Сохранить .
Пионерский гамбит Саша Фишер
        Пионерский гамбит #1
        Сначала я выносил мозг дочери-подростку на тему "kak вести себя в коллективе", а потом вдруг оказался в 1980 году в теле четырнадцатилетнего парня. Которого родители на все лето отправляют в пионерский лагерь. Иронично. Неожиданная возможность доказать правдивость своих аргументов. Ну что, раз-два, левой-правой, "Всегда готов!", зарница, пионерская зорька! Смогу повторить?
        Саша Фишер
        Пионерский гамбит
        Глава 1
        - Посмотрите-ка, он еще спит! - женский голос выхватил меня из глубин небытия и безжалостно потащил на поверхность. - Просыпайся, оболтус! Ты что, забыл, какой сегодня день?!
        На помощь голосу пришли руки, которые сначала стащили с меня одеяло, потом ухватили за плечи и несколько раз чувствительно тряхнули.
        - Ну мааам... - на автомате проныл я, и только в этот момент пришел в себя.
        Очнулся, можно сказать.
        По моей комнате стремительным вихрем носилась незнакомая женщина с короткой стрижкой шапочкой и клетчатом кухонном фартуке поверх брючного костюма. Она раздернула плотные шторы, и в комнату хлынули солнечные лучи. Ряд книжных полок друг над другом, самая нижняя шире остальных, похоже, по задумке она работает письменным столом. Настольная лампа на гибкой металлической ножке. Квадратный со всех сторон стул, на спинке которого висит какая-то одежда. Под трехрожковой люстрой с молочно-белыми конусами плафонов покачивается на слабом ветерке из форточки картонная модель самолета. Громоздкий трехстворчатый гроб на ножках шифоньер.
        Я что, сплю?
        - Поднимайся давай, бестолочь! - беззлобно прикрикнула женщина, потрепав меня мимоходом по голове. - Завтрак уже остыл. Отец твой скоро придет. А ты булки мнешь до сих пор! Ох, и постричься не успел, на голове черте что!
        Я сел и спустил ноги на пол. Что-то жалобно звякнуло. Будильник. Круглый синий будильник с блестящей железной нашлепкой сверху. Мои голые ступни опустились на бордовую дорожку с широкими зелеными полосами по краям.
        Мои ступни?!
        Ноги были не мои. Худые, жилистые, ноготь на большом пальце правой ноги черный. Дверью прищемил или споткнулся неудачно...
        Я встал. Кровать жалобно скрипнула, деревянные спинки качнулись к центру.
        - Быстро чисти зубы и завтракать! - скомандовала женщина напоследок и вышла из комнаты, оставив дверь нараспашку. А я стоял и тупо смотрел в зеркало. Из-за стеклянной перегородки на меня смотрел пацан лет четырнадцати-пятнадцати, нескладный, как будто ноги и руки уже вытянулись, а вот пользоваться ими он так и не научился. Русые вихры неплоснушно торчали в разные стороны. Если бы не обстоятельства, при которых я разглядывал этого парня, то решил бы, что передо мной обычный рядовой подросток. Усредненный такой. Скорее симпатичный, хотя мне сложно судить о степени привлекательности пацанов пубертатного периода.
        Я механически взял со стула шорты и стал их натягивать.
        Я точно сплю. Это никак не может быть реальностью. Ведь я же отлично помню, что вчера...
        Мой пепелац пискнул и мигнул фарами, сообщив, мол, что все в порядке, хозяин, можешь топать домой, если вдруг что, я заору на весь двор. В пакете из пятерочки перекатывались несколько банок темного, брусок случайного сыра и пачка начос. Что-то в последнее время я подсел на кукурузные чипсы. Я бодро зашагал к подъезду, предвкушая, как сейчас плюхнусь в кресло, запущу сталкера и все выхи буду стрелять в мутантов. Что-то вдруг настроение случилось - переиграть еще разок в «Чистое небо». Но через несколько шагов я замедлился. Ага, счас.
        Я остановился рядом с пустой скамейкой и сел на нее. Потянул из пакета банку пива. Холодненькую, запотевшую. Сегодня утром бывшая жена напомнила мне об отцовском долге и забросила подарочек - взрослеющее чадо, дочь Карину.
        Я взялся пальцами за кольцо и вырвал его с корнем. Пиво призывно зашипело.
        Вообще-то я всегда был за то, чтобы общаться с дочкой. Мне нравилось быть воскресным папой. Водить ее в зоопарк и в кино, учить кататься на роликах, лопать до отвала мороженое и запускать вместе новый квадрик. Но в какой-то момент она перестала быть восторженной папиной принцессой, вымахала почти до моего роста за каких-то несколько месяцев, перекрасила волосы в черно-фиолетово-синий. На кино и зоопарк стала морщить нос. Заявила, что мясо она больше не ест и мороженое тоже. Ролики... Эх...
        Я сделал первый длинный глоток из банки. Тот самый, божественно-волшебный, способный исправить своей магией любой, даже самый хреновый день. Не знаю, на что я надеялся. Никакой магии не случилось. И вместо ловушек зоны и сбора хабара мне предстояли мучительные выходные, полные муторных попыток наладить утраченный контакт с уже практически взрослой дочерью.
        Я еще раз оглядел незнакомое жилище и пошлепал на выход из комнаты. Сон это или нет, но все равно надо как-то исследовать окружающее пространство. Узкий недлинный коридор. Практически напротив моей комнаты - входная дверь, на дерматиновой обивке которой гвоздиками с большими круглыми шляпками выложен замысловатый узор. Направо - прикрытая дверь. Налево - тоже дверь. На двери чеканка размером с ладонь, на которой пухлый ребенок поливает себя из лейки. Несложный намек. Наверняка на следующей двери такой же пухляш трогательно писает в детсадовский горшок. Обои в коридоре были скучновато-серого цвета, зато с каким-то выпуклым узором.
        Не угадал. Трогательно сидит на горшке. Узкий коридор казался еще уже из-а шкафа. По другую сторону от двери стояла обувная полочка. На верхней ее части аккуратно и ровно поставлены три пары женских туфель на каблуках и босоножки. А на нижней свалены кучей вперемешку - несколько пар кед разной степени рваности и сандалии, которые, судя по почти новому виду надевали исключительно из-под палки.
        Я взялся за шарик дверной ручки и прошмыгнул в ванную. Задвинул изнутри шпингалет. Пустил воду в раковину. Еще раз посмотрел на себя в зеркало, потом осмотрелся.
        На раковине мыльница с уже обкатанным кусочком розового мыла. Граненый стакан с двумя зубными щетками и тюбиком зубной пасты «Клубничная». Между стенкой и ванной втиснута стиральная машинка. Круглая. Я такие помнил, но не думал, что ими кто-то до сих пор пользуется. Если открыть крышку, то там внутри прячется отжималка из двух валиков. Вставляешь между ними что-то мокрое, крутишь ворот, белье выжимается. Над машинкой - белый шкафчик. Открыл дверцу. Бутылка «Белизны», несколько бело-зеленых пачек стирального порошка «Лотос», сложенные аккуратной стопкой полотенца.
        Я взял из стаканчика зубную щетку. Выбрал ту, которая сухая, по логике. Выдавил розоватой массы, сунул в рот. Смутно знакомый вкус всколыхнул детские воспоминания. Совместные умывальники в пионерлагерях, что-то про детский сад, потом про темное зимнее утро, когда надо было выходить в ледяной космос с неподъемным ранцем на спине и тащиться сквозь любую непогоду...
        - Кирка, ну что ты там возишься? - дверь сначала дернулась, потом бесцеремонная женщина торопливо по ней постучала. - Ты уснул там что ли?!
        - Четвертый этаж, - сообщил мне лифт, перед тем как раскрыть двери. Отличный лифт, каждый раз, когда в нем еду, представляю себя на космической станции или что-то такое. Или что те несколько секунд, которые проходят с момента остановки до момента открытия дверей - это выход в обычное пространство из семимерного и синхронизация временного континуума. Но не сегодня.
        Сунул ключ в замочную скважину. Попытался повернуть, но тот сделал вид, что он составляет с замком единое и неделимое целое и вращаться ни в какую сторону не собирается. А это значит, что кто-то с той стороны специально не довернул замок, чтобы снаружи его открыть было невозможно. «Маленькая дрянь!» - подумал я помимо своей воли и надавил на кнопку звонка.
        Шаги раздались не меньше, чем через минуту. Замок щелкнул, дверь распахнулась. Сначала я хотел сказать строго, но спокойно: «Карина, я же просил тебя закрывать дверь нормально». Потом, когда звонок трезвонил уже секунд тридцать, я начал понимать, что если я сразу открою рот, то из него выпадет что-нибудь вроде: «Да ты охренела так себя вести в моем доме?!» Когда замок изволил открыться, я уже не был уверен, что у меня получится удержаться в рамках печатных выражений.
        Когда дверь открылась, я набрал в грудь воздуха и... понял, что собираюсь разговаривать с удаляющейся спиной. Поэтому просто буркнул:
        - Привет.
        Ответом она меня не удостоила.
        Пить пиво расхотелось. Я скинул кроссовки, дошел до кухни и сложил не радующие больше запотевшие баночки в нижний ящик холодоса. Закрыл дверь и завис. И что теперь? Я почувствовал себя будто в тюрьме. Трешку я оставил при разводе жене, а себе купил однешку. Решил, что одному мне будет достаточно. Широченный диван, плазма в половину стены, шкаф-купе и балкон для велосипеда и раскладушки на случай гостей, вот как например, сейчас. Только дочь отказывалась на ней спать, и я, как джентльмен и отец благородно уступал ей свой офигенный удобный диван. Серьезно, я его три недели выбирал. Лежал на разных, придирался чтобы подлокотники и спинка были идеальными, чтобы механизм был надежный, а не такой, на котором спать можно только в одной позе и не шевелиться, иначе от скрипа проснешься не только ты сам, но еще и соседи. Больше всего мне хотелось прокрасться обратно к двери и сбежать. Карина, я уверен, даже не заметит. Уткнулась в свой смартфон, и ничего в этом мире ее больше не интересует. Перед женой будет стыдно потом.
        Так что я вздохнул и отправился в свою бывшую комнату выполнять свой отцовский долг.
        Я подергал шпингалет за шпенек. Хм, похоже, что этот запирающий механизм уже многократно отрывали от деревянной двери. Заметны следы повреждений. Хотя если все время дергать, то что угодно можно оторвать. Дверь распахнулась.
        - Ну фто? - сказал я с зубной щеткой во рту. - Чифу фубы...
        - Давай живее! Почему ты все время копаешься?! - женщина строго придирчиво осмотрела меня с ног до головы и поджала губы. Фартук она уже успела снять.
        - Ефть, мэм... - пробормотал я, прополоскал рот. Побрызгал в лицо и пошагал на кухню.
        Обои, похожие на клеенку в клеточку, голубенькие кухонные шкафчики, пузатенький холодильник с блестящим металлическим рычагом вместо ручки. Между шкафчиком и холодосом - короткая веревочка, на которой сушатся полиэтиленовые пакеты. Стол покрыт клеенкой в бледный цветочек. А на столе - тарелка. А в тарелке - неизбывный кошмар моего детства, блюдо, нанесшее непоправимую моральную травму нестойкой психике только что отправленного в детский сад ребенка. МОЛОЧНАЯ ЛАПША. Остывшая. Покрытая толстой тошнотворной застывшей пленкой.
        - Садись быстро ешь! - скомандовала женщина. Сосбтвенно, почему я ее до сих пор называю про себя «женщина»? Судя по повадкам, она явно моя мать. Ну, не моя, ладно. А вот этого вот парня с вихрастой башкой, глазами которого я смотрю этот чертовски реалистичный сон. Стараясь больше не злить мать своей тормознутостью, я устроился на табурете и взял в руки легкую алюминиевую ложку. Мысленно содрогаясь, коснулся ложкой поверхности супа, которого, если бы мир действительно был справедлив, никогда не должно было существовать в природе. Застывшая пленка покрылась морщинами и прилипла к краю ложки. Мать нетерпеливо притопывала ногой и смотрела на меня в упор. А я смотрел мимо нее. На электрической плите было написано «Лысьва». Мне стало смешно от этого слова. Я вспомнил, что в детстве у бабушки над смеялся точно над таким же. Меня строго отчитывали, но поделать я с собой ничего не мог. Ну смешное же слово - л-ы-с-ь-в-а.
        Спас меня кукукнувший звонок в дверь.
        - Ну наконец-то! - мать всплеснула руками и бросилась в коридор.
        - Послушай, дщерь! - сказал я, когда понял, что меня уже невыносимо тяготит молча сидеть и смотреть как чадо, не отрываясь, пялится в свой телефон. Теперь она обрезала волосы чуть выше шеи. К фиолетовому вместо красного добавился зеленый. Одета она была в мешковатую трикотажную пижаму. Впрочем, я не уверен, что это именно пижама, а не супермодный пикид, без которого ни одна нормальная девушка на улицу не выйдет. - Я тоже люблю позалипать в телефончик. Но может нам стоит хоть иногда поговорить словами через рот?
        - О чем? - протянула она, скривилась и задрала взгляд к потолку.
        - Расскажи, как у тебя дела в школе? - кажется, от моей дружелюбной улыбки на лице остался вымученный оскал.
        - Нормально, - буркнула она. - Все, мы поговорили? Я могу обратно заниматься своими делами?
        - Карина, - вздохнул я. - Я не понимаю, что происходит. Мы же всегда дружили, ели вместе мороженое, катались на роликах и все такое. Интересы поменялись, так бывает. Я просто хочу дружить и дальше. Но чтобы это сделать, мне нужен хоть какой-то намек от тебя о том, что тебя волнует.
        - Ты же старый, как с тобой можно дружить вообще? - покрытые темной помадой губы ее скривились. И что-то такое мелькнуло у нее во рту... Металлический шарик? Она что, язык проколола? И мать разрешила такое? - Найди себе тетку по возрасту и с ней дружи.
        «Много ты в этом понимаешь, соплячка!» - подумал я, но сказал другое.
        - А у тебя есть друг?
        - Все сложно, ты не поймешь...
        - Почему ты так думаешь? Я же тоже был подростком!
        - И что ты оттуда помнишь? Как вы строем с флагом под барабан ходили?
        - И вовсе даже не только это!
        - Ну да! Моя бести недавно познакомилась с парнем, и теперь за ним бегает то в робототехнический, то на занятия по информатики, то в английский разговорный клуб. А мы, между прочим, поклялись, что всем этим лошфаром заниматься не будем. Я ей об этом напомнила, а она говорит, что... Ничего не говорит. Вообще мессаги не читает уже три часа.
        - И что тебе мешает тоже ходить на робототехнику?
        - Да это же лошфар, папа!
        - Это что-то вроде зашквара?
        - Ну... типа того, только так уже никто не говорит.
        - Хорошо. Но почему робототехника - лошфар?
        - Потому что тогда Хильда будет ржать. И ее миньоны вместе с ней.
        - И что?
        - И то! Потому что все за ней повторяют.
        - А подруга твоя почему не боится?
        - Пааап!
        - Потому что у нее этот... как его... краш?
        - Да говорю же, что ничего ты не понимаешь! И краш уже тоже никто не говорит!
        - Ну отчего же, кое-что понимаю, - сказал я. - Ведь я все-таки целый директор, хоть и не очень большой. У вас в классе есть некая Хильда. Это, что ли, Рита Хиляева, да? Она устроила у вас моду на то, что круто быть неграмотными неучами. Вы все ведетесь, потому что она будет ржать. Верно?
        - Здоров, Кирка! - на плечо опустилась тяжелая рука. - Любаня, ты уже езжай на свой курорт, мы тут без тебя управимся!
        - Такси должно скоро приехать, - мать нетерпеливо махнула рукой и облокотилась на край кухонной тумбы. - Значит, путевка и медицинская справка на тумбочке, на средней полке в холодильнике я там тебе собрала пакет с собой. Пирожки, булочки и немного конфет... Положишь в рюкзак, рюкзак в шкафу в коридоре. Так... Что еще забыла? Вожатым скажи, что тебе нельзя много физических нагрузок, а то они не всегда в справку заглядывают. Помнишь, да? Если будет нехорошо, сразу иди в медпункт! Сразу! Не тяни! Ты понял меня?
        - Понял, - буркнул я.
        - Ох... Прямо сердце не на месте, на все лето же в лагерь, а ты раньше никогда там не был... - лицо матери стало страдальчески-озабоченным, она положила руку на левую часть груди, как бы проверяя, на месте ли у нее сердце.
        - Люба, миллионы детей ездят в пионерские лагеря каждое лето, и никто там пока что не умер! - незнакомый мужчина вышел наконец из-за моей спины, и я смог его нормально рассмотреть. Он был не очень высоким, может совсем чуть-чуть выше, чем я. На таких же вьющихся как у меня волосах - белая летняя кепка. Одет он был в какую-то убийственно-синтетическую голубую майку-поло и летние светлые брюки.
        - У всех миллионы, а у меня один! - заявила мать. - И я знаю, что у него со здоровьем не все в порядке, а они - нет! И вообще ты опоздал на пятнадцать минут! Мы вчера договаривались, что ты придешь ровно в семь!
        - Люба, нам на Привокзальной надо быть в десять, - кажется, добродушно настроенный мужчина начал закипать. - Тут идти пятнадцать минут. Что мы там будем делать, если сейчас выйдем? Куковать?!
        - Там очереди на посадку знаешь какие?! И лагерей много! Лучше уж там подольше постоять, чем опоздать и потом автобус на электричке догонять!
        Мужчина собрался ответить что-то явно резкое, но тут опять кукукнул звонок в дверь.
        - Твое такси приехало, - букрнул мужик. - Все, Любанька, езжай. Хорошо там отдохни, а мы здесь сами разберемся.
        В квартире разом наступила такая суета, будто в ней были не три человека и таксист в форменной кепке, а человек десять, не меньше. Сначала мать побежала в свою комнату за чемоданом, потом отец (видимо, это все-таки отец) пошел ей помогать, они по дороге о чем-то тихо поссорились. Потом таксист забрал чемодан и утопал на лестницу, а мать снова бросилась ко мне. Чмокнула в макушку, утерла слезу.
        - Кирка, ты все запомнил? Путевка, справка, пирожки возьми из холодильника. Рюкзак в шкафу...
        - Да запомнил, запомнил... - пробормотал я.
        - Ох! - напоследок мама всхлипнула, потом отвернулась, и ее каблучки загрохотали по лестнице.
        - Все совсем не так! - Карина взмахнула телефоном, который так и не выпустила из рук.
        - А как? - спросил я. - Объясни мне, чтобы я понял, почему ты сама просто не можешь взять и занять место этой самой Хильды? И установить правила, что робототехника - это круто, а курить за гаражами - отстой...
        - Потому что я так не смогу! Ты не понимаешь...
        - Может я там у вас и не все понимаю, но понимаю, что ты просто стараться не хочешь, - я пожал плечами. Я уже был не уверен, что пока мы молча залипали каждый в свой телефон, было хуже. - Понимаю. Плыть по течению всегда проще. Но тогда и нечего удивляться, что твоей подруге стало с тобой скучно.
        - То есть, ты хочешь сказать, что завоевать популярность - это легко? - вдруг истеричный тон голоса дочери сменился на вкрадчивый. Это произошло так внезапно, что я даже вздрогнул. Как будто кто-то другой начал разговаривать ее голосом. - Как ты там любишь говорить? Как два пальца об асфальт?
        - Да, именно это я и хочу сказать, - безаппеляционно заявил я.
        - И когда тебе было четырнадцать, то именно ты был авторитетом у себя в классе? - Карина медленно склонила голову на бок и положила телефон на подлокотник дивана.
        - У нас все было устроено немного иначе, - уклончиво ответил я.
        - Но ты уверен, что если тебе понадобится заполучить авторитет, то он у тебя будет, так? - Карина сползла с дивана и вытянулась в полный рост. «Черт, а я ведь совсем не знаю эту девочку... - подумал я. - Может быть, когда ей стало тринадцать, прилетели какие-нибудь эльфы из полых холмов и подменили ее на вот это? Мне кажется, или глаза ее сейчас сменили свой цвет?»
        - Конечно уверен, о чем вообще разговор? - сказал я.
        Сразу после этого мир как будто закачался. Изображение расплылось по краям, я словно ухнул в колодец, видел только лицо Карины. Как будто через толстое выпуклое стекло. Ее губы шевелились, кажется, она еще что-то говорила, но я уже не слышал, потому что падал куда-то в темноту.
        Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Я поплелся обратно на кухню. Мужик в белой кепке и с добрым лицом Афони - следом за мной.
        - Ну что, Кирюх, ты как вообще? - спросил он усаживаясь на табуретку напротив меня.
        - Но...нормально, - проговорил я.
        - Ты прости, что я на лето тебя к себе забрать не могу, - он виновато развел руками. - Это месяц назад была лафа - жил в комнате один, как король. Но когда бумаги на развод в отдел кадров принес, то все. Теперь мне отдельная комната не полагается, а полагается жить с соседями. Так что...
        - Я понимаю, пап, - у меня едва получилось выдавить из себя это «пап». Этот мужик на моего отца вообще похож не был.
        - Но ты не грусти, Кирка! - он снова хлопнул меня по плечу. - Пионерлагерь тебе только на пользу пойдет. Ты прости, сынок, но мне кажется, что Любанечка тебя слишком оберегает, И болеешь ты часто, только потому что ей надо о ком-то заботиться. А сейчас у нее времени не будет, надо докторскую защищать... Вот и хорошо для всех будет - и ты научишься жить, не держась за материну юбку, и мать... тоже научится. Чему-нибудь. Ты это доедать будешь?
        Он ткнул пальцем в тарелку молочной лапши. Меня перекосило от отвращения, и я помотал головой. Он схватил тарелку и направился к двери с сидящим на горшке пухляшом. Раздалось неприятное «шкряб-шкряб» ложкой по тарелке, потом мерзкое «плюх», потом громкий шум короткого водопада. Отец вернулся в кухню, включил воду, ополоснул тарелку и ложку и сунул ее в висящую над раковиной металлическую сушилку.
        - Значит так, Кирка, у нас времени еще вагон и маленькая тележка, - сказал он, уперев руки в бока. - Давай-ка мы с тобой на улицу выйдем, заскочим в стекляшку, перекусим чего-нибудь. Ты как?
        - Угу, - я несколько раз кивнул, даже с вполне настоящим энтузиазмом. Неожиданное избавление от молочной лапши вселило в меня веру в лучшее будущее.
        - О, а что календарь-то не оторвали? - отец наклонился над столом, протянул руку к книжечке из сероватой газетной бумаги, закрепленной на квадратном кусочке фанеры с коряво выжженным на ней рисунком кота. Наверное, я выжигал. Отец оторвал верхний листок. А я посмотрел на тот, что открылся под ним.
        Воскресенье, 8 июня, 1980 года.
        Глава 2
        «Наверное, со мной случился какой-нибудь инфаркт или инсульт», - думал я, спускаясь вслед за отцом по узкой лестнице типичной хрущобы - стены сверху коряво побелены, снизу покрашены в уныло-зеленый, который на втором этаже сменился на веселенький зеленый. Как будто краски не хватило, пришлось бежать за «догоном», а в магазине остался только цвет тюремного сортира. Сквозь слой относительно свежей краски все еще можно было рассмотреть петроглифы народного творчества. «Огрызкин - шпион!» «Коля+Таня=» Дальше сначала явно было написано «любовь», потом слово старательно закорябали, а сверху написали что-то другое. Но это самое другое дорисовывали либо углем, либо краской, так что под темно-зелеными потеками финальная версия равенства для истории не сохранилась.
        Рядом с обшарпанной деревянной дверью на втором этаже было больше всего картинок и надписей. Виселица, какие в тетрадках рисовали, довольно талантливая рожица безумного человека в очках с всклокоченными волосами и почему-то разнокалиберные гуси. Ужасно хотелось спросить отца, что за человек обитает за этой дверью, но я сдержался. А то еще решит, что меня надо не в лагерь пионерский, а в психушку отправлять.
        Лямки неудобного рюкзака врезались в плечи. Этот нелепый круглый мешок с как попало нашитым клапаном, кажется вообще не приспособлен к ношению на спине. Мы еще на первый этаж не спустились, а я уже иду, подставив ладони под лямки, чтобы те в ключицы не врезались.
        Причем самым тяжелым в этом рюкзаке, кажется, был тот самый мамин сверток с пирожками. Что она туда еще положила, интересно? Кирпичи? Гантели, чтобы я про зарядку не забывал? Тургенева восемь томов?
        Жесть... И ведь с такими рюкзаками люди в многодневные походы ходили...
        Отец толкнул дверь, мы шагнули в темный «предбанник», дверь с грохотом вернулась на свое место, а мы оказались в полной темноте. Ненадолго. Шаг во мраке, и толкнуть следующую дверь, и вот уже вокруг раннее июньское утро. Ласковые солнечные лучи запутываются солнечными зайчиками в листьях сирени. На лавочке перед подъездом, невзирая на ранний час, уже заседают три бабульки. Одна в платочке, платье в цветочек и шерстяной коричневой кофте, другая - в пестром фланелевом халате и с зачесанными назад седыми волосами, скрепленными полукруглым серым гребнем, и третья в югославском спортивном костюме и вязаном беретике. «Интересно, откуда я знаю, что костюм югославский? - подумал я. - Сейчас и страны-то такой больше нет...»
        - Здрассссьте, девушки! - отец осклабился, показывая, как он рад видеть этих бабушек. Но те зыркнули на него недобро и не удостоили его приветствие ответа. Вместо этого они повернулись главный калибр сплетнелокатора в мою сторону.
        - Кирюшенька, а ты в лагерь что ли собрался? - приторным голосом запела бабулечка в платке. - А в какой?
        - «Дружных», - говорю, вспомнив, что было на путевке написано.
        - Это от трансмаша который? - встряла другая бабка, в беретике. - А что же мать тебя в «Гренаду» не отправила? Там и туалеты нормальные, прямо в домиках, и коллективы разные творческие туда выступать приезжают... А «Дружных» - это же аж за Павловкой, целых полтора часа езды!
        Я беспомощно посмотрел на отца. Тот хлопнул меня по плечу, придавая импульс двигаться прочь от любопытных старушек, а сам снова широко улыбнулся.
        - В «Гренаду», девушки, можно было только на одну смену, а мне на заводе дали сразу на все три, - сказал он, заложив большие пальцы под ремень.
        - У меня внучка тоже в «Дружных» сегодня едет, - поджав губы сказала третья, в халате. - Светочка. В одном отряде, наверное, будете, вы же одного года. И не слушай их, хороший лагерь. Что вам сейчас до тех туалетов?
        Услышав про туалет на улице, я слегка приуныл. Честно говоря, день назад я даже думать не мог, что когда-нибудь снова столкнусь с кошмаром класса «дырка в полу». Но уже через минуту об этом забыл.
        Мы прошли через двор, образованный двумя домами, повернутыми подъездами друг к другу. У одного подъезда фырчал ушастый запорожец, вокруг которого суетились двое мужичков в брезентовых штормовках. Один пытался упихать под капот спортивную сумку, и если бы я не знал, что у запорожца багажник спереди, то решил бы, что дядька сбрендил и пытается засунуть вещи в двигатель. А второй прилаживал здоровенный куль защитного цвета ко второму багажнику, на крыше. Маленькая машинка жалобно поскрипывала и проседала. Даже казалось, что на туповатенькой морде железного трудяжки появилось страдальческое выражение.
        Других машин во дворе не было. Зато имелась унылого вида горка, полукруглая лестница, памятная мне еще с детских времен и конструкция из металлических трубок, к которой раньше явно прилагались веревочная лестница, канат и кольца. Но сейчас там остались только скобы, к которым это все крепилось.
        В песочнице под квадратным грибочком деловито копались два малыша неопределенного пола лет, наверное, трех. Никаких мам или бабушек их не пасли.
        Мы прошли сквозь небольшие заросли деревьев, в глубине которых я приметил чуть косоватую конструкцию из досок и веток. Явно пустующий штаб местных пацанов, только они или спят еще, или их тоже отправились отбывать смену в пионерских лагерях. А потом вывернули на улицу.
        Я шагал по асфальту, автоматически перешагивая через трещинки. Надо же, стоило оказаться в детстве, как тут же включились давно забытые инстинкты и суеверия. На трещины сначала было наступать категорически нельзя, потому что... А вот объяснения были разными. Например сначала мы считали, что нельзя наступать, потому что если вдруг землетрясение, то любая из крохотных трещинок превратится в расщелину с кипящей лавой внутри, и ты в нее упадешь. Потом кто-то сказал, что каждая тринадцатая трещина в день обязательно приносит неудачу. И что если немножечко, то можно, но нужно следить, чтобы не больше тринадцати. Потом случился бунт против диктатуры суеверий, и мы стали ходить, стараясь наступить на все трещины в доступной видимости, чем изрядно бесили родителей, но объяснять им все было нельзя, они же взрослые, все равно не поймут, только запретят, поставят в угол и лишат сладкого. Правда, я родился как раз в 1981... А всеми этими суевериями мы страдали еще до школы. Может, в год моего рождения про опасность трещин еще никто не подозревал...
        Потом я себя одернул. Все-таки, мне уже четырнадцать! Какие еще трещины? Почти взрослый дядя, кадык вон на шее появился, голос уже практически мужской, какие еще трещины?!
        Но через канализационный люк я все-таки перешагнул. Мало ли что...
        - А что, у матери кто появился? - вырвал меня из мистических раздумий отец, до этого молча шагавший рядом.
        - Неа, - я мотнул головой. Понятия не имею, правду ли я ответил, но вроде дома мужских вещей на первый взгляд не наблюдалось. Да и вообще - почему я вообще должен переживать, что вру незнакомому человеку?
        - Ну да, кто ж ее сейчас возьмет уже, - отец гордо расправил плечи, на лице появилась самодовольная лыба. - Жену надо молодую брать, чтобы под себя воспитать можно было!
        - А у тебя что ли появился кто-то? - спросил я.
        - А то! - батя хитро прищурился и подмигнул. - Я мужик видный, и работа хорошая. Студенточка одна из педагогического...
        - Познакомишь? - криво ухмыльнулся я. Что-то он уже перестал мне нравиться.
        - На свадьбу буду приглашения рассылать, познакомлю, - все еще лучась самодовольством ответил отец. - Если кого получше не найду.
        Я поддернул дурацкие лямки, которые опять врезались мне в плечи. Да как его носить-то, чтобы это не казалось пыткой?! Ничего не ответил, опустил голову и ускорился. В общем, повел себя, как положено подростку - внезапно обиделся. Кроме того, у меня уже начинало урчать в животе - молодой растущий организм требовал заправки. Правда не настолько, чтобы я начал сожалеть об исчезнувшей в унитазе молочной лапше.
        За все время, пока мы топали от дома до ближайшего перекрестка, нас обогнала всего одна машина - желтая волга с шашечками на боку. И одна попалась на встречу, по другой стороне улицы, через аллею. Какая-то красная жигули, я не очень-то силен в моделях советских машин. Москвича от запорожца отличу, но вот который номер у модели проехавшего... гм... седана... - увольте. Вроде двойка и четверка - универсалы, значит точно не они.
        Прохожих тоже было немного. То есть, почти совсем не было. Кроме нас был только какой-то дядька далеко впереди и деловитая старушка, согнутая, как вопросительный знак, зато с ведерком, повязанным сверху таким же платком, как и ее голова.
        Чем дальше мы шли, тем больше магазинов нам попадалось. Правда, разнообразием названий они откровенно не баловали. «Овощи-фрукты», «Гастроном», «Книги», «Обувь». Еще одна «Обувь». И совершенно неожиданно как прокравшийся в это царство утилитарности «Океан». Судя по рисункам на витринах, там продавали рыбу. Но магазины были закрыты. Большинство продуктовых открывались в девять, а всякие там одежда-обувь-книги - с десяти.
        Интересно, а в каком я вообще городе? Никак не получалось опознать по однотипным пятиэтажным хрущевкам, панельным девятиэтажкам и гордым двенадцатиэтажным башням. Явно не Москва и не Питер. То есть, не Ленинград. Тогда что?
        На Привокзальной площади людей было побольше. Они сидели на скамейках, стояли в задумчивости на крыльце, разглядывая какие-то бумажки в руках, торопливо шагали в сторону приземистого павильона с надписью «Пригородные кассы». Но настоящее столпотворение было с левой стороны площади, напротив здания, похожего как две капли воды на гордое здание вокзала с башенкой с часами, только в три раза меньше.
        Там стояли ряды бело-голубых автобусов с печальными выражениями на квадратных мордах, а вокруг клубились разновозрастные дети с разновозрастными же родителями.
        - Ишь, понабежали уже, - хмыкнул отец, кивнув в ту сторону. - Еще даже вожатых нет, а они уже в очереди выстроились. С вечера что ли занимали?
        - Может опоздать боятся или часы не перевели... - буркнул я и пожал плечами. И направился, было, в сторону кучкующейся малышни и независимо стоящих подростков, но отец потянул меня совсем в другую сторону. К стеклянному павильону, притулившемуся сбоку от серого здания автовокзала. Крохотная закусочная была открыта и даже имела имя собственное «Снежинка».
        Устроено это заведение общепита было очень просто - с одной стороны стоял прилавок с коричневыми подносами, на которых ровными рядами лежала выпечка трех видов - плюшки, посыпанные сахаром, бледные круглые булки с вложенной в каждую котлетой и кружочком лука и истекающие жиром беляши. Подносы выглядели так, словно посетители, когда не находили на них съестного, пытались обгрызать края, и иногда им это даже удавалось. На полках за прилавком стояли ряды одинаковых трехлитровых банок, большая часть из которых была заполнена жидкостью темно-желтого цвета, и еще было штуки три красно-оранжевых томатных. В самом начале прилавка возвышались три стеклянных конуса. Один пустой, второй с томатным соком, третий - с вот этим вот желтым. Рядом стоял такой же коричневый поднос, заполненный мокрыми еще стаканами вверх донышками.
        А за прилавком сидела барышня с химическими кудрями чуть ли не до самого потолка. На нас она не обратила никакого внимания, потому что сосредоточенно красила ресницы - возюкала щеточкой в коробочке, потом недовольно хмурилась, плевала в коробочку, снова возюкала, открывала рот и принималась наносить черную массу на ресницы. Интересно, а зачем рот открывать? От этого ресницы длиннее становятся или что?
        Выждав вежливую паузу, отец покашлял. Барышня оторвалась от своего важного занятия и недовольно посмотрела на нас.
        - Чего вам? - она мельком глянула на меня, потом с гораздо большей внимательностью рассмотрела отца. Особенно задержавшись на его правой руке. Отложила щеточку, встала и поправила белую наколку в волосах. Приосанилась.
        - Ркацители есть? - подавшись вперед заговорщически спросил отец.
        - Нету, - лицо продавщицы стало обиженным. - Агдам есть.
        - Ох, нет, завтрашнее похмелье уже сегодня... протянул отец. - А еще что есть?
        - Коньяк есть, столичная есть, - барышня стала загибать пухленькие пальцы, - фруктовое есть.
        - Эх, негусто сегодня... - опечаленно вздохнул отец, а потом решительно махнул рукой. - Ладно, давайте червивку!
        Барышня неспешно извлекла пластмассовую пробку явно не от этой бутылки из наполовину пустой коричневой «чебурашки» с яблоком на этикетке. Набулькала половину стакана.
        - Закусывать чем будете? - капризным тоном протянула она, кокетливо поправляя прическу.
        - Конфеты шоколадные есть? - рука отца потянулась к стакану.
        - Ириски только, - ответила барышня и поджала губы.
        - Давайте три, - отец полез в карман.
        - Мне булку с котлетой и томатный сок, - быстро сказал я. Не то, чтобы еда была жутко аппетитной на вид. Никто тут особо не заморачивался, чтобы придать выпечке привлекательность. Но булка с котлетой - она везде булка с котлетой. Хоть в привокзальной «стекляшке», хоть в «мадаке». Отец вздохнул, но возражать не стал.
        Продавщица взяла еще один стакан и подставила его под узкий конец конуса с томатными соком. Потом отслюнила из пачки неровно нарезанной серо-коричневой бумаги один листочек, ухватила им одну из булок и положила передо мной.
        - Соль в стакане, вот там, - сказала она, сгребла с белого блюдца выложенные отцом деньги, кинула туда же три ириски и вернулась к своему недокрашенному глазу.
        Напротив прилавка вдоль стеклянного окна на высоте примерно груди была закреплена полка-стол. С краю стояло два граненых стакана. В одном - сероватая масса с вкраплениями оранжевого - собственно, соль. Другой был наполовину наполнен водой, и в ней скучала одиноким цветочком алюминиевая чайная ложка.
        - Ну, Кирка, чтобы твое лето было ух! - отец приподнял стакан, кивнул, выдохнул и одним глотком влил в себя жидкость коричневатого цвета. Как будто пил водку. Или что-то гадкое на вкус.
        Я тоже кивнул и вцепился зубами в свой завтрак. Сыпать соль в стакан сока не стал, за последние два года я и кнопки-то в лифте привык ключом нажимать, и все равно потом санитайзером поливать, а тут... Ладно, может он и без соли терпимый?
        Оценить вкусовые качества еды я даже не успел. Единственное, чего сейчас еще желал мой молодой растущий организм, так это еще две таких же булки, потом еще беляш, и что там еще? Плюшки с сахаром?
        - Тэкс, путевка... - отец расстегнул молнию на плоской кожаной сумочке-барсетке и извлек оттуда картонную книжечку путевки в лагерь. Оттуда выпорхнула сероватая бумажка и спланировала на пол. - Справка... Дана Кириллу Крамскому, в том, что он... так-так-так... Ох ты ж фу-ты, ну-ты... Это тебе тетя Света такую справку выписала?
        Я промычал неопределенное, дожевывая остатки булки.
        - Вот же дура-то! - отец грохнул кулаком по столу. - Ты себя больным чувствуешь?
        Я помотал головой.
        - Бегать-прыгать нормально можешь?
        Я кивнул.
        - Последний раз чем болел?
        Я неопределенно пожал плечами. Я действительно чувствовал себя вполне нормально. Нигде у меня ничего не ныло, не тянуло и не доставляло неудобств. Мысли о беге не вызвали внутреннего протеста. Вроде мать говорила, что я чем-то болею, но раз у меня нет с собой шприцев с инсулином, значит не диабет. И ингаляторов тоже нет, значит не астма.
        - Так, у нас еще час как минимум, Отец посмотрел на часы на запястье. - Успеем. Ты доел?
        - Угумс, - покивал я, еще не вполне понимая, что происходит.
        - Тогда пойдем быстрее! Спасибо, девушка! Все было очень вкусно! - отец сунул все бумажки обратно в плоскую барсетку, я обреченно вздел на плечи неудобный рюкзак, проводив грустным взглядом оставшуюся на подносах выпечку. И поплелся за отцом на улицу, где яркое летнее солнце начало уже потихоньку припекать.
        Глава 3
        - Матери не говори ничего, - наставительным тоном вещал через плечо отец, торопливо шагавший куда-то вдоль металлической оградки, покрытой слоем потрескавшейся краски. - Она слишком тебя опекает, поэтому ты и болеешь постоянно. Не знаю, как у вас в школе, но в лагере парень со справкой освобождения от физры - это третий сорт. Который не брак, конечно, но, сам понимаешь... - он свернул во двор между двухэтажными белыми домами.
        - Что понимаю? - буркнул я, засунув под дурацкие лямки ладони целиком.
        - Что если ты будешь все время сидеть на скамейке запасных, пока остальные ребята гоняют в футбол, то ни одна девчонка на тебя даже не посмотрит, понял-нет? - лицо отца стало злым. - Если ты пробежишь стометровку хуже всех, то тебе посочувствуют и забудут, а вот если ты начнешь всем в рожи справкой своей тыкать, то тебя все сторониться начнут. А тебе надо это? Вот скажи, тебе это надо?
        - Неа, - я помотал головой.
        - Вот! - отец остановился перед крыльцом серого трехэтажного строения, на козырьке которого большими синими буквами было написано «ПОЛИКЛИНИКА». - Так что помалкивай сейчас, говорить я буду. А если спросят - говори, что здоров, понял?
        Я кивнул.
        В вестибюле поликлиники царила гулкая пустота. Пустующие два ряда вогнутых сидушек, изобретатель которых наверняка варится в особом адском котле с врезающимися в разные места бортами и скользким дном. Закрытая молочным стеклом регистратура с тремя окошками. Деревянная кадка с деревом. И неуловимо витающий дух хлорки.
        Я даже глазам своим не поверил - советская поликлиника, а где очереди до соседнего квартала? Детские воспоминания мне рисовали совсем другие картины - бесконечные толпы каких-то толкущихся бабок, орущие мамаши с младенцами, несчастные замордованные дети... Настолько удивился, что даже не побоялся рот открыть.
        - А почему так пусто?
        - Так воскресенье же, - хмыкнул отец. - В железке всегда так по выходным!
        «Железка - железнодорожная поликлиника», - догадался я. А отец, тем временем сунул голову в окошко регистратуры.
        - Девушки-красавицы, дело жизни и смерти! - весело сказал он. - Дежурный врач в каком кабинете принимает?
        - В четвертом, - раздался откуда-то издалека женский голос.
        - Ой, спасибо, девушки! - сладким голосом пропел отец. - Приятного аппетита вам, на обратной дороге шоколадку занесу!
        Он энергичной походкой пошагал направо. Я плелся за ним и смотрел под ноги. На серый пол с вкраплениями белых камешков. А вспоминал почему-то, как я первый и единственный раз летал с родителями в Ялту, а там и в асфальт, и в стены домов вмурованы ракушки. И когда никто не видит, я пытался их выколупывать. Безуспешно, разумеется. Не знаю, почему вспомнил. Освободить мраморную крошку из бетона мне никогда не хотелось.
        - Можно? - отец сунул голову в приоткрытую дверь четвертого кабинета. В кармашке из оргстекла белел листочек с буквами, обведенными по трафарету. Лифарь Людмила Васильевна. Отец повернулся ко мне и махнул рукой. - Заходи, Кирка!
        Кабинет был крохотный, чуть больше ширины трехстворчатого окна. За столом сидела дамочка средней молодости с невыразительным лицом рыбы в анфас. Сначала она посмотрела на отца своими круглыми прозрачными глазами. Потом на меня.
        - Людмила Васильевна, милая выручайте! - отец бросился к столу и сложил молитвенно руки. - Парня в лагерь отправляем, а у нас дома кран прорвало, пока чинил весь вымок, а справка в кармане лежала.
        - Обратитесь в свою поликлинику, - она говорила, а я следил, как шевелятся ее рыбьи губы и не шевелится все остальное. - Что же вы справку в кармане держали, когда кран чинили?
        - Людмилочка Васильевна, так отправление уже через час, а у нас дежурные только с десяти, - взмолился отец. Лицо его стало трогательно-беспомощным, как у бродячего щеночка. - А мне на трое суток заступать. Спасите уж нас, растяп эдаких...
        Круглые глаза посмотрели на меня. Потом вернулись обратно к отцу. Кажется, на рыбьем лице докторши появилось что-то похожее на сочувствие.
        - Хронических болезней нет? - спросила она, потянувшись куда-то вниз.
        - Здоров, как конь! - просиял отец и хлопнул меня по плечу. - Хоть завтра в космонавты.
        - Имя, фамилия, год рождения, - монотонно спросила она, положив перед собой сероватый бланк размером не больше а6.
        - Крамской Кирилл, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой, - затараторил отец.
        - Так карточки же у меня нет, что я про прививки напишу? - в голосе ее снова зазвучали сомнения.
        - Напишите «данных о прививках нет», и все тут! - всплеснул руками отец.
        - А если не примут с такой? - докторша все еще медитировала на бумажку.
        - Ну если не примут, тогда придется мне завтра отгул брать, и два часа на электричке потом пилякать, - лицо отца снова стало несчастным. - И потом еще час по лесу пешком.
        - Ладно, - белый колпак докторши качнулся вперед. Видимо, такая горячая забота отца за сына растопила тронула ее рыбье сердце. - Как еще раз его фамилия?
        Отец выхватил из пальцев врачихи вожделенную сероватую справочку, а другой рукой подвинул к ней по столу плоскую темно-синюю коробочку с белой балериной и надписью «Вдохновение». - Это вам, Людмила Васильевна, чайку попьете как-нибудь...
        - Это вы мне взятку что ли даете? - возмущенно спросила врачиха.
        - Помилуйте, какая же это взятка! - всплеснул руками отец. - Мы же с вами и так полюбовно договорились. Это презент, Людмилочка Васильевна, могу я в конце концов просто так, без повода, подарить красивой девушке шоколадку?
        - Ну... спасибо... - она сначала медленно придвинула жутко дефицитную шоколадку к себе, а потом быстрым движением спрятала ее в ящик стола. - Печать в регистратуре поставить не забудьте!
        - Кушайте на здоровье!
        Отец попятился, ухватил по дороге меня за ремешок на рюкзаке, и мы вышли из кабинета.
        - Так, вроде еще не опаздываем, - отец снова посмотрел на часы и устремился к выходу. В дверях нам встретилась уже целая процессия родителей с детьми, не то им тоже срочно понадобились справки в лагерь, не то не повезло заболеть в самом начале лета.
        Народу рядом с автобусами прибавилось, а суета из бесполезно-хаотичной стала деловитой. Кучкование теперь происходило вокруг локальных центров в виде строгого вида тетенек со списками. На лобовом стекле автобусов появились таблички с названиями разных лагерей.
        - Так, вы у нас кто?! - из толпы выпорхнула дородная невысокая женщина в белой футболке, шортах и пионерском галстуке. Хотя пионеркой по возрасту она быть никак не могла. - Путевки ваши где?
        Изучив протянутую отцом картонку, престарелая пионерка повернулась куда-то к толпе.
        - Анна Сергеевна! - ее голос перекрывал шум толпы, будто она орала через усилитель. - Анна Сергеевна! Я нашла твоего потеряшку! - потом она снова повернулась ко мне. - Кирилл, тебе вон к тому автобусу. Видишь там табличка «2 отряд», высокий парень держит? Шагай туда! А вы, папаша, можете идти домой, Кирилл уже взрослый, он и сам справится!
        Она сунула мне в руки путевку и только что полученную у рыбодокторши справку и задала импульс в нужном направлении. Я оглянулся на отца, тот помахал мне рукой, хитро подмигнул, развернулся и пошагал в сторону тот же стеклянного павильона «Снежинка», где мы с ним уже были. Ну да, а что рассусоливать-то, действительно? Сейчас он накатит полстаканчика червивки на счастливую дорогу и будет считать свой отцовский долг выполненным.
        Я начал протискиваться через толпу в том направлении, куда указала бойкая тетя в пионерском галстуке. Какая-нибудь старшая пионервожатая? Или еще что-то такое?
        Ох ты ж...
        И тут я понял, что довольно плохо помню все эти правила. Когда я в школе учился, меня успели еще принять в пионеры, но потом это как-то быстро и бесславно закончилось, что не успело врасти в подкорку, как у кое-каких моих старших товарищей. Я не помнил текст гимна СССР, из всяких там пионерских песен мне в голову приходила только какая-то дурацкая переделка
        Взвейтесь кострами
        Бочки с бензином,
        Мы пионеры -
        Дети грузинов.
        А еще ведь есть какие-то линейки, рапорты, речевки, что-то там еще... Нахлынуло какое-то подобие паники. До этого момента меня вели за ручку, можно было просто плестись следом, отвечать односложно, и никто бы даже не подумал, что я веду себя как-то странно. Но вот теперь я сам по себе. И мне придется что-то о себе рассказывать, с кем-то знакомиться, поддерживать разговоры...
        Я шел вперед и уже видел Анну Сергеевну, светловолосую невысокую женщину в очках и длинном платье в белый горох. Она выглядела как строгая училка русского и литературы. А вокруг нее толпились парни и девчонки, лица которых сливались у меня пока что в один сплошной калейдоскоп.
        - А где Шарабарина?
        - Ой, Бубков, отстань со своей физикой!
        - У кого-нибудь есть с собой ручка?
        - ...дядя из Болгарии привез...
        - С сентября в математическую школу перехожу...
        - Крамской? - внимательные голубые глаза педагогини уставились на меня.
        - Ага, - кивнул я. - Вот путевка.
        - Ты первый раз, получается, в лагере?
        - Ага, - я снова кивнул.
        - А раньше почему не ездил? - Анна Сергеевна быстро просмотрела справку и спрятала все мои бумаги в картонную папку к другим таким же путевкам и справкам. Посмотрела на меня.
        Я неопределенно пожал плечами.
        - Понятно, еще один молчун, - она поджала губы. - Прохоров! Возьмешь шефство над новичком, а то у нас тут человек ни разу в лагере не был, даже говорить стесняется.
        Весть второй отряд разом замолчал и множество пар глаз уставились на меня. Из калейдоскопа лиц выделилось одно, черноволосого парня на полголовы меня выше в футболке с надписью «Динамо».
        - Здорово, Крамской, - он сунул мне руку, я ее пожал. - Спортсмен?
        - Неа, - я мотнул головой.
        - Ничего, натренируем, - он хлопнул меня по плечу. Рука была тяжелой, меня даже слегка придавило. - Давай в автобус, что ты с рюкзаком-то носишься? У нас не воруют!
        Ребята расступились, давая нам дорогу. Я с облегчением забрался в автобус. Внутри пахло летней пылью и бензином. Лобовое стекло украшала бахрома с кисточками, как будто водитель решил привнести уют на свое рабочее место при помощи старой бархатной скатерти. В центре стекла висел запаленный вымпел, надпись на котором я прочитать не успел.
        Задний ряд автобуса был уже явно занят - на каждом месте лежал чей-то рюкзак.
        - Вот сюда садись, рядом с Чичериной вроде никто не занимал, - Прохоров ткнул мне на место в середине салона. На соседнем лежал небольшой деревянный чемоданчик.
        Я сбросил рюкзак на сидушку и чуть не застонал от наслаждения. Ну наконец-то этот пыточный инструмент поедет отдельно от меня!
        - А ты правда что ли первый раз в лагере? - спросил Прохоров, повиснув на поручнях, как обезьяна.
        Сначала я хотел буркнуть односложное «угу», потом представил себе насмешливый взгляд собственной дочери. Что, зассал, директор? Каких-то тридцать незнакомых подростков на тебя поглазели, а уже и поджилки затряслись?
        - Да был я раньше в лагере, - сказал я. - Просто не здесь, а в Нижнем Новгороде...
        - Где-где? - переспросил чернявый Прохоров.
        Ох... Он же при Советском Союзе как-то по-другому назывался... Ульяновск? Брежневск? Черт, вообще из головы вылетело же...
        - В Горьком! - вспомнил я, наконец. - Нижний Новгород - это старое название, мы так иногда по приколу его называли.
        - Так вы недавно сюда переехали? - Прохоров спрыгнул на пол и уселся на спинку одного из сидений.
        «Куда это, интересно, сюда?» - подумал я. Я же так до сих пор и не знаю, в какой город меня занесло. А на обращенной к городу сторону вокзала название было не написано.
        От необходимости отвечать меня спасли хлынувшие внутрь соотрядники. Внезапно даже без толкотни, визгов и кучи-малы, как в соседних автобусах с ребятами постарше. Парни и девчонки степенно заходили в автобус и рассаживались по местам.
        «Камчатку» предсказуемо заняла компашка парней, к которой присоединился моментально бросивший меня Прохоров.
        - Пропустишь на мое место? - рядом со мной остановилась высокая, почти моего роста, девушка, тонкая и немного нескладная, с длинными волосами, собранными на затылке в простой хвост. Одета она была пеструю футболку и юбку. А под футболкой... Я сглотнул. Выдающихся, особенно для такой субтильной девушки, размеров бюст не мог скрыть даже бронированный бюстгальтер на широченных лямках, который просвечивал через тонкую ткань футболки.
        - Ддда, садись, конечно, - сказал я и посторонился, пропуская девушку к окну. - Я Кирилл.
        - Я слышала, - не особенно приветливо сказала она. - Аня.
        Я кое-как впихал чертов рюкзак под переднее сидение - никаких полок для багажа в этом автобусе конструкцией предусмотрено не было и осторожно сел рядом. На некотором отдалении.
        Девушка смотрела в окно, не обращая на меня никакого особенного внимания. Я ее разглядывал исподтишка. Пожалуй, красавицей она не была. Внимательные глаза посажены довольно близко, брови почти сходятся на переносице, и из-за этого лицо выглядит угрюмым. И нос длинноват. Но что-то магнетическое в ней явно было. Впрочем, ни к каким непристойностям этот ее магнетизм отношения не имел. Я пока был то ли чересчур перегружен впечатлениями, то ли воспитание двадцать первого века намертво вбило в голову недопустимость педофилии, даже если ребенок на вид уже давно не ребенок.
        Последней в автобус вошла Анна Сергеевна.
        - Так, всем тихо! Перекличка! Артамонов? - она начала перечислять фамилии по алфавиту, на первых я еще пытался запомнить, кто есть кто, но когда дело дошло до меня, не сразу сообразил, что мне положено отзываться на Крамского. - Что, Крамской, ты у нас не только молчун, но еще и слышишь плохо?
        Все засмеялись и снова посмотрели на меня.
        - Задумался что-то, простите, Анна Сергеевна! - сказал я и засмеялся со всеми остальными.
        - Думать - это хорошо, Крамской, - кивнула Анна Сергеевна. - Но в следующий раз будь внимательнее! Мамонов?
        - Здесь...
        - Так, все на месте, можно ехать, Иван Семенович! - педагогиня кивнула водителю, и тот включил зажигание. - Ну что, ребята, соскучились по лагерю?
        - Да! - слаженным хором отозвался автобус.
        - Покажем, что наш с вами второй отряд - самый лучший?
        - Да!
        - Анна Сергеевна, а почему мы второй? - спросила какая-то девушка с дальних рядов. - В прошлом году же были!
        - А первый отряд в этом году - спортивный, из школы олимпийского резерва!
        - Ууууу.... - загудел автобус.
        - Что еще за недовольство, товарищи? - Анна Сергеевна посмотрела на отряд поверх очков. - Год у нас на дворе какой?
        - Восьмидесятый...
        - А где Шарабарина? - снова спросила та же девушка.
        - Через три дня приедет твоя Шарабарина, - ответила педагогиня. - Не может же она последнюю свою смену пропустить.
        - А почему сегодня ее нет? - разочарованно протянула Коровина.
        - Могла бы и сама к ней в гости съездить, подруга называется, - губы Анны Сергеевны сжались в тонкую полосочку. - Ангина у нее. Выздоровеет - приедет.
        Автобус неспешно побрякивая плохо подогнанными деталями и порыкивая двигателем, выкатился на центральную площадь города. На постаменте возвышался указывающий верный путь вождь мирового пролетариата. Величественная стела мемориала пронзала пронзительно-голубое небо. Пустые дороги. Редкие прохожие в незамысловатых летних одежках, неспешно идущие по своим воскресным делам. А на другой стороне площади главная городская гостиница бликовала всеми своими окнами. И на крыше ее красовались большие красные буквы «Новокиневск».
        Так вот где я оказался! Хм, интересно! Это ведь тот самый загадочный город, где познакомились мои родители. И откуда уехали вскоре после моего рождения...
        Глава 4
        Колонна автобусов, неспешно продвигалась по нешироким улицам города. Моя соседка демонстративно раскрыла книгу. Когда-то обложка была черной, но сейчас была скорее серой, ее явно много читали и перечитывали. Название я успел заметить. «Осторожно, овеяно веками!» Ильфа и Петрова. Я вроде даже читал что-то такое, но уже очень давно, так что не рискнул бы сейчас затевать разговор о содержании. Там вроде было что-то про Васисуалия Лоханкина, но я был не уверен.
        Поэтому просто смотрел в окно, разглядывая незнакомый город. Центр мы миновали быстро, монументальные сталинские многоэтажки и тенистые скверы зацепили только самым краем маршрута. Город на самом деле был немаленький, в Советском Союзе всего-то чуть-чуть не дотянул до миллиона, но потом случилась перестройка и все, что за ней последовало, успешные местные предприятия позакрывались, народ потянулся в более хлебные места. И сейчас, в смысле в оставленном мной две тысячи двадцать втором, едва ли дотягивал до четырехсот тысяч.
        Но устраивать пионерам экскурсии по достопримечательностям никто не торопился, возглавляющий нашу колонну желто-синяя волга ГАИ свернула сначала в частный сектор, а потом и вовсе потянулись скучные бетонные заборы промзоны. Так что мне ничего не оставалось, кроме как переваривать мысли в котелке своей головы.
        Вообще загадочная история с городом моего рождения уже как-то всплывала в моей жизни. Новокиневск был записан в моем свидетельстве о рождении, и я несколько раз поднимал эту тему в семейных разговорах. Но каждый раз родители отвечали уклончиво и невнятно. Мол, ну да, мы там познакомились, потом переехали. Ничего интересного, скучный город, не о чем говорить.
        Когда мне было лет двадцать, я предпринял чуть более детальное расследование этого факта своей биографии, но продвинулся не слишком далеко. Единственная оказавшаяся в доступе бабушка в ответ на мои расспросы хмуро зыркнула на меня и посоветовала заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Зато я узнал, что в Новокиневске вроде бы осталась какая-то родня, собирался даже туда съездить, чтобы их разыскать, но так и не собрался. Откуда у голодного студента деньги на разведывательную экспедицию?
        Из моих раздумий меня выдернул прилетевший в ухо мягкий предмет, вопль с камчатки «Сифа!» и общий гогот. Я встряхнулся, поймал то, что прилетело и оценил обстановку.
        - Ты идиот, Марчуков? - заорала девочка с двумя аккуратными косичками, единственная из всего автобуса в парадной пионерской форме. Потом выбралась в проход и, неловко цепляясь за поручни, подошла ко мне. - А ну отдай, Крамской!
        И протянула руку. Я посмотрел, что это такое в меня прилетело. Мягкий тканевый комок развернулся и оказался белой панамой.
        - Белая панама - комаров родная мама! - прокричал кто-то с камчатки. Не успел рассмотреть. Смотрел на девочку. Она была красива просто фантастически. Голубые глазищи, скульптурно правильное лицо, длинная шея, прямые плечи. Прямо модель для античных статуй. Портило впечатление только выражение ее лица - злое, губы трясутся...
        - Быстро отдай, Крамской! - повторила она, и ее глаза наполнились слезами. Запрещенный прием, да. Плачущие девушки всегда могли вить из меня веревки. При виде женских слез я становлюсь беспомощным, как кролик под тяжелым взглядом удава.
        - Возьми, конечно! - я протянул ей панаму.
        - Ууууууу! - раздался разочарованный вопль с камчатки.
        - Идиот! - фыркнула мне в лицо античная богиня, гордо вздернула свой идеальный подбородок.
        - Что за шум? - Анна Сергеевна поднялась со своего места прямо за водителем. - Самцова, вернись на место, ходить во время движения автобуса запрещено. Мамонов, вы что там опять устроили?
        - А что сразу Мамонов-то? Чуть что - сразу Мамонов! - немедленно отозвался темноволосый парень в клетчатой рубашке, вальяжно развалившийся в самом центре камчатки. - Это не я, Анна Сергеевна, это Крамской панамой Самцовой кидался!
        - Ай-яй, Крамской, первый раз в лагере, а уже хулиганишь! - строгий взгляд Анны Сергеевны уперся в меня. Похоже, мой первый выход оказался так себе.
        - Больше не буду, Анна Сергеевна! - бодрым голосом сказал я и бросил взгляд назад, запоминая диспозицию. В центре - клетчатый Мамонов, с правой стороны рыжий парень с широким лицом, справа - крепыш с узкоглазым лицом сына степей. У правого окна - Прохоров, у левого... Какой-то ничем пока не примечательный парень. Мамонов в ответ на мой взгляд выпятил губу и дернул подбородком. Не нужно уметь читать по губам, чтобы понять не заданный вопрос: «Ну ты чо, на?»
        - Так, я поняла! - Анна Сергеевна хлопнула в ладоши. - Вы все соскучились, ехать еще долго, так что давайте песню! Ииии!
        Знает Север, знает Юг,
        Пионер - хороший друг!
        Он в труде друзьям поможет,
        И в беде утешить может -
        Он - хороший друг.
        Неожиданно для меня автобус дружно подхватил незнакомые мне слова и под довольно слаженный хор уже совсем даже не детских голосов мы въехали на мост через широкую Киневу.
        Замелькали косые металлические балки, внизу серебрилась под солнцем водная гладь, чуть поодаль вытягивали длинные шеи портовые краны, а деловитый тупоносый буксир толкал здоровенную баржу с большими барханами желто-коричневого песка. Я вспомнил, что так и не воплотил давнюю студенческую мечту - арендовать такую вот баржу, воткнуть в песок пляжные зонтики, расставить столики и шезлонги и устроить забойнейшую пляжную вечеринку прямо посреди реки.
        - А ты чего не поешь? - вдруг спросила меня соседка. И я понял, что она разглядывает меня уже около минуты.
        - Слуха нет, - соврал я. - Медведь на ухо наступил. А ты?
        - Не люблю показушное единство, - сказала она. - А ты молодец, что Мамонова не испугался. Другие бы не рискнули.
        И девочка снова уткнулась в свою книгу, ничего толком не объясняя. Как она читает при такой тряске? Меня бы уже замутило давно, если бы я пытался глазами по строчкам водить.
        Я еще раз оглянулся на Мамонова. Джинсы, клетчатая рубашка, темные волосы, стриженные, как когда-то говорили «под горшок». Как и у многих здесь, кстати. Его рыжий миньон размахивает руками, будто дирижирует. А «сын степей» что-то шепчет ему на ухо. Похоже, слаженная троица.
        Автобусы катили сначала через лес, потом густые хвойные заросли расступились, потянулись сначала поля, потом травянистые холмы, кое-где украшенные мелкими рощицами и блестящими озерами. Если отвлечься от пионерских песен, которых, оказывается, много больше, чем единственная известная мне «Взвейтесь кострами, синие ночи...», то можно было подумать, что я просто еду на автобусе по трассе не особенно федерального значения. Ну да, природе-то все равно, какой сейчас год. Подозреваю, даже если бы меня занесло в какое-нибудь средневековье, но не в город, а куда-нибудь в лес, то фиг бы я определил не то что год, но даже с веком были бы проблемы.
        «Меня забросило...» - вдруг подумал я. Как будто только сейчас я всерьез осознал, что происходящее вокруг - не сон и не игра. И я вовсе не смотрю ностальгическое кино, в котором ретро-автобусы вслед за ретро-волгой катят среди тучных полей под задорные советские песни. Это все... по-настоящему?
        Захотелось себя ущипнуть, но я не стал. В любом случае, что это меняет? Даже в своих снах я не склонен разбегаться и прыгать со скалы, чтобы доказать нереальность...
        Сколько прошло времени, трудно сказать. Мы проехали несколько больших деревень, некоторое время катили вдоль железнодорожного полотна, потом пересекли пару нешироких рек, потом снова начался лес, и вся колонна стала втягиваться на узкую лесную дорогу.
        Скорость сразу же замедлилась, зато трясти стало вовсе уж немилосердно. Приходилось держаться за поручень переднего сидения, чтобы в проход не выкинуло.
        Бодрые песни сразу же закончились, сменились на визги, вскрики и нетерпеливый гомон. Уже было ясно, что цель близка.
        - Так, организованно выходим, не толкаемся! - пробился сквозь общий гвалт голос Анны Сергеевны. Но никто особенно не обратил внимания. Степенность, с которой самый старший отряд погружался в автобус по дороге растерялась, салон немедленно превратился в хаос. Кто-то распихивал всех локтями, пробираясь к вожделенному выходу. Кто-то повис на поручнях, ухая по-обезьяньи, кто-то под шумок решил дернуть кого-то из девчонок за косичку, она завижала и принялась лупить обидчика по голове тряпичным мешком для обуви.
        Я выволок свой рюкзак из-под сидушки и попробовал пробраться к выходу. Кто-то сильно и зло пихнул меня в бок. Оглянулся. Узкоглазый дружок Мамонова.
        - Захожу на посадку! - заорал рыжий и с разбегу упал сверху на толпу. Все тут же превратилось в кучу-малу из рук-ног-голов-рюкзаков-чемоданов и вывалилось из дверей прямо под ноги снисходительно взирающей на все это Анне Сергеевне. И невысокой девушке в парадной пионерской форме и красной пилотке.
        - Анна Сергеевна, у нас же Игорь будет вожатым? - блондинистая Коровина спустилась одной из последних, окатывая волнами презрения буянящих соотрядников.
        - Игорь уехал на все лето в археологическую экспедицию, ему не до вас, Коровина! - сказала Анна Сергеевна.
        - А кто тогда? - возмутилась девушка, старательно делая вид, что не замечает девушку рядом с Анной Сергеевной.
        - Так, все построились! - училка несколько раз хлопнула в ладоши и отошла в сторону от замершей в немом вопросе Коровиной. - Мамонов, тебе особое приглашение надо? Кузин, оставь в покое Аникину, она сама справится со своим чемоданом!
        Хаос моментально прекратился, только что галдящая и неорганизованная толпа выстроилась в ровную шеренгу. Я оказался между белобрысым толстячком с добродушной физиономией и смуглой тощей девочкой, похожей на хищную птицу.
        - Ну что, ребята, поздравляю вас с началом первой смены в нашем любимом лагере «Дружных»! - Анна Сергеевна прошлась вдоль строя. - Вы теперь в лагере самые старшие, а это значит, что должны стать хорошим примером для остальных отрядов. Готовы вести активную жизнь и побеждать?
        - Да... - не то, чтобы очень бодрым хором отозвался отряд.
        - Это что еще за разброд у нас? - Анна Сергеевна свела брови. - Будем побеждать и стремиться к новым достижениям?
        - Да! - рявнул отряд.
        - Ну вот, другое дело! - педагогиня повернулась к девушке, все еще скромно стоящей рядом с ней. - А теперь поздоровайтесь с вашей новой вожатой Еленой Евгеньевной!
        - А Игорь где? - разочарованно заныли сразу несколько голосов. Как девчачьих, так и мальчишеских.
        - А Игорь в этом году променял вас на научную работу и занимается археологическими раскопками, - Анна Сергеевна развела руками. - Но если вы постараетесь и напишете ему, то может быть он приедет вас навестить. Так! Второй отряд, это что еще такое? Что нужно сказать Елене Евгеньевне?!
        Нескладный хор промычал неразборчивое. Кто-то тянул заунывное «здрасьте», кто-то выл разочарованное «уууу!», кто-то что-то свое.
        - Ох и разболтались вы у меня за зиму... - Анна Сергеевна покачала головой. - Елена Евгеньевна студентка педагогического института, она у нас впервые, ее надо поддержать по-товарищески, а вы ведете себя как капризные детсадовцы.
        - Здра-а-а-а-асьте! - более или менее стройно проголосил отряд.
        - А сейчас Елена Евгеньевна проводит вас в отряд, вы размещайтесь, а я подойду через час.
        Строй немедленно рассыпался, все опять похватали свои рюкзаки и чемоданы и нестройной толпой направились к воротам.
        Вход в лагерь был оформлен аркой из гнутых металлических трубок. Из явно совсем недавно покрасили, яркие цвета не успели потуснет, маслянисто поблескивая потеками красного, синего и зеленого, на обеих створках распахнутых ворот пламенели пионерские значки размером с футбольный мяч. На фанерном щите круглобокими мультяшными буквами было намалевано «пионерский лагерь ДРУЖНЫХ». А чуть ниже был растянут транспарант из красной ткани с надписью «Добро пожаловать».
        Мы топали по дорожкам, густо посыпанным сухой хвоей и шишками. Среди деревьев были в прихотливом порядке разбросаны одноэтажные деревянные корпуса одинакового зеленого цвета, просторные беседки с двухскатными крышами, в которых при желании мог поместиться хоть весь отряд, патриотические стенды со звездами, красными флагами, языками пламени и протокольными лицами на черно-белых фотографиях. Весело журчали над жестяными чашами фонтанчики для питья. Рядом с каждым жилым корпусом маячила конструкция, которую я в последний раз видел чуть ли не в каком-то детском кино - общий рукомойник. Сквозь деревья было видно большую открытую площадку и два больших строения. Видимо, клуб и столовая.
        Наш отряд оказался совсем рядом с забором. Красили его явно недавно, но прямо поверх старой облупившейся краски. Чуть справа маячил красным пожарный щит, правда, кроме треугольного ведра на нем ничего не было. Рядом с входом имость что-то вроде доски объявлений.
