Шкаф с ночными кошмарами Вики Филдс
        Искупление Тьмой #3
        Кая Айрленд умерла.
        Но это не самое страшное, ведь смерть лишь для других конец, а для нее - начало истории. Теперь, когда стала известна правда о ее роли в этой жестокой игре, Кая должна отыскать ребенка Криттонского Потрошителя. Она уверена, что этот ребенок - ключ ко всему происходящему. Аспен в коме, Скалларк исчезла, но помощь приходит с неожиданной стороны.
        Настал момент, когда семейные тайны обнажаются и правда, которую так тщательно скрывали, выходит наружу.
        Вики Филдс
        Шкаф с ночными кошмарами
        Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *
        «Сюжетная линия очень хорошо проработана автором. Все происходит последовательно. Карты раскрываются в процессе чтения, и все становится на свои места. В общем, я очень рекомендую этот мрачный триллер с элементами ужасов. Будьте готовы к тому, что вы не уснете этой ночью, если возьмете в руки книгу».
        Евгения Бесштанных
        «Очень круто, необычно и неодносложно. Постоянно в напряжении, как будто ждешь, что же там дальше, что за поворотом…»
        Наталья Ким
        Глава I
        Секреты Каи Айрленд

10 ДЕКАБРЯ 2012
        Все началось в понедельник.
        Моя подруга Селена Нэтвик снова завела старую песню, восхваляя спортивную команду, прибывшую на соревнования из соседнего городка. Мы как раз направлялись в школьную столовую, когда она сказала:
        - Кстати, ты сегодня у нас? Мне бы не помешала твоя помощь в математической статистике.
        - Сегодня понедельник, приехал папа. Мама в восторге.
        - Серьезно? - Селена резко повернулась в мою сторону. Из-за этого ее ботинок соскользнул со ступеньки, и она, чтобы не упасть, схватила мой локоть. - Это отличная новость. Будет ужин? Романтический?
        - Если и да, я не знаю об этом.
        - Мм… а на следующей неделе? Кая. - Селена остановила меня. Выражение лица у нее было серьезное. - Мне нужна твоя помощь, так что не притворяйся, что не видишь меня, ладно?
        - Я вижу.
        - Фигура речи! - воскликнула Селена, сжав виски. - У меня сейчас взорвется голова! Экзамены через месяц, а мне кажется, что я ничего не знаю!
        - Селена, не придумывай, - попросила я. Она закатила глаза так, что я увидела только белки. - Ладно, я это сделаю. Но не сегодня. Отец дома, мама выбралась из галереи, что случается довольно редко, так что я вне доступа.
        Селена набрала полные легкие воздуха и громко вздохнула; так громко, что две девушки, скрывшиеся за двойными дверями, оглянулись на нас.
        - Ладно. Спасибо и за это.
        - Идем внутрь.
        - Ты мой герой, ты знаешь это, да?
        - Просто идем, - рассмеялась я. Селена подхватила меня под локоть и зашагала по ступеням вверх.
        - Надеюсь, мы увидим кого-нибудь из их школы. - Она снова вернулась к обсуждению команды противника. - У нас такой маленький городок, что новые лица не помешают… Ты видела его?
        - Кого? - спросила я. Вокруг было шумно, голос Селены смешивался с голосами других учеников.
        - Мне показалось, кто-то стоял внизу у лестницы и смотрел на нас.
        Я резко обернулась, вцепившись в перила мертвой хваткой. Только несколько секунд спустя я почувствовала прикосновение к локтю - Селена переводила изучающий взгляд с меня на студентов внизу.
        - Странно… только что он был там, клянусь.
        - Никого там нет, - оборвала я и мысленно добавила: «Уже давно никого нет».
        - …Да, здесь не то, что в Эттон-Крик…
        Мы с Селеной обернулись на голоса. Они принадлежали трем девушкам. Одна из них - высокая худосочная брюнетка с шелковистыми волосами. Они были короче, чем у меня, и совсем другого оттенка. Мои - цвета воронова крыла, ее - ореховые, отливающие золотыми полосами у висков. Она была в кожаной куртке и черных джинсах. Рядом с ней шла девушка с черными вьющимися волосами, заплетенными в две косы. На ней была длинная красная юбка и укороченный черный свитер, открывающий одно плечо. Третья девушка была в черной шляпке, чудом держащейся на затылке. Ее темно-русые волосы локонами струились по спине и подрыгивали при каждом шаге.
        - И тут нет этой дурацкой школьной формы, - сказала девушка с косичками. Девушка в шляпке ехидно заметила:
        - А мне казалось, ты любишь наши чулки, Кэмми.
        - Не называй ее Кэмми, - шепнула брюнетка в кожаной куртке, но так громко, что даже мы с Селеной услышали. - Иначе будет взрыв.
        - Не будет! - воскликнула девушка с косичками, обращаясь к брюнетке, и тут же возмущенно добавила другой подруге: - И не называй меня, пожалуйста, Кэмми. Звучит ужасно.
        - По-моему, нормально, - сказала девушка в шляпке. - Звучит очень мило.
        - О-шиб-ка, - протянула брюнетка, и девушка с косичками возмутилась еще сильнее:
        - Почему ты говоришь со мной так, словно я какая-то истеричка?
        - Скалларк, прекрати возмущаться, - попросила девушка в шляпке. - Кира, не зли ее. Иначе нас выгонят и из этой школы.
        - Вообще-то нас не выгнали из нашей школы, - ответила Кира рассудительным тоном. - И это ты прекрати, Сьюзен. Да где же эта дурацкая кафешка?
        - И вовсе она не дурацкая, - вмешалась Селена. Я медленно повернула голову в ее сторону, удивленная тем, что подруга встряла в чужой разговор, а она уже взбежала вверх, поравнявшись с незнакомками. - Привет, девочки, меня зовут Селена. А позади меня плетется Кая.
        - Э-э… Я - Кира. Это - Скалларк и Сьюзен. - Она по очереди представила своих подруг, бросила на меня мельком взгляд и тут же обратила внимание на Селену, но та не дала шанса и словечка вставить:
        - А давайте мы с Каей проводим вас в кафе? Здесь отличные оладьи! Говорю вам, девочки, оладьи - то, ради чего стоит жить!..
        Все началось в понедельник.
        Я сидела в столовой в компании новых лучших подруг Селены. Скалларк смеялась над шутками громче всех - даже ее косички подпрыгивали, Сьюзен смущенно хихикала, Кира сдержанно улыбалась.
        Они говорили о школьной форме, о погоде. Селена постоянно называла меня по имени, очевидно стараясь включить в беседу. О погоде спросила я, и собственный голос показался мне противным и чрезмерно сдержанным на фоне веселых и звонких голосов новых знакомых.
        - Не то слово. Да я солнца уже сто лет не видела, посмотри, какая у нас кожа бледная!
        Скалларк мне понравилась, она совсем не стеснялась незнакомой обстановки и была уверена в себе. Когда Селена и Кира отправились за обедом, Сьюзен и Скалларк окружили меня, завалив вопросами о спорте и учебе. Я толком ничего не могла ответить, так как не участвовала в соревнованиях.
        - Ты не пловчиха? - изумились девушки.
        Я покачала головой.
        - Нет, я не плаваю. У нас же мужская команда.
        Они переглянулись.
        - У тебя хорошее тело, наверное, ты много бегаешь?
        Я кивнула, не вдаваясь в подробности. Я была сконфужена таким пристальным вниманием к своей персоне. В школе у меня не было ни друзей, ни врагов, я мало с кем общалась.
        - Какой красивый парень.
        Я проследила за взглядом Сьюзен и увидела юношу, сидящего через два столика от нас. Волосы у него были светлые, всклоченные; на плечах свободно висела клетчатая рубашка. Он сидел спиной ко мне, но приятель светловолосого, заметив мой взгляд, кивнул мне, и я, кивнув в ответ, немедленно отвернулась. Меня вновь застали врасплох.
        - Это Ной Эллисс, - сказала Селена, появившись за моей спиной с нагруженным подносом. У Киры был точно такой же. - Он очень классный!
        Селена произнесла «очень классный» таким тоном, будто это разом описывало Ноя Эллисса. При этом подруга поиграла бровями, а девушки рассмеялись. Все, кроме Киры.
        - Да, он неплох, но я не люблю блондинов.
        - Ну не такой уж он и блондин, - насупилась Сьюзен, - у него волосы чуточку светлее моих.
        - Сьюз, - Скалларк оценила ее тяжелым взглядом и дернула за прядь из-под шляпки. - Он самый настоящий блондин. И глаза у него голубые. Садясь за столик, он на несколько секунд задержался взглядом на нас. И даже улыбнулся мне.
        - И подмигнул, - добавила Сьюзен, помахав кончиками пальцев в сторону столика парней.
        Я больше не оборачивалась и вообще отключилась, пока Кира мрачно не объявила, глядя куда-то мне за спину:
        - И Леда пришла. - Я повернула голову и увидела высокую длинноволосую блондинку с профессиональным фотоаппаратом, висящим на шее на длинном ремешке. Волосы у девушки были белые, как у Снежной королевы, и Селена не преминула это прокомментировать:
        - Никогда не видела таких белых волос у людей. Как-то жутко.
        - А брови у нее темные, - заметила Кира, - наверное, красится.
        - Сомневаюсь, что Леда красится, - заметила Сьюзен. - И брови у нее не такие уж и темные.
        - Опять началось, - с досадой пробубнила Скалларк, делая большие глаза. - Вы можете прекратить препираться? Я устала, и из-за вас у меня пропал аппетит. Какая разница, красится Леда или нет?
        - Могу поспорить, что нет, - продолжала стоять на своем Сьюзен. Ее голос был все таким же нежным, но во взгляде читалось упрямство. - Она и в детстве была беловолосая, поэтому ничего удивительного. Она не красится.
        - Давайте оставим ее в покое? - вновь предложила Скалларк. Она фальшиво улыбнулась нам с Селеной и покрутила у виска пальцем. Селена поинтересовалась:
        - Так она из вашей школы?
        - Учится в моем классе, - подтвердила Кира. - Терпеть ее не могу.
        - Почему? - спросила я.
        - Потому что она лицемерка, - бесцветным тоном ответила Кира. Сделав несколько глотков из своей бутылки, она продолжила, игнорируя взгляды подруг: - Я вижу людей насквозь, и потому ненавижу, когда мне лгут.
        - Она это делает? - спросила Селена, удивившись. Видимо, жуткая беловолосая девушка все же не показалась ей лгуньей.
        - Она притворяется милой и слабой. Она на самом деле не такая. У нее комплекс жертвы, вот что я хочу сказать. Она намеренно провоцирует ребят из нашей школы на жестокость.
        - И что вы делаете? - спросила я, и тут же за нашим столиком как будто стало холоднее. Сьюзен и Скалларк нахмурились, глядя на меня так, будто я перешагнула невидимую границу.
        - Мы, - сказала Кира с нажимом, - ничего не делаем.
        - Ее отец - один из ведущих хирургов в больнице, - вставила Скалларк. Ее голос был бодрым и легкомысленным, и я подумала, что она пытается разрядить обстановку за столом. - В общем, лучше с ней не ссориться. Она не какая-то отмороженная девица, которая шатается по ночам и пьет пиво.
        - Обычная девочка, - добавила Сьюзен, стрельнув глазами в сторону Киры, которая тут же нахмурилась. Я украдкой взглянула на Леду. Она держала в руках фотоаппарат и смотрела снимки. Худая, словно жердь, в черных легинсах и длинном бесформенном свитере белого цвета.
        - Она ведь не в команде по плаванию? - спросила я.
        - Нет, она наш фотограф, - сказала Скалларк. - Снимки с соревнований потом напечатают в газете.
        - И она отлично рисует, - добавила Сьюзен. - Мы состоим в художественном клубе. Рисунки у нее отменные.
        - Так давайте пригласим ее за наш стол? - воодушевилась Селена, словно не понимая, что это не очень хорошая идея. Кира не стала молчать и мрачно пробубнила:
        - Лучше не стоит. Если бы она хотела присоединиться, то уже бы подошла.
        Вот это ложь, подумала я. Леда ссутулилась и низко опустила голову, явно переживая, что кто-то может окликнуть ее. Сомневаюсь, что она нашла бы в себе силы присоединиться к своим знакомым из школы.
        - Отлично! - голос Скалларк прервал мои размышления. - К ней подсел наш странноватый куратор. Хотя я вот что думаю: лучше бы с нами поехал Дориан Харрингтон.
        - Ага, - со смешком осадила ее Кира, - он даже не работает в школе.
        - Работает, - опять вмешалась Сьюзен, - он наш учитель на замену по биологии.
        - Правда? - Кира вытаращила глаза и приоткрыла рот.
        - А кто это - Дориан Харрингтон? - оживилась она. Я едва не закатила глаза и не спросила с недоверием: «Ты серьезно?» Неужели ей действительно интересны эти люди? Она ведь их даже не знает и, возможно, никогда больше не увидит их вновь. А даже если увидит, они ее не вспомнят. Или она их. Я - так точно.
        Но девушки тут же переключили свое внимание на мою подругу и вразнобой начали рассказывать о том, какой Дориан Харрингтон красавчик и все такое прочее. Мне откровенно наскучило их общество, но я молча пила воду. Дважды мне пришлось отказаться от угощений, а когда Кира попыталась всучить мне горсть миндальных орешков, Селена со смешком сказала:
        - У нее аллергия.
        Кира высыпала ей в ладонь миндаль и покачала головой:
        - Паршиво. А у меня… - она запнулась, но тут же воодушевленно закончила: - Слава богу, никакой аллергии. Могу есть что хочу и когда хочу.
        - Хвастунишка, - нараспев произнесла Сьюзен, улыбаясь.
        Минуты текли утомительно медленно, и я уже устала сидеть в одной позе. Селена изредка бросала на меня понимающие взгляды, в которых сквозило предупреждение: только попробуй смыться. Я терпеливо ждала, когда прозвенит звонок, а до него еще было целых двадцать минут. Время будто смеялось мне в лицо.
        - Через секунду вернусь, - громко сказала я и поднялась. Селена тут же всполошилась, спросив:
        - Куда ты?
        В ее голосе проскользнуло подозрение, но я ровным тоном ответила:
        - Хочу купить еще воды.
        Когда я отошла от столика на два шага, болтовня возобновилась, и я смогла вздохнуть спокойно.
        - Ты уронила… - услышала я мужской голос и бросила взгляд на столик Леды, которая вздрогнула, когда к ней обратились. Ной Эллисс протянул ей яблоко, Леда тоненьким голоском поблагодарила его.
        Когда я вернулась за стол, Кира подалась вперед и приглушенно спросила:
        - Можно вопрос? Мы слышали, в этой школе произошло страшное преступление.
        - Кира! - шикнула на нее Сьюзен.
        - Ты чего? - зашипела с другой стороны Скалларк, нахмурившись.
        - Я просто спросила, - начала оправдываться та, при этом пытливо глядя на Селену. Потом перевела взгляд на меня, и я ответила, потому что Селена, казалось, потеряла дар речи:
        - Она была нашей подругой.
        Скалларк толкнула Киру в бок, а Сьюзен виновато пробормотала:
        - Простите, девочки.
        - Это случилось год назад, - продолжила я, потому что Кира не отводила взгляд. - Это сделал наш учитель литературы.
        - Ладно, гм… прости, пожалуйста. Я не собираю сплетни, не подумайте. Я даже не могла предположить, что вы были знакомы.
        - Это маленький городок, - спокойно ответила я, отвинтив крышечку с бутылки и сделав несколько больших глотков. Я была невозмутима, но чувствовала, что должна смыть неприятный комок в горле. Только после этого стало немного легче и голос Стивена Роджерса за моей спиной стих, а вместо него вернулись голоса студентов из кафе и Сьюзен.
        - Давайте поговорим о парне позади нас. Хе-хе, - нервно рассмеялась она, покрываясь пятнами. Скалларк подхватила эту идею:
        - Ага, он иногда поворачивает голову в нашу сторону. Будто подслушивает.
        - Ной не такой, - возразила Селена, мигом забыв о неловком моменте минуту назад. - Лично мы не знакомы, но я знаю о нем только хорошее. Он добрый парень!
        - Джек-потрошитель, может, тоже был добрым парнем, - влезла Кира, и тут я не смогла с ней не согласиться.
        Когда подошло время прощаться, я ощутила такое непередаваемое облегчение, что даже улыбнулась. А когда Кира добавила напоследок, что чувствует себя немного виноватой за неловкость за столом, так как не всегда следит за тем, что говорит, осадок в моей душе полностью испарился. Кира оказалась похожей на меня.
        Когда они ушли, Селена задумчиво произнесла:
        - Слушай, можно подумать, Эттон-Крик довольно-таки страшный и мрачный город, а? - Я согласилась, и Селена продолжила, глядя вслед удаляющимся фигурам: - А мне кажется, что он не так уж и плох. Если судить по девчонкам, он спокойный и добродушный.
        - У городов нет души.
        - Мы могли бы подружиться с ними, как считаешь? Завтра сядем вместе с ними на трибунах.
        Я кивнула, даже не догадываясь, что для меня завтрашний день не наступит.

* * *
        Уроки закончились, и Селена вновь заставила мое сердце колотиться в рваном ритме, когда невнятно шепнула, беря меня под локоть:
        - Кая, это опять он.
        - Кто?! - Я обернулась и осмотрела школьную парковку, задержавшись взглядом на машинах преподавателей. Селена удивленно открыла рот.
        - Что за… - Она уставилась на меня. - Этот тип стоял там! Судя по скептическому взгляду, ты мне даже не веришь, но говорю тебе, там кто-то стоял и смотрел! Уже второй раз за день!
        - Ладно, но он уже ушел, - сказала я и поспешила к машине. Селена, чуть задержавшись, пошла следом. Устроившись на пассажирском сиденье, она спросила, не скрывая беспокойства:
        - Может, это маньяк?
        Я оторвала взгляд от футбольного поля, накрытого тенью от заходящего солнца, и посмотрела на нее.
        - У нас в школе был только один маньяк.
        Едва я сказала это, как тут же пожалела: от лица Селены мгновенно отхлынула кровь. Потупив взгляд, она отвернулась к окну. Я молча выехала с парковки, не желая обсуждать Стивена. Он мертв, как и Лили. Несмотря на то, что он сидит за решеткой за убийство и изнасилование, он не жив, и я надеюсь, он еще долго будет заперт в клетке, засыпая и просыпаясь под визг заключенных, таких же безумных, как он сам.
        Почему сегодняшний день - одно сплошное напоминание о прошлом?
        - Прости, - сказала Селена. Я бросила на нее взгляд.
        - Ничего. Предлагаю забыть об этом.
        - Есть, солдат! - Селена, улыбнувшись, отдала мне честь и откинулась на сиденье. - Мне понравились девочки из Эттон-Крика. А тебе?
        - Они милые. - Я следила за дорогой, но все же заметила скептический взгляд, направленный в мою сторону. - Это правда, - повторила я, - они милые. Кроме Киры. Она странная.
        Селена хохотнула:
        - Больше, чем ты?
        - Может, как я. Но мне и не должны нравиться люди, которые на меня похожи, так?
        - Так. Тебе в принципе не нравятся люди.
        Я пожала плечами, не желая спорить. Селена вернулась к обсуждению новых знакомых:
        - Ну, в чем-то ты права. Кира немножко мрачновата. Но что, если и мы в выпускном будем такими же? Учитывая экзамены и мою математическую статистику… - Она демонстративно покосилась в мою сторону. - Ты ведь не позволишь мне стать мрачной, верно? Поможешь подготовиться к экзаменам?
        - Помогу, если перестанешь говорить об этом.
        - Хорошо-хорошо! Поговорим о предстоящем зимнем маскараде. - Следующие десять минут Селена восторгалась своим нарядом, украшениями для зала и прочими вещами, и на моей душе вдруг стало легко и спокойно.
        - Может, нас даже кто-то пригласит… - мечтательно протянула она.
        - Тебя приглашали.
        - Ты права. - Селена погрустнела и принялась теребить пуговицу на кофте. - Но эти парни не моя судьба.
        - Чего?
        Селена смутилась сильнее.
        - Ну, знаешь, судьба… Мм… когда ты и этот человек связаны на века вперед, когда ваши сердца бьются в такт… - Она уставилась на меня в поисках поддержки, но я не стала отворачиваться от дороги.
        - По отдельности они никто, но вместе - единое целое! Они представляют что-то стоящее, потому что вместе они - огонь! Они вместе являются воплощением чего-то волшебного, искрящегося разноцветными искрами, способными поджечь и других людей. Но когда они находятся вдали друг от друга, они просто люди! Их глаза тусклые и даже губы блеклые и невзрачные, словно у мертвецов! Их волосы не сияют на солнце и не привлекают внимания, а улыбки кажутся насквозь фальшивыми. Они бензин друг для друга, понимаешь, Кая? Они тащат друг друга на себе в другие миры, заставляют друг друга бороться, переступать через страх, страстно любить. Просто жить. Хотеть от жизни большего.
        Повисло тяжелое, звонкое молчание. Для моих ушей это была пытка, мне бы хотелось, чтобы Селена продолжила распаляться, но она ждала моей реакции. Я должна была что-то сказать, но не знала, что именно. Хотелось полюбопытствовать, а не пишет ли она тайком любовный роман, и еще спросить, не собирается ли она всерьез ждать человека-бензин.
        - М-м-м, - протянула я, сворачивая на нашу улицу. Солнце светило прямо в глаза, и я надела солнцезащитные очки, лежащие на приборной панели. - Это… это…
        - Ты думаешь, что я сумасшедшая, - заключила Селена. Я резко посмотрела на нее.
        - Ни разу! - Я прочистила горло. - Просто это… понимаешь, для меня это сложно.
        - Ты не веришь в любовь.
        - Я не не верю в любовь, - с нажимом возразила я и, тщательно подбирая слова, продолжила: - Просто я не умею выражать чувства так, как ты. Но я… чувствую то же самое, что и ты.
        - Ну ты и лгунья.
        - Но мне понравились твои слова, - улыбнулась я. - Действительно понравились. Ты ведь знаешь, я просто…
        - Ты камень.
        - Нет, я хотела сказать, что не встретила такого человека, как ты описала. И ничего подобного я не чувствовала.
        - Потому что ты думаешь только об экзаменах и военной академии, - поддела Селена, наклоняясь в сторону и махая мисс Бакли в окошко. Я остановила машину у кованых ворот и, стянув очки с носа, посмотрела на подругу:
        - Ты права, сейчас я думаю только об учебе, но когда я полюблю кого-нибудь так, как ты описала, обязательно тебе расскажу. Честное слово!
        Лицо Селены осветило заходящее солнце. Может, от этого ее глаза показались хитрее и ярче, чем они есть. Ее звонкий голос, наполнившийся иронией, стал звонче:
        - И пусть будет так! Потому что кто, как не ты, заслуживает чувствовать себя любимой и в безопасности?
        Я поморщилась и сказала, взмахнув рукой:
        - Просто иди домой и предупреди маму, что сегодня мы с Джорджи задержимся. - Я бросила взгляд на наручные часы. - Что-то мне подсказывает, что она начнет уговаривать меня посмотреть с ней этот мультфильм про бешеную белку.
        Слова о любви еще долго крутились в моем мозгу. Туда-сюда. Селена на самом деле часто выдавала нечто такое, что заставляло меня задуматься. Сегодняшняя беседа натолкнула меня на вопросы. Неужели в этом мире действительно есть люди, которые любят так? Есть ли кто-то, кто готов ради любви абсолютно на все? И что случится с таким человеком, который любит другого больше всего на свете? Что, если с возлюбленным что-то случится? Разве без любви такие люди могут существовать? А что случится с Селеной, если она полюбит кого-то так сильно, что начисто забудет о себе?
        Нет, это не жизнь, решила я. Отдав себя другому, ты не живешь, а существуешь. И себе больше не подчиняешься.
        Несмотря на такое умозаключение, я достала из сумки ежедневник и вписала в список желаний новое:
        51. Найти истинную любовь
        В музыкальной школе Джорджи было тихо и пусто. Подойдя к торговому автомату, напротив ряда сидений, я сунула в прорезь мелочь и нажала на сникерс. Достав для сестры шоколадку, я обернулась и тут же отпрянула назад - в опасной близости от меня стоял какой-то парень. Он шагнул в сторону, пропуская меня, а затем занял мое место у автомата.
        Успокойся, Кая, - строго приказала я себе и с колотящимся сердцем устроилась в пластиковом кресле.
        После того что тот монстр сделал с Лили, я странным образом реагирую на незнакомцев. А ведь этот юноша даже не выглядит опасным. Зря я напряглась.
        Тем временем незнакомец купил пачку орешков и направился в мою сторону. Присев через одно кресло от меня, он со странной улыбочкой, будто мы друзья, принялся изучать мое лицо. Я несколько секунд делала вид, что ничего не замечаю, затем обернулась и наткнулась на взгляд, полный искреннего любопытства.
        Щеки незнакомца порозовели, глаза сверкали.
        Странный он какой-то.
        - Мы знакомы? - тихо спросила я. Он вытянул длинные ноги, затянутые в черные джинсы, вперед и кивнул на батончик, который я по-прежнему вертела в пальцах, шелестя фантиком.
        - Разве ты ешь такое?
        Я покачала головой.
        - Нет, это не для меня. - И зачем-то добавила: - У меня аллергия на орехи.
        Он улыбнулся, будто в аллергии было что-то забавное.
        - Да. У меня тоже.
        Его голубые глаза смеялись. То ли надо мной, а может, просто так. В любом случае от его взгляда сделалось не по себе. Я всмотрелась в лицо незнакомца с той же пристальностью, что он в мое.
        - Извини, - наконец сказала я, - я не всегда запоминаю лица людей.
        Он не удивился и не расстроился, и в этот момент я почувствовала исходящее от него тепло. Этот незнакомец продолжал сиять, словно солнце в горячий летний день. Я еще никогда не встречала таких людей - которые раздаривают направо и налево хорошее настроение.
        А он все буравил и буравил меня интенсивным взглядом глаз-льдинок и вдруг ошарашил:
        - А если мы еще раз встретимся, тогда ты меня запомнишь?
        Я не сразу нашлась с ответом. Отчего-то сердце екнуло в груди.
        - Наверное, да. Но люди, которых я забыла, никогда не подходят ко мне во второй раз.
        - А я подойду, - поспешно сказал он. - Главное, что я тебя помню, Кая. - Я в ответ нахмурилась, а он уже протянул руку: - Меня зовут Ной.
        Я без раздумий пожала ее, поинтересовавшись:
        - Ты учишься в этой школе?
        - Нет, - он убрал руку и откинулся на спинку сиденья, - здесь учится мой младший брат. Он мечтает основать свою рок-группу. Только не говори моей маме, а то она сойдет с ума.
        - Не скажу. Так мы…
        - Из одной школы, да, - закончил он. - Сегодня я видел тебя в кафе, в обществе ребят из Эттон-Крика.
        Ах да! Тут я заметила его клетчатую рубашку, белую футболку под ней, густые встрепанные волосы. Он ведь подсел не потому, что слышал о себе сплетни?
        Я размышляла над этим лишь секунду, а Ной уже отложил пачку с орешками на кресло позади себя, достал из кармана джинсов мобильный телефон и бросил в мою сторону вопросительный взгляд:
        - Можно с тобой сфотографироваться?
        - Зачем? - удивилась я.
        - Чтобы у меня были доказательства нашего знакомства. Я выложу фото в «Друзьях», и когда добавлю тебя, ты сможешь понять, что я не обычный незнакомец…
        - Меня нет в «Друзьях» и вообще… в социальных сетях…
        Я сконфуженно пожала плечами, но Ной не растерялся:
        - Тогда просто сфотографируемся на память.
        Между нами было кресло, но я все равно почувствовала непривычную близость, когда он склонился ко мне, вытянув руку с мобильным телефоном вперед. Я не стала отстраняться. Была удивлена, если не шокирована. Ощущение было странным, ведь обычно люди не заговаривают со мной ни с того ни с сего, а тем более мальчики из моей школы. Кроме Селены у меня даже друзей нет.
        Ной - это солнце, решила я. Он - солнышко.
        Мы ни о чем не разговаривали. Я не знала, о чем говорить и стоит ли задавать какие-нибудь вопросы, а Ной, казалось, не говорил, потому что чувствовал себя комфортно в тишине. Казалось, он ничего не спрашивает, потому что уже знает достаточно.
        Тут тишина нарушилась, когда вниз по мраморным ступенькам скатился мальчик лет восьми и повис на руке Ноя, потянув его в сторону выхода. Мальчик помахал мне, весело улыбнувшись:
        - Привет, Кая!
        - Привет. - Я тоже махнула ему рукой. Движения были зеркальными: я делаю то, что делает эта странная семья. Они улыбаются, я улыбаюсь в ответ, они на прощание машут руками, и я машу тоже.
        Прежде чем уйти, Ной пообещал, что завтра переборет страх перед моей кислой миной и присоединится ко мне за обедом.
        И я принялась с нетерпением ждать завтрашнего дня.
        - У тебя есть моя фотография! - напомнил он, улыбаясь белозубой улыбкой. - Не забудь меня, Кая.
        Он шел задом наперед, а брат волок его за кончики пальцев.
        А затем они оба исчезли, и коридор погрузился в тишину. Вновь все стало обыденным и серым. Я опустилась в кресло и посмотрела на экран мобильного телефона. На фотографии мы с Ноем едва уместились в одном кадре. Он ослепительно улыбался, а я лишь попыталась улыбнуться, чтобы не выглядеть рядом с ним призраком. Но все равно выглядела. Ярко контрастировала с его живым выражением лица, обаятельной улыбкой, ямочками на щеках и светлыми волосами.
        Он подписал эту фотографию:
        «Кая Айрленд и Ной Эллисс, 10. 12. 12».
        Я не забуду тебя, Ной.
        Ни за что не забуду эти пронзительные глаза, добрую улыбку и мягкий тембр голоса.

* * *
        Все закончилось в понедельник.
        Отец все повторял, что страха на самом деле не существует, и я поверила ему. Сколько себя помню, я всегда пыталась скорее вычеркнуть из памяти все, что было связано с болью и страхом, пыталась локализовать больное место, срочно вылечить, чтобы забыть. Пыталась быстро разделаться с ним, пока он не парализовал все тело. Я всегда контролировала его. Но десятого декабря меня и мою восьмилетнюю сестру Джорджи похитил Стивен Роджерс.
        Тогда я поняла, что вытолкнуть страх из сознания мало, - он вернется вновь. Вернется более сильным, придет вместе с Безнадежностью и Болью. Папа обманул. Он солгал, сказав, что страх находится в моей голове, - он выбрался наружу. Все отнял. Ничего не осталось.
        Но я никогда не говорила об этом.
        Я никогда не признавалась, что помню, что Стивен сотворил со мной; не признавалась ни родителям, ни врачам. Никто так и не узнал, что на самом деле случилось с малышкой Джорджи.
        Я никому не говорила, что смех Стивена до сих пор преследует меня в ночных кошмарах. Я, бывает, просыпаюсь в поту посреди ночи и не могу понять, где нахожусь. Я дезориентирована, панически хватаю ртом воздух, пытаюсь наполнить горящие легкие, а в ушах сквозь пульсацию крови слышу смех Стивена. Не могу избавиться от него даже много лет спустя.
        Я никому не признавалась, что помню каждую минуту боли. Не говорила, что, когда Стивен тщательно разрезал мою кожу на ребре, он включал Бетховена и просил меня наслаждаться музыкой. Не говорила, что помню, как Стивен зашивал мою кожу, заставляя впиваться ногтями в его плечо и сжимать зубы до боли. Он сшивал порезы и ночью разрывал их вновь. Не хотел, чтобы я истекла кровью. Он перевязывал мои раны, словно заботливый старший брат, и ночью вновь убирал повязки, чтобы продолжить наносить шрамы. Он хотел перенести их со своего тела на мое. Каждый из них. Каждый шрам, полученный в тюрьме.
        Стивен сказал, я виновна в том, что с ним случилось. За испещренное лицо, за вывихнутую лодыжку, за сломанные пальцы, за перелом ключицы - я должна поплатиться за все. Двадцать четыре шрама.
        Меня ждало еще много боли, но я терпела изо всех сил. Потому что где-то там, в темноте, среди тысячи коридоров, которые я вообразила в мозгу, в тесной клетке сидела моя сестра. Маленькая восьмилетняя девочка, которая не вынесет даже вида крови. Я терпела, потому что знала: если умру, монстр тут же отправится за ней, чтобы сделать то же, что со мной.
        Поэтому каждую секунду я отдавала себе четкие приказы не терять сознание. Дышать. Я стискивала зубы до такой степени, что начинала ныть челюсть. Я заставляла себя смотреть, как по животу стекает кровь, заставляла себя смотреть, как Стивен сжимает мою скользкую кожу между пальцев и сшивает ее.
        И я не кричала. После первого раза я больше никогда не кричала, потому что видела, что чудовищу доставляют удовольствие мои вопли. Его глаза наполнялись удовлетворением, хотели больше боли, больше криков, больше мучений…
        …Но я об этом никому не говорила. Ведь это лишь мой секрет. Был мой и Стивена, но он мертв. Поэтому секрет мой и ничей больше.
        Оказывается, и я умею хранить секреты. Я храню секреты даже от себя самой. Внезапно оказалось, что за ширмой тайны, где-то там, глубоко в подсознании, есть и другие вещи, о которых я никому не говорила. Но не потому, что не хотела признаваться, а потому что забыла.
        Я никому никогда не говорила о мальчике с солнечной улыбкой. Он задержался в моей памяти всего лишь на несколько часов, а затем исчез, будто в моем мире его никогда не существовало. Так получилось, что Ной Эллисс был секретом от меня самой. Я вырвала его из памяти, потому что нужно было запомнить другие вещи. Более важные вещи.
        Ной Эллисс был всего лишь прологом к плохой истории, а прологи никто никогда не запоминает. Запоминаются лишь истории. И лучше всего запоминаются истории с плохим концом.

* * *

13 ДЕКАБРЯ 2012
        - Уверен, ты надеешься, что вас кто-то ищет, я прав? - Стивен задал вопрос и тут же склонился, словно думал, что я шепчу ответ, а он не может его услышать, потому что стоит с идеально ровной спиной. Я не шептала. Я ничего не говорила, потому что знала: любым словом могу вывести его из себя. Но мне хотелось задать вопрос. Неужели ему никогда не надоест меня резать? Резать и зашивать, резать и зашивать… бесконечно. Бесконечно.
        Но Стивен и не ждал моего ответа; он провел липкой от крови ладонью по моим волосам, убирая их со лба, и, вглядываясь в мое лицо, задумчиво прошептал:
        - Когда же ты умрешь?
        Я ничего не говорила, потому что не хотела тратить силы на это животное. Он не заслуживает даже презрительного взгляда. Но я все равно не зажмуривалась, потому что хотела, чтобы чудовище смотрело в мои глаза.
        Я хотела сказать, что никогда не умру. Стивен бы рассмеялся надо мной, но мне все равно, потому что это правда. Я не умру, пока не вытащу Джорджи из клетки. Если я умру здесь, на этом складе, на этом грязном прозекторском столе, никогда себя не прощу. Потому что Джорджи все еще будет сидеть там, на соломенном полу, обхватив колени руками, и со страхом ожидать, когда вернется Стивен, чтобы теперь ей нанести раны.
        Они будут хуже моих, потому что, когда я умру, Стивен придет в бешенство. Он лишь говорит, что хочет, чтобы умерла, но на самом же деле ему интересно, почему я все еще не сдалась. Ему даже в голову не пришло, что человека могут держать на ногах не только жажда мести и желание убивать, но желание защищать и спасти. Мое израненное тело вечно будет стоять между ним и Джорджи. Даже когда во мне иссякнет кровь, я найду способ защитить свою сестру.
        Возможно, Стивен прочел это в моих глазах, потому что между его бровей залегла морщинка понимания, а взгляд стал более проницательным. Он вздохнул:
        - Я совершил тогда ошибку… с Лили. Она была милой девочкой. Красивой. Улыбчивой. Всегда улыбалась мне, посылала сигналы…
        Ложь. Все, что он говорит - ложь.
        Я сглотнула, переборов желание гневно возразить.
        - Она была самой красивой девочкой в вашем классе. - Стивен погладил мои волосы, оставляя на них кровавые следы, затем склонился ниже. С отвращением я заметила, как он прикрыл веки и его ресницы затрепетали. - Я ошибся, - шепнул он, - когда решил, что Лили была самой красивой. Она была фантиком. Яркой оберткой, которую мне хотелось разорвать, посмотреть, что внутри. Внутри ничего не было. Пусто. Я должен был обратить свое внимание на тебя. На твои длинные темные волосы, которые ты собирала в хвост. На серьезный взгляд настоящего солдата, на темные глаза без тени улыбки… Твоя красота является чем-то большим, чем внешность. Я никогда не видел твоей улыбки, но готов спорить, что, когда ты улыбаешься, ты в сотни раз красивее!
        Стивен восхищенно отстранился, но его лицо по-прежнему было рядом. Его глаза сияли безумством, были наполнены живым интересом, словно у мальчугана, родители которого вернулись домой с подарками. Его подарок я. Теперь он хочет разорвать меня.
        - Ты увидишь мою улыбку только после смерти, - мои первые слова за сегодняшний день. Стивен поцокал языком, не выглядя рассерженным:
        - Потому ты мне и нравишься. Ты напоминаешь мне меня самого - тоже не хочешь сдаваться.
        Я сосредоточила взгляд на своем бывшем учителе.
        - Ты все видишь именно так? - Он непонимающе моргнул. - Ты идешь до конца лишь потому, что не хочешь сдаваться? Лили было пятнадцать лет.
        Стивен выпрямился. Перемены в его лице были едва уловимыми, но я все же почувствовала их, потому что знала, что значит этот взгляд. Стивен размышляет над моими словами, после чего ему придется сделать выбор: если он решит, что я говорю правду, он причинит мне боль. Если его мозг отвергнет слова, он засмеется и назовет меня «несообразительной глупышкой». Но Стивен не смеялся.
        - За долгой беседой я почти забыл, с какой бессердечной тварью говорю, - протянул он, оценивая меня холодным взглядом. Фаза преображения завершилась, он стал полностью другим. Я с трудом оторвала взгляд от его холодных глаз и посмотрела на то, с какой яростью его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки ножа. Представила, как он срезает с моей ноги кусочек кожи.
        Куда он ее девает?
        На самом деле я не хочу знать. Я где-то слышала, что преступники, такие психопаты, как Стивен Роджерс, даже могут есть своих жертв. Им кажется, что таким образом они впитывают жизненные силы, энергию людей, которых едят.
        - Мисс Айрленд, - позвал меня Стивен, легонько встряхнув за плечо. Глаза внезапно обожгло от яркого света лампы над прозекторским столом. Я потеряла сознание? - Мисс Айрленд, тебе больно?
        Если скажу «да», он захочет сделать больнее. Если отвечу «нет» - тот же результат.
        - Почему молчишь? - Стивен с улыбкой выпрямился. Я повернула голову, не отрывая взгляда от его высокомерного лица с насмешливой улыбкой. - Ты всегда молчишь. Я заметил это еще в школе. Почему? Боишься сказать какую-то глупость? А, нет, знаю. - Стивен делал свои безумные предположения, постукивая пальцами по подбородку. - Каждый раз, когда ты задавала вопрос, твой отец хорошенько выпарывал тебя ремнем, верно? Разве ты не хочешь поговорить с кем-нибудь?
        У меня больше не было сил говорить.
        Все стало черным.
        Все как обычно.

* * *
        Эти мучения будут длиться вечно. Я вымоталась и хочу уйти, но не могу бросить Джорджи. Без меня ей конец. Я тоже держусь за нее. Чтобы набраться сил, мысленно дотягиваюсь до нее и сжимаю в крепких объятиях. Говорю ей, что не позволю умереть. Говорю, что она вернется домой невредимой. Лгу ей об этом каждый день.
        …
        Когда Стивен бросил меня на пол клетки, я с трудом моргнула и вдруг поняла, что моя голова уже на коленях Джорджи. Она нежно убрала окровавленные волосы с моего лица. Поет песню, пытается успокоить и утешить меня. Или себя. Я не слышу слов. Я слышу только равномерный звон, шум крови, текущей по венам. Чувствую запах гниющего сена.
        Сколько дней я смогу выдержать?
        Когда нас найдут?
        Уже нет сил бороться. Джорджи борется, а у меня не хватает духу. Стивен вытряхнул из меня все, что мог. Сколько дней прошло с момента похищения? Сколько дней прошло с тех пор, как он ранил меня впервые?
        Справа вдруг раздался скрип: Стивен отпер клетку и поставил на бетонный пол металлический поднос с едой. Он лишь потому кормил нас, что боялся, что мы умрем до того, как он наиграется. По той же причине он зашивал меня и накладывал на раны повязки. Чудовище.
        Джорджи пошевелилась и слабым голоском шепнула:
        - Кая, ты должна что-нибудь съесть.
        Мне повезло, что у меня есть Джорджи - маленький сгусток надежды на лучшее с кудряшками и испуганными глазами. Я согласно кивнула и, прикладывая немыслимые усилия, попыталась сесть. Джорджи, увидев, что я двигаюсь, быстрыми движениями отползла к двери клетки и через секунду уже подтянула ко мне поднос.
        Я приказала рукам действовать, но они не шевелились. Приказала энергии направиться в пальцы, чтобы взять плошку с бульоном и сделать глоток. Джорджи будто читает мысли - она взяла плошку и осторожно поднесла к моим губам. Я сделала глоток, прикрыв веки.
        Я одновременно хотела и не хотела знать, о чем она думает. Надеюсь, думает, что выберется; что прутья клетки перестанут угрожающе сдавливать пространство. Но думаю, что глядя на меня, на мое испещренное ссадинами лицо, на пропитанный кровью свитер, прилипший к телу, на покалеченную ногу, она уже перестала надеяться. Она не верит, что выживет.
        - Выпей, Кая, - прошептала она. Пластмассовые края коснулись моих губ, и я открыла рот. Сделала глоток, с успехом поборов приступ тошноты - бульон вместе с кровью попал в желудок, - и Джорджи тут же забрала посудину из моих пальцев. Она отставила ее на поднос и притянула меня к себе. Обняла меня маленькими ручонками, крепко прижалась.
        В моих глазницах вскипели слезы, но я вскинула голову.
        Держись, Джорджи. Она больше не задавала вопросов, действовала на автомате. Думаю, она спряталась. Думаю, у Джорджи в голове есть безопасное местечко. Это хорошо. Пусть остается там. Пусть не спрашивает, почему нас все еще не нашли. Пусть не спрашивает, где мама и папа. Пусть молча гладит меня по волосам, слипшимся от пыли, пота и крови. Пусть не плачет. Пусть продолжает смотреть на меня пустыми кукольными глазами.
        Потому что, когда она выберется из клетки, она вернется в сознание и будет в безопасности. Ей нужна помощь. Я сделаю все для того, чтобы Джорджи вернулась домой.

* * *

13 ДЕКАБРЯ 2012
        - Ной! Что ты делаешь?!
        Ной даже не обернулся, когда мама вошла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь, выкрашенную депрессивной черной краской.
        - Почему ты не в школе? У тебя сегодня после обеда тест. Я специально звонила твоей учительнице, чтобы… - Тут мама заметила в его руках пачку бумаги. - Что ты делаешь?
        - Мам, мне пора.
        - Нет уж! - она схватила его за локоть. Миссис Эллисс была невысокой и хрупкой, но очень грозной женщиной. Сыну она доставала до груди, однако это не мешало сверлить его напряженным взглядом таких же голубых, как у него, глаз.
        - Ты опять идешь расклеивать листовки?
        - Мама, Кая пропала. - Он повторил это в сотый раз. В тысячный. Он повторял это днями и ночами, чтобы его услышали. Казалось, никто ничего не делает. - Ты не понимаешь!
        Мама глубоко вздохнула и подвела Ноя к кровати. Они сели рядышком.
        - Ной…
        - Я видел ее в тот день, - оборвал он, уставившись в пол.
        - Вы учитесь в одной школе, и ты…
        - Я разговаривал с ней. Я видел ее в школе Билли. Она сидела в кресле на первом этаже. Я даже сделал фотографию - она же никого не помнит!.. - Он поднял взгляд. Голубые глаза были большими от ужаса. - Я должен что-то сделать. Я не могу сидеть на месте. Я не могу. Я не знаю, где она. А вдруг она…
        - Ной. - Мама тяжело вздохнула. - Ты и так многое сделал. Ты расклеил листовки по всему городу. Ты искал ее с поисковыми отрядами в лесу. Ты давно не спал. Ной… - Мама накрыла его руку, на которой выступили синеватые вены, и Ной сжался от дурного предчувствия. - Давай я пойду с тобой. Ты плохо выглядишь. Давай я помогу тебе. Не делай все в одиночку.
        Он встретился с ней взглядом. Она всегда была такой - если не может контролировать, то будет заодно в любом деле. Он кивнул, и она слабо улыбнулась. Невесело фыркнула, встрепав его светлые волосы:
        - Ну и денек. А я месяц назад запланировала столик в кафе, чтобы отметить твой день рождения!

* * *
        - Как спалось, мисс Айрленд? - полюбопытствовал Стивен. Он придерживал меня за талию, когда вел к страшной комнате пыток. Был так близко, что я чувствовала исходящий от него запах свежести и чая. С его волос на мое плечо, выглядывающее из-под распоротого свитера, падали капли воды. Было холодно. Кожа горела от боли, я изнывала от желания смыть грязь и кровь.
        - Тебе снились хорошие сны?
        Мне не снятся сны. Мне ничего не снится. Я проваливаюсь в небытие и выныриваю из него, чтобы встретить лицо Стивена Роджерса, перечеркнутое чудовищным шрамом. Я возвращаюсь в реальность для того, чтобы без сопротивления следовать в его игровую комнату, где случится то же, что и всегда - пытка над моим разумом.
        Стивен помог мне опуститься на металлическую поверхность стола. Процедура была стандартной: он стянул на моих запястьях и щиколотках ремни, будто все еще считал, что в любой момент я могу убежать.
        Бросая взгляд то на меня, то на ремни, пока затягивал их, он произнес:
        - Я все еще жду, когда ты сдашься и поговоришь со мной по душам.
        Я перевела уставший взгляд на лампу над столом. Сонно моргнула.
        - Нет.
        - Нет? - Стивен немало удивился, и я обратила внимание на него. Он давно не слышал моего голоса - целую вечность. Внутри меня все тут же взбунтовалось: не смотри на него, не говори с ним - он никто.
        Стивен выпрямился и скрестил руки. Раньше рубашка была белой, а теперь вся покрыта моей кровью. Готова спорить, он спит в ней. Может, даже принимает в ней душ.
        - Ты хочешь, чтобы я сдалась, но не для разговора. - Стивен нахмурился, и его глаза наполнились противоречивыми эмоциями страха и сомнения. - Что с тобой случилось в тюрьме? Что случилось, когда заключенные узнали, что ты сделал с пятнадцатилетней девочкой? Что случилось, когда они поняли, какое ты ничтожество? Как быстро ты сдался?
        Одним стремительным движением Стивен оказался рядом и схватил мои волосы в кулак. Я едва не вскрикнула. Плечи рывком оторвались от стола, вместе с этим напрягся пресс и на животе полопались швы. На мгновение я решила, что заплачу, но затем в глазах все прояснилось, и я увидела, насколько близко ко мне лицо Стивена. Наши носы почти соприкоснулись. Я увидела его длинные ресницы и глубоко посаженные красивые глаза. У него утонченные черты лица. Как у художника. Как у человека, который живет искусством. Как у человека, который насилует и убивает девочек.
        - Ты хочешь утешить себя мыслью, что никто не сможет выдержать пыток, - прошептала я, и его взгляд мгновенно метнулся от моих губ к глазам. - Хочешь знать, что на твоем месте так поступил бы любой - сдался.
        Я не договорила, потому что рот Стивена накрыл мой, и я сжала губы до боли. Почувствовала укус, но не отступила. Стивен отстранился и слизнул с моей нижней губы кровь.
        - Даже если бы ты сдох в тюрьме, - сказала я, - все равно люди не стали бы тебя меньше презирать. Потому что ты ничтожество и всегда таким был.
        Его кулак врезался в мой висок. Моя голова дернулась в сторону, и я снова подумала, что заплачу. Перед глазами поплыли круги, но слез не было. А даже если бы были, я бы не остановилась. Я буду продолжать. Молчать. Выводить его из себя. Главное - не сдаваться и не играть по его правилам. Главное - не умереть.
        - Ты смотришь на меня свысока даже сейчас?! - Он приставил к моему горлу нож. Я затаила дыхание и не шевелилась. Смотрела, как сумасшедшие глаза Стивена едва не вылезают из орбит. Слушала, как его дыхание стало прерывистым, когда, проглатывая окончания, он пробормотал: - Ты сдохнешь, и никто не найдет твое тело.
        Я не шевелилась: неаккуратное движение - и мне конец. Я все еще не дышала. Если сделаю вдох - это будет его выдох, полный ненависти и желания причинить мне боль. Пусть он выговорится.
        И Стивен с удовольствием продолжил, вжимая нож в мою тонкую кожу.
        - Это вы виноваты. Маленькие девочки с хорошенькими улыбочками. Никто не замечает меня. Никто никогда не смотрел на меня.
        - В тюрьме тебя многие заметили. Готова спорить, замечали каждую ночь.
        Стивен набрал полную грудь воздуха и выдохнул сквозь стиснутые зубы.
        - Как же мне заставить тебя замолчать? - Он сделал вид, что задумался, хотя я знала: план давно готов. Стивен все заранее продумал, ведь именно меня он винил во всем случившемся. Наверное, сидя в тюрьме, он мечтал сотворить со мной страшные вещи. Его рот растянулся в совершенно сумасшедшей усмешке.
        - Может, отрезать тебе пальцы рук? Или, может, сломать каждый палец по отдельности? - Он выпрямился и склонил голову набок, наблюдая за моей реакцией. - А когда кости срастутся, я их вновь сломаю. И так снова и снова.
        Он думает, что сможет жить на этом заброшенном складе вечно? Весь город рыщет в поисках этой крысы, сбежавшей из тюрьмы.
        - Вижу, о чем ты думаешь, - с усмешкой протянул Стивен, постучав лезвием ножа по краю металлического стола. - Думаешь, тебя найдут. Кто-нибудь примчится к тебе на помощь. У меня для тебя новость: никто и не собирается спасать тебя. И никто никогда не найдет твое тело, которое я порежу на кусочки.
        Как я и думала, он много фантазирует на эту тему. Я не показала, что боюсь. Возможно, я даже и не боюсь. Уже не знаю.
        Стивен задумчиво очертил ножом мои скулы. Он не хотел озвучивать свой вопрос. Пытался спрятать очевидное любопытство, но тщетно.
        Почему я не боюсь?
        Я разлепила сухие губы. Сделала глубокий вздох. И медленно произнесла:
        - Если я испугаюсь тебя, то проиграю.
        И зажмурилась до боли.
        Папа. Мама.
        Я не боюсь.
        Страх лишь в моей голове. Или я в голове у страха?..
        Уже не так важно. Нет, мама, папа, я не сдаюсь. Я никогда не сдавалась. Я не сдалась, когда Стивен провел по моему горлу ножом. Мам, я не сдалась, когда в разные стороны брызнула кровь. Не сдалась, дернув обеими руками, закованными в ремни, когда попыталась прикрыть рану пальцами.
        Я не сдалась.
        Я не бросила Джорджи.
        Я просто умерла.

* * *
        Я ничего не почувствовала, когда открыла глаза.
        На мгновение показалось, что Стивен Роджерс вовсе не вспорол мое горло, что кровь не хлестала из раны, забрызгивая мое лицо. Но что-то было не так. Мертвая тишина. Не такая. Только что она не была такой.
        Стивена не было. Крови не было. Ничего не было.
        Я сидела на краю операционного стола свесив ноги вниз, и мысленно обследовала свое тело. Провела ладонью по груди и животу. Одежда сухая, приятная на ощупь, у меня ничего не болит. Я спрыгнула на пол и опустила взгляд под ноги. Я в своих ботинках, не босиком, как прежде.
        Что происходит?
        Я обернулась вокруг своей оси, все еще ожидая… чего-то. Все странно. Неестественно.
        - Потому что ты мертва.
        Я резко обернулась, когда услышала позади себя этот призрачный голос, отразившийся от стен, предметов, скопившихся во тьме бесформенными кучами, и даже тишины.
        Из темноты кто-то выступил, - я услышала его шаги.
        - Ты действительно мертва, Кая Айрленд. Мне жаль.
        Я молчала, потому что моя смерть была очевидна. Я не чувствую ни боли, ни страха, не испытываю ярости к Стивену…
        - Ты Смерть? - Я должна была спросить. Несмотря на то, что он выступил из темноты, он все еще держался в ней. Он и был тьмой - сгустком мрачной силы, медленно двигающийся вдоль стены. Он был на приличном расстоянии, но я все равно почувствовала неприятный запах, исходивший от него: пахло медом и сладостями.
        - Зови меня Безликим. Меня все так зовут.
        Фигура все еще находилась во тьме, поэтому разглядеть, как он выглядит, не представлялось возможным.
        - Кто - все?
        Он не ответил, но когда заговорил вновь, в голосе послышались снисходительные нотки:
        - Да, я - Смерть.
        Он не хотел разговаривать со мной. Я тоже не хотела говорить с ним, но сказала:
        - Я не могу уйти.
        Внезапно шаги прекратились, и я затаила дыхание. Не дышать оказалось проще, чем дышать, - теперь мои легкие были свободны от омерзительного запаха меда, который казался таким ощутимым на кончике языка, что приходилось постоянно сглатывать. Лучше не вдыхать запах Смерти. Лучше не смотреть в его сторону.
        - Не можешь? - осведомился он с нажимом. Я услышала вежливое удивление и сжала кулаки от отчаяния и тревоги.
        Я могла бороться со Стивеном Роджерсом и делала это каждый день, каждую минуту. Я пыталась выстоять, потому что верила, что могу одолеть чудовище - он был из плоти и крови. Он не был непобедимым. А Смерть - да. Смерть - это конец.
        - Ты ведь ничего не чувствуешь, - мягко заметил Безликий. Может, я галлюцинирую, потому что потеряла много крови? - Ты ничего не чувствуешь, но твоя душа не желает уходить из земного мира, - заключил голос. Безликий чем-то неуловимо напомнил Стивена. Такой же настойчивый в желании добиться ответа… Похожий на Стивена и в то же время - нет. Он не давил на меня, потому что уже знал все ответы, и ему не нужно было пытать меня, чтобы получить их.
        Вновь послышались шаги.
        - Хочешь защитить свою сестру? - Голос у Смерти был бархатистым, нежным, совсем не страшным. В моей душе вспыхнул фитилек надежды.
        - Да.
        - И не уйдешь, если не сделаешь этого?
        - Я не могу.
        - Можешь.
        - Нет, - возразила я, ощущая, как трепещет сердце в груди. - Я не могу уйти. Она моя младшая сестра. Ей всего восемь лет. Если я уйду, Стивен примется за нее, он сделает с ней то же, что и со мной… Джорджи не перенесет этого. - Я судорожно глотнула воздух. Говорить было сложно. - Когда Джорджи… когда Джорджи родилась, она была такой крошечной, что мама с трудом позволила взять ее на руки. Она не плакала у меня на руках, она лишь улыбалась. Я знала, что буду защищать ее, но это Джорджи меня защищала. В этой клетке именно она спасла меня. Говорила, что я смогу все выдержать, верила в меня. Не плакала, зная, что мне плохо и если она заплачет, станет еще хуже…
        - Ты сделала все, что могла, - невозмутимо произнес Безликий.
        - Не все, пока… - поспешно начала я и тут же замолчала. Он позволил мне продолжить, но целую минуту мы купались в тягучей, черной тишине.
        - Пока не что?
        В этот раз молчание длилось лишь секунду - один удар моего сердца.
        - Пока я не умерла.
        В комнате опять послышались шаги. Они отражались от бетонного пола. Топ. Топ. Топ. Тяжелые, как мое сердцебиение. Стук. Стук. Стук. Если бы я не умерла, то от волнения потеряла бы сознание. Когда Безликий заговорил, я вздрогнула.
        - Я не хочу опять ошибаться, Кая Айрленд. - Послышалось странное шуршание. Я не сразу сообразила, что это за звук, а затем до меня дошло, что Безликий шелестит фантиком от конфеты. Послышался характерный хруст, и по моим рукам побежали мурашки. Мне стало дурно от того, что я представила вкус леденца во рту. - Почему-то я всегда иду на поводу у смертных. Как будто в конце истории мне достанется вознаграждение, как будто кто-то подумает о несчастном мне…
        - Я сделаю все, что ты захочешь, - решительно оборвала я. - Если вернешь меня назад, я выполню все, что прикажешь.
        Глава II
        Страшные сказки

7 НОЯБРЯ 2016
        Лес по-прежнему оставался неизменным: болезненно-тонкие стволы деревьев, под ногами влажная листва, в воздухе намертво завис белый смог. Где-то далеко сквозь пелену тумана протискивается шум движущихся по дороге машин: всего миг - и тут же гудящий звук растворился в тишине. По коже поползли мурашки, и тогда я обернулась вокруг своей оси. Кажется, рядом кто-то был. Но нет… нет, в этом лесу нет никого, кроме меня.
        Кроме меня и Скалларк. Я вот-вот увижу ее, там же, где каждую ночь. Лежит ничком на промозглой земле. Платье Невесты разодрано, тело тут и там прикрыто гниющими листьями. Едва я шагну в сторону Скалларк, она повернет голову в мою сторону. Уставится пустыми глазами.
        Нет, Неизвестный не позаботился о том, чтобы прикрыть Скалларк веки, и хоть я делаю это каждую ночь, ее глаза все равно смотрят осуждающе. Каждую ночь они кричат: «Это ты виновата!» И каждую ночь я шепчу в ответ: «Я знаю, Скалларк».
        Я тут же проснулась. Точнее, просто открыла глаза - кажется, и не спала вовсе. Уже давно не спала. Чувствуя себя хуже некуда, я села и откинула покрывало. Посмотрела прямо перед собой, наткнулась взглядом на девушек, жестоко убитых Криттонским Потрошителем, затем дотянулась до мобильника, лежащего на полу у дивана. Шесть утра.
        Каждый день все то же. Ночные кошмары, а затем реальность, где мне обаятельно улыбаются мертвые женские лица со старых фотокарточек. Детектив Дин снова оставил сообщение с просьбой (приказом) о встрече. Не знаю, чего он добивается - что я изменю показания? Или надеется, что выбьет из меня «настоящую» правду?
        Я спрятала телефон в карман и поднялась на ноги. Аккуратно сложила покрывало, взбила подушку, заправила диван. Каждое движение было бездумным, автоматическим. Дни уже давно стали пустыми, ничего не происходило. Нет, время не замедлилось, просто все ощущалось иначе. Теперь я ничего не чувствовала - только смрадный запах на лице. Так пахнет Тайная квартира, покрывшаяся трупными пятнами: пахнет плесенью и мертвечиной, гниющей кожей.
        Отвратительно.
        Я поспешила отделаться от этого чувства, схватила сумку и выскочила на лестничную площадку. Заперев дверь, я бросила ключ в карман к таблеткам.
        Не хочу возвращаться.
        Здесь пахнет мертвым человеком. Здесь пахнет мной.

* * *
        Городская больница встретила меня привычным шумом, пахло здесь совсем по-другому - хлоркой, лекарствами и больными. Сумрак, проникающий с улицы через широкие окна, постепенно отступал.
        Это лучше Тайной квартиры, намного лучше. Здесь-то людям можно помочь, их можно вылечить, спасти. А вот мне уже никто не поможет.
        Дориан Харрингтон устроил мне на лестнице засаду, и стоило ступить на второй этаж, как мой локоть оказался в крепких тисках его пальцев.
        - Кая, - болезненный шепот резанул хуже бритвы по коже, - когда ты вернешься домой? Когда прекратишь валять дурака?
        При последнем слове я уставилась на него с каменным выражением лица, но Дориан не смутился. От него тоже пахнет мертвечиной, подумала я, он тоже мертв.
        - Кая, ему плохо без тебя. Возвращайся, пожалуйста, пожалуйста! Возвращайся домой!
        - Дориан, - ровным тоном сказала я, осторожно убирая с халата его пальцы. - У меня больше нет дома.
        Он сам отступил; отшатнулся от меня как от огня, словно испугался, разочаровался. В глазах появилось что-то чужое, незнакомое, а руки повисли вдоль тела как две белые безвольные веревки. Я не стала трусливо сбегать, а терпеливо ждала возражений, объяснений, хоть чего-нибудь. Но Дориан ничего не отвечал, потому что знал: это правда. У меня нет дома, у меня больше ничего нет.
        Он отвернулся и ушел, и, глядя в его прямую спину, я знала, что он продолжит думать над происходящим. Дориан будет пытаться анализировать, найти какой-нибудь выход. Пусть. Несмотря на жалкие попытки, он знает: у нас нет выхода. Ни у него, ни у меня.
        Отмахнувшись от невеселых мыслей, я поднялась на второй этаж, чтобы заняться рутиной: сделать обход палат и под руководством доктора Арнетта проверить пациентов. Повседневные занятия спасают. От Скалларк. От Аспена.
        - Доктор Айрленд! - Моего плеча коснулась рука доктора Арнетта. - Ну, как дела, доктор Айрленд?
        Он специально называл меня доктором, чтобы рассердить. Мне действительно было не по себе. Чувство было такое, будто с каждым таким обращением на плечи ложится громадная ответственность, и теперь я не только за жизни Скалларк и Аспена в ответе, но и за жизни других людей. Они ждут, что я приду им на помощь, но я больше не могу. Я не буду бороться.
        С каждым шагом вперед я вгрызалась в себя сильнее, припоминая разговоры с Аспеном, наш план спасти Скалларк. Но когда я собиралась бороться до конца, и когда хотела жить, и когда верила, что время еще настанет - не сейчас, когда-нибудь, - я еще не знала всей правды. Я уже не успела пожить. И никогда не успею. Не увижу северное сияние, не увижу дядюшку Полли в Румынии, я никогда не… больше никогда.
        Теперь моя цель - предотвратить самоубийство Леды Стивенсон.
        Я совсем отвлеклась, поэтому прослушала половину болтовни доктора Арнетта. Очнулась, только когда он деловито произнес:
        - Я так понимаю, ты снова остаешься на ночное дежурство с нашим врачом?
        - Да.
        - Зачем? - Доктор Арнетт остановил меня, снова коснувшись плеча. Я повернулась и вздохнула, потому что знала, что последует дальше. - Ты устала, Кая. Ты выглядишь больной. Тебе нужен длительный отдых. Тем более после того, что случилось на Хеллоуин. Аспен…
        - Доктор Арнетт, пожалуйста, - с нажимом сказала я. Сердце на секунду замерло. Взгляд наставника смягчился - он тут же стал меня жалеть. Вижу это. Впитываю жалость каждый день. Пытаюсь бороться, но она меня уже захлестывает. Пока что я до конца не осознала, что случилось на самом деле. Со Скалларк. С Аспеном.
        - Хорошо, - наконец сдалась я. - Я подумаю.
        Доктор Арнетт знал, что не стану думать, но он, как и все, кто имеет со мной дело, притворился, что поверил мне. Кивнув с сочувствующим видом, он направился дальше по коридору в сторону кабинетов.
        Впереди меня ждала еще одна неприятная встреча. С человеком, которого я почти ненавижу, который причинил мне и моим близким много боли. Но именно с этим человеком я вынуждена сталкиваться каждый день. Ее лицо все еще мертвенно-бледное и уставшее, но усталость мигом слетает, когда она видит меня. Когда она встречается со мной взглядом, она пугается, вздрагивает от чувства вины и внутренне сжимается в маленький, но колючий комок.
        Я открыла дверь в палату Аспена, и Кира тут же вздрогнула, будто не ожидала меня увидеть. Хотя только я каждые полчаса захожу сюда в надежде обнаружить Аспена с открытыми глазами, но вместо него вижу ненавистное лицо Киры Джеймис-Ллойд, которое приводит меня в ярость.
        Вот уже целую неделю Аспен в коме. Голова перемотана белой повязкой, руки, лежащие вдоль тела на покрывале, все в ссадинах и синяках. Он попал в аварию в ночь на Хеллоуин. Слетел с дороги в овраг в тот момент, когда мы говорили по телефону. Я думала, пропала связь, но на самом деле пропал Аспен. И все никак не вернется. Лежит на своей койке днями и ночами, будто так и надо. Не реагирует на Киру. Хотя раньше он бы попросил ее уйти. Я бы тоже попросила.
        - Что смотришь?! - взъелась она, защищаясь даже до того, как я нападу. Вскочив на ноги и скрестив руки на груди, она сделала шаг вперед, загораживая тонкой фигурой Аспена. Прищурилась. Лицо вялое, серо-зеленого цвета. Волосы грязные. От нее немного пахнет п?том и еще чем-то. Кажется, лапшой быстрого приготовления.
        - Я не к тебе пришла, - отрезала я. - И ты здесь только потому, что я разрешаю тебе здесь находиться.
        Игнорируя Киру и ее напряженное выражение лица, я подошла к Аспену и крепко сжала его безвольную ладонь. Как я мечтала о том, чтобы моего прикосновения было достаточно… Если бы при помощи силы можно было вытащить разум Аспена на волю, я бы так крепко сжала его пальцы и потянула на себя, что сломала бы их; если бы могла, я бы прыгнула следом в ту черноту, где он находится, и помогла выбраться, потому что вдвоем иногда легче.
        Кира продолжала дрожать от ярости за моим плечом. Краем глаза я видела, как она сжала кулаки, пытаясь держать себя в руках. Было бы здорово, выйди она из себя. Я могла бы с чистой совестью выставить ее за дверь…
        - Ты меня винишь в том, что случилось той ночью? - спросила она в тысячный раз. - Думаешь, если бы не я, Аспен не попал бы в ту аварию?!
        - Да, - ответила я, отпустив руку Аспена и обернувшись.
        - Ты… ты же не серьезно?!
        - Я серьезно, Кира.
        Ну вот опять… Как по команде ее ноги подкосились, и Кира плюхнулась на стул и поморщилась от горя.
        - Я не виновата… - голос преломился.
        Я бросила взгляд на Аспена: вдруг он увидел, как я вновь довела Киру до слез. Но он не видел ничего. Уже много часов.
        Глянув на Киру, я нехотя сказала:
        - Ладно, пока оставлю тебя.
        Едва я развернулась и сделала шаг к двери, как Кира неожиданно рявкнула:
        - Ты что, думаешь, я могу ему навредить?!
        Я медленно обернулась.
        - Ты себя не контролируешь. Ты вскочила. - Она опустила взгляд на свои ноги, чтобы убедиться, что я говорю правду, затем нервно облизала губы и с надрывом произнесла:
        - Знаешь, почему ты ненавидишь меня? Потому что ты такая же, как я. Мы с тобой слишком похожи, и ты это видишь. И когда ты смотришь на меня, Кая, ты видишь себя. Ненавидишь именно себя, - злобно прошипела она словно пресмыкающееся.
        Я несколько секунд смотрела в ее лицо, вспоминая нашу драку в спортзале в Старом городе, а затем бесстрастным тоном ответила:
        - Может, и так. Но я никогда не стану мучить других, чтобы почувствовать себя лучше.
        Когда Кая ушла, Кира склонилась к Аспену, взяла его лицо в ладони и, поцеловав в лоб, прошептала:
        - У меня… есть одна история. - Кира судорожно втянула воздух и вытерла нос влажным рукавом свитера. - Прости… прости, что плачу, Аспен. В моей груди все болит. В горле все горит огнем. Может быть, если я все расскажу тебе, ты поймешь, как мне плохо, и вернешься?.. В общем, это история о принцессе. Самой красивой и самой доброй во всем королевстве. Она была очень одинокой и несчастной и много времени проводила у единственного окошка в башне. Однажды ночью, стоя у окна и любуясь темно-синим небом, принцесса вдруг увидела прекрасного принца там, внизу… И тогда ее сердце забилось в тысячу раз быстрее. Ее сердце рванулось принцу навстречу, и он бережно взял его в ладони и прижал к себе. Он пообещал защищать его от ветров и обжигающих лучей солнца.
        Кира почувствовала, что успокоилась. Она перевела дыхание и продолжила, склонившись к бесстрастному лицу Аспена:
        - Всех мужчин ждала смерть, едва они осмеливались бросить на принцессу взгляд, и однажды отец узнал о тайных отношениях дочери и принца. - Тут Кира вдруг истерично хихикнула: - Ты был прав, Аспен, мне надо читать меньше любовных романов… Думаю, ты догадался, как отец наказал ту девушку, верно?
        Аспен ничего не ответил, и Кира снова почувствовала, как у нее болезненно щемит в груди, как в горле встает комок.
        - Да… - сипло выдавила она, - да, так и есть… Отец сделал с ней такие вещи, после которых она не могла смотреть принцу в глаза. И принц ни о чем не догадывался. Ночью, целуя ее окровавленную кожу, он шептал ей: «Мы будем вместе всегда», и она отвечала ему: «Никогда».
        Кира не выдержала и, спрятав лицо в ладонях, заревела.
        Как же ей было стыдно, и как она хотела, чтобы Аспен утешил ее, пожалел…
        Он был прирожденным защитником, героем. И он хотел всегда оставаться рядом. Но Кира знала: вместе быть не получится. Она поняла это не сразу. Тогда, много лет назад, когда они впервые встретились, Аспен прилип к ней и не отходил ни на шаг. Кире это понравилось - что рядом был кто-то… хороший.
        Пять лет назад она едва не утонула. Сейчас она уже не помнила, что это был за день, кто находился рядом, как ей было страшно. Она только помнила Аспена Сивера - высокого, болезненно худого, странного. Кожа у него была как у мертвеца или заключенного. Кира точно помнила, что, очнувшись на полу в окружении перепуганных ребят, она до смерти испугалась его. Аспен не выглядел нормальным - он выглядел опасным и неадекватным. Но именно он бросился в бассейн, когда она стала тонуть. Тогда он впервые прижал ее к груди.
        Им едва исполнилось восемнадцать, и они не знали, насколько внешность обманчива. Юные. Они оба ошиблись. Кира приняла Аспена за наркомана. А он решил, что девушка не умеет плавать. Тогда он поверил ей на слово. Всегда верил - каждую минуту, когда они были вместе. Когда Кира клялась, что получила синяк споткнувшись, он верил. Когда говорила, что задерживается в университете, - верил. Когда выпалила, что ненавидит его всем сердцем, тоже поверил.
        Кира снова прижала ладони к глазам, пряча слезы. Затем, шумно вздохнув, посмотрела на Аспена. Он сильно изменился с тех пор, больше не было острых локтей и коленей, не было чудаческой стрижки.
        - Если бы и я могла измениться…

* * *
        Когда наступил долгожданный обед, вместо того чтобы отправиться в столовую вместе с Крэйгом и другими ребятами, я поднялась по лестнице на этаж, где находилась палата Аспена. Они не задали вопросов, а Крэйг напомнил, что вечером мы идем в спортзал.
        - Да, - ответила я, будто мне есть до этого дело. Когда я вышла в коридор и сделала пару шагов в сторону нужной палаты, увидела знакомую фигуру. Детектив Дин. Я замешкалась лишь на секунду, а он уже засек меня и решительным шагом направился в мою сторону. Я напряглась и засунула руки в карманы, до смерти желая испариться. А еще лучше - чтобы испарился детектив Дин.
        - Доброе утро, - поздоровался он, мрачно сверкнув глазами. - С тобой трудно встретиться, Кая. Очень трудно.
        Жаль, что он знает, где меня можно найти.
        - Я звонил в особняк, но мне сказали, что ты там больше не живешь. - Он поднял бровь, ожидая объяснений. Молодой и злой. Плохое сочетание.
        - Да, это так, - нехотя подтвердила я, медленно двинувшись назад к лестнице. Лучше продолжить этот неприятный разговор (который длится уже неделю) подальше от палаты Аспена и ушей Киры. Детектив подстроился под мой шаг и несколько секунд молчал. Хотя он и смотрел прямо перед собой, казалось, он сверлит меня немым настойчивым взглядом.
        - Я уже все сказала. - Я сдалась первой. Было невыносимо идти рядом с этим человеком и молчать. Он меня беспокоил. Он как опасная собака, которая вцепилась взглядом и не отпускает - шагнешь в сторону, и она разорвет на куски. Детектив Дин словно ждал, когда я совершу какую-нибудь ошибку, чтобы схватить меня и в чем-нибудь обвинить. Как и всегда.
        Мы спустились на первый этаж и прошли мимо кабинета дежурного врача. Детектив все время поглядывал на меня, будто думал, что я сбегу, и когда он скользнул следом за мной в ординаторскую и мы остались наедине, безапелляционно отчеканил:
        - Не думай, что я поверю в твои сказки. - Я подошла к шкафу, достала свою сумку с полки и вытащила бутылку минеральной воды. Затем сделала пару глотков и обернулась к детективу. Он недовольно добавил: - Не думай, что я стану верить во все, что ты говоришь.
        - Это ваши проблемы, - спокойно ответила я, возвращая вещи на место и запирая шкаф.
        - Мои проблемы?
        Я обернулась и скрестила руки на груди, царапнув запястье бейджиком.
        - Я знаю, что вы сделаете. Как и двадцать лет назад вы отмахнетесь от правды и будете топтаться на месте, крутясь вокруг себя, как юла. А еще через двадцать лет вы все взвесите и переосмыслите, поймете, что моя история не была вымыслом и в мире есть вещи, которые вы не можете объяснить, но уже будет поздно. Вы будете старым и угрюмым, детектив Дин, и на вашей душе будет тяжелый груз. А все потому, что у вас ограниченное видение. Зрение минус. Вот и вся правда.
        Он хмыкнул:
        - Бесперспективное будущее. - Я осталась стоять с каменным лицом, и детектив тоже посерьезнел. Он вздохнул, как бы говоря, что сдается под моим напором. Стянул с себя кожаную куртку и присел на диван. В душе я приободрилась, решив, что лед наконец-то тронулся, и тут же опустилась в кресло напротив. Между нами стоял столик, на котором валялись учебники, медицинские справочники и даже чей-то планшет. Я наклонилась вперед, положив локти на колени, и заговорила мягким, но настойчивым голосом:
        - Детектив Дин, если вы потратите свое время на кое-что получше, чем бесполезное ерзание, тогда вы сможете найти убийцу. Вы ведь и так знаете, что это не я.
        Его голос снизился на октаву, а взгляд стал пугающе интенсивным.
        - Ты хочешь, чтобы я поверил, что тридцать первого октября у тебя было видение? Что ты заранее знала, что с Кэм Скалларк что-то случится? И ты позвонила мне, чтобы я помог ее спасти?
        - Я же сказала: не что-то, детектив Дин. В своем видении я знала, что кто-то хочет ее убить. В этом видении был бал, был звон колоколов и Скалларк. И убийца. Я знала заранее, что кто-то хочет убить их. Я знала заранее, что Неизвестный придет за Майей, я знала заранее, что на Сьюзен кто-то нападет в том переулке. Поэтому я переехала в Эттон-Крик - чтобы спасти этих людей.
        Детектив несколько секунд оценивал меня тяжелым взглядом, а затем вдруг сказал:
        - Аспен в коме, но ты все равно его защищаешь.
        Этого я никак не ожидала, поэтому выдала себя с головой, резко выпрямившись и удивленно открыв рот. Ни разу с того дня мы не заговаривали об Аспене. Выходит, детектив догадался, что это не мои видения.
        - И что с того? - мрачно спросила я.
        - Зачем тебе лгать?
        - Затем, что он уже был в психушке, а я нет. Интересно посмотреть на нее изнутри.
        - Не нужно притворяться, будто ты не боишься, Кая, - мягко попросил детектив, и я против воли рассмеялась. Фыркнула так неожиданно, что он подскочил и изумленно уставился на меня. И только спустя несколько секунд взял себя в руки, хлопнул ладонью по столу и властно приказал:
        - Прекрати!
        Я кивнула, вновь возвращая былое хладнокровие. Бросила взгляд на наручные часы. Как жаль, что сейчас у меня полно свободного времени, и я не могу притвориться, что опаздываю или мне нужно проверить пациентов. Жаль, что не могу избегать детектива Дина, пока все не закончится.
        - Извините. - Я прочистила горло и продолжила: - Детектив Дин, вы удивитесь, но мне не страшно. На самом деле мне все равно, и я не собираюсь принимать во всем этом какое-либо дальнейшее участие. Я буду оставаться в стороне. А вы можете воспользоваться той информацией, которую я вам любезно предоставила. Я говорю с вами лишь затем, чтобы вы поняли: кто-то ходит по городу прямо в эту секунду и подыскивает другую жертву. А она уже есть на примете.
        Внезапно дверь в ординаторскую распахнулась, и в помещение ворвались голоса из коридора, а на пороге возник Крэйг. Он кому-то крикнул, а затем обернулся и увидел нас.
        - О. - Его взгляд скользнул по нашим лицам.
        - Мы тут разговариваем, - объяснила я спокойным тоном.
        - Я понял. - Крэйг направился к шкафу и, стоя за спиной детектива, подал мне знак, спрашивая, все ли в порядке. Я украдкой кивнула, чтобы он знал, что лучше оставить нас наедине. Он недовольно поджал губы и многозначительно произнес:
        - Я буду у дежурного врача. На всякий случай. И, кстати, тут поблизости Леда.
        - Что? - Я тут же потеряла самообладание. - Где?
        Крэйг не удивился моей реакции, а детектив Дин бросил на меня взгляд, который я проигнорировала.
        - Я видел ее с Кирой. Они стояли у лифтов.
        - С Кирой? - Я чувствовала, что выгляжу по-дурацки, но ничего не могла с собой поделать, потому что стала пленницей мрачных мыслей. Детектив Дин смотрел на меня подозрительно, даже когда Крэйг попрощался и вышел, еще раз напомнив, что он будет поблизости.
        - Итак, у меня были видения, - продолжила я, отбросив опасения насчет безопасности Леды рядом с Кирой.
        - У Аспена.
        - Неважно. Мы знали, что со Скалларк что-то произойдет, но не могли никому сказать об этом, потому что не знали точной даты. Затем на Хеллоуин я поняла, что это случится в полночь, и позвонила в полицию. Конечно же, никто меня не выслушал, и поэтому я позвонила вам. Я думала, у меня есть план. - При этих словах меня бросило в жар и захотелось отвести взгляд от внимательных глаз детектива Дина. - Было наивно думать, что я смогу остановить Неизвестного. Наивно и нелепо. Но я должна была что-то сделать. Хоть что-нибудь.
        Скалларк не жива.
        Я сглотнула и вибрирующим от сдерживаемых эмоций голосом произнесла:
        - Целую неделю я говорю вам одно и то же, детектив, но вы по-прежнему смотрите на меня как на сумасшедшую. А если бы мы с Аспеном рассказали обо всем до Хеллоуина? Нас бы заперли, а Скалларк… - Я не договорила, потому что разум вновь вспыхнул болью от воспоминаний.
        Скалларк не жива.
        - И все потому, что вам легче поверить в увиденное.
        Детектив отмахнулся, хмурясь сильнее:
        - Я уже наслушался твоей критики, прекращай. Что ты говорила о других жертвах?
        Неужели он решил отказаться от предубеждений?
        - Сейчас вы удивитесь, - предупредила я. - Но мне нужна помощь с Ледой Стивенсон.
        Детектив Дин, как я и предполагала, удивился.
        - А она тут при чем?!
        - Только не надо опять меня подозревать. - К сожалению, я не обладала маминым даром тактичности, поэтому сказала, как есть: - Леда пытается покончить с собой. И к этому я не имею никакого отношения. Абсолютно. Вы знали, что она некоторое время провела в исследовательском центре? - Детектив Дин кивнул, явно не понимая, к чему я клоню. - Лаура забрала ее домой, и Леде требуется уход.
        - И что? Ты хочешь, чтобы я стоял у ее кровати и отнимал все опасные предметы?
        - Не смешно, детектив. Я предлагаю вам присмотреться к ней и ее подозрительной тете. Во-первых, Леда - следующая жертва Неизвестного. - Рот детектива Дина приоткрылся, а в глазах возник огонек - он явно собирался перебить меня. Я не позволила: - Ее кто-то преследует, и это не дурные фантазии, отнюдь нет. Во-вторых, Лаура встречалась с моей мамой прямо перед ее гибелью. Мне не кажется это обычным совпадением, как вы считаете? - Я не дала ему возможности ответить, хотя уже устала болтать без умолку. - Сейчас, выписавшись из центра, Леда остается без присмотра со своей странной тетушкой, а та готова на что угодно ради доверия племянницы. В том числе игнорировать очевидные признаки ее психического нездоровья.
        - И что?
        - Она не помогает ей, детектив. Леде нужен человек, который вырвет из ее руки лезвие, а не тот, кто погладит по голове и скажет, что верит всем ее словам. Рядом с Ледой должен быть кто-то здравомыслящий.
        Сейчас он спросит, зачем мне о ней заботиться, если я ее ненавижу. Но вместо этого детектив Дин вновь завелся:
        - Я больше не хочу это слушать. - Он собрался подняться, но я ловко перегнулась через столик и не больно, но крепко ухватила его за локоть. Он изумился моей хватке и только поэтому вернулся на диван.
        - Пожалуйста, детектив Дин. - Я выпрямилась, но все еще сжимала правую ладонь в кулак так, что в кожу впились ногти. - Не повторяйте историю, которая случилась двадцать лет назад с Дэйзи Келли.
        Он свирепо сжал зубы, будто я его оскорбила.
        - Вы ведь для этого пришли. Вы пришли, чтобы найти убийцу. Выслушайте меня.
        - Несколько минут назад ты сказала, что это не твои проблемы.
        - Это не мои проблемы, потому что, когда ее убьют, это будет не на моей, а на вашей совести. Я просто обычная девушка, а вы из полиции. Ваша работа - защищать людей. И вы должны помочь мне спасти Леду Стивенсон. От самоубийства и от Неизвестного. - Зря, зря я перекладываю на детектива Дина половину своей ответственности, но мне так тяжело. Я хочу просто уйти. - Пожалуйста, выясните, что знает Лаура. Вызовите ее на допрос. Сделайте что-то…
        Внезапно детектив Дин смутился.
        - В чем дело? - Я медленно выпрямилась. - Вы не хотите разговаривать с ней?
        - Меня отстранили. После смерти детектива Гаррисона.
        Я решила, что он шутит, хоть время и неподходящее. Что за бред?
        - Из-за чего они вас отстранили, и почему вы не сказали об этом раньше? Вы уже семь дней подряд меня допрашиваете.
        Детектив Дин невесело хмыкнул:
        - Заметь, я ни разу не сказал, что пришел тебя допрашивать. Я просто хочу выяснить правду. Но неофициально.
        Он хочет выяснить правду?
        Скалларк не жива - правда. Я должна спасти Леду Стивенсон, чтобы уйти - правда. Я больше не хочу стараться - правда.
        - Так почему вас отстранили? - повторила я. Тяжелый взгляд зеленых глаз ничуть не смутил меня, и тогда детектив нехотя ответил:
        - Потому что детектив Гаррисон был моим другом.
        Я смотрела на мужчину одну или две секунды, зная, что по этой причине его бы не отстранили, но не стала настаивать на ответах. Наверное, на похоронах он напился и потерял контроль. Меня это в любом случае не касается. Я решила сосредоточиться на важном: пока он меня слушает, этим можно воспользоваться.
        - Думаю, вам удастся поговорить с ней так же неофициально, как и со мной. - Я раздосадованно потерла ладонью лоб и заправила за уши волосы. - Главное, не говорите плохо о Леде - Лауру это выведет из себя. Или вы можете начать с ней встречаться.
        - С Лаурой?
        - С Ледой.
        Он ответил мне суровым взглядом.
        - Я придумаю другой способ.
        - Поэтому вы меня преследовали всю неделю - потому что вам нечем было заняться?
        - Поверь, у меня есть и другие дела.
        - Ложь. Вы приходите домой и думаете только о своей работе. Готова спорить, вы даже не умеете готовить, а из увлечений у вас есть какая-нибудь игра, которая занимает лишь тело, но не мысли. Вы постоянно думаете.
        Детектив Дин поднялся на ноги, и я встала вслед за ним, едва сдерживая улыбку. Не думаю, что он станет мне помогать, если решит, что я издеваюсь. Он и так мне едва верит. Однако детектив Дин внезапно улыбнулся краешком губ:
        - Ты читаешь меня как открытую книгу, Кая. - Подобие улыбки вдруг преобразило его лицо настолько, что я вспомнила, что детективу Дину, пожалуй, не больше двадцати семи лет. Странный он парень, раз целыми днями думает только об убийствах. Хотя не мне об этом судить.
        Помедлив, я сказала:
        - Она не единственная, детектив. Кира Джеймис-Ллойд тоже в его списке.
        - Ты ведь понимаешь, что я не могу пойти с этим в полицию? - Он нахмурился, и я увидела в зеленых глазах что-то кроме недоверия. Желание помочь. И невозможность помочь.
        - Я сама позабочусь о Кире. - Он свел брови, и я добавила: - Она живет в больнице. Я тоже. Я понимаю, почему вы не можете сказать своим коллегам о видениях. Аспен тоже не мог никому сказать.
        Когда детектив Дин ушел, пообещав подумать над моими словами, я вспомнила шутку «Детектив Дин плюс Леда Стивенсон». Это малодушно, но я на секунду представила, что если бы он позаботился о Леде вместо меня…
        Я покачала головой, подошла к чайнику и залила кипятком пакетик зеленого чая. Сделала глоток.
        Нет, невозможно.
        Между детективом Дином и Ледой нет абсолютно ничего общего. Они разные, как небо и земля. Им, уверена, даже говорить будет не о чем. Да и смотрятся они в моем воображении несуразно: детектив высокий, темноволосый и крепкий, с уверенным выражением на лице. Леда Стивенсон вечно сутулится и ходит в длинных юбках и странных свитерах, которые ей абсолютно не идут.
        Почему я вообще о них думаю?
        - Ну надо же.
        Я застыла с кружкой в руках, услышав позади себя голос Киры. Обернулась и осведомилась:
        - Что ты здесь делаешь? Вход только для персонала.
        Ее губы впервые за неделю искривились в знакомой улыбке. Осмотрев меня с ног до головы, она сделала вывод:
        - С тобой все хуже, чем я думала. Видения? Ты это серьезно? Сколько таблеток ты принимаешь, чтобы видеть чужие смерти? Нет, знаешь, что я думаю? - она подступила ко мне почти вплотную и шепнула: - Я думаю, что ты их убила. - Наши взгляды встретились. Чернота зрачков Киры затягивала меня внутрь. - Ты убила их, Кая, и твой мозг придумал эту штуку с видениями.
        Крэйг говорил, что видел поблизости Киру. Неужели она подслушивала наш с детективом Дином разговор? И сколько она услышала?
        - Это все? - спросила я. Кира стояла так близко, что я увидела на ее лице веснушки, почувствовала запах пота. Она покачала головой, всматриваясь в меня презрительным взглядом.
        - Я не хочу, чтобы ты находилась рядом с Аспеном. Не хочу, чтобы ты ухаживала за ним. Ты сама не здорова.
        - Как много ты услышала?
        - Достаточно, чтобы понять, что ты опасна для общества.
        - Ладно, - отмахнулась я, поставив кружку на стол. - Если это все, то мне пора. Меня ждут пациенты.
        Конечно, меня не ждали никакие пациенты. И время обеда еще не закончилось.
        - Я скажу доктору Арнетту, чтобы он убрал тебя отсюда.
        Я остановилась. Почувствовала, как во рту появляется знакомый привкус желчи, как немеют щеки. Затем обернулась и тоном, в котором сквозило гробовое спокойствие, донесла до нее:
        - Ты не имеешь никакого влияния, Кира. Но знаешь, что ты можешь сделать? Ты можешь попросить своего отца разобраться. Уверена, он сделает все возможное, чтобы выполнить любое твое желание.
        Ее глаза наполнились слезами за одну секунду. Раньше я никогда не видела ничего подобного - словно кто-то нажал на кнопку. Секунду назад все было хорошо, за окном светило солнце и пели птицы, а через секунду гремит гром и дождь льет как из ведра. Но слезы Киры не вызвали во мне ни жалости, ни удовлетворения.
        - Уходи. Тебе нельзя здесь находиться.
        Она не стала спорить - будто ждала моего разрешения убраться; пулей вылетела из ординаторской и так хлопнула дверью, что подскочили жалюзи, а по моей спине прошелся холод. Я подождала пару секунд, прежде чем выйти. А когда вышла, белые стены больницы слились в одно бесцветное пятно.
        «Ты убила их, Кая, и твой мозг придумал эту штуку с видениями. Сколько таблеток ты принимаешь, чтобы видеть чужие смерти?»
        А если бы Кира узнала, что это не мои видения? Если бы она узнала, что это Аспен сидел четыре года в психушке, потому что стоит ему закрыть глаза, и он видит незнакомцев, которые обречены на смерть, - как бы она поступила? Возможно, восприняла бы спокойнее, потому что зависима от него? Или оценила бы его таким же презрительным взглядом?
        Теперь мои мысли переключились на Аспена.
        Что сейчас происходит с его сознанием? Вдруг он просто спит, наконец-то впервые за всю жизнь отдыхает, погрузившись в тишину и спокойствие? А что, если он заключен в собственном мозгу и страшные картинки не могут прекратиться? Вдруг образы смертей продолжают сменять друг друга, как карточки в старом проекторе?
        «Ты убила их, Кая, и твой мозг придумал эту штуку с видениями».
        Не имеет значения. Неважно, как сильно Кира верит в свою любовь, неважно, сколько времени она просидит перед его койкой, поглаживая его бледную руку, неважно, сколько сказок ему расскажет - когда он очнется, ни за что не позволю ей быть рядом с ним.
        Не позволю ей убить его.
        От мрачных мыслей меня отвлек телефонный звонок. Я достала мобильник из кармана и едва не выронила его. Обомлела на месте, почувствовала в руках и ногах слабость. На меня никто не обратил внимания. Старшая медсестра важно прошествовала мимо меня, окликнув кого-то по имени. Она случайно задела меня широким бедром.
        Звонил Ной.
        За семь дней он ни разу не позвонил мне.
        Я все еще помню, как звучит его голос, помню выражение его лица, помню прикосновение его рук, но это из другой жизни.
        Телефон перестал звонить, а я все еще стояла на месте, поглощенная страхом.
        Телефон вновь ожил, и я сжала его в пальцах.
        Страх нереален. Я придумала его. Я все придумала.
        Я ответила на звонок и поднесла мобильник к уху.
        - Кая… - голос Ноя полоснул по сердцу ножом, и я затаила дыхание. - Кая, когда ты вернешься домой? Кая?.. Если ты не вернешься домой, ты умрешь.
        - Никогда, - ответила я. От горечи в собственном голосе по спине поползли мурашки. - Я уже мертва, Ной. Я никогда не вернусь.
        Я отключилась и еще несколько секунд смотрела перед собой невидящим взглядом. Мои глаза были сухими и горели.
        Вздохнув, я положила мобильник в карман халата, чувствуя себя по-дурацки. Потянулась за таблетками, но вовремя остановилась, вспомнив, что уже приняла сегодняшнюю дозу. Медленным шагом двинулась через атриум к входной двери. Мне казалось, что вокруг много людей и все они знают, о чем я думаю, дышат мне в спину, оценивают циничными взглядами.
        Лишь когда я выскочила из здания, когда в лицо ударил свежий осенний ветер, наполненный запахами листьев и дождя, а полы халата разлетелись в разные стороны, я смогла отогнать от себя приступ паники.
        Мимо проскользнула женщина с ребенком. Девочка слабо улыбнулась мне, шмыгнув носом, а затем скрылась за дверью. Я опустила взгляд и вдруг обнаружила, что иду в сторону своей машины. К счастью, ключи были в кармане штанов, и мне не пришлось за ними возвращаться. Забравшись на пассажирское сиденье, я отправила Крэйгу короткое сообщение с просьбой прикрыть меня. Он спросил, все ли со мной в порядке, я сказала «да» и завела двигатель.
        Через минуту раздался звонок мобильного, и я на секунду испугалась, что это вновь Ной. Но взглянув на экран, расслабилась, увидев номер Крэйга.
        - Я видел твою машину, - сказал он неодобрительно. - Ты хочешь, чтобы вместо тебя я ставил клизму миссис Фишер?
        - Мне нужно проветриться, - сказала я. - Пять минут.
        - Что случилось? - Ирония в его голосе испарилась, уступив место дружеской заботе.
        - Пять минут, - повторила я. Крэйг тут же проскрежетал в трубку:
        - Только не забудь дорогу назад.
        Очень смешно.
        Я отключилась и закинула мобильный телефон в бардачок.
        Я не знала, куда еду. Все случилось неосознанно, и через пятнадцать минут я вдруг обнаружила себя перед многоэтажным домом, где жил Аспен. Ключи валялись на пассажирском сиденье, будто говоря: «Ты уже заглушила двигатель, так что можешь выходить». Я наклонилась вперед и посмотрела через ветровое стекло вверх, на окна знакомой квартиры.
        Вокруг зловещего на вид блочного дома росли тонкие деревья с прутиками-ветвями, на которых из последних сил держались гниющие листочки. Стекла были задрапированы темным материалом - значит, это кухня. Справа от окна расположилась пожарная лестница со стоящими на ступеньках цветами в горшках, а левее - лоджия.
        На балкон соседней квартиры вышла какая-то светловолосая девушка и, облокотившись на перила, принялась смотреть сначала вдаль, а затем на лоджию. Наверное, это соседка Аспена, и она скучает по нему.
        Я тоже скучаю. И окончательно схожу с ума, если собираюсь просто так зайти в его квартиру и искать то, что тревожит меня всю неделю - улики. Я знаю, что Аспен не просто так попал в аварию. Той проклятой ночью он что-то хотел мне сказать, но не успел. Может, в его машине кто-то прятался?..
        Всегда после попытки построить логическую цепочку я чувствовала себя как выжатый лимон, выброшенный в мусорный пакет, но сейчас, сидя перед окнами его дома, я поняла, что веду себя как лунатик, который из-за тревоги начинает ходить во сне. То же наваждение случилось со мной в кабинете мамы, когда я нашла ее прощальное письмо.
        Мобильник, лежащий в бардачке, издал звуковой сигнал. Я очнулась, оторвала беспокойный взгляд от темных окон знакомой квартиры и прочла сообщение от Крэйга: «Миссис Фишер уже ждет тебя, доктор Айрленд».
        Я ответила, что уже еду, и, закинув телефон на прежнее место, потянулась к ключам. Я едва успела вставить их в замок, когда увидела Киру, идущую мимо моей машины к подъезду. Я уже давно не видела, чтобы она покидала палату Аспена; иногда даже, когда Кира забывает поесть, я покупаю в столовой обед и прошу Крэйга отнести его ей.
        Глядя, как она, пошатываясь, словно раненое животное, идет к железной двери, я невольно вспомнила первое ноября. Тогда я пообещала Ною, что больше не буду бороться за свою жизнь. И за жизни других тоже. В ту секунду я действительно так думала, но уже на следующий день поняла: хоть я и мертва, но Аспен нет. И Кира нет. И Леда Стивенсон.
        Я повернула ключ в замке зажигания, собираясь уехать и оставить Киру в покое (может, она наконец-то примет душ и переоденется), но заглушила двигатель, когда увидела, как следом за ней в подъезд скользнула тень. Мои внутренности свернулись в клубок, потому что высокий мужчина в твидовом костюме и пальто - ее отец.
        Я мигом вспомнила свои слова, сгоряча сказанные Кире: «Ты можешь попросить своего отца разобраться. Уверена, он сделает все возможное, чтобы выполнить любое твое желание». И следом за этим вспомнила лицо Аспена, когда он говорил, что отец Киры не просто всеми уважаемый профессор, а самый настоящий монстр.
        Я посмотрела по сторонам, почему-то подсознательно ожидая, что за мной следят, затем проверила, наблюдает ли блондинка со своего балкона за квартирой Аспена, и стянула с себя халат, оставшись в черной водолазке, облегающей фигуру. Захватив ключи от машины, я направилась быстрым шагом к окнам, стараясь не ежиться от ветра.
        К счастью, я была достаточно высокой, чтобы допрыгнуть до выдвижных ступеней. Отличие этой пожарной лестницы от нормальной было в том, что ее никто не использовал по назначению. Все петли заржавели, со ступеней прямо мне на лицо посыпалась ржавчина. Здесь стояли горшки с цветами, способными выдержать сильные холода. Забираясь коленями на ступеньку, я задела запястьем одну из синих пушистых колючек и, почувствовав резкую боль, раздраженно отодвинула от себя горшок. Выпрямившись, я отряхнула ладони друг о друга, а затем, смахнув с коленей пыль и ржавчину, стала подниматься к кухонному окну квартиры Аспена.
        На секунду я усомнилась в своем здравомыслии, но затем вспомнила, что за Кирой охотится психопат; вспомнила, как Аспен переживал за ее жизнь, за жизнь каждого, кого не мог уберечь. А затем остановилась у большого окна, стекло которого с внутренней стороны было полностью задрапировано черным.
        Что теперь?
        Я посмотрела по сторонам, будто у меня был огромный выбор, и, быстро приняв решение, наклонилась к балкону, обнесенному железными прутьями. На полу валялись детали от машины, колеса и сломанное кресло, которое, как я поняла по замотанной скотчем ножке, Аспен хотел починить. Ухватившись обеими руками за прутья решетки, я подергала ее, проверяя, выдержит ли она мой вес.
        Если Кира и ее отец увидят меня на балконе, я скажу, что уже здесь была. Никто даже не подумает, что я перелезла сюда с пожарной лестницы. Это довольно трудно даже для меня.
        Несмотря на пронизывающий ветер, меня бросило в жар, и даже ладони вспотели. Волосы, стянутые в хвост, трепыхались вокруг моего лица, как черный изорванный парус. Я сосредоточилась, злясь, что не могу просто забраться в окно. Продолжая держаться обеими руками за железные перекладины, поставила ногу на нижнюю и на мгновение повисла в воздухе. На секунду мне показалось, что я сорвусь вниз и мгновенно умру, но в следующую секунду моя вторая нога с грохотом ударилась о металлический каркас балкона.
        Вцепившись в решетки, я зажмурилась, ожидая, когда на шум выйдет Кира или ее папаша, но никто не вышел. Это навело на определенные мысли. Вдруг сейчас профессор Джеймис-Ллойд избивает дочь до смерти? Или швыряет в нее предметы? Или насилует? Аспен никогда не вдавался в подробности того, что случилось с его бывшей девушкой, а я и не спрашивала. Но сейчас я хотела быть готовой ко всему.
        За моей спиной выл ветер. Ладони и лицо уже онемели от холода, но под мышками и на спине выступил пот. Подтянувшись, я перевалилась через железную ограду балкона и присела под окном. Осмотрелась вокруг себя на предмет оружия. Крепко сжав молоток, осторожно подобралась к двери и заглянула внутрь.
        Сквозь щель в тяжелых темных шторах я увидела широкую кровать и поняла, что это комната Аспена. Осторожно приоткрыв дверь (благодаря растянувшейся пружине в замке было не заперто), я скользнула внутрь, сжимая заледеневшими пальцами деревянную ручку молотка.
        - АЙ!
        Я напряглась, стиснув молоток крепче. За прошедшую неделю я столько раз слышала вопли Киры, что теперь ни с чем их не перепутаю. Тихо приблизившись к двери, я приоткрыла ее и сквозь щель увидела гостиную. Все было как обычно, только не хватало Аспена с рекламой фильмов ужасов. И Скалларк с кульком конфет.
        Просто не хватало.
        Кира и профессор Джеймис-Ллойд стояли посреди гостиной. Кира ссутулилась, и это было так на нее не похоже, что внутренне я сжалась, испытав странное отторжение. Она прижала к щеке ладонь и дрожала не то от страха, не то от злобы, а профессор навис над ней грузной внушительной фигурой.
        - Никак не пойму, почему ты такая идиотка… - Внезапно он схватил Киру за шкирку и дернул вверх. - Сколько раз повторять: не открывай зря свой грязный рот!
        - Я никому. Ничего. Не говорила, - с расстановкой произнесла Кира. Я увидела, как она в ярости и бессилии сжимает кулаки, не решаясь поднять на отца взгляд. Напрягая слух, я с трудом расслышала ее бормотание: - Я ни с кем об этом не говорила.
        - Вот так? Тогда почему ты не сказала, что в городе? - Профессор отпихнул Киру от себя, да так неожиданно, что я вздрогнула. - Почему солгала?
        - Потому… - в голосе Киры зазвучали оправдательные нотки, но отец перебил ее:
        - Пытаешься защитить от меня своего парня? Не выйдет, девочка, не выйдет…
        Кулаки Киры снова сжались, она подняла голову.
        - Я ничего никому не говорила! Ни о нас, ни о чем-либо еще! И никогда никому не скажу! - решительно закончила она. - И я действительно уезжаю на конференцию. Не веришь - спроси у моего куратора!
        Профессор Джеймис-Ллойд несколько долгих секунд молча наблюдал за дочерью, будто пытаясь просканировать ее невидимым детектором лжи. В итоге он удовлетворенно вздохнул.
        - Ну хорошо, Кира, - его голос зазвучал спокойнее. - Иди ко мне, обними папочку.
        Я снова напряглась. Она же не станет?.. Но Кира лишь мгновение колебалась, а затем приблизилась к отцу и позволила ему себя обнять.
        - Молодец, девочка. Для нас будет лучше, если ты продолжишь молчать, да?.. Никто ведь не хочет, чтобы история повторилась. Мм?.. - Профессор Джеймис-Ллойд приподнял двумя пальцами подбородок Киры, и она кивнула. Он триумфально улыбнулся. - Да… ты никому ничего не скажешь… - и его голос снизился до шепота: - Потому что иначе окажешься там же, где твой тупоголовый дружок, который вечно что-то вынюхивал…
        Я застыла, на мгновение перестав видеть и слышать. Вдруг исчезли голоса, исчезло мое шумное сердцебиение. Меня бросило в жар, а затем в холод, и я прислонилась к стене рядом с дверью, чтобы не упасть. Подтянула колени к груди.
        Кира бы не стала причинять Аспену боль, - лихорадочно думала я, - она одержима им. Но она жутко ревновала его ко всем. Ко мне. К Сьюзен. К Скалларк.
        Я услышала, как хлопнула дверь, и вновь выглянув в гостиную, увидела, что никого нет. Они ушли? Ушли, продолжая обсуждать Аспена и свои секреты? Что случилось и почему Кира подчиняется отцу?
        Я не собиралась об этом думать, но мысли уже напирали. А вдруг убийц действительно двое? Вдруг отец Киры - тот самый Криттонский Потрошитель? Он отлично подходит на роль психопата и садиста, который мог убивать женщин из прихоти.
        Если задуматься, получается история. История о том, как отец Киры стал сумасшедшим убийцей. История о том, как он всю жизнь мучил дочь и она, не в силах противостоять ему, стала мучить других мужчин, видя в них своего отца. Если на секунду предположить, что это правда, можно увидеть и другие ключи. Кира достаточно сильна и агрессивна, чтобы напасть на меня…
        Нет, хватит предположений, нужно срочно записать все, что я услышала, и вернуться в больницу, пока доктор Арнетт не решил, что меня похитили.
        Мои руки дрожали, когда я оставила молоток на балконе, а затем покинула квартиру Аспена тем же путем, каким попала внутрь. В этот раз меня ничуть не тревожил ноябрьский ветер, свистящий в ушах, - он заглушал мысли. Я готова была думать о чем угодно, только не о том, что Кира и ее отец могут быть причастны к случившемуся с Аспеном.
        Она была со мной на балу, но ее отец мог быть где угодно. Он достаточно силен, чтобы разбить окно и вытащить Скалларк. Он мог с легкостью унести ее на руках.
        Но зачем? Зачем, зачем, зачем?
        Прекрати думать, Кая! Не путай себя!
        Для начала нужно выяснить, в чем заключается их секрет, чего боится профессор и при чем здесь Аспен?
        Я спрыгнула с лестницы на землю и бегом бросилась к машине, чтобы отправить Крэйгу еще одно сообщение с просьбой не беспокоиться.
        Я солгала Ною, сказав, что не буду бороться. Я буду. Я должна.
        Глава III
        Цугцванг
        По пути домой Дориан заехал в супермаркет и купил для Ноя две банки мороженого, гроздь бананов, килограмм муки, сахар и сгущенное молоко.
        - Только не забудь! - трижды настоятельно повторил Ной, и Дориан в итоге бросил трубку и уже не отвечал на звонки своего названого младшего брата. И вот теперь Ной поджидал его у лестницы с ехидным взглядом.
        - А чернику ты привез? - Он поиграл бровями, сложив руки на животе. Дориан застыл на пороге прямо как в фильме ужасов. Так всегда застывает главный герой, завидев монстра. Медленно отвернувшись от шкафа, где скрылось пальто, Дориан с расстановкой, чеканя каждое слово, сказал:
        - Ты не просил чернику.
        - Ты трубку не брал. А она позарез мне нужна. Иначе десерта не видать.
        - Я как-нибудь переживу, - буркнул Дориан, но все равно, встретив испытующий взгляд синих глаз, принялся вновь зашнуровывать ботинки. Ной выждал несколько секунд, а затем смилостивился и сказал, что пошутил. Дориан с облегчением стащил мокрые ботинки, сунул ноги в тапки и, подхватив пакеты с тумбочки у входной двери, потопал на кухню. Ной поплелся следом, но споткнулся о порожек, закашлялся, прочистил горло и снова закашлялся.
        Дориан обернулся и пригвоздил парня взглядом.
        - Что с твоим горлом? Выпей, наконец, воды! - Он обошел обеденный стол, на котором уже лежал заготовленный кусок теста для будущего пирога, сунул в буфет мешок с мукой, сахар, бананы. Мороженое, сливки и сгущенное молоко отправились в холодильник.
        - Знаешь, - произнес Дориан, выпрямляясь и оборачиваясь к Ною, который растерянно застыл у обеденного стола. - Давай в этот раз я притворюсь всезнающим божеством и позволю задать мне вопрос.
        Ной пожал плечами, как будто равнодушно, и нехотя спросил:
        - Как там Кая?
        - Никак. Узнав о своей смерти, она, кажется, и вовсе перестала бороться. Выглядит как зомби.
        Ной вспомнил ее прощальные слова неделю назад: я не буду бороться, - и у него по спине поползли мурашки. Он тряхнул светловолосой головой и легкомысленно пробормотал:
        - Ну не может же быть все так плохо, да?
        - Не да, - отрезал Дориан. - Я попросил ее вернуться домой. Сказал, что иначе она может умереть…
        Тут парни синхронно посмотрели в сторону окна. Раньше там стоял красивый мягкий диван темно-коричневого цвета, теперь он исчез, а его место занял гроб, где покоилось тело Каи Айрленд.
        После ее переезда в Тайную квартиру Ною было все труднее и труднее бороться за ее жизнь. Так как теперь необходимость прятать ее тело отпала, он спустил гроб на кухню - туда, где проводил больше всего времени. Совместил приятное с полезным, так сказать. Теперь ему не нужно было бегать на чердак, чтобы проверить, как она. Кая Айрленд всегда была здесь. Лежала в лакированном ящике на атласной подкладке. Безмятежная и спокойная. Молчаливая кукла, не кидающая едких и обидных замечаний.
        Дориан подошел к гробу. Несколько секунд изучал лицо Каи, затем задумчиво, с толикой удивления в голосе заметил:
        - Она изменилась со дня своей смерти.
        - Она ведь не совсем мертва, Дориан, - заметил Ной, болезненно поморщившись. - Она все еще развивается.
        - Но мы мертвы.
        - И живы одновременно.
        Дориан вновь глянул на гроб. Мертвое тело Каи сильно изменилось. Кожа была тонкой, под ней выступила каждая косточка. Синяки под глазами контрастировали с белой подкладкой, подчеркивали черноту волос, струящихся вдоль тела. Становилось очевидным: тело умирает. Оно больше не принадлежит двадцатилетней девушке - это тело старухи, которая повидала в жизни все.
        - Она сильно изменилась? - Ной встал слева от Дориана.
        - Не сильно, все такая же мрачная. Хотя иногда слабо улыбается, когда слышит шутки доктора Арнетта или с Крэйгом болтает…
        - Так, стоп!
        Дориан подскочил - так громко воскликнул Ной. Посмотрев в разные стороны, Дориан в недоумении спросил:
        - А что я сделал?
        - Крэйг? Это не тот парень, который живет в Тайной квартире?
        - Эм… нет, - пробормотал Дориан, все еще ничего не понимая, - он живет в том же доме.
        - А я о чем?! Он достает Каю?
        Лицо Дориана разгладилось, и он недовольно поджал губы.
        - Прекрати, а? Твоя ревность сейчас не к месту. Если бы не Крэйг, ей пришлось бы очень плохо. По крайней мере, у нее есть друг.
        - У нее есть я! - отчеканил Ной, но тут же смущенно кашлянул. - Я хотел сказать, у нее есть мы. Мы - ее семья.
        - Мы не ее семья, - возразил Дориан. Ему стало жаль парня, но он не хотел показывать жалость. - Для Каи мы предатели, помни. Мы - те, кто скрыли от нее правду. Мы все знали, но ничего не говорили. Точнее, ты все знал, но ничего не говорил.
        - Ты же знаешь, я не мог! - Ной отшатнулся, как от удара. Дориан сжал переносицу и вздохнул.
        - Я знаю. Я знаю, Ной. Знаю, что ты не мог…
        Однако Ной понял по лицу, что ничего Дориан не знает. Он не хотел ничего понимать, все еще воспринимал происходящее как насмешку, как игру Смерти, как шутку. Ной вздохнул и произнес:
        - Я говорил тебе: таково условие вашего возвращения. Вы должны сами отыскать ответы - только так вы сможете уйти. И прежде чем ты снова возразишь мне, помни: у вас были цели. Важные вещи, которые задержали вас. Они не позволили вам уйти, и я решил помочь.
        - Я знаю, - проникновенно повторил Дориан. В его груди распустился цветок вины, который, раскинув листья, пустил по венам яд. - Прости, я все понял.
        Дориан, конечно, знал, что Ной делает для них все. Ради них он остается на земле, прячется, старается помочь, чем может… Но зачем? Зачем Ной им помогает? Какая ему от этого выгода? Для чего мучения? С Дорианом было проще простого - он умер, а когда очнулся, Ной сказал ему: «Заверши начатое дело, чтобы уйти». С Каей все в сотни раз сложнее. Она не хочет завершать земные дела, не хочет помогать Леде и чем сильнее отклоняется от курса, тем сложнее Ною справиться с ней. Но он все равно старается изо всех сил.
        - Она не вернется, - пробормотал Дориан. Ной тут же горячо возразил:
        - Она вернется! Обещаю, Дориан, я придумаю способ и буду пытаться, пока она не поймет, что не права! - Он устало прикрыл веки и спрятал лицо в ладонях. - Это она просила, не я. Она умоляла вернуть ее, умоляла позволить остаться и довести дела до конца. - Он набрал полную грудь воздуха, отчего сквозь ткань изношенной футболки проступили мышцы, и вдруг спросил:
        - Поможешь мне с пирогом?
        - Правда? - удивился Дориан, и Ной, нахмурившись, опустил руки по швам. - Ты позволишь присоединиться к тебе? Только Кая могла безнаказанно крутиться на кухне и…
        - У меня нет любимчиков, - отчеканил Ной, но улыбнулся. Дориан пожал плечами:
        - Ладно, все равно мне некуда спешить.
        Вообще-то он не отказался бы поспать, но желание остаться рядом с Ноем было сильнее. С ним спокойно, с ним Дориан, как бы странно это ни звучало, чувствовал себя в безопасности. Как ребенок, спрятавшийся за маминой юбкой.
        - Тогда приступаем, - скомандовал Ной, ставя на стол муку, миску, ситечко и прочие кухонные атрибуты для приготовления пирога. - У меня отличная идея! Я заверну кусочек пирога для Каи. Ты отнесешь его в больницу, Кая ведь все время на ночных дежурствах, похудела вся, говоришь, как зомби… А вот почувствует вкус моей еды, заскучает по домашней готовке и вернется домой!
        Дориан не стал разубеждать Ноя, не стал говорить, что Кая не вернется домой из-за пирога. Он молча проследовал в чулан, достал из небольшого ящика, стоящего в шкафу, несколько сочных яблок, и вернулся на кухню. Ной продолжал ворковать над куском теста:
        - Миндаль добавлять не будем, у нее же аллергия… - Дориан лишь покачал головой и, достав подходящую глубокую тарелку и нож, принялся очищать яблоки от кожуры. Он так увлекся этим занятием, что вздрогнул, когда рядом на столешнице появилась бутылка рома.
        - Это еще что? - изумился он. Ной цокнул языком:
        - Не тебе. Это для начинки. Ну ладно, не смотри так, можешь взять немного. Но оставь мне двести грамм. - Дориан опомниться не успел, а Ной отвинтил крышку, достал из шкафа две кружки и плеснул в них ром. Одну протянул Дориану, и тот вяло покачал головой:
        - Я не буду.
        - Возьми.
        Дориан повиновался и принял кружку. Они с Ноем чокнулись и опрокинули в себя ром.
        - Ну как, лучше?
        Дориан поежился и отвернулся к столешнице.
        - Давай займемся пирогом. - Он притворился, что поглощен необходимостью очистить последнее яблоко от шкурки. Сок потек по пальцам, но Дориан отвлекся лишь тогда, когда почувствовал, что Ной вернулся к столу и занялся тестом. Он украдкой сполоснул руки, потому что пальцы стали противно липкими. Пять минут спустя в тишине кухни, нарушаемой ритмичным звуком трения яблока о терку, раздался вопрос Ноя:
        - Как Альма? - Дориан промахнулся и едва не стер себе половину пальца. Прочистив горло, он с трудом ответил на вопрос:
        - Плохо. Аспен все еще в коме, она очень переживает. А ты… - он бросил взгляд за плечо, однако Ной, не почувствовав заминки, продолжал раскатывать тесто. - Аспен мертв?
        - Мм…
        - Что это значит? - Дориан обернулся, вновь испытав привычное раздражение.
        - Со временем он очнется, нужно еще немного подождать. У него много дел здесь, на земле. Много людей, которых он должен спасти. Многое должен понять и осознать. Ему еще предстоит учиться жить. Так что он не умрет, не тревожься. - Дориан испытал невероятное чувство облегчения, но тут вдруг Ной сказал: - Ты должен помочь Альме.
        Неожиданное упоминание этого имени привело Дориана в чувство.
        - У меня и так забот хватает!
        - Не притворяйся, что она тебя не волнует. Помни: я все знаю. Передо мной не нужно притворяться.
        - А я и не притворяюсь, Ной, как я и сказал, у меня пока что есть дела поважнее…
        - Какие дела? Ты как Кая, она тоже думала, что успеет пожить.
        - И тем не менее ты постоянно указывал ей, в каком следовать направлении, чтобы достигнуть цели и уйти, так? Ты все время твердишь как заведенный, что она должна спасти Леду Стивенсон, но в то же время хочешь, чтобы она жила нормальной жизнью.
        - Верно.
        - Ты не находишь свои желания странными?
        - Нет, не нахожу. Потому что Кая может спасти Леду, если покажет той, что такое жизнь, научит ценить и любить жизнь. А как она это сделает, если и сама не умеет ее любить? Если сама не ценит? Если бросается в пекло с головой, не желая меня слушать? - Дориан покосился на Ноя. На его руках, белых от муки почти по локоть, вздулись вены. - Как я и сказал, ты поступаешь так же, как она - не думаешь.
        - То есть я должен прекратить искать убийцу, - с холодной отстраненностью произнес Дориан. - По-твоему, я должен оставить Потрошителя в покое и забыть о его жертвах.
        - Ни черта ты не сможешь, - отмахнулся Ной, возвращаясь к прерванной работе, но Дориан уже не мог закрыть эту тему.
        - Но я должен, так?
        - Я уже говорил тебе, что ты должен сделать. Ты должен обратить внимание на Альму, дубина.
        На кухне на несколько минут воцарилась тишина. Мужчины были заняты своими делами: Ной готовил пирог, Дориан размышлял. Он взял другое яблоко и принялся его натирать.
        - Так Альма все-таки ключ?
        - Ага.
        - Почему ты раньше не сказал?!
        - Я говорил. Много раз. Просил сойтись с ней.
        - Твои слова звучали как бред! - отрезал Дориан, а Ной в ответ пожал плечами:
        - Твои проблемы.
        - Я видел у нее дома конверт, она его прячет.
        - Мм…
        Повисло долгое молчание. За окном свирепствовал ноябрьский ветер, ударяя в стекло листьями, по небу прокатился угрожающий рык грома.
        «Ну и парень, - ошеломленно думал Дориан. - Ну и характер!.. Да чтобы его понять, не знаю, кем надо быть! То пытается помочь, потом делается равнодушным, как бессердечная статуя. А может, у него и сердца-то нет вовсе? Он же Смерть».
        Пока Дориан размышлял над этим вопросом, Ной уже смазал противень маслом и выложил на него первый корж.
        - Яблоки готовы? - Ной подошел к столу и только сейчас заметил, что Дориан едва стоит на ногах. Когда он удивленно взял его за плечо, тот пошатнулся.
        - Какого черта?!
        - Где черт?
        Изумленный до глубины души, Ной взял бутылку с ромом и потряс ее. Жидкости осталось совсем чуть-чуть - едва хватит для пирога.
        - Ты все выпил? - раздраженно спросил он, и Дориан, облокотившись о столешницу, вздохнул.
        - Я? Ничего я не пил.
        - А кто тогда выпил?
        - Не знаю… наверное… наверное, его выпил Черт, Чертяка, ха-ха…
        - Ясно, - раздраженно оборвал Ной. - Спасибо, что помог с пирогом, алкаш.
        Приобняв Дориана за талию, он закинул его вялую руку на свое плечо и потащил в сторону гостиной, где сбросил на диван, как мешок картошки. С журнального столика слетели исписанные тетрадные листки - Дориан вновь вернулся в гостиную к своему расследованию. Здесь же были документы из университета, различные лекционные бумаги и бланки.
        - Ной? - позвал Дориан, и тот, шагнувший было к выходу, стремительно вернулся назад.
        - В чем дело? - Он наклонился, прислушавшись к тяжелому дыханию.
        - Кая вернется?
        - Конечно, вернется! Я верну ее домой, Дориан, обещаю!
        - Это правда? Ты не бросишь ее?
        Ной скрипнул зубами и покачал головой, но вместо того, чтобы продолжать эту болезненную тему, спросил:
        - Как дела с Альмой?
        Дориан в ответ застонал, пытаясь повернуться на бок на узком диване, и Ной тут же скинул на пол подушки и накрыл его покрывалом.
        - Как дела с Альмой, Дориан?
        - С Альмой? - тяжелый вдох. Сонное дыхание Дориана было пропитано алкоголем, но Ной даже не поморщился, когда склонился ниже, к самому его лицу. - Она плачет, все время плачет. Я не знал, что она умеет… но она может. Рыдает каждый день. Я пытался отвлечь ее, а она… только орет… - Тяжелый полустон. - Она швырнула в меня туфлей.
        Ной на несколько секунд застыл над Дорианом, затем опустился перед ним на корточки, склонился вперед и властно сказал:
        - Не бросай ее, Дориан. Будь всегда рядом. Только так ты сможешь вернуться. Это она твоя цель. Она, а не Криттонский Потрошитель. Оставь прошлое в покое. Оставь его.
        Только он хотел добавить еще что-то, как вдруг в замке входной двери повернулся ключ, и Ной, тут же подобравшись, испуганно обернулся. Только не снова! Ощущая, как в приступе паники колотится сердце Ноя Эллисса, он птицей взлетел на второй этаж, спрятался за углом и прислушался. Сначала ничего не было слышно, затем до его ушей донеслись неуверенные шаги Альмы Сивер и ее тонкий призрачный голосок, зовущий хозяина особняка.
        Шуршит пакетами, значит, принесла еду. Сначала накричала и кинула в Дориана туфлей, затем пришла загладить вину обедом. Ной озадаченно покачал головой, выглянул из-за стены и быстро нашел взглядом рыжеватую блондинку. Она стянула с волос шляпку, оглядываясь, и направилась на кухню. Черт! Ной, бесшумно соскользнув по ступенькам вниз, прокрался следом, чтобы проконтролировать поведение гостьи. Он надеялся, что она не прикоснется к его пирогу для Каи, но надежда - все, что у него было, ведь он не мог показаться обычным людям на глаза…
        И тут Ной остолбенел от шока. Казалось, на мгновение кто-то тесно перехватил его грудь прутьями. На кухне гроб Каи. На кухне ее гроб! О нет, о нет…
        Он сжал пальцы так, что кожа натянулась на костях. Секунды устремились вперед, а затем повисли в воздухе порванной струной.
        - АЛЬМА! - громогласно крикнул он.
        Ее имя все еще звучало эхом где-то у потолка. Затем послышались спешные шаги, и Ной вновь взлетел по ступенькам - еще выше, чем прежде. Его сердце с каждым шагом колотилось сильнее, а затем замерло - когда Альма вышла в коридор и в недоумении остановилась посреди прихожей.
        - Дориан, это ты?
        Ной осторожно вздохнул, зажав ладонью рот, словно испугавшись, что его дыхание достигнет первого этажа.
        - Дориан? - Альма направилась в сторону гостиной, и Ной осторожно вздохнул. Сейчас Альма увидит своего парня и на некоторое время отвлечется. Так и случилось - несколько секунд была тишина, а затем послышалось ее раздраженное:
        - Дориан? Эй, почему ты развалился здесь, как будто… Ты что, пьян?
        - Мээээ… - пробормотал Дориан в ответ. Альма что-то пробурчала недовольным тоном, но Ной уже ничего не слышал. Перескакивая через две ступени, он очутился на кухне и, аккуратно притворив дверь, чтобы та, не дай бог, не скрипнула, задвинул щеколду. Затем на всякий случай придвинул к двери стул. В мгновение ока подбежал к гробу и проверил Каю. Дрожащей от страха рукой он коснулся ее лица, смахнул со щеки невидимую пылинку, поправил ее волосы. Затем, убедившись, что все в порядке, вернулся к двери и опустился на стул, которым загородил вход. Прислонившись ухом к щели, прислушался к голосу Альмы из гостиной:
        - Ну зачем ты так напился? Что случилось? Это из-за туфли? Дориан, прости, я не хотела… в последнее время я просто… не в себе… прости…
        - Мм… мммммм… Альма…
        - Да? Да, Дориан, я здесь. Да что же это такое… - послышалось шуршание. - Какой же ты тяжелый! Сейчас принесу воды, подожди, - сказала она, как будто Дориан настаивал. Он даже ничего не говорил, кроме «Мэээ». Ной тут же подобрался, вжавшись в спинку стула и всем весом налегая на дверь.
        Альма врезалась в нее с той стороны, словно танк.
        - Что еще за фокусы? Было же открыто. Эй! - Она несколько раз стукнула в дверь кулаком. - Кто там? ЭЙ!
        «Уходи, уходи, уходи», - мысленно шептал Ной, внутренне сжавшись до микроскопических размеров. Альма еще несколько раз постучала в дверь, кажется, даже ударила ее ногой. Потом пробормотала:
        - Какой же старый дом. Говорила же я, здесь опасно жить. Упрямый человек!
        Ной расслабился, услышав удаляющиеся в сторону гостиной шаги, и откинулся на спинку стула. Встретившись затылком с дверью, он прикрыл веки и на долгое время погрузился в тишину, нарушаемую бормотанием гостьи. Ее голос звучал приглушенно из-за двери, но слова все равно проникали в грудь Ноя расплавленным медом, ложились на сердце, впитывались в него как в губку. Альма шептала о том, что она больше не узнаёт Дориана и вообще не понимает, что происходит.
        Никто ничего не понимает, - мысленно ответил Ной, склонив голову. - Зачем, зачем я вновь затеял все это? Почему все должно быть так невыносимо сложно и больно?
        Дориан в растерянности и не желает слушаться, а Кая вообще ушла из дома и занимается непонятно чем, тратит последние драгоценные минуты жизни не пойми на что… Если она не вернется - умрет.
        Я заставлю ее вернуться любыми способами.
        - Дориан, вспомни меня, вспомни меня, пожалуйста, - громко упрашивала Альма, и Ной ей в такт про себя говорил:
        - Вспомни меня, Кая Айрленд. Вспомни меня. Меня настоящего.
        - Вспомни меня настоящую, Дориан, - умоляла Альма из гостиной. Ной лишь вздохнул. Он хотел, чтобы у них было все хорошо. Но тем не менее понимал, что правда разобьет им обоим сердца.
        Истина всегда разбивает сердца.

