равно - сражаться! И тогда помощь - придёт!
        Какую же я чушь несу! С пафосом, с вербальным воздействием голоса. Но - чушь же! Самому противно. Но так надо. Надо!
        Противно использовать ребят, противно из детей лепить пулю, чтобы выстрелить ею во врага. Противно! Но - надо! Кто, если не мы? Кто, если не они? Боги? А им, богам, есть дело до муравьиной возни между белыми и чёрными насекомыми? Противно осознавать, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Противно. Но позволить ребятам просто сгинуть, даже без шансов укусить врага, сдохнуть - в беспросветном отчаянии - вообще недопустимо, неприемлемо! Лучше пусть завершат свой путь в бою, в боевом азарте, с улыбкой торжества на лице! В борьбе! За себя, за близких, за Мир! За свою душу!
        И им совсем нет нужды ведать, что жизнь - требует жертв. Причём - лучших! Самые лучшие всегда бросали свои жизни на Алтарь Жизни. Только тогда есть Жизнь. А как не станет героев и подвижников, некому станет сражаться насмерть - со всепоглощающей силой энтропии хаоса, так не станет и жизни. Наступит покой. Покой кладбища.
        - Жизнь - борьба! Только тот, кто в бою - живёт. Все остальные - уже мертвы, - вдруг слышу я собственные мысли, озвученные чужим голосом. Девичьим голосом. Огнянка опускает глаза, приседая, прячась за спину Волчонка от моего взгляда.
        Махнул рукой - тут тотальный заговор всех вокруг против меня и конфиденциальности содержимого моей головы. Пламя, УМник, теперь и Огонёк - все так и стремятся открыть меня Миру. Не понимая, что языка у меня нет. И это как бы - намёк. Что слово - не воробей, вылетит - употеешь топором махать!
        - Время! - взревел УМник, отведённый мною назад, за спину Лилии и указывающий пальцем на толпу малолетних оболтусов. - По машинам!
        А они стоят и машут. Стоят и машут, Карл! Растерянно улыбаясь. Улыбаются и машут!
        Нет, всё же Судьба - права! Отхерачив мне язык. Жаль - не по локоть! Чем теперь, каким эхом, отзовутся эти, да и другие, слова, часто - случайные, в веках?
        Невозможно это просчитать. И дело даже не в мощности моей вычислительной системы, именуемой мозгом, сколько в том, что «фактор дурака», он же «случайность», в принципе не поддаётся счислению.
        Глава 7
        Наконец, этот балаган собрался. Едем, вполне ожидаемо - все. Малыш, его мать, я, охрана - как целевое задание, для этого, собственно, и были принесены все жертвы.
        Кроме этого, будущие молодожёны - побитые, аж смотреть противно. Чтобы как-то подсластить им утро, залил в них бесцветной, усредненной Силы, которую маги называют Сырой Силой. До половины их внутренних кубышек. А их глаза! Определённо, мне начинает нравиться эта роль доброго Дедушки Мороза. Такие лица людей неописуемо приятно видеть!
        Конечно же и Пламя с нами - под видом уже привычной ей роли няньки. На самом деле, из жгучего любопытства - столица же! Ну и Волчонок с Огоньком - за компанию. Пока. Они потом разъедутся по своим делам. Но выезжаем - вместе.
        Тут, до выезда, ещё одна история была. Пад, прибираясь поутру в мойне, нашёл то, что на мусор не было похоже. И оставил на видном месте - накопитель и изменивший свой облик кинжал, что уже показательно. Уж как Пашка, воин, Порубежник, любил оружие, а с его деревенской непосредственностью - особенно. Я помню особенность психики этих простых ребят, что на кристально чистом глазу думают, что «бесхозное значит - ничьё, значит - моё»! А с его любознательностью - постоянно греющий уши в наших разговорах - знал стоимость накопителя. Но не прихватил, не попытался свалить и «зажить новой жизнью». Так и остальные посетители утреннего умывальника охали, ахали, рассматривали со всех сторон, крутили так и этак, что только на зуб не пробовали, но оба предмета так и остались на бочке.
        И уже мы выезжать собрались - Пашка бежит:
        - А это? Чьё это? - кричит, красный от злости. - Искушаете меня? Грешно это!
        Вот тебе и «деревенский». И все остальные - перетыкиваются. На меня. А я даже и не сразу въехал в тему - не могу понять, о чём разговор и страсти кипят? Беру. Накопитель и кинжал. Я же совсем забыл про эти безделушки! Накопитель сразу, не глядя, бросил Сирусу. А он - от неожиданности - не поймал. Уронил на землю, пришлось ему спешиваться, поднимать кристалл.
        А вот кинжал стал мне любопытен. Он стал тоньше, стал более узким, сохранив длину и прямоту свою. И узкий дол на клинке - остался. Но не это было поразительно. И даже не рисунок узорчатый металла. Не знаю, почему, но я чувствовал сталь клинка. Как? Тоже затрудняюсь ответить. Понял только, что вчера, под воздействием моей прихоти и неведомых мне сил и стечений обстоятельств, сталь эта сильно изменилась. Вплоть до поразительной перестройки кристаллических решёток ферритовых. Эко меня несёт! Могу лишь предполагать, что температурное воздействие (клинок раскалён был до белого яркого свечения) и воздействие чудовищного давления (я же «не велел» металлу «утекать», зажав его чем-то, предположительно силовым полем) так преобразили сталь, что слои разной плотности из разных строений кристаллических состояний железа и соединений железа так причудливо перемешались, что диковинный узор этого мгновенно застывшего течения сталей поражает эстетическим совершенством. При этом выдавив из металла неизбежные чужеродные примеси, воздушные полости, настолько малые, что глазом увидеть их невозможно.
        От удивления - спешиваюсь. Упирая клинок в камень - наваливаюсь. Гнётся упруго, но не ломается. Металл стал однородным, плотным, не имел внутреннего напряжения и вызванных этим микротрещин, что и приводит к хрупкости твёрдой стали. Отпускаю - возвращается в прежнее положение. Упругость - на высоте. При этом острие кинжала оставило в диком, отёсанном камне глубокую отметину, не оставив отметин на себе, на пике клинка, твёрдость и плотность - поразительные.
        Маню к себе стража с топором. Бью по клинку топором. М-да! Жаль! Хороший был топор. Ах да! Я же «погасил» свечение клинка вчера, как гасят свечу. Быстрое, почти молниеносное остывание клинка как раз и привело к тому, что поверхность лезвия дополнительно уплотнена, а глубже, где остывало чуть дольше, пусть и на пару секунд, но дольше, - не так тверда, относительно, конечно, внешнего слоя, что и даёт клинку гибкость всего лезвия и сверхтвёрдость поверхности. Этакая закалка получилась. Вещество поверхности клинка находилось в каком-то невиданном мною раньше состоянии сверхплотной и сверходнородной упорядочности какой-то чудной структуры, что должна быть кристаллической решёткой стали, но - не решётка, хотя кристаллическая. С твёрдостью, присущей как раз кристаллу алмаза, например, а никак не стального изделия.
        - Мне понравилось, - говорю я. - Хорошая сталь. Береги ножичек, девочка!
        И протягиваю кинжал хозяйке - Серолапке Волчице.
        - Не теряй, а сломать, даже у тебя, не получится.
        Девушка принимает кинжал с этаким благоговением - с торжественным лицом, двумя руками, бережно, кланяется, говорит, с дрожью в голосе:
        - Я назову его Дар Смерти!
        И тут же в меня устремились мечи, кинжалы и прочие колюще-режущие предметы. Не дёрнулся даже - лишь потому, что всё это устремилось в меня рукоятями ко мне. И оглушающий рёв стремящихся перекричать друг друга людей, общий смысл которого - в совершенно понятном, по-детски простом желании: «Хочу такую же игрушку!»
        - Молчать! - тихо сказал я. Кричать в таком случае совершенно бессмысленно. Люди совершенно неадекватны, страсть обладания чудесной штучкой стоит поперёк головы, аж вон - глаза повытараскивались, рты распахнулись от внутричерепного давления инородного предмета в голове. А вот такой тон, неожиданно спокойный и тихий, заставляет удивиться, несвойственный содержанию черепа предмет исчезает, его заменяет мысль: а что случилось? А почему?
        Вот - тишина. Смотрят, ждут.
        - Я понимаю ваше желание, - говорю я, - и с радостью помог бы вам. Но! Понимаете, что этот клинок - случайность? Вчерашнее было просто мозголомным и выбивающим из душевного равновесия. Потому я был в особом состоянии духа и разума. И просто не помню в точности, что и как сделал! Вы хотите, чтобы вот твой, Волк, клинок, семейная реликвия, меч твоих предков растёкся по земле раскалёнными каплями? Или - взорвался, как Шар Огня?
        Волчонок невольно отводит меч, украшенный узорами, выполненными серебром и самоцветными камнями драгоценными.
        - И я понимаю ваше жгучее желание обладания удивительной игрушкой - немедленно, но - не к спеху. Совсем. Ничего же не требуется, кроме заготовок для экспериментов. Если у нас получилось - случайно, в мойне, как побочный результат душещипательной беседы, то почему не получится на стойбище в Пустоши, когда и заняться особо нечем, кроме расплава полосок железа, а лишних глаз - просто нет? А вот вернуть ноги Малышу мы можем только тут, возможно, только сейчас. Теперь - есть вопросы? Тогда, может быть, всё же приступим к исполнению наших планов?
        Фух! Шумною толпою вываливаем за ворота. Опять - затык. Останавливаю отряд. Даже не спрашиваю - кто организовывал выезд? Раз не я, то - никто. Знать - верхом. Даже Волчица - в особом седле, сидит как-то необычно, не видел подобного раньше. Женщины - в повозке. А вот охрана наша - пешком. И коней больше нет - конюшня Пашке пустой осталась.
        Пламя, как котёнок, болтая лапками, взлетает в воздух, поднятая моей рукой, как краном, с визгом оказывается на моём коне, передо мной.
        - Оскал, тебе точно с нами надо? - спрашиваю я. Пока он, удивлённый, размышляет, спрашиваю у старшей дочери Лилии: - А тебе?
        Видя, что меня никто не понял, пришлось пояснить:
        - Какой смысл нам отправляться верхом, если стража - пешая?
        Оказалось, положено так. Статус. Представительство. Знати не положено ножки сбивать о грязные вонючие булыжники мостовой. Говорят, что быстрее пешей стражи всё одно не получится ехать.
        Выяснив этот момент, снял вопрос с повестки дня. Тронулись. И буквально на следующей улице в подтверждение слов ребят - встали, не в силах проехать сквозь сплошную людскую реку.
        Но буквально тут же из головы моей вылетел этот вопрос «конно-пеший». Потому как путь нам преградила не просто река людей, а религиозное шествие. Отчего скулы мои свело судорогой, зубы заскрипели, а кулаки сжались. Сплошной белой вереницей текли Чистильщики с вязанками хвороста на плечах и топорами на длинных рукоятях в руках. Самих приговорённых к сожжению я не успел увидеть. Но, судя по пояснениям Пламени, ритуал един для всех земель, где имеются церковники, потому девочка предположила, что в полдень будет массовое народное развлечение - Казнь без Пролития Крови. Ох, какое вычурное название для дикого, варварского обычая! А сейчас - тоже народная забава - вождение приговорённых по городу, чтобы каждый смог плюнуть им в лицо. И судя по текущей толпе городских бездельников, народ это воспринимает крайне положительно и находит очень забавным. Унизить пока ещё живых приговорённых к сожжению заживо. Ходят за Чистильщиками массами, как на первомай!
        - А мы на казнь не пойдём? - с сожалением в голосе спрашивает Пламя, так и сидящая со мной на Харлее. А ему - всё едино. Что я - не из самой тяжёлой весовой категории, что она - как куропатка, лёгкая.
        - Тебе нравится смотреть на горящих людей? - удивляюсь я.
        - Нет, - содрогнулась девочка. - Я отворачиваюсь и уши закрываю.
        - А зачем? - вновь спрашиваю я.
        - Там много людей. И петушков на палочках продают, - отвечает Пламя.
        Понятно. На людей посмотреть, себя показать. Это - неплохо. Повод вот только для народных гуляний - диковатый. Но это - по мне. А остальные, вон, воспринимают как должное. Обсуждают слухи о личностях приговорённых и их обвинительные протоколы. Сам факт религиозного фанатизма безумцев в белых балахонах, с фашистскими вязанками фаций на плечах, сам факт всей бесчеловечности публичной казни, да ещё и таким способом, никого не напрягает, кроме меня. И это ввергает меня в отчаяние.
        - Я тебе сладостей и так куплю, - пообещал я девочке.
        Дети любят сладкое. С их бешеным метаболизмом растущего и познающего мир естества - сладкое - наркотик. Безопасный наркотик. Пока метаболизм не замедлится. Хотя я уже знаю, что дешёвые сладости тут - явление невероятное. Не растолстеешь.
        - А на толпу людей лучше смотреть на рынке или спектакле, в театре каком, - сказал я.
        - Спектакле? Артисты! Лицедеи! - Пламя аж подскочила, даже забыв о моём обещании сладостей, зажегшем её глаза. Оказалось, что лицедеи для неё - слаще.
        Огнянка, сверкая огненными бесятами в глазах, сказала:
        - Посмотрим, сестрёнка! Тут есть одни, что показывают смешные представления про твоего деда и брата. Ну, и остальных - Первых Красных Звёзд. Только обещай - Огнём в них не кидать!
        И остальные смеются. А Сирус, лично знавший людей, о которых идёт речь, рассказывает, какими они на самом деле были - Первые и Легендарные Красные Звёзды. Вполне себе живыми, со своими человеческими страстями и эмоциями.
        - Почему-то кажется, что герои легенд прямо с рождения были отлитыми из бронзы. И даже сама мысль, что они любили, злились, сморкались и даже гадили, кажется нелепой.
        Ну вот! Опять, выбитый из душевного равновесия злостью на фанатиков, потерял концентрацию, контроль над степенью закрытости своих мыслей от разных нехороших приборов - последняя мысль прозвучала во всеуслышание. Реакция на эту озвученную УМником мысль была разной, часто - сильной. Потому и не хотел её предавать огласке. Но кругом - стукачи.
        - А Старик, как они называли Северную Башню, был самый необычный из них! - воскликнул Сирус, не видя остро-болезненной реакции на эту тему матери. - Жуткий сквернослов, высокий, даже для меня - высокий, непредсказуемый, никого не боящийся и никого не уважающий.
        Я хмыкнул, а УМник спел:
        Он не помнит ни чинов, ни имён
        И способен дотянуться до звёзд
        Не считая, что это - сон…
        - И всё же, - продолжил я, после обрывка песни, всплывшего из глубин памяти на ассоциациях, - ты не прав, юноша. Уважать он умел. Не суди о людях по их внешности и словам. Суди по их поступкам и следу, что они оставляют. Не напомните нам, как вы познакомились с Красной Звездой?
        - Они искали магов Огня и медь для отлива Медного Владыки, памятника отцу, - кивая головой, ответил Сирус. - С моей памяти образ и считали.
        - Хватит уже! - воскликнула Лилия. - Прекратите!
        - Да и верно! Зачем нам обсуждать путь какого-то незначительного человека? - с самым серьёзным видом поддержал я любимую. - Только вот, юноши со взорами горящими, предлагаю вам подумать: зачем Красной Звезде тратить такие значительные средства, привлекать такие мощные силы к увековечиванию какого-то приграничного рыжего задиры? Есть в этом им выгода? Если есть - какая? Если нет - зачем они это сделали? Зачем пошли на столь неразумные действия и траты? Медь - не дёшева, тем более - такой уровень привлечённых магов! Может, они просто безумны? А почему тогда именно ваш отец, а не красный петух или конь, например? И не медный мост через реку? Почему именно этот, конкретный человек?
        - Ты зачем опять? - шипит Лилия, испепеляя меня взглядом. - Зачем бесишь меня?
        - Может, потому, что иначе не могли выразить, - упрямо продолжаю я, смотря прямо в глаза любимой, - всю полноту своего уважения, показать, что они помнят о чём-то, чему обязаны вашему отцу?
        - И свою любовь, - тихо прошептала Огнянка, пристально смотря на статуэтку отца, которую сжимали пальцы её младшего брата, так не похожего на остальных детей Светогора и Лилии Медногорских.
        Лилия психанула, но не властная среди этой группы людей - отвернулась, закрыв лицо вуалью. Бессильно. Молодёжь переглянулась между собой. Весьма многозначно.
        Но из-за этого весь дальнейший путь прошёл в молчании. Каждый был погружён в свои мысли.
        Я ожидал увидеть богатый дом. Даже дворец. Всё же лекарь этот - уникальный специалист. Но то, что это будет комплекс зданий, целый квартал строений, даже - с башнями, образующий внешний периметр лесопарковой зоны с рукотворным озером в центре, никак не ожидал.
        И не здания, весьма необычные, даже - причудливые, меня поразили. И не толпа страждущих, больных и убогих. А именно - кусок живого леса прямо в городе. В Мире, где человек с титаническими усилиями выгрызает себе жизненное пространство у Пустошей и Скверны.
        Живой лес! Такая лавина смутных ассоциаций, обрывков чужих воспоминаний, полузабытых, блеклых чувств и эмоций, но в настолько грандиозном объёме обрушились на меня, что я на некоторое время ослеп, оглох, оцепенел. Только водил нелепо руками вокруг, как Ходящий Во Сне, нюхал воздух, как собака-ищейка, зажмурившись, как от ослепляющего света. И лишь твердил одно слово на незнакомом остальным языке:
        - Лес! Лес! Лес!
        Обезумел, одним словом.
        Когда пришёл в себя, сразу же отметил изменение положения светила в небе - прошло несколько часов. И изменение собственного местоположения отметил. Я сидел босой и без куртки, в одной рубахе, что тут называется сорочкой, на траве, спиной и затылком прислонившись к дереву. А вокруг - остальные. Жадно жевали, бойко разговаривали набитыми ртами, потягивая вино. Отломил у Лилии, что сидела слева от меня, как будто законная супруга, кусок пирога, извинился. Спросил, будут ли у нас неприятности от моего сумасбродства?
        - Ничего страшного, - глотнув вина, чтобы пропихнуть кусок в горло, ответил Оскал, - Мастер Дома Страдания сказал, что это детище Живчика часто сводит людей с ума. Правда, говорил он, что большая часть людей боится Сада Жизни - до ужаса. Все уже привыкли, что лес - обитель Скверны и её порождений. Что не лес, то гиблый да скверный. Но бывают и такие, как ты. И Мастер сказал, что только человек, любящий жизнь, любит Место её Силы - этот Сад. Безумно любящий Сад должен безумно любить Жизнь.
        И улыбаются. Да, это смешно. Подручный Смерти до потери рассудка любит Жизнь. Смешно!
        Вижу, что Волчица и Сирус уже не несут следов вчерашнего выяснения отношений. Сидят друг к другу - спиной, собственно - в спину друг другу и упираясь. Как натуральное подобие той самой присказки про половинки единого целого.
        - Вижу, вас уже излечили, - киваю я, принимая глиняный кувшин с длинным тонким горлом из рук Огнянки. - А Малыш?
        И смотрю на ребёнка, который спал на плаще, а головой - на коленях матери, презренно игнорируя разговоры и молодецкий смех.
        - Живчика нет, - ответила Лилия, - когда будет - не знают. Записали нас в книгу приёма, подтвердили, что договорённости Мастера Живчика с Домом Медной Горы и Святым Престолом действенны. Ждём мастера-артефактора для оценки стоимости камня. Ну, накопителя. Лекари сами послали за ним. В университет.
        Спохватился, вытащил мешочек с камнями. Какие у них стали глаза! Вот бы добыть такие накопители! Такие же огромные, как их глаза!
        - Я отдал на оценку тот накопитель, что вы мне утром доверили, - сказал Сирус, - мастер Страданий сразу принял его, сказав, что этого хватит на излечение Малыша, омоложение мамы, как мечтал отец, и на ваше излечение, владыка. Мастер университета нужен лишь для уточнения стоимости накопителя. Таких больших накопителей хранителю Дома Страданий ещё не приходилось видеть. Как и нам.
        - Да это был подарок тебе, вам, молодые! Твой дар невесте! - воскликнул я. - Для лекарей я держал в запасе! Опасался, что не хватит!
        И высыпаю камни просто на полотнище, в крошки хлебные. Вчера я искушал Волчицу самым маленьким из камней. Решив, что расстался этим действием с ним, с камнем, ну, по-любому! Если поддастся искушению, отдам ей в качестве извинения за то, что соблазнил, но не смог воспользоваться. А не соблазнится, не продастся - отдам Сирусу, как подарок невесте.
        Тянут руки с дрожащими пальцами, но отдёргивают. Сирус трёт глаза, Волчица смотрит на меня, будто у меня на лбу ху… худой рог вырос, Волчонок трясёт головой, как пёс, нюхнувший табака. Взгляд Огнянки застыл на камнях, Пламя - бегает глазами по лицам участников, она камни уже видела.
        - Ну, раз камни больше не нужны, - сказал я, катая их по покрывалу, как стеклянные шарики из детской игры, составляя из них рядок. По порядку - от большего к меньшему, - то распределяем - согласно табели о рангах: по-братски - каждой сестре по серьге.
        Глаза Сируса ожили, он усмехнулся:
        - Северная Башня… или Алеф Пересмешник… или оба, по-моему - оба, я эту шутку не раз слышал, говорили, что не хотят по-братски, а хотят - поровну!
        - Смешно! - соглашается Оскал. - У кого есть старшие и младшие, поймёт, что это - смешно. Но и версия уважаемого Мороза смешная. Серьги - парны. Одна серьга одной сестре - вечные ссоры меж ними. В конце концов, одна будет с серьгами, другая - без.
        - В том и соль, - киваю я. - Как пример половинчатых решений, на первый взгляд - устраивающих всех, справедливых. Нельзя быть немножко беременной, бунт не может быть почти подавлен. А врага - нельзя оставлять почти мёртвым у себя за спиной.
        - Ну, как по мне - это разное, - говорит Огнянка, - про серьги, и беременную, и бунт. А вот про справедливое разделение - прямо на днях слышала. Гуляют такие поветрия по головам учащихся - всё отобрать у знати и раздать всем поровну. Откуда только эту блажь навеяло? И в университете, где большинство - сами знать!
        - Это сначала разные, - говорю я, щелчком ногтя отправляя по покрывалу к подолу девушки самый крупный накопитель, как обладающей самым мощным потенциалом и самой искусной в его реализации, - а после размазывания справедливости - тонким слоем по всем губам, наступает следующая стадия - кто-то немножко изнасилован, кто-то немножко ограблен, кто-то слегка убит. А потом - по второму кругу. Недобитые идут мстить и отбирать несправедливо нажитое, рождённые в насилии - идут путём злобы. И так - расширяющейся воронкой.
        Огнянка поклонилась, принимая камень, прижала кулак с накопителем к груди.
        - Ваши уроки, владыка, не менее ценны, чем ваши дары, - сказала она. - Моя благодарность не знает границ, и я затрудняюсь даже в определении степени того, насколько я обязана вам!
        - Это не подарки, - мотнул головой я. - Когда воевода выдаёт меч воину накануне битвы, это подарок?
        Камней хватило на всех. Щелбанами раскидываю камни. Даже Пламени, которая благоразумно умолчала, что у неё их теперь два, и - Волчонку, что магом не считается. Что он, собственно, и озвучил:
        - Я же не маг!
        - У тебя Дар, - говорю я. - Разве ты не знаешь? Ты мог бы стать Паладином.
        - Рабом Церкви он мог бы стать, - возразила Волчица. - А отец не хотел отдавать своих детей в пожизненное рабство. А с гибелью молодого Волка его поступок оказался пророческим.
        - Возможно, он и прав. - Киваю я. У пары Сирус - Серолапка три камня на двух магов. - Но боевые навыки и ментально-духовные практики Паладинов сейчас бы очень пригодились вашей команде. Когда это Мишка ещё всё это освоит и сможет применять?
        - Я - Паладин! - звонкий голос ворвался в разговор. - Я вырасту быстро! Я тоже буду - Башней!
        - Медной Башней, - подколол брата Горан.
        - Возможно, и так, - быстро сказал я, пока не прозвучало что-либо ненужное, тем более - матерное. - Возможно - иначе. По делам его нарекут его. А обмылком ли, либо Великим Светлым, Разгоняющим Тьму - от него зависит. Не имя красит человека, а человек - имя. Упоминаемый вами человек называется разными именами. Дед, Пращур, Северная Башня, Старый, Игрек, Андр. Применительно не к нему слова эти ничего не значат. И звучат - пусто. Лишь его образ наполняет эти имена смыслом и важностью.
        - И я благодарю за урок, - склонил Горан голову.
        - Владыка Смерти, вы не оставили себе накопителя, - напомнил Волчонок, протягивая свой камень - обратно мне.
        - Я, как и ты - не маг. Не нуждаюсь, - отмахнулся я. - И не мне нанимать всадников.
        - Всадников? - Оскал подскочил на своём месте. - Не щитоносцев?
        - Я - сказал, - подмигнул я, - ты - услышал. А зачем и почему - должен понять сам. Иначе зачем ты? Никто не выполнит твой Долг за тебя, вместо тебя. Ты не справишься - никто не справится.
        - Никто? - спросил Сирус.
        - «Кто-то», - усмехаюсь я. - Будет выполнять свой долг, добиваться своей цели, своих задач. Теми силами и средствами, какие посчитает нужными, оправданными. Ты уверен, что цели и методы решения задач этого «кого-то» устроят тебя? - смотрю в глаза Оскала. - Ты уверен, что не окажешься целью, средством, жертвой или - ресурсом? Ты и то, что тебе дорого, что для тебя - ценно и неприкасаемо? А вот для кого-то то, что для тебя бесценно, всего лишь - расходное средство, которое можно, не жалея, обменять на что-то другое, для тебя - вовсе бесполезное? И что в результате всего этого положение вещей не будет противоположным твоим чаяниям и желаниям? Помни - за всё придётся ответить! Даже - за бездействие. Даже - за упущенные возможности и напрасно потраченный ресурс, самый ценный из имеющихся, потому как - невосполнимый. Я говорю про время. Не забывай, что даже один боец в нужном месте и в нужное время много дороже и сильнее целого войска, что опоздало на решающую битву.
        - А всадник быстрее пехоты, - усмехнулась Огнянка.
        - Бессмертные Белохвостого Лебедя! - кивнул Оскал.
        - Которых разбил пешим строем Игрек. Оказавшийся Северной Башней… - подхватил Сирус. - И привёл разбитого Наследника, которого все считали мёртвым, на последний бой в подземелья Зелёной Башни.
        - Где всех и погубил! - добавила Лилия.
        - Или всех убедил в этом, - старательно смотря на приближающуюся прислужницу Дома Страдания, возразила Огнянка.
        - Игрек доказал, что копейщики могут остановить атаку тяжелой конницы! - с нотками упрямства в голосе сказал Сирус. Видимо, продолжая свой давний спор с кем-то. Возможно, что с присутствующими тут же.
        - Он лишь указал, что на войне не бывает плохого оружия, - сказал я, указывая глазами на идущую к нам прислужницу. Все попрятали камни накопителей, девушки стали «убирать со стола».
        - Он лишь показал, что воюют не мечи, не копья со щитами и доспехами, сражаются - люди, - продолжил я, немного спешно, тараторя. - В умелых руках и дубина - грозное оружие. Но суп есть вилкой неудобно, а вино пить из сапога - противно, хотя и возможно. Для нарезания хлеба - лучше нож, для похлёбки - ложка, а для мяса - вилка. А для вина - кубок или бокал. Как и горячий взвар пить лучше из кружки с ручкой - не так руки жжёт. И мечом своих дедов ты же не нарезаешь пирог? А с кухонным ножём не пойдёшь на Стену Щитов?
        - Я понял, - ответил Волчонок, вставая, поклонившись, заодно и штаны отрясая от сора.
        Глава 8
        Камень оценили очень высоко. В уровнях стоимостей, тем более такого порядка счисления золотых монет, я не очень разбираюсь. Тем более что не очень-то и хотелось! Не жили богато - и привыкать не стоит!
        А этот оценщик тут же предложил выкупить камень. Под расписку. Тут упёрся уже поверенный делами самого лекаря, этого Живчика. Оказалось, что сегодняшнее излечение наших молодых да страстных было бесплатным жестом доброй воли. Но имело вполне конкретную стоимость в золоте. Для нас сейчас неподъёмную. Как бы нелепо это ни звучало, имея на руках столько накопителей. И ещё лучшего качества, большего размера, видимо - более дорогих.
        Но продавать их - крайне неразумный шаг. Как говорят некоторые - не продавай то, что не сможешь выкупить. Или - сделать. Ха! А это мысль! Надо посмотреть, кого там сегодня… уже сожгли. Прямо даже жалею, что тут нет Тёмных магов. Светлых я почему-то на накопители стесняюсь переводить. Наверное, от природной скромности, которую поддерживает наличие крупной толпы отморозков в белых балахонах и многочисленных куполов их ритуальных строений в городе.
        Да мы и не собирались забирать камень из этого больничного комплекса. Насовсем. Портить отношения с Живчиком ещё глупее, чем плюнуть в кубок, поданный именно тебе. Тем более что управляющий Живчика обещал нам, прямо трёхликим богом своим клялся, что Живчик нас примет первыми. Исключительно ввиду неотложности нашей беды. Тем более что камень опять перекочевал ко мне в пояс. И взгляды, которыми Накопитель провожали в его недолгий путь, мне намекнули, что вероятность такого развития событий - очень высока.
        Но камень забрал. Я - добрый Бродяга, но щебёнку цветастую меняю только на ноги мальчика.
        Одна беда - нет Живчика в Столице. И когда будет - никто не знает. Уехал он срочно и так спешно, что управляющий сам мнётся и не знает, как соврать. Но наш адрес записал. И клялся, что пришлёт не только посыльного, а отряд стражников. Исключительно для бережного сопровождения малыша и опасений за его судьбу. А не боязни того, что выкрадут у нас мутный и необработанный кусок цветной стекляшки.
        Вот так и возвращаемся - опечаленные задержкой в выполнении наших планов, но все - довольные друг другом. Ребята - до струй кипятка по ногам - вот как рады подаркам, я - их поведением, изменением их жизненных позиций, разумностью их слов и мыслей. Надеюсь, что это всё - не показное. Хотя! Их жизнь! Им и жить. Как и сколько жить - самим решать.
        Рада и стража притомились скучать в ожидании, в сотый раз пересчитывая камни внешней стены этого оздоровительного комплекса и толпу больных и калек, что кучковалась у Чёрных Врат Дома Страдания, боясь ещё и подхватить от них болезнь. А умея считать только до шестидесяти - вообще скучно. А больше им и не надо - монета бьётся ровно на шестидесят более мелких монет. Потому идут споро, чуть ли не вприпрыжку.
        Самое скучное - ждать. Теперь ожидание закончилось. И вот пришло время досуга. Раз уж глобальных целей не осталось. Достижимых. Значит, пришло время выполнять поспешно данные обещания. Только вот… Какой досуг без шальных монет?
        Неожиданно, даже для брата, Волчица тащит нас в какое-то заведение, где закладывает подвеску на шею. Тяжёлую такую, массивную, с камнями сверкающими.
        - Никогда мне не нравилось это колье! - пожимает плечами девушка.
        Больше всех уговаривает Волчицу одуматься её вечная спорщица - Огнянка. Но не переубедив, теперь она тащит нас. К купцу одному. Оказалось, что наша умница и красавица уже вполне себе подрабатывает на карманные расходы. Разумницей. По золотым расценкам. Не одни только красноволосые парни получили цепи наёмников. У Огнянки - тоже есть. Только она не нанимается на боевые вылазки. А небоевые приработки исключительно редки. Да и за единственный её найм до сих пор девушка не получила оплаты. Кидала тот купец. Напрасно Огнянка выявила всех вороватых его приказчиков и прислужников. Потому как главный вор - сам купец.