        Пахло нагретым хвойным лесом, на приземистой лавочке рядом с входом чирикали парочка воробьев, застекленную веранду пронзали солнечные лучи... Было тихо и шумно одновременно. Отовсюду слышались голоса, но никакого тебе шума машин, воя сирен, грохочущих басами колонок и прочего урбанистического мусора, к которому мы так привыкли. «А может, не так уж и плохо все? - подумал я, поднимаясь по трем ступенькам невысокого крыльца. - Это же настоящий летний отдых, с зарядкой, купанием и четырехразовым питанием. Еще вчера мне бы в голову не пришло, что я окажусь в таком вот лесном уединении, а из забот у меня будет только то, что я слова пионерских песен не знаю».
        Тревога и тягомотные мысли куда-то делись, зато откуда-то взялась радость и предвкушение чего-то хорошего.
        Вожатая пыталась что-то сказать, но голос ее утонул в поднявшемся гвалте. Второй отряд ломанулся внутрь такой же кучей, как и выходил из автобуса. В дверях случилось столпотворение, кто-то запрыгнул сверху, потом вся эта толпа ввалилась внутрь. Рюкзаки и чемоданы пошвыряли кто прямо в коридоре, кто на застекленной веранде. Загрохотали двери, парни носились по комнатам выбирая себе места.
        - Ааа, я первый занял у окна!
        - Да и ладно, тебя там комары сожрут!
        - Не сожрут, я невкусный!
        - Эй, а почему тумбочка без дверцы?
        - Обещали новые кровати!
        Девочки вели себя более сдержанно, их распределение по палатам прошло быстрее и не настолько громко. Правда, я не следил, кто куда поселился.
        Умом я понимал, что не надо бы отрываться от коллектива. Чтобы стать своим среди этих ребят, мне тоже следует сейчас носиться между комнатами, прыгать задницей на разные кровати, чтобы проверить, достаточно ли упругая сетка, чтобы в случае чего кровать можно было бы использовать как батут. Но взрослое «я», сидящее в голове у четырнадцатилетнего Кирилла Крамского всячески сопротивлялось суете и нездоровому движняку, творящемуся в отряде. И пока это самое взрослое «я» побеждало. Я стоял и смотрел на всю эту кутерьму, изредка поглядывая на растерянное лицо вожатой, все еще нерешительно стоящей у крыльца. Был и еще один мальчик, который не носился, сломя голову. Он спокойно сидел на диванчике на веранде, читал книжку на немецком языке, а у ног его стоял элегантный чемодан из натуральной кожи. Да и одет он был немного иначе... Вроде тоже в шорты и футболку, вот только это были не неказистые изделия советской легкой промышленности, а что-то явно иностранное.
        Когда шумиха немного стихла, я взял себя в руки и шагнул к распахнутой двери первой палаты. По моим прикидкам, там должно было остаться пара свободных кроватей.
        И точно. Из десяти было занято восемь. Одна в центре ряда, вторая у двери. Я направился к той, которая у двери, но тут от окна длинными прыжками по всем кроватям через палату пронесся Мамонов и рухнул на ту койку, которую я облюбовал.
        - Опа! Фокус-покус! - он раскинул руки и ноги в позе морской звезды.
        - Ты же у окна хотел? - относительно миролюбиво спросил я.
        - А эта запасная! - заявил он с вызовом.
        Глава 5
        «Похоже, мирным путем эту проблему не решить», - подумал я, глядя на нагло ухмыляющегося Мамонова. На самом деле он был не то, чтобы сильно меня здоровее. Против того же Прохорова я бы, пожалуй, не рискнул выпендриваться, тот меня просто в бараний рог согнет и за окно вывесит, я даже пискнуть не успею. А Мамонов...
        - А жирно тебе не будет, Мамонов? - я выпрямил спину и бросил рюкзак на кровать. Прямо рядом с развалившимся на ней великовозрастным пионером.
        - Что сказал? - ухмылка сползла с лица Мамонова, руки сжались в кулаки.
        - Что слышал, - негромко ответил я.
        Мамонов поднялся, сетка кровати под ним противно заскрежетала. Он сделал шаг ко мне, приблизился практически вплотную. Я с места не сдвинулся, пристально глядя ему в глаза.
        Не сказал бы, что я какой-то особенно крутой боец, как-то не лежала у меня душа к боевым искусствам, все больше к легкой атлетике и к большому теннису. В армии меня тоже не особенно к этому делу приучили, ну не пользовался рукопашный бой и прочие приемы агрессивной самообороны в ПВО. Во всяком случае, в той части, где я служил, никаких спаррингов нам не устраивали и поражать противника ударом ребра ладони не учили.
        А вот драться мне, конечно же приходилось. А кому нет? Правда, последние лет десять я уже не развлекался таким образом, как-то несолидно дяденьке с седеющими висками кулаками махать. Да и девушек таким образом уже не очаруешь...
        Мамонов дернулся вперед, слегка толкнув меня выпяченной грудью. Рыжий и узкоглазый поднялись со своих кроватей и демонстративно направились к нам.
        - Я все правильно расслышал? - Мамонов попытался угрожающе нависнуть надо мной, но роста не хватило. Выше меня он был ну может на пару сантиметров. - Ты что ли мне будешь указывать?
        Он снова дернулся вперед и толкнул уже сильнее.
        - На вашем месте я бы не стал, товарищ Мамонов, - раздался совсем рядом со мной негромкий вежливый голос. Взгляд Мамонова метнулся к встрявшему в разборку собеседнику, и глаза его зло свернули.
        - Чего надо, Верхолазов? - он сжал губы, на скулах заиграли желваки.
        - Пришел занять свою кровать, товарищ Мамонов, - ответил тот самый паренек, который сидел на веранде и читал немецкую книжку, пока все ходили на ушах.
        - А я что ли тебе мешаю? - зло бросил он, слегка отступив от меня.
        - У вас, товарищ Мамонов, видимо, короткая память, - Верхолазов подхватил свой элегантный чемодан и подошел к свободной кровати на другом ряду. - Так я вам напомню. В традициях нашего лагеря - коллективная ответственность. Если вы собираетесь нарушить правила, то меня это тоже касается, причем напрямую.
        - Вот зануда, - прошипел Мамонов, заскочил с места на соседнюю кровать и прошелся до своей прямо по кроватям, как и допрыгал сюда. - О, уже почти пора на обед! Айда на площадку!
        Мамонов с гордо выпрямленной спиной прошагал к двери. Следом пристроились его верные прихлебалы. «Сын степей» уже в дверях бросил на меня угрюмый взгляд, несомненно обещающий тысячу неприятностей. Остальные пятеро, до этого сидевшие как мыши под веником, тоже по-быстрому выскочили из палаты. Остались только я и убедительный парень с невозмутимым голосом и импортными шмотками.
        - Спасибо, но не стоило, - сказал я.
        - Что именно? - парень повернулся ко мне.
        - Заступаться, - ответил я.
        - А почему вы решили, что я за вас заступаюсь, товарищ Крамской? - Верхолазов положил чемодан на кровать и щелкнул замками. - Драка - это нарушение не только правил лагеря, но и законов Советского Союза. Вмешаться и предотвратить - это мой долг. Кроме того, не в моих интересах, чтобы наша палата с первого же дня так подпортила бы себе репутацию.
        Он говорил так гладко, что я даже не нашелся, что ответить. Просто стоял и разглядывал его, как экспонат в музее. Это кто же, интересно, такой? Сынок дипломатов, через два года в МГИМО, а потом каким-нибудь атташе в какую-нибудь Камбоджу? И дальше по карьерной лестнице? Или отпрыск партийного босса, уже примеривший на себя костюмчик члена политбюро?
        - Понял, - сказал я и кивнул. - Но все равно спасибо. Драться я не люблю, хоть иногда и приходится.
        - Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить переговорами, товарищ Крамской, - с тонкой ноткой превосходства заметил Верхолазов. - В нашем возрасте уже давно пора это знать.
        И тут я понял, что этот парень нравится мне гораздо меньше, чем Мамонов. Даже захотелось ему врезать. Надо же, какой умный!
        Но я на всякий случай захлопнул рот и принялся развязывать шнурок на своем рюкзаке. Надо же было изучить, что там у меня за личные вещи, чтобы потом не метаться судорожно в поисках каких-нибудь кед.
        Сверток с едой я отложил на потом, в конце концов вряд ли мама именно там спрятала пионерский галстук или, скажем, спортивные трусы.
        Итак. Беглая инвентаризация показала, что у меня имеется парадная пионерская форма, спортивный костюм, синий с белыми лампасами и белой же молнией, умеренно использованный, явно не новый. Носки, сколько-то пар. Еще одни кеды, близнецы тех, которые на мне. Пижонские шорты из обрезанных выше колен джинсов. Вытертых до почти белого цвета. Что-то мне подсказывало, что когда-то их носила мама, а когда заносила до дыр и собралась выбрасывать, я, в смысле оригинальный Кирилл Крамской, выпросил их себе. Так, тут понятно - мыло в мыльнице, зубная щетка в чехле для зубной щетки и зубная паста «Клубничная». Мочалка и два побитых жизнью полотенца - чуть побольше, зеленое в махровую крапинку, и чуть поменьше, тоже махровое, один угол истерся до ремков. Ну, понятно. Не давать же сыну в лагерь новое-нулевое, все равно изнахратить или потеряет.
        Так, а это что еще? Ага. Толстая тетрадка, наполовину исписанная. И пенал... Я потряс пластмассовый параллелепипед с выдвигающейся линейкой вместо крышки. Внутри явно карандаши и ручки. Ладно, потом разберемся, что там за тетрадка.
        Шуршащая чуть ли не до визга курточка с капюшоном. На самом дне - вязаный свитер в сине-красный ромбик и шуршащая до визга ветровка с капюшоном веселенькой сиреневенькой расцветки. Тоже, похоже, перешитое из старого маминого плаща. Я отложил его в сторонку и понадеялся, что дождь будет идти не очень часто. И дело даже не в том, что в этом полупердончике я буду выглядеть как гламурная киса с каких-нибудь дальних Черемушек. Просто от звука этого материала меня передергивало, как будто кто-то пенопластом по стеклу водит.
        Откуда-то снаружи раздался голос Анны Сергеевны. Я по-быстрому скидал часть вещей в тумбочку, часть побросал обратно в рюкзак. Тетрадку на всякий случай на видное место класть не стал. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь любопытствующий упырь ее стащит, а потом все будут ржать над тем, что там написано, а я даже не прочитал пока.
        Что еще? Я бросил взгляд на Верхолазова. Тот тоже закончил раскладывать свои вещи, опустил чемодан под кровать и теперь перестилал кровать, начиная с простыни. А, ну да. Должен быть порядок! Заморачиваться до полного «раздевания» кровати я не стал, просто расправил покрывало, прикинул, что складка средняя где-то посередине, стукнул подушку кулаком в угол. Сразу же захотелось напялить ее как треуголку на голову, но я сдержался. Верхолазов не одобрит, а больше выпендриваться было не перед кем. Я поставил подушку на место и выскочил из палаты на крыльцо.
        Анну Сергеевну, окруженную почти всем вторым отрядом, было почти не видно. Но слышно все равно было неплохо. Она сообщала дальнейшие планы на сегодня - сначала обед, потом вместо тихого часа мы должны будем собраться на своей веранде, выбрать исполнителей разных пионерских должностей, каких именно, я с первого раза не запомнил, потом будет торжественная линейка, потом ужин. Елена Евгеньевна тоже стояла рядом, но ее как будто оттирали в сторону. Особенно старалась рослая халда Коровина.
        - По сигналу горна строимся и идем на обед, - закончила свою речь Анна Сергеевна. - Крамской! А ты почему до сих пор без галстука?
        - А? - я сделал рассеянный вид и хлопнул себя ладонью по лбу и умчался обратно в корпус. Галстук, точно. Еще бы вспомнить, как его завязывают еще...
        Верхолазов все еще был в палате. Теперь он сидел на подоконнике со своей книжкой. Галстук, кстати, на нем уже был. Хех, вот так и прокалываются шпионы - на незнании мелочей.
        Я вытащил из тумбочки кусок красного шелка и принялся возиться с его концами. Обычным виндзором завязать? Но тогда его концы не будут торчать задорно в стороны, как у остальных. А как тогда?
        Первый узел вышел точно не таким, как надо.
        - Вы не умеете завязывать пионерский галстук, товарищ Крамской? - на правильном лице Верхолазова отразилось удивление.
        - Все я умею, - буркнул я. - Просто поторопился.
        Со второго раза получилось. Я повернулся к знатоку немецкого и шутливо отсалютовал. А он мне на полном серьезе ответил. Встал с подоконника, положил книгу и вскинул руку в гордом «Всегда готов!»
        Запиликал горн, призывающий в столовую. Верхолазов положил книгу, и мы вместе вышли на улицу.
        Я все еще был под впечатлением от пионерского салюта Верхолазова, а второй отряд, тем временем, преподнес новый сюрприз. Точнее, не совсем сюрприз, я уже видел, как из абсолютного хаоса в какие-то секунды появляется ровный строй, но тогда я списал на случайность. Мало ли, даже молекулы иногда могут в ряд выстроиться.
        Но судя по тому, с какой легкостью отряд разбился на пары и пошагал в сторону столовой, случайностью это не было. Пока я хлопал ушами на это проявление коллективного разума, строй уже составился, и я оказался одним из последних, кто в него встал. В паре с невысокой смуглой девочкой, которая выглядела младше всех остальных, наверное потому что была совсем уж мелкой. На меня она не смотрела, она вообще ни на кого не смотрела, шла чуть ли не носом в землю упираясь.
        А в начале отряда тем временем произошел какой-то движ, раздалось громкое хоровое «Давайте!»
        - Кто шагает дружно в ряд? - трубно заголосил Прохоров.
        - Кто шагает дружно в ряд? - стройным хором отозвалась колонна.
        - Это лучший наш отряд!
        А, понятно. С кричалками было проще, чем с песнями. Знать их было необязательно, достаточно повторять за заводящим. Но ощущение, что я шпион, тайно пробравшийся в святая-святых пионерской организации только усилилось. Если мне и правда предстоит провести здесь все лето, то неплохо бы как-то что ли освежить в своей голове знания о том, что там за правила лагеря, законы пионеров, которые вроде как клянешься выполнять, когда тебе галстук повязывают...
        Столовая представляла собой скорее огромную веранду, чем монументальное здание. Стены по большей части состояли из стандартной такой застекленной деревянной решетке, которую первым делом себе представляешь, когда думаешь про пионерский лагерь. Внутри было десять длинных столов, по числу отрядов, собственно. И большая их часть уже были заняты галдящими детьми разных возрастов. Правда беготни, как ни странно, особой не было. Практически все чинно сидели, кроме нескольких мальчишек и девчонок, которое сноровисто помогали расставлять на столы тарелки.
        - Дежурного отряда у нас сегодня нет, так что обслуживать себя нам придется самим, - сказала Анна Сергеевна, опершись руками на стол. Моментально вскочила Самцова и еще пара девчонок. Они унеслись в сторону раздачи, а Анна Сергеевна отвела в сторонку вожатую и принялась что-то ей втолковывать. Судя по покрасневшим щекам девушки, это не были слова ободрения и поддержки. И уж точно не похвалы и дифирамбы. Ну да, уж если сегодня кто и плохо выступил в своей должности, так это она. Елена Евгеньевна была невысокого роста, ниже меня точно, худышкой я бы ее не назвал, но и толстухой она тоже не была. Этакая сдобная пышечка, прыгучая, как мячик. Скульптурной красоты лица у нее, как у той же Самцовой, не было, но она была миленькая. Пышный бюст, круглая попа, все как надо. Вообще-то такие девушки не совсем в моем вкусе, но когда я смотрел на нее, то интерес внутри меня оживал уже совершенно не детский. Ну да, логично. Все-таки она совершеннолетняя. И я не нарушаю никаких социальных табу, если смотрю на нее как на взрослую женщину. В отличие от своих соотрядниц. Хотя многие из них смотрелись не особенно-то
младше. Хрен знает, как это работает, но подозреваю, что даже если эта самая Самцова вместе с Чичериной будут вокруг меня голыми плясать, я вряд ли почувствую к ним полноценное влечение. Хотя проверять мне бы не хотелось, пожалуй.
        Самцова, уже в накинутом на пионерскую форму фартуке и косынке перегнулась через мое плечо и поставила передо мной тарелку супа. И все мысли об экспериментах над границами собственных телесных желаний моментально вылетели у меня из головы. Голод оказался сильнее.
        Я много раз слышал споры о том, вкуснее была еда при Советском Союзе, или там все воровали, поэтому хлебали помои сложенной из тетрадного листа ложкой, потому что настоящую ложку тоже сперли.
        И вот теперь я сидел за столом в самом что ни на есть Советском Союзе и черпал невесомой ложкой бледного с темными пятнами алюминия супчик из простецкой белой тарелки. И чью же сторону мне принять в этом споре? Хммм... Пока я думал, содержимое тарелки стремительно закончилось. Я потянулся за вторым блюдом - толченой картохой с котлетой. И было мне так вкусно, как... Ну, не скажу, что вообще никогда, конечно, но пальцев на одной руке хватит, чтобы пересчитать случаи.
        Хотя шедеврами кулинарии эти блюда точно не были. Просто жрать мой растущий организм хотел так, что ему бы и подошва сейчас показалась стейком медиум рар.
        В качестве напитка полагался чай с молоком, который я пить не стал. Не люблю напитки с молоком, с детства как-то не сошлись характерами, так до сих пор и не дружим.
        А вот большая часть остального отряда, как ни странно, к напитку отнеслась более, чем благосклонно. Девчонкам-активисткам даже пришлось несколько раз бегать к раздаче, чтобы столовские тетки заново наполнили эмалированые чайники приторно-молочной жижей с дровяным привкусом.
        И я опять пропустил момент, когда коллективный разум второго отряда придумал прокричать хором:
        «Мы поели, мы попили,
        Червячка мы заморили,
        Мы пойдём, передохнём
        И опять поесть придём!»
        Потом металлические ножки стульев зашкрябали об крашенные доски пола. Второй отряд отправился на выход, Самцова с подругами укатили тележки с грязной посудой на кухню и нагнали нас уже на крыльце.
        «Надо запомнить, кто есть кто», - подумал я, приглядываясь к лицам соотрядников. Но на ходу получалось плохо. Те несколько ребят, которые как-то выделились с самого начала, уже и так запомнились. А с остальными было труднее. Они вроде бы были такие разные. Но такие одинаковые!
        Мы расселись на веранде. Диванчики стояли буквой «П», и сидячих мест на них хватило на всех. Сосчитать всех мне пока ни разу не удалось, но, кажется, у нас в отряде около сорока человек. Палат - четыре, в каждой палате по десять кроватей. Всего, стало быть, сорок. Значит нас где-то столько и есть. Ну, может у девчонок есть свободные места, там вроде кто-то еще приехать должен.
        Анна Сергеевна демонстративно села на край дивана и указала Елене Евгеньевне на центр. Та приосанилась и вышла вперед. Глаза у нее были подозрительно красные.
        - Ребята, нам с вами нужно прежде всего выбрать председателя совета отряда! - фальшиво-задорным голосом произнесла она. - Это очень большая ответственность, так что к выбору следует подойти максимально... гм... ответственно.
        Она бросила быстрый взгляд на строгую педагогиню, но та сидела и безмятежно улыбалась.
        - У нее ляжки жирные, - громко прошептала на ухо соседке Коровина. Явно с расчетом на то, что услышит весь отряд.
        Глава 6
        - Может быть, кто-то хочет предложить свою кандидатуру сам? - голос вожатой заметно подрагивал. - Или выдвинуть своего товарища?
        - Ой, слушайте, ну мы же не в первый год все вместе, - возмутилась Коровина. - Председателем всегда была Шарабарина, зачем мы тут опять эту тягомотину устраиваем?
        - Между прочим, Коровина, у нас много новеньких в этот раз, - подал голос Прохоров. - И Шарабариной твоей нет.
        - И много эти новенькие понимают в нашем отряде? - Коровина дернулась и картинно скрестила руки на груди. - Ирка Шарабарина всегда была, и в этот раз будет!
        - А что это ты раскомандовалась, может я тоже хочу быть председателем? - Мамонов цедил слова медленно, и сидел, развалившись и широко расставив колени.
        Все заржали.
        - Ой, не придуривайся, Мамонов, какой из тебя председатель? - взвился пронзительной нотой голос Самцовой. - Товарищи, я предлагаю свою кандидатуру! - все снова заржали, теперь уже довольно зло. - Между прочим, не вижу ничего смешного.
        - Товарищи, давайте не будем ссориться, - неуверенно попыталась вклиниться в спор вожатая. Но остановить гвалт у нее не получилось. Все заголосили разом, принялись размахивать руками и я почти сразу же запутался в том, кто и что доказывает. Елена Евгеньевна беспомощно посмотрела на Анну Сергеевну, но та молчала и загадочно улыбалась.
        Тут поднялся высоченный Прохоров и грохнул об пол какой-то книгой. Гвалт сразу же стих. Все уставились на него.
        - У нас в этом году олимпиада, между прочим, - сказал он авторитетно. - Значит спорт должен стать очень важной частью нашего отряда. Тем более, что у нас первый отряд... такой... Надо не только не ударить в грязь лицом перед этими выскочками, которые наше место заняли, но и посрамить их. Так что председателем буду я. За, против, воздержались? Вопрос решен, продолжайте, Елена Евгеньевна.
        - Эй, ты обнаглел что ли?! - заорала Коровина.
        - А Шарабарина твоя, как приедет, будет моим замом по воспитательной работе, - веско возразил Прохоров. - Ее же все равно нет, кто рапорт на линейке пойдет сдавать? Кентервильское привидение?
        Коровина сжала зубы и замолчала.
        - Молодец, Прохоров, - сказала Анна Сергеевна. И снова вернулась к созерцанию потолка.
        - Ребята, кто за кандидатуру Артема Прохорова? - сказала вожатая.
        - Ой, ну и зачем вот эта вся чепухня? - опять встряла Коровина. - Понятно же, что Прохор председатель, проехали!
        - И все-таки давайте проголосуем! - чуть громче сказала вожатая. - Может кто-то еще хочет высказаться или у кого-то есть возражения...
        - Ой, да лааадно! - Коровина скривилась. - Ну давайте проголосуем! Кто за Прохорова?
        Она первой подняла руку. Большая часть остальных подняли вслед за ней. Даже Мамонов из своей позиции полулежа приподнял руку в знак, так сказать, всеобщего единства.
        - Крамской, а ты чего не голосуешь? - развернула в мою сторону главный калибр Коровина. - Тебе особое приглашение надо? Быстро поднял руку!
        - А можно всех посмотреть? - пробормотал я, злясь на себя, что влез в дурацкий конфликт на ровном месте.
        - Что ты там бормочешь? - Коровина угрожающе подалась вперед.
        - Я только хотел сказать, Коровина, что принцип выборов не в том, чтобы угрозами заставить всех поднять руки, - сказал я. - А в том, чтобы каждый мог выразить свою позицию.
        - Ой, еще один умник, вроде Цицероны! - Коровина бросила злой взгляд на мою соседку по автобусу.
        - Между прочим, Оксана, он совершенно прав, - сказала вдруг Анна Сергеевна. - Молодец, Крамской. Ты хочешь предложить другую кандидатуру председателя совета отряда.
        - Нет, Анна Сергеевна, - сказал я. - Я за Прохорова. Но это не потому что Коровина так приказала.
        Я поднял руку и показал Коровиной язык. Она дернулась, отвернулась и принялась что-то шептать на ухо своей соседке. Да уж, выпендрился. Умею я заводить себе друзей...
        Не очень тихий час покатился дальше. Нам нужно было выбрать людей еще на пару должностей и придумать название отряда с девизом. Совершенно неожиданно, взрослые пионеры довольно ловко справились с обсуждением. На рабочих совещаниях иногда больше бреда творилось, чем в этой разношерстной компании подростков. Больше я не встревал, только слушал. К обсуждению названия подключилось больше ребят, предложений выдали около десятка, включая приколы, вроде «Мамонтов» (Олег Марчуков, это рыжий подпевала Мамонова) и «Рваных кед» (белобрысый парень со сломанным зубом, фамилию его я не запомнил). В качестве девиза «Мамонтов» записной отрядный хохмач предложил «Гром гремит, кусты трясутся - это мамонты несутся!» А для рваных кед девиз придумал Прохоров - «Даже если дырка в кеде, все равно бежим к победе!»
        Но в финал вышли два названия, между которым разгорелась нешуточная баталия. «Апельсин» и «Прометей». Прометей, кажется, предложила Чичерина.
        Проголосовали, «Прометей» победил с перевесом на пару голосов. Снова поспорили, но уже скорее убеждая несогласных, что «Апельсин» - это для самого старшего отряда как-то неавторитетно. А вот «Прометей» звучит стильно, сильно и серьезно. И оригинально, вряд ли кто-то еще так назовется. А то были бы, мол, как инкубаторские, «Миру мир, войны не нужно, вот девиз отряда дружба».
        Честно, я даже ушам своим не верил. Буквально в самом начале сбора все выглядело так, будто договориться эти подростки никогда не смогут. Будут гнуть свою линию, или прогнуться под напором какой-нибудь Коровиной или Прохорова. Ну, то есть может кто-то и прогнулся и отсиделся, но активных участников обсуждения хватало, точки зрения аргументировали, и аргументы были вполне достойные, а не уровня «дурак - сам дурак». Интересно, это мне так повезло, или пионерская организация и правда как-то ловко дрессировала из подростков договороспособных людей?
        Правда, как только все организационные решения были приняты, все вернулось на круги своя.
        Марчуков отобрал у Самцовой панаму, напялил ее на голову и принялся ходить, виляя задом. Коровина зло сверкала глазами то на вожатую, которая вроде приободрилась и больше не выглядела испуганным кроликом перед стаей удавов, то на меня. И активно шепталась с подружками.
        А я пытался запомнить соотрядников, но лица их пока никак не укладывались в голове. Коренастый очкарик со скобкой на зубах, кажется, Кузин. А рыжая девчонка с двумя хвостиками и щелью между передними зубами - Аникина. Они сидели рядом, не то сложившаяся парочка, не то друзья с детского сада. Белобрысый толстячок, рядом с которым я стоял на построении - Сережа Татьянин. У него довольно противный писклявый голос.
        К моменту торжественной линейки ощущение шпиона в чужой стране достигло какого-то критического значения. В форме я чувствовал себя как в маскарадном костюме, девушки в коротеньких юбочках, белых рубашках, галстуках и пилотках смотрелись, будто чья-то ожившая эротическая фантазия. В форме как по мановению какой-то волшебной палочки (барабанной, не иначе!) даже вальяжные разгильдяи, вроде Мамонова со свитой, как-то приосанились и перестали ходить как авторитеты «на раене». Прохоров деловито ткнул пальцем в кудрявого высокого парня и скомандовал ему бежать в ленинскую комнату за знаменем. Тот отсалютовал и умчался. Кажется, что все, кроме меня, точно знали, что нужно делать.
        Так что я старался просто не путаться под ногами, стоять с одухотворенным лицом и думал о коллективном разуме.
        Когда первая паническая волна «Я шпион! Сейчас меня разоблачат и сдадут в КГБ» отпустила, и я смог соображать здраво, я понял, что коллективный разум тут, конечно же, ни при чем. Просто имеют место воспитанные и вбитые за много лет привычные действия. Они же с первого класса строевую подготовку тренируют. По команде «Отряд, стройся!», они даже если спали, моментально выровняются в идеальную линию и расправят спину.
        Прохоров прошелся перед строем, уперев руки в бока.
        - Значит так, ребят! - сказал он веско. - Я тут посмотрел на тех парней из спортотряда. Это настоящие звери! Чтобы их победить, нам придется очень сильно постараться. Так что на зарядку все как штык, тренировки не пропускать! А теперь на первый-второй рассчитайсь!
        - Первый!
        - Второй!
        - Первый!
        Вот уж не думал, что мне вообще когда-нибудь в жизни пригодится стровая после армии. Пришлось по-быстрому вспомнить, какие действия требуется совершить при команде «В две шеренги стройся!»
        Левой шаг назад, правой - вправо, смотреть в затылок номера первого. Сейчас это оказались две косички, сложенные каральками и украшенные белыми бантами.
        А еще мне постоянно хотелось проверить, не сползла ли эта дурацкая пилотка. Но я крепился. Шагал, стараясь по возможности попадать в ногу. С одной стороны, я помнил, как ходить строем, с другой... Да блин! Когда Советский Союз рухнул, хождение строем стало чуть ли не мемом, этаким маркером, означающим ужас тоталитарного режима и уравниловку. И сейчас, шагая левой-правой, мне приходилось продираться через это вот сопротивление. Внутренний голос орал что-то неразборчивое, будто я не на праздничное открытие смены пионерлагеря шагаю, а, как минимум, в однополой оргии собираюсь поучаствовать.
        Потому что я не же не просто шел строем. Я шел строем в Советском Союзе! А это же... Это... В общем, объяснить себе, что «это» я не мог. Исподтишка поглядывал на остальных, но было не похоже, чтобы этот чеканный шаг в ногу вообще хоть кого-то напрягал. Некоторые сбивались, некоторые ловили ворон, глазея по сторонам. Для них это была очень естественная штука.
        Наверное из-за того, что голова моя была занята всей этой неожиданно выползшей из подсознания пургой, я прослушал речь директора лагеря - высокой и худой пожилой дамы с такой высокой и объемной прической из рыжих волос, что казалось, что ее тонкая шея должна вот-вот сломаться. Очень уж большой казалась ее голова над узкими плечами.
        Я прослушал имена инструктора по физкультуре, по плаванью, старшей пионервожатой, еще каких-то должностных лиц, которые стояли в рядочек перед трибуной. Попытался вспомнить, как называется в лагере место для проведения линеек, но в голове почему-то крутилось только слово «плац», но его явно так не называли.
        Чуть не забыл поднять руку в салюте, когда два вызванных к флагштоку пионера взялись тянуть за трос, и красное полотнище поползло вверх под тревожную барабанную дробь. Если бы мой сосед меня в бок локтем не ткнул, я бы и не вспомнил.
        На ужин давали тушеную капусту, мясо с подливой, ватрушку и компот. В других обстоятельствах я может даже скривился бы от разваливающейся в кашу капусты, но тут придираться не хотелось, так что слупил все до крошки и даже был готов попросить добавки. Но в этот момент поднялся Прохоров, подошел к торцу стола и навис над нами всем своим немаленьким ростом.
        - Значит так, отряд! - он уперся кулаками в бледно-голубую поверхность столешницы. - После ужина не разбредаемся, нам с вами надо выбрать актив и начинать готовить завтрашнее выступление отряда. Новенькие! Если вы поете, танцуете, играете в шахматы или футбол, бегом ко мне и доложить. Да не сейчас, торопыги! В отряд вернемся, там я сяду в свое председательское кресло, и доложите!
        - А у нас в отряде нет кресла! - крикнул очкарик со скобкой, как его там... Кузин.
        - Значит тебя на четвереньки поставлю и сяду сверху, - заявил Прохоров. - А Шубина сзади поставлю... Хотя нет, Шубин костлявый, неудобного будет. Татьянина лучше.
        - Эй, а что сразу Татьянин?! - раздался писклявый голос Сережи.
        - Так, все, прекратили балаган, доедаем, посуду сдаем и бегом в отряд!
        Шагая от столовой к отряду, я понял, что у меня перегруз. Слишком много впечатлений, хотелось смыться куда-то хотя бы на пару часов, чтобы отдохнуть от общества. Не могу сказать, что мне кто-то конкретно здесь не нравился, разве что Верхолазов вызывал какие-то неприятные чувства. Остальные, включая Мамонова с его верными миньонами и агрессивную халду Коровину были более или менее понятны. А вот такого типа, как Верхолазов, я встретил, кажется, впервые в жизни.
        А еще надо было посмотреть, что там за записи в тетрадке, но это можно было и отложить.
        Я по-быстрому переоделся и собирался тихо улизнуть за угол корпуса, но вездесущий Прохоров ухватил меня за футболку как раз в тот момент, когда я почти скрылся.
        - Крамской, ты куда? - грозно спросил он.
        - Я... эээ... в туалет! - быстро придумал я стопроцентную отмазку.
        - Слушай, я тут вот что подумал, - сказал он, подтаскивая меня ближе к себе. - Ты так хорошо про демократию и выборы выступил. Может мы тебя в совет дружины заседать отправим? Там нужны такие подкованные, которые могут, если что, свое мнение отстоять.
        - Ээээ... Ну... - я начал приплясывать, всем собой показывая, что мне сейчас не до разговоров.
        - Ладно, беги в свой тубзик, - Прохоров меня отпустил. - Но про совет дружины подумай, я точно говорю, тебе там самое место!
        Я быстро свернул за угол и понял, что на самом деле добежать до туалета не самая плохая идея. Видимо, уловив знакомое слово, организм включил рефлексы, и мне реально туда захотелось. Я приметил деревянное зданьице на шесть дверей, которое не могло быть ничем другим. И припустил туда.
        Туалет был сколочен из никак не обработанных досок, дверь, конечно же, подвисала, чтобы закинуть крючок в петлю, требовалось эту самую дверь слегка приподнять. Пахло еще не убийственно, конечно, глаза не резало, конечно, но уже вовсю ощущалось, что этим сортиром пользовались. Конструкция была проста, как три копейки - деревянный пол, в котором круглая дырка, а под ним яма. На стене над этой самой дыркой на уровне глаз висел нарисованный от руки плакат, гласивший: «Будь аккуратнее, дружок! Попадай в кружок!»
        Пожелание оказалось настолько неожиданным, что я заржал и чуть было не промазал.
        Кстати, интересно... Получается, что я как-то автоматически не обращаю внимания на тексты на многочисленных растяжках, баннерах и транспарантах. Как будто срабатывает привезенный из двадцать первого века адблок. А совершенно зря! Это же целый культурный пласт, можно сказать. Отдельный жанр в искусстве!
        Я толкнул скрипучую дверь и вышел из сортира, пообещав себе с этого момента читать все буквы, которые увижу. В целях, так сказать, повышения идеологической грамотности. А то она у меня прихрамывает. На все три ноги.
        Ноги сами понесли меня вглубь леса. Особенно далеко уйти не получится, до забора тут всего ничего. Но мне далеко и не надо. Просто хотелось спрятаться за какой-нибудь куст, собраться немного с мыслями и все такое.
        Я пробрался за густой куст шиповника, плюхнулся на траву и привалился спиной к покрашенной в зеленый решетке забора и вытянул ноги. Прутья неудобно врезались в ребра, но было все равно. Сейчас я немного посижу тут, послушаю беззаботный щебет птичек, попялюсь бездумно в косые вечерние солнечные лучи мягкого медового оттенка. За жучком с отливающим голубым перламутром спинкой понаблюдаю. Вдох-выдох.
        Я закрыл глаза. Пахло летом. Настоящим, звенящим и беззаботным. Таким, каким кажется детское лето с высоты прожитых лет. Расплавленной смолой на коре сосен. Свежей травой. Какими-то цветочками, каждый из которых наверняка имеет свое умное название и описание в ботанических справочниках, но тебе все равно, потому что это сейчас просто часть общего аромата. Пахло близкой рекой, с ее мокрым песком, илистыми омутами и плакучими ивами, макающими свои серебристо-зеленые ветки в темную воду... Жужжали крылышки, птички чирикали... И раздавались еще какие-то звуки. Как будто тихое поскуливание, или...
        Я открыл глаза и встал. Приподнялся на цыпочки, отодвинул рукой ветку какого-то куста. У самого забора, буквально в паре метров от меня сидела, обхватив колени, Елена Евгеньевна. Пилотка валялась на траве рядом с ней, плечи вздрагивали. Это она скулила. Точнее, конечно же, не скулила, а плакала.
        - Елена Евгеньевна, - я осторожно коснулся ее плеча. Она вздрогнула, шарахнулась и подняла на меня заплаканные глаза.
        Глава 7
        - Что ты здесь делаешь, Крамской? - срывающимся голосом спросила она. Было слышно, что она пытается придать словам твердость и уверенность, но всхлипы свели ее усилия на нет.
        - Что случилось, Елена Евгеньевна? - наверное что-то в моем голосе было такое, что помешало ей сказать то, что она сначала собиралась. Наверняка там должно было быть что-то вроде «немедленно иди в отряд!» или «как ты смеешь подсматривать за вожатыми?» Я не люблю, когда девушки плачут. Когда-то моя бывшая жена просекла эту фишку и довольно долго буквально вила из меня веревки и пускала на фарш. Пришлось как-то научиться отличать фальшивые манипуляции от слез настоящих. И весь мой жизненный опыт сейчас кричал, что сейчас я вижу как раз настоящие. И мне хотелось немедленно что-то сделать, чтобы милые глаза нашей юной вожатой высохли. Чтобы она улыбнулась. Ну или хотя бы просто успокоилась для начала.
        - Да вот, соринка в глаз попала... - ответила она. Если бы не непроизвольный всхлип в середине фразы, я бы может и поверил. Нет, конечно. - Иди в отряд, Крамской, не смотри на меня с красными глазами.
        - Давайте сделаем так, Елена Евгеньевна, - я сел рядом с ней. Не вплотную, просто рядом. Навалился спиной на забор и запрокинул голову, чтобы смотреть на небо сквозь сосновые ветки. - Я не буду на вас смотреть. А вы представите, что это не я, а ваш психолог, например.
        - Психолог? - даже было слышно, как она дернулась. - Я что, похожа на психичку?
        - Эй, я же сказал не психиатр, а психолог! - сказал я, обругав себя за то, что забыл, какой сейчас год. - Психов лечат психиатры. Смирительными рубашками там всякими и прочими... электрошоками. А к психологам обычные люди ходят жаловаться на жизнь. Ну, то есть не только жаловаться. Психологи помогают разобраться в проблемах и все такое.
        Тут я немного почувствовал себя идиотом. Сам я никогда у психолога не был, а повальная мода на «походы к терапевту» в двадцать втором году двадцать первого века нередко приводила меня в ярость. Особенно, когда мужики этим козыряли. И вот теперь я зачем-то ляпнул слово «психолог». Молодец какой...
        - Я ерунду какую-то сморозил, Елена Евгеньевна, - признался я. - Просто читал недавно научную статью о пользе психологии, вот и вырвалось. Давайте как будто сначала начнем. К кому бы вы пошли в первую очередь пожаловаться?
        - Ни к кому, - буркнула она. - Это слабаки всякие жалуются, а я вожатый и комсомолка!
        - Знаете, в той же научной статье говорилось, что если обиду и какую-то проблему держать в себе, то она никуда не денется, будет бурлить, разъедать изнутри и в конце концов сделает как раз слабее. А вот если выговориться и выпустить ее наружу, то дальше пойдешь с легким сердцем.
        - Не читала никогда подобных статей, - всхлипов в голосе вожатой больше было не слышно. - Я учусь на педагога и знала бы, если бы все было, как ты говоришь.
        - Тогда не надо жаловаться, - согласился я. С плачущей женщиной не надо спорить. - Но я, как пионер, просто обязан подставить плечо товарищу в трудную минуту. А раз человек плачет, значит минута точно трудная!
        Ох и странно же я чувствовал себя, произнося эти слова! Как же фальшиво они для меня звучали! Сейчас она залепит мне пощечину, чтобы я не издевался...
        Но совершенно неожиданно для меня она расслабилась.
        - Крамской, ну зачем они так? - грустно сказала она. - Я же не сама хотела занять место их обожаемого Игоря, меня сюда назначили. Ой... Я не должна тебе этого говорить, потом же меня засмеют!
        - Я никому не скажу, Елена Евгеньевна, - серьезно произнес я. - Давайте представим, что у нас тут пространственно-временной континуум, и все, что о чем мы здесь говорим, никогда наружу не просочится.
        - Это же что-то из фантастики, да? - заинтересованно спросила она.
        - Ага, - я кивнул. - Такое отдельное место вне времени и пространства.
        - Мои родители не хотели, чтобы я поступала в пединститут, - вожатая вздохнула. - Отправляли меня на эконом, чтобы я стала бухгалтером. А я всегда хотела быть учителем. Работать с детишками. Чтобы сюда поехать, даже сессию досрочно сдала. А теперь получается, что... Получается... Что ничего не получается. Анна Сергеевна сказала, что я безынициативная мямля, и что если я не возьму себя в руки, вы меня живьем сожрете.
        - Анна Сергеевна уж просто забыла, что не родилась сразу в очках и с указкой, - я усмехнулся. Вожатая тоже хихикнула. - Все у тебя... в смысле, у вас, получается, Елена Евгеньевна. А на Коровину не обращайте внимания, она просто хамка трамвайная.
        - Спасибо тебе, Крамской! - она пружинисто встала. - То есть, Кирилл. Ты же Кирилл, верно?
        - Пожалуйста, Елена Евгеньевна, - я перевел взгляд с покачивающихся вершин сосен на ее лицо. Глаза уже были почти не красные. Так, чуть припухшие, может быть. - Вы идите, а я чуть-чуть еще посижу. А то нас вместе увидят, начнут сплетничать. Вы же нас уже знаете, живьем сожрем.
        Вожатая засмеялась, протянула мне руку, и я серьезно ответил на рукопожатие. По-товарищески. Потом она поднырнула под низкую ветку и скрылась среди листвы.
        Я посидел еще минут пять, откровенно кайфуя от тишины, одиночества и случайного причиненного добра.
        Громкие голоса я услышал еще до того, как зашел в отряд. Вроде бы кто-то с выражением читал стихотворение на гекзаметре, а потом все громко засмеялись. Я на цыпочках поднялся на крыльцо и заглянул на веранду.
        В центре стоял голый по пояс Прохоров. В шортах, но с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Другой парень, имя которого я еще не запомнил, сидел на диванчике и громко хохотал. Одет он был тоже странно - в простыню, перекинутую через одно, правда, поверх футболки и шорт.
        Еще были Коровина с безымянной прилипшей к ней девицей, двое парней, которых я не запомнил и неожиданно - рыжий миньон Мамонова, Марчуков. И еще одна девушка, которая и стояла в центре с листочком. Судя по всему, она именно с него читала тот заунывный текст, на котором я зашел.
        - Ну что вы смеетесь, я же не виновата, что гекзаметр так и должен звучать!
        - Надо так и оставить, пусть лучше ржут, чем засыпают!
        - Что-то это как-то скучно. Получается, что у нас все представление - это нотация Зевса... Кстати, а бороду мы из чего будем делать?
        - Надо Калинину позвать на роль гарпии!
        - Там не гарпия, а орел, умник!
        - А давайте не Зевс будет, а богиня.
        - Какая еще богиня?
        - Ну, какая-нибудь. Там же много было богинь, мы в пятом классе проходили. Геката, Афродита...
        - Афродита - богиня любви. Подходит к Прометею и говорит: «Ай-яй-яй, ты плохой, мамочка тебя не любит!»
        - Где Цицерона? Она точно Древнюю Грецию наизусть знает.
        - Ушла Цицерона. Сказала, что у нее законное личное время, и принимать участие в общественной жизни она будет, когда полагается.
        - Афина! Афина - богиня мудрости, у нее еще щит и копье!
        - Щит... Из чего бы сделать? О, надо у тети Шуры крышку от котла попросить...
        - Слушайте, а нам обязательно вот эти унылые стихи читать?
        - Согласен, сдохнуть же можно! Давайте у нас будет как будто греческих хор, только песни современные. Та-та-та был плох, барабанщик - бог... Синий-синий иней...
        - О, точно! Весь отряд в греческих... этих... как их... Ну, вот что там на Антохе сейчас.
        - Тога.
        - Точно, тога. Короче, они стоят в тогах и поют строчки из песен... так, Коровина, ты пишешь?
        - А что там насчет богини?
        - Да подожди ты с богиней со своей!
        - Так, я не поняла, мы сценарий пишем или что?
        - Значит, Цицерона сказала, что Прометей украл на олимпе огонь, отдал прозябающим людям, а его за это наказали. И пионер потом приходит к скале, этим огнем прогоняет гарпию...
        - Орла! Там орел! У орла клюв, а у гарпии - старушечье лицо! Как она старушечьим лицом печень будет клевать?
        - Ну может это просто гарпия с клювом...
        - Так, всем молчать! Пионер огнем в клюв тыкает, гарпия... ну, в смысле, орел, крылышками бяк-бяк-бяк. Пионер срывает с Прометея цепь, и они гордо держат огонь вместе. По-моему, отлчино!
        - А богиня?
        - Ну пусть они вместе с Зевсом наказывают. Антоха встанет с правой стороны сцены, а ты - с левой. Ему молнию из картона с фольгой забабахаем, а у тебя крышка от котла...
        - Прохоров, ты издеваешься, да?
        - Коровина, ты уже определись, ты хочешь богиней быть или нет? Если да, то тебе полагается крышка. Ну, в смысле, щит.
        Я присел в сторонке на самый край дивана, чтобы, в случае чего сказать Прохорову, что я тут уж час сижу, просто они были заняты, творческому процессу мешать нельзя, и все такое. Но слушать и правда было интересно. Спрашивать, что конкретно они тут сочиняют, я не стал, но по контексту понял, что завтра вечером в клубе будет мероприятие, где каждый отряд должен будет выйти на сцену и рассказать, какой он прекрасный, замечательный и талантливый. И вот за рождением сценария этой самой презентации я как раз и наблюдал.
        Повисла небольшая пауза, на лицах участников креативной команды отразилась работа мысли. Но тут вскочил Марчуков.
        - Нет, надо не так! - для убедительности он забрался на диван и сел на спинку. - Короче, этот Прометеус стибрил у богов огонь и хиляет. Видит, стоит такой прикинутый америкашка. В джинсе, ковбойской шляпе и все дела. Он ему говорит: «Хочешь огонь?» А тот ему: «Ноу, отвали, вере аре ю фром?» Ну, Прометей, тогда, говорит: «Ладно!» и дальше идет. А тут ему навстречу француженка. Такая вся на марафете, шарман-фанфан. Он ей такой: «Огонь надо?» А она ему: «Фи, отвянь-завянь!» и в зеркальце зырит. Короче, дальше такой Прометей пошел, а тут ему навстречу я, типа юный пионер! Он мне: «Эй, пацан, у меня огонь есть, хочешь?» А я ему такой: «О, отлично, давай сюда, сгодится!» И мы хиляем вместе с огнем такие к хору в простынях, а вы такие простыни скидываете, галстуки быстро завязываете, и мы все хором поем: «Взвейтесь кострами, синие ночи!» А?
        - Марчуков, завянь, а? - Коровина скривилась. - Вечно ты чепухню какую-то придумываешь!
        - Эй, а что сразу чепухню? - Марчуков насупился. - Отличная сценка получится! Современная, Мамонов отлично америкашку сыграет, у него и джинсы, и шляпа есть!
        - Еще Мамонов... - простонала Коровина.
        - Подожди, Коровина... - Прохоров пошевелил бровями, потом посмотрел на Марчукова. - А ты голова! Мне нравится! Так, все поняли, будем делать, как он говорит!
        - Так борода мне не нужна, получается? - парень в простыне почесал подбородок.
        Тут Прохоров увидел меня.
        - О, Крамской! Ты где был?!
        - Тут сижу, просто мешать не хотел.
        - Так! Коровина! Составишь список популярных песен... ну, остальные тоже подключайтесь! Сейчас я с Крамским кое-что обсужу и вернусь.
        Прохоров ухватил меня за футболку и потащил на улицу. Прямо как был, полуголый, в шортах и полотенце поверх. Посмотрел направо, посмотрел налево. Кивнул в сторону синей скамейки неподалеку от корпуса. Заорал на двух младших девчонок, которые остановились рядом с квадратной беседкой и глазели на него
        - Ну что вылупились, влюбились, да?
        Те захихикали и зашептались. Прохоров сел на скамейку, похлопал рядом с собой ладонью.
        - Слушай, Крамской, - начал он тоном заговорщика. - Нам в совете дружины свой человек нужен, понимаешь? Туда Коровина рвется, но во первых, если я ее назначу, то меня Марина Климовна потом зажарит и в речке утопит. И правильно сделает...
        - А Марина Климовна - это кто? - спросил я.
        - Старшая пионервожатая, ты не знаешь, разве? - Прохоров толкнул меня плечом.
        - Я первый раз же здесь, не запомнил всех еще, - я пожал плечами.
        - А, ну да, точно, - он хлопнул ладонями по коленям. - Значит, вот какое дело. Совет дружины утверждает мероприятия и занимается их подготовкой. Актив там небольшой, и если тебе на открытом заседании получится втереться к ним в доверие, то тебя тоже примут. А если мы будем узнавать, к чему надо готовиться, то у нас будет больше шансов обойти олимпийщиков. Потому что на спортивных состязаниях они нас точно сделают. Там тигры вообще...
        - А это разве честно? - спросил я.
        - Что честно? - Прохоров свел брови.
        - Ну, получается, что ты меня в совет дружины как какого-то засланца-шпиона что ли отправляешь... - я криво усмехнулся.
        - Эй, что еще за шутки! - возмутился Прохоров. - Ты не так меня понял! Нужен человек, который сможет после заседаний совета внятно рассказать мне, что там происходило! Нигде не написано, что это тайна. И вообще-то для этого каждый отряд в совет дружины человека и отправляет...
        Звучало так, как будто он оправдывается. Честно говоря, я уже довольно плохо помнил, что там за совет дружины такой, но весь этот разговор напоминал шпионскую конспирацию, что меня очень веселило. Прохоров врать совершенно не умел. Ну, точнее, наверное умел. Просто не любил. И явно испытывал по этому поводу почти физическое неудобство. По его лицу казалось, что у него или зубы болят или колени разнылись, как у старика перед дождем.
        Я слушал его отрывистую речь и пытался придумать какой-нибудь убедительный аргумент, чтобы отказаться. Совет дружины... там же все наверняка знают всякие законы пионеров. И еще там не строй, за которым можно спрятаться, а я понятия не имею, какие там принято соблюдать ритуалы. Может там на входе нужно вскидывать руку в салюте и произносить какую-нибудь клятву. Или еще что-нибудь...
        С другой стороны, а зачем отказываться? Я всегда могу сказать, что у нас в Горьком было так не принято, а здесь я первый раз. Блин, дурацкое название - Горький. В Горьком, в кислом... Надо сказать, что я в другом городе жил. В Кондопоге, например. Вряд ли тут кто-то был когда-нибудь в Кондопоге, чтобы меня разоблачить...
        - Да я понял, понял, Прохоров, можешь не уговаривать, - сказал я, перебив нашего ответственного председателя на полуслове. - Я с тобой полностью солидарен и сделаю все, чтобы наш отряд стал лучшим. И чтобы этих выскочек из спортшколы уделать в финальном зачете.
        - Точно? - Прохоров прищурился.
        - Да точно, точно, - я подмигнул. - Ты отлично придумал. Ну и да, Коровину туда нельзя отправлять.
        - Отлично, я рад, что в тебе не ошибся! - Прохоров вскочил, полотенце упало на землю. - Да что ж такое! Так себе набедренная повязка из полотенца, а если оно на сцене так?! В общем, я пошел, а то они там без меня сейчас насочиняют!
        Председатель подхватил полотенце, отряхнул с него налипшую хвою и за пару длинных скачков скрылся внутри корпуса. «А где расписание этого самого совета дружины-то узнать?» - хотел спросить я, но не успел.
        Ну и ладно. Я откинулся на спинку скамейки и остался сидеть на улице. Между деревьями было видно волейбольную площадку, на которой кучковалась компания девчонок. Сначала они вроде играли, потом собрались у сетки и начали о чем-то перетирать.
        Чуть в стороне, прямо на дорожке трое мелких еще пацанов играли во что-то с камушками. Сосредоточенно так. Рисовали палочками на земле линии, переставляли, что-то втолковывали...
        Сгустились сумерки, включились фонари. Мне с моей обзорной точки не было видно, что происходит у других отрядах, домики были на приличном удалении друг от друга.
        Потом длинно и довольно заунывно заиграл горнист. Сигналы я не помнил, но по тут несложно догадаться, что это был сигнал отбоя.
        Что ж, а поспать сейчас - это отличная идея. День был длинный, просто трындец. Как у меня голова не лопнула от перегруза впечатлениями, вообще не представляю.
        Я поплелся в свою палату, уже начиная ощущать, как тяжелеют веки. Представил, как положу голову на подушечку, накину одеяло... Колючее, шерстяное, простынка вместо пододеяльника, которая к утру собьется где-нибудь в углу кровати, а я опять буду ломать голову над тем, как кому-то вообще удается спать под такой конструкцией так, чтобы простыня всегда была между кожей и одеялом, а не где угодно в другом месте. Не шевелятся они, что ли?
        Я зашел в палату, подошел к своей кровати и замер. Ну да. Поспать. Интересно, почему все замолчали, когда я вошел? Я посмотрел в сторону окна. Мамонов развалился на своей кровати и подчеркнуто не смотрел в мою сторону. Точнее, смотрел на потолок. Этот его «сын степей» тоже пытался на смотреть, но все равно нет-нет да бросал темный взгляд своих раскосых глаз. Остальные лежали на своих кроватях, у одного пацана даже лицо покраснело от старательного желания его удержать.
        Я внимательно посмотрел на свою кровать.
        Глава 8
        Треуголка из подушки лежала на боку, одеяло сбуровлено, будто на кровати прыгали. А почему, собственно, будто? Может и правда прыгали, что бы им помешало? Однако, судя по их лицам, с кроватью явно что-то сделали. Я напряг память, чтобы вспомнить, что за приколы устраивали в таких вот ситуациях. Крапиву под простыню подкладывали... Воды, может, налили? Я осторожно приподнял одеяло. Что-то большое и темное скакнуло оттуда и шлепнулось на пол. Я вроде и ожидал подвоха, но все равно отшатнулся.
        Разумеется, все заржали так, что с потолка штукатурка посыпалась. Под ногами у меня на полу сидела испуганная жаба. Не знаю, почему я решил, что она испуганная, может они и пугаться-то не могут. Жаба была довольно большая, с ладонь.
        - Эх вы, животных обижаете, а еще пионеры, - сказал я, взял несчастное серо-коричневое животное с пола и понес на улицу. Отнес метров на тридцать от корпуса и отпустил в траву. Остановился рядом с рукомойником, включил кран. Струя воды загрохотала по оцинкованному желобу. Помыл руки и пошел обратно в отряд. На входе столкнулся с Анной Сергеевной.
        - Крамской, ты почему после отбоя на улице? - спросила она.
        - Руки мыть ходил, Анна Сергеевна, - ответил я, показывая ей мокрые ладошки.
        - Для вечерних гигиенических процедур отведено специальное время, Крамской, - она строго уставилась на меня поверх очков. - Или ты решил, что для тебя особые правила?
        - Они просто уже после отбоя испачкались, - начал оправдываться я. Даже не знаю, что за дремучие школьные инстинкты у меня включились. Но как будто и не было никаких прожитых лет, собственного дела, семьи с последующим распадом. На меня строжится училка - надо оправдываться. И смотреть как котик из Шрека.
        - Предупреждение тебе, Крамской, - она посторонилась, пропуская меня внутрь. - За следующее нарушение распорядка будет выговор.
        - Больше не повторится, Анна Сергеевна, - я вздохнул и проскользнул обратно в свою палату.
        - Руками жабу трогал, фу, - сказал кто-то из парней. - Теперь бородавки нарастут по всем рукам.
        - Ерунда какая, жабы не имеют никакого отношения к бородавкам, - сказал я и еще раз внимательно осмотрел свою постель. Вроде, никакого возбужденного ожидания на лицах сопалатников уже не было, но мало ли, вдруг пока я относил жабу в траву, они прокачали навык актерского мастерства. И уж теперь-то точно какая-нибудь каверза с моей простыней или одеялом.
        Но вроде нет, ничего такого.
        - О, я про жабу историю знаю! - громко заявил вдруг рыжий Марчуков. - Короче, у меня дед в деревне живет, в Заподолье. Там прямо ничего нет вокруг, только лес и болота. И домов десяток. А у деда - моцык с люлькой. Урал. Как медведь рычит, но тащит. И, короче, поехали мы как-то в лес, за грибами.
        - А ты сам из деревни что ли?
        - Ты уши компотом что ли мыл? Говорю же - дед у меня там! Дай рассказать! Мы, короче, дрын-дын-дын-дын и катим по лесу. Остановились там грибов пособирать, не нашли толком. Дальше едем. И, короче, оказываемся, такие, рядом с болотом. Такое большое, вонючее, жижа такая бульк-бульк. И деревья мертвые обломанные торчат. И тут дед, такой, говорит: «Я знаю тут тропку, давай моцык оставим и через болото пройдем». И мы, в общем, поползли, такие, по болоту. Чавк-чавк, чавк-чавк. А потом впереди такой звук «Крррруа! Крррруа!» А дед в ужасе: «У тебя бородавки есть?» А у меня нету! И тогда он, такой: «Быстро убегай! Меня уже не спасти!» И прямо перед нами из воды высовывается здоровенная морда жабы, размером с дом!
        - Ой, да хорош заливать-то!
        - Да зуб даю! Ну ладно, может не с дом, а с домик такой, на детских площадках которые. И она этот свой рот огромный открывает и - хам! - сжирает деда! А я бежать. А она вроде бы за мной, но у нее брюхо перевешивает. Я на моцык прыгнул и дррррын-дын-дын!
        - И что?
        - И уехал! Жаба за мной - шлеп, шлеп, но я мчусь, как ветер! И она отстала. Это, короче, царица жаб была, я потом узнавал. Она есть тех, у кого есть бородавки. А если нет бородавок, то она сначала должна подпрыгать и потрогать тебя. Потом подождать, пока на тебе бородавка вырастет, а потом сожрать. А жители этой деревни, чтобы от жабы откупиться, заражали бородавками приезжих, а потом скармливали ей.
        - Марчуков, опять ты придумываешь всякое! Детский сад, штаны на лямках!
        - А если у тебя есть бородавка, но ты не рядом, то она может проникнуть в твой мозг и управлять твоими мыслями! Так что может это с нами сейчас не Гуров тут в палате, а царица жаб нам вкручивает, что ее на самом деле не существует!
        - У Крамского теперь тоже вырастут бородавки, и им тоже жаба будет управлять.
        - А у тебя уже есть бородавки, может это тобой жаба управляет?
        - Да ничего это не бородавки, а родники!
        - А ну покажи! Жабий шпион!
        - Руки убери!
        - Да тише вы, а то Анна сейчас заявится, устроит всем втык.
        Все притихли. Но ненадолго.
        - А вот еще была история... - шепотом начал Марчуков.
        - Да замолчи ты, знаем мы твои истории...
        - Эта не про жабу, честно! Про жаб теперь пусть Крамской рассказывает. О! Крамской! Ты же унес куда-то жабу! Скажи, а ты ее не целовал случайно?
        Я не сразу сообразил, что рыжий ко мне обращался.
        - Крамской, ты там уснул что ли? - подал свлй вальяжный голос Мамонов. - Тебе вообще-то вопрос задали. Так целовался с жабой, нет?
        - Конечно, нет! - буркнул я.
        - Ой, чую я свистишь ты, Крамской! - Мамонов присвистнул, видимо, для усиления эффекта. - Ты выглядишь как типичный маменькин сынок, который в сказки верит. Вот если бы я был тобой, то точно бы попробовал поцеловать жабу. А то вдруг это на самом деле принцесса, а я такую возможность упущу.
        - И что, реально бы поцеловал? - спросил парень из противоположного угла.
        - Я же не Крамской! - Мамонов хохотнул. - Я целовать девушек предпочитаю.
        - И что, многих уже поцеловал? - иронично спросил я.
        - Да уж побольше тебя! - огрызнулся Мамонов. - Так что там, жаба превратилась в принцессу, а?
        - Илюха, ну какие у нас принцессы? - встрял Марчуков. - Принцессы умерли все давно или за границей живут! У нас жаба может превращаться только в вожатку новую... Эх, с этой нам не повезло, унылая какая-то, не то, что Игорь!
        - Между прочим, про Игоря и экспедицию сплошные враки, - сказал парень из дальнего угла. - Его из университета отчислили и из комсомола выперли.
        - Это кто сказал? - Марчуков подскочил на кровати, та взвизгнула металлической сеткой.
        - Мама моя сказала, - тихо ответил тот. - У него родители развелись, а отец в Израиль... это... как его... эмигрировал.
        - Свистишь? - неуверенно произнес Матонин.
        - Товарищи, отбой был уже довольно давно, - раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. - По распорядку дня мы уже должны спать.
        - Засохни, Верхолазов, - лениво отозвался Мамонов. - Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?
        - Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, - веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.
        - О, вот еще такая была история, - Марчуков решил закончить неловкую паузу.
        - Снова про жабу?
        - Про жабу - это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! - Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. - Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?
        - На гитаре еще играет?
        - Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит - бац - голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они...
        - Подожди! А Шарабарина?
        - Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та... Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там... ну... этсамое!
        - Свистит твой друган!
        - Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!
        - Так Шарабарина, получается... этсамое...?
        - Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.
        - Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь...
        - Мамонов, а у тебя уже было...?
        - Что было?
        - Ну... этсамое...?
        - Ха, конечно было! - заявил Мамонов. «Свистит», - подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!
        - Товарищ Мамонов, что-то мне подсказывает, что вы нам сейчас... как бы это сказать помягче, втираете очки.
        - А ты если завидуешь, то делай это молча!
        - Ну и как же у вас, позвольте спросить, было... этсамое?
        - Не твое дело, Верхолазов!
        - Илюха, а правда, расскажи, а?
        - Дженльмены про такое не рассказывают.
        - Значит вы, как это здесь принято выражаться, свистите, товарищ Мамонов!
        - Да я... - кровать Мамонова возмущенно заскрипела. - Если хочешь знать... Смогу любую уговорить!
        - Желаете заключить пари? - кровать Верхолазова тоже заскрипела. По всей видимости, он сел. Но я смотрел в стену, так что видеть этого не мог. - Значит, любую уговорить...
        - Только не Цицерону, она кремень!
        - Как насчет новой вожатой, товарищ Мамонов?
        - Ха, легкотня!
        - У нее же ляжки жирные!
        - Ничего не жирные, это Коровина твоя жирная. Симпотная вожатка!
        - Итак, товарищ Мамонов, мы с вами заключаем пари, что вы до конца смены сумеете... уговорить Елену Евгеньевну на коитус.
        Все сдавленно захихикали.
        - Я разве сказал что-то смешное, товарищи? Именно так называется процесс, между мужчиной и женщиной, фактом которого кичился товарищ Мамонов. И в который я лично не верю. Итак?
        - Как ты меня достал уже, Верхолазов, сил моих просто нет! Да, пари! До конца смены я совершу... этсамое... с Еленой Евгеньевной.
        - И предоставишь нам доказательства?
        - А как ты это себе представляешь, Верхолазов? Я что ли должен с нее расписку взять?
        - Мне все равно, товарищ Мамонов. Или вы найдете способ, или вы просто брехун.
        - Так, отлично! Значит, как только я... этсамое... я отпинаю тебе десять поджопников при всем отряде. И ты не пискнешь! А наоборот скажешь, спасибо за науку, Илья Сергеевич! Заметано?
        - Договорились!
        Заскрипело сразу несколько кроватей. Раздались шаги босых ног.
        - Пари?
        - Пари! Олежа, разбей!
        Заснул я под какую-то очередную удивительную историю Марчукова. Что-то про заброшенный дом за территорией и живущего там бродягу. Мне было интересно, но дослушать оказалось уже выше моих сил.
        Карина стояла на углу дома матери, а рядом с ней терся какой-то парень. Явно старше ее, в куртке на десять размеров больше и в штанишках, надевал он которые явно при помощи интимной смазки. Он раскурил сигарету и передал ей. «Карина, ты еще и куришь?» - хотел закричать я, но, ясное дело, не смог. Ничего не оставалось, как молча наблюдать, как моя повзрослевшая принцесса неумело втягивает дым и кашляет.
        - Я не готова еще...
        - Ты уже мне месяц это говоришь, дорогая.
        - Ну... я же не виновата, что я так чувствую...
        - Ты же сама говорила, что взрослая, что все знаешь. Мы когда начали мутить, ты сказала, что на все согласна. Что-то, детка, мне кажется, ты меня динамишь просто. Что там за кент с тобой был в субботу?
        - В какую еще субботу?
        - В прошлую. На плешке.
        - Это одноклассник.
        - Да?
        Карина молча затянулась. Снова закашлялась, на глазах ее выступили слезы.
        - Кара, у меня есть потребности. И если их не удовлетворить, мне бывает очень-очень больно. Ты же учила уже анатомию, знаешь, что это?
        - Давай еще подождем, пожалуйста...
        - Давай мы вот как поступим, детка. Я даю тебе неделю. Или ты прогоняешь своих тараканов из головы. Или я буду вынужден искать кого-то посовременнее.
        - Только...
        - Что, детка?
        - Нет, ничего. Хорошо. Еще неделю. Я обещаю.
        - Вот и умничка!
        Этот козел чмокнул Карину в лоб, потом по хозяйски сжал ее ягодицу и потопал расхлябанной походкой в сторону остановки. А Карина побрела к подъезду. Остановилась у скамейки. Села на нее и уткнулась лицом в колени.
        Горн я не услышал. Разбудил меня топот ног, чей-то ржач и какая-то нездоровая суета вокруг. Наверное, где-то минуту я соображал, что вокруг происходит, и почему в моей квартире толчется толпа каких-то подростков, натягивает кеды, прыгает на одной ноге, пытаясь другой попасть в шорты, толкается и вообще шумит.
        Значит, я все еще в лагере. И судя по тому, что я вижу, мне тоже пора подскакивать и прыгать, натягивая шорты и зашнуровывать кеды. Иначе придет злющий Прохоров и выпроводит меня на стадион прямо в трусах.
        - Так, все вышли? - Прохоров прохаживался перед зевающим строем. - Где Аникина?
        - Да здесь я, не ори! Шнурок развязался.
        - Хе-хе, Крамской, а тебе усы очень даже идут!
        - Чего?
        Все уставились на меня и заржали. Довольно сонно, в основном, не особо даже громко. Разве что Марчуков надрывался за весь отряд. И лицо Мамонова сияло чересчур уж самодовольно.
        Я сжал зубы и подошел к окну веранды. Посмотрел на свое отражение. Ну да, конечно. Какой-то весельчак, я даже почти догадываюсь, какой именно, ночью пририсовал мне лихие кавалерийские усы зубной пастой.
        - У тебя минута, Крамской!
        Я бросился к умывальнику и открутил скрипящий барашек. Кран загудел и выплюнул мне в ладони порцию ржавой воды. Нет, да чтоб тебя! Но потом кран смилостивился, и вода все-таки полилась, хоть и тонкой струйкой. Я остервенело тер лицо, засохшая зубная паста запахла мятой, защипала кожу, но оттиралась крайне плохо.
        - Отряд! На зарядку бегом марш!
        Оттирая на ходу лицо футболкой, я бежал последним. Потом плюнул. Да и хрен с ними, с усами этими. Если буду сейчас ходить со сложным лицом, то меня каждую ночь будут мазать пастой. Или еще похуже. Я же новичок, проверяют на прочность.
        Я обогнал Марчукова и пристроился рядом с Цицероной. Та бросила на меня косой взгляд, и фыркнула.
        - Не все оттер.
        - Да и ладно. Скажу, что я индеец. И это моя боевая раскраска.
        Она прыснула.
        Ладно, будем считать, что как-то я выкрутился.
        На стадионе второй отряд, бежавший до этого довольно неорганизованной толпой, моментально рассыпался в ровные ряды, как будто все с самого начала знали свои места.
        На зарядке были почти все отряды. Десятого не было, малышня просыпалась сразу к завтраку. И не было наших спортсменов. Видимо, у них какая-то своя система.
        Последними прибежали то ли третий, то ли четвертый отряд, я пока что их не отличал.
        А потом от судейской вышки отделилась фигура девушки в спортивном костюме и с громкоговорителем.
        - Доброе утро, ребята! - сказала она в хрипящий матюгальник. - Начинаем утреннюю зарядку!
        От звука ее голоса, даже искаженного этой жуткой штукой в ее руках, я сразу же проснулся. Всмотрелся внимательно в ее лицо. У нее была короткая стрижка, на лбу - эластичная повязка. Очень подтянутая и энергичная.
        - Кто еще спит?! Давайте подключайтесь! Руки вверх, в стороны, вперед!
        - Ты заснул что ли?! - Цицерона толкнула меня в бок. - Нас пять лишних кругов заставят бегать сейчас!
        Я замахал руками, стараясь попадать в ритм. А сам смотрел на физручку. Я уже видел ее на линейке, но не обратил внимания, у меня там голова была занята чем-то другим. А сейчас она прохаживалась всего через один ряд от меня, так что рассмотреть я ее мог очень детально.
        Может, показалось?