* * *
        Около трех часов ночи Дориан наконец-то пришел в себя и обнаружил рядом с собой знакомое добродушное лицо. Ной, кажется, был чем-то доволен и в то же время смотрел с какой-то затаенной жалостью.
        - Я не хотел пить, - сказал Дориан хриплым голосом, пытаясь принять вертикальное положение. Ни ноги, ни плечи так и не оторвались от дивана, голова, казалось, была каменной и весила тонну.
        - И все равно выпил весь ром. Испоганил такой шедевральный десерт… - посетовал Ной. Впрочем, он не выглядел расстроенным, и Дориан засомневался, а не сделал ли в бреду чего-нибудь этакого, что заставило Ноя сменить гнев на милость.
        - Впрочем, чего еще можно от тебя ждать, разрушитель человеческих судеб?
        - Кто?.. - прохрипел Дориан, ерзая на диване. Ной смилостивился, помог ему сесть и даже подложил под голову диванную подушку, потому что Дориан на это не был способен.
        Бедный парень не переносит алкоголь.
        - Разрушитель человеческих судеб, - повторил Ной, с ухмылкой выпрямляясь.
        - Я тебя что, ударил?
        - Был бы мертв уже. Э-э… фигурально выражаясь.
        Дориану было не до веселья. Он поднялся на ноги и, пошатнувшись, направился на кухню смочить горло. Ной пошел следом, с дьявольским нетерпением ожидая, когда Дориан наконец обнаружит записку Альмы, прикрепленную к двери.
        Пока что Дориан ничего не видел, даже о порог споткнулся. Тишину потрясло его громкое чертыханье: «Кто придумал эту лестницу посреди дома?!» Ной, шедший следом, услужливо ответил, что это его бабуля постаралась еще в сороковых годах.
        - Лучше ничего не говори, - простонал Дориан. Он хотел, чтобы это прозвучало угрожающе, но прозвучало так, будто он пытается сохранить остатки ужина в желудке. - М-мерзость! А это еще что? - Он наконец-то заметил листок, прикрепленный к двери, и поморщился. Ной ликующе улыбнулся, но удержался от язвительных комментариев. Дориан, чувствуя себя железным дровосеком, которым частенько обзывала его Альма, добрался до двери и сорвал листок. Всмотрелся в него, туго соображая, затем резко обернулся к Ною.
        - Альма была здесь?!
        - Мм.
        Дориан вытаращил глаза:
        - Я ее ударил?
        Ною в один миг расхотелось шутить. Вмиг став серьезным, он спросил:
        - Что с тобой не так? Ты озвучиваешь свои затаенные желания? - Дориан продолжал смотреть на Ноя, и тот сдался и вздохнул. - Ты ее не бил. Почему решил, что бил?
        - Потому что ты сказал…
        - Ты когда-нибудь бил женщин?
        - Что? - возмутился Дориан, но тут же застонал от очередного приступа тошноты. - Нет, конечно. Я никогда не трогал женщин.
        - Тогда прекрати нести эту чушь.
        - Так что произошло?
        Вместо ответа Ной неспешно отправился на кухню, зная, что Дориан пойдет следом, коря себя за то, что слишком много выпил и теперь ничего не помнит. Да он ничего и не делал, по сути. Пока Ной сидел на кухне с телом Каи, вездесущая Альма Сивер, решив, что двери в особняке живут своей жизнью, сидела рядом с Дорианом, что-то тихо воркуя. Тот, конечно, ничего не слышал, болван.
        - Так, и что я сделал? - напряженно спросил Дориан, войдя на кухню.
        - Я приготовил тебе бульон от опохмела.
        - Оставь бульон, Ной. Что я сделал? Что я натворил? Не томи!
        - Ты ничего не сделал.
        Дориан решил, что неверно расслышал, ведь Ной говорил так, будто выносил приговор.
        - А если я ничего не делал, то и нечего так смотреть!
        - Ах ты хочешь знать, что я имею в виду? - Дориан неуверенно кивнул, приложив к виску ладонь. - Ты дурак. Ты ничего не сделал. Ты никогда ничего не делаешь, а должен. Не спрашивай. Просто делай, Дориан. Иначе проворонишь данный мною шанс. А я не могу помочь, ведь нельзя нарушать правила.
        Дориан устало опустился на стул и подпер гудящую голову кулаком. Над переносицей болезненно пульсировало, глаза казались горячими и с трудом вращались в глазницах. Осторожно повернув голову в сторону, он глянул на стол, где стоял противень с печеньями. Три ряда хрустящих сердечек с начинкой из рома. Запахи корицы и шоколада ударили Дориана в нос, и он тут же отвернулся. Но и на Ноя смотреть было невыносимо.
        - Сделай что-нибудь, Дориан. Иначе я решу, что вновь ошибся.
        Дориан вскинул голову, резко осведомившись:
        - Ты-то все делаешь правильно, да?
        По лицу Ноя пошла тень, он мрачно сказал:
        - Я нашел способ вернуть Каю домой.
        - Даже не хочу знать об этом. - Он вновь посмотрел в сторону стола. - И не думай, что она простит тебя за печенье в виде сердечек.
        - Я не говорил всей правды для ее же блага.
        - Ты лжешь себе, Ной, прямо как человек, - хрипло протянул Дориан. На дрожащих ногах он дополз до раковины и наполнил стакан холодной водой. Она потекла по подбородку на грудь, но Дориан запрокинул голову к потолку и с облегчением вздохнул. Легкие горели, мысли путались, но он все равно продолжил выдавливать из себя слова:
        - Ты не говорил всей правды только потому, что боялся ее потерять. Ты знал, что она уйдет. - Дориан обернулся и смело встретился с бесстрастным взглядом голубых глаз-льдинок. - Ты боялся, потому ничего и не делал. И ты скрыл правду только ради себя.
        Дориан не сразу понял, что перешел черту, но извиняться не стал. Напрягшись, он ждал развязки. Вот-вот Ной вытворит что-нибудь страшное, сотворит какое-нибудь… Но он лишь кашлянул, недвусмысленно выражая желание завершить разговор, и начал убираться на столе. Кофе, тертая корица, баночка из-под клубники, мерочный стакан…
        Дориан просил себя остановиться, но он еще не протрезвел, да к тому же вид смущенного Ноя, избегающего смотреть ему в глаза, выводил из себя.
        - Ты уже прямо как человек. Сколько ты будешь отрицать…
        - Ты забываешься. - Жесткий голос Ноя прозвучал как гром среди ясного неба, у Дориана даже прояснилось перед глазами. - Я не человек. Именно поэтому я ничего не сказал. Я не живу по вашим законам.
        - Но ведь мне ты все рассказал.
        - Ты уверен? - Ной медленно обернулся, вперившись в Дориана взглядом. Он преобразился лишь за секунду, стал выше и внушительнее, черты лица заострились. - Так что?
        - Что? - опешил Дориан. Он забыл, о чем они говорили, и его замутило сильнее, чем до этого. Приложилв руки к животу, он обнял себя, будто так мог сдержать порывы тошноты. И ждал, что сейчас Ной в своей фирменной манере скажет: «Не переходи черту, не забывай, кто я», но он лишь отвернулся и произнес:
        - Ты лучше подумай, как помириться с Альмой. Ты тут пьяным валялся, а она кудахтала вокруг, как шаманка, не позволяя мне выйти из кухни. И береги голову. У нее, уверен, куча туфель дома. С острыми шпильками.

* * *

7 НОЯБРЯ 2016
        Детектив Эндрю Дин жил в Старом городе в многоэтажном доме с неработающим лифтом. На десятый этаж приходилось подниматься пешком, зато вид из однокомнатной квартиры был чудесным: окно выходило прямо на Криттонскую реку, проходящую через парк, и когда Дину удавалось застать закат, он добрых пятнадцать минут смотрел вдаль, любуясь заходящим солнцем, наблюдая, как по воде разливается холодное тепло, как у берега вода кажется белой, а дальше - розовой.
        Посреди комнаты, которая служила и спальней, и кухней, и гостиной, стоял небольшой стол, а на нем высился карточный домик. Детектив Дин строил его с самого переезда в Эттон-Крик - уже около трех месяцев.
        Дин сунул руки в карманы джинсов, приблизился к столу и обошел его со всех сторон, размышляя о Кае Айрленд. Да, он любил поразвлечься. Там, снаружи, он холодный, расчетливый, подозрительный. Собирается (точнее, собирался, пока его не отстранили) раскрыть преступление. А дома он просто Дин и все. Имя, данное отцом в честь прадедушки, он тоже не особо любил. И всем знакомым представлялся как Дин. Или детектив Дин - кому как повезет.
        Взяв карту Джокера, он покрутил ее между пальцев, а затем осторожно, задержав дыхание, поместил на тридцатисантиметровую карточную башню - самую низкую из всех пятерых. Когда миссия была выполнена, Дин с облегчением вздохнул и сделал шаг назад.
        Возможно, он никогда не закончит строительство замка, а если доведет дело до конца, то разрушит его одним резким движением. Пусть это будет эпичным завершением долгого пути.
        Когда-то Дин уже пережил что-то подобное - когда мама покончила с собой. Живя вместе с ней, он будто катался на американских горках. Подъемы и спуски случались внезапно, резкие перепады ее настроения вызывали у него головокружение и тошноту. И всегда, каждую минуту, каждую секунду он жил в предчувствии неминуемого конца.
        Дин думал, мама никогда не решится всерьез. Сперва она резала руки, затем, когда он дважды заставал ее за этим занятием, рыдала, обещая впредь не касаться лезвия. Но она лгала, и ее решимость оказалась сильнее.
        В тот день стояло невыносимое пекло, и мама облачилась в длинное цветастое платье. Дин отчетливо помнил его: застегивается на пуговицы, ярко-оранжевое, с красными и желтыми цветами. Странное сочетание оттенков для той, кто решил свести счеты с жизнью.
        Мама вышла из дома рано утром и отправилась в парк. Дин шел следом, чувствуя, как дрожит каждой клеточкой тела. Он знал: сейчас что-то случится, вот прямо сейчас, вот-вот…
        И тогда он бросился бежать, но не успел - мама уже была на мосту и перелезла через ограждение. Он вопил что есть мочи, звал ее во все горло, но она не обернулась. Она летела. Она превратилась в птицу и летела вниз.
        Это было десять лет назад, а Дин все еще помнил то проклятое платье. Помнил, как с криком перегнулся через перекладину и посмотрел вниз, а платье все равно было веселым и оранжевым. Оранжевым на фоне красного.
        Она просто спрыгнула, и все, и ни о чем не думала. Или думала?
        О чем мама думала перед смертью?
        Дин знал о чем.
        Он отошел от стола и вытащил из-под кровати, накрытой дешевеньким покрывалом, деревянный ящик. Внутри хранились мамины документы, ее дневник, фотографии…
        Дин зачитал дневник до дыр, страницы давно истончились и просвечивали. Бережно отложив его в сторону, он достал фотографии. Перебрал их, любуясь маминым лицом, затем остановился на последней, выцветшей и старенькой.
        Эльза и Мартина Грейс. Мама и ее сестра.
        Дин прикусил внутреннюю сторону щеки и провел пальцем по их улыбающимся лицам. Мама была все в том же ненавистном платье - оранжевом с цветами. На фотографии ей только восемнадцать, стройная, изящная. Ее фигура едва ли изменилась после рождения сына. Рядом Мартина - младшая сестра. На вид ей около десяти.
        Дин облокотился о спинку кровати и согнул ноги в коленях. Откинул голову назад и прикрыл веки. Я дурак, в который раз подумал он, вспоминая, как после гибели наставника ворвался в участок и перевернул там всё вверх дном. Сейчас он мог быть там, вместе со всеми, расследовать это проклятое дело. Рано или поздно он отыскал бы Криттонского Потрошителя и отомстил за смерть Мартины и матери.
        Дин с ненавистью посмотрел в сторону карточного замка. Когда Гаррисон увидел это творение, то со смехом предупредил: «Если продолжишь в том же духе, до достраивать крепость будешь в психушке».
        Дин достал из коробки новую фотографию, на которой были изображены девушка и мальчик. Девушка была все в том же оранжевом платье, а мальчик - в желтой футболке и черных спортивных штанах с белыми полосками по бокам. Это детектив Гаррисон. Их семьи до несчастья с Мартиной жили по соседству. Мама присматривала за Майклом с самого детства. В старшей школе она часто с ним нянчилась, помогала делать уроки. Тогда ему было лет одиннадцать или двенадцать. На фотографии он выглядел как обычный мальчишка: щуплый, с выгоревшими на солнце волосами, весь в веснушках и с красным облезшим носом. После смерти Мартины его взгляд изменился, навеки стал мертвым.
        То первое убийство накрыло тенью всех жителей Эттон-Крик. Его мать, детектива Гаррисона, который потерял свою лучшую подругу, а затем няню, когда та стремительно покинула город, и других людей.
        Мартины Грейс не стало в один миг, но она повлияла на жизни многих и до сих пор влияет. Его матери больше нет, детектива Гаррисона, который взял на себя роль отца, тоже, только Дин остался…
        - Идиот, - прорычал он, зарываясь пальцами в волосы.
        Целую минуту он всячески бранил себя, затем выпрямился и вздохнул. Расправил плечи и, как и всегда, завершил свой психоанализ мыслью о том, что он все решит. Он со всем справится. Даже несмотря на то, что какая-то тварь убила его единственного друга, несмотря на то, что его выперли из участка, как какую-то паршивую собаку. Несмотря на то, что начальник сказал, что еще один такой фокус, и Дин никогда не вернется, если только в качестве разносчика пиццы, который будет развозить заказы, Дин поклялся себе, что все вернет на свои места.
        Он отложил в сторону фотографии и достал из коробки старый диктофон. Включил его и в тысячный раз прослушал запись:
        - Оли! Неважно, что случится, не говори моим родителям! Я не хочу, чтобы они знали, что он с нами сделал! Оли! Поклянись! Поклянись, что не скажешь, что он со мной сотворил!
        - С тобой ничего не случится, я не позволю этому произойти!
        - ОЛИ! ПРОСТО ПООБЕЩАЙ! Оли… я не хочу, чтобы папа видел меня такой!
        - Дэйзи, мы сбежим! Ты родишь малыша… С тобой все будет хорошо!..
        - Оли, уходи без меня… уходи без меня, я не хочу этого ребенка.
        - Нет! Мы отнесем эту запись в полицию! Они поверят нам, Дэйзи! Я не позволю…
        Дин выключил запись и поднялся на ноги. Вновь подошел к столику с карточным замком. Хотелось смахнуть его на пол, одним резким движением оборвать его существование, как Потрошитель оборвал существование девушек с записи. Растоптать. Топтать до тех пор, пока карты не исчезнут.
        Может быть, Кая права, может, Лаура действительно связана с происходящим? И Дин должен сдержать безумные порывы Леды Стивенсон, защитить ее от себя самой? Вот только справится ли он? С мамой не справился. Ее-то он защитить не смог.
        В любом случае стоит попробовать. По словам Каи, убийца - женщина. Дин чувствовал, что, отмахнувшись от видений Аспена, он никогда не докопается до правды и не отыщет Криттонского Потрошителя. Он снова подумал, глядя на диктофон: а не предвидел ли детектив Гаррисон собственную смерть?.. Очень вовремя он передал Дину диктофон - прямо перед случившимся. Позже, когда Дин просмотрел все файлы с камер видеонаблюдения, он не увидел никого подозрительного - у участка было пусто, не считая БМВ Каи Айрленд да каких-то ребят с велосипедами.
        Дин бы все отдал, чтобы она призналась. Как же он хотел вцепиться в нее зубами и разорвать!.. Он чувствовал: Кая Айрленд в чем-то виновата, но не был уверен, в чем именно. Он не просто так вынес ей приговор. Он видел что-то в ее глазах, какое-то дикое, нечеловеческое равнодушие, пустоту, которая присуща тем, кого он сажал за решетку.
        Возможно, не она убила детектива Гаррисона, возможно, не она - Неизвестный, но она точно со всем этим связана и скрывает что-то страшное. Теперь необходимо добиться ее доверия. Если получится, они сумеют сопоставить свои знания, и тогда Дин отыщет Потрошителя.
        Он подошел к письменному столу, достал из ящика бутылку виски и щедро плеснул в стакан. Замешкавшись на мгновение, Дин решительно поднес стакан к губам, а затем с грохотом поставил его на стол, едва не выплеснув виски на клавиатуру.
        - Ч-черт! - Дин отодвинул стакан, плюхаясь в кресло. Внезапно он вспомнил о просьбе детектива Гаррисона. Возможно, то были его последние слова перед смертью: «На моем столе валяется бумажка с электронной почтой. Вышли туда адрес Дэйзи Келли».
        Дин сказал: «Без проблем», а сейчас, смахнув с клочка бумажки пыль, уставился на ровный почерк. Это почта Каи Айрленд. Зачем ей понадобился адрес Дэйзи Келли? Уж не собирается ли она наведаться туда?
        Дин покачал головой. Нет, пусть отдохнет от его давления. Столько вопросов он не задавал ни одному подозреваемому. И ему стоит отдохнуть. Протрезветь. Поваляться на диване, ни о чем не думая. Посмотреть телевизор. Ах да, у него ведь нет телевизора… И дивана тоже нет.
        Дин обернулся в сторону книжных шкафов, где завалялась парочка книг, и склонил голову набок. А может, почитать? Или отправиться в торговый центр и купить телик?
        Дин понятия не имел, чем люди занимаются в свободное время. Внезапно он услышал за своей спиной знакомый женский голос:
        - Мне нужна помощь с Ледой Стивенсон.
        Ах ты ж черт! Испуганно обернувшись, Дин наткнулся хмурым взглядом на стакан с виски. Нужно завязывать с выпивкой, решил он. А голос Каи Айрленд все еще настойчиво звучал в ушах:
        - Сейчас, выписавшись из центра, Леда остается без присмотра со своей странной тетушкой, а та готова на что угодно ради доверия племянницы. В том числе игнорировать очевидные признаки ее психического нездоровья.
        Детектив Дин выключил компьютер и поднялся на ноги, воодушевившись. Конечно, он не имеет права влезать в чужой дом, но хоть взглянуть-то на него издалека можно, так?.. И телик покупать не надо!
        Кая советовала поговорить с Лаурой именно сегодня, потому что якобы она только-только вернулась с ночного дежурства и, возможно, будет в хорошем расположении духа. Конечно, он ни с кем не собирался говорить, ведь он даже не имеет права допрашивать ее. Кроме того, он уже однажды говорил с Лаурой, и она ему абсолютно не понравилась. С другой стороны, и ее можно понять - в тот день они с детективом Гаррисоном пришли задать Леде неприятные вопросы.
        Так что Дин собирался провести спокойный, хоть и скучный вечер, карауля дом Стивенсонов. Схватив ключи и кожаную куртку, он вышел из квартиры, оставив карточный домик в покое.
        Он решит его судьбу позже.
        Выйдя из подъезда, Дин на мгновение оглох и ослеп - по крыше, будто желая ее пробить, нещадно барабанил дождь. Затем дворик осветился молнией, и Дин, увидев свою машину, припаркованную на стоянке у невысокого забора, бросился бежать к ней, прикрыв голову руками. Казалось, дождь отчаянно искал жертву, так что, пока Дин пытался вставить ключ в замок, ему за шиворот пролился целый ледяной водопад.
        Наконец Дин нырнул в салон и на полную мощность включил печь. Передернувшись, он расправил плечи и позволил теплу разлиться по его замерзшему телу, затем осмотрел стоянку, освещенную фарами, и вырулил на дорогу. Дворники бегали туда-сюда с космической скоростью, но видимость все равно была отвратительной.
        Может, это не такая уж хорошая идея, мрачно подумал Дин. Ничего не видно, дождь льет как из ведра, да и с Лаурой он поговорить не сможет… Не отрываясь от ветрового стекла, Дин проверил фонарик, спрятанный в бардачке, и свернул на дорогу в сторону Криттонского парка. В этом районе как раз и жила со своей тетей Леда Стивенсон.
        Через десять минут, притормозив у двухэтажного дома, Дин засомневался, а все ли у него в порядке с головой. Он действительно считает Лауру Дюваль подозреваемой? Он и вправду поверил Кае Айрленд и всем этим сомнительным видениям? Откровенно говоря, Дин считал ее немножко сумасшедшей, но он не мог впустую тратить время и валяться на диване перед теликом. Потому что у него нет ни дивана, ни телевизора, да и Кая Айрленд может оказаться права. Лаура Дюваль была сестрой Оливы - одной из последних жертв Криттонского Потрошителя. Лаура перенесла глубокую травму, которая нанесла ее психике вред, и теперь женщина, по словам Каи, возможно, желает освободить девушек от несчастий, на которые ее саму обрек Криттонский Потрошитель.
        Дин посмотрел на мрачный прямоугольник дома, нависающий над улицей и вбирающий в себя крохотные частички света, которые просачивались через пелену дождя от уличных фонарей, и пробормотал:
        - Ненавижу эту чертову погоду…
        Достав фонарик, он порылся на заднем сиденье в поисках зонта. В голове мелькнула мрачная мысль: да ведь я тоже ку-ку. Если начальство узнает, чем Дин занимается, пусть и в свободное время, его ни за что не вернут на прежнюю должность. И ему, как и предсказывал детектив Гаррисон, придется работать в мужском стрип-клубе.
        Откопав наконец-то зонт с несколькими сломанными спицами, Дин повернулся к двери. Выходить наружу не хотелось, тем более он едва успел согреться. Но он отпер дверь, раскрыл зонтик и выпрыгнул из машины прямо в лужу. Раздосадованно зарычав, Дин захлопнул дверь и притворился, что целенаправленно идет к дому Стивенсонов. Штаны тут же прилипли к ногам, стужа впечаталась в кожу, застывая в мышцах, пальцы, сжимающие ручку сломанного зонта, одеревенели от холода.
        Улица была пустой, и Дина утешала мысль, что сквозь чудовищный ливень его едва ли видно из окон соседних домов. Да никому и в голову не придет таращиться на улицу в такую погоду!..
        Дин прошмыгнул по дорожке к входной двери и с облегчением вздохнул - никто так и не окликнул его. И вот над головой раздалось очередное утробное рычание грома, а затем сверкнула молния, и Дин вдруг осознал: во всем доме Стивенсонов не горел свет. Странно. Неужели все спят? Даже Леда? Он в ее возрасте… впрочем, она необычная девушка.
        Тут ему пришла в голову дурная мысль: а что, если Леда, вдохновившись мрачной погодой Эттон-Крика, прямо в эту секунду взяла в руки лезвие и отправилась спать… спать вечным сном? А ее тетя, как и говорила мисс Айрленд, притворилась, что ничего не замечает?
        Подкравшись к окну, Дин всмотрелся в темноту дома и поморщился: да, подглядывать в такое время нереально глупо и попросту невозможно. И все же, поняв, что потратил впустую целый час, Дин не расстроился - что угодно лучше, чем сидеть в четырех стенах и думать о Криттонском Потрошителе.
        Глянув на экран мобильного телефона, Дин обнаружил, что время перевалило за одиннадцать. Пора вернуться домой, составить новый план.
        Громогласное рычание над головой переросло в грохот, будто кто-то стукнул по небосводу молотом и раскроил его на части. На мгновение пространство осветилось вспышкой молнии, и Дин, поежившись, отвернулся и застыл, открыв рот в немом ужасе.
        Дождь все еще барабанил по шапке зонта, заливался Дину за шиворот. Все еще грохотало сверху, видимость была дурной. И в полушаге от него кто-то стоял. Фигура в белом. Дин хотел заорать во весь голос «ПРИЗРАК!» и бежать прочь со всех ног, спрятаться в машине, заблокировать все двери, включить в салоне свет и трижды прочесть молитву. Но он стоял, не двигаясь. Фигура напротив по-прежнему была неподвижной, и когда шок схлынул, Дин понял, что перед ним Леда Стивенсон. Щелкнув на кнопку фонарика, он посветил на уровне ее груди и осторожно произнес:
        - Пожалуйста, прости, что напугал тебя…
        Но Леда все еще не двигалась, будто кто-то заморозил ее. Белая ночная рубашка облепила ноги и тонкое тело, будто вторая кожа. Из-под подола виднелись черные резиновые сапоги, точь-в-точь как у него в детстве, когда они с мамой жили на ферме, на худых плечах висела тяжелая от дождя темно-зеленая куртка.
        - Вы его видели? - вдруг спросила Леда, и детектив Дин опешил, услышав ее голос. Почему-то мысль, что перед ним привидение, никак не хотела покидать голову. Леда быстро моргала, чтобы дождь не попал в глаза, ее ресницы слиплись, а губы стали синими от холода.
        - Кого? - спросил Дин, украдкой подступив ближе и вытянув над ее головой зонт. Дождь тут же ударил его в спину холодными стрелами. Леда не заметила учтивости, но перестала щуриться и стучать зубами.
        - Он не бил меня, - вдруг твердо заявила она, будто Дин возражал ей. - Ничего не было. Ясно?!
        Что? О чем она говорит?
        Леда продолжала смотреть на Дина широко открытыми глазами. Во взгляде не было узнавания, а ведь они несколько раз виделись. Дин опустил фонарик к ногам.
        Дождь продолжал барабанить по шапке зонта, ветер все туже затягивал холодные цепи на их телах. Леда шепнула, уставившись Дину в грудь:
        - Он ничего со мной не сделал.
        - Кто? - снова спросил он. Потом обвел взглядом темноту и, легонько коснувшись локтя Леды, сказал: - Я думаю, нам лучше поговорить в доме. Твоя тетя еще не спит?
        Леда отшатнулась, яростно выкрикнув:
        - Не трогай меня! Я сказала, не трогай меня!
        Дин отшатнулся. Он автоматически убрал зонтик, и на Леду обрушился холодный ливень. Будто очнувшись, она ринулась бежать по направлению к входной двери. Дин поднял фонарик ей вслед, но Леда уже исчезла в темноте. Оскальзываясь на мокром асфальте, где тут и там пробивалась трава, он отправился следом.
        - Леда! - позвал он, но призрачная фигура уже скрылась за домом. Упрямо сжимая в заледеневших пальцах одной руки фонарик, который едва ли спасал от тьмы, а во второй руке зонт, Дин обошел дом, пугливо вздрагивая, когда ловил в окнах свое призрачное отражение.
        - Леда Стивенсон!
        Дин никогда не боялся темноты, но сейчас почему-то ощутил себя в опасности. В присходящем было что-то зловещее.
        Брось, парень, здесь всего лишь молодая девчонка! - успокоил он себя, но толку от этого было мало. Где Лаура, почему она не ищет племянницу? И куда подевалась сама Леда?
        На заднем дворе темно было - хоть глаз выколи. Утопая ботинками в вязкой жиже, Дин сделал несколько шагов вперед и посветил перед собой фонариком. Косой луч прошелся по забору, отделяющему задний двор от деревьев позади дома, зацепил высокий амбар с покатой крышей и собачью будку.
        В будке что-то блеснуло и Дин, на секунду переключивший свое внимание в сторону деревьев (вдруг Леда Стивенсон спряталась там), быстро обратил луч света на будку. Белые худые ноги в черных сапогах. Сорочка, открывшая кожу. Мертвенно-бледное лицо с бешеными глазами.
        Дин почти забыл, что значит испугаться по-настоящему, но в тот миг, когда он увидел, как Леда Стивенсон выглядывает из будки, его насквозь прошило чувство страха. Спустя целую вечность он все же сумел взять себя в руки и, опустив фонарик, медленно двинулся к затаившейся Леде Стивенсон. Она скрючилась в позе эмбриона, прижимая к груди худые коленки и исподлобья глядя на Дина. В темноте черты ее лица заострились, глаза казались темными, пустыми.
        - Я здесь прячусь, - сказала она так тихо, что Дин едва расслышал сквозь ливень.
        - Почему ты прячешься?
        - Простите, что накричала на вас. Я испугалась.
        - Ничего страшного, - заверил он, присев перед будкой на корточки. Шмыгнув носом, он спросил: - Кого ты боишься, Леда? Этот человек все еще здесь?
        - Он в доме.
        - Прямо сейчас он находится в твоем доме вместе с тетей Лаурой?
        - Она никогда его не видела, - просто ответила Леда, вытирая рукой лоб. Короткие белые волосы тут же встопорщились.
        - Думаешь, если будешь здесь прятаться, он не найдет тебя?
        - Я уже пряталась однажды, - ответила Леда, выглянув за его плечо. - Вам лучше уйти, вы светите фонариком.
        - Ох, прости, - спохватился Дин, щелкнув на кнопку. Очутившись в полной темноте с Ледой Стивенсон, он с досадой вздохнул, вспомнив предупреждение Каи Айрленд: чтобы заслужить доверие Леды, Лаура во всем ей потакает. Разве он сам только что поступил не так же?
        - Вылезай, Леда, - сказал он твердо, приняв решение и включая свет. Качнувшись на пятках, Дин приподнялся. Под ногами противно чавкнула грязь.
        Леда покачала головой:
        - Не могу. Он ждет.
        - Я провожу тебя.
        - Вы не сможете меня защитить.
        - Тогда кто сможет? - спросил он, решив притвориться кем угодно, лишь бы зайти в дом и провести с Лаурой содержательную беседу. Да, Леда провела некоторое время в исследовательском центре, но, видимо, это мало помогло. Почему доктор Гаррисон выпустил ее в таком состоянии? Она же абсолютно себя не контролирует.
        - И ты мне не веришь, - сквозь его мысли пробился жесткий голос. Он встретился с голубыми глазами Леды, решив, что ослышался, но нет - ее губы шевелились, повторяя: - А если умру, поверишь?
        Какого черта? Она ему угрожает? Или вновь думает о самоубийстве?
        - Никто не умрет, - отчеканил он, неуклюже переложив фонарик в руку, в которой уже был зонт. Схватив Леду за запястье, он потащил ее из будки. - Я защищу тебя.
        Леда завопила с такой болью в голосе, будто Дин заживо сдирал с нее кожу. Она вышибла из его руки зонт и фонарик и, оскальзываясь на грязи, поползла на четвереньках в сторону калитки.
        - Стой! - крикнул Дин. Несколько секунд он был дезориентирован, но быстро нагнал Леду и схватил ее за локоть. Они оба повалились в грязь, но Дин тут же поднял Леду и потащил ее в сторону дома.
        - Не трогай меня! Не трогай меня!
        - Все будет хорошо, - пообещал Дин. Он не был уверен, что Леда расслышала его голос сквозь шум дождя и собственные вопли. Она все дергалась, будто в конвульсиях, не оставляя попытки сбежать.
        - Хватит! - прикрикнул он, когда она врезала ему в скулу.
        Но она не прекращала изворачиваться, а Дин так устал, что у него началась изжога. От холода он уже не чувствовал, держит ли Леду Стивенсон в руках, и его посетила мысль, что, если она ударит его по голове, он просто замертво упадет в грязь под розовым кустом и уже не поднимется.
        Но Леда не била его. Она ревела так громко, что перекрикивала дождь; ссутулилась и вяло передвигала ногами, отчего Дину приходилось силком тащить ее к двери, словно пятилетнего ребенка. Наконец-то он взобрался по ступеням и повернул ручку. Казалось, Леда услышала звук открывшегося замка, и он ударил по ее нервам, будто те были оголенными проводами.
        - О НЕТ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО, ПОЖАЛУЙСТА! - завопила она, снова попытавшись вырваться. Ударившись головой о дверной косяк, она в то же мгновение ослабла, и Дин едва успел подхватить ее. Втащив Леду в дом, встретивший их темнотой, он закрыл дверь. Тишина оказалась блаженством, но тут на лестнице послышались шаги, а затем наверху загорелся свет. Дин, поддерживая Леду, пошарил по стене ладонью в поисках выключателя. Щелкнув кнопкой, он прищурился от яркого света настенной лампы, оказавшейся у его лица, а затем напрягся, услышав голос Лауры:
        - ЛЕДА!
        Она застыла на верхней ступени. Пораженная. Безмолвная. До смерти напуганная. Сперва Дин решил, что она испугалась случившегося - Леда по-прежнему была без сознания. Но нет. Лицо Лауры перекосилось от первобытного ужаса, и тогда Дин опустил взгляд на ее руки и увидел, что она сжимает в кулаках кусок какой-то белой ткани.
        Дин поморщился: «Это что, фата?»
        И тут его сердце бешено застучало. Да, это фата, кусок белой ткани с красными пятнами крови. Крови Камиллы Скалларк, исчезнувшей неделю назад. Лицо Дина прояснилось. Он опустил Леду на пол и прислонил ее спиной к стене, а сам шагнул к Лауре, машинально коснувшись своего пояса на штанах, где раньше была кобура.
        Прочистив горло, он спросил:
        - Что это у вас в руках?
        Лаура спрятала руки за спиной. Дин подошел к лестнице.
        - Что-у-вас-за-спиной?
        И вдруг Лаура заплакала. Ее грудь, затянутая в форменную рубашку медсестры, лихорадочно подергивалась, через все тело прошла судорога.
        - Я не хотела, - шепнула она, - боже помоги мне, я не хотела…

* * *
        Когда тетю Лауру арестовали, Леда Стивенсон, кажется, впала в шок. Состояние, когда ее глаза остекленели, а губы приоткрылись, пугало Дина даже сильнее, чем когда она появилась из темноты и спряталась в будке.
        Дин хотел уйти, но в голове засела просьба Лауры: «Пожалуйста, присмотрите за моей девочкой. Когда до нее дойдет суть происходящего, она может сильно испугаться. Она может… вы знаете. Уже все знают, детектив Дин. Не позволяйте ей делать глупости». Так что он сходил на кухню и приготовил травяной чай. Леда Стивенсон по-прежнему была в сорочке, облепившей ее будто саван.
        - Выпей, - приказал Дин, поставив перед ней кружку с чаем. Леда очень удивила его, повиновавшись. Склонившись вперед, она взяла кружку обеими руками. Не боялась обжечься, будто вовсе не чувствовала боли. Дин так и уставился на ее пальцы, по-паучьи тонкие, мертвенно-белые.
        - У вас когда-нибудь возникало ощущение, что назад пути нет? - вдруг спросила она. Дин вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Опустившись на диван, он произнес:
        - Да, частенько.
        - И у меня. Очень часто я понимаю, что уже ничего не будет прежним. Я не буду. Мир не будет. Тетя Лаура тоже… - глаза Леды наполнились слезами, и Дин вздохнул: ну, сейчас начнется представление. Но Леда, казалось, решила больше не пугать его. Она лишь тихонько всхлипывала, вытирая слезы ладонью. Поерзав в кресле, она подобрала под себя ноги и опустила кружку с травяным чаем на бедро.
        - Что же мне теперь делать? Все из-за меня. Это я довела тетю Лауру, я ее мучила. Она даже… не могла спокойно спать, понимаете? - Леда посмотрела на Дина глазами, полными слез, и, отвернувшись, вытерла щеку о плечо. Дин вдруг заметил, что у нее вовсе не худое лицо. Да, пусть Леда Стивенсон бледная, но она не выглядела больной; щеки были круглыми, губы пухлыми, глаза живыми. Дин нахмурился и уточнил:
        - Что ты имеешь в виду - не могла спокойно спать?
        Он очень хотел выяснить все, что знает Леда о своей тете.
        - Ее мучили кошмары. Она часто кричала во сне, бродила по дому. Неудивительно… Понимаете, дело во мне. Во всем только я виновата. Тетя здесь ни при чем.
        Дин облизал пересохшие губы и, помедлив, спросил:
        - Ты помнишь, что делала на Хеллоуин? Где ты была?
        - Я была дома. Тетя Лаура позволила мне провести вечер дома, и я была здесь и смотрела телевизор.
        - Ты была дома и никуда не выходила?
        - Нет, я смотрела телевизор.
        - А твоя тетя?
        - Она спала.
        - Что ж… - Дин украдкой огляделся. Гостиная была светлой, а из камина все еще шло тепло. На полке стояли рамки с фотографиями и депрессивными черно-белыми рисунками.
        И вдруг Дин удивил самого себя, когда с его губ сорвался странный вопрос:
        - А ты помнишь, что случилось час назад?
        - Что вы имеете в виду? - Леда округлила глаза.
        - Ты была на улице.
        Леда вдруг вскочила и бросилась в сторону кухни. Дин обернулся вслед удаляющейся фигуре. Смутилась? Еще бы! Он видел ее в таком состоянии, в котором… она была в будке. Пряталась от него, словно безумное животное, скованное страхом и желанием выжить.
        Немножко подумав, он направился вслед за девушкой; уже приготовился к новой вспышке гнева, но войдя на кухню, обнаружил Леду за столом: она нарезала хлеб.
        - Вы голодны? Хотите тост?
        Дин был ошеломлен такой внезапной сменой настроения и медленно покачал головой. Вообще-то он надеялся, что Леда попросит его уйти, скажет, что ей хочется побыть одной.
        - Нет, я не голоден.
        Дин посмотрел на окна. Голые, без занавесок и жалюзи. На подоконниках нет ни горшков с цветами, ни украшений. Возможно, именно в это окно, прямо над раковиной, он заглядывал с улицы. Пока он размышлял, Леда уже выложила на тарелку два свежих тоста и как ни в чем не бывало осведомилась:
        - Вы ведь знаете, что можете уйти в любое время?
        - Могу?
        Леда посмотрела на него на удивление проницательным и взрослым взглядом.
        - Да, можете. Вы не взаперти, детектив, а мне не пять лет. Я справлюсь. Почему вы так смотрите?
        Дин бесстрастно ответил:
        - Потому что час назад ты шаталась по двору словно привидение, а затем пряталась от меня в будке. И все это под ледяным дождем.
        Леда ничего не отвечала долгое время, и Дин подумал: она абстрагировалась или снова находится в своем мире, а может…
        - Вас когда-нибудь насиловали?
        Пришла его очередь молчать. Значит, Леда не была в своем мире, она размышляла. Прошла целая вечность, прежде чем Дин проглотил склизкий противный осадок в горле и ответил:
        - Нет.
        - Вот и не смотрите на меня. Вы никогда меня не поймете. - Леда с вызовом выгнула белые брови. - И, если не хотите тост, вы знаете, где выход. До свидания.
        Тон голоса, каким Леда произнесла «до свидания» был однозначным: не возвращайтесь. Она вернулась к тостам, подтянула к себе банку с яблочным джемом, зачерпнула немного и шлепнула на хлеб.
        Но Дин уже отбросил мысль уйти, напротив, он, нахмурившись, сделал шажок вперед, встав с другой стороны стола. В голове всплыли слова Каи Айрленд о том, что Леде грозит опасность. Она это имела в виду? Кая знает, кто за всем этим стоит? Нет, она бы сказала.
        - А тебя? - А тебя когда-нибудь насиловали?
        Дин ступал по кафелю так тихо, словно подсознательно боялся спугнуть Леду - жертву неприятной беседы. Она даже не подняла головы, когда он задал вопрос, лишь напряглась и зачерпнула из банки больше джема. Затем опустила ложку назад и посмотрела на Дина с улыбкой.
        - Нет, а почему вы спрашиваете?
        Дин помрачнел, уже не понимая, кто перед ним. Казалось, внутри Леды жило два, а может быть, три человека, и они сменяли друг друга так быстро, что Дин не успевал их фиксировать. Так кто сейчас на него смотрит? Разумная девушка или девочка, которая час назад спряталась от него в будке?
        В одном Дин был уверен: Леда Стивенсон - жертва насилия.
        - Это твой отец? - спросил он, сделав еще один крохотный шажочек в ее сторону, в то время как Леда перестала дышать. - Твой отец это сделал? Ты сказала, что мне не понять, что ты чувствуешь, ведь меня никто не насиловал, а тебя - да.
        - Я не то сказала, - дрожащим голосом возразила Леда, не отрывая взгляда от столешницы.
        - Это сделал твой папа?
        Она превратилась в мраморную статью. Она хотела закричать на Дина, возразить, швырнуть в него что-нибудь, но просто застыла. Поэтому он не усомнился в своем предположении. Это мог быть сосед, учитель, просто незнакомец, но это был ее отец. Это был Джек Стивенсон. Это он, когда дочь была маленькой, покупал ей мягкие игрушки, чтобы она не рассказывала никому об их играх. Это он избил ее первого парня до полусмерти, когда увидел их целующимися в машине. Он был тем, кто оставил на ее теле шрамы.
        - Нет.
        - Да. Просто скажи правду, Леда.
        - Что за бред вы несете, детектив?! Вы следили за моим домом, поэтому вам нужно придумать историю? Этим вы занимаетесь в участке - рассказываете небылицы?! - завопила она. - Вы сошли с ума? Мою тетю арестовали по обвинению в убийстве, и вы считаете, что этот вечер - подходящее время для дурацких шуток?!
        - Тогда кто, Леда?
        Эндрю Дин, поговаривали в участке, был чуточку эксцентричным и сумасшедшим (некоторые называли его идиотом), и именно поэтому его приставили к детективу Гаррисону - чтобы тот присматривал за нерадивым малым. И выходка после смерти наставника и друга была лишь поводом для вынужденного отпуска - его отстранили не потому, что он напился. Дело в том, что за безумным и жестоким детективом Дином теперь некому было присматривать.
        - Никто! - завопила Леда, брызжа слюной. - Не ваше дело!
        - Не мое? А чье тогда? Ты, повторяю, бродила под дождем, напугала меня…
        - А не нужно было соваться в чужой двор!
        - И ты спросила, насиловал ли меня кто-нибудь, - закончил Дин таким тоном, словно его не перебивали. Леда подавилась воздухом. Она сжала виски указательными пальцами и уставилась себе под ноги. Тяжело дышала, издавая странные, рыкающие звуки.
        - Просто убирайтесь, убирайтесь прочь!
        - Леда, послушай. - Он тут же решил сменить тактику и смягчил тон. - Это не шутки, понимаешь? Мы должны выяснить правду, и ты должна помочь…
        - Ничего я вам не должна! - рявкнула она, придя в ярость. Дин опешил: орет так, словно кто-то много раз повторял, что она что-то должна.
        - Хорошо, оставим эту тему. Мы просто волнуемся, и не зря, верно? В Эттон-Крике некто охотился… точнее, охотится, - исправился он, решив, что, если заявит перед Ледой что ее любимая тетушка - убийца, она ни за что не станет продолжать разговор. - Некто преследует молодых девушек, таких, как ты.
        Он за секунду до того, как сболтнул о видениях, свернул в другую сторону:
        - Ты говорила, что за тобой кто-то следит, что он…
        - Откуда вы знаете? - она подозрительно прищурилась.
        - Ты ведь написала в полицию заявление, помнишь? Утверждала, что в твой дом кто-то вломился и пытался напасть на тебя. Кто-то следит за тобой, и поэтому ты…
        - Так! - перебила она вновь и резким шагом обогнула стол. Дин не успел спохватиться, а она уже схватила его за локоть и стала тащить к входной двери. - Вам здесь не рады!
        Ему нигде не рады.
        - Леда. Стоп. Ты не имеешь права выпихивать меня, - заявил Дин, поворачиваясь к девушке. О том, что он временно без работы, он не стал упоминать. А ей было все равно - она рассмеялась:
        - Не имею? Имею. Это мой дом, так что катитесь! - и толкнула его в грудь.
        Она была права, поэтому он сдался и, отвернувшись, проследовал в коридор. Он специально медленно принялся зашнуровывать ботинки. Сначала один, затем второй. Леда при этом опасно нависла над ним, будто гильотина.
        - Послушай, - Дин выпрямился и потянулся к вешалке, где висела его влажная куртка. На Леду он не смотрел, хотя она буравила его злым взглядом. - Если это твой отец, помни: он мертв.
        - Вон, - бросила она в ответ, распахивая входную дверь.
        - Ой! - на пороге стояла миссис Томпкинсон под белым в черную крапинку зонтом. - А я даже постучать не успела…
        Женщина подняла голову вверх, чтобы взглянуть в лицо детектива Дина. Догадаться, что этот человек - детектив, было проблематично, поэтому она сделала только один вывод:
        - Ох, Леда, дорогая, ты с молодым человеком?
        - Он уже уходит, - отрезала та, выжидающе посмотрев на Дина. Он кивнул ей:
        - Помни, что я сказал, - и посмотрел на посторонившуюся миссис Томпкинсон. - Добрый вечер.
        Он вышел под дождь и быстро скрылся в темноте, а Леда поежилась, представив, как ему за шиворот стекает ледяная вода. Она опомнилась от неподходящих мыслей, когда миссис Томпкинсон, стряхнув с зонта дождь, проскользнула в дверь, которую Леда не успела закрыть.
        - Я не хотела вам мешать, - первым делом сказала она. Леда вежливо улыбнулась:
        - Мы с этим мужчиной не встречаемся, и вообще вы пришли очень вовремя.
        - Правда? - с сомнением спросила миссис Томпкинсон, посмотрев на дверь, словно могла видеть сквозь нее.
        - Да, я как раз собиралась перекусить. Пожалуйста, проходите на кухню, - приветливо произнесла Леда. На самом деле ей хотелось, чтобы женщина последовала примеру детектива Дина и удалилась к себе. Ей хотелось остаться одной, подняться наверх, залезть под одеяло, закрыть глаза…
        Как там тетя Лаура? Что она сейчас делает? Наверное, сидит в допросной комнате. И может быть, прямо сейчас этот высокий красивый мужчина с пристальным взглядом зеленых глаз направился к ней? Будет разговаривать с ней резким тоном, грубить и «выбивать правду»?
        - Мне, пожалуйста, ромашковый чай, - сказала миссис Томпкинсон, присаживаясь за стол посреди кухни. Леда вздрогнула и кивнула:
        - Да.
        - Надо поспать хоть немножко. И тебе тоже, Леда. Выглядишь ужасно. Еще бы! Но я уверена, детективы разберутся в происходящем, дорогая, я уверена! Твоя тетя ни в чем не виновата! Я знаю ее очень хорошо, и такого добродушного и ответственного человека надо поискать.
        Леда промолчала. Ей сейчас было не до болтовни, она пыталась придумать, как отделаться от соседки. И еще она знала: как только миссис Томпкинсон уйдет и Леда останется одна, придет Он. Он приходит, когда она остается в одиночестве и ее некому защитить. Поэтому Леда почти что с нетерпением ждала, когда же уйдет миссис Томпкинсон. В этот раз, до того, как его тяжелые ботинки шагнут на порог, она сделает это - просто перережет себе вены. Он не успеет причинить ей боль, Леда сделает это сама. Она наконец-то победит его.
        - Неплохой. - Леда подскочила, внезапно услышав голос миссис Томпкинсон.
        - Простите?
        - Я сказала, этот молодой человек, который только что ушел, неплохой. Высокий, статный. Взгляд серьезный. Чем-то напоминает мне моего Романа в молодости, до того, как он запил. А теперь каждый вечер бутылку пива выпивает перед телевизором. Я ему говорю: «Мозги пропьешь, дурак», а он отвечает, что это его мозги и он будет делать с ними все, что захочет.
        - Это не мой парень, - повторила Леда. Ей не хотелось говорить, что человек, которого поздним вечером встретила в доме Стивенсонов миссис Томпкинсон, был детективом. Тогда в их районе поползут такие грандиозные сплетни, что… а впрочем, Леды уже не будет в живых.
        Решив, что можно подшутить над женщиной, она сказала:
        - Он на самом деле мой жених.
        Соседка тут же подавилась ромашковым чаем и вытаращила глаза, доставив Леде невероятное удовольствие.
        - Да как же так? - прокряхтела миссис Томпкинсон сквозь кашель. - Почему мы ничего не знаем?
        Леда пожала плечами, едва сдержавшись, чтобы не ответить, что это не ее, миссис Томпкинсон, дело, чтобы она знала, что творится в сумасшедшей семейке Стивенсонов.
        - Ты беременна? - с придыханием спросила соседка, бросив взгляд на живот Леды. Та быстро замотала головой, откладывая на тарелку тост, который собиралась укусить.
        Стоило подумать, что она и детектив Дин… что они… Ее сразу же бросило в жар, а затем в холод.
        - Разумеется, нет! Что такое вы говорите? Ничего подобного, миссис Томпкинсон. Я не беременна. Просто мы с д… с Дином решили пожениться.
        - Дин - его так зовут? - уточнила миссис Томпкинсон. Леда кивнула, начиная жалеть, что затеяла эту игру и притворилась невестой детектива Дина. Это совершенно на нее не похоже!
        - А что Лаура думает на этот счет?
        Она сейчас в комнате для допроса, - хотела ответить Леда, - и детектив Дин ее как раз допрашивает.
        Но прочистив горло, она легкомысленным тоном ответила:
        - Я не знаю, что тетя Лаура думает на этот счет. Но я уверена, что она согласна.
        Ну да, ну да. Согласна, как же. Стоит только вспомнить, каким презрительным и злым был ее взгляд после их знакомства. Теперь для Леды все встало на свои места. Тетя Лаура просто боялась, что детектив Дин откопает правду, узнает обо всех ее преступлениях. Вот почему она так ненавидела его.
        Миссис Томпкинсон, увидев, что на лице девушки промелькнуло чувство страха, похлопала ее по ладони:
        - Не переживай, милая. Все разрешится. Это просто обычная беседа, вот и все. Ведь Камилла была вашей соседкой. Это обычная процедура. С нами детективы тоже беседовали. Но Роман, как обычно, был пьян и не смог связать двух слов, старикашка!
        - И что вы рассказали, миссис Томпкинсон? - спросила Леда, возвращаясь за стол.
        - Налей мне еще чаю, - попросила та, и Леда тут же схватила чайничек и заново наполнила кружку гостьи. Сделав глоток, миссис Томпкинсон произнесла:
        - Конечно же, я рассказала правду. О том, что ее папаша, этот мерзкий тип, избивал и жену, и дочь. Досталось ему, конечно! Я слышала… - ее голос снизился до шепота, хотя в доме никого не было, - что его порубили на кусочки. Крошечные кусочки. Когда полиция зашла в ванную комнату, он был в трех разных мусорных мешках.
        Леда отшатнулась, услышав последние слова, и выразительно посмотрела на соседку. Та кивнула:
        - Так все и было. Мать была завернута в шторку для душа, а Скалларк…
        - Исчезла, - эхом закончила Леда.
        Миссис Томпкинсон кивнула, глядя на Леду широко открытыми глазами. Она выглядела так, словно хотела всласть насплетничаться, но Леде это казалось дикостью - обсуждать все так, будто это случилось не здесь, не в Эттон-Крик. Леда прекрасно помнила Скалларк, они же были соседями.
        Наконец-то миссис Томпкинсон пожелала спокойной ночи и ушла, напоследок спросив:
        - Ты, наверное, сильно удивилась? Ну ничего, милая, не переживай, все разрешится…
        Леда солгала. Она не была удивлена, увидев сегодня в руках тети странную окровавленную вещь. Она не была удивлена, услышав, как с ее уст срывается признание, полное чувства вины и горечи. Леда, напротив, ощутила облегчение, почувствовала, как с ее собственных плеч спадает груз тревог, стыда и вины. Потому что Леда знала о преступлении уже целую неделю.
        - Он был в трех разных мусорных мешках, - вспомнила она слова миссис Томпкинсон и сморгнула слезинку.
        Тетя Лаура не могла этого сделать. Это не она, это кто-то другой; кто-то безумный и жестокий, кто-то сумасшедший, кто-то, кому плевать на жизнь других людей. Ее тетя Лаура не такая, она старшая медсестра в больнице, она заботится о больных. Она заботилась о Леде, пыталась уберечь ее от самой себя.
        Это не тетя Лаура.
        Но ты видела ее, Леда, это она. Ты же помнишь ту страшную ночь.
        Нет…
        Но Леда Стивенсон помнила.
        Первого ноября она проснулась поздней ночью, потому что решила, что дети кидаются в ее окно камешками, но, когда выглянула на улицу, поняла, что пошел снег. Он был восхитительным, пушистым и мягким.
        Леда так любила снег, что тут же открыла окно и перегнулась через подоконник, подставив снежинкам заспанное лицо. И вдруг она увидела внизу во дворе что-то странное и застыла.
        Какая-то фигура, скрючившись, стояла под раскидистой елью. Это тетя Лаура. Несмотря на снег, появляющийся из темноты, тетя Лаура совершала методичные движения. Леда, прищурившись, высунулась из окна ниже. Она что, копает?
        У Леды в груди заворочалось плохое предчувствие. Она вернулась в комнату, накинула на плечи шерстяную кофту и стремительным шагом спустилась на первый этаж. Сунув ноги в резиновые сапоги, она набросила на голову капюшон куртки и выбежала из дома.
        Ее тут же яростно атаковал ветер, швыряя холодные снежинки ей в лицо, но Леда, ни секунды не мешкая, прикрыла глаза капюшоном и обошла дом. Тетя Лаура по-прежнему стояла под елью и, похоже, пыталась выкопать яму. Орудуя огромной лопатой, она не заметила, как Леда приблизилась. Взмах - и земля летит в сторону аккурат на большую коричневую кучу грунта рядом; взмах - земляной ком стал выше. Тетя Лаура копала, не щадя сил, и лишь дважды отвлеклась - чтобы промокнуть лоб.
        - Тетя Лаура, что вы делаете? - наконец спросила Леда дрожащим голосом, обхватив себя руками и переступив с ноги на ногу. Женщина резко обернулась. Не без труда выпрямившись, она пристально осмотрелась.
        Леда не могла понять, что происходит. Тетя Лаура не дала нормального объяснения происходящему, а, наоборот, выглядела воровато, так, словно ее застали за непотребным делом.
        - Что вы делаете? - Леда приблизилась, и тетя Лаура отступила на шаг назад, к яме, которую вырыла. - Вы что-то пытаетесь спрятать?
        - Нет! - вскрикнула она, затем взяла себя в руки и твердо сказала: - Леда, возвращайся домой. Иди наверх. Уже поздно. И холодно. Иди домой.
        - Но что вы делаете? Зачем роете яму?
        - Ни за чем, милая, - успокаивающим тоном ответила тетя Лаура. Она сделала несколько шагов по направлению к племяннице и приобняла ее за плечи, ласково повторив: - Иди наверх, дорогая.
        - Но…
        - Никаких «но»!
        - А что это у вас выпало? - спросила Леда, наклоняясь к земле. Тетя Лаура тоже склонилась, рывком хватая с земли выпавшую из кармана вещь. Леда потянулась к ней, но тетя Лаура отступила.
        - П-п-п-почему на ней кровь?! Что это значит?! - Леда вытаращилась, требуя ответа, но тетя указала на дом, разъяренно вскрикнув:
        - Немедленно возвращайся внутрь!
        - Тетя Лаура, что вы наделали? Чья это кровь?
        - В ДОМ! - так громко завопила она, что Леда подскочила, и на ее голову, кажется, свалился целый сугроб снега. На соседнем участке загавкал пес. Заливистый лай подхватили другие собаки, а где-то в лесу, Леда могла поклясться, послышался волчий вой.
        - Прости, дорогая, - пробормотала тетя Лаура, поднимая ладонь к лицу племянницы. Леда шарахнулась в сторону от протянутой руки, покачала головой.
        - Не трогайте меня.
        - Леда!
        Но она развернулась и бросилась бежать в дом, окна которого горели неприветливым холодным светом. На втором этаже в ее комнате занавески вырвались наружу сквозь распахнутое окно и призрачно колыхались, будто кто-то выглядывал во двор. Но этой ночью Леда боялась не того, кто был снаружи, а того, кто прятался внутри дома.
        Теперь, вспомнив тот страшный эпизод, случившийся неделю назад, Леда почувствовала себя лучше, зная, что все закончилось. Оставшись наедине со своим тихим, умиротворенным домом, снаружи которого бушевала гроза, она ощутила себя свободной. Словно раньше, пока здесь был детектив Дин, миссис Томпкинсон и тетя Лаура, ей некуда было деваться. Теперь, когда дом опустел, Леда снова смогла дышать.
        Она оттолкнулась от двери и, расправив плечи, направилась наверх. Каждый ее шаг был неспешным, несмотря на то что он мог нагрянуть в любой момент и прервать очередную попытку. И пусть Леда до смерти его боялась, ей хотелось уйти из жизни неспешно, перед этим прочувствовав ее каждое болезненное мгновение. Она стала повелительницей своей жизни. Это она решила надеть белоснежное кружевное платье этой ночью. Это она решила выйти в нем под дождь, когда увидела детектива Дина - никто не заставлял ее.
        Когда несколько часов назад Леда скинула с себя тяжелый свитер и шерстяную юбку, которые отталкивали ненужное внимание, а вместо мешковатой одежды надела любимое мамино платье, ей показалось, что она избавилась от тяжелых оков.
        Леда не могла остаться наедине с собой долгие годы, за ней всегда кто-то присматривал. Больше никого нет. Этим утром никто не вытащит ее из ванной комнаты. Никто не станет делать ей искусственное дыхание, никто не перевяжет запястья марлевой повязкой, никто не позвонит в больницу, чтобы ее спасти.
        Дом пуст. Впервые за долгое время Леда почувствовала свободу, почувствовала, что сама несет ответственность за свои поступки. Она больше не марионетка. Она обычная девушка. Она вольна выбирать смерть.
        Смерть - это выход. В ее случае - да.
        Она вошла в комнату и закрыла дверь. Вдохнула полной грудью, подошла к окну и распахнула его настежь, как той ночью, когда увидела тетю Лауру. В этот раз Леда видела лишь вспышки молнии да белую пелену дождя, которая колебалась от порывов ветра.
        В голове - ни одной мысли. В душе нет даже капли страха.
        Сначала Леда хотела сменить мамино платье на обычную футболку, но передумала. Пусть ее найдут красивой. Пусть она будет красивой, когда станет свободной.
        Подойдя к зеркалу, она пригладила короткие белые волосы. Раньше ее волосы были красивыми и длинными. Учительница в средней школе даже в шутку называла Леду Рапунцель, и та всегда смущенно краснела. Она боялась внимания. Сегодня не боится.
        Леда улыбнулась своему отражению. Щеки раскраснелись, губы приоткрыты. Впервые за много лет она накрасила их помадой, придав им выразительный цвет спелой вишни. Еще раз поправив прическу и платье, она направилась в ванную. Включила воду и вновь вернулась в комнату, остановившись у раскрытого окна. Дождь, почувствовав лазейку, ворвался в спальню бешеным вихрем. Всколыхнул занавески, коснулся тетрадей, лежащих на столе, нежно-розового покрывала на кровати, оставил на полу холодную лужу.
        Сегодня ты станешь свободной, - ее позвоночника коснулся холодный воздух.
        Леда вернулась в ванную и выключила воду. Приподняв подол платья, она ступила в ледяную воду сначала одной ногой, затем второй. На мгновение холод вышиб дух из ее легких, но Леда быстро взяла себя в руки.
        Свобода не всегда легкое решение. Свободы нужно добиться, ее нужно заслужить.
        Не без труда расслабившись, Леда прикрыла веки и медленно погрузилась под воду. Та перелилась за край и потекла по кафелю в спальню. Раньше Леда бы подскочила и принялась все убирать, но не сегодня. Сегодня она выбрала сидеть здесь, потому что не боится наказания. Ее больше никто не накажет за беспорядок, за длинные волосы, за белые платья, короткие юбки.
        Леда Стивенсон свободна.
        Игнорируя дорожку воды, которая уже доползла до спальни, Леда потянулась к своей сумке, лежащей на сиденье унитаза, и вытащила охотничий нож, доставшийся в подарок от отца.
        Символ ее свободы.
        Она вспорет себе вены его оружием.
        Время остановилось, пока Леда крутила нож в пальцах, любуясь его красивым лезвием. В нем отражались ее красные губы. Скоро здесь все станет красным.
        А стоит ли торопиться? Хочется еще немного насладиться этим чувством контроля. Леда играет с ним, заставляет в венах вскипеть кровь.
        Еще немножко.
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        Леда подскочила так резко, что выронила нож на дно ванны. На пол водопадом хлынула вода. Леда обернулась к двери, затаившись от первобытного страха, словно дикий зверь.
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        Белоснежная дверь с серебристой ручкой приближалась, но больше ничего не двигалось. Только дверь.
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        - Леда… - послышалось из-за двери. Шепот был тихим, тягучим и сладким. - Я нашел тебя, Леда…
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        Он стоял с той стороны, лениво облокотившись о дверной косяк, и отстукивал костяшками пальцев ритмичную мелодию. Раздосадованно вздыхал и стучал вновь.
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        - Леда…
        Она закрыла дверь? - ее первая мысль. Взгляд широко открытых, наполненных ужасом, голубых глаз прикипел к ручке двери. Казалось, она поворачивается. Но она не поворачивалась.
        - Леда… открой папе дверь…
        Она почувствовала в пальцах невыносимую боль и поняла, что вцепилась обеими руками в бортики ванны, словно в спасательный круг, словно ей велели: «Держись крепче, Леда, мы стремительно падаем!» И она держалась так крепко, что фаланги пальцев хрустнули и сломались ногти.
        Тук.
        Тук.
        Тук.
        Дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник он.
        - Ты не рада видеть своего папу?