        Собственно, за помощью в недоразумении со слабым на отдачу купцом Огнянка и приехала в то утро к братьям. А там - дым коромыслом! Картина репой, Репиным рисованная, да во всю репу - «Не ждали!».
        И вот - широкие плечи красноголовых великанов подпирают столбы лавки купца, а пальцы Оскала нервно постукивают по княжескому мечу, играя бликами княжеской печатки. Напрасно мы думали плохо об этом купце, напрасно! Милейший и честнейший человек! Золото уже давно ждало девушку, а она, по слабости памяти своей девичьей, дорогу, видимо, забыла! И вином нас бесплатно напоили, пусть и дешёвым, и скидку нам щедрую предоставили на товар купца. Даже я купил две пары рубах льняных. Не знаю, что молодёжь носы воротит - нормальные рубахи! И отрез ткани взял на портянки. Видя, что больше никто ничем не заинтересовался, а разменной, даже серебряной монеты у нас нет, купец прослезился от умиления и вообще отдал мне рубахи - даром. В знак доброй памяти. С тем и раскланялись.
        - Что нос воротите? - спрашиваю.
        - Мужичья одёжа, - буркнул Горан.
        - Смотри, какие мы гордые! - усмехаюсь я. - А поддоспешник ты на голое тело собрался надевать? Или на шёлк? Так конский волос тебя до падучей доведёт. А зимой?
        - Отстань от них, - вступилась Лилия, - это моя вина. Старалась детям - лучшее. Чтобы не стыдно было перед их друзьями, княжичами. А Светогор лишь посмеивался, обзывая их неженками.
        - А сам только шёлк носил, - цедит сквозь зубы Горан, - говорил, что с него вши соскальзывают.
        - И чулки шёлковые носил под штаны кожаные, - добавляет Огнянка.
        - Цыц! - рявкнул Сирус. - Отца осуждать? Глупые ещё! Ты, Огонёк, пробовала часов двадцать подряд скакать верхом? Кожа ног чулком слезет. Не шёлковым. Вон, видишь, как Серая приноровилась? Только чулки под штаны и спасают. А у отца только шёлк и не горел на нём. Шёлк и кожа. Всё остальное истлевало за день. Любая ткань. А ты, Горан, ещё слезами горючими без чулок проплачешься.
        - Так, пойдём и купим! - махнула рукой Огнянка. - Я как раз знаю одного мастера готового платья.
        - Все мы его знаем, - буркнула Волчица. - Не я ли тебя к нему привела?
        - Это он тебе этот костюм построил? - спрашиваю я у Серолапой.
        Волчица вскинулась.
        - А что? Как хочу, так и одеваюсь! Мне мнение стада баранов до…
        - Ага, мужу твоему, будущему, как раз - по колено будет, - усмехаюсь я. - Хочу попросить тебя заказать у этого мастера пару таких же костюмов для Пламени. Девочка очень активная, рано или поздно нос себе расшибёт, запутавшись в подолах.
        - Да! - закричала Пламя, вскакивая на сиденье повозки и вскидывая руки в небо. - Да! Ура! Я тоже буду ездить верхом, как Княжна!
        - Ура! - кричал, захлёбываясь от восторга, Малыш, так же вскинув руки. Вот только - чему он радовался? Может, за компанию?
        - Я - тоже хочу! - тихо говорит Лилия.
        - После Живчика, - киваю я. - Верхом умеешь?
        - Я - дочь Порубежного Смотрителя, сестра трёх Егерей, жена Порубежного Властителя, о чём ты? - лукаво улыбаясь, спрашивает Лилия.
        - Мать и бабушка порубежных князей, - возвращаю ей улыбку.
        А вот её улыбка погасла. И паническая молния взгляда на Сируса и Волчицу, едущих бок о бок. Но они растерянно переглядываются. И вот взгляд Лилии - уже гневный - уставился в Огнянку. Но девушка лишь разводит руками, а у Волка при этом потухает взгляд и опускаются плечи. И вот уже требовательный взгляд упирается в меня. Ну а я любуюсь особенностями архитектуры и в ус не дую. Бриться пора, кстати. Шарф уже за щетину цепляется, головой крутить неловко.
        Так толпой и промотались до вечера. Портные были неинтересны мальчикам, оружейные лавки - девочкам. Спектакль бродячих артистов был интересен только Пламени и Малышу. В Банке глаза горели только у Волка и Огонька (всё же они - одна сатана, и чего девушка нос воротит?), да и те погасли от отказа в займе, в Доме наёмников - только у Лилии и Волчонка. Наспорились до посаженных голосов. В случае с Лилей - к лучшему, меньше детей смущать будет ночью. В лавке сладостей все проявили живейший интерес. Кроме меня. Мне, нежити, кровь и жизненная сила - сладость. При закупке продуктов на всю эту голодную ораву мальчики уже откровенно зевали. Пока не перешли к выбору напитков. Как многословно и красиво обсуждали особенности созревания и брожения винограда и ягод в разных садах разных княжеств! Более живо, чем у оружейников. Там молча смотрели, откладывали или расплачивались. А тут - чуть ли не стихи из них льются!
        Вот и вечер. Пока готовился ужин, ребята очень живо интересовались особенностями ведения маневренной войны подвижными диверсионно-разведывательными подразделениями, действующими обособленно, но с опорой на конно-меха… (Что? Какие корпуса? Корпуса - чего?) и на глубоко сокрытую базу снабжения и отдыха.
        При этом разговор плавно перетёк в ужин. В этом же, узком, составе. Только без малых детей, у которых закончилось «детское время», и потому их, с криками и рёвом, пришлось укладывать. Мою сказку на ночь для малышей Огнянка пересказывала за столом большим детям. Все дети любят сказки. Даже вымахав под потолок и едва проходя в двери.
        Почему-то студенческое братство не пожелало больше гостить в этом доме, по крайней мере - пока в нём присутствует Хищная Клушка. Оказалось, так назвали то панно на уличной стене дома, у которого останавливаются прохожие. Как мне доложил Пашка, некоторые молодые люди и девушки всё же подъезжали к домовладению, но, увидев картину, узнав «Клушку», вскакивали обратно на коней или извозчика и укатывались дальше.
        Так вот, с добавлением собеседников женского пола, тема дерзких рейдов по тылам вероятного противника не была завёрнута, а наоборот - развёрнута. Лилия нашла эту тему весьма близкой и знакомой, утверждая, что это - повседневная служба Егерей, просто переведённая на другой уровень, возведённая в другую кратность. С неизбежным «эффектом масштаба», то есть с усложнением всех составляющих и кратным увеличением самого числа влияющих на действо факторов и их взаимосвязей.
        Вот эти самые составляющие, их явные и пока неявные преимущества и трудности и мусолили. Двигая по столу кубки, фужеры, чаши и приборы, хлеб и овощи, как фигуры в настольной игре. Пытаясь таким вот образом предугадать будущее развитие событий.
        Ребят, особенно Волчонка, неплохо натаскали в теории вождения войск. Потому незаметно игра преобразилась. Мы, все, подкидывали ему «сложности». С вопросом: «А если будет вот так»? И - подкидывали вводные. А княжич старательно морща лоб и потея, пытался выкрутиться из положения, в котором оказался по нашей прихоти. Фактически он оказался в положении «один против всех». Но не возмущался. Понимая, возможно, что эта игра - не очень-то и игра. И у него совсем недурно получалось.
        - Гладко было на столе, посмотрим, как это будет всё ощущаться и воплощаться в Пустошах, - опять сдал меня с потрохами УМник. Но теперь поздно делать «упс!» - надо нагонять пафоса.
        Тем более что я, вдруг для себя, понял, что такой уровень стратегической сложности для меня - чужд. И если в уровнях счисления отрядов до тысячи уверенно себя чувствовал, и мне казалось всё это не сложнее, чем провести утреннюю разминку, то с кубками и чашками, символизирующими тысячные полки, чувствовал себя сильно неуверенно. Потому как имелась стойкая уверенность, что там начинают работать другие законы счисления, тот самый «эффект массы», которые мне не были интуитивно понятны, как мне всё понятно в случае с поединком или в бою малым отрядом.
        Хотя, с другой стороны, и эта интуитивная уверенность в моих тактических умениях могла оказаться и пустой самоуверенностью. Сколько раз уже моя уверенность в себе оборачивалась постыдными ошибками?
        Всё же очень жаль, что все эти обрывки знаний оказались в беспорядке раскиданы где попало. Как листы одной книги с выдернутой нитью, что сшивала их в корешок. А расшнурованный том ценнейшей книги после этого, возможно, что и вся библиотека, был сброшен с башни в ров под ноги осаждающего войска, потоптан, подпалён, затушен грязной водой, перемешан ветром и ногами. А потом - обрывки листочков были собраны в кучу безо всякой системы. И теперь совершенно невозможно понять, не то что где следующая страница крайне ценного обрывка текста, а вообще - из какого тома? Это вообще - откуда? Про что это? Руководство ли это к действию и сложение опыта поколений, сын ошибок трудных, либо - наоборот - как раз и описание того, что именно вот так делать совершенно нежелательно?
        Тут же приходит другая ассоциация - мощное дерево с ветвистой кроной. Так и все эти листочки знаний произрастали на веточках умений, ремёсел, наук, упираясь на ствол личности, её интеллекта и памяти, питаясь из корневой системы традиции и опыта предков. Именно это «Я» и делало все эти ценнейшие знания - живыми. И вот - прихотью неведомых сил корневая система и комель основания ствола этого воображаемого дерева исчезают. Нет «Я». Ветви и листья - осыпаются горой. И появляется новая личность - я. Неведомо кто. Тонкая, сухая и мёртвая хворостина, на которой в беспорядке навалены усыхающие ветви и листья опыта и знаний, недоступных мне «Я» личностей, что жизнью своей и растили древо этих знаний.
        И ещё образ - дикарь с дубиной в хранилище магических артефактов пирамиды НЗ. Это - тоже я. В магическом плане. Дикарь пытается чего-то добиться от неведомых предметов, сил и стихий, просто нажимая на выпуклости и колотя артефакты дубиной, пробуя их на зуб. Морща лоб, силится угадать предназначение предмета по его внешнему виду. Даже не представляя, что эти артефакты могут сделать такое, что он и в страшном сне увидеть не мог - извращённости воображения не хватит.
        Да, мои попытки применять непостижимые для меня Силы пока были относительно успешными. И почти безопасными. Для меня и дорогих мне людей. Но я уже слышал от Пламени, как маги сбросили на Мир одну из лун. И что произошло с Миром - вижу. Я, конечно, не помню, каким должен быть мир, но душа яростно трепещет от пейзажей. И то моё состояние в парке того госпитального комплекса. Будто душа истосковалась по живой природе.
        Одним словом, к чему я? К тому, что эти мои смутные ощущения силы, уверенности, нравственно-моральных ориентиров того, что «хорошо», а что «плохо», что правильно, а что в корне неверно, могли оказаться пустым пеплом от тех страниц тех книг у подножия архивной башни, кучей компоста гниющих листьев, лишённых корней и связи с землёй, читай - связи с реальностью.
        Именно поэтому не стремлюсь настаивать на своём, осуждать кого-либо, к чему-либо кого-либо принуждать. Потому как мои «листочки» оторвались от земли. А то, что хорошо для сосны, смертельно для ёлки, несмотря на их внешнюю схожесть. Я мог бы императивом ткнуть щенков носом в стол, зачитать им декларацию из сотни пунктов детального пошагового плана действий, но! Я и сам не уверен, что, не будет ли этот способ спринтерским забегом к краю пропасти? То, что хорошо «Юпитеру», ломает «Яву». Или - осла? Вот! Даже тут я не уверен! Не разбираясь в дерьме - в стратегию лезть неразумно.
        Пока я предавался таким невесёлым размышлениям, и ребята охладели к игре, былой азарт сошёл на нет. И слова мои и моя отрешённость не способствовали. Ну, сам накосячил - сам и выправь!
        - Вот уж истинные меднолобые! - воскликнул я. - В солдатиков играем, даже словом не обмолвившись о красоте наших девушек! А ведь они старались. Прошу прощения за свою толстокожесть, но вы прекрасны!
        А ведь они не только ужин сготовили без прислуги (не считая Бозу) и поварих, но успели «красоту навести» - причёски, лёгкая раскраска лица, довольно гармоничная, платья. Даже Волчица - в платье. Из дерзкого и колючего волчонка обернувшись светским котёнком. Весьма миловидным. Три женщины и все три - красивы. Каждая - по своему, своей особой красотой. Лиля - стать, величественность, женственность, сводящая с ума. Меня - точно! Серолапка - изящная и тонкая красота неуловимого очарования и загадочности. У Огонька красота - яркая, мощная, сбивающая с ног. Её рост и сложение восхищали. Всё было настолько пропорционально в ней, несмотря на то, что она ненамного отстала от братьев в росте, но даже на полголовы обогнала Волчонка. При этом она не вызывала ощущения массивности. Тонкие пальцы, длинная шея, тонкий стан, высокая грудь, вздымающаяся из выреза платья дышащими холмами страсти. И конечно, львиная огненная грива сияющих силой и молодостью волос пылала ореолом, ослепляя.
        Так-то лучше! Парни тоже выразили восхищение. Как умели. Сам знаю, как легко ошибиться, забывая высказать близким девушкам, как они красивы. Потому как - они привычно красивы. А вот от близких и любимых им-то как раз такие слова и нужнее всего. И какой бы отчаянной валькирией была девушка, она всё одно хочет быть сначала - красивой и любимой, а уж потом - всем остальным.
        Вот на этой возвышенной ноте и закончился вечер. Целуем золотые пальчики наших девочек, что не только вкусно готовят, но и о красоте не забывают. Умницы-красавицы. Вот! Глаза блестят. Там, глядишь, не только у меня с Сирусом, но и у Волчонка наконец что-то получится. Про Горана - молчу.
        И он молчит. Выразив дежурные комплименты, за компанию - проводив всех, юноша вернулся к столу. Подперев горестную голову рукой, ероша потрескивающие искрами пламенные волосы, стал в задумчивости передвигать приборы на столе. Потом встал, принёс карту. И очень долго в неё всматривался, будто стремясь что-то увидеть сквозь плотную кожу раскрашенного свитка карты.
        Глава 9
        Ночь прошла тихо и спокойно, если не считать четырёх испорченных мечей и чуть не сожжённой, а потом и едва не взорванной бани.
        И нервного состояния стражи. Нет, не из-за моих опытов. Дубняка скорее беспокоили те соглядатаи. Ещё вчера вечером Дубняк подошёл ко мне и тихо оповестил, что подозревает, что дом находится под наблюдением. А ведь стража наша не знала ничего про накопители.
        - Ты уверен? - так же тихо спросил я.
        - Нет, не уверен, - покачал он головой, потёр пальцы друг о друга перед носом, вдыхая воздух, пояснил, - Чую я. Я уже тринадцать лет возглавляю отряд. И до этого шесть лет наёмничал. И всё - стражем. Ребята пару раз видели одни и те же лица. Да и то - самым краем глаза. Может быть, это просто моя излишняя предосторожность, но я решил предупредить вас, ал.
        - Думаешь, что-то серьёзное? - спросил я. На фоне того, что мы засветили очень немалые богатства - серьёзный звоночек.
        - Не думаю, - чуть покачал головой Дубняк. - Серьёзным людям ещё рано вами интересоваться. Да и настоящих соглядатаев мои ребятки бы и не увидели. Но предупредить я обязан. И прошу дозволить выставить стражей в доме. У покоев детей и алы. Вы, как я понимаю, опять спать не будете?
        - В доме? - чуть удивился я.
        - Я думаю, что это не налётчики, а - воришки. Мелочь какая-нибудь. Я уже почти два десятка лет в этом деле - всех серьёзных главарей Ночного Двора знаю. Ничего им ещё не долетело. Дикие это какие-то. Может, молодые да ранние. Если втихую захотят пробраться в дом - женщин и детей напугают. Для того мои ребятки там и постоят.
        Дозволил. И долго смотрел ему в спину. Мне опять повезло? Хотя нет. Дубняк себе и своим людям цену знал, марку держал. А когда я пришёл нанять людей, то этот отряд и был единственным. Более дешёвых - уже не осталось. Одиночки были. Но мне не хотелось взваливать на себя сержантские функции и головную боль по надзору за кучей одиночных наёмников. А готовый отряд именно охранников, а не бойцов был один. Дорогой. Но потом договорились о скидке. А вот теперь Дубняк удивляет мастерством. Всё же несение караульной службы и взятие боем укрепления - немного разные умения. И не факт, что умелый рубака способен часами стоять в тени, не теряя бдительности. Или вот так - сутками сканировать прохожих на улице и в округе дома, выявив неслучайное совпадение лиц. Или рисуется? Посмотрим.
        - Лучше перебдеть, чем умереть во сне ранее отпущенного срока, - сказал я Дубняку, кивнув в ответ на его приветствие.
        Лицо его - чуть, но всё же - разгладилось, просветлело. Всё же переживает, что посчитаю его перестраховщиком, трусом? Потому как пустая похвальба вчера могла сейчас выйти таким вот боком. Думал, буду насмехаться над ним, как над щенками?
        А вот и они, кстати. В полном составе встали со светилом. Рты рвут в молодецких зевках. Даже девушки. После уборной выстраиваются за моей спиной, позади Пашки и Пламени. Разминка.
        На завершении разминки, на отрезке дыхательных упражнений, когда моё эфемерное «тело» поглотило дом и округу, я увидел их. И их эмоции, их страхи. Двое. Они просто не решились. Не хватило духу. Теперь думают - оставить нас в покое или обратиться к тому, кого они побаиваются. Привычно побаиваются.
        И в этот момент это моё состояние закончилось. Я так и не узнал, что эти два воришки решили. Но Дубняка надо озадачить.
        Опять целый день мотались по столице. Только в этот раз без Боярыни и Малыша. Видя это, и Волчица осталась. Может, им с будущей второй мамой поговорить надо? Это дело нужное. А может, просто устала. Укатали волчицу эти скачки.
        Заём нам так и не дали. Нас, таких князей, щедро переливающих золото из банков и Гильдию наёмников, - много. А вот отсыпающих из казны в Банк - исчезающее мало. Да и количество наёмников ограничено. А Волчонку надо не какую-то тысячу золотых империалов (уже целое состояние!), а он хочет много, много больше!
        Потому как этим утром мы нос к носу столкнулись со Стором Золотой Пикой, командиром одноимённого конного полка, как раз вернувшегося полком из похода Императора на Оплот Демонов и собирающего по Домам Гильдий наёмников молодёжь для пополнения рядов.
        Насколько был знаменит этот полководец, говорит то, что он просто не заметил княжича, погружённый в свои мысли. Пришлось его окрикивать. Но такие разговоры не ведутся на перекрёстках улиц. Вот сидя за столом с кубком, Стор и озвучил стоимость своего найма - две тысячи золотом за месяц. Или десять тысяч - на полгода. Год - пятнадцать тысяч.
        - И это - всего за шесть неполных сотен? - делаю я удивленное лицо. Но Стона удивить не удалось. Он, наверное, и не скрывал того, что его полк ополовинен.
        - Это - за мой полк, - спокойно, с достоинством, отвечает Стон, отпивает вина из кубка, улыбаясь самыми уголками глаз. - Пополнение, вооружение, питание и снабжение, кони и всё сопутствующее - моя забота. Мой полк - тяжёлая ударная Первая, Золотая Сотня. До похода на Оплот состоящая из ста пятидесяти Бессмертных. Три сотни средних всадников, три-четыре сотни конных стрелков. Остальное - пехота на повозках. Численность лёгкой конницы и пехоты обеспечения непостоянна. Новиков я провожу через пехоту, лёгких всадников, средних. Лишь самые умелые имеют право носить моё имя на тунике!
        Что ж, вино выпито, слова сказаны, расценки озвучены. А денег - нет. Потому раскланиваемся с полководцем и его старшими командирами.
        - Да и что такое тысяча всадников?! - восклицаю я. Правда, уже у портного, пока ждали примерки платья без юбок для Пламени и Огонька.
        Ребята начинают восхваливать Золотую Пику. Слушаю. Самому интересно. Только вот…
        - Мальчик мой, - вздыхаю я, - а ты никогда не думал, что будет после того, как закончится эта война?
        - Сначала надо её закончить! - упрямо нагнув голову, отвечает Оскал.
        - А она кончится? - спрашивает Огнянка, крутясь перед нами, показывая себя, зажатую в штаны и куртку.
        Очередной раз поражаюсь, как она хороша! Огонь! Искренне издаю возглас восхищения. Я почему-то думал, что бёдра и круп девушки будут больше. В соответствии с её конструкцией. У них порода такая. Как там говорят? «Тяжёлая кость?» Бёдра, конечно, восхитительны - круты, округлы. А вот круп - не оттопыривает полы куртки, довольно спортивный.
        - Так когда всё это закончится? - спрашивает вновь девушка.
        - Когда мы это закончим, - усмехнулся я.
        - Ещё ничего не началось, - буркнул Горан.
        - Всё когда-то кончается, - продолжил я, провожая глазами холмы девушки, распирающие её куртку на груди. - И то, какой жизнь будет после войны, надо думать ещё до того, как война закончилась.
        - Во время войны думать надо как раз о ней, - говорит Волчонок, - иначе - как победить?
        - О войне надо думать ещё до её начала. Во время войны - поздно. Ты её уже проиграл. Тому, кто всю партию обыграл до начала боёв. Можешь отыграть только чуть более щадящие условия подписания мира. Пламя - ты просто самый очаровательный Егерь, какого я знал! Почему именно такая расцветка?
        - А почему сами Егеря такую носят? - вопросом на вопрос отвечает мне девочка.
        - Нет! - смотрю на неё настолько жёстко, насколько могу изобразить. - Это не твоя война! Если ты не выучишься хотя бы до уровня мастерства владения Силой Мастера Огнянки, то и следующая война будет не твоя. Никакой войны для тебя уже не будет. Если ты не умеешь восставать из мёртвых. Ты поняла меня, дитя?
        Разревелась, убежала обратно к портному.
        - И что будет после того, как всё это закончится? - спрашивает Горан.
        - А я откуда знаю? - спрашиваю я в ответ. - Этот мир строить вам, молодым, а не нам, старикам. Наши совместные усилия вот к чему привели, вы видите. Смута.
        - Ал Мороз, - оскалившись, говорит Волчонок, - я уже заметил, как вы любите играть словами, но что именно вас заставило ткнуть меня носом теперь в эту проблему?
        Качаю головой, беззвучно похлопав ладонь о ладонь. Огнянка и Волчонок переглянулись торжествующими взглядами. Нет, не обидно. Для подобного и «играю» с ними.
        - Просто я тут, на досуге, подумал… - начал я неспешно.
        - Переводя отличные мечи в куски шлака, - тем же тоном подхватил Сирус, невинно разглядывая потолочную балку. Да, заготовки мечей очень дорогие. Очень! Самого жаба душит!
        - Ну да. Нет, чуть позже, когда смотрел в жадный рот того жёлтого пикинёра, - улыбаюсь я в собственную ладонь. - Что даже если их будет двадцать сотен, этого будет мало. Оскал, сколько человек вместит внутренний двор детинца Логова. Золотые Пики влезут?
        - Отец проводил построение всей стражи сразу. У нас большой двор. Если спешатся, то и Пики влезут, - ответил Волчонок.
        - Двор был полон ваших врагов. И это была - лишь малая часть, как ты понимаешь.
        - Но мятеж же удалось подавить!
        - Верно. Значит, Волки обладают силой более многочисленной, чем один полк, даже насквозь золотой. И ещё это значит, что силы Волков потрёпаны. И какие выводы нам надо сделать исходя из этих вводных? Горан, первый!
        - Надо больше чем один полк! - усмехается юноша.
        - Верно, - киваю я, переводя взгляд на Сируса.
        - Но один маг смог очистить весь этот двор, - поклонившись мне, ответил Синепламенный. - Надо больше магов!
        - Надо больше золота? - отвечает, спрашивая, Огонёк, когда пришла её очередь, и я вопрошающе посмотрел на неё. Видя, что я не спешу ничего говорить, девушка воскликнула. - Всё это так, надо всего - и побольше. И не только нам! Потому и такие цены на найм! А если нет ни золота, ни полков? Что, утереть сопли и… И что?
        Смотрю на Волчонка. Пламя тихо семенит и присаживается с края. Портной в дверях терпеливо и смиренно ждёт, когда знать соизволит обратить своё внимание на него, не смея отвлекать от столь великих дум. А за его плечом, точнее - за его ухом, лицо, которое смело можно назвать его сыном. Схожесть была бы полной, если бы не это простоватое выражение крайнего любопытства с выпученными глазами и приоткрытым ртом сына портного.
        - Что? - смущается княжич под моим взглядом. - Огонёк высказала и мои мысли. Да, я тоже хочу всё войско Императора, особенно полки Угнетателя Хомячков и Финиста Ясного Сокола. А лучше - всю Красную Армию! Но, Скверна его дери, откуда мне всё это взять?!
        Сказанные Волчонком названия полков во мне вызвали целый шквал эмоций, по силе воздействия на мою нервную и кровеносную системы сравнимый лишь с присутствием обнажённой фактуры моей зазнобы и её страстных взглядов. Силой воли загоняю эмоции в загашник - после, ночью - помедитирую по этому поводу. А сейчас нельзя выпадать из воспитательной беседы. Лишь уточняю.
        - Эти имена, что ты назвал, не несут смысла, - говорю я.
        Хотя как раз смысл этих имён мне предельно ясен, но Сирус подтверждает мою догадку:
        - Это другой язык. Старые Красные Звезды часто вставляли в речь слова из чужого языка. Из какого - до сих пор все гадают. Даже язык зверолюдей никто не знает. Так что это может быть и он. А Красная Звезда крепко уважает Старых - часто их языком именуются, тем поминая Основателей.
        Я махнул рукой:
        - Вернёмся к нашим баранам, - сказал я.
        Не обиделись. Улыбаются.
        - То, что твои мысли совпадают с мыслями твоих близких, хорошо. Но не очень. Ты - князь, а не они. Они - твои друзья, семья, близкие, советники, но князь - ты. Они - твой хвост. Хорош будет волк, которым виляет его же хвост.
        - Волки хвостом не виляют. Волк - не собака, - буркнул княжич.
        - Помни об этом! - указываю на него пальцем. - И подумай, какой вывод ты сделаешь из данных тебе советов твоими сподвижниками. Не забывай, я - тоже лишь советник твой. Подумай, а мы обсудим твои речи, поможем тебе принять верное решение, укажем на слабые места в твоих рассуждениях. Но решать только тебе. Ответственность за своих людей перед богами на тебе, а не на них.
        Княжич смущён моей речью. А портной вовсе поражён, как молнией. Про его молодого отпрыска вовсе молчу. Он - как рыба на берегу - выпучив глаза, широко разевает рот.
        И это хорошо. Дешевле стало. Мастер стал мягкий, как сырая глина. А я вдруг для себя нашёл, что выторговывать скидки приятно. Почти так же приятно, как смотреть на уносимый ветром прах твоих врагов.
        Волчонок был задумчив до самого ужина. В этот раз, помня прошлую оплошность, ужин начали с расхваливания красоты и умелости наших девушек. И им приятно, а как нам приятно смотреть на них, таких красивых! А как приятно так вкусно есть!
        Ну, себе я в этом деле, в оценке тонкости вкусов еды, я не верю, для меня что пустой хлеб, что мясо печённое с травами, овощами и орехами под сыром - один вкус. Жёваной бумаги. Есть свои минусы в человекоподобном существовании нежити. Но ребята ели так, что завидно становилось.
        Так вот, когда голод был утолён, а лёгкой непринуждённой беседы не получалось ввиду озабоченности «щенков», то Оскал и осушил свой кубок, возможно, чтобы набраться уверенности.
        - Мы подумали над вашими словами, ал Мороз, - начал он, осмотрев по очереди весь свой «совет» - Сируса, Огнянку, Серолапку, Горана.
        Ничего я ему не ответил, лишь кивнул, как бы подтверждая, что начало - хорошее. И ещё чуть кивнул Лиле, что вцепилась в мою руку, накрывая её ладонь своей ладонью в УМнике.
        - И мы очень благодарны вам за поучение, - продолжил княжич. - Сами бы мы очень долго блуждали бы, подобно слепым кутятам, как блуждают, словно и мы накануне, отпрыски других Великих Домов.
        - И за подсказки - благодарим, - склонила голову Огнянка.
        Она не побоялась прервать речь князя. И, хотя все эти дни показательно сидела справа от Оскала, а не слева, как Лилия со мной или Волчица с Синепламенным, как бы показывая, что она - правая рука князя, а не наречённая, но сейчас она, так же как и Лиля, вцепилась в его рукав. Волчонок подтвердил слова Огонька наклоном головы, продолжил:
        - Вы нам подсказали обратить внимание на Красную Армию, - сказал княжич.
        Опа! Так это я тогда, как оказалось, не тихо ох… и похудел! От звучания тех имён, а подсказывал им, рассыпая хлебные крошки!
        - Мощная воинская сила, Красная Армия, появилась просто из ниоткуда! Хотя отец мне говорил, что за одним щитоносцем - десяток мужиков с заступом стоят. За всадником - сотня. И войска не появляются из воздуха!
        - Мы и раньше раздумывали об этом, - добавил Сирус, - но как-то отстранённо, никак не примеряя на себя эту накидку. И ещё тогда мы увидели, что Красная Армия, как и Красная Звезд, - явления совершенно иного характера, нежели привычные нам полки и воинства. Красная Армия поразила всех, появившись, мощно заявив о себе и вновь пропав.
        - И никакого секрета тут нет, - подхватила Огнянка. - Собрались на время, сделали своё дело - разбежались. Как и Красные Звёзды. Вон и у Синего есть звезда, да и у вас, Мороз, имеется.
        - И какие вы сделали выводы? - спрашиваю я.
        - Это не всё, - нагнул голову княжич.
        - Потом мы ходили в ряд бронников, - подал голос Горан. - И вы завели спор с мастерами по… сейчас, я - записал! А, «воздушная закалка»!
        - У меня четыре меча разлетелись брызгами! - буркнул я.
        - Да? - все пятеро были удивлены, но озвучила общие чувства Огнянка:
        - А мы подумали, что это целых два намёка. Вкупе со словами о Мире после Смуты и о долге Волков перед их знаменосцами, мы подумали, что закалка - это про нас, про наших людей. Что, подобно мечам в печи, жар и холод закалят нас, удары Судьбы сделают нас не полосками рыхлой стали, лишь похожими на мечи, а сделают нас твёрже, крепче, острее. А четыре уничтоженных клинка и слова, что эта война - не для Пламени, думали намёк, что в таком виде, как сейчас, нам не перенести жаровни Смуты.
        Удивлён настолько, что отвожу глаза, чтобы скрыть это. И вижу восхищение в лице Лилии, её глаза восторженно блестят. Ну, блестят они ещё и от слёз - куда женщине без слёз, но и восторг имеется.
        - И намёк, - басит Горан своим ломающимся голосом, - что если невозможно использовать готовые мечи, то надо сделать их самим! Как Северная Башня, был никто, северянин-одиночка, родич обычного кузнеца - нашёл единомышленников и создал Красную Звезду, Красную Армию, Ордена Крестоносцев и Матерей Милосердия!
        - И пусть мы - не северяне, - гулко сказал Волчонок, - но у меня уже есть - единомышленники, есть средства, есть люди, есть Дом Волка, на которые можно опереться! Зачем мне Золотые Пики, когда отец всю свою жизнь пестовал мечников, достойных всадников и Егерей? Зачем мне готовый доспех и оружие, если дешевле наладить добычу руды и угля, пусть и много-много сложнее это, да построить кузни, нанять мастеров-оружейников? И ты прав - вслед за этой войной придёт следующая. Потому Золотых Пик следует делать из моих одногодок, ведя их тропой Золотых Пик, - пехота, подсобный всадник, легкий стрелок, боевой всадник и - ударный, Бессмертный!