        Но нет, никакой ошибки... Это была моя мать.
        Глава 9
        Я дисциплинированно махал руками, приседал и прыгал, а сам во все глаза смотрел на молодую энергичную женщину, раздающую в мегафон бодрые команды и отпускающую язвительные шуточки.
        Свою мать я знал совсем другой. Даже самые ранние воспоминания хранили совсем другой образ - как минимум вдвое больше, почти никогда не улыбается и очень серьезно ко всему относится. Ничего общего с этой почти телевизионной инструкторшей по аэробике. Только вот голос остался прежний.
        Близки мы с матерью особенно никогда не были, подробностей о ее жизни до моего появления я не знал. Сейчас лето восьмидесятого. Мой день рождения - двадцать третье марта восемьдесят первого. Простой арифметический подсчет подсказывает, что момент моего зачатия произошел летом.
        Хм. И что? Значит ли это, что у моего появления здесь есть какой-то высокий смысл? Я должен что-то предотвратить? Или наоборот сделать?
        - Второй отряд, не спим! Энергичнее! - раздался голос матери из мегафона. - Кто будет отлынивать, тому придется потом побегать!
        «Да, мамочка!» - подумал я. Нет, ну правда! Если я должен тут выполнить какую-то миссию, то почему бы зашвырнувшему меня сюда мирозданию об этом как-то не намекнуть? Ну, облаками в небе написать что-нибудь вроде: «Кирилл, придай своему отцу ускорение, чтобы он пригласил твою мать на свидание!» А может это я свой собственный отец? Писать вселенная не умеет, так что вынуждена говорить со мной на языке символов. Вот тебе лагерь, вот твоя мать, только совсем еще молодая, вот тебе лето с июня по август, валяй, действуй! Справишься - вернешься обратно в свое время и оторвешь тому тонконогому подонку, который дочери твоей мозги компостирует. Не справишься - десять поджопников перед отрядом, трэш и упадок эпохи перемен в ближайшем будущем. А может тебя просто камаз собьет первого сентября.
        Я тряхнул головой, выбрасывая из головы всю эту фантасмагорию. Я таких идей могу десяток за полчаса сочинить, только что с того? Их можно разве что в книжке использовать. Потому что, когда это мироздание давало четкие ответы на вопросы и подсказывало правильный путь?
        Вот встречаешь ты, к примеру, симпатичную девушку на улице. Говоришь ей мимоходом, что у нее удивительная улыбка, проходит полгода, вы уже женаты, а у нее шестой месяц, а еще через пять лет ты попадаешь в дурку с белой горячкой. И там тебе случайно вкалывают слишком много снотворного, и утречком дородная санитарка находит тебя уже холодным. А если бы не трепал языком зря, то и жизнь бы не пошла по бороде. А ведь как было бы проще, если бы в момент, когда смотришь на девушку, у нее над головой начинает светиться неоновая надпись «она тебя сожрет!» или «быстро хватай, с ней ты станешь миллиардером!»
        Мысли крутились в голове и по дороге обратно, и пока я брызгал на себя водой из уличного крана, потому что душ здесь вроде бы был, но во-первых он где-то в отдельном здании, а во вторых - ходить в него можно будет только по строгому расписанию, которое пока что не повесили. Так что гигиена была походно-полевая.
        Впрочем, совершенно неожиданно для меня самого, это вся бытовая примитивность не доставляла мне ровным счетом никаких неудобств. Когда я мысленно представлял себе туалет типа «дырка в полу» или такой вот крантель над жестяным корытом вместо душевой кабины и ванны с гидромассажем, то содрогался. Я же слишком стар для этого дерьма! Мне нужен ортопедический матрас, подушка с эффектом памяти, фильтр для тройной очистки воды, горсть минералов и микроэлементов в таблетнице. И все это только затем, чтобы чувствовать себя... ну... сносно. И вот сейчас. Я спал на продавленной панцирной сетке, меня намазали пастой ночью, ел еду, приготовленную в котлах, которые... Нет, зачем я сразу думаю про столовую плохое? Может там как раз отлично выполняются санитарные нормы! Впрочем, даже если нет...
        У меня не болела голова. Не ныли колени. Не стреляло в пояснице. Отсутствовали еще какие-то мелкие неудобства, которые с возрастом просто перестаешь замечать.
        Правда теперь этот юный растущий организм все время требовал еды. И вот сейчас как раз уже активно начал об этом напоминать. Хотя он еще на зарядке начал, но у меня там голова была другим занята.
        Зато по дороге в столовую в этот раз я успел заметить, как работает отрядный коллективный разум. Шагающие впереди о чем-то быстро пошушукались, потом две девчонки пробежали вдоль строя и быстрым шепотом сообщили сегодняшнюю речевку:
        Раз-два! Мы не ели!
        Три четыре! Есть хотим!
        Открывайте шире двери,
        А то повара съедим!
        На завтрак нам полагалась молочная пшенная каша, два пластика сыра, вареное яйцо, кубик замерзшего масла и какао. Я сосредоточенно воевал с твердым как камень маслом, пытаясь намазать его на хлеб алюминиевой ложкой. Ложка тупая, так что отрезать пластики не получалось, хлеб крошился, крошки налипали на масло, а сам бело-желтый кусочек норовил выскользнуть и плюхнуться под стол. Еле успел поймать.
        - Крамской, - на плечо мне легла тяжелая рука. - Есть разговор, никуда не уходи после завтрака.
        - Да я вроде и не собирался... - в конце концов у меня получилось расколоть вредный кусок масла пополам.
        - На всякий случай предупреждаю, - Прохоров направился к торцу стола. - Народ, после завтрака собираемся в отряде, будем репетировать номер!
        Второй день в лагере проходил гораздо проще, чем первый. Про разговор Прохоров благополучно забыл, потому что был занят репетицией, в которой я тоже участвовал. Тихий час я блаженно валялся на кровати. То дремал вполглаза, то смотрел в потолок. Благо я попал не в отряд к десятилеткам, которые стоят на ушах в сончас и устраивают бои на подушках. Четверо из моих сопалатников скучковались вокруг кровати Мамонова и о чем-то шепотом перетирали. Про загадочную тетрадь в рюкзаке я вспомнил уже только к полднику, так что заглянуть в нее не успел.
        А после булочки и чая на полдник, собственно и должно было состояться торжественное открытие первой смены пионерского лагеря «Дружных», ради которого мы и тащили в клуб простыни, добытую в столовой большую крышку от котла, и картонные языки пламени, старательно сооруженные девчонками. Шпаргалка с текстами песен - в кармане шорт. Ну и умеренное любопытство тоже наличествовало. Хотя я и подозревал, что этот смотр художественной самодеятельности мне надоест примерно через три минуты после начала.
        Клуб, он же кинотеатр, он же актовый зал для торжественных и не очень мероприятий, был просто здоровенным залом с деревянной сценой. Сейчас в нем были установлены ряды стульев. Деревянных, с неудобными сидушками и спинками, скрепленных металлической рамой по четыре штуки. При необходимости зал зрительный простой мускульной силой нескольких человек превращался в танцплощадку. Но вроде как сегодняшние танцы после ужина собирались проводить на открытой площадке, потому что погода хорошая и нет необходимости прятаться под крышу.
        Когда мы явились, зал был уже битком. Во всяком случае, мне сначала показалось, что он забит под самую крышу. Разновозрастные дети вели себя вполне предсказуемо - стояли на ушах, носились друг за дружкой, верещали, топали, хлопали и создавали прочий шум. Унять из никто особенно не пытался, мероприятие еще не началось.
        - Вон туда пойдем, - ткнул меня в плечо Прохоров и указал на дальний край зала, где из стены выступала узкая приступочка-карнизик, с которой можно будет видеть сцену, а не затылки впереди сидящих. - Мы выступаем седьмыми, так что пока можем поговорить.
        - Угу, - кивнул я. Интересно, чего он ко мне прицепился? Я вроде никак не выказал свое стремление быть пионером-активистом?
        - Малявки нам не соперники, - говорил Прохоров громко, почти кричал. - Нам нужно следить только за четырьмя отрядами.
        Что ответить, я пока не знал, поэтому просто кивнул. Видимо, тут имело место быть какое-то важное соперничество внутри лагеря, чтобы показать, кто из пионеров самый пионеристый. И для Прохорова по какой-то причине вести к победе второй отряд стало прямо-таки идеей фикс. Пионерский дух и все такое? Стремись быть лучшим во всем? Или что там правила пионеров говорят?
        Из больших колонок, похожих на затянутые тканью ящики, немного хрипловато понеслась какая-то задорная музычка, но опознать ее я не смог. Суета и беготня слегка стихли, от стен отделились вожатые и помогли особо буйным занять свои места.
        На сцену, цокая каблучками, вышла дородная дама в поблескивающем люрексом платье, с химическим бараном на голове и в пионерском галстуке, который смотрелся во всей этой композиции довольно нелепо.
        - Здравствуйте, ребята! - бодрым голосом начала она, перекрывая голосом остаточный шум в зале безо всякого микрофона. - Ну как, соскучились по лагерю?
        - Да... - нестройным хором отозвался зал.
        - Это Марина Климовна, - сказал мне ну ухо Прохоров. - Старшая пионервожатая. Она когда со сцены выступает, всегда как с детсадовцами разговаривает. А так она отличная и очень широких взглядов.
        Рядом с нами на приступочке устроились две женщины без пионерских галстуков. Идентифицировать их род занятий я не смог. Может они в столовой работают, а может одна врачиха другая библиотекарша.
        Тем временем Марина Климовна рассказывала со сцены что-то про новые кружки и секции, про фотолабораторию и авиамодельный. Но потом вдруг колонки снова издали хриплый звук и оттуда понеслась музыка совсем даже не пионерская, а очень даже хорошо мне известная песня группы «Чингисхан» - Moscow. Из-за кулис на Марину Климовну надвинулись фигуры с кусками цветной ткани на головах, утащили ее вглубь сцены, и, судя по ее притворному возмущению, так и было задумано. Потом тряпки были сброшены, а под ними оказались вожатые. Которые начали довольно ладно отплясывать весьма даже вольный, как мне показалось, танец.
        - Как так можно вообще! - раздалось слева от меня. - Они хоть знают, про что это песня?
        - Да вроде весело танцуют, не то, что в прошлом году первый отряд устроил...
        - Они поют «Москва, Москва, закидаем бомбами, будет вам олимпиада, а-ха-ха-ха-ха!» А вожатые под это танцуют! А на них дети смотрят!
        - Да? А почему же у нас вообще разрешают такую музыку?
        - Так на иностранном же! Не понимают, что там!
        - А на каком языке это поют?
        Я тихонько прыснул. Олимпиада, конечно же. Скандальная и трогательная олимпиада, ласковый мишка и слезы на глазах у всей страны. И она же где-то в июле должна начаться.
        Наша вожатая, кстати, в диком танце тоже участвовала. Потом они вывели на центр замотанную веревками Марину Климовну и один из парней-вожатых объявил, что это переворот. И теперь все будет весело и современно. И чтобы никакой скуки в этом зале.
        Правда скука все-таки началась - те самые представления отрядов. Малышня читала стихи и пела песенки о том, какие они дружные, активные и всех победят.
        - В третьем отряде есть очень талантливые ребята, - зашептал мне на ухо Прохоров. - Очень опасные соперники, надо держать ухо востро.
        Я вздохнул и сделал вид, что внимательно слушаю и мотаю на ус то, что он мне рассказывает про каких-то брата и сестру, победителей городского творческого конкурса. Про стихоплетов, которые умеют смешные вирши, над которыми зал покатывается. Про девочку из балетной школы, которая всегда привозит с собой балетную пачку, пуанты и они в каждое выступление норовят засунуть ее танец. Про то, как в прошлом году какие-то ребята сорвали овации, устроив мушкетерский поединок на сцене.
        Я иногда энергично кивал, делая вид, что все запоминаю. Но смотрел совсем в другую сторону. Вожатые покинули сцену, уступив ее младшим отрядам, и уселись на стулья у стен. Елена Евгеньевна сидела одна и читала что-то из тетрадки. Может роль вспоминала, может по учебе что-то. Оба места рядом с ней были свободны. И на одно из них вальяжно приземлился Мамонов. Вожатая что-то у него спросила. Он ответил. Она кивнула и снова погрузилась в чтение. Потом он тронул ее за плечо и наклонился к ее уху. Она засмеялась и потрепала его по голове. Хороший мальчик, мол.
        - Крамской, ты меня слушаешь? - Прохоров больно стукнул меня под ребра локтем. - В общем, когда будешь на совете дружины, обязательно узнай, когда будет смотр песни и строя! План пока повесили только на неделю, будет очень плохо, если вдруг окажется, что он в следующий вторник, и мы не успеем подготовиться.
        Момент перехода от талантливых ребят в соседних отрядах к тренировкам по строевой я не уловил. Зато кажется понял, для чего я нужен Прохорову. Он просто думает об меня вслух. И его вполне устраивает то, что я молча его слушаю и иногда выражаю каким-то образом одобрение. Всем иногда требуется такой человек.
        Детские стихи и песенки закончились, на сцену вышли ребята постарше. Значит скоро и наше выступление уже. Но Прохоров вроде не суетился пока. А поскольку он там центральный персонаж, значит и мне пока незачем.
        - Третий отряд, - сказал он, снова ткнув меня в бок. Да что за идиотская привычка? Он здоровый, гад, у меня от такой беседы скоро ребро сломается!
        Но сделать они почти ничего не успели. Сначала в зале погас свет, а потом справа и слева от сцены вдруг что-то громко хлопнуло и из-за колонок повалили клубы желтого дыма. Первые ряды повскакивали и завизжали, бросились к выходу, началась давка и толкотня. Кто-то начал кашлять, раздался топот. Загрохотали упавшие ряды стульев. Кто-то из малышей заплакал.
        - Это такой креатив от третьего отряда? - спросил я, пока что не очень понимая, как именно надо реагировать.
        - Немедленно прекратить панику! - возвысился над всеми голос старшей пионервожатой. - Не создавайте в дверях толкотню, выходите по очереди!
        Она громко закашлялась. Из толпы ей тоже ответили кашлем.
        Кто-то догадался сдернуть с окон черные шторы, в зале снова стало светло. В дверях была толчея. Причем кто-то и правда был напуган, а кому-то просто нравилось наводить суету.
        Вожатые парни, натянув на лица футболки, возились рядом со сценой, видимо, чтобы найти и вытащить из зала источники дыма. Судя по серной вонючести, кто-то догадался поджечь дымовые шашки, которыми от паразитов окуривают. Вроде как, для людей эта штука не полезна, но вовсе не смертельна, как для насекомых.
        - Откройте уже окна! - срывающимся голосом скомандовала Марина Климовна. Кто-то бросился прямо по рядам кресел выполнять ее распоряжение.
        Мы выбрались из зала в числе последних. Все остальные обитатели лагеря толпились рядом с клубом, а вожатые следили, чтобы никто не расходился.
        Да уж, что-то пошло не так в торжественном открытии. Видимо, кому-то из старших отрядов очень не хотелось, чтобы выступление состоялось. Не только Прохоров придумывал стратегию победы.
        - Артем, построй отряд пожалуйста, - к нам подошла Елена Евгеньевна. Лицо ее было хмуры и расстроенным, а за ней по пятам следовал Мамонов. - Сейчас будет внеочередная линейка. По поводу случившегося.
        - Есть, построить отряд, Елена Евгеньевна, - отрапортовал Прохоров, щелкнув воображаемыми каблуками. - Отряд, стройся!
        Грозная фигура директора лагеря, увенчанная огненным стогом высокой прически прошествовала к трибуне.
        - В лагере произошло возмутительное событие, - сказала она. - Некто совершил безответственный поступок и подверг опасности жизнь других ребят. Я допускаю, что это могло быть сделано без злого умысла, как шутка или розыгрыш. И даю вам шанс признаться в содеянном прямо сейчас.
        Ни звука. Гробовое молчание, кажется, все даже не дышали.
        Глава 10
        - Анна Сергеевна, но почему сразу мы? - Прохоров выступил из строя и посмотрел на строгую педагогиню с выражением крайне оскорбленной невинности. - Мы же выступать готовились, сценку репетировали, ребят, скажите!
        - Да, Анна Сергеевна, - нестройным хором отозвался второй отряд.
        - Да потому что всегда, когда в лагере случалось ЧП, кто-то из вас имел к этому отношение, - Анна Сергеевна вздохнула, сняла с носа очки и принялась протирать их платочком. Пальцы ее заметно подрагивали, ноздри раздувались. - Мамонов! Выворачивай карманы!
        - Анна Сергеевна! - голос Мамонова даже потерял свой всегдашний тембр «у меня жвачка во рту и вертел я вас всех на...» - Да я вообще не подходил даже туда! Я с Еленой Евгеньевной разговаривал. Елена Евгеньевна!
        - Может они правда ни при чем? - тихо сказала вожатая и втянула голову в плечи. - Ребята так готовились, старались. Зачем им срывать мероприятие?
        - Да потому что... - Анна Сергеевна шумно выдохнула и водрузила очки обратно на нос и медленно обвела нас всех взглядом. - Потому что больше некому, вот почему!
        - Римское право рекомендует прежде всего искать, кому выгодно, - раздался слева от меня спокойный голос Чичериной-Цицероны.
        - Только вот мы не в Риме, Чичерина! - повысила голос Анна Сергеевна. - А в Советском Союзе. И в нашем лагере произошел вопиющий случай!
        - Так чего же вы от нас хотите, Анна Сергеевна? - голос Чичериной не изменился, разве что стал еще равнодушнее. - Чтобы кто-то из нас вышел из строя и признался? Сказал, что это он, даже если он этого не делал? Просто потому что вы предвзято к нам относитесь?
        - Слова-то какие выучила... Предвзято! - презрительно фыркнула педагогиня. - Я отношусь к вам так, как вы того заслуживаете! Мамонов! Я что тебе сказала? Выворачивай карманы немедленно! Марчуков! Тебя тоже касается. Мусатов! Помолчи, Чичерина, тебя никто не спрашивал!
        Мамонов угрюмо вышел из строя. Сунул руки в карманы и высыпал на стол содержимое своих карманов. Там оказалось несколько плоских камешков, значок в форме компаса с синим ободком и белой стрелкой и надписью «Турист СССР», две мятых пластинки клубничной жвачки и маленький складной ножик с треснувшей накладкой.
        - Анна Сергеевна... - начал Марчуков. Но она повернулась к нему и придавила его к полу многотонной плитой своего тяжелого взгляда. Он втянул свою рыжую голову в плечи. К нехитрому богатству Мамонова добавилось несколько разноцветных пластмассовых пробок, три больших металлических пуговицы и колода засаленных карт.
        «Сын степей» Мусатов не стал дожидаться дополнительных понуканий и просто вывернул оба кармана. За исключением нескольких крошек в них ничего не оказалось.
        - И тебе не стыдно, Марчуков?! - Анна Сергеевна посмотрела на рыжего хохмача поверх очков. - Карты! Мы уже сколько раз об этом говорили? Сколько, да?
        - Анна Сергеевна, ну не мог же я картами серную шашку поджечь! - запальчиво выкрикнул Марчуков.
        - То есть ты знаешь, что там дымило?!
        - Да любой дурак знает, Анна Сергеевна!
        - На даче такими штуками теплицу обдымляли...
        - А почему карты-то нельзя? Мы же не на деньги играем, а на интерес!
        - Потому что есть правила, и им нужно подчиняться, а не устраивать тут балаган!
        - Но мы же этого не делали!
        - А кто тогда сделал?
        - Там еще бомбочка бахнула, из марганцовки и магния...
        - Кто это у нас такой подкованный еще?
        - Да я ничего! Мне батя рассказывал, они такие делали в экспедиции когда были и деревенский клуб взрывали!
        - Нашел, чем хвастаться, Кузин!
        - Да я не хвастался, я просто...
        - Так, хватит! Тихо всем! - Анна Сергеевна грохнула ладонью по столу. - Сегодня никаких танцев!
        - Но за что, Анна Сергеевна? - спросил Прохоров.
        - Не заслужили, - отрезала педагогиня. - Проведете время с пользой - подумаете над своим поведением.
        Она забрала со стола складишок Мамонова и колоду карт и ушла с веранды в свою комнату. Елена Евгеньевна проводила ее испуганным взглядом, потом посмотрела на нас, а потом бросилась ее догонять.
        - Это несправедливо! - Коровина вышла из строя и села на диван. - За что нас вообще наказали?
        Отряд рассыпался. Кто-то разбрелся по своим комнатам, кто-то остался на веранде. Все гудели, бухтели, переживали вслух. Кто-то предлагал устроить детективное расследование инцидента и найти настоящего виновного. А кто-то, как и Анна Сергеевна, тоже был уверен, что все устроил кто-то из нас. И то, что в карманах не нашли спичек и упаковки от серных шашек ничего не доказывает.
        На самом деле, мне было совершенно наплевать на то, кто это устроил и почему. Я вообще был даже рад этому движняку в клубе, потому что смотреть концерт детской самодеятельности и слушать лекцию о внутренней политике пионерского лагеря мне в тот момент уже осточертело. Если бы я знал, кто это все устроил, я бы ему даже медаль вручил. «За спасение от скуки третьей степени». Или даже сразу первой, что мелочиться-то? Или наоборот, третья степень круче?
        Гораздо больше меня волновала совсем другая тема. Когда я слушал тот ночной разговор, в котором скользкий тип Верхолазов ухитрился развести Мамонова на пари, то подумал, что Верхолазов отлично так макнул Мамонова. Потому что, ну, без шансов же! Четырнадцатилетний пацан - и роковой соблазнитель, способный развести девушку старше него на то, чего в этой стране еще нет. «Этсамое, ага», - вспомнил я.
        Но видимо, у Мамонова или правда есть какой-никакой опыт, или он просто из тех парней, которые сразу такими родились, что от них девчонки всех возрастов млеют. От трех и до восьмидесяти.
        Перед тем, как убежать вслед за Анной Сергеевной, вожатая обменялась взглядами именно с Мамоновым. Будто уже искала у него поддержку.
        Елена Евгеньевна снова вышла к нам на веранду. В нерешительности остановилась, потому что никто не обратил на ее появление никакого внимания - все были заняты собственными эмоциями после случившегося.
        - Ребята? - неуверенно сказала она.
        - Эй, народ, ша! - гаркнул Мамонов, и все тут же заткнулись. - Говорите, Елена Евгеньевна.
        - Нам разрешают пойти на дискотеку? - встряла Коровина.
        - Ой, да кто там тебя ждет, Коровина? Новый инструктор по плаванью? - Марчуков показал Коровиной язык.
        - Да уж точно не тебя, Марчуков!
        - Ребята, сегодня после ужина у нас объявляется чистый час, - сказала вожатая. - Наводим порядок рядом с отрядом и в комнатах.
        - Да второй день же всего, мы даже намусорить не успели!
        - Это нечестно! Девочки точно не виноваты, за что нас-то не пускать?
        - Елена Евгеньевна, а вы тоже считаете, что это мы сделали? - Мамонов подошел к вожатой, но остановился на почтительном расстоянии.
        - Тот, кто это сделал поступили плохо, и они должны понести наказание.
        - Ой, да конечно. Кто-то сделал, а мы отдувайся!
        - Если мы все с вами сможем вывести виновных на чистую воду, то...
        - И как мы это будем делать, интересно? Как Шерлок Холмс, методом дедукции?
        - Мы ведь уже наказаны! И ни за что!
        - Может, делегацию от девочек к Анне Сергеевне направить? Аникина, у тебя же была шоколадка? От сладкого добреют...
        - Да не разрешит она!
        - Да блииин! Ну кому понадобилось устраивать это идиотство в самом начале смены!
        - А если это вообще был кто-то из вожатых? А нам теперь втык ни за что?
        Мамонов что-то прошептал на ухо Елене Евгеньевне, она кивнула, и они вместе вышли на улицу. Через окно веранды было видно, что они сели на скамейку и о чем-то разговаривают.
        Да, пожалуй, мне и правда стоит вмешаться. Жалко девчонку. Ей трудно сейчас, а тут неформальный лидер рассыпался в знаках внимания и поддержке. Разумеется, она ведется. С подачи Коровиной большинство девчонок смотрят на нее как на врага, Анна Сергеевна, прямо скажем, довольно сомнительная моральная поддержка. Бросили вчерашнюю школьницу в самое пекло - в отряд детей, которые выше ее ростом, такое себе счастье начинающего педагога. Как бы она потом документы из педа не забрала после такого дебюта...
        Только что делать? Просто явиться и рассказать про спор прямым текстом? Она может не поверить, потребовать доказательств, все уйдут в отказ, потом мне устроят темную за то, что испортил такое хорошее развлечение... Нет, открывать правду надо только в самом крайнем случае, если другого варианта вообще не будет.
        Пообщаться с Мамоновым и убедить его, что этот спор - ужасная идея? Ну, вдруг этот парень где-то в глубине души неплохой человек?
        Сигнал горна прервал мои размышления, пора было топать на ужин.
        Настроение у отряда было угрюмым, так что никаких креативных речевок никто изобретать не стал. Проорали дежурное: «Открывайте шире двери, мы голодные как звери!» и молча расселись за столом.
        - Тебя же Кирилл зовут? - вдруг спросила девчонка, сидящая справа.
        - Угумс, - кивнул я, пережевывая котлету. Тщательно, как советовали Ильф и Петров. Кстати, я же собирался смотреть на всякие надписи, но так ни на одну и не обратил внимания.
        - А меня Галя! А ты в какой школе учишься?
        - В двадцать третьей, - от балды ляпнул я.
        - Ой, и я! А почему я тебя там не видела?
        - Мы только переехали, со следующего года буду там учиться.
        - А заполнишь мою анкету?
        - Что, прости? - я опустил в тарелку ложку с рассыпчатой пшенкой обратно в тарелку.
        - Я же говорю - детский сад! - хихикнула другая девочка, слева.
        - Ничего не детский сад, а память! - обиделась Галя. Я посмотрел на нее повнимательнее. Она была темноволосая, с короткой стрижкой, в розовой кофточке, на шее - ожерелье из пластмассовых цветочков. - Кирилл, ну тебе же несложно?
        - А что делать-то надо?
        - Ты что, не знаешь, что такое анкета?
        - На вопросы отвечать?
        - Вот, возьми! - Галя сунула мне на колени школьную тетрадку, разрисованную фломастерами. - Только отвечай честно, хорошо? Когда ответишь, занеси в третью палату!
        - Угумс, - буркнул я и вернулся к своей пшенке с котлетой. Ничего не мог с собой поделать, сжирал все до крошки. Хотя ту же пшенку я раньше не любил, например. В последний раз ел ее, наверное, еще в школе.
        «Хлеба к обеду в меру бери. Хлеб - драгценность! Им не сори!» - прочитал я, когда мы прокричали дежурное «Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!»
        Подумал и ухватил с тарелки пару кусочков хлеба и сунул в карман. Чисто рефлекторно, наверное. Вдруг проголодаюсь перед сном.
        Очевидно, другие отряды никто на уборку территории не оставил. Откуда-то из-за деревьев доносились звуки дискотеки, что ужасно нервировало Коровину. По дороге с ужина она обсуждала с девчонками план побега на вожделенную танцплощадку, но наш цербер Анна Сергеевна ни с кого не спускала глаз. Так что девчонкам во главе с Коровиной приходилось довольствоваться только отголосками, бродя вокруг корпуса и выискивая фантики.
        - Если сегодня после отбоя я услышу хоть слово, вся палата будет отжиматься! - заявила педагогиня, стоя на пороге. - Дверь не закрывать!
        Да уж, справедливость... Интересно, она знает что-то такое, чего никто не знает, и берет отряд измором, чтобы вывести виновных на чистую воду? Или ее просто бесит любое инакомыслие, и она не допускает даже малейшей возможности признать собственную неправоту?
        Мамонов со своими миньонами о чем-то тихо шушукались в своем углу. Но довольно скоро затихли. Ну да, если не позволять болтать и стоять на ушах, то здоровые подростковые организмы довольно быстро отрубаются.
        Я сел на кровати, сонно зевнул, сунул ноги в кеды и поплелся к выходу. В каком-то смысле даже хорошо, что в любое время дня и ночи у нас есть легитимный способ выйти на улицу. Даже если Анна Сергеевна сейчас сидит в коридоре и караулит, то вряд ли она вернет меня под одеяло и потребует, чтобы я терпел до утра.
        Я обошел корпус и прикинул, которое окно принадлежит Елене Евгеньевне. Прикинул, что скорее всего то, в котором горит свет и задернуты занавески к коричнево-зеленую клетку.
        Я забрался на деревянную приступочку и тихонько постучал в окно. Свет погас, и из-за шторы показалось взволнованное лицо Елены Евгеньевны. Я приложил палец к губам. Она сделала большие глаза, но дернула шпенек шпингалета, и открыла окно.
        - Крамской? - прошептала она. - Что ты тут делаешь? Тебе давно пора спать!
        - Мне надо посоветоваться, - начал импровизировать я.
        - Анна Сергеевна может услышать, тогда нас обоих накажут!
        - Я ненадолго, правда.
        - Ладно, тогда входи! - она посторонилась, давая мне дорогу.
        Я толкнулся ногами от приступочки и легко забрался на подоконник. Комната ее была совсем крохотной. Чуть больше ширины окна. Помещалась тут только кровать, такая же как и в палатах и простой квадратный стол со стулом. Над столом была прибита книжная полка, на ней стояли несколько учебников, книжка «Поднятая целина» и томик с потертой тканевой обложке тускло-оранжевого цвета. Вроде я такие видел. Библиотека фантастики? На столе светилась лампа на гибкой стойке, лежал раскрытый учебник, тетрадка и недоеденное яблоко.
        На стене над кроватью висело несколько фотокарточек со смутно-знакомыми мужчинами и женщинами. Киноактеры? Или какие-нибудь знаменитые педагоги?
        - Что у тебя случилось? - прошептала Елена Евгеньевна.
        - Мне надо посоветоваться, - тоже тихо ответил я. - Я в этом лагере первый раз, друзей у меня тут нет, а мне позарез надо. Обращаться к кому попало не хочу, засмеют еще. И тут я вспомнил про наш пространственно-временной континуум и понял, что могу обратиться к вам.
        - Конечно, можешь, я же здесь для того, чтобы вам помогать! - вожатая села на кровать, а мне кивнула на стул.
        - Понимаете, мне нравится одна девочка, - начал выдумывать я. Твою мать, вот что мне мешало придумать легенду заранее, а не громоздить что-то из головы прямо на ходу. Я сделал вид, что смущаюсь, а сам быстро-быстро перебирал, кого вообще из девчонок я запомнил. Галя эта со своей анкетой в фломастерный цветочек? Коровина? Аникина? Хотя она все время с Кузиным... О, точно же! - Цицерона. Ну, то есть Чичерина Аня. Я вместе с ней в автобусе ехал, ну и вообще... Она такая умная и особенная. Я хочу к ней... ну... подойти. Но боюсь, что она меня отбреет. Она такая суровая... Скажите мне, как женщина, Елена Евгеньевна, что мне делать?
        Настороженность стала потихоньку уходить из ее глаз. Похоже, я оказался прав, что решил именно просить помощи, а не предлагать всяческую поддержку.
        - Во-первых, не надо так сильно переживать, - сказала она. - То, что тебе кто-то нравится - это нормально, кроме того, Аня действительно очень умная девочка.
        - Да, и такая начитанная! - шепотом восхитился я.
        - Давай мы сделаем так... - Елена Евгеньевна хитро посмотрела на меня. - Я осторожно поговорю с ней и узнаю, как она к тебе относится.
        - Только не говорите, что это я попросил! - я сделал большие испуганные глаза и подался вперед.
        - Не вонуйся, я буду очень аккуратно спрашивать и тебя не выдам раньше времени. А еще лучше, я спрошу, какие мальчишки ей нравятся, и что она любит. Например, какие цветы или какие конфеты...
        Я слушал быстрый шепот вожатой и смотрел на ее лицо. Она выглядела немного уставшей, но как будто не упавшей духом, как в прошлый раз. Действительно, хорошая девочка. Искренне хочет помочь, даже сама предложила чуть ли не лучший в такой ситуации вариант, не пытается читать мне нравоучения. Молодец, правда. Может из нее и правда получится отличный учитель.
        - Вы лучшая, Елена Евгеньевна! - прошептал я и встал. Но тут за дверью раздались тихие шаги и осторожный стук в дверь.
        - Еленочка, вы еще не спите? Можно вас на пять минут? - тихонько спросила из-за двери Анна Сергеевна.
        Глава 11
        Глаза вожатой расширились, она прикрыла рот ладошкой, испуганно глядя на меня. Я бросил взгляд на окно. Ммм, нет, так себе идея. Я ни разу не ниндзя, чтобы бесшумно выпрыгнуть. Кровать, точно. Комната крохотная, одним торцом кровать примыкает к стене, со второго торца стол. И покрывало еще свешивается до середины. Я бросился на пол, быстро заполз под кровать и практически вжался в стену. Если Анна пришла не с обыском, то есть немаленький шанс, что не заметит.
        Металлически звякнул дверной крючок.
        - А что это у тебя окно открыто? - сказала Анна Сергеевна, входя. - Комаров напустишь.
        - Душно, Анна Сергеевна, - голос вожатой звучал напряженно. Но лучше, чем я опасался. - Что-то случилось?
        - Еленочка, да ты садись, в ногах правды нет, - сетка кровати заскрипела и промялась бугром. Ноги Анны Сергеевны, обутые в зеленые войлочные тапочки, прошествовали мимо кровати, потом ножки стула поползли в сторону. - Я хотела тебя кое от чего предостеречь, пока ты глупостей не наделала.
        - Глупостей, Анна Сергеевна?
        - В сложившейся ситуации у тебя может быть очень велик соблазн пойти у них на поводу. Не надо этого делать, даже если тебе кажется, что ты можешь завоевать таким образом у них авторитет.
        - А если они и правда не виноваты? Мы же даже не знаем, кто это устроил, а наказываем, получается, всех!
        - Ничего, от них не убудет.
        - Но это же несправедливо!
        - Еленочка, не педагогично идти у них на поводу! Если один из нас что-то запрещает, а другой будет по-тихому это же разрешать, то в конце концов этому второму они сядут на шею и ножки свесят. Ты же понимаешь, о чем я говорю?
        - Понимаю, Анна Сергеевна.
        - Вот и замечательно. Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты бледненькая. Лучше спать ложись, чем над учебниками полночи сидеть. Учеба не убежит, а силы тебе еще понадобятся.
        - Да, Анна Сергеевна.
        Ноги в тапочках сделали несколько шагов к двери.
        - Кстати, хотела спросить! Еленочка, вы же вроде с Верой Снеговой подруги?
        - Да, с детства знакомы. Это она мне порекомендовала в лагерь поехать.
        - А... - Анна Сергеевна помолчала. - Скажи-ка мне... Хотя нет, ничего важного. Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи, Анна Сергеевна.
        Бугор на внутренней стороне сетки кровати исчез, вожатая встала. Скрипнула дверь, снова звякнул крючок. Я выждал несколько секунд, пока поскрипывание пола от шагов педагогини не стихло, и осторожно выбрался из-под кровати.
        - Спасибо, Елена Евгеньевна, - сказал я одними губами и на цыпочках прокрался к окну.
        Вернулся в палату с таким же сонным видом, как и выходил, но обошлось без приключений - коридор и веранда были пусты, свет от уличного фонаря косыми квадратами падал на деревянный пол. Я нырнул под одеяло.
        Интересно. Значит наша вожатая близкая подруга Веры Снеговой. А Вера Снегова - это как раз и есть моя мама. Узнал ее девичью фамилию, когда в семейных документах копался, при мне она сама ее никогда не называла.
        - Крамской, вставай, на зарядку пора уже! - голос раздался так внезапно, что я аж подскочил. Мне показалось, что я только моргнул. И вот уже вокруг меня опять заспанные сопалатники скачут, натягивая шорты, суют ноги в стоптанные кеды, толкаются и зевают.
        Пробежка до стадиона, зарядка под бодрые подкачки моей мамы, которую мне надо бы отвыкнуть так называть, не хватало еще случайно вслух это ляпнуть. Потом бегом обратно в отряд. Заправить кровати, получить втык от Анны Сергеевны и переправить заново. Почистить зубы, умыться. Завязать галстук перед утренней линейкой. Больше у меня с узлом проколов не было.
        - Отряд, стройся! - гаркнул Прохоров, когда Анна Сергеевна вышла на крыльцо. - По порядку рассчитайсь!
        - Не надо, Прохоров, я и так вижу, что все вышли! - сказала Анна Сергеевна, выходя перед строем. - По сегодняшнему распорядку. Первая палата мальчиков и первая палата девочек сегодня направляется в «Киневские зори» до обеда.
        - Ууууу... - прогудели названные.
        - И не ныть мне тут! - повысила голос Анна Сергеевна.
        - Так нечестно! - заявила Коровина. - Они будут отдыхать, а мы вкалывай на клумбах, значит?!
        - Все честно, Коровина! - отрезала Анна Сергеевна. - Потом вы будете отдыхать, а они работать.
        - А почему мы вообще там должны работать? - спросил Мамонов. - У них персонал для этого есть, которому они деньги платят.
        - А тебе, Мамонов, я бы вообще не рекомендовала возникать. Кстати, имей в виду, улизнуть, как прошлым летом, не получится!
        - Так точно, Анна Сергеевна, - зевнув, сказал Мамонов.
        - И мне тоже в «Киневские зори»?
        - Конечно, Верхолазов, у нас ни к кому особого отношения нет!
        Потом мы снова построились в две шеренги и пошагали на утреннюю линейку.
        Я слушал вполуха рапорты председателей советов отрядов дежурному вожатому, а сам разглядывал лица. Сейчас, без парадной формы, дети вовсе не смотрелись каким-то там загадочным коллективным разумом. Даже мне уже не особенно сложно было встать на нужное место и в нужное время вскидывать руку в пионерском салюте, что уж говорить о тех, кто повторил эти действия неизмеримо больше раз, чем я?
        Кроме того, не сказал бы, чтобы кто-то выказывал особенное пионерское рвение. Ну, разве что Самцова, которая даже на рутинную утреннюю линейку надела парадную форму. Остальные относились ко всей этой атрибутике как к чему-то привычному и каждодневному - без пламенного восторга, но и без заметного протеста. В свои школьные годы я застал лишь самый закат пионерии. Даже когда старшие товарищи нам повязывали галстуки, то же делали это с иронией, как будто знали, что эта организация скоро рухнет вместе со всем Союзом.
        Про вчерашнее ЧП на утренней линейке никто не вспомнил. Флаг доверили поднимать двоим ребятам из третьего отряда. На что Коровина фыркнула, что, мол, когда это, мол, они успели выделиться, что еще за любимчики?
        Завтрак мне показался ужасно маленьким, хотя вроде бы порция была не меньше, чем вчера. А когда мы вернулись к отряду, нас уже поджидали. На скамейке рядом с корпусом сидела незнакомая женщина. Она вся была какая-то крупная - и сама большая, и цветы на ее сарафане крупные, и прическа тоже какая-то большая. И в руках у нее была большая тканевая сумка.
        - Анечка! - она вскочила и сделала несколько быстрых шагов нам навстречу. - А я уж думала, что вы про меня забыли и после завтрака на речку убежали. Жарища такая!
        - Как мы можем, Зинаида Андреевна! - наша педагогиня сдержанно улыбнулась. - Вы же наше подшефное хозяйство, можно сказать!
        Ну да, точно. Чуть не забыл. Нас же отправляют куда-то на трудотерапию, без вины виноватых. И эта дамочка явно наше временное начальство. Лет ей было, наверное, около пятидесяти. Или, может быть, меньше, просто лишний вес и хреновая косметика накидывали ей лишний десяток. А еще она приторно улыбалась, постоянно прикладывала руки к груди и качала головой. Глаза ее были намазаны ужасными голубыми тенями, которые на покрасневшем от жары лице смотрелись как будто недоделанный грим под зомби. Вчера Коровина такими же глаза мазала, но на ее молодом лице они смотрелись чуть более уместными что ли.
        Судя по выражению лица Мамонова со товарищи, да и той же Коровиной, эту даму они видели не впервые. Правда, вслух они не высказывались, но кривились так старательно, что было понятно, что особенной любовью эта женщина в костюме продавщицы овощного на углу среди старожилов не пользуется.
        - Ребятишечки, работы сегодня не много, но сделать ее надо, а то наш пионарий совсем сорняками зарастет! - сказала она. - А как только мы справимся, я вас тут же отпущу обратно! Идемте же быстрее, раньше начнем, раньше закончим! Если будете молодцами у меня, то угощу вас вкусненьким!
        От ее сладкого тона у меня аж скулы свело. Кажется, такие тетки - это какое-то вечное явление, как и училки с апломбом английской королевы, вроде нашей Анны Сергеевны. Империи могут рождаться и рушиться, а они все равно останутся такими же.
        Часть отряда, любезно выделенная Зинаиде Андреевне безрадостно поплелась вслед за ней. Она шла бодро, как будто всеми силами старалась показать, что вся такая юная и задорная, но выходило у нее так себе. Пока дошли до ворот, ее лоб покрылся крупными каплями пота, она шумно дышала, но все равно продолжала щебетать что-то про прекрасный летний отдых, и как нам всем повезло, что мы проводим лето не в душном пыльном городе, а на природе, где воздух чистый, а по утрам чирикают птички.
        «Киневски зори» оказались санаторием чуть дальше по той же грунтовой дороге, что и наш лагерь. Выглядел он довольно уныло - серые кирпичные корпуса с зелеными балконами, асфальтовые дорожки, засаженные по обочинам какими-то оранжевыми цветочками и несколько беседок. По дорожкам медленно прогуливались парочки пенсионного и предпенсионного возраста. Скорее всего, это был санаторий для сотрудников того же завода, что и наш лагерь, поэтому и расположены считай что забор к забору. Впрочем, вникать в это я особенно не стал.
        - Ну что, ребятишечки, вот наш с вами фронт работ на сегодня, - тяжело отдуваясь, сказала дамочка, взмахом пухлой руки указывая нам на бескрайнее какое-то поле, засаженное кустами с крупными розовыми цветами. - Пиончики - цветы нежные, так что аккуратненько вырываем травку вокруг кустиков. А потом собираем в кучки. А когда закончите, травку надо будет на носилках унести к компостной яме.
        - Там крапива! - взвизгнула одна из девиц вокруг Коровиной. - А перчатки?
        - Да что там этой крапивы-то? - всплеснула руками Зинаида Андреевна. - Тут работы-то всего ничего.
        - До послезавтра, ага, - буркнул Марчуков.
        - Ну все, ребятишечки, хватит прохлаждаться, - дамочка уперла руки в бока. - Раньше начнете, раньше закончите.
        - А инструменты? - спросил Верхолазов.
        - Травку дергать инструменты не нужны, - отрезала она, отошла в тенек и устроилась на скамеечке обмахивая мокрое от пота лицо руками.
        - Ой, ну отлично... Я вчера только ногти накрасила... - Коровина со вздохом опустилась на корточки рядом с первым кустиком и вырвала одну травинку двумя пальцами.
        - Девчачья какая-то работа, - буркнул «сын степей» Мусатов. - Я думал, может копать чего надо...
        - Ирка Шарабарина в прошлом году им три куста сломала.
        - Ага, и ее потом к начальнику лагеря таскали и выговор объявили на отрядной линейке.
        - Ну и что, зато не гоняли больше на эту каторгу!
        - Могли вообще выгнать.
        - Ой, да ладно! Она же не клуб подожгла, как Мурашов в том году.
        - Да не поджог он, он опыт проводил. С линзами!
        - И выперли его вместе с его опытами!
        Постепенно все рассыпались между кустами и принялись рвать траву. Занятие это было такое себе. Солнце, уже поднявшееся на приличную высоту, немилосердно палило. Роящиеся вокруг мошки лезли в глаза и рот. Трава сопротивлялась и вырываться с корнем совершенно не хотела, а долбаные пионы норовили осыпаться, стоило только задеть куст. И каждый раз, когда это происходило, со скамейки раздавался окрик Зинаиды. Что-то про «Аккуратнее, ребятишечки, надо уважать чужой труд».
        Минут через десять мне казалось, что я занимаюсь этим бессмысленным занятием уже часа два, а фронт работ особенно меньше от наших усилий не становился. Пальцы очень быстро стали зелено-черными и покрылись неглубокими порезами. Да уж, ничего себе трудотерапия. Даже начала бродить мысль о рабоче-крестьянском бунте.
        - Вообще-то тут в заборе есть калитка, - сказал Мамонов, выглядывая из-за куста пиона. - Мы в прошлом году постоянно сюда бегали кино смотреть после отбоя. А один раз нас сторож застукал. С ружьем. Он пальнул в нашу сторону и промазал. А на деревья залезли и начали его яблоками обстреливать тоже.
        - Ой, отвянь, Мамонов, враки все это! - отмахнулась Коровина.
        - А то ты про калитку не знаешь, - встрял Марчуков. - Ты у нее Шарабарину свою караулила!
        - Да закрыли сейчас калитку эту, там такенный замок, я сам видел.
        - Что ты сказал про Шарабарину? - Коровина гневно выпрямила спину.
        - Что она бегала сюда к кому-то, а ты ее покрывала!
        - Да у нее здесь брат отдыхал!
        - Конечно, к братьям всегда после отбоя надо бегать. И втайне от вожатых, - ухмыльнулся Мамонов.
        - Заткнись, Мамонов! - прошипела Коровина.
        - Вроде парни, а сплетни собираете как бабы на скамейке, - негромко проговорил я. Меня уже бесили эти мошки, эта трава в сухой земле, и пионы эти дурацкие тоже бесили. Всегда ненавидел сельхозработы, когда бывшая жена начала ныть про дачу, мы поссорились просто до небес.
        - Что сказал? - вскинулся Мамонов.
        - Что слышал, трепло, - зло бросил я.
        - Смотри-ка, Коровина, у тебя уже защитник выискался, - издевательским тоном проговорил Марчуков. - Жених, да? Или она тебе давала разные места потрогать, как Шарабарина?
        - А что, Марчуков, завидно стало? Хочется потрогать, а никто не дает?
        - Ты что-то осмелел, как я посмотрю! - Мамонов выпрямился в полный рост, не обращая внимания на гневно-приторный окрик со стороны лавочки. - Язычок-то прикуси, ты тут вообще никто, и звать тебя никак.
        - А если не прикушу, то что? - я тоже встал и отряхнул руки. - Ты со своими дружками меня подкараулите и изобьете? Настоящие мужики, медаль возьмите с полки. Деревянную.
        - Крамской, ты давно жаб не целовал что ли? - Мамонов резко шагнул вперед, хрупкие здоровенные цветы на его пути взорвались ворохом ярко-розовых лепестков и осыпались на землю.
        - Да я уж лучше с жабой, чем с тобой, - я спокойно смотрел ему в глаза. Все остальные притихли, включая Коровину.
        - Ребятушки, а ну-ка вернитесь к работе немедленно, иначе я Анне Сергеевне расскажу, что вы тут устроили.
        Мамонов сверлил меня взглядом, наверное, целую минуту.
        - Ну ты допрыгался, лопоухий... - прошипел он и угрожающе прищурился. Резко махнул рукой, сшибая еще один цветок с куста пиона и снова опустился на карачки.
        «Что это лопоухий-то? - подумал я. - Обычные у меня уши...»
        Разумеется, до конца мы это дурацкое цветущее поле не пропололи. Осталось еще не меньше половины, так что никаких «вкусняшечек» нам не досталось. Да что там вкусняшек, мы даже руки помыть в корпусе не заслужили.
        - Нечего там болтаться, там отдыхающие, они сюда за покоем приехали, а вы устроите им там балаган!
        Так что топать обратно в лагерь нам пришлось по уши грязными. Мамонов, Марчуков и Мусатов шли тесной кучкой, шептались и бросали на меня злобные взгляды. Меня это беспокоило, но не особенно. Скорее всего, дальше угроз и мелких пакостей дело не пойдет. С другой стороны, если пойдет, то может так даже и лучше будет - Мамонова за драку выпрут из лагеря, и у Елены Евгеньевны станет одной проблемой меньше.
        Зато Коровина ожидаемо потеплела к моей персоне. Все время находилась где-то рядом, бросала одобрительные взгляды и все такое.
        Дежурные у ворот прятались от палящего солнца в тени беседки, так что никакой пароль у нас спрашивать не стали.
        Я подставил грязные руки под струю холодной воды и чуть не застонал от наслаждения. Обожженные крапивой, изрезанные и покрытые ссадинами ладони отмывались плохо, четвертый раз намыливал, а зеленые пятна так и не смывались. А грязь из-под ногтей теперь вообще непонятно чем придется выковыривать.
        Честно говоря, под воду хотелось залезть вообще целиком. И пофиг, что она холодная, даже наоборот хорошо. Вся кожа жутко зудела от пота и укусов мошек. Я сунул голову под кран, почувствовал, как струи воды льются за шиворот и по плечам. Боже, какое счастье...
        В этот момент рядом со мной раздался истошный визг Коровиной.
        - Шарабарина приехала!!! - заорала она и бросилась в сторону дорожки, ведущей от ворот к нашему корпусу.
        Глава 12
        Девочка была похожа на ангела. В волне платиновых волос искрились солнечные зайчики. Огромные голубые глаза. Кожа без единого изъяна. Красивых девчонок в лагере хватало, но эта была не просто красива. В отличие от той же Самцовой, которая может даже могла бы с ней поспорить по части идеальности черт и формы, Ира Шарабарина отлично знала, что красива. И уже умела неплохо этим пользоваться.
        Одет ангелочек был в короткие джинсовые шорты и клетчатую рубашку, завязанную узлом под грудью. А рядом с ней шагал парень-вожатый из какого-то из младших отрядов и героически тащил ее огромный чемодан.
        Парню это упражнение давалось явно нелегко. Он пыхтел, то и дело перекладывал громоздкий кожаный груз из руки в руку и вымученно улыбался. Но не сдавался, потому что на него смотрели сияющие глаза девочки.
        Картину схождения с небес мифического существа испортила Коровина. Она налетела на Шарабарину с объятиями, они обе принялись визжать и прыгать.
        - Фу, Коровина! Ты вся в каком-то сифе! - Шарабарина картинно отстранилась от подруги, но уже в следующее мгновение они снова кинулись обниматься. - Ксюха, я наконец-то добралась!
        Остальные девочки тоже начали подтягиваться к скачущим от радости подругам, но больше никто не решался на подобное проявление чувств. Судя по реакции парней, они испытывали по поводу Шарабариной какие-то сложные чувства. На лицах были досада, злость, интерес и даже страх. Да уж, судя по всем предыдущим разговорам, я уже понял, что эта пресловутая Ира Шарабарина та еще штучка, но первое впечатление было реально сильным. Прямо Лора Палмер, не иначе. Надеюсь, правда, что судьба у нее будет не такой печальной, как у героини сериала, до которого этот мир еще не дожил.
        Тем временем, ангелоподобная Шарабарина уселась на скамейке перед отрядом, а вокруг нее хороводом собрались девчонки.
        - А кто за меня рапорты сдавал, пока я чай с малиной хлебала? - мило улыбаясь спросила она. - Я же председатель, как всегда?
        - Ммм... Тут такое дело... - Коровина опустила глаза. - Понимаешь, тебя же на первом сборе не было. А еще и спортивный отряд у нас тут...
        - Что еще за шутки? - глаза Шарабариной метнули голубые молнии. - Так я председатель или нет?
        - Я председатель, Шарабарина, - к скамейке подошел Прохоров и упер руки в бока.
        - Ты же тупень, какой из тебя председатель! - заявил «ангелочек». - Это всегда было мое место, и я не собираюсь его кому попало отдавать!
        - А ты им не распоряжаешься! - Прохоров гордо вздернул подбородок. - Отряд проголосовал, значит я - председатель.
        - Как проголосоват, так и переголосует! - Шарабарина вскочила.
        - Не будет тут никто ради тебя переголосовывать!
        - Ой, да конечно! Как миленькие переголосуют! Я тоже считаю, что Шарабарина будет лучше председателем!
        - Это почему это она лучше?
        - Да уж точно лучше тебя, Кузин!
        - Ты мне не указывай, Коровина!
        - Переголосовывать не принято! Прохоров председатель и все тут. А ты Шарабарина можешь... ну... санинструктором быть.
        - И что, я должна буду проверять, чисто ли ты уши помыл? Мы что, в первом классе?!
        - А что ты вообще тут разоралась? Ты опоздала к началу смены, место занято, все!
        - Между прочим, у меня уважительная причина!
        - Да кому какое дело то твоей причины! Если спортсмен не является на соревнование, то ему засчитывают техническое поражение, и он может хоть задоказываться, что болел или его мама не отпустила!
        - Не слишком ли много ты на себя берешь, Прохоров?
        - Беру, сколько могу унести, Шарабарина. Я председатель. Точка.
        - Запятая! Мы еще посмотрим! У тебя даже доска пустая! Где расписание смены? Где график дежурств?!
        Шарабарина схватила свой чемодан и поволокла к корпус. Почему-то мысль помочь ей в моей голове даже не возникла. Ангельская иллюзия рассеялась.
        Но привлекать к себе внимание девочка все-таки умела. Пока мы шли на обед, вокруг нее продолжали кучковаться девчонки, да и многие парни поглядывали в ее сторону. Включая меня. Она выглядела мрачной, обиженной и злой. Коровина шла от нее по правую руку и все время что-то ей нашептывала.
        Зато Прохоров был подчеркнуто жизнерадостен и активен. Шагал, гордо выпрямив спину, улыбался во все зубы и вообще всем своим видом демонстрировал уверенность.
        Интересное дело... Похоже, что в лагере очень мало общаются между отрядами. Такое впечатление, что все остальные существуют как бы в отдельных коконах. Хотя вроде бы там тоже хватает ребят, которые ездят в этот лагерь из года в год. Ощущение было такое, что наш второй отряд к остальным относится скорее как к абстрактным соперникам, а не к реальным ребятам, с которыми можно, например, дружить.
        Я думал об этом за обедом, глядя, как бесятся через два стола от нас десятилетки из пятого отряда. Они так и остались для меня стекляшками в калейдоскопе. А может я просто проецировал свое восприятие на весь отряд. Всего третий день ношу пионерский галстук, а уже заразился коллективизмом. Правда, возможно наоборот...
        Я плюхнулся на свою кровать, запоздало подумав, что надо бы ее сначала проверить, не сняли ли сетку с петель, не подставили ли табуретку или не подложили еще что-нибудь там под простыню. Но сетка подо мной не обрушилась и прочих неприятностей тоже не случилось. Да и вообще мои соседи делали вид, что меня в принципе не существует. И вообще вели себя подозрительно тихо. Мамонов был мрачен и лежал, уткнувшись в книгу. Видимо, время детских приколов прошло.
        Вот и отлично.
        Значит потрачу тихий час, чтобы ознакомиться, наконец, с содержимым загадочной тетрадки в моем рюкзаке.
        Я свесился под кровать, расстегнул металлическую пряжку на хлястике брезентового недоразумения, порожденного туристической промышленностью СССР, запустил внутрь руку и нашарил среди прочих вещей эта самую тетрадку. Так, посмотрим, что там накорябано крупным, но не очень ровным почерком Кирилла Крамского...
        «Космический корабль «Звезда-5» вышел из гиперпрыжка. Капитан Зорин устало посмотрел на приборы и вытер пот со лба. Потом нажал на рычаг внутренней связи и объявил: «Звездолет прибыл на орбиту Альфа Центавра! Экипаж может покинуть антиперегрузочные кресла...»
        Ах вот что тут такое! Значит я на досуге клепаю фантастические рассказики в духе «Ты лети моя ракета». Я полистал тетрадку дальше. Тетрадь была толстая, исписана больше, чем до половины. Повествовало незаконченное произведение о приключениях бравого капитана Зорина и его героической команды. Они героически высадились в джунглях с фиолетовыми лианами, побеждали каких-то «скручеров», похожих на гигантских многоножек и устанавливали контакт с цивилизацией альфян - гуманоидов с зеленой кожей и четырьмя руками.
        Эх, а я все-таки надеялся на дневник или что-то подобное.
        Похоже, не будет мне никаких подсказок от дорогого мироздания. Действовать придется на свой страх и риск. Для начала записаться в какую-нибудь спортивную секцию и узнать мою маму получше. А потом, ну или, если точнее, параллельно, расспросить Елену Евгеньевну про ее подругу Веру Снегову.
        Мы возвращались с полдника, Прохоров шел впереди и раздавал указания. Что-то там насчет отрядной стенгазеты и сценки про космос на послезавтра. Какое-то там планировалось мероприятие в честь памятной даты.
        - Эй, Крамской, - Мамонов ткнул меня кулаком в бок. - Отойдем в стороночку, поговорим?
        - Прямо сейчас? - спросил я, бросив взгляд на маячившую впереди спину Прохорова, который опять просил меня никуда не исчезать, потому что у него ко мне какое-то дело.
        - А что тянуть? - Мамонов сплюнул. Его приятелей Марчукова и Мусатова с ним не было. Правда, это не означало, что они не будут поджидать меня в том месте, куда он собирается меня вести. - Или боишься? Как болтать, так смелый, а как отвечать за свои слова, так в кусты?
        - А пойдем, - ответил я. - А дружки твои нас уже на месте поджидают?
        - Чтобы с тобой справиться, Крамской, мне дружки не понадобятся, - он криво ухмыльнулся и снова сплюнул.
        Мы незаметно отстали от отряда и свернули на узкую тропинку в лес. Мамонов шел, опустив голову и сунув руки в карманы. На меня не смотрел. Направлялся он, как я понял, куда-то за столовую.
        Между пристройкой из серого кирпича и внешней оградой лагеря обнаружился закуток, прикрытый от посторонних глаз глухой стеной и развесистым кустом. Судя по окуркам и фантикам, сюда частенько кто-то приходил, вот только все они не отличались склонностью оставлять после себя порядок. Марчукова и Мусатова там не было. Собственно, там вообще никого не было, Мамонов действительно решил разобраться со мной один на один.
        Он вышел на середину бесхозного квадрата и толкнул меня в плечо.
        - Ну что, поговорим, Крамской? Тебе никто наши правила не объяснял, да?
        - Поговорим, - хмыкнул я. - Заодно может и правила кое-какие устаревшие пересмотрим.
        - Да ты все не уймешься! - Мамонов снова попытался меня толкнуть, но я отступил назад.
        - И не собираюсь даже, - я чуть присел и сжал кулаки. - Если у вас в правилах мразотные споры, типа твоего с Верхолазовым, то я уж точно в стороне стоять не буду.
        Тут я почувствовал под носом что-то влажное. Провел ладонью. Кровь. Что за дела? На солнце я сегодня что ли перегрелся?
        Мамонов неожиданно опустил руки и сгорбился.
        - Не хочу с тобой драться, Крамской, - сказал он, спрятав глаза. - И так подонком себя чувствую из-за этого спора, а тут еще ты...
        - Тогда зачем ввязался? - спросил я.
        - Само как-то получилось, - он пожал плечами и сел прямо на землю рядом с забором. - А потом уже поздно сдавать назад было.
        - И что будешь теперь делать?
        - Не знаю даже, - он сорвал травинку и сунул ее в зубы. - Она такая хорошая.
        - А отказаться от спора? Сказать Верхолазову, чтобы на хрен шел?
        - Да ладно! А ты бы сказал?
        - Я бы... - я задумался. Ну да, хорошо такое предлагать со стороны левого взрослого, которому плевать на то, как к нему относится какая-то левая компания подростков. И который уже давно вышел из возраста, когда нужно кому-то доказывать собственнй авторитет и значимость. А для Мамонова это, можно сказать, потеря лица получится. Все видели, как он пообещал.
        Мамонов поднял взгляд на меня.
        - Ни фига себе у тебя кровь льет... - он вскочил. - Я же тебя не трогал!
        - Наверное, я на солнце перегрелся сегодня, - я еще раз провел по носом ладонью. Несколько капель упали на футболку. - Вот же фигня какая...
        Я задрал голову, подставив под нос сложенную чашечкой руку.
        - Подожди, у меня где-то платок был! - Мамонов начал быстро обшаривать карманы.
        За кустом раздались громкие голоса.
        - Сюда, они точно куда-то сюда пошли! - верещала Коровина.
        Мамонов достал из кармана мятый коричневый носовой платок и сунул мне в руку. Я кивнул как мог с задранным подбородком. Кусты, прикрывающий вход в закуток, зашевелился, и на небольшом уединенном квадрате сразу стало тесно. Анна Сергеевна, Елена Евгеньевна, Прохоров, Коровина, Шарабарина... Весь набор заинтересованных лиц, в общем.
        - Мамонов, ты совсем охамел уже?! Я тебя предупреждала?! Предупреждала! Сегодня же идем к начальнику лагеря ставить вопрос о том, чтобы тебя домой отправили.
        - Крамской, как ты себя чувствуешь? - Елена Евгеньевна подскочила ко мне и схватила за руку.
        - Да нет же... - начал я. Убрал руку с платком и кровь снова закапала на футболку. Но слушать меня никто не стал.
        - Вечно этот Мамонов! - Коровина тоже подбежала ко мне и заглянула в лицо. - Сильно он тебя ударил?
        - Да не бил он...
        - Вы чего прибежали-то все? Не дрались мы!
        - Ой, да конечно! В шахматы играли, поэтому и Крамской весь в крови? Что-то я не вижу у вас тут шахмат, Мамонов!
        - Разговаривали мы, у него кровь носом пошла. Да скажи им, Крамской!
        - Не дрались мы! Просто перегрелся...
        - Не слушайте вы его, Мамонов небось сказал, что вообще убьет, если он расскажет!
        - Все, Мамонов, пойдем к начальнику, собирай вещи и уматывай. Пусть с тобой участковый нянчится, бандюк малолетний!
        - Анна Сергеевна, но мы правда не дрались!
        - Елена Евгеньевна, отведите Крамского в медпункт!
        - Да зечем в медпункт-то? Сейчас само пройдет, просто кровь из носа!
        - Не спорь, Крамской. И не переживай, больше Мамонов к тебе не пристанет. Потому что поедет домой!
        - Анна Сергеевна! Ну почему вы нас не слушаете-то?!
        Голоса вдруг стали звучать глуше. Как будто я провалился в глубокий темный колодец...
        Очнулся я от резкого запаха. Как будто в мозг шило воткнули. Правда больно при этом почему-то не было.
        Что случилось?
        Я что, грохнулся в обморок?
        - Добро пожаловать в реальный мир обратно, молодой человек, - сказал чей-то дребезжащий незнакомый голос. Я почувствовал, что мне в нос засовывают что-то мягкое. Открыл глаза. Почти весь окружающий мир состоял из покрытого глубокими морщинами лица. Глаза за очками с толстенными линзами казались гигантскими, как у огромного насекомого. Из-под белой шапочки торчали редкие пряди седых волос. Потом лицо отдалилось, и я наконец смог увидеть, где нахожусь.
        Я лежал на жесткой кушетке в узкой длинной комнате. Стены покрашены в синий до середины, а выше - побелены, как и потолок. На потолка - два матово-белых порушария. Из мебели присутствовал белый письменный стол, явно знававший лучшие времена, простой деревянный стул и высокий шкаф-пенал. И вторая кушетка у противоположной стены. На ней сейчас сидели Елена Евгеньевна, Коровина и Шарабарина. Надо же, какое трогательное единение... Свалился в обморок и помирил непримиримую нашу Коровину с новой вожатой? Хотя, это же Коровина всех притащила, она видела, как мы поссорились.
        - Кирилл, как ты себя чувствуешь?
        - Но... Нормально, - ответил я и попытался сесть. Получилось это без каких-то заметных проблем. Голова была слегка тяжелой, но самую малость, ни в какое сравнение с похмельем, например.
        - Не торопитесь, молодой человек, - сказал старенький доктор, усаживаясь за стол. - Так что, говорите, с вами случилось?
        - Да мы же говорили уже, что его избили! - воскликнула Коровина.
        - Да? - доктор приподнял брови. Или он не доктор, вроде в лагере в качестве медработников держали кого-то рангом пониже, фельдшеров, например? И это просто я автоматически зачисляю в доктора любого человека в белом халате, особенно если он преклонных лет. - Ну, возможно, конечно...
        - Не бил меня никто, - сказал я, осторожно качаясь лица. Из носа торчали какие-то тряпочки или бинтики. Кровь больше вроде не лилась.
        - Не надо его выгораживать, Кирилл, - строгим голосом сказала Елена Евгеньевна. - Я знаю, что у мальчишек свои понятия о чести, но драка - это очень плохо!
        - Я и не выгораживаю, - я пожал плечами. - Мы разговаривали, а потом у меня пошла носом кровь. Мамонов дал мне платок, а потом вы прибежали. Не было никакой драки! Елена Евгеньевна, если бы он меня ударил, на мне бы синяки хоть какие-то были бы!
        - Я слышала, что мальчишки уже придумали способ бить без синяков, - сказала Шарабарина.
        - Ну не в нос же! Да вы сами посмотрите! - я посмотрел на свои ладони. Они все были в подсохших кровавых разводах. Когда я успел так уляпаться?
        - Ты весь в крови, вот что я вижу, - сказала вожатая.
        - А где здесь можно умыться? - спросил я у доктора.
        - Уборная за той дверью, - доктор указал авторучкой на покрытую неровным слоем синей краски дверь. Я поднялся с кушетки и пошел по указанному направлению. Три пары девичьих глаз с тревогой наблюдали за каждым моим движением. Надо заметить, я тоже слегка так тревожно к себе прислушивался. В прошлой жизни я не отличался железным здоровьем, но вот в обморок мне падать не приходилось... Может быть, мама была не так уж и не права, наставляя меня поберечься? Я же понятия не имею, что написано у Кирилла Крамского в медицинской карте!
        Над простой белой раковиной висело круглое зеркало. Да уж, зрелище я представлял собой то еще! Щеки и подбородок - в кровавых разводах, даже на лбу пятно засохшей крови. Из носа торчат пропитанные кровью жгутики из бинта. Я покрутил фаянсовый барашек. Оттирая кровь со своего лица, сквозь шум воды я слышал, как девчонки пытают доктора, можно ли мне уже в отряд. А он им что-то отвечает своим старчески-дребезжащим голосом, но что именно - не разобрать.
        Когда я вышел, вожатой и двух подруг в кабинете уже не было.
        - Я отправил их принести вам ужин, молодой человека, - сказал он, не поднимая головы от раскрытого журнала, где он что-то писал неразборчивыми кривульками, которые врачи почему-то считают своим почерком.
        - Со мной же все в порядке! Я могу и сам сходить на ужин! - запротестовал я.
        - Позвольте мне решать, юноша, в порядке вы или нет, - строго сказал доктор. - Полежите здесь до утра, и если за ночь вам не станет хуже, то я отпущу вас в отряд.
        - Но я же... - начал я, но доктор ткнул ручкой в сторону другой двери. Я вздохнул и поплелся туда.
        Квадратная комната была обставлена очень скудно - четыре кровати и все. Все четыре были пустые, так что я выбрал ту, что у окна и плюхнулся на нее. Сетка заскрежетала и упруго закачалась.
        В окно кто-то тихонько постучал.
        - Эй, Крамской! Крамской! - надо подоконником появилась рыжая макушка Марчукова.
        Глава 13
        Я залез на кровать с ногами и открыл окно.
        - Как там Мамонов? - спросил я, пока Марчуков набирал воздуха в грудь.
        - Аннушка его к директору повела! А он сказал хилять в медпункт узнать, как ты. Я ничо не понял! Так вы подрались или нет?
        - Да нет же! - воскликнул я, но тут же оглянулся на дверь. Она все еще была закрыта, доктор или не услышал, или не обратил внимания. - Посторонись, Марчуков. Побежали к директору, попробуем спасти твоего Мамонова.
        Голова Марчукова исчезла из оконного проема. Я перебрался через подоконник и спрыгнул на усыпанную хвоей землю.
        - Показывай дорогу давай, я же не знаю, где тут директор!
        Марчуков рванул с места в сторону линейки, я за ним.
        - Молодой человек, вам еще нельзя бегать... - раздался вслед дребезжащий голос доктора.
        Мы пробежали наискосок через квадратные плиты линейки, потом свернули куда-то за клуб, в ту часть лагеря, где не было отрядных корпусов, а стояли обычные жилые домики для персонала. Коричневое деревянное крыльцо жалобно скрипнуло, когда мы на него взбежали. Я рванул дверь и, задыхаясь от быстрого бега мы с Марчуковым ввалились в кабинет.