* * *
        Леда Стивенсон закричала и ударила руками по воде. Коснулась пальцами ножа и вскинула его вверх, направив на отца.
        - НЕ ПОДХОДИ!
        - Иначе что? - он надменно вскинул бровь, но не приблизился. Не боялся, но хотел послушать. В голубых глазах отразилось искреннее любопытство. - Порежешь меня? Или может… - он вошел, ступая новенькими ботинками по кафелю. - Или, может, себя?
        Он схватил дочь за запястье и с силой сжал пальцы, да так, что кожа натянулась, лопаясь, и хрустнули кости. Он поднес ее руку к своему горлу и с улыбкой прошептал:
        - Давай. Режь.
        Она сжала зубы.
        - Режь, - повторил он тверже. Они смотрели друг другу в глаза не моргая. Противостояние длилось целую минуту, и никто не отводил взгляда. Она боялась, а он всего лишь играл. - РЕЖЬ!
        - ПАПА! - Леда испуганно выронила нож, услышав его рык. А отец со всей силы ударил ее по лицу наотмашь; ее голова дернулась в сторону, из носа потекла кровь.
        - Д-дрянь! - выругался он, хватая ее за ухо и вытягивая из ванны. - Живо выбирайся, маленькая дрянь! Сколько раз я повторял тебе: не играй с острыми предметами! Или тебе интересно взглянуть что будет, если ослушаться?!
        - Нет, папа, нет! - Леда бочком двинулась в сторону спальни, прикрывая ладонью ухо, в которое вцепились пальцы отца. Его ладонь была ухоженной, кожа здоровой и красивой. Он жив.
        - А что тогда?! - взревел он, грубо отталкивая ее от себя. Из разорванного уха сочилась кровь, из глаз брызнули слезы злости и отчаяния.
        Свобода? Она просила свободы? Ей никогда не освободиться от него. Он всегда будет где-то поблизости, насмехаться, контролировать, унижать, бить до полусмерти.
        - И для кого ты накрасила губы? - спросил он, презрительно сощурив голубые глаза. - Мало тебе было прошлого раза?
        - Ни для кого, папа.
        - Может, ты нашла себе мужчину и больше не любишь меня?
        Он неспешно прошелся вокруг дочери, валяющейся на мокром полу. С Леды все еще стекала вода, оставляя лужицы. Холодный ветер, забравшийся в дом сквозь окно, жалил обнаженную кожу.
        - Нет, папа, ты не так понял. Этот детектив…
        - Я видел, как он смотрел на тебя, - оборвал отец. - О, да, видел. Когда ты закинула ногу на ногу, он уставился так, что я думал, он набросится на тебя прямо там. - Отец склонился к ней, сжавшейся на полу, и издевательским тоном произнес: - А он видел твои шрамы?
        Он пальцем коснулся бедра Леды, провел выше, задевая кружево маминого платья. Подол пополз вверх.
        - Или ты еще не все показала ему?
        - Все не так.
        - А как?! - взревел отец, острым носком ботинка ударяя ее в живот. - Что это было?! Что-это-было?! - Удар за ударом, и вот уже ребра, кажется, хрустнули под напором. Леда закашлялась и сплюнула в лужицу, натекшую из ванной, кровь. Красные капли тут же стали нежно-розовыми.
        - Я спрашиваю, как все было?! - повторил отец, выпрямляясь и уперев руки в бока. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, на шее пульсировала жилка.
        - Он никто, - шепнула Леда.
        - Никто, - повторил он, опустив на нее взгляд. - Раньше ты была такой красивой. Маленькая милая девочка. А теперь в кого ты превратилась, Леда? Ты все больше и больше напоминаешь мне ее - твою мамашу! - рявкнул он, снова ударив Леду по лицу. Ее голова стукнулась о пол, острая боль пронзила виски и шею. Леда застонала и перекатилась на спину.
        - Это был детектив…
        - Я знаю, кто это, маленькая шлюшка! Я все, я все видел! Видел, как вы смотрели друг на друга! Это просто детектив, говоришь ты? Я видел, как загорелись твои глаза, когда он касался тебя! Как нежно он поднял тебя на руки. Думаешь… - удар по ребрам, - ты, - вновь удар, - нужна ему?! Никогда!
        Леда закашлялась, и кровь смешалась со слезами. Было обидно и больно, ведь она ничего не сделала.
        Нет. Сделала.
        Она захотела освободиться. Никто никогда не отпускает заключенных раньше срока. Их, скорее, преждевременно отправят на казнь, ударят по ребрам сто двадцать раз, разобьют лицо и вырвут волосы с корнем.
        Отец вновь присел на корточки.
        - А была такая невинная девочка… - шепнул он, нежно касаясь ее белых волос. Лицо Леды превратилось в месиво, кровь запуталась в серебристых прядях, собралась вокруг головы в густую багряную лужу.
        Сколько еще крови осталось? Когда она полностью вытечет?
        - Я никогда не позволю тебе уйти, моя девочка. Ты только моя.
        И Леда на мгновение вернулась в далекое детство, когда отец впервые подарил ей мягкую игрушку. Он тогда спросил:
        - Ты любишь папу?
        И она ни капли не сомневалась:
        - Да, люблю. Конечно, папочка!
        - Тогда ты должна делать все, что я попрошу тебя, верно?
        И тогда малышка Леда вновь кивнула, не понимая, о чем идет речь. А на следующий день у нее появился большой пухлощекий плюшевый медведь розового цвета, а она и не была рада; она спрятала медведя в шкафу, а сама забралась под одеяло с головой и притворилась, что она в своем замке, а ее охраняет Принц.
        Только в ее фантазиях Принц был не собакой, а настоящим злым драконом. Пес не знал о желаниях своей маленькой хозяйки, он только тыкался носом в ее одеяло, прося его впустить, жалобно скулил. А когда Леда вынырнула из-под одеяла, ставшего горячим от ее дыхания, Принц лизнул ее в мокрые от слез щеки.
        Это было в далеком детстве, и, повзрослев, Леда больше не интересовала отца. Раньше он был нежным, сейчас - жестоким. Раньше он не позволял ей прятаться в шкафу среди выпотрошенных ею игрушек, а сейчас не позволял уйти, потому что она сама превратилась в игрушку.
        - Детектив Дин - никто, - прохрипела Леда сквозь кровь в горле. - Он никто.
        - Правильно, моя маленькая девочка. В твоей жизни навсегда останусь только я. Тебя больше никто не примет. Ты никому не нужна. Ты, как это говорится, испорченный товар. - Он коснулся губами ее влажного от крови и пота виска. - Ты повзрослела и перестала быть интересной. Но если ты хочешь его… - рука скользнула по ее бедру под платье, - я могу притвориться им на одну ночь.
        Леда завопила, с проворностью отодвигаясь. Он вскинул в ответ руки, будто сдаваясь, и расхохотался.
        - Что, больше не хочешь, чтобы я был внутри тебя? А в детстве тебе очень нравилось. Ты забыла, Леда? Ты часто приходила к папе, когда боялась грозы, часто приходила ко мне, потому что хотела сказку, помнишь?
        - Нет! - завопила она, срывая голос. - Этого не было! Я не просила тебя! Я ненавидела тебя! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!
        - Ну-ну. - Он по-доброму улыбнулся, поднимаясь на ноги. - Плохие слова, за которые придется тебя наказать… Ты плохая, плохая девочка…
        Он медленно направился к ней.
        - Наверное, мне все-таки стоило жениться… женской руки тебе не хватало, милая. Повзрослела и стала распущенной девицей. Губы красишь, с детективом заигрываешь… Показываешь ему ночами все самое сокровенное…
        Леда заплакала, склонив голову набок. Она знала, какое наказание ее ждет, и больше не хотела подвергаться пыткам. На ее теле не осталось живого места, нет клеточки, которую не осквернило это существо.
        Дернувшись, когда в поле зрения появились его ноги, она вскрикнула:
        - НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ!
        - А то что? Ты меня ударишь? Убьешь? Что ты сделаешь?
        - Я УБЬЮ ТЕБЯ! - заорала Леда. - Я убью тебя! Убью тебя! Убью!
        Брызнула слюна, на висках и лбу болезненно вздулись вены, внутри горла кто-то прошелся наждачкой.
        - Ах ты маленькая дрянь!
        - НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!
        - Закрой свой рот! - Отец схватил ее за многострадальное ухо и потащил назад в ванную комнату. Колени Леды скользили по полу, ударились о порожек, а затем о кафель и оставили кровавые следы.
        - Нет, папа! - воскликнула она, но тут же захлебнулась, когда он погрузил ее по плечи в воду. Леда продолжала кричать, но из горла вырывались только безобразные звуки и пузыри. Царапая запястье отца сломанными ногтями, Леда вдруг увидела на дне ванны охотничий нож. Оставив бесполезные попытки высвободиться из плена, она кончиками пальцев дотянулась до него, крепко схватила и вскинула руку вверх. Отец удивился и выпустил ее. Захлебываясь воздухом и откашливая воду, Леда повернулась к нему лицом и выставила дрожащую руку вперед. Лезвие ножа угрожающе сверкнуло.
        - Не приближайся. Ты чудовище.
        - Ты такая же, как я, моя сладкая девочка, - шепотом ответил он, положив ладонь на ее ободранную коленку. Леду парализовало сразу несколько чувств. Она опустила взгляд на его руку, пробирающуюся под ее платье. - Помнишь, в детстве, когда ты падала с велосипеда и приходила ко мне… я нежно лечил твои царапины?
        - НЕТ! - рявкнула она, отодвигаясь и вновь вскидывая руку с ножом. - Ты больше не притронешься ко мне. Ты мерзкая тварь!
        Он расхохотался, запрокинув голову к потолку. Леду ослепила ярость, его смех - тысячи колючих иголок, воткнувшихся в ее кожу, продырявивших насквозь до сердца. Забыв, кто она, Леда накинулась на отца, опрокинула его на пол и вогнала в грудь нож. Она давила ладонями на рукоять, пока та не дошла до основания.
        Зрачки отца расширились, дыхание остановилось.
        Повисло спасительное молчание, которое прерывалось всхлипами Леды.
        - Папа? - прошептала она, легонько касаясь его плеча. В другой ее руке все еще был зажат нож с окровавленным лезвием. - Папочка?..
        Дикий хохот, сорвавшийся с его губ, потряс Леду до глубины души, и она осела на пол, наблюдая, как отец медленно приподнимает голову от кафеля, забрызганного и его и ее кровью.
        - Ты же не думала всерьез избавиться от меня, моя сладкая конфетка? - его пожирающий взгляд коснулся ее оголенных плеч и шеи. - Сейчас начнется самое интересное.
        - Да, - отозвалась Леда, глядя перед собой. - Сейчас начнется самое интересное.
        Зачем она пыталась притворяться, что это ее выбор?
        Он не ее. Это выбор ее отца. И даже сейчас, когда она поднесла к своему горлу нож и полоснула по коже, это решение не было ее решением. Из рассеченной шеи на грудь хлынула кровь, где-то в мозгу раздался голос ее отца, но она уже не слышала его. Прежде чем умереть, она успела подумать лишь об одном: нужно было сделать это пятнадцать лет назад, когда еще не было поздно. Когда ее тело было невинным. Когда ее душа не горела в аду.
        Нужно было убить себя раньше.
        В это же время, когда за окном бушевала гроза и сверкали молнии, Кая Айрленд в городской больнице ни о чем не успела подумать. Она возвращалась из ванной комнаты, где чистила зубы. На ее плече висело темно-синее полотенце для лица, а в руке был зажат чехол с зубной щеткой и пастой.
        Ее шаги отдавались эхом от стен, над головой мигал свет - все как обычно. А затем она внезапно остановилась посреди пустынного коридора и выронила чехол. Тот со стуком упал под ноги.
        Со стороны могло показаться, что Кая Айрленд удивлена. Она застыла посреди коридора будто статуя, не двигалась и не дышала. Ее глаза стали такими огромными, что до последней капли вобрали внутрь себя черноту спящей больницы.
        Снаружи с ее телом ничего не происходило, но внутри - да. Сначала загорелись ноги, затем туловище, руки и голова. Все вспыхнуло огнем, за мгновение пламя выжгло лицо и волосы. От боли Кая Айрленд даже не могла закричать, не могла ступить и шагу. Она просто стояла посреди сумрачного коридора, а затем ее колени подкосились, и она с чудовищным грохотом, ломая разом все кости, рухнула на пол.
        Глава IV
        Тысяча бессонных ночей
        Открыв глаза, Леда Стивенсон увидела незнакомый потолок. Лежала она под тяжелым одеялом черного цвета с темно-бордовыми ромбами. В воздухе присутствовал едва уловимый запах геля для душа и сырости - от балконной двери сквозило, по запотевшему стеклу лениво катились дождевые капли.
        Леда с трудом села и совсем не удивилась, обнаружив, что мамино кружевное платье куда-то исчезло, а вместо него появилось широкое, темно-коричневое, в точности мешок из-под картошки. Леда нахмурилась, снова оглядевшись. Одежда - ее, комната - чужая.
        Внезапно ее осенило, она догадалась, где находится. Откинув одеяло в сторону, она ступила на прохладный деревянный пол и, поправив платье и пригладив волосы, вышла в проем между ширмой и книжным стеллажом, разделяющими комнату на две части. Она тут же застыла, увидев детектива Дина. Одет он был по-домашнему: в свободную футболку навыпуск и темные спортивные штаны.
        Детектив находился в том углу квартиры, который имел честь называться кухней. От основного пространства угол отделялся стойкой и двумя табуретками. Кроме того, здесь уместились буфет, две рабочие тумбочки, плита и небольшой холодильник. Детектив Дин как раз пытался что-то приготовить - Леда услышала его невнятное бормотание:
        - Так… курица есть, вода тоже есть… мм… - Он посмотрел куда-то в сторону и вновь произнес: - Лук, петрушка… морковь. Ага, все есть, отлично!
        Леда осторожно приблизилась.
        - Что вы делаете?
        - Господи! - Детектив Дин испуганно обернулся, обронив пачку с солью, и уставился на Леду. Несколько секунд спустя он пробормотал: - Прости. Совсем забыл, что ты в соседней… э-э… комнате. У меня здесь нечасто бывают гости.
        Леда бесстрастно спросила:
        - Зачем вы это сделали?
        - Зачем сделал что? Зачем рассыпал соль?
        Он специально насмехается над ней, поняла Леда и нахмурилась.
        - Нет, мне все равно, чем вы занимаетесь в своей квартире и сколько соли рассыпаете. Зачем вы вытащили меня из ванны? Зачем вернулись в мой дом и вмешались? Вам не пришло в голову, что раз я была там, значит, я так решила? Зачем притащили меня сюда?
        - Ты не оказывала сопротивления. И я сделал это потому, что я… пообещал твоей тете позаботиться о тебе.
        - Моя тетя сейчас в вашем участке, она подозревается в преступлениях! - отрезала Леда. - И я очень сомневаюсь в том, что вы решили ей помочь. Вы не похожи на человека, который делает что-то по доброте душевной. Что вам нужно?!
        Повисло многозначительное молчание, затем Дин спокойно сказал:
        - Нет.
        - Нет? - переспросила Леда, чувствуя себя уязвимой. Она ненавидела это - быть не как все, быть белой вороной, быть той, на кого обращали внимание, в кого тыкали пальцем, пинали, издевались. И вот теперь на нее обратил внимание этот странный человек, который теперь чего-то от нее хочет.
        - Нет, - мягко подтвердил Дин, глядя ей прямо в глаза, - я ничего от тебя не хочу.
        - Вы ничего не должны моей тете, поэтому я не вижу в ваших действиях смысла.
        - А я не вижу смысла в этом рецепте для приготовления бульона!
        Леду не так-то просто было сбить с толку, она возмущенно повысила голос:
        - Почему вы не воспринимаете серьезно мои слова?! Несмотря на сказанное тетей Лаурой, вы не имели права лезть в чужую жизнь!
        - Это моя работа, девочка, спасать людей.
        - Я не девочка!
        Дин тяжело вздохнул, а Леда вдруг увидела за его плечом своего отца и похолодела. Его дорогая импортная рубашка была в крови, из груди все еще торчал нож. Голубые глаза блестели насмешкой. Он кивнул на Дина и улыбнулся Леде, шепнув одними губами, будто детектив мог его услышать:
        - Ничего ему не нужно, а? И ты веришь в это, малышка? А ты ведь хочешь его, да? Его тело… - Отец осмотрел нахмурившегося детектива Дина, стоящего к нему спиной, с головы до ног и вынес вердикт: - В отличной форме.
        - Что? - смущенно спросил Дин. В этот момент, увидев, как Леда Стивенсон смотрит на него, он впервые засомневался. Нет, он не жалел, что спас ей жизнь; он не жалел, что перевязал ее хрупкие запястья, на которых остались отпечатки его пальцев. Но он пожалел, что привел ее в свою квартиру. Квартирка была его тихой гаванью, никто, кроме покойного детектива Гаррисона, не был у него в гостях. Здесь Дин мог подумать о своей жизни и о том, к каким чертям она катится, о поисках Криттонского Потрошителя, о неизвестном Ангеле Милосердия. Но теперь здесь эта чудачка Леда Стивенсон, которая немножко, самую малость (он бы никогда не признался) наводит на него страх.
        - Ничего… - слабым голосом прошелестела Леда, глядя за плечо детектива. Отец кивнул на его напряженную спину в мятой футболке:
        - Не знал, что тебе нравятся такие типы, Сахарок. - Леду при этом прозвище передернуло, и Дин сильнее нахмурился. Он предчувствовал очередной ее «закидон». Вдруг сейчас начнет бегать по его квартире и все крушить и ломать? А как же его з?мок? О нем-то Дин не подумал.
        - Он мне не нравится, - ответила Леда. Детектив резко обернулся и в упор посмотрел на стену позади себя, затем на холодильник и в окно, за которым чернела ноябрьская ночь.
        - С кем ты разговариваешь? - спросил он, подозрительно глянув на гостью. Но она вдруг с упреком спросила:
        - Вы трогали меня?
        Дин растерялся. Что с этой девушкой? Говорит так, словно он какой-то маньяк, заманивший ее к себе для непотребств и пыток. И странный подбор слов - вы трогали меня - что она хочет выяснить? И с кем она только что разговаривала?
        Дин чувствовал, что ответ ему не понравится. Он сказал:
        - Если под «трогать» ты подразумеваешь, что я переодел тебя в сухую одежду и привез к себе, тогда да.
        Леда сглотнула, и детектив готов был поспорить, что ее щеки порозовели. Это точно не из-за плохого освещения в его квартире - она явно смутилась. Дин уже хотел разъяснить ситуацию, чтобы Леда не придумала лишнего, однако не успел, потому что она отвернулась и зашагала назад в спальню.
        - Я должна вернуться домой, - решительно заявила она. Дин заранее предугадал такой поворот событий, поэтому был готов и поспешил следом.
        - Я же сказал: я к тебе и пальцем не притронулся. Не в том смысле, в каком ты подумала. Я тебя не трогал, Леда.
        - Неважно, - отрезала она, - теперь вы в опасности. Теперь он точно придет за вами, детектив Дин. Он не простит этого, точно не вам. И не мне.
        - Кто за тобой придет? Тот, кто… из-за кого ты…
        Леда резко обернулась, едва не столкнувшись носом с грудью Дина. Он отступил на шаг, а Леда, шумно дыша будто после пробежки, севшим голосом сказала:
        - Он и так уже избил меня, и больше я не вынесу. Не из-за вас.
        Чего? Дин не мог взять в толк, что здесь творится.
        - О чем ты говоришь, Леда? И ты никуда не пойдешь. Сегодня переночуешь у меня, а завтра я отвезу тебя в участок к твоей тете.
        - Я не могу у вас остаться.
        - Можешь, - возразил Дин, подтверждая слова кивком, - я буду спать на диване.
        - У вас нет дивана, детектив Дин.
        - Леда, мы должны с тобой поговорить. Этим и займемся. - Дин приблизился и осторожно, но настойчиво вырвал из руки девушки одеяло, которое она зачем-то схватила. Леда покачала головой, а он кивнул: - Да. Да, Леда. Сейчас ты успокоишься, а я приготовлю бульон, и мы сядем за стол и поговорим о том, что здесь происходит. Ты мне все расскажешь ничего не утаивая, и я смогу тебе помочь, потому что это моя работа. Не пугайся, Леда, и не беспокойся за меня. Мне-то никто не причинит вреда. А если ты продолжишь покрывать человека, который тебя мучает, это будет продолжаться до конца твоих дней. Но ведь ты этого не хочешь?
        Она покачала головой, загипнотизированная голосом детектива Дина. Не успела заметить, как он заправил постель и усадил ее на одеяло, попросив подождать. Только оставшись в одиночестве, она вспомнила слова отца о желании. Вспомнила его похабную усмешку и прищур глаз.
        Как он может после того… после того, как сделал…
        Леда прикрыла глаза и тут же почувствовала, как ноет тело от невыносимой боли. Ей нужно домой. Ей нужно довести дело до конца. Отец знает, что она у детектива Дина, и поэтому не только она, но и этот добрый, но странный мужчина в опасности. Решившись, Леда вернулась на кухню и встала сбоку от детектива Дина.
        - Я должна вернуться домой.
        - Пока что нет. Пока мы не поговорим и не проясним ситуацию - нет. Пойми, - говорил он, не отвлекаясь от занятия, - так всем будет лучше. Пока ты под моей опекой, твоей тете будет спокойнее. Здесь тебе ничего не грозит. Все будет хорошо, пока ты здесь.
        - Ну, хорошо. - Леда решила на время уступить. В ее голове мелькнула мысль: а вдруг рядом с детективом Дином ей действительно будет спокойно? Вдруг наконец-то все будет хорошо? Но потом она одернула себя: никому не будет хорошо от того, что она здесь. Но это ведь не продлится долго? - Я останусь у вас, пока вы не зададите все вопросы. И вернусь домой.
        - Еще бы.
        - Я могу помочь с готовкой.
        - Спасибо, но нет, я и сам прекрасно справляюсь. Это всего-навсего куриный бульон!
        - Вы положили в кастрюлю целую курицу.
        - И что? - Дин обернулся к кастрюле, из которой торчали куриные лапы. - Это ведь куриный бульон, вот я и положил. Ну ладно, - он быстро сдался, решив, что, если отравит девочку, его за это по голове не погладят и назад в участок на прежнюю должность не вернут. Форма разносчика пиццы все еще маячила перед глазами каждый раз, когда он вспоминал слова шефа. - Можешь брать все, что тебе потребуется.
        Он уступил Леде Стивенсон место у своей плиты, а сам присел за стойку. Дин убедился, что Леда не совсем нормальная, а может, даже чуточку сумасшедшая. Странно. Зачем Лаура, убив целые семьи, забрала свою племянницу домой из исследовательского центра? Зачем ей лишний свидетель? Или она довела племянницу до сумасшествия и получала удовольствие, видя, что той никто не верит?
        - Это сделал друг твоей тети? - наугад спросил Дин, глядя, как умело Леда разделывает курицу.
        - Сделал что? - она притворилась, что не поняла вопроса, и даже не отвлеклась от работы.
        - Я спрашиваю это не для того, чтобы обидеть тебя, - заверил Дин, выпрямляясь на табурете, - я просто хочу защитить тебя. Это…
        - Ваша работа, вы говорили! - отрезала Леда. - Я не хочу… ничего рассказывать.
        - Это чудовище на свободе, Леда. Если ты не решишься, тогда этот монстр возьмется за кого-то другого, за другую девушку. Ведь ему может понравиться еще кто-нибудь…
        Леда резко обернулась с вытаращенными глазами и открытым от ярости ртом. В ее пальцах все еще дрожал нож, и Дин бросил на него мельком взгляд, но затем вновь посмотрел в перекошенное бледное лицо гостьи.
        - Леда, мы должны спасти не только тебя, но и других девочек.
        Она лишь беззвучно покачала головой. Пыталась подобрать подходящие слова, но их просто не было. Она вновь подумала, что должна была уйти в ту же секунду, когда очнулась в квартире детектива Дина. Теперь Леда отчетливо поняла, почему он ее спас. Не потому, что так попросила тетя Лаура - детектив Дин притащил ее сюда для того, чтобы самому замучить до смерти своими глупыми вопросами.
        Она ударила себя кулаком по виску, раздосадованно воскликнув:
        - Ну зачем, зачем я осталась?!
        Дин среагировал тут же: он стремительно подскочил и вырвал из руки Леды нож, а затем обошел стойку и бросил его в раковину. Леда не замечала ничего вокруг - она стучала по голове кулаком, будто так могла получить ответ на собственный вопрос. Дин не выдержал и, чувствуя в горле желчь, взял ее за запястье. Она мигом очнулась и стремительно шарахнулась в сторону, врезалась спиной в холодильник, и тот зашатался. Из-за двери, некогда белой, а теперь покрывшейся ржавчиной, послышался характерный хруст - опрокинулась полка с яйцами.
        Леда уставилась на пальцы Дина на своей руке, и он отступил, сказав с расстановкой:
        - Хорошо. Я не прикасаюсь к тебе. Я тебя не трогаю, но и ты веди себя разумно, договорились? Не нужно бить себя, Леда. Даже если ты совершила ошибку, не нужно наказывать себя. Хорошо?
        - В данном случае эта ошибка стоит жизни! Не только моей, но и вашей!
        - Я не дам себя в обиду, - пообещал Дин. Он начинал испытывать небольшое раздражение по тому поводу, что привел домой невменяемую девицу, которая совсем себя не контролирует. А ведь по виктимологии у него была стойкая четверка. Возможно, потому, что лекции начитывал профессор Лесницкий - лучший друг Майкла Гаррисона со времен университета…
        - Он сильнее вас, - шепотом сказала Леда, украдкой вытирая щеки футболкой Дина. Она отвернулась от него, глядя в сторону стола, где на дощечке лежала курица. Выпустив футболку Дина из пальцев и облокотившись о холодильник, Леда нехотя произнесла:
        - Он говорит мне плохие вещи… о… о вас.
        - Какие плохие вещи? - так же тихо спросил Дин, с трудом сдержавшись, чтобы не осмотреть быстрым взглядом свою крохотную квартиру. Он вспомнил, как полчаса назад Леда говорила сама с собой, и поежился.
        - Он говорит… что вы… причините мне боль.
        Дин скрестил руки на груди и несколько секунд терпеливо ожидал продолжения. Но Леда только рассматривала их отражения в черном стекле. Поняв, что никакого продолжения нет, Дин уточнил:
        - И все? Что он еще сказал, Леда?
        Про себя Дин решил, что утром обязательно позвонит доктору Гаррисону, чтобы тот провел дополнительную экспертизу. Или что-то еще. Леда Стивенсон не выглядела здоровой.
        Она вдруг посмотрела на него так, словно видела насквозь, и каждую мысль, проскользнувшую в его сознании, впитала в себя; одарила его таким взглядом, что он едва сдержался, чтобы не отойти на шаг назад. Но это было бы ребячеством. Он - взрослый мужчина, а она - просто девушка. Не обычная, но все же девушка.
        За окном ревела буря, поднимая в воздух опавшие листья и безжалостно швыряя в пропасть, и гул пробрался в голову Дина, пока он неотрывно смотрел в глаза Леды. Из-за тусклого освещения они казались прозрачно-голубыми, совсем как стеклянные.
        - Он говорит: следи за ним внимательно, Леда… - ее голос истончился, будто паутинка, и Дина передернуло. Ему казалось, будто за голубыми стеклами ее глаз прячется кто-то разумнее и хитрее. Леда опустила голову, скользнув взглядом по животу Дина, и он увидел, как ее шея покрылась бурыми пятнами. - Он говорит, что, когда я отворачиваюсь, вы внимательно смотрите на меня. Он говорит… что вы хотите, чтобы я села к вам на колени, чтобы целовала в губы, щеки, шею…
        Последние слова что-то про «адское желание» Леда едва пробормотала, глотая слезы и утирая лицо длинными рукавами платья. Дин хмуро смотрел на ее макушку - Леда так и не подняла головы, - а затем подошел к посудной полке, достал высокий граненый стакан и наполнил его водой из чайника. Он размышлял, что должен сказать и стоит ли вообще говорить. Протянул ей стакан, и она робко взяла его, едва не выронив из рук. Дин осторожно, стараясь звучать мягко и тактично, спросил:
        - Кто этот человек? Ты ему веришь? - На самом деле Дин хотел задать совсем другой вопрос. Он хотел спросить, верит ли она голосу в своей голове, но решил, что тогда последует новый нервный срыв, а он едва начал разбираться в происходящем и не хотел все портить.
        Леда осмелилась поднять голову. Дин решил, что она пытается понять реакцию на его слова, и специально принял бесстрастный вид.
        - Нет, я ему не верю. Когда-то верила, но не теперь. Я знаю, что он обманщик. - По ее щекам покатились слезы. - Я лишь знаю, что он очень силен. Он сильнее вас, детектив, он сильнее всех.
        Дин не отличался отменным терпением, поэтому снова полез в самое пекло и спросил напрямик:
        - Это твой отец?
        - Да почему вы постоянно спрашиваете об этом?! - Она всплеснула руками и, ударившись о стол, застонала. Дин достал из страшенного холодильника пакет со льдом и протянул ей. Со злым выражением лица она приложила его к запястью.
        - Потому что я знаю правду, вот почему. - Дин скрестил руки на груди. - Твой отец мучил тебя с самого детства, и ты никак не можешь научиться жить без него. Леда, он уже мертв, ты в безопасности.
        Она снова заплакала.
        - Вы совсем ничего не знаете, детектив Дин. Вы не знаете, каково это - постоянно жить в страхе, прислушиваться к шагам, останавливающимся у двери твоей комнаты, вздрагивать от каждого шороха. - Дин хотел попытаться встрять в монолог, но Леда продолжала горячиться, распаляясь все сильнее: - Не нужно притворяться понимающим! Не нужно делать вид, что вы все знаете и можете помочь, потому что от него мне не избавиться никогда! Не имеет значения, сколько я буду резать себя, неважно, сколько раз попытаюсь себя убить, я никогда не избавлюсь от него! Потому что он внутри меня, он часть меня!
        Дин потянулся к Леде, не представляя, что сделать, чтобы ее успокоить, но она отпрыгнула в сторону.
        - Просто позвольте мне завершить начатое, и все! Не нужно меня спасать!
        - Ты всегда уклоняешься от темы, когда речь заходит об отце, - заметил Дин, опять скрестив руки, чтобы больше не искушать судьбу. Леда Стивенсон чем-то неуловимо напоминала ему его мать. Истеричная, немного невменяемая. Они просто не могут иначе.
        Она, возможно, где-то в глубине души хочет бороться с внутренними демонами, хочет победить их, но не может. Она слишком слаба. Как и его мама. Они хотят освободиться от боли, и кто-то должен помочь им сделать это. Кто-то обязательно должен их спасти.
        - Я уклоняюсь от темы, - начала Леда с жаром, даже не подозревая о мыслях Дина, - потому что мне больно говорить. Больно не только морально, но и физически. Потому что, когда я начинаю говорить о нем, каждая из ран на моем теле начинает кровоточить. Вы совсем не знаете, каково это - испытывать боль от любящего человека. А я знаю, что это значит, когда тебе нужна помощь, но тебе не к кому обратиться, потому что единственный человек, который должен тебя любить, любит тебя совсем другой любовью! Больной любовью! Вы не знаете ничего! - выкрикнула Леда, яростно швырнув лед на стол и вихрем огибая стойку.
        Дин тяжело вздохнул и склонил голову в надежде, что придумает, как выпутаться из этой сложной ситуации. Но когда он обернулся в сторону крохотной гостиной и встретился взглядом с пронизывающими голубыми глазами, он не поверил увиденному.
        В его крохотной квартирке, где кроме разваливающейся мини-кухни, старой кровати и письменного стола почти ничего не было, Леда Стивенсон разделась. Руки безвольно повисли вдоль тела, а платье упало к ногам. Даже не попытавшись прикрыть грудь, Леда повернулась к Дину спиной. Он был поражен ее поведением и даже забыл, как дышать. Секунду назад она смущенно бормотала и краснела, затем орала, а теперь обнажилась. Сперва Дин не мог оторвать взгляда от ее молочно-белой кожи, а потом увидел шрамы. Они перекроили спину длинными уродливыми полосами, спускались к резинке трусиков, ползли лианами по ногам, набегали друг на друга как таинственный бордовый узор. Кое-где кровь засохла, а где-то начала кровоточить вновь.
        Дин прикипел взглядом к обнаженной по пояс Леде Стивенсон, стоящей лицом к столу, где высился карточный замок. Дин хотел вызвать «Скорую». Он хотел позвонить доктору Гаррисону. Он хотел вызвать священника на дом, потому что чудачка Леда Стивенсон напомнила ему сцену из какого-то фильма ужасов про демонов, вселившихся в человеческое тело. И еще Дин хотел прикоснуться к ней и убедиться, что она не мираж.
        Совсем недавно, когда та дамочка по фамилии Томпкинсон постучала в окно его машины, Дин даже не догадывался, чем все может обернуться.
        Леде нездоровится, - без обиняков сказала она, кивнув головой в сторону дома Стивенсонов, откуда только что вышла. - Ты ведь потому тут сидишь? Боишься, она что-то вытворит? Она чуточку того, ну, знаешь, у нее не все дома, но она хорошая девочка! Это правда, что вы женитесь? Ты иди внутрь, Дин, нечего глазеть на меня. Иди, пока Леда чего-нибудь не сделала. Давай же, ну! - И она повелительно хлопнула ладонью по стеклу, а затем направилась к своему дому, даже ни разу не обернувшись.
        Дин решил прислушаться к словам соседки, а потому вовремя успел вытащить Леду из ванны; и когда стянул с нее ужасную сорочку, похожую на саван, и переодел в первую попавшуюся одежду, он не видел никаких шрамов.
        Был слишком сосредоточен на том, чтобы спасти ей жизнь.
        Дин позвонил Аманде Крестовски и предупредил, что Леда у него.
        - Вы встречаетесь, что ли? - удивилась та.
        - А ты что, ревнуешь?
        - Да брось! Расскажешь мне все подробности, когда привезешь пиццу, дружок.
        - Никакой я тебе не дружок, Аманда. Просто говорю: Леда Стивенсон пока что поживет у меня. Ни к чему ей видеть дом, полный призраков.
        - Это не вполне законно.
        - Она ж совершеннолетняя, так что все нормально.
        - Как же ты меня бесишь… - но Аманда не договорила, потому что Дин бросил трубку. На самом деле, если бы в мире Эндрю Дина существовало понятие «дружба», если бы он вообще был способен на близкие отношения, то Аманда, возможно, стала бы кем-то большим, чем просто приятельницей. Хоть она и считала его чокнутым, а он называл ее «рыжей бестией», между ними существовала крепкая связь.
        Леда продолжала стоять перед ним голой. Она хотела, чтобы он рассмотрел каждый ее шрам и ужаснулся. Или пожалел. Леда явно чего-то ждала, но Дин не знал, чего. Он собрал волю в кулак, чтобы не шагнуть к ней. Боялся напугать ее и смутить. А Леда Стивенсон, похоже, ничего не боялась.
        - Леда, это он сделал? - глухо спросил Дин, изучая ее шею, лопатки, локти.
        - Он сказал, что вы не станете смотреть на меня, детектив Дин, - прошептала она, не поворачивая головы.
        Дин хотел сказать, что видел вещи и похуже, но не стал. Леда права, он не знает, что она чувствует. Над ним никто никогда не издевался, его даже не били. Хоть мама и покончила с собой, она любила его так сильно, что готова была на все ради него. Отдавала ему самое лучшее.
        - Ты права, - наконец сказал он, и Леда испуганно обернулась. Между ее бровей залегла морщинка, короткие волосы топорщились, словно перья у птенчика, выпавшего из гнезда. Дин склонился, поднял с пола платье и осторожно надел его на Леду, стараясь не пугать ее резкими движениями. Просунув ее худые руки в рукава, он отошел на безопасное расстояние, добавив:
        - Ты права, я не знаю, что ты чувствуешь.
        Про себя он рассудил, что раз Леда обнажилась перед ним, встала к нему спиной и даже позволила одеть, а он не притронулся к ее телу и не проявил никакого интереса, теперь она станет ему доверять.
        - Леда, твой отец должен был научить тебя любить, должен был стать твоей поддержкой и опорой. Я не знаю, что ты чувствуешь, но знаю, что он не имел права заставлять тебя это чувствовать. И ты меня совсем не знаешь. И не знаешь, что чувствую я.
        Ее губы приоткрылись. Дин тоже удивился, что завершил свою пафосную речь признанием. Обычно из него, говорил детектив Гаррисон, слова не вытащишь. Дин, хоть и понял, что сболтнул лишнего, решил не сворачивать, а шагать только вперед.
        - Моя мама покончила с собой у меня на глазах. Она не видела меня, но я думаю, что даже если бы она знала, что я стою там… ее желание… оно было сильнее ее чувств ко мне. Сильнее ее любви ко мне. Сильнее всего. Она хотела освободиться от боли и выбрала этот способ.
        Говоря об этом, он смотрел прямо в стеклянные глаза Леды. Она несколько раз моргнула, продолжая выглядеть как потерянный птенец, и, обхватив себя руками, шепнула:
        - Мне жаль, простите.
        Дин только покачал головой.
        - Я пытаюсь помешать смерти, Леда. Позволь мне уберечь тебя.
        - Но ведь я сказала!..
        - Леда. - Дин недолго думая взял ее за щеки горячими ладонями, и она замолчала, будто кто-то нажал на кнопку выключения звука. Он громко и отчетливо произнес: - Просто поверь мне. Я из полиции. Я смогу тебя защитить. Ты уже в моей квартире. - Он развел руки в стороны. - Никто не знает этого адреса. Никто не придет сюда за тобой. Никто не станет тебя преследовать, пока ты находишься здесь. Я лишь прошу тебя: помоги мне прояснить кое-какие детали.
        - Но… как я могу вам помочь, детектив?
        Внешне Дин был спокойным и собранным, но внутри ликовал. Она верит ему. Не елозит взглядом по стенам его мрачной квартирки, лишь бы не встречаться с ним глазами. Она говорит с ним.
        - Для начала расскажи о своей семье.

* * *
        Мне снова снился Ной. С тех пор как я узнала правду, он постоянно мне снился. Молча смотрел на меня, что-то мысленно говорил. Часто мои сны были эхом приятных воспоминаний. Тогда мои руки оказывались на плечах Ноя, а его на моей талии. Или я прислонялась к его спине щекой, просила не оборачиваться, слушала спокойное сердцебиение. Мне часто снилось, как Ной нежно целует меня. А иногда счастливые воспоминания обрывались, и тогда из черной пропасти поднималось что-то нехорошее и дурное.
        Сейчас Ной не улыбался, не ехидничал. Он стоял в шаге от меня, но казалось, находился внутри. Ничего не говорил, но казалось, кричал - его взгляд был жарче и красноречивее слов.
        - Тогда я больше не стану бороться. - Мелодичное эхо моего голоса разлетелось вокруг нас с Ноем, стоящих друг против друга, утонуло в темноте. Ной не удивился, услышав мой ответ, полный горечи.
        - И не надо, Кая. Я буду бороться за тебя. Каждый день, как и раньше.
        Когда он ступил ко мне, собираясь обнять, я резко очнулась.
        Потолок ординаторской. Подо мной жесткая обивка дивана. Пахнет медом и пирожками с абрикосовым вареньем - аромат проник в реальность из воспоминаний. Я повернула голову в сторону и замерла, увидев, что в кресле напротив сидит девочка лет семи или восьми. На ней была зеленая курточка, красное вязаное платьице с белым бантом, штанишки и сапожки. На фоне окна, куда бесцеремонно заглядывал серый утренний свет, девочка казалась фарфоровой куклой. Ее глаза бесстрастно наблюдали за мной, будто ждали какой-то реакции. Чувствуя себя не в своей тарелке под ее пристальным взглядом, я осторожно села и уже собиралась поинтересоваться, почему она здесь сидит, когда дверь распахнулась и в ординаторскую проскользнул Дориан в белом халате и отутюженном костюме.
        - Повезло, что тебя нашел я, - без обиняков начал он. Краем глаза я уловила движение - девочка поднялась с кресла и обошла стол. - Будь это кто-то другой, пришлось бы спускаться в морг за твоим телом.
        Я растерянно глянула на девочку, на мгновение решив, будто она плод моего воображения, но незнакомка стояла рядом и сминала в руках шапочку, точь-в-точь как у Джорджи. И даже когда я моргнула, кудрявая малышка с двумя косичками не исчезла. Я опомнилась и выразительно посмотрела на Дориана:
        - Ты что?
        Но он лишь отмахнулся, рассеянно бросив, что Мара не совсем обычный ребенок. И она подтвердила его слова, вдруг перехватив мое внимание и впервые заговорив:
        - Ты мне приснилась. Ты умерла.
        Я снова пронзила Дориана взглядом:
        - Что происходит?
        Несмотря на то, что вопрос был адресован Дориану, ответила опять Мара:
        - Я увидела, что ты умерла. Во сне, - добавила она поспешно. - Во сне я увидела, как ты умерла, и решила… - Она стрельнула взглядом в Дориана, будто в поисках поддержки, - решила, что должна предупредить тебя.
        Я неотрывно следила за лицом малышки, чувствуя, что она что-то скрывает. И почему она все время косится на Дориана?
        Под моим взглядом она неловко переступила с ноги на ногу и тихо спросила:
        - Почему ты так смотришь?
        Почему ты так смотришь?
        - Просто.
        Я поднялась на ноги, и Дориан, погладив Мару по голове, ласково сказал:
        - Мара, пожалуйста, побудь здесь, хорошо? Я должен поговорить с Каей.
        - Я знаю, о чем вы будете говорить, - ответила она совсем не по-детски, и Дориан улыбнулся ей одними губами и как-то недобро.
        - Мы скоро. Идем, Кая.
        Чувствуя себя развалюхой, я вышла вслед за Дорианом в коридор. За окнами забрезжил холодный ноябрьский рассвет со вспухшими серыми тучами. Будет снег. Он ляжет белоснежной пеленой на город, на верхушки елей вокруг больницы; вновь отрежет Эттон-Крик от нормального мира, отрежет меня от жизни, как и в ночь на Хеллоуин.
        Я прочистила горло, скрестила руки на груди и повернулась к Дориану:
        - Пожалуйста, объясни, что происходит.
        Он грустно вздохнул.
        - Случилось то же, что и всегда. Ты умерла. Я приехал на смену раньше на два часа, чтобы закончить кое-какие дела в морге, и тут ты лежишь, в коридоре. - Я как по команде опустила взгляд на больничные туфли. Обсуждать с Дорианом эту часть своей (нашей) жизни было все еще неприятно. Все то время, когда я думала, что Дориан просто смущенный молодой профессор, который стесняется всех и каждого и меня в том числе - свою племянницу, - он просто не мог смотреть мне в глаза, потому что знал, что я мертва. Он знал все с самого начала, потому что он такая же жертва, как и я.
        - И рядом была Мара?
        Дориан кивнул.
        Как он отнесся к своей смерти? Как все происходящее объяснил ему Ной?
        - Ты ведь сейчас домой? - Дориан нарушил молчание. Вопрос застал меня врасплох, но я кивнула, отвлекшись на мгновение от мрачных мыслей. - Тогда думаю, ты сможешь вернуть Мару.
        Этого я не ожидала.
        - Но я…
        - Кая, - Дориан решительно оборвал мои слабые возражения, - вам как раз с ней по пути. Она живет здесь же, в Старом городе, в твоем доме. Кажется, даже на твоем этаже.
        Опять ошибка. Откуда он знает, в каком доме я живу и на каком этаже? Потому что Дориан, как и Ной, знает все.
        - Хорошо, только приду в себя.
        - Конечно.
        Я вернулась в ординаторскую и опустилась на диван, стараясь не обращать внимания на скрип кресла, - Мара качала ногами туда-сюда, издавая раздражающие звуки, и таращилась в мою сторону так, будто вокруг не было ничего интереснее.
        Откуда она здесь взялась? Она знала, что я умру, и потому решила предупредить? Меня вдруг осенило: а что, если эта девочка, как Аспен? Вдруг у нее такой же дар, вдруг и ее посещают видения? Она видит Неизвестного?
        В голове появилось множество вопросов, которые хотелось задать ребенку сейчас же; однако я хоть и мертва физически, но разум-то пока еще жив. Мара мягко улыбнулась. Может, она особенная, как Ной, - читает мои мысли?
        - Я знаю, что ты не запоминаешь лиц людей, - вдруг сказала она.
        - Да?
        Повисло молчание, заставившее меня нахмуриться, но я тут же расслабилась, когда Мара отстраненно сказала:
        - Я тебя видела в больнице. Мама привела меня делать прививку. И ты шла по коридору с перевязанной рукой.
        - Ясно, - ответила я. Впечатляющая история. Которая совсем не объясняет, откуда Мара узнала о моей особенности.
        Она продолжала молчать, не желая идти на контакт. Она будто спала с открытыми глазами. Может, Мара ходит во сне? Но что могло заставить ребенка дойти до больницы и найти меня?
        - Мара, сколько тебе лет?
        - Восемь, - ответила она. - Я уже в первом классе.
        - И это прекрасно.
        И все? Джорджи тоже было восемь. Она никогда не замолкала, иногда даже во сне разговаривала; постоянно приставала ко мне с безумными идеями, шутками, розыгрышами, теориями. И всегда, если ей что-то было нужно, начинала канючить, притворно плакать и даже шантажировать.
        Но Мара не Джорджи, конечно же нет.
        - Зачем ты пришла в больницу? - спросила я прямо, одновременно подражая мягкому голосу Дориана.
        - Я хочу домой. - Она скучающе качнулась из стороны в сторону. - А ты хочешь домой?
        - Да, - ответила я, нахмурившись. Ладно, если не хочет говорить, пусть не отвечает. Наверное, ее напугала моя смерть. Я потянулась за своей спортивной сумкой, где хранилась сменная одежда, сказав:
        - Мара… то, что ты видела в коридоре…
        - Ты умерла.
        - Нет, я, конечно, не умерла, - ровным тоном возразила я, натягивая через голову толстовку. - Я просто потеряла сознание от усталости. Очень много работала. Взрослые много работают.
        - И врут.
        Мара снова качнулась из стороны в сторону, как маятник. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
        - Хорошо, - сдалась я. - Мы отправляемся домой. Тебе повезло, что я как раз живу в том же доме, что и ты. На втором этаже.
        Она наконец-то удостоила меня своим вниманием:
        - Но я никогда тебя там не видела.
        - Увидишь, - сказала я, переобуваясь в ботинки.
        Перед уходом я помогла Маре застегнуть курточку, поправила шапку на волосах, вновь вспомнив Джорджи, и затем встретилась с Дорианом. Не хотелось посещать его кабинет, однако было бы странно уйти, не предупредив его. Хотя именно этим я и занималась всю неделю - игнорировала его.

* * *
        Мороз по коже и дурное предчувствие - мои верные компаньоны, вот только когда я спускаюсь в морг, у меня всегда сосет под ложечкой от страха. Надо разделаться со всем поскорее, подгоняла я себя. Ни секунды не мешкая перед железной дверью, я вошла внутрь и сразу же увидела Дориана в окружении студентов. Все были одеты в униформу, шапочки, перчатки и защитные очки. Кто-то держал в руках планшетки и блокноты. Взгляды всех присутствующих были прикованы к телу на прозекторском столе, - на меня никто не обратил внимания.
        - Нужно рассечь грудь… Вот так… Сейчас мы отделим грудину от ребер, - громко произнес Дориан, пока Крэйг при помощи скальпеля рассекал кожу на трупе. Я собиралась позвать профессора Харрингтона, но в свете ламп что-то блеснуло, привлекая мое внимание, и я шагнула к столу.
        Наверное, это скальпель Крэйга блестит.
        Каблуки моих ботинок звенели, но для остальных я была по-прежнему невидима. Все смотрели на тело. Простынь вдруг соскользнула на пол, открывая белоснежную мертвую кожу. Я вздрогнула, останавливаясь позади чьей-то широкой спины.
        На столе лежала женщина.
        Ее груди купались в крови, а в ямке между ключицами находился странный предмет. Меня замутило, когда я поняла, что это - подвеска в виде сердечка, которая принадлежит Скалларк. Ее подвеска. Ее тело.
        Я подняла взгляд выше.
        Ее лицо.
        Веки синие, сквозь них видно кровеносные сосуды. Губы приоткрыты, будто она хочет мне что-то сказать. Вновь обвинить. К плечам стекают окровавленные струйки. Я не могла пошевелиться, а грудь Скалларк фонтаном извергала из себя бурлящую кровавую жидкость. И никто не обращал на это внимания.
        Да ведь здесь и нет никого.
        Скалларк медленно повернула голову в мою сторону, и я попятилась прочь от стола, вот только не сделала ни шагу - ноги приросли к каменному полу.
        - Кая…
        Иссиня-черные волосы Скалларк лежали на столе, как палантин цвета тьмы, и я почувствовала, что пряди тянутся ко мне. Хотят захлестнуть, подтянуть ближе, к ее открытому рту, чтобы она шепнула…
        - Кая. - На мое плечо легла тяжелая рука. - Кая!
        Я моргнула, внезапно возвращаясь в реальность, и испытала облегчение, увидев, что на столе лежала не Скалларк. Все студенты, в том числе и Крэйг, смотрели на меня чуть удивленно. Дориан, держащий меня за плечо, но не так, будто хотел приободрить, а скорее как будто намеревался удержать, если я упаду, потянул меня за дверь.
        Только очутившись снаружи, я почувствовала, что вновь могу дышать. Дориан поднял брови, взглядом требуя объяснений, которых у меня не было.
        - Я… я возвращаюсь домой. Точнее, возвращаюсь в Тайную… в свою квартиру.
        - Мм… - раздосадованно протянул он, кивнув.
        - Мару доставлю домой в целости и сохранности.
        - А. Да.
        Не выглядит так, будто ему есть до нее дело.
        Я поспешила поскорее подняться наверх, подальше от Дориана и его потерянного взгляда, и своих галлюцинаций, которые приобретают пугающую, бесконтрольную форму. Ной предупреждал, что чем дольше я буду находиться вдали от своего тела, тем быстрее начну «разлагаться».
        Мара поджидала меня в ординаторской, нетерпеливо притопывая ножкой. Я схватила свои вещи и кивнула ей, велев идти следом. Я следила, чтобы Мара не отвлеклась на что-нибудь интересное, но она торопливо шла впереди, явно зная нужный маршрут. Она даже не смотрела по сторонам.
        Я снова почувствовала, как сосет под ложечкой, как атаковали противоречивые мысли. Успокойся, Кая. Это всего лишь восьмилетняя девочка. Мара - просто обычная девочка. Нет, Дориан сказал, что она не просто девочка.
        Я внимательно смотрела на ее крошечную фигурку в куртке, лавирующую между редкими встречными в атриуме, и вспоминала лицо Дориана. Как-то странно он поглядывал на нее…
        Нет, нет, я вновь выдумываю. Я просто скучаю. Мне не хватает Дориана. Не хватает Ноя. Не хватает его заботы, шутливых споров, домашней готовки, наших разговоров. Я скучала по его ладоням, нашим переплетенным пальцам и крепкой уверенности в будущем.
        И я бы хотела вернуться назад. Но не могу, пока не пойму, что происходит. Мне не довериться ему на все сто, как раньше. Ной не обманывал, но недоговаривал. Если продолжу полагаться на него, то никогда не найду Неизвестного, на найду убийцу мамы. И всегда буду винить в случившемся Ноя.
        Мара вдруг вцепилась в мои пальцы своими, а я даже не заметила, когда она взяла меня за руку - просто вывела ее во двор и пригласила к своей машине. Мне вновь вспомнилась Джорджи. Может, из-за шапки. Или из-за кудряшек. Может, потому, что крепко держала мою руку, сдавив фаланги пальцев так, что натянулась кожа. После смерти Джорджи я немало видела детей, но никто не напоминал мне ее так сильно, как Мара. И Сьюзен однажды. Дурной знак.
        Я остановилась у машины и открыла перед Марой дверь:
        - Забирайся внутрь.
        Она послушно залезла на заднее сиденье, и я пристегнула ее ремнем безопасности.
        - Спасибо.
        - Не за что, - сказала я, - сейчас вернем тебя домой.
        Я обошла машину, села на водительское сиденье, оставив рядом сумку с вещами, и повернулась к Маре.
        - Тебя ведь не укачивает в дороге?
        - Нет.
        - Вот и отлично.
        Джорджи очень часто укачивало, поэтому приходилось кормить ее мятными леденцами. Думая о Джорджи, я за четверть часа добралась до нужного дома, скрытого от проезжей части густой стеной деревьев, и заглушила мотор, оставив автомобиль на парковке под окнами Тайной квартиры.
        - Спасибо, - еще раз сказала Мара. Я помогла ей отстегнуть ремень безопасности, и затем мы направились в темный подъезд. Она топала сапожками, идя впереди, а я буравила ее спину взглядом. Она странным образом отреагировала на мое мертвое тело в коридоре, да еще и заявила, что я лгу. Она не испугалась и не завалила меня вопросами.
        - В какой квартире ты живешь? - спросила я.
        - Двести пятьдесят один.
        Она даже не оборачивалась на меня, как делают это дети; не держалась за перила и не крутила головой по сторонам, жалуясь на отсутствие света. Просто шла вперед, будто ведомая. Подозрения усилились, но я ничего не говорила; шла следом, удерживая на плече спортивную сумку и хватаясь за перила, потому что ноги, несмотря на отдых, все еще тряслись.
        - Мы дома, - объявила она, останавливаясь у нужной двери и оборачиваясь. - Пока.
        - Мара, послушай… - я собиралась спросить, где сейчас ее мама, но Мара отвернулась, не дослушав, и, повернув дверную ручку, вошла в квартиру.
        Я слишком устала, чтобы хоть как-то отреагировать, поэтому направилась к своей квартире, представляя, как плюхнусь на диван и закрою глаза по собственной воле. Но, не дойдя до двери, я остановилась как вкопанная, вцепившись в лямку сумки. На лестничной клетке, держа два огромных пакета с продуктами, возникла миссис Нэтвик. Нет, я, должно быть, ошиблась, и это не она. Просто у этой женщины такие же темные волосы до плеч, как у миссис Нэтвик, и такое же теплое пальто темно-синего цвета. Но тут она воскликнула:
        - Кая!
        - Что вы здесь делаете? - спросила я, забыв поздороваться. Миссис Нэтвик остановилась, испугавшись, будто воришка, но тут же надела на лицо маску строгой тетушки.
        - Помочь мне не хочешь?
        Я приблизилась и взяла пакет. Впускать миссис Нэтвик в Тайную квартиру я не спешила, а она многозначительно стреляла глазами в сторону двери, намекая, что не прочь пройти внутрь и присесть.
        - Что вы здесь делаете, миссис Нэтвик?
        Мы виделись совсем недавно, а такое чувство, будто прошла вечность. Я больше не знаю эту женщину, лучшую подругу мамы, я уже не узнаю эти прищурившиеся от неодобрения глаза и поджавшиеся губы.
        - Открой дверь, Кая, - невозмутимо сказала она. Перечить я не стала, поэтому покорно подошла к двери и достала ключи из кармана пальто. Впустив миссис Нэтвик внутрь, я не стала извиняться за беспорядок. Ее никто не приглашал.
        В квартире было тихо и темно. Я несколько раз щелкнула выключателем, и когда свет наконец-то загорелся, закрыла дверь и водрузила пакеты миссис Нэтвик на столик в коридоре.
        Минуту спустя, когда мы оставили верхнюю одежду в шкафу, я пригласила миссис Нэтвик в общую комнату, и, как и следовало ожидать, она застыла в дверном проеме.
        Ну, сейчас что-то начнется, мрачно подумала я, оставив сумку на полу и усевшись на диван. Я принялась ждать, внимательно следя за потерянным взглядом миссис Нэтвик, и вдруг она ошарашила меня неожиданным вопросом:
        - У тебя даже кухни нет?
        - Есть холодильник, - я кивнула на агрегат, который притащил Аспен. Миссис Нэтвик расстроилась еще сильнее. Я увидела, как трясутся ее губы, но, к счастью, она не стала изводить меня плачем. Медленно приблизившись к столику, где лежали мои учебники, она сдвинула их на край, а на освободившееся место поставила покупки и сказала:
        - Поехали домой, Кая. Не порти себе жизнь. Умоляю, Кая, давай вернемся домой!
        Я не могла смотреть в лицо миссис Нэтвик, так что уставилась на свои коленки. Серые штаны, в которых я вернулась из больницы, растянулись. Скоро дырки появятся, прямо как у бездельника Ноя. Я вспомнила о Ное нарочно, чтобы не слышать миссис Нэтвик, потому что воспоминание о нем не было таким болезненным, как ее следующие слова, от которых мне необходимо было отгородиться.
        - Кая, милая, ты увязла. - Миссис Нэтвик опустилась рядом на диван. Когда ее рука коснулась моей, я с трудом разжала пальцы, вцепившиеся колено. - Ты увязла, прямо как твоя мама. Не надо, Кая. Она не хотела, чтобы ты это делала. Мы все исправим, только вернись домой.
        - Что вы исправите? - спросила я, подняв голову. Миссис Нэтвик не смутилась.
        - Мы вернем тебя в университет. Ты вновь начнешь учиться. Не в Первом медицинском павильоне, Кая, а в нормальном месте, которое… не будет так влиять на тебя. Эттон-Крик очень мрачный город, тебе здесь не место. Здесь творятся ужасные вещи…
        - Убийства, миссис Нэтвик. Здесь убийца.
        - Кая, пожалуйста, - она не слышала меня, - вернись домой. Мы восстановим тебя назад в университет. Ты отпразднуешь свадьбу Селены…
        - Что? - изумилась я. На мгновение я решила, что ослышалась, но миссис Нэтвик слабо улыбнулась, а морщинки на ее лбу разгладились.
        - Да, Кая, наша девочка выходит замуж, представляешь? - Она сжала мою ладонь. - Сперва я была против: а как же диплом, карьера?.. Но что ж… этот парень… Я говорила о нем, да? Байкер с двумя татуировками. Боже мой! Селена присылала мне их совместную фотографию… Погоди, сейчас я и тебе покажу! - И миссис Нэтвик достала мобильный телефон и повернула ко мне экран.
        Я осторожно взяла мобильник и присмотрелась, не сразу узнав улыбчивое лицо подруги. Она избавилась от очков и перекрасила волосы в темный цвет. Рядом с ней был взрослый парень со щетиной, которую в скором времени можно будет назвать бородой. Темные волосы откинуты назад, густые брови сведены. Несмотря на то, что в целом мужчина был серьезен, его глаза показались мне добрыми.
        - У него серьга в ухе, - сказала я таким тоном, словно миссис Нэтвик не заметила, хотя она наверняка рассматривала эту фотографию несколько часов, а может, дней.
        - Да, - она улыбнулась. - А я даже не против, представляешь?! Все меняется, Кая, абсолютно все! Даже мое мнение поменялось. А Селена-то изменилась, я сперва ее даже не узнала, свою дочь!
        Я попыталась улыбнуться в ответ. Да, миссис Нэтвик права, все меняется. Время течет, Селена выходит замуж, она перекрасилась в темный цвет и сменила очки на линзы; встречается с брутальным парнем с серьгой в ухе, хотя мне всегда казалось, что ей нравятся романтичные мальчики.
        Меняется все, кроме меня.
        Я никогда не попаду на свадьбу Селены и сама не выйду замуж. Не исполню список желаний и никогда не увижу Аляску. Не встречу свободный рассвет, не стану врачом, не буду спасать людей в операционной, не заведу собаку, не буду целовать Ноя, когда хочу…
        Я мертва.
        Время никогда не наступит. Я не успела пожить. И никогда не успею, потому что даже если спасу Леду Стивенсон от самоубийства, чтобы она смогла выжить, я просто уйду. Ной так сказал. У меня нет будущего.
        - Кая, милая, о чем задумалась? - мягко спросила миссис Нэтвик и провела ладонью по моей спине, как бы утешая. Я вернула ей мобильный телефон, вновь улыбнувшись.
        - Ни о чем. Спасибо.
        - За что?
        Я растерялась, потому что «спасибо» вырвалось случайно, но тут же нашлась:
        - За то, что показали мне фотографию.
        - Селена сказала, - пробормотала миссис Нэтвик, пряча телефон в сумочку, - что и тебе прислала снимки. И огромное письмо. Она не смогла до тебя дозвониться, да и я, впрочем, тоже… кстати, поэтому я здесь.
        - У меня не было времени проверить почту, - ответила я. Миссис Нэтвик тут же стрельнула глазами в сторону пугающей стены с изображениями лиц жертв Криттонского Потрошителя, но затем посмотрела на меня и робко улыбнулась:
        - Да… ты ведь сейчас работаешь в больнице.
        - Только что вернулась со смены, - подтвердила я, тут же решив, что стоит поговорить с миссис Нэтвик на обычные темы.
        - А Аспен, этот милый мальчик? Я рассказала о нем Селене, и она жутко обрадовалась. - Не замечая, как переменилось мое лицо, она воодушевленно продолжала: - Он мне очень, очень понравился. Такой приятный, такой заботливый. Знаешь, он рассказал мне тогда, что тебя мучают ночные кошмары, и той же ночью, когда я проснулась от… твоих криков, я вышла в коридор и заметила, что он зашел к тебе в спальню. Только не думай, пожалуйста, что я контролирую своих детей, просто… ты понимаешь.
        - Понимаю, - помрачнела я.
        Она столько всего не знает, и я ничего не могу ей рассказать … не хочу портить ей настроение, ведь она так счастлива за Селену и обеспокоена из-за меня…
        Не стоит расстраивать ее еще больше, - решила я, - это длинная история.
        Я выпрямилась, собираясь сказать ей, что хочу сходить в магазин или еще куда-нибудь, или просто отдохнуть, как миссис Нэтвик снова успела меня опередить:
        - А где ты спишь?
        Я на секунду замешкалась, зная, что ответ ей не понравится, но все же произнесла:
        - Здесь.
        - Где - здесь? - Она огляделась, будто я указывала в сторону таинственной двери, ведущей в спальню.
        - Я сплю на диване, на котором мы сейчас с вами сидим.
        Рот миссис Нэтвик возмущенно приоткрылся, но прежде чем она успела что-то сказать, в дверь моей квартиры постучали, и от этого чувство ее негодования усилилось.
        - Ох, это совершенно невежливо приходить с визитом в столь ранний час! - Она взглянула на наручные часы на тонком белом ремешке. - Только семь утра!
        Поднявшись на ноги, я напряженно приблизилась к двери, в которую никто никогда не стучал, и выглянула в дверной глазок. Бог ты мой.
        - Кто там? - спросила миссис Нэтвик. - Кто пришел так рано?
        Я пожала плечами, открыла дверь, и бледное лицо Патриции исказилось от натянутой улыбки.
        - Кая, как я рада тебя видеть! - Сквозь умелый грим проступили едва заметные морщинки. - Доброе утро!
        - Доброе утро, - ответила я без энтузиазма. За моим плечом появилась миссис Нэтвик, и Патриция уставилась на нее с вежливым любопытством:
        - Доброе утро, меня зовут Патриция, я мама Аспена.
        - О! Я очень рада с вами познакомиться. Ваш сын очень хороший мальчик! Очень! Меня зовут Розмари Нэтвик.
        К моему ужасу, глаза Патриции, искусно подведенные карандашом, заблестели от слез. Я почувствовала, как в груди в клубок свернулись чувства жалости, презрения и невыносимой боли. Патриция категорично заявила:
        - Имейте в виду: мой сын очнется!
        - Оч-очнется? - заикаясь, переспросила миссис Нэтвик, бросив на меня осторожный взгляд. Я не смотрела на нее, а Патриция, недоверчиво всхлипнув, настороженно уставилась на меня.
        - Ты не сказала, что мой сын попал в аварию и теперь в коме?
        Миссис Нэтвик резко повернула голову в мою сторону, но не стала ничего говорить и в целом была эмоционально сдержанной.
        - Нет, не сказала, - произнесла я. Обсуждать с ней Аспена было одновременно и необходимо - ведь она его мать, - и невыносимо. Сразу вспоминались те жуткие слова, которые она говорила обо мне и о нем, и прочие ужасные вещи.
        - Кая, как ты можешь?! - воскликнула Патриция. - Мой сын попал в аварию, но ты скрыла это? Ты стесняешься его, несмотря на ситуацию?
        - Какую ситуацию, Кая? - спросила миссис Нэтвик, все еще шокированная. Проигнорировав миссис Нэтвик, я обратилась к Патриции:
        - Думаю, сейчас неподходящее время. Мы можем с вами встретиться чуть позже? Я только что вернулась со смены.
        - Нет! - возмущенно отрезала она, внезапно проявив агрессивную часть своей натуры, и без разрешения протиснулась в мою квартиру. Я не успела среагировать, зато миссис Нэтвик была более проворной и встала перед закрытой дверью в единственную комнату, где проводилось расследование.
        Патриция не заметила этого; казалось, она просто хотела проникнуть внутрь моего убежища. Я нервно скрестила руки на груди, приготовившись в любую секунду вышвырнуть ее.
        - Кая, я думала, что ты серьезная девушка. Не стану скрывать, я кое-что узнала о тебе, но, несмотря на слухи, решила не мешать вашей с Аспеном женитьбе.
        - Какой женитьбе? - удивилась миссис Нэтвик. Я тоже задала этот вопрос, но про себя. По вине безумной матери Аспена я во второй раз попадаю в дурацкую ситуацию. - Кая, что это значит?
        - Простите, а вы кто? - осведомилась Патриция, выразительно глядя на миссис Нэтвик. Та, в свою очередь, с достоинством вскинула подбородок:
        - Я ее тетя!
        - Тогда вы должны знать, - скопировала ее тон голоса Патриция, - что ваша племянница беременна. От моего сына. - Я сжала переносицу, вздохнув. - Кая и Аспен ждут ребенка. И я собираюсь организовать их свадьбу, когда мой сын выйдет из комы. Мой мальчик обязательно очнется, и тогда мы устроим торжество! - Патриция перевела взгляд на меня. - Что у вас за семья, если ты не сказала своей тете о том, что твой жених попал в аварию?! Сейчас не время стыдиться, дорогая! Аспену поможет любая моральная поддержка, вся семья должна быть в сборе!
        - Для чего вы пришли? - перебила я. - В такую рань?
        Патриция опомнилась и, прочистив горло, сказала:
        - Да… нам все никак не удавалось поговорить с тобой в больнице, дорогая…
        - Нам не о чем говорить. Я понятно объяснила: я не беременна.
        Патриция качнула головой и заинтересованно поглядела за спину миссис Нэтвик.
        - Ты не хочешь пригласить меня на кухню и угостить чашкой чая?
        - У меня нет кухни, - бесстрастно ответила я. Миссис Нэтвик вновь стрельнула в меня взглядом, но ничего не сказала. Патриция нахмурилась, но потом ее лицо разгладилось, когда она нашла подходящий ответ:
        - Ох, студенты живут в такой бедности! Аспен говорил мне, что ты племянница профессора Харрингтона, поэтому я собиралась навестить тебя в особняке, но по телефону мне назвали этот адрес и сказали, что ты съехала.
        В этот раз я даже не стала смотреть на миссис Нэтвик, чтобы проверить, косится ли она на меня подозрительным взглядом, - я чувствовала, что она прожигает во мне дыру. К счастью, она не задала ни одного вопроса. Пока не задала.
        - На самом деле у меня к тебе важное дело. Мы не смогли поговорить в больнице, - повторила она, - потому что возле постели Аспена сидит эта… девочка, которая абсолютно мне не нравится. Кира. Ты разве не ревнуешь?
        - Ревную, - сказала я. Патриция удовлетворенно кивнула.
        - Мне не нравится, что она проводит в его палате столько времени. Ее нельзя выгнать?
        - Нет.
        Миссис Нэтвик молчала, внимательно слушая наш разговор, а я теряла терпение, ожидая, когда Патриция перейдет к сути дела.
        - Здесь странный запах, - вдруг заметила она. - Итак, я сразу перехожу к сути дела, Кая. - Я заметила. - Я хочу, чтобы ты переехала в мой дом.
        Повисло молчание. Глаза Патриции сияли, а губы растянулись в безумной улыбочке. Эта женщина явно ждала, что я тут же стану прыгать от радости.
        - Прошу прощения?
        - Я сказала, что ты должна переехать в наш фамильный особняк.
        Она делает это, чтобы контролировать Аспена, - поняла я. - Она решила, что раз я беременна от него и мы поженимся, то Аспен не бросит меня. А где буду я, там будет и ее сын. И лучше всего, если я буду у нее под рукой.
        - Давайте обсудим это в другой раз? Мне нужно подумать.
        Патриция не заподозрила в моих словах подвоха, самодовольно кивнув:
        - Да, это здравая мысль. На самом деле у меня были еще кое-какие дела в этом районе… Я присматриваю в Эттон-Крик квартиру для… впрочем, это мои личные дела, - скомканно закончила она. - Поэтому решила навестить тебя. Ты только что из больницы?
        - Только что вернулась.
        - Была у Аспена?
        - Разумеется.
        - Как он?
        Я помедлила, пытаясь разгадать тон ее голоса. Забота Патриции показалась мне искренней, и от этого стало подозрительно. Наверное, я просто устала. Прочистив горло, я ответила:
        - Все по-прежнему.
        Патриция промолчала, затем как-то странно, болезненно улыбнулась и отвернулась к входной двери.
        - Я позвоню тебе, Кая. До свидания, Розмари. Было приятно познакомиться.
        - Взаимно, - отозвалась миссис Нэтвик. Она все еще была шокирована и переваривала шквал новой информации, внезапно свалившийся на ее голову в семь утра в этом ужасном, по ее словам, городе.
        Когда я проводила Патрицию, вежливо попрощавшись с ней и пожелав удачи в ее делах, а затем вернулась в комнату, миссис Нэтвик уже пришла в себя.
        - Итак? - многозначительно протянула она строгим тоном. Я покачала головой.
        - Давайте в следующий раз, миссис Нэтвик.
        - О, - она саркастично усмехнулась, - даже не думай, что я поверю. Никакого следующего раза, Кая.
        Я плюхнулась на диван, выбив из сиденья пыль, и откинулась назад, прикрыв веки. Рядом опустилась миссис Нэтвик. Она все еще смотрела на меня. Ее многозначительное молчание длилось несколько минут, - я даже успела задремать, - а затем она не выдержала и коснулась моего плеча, прогоняя сонливость.
        - Будешь спать, когда я уйду, - донесла она до моего сведения. - Что это было, Кая? Кто это? Почему она сказала, что ты беременна? Ты выходишь замуж? Ты действительно беременна? Но почему ты не сказала мне, неужели думала, что мы будем тебя осуждать? Я ведь сказала: нам очень понравился Аспен. Он хороший, заботливый, ответственный мальчик. Но почему ты скрыла это от нас?
        В ее голосе сквозила такая горячая обида, что я открыла глаза и посмотрела на миссис Нэтвик внимательным взглядом. Она сильно расстроилась. Возможно, на нее просто все сразу навалилось. Она приехала в Эттон-Крик, сам по себе мрачный город, обнаружила, что я живу в квартире без кухни и сплю на диване в окружении призраков прошлого, затем узнала, что Аспен в коме, а я беременна и выхожу замуж…
        - Это ложь, - тихо сказала я. Громче говорить просто не было сил. То, что этой ночью я умерла, казалось несущественным пустяком, не стоящим внимания, по сравнению со всем остальным.
        - Что ложь? - миссис Нэтвик невесело усмехнулась сквозь слезы.
        - Почти все ложь, - ответила я, отвернувшись. Смотреть в ее ясные глаза, полные слез, и говорить эти страшные вещи было выше моих сил. - Аспен попал в аварию первого ноября, в ночь на Хеллоуин. Я не знаю, что случилось. Я последняя, с кем он разговаривал, но я ничего не знаю. И возможно… возможно, никогда так и не узнаю.
        - Не говори так, Кая, - прошептала миссис Нэтвик. Она вновь взяла меня за руку, нежно сжав ладонь, и я нехотя взглянула в ее лицо.
        Я вообще не хочу говорить. Мне по-прежнему больно и страшно. Страшно признаться самой себе, что могу никогда не увидеть его улыбки, что, когда Аспен придет в себя, я, возможно, просто исчезну.
        «Я боюсь, что, когда ты найдешь ответы на свои вопросы, ты исчезнешь», - сказал он однажды. И был прав.
        - На самом деле мы с Аспеном не встречаемся, - призналась я. Бросила взгляд на миссис Нэтвик, ошарашенную не меньше, чем десять минут назад, и пояснила, пока она не сделала неверных выводов: - Мы с Аспеном просто друзья. Лучшие друзья.
        - Каким же он был убедительным!.. - воскликнула миссис Нэтвик. Секунду она сидела с выражением смятения на лице, затем по-доброму рассмеялась. - Ах, этот парень! Мне он очень, очень понравился! Очень жаль, что…
        Она запнулась. Вспомнила, что с ним случилось, заставила и меня вспомнить. Я на секунду забылась, вернувшись мыслями в тот унизительный вечер, когда Аспен попросил меня притвориться его девушкой. Затем вспомнила другие вечера, когда он готовил ужин и мы смотрели фильмы. Когда Скалларк притащила огромный кулек конфет и ни с кем не стала делиться. Сказала, что ей повезло, что мы не любим сладкое. Она кидалась в нас шоколадками, а Аспен в нее подушками. Я только смеялась, наблюдая за всем этим безобразием.
        - Мне жаль, Кая, - прошептала миссис Нэтвик. Я сглотнула, вдруг почувствовав в горле комок слез.
        - Да. Мне тоже. Мне тоже жаль.
        Миссис Нэтвик крепко стиснула меня в объятиях, и я на мгновение прикрыла глаза. Только не это! По щекам покатились слезы, и одной рукой я похлопала миссис Нэтвик по спине, а второй спешно вытерла щеки и, собравшись с духом, сказала:
        - Я думаю, это он сделал.
        - Сделал кто? - Миссис Нэтвик отстранилась.
        - Убийца. Криттонский Потрошитель. Или Неизвестный.
        - Ты о чем, милая?
        - Это Аспен притащил холодильник, - невпопад сказала я, кивнув в сторону. Я рисковала высказать миссис Нэтвик все как на духу. Жутко хотелось выговориться. Раньше мы разговаривали с Ноем, но теперь я могу поговорить только со своим отражением в ванной комнате и с Аспеном, когда Кира удаляется в больничную столовую, чтобы перекусить.
        Миссис Нэтвик приоткрыла рот.
        - Кая, неужели ты… неужели ты рассказала ему обо всем?
        Не знаю, что отразилось в ее глазах - страх за его жизнь, удивление, непонимание или осуждение. Я не хотела оправдываться, но голос все равно дрогнул:
        - Он сам нашел эту квартиру. Сам пробрался внутрь.
        Миссис Нэтвик выдохнула, недоверчиво покачав головой, и с осторожностью уточнила:
        - Ты думаешь…
        - Миссис Нэтвик, я не думаю, я знаю! Аспен был в опасности, потому что… - я запнулась. Потому что он в голове Неизвестного. Потому что он часть убийцы, его глаза, его мысли. Прочистив горло, я закончила: - Но все равно, это я… Если бы он не увидел квартиру, если бы не увидел все эти фотографии, записи, если бы не нашел… он бы не… Аспен был бы здесь, рядом со мной…
        Я почувствовала, что если продолжу в том же духе, то могу разреветься. Но Аспен жив. Он жив, и я не стану плакать. Он не мертв, черт возьми, чтобы лить по нему слезы!
        Миссис Нэтвик провела ладонью по моему плечу вверх-вниз, слабо улыбнулась, как бы говоря: «все будет хорошо», и строго добавила:
        - Прекрати говорить о нем так, будто… все плохо. Аспен придет в себя, и вы… ах, вы ведь не вместе! Не могу поверить! - тут она внезапно прыснула и захохотала. - Вы обманули не только меня, но и его мать! Подумать только, она, познакомившись с тобой, даже не усомнилась в том, что ты и он… подумать только! - продолжала она восклицать.
        - Миссис Нэтвик, вы ведь тоже ему поверили, - скептически напомнила я.
        - Поверила, но ведь она его мать. Как ребенок может обмануть свою маму? - задала она риторический вопрос, на который я не стала отвечать, ведь если отвечу, беседа растянется еще на много-много часов.
        - Приготовить вам что-нибудь? - опомнилась я, поднимаясь с дивана. После разговора с миссис Нэтвик я почувствовала себя гораздо лучше и даже счастливее.
        - Нет, что ты, милая, - засуетилась миссис Нэтвик, тоже вскакивая на ноги. - Ты очень устала, я ведь вижу. Веки припухли, щеки бледные. - Она коснулась ладонью моего лица. - Температуры нет? Кажется, нет. Милая моя девочка, что же ты делаешь? Может, еще раз подумаешь над моим предложением?
        - Да, подумаю, - сказала я. Солгала, и она поняла это, но лишь поджала губы. Мы обе знаем, что никуда я не уеду. Не с моим характером, который воспитал во мне отец, не с тем грузом, который лежит у меня на душе.
        Аспен в коме, Скалларк пропала, Кира в опасности, а за Ледой Стивенсон кто-то следит. Как я могу уехать? Та тварь бросила мне вызов. Отобрала моих друзей, исковеркала мою жизнь, забрала маму. Он заплатит за все, что натворил.
        - Что ж, - миссис Нэтвик напомнила о себе, всплеснув руками, - пожалуй, мне пора.
        - Что вы имеете в виду? - удивилась я. Не знаю, по какой причине, но я решила, что миссис Нэтвик останется у меня на ночь и вернется домой завтра днем. Она с материнской улыбкой посмотрела на меня:
        - Я ведь сказала, Кая: ты выглядишь немножко уставшей. - Она подняла руку, показывая крохотное расстояние между большим и указательным пальцем. - Не хочу мешать.
        - Но…
        - И диван у тебя только один. Не расстраивайся, что я уезжаю так рано. Я загляну к тебе на следующей неделе, милая. Или ты ко мне! Кстати! Кая, продукты, которые я принесла, все же положи в холодильник. И съешь индейку, я ее специально для тебя приготовила. Хотела еще пирожков привезти, хорошо, что передумала! Не знаю, куда ты все это денешь, но ты обязана все съесть… так исхудала! - добавила миссис Нэтвик, быстрым взглядом оценив мою костлявую фигуру.
        - Я все равно крепкая, - ответила я, потому что больше не знала, что сказать.
        Несколько минут спустя мы вышли во двор.
        - Холодно, милая, иди домой. - Миссис Нэтвик повернулась ко мне и подтолкнула в плечо. Ее прическа растрепалась от ветра. - Простудишься.
        - Только вас провожу.
        - Какая же ты упрямая, - пробормотала миссис Нэтвик мне в спину. - Вся в мать!
        Я просто не хочу, чтобы с вами что-то случилось у моего дома. Вдруг в эту секунду убийца следит за мной?
        Когда я вернулась в квартиру, буквально взлетев по лестнице и так хлопнув дверью что, наверное, проснулся весь этаж, закуталась в плед и свернулась на диване в клубочек, в голову пришла мысль: почему я все еще чувствую это - холод, усталость, грусть? Как я могу быть мертвой и живой одновременно? На что еще способен Ной? Как я могу испытывать к нему чувства? А он ко мне?
        Он говорил, что вдали от своего настоящего тела - того, что лежит в гробу на чердаке и которое он питает жизненной силой, - я почувствую изменения. Он был прав. Все обострилось - все чувства. Я сильнее скучаю, сильнее устаю, больше испытываю боли, когда умираю из-за Леды Стивенсон, мучаюсь от холода…
        Мне снятся страшные сны.
        Вот и сейчас, открыв глаза, я увидела перед собой не серый потолок Тайной квартиры с пятнами плесени по углам, а крышку гроба. Я сразу поняла, где именно нахожусь. Это был деревянный гроб, но не тот, в котором хранится мое тело в особняке Харрингтонов - он был наспех сколочен из грубо отесанных досок.
        Сквозь щели проникал солнечный свет, я чувствовала свежий воздух. Солнечные лучи совсем близко. В шаге от меня, на расстоянии вытянутой руки… нет. Тридцать сантиметров. Снаружи гроба. Они снаружи, а я внутри.
        Я не паниковала. Пока ничего плохого не происходило. Но вдруг я увидела черный силуэт, а потом кто-то взглянул на меня через щель. Внимательный голубой глаз. Я испугалась, но по-прежнему лежала, не шелохнувшись. Это Ной. Ной Харрингтон.
        - Вытащи меня отсюда, Ной, - хрипло попросила я. На зубах скрипнула земля, в носу засвербело от пыли и запаха травы.
        - Я ведь говорил, Кая, живи, пока можешь.
        Я повернула голову в одну сторону, в другую, а затем на меня обрушилась правда: я вновь в клетке. Я вновь заперта, но на этот раз в гробу, и на меня смотрит не тварь по имени Стивен Роджерс, а Ной Харрингтон. Моя грудь тяжело опала и с трудом поднялась, чтобы вобрать воздух.
        - Ной… - с моих губ сорвался вдох. Паника принялась давить на грудь всем весом, пыталась зажать нос и рот рукой. - Ной… вытащи меня. Вытащи меня, пожалуйста. Пожалуйста, Ной.
        Я снова порывисто огляделась.
        - Пожалуйста…
        Коричневые стенки гроба стали приближаться, и я заорала, ударив подошвами ботинок в его основание. Грохот потряс все тело, между собой столкнулись все звуки.
        - Ной, пожалуйста…
        - Я ведь просил тебя, Кая, - шепнул он, и я затихла. Выхода нет. Если даже Ной не способен мне помочь, тогда никто мне не поможет.
        Он постучал костяшками пальцев по крышке гроба, и мне пришлось зажмуриться, когда на лицо посыпалась пыль.
        Тук, тук, тук.
        Ной вновь запел свою песню, но теперь на новый лад. Каждый раз это были новые слова, мотив, эмоции. Не было рифмы. В этот раз к словам прибавилось ритмичное постукивание.
        Тук, тук, тук.
        Шум нарастал, пока я не проснулась и не поняла, что стучат не по крышке гроба, а в дверь квартиры. С трудом приняв вертикальное положение, я опустила ноги на холодный пол, отчего по коже тут же побежали неприятные мурашки. Выпутавшись из одеяла и закинув упавшую на пол подушку назад на диван, я вышла в коридор, тщательно заперла за собой дверь и выглянула из квартиры. Первой я увидела невысокую улыбчивую женщину с пучком темных волос, затем - Мару. После этого я заметила, что женщина улыбается виноватой улыбкой, а между ее бровей залегла напряженная морщинка.
        - Я вас разбудила? - виновато спросила женщина. Удерживая Мару за плечо, она протянула руку, и я пожала ее. - Я - мама Мары, Анастасия Васиковски.
        - Меня зовут Кая Айрленд, - представилась я в свою очередь. Мама Мары кивнула:
        - Да-да, я знаю. Моя дочь, - при этом она, нахмурившись, неодобрительно посмотрела на девочку, - рассказала мне о вас.
        Что рассказала?
        - Это вы делали ей прививку в больнице. Вы ей очень понравились. - Я выдавила улыбку и посмотрела на Мару, а затем вновь на ее мать, и предположила:
        - Вы опаздываете на работу и хотите, чтобы я осталась с Марой.
        Анастасия в изумлении приоткрыла рот.
        - Откуда… ох, вы действительно умная девушка, Кая Айрленд.
        Ее поведение очевиднее некуда.
        - Я только возьму плед и подушку, - сказала я, ныряя назад в квартиру. Перед тем как закрыть дверь, я уловила на лице Анастасии замешательство и засомневалась: а не думала ли она, что я приглашу их к себе?
        Тайная квартира вовсе не предназначена для восьмилетних девочек. И их мам.
        Когда я вышла из квартиры, прижимая к груди подушку и плед в беспорядочном клубке, Анастасия все еще выглядела озадаченной. Может, решила, что зря позвала меня.
        - О, - смущенно пробормотала она. - У нас есть все, что нужно.
        - Я побуду с Марой, - сказала я с нажимом и поспешно улыбнулась, чтобы казаться добродушнее. Анастасия приободрилась, решив проигнорировать мои странности, и приглашающим жестом указала в конец коридора.
        - Я попробую все объяснить, когда вернусь с работы. Должна сказать лишь, что буду у вас в долгу. Как насчет ужина или обеда? У меня мало какие блюда получаются хорошо, но я готовлю отменную тушеную рыбу! Все мои знакомые в восторге, а это кое о чем говорит.
        Я подумала о том, что никто не готовит лучше Ноя Харрингтона. Я вновь вспомнила его фигуру на большой уютной кухне, вспомнила его руки, погруженные в тесто, муку на щеках и кончике носа. Ной, когда был увлечен готовкой, забывался и мог провести рукой по волосам. Потом, когда золотые пряди слипались от меда или вишневого сока, он предлагал мне коснуться их и ощутить странную жесткость.
        Он говорил, что чувствует мои скованные движения. Но я никогда не была скованной рядом с ним. Я всегда была собой…
        - Я люблю рыбу, - сказала я и, подумав секунду, добавила: - Не беспокойтесь за Мару, с ней все будет в порядке.
        - Я не хотела вас утруждать, ведь вы только что вернулись со смены.
        Я не хотела спрашивать, откуда она вообще это знает. Может, это Мара, а может, еще кто-то. Оказывается, жильцы в этом доме очень общительные. Все, кроме меня. На первом этаже каждую неделю устраиваются «литературные вечера», но приходят туда, как сказал Крэйг, только старики да безумные мамаши, которые хотят отдохнуть от своих орущих детей.
        - А ты что там делал? - тогда спросила я, и Крэйг пожал плечами:
        - Я часто проведываю стариков из двенадцатой - мало ли что. Вдруг им понадобится кое-какая помощь. Ну и как ни приду, они читают жуткие стихотворения. Действительно жуткие, Кая. А я приходил всегда в разные дни недели и до сих пор не понял систему, по которой они устраивают вечера. Старики и про тебя много чего говорили.
        - И что говорят?
        - Что ты призрак.
        Мама Мары не думала, что я призрак. И не думала, что я убийца, а она, несомненно, читает газеты и смотрит новости. И дочь у нее со странностями, так что она обо мне точно что-нибудь да знает…
        Впустив меня в квартиру, Анастасия произнесла:
        - Мара вам все расскажет. Пожалуйста, простите за такую просьбу, мне очень неловко. Но меня попросили выйти на смену, а ситуация такая, что я… не могу отказаться. Сами понимаете.
        - Понимаю.
        Анастасия натянуто улыбнулась и опустила взгляд на дочь.
        - Мара, - голос тут же стал притворно строгим, - пожалуйста, веди себя хорошо, договорились? Не доставляй мисс Айрленд неприятности.
        Она выделила слово «неприятности» особым тоном, словно это было не обычное напутствие, а нечто большее.
        - До обеда!
        Когда Анастасия попрощалась и вышла, Мара тут же заперлась, будто не могла дождаться, когда мать уйдет. Я быстро осмотрелась. В конце коридора дверь, ведущая на кухню, слева зал, справа - еще несколько дверей. Видимо, Анастасия купила две квартиры и сделала из них одну.
        - Покажи мне диван, - сказала я, обращаясь к Маре, и она кивнула и быстро направилась в зал. Я пошла следом, с трудом держа веки открытыми. Когда Мара кивнула на кожаный диван, потрепанный от времени, я плюхнулась на него, положила под голову подушку и накрылась пледом.
        - Мы не будем смотреть мультики? - спросила Мара, стоя надо мной. Меня пронзило дежавю, и я распахнула глаза и посмотрела на кудрявую девочку. Я рассчитывала, что она будет молчать, как раньше, сядет в кресло и будет качаться из стороны в сторону, или читать книжку, или рисовать. Но не говорить.
        Я смиренно кивнула на телевизор, стоящий на тумбочке у крайней стены комнаты. Его расположение было удачным: вид на экран был со всех уголков зала, в том числе и с дивана, на котором лежала я. Мара с радостной улыбкой бросилась к телевизору и, включив его, принялась щелкать по каналам в поисках мультиков. Пока она была занята, я вновь задремала, но тут же подскочила, стоило девочке радостно завопить:
        - УРА!
        Я посмотрела на экран телевизора, поправив под головой подушку. Странно, что Мара выбрала «Спящую красавицу» - обычный мультфильм для необычного ребенка. Джорджи любила эту историю. Постоянно говорила, что я напоминаю ей принцессу Аврору, хотя схожести между нами никакой.
        - Мара, а почему твоя мама попросила тебя не лезть в неприятности?
        Она резко обернулась, и я увидела в ее руке креманку с мороженым.
        - Мама знает, что я странная, и боится, что я тебя напугаю, - ответила она.
        - А в чем заключается твоя странность?
        - Не скажу. Мама не разрешает говорить об этом.
        - А есть мороженое разрешает?
        Мара нахмурилась.
        - Да, разрешает.
        Подумав несколько секунд, я снизила голос до шепота и доверительно произнесла:
        - Но я никому не расскажу, обещаю. Я умею хранить секреты.
        - Я знаю.
        - Откуда?
        - Потому что я все про тебя знаю, все-все!
        Я удивилась.
        - Ты поэтому пришла утром в больницу - потому что все про меня знаешь?
        Мара приоткрыла рот, и ложка, которую она облизывала, упала на пол. Не обратив на это никакого внимания, Мара растерянно покачала головой.
        - Я не была сегодня в больнице. Я была в больнице… э-э… недавно! Мама водила меня делать прививку. И я увидела тебя, а у тебя была рука перевязана! И моя подруга сказала, что ты не можешь быть врачом, потому что ты не можешь вылечить себя! Но я сказала этой дурочке Кэти, что ты сделала мне прививку! Ты хорошая.
        Я села, и оба виска прострелила боль.
        - Ты не была сегодня утром в больнице? - Мара удивленно покачала головой, и я спросила: - А где ты была?
        - Я спала. А потом меня разбудила мама и сказала, что должна идти работать. А я сказала, что пусть попросит тебя со мной посидеть. Потому что ты, если я порежусь, сможешь меня спасти! И я не хотела сидеть на первом этаже у бабушки, потому что она все время читает мне Библию и запрещает есть мороженое. Но мне можно есть мороженое! Поэтому я ем. Я не обманываю.
        Я нахмурилась, посмотрев перед собой. Получается невеселая картинка: я умерла, и меня нашла восьмилетняя Мара, которая неведомо каким образом оказалась в больнице и совершенно этого не помнит. Нужно расспросить Дориана, ведь он явно что-то знает, раз повел себя так, будто все в порядке.
        - Мара, почему твоя мама думает, что ты меня напугаешь? - Я вновь сосредоточила на ней взгляд, и она перестала ковырять ложкой паркет.
        - Тебе действительно интересно? - Я кивнула. - А ты не испугаешься? - Я покачала головой, и Мара, схватив мороженое, подбежала к дивану и забралась на него, едва не отдавив мне ноги. Я подтянула колени к груди и приготовилась слушать.
        - Мне снится один и тот же сон, только тш-ш! - Она коснулась пальчиком губ, сделав большие глаза, и зашептала: - Мама запрещает мне говорить об этом.
        - И что же тебе снится?
        Она демонстративно посмотрела по сторонам, словно в квартире мог кто-то прятаться и подслушивать: сначала в одну сторону, затем в другую, затем наклонилась ко мне и сказала скрипящим голоском:
        - Мне снится, что ты умираешь, - и резко отстранилась, сделав вид, что она ничего не говорила.
        - Как именно я умираю? - я тоже шептала, задавая вопрос. Мара покачала головой.
        - Всегда одинаково. Ты умираешь на кровати под одеялом.
        - Я лежу в постели и умираю? - скептически переспросила я. Мара важно кивнула:
        - Ага. Я рассказала маме, а она очень расстроилась. Мама думает, что я ей вру, но я никогда ей не вру! Мама всегда знает, когда я говорю неправду. Поэтому я ей не вру, а она думает, что вру. Но это не так.
        Почему ей снится, как я умираю в постели? Что это значит? Что это за сон? Я всегда умираю по-разному, всегда. Но ни разу не в постели. Обычно смерть Леды настигает меня внезапно, когда я не жду: в ванной комнате, в коридоре больницы…
        Почему Мара не помнит нашу утреннюю встречу?
        Я задумалась, что это за сны такие странные и чем они могут быть вызваны. Вдруг вспомнился Аспен. Он говорил, что, когда видел жертв Неизвестного, когда был Неизвестным, он не спал. Он будто был в его мечтах, его фантазиях, в его теле в будущем. Аспен говорил, что видения высасывают из него энергию, делают его беспокойным и нервным.
        Мара уставилась в экран телевизора, прижимая к груди мороженое. Про него она, кажется, тоже забыла, полностью увлекшись сюжетом мультфильма. Бедный ребенок. Неужели эта девочка такая же, как Аспен? Какая жизнь ее ждет? Сколько еще людей существует с такими способностями, отравляющими им жизнь? А Ной знает об этих людях? Скорее всего, да, ведь он Смерть.
        - Ты когда-нибудь умирала? - вдруг спросила она, внимательно посмотрев на меня. - Наверное, да, ведь так? Ты такая же странная, как я?
        - Нет, я не умирала.
        - Это больно? - продолжала она, уставившись на меня немигающим взглядом. Меня едва не передернуло от воспоминаний о смерти из-за Леды Стивенсон, но я ровным тоном ответила:
        - Смотри мультфильм, Мара.
        Видимо, я казалась ей гораздо интереснее мультфильмов.
        - А почему ты это не прекратишь? - Я ответила не сразу, потому что растерялась оттого, что слова прозвучали так, будто это Ной произнес их. Но его здесь, конечно же, не было и не могло быть. - Если хочешь, я помогу тебе! Например, мы можем куда-нибудь спрятаться. У нас в подвале есть свалка, я там пряталась, когда была маленькой. Свалка. Ты знаешь, что такое свалка?
        - Знаю, - ответила я, пряча усмешку.
        Мара, Мара… если бы от Смерти было так легко спрятаться…
        - Я могу попросить маму, чтобы она помогла нам! Она поможет! - Мара загорелась этой идеей и вскочила с дивана, чуть не отдавив мне ногу. - Ведь принцессу Аврору удалось спрятать! Мы тебя спрячем! Положим в стеклянный гроб изо льда и попросим прекрасного принца поцеловать тебя, чтобы снять проклятие!
        Меня вновь посетило странное чувство, ведь всего полчаса назад мне снился и Ной, и гроб. Вот только Ной не был принцем, я не была принцессой и гроб был не изо льда.
        Время в обществе Мары пролетело незаметно. Мы доели мороженое, посмотрели несколько мультфильмов по детскому каналу на ТВ, поговорили о мальчиках. Я решила не обращать внимания на то, что Мара ведет себя так, как положено восьмилетней девочке, а не так, как утром.
        Объяснение нашлось внезапно, когда мы с Анастасией уединились на кухне. Время близилось к вечеру. От обеда, которым меня угостили, спать захотелось сильнее, чем прежде, и я решила больше никому не открывать дверь Тайной квартиры. Ни за что.
        - Чем вы занимались, пока меня не было? - беззаботно поинтересовалась Анастасия, стоя у раковины. Она сосредоточенно мыла посуду и протягивала мне тарелку за тарелкой, а я вытирала их хрустящим полотенцем и отставляла в сторону. Из гостиной доносилось бормотание Мары: она смотрела мультфильм «Белоснежка» и была возмущена поведением гномов.
        - Мара пыталась испечь торт.
        Анастасия рассмеялась.
        - Она поделилась с тобой?
        - Разумеется. Правда, на вкус он был странноват.
        - Это была шоколадная гора со сгущенкой?
        - Под сырым тестом, - уточнила я, и Анастасия снова улыбнулась:
        - Да-да, мне доводилось пробовать ее шедевр.
        Перекинувшись еще парой слов, мы замолчали. Я не особо хотела разговаривать. Мне хотелось вернуться в свою квартиру, забраться под плед, накрыть голову подушкой и забыться.
        - Мара… не рассказывала тебе всякие вещи? - вдруг спросила Анастасия. Она осторожничала, избегая моего взгляда, в то время как я посмотрела на нее в упор.
        - Какие вещи?
        - Сны…
        - Мара рассказала, что ей снится один и тот же сон. Я умираю в своей постели. Много-много раз. Всегда одинаково.
        Анастасия уставилась на меня так, словно я заговорила на неизвестном языке, а ведь это она подняла тему странностей своей дочери. Я подняла брови, и она кашлянула.
        - Ну… да.
        - Рассказала, - подтвердила я вновь, словно она не догадалась.
        Отложив тарелку, которую нещадно терла губкой, назад в раковину, Анастасия повернулась ко мне.
        - Понимаешь… я переживаю за нее. Мара такая хрупкая и ранимая, и я боюсь… боюсь, что с ней может что-то случиться. Я постоянно за ней наблюдаю, постоянно!
        - Тогда как ей удалось выбраться из вашей квартиры?
        - Прошу прощения? - Анастасия вновь достала из раковины тарелку. Казалось, она сказала то, что хотела сказать, и теперь со спокойной душой может приступить к своим повседневным обязанностям. Я склонила голову набок, наблюдая за ней.
        - Утром я встретила Мару в больнице. - Я нахмурилась. - Разве не потому вы постучали в дверь моей квартиры?..
        - Конечно, нет! - с жаром заверила Анастасия. - Просто Мара сказала, что мы уже всех соседей на этаже просили присмотреть за ней и только тебя нет.
        Странно. Если ребенок страдает лунатизмом, родители должны знать. Нельзя бессознательно бродить по дому, одеваться, чистить зубы и при этом остаться незамеченным.
        Если только…
        Нет… нет. Я почувствовала, как от меня стремительно ускользнула важная мысль.
        - С каких пор ее посещают эти сны? Обо мне?
        - Ох, ты не подумай, Мара не всегда была странной, - Анастасия улыбнулась мне, будто я назвала ее дочь странной. Вслух. - Для меня, разумеется, как и для любой другой матери ее ребенок, Мара особенная. Но она действительно особенная.
        Уверена в этом.
        - Она едва не погибла. - Я изумленно уставилась на Анастасию, потому что столь резкого перехода никак не ожидала. Из гостиной было слышно, как Мара разговаривает со своим медвежонком. Здоровый и жизнерадостный ребенок. - Пуповина обмоталась вокруг ее шеи, Мара умерла. - Голос Анастасии дрогнул, и я тут же отвернулась от дверного проема, прервав наблюдение. - Но… она очнулась! Прямо на руках врача. Все были удивлены…
        - Но… сны были с детства? - перебила я. Нужно было выразить сочувствие или как-то участливо промолчать, но мысли нетерпеливо бились о стенки черепа, а на языке вертелись вопросы.
        - Нет, не с самого детства, - нехотя отозвалась Анастасия. - Это было страшно, Кая. Очень страшно. Я спала после смены, не чувствовала ни рук, ни ног, спала очень беспокойно. И вдруг услышала вопли. Сначала решила, будто это во сне, но через секунду поняла, что это Мара кричит. - Ее передернуло от воспоминаний. - Я решила, будто кто-то забрался в квартиру, примчалась к ней в комнату… А Мара спала. Я разбудила ее, и тогда она сказала: «Мне приснилась Кая Айрленд, мама. Она умрет». Я очень испугалась и спросила, кто это, ведь я не знала, что у нас есть такая соседка. Мара полностью описала твою внешность, вплоть до необычного цвета глаз. Даже сказала, что у тебя есть татуировка.
        - Вы помните дату первого сновидения? - поспешно спросила я, чувствуя горячее предвкушение. Вдруг Мара такая же, как Аспен? Вдруг у нее действительно необычные способности?
        - Конечно, помню, - отозвалась Анастасия, глядя перед собой пустым взглядом. - Это случилось десятого сентября.

* * *
        Вернувшись к себе, я заперлась изнутри на все замки, и, хоть веки слипались и тянуло ко сну, мозг продолжал усиленно работать.
        Удивительно…
        Я столько времени жила в Эттон-Крике и даже изредка мелькала в газетах, что думала, будто меня уже знают все. Но мисс Анастасия Васиковски, мама девочки, которой я приснилась в ночном кошмаре, даже не попыталась со мной связаться, не попыталась выяснить причину странных снов дочери.
        Я с трудом соображаю.
        Сейчас кажется, будто моя история переплетена с каждым жителем Эттон-Крик, кажется, будто я связана со всеми. Нужно срочно прилечь и закрыть глаза. Даже если мне приснится дурной сон - плевать. Нужно выспаться.
        Я упала на диван и отогнала лицо Ноя. Вымела его из сознания как сор.
        - Вернись домой, Кая, пожалуйста. Вернись ко мне.
        «Пока что не могу, Ной», - хотелось сказать в ответ, но язык не двигался. Все, на что я была способна - натянуть на плечи плед. Стало теплее.
        - Я люблю тебя, Кая.
        «И я тебя люблю».
        Проваливаясь в сон, я вновь услышала мелодичное пение. Голос Ноя доносился из-под толщи воды или, может, из глубин моего подсознания. Он ложился на мои уставшие плечи кристально чистыми капельками росы, шелестел в волосах свежим ноябрьским ветром, пах дождем.
        И я хотела, чтобы он проник в мою грудь и остался там навсегда, тек по венам. Я хотела, чтобы голос Ноя закупорил артерии, чтобы встал комом в горле, чтобы сковал меня по рукам и ногам.
        - Кая, - потребовал он, - вернись домой. Я нужен тебе.
        И, словно зная, что это не то, что я хочу слышать, его тон стал мягче и нежнее, словно бархат:
        - Ты нужна мне.
        А затем он произнес: «Вж-ж-ж», и я вздрогнула. «В-ж-ж-ж» - звук повторился, вызывая во всем теле неприятную дрожь, и я оторвала гудящую голову от подушки и посмотрела по сторонам. Совершенно дезориентированная, я не сразу поняла, что звонит мобильник, лежащий на полу, и, ответив на звонок, только спустя несколько секунд сумела сказать:
        - Да? Говорите.
        - Это Кая Айрленд? - голос детектива Дина мигом взбодрил меня, и я села, откинув плед в сторону.
        - Да, детектив, это я.
        - Ты была права. О Лауре Дюваль. Она находится в участке на допросе. Мы… - Он запнулся, наверное, вспомнив о своем отстранении, но тут же продолжил: - Мы нашли во дворе дома окровавленную фату. Пока что нужно подождать анализ, но… сама знаешь. В общем, мы надеемся на лучшее. А ты не распространяйся. Никто не должен знать, из-за чего она задержана. В Эттон-Крике и так полно безумных слухов, так что пусть люди развлекаются догадками. Кая? Мисс Айрленд, ты слышишь, да?
        - Да, - слабым эхом отозвалась я и с трудом расслабила пальцы - колено вспыхнуло болью, так я вцепилась в него.
        Они нашли в доме Стивенсонов окровавленную фату? А вдруг это мой маскарадный костюм для бала - тот, который мерещится мне почти каждую ночь, который я отдала Скалларк, чтобы спасти ее, уберечь?
        Я видела ее сегодня в нашем морге.
        - Кая?
        Я очнулась.
        - Пожалуйста, продолжайте. Я в порядке. В порядке.
        Детектив, кажется, так не считал, но все равно продолжил:
        - И насчет Леды Стивенсон тоже…
        - Что с ней?
        - Она у меня.
        - В смысле - у вас? Что это значит?
        Его голос снизился до шепота:
        - Она в моей квартире. - Я терпеливо ждала, когда он продолжит, и когда он заговорил, голос вдруг показался другим: мягким, сочувствующим. На секунду я подумала, что трубку взял кто-то другой, а не детектив Дин. - Леда пыталась убить себя.
        Не новость, детектив, отнюдь.
        - Ты услышала меня?
        - Да.
        - И ты не удивлена?
        - Она пытается сделать это не впервые, поэтому нет, я не удивлена. Хорошо, что вы были там и спасли ее. Но это нормально - что она будет жить у вас?
        - Не надо мне нотаций, - отрезал он и тут же деловито добавил: - Думаю, ты права, за ней надо присмотреть.
        «Но зачем вам за ней присматривать, детектив?» - хотела спросить я, но забыла обо всем, когда он продолжил:
        - И… кажется, у нее галлюцинации. Нам надо встретиться и поговорить. Я приду в больницу. Завтра, верно?
        - Да, - отрешенно отозвалась я, думая о словах детектива. Неужели у Леды галлюцинации? Что она видит?
        - Встретимся до обеда? - с надеждой спросила я. - Или, может, встретимся сегодня?
        Который час?
        - Ты давно спала?
        - Только что, - ответила я, взглянув на запястье. Часы показывали 15:48 - значит, проспала не больше часа.
        Детектив усмехнулся, словно я пошутила.
        - Я действительно спала.
        - Вот и продолжай спать. Встретимся завтра.
        Я несколько секунд смотрела на телефон, и вдруг на экране появилось уведомление: «Я выслал тебе адрес Дэйзи Келли на почтовый ящик».
        Пришлось несколько раз перечитать короткое послание, прежде чем до меня дошло: я прямо сейчас могу отправиться к родителям Дэйзи. Приблизиться на шаг к разгадке, к таинственной связи; поговорить с ее родителями, разузнать больше о ее жизни, о близких друзьях.
        Ее мать утверждала, что Дэйзи не села бы в машину к незнакомцу. А раз она осмелилась на это в свой день рождения, значит, за рулем был близкий человек. Нужно узнать о ее друзьях из Первого медицинского павильона.
        Окрыленная новой возможностью, я быстро приняла душ, чтобы взбодриться и прогнать остатки сна, выпила кофе и, переодевшись в свежую одежду, схватила ключи от машины и выбежала из дома. На первом этаже я столкнулась с Крэйгом. Он ухватил меня за локти, когда я налетела на него, и рассмеялся:
        - Откуда ты берешь силы, чтобы так мчаться? После смены я сплю двенадцать часов и еще столько же просто валяюсь на диване и смотрю телик.
        - Мне пора, Крэйг, - бросила я, махнув ему рукой. Он крикнул мне в спину:
        - Мы встречаемся на выходных? Об этом-то ты, надеюсь, помнишь?
        - Да! - Я закатила глаза, но он этого не увидел. - Я позвоню тебе. Номер твой помню.
        - Отлично! - Крэйг рассмеялся, но его смех оборвался в ту секунду, когда я хлопнула дверью подъезда. Перескочив все ступеньки разом, я обогнула быстрым шагом дом и забралась в машину.
        Я все еще была под впечатлением, увидев внушительное количество писем от Томаса (он, как и обещал, высылал отчеты о работе маминой галереи) и Селены. Готова спорить, что в половине из них она клянет меня за игнорирование. Не открыв ни одно из них, я настрочила небольшое сообщение с новым номером мобильного телефона и обещанием, что обязательно буду на связи и прочту каждое из ее сообщений, даже если меня хватит удар от ее проклятий.
        Когда я вбила адрес Дэйзи Келли в навигатор и вырулила с парковки, Селена, ее свадьба и другие вещи родом из нормальной жизни просто испарились из головы. Я судорожно размышляла о разговоре с детективом Дином. Он сказал, что Лаура в тюрьме и я была права, предположив, что она связана с убийствами. Но когда я сказала об этом детективу Дину вчера, я совсем не думала, что она прячет в особняке окровавленную фату Скалларк.
        Фата Скалларк.
        Не думай об этом.
        Скалларк не жива.
        Я крепко вцепилась в руль.
        У Лауры действительно могли быть причины превратиться в Неизвестную. Криттонский Потрошитель убил ее сестру, но в это никто не поверил. Нет, не никто… Мама бы поверила. Если мама сболтнула перед Лаурой лишнее, например, рассказала о своем расследовании или даже включила запись, где ее мертвая сестра Олива разговаривает с Дэйзи Келли, она могла в ту же секунду свихнуться и начать убивать.
        Тогда при чем здесь Кира и ее отец? Их подозрительный разговор все никак не хотел исчезать из моей памяти. Какой секрет они обсуждали? Почему отец угрожал Кире? Почему он говорил так, будто ответственен в том, что случилось с Аспеном?
        Кто из них убийца?
        Я включила радио, чтобы заглушить мысли, и попала на новости. Прием был отличным, и я с ужасом услышала, как ведущий рассуждает о том, насколько Лаура Дюваль сильна физически, чтобы убить разом целые семьи.
        Откуда они все это знают?
        Я выключила радио, не желая слушать очередные сплетни.
        Сейчас нужно разобраться с Дэйзи Келли, а о Лауре Дюваль позаботится полиция. Дэйзи - вот что важно. Эта дорожка не может вести в никуда. Дэйзи Келли хранит ответы на все вопросы.
        Чтобы добраться до ее дома, находящегося прямо у реки, на уютной улочке на самом краю Эттон-Крика, пришлось преодолеть половину города и потратить на дорогу один час двадцать семь минут с учетом пробок.
        Улица Набережная № 2, 13.
        Цифра тринадцать постоянно попадалась на глаза в связи с именем Дэйзи Келли, и я стала обращать на нее внимание. Аспен сказал, что тринадцать - это счастливое число, но, думаю, не в случае с истинной жертвой Криттонского Потрошителя.
        Несмотря на зловещее чувство, я выехала на нужную улицу и удивилась ее красоте. Казалось, город на этом заканчивался. Далеко вперед - горный кряж, а над ним небо насыщенного голубого цвета.
        Я будто попала в иной мир и на мгновение позабыла обо всем. Проехав еще несколько метров вниз и сворачивая с каменного моста на пыльную дорогу, я не могла оторвать взгляда от реки. С другого ракурса она приобрела магический зеленоватый оттенок, потому что вдоль берега протянулась дорожка зарослей, вобравших в себя холода ноябрьских ветров.
        Поднимая вверх пыль, БМВ промчался вперед, подскакивая на каждой кочке и впадинке. Миновав опасный участок дороги, где проводились ремонтные работы, я въехала на Набережную № 2 и, продолжая путь вдоль заасфальтированного речного берега, преодолела несколько домов в поисках нужного. Вот он, на воротах табличка «13». Припарковав машину в переулке между двумя близстоящими высокими зданиями, молчаливо глядящими на зеленоватую воду за каменной оградой, я притаилась на противоположной стороне улицы в тени деревьев и накинула на голову капюшон куртки.
        Приехав сюда так поспешно и даже не поразмыслив над тактикой, я совершила ошибку. Ведь неизвестно, как отреагируют родители Дэйзи Келли на незваную гостью, которая вторгается в их личное пространство и задает вопросы о трагедии, которая, несомненно, все еще причиняет им боль.
        Пока я продумывала план, к белоснежному дому Дэйзи Келли с высокой кованой калиткой приблизилась Кира Джеймис-Ллойд. Непривычно было увидеть ее в чистой одежде и с вымытой головой. Да еще и здесь. Она нажала на звонок. Посмотрела по сторонам, словно воришка, и опять поднесла палец к звонку.
        Я настороженно наблюдала за ней.
        Никаких поспешных выводов, Кая, - приказала я себе, но в памяти внезапно всплыл разговор с Аспеном, который, казалось, произошел сто лет назад.
        - Я ведь сказала: за мной следят. Убийц двое: первый маньяк - тот, который следит за мной и который убил мою мать - это Криттонский Потрошитель. Сейчас ему должно быть около сорока - сорока пяти лет. Он убил Майкла Гаррисона. И если бы ты не сказал, что наш Неизвестный женщина, я бы решила, что Криттонский Потрошитель и сейчас орудует в Эттон-Крике.
        - Они могут быть заодно.
        Кира продолжала жать на звонок.
        В это же время Аспен открыл глаза и прищурился от ослепительного света. Жалюзи были подняты, в воздухе кружили пылинки. Помедлив, он поднялся с больничной койки, откинув тонкое покрывало, встал на ноги; под пижамные штаны тут же заполз холодок, а босые ступни погрузились в нечто рыхлое. Опустив взгляд, он вдруг обнаружил, что стоит не на больничном полу, а на земле. А затем в спину ударил ветер, рубашка вокруг торса вздулась, будто парус, а ноздри наполнил густой запах земли.
        И он сразу понял, где оказался.
        Кукурузные поля на многие километры вперед. Стебли гнутся на ветру, шуршат, будто общаются между собой.
        Аспен отшатнулся, как от ночного кошмара, готов был сорваться на бег, но за спиной поджидала бесконечность - лишь свистящий ветер, пыль в воздухе, грязь по щиколотку. Он накрыл лицо руками и закричал, складываясь пополам. Его тело покрылось сухими трещинами, стало разрушаться, исходя пылью.
        - Проснись, проснись, проснись, проснись, проснись… - умолял он себя, хлопая холодными ладонями по щекам. Колени остро впились в грудь, на зубах скрипнула земля. - Проснись, черт возьми…
        Тяжело дыша, он поднял голову и вновь обвел взглядом поле. Он уже не впервые здесь. Уже несколько дней подряд он приходит только сюда. Каждый день слушает вопли Каи и бормотание мужчины, который ее мучает, просто наблюдает и ничего не может сделать. Потому что он заперт внутри себя. Он не может двигаться, не может говорить, не может ничего. В реальности он никто. Но он должен попытаться что-то сделать. Потому что там, где заканчивается кукурузное поле, происходит что-то страшное. Что-то важнее, чем это. Там реальность. Там люди действительно в опасности.
        Потому что убийц двое.
        Глава V
        Истинная жертва
        ОСЕНЬ 2012
        В начале октября Аспен съехал из особняка профессора Харрингтона и обосновался в Старом городе в многоэтажном доме, где вечерами можно было выходить на балкон и наслаждаться передвигающимися огоньками ночного города. Аспен любил стоять до последнего на пронизывающем холоде, потому что знал: этой ночью он не станет пить снотворное. Этой ночью он, замерзнув, упадет ничком на кровать и провалится в небытие.
        Но если бы ему могли сниться сны… если бы только… тогда в каждом из них была бы Кира Джеймис-Ллойд.
        Кажется, Аспен запустил какой-то механизм, когда вытащил Киру из бассейна. Сразу он этого и не понял; и на следующий день тоже - Кира попросту вылетела у него из головы. Ему было о чем подумать: расследование Дориана, собственные видения, Альма, наседающая на него с смс-сообщениями, да и куча других проблем.
        А через неделю после судьбоносного спасения один из мастеров на СТО - небритый мужик с красными ушами, по-эльфийски торчащими из-под шапки, - вдруг похлопал его по плечу и, дохнув в лицо запахом водки и машинного масла, произнес:
        - Эй, друг, там к тебе.
        Аспен обернулся. В проеме широких двойных дверей, выкрашенных синей краской, виднелась девичья фигура. Почему-то спустя многие годы Аспену запомнился именно этот момент: как она нервно мяла пальцы сцепленных в замок рук; как неуверенно переступала с ноги на ногу в ботинках на плоской подошве; как прикусила губу, когда он направился к ней, вытирая руки черным от масла полотенцем. Указательный палец хрустнул - так вцепился в него Аспен, выворачивая из сустава, чтобы оттереть особенно прилипчивое пятно.
        Ботинки тяжело стучали по бетонному полу, под ногами валялись покрышки, гаечные ключи и всякое барахло, назначения которого Аспен пока еще не знал, но он не обращал на хлам внимания, потому что был сильно удивлен.
        - Привет, - поздоровался он первым, выходя наружу.
        Кира не отшатнулась от вони, шлейфом тянущейся из автомастерской. Несколько секунд смотрела на его синий комбинезон, затем подняла голову. Вид у нее был такой, будто она не понимала, где находится и как здесь очутилась.
        Кажется, она не в себе, - подумал Аспен, но вслух произнес:
        - Я тебя помню. Тебя парни бросили в бассейн. Ты не умеешь плавать.
        Как-то быстро выражение ее лица поменялось, и она шагнула назад, а затем, развернувшись на каблуках, бросилась бежать по тротуару, сверкая дождевыми каплями на кожаной куртке. Аспен увидел лишь блеск ее темных волос, заплетенных в неряшливую косу, из которой выбились пряди, затем она исчезла в толпе на пешеходном переходе.
        Даже в тот день Аспен особо не задумался над тем, почему Кира пришла и почему так стремительно убежала, шлепая по лужам ботинками. Он вернулся к автомобилю - нужно было сменить резину.
        Аспен не знал, что убежала она вовсе не потому, что от него знатно попахивало, а вокруг собрались сплошь парни неадекватного вида. Просто Кира разом вспомнила все: и жестокие удары отца по голове, и диагноз, который ей поставили, и припадки.
        Она умела плавать. Просто в тот момент не могла.
        Через два дня Кира Джеймис-Ллойд опять пришла. Когда Аспен, даже не скрывая удивления, направился к ней, она выглядела еще хуже, чем прежде: колени, выглядывающие из-под серой школьной юбки, подрагивали, она нервно ломала пальцы.
        В этот раз Аспен молча скрестил руки на груди, терпеливо ожидая объяснений.
        - Привет, - наконец поздоровалась она.
        - Привет, - ответил Аспен.
        Воцарилась тишина, прерываемая лишь характерным грохотом с СТО. Аспен заметил, что Кира продрогла в своей тоненькой кожаной курточке, что переступает с ноги на ногу, чувствуя неловкость.
        - Ты вытащил меня из воды. Спасибо.
        - Пожалуйста, - ответил он.
        В воздухе звенели набухшие капли дождя.
        - Аспен! Я плачу тебе не за то, чтобы ты языком чесал!
        - Иду! - крикнул он через плечо, а затем обернулся к Кире и махнул рукой. - До встречи, - и скрылся среди мужчин, занятых работой.
        Аспен тут же вычеркнул ее из головы, а Кира его - нет. Ведь он сказал ей «до встречи». Значит, ждет их встречи?
        …
        - Я не знаю, что на меня тогда нашло, Аспен. Новая кровь. От нетерпения во мне бурлила новая кровь. Знаешь, раньше мой мир был заключен между домом и школой, между моим сумасшедшим отцом и мамой, которая научилась тщательно гримировать синяки.
        А затем появился ты. Там, на сером фоне моей жизни, ты, Аспен, оказался красной кляксой. Я смогла дышать свободнее. Я даже почувствовала, что могу жить и, возможно, увидеть что-нибудь интересное.
        Кира помолчала, глядя в его бледное лицо. Погладила гладковыбритую щеку, коснулась его приоткрытых губ своими.
        - Я никогда не была в Старом городе, но, когда узнала, что там ты, наведывалась так часто, что иногда приходилось лгать родителям, что я ночую у подруги. Я не ночевала у нее. Я шаталась ночами по Старому городу, засматривалась на частные и многоэтажные дома и гадала, какой из них твой. Я смотрела на свет в окнах и представляла, что после работы ты смотришь телевизор и, может быть, читаешь книги. А может, готовишь? Кто знает… Однажды я вдруг выловила тебе в супермаркете. Это случилось так неожиданно, что, когда я увидела твою фигуру, стоящую у прилавка, подумала, что мне чудится. Но это был ты.
        Аспен, я не знала, как приблизиться. Ты был таким простым, но оттого недоступным. Ты казался плохим парнем, понимаешь? Ты не закончил школу, а в университет поступил с помощью профессора Харрингтона, о котором мой отец отзывался, мягко говоря, нелестно… но… Аспен, ты был тем, кто в итоге спас меня.
        Кира шептала так проникновенно и настойчиво, будто он сомневался или возражал. Но Аспен не мог возражать. Даже если бы он мог разговаривать, то Киру прерывать бы не стал. Она никогда не была такой прежде, никогда не говорила ничего подобного.
        - А помнишь, что я первая тебя поцеловала? - спросила она сквозь слезы. Убрала узловатыми худыми пальцами с аккуратными ногтями волосы и громко шмыгнула носом. - Ты думал, я просто хочу дружить. Эта странность меня и привлекла. Мне сказали: «Кира, он плохой, держись от него подальше. Да ты только взгляни на него! Типичный плейбой, ты ему не нужна, таких, как ты, у него тысячи!» Но чем больше я общалась с тобой, Аспен, тем больше я понимала, что они все лгут. Ты не был обычным. Ты был красивым, ты был высоким, ты был неприступным. Но ты не знал об этом. Такие парни, как ты, обычно пользуются внешностью и харизмой, чтобы получить то, что им нужно, но ты был добрым и заботливым. Аспен, ты столько раз спасал меня, а я… - Кира накрыла веки дрожащими пальцами и судорожно вздохнула. - А я тебя так ни разу и не спасла… Ты из-за меня здесь. Я так виновата, я так виновата перед тобой…
        Она больше не могла разговаривать; прытко вскочив, она метнулась вон из палаты так стремительно, что Кая Айрленд едва успела ступить за угол и затаиться.