        - И даже если сражения будут кровавыми и мы понесём большие потери, кузни и мастера останутся, - гулко, как Волчонок, поддержала его Огнянка. - И жёны - останутся. А значит, молодая поросль Запада легче пройдёт воинским путём отцов и братьев.
        Встаю, молча кланяюсь в пояс каждому из этой пятёрки, отдельно - Лилии, матери половины этих единомышленников. Меня переполняют чувства и эмоции, потому даже УМник не смог пискнуть, не разобрав ни слова в этом потоке нецензурных, от восторга и восхищения, эмоций.
        Беру Лилю за руку, тащу её наверх - снять сливки с пика её и моих эмоций, установив новый пик накала страстей. Но, почти уже уйдя на следующий уровень, наклоняюсь, вспомнив, говорю:
        - Но с Золотыми Пиками всё же необходимо договориться.
        - Зачем? - удивился Волчонок. Они победно улыбались, обнимались от того, что я так однозначно принял их измышления, будто эта маленькая победа надо мной уже была победой во всей войне. - Без них обойдёмся!
        - Чтобы научиться чему-то дельному и стоящему, учиться надо у лучших. Ты уже водил сотни или тысячи людей в походы? И я - нет. А там, вот седалищем чую, столько мелких, но серьёзных трудностей повылезает, что все вместе они без боя могут извести любое войско. Помнишь, даже один воин в бою дороже полка, не дошедшего до сечи? Вот вместе и будем учиться воеводству.
        - Я думала, - шепчет Лилия, - что ты умеешь.
        - Не уверен, - отвечаю я. Громко - ребят тоже касается. Я не стесняюсь признаться, что в чём-то не силён или не уверен. - Моя стихия - поединок. Или бой малых отрядов. Воеводство для меня столь же туманно, как и правление леном.
        Глава 10
        Ночь была тиха и спокойна, если не считать пяти испорченных заготовок мечей и чуть не взорванного дома. Ещё минусовали килограммы золота.
        Я было подумал, что подземелья надёжнее бани. Тем более что в наличии имелись не столько подвалы, сколько целых два этажа ниже уровня земли, только что окна в них были заложены камнем не так аккуратно, как на первом этаже. То есть когда-то это были как раз первый и второй этажи домовладения. И были они жилыми. Минус первый и сейчас был обитаем - тут были помещения для прислуги. В данный момент населена была только одна комната - Пашкой и Машкой, которая Коза-Дереза. А минус второй уровень был техническим - там стояла печь для отопления всего дома, ныне не используемая - некому было восстановить работоспособность этой системы, доставшейся от предков. И складские помещения, в основном используемые для хранения хлама, который использовать невозможно или незачем, а выбросить - жалко. Имелись, конечно, и кладовые. Но в одной из них, например, я нашёл сморщенные и проросшие чахлыми ростками корнеплоды явно урожая не этого года. А Коза почему-то краснела за этот недосмотр. Видимо, считая, что если она - домоуправительница, то этот непорядок - её недосмотр. Не стал её переубеждать, но и бранить не стал.
Просто отправил спать.
        Так вот, ничего у меня опять не получилось. Более-менее форму полос металла сохранили два меча. Но один из них был явно хрупким, хотя и очень твёрдым. При ударе разлетится, как льдинка. Только и остаётся, что нарезать на нём зубья и использовать как пилу. А вот второй пошёл волной. И ладно бы клинок шёл волной вдоль режущей кромки - получилось бы хоть и экзотическое, но грозное оружие, так он шёл волной поперёк режущей кромки. И того эффекта металла, что имелся в том кинжале Волчицы, не было.
        Ну, я и психанул. От всех этих неудач. Теперь пол и потолок в этой каморке имел сферические обводы. А проросшие корнеплоды равномерной плёнкой слизи покрывали стены.
        Вздохнув, принялся за уборку. Хорошо хоть выставил Сферу Молчания. А то сбежался бы весь дом на грохот. У самого, вон, в ушах до сих пор звенит.
        Так почему не получается, демон его задери?! Ну, всё же делаю, как тогда! Что каждый раз - разный результат? То выпаривается сталь, то выгорает, то перекалена, то вообще - волной! Ладно, в прошлый раз я не удержал всё это безобразие. Теперь мойня как шрапнелью битая. Хорошо, что научился тепло забирать из окружающих предметов, не задумываясь особо. Просто остудил раскалённые брызги. А вот из стен их выковыривать не стал. Так и не выковырял. Всё как-то руки не доходят.
        Всё закончил - каморка чиста, какой, возможно, никогда не была. Только вот пришлось и дверь в соседнюю каморку вместе с косяками утилизировать. Расщеплённые. Так и не найдя никакого решения этой задачи, иду наверх. В задумчивости забыл снять Сферу Молчания. Это меня Огнянка научила. Оказывается, от проявлений страстей собственной матери у неё лицо кипит. Но моя Сфера Молчания - очень особенная. Совсем неправильная. То, что она больше, чем надобно - ладно. То, что серо-пыльная, непрозрачная - тоже неплохо. Плохо то, что она непроницаема не только звуку и свету, но и физическому воздействию. Сферы Молчания ребят рвутся просто рукой. Моя же упруго отталкивает руку того, кому я не хочу позволить преодолеть эту преграду. Хотя Игла Воздуха Волчицы мою Сферу прошла навылет. Не сорвав покров Сферы. Вот и сейчас - Сфера выпустила меня, но осталась на месте. И я, погружённый в анализ своих неудач, просто не заметил этого.
        Выхожу во двор. Вижу глаза Дубняка в густой тени. Мотает головой. Ждёт. Ещё одна тянущая жилы неурядица. Есть воришки вроде бы, но - не лезут. Уж лучше бы или совсем убрались от дома, или наконец решились бы на своё дерзкое ограбление. А больше всего тянет за душу нетерпение узнать - сами они такие наглые или им подсказал кто, что именно нас надо избавить от излишков ценностей? И кто подсказал? Именно поэтому Дубняк жестко наставлял своих ребят, что воришек надо живыми брать.
        Душно мне от всего этого. Присущая ночи свежесть совсем не ощущается. Зато ощущается вонь сапог, навоза с конюшни, нечистот с уличных сточных канав и нашей уборной. И ветерок в этом городе совсем теряется в этих стенах и башнях.
        И всё это в совокупности нервирует. Приседаю, прыгаю на воз, с него - на стену, с неё - на крышу. Поднимаюсь на самый верх, сажусь на черепицу. Слабый, но свежий ветерок принёс мне наконец свежего воздуха. И свежих мыслей, остудив наконец пылающую голову.
        Так, а что это я веду себя, как девушка манерная? Распсиховался, разнервничался? Надо, во-первых, успокоиться, во-вторых, проследить взаимосвязи. А именно - с чем связана моя нервозность?
        Потому - «выхожу из себя». Это помогает. Успокоиться. Подумать - взвешенно, отрешённо. Взглянуть на всё как бы со стороны.
        И как во время разминки - расширяю «себя». На всю крышу, на двор, за его пределы, сквозь всех людей, сквозь совокупность их потоков и эмоций. Возвращаюсь на крышу. Потому как ловкий, мелкий, потому что - юный, воришка уже спустился с крыши в духовое окошко чердака. Бросаю под ноги Дубняку, что прячется в тени, монетку, тем заставляю его обернуться на меня, указываю направление на второго воришку, иду следом за ловкачом, на чердак.
        Взял я его быстро и без крови. Парень, как увидел меня, так и замер от ужаса. На долю секунды лишь. Потом он хотел проскочить мимо меня к выходу, но я ему попал носком сапога в голову, отрубив прямо в прыжке. Тело воришки вспахало сосновые иголки, которыми был выстлан пол чердака.
        Чувствую, что рядом оборвались, одна за другой - две жизни. Мои? Чужие? Спешно спускаюсь вниз с телом мальчишки на плече. А внизу - тоже всё закончено. Тела складывают в рядок. Восемь тел. Бросаю в кучу девятого. Оба мёртвых - воры. Дубняк, с сожалением, докладывает, что ворьё оказало яростное сопротивление. Двоих не получилось взять живым. Встали намертво, прикрывая бегство ещё одного вора, возможно - главаря этой банды.
        У Дубняка двое ранены. Один - лёгкая царапина на шее, чуть выше ворота-стоечки его стёганого доспеха. А второму вспороли ногу чуть выше колена ударом копья с каменным наконечником. Собственно, поэтому воришка и сбежал, что остановил самого быстроногого из моих стражей.
        - Давай обоих сюда, - велел я.
        - Царапины, владыка, не стоит беспокоиться! - отмахнулся Дубняк, переворачивая одно связанное тело из ряда таких же.
        - Ты уверен, что эти крысы не смазали наконечники какой-либо отравой? - спрашиваю я. - Даже если и не смазывали - смотри, как они смердят в рану могла попасть и простая грязь. Воспалится, загноится.
        - Да каждый раз так! - хмыкнул Дубняк. - Выпаренной мочой промоем.
        - Мёртвая Вода лучше. Ты, малой, ходишь по дому тихо, как призрак. В моих покоях, на вешалке, в перемётной суме - бурдюк. Неси. И Огонька буди. Только - предупредительно. Не напугай. Теперь ты, Дубняк. Этих всех - в подполы. Там я помещение приготовил. И людям своим, обоим, промой раны. Обоим - я сказал! Что её, Воду, беречь?
        Тогда я и обнаружил, что не убрал Сферу. Она заволокла весь минус второй этаж серым колебанием дымчатой пелены, просто перекрыв сход вниз с первого подземного уровня. Снял Сферу, пропуская ребят с ворами на плечах.
        Всё же девушку напугали. Прилетела - простоволосая, босая, в одной рубахе. Глаза пылают, соски натягивают тяжёлую, льнущую к телу ткань, обрисовывая созревшее тело, в руке - кинжал. Скорее - короткий меч. Аура горит пламенем. Готова рассыпать вокруг себя Огонь.
        - Успокойся, дитя, - обнимаю её. Её трясёт. - Всё уже завершилось. Тебя позвали, чтобы ты на деле закрепила мастерство Разумника. Вот на них.
        Поворачиваю девушку. Отпускаю мимолётным движением по её руке своей, как бы успокаивая, приглаживая - незаметно перехватываю клинок из её руки, передав его в руки ближайшего стража, что горящим взглядом пожирал Огнянку со спины. Прослеживаю взгляд. Хороша! Ох, хороша! Снимаю куртку и надеваю её на плечи девушки. Смешно. Это мне куртка до середины бедра. А ей едва ягодицы прикрыла.
        - Их - не жалко. И не жалей, - говорю я ей. - Мне нужно знать - кто они, зачем пришли, кто навёл?
        - Кто - и я тебе скажу, - говорит Дубняк, опять переворачивая тело, задирая воротник, показывает наколку на загривке. - Когда ты сказал про крыс, я подумал, что ты и сам знаешь. Это люди Пеша Крысолова. Я уже без малого два десятка лет с ними работаю. Хошь не хошь, а начнёшь разбираться.
        - Что знаем ты, да я, да мы с тобой - совершенно неважно, - отвечаю я старому стражу. - Сегодня мы есть, завтра - нет. А им, молодым, надо уметь развязывать языки всякому отребью.
        Дубняк, склонив голову, сделал шаг назад, что-то показывая быстрой переменой комбинаций сложений пальцев своим ребятам. Они покинули помещение. Остались только Дубняк и двое стражей, что встали по бокам единственного выхода отсюда, теперь не имеющего двери, старательно смотря в противоположную сторону, а не на девушку с пылающей пламенем головой. Куртка и так коротковата, а девушка ещё и нагнулась. Вах!
        Оказалось, что работа Разумника - незрелищная, долгая и нудная. Заскучали все, кроме Огонька. Даже воры заскучали. Настолько, что один из них, видимо - самый отмороженный, решил поупражняться в остроумии. Подкалывая Дубняка, которого, как оказалось, знал, и даже подкалывать посмел девушку с летающими в её пламенной ауре волосами. Достаю штык, молча всаживаю его говоруну в глаз. Выпиваю его жизнь, выпустив его мерзкую душу, плевком, в землю, собираю его прах в тугой комок, закатывая мячик праха в угол - после уберу.
        Могильная тишина.
        - Вы ещё не поняли, куда вы влезли, крысы? - спрашиваю я. - Продолжай, доча! Не хотят говорить - ломай. Хоть Разумом, хоть молотом. Они нам не нужны!
        И ухожу. Дубняк спешит следом. У конюшни резко останавливаюсь, поворачиваюсь.
        - Слушаю! - говорю я опешившему Дубняку.
        Но он быстро справился с собой, лишь покряхтев по-стариковски. Вообще, все эти его стариковские повадки - рисовка. Для веса, наверное, для статуса ветеранского. По ступеням он ходит легко, по-кошачьи, половицы не скрипят, дрался яро и молодцевато, резко.
        - Никак не привыкну к вам, хозяин, - опять крякнул Дубняк. И это - тоже игра. На самом деле голова его лихорадочно работает, пока он так кряхтит и «тупит».
        - Хотел бы пояснить слова этой крысы, - говорит Дубняк, неспешно и степенно, как и положено в его возрасте. Тем более, что это позволяет обдумать слова. В его возрасте приходит понимание веса и цены слова. - Я уже два деся…
        - Знаю, - отмахнувшись, оборвал его я, - знаю ещё, что волк, что режет овец, и волкодав, что отару стережёт, внешне мало отличимы. Разница в их внутренней сути. И ты прав, за столько лет не выучить крысиные повадки и не знать крыс наперечёт - цена тебе медяк сломанный.
        - Не только в этом дело, - набычился Дубняк. - Я - из них. Я выходец из подземелий Ночного Двора. Когда-то и я, как эти два молодых глупца, мечтал стать удачливым вором.
        - И что изменилось? - спросил я.
        - Меня поймали, - вздохнул Дубняк, - но десятник стражи не убил меня, не отвёл меня в Суд города, а нанял. И я год работал на него, доносчиком. А когда меня уличили свои же, то мальчишка-воришка умер. И появился молодой страж Дубняк.
        - Это обязывает тебя перед твоим прошлым? - спрашиваю я.
        Мотает головой.
        - А у них есть на тебя влияние? - спрашиваю.
        Опять отрицает, мотая головой, говоря:
        - Но не хочу недоверия к себе. Потому сразу проясняю. Они знают, что я из их среды. Презирают, ненавидят. И наши знают. Тоже презирают.
        - А я вот не вижу тут проблем. Не твоя родословная определяет отношение к тебе, а дела твои. Родиться князем - невелика заслуга, особенно со стороны новорожденного. А вот стать уважаемым человеком, прыгнув выше головы - достойно.
        - Благодарен за лестные слова, хозяин, и давно хочу выразить своё восхищение вами. Мои ребята с радостью продлили бы найм и за половинную стоимость и на более долгий срок. За двадцать лет волей-неволей начнёшь разбираться не только в крысах, но и в нанимателях. Нагляделся я всякого, но вот такого, как вы, ещё не было. У меня трое сыновей цепи надели. Двое уже в своих ватагах - головами. И они просили замолвить за них словечко. Тоже по самым малым расценкам. Семнадцать человек.
        - Буду об этом помнить, - кивнул я.
        - Но это не всё, что я хотел, хозяин. Те два мальца… Одного вы споймали, одного мои со стены сняли. Они - глупцы, каким и я был. Не потому бестолочи, что уродились такими, а потому что молодые. Наслушались басен воровских. Да и выбор у них - скуден. Они ещё не успели замарать душу, воровского знака на них пока нет. Может быть, это их первое дело. Прошу отдать их мне на поруки. Таких ловких и сообразительных просто потерять - не умно.
        - Посмотрим, что скажет наша Разумница про их «незамаранные невинные души». Если так, как ты сказал - бери. Да и никто из них мне не нужен. Хоть всех забирай! Мне лишь нужно знать, за каким, собственно, жезлом они влезли к нам? И если им кто-то посоветовал, хотел бы взглянуть в глаза этого доброходца и схватить его за длинный язык. Я понятно объясняю?
        - Полностью, - ответил Дубняк.
        Так и оказалось. Не совсем так, конечно, но оказалось, что неспроста они влезли к нам. Только вот, никто из них не мог сказать ничего конкретного, даже когда я вернулся в подвал, и они начали отчётливо бояться, портя воздух и увлажняя чистые полы. Только ведь убрал! Ну, как тяжело с этими живыми! Всё вокруг себя норовят испачкать, испортить!
        Огонёк была сильно расстроена, что не смогла добиться от них удовлетворяющего меня результата. Успокоил её словами, что она не могла выведать у них больше, чем они знали, будь она хоть повелителем Разума. А для мага Огня результат - выше всяких похвал.
        И тут же прошу указать мне на самого дерзкого из них, самого вороватого и отъявленного. Коротким мечом Огонька вскрываю ему артерию на шее, пью его горячую кровь. Под вой ужаса остальных.
        - Дубняк, не желаешь вспомнить молодость и прогуляться до лежки Крысолова? - спрашиваю.
        - Стар я уже по вонючим подземельям лазать, - вздыхает Дубняк.
        - Ну, как знаешь, - пожимаю я плечами. - Благодарю, Огонёк, можешь идти досыпать.
        - Разве я теперь усну? - говорит девушка.
        Понятно - перевозбуждена.
        - Помочь? - спрашиваю я, смотря через плечо.
        - Справлюсь, - отмахнулась она, как мне показалось - даже поспешно. - Какая я тогда Разумница, если себя не успокою?
        Дубняк провожает меня до ворот, бурча:
        - Эти крысы своё логово устраивают так, что искать - вспотеешь. Нижний Город большой.
        - По следу из хлебных крошек найдём, - отвечаю я.
        - Это как? - удивляется Дубняк.
        - Это из детской сказки, - отвечаю я. - Ведьма украла двух детишек, мальчика и девочку. А мальчик прихватил с собой хлебную краюху. И пока ведьма его несла, крошил его. Так охотники их и нашли.
        - Видимо, княжичей Тёмная похитила, - вздохнул Дубняк. - Кому ещё хватит мошны оплатить работу Охотников? А причём тут хлебные крошки? Эти крысы хлеб крошили? Ни в жизнь не поверю. Эти за кроху удавят!
        - Слушай, Дубняк, а почему ты не спрашиваешь меня, что я сделал с этими людьми? - спрашиваю я. - А вдруг я - Тёмный?
        - Не спрашиваю, потому что не хочу не получить ответа. А ещё больше не хочу - получить ответ. У каждого свои тайны и особенности. Я - бывший вор, что стал стражем, вы, хозяин, кровь людскую пьёте, - Дубняк пожал плечами, - и такие красивые образы на стенах скребаете своим магическим клинком. Какой вы - Тёмный? Тёмный уснуть не сможет, если кому не напакостит. Душонка их гнилая того требует. Потому в красоте они ничего и не смыслят.
        - Так я и не сплю. - Усмехаюсь я. - Ворам, вон, напакостил.
        - А всем кругом помогаете, - усмехается в ответ Дубняк, - Тёмные ведь так и поступают. Или я ничего в этом Мире не понимаю. Но мне теперь жутко интересно, причём тут хлебные крошки?
        - Я знаю, где укрытие главаря этих воров. И знаю, как отсюда туда пройти. С кровью этой гниды я взял и его память. Первая крошка. А их главарь знает того, кто знает Крысолова. А Крысолов знает, кто шепнул ему про нас. Так и найдём того, кто желает нам зла. И, как настоящие Тёмные, напакостим им всем.
        - Это не пакость! - отвечает Дубняк, подтягивая ремни своего снаряжения. - Это - воздаяние. Справедливость. Я - с тобой! То есть с вами. Если возьмёте.
        - Один в поле не воин, уважаемый, - киваю я и - перепрыгиваю через стену. Под озадаченное кряхтение Дубняка и его недовольное сопение - ему приходится отпирать ворота - он не умеет прыгать через стены в два человеческих роста, а все его свободные ребята пакуют воров в подполе после допроса.
        Утро было тихим и спокойным, если не считать нас, грязных и вонючих, как крысы сточных каналов, и трёх человек, что собрались долбить в ворота нашего дома обухом топора.
        - Чего желаете, уважаемые? - спрашивает, весьма натурально изображая отдышку, Дубняк.
        Все трое меряют нас взглядами, где злость, отвращение и раздражение смешаны в равных пропорциях. Только взгляды обоих крепких и плечистых воинов в цветах и со знаками Волков на одежде скользнули по нашим рукам и поясам да крепче сжали топоры, а вот взгляд мальчика задержался на моих глазах, на спёкшейся крови на мне. И хотя лицо моё привычно скрывал шарф, но след кровавый из-под шарфа тянулся на рубаху. Да и руки - в крови. И в нечистотах - тоже.
        - Я - княжич Дома Волка, - чуть склонил голову мальчик. При этом глаза его сопровождающих досадно сузились. Бойцы решили, что мальчик сплоховал. Но малыш на голову выше их, даже сейчас. Не ростом, конечно, а - разумом. А с годами этот щенок возмужает, заматереет, Княжья порода чувствуется. - В этом доме должны быть мои родичи. У меня для них вести из Дома.
        - Хорошо, - кивнул я. - Рад познакомиться с вами, княжич. Хотя весьма сожалею, что увидеться нам пришлось после нашей грязной и кровавой работы. Потому…
        - Гренир! - кричит Дубняк.
        - Тут! - отвечают из-за ворот.
        - Отворяй! Не видишь - люди ждут? - опять орёт Дубняк.
        - Мне было не велено никого пускать. Сказано было, что свои сами пройдут, - упрямо отвечает Гренир.
        - Кем сказано? - удивился Дубняк. Но засов уже гремел, вынимаемый из перекладин.
        - Так тобой и велено было, - отвечает, улыбаясь, Гренир.
        А Дубняк его - по шее! Так, что Гренир присел. И улыбка скривилась. Но сказал он лишь:
        - Благодарствую за науку, отче!
        Во дворе уже людно. Умываются, лыбятся перебранке и наставлениям Дубняка сыну. Волчица, высунувшись по пояс с окна, кричит:
        - От мамы что?
        Малый Волчонок краснеет. Волчица не соизволила даже рубаху накинуть на плечи, целя грудями в вошедших, как самострелами.
        - Да! - отвечает смущённый мальчик.
        Но, как оказалось, не наготы он засмущался - Волчица расторможенная не только в доме Сируса, но и в своём собственном. Смутился он того, что мы все это видели. Это я увидел, «выйдя из себя». Чтобы пересчитать всех «по головам», а точнее - по биению их жизней. Все на месте. Живы, здоровы, полны сил и предвкушения, правда, немного побаиваются этой новой жизни, начавшейся сегодня утром. Я и сам…
        Хмурюсь, дёргаю Дубняка за рукав.
        - Ты что-то говорил про сыновей своих, - тихо говорит ему УМник на самое ухо. Дождавшись всех перемен его малоэмоционального лица под корой морщин и грязи, кивка его головы, продолжил: - Зови. И… если есть семьи, дети, а нет надёжного укрытия - веди. Всех своих людей, не только сыновей. Уместимся, ничего страшного!
        И вот тут эта маска из дубовой коры его лица треснула. Оскал, что бежал по ступеням к младшему брату, краем глаза наблюдая за нами с Дубняком, резко сменил направление и в два прыжка оказался около нас:
        - Что? - выдохнул он.
        - Пока - ничего, - пожимаю я плечами, уже привычно прикрывая рот Умником, - просто плохое предчувствие.
        - Из-за этих воришек? - недобро прищурился и оскалился Волчонок. Ах, ну да! Огнянка, скорее всего, тут же и побежала к нему с докладом. Всё же молодец девочка! Непонятно только, что она его к себе не допускает? Цену себе набивает, либо в самом деле не люб он ей? Может, правда, как к брату к Оскалу относится?
        - Нет, - качаю я головой, - там всё оказалось до разочарования просто. Я подозревал либо того оценщика от Университета, либо того управляющего Дома Терпимости, тьфу, Страдания, но оказалось - просто эти воришки нас видели входящими и выходящими в Белые Ворота. У них мать больна, денег нет, ну и прочее - «не мы таки, жизнь - така»! Но мозгов им всё же хватило сопоставить явного больного мальчика, Белые Ворота, значит - знатное происхождение, что им явно сказало, что есть золото на лечение. Расценки Дома Страданий знают многие. Ну и отсутствие Живчика в Доме Страданий, из чего они сделали верный вывод, что золото осталось при нас. Не более того. Как тут не вспомнить поговорку, что не надо усложнять сущности? Никакой измены, подлости или предательства. Можешь смело везти свой камень тому типчику.
        Волк скалится уже удовлетворенно, задорно блестя глазами.
        - Вы, дети, для меня - открытая книга. И не потому, что вы простые. Просто вами я уже был. А вот вы мною - ещё нет.
        Волчонок уже улыбается во все зубы, но, тряхнув головой, спрашивает, гася улыбку:
        - Что за предчувствие?
        - Запах, - поводил я пальцами перед носом, почти как накануне Дубняк, - не более того. Запах вашего родного Логова накануне Смуты. Хотя, может, я обманываюсь.
        - Предупреждён - вооружён, - кивнул Волк, вновь улыбнувшись. - Ваши ведь слова. Я запомнил.
        Пашка ждал меня. Жестом я показал, чтобы сами разминались, пошёл в мойню. Там Лилия меня ждёт со сменным бельём. Не выспавшаяся. Помогает отмыться. Жадно насилует, фактически. Всё это - молча. Не только ни слова не сказав, но даже не издав ни одного громкого звука. Лишь всхлипнув на пике. Только уходя, бросила через плёчо:
        - Я волновалась за тебя.
        - Напрасно, - пожал я плечами.
        - Я боюсь потерять и тебя - тоже!
        И хлопнула дверью.
        Вытираюсь, одеваюсь. С какой-то душевной торжественностью, с предвкушением и нетерпением. Какое было после того памятного Ливня, который мы пережидали в том постоялом дворе. После тех дней, которые наполнили моё мёртвое существование жизнью, смыслом, движением. Ведь мы в ответе за тех, кто полюбил нас. В ответе за тех, кого мы полюбили. За их детей, за друзей детей, за их жизни, планы, за их устремления.
        Вот и сейчас у меня ощущения, что незримая пружина событий сжалась вокруг меня так плотно, что вот-вот готова сорваться, вызвав сход селевого потока.
        Свою куртку я отдал вчера Огнянке. На деревянном колышке, вбитом в стену, висит новая куртка из тёмной, почти чёрной кожи, подбитая какой-то мягкой красной тканью. Быстро мастер управился! Не думал, что уже сегодня получу заказанное. Учитывая, что и покрой куртки непривычен для мастера, иной принцип размыкания бортов куртки, наличие карманов, как внешних, так и внутренних.
        И сапог моих - грязных, сбитых и вонючих - не было. Стояли новые. Для верховой езды - с высоким голенищем, с чётко выраженным каблуком, чтобы нога в стремени держалась легко, со слегка заострённым носом, чтобы в петлю стремени попадать, не глядя. Обуваю новые пахучие сапоги.
        Вздыхаю. У новой обуви, кроме очевидных преимуществ новизны и свежести, есть один, но - существенный - недостаток. И я это ощутил сразу же. Мастер был очень хорош, но не смог точно воспроизвести мою ногу. Теперь события взаимосвязи ноги и сапога будут развиваться по одному из двух направлений - обувь будет обминать мою ногу под себя, либо сапог будет обминаться по моей ноге. Но до тех пор пока не завершится один из этих вариантов, я буду испытывать неудобство.
        Обувшись, притопнул, звонко, по полу, шагнул из мойни. Ещё не зная, что эти новые сапоги будут мною часто поминаться впоследствии именно в ассоциации с валом всех последующих событий, став как бы символом, знаком всего происходящего. Потому что начиналось всё так же - каждое из событий, вызывающих вал последствий, начиналось нарядно, празднично, радостно. Обнадёживающе.
        И только житейская мудрость сверлила затылок и поясницу предупреждением будущей боли от сбитых ног.
        Глава 11
        Вышел я из мойни, как артист на сцену - все взгляды всех присутствующих сразу обратились на меня. С сожалением вспоминаю, что шарф мой - грязный, заскорузлый от крови - остался в углу мойни. И потому, глотнув воздуха, как перед прыжком в прорубь - шагнул вперёд.
        После спокойных предыдущих дней, события сбивали с ног.
        Волчонок мне тычет свиток. Морща лоб, усиленно всматриваюсь в начертания знаков. Но сегодня, привычного уже, не случилось. Набор знаков не имел для меня никакого значения. Просто помаранная чернилами шкурка. Та же история и со свитком, которым трясла сияющая Лилия. При этом они говорили, причём - оба - одновременно и громко, стараясь перекричать друг друга.
        Не ручаюсь, что верно уловил смысл их эмоциональных посланий, но понял я так, что Волчонок наконец получил весточку из Дома. Чему несказанно рад. Оказалось также, что подозрения наши подтвердились - информационная блокада была результатом измены в ближнем окружении Старой Волчицы. Но сейчас вроде бы какой-то настоятель чего-то там разобрался с этой проблемой. Тут мне пришло понимание, вместе с душевным отвращением, что Настоятель - это фанатик белобалахонный. А его способ разбирательств с теми, кто не разделяет их, белобалахонных, ценностей - костёр. И - главное - Старая Волчица собирает весь род Волка на срочный Съезд Партии… тьфу, а это откуда? На Совет Дома она всех собирает. В общем, для нас включился обратный отсчёт пребывания в столице.
        А радость Лилии оказалась тоже связана с сообщением Дома Волка - Дом Страданий сообщает, что нам, с Малышом надо срочно явиться в кабинет номер… опять меня несёт. Одним словом - Живчик готов нас принять. И потому - обратный отсчёт и не напрягает. Да, сообщение Лилии много короче, но ты попробуй женщине объяснить, что судьбоносное для неё известие может быть сообщено одним словом: «Поехали!» А как же излить поток сознания во все имеющиеся ёмкости? Если она этого не сделает - её же просто порвёт, как ветхий парус при урагане!
        У детей Лилии были какие-то свои мысли и размышления, которые надо было срочно обсудить со мной, на матери перечить, даже просто - прервать, не приучены. Это тебе не князя Оску прерывать. Мать может и ухо выкрутить, и розгой отжечь. А Оска, хоть и князь - свой, в лоскуты.
        Хорошо - жесты понимают. Все уже собраны, Пламя несёт на руках радостно возбужденного Малыша, Пашка завершает снаряжение нашего экипажа. Стража стоит в два ряда по четыре копья в ряду. И десяток - на улице. Этих прислал Дом Страдания.
        Едем. Город не по-утреннему суетлив. Базарный день. Со всей округи, с дальних земель и даже - с других стран купцы съезжаются в столицу, чтобы раз в неделю, в Базарный день, вся столица стеклась в центр города на товары посмотреть, прикупить чего, на артистов посмотреть, себя показать.
        И это - неплохо. Если бы этого не было - это надо было бы придумать. Базарный день обеспечивает целостность Империи больше, чем войско Императора. Обеспечивая информационную и транспортную связанность разных краёв Империи, их общее информационное и ценностное поле.
        Хорошо. Но в другой день. Не сегодня. Именно когда нам срочно надо попасть в Дом Страданий, улицы - как реки в половодье. А Базарный день - повод выйти «в люди» не только добропорядочным горожанам и знати Империи, но и разному отребью, обрывки памяти которых ещё не выветрились из моей памяти, поглощённые вместе с их кровью. В общем, Базарный день - знаковый для всего города, всех его обитателей на всех уровнях существования, даже - на уровнях ниже плинтуса.
        Потому и едем всем составом, конным клином раздвигая толпу перед повозкой. В руках - плётки. Отжигать руки глупых щипачей, которые решат блеснуть остроумием в попытке нас обворовать. Да и просто - с чувством отжечь пониже спины нерасторопного прохожего, который не поспешил освободить нам путь.
        Мост через реку и так был тесным, а сегодня вообще стал почти непроходим!