        Высокая прическа директрисы занимала, кажется, половину кабинета. Она смотрелась почти как Красная Королева из фильма про Алису в Стране Чудес. В руке она держала белую трубку телефона. Спиралька шнура, соединяющего ее с аппаратом, перекрутилась, и ее тонкие пальцы расправляли петли, заставляя капризный провод вернуться к своему идеальному состоянию.
        В кабинете было уютно. На подоконнике - вязаные кружевные салфетки. На стенах не очень умело сделанные чеканки, детские рисунки в рамках, вышитые панно. В нескольких вазах, сделанных из молочных бутылок с широким горлышком, обклеенных ракушками и бусинами, - букетики полевых цветов.
        Мамонов стоял перед ней в независимой позе, сунув руки в карманы. Лицо его было красным, скорее от гнева, чем от стыда.
        - Крамской? Марчуков? - Анна Сергеевна строго посмотрела на меня поверх очков. - Почему вы вдруг врываетесь без стука?
        - Не отправляйте Илюху домой, он не виноват! - выкрикнул Марчуков.
        - Выйдете из кабинета, - отчеканила педагогиня. Потом повернулась к директрисе и извиняющимся тоном продолжила. - Надежда Юрьевна, вы уж извините, сегодня же вечером проведу с ними беседу. А что до Мамонова, то...
        - Он не виноват! Он ничего не сделал! - Марчуков шагнул вперед.
        - Не надо тут выгораживать своего дружка, Марчуков! - Анна Сергеевна выпрямила плечи и вздернула подбородок.
        - Я не выгораживаю, это правда! Вы у Крамского спросите, он же там был!
        - Я вам сказала выйти из кабинета! - на шее у педагогини выступили вены.
        - Почему вы в таком виде, юноша? - пристальных взгляд директрисы уперся в мое лицо. Ее большая голова покачивалась на тонкой шее, и мне снова показалось, что она с трудом удерживает такой груз.
        - Надежда Юрьевна, это просто недоразумение, - сказал я как можно более спокойным голосом. Благо, пока во время перепалки Марчкова с Анной Сергеевной дыхание у меня более или менее восстановилось. - У меня правда просто пошла носом кровь. Мы и не собирались драться.
        - Ну конечно! - Анна Сергеевна всплеснула руками. - Сначала вы у всех на глазах поссорились, потом он утащил тебя в дальний угол, когда мы пришли, ты был весь в крови. Я не понимаю, зачем ты мне врешь сейчас! Уходите немедленно с глаз моих!
        - Нет, подождите, Анна Сергеевна, пусть мальчик говорит, - директриса опустила трубку на рычаг аппарата.
        - Мы действительно поспорили, - сказал я. - И отошли в сторону. Но драться мы не собирались даже, мы же почти взрослые люди.
        - Взрослые они! - фыркнула Анна Сергеевна.
        - Ну подумайте сами, зачем бы мне его выгораживать? - я пожал плечами. - Ведь если бы он и правда меня избил, то я бы точно был всеми руками за, чтобы вы его домой отправили.
        - Синяки бы были, если бы Илюха нос ему расквасил, - встрял Марчуков.
        - Мы правда не дрались, было бы несправедливо наказывать Мамонова за то, чего он не делал, - я вытащил из носа дурацкие жгутики, зажал их в кулаке и проверил ладонью, не идет ли кровь. Вроде все было нормально.
        - Между прочим, там есть еще темная история с дымом на открытии, - язвительно сказала Анна Сергеевна.
        - Да не мы это! - заорал Марчуков, но я дернул его за футболку и продолжил он уже спокойнее. - Мы готовились! Я сценку придумал, а Илюха там должен был америкашку играть. Я даже пестик у своего брательника из седьмого отряда взял погонять!
        - Пестик он взял! Марчуков, ты седьмой класс закончил, а до сих пор как маленький! - Анна Сергеевна закатила глаза. - И как это вас оправдывает?
        - А мы и не оправдываемся, Анна Сергеевна, - сказал я. - Потому что мы не виноваты. Вы отправите домой ни в чем не повинного Мамонова, а тот, кто все это устроил и сорвал нам вечер, будет разгуливать по лагерю и потирать ручки. И еще потом нам что-нибудь устроит. На смотре песни и строя или на олимпиаде.
        - Резонно, - большая рыжая голова качнулась. - Жарко сегодня, Анна Сергеевна. Отпустите детей в отряд.
        - Вы считаете, что они ничего больше не натворят? - педагогиня бросила на меня недобрый взгляд. - Пусть они дадут честное слово...
        - Конечно, натворят, - уголки бледных губ директрисы дернулись вверх. - Но наказывать мы их будем, только если они и правда виноваты. Мамонов, Крамской, Марчуков, можете идти.
        - Спасибо, Надежда Юрьевна! - сказал я. Марчуков набрал в грудь воздуха, чтобы еще что-то сказать, но я потащил его за футболку к выходу.
        Мы торопливо шагали по дорожке,Марчуков постоянно оглядывался, будто опасался, что за нами погонятся и вернут обратно в грозный кабинет директора.
        - Уф, кажется, пронесло! - рыжий остановился и уселся на землю рядом с толстенной сосной. Подобрал шишку и запулил ее в стороной корпуса первого отряда. - А разве у твоей матери на работе есть телефон?
        - У начальника цеха есть, - сказал Мамонов. - Сообщение бы оставили. Пришлось бы ей брать отгул и ехать сюда за мной.
        - Аннушка совсем сбрендила... - Марчуков кинул еще одну шишку. Некоторое время мы молчали. Марчуков сидел у дерева и кидал шишки, Мамонов жевал травинку, а я смотрел на компанию детей из какого-то младшего отряда. Они стояли в кругу, потом кто-то подкидывал мяч, выкрикнув: «Штандер, Митя!» Потом все бросились врассыпную, кроме одного, который бросился за мячом.
        Мамонов повернулся ко мне и протянул руку.
        - Спасибо, Кирилл.
        - Да брось, не за что, - я пожал протянутую руку.
        Заиграл горн, призывающий на ужин. Мы переглянулись и молча потопали к столовой. Только молчание это больше не было напряженным или недобрым. Просто задумчивым. Никакой радости от победы в этой ситуации ни я, ни, судя по лицам Мамонова и Марчукова не ощущали. Зато между мной и старыми приятелями отчетливо рухнула стена, которую я ощущал с самого начала. Другом я им еще не стал а вот чужаком уже не был.
        - Что, Мамонов, последний ужин? - злорадно спросила Коровина, когда мы рассаживались за столом.
        - Не дождешься, Коровина, - криво ухмыльнулся Мамонов.
        - Как это? - возмутилась Коровина. - Анна Сергеевна, вы же сами говорили...
        - Ешь, Коровина, - раздраженно буркнула Анна Сергеевна. - Без твоих советов разберемся.
        Коровина тряхнула головой и переглянулась с сидящей рядом с ней Шарабариной. Та сделала большие глаза и пожала плечами. Потом что-то прошептала ей на ухо и указала глазами на меня. Коровина тоже на меня посмотрела и что-то прошептала в ответ. Взгляд «ангелочка» стал цепким.
        Я воткнул тупую алюминиевую вилку в плоскую котлету-лапоть и подумал про свою дочь. «Да, Карина, пожалуй, ты права, я ничего не понимаю», - мысленно ответил я своей дочери. Очень давно не играл в эти игры. Совсем забыл о том, насколько связывает по рукам и ногам отчужденность с коллективом. В моей маленькой фирме работает всего-то семь человек. И мне не нужно каждый день подтверждать у них свой авторитет, не нужно захватывать внимание и доказывать, что я лучший, что я достоин. Отношения сложились, рабочий режим налажен, работа-дом, друзья по пятницам. И постепенно привыкаешь вот к этой вот устойчивости окружающего мира. А потом все внезапно рушится, и вот ты снова в начале пути.
        И где теперь оказался весь этот хваленый жизненный опыт, которым я козырял перед дочерью?
        Я фыркнул, чуть не подавившись кашей, когда представил лицо Карины, если бы она вдруг услышала эти мои слова сейчас.
        Да, Карина. Все так. Твой папа ни черта не понимает. И ведет себя, как и положено гику и ботану Кириллу Крамскому, который клепает по ночам в тетрадке приключения бравого капитана звездолета Зорина. А в остальное время отсиживается в углу. И все очки, которые он заработал среди новой для себя компании твоих ровесников, Кара, ему выдали только за то, что у него очень вовремя носом пошла кровь.
        - Крамской, а ты почему сбежал? - спросила Шарабарина. - Тебе же сказали до утра оставаться.
        - Привидений боюсь! - ответил я и сделал страшные глаза. - Говорят у вас в медпункте водятся призраки мертвых белогвардейцев. На скелетах коней. Жуть такая, ммм...
        - Ой, да ладно! Все ты выдумываешь! - Шарабарина прыснула и снова что-то зашептала на ухо Коровиной.
        Я облизал ложку и решительно встал, чтобы потребовать добавки. Реально, жрать хотелось так, что эта несчастные липкие макароны с котлетой проглотил, даже не заметив.
        Активисты кучковались вокруг Прохорова, и оттуда слышались возгласы про космос, Гагарина и ракеты. Понятно, они собираются новую сценку ваять. Или еще что-то подобное.
        Тут мне на глаза попался одинокий желтенький цветочек. Он рос прямо на краю дорожки, упрямо поднимался, после того, как проходящие постоянно задевали его ногами. Цветок... Букет... Директриса... Анна Сергеевна.
        Я вспомнил застывшее лицо Анны Сергеевны. Она умело скрывала свое плохое настроение за маской всегдашней строгости. Должно быть, она только что получила выволочку у Красной Королевы.
        Я ускорил шаг, почти поравнявшись с активистами впереди, но пошел на на веранду в наш корпус, а мимо. Туда, где трава была не притоптана, и цветочков росло больше, чем один чахлый одуванчик у дороги.
        Ромашки.
        Не знаю, что такого трогательного в полевых цветах, лично мне всегда казалось, что нет ничего лучше букета из красных роз, кто бы там что ни говорил. Но выбирать было особо не из чего. Букет одуванчиков смотрелся бы еще хуже, как будто детсадовец собирал. А ромашки, на самом деле, ничего так себе цветы. Во всяком случае, в качестве подарка для воспитателя пионерского отряда, которого разозлили ее строптивые питомцы.
        На скамейке рядом с отрядом сидели девчонки, скучковавшиеся вокруг Шарабариной. К отрядной доске объявлений был приколот тетрадный листочек, на котором было крупными буквами написано: «Где расписание, Прохоров?!»
        На веранде заседал актив, права потерявший Коровину и Марчукова. Зато пополнившийся двумя безымянными парнями из второй палаты.
        Мамонов со своими вечными спутниками Мусатовым и Марчуковым тоже сидели на веранде, но чуть поодаль от актива. Я спрятал букет за спиной, пересек холл и подошел к двери Анны Сергеевны. Постучал вежливо.
        - Чего тебе, Крамской? - прохладно спросила педагогиня, распахнув дверь.
        - Это вам, Анна Сергеевна, - я протянул ей букет ромашек.
        - Вы опять что-то натворили? - Анна Сергеевна посмотрела на меня поверх очков.
        - Я просто хотел сказать спасибо, - я улыбнулся. - Вы же обо мне беспокоились. И вообще, носитесь с нами, воспитываете, переживаете всей душой. Вы думаете, мы этого не видим? Мы же понимаем, что вы для нас же стараетесь, даже если иногда и артачимся... Но такие уж мы, переходный возраст, - я вздохнул, как будто от переизбытка чувств. - Спасибо вам, Анна Сергеевна!
        Честно сказать, я не чувствовал ничего из того, что говорил. Эта стерва была одним из самых хреновых педагогов, которых я встречал в жизни. Даже сержант в учебке был куда более понимающим и чутким, чем Анна Сергеевна. Она обвинила своих же подопечных в совершении, фактически, преступлений, и даже не подумала извиниться. И наверняка считает себя правой сейчас. И думает, что директриса ее унизила. И что надо было отправить Мамонова домой, несмотря на то, что он вообще ни в одном пункте не виновен. Как в анекдоте. «Ну значит и за изнасилование забирайте!» - «Это почему еще?» - «Ну, инструмент же есть...»
        Мог сделать, значит виновен.
        А он и возразить-то ничего не может. Потому что, а что скажешь-то? Слово против слова.
        - Хорошо хоть кто-то это понимает, - застывшее лицо педагогини оттаяло и расплылось в самодовольной улыбке. Она протянула руку, взяла букет и даже лицемерно его понюхала.
        Кивнула и закрыла дверь. Спасибо, конечно же, не сказала.
        Впрочем, мне и не требовалось.
        Я вышел обратно в холл и понял, что все замолчали и смотрят на меня. Активисты прервали полет своей фантазии на тему, из чего бы такого изготовить космический скафандр, а Мамонов и его миньоны перестали делать... Не знаю, чем они там занимались. Кажется, играли в камень-ножницы-бумага.
        Я приложил палец к губам, потом ткнул большим пальцем за плечо, в ту сторону, откуда я вышел, потом показал на пальцах человечка, шагающего наружу из корпуса. И пошел к выходу, собственно.
        Прохоров, Мамонов и Марчуков с Мусатовым потянулись за мной.
        - Это что за подхалимство такое было? - возмущенно зашептал Марчуков.
        - Да, я хотел бы задать тот же вопрос, - Прохоров упер руки в бока и навис надо мной.
        - Аннушка только что получила втык от директрисы, - вполголоса сказал я. - Понимаете, что это значит?
        - Ну? - темные брови Прохорова сошлись на переносице.
        - Да она же будет теперь еще больше придираться! - я постучал пальцем по лбу. - Никаких разговоров после отбоя, спать только с открытыми дверями, ходить строем... - я кашлянул. Ну да, мы и так ходим строем, в общем-то, и кажется, никого это не напрягает. - В общем, жизни никакой не даст. И власти у нее сильно больше, чем у тебя, Прохоров.
        - А это... ну... да, ведь правда, - хмыкнул Мамонов. - Злая Аннушка и добрая Аннушка - это две разные Аннушки.
        - Ну? - я вопросительно посмотрел на них всех по очереди. - Поняли теперь? Мы правы, она нет. Но если мы будем корчить морды оскорбленной невинности, то мы так до конца смены и будем по струнке ходить и чихнуть лишний раз бояться.
        - А ты голова... - задумчивая складка между бровей Прохорова разгладилась. - Где-то у меня шоколадный батончик оставался, если в жару эту не расплавился...
        - А я могу про нее стишок написать! - гордо сказал Марчуков и подбоченился.
        - Главное ей потом не показывай, - хохотнул Мамонов.
        - Эй, это почему еще? - рыжий скорчил обиженную гримасу. - Я и нормальный стихи тоже могу! Давайте график дежурств по цветам установим, вот! Если мы все сейчас ее этим сеном завалим, глупо смотреться будет. А если букетик утром, букетик вечером, то она такая - уоу! - и разомлеет!
        Я стащил покрывало со своей кровати, свернул его в несколько раз и бросил на тумбочку. Улыбался. Неожиданно хороший день, хотя начинался плохо. И ребята хорошие.
        - Кирюха, давай к нам! - Мамонов хлопнул ладонью по своей кровати. - Нам тут Олежа хочет историю очередную рассказать! Стррррашную, аж жуть! Правда, Олежа?
        - А то! - Марчуков шмыгнул носом. - Я сам засыпать боюсь, когда ее вспоминаю!
        Я отогнул край одеяла, чтобы в случае чего быстро нырнуть в кровать. Задел ногой рюкзак и внезапно вспомнил про пирожки, которые из холодильника три дня назад забрал. Пожалуй, доставать их сейчас - не лучшая идея... И завтра надо будет проверить, что там с ними.
        Я сел рядом с Мамоновым, а Марчуков забрался на спинку кровати и набрал в грудь воздуха. Но начать не успел, потому что кто-то тихонько поскребся в окно.
        - Мальчики, можно к вам? - за стеклом появилась белокурая голова Шарабариной. - Я знаю, вы тут истории рассказываете, я тоже хочу послушать!
        Глава 14
        А интересно было наблюдать, как моментально преобразились лица парней! Только что все были просто пацанами, страшную историю предвкушали, подушками даже по головам друг друга лупили. Не как в более юном возрасте - битва! Все в перьях! А так, просто совпало - у тебя подушка в руках, а тут как раз затылок товарища очень удобно маячит.
        И вот в окно забирается Шарабарина. Та самая девушка, о которой недавно злословили. И эти же самые мальчишки мгновенно начинают суетиться, подавать руки, освобождать самые удобные места, лезть в рюкзаки за припрятанными конфетами.
        - Дайте я вот сюда сяду, Мамонов, подвинься, - девушка втиснула свою изящную попу между мной и Мамоновым. Чинно положила руки на голые колени и мило улыбнулась. - Ну давай уже, Марчуков! Рассказывай!
        - Ага! Счас! - он повозился, устраиваясь поудобнее на спинке кровати. - В общем, дом один у нас есть. Заброшенный. Там еще пустырь вокруг, сбоку от школы нашей.
        - Это на Заречной который? - переила его Шарабарина.
        - Нет, другой, - отмахнулся Марчуков. - Рядом с Мясокомбинатом.
        - А, да, знаю, у меня там дядя работает!
        - Ты будешь слушать или сама рассказывать начнешь? - возмутился Марчуков и чуть не навернулся со своего «насеста».
        - Все, молчу, продолжай! - Шарабарина принялась накручивать на палец прядь своих платиновых волос.
        - Короче, там раньше жил врач, еще до войны. Немец. Ну, наверное немец, фамилия была немецкая. А потом умер или исчез, и больше никто туда не вселился. И, короче, мы с пацанами задумали туда забраться. А там все окна и двери досками заколочены...
        - Кирилл, а ты в какой школе учишься? - шепотом спросила меня Шарабарина.
        - В двадцать третьей, - шепотом ответил я. - С сентября. Мы только переехали.
        - А я в тринадцатой, - прошептала девушка. - С английским уклоном. Знаешь?
        Я помотал головой.
        - А в углу что-то такое - шурш-шурш-шурш! - Марчуков схватил за плечо сидевшего ближе всех парня. Тот от неожиданности взвизгнул, как девчонка. Все засмеялись.
        - А тебе какая музыка нравится? - снова зашептала Шарабарина, прижавшись чуть теснее, чем раньше.
        - Всякая, - уклончиво ответил я. И вдруг сообразил, что это же она ко мне клеится! Чуть не рассмеялся, честное слово. Она вне всяких сомнений очень красивая девчонка. И делает, в целом, все правильно. Но я не могу даже близко воспринять ее как взрослую! Да, чисто эстетически у нее все на положенных местах, она продуманно не надела под свою клетчатую рубашку лифчик и не застегнула ни одной пуговицы. Так что при желании я мог созерцать розовые бутончики ее юных сосков даже не не особенно выворачивая шею. При шепоте ее губы касались моего уха. Она то накручивала на палец волосы, то поглаживала ладонью свое бедро. В общем, умело пользовалась тем, чем наградила ее природа.
        Интересно, зачем?
        Вряд ли первая красотка и активистка второго отряда вдруг влюбилась с первого взгляда в новенького Кирилла Крамского, который прославился пока что только тем, что залил футболку кровью из носа.
        - И что, это все что ли? - возмущенно спросил испугавшийся парень. - Ты же говорил, что спать не можешь, ужас какая страшная история!
        - Крысы знаешь какие здоровенные были! - Марчуков раскинул руки, показывая приблизительный размер крыс. Если этому верить, то они были не меньше волкодавов. - И если не страшно, что же ты визжал тогда?
        Все захохотали. Пальцы Шарабариной коснулись моего колена. Дурацкая ситуация. Я чувствовал себя вовсе не так, как должен бы, когда мне строит глазки девушка ослепительной красоты. А как будто на мне виснет накидавшаяся на корпоративе бухгалтерша в центнер весом и в платье в дурацких розочках. И вроде обижать не хочется, но если вдруг организм предательски отзовется, стыдно потом будет даже в зеркало смотреть.
        - А вот представьте, что вы попали в прошлое, - сказал я, подавшись вперед. - Лет на двадцать...
        - Как на машине времени Уэллса? - спросил Марчуков.
        - Ага, - кивнул я. - Представьте, что у нас на чердаке герой Уэллса забыл машину времени, и мы можем на ней покататься.
        - А почему на двадцать? - Марчуков почесал затылок. - У нее двигатель заклинило?
        - Не знаю, просто почему-то подумалось, - пожал плечами я. - Можно и не на двадцать. Вот ты бы куда отправился?
        - В будущее! - Марчуков взмахнул руками. - Чтобы можно было сгонять на Марс, и чтобы летающие машины, такие вжжжжиу!
        - А я бы в войну! Фрицев стрелять, как дед! - сказал тот белобрысый парень, который визжал на моменте про крыс.
        - А я бы в каменный век, на мамонтов охотиться!
        - Фу, там все вшивые были! И спать на камнях!
        - Зато интересно!
        - А я бы в шестьдесят первый, посмотреть, как Гагарин в космос летал!
        - Эх, лучше уж тогда в будущее, как Марчуков. Чтобы самому в космос.
        - А ты, Ира?
        - А мне и здесь хорошо, - прохладно сказала она. - Ладно, я думала у вас тут истории страшные, а вы тут ерунду какую-то обсуждаете. Пока, детский сад, штаны на лямках.
        Она встала, толкнул меня бедром. Забралась на подоконник и спрыгнула вниз. Даже не посмотрев в мою сторону.
        Нда, похоже, друзьями мы не стали. Ну что ж...
        После утренней зарядки я отстал от отряда и подошел к своей молодой матери.
        - Вера Ивановна? - голос предательски дрогнул. Вот теперь я первый раз за все мое новое пионерское детство реально оробел. Колени стали ватными, ладони вспотели. Сложно даже сказать, почему. Чего я ожидал? Что она меня узнает? Или что грянет гром с ясного неба, и наступит временной коллапс? Даже не знаю.
        - Чего тебе, мальчик? - произнесла она. Сознание будто раскололось надвое. Одно смотрело глазами мальчишки на язвительную физручку, а другое слышало знакомый с младенчества голос.
        - Я... Я хотел бы записаться в какую-нибудь спортивную секцию... - сказал я, понимая, что мямлю самым идиотским образом.
        - А что именно тебе интересно? - она смотрела на меня доброжелательно, но равнодушно. Никаких особенных эмоций или внезапного узнавания. - Футбол, легкая атлетика? Бег? Акробатика?
        - Я... еще не знаю, - так, надо как-то собраться! Почему вот сейчас-то я веду себя как школьник перед удавом?! - Просто хотел бы больше заниматься спортом, но точно не знаю, каким именно. Можно все попробовать?
        - Конечно, можно! - мама улыбнулась и хлопнула меня по плечу. - Лучше поздно, чем никогда! Приходи сегодня к двенадцати сюда же, на школьный стадион. Подберем тебе спорт по душе.
        Она отвернулась и упругим шагом направилась в сторону жилых корпусов персонала.
        А я понесся догонять свой отряд. Вот и поговорили... Тебе, Кирилл, надо бы к психоаналитику, комплексы лечить, а не мир к лучшему менять!
        Чистить зубы, умываться, заправлять кровать, шагом марш на завтрак.
        «Еле ночь мы пережили,
        И дождались мы утра,
        Потому что завтрак ждали,
        Дорогие повара!»
        - Так, второй отряд, внимание! - Прохоров снова вышел к торцу стола и уперся в него кулаками. - Завтра наш отряд дежурит по лагерю. Крамской! Сегодня после полдника заседание совета дружины в Ленинской комнате. Чтобы как штык, без всяких там! Всем! Нам нужно наделать много звездочек, так что понадобятся рабочие руки. Все, кто в спортивных секциях не занят, не разбредаемся после завтрака! Всем понятно?
        - А расписание ты повесил, Похоров?
        - Повесил, Шарабарина! Глазки-то протри!
        - Ой, ну надо же, расстарался!
        Девчонки захихикали.
        - Всем все понятно? - с нажимом повторил Прохоров.
        - Да, - нестройно отозвался отряд.
        Стол на веранде был завален пачками картоном и фольгой. Две девчонки старательно обводили карандашом на листах картона разного размера звезды, Кузин притащил откуда-то десяток разболтанных ножниц и несколько пузырьков канцелярского клея.
        - А зачем нам столько звездочек? - спросила темноволосая Галя, которой достались явно очень тупые ножницы, которые скорее мяли картон, чем резали.
        - Будем раздавать тем, кто лучше всего проявит себя в игре «астероидная атака», - объяснил непонятное непонятным Кузин.
        - Это как?
        - Ну очень просто же! Буду прилетать разные команды космических кораблей, потом выстраиваться цепочкой, взявшись за руки. И если кто-то из наших с разбега ее разобьет, то они получают по звездочке. А если нет, то аллес! Летите дальше!
        - А потом они что будут делать со звездочками?
        - На конфеты менять.
        - А...
        Я отдал ножницы ждавшему своей очереди порезать пацану и встал. Прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь разобраться с тем, почему же я при матери так робею. И что бы такого сделать, чтобы прекратить? Драться с Мамоновым я не боялся. Вламываться без стука к директору - тоже. Стучаться в окно к Елене Евгеньевне - никакого волнения. А тут...
        Я замер. Из-за двери комнаты вожатой слышались голоса. Елены Евгеньевны и моей мамы.
        - ...собирается приехать? - тревожным голосом спросила вожатая.
        - Да, на следующей неделе, - ответила мама. То есть, еще вовсе даже не мама, а физручка Вера Снегова.
        - Какой кошмар... - за дверью заскрипела металлической сеткой кровать.
        - Ленка, ну что это еще за реакция? Он отличный парень, вот увидишь! Он тебе понравится, правда. И вожатым здесь работал раньше!
        - Верочка, у меня только-только начало получаться общий язык с этими детьми находить! - Елена всхлипнула. - Ты даже не представляешь... Сначала мне казалось, что они из-за этого Игоря меня просто на кусочки порвут. Потому что он замечательный, а я... А я нет. И вроде они смирились, но ты говоришь, что сейчас он приедет, и опять начнется. Игорь то, Игорь се.
        - Ленка, не драматизируй! - судя по звуку, Вера хлопнула подругу по плечу. - Ты замечательная, и они это уже поняли. Кстати, ты уже играла им на гитаре?
        - У меня же гитары нет, - вздохнула вожатая. - Я думала взять у кого-нибудь, но все над ними трясутся.
        - Давай вместе с тобой сходим к Артуру и попросим, - предложила Вера. - Игорь на гитаре играть не умел, а ты умеешь.
        - Подожди... Как это он приезжает? Анна Сергеевна сказала, что он в археологической экспедиции на все лето!
        - Ох... - Вера вздохнула. - Его не взяли в экспедицию. И из института отчислили.
        Дальше я не расслышал, потому что на веранде громко засмеялись.
        Игорь. Вот, значит, как.
        Только отца моего зовут вовсе не Игорь. А Сергей. И вожатым он никогда не был. И в лагере не работал, во всяком случае, ничего об этом не рассказывал.
        Впрочем, мама моя тоже не распространялась о том, что когда-то была инструктором по физической культуру в пионерском лагере «Дружных».
        - Эй, Крамской, ты где? Твоя очередь резать звездочки, у меня уже пальцы устали! - раздался с веранды голос Кузина.
        Ближе к двенадцати я решительно направился к стадиону. Но по дороге задумался. А что мне вообще даст, если я начну бегать и прыгать под руководством мамы? Вряд ли она станет откровенничать со спортсменом-новичком, между педагогом и учеником стена еще выше и непреодолимее, чем даже просто между незнакомыми людьми.
        Или я просто себе отмазки придумываю, чтобы снова не топтаться на ватных ногах и не чувствовать, как полыхают мои уши только лишь из-за того, что я с мамой разговариваю?
        Я остановился и сел рядом с деревом. Как Марчуков вчера. Сорвал травинку. Как Мамонов. Почему-то задумался, а курит ли кто-то из них? Сам я по жизни практически не курил никогда, просто слышал мнение, что старшие дети в пионерских лагерях всегда курят. Но у нас в корпусе я ни у кого не видел сигарет, та и табаком не пахло, я бы почувствовал.
        Тогда что делать?
        В странной я все-таки ситуации. До сих пор иногда кажется, что сплю. Должна ли у моего внезапного перемещения во времени вообще быть какая-то цель? Или я вообще никуда не переместился, а лежу в коме, и все это мне только кажется?
        Я ущипнул себя за ладонь. Сильно сдавив кожу ногтями. Ойкнул тихонько. Посмотрел на покрасневшие отпечатки ногтей на коже.
        Не похоже на сон. Похоже на реальность.
        Но ответа все равно не появилось.
        Мужику из «Дня сурка» мироздание тоже не подсказывало, что он должен делать. Просто у него попыток было бесконечное количество, а у меня всего одна.
        Или, может, не одна? Может, если я вдруг умру, то снова проснусь дома, в тот день, когда мама уезжает на свой курорт, а папа садит меня на автобус? И тогда можно будет, например, упереться рогом и сказать, что ни в какую поликлинику я с ним не пойду, что это обман и подлог. А вместо этого внимательно прочитаю, что там за диагноз написан на той злосчастной справке, которую мой отец легкомысленно выбросил в мусорку.
        Да и в лагере можно будет сразу заявить, что я начинающий писатель-фантаст и начать с новой страницы сочинять космическую сагу, где героями будут мои соотрядники и вожатые, а сам я смогу под этим предлогом с каждым из них вдумчиво поговорить, чтобы...
        Чтобы что?
        Чтобы доказать Карине, что заслужить авторитет можно самыми разными способами.
        И отцу тоже. Не моему отцу, а отцу Кирилла. Который убежден, что свои болезни надо скрывать, иначе никто тебя уважать не будет.
        - Крамской, а ты почему здесь сидишь? - из-за дерева показалась Елена Евгеньевна. - Тебя кто-то обидел?
        - Нет, что вы, Елена Евгеньевна, - я вскочил. - Я просто задумался. Я пишу фантастическую повесть, и обдумывал следующую главу. Но пока тут сидел, мне пришло в голову, что может лучше начать новую, а? Где экипажем космического корабля будет наш отряд? А Анна Сергеевна и вы - капитан и штурман. Как вам идея?
        - О, так ты писатель! - вожатая просияла. - А что же ты раньше молчал? Идея твоя мне очень нравится! Можно будет потом книжки для всего отряда напечатать, это же такая память будет!
        - Рад, что вам нравится, - сказал я.
        - Конечно, нравится! - она схватила меня за руку и потащила обратно к отряду. - Давай скорее расскажем ребятам!
        - Но я же еще до конца не додумал, Елена Евгеньевна! - начал по-мальчишески сопротивляться я. - А вдруг ничего не получится?
        - Все получится! Я тебе помогу! И ребята помогут!
        Ну да, как я мог забыть? Времена, когда писать книги начал каждый второй, настанут еще нескоро. А если еще и фантастику, так это вообще уникум! Сколько в Советском Союзе было писателей-фантастов? Я напряг память, но вспомнить смог только Стругацких и Велтистова. Кажется, это он написал про Электроника. Когда-то я под впечатлением фильма с энтузиазмом взялся читать книгу, но то ли лет мне было еще слишком мало, то ли книга действительно оказалась слишком скучной... В общем, запомнил я только фамилию автора.
        Вожатая продолжала меня тащить до самого корпуса, я для вида продолжал упираться. Ну как же, творческий человек, должен быть мнительным... Но сказать ребятам она ничего не успела.
        Из своей комнаты показалась Анна Сергеевна, увидела меня, нахмурила брови и решительным шагом, не предвещающим ничего хорошего, пошла на сближение.
        Вера ей рассказала, что я обещал прийти и не пришел? Или вчера в букете ромашек я принес ей какое-нибудь противное насекомое?
        - Пойдем-ка в твою палату, Крамской, - сказала она ледяный, как альпийские снега тоном. - Где твоя кровать? Вот эта? Доставай свой рюкзак!
        - Анна Сергеевна, честное пионерское, я просто забыл про пирожки, - заныл я и понюхал носом воздух. Может, кто-то учуял, что они испортились, и наябедничал?
        - Доставай свой рюкзак, - отчеканила педагогиня.
        Я наклонился и выволок из-под кровати свое брезентовое недоразумение. Впрочем, у других были почти такие же. Анна Сергеевна схватила его за бока и вытряхнула содержимое на кровать. Запасные трусы, цветная ветровка, тетрадка с космическими рассказами, забытый пакет с многострадальными пирожками...
        - Что это? - она ткнула пальцем в завернутые в полиэтилен бледно-желтые цилиндры, которые я в первый раз видел. - Что это такое, я тебя спрашиваю?
        - Это серные шашки, мы такими теплицу окуриваем на даче... От паразитов... - проговорила стоящая в дверях Елена Евгеньевна.
        Глава 15
        - Я в первый раз это вижу, - сказал я. - Кто угодно мог подбросить, рюкзак же открытым стоял.
        - Все сказал? - скучающим тоном произнесла Анна Сергеевна. - Сначала напакостят, а потом хнычут, что это не мы. Что, Крамской, смелости не хватает признаться? Зачем ты сорвал открытие смены?
        - А кто вам сказал, что надо обыскать мои вещи? - спросил я. Мозг лихорадочно соображал. Кто мог подбросить и когда? Да когда угодно! Хоть сразу после происшествия. Хотя нет. Вчера на тихом часе я лазал в рюкзак за тетрадкой, ничего такого там не было. Значит положили сегодня. И вряд ли давно. Если бы я кому-то что-то решил подложить, то сделал бы это и сразу побежал докладывать педагогине. А то вдруг хозяин полезет в свои вещи и обнаружит там незнакомые предметы. Значит...
        - Как видишь, кто сказал, тот оказался прав, Крамской, - отрезала Анна Сергеевна. - Ну так что, ты признаешься уже, наконец?
        В этот момент в палату ввалилась толпа парней во главе с Прохоровым. Все замолчали. Замерли, глядя на мою кровать. Немая сцена.
        - Крамской? Так это ты! - Прохоров упер руки в бока. - А я-то думал, ты тихоня! В совет дружины тебя выбрал!
        - На совет дружины он сегодня обязательно пойдет, Прохоров, - сказала Анна Сергеевна. - Дружина должна узнать своего героя.
        - Как ты мог, Крамской? - глаза Елены Евгеньевны стали большими и круглыми.
        - Вот это ничего себе... - конопатое лицо Марчукова стало обиженным и совсем детским. - Вот ты крыса, оказывается...
        - Я понимаю, что вы уже все решили, но это не я, - произнес я, но голос мой потонул в общих воплях. К парням присоединились часть девчонок, в комнате стало тесно, все толкались вокруг, оставив пятачок свободного пространства вокруг моей кровати.
        Лица снова слились в многоцветный калейдоскоп, как будто незнакомые. Любопытство, непонимание, злорадство, снова любопытство. Они переглядывались между собой, шептали друг другу что-то на ухо. И непонимание на лицах некоторых менялось на любопытство. Или на гнев. Или...
        «Подложил кто-то из своих, - подумал я. - Из нашего же отряда.. Значит он же и устроил этот... гм... акт. А значит Анна все-таки права, что на нас подумала...»
        Я почувствовал досаду.
        Чья-то дурацкая хулиганская выходка, а мне теперь как-то придется выкручиваться. И вообще меня сейчас домой, наверное, отправят. Мамонова чуть за меньшее не отправили.
        - Что вы все здесь столпились? - прикрикнула Анна Сергеевна. - Идите занимайтесь своими делами!
        - Объявляю общий отрядный сбор прямо сейчас! - гаркнул Прохоров. - Всем, кроме Крамского собраться на веранде!
        Парни и девчонки, все еще возмущенно гомонили. Кто-то не очень понимал, из-за чего шум, другие объясняли по-быстрому, что, мол, у Крамского в рюкзаке те самые серные шашки, которые в клубе кто-то поджог.
        - Значит так, Крамской, - Анна Сергеевна посмотрела на меня своим фирменным взглядом поверх очков. - Отправить домой я тебя не могу, и ты это знаешь. Но этот вопиющий случай обязательно попадет в твое личное дело. А ты знаешь, что это значит.
        - Что значит? - спросил я. Спокойным голосом. Ну не чувствовал я ни страха, ни стыда! Как будто кино смотрю про пионерский лагерь. Выходка с шашками в клубе идиотская, согласен. Но накал драмы вокруг нее казался мне чрезмерным.
        - Что в комсомол тебя не примут, Крамской, - устало сказала Анна Сергеевна. - Вот зачем ты это сделал, Кирилл? Чего ты добивался?
        - Я этого не делал, - повторил я.
        - Ну вот, опять старая песня... - педагогиня махнула рукой. - Пойдем, Еленочка. Пусть с ним совет дружины разговаривает, может это его проймет и заставит стыдиться за свой ужасный поступок.
        Я остался в комнате один.
        - ...кто-то же и правда мог подбросить, - услышал я с веранды спокойный голос Цицероны. - Так что улика в лучшем случае косвенная.
        - Чичерина, а вот кто тогда? - с нажимом спросил Прохоров. - Ты уже не в первый раз здесь, нас всех знаешь. А Крамского когда узнала?
        - В автобусе сидели рядом, - сказала Чичерина.
        - И почему ты тогда его защищаешь? - наседал Прохоров. - По-твоему выходит, что кто-то из нас ему эти шашки подложил? Ну скажи, давай! Скажи, о ком ты тут такого мнения! Ты же всегда говоришь правду!
        Чичерина молчала.
        - Может еще кто-то хочет высказаться в его защиту? - грозно спросил Прохоров.
        - А не в защиту можно? - это Марчуков.
        Некоторые засмеялись.
        - Нет желающих, значит, - Прохоров удовлетворенно хмыкнул. - Тогда давайте голосовать. Кто «за»?
        Послышалось шуршание одежды и возня.
        - Цицерона, ты почему не голосуешь? Ты против?
        - Я воздержалась.
        - Так не пойдет. Или ты с отрядом, или против нас.
        - И что тогда, Прохоров?
        - Чичерина, ну и для чего ты это делаешь? - голос Прохорова зазвучал нетерпеливо и раздраженно. - Выделиться хочешь? Особенная ты у нас, да?
        - Я уже сказала, Прохоров.
        - А я тебе ответил. И ты промолчала. А молчание - знак согласия. Так что голосуй давай!
        - Ой, да подавись! Вот, видишь, я подняла руку. Доволен теперь.
        - Так, вижу, вижу... Мамонов! У тебя тоже есть какие-то возражения?
        - Руку устал держать, пока ты с Чичериной спорил, - лениво протянул Мамонов. - Долго еще? Я бы прогулялся перед обедом...
        - Так, больше опущенных рук не вижу, единогласно, - объявил Прохоров. И тут я понял, что не услышал, о чем они голосовали.
        Я посмотрел на вещи, разбросанные по моей кровати и принялся собирать все обратно в рюкзак. Только пакет с пирожками оставил, его надо донести до мусорного контейнера. Даже проверять неохота, что там случилось за эти несколько дней жары. А завернутые в полиэтилен серные шашки Анна Сергеевна унесла с собой. Вещественное доказательство же.
        По дороге на обед рядом со мной никто не встал. Образовалось пустое пространство, как будто прозрачный кокон. Речевку мне по цепочке тоже не передали.
        Интересное дело. Ночью Шарабарина обиделась, что я не обратил на ее чары никакого внимания, а сегодня у меня в рюкзаке находят серные шашки. Совпадение?
        Может и совпадение.
        Шарабариной не было на открытии, вряд ли она эту диверсию из города срежиссировала, нашла исполнителей и реквизит.
        На ступенях столовой отряд остановился и дружным хором прокричал:
        - Мы проголодались страшно,
        Что поесть уже не важно!
        Мы съедаем все подряд,
        Вот такой у нас отряд!
        Когда почти весь отряд уже доел второе, Прохоров опять вышел к торцу стола.
        - Прошу внимания, - сказал он и стукнул несколько раз ладонью по краю стола. - Так, замолчали все! Важное сообщение. Что там скажет совет дружины, это еще неизвестно, но мы в одном отряде и тоже должны внести свой вклад в наказание за проступок. С этого дня второй отряд объявляет тотальный бойкот Кириллу Крамскому. Всякий, кто с ним заговорит, будет наказан. Мы проголосовали единогласно. Все. Я сказал.
        На тихий час в палату я не пошел. Какой смысл? Там все равно все будут молчать, а если уж так, то лучше в беседке какой-нибудь посижу. Все равно я уже весь провинился, дальше некуда, я им целое главное мероприятие сорвал, подумаешь, какое-то нарушение режима.
        Небольшую круглую беседку из штакетника, крашенного в синий и зеленый цвета, я приметил еще когда мы только заселялись в отряд. Она стояла в стороне от дороги, тропинка в эту сторону была заросшей, а из-за развесистого куста было видно только крышу.
        Я сел на нагретые солнцем доски. Отколупал пласт отслаивающейся уже посеревшей зеленой краски.
        «Оксана и Ира - подруги навек!»
        «Пятый отряд лучший!»
        «Миша, Костя, Слава, 3 отряд». Рядом приписано «ДУРАКИ».
        «4 отряд навсегда!»
        Я разглядывал наскамеечную живопись, пытаясь найти что-нибудь хотя бы прикольное. Стишок, там, собственного сочинения. Или может картинку смешную. Но это были имена. Ничего не значащие, одинаковые. Может быть, Оксана и Ира, выцарапавшие надпись на скамейке, это Коровина с Шарабариной пару лет назад. А может и нет. Думаю, если прямо сейчас пройтись по корпусам, то можно обнаружить очень много других Ир и Оксан. И некоторые из них тоже думают, что они подруги навек.
        - Я тоже сюда прихожу, когда все достают, - раздался над самым моим ухом голос Мамонова.
        - Вы же договорились на бойкот, - сказал я.
        - Тебе кто-то подбросил эту чепухню, это точно, - Мамонов зашел в беседку и уселся рядом со мной на скамейку. - Не верю, что это ты сделал.
        - Спасибо, - серьезно сказал я и протянул ему руку.
        - Не за что, - он пожал ее и опустил глаза. - Знаешь, я честно надеялся, что историю с этими шашками как-нибудь замнут, и все обойдется. Но теперь ведь придется разбираться.
        - Собираешься вести расследование? Как Шерлок Холмс? - я хохотнул.
        - Как миссис Марпл, ага, - фыркнул Мамонов. - Как думаешь, кто тебя подставил?
        - Понятия не имею, - вздохнул я. - Кто-то из своих, чужие бы в отряд не зашли. Подкинул, и сразу стукнул Анне Сергеевне. Узнаем, с кем она разговаривала перед обедом - узнаем, кто виновник.
        - И как это узнать? - Мамонов подобрал с пыльного деревянного пола плоский камушек и зажал его в кулаке.
        - Поспрашивать тех, кто сидел на веранде, - сказал я. - Они там звезды вырезали и клеили, могли видеть, кто уходил в сторону комнаты воспитателя.
        - Зла не хватает, - Мамонов сплюнул. - Хорошо было в пятом классе. Нравится кто-то - за косичку дернул. Не нравится - оплеуху отвесил. А сейчас и за косички нельзя, и оплеухи нельзя. Будто за один год все взяло и изменилось.
        Он с силой запустил камушек в кусты. Захлопали крылья какой-то вспугнутой птицы.
        - Пойдешь на совет дружины? - спросил он.
        - А куда я денусь с подводной лодки? - я пожал плечами.
        - Ну, мало ли... С тихого часа сюда вот сбежал.
        - До города километров сто. Ну убегу, и что? Попутку ловить? А дальше? Мать на Черном Море, отец... Ну, в общем, некуда там.
        - Парни думают, что это ты шашки поджег, - сказал Мамонов. - Олежа так хотел, чтобы его сценку все увидели, что устроившего это сразу зачислил в личные враги. Он хороший парень, но совсем еще пацан, как его брательник младший.
        - Орете, как эти самые, - куст зашевелился, пропуская к беседке Чичерину. В руках она держала книжку. Ту же самую, которая была у нее в автобусе.
        - Еще не дочитала? - хмыкнул я, кивая на книгу.
        - С собой взяла, чтобы вопросов дурацких не задавали, - язвительно отозвалась Цицерона. - Я часто так на тихий час сбегаю, все уже привыкли, никто даже не удивился.
        - Ты тоже не веришь, что это я?
        - Вера, Крамской, это для бабушек, которые в церковь молиться ходят, - с ноткой назидания проговорила Цицерона. - А лично мне эта история кажется нелогичной. Ты новенький, для чего тебе срывать мероприятие? И вроде не дурак, чтобы потом в своем рюкзаке серные шашки хранить.
        - Логично, - согласился я.
        - Бойкот этот дурацкий придумали, не разобравшись, - Цицерона положила книжку на скамейку.
        - А сюда ты зачем пришла? Меня морально поддержать? - я криво ухмыльнулся.
        - Вот еще! - фыркнула Чичерина. - Моральная поддержка нужна тому, у кого совесть не чиста. Твоя мораль сама справится. Но я - за справедливость. Я считаю, что наказывать нужно виновного, а не случайного человека, который под горячую руку попал.
        - Но за бойкот проголосовала? - поддел я.
        - Так было быстрее, - Цицерона поморщилась. - Иначе бы он просто промурыжил бы нас до самого обеда.
        - Интересный способ борьбы с системой, - сказал я.
        - По-твоему, надо было развести демагогию на полдня? - Цицерона приподняла бровь.
        - Да ладно, не обижайся, - примирительно сказал я. - Но сюда-то ты зачем пришла? Ты ведь меня искала, верно? Или просто шла почитать в любимую беседку, а тут занято?
        - Тебя искала, - Цицерона кивнула.
        - Зачем?
        - Поговорить.
        - Ну... хорошо. Вот он я, давай разговаривать. И, кстати, спасибо тебе.
        - За что? Я вроде уже сказала, что не собираюсь тебя морально поддерживать!
        - За то, что ты за справедливость, конечно, - пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы не улыбнуться. Потому что лицо Цицероны было очень серьезным. - Так уж получилось, что твое стремление к справедливости приносит мне определенную выгоду, поскольку я не виновен. Вот за это и благодарю.
        Она посмотрела на меня, прищурившись. Не знаю, что пыталась разглядеть. Сарказм? Или просвечивала мой мозг на предмет того, виновен я на самом деле или нет?
        - Кто мог тебя подставить? - спросила она.
        - Илья спрашивал то же самое, - я пожал плечами. - Ребят, я в лагере всего-то три дня. Еще не успел обзавестись врагами или друзьями. Скорее всего, мой рюкзак выбрали именно поэтому. Но сделал это кто-то, кого вы хорошо знаете.
        - Никаких обысков Аннушка не проводила, - Цицерона задумчиво прикусила губу. - Значит кто-то ей на тебя указал. Тот же самый, кто и сунул тебе в рюкзак эту мерзость.
        - Очевидно, - я покивал. - Ты не видела, кто к ней заходил?
        - Я улизнула почти сразу, как только Прохоров отвлекся, - Цицерона дернула плечом. - Надо поговорить с Кузиным, он там руководил всем этим звездорезом.
        - Лучше у Аникиной, - подал голос Мамонов. - Кузин был так занят, что мог ничего вокруг не замечать. А она точно крутилась рядом.
        - Кстати, Мамонов, хотела тебе сказать, что приятно удивлена, - Цицерона склонила голову, разглядывая лицо Мамонова будто в первый раз. - Я думала, ты тупой.
        - Ах ты фу-ты-ну-ты, какой комплимент! - фыркнул Мамонов. - Я прямо сейчас описаюсь от умиления.
        - Нет, Мамонов, я совершенно серьезно, - Цицерона не обратила на его выпад никакого внимания. - Все прошлые годы ты производил впечатление недалекого и агрессивного человека. Договориться с которым невозможно. Или ты только сейчас повзрослел, или все эти годы носил маску.
        - Ах, сударыня, позвольте мне оставить эти сведения в тайне, - Мамонов изобразил галантный поклон, не поднимаясь со скамейки. Снял с головы воображаемую шляпу и отвел ее в сторону. Так низко, что если бы на шляпе было перо, оно обязательно бы испачкалось в пыли на полу.
        - Мне кажется, что пока мы не узнаем, зачем это было делать, мы так и будем топтаться на месте, - сказал я. - Даже если Аникина сейчас скажет, что к Аннушке заходил, нампример Сидоров, то потом этот же самый Сидоров скажет, что это не он, что он понятия не имеет, о чем мы вообще говорим.
        - Мы говорим, Крамской, - сказала Цицерона. - С тобой никто разговаривать не будет.
        - Ах, да, бойкот... - я вздохнул. - Ну хорошо хоть не за темную проголосовали.
        - Телесные у нас не практикуют, - сказала Цицерона. - Хотя мне иногда кажется, что зря. И что в некоторых случаях выпороть публично было бы куда доходчивее, чем вести долгие разговоры.
        - Меня отец порол, не помогло, - Мамонов ухмыльнулся.
        - Так это дома, - дернула плечом Цицерона. - А вот представь, что за выбитое стекло тебя ведут не в детскую комнату милиции, а на школьный двор. Снимают с тебя прилюдно штаны и бьют при всех по голой жопе. Это же даже звучит по-разному. Тот пацан из седьмого «Б», который состоит на учете в детской комнате милиции. Или тот пацан, кого при всех по жопе отхлестали.
        - Ты, главное, никому этих идей не рассказывай, - произнес Мамонов смеющимся голосом.
        - А тебе-то чего уже переживать? Тебе больше детская комната милиции не полагается...
        Развесистый куст снова зашевелился, и выпустил из своих зеленых объятий еще одного человека. Увидев ее, я по-настоящему обрадовался. Елена Евгеньевна. Надеюсь, она тоже думает, что я невиновен.
        Она как будто в нерешительности замерла на пороге беседки. Поправила пионерский галстук. Коснулась комсомольского значка. Пригладила непослушную прядь волос.
        - Вы знаете, что нарушаете распорядок дня пионерского лагеря? - сказала она, посмотрев на каждого из нас по очереди.
        Глава 16
        - Елена Евгеньевна, ну и к чему это лицемерие? - спросила Чичерина. - Дневной сон нужен маленьким детям, а не нам. Мы не шумим, никому не мешаем, никто нас не видит.
        - То есть, ты считаешь, что правила не для тебя написаны, Чичерина? - с каменным лицом спросила вожатая. - Ты исключительная и особенная, поэтому можно их не соблюдать?
        - Вы же понимаете, что я имела в виду, Елена Евгеньевна, - Цицерона посмотрела на вожатую исподлобья.
        - Я понимаю сейчас только то, что на твою сознательность рассчитывать нельзя, - отрезала вожатая. - Мамонов, Чичерина, Крамской, немедленно вернитесь в отряд и займите свои кровати!
        - Как скажете, Елена Евгеньевна, - Цицерона дернула плечом. - Мне сначала показалось, что вы не такая, как Анна Сергеевна. Жаль, что я ошиблась.
        - Мне тоже много чего сначала показалось, Чичерина, - голос вожатой стал ледяным. На меня она не смотрела.
        Цицерона встала со скамейки и шагнула из беседки мимо вожатой. Мамонов глянул на меня и тоже встал.
        - Простите, Елена Евгеньевна, - сказал он без тени вины в голосе. - Мы больше не будем.
        Я остался сидеть.
        - Крамской, тебе нужно особое приглашение или как? - спросила вожатая, все еще не глядя на меня.
        - Можно с вами поговорить, Елена Евгеньевна? - спросил я.
        - Мы прекрасно сможем поговорить на совете дружины, - вожатая отвернулась и шагнула наружу.
        - Елена Евгеньевна, я этого не делал, - сказал я. - Доказать я этого не могу, накажут, значит накажут. Но хочу, чтобы вы знали, что я ни при чем.
        - Хотелось бы тебе верить, Крамской, - вздохнула она, провожая взглядом исчезающую за кустом спину Мамонова.
        - Так поверьте, - я пожал плечами. - Мне даже хотелось бы, чтобы это был я. Ведь это не означало бы, что в отряде есть не только тот, кто сделал это, но и обманщик, который захотел и смог свалить вину на другого человека.
        - Крамской... - она посмотрела на меня через плечо. - Не знаю, что ты тут затеваешь...
        - Елена Евгеньевна, ну что я могу затевать? - я грустно усмехнулся. - Меня обвинили, не дав даже возможности оправдаться. И я не Шерлок Холмс, чтобы играючи вывести обманщика на чистую воду...
        - Ты понимаешь, в какое положение ты меня ставишь сейчас? - спросила вожатая.
        - Понимаю, Елена Евгеньевна, - сказал я. - Поэтому ничего и не хочу у вас просить. Просто хочу, чтобы вы знали, что я этого не делал. И все.
        Я встал и тоже направился к корпусу. Не особенно торопясь, чтобы не подставлять Мамонова и Чичерину. Они ведь бойкот нарушили, и мстительный Прохоров может попытаться устроить им какие-нибудь неприятности.
        Вообще-то бойкот никаких неудобств мне не доставлял. Когда я вернулся в палату, все сделали вид, что меня не заметили. К моей кровати явно никто не прикасался, тихий разговор прервался всего на несколько секунд. Раз бойкот, значит нет необходимости поддерживать беседы, вникать в отрядные дела и все такое прочее. Можно расслабленно валяться, думать о своем и наслаждаться тишиной.
        Правда, такие мысли в моей голове удержались ненадолго. Я вдруг представил, что в любой момент может произойти обратный обмен. Я вернусь в свое время и свое тело, а Кирилл - в свое. И что, получается, я ему оставлю? Человека с наглухо подорванной репутацией, которому придется все три лагерных смены скользить по территории бесплотной тенью? Без друзей, с дрянной характеристикой, с которой могут не принять в комсомол, а значит потом и в институт или университет поступить не получится. И все из-за того, что мне просто понравилось не отягощать себя лишним излишним общением.
        Ну, такое себе.
        С уверенностью сказать, что обратный обмен невозможен, я не мог. Почему? Да хотя бы потому, что мне никогда в голову не приходило, что я, взрослый человек из двадцать второго года двадцать первого века вдруг окажусь пацаном в восьмидесятом году двадцатого века. С тетрадкой фантастических рассказов и слабыми сосудами. И еще фиг знает чем, отец выбросил справку, не дав мне ее прочитать.
        А значит надо выкинуть из головы мечты о блаженном ничегонеделанье и исправить эту идиотскую ситуацию. Найти виновного и снять с себя все подозрения. Для начала.
        А потом...
        Потом будет потом.
        В свое время так называемая Ленинская комната или «ленинка» была штабом нашего команды КВН нашего курса. Это была просто большая комната на первом этаже нашей общаги, там стояла пара столов, стулья и несколько диванов. В книжных шкафах сохранились артефакты советской эпохи - многотомник трудов Владимира Ильича, какие-то еще идеологически выдержанные тома в серьезных тисненых обложках. Но, насколько я помню, открывали их только когда принимали какое-то количество запрещенного в общаге алкоголя. И читали цитаты на высокоидейном канцелярите, чтобы, ну... чисто поржать.
        Сейчас же я наблюдал Ленинскую комнату в полном, так сказать, боевом обвесе. У одной стены на стойке из крашеной в красный фанеры стояли знамена. Большое знамя пионерской дружины лагеря. И восемь маленьких, поменьше - знамена отрядов. Именно сюда бегал кучерявый знаменосец каждое утро, чтобы его взять. И сюда же потом возвращал. Я сидел на стульчике в уголке, ожидая, когда совет соберется, и думал, что у этого кучерявого, должно быть, сильные руки. Знамена были бархатные, древки - серьезные такие деревянные палки. А наверху - стилизованный металлический язык пламени.
        Над столом-президиумом висел здоровенный портрет Леонида Ильича Брежнева. Суровый взгляд из-под знаменитых густых бровей. Броня из орденских планок на груди. На соседней стене был информационный стенд с множеством фотографий актуального вождя и текста. Видимо о героических деяниях, свершениях и подвигах. К стенду, затянутому красной тканью, прикреплено множество вымпелов со звездами, языками пламени, серпами и молотами и прочей советской атрибутикой. На длинном стеллаже стояли пионерские барабаны и горны.
        «Надо же, прямо алтарь... - подумал я. - Идеологическое место силы, не меньше... Хм. А ведь если задуматься, то прием в пионеры - это вполне так языческая инициация. Как в родо-племенном строе, когда принимали во взрослые члены племени. Красный галстук - кровь. Клятва, опять же...»
        - Здравствуйте, товарищи! - Марина Климовна, теперь одетая не в платье, а в парадную пионерскую форму, начала говорить сразу же, как только заняла свое центральное место. - Нам пришлось немного пересмотреть план сегодняшнего заседания и внесли в повестку дня еще один вопрос. С которого мы и начнем. С неприятными вещами нужно разбираться в первую очередь, верно я говорю?
        - Да, Марина Климовна, - отозвался совет дружины.
        Состав был разношерстный. Присутствовали представители от семи отрядов, от нашего вместе со мной пришла Самцова. Не знаю даже, сама она вызвалась или ее Прохоров назначил. Еще было трое вожатых и трое воспитателей, включая Анну Сергеевну. Елены Евгеньевны не было, видимо, она осталась следить за порядком в отряде.
        - Хорошо, тогда предоставляем слово Анне Сергеевне, воспитателю второго отряда, - Марина Климовна поправила пионерский галстук.
        Анна Сергеевна поднялась и потянула меня, чтобы я тоже встал. Она толкнула меня в центр комнаты, а сама встала у меня за левым плечом.
        - Здравствуйте, товарищи! - сказала она. - Как вы все знаете, у нас на торжественном концерте в честь открытия первой смены произошел инцидент, который чудом не повлек за собой травмы и отравления газом. Мне очень прискорбно это признавать, но виновный оказался из моих подопечных. Вот, полюбуйтесь! Крамской Кирилл. Эта дымовая атака была его рук делом! Поскольку случай вопиющий, то и рассматривать мы его должны на совете дружины.
        - Ох, как нехорошо, Крамской, - покачала головой Марина Климовна. - Вообще-то такое называется «террористический акт», и мне даже страшно приступать к разбору этого случая... Но никуда не денешься. Кто хочет высказаться, товарищи?
        Поднялись несколько рук. Один вожатый, парень. И четверо детей разного возраста. Понятия не имею, кто и из каких отрядов.
        - Может быть, дадим парню слово, и он скажет, чего хотел добиться этим поступком? - сказал вожатый.
        - Обязательно дадим, - покивала старшая пионервожатая. - Но сначала мне бы хотелось выслушать, что думает совет дружины.
        - Ужасный поступок! - с места вскочила Самцова. - Как тебе не стыдно, Крамской?! Могли пострадать люди, ты сорвал всем выступления, кроме того, твой поступок теперь бросает тень на весь наш отряд! Это ужасно. Сначала ты показался мне хорошим парнем, я даже не думала, что ты способен на такое!
        «Белая панама - комаров родная мама», - вспомнил я, глядя на покрасневшее от праведного возмущения скульптурно-идеальное лицо Самцовой.
        - Да отправить его домой, и все! - встал толстенький коротышка с коричневым пятном, видимо, от шоклада, на белой футболке. И пятно это он постоянно пытался прикрыть пионерским галстуков. Дергал его каждую секунду, и из-за этого пятно становилось только заметнее. - Наш третий отряд готовил выступление и не выступил. И у меня вот какой вопрос. Если из-за одного вот этого гада у нас сорвалось мероприятие, то почему мы теперь не можем провести представление в другой день? Вместо дискотеки, например?
        - Этот вопрос у нас тоже есть в повестке дня, но позже, - сказала Марина Климовна. - Есть у тебя еще что-нибудь по Крамскому?
        - Да фашист он! Выгнать из пионеров его надо! - выкрикнул он зло.
        - Выбирай выражение, Запольский! - с укоризной, но мне не показалось, что особенно искренней, проговорила старшая пионервожатая.
        - Ага, он значит пакостит, травит нас газом, а я потом выражения выбирай! - толстячок гордо приосанился. - Это фашисты газом травили! Этим, как его, хлором. И он тоже взялся травить. Значит фашист он, а не пионер!
        - Мы тебя выслушали, Запольский, - покивала Марина Климовна. - Кто еще?
        - Можно я скажу? - тихонько проговорила самая младшая девочка. С двумя хвостиками и в ситцевом пышном платьице. Лет десять ей, наверное. Только-только в пионеры приняли.
        - Конечно, Ниночка, - старшая пионервожатая снова покивала. Любит она кивать, как я посмотрю.
        - А может он нечаянно? - сказала она, и все засмеялись. Девочка смутилась и замолчала.
        - Товарищи, соблюдайте тишину! - прикрикнула Марина Климовна. - У всех будет право высказаться в свою очередь. Продолжай, Ниночка!
        - Я хотела только сказать, что может ему дать право загладить свою вину. Показать, что он хороший пионер. Может, он просто не подумал, что это такое уж страшное дело... Думал, что шутка. Он выглядит хорошим мальчиком...
        Все снова засмеялись, Ниночка села. Зато вскочила дылда с короткой стрижкой и в красно-белой футболке «Спартака».
        - А я не согласна! Нечаянно можно на ногу наступить, а чтобы устроить такое - нужно готовиться, - противным голосом Откуда-то же он взял эти шашки. И спички. Пронес их, поджог... Я считаю, его нужно исключить из пионеров с позором!
        Я заскучал. Члены совета дружины продолжали клеймить меня позором за безответственность и безалаберность, за то, что я опозорил звание пионера, за несмываемое пятно на чести отряда, за ужасное выражение лица, потому что если бы я хоть чуть-чуть стыдился своего проступка, я бы даже глаз от пола не поднимал, а я тут по сторонам глазею, как будто вообще не слушаю, что мне говорят.
        А я и правда не очень внимательно слушал. Говорить мне было нельзя, кроме того, сказать в свое оправдание я пока что мог только одно - я этого не делал, и эти шашки несчастные мне кто-то подбросил в рюкзак. А глядя на их лица, я понимал, что вряд ли они мне поверят.
        Совет дружины сходился на том, что меня необходимо исключить из лагеря и отправить домой. В какой-то момент Анна Сергеевна подошла к старшей пионервожатой и что-то прошептала ей на ухо. Та покивала. Ну, естественно.
        - Так, товарищи! - сказала она, когда поток стыдящих речей закончился. - По независящим от нас обстоятельствам исключить его из лагеря мы не можем.
        Совет дружины разочарованно загудел. Среди всей этой публики у меня, похоже, был только один союзник. Точнее, была. Маленькая Ниночка. Которая слушала высказывания коллег, больше в разговор не встревала, зато несколько раз бросала на меня сочувственные взгляды.
        - Крамской! - взгляд Марины Климовны уперся в мое лицо. - Теперь мы даем слово тебе. Объясни нам свой поступок, пожалуйста!
        - Товарищи, - я закашлялся на этом пафосном обращении, потому что посмотрел на портрет вождя, висящий над головой старшей пионервожатой. И в голове сами собой начали всплывать всякие шутеечки, про которые мне в моей ситуации даже и думать-то не следовало. «Сиськимасиськи», «Нагавно...», поцелуи взасос с политиками. - Товарищи... Я сказал это на отрядном собрании и повторю сейчас. Я понятия не имею, чьи это шашки в моем рюкзаке, и кто мне их туда подбросил. В зале, когда это случилось, я сидел вдалеке от сцены рядом с нашим председателем совета отряда. Вы можете меня наказать, исключить из пионеров, что вы там еще говорили? Отправить на весь сезон к поварам картошку чистить. Особого выбора у меня нет, так что дерзайте, выдумывайте наказание поизощреннее. Но помните, что настоящий виновник останется безнаказанным.
        - Смотри-ка, врет и не краснеет, как настоящий фашист!
        - Брось заливать-то!
        - Да как у тебя совести хватает?
        Мда, похоже, я их не убедил... Анна Сергеевна смотрела на меня непонятно. С досадой. Устало. Взгляд ее как будто говорил что-то вроде: «Да откуда ты взялся на мою голову вообще?!»
        В принципе, я даже мог ее понять. Сначала я вмешиваюсь, когда она почти отправила домой непредсказуемого парня Мамонова. И теперь вот опять. Если сейчас Марина Климовна решит, что мои слова все-таки имеет смысл хотя бы проверить, то проблемы будут, опять же, у Анна Сергеевны. Потому что дело тогда будет касаться не одного какого-то случайного хулигана, в чьем тихом омуте она, воспитатель с огромным педагогическим опытом, не рассмотрела чертей. А всего отряда. Потому что виновный где-то там. И мало того, что устроил весь этот серный переполох, так еще и свалил вину на другого. И вот он-то, скорее всего, не новочок вовсе. А тот, кого она давно и хорошо знает. А значит - ее недосмотр и ее ответственность. Ей опять устроят выволочку, а она потом опять будет срывать зло на нас.
        Замкнутый круг какой-то. С презумпцией виновности.
        - Товарищи, - сказал я и снова закашлялся, потому что в голове опять всплыло словечко «сиськимасиськи». - У меня есть одно конструктивное предложение. Раз уж других подозреваемых у вас нет, то я готов понести наказание и даже, если хотите, повиниться перед всей дружиной, в том, что такой вот я плохой пионер...
        - Ага, значит ты все-таки признаешься! - толстячок снова дернул галстук, прикрывая пятно на футболке.
        - Я этого не сказал, - спокойно продолжил я. - Я готов соврать перед всеми, чтобы не пострадала честь совета дружины и вожатых. У вас будет виновный, вы его справедливо наказали чисткой картошки, все довольны. Но есть только одна просьба. Дайте мне неделю. Если через неделю я не найду настоящего виновника, я выйду перед дружиной и признаюсь. И сделаю все остальное, что вы сейчас решите.
        Все молча смотрели на меня. Я сломал совет дружины своим странным предложением? Честно говоря, я еще не знал, как буду все это воплощать, но кандидатов на крысу на самом деле было не так уж и много. И если напрячь немного свои взрослые мозги, внимательно присмотреться и прислушаться к тому, что происходит в отряде, то у меня есть все шансы узнать, кто это сделал. Кроме того, у меня все-таки есть два союзника, несмотря на объявленный бойкот.
        Марина Климовна встала.
        - Ты меня немного удивил и огорошил, Крамской, - сказала она. - Не могу пока сказать, приятно или нет. Единолично я таких решений не принимаю, так что поднимаю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы принять предложение Крамского и дать ему неделю, которую он просит?
        Глава 17
        «Некоторые вещи не меняются, - думал я, по очереди разглядывая лица совета дружины. - Они ведь даже не пытаются выяснить правду. Им сказали, что я виновен, и никто из них почему-то даже не пытается узнать доказательства. Зато вершить суд готовы все...»
        - Ильин, что ты тянешь руку, ты голосуешь за то, чтобы дать Крамскому неделю, которую он просит? - Марина Климовна смотрела на одного из вожатых, парня.
        - Нет, Марина Климовна, - он опустил руку и встал. - Я просто вспомнил кое-что. Я стоял рядом со вторым входом на открытии и видел этого Крамского. Он сидел на камчатке рядом с тем, длинным. Председателем второго отряда. И точно ни разу не подходил к сцене.
        О, надо же, как будто мои мысли прочитал, парень. Интересно, что будет дальше...
        - Значит, он не один все это устроил, - уверенно заявил толстяк с пятном на рубашке.
        - В таком случае несправедливо, что мы обсуждаем наказание только для него, - сказала девушка-вожатая.
        Я чуть не расхохотался. Очень логичный вывод. Хотя не сказал бы, что меня это шокировало. Люди не меняются, это правда. Ведь если прямо сейчас решить, что я не устраивал развлекушки с серными шашками на открытии смены, значит придется мало того, что искать настоящего виновника, так еще и извиняться передо мной. Кстати, перед Мамоновым никто даже не подумал извиниться за то, что его обвинили огульно в том, что он меня избил. Мол, иди в свой отряд и радуйся, что не отослали.
        - Крамской, почему ты молчишь? - спросила Марина Климовна.
        - Так мне же не давали слова, - я пожал плечами. - Кроме того, я уже все сказал. Я не делал этого, не имею к этому никакого отношения, и если вы дадите мне неделю, приложу все силы, чтобы найти настоящего виновного.
        - Шерлок Холмс выискался, - громко прошептал толстяк на ухо сидящей рядом девочке. Та прыснула. Совет дружины весь загомонил и зашептался.
        А я подумал, что мне бы надо сейчас чувствовать хоть какое-то возмущение несправедливостью этого фарса, делающего вид, что он суд. Подумать про их твердолобость и упертость и прийти к выводу, что пионерская организация - это отупиловка и уравниловка. Но ничего подобного я не ощущал. Можно подумать, в моем времени какая-нибудь упертая публика адекватно воспринимает аргументы противоположной точки зрения. Ну да, конечно. Как бы не так...
        - Давайте проголосуем! - еще раз сказала Марина Климовна. - Итак, кто за то, чтобы повторно рассмотреть поступок Крамского через неделю?