* * *
        ОСЕНЬ 2012
        - У вас не хватает мелочи, - насмешливо произнесла женщина за прилавком, подталкивая назад к Аспену копейки. В желудке у него заурчало, но чувство стыда было сильнее голода.
        - Вот, возьмите, - его решительно оттеснили в сторону. Копна темных волос, тонкие запястья, на одном из которых знакомые часы с кожаным ремешком, худые пальцы с выступающими суставами, школьная форма… Аспен удивленно обернулся, и у него вырвалось:
        - Привет!
        Пока он замешкался, женщина за прилавком протянула Кире пакет с горячими пирожками, и та, взяв его, кивком попросила Аспена следовать за ней.
        Они вышли из магазинчика, звякнув колокольчиком, и поежились от привычной октябрьской мороси. Мимо прошла группа ребятишек в дутых куртках с зонтами. Один из них уронил шапку, и Аспен, подняв ее и хорошенько отряхнув, окликнул владельца.
        Кира протянула Аспену пакет с пирожками, слабо улыбнувшись.
        - Ты добрый парень.
        - Спасибо, - ответил он.
        Они уставились друг на друга; оба никому ненужные, потерянные. Затем Кира уточнила:
        - А за что спасибо?
        Аспен пожал плечами:
        - За все.
        Неловкое начало отношений, подумалось Кире. И вдруг она отчего-то смутилась. Нет, на самом деле причина была вполне конкретной: у Аспена был открытый светлый взгляд. Можно ли влюбиться в человека только из-за взгляда? Наверное, да, думала Кира.
        - Хочешь вместе пообедать? - совершенно неожиданно для нее спросил Аспен, подняв пакет с пирожками.
        - С удовольствием! - ответила она, робко улыбнувшись. - Только предупреждаю: я не ем мясо. Не люблю насилие…
        - Мне кажется, это происходило с кем-то другим - не со мной. Ведь неожиданно в моей жизни вдруг появилось что-то хорошее. Просто так, ни за что. Всегда были одни и те же лица, одни и те же люди. Они знали обо мне все. В школе я была отличницей, спокойной и рассудительной. Я была девушкой со странностями. Да, меня многие считали странной. Я любила психологию, а в особенности - психологию серийных убийц. Понимаешь, мне было любопытно, о чем они думают, что ими руководит. А с тобой я была просто Кирой. Кирой без истории и без подводных камней. Ты не знал, кто я, и поэтому я могла быть кем угодно.

* * *
        Когда они опустились в кофейне друг против друга, случайно запутавшись под столом ногами, Аспен произнес:
        - Я видел тебя в нашем районе несколько раз. Ты гуляла.
        Будь в кафе яркое освещение, он бы заметил, как вспыхнули щеки Киры. Она прочистила горло и, запнувшись на полуслове, ответила:
        - Да, я иногда… гуляю.
        Аспен не услышал, нервно тарабаня по столу пальцами. Он был голоден, Кира видела, как он сглатывает, крутя головой.
        - Хочешь, я поищу официанта? - предложила она, и только после этого Аспен обратил на нее внимание.
        - Нет. Подождем. Если тебе некуда спешить.
        - Я целый день свободна! - тут же отрапортовала она и только потом поспешно улыбнулась.
        - Ты же в школьной форме.
        - Я надеваю ее по привычке.
        - Знаешь, - теперь Аспен посмотрел на нее в упор, - хоть мы мало знакомы, я начинаю думать, что плохо на тебя влияю.
        Кира хотела заверить Аспена, что никто не может на нее влиять, но тут подошел официант. Через несколько секунд Аспен пододвинул к Кире пакет с пирожками и сказал:
        - Угощайся, прогульщица.
        - Я лучшая в своем классе, - с достоинством ответила она и, перекидывая на спину толстую темную косу с золотым отливом, случайно задела солонку. Аспен улыбнулся, но Кира невозмутимо вернула солонку на место, собираясь добавить, что она лучшая во всем, но Аспен неожиданно схватил ее за запястье. Кира охнула, когда он нажал на синяк.
        - Кто это сделал? - Его серые глаза превратились в сталь, брови сошлись на переносице. Кира осторожно убрала руку и прикрыла синяк рукавом рубашки.
        - Не кто, а что, - поправила она с натянутой улыбкой. - Господин Шкаф и его коварная дверца, которая заедает в самый неподходящий момент.
        Аспен даже не притворился, что поверил, хотя Кира пыталась выглядеть легкомысленной. Он заметил след от чьих-то пальцев на ее коже, но решил, что не имеет права лезть в ее личную жизнь. Тем более он бы не хотел, чтобы кто-то стал совать нос в его дела.
        Время пролетело незаметно. Кира была немного странной, но интересной. Она болтала, он молчал. Она рассказывала о своих путешествиях по Европе вместе с родителями, а у Аспена не было ни одной истории без участия лекарств, белых стен и улыбчивых медсестер.
        Кира задавала множество вопросов. Она призналась, что удивилась, когда он прыгнул следом за ней в бассейн, ведь они даже не были знакомы, а все решили, что случившееся - шутка. Затем спросила, как давно он живет в Эттон-Крик, и Аспен, решив не уточнять, что жил в медучреждении на отшибе, признался, что давно.
        Из кафе они вышли около десяти часов утра. Небо прояснилось, из-за туч выглянуло солнце. Земля вдоль тротуара была черной и рыхлой, усыпанной еловыми колючками и шишечками.
        - Наверное, опять будет дождь, - отрешенно заметила Кира.
        - Не любишь дождь?
        - Под дождем не погуляешь. Придется сидеть дома.
        «Почему ей не сидится дома?» - про себя подумал Аспен, но вопрос задавать не стал. Не любит, ну и пусть. Он поднял голову к небу. Красивое, по-настоящему осеннее, спокойное.
        Почему Кира решила, что будет дождь?
        Они добрели по узкой дороге с высокими зданиями, в витринах которых пестрели книги, диски, игрушки и женская одежда, до автобусной остановки и остановились.
        - Не обязательно ждать со мной, - сказала Кира. В автомастерской она выглядела напряженной и зажатой, а сейчас, подумал Аспен, превратилась в пташку, которая осмелилась расправить крылья и взлететь.
        И вдруг он сказал:
        - Мне тоже некуда спешить.
        Он все еще не определился, нравится ему Кира или нет, но рядом с ней было хорошо. С ней было иначе, чем с болтушкой-Сьюзен. С Кирой было по-другому.
        - До встречи, - сказала она, когда подъехал нужный автобус. Аспен пожал протянутую руку и страшно удивился, когда Кира вдруг приподнялась на цыпочках, чмокнула его в щеку и, помахав на прощание, вскочила в автобус.
        Все еще изумленный, Аспен зашагал домой, размышляя над тем, что еще ни одна девушка так не целовала его в щеку. Кроме Сьюзен.
        Но Кира не Сьюзен.
        Кажется, Аспен не хотел, чтобы Кира была как Сьюзен.

* * *
        С тех пор он не мог выкинуть Киру из головы. Оказалось, что Сьюзен, Скалларк и Кира учатся в одной школе и часто проводят время вместе, и стоило Аспену заикнуться, что он встретил Киру в Старом городе, как Сьюзен было не остановить - за полчаса Аспен узнал массу полезного. Кира родилась в ночь на десятое октября, «в тот день еще повалил первый снег». Она любит темную одежду, «но это не значит, что она какая-то готическая принцесса». Кроме того, Аспен выяснил, что Кира занимается боксом и у нее есть права на вождение мотоцикла.
        - И она любит любовные романы, - закончила Сьюзен. Она стояла на кухне Аспена, облаченная в длинную шерстяную юбку и толстый свитер с круглым вырезом, и тщательно терла губкой посуду.
        - Любовные романы? - переспросил Аспен.
        Они только поужинали, но он вновь был чертовски голоден и хотел сделать пару бутербродов. Сьюзен отказалась от лишних калорий, а на предложение совершить утреннюю пробежку изобразила рвотный порыв.
        - Она просто пачками их читает, - разоткровенничалась она. Аспену было все равно, что читает Кира и в каком количестве. Он был сосредоточен на том, чтобы разрезать хлеб на равные части. - Обложки у них одинаковые. Парень, обнаженный по пояс, держит в объятиях девушку.
        - Обнаженную по пояс? - подсказал Аспен, мелкими ломтиками нарезая сыр и помидоры.
        - Нет, конечно. Ты видел когда-нибудь женскую грудь?
        - Видел.
        В его затылок тут же полетела губка, и он отскочил в сторону, поежившись от холодной воды и отвращения. Сьюзен свела брови, ее взгляд пылал.
        - Я имела в виду грудь на обложках любовных романов! Обязательно нужно быть таким болваном?
        - Ты спросила - я ответил. - Аспен встал в позу, приготовившись к тому, что Сьюзен начнет швырять в него грязные тряпки или посуду. Но она лишь недовольно поджала губы, явно думая о том, что она спросила, а он просто ответил, и, покачав головой, отвернулась. Аспен вернулся к еде.
        - Кира хорошая, - зачем-то сказала она. Аспен глянул через плечо, вдруг вспомнив:
        - Я видел у нее синяки.
        Сьюзен гремела подсохшими тарелками, укладывая их в буфет. Аспену показалось, что она специально оттягивает время, но, когда он решил повторить вопрос, она неохотно ответила:
        - Кира же боксом занимается.
        - А сказала, что прищемила руку дверью шкафа.
        - А ты хотел, чтобы она сразу же призналась тебе в своем хобби? Она ведь девушка и хочет показаться нежной и милой перед парнем, который ей нравится.
        - Откуда ты знаешь? - спросил Аспен, укладывая второй слой сыра и помидоров на хлеб.
        - Она мне призналась.
        - У меня есть немного джема. - Аспен обернулся. - Сделать тебе тост?
        Сьюзен вытерла полотенцем последнюю тарелку и водрузила ее на полку к остальным.
        - Нет, я не голодна.
        - А разве это не был секрет? - опомнился Аспен.
        - Ты же меня не выдашь, - заявила Сьюзен, поиграв бровями. - Тем более что она тебе тоже нравится.
        Аспен взял бутерброд и откусил значительную его часть. Сделал глоток из громадной кружки. Он так задумался над словами Сьюзен, что не заметил, как съел чайный листок.
        Разве ему нравится Кира? И разве он нравится ей? Они просто общаются и иногда обедают в кафе, ставшее их любимым местом встреч. Иногда обмениваются детективными романами. Она ничего о нем не знает, да и он о ней…
        Но совершенно неожиданно, когда Сьюзен сказала эту странную фразу «она тебе тоже нравится», Аспен вспомнил Кирину улыбку и сглотнул. Она улыбалась от души, а смеялась так звонко и заразительно, что на глазах порой выступали слезы.
        Заглотив первый бутерброд, а затем и второй, Аспен поставил на плиту чайник.
        У Киры красивые глаза, продолжал размышлять он. Иногда серые, а иногда голубые. У нее аккуратные руки с ухоженными ногтями, молочно-белая кожа и прекрасные черные волосы. Кира ухаживала за собой, но не злоупотребляла косметикой и не делала укладку «волосок к волоску». Часто ее коса была наполовину расплетена, а челка топорщилась.
        Но Кира была красивой.
        Аспен глубоко задумался, припоминая ее лицо в мельчайших деталях. Пухлые розовые губы. Чуть больше блеска и они будут напоминать спелые вишни, налитые соком. Длинные ресницы, - на них ни грамма туши, - ложатся на щеки, а затем взлетают к красивым изогнутым бровям.
        - Космос, - позвала Сьюзен, похлопав Аспена по плечу. - Прошу, не говори, что сейчас ты фантазируешь о Кире.
        - А тебе не пора домой, малышка?
        - Да не называй же ты меня так!

* * *

8 НОЯБРЯ 2016
        Кира Джеймис-Ллойд не хотела возвращаться в квартиру Аспена - она боялась, что отец вновь будет ждать ее у дверей или еще хуже - внутри. Но она должна была вернуться. Она хотела принять душ, вымыть волосы, взять новую одежду. Рядом с Аспеном она хотела быть красивой. Она хотела вкусно пахнуть персиками, вишней или гранатом. Она хотела, чтобы Аспен, где бы он ни был, почувствовал ее рядом и захотел вернуться. Чтобы захотел прильнуть к ее губам, нежно приобняв за шею.
        Но если она будет выглядеть как бездомная, он не захочет ее.
        Кира чувствовала, что в ее груди все дрожит и гудит. Так гудит напряженная гитарная струна. И причина этого гудения - Кая Айрленд. Кире казалось, что чем сильнее она злится, тем спокойнее становится Айрленд. Она будто находит удовлетворение в хаосе, питается им. Кире казалось, что Айрленд не просто умело скрывает эмоции, она - бесчувственная социопатка. Она сумасшедшая, но успешно притворяется хорошим человеком.
        А Кира иногда вообще сомневалась, человек ли она.
        Она не человек. Она лишь притворяется.
        Кира продолжала изнывать от бессильной ярости. Только вчера Кая Айрленд зашла в палату и как обычно что-то пробубнила про «уйти», на что Кира посоветовала ей катиться в далекие дали.
        «Я имела в виду, что тебе стоит отдохнуть». Кира видела, что Айрленд издевается над ней. Она даже смотрит как-то по-особенному, свысока. Будто Кира хуже ее.
        - С чего бы тебе заботиться об этом? - Кира зло сощурилась, а Айрленд, все с тем же равнодушием, отозвалась:
        - Не о тебе я забочусь. Просто не хочу, чтобы рядом с Аспеном находился кто-то вроде тебя. - Хоть Айрленд и смотрела ей прямо в глаза, Кире казалось, будто она сканирует ее с ног до головы и презрительно щурится. - Посмотри на себя. Грязные волосы, пропахшая потом одежда. Долго ты будешь мучить меня и себя заодно? Аспен ведь тоже все чувствует.
        Пока Кира крепко сжимала кулаки, решая ударить или нет, Айрленд равнодушно закончила:
        - В общем, хотя бы помойся. Возьми из дома одежду, раз уж ты прописалась здесь. И шампунь.
        Кира показала ей в ответ средний палец, но Айрленд уже ушла. Зато ее место заняла одна их тех противных медсестер, которые постоянно шныряли повсюду, что-нибудь проверяя. Порой Кире казалось, что они приходят лишь для того, чтобы убедиться, как она, Кира Джеймис-Ллойд, хорошо себя ведет. Может, их попросила Айрленд, эта сумасшедшая?
        Этим утром одна из медсестер вдруг сказала, что палату не помешало бы проветрить. Кира в ответ скрипнула зубами и осведомилась:
        - А Кая Айрленд в больнице? Доктор Айрленд, - ехидно уточнила она, вспомнив случайно подслушанный разговор между Каей и дядей Крэйга. Та обронила, что ей не нравится, что работники больницы называют ее доктором. Эта Айрленд всеми силами пытается привлечь к себе внимание!
        - Нет, ее смена закончилась рано утром, - вежливо ответила медсестра и, странно дернув крыльями носа, что не укрылось от пристального взгляда Киры, покинула палату. Кира хотела схватить высокий стакан с тумбочки и зашвырнуть им в голову медсестры. Может, тогда та перестанет чувствовать запахи?
        Но она приободрилась и решила, что, раз этого куска айсберга нет в больнице, можно быстро наведаться домой и забрать все необходимое: новую зубную щетку, пасту, гель для душа и шампунь и, конечно, одежду. После этого Айрленд не удастся ее выставить.
        Быстро шагая к дому Аспена, Кира постоянно оборачивалась, прижимая к груди окоченевшие руки. Вокруг никого не было - этот район не отличался многолюдностью, да и погода не располагала к прогулкам.
        Кира издалека увидела знакомые задрапированные окна и почувствовала себя лучше. Будто Аспен смотрел на нее из квартиры. Стоял на лоджии, скрестив руки на груди, и поджидал, чтобы прижать к теплой груди и поцеловать в висок.
        Кира почувствовала слезы, но резкий порыв ледяного ветра, ударивший в лицо, тут же высушил их. Она бросилась к подъезду, удерживая на плече потрепанный рюкзак, но тут с ее головы слетела шапка, и Кира со стоном вернулась за ней.
        Ее сердце бешено колотилось.
        Прочь, надо спрятаться, спрятаться в дальнем уголке шкафа. Подальше от улицы. От немых окон, наблюдавших с укором. От отца, который притаился поблизости. От своих мыслей и страшных вопросов.
        А вдруг у нее больше не будет шанса?
        Это она его бросила, она, как выразился Аспен, захлопнула перед ним дверь, но… как бы поступил он? А будь она на его месте, сумела бы простить?
        На ее месте Аспен бы не сдался.
        Он долгие часы колотил в дверь ее квартиры, сбивая костяшки пальцев в кровь, так долго кричал, что сорвал голос. Копался во тьме в грязи в поисках заветного ключа.
        Кира добежала до подъезда и нырнула внутрь. Ее грудь разрывалась от желания заплакать. В палате она очень редко оставалась одна и теперь, погрузившись в мрачный сумрак подъезда, вдруг вспомнила о боли, саднившей внутренности.
        Он ей нужен. Как воздух. Как вода, пища, сама жизнь. Она не просто хочет его, она в нем нуждается. Каждая минута ее сознания была связана с его существованием. И вдруг, когда Аспен исчез, Киры не стало. Она не помнила своей жизни до Аспена. Была лишь жизнь после. После их встречи в бассейне, после его рук на ее теле, после его дыхания в ее легких.
        Когда Кира вышвырнула его из своей жизни, выглядя безжалостной и злой, она оставила в его руках свое трепещущее сердце. И когда Аспен заигрывал с другими девчонками, когда встречался с ними, ласкал их, когда предложил Сьюзен переехать в свою квартиру, когда повсюду таскался за Айрленд, когда крепко держал ее в своих объятиях - Кира все еще любила. Даже сильнее. Всегда так было - она высасывала из других их мощь, их страсть, их силу. Она поглощала огонь других. Но никак не могла насытиться.
        Она знала, что те девчонки ему не пара. Ее давняя школьная подруга Майя Кинг, с которой сдружился Аспен, - слишком агрессивна. Малышка Сьюзен? Наивное дитя, думающее о глупостях. Кая Айрленд? Холодная стерва себе на уме. Уж она-то никого не любит, даже саму себя - это видно по ее отсутствующему, равнодушному взгляду. Только Кира способна любить Аспена со всеми его недостатками. Только Кира его знает.
        Тупая идиотка.
        Гнев, направленный на себя, внезапно отрезвил ее, и Кира выпрямилась и быстрым шагом направилась к лифту. Зло ударила по кнопке. Отмахнулась от дурных мыслей, но они все равно скреблись о стенки черепа.
        Аспен с Айрленд смотрели друг на друга как-то по-особенному. Он смотрел так, будто она - то единственное, что держит его на ногах. Сейчас Айрленд смотрит в его неподвижное лицо точно так же; будто в его глазах за закрытыми веками кроется некий ответ, и чем интенсивнее она будет вглядываться, тем быстрее найдет его.
        Кира хотела, чтобы Аспен и на нее так смотрел. Он был ее единственным близким человеком на всей земле. Ее опорой и поддержкой. И она отказалась от него, а теперь все никак не может вернуть.
        В груди вновь все загорелось, и Кира сжала переносицу, выходя из лифта, чтобы сдержать слезы.
        Как, черт возьми, он мог попасть в аварию? Как это случилось? Было слишком темно? Его кто-то столкнул с дороги? А может, он отвлекся на животное, выскочившее из леса? Или… Аспен был так зол на нее, Киру, что его просто ослепила ярость?
        Что теперь ей делать? Как жить в мире без него?
        Она осторожно выдохнула сквозь стиснутые зубы, проглотила комок в горле. Шагая к нужной двери, Кира знала: даже если он очнется и не станет смотреть в ее сторону, даже если прикажет уйти, - она выдержит все. Только пусть откроет глаза.
        Кира поспешно ворочала ключом в замке, пытаясь скорее попасть в квартиру Аспена, где, она надеялась, дурные мысли оставят ее в покое. Когда она переступила порог, они затихли, и Кира прижала обе руки к груди и почувствовала колотящееся под ладонями сердце. Горло саднило от сдерживаемых слез. Так больно. Больно знать, что хозяин этой квартиры где-то там, за гранью, и, возможно, никогда не очнется. Больно знать, что она совершила проклятую ошибку, решив тащить весь груз вины и ответственности на своих плечах, вместо того чтобы поделиться с ним.
        Когда глаза привыкли к темноте, первое, что она увидела - очертания мебели, похожей на притаившихся тварей, затем - маскарадное платье, наполовину сползшее с подлокотника дивана. Кира сглотнула. Это чертово платье все еще здесь, все еще напоминает о случившемся неделю назад. Подол изорван в лохмотья - она пыталась вслед за Айрленд выбраться в окно, но лишь поранила ногу.
        Из горла Киры вырвался утробный звук, похожий на рычание зверя, затем она с топотом пронеслась в гостиную, сорвала платье с подлокотника и нещадно смяла. Этого было недостаточно. Кира метнулась на кухню и с остервенением запихала платье в мусорный пакет. Шелест, нарушивший тишину квартиры, взбесил ее сильнее. Она уронила пакет на пол и принялась топтать его и пинать. Запыхавшись, она отшвырнула его к двери квартиры, чтобы не забыть выкинуть, избавиться от очередного воспоминания. Она всегда так делает - просто уничтожает.
        Обессилев, Кира упала перед пустым мусорным ведром и заревела. Стянула ботинки и швырнула их в коридор. Сорвала с себя пуховик и шапку и зарылась пальцами в отросшие волосы. Хотелось вырвать их с корнем. Бить кулаками по паркету кухни, пока не пойдет кровь. Кричать, пока не пропадет голос.
        Айрленд права. Она виновата. В том, что Аспен подсел на таблетки, что закрыл все окна, что попал в аварию. Если бы Кира не мучила его, если бы не ревновала к другим девушкам, ничего бы не случилось…
        Если бы она не рассказала тогда правду… Если бы не призналась…
        Когда месяц назад Аспен вломился в ее квартиру и вытащил из ванной, он застал ее своей заботой врасплох. Когда накладывал на ее поврежденную кожу бинты, она не могла отделаться от мысли, что все может стать как прежде. Его руки были нежными. В глазах угадывалось нечто знакомое, мягкое. Она ослабела от его прикосновений. Она открылась. И совершила ошибку.
        Вдоволь наплакавшись, Кира задрала голову к потолку и вздохнула. Присмотрелась. Недоверчиво нахмурилась, увидев, что одна декоративная плитка лежит неровно и из-под нее выбилась какая-то вещь. Кирой тут же завладел жгучий интерес, и она, забыв обо всех проблемах, подтянула к себе стул с кожаным сиденьем. Взобравшись на него, она привстала на цыпочки и, ощущая себя так, как, должно быть, чувствует себя шпион на суперсекретном задании, кончиками пальцев поддела таинственную вещь и потянула на себя. Та вывалилась из потайного места и рухнула на пол.
        Это была бумажная папка для документов, и она была открыта. Альбомные листы, фотографии, какие-то записи - все разлетелось в разные стороны. Кира испуганно соскочила на пол, лихорадочно подбирая их, и лишь спустя несколько секунд вспомнила, что Аспена здесь нет, что он не выйдет из ванной и с присущим только ему выражением лица не заявит, что она немедленно должна все собрать и вернуть на место.
        Кира села на пол. Взгляд упал на клочок желтого стикера на одном из документов. Отлепив стикер, она поднесла его к глазам. Мелким неряшливым почерком Аспена было написано: «8 ноября. Срочно. Д.К. ул. Набережная № 2, 13. Друзья»
        Кира ничего не поняла из этой записки, кроме того, что у Аспена встреча с каким-то другом восьмого ноября - то есть как раз сегодня. Она нахмурилась, обвела взглядом беспорядок, бережно подобрала каждый листок и, аккуратно сложив все это назад в папку, оставила ее на столе, чтобы вернуться к интересующему материалу чуть позже, когда она встретится с другом Аспена. Слово «срочно» подгоняло.
        Забежав в ванную, Кира приняла душ, натянула свежие джинсы и свитер и, схватив ключи от квартиры, бросилась к двери.
        - Что за… - с той стороны выругалась Патриция, когда дверь, распахнувшись, едва не ударила ее. - А, это ты, проблемная девочка?
        Кира нахмурилась на «проблемную девочку», но ничего не сказала. Они и так уже здорово поругались в больнице. Прямо у койки Аспена. Каждая утверждала, что другой здесь не место. Скандал продолжался до тех пор, пока на шум не пришли Айрленд и Крэйг, заявившие в один голос: «Если не прекратите, вылетите отсюда!»
        Сейчас, если они вцепятся друг другу в волосы, их никто не разнимет.
        - Что вы здесь делаете? - спросила Кира, на что Патриция отрезала:
        - Это квартира моего сына! - и величественно скользнула внутрь. Кира в нерешительности замерла на пороге, выглянула в коридор, решая, уйти или остаться, и отправилась следом за матерью Аспена.
        - Что ты здесь делаешь, Кира?
        «Как хорошо, что я успела принять душ и вымыть волосы», - с облегчением подумала она.
        - Я приехала забрать вещи. И… эм… уже ухожу. А вы? - Кира бочком скользнула в гостиную за Патрицией. Та высокомерно подняла брови.
        - Прости? Это ты мне вопрос задала?
        Кира демонстративно посмотрела по сторонам.
        - Я вижу здесь только вас.
        Патриция выглядит уставшей: под ее глазами залегли тени, кожа стала вялой, губы потрескались. Переживает из-за Аспена, наверное. Или просто сидит на новомодной диете.
        - Я все понимаю, Кира. Со стороны тебе могло показаться, что раз Аспен против меня, то и тебе следует встать на его сторону. Но мой сын никогда не будет с тобой. Ты предала его однажды. О, и не делай такое лицо, дорогуша. Просто довожу до твоего сведения, что он никогда не простит того, кто однажды его предал.
        Кира сжала зубы, но затем невозмутимо согласилась:
        - Да. Кому, как не вам, об этом знать.
        Патриция ничего не ответила на этот комментарий. Равнодушно отвернувшись, она обвела взглядом комнату так, будто что-то искала, а затем хмыкнула:
        - Теперь он с Каей. Поверь, я не в восторге от их отношений, но…
        - Кая не беременна.
        Патриция покачала головой, подошла к журнальному столику и перебрала тетрадки и книги. Презрительно скривилась, задев фантик от шоколадки. Смахнула на пол чеки из супермаркета, смятые вместе с мелкими купюрами. Раздосадованно пробурчала что-то под нос. Кира сделала шаг вперед, громко заявив:
        - Они просто друзья!
        Патриция резко выпрямилась, внезапно выйдя из себя. Ее лицо пошло красными пятнами.
        - Хватит путаться под ногами! Я собираюсь выбрать лучшее из зол, малышка, и Кая - лучше тебя!
        Кире будто влепили пощечину, но она не подала виду.
        Вновь они говорят, что Кая Айрленд лучше.
        Кира сжала кулаки и повторила:
        - Они просто друзья. Кая не беременна. Они солгали. - Она прищурилась, начиная понимать. - Но ведь вам все равно, верно? Для чего вы это делаете? Зачем хотите связать их вместе?
        - Не твое дело.
        Кира больше не могла выносить давление Патриции и потому сбежала, как трусливый зверек, захлопнув за собой дверь. Ей было плевать, даже если Патриция отвлечется от поисков и презрительно посмотрит ей вслед, главное - уйти.
        Как и всегда. Сдаться до того, как станет совсем больно. Сбежать, вместо того чтобы бороться.
        Почему Патриция вцепилась в Каю Айрленд и не отпускает? Она заткнула уши и закрыла глаза и ничего не видит и не слышит. Важнее для нее - сломать сына во второй раз, поступить по-своему. Разве она не видит, что Айрленд и Аспен просто друзья? Да, у них странные отношения, странная дружба, но они оба странные, и это кажется почти нормальным. Кире завидно. Ей больно. Но еще она знает, что Аспен любил лишь ее, а Кая… Кира не знала, что у нее в голове, но она была уверена, что доктор Айрленд далека от любовных метаний.
        Кира слетела по лестнице, проклиная саму себя. Она мчалась к автобусной остановке, сжимая в руке записку с нужным адресом, и злилась на свое малодушие. И когда забралась в автобус, с опозданием вспомнила, что оставила на столе странную папку. Вдруг Патриция возьмет ее?
        Кира отвернулась к окну и провела рукой по волосам, чтобы перекинуть тяжелые пряди на грудь, но сообразила, что волос нет. Ничего нет. Она стала другой. Теперь у нее модная стрижка, пирсинг и татуировка на шее, которую они с Аспеном сделали в один день. Татуировка - единственное, что она забрала из прошлой жизни. Напоминание, что они с Аспеном навсегда останутся вместе. Насмешка судьбы.
        Кира вдруг подумала, что у Айрленд, этой притворщицы, наверняка нет ничего подобного. У нее, наверное, даже уши не проколоты. Разве сделала бы она что-то столь вызывающее?
        Кира ненадолго вынырнула из невеселых мыслей, когда ее случайно пихнула пожилая дама в шали и с винтажной сумочкой. Бабуля плюхнулась на соседнее сиденье и принялась разговаривать по мобильному телефону. А до Кириных ушей донесся голос диктора из радио:
        - …Мы будем на станции, ребята, если, конечно, по нам не шарахнет молния. Слышите, как гремит?
        - А на Набережной все тихо.
        - Они из другого мира, приятель. Хотя скоро и на нашей улице будет праздник.
        Кира бы вновь вернулась к своим мыслям и созерцанию пейзажа за запотевшим окном автобуса, если бы ведущие радиостанции не сменили внезапно тему:
        - А пока что нам остается ждать последних новостей. Лаура Дюваль арестована, и птичка донесла до нас последние слухи…
        - Но никто не говорил, что это ложь, ребята…
        - …что Лаура подозревается в сговоре с серийным Потрошителем.
        Все пассажиры автобуса, как один, напряглись и замолкли, прислушиваясь к парням, вещающим по радио, а Кира сжалась в комочек на своем сиденье. Перед глазами тут же пронеслись ужасающие события: Айрленд просит ее оставаться в часовне, откуда, по ее словам, забрали Скалларк… Отец стоит над койкой Аспена и зловеще улыбается…
        Никого они не найдут. Кира невесело усмехнулась. Полиция беспомощна, как новорожденный младенец на руках матери. Если бы могли найти убийцу, давно нашли бы.
        «Соберись», - приказала она себе. И когда все в автобусе, переговариваясь, гудели, будто рой встревоженных пчел, Кира отвернулась к окну и прикрыла глаза, накрыв татуировку ладонью.
        Безнадежность.
        Пока что Кира не знала, что в доме номер тринадцать, куда она направляется, живет вовсе не друг Аспена. Она почувствовала зарождающееся сомнение, когда остановилась у белоснежного домика с ухоженным кустарником, вычищенной дорожкой и декоративной елочкой во дворе. Ей слабо верилось, что в этом месте может жить друг Аспена, и, когда дверь открыли, она почти не удивилась. На пороге стояла улыбчивая темноволосая женщина в круглых очках с тонкими прозрачными стеклами. На вид ей было лет шестьдесят, но на голове - ни одной седой волосинки. Ее карие глаза были живыми и задорными. Она осмотрела Киру с ног до головы и спросила:
        - Вы ко мне, девушка?
        Наверное, - подумала Кира, - она решила, что я разношу газеты или что-нибудь продаю.
        - Я подруга Аспена, - уточнила она, натянуто улыбнувшись. Лицо женщины не переменилось, она ожидала продолжения, а Кира, засомневавшись сильнее, припомнила содержание записки. «8 ноября. Срочно. Д.К. ул. Набережная № 2, 13. Друзья».
        Может, она что-то не так поняла?
        - Вы не знакомы с Аспеном? - вежливо спросила Кира, перестав улыбаться. Женщина покачала головой, затем глянула себе за плечо и позвала:
        - Берд, дорогой, иди сюда.
        Через секунду в коридоре появился Берд - высокий худой мужчина. У него тоже были темные волосы, но с налетом седины. Удивительно, но седина не придавала его внешнему виду той старческой нотки, которая проскальзывает в облике других людей.
        - В чем дело, Лара? - Голос у него был под стать: низким, уверенным, сдержанным.
        - Ты знаком с другом этой девушки - Аспеном?
        - Аспен? - Берд всмотрелся в Киру, словно благодаря ее лицу мог вспомнить всех своих знакомых. - Нет, не знаком. Впервые слышу это имя.
        - И я тоже, - кивнула Лара.
        Кира почувствовала небольшой укол раздражения - неужели Ларе нужно было звать мужа, чтобы понять, знает она Аспена или не знает?
        - А в чем, собственно, дело? - спросил Берд, заинтересовавшись. - Мы можем чем-то помочь?
        - Нет, видимо, я ошиблась адресом, - вежливо отозвалась Кира, отступая на шаг назад и сочиняя на ходу: - Я просто из университетской газеты и должна была взять интервью у…
        - Что? - Лица хозяев дома номер тринадцать переменились в одночасье. Берд шагнул вперед, словно хотел защитить от Киры свою жену.
        - В чем дело? - испугалась Кира, поспешно шагнув назад. - Я сказала что-то не то?
        - Значит, из газеты? Вам здесь не рады!
        - Берд, погоди…
        - Что еще, Лара? Что еще ты предлагаешь делать с этими людьми? Нет, с этими стервятниками, которые вот уже двадцать лет кружат над нашим домом в надежде получить кусок мертвечины!
        - БЕРД! Ты ее пугаешь!
        - Я ЕЕ ПУГАЮ?! - взревел он. - Я ее пугаю?! Лара, они топчут наш порог изо дня в день, и это я их пугаю?! Да я никогда в жизни…
        Что Берд не делал никогда в жизни, Кира уже не слышала - она слетела с крыльца маленьким торнадо и бросилась бежать вниз по улице, молясь, чтобы старики не погнались следом.
        Она завернула за угол и позволила себе остановиться и отдышаться, прижимая обе руки к животу. Сокрушенно покачала головой. Нет, они и вправду могли оказаться друзьями Аспена - эти старики такие же чокнутые, как он сам. Она согнулась, упираясь ладонями в колени и продолжая болезненно хватать ртом воздух.
        Ее тело все еще сотрясала дрожь - Берд чем-то неуловимо напомнил ей отца, когда тот приходил в ярость. Он всегда сперва начинал кричать. А потом Кира валялась у его ног, рыдая и истекая кровью.
        Успокоившись, она направилась вниз по улице. Интересно, почему они так ненавидят репортеров? Мистер Берд говорил о том, что над его домом двадцать лет летают стервятники - о чем шла речь?
        В той записке Аспен выделил слово «срочно» жирным шрифтом. Это «срочно» заставило Киру направиться к небольшому магазинчику за стаканом кофе - ей понадобится много времени, сил и терпения. А собственно, для чего? У Киры не было плана, но она почувствовала знакомый огонек любопытства. Это лучше, чем каждодневная боль. Думать о том, что скрывают старики из дома номер тринадцать и как с ними связан Аспен - лучше, чем думать о том, что он, возможно, никогда не откроет глаза и не расскажет об этом.
        Со стаканом кофе Кира направилась к набережной. Криттонская река украдкой глядела в ответ из-за высокой травы, клонящейся от ветра к земле, пахнущей дождем. В сумерках река потемнеет, станет угрожающе шуметь у берегов. Кира подождет, когда она станет загадочно-серой, как глаза Аспена. Подождет ночи. А потом что-нибудь придумает.
        Что угодно, лишь бы не думать о настоящем.

* * *

8 НОЯБРЯ 2016
        Эттон-Крик стоял на ушах, после того как по Сети расползлась чуточку лживая, а где-то правдивая информация о причинах задержания Лауры Дюваль - медсестры из городского госпиталя. Полицию и больницу осадили репортеры, требующие ответов на свои многочисленные вопросы.
        Хаос, родившийся вокруг истории, был связан не только с серийными убийствами, которые начались в сентябре. Многие полагали, что у Лауры Дюваль случилось помешательство после гибели сестры Оливы. Доктор Гаррисон позвонил своей жене и на всякий случай попросил ее не выходить из дому. «Детей из школы заберу сам», - кратко бросил он, решив не вдаваться в подробности.
        На мгновение его охватило ослепительное чувство дежавю. Двадцать лет назад, когда скончалась Олива Стивенсон, город тоже вспыхнул неистовым безумием. По большей степени шумиху подняла Лаура, примчавшаяся в город и направо-налево утверждавшая, что ее сестру убил Криттонский Потрошитель, когда та пыталась кого-то спасти. Лаура казалась безумной младшей сестрой, сошедшей с ума от горя. Она давала интервью, умоляла жителей города помочь любой информацией…
        Из этого ничего не вышло. В медицинском заключении написали, что Олива умерла из-за сердечного приступа. Лаура вопила «Абсурд!» и «Вы все в сговоре!», но у нее не осталось выбора, кроме как сдаться и уехать.
        Теперь вся грязь, тухлая вода и отходы, скопившиеся в землях и городских каналах, поднялись на поверхность. Зловоние сбивало местных с ног, дезориентировало. Многие вспомнили кошмар, накрывший Эттон-Крик много лет назад, и, испугавшись, заявили, что «да, Лаура Дюваль действительно смахивает на психопатку-убийцу».
        Она сидела в допросной комнате, уронив голову на руки; с виду спала, но на самом деле ее сердце так громко стучало, что грохот мог даже мертвеца поднять из могилы. Этот стук бил Лауру по вискам, отскакивал от стен, гудел в венах. Для нее вдруг прошлое и настоящее сплелись в один крепкий узел. Этот узел дрожал в напряжении, звенел голосами из прошлого.
        «Лаура. Послушай. Слушай. Сюда. Спаси мою дочь. Спаси. Мою. Дочь», - Олива говорила твердо, несмотря на то, что голос дрожал. Лаура не могла вставить ни слова. Она только слышала непрекращающееся «Спаси мою дочь. Спаси мою дочь. Спаси мою дочь».
        Цепи на ее руках звякнули, когда она выпрямилась и вскинула голову к потолку. Волосы облепили влажные щеки и шею, сбились на затылке в колтуны. Кожа чесалась от соли и пота.
        «Спаси мою дочь, Лаура, а я спасу Дэйзи», - сказала Олива двадцать лет назад.

* * *

8 НОЯБРЯ 2016
        Когда Келли прогнали Киру, я не слишком удивилась. Если бы она заявилась на порог моей квартиры, я бы тоже ее не пустила. А ведь родители Дэйзи даже не знали о ней то, что знаю я…
        Во время беседы выражения их лиц менялись с вежливого на разъяренное, а у миссис Келли еще и чертовски испуганное. Она прижала ладонь к груди, будто боялась, что выскочит сердце, а я, наблюдая из своего укрытия за разыгрывающейся драмой, изогнула бровь: вот так Кира Джеймис-Ллойд и действует на нормальных людей.
        Кира испуганно отшатнулась назад, а потом бегом рванула по дороге к реке. После этого я обратила внимание на Келли. Они еще около тридцати секунд стояли на пороге, затем внезапно посмотрели в сторону дерева, за которым стояла я. Миссис Келли испугалась еще сильнее и сделала шаг по ступеням ко мне, но муж удержал ее под локоть и затащил в дом.
        Что это сейчас было?
        Белоснежная дверь закрылась, и я, чувствуя себя так, будто теперь наблюдают за мной, отделилась от дерева и направилась к своей машине за углом, стараясь не выдать напряжения.
        Машина полностью остыла, стекла были влажными и поблескивали в свете тусклого солнца. Я забралась внутрь и тут же закуталась с головы до ног в плед, лежащий на заднем сиденье. Откинула голову, закрыла глаза и принялась ждать.
        Когда в последний раз я нормально спала?
        Не помню.
        Под веками нещадно жгло, голова казалась тяжелой, как шар для боулинга, тело - мягким и вялым, будто чужим. Пока тягучие, как сладкий сироп Ноя, мысли медленно крутились в сознании, я из последних сил дотянулась до мобильного телефона и завела будильник.
        А через секунду уже лежала в гробу.
        Было холодно и пахло пылью и плесенью. Из деревянной крышки над моим лицом торчали ржавые гвозди. Некоторые были изогнутыми. Я видела сквозь щели в досках пылинки, кружащиеся на свету, крошечную полоску голубого неба и ждала, когда увижу Ноя. Услышу его шаги, его голос, почувствую его дыхание. Но вопреки ожиданиям, его голос раздался слева от меня:
        - Тебе страшно?
        Я дернула головой, удивившись; в такой же позе, что и я - на спине, со сложенными на груди руками - рядом лежал Ной Харрингтон. Наши плечи соприкасались друг с другом и с грязными, землистыми стенками гроба. Ной тоже повернул голову, медленно, словно нехотя. На глаза упали волосы. В темноте было не разобрать, но я все равно чувствовала его пронзительный взгляд, видела упрямую складку губ. И с опозданием ответила на вопрос, выдохнув облачко пара:
        - Нет, мне не страшно.
        Ной посмотрел на доски. Я видела по лицу - мой ответ разочаровал его. Или это не ответ привел в уныние, а гроб - деревянная грязная коробка. Плечо к плечу. Свет, проникающий извне, расчертил правую сторону его груди, лица и часть волос, выкрасив их в светло-русый.
        - Почему ты не пахнешь? - спросила я шепотом, и Ной вновь посмотрел в мою сторону. Мне хотелось, чтобы его взгляд смягчился и стал добрее, но он оставался таким же холодным и бесстрастным. - Ты всегда приятно пахнешь. Иногда специями. Несмотря на то, что першит в горле, мне нравится. Иногда лимоном и медом. Ненавижу мед, от его запаха сводит скулы и в горле встает ком, но это твой запах. Иногда ты пахнешь корицей. Твоя одежда всегда пахнет чем-то сладким.
        Я разоткровенничалась, потому что подсознательно знала: лучше здесь, с Ноем, чем там, снаружи. Где в морге я вижу Скалларк, где повсюду мне мерещится ее осуждающий взгляд. Лучше с Ноем в гробу, чем снаружи у койки спящего Аспена. Лучше с Ноем, чем…
        - Ты не любишь сладости. - Его отрешенный голос прервал поток мыслей, глаза продолжали изучать каждую черточку моего лица, запоминали, искали какой-то ответ. Что он видит внутри меня?
        - Я люблю твой запах.
        Я расправила руки и коснулась бедра Ноя. Наши пальцы сплелись. Он схватил мою ладонь так крепко, будто думал, что вытащит меня наружу.
        - Я не пахну, потому что это сон, - шепнул он. Я прислушалась, и он продолжил: - И ты не боишься замкнутого пространства, потому что спишь. Сейчас ты в своей машине, сжимаешь в руке мобильный телефон, потому что беспокоишься, что не услышишь будильник. Ты закуталась в мамин плед и прикрыла им уши, чтобы не слышать посторонних звуков, хотя твой сон и так достаточно крепкий…
        Я не удивилась, что он знает об этом.
        - Мой сон крепкий из-за того, что я вдали от тебя?
        - Не от меня, Кая, - Ной порывисто посмотрел на меня и вдруг с вызовом спросил: - Тебе удобно здесь, в этом гробу?
        Его пальцы сжались сильнее - мои суставы хрустнули.
        - Ты ушла от меня, потому что решила, что не хочешь быть зависимой от обстоятельств. Сказала, что сама справишься, сама сделаешь свой выбор. Ты почувствовала себя в клетке, узнав правду, почувствовала себя скованной… И ты ушла, чтобы стать свободной. - Я молчала, и Ной тихо закончил: - Но ее нет. У тебя нет свободы, - отчетливо произнес он, будто я не слышала. - Я давал тебе время, но ты не приняла его. Я пообещал, что тебе станет лучше, если поможешь Леде Стивенсон. Но ты не стала, Кая. Когда ты забрала вещи и ушла из особняка, ушла от меня, ты заперла себя в гробу.
        - Что это значит?
        Ной тяжело вздохнул.
        - Ты хотела свободы, но подписала себе смертный приговор. Ты сойдешь с ума вдали от своего тела. Ты начнешь видеть то, чего нет, начнешь слышать то, чего нет, и станешь делать то, чего не стоит делать.
        - Это происходит с тех пор, как я переехала в Эттон-Крик, - пошутила я, но Ной не оценил шутку. Его пальцы сдавили тыльную сторону моей ладони, прося прекратить.
        - Ты хотела решать самостоятельно, но на деле это оказался просто детский поступок. Бунт против правил и здравого смысла. Я не сержусь на тебя, Кая, я просто беспокоюсь.
        - Ты не знаешь, что я чувствую, Ной. Ты меня не понимаешь.
        - Я знаю, что ты чувствуешь, - с присущей ему горячностью заверил он, обдав жаром дыхания мое лицо. - Я понимаю тебя.
        - Нет, Ной. Это у тебя в мозгу. Ты просто думаешь, что знаешь. Анализируешь данные, собираешь их по крупицам - все. Но ты ничего не чувствуешь. Ты знаешь, что находится у меня в голове, но не знаешь, что находится в моем сердце.
        Он опустил взгляд на мой свитер, словно ждал, что сердце выскочит из груди и расскажет ему все о моих чувствах.
        - Я знаю, что ты чувствуешь, - медленно произнес он. Мы встретились взглядами. - И я знаю, что чувствую я.
        - И что же ты чувствуешь? - Я бы хотела повернуться - слишком тесно. Единственное, на что мы способны, ограниченные стенками гроба, - держаться за руки.
        - Я чувствую, что постепенно теряю тебя. Очень боюсь за тебя. Каждую секунду.
        - Что еще?
        Он выдавил:
        - Я хочу, чтобы ты победила это в себе. Чтобы перестала дурачиться и вернулась домой.
        - Дурачиться? - переспросила я, нахмурившись. - Ной, я не дурачусь. Я просто не могу так жить, понимаешь? Я не могу жить в доме, где на чердаке в гробу мое тело. Я не могу находиться рядом с Дорианом, зная, что и он мертв. Я не могу смотреть в твои глаза и при этом знать, кто ты. Не могу. Я не дурачусь, Ной. Просто не могу.
        - Ты не впервые умерла, Кая.
        - Да! - приглушенно воскликнула я. - Но я всегда думала, что могу уйти в любое время, могу заниматься своими делами - и плевать на связь! И я чувствовала себя свободной. - Ной молчал, не перебивая. Моя ладонь вспотела, но он не отпустил ее. Все еще принимал каждое слово на свой счет. - Ной, мне казалось, что… Я думала, что я могу помочь Леде… стоит только уделить ей немного больше времени. Но теперь у меня нет времени. И я не могу заставить Леду жить, потому что сама не умею. Потому что так ничему и не научилась. Я просто ушла.
        - Ты не просто ушла.
        - Ты сам только что сказал, что я валяю дурака, Ной, - напомнила я. На самом деле за сарказмом прятался голос, охрипший от слез. Я осторожно высвободила свою руку из его теплой ладони.
        Я хотела закрыть эту тему и просто насладиться спокойствием рядом с ним. Раз это сон, я могу просто лежать рядом и ни о чем не думать, ничего не делать. Просто быть рядом с Ноем. Потому что снаружи нельзя. Здесь я могу просто быть.
        - Я не то имел в виду… - пробормотал Ной, и мне показалось, что он вновь хочет коснуться меня. - Ты умеешь жить. Просто не помнишь как. Ты не помнишь, что значит спать, когда хочется, не помнишь, какое удовольствие приносит неспешная прогулка по пляжу, не помнишь, как жить, никуда не спеша.
        - Но мне надо спешить. Я могу умереть в любой момент.
        - Тогда вернись домой, Кая! - шепотом воскликнул он, цепко хватая меня за руку. От неожиданности я вздрогнула и проснулась. Телефон, зажатый в ладони, вибрировал. Пальцы замерзли, нос тоже заледенел. За окном, сквозь сгущающиеся сумерки, я увидела белоснежные снежинки, кружащиеся на ветру. Белые комочки вырывались из темноты и падали на капот.
        Телефон вновь завибрировал, я опомнилась и отключила будильник. Сонно потянулась и размяла шею, вздрогнув от холода, забравшегося под свитер. Во сне, рядом с Ноем, было тепло. И рука у него оказалась горячей, словно печка. И голос был обжигающим.
        Рядом с ним было хорошо. Без него плохо.
        Я потерла лицо, прогоняя сонливость, поправила на волосах шапку, захватила фонарик и вышла из машины в вихрь снежинок. Тихо хлопнула дверцей. Несколько секунд привыкала к морозной свежести, затем достала из багажника чистую ветошь для стекол. Засунув ее в задний карман штанов и заперев машину, я вышла из переулка и посмотрела на дом Дэйзи Келли.
        Свет горел только на первом этаже. В соседних домах тьма. Единственный источник освещения - фонари вдоль дороги - белые шары на кованых шпилях. В бледно-желтом ореоле кружили в танце снежинки, возникая из темноты и там же, через несколько секунд, исчезая.
        Выдыхая облачка пара, я решительно направилась к дому Келли. Хотелось обернуться и проверить, не наблюдает ли кто за мной - Неизвестный мерещился мне на каждом шагу, - но я не стала идти на поводу у страха, диктующего свои правила.
        Я - Кая Айрленд, и мои страхи лишь в голове.
        На самом деле я действительно не боялась. Когда-то давно, сто лет назад, в военной школе нас забросили для сдачи экзамена в лес без еды, воды, палаток, - чтобы проверить навыки выживания. Вот тогда было страшно. До смерти страшно. А забраться в дом родителей Дэйзи Келли - проще простого.
        Я перепрыгнула через забор и на несколько секунд затаилась, проверяя реакцию дома на мое вторжение. Тишина осталась нетронутой.
        Справа, метрах в двадцати от меня, приветливо светилось угловое окно. Я обогнула палисадник и подкралась вплотную к дому. Всмотревшись в уютную гостиную, обнаружила семейство Келли там же, где ожидала - перед телевизором. Мистер Келли с газетой: губы напряжены, брови сведены к переносице; миссис Келли вязала, кажется, шарф кислотно-желтого цвета. Я вспомнила о лимонах, а из-за них о Ное.
        Супруги о чем-то переговаривались, отвлекаясь от своих занятий, бросали взгляды в телевизор и вновь возвращались каждый к своему делу.
        Если они оба в гостиной, значит, на втором этаже никого нет, и я могу проникнуть внутрь и найти комнату Дэйзи Келли. Днем у меня не было вразумительного плана. Я думала, что встречусь с ее родителями лицом к лицу и настойчиво выпытаю всю необходимую информацию. Но понаблюдав за ними во время разговора с Кирой, я поняла, что это просто ужасная и провальная идея. Они все еще не забыли ту историю. Они живут прошлым, переживают из-за вопросов журналистов, переживают о том, что об их дочери Дэйзи по Эттон-Крику ходили сплетни. И вероятность того, что ее комната спустя двадцать лет все еще находится нетронутой, очень высока.
        Не теряя больше ни минуты, я зашла на задний двор и в окне гостиной вновь увидела мистера и миссис Келли. Свет от телевизора падал на землю, покрытую тонким слоем ноябрьского снега, и на живую изгородь, которая росла вдоль забора, отделяющего дом родителей Дэйзи от соседей.
        Западная стена дома была покрыта декоративным вьюнком, чернеющим в ночи буграми. Сквозь вьюнок я увидела белые шпалеры для роз. Достав из кармана фонарик и прикрыв его ладонью, я включила его и посветила вверх. Шпалеры тянулись до самого окна верхнего этажа. Я ухватилась за них и подергала, проверяя на прочность. Прикручены к стене. Металлические и крепкие, надеюсь, выдержат мой вес.
        Засунув в карман фонарик, я ухватилась руками за обледеневшую перекладину и, повиснув на ней на несколько секунд, чтобы убедиться, что не упаду и не сверну себе шею, полезла наверх, чутко прислушиваясь к каждому скрипу и лаю соседских собак вдалеке.
        Внезапно вспомнился наш с Ноем давний разговор. Когда Неизвестный напал на меня в лесу и продырявил корягой, Ной сказал, что мне не стоит бояться смерти. И я тогда спросила: раз мне не стоит бояться смерти, почему ты вызвал «Скорую»?
        Тогда разговор показался мне странным и невразумительным, но сейчас все обрело смысл. Ной имел в виду, что неважно, сколько раз мне придется умереть, он вернет меня назад. Если я буду истекать кровью, покончу с собой, если я… Но почему он так боялся за мою жизнь? А может, я могу умереть?
        Я уже поставила ногу на верхнюю перекладину, но замерла на месте и опустила взгляд вниз. Чернота. Слева - светящийся луч от телевизора Келли. Наверное, все еще смотрят драму. Миссис Келли вяжет уродливый желтый шарф, а мистер Келли разгадывает кроссворды, или читает комикс, или просто пялится в газету.
        Если я разомкну пальцы и отпущу перекладину, если рухну вниз, я умру? А если да, очнусь вновь?
        Я сильнее вцепилась в перекладину и полезла дальше.
        Ной тогда спросил, почему я боюсь смерти, и я ответила, что не боюсь. Я просто не закончила все дела. И это так - пока что я не боюсь. Я просто не хочу завершения этой истории. Не хочу для себя такого идиотского конца - падения со шпалер во дворе Дэйзи Келли. Я хочу узнать тайну, и, если уж на то пошло, Ной все равно вернет меня к жизни - он так сказал. Если я сорвусь - ничего страшного, ничего не закончится - он просто вернет мою душу назад в тело. И будет адски больно, и я зря потрачу время.
        Добравшись до нужного окна и наглотавшись снежинок, я попала в дом. Наверное, утром миссис Келли решила впустить немного свежего воздуха и забыла задвинуть щеколду. А может, супруги уже ничего не боятся и живут в постоянном ожидании. Просто притворяются живыми, как я. После смерти Дэйзи их жизни прекратились? После смерти Джорджи моя - точно.
        Я подтянулась и закинула внутрь дома сначала одну ногу, затем вторую. Достала ветошь из кармана и, вытерев подошвы ботинок, ступила на ковер. Посветив фонариком вниз, я прислушалась к жизни на первом этаже.
        - А я говорил тебе не открывать посторонним, - укорил мистер Келли жену. Судя по тону голоса - не в первый раз. Я услышала ее невозмутимый ответ, от которого на душе стало спокойнее. Может, все же стоило встретиться с ними лицом к лицу и объяснить ситуацию? Сказать, что я верю Дэйзи и пытаюсь найти ее убийцу?
        Ну да, конечно, пытаюсь найти убийцу. Ее родители решили бы, что я чокнутая фанатичка.
        - Я не ожидала этого, Берд.
        - Не ожидала? В городе творится черт знает что, Лара, а ты не ожидала? Рано или поздно кто-нибудь вроде этой репортерши должен был нагрянуть в наш дом и начать задавать вопросы. Они вновь пытаются состряпать на нашей дочери свою карьеру, Лара. Я им этого не позволю.
        - Прекрати, Берд! Я не хочу больше говорить об этом! И не хочу, чтобы другие заговаривали!
        - Тогда больше не открывай дверь незнакомцам! - сварливо посоветовал мистер Келли жене, и на несколько секунд наступила тишина. Продолжая прислушиваться, я посветила фонариком вправо и влево. Узкий коридор с золотистым ковром и такого же цвета обоями. Несколько дверей. Я решила начать с самой ближайшей и тихо шагнула вперед. Стараясь не шуметь, приоткрыла ее и нырнула в темноту. В лицо тут же дохнуло специфическим запахом, какой бывает у заброшенных мест. Тайная квартира в первые дни знакомства тоже так пахла.
        Это она. Это комната Дэйзи Келли, без сомнений.
        Я отпустила круглую дверную ручку, чувствуя себя первооткрывателем. Сердце забилось сильнее, в носу защипало от пыли - миссис Келли, если и проветривала комнату, то редко. Боялась, наверное, нарушить покой мертвой дочери.
        Я огляделась. Кровать стояла перпендикулярно двери: высокая, деревянная, со множеством подушек; на стенах - по-прежнему плакаты: свет мазнул по выцветшим лицам актеров, застыл на окне с широким подоконником, где высились стопки книг. Я почувствовала неприятную дрожь. Все это время я думала об истинной жертве Потрошителя мельком, не задумывалась всерьез о том, кем она была, чем жила; и вот теперь стою в комнате девушки, пробывшей в плену у маньяка целый год.
        Комната была обычной, не легендарной, не таинственной. Обычная девчачья спальня с большой кроватью, трюмо, шкафом, письменным столом. Двадцать лет назад она была уютной, теперь - мертвой. Миссис Келли лишь изредка протирала здесь пыль.
        Я подошла к трюмо, все еще ощущая в ногах дрожь, и посветила на баночки с кремами, флакончики с духами, деревянный гребень; тут и там валялись незатейливые украшения для волос вперемешку с сережками.
        Дэйзи Келли пропала в день рождения, вспомнила я. Она хотела быть красивой и тщательно подбирала украшения, чтобы сразить своего друга наповал. Сначала одни серьги, затем другие, краснела от досады, обмахивалась ладонями, разглядывая свою немногочисленную бижутерию, и, может быть, в итоге позвала мать, чтобы та помогла определиться с выбором.
        В день ее рождения здесь стоял гвалт. Миссис Келли готовила праздничный ужин, а мистер Келли отвечал на телефонные звонки от поклонников дочери и настойчиво просил их дождаться вечеринки и обязательно приходить с достойными подарками. Здесь было светло, чисто, уютно. Во всем доме горел свет, играла праздничная музыка, слышались голоса и смех.
        Я сморгнула видение и вновь очутилась во тьме мертвой комнаты. Нужно найти связь между Дэйзи Келли и Криттонским Потрошителем. Фотографии, дневники, подарки, подозрительные коробки со всякой мелочью, которую можно было бы выкинуть, но Дэйзи сохранила - сгодится все. Нужно понять, чем именно она привлекла его, чем задела. Незнакомец из машины действительно мог оказаться не просто незнакомцем. Он мог быть ее другом. А значит, где-то здесь могут быть общие фото. Или Дэйзи могла записать роковую встречу в календаре и обвести ее красным кружком или сердечком.
        Я заглянула под кровать, но увидела в свете фонарика лишь клочья пыли, вспыхнувшие серым, да перьевую ручку; подошла к письменному столу, и, зажав между плечом и щекой фонарик, принялась осторожно просматривать книги. Тригонометрия, изобразительное искусство, история, психология семейных отношений. Словарь психологических терминов?
        Я открыла словарь в надежде увидеть подпись владельца, но книга была будто новой. Наверное, Криттонский Потрошитель, изучающий медицину в Первом павильоне, предложил Дэйзи эту книжку для общего развития. Она кинула ее на стол и никогда не открывала, зато затерла до дыр учебник по истории и справочник по изобразительному искусству. Корешки этих книг обтрепались, кое-где торчали нитки. Уголки будто кто-то обгрыз.
        Переворошив каждую из книг, я не обнаружила внутри ни записок, ни фотографий, ни даже закладок. Отложив их в сторону, я приступила к тетрадям и обнаружила, что у Дэйзи странно-знакомый почерк. Одна из тетрадей, полная заметок и рисунков, показалась мне особенно любопытной, так что я засунула ее во внутренний карман куртки.
        Скоро мистер и миссис Келли отправятся спать, и тогда любой шум будет сродни грому среди ясного неба, - подумала я и заторопилась. Обшарив ящики стола, я нашла старый магнитофон, кучу кассет с замысловатыми подписями и даже крошечный телевизор с торчащими в разные стороны антеннами. В нижнем ящике стола лежала коробка, в которой такие девушки, как Дэйзи Келли, хранят всякие «сокровища».
        Присев на корточки, я просмотрела содержимое коробки. Розовая лошадка, палочка от чупа-чупса, ржавый ключ размером с мизинец, небольшой блокнот для записей (его вместе с ключом я спрятала в кармане штанов), несколько фотографий. Они все были черно-белыми и невзрачными и присоединились к позаимствованным вещам. Больше в коробке не было ничего любопытного: брелок в виде сердечка со стертой надписью: «Я люб…», лак для ногтей, цепочка со сломанным замком, одним словом - хлам.
        Я потерла свободной ладонью веки, пытаясь избавиться от сонливости, и тут же почувствовала необходимость вымыть руки. Находясь в этой комнате, я каждой клеточкой ощущала грязь, налипшую на кожу, волосы и одежду. Вернув коробку на прежнее место, я выпрямилась и обернулась к шкафу - последнему предмету мебели, который мне предстояло обыскать - и застыла.
        Внутри этого шкафа, знала я, темно и тесно; и никогда, никогда мне не выбраться наружу. Меня передернуло от страха перед замкнутым пространством, а затем я подумала: что, если кто-то точно так же приходит в мою Тайную квартиру и роется в моих вещах?
        И вдруг, в ту секунду, когда я, пораженная предположением, стояла посреди комнаты, дверь за моей спиной отворилась. Я ненадолго выпала из реальности, когда на целых пять секунд очутилась в луче яркого света.
        Я попалась.
        Сейчас меня вышвырнут.
        Вызовут полицию, и я вновь окажусь на первом месте в списке подозреваемых.
        Буду сидеть в соседней камере с Лаурой Дюваль.
        Эти беспорядочные мысли пронеслись в мозгу за одну секунду, а затем дверь яростно захлопнулась. Я все ждала чего-то. Неминуемой гибели. Нападения. Криков. Украденные вещи оттягивали караман. А затем послышалось резкое шипение, я распахнула глаза и прищурилась - свет по-прежнему нещадно слепил:
        - Что ты здесь делаешь?
        От нее пахло чистотой. Больше не было вонючей университетской толстовки и грязных джинсов; волосы вымыты, щеки раскраснелись от холода, на плечах пуховика тает снег.
        Я не должна была удивляться, увидев Киру Джеймис-Ллойд в комнате Дэйзи, куда она пыталась проникнуть еще утром цивилизованными методами, но все равно страшно поразилась. Хотелось импульсивно задать тот же вопрос - что она здесь забыла, но потом я вспомнила загадочный разговор, подслушанный в квартире Аспена, и передумала; присмотрелась к Кире получше.
        Она шагнула вперед, вспыльчиво осведомившись:
        - Ты совсем чокнулась, доктор Айрленд?!
        Выглядит, как начинающая психопатка на таблетках. Я сжала кулаки, вспомнив подслушанный разговор между Кирой и ее отцом:
        - Сколько раз повторять: не открывай зря свой грязный рот!
        - Я никому. Ничего. Не говорила. Я ни с кем об этом не говорила. Ни о нас, ни о чем-либо еще. И никогда никому не скажу.
        О чем не говорила? И почему проникла в комнату Дэйзи Келли сразу после той странной беседы?
        - Ты никому ничего не скажешь. Потому что иначе окажешься там же, где твой тупоголовый дружок, который вечно что-то вынюхивал.
        - ТИХО! - вспылила я, приказывая замолчать и собственным мыслям, и Кире, и ее раздражающее шипение тут же смолкло. Она настороженно открыла рот, безумно вращая глазами и глядя то на меня, то по сторонам.
        Мы затаили дыхание, и тогда, сквозь бесконечную череду вопросов и подозрений, гудящих в моих ушах, я что-то услышала.
        - Сюда кто-то идет!
        Кира шагнула ко мне, испуганно возразив:
        - Нет, они в гост… - но она замолкла, тоже услышав торопливые шаги на лестнице. Меня прошиб холодный пот, а ноги, казалось, приросли к ковру.
        - Я точно что-то слышал, Лара! Кто-то забрался в дом! Кто-то в нашем доме!
        - Берд, не говори ерунды, тебе показалось. Ты весь день был напряжен…
        - Мне лучше знать! - мистер Келли взревел, словно дикий зверь. - Неужели ты не слышала скрип половиц?!
        - Берд! Куда ты идешь?! Только не в комнату Дэйзи, Берд! ТОЛЬКО НЕ В КОМНАТУ ДЭЙЗИ!
        Мы с Кирой одновременно посмотрели друг на друга. Думаю, мои глаза были такими же огромными, как ее. А может, мое лицо было пустым и бесстрастным, в глазницах - немая чернота. Но внутри был ужас. Внутри я застыла, растерялась. Так, должно быть, чувствует себя человек, выскочивший на дорогу наперекор машине.
        Вдруг сквозь крики четы Келли я услышала злобный голос Киры:
        - Да что с тобой не так?! - Она вырвала из моей руки фонарик и выключила его, затем схватила меня за плечи. - Из-за тебя нам крышка!
        Она тащила меня к шкафу - огромной черной коробке, которая сливалась со стеной. В мой живот что-то болезненно врезалось, а затем вокруг моей талии сжались стальные тиски.
        - Кира, я не могу.
        - Можешь.
        - Я не полезу в шкаф. Я не могу. - Мой разум затуманился, сквозь шум в ушах я слышала крики мистера Берда, спорящего с женой, но будто из другой реальности - параллельной реальности, где они отперли дверь крайней комнаты и проверяли все ли на месте.
        - Можешь, - раздраженно убеждала Кира, держа мое запястье в железной хватке и одновременно пихая. - Заткнись и полезай внутрь. Представь, что я Ной.
        - Что? - опешила я. - Откуда ты знаешь?
        Я обернулась, чтобы взглянуть в ее лицо, но Кира втолкнула меня против воли внутрь шкафа и забралась следом, отдавив ноги. Обдала горячим, возбужденным шепотом мое лицо:
        - Ты сама только что сказала о нем, ненормальная.
        Кира захлопнула дверь шкафа, и я в ту же секунду разлетелась на тысячу частиц. Сжала кулаки, чтобы не сдаться и не ударить по дереву. До боли в пальцах хотелось сдвинуть крышку гроба с места, сделать глоток свежего воздуха.
        - Что с тобой? - Кира схватила меня за плечо, и я подалась назад, будто безвольная кукла. Ненавистный голос наполнился паникой: - Что с тобой?! Ты же не собираешься потерять сознание? Я помню, что ты боишься шкафов, но тебя ведь не стошнит? Ты же не серьезно, эй?
        - Что ты сказала о Ное? - спросила я, сглатывая вязкую слюну. Мои веки были сомкнуты так сильно, что перед глазами поплыли яркие точки. Кира прошептала мне в макушку:
        - Я о нем не говорила. Это ты о нем сказала.
        - Что я о нем сказала?
        Его пальцы на моих губах и глазах. Его горячее дыхание обжигает висок. Ты не в клетке, - повторяет он, и я верю; верю, потому что нет выбора.
        Фух…
        Дыши, Кая.
        Ты не одна. Ты не в клетке.
        - Если я отвечу, ты перестанешь вести себя как умалишенная? - прошептала Кира, и тут же поспешно выдала: - Ты сказала: «Ной, я не в клетке». Все.
        Колено Киры вдруг стало очень ощутимым рядом с моим ребром, и я попыталась выпрямиться, но она вновь схватила меня за плечи и потянула назад, и тогда я услышала голоса мистера и миссис Келли по ту сторону двери:
        - Берд, я ведь сказала, что тебе послышалось. Здесь никого нет. Я просто забыла закрыть окно и все!
        - Черт, - шепотом выругалась Кира мне в шею.
        - Но я точно знаю, что слышал. Скрип, Лара! Ее дверь скрипела!
        - Ты очень напряжен. Тебе следует отдохнуть. Ты работаешь три смены подряд, Берд, конечно, ты слышишь то, чего…
        - Лара, по-твоему, я схожу с ума?
        - Я этого не говорила.
        - Может, и ту сумасшедшую журналистку я выдумал?! Эту маленькую лгунью, которая хотела вырвать кусочек истории о нашей дочери?! Ее я тоже придумал?!
        Кира рядом со мной напряглась.
        - Берд, тише, давай не здесь?.. - миссис Келли успокаивающе шептала, пытаясь убедить мужа в ошибке, и мне вдруг на секунду показалось, что она знает о том, что мы с Кирой прячемся в шкафу, и хочет помочь нам выпутаться из неприятностей.
        - Хорошо. - Под напором жены он сдался; ее ласковый голос продолжал напирать:
        - Я приготовлю тебе горячего чаю на травах, хорошо?
        - Хорошо, - повторил он задумчивым тоном. Наверное, оглядывает комнату на предмет изменений. Тридцать секунд спустя хлопнула дверь, и я услышала, как облегченно вздохнула Кира.
        Она выбралась из-за моей спины и первая вылезла из шкафа. Я поползла следом и вдруг больно наткнулась на что-то левой ладонью. Осторожно ощупав предмет, я поняла, что это книга, и недолго думая засунула ее в карман куртки. Если эта книжка лежала в шкафу Дэйзи Келли под грудой одеял, значит, это что-то важное.
        - И что ты здесь делаешь? - снова напустилась Кира, встав в любимую позицию инквизитора. Она посветила мне фонариком в лицо, и я сказала:
        - Опусти.
        Через секунду она опустила фонарик, и я добавила:
        - Это мое личное дело.
        - Твое личное дело? - насмешливо фыркнула она, затем покрутила головой, словно в поисках ответа на свой вопрос, развела руки в стороны и жестко заявила: - Я вообще-то спасла тебя! Не будь здесь меня, тебя бы раскрыли и убили, потому что ты стояла истуканом посреди комнаты!
        - Если бы не ты, Кира, ничего бы не случилось, - сухо напомнила я. - Я бы тихо и незаметно ушла.
        - Опять я виновата?! - разъярилась она, повысив голос. Я решила дать ей остыть и вернулась к шкафу. Спряталась за его широкой стенкой, прижавшись спиной к дереву, чтобы, если вдруг мистеру Келли вновь приспичит проверить комнату дочери, он меня не заметил. Кира умолкла и присела за кроватью на корточки. Несколько минут она смотрела на меня снизу вверх испепеляющим взглядом, затем спросила:
        - Что с тобой такое?
        Я склонила голову к плечу, и она уточнила, ткнувшись кончиками пальцев в пыльный пол, чтобы не упасть:
        - Эти приступы.
        - Не было приступа.
        - Был. Ты себя не видела. Ты окаменела и не двигалась.
        Ей доставляет удовольствие знать, что я ненормальная, что у меня есть дефект, некий изъян, который ставит ее выше меня. Я поняла, что, если дам Кире сейчас нужную информацию, она все запомнит, чтобы потом использовать против меня. Она ждала ответа, а я молчала. Она раздраженно фыркнула. Прошло еще пять минут. Кире надоело сидеть в тишине, и она вновь попыталась достать меня:
        - Зачем ты забралась в дом этих стариков?
        - А ты? - Я медленно повернула голову в ее сторону.
        Пусть скажет, какого черта она здесь… Пусть скажет, что значил ее странный разговор с отцом. Но если Кира - Неизвестный, а ее отец - Криттонский Потрошитель, разве она стала бы бояться Келли?
        Когда я решила, что она ничего не скажет, Кира вдруг задумчиво произнесла:
        - Нашла кое-что интересное…
        - И что же?
        Она не стала обманывать моих ожиданий и, расплывшись в ехидной улыбке, предложила:
        - Если ты ответишь на мои вопросы, я расскажу, что нашла.
        - Не интересует.
        - Тебе понравится, - пообещала она льстивым голосом, но я не ответила. В моих карманах достаточно интересной информации, а то, что нашла Кира (если она не лжет), не может быть таким же ценным.
        Кира тяжело вздохнула и посмотрела в пол. Голая кожа выглядывает сквозь дырки на джинсах, широкий свитер не по размеру - наверное, Аспена. Отчего-то эти детали - свитер Аспена, дырявые потрепанные штаны, ладони, прикрывшие уставшее лицо - сделали Киру похожей на брошенного в подворотне щенка. Я увидела на ее шее знакомую татуировку «вместе навсегда».
        Кира не может быть Неизвестным. Просто не может. Потому что она зависит от Аспена. Потому что Аспен ее любит. Потому что Кира такая же жертва, как и все остальные.
        Она со вздохом опустилась на пол и подтянула колени к груди.
        - Что ты искала? - спросила я. В мертвой тишине комнаты собственный голос показался громким и пугающим. Киру он тоже испугал, и она резко вскинула голову и посмотрела на меня долгим взглядом, проверяя, ослышалась или нет; удовлетворенно усмехнулась, заметив на моем лице, скрытом в сумраке спальни, интерес.
        - С какой стати я должна отвечать на твои вопросы, если ты на мои не отвечаешь? Меня бесит, что ты считаешь, будто имеешь право задавать вопросы. Почему я должна отвечать? Почему?
        - Ни почему. Можешь ничего не отвечать.
        Только замолчи, - добавила я про себя, отворачиваясь и глядя на экран мобильного телефона.
        - Боже, как же я тебя ненавижу, - зашипела она, и я, проигнорировав ее колкость, сказала:
        - Идем, мы провели здесь достаточно времени.
        Я проследовала мимо, чувствуя на себе тяжелый взгляд исподлобья, и, стоя у окна, махнула рукой, подавая знак Кире, чтобы та оторвала зад от пола. Она, всем своим видом выражая недовольство, приблизилась, но, отметила я, не осмотрела комнату и даже под кровать не заглянула. Значит, ничего не искала или это что-то на виду. Или она, возможно, вернется вновь. Ни один из этих вариантов мне не нравился.
        Стараясь не шуметь, мы без приключений перелезли через окно и спустились по шпалерам во двор. Было пусто и темно. Телевизор в гостиной не работал, на небе не было ни звездочки. Тяжелые тучи накрыли Эттон-Крик черным шерстяным пледом, закупорив все светящиеся точки города, оставив лишь припорошенную снегом землю. Пробираться к дороге через двор, заросший деревьями, кустами роз и еще какими-то растениями, приходилось на ощупь.
        Я слышала, как ругается Кира, и чувствовала себя гораздо лучше, чем день или даже неделю назад. В моем кармане была зацепка. Я побывала в доме Дэйзи Келли - истинной жертвы Криттонского Потрошителя, маминой подруги, и внезапно ощутила такую крепкую и нерушимую связь, которую хотела сберечь хотя бы до дома, а лучше - до завтрашнего утра, чтобы этой ночью спать без дурных сновидений и галлюцинаций. Пусть эта мнимая надежда согреет меня хотя бы на несколько часов. Даже если я достану из карманов пыль.
        Не сговариваясь, мы с Кирой направились в разные стороны: я - к своему БМВ, оставленному в подворотне под покровом ночи, она - в противоположную сторону. Я не обернулась на нее, хотя хотелось в последний раз полюбопытствовать, что ей здесь понадобилось.
        Всерьез я не верила, что Кира - Неизвестный. Я не думала, что она способна кому-то причинить боль. Подозреваемая должна быть другой. Холодной, сдержанной, расчетливой, внимательной, терпеливой. Кира не терпеливая и не холодная. Она злая, дерзкая и горячая. Так что это не Кира Джеймис-Ллойд, она не Неизвестная, не Ангел Милосердия. Она не причинила бы Аспену зла.
        Забираясь в свой автомобиль, я посмотрела в зеркало заднего вида, но увидела лишь контуры дома напротив. Мысленно вернулась к Кире и ее сказке, которую она рассказывала Аспену. О сердце в его руках. О ее искореженном детстве. О сумасшедшем отце и матери, которая не могла защитить дочь. О прекрасном принце, который до последнего верил в хороший конец, и о принцессе, которая знала, что хороших концов на самом деле не бывает.
        Она не убийца.
        Но что она забыла в доме Дэйзи Келли? Связь с прошлыми делами настолько очевидна, что становится подозрительно. Мне хотелось завести мотор, проследовать за Кирой до ее квартиры, вытрясти правду. Она мельком упомянула, что нашла что-то интересное, что мне бы понравилось. Может, среди этих интересных вещей был адрес Дэйзи Келли? Тогда откуда Кира знает, что меня интересуют дела двадцатилетней давности? Может, Аспен рассказал ей?
        Отбросив на время мысли о Кире и ее причастности к кровавому прошлому Эттон-Крика, я отправилась домой, по дорогам, покрытым тонким слоем замерзшего снега. За закрытыми окнами было слышно, как хрустит под зимними шинами - под напором колес хребты снежинок ломались, и те молили о пощаде, словно живые.
        Покинув тихую и мирную Набережную, в окружении спящих домов и фонарей, я преодолела мост и вернулась в реальность, где город ликовал. Неоновые вывески привычно светились, витрины спящих магазинов горели желтым, круглосуточные супермаркеты, ветлечебница, кинотеатр - везде были люди.
        Казалось, я вернулась из другого города, другой страны или даже планеты. У Криттонской реки мир казался сонным. Там жили родители Дэйзи Келли - подальше от городской суеты. Здесь жизнь шла своим чередом. Несмотря на Криттонского Потрошителя, который отнял жизнь многих девушек и все еще был на свободе, несмотря на Неизвестного, который притаился в ночи в поисках очередной жертвы, несмотря на то, что Скалларк все еще не нашли. Люди жили.
        Всем было плевать.
        Они радовались, что это не их семей коснулось несчастье. Были счастливы, что это не их дочери никогда не отроют глаза, не их мужья разрублены в ванной на кусочки.
        В течение этой недели я была почти в каждом уголке Эттон-Крика, расклеила тысячи листовок с серьезным лицом Скалларк, и мне никто не помог. Продавцы с участливым видом позволяли прикрепить фото на рекламные щиты, мужчины и женщины, спешащие на работу, сочувствующе улыбались, люди шли на уступки, но никто не подошел и не предложил помощь.
        Лишь Крэйг вырвал увесистую пачку у меня из рук. Я притащила ее с собой в больницу, чтобы с утра пораньше отправиться в модный район Эттон-Крика, где находился популярный ночной клуб, и попытать счастья там. Крэйг был резким, даже злым, когда заявил, что, если я не отправлюсь после работы домой, он вколет мне снотворное, а затем привяжет к кровати.
        На самом деле Крэйг бы помог. Я видела это по его взгляду. Он жалел, что ничего не может сделать. Он потерял всех своих друзей. Мы толком не говорили о случившемся, но я знала, о чем он думает. Он потерял Сьюзен, а затем Аспена и Скалларк. И он не хотел, чтобы я расклеивала листовки, потому что думал, что Скалларк не спасти. И я сдалась той ночью под его напором, потому что чувствовала, что Крэйг на пределе. Я боялась, что он разозлится и закричит на меня, скажет, что Скалларк мертва и моя суетливость ей не поможет. Я боялась, что он скажет, что я должна была стараться лучше той ночью тридцать первого октября. Боялась, что он обвинит меня.
        В тяжелых раздумьях я добралась домой. Старый город не то что центр - здесь все казалось заброшенным. Если на Набережной было мирно и спокойно, здесь - от каждого уголка, казалось, несло опасностью. Где-то в глубине подсознания раздался насмешливый голос Ноя: «А я говорил, Кая, что тебе станет хуже. Вернись домой, и ты станешь прежней». Он имел в виду, что я буду шарахаться от каждой тени?
        Моя паранойя после ухода из особняка Харрингтонов усилилась в сто крат. Теперь Неизвестный мерещился мне повсюду: за кустами, в машине, припаркованной рядом с моей, за соседним столом в больничном кафе, даже в моей квартире за дверью ванной комнаты.
        Мания нарастала с самого переезда в Эттон-Крик, но именно сейчас все обострилось. Сейчас я на пределе, я превратилась в маленькую девочку, которая знает, что под ее кроватью прячется чудовище.
        И мне страшно.
        И когда я выбегаю из спальни и зову на помощь, помощи нет - все мои друзья просто… исчезли.
        Я накрутила себя так сильно, что когда шагнула в темный подъезд и на мгновение оглохла и ослепла, то потерялась во времени. Кто-то налетел на меня - или я налетела на кого-то. Испуганно ойкнула и отшатнулась к липкой стене, вцепившись в нее пальцами.
        - Кая, это ты?
        Я моргнула несколько раз и увидела очертания фигуры Крэйга в громоздкой куртке. Лившийся со второго этажа тусклый желтый свет сделал его лицо пугающе серым.
        - Прости, - выдавила я, чувствуя себя неловко. Хотелось вымыть руки после соприкосновения с грязной стеной, выкрашенной в яркий цвет. И еще хотелось прошмыгнуть в свою комнату и завалиться в горизонтальном положении на диван.
        - Ты в порядке? - Я видела, он нахмурился. Прикусив внутреннюю сторону щеки, Крэйг несколько секунд рассматривал меня, затем кивнул наверх. - Давай, провожу тебя до квартиры.
        Он что, думает, я не в состоянии сама дойти?
        - Прогулка по дому - то, что надо для двух часов ночи, - слабо улыбнулась я, шагая к лестнице. Крэйг притворно изумился и посмотрел на несуществующие наручные часы.
        - Как - уже два? Время с тобой летит незаметно, красотка.
        В этот раз я улыбнулась искренне и вдруг почувствовала, что скучаю и по Крэйгу тоже. Устало передвигая ногами, я спросила:
        - Куда ты?
        - За едой. Закончилась смена на «Скорой помощи». В больнице черт знает что творится - нас окружили репортеры. Доктор Арнетт и тебя хотел напрячь, но я… э-э…
        - Да понятно, - оборвала я спокойным голосом. - Но не переживай за меня, Крэйг. Все нормально. Правда.
        - Ты так часто это повторяешь, что уже сама, наверное, веришь, - иронично улыбнулся он, бросив на меня взгляд. - Кстати, я хотел пригласить тебя на свидание.
        - Когда? - удивилась я.
        - Выловить тебя не так легко. Эм… - снова замялся он, останавливаясь на лестнице. Я тоже остановилась и повернулась. Стоя на ступень выше, я была как раз его роста и благодаря этому заметила под глазами Крэйга темные круги. Глубоко посаженные карие глаза казались черными провалами. - Что с тобой случилось в морге?
        Так и знала, что он спросит.
        - Головокружение, ничего особенного. - Я с успехом выдержала его испытующий взгляд. - Что насчет свидания?
        Он несколько раз быстро моргнул, словно пытаясь вспомнить, о чем речь, затем сказал:
        - Ну да. Свидание с моей девушкой.
        - Прости? У тебя есть девушка? - Моя реакция позабавила его.
        - Прости? Что тебя удивляет? Я нормальный парень.
        - Да брось, ты же знаешь, о чем я. - Он все еще продолжал улыбаться, и, чтобы стереть дурацкую усмешку, я легонько ударила его, затем закинула руку на плечо и потащила вверх по лестнице, обнимая его за шею. - И что там, с твоей девушкой?
        - Хочу познакомить вас.
        - Твоя или ее идея?
        Крэйг покосился в мою сторону.
        - Ее. Но не из-за статей о тебе. Знаешь ведь, доктор Арнетт раструбил на всю больницу об одной из лучших своих учениц?..
        - И какое это имеет отношение ко мне?
        - Брось шутить, - отрезал Крэйг, сбрасывая мою руку. Мой веселый голос его не обманул. - Гретта хочет познакомиться с тобой, так что будь готова. На выходных ты обязана присутствовать.
        Повисло краткое молчание. Я перестала улыбаться и сказала:
        - Ты прав.
        Крэйг нахмурился. Разговор в запертом пространстве узкой лестницы становился более чем личным, но я решила не увиливать.
        - Все плохо. Все чертовски плохо, Крэйг. - Морщинка между его бровями усилилась, уголки губ опустились, и он шагнул на ступеньку выше и приобнял меня за плечи, прижав мою голову к своей груди. - Все плохо, но я справлюсь. - Я вдохнула его запах: запах яичницы и масла, запах жареного мяса с луком. Почувствовала острый приступ голода.
        - Иначе и быть не может, Кая. - Он отодвинул меня и, заглянув в глаза, сказал: - Я хотел тебя отвлечь, а сделал только хуже.
        - Отвлечь меня в два ночи - та еще задача, - улыбнулась я.
        - Все, поднимаемся, - он тут же приободрился, увидев мою улыбку. Теперь уже Крэйг закинул руку мне на плечо. - Нам надо почаще так сталкиваться на лестнице.
        - А Гретта не заревнует?
        - Она очень эксцентричная девушка, она поймет.
        Я глянула на Крэйга и почувствовала, как больно щемит в груди.
        Ты хоть знаешь, что наши краткие беседы приносят мне огромное облегчение? Ты знаешь, что в этом огромном мире, где внезапно я оказалась совсем одинокой, рядом с тобой чувствую себя более-менее спокойно?
        Я не лукавила. Не ощущай я себя до кончиков ногтей ожившим мертвецом, то прямо сейчас отправилась бы с Крэйгом в уютный ресторанчик «У Реки». Мы бы заказали две пиццы, зеленый чай и молочный коктейль с медом. Говорили бы о нормальных вещах.
        Не о том, что Аспен в коме и, возможно, никогда не придет в себя; не о том, что Скалларк бесследно исчезла семь дней назад и, возможно, мертва; и не о том, что я действительно мертва.
        Мне не выйти из комы - шансов нет. И никто меня не отыщет. И мечты я не исполню.
        - Это твой парень?
        Я подскочила, услышав позади себя тоненький голосок. Крэйг убрал руку с моего плеча, удивленно обернулся и опустил взгляд. Посреди коридора стояла Мара в розовой махровой пижаме и красной курточке. На ее ногах были домашние шлепанцы в виде белых зайчат.
        - Почему ты не в постели? - спросил Крэйг.
        Она оценивающе, как-то подозрительно и не по-детски смотрела на Крэйга. Он улыбнулся:
        - Мара, ты что, забыла меня, девочка?
        Она скрестила руки и сказала:
        - Вижу тебя впервые.
        - Кажется, у меня примитивные черты лица, - пробормотал Крэйг, но так, чтобы я его услышала. Я проигнорировала полушутливый укор в мою сторону, направилась к Маре и взяла ее за руку.
        - Идем, малышка. - Она крепко сжала мои пальцы в ответ. - Я должна сказать твоей маме, что ты бродишь ночами по дому.
        - Я не брожу ночами. Так это твой парень? - Мара не хотела уходить. Она уставилась на Крэйга; смотрела так пристально, что он бросил на меня удивленный взгляд. Я в недоумении покачала головой.
        - Нет, я не ее парень, Мара, - он присел перед ней на корточки. - Я твой сосед, который живет этажом выше. Ты не раз оставалась у моей двоюродной сестры, забыла?
        Мара демонстративно откинула косичку за спину, сказав:
        - А ты будешь со мной встречаться?
        Крэйг удивленно улыбнулся и с долей иронии ответил:
        - Я не умею готовить детские обеды.
        - Вы целовались?
        - Мара, - строго сказала я, и она с детской непосредственностью уточнила:
        - Вы не целовались?
        - Прекрати.
        Крэйг поднялся на ноги, переводя удивленный взгляд с Мары на меня. Ситуация казалась нелепой, сюрреалистичной. Тем более после того, что я узнала о Маре от ее мамы.
        - Идем домой, - вздохнула я, приказав себе прекратить думать о ерунде, и бросила на Крэйга взгляд. - Встретимся в больнице, хорошо? Мы обязательно куда-нибудь сходим. Не терпится познакомиться с Греттой.
        - Спокойной ночи, Кая, - с улыбкой кивнул он, шагнув назад к лестничной площадке. Я эхом отозвалась:
        - Спокойной ночи.
        Когда шаги Крэйга затихли, а мы с Марой оказались у двери в ее квартиру, я строго произнесла:
        - Мара, то, как ты себя вела - невежливо.
        - Значит, все-таки парень, - отрешенно прошептала она, понурив голову. Я проигнорировала ее вывод, открыла дверь и подтолкнула внутрь темного коридора.
        - Давай, входи и запрись. И не гуляй ночью, хорошо?
        - Я просто хотела тебя увидеть, - жалобно произнесла она, и я, притворившись, что не удивлена, присела перед ней на корточки и сказала:
        - Мара, ничего страшного, что ты хотела меня увидеть. Просто не стоит выходить ночью одной, договорились? - Она покорно кивнула, на несколько секунд зажмурившись, будто пытаясь удержать в мозгу какие-то яркие образы. Когда Мара посмотрела на меня, в ее глазах появились слезы, а крохотные губки задрожали.
        - В чем дело, тебе больно? - Я сжала ладонью ее плечо. В груди что-то трепыхнулось: подозрительное, нехорошее, страшное. Мара, не догадываясь о моих подозрениях, доверчиво кивнула, но тут же помотала головой:
        - Нет. Я просто хочу спать. Ты завтра придешь?
        Она посмотрела на меня таким пристальным знакомым взглядом, что у меня побежали мурашки по руке - от плеча Мары к моему.
        - Ты придешь завтра?
        - Приду, если хочешь, - сказала я. Она активно закивала, растянув губы в улыбке:
        - Да! Хочу, Кая! Приходи! Я скучаю! - И вдруг она смела меня с ног объятиями, и я едва не шлепнулась на грязный пол, окаменев под крепкой хваткой рук. Придя в себя, я нежно похлопала Мару по спине, погладила по волосам, вдохнула запах меда и сухариков с изюмом.
        Ты начнешь видеть то, чего нет.
        - Я скучаю.
        Ты начнешь слышать то, чего нет, и станешь делать то, чего не стоит делать.
        Я поднялась на ноги и отрешенно произнесла:
        - Мара, мне пора домой. - Она продолжала неотрывно смотреть на меня, подняв голову. - Возвращайся в постель. Поговорим завтра.
        Я отвернулась и на ватных ногах подошла к двери своей квартиры. Время словно замерло, я чувствовала спиной пронизывающий взгляд и хотела обернуться, но не оборачивалась.
        Мне чудится. Это невозможно. Я убеждала себя, но сердце продолжало биться в рваном ритме. Кулаки сжались так сильно, что ногти впились в кожу. Неоднократно сломанные кости в моем теле заныли, будто под напором яростного северного ветра.
        Невозможно, но он здесь.

* * *

9 НОЯБРЯ 2016
        Обычно Ной Харрингтон был счастлив, если дома оставался кто-то, кроме него и бездыханных тел в гробах, но когда Дориан ранним утром, едва рассвело, спустился по лестнице, Ной отреагировал без особого энтузиазма:
        - О. Ты дома.
        - У меня выходной.
        «Тогда зачем ты встал в пять утра?» - хотел спросить Ной, но вместо этого саркастично заметил:
        - Просто не хочешь видеть Альму.
        Сегодня он решил разнообразить рацион и готовил тушеную рыбу в соусе. По кухне разлетелся пряный аромат розмарина и перца. Дориан недовольно буркнул, опускаясь за обеденный стол и вытягивая ноги в вязаных носках:
        - Да тебе-то что?
        С тех пор, как он рылся у нее в столе в поисках каких-нибудь улик, они так и не обсудили случившееся, так что Дориан пребывал в дурном расположении духа.
        - Да ничего, - просто ответил Ной, трогая лопаточкой куски рыбы на сковороде. - Просто боюсь, что от твоей кислой рожи вся еда в холодильнике скиснет. Иди отсюда, парень. - Ной потянул носом воздух и раздосадованно пробормотал: - Эх… может, я заверну тебе рыбки для Каи? Она любит рыбу.
        - Ты спятил? - перебил Дориан, темным взглядом пронизывая спину Ноя. Сегодня он был в растянутой широкой футболке, соскальзывающей с плеча, и старых штанах, найденных в каком-нибудь сундуке на чердаке. Брошенные вещи. Брошенный парень.
        Дориан тут же почувствовал противное чувство вины и еще более противное чувство ответственности.
        - Может, тебе одежды новой купить? - сорвалось с его языка прежде, чем он обдумал вопрос. Ной бросил насмешливый взгляд через плечо:
        - Хочешь по магазинам пройтись, чтобы отвлечься?
        - От чего я должен отвлекаться? Меня бесит твоя одежда.
        - Она ж твоя.
        - И ей уже сто лет. Она вся в дырках.
        Ной отрешенно протянул:
        - Так это мода.
        - Ной. У тебя вся футболка дырявая. И штаны зашиты в трех местах. Может, Кая потому и ушла - потому что ты неряха. Видел же, какая у нее комната? - Когда Ной обернулся и настороженно кивнул, Дориан закончил: - Потому что она любит порядок и чистоту.
        - Я чистый, - уточнил Ной, все же нахмурившись. Не будь Дориан так зол на себя и на Альму, он улыбнулся бы, но сейчас продолжил напирать с каменным лицом:
        - В общем, тебе новая одежда нужна. Да, пусть ты не выходишь из дома, но ты носишь мои шмотки пятнадцатилетней давности, и мне это не по душе. - Ной уже открыл рот, чтобы возразить, но Дориан перебил: - Да-да, у тебя ведь еще есть новая пижама и все такое, но это никуда не годится.
        Повисло короткое, многозначительное молчание. Затем Ной решительно отложил лопаточку на подставку и опустился за стол напротив Дориана.
        - Ну ладно.
        Это «ладно» было плохим. Дориан понял по взгляду Ноя Харрингтона, что ничего не ладно. Его лицо утратило наивное выражение, черты обострились, голубые глаза стали холодными и смотрели по-взрослому. Опять начинается, - подумал Дориан, но вслух произнес, медленно выпрямляясь и подтягивая ноги:
        - Что - ладно?
        Дориан насторожился, а во взгляде Ноя мелькнула насмешка: он явно испытывал удовольствие, зная, какое производит впечатление.
        - Что ж, я готов пойти на уступку. Думаю, ничего страшного не случится, как считаешь? А впрочем, - тут же продолжил он, улыбнувшись одними губами, - страшнее твоей мины и сарказма сложно что-то представить, а?
        Дориан собрался возразить, но не нашелся.
        - Что случится, если ты поможешь?
        - Не помогу. Во всяком случае, это не та помощь, которую ты хочешь. Однако ты можешь помочь себе сам. - Ной сцепил длинные пальцы в замок. - Проблема в том, что хоть я и устанавливаю правила, но тоже вынужден им подчиняться.
        - Ты Смерть.
        - И вы заключили со мной договор, - подытожил Ной.
        - И по договору ты отнял нашу память, - медленно продолжил Дориан. Они будто играли в игру «закончи предложение», и, к ужасу Дориана, Ной знал, чем закончится эта игра. Ной Харрингтон знал, чем закончатся все возможные и невозможные игры.
        - Вас с Каей не должно быть на земле. Но вы здесь, и вы подчиняетесь условиям. И, да, я отнял вашу память по договору. Мне показалось это забавным. - Лицо Дориана перекосилось после этих слов, но он не произнес ни слова. - Но не теперь. Ваша память - необходимый залог для возвращения в мир живых.
        - Но зачем мы вернулись?
        - Вы попросили меня, и я оказал услугу.
        Да уж, оказал услугу, спасибо.
        Они продолжали игру. Крутили барабан. Захлопывали. Приставляли дуло к виску. Стреляли. Дориан чувствовал себя так, будто висит на волоске над пропастью, на дне которой сама Смерть. Манит пальцем, шепчет сладкие речи…
        - Ты сделал это, потому что решил, что будет весело?
        - Но не теперь, - повторил Ной.
        Дориану невыносимо было думать о том, что его жизнь находится в руках Ноя. И хуже всего было потому, что он видел в его голубых глазах грусть, сожаление и желание помочь. Вот только помочь никак не мог.
        Прокашлявшись, Дориан спросил:
        - Как я смогу самостоятельно во всем разобраться?
        - Секунду… - Ной приободрился. Вскочив на ноги, он приблизился к плите и убавил газ, затем развернулся и махнул рукой в сторону гостиной. - Идем. Живее! Я придумал, как нам обмануть правила.
        Дориан нехотя последовал за Ноем в гостиную и в нерешительности остановился у дивана с потертой обивкой.
        - Приляг.
        - Нет уж. Не хочу.
        - Ложись.
        Дориан не мог не подчиниться Смерти. Ощущая себя как на приеме у врача, он опустился на диван ногами к камину. Спина коснулась подушек, и он столкнул их на пол и с уставшим вдохом закрыл глаза.
        - Как ты знаешь, - начал Ной, глядя на Дориана сверху вниз, - я обладаю незаурядными способностями.
        - Мм… - невнятно пробормотал Дориан.
        - И у меня почти что бесконечное терпение. Но оно уже на исходе. Прошло два месяца, а вы с Каей топчетесь на месте, несмотря на мои четкие указания что делать.
        - Я делаю! - разозлился Дориан, посмотрев на Ноя. - Я делаю все так, как ты и говоришь! Тоже мне… Смерть.
        - Осторожнее, Дориан. Я ведь могу и убить тебя.
        - Ну так убей, и покончим с этим!
        - Это ты попросил вернуть тебя. - Ной выжидающе смотрел на Дориана до тех пор, пока тот не сглотнул и не отвел взгляд. - Знаю, - спокойнее продолжил он, - ты этого не помнишь. Ничего страшного. Так и должно быть. Я говорил тебе: вернуться из мертвых можно лишь с одним условием.
        - Ну и?
        - Я не стану возвращать тебе память. Но ты можешь сделать это сам. Попытаться. Сейчас я пойду на кухню, приготовлю дополнительную порцию рыбки для Каи, а ты тем временем останься здесь. Расслабься. Закрой глаза и…
        - Да знаю я. Я знаю, что нужно делать. Думаешь… поможет?
        - Ты волен распоряжаться своим мозгом.
        - Но ты отнял все мои воспоминания.
        - Видимо, не все, да? Ты же вспомнил те слова Альмы. Ох, моя рыба! - вдруг завопил Ной и бросился на кухню. Ругаясь, он стал греметь посудой, а Дориан закрыл глаза и сосредоточился.