        Нет, сам по себе мост - фундаментальный и даже потрясающий. Своей основательностью и величием. Мост был настолько огромен, что под ним свободно проходили корабли и баржи, а на мосту стояли дома. Да-да, будто на обычной улице! И не какие-нибудь лёгкие навесы, а основательные купеческие дома в два-три уровня. Первый, как водится - лавка, остальные - жилые или офисные. Вот, опять новое слово выскочило. Интуитивно понятное. Мне. Остальным говорить не надо - не поймут.
        Так вот, прямо и не мост, а торговый ряд. А сегодня Базарный день. Мост забит людьми и повозками, как волосы и шпильки в причёске Огнянки - плотно, причудливо переплетаясь.
        Понятно, что столь величественное строение - наследие предков. Только вот, зачем строить на мосту дома? И какой больной на всю голову начальник позволяет такое нарушение элементарных норм безопасности? Хотя… Я и сам только смутно понимаю, что значит это словосочетание - «нарушение элементарных норм безопасности». А градоначальнику с кошелём в руке, всунутым украдкой в эту руку за разрешательство строительства, так и вообще здравый смысл мог отказать. Не ему, так его вышестоящему столоначальнику. Не ему, так следующему.
        Тут князья на охоте случайно на ветку напарываются - насмерть, даже не проявляя до этого страсти ни к охоте, ни к рыбалке, что уж говорить о простых писарях и бумагопроизводителях столичных? Шёл домой, споткнулся, упал - гипс. Не понял с первого раза - споткнулся и упал на ржавый нож или осколок кремния. Восемь раз.
        Много знал Крысолов, долго пожил, пока два молодых щипача не соблазнили его попыткой ограбления дома детей провинциальных дворян. Многое знал о жизни Нижнего Города, многое повидал. Забыть бы побыстрее! Ничего применимого в этом массиве данных для меня не было. Ну, зачем мне знать весь клубок ходов и тайных укрытий Нижнего Города? Мне бы свалить из этого человеческого муравейника в Пустоши, где неприкаянными бродят мои потенциальные работники. Послушные, не устающие. Тупые, конечно. Но и живые - в основном - не блещут сообразительностью. Вон, дома на мосту строят. Ну, не тупые? Пендосы, в натуре!
        Это вокруг меня - аномально высокий уровень мозговой активности. Так ведь и люди эти - породистые. Поколениями отсеивались, от воспроизводства, самые бестолковые. Умирали до того, как детей наплодили. Эта их, местная, обязательная воинская служба для всех отпрысков знати - неплохая вещь. Хотя она и негласная. Никто никогда не регламентировал, что знать - военнообязанная. Только вот все знают, что если владыка поднял знамя - все под это знамя и сбегаются. А кто не прибежал под знамя с сыновьями и в полном снаряжении, сгоняется с земли, подыхает с голода. А знамёна тут поднимают часто. И пусть войны меж соседями и не очень уж кровавые, были, когда-то. Были больше похожими на воинские игрища выросших, но не повзрослевших мальчиков, но потасовки эти помогали не только держать знать в боевом тонусе, но и отсеять совсем оторванных от реальности. Совсем глупые и слишком мечтательные первыми погибают. Хитрые выворачиваются, умные договариваются. А чтобы были ещё умнее, старшее поколение отрывают отпрысков от семей и начинают им «раскачивать» мозги. Школами и университетом. А университет - в столице.
        А ещё в столице - Нижний Город. Как подземные столичные жители любят богатых, но неумных отпрысков знати - читай выше. Довольно жестокий искусственный отбор по интеллектуальным и морально-волевым признакам.
        А с кем скрещиваются отпрыски выживших знатных мужей? С дочерьми других выживших знатных мужей. В основном. Вот тебе и перемножение доминантного фактора. Кстати, этот же фактор может объяснить и аномально высокое содержание магов в немногочисленной, против общего поголовья мирян, прослойке знати.
        Во-первых, тупой маг - просто феномен. А, кроме того, если в семье простого происхождения народился Одарённый, то хозяин этих земель, в большинстве случаев, кровно заинтересован этого ребёнка сохранить и выучить из него мага. Пример - прямо под носом - Пламя, дочь кузнеца. Потому что маг должен будет своему спонсору отработать некоторое количество времени, несколько лет предоставляя свою Силу в распоряжение спонсора.
        Но, в процессе учёбы Одарённого в школах, в университете весь круг его общения - Одарённые и знать. С малолетства Одарённый простолюдин воспитывается в среде знати. Надо ли удивляться, что они общаются, влюбляются, плодятся - друг с другом? Знать таким вот образом пополняется не только свежей кровью, избегая вырождения, но и Силой. А сама среда их обитания перерабатывает содержимое голов Одарённого простолюдина, воспитывая из него знать-по-духу. Потому зримым подтверждением этого является то, что сдача всех испытаний по завершении университета, кроме звания мага, даёт и личное достоинство - в нагрузку. Если его не было по праву рождения.
        Пламя уже воспринимают не как дочь кузнеца, а сестру, пусть и незаконнорожденную, рождённую от их отца, но вне брака. Да и будь она вообще им никаким родичем, приняли бы просто потому, что Одарённая, уже не овца в стаде. Ведь, не будь Пламя Одарённой, отцовство Светогора ничего бы ей не дало, кроме наследственности и цвета волос. Никакого преимущества. Сколько красноголовых бегает по Медной Горе и лену Светогора? Нравы в Миру довольно свободные. И властители любят свою дворню, да и дворня отвечает взаимностью - рада детям от хозяина. Вот и бегают по замкам законнорожденные и бастарды - в куче, особо и не разберёшь, кто чьи - часто все на одно лицо.
        Пока не придёт пора учиться. Что же теперь Смотрителю всей этой толпе мордочки отмывать и везти в школу? Никакой казны не хватит! На своих, кровных и законных, может не хватить. Часто до университета добирается один ребёнок Смотрителя. Первенец. Либо если первенец уродился… ну, неудачным - следующий по старшинству. Он и наследует лен. Как правило. Если… И множество если.
        Мир не стоит на месте. Всё течёт, всё меняется. Сын ненаследственного Смотрителя Медных Вил уже стал Наследственным Смотрителем Медных Вил. А властитель Светогор за свою жизнь так прирастил свой лен, что оставил своим детям Малый Дом. По фактическому размеру и влиянию - небольшое княжество. И если Медную Гору всё же признают Малым Домом, утвердив фактическое состояние, то Медвил станет властителем. И Старшие Копья, Мечи и Топоры гарнизонов сторожевых крепостей станут - Смотрителями. Ненаследственными. А их крепости сторожек и наблюдательных постов - городами.
        Имелись и более редкие случаи восхождения простолюдинов в знать. За личную доблесть владыка мог присвоить человеку личное достоинство. Как это и случилось со Смотрителем Медных Вил, проявившим себя как раз при разгроме Светогора Старым Волком. И этим тоже обновляется кровь знати.
        Мог и не Одарённый, бездарь, закончить университет. Но кто оплатит его обучение? А планка стоимости учебы задрана очень высоко. И тенденции к её снижению не наблюдается. Наблюдается как раз обратное - ежегодный рост стоимости учебных курсов. Как простолюдину обучить своего бездаря сначала в школе, потом в столице? Обычному ремесленнику или пахарю - никак.
        А купеческое сословие равнодушно к признакам сословия знати.
        Цепь достоинства помимо самого достоинства и самолюбования несёт и вполне конкретные требования. Прежде всего - на соответствие достоинству - требование явиться под знамя и рисковать жизнью во всех, даже безумных авантюрах владыки, под чьим знаменем ты и достоин. Можно явиться по зову и босым, и с голыми руками. Только вот и в бой придётся идти с тем, с чем явился. А зачем купцам это разорение? Купцы - вне войн и распрей соседей между собой. Они ищут выгоду в торговле со всеми, кто схлестнулся из-за ущемлённых амбиций. Купцов знать не обижает. И даже защищает от грабежа на дорогах.
        Купец ищет выгоду, а достоинство не даёт никакой прибыли. Только убытки. Потому как личное достоинство не даёт права на кормление с лена. А купчая на лен даёт. А для покупки такой бумаги не требуется достоинства. Требуется только наличие знати в лене. Но! Никакой лен не может быть без владыки. Малый лен должен иметь смотрителя, большой - властителя. А какой смысл купцу с обладания леном, если там всё одно, на самом деле, кормится и всем владеет знать? Налоги? Так прямая торговля даёт много больший прирост золота, чем волокита с землёй и сбор оброка в натуральной форме с мужиков. А бросать купи-продай ради возни с гарнизонами и разбирательства споров пахарей и пастухов? Но и право заниматься этой нудной волокитой надо отстаивать на полях брани под знамёнами вышестоящего Дома. Сплошные убытки.
        Именно поэтому знать чаще всего является и управлением лена, и его собственником, хотя право на разделение управления и собственности имеется. И в законе и в традиции.
        Впрочем, предложи я Волчонку выгодную сделку по «купи-продай» - отмахнётся. Скучно это ему. Везти через всю страну возы с товаром, купленным за золото, чтобы получить - золото? Чтобы снова купить товар и… так всю жизнь? Скука, господа!
        То ли дело воинское мастерство, вождение полков, строительство крепостей и всесокрушающий взрыв эмоций в сражении насмерть! А главное - азарт преодоления, превозмогания.
        Волчонок уже раздувает ноздри, предвкушая это бодание с неведомым, оттого - интригующим противником, скрывающимся под туманным именем - Смута.
        Кто кого? Игра по самым высоким ставкам, выше, чем игра на твою, личную, такую дорогую тебе жизнь. Игра - за будущее. В будущем - имеет право находиться в землях, что сейчас известны как княжество Волка, - только Смута, либо - только род Волка! Ставки такие, что ток бежит по венам! Уже сейчас, находясь далеко от будущего места ещё не начавшегося боя.
        Именно поэтому сословия знати и купеческое сословие живут параллельно, не соприкасаясь. Будто не видят друг друга. Не видят интереса в жизни друг друга. Если и презирая такой образ жизни другого сословия, то где-то очень и очень глубоко. Но вот не завидуя друг другу - точно. Потому и нет никакого противоречия между имеющими власть и имеющими деньги. Обе касты открыты для взаимопроникновения, но не делают этого, не пересекаются, не скрещиваются. Обе касты взаимодействуют, выполняя свои функции, не перетягивая «одеяло» на себя. Не видя в этом смысла.
        И только я хотел приступить к рассмотрению связки знать - простолюдин и их связи с купечеством, как мы прибыли, почти. И пришлось суетиться. Потому как на улицах и площади, примыкающих к Дому Страданий, происходила какая-то сумятица. С первого взгляда и не разобрать, что именно. Выглядело простым, но массовым помешательством. С неизбежными драками и давкой. Криками и кровью.
        Вся округа больничного комплекса была забита людьми столь плотно, что люди давили друг друга насмерть. Упавший на землю уже не мог подняться и погибал под ногами людей, что затаптывали бедолагу - не замечая. Естественно, что кто-то пустил в ход кулаки, локти и колени, отвоёвывая себе и своим детям глоток воздуха в стиснутые со всех сторон лёгкие. Так же естественно - в ответ обнажилась сталь или отесанный кусок камня. В Миру безоружными ходят только умалишённые и блаженные. Даже нежить вооружена. Полилась кровь, послышались крики раненых, убиваемых, крики обезумевших от страха - всё это окончательно столкнуло эту толпу в бездну безумия.
        И вот на это «веселье» мы и вылетаем - такие дерзкие, с плётками. Не знаю, мне одному показалось либо всем моим спутникам, будто мы оказались окружены толпой безмозглых Бродяг? Столь же бестолковых, столь же яростных, злобных, столь же нечувствительных к боли и ранам. От ужаса и бессмысленности происходящего «выхожу из себя». Смотрю как бы со стороны, как юноши и девушки рубят ни в чём не повинных людей, как бойцы Дубняка и стражи Дома Страдания закалывают всех без разбора - мужиков, женщин, детей, стариков, что с оскаленными мордами и протянутыми руками рвались к повозке, где Лилия опять обернулась валькирией - грозно возвышается над детьми с двумя кинжалами.
        Безумие! Какое безумие! И где? Прямо в столице! На виду Императорского дворца - вон его башни и купола видны.
        Ах, вот что усилило давку! «Расширяя себя», увидел стены щитов, ощетинившихся копьями, палками и топорами, - стража, как поршень, отдавливала толпу от Дома Страданий - прямо на нас. Не мог не разозлиться на командующего этой стражей - жестокий, бессердечный, тупой ублюдок, куда ты ещё людей давишь?
        Но надо что-то решать! И - быстро! Мало того, что люди - гибнут безвинно, так ещё и нас самих может захлестнуть это человеческое море, затоптать, растерзать.
        Вспоминаю частоту колебаний тех волн, что применял псевдоразумный аппарат, что одарил меня роскошью человеческого общения. Генерирую волны паники, запустив их воспроизводство горлом, усилив Силой. Человеческая река отшатнулась волной.
        - Отходим! - кричу я. - Назад!
        Пятимся. А там, на площади, зажимаемая со всех сторон толпа окончательно теряла остатки человеческого облика.
        - Быстрее! - кричит УМник, указывая на массивные ворота.
        Волчица готовит какое-то заклинание, видимо для выбивания ворот. Надо запомнить. Очень ценный навык. Особенно при штурме укреплений. Но не сейчас. Нам ворота нужны с затворами. Встаю в седле, с него - прыгаю на крышу ворот, потом - вниз, прямо на ох… и похудевших от моего появления стражников во дворе.
        - Открывайте ворота, пока я их не вынес! - реву я, прикрывая рот Умником, будто утирая подбородок.
        Того, кто пытается что-то вякнуть про «не положено», отшвыриваю так, что он летит через весь двор и шмякается о коновязь, ломая жерди, как соломинки.
        - Живее! - реву я, добавляя в генерируемый УМником звук толику внушения. Изрядную толику. До полного, пусть и временного, подчинения.
        На негнущихся ногах, как Бродяги, стражи вместе со мной наваливаются на засов, поднимаем его, отворяем ворота, запускаем наших, закрываем ворота, бросаем балку засова в пазы. Снимаю излучение. И паники, и подчинения. И почти тут же - удар в ворота. С такой силой, что толстенные доски ворот и балка засова затрещали.
        - Фух! - выдохнул я.
        А так всё хорошо начиналось! Радостные вести, новые сапоги. И - море крови! А день только начался.
        И могут эти реки кровавые пополниться. Хозяева дома и их прислуга торопятся напасть на нас, вломившихся на их территорию. И наши - уже в горячке боя.
        - Стоять, сукины дети! - реву я, так резко дергая Сируса за воротник, что сдёргиваю его с коня - сразу на землю и на задницу. - Стоять! Всем!
        Не понимают. Хозяева дома выстраивают импровизированный строй, чтобы размазать нас по воротам. Прыгаю через двор, прямо над их головами. К старой телеге, стоящей подбоченившись, без одного колеса. Ткнул в телегу штыком, пнул осыпающийся прах ногой, реву:
        - Кто следующий?
        Не скажу, чтобы прямо испугались, но остановить их получилось.
        - Мы к вам не как воры вломились! - реву я Умником. - А лишь спасаясь от толпы безумцев! Как только опасность минует, уйдём! Обещаю! Извиняемся за причинённые неудобства и готовы компенсировать вам потери!
        Дородный бородач опустил свою секиру. За ним остальные «хозяева двора».
        - Мы видели, что происходит, - басит здоровяк, у которого пузо туго обтягивало одежду. - Вы вели себя, как злоумышленники. Но, учитывая происходящее, мне ясна поспешность и резкость ваших действий. Извинения принимаются. Будьте гостями в моём доме! Я - Сварыга, зерноторговец. Веду дела на всём юго-востоке Империи. И никто не смеет сказать, что Сварыга - скверный хозяин!
        Кланяюсь, но глазами указываю на остальных моих спутников. Не я тут главный. Просто я - самый суетливый.
        Волчонок спешивается, отдаёт окровавленный меч Сирусу, церемонно склоняет голову:
        - Князь Оскал, Дом Волка. Это - мои люди. Ещё раз прошу прощения за нашу бесцеремонность, но промедление стоило людских жизней. Благодарю за ваше гостеприимство.
        Ну вот! Обошлось. От облегчения у меня даже ноги ослабли. Сел прямо на оглоблю от другой телеги, что оказалась рядом.
        Сразу налетели бабы, девки, закудахтали, засуетились. Видно было, что купцу было приятно принимать у себя князя. Даже если приём начался с мечей и топоров. Всё же такие гости не часто жалуют купеческие подворья, хотя - я осмотрелся - двор приличного размера и достаточно опрятен и чист. Насколько может быть чистым живой жилой двор огромного подворья. «Не скверного Хозяина». А купца хотелось с первого взгляда называть именно с заглавной буквы. И его стать, и его глаза, взгляд, обустройство двора, беспрекословность и усердие домочадцев внушали мысль о «крепкой руке».
        Меж тем Сварыга решил поразить дорогих гостей гостеприимством - спешно накрывались столы, домашние купца бегали, как кипятком ошпаренные. А чтобы гости не скучали, подали вина, что легло очень в тему на натянутые нервы. «Мои» вино нахваливали. Не знаю, для меня всё, что попадает в рот - одного вкуса. Невкусного. Кроме крови.
        Началось застолье. С выпитым вином и поглощаемыми заморскими и диковинными яствами (на которые «мои» накинулись, будто неделю голодали) обстановка становилась всё более непринуждённой. И вот уже молодые люди строят глазки друг другу, молодые хозяйки краснели, смущались. Явно намекая этим на сеновал. При этом ни Волчица, ни Огнянка никак не реагировали на игривые переглядки княжича и огнегривых братьев. Шум ведущихся бесед нарастал. По знаку купца вошли музыканты, начали наигрывать что-то, вызывающее настоящую зубную боль этими своими скрипучими струнными изделиями, погремушками, бубнами и свистульками.
        Встаю, кланяюсь хозяину стола, Оскалу и Лиле, что тревожно зыркнула, прервав напихивание Малыша южными диковинками, иду прочь. Наверх, откуда можно было узнать обстановку снаружи, к окну.
        Улица пуста. Ни одной живой души. Только раздавленные тела. Некоторые трепыхаются. Но никто не спешит на помощь.
        Слышу тяжёлые шаги на лестнице. Мне не надо оборачиваться и даже гадать, так знаю, что это - купец. Деликатно кашляет. Поворачиваюсь, киваю, будто и не здоровались.
        - Как мне дозволено обращаться к вам? - поклонившись в ответ, спрашивает купец.
        - Это важно? - буркнул я в ответ.
        - Не хотел бы оскорбить, ненароком обратившись не по положению. Цепей на вас нет, ни знаков знати, ни наёмника, ни колец, ни мантии мага, но по-простому обращаться язык не поворачивается, - смиренно поясняет купец. - У меня глаз на людей намётан, и я вижу бывалого и опытного человека, бойца и сильного мага. Если не затрону ничьей тайны.
        - Обращайся, как хочешь, не обижусь. Называй хоть пирогом, только в печь не запихивай, - ворчу я, - я не знать, оскорбление не нанесёшь. Можно сказать, что я - наёмник.
        - А как имя? - уже свободнее спрашивает купец.
        - Морозом кличут, - буркнул я, отворачиваясь.
        - Мороз, тебя не завлекло веселье внизу? - хитро смотря, спросил купец.
        - Посмотри, - сдвигаюсь я, указывая на улицу, - там столько людей и настолько глупо погибло, что кусок в горло не лезет.
        Купец выглянул в окно, пожал плечами:
        - Люди гибнут, люди рождаются. Мы - живы, близкие наши - целы. Жизнь продолжается.
        - Ты считаешь это нормальным? - указываю я на тела и тёмные пятна на брусчатке.
        - Только на моей памяти это третий раз, - отвечает купец, покручивая перстень на пальце руки, сложив ладошки на подушку своего брюха, - но я редко и недолго бываю в столице. Сам понимаешь - без пригляда приказчики расхолаживаются.
        - Ах, такая давка - постоянное явление? - удивляюсь я.
        - Живчик, добряк, постоянно учит молодых лекарей и магов Жизни, - говорит купец, задумчиво глядя в окно. - Учатся юные лекари на таких вот прихожанах. Принимая страдальцев без оплаты. Вот люди и стоят, надеются, что именно им повезёт без оплаты избавиться от болезни. А тут слух облетел город, что Живчик вернулся. А его долго не было. Народ и повалил. Ну, а где эти бараны собираются без счёта, завсегда - давка. Стража, вон, их разогнала. А если спустя часок выехать - у Чёрных Ворот опять будет толпа.
        Не хочу больше ничего говорить, лишь качаю головой. И что, что для меня погибшие - это вина стражи и лекарей? Это они не организовали, не продумали приём людей. А вот человеку, что всю свою жизнь живёт рядом, это не кажется жестокостью и чьей-то оплошностью. Считает это столь же обычным явлением, как осадки за окном. Да, неприятно, да, надо укрыться. Но не бороться с этим. Жестокий мир, жестокие сердца. Как бы это ни звучало смешно от Тёмного мага, нежити, подручного самой Смерти.
        - Позволь поинтересоваться, как обстановка на Западе? - спрашивает купец.
        - Как тебе ответить, уважаемый? - усмехаюсь я. - Если я считаю произошедшую давку упущением Дома Страданий и стражи города, а погибших - напрасными жертвами, а ты говоришь, что это ничего необычного? Наши оценочные суждения расходятся. Потому - суди сам. По пути со своего владения до логова Волков властительница Медной Горы потеряла всю свою охрану, за исключением одного человека, и всю прислугу. Это какая обстановка? Как, по-твоему, бойня всех против всех в логове Волков - ничего необычного? А поход Гильдии наёмников Волчьего Логова на Тёмных и целое войско Призраков, от которого наёмники бежали без оглядки? В город, охваченный кровавым бунтом. Так какая обстановка на Западе, где Церковь изрядно проредила знать? Где любая жизнь замкнулась в обводы валов и частоколов их поселений? Где на полях и в садах трудятся только старики и дети. А все мужи - Бродягами - атакуют стены, которые когда-то защищали?
        - И Запад - тоже, - вздохнул купец. - Задрала эта Смута! Я уже засиделся дома. Но привычные мне направления торговли оказались недоступны. Многие мои торговые пути оказались непроходимы. По самым разным причинам. И много моих торговых представительств оказалось просто отрезано от меня. Без всяких известий. Подозреваю, что хороших вестей я от них так и не дождусь. Я терплю огромные убытки. Похоже, что скоро о таком зерноторговце, как Сварыга, придётся забыть.
        Купец сокрушённо качал головой:
        - Я с интересом присматривался к Западу, прислушивался к слухам о Медном Властителе и Северной Башне из Гиблого Леса, - говорил Сварыга. - Гиблый Лес - это плодородные земли. Таких лакомых и тучных земель мало, все наперечёт. Это - зерно. Это - хлеб. Гиблый Лес всё чаще приходил ко мне в мыслях моих. И тут - прямо в моём дворе - вдова Медного Владыки, его дети, княжичи Волка. Я обнадёжился.
        - Мне жаль. - Пожал я плечами, кивнул купцу, обошёл его, иду вниз. Пора бы уже. Мы сюда не мясо есть и вино жрать приехали.
        Но молодёжь на меня - ни взгляда, ни слова. Горана уже нет. Беру Малыша на руки, тем забираю из застолья Пламя и Лилию. Я не собираюсь никого уговаривать. У меня есть задача, для её выполнения мне требуется только Мышонок.
        Приятно. Малыш уткнулся лицом мне в шею и крепко обнял. Дубняк с ребятами уже развернули нашу повозку, ждут. Увидев меня, спешно запихивают в рот и допивают то, что им принесли служки купца.
        Купец сам нас провожает.
        - Надеюсь, ещё увидимся, - говорит он, склонив голову. - Мои ворота всегда открыты для вас.
        - Благодарю, - отвечаю я, тоже поклонившись, - вы были добры к нам. И наша память сохранит ваше доброе имя. Надеюсь, нам ещё представится возможность ответить вам добром на добро.
        Глава 12
        Старательно отводил глаза от страдающих людей на мостовых. Помочь всем я был не в силах. Помочь кому-то? Не в силах решить, кому именно. И время терять - никак невозможно. Тугая пружина грядущих событий уже режет плоть реальности, брызгая вокруг нас кровью. Пружина может сорваться, вышвыривая нас туда, куда я даже в самых смелых мыслях не подозревал и самых кошмарных снах не видел. А ребёнок так и останется сломанным человеком? Надо спешить, надо успеть.
        Возможно, нас узнали, возможно, что-то ещё, но ряд стражи расступился, беленные известью Белые Ворота - отворились. (Другие ворота назывались Чёрными, хотя тоже были выбелены негашеной известью, но через Чёрные Ворота пускали «чернь».) Нет, нас ждали. Прислужник Дома Страданий поклонился нам, указывая, куда нам ехать. И запрыгнул на подножку повозки, сопровождая.
        Подъезжаем к одному из строений, спешиваюсь. Сам привязываю Харлея, сам спутываю ему ноги и надеваю на голову мешок с кормом. Знаю, что он так не любит, но - гад такой! - лягается и кусается! Прислужник ждёт. И Дубняк с ребятами остаются ждать.
        А мы поднимаемся по ступеням. Малыш щебечет мне на ухо. Он рад, что я сам несу его.
        Дом Страданий не нёс ожидаемого мною больничного запаха. Почему-то мне казалось, что такие вот Дома Страданий для меня - привычное и обычное дело. Хотя и точно уверен, что впервые нахожусь в подобном месте. Полного энергий и колебаний - боли, страдания, отчаяния и - смерти. При этом тут же густо разлита Сила особой частоты, особой природы, что особенно сильна в том парке, как мне анадысь сказали: «в Месте Силы Жизни». Наверное, это - Сила Жизни.
        До этого наибольшую силу Жизни я ощущал - в Лилии. Но это я так назвал это. Для себя. А вот остальные Силой Жизни называют как раз эту вот Силу, ощущаемую мною, но совершенно мне неподвластную.
        По природе своей Сила эта не имела ничего общего с так называемыми Силами стихий (суть - просто Энергией), что давались мне относительно просто. Следы этой Силы Жизни, что я увидел тут, по своей природе более походили не на стихии, а на Силу иного порядка, уже видимую мной. На Скверну. И так же как и Скверна, Сила Жизни мне была совершенно бесполезна, болезненна, могла войти в диссонанс с моей природой, с моей сущностью. И я даже не хочу задумываться, чем закончится воздействие на меня Силой Жизни - разрушением моей сущности, взаимным погашением сил или перестройкой моей природы Силой Жизнью под себя, под свою природу, как это делает Скверна, перерабатывая всё вокруг в свою материально-энергетическую форму бытия, оскверняя. Хотя… Сила Смерти… Сила энтропии… То, что есть я - тоже явление того же порядка, что и Жизнь, Смерть, Скверна.
        Но вот мы и пришли. Там, за дверями - сгусток этой Силы Жизни. Отдаю Малыша, недовольного тем, что я оторвал его от себя, на руки матери. Проверяю, «выйдя из себя», свою прозрачность. Пусть эта Сила проходит сквозь меня, не видя меня, не замечая. Как это делала Скверна.
        Живчик - маленький и сморщенный старичок, почти невидимый за огромным столом. Настоящий Мастер Йода. И - зелёнки. Он поднял на нас свои живые глаза…
        На мгновение мне показалось, что зрачки у него были вертикальными, как у кошки, а по глазу скользнуло третье, прозрачное веко. Бред! Показалось! Так не бывает!
        - О-о! - воскликнул старичок. - А я вас давно уже жду!
        Он легко развернул крутящееся мягкое кресло, на котором сидел, соскочил на пол и лёгкими шажками подскочил к нам, проскочив мимо меня. И я не мог не улыбнуться. Сила Жизни - не видит меня, не замечает.
        - За вас меня просили очень значимые для меня люди! - частил старичок, водя руками перед Лилией и Малышом, смотря на них, но как будто - сквозь них, шевеля ноздрями, будто пёс, принюхиваясь. - Вы меня простите, но я сразу к делу. В моём возрасте начинаешь спешить. Неизвестно, сколько осталось.
        - Мы тоже спешим, - отвечаю я, поглаживая подбородок УМником, - и потому все словеса и расшаркивания нам - тоже в тягость.
        Старичок аж отпрыгнул от меня. Уставился на меня, будто я появился перед ним только что. Проверяю себя. Нет, вторую прозрачность я не ставил.
        - И мы простим вам любое отношение к нам, кроме одного - затягивания страданий Малыша, - говорю я так, будто ничего не заметил. Ну, не может быть у человека третьего века! Не бывает так!
        - Да-да! - мелко закивал Живчик. - Вы - правы. Извините, моя вина. Вы напугали меня. Это пришло с годами. Смотреть на людей не глазами, а - Жизнью. Так я привык, так мне удобнее. Ваш способ сокрытия магии превосходен, ал…
        - Мороз, - кивнул я и тут же напомнил: - Но пришли мы не обсуждать магические умения, а вылечить ребёнка. Нам сказали, что вы способны на это. Или это не так? И нам придётся искать другого человека, что нам поможет?
        - Да-да, - опять кивает старичок, - повторно - извиняюсь. Если я не помогу вашему мальчику - никто не поможет. Из ныне живущих. Так-так! Как всё сложно! Ещё и тёмная магия! Проклятие. Снято, но следы остались. Воздействие… Скверны? Ах да, вы же из Гиблого Леса! Ну, да! Спинной мозг. Сложно, сложно!
        - Вы берётесь? - напоминаю я. Лилия шипит на меня рассерженной кошкой за мою бесцеремонность к Живчику.
        - Да-да! Конечно! Каждое по отдельности знакомо, привычно. Но вот всё в совокупности! Ещё и потенциал Света и Духа! И кто-то уже проводил, неумело… топорно…
        Дальше старичок уже совсем неразборчиво бормотал себе под нос. Видя лицо Лилии, молчу, нервничаю. Мне очень и очень неуютно тут. Особенно рядом с этим Живчиком. Не знаю почему, но он меня бесит! Аж трясёт меня! Будто я его ненавижу!
        - Всё сделаем! - наконец заявляет старичок, выпрямляясь.
        Фух! Я даже выдохнул - давление на меня ослабло. И моя ненависть к старику ослабла.
        - Не скажу, что это будет просто и быстро, но - сделаем! - заявил Живчик нам, потом поворачиваясь к своему подручному, стал ему давать указания на каком-то искажённом языке. Возможно, своими лечебными словами, нам, не мастерам его дела, просто непонятными.
        - Сколько? - спрашиваю я.
        - Не могу вам точно назвать срок, - мотнул головой Живчик. - Ребёнок будет у нас для проведения операции по восстановлению деятельности повреждённых нервных волокон, но без длительного реабилитационного процесса всё это будет бесполезно. С ребёнком может остаться кто-то из близких. Мать…
        Живчик смотрит на Лилию.
        - Отец…
        И смотрит на меня. Я мотнул головой.
        - Духовник? - спрашивает старик.
        «Тебе чё надо, сморчок?» - невольно взбесился я. Ведь он слова свои сопроводил прикосновением ко мне своей Силы.
        - Я остаюсь! - пересохшим от волнения, скрипнувшим голосом говорит Лилия.
        Я кивнул, говоря:
        - Властительница Лилия Медногорская - тоже ваш пациент. Требуется не только убрать шрамы, а провести полное омоложение.
        Лилия возмущается, надувается, краснеет. Но прислужник Живчика кивает, следом кивает и сам старичок.
        - Да-да! - частит он. - Было и это обговорено.
        - Сколько? - вновь спрашиваю я. И видя, что старичок поджал губы, достаю накопитель: - Этого хватит?
        Живчик кивает и указывает на стол.
        - На излечение мальчика - вполне.
        Не смог скрыть злорадной ухмылки. Почему-то в глубине души я именно этого и ожидал. Замануха. Потом, когда ты уже слюну пустил, а зубы увязли, то стоимость, естественно, возрастает. И всё - на честном глазу - сам виноват, надо было читать сноски внизу, которые мелким шрифтом.