        Первым поднял руку тот самый вожатый, который сказал, что видел меня с Прохоровым. Второй, почти одновременно с ним, младшая девочка.
        - Теперь поднимите руки, кто против, - сказала Марина Климовна и подняла руку первой.
        Голосов «за» неожиданно оказалось на один больше. Марина Климовна недовольно закатила глаза и вздохнула. Видимо, ей совершенно не хотелось заниматься этим делом дольше.
        - Большинство голосов за тебя, Крамской, - сказала она. - Ну что ж, через неделю в таком случае, ждем тебя с объяснениями. Можешь идти, Крамской. До свидания, Анна Сергеевна.
        Педагогиня встала со своего места и направилась к двери, не удостоив меня даже взгляда. Потом она остановилась у питьевого фонтанчика, смочила губы в струе воды, открыла папку, которую несла подмышкой и сделала вид, что внимательно изучает ее содержимое. Всем своим видом показывая, что не замечает, что я рядом.
        Думаю, она намекала, чтобы я шел по своим делам, общение со мной она поддерживать не собирается. Но у меня были другие планы на этот счет. Я стоял в шаге от нее и, не отрываясь, смотрел ей в лицо.
        - Что тебе нужно, Крамской? - в конце концов не выдержала она.
        - Анна Сергеевна, вы ведь точно знаете, что я этого не делал, - сказал я. - Мне это совершенно незачем, кроме того, вы же слышали того парня, вожатого. Я все время сидел в заднем ряду рядом с Прохоровым...
        - Крамской, не забивай мне голову своей ерундой, - отмахнулась Анна Сергеевна. - Поверь, мне и без тебя есть, чем заняться...
        - Ерундой? - я закашлялся, маскируя смешок. Но продолжать со мной разговор педагогиня не стала. Захлопнула папку и быстрым шагом направилась к отряду.
        Мы подошли к корпусу почти одновременно - второй отряд возвращался с речки. Ребята были мокрые, веселые и с полотенцами. Меня даже слегка кольнуло досадой. Пока они там плюхались в воде, я стоял посреди Ленинской комнаты и выслушивал в свой адрес всякие дурацкие обвинения.
        - Анна Сергеевна, что решили насчет Крамского? - к педагогине подскочила Коровина.
        - Иди переодеваться, Коровина, - отмахнулась Анна Сергеевна и поднялась на крыльцо.
        - Жарко, не простыну! - не отставала настырная блондинка. - Ну правда, расскажите! В конце концов, это нас всех касается!
        - У Самцовой спросите, она должна скоро вернуться, - сказала педагогиня и быстро скрылась в своей комнате.
        Некоторые бросали на меня косые взгляды, но большинство вело себя так, будто меня не существует. Ну да, бойкот же, все дела...
        Я устроился на скамейке, в кружевной тени сосен. Хорошо, неделю я выиграл, теперь осталось распутать это дело и выяснить, кто это из моих товарищей оказался мне совсем не товарищем, а вовсе даже наоборот. Вариантов было два - или виновный хотел отвести от себя подозрения и пустить их по ложному следу, и поэтому выбрал ближайшую к двери кровать и сунул туда оставшиеся серные шашки. Или кто-то захотел насолить лично мне, потому что даже если ты поджигал шашки в клубе, то нет совершенно никакой необходимости хранить оставшиеся. Можно их или просто выкинуть, или спрятать в каком-нибудь из заброшенных корпусов на окраине лагеря, и никто ничего не докажет. Интересно, почему Прохоров так странно себя повел? Он все представление держал меня рядом с собой и втирал за «политику партии» и соседние отряды. А когда вдруг случился этот обыск, моментально объявил бойкот, а про наш разговор даже и не вспомнил. Хм. Точно. Прохоров.
        Пожалуй, вот и ответ.
        Я увидел шагающую к отряду Самцову. В парадной пионерской форме, как всегда. И с уложенными в аккуратные каральки косами. Надо же, как легко, оказывается, испортить идеальные природные данные. Я еще в автобусе обратил внимание, что Наташа очень красивая девочка. И лицо у скульптурно-правильное, и пропорции фигуры идеальные, длинноногая, стройная. Но вот она идет в своей юбке в складку и белой рубашке с пионерской нашивкой на рукаве. Но выглядит не красивой юной девушкой, а какой-то отталкивающей буратиной с выражением не то брезгливого превосходства, то ли недовольства всеми и вся. И все. Только мозгом и понимаю, что она красивая, и ей бы в фотомодели. А глазами вижу перед собой отталкивающего гадкого утенка с лицом скандальной тетки.
        Непризнанная активистка прошла мимо меня, гордо вздернув подбородок, поднялась на крыльцо. И тут же раздался громкий голос Коровиной:
        - Самцова, ты куда? Быстро рассказывай, что на совете дружины было!
        - Почему это я должна перед тобой отчитываться?
        - Ой, вот ты тупая! Потому что это всех касается, а не только тебя! Ирка, скажи?
        - Давай-давай, Самцова, рассказывай уже! Выгоняют? Выговор? Что вообще говорили?
        - Не буду я вам ничего рассказывать!
        - Да уж, Прохоров нашел, кого отправить! Проша-пороша, тут твоя Самцова тайны мадридского двора какие-то устроила!
        - А зачем вы лезете не в свое дело?
        - С каких это пор отрядное дело стало не нашим?
        Я встал со скамейки и тихонько вошел в корпус. Встал, прислонившись к стене и наблюдал за разговором на повышенных оборотах.
        - Ничего не решили, через неделю будет новое заседание! - взвизгнула Самцова.
        - Это почему еще? - Коровина переглянулась с Шарабариной.
        - Ильин сказал, что видел, что Крамской далеко от сцены был...
        - Это вожатый шестого отряда? Зализанный вечно ходит?
        - Да нет, зализанный - это Макаров, а у Ильина пятно родимое на шее.
        - Ааа, точно, он еще малявок плавать на спине учил в прошлом году...
        - Да помолчите вы! Что там дальше-то?
        - Да ничего, я же все рассказала. Через неделю будет снова заседание...
        - А что же ты не рассказываешь, с кем там Крамской разговаривал, когда Ильин их засек? - спросил я из-за спин.
        - С Прохоровым, - ответила Самцова, потом оглянулась, чтобы посмотреть, кто это спрашивал. Лицо ее стало еще более недовольным. И как будто обиженным.
        - Да какая разница, с кем? - почти одновременно с Самцовой выпалил появившийся в дверях своей палаты Прохоров. - Так, хватит обсуждать всякую ерунду, у нас еще дел много...
        - Дела подождут, Прохоров, - из нашей палаты вышел Мамонов. - Что ты там сказала, Самцова? Давай-ка подробнее расскажи.
        - Да я рассказала уже! - крикнула Самцова. - Ильин сказал, что видел Крамского далеко от сцены, что он сидел и с Прохоровым разговаривал. Значит поджечь шашки только сообщники могли...
        - Какие еще сообщники, Самцова? Он новичок, первый раз в «Дружных», - Мамонов хохотнул. - Он их в рюкзаке что ли сюда притащил? Вместе с пирожками мамиными?
        - Да мне-то какое дело, Мамонов?!
        - То есть получается, что у него тут целая банда террористов? А если они сейчас под диванами прячутся? - страшным голосом проговорил Марчуков и захохотал. - Так. Стоп. Прохоров. А почему ты не сказал, что с ним разговаривал?
        - Да я тогда много с кем разговаривал, наверное, ничего важного не было, вот и не вспомнил... - взгляд Прохорова вильнул.
        - Ой, а точно... Я еще тогда пошла за сцену готовиться и искала Прохорова... - задумчиво проговорила Коровина. - Он мне помахал еще. Сидел на камчатке, и Крамской с ним рядом. А потом начался дым сразу же. Крамской бы никак не успел!
        - Так и сказали же, что будут неделю сообщников искать! - визгливо крикнула Самцова.
        - Ой, это чепухня какая-то про сообщников, - Коровина скривилась.
        - Ничего не чепухня, это на совете дружины так сказали.
        - Крамской, так ты с Прохоровым разговаривал, получается, когда задымило? - Коровина посмотрела на меня.
        - Вы же бойкот мне объявили, - хмыкнул я.
        - Ой, да ладно! Поэтому у тебя и лицо такое довольное?
        - Прости, я не думал, что это так заметно, - я усмехнулся. - Ну давай, Прохоров, скажи им.
        - Вы так орете, что мы с вами, кажется горн на ужин прослушали, - резко сказал Прохоров, сделав вид, что меня не услышал.
        - Ничего, с голоду не опухнем, - вальяжным тоном проговорил Мамонов и шагнул к Прохорову. - Прохоров, перестань вилять! Когда случилось «бумм!» на открытии, ты был с Крамским?
        - Да я много с кем там...
        - Прохоров, это правда или нет?!
        - Ну да, я с ним разговаривал, ну и что?
        - А то, Проша-пороша, что ты как-то очень быстро ему бойкот объявил, хотя точно знал, что его возле сцены не было! - Мамонов подступил ближе. Вообще-то он был ниже Прохорова почти на полголовы, но несмотря на это выглядел угрожающе.
        - Мамонов, а может ты не будешь лезть в это дело?
        - Это почему еще? Мне наоборот все интереснее становится, - Мамонов посмотрел на меня и подмигнул. - У Крамского кровать самая крайняя, кто угодно мог подкинуть. А тут вдруг ты, первый поборник справедливости, вообще не разбирась, объявляешь человеку бойкот. И еще и угрожаешь всем, что за нарушение наказывать будешь. Что-то тут не так, тебе не кажется?
        - Если кажется, креститься надо! А тебе не странно, что кроме тебя никому неинтересно?
        - Ну почему же, мне тоже очень интересно, - с дивана поднялась Чичерина. Она закрыла книгу, заложив ее пальцем.
        - Да-да, я бы тоже послушала, - Шарабарина поставила ногу на диван и уперла руку в колено. Ее джинсовые шорты все еще были мокрыми, она даже не переодевалась. - Что-то мне подсказывает, Проша-пороша, что это ты все устроил, а на Крамского свалил.
        - Так вы же сами сказали, что я с Крамским разговаривал! Я не мог ничего поджечь!
        - Только в отличие от Крамского, у тебя как раз могут быть сообщники, - Шарабарина начала накручивать на палец прядь еще влажных светлых волос.
        - Шарабарина, ты вообще что ли?!
        - Ой, Прохоров, это ты вообще! Или рассказывай, что там произошло, или...
        - Так, всем тихо! - прикрикнул Прохоров, и все действительно замолчали. - Устроили тут балаган.
        - А ты не ори на нас! Председатель совета отряда - это не король!
        - Да помолчите вы! Сначала послушайте! - Прохоров бросил взгляд в сторону вожатской. Елену Евгеньевну я не видел, вроде бы она не заходила в корпус после купания. А вот Анна Сергеевна точно в своей комнате.
        Прохоров поманил всех ближе с заговорщическим видом.
        - В общем, я узнал, что готовили третий и четвертый отряды на открытие, - вполголоса заговорил Прохоров. - Там такие песни и пляски, что мы бы со своими шутеечками от Марчукова просто опозорились бы! В третьем отряде настоящая балерина свой балетный костюм привезла. И танец с ними тренировала. А в четвертом...
        - Это ты мой сценарий шутеечками назвал? - Марчуков протолкнулся поближе к Прохорову. - Чего бы это мы с ним опозорились?
        - Да потому что ты не видел, что там у них!
        - Да мне все равно, что там у них! Я придумал классную сценку, а ты, получается, все нам запорол, только чтобы балерины какие-то там ногами не подрыгали?
        - Марчуков, ты выражения-то выбирай, он все-таки председатель совета отряда...
        - Да он, получается, террорист, а не председатель!
        - Почему это он террорист?!
        - Самцова, вот ты тупая! Ты что, не слышала, что он нам тут рассказал?
        - Получается, это ты все устроил, а Проша-пороша?
        - Вы не понимаете, я для нашего же блага старался! Нельзя нам было выступать, мы бы опозорились там! Я председатель совета отряда, я должен обо всех нас думать!
        - Председатель? - сладким голосом сказала Шарабарина. - Боюсь, что нет, Прохоров...
        - Ты устроил в зале фейерверк с дымовухами, а вину свалил на Крамского? - Мамонов выглядел ошалевшим. - Даже я бы до такого не додумался...
        - Ну это же было логично и очевидно, - начал объяснять Прохоров. - Мы с вами вместе уже не первый год, а Крамского не знаем совсем. Совет дружины пошумел бы и забыл, как всегда бывает. Ничего бы с ним не случилось, с Крамским вашим.
        Цицерона протиснулась сквозь толпу ребят и со всего маху влепила Прохорову пощечину. Потом развернулась и стремительно вышла из корпуса. Даже спина ее выглядела возмущенной.
        - Ребята, это же ужасный позор для отряда, если мы расскажем, то... Ой, мамочки...
        - Я же говорю, надо просто оставить все, как есть!
        - Как есть - это Крамской виноват, потому что ты ему шашки подбросил... Кстати, а кто поджигал? И подбрасывал?
        - Да неважно это! Надо рассказать, что Крамской не виноват!
        - Да нельзя этого рассказывать!
        - Я вообще ничего не понял... А Крамскому-то мы за что бойкот объявили?
        Все заорали одновременно. Шарабарина кричала, что нужно немедленно переизбрать ее вместо Прохорова. Кто-то объяснял тем, кто не понял, что именно произошло. Кому-то просто хотелось повозмущаться и поорать. Я в это веселье не вмешивался, потому что все сложилось неплохо и без моих громких заявлений. В общем-то, так даже лучше. Если бы я взялся доказывать всем, что разговаривал с Прохоровым, то мои слова не факт, что приняли бы на веру. А из Прохорова признание пришлось клещами практически вытаскивать.
        Самое странное в этой ситуации было то, что кто-то считал позицию Прохорова правильной. Ничего себе! Получается, он устроил дымовой теракт, потом свалил вину на случайного человека, но поскольку он действовал в интересах отряда, то вроде бы благородно и смело.
        Интересная логика.
        - Второй отряд, внимание! - Шарабарина забралась на стол и похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание. - Предлагаю проголосовать за то, чтобы устроить перевыборы председателя совета отряда!
        - Что здесь такое происходит? - спросила Елена Евгеньевна, остановившись рядом со мной. Я даже не успел заметить, когда она пришла.
        Глава 18
        Немая сцена затянулась. Вожатая переводила взгляд с одного лица на другое. Потом посмотрела на меня.
        - Шарабарина, быстро со стола слезла! - прикрикнул Прохоров.
        - Нет, сначала голосование! - девушка тряхнула головой, и ее платиновые волосы волной рассыпались по спине. Вот уж кто умел пользоваться своей внешностью, так это она. Я снова подумал про Самцову. И даже глянул в ее сторону. Интересно... Вот две почти одинаковые девушки. Обе светлоглазые блондинки, стройные, со всеми полагающимися девушкам округлостями в нужных местах. Но одна выглядит ослепительной красавицей, а вторая - бестолковым недоразумением.
        - Менять председателя не принято!
        - У тех, кто это говорит, просто Прохорова не было!
        Снова поднялся гвалт. Каждый орал что-то свое, никто никого не слушал.
        - А ну-ка немедленно все замолчали! - раздался поверх шума грозный голос Анны Сергеевны. - Шарабарина, слезь со стола! Прохоров, строй отряд на ужин, вы что горна не слышали?!
        - Анна Сергеевна, но Прохоров же...
        - Тебе, Чичерина, особое приглашение надо? Быстро все на ужин строиться! Елена Евгеньевна, зайдите ко мне.
        - Что за шум, а драки нет? - раздался от входа веселый голос. - Анна Сергеевна, не тратьте свой прекрасный голос! Надо наорать, обращайтесь ко мне, и я так гаркну, что они и хором не перекричат!
        - Игорь!!! - второй отряд немедленно пришел в движение. Шарабарина одним прыжком соскочила со стола и бросилась ему на шею. Остальные тоже повисли на вошедшем парне так быстро, что я даже толком рассмотреть его не успел. Только что у него темные волосы, торчащий «дельфинчиком» нос и смеющиеся глаза.
        Елена Евгеньевна поджала губы и отвернулась. Анна Сергеевна... Интересное выражение на ее лице появилось, когда вошел этот новый персонаж. Злорадство? Или как еще можно было интерпретировать эту неожиданную загадочную улыбочку?
        Тем временем Игорь поволок кучу-малу из второго отряда к выходу. Вожатая тоже хотела выйти, но Анна поманила ее к себе, и та осталась.
        Казалось, что напряжение и склоки моментально были забыты. Ну, если не считать некоторого вакуума, только теперь уже вокруг Прохорова, а не вокруг меня. Игорь перетянул все внимание отряда на себя, балагурил, таскал на руках девчонок, жал руки парням. Хохотал заразительно. Обнимался. В общем, стало немного понятно, почему второй отряд так строптиво воспринял Елену Евгеньевну. Может, она еще себя покажет, конечно, но пока ни в какое сравнение с тем, как органично этот загадочный Игорь вписывается в подростковый коллектив.
        После ужина была как будто забыта тема спрятанных в моем рюкзаке серных шашек, дымового теракта и прочих удивительных способов сохранить честь отряда. Игорь сидел в холле и травил байки про археологию. Рассказывал про скелеты в золотых украшениях, про свистящие наконечники для стрел, про приготовленных на совковой лопате прудовых улиток, и какая это несусветная гадость.
        Создавалось впечатление, что он вполне сознательно уводил разговор от неприятной темы. Шарабарина пыталась снова поднять вопрос о переизбрании Прохорова, но Игорь как-то очень вовремя вспомнил анекдот, все посмеялись и снова как будто бы забыли.
        Елена Евгеньевна появилась уже почти перед самым отбоем. После беседы с Анной Сергеевной вид у нее был потерянный. Она, как и все ребята, слушала, как Игорь балагурит, как подтрунивает над своими бывшими питомцами и травит байки. Она старательно смеялась вместе со всеми в положенных местах, но не сказал бы, что делала это искренне. Хм, даже любопытно, что там такое произошло за кадром...
        Я тихо выскользнул из общей толпы и подошел к вожатой. Коснулся ее руки, а когда она повернулась ко мне, взглядом указал ей в сторону выхода.
        - У вас такое лицо, что мне показалось, вам срочно нужен какой-нибудь пространственно-временной континуум, - сказал я, усаживаясь рядом с ней на скамейке.
        - Кирилл... - она сцепила руки в замок и зажала их между коленками. - Если это опять какие-то игры, то...
        - Блин, да какие тут игры, Елена Евгеньевна? - я вздохнул. - Я просто увидел, что вам грустно и плохо. Решил, что надо подбодрить... И все. И на Игоря этого мне плевать, я его вижу впервые в жизни.
        Соврал. На самом деле, Игорь показался мне смутно знакомым. Будто я его уже когда-то все-таки видел. Вот только не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах.
        - Да при чем здесь Игорь? - вожатая насупилась. - Вовсе даже я не об этом переживаю...
        - А я и не про вас, я про себя, - я сдавленно хихикнул. - Приезжает тут какой-то непонятный парень, все на нем виснут, и как будто сразу забывают про меня и Прохорова. Ох, простите, Елена Евгеньевна... Хотел вас подбодрить, а вместо этого проблемами своими гружу.
        - Было бы странно, если бы этот вопрос тебя не волновал, - напряженным тоном сказала вожатая.
        Мы помолчали. Я болтал ногой и колупал носком кеда усыпанную хвоей землю. На крышу нашего корпуса падали причудливые тени. Будто когтистые лапы скребли по шиферу. В темноте за оградой надрывалась какая-то пичужка. В освещенных окнах веранды второй отряд по прежнему окружал задорного старого вожатого, фонтан историй которого пока что так и не иссяк.
        - Знаешь, Кирилл, я хотела перед тобой извиниться, - вдруг тихо проговорила Елена Евгеньевна.
        - За что? - я посмотрел на нее. На самом деле, мне хотелось ее расспросить обо всем подряд. Что ей наговорила Анна, когда надолго заперлась с ней в комнате, и они даже на ужин не явились? Что за отношения связывают ее подругу Веру Снегову с этим самым Игорем? Ну и, почему она, собственно, грустит? Вот только я отлично понимал, что торопиться с этим точно не стоило. Она сидела вся скукоженная, зажатая и такая напряженная, что, кажется, коснись я ее, она закричит от неожиданности. Кроме того, если я начну расспрашивать ее о подруге, она точно удивится. Какое может быть до нее дело совершенно левому подростку? Я бы на ее месте точно послала странного парня подальше и ничего рассказывать не стал.
        - Я не должна была думать, что серные шашки - это твоих рук дело, - сказала она. - Прости, что я тебе не поверила.
        - Ничего, - я снова колупнул хвою носком кеда. - Я бы тоже себе не поверил...
        - Знаешь, Кирилл, мне ведь тоже эта история поперек горла сейчас, - тихо и зло сказала она. - Тут молчи, здесь не вмешивайся... А я же понимаю, что творится ужасная несправедливость, но поделать, получается, ничего не могу.
        - Анна Сергеевна вас тоже воспитывает? - спросил я.
        - Это так сложно, быть взрослым, оказывается, - Елена Евгеньевна издала полувздох-полувсхлип. - Сначала нас учили, что нужно всегда говорить правду и жить по совести, а теперь оказывается, что вовсе даже не всегда. Да и совесть - это тоже что-то неоднозначное.
        Ей очень хотелось поделиться тем, что за лапшу на ее нежные восемнадцатилетние ушки навешала наша педагогиня, но она очень старалась удержаться, чтобы все мне не выболтать.
        - У меня в классе однажды тоже была история, - сказал я. - Один парень захотел устроить классухе сюрприз на день учителя. Ключ стащил от класса, ночью туда с парой друзей пришел, они стены изрисовали поздравительными надписями, чтобы красиво, вроде как. Вот только классуха не оценила совсем и пообещала, что хулиганов, когда найдут, обязательно из школы выпрут. А мы все знали, кто это был. Никто не проговорился. Но классуха была настырной, с каждым провела беседу, и одна из девочек в конце концов сдала имя художника. Классуха потащила его к директору чуть ли не за ухо. А потом они вернулись оттуда обратно в класс. Он гоголем вышагивал, а она вид имела крайне бледный. Оказалось, что он сын директора, а тот скорее училку заменит на новую, чем отпрыска из школы выгонит. Так что ничего ему не было, а классуха потом уволилась сама.
        Я помолчал, искоса глядя на ее реакцию. Историю я только что придумал из головы. Просто хотелось проверить, верно мое предположение или нет.
        - Это так ужасно, когда чувствуешь свое бессилие что-то сделать... - вожатая снова вздохнула. - Мне сначала Артем так понравился. Так всеми хорошо руководил, так уверенно. А сейчас получается, что я должна его выгораживать, только потому что он племянник Анны Сергеевны. Такой дурой себя чувствую... Я ведь сначала уши развесила, когда она мне говорила про сор из избы и честь отряда. А потом... Ай... - Елена Евгеньевна дернула плечом.
        - Интересный человек эта наша Анна Сергеевна, верно? - угрюмо проговорил я. - Она же педагог, чему она нас учит сейчас? Весь отряд знает, что произошло...
        - И никто все равно не скажет, - с моей же интонацией сказала вожатая.
        - А почему? - спросил я. - Понимаю, что глупый вопрос, но я в этом лагере впервые, да и вообще в лагере. Случилась грязная история, в которой меня собрались замазать. Выговор попадет в характеристику, меня не примут в комсомол, я не поступлю на истфак и не стану ученым. А пойду после восьмого класса учиться на слесаря... В общем, совсем другая судьба. Не знаю, хуже она или лучше, но получается, ее за меня выбрала воспитательница, которой... что?... не хотелось выносить сор из избы?
        - Понимаешь, Артем спортсмен, весной получил первый разряд , - губы Елены Евгеньевны задрожали. - Ой, это все какая-то ерунда. Мне противно сейчас повторять все эти слова. Как ни приукрашивай, но получается, что мы просто должны выгородить его, чтобы не сломать мальчику судьбу. Ценой твоей судьбы, получается. А если я надумаю вдруг рассказать об этом, то и моей тоже. Понимаешь, Кирилл, мое положение здесь немногим отличается от твоего. Характеристику на меня будет писать Анна Сергеевна.
        - Если ее не уволят за профнепригодность, - зло буркнул я. На самом деле, никаких особенных эмоций я не ощущал. Ну да, Анна Сергеевна - сука. Опекает своего племянника, но делает это так, чтобы никто не знал. Логично, никто не любит сыночков училок, какое уж там председательство в отряде. Серьезный спорт? Ну... Даже не знаю. Смотрел я на наш первый отряд, они уперто тренируются, кажется, с утра до вечера вообще. С перерывами только на сон и еду. И в глазах огонь будущих олимпийских огней и блеск золотых медалей. А Прохорову уже четырнадцать. Он выглядит, конечно, весьма спортивно, но его режим в лагере не похож на профессиональный. Впрочем, в этой области я мало что понимаю, может у него просто месяц отпуска от изнурительных тренировок...
        - Уволят? - брови вожатой удивленно взлетели вверх. - Как ее могут уволить?
        - Так же, как и кого угодно дргугого, - я пожал плечами. - Не зря же она эту историю так замять пытается... Хотя что я в этом понимаю, я же школьник...
        - Знаешь, Кирилл, почему-то мне это даже не приходило в голову, - Елена Евгеньевна выпрямила спину. - Она же старше, а значит права. Просто я пока не понимаю всего. А я же тоже понимаю. И ребята понимают. Но что же делать? Идти к Надежде Юрьевне? Ой, мамочки. Она такая суровая, я даже глаза при ней поднять боюсь...
        - Мамонова она домой не отправила, - напомнил я. - Хотя за него просили только я и Марчуков. Нет-нет, Елена Евгеньевна, вы не подумайте, что я тут вас упрашиваю за меня грудью на амбразуру кидаться. Просто... Ну...
        - Кирилл, ты совершенно зря извиняешься, - строго сказала Елена Евгеньевна. - С тобой поступили не просто несправедливо. Это просто какая-то несусветная подлость! И мне очень стыдно, что я струсила перед Анной Сергеевной. Если я ничего не сделаю, мне будет стыдно смотреть в глаза не только комитету комсомола, но даже своему отражению в зеркале! Обещаю тебе, что завтра же пойду и расскажу все Надежде Юрьевне!
        Ее последние слова заглушил звук горна, играющего «отбой».
        - Иди спать, Кирилл, - сказала вожатая и положила руку мне на плечо. - Все будет хорошо. Я обещаю!
        Я кивнул, улыбнулся и пошел в палату. Странно себя чувствовал. Вроде как, поступил как манипулятор. Мог бы и сам пойти качать права и рассказывать правду. Другое дело, что меня скорее всего и слушать бы никто не стал. Доказательств никаких, слово против слова. С Еленой Евгеньевной дело другое. Анна на нее явно давила и шантажировала, прикрывая своего племянника. Который поступил скорее как дурак, чем как подлец.
        Я нахмурился и стянул со своей кровати покрывало. Дурацкая история. Дурацкий лагерь. Прохоров тоже дурацкий вместе со своим карьеризмом.
        - Эй, Кирка, - негромко сказал Мамонов. - Иди сюда, к нам.
        - Угу, - я подошел к кровати Мамонова, где как раз собрался его «штаб» - Марчуков и Мусатов.
        - Что будем делать с Прохоровым? - спросил Мамонов. - Это не дело вообще, лучше уж Шарабарина председатель, чем этот крысюк. Она вздорная, но хотя бы подстав не устраивает.
        - Предлагаешь устроить в отряде государственный переворот? - усмехнулся я.
        - Почему переворот? - встрял Марчуков. - Революцию! Перевороты - это у всяких там Пиночетов! А мы в Советском Союзе!
        - Шарабарина пыталась, но Аннушка гаркнула, и мы все разбежались, как миленькие, - сказал я. - Но я согласен, что надо что-то делать. Мне это в первую очередь хочется.
        - Забастовку устроим! Сидячую! - Марчуков сполз с кровати и сел на пол, скрестив ноги. - И голодовку! Хотя нет... Я к завтраку такой голодный, что про забастовку могу забыть.
        - Слушайте, а этот Игорь не показался вам каким-то странным? - спросил я. - Вы его давно знаете, он всегда так себя ведет?
        - Ну... - Марчуков почесал в затылке. - Истории он всегда рассказывает. И всегда интересные. Непонятно только, где он жить будет. Вообще-то ему здесь вообще нельзя находиться, он же, получается, посторонний. А сейчас приехал, как к себе домой. И Аннушка ни слова не сказала.
        - Если его из университета отчислили, то сюда вообще не должны были пускать, - буркнул Мусатов.
        - Может еще и не отчислили, просто Баженов свистит, - хмыкнул Мамонов. «Ага, - подумал я. - Баженов - это тот парень, который рассказывал, что у Игоря отец в Израиль сбежал».
        - Товарищи, какой еще переворот-революцию вы задумали? - раздался недовольный голос Верхолазова. - Если у вас есть какие-то претензии, то вы можете написать их письменно и подать жалобу в Совет Дружины. Или директору.
        - То есть, настучать? - Мусатов недобро зыркнул в сторону кровати Верхолазова.
        - По-вашему получается, что «настучать», - он с особым нажимом произнес это слово. - это хуже, чем покрывать преступника?
        - Какого еще преступника? - спросил Мусатов.
        - Прохорова, - холодно ответил Верхолазов. - И еще того, кто для него шашки поджег, а потом Крамскому в рюкзак подкинул.
        - Так это же разве преступление? - Мусатов снова недобро посмотрел на кровать Верхолазова. - Так, шутка.
        - Вы, товарищ Мусатов, должно быть забыли, что уголовная ответственность наступает с четырнадцати лет, - Верхолазов сел. - И если раньше это было шалостью и шуткой, за что ему могли сказать «ай-яй-яй» и поставить на учет в детской комнате милиции, то сейчас должны были вызвать участкового, составить протокол и отправить его в колонию для несовершеннолетних.
        - А сам ты почему не пойдешь и не настучишь? - спросил Мусатов.
        Верхолазов ничего не ответил.
        - Ну что ты замолчал? - Мусатов поднялся. - Что, тебе с нами, простыми школьниками, разговаривать неинтересно? Ты же умный такой и подкованный со всех сторон, почему сразу не побежал директору плакаться, что злой Прохоров всех тут обидел?
        - Айжан, остынь, - негромко проговорил Мамонов. - Между прочим, Верхолазов дело говорит.
        - Илюха, да ты вообще что ли?! - Мусатов упер руки в бока. - Мы что ли должны бежать жаловаться, как детсадовцы?
        Тихонько скрипнула входная дверь.
        - Эй, парни! - раздался от двери громкий шепот Игоря. - Не спите еще?
        Глава 19
        Игорь уселся на спинку кровати, как Марчуков, когда истории свои рассказывал.
        - Ох, парни, как же я скучал по таким вот ночным посиделкам после отбоя! - бывший вожатый широко и мечтательно улыбнулся. Пацаны смотрели на него угрюмо и молча. Невовремя он пришел со своими байками.
        - Так, а что это с вами такое? - Игорь прищурился и обвел взглядом публику, на лицах которой он не увидел привычного восторга. - Вы что тут, ссорились?
        - Нет, Игорь Геннадьевич, - своим фирменным ленивым тоном ответил Мамонов. - Как можно. Мы же пионеры.
        - Шуточки - это хорошо, Илюха! - бывший вожатый подмигнул Мамонову, но тот никак не отреагировал. Продолжал смотреть исподлобья, как будто намекая всем своим видом, что Игорю здесь не рады.
        - А вы к нам надолго? - подал голос тот самый пацан, который рассказывал про отца Игоря, только я снова забыл его фамилию. Блин, всегда удивлялся учителям! Они ведь всех умудряются помнить! Помню, как-то встретил свою училку чуть ли не из начальных классов, когда был уже взрослым, я ее, понятное дело, сразу узнал, правда, чтобы имя-отчество вспомнить, мне понадобилось напрячь память, а вот как она меня узнала - загадка. Она ведь меня только ребенком видела. Но - вспомнила имя и фамилию!
        - Завтра поговорю с Надеждой Юрьевной, надеюсь, что до конца лета, - ответил Игорь.
        - А из экспедиции выгнали? - спросил Марчуков.
        - Сам сбежал! Как подумал, что целое лето придется провести без вас, так опомнился, только когда попутку на трассе ловил! - Игорь потянулся рукой, чтобы потрепать Марчукова по голове, но он увернулся.
        - А из университета... - начал Марчуков, но тут же ойкнул, потому что-то кто-то пнул его по ноге, скорее всего Мамонов.
        - У вас тут новые ребята появились... - Игорь посмотрел в мою сторону. - Ты же Кирилл Крамской, верно?
        - Угу, - буркнул я, тоже глядя на него исподлобья, как и Мамонов. Да и большинство остальных.
        - Так, парни, я понял, - Игорь уперся ладонями в колени. - Не время для баек, да? Серьезный разговор назрел?
        Мы молчали. Честно говоря, я пока не очень понял роль Игоря во всем этом. Судя по его поведению перед отбоем, он был в курсе наших дел и старательно заминал историю с подложенными шашками и Прохоровым. Будто приехал не только что, а встретился до этого с Анной Сергеевной, и она ему в деталях обсказала всю диспозицию. Слишком уж гладко он спустил все на тормозах. Если бы действительно только приехал, наверняка затребовал бы подробностей конфликта, а не затыкал всем рот своими бесконечными историями, придерживая рвущуюся в бой Шарабарину.
        - Слушайте сюда, парни, - Игорь подался вперед и перешел на громкий шепот. - У нашей Аннушки - это последнее лето. Потом она уходит на пенсию. И нам с вами надо взять над ней шефство и сделать так, чтобы все прошло чики-пуки. А, как думаете, сможем?
        - Мы ей цветочки дарили уже... - сказал Марчуков.
        - Я к чему веду-то... - Игорь склонился ее ниже, практически повис перпендикулярно спинке кровати. - Она немножко ошиблась и поторопилась. Со всеми бывает. Но если мы с вами эту историю благополучно замнем и похороним, то проблем у нее никаких не будет. Ну как, парни, мы же не станем топить нашу Аннушку перед самым выходом на пенсию?
        - То есть, ей топить Крамского можно, да? - Марчуков набычился. - Не надо меня пинать, Илюха, мне правда интересно! Она, значит, на пенсию, ей цветочки и всякое там «синьорита-маргарита». А она будет в это время нам выговоры лепить? Сегодня она Крамского обвинила, а завтра кого-то еще утопит...
        - Тссс! - Игорь снова обвел нас всех взглядом. - Парни, не порите горячку! Вас много, а Анна у нас одна. И вы уже не маленькие, поэтому я и говорю все как есть. Будете вести себя, как обидчивые детишки что ли? Ябедничать побежите?
        А он хорош! Угрюмая агрессия на лицах сменилась на задумчивость, один только Марчуков сложил руки в замок и отвернулся.
        - Ладно, парни! - Игорь соскочил со спинки кровати. Хлопнул по плечу Мамонова, кивнул всем остальным. - Давайте уже укладывайтесь потихоньку, завтра у вас ответственный день, надо не подкачать на «Космических гонках».
        - Получается, что Прохоров все это устроил, и теперь ему тоде все с рук сойдет? - не унимался Марчуков. - И он еще и председатель у нас!
        - Ребят, все, давайте спать! - Игорь перестал улыбаться. - Вы проснетесь утром, и на свежую голову поймете, что я прав.
        - А... - снова начал Марчуков, но ойкнул и заткнулся.
        - Пусть катится, - громко прошептал Мамонов.
        Уснул я быстро. Только положил голову на подушку, и вот я уже словно парю над улицей своего родного города. Того, другого. В том будущем, которое уже потихоньку начало казаться нереальным. В призрачном свете фонарей по тротуару шагала одинокая девушка. На рюкзачке болтается фигурка белого кролика. Вот она свернула во двор, и в этот же момент от стены отлепилась другая фигура. Того самого типа в джинсах, натянутых с мылом.
        - Чего тебе надо? - грубо спросила Карина.
        - Детка, что за тон? - типец раскинул руки и попытался обнять мою дочь.
        - Руки убери! - свет фонаря упал на ее лицо, и стало заметно, что глаза покраснели. Она плакала.
        - Ну что ты напряглась, как эта самая?
        - Зачем ты вообще приперся? Между нами ничего не было, а ты растрепал всем, что было!
        - Детка, ты же сама мне пообещала. Подумаешь, рассказал раньше... Но теперь тебе терять уже нечего, так что мы можем...
        - Да пошел ты...
        Двойственные чувства. С одной стороны, я понятия не имел, что дочь умеет так виртуозно использовать русский матерный, с другой - мне хотелось ей поаплодировать сейчас. Так его, девочка!
        - Вот, значит, как ты заговорила теперь. А раньше говорила, что любишь!
        Тут Карина размахнулась и неумело, зато со всего размаху засветила парню кулаком в нос.
        Утро началось по расписанию - горн пропел подъем, зарядка, промокшие от росы кеды, быстро протолкаться к умывальнику с холодной водой, почистить зубы, потом заправить постель, шагом марш на линейку, пионерский салют под гимн СССР, пока два счастливчика из третьего отряда тянут трос с красным флагом, шагом марш на завтрак. Новое сражение с кусочком замерзшего масла, пшенная каша на молоке, какао. Сегодня Прохоров не выступал и вел себя тихо. Остальные вроде бы вели себя как обычно, но ощущалось некоторое напряжение. Даже Марчуков, который обычно находил, кого бы подколоть, сидел тихо и не вертелся.
        Елены Евгеньевны на завтраке с нами не было. Исчезла она после линейки, а вернулась, когда уже вовсю царила суета подготовки к мероприятию, когда я опять почувствовал, что выпал из коллективного разума.
        Суть «Космической гонки» сводилась к следующему: каждый отряд подготовил у себя испытание или игру и победные жетоны. Часть отряда оставалась дежурить на нем, а другая часть должна была разделиться на команды и бежать к другим отрядам, проходить испытания.
        Задача каждого отряда - набрать побольше победных жетонов. А после полдника на стадионе открывалась ярмарка, где можно было обменять эти жетоны на конфеты. А на вечерней линейке за лучшие результаты обещали приз.
        Гром грянул после полудня и перед самым обедом. Когда у нас закончились все нарезанные-наклеенные звездочки, да и у других отрядов, похоже, тоже. Это только третий наделал столько бумажных комет, что у них еще и осталась целая пачка.
        Отряд спрятался от жары на веранде, хотя это не сильно помогло - безжалостное солнце корпус к полудню раскалило воздух до состояния «горячий кисель». И спрятаться от нее можно было разве что в реке, но река нам до обеда не полагалась, так что народ начал уже обсуждать потихоньку идеи побега купаться в тихий час.
        - Можно к вам? - высокая рыжая прическа Надежды Юрьевны заслонила, кажется, весь дверной проем. Она постучала в открытую дверь и вошла, не дожидаясь ответа. Мы повскакивали со своих мест, дверь комнаты Анны Сергеевны немедленно распахнулась, и педагогиня спешно вышла навстречу директору.
        - Надежда Юрьевна, проходите ко мне, - сказала она. - Чайку попьем, мне конфеты вчера сын привез...
        - Заманчиво, но не сегодня, Анна Сергеевна, - спина Надежды Юрьевны была прямой, будто она под платьем примотала к ней доску. - Где тут можно присесть?
        Отряд спешно заметался, каждый пытался предложить место поудобнее.
        - Вы не уходите, Анна Сергеевна, я хочу кое-что обсудить, - Надежда Юрьевна села на краешек дивана. - И вы, ребята, тоже не уходите. Садитесь, садитесь.
        Отряд шумно, но быстро расселся, кое-кто просто плюхнулся прямо на пол.
        - Анна Сергеевна, я бы хотела поговорить об истории с дымовыми шашками на открытии смены, - взгляд немигающих глаз директрисы уставился в лицо Анне Сергеевне.
        - Может быть, нам тогда было бы удобнее поговорить у вас или у меня? - на лице Анны не дрогнул ни один мускул. Железная Анна прямо-таки. Или пока просто не поняла, что происходит.
        - Нет-нет, я бы хотела, чтобы ребята слышали наш разговор, - тонкие губы Надежды Юрьевны дрогнули, но было непонятно, хочет она улыбнуться или это какое-то другое выражение лица.
        - Ну хорошо... - Анна Сергеевна сцепила пальцы в замок. - Это мой недосмотр и просчет, Надежда Юрьевна. Но Кирилл Крамской - новичок, так что я ничего о нем не знала. Мне даже в голову бы не пришло, что такое можно устроить! Это же надо было додуматься - привезти в лагерь эти вонючие шашки и поджечь их в общем зале!
        - Почему вы решили, что виновник именно Крамской? Кто-то видел, как он поджигал шашки? - тонкие, выщипанные в ниточку, брови директрисы приподнялись.
        - Потому что именно в его рюкзаке нашлись серные шашки! - Анна Сергеевна всплеснула руками. - Видимо, планировал сорвать еще одно мероприятие.
        - Вы обыскивали только его вещи, или досмотр проводился для всех ребят? - в голосе Надежды Юрьевны прибавилось арктического холода.
        - Не было необходимости, мне доложили, что...
        - Кто доложил?
        - Видите ли, я давно работаю с детьми, а они в таких вопросах довольно щепетильны... Если вы настаиваете, я могу назвать его имя, но наедине, чтобы не скомпрометировать этого... человека.
        - Хорошо, некто сознательный доложил вам, что видел, что в рюкзаке у Крамского - серные шашки, - директриса качнула своей огромной прической. Интересно, она ее каждое утро делает, или спит в ней, как всякие фрейлины французских королев?
        - Как я уже говорила, Крамской новичок, я не могла даже предполагать, что...
        - Кирилл, в рюкзаке были твои шашки? - взгляд бледных глаз директрисы повернулся ко мне.
        - Нет, Надежда Юрьевна, - ответил я.
        - Анна Сергеевна, я еще раз повторяю, кто-нибудь видел, что именно он поджег шашки? - главный калибр взгляда снова вернулся к нашей педагогине. Та уже слегка побледнела.
        - Да он не мог поджечь, он с Прохоровым разговаривал! - не выдержала Коровина. - Я видела, я из-за кулис выглядывала!
        - Коровина, тебе кто давал слово? - Анна Сергеевна зло уставилась на девочку. Но там нисколько не смутилась.
        - Да потому что вы опять...
        - Что «я опять», Коровина! Ну давай, говори уже целиком, что ты сказать хотела!
        - Анна Сергеевна, вы же понимаете, что если Крамской виновен, то я вынуждена буду вызвать участкового. Ему уже четырнадцать, он совершил преступление, а значит отвечать ему надо будет перед законом.
        Она замолчала, глядя то в побледневшее лицо Анны Сергеевны, то на нас.
        - Мне бы хотелось как-нибудь обойтись без этого, конечно, - медленно проговорила Анна Сергеевна. - Все-таки, мальчишка еще совсем, ну, похулиганил. Может не надо портить ему жизнь?
        - Вы понимаете, что нам очень повезло, что все обошлось? Что могли пострадать дети, или даже погибнуть. И вы говорите мне, что я должна замять это дело?
        - Может, не замять, может отложить... - Анна Сергеевна пожала плечами. - Мы можем дать ему шанс исправиться, загладить свою вину, поработать на благо всего лагеря. И если он покажет, что...
        - Анна Сергеевна, вы же знали, что он не был рядом со сценой, когда все произошло? - перебила дирекриса.
        - Значит кто-то из сообщников его поджег, - уверенно заявила Анна Сергеевна.
        - Он же новичок, какие у него могут быть сообщники?
        - Вы же знаете этих хулиганов! Они друг друга по нюху находят!
        - Ребята, - Надежда Юрьевна выпрямила спину еще сильнее, хотя казалось, что это невозможно. - Как вы думаете, это Кирилл Крамской сделал?
        Второй отряд безмолвствовал, наверное, целую вечность, в смысле секунд двадцать. На лицах некоторых отразилась лихорадочная работа мысли, другие, казалось, были просто огорошены этим вопросом.
        - Крамской ни при чем! - выпалил Марчуков. - Ему какая-то гнида подбросила шашки в рюкзак!
        - Выбирай выражения, Марчуков!
        - А чего это? Он, значит, гнида, а я его должен конфеткой называть?!
        - Крамской ни при чем!
        - Кто-то подбросил, это точно!
        - Ребята, поднимите руки, кто считает, что Крамской не виноват? - Надежда Юрьевна сказала негромко, но все услышали. Смотрела она в этот момент на Анну Сергеевну.
        Первыми руки подняли Мамонов, Марчуков, Коровина, Шарабрина и Цицерона. Потом потянулись все остальные. Рук поднялось много, почти все. Только кое-кого из ребят не хватало. Не было Прохорова, Мусатова и еще троих, фамилий которых я не знал.
        - Видите, какая странная история получается, Анна Сергеевна, - директриса сложила руки на коленях. - Ребята считают, что Крамской ни при чем. А вы считаете, что он виновен. Так кому же мне верить?
        - Вы же их знаете, им всегда лишь бы наперекор сказать! Не разобравшись, будут своего выгораживать! - вырвалось у Анны Сергеевны.
        - Анна Сергеевна, - директриса вздохнула. - Обычно я стараюсь не вмешиваться в дела дружины и предоставлять ребятам самим решать свои проблемы. Они пионеры, у них уже достаточно и сознательности, и рассудительности для принятия решений. Кроме того, им нужно готовиться к самостоятельной жизни. Потому что когда в дело вмешивается педагог, они подчиняются его решению. Согласно субординации и правилам пионерской организации. Вы, Анна Сергеевна, мало того, что вмешались. Вы еще и огульно обвинили ни в чем не повинного мальчика. Вы понимаете, что собирались испортить ему жизнь просто потому, что вам было недосуг разобраться в истории. У вас отличный отряд, ребята контактные, на вопросы отвечают...
        «Будет рубить голову», - подумал я, представив за спиной у директрисы палача в красной шапке и с топором. Даже не ожидал, что она окажется такой принципиальной. Старая дама смотрелась немощной. Сколько, интересно, ей лет? Семьдесят? Или больше? За все время разговора она ни разу не повысила голоса, ее голова с высокой прической все так же покачивалась на тонкой шее. Можно было даже сказать, что сейчас она говорит очень добрым тоном. Как будто журит первоклашку, чтобы он не бегал. Но на самом деле речь была знаковой - она размазывала нашу Анну Сергеевну по стене практически при всем отряде. Что могло означать только одно - она уволена.
        Хотя... Может это я просто из двадцать первого века принес эти убеждения? И в СССР публичная порка вовсе не означала, что тебя не вернут обратно на место в той же должности и с теми же полномочиями?
        - Надежда Юрьевна... - начала Анна Сергеевна. Голос ее дрогнул.
        В повисшей тишине звук горна, созывающий всех на обед, прозвучал как-то особенно пронзительно и тревожно.
        - Идите обедать, ребята! - кивнула директриса. - Не буду вас задерживать больше.
        Все поднялись со своих мест и потянулись к выходу. Обтекая замерших на своих местах Надежду Юрьевну и Анну Сергеевну.
        - А где Прохоров? - покрутив головой, спросила Шарабарина, когда все оказались снаружи.
        Глава 20
        - Он ногу подвернул, пошел в медпункт, - сказал кто-то из парней.
        - Надо же, как он вовремя! - Шарабарина вздернула подбородок, потом несколько раз хлопнула над головой в ладоши. - Второй отряд, строимся!
        В столовую мы пришли последними. И, в отличие от других отрядов, с нами не было никого из «руководящего состава» - ни вожатой с воспитателем, ни даже председателя совета отряда. Правда от этого ничего существенно не поменялось - мы точно так же, как всегда, прокричали входную речевку, сравнительно организованно расселись и привычным образом набросились на еду. Рассольник никогда не был моим любимым супом, что не помешало мне опустошить тарелку за считанные пару минут, а подбирая остатки коричневого соуса кусочком хлеба я, конечно, думал, что гуляш на самом деле это густой венгерский суп, а не вот это недоразумение из кусочков мяса, вылитое на сероватый липкий рис. Но все эти мысли крутились где-то на краю сознания, пока юный организм жадно поглощал доступные калории, не особенно заморачиваясь, вкусно ему или нет. И даже подумывал о том, где бы взять еще.
        Когда мы вернулись в отряд, все еще никого не было - ни Елены Евгеньевны, ни Анны Сергеевны, ни Прохорова.
        - И что теперь? - спросила Коровина в воздух. - Нас все бросили?
        Она подошла сначала к двери воспитательницы, постучала в нее кулаком, потом, когда никто не отозвался, подергала. Заперто. Повторила те же манипуляции с дверью Елены Евгеньевны.
        - Коровина, а зачем тебе кто-то? - лениво спросил Мамонов, развалившись на диване на веранде. - Ты что, расписания не знаешь? Сейчас тихий час. Расправляешь кроватку и сладко спишь два часа.
        - Если такой умный, то почему сам здесь сидишь? - огрызнулась Коровина.
        - Жарко там, как в литейке, солнце в комнату светит, лучше тут посижу, - Мамонов пожал плечами.
        - Прохоров тоже не вернулся? - Коровина вышла на центр веранды и уперла руки в бока. - Может, ему обед в медпункт отнести?
        - Не терпится проведать болезного? - Мамонов захохотал.
        - Мамонов, что смешного-то? - Коровина скривила оскорбленную физиономию.
        - Да не вернется он, хочешь поспорим? - Мамонов встал и прошелся взад-вперед по веранде. - Выперли его наверняка, вместе с Аннушкой. Пусть радуется твоя Шарабарина.
        - А мы как теперь? - растерянно спросила Коровина. - Нам же воспитатель полагается...
        - Ну поставят кого-нибудь, - Мамонов пожал плечами и снова развалился на диване.
        Будь наш отряд помладше, то наверняка сейчас в корпусе бы царил хаос, бои подушками и беготня. Но мы уже почти взрослые, так что особенно не шумели, просто бродили из комнаты в комнату, соваться на улицу не спешили. Может дело было в солнцепеке, а может не хотелось под горячую руку попасть под репрессии. По этому же поводу идею сбежать на речку отложили до лучших времен. А то вдруг внезапно заявятся «сильные мира сего» объявить нам нашу дальнейшую судьбу, а мы тут безответственно режим нарушаем. Гайки закрутят, нафиг надо...
        Ленились, в общем. Как будто долго копившееся напряжение отпустило, и все одним махом превратились в расплавленное полуденным зноем желе.
        - Второй отряд, подъем! - раздался от дверей веселый громкий голос. - Ага, режим нарушаем, вы еще в кроватях должны быть!
        - Так мы же не шумим, Вера Ивановна, - отозвался Мамонов с дивана. - А в палате жарко очень, так что мы о своем же здоровье беспокоимся, как нам и полагается.
        - Ой, Вера Ивановна! - из двери второй палаты парней высунулась Коровина. - А почему вы здесь?
        - Временно заменяю у вас Анну Сергеевну, - ответила моя мама, выходя в центр веранды. - Пока нового воспитателя не пришлют.
        - А куда делась Анна Сергеевна? - спросила Шарабарина, высовываясь вслед за подругой.
        - Все-то тебе знать надо, Шарабарина! - моя молодая мама знакомо усмехнулась. - Уехала домой, по семейным обстоятельствам.
        - А Прохоров? - Шарабарина склонила голову, и ее роскошные волосы рассыпались по плечу искрящейся волной.
        - Девочки, я же только пришла! - рассмеялась Вера. - А вы уже меня вопросами пытаете! Меня Надежда Юрьевна попросила на пару дней заменить вашего воспитателя, вот и все. Так что давайте жизнь друг другу портить не будем - вы себя в эти дни будете вести хорошо, а я буду делать вид, что не замечаю, что вы в тихий час по комнатам бродите. Чужим!
        - А на речку завтра в тихий час можно? - выскочил из нашей палаты Марчуков.
        Вера Ивановна скривила такую выразительную физиономию, что и тупой бы понял, что раз уж спросили, значит нельзя.
        После полдника нас снова захватила космическая гонка. Надо было сначала предоставить в счетный комитет все заработанные жетоны, а потом можно было их потратить, накупив в раскинутых на стадионе палатках, украшенных силуэтами ракет конфет. А к вечеру все опять собрались в клубе на отчетный космический концерт.
        Оказывается, от нашего отряда тоже был какой-то номер, а я даже не успел заметить, когда его подготовили.
        Вообще, если быть совсем уж честным, концерт был не так уж и плох. Или у меня просто от недостатка зрелищ упала планка. Старшие отряды неплохо пели хором, обеспечивая звуковое сопровождение танцевальным номерам. Современные песенки были переделаны остроумно, и даже без рифм про «кеды-полукеды». Правда хит «Барабан был плох» прозвучал со сцены в разных вариациях трижды, но никого это не смутило, кажется, все были готовы слушать эту песню еще и больше раз.
        После ужина выяснилось, что вещи Прохорова из палаты волшебным образом исчезли. В медпункте его тоже не оказалось.
        Дальнейшим расследованием никто не занимался, потому что все отвлеклись на подготовку к дискотеке. На которую в этот раз нам никто идти не запрещал.
        Девчонки отчаянно малевали на своих нежных почти еще детских личиках боевую раскраску, вазюкали кисточками в коробочках туши, лепили блестки на размазанный по коже вазелин, передавали друг другу пластмассовые коробочки с тенями, и тюбики с розовой помадой. Стрелки рисовали, слюня обычные цветный карандаши, румяна... Хотя вроде румян у них не было. Ну хоть свеклой не мазались, как Марфушечка-душечка из советского фильма-сказки.
        В ход пошли пластмассовые клипсы, бусы, блестящие заколки для волос. Девочки распускали свои косички и хвостики, водили по ним расческами и крутились у зеркала, отталкивая друг дружку.
        Только Самцова осталась самой стойкой - раскрашивать лицо не стала, косы распускать тоже. Хотя на ее волосы я бы посмотрел, судя по толщине косичек, там такая грива, что Шарабарина бы обзавидовалась. Но Наташа была строгих правил, хорошо хоть форму свою пионерскую сменила на сарафан в цветочек.
        А парни к танцам готовились... никак. Нет, они тоже выглядели оживленными, бросали друг на друга многозначительные взгляды, шептались, толкаясь локтями, и стреляя глазами то в сторону одной девчонки, то в сторону другой. Но вся подготовка самих себя к ответственному мероприятию закончилась на замене одной футболки на другую.
        Танцплощадка пионерлагеря была заслуженной, деревянной и с небольшой эстрадой. Имелась даже кое-какая светомузыка и даже зеркальный шар. Правда он не вращался, а просто висел, скорее всего сделанный на одном из кружков самими же пионерами, которые увидели этот девайс в каком-нибудь «Танцоре-диско». Музыка лилась из больших колонок.
        В самом начале дискотеки младшие отряды тоже участвовали. Собственно, они и занимали дощатый танцпол, кривлялись и прыгали, гонялись друг за дружкой. А старшие ребята и девчонки кучковались по краями разнополыми компашками, обжигая друг друга взглядами. Через час вожатые разогнали с дискотеки малышню, им перед сном полагалось выпить по стакану кефира с булочкой и успокоиться, а на танцах началось время старших отрядов и вожатых.
        Диджей, или даже не знаю, как он здесь назывался. Звукооператор? В общем, тот человек, который прятался в будке за эстрадой, сменил пластинку. И вместо советских хитов от групп «Песняры», «Верасы» и этого самого вездесущего сегодня «Барабанщика», зазвучали мелодии зарубежной эстрады. Что-то я даже смог вспомнить. «Бони М», например. В детстве была кассета с их записями, родители слушали. Ну и Чингисхан, конечно.
        Сами по себе танцульки мало чем отличались от любых других. Подросшие пионеры скованно дергались под музыку, выстроившись кружочками. Самые смелые и отчаянные показывали класс, выходя в центр, потом выталкивали кого-то другого, он быстро смущался и сбегал прятаться обратно в толпу. На медляках кружки распадались на парочки. По началу все было пристойно - пары топтались на пионерском расстоянии - мальчики держали девочек за талию, девочки клали ладошки на плечи мальчиков. Вожатые были посмелее, они теснее прижимались. Пионеры на них косились, кто с осуждением, кто с завистью.
        Игорь и Вера появились где-то в середине. Танцевать они не пошли, устроились на скамейке рядом с танцплощадкой и о чем-то тихо шептались. Он ей что-то говорил на ухо, они смеялись. Его рука лежала у нее на талии.
        - Крамской, а ты чего не танцуешь? - из толпы танцующих выскользнула разрумянившаяся от плясок Шарабарина. Косметика размазалась, но ее ангельское личико это ни капельки не портило. Заиграл медляк, она схватила меня за руку и поволокла в центр.
        Сопротивляться я не стал, что я, дурак? Меня самая красивая девчонка клеит, что теперь, вырываться и убегать? Другое дело, что вряд ли она клеила меня, потому что я ей так уж понравился. Скорее ей просто хотелось добавить еще одного парня к хороводу своих обожателей, а я пока такого желания самостоятельно не проявил, вот и пришлось ей брать это дело в свои руки.
        Разжигала она умело. Не повисала на шее, как многие другие старшие девчонки, а держалась на расстоянии, изредка приближаясь, касаясь то грудью, то бедром, то коленом. Ее пальцы поглаживали мне плечи, кончик языка то и дело облизывал розовые губы.
        Будь я настоящим Кириллом Крамским, я бы точно повелся. Его тело реагировало исправно, он был, как настоящий пионер - всегда готов! Ну, во всяком случае, сейчас он точно был готов схватить эту соблазнительную барышню и утащить в ближайшие кусты. Подозреваю, что делать дальше, он был не в курсе, но дремучие основные инстинкты на такие мелочи не заморачиваются. Вот только в голове у него был я, который от такой ерунды как стояк на соблазнительную красотку уже много лет головы не терял. И сейчас тоже не стремился. Что было немного обидно даже, потому что девчонка и правда была хороша. Вот только она ровесница моей дочери, а в моем сознании это четко подходило под определение «педофилия». Так что я кружил ее в танце, иногда даже позволяя себе чуть выходить за рамки местной танцевальной культуры, привнеся немножечко танго и хастла. Надо же было удивить хоть немного самоуверенную девчонку. Впрочем, велась она легко, похоже, танцами в обычной жизни какими-то все же занималась.
        Когда музыка закончилась, я крепко сжал ее ладонь, прошептал ей на ухо: «Спасибо за танец!» и быстро ретировался во вновь образовавшийся круг, оставив звезду второго отряда с выражением некоторого недоумения на лице.
        Поискал глазами Игоря и мою маму. На прежнем месте их не оказалось, они отошли подальше в тень и стояли там, тесно прижавшись друг к другу.
        Кроме них в тень отошли и еще несколько парочек. Коровина с кем-то из вожатых, правда пока только за руки держались. Цицерона сидела на скамеке, поджав под себя одну ногу и читала книгу. Рядом с ней крутился какой-то парень в очках, кажется, из третьего отряда, но она старательно делала вид, что не замечает.
        Мамонов танцевал этот танец с Еленой Евгеньевной, но уединяться они не стали, а просто сели рядом на скамейке.
        Я как-то втянулся в общий настрой, поплясал в кругу, потанцевал еще с несколькими девчонками из нашего и третьего отрядов.
        И когда горн заиграл отбой, я совершенно искренне подхватил общее «Уууууу!»
        Наш отряд шумной толпой вернулся в свой корпус, глаза у всех влажно поблескивали, на губах - мечтательные улыбки. Кузин и Аникина шли, держась за ручки. Галя, та самая, которая дала мне анкету, вышагивала рядом с суровым Мусатовым, бросая на него косые взгляды. В общем, гормоны играли, я бы даже сказал, фонтанировали, но в силу юного возраста и страны, где мы сейчас находились, все плохо себе представляли, что со всем этим делать. Атмосфера искрящаяся и скорее приятная, чем нет. Во всяком случае, в драку никто не кидался и пока что сцен ревности не устраивал.
        В палате, снимая покрывала с кроватей и забираясь под одеяла, парни обсуждали, изменившиеся девичьи прелести.
        - Мусатыч, а ты чего потерялся-то? - рыжий Марчуков ткнул «сына степей» кулаком в бок. - Тебя же Галка на два белых танца приглашала, и весь вечер зенки пялила, что я думал они вывалятся!
        «Сын степей» буркнул неразборчивое и отвернулся на другой бок. Вообще он со вчерашнего вечера был как-то не в духе. Взгляд не поднимал, с Верхолазовым на пустом месте поругался, исчез вместе с Прохоровым...
        Я слушал вполуха разговоры соседей, пополам с хохотками. А сам думал про свою маму и Игоря. В последний раз я их видел, когда они стояли, обнявшись, в тени деревьев. Куда они потом пошли, и пошли ли вообще - без понятия.
        По идее, Вера должна ночевать в нашем корпусе сегодня, она же наш воспитатель на пару дней. А где устроился Игорь? И на каких он вообще здесь правах?
        Почему кажется знакомым, я уже перестал думать. Все равно вспомнить ничего не смог, только голова от напряжения заныла.
        Я решительно отбросил в сторону одеяло и встал.
        - Куда это ты, Крамской? - немедленно спросил Марчуков, которому до всего всегда было дело.
        - В тубзик, - ответил я, натягивая шорты.
        Мои соседи издали хоровой пошловатый смешок. Кажется, они подумали что-то вполне конкретное. Впрочем, может то, что они подумали, было не такой уж плохой идеей...
        Я сунул ноги в кеды и вышел на улицу. В свете фонаря кружилась туча ночных мотыльков. Где-то рядом дребезжал крылышками сверчок. Я мимоходом вспомнил, что по периоду этих дребезжаний вроде бы можно даже измерять температуру воздуха. Было прохладно, и после дневной жары и танцев это было отдельное удовольствие.
        Я пошел по тропинке в сторону туалета, прислушиваясь. Ночью голоса хорошо должны быть слышны, и если моя мама с этим своим Игорем романтично гуляет где-то поблизости, я это услышу. С одной стороны, как-то глупо, следить, с другой - ну не с расспросами же лезть, в конце концов.
        Я остановился рядом с деревом и снова прислушался. В стороне раздался тихий смешок, потом звук поцелуя. Я инстинктивно пригнулся и осторожно пошел в ту сторону, стараясь не наступить на какой-нибудь предательский сучок. Нырнул под ветки куста, увидел четкие силуэты на фоне стены корпуса. Задорный вихор у парня, и короткая стрижка у девушки. Тройные лампасы на спортивном костюме. Да, девушка определенно Вера. А парень... Ну, кажется, это все-таки Игорь. Вряд ли за столь короткое время она успела поменять его на кого-то другого.
        Я сделал крохотный шаг вперед. Потом еще один. Хотелось подобраться поближе, чтобы услышать, о чем они говорят. Они были одеты, так что каким-то извращенцем я себя не чувствовал. Интересно, а что бы я сделал, если бы они были раздеты? Наверное, помешал как-то... Заорал про пожар. Ну, или еще что-нибудь такое.
        Кстати, а что бы такое наврать, если меня поймают? Что я писатель, и мне нужно было послушать, что лепечут влюбленные на свиданиях, чтобы достоверно сцену описать?
        Собираясь сделать следующий шаг, я замер. С другой стороны, практически от самой ограды, раздавался еще один звук. Похожий на щенячий скулеж. Меня накрыло легоньким дежа ву, несколько секунд я даже мысленно пометался, но потом добро победило и я шагнул к плачущей девушке. Хотя по плачу пока еще не смог определить, к какой.
        Глава 21
        Плакала Ира Шарабарина. Она сидела в такой же позе, в какой я несколько дней назад застал Елену Евгеньевну - спиной к забору, носом в колени. Я подошел и сел на траву рядом с ней. Она замерла на несколько секунд, потом посмотрела на меня. Узорчатая тень от листьев маскировала темные пятна расплывшейся косметики. Все-таки с генетикой этой девочке исключительно повезло. Очень часто блондинистые красотки, начиная плакать, превращаются в опухших розовых поросяток. Лицо Шарабариной от слез ничуть не пострадало. Лишь стало чуть драматичнее - обострилось, глазищи выделились еще четче.
        Я только открыл рот, чтобы что-то сказать, но ее действие застала меня врасплох. Как только в ее заплаканных глазах появилось узнавание. Она резко выпрямилась, обхватила руками мои плечи и впилась солеными от слез губами в мои губы.
        Ну вот еще не хватало! Даже будь она подходящего возраста, терпеть не могу женские истерические падения в объятия первому встречному! Но обижать ее мне тоже не хотелось. Не отвечая на поцелуй, я отечески обнял ее, погладил по волосам, потом взял за плечи и отстранил.
        - Ира, что случилось? - я заглянул ей в лицо.
        - Пусти меня! - девушка дернулась и попыталась отвернуться.
        - Тихо, тихо, Ира, я просто хочу помочь...
        - Отвали, помощник нашелся!
        - Ира, прекрати истерику. Ты прекрасная, красивее всех, кого я знаю. Но у меня есть девушка.
        - Ты думаешь, я из-за тебя тут рыдаю? Размечтался, много чести!
        - Думаю, я просто подвернулся тебе под руку, и ты попыталась кому-то отомстить. Если отпущу, не убежишь?
        - Нет, - зло бросила она. Я отпустил ее плечи, и она села обратно на траву. Я опустился рядом с ней. - Козел!
        По интонации и контексту было понятно, что последнее слово адресовано не мне.
        Логично. И я даже знаю, кому. Есть тут один, неподалеку обнимается с физручкой.
        - А что у тебя за девушка? - вдруг спросила Шарабарина.
        - Мы с детского сада вместе, - соврал я. - Исполнится по восемнадцать - поженимся. Клятву дали.
        - За ручки ходите? - она хихикнула. Да уж, крепкий орешек. Только что рыдала, а сейчас никакого придыхания в голосе, остаточных всхлипов или чего-то подобного.
        - Не без этого, - я тоже усмехнулся.
        - А ты ничего, нормальный такой, - в глазах девушки блеснул огонек интереса.
        - Не твой уровень, Шарабарина, - хмыкнул я. - Ты звезда, а я простой парень.
        - Крамскооой! - девушка звонко рассмеялась, уже не особенно скрываясь. - Странный ты. Ладошками не потеешь, не краснеешь совсем.
        - Какой есть, - я пожал плечами. - Ну что, плакать больше не будешь?
        - Вот еще, - Шарабарина фыркнула. - Но этому козлу я все равно отомщу...
        - Весь мир в труху, - хмыкнул я. - Но потом. Может, спать пойдем? А то нас хватятся еще.
        - Ой, да ладно! - Шарабарина смешно сморщила носик. - Наша воспиталка вон там обжимается, а мямля Еленочка, наверняка у себя заперлась и из комнаты до утра не выйдет. Давай еще посидим. В какой, говоришь, ты школе?
        - Только переехали, но будет вроде двадцать третья, - ответил я. Не уверен, что правильно вспомнил номер, про который я раньше врал.
        - На Фурманова? - Шарабарина поерзала и подвинулась ближе.
        - Кажется, я не смотрел на адрес, - я пожал плечами.
        - А живешь на какой улице? - азартно продолжила допрос Шарабарина.
        - На Ленина, - брякнул я. Наверняка же в Новокиневске есть улица Ленина. Адрес дома, из которого мы с отцом выходили, я даже посмотреть не догадался.
        - Это же тебе ездить на третьем автобусе тогда придется... - девушка снова сморщила нос.
        - Да не, может и не на Ленина. На Ленина мы в Нижнем жили, - начал выкручиваться я. Потом быстро поправился. - В Горьком, в смысле. Мы его часто Нижним Новгородом называли, старое название такое, историческое. А сюда переехали, только вещи выгрузили, и меня сразу в лагерь пнули. С корабля на бал, прямо. Так что я сейчас как дошкольник. Если меня милиция поймает, буду мямлить, что адрес свой не помню.
        - А какая у тебя девушка? - быстро спросила Шарабарина. - Она красивая?
        - Хорошенькая, но до тебя ей далеко, - ответил я и подмигнул. - Но мы не поэтому вместе.
        - А почему? - она снова поерзала, как бы невзначай оказавшись вообще вплотную. Теперь она касалась меня бедром и плечом.
        - А тебе зачем? - я прищурился и косо посмотрел на девушку. Она поймала мой взгляд блестящими озорством глазами.
        - Хочу узнать тебя получше, - она облизнула губы кончиком языка и приоткрыла рот. Чуть двинула плечом, заставив рубашку сползти и обнажить ключицу. Вот черт. Она опять меня клеит. Где они этому учатся в дремучем Советском Союзе, где секса вроде как вообще быть не должно было?
        - Ты из-за Игоря плакала? - спросил я. Запрещенный прием, конечно, но если она и дальше будет устраивать шоу соблазнения, то мы придется ее обламывать, она расстроится и разозлится, а мне не хотелось ни того, ни другого.