* * *
        ОСЕНЬ 2007
        Дориан Харрингтон перешагнул порог особняка и сразу понял, что родители ссорятся. В школе мама всегда была в прекрасном расположении духа: шутила с учителями и учениками, была в меру строгой, но в то же время доброй. Ее все любили. Дома, когда она сталкивалась с отцом, начинался хаос.
        Ни к чему серьезному это не вело - Дориан знал, что они никогда не разведутся, потому что любят друг друга, но сам факт того, что после жуткого дня в школе он должен вернуться в кошмар, устроенный родителями, выводил его, почти всегда спокойного, из себя.
        Он вошел в дом, специально громко хлопнув дверью. Голоса в гостиной тут же прекратились, и на Дориана уставились две пары глаз. Мать с отцом стояли друг против друга в одинаковых позах: руки скрещены на груди, на лицах неприступные выражения. Но тут они оба смягчились.
        - Привет, Дориан, - сказала мама в третий раз за день, и отец, в тон ей, спросил:
        - Как дела, сын?
        Дориан едва не закатил глаза и, ничего не ответив, закинул рюкзак на плечо и прошлепал на кухню. Он знал, почему они ругаются. Это длится уже много, очень много лет. Раньше ссоры случались каждый день, теперь реже. Причина одна - девушка по имени Дэйзи Келли. Раньше, когда Дориан был младше, он думал, что отец изменяет матери, однако спустя время понял, что ошибся. Хотя бы потому, что Дэйзи Келли давно мертва.
        Дориан подошел к холодильнику и достал бутылку с водой. Мама в гостиной вновь вышла из себя:
        - Пожалуйста, Филип, прошу тебя. Оставь их в покое. Миссис Келли отказалась от посещения клуба чтецов, в котором мы вместе состояли. Пожалуйста, не звони им. Пожалуйста!
        Он был непреклонен:
        - Ты предлагаешь мне оставить все как есть?
        - Нет, просто…
        - Тогда что? Что ты предлагаешь мне делать? - с вызовом прошипел отец. - Что ты хочешь, чтобы я сделал, Мария? Все оставил? Просто бросил и забыл? - Она не возражала, и отец решил добить ее последним аргументом: - А если бы это был наш сын? Если бы кто-нибудь схватил его за горло и приставил к сердцу нож, ты бы упрашивала детектива бросить это дело?
        - ПРЕКРАТИ! - заверещала мама. В ее голосе отразились непролитые слезы.
        - Ну что? - зло спросил отец. - Ты собираешься снова попросить меня все бросить?
        - Ты не понимаешь, Филип. Это не моя ошибка…
        Дориан очнулся и закрыл глаза. Ну, теперь это надолго, понял он. Мать сболтнула про ошибку отца, и тот теперь до ночи не успокоится.
        Вернув воду в холодильник, Дориан схватил с полки пачку соленых крекеров и поспешил наверх. Родители даже не обратили на него внимания, - они были заняты тем, что орали друг на друга. Дориан и не хотел, чтобы они смотрели на него. Мать была подавленной и едва сдерживала слезы. Она ведь просто учительница в старшей школе. Она совсем не была готова к тому, что в городе у нее вдруг появятся враги в лице родителей погибших девушек. Последнее, что Дориан услышал, прежде чем захлопнул дверь в свою спальню, было заявление отца, что ему надо подумать.
        Дориан швырнул рюкзак в кресло и плюхнулся на кровать, доставая из кармана мобильник. Оказывается, пока он стоял на кухне, ему прислал сообщение его приятель из школы - Оливер. Оливер был высоким, рыжим и худым, как щепка. Он был выше почти на голову, но таким нескладным, что Дориан по сравнению с ним казался моделью.
        «Как нога?»
        Дориан тут же вспыхнул от ярости, вспомнив, как утром какая-то совершенно невменяемая девчонка пнула его в колено за то, что он не пропустил ее в очереди за кофе.
        «Нормально», - ответил он, поморщившись, но не от боли, а от раздражения.
        «Я узнал, кто это».
        Дориан без особого интереса спросил:
        «И кто же посмел коснуться моего совершенного колена?»
        «Чокнутая Сивер».
        Эти два слова говорили Дориану о многом. Он никогда не встречался лицом к лицу с Чокнутой Сивер (до этого дня), но слышал о ней в школе немало. Если где-то кто-то подрался, Сивер там участвовала. Если учителю нагрубили - это Сивер. Если кто-то взломал торговые автоматы в школе - это Сивер. Самое удивительное из всего этого было то, что Чокнутая Сивер - девушка. И, как вынужден был убедиться Дориан, красивая девушка.
        Дело обстояло так: в школе в очередной раз сломали дряхлый кофейный автомат, поэтому старшекурсникам, чтобы подзарядиться, пришлось бежать под мелким холодным дождиком в соседнее рядом со школой кафе. Пока Дориан перебегал дорогу, он забрызгал брюки, а Оливер успел поскользнуться на влажной траве и едва не сломал себе нос. До начала урока оставалось всего лишь семь минут, а преподавателем был Бешеный Джимми - повернутый на Второй мировой войне историк. На его занятия было крайне нежелательно опаздывать. Бешеный Джимми любил раздавать темы рефератов направо и налево и обычно ждал их в течение трех дней. А так как мама Дориана тоже преподаватель, к нему отношение было особенное. Особенно жесткое.
        Они с Оливером забежали в кафе, и Дориан недовольно посмотрел на свои штанины, заляпанные грязью, уже жалея, что вообще вышел на улицу. Оливер, судя по выражению лица, думал примерно о том же. Его волосы намокли и стали насыщенного медного цвета. Дориан тряхнул головой, убирая со лба прилипшие пряди цвета воронова крыла, и тут же получил недовольный комментарий в спину:
        - Зачем трясти головой, как собака? - Дориан резко обернулся и увидел надменную рыжую девушку. Она была чем-то похожа на эльфа, и волосы у нее завились на концах от дождя. Губы от холода были темно-вишневого оттенка. - Что? - резко спросила она. - Ты мою рубашку забрызгал.
        - Извини.
        - Нет, не извини. Пропусти меня в очереди.
        - Нет. - Он бы пропустил, не назови она его собакой. - Мы пришли первые.
        - Я опаздываю, - мрачно сказала рыжая, свирепо сверля Дориана, и тот, игнорируя взгляды остальных покупателей, спокойно попросил:
        - Немножко подожди. Я ведь сказал, мы пришли первее тебя.
        То ли тон вывел ее из себя, а возможно, сам Дориан и его слово «немножко», но она растянула губы в усмешке и льстивым голосом сказала:
        - Посмотрим, как быстро ты уйдешь отсюда, болван! - А затем со всей силы пнула его в колено носком ботинка.
        «Давай сделаем вид, что этого не было», - спустя несколько минут предложил Дориан Оливеру, и тот с легкостью согласился, порекомендовав напоследок:
        «И не попадайся ей на глаза».
        Эта фраза отчего-то развеселила Дориана, потому что он вспомнил ту хрупкую рыжую девицу в форме их школы, и она совсем не походила на гангстера, которому не стоит попадаться на глаза. Впрочем, Дориан и не планировал искать неприятности. Этот школьный год - последний, и он должен готовиться к поступлению в УЭК. Первый медицинский павильон был одним из лучших факультетов в их стране, и Дориан намеревался поступить туда и стать первоклассным врачом.
        В дверь его комнаты постучали, затем с робкой улыбкой заглянула мама:
        - Пора ужинать. Ты еще не переоделся? Дориан, давай скорее, пожалуйста. Мы с папой хотим с тобой поговорить.
        Дверь закрылась, а Дориан так и лежал на своей кровати. Телефон выпал из руки, но он даже не заметил этого. В груди внезапно поселился страх: а что, если?.. Он никогда не думал о том, что родители могут развестись, но что, если они созрели и хотят объявить об этом за ужином?
        Дориан медленно сел и стянул с себя жилетку с эмблемой школы, затем пуговица за пуговицей стал расстегивать рубашку, полностью погрузившись в свои мысли. Пытался проанализировать состояние родителей, чтобы знать, к чему готовиться. В итоге Дориан решил не гадать и через несколько минут сидел на кухне, ожидая приговора. Вся ярость по поводу Чокнутой Сивер куда-то испарилась, остался лишь неприятный осадок.
        Отец сидел, уткнувшись в телефон. Мама стояла у плиты, и Дориан заподозрил, что она не хочет, чтобы он видел ее перекошенное лицо. Но тут она обернулась и поставила перед отцом тарелку с картофельной запеканкой. Лицо было обычным, в глазах ни слезинки.
        - Отложи телефон, Филип, пожалуйста. Не за столом. Давайте поужинаем всей семьей в спокойной обстановке.
        Отец раздраженно отложил мобильник и скрестил руки на груди, дожидаясь, когда стол будет накрыт. Дориан напрягся сильнее: почему мама сказала так, словно это их последний ужин?
        Когда она уселась на соседний стул, Дориан выпалил:
        - Вы разводитесь?
        - Когда? - опешил отец.
        Вопрос поставил Дориана в тупик, и он посмотрел на маму в поисках объяснений. Нервно сглотнул, когда она покосилась в сторону отца, а затем спокойным, рассудительным голосом, в точности таким, каким Дориан говорил утром с Чокнутой Сивер, произнесла:
        - Дорогой, ты решил, что мы с папой разводимся, потому что мы… немного не сходимся во взглядах?
        - Вы постоянно орете, - упростил он формулировку, сцепив под столом пальцы на ноющем колене. Оно вспыхнуло новой болью, и он тут же отдернул руку.
        В разговор вступил отец:
        - Мы с мамой не орем. И поговорить мы не об этом хотели. Твоя мама, открою тебе секрет, останется со мной до конца моих дней. - Дориан сделал вид, что не слышал последних слов, и спросил:
        - Тогда о чем вы хотели поговорить?
        - Сынок, - теперь мама завладела разговором, а отец принялся за ужин. Дориану все еще кусок в горло не лез. - Нам с папой нужна твоя помощь. Ты кушай, дорогой.
        Дориан покорно взял кусочек черного хлеба с семечками и принялся долго и нудно жевать. Мама сказала:
        - На самом деле, я хочу, чтобы ты занялся репетиторством.
        - Я и так им занят, - сказал Дориан. Мама согласно качнула головой, пододвигая к себе тарелку с запеканкой. Затем она расстелила на коленях кружевную салфетку.
        - Да, но это особый случай. Ты слышал когда-нибудь об ученице по имени Альма?
        Альма? В его школе, кажется, есть девушка с таким именем…
        - Не знаю. Кажется, ее фотка висит на стенде с лучшими учениками школы?..
        - Висела, - поправила мама с грустью во взгляде. Отец отчего-то согласно кивнул, хотя в школу приходил только на спортивные соревнования. - Понимаешь, у девочки сейчас серьезные проблемы в семье…
        - Так вы хотите, чтобы я помог ей с оценками? - поинтересовался Дориан, мысленно уже планируя свой график и пытаясь втиснуть в него Альму.
        - Дориан, - папа уже успел проглотить половину запеканки и решил сделать перерыв в еде, - ты и сам в числе лучших учеников, так что ты должен заботиться о тех, кто младше.
        - Тебя тоже волнуют ее оценки?
        Отец покачал головой, стряхивая со свитера хлебные крошки.
        - Я хочу, чтобы вы подружились. Понимаешь, от Альмы у нас пока что одни проблемы, и я думаю, ты мог бы оказать на нее положительное влияние. Ты ведь умный парень, придумаешь, как отвлечь ее от этих безумных выходок…
        И тут Дориан чуть не подавился.
        - Безумных выходок? - Отец кивнул и собирался было что-то сказать, но Дориан не позволил, воскликнув: - Это Чокнутая Сивер?! То есть Сивер? Ее фамилия Сивер?! - Он крутил головой, глядя то на мать, то на отца, которые, кажется, совсем не удивились.
        - Дориан, - огорченно вздохнула мама, - не называй ее так.
        - А как? - возмутился он, едва не сболтнув об утреннем инциденте. Он так резко поднял руку, что опрокинул на себя стакан с водой.
        - Черт! - Дориан вскочил на ноги и бросился за полотенцем. Убирая беспорядок, он приговаривал: - Ни за что! Нет уж! Только не Чокнутая Сивер. Нет. Я найду ей другого репетитора. Мне не нужны проблемы.
        - Я ведь сказал, что он так и отреагирует, - самодовольно произнес отец, возвращаясь к еде. Сказал это таким тоном, будто Дориан маменькин сынок и не справится с какой-то там рыжей девчонкой.
        - Я подумаю, - скрипнув зубами, выдавил он, возвращаясь за стол. Мама приободрилась, собираясь что-то сказать, но отец вновь вмешался:
        - Не стоит, сын. Альма Сивер опасная девушка. Я беспокоюсь, а вдруг она тебя совратит? Или… изобьет? Или, упаси боже, твои оценки скатятся?
        Дориан оценил отца тяжелым взглядом, и когда тот рассмеялся, сказал:
        - Ха-ха. - Разговаривать он решил с мамой, поэтому повернулся к ней. - Я помогу ей, если ты почувствуешь себя счастливее.
        - Дориан, - уголки ее губ тут же опустились, - но если ты не хочешь…
        Дориан едва не закатил глаза. Почему, воспитываясь такими искусными манипуляторами, он не получил от них ни грамма способностей?
        - Я просто сгораю от нетерпения в ожидании встречи с ней, мама, - процедил он.
        - Кстати, - отец все еще посмеивался. - Осторожнее, она, я слышал, и поджечь может.
        - Филип, прекрати пугать ребенка, - мама укоризненно посмотрела на отца, а Дориан, откинувшись на спинку стула, мысленно вернулся на тридцать минут назад. Он ведь только что сказал Оливеру, что не станет связываться с Чокнутой Альмой Сивер.

* * *

9 НОЯБРЯ 2016
        Под моей щекой завибрировал мобильный телефон, и я, с трудом выпутавшись из пледа, ответила на звонок:
        - Да?
        - Надо встретиться.
        - Кто это? - Язык с трудом ворочался, я не могла разлепить глаз. Казалось, с тех пор, как я распрощалась с Марой и шагнула в квартиру, чтобы завалиться на диван, прошло не больше пяти минут.
        - Кира.
        Я нажала на «отбой» и положила телефон под подушку. «Кира» - кодовое слово для того, чтобы не брать мобильник в руки. И надо подписать ее номер, чтобы не повторить ошибку.
        Но Кира оказалась настойчивой и тут же перезвонила. Я поднесла телефон к уху, собираясь попросить ее прекратить меня доставать, но не успела и слова вставить - она разразилась тирадой:
        - Хоть раз в жизни ты можешь не вести себя по-идиотски? Ты действительно должна со мной встретиться! Это Кира. Ты меня помнишь, или у тебя опять провалы в памяти?
        - Чего тебе? - спросила я, с трудом поднимаясь. Меня тут же бросило в жар, перед глазами поплыли круги.
        - Я же сказала: нам надо встретиться. Это очень важно!
        Разлепив горящие веки, я посмотрела на часы и, сфокусировав взгляд, спустя пару секунд разглядела цифры: 5.21.
        - И где мы встретимся? - промямлила я, с трудом подавив зевок. Удивительно, но Кира слышалась бодрой и полной сил.
        - Где ты хочешь!
        Я с трудом соображала, подыскивая подходящий вариант для такой утренней встречи, поэтому Кира не вытерпела и безапелляционно заявила:
        - Встретимся в круглосуточном ресторанчике в центре города. Он называется «Бессонная ночь».
        Превосходное название.
        Все тем же надрывным тоном голоса Кира объяснила, как добраться до «Бессонной ночи», и затем отключилась, сказав, что будет ждать меня в шесть тридцать. Я все еще несколько секунд держала телефон у уха, забыв, что руку надо опустить. Повращала глазами, чтобы немного проснуться, и затем на нетвердых ногах направилась принимать душ.
        После ухода из особняка клаустрофобия никуда не делась, но я видела свое тело в гробу, так что зажимы иррационального страха немного ослабли. Теперь я могу принимать душ. Правда, все еще держу дверь в ванную открытой.
        Быстро собравшись, я подошла к входной двери и отодвинула в сторону тумбочку со старым графином. Вдруг Неизвестный решит забраться в квартиру? Вдруг мой сон будет крепким? Вдруг не проснусь? Если это случится, мне нужно будет среагировать мгновенно. Когда Неизвестный толкнет дверь, графин упадет на пол и звон разбитого стекла меня разбудит. Я успею схватить пистолет и…
        Улица встретила меня тишиной и сумраком, разгоняемым фонарями. Снега за час нападало прилично, и моя машина стояла укутанная в белоснежное одеяние, покрывшееся корочкой льда. Снег казался темно-серым, блеклым, небо - черным. Забравшись в холодный салон, я завела двигатель и написала Кире сообщение, предупредив, что немного опоздаю. Она ничего не ответила, и я решила, что для нее же лучше, если это не розыгрыш.
        Кира не обманула. Когда в шесть часов сорок минут я прибыла в пункт назначения, она уже сидела за столиком в обществе гамбургера, куска мясного пирога и чайничка с кофе. Когда я опустилась напротив, Кира подняла голову, демонстрируя покрасневшие белки глаз с полопавшимися сосудами.
        - Не пялься, - сказала она.
        Я отвернулась и осмотрела немногочисленных посетителей ресторанчика: парочка влюбленных, держащихся за руки, молодая женщина с книгой, какой-то турист с огромным рюкзаком в самом углу, мы с Кирой; она уплетала за обе щеки гамбургер, а я сидела со скрещенными на груди руками.
        - У тебя действительно видения?
        Я со вздохом посмотрела в ее сторону. Острые скулы, под глазами мешки, волосы всклочены, будто Кира хваталась за них руками и тянула в разные стороны. Я бы не удивилась, окажись это правдой.
        - А что?
        - Да ничего.
        - Ты для этого позвала меня? Это и есть твое срочное дело?
        Снова я задумалась о том, как бы Кира отреагировала на правду. Узнай она, что видения не мои, а Аспена - отвернулась бы от него? Кира смогла бы принять Аспена таким, какой он есть - с бессонницей и шрамами, с видениями об убийствах и связью с Неизвестным? А может, она просто меня ненавидит и ей плевать, у кого видения? Просто так совпало?
        Кира, продолжая сосредоточенно жевать гамбургер, нырнула рукой за стол и достала с соседнего стула пухлую картонную папку. Момент, когда она укладывала папку рядом со своей тарелкой, растянулся, казалось, на часы. Во всяком случае, перед моими глазами успели промелькнуть все самые страшные моменты моей жизни, потому что когда кто-то протягивает мне вот такую папку, это ничем хорошим не заканчивается.
        И в этот раз тоже не закончится.
        - И что это? - Мой голос даже не дрогнул. Кира растянула пухлые губы в злобной ухмылочке - меня аж передернуло, - и покачала головой из стороны в сторону.
        - Не-а, - с набитым ртом сказала она, - пока не ответишь на мои вопросы, даже не узн…
        Я стремительным движением дернула папку к себе - Кира даже моргнуть не успела, лишь открыла рот и возмущенно замычала, - и раскрыла ее на первой попавшейся странице.
        - Так нечестно! - Она попыталась дотянуться до меня жирными пальцами, но я откинулась на спинку кресла.
        - Ты думала, я буду сидеть и слушать твой бред? Продолжай завтракать, а я пока взгляну, что здесь.
        Я беглым взглядом осмотрела страницы, прислушиваясь к раздраженному пыхтению Киры. Чьи-то любопытные рисунки, распечатки, медицинские справки.
        - Там есть одна очень интересная страница, - подсказала Кира.
        С чего бы ей любезничать?
        Я прищурилась и вновь взглянула на папку.
        - Страничка в конце.
        - А страницы о тебе были? - спросила я. Кира проглотила остаток гамбургера, вытерла пальцы о бумажную салфетку и швырнула ее на тарелку.
        - Конечно, я их забрала. И правильно сделала.
        Проигнорировав ее, я достала из папки ту самую страницу. Обычный тетрадный лист, на котором корявым почерком Аспена было выведено несколько строк.
        № 1 КАЯ АЙРЛЕНД, 29.09.1996
        жертва (важно)
        провалы в памяти
        психическая травма!!!
        клаустрофобия
        атрофированы эмоции?
        +++ изучает медицину
        появилась в Э-К 10 сентября
        Предложение «атрофированы эмоции» Аспен подчеркнул три раза. А «появилась в Э-К 10 сентября» выделил жирным красным цветом.
        Может, я просто сплю и все происходящее - очередной ночной кошмар? К сожалению, страница в моих пальцах реальна. Я кожей чувствовала ее шершавость; чувствовала запах от папки, смешанный с запахом кофе и жареного мяса.
        Будь я дома, я бы обхватила себя руками крепко-крепко, чтобы сжать внутри треснувшее пополам сердце; чтобы не развалиться окончательно. Если бы я была наедине с собой, я бы в голос ругалась, а будь рядом Аспен, я бы ударила его. В эту секунду мне хотелось причинить ему такую же боль, какую причинил мне он. Потому что я никогда не сомневалась в нем, а он во мне всегда. Даже когда говорил, что мы лучшие друзья, когда говорил, что я стала одним из его самых близких людей.
        Мой лучший друг, парень, который обещал всегда быть на моей стороне и защищать меня… на самом деле никогда мне не верил. Для Аспена я была жертвой. Я была номером один в его списке подозреваемых.
        - И что ты думаешь? - спросила Кира, следя за моей реакцией. Как жаль, что рядом она. Жаль, что уставилась. Даже перестала жевать и стучать зубами, как Щелкунчик. Ее взгляд метался от моего безучастного лица к папке и обратно.
        Я поджала губы.
        - Понятия не имею, что это.
        Да даже будь я дома наедине с собой… все равно ничего бы не сделала. Аспен в коме, а я - ходячий мертвец. И эмоции у меня атрофированы.
        Глава VI
        Девушка за стеклом

9 НОЯБРЯ 2016
        - Не всем воспоминаниям можно верить, - напомнила доктор Андерсон, складывая руки на коленях. Юбка у нее была бледно-розового цвета с разрезом на бедре; ногти ухоженными, а на безымянном пальце колечко с бриллиантом. - Гипноз - не точная наука.
        - Знаю, - сказала я, глядя в потолок. Лежать на кушетке перед доктором Андерсон в ее кабинете в лечебнице на задворках Эттон-Крика было неприятно, но я поборола паршивое чувство уязвимости.
        Это я так решила, я решила приехать, я решила довериться.
        - И все же ты хочешь выудить воспоминания.
        - Я хочу все знать. - Я вздохнула и нажала пальцами на живот. Мои действия не укрылись от внимания доктора Андерсон, и она сказала:
        - Ты нервничаешь. Я думаю, нам не стоит продолжать.
        Конечно, я нервничаю! На мне были привычные ботинки, штаны, белая водолазка и майка под ней, но чувство было таким, будто я лежала на кушетке абсолютно голая.
        - Я пойму, насколько правдивы мои воспоминания, - пообещала я, избегая смотреть в сторону доктора Андерсон. Я боялась, что она меня прогонит.
        Да, я могла остаться в Тайной квартире, где легла бы на диван и заставила себя все вспомнить. Но страшно. Что, если не смогу контролировать себя внутри? Вдруг не сумею вытащить себя из глубин подсознания и только сильнее запутаюсь?
        - Мне нужна ваша помощь, доктор Андерсон, - решительнее добавила я, подкрепив слова настойчивым взглядом. Я хотела, чтобы в моих карих глазах она увидела то, что видят другие - серьезность, решительность, холодность. Но для нее я была просто пациентом - человеком, которого нужно анализировать.
        - Хорошо, Кая, - она кивнула, - давай попробуем с малого. - Для начала скажи мне, что именно ты хочешь отыскать?
        Вот и вопросы.
        Я решила быть предельно честной:
        - Я хочу знать правду. У меня есть подозрения, что я забыла важные вещи. Я хочу их вспомнить. Можно приоткрыть окно?
        - Конечно, - сказала доктор Андерсон, охотно поднимаясь на ноги и следуя к своему письменному столу. Она отодвинула жалюзи и открыла окно, на секунду задержавшись взглядом на площадке перед лечебницей для душевнобольных.
        Когда она вернулась в кресло и приняла то же самое положение, в ее голосе проскользнула нотка заинтересованности:
        - Так лучше?
        - Да. Спасибо. Вы сможете вернуть меня, если я начну себя странно вести?
        - Как именно странно?
        - Если вдруг мне станет страшно… - Я вновь решила сказать правду, чтобы доктор Андерсон видела, что я ей доверяю. - Если я испугаюсь, пожалуйста, верните меня.
        - Разумеется, Кая, - заверила она. Выражение ее глаз подсказало, что она прониклась моими словами, но мне было важнее, чтобы она все верно поняла. Да, ее работа - вытащить меня наружу, но я не всегда проявляю страх так же, как другие люди.
        Я не стану метаться на диване и кричать, не стану панически хватать руками воздух и бессвязно вопить, скорее всего меня просто парализует. Доктор Андерсон должна вернуть меня в этот момент, потому что я не хотела пугать ее очередной смертью.
        - Готова? - мягко спросила она, не подозревая о моих мыслях.
        - Готова, доктор Андерсон.

* * *
        - ЭЙ! ЭЙ! ЭЙ! - Стивен резко похлопал меня по щекам. - Открой глаза! Если потеряешь сознание, я отправлюсь за твоей сестрой. Думаешь, ей понравится, как я…
        Я распахнула глаза и несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться. Стивен выпрямился, удовлетворенно улыбнувшись:
        - Так-то лучше. И без фокусов, мисс Айрленд. Ты умрешь, только когда я разрешу.
        …
        - Поцелуй - это просто прикосновение губ к губам, но сколько чувств он пробуждает!.. - Стивен продолжал разглагольствовать, пока я была привязана к столу. - Мягкое касание, сплетение языков, соприкосновение грудных клеток - это чистая физиология. Открой глаза, Кая.
        Его лицо было в миллиметре от моего, и, если бы мой затылок не упирался в металлическую столешницу, я бы отшатнулась. Но я могла лишь внутренне сжаться, глядя в черные зрачки глаз Стивена.
        - Ты что-нибудь чувствуешь? - прошептал он, вращая глазами: осматривал то мои губы, то лоб, то глаза, то кончик носа. - Когда я тебя касаюсь?
        Отвращение.
        Он сжал мое горло ладонью и сдавил пальцы сначала легонько, а затем сильнее.
        И боль.
        А затем его губы накрыли мои, приоткрывшиеся в голодном вдохе. Я видела, как его глаза закрылись, но ничего не чувствовала кроме давления в висках из-за того, что не хватало воздуха; а когда Стивен отстранился и облизнул губы, глядя на меня как голодная дворняга, я почувствовала на губах кровь - он вновь укусил меня.
        - Знаешь… а ведь я всегда думал только о мести. Когда твой образ всплывал перед глазами, я видел тебя окрашенной в кровь. С вырванными внутренними органами, бледным лицом, сломанными ребрами, торчащими из кожи… - Он облизнул нижнюю губу, на которой осталась моя кровь. - Но теперь… - По моему телу скользнул взгляд коллекционера, задержавшийся на зашитой ноге, на сломанных пальцах, на ребрах и животе, испещренном черными стежками, - я не могу выбросить из головы твою чистую обнаженную кожу. Ты лучше Лили. Каким же я был глупцом! - Стивен вдруг ударил рукояткой ножа по столешнице, и я вздрогнула от грохота, прокатившегося по складу. - Послушай! Я дам тебе тот шанс, который мне никто не дал. Если ты будешь моей, я верну тебя.
        Его рука скользнула по моим грязным волосам, затем легла на плечо. Я затаила дыхание, чувствуя его пальцы на голой коже; как они скользнули по ключице, легли на левую грудь, сжали. Стивен исступленно выдохнул, но я не шелохнулась.
        - Какая же ты красивая… - Его ладонь вновь скользнула по моим волосам, голодный взгляд впился в мое обескровленное лицо. - Будь со мной, и я больше не трону тебя, Кая.
        Мой живот взорвался от боли, а в горле будто кто-то прошелся наждачной бумагой - таким было ощущение, когда я хрипло рассмеялась. Даже когда я с трудом опустила взгляд на свой живот и увидела, как один из грубых стежков вдруг лопнул и из него стала сочиться кровь, стекая на бок, мой смех только усилился.
        Стивен схватил меня за горло обеими руками, и я, фыркнув несколько раз, замолчала.
        - Если я задушу тебя, это будет слишком просто! Ох, так не должно быть. Не с тобой, - Стивен всмотрелся в меня. - Твоя смерть будет страшной и жестокой. И я буду сидеть в первом ряду и наблюдать, как ты медленно истечешь кровью.
        И с этими словами он провел ножом по моему предплечью.
        - Закрой глаза, дорогая.
        Я закрыла глаза, но все равно чувствовала, что камера приближается к лицу. Раздался щелчок, затем меня ослепил свет. Я подскочила.
        - Все хорошо, все хорошо, - все тот же женский голос. - Тебе ничего не угрожает, Кая. Закрой глаза.
        Я вновь подчинилась, напрягшись всем телом.
        - Поверни голову влево. - Я сделала так, как мне приказали, и в этот раз почти не испугалась, когда меня озарило внезапной вспышкой. - Теперь вправо, Кая.
        Это продолжалось. Я следовала за голосом, не открывая глаз. Вокруг меня порхала женщина с камерой. Ее слепящий свет обнажал мое тело, фиксировал раны. Я воспроизводила их в уме. Вот сейчас она фотографирует четыре вертикальные царапины на левом бедре - Стивена резали вилкой в тюремной столовой.
        - Подними руки.
        Я раскинула руки, все еще не открывая глаз. Камера приблизилась и запечатлела рубцы на внутренних сторонах предплечий. Затем опустилась ниже и щелкнула крупным планом букву «С» на ребрах под левой грудью.
        Когда я осмелилась открыть глаза, увидела, что женщина с камерой сидит на одном колене в шаге от меня и фотографирует мои ноги, раскрашенные синяками и ранами. Я подняла взгляд и увидела маму, стоящую в одном из темных углов. Ее глаза были широко открыты - она боялась смотреть, но в то же время не могла отвести взгляда.
        - Повернись спиной, Кая, - мягким тоном сказала женщина с камерой. - Осталось еще немного. Стоять больно?
        Я сделала, как мне велели, и, когда отвернулась, внутри все задрожало от ощущения приближающейся беды.
        - Не поворачивай головы, Кая, стой прямо, пожалуйста.
        - Пожалуйста, Кая, потерпи, - умоляла мама из своего темного угла. Я сглотнула и услышала сквозь шум крови в ушах ее притихший голос, объясняющий кому-то: - Ей сложно стоять спиной к людям.
        - Мы понимаем, - ответили ей.
        - Кая, пожалуйста, не поворачивай голову. Еще несколько снимков.
        …
        До моих ушей с трудом доносился их шепот, но после клетки Стивена мой слух обострился.
        - Она зовет сестру.
        Они говорят в соседней комнате? Неужели в моей палате стены из картона?
        - Это единственное, что она говорит. Только зовет Джорджи.
        - Доктор, она не помнит, что там случилось?
        - В той клетке ее разрушили, Мэгги. Она больше не ваша малышка Кая, Дэвид. Больше нет. Полиция представила полный отчет. - Повисло молчание. Горечь этого молчания легла на мою грудь и прикрыла рот и нос ладонями, чтобы я не дышала и не прослушала важное.
        - Вы знаете, что там случилось?
        - Пока что Кая переживает сильный шок. Возможно, в глубине души она уже знает, что Джорджи мертва. - Я почувствовала, как из-под век скатываются горячие слезы и ручейком стекают к вискам. - Но она не знает, что случилось в той клетке. Я надеюсь, что полную картинку она так и не вспомнит. Для взрослого человека это слишком, а для ребенка тем более.

* * *
        - Кая! - позвала меня доктор Андерсон, и я тут же очнулась. На секунду показалось, что мое тело - все еще тело шестнадцатилетней девочки, и я испытала облегчение, когда поняла, что это не так, что на самом деле мои кости не сломаны, что на самом деле меня не фотографирует судебный фотограф.
        - Все? - я удивленно посмотрела на нее. - Доктор Андерсон, мы можем попытаться еще раз? Я только что выяснила, что были еще… эм… оказывается, были и другие вещи, которые я забыла. Я хочу знать, что это.
        Доктор Андерсон даже не притворилась, что размышляет над моей просьбой.
        - Кая, на сегодня все. Твой мозг - это не коробка. Нельзя открыть ее и разом вытащить все игрушки, понимаешь?
        - Я понимаю. Мозг - это…
        Доктор Андерсон покачала головой.
        - Нет, я не устраиваю тебе экзамен, Кая. Но ты должна немного отдохнуть и осмыслить новые воспоминания. Они подготовят тебя к большему. Если ты вспомнила то, что вспомнила, значит, это было важно. - Она улыбнулась. - До следующей встречи, Кая.
        От яркого света болели глаза. Я не думала, что доктор Андерсон права на мой счет. Я должна все вспомнить именно сейчас, а не потом. У меня нет времени, и мне не нужно растягивать это удовольствие.
        Но когда я вышла из здания лечебницы и направилась к своей машине, поняла, что в чем-то доктор Андерсон права. Хоть я и мертва уже много дней, чувствую себя сейчас очень плохо. И выгляжу ненамного лучше: глаза кажутся черными, а белки испещрены тонкой сеточкой кровеносных сосудов. На коже синяки, а между бровей, казалось навечно, залегла вертикальная морщинка.
        Успешно поборов тошноту, я по пути домой заехала в магазин и купила черный шоколад. Здесь же развернула его и принялась грызть, запивая минеральной водой. Одна рука покоилась на руле, и когда я затормозила БМВ на красный свет, взгляд упал на шрам на тыльной стороне ладони. Костяшки побелели - так я вцепилась в руль. Рубец тут же стал белым. Уродливое напоминание о прошлом. Я сама и мое тело - одно сплошное напоминание.
        Доктор Андерсон права, мне стоит притормозить. Я должна найти доказательства своей невиновности, но пока что нашла подтверждение. Аспен был прав: у меня частичная потеря памяти. Но откуда он узнал об этом? Откуда он вообще узнал те вещи, которые спрятал в страшную папку?
        Бегло просмотрев ее, я увидела множество страниц из отчета доктора Сивер. Не все из них принадлежали мне. Кое-где мелькали имена Сьюзен, Скалларк и даже Леды Стивенсон. Но там не было отчета из полиции. Доктор надеялся, что я никогда не вспомню, что случилось на том складе. Но что там случилось? Я помню ужасные, страшные вещи. Что может быть хуже моих воспоминаний?
        Вот почему я не могу отмахнуться от подозрений Аспена, тем более сейчас, когда он в коме и не может дать внятное объяснение, а в полиции задержана по подозрению в убийстве Лаура Дюваль. Да, она идеальная подозреваемая, но Аспен правильно сказал: я тоже.
        Всю дорогу домой я зевала и таращила глаза, чтобы не уснуть за рулем и не попасть в аварию. Уже из квартиры позвонила капитану полиции Джону Агилару, и этот разговор был не из приятных. Папин друг наотрез отказался говорить о случившемся четыре года назад. Утверждал, что нужно оставить прошлое там, где оно похоронено. Я в ответ сказала, что это мои воспоминания и мне решать, что с ними сделать. И была очень удивлена, когда мои убеждения и уговоры подействовали.
        - Я пришлю тебе копию отчета!
        - Это ведь незаконно? - на всякий случай уточнила я. Джон спросил с долей иронии:
        - Ты собираешься кому-то рассказывать о случившемся?
        - Нет, просто хочу разобраться.
        - Ты никому не станешь говорить. - Джон будто не слышал, в его голосе прозвучала сталь, и я замерла, почувствовав себя преданной. Раньше он никогда не говорил подобным тоном. - Я бы не хотел, чтобы ты читала это. Но если ты опять хочешь себя выпотрошить, будь готова, Кая.
        Джон отключился. Почему он говорил так, будто пытался напугать меня? Нет, Джон Агилар говорил так, будто он устал. Возможно, миссис Нэтвик рассказала ему о моих проблемах и теперь он в курсе дел, и, зная мой характер, был готов к тому, что рано или поздно я задам вопросы.
        Меня охватило чувство возбуждения и страха. Я прошлась по комнате, останавливаясь то у книжного шкафа, где корешок к корешку стояли книги, то у стола перед компьютером. И так раз за разом - туда-сюда, туда-сюда. Просмотрела сообщения в электронном почтовом ящике. Одно от Крэйга: «Не забудь: мы с Греттой тебя ждем». Несколько тысяч от Селены. Я осмелилась открыть последнее: «Кая, может, ответишь на мои сообщения? Я начинаю злиться. Я могу приехать. И приеду, если ты продолжишь молчать. Завалюсь в твою захламленную квартиру и тресну тебя! Мама говорит, у тебя нет ни кровати, ни холодильника. Ты рассталась со своим парнем? Да, дорогая, мама мне и про него рассказывала!» Полное эмоций сообщение, окрашенное в яростный красный, в злобный зеленый и тревожный нежно-розовый, здорово подняло настроение, заставило улыбнуться. Я пообещала себе, что отвечу чуть позже, и вновь отошла от стола.
        В Тайной квартире, как обычно, было холодно. Когда я вернулась из лечебницы, серые стены встретили меня вырезками из газет и женскими лицами, улыбающимися с фотографий. На рабочем столе лежала папка Аспена и позаимствованные из дома семейства Келли тетрадки. В окно заглядывало тусклое ноябрьское солнце. Я выглянула во дворик, чувствуя странное умиротворение, никак не связанное с моими настоящими эмоциями. Наверное, я просто привыкла к этой квартире и виду из окна, привыкла к пустоши за домом, где разлагалось заброшенное двухэтажное здание. Каждый день оно смотрит на меня пустыми глазницами окон, выдыхает студеные облачка пара, а я смотрю в ответ.
        В окно постучал дождь; сначала царапнув стекло двумя каплями, затем резко забарабанил, требуя впустить его в квартиру. Когда образ одинокого здания на пустоши смазался, я забралась под плед и закрыла глаза. Во рту все еще стоял привкус горького шоколада; ноги и руки быстро онемели, веки стали тяжелыми.
        Пока есть время, я должна попытаться вытянуть из коробки как можно больше воспоминаний. Доктор Андерсон уже повернула ключ в замочной скважине, единственное, что осталось - распахнуть дверь и перешагнуть порог.

* * *
        ВЕСНА 2013
        - Мне звонил директор. - Вздох отца, появившегося на пороге моей комнаты, звучал как приговор. Я на секунду замешкалась, затем подняла голову и встретилась с ним взглядом в зеркале над письменным столом - настойчивая рекомендация психолога: «Кая должна постоянно видеть себя».
        - Я не знала, что ты сегодня приедешь, пап, - ответила я, возвращаясь к книге. Хоть я и пыталась вести себя невозмутимо, спина как по команде выпрямилась, будто вместо позвоночника в тело вогнали арматуру.
        - Я не планировал, но позвонили из школы. - Повисло долгое молчание. Я пялилась в книгу, притворяясь что читаю, а отец испытующе наблюдал за мной, давил стальным взглядом, разчарованием в глазах. Не дождавшись объяснений, он сдался первым: - Ты не пришла на экзамены?
        - Я была на экзаменах.
        - Но ты пропустила два из них. Посмотри на меня.
        Я подняла голову.
        - Кая… - Нет, только не это. Я обернулась на стуле и сдавила свое дергающееся колено, чтобы отец не заметил, как я нервничаю. - Я не собираюсь тебя наказывать.
        - Я знаю.
        - Я просто не могу тебя понять, - тихо продолжал отец. Он сел на мою кровать и наклонился вперед. - Помоги мне. Уже прошло четыре месяца, но тебе не стало лучше. Ты не ходишь к психологу. Ты не разрабатываешь свое тело. Ты научилась писать левой рукой, но не ходишь на уроки. Прекратила общаться с друзьями. С Селеной, - тут же исправился он. - Ты больше не общаешься с Селеной.
        - Я общаюсь.
        - Нет, Кая. Несмотря на то, что меня нет рядом, а я должен быть, здесь есть мама. Твоя мама всегда поблизости.
        Я краем глаза заметила, как от распахнутой настежь двери метнулась мамина тень.
        - Мама сказала, что ты пропускаешь встречи с психологом. Из-за этого у тебя могут начаться проблемы. А как же твое будущее?
        Мое… будущее?
        - Ты должна прекратить наказывать себя, - произнес он скованным голосом. И тут я поняла, почему он здесь. Не потому, что ему позвонил директор, а потому что позвонила мама. Она не смогла бы взять на себя роль отца - жесткого и бескомпромиссного, человека, которому я всегда подчиняюсь. Мама бы заревела, даже не договорив «доброе утро, милая».
        - Прекрати наказывать себя. - Я тут же опустила голову и заметила, что колено все еще дергается. Сглотнула. Уже неважно, заметит это отец или нет. - Подними глаза. Немедленно.
        Я сжала кулаки, но подчинилась.
        - Смотри на меня, когда я говорю с тобой. Не под ноги. Не отводи взгляд.
        - Я поняла.
        - Прекрати себя жалеть. Ты не жертва. Ты моя дочь. Моя сильная дочь. Ты выжила. Ты боролась до последнего за жизнь Джорджи. - Я затаила дыхание, а отец продолжал, не зная, что из-за ее имени внутри меня лопаются органы, заливая все нутро кровью. - Ты не жертва, Кая. Джорджи очень бы расстроилась, увидев тебя такой. Она бы огорчилась, узнав, что шанс, который был тебе дан, ты выкинула в мусор. - Я сжала челюсти. - Ты должна заканчивать. Поднимайся на ноги и иди по тому маршруту, который проложила. Ты хотела выбраться из клетки. Так выберись.
        - Я не хотела.
        - Что? - он нахмурился, не расслышав мое бормотание. Я облизала пересохшие губы и, глядя на отца в упор, повторила громче:
        - Я не хотела выбраться. Я хотела вытащить Джорджи. Она не была виновата.
        Отец тяжело вздохнул, и я заметила, что его ладонь сжалась в кулак.
        - Ты тоже не виновата. Виноват только он и больше никто. Тебя никто не ругает дома, Кая. Никто не давит на тебя, потому что мы вырастили тебя разумной и смелой. Но ты должна сама перестать на себя давить. Перестань себя ругать.
        Я и ему причиняю боль, - поняла я внезапно. Я только на себе сосредоточилась. Только на себе и своей скорби. Я научилась писать левой рукой, но все равно не смогла сдать экзамены, потому что иначе это бы значило, что жизнь продолжается. Я сделала татуировку на месте своего первого шрама, как память о Джорджи, но все равно стараюсь не говорить о ней вслух. Я делаю шаг вперед, чтобы быть сильной, но тут же из-за дикого, животного страха делаю три шага назад.
        - Я разочаровала тебя?
        На секунду мне показалось, что лицо отца потемнело от эмоций, затем он вновь стал холодным, покачал головой и протянул мне руку. Когда я вложила пальцы в его ладонь, отец крепко сжал ее.
        - Ни за что, - твердым голосом произнес он, глядя в мои глаза гипнотическим взглядом. - Никогда в жизни я в тебе не разочаруюсь. Не имеет значения, что ты сделаешь. Ты моя дочь. Если ты споткнешься, я буду рядом и помогу тебе подняться. Если ты сойдешь с дороги, я протяну руку и верну тебя назад. Если тебе будет страшно спать с закрытой дверью, - он кивнул на дверь моей комнаты, - я всегда включу в коридоре свет, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. И никогда не разочаруюсь в тебе. Ни за что.
        Когда он ушел, я легла на кровать и уставилась в потолок.
        Я убила Стивена Роджерса.
        Я убила его и стала такой же - превратилась в страшное чудовище, в убийцу. И мотив здесь не важен. Я такая же, как он. А Джорджи дает мне шанс все исправить, дарит возможность спасать жизни, а не отнимать их, как я сделала со Стивеном. Холодной ладонью я забралась под майку и накрыла татуировку. Мне сделали несколько пластических операций, так что часть шрамов все-таки удалось убрать. Один из них - шрам с буквой имени Стивена. Но он все равно оставался где-то внутри. Чтобы перекрыть проклятый шрам, я сделала татуировку, на которой изображены две миниатюрные птицы. Одна - белая, вторая - черная, словно ночь. Белая птица расправила крылья и смотрит в небо. Она свободна и не боится боли. Это Джорджи. Рядом с ней черная птица со сломанными крыльями падает в пустоту. Это я.
        Когда я спустилась к ужину, мама с кем-то болтала по телефону.
        - Сейчас я не смогу, Дориан. Сроки не позволяют. У меня есть другие заказы. - Она увидела меня и слабо улыбнулась, прижав к мобильнику ладонь. - Кая, милая, иди на кухню, я сейчас подойду. Другие заказы, Дориан, я ведь говорила. Сейчас сложная ситуация.
        Папа уже сидел за столом и, судя по недовольному взгляду, поджидал маму. Она впорхнула на кухню сразу за мной, погладила меня по спине и бодро объявила:
        - Все, я заканчиваю разговоры. Ужин.
        - Я уже договорился на это лето, - вдруг сказал отец, красноречиво глядя на меня снизу вверх, когда я садилась напротив. - Место есть.
        Какое место?
        Но мое сердце уже знало ответ. Я превратилась в сплошное сердцебиение, сквозь которое едва-едва пробивался воодушевленный голос отца.
        Не может быть.
        - Военная школа, милая. Это лето. Не отступаем от плана, помнишь?
        Мама будто не слышала этих абсурдных слов, она продолжала греметь тарелками, затем ложками, уронила на пол нож и, испугавшись, отскочила в сторону. Папа резко обернулся, тем самым позволив мне сделать глубокий вдох.
        Спокойно, Кая. Ты не боишься. Страха не существует. Он в твоей голове.
        - Все в порядке, Мэгги?
        - Отвернись, а то и тебе прилетит, - буркнула мама, бросая нож в раковину. Затем громче и гораздо оптимистичнее добавила: - Все готовы к грибному супчику?
        Папа повернулся ко мне корпусом, все еще улыбаясь, но его улыбка тут же испарилась, как только я бескомпромиссно заявила:
        - Я не поеду в военную школу.
        Мама поставила на стол тарелки, затем разложила приборы, и все это в мертвой тишине. На мгновение показалось, что она вмешается и встанет на мою сторону - ее рука задержалась рядом с моей, лежащей в сантиметре от стакана с водой. Хотелось осушить его залпом - таким горящим был взгляд отца.
        - Кая… - начал он, но я перебила:
        - Нет. В этом году я не поеду в военную школу. Больше никогда. - Я не хотела звучать категорично, потому что видела, что мои слова делают с отцом, но вместе с тем должна была быть предельно честной. - В клетке я поняла кое-что. Я не хочу этого. Не хочу заставлять других испытывать то же, что испытала я. Война - это клетка, из которой не выйти победителем. Я не пойду в военную школу. Я не буду. Я хочу спасать людей. Я стану врачом. Я стану лучшим хирургом.
        - НИ ЗА ЧТО! - взревел отец так внезапно, что я подалась назад и вжалась в спинку стула. Даже мама удивленно посмотрела на него, открыв рот. - Ни за что, Кая!
        - Почему?! - воскликнула я, испытывая злость и обиду одновременно. Я думала, отец поддержит меня. Стать врачом - неплохой вариант. Почему, минуту назад сказав, что никогда не разочаруется во мне, он вдруг отнекивается от своих слов?!
        - Ты не станешь хирургом! Я категорически против!
        - Почему?! Объясни! Я не хочу быть убийцей! Я хочу спасать людей!
        - Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ, КАЯ!
        Я вскочила на ноги, глядя на отца широко открытыми глазами. Его лицо исказилось от ярости, а в глазах промелькнул животный страх. Он сжал кулаки, пытаясь сдержать гнев, а я сжала челюсть, пытаясь сдержать обвинения.
        - Я поступлю так, как считаю нужным, - произнесла я таким холодным и безжизненным тоном, каким еще ни разу не заговаривала с родителями, и быстро ушла, испугавшись, что они увидят мои слезы.
        Почему папа так отреагировал? Мне важно его одобрение, мне важна его похвала. Я хочу, чтобы он гордился мной. Чтобы, глядя на меня, говорил: «Это моя дочь Кая Айрленд! Она спасает жизни!»
        Но он не скажет.
        Я упала на спину на кровать и накрыла ладонью татуировку.
        Это ради Джорджи. Я не смогла ее спасти, но я спасу других людей. Я должна искупить вину. Я должна искупить вину за убийство Стивена Роджерса. Мне не нужно одобрение отца. Он не знает, что я чувствую.
        Они ничего не знают.

* * *
        ЛЕТО 2013
        Для меня военная школа стала пыткой, ведь после смерти Джорджи и убийства Стивена я больше не могла сражаться. Когда напротив меня встал курсант в военной униформе, я просто застыла. И когда он схватил меня поперек туловища, пытаясь опрокинуть в грязь, я не смогла дать отпор, но в то же время не могла позволить ему выйти победителем. Изо всех сил держалась на ногах, скользя ботинками по грязи; пыталась забыть безумную ярость в груди, вспыхнувшую во мне в ту секунду, когда я избивала Стивена.
        Передо мной не Стивен. Передо мной обычный парень.
        Мое пассивное сопротивление не могло остаться незамеченным, и инструктор тут же направился ко мне, завопив, брызжа слюной:
        - КУРСАНТ!
        Десять минут спустя сержант заставил меня принять упор лежа. Мои ноги находились в десяти сантиметрах от земли на перекладине, ладони утопали в грязи, и я опускалась на согнутых локтях и поднималась вновь, чувствуя, что позвоночник прогнулся дугой и сил подниматься больше нет.
        - Рукопашный бой, - четким голосом произнес инструктор, стоя надо мной - видно лишь черные запылившиеся носки ботинок перед моим носом, - это часто спасение твоей жизни. Ты должна выкладываться по полной! Здесь не место слабакам!
        - Да, сержант, - сказала я, мысленно считая. Перед глазами всплывали разноцветные цифры: когда я опускалась на согнутых локтях, тяжело выдыхая в землю и чувствуя, как между лопаток вспыхивает жар, появилась салатовая цифра двадцать три. Она все еще прыгала перед глазами, когда я разгибалась. Затем появилась фиолетовая цифра двадцать четыре. А инструктор между тем продолжал:
        - Давай, курсант Айрленд. Покажи, зачем ты здесь! - рыкнул он, согнув ноги в коленях и склонившись вперед, чтобы видеть мой взгляд. Сквозь пот я смотрела только перед собой, на цифры двадцать семь и двадцать восемь. - Может, это не для тебя?! Может, тебе стоит вернуться домой, курсант?!
        - Нет, сержант.
        - ТОГДА БОРИСЬ ДО КОНЦА И НЕ СМЕЙ СДАВАТЬСЯ!
        - ДА, СЕРЖАНТ!
        - Можешь отдохнуть три минуты, - смилостивился он, и я упала на колени, но тут же поднялась. Мышцы горели, но это лучше, чем сломанные пальцы или пересадка кожи. - И отправляйся назад. Ты здесь для того, чтобы победить. А если нет - возвращайся к мамочке.
        Он ушел, и я поплелась назад на поле. К сожалению, я не могу вернуться «к мамочке». Отец ни за что меня не простит, если я сдамся, поэтому я предъявлю ему чертов диплом и навсегда распрощаюсь с военной карьерой.
        Когда он перестал разговаривать со мной весной на целых две недели, высказав все, что думает о моей мечте стать врачом, я испугалась. А вдруг так будет продолжаться? А вдруг он никогда не простит меня? А что, если он прав, и мне стоит двигаться дальше по намеченному маршруту, а не сворачивать с пути?
        Всякий раз я отметала вопросы и сомнения. Ведь я поступаю верно. Я не хочу быть как они. Я не хочу бороться за свою жизнь. Я хочу бороться за чужие жизни и делать это не при помощи кулаков и ножей, а при помощи скальпеля и мозга.
        После того как я с большим трудом и при этом задев еще одну пару курсантов, завалила на землю Лоренса - моего оппонента, - дело пошло веселее. После, когда необходимость причинять боль отпала, я почувствовала в мышцах огонь и жажду к победе. Лоренс при этом успевал шутить на тему гендерных различий, но я игнорировала его. Инструктор раздал нам всем налобные фонарики и дал четкий приказ бежать три километра вокруг лагеря.
        Ночью делать это ничуть не сложнее, чем днем. Слышно только топот ботинок по дороге. Повсюду толкотня потных, изможденных тел, курсанты пытаются обогнать друг друга. Вот только инструкторы, неустанно следящие за нашей разминкой, напоминают:
        - Вы больше не одиночки. Рядом напарник. И если он совершит ошибку, вы за нее ответите.
        Мне было плевать на напарника, главное - не упасть, иначе задавят. Но если упадет Лоренс, мне придется тащить его на себе. А если упаду я, ему придется делать петлю и тащить меня за собой. Поэтому нам приходилось присматривать друг за другом.
        Долгое время слышались только ритмичный топот ног и громкое дыхание. Я чувствовала, что мышцы пылают будто в адском огне. Даже не было сил подумать о чем-то другом, кроме боли. Повсюду усталость, жажда, желание завалиться на койку и проспать пару-тройку часов. А еще меня беспрестанно терзал страшный вопрос. Вдруг это случится сегодня? Мое проклятие - мои приступы. Вдруг я упаду в судорогах именно сейчас, когда я заключена в ловушку среди потных мужских и женских тел?
        После выматывающей беготни пришло время к заключительному экзамену первого дня - полосе препятствий на освещенной фонарями пустоши. Кругом только шумное дыхание и запах пота, да слышатся крики инструкторов:
        - Ползи влево! Я СКАЗАЛ: «ВЛЕВО», ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?!
        Меня от них тошнит. Это заметил Лоренс, когда мы вместе ползли вверх по сетке. В глаза затекал пот, и я усиленно моргала и терла щеки о грубую ткань униформы. Сомневаюсь, что Лоренс чувствовал себя лучше, но он все равно успел рассмотреть в темноте мое бледное лицо, о чем не преминул сообщить:
        - Айрленд, тебя, случайно, не стошнит?
        - Нет.
        Ну и зрение у него!
        - Ну же, - он взобрался на пару шагов выше меня, проворно цепляясь смуглыми пальцами за сетку и чуть не отдавив мне ладонь. Я подсознательно боялась оказать давление на правую руку и из-за этого тормозила на несколько секунд. - Мне-то можешь сказать правду.
        Он первый достиг границы и протянул мне руку, за которую я тут же ухватилась. Лоренс потянул меня на себя, напрягая бицепсы.
        - Мы же напарники как-никак.
        - Спускаемся вниз, - просто сказала я, перекидывая ногу.
        Лоренс только притворялся веселым парнем. Когда мы ехали в автобусе, я видела, как он смотрел на фотографию, которую после спрятал в ботинок. Странное место для хранения дорогой вещи, но это его личное дело. Думаю, несмотря на болезненное расставание, военная школа была именно его решением. Он сделал это ради себя, а не ради других. Он сделал это ради вымышленных идеалов, каких-то придуманных мотивов или по другой причине, но главным образом для себя. Я здесь потому, что меня заставили. Ради родителей, ради отца и его одобрительного взгляда, когда я стану хирургом, ради улыбки Джорджи в моих воспоминаниях и крови Стивена Роджерса на моих руках - это ради них. Чтобы такого больше не повторилось.
        Несмотря на чудовищную усталость, мне опять приснился Ной Эллисс. Он снился мне почти каждую ночь. Стоило только закрыть глаза, и воображение тут же рисовало его глаза: живые, яркие, темно-синие. Его глаза были удивительными, читали мои мысли. Они читали мои воспоминания. Они читали меня. И я умоляла его не смотреть в мою сторону. Куда угодно, только не на меня. И тогда Ной Эллисс отворачивался и выглядывал из окна палаты в садик рядом с больницей. Щурился, призрачно улыбаясь, и радужки его глаз становились сперва голубыми, а затем прозрачными, будто лед.
        - А если мы еще раз встретимся, тогда ты меня запомнишь?
        - ПОДЪЕМ!
        И утром второго дня началось все заново.
        В четыре часа инструктор вытащил нас из казармы и швырнул в грязь в прямом смысле этого слова. Его ботинки, рассекающие болото перед нашими грязными носами, - единственное, что было видно. Началось все с малого: нам приказали преодолеть расстояние в сто метров ползком на локтях. Жидкая грязь летела во все стороны, иногда попадая в рот и нос. Я старалась не открывать глаз, но все равно пришла одиннадцатой из тридцати семи. Все потому, что этот фокус я проделывала уже не раз под папиным руководством.
        - Эй, Айрленд, для тебя это что, шутки? - пропыхтел Лоренс где-то впереди. Я не видела его, но слышала в его тоне раздражение. - Давай скорее, я не собираюсь из-за тебя по второму кругу рыть носом грязь!
        Хотелось приказать ему заткнуться, но если открою рот, то наглотаюсь грязи. А туда, кажется, уже кто-то блеванул. Проблема в моей ноге - я недостаточно хорошо разработала ее, поэтому каждый раз, когда опиралась на колено, чувствовала легкую боль.
        Я поднажала и, работая локтями и игнорируя болезненное давление на колено, преодолела остаток пути. А затем началось все заново, но пришлось ползти на животе, иначе, как сказал один из инструкторов, мы лишимся своих тупых голов из-за проволоки, через каждые несколько метров натянутой над болотом.
        - ГОЛОВУ ВНИЗ, КУРСАНТ! ВНИЗ, Я СКАЗАЛ!
        Мы, словно стадо свиней, продолжали ползти под крики инструкторов, которые получали удовольствие, изобретая новые ругательства. Кому-то стало плохо, и его осмотрел врач. Я тоже хотела, чтобы мне стало плохо, но я справлялась, со страхом ожидая того дня, когда придет время проходить экзамен. Я слышала, что курсантов закидывают в лес и заставляют применять навыки выживания, полученные в школе. Придется искать дичь. Убивать. Я не смогу.
        Не смогу.
        Не смогу, - повторяла я про себя, с трудом заставляя пальцы сжиматься на перекладинах. После возни в холодной грязи было сложно удержаться на турнике. Мышцы налились свинцом, и ноги, казалось, весили десять тонн и тянули вниз, в самый ад. Но это лучше, чем освежевать беззащитного зверя, чтобы выжить. Нынешнее положение лучше, чем то, где придется отнять чью-то жизнь, чтобы выжить самому. И все же это время настанет. Чтобы получить диплом и вручить его отцу, а затем навсегда отречься от карьеры военного, мне придется отправиться в лес. Если я выжила в клетке, смогу выжить и там.
        Кто-то позади меня сорвался с брусьев, чем вызвал бурю ругательств.
        - Возвращайся назад!
        - Да, сержант!
        - Сборище недоумков, - проворчал он, но так, чтобы его слышали все.
        И так каждый день. В четыре утра начинается пытка. И заканчивается в двенадцать. Каждый день четыре часа на сон. Каждый день инструкторы орут на нас и угрожают вышвырнуть из военной школы с позором. Но пока еще никто не сдался. Я не сдамся. Несмотря на то, что дальше начнется сущий кошмар.

* * *
        Зазвонил мобильный телефон, и я проснулась, резко выныривая из чудовищного сновидения о военной школе. Нет, это не сновидение. Это еще одно воспоминание. Все, что случилось тем летом, произошло взаправду. Боль в суставах, психосоматические приступы, нападки инструкторов.
        Несмотря на то, что я лежала на диване в горизонтальном положении, мне казалось, будто сержант держит меня за грудки. Моя синяя куртка, точно такая же, как у других курсантов, собралась в кулаках сержанта лучиками и натянулась на спине и под мышками. Пахнет потом и от меня, и от него, а еще кровью - другие курсанты военной школы разбили мое лицо.
        В то утро меня отправили работать в сушилку - складывать простыни и наволочки. Воздух был сухим, пахло грязными носками. Тогда-то я и услышала шум, идущий из коридора, а затем подвальная дверь распахнулась, и в тусклом свете лампочки я увидела, как какой-то громила в униформе тащит за ухо мальчика лет двенадцати, а его приятель стоит на страже.
        - Что происходит? - спросила я.
        Возможно, эти парни даже из моей группы - там тридцать семь человек, всех и не запомнить. Нет, на самом деле мне было плевать, кто они. Я лишь знала, что не выстою одна против двоих. Они сильнее и крупнее меня, и они не Стивен.
        Я убрала простынь на стопку других, при этом не отрывая взгляда от вошедших. Громила выпустил жертву, и мальчик накрыл ухо ладошкой и попятился к двери. В моей груди заворочалось дурное предчувствие, когда подвальная дверь закрылась - тот парень, что стоял на страже, вошел в сушилку, глядя на меня так, будто я была мокрой псиной, вырвавшей у него из руки последний кусок еды.
        Тут мобильник зазвонил вновь, и я вздрогнула. Встряхнувшись, прогнала непрошеное воспоминание и ответила на звонок.
        - Это Джон Агилар. - Голос на том конце был таким же раздражительным, как и в прошлый раз. - Я отправил тебе документы. Если будут вопросы, звони. - Повисло молчание, которое я решила использовать, чтобы поблагодарить за помощь. Мой ответ заставил голос Джона едва уловимо смягчиться: - Будь осторожна, Кая. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
        Когда он отключился, я отложила телефон и выпрямилась, пытаясь подавить зевок. В висках стучало, на губах все еще помнился привкус крови после той драки в сушилке.
        Доктор Андерсон была права - я открыла ящик Пандоры, когда обратилась к ней за помощью, и теперь проклятые воспоминания бесконтрольным потоком хлещут мне на голову, не спрашивая, хочу ли я помнить. А я не хочу. Не хочу помнить о том, как меня наказали за драку в сушилке. Не хочу помнить о том, как сержант схватил меня за отвороты куртки и рявкнул, притянув мое лицо к своему:
        - КУРСАНТ! - его взгляд метнулся к нашивке на моей груди. - АЙРЛЕНД! Слушай-меня-сюда. Это тебе школа, а не уличные бои, ясно?
        - Да, сэр, - четким голосом ответила я, пытаясь устоять на ногах. После того, как те ребята сделали из меня отбивную, колени стали ватными, и каждая мышца пылала огнем. На спине, где натянулась ткань, кожу будто содрали и посыпали солью. Из-за боли я постоянно отвлекалась от слов инструктора.
        - А раз ясно, покажи, зачем ты здесь!
        - Да, сэр.
        - Я СПРОСИЛ, ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ!
        - ПОБЕДИТЬ, СЭР! - повинуясь, выкрикнула я, брызжа слюной с капельками крови.
        - Ну так давай, Айрленд! - сержант отпустил меня, оттолкнув, и я едва устояла на ногах. - Ты не просто человек, раз ты здесь, ясно?! Ты боец. Борись! Борись!
        - Да, сэр!
        - А теперь хватай швабру и тряпку и иди оттирать с пола свою кровь.
        Прочь, прочь, прочь.
        Я бегом кинулась в ванную комнату - оттягивала время, чтобы не смотреть на бумаги, которые прислал мне Джон Агилар. Хотя, может, он лишь солгал, что пришлет отчет. Может, там бесполезная информация. Но его голос был слишком грустным и… разочарованным, как у моего отца.
        Дольше прятаться от прошлого я не могла. Я ведь сама решила впустить его в свое сознание, поднять на уровень выше. Теперь, когда оно пытается взять меня за горло, я просто не имею права вырываться из хватки. Потому что я никогда не сдаюсь.
        Отчет был на шести страницах, и я, поудобнее устроившись на диване, включила настольную лампу и принялась читать. На первой странице не нашлось ничего нового, здесь шел перечень всякой всячины: мои инициалы, дата рождения, информация о родителях. Далее шла выписка из моей медкарты и отчеты врачей, где повсюду мелькали шифры и коды.
        Исходя из заключений, похититель меня не насиловал, но всячески пытал, что подтверждают снимки, сделанные судебным фотографом (снимки Джон Агилар не стал высылать). На теле потерпевшей, то есть на моем теле, обнаружено двадцать четыре раны разной степени тяжести, несколько переломов правой руки (пястные кости, фаланги пальцев, локтевая кость), ребра, ключица…
        Я просмотрела отчет, выхватывая взглядом самое необходимое и отодвигая на задний план информацию о том, что это я - что это у меня зафиксированы ушибы грудной клетки и левого легкого, что это у меня был вывих плечевого сустава, который встал на место при помощи Стивена Роджерса…
        Я отчетливо помню каждый из этих дней.
        Почему с такими травмами отец настаивал на том, чтобы я окончила военную школу? Почему он был категорически против того, чтобы я стала хирургом и спасала жизни, вместо того чтобы хвататься за пистолет и убивать людей? Почему он все время повторял, что даже будь у меня степень, я бы не смогла спасти Джорджи?
        Осенью того года я не разговаривала с ним несколько недель, хотя он звонил и даже вернулся домой на два дня, чтобы поговорить. Но я не хотела разговаривать и отвечать на вопросы, потому что тем летом я убедилась, что не хочу становиться как те люди. Как те ребята, которые получили необходимые навыки и принялись мучить мальчика, который от страха стал писаться в постель; и которого я не успела вытащить из петли, потому что его позвоночник уже был сломан.
        Отец был полон навязчивых идей. И внезапно, просматривая отчеты травматологов, я поняла, что дело было не в военной школе. Нет, проблема была в медицине. Отец просто не хотел, чтобы я связывала себя с ней, будто боялся чего-то.
        Отчет от психиатра был впечатляющим, и здесь я узнала о себе нечто новое.
        Помимо того, что у пациентки наблюдается тяжелая форма клаустрофобии и другие психические проблемы (огромный список) она несколько недель считала, что умерла.
        Что? Наверное, мне просто нужно поспать больше пятидесяти минут.
        Подумав об этом, я все равно впилась глазами в тот абзац, где было сказано, что у меня были приступы клаустрофобии, которая странным образом сочеталась с агорафобией.
        Пациентка стремится спрятаться от посторонних глаз в шкаф и ограничить свое пространство, но испытывает беспокойство, когда не может к нему приблизиться. Она часто притворяется, что мертва.
        Я несколько раз сглотнула и зажмурилась, чтобы дать глазам отдохнуть; потерла переносицу и вновь вернулась к чтению. Я абсолютно ничего этого не помню. Я не помню, как весь январь пряталась под кроватью от медсестер; не помню, как притворялась мертвой и задерживала дыхание до потери сознания; как напала на медсестру, ударив ее стеклянным стаканом, и за это меня привязали к койке ремнями.
        Информация о ремнях заставила мой желудок судорожно сжаться. Я ощутила их на своих запястьях и лодыжках. Грубая ткань натирает кожу, но я все равно продолжаю вопить и вырываться. Потому что запуталась и не могу отличить правду от лжи.
        Здесь сказано, что я много рассказывала о смерти; о том, как Стивен Роджерс перерезал мне горло, и я истекла кровью на прозекторском столе, стоящем под лампами. А затем встретилась с самой Смертью. Не помню того, как говорила об этом. Не помню того, как это случилось.
        Судя по записям врача, в возможность этой встречи так никто и не поверил. Все специалисты согласились, что Кая Айрленд пережила шок из-за сильной потери крови, а потому увидела то, чего нет. Увидела Смерть, говорила с ней и заключила некий договор.
        Не может быть, только не это.
        Разве я могла забыть о том, что умерла? Разве я могла…
        Потеря памяти.
        Возможно, я забыла встречу со Смертью, потому что он так захотел? И в чем заключалась суть той таинственной сделки? Если она была, разумеется. А может, я действительно сумасшедшая? Вдруг тогда я просто истекла кровью, а затем Стивен по привычке залатал меня? Нет, рана на шее - это почти стопроцентная смерть без поддержки соответствующего оборудования и медицинской помощи.
        Сказал бы мне Ной, если бы мы ранее встречались?
        Скорее всего нет. Он любит играть в игры.
        Но… он говорил, что я умерла не впервые. Вдруг он имел в виду именно это?
        Я прикрыла глаза и сквозь ворох воспоминаний попыталась вытащить то самое. Прилегла на диван, положила папку на живот. Сложила руки за головой (одна рядом с пистолетом - привычка). Вдохнула полной грудью.
        Это случилось в клетке? Я попыталась припомнить подробности. Впервые в жизни я пыталась вспомнить тот декабрь, который навсегда изменил мою жизнь. Тогда было холодно, но терпимо. Джорджи хмурилась, уговаривая меня позволить ей отодвинуть шапку со лба. Каштановые волосы разметались по лицу и лезли в рот, и Джорджи то бурчала, то восторженно рассказывала о школьном дне. О том, что Билли, ее лучший друг, сказал, что поможет ей с уроками, что его старший брат в меня влюблен, что ребята из ее класса уже посмотрели мультфильм, на который мы только собирались пойти.
        Я еще раз вздохнула, чувствуя, что сознание колеблется где-то между сном и реальностью.
        - Ты будешь самой красивой принцессой, - услышала я ласковый голос Джорджи и почувствовала ее теплое тело рядом с собой. - Ты такая красивая!
        Я опустила голову вниз и посмотрела на ее курчавую голову. Провела пальцами по кудряшкам. А Джорджи, расплывшись в улыбке, сказала:
        - Билли говорит, что его брат в тебя влюблен, но он тебя боится.
        Я распахнула глаза, шумно выдыхая. Я не хочу об этом думать. Я не хочу это помнить. Этого не было. Эта информация мне не поможет, она лишь путает меня.
        Я отпустила рукоятку пистолета и накрыла ладонями лицо. Тут же стало темно и спокойно. А перед глазами появилось улыбчивое лицо Ноя. Он был старшим братом Билли и учился в моей школе. Наверное, мы виделись каждый день. Для него я была яркой картинкой на серой стене, выделялась из массовки, а вот я забыла его лицо на долгие годы, зато запомнила лицо Стивена Роджерса, его историю, его руки на моем теле, его дикий, омерзительный смех.
        А вот Ноя не запомнила.
        Почему? Почему это происходит? Почему Смерть говорит, что от одних воспоминаний можно избавиться, а от других - нет? Почему он вырвал Ноя из моей памяти, но при этом оставил Стивена?
        - Я люблю тебя, - прошептал Ной, стоя в трех шагах от меня. - Вот поэтому.
        Я содрогнулась всем телом и распахнула глаза.
        Я должна поспать. Срочно. Только не думать о Ное, только не о нем. Нет, не о нем. Мою грудь будто кто-то сжал в тиски, глаза обожгло огнем, и я накрыла лицо ладонями. Не хочу помнить, не могу… Но я уже вспомнила. Казалось, именно его дыханием я наполнила собственные легкие.
        - Почему ты меня любишь? - Я не звучала равнодушной, но в то же время мне не было интересно. Я не знала его, просто была вежливой и тактичной. Отстраненной. Просто незнакомкой для себя самой. А он, казалось, знал обо мне все. Даже то, чего я сама о себе не знала.
        Через секунду я уже спала. Сон накрыл меня с головой, убрал мои волосы за уши, поцеловал в лоб, прилег рядом; приобнял, напевая песенку о солнышке. Его теплые пальцы отбивали ритм на моем плече. Тук. Тук. Тук.
        Солнышко…
        Тук. Тук. Тук.
        Откуда-то сверху на мое лицо посыпалась труха, и я подняла руку, чтобы защитить глаза, но ударилась локтем о боковую стенку гроба. Опять проклятая деревянная коробка.
        - Сол-ныш-ко… - послышался знакомый голос, нежный и ласковый.
        - Ты здесь? - прошептала я, стараясь не двигаться, чтобы земля не стала сыпаться вновь.
        - Да. - Сквозь щель я увидела внимательный голубой глаз и светлые волосы. Губы Ноя растянулись в веселой улыбке.
        - Что тогда случилось? В той клетке? Я умерла? - Я завалила Ноя вопросами, цепким взглядом следя за его реакцией. Он посмотрел в сторону, чтобы оттянуть время для ответа. Но потом все же нехотя произнес:
        - Да, той ночью ты погибла. Впервые.
        - Почему? - задала я новый вопрос, прислушиваясь к себе изнутри. Что именно я чувствую по этому поводу? Нет, узнав, что я была мертва еще четыре года назад, что моя жизнь оборвалась не в сентябре, а в декабре две тысячи двенадцатого, на самом деле я ничего не почувствовала.
        - Тебя убил Стивен Роджерс, - из-за досок произнес Ной. Он открыл рот, собираясь продолжить, но я вдруг перебила его резким тоном:
        - Почему ты прячешься?! Словно последний трус прячешься за досками, позволяешь мне вдыхать землю, разговариваешь со мной из-за преграды? Почему боишься взглянуть мне в лицо?
        Ной удивился. На мгновение его глаз стал большим, а затем вернулся к нормальному размеру, и губы вдруг растянулись в снисходительной улыбке. Но ответил он не сразу. Сначала легкомысленно осмотрел пространство и только потом мягким, успокаивающим тоном заметил:
        - Это не мой гроб, Кая. Этот гроб ты сама сколотила. Рваные края. Грубые доски. Сделала его наспех и спряталась в нем от меня, потому что это ты на самом деле боишься взглянуть мне в лицо. - Наши взгляды встретились, и я не посмела отвернуться. - Это ты говоришь со мной из-за досок, а я все жду, что ты выберешься из гроба и придешь, чтобы поговорить лицом к лицу. - Ной покачал головой. - Но ты не приходишь. Все боишься. Тебе легче дышать землей и находиться в замкнутом пространстве. Сама себя загнала в клетку.
        - Замолчи.
        Ной вздохнул, но тут же слабо улыбнулся.
        - Хорошо, солнышко. Тебе нужно отдохнуть и набраться сил. Просто спи, Кая. Без сновидений. А я пока спою тебе песенку.
        Я снова проснулась и почувствовала себя еще хуже, чем раньше. Голова казалась большой и горячей, в горле встал комок. Вытерев глаза ладонями, я дернула молнию на кофте и выбралась из рукавов, но от жара не избавилась.
        С трудом дотянувшись до бутылки с водой, стоящей на узком подоконнике, я приподнялась и сделала пару глотков. Вода потекла по подбородку и за пазуху, и я тут же отдернула футболку от груди, затем приняла вертикальное положение и взяла последние страницы отчета.
        Все то же самое.
        Кая Айрленд и другие тридцать семь курсантов совершили пятикилометровый марш-бросок, ведущий к подножию горы, где проходила экзаменационная неделя. Она продлилась три с половиной дня, потому что в лесу нашли труп.
        Будто не обо мне. Будто это кто-то другой тогда вскинул голову вверх и увидел его ноги и вздувшееся тело. Это был тот мальчик, который писался в постель. Еще один ребенок, которого сломала военная школа.
        Читала отстраненно, будто это не я, истекая потом и напрягая мышцы ног и пресса, поднималась вверх в гору, держа на плечах тяжелый рюкзак. Шаги были тяжелыми, ботинки сорока человек поднимали вверх пыль. Где-то там, высоко в горах, был снег, а здесь температура достигла тридцати девяти градусов. В ботинках мерзко хлюпало, но все привыкли. Инструкторы подгоняли курсантов, а курсанты измывались друг над другом.
        - Тащишься как девчонка.
        - Заткнись лучше. Топай вперед молча.
        - Да, не трать силы.
        И мы шли. И чем выше мы поднимались, тем сложнее было дышать. Тогда это казалось проблемой. А потом проблемой стал лес, окруживший нас плотной стеной, и снег, пришедший на смену жаре, отсутствие воды и еды. И мертвый ребенок. Как он туда попал? Никто так и не понял. А я и не пыталась понимать.
        Я опустила взгляд на листок, зажатый между большими и указательными пальцами, и просмотрела информацию, такую знакомую и чужую одновременно.
        Навязчивые страхи. Это я и так знала. Нападения на персонал больницы.
        Садистские наклонности.
        Я нахмурилась.
        Садистские наклонности? У меня? Когда?
        Я просмотрела несколько абзацев вниз, перелистнула страницу и впилась взглядом в черные буквы на белом листке. Прикрыла рот кулаком и зажмурилась. Вновь посмотрела на чертов листок, но слова не изменились. Здесь было сказано, что Кая Айрленд провела в клетке более двух недель. Два дня она лежала рядом с телом младшей сестры, сжимая ее холодную ладонь.
        Я резала тело Стивена Роджерса. Он лежал на спине, а я сидела рядом и вырезала на его груди имена: Джорджи, Лили, Кая.
        В моей голове зазвучали голоса.
        «Я не спорю, что Кая особенная, что она не такая, как все, но ей всего лишь шестнадцать лет».
        «Пока что Кая переживает сильный шок. Возможно, в глубине души она уже знает, что Джорджи мертва. Но она не знает, что случилось в той клетке. Я надеюсь, что полную картинку она так и не вспомнит. Для взрослого человека это слишком, а для ребенка тем более».
        Я вспорола туловище Стивена Роджерса, начиная от перстневидного хряща на шее и до паха. Когда проводила ножом на груди, почувствовала, что лезвие касается костей, а на животе проходит сквозь жировую ткань и мышцы. Сунув в разрез пальцы, я подняла брюшную стенку. Мышцы расступались, едва их касался нож. Кожа Стивена была молочно-белой, покрытой белыми тонкими и широкими рубцами. А вскоре появится еще один, самый последний. Который нанесу я сама.
        Вместо скальпеля нож. Не важно, даже если задену органы и все внутри зальется кровью. На самом деле я хочу, чтобы все залило кровью. Не только его лицо - месиво тканей, но и его тело. Моя цель - один-единственный орган. Я хочу достать его из груди и тщательно рассмотреть. Есть ли на сердце Стивена шрамы? Есть изъяны? А возможно, его и нет вовсе, сердца, а я зря пытаюсь добраться до ребер?
        Я раскинула кожу на его груди в стороны, чтобы не мешала. Розовые лоскуты обнажили мертвые внутренние органы и мясо. Отвратительно красное. Избавившись от кожи, я всадила нож в область ключицы и принялась осторожно двигать им, чтобы рассечь хрящи, соединяющие кости ребер. Сперва с одной стороны, затем с другой. Так как пальцы моей правой руки были сломаны, я надавила левой рукой на ладонь, чтобы облегчить работу. Наконец-то удалось избавиться от грудины. Переломы и кровоизлияние. Это моя работа. Видимо, била Стивена не только по лицу.
        Избавившись от легких Стивена, я утерла грязным свитером пот со лба и верхней губы. Глаза стали видеть лучше, но ресницы все еще были слипшимися.
        Ножом, которым меня резал Стивен, я с обеих сторон рассекла диафрагму и вытащила внутренние органы. Они шлепнулись слева у моих колен как ненужный мусор. Что, в общем-то, так и есть.
        Вот оно. Его сердце. Бесформенный красный кусок, который я ненавижу больше всего на свете. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
        Вся моя ненависть обрушилась на этот орган, который давно перестал биться. Схватила его обеими руками, позабыв о боли, и отшвырнула от себя. Хотелось растоптать его.
        У Стивена Роджерса, оказывается, было сердце.
        Внезапно к горлу подкатила тошнота, и я выронила бумаги, и, подскочив, метнулась к ванной комнате. Плюхнувшись перед унитазом на колени, я опорожнила желудок. Тошнота все не проходила, даже голова закружилась.
        Все правильно.
        Жертва, провалы в памяти, психическая травма. Это все про меня. Про меня. Аспен все знал. Мой отец все знал. Вот почему он был категорически против того, чтобы я становилась врачом. Он боялся, что я все вспомню - как расчленила Стивена, вскрыла его как лягушку, как какую-то подопытную крысу. Отец боялся, что я все вспомню и мне понравится это чувство.
        Он боялся, что я стану серийной убийцей?..
        Я ведь уже убила однажды.
        Поднявшись на ноги, я подошла к раковине, продезинфицировала руки, почистила зубы, умылась.
        Это все прошлое, - сказала я себе. Внутренний голос был убедительным, но взгляд, когда я посмотрела на себя в отражении, - нет. Мешки под глазами. Между бровей морщинка. Серое лицо. Бледные губы. В глазах - страх. Не за себя. За других.
        По спине сороконожкой пробежал холодок, а затем меня опять вырвало.
        Глава VII
        Шкаф с ночными кошмарами

10 НОЯБРЯ 2016
        Утро было пасмурным и сырым. Эттон-Крик не сопротивлялся ноябрю; он позволил убаюкать себя шепотом ветров, бережно накрыть тонким снежным одеялом из колючих снежинок. Если так можно сказать о городе, он казался одиноким. Как человек без семьи и друзей, который поднялся в горы и решил жить в побитой ветрами хижине, каждое утро наблюдая за тем, как встает солнце, а по вечерам любуясь кроваво-красным закатом.
        Эттон-Крик молчаливо смотрел на скалистые горы, на изумрудные, пышные леса, хранившие свои секреты, впитывал в себя запах дождей, дышал холодными ветрами и кашлял выхлопами автомобилей; всматривался в окна своих жителей и запоминал их лица - вдруг он больше не увидит их на дорогах, не услышит их разговоры? Он вслушивался в их секреты, чтобы навсегда сохранить их.
        Он поднимал тяжелые веки облаков и смаргивал холодные слезы дождей, роняя их на вспухшую от горечи землю; всхлипывал вспененной волнами рекой, с воплем ударялся о берега, кричал, что с него достаточно секретов. Но люди, поднимающие скупые взгляды к его небу, продолжали думать. Продолжали лгать. Продолжали изворачиваться. И продолжат еще не раз.
        На рассвете, когда многоэтажные дома терялись в сумерках, детектив Эндрю Дин нехотя вышел из своей машины, припаркованной на стоянке перед домом. Ощущая, как между брючинами и кожей забрался холодок и уютно устроился вдоль тела, Дин поежился и побежал к подъезду. Классная кожаная куртка совсем не спасала от мороза, поэтому пока Дин добрался до своей квартиры и тихо, чтобы не разбудить Леду, отпер дверь, его колени подрагивали, будто он перебрал со спиртным, а пальцы одеревенели и не слушались.
        Наконец он попал внутрь и вдохнул теплый воздух, пахнущий кофе и яичницей с беконом. Расправив затекшие плечи и заперев дверь на все замки, он стянул ботинки и тихо подошел к ширме. Леда Стивенсон спала, занимая на кровати удивительно мало места.
        Вернувшись на кухню, Дин заглянул в сковороду и обнаружил тушеную рыбу. За те несколько дней, что Леда у него жила, Дин выяснил, что она очень любит рыбу. Дин и сам был не прочь попробовать домашней еды, вот только ему кусок в горло не лез. Не потому, что было слишком рано и его тянуло в сон, а пристроиться можно было только перед письменным столом в спальном мешке. Нет, дело в том, что он только вернулся из участка, где сперва уговорами, а затем шантажом вынудил свою коллегу Аманду Крестовски позволить ему подслушать, как ведется допрос Лауры Дюваль.
        - Я думала, ты работаешь в стрип-клубе, - сказала Крестовски, недовольно поджав губы, когда Дин положил ей руки на плечи и помассировал их, проникновенно глядя в глаза. Она была старше Дина на четыре года, но выглядела бодро и свежо, будто работала не в полиции, а в цветочном магазине. А у Дина уже круги под глазами и вялая кожа.
        - Какой из меня стриптизер? - скептически спросил он, но тут же, увидев, как Крестовски нахмурилась, поправился: - Если позволишь глянуть на допрос, для тебя и стриптиз станцую!
        - Ты умеешь быть настойчивым. - Крестовски рассмеялась. А Дин думал, она уже никогда не забудет того дня в участке, когда он в пылу ярости сбросил с ее стола любимый цветок и растоптал корень, разбросав черепки от горшка по всему офису.
        - Так что, станцевать его сейчас? - Дин отстранился и рывком вытащил рубашку из джинсов.
        - Прекрати уже, а? - Крестовски пихнула его в грудь. - Ну ты и козел, Дин. Ты же знаешь, тебе нельзя здесь находиться, а все равно приходишь и действуешь мне на нервы своим нытьем!
        - Так тебя заводят мальчики, которые плачут? Я могу проронить слезу, только скажи, с какой скоростью плакать, и я…
        - Заткнись! - оборвала она, и Дин повиновался. - Ладно! Ты проныра, Дин. Идем, все равно наш инквизитор знал, что ты придешь.
        - Правда?
        - Ага, - они двинулись по коридору, - шеф так и сказал: «Когда придет Дин, не позволяй ему подобраться и к моему столу, или я ему сам мозги вышибу!»
        - Ну… похоже на него. - Вообще-то Дину было все равно, ведь он решил, что как только отыщет Криттонского Потрошителя и Неизвестного, то сам уедет из этого проклятого города, на котором, кажется, висит злой рок, чтоб его.
        Встав за стеклом допросной комнаты, Дин и Аманда Крестовски замолчали. Через минуту к ним присоединился детектив из убойного отдела Кристмас, и они все уставились сквозь стекло на Лауру Дюваль. На ее лице отпечатались горе и усталость: в морщинах на лбу и возле рта, в мешках под глазами, в сцепленных в замок пальцах, лежащих на столе. Казалось, если она увеличит давление на кости, они просто сломаются.
        Напротив нее сидел детектив Нильссон - напарник Кристмаса.
        - Я, правда, не понимаю, - твердым голосом, в котором сквозило раздражение, произнес он. Дин даже вздрогнул оттого, что голос Нильссона напомнил ему на мгновение голос детектива Гаррисона. - Вы вернулись в Эттон-Крик десятого сентября, чтобы похоронить мужа сестры, верно? Объясните мне еще раз, для чего вам пришлось убивать этих людей. - Он сдержанно постучал ручкой по фотографиям, лежащим на столе. Дин предположил, что на них изображены жертвы Неизвестного.
        - Она годами мучила мою племянницу.
        Дин снова удивился, потому что услышанный голос никак не мог принадлежать Лауре Дюваль. Он все еще помнил ее в тот день в больнице, когда она хотела выцарапать ему глаза за разговор с Ледой; он помнил ее бешеный взгляд ночью, когда она призналась, что является Неизвестным. Услышанный голос принадлежал женщине, которую заставляли повторять одну и ту же фразу несколько часов подряд.
        - Майя мучила мою девочку. Избивала.
        - И вы решили наказать ее за это?
        - Нет.
        - Нет?
        Все тем же мертвым тоном Лаура сказала:
        - Я хотела спасти ее.
        - От чего вы хотели ее спасти?
        - От той жизни, которая была ей уготована. Отец мучил ее. Каждый день. Много дней подряд, с самого рождения. Поэтому она стала такой. Я хотела ее защитить. Я просто хотела ее защитить. Раньше не могла, но теперь сделаю для этого все. Я должна защитить ее.
        Эту фразу Лаура повторяла постоянно, словно заведенная. Словно голос на записи, который стоит на повторе. Раз - и снова та же фраза, раз - и опять. Дин устал это слушать. Вперемешку со словами вроде «я должна ее защитить» проскальзывали и нормальные предложения, с которыми можно поработать.
        Сейчас, уплетая со сковороды свой завтрак, Дин припоминал важные моменты беседы.
        Лаура сказала, что пыталась защитить девушек от отцов. Сказала, вред их психике уже был нанесен, и спасти их можно было, только отправив души на небеса. Дину показалось странным, что Лаура употребила слово «психика». Среди прочего бреда, который она несла, это слово прозвучало как-то чужеродно и осознанно.
        Дин подумал, что Лаура прекрасно подходит на роль подозреваемой: у нее была психическая травма, а затем она узнала, что над ее племянницей измывался собственный отец. Это послужило спусковым крючком. Что примечательно - Дин уже проштудировал ее файлы, - когда она жила во Франции и работала в госпитале, она была беременна. В медицинских записях сказано, что ребенка она потеряла, потому что ее избил грабитель. Вот еще одна причина, почему она жаждет защитить девушек - потому что ее защитить никто не смог. Слишком многих Лаура потеряла - свою сестру, ребенка, едва успела спасти племянницу.
        Вот только несмотря на большое количество совпадений, Дину было сложно поверить в то, что эта хрупкая светловолосая женщина могла убить стольких человек. Мистер Кинг весил почти сто килограммов, Лаура - сорок семь. Разве она смогла бы справиться с ним? Даже учитывая эффект неожиданности?
        В записях патологоанатома о смерти Ричарда Кинга было сказано, что первый удар пришелся на теменную зону головы. Удар был легким и не нанес вреда. Мистер Кинг скорее удивился, чем почувствовал боль. Если верить словам Лауры, получается, что она пришла к нему домой и ударила по голове небольшим продолговатым предметом - бутылкой из-под водки.
        После того как мистер Кинг поднялся на ноги и обернулся посмотреть на того, кто его ударил, он, должно быть, рассмеялся. Что случилось дальше? Эффект неожиданности прошел. Лаура вытащила припрятанный нож и всадила его в мистера Кинга?
        Внезапный женский крик, раздавшийся в квартире, испугал Дина до чертиков - он даже обронил кусок рыбы. Черт возьми!
        Леда продолжала вопить, дрыгая ногами и вцепившись пальцами в простыни, и даже не заметила Дина, когда он подошел к ней и громко спросил:
        - Леда, что ты делаешь?
        Она таращилась, глядя прямо перед собой, и Дин с ужасом понял, что она по-прежнему спит. Опустившись на кровать, он осторожно коснулся ее плеча, и Леда вздрогнула.
        Дин напрягся всем телом, готовый в любой момент отскочить на безопасное расстояние, но Леда сморгнула сон и хрипло спросила:
        - Я вас напугала?
        - Э-э… нет… - пробормотал Дин, нахмурившись.
        - Простите. Дома я постоянно пугала тетю. Старалась не кричать, но… я ведь не могу это контролировать, верно? - она посмотрела на Дина в поисках поддержки и понимания, и, за неимением выбора, он кивнул. Дин был не в силах оторвать от нее взгляда, потому что внезапно вспомнил бормотание Лауры Дюваль: Леда нуждается в помощи. Я хотела уберечь ее. Хотела защитить от страшных вещей, которые уготовил для нее этот мир. И я думаю, у меня получается.
        - А твоя тетя злилась, когда ты кричала? - осторожно спросил Дин, стараясь не выглядеть заинтересованным. Вчера он уже попытался поговорить с Ледой, но она категорически не шла на контакт. Тогда он решил не тратить времени и отправился в участок. Сегодня Леда сама заговорила.
        - Разумеется, нет, - надменно сказала она, посмотрев на Дина как на дурака. - У нее тоже есть недостатки.
        Поподробнее с этого места.
        - Какие недостатки? - спросил Дин и тут же кашлянул, пытаясь продемонстрировать вежливую заинтересованность. - Я помню ее в больнице, когда мы с тобой впервые встретились. Воинственная женщина. Сложно поверить в то, что у нее есть недостатки. - Леда промолчала, и Дин несколько секунд смотрел на ее профиль. - Я, кстати, видел ее.
        - Правда? - Леда мгновенно преобразилась, ее глаза так впились в лицо Дина, что он почувствовал себя неуютно. - Как она? Ей очень плохо? Холодно? Больно? Она с вами говорила?
        - Нет, со мной она не разговаривала. Она в участке, Леда, и ей не больно и не холодно. С ней хорошо обращаются.
        Леда подобрала под себя колени, и Дин не мог не заметить, что она сидит совсем рядом. Его это напрягло, но он не стал отодвигаться. Он хотел задать вопросы и получить на них ответы.
        - Они не верят, что это она? Я ведь говорила вам: моя тетя не могла этого сделать. Ее подставили.
        - Кто подставил? У тебя есть подозреваемые?
        - А у вас? - спросила Леда и посмотрела на Дина в упор. Он вдруг почувствовал, что она его проверяет или хочет подловить, и медленно покачал головой. Говорить о том, что Лаура очень хорошо подходит на роль подозреваемой, не хотелось. Ведь Леда сейчас, несмотря на раннее утро, согласна разговаривать. Дин не хотел портить этот момент.
        - Давай поговорим о том, кто за тобой следит, Леда, - тихо произнес он, радуясь тому, что между ними установилось не только понимание, но даже некоторая степень доверия. Она не отшатнулась и не заорала - очевидный прогресс. - Помоги мне разобраться. Помоги разобраться в том, кто тебя преследует.
        - Вы знаете кто.
        - Твой отец? Ты хочешь сказать, что за тобой следит твой отец? Он умер, Леда.
        - Я знаю, что с ним случилось, детектив Дин! - воскликнула она, откидывая покрывало и вскакивая на ноги. - Думаете, я не знаю, что вы хотите сказать? Я знаю, кем вы меня считаете. Думаете, что я сумасшедшая!
        Дин медленно поднялся и строго произнес:
        - Позволь мне самому решать, о чем я думаю, Леда.
        Она удивленно открыла рот, но не нашлась чем возразить. Секунд пять спустя она скрестила руки на груди и отвернулась. Дин отрешенно заметил, что на ней странная ночная рубашка с длинными рукавами и шерстяные носки, причем один почти сполз с ноги.
        - Вы правы, я не всегда понимаю, что происходит вокруг меня, - вдруг призналась она, и Дин оторвал взгляд от носка. Увидел, как Леда в сумраке сглатывает. - Но кто-то следил за моей семьей. Он подставил тетю Лауру. Кто-то умный и расчетливый. Кто-то, кому это выгодно. Отвести от себя подозрения…
        - Отвести подозрения?
        - Да, детектив Дин. - Леда посмотрела на него. - Я думаю, вы уже близки к разгадке и он пытается запутать вас.
        - Кто пытается меня запутать?
        - Человек, который следит за мной. - Леда нервным движением провела рукой по затылку. - Я чувствую, что он наблюдает. Ждет, когда я останусь одна. Из-за меня и вам грозит опасность, детектив.
        Дин вдруг понял, что морально устал, пытаясь понять происходящее. Одно ясно: Леде верить нельзя. Она не ведает что творит, и в ее разуме все перепуталось. Говорить с ней то же самое, что есть с закрытыми глазами блюдо, насыщенное специями, - сложно сразу разгадать весь спектр пряностей.
        Придется еще раз проникнуть в участок, но на этот раз поговорить с Кристмасом и Нильссоном. Вот только их не заманишь стриптизом. Может, сказать, что он устроился доставщиком пиццы и будет в течение полугода бесплатно их подкармливать? Леду Стивенсон не стоит убирать из поля зрения. Нужно вытянуть из нее всю информацию, а затем уже отделить полезную от бреда. Понять, когда она лжет, а когда говорит правду.
        Перед тем как вернуться на кухню и закончить завтрак, а затем забраться в спальный мешок и уснуть, Дин на всякий случай спросил:
        - Подозреваемые у тебя есть? - И направился к двери. - Ну, как ты думаешь, кто этот умный и расчетливый человек, который следит за твоей семьей?
        - Кая Айрленд.
        Дин остановился и обернулся. Он не был удивлен, но все равно притворился, что заинтересован.
        - Почему ты так считаешь?
        Леда медленно опустилась на кровать и подтянула колени к груди; закусила губу, подбирая нужное слово, и Дин не выдержал, вернулся и повторил вопрос. Леда пожала плечами:
        - У нее взгляд убийцы.
        Отлично.
        - Она напоминает мне его временами.
        - Твоего отца? - уточнил Дин. Леда вздрогнула и посмотрела на дверь, будто думала, что Джек Стивенсон вдруг переступит порог и вновь вцепится в нее, как тигр в антилопу.
        - Сейчас она наблюдает издалека. Он тоже так делает. Пока я у вас.
        - Леда. - Дин опустился на корточки. Ему безумно захотелось взять ее за руки и тряхнуть ими, попытаться приободрить ее. Леда искоса посмотрела на него; взгляд был грустным и потерянным, он словно молил о защите; острые ключицы приковывали взгляд.
        - Твой отец мертв.
        Дин мысленно похвалил себя за пусть хрипловатый, но скорбный тон голоса. Он, конечно, не сочувствовал ее отцу, нет. Как можно сочувствовать чудовищу из детских кошмаров? Что можно испытывать по отношению к твари, которая прячется под кроватью и желает схватить маленькую девочку за лодыжку и утянуть в темноту?
        Ему лишь жаль Леду. Одно чудовище отобрало у нее мать, а второе - невинность. Монстры повсюду. Прячутся за масками обычных людей. Врачей, преподавателей, стриптизеров и разносчиков пиццы.
        - Вы ничего так и не поняли, детектив Дин, - вдруг прошептала Леда, глядя на него глазами полными слез. В ее глазах, готов был спорить Дин, отражались звезды. Мириады крошечных звездочек стекали по щекам неровными дорожками. - Он не умер. Пока я жива, он никогда не умрет.
        Она всхлипнула и, обняв себя, принялась раскачиваться туда-сюда. Ключицы под кожей проступили сильнее, белые волосы выбились из-за ушей, делая Леду похожей на беззащитного птенца.
        Дин осторожно поднялся с корточек и присел на кровать. На секунду замешкавшись, он приобнял Леду за плечи и положил ее разгоряченную голову себе на грудь. Провел ладонью по волосам, едва касаясь.
        - Вы не можете, - шепнула Леда, глотая слезы, но не отстраняясь. - Он узнает и придет за вами.
        - Я не боюсь.
        Какого черта он делает? И почему Леда превращает простое утешение в пошлость?
        Леда плакала на его плече, а Дин задумался, уставившись невидящим взглядом на стол, виднеющийся из-за ширмы. Затем взглянул в сторону кухни, где его тоскливо дожидалась еда. На паркете растянулась тень от карточного замка.
        Леда продолжала лить слезы почти беззвучно и не касаясь Дина, а он методично поглаживал ее волосы, задевая кончиками пальцев лоб и висок.
        - Он тоже утешает меня, - вдруг произнесла она, и Дин замер и повернул в ее сторону голову. Леда этого не заметила, кажется, она говорила сама с собой. - Он дарит мне игрушки, чтобы загладить вину, и я кладу их в шкаф. Я их ненавижу. Там меня дожидаются плюшевые слоны, медведи, собаки. У меня была в детстве собака. Красивая белая собака на длинных ногах. Папа подарил…
        Дин слушал ее с тем же вниманием, с каким слушал Лауру в участке - вдруг проскользнет важная информация?
        - Папа обижал мою собаку. - Голос Леды сделался безжизненным, и Дину захотелось наклониться вперед и заглянуть ей в глаза, чтобы проверить, наполнены ли ее зрачки звездами. - Он бил Принца каждый день, а он скулил, и скулил, и скулил, и скулил…
        - Что было дальше? - шепотом спросил Дин, желая, чтобы Леда закончила свою историю про собаку. Ему было жаль бедное животное, потому что воображение живо подкинуло пару картинок, от которых кровь стыла в жилах.
        - Он на охоту меня водит, - сказала Леда внезапно изменившимся тоном. Она медленно выпрямилась, убрав голову от груди Дина, и напоследок вытерла слезы со щек. Дин почувствовал на рубашке мокрое пятно и с трудом сдержался, чтобы не поежиться. - Папа будит меня, стоя у кровати, а я не хочу отрывать голову от подушки и притворяюсь спящей.
        - Тебе страшно?
        - Он привел меня в хижину в лесу. - Леда моргнула и вдруг посмотрела на Дина широко открытыми глазами. - А там мертвые животные. И повсюду кровь. Они кричат от боли. Просят меня помочь.
        Так. На этом все.
        Дин поднялся на ноги и бодрым голосом произнес:
        - Приготовить тебе завтрак, Леда?
        Она непонимающе нахмурилась, украдкой посмотрела сначала в одну сторону, затем в другую, будто пыталась проверить, где находится, затем покачала головой.
        - Еще ведь слишком рано, детектив Дин. Разве вы не устали после бессонной ночи? Я приготовила рыбу, но, думаю, есть ее перед сном не лучшее решение.
        «Вот как? По-моему, это отличное решение», - мысленно ответил он и направился на кухню, но тут же обернулся и спросил:
        - А что случилось с собакой?
        - Какой собакой? - удивленно спросила Леда, забираясь под одеяло. Несколько секунд Дин наблюдал за ней, готовящейся ко сну, затем покачал головой.
        - Ничего. Забудь. Спи.
        Дин уже зашел на кухню, но готов был поклясться, что, когда ступил в тень, отбрасываемую карточным замком на пол, услышал за своей спиной хриплый потусторонний голос:
        - Она в безопасности.