        Вижу, что Пламя лезет к себе за пазуху, останавливаю её жестом.
        - Вот и ладненько! - говорю я старику. - Камни - это просто камни, даже весьма необычные. Если всё сделаете ладно и скоро, будут вам и ещё камни, уважаемый.
        Всё же глаза его вспыхнули. Золото им нужно, но не так, как накопители.
        - Всё же маг - одноразовое изделие, - усмехаюсь я, потирая верхнюю губу, - но с накопителем - как два мага. А с двумя накопителями…
        - Выжигает себе силовые каналы, - буркнул старик, ему неприятна моя усмешка.
        - Не знал об этом, - пожимаю я плечами, озадаченно потирая подбородок. - Гиблый Лес только распахнул свои ворота, мы ещё не освоились с его сокровищами.
        - А вы, - спрашивает Живчик, - не желаете поправить своё самочувствие?
        - К этому вопросу вернёмся после результата по этим вот людям, - отвечаю я, указывая на Лилию и Мышонка.
        - Ну тогда… не смею задерживать, - склонил голову Живчик. - Сами понимаете - я один на весь Мир. Вам укажут дорогу.
        Тоже кланяемся. Выходим. Лилия и Малыш провожают нас. Малыш ревёт и не хочет оставаться тут. Лилия тоже ревёт. Обнимаю их обоих, целую каждого.
        - Будет! - говорю я сквозь ком в горле. - Будет! Долгие прощания - лишние слёзы. Пришлёшь вестового. Заберём вас отсюда.
        Их уводят. Не могу смотреть ни на кого. Распутываю Харлея. Будет! Сам-то что рассопливился? Не навечно же расстаёмся? Живчик крут, давил на меня даже через прозрачность. Поправит Малыша, поправит любимую, там и поедем ко двору. Хватит уже с меня этой столичной жизни!
        «Дед!» - раздалось в голове, когда проезжал через строй стражи. Я аж в седле подпрыгнул! Смотрю на Пламя уничтожающе. Она смогла пробраться в мою голову даже сквозь прозрачность и все мои блоки защиты! Но девочка лишь пожимает плечами и разводит руками.
        «Про какие камни из Леса ты говорил? Ты врал?»
        «Почти» - отвечаю я. Как-то не хочется говорить ребёнку, что даже перед самим собой быть предельно честным и откровенным опасно. Детей надо учить хорошему, доброму, светлому. Плохому - сами научатся.
        «У меня два накопителя. Этого хватит?»
        Вздыхаю. Добрая душа! До чего же ты хороша!
        «Хватит. Одного. Того, что я на днях тебе дал. Но! Я верну. Обещаю. Другой, ещё лучше!»
        «Мне не жалко. Малыш и Боярыня для меня дороже всех камней на свете!»
        Ох и добрая душа!
        Ребята ждут. У ворот купеческого дома. С отпрысками купца. Глаза прячут. Молча пристраиваются. Купчата, понимая, приотстали.
        - Я вижу, госпожи Лилии и Малыша нет с тобой, - говорит Волчонок.
        Киваю.
        - Хватило? - вновь спрашивает Оскал.
        Мотаю головой. Волчонок выставляет ладони назад. По одной хлопает Огнянка, по второй - Сирус. Потом Волчонок протягивает мне тощий кошель. Чувствую структуры накопителей. Мотаю головой:
        - Обойдусь. У нас война идёт. Священная война. Вставай, страна огромная, гля!
        Ребята переглядываются. Как всегда, когда меня заносит.
        - Хотя бы мой! - канючит Оскал. - Я - не маг.
        - Ты свой сейчас едешь продавать. И опять идёшь по банкам и прочим заёмщикам. На войне всего и всегда не хватает. В первую очередь - золота.
        - Тогда и я с ним, - говорит Волчица, непривычно тихая последнее время, - а то моего братца опять облапошат, зайца вислоухого.
        Волк лишь улыбается на такие слова.
        - И я! - заявляет Огнянка.
        - Нет, сестрица, - мотает головой Сирус, - мы надеваем цепи, звёзды и едем обманывать учащихся Университета.
        Киваю. Нет, они сами догадались до агитирования студентов. Я лишь подсказал. Магов не бывает много. Знать с рождения с мечом и в седле. Если удастся «нанять» за слова и красивые лозунги хоть десяток магов и рыцарей - уже превосходный результат!
        На том и разъехались на ближайшем перекрёстке. Стражу отправил с Волками. Там - деньги. А пустой дом охранять - меня одного хватит.
        Меня одного. Чувство одиночества весьма неприятное. Тоска по Лилии - ещё неприятнее. И почему-то слова, которые говорю сам себе, что разлука - ненадолго, не помогают унять мою душевную боль.
        Пустой дом. Пустота в душе. Как-то незаметно Лилия и её дети полностью заполнили моё сердце и душу. И вот - даже временная разлука ранит. Заполняю душевную пустоту разными мелкими заботами. Чтобы руки и голова была занята. Отчищаю подвальные помещения от хлама и мусора, наводя ужас на пленных воров, помогаю Паду по хозяйству, таскаю воду, грею баки и бочки, охлаждая до инея воздух во дворе. Испортил ещё один, последний, клинок. Ну, что за напасть! Опять не получилось! Всё же делаю так же, как и в прошлый раз!
        Неожиданно быстро возвращаются Волчата и Огнянка, скидывая тяжёлые кошели прямо на утоптанную землю двора. Огнянка привезла вязанку новых мечей. Я уже разорил нашу суму на довольно внушительный золотой вес - мечи стоят баснословно дорого.
        - «Обманывать»! - поджимает губы огнегривая девушка. - Так бы и сказал, что по питейным хочет прошвырнуться!
        Ржём. Волк было рванул со двора - помогать другу в его нелёгкой заботе, но, вздохнув, вскинул кошель на хребет и поволок в дом, крикнув Козе, платок которой увидел в окошко, чтобы взвара горячего сготовила.
        Потому как во двор стали прибывать молодые стражи с молодыми же женщинами и малыми детьми. Дубняк последовал моему совету - это его сыновья и семьи людей Дубняка.
        Пьём взвар, неспешно рассуждаем. Гадаем, почему я перевёл в мусор столько неплохих мечей.
        - А как ты тогда полностью обессилил Сируса и Серолапку? - спрашивает Огонёк. - Я же видела - их Сила просто утекла.
        Пожимаю плечами, Сила Огнянки ушла. Ну, и у Волчицы - заодно. А то будет как в тот раз - с серьгами. Этим двум «сёстрам» надо всё давать поровну, а то передерутся. Опять.
        И - вскакиваю. Выпрыгиваю во двор - прямо через окно. Хватаю из связки, что так и валяется у стены, сразу две стальные полосы, имеющие форму меча, бегу в мойню. Огонь и Воздух причудливо перемешались с моей собственной сущностью. Повторяю, уже привычно, действия с клинками.
        И, боясь даже смотреть на них, выхожу из мойни.
        - Ну? - чуть ли не хором спрашивают. И опять - все взгляды всех людей во дворе скрестились на мне.
        Пожимаю плечами:
        - Боюсь даже смотреть, - искренне отвечаю я. - Если и эти клинки поведёт или лопнут - плюну! А это… Дубняку отдам!
        И указываю на связку мечей без рукоятей, яблок и ножен, что так и стоят у стены в связке из сыромятины.
        - Боза! - вздохнув, шумит княжич. - А чего покрепче взвара - нет?
        - Морозовна не велела! - кричит, чуть ли не с чердака, девушка.
        - Кто? - удивляется Волчица.
        - Почему? - кричит в ответ Огнянка, уже улыбаясь в предвкушении.
        - Велела детям вино не давать! - отвечает Коза, выглядывая в духовое окно, утирая лоб и озорно блестя глазами.
        - Придётся выпороть, - вздыхает Волчонок.
        - Вы, ваше высокородие, лишь гость в этом Доме, - отвечает, манерно склонив голову, Огнянка.
        Коза даже язык показала, прежде чем юркнуть обратно на чердак.
        Волк тут же становится передо мной на колено, приложив руку к сердцу, говорит:
        - Как глава Дома Волка обращаюсь к главе Дома Медной Горы - прошу руки дочери Медной Горы Огня, Жгущего Смыслом!
        - Тьфу, на тебя, скоморох! - плюнула Огнянка, фыркнула и пошла в дом.
        «А почему?» - мысленно спрашиваю я.
        Девушка аж запнулась в ступенях, отпустила подол, вцепилась в перила, растерянно обернулась.
        «Мал ещё!» - ответила она.
        «Это твое окончательное решение?» - спрашиваю.
        Но Огнянка пожимает плечами и уходит в дом.
        - Я не глава дома, встань, Оскал. Вернётся вдова Медного Владыки - повторишь.
        А Волчица отвесила подзатыльник брату:
        - Что в словах «не Ястреб» ты не понял?
        - Кто такой Ястреб? - спрашиваю я.
        - Ястреб! - кричит Сирус, влетая во двор, спрыгивая с коня так поспешно, что чуть не вспахал борозду носом в утрамбованной земле двора. - Мамой клянусь - Ястреб!
        Я ничего не понимал. Я никак не мог вспомнить, кто такой этот Ястреб, «не который» - Оскал. Почему Волчица, такая дерзкая и наглая девушка, округляет глаза и делает «Ох!», закрывая рот обеими ладошками, приседая обеими ногами, зажимая их так, будто ей в пах влетел шмель. Почему Огнянка оседает в дверях без чувств. Почему Волк вместо того, чтобы волноваться за девушку, руку которой только что просил, просто перепрыгивает её бесчувственное тело, спеша зачем-то в дом. Не понимаю, почему так тянется Дубняк, хотя даже со мной держит себя немного разнузданно, с хитроватостью бывалого и опытного ветерана. Не понимаю, почему его ребята так поспешно вылетели со двора в оцепление и так спешно затворяют ворота. Не понимаю, почему Волк опять перепрыгивает тело девушки, в которую вроде бы влюблен, прыжками летит к Сирусу с какой-то хренью.
        - Он? - Волчонок скидывает с плоского предмета ткань, показывая овальный портрет какой-то породистой морды.
        - Похож! Только моложе, отчаяннее и - живой! - отвечает Сирус, утирая лоб. Коза уже несёт глиняную кружку. Всё-то она успевает. Только вот клок паутины тянется за её плечом.
        Сирус кивнул, осушил кружку, вытер губы с рыжим пушком, выдохнул:
        - Или ты думаешь, я Спартака не узнаю? - шипит Сирус.
        Теперь ахает - Пламя. За Спартака я слышал. Немного проясняется.
        - Я его как тебя видел. Вот так! Рассмотрел! Ну, мы же не раз обсуждали! Если бы знал, что Спартак - Ястреб!
        Ах, вот оно что! Теперь понятно. В гостях у сказки. Точнее - сказка пришла в дом.
        - И зачем так кричать? Пугать всех! - ворчу я, помогая подняться девушке, раз уж всем этим молодым, да ранним стало сразу не до неё и её забот. А то «люблю - не могу, асисяй!» Вот и узнали ценность всех слов. Права Волчица - скоморох!
        - Только что их видел! - выпучив глаза, оглушительно шепчет Сирус.
        - Их? - пискнула Волчица.
        - Сумрак! Я сначала его узнал, потом уж Спартака, - отвечает Сирус, с сожалением смотря в пустую кружку. Коза волокла ещё, да сразу две. - Горан с ними остался. Они просто пьют, в запойную, по кабакам, да песняки горланят! Глазам своим не поверил!
        Волчица, Огнянка, Волчонок летят в дом.
        - Они теперь - Агроном, сын Агропрома, и Ёшкин Кот, сын Минфина! - кричит им вслед Сирус.
        А вот тут и мне поплохело. Да настолько, что я сел на собственные ноги и схватился за голову одной рукой, а за сердце - второй. Звуки эти, сложенные в эти имена, вызвали острую боль в сердце. Боль торжественно-щемящую, сладко-безвозвратную, ностальгическую. А голова взорвалась лицами, образами, словами и обрывками фраз, текстами и мельканием картинок, звуками музыки и обрывками песен. Тут тебе и неведомые помещения, улицы, строения, незнакомые люди, дети, женщины, что, закатывая глаза, прикусывают нижнюю губу от удовольствия и страсти, какие-то механизмы, что ездят, дымят, грохочут и даже… летают? Что это? Что это такое? Всего лишь название ремесла и отрасли хозяйственной деятельности и ругательная присказка в совокупности с другим названием Казначейства. Какой это язык? Почему красный? Я его знаю? Он мне щемящее приятен? Причём тут красные и золотые звёздочки? Почему Мир грохочет взрывами и… очередями? Очередями - чего? Куда? Почему грохот - печален? Терзает потерями и имеет стальной вкус крови? Горек и солён - потом и слезами? Что это за запах? Что такое порох, соляра, тротил?
        Одно понятно кристально ясно.
        - Я с вами! - твёрдо говорю я, поднимаясь. Ребята уже собрались, пока меня «плющило».
        - И я! Я тоже! - звонко кричит Пламя, сбегая по ступеням в таком же костюме, как девушки - штаны, куртка.
        - Нет! - отвечаю я, перехватывая девочку.
        - Это же они! Понимаешь? - град слёз брызнул с глаз Пламени. - Дед… Они… Хоть одним глазком!
        - Ты всё увидишь, внучка! - говорю я ей, поднимая её до своего лица, целуя в щёку, смотря прямо в глаза, - Обещаю! УМник тебе их покажет.
        Кони ребят танцуют, показывая нетерпение наездников. Вскакиваю на Харлея. С гиканьем - вылетаем в распахиваемые ворота.
        Я не видел, но Дубняк торопил ребят закрывать ворота, гонял их надевать полную броню.
        - Началось! - приговаривал он. - Не к добру их, беспутных, именно сейчас принесло сюда, ох, не к добру!
        Глава 13
        Это был очень длинный, и очень безумный день. Перешедший в ещё более оторванную ночь.
        Мы влились в шумную толпу гуляк, где явно верховодили двое шумоватых юношей с безумным блеском глаз и смехом сошедших с ума. И этим разочаровали они меня. Ничего в них не вызывало во мне тех щемящих и торжественных чувств, что я испытал при звуках их имён. Ничего.
        Я снова стал старым и скучным Бродягой, лишним на этом отвязном празднике безумия и молодости. Потому я накрылся вторым одеялом прозрачности и просто решил проследить ход событий, присмотреть за моими подопечными, если они вляпаются в неприятность. А они вляпаются! Их втащат в неприятности эти двое, что уже подняли на уши полгорода - Агроном, сын Агропрома, и Ёшкин Кот, сын Минфина.
        В процессе загула «притомился» Горан. И я оказался перед нелёгким выбором: оставить валяться пьяную тушку юноши вместе с его дружками-собутыльниками и продолжить «пасти» остальных или отнести парня домой?
        Некоторые крыши проламывались под нашим с Гораном весом. Всё же порода у Святогорычей не из деликатных и птичьих. Это - бойцы, причём ближнего боя. Прирождённые бойцы, «танки», мускулистые, с тяжёлой, крепкой костью.
        И эти ломающиеся крыши и летящее по небу тело не добавили городу спокойствия и умиротворённости.
        Как бы я ни спешил, переживая, всё же времени прошло немало. Сдал глупо и блаженно улыбающегося Горана на руки Дубняку и Пламени, скинув девушке нарезку образов так интересующих её парней, разочаровавших мои завышенные ожидания, поскакал обратно.
        Загульную компанию найти было несложно - они оставляли громкий след разгромленных заведений, пьяных тушек и побитых и - тоже пьяных - стражей. Но теперь в их компанию, и так - расторможенную полностью, влились работники массовой бродячей культуры, которые по самой сути жизни своей были - полными отморозками. Лицедеи, пересмешники, глотатели огня, акробаты и гимнастки - они сильно повысили градус загула, взвинтив его на недосягаемый уровень - по оторванности и безумию.
        А когда они всей этой толпой ввалились в мойни, вышвырнув хозяев и прислугу, одежда была скинута, и вся эта разнополая и разносословная толпа наполнила, как рыбы, бассейн, подогретый магами, стала «мыть» друг друга, «тереть» - последние крохи разумного, последние бастионы нравственности пали.
        Я смотрел во все глаза и не мог их отвести. Такой оргии я даже представить себе не мог. Нет, я не ханжа, сам люблю это дело, чувствую - всегда любил, но происходящее просто не влезало в мою голову! Я не мог поверить! То, что Волчица развязная и оторва, ожидал. Но сейчас она была только с Сирусом, не выпуская его «инструмент» из… своего плена. И только с ним, хотя Сирус при этом мог целоваться с другими девушками, ласкать их руками. Волчица лишь утробно рычала на это, ревнуя, но шланга Сируса от себя не отпуская.
        Но вот то, что точно также будет себя вести и недотрога Огонёк, никак не ожидал. Она буквально сняла с Агронома очередную девушку, сама страстно накинувшись на него - буквально за мгновение до его извержения. Но статью своей, красотой придав ему новых сил, закрывая ему глаза своими грудями, утробно рыча, как львица - прогоняла остальных претенденток на это тело. Она так страстно извивалась под ним, что юноша закатывал глаза. А когда он в очередной раз обессилел, вдохнула в него новое желание, накрыв его грудь и живот водопадом пламени своих пламенных волос. И опять скакала на нём, заставляя глаза юноши неотрывно следить за прыжками её мячиков перед его носом.
        Но как бы ни была велика страсть и желание Огонька, Агроном всё же устало откинулся спиной на колонну. И как бы ни старалась жгучая девушка, всё же укрываясь шалью от моего взгляда, получить ещё хоть каплю любви от объекта её влажных девичьих грёз, Агроном оттолкнул девушку.
        - Станцуй, девочка! Услада глаз моих! - пробасил он, дыханием шевеля шаль.
        Ёжкин Кот оттолкнул ногой свою девушку, погрузив её в воду бассейна, стал хлопать ладонями, кричать:
        - Мало танцев! Танцуют все! Танцуйте, пока это возможно! Споём, брат? Споём, как в огне гибнут города? Как тысячи людей уводят в полон Тьмы? На разделку Мастерам Боли? На съедение людоедам?
        - Споем! Вставай, страна огромная!
        - Вставай на смертный бой! С проклятой силой тёмною! С проклятою ордой!
        Акробатка, истекая ручьями воды, обтекла Марка, как мокрая змея, ввинтившись ему под руку, пела очень чистым голосом, блестя глазами и мокрыми волосами.
        - Пусть ярость благородная вскипает, как волна! Идёт война народная! Священная война!
        Маги и молодые отпрыски знати подпевали. Оргия была забыта. Они обнимали своих подруг, крепко, но не более того.
        А вот меня трясло крупной дрожью, хотя в мраморном зале этой мойни было очень жарко. Слова этой песни набатом били в уши, тяжёлыми ударами кузнечного молота ударяли в сердце, взрывами образов молотили сознание. Красные флаги, море красных флагов! Строй воинов в странных сферических касках, несущих эти флаги. Улыбающиеся ребята в гористой пустыне, верхом на чём-то большом, тускло-зелёном, остро-хищном. Мёртвые глаза ребят. Чьи-то окровавленные пальцы сквозь искажающую пелену слёз закрывают остекленевшие глаза молодого парня.
        Нах! Нах! Нах! Ненавижу этих двоих! Вместо торжественно-щемящей услады получил лишь нестерпимую боль рваной, зияющей раны на душе и сердце!
        - А к чему вы это, южане? - спросил Сирус.
        - Нет! - твёрдо возвестил Агроном. - На сухую не пойдёт! Айда вино пить!
        - Пиво жрать! - подхватил Ёжкин Кот, стиснув гибкую, полногрудую артистку, пряча лицо меж её красивых грудей, млея, зажав свои уши её грудями.
        - Погоди! - встал Волчонок. - Рассказ ваш не для всех ушей.
        - Для всех! - покачал головой Агроном. - Слишком заигрались мы, ребята, в сословия и исключительность, да, девонька моя? Посмотри на неё. На себя. На меня. Чем мы отличаемся? А? Без богатых или простых одежд? А? Без цепей и кольчуг, без посохов и мечей? Да, у меня нет такой богатой груди, как у неё, а у нее нет такого вот змея. Даже червячка нет! Вот и всё! А чем ты, княжич, отличаешься от того акробата? А? Вот! Вот и Тьма не разбирает! Жрёт всех подряд! И ставит в свои ряды всех подряд! Их - Тьма! А мы отгораживаемся друг от друга обычаями и традициями, городим сословия и граничим заблуждения. А должно - всем встать в полный рост! В один строй! Всем до единого!
        - Но, - толкнул Агронома Ёшкин Кот, - всем из нас дано по-разному! Почему мы должны расплачиваться по единой ставке?
        - Кому многое дано, с того больше и спросится! - потряс Агромом пальцем перед носом Кота. - Кто-то встанет только за себя. И только - с топором своим. А вот ты, Волк! Ты, княжич? Ты за всех людей своей волости встать обязан! Сколько у тебя людей? Тысяча? Десять тысяч? Во столько раз больше ты должен выстрадать!
        - Мальчики! Да что вы всё о страдании! - взмолилась Огнянка, гладя себя по прелестям. - Надо насладиться тем, что нам отпущено!
        Я просто не узнаю её! Куда делась умница-разумница? Вижу лишь знакомые глаза её матери, когда она, прикусив нижнюю губу, поглощает меня.
        - Нет! - резко оттолкнул её Агроном. - Это поведение животного! Я - не тварь дрожащая! Я не буду ждать Тьму! Иду на Тьму! Сам! И всех, кто Тьме потакает - к ногтю! Кто со мной?
        Конечно же все! Вскочили, давай орать! Шаль Огнянки была безжалостно разорвана. Агроном и Ёшкин Кот замотали лицо шалью, остальные последовали их примеру, а когда кончился невесомый, воздушный шёлк, стали обматываться другими тряпками, предпочитая красные оттенки. Шаль Огнянки была, естественно, огненного цвета.
        - Маскарад! - возвестил Ёшкин Кот, опять закатившись безумным хохотом.
        Одевшись наспех, главное - скрыв лица, оттого - совсем осмелев, молодёжь пошла «На Тьму!».
        - На Тьму! - кричали они.
        А вот я, собирая остатки одежды и вещей моих подопечных, поймал при этом себя на мысли, что на этом празднике молодости я совсем лишний старый маразматик и ворчун. Я не только не возбудился от этой оргии, а лишь утомился и разозлился. И вот, злой на себя, да и вообще - злой, выскочил, невидимый, из мойни - догонять подопечных, да чуть не сбил с ног двух примечательных личностей. Но не сбил, а замер, весь обратившись в одно большое ухо.
        Приметил я одного из них ещё на стадии заливания молодых глаз моих подопечных молодым вином. Это ещё когда Горан участвовал. Этот незнакомец явно узнал одного из этой безумной пары отморозков. Ну, это нормально. Возможно, такая же нелепая морда была и у Сируса. Только вот такой смеси радости и ненависти на лице и во взгляде я ещё не видел, потому приметил его. Потом этот мерзотник пропал. И вот - их двое. Причём второй - ещё более примечательный. Своим тёмным оттенком Силы Воздуха и Воды, своей сгнившей душой с метками жертвоприношений.
        Настоящий Тёмный! Как те, в логове Волков! И вся эта орущая орава юношей и девушек просто прочесала мимо Тёмного, вопя:
        - На Тьму!
        В самом центре столицы, в ослепительном сверкании куполов храмов! Под носом у Чистильщиков! Тёмный! И все чешут мимо, будто так и надо!
        Как я обрадовался этому мерзотнику! А я-то всю голову сломал, как и чем платить за Лилию? Где и когда добывать накопитель? Новый камень - вот он - стоит! Молвит человеческим голосом:
        - Это точно он! Надо немедленно сообщить Совету!
        Штык замер в полузамахе. Так их тут целый Совет? А совет - по-любому, это больше чем два урода с прогнившей душой! Определённо, это я удачно зашёл! Повременим с изъятием камня. Давай, мой ходячий камень, веди меня к себе подобным!
        Но пара мерзотников следует за моими подопечными, вместе с ними орёт, глушит вино с разгромленных винных лавок.
        Толпа молодёжи натыкается на группу очередных фанатиков. Я же говорю, в Мире без оружия только полные безумцы ходят. Эти безумцы толпой ходят. Точнее - отарой. В накидках из грубой мешковины, крашенной самым дешёвым красителем, опоясанные верёвками, смиренные - до тошноты. Овцы. Агнцы божии! И ведь молодые люди рты поразевали, слушая их безумные проповеди. Блин, ну как молодёжи объяснить коротко, да спешно, что не одолеть зло смирением, не усмирить буйного уступками, не утолить алчность подачками!
        «Огонёк! - формирую я Зов. - Всю эту муть они несут с одной лишь целью - ослабить вас! Усыпить бдительность, ласковыми заговорами лишить вас воли к борьбе! Не одолеть зло смирением, не усмирить буйного уступками, не утолить алчность подачками! Они всё перевернули с ног на голову, чтобы запутать вас, ломают устои жизни, ломают сам здравый смысл! Это неочевидно, но так они извращают людей, сея Смуту! Я не могу тебе объяснить быстро и кратко, но поверь мне, девочка моя, старому Бродяге, - они опаснее разбойников на дороге! Они отберут не кошель или жизнь, они отберут - разум!»
        Огнянка пыталась передать мои слова Агроному, но юноша уже пресытился этой шикарной девушкой. А вот Волчонок жадно внимал, припадая ухом к устам девушки, от которых ещё пахло Агрономом. И вот княжич - в ярости!
        - Бей! - ревёт он.
        Удивив окружающих этим криком. Но Сирус не раздумывает. Раз слова сестры так разъярили друга, то причина всего этого выпившему потомку Светогора не важна. Огромный кулак мага впечатывается в лицо смиренного блаженного барана, сразу ломая ему кости лица. И я вижу, как жизнь уходит из этого никчёмного тела. Хороший удар! Кувалда не нужна!
        Волчица не желает отставать от своего избранника - жестко, не по-женски бьёт другого проповедника. Понеслось! В пьяном кровавом угаре гаснут жизни «смиренных и блаженных».
        И это побоище напугало «моих» примечательных мерзотников. Они решили покинуть общество вкусивших крови и волчьего молока отпрысков знати. Причём поспешно покинуть. Настолько поспешно, что мне приходилось за ними чуть ли не бежать. А потом спускаться в подземелья, прыгая в темноту и неизвестность.
        «Мороз! - слышу Зов огнегривой, жгучей и страстной девушки. - Ты здесь?»
        «Уже - нет! Я уже в Нижнем Городе! Тут темно», - отвечаю я.
        «А ты… Всё время был рядом? Мне так стыдно!»
        «Ты была прекрасна, девочка моя, столь же прекрасна, как и твоя мать! Это было красиво и восхитительно. Жаль, что твой избранник не оценил этого» - отвечаю я ей.
        «Я уже заметила! - Её мысленное послание полно печали. - Но я докажу ему, что лучше меня ему жены - не найти!»
        «Очень бы не хотел тебя расстраивать, но союза с этим человеком тебе не желаю. Его сердце уже занято. И для тебя там просто нет места»
        «Ты его настолько хорошо знаешь? - мысли девушки полны злости. - Может быть, ты и имя его избранницы знаешь?»
        «Как не знать? Знаю. Даже несколько имён».
        «Не одна?»
        Представил себе лицо Огонька. Показалось, что услышал, как она взвизгнула. Взгрустнулось.
        «Война, Власть, Империя, Слава, Честь - этих имён тебе хватит?»
        «Но это же - не женщины!»
        «А тебе от этого легче? Вся его жизнь, всё его время, все его мысли и его сердце будут отданы тем, кого я перечислил. И не перечислил. А там - длинный список».
        «И всё же, я попробую!»
        «В таком случае желаю тебе удачи. Хотя честно признаюсь - не верю я в вас. Но ты ещё можешь взять от него то, что не принадлежит ни Войне, ни Империи. И хранить память об этом».
        «Я так и сделаю! Но проклятие, как жаль! Он же - мечта моя!»
        «Так обычно и случается с мечтами, - отвечаю я, прижимаясь к грязной стене, пропуская „встречку“, - Когда мечта воплощена - чувствуешь разочарование»
        «Учитель! Я плохо слышу тебя! Что ты делаешь в Нижнем Городе?»
        «А что может старый маразматик делать в подземельях? - вздыхаю я, стряхивая вонючую жижу с нового сапога, - Добываю самоцветы!»
        Зов прервался. И я уже не видел и не слышал, как Волк кричит девушке через головы, спрашивая, «где он?». Не знал, что Огонёк кричала ему в ответ, что «Он - в Нижнем! Там - темно!» Не знал, что, пылая глазами, пьяный Сирус, совсем ничего не поняв, взревел:
        - На Тьму! Бей! Вниз!
        И взведённая вином и пролитой кровью молодёжь рванула к ближайшему входу в подземелья.
        Но у «звёзд» этого безумия - Агронома из Агропрома и Ёжкиного Кота из Минфина - не было никакого желания лезть в подземелья. Они просто не обратили внимания на течение молодых людей, с пьяным упорством шли к своей цели. И многие - за ними. В том числе и маленькое братство потомков Светогора и Старых Волков. Громились лавки, портились и грабились товары, избивались встречные и поперечные, окунались в холодную и грязную воду Пристаней не менее случайные люди.
        Но я этого не знал. Я старался не отстать от интересующих меня Тёмных. А не отстать от них, будучи невидимым и желая сохранить в тайне своё присутствие в тесных, тёмных, узких и низких ходах подземелий, совсем непросто. Учитывая неровности полов, их захламлённость, снующих туда-сюда каких-то утырков, что тараканьим нашествием выскакивали отовсюду, неслись, сломя голову - куда попало.
        Не знал я, что Нижний Город так реагирует на вторжение Верхнего, Дневного Города. Не знал, что там, на верхних ярусах, кипят кровавые схватки и молодые люди, с кровью отцов и молоком матерей впитавшие наследственную ярость боя, всю жизнь обучающиеся именно бою, крошили в фарш потоки голытьбы Ночного Двора, бросающейся на них десятками - с камнями, с обожженными на огне кольями, ржавыми тесаками и кремниевыми ножами.
        Да и не хотел бы знать. Мне вся эта веселуха была глубоко фиолетова. Я не испытывал ни сочувствия, ни особой неприязни ни к одной из сторон конфликта. Пока они не задевали меня лично. У меня не было счётов с Ночным Двором. У меня был счёт к двум молодым и потому пустоголовым воришкам и к их покровителю, представителям Нижнего Города. Но воры - у меня в подвале, а их покровитель расплатился по счёту.
        Меня и народная забава под названием «бунт» не интересовала. Ни в Волчьем Логове, ни в Императорском. Я тут - проездом. По делам. Даже - делишкам. Деликатным. В данный момент мне нужны вот те двое. А не утырки Ночного Двора. Даже не двое. Только - один. Только от одного из них останется кристалл накопителя. И мне даже немного любопытно, как будет выглядеть кристалл? У них у всех одна структура, а вот внешний вид, цвет, форма - всегда разные. Этот воздушно-водяной маг и - Тёмный. Что это будет - сапфир, алмаз, либо опять мутный кусок бутылочного стекла? Но это - так. Чисто эстетическое любопытство.
        Я уже злюсь - как надоел мне этот бег с препятствиями! Уже хочу просто насадить мага на штык, а другого - просто выпить! И идти наверх. Вдруг там детишек обижают? С теми двумя безумцами, отмеченными Взором Богов - немудрено. Вокруг них спокойно не будет никогда! С таким типом личностей приемлема только одна форма взаимодействия - переписка. Желательно - международными почтовыми сообщениями. За этими ребятами надо зорко присматривать. Чтобы не прозевать их появления подле тебя и не оказаться вместе с ними под Испытаниями Рока Судьбы.