        - Ага, - ангельское личико слегка потускнело. - Ты же не трепло? Если расскажу, не разболтаешь?
        - Даже если фашисты будут пытать, ничего не скажу, - я карикатурно стукнул себя кулаком в грудь, подражая Марчукову. Потом сменил тон на более серьезный. - Нет, конечно, Ира. Я вообще не из болтливых.
        - Этот козел мне столько всего наобещал, - Шарабарина сжала губы, на ее безупречном лице заиграли желваки. - Мы с ним по телефону по два часа болтали. И последний раз совсем недавно, две недели назад. Я как раз ангиной заболела, и еще не знала, поеду в лагерь или нет. Он сказал, что вожатым быть не сможет, но обязательно приедет. Хоть кем, хоть разнорабочим, лишь бы со мной встретиться. А оказалось...
        Она замолчала и шумно выдохнула. Не похоже, чтобы она собиралась снова заплакать. Скорее уж это была ярость.
        - А оказалось, что они с этой Верой уже год ходят, - глаза девушки зло сверкнули. - А со мной он вообще не разговаривает. Как будто между нами вообще ничего не было. Позор такой... Я в первый же вечер прибежала, а он с физручкой в комнате. «Чего тебе, девочка?» - говорит. Ссскотина.
        - Козел, согласен, - я кивнул и бросил взгляд в ту сторону, где видел Игоря, обнимающегося с моей мамой. Вообще, конечно, нередко случается, что девочки себе сами выдумывают любовную историю, но, похоже, тут был совсем не тот случай. Во всяком случае, по косвенным уликам. Если принять во внимание тот треп о Шарабариной в рассаднике пионов, где мы с Мамоновым поругались.
        - А меня родители не хотели в лагерь отпускать, пришлось чуть ли не на коленях ползать и клясться, что к речке близко не подойду, - девочка вздохнула. - А теперь вот так все, оказывается. Девочка. Ну да. Конечно...
        Было слышно, как скрипнули ее зубы.
        - Ира, этот козел твоих слез не стоит, правда, - серьезно сказал я. - А в лагере и без него хорошо.
        - Точно, без него здесь будет лучше, - глаза Шарабариной угрожающе прищурились. - Пусть уматывает вместе со своей физручкой. Что он вообще в ней нашел?!
        Да уж, наверняка куча красивых и не очень девушек задавалась тем же вопросом, когда парни делали выбор в пользу других девушек. А Вера... Хм, я никогда не задумывался даже о ее привлекательности. Я любил ее как маму, но знал совершенно другой. Здешняя Вера была упругой, подтянутой, крепкого сложения, настоящая советская спортсменка, как с пропагандных плакатов. Ни в какое сравнение с кричащей во весь голос женственностью Шарабариной она не годилась, конечно. Не знаю, сколько Игорю лет, здесь, в СССР все выглядели немного старше. Может быть, ему двадцать, а может и все двадцать четыре. Он вроде должен был в армии отслужить, не давали же отсрочку студентам в эти годы. А может и нет. Раз его отец сбежал в Израиль, значит он еврей, а у них во все времена была своя мафия. Могли и обеспечить железной справочкой, позволяющей не отдавать долг родине. Но после рассказа Шарабариной нравится он мне начал еще меньше. Запудрил девчонке мозги. Раз он знал, что она болеет, нафига просил приехать? Она могла остаться дома и не мешать им с Верой. А сейчас хрен знает, что за идеи придут в эту хорошенькую
платиноволосую головку.
        - Ладно, Крамской, пойдем уже спать, - Шарабарина поднялась на ноги одним гибким движением. - Завтра мы дежурим, кстати. На доске расписание, не забудь с утра посмотреть, где твой пост.
        Утренний горн я опять не услышал, проснулся от тычка в бок как-то оказавшегося рядом Марчукова. Раз-два, бегом на зарядку, распорядок незыблем, как горные вершины. Три-четыре, клубничный вкус зубной пасты, ледяные брызги и гул множества струй воды в оцинкованное корыто уличного умывальника. Вклинился в толпу своих у отрядной доски объявлений, выяснил, что после завтрака мой пост - дежурить у знамени в Ленинской комнате. Это же парадную форму надо надевать? Почетный караул? Или парадную - только на воротах?
        Натянул свежую футболку, понял, что она последняя. Надо бы постирать. Интересно, где это делается? Прямо тут в умывальнике? Или есть какая-то прачечная?
        Галстук. Прямой угол - партия, длинный конец - комсомол, короткий - пионеры. «Вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина...» Даже какой-то кусок клятвы в голове всплыл, надо же.
        - Товарищ дежурный вожатый, отряд прометей на линейку построен! - звонко отрапортовала Ира Шарабарина, гордо держа спину прямой, рука - в пионерском салюте. Платиновые волосы заплетены в тугую косичку. И не скажешь, что именно эта девочка, образцовая юная пионерка, вчера ночью сидела рядом со мной у забора и умело дирижировала гормонами в юном организме Кирилла Крамского.
        Хрипло заиграл гимн Советского Союза, заскрипел трос под руками двух парней из спортивного отряда, красное полотнище поползло вверх. День в лагере начался.
        Дежурить у знамени был ужасно скучно. Сначала я честно стоял на своем посту, почти даже по стойке смирно. Ничего не происходило. По плану никаких мероприятий до обеда в Ленинской комнате не было. Потом я сел на стол и начал болтать ногой, чтобы как-то себя занять. Потом походил вдоль стендов, почитал про подвиги Леонида Ильича, Владимира Ильича и других официальных лиц, но это мне наскучило еще быстрее, чем болтать ногой. Так что я уселся на подоконник и принялся наблюдать пробегающих мимо пионеров. Если увижу, что кто-то идет сюда, всегда успею рвануть до своего места и встать навытяжку, как будто всегда там и стоял.
        Перед обедом меня сменил парень из второй палаты.
        - Петров пост принял! - сказал он и отсалютовал. - Принесешь мне пожрать, хорошо?
        - Заметано, сказал я и помчал к отряду.
        Дежурить в столовой мне повезло на полдник. Всего то расставить по столам тарелки с плюшками и налить в граненые стаканы компот из эмалированных чайников. А после полдника наконец-то наступило время купания.
        Пляж нашего лагеря представлял собой полосу сероватого песка на берегу неширокой мутной речки, окруженной кустами. Плавать там было особенно негде, в самом глубоком месте дозволенной территории мне было едва-едва по грудь. После обеда вода была уже теплой, так что особенного облегчения от жары купание не принесло. После инцидента с кровью из носа, рисковать и подставлять свою вихрастую макушку злым лучам июньского солнца я больше не стал, так что дисциплинированно носил панаму, не обращая внимания на подначки моих соотрядников. Лучше буду отшучиваться, чем опять все кровищей изгваздаю.
        Было хорошо. Я больше не чувствовал той невидимой стены, которая отделяла меня от этой реальности. Мне нравилось бегать, купаться, спать, болтать с ребятами о всякой очень важной ерунде, я даже перестал уже думать, что это ерунда, мне действительно было интересно и прикольно. Жесткий распорядок дня стал уже как будто привычным, хотя сколько тут от начала смены прошло-то всего?
        Мамонов, который мне не понравился сначала, оказался отличным парнем. Пожалуй, самым взрослым из всех, видимо ему крепко досталось в жизни. Отряд, который сначала показался мне чуть ли не клубком змей, неожиданно стал производить впечатление слаженного коллектива.
        Моя мама, в смысле, ио воспитателя Вера Ивановна никак нас не доставала, мы ее тоже. Игорь не отсвечивал ни в этот день, ни на следующий. И вообще оба этих дня прошли на удивление спокойно и по накатанной. Я честно наслаждался буквально каждой минутой, даже когда скучал возле знамени дружины. Было так пронзительно хорошо, как, наверное, даже в детстве не было.
        Мы вернулись в отряд после ужина. Никаких срочных дел у отряда не было, готовиться к мероприятиям было не надо, так что все занимались своими делами - девчонки сплетничали и хихикали, Мамонов, Марчуков и Мусатов играли в подкидного дурака, опять где-то умудрились достать колоду карт. Четверо активистов разложили на столе на веранде лист ватмана и рисовали на нем будущую стенгазету.
        Я валялся на диване и смотрел в потолок из крашеной фанеры, прибитой мелкими гвоздиками. С одной стороны, я чувствовал себя совершенно счастливым. С другой... А что дальше? Сейчас восьмидесятый, через два года бровастый генсек с орденским иконостасом на груди покинет этот мир под совместный гудок всех заводов, начнется чехарда, потом вынырнет Горбачев, все обрушится, настанут кошмарные девяностые... А я? Мне придется пережить это все заново? Мироздание предоставило мне новую возможность? В прошлый раз в эпоху перемен я вошел десятилетним. Зато сейчас у меня есть все шансы или поучаствовать в разделе пирога и урвать себе кус пожирнее, или... Или что? Предотвратить это все? Сделать так, чтобы Советский Союз пережил все потрясения и гордо шагал дальше под своим красным знаменем?
        Но тогда маловато просто выполнять распорядок дня и шушукаться в ночном лесу с симпатичными пионерками. Надо как-то... Что? Я же знаю все наперед, а значит у меня огромная фора перед местными обитателями...
        Или может у мироздания на меня другие планы совсем? И я тут размечтался амбициозно, как я воссяду в кресло генсека в двухтысячном и буду помахивать с трибуны мавзолея марширующим военным в День Победы, а на самом деле мне нужно сделать что-то совсем другое?
        Я подумал про Карину. Загордился мысленно, вспомнив, как она засветила тому козлу в нос. Молодец, девчонка. Жаль, что я не могу тебя поддержать сейчас.
        Я посмотрел на склонившуюся над будущей стенгазетой Шарабарину. Или могу? Просто не Карину, а другую девчонку. Или парня... Я перевел взгляд на развалившегося на другой стороне дивана Мамонова. И Шарабарина, и Мамонов выглядели самозабвенно-самоуверенными. И были чертовски уязвимы...
        На крыльце раздались шаги. Скрипнула дверь. Мамонов спешно сгреб карты и сел на них задницей. Хихикающие сплетницы замолчали. Редколлегия распрямила спины и повернулась к вошедшим.
        - Ну что, второй отряд, я выношу вам свою благодарность за сознательность, - весело сказала моя мама и хлопнула в ладоши. - Мы не доставили друг другу никаких проблем, так что расстаемся друзьями и увидимся на зарядке. Ну и позвольте вам представить нового воспитателя. Хотя он и сам представится.
        Из-за ее спины вышел невысокий мужчина или скорее все-таки парень, тридцати ему наверное не было. На носу - квадратные очки в толстой роговой оправе, светлые волосы в художественном беспорядке. Одет в мятые летние брюки и клетчатую рубашку, один край которой выбивался из-под ремня. Он сбросил с плеча такой же как и у меня рюкзак.
        - Дети, здравствуйте! - сказал он очень знакомым голосом. - Меня зовут Сергей Петрович. Я ваш новый воспитатель до конца этой смены. Только вам придется взять надо мной шефство, потому что я совсем неопытный, а вы вон какие взрослые...
        Не узнать его я не мог.
        Потому что это был мой отец.
        Глава 22
        Следующий день начался с какого-то бурного оживления, которое я сначала не понял. На утренней зарядке старшие отряды вели себя как обычно, зато малышня была шумной и невнимательной. Детишки невпопад скакали, хихикали, упражнения делали кто в лес, кто по дрова, а моя обычно суровая к таким вещам мама как будто этого и не замечала.
        - Что это сегодня такое с мелкими? - спросил я у лениво приседающей рядом со мной Цицероны.
        - Конфеты предвкушают, - дернула плечом девушка.
        - А? - не понял я.
        - К тебе что, никто не приезжает сегодня? - Цицерона бросила на меня недоумевающий взгляд. - Родительский день же.
        - Ааа! Дошло! - я рассмеялся. - Совсем забыл про него.
        Понятно. Младшие радуются приезду родителей, кто-то наверняка надеется убедить забрать их из этого кошмара, кто-то соскучился, а кому-то хочется вкусненького. Теперь ясно, почему из всех планов на сегодня на доске только «Чистый час». Какой смысл планировать мероприятия, если все равно половина лагеря будет безвылазно сидеть возле ворот, в ожидании приезда родственников.
        Впрочем, меня эта новость не сильно всколыхнула. В каком-то смысле у меня родительский день продолжается с самого приезда в этот лагерь. А теперь вот к маме добавился еще и отец. Вот он не особенно изменился, практически таким я его всю жизнь и знал - немного нелепым и добродушным. Он не похудел и не растолстел, разве что очки к преклонному возрасту сменил на более элегантные. А вот от клетчатых рубашек так и не отучился. Вчера вечером он немного пообщался с отрядом, и вроде даже ребятам понравился. Учителем он не был, его отправили от профкома завода за какие-то плюсы в профсоюзную карму и бонусы для вступления в партию. В детали он не вдавался, но стало понятно, в чем дело. Если мама в принципе скрывала свое прошлое, обрывая все разговоры о ее юности, то отец о своей жизни рассказывал довольно много. Он закончил политех и работал инженером. Сначала в Новокиневске, а потом в Нижнем Новгороде. Если эта смена в лагере была его единственным педагогическим опытом, то, в общем-то, неудивительно, что он об этом промолчал.
        С ним оказалось и сложнее, и проще, чем с мамой. Проще, потому что не было эффекта «зловещей долины», как с мамой. Голос ее - остальное чужое. Отец же каким был, таким остался, но тем больше опасность, что я по привычке назову его папой. Повел он себя... ну, скажем так, предсказуемо. В нашем отряде парни делились на две категории. В первой были те, кто уже вырос. Они уже вытянулись, приобрели еще довольно нестойкий, но уже вполне мужской, а не мальчишеский голос, лицо приобрело явно мужественные черты. К этой категории относился и я сам тоже. А вторая пока еще осталась мальчишками. Первые дружили с первыми, вторые - со вторыми. Причем разделение это не было каким-то враждебным, никаких конфликтов или конфронтаций конкретно на этой почве не возникало. Просто такое вот разделение, как будто бы даже естественное. Среди девчонок подобного уже не было, они все к четырнадцати годам уже оформились в девушек.
        Единственным исключением из общего правила был Марчуков, который на вид был пацан пацаном, но мозгами уже слегка перерос свое мальчишеское тело.
        Мой отец сторонился парней из первой категории, и больше тяготел ко второй. За завтраком сидел в окружении этих самых «детей» и рассказывал им что-то про авиамоделирование. А те, развесив уши, слушали, иногда даже не донося до рта ложки с рисовой кашей. Да, про модели самолетов я еще с детства помню его ссоры с мамой. Самолеты висели под потолком в зале, а мама ругалась, что они только собирают пыль. А однажды они просто исчезли. Еще до школы дело было. И после никто не вспоминал про отцовское увлечение.
        После завтрака стала понятно, что второй отряд по большей части только делал вид, что ему все равно на визит родителей. Просто нужно было держать марку, мол, никто из нас не мамина конфетка и не ожидает с нетерпением своих родственников. По одному, по двое потянулись к воротам, лишь номинально сделав вид, что как-то понаводили порядок вокруг корпуса.
        В конце концов не захваченными всеобщей родительской лихорадкой оказались только трое - я, Мамонов и Цицерона.
        - А ты что к воротам не идешь? - спросил я у Мамонова. - Думаешь, никто не приедет?
        - Ах, если бы, - криво ухмыльнулся Мамонов. - Маме же не докажешь, что незачем таскаться в такую даль...
        - Ага, - Чичерина вздохнула. - Лучше бы уж не приезжали.
        - Так может тоже пойдем? - спросил я. - Опасность надо встречать лицом к лицу, и все такое.
        У ворот и внешнего края забора царил хаос и суета. Кто-то из детей-счастливчиков уже воссоединился со своими родителями, и они всей семьей устроили пикник прямо на траве за воротами. За кем-то даже на машинах приехали - перед воротами стояла парочка запыленных жигуленков и явно много всего повидавший москвич. Но в целом картина снова была похожа на калейдоскоп, как в самый первый день на Привокзальной площади.
        - О, а вот и за Верхолазовым приехали, - Мамонов мотнул подбородком в сторону вывернувшей из-за деревьев блестящей черной волги. Ее глянцевые борта кое-где были покрыты пылью проселка, но по сравнению с остальными представленными здесь транспортными... гм... средствами, она смотрелась как белоснежная яхта на фоне ржавых баркасов.
        Верхолазов беспрепятственно прошел через вертушку, хотя строгие дежурные на воротах обычно придирались, если за питомцем лагеря не подходили сами родители. В общем-то родителей даже запускали внутрь, только в отряд было нельзя. Но большинство детей почему-то стремились выйти за ворота, чтобы сидеть на покрывалах и поглощать принесенные вкусности.
        Почти все вожатые тоже были здесь, но большая их часть скучковалась вокруг длинного деревянного стола под навесом.
        Елена Евгеньевна о чем-то разговаривала с женщиной монголоидной внешности, в ситцевом платье в цветочек и в платке. В руках - пластмассовое ведерко, повязанное сверху платком. Похоже, она пыталась всучить вожатой что-то с дачи, а вожатая протестовала, видимо, правилами такое было запрещено. Невдалеке топтался хмурый Мусатов. Видимо, это была его мама.
        - Помидоры что ли опять привезла? - спросила Цицерона.
        - Рановато для помидоров, - Мамонов выплюнул травинку, которую жевал. - Ягода какая-то, наверное.
        - Мусатовы садоводы? - спросил я.
        - Ага, - кивнул Мамонов. - Настроили на дачном участке теплиц, его мамаша продает овощи-фрукты на рынке. Каждый год та же история - ей запрещают их привозить, а она все равно привозит. Чуть ли не с самого первого класса. Мол, витаминчики чтобы покушали, а то живем впроголодь...
        Цицерона и Мамонов засмеялись. «Теплицы, - подумал я. - Ага...»
        - Эх, а вот и за мной, - Цицерона скривилась и встала. Я проследил за ее взглядом. Мужчина и женщина, на которых она смотрела, были похожи скорее на ее бабушку и дедушку, чем на родителей. Мужичок был пузатенький, лысенький и с красным носом любителя заложить за воротник. А женщина - высокая и худая. На вид - библиотекарша или сотрудница какого-нибудь архива. Папа, по всей видимости, уж принял, поэтому вид имел довольно веселый и рассеянный, рубашка на его круглом пузике изо всех сил намекала, что уже почти готова потерять все пуговицы.
        Папа сразу полез к Цицероне обниматься, та отнеслась к бурному проявлению родственных чувств равнодушно.
        - Пойду тоже, пока она дежурным сцену не устроила, - Мамонов поднялся. - Бывай, Кирюха.
        Честно говоря, если бы я эту девушку встретил на улице, то подумал, что это старшая сестра Мамонова. На вид она была совсем молоденькой, несмотря на то, здесь все выглядели по ощущениями здорово старше, чем я привык там, в своем времени. Или может быть, мне уже стоит перестать называть его своим? Непонятно, вернусь я туда в обозримом будущем, или только если своим ходом доживу? Пенсионером уже.
        Как я понимаю, моя мать приехать на этот родительский день никак не могла, она же на курорт улетела. А вот приедет ли отец? Ну... Посмотрим. Вспомнить бы еще, как он выглядит, я его и видел-то всего-ничего.
        Я сорвал травинку и сунул ее в рот, по примеру Мамонова. Выхватывал из шумной толпы разные лица и сценки. Вот например, девочка, та самая, которая защищала меня на совете дружины, обнимает женщину в цветастом летнем платье и соломенной шляпке. Плечи вздрагивают, плачет?
        Вот неразлучные Кузин и Аникина в шумной разновозрастной компании из сразу трех поколений. На траве накрыт целый дастархан, вокруг шныряет выводок вовсе уж мелких детишек, явно не из нашего лагеря. Похоже, это целый клан, явро давно все дружат, таких сразу издалека видно.
        Шарабарина сидела на скамейке внутри ограды, а рядом с ней элегантно одетая женщина, явно мама, фамильное сходство прослеживалось. Тоже очень красивая блондинка, как и дочь. Она достала какой-то сверток, встряхнула и ткнула дочь, чтобы та встала. А, понятно! Это недошитое платье, и сейчас она его как-то там подгоняет. Понятно теперь, почему большинство женщин щеголяет в одинаковых ситцевых летних платьях и сарафанах, а эта дама - будто по европейским каталогам одета. Хочешь красиво одеваться - учись шить.
        - Эй, это ты Крамской? - раздался над самым ухом звонкий мальчишеский голос.
        - Ну, я, - от неожиданности я чуть не отшатнулся. Судя по довольной веснушчатой роже пацана в парадной пионерской форме и сползшей набок пилотке, он специально подкрадывался, видел, что я ворон ловлю.
        - Там к тебе пришли, на выход! - рыжий пионер махнул рукой в сторону вертушки выхода.
        - А что не заходит?... - спросил я, но дежурный уже умчался. Я тоже встал и неспешно, как и полагается старшему, направился к воротам.
        Хорошо, что рядом с отцом не оказалось других мужчин похожего вида, иначе я бы точно мог ошибиться с выбором. Помнил я этого мужичнку довольно смутно. Если бы на опознание пришел, точно бы не узнал. Поставь с ним еще штуки три таких же, в полосатых футболках и белых летних кепончиках, и все они сразу бы стали для меня на одно лицо. Но, к счастью, мой отец не пытался обнаружить во мне шпиона. Как только увидел, что я подхожу к вертушке-калитке, разулыбался радушно и шагнул вперед.
        - А что-то ты бледный такой, а? - отец похлопал меня по плечу. - Я в лагере сразу же в негра превращался, а ты как моль до сих пор ходишь!
        - Привет, пап, - сказал я. И только сейчас обратил внимание, что он пришел не один. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу юная барышня с кучерявой шапкой светлых волос и тупеньким лицом, похожим на домашнюю болонку. Одето юное создание было в ситцевый сарафанчик. Лет ей было, наверное, восемнадцать от силы.
        - Вот, знакомься, это моя Нюта, - отец схватил барышню за руку и подтащил поближе. - Мы уже заявление подали, распишемся скоро.
        - Здрасьте, - сказала Нюша. Я вежливо кивнул.
        - Ну что, рассказывай, как тут у тебя дела! - отец по-хозяйски положил руку своей невесте на плечи. Она на него зыркнула и шмыгнула носом. Наверное, одобрение так выразила. Где он ее откопал, интересно? В интернате для умственно-отсталых? Или из деревни привез? Если второе, то она молодец, достоверно играет. Правда, отец живет в общежитии, какой ей резон выходить за него замуж, непонятно? Хотя, в общаге тоже дают прописку, вроде. И еще комнату отдельную... Короче, совет да любовь, папа, даже лень вникать в твои гениальные схемы.
        - Нормально, - я пожал плечами. - Ребята хорошие, кормят вкусно.
        - Зарница была уже? - спросил он.
        - Нет пока, - я помотал головой.
        - Эх, зарницу всегда любил, страсть! Больше всего по ней скучаю! Ты, это, когда будете играть, главное знамя охранять не берись, все самое интересное пропустишь! - лицо отца стало благостно-мечтательным, потом он глянул на свою суженую, нахмурил брови и буркнул вбок. - В носу не ковыряй!
        Девушка торопливо спрятала пухлую ручку за спину.
        Повисло неловкое молчание. Я понятия не имел, о чем с ним говорить. Рассказать про замену воспитателя? А смысл? Тогда придется с самого начала начинать, а история с шашками до сих пор пахнет... серой. Я огляделся и снова увидел хмурого Мусатова с его мамой. Ведерко осталось у нее в руках. Теперь она что-то втолковывала сыну, а тот молча слушал. Теплицы у них, ну да. Хотя, мало ли, у кого теплицы. У кого дача есть, у того и теплицы. Так что это вообще не улика, конечно.
        - Матери письмо написал? - спросил отец.
        - Неа, - я мотнул головой. - А надо было?
        - Эх, вот же молодежь пошла! - отец шлепнул себя ладонями по ляжкам. - Она же там на курорте своем о тебе только поди и думает! Вчера даже вызывала меня в переговорный пункт, чтобы наставления дать, что тебе привезти. А, вот, кстати!
        Отец расстегнул висевшую на плече сумку и достал оттуда не особенно-то большой пакет с конфетами. Как детский новогодний подарок - карамельки, с редкими вкраплениями шоколадных и батончиков. Даже знакомое название мелькнуло - «Радий». Только обертка была другая, не та, где безграмотные иллюстраторы поместили циклопропан, а с рисунком атома и некоей покрытой звездочками кучей. Ну, хоть не знак радиационной опасности! Хотя обертка восьмидесятого года явно была ближе к истине, чем более поздние.
        - Спасибо, - сказал я. - Что-то я не подумал про письмо. Может сейчас написать? У тебя есть ручка и бумажка?
        Отец сунулся в сумку, пошарил в ней, потом махнул рукой.
        - Ладно, сам позвоню в этот раз, - сказал он. - Но через неделю чтобы было письмо, понял?
        - Ага, - кивнул я и посмотрел на скучающую папину невесту. Мачеху будущую, получается? - А вы чем занимаетесь?
        - Работаю на ХБК, - отозвалась она.
        - Учится она, - одновременно с ней сказал отец. - Нюточка, ты что, забыла? Ты же поступила в институт!
        - А... - губы девушки сложились в букву «О», она уставилась на отца и зашевелила бровями-щеточками, что, по всей видимости, должно было означать напряженную работу мысли. Потом лицо ее просветлело. - А, да. Ученица я. В институт культуры поступила. На библиотекаря.
        - А вы приехали откуда-то? - спросил я, подавив смешок.
        - Из...
        - Из Новокиневска она, местная, - вместо нее ответил отец.
        Мне даже стало жалко девочку. Понятно, что она не блещет особым умом. Но было что-то неправильное в том, как отец ее теперь за это шпыняет. Решил воспитать себе жену с пеленок? Ну да, ну да. Судя по тому, что я успел увидеть, моя маман была особой деятельной и образованной, видимо, папане надоело топтаться на вторых ролях, и он решил завести себя прелесть какую глупенькую подружку, чтобы быть для нее светочем и гигантом мысли.
        - Ладно, Кирюх! - отец снова хлопнул меня по плечу. - Ты уже большой, распускать слюни, чтобы я тебя из лагеря забрал, не будешь. Жуй конфеты, а мы пойдем. А то скоро вся эта толпа обратно поедет, в электричке будет не протолкнуться. Пойдем, Нюта!
        - Пока, пап, - я махнул рукой и еще какое-то время смотрел им вслед. Отец что-то выговаривал своей невесте, а та втягивала голову в плечи и оправдывалась. Видимо, не заучила свою роль тщательно. Выдала, понимаешь, что она ученица ткачихи хлопчато-бумажного комбината, а вовсе не респектабельная студентка с института культуры.
        Я огляделся. Мамонов с матерью стояли возле забора и явно ссорились. Или его мама просто очень возмущенно и экспрессивно что-то рассказывала. Цицерону видно не было, ее родителей тоже. Или ушли погулять, или она уже «отстрелялась». Я подошел к вертушке.
        - Пароль? - грозно спросил тот же рыжий пионер, восседающий на заборе. И сразу же сам себе ответил. - Да шучу я, сегодня не надо пароль!
        Я неспешно направился к отряду, помахивая куцым кулечком конфет. К кучке вожатых присоединился Игорь. По своему обыкновению, травил какие-то байки. Когда я проходил мимо, он гордо выпрямился и сделал спесивое лицо с надутыми щеками. Кого-то изображал, не иначе... Вожатые громко расхохотались, а я вздрогнул.
        Еще раз посмотрел на Игоря. Подождите-ка...
        Если прибавить ему килограмм этак сорок, и представить, что у него есть две острые залысины до самой макушки, то...
        Он повернул ко мне смеющееся лицо. Да, все верно.
        Никакой ошибки быть не могло.
        Теперь я его вспомнил.
        Глава 23
        Мне было лет десять или одиннадцать, не помню точно. Я пришел из школы уже в темноте, вторая смена, ноябрь. Тогда казалось, что вокруг все время либо ночь, либо сумерки. Открыл дверь, остановился в прихожей, хотел сказать, что я дома, но промолчал. Услышал разговор родителей на кухне.
        - ...это очень много, - тихо сказала мама. - У нас нет таких денег, даже если мы продадим дачу.
        - Кто же мог знать... - голос отца был тусклым.
        - Ну зачем, господи, зачем? - почти простонала мать. - Неужели мы плохо жили? Тебе даже зарплату почти не задерживают. Да и мне тоже...
        - Но ты же сама чуть не каждый день говорила, что хочешь то шубу, то туфли...
        - Да мало ли что я говорила! - вспылила мама. - Все говорят. И все хотят. Это же не значит, что надо было идти к бандюку на поклон... Так, я звоню Игорю!
        - Не смей! - на кухне что-то грохнуло. Видимо, табуретка упала, когда отец вскочил.
        - Нет уж, твоей самодеятельности нам уже достаточно, - отрезала мать. - Игорь обещал помочь. Он человек серьезный.
        Раздались шаги мамы. Я быстро уронил портфель на пол и принялся шумно раздеваться.
        Приехал загадочный Игорь через пару дней. Мать суетилась и полдня хлопотала у плиты, как будто к Новому году готовилась, не меньше. Потом расставляла на столе хрусталь из серванта и фарфоровые тарелочки. И коричневую керамическую бутылку с остатками сургуча на горлышке. Когда был совсем мелкий, я считал, что над ней так трясутся, потому что там прячут джинна, не меньше. Только потом уже узнал, что рижского бальзама там внутри давно нет, просто отец наливает в эту бутылку домашние настойки. Расставлялось все на особую «праздничную» скатерть, белую, хрусткую от крахмала. Никогда не понимал, почему над этой тряпкой так трясутся? Конечно же, чтобы стол смотрелся праздничнее, нужно накрыть его белоснежной тканью, с которой пятна выводятся только при помощи долгих танцев с бубном и человеческих жертвоприношений. Вот нафига? Чтобы гость опасался неосторожных движений и не сожрал больше, чем надо? И в процессе руками не размахивал. Праздничный стол строгого режима...
        Сначала он мне даже понравился. Ввалился в прихожую, лицо красное, прямо как его малиновый пиджак. На шее - толстенная золотая цепь. Он был шумными и заполнил собой сразу всю квартиру, шутил, громко смеялся. Подарил мне конструктор из радиодеталей. Правда, я о таком мечтал не сейчас, а пару лет назад. Но этот был больше, и у него была целая книжечка разных схем.
        А потом меня турнули из-за стола заниматься своими делами, потому что взрослым надо поговорить. Напоследок я стянул кусок пирога и ушел в свою комнату.
        Сначала разговор был тихим, и я даже его не слушал. Мало ли, что там за скучные у них дела...
        Я понял, что что-то идет не так, когда мама почти закричала.
        - Игорь, но ты же обещал, что поможешь!
        - Верунчик, так разве я не помогал? - тоном добродушного дядюшки произнес Игорь. - Когда обалдую твоему репетитор был нужен, я слова не сказал. И когда тебе операцию надо было оплатить.
        - Тогда мы бы и без тебя справились... А сейчас... - Вера всхлипнула.
        - А сейчас, Верунчик, в проблемы встрял твой мужик, - жестко сказал Игорь. - И если он нормальный мужик, то сам разрулит.
        Мне хотелось перестать слушать, но я не мог. Мать сначала требовала, педалируя какое-то обстоятельство в прошлом. Потом начала просить. Потом умолять. Потом разрыдалась. Я тихонько открыл дверь и прокрался в прихожую. Меня мучило страшное любопытство - кто же такой этот Игорь? И почему я его впервые в жизни вижу? Я сцапал с подзеркальной полочки маленькую мужскую сумочку со смешным названием «барсетка». Почему-то их как-то в один момент стали таскать все мужчины. А я недоумевал - ну неудобно же! Она же маленькая, все, что туда поместится, можно легко рассовать по карманам...
        Бумажник я не тронул. Воровать нельзя, это в меня было вбито намертво. Взял книжечку в кожаной обложке, думал паспорт. Но там был не паспорт, а пластиковые карточки. И водительское права на имя Игоря Снегова.
        Чем закончилась вся эта история, я, если честно, помнил уже плохо. Это были девяностые, там трындец накатывал за трындецом, так что к которому конкретно из потрясений относился визит Игоря, я не запомнил. Но ни раньше, ни потом я его не видел. А тогда решил, что это, наверное, брат матери или какой-то другой родственник. Богатый и высокомерный.
        - Эй, Крамской! Ты что, заснул? - Коровина толкнула меня бедром, отпихивая с тропинки. - Ничего не делаешь, лучше помоги!
        Только сейчас я заметил у нее в реках какие-то рулоны и свертки. Я забрал у нее половину и пошел следом к клубу.
        - Сейчас это принесем, а потом еще на склад сбегаешь, хорошо? - тараторила Коровина. - Куча дел еще, ничего не успеваем, каждая пара рук на счету, а ты бездельничаешь.
        Ах вот куда делись все наши, кого я не увидел у ворот! Еще подумал, что странно, неужели ко всем-всем родители приехали, вроде уже не малышня ни разу. Ребята из второго отряда, как самые взрослые, занимались декорированием зала. Марчуков приплясывал на стуле, стоящем на столе и размахивал молотком. Гордился не очень ровно прибитым транспарантом «Обойди весь белый свет, лучше „Дружных“ в мире нет!»
        Девчонки пришивали к кулисам здоровенные бумажные цветы. Ребята из третьего отряда разворачивали еще какой-то плакат. Я хотел, сначала, спросить, что тут еще такое затевается, но заткнулся, потому что сам понял. Концерт для родителей. Сейчас все попикникуют и придут сюда. А дети будут на сцене показывать, какие они талантливые, и как весело им здесь живется.
        Отлынивать от всеобщей суеты я не стал, хотя было понятно, что большая часть детей здесь друг другу просто мешается. И что пара подсобных рабочих, которых мы обычно видели курящими за столовой, справились бы со всем этим меньше, чем за час. Но так все были при деле, каждый чувствовал свою причастность и не печалился по поводу не приехавших навестить родителей.
        Пока бегал от склада и обратно, таская свернутые рулоны старых стенгазет и плакатов, пачки фотографий, какие-то бумажные гирлянды, вымпелы и флажки. Кажется, на стены клуба решили повесить вообще все, за исключением портретов вождей. Которые на складе тоже были. По всей видимости, для каких-то особенно торжественных мероприятий.
        На обед в этот день явились не все, где-то треть мест за нашим столом пустовало, а стол какого-то из младших отрядов был и вовсе пустой.
        - Негусто сегодня народу, - хмыкнул я.
        - У седьмого отряда вожатый решил устроить поход для детей и родителей, - не очень внятно произнес Марчуков с набитым ртом. - Он еще меня хотел заманить, чтобы я им помог веселые старты провести на поляне.
        - А ты почему отказался? - я помешал ложкой суп. Со дна тарелки всплыли зерна перловки и кусочки зелено-коричневых соленых огурцов. - Ты же любишь такие штуки...
        - А меня Коровина уже попросила помочь, - Марчуков потянулся за новым куском хлеба. - Не разорваться же!
        - А вы бы хотели пойти в поход? - раздался с противоположного конца стола голос моего отца.
        - Если с ночевкой и палатками, и чтобы на костре готовить, то да! - выпалил Марчуков. - А просто бродить по кустам вокруг лагеря - неее...
        - Я ведь опытный турист! - гордо заявил отец. - А здесь на складе я видел всю необходимую амуницию - палатки, спальные мешки, котлы. Так что если будете себя хорошо вести, могу похлопотать, чтобы нам выделили провиант, и...
        - Оооооо! - второй отряд радостно забарабанил по столу руками и ложками. - Сергей Петрович, пожалуйста...
        Я не очень разделял энтузиазм ребят. Походная романтика и в более цивилизованные времена меня никак не зажигала, а уж в восьмидесятом... Благодаря отцу, который и правда был любителем посидеть у костра и покормить комаров где-нибудь в глухомани, мне случалось в детстве сталкиваться с артефактами прошлых времен - брезентовыми палатками. Сначала ты тащишь эту тяжеленную штуку на себе, потом возишься, ровно ее растягивая, а если допустишь хоть малейшее провисание, то стоит пойти дождю, ты утонешь там вместе со спальным мешком. Тоже, кстати, штукой довольно тяжелой. Даже с сухом виде, не говоря уже про мокрый...
        Но видимо большинство ребят такого опыта не имели и других вариантов не видели. Так что мне ничего не оставалось, кроме как присоединиться к общему ликованию.
        Правда, этот план слышали не все, но на обеде было все-таки большинство ребят. Так что даже если кто-то и будет не согласен, то им придется подчиниться, навьючить на себя рюкзак и топать в некую даль за походной романтикой.
        На послеполдничный концерт никто из родителей второго отряда не остался. Даже дружная компания родственников Кузина и Аникиной уехали. Но родичей малышни хватило на то, чтобы занять и все места в зале, и даже часть проходов. Зал был битком, чтобы всем хватало чем дышать, распахнули окна. А чтобы сидячих мест стало побольше, принесли все стулья и даже притащили пару уличных скамеек. Правда, все равно не хватило, так что мы, как самые старшие, заняли места на камчатке. Кто-то сидел на приступочке, кто-то стоял.
        Мамонов после встречи с мамой был мрачен. Шарабарина, наоборот - даже более весела, чем обычно. Вместо клетчатой рубашки она теперь была одета в белую блузку с кружевными воланами, видимо, мама привезла обновку. Правда, джинсовые шорты ни на что другое она не заменила.
        Колонки загудели, потом из них раздалась бравурная мелодия. Что-то очень знакомое, даже какие-то слова в голове всплывали. Про детство, верных друзей и лето. Потом на сцену вышел Игорь. Хм... Странно, он же вроде не вожатый? Попросили по старой памяти, как балагура и заводилу?
        Он вытянул за шнурок микрофон и попытался что-то в него сказать. Из колонок раздался визг и шипение. Игорь нахмурился и вопросительно посмотрел за кулисы. Оттуда крикнули что-то неразборчивое, и он снова попытался что-то сказать. Колонки взвыли. Передние ряды заткнули уши. Тогда Игорь набрал в грудь воздуха и громко спросил.
        - А так меня хорошо слышно?
        - Да! - отозвался зал.
        - Тогда забирайте микрофон, мы справимся и без него!
        Из-за кулис выскочил суетливый мужичок в шортах и белой майке, стыдливо помахал залу рукой, забрал микрофон у Игоря и скрылся. А бывший вожатый продолжил теперь уже своим голосом.
        - Добрый день, дорогие родители! Здравствуйте, ребята! Как нас сегодня много, это же хорошо, верно?
        - Да... - нестройно отозвался зал.
        - А? Не слышу, что так тихо говорим? Спим еще после тихого часа или объелись конфет? Это же хорошо, что нас с вами много?
        - Да! - грянул зал.
        И начался концерт, перемежающийся выступлениями вожатых разных отрядов и Марины Климовны. Вожатые хвастались успехами своих питомцев, обещали, что скоро ребята будут еще сильнее, еще быстрее и еще смышленее. Потом выходили очередные дарования и показывали свои таланты.
        Я смотрел на порхающую по сцене балерину, и краем уха слушал разговоры за спиной.
        - ...Зайкину из четвертого отряда родители забрали...
        - Мне батя удочку привез...
        - А Верхолазова видел кто-нибудь?
        - Да ты что, он только после ужина вернется, как всегда!
        - Ой, подумаешь, воображала... Джинсы болгарские, было бы чем хвастаться...
        - Ммм... А это какие духи? Польские? Нет?
        На сцену снова вышел Игорь и стал вытаскивать особо упирающихся родителей поучаствовать в каком-то конкурсе.
        Игорь Снегов, значит.
        Не похож ты на брата моей мамы, вот что. Что же все-таки между ними всеми произошло? Я напряг память так, что у меня заломило виски. Смотрел на Игоря, который раздавал двум тетенькам в бесформенных летних платьях и дяденькам с пузиками поверх ремней какие-то веревочки и шарики. Снова мысленно увидел его в малиновом пиджаке и с золотой цепью. Получается, он в начале девяностых неплохо поднялся, раз выглядел, как типичный «новый русский»?
        Почему-то вспомнился еще один эпизод с каких-то семейных посиделок тех же лет. Взрослые выпивали и болтали о своем. Вспоминали общих знакомых. И мама еще про кого-то сказала, что он, мол, теперь стал птицей другого полета. Что, мол, он снег на чукотке может продавать... И еще какая-то шуточка была, над которой все смеялись. «Продам вагон красной икры, намазанной на состав с хлебом». Почему-то я решил, что это про Игоря. Того Игоря.
        А перед глазами все время маячил этот Игорь. Он отпустил несчастных родителей со сцены и разразился длинной и наверняка смешной историей из жизни лагеря. Во всяком случае, хлопали ему довольно дружно.
        Потом его сменила стайка девчонок с танцем гавайских папуасок. Они были одеты в юбки из травы и пышные венки из нее же. А на шеях - длинные гирлянды из бумажных цветов.
        - Крамской, эй, Крамской! - кто-то из девчонок ткнул меня в спину. - А с кем это был твой батя? Это твоя сестра?
        - Не, - мотнул головой я. - Это его невеста.
        - Молодая какая мачеха! А мама где?
        - На курорте, - ответил я.
        - А, они в разводе... - разочарованно раздалось за спиной. - Моя бабушка говорит, что это плохо, что сейчас все так много разводятся. Я вот никогда не разведусь!
        Ну да, так и будет, конечно, девочка.
        Пионерское шоу близилось к завершению. Все участники выстроились у дальней стенки, публика хлопала. То ли от восторга, то ли от радости, что скоро можно будет покинуть тесный зал.
        - Надеюсь, друзья, вам понравился концерт! Лично я в восторге от множества талантов. Надеюсь, еще не раз увидеть ваши лица в нашем замечательном лагере «Дружных»!
        Игорь дернул за свисающую сверху веревку. Очевидно, по задумке наверху должно было перевернуться ведро и осыпать ведущего каскадом блесток или каких-нибудь цветных конфетти. Но что-то пошло явно не так. Вместо невесомых блестящих или разноцветных штучек сверху хлынул поток грязной воды. Будто кто-то подсуетился и подменил ведро на поломойное.
        В наступившей тишине раздался одинокий девичий смешок. Я быстро оглянулся, но не понял, кто именно из девчонок хихикал - Коровина или Шарабарина.
        - Конец представления настал, как холодный душ с ясного неба, - наигранно веселым голосом сказал Игорь. В зале снова захлопали, засмеялись, а кто-то уже начал пробираться к выходу.
        Я снова оглянулся и встретился взглядом с Ирой Шарабариной. Вид она имела совершенно невинный, как и стоящая рядом с ней лучшая подруга Коровина.
        До ужина все родители разъехались - кто-то своим ходом, до станции электрички от лагеря было полчаса пешего хода, а кого-то организованно погрузили в автобус. Верхолазов не обманул ожиданий и вернулся уже после ужина. После визита родителей в лагере стало ощутимо больше мусора - пионеры всех возрастов поглощали привезенные конфеты.
        Почему-то на вечерней линейке никто даже не упомянул «дело о ведре грязной воды». Может быть, потому что Игорь не был никем из официальных лиц, может быть, решили, что так и было задумано изначально, а может еще по какой причине. Впрочем, это совсем не значит, что возмутителей спокойствия не будут искать. Потому что в неофициальных кругах этот номер обсуждали много и активно. Особенно во втором отряде. Никто, правда, не спешил признаваться, что это он забрался на верхотуру с ведром уборщицы. Зато активно передразнивали ошарашенное лицо бывшего вожатого.
        Я был почти уверен, что к этому приложила руку Шарабарина. Но у нее железное алиби - когда зал готовили к представлению, половина лагеря видела, что она сидит на скамейке со своей мамой.
        Я забрался под одеяло и снова попытался вспомнить что-нибудь про Игоря или своих родителей. Но вспомнил про конфеты. Наверное потому что половина палаты шуршали фантиками. Я тоже полез в тумбочку, запустил руку в пакет, выхватил первую попавшуюся, развернул и сунул в рот. Карамелька, нда...
        Уснул я быстро, приторный вкус твердой как камень конфеты все еще не растворился на языке. А я уже снова парил над двором, где жила моя бывшая жена. Из-за кустов вынырнула тонкая девичья фигурка и торопливо пошагала к подъезду. Фонарь над которым опять не работал. Но не успела. В лицо ей ударил яркий свет фонариков от нескольких телефонов.
        - Кто это тут у нас домой к мамочке торопится, а? - растягивая буквы сказала одна из выступивших из темноты фигур.
        Глава 24
        Я проснулся от собственного крика. В темной палате была тишина. Луч уличного фонаря косой полосой высвечивал лицо Мамонова. В окно бился жирненьким тельцем ночной мотылек. Сверчок сверчал. Дверь в комнату приоткрыта.
        Бешено колотящееся сердце медленно успокаивалось.
        Я сжал кулаки от бессилия, вспомнив то, что я только что видел. Карину подкараулили девчонки во главе с Ритой Хиляевой. Я не понял даже половины из их диалога, но оставшегося было достаточно, чтобы понять, что моей дочери угрожают. Если она не принесет тридцать тысяч рублей, то какие-то ее фотографии опубликуют в интернете.
        Напоследок мерзкая кривляка Хильда выплеснула в лицо Карине содержимое яркой жестяной банке в ее руках и гордо удалилась, повиливая тощим задом.
        А Кара села на скамейку, зажала ладони между коленей и уставилась в темную пустоту.
        Кто-то из моих соседей заворочался, металлическая решетка завизжала. В коридоре раздались чьи-то тихие шаги. Засыпать обратно мне не хотелось.
        Кажется, все эти сны про Карину что-то значили. Будто я должен что-то сделать правильно, и тогда у нее все будет хорошо. А если я ошибаюсь, то... Получается, что я где-то ошибся? Что-то сделал не так? Или наоборот не сделал того, что должен был?
        Заворочался мой сосед. Я воспользовался звуком и соскользнул со своей кровати. Босиком подкрался к двери и прислушался. Выглянул. Коридор был пуст. Туслкая лампочка освещала дальний его конец, квадраты света расчерчивали пол веранды.
        Я просочился сквозь щель двери. Интересно, сколько сейчас времени? Совсем глубокая ночь, или я проспал всего каких-нибудь полчаса?
        На цыпочках я дошел до дальнего края коридора. Приложил ухо к двери комнаты воспитателя. Хозяин комнаты не спал. За дверью бормотал радиоприемник. Кажется, даже на каком-то иностранном языке. Потом раздался звук отодвигаемого стула, и я метнулся в сторону, чтобы если вдруг мой папа выйдет, то не заметит меня из-за двери. Но выходить он, похоже, не собирался. Стукнула дверца тумбочки, зашелестел пакет, потом - фантик от конфеты.
        Я перевел дух и подошел к двери Елены Евгеньевны. За дверью было тихо.
        Ничего необычного.
        Я вернулся на исходную, постоял возле своей кровати, а потом решительно сунул ноги в кеды. Спать не хотелось совершенно. Хотелось выйти на воздух и подышать свежим воздухом.
        Уже не таясь, я открыл дверь, и слегка пошатываясь, будто спросонок, направился к выходу.
        От зябкой ночной прохлады по коже тут же побежали мурашки. Я свернул как бы в сторону туалета, но до самого домика не дошел, опустился на траву рядом с толстым деревом почти сразу за углом корпуса. Не то, чтобы прятался, но просто чтобы в глаза не бросаться.
        Я попытался подумать логически. Допустим, я здесь не просто так, а с какой-то важной миссией. И мне за это лето нужно сделать что-то важное. Не зря же я оказался в том самом месте и времени, где встретились мои родители. И Игорь еще, который почему-то потом будет носить фамилию моей матери. Если вспомнить всякие там «Назад в будущее» и прочую временную фантастику, то если вмешаться в отношения, в результате которых я появился на свет, то я на свет никогда не появлюсь. И что тогда? Я просто исчезну из этой реальности? Или просто останусь здесь и не вернусь в свое время?
        Я еще раз мысленно представил себе список фактов, которые я знаю.
        Игорь и Вера сейчас встречаются. Вера должна вот-вот забеременеть.
        Сергей, мой отец, с ней познакомился пару дней назад, по чистой случайности...
        Упс. Не такая уж случайность. Он приехал в лагерь, потому что Анну Сергеевну отстранили, а я приложил к этому руку. Если бы я ничего не сделал, Аннушка продолжала бы держать нас в ежовых рукавицах своих представлений о хорошем детском отдыхе, а Прохоров продолжал бы бороться за честь отряда всякими сомнительными средствами. Во имя великой цели же.
        Интересно, а как было в той реальности, где был обычный Кирилл Крамской? Писатель-фантаст с вегето-сосудистой дистонией... Ну или из-за чего там можно грохнуться в обморок и кровь носом пустить?
        Итак, еще раз.
        Игорь. Человек с очень большими проблемами. Если верить моему соседу по палате, как его? Баженову, кажется... У него отец сбежал в Израиль, по этому поводу его отовсюду отчислили и вычеркнули. Я напряг память. Евреи? Что я вообще помнил про национальный вопрос в СССР? Вроде мое детство было никак не омрачено какой-либо формой ксенофобии. В моем классе учились близнецы Камо и Карен Абкаряны. Первая моя любовь еще из детского сада была казашкой. До сих пор помню имя, Искакова Джамиля. А про евреев я знал только то, что их активно не любил Гитлер. Ну и еще ряд бизнесменов неудачников, которые во всем были готовы винить детей земли обетованной.
        Или все-таки...
        За деревьями раздался тихий девичий смешок. Очень близко, рядом с нашим корпусом. В свете фонаря блеснули платиновыми искрами длинные волосы. Раздался звук торопливого поцелуя, небольшая возня, а потом чья-то темная фигура торопливо удалилась.
        Ирка Шарабарина, а это была именно она, притаилась рядом со стеной отряда. Прислушалась. И стала пробираться к приоткрытому окну в девчачью спальню. Интересно, почему, когда мы пытаемся быть незаметными, то неизменно принимаем эту идиотскую позу - согнувшись и на полусогнутых ногах? Вот сейчас, например, это было совершенно ни к чему. Макушка Шарабариной до окон все равно не доставала. И идущий подобным образом человек привлекает к себе гораздо больше внимания, чем просто шагающий обычным образом. Ну, вроде как, из туалета возвращается... Зачем в окно лезть? По привычке?
        - Нарушаем, гражданочка! - вполголоса сказал я.
        Шарабарина аж подпрыгнула.
        - Крамской, ты обалдел? - громким шепотом прошипела она. - Ты что, следишь за мной?
        - Неа, просто не спалось, вышел посидеть, - я усмехнулся.
        - А если кто-то проснется из старших?
        - Скажу, что не спалось, и я вышел посидеть, - я снова усмехнулся. - Мне и врать-то незачем, я же не на свидания бегаю.
        - Это было не свидание... - возмущенно прошептала Шарабарина. - Слууушай... Надо поговорить. Давай только отойдем подальше, ладно? А то услышат еще...
        Я поднялся, и мы с Иркой тихонечко углубились в лес по тропинке. До забора.
        - Ты же знаешь, с кем я встречалась? - спросила Шарабарина, усевшись на травяную кочку. Лицо ее было скрыто тенью, кружевные брызги света от фонаря лишь слегка золотили волосы.
        - Понятия не имею, - хмыкнул я и тоже сел. Под задницу попалась сосновая шишка, конечно же... Хорошо, не муравейник. Хотя может я еще просто не почувствовал.
        - Свистишь же?
        - Я правда не видел, - я пожал плечами. - Только удаляющийся силуэт.
        - Игорь догадался, что это мы с Коровиной все устроили, - тихо сказала Шарабарина. - И вызвал меня на разговор. А я сначала не хотела идти, потом пошла. А он...
        Она замолчала и громко засопела. Я не подгонял и не переспрашивал. Все равно расскажет. Похоже, я ей даже не как советчик нужен, а как стенка, об которую бьют мячиками теснящихся в голове мыслей, чтобы принять решение.
        - Он сказал, что только меня любит. И что когда мне исполнится восемнадцать, мы поженимся. А Верка ему нужна совсем не поэтому. Вроде как, у него сейчас какие-то проблемы из-за отца или обоих родителей. И ему нужна чужая фамилия. Только вот четыре года он ждать не может, потому что тогда он ничего не успеет сделать. А он... А она... В общем, Верка ничего не должна заподозрить, она считает, что все по-настоящему. И что он в конце смены собирается сделать ей предложение, но хочет, чтобы я знала, что это все не по-настоящему. Не знаю, почему я тебе это все рассказываю...
        - Потому что хочешь подумать вслух, - сказал я. - А думать об Коровину опасно, она болтливая.
        - Да... Наверное...
        Она наклонилась вперед, и кружево света упало на ее лицо. Сейчас она не пыталась меня соблазнить. Она выглядела... тревожной.
        - Рановато детство заканчивается, да? - спросил я.
        - Что? - вздрогнула девушка. - Я не знаю. Мне вся эта история кажется тупой какой-то. Он будет ходить всюду с Веркой-физручкой, а я должна пробираться к нему тайком. И вести себя паинькой, потому что у него проблемы, а я же не хочу, чтобы у него были проблемы... Что скажешь?
        - Ты ему веришь? - спросил я. Вот, значит, как. Вот откуда у него фамилия Снегов. Он был женат на моей матери. Видимо, совсем недолго.
        - Вроде бы да... Или нет. Не знаю. Это неважно, говорит он правду или нет. Мне не нравится, что он ходит с Веркой. Меня прямо трясет всю.
        - А по-моему, он свистит, - решительно сказал я. - Просто пытается усидеть одной задницей на двух девушках. Вера может ему за такие выкрутасы поотрывать всякие лишние части тела, вот он перед ней и шифруется.
        - А я, значит, не могу, да?! - Шарабарина резко выпрямилась.
        - Так это же не я так думаю, а Игорь этот ваш мутный тебе такую схему предложил, - я пожал плечами. - С Верой он при всех хороводит и обжимается, а тебя вот только по ночам приглашает. И при всех еще и равнодушного из себя корчит. Чего тебе, девочка?
        - Да что ты... - Шарабарина шумно выдохнула и сжала кулаки. - Он сказал, что по-настоящему только меня любит!
        - А ты уверена, что он это только тебе сказал? Что какая-нибудь балерина из третьего отряда тоже к нему на ночные свидания бегает, например.
        - Фу... Я... Нет. Мне надо подумать. Давай уже спать пойдем, Крамской. Кто первым, ты или я?
        На утренней отрядной линейке Шарабарина устроила нам всем разнос за разбросанные фантики и бардак вокруг корпуса. Она орала прямо как настоящий сержант морской пехоты Хартман. Куда там Прохорову! Этот светловолосый ангел превратился в огнедышащего дракона, на которого мы все даже глаза поднять опасались. Даже Елена Евгеньевна.
        - Сегодня у нас банно-постирочный день, напоминаю для тех, кто не заметил на доске, - сказала она уже нормальным голосом. - Пакуем свои грязные вещи и шагом марш в санблок. Но сначала чтобы собрали весь мусор! На первый второй рассчитайсь! В две шеренги стройся! Направо! Шагом марш!
        Санблоком оказалось приземистое здание в дальней от нас части лагеря. Неровные беленые стены, плоская крыша и два входа. Женское отделение и мужское, соответственно. Внутри все устроено просто, дешево и сердито - в дальней части, на общей стене двух отделений, несколько ржавеющих душевых леек, торчащих из трубы, покрытой толстым слоем потрескавшейся краски. Стены до середины закрыты грязно-голубым кафелем, на полу - коричневая шершавая плитка. Полумрак разгоняли тусклые светильники-шары.
        А вторая часть, между входом и душевой, очевидно, была «постирочной». На длинной лавке вдоль всего помещения стояли оцинкованные тазы с ручками. А из стены торчали краны - отдельно холодная вода и отдельно горячая. Никаких дополнительных удобств не было. Сток был оборудован тоже дешево и сердито - как дырка в полу, куда, по всей видимости, должны будут стекать пенные реки.
        Я сыпанул в тазик порошка «Лотос» из картонной коробки, которую нам выдала с собой Елена Евгеньевна. Побулькал рукой в воде, чтобы перемешалось. Отдернул руку из-под горячей струи. Да уж, а ведь я и забыл, когда последний раз стирал на руках! И что надо теперь с этим бельем делать?
        Я закрыл оба крана, решив, что ладно, терпимо, жжется, конечно, ну и фиг с ней. Поболтал в воде рукой еще раз. Огляделся в поисках каких-нибудь еще инструментов для стирки. Вроде память подсказывала мне, что должна быть какая-нибудь стиральная доска, об которую тереть. Но ничего такого. Только здоровенные деревянные щипцы висели на одиноком крючке в правой стене. Такая вот она, суровая пионерская реальность! Придется как-то справляться. Вредный порошок растворяться в воде вообще не торопился. Он крутился, как кусочки пенопласта в «снежном шаре». Но зато на поверхности воды начала появляться пена. Ну что ж, уже достижение!
        Я покидал в таз свои футболки и трусы и скосил глаза на остальных ребят. Каждый из них со своим тазом поступал по- разному. Марчуков набулькал уже пену чуть ли не с шапкой и теперь дул на нее. Что там за картины этот фантазер представлял в своей голове - ураган над снежными вершинами или ледяные хребты Антарктиды - понятия не имею. Мамонов методично жамкал свои шмотки в мыльной воде по очереди, потом отжимал и складывал получившиеся каральки рядом с тазом на скамейку. Кто-то просто несколько раз окунул вещи в воду и опрокинул таз с пеной на пол.
        Ну ладно, в целом-то технология понятна, что я, право слово, как маленький? Или наоборот, как чересчур большой, которому уже много лет вещи стирает и сушит стиралка, а посуду моет посудомойка. Машина, а не сотрудница.
        Выполаскивать дурацкий порошок пришлось в трех водах. И все равно какие-то крупицы его остались, А потом еще никак не удавалось смыть с рук ощущение, что на них этот самый порошок застыл тонкой пленкой и жжется.
        Место для сушки тоже оказалось здесь же - несколько столбов, а между ними - натянутые веревки с болтающимися в разных местах прищепками. Я подумал, было, как вообще отличать тут свои вещи от чужих, но уткнулся практически носом в бирку на внутренней стороны своей футболки, которую я как раз пытался прищепить деревянной штукой, у которой пружина постоянно соскальзывала и не хотела ничего держать. «К.Крамской» - было написано на крепко пришитой вдоль шва тряпочке. Как я раньше не заметил? Наверное, просто не разглядывал...
        К обеду чистота и порядок на территории отряда и в комнатах были восстановлены, постельное белье - заменено на чистое, правильные фантики - отсортированы и сложены Коровиной в коробку из-под конфет «Родные просторы», что-то они там с этими фантиками важное затевали. То ли, тому отряду, кто больше сдаст, полагались еще конфеты, то ли какой-то другой приз, то ли у них просто появилась идея сделать из фантиков корзинку. Ну, типа такое конфетное оригами.
        После тихого часа я хотел, было, пойти разведать, что тут есть за кружки, а может еще раз попробовать напроситься к Вере на тренировки, но тут на меня и Мамонова налетел Марчуков и завопил, что нам нужно срочно идти в комнату отдыха, там есть телевизор, а по телевизору повторяют «Этот фантастический мир», который он пропустил из-за этого всего. Чего конкретно «всего» не уточнил.
        Что это за программа, я не знал, но энтузиазм Марчукова оказался заразительным, так что я на него поддался.
        Комната отдыха была в том же здании, что и столовая, только вход сбоку. Если бы Марчуков меня туда не повел, я бы ни за что не догадался, что это не помещение для персонала, а вовсе даже доступное всем место с диванчиками, как у нас на веранде, и обшарпанным ящиком телевизора на тонких ножках. От ручки переключения программ остался только плоский штырек, но все было продумано - на телевизоре лежали много повидавшие металлические плоскогубцы с намотанной вместо рукояток синей изолентой. От этого зрелища у меня даже случился коротенький приступ ностальгии - точно такой же «Рекорд» стоял у моей бабушки. И даже ручка была сломанная. Помнится, лет в пять я был очень горд, когда мне наконец было позволено воспользоваться плоскогубцами, чтобы переключить каналы.
        Программы оказалась чем-то вроде... Я даже не знаю. Там были две театрализованных постановки, нечто среднее между любительским кино и театром. Перед началом действа на экране появился внушительного вида мужчина с веселыми глазами и ежиком темных волос. Я бы его не опознал, но титры сообщили, что это был космонавт Георгий Гречко. Сами постановки были скучноватыми, с множеством пауз и глубокомысленных диалогов. Первая по рассказу Бредбери, который я не читал, зато вторую я опознал сразу же - «Малыш», Стругацких. Изображение на черно-белом экране было так себе, так что я все больше смотрел на других собравшихся здесь ценителей фантастики. Их было довольно много, все места заняты. Никто не разговаривал, все с почти благоговейным восторгом внимали мутным фигурам на экране. В одном из актеров я даже с удивлением опознал Янковского.
        Перед сном пришлось еще разок послушать не очень краткий пересказ просмотренного, где-то на середине «Малыша» я уснул.
        Без спецэффектов, в виде снов из будущего, к счастью.
        Я почти подпрыгнул на кровати от неожиданного звука, который меня разбудил утром. Это был не горн, как всегда. И даже не топающие однопалатники.
        Это была сирена тревоги.
        Глава 25
        Я отбросил одеяло и резко сел. На пару секунд завис, мучительно соображая спросонок, куда бежать и что вообще произошло. На нас кто-то напал? В восьмидесятом году? Или это проверка системы оповещения?
        Но никто из моих соседей по палате больше не нервничал. Мамонов так вообще простонал что-то неразборчивое, но недовольное и натянул на голову одеяло. Парочка парней даже вроде обрадовалась. Но точно никто не испугался и не встревожился.
        И тут до меня дошло.
        Зарница.
        Я же видел на доске, что она будет. Просто я помнил из своего детства пару подобных игр. Там все было просто - разделились на две команды, побегали пару часов, срывая друг с друга бумажные погоны, потом одна из команд находила флаг второй, и игра заканчивалась.
        - А что, зарница сегодня? - сонно спросил я.
        - Да, - ответил Марчуков с непонятным выражением лица.
        - А что вы все такие недовольные? - я потянулся, зевнул и встал. - И, кстати, нам что, не надо разве по сирене бежать и строиться?
        - Нам нет, не надо, - Мамонов высунулся из-под одеяла. - Мы же старшие. Не играем.
        - В каком смысле? - я начал натягивать шорты.
        - Ну ты как первый раз вообще! - Марчуков взмахнул руками. - А! Да! Все время забываю, ты же и правда первый раз! Ну, короче, играют все, кроме нас. Ну и спортивного отряда еще, только они не идут помогать вожатым, а мы идем.
        - Ааа, точно... Вот черт! - сказал один из парней, который сирене явно обрадовался сначала. И плюхнулся на кровать обратно.
        - И что мы будем делать? - я сунул одну ногу в кед и попытался дотянуться до второго, который вчера запихнул пол кровать.
        - Всякое, - Марчуков залез на спинку кровати, встал, балансируя, и дотянулся до потолка. - Секретки прятать, карты подсовывать, жетоны выдавать взамен на погоны... Ну, что скажут, в общем, то и будем. А зарядки сегодня нет, так что не торопимся.
        - А у остальных? - я замер в дверях. Вообще, конечно, я не на зарядку так торопился, просто утренний зов природы.
        - У остальных есть, чтобы не расслаблялись, - Марчуков рухнул спиной на кровать, сетка под ним жалобно взвизгнула и прогнулась почти до пола.
        - Ясно, - я выскочил за дверь и помчался к домику с дверями и дырками в полу. Надо же, как быстро я привык. Считай что не напрягает больше этот туалет без удобств.
        - Второй отряд, все на инструктаж! - раздался с веранды звонкий голос Шарабариной.
        Рассказывать нам, что мы должны будем делать, пришел тот вожатый, который, кажется, меньше всего подходил для роли распорядителя военной игры. Это был типичный такой ботан - тощий, с торчащими из спины острыми лопатками, вогнутым каким-то лицом и очками-консервами на длинном носу.
        - Знач так, ребята, - сказал он, потряхивая в руке обычной школьной тетрадкой в зеленой обложке. - Сейчас мы вас поделим на четыре группы... А, хотя вы и так уже поделены... Значит, первая палата девчонок отправляется на госпиталь, вторая палата - помогает счетной комиссии, а обе палаты парней - в «секретку». После завтрака приходите в клуб. Все ясно?
        - А что за «секретка»? - спросил я. Кажется, в этот момент все посмотрели на меня с недоумением. Мол, ну что за дурацкие вопросы, все же знают! - Ну я же не знаю правил, первый раз в вашем лагере!
        - Так, ладно, объясняю для новеньких, - с ноткой раздражения проговорил «ботан». - Еще же есть новенькие?
        Поднялось несколько рук.
        - Ага, значит не для тебя одного будет, - вожатый кивнул и открыл тетрадку. - Знач так. Лагерь делится на две команды. Восемь отрядов, значит по четыре в каждой. В каждой команде есть и малышня, и старшаки. Есть солдаты, есть офицеры, они в каждом отряде выбираются. Главная задача каждой команды - это набрать больше жетонов, чем другая.
        - А я думал, что флаг надо отбить... - сказал я.
        - Флаг - это само собой, но не только, - ботан приосанился. - Знач так. Жетоны - это как зарничные деньги. Универсальный эквивалент, понимаешь? Чтобы их набрать, нужно совершать разные действия. Например, убивать солдат и офицеров другой команды. Погон солдата стоит один жетон, погон офицера - десять жетонов. Заполучить флаг другой команды - пятьсот жетонов. Но это не все. Можно получать жетоны и за другие действия. Например, медсестры получают по жетону за каждый пришитый погон. Это же ты знаешь, да? Когда срывают один погон, значит ранен. Два - убит. Убитого медсестра вылечить не может, а вот раненого может.
        - А «секретка» что такое? - снова спросил я. На самом деле, мне стало интересно. Оказывается, внутренняя кухня зарницы - это целое дело, а вовсе не просто побегайте за флагом, кто взял - тот победил... Ну или это просто в этом лагере вожатые с фантазией к вопросу подошли...
        - Не спеши, я к тому и веду, - вожатый поправил очки. - Знач так. «Секретка» - это секретная служба. Генерирует секретные миссии. Прячет захоронки, делает к ним карты и раскладывает их в разных местах лагеря. Если команда такую карту находит, то может попытаться ее разгадать, чтобы найти клад, который потом тоже можно будет обменять на жетоны. Понятно?
        - Теперь да, - я кивнул. Хотел спросить еще что-то, но посмотрел на заскучавшие лица ребят и не стал. По ходу дела разберусь.
        В клубе царило предсказуемое оживление. Ряды стульев составили в дальний конец зала, вдоль стен стояли столы. Девчонок тут же запрягли нарезать на квадратики картон и наклеивать на них цветную бумагу - делать жетоны. Еще там лежали пачки погонов, и стояли стаканчики с разномастными цветными карандашами.
        Мамонов свернул от входа сразу свернул в сторону стульев.
        - А что, мы разве не должны сейчас что-то делать и как-то помогать? - спросил я, устраиваясь рядом с ним.
        - Кирюха, ну что ты как маленький? - Мамонов посмотрел на меня взрослым укоризненным взглядом. - Им на самом деле тут не нужна никакая помощь, они просто придумали повод, как из зарницы старшие отряды исключить. Ну и нам вроде как придумали важное дело - помогать делать зарницу.
        - В смысле исключить? - нахмурился я. - Зачем?
        - Кирюха, ну ты ваще... Где-то умный, а где-то прямо тупень! - Мамонов рассмеялся. - Ты на себя посмотри. А теперь представь пацана из шестого отряда. Он тебе в пуп дышит, потому что ты уже дядька здоровый.
        - Ааа, - я тоже усмехнулся. - Дошло. И что, мы сегодня ничего делать не будем?
        - Да будем, конечно, - Мамонов пожал плечами. - Сейчас припрягут какие-нибудь секретики закапывать...
        Первые убитые появились уже минут через десять после нас. Пришли трое пацанов из седьмого отряда. Обиженные, злые и растрепанные. На плечах - обрывки синей цветной бумаги. Пара наших девчонок проводили их в противоположный конец зала.
        - И что им теперь, всю оставшуюся игру сидеть в штабе? - спросил я, проследив за тем, как расстроенные пацаны мотают головой, когда им предлагают поиграть в шахматы.
        - Да не, отпустят через час, - сказал подскочивший к нам и плюхнувшийся на соседний стул Марчуков. - Или их команда их выкупит за жетоны.
        До обеда деловитая суета штаба никак нас не касалась, и главной задачей оставалось только не путаться под ногами. Когда я заикнулся про секретки, от меня отмахнулись, что работа будет на тихом часе только, а сейчас нечего по лагерю шляться, только играющим помешаем.