* * *
        Выспаться Дину так и не удалось. Когда стрелки часов показывали семь тридцать, он забрался в спальный мешок, выключил светильник на письменном столе, светивший прямо в лицо, и собрался отключиться, но тут Леда вновь принялась вопить.
        Выругавшись, Дин нехотя выбрался из спального мешка, набрал стакан ледяной воды и последовал в комнату. Леда уже проснулась и сидела, подавшись вперед и шумно дыша. Выхватила из рассветного сумрака фигуру Дина и, словно хищник, принялась следить за его шагами. Он протянул ей стакан, и она с благодарностью сделала несколько глотков.
        - Ты как? - спросил Дин, хотя ответ был очевиден. Леда не успела ответить, потому что в дверь его квартиры постучали.
        Дин сильно удивился, ведь время было довольно раннее, а в его жилом комплексе, особенно в такое время года, редко кто просыпался раньше девяти. Но он все равно направился в прихожую и отпер дверь.
        - Марта? - Его глаза расширились от изумления, а ее, наоборот, сузились. Взгляд был таким высокомерным и холодным, что Дин поежился. - В чем дело, почему вы не спите?
        Однажды она разбудила его, потому что ей почудилось, будто в ее квартиру забрался грабитель. Во второй раз она постучалась затем, чтобы он познакомился с ее двадцатисемилетней дочерью Альбиной, которая приехала на праздники. Тогда-то Дин и узнал, что Марта выдумала глупую историю про грабителя, и деликатно объяснил, что у него уже есть пара.
        - Я думала, ты гей, - начала Марта с ходу. Дин обернулся, чтобы посмотреть на Леду, но за ширмой ее не было видно. Он вышел из квартиры и прикрыл дверь.
        - О чем вы говорите? - Все-таки время было раннее, и ему до жути хотелось спать. А теперь еще и есть - в животе стало побаливать. А может, у него уже язва желудка из-за сумасшедших соседей?
        - Я думала, ты гей.
        - Я понял, что вы сказали, - терпеливо произнес Дин. - Вы для этого меня разбудили?
        - О! - драматично воскликнула Марта, всплеснув руками. - Не притворяйся, что спал, дорогуша! Я все понимаю, - продолжила она тем же надменным тоном, которым заявила, что он гей, - я понимаю: невеста, первая брачная ночь, но нельзя…
        - Стоп. - Дин поднял руку и прикрыл веки, и Марта как по команде замолчала. - О чем вы говорите? - Ему хотелось подвести ее к двери своей квартиры и показать на табличку с номером: здесь живет Эндрю Дин, а не какой-то гей, у которого сегодня первая брачная ночь.
        - Я прошу вас вести себя тише, вот о чем я говорю. Я не знала, что у тебя есть невеста. Но сейчас будние дни, понимаешь, о чем я? Я рада за вас, но пусть она кричит тише. - Завершив свою драматичную речь, Марта вздернула подбородок и прошествовала в свою квартиру, напоследок громко хлопнув дверью.
        Дин вернулся в квартиру и едва не столкнулся с Ледой, прячущейся за ширмой. Она опустила скрещенные руки и пробормотала:
        - Мне жаль, что из-за меня у вас проблемы.
        - Ты ходила домой, - сказал Дин, глядя на ее ночную рубашку. Теперь-то он понял, что его смутило. Леда покрутила в пальцах подол, дергая его в разные стороны.
        - Я не думала, что это проблема. - Ее щеки загорелись румянцем. - Я не знала, что кто-то может подумать…
        Дин перебил:
        - Это не проблема - что ты выходила. Но я думал, ты боишься. - Его голос был резким, но все оттого, что он устал и был голоден. И он не хотел, чтобы весь город знал, где именно живет Леда Стивенсон. Вдруг ее заберут, а он так и не узнает правды? - Иди спать, Леда.
        Он прошел к своему спальному мешку и, не оборачиваясь, забрался внутрь.
        - Вы же сказали не бояться, - произнесла она за его спиной, а затем раздались шаги в сторону кровати. Дин, гипнотически глядя на ножку письменного стола, задал себе вполне логичный вопрос: «Леда ведь не думает, что будет жить здесь до окончания УЭК?»
        Как только он выяснит нужную ему информацию, он отправит ее назад домой.

* * *
        Сегодня мне не позволили остаться на ночное дежурство, на что доктор Арнетт сочувствующе сказал:
        - Ох, нет, бедная доктор Айрленд, чем же ты займешься сегодняшней ночью? Наверное, если не сменишь горшок миссис Фоллис, и заснуть не сможешь?
        - Не смешно, доктор Арнетт. - Я хмуро покосилась на него и едва не столкнулась с женщиной в одежде медсестры, что не укрылось от внимательного взгляда наставника:
        - Видишь? Твоя реакция ослабла, Кая. - Когда он назвал меня по имени, стало понятно, что он предельно серьезен и мне не отделаться легко.
        Доктор Арнетт остановился посреди коридора, отступив к стене и пропуская тем самым парня на коляске, и я приблизилась, потому что было ясно, что он не собирается оставлять меня в покое. Его живые глаза внимательно всмотрелись в мои. От него пахло лекарствами и еще чернилами от шариковой ручки. Я опустила взгляд к ногам, как провинившийся ребенок.
        - Ты очень устала.
        - Я знаю.
        - И что?
        - И что?
        - И что ты собираешься с этим сделать?
        Я взглянула на него.
        - Подожду субботы и приму ванну с пеной и колой.
        Уголки губ доктора Арнетта дрогнули, морщинки на лице углубились.
        - Мне нравится твой сарказм, но я серьезно, Кая. Я знаю, что тебе тяжело. Нам всем тяжело, ведь Скалларк была частью команды. - Я сглотнула, но не отвела глаз и не попросила доктора Арнетта замолчать. Поэтому он беспрепятственно продолжил, и его тихий голос смешался с характерным больничным шумом: - Если начистоту, это я попросил, чтобы тебя не оставляли на дежурство. - Он помолчал немного. - Ты не выглядишь удивленной, и меня это радует. Ты должна меня понять. Я волнуюсь.
        - Я понимаю. - И еще было приятно, что доктор Арнетт обо мне заботится. Я не обращала на его слова внимания, а теперь вдруг ощутила это всей кожей - он беспокоится обо мне, и ему меня жаль. Я смиренно вздохнула. - Хорошо. Как скажете.
        - Думаешь, сможешь выжить без горшка миссис Фоллис?
        - Если он пропадет, вы знаете, кто его украл.
        - Я все еще удивлен, Кая. Никогда бы не подумал, что ты можешь шутить! - Он одобрительно хлопнул меня по плечу, но тут же стушевался: - Не болит?
        - Не болит.
        - Вот и отлично, значит, ты сможешь встретиться с главной медсестрой. У нее тяжелая рука. Это я просто так предупредил, я не думаю, что ты ее ударишь. Хотя, если бы ты влепила ей затрещину, я не был бы против… Однажды она сказала моей жене, что я ей изменяю на работе. Шучу, Кая. Про затрещину. - Доктор Арнетт, все еще ехидно улыбаясь, кивнул в сторону лифтов: - Она тебя ждет, я сказал, что ты ненадолго задержишься. И продолжай в том же духе, доктор Айрленд. Мне нравится, что постепенно ты оживаешь, ведь ты раньше никогда даже не улыбалась, а теперь - что ни фраза, то шутка!
        Он завернул в коридор, а я осталась стоять у стены, чувствуя, что все мышцы лица одеревенели. В ушах все еще звучали отрывки фраз доктора Арнетта: «Ты постепенно оживаешь», «Ты никогда не улыбалась». Кто-то сыграл со мной злую шутку. Я так отчаянно боролась, старалась выжить, составила список желаний, мчалась вперед, чтобы завершить все дела и успокоиться, а потом вдруг оказалось, что мне некуда спешить. И список желаний я никогда не исполню. И шутить мне незачем.
        Старшая медсестра по прозвищу Большая Санни уже поджидала меня за столом в сестринской; на ее огромной голове еле умещался чепчик, к потному лбу прилипли светлые волосы, губы были вызывающе красными.
        - Сядь, - сказала она, бросив на меня взгляд. Я вытащила руки из карманов халата и опустилась на стул рядом с ее столом. Жуткий беспорядок. Папки, неряшливо сложенные друг на друга в высокие башенки, лопаются от бумаг; рядом с левым локтем Большой Санни две кружки: в одной, судя по черному контуру по краям, кофе, в другой - зеленый чай с молоком.
        - Пойдешь в архив.
        Я подняла голову.
        - Почему вы не поручите это первокурсникам?
        - Возомнила себя полноценным врачом? - мрачно спросила Большая Санни и кивнула в сторону двери: - Ты знаешь, что делать.
        Я поднялась на ноги, собираясь выйти из кабинета, но обернулась.
        - Вы не сказали, что делать.
        Я думала, она разорется, но Большая Санни на удивление спокойным голосом спросила:
        - Ты недавно в Эттон-Крик, верно? - Я кивнула, напрягшись. - Ну так вот, - деловым тоном продолжила она, поправив стопку папок, - здесь не так давно случился пожар, и половина записей была уничтожена. То, что уцелело, мы сортируем и заново заносим в компьютеры. Начинай с тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Архив знаешь где?
        - Да. Поняла.
        Я покинула сестринскую, уверенная в том, что Большая Санни на прощание мне улыбнулась. Не знаю, как мне удалось расположить ее к себе. А может, ее улыбка - результат моих галлюцинаций?
        - Кая! Эй, стой! - Я остановилась и обернулась. Среди трех больных в характерных больничных пижамах я заметила Крэйга. Он подбежал ко мне. - Ты как, все в порядке?
        - Почему ты спрашиваешь?
        Внимательным взглядом Крэйг поспешно обследовал мое лицо и тело, затем посмотрел в глаза.
        - Доктор Арнетт только что сказал, что не видать мне тебя этой ночью как своих ушей. Ты же знаешь его пошлые шуточки. - Крэйг закатил глаза. - Сказал, что ты не собираешься больше мыть полы в больнице и зря я остался на ночное.
        - Меня отправили в архив, - пояснила я. - Разгребать карты пациентов.
        - Так он опять сочинил? Ты не больна?
        Мы направились по коридору подальше от сестринской, потому что казалось, что Большая Санни буравит мой затылок недовольным взглядом и мысленно подгоняет идти в подвалы работать.
        - Нет, я не больна, - успокоила я Крэйга. - Посмотрим, что будет после архивов.
        - Там дико холодно и пауки. Ты же не боишься пауков? - уточнил он с усмешкой во взгляде. Я покачала головой. - Я так и думал. Возьми плед и термос с чаем, иначе не видать мне тебя не только на ночном дежурстве, но и на нашей встрече.
        - Ты же всерьез не думаешь, что у меня провалы в памяти? - с иронией произнесла я и тут же застыла. Я прослушала, что ответил Крэйг, и его смех донесся до меня словно издалека.
        «Провалы в памяти», - написал Аспен в своем отчете обо мне.
        - Ты опять отключилась, Кая. - Крэйг сжал мое плечо.
        - Просто представила, сколько дней мне придется провести в подвале, - с легкостью солгала я. Крэйг сокрушенно покачал головой, сказав, что Большая Санни с наступлением холодов особенно свирепствует.
        Мне хотелось оборвать Крэйга на полуслове и спросить, кажется ли ему, что со мной не все в порядке. Больше чем обычно не в порядке. Кажусь ли я ему подозрительной. Хотя я могу предвидеть его реакцию. Сначала он удивится, затем улыбнется и спросит, не шучу ли я, и если я скажу, что нет, не шучу, Крэйг серьезным тоном попросит не нести бред, а идти скорее в архив.
        - Встретимся в столовой, - бросил он напоследок. - Посылай мне регулярно сообщения, чтобы я знал, что ты жива.
        Я непроизвольно рассмеялась. Крэйг тоже улыбнулся в ответ и, развернувшись, направился к лифтам наверх, а я - в противоположную сторону в конец коридора к огромной железной двери, ведущей в подвал.
        Сегодня плохой день, решила я. Вчера тоже день был не особо хороший, но сегодня - просто отвратительный. Казалось, все желали напомнить мне о том, что я мертва и никогда больше не почувствую себя живой, не буду шутить. И не научусь шутить, что важнее. Ничему больше не научусь. Я замерла на месте. Мне на самом деле даже не исполнилось двадцать.
        Мне пришлось прервать размышления, чтобы пройти мимо уставшего охранника. Показав свой пропуск и расписавшись в журнале, я попала в архив. Здесь было холодно и воняло сыростью, от стен отслаивалась бледно-салатовая краска. Спускаясь по ступеням вниз, я так крепко сжимала кулаки в карманах халата, что заныли кости.
        Я должна побороть клаустрофобию. Я ведь уже умерла, и мое место в гробу. Я не должна бояться этих мест, похожих на тот заброшенный склад за городом. Не должна оглядываться за спину на железную дверь с немым вопросом: а вдруг не откроется?
        Я на всякий случай проверила мобильник и связь (вдруг дверь действительно не откроется) и прочла сообщение от детектива Дина: он предупреждал, что в обед заглянет в больницу.
        Одиннадцать ступеней, и я внизу, полностью привыкла к запаху и тусклому свету ламп под потолком. Стоя у подножия лестницы, я достала из сумки средство для дезинфекции рук и выдавила немного на ладонь. Втерла в кожу и только после этого почувствовала себя немного лучше.
        Да уж, если доктор Арнетт хотел мне помочь, он сделал это весьма своеобразно, потому что лучше бы я провела ночь на дежурстве с Крэйгом и его видеоиграми и книгами по медицине, чем сидела здесь до пяти часов вечера, разбирая хлам, пропахший плесенью и гарью.
        Ну все, хватит ныть, Кая.
        Отбросив посторонние мысли и натянув защитные перчатки, я ступила вглубь архива и осмотрелась. Шеренги шкафов, полные полки беспорядочно сваленных бумаг. Большая Санни сказала начинать с тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, но, очевидно, она никогда не спускалась в этот подвал.
        Я решила начать с самого крайнего стеллажа. Подтащив к нему небольшую металлическую лестницу с ржавыми ступенями-перекладинами, я взобралась на нее и стащила стопку бумаг. Они с грохотом упали на пол, но даже не разлетелись в стороны - слиплись от сырости. Только листок, лежащий сверху и почти полностью обгоревший, поднялся на сантиметр в воздух и сдвинулся влево.
        Я слезла и присела на корточки. Машинописным жирным шрифтом на листке была выведена строчка, за которую мой взгляд зацепился мгновенно: «Потеря памяти».
        Я прикрыла веки и опустила голову между колен.
        Потеря памяти. Потеря памяти. Потеря памяти.
        - Ты уже убила однажды, Кая. - Я услышала голос Аспена за своей спиной так внезапно и отчетливо, что подскочила и обернулась, на секунду решив, что он действительно стоит здесь, склонившись и читая поверх моей головы архивные записи.
        Но в подвале никого не было, кроме пауков, прятавшихся в укромных уголках, и все же я повела плечами, пытаясь прогнать напряжение. Оно не отступило.
        Аспен уверял, что больше не подозревает меня. После той ночи, когда я рассказала ему о Джорджи, он ответил, что верит мне. Но он лгал. И те бумаги, которые любезно вручила мне Кира, это доказывали. Аспен считал подозрительным то, что я приехала в Эттон-Крик как раз десятого сентября - накануне убийства Майи. Возможно, именно из-за истории о спасении Леды Стивенсон в туалете он решил, что под маской Неизвестного Ангела Милосердия скрываюсь я. Он верил, что это я убила Сьюзен и похитила Скалларк.
        Я попыталась остановить поток деструктивных мыслей, но тщетно.
        Аспен думал, что это я следила за девушками. Он считал, что это я косвенно мучила его, когда он проводил время в моей голове и видел убийства моими глазами.
        Анестетическая деперсонализация.
        Разве это не обо мне? Разве не меня считают бесчувственной и хладнокровной?
        Жертва.
        Из-за истории о Стивене Роджерсе и смерти Джорджи Аспен решил, что я все еще переживаю внутренний конфликт.
        Я когда-нибудь говорила ему, что боюсь за людей, находящихся рядом с собой? Говорила, что могу не остановиться, если начну бить?
        Потеря памяти.
        Именно эта заметка не давала мне покоя. Так сильно, что хотелось подняться наверх, встряхнуть Аспена за плечи и спросить, что он имел в виду. Он считал чрезвычайно важным это наблюдение. Но с чего он сделал такой вывод? Из-за того, что я не всегда запоминаю лица людей? Они незнакомцы, я и не обязана их помнить. Я и не хочу их помнить. Это не потеря памяти.
        Я прикрыла веки и сделала то же, что пыталась сделать вчера утром, когда Кира отдала папку Аспена. Я попыталась погрузиться внутрь себя и выудить из памяти что-нибудь странное. Что-нибудь подозрительное. Ничего не получалось. Каждую секунду возникала какая-то дурацкая мысль. Сначала я припомнила лицо Мары, затем будущую встречу с Крэйгом. Вспомнила, что Селена скоро выходит замуж. Вспомнила лицо Киры, когда я схватила злосчастную папку. Нужно было взять ее с собой. Здесь, в архиве, достаточно времени и места, чтобы тщательно изучить все файлы. Я хочу дочитать до того места, где Аспен обоснует свой вывод, ответит на мой вопрос. Почему он считал, что у меня провалы?
        Может, стоит во время обеда съездить домой и забрать папку? А Большой Санни сказать, что мне нужен дополнительный свитер, иначе я заболею чем-нибудь скверным. Да и зачем я вообще буду что-то говорить? Я ничем полезным не занимаюсь!
        Я поднялась, стянула защитные перчатки и сделала несколько наклонов в разные стороны, разминая спину. А обернувшись, застыла на месте как вкопанная.
        Это вновь видение.
        Перчатки упали к ногам.
        Или даже сон.
        Я ладонью накрыла глаза, а затем опустила руку, но фигура в нескольких шагах от меня не исчезла. Ее белоснежное платье с рваным подолом, казалось, вобрало в себя весь тусклый свет архива.
        Платье Невесты Трупа.
        Я все еще не двигалась, и она стояла на месте. Стояла в шаге от лестницы, будто, когда я была занята мыслями об Аспене, она медленно спустилась по ступеням, не издавая ни шума, не дыша и не стуча каблуками.
        - Скалларк, это ты? - С моих губ сорвался вздох, с ее - тишина.
        Возможно, она была ранена и не могла ответить громче, и ее губы шевелились под фатой. Фата была такой длинной, что достигала пола. Окутала фигуру Скалларк как в белый саван. Белый мешок для трупа.
        Она направилась ко мне, и я почувствовала, что не могу дышать.
        - Скалларк, это ты?
        Фигура в платье все приближалась, и за ней тянулся кровавый шлейф. С каждым беззвучным шагом ткань пропитывалась красным, под фатой пошли волны - это Скалларк пальцами царапала ткань, пытаясь выбраться наружу.
        Я услышала скрип, от которого побежали мурашки.
        Скрип. Скрип. Скрип. Пальцы обеих рук тянут фату изнутри в разные стороны. Скалларк пытается выбраться, но не может. Платье полностью в крови. Вокруг нас уже натекла целая кровавая лужа, и, когда она коснулась моих ботинок, я подняла голову и ужаснулась: Скалларк остановилась передо мной. Моего роста. Смотрит на меня сквозь фату, но я не вижу ее лица. И не хочу видеть.
        - Ты ведь убила уже однажды, Кая. - Нас разделял лишь сантиметр. Ее дыхание сквозь фату коснулось моих губ. Плесень и сырость. Запах гниющей кожи.
        - Ты ведь убила уже однажды, Кая, - повторила Скалларк, будто ждала от меня чего-то. Я вернула ей ее же дыхание:
        - Да.
        - Зачем ты убила меня?
        Я резко открыла глаза и села. Телефон, лежащий рядом на полу, продолжал настойчиво вибрировать - звонил детектив Дин. Я протерла глаза и увидела кучу пропущенных звонков от Селены и миссис Нэтвик. Черт возьми. Нужно проснуться.
        Я убрала волосы с лица и на ватных ногах направилась в туалетную комнату на первом этаже больницы. Когда приблизилась к зеркалу, заляпанному каплями воды, на меня воззрилось бледное отражение: длинные черные волосы, стянутые в беспорядочный хвост, впалые щеки, бескровные губы.
        Внезапно за дверью послышались шаги, но я не могла сдвинуться места, продолжая пристально изучать свое осунувшееся лицо, пока не услышала знакомый голос:
        - Я…
        Кира Джеймис-Ллойд!
        Я тут же метнулась к крайней кабинке у зарешеченного окна, и, когда закрылась изнутри на щеколду, до меня вдруг дошло: стоп, а почему я, собственно, прячусь? Наверное, я спряталась, чтобы избежать очередного конфликта.
        Спустя три секунды дверь туалета распахнулась и закрылась. Кира говорила по мобильному телефону. Она подошла к раковине - я услышала нервные шаги, шум воды и опять шаги. Затем Кира закрыла кран.
        Нервничает.
        - Нет, нет, нет… все не так… - Нет, не нервничает. Она дико напугана. Значит, говорит с отцом. Я обрадовалась своим необоснованным пряткам, ведь теперь могу безнаказанно подслушать ее разговор.
        - Я… уехала на конференцию, пап, - попыталась она заверить невидимого собеседника. Я знала ее недостаточно хорошо, но ничем не замаскированная нервозность в звонком голосе была очевиднее некуда. - Пап, я же говорю: я не в городе, я на конференции!
        Пока Кира выслушивала ответ отца в трубке, в туалете повисла тишина, нарушаемая лишь осторожным дыханием Киры. Я подумала над своей теорией «Кира-Неизвестный». Аспен не подозревал ее, но он был чем-то озабочен после того, как они съехались. Вдруг он все-таки что-то о ней узнал? А если узнал, сказал бы мне? Нет, ведь он думал, что Неизвестный - это я. А если все-таки Кира - Неизвестный, то почему она позволяет отцу мучить себя?
        Я припомнила курс психиатрии и попыталась сопоставить психологический портрет Киры и Неизвестного. Сидя на унитазе, это было неудобно. Кира опять заголосила:
        - Пап, я вернусь и… и… и… тогда поговорим. Обещаю. - Я не поверила ее обещанию, и профессор Джеймис-Ллойд тоже не поверил. Кира повторила: - Да, обещаю. Мы… поговорим. Папа? Пап? Алло, ты здесь? Бросил трубку… - Ее голос сделался приглушенным. - Да уж, поговорим, чертов…
        Внезапно дверь в туалет распахнулась, и Кира вскрикнула.
        - ПАПА?! ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?!
        Я настороженно прислушалась и поняла, что Кира бросилась в сторону моей кабинки.
        - Пап?
        Нас разделяла лишь белая дверца туалета в десяти сантиметрах от пола. Только бы Кира в панике не начала ломиться сюда! Чтобы меня не рассекретили, я, стараясь не шуметь, схватилась пальцами за стену и забралась с ногами на унитаз. Присев на корточки, повернулась здоровым ухом в сторону голосов.
        - Опять лжешь, - уставшим голосом констатировал профессор Джеймис-Ллойд. Дико было слышать здесь, в женском туалете, его суровый голос с презрительными нотками. Он был моим профессором и коллегой Дориана. Ах да, а еще мерзкой тварью.
        Я сосредоточилась, уставившись на свои черные ботинки, ярко контрастирующие на белом фоне сиденья унитаза.
        - Папа, это женская уборная…
        - Я закрыл дверь, так что нас никто не потревожит… - Последние слова он произнес сдавленно из-за того, что склонился к полу, чтобы осмотреть кабинки. Я во второй раз за пять минут испытала облегчение.
        - Пап, что ты делаешь? - Кира переступила с ноги на ногу, а затем, судя по звукам, отбежала к противоположной стене. Я бы на ее месте бросилась наутек. Или спряталась в ближайшей из кабинок и вопила до тех пор, пока не прибежал бы персонал больницы…
        На моих бедрах напряглись мышцы, белый халат уже не выглядел белым, - судя по отпечатку, я успела наступить на ткань.
        - Кира, детка…
        Я наклонилась и выглянула в щель между дверью и стенкой кабинки. Профессор Джеймис-Ллойд приближался к Кире, забившейся в угол между раковинами и окном. На ней были старые черные джинсы и растянутый свитер Аспена - я видела, как он таскал его дома. В этом свитере Кира выглядела моложе и меньше, чем была на самом деле. Профессор занес руку и ударил Киру по лицу, и я услышала испуганный вскрик, а затем знакомый суровый голос, который так часто доносился с кафедры:
        - Кира, детка, на самом-то деле я сразу понял, что ты здесь, просто мне было интересно, как долго ты собираешься лгать.
        В ответ она лишь заскулила, и этот звук перенес меня на пару месяцев назад, когда в университетском туалете Леда звучала точно так же - как потерянный щенок, которого пинают по выдающимся сквозь ободранную шерстку ребрам.
        - Да прекрати ты уже трястись! - профессор Джеймис-Ллойд треснул кулаком в стену, а затем схватил Киру за горло и отшвырнул на середину комнаты. Кира вскрикнула, полетев на пол, когда ее ноги в грязных кроссовках запутались, но тут же подавилась воздухом, когда профессор сжал на ее покрасневшем горле узловатые пальцы. Он рывком поднял ее на ноги и ударил о стену.
        - Я так и знал, что тебе нельзя доверять! - Я навострила уши и присела назад на корточки, чтобы меня не заметили. - Так и знал, что ты кому-нибудь расскажешь…
        - Я никому ничего не говорила. Ай. Пап… - Я услышала стон. - Пожалуйста, прекрати. Я ничего никому не говорила, клянусь! Клянусь! Ой! Папа! Хватит… хватит…
        Я закрыла глаза. Мышцы на бедрах превратились в камень, дыхание застряло в горле.
        - Никому не говорила? - зловеще прошипел профессор Джеймис-Ллойд. От его отвратительного голоса меня передернуло. Мне захотелось схватить его за горло так же, как он схватил Киру. Ударить головой о кафель и спросить, как ему нравится такое обращение. - А как же полиция у моего дома? Не просто так ведь они спрашивали насчет твоей связи с этим мальчишкой Аспеном?
        Когда я услышала имя Аспена, сорвавшееся с губ этого человека, мои глаза сами собой распахнулись.
        - Я и предположить не мог, что ты будешь прятаться здесь, хотя стоило бы догадаться! Ты переехала к нему, спала с ним, жила с ним… Это подло, Кира, это очень подло…
        - Папа! - воскликнула она. - Я никому не говорила! Честно!
        - Ну, а вот полиции кажется, что я тебя домогаюсь. Я тебя домогаюсь, а?
        - Я НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛА!
        Папаша решил исправить ситуацию до того, как дело дойдет до суда, поняла я.
        Так, стоп, Аспен успел с ним поговорить? Когда именно? В моей голове тревожно звякнул колокольчик, но я сосредоточилась на ссоре снаружи кабинки.
        - Не говорила? Кира, доченька… Сейчас… - Голос профессора стал ласковым, приглушенным, и я изо всех сил напрягла слух. - Я сделаю так, чтобы ты… никогда не говорила. Ни о чем. - Его голос снизился до шепота, поэтому последние слова я едва расслышала. А может, и не расслышала - думать было поздно.
        - Я перережу тебе горло. Вот здесь и здесь.
        Я спрыгнула с унитаза на пол и толкнула дверь кабинки. Тишину разорвал потрясающий нервы грохот: сначала подошвы моих ботинок коснулись кафеля, затем дверцы кабинок столкнулись друг с другом.
        У Киры отвисла челюсть от изумления, а профессор Джеймис-Ллойд, обернувшись, тут же отступил на шаг назад, спрятав в карман пальто какой-то предмет, который, прежде чем исчезнуть, запечатлел осколок тусклого света.
        - Айрленд? - Профессор недоверчиво прищурился, склонив голову набок, будто было что-то странное в том, что я нахожусь в туалете.
        - Да, это я, профессор, - подтвердила я, по привычке засовывая руки в карманы халата. Я не двигалась с места, а он бросил в сторону Киры взгляд. Может, ждал, что я испуганно ретируюсь. Или она попросит меня уйти. Или… судя по взгляду, он решил, что Кира доверила мне свой секрет: его губы обвинительно сжались, дряблые щеки дрогнули, а крылья носа негодующе затрепетали.
        «Ты ей все рассказала?» - мысленно обратился он к дочери.
        Это все произошло за две секунды, пока я стояла у кабинки.
        Неужели он решил прирезать свою дочь здесь, в больничном туалете? Он совсем не контролирует себя? Или ему плевать, если его поймают? Или он делает это не впервые - убивает молоденьких темноволосых девушек, - и поэтому умеет отлично заметать следы?
        Из-за последней мысли я сглотнула и, наконец, произнесла, поняв, что Кира так и собирается смотреть на меня как на привидение из туалетной кабинки:
        - Мне вызвать полицию?
        Кира все еще выглядела как загнанная в угол жертва. Точно так же смотрела Леда Стивенсон, когда они пихали и били ее. Сперва они становятся жертвами. А затем жертвы становятся убийцами.
        Мое предложение вызвать полицию привело профессора в чувство, и он шагнул в мою сторону, осведомившись:
        - Тебе нужны проблемы? - Его влажные губы растянулись в улыбке, щеки покрылись румянцем, на висках выступили капельки пота. Он не был похож на ужасающего Криттонского Потрошителя - просто безумный старик в твидовом костюме с дряблой кожей на щеках.
        - Думаю, тебе стоит выйти отсюда и забыть обо всем, - предложил он.
        В его нагрудном кармашке лежал аккуратно сложенный темно-фиолетовый платок под цвет галстука. Мне бы хотелось запихать ему в рот этот платок, а затем хорошенько приложить носок своего ботинка о его ребра. Но вместо этого я невозмутимо ответила, даже не шелохнувшись:
        - Да, профессор, я часто обо всем забываю. - На его бесцветных губах дрогнула улыбка. - Но не думаю, что смогу забыть нападение в женском туалете. Я здесь работаю, знаете ли. В больнице. Не в туалете, - уточнила я, дернув плечом и показав именную нашивку на халате. Профессор даже не взглянул туда - смотрел только в мои глаза. Пытался понять, почему я не бегу сломя голову и не зову на помощь. Жалко ли мне Киру? Сейчас она сжалась у стены, опустила взгляд в пол. Я с облегчением почувствовала желание помочь ей. Со мной не все потеряно.
        От радости я на долю секунды прикрыла веки, а затем вдруг почувствовала, как профессор Джеймис-Ллойд рванул меня за воротник рубашки, торчащей из-под свитера, и очнулась.
        - Ты мне угрожаешь? - Мы едва не столкнулись носами, и я пристально смотрела в его лицо. В лицо разъяренного чудовища.
        У него в кармане нож, которым он хотел порезать свою дочь. А меня он тоже порежет? А если да, Кира скажет, кто это сделал?
        Я вяло подумала о том, что если ударю его, то меня тут же вышвырнут из больницы. Но, с другой стороны, какая разница? Все равно я уже никогда не стану врачом.
        Нет…
        Я разжала кулак в кармане халата - пальцы были будто деревянными, - и сглотнула.
        Нет. Я ушла из дома, чтобы быть нормальной. Быть человеком. Я здесь, потому что я человек. А то, что мне хочется размозжить голову этого старика о колено, - нечеловеческий поступок. Эти мысли пронеслись в моей голове очень быстро - профессор даже не успел повторить свой вопрос. И вдруг перед моим лицом возникло запястье Киры с ремешком наручных часов и тоненьким браслетом с красными переливчатыми камушками. Она попыталась отодрать руку отца от моей одежды, заорав:
        - Папа! Не здесь!
        О, не здесь, но в другом месте. Не стану я бить его при ней, решила я.
        Оторвав от себя пальцы профессора и больно сжав жилы на его запястье, я спросила:
        - Это вы Криттонский Потрошитель?
        Его лицо перекосилось от удивления, а Кира, напротив, ничуть не удивившись, среагировала мгновенно, заголосив словно сирена:
        - О нет, ты серьезно?!
        - Что? - Он нахмурился, сделав шаг назад. - Вас проверяют на наркотики перед тем, как зачислить на медфак?
        - Конечно, - ответила я. - А вас?
        Его лицо разгладилось.
        - Ты еще заплатишь за это.
        За то, что не позволила ему убить свою дочь?
        Бросив на Киру испепеляющий взгляд, он поправил пиджак, явно желая, чтобы Кира сделала то же самое со своей потрепанной одеждой, и голосом, в котором сквозило разочарование, пожурил:
        - Не могу поверить, Кира.
        Я тоже не могла поверить в то, что вижу. Что профессор просто уйдет и даже не попытается объясниться, оправдаться, придумать отговорку. Он думает, что ему все сойдет с рук. Ведь Кира молчит уже много лет. Но как он мог заставить ее чувствовать себя виноватой?
        Когда дверь за ее отцом захлопнулась, Кира толкнула меня в грудь.
        - Ты спятила?! - От удивления я пошатнулась. - Кем ты себя возомнила?! Почему ты вообще лезешь не в свои дела?!
        - Почему ты защищаешь это чудовище?
        Она внезапно застыла, руки безжизненно повисли вдоль тела. Рукава свитера были такими широкими и длинными, что полностью закрыли пальцы.
        - Откуда… откуда ты знаешь? О нет, - шепнула она. - Он тебе рассказал? Даже об этом?
        Она имеет в виду Аспена?
        - Смотри на меня! - завопила она, слетая с катушек, и меня во второй раз за день схватили за воротник. Это окончательно вывело меня из себя, и рванув ее запястье с такой силой, что она поморщилась, я гробовым тоном оповестила:
        - Я оказала тебе услугу. Он мог перерезать тебе горло. И все.
        - Тебя никто не просил спасать меня!
        - И не надо, - отрезала я. - Или тебе понравилось? Скулить, визжать, словно побитая собака, вжимать голову в плечи - ты ловишь от этого кайф, Кира? - Она отшатнулась от меня. - То же самое почувствовала Леда Стивенсон, когда вы притащили ее в туалет. Она была на твоем месте.
        Кира облизала пересохшие губы, покрытые серой коркой, и качнула головой, наконец-то моргнув. По ее щекам покатились слезы, и она вытерла их рукавами.
        - Ты и не представляешь, - шепнула она, закрыв лицо локтем. - Ты же ничего не знаешь, но делаешь вид, что знаешь!
        - Не делаю. - Она зыркнула на меня. - Я вовсе не делаю вид, что что-то знаю. Я сидела в кабинке, а затем зашел твой отец и начал угрожать тебе оружием. Видимо, ты не стала бы спешить на помощь. В следующий раз и я не стану. - Сказав эти уничижительные слова, я быстрым шагом вышла из туалета, но тут же с кем-то столкнулась прямо в дверях. Во мне все еще клокотала ярость, и я готова была сорваться на первого встречного, но от ясного взгляда голубых глаз моя ярость испарилась, уступив место настороженности. В двух сантиметрах от меня стояла Леда Стивенсон.
        Она появилась потому, что я произнесла ее имя вслух?
        Я сморгнула, но Леда все еще стояла рядом. Она и сама не ожидала увидеть меня, судя по широко распахнутым глазам.
        Только пару секунд спустя, пока мы таращились друг на друга, замерев в неловкой позе, я поняла, что именно меня удивило. Леда не завопила, не испугалась, даже не отшатнулась от меня как от ядовитого растения, от которого - тронешь, и чешется кожа.
        Я мгновенно вспомнила школу и ее изящную фигуру, окутанную неестественным ореолом волос. Длинные, густые, цвета первого снега. Леда обладала удивительной и в то же время пугающей красотой. Но теперь она - призрачная девушка. Может, она не отшатнулась, потому что тоже меня вспомнила, ведь я, в отличие от нее, совсем не изменилась - все такая же.
        - Привет. - Ее лицо было так близко, что я почувствовала мятное дыхание, поэтому не было сомнений, что слова приветствия сказала она.
        - Привет. - Я все еще была настороже, все еще ожидала чего-нибудь этакого. Да, только что я стала свидетелем нападения, но увидеть Леду Стивенсон - вот действительно недобрый знак.
        - Я в туалет, - сказала она, продолжая таращиться. Ее губы шевелились, и меня опять обдало мятным дыханием. Я кивнула, делая шаг в сторону.
        - Да. Иди.
        - Спасибо.
        Она нырнула в дверь, и я, по-прежнему ошеломленная, повернулась и посмотрела ей вслед. Затем опомнилась и прислушалась к шумам - не начнут ли Кира и Леда драку. Но, видимо, Кира решила последовать моему примеру и спряталась в кабинке. Неужели только что действительно произошло то, что произошло?
        Я достала телефон из кармана и набрала номер детектива Дина. Он ответил через два гудка, словно держал мобильник в руке:
        - Кая?
        - Детектив Дин, что здесь делает Леда Стивенсон? В смысле в больнице, - добавила я. На том конце послышалось демонстративное покашливание.
        - А поздороваться не спешишь?
        - Добрый день. Ну так? Леда Стивенсон.
        - Она в больнице для осмотра. Я же говорил, что ей назначили амбулаторное лечение?
        - Нет.
        - Ах да, - в тоне детектива Дина проскользнули насмешливые нотки. - Я бы сказал, если бы ты отвечала на звонки… - Он резко замолчал, явно смутившись своего сарказма, и серьезнее добавил: - Она обязана каждый день посещать психолога.
        - И все?
        - Пока что да.
        - У нее психическое расстройство. - Мой тон был резким, и в этот раз смутилась я, вдруг испытав чувство вины перед Ледой. Я ведь только что видела ее, вдруг она стоит за моей спиной?
        Я обернулась, но за спиной была только дверь в туалет. Детектив Дин между тем, не заметив заминки, продолжал бурчать:
        - Леда пробудет в больнице до двенадцати. Надеюсь, для тебя это не проблема. В двенадцать я заберу ее, и ты вновь сможешь дышать.
        - Не смешно.
        - Да я и не шучу. Она может кого угодно напугать.
        - А вас?..
        - Иногда… - уклончиво ответил он, и я представила, как он отвел взгляд. Когда мы распрощались, я решила подняться к Аспену, воспользовавшись тем, что Кира сейчас заперта в туалете наедине с собой и своими страхами.
        - Айрленд!
        Я медленно обернулась. Старшая медсестра Большая Санни стояла напротив меня с подносом, полным лекарств. Она выжидающе потопала ногой, и я приблизилась к ней, едва не столкнувшись с какой-то женщиной. От Большой Санни это не укрылось, и она осуждающе поджала губы, а затем спросила:
        - Ты принимаешь наркотики?
        - Нет. Меня бы не приняли в университет.
        - Тогда что за взгляд? И зрачки расширены, - добавила она и тут же вручила мне поднос со шприцами и ампулами, сказав: - Отнеси это в сестринскую и положи на второй стол.
        - Хорошо, - подчинилась я и направилась вместе с подносом в сторону сестринской.
        - Так уж и быть, - сказала Большая Санни мне вслед, - даю тебе десятиминутный перерыв перед спуском в подвал. Можешь проведать своего друга.
        - Спасибо!
        Быстро избавившись от подноса и поставив свою подпись в журнале, я взлетела по лестнице на этаж Аспена и, запыхавшись, вошла в его палату. Киры все еще не было, и я опустилась на ее табурет и взяла мягкую, широкую ладонь Аспена в руки. Сжала пальцы, наивно надеясь, что он почувствует мое прикосновение и вернется. Но он по-прежнему лежал с закрытыми глазами, путешествуя в своем разуме, стучался в запертые двери и никак не мог подобрать ключ, чтобы выбраться наружу. Я склонилась к нему и сказала:
        - Аспен, я не знаю, что ты делал, но я не злюсь на тебя. Я просто ничего не понимаю. Почему несмотря ни на что ты все еще подозреваешь меня? Почему ты думаешь, что это я? Пожалуйста, возвращайся и объясни, что происходит. Я ничего не понимаю. - В глазах внезапно защипало, а в горле встал комок. - Аспен, вернись и расскажи, что ты задумал. Я не верю, что ты просто так свернул с дороги. Возвращайся.
        Позади меня распахнулась дверь, а затем раздался нервный, пропитанный животным страхом голос Киры Джеймис-Ллойд:
        - Что ты с ним делаешь?
        Что я с ним делаю?
        Я медленно выпрямилась, чувствуя, что вместо крови по венам потек раскаленный черный деготь, поднялась на ноги и обернулась к Кире. Ее голос был частью образа, который отпечатался в памяти: холодный, строгий, но испуганный.
        - Отойди от него.
        Я не двигалась, а Кира нервно глянула на Аспена, будто проверяя, все ли с ним в порядке. Словно я была для него угрозой.
        - Я сказала, отойди от него.
        Под прицелом ее глаз я скрестила руки на груди и медленно приблизилась. Мне до смерти хотелось напугать ее, дать ей причину бояться. Хотелось, чтобы Кира отшатнулась, выскочила в дверь и поставила себя в неловкое положение.
        Нет, на самом деле я лишь хотела, чтобы она хоть раз оставила меня наедине с Аспеном.
        - И почему я должна уйти? - спросила я, останавливаясь в шаге от нее.
        - Потому что я знаю, зачем ты здесь, - громко сказала она, явно желая нарушить пугающую тишину, повисшую в палате.
        Кира не отшатнулась и не выпрыгнула в коридор. Может быть, она лишь притворялась, что напугана? Или контролирует свои страхи? Или боялась вовсе не за себя, а действительно за Аспена? Последнее предположение больно кольнуло сердце, и эта боль не шла ни в какое сравнение с презрительным взглядом Киры.
        - Сначала я не могла понять, что это такое - все то, что я нашла у него дома… Аспен тщательно прятал эти документы, и теперь я знаю почему. Ты убийца. Он понял, что ты убила Сьюзен, и сблизился с тобой лишь для того, чтобы вывести на чистую воду.
        - Бред, - ответила я, настойчиво напомнив себе, что Кира - не тот человек, на чьи слова стоит обращать внимание. Она - никто.
        Вздохнув, я отвернулась и прошла к двери палаты, распахнутой настежь. Несмотря на уверенность в голосе, на каждый мой шаг приходилось три удара сердца. Оно так колотилось, что я не сразу расслышала следующие слова Киры, брошенные камнем мне в спину:
        - Я не позволю тебе довести дело до конца, поняла? Больше я не оставлю его ни на секунду.
        Я стиснула зубы и опустила взгляд в пол. Еще шаг, и я на свободе. Вдали от ее подозрений, сказанных в присутствии Аспена, вдали от презрительного взгляда, вдали от собственной вины. Мимо по коридору прошла девушка с капельницей и потрепанной книгой под мышкой.
        Я должна уйти. Я ведь только что защитила Киру, так почему она не может оставить меня в покое всего лишь на секунду? Почему она не позволяет мне забыть о записях Аспена?
        Я спущусь в архив и буду разбирать бумаги. И на несколько часов забуду о том, что Аспен, мой лучший друг, думал, что я убийца. Что, возможно, Кира права, и он дружил со мной лишь затем, чтобы собрать на меня ту информацию. Что он не заботился обо мне и не боялся, что Неизвестный придет, потому что думал, что я и есть Неизвестный.
        - Вот что я думаю. - Кира приблизилась ко мне со спины, и ее голос был наполнен такой мстительной радостью, что у меня в груди все перевернулось. - Ты узнала, что Аспен в курсе твоих делишек. Он догадался, что ты убила Сьюзен и Скалларк.
        - Повтори. - Я вскинула голову, забыв, что еще шаг, и я буду на свободе, и обернулась, пригвоздив Киру взглядом.
        Но она не истекла кровью тут же, она продолжила, немного смешавшись:
        - Я тебя не боюсь. И Аспен не боялся. Он узнал, кто ты, и ты попыталась его убить. Тебе ведь несложно это сделать, верно? Потому что ты делаешь это не впервые. Ты уже убила Стивена, и думаю, чтобы замести следы, ты размозжила череп своей любимой сестрички Джорджи…
        Кира подавилась воздухом и шлепнулась назад, зажимая правую сторону лица, куда впечатался мой кулак. Это была отнюдь не пощечина, так что вскоре там расцветет огромная гематома. Но ее боль не проникла в меня. Даже представив, как ее тело пронзил ток от соприкосновения с полом, я осталась равнодушной. Потому что слишком устала.
        - Заткнись. Или получишь еще. - Мой голос - дьявольское шипение потревоженной твари, которая многие годы пряталась в лесах. Но Кира не услышала его, она яростно вскочила на ноги и бросилась вперед. Вцепилась в мои волосы, в то время как я схватила ее за запястье и, сдавив кости и жилы, рванула руку от своей головы. Она закричала так, что я едва не рассмеялась.
        Аспен, пожалуйста, прости за это.
        - Я просила тебя остановиться, - сказала я, ударив ее по второй руке, которую она занесла, чтобы дать мне сдачи. Я увернулась и ответила ей очередным ударом в лицо - в то самое поврежденное место. Кира завопила, как раненый зверь, но тут крик перешел в раздраженное рычание, и она, сорвав со своей шеи шарф, намотала его на кулак.
        - Ударь меня снова, - она сплюнула в сторону кровь, - и я вышибу тебе мозги.
        - Если не заткнешься, я убью тебя.
        В моих ушах стучала кровь, ладони, тесно сжатые в кулаки, вспотели.
        - Хватит скулить, курсант Айрленд. Заткнись! Действуй. Действуй. Помни: здесь не место слюнтяям. Ты - сила. Ты - боец. Кто-то другой может сдаться и рыдать, уткнувшись в юбку мамочки, но не ты. Ты подаешь пример другим. ХВАТИТ ПОЗВОЛЯТЬ ИМ ИЗБИВАТЬ СЕБЯ! Хватит только защищаться! Тридцать кругов, курсант! Пятьдесят отжиманий! Здесь не место нытикам! ПОВТОРЯЙ!
        - Здесь не место нытикам, сержант!
        - ЕЩЕ ОДНА ОШИБКА, И ОТПРАВИШЬСЯ ДОМОЙ! Это тебе не игрушки! Если проявишь жалость к врагу или себе, никогда не победишь на поле боя! - Сержант выпрямился, и мои глаза оказались на уровне его груди. Он сбил кепку с моей головы на землю, но я даже не вздрогнула. - Не думаю, что твой отец будет гордиться тобой, если продолжишь в том же духе.
        Моя талия оказалась в тисках Кириных рук, и она попыталась опрокинуть меня на пол.
        - Вот что ты сделала с ними?
        Удержав ее за свитер, я вонзила колено в ее живот. Вопль, раздавшийся в ответ, пронзил мои барабанные перепонки, и я отшатнулась. Задыхаясь, Кира сделала несколько шагов к койке Аспена, ее грудь тяжело опадала.
        Вот-вот она накинется на меня вновь, подумала я, но Кира неожиданно расхохоталась. Я в смятении опустила руки, настороженно наблюдая за каждым ее движением. И вдруг Кира прекратила смеяться, схватила с прикроватной тумбочки Аспена стеклянную емкость из-под воды и, выставив ее вперед, пошла на меня. Ее глаза сверкали безумством, на губах пылала красным победная улыбка.
        - Я ведь говорила им всем, что ты убийца! И вот ты призналась!
        Я непонимающе моргнула, но тут же вспомнила: «Если не заткнешься, я убью тебя».
        - Ты и меня убьешь?! - Кира замахнулась на меня стекляшкой. - Для тебя убить так же легко и просто как дышать, и Аспен это понял!
        - Не смей говорить о нем! - Я порывисто шагнула вперед, но внезапно мои ноги оторвались от пола. Кира с воплем побежала на меня, размахивая графином, но вдруг и она затормозила, дрыгая в воздухе ногами и вереща - это Крэйг схватил ее поперек талии.
        - ЗАТКНИСЬ! - верещала Кира, мотая головой. Она выпустила графин из рук, и тот упал на пол и покатился в сторону койки Аспена.
        - Доктор Айрленд, - услышала я позади себя голос доктора Арнетта, а затем снова очутилась на ногах и обернулась, чувствуя стыд и вину. Я даже не могла посмотреть ему в глаза, потому что знала, что увижу: осуждение, недовольство и, возможно, понимание. Понимание, с которым люди постоянно на меня смотрят. Словно для них не важно, что я вытворю - мне все можно, потому что я сирота и еще бог знает кто.
        Я подняла голову и опешила: доктор Арнетт выглядел так, будто хотел хорошенько мне врезать.
        - Я не… - попыталась оправдаться я, но тут же замолчала, когда доктор Арнетт схватил меня за локоть, да так сильно, что чуть не разорвал кожу, и потащил по коридору.
        - Какого черта ты творишь?! - злобно спросил он, волоча меня за собой. Я не вырывалась. - Ты себя что, не контролируешь?! Совсем помешалась?! - Тут он выругался, и я слабо удивилась. - Мне что, стоит отправить тебя в психиатрическое отделение, чтобы ты там продолжила свою работу?!
        Он замолчал, раздраженно шагая вперед. Несколько секунд спустя я поняла, что доктор Арнетт ждет моего ответа, и сказала:
        - Нет.
        - Что - нет?! - рявкнул он, затолкнув меня в кабинет и так хлопнув дверью, что зазвенело стекло, а с ближайшего стола приподнялись в воздух несколько листков.
        - Нет, пожалуйста, не отправляйте меня в психиатрическое отделение, чтобы я там продолжила работу.
        Доктор Арнетт задрал голову к потолку, уперев руки в бока. Его раздражение было таким ощутимым, что на моих руках волоски встали дыбом и мороз пошел по коже. Простояв в такой позе целую вечность, доктор Арнетт подошел к холодильнику, достал бутылку с водой и сделал огромный глоток. Смиренно опустив взгляд в пол, я терпеливо ждала его следующих слов.
        - Так. Быстро говори, что случилось.
        Я подняла голову.
        - Откуда начинать?
        - НЕ УМНИЧАЙ!
        Прочистив горло, я сказала:
        - Старшая медсестра позволила взять десятиминутный перерыв, и я решила навестить Аспена. Спустя минуту или две в палату вошла Кира. Сказала, что знает, зачем я здесь. Сказала, что это я пыталась убить Аспена и теперь боюсь, что он очнется. Я попросила ее… замолчать и… и она сказала, что я убила свою сестру.
        Я сглотнула, чувствуя себя так, словно прилюдно разделась и сказала: «Швыряйте в меня острыми камнями, я стерплю любую боль». Прикрыв веки, я почувствовала такую горечь, что захотелось провалиться сквозь землю, ведь я не сказала всей правды и выставила Киру виноватой.
        Доктор Арнетт тяжело вздохнул и провел руками по волосам туда и обратно, сперва растрепав их, затем пригладив. Надавил ладонями на глаза и покачал головой. Я сказала:
        - Накажите меня, только не переводите в психиатрическое отделение.
        Он опустил руки, раздраженно цыкнув:
        - Конечно, я не переведу тебя! Прекрати! - Я кивнула, и доктор Арнетт продолжил: - Кая. Ты ведь знаешь, что делает с человеком боль. Ты знаешь, на что она способна. Близкие винят в случившемся всех - прохожих, докторов, Бога. Ты не можешь реагировать на все обвинения подряд. Если твою историю узнает еще кто-то, - мягко начал он, намекая на Джорджи, - неужели ты и его ударишь?
        Я покачала головой.
        - Верно, - продолжил он. - Ты не имеешь права. Ты будущий врач и должна не калечить людей, а стремиться спасти их. - Он вновь вздохнул, и я уже знала заранее, что подошло время для понимания. Он положил руку мне на плечо и сжал: - Кая. Я все понимаю. Ты тоже потеряла близкого человека.
        - Аспен не умер, - отозвалась я, продолжая слышать: ты должна спасти их.
        - Нет, но где-то в душе ты боишься за него, и это нормально, - ничуть не смутился доктор Арнетт. Он спрятал руки в карманы халата и закончил: - Ведь ты всего лишь человек.
        Воспоминание болезненно кольнуло мозг: «Это и должно происходить, ведь ты просто человек». Однажды Ной сказал мне эти слова, но я лишь спустя много дней поняла, что он имел в виду.
        - Я не накажу тебя, - подвел итог доктор Арнетт, и я удивленно подняла голову и встретилась с ним взглядом. Уголки его губ дрогнули в плохо скрытой усмешке. - Думаю, работа в архиве и так достаточное наказание. И, кстати, сделай что-то со своей рукой. Ты тут нам весь пол кровью зальешь.
        Сказав на прощание такие трогательные, полные сопереживания слова, доктор Арнетт покинул кабинет, а я, все еще переваривая услышанное, глянула на правую руку. Костяшки пальцев были разбиты в кровь, хотя я точно помнила, что не с такой силой ударила Киру, чтобы пораниться.
        Или…
        Мою грудь сдавили тиски.
        А вдруг все-таки ударила? Аспен прав, и я теряю память?
        …
        В этот раз Аспен Сивер очнулся потому, что из блаженного покоя его вырвал пугающий, чудовищный вопль, в котором с трудом угадывался знакомый до боли голос:
        - ТОЛЬКО ТРОНЬ ЕЕ!
        Аспен распахнул глаза, и вдруг само пространство перевернулось. Он летел сквозь время, и вокруг сменялись картинки прошлого, настоящего и будущего, сливаясь в желтый, красный, черный, зеленый цвета. Аспена заворотило от быстрой смены красок, и он склонился к полу, едва сдерживая тошноту. Желудок сдавил спазм, - еще секунда и все будет кончено, - как вдруг пространство перестало вращаться.
        Аспен медленно выпрямился, с трудом сглотнув кислую слюну, и снова услышал голос Каи Айрленд:
        - Только тронь ее.
        Вот она, на прежнем месте: распята на крюке. Аспен исступленно выдохнул, сжав на груди больничную рубашку, и зажмурился.
        - ВЕРНИСЬ! ТОЛЬКО ТРОНЬ ЕЕ! Я УБЬЮ ТЕБЯ!
        Аспен открыл глаза и увидел, как по запястьям Айрленд скатываются струйки крови, увидел, как вздулись мышцы на руках, увидел под левой грудью татуировку, окропленную багряным. Айрленд продолжала кричать и греметь цепями, загоняя сознание Аспена глубже в кому, но даже там он не мог спрятаться от этого страшного крика.
        Айрленд с рыком обвисла на цепях, тяжело дыша. Аспен хотел прикоснуться к ней. Смахнуть с потных окровавленных щек черные волосы, застегнуть пуговицы на рубашке, дать напиться воды, залечить раны.
        - И что теперь? - Аспен подпрыгнул, не ожидая, что она заговорит с ним. Приблизившись, он недоверчиво, но с надеждой шепнул:
        - Кая, ты видишь меня? Ты слышишь меня?
        Он поднес руку к ее щеке, чувствуя запах пота, слез и крови. Она смотрела прямо в его лицо невозмутимым, до боли знакомым взглядом; шмыгнула носом и тут же вытерла лицо о плечо рубашки, избавляясь от крови и слюны.
        - Что дальше? - вновь спросила она.
        - Не знаю, - услышал Аспен позади себя и резко обернулся. Шепот, похожий на шелест опавшей листвы в Криттонском парке, принадлежал Леде Стивенсон. Аспен бездумно шагнул в сторону, освобождая ей дорогу, когда она приблизилась. Призрак. Еще один призрак. Айрленд тихо рассмеялась, и Аспен отшатнулся, едва не упав на деревянный пол.
        И вновь пространство поперхнулось, желая вытряхнуть Аспена из своих недр, но он, крепко зажмурившись, опустился на колени, чтобы удержать равновесие.
        Ну конечно, конечно!
        Истина, которую он искал, набросилась на него внезапно и без предупреждения, так, что в висках болезненно застучала кровь. А может, правда всегда оставалась на поверхности, просто Аспен смотрел вглубь.

* * *
        Я даже не притворилась удивленной, когда после драки с Кирой в подвал спустился Дориан. Он принес аромат лекарств и морга, а еще, как ни странно, запах выпечки. Когда я услышала его шаги на лестнице, тут же обернулась.
        - Привет. - Дориан поздоровался первым. Я заметила в его руках бумажный пакет.
        - Привет.
        - Это от Ноя. - Дориан поднял пакет, нарушив шелестом мертвую тишину архива. - Он испек печенье в виде сердечек специально для тебя.
        - Передай ему спасибо.
        - Может, сама передашь? - отрешенно спросил он, вглядываясь в мое лицо сквозь пыльный свет лампы на столе. - Ну ладно. - Он решил не настаивать и, остановившись перед столом, куда я взгромоздила коробку с горелыми документами, поднял молоток. - Это зачем?
        - Стул расшатался, пришлось чинить.
        Дориан кивнул, отпустил молоток и обвел чуть удивленным взглядом подвал.
        - Мрак здесь хуже, чем у меня дома, - сделал он вывод, иронично хмыкнув. Я помрачнела: опять он про дом. Но Дориан не собирался распространяться на тему домов и вновь давить на меня; поставив пакет с печеньем на стол, он прошелся мимо наполовину пустующих стеллажей, где тут и там стояли коробки с документами.
        - Когда случился пожар, здесь работала целая бригада, в том числе и я. Могу сказать, что тебе повезло, потому что воняет не так уж и ужасно, да и в целом работы немного - управишься за неделю.
        - Повезло, - подтвердила я, возвращаясь к работе и пытаясь осторожно разлепить две страницы. Они хрустели, рискуя рассыпаться пеплом. Когда попытка увенчалась успехом, я поняла, что это никому не нужные справки № 5986798 и № 5986799 о назначении анализов крови. Я отложила их в сторону к бумажкам, которые собиралась отправить в мусор. Подняла взгляд на Дориана и спросила:
        - Слышал про драку с Кирой?
        - Слышал. Что случилось?
        Перед ним не нужно было притворяться, не нужно было лгать, что все нормально, поэтому я выложила все как на духу. Дориан сочувствующе вздохнул и покачал головой.
        - Ты видела, что творится перед больницей? Репортеры все еще надеются на передовицу. Ведь так и не ясно, кто такая Лаура Дюваль на самом деле. Дом и всю территорию обыскали, но Скалларк не нашли. - Упоминание ее имени было сродни грому среди ясного неба, но Дориан продолжал: - Они разделились: половина осаждает участок, половина больницу. Заняли всю парковку.
        - Дориан… - Я неуверенно зарылась рукой в коробку, доставая оттуда новую папку.
        Я не до конца уверена, что это Лаура Дюваль. Ведь Скалларк действительно так и не нашли.
        - А Кира всегда была не в себе, Кая, пожалуйста, не обращай на нее внимания.
        - Нехорошо так отзываться о своих студентках, - насмешливо укорила я, - ты ведь их любишь.
        - Люблю, - он тоже улыбнулся, вспомнив нашу беседу в сентябре. - Но еще я друг Аспена. - Я перестала отряхивать изъятую из коробки папку от пепла и внимательно посмотрела на Дориана.
        - Да, мы с Аспеном давние друзья. Я познакомился с ним в старших классах при очень странных обстоятельствах. Он помогал мне… разобраться в моих делах. Ты ведь знаешь о его «видениях» … Когда я хотел… бросить искать Потрошителя, Аспен сказал, что будут еще смерти…
        - Почему ты ничего мне не сказал? - перебила я, даже не пытаясь замаскировать злость. - Ну разумеется… ведь нужно было хранить секрет.
        Дориан нахмурился.
        - Дело не в секрете. Я не думал, что ты влипнешь в неприятности. Ной дал четкие указания: ты должна спасти Леду Стивенсон, чтобы уйти. Я не думал, что нужно рассказывать тебе несущественные вещи.
        - Несущественные вещи? - эхом переспросила я и почувствовала, как меняюсь в лице. Захотелось ударить Дориана, разбить в кровь и вторую руку. - Несущественные вещи, Дориан? Я рассказала тебе о мамином письме, что подозреваю, что ее убили. Ты за закрытыми дверьми своей спальни расследовал дело Криттонского Потрошителя, но ничего мне не сказал, потому что это были несущественные вещи?
        - Ты тоже не рассказала мне о Тайной квартире, - не остался он в долгу.
        - Я не рассказала, потому что ты мне не верил. Ты думал, что я убитая горем девочка.
        - И я до сих пор так считаю. Не нужно злиться, потому что так и есть. Почему тебя задевает, когда люди узнают о твоих чувствах?
        - Меня не задевает, когда люди узнают о них! - отрезала я, пришпилив Дориана злым взглядом. - Мне не нравится, когда близкие люди мне лгут и недоговаривают, потому что полагают, что знают, как сделать лучше. Это не был только твой секрет, Дориан. И не лги, будто не знал о Тайной квартире! Уверена, Ной рассказал тебе обо всем. Друг от друга у вас не было секретов.
        - Кая, это другое. Я умер болезненной смертью, и Ной отнял часть моих воспоминаний как условие…
        - Что? - переспросила я. - Какое условие? Потеря памяти - условие, чтобы вернуться из мира мертвых и завершить свои земные дела?
        Дориан снисходительно кивнул, сказав:
        - Ты ушла до того, как Ной тебе все объяснил. Потеря воспоминаний - условие, чтобы вернуться и довести дело до конца. Понимаешь, в чем суть? Нельзя бродить по земле вечно, и я знал, что раз твоя цель - Леда Стивенсон, то для тебя все будет легко. Да, я так считал! - воскликнул он, когда я сухо усмехнулась. - Ведь нужно было лишь подружиться с ней и научить жить. И все - и ты была бы свободна. Я хотел этого для тебя! Больше всего на свете я хотел, чтобы ты вернулась назад…
        Его горячность заставила меня мысленно замолчать.
        - Зачем, Дориан? Зачем тебе это надо? Почему ты не занимался своими делами?
        - Потому что я знал твою маму, - сказал он так, будто это было очевидно. Или так, словно давно в нетерпении ждал, когда я задам этот вопрос.
        Опять повисло молчание, в течение которого я попыталась сопоставить факты. Он говорил мне, что знает ее. Говорил, что слышал о моем отце. Он разговаривал с моей мамой по телефону в моих воспоминаниях. Однако сейчас это было иначе. Тогда я ничего не знала, но теперь знаю все.
        И как я должна отреагировать, какую эмоцию должна отобразить на лице? Удивление, негодование? Я лишь чувствовала, что в сознании вновь рождаются тысячи вопросов, и они путаются и сталкиваются друг с другом, причиняя мне боль.
        - Пожалуйста, не плачь. - Дориан вдруг присел передо мной на корточки. Наши лица оказались почти на одном уровне, и я покачала головой, собираясь отрезать, что не собираюсь плакать, но, хоть и открыла рот, не смогла выдавить ни звука. Дориан положил руки на мои локти. - Не плачь. Я не мог. Я хотел поговорить с тобой о ней, но не мог, потому что знал, что тебе все еще больно.
        Я по-прежнему качала головой, пялясь в угол, принадлежащий призраку Скалларк. Перед глазами все расплывалось, но слез не было.
        - Я не плачу, - наконец сказала я, показав Дориану сухие глаза. - Расскажи мне все. Все, что сможешь, - уточнила я до того, как Дориан начнет возражать и сбежит.
        Но не похоже, чтобы он хотел сбежать. Скорее все выглядело так, будто ему не терпелось поговорить. Возможно, со мной. А может, просто выговориться. Он поднялся и присел на край стола, сцепив пальцы на остром колене, затянутом в отутюженную черную брючину от костюма-тройки. Если бы я не вычистила этот стол и не продезинфицировала его, то белый халат Дориана оказался бы серым и в пятнах.
        - Я был сыном своего отца, - не совсем понятно, но с пафосом начал Дориан. И хмыкнул, но без веселости во взгляде. - Мы с твоей мамой познакомились потому, что я был сыном человека, который не выслушал Дэйзи Келли. - Я затаила дыхание. - Из-за этого в нашей семье каждый день были ссоры. Мать очень болезненно переносила шепотки. Отец, хоть и заручился поддержкой таких же недоверчивых коллег, все равно думал, что совершил ошибку, поэтому начал повторное расследование. Конечно, он работал подпольно. Опрашивал свидетелей, названивал родителям Дэйзи. Он замучил многих жителей Эттон-Крика, потому что хотел вернуть все на свои места, найти Криттонского Потрошителя. - Повисло недолгое молчание, и я поняла, что последует дальше. - А потом он умер, а мне внезапно дозвонилась твоя мама. Я пришел в ярость, решив, что она очередная журналистка, но она сказала, что дружила с Дэйзи Келли. Потом мы встретились лично.
        - Когда это случилось?
        - Это было в две тысячи одиннадцатом году. - Я буквально почувствовала, как мои глаза становятся огромными, а взгляд осуждающим. Но это я была виновата, а не Дориан. Я ни о чем не догадывалась, и мама умерла.
        Дориан смущенно кивнул, не имея представления о моих мыслях.
        - Да. Это было так давно… Мы с твоей мамой встречались в Тайной квартире. Вместе собрали половину документов. Большая часть принадлежала моему отцу. Все медицинские записи, фотографии жертв - это принадлежало ему. Твоя мама хотела докопаться до истины так же сильно, как и я. Поэтому я не хотел, чтобы ты… мучилась, продолжая ее дело. Не хотел, чтобы ты чувствовала то же, что и я.
        - Дориан, - вздохнула я, не в силах больше спорить, - он ее убил. Криттонский Потрошитель убил ее. Я не могу оставить его в покое. Ты… - я подавилась воздухом из-за чувства внезапного озарения и едва не вскочила на ноги. - Миссис Нэтвик сказала, что мама была в курсе, кто он! Мама знала, кем является Криттонский Потрошитель! Она сказала тебе?!
        Дориан покачал головой.
        - Нет. Впервые слышу об этом. - Судя по голосу, Дориан не был слишком удивлен. Скорее всего, он мне не поверил. - Ты уверена, что миссис Нэтвик все правильно поняла?
        - Дориан, - с нажимом сказала я, - миссис Нэтвик была уверена в своих словах. И я думаю, что это правда. Мама знала, кто он. И когда она приблизилась к разгадке, он сам знаешь, что сделал! И я думаю, что ответ в ее квартире. И я найду его, мне нужно лишь больше времени…
        - А как же Леда? - неторопливо спросил он, выпрямляясь.
        - Леда в безопасности, за ней присматривает детектив Дин.
        - Не это твоя цель, - строго сказал Дориан, на что я вспыльчиво и как-то по-детски ответила:
        - Я делаю то, что хочу! - Сжав зубы, я перефразировала: - Я хочу найти убийцу мамы. Он отнял у меня все. Он отнял у меня маму. Если бы не он, - как заведенная говорила я, - я бы никогда не оказалась в Эттон-Крике. Если бы не он, я бы никогда не пошла в УЭК, не встретила Майю Кинг и не спасла бы Леду. Если бы не Криттонский Потрошитель, я бы не умерла!
        - Как скажешь. - Дориан поднял ладони, не желая спорить. - Я просто не хочу, чтобы ты тратила свое время попусту.
        Ной слишком повлиял на него.
        Я прикрыла веки, вздохнув, и вновь попыталась убедить его в своей правоте:
        - Дориан, пожалуйста, будь на моей стороне. - Мои слова что-то задели в нем, по уставшему лицу, покрытому щетиной, пошла тень. - Мне трудно. Знаю, рано или поздно мне придется вернуться в твой дом, потому что… я не смогу вечно скрываться от Смерти… Но пока рано. Я не могу сейчас. Мне трудно, - повторила я.
        - Я понимаю, Кая. Поверь, я понимаю.
        - Я говорила об этом только с Аспеном. Когда я показала ему Тайную квартиру, он был поражен.
        - Уверен, он действительно был поражен…
        - Вы говорили обо мне?
        - Да, иногда. - Он отвернулся, избегая смотреть на меня, и глухо произнес: - Я просил его оставить тебя в покое и не вмешивать в расследование. А он сказал, что тебе грозит опасность, что ты, возможно, еще одна… жертва.
        «ЖЕРТВА».
        Это слово на секунду вырвало меня из реальности. Слово из отчета Аспена.
        - Аспен все время говорил о своих странных сновидениях. Где ты в амбаре… Он никак не мог понять, что именно видит.
        От моего лица отхлынула кровь.
        «Никакого амбара не было, Аспен».
        Разве он примчался бы за мной из Эттон-Крика, если бы по-настоящему не переживал?
        - Я так и не рассказал ему правды, - нехотя признался Дориан, глядя на меня грустными карими глазами.
        - Когда он выйдет из комы, ты ему все расскажешь, - заверила я, похлопав Дориана по ладони. Он слабо улыбнулся.
        Мы немного помолчали. Я переваривала новую информацию и строила логические цепи, а Дориан перебирал папки в коробке, не боясь замарать пальцы пеплом. Он нашел что-то интересное и погрузился в чтение.
        - А ты не думал, что доктор Сивер говорит правду? - как бы невзначай спросила я. Дориан, как и следовало ожидать, застыл в неловкой позе и ответил непонимающим взглядом.
        - О чем ты?
        Я уселась в своем скрипучем кресле поудобнее, откинувшись на спинку и сложив руки на подлокотниках.
        - Если ты много лет дружишь с Аспеном, ты действительно мог встречаться с доктором Сивер. Возможно, у тебя ретроградная амнезия. Или, - быстро соображала я, - Ной забрал у тебя воспоминания о ней. Как залог.
        Дориан отреагировал не так, как я ожидала. Не было ни возмущения, ни смущения. Даже удивления не было. Вместо этого он выронил папку в коробку для документов и достал из внутреннего кармана пиджака фотографию. Аккуратно опустив ее передо мной на стол, он отвернулся, а я наклонилась вперед.
        - Ты ходил с доктором Сивер на школьный бал? - изумилась я, но Дориан пожал плечами, не желая ничего объяснять. Я вновь присмотрелась к фотографии. Лампа светила прямо на нее. Яркие краски. Дориан в темно-синем костюме с бабочкой, худощав, но хорошо сложен; держит за талию бледную, ослепительно-яркую Альму Сивер в красном вечернем платье в пол. Оба юные, улыбающиеся и особенные, ведь не смотрят в камеру, не заняты тем, чтобы произвести на собравшихся гостей впечатление. Они заняты друг другом.
        - Что ж… - пробормотала я. - Это… это… все объясняет, верно? - Я пододвинула к Дориану фотографию, которую он вернул на прежнее место.
        - Я нашел ее в школьном альбоме.
        - Вот почему она ненавидела тебя - ты ее забыл.
        Дориан немного помолчал, вновь глядя в коробку, в то время как я смотрела только в его лицо, удивляясь тому, что увидела на фотографии. Тогдашний Дориан был ребенком. Был просто парнем, который пришел на бал со своей подругой. А затем он умер и все оборвалось.
        - Что будешь делать? - полюбопытствовала я, осторожно отнимая из его рук многострадальную папку, которая молила о пощаде. Дориан опомнился и отряхнул руки о штанины, хотя я бы не стала спешить и заражать плесенью одежду.
        - Не знаю. Сначала хочу разобраться, что именно тогда случилось.
        - Это нелегко, - вздохнула я, вновь откинувшись на спинку кресла. Дориан невесело улыбнулся и поскреб щетину на щеке.
        - Да, нелегко.
        - Я слышала, Альма запустила в тебя туфлей?
        - Откуда? - Я еле сдержалась, чтобы не улыбнуться, увидев, как Дориан скривился.
        - Пару дней назад Альма и Патриция здорово поссорились. По поводу…
        - Вашей с Аспеном свадьбы, - поддакнул Дориан, мстительно сверкнув глазами.
        - Что-то вроде того. Они орали друг на друга, а затем появилась Кира. Она влезла в разговор, сказав, что мы с Аспеном только друзья. Тогда Альма и ответила, что друзья не всегда остаются друзьями. «В один миг вы встречаетесь, а в следующую секунду ты запускаешь в партнера туфлей».
        - А ты где была? - Дориан прищурился, и от его темных глаз разбежались тоненькие морщинки.
        - Мы с Крэйгом бежали их разнимать. Так что он тоже слышал о туфле.
        - Вот почему он спросил, в порядке ли я, - догадался Дориан, и его плечи поникли.
        - Не тревожься, мне он и слова не сказал после того инцидента. Мы были заняты тем, чтобы расцепить ведьм. - Я вспомнила еще одну странность и поспешила поделиться ею: - Я заметила, что мать Аспена как-то странно выглядит.
        Дориан пожал плечами и медленно поднялся.
        - Я не заметил в ней никаких особенных изменений. Хотя, по правде говоря, я стараюсь избегать ее, чтобы и мне не прилетело сумкой по голове.
        - Это точно. Стой, ты куда? - нахмурилась я, заметив, что он сделал шаг к выходу. Мое сердце от страха пропустило удар. - Я хочу поговорить об Аспене, маме, отце… договоре Ноя.
        - Мне пора на лекцию в УЭК. Но мы договорим. Если хочешь, приходи домой. Или… мы можем встретиться завтра.
        Я облегченно вздохнула.
        - Хорошо. Встретимся завтра. У меня есть вопросы.
        - Я не на все вопросы могу ответить, - напомнил он.
        Я это знала, но все равно хотела поговорить. С Дорианом было спокойно, ведь он такой же, как и я.
        Когда он покинул подвал, я вновь ощутила себя в западне.
        Этот гроб ты сама сколотила. Рваные края. Грубые доски. Сделала его наспех и спряталась в нем от меня, потому что это ты на самом деле боишься взглянуть мне в лицо.
        Рано или поздно мне придется перестать бегать от Смерти. Я вернусь, когда придет время, но сейчас нужно сосредоточиться на другом.
        Я продезинфицировала руки жидкостью, затем дотянулась до бумажного пакета с печеньем и заглянула внутрь. Может, сладости, которые приготовил Ной, помогут избежать галлюцинаций, и Скалларк исчезнет из угла архива?
        Печенье, как и предупредил Дориан, было в виде крохотных сердечек с горько-сладкой начинкой и таяло во рту. И вдруг я вспомнила слова Дориана: потеря памяти - наш залог, чтобы подольше остаться на земле.

* * *
        Дориан спешил домой, как никогда раньше. Он был так воодушевлен беседой с Каей, что не обращал внимания на пробки на дорогах в Коридоре Страха, на дурную погоду, на свои пробудившиеся воспоминания. За десять дней - целую вечность - они с Каей едва перекинулись парой слов, а сегодня провели наедине около часа, и она ни разу не нагрубила ему. Дориан пытался не думать о том, что довел ее до слез, ведь она проявила хоть какие-то эмоции.
        Приподнятое настроение привело Дориана в ближайший к дому супермаркет, где он купил для Ноя огромную банку вишневого мороженого и еще плитку шоколада. Размахивая пакетом, он взбежал по ступенькам особняка, распахнул дубовую дверь и заорал:
        - Угадай, с кем я разговаривал сегодня!
        - Иди на кухню! - крикнул Ной в ответ. Дориан стянул ботинки и поспешил на голос. Ной лепил очередное печенье и, заметив приподнятое настроение Дориана, саркастично изогнул светлую бровь:
        - Ты купил по дороге бутылку виски и выдул его?
        - Я говорил с Каей, - без вступления начал Дориан, швырнув пакет на стол. - И спешу заметить: она немножко оттаяла.
        - Чего? - Ной шлепнул в кастрюлю кусок теста и тут же завопил: - Ты что делаешь?! Мой суп!
        - Я что делаю? Ну ты и растяпа! - рассмеялся Дориан, приближаясь к плите. Он глянул в кастрюлю, затем встретился взглядом с Ноем и сказал: - Выхода нет, это будет суп с огромной клецкой.
        - Что там с Каей? - спросил Ной вместо того, чтобы отреагировать на комментарий. Дориан отстранился от плиты и опустился за стол, и Ной, позабыв о готовке, плюхнулся напротив и склонился вперед с алчным выражением лица.
        - Она подралась.
        - Что? Подралась? С кем? Она пострадала? Из-за чего? Ей больно?
        Дориан с долей иронии объяснил в общих чертах, что произошло: о том, что Кая и Кира подрались из-за Аспена, и что Кая сама сорвалась. Ной выслушал историю с завидным терпением; в его больших голубых глазах плескалось искреннее любопытство - он был рад, что Кая разговаривала и, он бы не признался в этом, но был рад, что она подралась и выплеснула эмоции.
        - Погоди, - вдруг перебил он, - там был Крэйг? А это не тот, который…
        - Опять ты за свое? - Дориан закатил глаза. - Это не тот, который. Это Крэйг - мой подручный, без которого в морге мне пришлось бы туго. А ты что, еще недостаточно собрал компромата при помощи своей смехотворной слежки? Думаю, Кая раскусила твою глупую и бездарную игру.
        - Я великолепный актер, - с достоинством возразил Ной, и Дориан возразил:
        - Ты великолепный болван и плохой лжец.
        - Я лжец? Я всегда говорю правду! - Недоумевая, Ной медленно откинулся на спинку сиденья, в то время как Дориан, наоборот, наклонился вперед и, пряча усмешку, спросил:
        - Ты ее любишь?
        На кухне внезапно повисло мрачное, тяжелое молчание. Дориан почувствовал себя так странно, будто совершил роковую ошибку, будто случайно нажал на секретную кнопку в мозгу Ноя, отвечающую за смену масок. И вот теперь напротив сидел худощавый, высокий и бледный человек с мириадами холодных кристаллов в синих радужках.
        Снаружи началась гроза, чернильное небо вспорола острая стрела молнии, раздался грохот.
        А затем Ной произнес, будто вынес приговор самому себе:
        - Я не могу.
        И вновь между ними повисла тишина, а за окнами продолжало грохотать и разрываться туберкулезным кашлем небо. Гроза играла на их лицах тенями, оставляла серые гниющие пятна на щеках, подбородках и под глазами. Волосы Ноя выцвели и зловеще топорщились, почему-то делая его похожим на колючее растение.
        И наконец Дориан бросил:
        - А любишь?
        Ной раздраженно скрестил руки на груди и отрезал:
        - Нельзя.
        - Можешь ответить по-человечески?!
        Ной отвернулся, продолжая держать ладони под мышками.
        - Да. - Его лицо было бледным, словно мел. И он был лохматым, худым и уязвленным - совсем не Смерть. Глядя в окно, он сказал: - Я люблю ее. Но это не имеет значения.
        - А…
        - А из-за чего они с Кирой подрались? - Ной ожил и вновь вернул себя прежнего: забавного парня с вытаращенными от любопытства глазами. Склонился вперед с предвкушающей усмешкой, и Дориан понял: теперь из него не вытянуть ни словечка правды.
        Он со вздохом сказал:
        - Очевидно, из-за недоразумения. Кира вновь обвинила Каю в убийствах, но теперь добавила, что она еще и Аспена пыталась убить. И теперь ждет удобного момента, чтобы довести дело до конца.
        Ной перестал улыбаться, и его лицо разгладилось.
        - Ты шутишь?
        - Нет.
        - Ты не шутишь?
        - Нет.
        - Ты серьезно?
        - ПРЕКРАТИ!
        - Ты ведь сказал Кае, что это ложь? Не хватало еще, чтобы она переживала из-за того, чего нет.
        - А этого нет? - Дориан изогнул бровь. Ной повторил его движение:
        - А ты ее подозреваешь? - И тут же, не дав ответить, добавил: - Не думаю, что она причинила Аспену боль. Они ведь лучшие друзья. Знаешь же, я хотел быть ее лучшим другом, но она меня отшила, сказав, что я займу лишь второе место после него.
        Дориан раздраженно сжал зубы (опять Ной притворяется местным дурачком), но ответил еще на несколько вопросов, в том числе и на вопрос о том, понравилось ли ей печенье.
        - Не знаю. Я, знаешь ли, не следил за выражением ее лица, когда она открыла пакет. Но уверен, - поспешно добавил он, увидев проскользнувшую тень на лице Ноя, - что ее потрясли печеньки в виде сердечек. В некоторой степени это было мило.
        - Правда?
        - Правда, - подтвердил Дориан, вызвав у Ноя безмятежную улыбку. Странным образом эта улыбка подействовала на Дориана успокаивающе. Он решил, что его связь со Смертью настолько тесная и крепкая, что он способен улавливать и поддаваться переменам его настроения. Из-за нахлынувших чувств он вдруг добавил: - Я думаю, Кая скоро вернется. Она по тебе скучает, я же вижу. И знаешь, что? У меня возникла одна мысль во время нашего разговора.
        - И какая же? - бесстрастно спросил Ной. Он менял настроение так стремительно, что Дориан едва поспевал за ним. И, хоть они давно жили вместе, он никак не мог привыкнуть к этой особенности. Дориан попытался не думать о том, что Ной знает наперед каждое слово и притворяется потому, что ничего из его затеи не получится.
        - Ты говорил, что отнял часть моих воспоминаний, верно? И дал мне цель, так? - Ной собрался ответить, но Дориан продолжил тем же восторженным голосом: - И ты сказал, что Кая забыла часть своих воспоминаний, чтобы исполнить свою цель без искажений, верно? - Ной снова открыл рот, чтобы подтвердить или опровергнуть его слова, но не успел: - И вот я подумал: если Кая забыла о связи с Ледой Стивенсон, если она утеряла часть своих воспоминаний, как залог возвращения из мертвых… то может…
        - Продолжай, - поощрил Ной, когда Дориан внезапно оробел.
        - В общем, я решил, что раз Кая не помнит свою цель, чтобы выполнить предназначение без лишних эмоций, что, я понимаю, уже обречено на провал, а я помню о Криттонском Потрошителе все досконально…
        Дориан опять замолчал, выжидающе вскинув брови.
        - Ну? - поторопил Ной. - Ты просто тратишь мое время, а там клецка плавает…
        - Может, Криттонский Потрошитель на самом деле не та цель?
        Вот он и произнес это, но камень с души не свалился - напротив, над его головой разверзлось чернильное небо и окатило холодным страшным дождем предчувствия. А вдруг Ной сейчас скажет, что Дориан прав?
        Тогда придется начинать свой путь заново. Тогда придется переосмыслить всю свою жизнь не только после смерти, но и до нее, ведь Дориан с юности чувствовал, что обречен расследовать преступления Криттонского Потрошителя. Неужели ему вновь придется метаться между жизнью и смертью, не в силах насладиться первой, и без возможности принять вторую?
        Ной задумчиво прищурился и глубокомысленно протянул:
        - Хм… А я никогда и не говорил, что твоя цель - Криттонский Потрошитель. - Он постучал пальцами по подбородку. - Или говорил?
        Хоть Дориан и попытался предугадать такой ответ, все равно почувствовал, как на затылке волосы встали дыбом. Он мрачно смотрел на Ноя, прокручивая в голове все ругательства, которые так хотелось выпалить в сердцах.
        - Может, все-таки сказал, что нет?.. - Дориан позабыл обо всех ругательствах, вдруг почувствовав стыд. А Ной, будто читая его мысли, нажал на больное место: - Я повторял тебе это изо дня в день не раз и не два. Все время говорил об одном и том же. Я, по-твоему, виноват в твоих ошибках?
        Дориан сглотнул и потупил взгляд, а Ной продолжил, буравя взглядом его лоб, скрытый под темными волосами:
        - Все вы, смертные, такие. Всегда вините других в своих проблемах и ошибках. Потому что так легче.
        Дориан не стал реагировать, он лишь уточнил напоследок: Альма его цель или нет. И Ной дал утвердительный ответ таким тоном, будто действительно устал бороться с тупостью смертных. В его взгляде проскользнуло сомнение: «А может, это я что-то делаю не так?», но оно тут же погасло, когда он опустил взгляд на столешницу, подтянул к себе пакет с мороженым, откупорил банку и забрался внутрь ложечкой.
        - Если мы так глупы, почему ты нам помогаешь? Какая тебе выгода?
        Ожидая ответа, Дориан терпеливо наблюдал, как Ной удовлетворяет свой грех чревоугодия. Прошло несколько минут, и в висках Дориана болезненно вспыхнула боль - отголоски потушенного гневного пожара в груди. И вот он уже сжал кулаки под столом и стал подергивать ногой, когда Ной вдруг ошарашил его ответом:
        - Потому что хочу.
        Дориан выдохнул сквозь стиснутые зубы.
        Почему ты нам помогаешь? Потому что хочу. Разве ответ не очевиден?
        - М-м-м, - протянул Ной, - соленая карамель - обожаю! - Но едва Ной в блаженстве прикрыл веки, смакуя мороженое на кончике языка, как вдруг завопил: - Клецки, клецки, клецки - совсем позабыл о них!
        Дориан поднялся из-за стола и под раздраженное бормотание Ноя о том, что он виноват во всех грехах, переместился в гостиную и прилег на диван. Несколько минут он смотрел в потолок, а затем прикрыл веки и отправился в свое прошлое, которое и пугало, и интриговало одновременно. После того первого раза воспоминания вдруг стали всплывать сами собой, будто он распахнул перед ними дверь и позволил выйти наружу.
        В этот раз Дориан с нетерпением ожидал встречи с тогдашней Альмой Сивер - девушкой, с которой, оказывается, они учились в одной школе. Что же тогда случилось на самом деле?

* * *
        ОСЕНЬ 2007
        ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА
        Как только Дориан сдался под напором шуточек отца и проникновенного взгляда матери, и сказал, что будет репетитором Чокнутой Сивер, он тут же пожалел об обещании, но было поздно. Лицо Альмы Сивер, когда он пришел в библиотеку на их первое совместное занятие, скривилось так, будто она заметила личинку в бутерброде, приготовленном на завтрак.
        - Это ты?
        Дориан проигнорировал ее выпад и, усевшись за стол, указал на место напротив. Чокнутая Сивер, поджав губы, швырнула на пол рюкзак и плюхнулась в кресло. Она даже выглядела как сумасшедшая. Дориан старался не пялиться, но не мог. Длинные рыжие волосы, которые не помешало бы привести в порядок, рваная майка с огромным декольте, кожаная куртка. Когда Чокнутая Сивер шла к столу, за которым в окружении учебников сидел Дориан, он увидел у нее на животе пирсинг. Но не сильно удивился. Судя по тому, что он узнал от отца, Чокнутая Сивер - действительно чокнутая.
        Ну и жуткий же у нее взгляд.
        - Расслабься, - бросила она равнодушно. Дориан свел брови к переносице и сказал:
        - Тебя тут никто не держит. Не нравится - можешь проваливать.
        - Как ты разговариваешь с девушкой, собака? - вспыхнула Сивер, подавшись вперед и схватив Дориана за галстук.
        - И где же здесь девушка? - Дориан схватил Альму за запястье и отцепил от себя. - Если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули из школы, успокойся и убери волосы с лица. Ты похожа на психопатку.
        Альма резко вскочила, и хотя Дориан был уверен, что она только разыгрывает задетое самолюбие, схватила с пола свой рюкзак.
        - Почему ты со мной так разговариваешь?! Сам ты психопат! Заманил меня сюда, притворившись другим человеком, и еще делаешь вид, что нормальный. Двуличная собака с длинной шерстью!
        Дориан встал на ноги и вновь схватил Альму за запястье. Он полностью абстрагировался от ее оскорблений, но был уверен, что никогда не заведет себе собаку. Альма разъяренно дернула на себя руку, чтобы избавиться от хватки, но Дориан лишь сильнее сжал пальцы.
        - Отпусти, псих! Я не стану учить с тобой уроки! И мне плевать, вышвырнут меня из школы или нет, это не твое дело, собака! - рычала она, дергая руку. Дориан был ошеломлен, услышав гневную тираду Альмы, и удивился сильнее, когда она вдруг поднесла его руку к своему рту и прикусила кожу. Дориан коротко вскрикнул, скорее от удивления, чем от боли, и Альма, добившись желаемого, шмыгнула из библиотеки мимо столов, за которыми сидели шокированные ребята из старшей школы.
        Дориан пригвоздил их взглядом, и они занялись своими делами, а он плюхнулся назад в кресло. В душе медленно, но уверенно появились зачатки гнева и изумления. Но хуже всего было то, что Дориану стало любопытно. Мама говорила, что Альма была нормальной ученицей. Лучшей ученицей. Преподаватели считали, что она будет покорять вершины науки, а потом она вдруг скатилась и стала Чокнутой Сивер.
        Дориан покачал головой, вдруг рассмеявшись себе под нос, и посмотрел на руку, где виднелся белый след от зубов. Неужели после такого она смеет называть его собакой? Эта Альма - самый настоящий рыжий бульдог!
        - Сумасшедшая… - Ошеломленно качая головой, Дориан стал складывать учебники для Альмы, которые он прихватил из дома, назад в свой рюкзак.
        Лучше бы он сидел дома и готовился к выпускным экзаменам, вместо того чтобы дрессировать Сивер! Надо же - укусила его! С ума сойти можно! Хотя, если припомнить хорошенько… отец ведь предупреждал: Альма устраивала поджоги. Как он сказал? «Она ведь и поджечь может». Дориан опять посмотрел на свою руку и решил в итоге, что еще легко отделался.
        Он закинул рюкзак на плечо, теперь досадуя на мамино воображение. Придумала, тоже, прикол! Попросила написать Чокнутой Сивер сообщение, притворившись кем-нибудь другим. Сначала предложила назваться Дорис, но отец с хохотом убежал к телевизору смотреть криминальные новости, и мама передумала. Сама написала ей сообщение с его телефона, пока он ставил чайник на плиту, и подписалась «Джонни». Она была без ума от Джонни Деппа. Втайне от отца, конечно.

* * *
        - Видел что-нибудь интересное? - поинтересовался Ной, когда Дориан, чувствуя себя как выжатый лимон, вошел на кухню. Он едва смог преодолеть три ступени из гостиной, и оказаться на кухне, где пахло ванилью и медом, было выше его сил. Он рванулся к окну, распахнул створки и вдохнул холодный воздух.
        - Что с тобой? - полюбопытствовал Ной и, когда Дориан ответил, что Альма называла его собакой, уронил в раковину кастрюлю и расхохотался.
        - Собакой? Хотя, - его голос в один миг стал серьезным, - этого стоило ожидать. Что еще видел?
        - А то ты не знаешь! - воскликнул Дориан, и Ной, тщательно драящий кастрюлю щеткой, удивился:
        - А я должен знать?
        - Давай-ка разберемся! Скажи мне, на что ты способен и на что не способен. Я думал, ты можешь читать мысли!
        - Я что, Бог?
        - А если я тебя убью, ты умрешь?
        - Это тело уже мертво. - Ной не заподозрил подвоха. Он вытер кастрюлю салфеткой и поставил посудину в стол, игнорируя взгляд Дориана. Через пару секунд добавил: - Ну, я не всегда читаю мысли. Вы слишком много думаете. Да и, по сути, мне читать ваши мысли не надо, я ведь знаю, о чем вы думаете, понимаешь?
        - Нет.
        - Ты слишком молод, чтобы понять, - Ной сокрушенно покачал головой, взял с плиты сковороду и опустил в раковину. - Почему ты расстраиваешься? Ты ведь уже давно догадался, что забыл Альму.
        - Нет, не догадался! - воскликнул Дориан, всплеснув руками и ударив себя по бедрам. - Она сказала, что спутала меня с кем-то другим!
        Ной посмотрел на Дориана насмешливо, так, будто спрашивал: «И ты поверил?»
        - Возможно, она просто боится?
        - Чего боится? О чем это ты?
        Ной пожал плечами:
        - Не знаю. Может, она поняла, что ваши отношения налаживаются, и решила не портить их воспоминаниями о прошлом? Или, - продолжал гадать он, - она совершила какую-то ошибку и теперь довольна, что ты ее забыл?..
        - Или я. - Голос Дориана эхом прокатился по кухне, и на губах Ноя мелькнула загадочная улыбка.
        Они занялись каждый своим делом. Ной продолжал кропотливо вычищать кухонную утварь, драить плиту и холодильник, а Дориан стоял у окна. Он закрыл створки и теперь смотрел на свое отражение в стекле. Его лицо застыло, будто маска, будто малейшее движение мышцы - и все мысли упорхнут из черепа как перепуганные пташки с веток деревьев. Наконец он медленно произнес:
        - Это я совершил какую-то ошибку. И она меня возненавидела. А может, и сейчас ненавидит. Зная, что я потерял память, зная о моей болезни, она думает, что мы можем начать все сначала, невзирая на прошлое. Я думал, она просто чокнутая. Чокнутая Сивер.
        - Хочешь суп с клецками?
        - Но теперь я хочу знать, что она скрывает. Что скрывает прошлое…
        - Хотя лучше бы тебе съесть что-то для продуктивной работы мозга.