        И если кому-то покажется странным, что при появлении этих двух в столице начались события, что просто выносят мозг обывателю, то я лишь пожму плечами. Давка около больницы? Бывает. У золотой молодёжи взорвало чердаки? Эти могут! Гной и грязь полезли из всех щелей? А как ты хотел?
        Под Взором Богов активизируются все процессы, какие только были. Что было неустойчиво - упадёт. Или - взлетит. Что было не прибито к полу - сдвинется. В острую форму перейдут все скрытые болячки, лопнут и потекут гноем все несозревшие или замороженные язвы, всплывёт со дна прямо тебе под днище всё, что годами лежало под слоем ила. В острую, часто - в жаркую, фазу перейдут все формы межличностных, межклассовых и прочих общественных противоречий. Из противоречий станут не только нетерпением, а - противостояниями и противоборством. И то, что могло годами, десятилетиями и веками быть в положении пусть и шаткого, но равновесия, всё это обернётся кровавой кучей-малой, бурлящим кровавым водоворотом, засасывающим в себя не только людей и семьи, а целые города и даже страны.
        Бойся милости богов не меньше, чем их гнева. Тем более что по мне это одно и то же. Гнев богов есть проявление их внимания, их милость. Ну, и наоборот, соответственно. Чем обернулась Лилии и людям вокруг неё милость богов? Избранники богов! Герои пророчеств! Чем эта милость хоть на малость лучше локального Армагеддона, гнева Божьего? Выжженное жизненное пространство - в обоих случаях. Тьфу!
        Глава 14
        Хм-м! Ты посмотри - посты! И постовые - не утырки, а экипированы - доспех, какой-никакой, но единообразный. Небольшие круглые щиты, палицы, окованные железом и шипами. Ух ты! Даже контрольные фразы! Аж по глазам бьёт разительно иной уровень организации бытия. Но то ли эти посты не рассчитаны на таких невидимок, как я, либо у них имеется усложнение радиусов безопасности. Точно! Ещё пост. С магом и артефактами. Два камня! Приготовил штык и свой разум к бою. Но тревогу я не поднял. Прошёл сквозь раскинутые сканирующие заклинания и артефакт. Маг на посту смотрел сквозь мою голову. Нет, я тёртый Бродяга - прямой взгляд и безмозглая псина учует. Смотрю мимо наблюдаемых объектов, лишь «краем зрения», расфокусированным взглядом.
        С любопытством осматриваюсь. Как не в подземельях, а во дворце каком! Чистенько, более-менее освещено всё. Древние руины подземелий почищены. И починены. Пусть и неумело, коряво, но зияющих сырой землёй провалов стен нет. Своды целые, не грозят уронить тебе на темечко камешек. Арки переходов даже оштукатурены. Кое-где даже двери стоят.
        Спустя ещё два блокпоста так и вовсе в человеческие условия существования попал! Магические светильники, мозаика на полах, куски раскрашенных тканей на стенах - всё как у людей! Стены, полы, своды выровнены, двери - везде. Ещё и обработаны, не просто голая доска - покрашены, либо лаком покрыты. Гля-ка! Фонтан! Похудеть - не встать!
        Теперь «моих» мерзотников сопровождают конвоиры. Я понял это так, что эти двое тут, в этих апартаментах - шелупонь мелкая. Но я шагаю шаг в шаг с Тёмным магом. Чтобы мои шаги с его совпадали, эти полы, хоть и хорошие, да красивые, с мозаикой, но - звонкие. Да и открывающиеся сами по себе двери - палево! Надо в двери и прочие переходы входить, как студенты в метро - одним телом. Ха! Точно - метро! Я помню, что метро - что-то раскиданное, большое, даже грандиозное. И - подземное. И в метро - людно. Вот не пойму - что хорошего в подземной жизни? Меня, например, давят все эти слои земли над моей головой. Хотя не живому самое место на два метра ниже уровня земли.
        Ты только посмотри! Приёмная! Караул. Наверное, почётный. А это, наверное - караулка. А это - секретутка? Стоим, ждём. Мерзотники тоже глаза лупят. А-а, уже нет - щурятся от ярких светящихся шаров. Открываются двери. Верно, что я хвост изображаю именно Тёмного мага - второго просто не пустили внутрь. Изображаю синхронистку - шаг в шаг, полное повторение всех движений. Даже дышим - единым ритмом.
        Ё! Да тут прямо штаб! Дивизии! Эхом далёким слышу в голове: «Ё…! Мать! Икать-колотить! Ё… в рот! Е…н п…й! Ты долбо… куда пи…ков заеб…л?» И почему-то сердце сладко щемит - Родина!
        - Ты, тупое ничтожество! - на самом же деле слышу я. - Ты почему не развил успех давки? Почему Живчик цел и невредим? Почему этот мерзкий Дом Страданий ещё не пылает?
        Ну вот! Ассоциации оказались верные: люди - везде люди.
        - Что ты мямлишь? И что - стража? Тебе для чего рвань ночная придана?
        Смотрю на горлопана. Морда - красная, хомячьи щёки трясутся, три тычинки пегих волос перекинуты от левого уха к правому через красную лысину. И как приклеены. Лысина вибрирует в такт рёву, а тычинки не отрываются от лакированного шара. Сильный маг Тьмы, а с собственной лысиной ничего не смог сделать. Лох!
        - Ты! В Университетском городке начались беспорядки! Почему ты не реагируешь? - орёт лысый хомяк уже на следующего подручного. - Они сами за тебя половину работы сделали! Почему не воспользовался? Чего вы все ждёте? Пока Лебедь полки не вернёт? События сами подгоняют нас!
        Конвоир наш склоняется, докладывает «хомяку». «Мой» мерзотник настолько оглушён присутствием в этом месте, перед глазами всех этих людей, что мямлит, заикается, но ничего дельного сказать не может. А был таким важным и величественным магом! Там, наверху.
        С мерзотником делают какие-то манипуляции - надевают на голову какую-то металлическую корзинку, прикладывают ко лбу какую-то шишку кристаллическую. На столе появляется образ перекошенных рож пьяных дебоширов.
        У «хомяка» щеки снова ходуном заходили:
        - Он! Немедленно! Всех! Всем! План - три! - визжит «хомяк» брызгая в меня слюной.
        Почему в меня? Потому что я стоял от него сбоку, а он повернулся прямо ко мне. Крик резко обрывается на высокой ноте. «Хомяк» сереет, трескается. Мощная энергетическая волна срывает с меня невидимость. И половина присутствующих валится на пол в агонии. Я «пожелал» им Смерти.
        Но не все. Не все упали замертво. Потому энергия, что вошла в меня из «хомяка», расходится от меня кольцом, отбрасывая всё вокруг взрывной волной прессованного воздуха и энергетическим ударом.
        Светильники погасли, мебель - разбита в мелкую щепу, тела - размазались по стенам, мозаика пола - вскрылась, со стен валится штукатурка, со сводов потолка бегут ручьи известковой пыли, песка и мелких каменных крошек. Всё это тонет в пыли и кровавых брызгах.
        Но мне не до созерцания этих картин последствий применения объёмно-детонирующего боеприпаса в замкнутом пространстве. Слишком много магов. Слишком сильны их Щиты. В темноте - росчерки лазерных и плазменных зарядов, рыканье огня, грохот молний, свиста и шипение воздушных ударов, клёкот расплавленных луж вулканической лавы на полу. Прыгаю, бегаю, даже по стенам и потолку - прыгаю и бегаю. Убегаю от магических ударов.
        Просчитался я! Слишком много магов! Слишком сильных магов! Не ожидал я, что Выброс Силы можно пережить! Не думал, что Пожелание Смерти - можно пережить!
        Упавший со свода камень раздавил мерзотника. Увидел это, скользя по полу мимо него. Чиркаю по его плоти штыком. И тут же меняю направление движения переворотом, подгоняемый ударом воздуха от Воздушного Тарана третьего от меня мага в то место пола, куда я уже не доехал, переношу нож на другую сторону, успеваю воткнуть жало клинка в подпрыгнувшего мага. Ловкий? А я достал! Штык упорно не замечает никаких Щитов. Даже простой царапины от штыка - достаточно. Минус один! «Мерзотника» не считаю - он от ужаса в схватке не участвовал, хотя пережил Пожелание Смерти и Взрыв.
        Прямо со спины, прямо с пола ввинчиваюсь в воздух. Не зря я всё это время готовил, тренировал это убогое тело! Что-то нестерпимо жаркое шипит подо мной, а что-то свистящее и поблёскивающее кромешной тьмой прошло прямо меж моих ног. Ха! Штык пробивает все Щиты, что враг выставил прямо перед собой, пробивает кисть его руки, которой он заслонился, и впивается в щёку. Отталкиваюсь от уже сереющего мага, бью прессованным, передавленным и перегретым воздухом в пол под другим магом. От взрыва маг летит вверх в коконе своих Щитов. И я лечу - прыгаю на стену, мячиком каучуковым от неё - дальше, сбиваю с ног одного врага, подкатываюсь под место, куда должен упасть кокон с магом. Он и падает. На штык. И тут же взрывается ошмётками - его коллеги ударили по площади. Меня отбрасывает этим взрывом, впечатываюсь в колонну, боком. Рёбра! Падающие куски сломанной моим телом колонны не выдерживают магических ударов, разлетаются щебёночной шрапнелью и пылью. За этой взвесью я опять меняю направление, успеваю вдохнуть воздуха, пусть и полного каменной взвеси. И резко забираю тепло из уже перегретого воздуха зала, из
клокочущих расплавленным камнем микровулканчиков на полу, с раскалённых, после Молний и Огня, отметин на стенах, полах, сводах, собираю всю эту энергию воедино и бросаю её во врагов. Сразу - во всех. Они уцелели, но их Щиты вспыхнули, лопнули. В очередной раз. И тут же один валится в агонии - он стал беззащитен против Призрачной Стрелы.
        Тупая боль в руке. Не могу даже взглянуть - почему. Кручусь, верчусь, уворачиваюсь от ударов, бью сам.
        Бок взрывается болью, в глазах - вспышка. Тот же бок! Но я достал этого воздушника. Проламываюсь сквозь его прах, скрываюсь за этой взвесью, под острым углом меняю направление атаки.
        Ещё трое! Их ещё трое! Я не доживу! До их смерти не доживу.
        В провал, бывший когда-то центральным входом, вваливается толпа воинов. Я на них внимания обратил не более чем на падающие со свода камешки. Просто кубарем прокатился мимо. Мои три спарринг-партнёра сами порвали, сожгли всех этих людей, «дружественным огнём» - по своим, страстно желая убить меня. Ну, а куда вы влезли в игрища магов, бездарные черви?
        Но мгновенная гибель десятка соратников всё же потрясла кого-то из этой троицы. До частичной потери концентрации, а значит, снижения скорости сотворения заклинаний. И я сумел втиснуть себя в просвет сплошных бросков заклинаний, сумел метнуть штык. Попал. С левой руки. Два!
        Штык передал мне Силу, сбрасываю её с себя - Выбросом Силы. Против первого Выброса этот - хлопушка. Но и Сила магов - не вечная. Потому и Щиты их - что мыльные пузыри - лопаются. Один сползает по стене, оставляя на битом камне стены тёмную полосу, второй просто валится мешком на свои же ноги.
        Поднимаемся оба, и он, и я. Он достаёт меч, исчерпав магическую Силу - полностью. Но и я упрямо ковыляю к нему, хромая на обе ноги, припадая на левый бок, в котором дыра.
        - Кто ты? - хрипит Тёмный.
        - Смерть! - отвечаю я. Не УМником, сам. УМник почему-то молчит. Голос у меня хриплый, каркающий, как резкий скрип ржавых петель.
        Он замахивается мечом. Прыгаю к нему. Бью лбом прямо в расширенные от ужаса глаза, вцепляюсь в эти же глаза пальцами, задираю его голову вверх-назад и впиваюсь в его горло зубами. Звенит упавший меч.
        Когда прах передо мной осыпался, шагнул сквозь него к последнему врагу, что судорожно сучил руками, пытаясь отползти по битому камню, уволочь от меня отказавшие ему ноги. Но камешки под его окровавленными ладонями проскальзывали, он не мог сдвинуть с места своё разбитое тело.
        - Пощады! Рабом буду! - взмолился он.
        Пинаю его сапогом прямо под подбородок - откидывается, ещё раз бьётся затылком о стену. Хватаю его за ремни, скрещенные на груди, подтягиваю к себе и, пока жизнь совсем не покинула его, вгрызаюсь в артерию.
        Я - Смерть! У меня нет пощады! Мне не нужны рабы!
        Ещё бегут. Как же вы надоели, тараканы! Пытаюсь обрушить своды коридора на их пути - не получилось. А вот заставить эти своды пульсировать на низкой частоте, вызывая непреодолимый, животный страх и панический ужас у живых людей получилось. Благо магов там уже не было, и они не могли противостоять невеянному ужасу. Бросив Силы на воспроизводство самогенерации этих частот, накрываюсь сразу двумя прозрачностями - меня сейчас и муха забодает. Утомили меня эти «советники»! Смертельно утомили!
        Хочу встать, подбираю ноги под себя и хочу опереться на правую руку, но… После нестерпимой вспышки невыносимой боли валюсь лицом вперёд прямо в серый пепел праха последнего врага.
        Глава 15
        Сколько я провалялся в беспамятстве, не знаю. Не знаю даже - день сейчас, либо ночь. Подземелье же. И УМник молчит. Неплохие были часы. Время показывал - прямо в глазах, в нижнем правом углу зрения.
        Поднимаю руку. Собственно, понятно, почему он не отзывается - чуть ниже локтя у меня нет руки. Соответственно и половины УМника. Как я кровью не истёк?
        Понятно - как. Свернулось всё. Коркой моей крови и праха этих Тёмных. Та же история и с вырванным из бока куском плоти.
        Пытаюсь встать, рука больно упирается во что-то острое. Знакомая структура. Кристалл накопителя. Ах да! За этим же я сюда и пришёл! Не сломать же тут всем лица и мебель я сюда явился, не оставить же здесь литры своей крови и куски своего тела!
        Первое, что я почувствовал, «выйдя из себя», собственную руку, которая «жила» своей жизнью, судорожно подёргивая пальцами. Я удивился бы… ещё вчера. Но сейчас я очень устал. Даже «выйдя из себя» в сознании - муть. Подбираю руку. Сажусь на большой кусок колонны, зажимаю отрубленный кусок руки меж коленей. Именно - коленей. От штанов и подштанников - лохмотья. Грязные, подпалённые, ветхие, будто месяц гнили в болоте. Собственно, кожа моя выглядит точно так же - как старая драная шкура, подпалённая, растрескавшаяся, обугленная, размочаленная и набухшая от болотной жижи.
        В свете ещё недогоревших кусков мебели зубами откупориваю флягу с Мёртвой Водой, рыча от боли, раздавливая пробку зубами, штыком срезаю омертвевшие ткани собственной руки. УМник предусмотрительно чулком скатался от ран. Живой, значит. Если можно говорить о жизни псевдоразумного прибора. Поливаю обрубки руки Мёртвой Водой, втыкаю один обрубок в тот кусок, что зажат коленями. Поливаю из фляги. Остатки Мёртвой Воды выливаю на свой бок с зияющим мясом и осколками рёбер.
        Рука приклеилась к предплечью. Но… органическим протезом. Не чувствую руку. Бывает.
        УМник тоже раскатал «чулок» по руке, склеился. Тоже не чувствую его, не отзывается. Криво усмехаюсь: УМник теперь полностью соответствует своему хозяину - ни жив, ни мёртв, искалечен, лишён коммуникабельности. Вещь в себе. Как и я.
        Так, собственно, с инвентаризацией себя закончили. Большего не сделать. Осталось довериться самовосстановлению. Ускоренному самовосстановлению нежити. И так остатки Силы двух магов, их жизненная сила и их кровь ушли на восстановление функционирования этого тела и сохранение видимости жизни в нём. То есть во мне. Значит, пора приступать к выполнению целевого задания - сбору трофеев.
        Но сначала надо найти, во что собирать… Моя новомодная куртка с карманами оставила как память о себе лишь лохмотья, которые одежду напоминали лишь очень и очень напрягая воображение. Зато сапоги целы. В поединке «сапог - нога» победу, измором, одерживает сапог. А я даже разуться не могу, портянки перемотать. Нет, разуться могу. Обуться не смогу. А босым по подземельям… Мне и так тошно. Даже «вне себя» тошно.
        У стены - тело. Мешок кожаный с битыми костями, по лопнувшей шинели намекающий на свою принадлежность к охране этого Тайного Совета. Но на спине - ранец. Костяная рамка жёсткости ранца лопнула, но лямки целы. Будет заплечный карман. Высыпаю из ранца содержимое. Нехитрые пожитки. Сложенные портянки, полотенце, запасное исподнее. Использую как бинты, закрывая бок рубахой и подвязывая его исподними штанами. А портянками вытираю лицо. Долго вожусь. К делу!
        Накопитель. Ещё. Ещё. О, штык! Как же я без тебя?! А вот и ещё накопитель! Безделушка. Просто - ювелирка. Мусор. Но золотая безделушка, тяжёлый, ценный мусор. Сгодится. Меч. Эх, тяжёлый! А оставить жалко. Хороший меч, хорошая сталь. И красивый. А это - артефакт. Ещё накопитель. Россыпь золотых плоских дисков. А-а-а, это же монеты!
        Что-то меня коротит. Щупаю голову. Так и есть - зажившая свежая вмятина на затылке, как от удара молотком. Когда получил по черепу, даже не помню. Да как тут запомнишь, если даже время в том бою сжалось! Мгновения боя тянулись часами. А в меня со всех сторон летели заряды, способные не то что меня пробить навылет, но и испепелить, зажарить Молнией, разметать на крошки. Мощи каждого из заклинаний хватило бы снести крепостную стену. Вон как перемолотили довольно обустроенный зал Совета! И ведь они в меня лупили не по очереди, а залпами. Я, конечно, перехватывал одиночные заряды, вытягивая из них энергию, бросал энергетические выплески обратно в магов, но даже два сразу удара я бы не переработал. Приходилось покрутиться. Потому - какой удар по затылку, если я не помню, когда и чем мне отсекли руку?! С УМником! А НЗ говорил, что УМ неуничтожим! Вижу уже!
        Цепь. Камни. Не накопители. Просто огранённые камни разных цветов, мелкие, как семена, некоторые - как орехи. Ладно, беру. Девочки - что сороки - любят блестящее и цветастое. Мешок тяжелеет. Или бросаемое в него очень тяжёлое, или силы мои тают. Или оба исхода вместе. Золото больше не беру. Хороший перстень! Тонкая работа, старая школа мастерства. Ну, как его оставить?
        Возможно, что это сборы трофеев меня так притомили, что я осознал себя стоящим на коленях, лбом уперевшись в мешок с трофеями. Ну, не от ран же меня сморило? Всё! Надо валить отсюда! А то так и останусь в этом склепе!
        А куда валить? Туда, откуда пришёл? Прямо на стену щитов? Меня сейчас и соплёй зашибить можно. Мутным сознанием копаюсь в воспоминаниях того вора и этих вот магов, которых я выпил. Вот тебе и бесполезные знания клубка подземных тоннелей. Ага! Вот этот оползень должен был быть входом в опочивальни того щекастого типа, что был прислан к столичным Тёмным «Братьям» из какой-то Тайной Ложи для организации тут свержения существующей власти. Или как они это называли - «установления нового порядка».
        Штык работает исправно. Груда камней и прессованной глины исчезает. Ползу. На особенности комнаты отдыха уже не реагирую. Не реагирую, что сзади опять обвал.
        Стол. Бумаги. Бумаги. Ещё бумаги. Ах ты! А вот это интересно! Нет, этот сундук мне не утащить, а вот если две наволочки друг в друга? А потом - в пододеяльник? Бумаги - дороже золота. Потом разберёмся, какие из них ценные бумаги, какие - туалетные. Авось бумага не золото. И даже не свитки кожи, не пергамент тростниковый. Память поглощённого мага мне подсказывает, что напрасно я отложил эту красивую палицу и ту загогулину. Потому как палица - Скипетр Резонанса, а загогулина - артефакт-излучатель какой-то, чего-то. То ли «смертельной пелены», то ли «убивающей пыли». Потому - длинный, красивый, прочный, крепкий, но тяжёлый меч звенит по полу, а эти две хреновины затыкаются за пояс. Благо ремень у меня, тот, что «портупея», шёл в комплекте со штыком, потому уничтожить их сложно. Тоже - Дары Смерти. Пришли в этот Мир вместе со мной. И оказались крепче «неуничтожимого» Универсального Манипулятора.
        Так! Мне тут как-то недосуг искать эти тайные рычаги, потому штык просто ищет «слабое» место стены. Есть! Аварийный выход. Он же - тайный ход. Вваливаюсь в дыру.
        Нормально. Даже стоять можно в полный рост. Обваливаю за собой кусок тоннеля. Пусть попробуют догнать. Иду. Ковыляю. Интересно, почему сожжённое до мяса, обуглившееся колено, которым я влетел в расплавленную раскалённую лужицу вулканической лавы, болит меньше, чем набитые сапогами мозоли? Не интересно. Потому что нервные окончания в колене сгорели прежде, чем успели передать сигнал бедствия. И до сих пор не ожили. А вот мозоли сигналят. Болью.
        Проклятие! Винтовая лестница! Как же я тебе рад! Как же мне идти по тебе? С одной рукой, с двумя мешками, с частично негнущимися, сбитыми сапогами ногами? С леденящей болью раной в боку?
        Как-как? Молча! Вперёд, боец! Родина тебя не забудет! Не вспомнит тебя, но ведь не забудет!
        Эта винтовая лестница мне целую вечность будет сниться в кошмарах. Как символ бесконечности и боли. Бесконечной боли и бесконечного бессилия. И - отчаяния. Тоже - бесконечного, беспросветного. А тот призрачный отблеск в конце - светом в конце тоннеля Долины Смертной Тени.
        Сил уже нет. Никаких. Нисколько. Но там меня ждут. ОНА. Её дети. Их беды и заботы. Потому бесчувственные, мёртвые ноги нелепо задираются. Ступень, ещё ступень. Ватные руки - держаться за стены, не выпуская узелок бельевой. Кромешная тьма колодца кажется ещё темнее - сознание потухает, плывёт волнами.
        Так беспросветно со мной ещё не было. Никогда! Но что-то в глубине, где-то глубоко-глубоко, то, что заставляет меня механически переставлять ноги и руки, поправляет меня: «Никогда в этой жизни!» Как бы намекая, что бывало и хуже. Хотя куда уж хуже-то?!
        Верно. Хуже, когда уже некуда и незачем идти. Когда не для кого выживать, превозмогая Смерть. Это хуже. Пока впереди проблёскивает призрачный отсвет Надежды, любой мрак - не кромешный. Вот без путеводной звезды много хуже. Когда не для кого, потому - и незачем. Куда уж хуже?
        А мне есть для кого. А значит, вперёд! Точнее - вверх!
        Вот что светило мне во тьме! Винтовая лестница завершилась гулкой маленькой площадкой, упиравшейся в каменную стену, сложенную без раствора. Один камень и выпал. И скудный свет через эту дыру и был мне светом в конце тоннеля.
        Тупо бьюсь всем телом в эту стену, как мотылёк в Светящийся Шар. И столь же безрезультатно. Пока не вспомнил про штык. Мгновенное разрушение двух булыжников вызвало небольшой обвал большого куска стены. Один камень упал мне на ногу и, громыхая, покатился по ступеням. Стихло. И тут же - смачный «бух». И всего-то? А мне показалось, что я через всю атмосферу взобрался по этой лестнице!
        Выглядываю в образовавшееся окно. Тяжко вздыхаю. Потому как голова моя оказалась в чёрном бездонном колодце. Где-то бесконечно далеко внизу пахло водой. А где-то бесконечно далеко наверху свежестью неба матово светила дыра в этой бескрайней черноте. И отчаянной безысходностью смотрели на меня углубления ступеней в этой каменной трубе. Просто углубления в кладке под ступни. С моими-то ногами и руками? Как мне влезть по этой вертикальной трубе с одной рукой?
        От ощущения расширяющейся в моём сознании воронки безысходности и отчаяния невозможности найти из этой западни выход сажусь, с размаха, на пятую точку, больно ударившись тощей задницей о металлическую площадку. И спихнув этим вниз ещё два булыжника из стены.
        Сознание отчаянно металось в замкнутой темноте этой ловушки, в которую я загнал сам себя, не только завалив проходы и путь к отходу, но и загнав себя сюда, на узкую площадку верхотуры, оказавшись в положении того кота, что легко влез на дерево, а теперь ревёт от безысходности. Потому как вверх влезть - совсем не то же самое, что слезть с верхотуры. С моим состоянием спускаться или просто кубарем покатиться и шлёпнуться, как тот кирпич - одно и то же.
        И где-то на краю сознания плюхнулись в воду те два булыжника. Тихо-тихо. Но этот звук рос. В моей голове, в моём мутном сознании. Рос и рос, как накатывающееся эхо, пока этот грохот не заполонил всё моё сознание, мечущееся в запертой коробке черепа в отчаянных поисках выхода.
        Да! Верно сказал кто-то мне незнакомый, что верный выход и разумное решение человек находит только тогда, когда перепробует все остальные и совсем опустит руки!
        Высовываюсь в вертикальную тёмную каменную трубу. Там, внизу - вода. Изъять из неё тепловую энергию движения частиц - дело привычное. Ограничить область применения моих махинаций - тоже дело привычное. Сколько попыток было у меня изготовления того необычного состояния стали? Много. И там я тоже ведь работал с температурами, зажимал всё это силовыми полями, держа изделие на весу этими полями. Потому ледяная пробка образуется легко, начинает подъём, как лифтовая платформа в шахте лифта. Запоздало понимаю, почему с каждым метром ледяная шайба будто наливается неподъёмным весом. Делаю во льду прорубь - воздух с шумом устремляется вниз, грохочет падающая вода, а ледяная гелиантина пролетает мимо, едва не отрубив мне голову. И улетает, как пуля - в небо.
        Блин! Ругаю сам себя. Но уже яро ругаюсь, со злостью - ни следа опустошающего отчаяния не осталось.
        Накрываю беснующуюся, пенящуюся воду стеклом своей воли, зажимаю инерционные колебания водяного объёма колодца, перенаправляя эту инерцию вниз, на дно, отрываю часть водяной толщи от остальной единой молекулы воды (хм! очередное потрясающее открытие!), замораживаю эту шайбу, оставив в ней духовое окно. Гидроудар водяной толщи отразился от дна, судорогой пронзил всю ёмкость, толкнул ледяную пробку вверх. А я подхватил этот «лифт», поднял его до пролома напротив меня. Мне даже показалось, что с остановкой ледяной пробки, перекрывшей колодец, в ушах моих звякнул колокольчик. Вползаю на лёд. Его ледяная свежесть приятно успокаивает зудящую, сожжённую кожу. Утыкаюсь в лёд пылающим лбом. Хорошо-то как!
        Лечу, как пуля в каменном стволе. В этот раз охлаждённый льдом разум вовремя спохватился, снизив скорость подъёма ледяной шайбы. До плавной остановки наверху. С тем же колокольчиком. Сползаю со льда, мешком плюхаюсь на булыжники площади. Больно. Ударился о ещё жесткие, даже не подтаявшие осколки моего неудачного опыта - ледяные глыбы прошлой шайбы. Если бы не сообразил остановить подъём - так же пробкой от игристого вина вылетел бы из глубины колодца. Но не раскололся бы на льдинки, а шмякнулся бы соплёй на брусчатку.
        Поднимаю голову. Площадь пуста. Хорошо. Потому как ночь. Это мне, особенно после кромешного мрака подземелий - светло. Но на самом деле отражённого света лун и звёзд не хватит, чтобы хоть что-то увидеть обычному человеку. А прочих источников освещения нет.
        «Выйдя из себя», прислушавшись к энергетическим потокам, понял - почему. В разных концах площади лежали три тела. Страж, нищий и женщина. Обычная горожанка. Растерзанная толпой. В городе - беспорядки. И мне кажется, я знаю, кого благодарить. Часть организаторов и идейных вдохновителей я уже отблагодарил. Ну, а тех двух отпрысков убивать не за что. Ибо не ведают, что творят, твари! А вот выпороть до мяса на ягодицах стоит.
        Встаю, держась за кладку колодца. Я уже знаю, куда меня вынесло. «Выход из себя» помог не только оглядеться и сориентироваться, но и «подкормиться» разлитой вокруг Силой Смерти.
        И мне это понравилось. Ещё вчера я, Рука Смерти, в упор не замечал этой Силы. Видел, фиксировал как данность, что столько-то вон там-то умерло. Но то, что это Сила, не видел. Не знал, что она - моя стихия, природная. И именно ею мне и естественно подкармливаться.
        От пришедшего в голову откровения замер, остановив своё ковыляние по тёмной улице. Не видел - потому как Сила эта мгновенно выводилась! Мгновенно! Но сегодня что-то случилось. Здесь, сейчас! Механизм отвода Энергии Смерти дал сбой! Здесь, сейчас!
        И тут же пришедшее в голову следующее откровение толкнуло меня в дальнейшее ковыляние по брусчатке - «не следует совать свой нос в это»! По крайней мере - пока! С какой-то леденящей затылок уверенностью пришло понимание, что мне не следует думать об этом. Как не следует неразумному зайцу влезать в распределительный блок высоковольтных линий электропередачи. Просто - убьёт. Не потому, что ток злой. Не потому что потребители этой энергии обидятся на зайца или им жалко ничтожной части заряда, испепелившей зайца. Убьёт потому, что таково свойство этой энергии. «Не влезай - убьёт!»
        Потому думаю о другом. Усердно думаю о другом. О себе. О самочувствии и самовосстановлении. И о способах улучшения самочувствия и ускорения восстановления.
        Ну вот я и на месте! Меня вполголоса окликает невидимый глазу страж. Отвечаю условленным словом. Калитка открывается. Лицо стража густо зачернено. Потому я и не видел его глазами. Только через потоки. Вижу Дубняка, отмахиваюсь от него рукой, ковыляю в мойню. Мне как-то не до чего. Двор пуст, убитых нет, стража бдит. И этого - достаточно. Остальное - после.
        Сбрасываю в угол груз, плюхаюсь на полати. И всё! Не могу даже глаз открыть! Полностью выдохся! Не ушёл в отруб, но даже веком не могу шевельнуть. Только и могу смотреть на всё «вне себя».
        За моей спиной, в самом углу банного сумрака, обняв руками колени и накрывшись спутанными волосами, на верхних полатях сидела зарёванная и растрёпанная девочка. Пламя. Одарённая к Огню. Когда я шумно зашёл, она испуганно вжалась в угол, замерев, не смея дышать. Но, узнав, встревожившись моим поведением, тихо позвала, Зовом:
        «Дед!»
        Я не ответил. И девочку будто подменили. Исчез испуганный до смерти ребёнок. Появилась растерянная, но заботливая девушка. В «светлом» углу, в привычном для него месте, зажёгся Светильник, пыхнула жаром печь, дыхнул теплом бак с водой. Для Пламени, мага Огня - уже привычные манипуляции с силами собственного сознания.
        Пламя больше ничего не сказала. Понимает - все слова напрасны. Утёрла слёзы ладонями, совсем ещё по-детски, волосы мигом свила в небрежный жгут, отбросила на спину, бережно уложила меня на полати, стала освобождать от амуниции и остатков одежды, всхлипывая носом и закусив нижнюю губу. В её глазах - непередаваемая боль от сострадания. И - ужас. Девушка споро избавила меня от одежды, охая от вида моих ран, стеная в голос вместо меня. Стала быстро отмывать меня и обрабатывать раны средствами из перемётной сумы, что внёс в мойню Дубняк. Глава моей стражи бросил короткий, но цепкий взгляд на моё тело, покачал головой, сжав челюсти, вышел.
        В процессе обработки меня Пламенем сознание моё помутилось, поплыло. Я будто уснул. А когда пришёл в себя, то почувствовал себя лучше. Ненамного, но лучше.