        После обеда нас разделили на тройки, вручили каждой компании по конверту и сказали, что нам нужно их спрятать на территории и зашифровать, где именно спрятали на отдельном листочке.
        Мамонов сунул конверт в задний карман шорт и мы вышли наружу.
        Было тихо, как в тихий час и полагается. Забавно так, из-за этой тишины лагерь казался будто бы заброшенным. Как будто разом все, дети и взрослые, просто взяли и исчезли.
        - А давайте в заброшенном корпусе спрячем? - сказал над самым ухом Марчуков.
        - Да ну, - отмахнулся Мамонов. - Потом еще жаловаться будут...
        - А что за заброшенный корпус? - спросил я.
        - Так тут еще до войны же лагерь был, - Марчуков махнул куда-то в сторону «жилой» части для персонала. - Потом построили новые корпуса, а старые так и остались стоять забитыми, - Марчуков перешел на громкий шепот. - Говорят, это все не случайно получилось! Там в старой столовке работал один повар, который в голодный год там резал бродяг и кормил их мясом детей!
        - Ой, не свисти, - Мамонов хохотнул. - Ладно, давайте туда сходим. Кирюха не был, ему интересно будет. Это мы уже там все облазили.
        На самом деле, далеко идти не пришлось. Я даже удивился, что не обращал раньше внимания не эти стены за деревьями. Заброшенных корпусов было всего два. И заросший квадратный фундамент чего-то более просторного. Два корпуса были меньше, чем наши отряды, зато не деревянные, а построены из кирпича, стены толстые, окна маленькие, крылечки из надежных таких деревянных досок, даже перила не сломались. Белые стены, синие рамы, сетекла покрыты толстым слоем пыли, но большая их часть еще целые. Дома стояли входами друг к другу, а между ними все еще были заметны следы от бывшей костровой площадки. Вот тут явно стояли скамейки в круг, а на проплешине в центре до сих пор трава растет не особо густо.
        Старый фундамент чего-то более просторного был на небольшом отдалении.
        - Ну вот, а ты говоришь свищу! - Марчуков прошелся по бетонному краю старого фундамента. - Вот тут и была столовка, где тот повар...
        - А бродяг-то он где брал, по-твоему? - Мамонов зевнул.
        - Тут неподалеку была тюрьма! - выпучив глаза начал рассказывать Марчуков. - И беглых зеков прикармливали. А даже в тюрячку записочки передавали, что, мол, будете бежать, приходите к нам, у нас на кухне всегда есть для вас хлебушек.
        - Как голубей прямо, - хмыкнул я и тоже залез на бортик. Строительного мусора особенного не было, похоже, постройку или разобрали, или уже растащили все кирпичи и доски, которые тут были.
        - Ага, - Марчуков спрыгнул внутрь, под его ногами захрустели куски штукатурки, которых не было видно из-за высокой травы. - А потом им в еду подсыпали снотворное, и они такие - уээээээ! - и отрубались. А повор такой подкрадывается с воооот такенным ножом и - хэк! - голову долой.
        - А снотворное у него откуда было? - спросил я.
        - Да ты чтооо, не знаешь?! - Марчуков сделал большие глаза. - Снотворное было для детей, чтобы они по ночам и в тихий час спали, а не носились как бешеные. А в столовой оно стояло, потому что нельзя же так просто давать детям таблетки... Вот их в еду и подмешивали!
        - Свистишь, - не очень уверенно сказал Мамонов.
        - Да зуб на сало, мне дедов дружбан рассказывал, а он директором лагеря работал!
        - Марчуков наклонился и вытащил из травы отбитое горлышко бутылки. - Эх, так блеснуло, а я думал золото.
        - Откуда здесь золото? - спросил я, но потом сразу замахал руками. - Нет-нет, Марчуков, молчи! Я знаю, ты сейчас расскажешь, что здесь когда-то держали пленных беляков, и кто-то зарыл здесь клад, но найти не смогли, потому что призрак Колчака бродит вокруг и сбивает всех с толку.
        - О... - Марчуков замер, глаза его заблестели. - А призрак Колчака - это интересная идея...
        - Так мы будем прятать, что нам там надо? - спросил я и повернулся к двум бело-синим домикам, стоящим друг напротив друга. - Там еще надо карту же рисовать...
        - Да ерунда, можно прямо здесь и спрятать! - Марчуков зашвырнул зеленое бутылочное горлышко куда-то в кусты.
        - А что в дом не хочешь лезть? Боишься? - я прыгнул в Марчукову и схватил его за руку. - Вдруг там призраки тех пионеров, которые выпили снотворное и не проснулись, а? Скрипят кроватями и пытаются утащить любого пришедшего в царство ночных кошмааааров!
        - Ой, да ладно! - Марчуков встряхнулся и насупился. И сразу стал похож на рыжего обиженного воробушка. - Ничего я не боюсь! Можем даже на чердаке спрятать, где гроб стоит!
        - Не подловишь больше, - я показал Марчукову язык. - Полезли уже внутрь. А... Подождите, а карту-то как оформлять?
        - Можно не карту, а шифровку, - Марчуков перелез через фундамент и стряхнул с голых коленок налипший мусор. - Идти до корявого дерева, в которое ударила молния, потом искать на земле знаки и идти по ним. Клад под третьим камнем справа, синяя птица смотрит на него сверху. Ну, или как-то так.
        - И стрелки на земле шишками выложить? - спросил я, поднимаясь на крыльцо.
        - Можно и шишками, - ответил Марчуков. - Там не забито на самом деле. Просто доски сверху. Если подергать, то откроется.
        - Свистишь? - усмехнулся я и продолжил, передразнивая Марчукова. - Дергай сильнее, зуб на сало там открывается! Ногами лучше упрись!
        - Да не, зуб на са...
        Я взялся за одну из прибитых к двери досок и потянул. Дверь скрипнула и неожиданно легко открылась.
        - А... - Марчуков склонил голову на бок. - Я только хотел сказать, что там в одном окне рамы нет, и мы через него обычно залезали, но...
        - Может и раньше было открыто, просто мы не проверяли, - сказал Мамонов, заходя в корпус следом за мной. Внутри пахло пылью и было сумрачно. Через пыльные стекла свет внутрь проникал, но окна были совсем уж маленькие. В коротком коридоре стояли полки для обуви, намертво приколоченные к полу. Их даже красили явно уже после того, как прибили. Дальше домик был поделен на две комнаты - одна большая, одна маленькая. Маленькая когда-то была раздевалкой или чем-то вроде. На полу след от отломанных полок, на дальней стене - вешалка из доски с набитыми на нее деревянными грибочками. И лестница к люку в потолке, на чердак.
        А в большой комнате стояла одна кровать с насквозь проржавевшей сеткой. Шарики от спинки были откручены. В углу была свалена куча какого-то хлама, посередине лежал недорисованный плакат с узнаваемым профилем Ленина. Кто-то явно талантливый рисовал. Широкими мазками. Буквы тоже были, но из-за слоя пыли их контуры, прорисованные только карандашом, были почти незаметными. Но несложно было угадать, что там написано «Слава КПСС!»
        - А тут еще тумбочка раньше стояла, мы в прошлом году там краски нашли засохшие и оловянного солдатика, - сказал Марчков, останавливаясь рядом с окном. - И вон там еще галоши валялись, здоровые такие, как на слона!
        - Похоже, один домик для мальчиков, другой для девочек? - я выглянул в окно сквозь покрытое пылью стекло.
        - А мы во втором не были, там еще и окна заколочены! - Марчуков почесал в затылке. - Я думал секретку в тумбочке спрятать, она так хорошо стояла. Но кто-то унес.
        - А что там с гробом на чердаке? - спросил я.
        - Интересно... - Мамонов подошел к куче пыльного хлама. Похоже, это были ветхие покрывала или шторы, которые тут когда-то на окнах висели. Сверху валялось несколько консервных банок. - Банок тоже здесь раньше не было.
        - Ну явно кто-то был после нас, что такого-то? - Марчуков сделал шаг к выходу. На лице появилось... ну... не то, чтобы беспокойство, но какая-то его тень. - Мы же в июне были.
        - Банки будто совсем недавно вскрыли, - Мамонов поднял одну из них, но сразу бросил и вытер пальцы о штаны. - Даже не засохло еще!
        Я тоже взял банку. Покрутил в руках. «Говядина тушеная», желтые буквы на оранжевом фоне по кругу. Внутри круга - черно-белое фото коровы. Действительно, недавно вскрыто. Я, конечно, не эксперт, но если бы она тут долгие годы провалялась, то выглядеть она должна была бы иначе.
        - Значит, тут кто-то живет? - спросил я и повернулся к Марчукову. - Что там у нас говорят байки на этот счет?
        - А может, ну его, а? - Марчуков сделал еще один шаг к двери. - Тут, если что, тюрьма и правда есть...
        - Тогда тем более надо выяснить, что тут такое! - сказал я и шагнул в сторону лестницы на чердак. - У нас вообще-то пионерский лагерь, нефиг тут делать всяким бродягам. Ну что, вы со мной? Или я сначала один на разведку?
        Глава 26
        Чердак явно был жилой. Кто-то старательно почистил его от пыли и хлама и даже навел некоторый уют.
        - О, вот она, та тумбочка! - почему-то громким шепотом проговорил Марчуков, выглядывая у меня из-за спины.
        Кроме тумбочки здесь была импровизированная кровать из сложенных друг на дружку матрасов, аккуратно накрытая покрывалом, точно таким же, как и у нас в палате. Рядом на полу стояла книжная полка с несколькими потертыми книжками. На покрывале страницами вниз лежала еще одна книга, открытая. Я усмехнулся, вспомнив, как родители в детстве меня шпыняли, чтобы я никогда так книги не оставлял, это портит переплет.
        - «Робинзона Крузо» читает, - сказал Мамонов, останавливаясь на коврике с проплешинами вытершегося ворса. Наклонился к книжной полке. - «История средних веков Азии и Африки», «Источниковедение»... Учебники какие-то.
        - О, тут консервы! - Марчуков распахнул дверцу тумбочки. - «Завтрак туриста», перловая каша с тушенкой, фуууу! Килька в томатном соусе... О, сгущоночка!
        - Олежа, тебя мама не учила не трогать чужое? - Мамонов криво ухмыльнулся.
        - А что такого? - Марчуков сунул банку обратно в тумбочку. - Это же явно какой-то беглый зек или что-то в таком роде! Наверняка стащил где-то тоже!
        - А если это беглый зек сейчас по лестнице заберется, думаешь, он тебя по головке гладить будет? - Мамонов подошел к окну и выглянул наружу. Пыль со стекла была тщательно стерта, остались слабо заметные разводы от влажной тряпки. Снаружи было видно обширную поляну, в которой с этого ракурса можно было узнать старое футбольное поле. Второе окно было тщательно занавешено темно-синим шерстяным одеялом. Ну, понятно. То окно выходило в сторону лагеря, можно было заметить свет фонарика или свечки вечером. Вряд ли в заброшенных корпусах было электричество... Но насчет беглого зека Марчуков вряд ли был прав. Учебники по истории? Хм. Похоже, я знаю, кто тут живет.
        - О, у этого беглого зека рюкзак точно как у меня! - Марчуков оставил в покое тумбочку и ткнул пальцем в угол, где стояло такое же брезентовое изделие советской туристической промышленности, что и у меня. Правда, на клапан этого было прицеплено множество металлических значков самой разной формы.
        - Да что ты прицепился со своим беглым зеком? - задумчиво произнес Мамонов. - Зачем зеку читать учебники?
        - Ну мало ли, в институт хочет поступить, - Марчуков присел на корточки рядом с рюкзаком, но не трогал ничего. - О, значок «Зенит-Ленинград», я такой давно хотел... Да ладно, ладно, я же ничего не трогаю больше!
        - Надо подкараулить, кто здесь живет, вот что, - сказал Мамонов, возвращаясь к лестнице вниз.
        - А может тут спрячемся? - с энтузиазмом предложил Мамонов. - Он, такой, залезает, а мы - хэээээ! Кия!
        - Ты там на рюкзаке значок самбо видел? - Мамонов заржал. - Скоро тихий час закончится, а мы с вами еще секретку не спрятали!
        - Но здесь прятать теперь, пожалуй, не надо, - хмыкнул я. - Мы же не знаем, кто тут обосновался.
        - Ага, - Мамонов спустился вниз. - Давайте уже сунем этот клад куда-нибудь по-быстрому, пока подъем не затрубили.
        Мы пробирались по кустам вдоль забора, выискивая какое-нибудь приметное дерево для ориентира.
        - Пссст! Мамонов! - раздался из-за куста громкий шепот.
        - Ну? - мы остановились, Мамонов сунул руки в карманы.
        Раздался треск, и из веток высунулась взъерошенная голова пацана лет десяти. К белой футболке пришиты синие офицерские погоны, с желтой звездой.
        - Вы же это... секретку прячете? - пацан поморщился и смахнул с лица паутину.
        - Ну? - Мамонов сорвал травинку и сунул ее в зубы.
        - А давайте меняться, а? - пацан склонил голову набок и скорчил хитрую рожицу. - У меня есть шоколадный батончик, леска, бита и куриный бог.
        - Свистишь про куриного бога! - влез Марчуков.
        - Не, правда! - пацан пошарил в кармане и вытащил плоскую гальку с дыркой на шнурке от ботинка. - Во! На море ездили в прошлом году, я сам нашел!
        - Илюха, давай отдадим, а? - заныл Марчуков. - Ну что нам эта секретка?
        - Олежа, а ты бы, наверное, и родину за бочку варенья и корзину печенья продал, а? - хохотнул Мамонов.
        - Эй, ты давай не путай! - Марчуков насупился. - То родина, а то... А лески сколько?
        - Во! - из кармана появилась деревянная катушка от ниток с намотанной на нее леской. - Ну Мамооонов, ну пожалуйста! Красные и так нас делают, нам бы хотя бы счет хоть размочить, чтобы не всухую...
        - А старшаки ваши что? - спросил Мамонов.
        - Там третий отряд, - пацан вздохнул по-взрослому. - Они говорят, что вообще играть были не должны, если бы первый был не спортивным.
        - И что?
        - Что... - пацан сморщил нос. - И не играют. Сидят в отряде и нас гоняют. А у красных четвертый отряд - настоящие звери. Они нас как зайцев, щелк-щелк... Ну пожалуйста, это же нечестно, если мы совсем проиграем...
        - Нда, дела... - Мамонов полез в задний карман и достал оттуда мятый конверт в «секреткой». Посмотрел сначала на меня, потом на Марчукова. - Ну что, парни, поможем?
        Я кивнул. Марчуков тоже.
        - Держи, - Мамонов протянул конверт пацану, потом отдернул руку. - Эй, а если тебя сейчас по дороге того?
        - Не, тихий час же, нельзя! - пацан мотнул головой. - Но я все равно проползу тихо, как уж!
        - Вот ты жук, а! - Мамонов подмигнул пацану и отдал конверт.
        - Эй, а куриный бог?! - Марчуков обиженно выпятил губу. Пацан снова потянулся к карману, но Мамонов его остановил.
        - Ты давай, ползи в свой отряд, а то уже подъем скоро! - сказал он, потом повернулся к Марчукову. - Олежа, ну ты как этот самый? Найдешь свой, не кипишуй. Слабым надо помогать.
        - Ой, да ладно, - Марчуков насупился и отвернулся.
        Пацан моментально скрылся, только ветки закачались. И почти сразу же запел горн, сообщая, что пора подниматься, топать на полдник, а кому-то - продолжать боевые действия.
        После полдника нас в клубе ждала выволочка за то, что мы где-то шатались весь тихий час, но потом прибежала стайка убитых «синих», голосящих и орущих так, что казалось стены клуба сейчас полопаются. Где-то их нечестно подкараулили или что-то в таком духе. Так что нас все оставили в покое и бросились утешать расстроенную малышню.
        А мы приготовились маяться ничем до вечера - идти нам никуда было нельзя, а дополнительная помощь от нас не требовалась - все были при деле, лучший способ помочь - это не мешать. Вот мы и не мешали. Слушали азартные вопли с улицы, их концентрация то прибавлялась, то убавлялась, в какой-то момент ор стал такой, будто весь лагерь столпился вокруг клуба.
        - О, уже встречный бой, похоже! - прокомментировал Марчуков. - Значит, флаг никто не взял.
        - Ну могут еще успеть... - добавил Мамонов.
        Потом вопли стихли, зато клуб одним махом заполнился раскрасневшимися пионерами из обеих команд. Начался хаос подсчета жетонов, а мы под шумок наконец-то смылись обратно в отряд.
        - Эй, Крамской, ты что спишь? - Мамонов тряс меня за плечо. - Мы же собирались подкараулить того...
        - Да-да, я помню, - пробормотал я, силясь вспомнить, когда же я отрубился. Кажется, чуть ли не сразу после ужина, Успел услышать, что синие победили, потому что кто-то хитрожопый уже во время встречного боя пробрался к штабу и стянул флаг, и перевесом буквально в десяток жетонов команда «синих» эту зарницу выиграла. Кажется, потом я прилег, подумал про того пацана в кустах, что он жук, и...
        - Крамской, не спи!
        - Да не ори ты, разбудишь всех, - шикнул я и спустил ноги с кровати. Мамонов на цыпочках прокрался к окну. - Зачем? Давай через дверь, типа в туалет!
        - А если заметят? - спросил Мамонов. Да уж, вот что значит сила привычки! Нет ничего скучнее, чем плетущийся в туалет сонный ребенок. Нет ничего интереснее, чем совсем даже не сонный ребенок, выбирающийся через окно.
        - Ну, зевнешь, потрешь глаза, скажешь, что писать хочешь, - я тихонько хихикнул. - А Марчуков?
        - Пусть спит, он шумный, - сказал Мамонов и с сомнением направился к двери. Похоже, ему и правда не приходило в голову такое простое решение. Впрочем, неудивительно. Они же все время через окно выскакивали. Да и интереснее через окно, азарт, адреналин, все дела...
        Я сосчитал до ста и тоже вышел за дверь.
        На самом деле, не так уж и пуст был ночной пионерский лагерь, вот что. Мамонов разбудил меня примерно в час ночи, когда наша палата уснула. Когда мы пробирались мимо третьего отряда, пришлось быстро ретироваться в кусты, потому что из окна одной из палат выбралось три загадочных фигуры, которые направились к окну другой палаты третьего же отряда. И явно не с целью намазать соотрядников пастой, потому что окно приветливо распахнулось навстречу.
        Рядом с кухней мы спугнули какую-то парочку. Не успел в темноте разглядеть, кого именно.
        В заброшенном отряде было тихо. Фонарей здесь не было, но света стареющей луны было достаточно. То окно, которое выходило на старое футбольное поле было темным.
        - Ну что, тут затаимся или внутрь полезем? - спросил я, чувствуя что азарт ночного приключения меня тоже уже зацепил. Сердце колотилось, руки слегка подрагивали.
        - Комары сожрут, если тут будем сидеть, - резонно заметил Мамонов. - Ну и он уже может спать...
        - Ага, - сказал я и направился к двери. Дернул за прибитую доску, дверь слабо скрипнула и открылась. Лестницу наверх пришлось искать наощупь, в доме было темно, хоть глаз выколи. Если бы наверху кто-то был, то наверняка бы проснулся, потому что сначала я задел какую-то доску, которая лежала на обувной полке, а днем я почему-то ее не заметил, она грохнулась на пол, прямо под ноги Мамонову, тот об нее споткнулся... В общем, ниндзя восьмидесятого уровня, мастера скрытного проникновения в жилище.
        Но наверху никого не оказалось. Сквозь окно проникал бледный лунный свет, освещал книжную полку и край матраса.
        - Никого, - Мамонов остановился в полосе света, а потом, недолго думая, уселся на матрас.
        - А если сейчас окажется, что Марчуков прав, и тут правда какой-то зек? - спросил я.
        - Да не, - отмахнулся Мамонов. - Ты что, еще не понял, кто здесь живет?
        - Кажется, понял, - медленно проговорил я. - Только не понял, зачем. Он вроде тут свой в доску.
        - Ну вот и узнаем, - философски заметил Мамонов и вальяжно развалился в привычной позе.
        Ждать пришлось минут, наверное, сорок. Мы успели сыграть в города и в камень-ножницы-бумага. Потом внизу скрипнула дверь и раздались шаги. Вошедший был явно в отличном настроении, мурлыкал под нос песенку про синий-синий иней и, кажется, даже приплясывал. Потом по косому потолку скользнуло световое пятно фонарика. Заскрипели ступеньки лестницы. Мы с Мамоновым скатились с матраса в тень.
        - Кто здесь? - луч фонарика метнулся к нам.
        - Эээ... Привет, Игорь... - сказал я.
        - Вы что здесь делаете? - его хорошее настроение явно куда-то улетучилось. - После отбоя! Да вас двоих директор за милую душу за такое поведение выпрет!
        - И кто это ей скажет, интересно? - иронично спросил я. - Может быть, кто-то, кто прячется в заброшенном корпусе и ворует откуда-то консервы?
        На несколько секунд повисло молчание. Игорь сверлил глазами нас, а мы - его. Я смотрел прямо, Мамонов - исподлобья. Первым сдался бывший вожатый.
        - Так, ша, ребята! - он примирительно поднял ладони. - Вы меня вычислили и подловили. Я никому ничего не скажу. Но ведь и вы не скажете, верно?
        - Это почему еще? - Мамонов задрал подбородок. - А может ты беглый зек на самом деле? И тебя надо в милицию сдать давно?
        - А почему ты мне тыкаешь, Мамонов? - Игорь шагнул к нам.
        - «Вы» - это уважительная форма обращения к взрослому, - рассудительно проговорил Мамонов. - А я тебя что-то не уважаю сейчас...
        - Так, простите ребят, я веду себя как дурак от неожиданности просто, - плечи Игоря поникли. Он ссутулился и опустился на матрас. - На самом деле, я даже рад, что вы меня застукали. Мне будет проще, если мою тайну будет знать кто-то еще.
        - Тайну? - оживленно спросил Мамонов.
        - Я же могу рассчитывать на ваше молчание, если все-все вам расскажу? - вкрадчиво спросил он.
        - Только если ты никого не убил и не ограбил, - быстро сказал я. - Или еще какое преступление не совершил. Ведь тогда, если мы никому не расскажем, мы станем пособниками.
        - Нет-нет, вовсе нет! - Игорь замахал руками.
        - Тогда ладно, - я кивнул и посмотрел на Мамонова. Он тоже кивнул. - Мы могила. Валяй, рассказывай.
        - Дело такое, ребятки... - он хлопнул ладонями по коленям. - Такс, с чего бы начать?...
        - А правда, что у тебя отец в Израиль сбежал? - вдруг спросил Мамонов.
        - Что?... - даже света луны хватило, чтобы увидеть, как Игорь побледнел. - Что... за... чушь... Нет, конечно, нет! Он уехал в экспедицию на Камчатку. Мой отец вулканолог. У них очень долгие экспедиции, бывает, что по несколько лет. Вы же этого не знали?
        - Да я просто спросил, - Мамонов отвернулся. - Так что за тайна?
        - Кто вам наговорил про меня гадостей? - глухо спросил Игорь.
        - Да никто не наговорил, я просто спросил, - Мамонов пожал плечами с деланным равнодушием.
        - О таких вещах просто так не спрашивают, - сказал Игорь.
        - Зато сейчас ты не будешь нам врать, потому что я сбил тебя с настроя, - Мамонов улыбнулся. Надо же... Личные счеты?
        - Надо же, а я не думал, что ты такой злой, - проговорил Игорь.
        - Я тоже много чего не думал, - буркнул Мамонов.
        - Хотите правду? - Игорь хмуро уставился в окно за которым маячила луна, словно обгрызенный кусок светящегося сыра. - Я понятия не имел, что отец собирается это сделать. Он нам с матерью ничего не сказал. А там ведь кучу бумаг надо собрать, собеседования всякие пройти... Он огорошил нас в апреле, представляете? «Уезжаю, - говорит. - Все у меня готово, прощание не затягивайте, пожалуйста!» Хлопнул дверью. Я мать половину вечера отпаивал корвалолом, потом пришлось скорую вызвать. Она тоже ничего не знала. А потом... началось. Меня вызвали сначала в комитет комсомола... Потом в деканат... Вы даже не представляете, что это такое! Сначала они придумали мне какую-то липовую аморалку и исключили из комсомола. Потом отчислили из института прямо перед сессией. Якобы, за подделку подписи в зачетной книжке и еще какие-то там придуманные вещи. Никто ничего мне прямо не сказал. Просто взяли и отовсюду вычеркнули. И откуда узнали только... Перед сессией, да... А я должен был на все лето в археологическую экспедицию ехать, на Байкал. Оттуда меня, понятное дело, тоже вычеркнули. Даже на разнорабочего договориться
не удалось. Хотя до этого он все уши нам прожужжал, что нужны разнорабочие, не хватает рук в экспедиции! А тут - все. Как отрезало. «Извини, говорит, вакансий нет!» Амба. А у матери сердце... Я ничего ей не сказал. Про институт, про экспедицию. Собрал рюкзак, взял учебники...
        - И мать одну дома бросил? - резко спросил Мамонов. - С больным сердцем?
        - Не одну, - буркнул Игорь и сверкнул на Мамонова глазами. - С ней осталась сестра с мужем.
        Он замолчал.
        - И что дальше было? - спросил я нетерпеливо, тоже бросив непонимающий взгляд на Игоря.
        - Я думал, что Надежда Юрьевна возьмет меня на работу, - сказал Игорь. - Но когда вошел к ней... То сразу понял, что нет. Что она уже знает. Поэтому я просто сделал вид, что заглянул по старой памяти. Рассказал, что живу на даче у друга в Егоровке. И чтобы она мной располагала, как хочет, потому что я бездельничаю, а хочу пользу приносить. Без-воз-без-дно... То есть, даром.
        Засмеялся принужденно. Я улыбнулся, а Мамонов продолжал сверлить его взглядом.
        - Ну теперь-то что, Мамонов? - Игорь стукнул кулаком себе по колену. - Все, не вру, говорю как есть. С удовольствием наврал бы чего-нибудь, даже заготовил парочку историй, но не стал. Что тебя не устраивает?!
        Глава 27
        Игорь и Мамонов молча сверлили друг друга глазами. Как будто два боксера на ринге в ожидании команды «Бой!» А я топтался рядом и не очень понимал, что происходит вообще. Явно же у этого полного ненависти взгляда Мамонова была какая-то предыстория. Которой я почему-то не знал. Пальцы Илюхи сжались в кулаки и побелели. Честно говоря, в случае драки я бы не поставил на Мамонова. Даже вместе с собой. Игорь был ненамного выше, но шире в плечах и взрослее. Правда, кажется в драку он кидаться не собирался.
        - Мамонов, ты же понимаешь, что это глупо? - тихо спросил он. - Ты же уже достаточно взрослый, чтобы не лезть в чужие дела?
        - С чего ты взял, что они чужие? - глаза Мамонова зло сверкнули.
        - С того, что ты только что седьмой класс закончил, может быть? - это должно было прозвучать насмешливо или снисходительно, но прозвучало жалко.
        - А морочить ей голову - это по-взрослому, да? - Мамонов разжал кулаки и как-то поник. - Нафига ты вообще приехал?
        Дожидаться ответа он не стал. Просто развернулся и побрел к люку. Усталой походкой, как старый дед загребая ногами. Игорь посмотрел на меня. Выразительно так. Можно сказать, громко подумал, чтобы я тоже убирался из его «тайного убежища».
        Я догнал Мамонова уже за дверью. Даже в темноте было видно, что настроение у него... не очень. Что, черт возьми, тут только что произошло?
        - Илюха, что случилось? - спросил я, пристраиваясь рядом, чтобы шагать в ногу.
        - Ничего, - буркул он. Помолчал, потом посмотрел на меня. - Не говори никому, ладно?
        - Заметано, - я хлопнул его по плечу. Мысленно перебрал всякие факты и домыслы, почему Мамонов мог разозлиться на Игоря. Нет, ну в самом деле, не мог же он прийти в бешенство только потому, что отец Игоря сбежал в Израиль? Или из-за этого вот занятого нелегально чердака? Или мог? Ну... мало ли. Раньше они с Марчуковым и Мусатовым считали этот чердак чуть ли не своей собственностью и тайной, а тут явился взрослый и разложил там свои учебники на полках, постелил на матрас покрывало, пол подмел аккуратно... Да не, это вряд ли... Стоп. «Она». Кому Игорь морочит голову? Шарабариной? Илюха на самом деле тайно влюблен в Ирку, а она бегает на свидания к Игорю? Или...
        - Этот гусь подкатил к Елене? - спросил я. - К Елене Евгеньевне?
        Мамонов не ответил, просто опустил голову очень низко, практически уткнулся подбородком в грудь. Ну, понятно...
        До своего отряда мы дотопали в молчании. Доставать Илюху расспросами мне не хотелось, так что я просто шагал рядом. Нда, этот наш Игорь - тот еще покоритель сердец. Официально встречается с Верой, они ходят вместе на виду у всех, целуются, практически не скрываясь. По ночам устраивает свидания с Шарабариной, внушая ей, что только ее любит и ждет со всем пылом своей еврейской души, когда она станет совершеннолетней, чтобы повести ее под венец. Но этого оказалось недостаточно. Как же, в лагере появилось «свежее мясо» - новенькая вожатая. Правда, Елена не могла похвастать ни язвительной силой, как моя мама, ни общей «звезностью» натуры, как Шарабарина. Просто миленькая. Зато новенькая. Теперь понятна реакция Мамонова. Он же поспорил, хоть и говорит, что сам уже себя за это ненавидит. Если Еленочка наша Евгеньевна по уши влюбится в обожаемого всеми девчонками Игоря, то Мамонов точно проиграет. Но почему-то мне не хотелось думать про Илюху вот так... Будто он из-за проигрыша Верхолазову расстроился и разозлился. Похоже, Елена ему и правда нравится. Пообщался с вожатой поближе и влюбился. Для
четырнадцати это нормально. Впрочем, как и для любого другого возраста...
        - Крамской, хорош дрыхнуть! - кто-то тряс меня на плечо, потом одеяло куда-то поползло, я попытался поймать его за край и натянуть обратно. - Крамской, на зарядку пора! Эй, ну просыпайся давай!
        Я еле разлепил глаза и сфокусировал взгляд на пацане, топтавшемся рядом с моей кроватью. Баженов... Да, кажется он. Тот самый, кто рассказывал про отца Игоря когда-то.
        - Да встаю я, встаю... - проныл я, спуская ноги с кровати. Открывать голову от подушки не хотелось. Хотелось наоборот накрыть ее сверху, чтобы не слышать утреннего гвалта. Марчуков балансировал на спинке кровати, трое других соседей устроили потасовку в проходе между кроватями, откуда-то из противоположного угла вылетела подушка и шлепнулась на меня. С нечеловеческим усилием я оттолкнулся от кровати руками и поднял голову. Которая по моим ощущениям весила не меньше тонны. Нет, на похмелье это было, конечно, не похоже. Откуда взяться похмелью в четырнадцать? Просто не выспался. Ну и еще - устал от общей палаты. Мысленно представил себе, как просыпаюсь в своей кровати, потягиваюсь, хлопаю по подушке в поисках пищащего будильником мобильного телефона. Просматриваю мутным еще взглядом новости... Шлепаю босыми ногами до кухни, щелкаю подготовленной с вечера кофеваркой...
        Я почувствовал, как голова, которую я с таким трудом поднял, снова клонится к подушке. Эй, эй, Крамской, ну-ка не засыпать!
        Я встряхнулся, потер кулаками глаза и начал торопливо натягивать шорты. Потому что остальные мои сопалатники уже устроили кучу малу у двери.
        Вера сегодня была явно не в духе. Никаких язвительных шутеечек и едких замечаний. Команды отдавала сухо, на ленящихся или тормозящих внимания не обращала вообще. «Руки вверх, в стороны, вперед!» Просто отбарабанила, как по радио. Потом развернулась и ушла, даже не попрощавшись. Хм...
        Елена Евгеньевна махнула Шарабариной, чтобы та вела нас к отряду, и отстала. Догнала Веру. Я чуть не свернул шею, пытаясь рассмотреть их выражения лиц. Не, вроде не ссорятся. Наша вожатая догнала Веру, девушки остановились и о чем-то начали разговаривать.
        - Крамской, ты все еще спишь что ли? - окрикнула Шарабарина, и я понял, что пока крутил головой, отстал от остальных уже шагов на десять. Я одернул себя и прибавил шаг.
        Мамонов был все еще мрачен. Он так остервенело чистил зубы, что, казалось, еще чуть-чуть, и он проткнет щеткой свою щеку. Я втиснулся между ним и Мусатовым и открутил барашек. Холодная вода полилась в металлический желоб.
        - А может в милицию заявить? - сказал я, засовывая под воду свою зубную щетку. - Он же посторонний получается, не имеет права здесь находиться.
        - Да ну, кто нас послушает? - выплюнув пасту, сказал Мамонов.
        - А почему нет? - я пожал плечами. - Позвоним в ноль-два, скажем, что у нас в лагере обосновался подозрительный субъект в заброшенном корпусе. Марчуков же сам рассказывал, что тут зеки могут шнырять. А тут дети. Милиция обязана отреагировать...
        - Откуда позвоним-то? - хмыкнул Мамонов. - Что-то я не видел телефона у нас в отряде...
        - У Надежды Юрьевны есть в кабинете, - сказал я, выдавливая розовую колбаску пасты на щетку. - Можно подкараулить, чтобы ее не было, забраться в окно и...
        - Да не, как-то это не по-людски... - грустно сказал Мамонов и вздохнул. Нда, похоже, он и правда сражен стрелой Амура не по-детски.
        - Илюха, не раскисай, - я хлопнул его по плечу. - Придумаем что-нибудь.
        Интересно, что тут можно придумать? Я сунул щетку в рот и оглянулся. Елена Евгеньевна уже вернулась к отряду и сейчас что-то оживленно обсуждала с моим отцом. Который тоже выглядел весьма радостно. Вокруг них толпилось несколько ребят. Елена улыбалась, глаза ее блестели и, в отличие от моей мамы сегодня утром, она как будто светилась. Что я все-таки пропустил? Она сходила на свидание с парнем лучшей подруги, и он тоже пообещал ей жениться, сообщив, что с Верой у них чисто деловые отношения? Или она радуется по какому-то другому поводу?
        К дверям столовой наш отряд явился первым, практически сразу же после горна.
        - Еле ночь мы пережили
        И дождались мы утра,
        Потому что завтрак ждали,
        Дорогие повара!
        В столовой плавал тошнотворный запах молочной лапши. Фу, ну что за наказание?! Кто вообще придумал, что это блюдо можно есть?! Лучше бы манная каша с комочками, чем склизкие макаронины с налипающей на ложку мерзкой молочной пенкой! Я отодвинул от себя тарелку и потянулся за дополнительным куском хлеба. Несмотря на волчий утренний голод и урчащий желудок, я так и не смог себя заставить воспринимать это месиво молока и теста за еду. Пришлось растянуть кусочек масла на три бутерброда... Я отхлебнул жидкого какао из своего стакана и огляделся в поисках кого-нибудь, с кем можно махнуться на сыр. Ну, вдруг мне повезло, и в отряде есть те, кто сыр не любит, зато с аппетитом поглощает молочную лапшу...
        - Ребята! - Сергей Петрович поднялся со своей табуретки и подался вперед. Откашлялся. - У меня для вас отличные новости! Нашему отряду дали добро на поход. И сейчас мне нужны три добровольца...
        - Я! - еще не дослушав, что он там предлагает, я вытянул руку вверх. Не знаю, почему. Кажется, мне просто хотелось уже каких-нибудь действий, отличных от размышлений о чужой личной жизни.
        - Хорошо... эээ... Крамской же, да? - Сергей Петрович подслеповато прищурился за очками. - Ага... Марчуков... Баженов. Извини, Самцова, сегодня мне нужна грубая мужская сила. Значит так, ребята. После завтрака мы с вами пойдем на склад, чтобы получить туристическое снаряжение...
        Окончание его речи потонуло в радостных и не очень возгласах. «Детская» половина отряда радовалась, «взрослая» - не особенно.
        - Получается, что послезавтра вечером мы будем не в лагере? - спросила Коровина.
        - Да, все верно! - Сергей петрович энергично закивал. - Нам с вами предстоит два дневных перехода и одна дневка. Я кое-что разузнал, оказывается здесь недалеко проходил туристический маршрут, по которому пионеры ходили еще до войны, так что можно сказать, что наш поход будет исследовательским. Мы с вами дойдем до урочища Соболья застава, разобьем лагерь на том же самом месте, где когда-то стояли ваши дедушки и бабушки...
        «Интресно, а туристическое снаряжение нам от них же досталось в наследство, как и стоянка?» - с досадой подумал я, но вслух ничего не сказал.
        - Значит танцы мы пропустим? - Коровина обиженно выпятила губу.
        - А танцы мы сможем устроить свои! - уверенно заявил Сергей Петрович. - У костра и под гитару. Вы же знаете, что наша с вами Еленочка Евгеньевна умеет отлично играть на гитаре?
        Не сказал бы, что Коровина обрадовалась этой перспективе. Но спорить она перестала, села на свое место. К ней тут же склонились еще несколько девчонок, и они принялись недовольно шушукаться.
        Сразу после завтрака мой отец повел нас на склад, в самый дальний конец лагеря, за жилую зону для персонала. В той части лагеря я раньше не был, как-то необходимости не было. А этот самый склад так вообще выглядел давно заброшенным сараем, закрытым на старый навесной замок. Мой отец достал из кармана здоровенный ключ с погнутой жестяной биркой и принялся ковыряться в ржавом замке. Похоже, мои опасения насчет возраста турснаряжения были не так уж далеки от истины.
        - Неужели вам утвердили поход? - раздался с крыльца соседнего домика голос мамы.
        - А вот представьте, Верочка! - весело отозвался отец. - Надежда Юрьевна сомневалась, пыталась убедить меня, что достаточно будет встретить зорьку, как все, но я как кремень!
        - А если что-нибудь случится? - язвительно заметила Вера, явно подражая не своим интонациям. - У них ведь и опыта нет. Некоторые дети ведь даже в палатках никогда не спали, не говоря уже о переходах с рюкзаками.
        - Если их все время в домиках держать, то где они возьмут этот опыт-то? - замок скрежетнул, но не поддался. Мой отец в сердцах плюнул. - Вот же холера! Когда его открывали в последний раз, этот склад?!
        - Давайте я, Сергей Петрович, - Вера легко сбежала с крыльца и взяла у моего отца ключ. Показалось, или они как-то зацепились друг за друга взглядом, и Вера чуть дольше держала руку моего отца, чем требовалось, чтобы просто взять ключ?
        - Тут хитрость есть небольшая... - Вера сунула ключ в замочную скважину, чуть приподняла здоровенные замок, и вредная дужка наконец-то откинулась в сторону. Вера победно улыбнулась, извлекла замок из петли, и старая деревянная дверь со скрипом открылась. Не знаю, сколько его не открывали, этот сарай. Петли не смазывали, кажется, с прошлого года...
        Изнутри пахнуло застарелой пылью, старыми тряпками, засохшей плесенью и мышами. Хотя, надеюсь, про мышей я сам додумал. Честно говоря, мышей я никогда не нюхал, так что понятия не имею, как они пахнут. Просто запах был такой, подвальный. Но не такой страшный, как я опасался, разглядывая обветшалое здание под шиферной крышей снаружи.
        - Ну что, сим-сим открылся, пойдемте добывать сокровища? - Сергей Петрович положил руку мне на плечо. Неожиданно на меня нахлынули совершенно неуместные и неожиданные чувства. Какой-то коктейль из ностальгии, пронзительной тоски по собственному детству и целого вороха обрывочных цветных воспоминаний. Горло сдавило, глаза обожгло. Захотелось обнять отца и зарыться носом в его нелепую футболку с пуговичками. Как в какой-нибудь слезливой мелодраме заорать: «Папка!»
        - Крамской, с тобой все в порядке? - Сергей Петрович нахмурился и заглянул мне в лицо. Я торопливо зафыркал и потер нос.
        - Пыль вдохнул, Сергей Петрович, - я вытер тыльной стороной ладони набежавшие слезы. - Пойдемте уже за снаряжением!
        Склад был, ясное дело, не только туристический. Точнее даже почти вообще не туристический. Большая его часть была занята разобранными кроватями и старыми матрасами, по-железнодорожному скатанными в валики и сложенными в кучи. Еще тут стояли друг на друге старые парты и стулья к ним. Не знаю даже, зачем. Вроде бы, уроков тут никаких не проводили... Хотя, возможно, раньше они стояли в помещениях для кружков, потом их заменили на другие столы, побольше, а эти составили сюда, вдруг пригодятся. Туристическое снаряжение оказалось в самом дальнем конце склада, на стеллажах, сколоченных из досок и в незапамятные времена покрашенных коричневой краской, такой обычно еще полы красят.
        - Значит так... - Сергей Петрович полез в карман и достал оттуда мятый листочек, вырванный из тетрадки в линеечку. - Мне сказали, что палатки есть четырехместные и шестиместные. Надо выбрать те, которые пригодны для использования... Берите вот эту сначала. Вытаскивайте наружу и разворачивайте.
        Отец стащил с полки брезентовый тюк устрашающих размеров и бросил мне. Вес у этого чуда советской туристической промышленности оказался предсказуемым. В смысле - этот тюк чуть не сбил меня с ног. Я поволок палатку наружу, а Марчуков вприприжку поскакал за мной.
        Узел, ясное дело, оказался ссохшимся и затянутым на совесть. Шнур когда-то давным-давно заменили на бельевую веревку, и чтобы развязать ее, нам понадобилось поработать и ногтями, и зубами.
        Оказалось, что развязать шнурок - это еще полдела. Надо было еще извлечь сверток мятого брезента из мешка. Поддавался он так себе, даже представить страшно, когда его туда запихали, и сколько лет не доставали. Наконец мы вытрясли на траву содержимое мешка. Никаких колышков к этой палатке не полагалось. Ну, может когда-то они и были, но сейчас ничего, кроме выцветшего брезента и веревок там не было. Ткань была сухая, и, на удивление, прочная. Почему-то мне казалось, что когда мы достанем-таки эту палатку, то она будет расползаться под пальцами в нитяную труху. Но нет. Понятия не имею, когда эту палатку сшили, может и правда еще до войны, но с ней все было в порядке. Вход легко было отличить по длинным деревянным пуговицам и веревочным петлям. Марчуков немедленно забрался внутрь и принялся размахивать там руками и завывать, изображая палаточное привидение.
        - Проверьте, чтобы не было дыр в крыше, - Сергей Петрович бросил на траву еще два таких же тюка. - Ага, вижу, что все неплохо...
        - А колышки разве к этой палатке не полагаются? - спросил я.
        - Колышки - это лишняя тяжесть на ваших спинах! - назидательно заявил мой отец, подняв палец. - На месте вырубим, топор я уже нашел...
        - А дрова рубить вы тоже детям поручите? - иронично спросила Вера.
        - Верочка, а пойдемте с нами, а? - вдруг предложил Сергей Петрович.
        Глава 28
        - А пойдемте! - с неожиданным энтузиазмом согласилась моя мама.
        - А кто будет утреннюю зарядку вести? - Марчуков высунул рыжую голову из-под выцветшего брезента.
        - Как-нибудь справятся, - Вера легкомысленно махнула рукой. - Тем более, что у меня будете вы, так что увернуться от проведения зарядки у меня не получится!
        - Уоооо, - разочарованно проныл Марчуков и спрятался обратно в палатку.
        Со снаряжением мы провозились почти до обеда. Сергей Петрович выбрал восемь относительно живых палаток, и парочку сгнивших до трухи мы оттащили в мусорный контейнер. Потом долго возились со спальными мешками. Они тут были двух видов - ватные комковатые коконы с деревянными пуговицами и ватные же отощавшие одеяла с металлическими молниями по краю. Холодные железные зубчики были частично выломаны, частично проржавели, бегунки практически у всех были безвозвратно потеряны. Не знаю, какой технический гений придумал делать у спальников железные молнии. Кажется, что они оставляли царапины на коже, даже если на них просто смотреть. А ночью эти замки еще должны быть жутко холодными. Бррр...
        Еще в числе добытых туристических сокровищ оказались два тупых топора на потемневших деревянных рукоятках, два закопченных ведра и помятый котелок с зеленой крышкой от явно какой-то кастрюли. Груда рюкзаков, точно таких же брезентовых мешков на уродских лямках, как и у меня. От одного их вида плечи сразу же заныли... И кусок странным образом сшитого брезента, которому Сергей Петрович образовался почему-то больше всего.
        - Тент над костром в походе - очень нужная штука! - сказал он, тщательно сворачивая темно-зеленую тряпку в рулон. - Если вдруг пойдет дождь, то у нас все равно будет горячая еда!
        - И как мы теперь все это потащим в отряд? - Баженов плюхнулся на кучу разложенных по траве спальников.
        - А что это вы расселись? - Сергей Петрович упер руки в боки. - А посуду кто будет собирать?!
        Коробки с посудой нашлись под самой нижней полкой дальнего стеллажа. Это были алюминиевые миски, которые явно знавали лучшие времена, алюминиевые же ложки, в ручках некоторых из них были проверчены дырочки. И эмалированные кружки. Почему-то самых разных размеров и цветов. Эмаль в куче мест откололась, ручки некоторых были еще в какие-то давние времена оплетены шнурком. Ну да, логично. Эти кружки только на романтичных туристических фотографиях хорошо смотрятся. На практике же, стоит налить в такую чай, она становится невозможно горячей. Сначала обжигаешь пальцы об ручку, потом губы об ободок. А если холодно, то чай остывает катастрофически быстро. Зато легкие и не бьются...
        Завхоз Иван Денисович появился уже почти перед самым обедом. Низенький и пузатенький, похожий на китайского божка, которому надо пузико на удачу тереть.
        - Уже все собрал, Петрович? - хотейчик-завхоз пожал руку моему отцу и, прищурившись, оглядел кучу снаряжения. - Тогда сейчас вам тачку прикачу...
        - А разве записывать нигде не надо? - деловито спросил Сергей Петрович.
        - Да не, - махнул рукой завхоз. - Этот хлам списали еще три года назад, я хранил просто на всякий случай. Если вдруг энтузиаст вроде тебя объявится!
        - А почему списали? - спросила Вера. - Вроде все в неплохом состоянии еще...
        - Так в походы уже лет пять как никто не ходит, - завхоз сложил руки на животе. - После того случая... А, так вы не знаете? Ну и ладно... Случайность она случайность и есть. Ежели мы над детьми трястись теперь будем, они никогда и не повзрослеют, так-нет?
        Иван Денисович потрепал Баженова по волосам и резво покатился по тропинке куда-то за склад.
        Тачка была скрипучей и старенькой, но если бы не она, то даже не знаю, как бы мы справлялись с этой кучей туристического барахла. А так получилось даже весело - туда мы волокли тачку груженой, а обратно делали то, что завхоз категорически требовал не делать - катали друг друга по очереди.
        Времени, чтобы разобрать все это до обеда не осталось, так что мы просто свалили наши туристические сокровища на веранде и помчались догонять отряд, который уже умаршировал в сторону столовой.
        На обед давали рассольник и перловку с котлетой. Сегодня прямо джек-пот из еды, которую я не люблю. Если на ужин дадут рыбные котлеты, будет прямо полнейшее бинго. Но привередничать мой молодой растущий организм мне не позволил, так что я смолотил жижу с солеными огурцами и разваренной крупой, потом сжевал тарелку «кирзовой каши» и запил все невкусным белесо-розовым киселем. Детские воспоминания подсказали, что если этот кисель грызть прямо сухим брикетом, то это было вкуснее многих конфет. А еще дешевле, так что наскрести мелочи на это сомнительное лакомство получалось почти всегда. Но вот если его сварить, то получалась мерзкая склизкая гадость. Жидкие сопли какие-то, а не напиток. Лучше уж какао с пенкой пить, чем это...
        После тихого часа подготовка к походу продолжилась. Только теперь вместо Баженова помогать Сергею Петровичу я утащил Мамонова. Хотелось растормошить парня, а то он что-то совсем скис с этой своей любовью...
        Продукты нам выдавали две дородные столовские барышни. Я мысленно называл их про себя «тетя Люба» и «тетя Маша». Они, разумеется, уже представлялись раньше, но я, как со мной часто бывает, и имена не запомнил, и чем они друг от друга отличаются, тоже. В отличие от завхоза, который отнесся к выдаче нам турснаряжения откровенно наплевательски, столовские дамы подошли к делу со всей ответственностью. Одна зачитывала список положенных нам в поход продуктов, а вторая ходила на кухонный склад и выносила названное. Глядя на растущую в тачке гору жестяных банок тушенки, сгущенки и рыбных консервов, я уже всеми своими плечами чувствовал, как это все придется переть на себе. Когда в тачку брякнулось пятилитровое ведро томатной пасты, мне вообще поплохело.
        - Мы же всего на три дня, зачем нам столько продуктов? - спросил я.
        - Положено так, - отрезала «тетя Люба». - Не впроголодь же вас в поход отправлять!
        - А томатной пасты-то зачем столько? - я представил, как эта громоздкая банка упирается мне в бок и поежился.
        - В водичке разведете, томатный сок будет! - ответила «тетя Маша» и плюхнула рядом с тачкой мешок картошки.
        - Это же грузовик нужен, чтобы все утащить... - вздохнул я.
        - Не развалитесь! - отрезала «тетя Любы». - Здоровые лбы вымахали вон какие! Так, сливочное масло...
        - Оно же раскиснет! - я мысленно помянул недобрым словом тех, кто составлял это походное меню.
        - Так вы водички в котелок наберите, и в воду его! - назидательно произнесла «тетя Люба».
        Я хотел что-то еще возразить, но тут «тетя Маша» принялась выкладывать в тачку крупы, макароны и сахар. Я мысленно махнул рукой, понимая, куда конкретно я могу засунуть сейчас свое ценное мнение. Ну да. Отличное развлечение - переть на себе гору железных банок в брезентовом мешке с нерегулируемыми лямками, а в руке тащить котелок с плещущимся в воде здоровенным куском масла. А в другой руке - неподъемный тюк здоровенной палатки.
        И до самого ужина мы занимались укладыванием рюкзаков. Сергей Петрович учил нас, как положено правильно складывать спальник, чтобы сторона рюкзака, примыкающая к спине была мяконькой. Что тяжелые банки положено скидывать на самое дно... В общем, единственное, что я вынес из этого урока - что как ни укладывай этот гадский брезентовый мешок, все равно получится кошмарно неудобная штука. Палатки разделили между парнями, рюкзаки девчонок нагрузили полегче. В общем, к ужину куча-мала сваленных на веранде вещей превратилась в стоящие в ряд сорок рюкзаков. Расставили их, чтобы не запутаться, по палатам. И каждый еще как-то пометил свой - девчонки вязали ленточки или цепляли заколки, парни помечали значками.
        А после ужина нам предстояло прослушать инструкцию по технике безопасности в походе и пораньше лечь спать. Потому что подъем нам предстоял ранний, чтобы выйти из лагеря еще до первого горна. И завтракать уже на первом привале сухим пайком - хлебом и рыбными консервами.
        - Эй, Марчуков, - негромко сказал я, уже забравшись под одеяло. - А что за история такая случилась, после которой в походы перестали ходить?
        - Какая еще история? - встрепенулся Марчуков.
        - Ну, завхоз сегодня упоминал, но не рассказал, - я сел на кровати, сетка подо мной привычно уже завизжала. Остальные тоже заворочались, будто ждали команды, кто первый начнет о чем-нибудь разговор.
        - А... - Марчуков топокачался на сетке. - Значит дело такое было! Только я сам не видел, это мне мой дружбан рассказывал, так что чур не придираться!
        - Ты рассказывай уже давай! - буркнул Мамонов.
        - А, да! - Марчуков выбрался из-под одеяла и устроился на спинке кровати. - В общем, это было лет семь, наверное назад. Да, точно, семь. Я еще тогда дошколенком был, поэтому в лагерь не ездил. А тогда в походы старшие отряды ходили каждую смену. История случилась с первым отрядом. Старшаками. А вожатым у них был старый дядька с бородой. Ну, воспитателем, не вожатым. Вожатым обычный студент. А этого дядьку-деда взяли, потому что... Не знаю, почему. По знакомству с директором. Тогда был мужик какой-то директором, это потом Надежда Юрьевна стала.
        - А я думал, она тут чуть ли не с довоенных времен начальница... - подал голос Баженов.
        - Не, она была директором школы раньше, у меня там дружбан учится, - отмахнулся Марчуков. - А потом она на пенсию ушла, и теперь только стала директором лагеря. Отдыхать ездит, воздухом свежим дышать, старикам это полезно... А, да! В общем, этот дед сказал, что в поход всех поведет в какое-то особенное место, куда раньше никто из пионеров не ходил. К озеру Верхнепырьеву. Или Верхнепырову... Не помню точно. Ну, первый отряд надулся от гордости, потому что поход у них получится на два дня длиннее, чем у других. Продукты получили, рюкзаки собрали, вот как мы сейчас. И пошли. А идти там нужно было в такую... такое... В общем, там Кинева делает такую как бы петлю, - Марчуков обвел руками две дуги, пытаясь на пальцах показать карту местности. - И когда дождь, то вода поднимается, и это место становится как бы островом.
        - А мы туда же пойдем? - спросил пацан с соседней кровати.
        - Не, туда в одну сторону только идти три дня надо, - Марчуков мотнул головой. - Короче, там озеро. Туда охотники ездят на уток охотиться, а раньше, говорят, волки водились и медведя видели. Но про медведя вроде брешут.
        - Так там медведь кого-то сожрал? - Баженов сдавленно хихикнул, будто слово «сожрал» показалось ему каким-то особенно смешным.
        - Может и медведь, - Марчуков перешел на загадочный громкий шепот. - Первые два дня все было нормально, а после переправы через протоку началось всякое... Сначала они заблудились и забрели в болото вместо озера. Потом выблудились, озеро нашли, поставили палатки. И дед-вожатый сказал, что они тут задержатся на один лишний день, потому что озеро они уже к ночи нашли, а чтобы вернуться вовремя, нужно прямо завтра с утра выходить. В общем, они палатки кое-как натянули в темноте, ужин приготовили кое-как и сели вокруг костра. Ну, песни попеть, истории всякие порассказывать. И тут один говорит: «Ой, мне надо в тубзик, счас вернусь!» И ушел. Ну, все поржали и дальше сидят. А его нет! А вокруг как будто шаги какие-то, ветки хрусть-хрусть. Все опять поржали, говорят, мол, хватит уже там шлындрать, все равно не напугаешь! А его нет. И этот, кто-то ходит вокруг и дышит так... Уфффф! Уфффф! Потом вроде ушел. А тот, кто в тубзик уходил, так и не вернулся. Тогда, короче, старшаки решили, что надо его искать идти. Сначала покричали, конечно, но он не отозвался. Снарядили экспедицию. Трое взяли фонарики и топор.
И тоже пошли в лес. Остальные остались сидеть возле костра. Проходит час - никого. Все давай снова орать и звать. Никого! А тут еще и дождь начался. Как из ведра полило! И ветер такой! Дерево - хррррр! - и завалилось. И прямо на одну из палаток! Костер залило, ужас, суматоха! Все как-то набились кучей в оставшиеся палатки. Ветер воет, вода с крыши льет... Так до утра и просидели без сна. А потом на рассвете выяснили, что дед их вожатый тоже пропал. И остальные так и не вернулись! А из-за дождя протока разлилась, что когда они из палатки выбрались, вода была уже с обеих сторон - с одной озеро, с другой - протока!
        Марчуков замолчал. Все остальные тоже молчали, ожидая продолжения.
        - Ну и дальше-то что было? - не выдержал Баженов.
        - Потом за ними отправили спасательную экспедицию и нашли тех, кто остался в живых, через неделю только, - Марчуков рухнул спиной на кровать. Сетка под ним взвыла. - А деда-вожатого и тех четверых так и не нашли. Говорят, что этот дед на самом деле был леший. И повел туда поход, чтобы заграбастать себе еды на зиму. И что этих парней он в своей берлоге за ноги подвесил, а потом отрезал по кусочку и ел всю зиму.
        - Свистишь... - неуверенно проговорил Баженов.
        - Я тут ни при чем! - заверещал Марчуков. - Мне как дружбан рассказывал, так и говорю!
        - А я слышал, что просто кто-то из пионеров заблудился, а потом родители скандал устроили, - мрачно проговорил Мусатов. - И никто не умер там, просто ногу сломал и отстал.
        - И что, стали бы из-за такой ерунды походы отменять? - Марчуков опять влез на спинку кровати. - А тогда и директора уволили, и походы запретили. И не только в нашем лагере, а вообще во всех. Вот у кого-то знакомые в лагере ходили в походы в последние годы?
        - Я ходил в поход с родителями, - сказал Баженов. - Не свисти, что их запретили.
        - Так то с родителями! - Марчуков выпучил глаза. - А я про походы в лагерях! Наши родители ходили постоянно в походы, а нам даже не предлагали раньше. А все из-за того случая. И историю засекретили, так что не говорите никому, что я вам рассказал!
        - Может Марчуков и свистит, но в тубзик ночью лучше компашкой ходить, - вздохнул мой сосед.
        - Ага, испугался! - Марчуков заржал. - Как девчонка!
        - Ребята, - раздался от скрипнувшей двери голос Елены Евгеньевны. - Что-то вы расшумелись. Давайте уже укладывайтесь, завтра нам с вами просыпаться в половине шестого утра.
        - Елена Евгеньевна, а вы правда на гитаре играете? - спросил Марчуков.
        - Да, правда, - ответила вожатая.
        - А гитара у нас в походе будет? - сетка под Марчуковым опять заверещала.
        - Будет, Марчуков, - Елена Евгеньевна засмеялась. - Я попросила в третьем отряде дать нам гитару с собой напрокат.
        - Елена Евгеньевна, а спойте нам колыбельную!!! - умоляющим тоном проныл Марчуков. - Еще до отбоя полчаса, я в такое время сам уснуть не могу!
        - Да, Елена Евгеньевна, спойте, а?! - подхватили все остальные.
        - Но вы обещаете, что сразу же закроете глаза и перестанете шуметь? - строго, но весело спросила вожатая.
        - Честное пионерское! - заявил Марчуков.
        - Тогда подождите, - тихие шаги Елены Евгеньевны удалились. Но быстро вернулась с гитарой. - Крамской, подвинься чуть-чуть.
        Она села на мою кровать и легонько тронула струны.
        - Разговоры еле слышны,
        И над лагерем бродит тень.
        В круговерти забот не заметили мы,
        Как был прожит еще один день...
        Голос у Елены Евгеньевны был неплох, ее «колыбельная» звучала нежно и романтично. Парни слушали неожиданно без смешков и подначек, практически затаив дыхание. Да что там, даже меня накрыло волной благостного настроя. Я натянул до ушей одеяло и молча улыбался, слушая, как вожатая не очень умело перебирает струны. Но звучало все равно очень мило. И как-то очень... уместно.
        - Ну все, ребята, - Елена Евгеньевна тренькнула струнами в последний раз. - Теперь засыпайте, вы обещали.
        - А можно еще одну песенку, а? - заныл со своего места Марчуков. - Ну пожалуйста...
        - Спи, Марчуков! - Елена Евгеньевна тихонько хихикнула. - Завтра будем петь хоть до утра.
        - А Игорь с нами пойдет? - спросил вдруг Мамонов.
        Глава 29
        - Игорь? - быстро спросила Елена Евгеньевна. - Не знаю... Если только сам захочет...
        Взгляд ее стал растерянным, она быстро встала с края моей кровати и шагнула к двери.
        - Так, товарищи, - сухо сказала она. - У нас с вами был уговор, свою часть я выполнила, теперь ваша очередь. Посмотрим, насколько можно полагаться на ваше слово.
        Вожатая вышла и захлопнула за собой дверь. Чуть сильнее, чем это считается приличным.
        - Что это с ней? - громким шепотом спросил Марчуков.
        - Ничего, спи! - буркнул Мамонов, демонстративно отвернулся и накрылся с головой одеялом.
        Верхолазов прошептал что-то своему соседу, тот прыснул. Но больше никто разговор не подхватил.
        Заиграл горн отбоя. Я откинулся на подушку и закрыл глаза. Интересный будет поход, если Игорь тоже решит принять в нем участие. Прямо-таки все герои истории будут в сборе - мои мама и папа, Шарабарина, внезапно подключившаяся к интриге Елена Евгеньевна и Игорь.
        О самом походе я старался не думать. Вес нагруженного рюкзака внушал мне одно сплошное уныние. Помнится, прогулка по городу с «отцом» в первый день моего прибытия оказалась настоящей пыткой. А рюкзак тогда был откровенно легче.
        Думал, что долго не смогу уснуть, но какое там! Молодой растущий организм, в котором я находился, бессонницей явно не страдал и поспать любил и умел.
        Снилось мне неожиданно странное. Я стоял на бетонных плитах, а передо мной возвышалась ракета. Настоящая, на опорах. По полю космодрома ползали странного вида машины на больших колесах, люди в униформе копошились у каких-то не то складов, не то акнгаров. Похоже, я наконец-то увидел сон самого Кирилла. Возможно, я смотрел на деловитую подготовку к полету в космос героя его произведения.
        Или просто его мечты.
        Досмотреть до взлета у меня не получилось.
        - Ребята, подъем! - голос отца вырвал меня из космических фантазий и вернул в пионерскую действительность. - Умываемся, чистим зубы и выходим!
        Кажется, энтузиазмом к этому походу горели все, кроме меня. Ну и Мамонова еще, может быть, который тоже не торопился вскакивать с кровати, будто лежал и ждал, когда же объявят наконец-то подъем. Но у него была совсем другая причина для плохого настроения.
        Чтобы не отрываться от коллектива, я тоже вскочил и стал натягивать штаны и зашнуровывать кеды.
        Через несколько минут мы все уже впряглись в неудобные рюкзаки и построились на площадке перед отрядом. Весь остальной лагерь еще спал. Было прохладно, небо хмурилось. Хм. А если дождь, то ведь наши тяжеленные палатки и ватные спальники превратятся в нечто совсем уж неподъемное... Но пока дождя не было. А пасмурно - это даже неплохо. В жару топать под рюкзаком - это совсем уж сомнительное удовольствие.
        - Значит так, - Сергей Петрович прошелся перед нами, заложив руки за спину. Теперь на нем была брезентовая штормовка. А его рюкзак стоял на скамейке. В отличие от наших «шариков», это был видавший виды оранжевый «Ермак» с алюминиевой рамой. Сверху на него была навьючена самая большая из палаток. И оба топора приторочены с боков.Тоже, конечно, сомнительная штука с точки зрения удобства, но уж точно лучше, чем наши угробища. - Наш с вами поход начинается. Напоминаю, что сейчас мы выйдем за территорию лагеря, первый привал у нас с вами через час, там же мы и позавтракаем. По моим расчетам это должно быть в самом начале туристической тропы, как раз в том месте, где мы сойдем с дороги. Если вы поранитесь или почувствуете себя плохо, обращайтесь к Вере Ивановне, у нее наша отрядная аптечка, зеленки и лейкопластыря там хватит на всех. График дежурств по мытью посуды и приготовлению еды Ира Шарабарина уже составила, когда мы дойдем до нашей стоянки, она его озвучит. Есть вопросы?
        - Неа... - нестройно ответил отряд, и все покачали головами. Кто-то уже держал лямки рюкзаков руками.
        - Второй отряд, к походу готов? - бодро спросил Сергей Петрович.
        - Да! - гораздо более слаженно отозвался отряд.
        - Тогда выступаем! - он направился к своему рюкзаку, присел с ним рядом, сунул руки в лямки и, крякнув, поднялся.
        Мой отец повел нас совсем даже не к главным воротам, а куда-то за столовую, где оказались еще одни ворота, к которым вела вполне такая накатанная лесная дорога. Очевидно, по этому пути в лагерь доставляли продукты. Чтобы не тревожить пионеров проезжающими по территории грузовиками.
        Игорь нагнал нас практически у самого выхода. Бегом.
        - Уф, чуть было не проспал! - он поравнялся в Сергеем Петровичем и быстро пожал ему руку. Мне хотелось посмотреть на реакцию Веры, Елены и Шарабариной, но с моей места в строю мне не было видно ни одну из них. Кроме того, почти все мое внимание уходило на клятый рюкзак, впивавшися лямками в плечи.
        Заспанный хотейчик-завхоз поднялся с чурки, выполняющей у «продуктовых» ворот роль скамейки и загремел ключами.
        - Хорошо, что успел! - Сергей Петрович разулыбался. - А то я дорогу до стоянки только по карте смотрел, так что будешь провожатым. Иди вперед, а я замыкающим. Прослежу, чтобы никто не отстал и не потерялся.
        - Эй, второй отряд, а может песню? - бодро спросила Вера Ивановна. Ее рюкзак тоже отличался от наших. Он тоже был брезентовым и без рамы, но продолговатым, а не круглым. И как-то лучше держал форму. Может быть, сшит на заказ. А может просто другая модель. Для продвинутых туристов.
        - Не надо, Вера Ивановна, - Сергей Петрович распахнул одну из створок ворот. - Нам сегодня идти около двенадцати километров, надо поберечь дыхание и силы.
        - Вы там осторожнее будьте, - выдал нам напутствие завхоз.
        Мы все той же цепочкой вышли за ворота и пошагали вслед за Игорем. Дорога петляла между деревьев, наш лагерь не был ее конечной точкой. Она вела в обе стороны, но куда - в лесу было непонятно.
        Идти было трудно. Кажется, я как-то неправильно сложил рюкзак, и одна из банок все-таки проскользнула к спине. Или просто спальник оказался настолько тощим, что края жестяной банки ее продавливал и упирался мне в ребра. Дурацие лямки. Мне все время хотелось их подтянуть, но такой опции этот рюкзак не предоставлял. Очевидно, советские туристы должны были сходить с конвейера одинаковыми. Интересно было бы посмотреть на тех, кому такой рюкзак тащить было удобно.
        Шумные возгласы и перекрикивания, с которыми наш отряд стартовал от своего корпуса, минут через пятнадцать стихли. Все шагали молча. Стройная цепочка растянулась, самые спортивные вырвались вперед, все остальные растянулись, наверное, на целый километр. Я был среди вторых. Не хватало Кириллу Крамскому силенок, чтобы переть вперед. Или мне не хватало. Или нам обоим... Не могу сказать, что в своей прошлой жизни хоть когда-то любил ходить в туристические походы. На лбу выступил пот, несмотря на прохладу, кеды внезапно показались совершенно неподходящей обувью. Ощущение было такое, что я иду босиком. Каждый камешек и каждая ветка ощущались в полной, так сказать, мере. Нда... Может если бы у меня были трекинговые ботинки и анатомический рюкзак, идеально подгоняющийся по спине, жилось бы легче. Я вздохнул, наклонился еще ниже, чтобы дурацкий рюкзак практически лежал у меня на спине. Так узкие лямки не так больно врезались в плечи. Я сунул под них ладони и изо всех сил старался не пыхтеть, как паровоз. Сдул с носа капельку пота. Бросил взгляд назад. Ну хоть не самый последний, и то ладно.
        По краям дороги росли запыленные кусты. Пасмурное небо иногда проглядывало через верхушки деревьев.
        Потом дорога приблизилась к забору той базы, где мы пололи пионарий. Некоторое время мы топали вдоль металлической ограды. Двое пожилых постояльцев санатория даже остановились на аллейке, чтобы поглазеть на непривычное зрелище - строй подростков под рюкзаками, вышагивающий мимо по лесу.
        Я смотрел на свои ноги в кедах и бубнил про себя все подряд известные считалочки. Потом, когда они мне надоели, взялся вспоминать песенки с подходящим ритмом. И ждать, когда же, черт возьми, я уже привыкну к этому клятому рюкзаку или у меня откроется второе дыхание. Но легче не становилось. А вот хуже - да. Почему-то начала побаливать голова. На правой пятке пульсировало нарастающее неудобство. Кажется, мозоль. Вот блин! Ну как же так? Эти кеды я таскаю уже довольно давно. Я в них и ходил, и бегал, и лазил на дерево. И все было нормально. Но стоило выйти в поход, как что-то сразу же пошло не так. Надо будет попросить у мамы лейкопластырь...
        Длилось это все, кажется, уже целую вечность. Считалочки и песни в голове довольно быстро закончились, так что приходилось просто считать шаги, глядя на грязно-белые носки своих кед. Потом я сбился в подсчете, и решил, что простого «раз-два, три-четыре» будет достаточно.