* * *
        Перед тем как вернуться домой, я заехала в магазин рядом с больницей и, стараясь ни о чем не думать кроме еды, прошлась мимо полок. Во рту все еще был привкус песочного печенья с горько-сладкой начинкой, поэтому сначала я купила бутылку воды и сделала несколько глотков. За пятнадцать минут пустой траты времени мимо меня протискивались покупатели, вжимая в полку с шоколадками и конфетами, а одна пухлая дама даже ударила мою многострадальную руку перекладиной своей тележки, доверху забитой колбасками, куриными ножками, пачками филе и кукурузой. Она извинилась, глядя перед собой, схватила с полки три пакета с батончиками и протопала мимо, теперь угрожая задавить других покупателей. Я не сдвинулась с места, уставившись на ряд шоколадок. У нескольких была привлекательная ярко-желтая обертка, на которой был изображен большой миндальный орех. Я сглотнула, глядя на него, а в голове уже закопошились противные, будто черви, мысли: интересно, если я съем это, умру?
        На секунду замешкавшись, я кинула шоколадку в пакет поверх овощей и фруктов (овощи я решила взять на всякий случай: вдруг Крэйг будет так любезен, что позволит мне воспользоваться его кухней) и, услышав позади себя голос Киры, обернулась.
        - Какого черта? - Она смотрела прямо на меня ненавидящим взглядом, будто я была причиной всех ее бед. - Ты что, следишь за мной?
        Я отвернулась, все еще помня, каким унизительным был разговор между мной и доктором Арнеттом, и прошла к кассе, надеясь, что Кира оставит меня в покое, но она не оставила.
        - Досталось тебе, а?
        - Чего ты хочешь? - спросила я, выкладывая покупки на ленту. Кира скрестила руки на груди и серьезным тоном зашипела мне на ухо, чтобы никто не слышал:
        - Ты так и не сказала, что значат те бумаги из квартиры Аспена. Но я просмотрела их. Аспен думал, что ты подозреваемая. Думал, что ты убийца.
        - Ну и?
        - Что? - опешила Кира, уставившись на мой профиль. Меня посчитали, я закинула продукты в пакет и двинулась к двери, а Кира побежала за мной и схватила за локоть.
        - Я думаю, я имею право знать!
        - Ты хочешь еще один синяк? - напрямую спросила я, глядя ей в глаза. На скуле Киры красовалось впечатляющих размеров черное пятно, которое привлекало взгляды посторонних.
        - При чем здесь это? - вскинулась она. - Я хочу знать, чем вы с Аспеном занимались.
        Я собиралась ответить, что меня не волнуют ее просьбы, собиралась сказать, что после ее унизительных обвинений и оскорблений пусть даже не надеется, что я что-нибудь объясню. Хотя я и так не планировала. Я хотела пригвоздить Киру взглядом, хотела бросить ей в лицо, что она - следующая жертва Неизвестного, так что пусть не тратит время на шатание по магазинам… но ничего не сказала, кроме просьбы отпустить мою руку.
        Кира нахмурилась и раздраженно сжала зубы, и я поняла, что она, как торнадо, вновь готовится обрушить на меня все свое негодование, ведь, не получив желаемого, она всегда злится. Однако никто из нас ничего не успел - за моей спиной раздался дикий, оглушающий вопль, от которого заледенела кровь. Я резко обернулась, готовясь защищаться или атаковать, и почувствовала давление пальцев Киры на мои плечи - она испугалась не меньше меня.
        - Это миссис Келли, - шепнула она, хотя я и сама знала, кто передо мной. Миссис Келли была совершенно на себя не похожа: это не та женщина, которая спорила с мужем в комнате Дэйзи - это кто-то другой с ее внешностью.
        Она смотрела прямо на меня глаза в глаза и изо всех сил вопила, складываясь пополам. Я выронила пакет и бросилась к ней, ничего не соображая. Это приступ? Ей плохо? Больно? Но стоило мне приблизиться, и миссис Келли отшатнулась от меня как от прокаженной, продолжая вопить:
        - НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
        Она завалилась назад на покупателей, опрокинула чью-то бутылку с молоком, и белая жидкость пролилась на пол. Люди испугались припадка миссис Келли так сильно, что боялись к ней приблизиться, когда она лежала на полу и молотила руками, пытаясь вцепиться в нечто в воздухе.
        - Пошли! - Кира потянула меня за руку в сторону выхода, и мы вместе выбежали из магазина. Моя машина стояла на парковке, и, когда я разблокировала двери, Кира запрыгнула на переднее пассажирское сиденье, швырнув мой пакет с продуктами назад, а я - на водительское, и тут же завела двигатель и рванула вперед.
        - Я должна вернуться и помочь ей, - произнесла я, потихоньку начиная приходить в себя.
        - Ты сошла с ума?! Они уже вызвали «Скорую» или оттащили ее в больницу!
        - Не ори, Кира.
        Но она сильно испугалась и все еще нервничала, бешено жестикулируя и вопя:
        - Она нас точно узнала! Завопила как резаная! Как страшно! Почему она тебя так испугалась? Что это значит? Какая странная семейка! Какая же странная семейка! - продолжала повторять она, подпрыгивая на сиденье.
        - Она не узнала нас, - успокоила я. - Если бы узнала, она бы по-другому отреагировала.
        - Ты вообще человек?! Почему ты так спокойна?! Она смотрела прямо на тебя! Она узнала тебя!
        Я не хотела соглашаться, но все выглядело действительно так - будто миссис Келли меня узнала. Но откуда? Может, это связано с теми газетными статьями обо мне и моей связи с Неизвестным? Она тоже думает, что я подозреваемая?
        Ничего не понимаю.
        - Зачем я вообще туда поехала? - корила себя Кира, приглаживая темные волосы до плеч. - Зачем я к ним поехала?
        Интересный вопрос - зачем?
        Я бросила на Киру взгляд, но она не заметила. Откуда она узнала о Дэйзи Келли?
        - Как ты узнала о Дэйзи Келли?
        - О ком? - спросила она, посмотрев на меня безумными глазами.
        - Зачем ты приехала в дом Келли? Чего ты хотела от них?
        - Ничего! Боже, они точно чокнутые… - Тяжело вздохнув, Кира посмотрела на меня и более-менее спокойным тоном пояснила: - Я нашла их адрес у Аспена в той папке, которую отдала тебе. На записке было сказано… э-э… «Друзья. Срочная встреча». Или важная встреча? Не помню.
        Срочная встреча? Друзья? Чьи друзья - друзья Аспена? Но если они его друзья, почему он не признавался, что знаком с семейством Келли? Но с другой стороны, если Аспен подозревал меня, он не стал бы говорить со мной об этом - с подозреваемой номер один.
        Кира попросила высадить ее у дома Аспена, вновь предприняв жалкую попытку вытянуть из меня информацию, и я окончательно убедилась, что ей ничего не стоит рассказывать. Она занимала в моем собственном списке подозреваемых шаткую позицию, а теперь почти исчезла оттуда, но после сегодняшнего происшествия стало очевидно: Кире нельзя доверять. Она трусиха. Она лишь притворяется сильной, но на самом деле слабая и ей требуется защита.
        Избавившись от Киры, я вернулась в Тайную квартиру, окруженную заснеженными елями. Из-за белоснежной крупы, нещадно бьющей в глаза, дом казался мертвенно-белым. Когда я вошла в подъезд и стала подниматься по лестнице, меня вновь охватило странное чувство, будто за мной кто-то пристально наблюдает. За своей незащищенной спиной я слышала его невесомые, но звучные шаги и тихое бормотание, похожее на шепот больного человека. Дыхание опалило мой затылок, но я не стала потакать паранойе и даже не ускорила шаг.
        Нет, нет, Неизвестный шагает в один шаг со мной…
        Его вдох - мой вдох, его движение - мое движение, его тень - моя тень.
        И я не могу обернуться и взглянуть в его лицо. Вдруг это мое лицо?
        Я просто схожу с ума.
        Я давно не была рядом с собственным телом, поэтому, наверное, и слышала всякое. Но вдруг я действительно услышала шум за спиной - чьи-то торопливые шаги. Порывисто обернувшись, я увидела, что это всего лишь малышка Мара, и облегченно вздохнула. Мара прыгала по ступенькам вверх и смотрела по сторонам, но тут увидела меня и радостно воскликнула:
        - Кая! Ура!
        Я подозрительно прищурилась, следя за ее шагами, но движения девочки принадлежали девочке.
        - Что? - с улыбкой спросила она, удивившись моему внимательному взгляду. Я качнула головой.
        - Да ничего. Идем домой, Мара.
        Да, мне повсюду мерещится Криттонский Потрошитель и Неизвестный, но это совсем другое.
        Я подтолкнула ее вперед, положив на спину ладонь, и Мара вприпрыжку поскакала наверх по ступенькам. Я проводила ее до квартиры и уже собиралась попрощаться, как вдруг Мара заглянула в мой пакет с продуктами и, изловчившись, вытащила шоколадку.
        - Можно? Можно, Кая? Можно? - она запрыгала вокруг меня с шоколадкой.
        Я больше не выдержу этого.
        - Оставь ее в покое, - приказала я и тут же испуганно сглотнула. Мара застыла и в недоумении вскинула брови. Сначала я решила, что она не расслышала моих слов, затем - что просто не поняла, о чем я.
        Но вдруг она ответила:
        - Не могу, - и со вздохом разорвала обертку и отгрызла здоровенный кусок. Она прошла мимо меня и посмотрела через перила в сторону входной двери на первом этаже. Бросила на меня взгляд и помахала плиткой шоколада: - Пытаешься убить себя?
        Не может быть. Это все-таки Ной, я была права. Ной каким-то образом вселился в тело малышки Мары. Вот почему она была в больнице в тот день, когда я умерла - он помог мне вернуться. Вот почему иногда Мара была веселой, обычной девочкой, а иногда молчаливой и странной. Вот почему она спросила, целовалась ли я с Крэйгом - в тот момент это была не Мара, а Ной.
        Меня затошнило, и я медленно приблизилась к перилам и облокотилась на них локтями. Тоже посмотрела вниз, но не потому, что было интересно, а потому что не знала, куда еще смотреть. На Мару смотреть не хотелось.
        - Почему ты это делаешь? - прошептала я, глядя перед собой.
        Мара подняла голову.
        - Ты знаешь почему. Съешь этот шоколад и умрешь.
        - Я не об этом! - Я встретилась с ней взглядом. Невероятно. Я знала, что в теле Ноя Эллисса живет Смерть, но от мысли, что Смерть может прыгать из одного тела в другое как пассажир в метро с поезда на поезд, мне сделалось дурно.
        - Если меня не будет рядом, ты умрешь. - Эти слова совсем не соответствовали маленькой кудрявой девочке. Хоть их и произнесла она, глядя очаровательными доверчивыми глазами, я знала, кто на самом деле скрывается за этой маской.
        - Это правда ты? - шепнула я. Говорить громче было больно - горло сжал спазм.
        Мара несколько секунд молчала, изучая меня. Ее руки безвольно повисли вдоль тела. Шоколадка едва не выпала из маленьких пальчиков. А потом вдруг она моргнула, и взгляд стал не девичьим, а серьезным и строгим. Это был взгляд Ноя Харрингтона, жившего в Коридоре Страха.
        - Я знал, что ты будешь злиться, но не мог иначе. Ты сойдешь с ума и умрешь. Уже сходишь с ума. - Ной в теле Мары с ненавистью сжал шоколадку в руке в комок, зашелестела фольга. - Ты соображаешь, что творишь?
        - Я не собиралась ее есть.
        - Ты не собиралась ее есть, - невозмутимо повторил он и тут же без перехода выпалил: - Сколько еще ты будешь меня мучить? Чтобы быть поблизости, мне пришлось позаимствовать тело этой восьмилетней девочки. Мне повезло, что этот особенный ребенок жил в твоем доме. А если бы нет, что тогда?
        Я молча ждала продолжения тирады, и Ной не заставил себя ждать; сжав зубы на мгновение, он сказал:
        - Хочу напомнить: это ты просила вернуть тебя назад. И вместо благодарности я получаю это? Своенравного ребенка? Сколько еще ты будешь идти на поводу у своей гордости? Возвращайся домой, мы нормально поговорим, - невнятно закончил он. - Я тоже устал.
        - Мне жаль. - Мое «мне жаль» сорвалось с губ студеным холодом и обреченно повисло в морозном воздухе, которым пропитался этаж. Ной опешил:
        - Почему?
        - Пока я не могу вернуться. Ты путаешь меня.
        - Ч-т… я что делаю? - Он помотал кудрявой головой, притворяясь, что ослышался.
        - Когда я жила в особняке, я полностью полагалась на тебя. Я винила тебя в их смертях. И буду продолжать, пока не разберусь во всем сама. - Он беззвучно открыл рот, но, не придумав, что сказать, закрыл. - Я вернусь, обещаю. Обещаю. Но сейчас не могу. Мне нужно немного больше времени.
        - У тебя нет времени! - громогласно сказал он. - Через неделю ты должна быть у меня! Ты должна быть рядом со своим телом!
        - Я буду. Через неделю я буду дома. Но сейчас просто не могу.
        Конечно, я не сказала всей правды.
        Не сказала, что мне будет больно смотреть в его лицо и вспоминать лицо Ноя Эллисса, знать, что я убила его. Мне сложно видеть Ноя и помнить, кто он на самом деле. Сложно жить в доме, где на чердаке в гробу лежит мое мертвое тело. Мне тяжело быть рядом с Ноем, потому что я чувствую себя в клетке, зная, что не принадлежу себе, но полностью в его власти. И мне тяжело рядом с ним, ведь Скалларк все еще не найдена. Сложно, потому что знаю, что Ной в курсе, где она. Он обо всем знает, но не говорит.
        Ной знает, что Скалларк не жива.
        Я не сказала этого вслух, но он будто понял все по взгляду. К щечкам Мары прилила кровь, она нахмурилась, будто силилась понять нечто сложное. На самом деле, думаю, Ной опять прочел мои мысли, и он в ужасе. Пусть притворится, что не прочел.
        - Хорошо. - Его обреченное на стужу «хорошо» присоединилось к моему «мне жаль». Между нами оставалось много несказанных слов, и они гудели в сумраке коридора между запертыми дверьми, за которыми в эту же секунду случались другие истории.
        Затем наши слова вдруг обрушились на пол и разлетелись на крошечные острые осколки. Мара рванулась ко мне и обхватила руками за талию. Я прижала ее голову в пестрой шапке к груди и зажмурилась, чувствуя, что под веками начинает предательски жечь.
        - Только возвращайся, Кая.
        - Я скоро вернусь, - пообещала я. Только сейчас оставь меня в покое и просто уйди.
        Ной медленно отстранился, и крепкая хватка девичьих рук на моей талии ослабла.
        Мара медленным, неуверенным шагом направилась к своей квартире, даже не оборачиваясь. Может, это уже не Ной, а Мара спит? А может, Ной почувствовал мое желание не встречаться с ним взглядом?
        Меня вновь ослепили чувства вины и стыда. Горькие, противные чувства, от которых стало тошно и захотелось спрятаться в уголок. Я ведь постоянно говорю, что сильная, - лгу себе. Будь я сильной, давно бы вернулась. Но каждый день видеть еще одно напоминание о своей смерти, о том, что время на исходе, - это слишком страшно.
        Мара скрылась за дверью своей квартиры, а я - своей. Продолжила корить себя, все еще чувствуя знакомые объятия. Воображение нарисовало мне Ноя: долговязого, стройного, со светлыми волосами, в неряшливой растянутой одежде, которая принадлежала Дориану. Насмешливую усмешку и задорный блеск глаз я тоже вспомнила. Но лучше бы не вспоминала.
        Я стянула ботинки в прихожей, пододвинула к двери тумбочку с графином и прошаркала в комнату. Давно стоило взглянуть правде в глаза и понять, что Ной иногда вселяется в тело Мары. Она, как и говорила ее мать, действительно особенная.
        Ной сказал, что он прячется в особняке потому, что в теле мертвого Ноя Эллисса он воплощение Смерти и его никто не может видеть, кроме нас с Дорианом, ведь мы уже мертвы. Но «позаимствовав» тело Мары, он мог разгуливать по городу.
        Минуточку.
        Ноя видели не только мы с Дорианом. Как-то раз Аспен столкнулся с ним прямо у дверей в мою спальню. Я точно помню это. Помню, как испугалась, что Ной скажет или сделает что-нибудь, выходящее за рамки понимания нормального человека. Ной любезно предложил нам с Аспеном конфетки, но я утащила друга на первый этаж. Видимо, Аспен увидел Смерть потому, что он особенный и у него видения. Ведь Аспен не мертв?..
        Я внезапно вспомнила престранный разговор с мамой Мары:
        - Пуповина обмоталась вокруг ее шеи. И Мара умерла. Но… она очнулась! Прямо на руках врача. Все были удивлены…
        - Вы помните дату первого сновидения?
        - Конечно, помню. Это случилось десятого сентября.
        А вдруг Мара и Аспен особенные потому, что когда-то давно они… умерли? Может, вернув их с того света, Ной наделил их способностями? Может, потому Аспен мог видеть Ноя в особняке Харрингтонов - потому что он наполовину мертв?
        А впрочем, не важно.
        Я оставила вещи в потертом кресле рядом с письменным столом и направилась в ванную комнату. Хорошенько вымывшись и надев чистую одежду, я устроилась на диване и подтянула ноги к груди, закутавшись с головой в плед.
        Зачем я накупила столько продуктов? Все равно плиты нет, и Крэйг на ночном дежурстве. Желудок навязчиво заурчал, требуя еды. Молоко и печенье - вот мой ужин. Только проглотив пару сердечек с горьковатой начинкой и сделав глоток молока, я почувствовала в себе силы приняться за папку Аспена.
        На то, чтобы просмотреть ее, ушло около двух часов. Аспен собирал рисунки. Много-много жутких и странных рисунков, выполненных простым карандашом. Это были, несомненно, талантливые работы, но, насколько могу судить, с психическим состоянием у художника было не все в порядке. Помимо рисунков здесь было множество медицинских отчетов, а также запротоколированные сеансы у доктора Сивер. Видимо, Аспен скопировал все документы из кабинета своей старшей сестры. А еще меня упрекал за игры с законом!
        Я не стала читать документы Сьюзен и Скалларк - они занимали очень много места в папке Аспена, - а сразу же приступила к своим. Доктор Сивер составила обо мне тот же психологический анамнез, который Аспен в сжатой форме записал на листке. Доктор Сивер считала, что у меня анестетическая деперсонализация, F32 (депрессия) и F51.0 (бессонница). Перечитывать задокументированные сеансы мне не хотелось, ведь там в основном говорилось о Джорджи и клетке (то, что, по крайней мере, я помнила), поэтому я отложила еще часть записей и приступила к Леде Стивенсон. Началось все как обычно:
        Т: Ты испытываешь беспокойство, находясь в этом кабинете?
        П: Какое беспокойство?
        Т: Ну, знаешь, некоторые боятся посещать психотерапевтов - вдруг посчитают за душевнобольных. А ты?
        П: Нет. Нет, я не боюсь.

* * *
        Я поискала среди файлов анамнез Леды Стивенсон, но с неизбежным разочарованием поняла, что все не может быть так просто - Аспен, видимо, не посчитал нужным забрать его с собой из кабинета доктора Сивер. А зачем он эти бумажки прихватил? Может, просто сгреб то, что успел?
        Я продолжила изучение.
        Т: Как у тебя дела, Леда?
        П: (вяло пожимает плечами).
        Т: У тебя хорошее настроение?
        П: (отрицательно качает головой).
        Т: Что ты сейчас чувствуешь?
        П: Мне кажется, время пришло.
        Т: Пришло время для чего?
        П: Пришло время уйти.
        Т: Леда, ты считаешь, что пришло время умереть?
        П: Да.
        Т: Ты часто думаешь о том, чтобы умереть?
        П: Очень часто.
        Я зажмурилась. «Очень часто». И как только она хочет умереть, я иду следом. Мы вместе умираем и вместе возрождаемся.
        …
        Леда много говорила о своем отце. Она ни разу не назвала его чудовищем, ни разу не сказала, что он монстр. Но говоря о том, что «папочка ее любит», она подразумевала совсем другое. Доктор Сивер поняла, что Леду насиловали, и сообщила тете Лауре. И тетя Лаура поместила Леду в клинику для обследования.
        «Папочка меня любит», «он любит меня» - через слово повторяла Леда, и доктор Сивер в итоге заключила, что она болезненно переживает уход отца и, говоря о нем в настоящем времени, не желает признавать его очевидную смерть. Он хорошенько промыл ей мозг, заставил не думать о нем плохо. Заставил никому не говорить о том, что с ней сделал. Иначе будет больно.
        Т: Твой отец делает тебе больно, Леда?
        П: Нет, никогда.
        Т: Он заставляет тебя делать что-то такое, чего ты не хочешь делать?
        П: Нет, никогда, доктор Сивер.

* * *
        Дальше доктор Сивер с особой тщательностью снимала с ее души кожу - измывалась над ней так же скрупулезно, как Стивен Роджерс над моим телом. Читая о том, что отец совершил с Ледой, что он вытворял за закрытыми дверьми ее розовой детской комнатки, о том, как дарил ей плюшевых слонов и носорогов, о том, как повторял «папочка тебя любит», я думала, что меня стошнит. И я обрадовалась где-то в глубине души тому, что не стала читать то же самое о Сьюзен и Скалларк. Если там написано то же, что и здесь, если их отцы совершали со своими детьми - моими подругами - то же самое, то поделом им. Эта мысль не была приятной, но я была честна с собой. Если они при каждом удобном случае пытались залезть к своим пятилетним дочкам в трусы - они заслужили оказаться в мешках для трупов.
        Я отложила отчет Леды Стивенсон и скукожилась на диване, опустив голову между коленей. Где-то внутри желудок свернулся в клубок, и к горлу подкатила характерная горечь.
        Мне бы хотелось вычеркнуть из памяти прочитанное. Раз - и я уже не помню о том, что отец беловолосой малышки посадил ее к себе на колени, «чтобы спеть песенку про веселого пони». Раз - и я уже не помню о том, что его рука опустилась к ней на коленку в розовом носочке с оранжевыми цветами. Раз - и нет его руки под ее юбкой.
        Я сглотнула и отложила папку Аспена на стол, великодушно позволив себе сделать перерыв. Раз - и он не кусает ее крохотное ушко, а язык не скользит по розовой щеке.
        Я запечатала свое воображение, прогнав все ужасные, страшные и тошнотворные сцены, и принялась за дневник Дэйзи Келли, спрятанный под диваном - там же, где хранилась ее тетрадка по алгебре со странными рисунками и другие украденные из ее спальни вещи.
        Снаружи дневник был потрепанным: уголки стерлись, корешок пошел нитками, в выцветшей картинке на твердой обложке едва угадывалась роза. Я бережно открыла его и сразу же перелистнула пожелтевшие сухие страницы - всего двадцать штук. На полях тут и там нарисованы черной пастой сердечки, цветочки и геометрические узоры. Сердечки попадались чаще всего. Я с облегчением решила, что не найду в этом девичьем дневнике никаких кошмарных описаний, но вид страниц, исписанных витиеватым почерком, почему-то показался знакомым.

* * *
        Эттон-Крик ночью прекрасен. Даже человек, который ничего не чувствует и считает себя образцом сдержанности, поднявшись в Криттонском парке на чертовом колесе над городом, не сможет сдержать изумления. Потому что такое место надо поискать, скажу я тебе.
        Ты только посмотри на эти волшебные огни! Желтые, оранжевые! Они повсюду, стремятся захватить тьму, а не будь ее, не было бы и огоньков. Мое сердце замирает. Я могу смотреть вниз на город вечно, а ты?
        Когда я это произнесла, он только рассмеялся и посмотрел на меня умилительно, будто я маленькая девочка, а он взрослый мужчина. Он старше меня всего-то на один год - ну и что с того? Я просто любовалась видом. И меня вовсе не задел его смех. Потому что я знаю, что красота города его так же, как и меня, очаровала. Тогда я спросила у него: «Ты же видишь огни, будто звезды?» А он ответил: «Я вижу звезды только в твоих глазах, и мне этого достаточно».
        Да, мне мальчики и раньше говорили, что я красивая, умная, у меня длинные ноги и красивые волосы. Один даже сказал, что я похожа на его бабушку в молодости. Комплимент, правда, сомнительный.
        Но когда Кейн сказал, что видит звезды в моих глазах, я чуть не умерла на месте. Думала, что если сорвусь с колеса вниз - черт с ним! Умру счастливой! Но я попыталась себя контролировать, ведь это лишь второе свидание и я не могу так легко сдаться.
        Мои попытки (я понимаю это сейчас, сидя в своей комнате на подоконнике) были просто нелепыми. Потому что Кейн сразу меня раскусил. Он, конечно, ничего не сказал, только продолжал загадочно улыбаться. Я только и видела его улыбку в тусклом свете. Никак не могла оторвать взгляда от его губ. А его лукавый взгляд был прикован ко мне. И мы никак не могли перестать улыбаться друг другу!
        Когда чертово колесо остановилось на самом верху, чтобы пойти на снижение, Кейн вдруг наклонился ко мне, положил ладонь на мою шею и осторожно поцеловал. Я закрыла глаза и забыла, как дышать, и, если бы не сидела на твердом неудобном сиденье в кабинке, повалилась бы в обморок. Но я вцепилась пальцами в сиденье, хотя хотелось вцепиться в Кейна - о, да, я плохая девочка! Но ведь я с таким трудом заставила его обратить на себя внимание! Можно получить и приз! И губы его были такими приятными, вкусными и сочными…
        Я остановилась и протерла глаза. Она действительно это написала? Что его губы были вкусными и сочными? От сердечек рябило в глазах, от сбивчивого кривого почерка, в котором сквозило такое возбуждение, что кое-где была разорвана бумага, голову сдавил стальной обруч.
        Я прочла лишь страницу, но уже на пределе. Это личное, и это написала мертвая влюбленная девушка. Конечно, меня это не остановит от чтения, но хотелось бы больше важных деталей, а не описания того, как ей хочется съесть Кейна.
        А может, этот неизвестный Кейн и есть Криттонский Потрошитель? Дэйзи Келли была полностью очарована его харизмой и комплиментами и поэтому на свой день рождения могла с легкостью согласиться на поездку в его машине.
        Поменяв позу и сделав несколько глотков воды, чтобы прогнать мерзкое послевкусие после всего ранее прочитанного, я сделала пометку в записной книжке, лежащей на диване между подушками, и отстраненно подумала, что невольно стала копировать кривой витиеватый почерк Дэйзи Келли. Затем поднялась на ноги и немного размялась. В квартире пахло как-то странно, поэтому я распахнула форточку и только после этого, вновь закутавшись в плед, забралась на диван и вернулась к дневнику Дэйзи.
        Опустив откровенные подробности поцелуя, включая разорванную рубашку Дэйзи Келли и размазанную на шее Кейна розовую помаду, я добралась до третьей страницы.
        За спиной шторы порывались сорваться с гардин. Ветер яростно высасывал их наружу, а затем задувал обратно, натягивая, будто парус. Грохотал гром, и сверкала молния.
        Ранее я просмотрела дневник Дэйзи Келли и отметила, что записи начинаются с августа тысяча девятьсот девяностого года. Последняя запись сделана в тысяча девятьсот девяносто третьем году четвертого января. Это как раз тот период, когда была похищена и убита первая жертва Мартина Грейс.
        За окном так внезапно прогрохотало, что я подскочила на диване, а сердце ухнулось вниз. Я обернулась, уверенная в том, что молния попала в заброшенное здание на пустыре, и оно развалилось на части, как яичная скорлупа, но сквозь тяжелую черную пелену дождя сложно было что-либо рассмотреть. Я закрыла окно и вернулась к дневнику.

* * *
        СЕНТЯБРЬ 1990
        Мне кажется, четырнадцать - это не так уж и плохо. Хоть Кейн в детстве и говорил, что я маленькая, худая и похожа на гнома из какого-нибудь ужастика, теперь-то мы вместе. Он провожает меня домой, и утром мы вместе ездим на автобусе в школу. А после уроков иногда гуляем в лесу.
        Если я правильно поняла, в августе, когда была совершена поездка на чертовом колесе, Дэйзи Келли было всего четырнадцать лет. О чем она только думала? Вместо того, чтобы сосредоточиться на учебе и своем будущем, она бегала за Кейном, пытаясь добиться его внимания. А вдруг он и был тем самым парнем, который спустя много лет отважился на ее похищение, решив завести семью?
        Записи в дневнике были хаотичными, поэтому я завела будильник, чтобы не забыть поесть, и принялась читать все подряд.
        Дэйзи много писала о Кейне. По ее словам, это был самый красивый и умный мальчик в школе, желающий стать ветеринаром. Я отметила, что у парня была тяга к медицине - совпадение с первоначальными подозрениями, что Криттонский Потрошитель был медиком.
        Кроме восторженных абзацев о том, какие у Кейна красивые глаза и прочее, что свойственно, пожалуй, четырнадцатилетним девочкам, она писала стихи о любви и смерти. Больше о любви, а смерть была показана в ее стихах как нечто романтичное, мистическое и загадочное. Не было ни боли, ни страданий. Часто смерть выступала в роли человекоподобного существа, влюбившегося в обычную смертную, и все в том же духе.
        Неудивительно, что Дэйзи и моя мама подружились, ведь у них было много общего, например, любовь ко всяким странностям. Несмотря на это, я не заметила на страницах дневника имени мамы. Никакой Маргарет, Мэгги, Мэг. Не было даже «М». Изредка проскакивало имя «Ди». Этот Ди фигурировал не так часто, как Кейн, но чаще, чем другие. Ди, как выяснилось, был с самого детства лучшим другом Дэйзи. Это он научил Кейна играть на гитаре и написал стихи к его песне. Ди свел Кейна и Дэйзи, за что она была безмерно счастлива и благодарна. Про него Дэйзи писала много, и, может, в четырнадцать она действительно ни о чем не догадывалась, но я догадалась обо всем быстро. Ди был влюблен в Дэйзи, причем искренней и даже какой-то трогательной любовью. В то время как Кейн уже давно распустил руки, Ди приходил к Дэйзи готовить попкорн и смотреть фильмы ужасов. И он был милым. Я почувствовала это даже сквозь страницы, будто теплые чувства, которые Дэйзи испытывала к нему, просочились сквозь ее пальцы в чернила. Ди был добрым и сдержанным, умным и смешным, и он был старше Дэйзи и Кейна. Я предположила, что ему от шестнадцати
до восемнадцати лет.
        Дэйзи никогда не сравнивала Ди и Кейна, но я поняла, что хоть она и без ума от второго, первый очень ей дорог. Настолько дорог, что она, кажется, даже не хотела писать о нем в своем дневнике, будто его имя должно было остаться только в ее памяти. Это сперва не показалось мне странным, но одно предложение навело меня на страшные мысли. «Ди снова попал в больницу. Если так продолжится и дальше, я пойду в полицию».
        От этих слов меня бросило в жар, и я прикрыла веки. Вернулась на мгновение в реальность, отвлекшись от сухих страниц дневника, и прислушалась к угрожающему шуму грозы за окном. Это предложение напомнило мне о страшном. О моем собственном детстве. Почти такие же слова я как-то встретила в одной из статей о Стивене Роджерсе. Его мама покончила с собой, оставив сына наедине с чудовищем-отцом. Чудовище породило чудовище. Превратило беззащитного ребенка в монстра. Ломало ребра и тушило сигаретные окурки о бледно-розовую кожу, прожигая ее до мяса.
        Неужели рядом с Дэйзи Келли жил такой же персонаж? Один из соседей, выходя из дому, натягивал на лицо маску добропорядочного местного, а когда возвращался домой, хватался за какую-нибудь попавшуюся под руку утварь и швырялся ею в сына?
        Я перечитала предложение несколько раз, испытывая жалость к незнакомому мальчику. Сколько еще есть таких детей? Я никогда не задумывалась, проезжая мимо детского садика или школы. Я вообще не обращаю на людей внимания, но вдруг… что, если кто-то мысленно просит о помощи?
        Глядя в мое бесстрастное лицо, они кричат: «Спаси меня, Кая Айрленд!» Все мысли всегда вращаются вокруг этого - вокруг спасения.
        Я покачала головой и принялась читать дневник с усилившимся интересом. Стало любопытно, кто же такой на самом деле этот Ди. Имени мамы так и не появлялось, но я старалась не думать об этом. Очередная загадка мне была не нужна. Не хотелось думать, что миссис Нэтвик солгала мне или мама солгала миссис Нэтвик. Не хотелось думать, что правда была хуже, чем ложь о том, что мама дружила с Дэйзи Келли. Потому что если нет, каким образом они познакомились? И главное, если они не были подругами, с какой стати мама решила посвятить свою жизнь поимке преступника?

* * *

13 ЯНВАРЯ 1990
        Это был самый обычный день. Дети были полны предвкушения долгих зимних каникул; младшие катались на санках и играли в снежки, старшие отправились в горы, чтобы опробовать новенькие лыжи.
        Но этот день очень быстро закончился.
        В одном из домов, рядом с которым стояла кривая снежная баба, в детской кроватке лежал темноволосый мальчик. Он внимательно наблюдал зелеными глазами за вращающимися игрушками, подвешенными к пологу кроватки.
        Крошка Эндрю Дин пискнул, когда вращение прекратилось, и вскинул ручку с зажатым кулачком, будто повелевая игрушками. Вновь заиграла песенка, и игрушки закружились в другую сторону.
        Мама Эндрю была на кухне, готовила для своей младшей сестры Мартины поздний ужин. Тридцать минут назад позвонил отец, чтобы предупредить: из-за пьяной драки в кафе Мартину отпустили пораньше, и она будет с минуты на минуту, голодная как тысяча волков.
        Затем время перевалило за девять. За окном рассеянно кружились снежинки, раздавались веселые крики подростков из соседнего двора. Эндрю все еще с интересом наблюдал за крутящейся игрушкой.
        Из кухни доносились звуки - мама готовила ужин и напевала веселую песенку про котенка и его подругу курочку. Дину нравился легкомысленный, веселый мамин голос, и вскоре его стало клонить в сон.
        Но вдруг что-то случилось.
        В гостиной, где стояла его кроватка, раздался щелчок, а затем прозвучал голос. Испуганный, дрожащий. Этот нервный голос на автоответчике просочился в дом Динов, но, к сожалению, не сразу достиг ушей Эльзы. Только через пятнадцать минут она выйдет в гостиную, вытирая руки, пахнущие уксусом, о передник, чтобы проверить малыша Эндрю.
        - Эльза… Эльза, это я. Это Мартина. Эльза, он забрал меня. Я попыталась убежать. Он делает со мной… ужасные вещи… Позвони в полицию, скажи им, что…
        Раздался крик, затем - тишина. А для Мартины Грейс, семнадцатилетней хохотушки, которая надела на работу синее платье старшей сестры, - мертвая тишина.
        Ветра не было. Снег теплыми белыми хлопьями падал вертикально с неба на землю, касался крыш автомобилей, людей, дорог и исчезал где-то далеко-далеко. Улица Набережная, где жила Дэйзи Келли, казалась огромной и красивой открыткой, на которой преобладали белый и серый цвета. Небо было стального цвета, но никто не поднимал головы, иначе снежинки тут же забились бы в нос и глаза. Все спешили домой: кто-то укрылся под зонтом, кто-то прикрывал голову руками и ежился, а кто-то стремился проехать на своем автомобиле опасные участки дороги, чтобы очутиться в безопасности.
        Только Дэйзи Келли никуда не спешила. Она шла под руку с Кейном и изредка, пока он не видел, косилась на него влюбленным взглядом. Вообще-то она не думала, что ее взгляд был влюбленным, думала, просто смотрит; но она не могла оторваться от его красивого лица. Острые скулы, высокий лоб и встрепанные волосы, в которых таял снег… Кейн забыл шапку в своем шкафчике в школе, но его, казалось, это вовсе не смущало. Единственное, чем он озаботился - чтобы Дэйзи была в тепле.
        Она ощущала себя современной Джульеттой, а в ее сердце трепыхались зарождающиеся крепкие чувства. Она надеялась, что Кейн тоже это чувствует. Тогда, на колесе над Эттон-Криком, Кейн поцеловал ее очень страстно и в то же время трогательно. Сейчас он держал ее за руку, сжав пальцы так крепко, будто боялся, что кто-то отнимет ее у него. Это из-за случившегося с Мартиной Грейс. Ее похитили прямо на день рождения Дэйзи, и когда в городе об этом стало известно, Дэйзи почувствовала, будто сама имеет к этому отношение. Но она, конечно, не имела. Прошел целый месяц, но волнения не улеглись. В Эттон-Крике никогда не было убийств. Бывало, кто-то пропадал, однако полиция быстро находила этому объяснение: исчезала обычно молодежь, и причина - поиски лучшей жизни где-то подальше от этой темницы, обнесенной горами и лесами.
        Случившееся стало потрясением для всех жителей Эттон-Крик. Мартина Грейс уже выпускалась, была отличницей и веселой девушкой. Работала в кафе в центре города, где всегда толпилось много народу. Именно там ее и похитили. А затем просто бросили. И сердце так и не нашли.
        В школу приходила полиция, чтобы дать четкие указания: «Не ходите поодиночке. Не садитесь к незнакомцам в машину». Вот поэтому Кейн провожает Дэйзи домой и крепко держит за руку.
        Когда они остановились у калитки, ведущей к ее дому, Кейн положил руки Дэйзи на плечи и сказал серьезным тоном:
        - Пожалуйста, не ходи никуда одна. - Она подняла голову, прикрывая ладошкой глаза.
        - Никуда я не пойду.
        - И с этим не ходи.
        - Кейн… - Дэйзи попыталась возразить, но он покачал головой:
        - Не нравится он мне, Дэйзи. Он милый лишь с виду. Я знаю таких людей. - Он сделал паузу, дожидаясь, когда она согласно кивнет, затем наклонился и поцеловал ее в щеку. - Заходи домой. Увидимся завтра в школе. С Днем святого Валентина.
        Когда Кейн отошел от ее дома на приличное расстояние и затерялся среди снежинок, Дэйзи выбежала за калитку, закутавшись в свое темно-зеленое пальто, и с трепещущим от волнения сердцем подошла к почтовому ящику. Она надеялась, что там будет заветная открытка от ее лучшего друга. И когда открыла почтовый ящик и заглянула внутрь, чувствуя, как бешено колотится сердце, ее взгляд затуманился от слез. Открытки не было. Ди не стал соблюдать их ежегодную традицию. Он не положил открытку и не написал три вещи, за которые он ее любит. А Дэйзи положила свою, несмотря на его странное поведение. Этой ночью она выскользнула из дома по шпалерам для роз и сунула открытку в форточку его комнаты. Она видела в темноте, как конверт шлепнулся на ковер, поэтому с нетерпением ждала ответной реакции.
        На самом деле Дэйзи не хотела знать, за что он ее любит. Она просто хотела, чтобы между ними было все нормально, чтобы было все как прежде. До ее дня рождения. До того, как он сделал то, что сделал, и до того, как похитили Мартину Грейс.
        - Дэйзи! - крикнула мама, выглянув из-за входной двери. Она втянула голову в плечи, ежась и глядя по сторонам. - Живо в дом, а то простудишься! Нечего там стоять! Тут тебе посылка пришла еще утром!
        - Посылка?! - Дэйзи мгновенно воспряла духом и, захлопнув дверцу почтового ящика, так стремительно бросилась к дому, что оскользнулась у калитки и шлепнулась в снег. Мама испуганно охнула, но когда Дэйзи подскочила и, думая только о подарке от Ди, пронеслась в дом, облегченно рассмеялась.
        - Ну, дает!.. - пробормотал отец, которого она едва не сбила с ног.
        Дэйзи взлетела наверх и ворвалась в свою комнату. Коробка лежала на туалетном столике. Дэйзи тут же нашла ее взглядом и почувствовала, что от волнения вот-вот выскочит сердце.
        Внизу распахнулась дверь, и кто-то вошел в дом, но Дэйзи не отреагировала. Она взяла коробку в руки и, ощущая приятную тяжесть, нахмурилась. Интересно, что там? Ди никогда не посылал ей подарки по почте, ведь они живут так близко - ближе некуда. Наверное, он решил загладить вину. Но Дэйзи на него не злилась! Она просто была в замешательстве, вот и все!
        Она опустилась на пол у кровати и развязала праздничную ленточку, а затем, прижав колени к груди, открыла коробку. Внутри находилась коробка в виде сердечка. Дэйзи вынула ее, не в силах скрыть улыбку, и сняла металлическую крышку.
        Лишь секунду она ошеломленно разглядывала содержимое, а затем с визгом вскочила на ноги и попятилась к двери. Человеческое сердце, находящееся внутри коробки, выпало на ковер, несколько капель крови попало на штаны Дэйзи. Продолжая вопить, Дэйзи врезалась в невидимую преграду и испуганно обернулась. Это Ди! Он пришел, чтобы спасти ее! Его красивые глаза были распахнуты от шока, и даже рот был немного приоткрыт.
        - Что здесь происходит?! - папа вошел в комнату, оглядывая стены.
        - На полу, - простонала Дэйзи. Мама ласково обняла ее, а Ди в замешательстве спросил:
        - Что случилось? Почему ты кричала?
        Дэйзи покачала головой, и когда за спиной услышала громкое ругательство отца, слезы покатились по ее щекам.
        - Что за… черт! Лара, уведи отсюда детей!
        - Берд…
        - НЕМЕДЛЕННО! - взревел он. Мама обхватила Дэйзи за плечи и вывела в коридор, прошептав:
        - Милая, а что ты увидела? Почему ты испугалась? У тебя в комнате живет мышь?
        - Не мышь, мама… - Дэйзи сглотнула слезы, едва сдерживая рвотный позыв. Перед глазами все еще мерещились сгустки крови. И на ее одежде все еще была кровь. Это кровь Мартины Грейс!
        - Мама, там было сердце Мартины!

* * *
        Когда часы показывали 00:55, я занялась поздним ужином, который состоял из кусочка сыра, помидора и стакана зеленого чая. Набив рот, я пробежалась взглядом по дневнику.
        Получается, Криттонский Потрошитель не ел сердца своих жертв. По крайней мере сердце, принадлежащее своей первой жертве, он отправил Дэйзи Келли. Судя по дневнику, она была просто милой девочкой, влюбленной в своего парня Кейна. А этот Кейн здорово переживал за Дэйзи, не хотел, чтобы она общалась с Ди…
        Я задумчиво сделала глоток чая.
        Некий Ди был лучшим другой Дэйзи Келли, она очень дорожила их отношениями. На день рождения Дэйзи он сделал нечто, что почти разрушило их дружбу, и это нечто было таким неприятным, что Дэйзи даже не сделала запись в дневнике. Она хотела, чтобы все стало как прежде - до того, как он сделал то, что сделал.
        И что же сделал этот Ди?
        Могу предположить вот что: когда Дэйзи исполнилось пятнадцать лет, он осмелился признаться в своих чувствах. Он был влюблен в нее. Он был без ума. Без ума настолько, что, когда Дэйзи, влюбленная в Кейна, отказала ему, он вышел на улицу и встретил Мартину Грейс. И она напомнила ему Дэйзи, так что у нее было мало шансов. Мартине на момент смерти было семнадцать лет. Я думала, что Ди учился в школе, но, возможно, он уже поступил в Первый медицинский павильон. Это было бы логично. Возможно, еще и поэтому Кейну не нравился ее лучший друг детства. Хоть Дэйзи и считала Ди старшим братом, Кейн, очевидно, замечал, как тот на нее смотрит. Взрослый парень, который живет по соседству, да еще и посылает Дэйзи открытки на Валентинов день с перечнем причин любви - я бы тоже обеспокоилась.
        Но где Ди все то время хранил сердце Мартины? У себя дома в морозильнике?
        Он ждал подходящего момента и наконец вручил свой кровавый подарок Дэйзи Келли. На коробке, ясное дело, не было отпечатков. Возможно, Ди даже отправил посылку из другого города, где его никто не узнал бы. И четырнадцатого февраля пришел к Дэйзи как раз вовремя, чтобы увидеть ее реакцию.
        Он получал удовольствие, видя ее испуг? Возможно, хотел отомстить и напугать? Он испытывал к ней амбивалентные чувства - и любил, и ненавидел. И пока что любовь побеждала. Он не мог причинить боль ей, поэтому взялся за тех, кто не держал его собственное сердце в руках.
        Теперь осталось только выяснить имя этого парня.
        Ди - это уже неплохое начало. Значит, его имя начинается на букву Д. Нужно отыскать записи обо всех студентах, учившихся в 1990 году в Первом медицинском павильоне. Всех Дэнов, Динов, Дэрилов…
        Я отправилась в ванную, где вымыла руки и почистила зубы, а затем умылась, тем самым облегчив жжение в глазных яблоках. Вернувшись пять минут спустя в комнату, я прилегла на диван и закрыла глаза.
        Теперь ясно, почему Дэйзи Келли не поверили в полиции много лет спустя. Если Криттонский Потрошитель присылал ей сердца всех жертв, она должна была свихнуться. Нужно тщательно изучить все записи в дневнике, но я могу предположить, что психическое состояние Дэйзи ухудшилось. Она была обычным подростком, и тут вдруг на протяжении многих лет ей стали присылать сердца убитых девушек ее возраста. Если все так, как я думаю, Дэйзи могла из благополучной девочки превратиться в сложного подростка.
        Почему, получая подарки, ее семья не переехала в другой город? Из-за этого Дэйзи сошла с ума. Ей никто не верил, и когда она исчезла на год, все решили, что это обычный побег. Ведь вернулась она с ребенком.
        Ребенок Дэйзи Келли. Ребенок Оливы Дюваль. Здесь есть связь.
        Я вновь сделала глубокий вдох. В комнате пахло пыльными бумагами и грозой, которая успела просочиться в квартиру, пока я была в мире Дэйзи Келли. Болела спина, мышцы окаменели.
        Я придумываю. Но все складывается.
        Вдох.
        Этот Ди правильно рассчитал время и успел запечатлеть реакцию Дэйзи на подарок. Получил массу садистского удовольствия, когда увидел, как ее лицо перекосилось. Этим она подпитывала его чувства. Такая любимая и недоступная. Он сводил ее с ума, наслаждался реакцией. И любил, и ненавидел. И чувствовал себя богом, отбирая жизни обычных девушек, чувствовал, что всесилен, держа в страхе город. В эти моменты он, пожалуй, убеждал Дэйзи, что ей нечего бояться, что он не даст ее в обиду. И она верила ему. Тянула к нему руки, прижималась к его груди, а он улыбался. А потом он забрал ее с собой, а все решили, что Дэйзи сбежала. Он хотел завести с ней семью. Он, она и их ребенок. Его продолжение.
        Вдох.
        И когда Дэйзи сбежала, он нашел ее. Возможно, убил, инсценировав инсульт. Ведь в моем воображении Криттонский Потрошитель был медиком, у него были нужные лекарства, навыки. После убийства Дэйзи он нашел своего ребенка и обучил его тому, что умеет сам.
        Убивать.
        Криттонский Потрошитель, как и Стивен Роджерс, не умел выражать любовь иначе - он бил своего ребенка. Взрастил чудовище, похожее на себя. И его ребенок, не видевший ни любви, ни ласки, отплатил другим людям тем же.
        Я сжала под подушкой пистолет и, почувствовав его тяжесть, с облегчением вздохнула. От этого облегчения веки налились свинцом, на грудь опустилось теплое одеяло. Я ни в чем не уверена, но картинка постепенно складывается. Невеселая, но все же обнадеживающая.
        У Криттонского Потрошителя был ребенок, а дети у таких чудовищ редко когда рождаются нормальными. Исходя из того, что мы выяснили вместе с Аспеном, Неизвестный - женщина, а это значит, что Дэйзи Келли много лет назад родила девочку.
        Я найду эту девочку.
        Несколько часов спустя я вновь проснулась и уже не смогла уснуть. Включив лампу и поморщившись от режущего света, я взяла дневник Дэйзи и пролистала страницы туда-сюда. Забавно, но во время быстрого листания, картинки на полях дневника будто двигались. Сердечко было сперва маленьким, затем все больше, больше и больше… Повсюду нарисованы цветы, геометрические узоры, сердца, пронизанные стрелами…
        Наверное, потому мама и дружила с Дэйзи Келли - они обе были в восторге от странных и непонятных вещей. Сердце в корнях. Жуть.
        Сердце.
        Как и всегда, я все вспомнила, стоило лишь расслабиться и отпустить желание. Резко выпрямившись, я опустила ноги на пол, и, затаив дыхание, до боли распахнула глаза.
        Сентябрь, два месяца назад! Когда я пыталась отсортировать хлам в маминой квартире, я нашла коробку, полную всякой ерунды, типа женских журналов по вязанию и стилю, любовных романов. И еще там была целая гора девичьих дневников. Тот же самый почерк, та же привычка рисовать сердечки на полях!
        Я убрала дневник Дэйзи Келли и, откинув плед, вскочила на ноги.
        Мама вновь оказалась права - я не обращаю внимания на детали, а ведь они - самые важные, они - ключ к пониманию всего. Мама уже давно собрала дневники Дэйзи, наверное, именно так она и узнала имя Криттонского Потрошителя!
        Не в силах ждать утра, я накинула на плечи пуховик, сунула ноги в ботинки, и, захватив ключи от подвальной комнаты, заперла дверь и сбежала вниз. От возбуждения я прыгала сразу через три ступени и быстро очутилась перед нужной секцией. Посветив фонариком по сторонам в попытке отогнать тьму, я прислушалась к своему оглушительному дыханию, срывающемуся с губ, и отперла дверь ключом.
        Я шагнула внутрь. Сердце сделало тревожный кувырок в груди, и я поспешно огляделась. Вот она, коробка! Стояла там же, где я ее оставила - на дряхлом стеллаже. Натянув на нос свитер, чтобы не дышать пропахшим гнилью и мышами воздухом, я зажала фонарик под мышкой и стащила коробку на пол. Рука, которой я била Киру, вспыхнула от боли, случайно соприкоснувшись со стенкой стеллажа, но я была занята тем, что пыталась отодрать от крышки скотч.
        Со второй попытки мне это удалось, и зловещий хруст, разнесшийся по подвалу, заставил меня отчего-то поежиться. Опасности ждать неоткуда, но все же… Где-то там бродит Неизвестный, а я сижу в темном подвале, и из оружия у меня есть только книжка «Как сшить наряд на свою свадьбу за 72 часа». Видимо, Дэйзи Келли всерьез ухватилась за того парня с чертового колеса.
        Я опустилась на корточки, и запах гнили ударил в нос так сильно, что заслезились глаза. Что за чертовщина? Морщась, я снова прикрыла половину лица свитером и стала рыться в коробке. А вот и дневники - аж семь штук! Хоть я и читала быстро, но, боюсь, на их изучение придется потратить аж несколько дней - время, которого у меня нет.
        Я вздохнула и зажмурилась - запах стал практически невыносимым. Подавив приступ тошноты, я посветила фонариком по углам комнаты, затем обернулась и выхватила из темноты древний платяной шкаф. На вид ему было лет сто, если не больше. Наверное, бывшие хозяева квартиры решили его не выбрасывать - вдруг пригодится кому-нибудь. А теперь там сдохло животное.
        Запах мертвечины был просто оглушающим, и я тяжело сглотнула и посветила под шкаф. Ничего. Замешкавшись, я все же выпрямилась и, продолжая дышать через свитер, сделала несколько шагов вперед. Меня охватил иррациональный страх, но я приблизилась к шкафу и, не раздумывая, распахнула дверцы - сперва одну, затем другую.
        И застыла.
        Охваченная ужасом.
        Мозг не мог решить, какую дать телу команду - бежать или оставаться на месте, и потому все остановилось. Мои движения, время, сердце, мысли. Свет фонарика, светивший вглубь шкафа, стал холодным. Мертвым.
        Как Скалларк.
        Я моргнула, но Скалларк не исчезла, просто расплылась от слез - я так распахнула глаза, что стало больно. А ей уже не больно. Она закутана в полиэтиленовую пленку, не дышит, не говорит.
        Я сморгнула слезы, продолжая стоять на месте. Потому что и движения Скалларк скованные, и руки и ноги ее сжаты, а колени впились в грудь. Скалларк завалилась на бок, голова откинута назад. Смотрит на меня мертвыми глазами, налитыми кровью. Губы синие, серая кожа начинает гнить. Ноги, торчащие из пленки, на краях которой засохла кровь, изранены и в грязи.
        Я зажмурилась. И попыталась вздохнуть носом, но не смогла. Почувствовала, что по подбородку текут слезы и слюни от беззвучного крика. Фонарик выпал из руки, откатился в сторону. Я сложилась пополам, сжав на талии пальцы до боли, попыталась проглотить комок, встрявший в горле, но не смогла.
        Скалларк ведь тоже не может дышать.
        Все просто.
        Скалларк не жива.
        Глава VIII
        Невинная

14 НОЯБРЯ 2016
        Тело Камиллы Скалларк, найденное три дня назад, вызвало общественный взрыв. До этого момента целых десять дней Эттон-Крик находился в состоянии тревожного ожидания. Люди шушукались, зная кровавую правду, но вслух никто ничего не произносил. Сейчас тоже мало кто обсуждал случившееся, однако если раньше люди терялись в догадках, что случилось на Хэллоуин, теперь все иначе - теперь правда известна. Юная Камилла Скалларк, родители которой были жестоко убиты в ночь на первое ноября, не просто пропала без вести. Она была мертва. Она была убита бесчеловечно и жестоко.
        Никто не мог поверить, что серийным убийцей, которого все искали, оказалась миловидная женщина, приехавшая десятого сентября в Эттон-Крик, - Лаура Дюваль. Говорили, она совсем спятила, после того как погиб муж ее сестры в аварии, а ее племянница попыталась убить себя. Дурная слава о семейке Стивенсонов разлетелась по Эттон-Крику уже на следующий день после найденного тела Кэм Скалларк.
        Местные искренне жалели дочь погибшего в автокатастрофе хирурга Джека Стивенсона. Никто не знал, что на самом деле представлял собой этот человек. За ширмой добродушного и улыбчивого мужчины, ответственного коллеги, который в операционной спас множество жизней, скрывался монстр. Плохой муж, плохой отец, плохой человек. Никто не копал глубоко. Жителям Эттон-Крик надоело находиться в подвешенном состоянии, надоело задерживать дыхание над пропастью, надоело оборачиваться и смотреть, кто стоит за спиной. Они с радостью ухватились за предложенное полицией объяснение:
        Преступником оказалась Лаура Дюваль. Выдохните, жители Эттон-Крика, и продолжайте жить. Все закончилось.
        Пятничной ночью Дориану Харрингтону вдруг позвонили из полиции и попросили приехать в морг. Когда он услышал о том, какая его ждет работа, всю сонливость как рукой сняло, и он вскочил с кровати и принялся носиться по особняку, едва не перевернув гроб с телом Каи, стоящий у кухонного окна. Ной спал на диване в гостиной, и Дориан не стал его будить. Он тихо выскользнул из дома, сел в машину и через полчаса оказался в городском морге, куда доставили тело Скалларк.
        Помощник патологоанатома Иван - высокий худой тип двадцати трех лет с волосами песочного цвета, - уже нетерпеливо поджидал его. Он же и поговорил с офицерами, доставившими тело.
        - Камилла Скалларк, - скороговоркой сказал он, когда Дориан влетел в здание и сбежал по лестнице в морг. - Девушка, которая пропала две недели назад.
        - Знаю, - сказал Дориан, замедляя шаг. К столу он приблизился медленно, затаив дыхание. Он знал эту девушку всю жизнь. Он был ее научным руководителем, он следил за ней, когда попросил Аспен. Она жила в его особняке. А он так и не смог ее спасти.
        Юная Камилла Скалларк, ненамного старше самого Ивана, лежала на столе под белой простыней. Бездыханная, совсем непохожая сама на себя.
        - Ладно, - сказал себе Дориан. - Надо приступать к работе. Иван.
        - А? - Тот подскочил, услышав свое имя.
        - Отомри.
        - А, да. - Он медленно приблизился к столу.
        Еще секунду Дориан чувствовал напряжение в грудной клетке, затем напомнил себе, что он тот, от кого зависит расследование, и, надев перчатки, принялся бережно осматривать тело Камиллы Скалларк, комментируя увиденное. Иван между тем только путался под ногами и без остановки чихал.
        - У меня аллергия на трупы, - пожаловался он. Дориан, держащий Скалларк за подбородок, поднял голову и посмотрел на помощника долгим суровым взглядом. Иван смущенно закашлялся, начиная краснеть, и Дориан вновь опустил взгляд на лицо Скалларк.
        - Ну и зачем ты тогда пришел сюда?
        - У меня практика.
        Дориан между тем крутился вокруг Скалларк, пытаясь сохранить хладнокровие. Он уже многих отправил с этого стола на кладбище: Майю, Сьюзен, теперь вот Скалларк. Кто будет следующей?
        - Гематомы на обеих скулах, - произнес он Ивану. - Видимо, он ударил ее, чтобы не сбежала. - Дориан коснулся кожи Скалларк под горлом. - Гортань раздавлена. Душил ее перед смертью.
        - Ублюдок, - добавил Иван презрительным тоном, и в этот раз Дориан промолчал.
        Некоторое время спустя, когда Дориан внимательно изучил тело Скалларк, в двойные стеклянные двери вошел высокий крупный детектив по фамилии Кристмас. Дориан не обратил на него внимания, а Иван сразу подобрался.
        - Ну, что скажете? - Детектив остановился у стола и с сочувствием посмотрел на Скалларк.
        - Я только что приехал, - отозвался Дориан, и тон его голоса заставил детектива Кристмаса пристально посмотреть на него. Он спросил, был ли лично знаком профессор Харрингтон с убитой, и тот ответил, что да, при этом не вдаваясь в подробности.
        Он рассказал детективу Кристмасу все, что заметил при первичном осмотре, указывая на очевидные повреждения:
        - У нее сломана челюсть. Не хватает трех зубов. Разрывы кожной ткани на обеих руках. Колотая рана в области сердца. Вероятнее всего, Скалларк умерла именно из-за этого, но прошло больше недели, а мы даже не знаем, где было тело…
        - Знаем, профессор, - мрачно сказал детектив Кристмас. - Его как раз и нашла ваша племянница.
        Дориан сделал вид, что не удивился, хотя ему хотелось резко посмотреть на детектива и потребовать объяснений.
        - Мы должны выяснить, кто принес ее туда, - сказал он. - Кто завернул ее в пленку. Кто убил ее.
        - Это Лаура Дюваль, - сказал детектив будничным тоном, будто обсуждая начинку для пиццы. - На допросе она призналась. А теперь, когда найдено тело, мы надолго посадим ее. Жаль, у нас нет смертной казни.
        Дориан не выдержал и посмотрел на детектива Кристмаса выразительным взглядом.
        - Достаточно смертей, детектив, вы не находите?
        В понедельник, когда Дориан вернулся домой с работы, Ной встретил его у дверей особняка, даже не скрывая нетерпения. Его широко открытые глаза пожирали Дориана пристальным и чуточку испуганным взглядом.
        - Ну что, ты ее видел? Говорил с ней? Она в порядке? Ну чего ты молчишь, хотя бы посмотри на меня!
        Дориан, до этого развязывающий шнурки на ботинках, выпрямился.
        - Она не пришла на работу.
        Ной тяжело вздохнул и, потеряв к Дориану всякий интерес, отвернулся и прошлепал на кухню. Сбросив ботинки, Дориан подхватил портфель и пошел следом.
        - Что-нибудь съедобное есть?
        - Как ты вообще можешь есть?! - возмутился Ной, даже не оборачиваясь. Секунду помолчав, он бросил: - Есть пицца. Специально для тебя приготовил. С моллюсками.
        Дориан отложил портфель в кресло, уселся за обеденным столом и сцепил пальцы в замок.
        - Кая не приходила. И дозвониться до нее никак не могу. А ты?
        - Мм, - невнятно ответил Ной. Дориан удивленно смотрел на его спину. Привычная серая футболка с длинными рукавами, больше на два размера, широкие дырявые штаны; и все же, хоть одежда висела мешком, Дориан видел, что каждая мышца в теле Ноя напряжена.
        - Ничего удивительного, - продолжил Дориан с нажимом. - Она видела даже больше меня. Я говорил с полицией. Каю удерживали всю ночь четверга и утро понедельника - пытались словить на лжи. Им этого не удалось, так что они отпустили ее домой. - Повисло недолгое молчание, затем Дориан, нервно облизав губы, спросил: - Ты… знал, что так будет?
        - Ты серьезно?! - Ной вспыхнул как свечка, и впервые с тех пор как ушла Кая, Дориан понял, что ему тоже плохо. Как и ей. Возможно, ему даже хуже без нее, хуже, чем он показывает.
        - Ты думаешь, если бы я знал, что она спустится в этот долбаный подвал, я бы не предупредил ее? Я бы не позвонил анонимно в полицию? Думаешь, я все еще играю здесь в игры, пытаясь заставить вас уйти?!
        - Тише, - пробормотал Дориан, смущенно отворачиваясь. Этот вопль был настолько личным, можно даже сказать интимным, что он почувствовал себя так, будто ненароком узнал чей-то секрет.
        Ной перегорел так же внезапно и, отвернувшись, пробормотал:
        - Сейчас разогрею пиццу.
        - Кая не отвечает на звонки, - снова начал Дориан, пытаясь заполнить вновь возникшую тишину. - Доктор Арнетт ей звонил, но она не брала трубку. Думаю, у нее шок. Когда я приехал в полицию, она смотрела мимо меня, будто меня там и не было. Сказала лишь пару слов, но я не смог их разобрать. Ее отвезли домой, попросив не расслабляться.
        - Ясно.
        Дориан не купился на этот бесстрастный тон.
        - А тебе она не открывала?
        Ной покачал головой, не оборачиваясь:
        - Нет… - Его плечи поднялись и опустились от горестного вздоха. - Она поняла, что я вселился в Мару. Ты был прав, из меня плохой актер, и мне не стоило хватать ту шоколадку. Но я просто… - Ной обернулся, болезненно нахмурившись. - Она взяла шоколадку с орехами. Я увидел и испугался, и больше ни о чем не мог думать, только о том, что она съест ее и умрет.
        - Ну так вернул бы ее назад.
        Ной ничего не ответил. Через пару минут он поставил перед Дорианом тарелку с мини-пиццей и сам опустился напротив.
        - Да, мне не стоило преследовать ее, - задумчиво пробормотал он, глядя в окно. - Я не мог ее бросить. Я пообещал, что помогу… а позволить ей умереть от приступа аллергии - это не помощь. Да, нужно было придумать другой способ. Но я так долго ждал ее. Хотел поговорить о драке с Кирой, как-нибудь успокоить…
        - Ты был в теле восьмилетней девочки, - саркастично вставил Дориан.
        - …А потом увидел эту шоколадку.
        Дориан решил занять чем-нибудь руки, поэтому принялся резать пиццу на кусочки, при этом сверля ее взглядом, чтобы не смотреть на Ноя. Видеть его лицо с широко открытыми темно-голубыми глазами, слушать о его чувствах к Кае было… непривычно.
        - Что говорят в полиции про отпечатки? - вдруг спросил Ной, поворачиваясь к Дориану.
        - Пока ничего, но этот детектив Кристмас действует мне на нервы. Ведет себя так, будто это его личное дело - найти убийцу. Постоянно спрашивал, готов ли я проводить вскрытие, будто у него на замене есть другой специалист. Он уверен в том, что это Лаура, и уже вынес ей смертный приговор.
        - А ты не уверен?
        Вопрос застал Дориана врасплох. Он непонимающе посмотрел на Ноя, затем, глотнув холодной воды, от которой по пищеводу будто прокатился кусок льда, спросил:
        - Ты думаешь, это не она?
        Ной закатил глаза:
        - Я просто хочу знать твое мнение.
        - Мое мнение? - эхом переспросил Дориан, а затем задумчиво произнес: - Я видел тело Скалларк. Она была убита жестоко. Не так ужасно, как ее отец, однако преступник причинил ей много боли перед смертью. Наверное, она сопротивлялась. Такая жестокость не свойственна женщинам. - Дориан повел плечами. - Хотя, пожалуй, она просто невменяемая психопатка. Возможно, сидит на стимуляторах. Я общался с Лаурой в больнице. Она страдает от невроза, однако не кажется опасной. Да, знаю, о чем ты думаешь! - предупредил Дориан. - Не всегда можно узнать с первого взгляда того, кто скрывается под маской. И если это Лаура, она понесет наказание.
        Повисло долгое молчание, в течение которого Дориан доел свой ужин и приготовил кофе - ему предстояло всю ночь работать.
        - Да… - пробормотал он себе под нос, стоя у плиты и глядя в окно отсутствующим взглядом. Ной с интересом покосился в его сторону. - Аспен говорил, что это женщина, которую преследует некая травма. Лаура подходит по всем параметрам. И она призналась. Но, боюсь, - тут он очнулся и глянул на Ноя, - от Каи они теперь тоже не отстанут. Она конфликтовала с первой жертвой, была в переулке со второй и нашла третью в своем подвале. Это нехорошо.
        Ной ничего не ответил. Он убрал со стола, затем вымыл руки и вытер их салфеткой. Направился в гостиную. Выключив плиту, Дориан поспешил следом.
        - Ты ведь… сказал бы, если бы это была она? - дрожащим голосом спросил он. - Если бы это сделала Кая, ты бы сказал мне?
        - Это не твоя забота, Дориан. Она просто должна спасти Леду Стивенсон.
        Что-то в словах Ноя заставило Дориана напрячься, и только потом, оставшись наедине со своими мыслями, он понял, что именно. Лаура все повторяла без остановки:
        Я должна была спасти их. Я должна была спасти их. Я должна была спасти их.
        Что это значит?
        Лаура хотела спасти девушек от жестокого обращения отцов. Но Аспен говорил, что Леда - одна из жертв Неизвестного и за ней тоже следят. Разве Лаура смогла бы убить собственную племянницу? Дориан видел, как та относится к ней; вспомнил, как Лаура лично подходила к Дориану в больнице и они долго спорили о том, что Кая не причастна ко всем тем издевательствам. Лаура уверяла Дориана, что Леда боится Каю, говорила, что у нее глаза убийцы. Дориан на это заявил лишь, что с этим Лауре нужно обратиться к своей племяннице - не к нему.
        А может, те его слова и были спусковым крючком? Может, Лаура в задумчивости вернулась домой, поговорила с Ледой, приняла решение и внесла ее в список?
        Чтобы спасти?
        Дориан чувствовал, что чем больше думает над этим, тем больше запутывается, как будто крутит в руках огромный клубок шерстяных ниток и дергает то за одну, то за другую, все сильнее затягивая узелки. Понимал, что ответ рядом, прямо перед носом, такой легкодоступный и очевидный, что на него даже стыдно обратить внимание.
        Вскоре его сморил сон, но на задворках сознания все еще маячил вопрос. Почему Кая должна спасти Леду Стивенсон? Нет, не это верный вопрос. Дориан понял, что человек не всегда вкладывает в слова общепринятый смысл. Ведь для Лауры Дюваль спасение - значит смерть.
        А для Каи Айрленд?

* * *
        ОСЕНЬ 2007
        - Дориан, я не вижу прогресса, - взволнованно сказала мама, когда он прошмыгнул мимо гостиной, собираясь подняться в свою комнату. С тяжелым сердцем он вернулся назад и подошел к дивану, где она устроилась с кипой работ, принесенных из школы. На ее носу блеснули очки, когда она подняла голову. Дориан мрачно спросил:
        - Какой прогресс?
        Будто не заметив иронии, она ответила, указывая ручкой на тетрадь:
        - Оценки Альмы еще сильнее снизились. Не знаю, сможет ли она перейти в одиннадцатый класс, если продолжит в том же духе.
        - Меня это не касается, - отчеканил Дориан. Хотелось сказать маме, чтобы она оставила дела Альмы в покое. Рыжая девица назвала его собакой с длинной шерстью, несмотря на то, что он пытался ей помочь. Не нужна помощь - пусть проваливает!
        Отчитавшись, Дориан затопал назад к лестнице.
        - Дориан, стой! Пожалуйста, объясни, что происходит.
        - Ничего я не стану объяснять! - вспыхнул он, замирая у ступенек и оборачиваясь. Мама неуклюже выбралась из-за стола. - Она не заслуживает помощи. Ведет себя как…
        - Дориан!
        - Ладно, прости, - сдержанно сказал он, глядя в ее добрые карие глаза. - Знаю, ты ее любишь, но Чокнутая Сивер не заслуживает хорошего отношения. В том числе и со стороны преподавателей.
        Мама поджала губы, словно собираясь отчитать его, затем расслабилась и, обойдя журнальный столик, сняла очки и посмотрела на Дориана так внимательно, что он почувствовал себя на рентгене.
        - Милый, почему ты не хочешь ей помочь? - она тронула его за локоть. Дориан пояснил, стараясь звучать рассудительно:
        - Потому что я не могу помочь тому, кто этого не хочет. Мам, это не от меня зависит, понимаешь? Если она не желает выпуститься, это ее проблемы. Не мои. И уж точно не твои, - добавил он, увидев, что она пытается возразить. Он покачал головой, видя, что уголки ее губ ползут вниз от разочарования, и, больше не говоря ни слова, покинул гостиную и поднялся к себе наверх.
        Из-за разговора с мамой Дориана вновь одолел приступ жгучей вины, хотя ведь на самом-то деле он действительно старался помочь Чокнутой Сивер. Чтобы успокоить свою совесть, он напомнил себе, что был готов поддержать ее и подтянуть в учебе, но это она слетела с катушек и отказалась от занятий. А он не ругался и не кричал, верно ведь? Он даже притворился Джонни, чтобы она пришла в библиотеку обсудить ситуацию. И что?
        Если бы хотел помочь, - сварливо сказал внутренний голос, - помог бы.
        Дориан уже который день не мог выкинуть из головы поведение Альмы. Он плюхнулся за стол, стоящий у окна, выходящего на черную лесополосу, и погрузился в написание реферата, который совершенно вылетел у него из головы из-за этой Чокнутой Сивер. Составляя план работы, он раздраженно подумал, что такими темпами его фотография, прикрепленная на доске почета, очутится в том же самом мусорном ведре, где теперь валяется фотка Альмы Сивер - в прошлом лучшей ученицы девятого класса.
        Дориан опять отвлекся на размышления и, подняв голову, глянул на зеркало на дверце шкафа. Склонив голову набок, он откинул со лба черные волосы и прищурился, разглядывая себя. Альма обозвала его длинношерстной собакой. Неужели у него действительно такие длинные волосы? Он снова пригладил пряди и в итоге решил, что не такие уж и длинные - едва достигают подбородка. Да и вообще, - разозлился он на себя, - с какой стати слова Сивер вдруг стали поводом создать эталон мужской красоты?!
        Дориан вернулся к реферату, но теперь сосредоточиться стало еще сложнее. Как так получилось, что в школе он с успехом избегал ее, а теперь, очутившись в своей комнате, в безопасности, она настигла его как какой-то монстр из шкафа?
        Да, - подумал Дориан, заправляя волосы за уши, - Альма Сивер идеально подходит на роль монстра из шкафа.
        - Дориан! - крикнула мама с первого этажа. - Тебе звонит Оливер!
        Дориан подскочил, обрадовавшись, что может не писать реферат, и выхватил свой мобильник из кармана толстовки, висящей на спинке стула. Поняв, что телефон разрядился, Дориан сбежал вниз и схватил трубку на тумбочке у лестницы.
        Оливер ответил веселым беззаботным голосом, попросив забрать его с младшим братом из кафе, где они смотрели футбол. «Отец выпил лишнего, так что нас некому забрать, кроме тебя». Дориан согласился, стараясь не обращать внимания на противное чувство вины - сейчас все мысли только о Чокнутой Сивер, так что проветриться не помешает.
        - Мам, я ненадолго, только заберу Оливера из футбольного клуба! - крикнул он, вновь прыгая по лестнице наверх.
        Накинув спортивную куртку и схватив ключи от старенькой отцовской машины, Дориан выскочил во двор и добежал до гаража. Выезжая со двора, освещенного садовыми фонарями, он постарался не думать о том, что не возражал быть водителем только потому, что младший брат Оливера учился в одном классе с Чокнутой Сивер.
        Когда Коридор Страха, окутанный туманом, остался позади, а Дориан подъезжал к центру города, Оливер бросил SOS: «Давай скорее. Марк спятил. Тут какие-то типы оскорбляют его клуб. Лишняя пара рук не помешает».
        Дориан нажал на педаль газа, и старенькая машина покатила быстрее. Он подумал, что, наверное, Марк неплохо знаком с Сивер, потому что у них одинаковые привычки решать проблемы кулаками.
        Он старался не думать о том, что, вообще-то, не обязан разбираться в запутанной личности Сивер. Возможно, у нее просто психическое расстройство, которое проявилось именно в этом возрасте. Или она человек-мутант. Здоровенное чудовище из шкафа с рыжей шерстью и огромными глазищами. Картинка, возникшая в воображении, развеселила его, но смеяться тут же перехотелось, когда Оливер запрыгнул на пассажирское сиденье, а Марк - на заднее, заорав: «ТРОГАЙ!». Дориан дал по газам.
        - Вам заняться больше нечем? - воскликнул он.
        - Не хочу тебе объяснять в тысячный раз, в чем суть! - отрезал Оливер, глядя в боковое зеркало. Марк, нависнув над передними сиденьями, добавил:
        - Сегодня была скидка на колу.
        - Ну, это все объясняет.
        - Хватит бухтеть, мамаша! - Марк легонько хлопнул его по плечу и расхохотался. Он в красочных подробностях описал потасовку и даже похвастался, что хозяин пригрозил, что, если они не утихомирятся, он вызовет полицию.
        - Марк, - Дориан глянул на него в зеркало заднего вида, - ты знаком с Чокнутой Сивер?
        На секунду в салоне повисла тишина, затем Марк кашлянул и с иронией ответил:
        - Типа того.
        - Ты чего? - Оливер бросил на Дориана взгляд, усмехнувшись. - Не произноси ее имя вслух. Та-чье-имя-нельзя-называть, помнишь?
        - Помню, - беззаботно отозвался Дориан, про себя вновь сетуя, что от родителей ему не досталось ни капли умения манипулировать людьми. - Так и что с ней? - Он опять глянул на Марка.
        - Мы вместе отбывали наказание в читательском зале. Все как обычно. Она швырнула в меня книгой.
        Оливер возбужденно подпрыгнул на сиденье.
        - Правда? Когда это? Ты не рассказывал.
        - Я забыл об этом инциденте как о страшном сне, - со смешком ответил Марк, просовывая голову между сидений. Пока Дориан вел машину через мост, Марк рассказал историю о том, как примерно неделю назад их с Альмой (он называл ее только так) заставили разбирать книжные завалы в малом читательском зале. Уроки закончились, за окном уже смеркалось, тусклый свет ламп благотворно влиял на сонливость. Марк едва передвигался между столов, готовый уронить очередную стопку книг в тележку, разлечься на ковре под столом и заснуть. Альма была бодрой и напоминала маленький смерч, сметающий все на своем пути: десять минут она бегала от стеллажа к стеллажу, убирая книги, затем неожиданно приказала:
        - Помоги мне выбраться во двор.
        Сначала Марк даже не понял, что она разговаривает именно с ним, поэтому не отреагировал. Тогда Альма бросила в него книжкой, попав острым углом в плечо. Марк вскрикнул от боли и удивления.
        - Эй, ты чего?
        - Я хочу, чтобы ты помог мне выбраться во двор.
        - Куда? - Он подумал, Альма шутит, но она вдруг подошла к нему, схватила за рукав школьного свитера и, продемонстрировав огромную силу, подтащила к одному из окон. Когда она толкнула створки, Марк прищурился от прохладного ветра, ударившего в лицо.
        - Это всего лишь первый этаж, так что я спрыгну, - объяснила она медленно и с расстановкой, будто он был умственно отсталым. - А ты держи меня за руки, договорились? И потом бросишь мне мой рюкзак. Только осторожно, там… ноутбук.
        - Ты рехнулась?
        - Почему?
        - Ты себе ноги поломаешь.
        - Не твои же, - отчеканила она, хватая его за пальцы. Он вздрогнул от внезапного прикосновения, но не посмел вырывать руки из ее хватки, ведь Альма, хоть и чокнутая, но все равно красивая. Марк ей всегда втайне симпатизировал. И жалел.
        - Тебе ее жаль? - Оливер вновь удивился, когда чудная история о том, как Альма Сивер спрыгнула с первого этажа во двор школы и скрылась в неизвестном направлении, закончилась.
        - Да, жаль, а тебе нет?
        Дориан удивился, ведь кроме его родителей Марк был первым, кто посчитал Альму милой.
        - До сих пор не могу поверить, что она действительно это сделала… - продолжал он. - Думаю, если бы она подвернула ногу, все равно не издала бы ни звука, такой уж у нее сложный характер.
        Сложный характер - это еще мягко сказано, - про себя подумал Дориан, но вслух произнес:
        - По всей видимости, у нее аллергия на библиотеки, раз она постоянно сбегает.
        - А ты откуда знаешь? - Оливер сверкнул глазами в его сторону, и даже Марк посильнее наклонился над сиденьями:
        - Ты встречаешься с ней?
        - Чего?! Ни за что!
        - А я бы да, - мечтательно сказал Марк, и Оливер, изобразив рвотный позыв, оттолкнул брата на заднее сиденье. Дориан должен был воспользоваться шансом, чтобы закрыть тему о Чокнутой Сивер, но не мог остановиться и всю дорогу продолжал выспрашивать о ней.
        Мама братьев от всей души поблагодарила его за то, что он доставил ее сыновей в целости и сохранности, передала привет миссис Харрингтон и вручила корзинку с домашними пирожками.
        - Лесные ягоды, милый. Твоя мама от них в восторге.
        Едва отъехав от дома, Дориан тут же запихал в рот горячий пирожок. Сладко и вкусно. Желудок тут же заурчал, требуя добавки, и Дориан, перед тем как вернуться домой, заехал на заправку и прикупил бутылку минеральной воды.
        Пирожки исчезали с невероятной скоростью. Их было пятнадцать, а стало десять. Дориан нехотя убрал корзинку на заднее сиденье, чтобы она не соблазняла его видом, и, сделав глоток воды, чтобы избавиться от чудного вкуса выпечки, медленно выкатил с автозаправки.
        Через приоткрытое окно до него донесся незамысловатый диалог:
        - Эй, крошка, а помоешь мне машину?
        - А я, если снимешь футболку и помоешь в лифчике, заплачу в два раза больше.
        - Или пусть лифчиком машину и вымоет!
        Когда раздался хохот, Дориан нажал на тормоз и опустил окно, чтобы посмотреть, что происходит у одной из бензоколонок.
        Что еще за недоумки?
        - Я сейчас надеру тебе задницу, вшивый пес.
        Дориан застыл и прислушался, а затем в его поле зрения появилась Альма Сивер в синей униформе работника автозаправки. Дориан почему-то не удивился, увидев, что она разгуливает в белой футболке под комбинезоном, несмотря на осеннюю прохладу.
        - Чего ты там вякнула, малявка? - Из машины рядом с бензоколонкой, где стояли двое парней, выполз бугай с бритой головой, и Дориан тут же отцепил ремень безопасности и вышел на дорогу.
        Итак, их было трое: один - тот, что приставал к Сивер - в форме старшей школы Эттон-Крика, второй - парень повыше и покрепче, в черном спортивном костюме с эмблемой университетской команды по плаванию, и третий - Бугай.
        - А это еще че за тип? - Бугай первым заметил Дориана, приближающегося к Сивер.
        Сдвинув кепку на затылок, она обернулась и едва не подпрыгнула от удивления. Дориану страшно захотелось расхохотаться, а в голову полезли всякие нелепые мысли: он все-таки влез из-за Чокнутой Сивер в неприятности; теперь-то он точно не отпустит ее и заставит заниматься; и у нее красивые глаза.
        Если бы Дориан не подумал о том, что у Чокнутой Сивер красивые глаза, он бы не полез в драку. Если бы Дориан не увидел ее взгляд, полный удивления, ему бы не разбили губу. И если бы он не услышал испуганный вскрик, когда ему разбили губу, он бы не схватил Сивер за руку и не потащил подальше от стоянки.
        Дориан бежал так быстро, как никогда в жизни, и даже забеспокоился, успевает ли за ним Сивер. Но она была прямо позади него и что-то кричала. Он не слышал, что именно, но раз Сивер еще не отгрызла ему руку, значит, ничего страшного, рассудил он.
        Эттон-Крик беспробудно спал, а может, все дело в том, что Дориан с Сивер забежали в забытый всеми переулок, затерявшийся между двумя высокими бетонными зданиями с покатой крышей. Старый город был переполнен заброшенными переулками и тупиками. Притаившись в темноте, Дориан неосознанно прижался к Сивер, обняв ее за плечи, а она схватила его за талию под расстегнутой курткой. Оба немигающими взглядами уставились на освещенный участок дороги.
        - Вот ур-род! - с чувством выругался парень в спортивном костюме, с топотом останавливаясь у входа в переулок. К нему подбежал его приятель в школьной форме и, задыхаясь, спросил:
        - Зачем мы побежали за ними? Нужно было ждать у машины. Он вернется за ней, а мы подождем.
        Альма, спрятав лицо на груди у Дориана, раздраженно вздохнула. Он решил, что она сейчас вмешается, и прижал ладони к ее голове, как бы говоря: не шевелись.
        - Пошли уже, - сказал один из них.
        - Ур-род! - выплюнул второй.
        Дориану показалось, что голоса стали отдаляться.
        - Ник взбесится, если мы опоздаем. А этого отморозка отыщем в школе. Кажется, я его видел где-то в кампусе.
        Через тридцать секунд со стороны автозаправки послышался грохот: парни в ярости опрокинули мусорный бак, напугав дворняжку - раздался свирепый лай, а потом скулеж. Услышав жалостливое вытье собаки, Альма тут же взбешенно прошипела:
        - Ну, я им надеру сейчас зад!
        Дориан зажал ей рот ладонью.
        - Никому ты ничего не надерешь. - Альма взбрыкнулась, и Дориан отпустил ее. - И прекрати, иначе они сейчас вернутся.
        - И что? - Она сверкнула взглядом. - Ты что, боишься их?
        Он раздосадованно качнул головой, затем снисходительно сказал:
        - Почему они к тебе пристали?
        - А ты как думаешь? Хотели, чтобы я разделась и вымыла их машину.
        Дориан не видел в темноте лица Альмы, но через прикосновение ощущал, как гулко колотится ее сердце.
        - Вот именно, - шепнул он. - Думаешь, если бы я начал с ними драться, ты бы спокойно стояла в стороне? Их трое, а тот Бугай на тебя запал. - Они встретились взглядом, и Альма ничего не возразила, но вновь стала бухтеть:
        - Тогда почему ты не залез в машину? Зачем нужно было бежать сюда?
        - Я не подумал в тот момент.
        По-прежнему держась за руки, но, кажется, не замечая этого, они вышли из переулка. Альма молчала, и Дориан удивился про себя: с каких пор она стала всего лишь Альмой? Может, из-за их слаженного побега? Или, может, потому, что от нее немного пахло бензином и сладкими, сочными яблоками? Или потому, что ее небольшая ладошка была теплой и приятной на ощупь?
        Осознав, что он все еще держит ее за руку, Дориан едва не вздрогнул, но решил притвориться, будто все идет как надо. Шлепая по лужам, в которых отражались огни фонарей, они направились к заправке, где под навесом в одиночестве стоял его автомобиль.
        - Ты поэтому скатилась по учебе?
        - Что? - Альма вздрогнула, будто голос Дориана прошил ее током. - Почему - поэтому? - с вызовом спросила она, выдергивая свою ладонь и засовывая в широкие карманы комбинезона. Дориан, ожидая подобной реакции, не расстроился.
        - Потому что работаешь день и ночь - поэтому.
        - Не твое дело! - Альма тут же ощетинилась и ускорила шаг, на что он насмешливо сказал:
        - Куда ты собралась сбежать от меня на своих коротеньких ножках?
        - Хоть они и короткие, я все равно смогу хорошенько пнуть тебя под зад, Дориан!
        - О, так ты запомнила мое имя?
        - Отстань.
        - Альма. - Дориан взял ее за локоть и заставил остановиться. Под его пальцами ее кожа покрылась мурашками. - А твои родители знают, чем ты занимаешься по ночам?
        - Я работаю, - с нажимом ответила она, попытавшись выдернуть руку из хватки. - Вот и все, ясно?
        - Да уж, работаешь. - Дориан выпустил ее и, сам не понимая, почему так себя ведет, сдернул с головы Альмы синюю форменную кепку, которая чудом не сорвалась при поспешном бегстве.
        - Отдай! - потребовала Альма. Дориан отказался, насмешливо улыбаясь, и она попыталась ударить его по лодыжке.
        - Я уже выучил твои трюки, - похвастался Дориан, отскакивая. Он зачем-то нацепил ее кепку и повернул козырьком назад, и Альма раздраженно скрестила руки на груди, проницательно осведомившись:
        - Ты специально дразнишь меня?
        - Нет, - он покачал головой, перестав улыбаться. - Я лишь хочу знать, что именно заставило тебя опуститься на дно.
        - Я пока еще не на дне! - Она вдруг рассмеялась беззаботным смехом и сорвалась на бег, а Дориан обернулся и увидел, что на автозаправку заехала белая «Шевроле».
        В его груди поселилась странная, доселе неведомая тревога. Почему Альма рассмеялась с таким видом, будто собирается и дальше гробить жизнь? Что с ней происходит?
        Дориан приблизился к зданию как раз вовремя: когда машина отъехала, Альма выскользнула из дверей и целенаправленно зашагала в его сторону, стуча по асфальту подошвами тяжелых ботинок. Рыжая бестия, - подумал Дориан, остановившись посреди дороги. - Настоящая демоница.
        Отчего-то его сердце внезапно застыло на поспешном ударе, а затем рванулось вперед. Дориан не понимал, что с ним происходит. Уж не нравится ли ему эта Чокнутая Сивер? Прочистив горло, он скрестил руки на груди.
        Идет ко мне, - думал Дориан. - Снова будет драться.
        Почему-то ровно до этого момента, до той секунды, как она сорвала с его головы свою кепку и спросила, чего он к ней пристал, Дориан не замечал того, насколько Альма жалкая. А теперь ему захотелось приобнять ее, утешить, дружески похлопать по плечу.
        Ее зеленые глаза были огромными, воспаленными от недосыпания, полными затаенной боли.
        - Я знаю, Дориан, - сказала она дрожащим голосом и при этом не отрывая взгляда от его груди, - ты - сын нашей учительницы, а еще - копа. Они хорошие люди, правда. И это они попросили тебя за мной присмотреть. - Наконец она взглянула ему в лицо. - Не нужно, Дориан, ладно? Мне не нужна ничья помощь. - Тут она исправилась: - Точно не твоя. Ты мне ничем не можешь помочь. Поэтому хватит меня преследовать. Занимайся своими делами. А то опустишься следом за мной на дно. И уже тебе потребуется помощь.
        Высказавшись, Альма направилась к заправке, явно собираясь завалиться в кресло перед крошечным телевизором или уткнуться в книгу. Но Дориан не позволил ей далеко уйти. Он пошел следом.
        - А чья тебе нужна помощь?
        На самом деле он и сам не мог понять, какого лешего пристал к этой сумасшедшей. Два дня назад он даже не подозревал, что станет преследовать ее, но сейчас решил, что поступает правильно. Может быть, все дело в том, что за последние тридцать минут Альма предстала перед ним ранимой девчонкой, а не Чокнутой Сивер? Она вдруг превратилась в девочку, которую хочется защитить, ведь где-то внутри нее за маской беспричинной агрессии прячется кто-то слабый и уязвимый. А Дориан всегда защищал слабых. Он чувствовал, что Альма Сивер в огромной беде.
        - Я хочу знать, что происходит, - сказал он ей в спину, - как твой репетитор.
        - Ты не мой репетитор, - отчеканила Альма, резко распахивая дверь и едва не шлепнув Дориана по носу. Он едва успел скользнуть следом, как Альма вдруг завопила, будто только и ждала подходящего момента, чтобы выйти из себя:
        - Ты что делаешь? Выметайся! Меня уволят из-за тебя!
        - Если перестанешь орать, - спокойно сказал он, стоя в дверях, - то не уволят. И даже если уволят, тебе это только пойдет на пользу.
        - Заткнись и проваливай, - посоветовала она. Дориан оглядел небольшое помещение с компьютером, стоящим на столе рядом с окошечком, кассой и микрофоном.
        - Ты одна здесь? - отстраненно полюбопытствовал он, усаживаясь в кресло.
        - А что, ты задумал какие-то непотребства? - Альма плюхнулась на небольшой диванчик и натянула на себя рабочую куртку. Поежилась.
        - Хватит задавать дурацкие вопросы. - Дориан сосредоточил на ней взгляд. - И хватит вести себя вызывающе. Ты только и ждешь, когда кто-нибудь поставит тебя на место, чтобы пожалеть себя.
        - Да ты!.. - выдохнула она и тут же запнулась. Дориан заметил, как она покраснела, и поинтересовался:
        - Тебе нужны деньги?
        - Да. Нет. Какая тебе разница?!
        - Просто так.
        - Иди домой. Мне не нравится, что ты здесь сидишь. Мы с тобой не друзья. А если кто-нибудь увидит нас вместе, возникнут проблемы.
        - У тебя и так уже проблемы.
        - Да не у меня проблемы, идиот! - вспыхнула Альма, вскакивая. Она вновь пришла в ярость и, схватив его за куртку, попыталась поднять, чтобы выставить за дверь. Он уступил. - Если нас увидят, о тебе тоже поползут слухи.
        - Да тебе-то что до слухов? Это мое личное дело. Как только ответишь на вопросы, я тут же смоюсь. Обещаю. Обещаю, что ты не увидишь меня до понедельника.
        - А что в понедельник?
        - У нас запланировано занятие.
        - У нас нет занятий. - Альма лишь на мгновение растерялась, отпустив его рукав, а Дориан уже захлопнул пластиковую дверь и прислонился к ней спиной.
        - Есть. Я только что его запланировал. Ты должна быть в библиотеке в три часа дня. У тебя как раз в это время заканчиваются занятия. Да, я это выяснил, потому что мама настаивает на том, чтобы ты перешла в следующий класс. У меня мама такая - как пристанет, так не отцепишь.
        - Не говори так, - нехотя сказала Альма, шагнув назад. - Вообще-то мама у тебя хорошая.
        - Не то слово. Это, кстати, она придумала подписаться как Джонни. Сначала хотела предложить «Дорис».
        Альма тихо рассмеялась.
        - Если бы ты подписался Дорис, я бы решила, что ты извращенец.
        - Дорис. Имя, как у собаки моей бабушки.
        Когда Альма опять рассмеялась, Дориан почувствовал себя супергероем, и в его груди все приятно сжалось от звука ее смеха. Оказывается, она может быть не только монстром из шкафа, но и просто девушкой. Немного грустной девушкой.
        - Мне действительно пора. - Он неохотно отстранился от двери. - Но у меня в машине есть вкусные пирожки с лесными ягодами. Они, конечно, уже остыли, но думаю, тебе понравятся.
        - Спасибо, нет. В другой раз.
        Дориан на секунду замешкался, затем махнул на прощание рукой и вышел. Пока он направлялся к машине, его одолевали вопросы, и все они касались Альмы Сивер. Что с ней происходит? Почему она такая странная и нелюдимая? Почему она… такая? Она ему действительно понравилась?
        - Постой! - Поток мыслей прекратился, когда он услышал за своей спиной ее звонкий голос. Альма преградила ему путь, выпалив: - Ответишь на один мой вопрос?
        У нее глаза красные, - снова заметил Дориан и еще подумал, что она сейчас спросит какую-нибудь глупость, но все равно благосклонно кивнул. Альма набрала полную грудь воздуха, словно ей нужна была лишняя порция кислорода для храбрости, и приглушенно спросила:
        - Почему ты мне помог? В тот раз в кофейне и после в библиотеке… я ведь обидела тебя. Почему ты все равно настаиваешь на помощи? Почему защитил от тех извращенцев?
        Дориан задумался.
        И правда: почему? Может, ты мне понравилась? Или я чувствую за тебя ответственность? Или все просто - я не мог позволить, чтобы какие-то недоумки издевались над девушкой?
        Несмотря на столько ответов, которые казались в равной степени правдивыми, Дориан пожал плечами и произнес:
        - Я пока еще не решил.
        - Какой же ты странный. Ты даже страннее меня, знаешь?
        …
        Дориан Харрингтон ждал понедельника с непривычным нетерпением, которое адресовалось Альме Сивер. Ему так хотелось увидеть ее и поговорить о чем-нибудь, что он всю субботу провел в приподнятом расположении духа и даже согласился поехать с отцом на рыбалку, с условием, что к вечеру вернется домой.
        Они проснулись в четыре часа утра, собрали необходимое снаряжение, затарились пивом и колой, взяли бутерброды и мясо, чтобы приготовить его на костре, и подхватили по дороге офицера Скорина - приятеля отца.
        Дурацкая же у него фамилия, - мелькнуло в голове у Дориана, пока он трясся на заднем сиденье джипа.
        - Эй, Дориан, как оно? - добродушно спросил папин приятель, оглянувшись через плечо. Дориан улыбнулся и кивнул, а офицер Скорин тут же принялся громко болтать о том, как его младший сын, который ходит в детский сад, соорудил дома питомник и притащил домой трех котят. Затем добавил, что всегда мечтал отправиться рыбачить в море.
        - На Криттонской реке особо не порыбачишь, - с сожалением заметил отец. - Хотя знаю я одного умника…
        И дальше последовала история о парне, который прихватил удочку, когда совершал сплав по реке. Из-за огромного течения он сорвал себе полщеки крючком.
        - Даже «Скорую» вызывали, - поделился отец.
        - Безмозглая молодежь, - поддакнул офицер Скорин.
        Дориан с облегчением отметил, что время в их компании шло на удивление быстро и даже интересно.
        - Хочешь пивка, а? - Офицер Скорин поиграл бровями, глядя на Дориана, и до того как тот что-нибудь ответил, рассмеялся и стукнул его здоровенной ладонью по плечу. Дориан чуть не прикусил себе язык и забрызгал домашнюю куртку каплями колы.
        Они расположились на небольшой полянке рядом с Криттонской рекой, в окружении шепчущихся камышей. Где-то поблизости лениво квакали лягушки - скользкие противные создания.
        - Слышал, Альма стала вести себя смирно? - неожиданно хмыкнул офицер Скорин.
        - Э-э… - промямлил Дориан, скукоживаясь под его понимающим взглядом, говорящим: «Знаем, плавали».
        - Твой парень усмирил дикарку.
        - Не говори таких вещей в присутствии моего сына, - поморщился отец Дориана в ответ, покосившись в сторону удочек.
        - Да чего ты? - легкомысленно протянул офицер Скорин. - Альма нормальная, не бойся.
        Отец, Дориан был уверен, не был против Альмы и не считал, что ее нужно бояться (несмотря на поджоги), и все же говорить об этом он не хотел. Офицер Скорин не был столь проницательным; возможно, он знал, что еще не перешагнул грань, а может, его разморило из-за пива и недосыпания. Он еще глотнул пива, а затем предположил:
        - Думаю, она себя так ведет из-за Патриции…
        - Слушай, я не думаю, что моему сыну нужно об этом знать.
        - Ты ему не сказал? Вообще-то ты должен был предупредить его, с кем он общается.
        - А что? - Дориан тут же подался вперед. Он покрутил головой, глядя то на одного мужчину, то на другого, но отец вдруг натянул Дориану шапку на глаза и, пока тот раздраженно возвращал ее на место, поднялся на ноги.
        - Принесу еще дров. Скорин, - он с предостережением посмотрел на приятеля, - следи за языком.
        - Да, сэр, - ответил тот на полном серьезе, но стоило отцу отойти на несколько шагов, как Дориан пододвинулся к нему, поинтересовавшись, что там с Альмой. Тот пожал плечами и шмыгнул носом.
        - Да ничего особенного. Пойдем поближе к удочкам, а то провороним птичку.
        Птичку? Дориан скептически изогнул бровь, но покорно поднялся на ноги и проследовал за офицером Скорином поближе к берегу реки. Они присели на корягу, которую кто-то притащил из лесополосы, находившейся в километре от их «парковки».
        - Почему отец ничего не говорит?
        - Потому что думает, что ты можешь принять эту историю близко к сердцу.
        - Что это значит? Ничего я не приму. Я уже много раз… э-э… пересекался с… Альмой. Она очень трудно идет на контакт. И я подумал, что смогу помочь, если, конечно, узнаю, что происходит. - Офицер Скорин вдруг так внимательно посмотрел на Дориана, что тот почувствовал себя не в своей тарелке.
        - Слышал о поджоге? Странно, что твоего отца так долго нет…
        - Да, слышал. И что с ним, с поджогом? - поспешно перебил Дориан, оборачиваясь и оглядывая камыши. - Альма хотела что-то поджечь.
        - Не что-то, - мягко поправил офицер Скорин, глядя на реку. - Она пыталась сжечь лечебницу для душевнобольных.
        Офицер произвел тот эффект, который и ожидал: Дориан вытаращился, беззвучно открыв рот. А затем послышались шаги отца и его мрачный голос:
        - Звонила твоя мама. Не спится ей.
        Он подошел к ведру, где копошилась мелкая рыбешка с ладонь, и поджал губы.
        - А дрова? - удивился офицер Скорин. Отец Дориана раздраженно выдохнул и оценил взглядом скромную компанию в окружении трех удочек.
        - Скорин, следи за рыбой.
        - Я многофункционален, сэр.
        - Да уж я вижу, - мрачно согласился отец и вновь пошел к машине. У них было ровно две минуты, так что детектив Скорин быстро изложил суть случившегося:
        - Младший брат Альмы находится в той больнице. Она копит деньги, чтобы в восемнадцать оформить над ним опекунство. Вот потому она и скатилась по учебе, друг мой. Твои родители очень переживают, но они…
        И тут вернулся отец и офицер Скорин замолчал.
        - Я в машину, - буркнул Дориан и на ватных ногах побрел к скрытому за камышами автомобилю. Забравшись на заднее сиденье, Дориан внезапно вспомнил инцидент, случившийся пару месяцев назад.
        В конце августа в одном из закоулков в Старом городе обнаружили двух мертвых подростков в мусорном баке. По телевизору объявили, что ребята умерли от передозировки. Но кто тогда спрятал тела? Дело было громким. Отец безвылазно сидел в участке, и тогда мать отправила к нему Дориана с домашней едой и свежей одеждой. Тогда-то он и испытал впервые настоящий страх.
        В здании полицейского участка было жарко, как в аду. В окна светило солнце, на небе не было ни облачка. Одежда прилипла к потным телам, покрывшись темными пятнами под мышками, на груди и спинах. Дориан и сам ощутил, будто тает, стоило переступить порог здания.
        Офицер Скорин стоял у одного из вентиляторов, раскинув руки в стороны. Увидев Дориана, он, видимо не в первый раз уже, принялся жаловаться на то, что у них опять сломался кондиционер. И вот тогда, когда офицер Скорин в подробностях описывал, как каждая пора на его теле производит пот, двойные двери с грохотом распахнулись, будто снаружи их протаранили танком, а затем в горячем воздухе разлился яростный мужской крик. Дориан испуганно подскочил и пролил себе на грудь ледяную воду из бутылки, на дне которой плавал лед.
        - Я ЖЕ ГОВОРИЛ! Я ВИДЕЛ! Я ИХ ВИДЕЛ!
        Дориан обернулся на голос и увидел, как двое полицейских тащат за руки брыкающегося парня.
        - ЭТО НЕ Я! Я ЖЕ ГОВОРИЛ! Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ЧТО ТАК И БУДЕТ!
        - Дориан! - прикрикнул на него отец, вскакивая со своего места за столом. - Тебе пора.
        Дориан кивнул и, будто в замедленной съемке, последовал к выходу. Он не мог понять, почему испугался, ведь ситуация не была необычной или страшной. Вот только Дориан ощутил животный ужас, не поддающийся объяснению. Он полностью превратился в слух, не в силах оторвать взгляд от парня, которого офицеры волокли вдоль столов.
        - У МЕНЯ БЫЛИ ВИДЕНИЯ! Я ВЕДЬ ГОВОРИЛ! ОНИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ УМЕРЕТЬ! ОНИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ УМЕРЕТЬ! ДОЛЖНЫ БЫЛИ!
        Эти слова отпечатались в мозгу Дориана надолго. До конца жизни.
        В понедельник, ровно в восемь тридцать утра, Дориан Харрингтон опустился за стол в общем зале психбольницы. Через пять минут высокий здоровенный парень в белой униформе привел Аспена. Плюхнувшись напротив, тот равнодушно спросил, глядя на Дориана серыми глазами:
        - Ты кто?
        Дориан ожидал увидеть бледнолицего, с темными кругами под глазами и, может быть, пеной у рта пациента. Но паренек был с виду угловатым и острым словно бритва, и только взгляд у него был необычным. Именно взгляд и вернул в грудь Дориана августовский трепет. Такой взгляд не встретишь у нормального подростка, но, возможно, его можно увидеть у мальчика из психушки.
        - Ты брат Альмы Сивер?
        Услышав вопрос, Аспен выгнул брови, и Дориан увидел очевидное сходство с Сивер.
        - Мы что, знакомы?
        Дориан начал спокойным и уверенным тоном:
        - Пока что мы не знакомы, но я кое-что о тебе слышал, и…
        - Обо мне все слышали.
        - Ты пока еще не звезда местных новостей.
        - Ну так что? - перебил Аспен. - Пришел взглянуть на местную знаменитость и взять мой автограф? В семь утра? В школу-то тебе не пора?
        Абсолютное сходство с Альмой.
        - Я друг твоей сестры, меня зовут Дориан Харрингтон.
        Вот и все, что произнес Дориан, но лицо Аспена тут же оживилось: сначала на нем появилось удивление, затем подозрение и неприятие, и под конец он с сомнением протянул, что Альма не дружит с «такими, как ты».
        - Какими - такими? Ну ладно, ты угадал, молодец. Я не ее друг, я ее куратор, если можно так выразиться. Я контролирую ее учебную деятельность.
        - Не может быть.
        - И психушку она хотела поджечь. Ты не знал?
        Повисло молчание. Дориану показалось, что мышцы в теле Аспена сократились, будто он готов был сорваться с места и бежать к сестре за ответами, но вот его кулаки разжались, и он опустил голову, сказав:
        - Нет, я ничего не знал. Нам запрещено с ней видеться.
        - Короче говоря, ты не в курсе дел. А дела плохи. Альма творит ужасные вещи, скатилась по учебе… Директор всерьез задумывается над тем, чтобы исключить ее из школы. - Дориан замолчал, давая мозгу Аспена, напичканному таблетками, усвоить невеселую информацию. Он не мог понять, для чего вообще вываливает эти сплетни, ведь он пришел совсем за другим, но как-то само собой заговорил об Альме и уже не мог остановиться. - Я пообещал, что помогу ей.
        - Зачем тебе это? - Аспен опять подозрительно прищурился.
        - Да потому что я хороший парень, вот зачем. Давай начнем сначала. Давай поговорим о твоих видениях.
        Аспен зыркнул в сторону санитара, сидящего у зарешеченного окна, а затем с иронией посмотрел на Дориана, и его голос снизился до зловещего шепота:
        - Тише, приятель… иначе будешь сидеть в соседней палате в точно такой же пижаме, как у меня.
        Дориан поджал губы.
        - Я серьезно. Расскажи о них.
        - Мне пора, - отрезал Аспен. - Я тут потому, знаешь ли, что меня считают убийцей.
        Он не пытался подняться, даже не шелохнулся - он хотел, чтобы Дориан остался. Дориан подумал: каково это - быть запертым здесь и знать, что каждый, кто смотрит тебе в глаза, считает тебя убийцей? Каждый, кто смотрит на тебя, думает, что ты убил своих друзей и спрятал тела в мусорном баке.
        Аспен будто прочел его мысли.
        - Это не я.
        Дориан вздрогнул.
        - Я и не думал, что это ты. Я так не думал, - повторил он для убедительности. - Пожалуйста, давай поговорим.
        В глазах Аспена впервые промелькнуло искреннее любопытство.
        - Если ты пришел не затем, чтобы поиздеваться, тогда что тебе надо? Погоди, сейчас угадаю. - Он наклонился вперед, чтобы ни пациенты, ни работники не услышали его следующих странных слов: - Твой отец хочет узнать, была ли Дэйзи Келли действительно жертвой Криттонского Потрошителя? Подослал тебя, чтобы ты это выяснил? Учти: Альма тут ни при чем. И я не вижу прошлое. У меня нет никаких способностей, приятель. Я просто вижу жертв, вижу людей, которые вскоре умрут, и часто это одни и те же лица. А если эти лица вдруг исчезают из моей головы, значит, все - человек уже мертв.
        Дориан хотел возмутиться, но молчал. Он не мог отвести взгляда от пронизывающих душу серых глаз Аспена. Никто из них не шевелился, пока Дориан не осмелился задать последний, самый главный и страшный вопрос:
        - А сейчас ты кого-нибудь видишь?
        Дориан вышел из лечебницы и побрел по аллее к парковке, где оставил машину. Казалось, все чувства усилились стократ - то, что он испытывал в августе и вчера при разговоре с офицером Скорином, не шло ни в какое сравнение. Дориан почувствовал себя до странного беззащитным, ощутил необратимость течения времени. Я - незначительная фигурка на этой огромной шахматной доске.
        Он едва передвигал ногами, размышляя об Аспене и Альме. Почему ее не пускают к брату? Ведь его ни в чем не обвиняли, да и не могли обвинить - не было найдено ни улик, ни доказательств виновности. Психолог объяснил его поведение временным помешательством от увиденного. Как он сумел предвосхитить убийства, никто не знал. А Дориан боялся об этом думать. И еще он боялся за Альму. Что, если ей так и не позволят встретиться с братом? Что тогда она сделает?
        Дориан поднял голову к чистому голубому небу, на котором холодными лучами сверкало солнце, обвел взглядом деревья и обернулся вокруг своей оси. Сделав несколько шагов задом наперед, он опустил взгляд и застыл, увидев у входа в здание Альму Сивер. Издалека она показалась ему невысокой и особенно хрупкой в бесформенном пуховике и школьной форме. И эти гольфы… Дориан уставился на полоску кожи между гольфами и юбкой, не понимая, почему Альма даже не дрожит от холода. Она выглядит смешной. Она просто смешна!
        Но Дориану не было смешно. Он вдруг, чувствуя, как в спину ударил горячий воздух, который еще мгновение назад был ледяным, сорвался на бег. Сердце рванулось к горлу, перевернулось и упало к ногам, когда он увидел, как Альма воровато поглядывает на вход в психушку и лихорадочно роется в школьной сумке.
        Дориан побежал быстрее, удивляясь, почему она не обернулась на этот громовой топот. Ему стало страшно, ведь, хоть у нее в сумке и не поместилась бы канистра с бензином, зато там точно может прятаться нож или, чего хуже, пистолет.
        Прекратив отчаянные попытки отыскать нечто (опасное), Альма топнула ногой и поспешила к дверям здания. Дориан закричал:
        - АЛЬМА! - Она удивленно остановилась, обернулась, и тогда он налетел на нее и потащил в сторону деревьев, подальше от входа. В голове все еще крутились пугающе реалистичные кадры, где Альма набрасывается на дежурную на стойке регистрации, угрожая ей ножом.
        - Стой, стой, стой… Альма… - запыхавшись бормотал Дориан.
        - Дориан, что ты…
        - Тш-ш-ш, Альма. - Он зажал ей рот ладонью, прижимая за плечи к ближайшему дереву. Теперь за толстым шершавым стволом увидеть их обоих из больницы никто не сможет. Дориан тяжело вздохнул и горячо зашептал:
        - Альма, что ты творишь? Что ты здесь делаешь? Что ты опять задумала? - Альма так сильно растерялась, что не смогла дать отпор, и потому стояла, ошеломленно хлопая длинными ресницами. - Не вздумай, Альма… Если ты что-нибудь вытворишь, тебя уже никогда к нему не пустят…
        - Отвали! - внезапно вскрикнула она, оттолкнув Дориана. Он почувствовал боль в груди и отступил на полшага назад, благодаря чему расстояние между ними увеличилось до тридцати сантиметров.
        - Альма…
        - Ты что, спятил?! Я ничего не делаю! Боже, да что с тобой? - Она смотрела на Дориана с таким ужасом и недоверием, что на одну долю секунды ему показалось, что это он сумасшедший. Альма нахмурилась и приблизила свое лицо близко-близко к его, и Дориан медленно выпрямился.
        - Ты что, пьян? - Она пристально всмотрелась в его глаза. - Ты обкурился?
        - Чт…
        - Получишь сейчас у меня, кретин! - Альма так громко рявкнула, что Дориан подскочил, а затем согнулся, схватив себя за колено, куда вонзился носок ее ботинка. - Еще раз меня так схватишь, и я тебе шею сверну!
        Покряхтывая и ругаясь, Дориан выпрямился.
        - Зачем ты это сделала?
        Альма схватила его за грудки и притянула к себе.
        - Из-за тебя я опоздала и смогу попасть в эту чертову психушку только завтра! Ну чего ты уставился на меня? Ничего я не собиралась делать, абсолютно ничего! - Она отпихнула его, раздражаясь все сильнее, а затем вырвала из недр сумки белый прямоугольный конверт и помахала им перед лицом Дориана, случайно задев его по носу: - Вот, взгляни! Это разрешение от моей матери, ясно? Я сказала, что, если она не поставит здесь подпись, я уйду из дома и буду жить под Криттонским мостом!
        В этот момент, когда Альма все сильнее распалялась и ее глаза-изумруды увлажнились, Дориан почувствовал, что его сердце оборвалось. Или, может, не оборвалось, просто Альма, когда толкнула его в грудь, ударила больнее и жестче, чем хотела.
        - Что мне теперь делать? Придется ждать до завтра! До завтра! Ты хоть знаешь, сколько времени я его не видела? Знаешь?! Откуда ты вообще здесь взялся?!
        - Альма…
        - Что - Альма? Ты что, решил, что теперь всегда будешь меня хватать? Только потому я тебе вчера не врезала, что ты защитил меня от тех извращенцев! Но не думай, что теперь можно вечно таскать меня за руку, как будто…
        И вдруг ее наполненный сарказмом и жгучей обидой голос оборвался, когда Дорин прижал ее к дереву и впился в губы. Она охнула и выронила сумку. Поцелуй оказался не таким, как Дориан ожидал. Вообще-то он сначала даже не ждал ничего, но через десять секунд, поняв, что натворил, он решил, что Альма его укусит. Но она не укусила. Она растерялась и удивилась, но быстро включилась в игру, поддавшись его напору.
        От ее волос, золотой паутинкой облепивших древесную кору, пахло спелой дыней, а на губах чувствовался привкус лимонного мороженого. Какая же она странная девчонка - ест мороженое в такой холод!
        И вот тогда, хоть Дориану и казалось, будто его голова набита сладкой ватой, он почувствовал, что держит за плечи обычную девочку. Альма Сивер не рыжая воительница, готовая влезть в драку, не девушка-неприятность, которая доставляет проблемы каждому, кто дышит с ней одним воздухом. Она просто Альма. Просто ранимая и нежная девчонка, и ее движения робкие и неуверенные. И она, понял Дориан, не умеет целоваться.
        - Стой… - Альма оттолкнула его, и Дориан с трудом разлепил глаза. - Дориан. Стоп.
        Откинув со лба надоедливые волосы, он пробормотал:
        - Прости… - Совсем не это он хотел сказать, но под ее ошеломленным взглядом не мог осмелиться на другие слова. - Мне жаль. Я не знаю, что на меня нашло.
        Она покачала головой, касаясь кончиками пальцев припухшей нижней губы, и Дориан внутренне сжался. Нет, он не боялся физической боли, он боялся, что обидел ее. Вот сейчас она схватит сумку, лежащую у их ног, и дрожащим голосом попросит больше никогда к ней не прикасаться. Не заговаривать с ней. Даже не смотреть.
        Но почему для него это столь важно?
        В его груди словно возник большой пульсирующий шар. Невыносимо хотелось припасть к губам Альмы, хотелось нежно коснуться ее плеч, откинуть голову назад и целовать, целовать, целовать… И чтобы через этот поцелуй Альма разделила с ним свой безумный, яростный огонь, горящий в ее зеленых глазах.
        Дориан хотел почувствовать ее сердце в своих дрожащих пальцах, хотел слушать и слышать ее, хотел ее спасти.