        Потому - сразу заметил вид девочки.
        «Кто тебя?» - спросил я её, держа пальцами левой руки её лицо за подбородок.
        «Она!» - с какой-то ненавистью ответила девочка, вырвалась, сгребла рвань под ногами в охапку, пихнула эту ветошь в угол, выбежала.
        Вошёл Дубняк. Со сменным комплектом белья и моим старым набором вещей, вычищенных и починенных. Стал помогать мне одеваться.
        - Что случилось? - спросил он.
        Мотаю головой. Указываю на УМника, на свой рот, вновь коротко и отрицательно мотаю головой.
        - Сломали твой говорящий артефакт? - кивает Дубняк. - Вот уж не думал, что имеются на Свете бойцы, что способны так тебя, твоё Могущество, отделать! И-ие-ех!
        Видит, как я хмурюсь, кивает.
        - Молчу-молчу, - говорит он, садится, начинает пеленать мою ногу в свежую портянку, - и ничего не спрашиваю. И даже когда сказки про это деяние буду слушать, сделаю вид, что не понимаю, про что речь. Потому и служу уже два десятка лет разным хозяевам и жив до сих пор. Что все их тайны в моей голове не задерживаются и до моего языка не добираются.
        - Как тут? - скрипучим карканьем спрашиваю я.
        Дубняк от неожиданности сел штанами на мокрые полы. Но совладал с собой быстро, занялся второй ногой, как ни в чём не бывало монотонно и обыденно докладывая:
        - Буянов отогнали легко. Синяки и помятые рёбра мы и не считали никогда. Хуже стало, когда сударыня вернулась. Ох, и лютовала! Уже залилась - до бровей, да и с собой привезла. Что лютовала? Может, что не забрал её никто. И никто не встретил. Ах, это? Да, одна прибыла. Злая, совсем как там, на стене ты её нацарапал. Только вживую - страшнее. Даже я спрятался в конюшне, за Харлеем. Не то что мои мальцы. Баба - что ураган! Погодь, хозяин, дай хоть подпоясаю тебя!
        Лечу, хромая на обе ноги, в дом. Всюду - погром, как в первый день нашего приезда. Так же - пустые ёмкости от крепких напитков, порванные шторы, осколки битой посуды, опрокинутая мебель. Будто бой шёл в доме. Кто с кем? Почему? Что случилось?
        Лилия лежала в собственных испражнениях и рвоте, с изорванным и задранным платьем, раскинув руки и ноги, обутой из них оказалась только левая, а на правой - грязный и стёртый до дыр чулок, в спутанных волосах - сор, остатки еды, соломинки, сосульками засохла рвота.
        Бережно поднимаю её, откидываю с лица эти сосульки, рукой счищаю с её прекрасного лица всё лишнее. Глаза её, не сразу, в несколько этапов, но открываются. Расфокусированно и потерянно блуждают. Пока не перехлёстываются на моём лице. И её прекрасное личико кривится маской злобы и ненависти.
        - Ты! - шипит она змеёй, начинает извиваться, вырываться, упираясь мне в грудь, отталкиваясь. - Где ты был, урод? Почему тебя не было? Мерзость! Тварь! Дохлая свинья!
        Она бьёт меня по лицу. Лицо её перекошено, с губ срывается хрип и пена. Я не препятствую ей. Но - не отпускаю.
        И будто демон выскочил из неё. Когда её силы, оказавшиеся невеликими, иссякли, она вся сжалась в комок, стала биться в рыданиях, по инерции продолжая, уже бессильно, бить меня.
        - Они! Они! - всхлипывала она. - Всё! Всё! Всё забрали! Всё! А ты! Где ты был? Я тебя для чего, урода, приблизила? А? Они забрали моего мальчика, понимаешь?! Моего сына! Его сына! Они! А что ты сделал? Где ты был? Почему? Тебя! Не было! Рядом?!
        - Кто? - хриплое карканье вырвалось из моего горла, причиняя мне страшную боль, будто не слова из меня выходили, а комки битого стекла, раздирая горло.
        - Они! - вновь начала кричать она.
        Она сумела всунуть между нами свою левую ногу, оттолкнувшись от меня, отъехала по грязному полу, неведомо откуда выхватила кинжал, размахивая им перед собой, кричала, брызжа слюной:
        - Они всё забрали! Всех! Мужа, детей! Всех! Все - мертвы! А теперь они забрали и Малыша! А ты?! Где ты был?! Малыша! Моего Малыша! Забрали! Его нет больше! Со мной!
        И вдруг она замерла, как будто услышав что-то. Оказалось, ей в голову пришла идея.
        - Убей их! Слышишь?! Иди! Убей их! - шепчет она горячо, как одержимая. Она развернула кинжал остриём ко мне, тычет в меня рукоятью.
        - Кого? - раздирающе горло каркаю я. И забираю кинжал, чтобы не поранилась, держа нож за лезвие.
        - Всех! Убей их всех! Я знаю, ты можешь! Милый! Сделай это для меня!
        Падает на колени, ползёт ко мне по полу, по подолу платья. Теперь она упрашивает меня. Я - растерян. Не знаю, как себя вести, что мне делать? Свободный ход подола закончился, она падает, хватает меня за ремень, начинает распутывать завязки штанов.
        Мягко отстраняю её - мне не завязать штаны обратно, даже портупею не застегнуть. Но отстранить Лилию - непросто. Она лихорадочно, обламывая ногти, рвёт кожаные завязки, как в горячечном бреду приговаривая:
        - Всё сделаю! Только убей их! Живчика, его прихвостней, всех этих мерзких святош! Убей! Я для тебя кем хочешь буду! Что хочешь сделаю! Ублажать буду - как захочешь! Всё дозволю! Хоть рви меня пополам! Хоть ноги об меня вытирай! Всю себя отдам! Только убей их! Только убей!
        Её слова и действия ранят меня. От невыносимой боли толкаю её. Излишне сильно. Лилия падает. Начинает рыдать, в ту сторону, куда повернулась после падения, обращаясь к камину, будто забыв обо мне.
        - Всё забрали! Зачем мне жизнь? Для кого мне жить? Что за жизнь у меня теперь? И последнего, Малыша, забрали! Суки! Ненавижу!
        Обнимаю Лилию, она вжимается в меня, трясётся всем телом, захлёбываясь в рыданиях, приговаривает:
        - Нет меня! Всех убили! Всех! Последнюю радость жизни отобрали! Убили! Меня убили! Всех убили!
        Но рыдания её затихают. Она засыпает. Сном пьяным и наведённым, с моей помощью. Пытаюсь поднять её на руки. Но то, что для меня обычно не составляло труда, в этот раз мне не удаётся. Перетаскиваю её на скомканное ложе, укладываю, передвигаю, переворачиваю лицом вниз, чтобы лицо её свешивалось над полом, чтобы не захлебнулась. Нахожу одеяло, кое-как расправляю его, накрываю её. Разворачиваюсь и, не обернувшись, выхожу.
        Не хочу запомнить её такой. Я буду вечно помнить её другой. С сияющими глазами на светлом лице. С ласковой улыбкой.
        Иду деревянной походкой, подёргиваясь. Меня колбасит. От всего, что со мной происходит.
        На пороге меня перехватывают мужик в кожаном панцире и девочка. Их имена выбило у меня из головы.
        - Не ходи! - просят они, заступая мне путь. Но от моего взгляда шарахаются.
        - Не делай этого! - кричит девочка. - Она пьяна! Не верь ей! Её слова - ложь!
        - Они убьют тебя! - хрипит мужик. - Тебе не совладать!
        Приседаю до земли, прыгаю. Не долетаю до верха стены, но ухватываюсь рукой, перекидываю своё сухое тело через стену. Ворота они закрыли, как же! Не стойте на пути Смерти!
        - Не стойте на пути Смерти! - повторила девочка и, упав на колени, зарыдала, закрыв лицо руками и сотрясаясь плечами. А умудрённый службой страж бессильно опустил руки, качая головой. А за ним повесили головы и все его люди, что несли стражу в укромных уголках, прячась от пьяного гнева хозяйки.
        Глава 16
        Я забирал Силу отовсюду, куда мог дотянуться. Штыком испарял трупы, замораживал воздух и землю под ногами, втягивал в себя разлитую вокруг Скверну, которой было совсем ещё мало и - Смерть, пока она не переродилась в Скверну. Что-то в глубине меня отчаянно сигналило мне, что делать это столь опрометчиво не следует. Что это скажется на мне впоследствии, изменит меня, перестроит меня изнутри. Потому что я слаб. И Силы, что я собираю в себе, сильнее меня.
        Мысленно хохочу в ответ!
        Вот именно! Что я слаб! А «впоследствии» не будет! Для меня есть только сейчас. И иного - не будет! Иду на Смерть!
        Это есть мой последний и решительный бой! Врагу не сдаётся наш гордый смертяк, пощады никто не желает!
        На меня вылетает группа каких-то людей, три человека, отчаянно бегущих от чего-то, настолько страшного, что не смотрели под ноги, бежали, смотря только за спину. Подставляю ногу одному из них. Он спотыкается, вскрикнув, падает, сильно ударяясь о землю. Подняться ему я не даю - пинаю его голову, как мяч. Беглец обмяк.
        Разворачиваюсь лицом к опасности, от которой они так стремглав бежали.
        Сияя неестественным светом, на меня выходят двое служителей веры. Глубокие накидки их белых плащей надвинуты на лица, в руках у них дубины, тоже излучающие свет. За ними, согнувшись пополам, бредёт ещё один служка. Он не излучает свет. Он просто волочёт на спине большую связку хвороста. Не видя ничего дальше собственных ног из-за свешивающихся сухих веток и глубокой неопрятной накидки, что уже давно потеряла цвет снега и чистоты.
        - Тёмный! - рычит один из светящихся.
        - Нежить! - хрипит другой.
        Они идут на меня, расступаясь, заходя с двух сторон, раскручивая лопасти своих дубин, как прогревающаяся «восьмёрка».
        Да, я - Тёмный! И - нежить! Для них я - враг. И пусть и Тёмным я враг, для Светлых я тоже враг. Для всех я чужой. Для всех я враг. Даже для неё… Только инструмент. Щит и кинжал.
        Изображаю атаку на одного Светлого, но прыгаю через другого. Боль в бедре. Он достал меня своей палицей. И, видимо, очень удивился, что со мной не случилось того же, что случилось с ним самим - я не вспыхнул тусклым тлением Светлого Огня, как он ожидал, а вот сам он стремительно серел, обращаясь в прах.
        Потеряв напарника и видя, что благословение их освящённого оружия не работает, Светлый от атакующей тактики перешёл в глухую оборону, силясь остановить меня светящимися призрачным светом занавесками, раскидывая их передо мной, светя в меня ярким прожектором, вспыхивающим в его раскрытых ладонях.
        - Не стой на пути Смерти, Светляк! - каркаю я, двумя ударами правой руки, как дубиной, откидывая его руки в стороны, раскрывая его, ударом в колено ступнёй - ставлю его на колени передо мной. В его глазах - отчаяние бессилия. Но парень не пытается бежать, не голосит в ужасе. Мужественно принимает данность - свою смерть.
        Его кровь - как раскалённое, расплавленное золото - вливается в меня, обжигая, разъедая, выжигая меня. Силы столько, что меня выгибает дугой, как в первый раз, хотя с того времени моя ёмкость и проводимость каналов течения потоков возросли на порядок.
        Мне даже показалось, что от меня волной прошла вспышка во все стороны, осветив все тёмные закоулки этого переулка. Закурилась дымком связка хвороста, брошенная служкой. Самого служки не было. Зато был беглец. Он как раз пришёл в себя. А вот я «вышел из себя». Потому вижу его насквозь. Всю его мелочность и низменность.
        Он не Тёмный. Он - никакой. Он - обычный. Он - никто. Они с дружками просто под шумок грабили. Насиловали. А потом убили. Потому что булочница узнала их. И они её убили. Ради похоти и семи медяков.
        Я хотел взять его жизнь и кровь как материал для восстановления. Но после крови Светляка мне было противно даже думать об этом ничтожестве. Он просил пощады. Молил меня. Как и булочница - молила их. Ногой переворачиваю пресмыкающегося насильника на живот, наступаю ему на поясницу, хватаю за ноги и тяну их вверх. Под отчаянный визг ничтожества. После громкого хруста визг оборвался булькающим стоном. Так же за ногу, как дохлую псину, бросаю его на разгорающиеся ветки вязанки хвороста. От злости смог.
        За моей спиной - отчаянный крик сгорающего заживо человека. Вот и я теперь - фанатик! Сжигаю заживо! Убивая Светлых. Убиваю Тёмных. Убиваю - никаких. Меня хотят убить - Светлые. Хотят убить - Тёмные. Хотят убить - никакие. Но я убиваю их. Я - Смерть. Это моё призвание. Я - Смерть.
        И она это поняла. Нет. Нет её вины. Никакой. Мой самообман. Как можно её обвинять в этом? Мой самообман. Я решил, что Смерть можно полюбить. Глупец!
        Нет у меня и обиды на неё. Совсем нет. Она всё сделала правильно. Приняла самое верное, единственное разумное решение. Воспользовалась возможностью. Использовала Смерть против всего Мира, что встал перед ней стеной. Закрывшись Смертью от опасностей, спрятавшись за спиной Смерти от рока. Да, она использовала меня.
        Молодец! Умница! Она не обманывала себя. Она лишь подыграла мне. В моём самообмане.
        Я. Я - виноват. Я - сам себя обманул. Я хотел быть обманут - она изобразила влюблённость. Смерть нельзя полюбить. Невозможно. Смерть не может любить! Слышишь?! ТЫ! Услышь сам себя!
        Смерть не должна любить! Любовь, обида, злоба, боль и сожаление - человеческие чувства. А ты - не человек! Хватит мучить себя! Смирись же! Ты - лишь функция! Ты - не человек! Функция! Так иди же и сделай то, ради чего ты создан! Ты - функция!
        Ты - Смерть! Потому все эти эмоции, чувства и прочую блажь засунь куда подальше! Под хвост! Или брось на тот костёр. Пусть сгорят с такими же душераздирающими криками. Функция не должна испытывать эмоций. Функция должна быть рациональной!
        Больно? Самообман - всегда больно. Ты - Смерть. А с чего ты решил, что можешь прожить жизнь обычного человека? Потому больно. И чем больше ты сам поверил, что ты человек - тем больнее. Ты - просто функция. Для тебя должны быть только объекты целевого назначения и объекты повышенного внимания, которые могут препятствовать выполнению целевой функции. И прочий белый шум.
        А ты решил, что ты не функция, а субъект? Ха-ха! Боль - наказание! За заблуждение, за самообман. Нет - своих. Нет чужих. Нет любимых, нет ненавистных. Есть только цель. И объект.
        Вот он! Объект. За высоким забором. В глубине парка. В самом маленьком по окружности, но самом высоком по вертикали здании, в башне, под самым срезом. Объект.
        Все остальные заблуждения - боль. И заблуждения эти очень глубоко засели во мне. Я испытываю душевную боль, разочарование, обиду, злость на объект и боль потери людей, ставших мне родными, близкими и любимыми. Так мне и надо! Раскатал розовые сопли - по губам! И получил по губе, чтобы не отвисала! Ты - не человек! Ты - Смерть! Так иди же и убей этого урода! Два слоя прозрачности - и вперёд! По исполнении - доложить! Смерти! Лично!
        Живчик полулежал в мягком ложе с мягкими спинками, попивая перебродивший нектар из серебряного кубка и любуясь игрой огня в камине, стараясь этим унять душевное смятение и встретить неизбежное с достоинством.
        Потому, когда я выбил оконный витраж и ввалился в эту комнату на самом верху башни, Живчик меня встретил не с испугом, а с удивлением. Он почти сразу узнал меня - я ему запомнился своей неординарностью и непроницаемостью для его Щупалец Жизни. Но много веков занимающийся одним и тем же - излечением людей, Живчик с первого взгляда увидел моё потрёпанное состояние.
        - А, это вы! - пробормотал он, жестом возвращая себе трезвость ума. - Это безумие - и вас потрепало. Только зачем выбивать это прекрасное мозаичное стекло? Мастер, что его изготовил, уже не сможет повторить подобный шедевр. Он умер… очень давно. И его искусство - вместе с ним.
        С трезвостью Живчику возвращалась и его суетливость, и его говорливость. Столь несвойственные его почтенным го… векам.
        - Не стойте столбом, - речитативом частил он, - укладывайтесь на кушетку. У нас не так уж много времени. Не знаю, сколько, но я бы не хотел, чтобы вы встретили мою Смерть вместе со мной. Ну, что же вы? Поторопитесь, сударь! Сегодня и так суматошный день! Сумасшедший день! Безумный! Эти беспорядки в городе, эта скандальная женщина! А мне сегодня приснился сон. Вещий. И я ему верю. Сон предупредил меня, что сегодня меня навестит Смерть.
        - Я - Смерть, - разрывая горло, каркаю я. И снимаю с себя и вторую прозрачность.
        - Ах, вот оно что! - всплеснув руками, пробормотал старик, плюхаясь на диван. - Это многое объясняет. А чем обязан подобной чести вашего визита?
        - Гибели невинного мальчика, - каркаю я, терпя жуткую боль. Каждое слово разрывало мне горло.
        - Гибели мальчика? - удивился Живчик.
        «Давай, вызывай своего покровителя и покончим с этим!» - передаю я ему Зовом, пробив наконец его ментальные защиты. Это, для меня, оказалось проще, чем рвать горло разговорами.
        «Собственно - уже», - кивнул старик.
        Растерянность ушла из него. А вот страха передо мной не появилось. Возможно, прожив столь много лет, перестанешь бояться Смерти. Но вот недоумение его не покинуло.
        «Только вот никак не возьму в толк, о гибели какого мальчика вы говорите?» - удивляется старик.
        «Мальчика с повреждённым позвоночником, которого я тебе привёз на излечение», - поясняю я, доставая штык.
        - Как? - вскричал Живчик, вскакивая. - Он - погиб? Когда?
        «Переигрываешь, лесовик, - качаю головой я. - Переигрываешь. Я бы поверил, если бы ты сказал, что операция прошла не совсем удачно, что начались какие-либо ураганные последствия… чего-нибудь. Но делать вид, что совсем не в курсе - перебор. Особенно перед лицом Смерти»
        - Позволите? - спрашивает старик, семеня к столу, взяв с него пластину какого-то прибора. - Это Дальноокий. Он - не оружие.
        Прибор засветился. Живчик напряжённо управлял прибором, пока его брови не взлетели к седым волосам на голове.
        - Мальчик спит! - говорит он и показывает мне светящуюся поверхность прибора. - Он - здоров!
        И я вижу спящего Малыша. Да я сам в оху… ох, в каком я удивлении! Но, не веря, нахожу поток сигнала, испускаемого Дальнооким, «частью себя» скольжу по этому потоку и «вижу» Малыша неживым глазом этого прибора.
        Мальчик тут. Недалеко. В соседнем здании. В помещении, полном детских кроваток, где спят малыши от трех до четырнадцати лет. Пожилая женщина, присматривающая за сном детей, задремала с вязальными спицами в руках, а клубок нити упал с её коленей и укатился под лавку, на которой она сидела, её белый платок сполз ей на лицо.
        - Излечение мальчика было непростым, но прошло успешно, - продолжал тарахтеть Живчик. - Непростым оно было из-за его врождённого Дара. Дети с таким редким и столь мощным Даром рождаются редко. Конечно же, я обязан был оповестить Святой Престол об обнаружении ребёнка, способного принять стезю Великого Святого Воителя. И, конечно же, получил распоряжение придержать ребёнка. О чём и сообщил его матери. Я…
        Я «возвращаюсь» в помещение в башне. Я растерян. Обескуражен. И не знаю, что мне теперь делать. Всякий смысл моего нахождения тут пропал. Убивать этого старика просто не за что. Лилия? Как же так?!
        - Я немедленно оповестил мать ребёнка о столь радостном событии, - продолжает частить старик, словно желая выговориться перед смертью. - Рождение Великого Святого - честь для любого рода. И мы даже не стали брать оплату за излечение ребёнка. Наоборот, омоложение его матери решено было провести так же без оплаты, как благодарность Святого Престола - Святородице. Но женщина словно сошла с ума! Пришлось силой её усмирять и под присмотром отправлять домой. В городе неспокойно. Хорошо, что Святой Престол позаботился об укреплении нашей стражи воителями Орденов.
        У меня просто опустились руки. Никто никого не убивал. Лилия просила их убить, говоря, что они убили Малыша. К мальчику я и сам привязался. И сам почувствовал боль его утраты. Но Малыш жив. А главное - здоров! Более того, он уже спит в купе экспресса к своей мечте - стать Паладином! Почему она просила убить этих людей? Я даже опускаю такое потребительское её отношение ко мне. По этому поводу я уже отрефлексировал. И уже выработал решение. А может, и тут забить? Забыть?
        Как? Как забить? Как забыть? Как же больно! Как же больно!!!
        Из меня будто вынули не только кураж смерти, но и всю волю - сразу. И я вдруг ощутил себя разбитым, ненужным, сломанным механизмом. Без цели, без надобности. Без сил и желаний. Просто мусор. Оторви и брось.
        - А вот и он! - радостно воскликнул Живчик. - Давайте я вас предст…
        Прямо посреди помещения, из ниоткуда, из воздуха выходит очень рослый и очень крепкий воин в сплошном доспехе, без разрывов закрывающем всё его тело. Но рассматривать его доспех мне стало сразу же недосуг. Воин был окружён Светом. Такой Силы Света, какой я и представить себе не мог! Потому я сразу же прыгаю в уже выбитое окно. Они нашли меня! Эти Светлые!
        - Стой! Стой же! - слышу я, летя вниз, подобно выброшенному в окно огрызку. - Поговорим!
        И погреемся на костре из сухих веток!
        Ноги мои проваливаются в землю. Хруст, боль. Боль бьёт меня с такой силой, что я кричу, захлёбываясь, заливая горло жидким пламенем боли. Меня выкидывает «из себя». Но даже в таком состоянии боль чудовищна. Выплеск гормонов притупляет боль. «Извне» смотрю на себя. Надо спешить! А у меня компрессионный перелом обеих ног! И что-то со спиной. Порванные связки и мышцы просто не считаются.
        Надо спешить! Надо что-то придумать! Надо убежать от этого фанатика Света, пока он не вышел из воздуха прямо передо мной! Прокусывая губу, выдираю ноги из земли, накрываюсь сразу двумя прозрачностями, а потом, с перепугу, третьим слоем. Схлопываются все три прозрачности. Мать! Спешно накрываюсь двумя слоями, ползу.
        Не успел отползти и пары шагов - вот он! Как я и боялся - выходит из воздуха.
        - Не прячься! - говорит он. - Мы знаем, что ты не враг нам! И мы не причиним тебе вреда! Мы ищем тебя уже давно. Надо поговорить!
        Свежо предание, а верится с трудом. «Не причинишь вреда»! Ха-ха! «Поговорим»? На исповеди перед казнью «без пролития крови»? Почти безвредной. Не верю! Я тебе не верю! Я больше никому не верю. Особенно сияющим людям в белом, что - только увидев меня - заносят светящиеся дубины для удара, подтаскивая хворост. Не верю! Всё это грубая уловка. Волк уговаривает овцу: «Не бойся меня. Мы только поговорим. Мы же не враги. Я же не собираюсь есть твою траву! Нам нечего делить. Иди, поговорим за жизнь!»
        Собираю тепло с обширной площади, но далеко от нас. И бросаю всё это в стену, обносящую весь этот госпитальный комплекс. Взрыв, вспышка, грохот. Наверное, обломки летят. Возможно, кого-то и прибило, случайно. Блин! Я же - Смерть! Чего мне заботиться об их жизнях?
        Белый спешит на грохот взрыва. Так! Верно! Иди, там пообщайся. Расскажи им… что-нибудь! Прими исповедь! Как же больно!
        Кости разлетелись крупными и мелкими осколками. Мать! Хотя… вспоминаю, как собирал осколки взорвавшегося клинка по всей мойне, как спаивал их в комок. Тем же способом собираю осколки костей, как детскую игру в пазлы - собираю из них трубки кости. Больно-то как! Зажимаю эту разбитую трубку так же, как зажимал раскалённый до свечения клинок. И отключаю нервные окончания, идущие к повреждённому месту. Надо только не забыть их оживить обратно. Собираю точно так же и вторую ногу. Потом - позвоночник. В спине обошлось без перелома. Смещение, зажатые дисками нервы и ткани. Потом «собираю» связки и прочие ткани. Но подпираю всё это той незримой силой, что помогала мне удерживать на месте расплавленные клинки, встаю на ноги.
        Хотел уже усмехнуться - не человек, а несклеенная ваза, но увидел возвращающегося Светлого. Чур меня, чур! Ковыляю на деревянных ногах, с бесчувственной спиной. Сегодня я, как никогда, похож на Бродягу. Такая же бесчувственная, дёрганая походка. И прыгать не решаюсь.
        Светлый уходит. Но, будто чувствуя меня, всё время возвращается. А его более тусклые собратья (от боли я вне себя, вижу всё потоками) устраивают ловчую сеть в этом парке. Потому рискнул. Мне уже терять нечего! Соберу осколки обратно. А боль? Вся моя жизнь - боль. Прыгнул. Сразу переведя горизонталь в вертикаль. Только деревья шумят. Выдавая меня. Нет, верхами не пойдёт! Пришлось идти по земле, осторожно обходя Воинов Света.
        Эти танцы теней у нас продолжались несколько часов. Белые продолжали вещать, что в плену меня ждёт окончание войны, свобода от узурпаторов пейсастых и краснорожих, кормёжка, кров и постель. Верю, верю! В кино видел, чем это заканчивается. Те тоже людей с дровами путали. Тоже фанатики. И тоже называли себя белыми. Белой расой. Истинной. А бить их пришлось - по-чёрному.
        Так что, ребята, как-нибудь без меня. А мне эта игра сильно наскучила. Хочу найти дверь с надписью «Гамовер».
        Ну, а пока такой калитки нет, воспользуемся стеной. Сразу перепрыгнуть стену мне не удастся. Это сразу ясно. Даже не разбитый на осколки, с несломанными ногами - я не осилил стену Её усадьбы. Эта стена выше.
        Рисково - наверху бродит стража, усиленная бойцами с белыми нимбами над головами. Но другого выхода нет. Подгадываю момент, прыгаю. Цепляюсь пальцами. Закидываю правую руку. Колено. Сижу наверху. Жду, пока патруль пройдёт. Смотрю на рассвет нового дня. Мне ещё ковылять за Харлеем. Пехом я никуда не уйду. Хотя мне некуда идти.
        А придётся. Пешком. Пока я доковылял до места, которое некоторое время считал домом, уже было полноценное утро. Ворота открыты. Бойцы стражи - злые, на взводе, с красными от недосыпа глазами, свирепо оглядывают улицу, будто в поисках того, кто рискнёт испытать на себе всю их накопленную агрессию и силу - взведённой до предела пружины.
        С улицы во двор тянется цепочка кровавых капель. Некоторые капли раздавлены подошвами. Отрешённо понимаю, что отроки доигрались. И кому-то из них досталось. Сколько они были в «свободном плавании», без меня? Ночь, день, ещё ночь? Долго же они «гуляли»!
        Слушаю потоки, «выйдя из себя», охватывая дом. Усмехаюсь, приставляю два пальца к брови, салютую так этому дому, разворачиваюсь и ухожу. Прощай, Харлей! Не поминай лихом!
        В доме людно. И все, кто там был, преклонили колено перед тем высокорослым Светлым, что сияет Светом, как рассветное светило.
        Прощайте! И простите!
        Завершение 1
        Оскал уже хрипло свистел сквозь стиснутые зубы. Даже его друг, с его богатырским сложением, тоже дышал шумно и тяжко. Лапка наливалась свинцом каждый шаг. Цепочка кровавых капель отмечает их путь, несмотря на усилия Капли, что так удачно попалась в их поле зрения и, не раздумывая ни мгновения, бросилась спасать жизнь Волчице, насквозь пробитой широченным наконечником копья стража Зала Великого Сбора. Волчица была нанизана на это ужасное оружие, как кролик на вертел. И если бы не Капля, давно бы умерла. Им повезло, что девушка оказалась рядом, повезло, что она усиленно практикует боевое целительство.
        Не повезло им тем, что сутки пришлось прятаться от всех и вся. И украдкой, от укрытия к укрытию, пробираться домой. Без всякой надежды на спасение сестры и любимой. Прятаться приходилось ото всех - от стражи, как мятежникам, по этой же причине - от Чистильщиков, от выплеснувших на улицы толп мерзости и черни - по причине полной опустошённости магов и их малочисленности. Тем более что оружие свое юноши потеряли ещё в безумной схватке в Великом Зале Сбора. Там же был опустошён и их магический потенциал. После применения могучей магии Ёжкиным Котом в Великом Зале, где всякая магия подавлялась, артефакты противодействия просто обессилили всех магов не только в здании, но и в ближайших кварталах вокруг зала.
        Именно поэтому они стали не могучими бойцами, а группой безоружных юношей и девушек. Капля, лишённая силы, могла лишь пытаться остановить кровотечение. На что ушли последние остатки их одежд.
        И на всю группу молодых людей у них был только один маг и один меч - Горан, который, проспавшись, побежал их искать. И нашёл их по следам погрома, но не успел к схватке в Великом Зале, потому избежал последствий удара противодействия магии. Но его огненная магия была совершенно бессильна в спасении жизни невесты брата.
        Последние метры были самыми сложными. Но стража дома их увидела, узнала, встретила. Серолапку бегом унесли в дом, Пламя и Коза забегали с полотнищами и чанами с горячей водой. Пад отпаивал лежащих прямо во дворе полуголых молодых людей взварами.
        Держась двумя руками за голову, со спутанными и грязными волосами, смотря на мир сквозь узкие щёлочки опухших глаз, в грязном и порванном платье, в мойню прошла вдова Медного Владыки, явно ничего не понимая, ничего не видя, кроме боли, разрывающей её голову.
        Юноши и девушки, устало поднимаясь, держась друг за друга, едва осиливали ступени в дом. Никто не спешил по своим комнатам, не спешил быстрее прикрыть наготу. Боль Серолапки, невозможность ничем ей помочь просто убивала молодых людей.
        Но больше всего их опечалило отсутствие человека, который ворвался в их жизнь едва ли не вчера, но занял в этих жизнях центральное положение - ал Мороз. Они очень рассчитывали на помощь этого великого мага, возможно - повелителя сразу нескольких магических течений и школ. Но его не было. Наёмники лишь отводили глаза, Пад молча пыхтел и злился, Пламя и Коза-Боза плакали, утирая слёзы, обихаживая рану Волчицы. Сама же Лилия лишь мычала в ответ, держась за голову.
        Появление Великого Инквизитора если и удивило их, то не сильно.
        Опустошённые, с посаженными нервами, переутомившиеся молодые люди сначала подумали, что - всё! Отбегались! Потому они преклонили колени и покорно склонили головы, готовые к ответу за безумие, в которое оказались вовлечены из-за основателей Красной Звезды.
        Лилия, страдая с похмелья, отстранённо отметила появление Инквизитора. Её тело само приняло то положение, какое обязывало ему находиться согласно традиции и нормам приличия. Ну, а не знатные, простые люди упали ниц - не менее привычно.
        - Где ваш спутник, Лилия Медногорская? - пророкотал Инквизитор.
        Женщина пожала плечами.
        - Сама хотела бы знать, где его демоны носят? - зло ответила она, но тут же поклонилась ещё ниже, поняв, что злоба её может быть неверно принята Великим на свой счёт.
        Но Инквизитор был мудр. Он осмотрел людей вокруг, хотел что-то спросить, но тут всеобщее внимание привлёк шум во дворе. Выглянув в окно, Инквизитор застыл. Если бы кто-нибудь мог видеть его лицо сквозь глухую личину его шлема, то очень бы удивились тому, что Великий улыбается, смотря, как пышущий злобой конь-нежить, одержимый духом, рвётся со двора, выламывая последовательно все преграды на своём пути.