        Где-то на половине тоскливой шагающей вечности впереди что-то поменялось. Кажется, мы сворачивали с накатанной лесной колеи на тропу. Значит, скоро будет привал.
        А привал - значит завтрак. Как только я подумал про завтрак, как желудок издал звук, напоминающий медвежий рык. Поворот на тропу был никак не обозначен, во всяком случае, я никаких меток не заметил бы. Зато там стояла моя мама, уже без рюкзака, и показывала всем поотставшим едва заметный проем в кустах. Я перебрался через небольшую кочку, отвел в сторону ветки и оказался на заросшей травой тропе. Да, здесь было уже заметно, что люди тут ходят. Если не постоянно, то хотя бы изредка. Интересно, кто? Грибники и собиратели ягод? Или туристы с соседних баз и лагерей? Или это просто старая тропа, по которой давно много ходили, а сейчас не ходят, но следы множества прошедших по ней туристов все еще заметны. Хотя не... Тропы довольно быстро зарастают, вряд ли за семь лет, или сколько там прошло со времени последнего похода из лагеря «Дружных», лесная тропа сохранилась бы.
        Деревья расступились, и я оказался на полянке, где самая шустрая часть отряда уже посбрасывала рюкзаки и толпилась вокруг Игоря, ловко орудующего ножом. Мой оголодавший организм моментально учуял запах шпротного паштета.
        Хотелось повалиться на землю, но я через силу заставил себя улыбнуться. Прижался рюкзаком к ближайшей сосне и вытащил руку из одной лямки. Потом из второй. Вредный рюкзак вывернулся и упал на переплетение сосновых корней. Плечи пронзила боль облегчения. Да уж, есть только одно похожее ощущение - когда промерз до костей, заходишь в тепло и хватаешься закостеневшими пальцами за батарею. Становится больно и хорошо одновременно. Так и здесь.
        А место-то, похоже, и правда обжитое. Сняв рюкзак, я смог, наконец, снова воспринимать окружающий мир. Посеревшие от времени бревна были сложены большим квадратом. На ветках в нескольких местах висели рваные кеды. На краю поляны - вбитая на кольях в землю табличка со стрелкой и надписью «Соболья застава». А под ней - потемневшие остатки фанерки. Судя по следам, когда-то на ней писали свои имена проходящие здесь туристы.
        Я получил два полагающихся мне бутерброда и кружку воды и уселся прямо под той сосной, где упал мой рюкзак.
        Как ни странно, чувствовал я себя совсем не так плохо, как мне казалось несколько минут назад. Если не считать стертой пятки, все остальное пришло в норму гораздо быстрее, чем я мог себе представить. Жирный и невкусный шпротный паштет, который я в обычной жизни не ел уже лет, наверное, десять, здесь оказался прямо-таки деликатесом. Силы вернулись почти моментально. Прямо как в компьютерной игре.
        Хорошо быть молодым, все-таки!
        - Ну что, все поели? - спросил Сергей Петрович.
        - Это нечеееестно, - заныли девчонки, пришедшие на поляну последними. - Мы же еще не отдохнули...
        - Надо было шагать быстрее, а не плестись там в хвосте! - заявил Марчуков, который скакал по поляне как козел, изображая... не знаю кого. Вот уж кому дурацкий рюкзак никак не помешал вообще...
        - Под рюкзак! - скомандовал Сергей Петрович, сам же первый и выполняя свою команду.
        Идти и правда стало легче. Не сразу, правда. В первый момент, когда я снова впрягся в неудобные лямки рюкзака, мне захотелось взвыть от боли. Казалось, что ключицы потрескались по всей длине. Но буквально через минут пять боль прошла. Ну или, точнее, не совсем прошла, а просто я как-то перестал обращать на нее внимание. Наверное потому что путь наш стал по меньшей мере, интереснее. Узкая тропка была окружена уже не пыльными кустами, а вполне авторитетными толстенными соснами и какими-то лиственными деревьями. Осины? Вязы? Ясени? Фиг знает, я так и не выучил точно, как именно они все называются.
        Потом тропа пошла вверх, похоже, мы взбирались на возвышенность вроде холма или сопки. Настоящих гор вокруг Новокиневска не было.
        Я поднажал и вырвался из отстающих в авангард. Правда, довольно быстро об этом пожалел, потому что мне тут же вручили брезентовый сверток палатки. Переходящий приз, ага. Сначала я волок его за пришитую к боку тюка лямку. Пипец, неудобно, конечно! Пришита эта «ручка» была не строго по центру, так что один край все время перевешивал. Ну и весила палатка килограммов, наверное, пять. Так что перетягивала на один бок мою и так не очень уравновешенную фигуру. Тогда я обхватил ее обеими руками и прижал к себе. Стало удобнее, но ненадолго. Оставленные в покое лямки рюкзака жадно впились в мои плечи и принялись из грызть.
        Блин, и зачем я полез геройствовать? Плелся бы себе в хвосте колонны... Вряд ли кто-то пришел бы туда искать меня, чтобы палатку вручить...
        - Эй, а чья очередь нести масло? - раздался откуда-то спереди голос Баженова. - Я уже замаялся с этим котелком!
        О, точно! Еще же масло в воде! Я представил тонкую ручку котелка, врезающуюся в ладонь и покрепче обнял свой брезентовый тючок.
        Соболья застава наступила как-то внезапно. Мы шли-шли, устроили еще два привала, правда больше не ели. И привалы были короче - так, поваляться на травке несколько минут и топать дальше. На втором даже не все рюкзаки снимали - прямо в них расселись вдоль тропинки. Когда подъем закончился, мы некоторое время шли по вершине длинного холма, в одном месте деревья расступились, и нам даже удалось понаслаждаться пейзажем. Зеленое море леса, покрывающее невысокие холмы. Внизу серебрится озерцо, вдали туманной дымкой скрыт берег широкой Киневы.
        Потом начали спуск вниз по неудобной скользкой тропинке. Ноги то и дело норовили соскользнуть.
        Потом тропа снова начала петлять между больших деревьев, впереди идущие в какой-то момент даже запели какую-то песню. Но быстро сбились, все-таки пеший поход с рюкзаками только в кино под бодрые песни происходит. В реальности заботят совсем другие проблемы. Как бы не споткнуться и не рухнуть. Кажется, лейкопластырь сполз с вспотевшей пятки, и теперь там стерто уже, наверное, до крови. Крапива дурацкая, час назад руку обжег, до сих пор горит.
        А потом вдруг спереди раздаются радостные крики.
        И мы внезапно у цели.
        Я плюхнулся на задницу вместа с рюкзаком и осмотрелся. Обширная поляна кое-где заросла кустами. С правой стороны стоял каркас из толстенных жердей и грубо сколоченные скамейки. На каркас, по всей видимости, надо натянуть тент, и у нас будет крыша над «столовой». С левой стороны поляну огибал ручей, спуск к которому тоже был оборудован - мостки покосились и потемнели, но все еще были явно пригодны к использованию.
        - Вон там запруда и можно будет искупаться, - Игорь махнул рукой в сторону двух корявых сосен.
        - Ура... - слабым, но радостным голосом отозвался Марчуков. Сейчас он тоже не прыгал, а полулежал на собственном рюкзаке, как и все другие-прочие.
        Еще на поляне было костровище, обложенное большими плоскими камнями. Судя по углям, использовали его не так уж и давно.
        - Ну и что вы разлеглись? - бодро заявил мой отец, пришедший на поляну последним. - А палатки за вас кто будет ставить, Пушкин?
        Глава 30
        Превращение поляны в организованный лагерь - это тот еще хаос. Во всяком случае для такого далекого от туризма человека, как я. Сергей Петрович забрал с собой пару добровольцев, они взяли топоры и удалились в гущу леса - нашим брезентовым домикам нужны были колья. По два длинных и еще сколько-то коротких. Никаких входящих в комплект колышков не было. Впрочем, сейчас, валяясь под деревом после перехода в обнимку с тюком палатки, я понял, что Сергей Петрович был прав. Брезентуха и так довольно неподъемная и неудобная штука, если к ней еще и колья добавить...
        - Крамской, тебе особое приглашение надо? - я открыл глаза и увидел стоящую надо мной Шарабарину. Выглядела она как будто не тащила только что рюкзак. Руки в боки, клетчатая рубашка завязана узлом под грудью, разве что косы слегка растрепались. Впрочем, это только добавляло ей очарования. - Скоро может дождь пойти, а ты с палаткой обнимаешься!
        - Ага, - вздохнул я и поднялся. Стертая пятка тут же отозвалась жгучей болью, плечи заныли, ноги... Ну, ладно хоть колени не дрожат. Да уж, Кирилл Крамской, такая себе у тебя спортивная подготовка. Впрочем, не мне его упрекать, сам хорош. Можно подумать, свое оригинальное тело в далеком будущем я содержал в идеальной форме...
        На поляне царил хаос, снова вызвавший у меня ощущение, что все здесь подключены к какому-то коллективному разуму, один я не понимаю, что делать. Девчонки уже вовсю занимались готовкой - чистили картоху и кидали ее в ведро с водой. Которую кто-то уже принес. Игорь руководил установкой самой большой палатки. Его команды звучали уверенно, так что брезентовый «домик» уже вполне походил на настоящий. Уже готовы к употреблению были еще две палатки. В распахнутом входе одной из них сидела Коровина и наводила там фэнь-шуй - раскладывала спальники.
        А вот у парней дела шли хуже. Ребята из второй палаты вытащили свою палатку из мешка, а потом что-то пошло не так, и брезентовая тряпка отказалась как по волшебству превращаться в домик. Кто-то залез внутрь, как Марчуков вчера, и изображал выцветшее зеленое привидение. Остальные тянули туда-сюда веревки.
        - Да не так надо, мы ее на крышу поставили!
        - Не тяни туда, там угол рвется!
        - Эй, а это еще что за веревка?
        - О, я нашел, куда тут надо колышек засовывать! Тут такой квадратик...
        - Вылезай оттуда уже, только мешаешься!
        - А ты зато много понимаешь!
        На меня налетел жизнерадостный Марчуков.
        - О, Кирка, вот ты где! Айда палатку ставить!
        Ох как мне хотелось вручить этому рыжему энтузиасту брезентовый тюк, а самому под благовидным предлогом скрыться в каких-нибудь кустиках! Но я мысленно дал себе подзатыльник. Понятно, что очень бы хотелось, медленно моргнуть. Чтобы открыл глаза и - хоба! - палатка уже поставлена, в мисочке - горячий супчик, а в кружке - свежий чаек. Но как-то стремно вот так увиливать, не? Все мы здесь в равном положении. Все тащили рюкзаки, взбирались на гору и подскальзывались на неудобной спуске. Почему-то та же Шарабарина с Коровиной уже давно палатку растянули, девчонки, вон, еду готовят, Мамонов и Мусатов над костром колдуют. А я? А я пятку стер, ага.
        На самом деле, все оказалось не так уж и сложно, если не суетиться, конечно. Хотя провозились мы чуть дольше, чем следовало. Но это скорее из-за того, что много прерывались на бессмысленно поржать.
        Один длинный кол нужно было поставить внутри палатки, второй - на самом выходе. Растянуть дно правильным квадратом и проследить, чтобы не было морщин и складок. Натянуть угловые веревки под углом сорок пять градусов. И чтобы тоже никаких провисаний и складок. Крыша должна быть натянутой туго, как барабан. Иначе даже самый слабый дождик начнет идти внутри. В процессе, разумеется, выяснилось, что один длинный кол у нас длиннее, и понадобилось его укоротить, иначе ну никак не получалось сделать крышу ровной.
        В общем, палатку мы поставили неидеально, конечно, но сносно. Крыша получилась ровненькой, вот только нижний край в одном месте морщил. Но Марчуков заявил, что если большого дождя не будет, то пофиг.
        На самом деле, палатка была «двушкой», а не «четверкой». Память мне подсказывала, что настоящие брезентовые «четверки» здоровенные. Вот как та палатка, установкой которой руководил Игорь. Но в принципе, поместиться в этой двушке вполне можно было и вчетвером. Хотя и тесновато, конечно. Зато теплее... С нашими спальниками это довольно актуально.
        Я сидел на бревне, пытаясь пристроить на коленях миску супа из картошки, риса и тушенки. Миска обжигала пальцы, сидеть было, разумеется, неудобно. Я поставил свою порцию еды на землю и подозрительно огляделся. Блин, неужели существуют в мире люди, которым реально нравится ходить в походы? Не знаю, что там делали на территории лагеря, но комаров там было все-таки сильно меньше, чем здесь. Это в самом начале, когда мы только пришли, я как-то не заметил масштаба катастрофы. Потом это серое воинство налетело всей своей пищащей оравой. Сергей Петрович выставил несколько флаконов местного «антикомарина» - «Дэты». В прозрачных флаконах с черными крышками и бумажными этикетками плескалась белесая жидкость. Воняла она гадостно, но комаров немного все-таки отгоняла. Но теперь все пальцы были в этой горько-едкой дряни.
        Я посмотрел на свой суп. Вот же дряньство. В нем уже плавали кусочки коры, пара хвоинок и несколько дергающихся комаров. Тарелка остыла, но и суп тоже остыл. Твою ж мать... Такое впечатление, что у него есть только два агрегатных состояния - горячий, как лава, и холодный с застывшей коркой жира.
        Да пофиг! Держать тарелку уже можно, значит сожру и так.
        Я успел еще и за добавкой. Не сказал бы, что суп вкусный - картошка разваливалась, рис наоборот слегка не доварился и похрустывал, куски лука были крупными и склизкими, тушенки могло бы быть и побольше, как и специй. Но это все было неважно. Это была ЕДА. Пусть и с ощущением, что на хлеб я намазал дэты.
        Сытость меня немного примирила с туристической действительностью. Настолько, что я даже перестал мысленно посылать проклятья тем, кто придумал, что турпоходы - это классно и романтично, а те, кто их не любит - просто сами дураки.
        «Зверь, именуемый кот», - вспомнил я. Читал когда-то в детстве книгу про Ходжу Насреддина, и там в числе всего прочего была история о нищей цыганке, для которой юный тогда еще главный герой устроил роскошное шоу - поставил палатку, внутрь посадил ее облезлого кота, а сам встал у входа и во всю силу своих легких принялся голосить: «Зверь, именуемый кот! У него есть хвост и четыре лапы! Его когти прячутся в мягких подушечках, а глаза...» Ну, что-то такое, в общем. И предлагал праздным зевакам всего за один динар посмотреть на зрелище. Люди подходили, кидали цыганке динар и входили в палатку. Видели там обычного кота и выходили с другой стороны с неописуемым выражением на лице. Вроде бы, пацан не обманул - в палатке и правда был кот. Но все равно было неловкое чувство, что пацан как-то развел. С другой стороны, не признавать же себя дураком? Отдал динар, чтобы на блохастого кота посмотреть, гений, ага. В результате заведение стало модным, на зверя, именуемого кот, сходили посмотреть все жители города, каждый отдал по динару, но ни один не признал себя дураком.
        Так и с туризмом. «Пойдем в горы! Ты будешь тащить тяжеленный рюкзак, собьешь в кровь ноги, спать тебе придется в ужасной палатке, питаться - невкусным месивом из ведра. Тебя будут жрать комары, а сидеть ты будешь на неудобном бревне, да и то, если повезет». Никто ничего не скрывает. Но все все равно пруться, в надежде... Не знаю, на что. Может быть, ждут, что в какой-то момент, когда ты тащишь этот хренов рюкзак, - вжух! - и случится магия. Ну, там, переключатель романтики сработает. И ничем не примечательный лес с комарами превратится в волшебное место, где хочется петь песни под гитару, а не предвкушать тот сладкий миг, когда можно будет залечь в ванну, плеснуть себе вискаря... Хотя, подождите, какой еще вискарь? Мне четырнадцать...
        - Крамской, ты поел? - требовательно спросила Коровина. - Миску сдавай!
        - Дежуришь? - спросил я.
        - Ага, - она выхватила у меня из рук миску. - Ты, кстати, помнишь, что дрова на ужин - это твоя забота?
        - Конечно! - бодро соврал я. Когда не знаешь, да еще и забудешь, то вспомнить довольно трудно. А я честно прохлопал ушами, когда Шарабарина нам наши обязанности по походной жизни расписывала. Был занят мысленным гундежом.
        Мне стало стыдно. Не перед кем-то конкретно, а так вообще. За себя. Какой-то я занудный слабак и слюнтяй. Прижал жопу к бревну и жалею себя. Думаю про ванну и стакан с вискарем. Суп мне невкусный, ага. Можно подумать, это я тут на комарах картошку и лук чистил и за водой бегал. Неудобно на бревне? Ну так в чем дело?! Сооруди сидушку поудобнее, фигли ноешь-то?
        Чтобы перестать ныть, я пошел и занял руки. Принес дров, как мне полагалось. Помог Сергею Петровичу натягивать тент. Постоял над душой у Гали, которая что-то писала в тетрадке. Ничего личного, она вызвалась быть летописцем похода, так что вела, можно сказать, публичный дневник. Потом опять пошел за дровами. Потом разложил в палатке свой спальник. Поскольку я протормозил, место мне досталось с краю. Причем с того самого, где угол провисал. То есть, если дождь-таки пойдет, то спать я буду в луже. Про сам процесс сна в палатке я пока старался не думать.
        За всей этой суетой неожиданно подкрались сумерки. Дров мы натаскали целую гору, Игорь и Сергей Петрович по очереди учили нас орудовать топором, а девчонки-дежурные в это время приготовили самое туристическое из всех блюд - макароны с тушенкой.
        Сработало. Когда мы расселись на старых бревнах вокруг весело потрескивающего костра, я перестал грызть самому себе мозг насчет всех этих неудобств вокруг. Про комаров, про вонючую дэту, которая при любом неосторожном движении норовит пролиться, разбрызгаться и расплыться жирными пятнами на одежде.
        - Куда фига, туда дым, куда фига, туда дым... - бубнил Марчуков, сложив пальцы, собственно, в фигу.
        - Эй, ты чего на меня показываешь?! - возмутился Мусатов.
        - Ну не только же тебе на всех дымить, - тихо проговорил Марчуков и тут же получил локтем в бок. - Эй, ты чего?!
        Мусатов что-то тихо зашептал Марчукову на ухо. Тот хлопнул себя по лбу, потом закрыл себе рот ладошкой и тревожно огляделся.
        - Елена Евгеньевна, вы же обещали, что будете играть на гитаре! - сказал Баженов.
        - Конечно, буду! - вожатая встала, перешагнула через бревно и почти растворилась в сгущающейся темноте. Только футболка светлым пятном выделялась.
        Треск горящих дров. Хлопки по комарам. Раскрасневшиеся лица. Интересно, почему так? Сегодня было пасмурно, никакого открытого солнца. А я сейчас смотрю на лица ребят, а на каждом - яркий румянец, будто после целого дня на солнце. Наверняка, я выгляжу так же. Щеки подозрительно сильно жжет.
        Дым, видимо, вняв увещеваниям Марчукова пахнул мне в лицо. В носу защипало, в глаза сразу как будто кто-то насыпал песка.
        - Дым-дым, я масла не ем! - пробормотал я.
        - Все ты врешь! Я видел, как ты масло на завтрак трескал! - весело заорал Марчуков.
        - Можно подумать, дым фигу больше слушается, - огрызнулся я.
        - Ну что, споем? - Елена Евгеньевна снова устроилась на бревне и тренькнула струнами. - Какую песню будем петь?
        - Туристическую! - заявил Марчуков. - Мы же в походе, значит надо петь туристические песни!
        - Договорились! - вожатая кивнула, поставила пальцы на гриф, зазвенел несложный перебор. - Люди идут по свету, им вроде немного надо - была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь...
        Интересные сейчас у ребят были лица. Полные этакой скучающей мечтательности. Слова Визбора кое-кто знал, так что несколько голосов сплелись с нежным голоском Елены Евгеньевны. Кое-кто явно просто шевелил губами. Я этот, конечно, текст знал, но не пел, а смотрел, что происходит вокруг костра. Кузин и Аникина сидели рядом, держались за руки и подпевали. Вера сидела между Игорем и Сергеем Петровичем. Игорь сидел вплотную, а мой папа - на небольшом расстоянии. Рука нашего бывшего вожатого изредка как бы незаметно поглаживала ее по бедру, обтянутому трико. А она бросала на него косые озорные взгляды. Рядом с Мусатовым устроилась Галя. Она была аккуратно причесана, на шее - бусики, в волосах - заколка-цветочек. И смотрела она на «сына степей» обожающим взглядом. А он имел вид суровый и всячески старался не показывать, что ему нравится ее внимание. Шарабарина и Коровина сидели напротив меня. Ира была задумчива и не пела. А Коровина иногда что-то шептала на ухо подруге. Мамонов смотрел на огонь и жевал травинку.
        Мне всегда казалось, что пение под гитару - это такой способ заполнить неловкую паузу в разговоре. Когда или разговор не клеится, или просто людей слишком много, чтобы все могли принять в нем участие. А так - песня. Вроде бы, все при деле. Хочешь высказаться - поешь со всеми хором. Не хочешь - молчишь, и твоего молчания никто не заметит. Сейчас мое мнение нисколько не поменялось. Одна песня сменялась другой. И нельзя сказать точно, нравится это все участникам процесса, или они просто плывут по течению, потому что других вариантов особенно-то и нет. Только уйти спать в палатку. Ну или бродить в темноте.
        Через несколько песен зов природы стал настойчивым, я встал и отошел в темноту. Оглянулся. Огонь освещал лица моих товарищей по отряду. Сейчас, ночью и без пионерских галстуков, они смотрелись практически взрослыми. У каждого на лице бродили тени каких-то потаенных мыслей. Может быть, они сейчас размышляли о чем-то важном, может, мысленно матерились на дым и комаров, а может что-то вспоминали. Черт их знает. В головы же всем не залезешь... Интересно, сколько сейчас время? Часа два ночи? Или это только кажется, что поздно?
        Круг ребят явно поредел. Кто-то ушел спать, а кто-то, судя по тихим голосам из темноты, отошел в сторонку поговорить по душам. Елена Евгеньевна отложила гитару. Мой папа взялся что-то рассказывать. Мне было видно, как он жестикулирует, но не было слышно, что конкретно он говорит. Кажется, речь идет про какие-то байки из походов.
        Идти обратно к огню не хотелось. Там было жарко и дым еще этот дурацкий. Стоять в темноте и слушать ночные звуки было гораздо приятнее. Несмотря даже на комаров.
        Совсем рядом треснула ветка и раздался тихий женский смешок. Я замер с занесенной рукой. К комару, которого я собирался прихлопнуть на своей шее, присоединился десяток братьев. Хотя, если быть точнее, сестер, конечно же. Кусаются ведь вроде самки комаров, самцы просто летают. И даже не жужжат.
        - Осторожнее, - раздался тихий голос Игоря. - Сейчас я расстелю одеяло.
        - А фонарик у тебя есть? - спросила девушка шепотом. Голос не опознал, а видно мне ничего не было.
        - Есть, но я в темноте без него даже лучше вижу, - Игорь тихонько засмеялся. - Кроме того, если я включу фонарик, то нас будет сразу же прекрасно видно вообще всем.
        - Ой, я не подумала, - девушка тоже хихикнула.
        - Жаль, что сегодня тучи, было бы здорово, если бы мы могли смотреть на звезды, - сказал Игорь. Раздался треск ломающихся тонких веток, шелест листьев и прочие звуки, которые раздаются, когда расстилаешь на траве в кустах одеяло. - Иди сюда.
        - Я же ничего не вижу, - девушка захихикала.
        - Зато я вижу, - сказал Игорь. - Вытяни руку, я тебе помогу.
        - Ой...
        - Что случилось?
        - Крапивой укололась. Кажется... Включи фонарик на минуточку.
        Послышалась возня, раздалось тихое «щелк!», и тусклый луч фонарика скользнул сначала по листьям, потом по светло-коричневой коре толстенной сосны, а потом по лицу девушки.
        Глава 31
        Коровина?! Я чуть не вскрикнул от неожиданности. Надо же, какой он оказывается, многостаночник, этот Игорь! Я рассчитывал увидеть Веру, судя по их обжиманиям у костра. Елену Евгеньевну, судя по тому, что рассказал, ну или точнее, о чем не договорил Мамонов. Ну на крайняк - Шарабарину. Но Коровина?!
        Свет фонарика погас. Раздалась неопределенная возня, потом звук поцелуя. Мне стало неудобно. Надо как-то тихонько отсюда выбраться обратно к костру... Хотя, почему тихонько-то? Мне-то зачем прятаться? Это Коровина целуется в темноте с любимым человеком лучшей подруги, а я почему-то буду прятаться? Нда, вот что такое испанский стыд.
        Я сделал шаг в сторону костра. За моей спиной раздалось тихое девичье «ой!» и все затихло. Я пожал плечами и продолжил осторожно шагать по ночному лесу.
        За спиной раздались торопливые шаги.
        - Стой, подожди! - рука Игоря опустилась мне на плечо. Я стряхнул ее и пошел дальше. - Да стой ты!
        - Отвали, - буркнул я. А чего я, собственно, разозлился? Что он пудрит мозги моей матери? И что мне нужно в связи с этим сделать? Бежать к Вере и срочно рассказывать ей, какой Игорь козел? А что я вообще знаю об их отношениях? Может они и правда просто по-дружески договорились, что поставят по-быстрому Игорю штамп в паспорте и разведутся.
        - Ты за мной следишь что ли? - Игорь крепко схватил меня за руку, я попытался вырваться, но силенок не хватило.
        - С чего ты взял? - огрызнулся я. Прозвучало фальшиво. Даже как-то театрально. Как будто это не я сказал, а актер кислодрищенского драмтеатра, которому нужно изобразить оскорбленную невинность.
        - Не знаю, что ты там себе навыдумывал, Крамской, - Игорь сжал мое запястье крепче. До боли, даже показалось, что лучевая кость хрустнула. - Может решил, что я шпион, и тебе за мое разоблачение орден дадут и портрет на городскую доску почета повесят. Но знаешь что...
        - Да не слежу я за тобой! - почти заорал. - В тубзик ходил, ясненько? А тут ты с Коровиной.
        - Тихо ты! - зашипел Игорь.
        - А то что? - хмыкнул я. - Стукнешь меня по голове и прикопаешь под сосной? Развел тут Санта-Барбару, а все потом секреты твои охраняй...
        - Что развел? - не понял Игорь и даже ослабил хватку.
        - Ничего, проехали! - я вырвал руку и пошагал в сторону костра. Услышал, что за моей спиной Игорь выругался шепотом сквозь зубы, но за мной не пошел. На одеяло к Коровиной вернулся, не иначе.
        Я забрался в палатку и как-то завернулся в свой тощий спальник. Неудобно, трындец. Спиной я упирался в брезентовую стенку палатки, над ухом зудел комар, и еще несколько алчно кружили где-то в густой темноте. Интересно, что за эволюционный выверт заставил комаров пищать? Всем было бы проще, если бы этот демаскирующий писк был признан вредным и потерялся на каком-то из этапов развития вида. Подлетали бы бесшумно, пили кровь и улетали. И всем отлично. И кормовая база бы не нервничала, размахивая руками в попытках прихлопнуть надоедливых насекомых, и самим комарам было бы безопаснее охотиться. Ведь есть же насекомые похожих размеров, которые летают совершенно бесшумно... Наверняка у энтомологов есть какое-нибудь до зубовного скрежета убедительное объяснение.
        Я натянул спальник на голову. Поморщился от касания холодной металлической молнии.
        Замер. И что дальше? Как в таких условиях полагается засыпать? Что-то твердое упиралось в бок. То ли шишку не заметили, когда место для палатки вычищали, то ли корень из-под земли вылезал. Было холодно и жарко одновременно. Новокиневск - это не Геленджик какой-нибудь, где летом по ночам тепло. Даже в очень жаркие дни ночи тут весьма даже прохладные. А сегодня и день был нежаркий, прямо скажем. Я пошевелил замершими пальцами на ногах. Овец посчитать? Хм...
        Не знаю, сколько я лежал вот так вот без сна. Мне показалось, что целую вечность. Я уже спел мысленно все песни, которые вспомнил. Посчитал овец. Трижды. Каждый раз доходил до пятого десятка и сбивался. Сон не приходил. Я прислушивался к разговорам у костра. Кто-то там еще остался. Может, ну их, эти попытки уснуть? Выбраться из пахнущего старыми тряпками брезентового домика и тоже пойти посидеть? Послушать страшных историй, посмеяться над анекдотами? Ну не посплю ночь, завтра мы все равно никуда не идем, можно будет днем поспать...
        И тут я понял, что больше я не в палатке. Непроглядный мрак сменился темнотой обычной квартиры. На стене напротив тускло светится красным выключатель. Из-под двери кухни пробивается тусклый свет уличных фонарей. На кресле - темная фигура девушки. Но лицо ее видно отчетливо - в руках у нее смартфон, и она быстрыми движениями пальца что-то пишет. Карина. Моя дочь.
        - Вот черт... - прошептал я.
        - Не спится? - сказала она, не отрывая глаз от телефона.
        - Ты что, меня слышишь? - обалдело спросил я.
        - Я вроде пока не глухая, - огрызнулась Карина.
        «Неужели мне все приснилось?» - подумал я. Лагерь, Кирилл Крамской, Мамонов, Шарабарина... Мои молодые родители, Игорь Снегов? Странное чувство. Как будто даже облегчение, что наконец-то я вернусь в свой привычный мир гаджетов, продуктового изобилия и собственной квартиры. Но почему-то досады было больше. Надо же, все казалось таким реальным. Даже более реальным, чем моя настоящая жизнь последние годы.
        Я спустил ноги с кровати, нашарил в привычном месте тапочки, протянул руку, коснулся пальцами махровой ткани халата. Сунул ноги в тапки, накинул халат, дотопал до кухни. Открыл холодильник, взял с дверцы банку пива. Дернул за колечко. Раздалось привычное шипение. Сделал длинный глоток. От холода слегка заломило виски. Я вернулся в комнату и сел на кровать.
        - Такой сон удивительный снился... - сказал я.
        - Ты запиши, говорят Менделеев во сне свою дурацкую таблицу увидел и на весь мир прославился, - иронично проговорила Кара.
        - Мне про другое, - отмахнулся я, чувствую настойчивое желание выговориться. - Мне снилось, что я попал в тело четырнадцатилетнего мальчишки, которого отправили в пионерлагерь в тысяча девятьсот восьмидесятом году. В этом лагере познакомились мои родители, твои дедушка и бабушка. Они там тоже работали.
        - Это же где-то в Новокиневске было? - на лице Кары появилась как будто бы тень заинтересованности. Она даже глянула в мою сторону. Правда, вряд ли меня увидела, свет я так и не включил.
        - Ага, в Новокиневске, - я сделал еще один глоток пива. - Понимаешь, там случилась какая-то история, о которой мне не рассказывали никогда. А родители из Новокиневска переехали. И с родней потом больше не общались. Я даже не знал, что твоя бабушка была физруком в этом пионерлагере.
        - Баба Вера? - брови Карины удивленно взлетели вверх. - Физруком? Вот уж на кого не подумаешь...
        - Ага, я тоже удивился, - хмыкнул я. - Сон был такой реальный, что даже страшно. Я сейчас помню чуть ли не каждую минуту того, что там со мной происходило. И ощущения стопроцентные, вплоть до мерзкого вкуса перловой каши.
        - И что ты там делал? - спросила Карина.
        - Ходил строем, носил пионергалстук... - сказал я и попытался расставить по местам все события. А что я, правда, там делал? - Я подумал, что попал именно в это время и место не случайно. Возможно, я должен был предотвратить какие-то события, из-за которых мои родители поссорились с родственниками и уехали. Или что-то подобное... Они там были такие молодые. И еще там был Игорь. И они с мамой собирались пожениться. Вот только этот Игорь...
        Я рассказал про Игоря Снегова, которого потом видел только один раз. Про заядлого туриста Сергея Петровича. Про язвительную и веселую Веру Ивановну. Про моих одноотрядников. Про Анну Сергеевну и Елену Евгеньевну. Про серную шашку на открытии смены, и про то, как меня подозревали в этом вонючем терроризме. Про Прохорова, который незаметно исчез вместе с Анной Сергеевной. Про спор Верхолазова и Мамонова.
        - Самое дурацкое, что я не знал, что я должен сделать, - резюмировал я. - Нужно, чтобы что-то произошло? Или чтобы что-то не произошло? Чтобы мои родители были вместе? Чтобы Вера поняла, какой Игорь козел, и отшила его...
        - Да уж, типичный мой папа, - фыркнула Карина.
        - Что ты имеешь в виду? - дернулся я.
        - Да так, ничего особенного, - губы Карины скривились в горькой усмешке.
        - Нет, ты скажи, раз начала, - я отхлебнул еще пива, не почувствовав его вкуса.
        - Почему ты вообще решил, что должен во что-то там вмешиваться? - спросила она. - Твои родители уже тогда были взрослыми людьми, и если они наделали фигни, то это их дело, а не твое. Что вообще ты собирался предотвратить, ты можешь сказать? Войну? Трагическую катастрофу? Или что?
        - Не знаю, - сказал я и задумался. - Они никогда не рассказывали, что произошло в Новокиневске.
        - Если они не рассказывали, то может быть, это просто не твое дело? - Карина подмигнула. Подсвеченное снизу лицо ее выглядело прямо-таки демоническим. - Ты же был в те годы бревном с глазами еще. Гадил в ползунки и бесил маму тем, что кашу по стенам размазываешь.
        - И что же я должен был делать, по-твоему? - хмыкнул я.
        - А что был за парень, в теле которого ты оказался? - спросила Карина.
        - Кирилл Крамской? - недоуменно нахмурился я. - Ну, просто парень... Обычный такой...
        - Что он любил делать? Что умел лучше всего? Какие девчонки ему нравились? - в голосе Карины звучала насмешка. - Какой у него любимый фильм? Кем он хочет стать, когда вырастет?
        - У него была тетрадка, где он писал фантастику про космический корабль и капитана... этого... как его... - проговорил я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Как будто я снова в школе, стою у доски кабинета географии, а доклад только что зачитал по биологии. И все смеются...
        - Вот об этом я и говорю, - Кара снова уткнулась в телефон. И пробурчала. - В своей жизни не разобрался, а в чужую пытаешься лезть изо всех сил.
        - Кара, тебе кто-то угрожает? - спросил я, вспомнив свои сны про того типа в узких штанах, компанию девчонок и все такое.
        - С чего ты взял? - буркнула Карина.
        - Просто... - я пожал плечами и потянулся к телефону. Карина права. Я действительно так ничего и не узнал про Кирилла Крамского. Даже не попытался узнать. Сейчас было, наверное, глупо уже пытаться что-то выяснить, но стало интересно, аж жуть. Я почувствовал зуд в пальцах от необходимости спросить у всезнающего интернета, что это был за парень, в теле которого я гостил летом тысяча девятьсот восьмидесятого года. Экран засветился, но как-то странно. Цветные полосы, рябь, будто на экране испорченного телевизора.
        - Что за черт? - пробормотал я, тыкая пальцем в смартфон. Никакой реакции. Может у меня с глазами что-то не так? Я крепко зажмурился, несколько раз моргнул, попытался сосредоточить взгляд на мониторе. Какой-то навязчивый писк звучал над самым ухом. Я нахмурился, попытался тряхнуть телефон. Рука двигалась медленно, словно в киселе. Я недоуменно посмотрел на Карину. Ее я видел отчетливо, хотя в комнате все еще было темно. Моя дочь стояла в дверях, одетая в шорты и клетчатую рубашку. Совсем как у Шарабариной. И смеялась. Писк над ухом стал настойчивее.
        Я махнул рукой, отгоняя назойливое насекомое. И... проснулся.
        Тело задеревенело. В щеку больно врезались зубчики металлической молнии. Прямо перед носом я увидел спящее лицо Марчукова. Рот приоткрыт, обе ладошки подсунуты под щеку. По брезентовой крыше палатки барабанят редкие капли дождя. Сквозь щели плохо зашнурованного входа пробивается серый свет раннего утра. Какая-то пичужка надрывно чирикает прямо над головой.
        Я приподнялся. Задел головой мокрый потолок палатки. Крупная капля упала мне за шиворот. Брррр! Потребность выбраться наружу стала почти нестерпимой. Я вылез из-под спальника и взялся расшнуровывать вход. Да кто, блин, такое придумал вообще? Вход закрывался длинными петлями, которые нужно было сплетать друг с другом сверху до низу. Распутывать эту конструкцию нужно было снизу. Задеревеневшие пальцы слушались так себе, тело била мелкая противная дрожь. То ли от того, что холодно, то ли я просто не выспался в этой неудобной обстановке, и теперь все тело кажется чужим и плохо слушается. Уф. Справился наконец-то!
        Свежий воздух, смешанный с комарами, рванулся в палатку. Я сунул ноги в кеды и торопливо поскакал к ближайшим кустам.
        Погода была еще более так себе, чем вчера. Небо было низким и серым, дождь был редким и моросящим, но одно только то, что он в принципе был, не добавляло оптимизма. Значит все насквозь промокнет и отсыреет, и оюкзак, который и так был не особенно-то и легким, завтра станет вообще неподъемным.
        На бревне у костра сидели только два человека. Мои папа и мама. Сергей Петрович обнимал Веру Ивановну, накинув ей на плечи полу штормовки, а она положила голову ему на плечо.
        - Доброе утро! - сказал я, подходя к костру. - Вы что ли спать не ложились?
        - Доброе утро, Кирилл, - Сергей Петрович поправил очки, но руку с плеча моей мамы не убрал. - Должен же был кто-то следить за костром.
        - Вы же вроде говорили, что перед сном надо просто потушить костер, чтобы лес не загорелся, - хитро спросил я. - Это первобытным людям нужно было следить, чтобы горящие угли всегда оставались. Потому что следующего удара молнии можно еще долго ждать.
        - Разные бывают ситуации, - лицо Сергея Петровича стало загадочно-мечтательным, на губах заиграла улыбка. Я бы сказал, самодовольная, но у моего отца были такие черты лица, что в это выражение они никак не складывались. Лицо Веры было более непонятным. Она на меня не смотрела, казалось, что вообще не заметила. Глаза покраснели, будто она не так давно плакала.
        Я еще раз посмотрел на лицо своего отца.
        Вот блин!
        А ведь, похоже, что я проспал самый, можно сказать, важный момент в своей жизни!
        «А что, хотелось свечку подержать?» - язвительно сказал мой внутренний голос, который я почему-то представил сейчас с лицом Карины.
        Мне стало смешно и стыдно одновременно. Я вскочил с бревна и торопливо направился в сторону запруды и мостков. Кеды в траве моментально промокли. От воды расползался зябкий туман. Старые доски заскрипели под моими ногами, но вроде бы мостки были еще крепкими, не должны обвалится.
        Я сел на самый край и посмотрел в темную воду. Из-за зеркальной глади на меня смотрел Кирилл Крамской. С отпечатавшимся на щеке следом молнии. Русыми растрепанными вихрами. И задумчивыми серыми глазами.
        Кто же ты такой, Кирилл Крамской? Что ты любишь? Что ненавидишь? Кем мечтаешь стать, когда вырастешь?
        Надо же, какая мудрая у меня дочь... Я ведь пользуюсь твоим телом, но даже не подумал, что неплохо бы заплатить " за аренду«. И сам не живу, и тебе не даю, Кирка! Кажется, я до сих пор уверен, что я здесь временно. Что в какой-то момент я просто проснусь в своей кровати, как сегодня во сне, и буду доживать ту свою жизнь.
        Доживать...
        Как стремно это звучит.
        А в чем, кстати, разница, навсегда я здесь или только на время? Ведь по большому счету, мы в любом теле приходим в этот мир временно. Как там у классика? «Хуже всего, что человек внезапно смертен»... Может тот я умер тогда от какого-нибудь инфаркта или инсульта. А может и нет.
        Так кто я теперь?
        Кирилл Крамской, четырнадцати лет. Кропаю фантастические рассказы про космос в потертой тетрадке. Покусанный комарами подросток где-то в туристическом походе. Там в палатке спят мои друзья-приятели. Не сказать, чтобы закадычные, но они отличные ребята. И девчонки. Шарабарина, Цицерона...
        Я плеснул рукой в воде. Мое отражение распалось на мелкие волны.
        Почему-то на душе стало невероятно легко. Я полной грудью вдохнул прохладный утренний воздух. За шиворот мне упала холодная капля с ветки сосны.
        - Эй, Кирюха! - раздался со стороны костра бодрый голос Марчукова. - Ты чего там один сидишь, дуй быстрее сюда, смотри, что я нашел!
        Глава 32
        «Дорогой дневник! Эта смена закончилась как-то очень быстро. В начале мне казалось, что время тянется, как река из мутного киселя, и тут - бац! - последний день. Сегодня прощальный костер, а потом - „королевская ночь“, которой Марчуков радуется больше всех...»
        Ничего подобного я, конечно же, никуда не написал. Только подумал, глядя как мой рыжий приятель скачет на кровати, почти стукаясь макушкой о потолок.
        - Ну и чему ты радуешься? - спросил я, лениво потягиваясь под одеялом. На зарядку сегодня было не надо, можно было не спешить и не суетиться. - Так по дому соскучился?
        - Так королевская ночь же! - Марчуков раскинул руки и выручил глаза. Видимо, чтобы я понял получше.
        - А почему она королевская? - спросил я.
        - Ну ты как маленький, Кирюха! - подал голос от окна Мамонов. - У нас ведь самое строгое наказание какое?
        - Домой отправить, - хмыкнул я. - Ааа!
        - Вот именно, - со значением заявил Марчуков. - А завтра все и так домой. Ну, почти всем. Но в королевскую ночь даже тем, кто на второй сезон остается, тоже все прощают.
        - А ты что ли тоже остаешься? - спросил Мамонов.
        - Это ты «тоже» остаешься, - Марчуков рухнул на кровать спиной. - А мне за брательником присматривать.
        - Илюха, а чего ты молчал? - я сел кровати. - Я уж думал, что все другие приедут, заново знакомиться и все такое.
        - А я до вчерашнего дня и не знал, - буркнул Мамонов. - Мама приехала и огорошила. Личные дела у нее.
        - Ты так говоришь, будто это плохо, - хохотнул я. - Она у тебя молодая и красивая, а в лагере не так уж и плохо.
        - Эх, много ты понимаешь, Крамской! - Мамонов скорчил рожу и показал мне язык.
        Дверь нашей палаты распахнулась.
        - И почему вы до сих пор не построились на зарядку? - грозно спросила Елена Евгеньевна, останавливаясь на пороге.
        - Так сегодня же нет зарядки... - Марчуков задрал ноги на спинку кровати.
        - Это тебе кто сказал?
        - Так последний день же...
        - Завтра последний! - голос Елены Евгеньевны звучал строго. - Или тебе, Марчуков, устроить отправку домой до «королевской ночи»? У нас как раз сегодня Петрович едет в город, может и тебя захватить...
        - Ой-ой, уже бегу!
        Мы всей палатой сорвались со своих мест и начали торопливо натягивать шорты и засовывать ноги в кеды. Вожатая посторонилась, уворачиваясь от нашей кучи-малы, ломанувшейся к дверям.
        На улице никого не было. Никто не бежал в сторону стадиона, из нашего отряда мы тоже были первые.
        - Елена Евгеньевна, это вы нас так разыграли? - протянул Марчуков, поворачивая голову в сторону стоящей в дверях вожатой.
        - Почти, - вожатая улыбнулась. - Зарядки сегодня и правда нет.
        - Уоооо! - Марчуков вышел из строя и сел на лавочку. - Я же говориииил!
        - Ребята, я хотела с вами поговорить, - Елена Евгеньевна селя рядом с Марчуковым. - Меня Надежда Юрьевна попросила. Вы самые взрослые у нас, я же могу на вас рассчитывать?
        - Это нам что, никого пастой намазать нельзя? - лицо Марчукова стало обиженным.
        - Да как ты мог подумать, что я попрошу о такой жертве?! - Елена Евгеньевна рассмеялась. - Нет, конечно. Костер подготовить. Помочь все оформить, проследить за порядком и все такое.
        - Уф! - Марчуков с облегчением выдохнул. - Да что за вопрос, Елена Евгеньевна, конечно же мы поможем! Да, ребята?
        Удивительное дело. Я шел по усыпанной хвоей дорожке, уже практически родной, и тащил здоровенный тюк с плакатами в сторону костровой поляны. Действительно, как-то быстро время пролетело. Дни после похода пролетели вообще пулей. После дождливой дневки оказалось, что от стоянки до лагеря вовсе необязательно тащиться двенадцать километров и переваливать через холмы. Берегом реки до лагеря было километра два.
        И вроде потом много всякого ещё случилось. И вроде как и ничего особенного.
        Последний день. Уже завтра все разъедутся. Ну, почти все. А через три дня, второго июля, начнется вторая смена. Новые лица, новое все. Ну, Марчуков и Мамонов остаются, что радует, на самом деле.
        День тянулся неожиданно долго. После завтрака мы успели развесить транспаранты на костровой поляне, потом подготовили зал к вечернему отчетному концерту, а потом начали к нему готовиться. Командовали подготовкой Шарабарина с Коровиной. Я так и не смог решить, говорить ли Шарабариной, что ее лучшая подруга у нее за спиной крутит с ее Игорем. Который с того похода делал вид, что меня не существует. Впрочем, я тоже. Не знаю, был ли тот сон с Кариной настоящим, или это мое подсознание дало мне чувствительный подзатыльник, но я перестал следить, что там происходит между всеми этими взрослыми.
        Правда успел заметить, что у Игоря, Веры и моего отца состоялся какой-то серьезный разговор, после которого Игоря я рядом с Верой больше не видел.
        - ...нет, только не «поморин»! - Марчуков вещал, размахивая руками. - Это жуткая отрава! Будет щипать сразу так, что кто угодно проснется! И ещё, прежде чем мазать, тюбик надо нагреть в руках. А если не успел, то сначала намажь себе ладошку, а потом аккуратненько пальцем на лицо жертвы... Крамской, у тебя какая паста?
        - Клубничная, - ответил я.
        - Вот! - Марчуков поднял палец. - Нормальная паста! Тащи сюда!
        - Ага, счас, - хмыкнул я. - Самому надо. Где я тут новую пасту возьму потом?
        - А мне привезут когда, я с тобой поделюсь! - заявил Марчуков. - О, а ты куда это тащишь?
        - В клуб, - сказал я, снова поднимая большую, но лёгкую коробку.
        - Давай помогу! - Марчуков схватился за один из углов, потом повернулся к троим пионерам, тем самым, для которых он проводил ликбез по намазыванию пастой. - Короче, вы поняли, да? Поморин не берите. Лучше всего «Чебурашка» или «Апельсиновая. Или вот «Клубничная», как у Кирюхи. «Мятная» и «Жемчуг» не очень. Поняли? Все, потопали, Кирюха!
        Пионеры из четвертого отряда слаженно покивали.
        - Слушай, Олежа, - спросил я, когда мы почти подошли к клубу. - Сегодня у всех же королевская ночь, ты думаешь, кого-то получится застать спящим?
        - Ой, да ладно, - отмахнулся Марчуков и отпустил «свой» угол коробки. - Всегда кто-то спит. Самцова та же.
        - И что, к ее кровати в очередь будем выстраиваться, чтобы всем хватило намазать? - я прыснул.
        - Чтобы намазать кого-то пастой, необязательно, чтобы человек спал! - заявил Марчуков. - Можно просто крепко держать!
        Мы зашли в клуб. Там никого не было, кроме Мусатова, который что-то делал рядом со сценой.
        - О, а где все?! - Марчуков прыгнул на спину Мусатову. - Ты чего здесь?
        - Да отвали ты! - «Сын степей» дернулся, сбросил с себя Марчукова. Тот покатился по полу и заржал.
        - Кстати, правда, Мусатов, что ты здесь делаешь? - спросил я. - Ты же вроде помогал с дровами, разве нет?
        - Не твое дело, Крамской, - глаза Мусатова зло сверкнули. Он встал так, чтобы мне было не видно, что он там прячет за спиной.
        - Что-то мне подсказывает, что это очень даже мое дело, - я поставил коробку на край сцены. - Это же были твои серные шашки, верно?
        - Не понимаю, о чем ты...
        - Все ты понимаешь, - хмыкнул я. - Это же ты по указке Прохорова сорвал открытие, а потом подсунул шашки мне, чтобы на меня подумали. Не понимаю только, зачем...
        - Умник тоже нашелся, - не знаю, что именно означала его гримаса. По монголоидным лицам вообще сложно что-то понять. - Придумал себе там что-то...
        - Тогда покажи, что там у тебя за спиной! - я шагнул вперёд.
        - Кирюха, да ладно тебе! - Марчуков моментально вскочил и подбежал ко мне. - Давно же уже все было, чего ты?...
        Он имел вид растерянный. Сознание мое как будто разделилось. Взрослому «я» было даже немного смешно. Так-то я давно уже догадался, кто именно исполнитель хитроумного плана Прохорова, как не дать отряду опозориться на сцене. Ещё даже до того, как увидел маму Мусатова на родительском дне. А в походе, когда Марчуков заикнулся про дым, стало понятно,что и он был в курсе тоже. Никакого зла на ребят я за ту историю не держал, даже если Марчуков был с самого начала в курсе. Я тогда был неизвестный новичок, а они - закадычные друзья, с которыми в огонь и в воду и все такое.
        А вот вторая часть моего сознания вовсе не была настроена миролюбиво. Возможно, это Кирилл внутри своей головы жаждал справедливости и возмездия.
        - Показывай давай, что там у тебя, - я подошёл вплотную к Мусатову.
        - А если нет, то что? - задиристо отозвался он. Скорее всего, в драке против него у меня особо и шансов-то нет.Он был крепкий, кряжистый, и за сезон я уже успел увидеть его «в деле».
        - Ты думаешь, я драться с тобой что ли буду? - спокойно сказал я. - Я просто сейчас заору и попрошу позвать кого-нибудь из вожатых. Или ещё лучше сразу Надежду Юрьевну.
        - Настучать, значит, хочешь? - Мусатов набычился.
        - Так ты же мне сам выписал индульгенцию, - усмехнулся я. - Когда мне в рюкзак подсунул шашку и Анне Сергеевне настучал.
        - Ничего я тебе не выписывал! - Мусатов с силой толкнул меня в грудь. Я сделал несколько шагов назад, но на ногах устоял.
        - Ребят, не надо, а? - жалобно проныл Марчуков.
        - Так что, Мусатов, покажешь, чем занимался, или я зову вожатых? - я посмотрел в лицо «сына степей».
        - А если покажу, то не позовешь что ли? - огрызнулся он.
        Я задумался. Если сейчас сдать хулигана-Мусатова директору, то что она сделает? Запретит ему приезжать в лагерь? Так он и так не приедет... Может в характеристику занести это происшествие. Тогда у него могут быть проблему с комсомолом и чем-то там ещё. Но Мусатов меньше всего похож на карьериста. Скорее уж после восьмого класса он отправился в какое-нибудь училище, получит рабочую специальность... Или будет матери помогать с ее бизнесом.
        - Слушай, Мусатов, - сказал я. - Ладно в тот раз... Ты не хотел, чтобы наш отряд опозорился с олежиной сценкой. Но сейчас-то зачем?
        - Эй, подожди! Что значит, опозорился с моей сценкой? - обиженно завопил Марчуков.
        - Да это же не я говорил, что опозоримся, а Прохоров! - Мусатов сжал кулаки.
        - Что такое здесь вас происходит? - в зал вошёл Сергей Петрович, а следом за ним катился кругленький завхоз.
        - Ничего, Сергей Петрович, - ответил я. Мусатов уже уходит. Да, Мусатов?
        - Да, - буркнул Мусатов, зло сверкнув на меня глазами, и шагнул к выходу.
        - Ты кое-что забыл, - сказал я.
        Мусатов, молча и ни на кого не глядя, покопался за колонкой. Зашуршала газета. Потом он быстро вышел. Сжав нечто небольшое под мышкой.
        - Что здесь произошло? - спросил Сергей Петрович, строго глядя то на меня, то на Марчукова. Марчуков тоже посмотрел на меня. Почти умоляюще.
        - Да все нормально, Сергей Петрович! - я развел руками. - Я принес со склада всякие штуки. Давайте их развесим!
        Большой пионерский костер. Честно говоря, я как-то даже и не думал, что он будет реально большой. Когда мы закончили с оформлением зала, и последние плакаты с лозунгами и бумажные цветы заняли свои места, я вернулся на костровую поляну. Она была за территорией лагеря, на берегу реки. Просторная поляна, где могли поместиться сразу все пионеры. Место для костра тогда выглядело просто обширной проплешиной в зеленом ковре травы. А сейчас там возвышался огромный конус дров. Метра три высотой, не меньше! Черт, да на таком костре нескольких некрупных ведьм легко можно сжечь! Мамонов сдвинул на бок треуголку из газеты и воткнул в колоду топор.
        - Вот теперь точно все! Под самое небо полыхать будет! - и широко улыбнулся. Он после похода тоже как-то ожил и повеселел. Не знаю, что там произошло между ним и Еленой Евгеньевной или, может быть, он просто привел свои мысли в порядок, как и я. Но больше он не ходил, как в воду опущенный. Снова вернулся прежний Мамонов - язвительный, с походкой вразвалочку и самодовольный.
        А потом сразу наступила как будто бы ночь. Ну, то есть, после ужина было еще светло, конечно. А до ужина еще был отчетный концерт. Который мог бы быть и прикольным мероприятием, если бы не скучноватый конферанс Марины Климовны. Между номерами она все время норовила ввернуть какие-то байки о грандиозных мероприятиях, которые закатывали в лагере «Дружных» в какие-то дремуче-древние времена. Не знаю уж, зачем она это делала. Только настроение портила. Что, вот, мол, в те далекие времена пионеры были во какие! А сейчас измельчали, измельчали, да! Потом мы быстро поужинали и строем пошагали на костровую поляну.
        Играли, пока было светло.
        Во всякие массовые игры, с кричалками и перестроениями. Меня затащили в круг, который пел, хлопая:
        - Эльбрус-красавец
        Смотрит сквозь тучи
        Белой папахой в синеву.
        Этой вершиной
        Самой могучей
        Налюбоваться не могу...
        - Между прочим, тот, кто затеял эту игру, нарушил правила Артека, - сказал мне на ухо стоявший рядом со мной Верхолазов.
        - В смысле - нарушил? - я повернулся к нашему «мажору».
        - «Артек» - особенный лагерь, - ответил Верхолазов. - Чтобы туда попасть, нужно очень постараться. И поэтому те, кто там работают, не должны показывать в обычных лагерях, что там происходит.
        - Это почему еще? - спросил я. Но в это время меня хлопнули по плечу, и я был вынужден пристроиться в хвост пританцовывающей колонны. Так и не дослушал, почему именно то, что было в «Артеке» должно оставаться в «Артеке».
        И только я вырвался на свободу из плена настоящей артекской игры про Эльбрус, на меня налетела одна из девчонок из третьего отряда и уволокла играть в банальный такой ручеек. Это когда ты, согнувшись, несешься по коридору, созданному арками из рук, потом выбираешь, кого схватить за потную ладошку, а потом тащишь его в самый хвост этого самого длинного коридора. Чтобы там в конце ваши руки тоже стали его частью. А потом кто-то хватает тебя, и снова тащит в конец двойной шеренги. А потом у тебя забирают того, кто забрал тебя, а ты идешь в самое начало, чтобы снова согнуться и нырнуть под арку из множества рук...
        Когда заиграл горн, я уже весь взмок, успел поиграть в несколько игр и мне даже хватило времени, чтобы несколько минут поразмышлять над тем, как легкомысленно нас всех, включая совсем уж малышню, выпустили за ограду. Никакого оцепления из охранников, а вожатые беспечно устраивают свои игры прямо на большой поляне в лесу. А если кто-то заблудится? Или в реку упадет?
        Стемнело.
        Наступила летняя ночь, которая тут же взвилась кострами. Точнее, одним костром, но огромным. За поджигание его отвечало сразу несколько человек - это были в основном парни-вожатые и как-то влезший в эту компанию Марчуков. Он гордо держал в руках факел. Простую деревянную палку, обмотанную тряпкой, явно пропитанной чем-то горючим. Не знаю, чем именно, наверное, керосином.
        Рассыпалась тревожным треском барабанная дробь. Вспыхнул сначала один факел, потом его хозяин обошел вокруг костра и поджег остальные. А потом они разом сунули свои факела в огонь.
        Красиво было, что уж.
        Здоровенный шалаш явно тоже подготовили, чтобы не было неловких пауз, когда дрова капризничают и никак не хотят гореть, а костровые нервно сквозь зубы матерятся, пытаясь как-то по-быстрому исправить ситуацию, но понимая, что торжественный момент уже нарушен.
        Нет, здесь все предусмотрели.
        Языки пламени с ревом рванулись вверх, моментально осветив множество стоящих вокруг пионеров. Круг был совсем не похож на линейку, где все выстраивались строго со своими отрядами, а часто еще и по росту. Здесь все стояли вперемешку. От громадного костра пахнуло жаром.
        - Взвейтесь кострами... - запел откуда-то голос Марины Климовны, старшей пионервожатой.
        - Синие ночи! - радостно подхватил весь лагерь. Даже я.
        Ну а что? Момент и правда подходящий...
        Пионерский костер горит очень быстро, на самом деле. Очень скоро гордый шатер дров с одной стороны подломился, и вожатые стали организованно уводить нас обратно в лагерь. Малышню - сразу по палатам и спать, а нам еще можно было потанцевать. И потом, вроде как, тоже спать. Но сегодня была королевская ночь, так что спать никто не собирался.
        - Товарищ Мамонов, - Верхолазов окликнул Илюху возле самого отряда. - Мне кажется, или за суетой последних дней, вы забыли об одном нашем разговоре...
        Глава 33. Эпилог
        Непривычно тихо.
        Нет, не так.
        Тихо в лагере, конечно же, бывало. Во время тихого часа или после отбоя. А сейчас было по-другому тихо. Только что мы помахали вслед автобусам, которые увезли в город шумных, тихих, весёлых и грустных пионеров. Кого-то я знал по имени, но большинство так и остались для меня такими же незнакомцами, как и в тот день, когда все те же люди погрузились в те же автобусы на Привокзальной площади Новокиневска.
        Ворота за последним автобусом захлопнулись, кругленький завхоз замотал створки цепью и щёлкнул дужкой тяжёлого замка. И вертушку тоже закрыл.
        А мы с Мамоновым и Марчуковым потопали к клубу, где мы оставили свои вещи.
        - Что с ним теперь будет, как думаешь? - спросил я, загребая кедами сухую хвою.
        - С кем? - нахмурился Мамонов.
        - Ну, с Верхолазовым, - я мотнул головой в сторону ворот. Верхолазов из лагеря уехал не как все остальные. За ним приехала черная волга, та же самая, что и в прошлый раз. Я еще подумал, что его отдельный отъезд был связан с серьезным разговором, который случился ночью. Когда Верхолазов и Мамонов разбирались со своим спором. Тогда в самый неподходящий момент из темноты появились Сергей Петрович и Вера Ивановна. Мы их просто не заметили, а они слышали все от первого до последнего слова. Мой отец был бледным от гнева, я никогда его таким не видел. Он отвел в сторону Мамонова и Верхолазова и долго с ними о чем-то разговаривал. До меня доносились только редкие слова повышенной громкости. «Не по-мужски», «низость» и «да как вам такое в голову пришло вообще!»
        Потом Мамонова мой папа отпустил, а с Верхолазовым говорил еще сколько-то, не знаю. Нас Марчуков утащил устраивать засаду, и мы отвлеклись от этой темы.
        - А что ему может быть? - Мамонов пожал плечами. - Лагерь-то был в последний раз. Вернется в Москву, доучится десять классов, поступит в МГИМО. Все по плану.
        - В Москву? - нахмурился я. - А почему в Москву?
        - Ты его фамилию никогда в новостях разве не слышал? - Мамонов посмотрел на меня странно. - Ну, когда перечисляют заседателей политбюро. Суслов, Черненко, Косыгин, Верхрлазов...
        - Ничего себе, - присвистнул я. - Я правда не знал. А почему тогда он в обычном лагере в Новокиневске, если его родители в Москве живут?
        - А у него отец отсюда родом, - хмыкнул Мамонов. - И у него бзик. Мол, сыночка должен пройти полную школу жизни. Как и он сам. Он поднялся из простых рабочих, ездил в этот лагерь. Значит и сын должен. Только вот в школу он в Москве ходит, конечно, а не в Новокиневске. Далековато было бы утром ездить.
        - Понятно, - протянул я. Ну да, какое там. Вряд ли мой отец дозвонился до отца Верхолазова и поведал ему историю про пари на тело вожатой. А даже если и так, то вряд ли это возымеет для мажора хоть какие-нибудь последствия. Все уже распланировано. Получит самое престижное образование и уедет каким-нибудь атташе в какую-нибудь дружественную страну. У него даже времени еще хватит, чтобы получить это самое образование до того, как все начнет рушиться и разваливаться.
        - Пойдем на речку? - предложил Мамонов, когда мы подошли к клубу. Там кучковалось еще несколько оставшихся на «междусмение». Толстенький мальчик лет десяти с грязными разводами на круглых щеках. Дрищ в очках из третьего отряда, у которого я так и не смог обыграть в шахматы. И та девчонка, которая вступилась за меня тогда на совете дружины. Ну и мы трое. И еще спортивный отряд никуда не уехал, но с ними вообще все было как-то странно. Они вроде как сейчас усиленно тренируются, а уедут из лагеря только в середине месяца. Во время олимпийских игр у нас в Новокиневске тоже устраивают разные соревнования, и вот к ним наши спортсмены как раз и готовятся.
        - Так нельзя же за территорию лагеря без сопровождения выходить, - лениво сказал я. Не то, чтобы мне жутко хотелось соблюдать правила, просто напала лень и апатия. Хотелось сидеть, тупить и ничего не делать. Да и погода была не очень чтобы пляжная - ветренно, то тучи набегут, то солнце светит.
        - Да кому мы сейчас тут интересны? - Мамонов зевнул и сел на стул рядом с юной поборницей справедливости. Ее на совете дружины называли, но имя я, конечно же, не запомнил.
        - Кирка, ну что ты как этот самый? - Марчуков толкнул меня в бок. - Похиляли на речку, там сейчас как раз никого нет!
        - Ну лааадно, - смиренно согласился я. - Потопали на вашу речку. Хотя там все равно мелко, даже не поплаваешь толком...
        - Вот и хорошо, я на глубине плавать не могу! - сказал Марчуков.
        - Вообще не умеешь плавать? - спросил я.
        - Да не, - Марчуков мотнул головой. - Если я дно могу достать ногами, то нормально плаваю, как дельфин почти. А если меня скрывает, то я - буль-буль-буль - и тону! Особое свойство организма такое! Меня даже ученые хотели изучать! Как тело, нарушающее закон Архимеда.
        - И какое же отношение твое тело имеет к закону Архимеда? - я прыснул.
        Марчуков набрал в грудь воздуха, чтобы что-то ответить, но не успел. В дверях клуба появилась Елена Евгеньевна.
        - Хорошо, что вы здесь, ребята, - сказала она. - Берите вещи и пойдемте в медпункт.
        - Так мы вроде не болеем! - Марчуков попятился.
        - Не бойся, Марчуков, уколов вам никто ставить не будет, - Елена Евгеньевна потрепала Олежу по рыжей шевелюре. - Вы просто будете там жить эти три дня. Сейчас занесете вещи, потом вы трое мне понадобитесь.
        - Надо было сразу на речку уходить, - пробурчал Марчуков и взвалил на себя свой рюкзак.
        Старенького эскулапа в медпункте не оказалось. Он на эти три дня уехал в город. Не то на выходные, не то пополнять запасы йода, бинтов и аспирина. Так что обе палаты-изолятора были в полном нашем распоряжении. Правда, в покое нас никто оставлять и не думал. Елена Евгеньевна стояла в дверях и следила, как мы занимаем кровати и запихиваем под них свои рюкзаки.
        - Значит так, ребята, - сказала она и заглянула в тетрадку, которую держала в руках. - Фронт работ у нас с вами будет такой...
        - Эй, что значит фронт работ, Елена Евгеньевна?! - обиженно проныл Марчуков. - Мы хотели на речку...
        - Успеете на речку, - отмахнулась вожатая. - На вторую смену приедет гораздо больше ребят, чем было в первой. И надо подготовить для них спальные места. Перенести кровати и матрасы из склада в корпуса.
        - А куда кровати-то ставить, их и так по десять в каждой палате, - сказал тощий дрищ из третьего отряда.
        - В тесноте, да не в обиде, - Елена Евгеньевна улыбнулась и подмигнула. - К нам в гости на эту смену приезжают московские ребята, должны же мы им показать свое новокиневское гостеприимство?
        Из Москвы? Надо же, ближний свет какой... Я, конечно, читал о том, что на время олимпийских игр в Москве всякий неблагонадежный элемент выслали за пределы столицы, чтобы они не испортили впечатление от СССР тем иностранцам, которые бойкот не поддержали. И кто же, интересно, к нам приедет? Малолетние преступники? Бомжи? Цыганские дети всем табором?
        В общем, не получилось у нас сгонять на реку. Сначала мы играли в тетрис кроватями, так и сяк пытаясь впихнуть в каждую комнату еще по две. Получалось, только если паре обитателей палаты придется спать на «двуспальном ложе». Такое себе.
        Потом нас накормили обедом, а потом мы пошли таскать матрасы. И на тихий час нам отпроситься не удалось. Не время спать потому что, когда столько матрасов не ношено.
        - Использование детского труда во все поля, - буркнул я, бросая на скрипучую сетку кровати полосатый рулон очередного матраса. Руки гудели и протестовали против такого бесчеловечного их использования.
        - Вот пусть бы сами гости из Москвы свои матрасы и таскали, - Марчуков залез на «голую» кровать и принялся прыгать на ней. Сетка, тронутая кое-где пятнами ржавчины, пронзительно визжала и скрипела.
        - Марчуков, ты так потолок проломишь! - Елена Евгеньевна сбросила с плеча мешок с постельным бельем.
        - А вы снова будете у нас вожатой, Елена Евгеньевна? - спросил Марчуков, не переставая прыгать.
        - Эх, и хотелось бы сбежать к детишкам помладше, но увы, увы... - голос вожатой звучал театрально-трагично, но она улыбалась. И бросила хитрый взгляд в сторону Мамонова.
        - А Сергей Петрович? - продолжал допрос Марчуков. - Он тоже будет у нас? В смысле, у первого отряда? Мы же будем первым отрядом теперь?
        - Нет, Сергей Петрович вернулся в город, - Елена Евгеньевна задумчиво развернула белый пододеяльник с квадратной дыркой посередине и нахмурилась. - Хм... А где же тогда простыни?
        - А кто будет тогда? - Марчуков спрыгнул с кровати на пол и встал в гордую стойку гимнаста, только что получившего золотую медаль за прыжки на батуте. - Не Анна Сергеевна же?
        - Я его не знаю, - Елена Евгеньевна пожала плечами. - Приедет - вместе познакомимся. - Какой-то Чемодаков Артур Георгиевич.
        - Чемоданов, хи-хи, - Марчуков засмеялся. - Не бойтесь, Елена Евгеньевна, если он окажется строгим, мы вас защитим.
        - Спасибо, Олег, я очень это ценю, - сказала вожатая. - И физрук теперь тоже будет новым. Вера тоже уехала.
        Отбой нам никто на горне, конечно же, не играл, так что мы слонялись по лагерю, пока нам самим не надоело. Так что мы сами загнали себя спать.
        - Илюха, а кто такой Бодя Сохатый? - спросил Марчуков, когда мы устроились каждый на своей кровати.
        - А тебе зачем? - спросил Мамонов довольно напряженным голосом.
        - Да он просто в лагерь приезжает, я слышал, как по его поводу двое вожатых разговаривали, - сказал Марчуков. - Вроде как, ему шестнадцать, и в лагерь уже не положено. Но почему-то взяли.
        - Он два раза оставался на второй год, - мрачно объяснил Мамонов. - Он в нашей школе учится.
        - Аааа... - понятливо протянул Марчуков. - А что за тип?
        - Лучше тебе не знать, - скривился Мамонов.
        «Ну вот, опять какие-то проблемы... - подумал я, отворачиваясь к стене. - Какой-то Бодя... Боди еще не хватало. Мало мне Чемодакова...»
        Это была очень знакомая фамилия. Когда Елена Евгеньевна его назвала, что-то такое в памяти ворохнулось, но сразу я его не вспомнил. Вспомнил потом.
        Когда увидел.
        __________________________

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к