        «Ни в коем случае! - ответил на Зов Инквизитор. - Только покалечитесь. Следить. Просто следить. Очень осторожно и издалека».
        «Упустим же!» - возразили ему.
        «Мы уже упустили его. - Вздохнул Инквизитор. - И я, уже опасаюсь его найти. Искать Смерть - не самая здравая мысль».
        И тут он почувствовал, что рядом с ним кто-то умирает.
        - Кто? - взревел он. - Кто умирает?
        - Моя сестра, - безвольно опустил плечи князь Волк. - Мы виноваты! Ответим! С честью примем любую кару.
        - Вы - недоумки! - рявкнул Инквизитор, двумя широкими шагами преодолевая помещение, входя в соседнее, где среди чанов и окровавленных тряпок билась в агонии Волчица, и метнулись от него в разные стороны Капля, Пламя и Боза.
        - Чем? - рычит Инквизитор.
        - Держава стража Великого Зала, - вздыхает Капля.
        Великий Инквизитор подходит к Серолапке, опускаясь на колено, кладёт свою широкую ладонь в боевой перчатке на голову Волчицу, а другую - на голову Капле. И они - все трое - исчезают. Под всеобщий выдох изумления всех присутствующих.
        Все некоторое время ещё постояли на коленях. Но Великий не возвращался. А голова Лилии продолжала лопаться. Потому она первая и встала, подошла к столу и стала перебирать сосуды в поисках вина.
        - Пламя, у нас не осталось чего? - больным голосом крикнула она.
        Но девочка не отозвалась.
        Молодые люди тоже поднялись, поняв, что негоже в рванье представать перед первыми лицами Мира, если уж они удостоили их скромный дом своим вниманием. В это время наёмник и Пламя принесли из мойни два клинка. Пламя, держа клинки через лоскуты кожи, а наёмник нёс заплечный мешок и узел.
        Юноши с трепетом приняли длинные, узкие прямые клинки. С восторгом узнав то, на что они рассчитывали, о чём мечтали.
        - Дары Смерти! - дружно выдохнули и Оскал и Сирус.
        Из глаз Пламени брызнули слёзы. По знаку Пламени наёмник перевернул заплечный мешок. Посыпалось золото, камни, накопители, опять золото. В эту же гору полетели трофеи и из узла - золото, артефакты, скипетр, излучатель, бумаги.
        Как раз в это время и появился Инквизитор. Его появление взметнуло бумаги, они - палой осенней листвой - взлетели, кружась, летали по комнате. Инквизитор поймал одну бумагу, коротко взглянул на неё. И, встрепенувшись, молниеносным выпадом руки поймал следующую. И ещё.
        - Очень интересно! - сказал он. - А я-то всю голову сломал, почему бунт Тьмы в столице получился самым нелепым, самым неорганизованным и самым несогласованным из всех. А наш пострел везде поспел! Надо же, обезглавил всю Тёмную Ложу! Я думаю, вы не против, если эти бумаги я заберу? Все эти бумаги.
        Конечно же, никто не выразил возражений. Тем более что за спиной Инквизитора появилась удивлённая голая Волчица, с изумлением разглядывая едва заметный, но обширный шрам на животе.
        - К сожалению, жизнь ребёнку сохранить не удалось, - говорит Инквизитор, не отрывая личины своего шлема от перелистываемых бумаг. - Но Живчик - лучший из известных мне целителей. Способность к рождению детей вами, неразумное дитя, не утрачена. Да, ваша подруга, Капля, если не ошибаюсь, оказалась соратницей моего хорошего знакомого, потому мы не смогли ей отказать в просьбе об ученичестве у Живчика.
        Сирус и Волчица так крепко вцепились друг в друга, словно хотели стать единым целым. И их желанию способствовали друзья, что своими объятиями вдавливали их друг в друга. А потом Сирус и Волчица прямо так, как были (Волчица полностью обнажённая), просили мать и Инквизитора - как высшую, из известных им, власть - благословить их союз. Возражающих опять же не было.
        Потом всем составом и со жгучим любопытством разглядывали трофеи. С удивлением обнаружили печатки Казначейства и Ловчего Императора среди кучи золотых побрякушек.
        - Думаю, взяты они были исключительно из эстетической ценности, - сказал Инквизитор, забирая из кучи трофеев загогулину излучателя. - Слишком опасная игрушка эта для вас, ребята. Что собираетесь делать со всеми этими трофеями?
        - Продать и нанять Золотых Пик! - воскликнул Оскал. - Дед Мороз нам советовал учиться у лучших. И оборонять Запад!
        И после этих слов Волчонок горделиво выпрямился, распрямляя плечи, как это делал Старый Волк в торжественные мгновения.
        - Дед Мороз? Смешно, - сказал Инквизитор и покачал шлемом с глухой личиной. - Нет, с торгом спешить не стоит: продажа такого объёма накопителей обрушит их стоимость. И укрепит Тёмных магов. Вам и этого золота и самоцветов хватит. А с Золотыми Пиками я вам помогу договориться. Ещё раз настоятельно не рекомендую продавать накопители. Лучше уговаривайте своих знакомых магов из университета. Как залог в найме и оплаты их службы как раз пойдут накопители. Да и в бою пригодятся. Против Тьмы. А при продаже это лишь усилит Тёмных. Золота у всех этих Тайных Советов и Теневых Лож не в пример более, чем в мошнах Светлых. Всю Казну Императора разворовали.
        И Инквизитор щелбаном отправил печатку Казначея в угол.
        Огнянка вцепилась в Скипетр Резонанса и уже не собиралась его никому уступать. Никто и не оспаривал её права на сей ценнейший для мага артефакт. Из присутствующих, не считая Инквизитора, девушка была самым мощным и самым умелым магом. Она уже превысила по своим возможностям порог боевого мага, хотя ещё не получила подтверждающих сей факт атрибутов - мантии и кольца боевого мага Огня.
        В это время сверху по ступеням спустилась Пламя в дорожной одежде, с мешком заплечным, надутым пожитками, в нём сложенными.
        - Куда ты, девочка моя? - удивляется Лилия.
        - Пошла ты! - выкрикнула в ответ девочка, выпрямляясь, с вызовом смотря в глаза Лилии яростно горящими глазами в чёрных, заплаканных провалах лица.
        - Что? - изумилась властительница Медной Горы.
        - Что слышала! - Пламя плюнула на пол под ноги властительнице и пошла на выход, гордо задрав нос.
        Волк поймал её за ухо и резко выкрутил, спрашивая:
        - Ты что себе позволяешь, дитя? Где должное почтение к госпоже?
        - Отросток ей конский под хвост, а не почтение! - взвизгнула девочка.
        - Что? - уже изумились Сирус и Огонь. Они привыкли к восторженному обожанию Пламени к ним. А такой злой, колючей и дерзкой девочку никто не ожидал увидеть.
        - Почтение? - взвизгнула Пламя, ловко вывернувшись из рук ошарашенного Волка. - Я вижу, какое почтение принято у вас! А он для вас старался!
        Пламя указывает на груду трофеев на столе, на полу.
        - Это не отменяет твоей дерзости, сестрёнка! - напомнила Огнянка. - Тебя приняли в этом доме как кровную, родную! И чем ты отблагодарила? Уроном чести хозяев? Уроном чести Инквизиции?
        Из глаз Пламени брызнули слёзы.
        - Вы видели, в каком он виде всё это принёс? - взвизгнула Пламя. - Он был много хуже Серолапки! В боку - вот такенная дыра! Весь изодранный и пожжённый, голова пробита, рука отрублена и лишь Мертвой Водой да перчаткой того Умника и держалась на месте! Идите в мойню, на его лохмотья посмотрите, что вы ногами в угол презренно запихали! А кто подумал - откуда это? Почему новые одежды Деда стали такими? Он для вас!.. И… что она?.. А ты! Ты послала его на Смерть! Убить Живчика!
        Ахнула даже сама Лилия, закрывая рот обеими ладонями.
        Инквизитор всё это время молчал, даже отступив глубже в помещение, чтобы видеть всех разом, но не мешать разворачиванию событий, проясняющих непонятные для него мелкие несостыковки.
        - Зачем убивать Живчика? - удивился Оскал.
        - У неё спросите! Она кричала, что Живчик убил Малыша. И что Дед должен убить Живчика!
        - Малыш жив! - кричит в ответ Лилия. - Он принят на обучение умению Воинства Света.
        - Ты обманула его! - визжит Пламя. - Он…! Он…! Ты…!
        И девочка разрыдалась, рухнув на свои же ноги. Лицо её исказилось в крике и рыданиях.
        - Он ушёл! Навсегда! Искать обратно свою смерть!
        Повисло тяжёлое молчание. Лилия, закрыв лицо руками, стояла на коленях, раскачиваясь вперёд-назад. Молодёжь понуро молчала, боясь не то что посмотреть на вдову Медного Владыки, а даже переглянуться между собой.
        - Это очень тяжкие обвинения, девочка, - рокочет Инквизитор. - Подстрекательство на убийство называется. И тяжело карается. Как и ложное обвинение.
        - Нет! - закричала Лилия, разворачиваясь к Инквизитору и даже чуть сдвигаясь к Пламени - в инстинктивной, почти неосмысленной попытке защитить ребёнка. - Она права! Я вспоминаю. На меня как наваждение какое нашло! Мне так было обидно, что у меня отобрали ещё и Малыша!
        Лилия заламывала руки, не вставая с колен.
        - Поймите! Я потеряла всё, что для меня было ценностью жизни! Мужа, Северную Башню, дочь, теперь ещё и сына! Самого младшего, самого беззащитного! Как будто ему мало досталось! Я будто сошла с ума, когда Живчик сообщил, что Малыш остаётся у них! Я пила! Выпила столько, сколько не знала, что можно выпить! И - да! Я вспоминаю, что я вывалила на него всю свою боль! Я виновата! Я! Не он! Не Пламя! Я!
        И она зарыдала. Ничего больше нельзя было разобрать в её словах, кроме «я» и «виновата».
        - Он пришёл из Мира Теней, - рыдала Пламя, - к тебе! По твоему зову! Презрев смерть, презрев сам уклад жизни! Сбежав от Предначертанного! Не принадлежа ни Миру Живых, ни Миру Мёртвых! К тебе! Его любовь сильнее Смерти! А ты? Ты в первый раз унизила его, заплатив за его любовь, как продажной девке, а теперь и вовсе указав ему, что он всего лишь - слуга! Я всё слышала! ОН! Дед! Побратим Пересмешника и Матери Жизни и Смерти! И он слуга? Да кто ты такая?..
        Инквизитор, казалось, одним шагом перешагнул всё помещение, встал перед девочкой, смотря на неё сверху вниз.
        - Ты слышишь его? - спросил он.
        - Постоянно! Когда он рядом! - всхлипывала девочка. - Как только Дед опять появился в Мире, слышу его. Всю его боль!
        - Куда он идёт? - спросил Инквизитор. Но и все остальные подались вперёд. Даже Дубняк под окном встал на носки сапог, вытягивая шею, чтобы поднести ухо ближе к разбитому окну.
        - Я же сказала! - тихо шепчет девочка. - Куда глаза глядят! Искать обратно свою смерть! Он больше не хочет быть живым. Он не хочет больше страдать, испытывать чувств. Потому что его любовь опять ранила его. И он не может терпеть эту боль! Не может, не хочет! Он не хочет больше быть человеком! И хочет умереть!
        - Он сам - Смерть, - заявил Инквизитор. Он хотел ещё что-то сказать, но в это время Лилия, с лицом цвета мела, сползла на пол. И все бросились к ней. Инквизитор обернулся, посмотрел на суету вокруг вдовы, прошёл до стола, взял стопку аккуратно собранных бумаг и исчез.
        Оскал, Сирус, Огнянка и Серолапка, наконец завернувшаяся в плащ будущего мужа, переглянулись, выдохнули. Инквизиция не стала ставить в вину Дому Медной Горы попытки убийства Живчика. Как не обвинила и Дом Волка в беспорядках и драке с представителями Императора.
        - Пламя! - крикнула Огнянка, вскочив и догоняя девочку. - Куда ты собралась?
        - Куда глаза глядят! - отвечает с порога девочка, мотнув огненной косой. - Не могу я больше быть под одной крышей с ней!
        - Не спеши, сестрёнка, - басит Сирус. - Поверь, нам всем больно. Мы все потеряли Деда, всем нам он был дорог. И все мы будем молить богов о возможности исправить это трагическое недоразумение.
        - Но разбегаться сейчас - не лучшая идея. Мы и так потеряли слишком многое. И потеряли бы ещё больше, не приди Великий по следу Деда в наш дом, - сказал Оскал, обнимая за плечи сестру.
        - Не надо никуда уходить, - убеждает Огонёк, стараясь поймать взгляд Пламени, - тебе надо учиться владению Даром, управлению Силой. А зачем тебе искать жильё, если мы все возвращаемся домой, на Запад? И весь этот особняк останется тебе, Паду и Козе - на весь сезон ливней и на всю зиму?
        И тут вновь появился Инквизитор. Все вновь преклонили колени. Рокочущий голос Инквизитора был подобен Гласу Рока:
        - Инквизиция Святого Престола не винит вас, Лилия Медногорская, в организации покушения на жизнь Живчика Великого. Ввиду вашего явного пребывания вне твердого ума и памяти. Причины вашего явного помешательства выясняются. Было ли это очень тонкое Проклятие, либо наведённая закладка поведения, гипнозом, либо иным способом внушённая - установим. Но в данной ситуации вы не обвиняемая, а, скорее, такая же жертва, как и Живчик, и - личность, именуемая вами Морозом. Потому подтверждаю силу ранее принятых договорённостей.
        Лилия молча смотрела на Инквизитора. Явно не понимая, о каких договорённостях идёт речь. Великий это понял, пояснил:
        - Обучение ваших детей в университете и Ордене Черного Братства. Святой Престол берёт все расходы на себя. От вас же по-прежнему требуется лишь нести знамя Триединого. И Вера… В Свет.
        Сирус и Оскал встали на второе колено и положили заготовки мечей - стальные, но почти чёрные полоски, без перекрестий, рукоятей и противовесов, но уже имеющие имя, одно на два клинка - Дар Смерти - к ногам Инквизитора. Так как их фамильные мечи остались в Великом Зале, где Стражи Престола умело обезоружили юнцов.
        - Кроме того, прямо сейчас Живчик вам проведёт полное омолаживание, - добавил Инквизитор, кивнув юношам, показывая этим, что их жест принят.
        - Зачем? - грустно возразила Лилия. - Зачем теперь мне молодость и здоровье?
        - В наказание, - пророкотал Инквизитор. - За всё придётся заплатить.
        Он не стал говорить, что Империя больше не может позволить себе потерять ни одного властителя Запада сверх уже понесённых потерь. Хозяйственная жизнь ленов валится набок повсюду. А молодёжь? Пока эти безусые юнцы вникнут во все тонкости ведения дел - много Ливней прольётся. Тем более что юнцы пышут жаждой боя и горят ненавистью к Тьме, лишившей их отцов и старших родичей. И рвутся отомстить, занять место павших, замостить собой поредевшие ряды знати. И идти конным клином в атаку на Тьму. А это - вновь потери. Княжество Волка - обезглавлено, княжество Гороха - опустошено. И такая же обстановка везде. Не только на Западе. В Смуте валятся знамёна Великих и не очень знатных Домов, пресекаются линии наследования не только старых семей, но даже новых. И уже стало символом этой Смуты - вдова на Столе Дома в траурном венце. Уже подавляющая часть ленов Империи управляется женскими руками. И это не худший вариант. Слишком много ленов вообще остались неуправляемыми. Тьма, как всегда бьёт по управлению. После - Казны.
        Лилия покорно встала. Великий напомнил ей слова самого владыки Мороза: «За всё придётся ответить». Если это - наказание, а это и есть самая жестокая кара - прожить ещё одну жизнь, потеряв любовь, то она готова. Стойко и терпеливо, год за годом, нести сей груз. Десятилетия проводя в холодной постели с замороженным сердцем, потерявшим любовь. Она виновата. Кругом - виновата. За ошибки придётся заплатить. Так говорил Ёжик. За слова, за дела. И даже - за бездействие. Она расплатится. Ради детей. Ради семьи.
        - Постойте! - поспешно выкрикнул Оскал. - Пока Лилия ещё тут и вы…
        Княжич Волка набрал воздуха и выпалил:
        - Как глава Дома Волка, в присутствии Святого Престола, прошу главу Дома Медной Горы и мать моей избранницы руки и сердца Огня Светогора Медногорского!
        - Шут гороховый, - шипит Огонёк отвешивая подзатыльник Оскалу, отчего голова князя, совсем не по-княжески, клюёт вперёд, а Огнянка, повышая голос, заявляет: - Я понесла от другого! Я не могу заложить червоточину в союз наших Домов. Не могу подбить опору Великого Дома Волка - законность наследования!
        Если бы они видели лицо Инквизитора, то увидели бы, как он закатил глаза. Зато видели лицо Лилии Медногорской с отпавшей челюстью.
        - Я знаю, чьё это дитя! - буркнул Оскал. - Тут нет урона чести.
        - Да не люблю я тебя, Оскал! - воскликнула Огнянка.
        - И что? - удивляется Волчонок. - Слюбится!
        - О Доме думать надо! - возражает Огнянка.
        - Я отрекусь в пользу Клыка! - вскочил на ноги Волчонок.
        - Очнись ты! - закричала Огнянка, тоже вскочив на ноги и отвесив оплеуху Оскалу. - На тебя тоже нашло помутнение разума?
        Инквизитор покачал головой и, прикоснувшись к Лилии, пропал. Вместе с женщиной. Но ссорящиеся молодые люди этого даже не заметили.
        - Люблю я тебя, дура! - кричит Оскал, потрясая кулаками.
        - Сам дурак! - кричит Огнянка. - А я тебя!..
        Волчонок, прищурив глаза, будто в атаке, бросается на девушку, крепко обнимая её и закрывая её уста - поцелуем. Огнянка вырывается, бьёт Волка по спине. Но каждый последующий удар слабее предыдущего.
        Волчица берёт Сируса под руку, с ухмылкой и любопытством смотрящего на происходящее во все глаза, уводит своего будущего мужа к лестнице наверх. Горан, оглянувшись на них, спохватился, пожал плечами, подобрал оба клинка, подхватил Пламя, настолько поглощённую взаимоотношениями между молодыми людьми, что смотрела на них огромными глазами и с приоткрытым ртом.
        - Со мной прокатнёшься, сестрёнка? - басит в ухо девочке Горан.
        - К-куда? - заикнувшись, сглотнув, спросила Пламя.
        - До мастера, что доработает Дары Смерти. Надо перекрестия, гарду сделать. Рукояти обтянуть. Яблоки в виде пламени и головы волка, ну, ты помнишь, как на тех мечах было. О, страж! Прости, забыл, как тебя! Дай пару человечков в сопровождение!
        - Не советую спешить, - бубнит Дубняк, - и показывать эти клинки кому-либо, кроме доверенных мастеров-оружейников, лучше - собственного Дома.
        - Хм-м! - Горан потёр подбородок. - Верно! Ты мудр, Дубняк! Помнится, ты просил Деда о продлении найма. Без него, условия изменились?
        - Изменились, - склонил голову Дубняк, явно оценивший, как юноша «забыл» его имя, - но обговорить можно.
        - Ну, так пойдём, обговорим, - Горан разворачивается к дому, но увидев в проём дверной, как там взметнулись космы сестры и подолы её юбок, повёл Дубняка к навесу, где стража ночевала и готовила обеды. - Или подождёшь… кого постарше?
        - Если твои слова - слова всего Дома, зачем ждать? - пожал плечами страж.
        Горан почесал затылок, говоря:
        - Думаю, теперь мои слова больше чем Слово Дома Медной Горы. Как бы ни пришлось нам всем такой… хм… тесной семьёй держать речь за весь Запад! Ие-ха-ха!
        Горан сокрушённо качал головой при этих словах, но глаза его озорно горели, когда он подмигнул Пламени.
        «Он же и нам - Дед! - добавил Зовом молодой огненный маг. - Или он был напрасно?»
        Пламя, желая скрыть вновь выступившие слёзы, закинула голову к небу, где утреннее светило уже начало припекать её лицо, высушивая её слёзы.
        Ярое утреннее светило ярко отблёскивало на доспехах и частоколе копейных наконечников стройных коробок сотен щитоносцев и конных полусотен, которые под знаменем Императора вливались в столицу - разом через все ворота. Император наконец привёл своё войско. Для полной зачистки столицы от всей проявившейся гнили людской этого древнего и славного города. Во время этого сумбурного пьяного бунта отпрысков знати очень многое стало кристально ясно. Очень многие люди проявили себя и свою жизненную позицию. И очень многие поняли для себя нечто весьма важное, о чём они даже не думали, погребённые ворохом ежедневных мелких, но важных забот. Потому люди с ликованием встречали имперские полки. С радостью - избавления от страхов Тьмы и надеждой, что этот рассвет станет началом похода на Тьму. И Император, опираясь на свою знать и Светлый Престол, изгонит Тьму, как рассвет светила изгнал ночной мрак с улиц столицы.
        Завершение 2
        Она была полноправной хозяйкой этих мест. И никто не осмеливался оспаривать её права на эту землю. Никто. Тем более сейчас. Всяк знал, что свирепее Скверного Медведя может быть только Скверная Медведица, защищающая логово медвежат. Вся Чаша Погибели Богов знала, что она принесла сразу трёх медвежат. Никто не смел нарушать её покой. До тех пор пока медвежата не вырастут и не покинут берлогу в поисках своего места, своей земли, своих охотничьих угодий и всего удела ответственности.
        Потому что кроме охотничьих угодий, Чаша Погибели Богов была и зоной ответственности Скверной Медведицы. И всё, что жило в этих мрачных, топких и влажных лесах чаши надеялось на её защиту. И Медведица стояла на страже этого неустойчивого равновесия жизни в этих Скверных Чащобах. Это была её земля. Охотиться на ней могли только те, кому Медведица позволила.
        Опасность она почувствовала сразу же. Едва на самой опушке Леса погибли первые Живущие, Медведица грозным рыком загнала медвежат в укрытие берлоги и побежала навстречу опасности, проламываясь прямо сквозь влажные заросли скверных растений. Все звериные тропы были заняты спасающими свои жизни её поднадзорными. В их мыслях была паника, они смердили - ужасом. В этом парализующем страхе даже не замечая Хозяйку, влетая ей прямо под лапы, визжали, разрывая свои связки и мускулы, вырывая свои завязшие в дёрне когти - рвались прочь.
        Когда Медведица увидела ЕГО, её тоже охватил ужас. Смертный ужас. Все, у кого хватало ума или Чувства Жизни, многим заменяющее ум, с одного взгляда на НЕГО ощущали этот Смертный Ужас.
        Но Клыкан не обладал ни тем, ни другим. Толстая шкура, длинные клыки, большая масса и свирепость заменяли ему и ум, и чутьё. И Клыкан принял смерть за того, на кого он был похож только внешне - на Двуногого. На одного из тех Двуногих, что забредали сюда, надеясь на свои острые холодные Длинные Зубы. Потому Клыкан сделал то, что делал всегда - атаковал, надеясь разорвать, растоптать Двуногого. И отведать его мягкой и нежной плоти. Пустоголовые Клыканы атакуют даже Ходячие Кости, каждый раз надеясь отведать плоти Двуногих, которой на Ходячих чаще всего уже не бывает.
        Медведица залегла, смотря на атаку Клыкана сквозь смеженные веки. Клыкан - ожидаемо - промахнулся. Двуногие - ловкие. Если сразу не побежали в ужасе от опасности, то для охоты на них нужно терпение и ловкость. Клыкану выносливость и свирепость заменяли ловкость, а упрямство у него было вместо терпения.
        Но в этот раз Клыкану не помогло ничего из того, что обеспечивало его выживание и свою собственную нишу в тесной взаимосвязи пищевых цепочек Мира. Короткий пронзительный визг достиг Медведицы одновременно с нестерпимой вспышкой Смертельной Опасности. И Медведица, впервые за всю свою жизнь издав рёв ужаса, рванула к берлоге.
        Медведица уже не старалась ступать тихо, вкрадчиво, не припадала к земле, не обнюхивала воздух, не прислушивалась к разлитой в воздухе Жизни, как она делала, подкрадываясь к этому Двуногому. Медведица уже поняла, кто пришёл в её землю. Смерть. Неотвратимая Смерть. Которую невозможно остановить, невозможно убить. От Смерти можно только убежать. И Медведица спасалась бегством. Впервые с тех времён, когда она покинула берлогу своей матери.
        Но Несущий Неотвратимую Смерть Двуногий настигал её огромными прыжками, как то насекомое, за прыжками которого так любят наблюдать её медвежата. Двуногий уже не обращал внимания на прочих Живущих. И леденящее кровь понимание, что Несущий Смерть пришёл именно за ней, охватило Медведицу. Хозяйка Чаши Погибели Богов прямо на ходу облегчилась, опорожнив мочевой пузырь и кишечник, рёвом подзывая медвежат из берлоги.
        Медвежата были, как и Медведица, как и их буйный отец, очень сообразительными, хорошо чувствующими течения потоков Жизни, потому они выбежали из норы, пристроились за матерью и пушистыми комками катились по прокладываемой Медведицей тропе в зарослях изломанных Скверной деревьев.
        Двуногий отстал, наткнувшись на камень Алатырь возле берлоги. И у Медведицы появилась надежда, что удастся спасти своё потомство, вывести медвежат из чаши, переставшей быть им домом.
        Но все надежды рухнули, вместе со Светом Жизни, когда Двуногий встал прямо на её пути. Встал уже на самой опушке Леса. Медведица, ревя от злости и отчаяния, поднялась на задние лапы, выпрямляясь во весь свой гигантский рост, вознося над Двуногим мощные лапы с длинными и крепкими когтями. Мир для гигантского зверя сжался до размеров этого Двуногого.
        Медведица не питала никаких надежд на исход поединка. Она лишь надеялась вырвать для медвежат шанс спастись. Дать им время убежать. Но в тот момент, когда невидимая стена ударила Медведицу, отшвыривая её, придавливая к земле, вдавливая её во влажную топь чаши, до ушей Медведицы донесся отчаянный крик боли её младшего медвежонка, лапа которого провалилась в расщелину скрытой под дёрном скалы и застряла.
        В гаснущем сознании Медведицы вспыхнуло отчаяние. Но даже крик отчаяния не смог вырваться из её горла, стиснутого невидимыми, но жесткими, как скалы, обручами. И когда от мира в глазах Медведицы осталось только маленькое-маленькое пятнышко, меньше, чем глаз пушистого Ушана, оковы, стискивающие её горло и вдавливающие Медведицу в топь, пропали. В ярости Медведица рванулась. Двуногий, что стоял на её груди, комком шерсти взлетел в воздух, с чавканьем ломая стволы деревьев, упал на землю. Медведица оказалась прямо над ним, прежде чем руки Двуногого закончили падение. Её пасть раскрылась, чтобы одним движением сломать этого невеликого телом Двуногого.
        Но медвежонок опять взревел от боли. Медведица отпрянула от Двуногого. Его маленькое тело уже не источало той Неотвратимый Смерти. Медведица посмотрела в его маленькие глаза на маленькой жабьей мордочке, как и у этих болотных жителей, полностью лишённой шерсти. Глаза Двуногого ждали.
        И казалось, нужно одно движение. Лишь одно. И все страхи - позади. Весь ужас останется лишь воспоминанием. И Медведица вновь будет Хозяйкой Чаши Погибели Богов. Но…
        Смерть пришла в чашу. Смерть. Чистая, ничем незамутненная смерть. Медведица задрожала всем своим великим телом, сжавшись, отпрыгнула от тела Двуногого. Подбежала к медвежонку, что продолжал жаловаться, что земля не пускает его. Медведица ткнула малыша носом, толкнула лапой, лишь вызвав отчаянный крик боли.
        Смерть была рядом. Смерть - ждала. И Глубинная Всепоглощающая Смерть проснулась, поднимаясь из глубин Чаши Погибели Богов. Двуногий, против накатывающих волны ужаса Смертей - совсем безопасный - поднялся, достал блестящий зуб, какие используют эти прямоходящие сородичи болотных жаб. Медведица отпрыгнула, оскалив зубы, каждый из которых был много, много больше зуба Двуногого. Но гололиций всё одно шёл. И чем ближе он подходил, тем больше Медведица сходила с ума. Он сам был - Смерть. Его зуб - Смерть. И сзади - Смерть, снизу накатывало ощущение Всепоглощающей Смерти.
        Медведица жалобно закричала, металась, не в силах преодолеть ужаса, но не в силах и оставить своё потомство. Двуногий подошёл. Взмахнул Зубом, несущим Смерть. Медведица опять поднялась на задние лапы, взревела. Но рёв получился не угрожающим, а жалобным, хотя и оглушительным. Рука Смерти рухнула. Целый кусок скалы, спрятанный в переплетении дёрна, исчез. Рвущийся из западни медвежонок кубарем покатился под брюхо Медведицы.
        В ту же секунду устрашающая пасть Медведицы сомкнулась на холке медвежонка, поднимая его, рывком, в воздух. И вот уже громадина Скверной Медведицы огромными прыжками несётся прочь от этого места.
        Лишь миновав опасное место, Медведица обернулась, бросив взгляд на ходу, через плечо.
        Чудовищно огромное тело Всепоглощающей Смерти, источающее волны липкого ужаса, вырвалось из глубин Чаши Погибели Богов, поглотив не только маленького Двуногого, но и изрядный кусок чащобы. И - рухнуло обратно. Над огромной воронкой, что осталась от Норы Всепоглощающей Смерти, смыкалась чёрная болотная жижа.
        Медведица остановилась, опустила комок медвежонка. И, неспешно переставляя лапы, пошла обратно к чёрному зеркалу норы. Опасность миновала. Всепоглощающая Смерть редко поднимается со своих глубин. Память о Всепоглощающей Смерти пришла только из самых глубин Памяти Предков, из наследственной памяти, генетической, инстинктивного чувства. Сама Медведица никогда не ощущала подобного.
        Но теперь надо пометить это место, как непроходимое, топкое. И будет оно таким до следующей смены лун. Медведица метит заросли вокруг неестественно ровной и неестественно круглой лужайки, выглядящей обманчиво зелёной и безопасной. Надо оградить Поедающих Растущее от этой безмятежной западни. Это - долг Хозяина Чаши Погибели Богов.
        Спасённый Двуногой Смертью медвежонок деловито брызгал на стволы, во всём повторяя мать. Он тоже рождён для доли Хозяина. И повторение действий предков - единственный для него способ научиться выполнению своих обязанностей.
        Закончив свои дела, Скверные Медведи неспешно, как и полагается Хозяевам, покинули это место, заставившее их понервничать.
        Покрытое зеленью водорослей зеркало Следа Всепоглощающей Смерти пошло волной, выпуская пузырь воздуха, вынесший почти новый сапог, набивший такие неприятные болячки своему хозяину. Перевернувшись, сапог наполнился чёрной водой и скрылся под ряской. И всё опять стало безмятежным. Жизнь продолжалась.
        Только недалеко - всего в паре дней пути верхом - девочка с огненно-красными волосами плакала навзрыд. А юноши и девушки, поняв причину невыносимого горя своей названой сестры, преклонили колени, уперев мечи в пол, сняв шлемы, склонили головы. Но через минуту молчания воины встали, бросили мечи в ножны и вышли во двор, где их ждали снаряжённые кони, а на улице ждали стройные ряды тяжеловооружённых всадников с золотыми пиками на щитах.
        Последней выходила высокая девушка. Её огненные косы были убраны под кольчужный наголовник.
        - Хорошо, мать не знает, - вздохнув, сказала девушка юноше с волком на груди, что ждал её. - Пусть он для неё будет ещё жив. Ещё хоть немного… Но - жив!

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к