* * *
        Дориан Харрингтон проснулся так внезапно, будто кто-то позвал его по имени. Распахнув глаза, он посмотрел в потолок, ощущая, как бешено стучит ошеломленное сердце, как жжет губы от привкуса лимонного мороженого. Горячий, опаляющий щеки поцелуй Альмы проник из детства в настоящее.
        Дориан все еще чувствовал ее плечи, мягкие рыжие волосы в пальцах, грудь, на мгновение прижавшуюся к его груди. Под ногами - ее сумка. На щеках - холодное дыхание румяной осени, но внутри - жар. И Дориан по-прежнему слышал сбившееся дыхание и охрипший голос, от которого все млело: «Дориан, ты хороший парень, и ты мне очень нравишься. Но я не хочу привязываться. А вдруг ты меня потом оставишь? Я хочу, чтобы ты был моим другом».
        - Другом? - вслух спросил Дориан, положив руку на сердце. - Я никогда не был тебе другом, Альма. Никогда.
        Ответ всегда был на поверхности, и об этом твердили все: и Ной, и Альма, и даже подсознание. Дориан всегда все знал, в глубине души он уже давно понял, что между ними с Альмой произошло что-то в прошлом. Он просто не хотел признаваться.
        О, нет, она не просто Чокнутая доктор Сивер, нет.
        В кафе, когда они встретились после их, как думал Дориан, знакомства, Альма сказала, что не станет убивать его так просто. Потому что он заслуживает чего-то похуже. И когда Дориан следил за Кэм Скалларк, Альма плюхнулась за его столик и раздраженно заявила, что «это же мое любимое кафе!» И когда они были на катке, сказала, что помнит, что Дориан - сын копа.
        Он оторвал взгляд от высокого белого потолка, потемневшего в углах, резко встал с кровати и направился к шкафу, откуда достал домашние джинсы, футболку и свитер. Одеваясь, он думал только об Альме, и эти сумбурные мысли перекликались с прошлым и настоящим. Ему казалось, что, если он потеряет хоть секунду - все рухнет, и он забудет, что хотел сказать, забудет свои чувства, вновь забудет Альму. Поэтому он думал о ее губах, словах, таких знакомых и привычных жестах, неожиданно ворвавшихся в память.
        Альма Сивер не просто связана с его прошлым, она и есть его прошлое.
        Сотрясаясь от мелкой дрожи, Дориан спешно вышел из комнаты, но тут же замер, обнаружив в коридоре Ноя в халате и с привычным кульком конфет. Тот перегнулся через перила, уставившись на первый этаж, и, похоже, ничего не замечал вокруг. Дориан ощутил, как с него резко схлынуло возбуждение. Он медленно приблизился к Ною и встал рядом.
        Прошла целая вечность, когда Ной, по-прежнему глядя вниз, будто ждал кого-то, с досадой произнес:
        - Я загадал тебе загадку, но ты так и не нашел на нее ответ.
        Дориан в упор посмотрел на Ноя, и внезапно тот выпрямился и протянул ему кулек:
        - Будешь? - Кубики шоколада с фундуком подтаяли и слиплись, и Дориан в смятении покачал головой. Ной пожал плечами, кинул конфету в рот и запихал кулек в карман.
        - Что мне делать, Ной?
        - Я уже говорил, - он рассеянно повел плечом, будто ответ был очевиден, - расставляй правильно приоритеты.
        - Я помню.
        - Я дал тебе второй шанс. Слушай, Дориан, - Ной вдруг крепко сжал его плечи. - Действуй. Не медли больше. Я ведь говорил тебе: Альма - твоя цель. Больше ничего не бойся.
        Дориан кивнул, и Ной еще раз сжал пальцы на его плечах и затем отпустил.
        - Иди к ней.
        …
        И вот Дориан Харрингтон вновь стоял перед ее дверью; изучал краску, дверную ручку, коврик у порога. Тусклый свет лампочек под потолком отдаленно напоминал свет фонарей с автозаправки. Тогда-то Дориан и решил впервые, что Альма больше не будет для него Чокнутой Сивер. Она станет девушкой, которую стоит защищать. Его девушкой.
        В этот раз часы показывали 23:30. Альма не спит и наверняка еще даже не переоделась в домашнее, а разгуливает по квартире в юбке и пиджаке. Наверное, ее туфли на опасной тонкой шпильке валяются у двери. Альма сидит за столом в окружении бумаг, а рядом с ее локтем на подставке стоит кружка с остывшим кофе. Аромат распространяется по комнате, ложится на стопки книг и подоконник, нехотя просачивается в приоткрытое окно, сменяясь осенней свежестью, в которой чувствуется привкус зимы.
        Дориан почти видел ее лицо. Альма всегда прикусывает нижнюю губу, когда о чем-то сосредоточенно думает. А еще порой складывает губы трубочкой и хмурится. Она всегда выглядит так привлекательно! В узких стеклах ее очков отражаются буквы открытого на лэптопе документа. Слышится шелест страниц, скрип ручки, затем громкий стук - это Дориан постучал в дверь, тем самым выводя себя из оцепенения. Он не боялся, как в прошлый раз. Он не чувствовал себя виноватым. На самом деле он просто опасался правды, а правда совсем здесь, за дверью, в образе этой женщины. Ох и тяжелая же у нее рука. Но нежные пальцы.
        Дориан вздохнул. За дверью вопреки ожиданиям не слышались неторопливые шаги, и никто не спешил впускать в недра квартиры ночного гостя. Значит, Альма в больнице или еще где-то - в любом случае не здесь. А раз у Дориана есть запасной ключ, почему бы им не воспользоваться? Что он и сделал - с каким-то чудовищным спокойствием вошел внутрь и запер дверь.
        Квартира Альмы была такой же, как и всегда, но Дориан попытался отыскать в обстановке Альму из прошлого: ее привычки, огненный характер, индивидуальность. Все казалось обыденным, и он даже обрадовался, потому что боялся столкнуться с очередным предательским воспоминанием.
        Оставив свою куртку в шкафу и сняв ботинки, он немедленно приступил к поискам того самого проклятого конверта, который никак не давал ему покоя. В нем хранится ответ на все его вопросы.
        Альма сотни, тысячи раз обвиняла его во лжи. Утверждала, что он притворяется, что забыл ее. Потом все же, нехотя и скрепя сердце, поверила в его легенду. Сказала, что перепутала его с другим парнем. Каким-то другим Дорианом Харрингтоном.
        Вспоминая каждое из их ранних столкновений, он буквально сходил с ума. У нее был миллион возможностей рассказать правду, показать те фотографии, которые доказали бы ее правоту и выставили его в невыгодном свете, но она этого не сделала. Почему? Почему? Почему она сделала вид, что все в порядке, все как прежде?
        Дориан приходил в ярость от собственных вопросов, но все равно отлично держал себя в руках. Пока что. Если бы он был подростком, он бы переворошил всю квартиру Альмы от и до (и при этом получил бы садистское удовольствие): белье, носки, вся одежда, книги, все письменные принадлежности, украшения и милые вещицы - все отправилось бы в одну кучу.
        Но так как Дориан пока еще успешно контролировал свои эмоции, хоть и чувствовал, что температура тела поднялась на два-три градуса и кровь постепенно закипает, он подошел к ее письменному столу. Злясь поочередно то на себя, то на нее, он тщательно просмотрел ежедневники и записные книжки. Мелкий почерк, везде закладки, некоторые особо важные предложения выделены цветными маркерами. Все относится к работе, ничего личного, даже дневника нет, который можно без зазрения совести прочесть, чтобы понять, зачем она водит его за нос.
        Бумаги со стола - прочь! Он перевернул каждую страницу, решив, что Альма могла спрятать конверт где-нибудь между ними. Неудачно задел кружку с недопитым кофе, и на белых листах с ее почерком расплылись кляксы, похожие на чьи-то огромные слезинки.
        - Ч-черт! - Стряхнув кофе на столешницу, Дориан случайно опрокинул подставку для ручек и карандашей, и та с грохотом шлепнулась на пол. Он не стал наклоняться и подбирать ее, потому что удивился, заметив на столе ручку с изящной серебряной вязью. Он точно помнил, что этой ручкой писал экзамен по химии в университете. Здесь-то она откуда?
        Да потому, - ответил он себе, и злясь, и радуясь одновременно, - что Альма из прошлого.
        Бесстрастно выронив ручку, Дориан приступил к ящикам стола, хотя был уверен, что Альма не была такой глупой, чтобы спрятать фотографии там же, где он едва не обнаружил их. Злосчастного конверта там, конечно, не оказалось, и Дориан вернул содержимое ящиков обратно, не особенно заботясь, чтобы все оказалось на своих местах.
        Потом он выпрямился и, уперев руки в бока, осмотрел квартиру, набитую всяким хламом и книгами. А если она спрятала конверт в одну из этих книг? Альма могла воспользоваться любой.
        Оглядев книжные горы, Дориан решил, что придется перевернуть их все, чтобы отыскать нужный ему конверт. Однако книги были спасены, потому что входная дверь внезапно открылась. Дориан выпрямился и обернулся. Альма Сивер. Чокнутая Альма Сивер. Девчонка из прошлого, безумная, взбалмошная, любимая. Дориан не мог отвести от нее взгляда. Он вдруг почувствовал, как снежинки, подтаявшие в его волосах, стекают по горячей шее и впитываются в свитер.
        Словно в замедленной съемке Альма закрыла дверь и осмотрела гостиную, будто знала, зачем он пришел. Осторожно отставила на одноногий столик портфель, затем стянула с шеи шарф.
        - Привет, Дориан. Не ожидала встретить тебя в своей квартире, - мягко сказала она, выделив слово «своей», будто думала, что он сумасшедший и не знает, где находится его дом.
        По-прежему делая вид, что ничего необычного не происходит, Альма стянула с волос шляпку и оставила на тумбочке, затем медленно расстегнула пуговицу за пуговицей на пальто и отправила его в шкаф.
        - Как дела, Дориан? - задала она новый вопрос. Голос был беспечным, и Дориану внезапно захотелось провести ладонями по лицу, чтобы убедиться, что происходящее не сон. Что перед ним та самая Альма Сивер. - Все в порядке?
        - Все не в порядке, - наконец ответил он. Первые произнесенные за час слова, а в горле пересохло так, будто он не заговаривал сотню лет. Альма нахмурилась, вновь неуловимо качнув головой, чтобы посмотреть по сторонам: на стол, на шкаф, на кровать. Она вздохнула и, по-прежнему стоя на пороге квартиры, явно чтобы сохранить безопасное расстояние, усталым голосом произнесла:
        - Ты ведь знаешь, Дориан, все не просто. Да, у меня был нервный срыв. Не только из-за Аспена, из-за других вещей тоже… Но я в норме. Это… это хорошо, что ты пришел… я тоже… - она набрала полную грудь воздуха и тяжело выдохнула. - Я виновата, и я должна была прийти первой. Мне не стоило так ругаться той ночью… Понимаешь, это были личные вещи, которые я не хочу, чтобы ты видел. Не смотри так! Мы не так хорошо знакомы, чтобы я могла доверить тебе все свои девичьи секреты, согласен? Будешь чай? Или лучше кофе? У меня есть мороженое. Знаю, ты не любитель, но все же… сладкое иногда бывает полезно для мозга.
        Дориан чувствовал, как пульсирует в висках. Он пытался совместить внутри себя обе Альмы - прошлую и настоящую. Ее фигура больше не была фигурой пятнадцатилетней девочки. Ее волосы больше не торчали в разные стороны и не были похожи на разряды молнии. Ее одежда больше не серая школьная форма и высокие гольфы, теперь это темно-бордовая, почти черная юбка чуть ниже колен и белоснежная рубашка. Под прозрачной тканью майка обтягивает грудь.
        - Ты изменилась, - глухо сказал он. Альма настороженно нахмурилась и закатала рукава.
        - Ты о чем? Мы виделись с тобой не так давно, чтобы ты забыл, как я выгляжу.
        - А я забыл, - сказал он. - Мы с тобой почти десять лет не виделись, вот я и забыл, как ты выглядишь. И ты стала лгуньей. А раньше никогда не лгала.
        И тут Альма испугалась. Она на мгновение, которое для Дориана превратилось в столетие, застыла: не моргала, не дышала, не двигалась. Рука, держащая манжет, замерла в воздухе. А в голове Дориана стрелка часов с грохотом остановилась, прекратив отсчитывать секунды. Стук. И все - мертвая тишина.
        Дориан знал, что у нее внутри все оборвалось, рухнуло, как карточный домик; чувства, построенные на лжи, дали трещину. И не будет теперь кофе и мороженого. И откровенного разговора тоже не будет.
        Но он решил воспользоваться ее изумлением и спросил:
        - Почему ты ничего не рассказала?
        И вот стрелка часов вновь начала движение. Альма опустила руку и тоном, в котором сквозило недоумение, произнесла:
        - О чем ты говоришь?
        - Смотришь в сторону шкафа, Альма? - Дориан перехватил ее взгляд. - Может, там твои секреты? Зря я начал со стола, ведь ты всегда была умной и умела прятаться.
        - Я пряталась? - Она злобно рассмеялась, при этом негодующе сжав на груди рубашку, будто собственный смех причинял нестерпимую боль. - Я всегда была здесь, Дориан, в отличие от тебя.
        Он видел, что ее сотрясает мелкая дрожь. Потому что боится или ненавидит его?
        Она решила перейти в наступление, решила напасть первой, чтобы огорошить его, но Дориан и так уже был удивлен. Теперь мало что сможет поколебать его решимость.
        - Я не знал тебя, Альма. Я забыл. Из-за своей болезни я потерял последние воспоминания, и я…
        - Вот и давай оставим все как есть! - крикнула она, отпуская рубашку и сжимая руки в кулаки. - Просто уйди. Сегодня! Только сегодня! А завтра встретимся вновь и сделаем вид, что этого не было!
        Дориан не шелохнулся и даже не притворился, что задумался над предложением.
        - Ты знаешь, что я пришел за конвертом, Альма. Где он?
        У него еще на несколько градусов поднялась температура, и на шее выступил пот.
        - Нигде, Дориан. Я его выкинула.
        - Ну да, - саркастично хмыкнул он. - Может, ты выкинула его в этот шкаф?
        Стоило спросить об этом, и от лица Альмы отхлынула вся кровь. Дориан развернулся и подошел к шкафу. Позади послышался топот, а затем, когда Альма схватила его за предплечье, он так резко освободился из хватки, что едва не вырвал ее хрупкие пальцы из суставов. Альма завопила, но не от боли:
        - Что ты делаешь?!
        Дверь шкафа отъехала в сторону.
        - Дориан, не надо! Не надо опять все портить!
        Он обернулся и с вызовом спросил:
        - Опять все портить?!
        - ДА! - Она вспыхнула как костер, облитый бензином. Как человек, который долгое время копит обиды, а затем гнев просто выплескивается внезапно и без предупреждения. - Да, ты опять все портишь! Как раньше! Да, как раньше! - орала она, брызжа слюной. Она оттолкнула его с такой силой, что ему пришлось ухватиться за дверь шкафа, чтобы не упасть. - Ты заставил довериться тебе, а затем просто исчез! - вопила она, вытаращив глаза. Дориан открыл рот, чтобы тоже возмутиться, но не мог и слова вставить. - Ты просто куда-то пропал, вот и все! ДАЖЕ НЕ СКАЗАЛ, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ, КАК ЖИТЬ!
        - А мне как жить?! - воскликнул он, вопросительно раскинув руки. Альма схватила его за свитер в области груди и сжала. - Что мне теперь делать, Альма?! Что мне делать?! Эти мысли… - он провел рукой по волосам, сцепив пальцы на затылке. - Я вижу образы, Альма! Я начинаю постепенно вспоминать…
        - Ну так не вспоминай! - оборвала она, и звонкий голос превратился в рычание. Ее пальцы запросто могли разорвать тонкую ткань его свитера, футболку, кожу. - Просто забудь обо всем! И просто уходи, Дориан! Просто уходи!
        - Уйти? - Сначала он рассмеялся невеселым смехом, а затем внезапно прекратил и оторвал ее пальцы от себя. Она изумленно отшатнулась назад. - Нет уж, Альма. Сейчас я никуда не уйду. Пока все не выясню. Давай конверт, и покончим с этим.
        - Нет!
        - ДАВАЙ ЧЕРТОВ КОНВЕРТ!
        - У меня его… я же сказала, что выкинула его!
        - Ты что, держишь меня за дурака? Я переворошу здесь каждую твою вещь, Альма. Я буду здесь до тех пор, пока не отыщу его! - Он глубоко вздохнул и, видя, что она хочет возразить, зло процедил: - И не лги, что он относится не ко мне. Я прекрасно помню, как ты испугалась, подумав, что я мог увидеть те фотографии. Или ты думала, я умру, так и не узнав, что на тех фото?
        - Ты этого хочешь? Просто хочешь со всем покончить? - с вызовом спросила она, отпихнув Дориана от шкафа с таким раздражением, что в том месте, где она касалась его, кожа вспыхнула от боли.
        - Да, - спокойно подтвердил он, восстанавливая равновесие. - Я хочу знать правду.
        - Да уж, ты всегда хотел знать правду, Дориан!
        Он вдруг почувствовал, что пазл в его мозгу собрался - две Альмы соединились в одну. Саркастичная Альма из детства и разъяренная девушка, нырнувшая по пояс в шкаф, - это один и тот же человек. Дориан вдруг почувствовал, что она вновь в нем разочаровалась. И, хоть от этого его сердце дало трещину и сквозь эту трещину стала просачиваться кровь, заливая внутренние органы, он не просил ее остановиться и прекратить поиски.
        - Я всегда хотел знать правду? - эхом отозвался он, и Альма выпрямилась и ударила Дориана конвертом по лицу. Это было обидно, но сильнее ранили слова:
        - Да. Сколько тебя помню, ты всегда лез не в свое дело, всегда был там, куда тебя не приглашали. - Она оценила его испепеляющим, презрительным взглядом, которым хотела причинить как можно больше боли. - Ты вечно ломишься, куда не просят, все время пытаешься помочь тем, кому твоя помощь и подавно не нужна! - Она всучила в его раскрытые ладони конверт и отпихнула с дороги. - Ну?! Все, ты добился, чего хотел, а теперь убирайся!
        Дориан моргнул и, будто во сне, опустил взгляд на конверт. Он попытался открыть его, но Альма, словно дикая кошка, вцепилась в его запястья ногтями:
        - Не смей смотреть их здесь! Проваливай из моей квартиры!
        Она тащила его к входной двери, и Дориан не выдержал и вырвал руку, прикрикнув:
        - Да что с тобой? Ты окончательно свихнулась?!
        - ДА! - прорычала она, хватая с полки, где стоял телевизор, мягкую игрушку и швыряя ею в Дориана. - ДА, Я ОКОНЧАТЕЛЬНО СВИХНУЛАСЬ, ТЫ ЗАБЫЛ, КТО Я?!
        - Успокойся! - Он схватил ее за плечи и с силой усадил на диван. Под его пальцами чувствовались ее хрупкие косточки, которые - если нажать сильнее - сломаются, как ветви молодого деревца.
        Альма замахала перед собой руками, отгоняя Дориана, и он отступил, только когда она ударила его по руке, выбив конверт. Он наклонился за ним, а Альма, может, от нервного срыва и усталости, а может, оттого, что Дориан не нарочно причинил ей боль, вдруг заплакала, подтянув колени к груди.
        - А может, я всегда хотела, чтобы ты отыскал его? - прогудела она в колени, не поднимая лица. Дориан не отреагировал на ее слова. Им овладели страх и любопытство. А еще сомнение: может, стоит прислушаться к ее словам и сделать вид, что ничего не было?
        Нет, он твердо решил узнать, что происходит. Дело даже не в Ное и его словах, нет.
        Ной как-то предположил, что Альма не хочет напоминать о прошлом, решив избавить настоящее от ошибок. Это значит, Дориан что-то натворил? Альма сказала, что он просто исчез. Что это значит? Поэтому она возненавидела его?
        Давай, слабак, открывай этот конверт.
        И он открыл его, и на пол что-то со звоном упало. Дориан присел, положив одну руку на подлокотник, рядом с ногой Альмы. Забрался пальцами под дно кресла и нащупал упавший предмет. Достал его и разжал ладонь.
        Золотое колечко с красным квадратным камешком посредине - в точности цвет соблазнительных губ Альмы. Сидя на коленях, Дориан поднял голову и посмотрел на Альму. Ее лицо было в нескольких сантиметрах от его: вопрос во взгляде, заплаканные глаза и бесконечное разочарование.
        Дориан заглянул в конверт и достал еще одно кольцо. Точно такое же, но без камушка и большего размера. Точно на его безымянный палец.
        Дориан медленно поднялся. Он судорожно думал над находкой, про себя повторяя, что это просто кольца. Они могут принадлежать кому угодно. Ее родителям. Или может… Альма нашла их и решила сохранить?
        Лжец.
        Он не смотрел ей в глаза. Теперь уже он боялся. Сжимая в кулаке обручальные кольца, он вытащил фотографии, которые Альма так тщательно скрывала.
        - Я подумала, что если ты увидишь их, то вновь все испортишь.
        Дориан посмотрел на две фотографии, которые оказались красноречивее колец. Потому что на обеих он был вместе с Альмой. Он - в костюме, она - в свадебном платье в пол, которое обтягивало талию и грудь как вторая кожа. Расплывчатым взглядом Дориан увидел, что придурок со снимка улыбается во весь рот, будто выиграл в лотерею.
        Альма медленно поднялась с кресла, и Дориан отступил на полшага назад.
        - Не бойся, Дориан. Ничего не произошло. - В ее тоне звучала вымученная насмешка, и он оторвал больной взгляд от фотографий. Альма слабо улыбнулась, будто пытаясь его утешить, хотя ей самой требовалось утешение. - А ведь мне говорили, что жених не должен видеть невесту до свадьбы. Вот ее и не было, Дориан. Ты просто не пришел, просто исчез.

* * *
        Эндрю Дин поднялся на свой этаж и застыл, заметив Марту, копающуюся в сумке якобы в поисках ключей.
        - Ну и как твоя девушка? - спросила она с едва уловимым раздражением. Дин со вздохом подошел к двери своей квартиры и нехотя сказал:
        - Хорошо.
        - Я хотела пригласить вас на ужин, дорогуша. - Марта улыбнулась, и у Дина появилось плохое предчувствие. - Мне неловко за тот утренний эпизод. Понимаю: дела молодых и все такое прочее. И девушка твоя милая и хрупкая.
        Дин молча глядел на нее, пытаясь связать слова в логическую цепочку. Он так устал, что не сразу понял, о каких «делах молодых» она говорит, но когда понял, то нахмурился.
        - Не хочу вмешиваться в твои дела, но она слишком молода для тебя, Дин, разве нет?
        Опять хочет свести меня со своей дочерью, - догадался он и учтиво улыбнулся.
        - Увы, мы не сможем прийти на ужин, Марта. И девушка, которую вы видели, не моя невеста. Это моя младшая сестра, она приехала ко мне на… каникулы. До встречи, - он еще раз улыбнулся и проскользнул в квартиру, хлопнув дверью.
        Что у него за соседи такие? Какое Марте дело, кто живет в его квартире?
        Дин быстро прикинул разницу в возрасте с Ледой и подумал, что не так уж она молода для него - он старше лишь на шесть лет. Правда выглядит она немножко младше своего возраста, ну да какая разница? Она - жертва, а Дин просто присматривает за ней.
        Он, можно сказать, ее опекун. И все. Опекун - и точка!
        Он раздраженно покачал головой, досадуя на Марту и ее дочь, а еще на Аманду Крестовски - та повадилась при каждом удобном случае бросаться в участке похабными намеками. Нильссон даже подумал, что между ними что-то есть, и, пихнув его за обедом в бок, осведомился: «Так что, ты окучиваешь кактус?»
        Леда выглянула из-за перегородки, держа в одной руке лопаточку, а в другой полотенце.
        - Добрый вечер, детектив. Я поставила чайник. - Леда нахмурилась. - Все хорошо?
        - Я говорил с доктором Гаррисоном, - ответил Дин, снимая ботинки, а затем куртку. Он внезапно почувствовал горячее желание осадить Леду Стивенсон, возомнившую себя хозяйкой в его квартире. Ведет себя так, будто они действительно встречаются.
        Нет, его злость - это идиотское влияние Аманды и Марты.
        Дин вдруг с ужасом подумал: а что, если на самом деле он себя пытается осадить? Да, он себя хорошо контролирует, не позволяет себе лишнего, но она расхаживает в его квартире как у себя дома, пугает своим видом и галлюцинациями, интригует. И иногда, когда Дин не замечает или притворяется, что не замечает, она смотрит на него. Оценивает его фигуру, запоминает его профиль, рассматривает вены на руках.
        От этого Дину казалось, что он невеста на выданье или какая-нибудь экзотическая скульптура в музее. Однако, как только он оборачивался, Леда всегда была занята своими делами: читала что-то, или готовила, или просто просматривала статьи в интернете.
        - И что он сказал? - спросила она, даже не пытаясь скрыть нервозность, отчего Дин ощутил вину и удовлетворение. Ему было неудобно, что она живет здесь, и в то же время он чувствовал, что должен защитить ее. Из-за этих противоречивых ощущений он замялся на мгновение, но затем ответил:
        - Сказал, что беспокоиться не о чем. - Судя по виду, Леда ожидала другого ответа, но Дин заметил, что ее плечи расслабились, и продолжил: - Доктор Гаррисон сказал, что направит тебя еще к одному специалисту, однако ты, скорее всего, будешь находиться на амбулаторном лечении. Короче говоря, беспокоиться не о чем.
        - Это значит, что я могу вернуться домой, детектив Дин? - с робкой надеждой спросила она. Дин кивнул.
        - Да, можешь. Но не сейчас. Ты обещала помочь мне, Леда.
        Она поспешно кивнула, опуская взгляд на свои руки.
        - Да, детектив Дин, я помню о своем обещании. Что ж. На кухне ужин. Приятного аппетита. Приготовить вам кофе?
        - Нет, спасибо. - Дин направился на кухню. - Ты ни разу не поинтересовалась о своей тете, а я, между прочим, говорил с ней.
        Леда долго молчала, накрывая на стол, затем, когда перед Дином оказалась полная тарелка супа, ответила:
        - Я боюсь. А вдруг?..
        - Нет.
        - Нет? - Леда изумленно уставилась на него. - Детектив Дин, что вы имеете в виду, говоря «нет»?
        - Я не думаю, что твоя тетя убийца.
        - Правда? Я видела новости, детектив Дин! - Леда плюхнулась перед ним на стул так внезапно, что чуть не свалилась. Она наклонилась вперед, с испугом вглядываясь его лицо, и горячо зашептала, сложив ладони у груди: - Это Кая Айрленд, как я и говорила. Это она. Глаза убийцы, помните?
        - Помню.
        - Глаза убийцы, - повторила Леда. - Она спрятала Скалларк в подвале, чтобы ее никто не нашел.
        - Но у твоей тети была фата, - осторожно напомнил Дин, делая вид, что поглощен ужином, а не разговором. - Твоя тетя пыталась зарыть на заднем дворе фату, которую сняла с головы Скалларк. Ты понимаешь, о чем я?
        Леда приоткрыла рот, собираясь возразить, затем закрыла его.
        - Не понимаю, детектив. Если вы не подозреваете мою тетю, то почему задаете все эти странные вопросы? У меня складывается ощущение, что вы хотите задать какие-то другие вопросы. Спрашивайте, - поощрила она.
        Дин склонил голову набок, изучающе глядя на Леду. Тонкая шея, ключицы, выпирающие из-под пергаментной кожи. Отросшие волосы закрыли лоб и свисали неровными прядями. Несмотря на несколько мальчишеский вид, он мог описать Леду лишь одним словом: «женственная». Она была женственной. Невыносимо хрупкой и ранимой на вид. И возможно, - нет, Дин был уверен, - этот вид был обманчив.
        Он вновь пришел в ужас, поняв, что Леда зацепила внутри него что-то необычное, какие-то незнакомые чувства. Она была интересной и интригующей, но как… как предчувствие боли.
        Это то чувство, когда пугаешься до того, как случилось нечто. Потому что тело отозвалось заранее. Леда Стивенсон - послевкусие от лимона. Но между Дином и Ледой, конечно, нет ничего общего. Она просто жертва, и он не должен думать о ней в другом плане. Наверное, он просто впервые за многие годы вновь почувствовал, что несет ответственность за чью-то жизнь. За жизнь постороннего человека. Раньше ему не доводилось испытывать подобное, лишь в детстве к маме. И тогда все закончилось плохо.
        - Что? - шепнула Леда, разлепив сухие губы. - Что с вами, детектив?
        - Ничего, - ответил он, опомнившись. - Спасибо за ужин, Леда. Ты очень хорошо готовишь. Спасибо. - Он отодвинул тарелку и, подумав секунду-другую, задал вопрос: - Ты помнишь, у тебя собака была в детстве?
        - Принц, - с готовностью подтвердила она. - Помню.
        - Что с ней случилось, Леда? Ты так и не рассказала.
        - С ней ничего не случилось. Принц постарел и умер. Теперь он на небесах. И его больше никто не обижает.
        Странный набор слов, решил Дин, но вслух произнес:
        - Ты скучаешь?
        - Конечно, ведь Принц был моим другом, - с легкостью отозвалась она. - Но я рада, что теперь он в безопасности.
        Она вновь повторила эту странную фразу - что ее пес в безопасности.
        - В безопасности - это…
        - Послушайте, детектив, - перебила она. - Хватит принимать меня за идиотку. Я ведь рассказала, что папа делал с ним, разве нет? Разумеется, я скучаю, но это лучше, чем то, что он переживал каждый день. Принц был слабым. Худым и больным. И его могли пнуть просто потому, что он никудышный противник.
        Договорив, Леда отвернулась к окну, в которое заглядывала осенняя ночь. Нескольлко секунд Дин прислушивался к гудению работающего холодильника, затем осторожно спросил:
        - Ты думаешь, поэтому тебя избивали девочки в университете?
        Леда резко обернулась:
        - А вы думаете, нет? Я была слабее их. Я была слабее Майи. Меня кто угодно мог обидеть! Вы видели мое тело, детектив Дин. Меня может обидеть кто угодно!
        - Разве ты не устала от этого?
        Она замешкалась. Потом медленно, нехотя выдавливая из себя слова, сказала:
        - У меня раньше были длинные волосы. Я любила свои волосы. Ухаживала за ними. Они были такого же цвета, как и сейчас: необычного светлого, пепельного. Это мамин цвет волос, и, думаю, отец полюбил ее отчасти именно из-за них. - Она вздохнула и, прочистив горло, с трудом продолжила: - А в выпускном классе кое-кто пригласил меня на школьный бал. Это был мальчик из моей художественной студии. Он был похож на вас, детектив Дин. Такой же высокий и стройный. Только волосы у него были длиннее, чем у вас. И у него была серьга в ухе. - Леда коснулась двумя пальцами мочки правого уха, на секунду вернувшись в прошлое. Дин слушал, не перебивая, и побаивался, что Леда вновь начнет свою каждодневную слезную истерику.
        - Он пригласил меня, и я согласилась. Это был лучший день в моей жизни, потому что… до этого казалось, меня никто не замечал. Нет, иногда мне делали комплименты, но… у меня не было друзей и подруг. Меня избегали. Но…
        - Что было потом? - спросил Дин. От сытного ужина его вдруг разморило, веки налились свинцом, и он с трудом подавил зевок.
        - Я была влюблена в него, - сказала Леда. - Когда он провожал меня домой, втайне от моего отца, конечно, я мечтала, чтобы он взял меня за руку…
        Повисло молчание, и Леда посмотрела на Дина так, будто он должен был догадаться, что последует дальше. Она молчала не потому, что хотела сделать рассказ более драматичным, наполнив его многозначительными паузами. Она просто не могла выдавить из себя ни слова.
        Видя, что у нее перехватывает дыхание, Дин поднялся с места и предложил ей стакан холодной воды. Леда с благодарностью выпила одну треть и вздохнула.
        - Мне было семнадцать лет, когда он потерял ко мне интерес. Но все равно не разрешал ни с кем видеться…
        Дин мгновенно проснулся, уставившись взглядом в белую макушку Леды. Он сразу понял, что речь идет не о поклоннике из художественного кружка, а об отце.
        - Когда он узнал, что я иду с тем мальчиком на школьный бал… он схватил кухонный нож и…
        Леда ссутулилась и втянула голову в плечи, пытаясь занимать как можно меньше пространства, будто так стыд и гнев, которые копились в ней годами, могли покинуть ее крохотное тело. Она продолжила, обращаясь к своим коленям, обтянутым длинной вязаной юбкой:
        - Папа схватил мои волосы в кулак и резанул по ним ножом. Задел кожу на шее, вот здесь, - она коснулась пальцами участка под волосами рядом с правым ухом, где виднелся еле заметный шрам, - и тут же зашил рану. Не стал обращаться в больницу - я и так часто была там.
        Леда глубоко вздохнула, а затем вдруг ткнулась головой в живот Дину и вяло попросила:
        - Обнимите меня как раньше, детектив.
        Дин нахмурился, но все равно положил руки на ее плечи. Осторожно похлопал по белому свитеру несколько раз, пытаясь приободрить. Затем Леда отпустила его, и Дин, от греха подальше, вернулся за стол.
        - И что было дальше?
        - Ничего не было, - она неохотно пожала тонкими плечами. - Я рассказала эту историю для того, чтобы вы поняли: если бы я могла кого-нибудь убить, я бы в первую очередь убила своего отца.
        Сказав эти слова, она сначала ужаснулась, а затем расслабилась, будто с души у нее упал тяжелый камень. Она рассказала свой страшный секрет и разделила ношу с кем-то еще. Теперь не так стыдно.
        - Мм… - Она осторожно выползла из-за стола. - Спасибо и вам за ужин, детектив Дин. Если бы не вы, я была бы мертва.
        Леда убрала со стола посуду и удалилась в спальню, а Дин оперся локтями на стол и задумался.
        Ее отец был чудовищем. Как только Леда повзрослела, он мигом потерял к ней интерес, но все равно не желал отпускать ее, избивал и уродовал. И даже после смерти монстра она продолжает заглядывать под кровать, ожидая нападения. Боится, что он схватит и утащит ее в темноту, в детство, где вновь примется за свои страшные дела, а ей никто не поможет.
        Дин выбрался из-за стола и направился в спальню, чтобы еще раз спросить Леду об отце, но она уже спала, накрывшись теплым одеялом. С ее плеча сполз свитер, оголяя кожу, короткие белые волосы разметались по подушке, рот приоткрылся.
        Странно, - Дин замешкался. Во сне Леда не выглядела сумасшедшей, не выглядела опасной. Изредка Дин замечал тревожные признаки: то, как она разговаривала и что именно говорила, как поворачивала голову… И эти марлевые повязки на запястьях, выглядывающие из-под свитера…
        Дин скрестил руки на груди и нахмурился. Действительно. Если бы Леда Стивенсон могла избавиться от монстра, она сделала бы это раньше. Она начала бы с отца, ведь из-за него она превратилась в девочку, о которой шушукались в школе, над которой издевались в университете…
        - Хочешь ее?
        Дин подскочил так, что сердце ухнулось в пятки. Он мгновенно сосредоточил взгляд на источнике шума - Леде Стивенсон. Она все еще лежала в той же позе: повернувшись на бок и сложив обе руки под головой. Вот только ее глаза были открыты. И взгляд был другим. Даже голос был другим. Словно сама Леда спала, но в ней проснулся другой человек.
        - Хочешь ее, мальчишка? - спросил тот же голос, разрывая хрипотцой тишину квартиры. Дин почувствовал себя в опасности. Хоть сквозь окно просачивался лунный свет, а на прикроватном столике стояла горящая лампа, Дин почувствовал себя так, будто находится в кромешной тьме.
        Леда не шевелилась. Только голубые глаза пристально смотрели на Дина.
        Вновь галлюцинации? - подумал он. - Или это у меня?
        Голубые глаза Леды впились взглядом в Дина, ждали ответа.
        - Нет, я не хочу ее, - наконец ответил он, контролируя тон голоса так, будто говорит с террористом, взявшим в заложники дюжину людей. Но если предположить на секунду, что происходящее не ночной кошмар, он говорит с не меньшим чудовищем - с ее отцом.
        - Лжешь.
        Дин, как и Леда, не двигался. Им будто не подчинялись тела. Она вращала глазами, а он стоял у кровати, опустив голову и глядя в ее лицо. Если все происходит на самом деле, тогда нужно действовать осторожнее, ведь Леда немало рассказала о своем отце.
        - А если и так? - спросил Дин, вглядываясь в голубые безразличные глаза, похожие на два стеклянных шарика.
        - Тогда убью тебя, маленький похотливый мальчишка, - с удовольствием произнес дикий голос из глубин девичьего тела.
        Они еще несколько секунд смотрели друг на друга, затем Дин на ватных ногах ступил за ширму. Его желудок взбунтовался: было дико любопытно и страшно. А вдруг тот человек не так истолкует его поведение и всадит ему нож меж ребер? Пока еще Дина никто никогда не резал ножом.
        Он вернулся на кухню и приготовил кофе - все равно поспать сегодня не удастся. Да и как спать в квартире, где за ширмой прячется некто странный и страшный? Страшно было именно оттого, что Дин не знал, как ему защищаться. Хрупкую девушку, которая весит сорок пять килограммов, он ни за что не ударит.
        - Неееттт… - услышал он из комнаты и склонил голову к ладоням. - Не тронь меня. Не тронь.
        Дин прикрыл веки, продолжая слушать бормотание Леды Стивенсон - единственный шум, который нарушал тишину квартиры. Пугающее бормотание держало Дина в сознании, несмотря на то, что веки закрывались сами собой.
        - В шкафу не найдет, - продолжала Леда.
        - Детектив Дин, почему вы все еще сидите здесь? - внезапно он услышал ее сонный голос за спиной и резко обернулся. Одновременно он заметил, что стрелки часов показывают девять вечера. Он два часа сидел за столом?
        Леда сонно потерла глаза.
        - Вы все еще не спали, детектив? И вчера вы мало отдохнули, - заметила она любезным тоном. - Недосыпание вредно.
        Дин плохо соображал, спина и шея у него затекли.
        - Да, - невнятно пробормотал он, покрутив головой.
        Сонливость отступила, и вернулись опасения. Кто перед ним сейчас - Леда-жертва или девушка, страдающая от галлюцинаций?
        На ней по-прежнему была та же одежда: длинная юбка и свитер, а на ногах - теплые белые носки. Обняв себя руками за худые плечи, Леда приблизилась. Дин на мгновение зацепился взглядом за ее плечи, а затем поднял голову. Подсознательно он боялся увидеть в ее глазницах голубые бесчувственные стеклышки, но встретился с живым взглядом. Ее веки покраснели и припухли, губы были бледными. Дин вспомнил, каким странным голосом произносила Леда предупреждения: только тронь ее, и я убью тебя.
        Только тронь. И убью тебя. Похотливый мальчишка.
        Дин так долго изучал Леду Стивенсон, стоящую рядом, что она, наверное, подумала, будто он ждет, когда она поцелует его, поэтому молниеносно склонилась и, все еще обнимая себя за плечи, зажмурилась и прильнула к его губам. Дин изумленно застыл, а через секунду все прекратилось: Леда выпрямилась и потрясла головой:
        - Простите, детектив Дин! Я не знаю, что на меня нашло! Не знаю! Пожалуйста, простите!
        - Успокойся, Леда, - произнес он, поднимаясь из-за стола. - Ничего страшного не случилось. Все в порядке. Это просто реакция.
        - Р-реакция? - спросила она, испуганно распахнув доверчивые глаза. Дин кивнул, присев на краешек стола, и таким образом их лица оказались на одном уровне.
        - Да. Ты в моем доме, Леда, под моей защитой. Вполне естественно, что ты начнешь что-нибудь чувствовать. Все хорошо.
        - Вы не злитесь? - спросила она, и Дин покачал головой.
        - Нет, Леда, я не злюсь. Отправляйся спать. Все хорошо.
        - Хорошо, - прошептала она, отворачиваясь и неспешно двигаясь в сторону кровати за ширмой. Ее плечи поникли, и Дин пристально наблюдал за ее странной реакцией.
        Нет, - решил он, - что-то здесь не так.
        - А я смогу завтра увидеть тетю Лауру? - вдруг спросила она, останавливаясь и оборачиваясь.
        - Если получится, - уклончиво ответил он.
        - Но вы ведь сказали, что не считаете ее виновной, - напомнила она, упрямо вскинув подбородок. - Я помню, как вы это сказали.
        - И я помню. Я начинаю сомневаться, - кивнул он, медленно проговаривая каждое слово. На самом деле он сомневался, стоит ли обсуждать это, ведь Леда явно не в себе, но его любопытство было сильнее чувства самосохранения.
        - Начинаете сомневаться в том, виновна ли она?
        - Я думаю, что ее действительно обвинили не…
        - Я же говорила! Я ведь говорила, детектив, что она невиновна! Ее подставили! Это Кая Айрленд! Детектив Дин, я ведь с самого начала предупреждала: это Кая! Я точно права. Она дралась с Майей, она дружила со Сьюзен и Скалларк… Скалларк нашли в ее подвале! Она убила ее, а потом подбросила фату моей тете. Почему вы молчите, детектив?
        Леда приблизилась и Дин подумал: ну, сейчас она меня точно схватит, но все равно не отвел взгляда от ее пронзительных глаз.
        - Я не думаю, что твою тетю кто-то подставил, - наконец медленно произнес он. - Я думаю, что она защищает кое-кого. Тебя.

* * *
        КАНУН ХЕЛЛОУИНА
        «Скалларк думает, что ты принимаешь наркотики», - эти слова не отпускали Аспена остаток вечера, ночи, когда он не сомкнул глаз от тревоги и предчувствия, и утра. Когда он принимал контрастный душ, совершал пробежку, старательно огибая овраг, в котором копошились рабочие в ярких униформах, когда поздоровался с соседками снизу - он постоянно думал о словах Айрленд.
        Если бы.
        Если бы он мог во всем ей признаться, но Аспен даже не мог взглянуть ей в глаза. Теперь он не видел ее чистого лица с маской невозмутимости, не видел надменной складки губ, не видел испытующих темных глаз. Раньше смотрел, теперь не мог.
        Он сказал Айрленд, что они должны выспаться. Но сам сидел над материалами, собранными в обычную бумажную папку. Кая Айрленд, - вывел он на листке, затем яростно разорвал его в клочья. Он отшвырнул от себя папку, и та со стуком упала на кухонный пол, а бумаги с шелестом разлетелись в стороны. Несколько секунд Аспен пристально смотрел на них прожигающим взглядом и, если бы обладал способностями, давно бы испепелил их.
        Но это себя он сжигал изнутри; изнурял мыслями, подозрениями. Он пытался переиначить картинку и разбирал ее снова и снова, выводил имя Айрленд на листках и затем сминал, рвал, топтал, откидывая носком домашней тапки, вышвыривал в мусорный пакет.
        И ненавидел себя очень долгое время. А в ночь перед Хеллоуином он решил.
        Это все еще Кая Айрленд, его лучшая подруга, часть его новой семьи, новой жизни без Киры, без Сьюзен, без матери, без психушки. Его новой жизни, которая будет полной и счастливой.
        Он почувствовал себя спокойным, собранным и свободным. Он больше не станет думать о ней плохо. Он совершил эту ошибку однажды, когда вошел в дом Дориана и набросился на нее с обвинениями. Однажды он уже разъяренно схватил ее за воротник, обвинил.
        Аспен знал с самого начала: Кая Айрленд ненормальная. Он знал об этом до того, как узнал о Тайной квартире и других странностях. Айрленд ненормальная. Но и он не совсем нормальный.
        Аспен завалился на диван в гостиной и нырнул в подушки, спрятав в них лицо. Накрывшись с головой теплым пледом, он приготовился вновь увидеть кукурузное поле, приготовился вдохнуть ночной запах земли.
        Утром Аспен услышал голос Киры и тут же навострил уши. Сразу же захотелось вырвать из ее руки мобильный телефон - было очевидно, что Кира с большей радостью съела бы кусок стекла, чем продолжила разговор, значит, звонил отец.
        Аспен опять вспомнил документы, скопированные из стола Альмы.
        «Ур-род», - подумал он об отце Киры - профессоре Джеймис-Ллойде в твидовом костюме. Дориан тоже его терпеть не мог, но все равно оставался вежливым и спокойным в его обществе. А Аспен даже не старался притворяться и сдерживать рвотные рефлексы. Стоило увидеть дряблые щеки профессора Джеймис-Ллойда, эти отвратительные мешки под глазами и жилку на высоком лбу, как вспоминались немногочисленные ужины в кругу их семьи и презрительные взгляды, от которых кисла еда в тарелке. Виноватые улыбки мамы Киры никогда не умаляли отвращение, которое всем своим видом демонстрировал профессор. Как-то раз Аспен услышал разговор ее родителей на кухне. Мать Киры шепотом упрашивала мужа быть сдержаннее, а профессор в ответ по-змеиному шипел: «Я не собираюсь быть милым с этим выродком, который трахает мою дочь».
        Аспен сел на диване и откинул плед в сторону. Кира продолжала что-то бормотать, но до тех пор, пока он не распахнул дверь в спальню. Она подскочила на постели, резко оборачиваясь через плечо. Тут же поспешно пообещала отцу перезвонить позже и отключилась. Аспен глубоко вздохнул.
        - Зачем ты продолжаешь это делать? Зачем все еще общаешься с ним?
        - Не лезь! - отрезала она, по привычке начиная защищаться. Аспен снисходительно вскинул брови - поведение Киры даже не произвело на него впечатления. Но он нахмурился, когда она встала с кровати и, неудобно оперевшись на забинтованную ногу, ухнула и согнулась.
        Тогда Аспен смягчился и, как и всегда, когда был расстроен, встрепал волосы на затылке.
        - Не говори с ним, - попросил он едва слышно. Кира могла бы посмеяться над ним или рявкнуть чтобы он убирался и оставил ее в покое, - сейчас Аспен впервые за долгое время был уязвим перед ней, скинул кожу и остался обнаженным, показывая слабости.
        Показывая, что Кира - его слабость.
        Но она не рассмеялась. Кира даже не посмотрела на него. Она смотрела только перед собой, а в ее горле застрял вдох - грудь не поднималась и не опускалась. Пальцы сильнее сжались на спинке кровати, и Аспен увидел новый синяк на ее запястье и тут же вспыхнул:
        - Он опять тебя бил? - Кира резко обернулась. - Когда? Ты ведь не выходила!
        - Он пришел сюда.
        - Он… - Аспен подступил к постели, яростно выдыхая. - Он пришел сюда? В мой дом? И ты его впустила?
        Эта квартирка - его личное царство тьмы, место, где он может спрятаться от видений, воспоминаний, будущего и прошлого. Здесь, в полной темноте, он готовит и смотрит телик, а иногда даже притворяется нормальным парнем, у которого есть близкие друзья.
        Кира выпалила:
        - Конечно, нет! Это ведь твой дом, я бы не стала приглашать гостей!
        - Гостей? - Аспен скрипуче рассмеялся. - Он никакой не гость, Кира.
        Она пропустила эту реплику мимо ушей, спокойно сказав:
        - Он пришел и долго колотил в дверь. Вышла твоя соседка. Светловолосая красотка в халатике. Попросила его вести себя чуть тише. Мне пришлось поговорить с ним.
        Марисса.
        - И что ты ему сказала? Что он тебе сказал? О чем вы говорили?
        - Это что, допрос?
        - Да, черт возьми, это допрос, - чеканя каждое слово, заявил Аспен. - Когда ты светишь синяками, ожидай этого, Кира, ожидай допроса.
        Пришла ее очередь смеяться.
        - Синяки - это не самое страшное, что он сделал со мной, Аспен.
        Он почувствовал пульсацию в ушах. Не самое страшное? А что тогда страшное?
        - Мы ни о чем не говорили, - твердо сказала Кира. - Он сказал, чтобы я возвращалась домой. Я ответила, что не вернусь. Затем он схватил меня. Я вырвалась и зашла внутрь. Так все и было.
        А что было до? - хотел спросить Аспен. И он хотел выжидающе смотреть в Кирины глаза, похожие на два прозрачных халцедона, но боялся, что она произнесет вслух то, о чем он уже давно догадывался.
        «Я не собираюсь быть милым с этим выродком, который трахает мою дочь».
        - Хорошо, - бросил он, разворачиваясь. - Я поговорю с ним прямо сейчас, чтобы он оставил тебя в покое.
        - НЕТ! - вопль Киры ударил по нервным окончаниям, но Аспен не остановился. - Ты ведь ничего не знаешь!
        - Я все знаю, - сказал он, не оборачиваясь. - И я сделаю так, чтобы он больше никогда не лез в твою жизнь. - Аспен направился в коридор, слыша позади топот Кириных ног. - Я не сделал это четыре года назад, когда ты ушла. Я был несмышленым пацаном. Сейчас сделаю то, что должен.
        - Ты мне ничего не должен, - заверила Кира, обхватывая себя руками. Аспен выпрямился, накинул на плечи куртку и схватил ключи, лежащие на тумбочке. - Он убьет тебя, Аспен.
        Ну и пусть, - чуть не ответил он, но вовремя проглотил страшные слова. Перед уходом закрыл дверь на ключ и бегом кинулся к лифтам.
        «Скалларк думает, что ты принимаешь наркотики», - в его памяти вновь возник бесцветный голос Айрленд, в котором только незнакомец не услышал бы замаскированную тревогу.
        Он хотел бы. Аспен подумал, что, если бы его жизнь могла спасти всех тех, чьи смерти и мучения он видел, он бы, не задумываясь, пожертвовал собой. Но Аспен никто - просто посторонний наблюдатель.
        Нет… нет. Он был раньше посторонним наблюдателем - раньше, но не теперь.
        Сейчас он застрял в паутине отвратительных секретов жителей Эттон-Крика и барахтается, прилипая к липким шелковистым нитям то одним боком, то другим, рискуя полностью завязнуть. И есть только один выход - разорвать паутину, которая скрепила его с другими людьми.
        Начнет он с Кириного папаши.
        …
        Если отец Сьюзен, когда Аспен вломился в их обветшалый домик, залатанный тут и там фанерой, картонными коробками и газетой, был пьян в стельку и не соображал, что происходит, то профессор Джеймис-Ллойд в своем сшитом на заказ костюме, работал на лэптопе в кабинете. Зачесанные назад волосы, гладкие дряблые щеки, выдающие возраст, но живые злобные глаза - это все профессор.
        - Что тебе нужно? - спросил он, даже не отрывая взгляда от экрана.
        - Зачем вы приходили в мой дом?
        Профессор все еще не поднимал головы, и стекла его очков загадочно поблескивали.
        - Кира тебе сказала? Я просто пришел, чтобы удостовериться, все ли с ней в порядке. Ничего особенного. Ты для этого здесь? - Он наконец-то удостоил Аспена взглядом.
        Притворство, это все притворство.
        Аспен знал, что внутри профессора начинает клокотать ураган - по его щекам пополз румянец. Наслаждаясь этим знанием, он неспешно приблизился к столу и пробежался пальцами по папкам на краю стола. Тут же в рядок лежали семь простых карандашей с идеальными остро заточенными кончиками.
        Идеально ровное.
        Все идеальное.
        Психопат создал на своем столе порядок, чтобы разобраться с беспорядком в собственной голове.
        - Я больше не хочу, чтобы вы приходили ко мне, профессор. И не беспокойтесь за Киру. Со мной она в безопасности.
        Профессор улыбнулся, сверкнув новыми зубами. Впрочем, эта улыбка была напускной, как и все остальное. Он - как и отец Сьюзен - просто мразь, вот и все. Плесень она и есть плесень, - рассудил Аспен, - и не важно, кроется ли она в старом доме или на стенах старинного особняка.
        - Кира будет в безопасности со мной, со своим отцом. А не с таким парнем, как ты. Я все выяснил о тебе, Аспен. - Профессор откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Сиденье скрипнуло. - Твой отец умер, когда тебе было пять. Мать сразу же отказалась от тебя, отправив к своим родителям. Я пока ни в чем не ошибся? - Он насмешливо вскинул брови. - А потом ты подозревался в убийстве двух ребят из твоей школы, но из-за недостатка улик тебя заперли в психушку, потому что ты видел их смерть в будущем. Выйдя из психушки, ты тут же заприметил Киру. Вот только я тебе не позволю сделать ее своей, - закончил он, перестав улыбаться.
        Что он видел перед собой? Просто мусор. Потертые джинсы, старые ботинки, кожаную куртку из секонд-хенда.
        - И что? - минуту спустя спросил Аспен. Тон его голоса был невыразительным, в нем не угадывалось никаких эмоций, поэтому профессор, сверкнув глазами, недовольно переспросил:
        - Что?
        - И что, что вы все выяснили? Весь город знает, кто я. - Аспен прикусил нижнюю губу и неспешно двинулся вокруг стола, глядя на карандаши, педантично выстроенные в ряд. Его длинные пальцы с въевшимися в кожу запахами автомастерской отстукивали пугающую мелодию. Профессор, нахмурившись, напряженно следил за ним взглядом.
        Бум-бум-бум - отстукивали ногти ритм.
        Аспен присел перед профессором на край стола и склонился вперед. Где-то в глубине души он хотел, чтобы тот ответил на вызов. Если бы отец Киры ударил его, Аспен дал бы сдачи. О, как он хотел размозжить его череп о стекло, как хотел схватить один из карандашей и проткнуть горло с бьющейся жилкой, вспороть старую кожу!
        - Знаешь, что самое интересное? - шепнул он, изучая красное, как помидор, лицо профессора. - Сейчас людям плевать, был ты в психушке или нет. Сейчас репортеры заинтересованы только историей Неизвестного. И угадай, кого они станут подозревать, как только я выйду из этого кабинета, напичканного наградами и грамотами? Угадай, чья карьера будет разрушена и кто загремит за решетку, как только я открою рот?
        Профессор свирепо подскочил, но Аспен с силой толкнул его назад, любезно попросив:
        - Не шевелись. - Расправив плечи, он деловито предложил, кивнув в сторону двери и при этом не отрывая взгляда от ненавистных глаз: - Выйди на улицу и расскажи о том, что Аспен Сивер был в психушке. Выйди и скажи, что от меня отказалась Патриция. Никому до этого нет дела, профессор. Всем плевать, кто я и что я. А вот если… - Аспен притворился, что задумался на секунду, подбирая нужное слово, но тут же закончил жестким тоном: - А вот если в вечерних новостях раструбят о том, что всеми уважаемый профессор биохимии - насильник и убийца…
        Аспен чувствовал, что одержал победу. Больше никаких синяков на теле Киры, никаких ночных кошмаров, никаких криков, никаких истерик. Он не оглянулся, покидая кабинет.
        Но ему стоило это сделать.
        Профессор Джеймис-Ллойд решительно сжал ладони и отвернулся к окну, которое выходило на парковку. Среди машин он без труда узнал нужную.
        «Мелкий подонок».
        Стоило представить, как этот выродок из богатой семейки тискал его дочь, в горле вставал комок и потели ладони. Потому что потом профессор Джеймис-Ллойд вспоминал… то, что хотел бы навсегда забыть, как страшный сон.
        К сожалению, прошлое вернулось неожиданно.
        Его зрачки сузились, когда машина Аспена покинула парковку и медленно покатила по аллее к кованым воротам университета. В задумчивости он свел брови и хмыкнул себе под нос, когда ему на ум пришла отличнейшая идея.
        Айрленд сказала Скалларк, что не любит разодетых в маскарадные костюмы людей, потому что не понимает, зачем скрывать лицо, если только ты не преступник, но на вечеринке в честь Хеллоуина было полным-полно народу в масках. Аспен внушил себе, что среди них есть преступник, поэтому постоянно вертел головой и оборачивался, демонстрируя все признаки паранойи. Это и сказал стоящий рядом Крэйг. Аспен покосился на него и прокомментировал:
        - Ведешь себя как принц на приеме.
        - Я смешал ликер и ром и добавил в пунш, - с улыбкой ответил Крэйг и протянул в сторону Аспена свой стакан. - Будешь?
        Аспен поморщился, отворачиваясь.
        - Не переборщи с этим, приятель, я не потащу тебя на себе.
        - Сегодня я развлекаюсь, - объявил Крэйг, выпивая залпом остаток чудовищного коктейля. Аспен хмыкнул, обведя взглядом зал. На задворках сознания он подумал о том, что благодарен Крэйгу за то, что тот не спрашивает о наркотиках.
        Кто бы что ни говорил, а Аспен ничего крепче пива не пил - берег трезвость ума. Сейчас его мысли и без алкоголя путались из-за суеты вокруг, из-за запаха искусственного дыма, который стелился по полу голубоватым полотном.
        - У нее есть парень, - сказал Аспен, когда Крэйг в очередной раз украдкой глянул в сторону Айрленд, стоящей у окна. Друг дернулся, как от пощечины, и на его щеках проступили алые пятна. Прочистив горло, Крэйг сказал:
        - Раз ты заметил, то и она, должно быть, тоже.
        Аспен улыбнулся, делая глоток из своего стаканчика.
        - Может, она и умница, но не настолько.
        Этот неловкий разговор о том, что у Айрленд есть парень, закончился, так и не начавшись.
        Аспен никогда так и не узнал о том, что на самом деле тот странный тип в халате и с пачкой конфет не был парнем Айрленд. Аспен так и не узнал, что Скалларк была права, когда предположила, что в детстве он едва не умер и, вернувшись из другого мира, прихватил с собой ужасный дар.
        Когда из уборной вернулась Кира, Аспен тут же внутренне напрягся и стал сканировать взглядом комнату еще тщательнее, чем до этого. Он знал, что Айрленд следит за Скалларк, но все равно встревоженно наблюдал за ними. Кира, вцепившаяся в его руку, не могла этого не заметить.
        - Может, хватит? - Она дернула его за локоть, чтобы обратить внимание на себя. - Ты пришел со мной, а не с ней!
        «И ты не даешь о себе забыть».
        Он повернулся к Кире, собираясь остудить ее, но попался в ловушку, и она потащила его в гущу танцующих пар. Ее тело в корсете тесно прижалось к его, но Аспен даже бровью не повел. Он продолжал наблюдать за залом поверх ее головы.
        - Мы впервые поцеловались на Хеллоуин, - мечтательно протянула Кира, обдав шею Аспена теплым дыханием, в котором чувствовался запах алкоголя. - Тогда тоже шел снег.
        - Ты что, выпила? - Удерживая Киру за талию, он отстранил ее от себя и всмотрелся в напудренное лицо, на котором вызывающе выделялись гранатовым цветом губы.
        - Немножко, - подтвердила Кира, снова прильнув к нему. Он тяжело вздохнул, и Кира ощутила себя маленькой лодочкой, качающейся на волнах. - Совсем чуть-чуть смешала с колой. Вкусно. Ты будешь? А, ты же не пьешь…
        Аспен ничего не ответил, кружа Киру в танце.
        Мы впервые поцеловались на Хеллоуин.
        Он осмотрелся. Айрленд болтала с Крэйгом, но при этом наблюдала за ним. Он чувствовал интенсивность ее взгляда даже сквозь белоснежную ткань фаты, сверкающую в темноте, и думал, что не видел ничего зловещее, чем этот белый саван.
        Но тут Айрленд отвернулась, включаясь в разговор со Скалларк, а Кира внезапно схватила его за щеки и притянула к своим губам. Он непроизвольно дернулся, и Кира тут же стала вырываться из его объятий.
        - Мы договорились прийти сюда вместе, а я даже не могу получить от тебя крошечный поцелуй? - звенящим голосом спросила она. Сквозь белоснежную маску с голубыми камнями вдоль верхних век Аспен видел, что ее глаза наполнились слезами раздражения и обиды.
        Мир продолжал вращаться вокруг будто сумасшедший, сверкая красным, лиловым, синим. Кира в ожидании тоже вращалась, жонглировала его сердцем, крутила на пальцах, прижимала к себе.
        Проклятье, хорошо, я сдаюсь!
        Он прижался к ней, и она беззвучно скользнула навстречу. Когда их губы встретились, Аспен поцеловал ее нежно, а затем горячо и попытался ничего при этом не чувствовать - мысленно отстраниться от нее, создал стену.
        Когда Кира зарылась в его волосы пальцами, он вспомнил, как однажды ночью мчался вслед за ней по заснеженным улицам Старого города, как несколько часов колотил в ее дверь, умолял ее выйти.
        Когда Кира приподнялась на носочки, чтобы соединить каждую клетку своего жаждущего тела с его, он вспомнил, как она резала вены в его ванной комнате, как била его кулаками, швыряла в него вещи. И ему удалось ничего не чувствовать.
        Он сдался, но все равно победил.
        Кира опустилась на пятки и отстранилась, глубоко вздыхая. Она не казалась счастливой, она не казалась удовлетворенной; она выглядела так, будто Аспен ее использовал, жестоко обманул, надругался.
        «Я не собираюсь быть милым с этим выродком, который трахает мою дочь».
        У него мурашки побежали по коже, стоило вспомнить утренний разговор с ее отцом.
        - Я не могу, - произнес он, глядя в ее глаза, в которых сквозило обвинение. Кира нахмурилась, будто не слышала сквозь музыку его слов. Аспен наклонился и отчетливее произнес ей на ухо: - Я не могу, пока ты не станешь свободной от своего отца.
        Эта фраза все изменила. Слова Аспена не были обидными - он высказал правду, глядя Кире прямо в глаза; нежно провел ладонями по ее плечам, делясь с ее замерзшей кожей своим теплом, снял с нее маску и стянул свою, чтобы Кира видела его лицо. Чтобы видела, что уже второй раз за день он стал прежним парнем из ее прошлого - ее лучшим другом, страстным возлюбленным, преданным защитником.
        Но он всегда пытался идти к ней навстречу, а Кира всегда отстранялась и пряталась. И сейчас она тоже отстранилась, недоверчиво вглядываясь в морщинку между его широких бровей, в гладковыбритые щеки, в упрямую складку губ, в которых читалось сочувствие и желание поддержать.
        Она не хотела быть с ним четыре года назад, потому что чувствовала себя грязной, больной. А сейчас вдруг поняла, что Аспен все выяснил. Самые постыдные вещи, самые уродливые секреты, те, которые она пыталась скрыть.
        Ничего он не знал.
        Просто пытался починить сломанную вещь, вправить вывихнутый сустав, залатать кровоточащую рану - сделать хоть что-то. Но он не мог очутиться в голове Киры. Если бы мог, но нет.
        Она вырвалась из его рук, разбив стеклянный пузырь, в котором они танцевали, отделенные от другого мира. Аспен хотел последовать за ней, но вдруг увидел кого-то, кого не ожидал увидеть здесь и сейчас.
        Сегодня.
        Она вплыла в зал через секунду после исчезновения Киры совсем другой походкой, в длинном платье, отливающем серебром. Следом за ней тянулся сверкающий шлейф. Она была похожа на Снежную королеву, полностью закутанную в белые одежды - все в ткани: и плечи, и шея, и спина, и грудь; и в ее фигуре было что-то притягательное и необычное. Помимо того, что это была Леда Стивенсон.
        Аспен бы ни с кем не спутал ее высокие открытые скулы с естественным румянцем, ровный нос и пухлые бледные губы. Ее белые волосы были зачесаны назад, в мочках ушей сверкали камни. Но Аспен сморгнул. И видение не исчезло. Леда Стивенсон по-прежнему была здесь, растерянно оглядывалась, словно не могла понять, что именно делает в этой часовне, в этом зале. Ее пальцы, выглядывающие из-под длинных серебряных рукавов, скользнули по бедрам - проверяла, настоящая ли ткань, не мерещится ли.
        Аспен на мгновение позабыл о Кире и ее боли и направился к Леде Стивенсон, пропустившей мимо себя двух девушек в расшитых сверкающими стразами костюмах. Он видел, что девушки заинтересовались вновь прибывшей, и заторопился, минуя танцующие пары, группы ребят со стаканами и в масках.
        Леда шагнула вперед, но столкнулась с Аспеном. Его грудь вздымалась, а из горла вырвался изумленный хрип:
        - Леда?
        Она удивленно подняла голову и присмотрелась:
        - Аспен?
        - Что ты здесь делаешь? - спросил он без обиняков, приблизившись к ней еще на шаг. Он почему-то не хотел, чтобы Леду кто-то увидел и признал. Кто-то вроде Каи Айрленд, которая топталась у окна в наряде Невесты Трупа.
        - Мне пришло приглашение на маскарадный бал, - объяснила Леда, чуть улыбнувшись. - Тетя привезла меня.
        Вот как?
        Аспен прочистил горло и ненавязчиво подступил к ней чуть ближе.
        - Так значит, ты здесь одна?
        Она рассеянно кивнула, с интересом оглядывая зал. Он тоже посмотрел по сторонам и понял, что Леду может интересовать что угодно, вплоть до колеса, истекающего парафином над их головами.
        - Да, я здесь одна.
        - А ты можешь сходить со мной в одно место? - спросил он, нервно облизнув губы, и понял, что прозвучал подозрительно, а может, даже похотливо, когда Леда перестала осматривать убранство часовни и уставилась на него.
        Аспен сглотнул, переступив с ноги на ногу, и попытался объясниться:
        - У меня есть кое-что… я хочу тебе что-то показать.
        - Ты шутишь? - Леда приобняла себя одной рукой, будто устыдилась, что сумела привлечь чужие взгляды, и Аспен оглянулся, но на них по-прежнему никто не обращал внимания.
        - Леда…
        - Аспен, я никуда с тобой не пойду, - сказала она и торопливо добавила с каким-то нервным смешком: - И точно не пойду к тебе домой. О тебе всякое говорят.
        О тебе тоже, - хотелось сказать, но Леда добавила чуть тише, так, что он едва расслышал сквозь музыку:
        - Тут же маньяк где-то.
        Аспен почувствовал, как его плечи опали от разочарования и удивления. Он знал: если он придет домой к Стивенсонам, мисс Дюваль его не впустит и племянницу не позовет. Возможно, сейчас выпал единственный шанс откровенно с ней поговорить.
        - Хорошо, - Аспен рассеянно коснулся ее плеча, но Леда даже не вздрогнула - лишь радушно улыбнулась, будто помогла ему со сложной задачей. - Ты ведь никуда не уйдешь отсюда? - Она покачала головой, и Аспен поспешно кивнул. - Тогда хорошо. Я скоро вернусь. Хочу показать тебе кое-что.
        - Я буду тебя ждать, - пообещала она, поворачиваясь вслед за Аспеном, когда он быстро вышел через двойные двери в холл. Длинные ноги, затянутые в черные отутюженные штаны, рассекали потоки прохладного воздуха, клубящегося по полу - часовню власти Эттон-Крика так полностью и не восстановили: тут и там виднелись щели, по каменным плитам, повинуясь порывам ветра, прыгала снежная крупа.
        Накинув на плечи пальто, Аспен швырнул маску в карман, достал ключи от автомобиля и мобильный телефон, чтобы предупредить Айрленд, что вернется до двенадцати. Сейчас… сейчас есть кое-что не менее важное. Возможно, от этого разговора с Ледой Стивенсон и зависят судьбы жителей Эттон-Крика.
        Аспен не смог дозвониться до Каи, но не оставлял попыток и набирал ее номер вновь и вновь, при этом вжимая педаль газа в пол. К счастью, ни один светофор на пути к Старому городу не горел красным, будто самой судьбе было угодно, чтобы он скорее добрался до цели.
        … Если бы только Альма Сивер знала, чем грозит тот запрет на посещение Леды Стивенсон… Если бы знала, что у него есть запасной ключ от ее квартиры и он роется в ее вещах…
        Но она ни о чем не подозревала.
        А Аспен мчал по заснеженным дорогам Эттон-Крика к Старому городу. Пять минут - и он свернул в сторону нужного блочного дома. В свете фар клубами пылился снег. В сотне метров от него мелькнул предупреждающий знак - несмотря на непогоду, здесь все еще велись ремонтные работы. Предвкушая разгадку истории, которую он получит от Леды Стивенсон, Аспен надавил на тормоз, но ничего не произошло.
        Его сердце забилось быстрее.
        Он стучал педалью в пол, но машина не замедлялась - она мчала вперед, рассекая капотом снежную труху. Приближалось металлическое ограждение, за которым - пропасть, сливающаяся с темнотой. Ее дна не коснулась ни одна снежинка - так подумал Аспен за секунду до того, как в его мир ворвался скрежет металла.
        Глава IX
        Лес чудовищ

15 НОЯБРЯ 2016
        Я затаилась, когда Скалларк забрали из подвала. Не выходила на связь, не отвечала на звонки. И чувствовала себя так, будто вновь умерла. Не так, как после смерти из-за Леды Стивенсон, - будто умерла по-настоящему.
        Мой мозг был мертв, и кажется, во мне что-то сломалось, после того как Скалларк в последний раз осуждающе посмотрела на меня из того шкафа.
        Звонили все: и Дориан, и детектив Дин, и даже Кира однажды, но я отвечала только на звонки из полиции. Дважды за два дня приезжала на допрос. К счастью, никто не ломился в Тайную квартиру, иначе тогда пришлось бы объяснять, откуда у меня взялись все фотографии, медицинские записи и прочие вещи, связанные с серийными убийствами. И если пока что полиция подозревает меня, но не может найти никаких улик, а с тела Скалларк еще не сняли отпечатки пальцев, - после осмотра Тайной квартиры они нашли бы все необходимые ответы на свои вопросы.
        Внутри меня все перепуталось.
        Я приказывала себе перебороть страх, но все никак не могла.
        Почему Скалларк нашли в моем подвале? Вдруг я действительно подозреваемая? Вдруг Кира была права, и Аспен на самом деле не был мне другом, а лишь притворялся, что желает помочь и распутать дело, а сам тем временем следил за мной? Как я просила его следить за Кирой…
        Папка продолжала лежать там же на столе, рядом с дневником Дэйзи и учебником по торакальной хирургии. В полубессознательном состоянии я глядела на нее из угла дивана и не могла выкинуть из головы навязчивые вопросы: знал ли Аспен, что все закончится именно так? Что, если я действительно теряю память? Что, если того разговора по мобильному телефону на Хеллоуин так и не было? Вдруг Аспен не звонил мне, а я, каким-то чудом узнав о его расследовании, спряталась на заднем сиденье его машины?..
        А потом, будто они того и ждали, пришли кошмары. Раньше это был Стивен, а теперь - Скалларк. Она прокрадывается в мою квартиру среди ночи. Все еще в хеллоуинском платье, закутанная в пленку. Только голову да ноги видно. Но ей удается открыть дверь моей квартиры, и когда она поворачивает ручку, я поднимаю голову…
        …
        Вдруг ручка двери действительно дернулась, и наваждение пропало. Я сонно потерла глаза, жалея, что этот сон был шелковой простыней, а не шерстяным одеялом. Вновь прикрыла веки, решив попытаться уснуть, чтобы меня проглотила темнота и сновидения утащили назад в прошлое, но не смогла, потому что на лестнице вдруг услышала эхо чьих-то шагов и вся превратилась в слух. Лежа в той же позе на диване, что и прежде (одна рука неизменно под подушкой, а вторая - на животе, безвольная и неживая), я только повернула голову, чтобы лучше слышать.
        На потолке лениво колыхались серые тени. За окном слышались гудки редких машин и где-то вдалеке грохот грома. На лестнице - тишина. Успокоившись спустя несколько секунд, я вновь закрыла глаза, но тут же открыла их вновь, когда шаги возобновились. Такие же неспешные, как до этого. Носитель шагов знает: мне не скрыться от него.
        Мое сердце против воли забилось быстрее, а на спине выступил пот. Футболка прилипла к разгоряченному телу, будто вторая кожа, и даже ладони вспотели. Но я почти не реагировала. Лишь медленно, будто человек на лестнице мог услышать мои движения, повернула голову в сторону входной двери, где за стеклянной перегородкой, разделяющей прихожую и зал, ничего не видно. В сумраке выделялись стол перед диваном, где стоял пакет с продуктами, тарелка, ложка и кружка; рядом - учебники по медицине и папка Аспена. Под столом - коробка с документами.
        Пальцы под подушкой сжали рукоятку пистолета.
        Сердце размеренно стучало.
        Тук. Тук. Тук.
        Шаги приблизились к моей двери.
        Топ. Топ. Топ.
        Я сглотнула, крепче сжав пистолет, и так тихо, будто стоявший у двери мог слышать, вытащила его из-под одеяла и выпрямилась, напрягшись всем телом.
        - Молчи, - раздалось из-за двери, и я затаила дыхание. Послышалось?
        Этот человек за дверью шептал, но разве возможно, чтобы я услышала его голос?
        - Я найду те-е-ебя-я-я, - пропел он, и у меня волосы встали дыбом. Я быстро осмотрелась в поисках укрытия, но это была маленькая квартира. Я выглянула в окно на парковку. В лунном свете моя машина казалась одиноким черным камнем.
        - Не прячься, малышка Кая, я найду тебя… - продолжал голос за дверью. А затем послышался характерный звук: кто-то дергал дверную ручку. - Сладкая девочка.
        Я вскочила на ноги, и покрывало упало на пол, коснувшись холодных ступней.
        - Я сделаю с тобой то же, что ты сделала с ними, сладкая малышка.
        После этих слов мое сердце оборвалось, и я поняла, что это не сон и не галлюцинация. Страх окатил меня с ног до головы и заставил сорваться с места. Я забралась под стол, сжимая в руке пистолет. Сердце бьется барабанной дробью, в висках стучит кровь: тук-тук-тук-тук-тук, а на плечи будто некто невидимый накинул тяжелое вязаное одеяло и в нем жарко. Кто-то сзади обхватил мою голову пальцами и сжал. Стало больно, а перед глазами поплыли круги.
        - Ты у меня на виду, сладкая малышка Кая.
        Я подчинилась ему и выбралась из-под стола. Единственное место, которое было не занято, - шкаф. Он стоял в самом углу комнаты. И я бросилась к нему, поскользнувшись на покрывале.
        В дверь кто-то скребся длинными ногтями.
        Я распахнула дверцы и едва сдержала в груди крик, потому что в шкафу была Скалларк. Прозрачная пленка в несколько слоев все еще сжимала ее хрупкое тело, а голова повернулась в мою сторону, и глаза, налитые кровью, всмотрелись в мои.
        - Теперь счастлива, Кая?
        Я схожу с ума.
        - Зачем ты убила меня?
        Всему виной документы Аспена. Я слишком близко к сердцу приняла эти записи, примерила на себя роль подозреваемой, взглянула на себя его глазами и вжилась в роль. Я не убийца. Я пыталась найти Скалларк. Я пыталась спасти ее.
        Я закрыла рукой глаза и тут же убрала ее. В шкафу никого не было - ни Скалларк, ни мифических чудовищ; зато снаружи меня поджидало реальное чудовище - Неизвестный меня все-таки нашел.
        Нет, он давно меня отыскал, просто ему надоело прятаться в тени, теперь он хочет встретиться лицом к лицу.
        Вот только я пока что не готова.
        Я забралась в шкаф и подтянула колени к груди. Захлопнула дверцы, отрезав себя от реального живого мира, и сжала в ладонях пистолет, выставив его перед собой.
        Я сидела, зажмурившись.
        Я в полной безопасности.
        Он не заглянет сюда.
        Это другой мир.
        Я распахнула глаза и осознала, что лежу на спине. Пистолет пропал, а руки вытянуты вдоль тела ладонями вниз и касаются деревянных досок гроба, все еще пахнущих свежим деревом. Я вдохнула запах хвои и мха и почувствовала, как откуда-то сверху ко мне пробирается аромат пожухлой травы, выгоревшей на солнце, и меда. Значит, подсказало сознание, Ной где-то рядом. В мозгу тут же всплыл его образ солнечного мальчика: светлые волосы забавно встрепаны, голубые глаза, искренние и бездонные, заставляют всматриваться в них в поисках несказанных слов, а на губах застыл вишневый сок.
        Ной улыбнулся мне, но тут же исчез, когда вдруг кто-то постучал в дверь. Я подскочила на кровати, вздрогнув всем телом, и резко села, щелкнув выключателем лампы. Все проделала за одну секунду, так, что голова закружилась. Но это было приятное ощущение, ведь по сравнению с ночным кошмаром подобная физическая боль не такое уж плохое наказание.
        Стук в дверь повторился, а затем раздался голос Крэйга:
        - Кая, открывай. Я знаю, что ты не спишь и слышишь мой голос. Если только ты и его не забыла за эти дни. Выходи, доктор Айрленд, я жду.
        Услышав его голос, я сумела выдохнуть, а затем пригладила волосы и отправилась открывать. Крэйг стоял на пороге со скрещенными на груди руками и недовольным выражением лица. И хоть он поджал губы и заломил брови, я увидела в его прищуренных глазах боль.
        Мы смотрели друг на друга целую минуту, а затем Крэйг тяжело вздохнул и опустил руки, сунув их в карманы домашних спортивных штанов черного цвета.
        - Хорошо, что с тобой все в порядке. - Он повел головой в сторону: - Выметайся из своей каморки. Идем в кафе. Угощаю.
        - Не стоит, Крэйг. Но… эм… спасибо. Спасибо, - решительнее добавила я и нырнула назад в квартиру, собираясь захлопнуть дверь перед носом у друга. Вот только Крэйг легонько толкнул ее ногой, не позволяя ее закрыть до конца. Я подняла на него взгляд и бесстрастно осведомилась:
        - Чего ты хочешь?
        - Я уже сказал, Кая. Одевайся, идем в кафе.
        - Я не хочу в кафе, - ответила я, чем заслужила тяжелый и многозначительный вздох. Его грудь в толстовке с эмблемой университета УЭК поднялась и опустилась.
        Я на секунду подумала о том, что чувствует Крэйг. Он так же одинок, как и я? Нет, у него больше друзей, чем у меня, у него есть друзья… но ни с кем из них он не может в открытую поговорить о своих чувствах. Он поэтому пришел - поговорить? Но он знает меня и знает, что я не стану об этом разговаривать.
        - Давай хотя бы пройдемся, - сдался он, увидев, что и я готова на компромисс.
        - Только надену куртку. - Я скрылась в доме, переоделась в черные штаны и накинула пуховик. Перед выходом бросила взгляд на шкаф, где видела Скалларк, и, прикрыв глаза, тяжело сглотнула горечь, скопившуюся во рту.
        Детектив Дин настаивал на том, чтобы я не отчаивалась:
        - Хоть Лаура и призналась, тело не найдено, Кая, - пытался он меня обнадежить. - Возможно, Скалларк жива, ведь есть случаи, когда похищенных находили в целости и сохранности…
        Тогда я смотрела в его лицо молча и даже не пыталась возражать. Пусть думает, что хочет, я-то знаю ответ, думала я, но он упрямо сказал:
        - Тебя ведь нашли.
        И тогда я не выдержала:
        - Меня не нашли. Меня никто не нашел.
        Но детектив Дин продолжал давить, будто думал, что своим упрямым голосом заставит в моей голове дурные мысли превратиться в хорошие:
        - Ты выжила.
        - Потому что я умею выживать.
        - Что, если и Скалларк умеет? - спросил он тогда; и я вновь ничего не ответила. Потому что знала, что Скалларк не умеет. Уже тогда я знала, что Скалларк не жива.
        Теперь этот разговор преследовал меня постоянно. Чувство вины оттого, что, возможно, в глубине души я никогда и не надеялась найти Скалларк, а сразу же поверила Ною, выгрызало в душе черную дыру.
        Я опомнилась и, кинув в карман куртки мобильный, натянула на волосы шапку и сунула ноги в ботинки, а затем выскользнула из квартиры, предварительно бросив взгляд на горшок с цветком, свисающий с потолка у самой входной двери. Там была спрятана камера, которая работает двадцать четыре часа в сутки.
        - Как раз зайдем в супермаркет, - воодушевленно сказал Крэйг, - у меня дома совсем нет сладостей.
        - Я думала, ты не любишь сладости.
        - Я - нет, - туманно ответил он, первым спускаясь по лестнице. Его шаги грохотали так, что я невольно сравнила их с шагами Неизвестного. Был ли он действительно там, или, как и говорил Ной, меня одолели видения? Ночные кошмары скоро заменят мою жизнь? Хотя о какой жизни речь, когда я уже и так мертва?
        После сегодняшнего кошмара мне пришла в голову еще одна мысль: стоит установить камеру не только в квартире, но и снаружи, чтобы знать, кто топчется на пороге. Я рассчитывала, что если Неизвестный меня обнаружит, то ему не составит труда забраться в мое жилище, однако если предположить, что этот субъект просто играет в игры и желает меня подставить, он может просто стоять рядом с дверью и пугать меня.
        Мы вышли на улицу, и я впервые за несколько дней вдохнула свежий воздух и подставила лицо осеннему ветру. Он тут же царапнул лицо и попытался забраться в грудь, но я дернула молнию на куртке. Крэйг последовал моему примеру.
        - Ну и холод же в Старом городе, - пожаловался он с невеселой усмешкой. - В центре всегда теплее, не замечала?
        - Не знаю, - ответила я.
        Спустившись по каменным ступеням дома, мы пошли по аллее, окруженной высокими деревьями, в сторону супермаркета, который находился недалеко от автозаправки.
        - Мы давно знали, что к этому все идет, - вдруг тихо сказал Крэйг. Я посмотрела на него, но он был значительно выше меня и даже не опустил головы, поэтому понять по глазам, что он чувствует, не смогла. - Еще когда Скалларк исчезла, мы уже все знали, ведь так?
        - Да, - несколько секунд спустя ответила я, засовывая руки в карманы. Ветер растрепал мои длинные черные волосы, и они закрыли глаза. Я замедлила шаг и остановилась, чтобы убрать их под куртку. Крэйг обернулся и, засунув руки в карманы, подошел ко мне.
        - Тогда в чем дело? - Я непонимающе посмотрела на него, отодвинув шапку со лба. Крэйг настойчивее спросил: - Что происходит, Кая? Я даже не представляю, что ты почувствовала, обнаружив там Скалларк… но… ты не такая.
        - Не такая? - глухо спросила я, и Крэйг покачал головой:
        - Ты многое пережила, но никогда не пряталась. Не говори, что я не знаю тебя. Я знаю. И это не ты. Ты бы не стала прятаться и игнорировать звонки. - Крэйг отчитывал меня мягким тоном, отчего все в груди тут же вспыхнуло холодным огнем. - Что там случилось? От чего ты скрываешься?
        К счастью, на улице было слишком темно, а фонари не помогали. Над нашими головами грохотал гром, вокруг яростно кружил ветер; поэтому Крэйг не видел моего лица и не слышал моего тяжелого дыхания, которое с шумом вырывалось из груди. Но, наверное, он понял, что я чувствую, потому что вдруг качнул головой из стороны в сторону и хмыкнул:
        - Т - тактичность. Этого мне всегда недоставало. - Он неспешно двинулся к супермаркету, и я, замешкавшись, пошла следом. - Потому родители и запихнули меня в Первый медицинский павильон после юридического.
        - А мои родители не хотели, чтобы я становилась врачом, - разоткровенничалась вдруг я, кутаясь в куртку. Высказалась и тут же попыталась отгородиться от собственных слов. Крэйг удивился:
        - Правда?
        - Папа хотел, чтобы я поступила в военную академию. Но когда я сказала, что стану врачом, он просто… - я замолчала, пытаясь подобрать подходящее слово, но Крэйг быстро пришел на помощь:
        - Взбесился?
        - Да, - нехотя ответила я, - взбесился. Он думал, что мне это не подходит. Он думал, что у меня другая мечта и я лишь притворяюсь, что хочу стать врачом. Из-за Джорджи. Папа думал, что я виню себя в ее смерти. Но я просто… хотела искупить свой грех, смыть со своих рук кровь Стивена Роджерса. И хоть он был чудовищем, он был также человеком, а я безжалостно убила его. - К сожалению, Крэйг меня не перебивал, а мне позарез нужно было глотнуть свежего воздуха - аж в легких горело. Я шмыгнула носом. - Папа не хотел, чтобы прошлое держало меня в тисках, не хотел, чтобы каждый раз, надевая белый халат, я вспоминала о клетке.
        Ветер пронизывал меня до глубины души и замораживал слова, которые я хотела произнести. Поэтому они застревали в горле и царапали кожу. Приходилось вытаскивать их острым крюком, потому что я хотела договорить. Поделиться хоть с кем-нибудь.
        - Ты прав, я прячусь.
        Крэйг подождал несколько секунд и только потом спросил:
        - От чего?
        - Не от чего, а от кого. Я прячусь от себя.
        Крэйг пристроился к моему шагу, давая мне время подумать над продолжением. Но я больше не хотела говорить. Горло кровоточило, голова закружилась, будто ветер проник в череп и принялся там буйствовать, и пальцы в карманах куртки замерзли.
        - Я хочу домой, - заявила я, резко останавливаясь. Крэйг вздохнул и тоже остановился.
        - Мы так никогда не дойдем до магазина, Кая. - Он кивнул в сторону автозаправки. - Давай, еще несколько шагов. Не стоит бояться себя наедине со мной.
        - А вдруг я и тебе причиню боль? - вырвалось у меня. Крэйг приблизился, с недоумением спросив:
        - Какую боль?
        Ветер яростнее вцепился мне в волосы, где-то вдали сверкнула вспышка молнии. Почувствовав, что на нас вскоре обрушится ливень, Крэйг произнес:
        - Знаешь, что? Давай сейчас сходим в магазин, а потом поговорим. У тебя в крови сахар снизился, Кая, вот потому ты так себя и ведешь, - нашел он отличное объяснение и, схватив меня под локоть, потащил дальше.
        В воздухе запахло мокрыми листьями и влажной почвой. Я не сразу поняла, что пошел дождь - услышала его. Затем на нос капнула холодная капля, и я вытащила руку из кармана и провела ладонью по шапке. Влажная.
        Дождь пошел сильнее, и, повинуясь порывам ветра, стал хлестать нас с Крэйгом в спины и лица. Через несколько минут мы вбежали в магазин мокрые с ног до головы.
        - Ну как? - почему-то спросил Крэйг, когда мы очутились в светлом помещении. Я уловила в его глазах усмешку и удивилась:
        - Чему ты радуешься?
        - Теперь ты меньше похожа на труп, - ответил он и, стряхнув с себя обеими ладонями капли, направился к полкам со всякой всячиной в поисках подходящих продуктов. Я поглядела ему вслед.
        Если бы можно было вернуть себе жизнь пробежкой под дождем, я бы бегала с утра до ночи. Но я уже не вернусь. Я мертва, как и Скалларк.
        Не догадываясь о моих мыслях, Крэйг быстро затарился и вышел из магазина, нагруженный пакетами. Я стояла под навесом, слушая дождь и вдыхая его запах, ведь как только вернусь домой, сразу же запрусь на щеколду и завалюсь на диван. В этом магазине мне не купить батарейки жизнерадостности и силы воли. Мои уже износились. Да и не хочу я менять их.
        - Ну что? - спросил Крэйг, останавливаясь рядом и глядя на дождь, будто мы сидели в зале кинотеатра, а по экрану шел очень интересный фильм. - Свежестью пахнет. А скоро еще и острой лапшой запахнет. Хочешь острой лапши? А, ты же не любишь лапшу… Давай тогда я приготовлю что-то другое?
        Я медленно повернула голову в сторону Крэйга, и он спустя несколько секунд, когда уже не мог игнорировать взгляд, опустил голову и посмотрел на меня.
        - Что? Я просто пригласил тебя на ужин. Я верну тебя домой, не бойся. Хоть из твоей квартиры и попахивает как-то странно… - задумчивым тоном пробормотал он. Я выгнула бровь, и он улыбнулся: - Да шучу я. Нормальный у твоей квартиры запах.
        - Аспен думает, что это я убийца.
        Крэйг несколько раз в недоумении моргнул.
        - О чем это ты? - Его взгляд стал строгим, будто я только что оскорбила его медицинское призвание или всех добрых людей в мире назвала идиотами. Сделай я что-то из этого, Крэйг бы смотрел точно так же. Он многозначительно промолчал, давая мне шанс забрать свои слова, но я ответила:
        - Аспен так никогда и не поверил мне. Он всегда думал, что я Неизвестный, что это я убила девочек и их отцов. И когда он попал в аварию… Я все время думаю: а что, если это из-за меня? Вдруг я и в этом виновата?
        - Что значит «и в этом»? - тем же тоном осведомился Крэйг. Он повернулся ко мне, шелестя пакетами. - Ты пока что еще ни в чем не виновна. Нет. Ты не виновата ни в чем. И Аспен так не думал, Кая. Кто тебе сказал?
        - Он сам, - ответила я спокойным голосом. Странно, но озвучить это вслух было не так уж и плохо. На душе стало легче, а одеяло, которое, казалось, постоянно было на моих плечах, вызывая то жар, то холод, исчезло.
        - Кая. - Этот тон мне не понравился - так говорят с сумасшедшими, которых хотят образумить. - Аспен в коме уже пятнадцать дней. Он не может говорить.
        - Он не может говорить, но он сказал. Не сейчас - давно. Я нашла его… всякие файлы. Он собирал информацию о подозреваемых. Не хочу жаловаться, - хмыкнула я, - но угадай, кто в списке под номером один?
        Крэйг изумленно выдохнул и качнул головой, будто считал, что ослышался и, если хорошенько встряхнется, до него дойдет истинный смысл сказанного. Я не отводила от него взгляда.
        - Ты шутишь?
        - Нет, Крэйг, я не шучу, - заверила я. Набрала полную грудь воздуха и выдохнула. - Да. Но хуже всего не это. Хуже всего то, что я думаю, что, возможно, он прав. Я начинаю замечать всякие вещи, на которые Аспен мог обратить внимание. И думаю, что у него могли быть основания… так считать.
        - Кая. Ты что-то не так поняла. Аспен не мог этого сказать. Или… - тут же надавил Крэйг, увидев мой взгляд, - это он ошибся. Это ошибка. Аспен любил Сьюзен. Тебя тоже.
        Я приоткрыла рот от удивления.
        - Это он мне сказал, - продолжал Крэйг, воспользовавшись моим молчанием. - Мы с ним немного сдружились. Я пытался убедить его не жить с Кирой и схлопотал за это здоровенную гематому на щеке…
        - Я помню, - вставила я, прищурившись. Крэйг тогда сказал, что какой-то ревнивый дружок его подруги набросился на него в переулке.
        - Ну вот. Он сказал, что не будет вдаваться в подробности, но делает это из-за тебя. Прозвучало все дико и странно, как, в общем-то, звучит и сейчас, но я ему поверил. Взгляд у него был абсолютно невменяемый. - Крэйг покачал головой, глядя на шумную завесу дождя. - Да… он сказал, что ни за что не позволит кому-то обидеть тебя.
        Мы несколько секунд помолчали, затем я сказала:
        - Идем домой, Крэйг. Хватит тут стоять.
        - Да, идем. - Он подхватил меня под локоть и быстро потащил в сторону нашего дома. Мы шлепали прямо по лужам и промокли насквозь.
        - Кажется, я потерял пачку печенья, - запыхавшись, пробормотал Крэйг, роясь в пакете. Мы только вбежали в подъезд и стояли, прислонившись к стенам, выкрашенным в больничный цвет. - И забыл купить шоколадку с орехами для Мары, которую она клянчила у меня.
        - Ты серьезно? - Я посмотрела на Крэйга. - Мне казалось, ты не ладишь с Марой.
        - Нет. Да. Нет, она просто ведет себя немножко странно в последнее время, а так - приятная маленькая леди.
        - Как именно странно?
        - Ну, - задумчиво пробормотал Крэйг, роясь в пакете и проверяя наличие покупок, - не считая того, что она постоянно спрашивала, как много раз я с тобой целовался? Ага, не смейся, я серьезно.
        - Я и не смеюсь, - мрачно сказала я, выпрямляясь и отходя от стены. - Что еще она делала?
        - Этого мало? Ей всего восемь лет, и она не должна приставать ко взрослым с такими вопросами. Раньше она хотела выйти за меня замуж, а теперь постоянно спрашивает, как хорошо я целуюсь.
        - Крэйг, - я усмехнулась, - ты, наверное, для нее герой?
        - Герой? - Он отвлекся от пакета, затем тоже выпрямился, задумчиво кивнув. - Ну, может, так и есть. Когда я был на юридическом, Анастасия часто просила меня присмотреть за Марой. Я читал ей сказки, водил на карусель и всякое такое. Ей нравился аттракцион в виде мухомора.
        - Джорджи тоже постоянно говорила о любви. Из-за сказок, наверное. - Я подумала. - Все время повторяла, что я напоминаю ей принцессу, но мне стоит стать нежнее, иначе я могу распугать всех принцев.
        Настала очередь Крэйга смеяться.
        - Твоя сестра была очень умной.
        - Не то слово, - улыбнулась я. Прочистив горло, сказала: - Идем наверх.
        - Я приглашаю тебя на ужин, я говорил? - спросил Крэйг, бросив взгляд через плечо.
        - Да. Ведь не зря ты меня вытащил.
        - Не зря, - подтвердил он.
        Когда мы вошли в его квартиру, он тут же стащил кроссовки, зацепив их одну за другой, и протопал на кухню, шлепая мокрыми носками по полу.
        - Черт, не знал, что будет такой дождь, - услышала я его раздраженное бормотание. Я потопталась на коврике у двери и крикнула:
        - Эй, я пойду, приму душ. И тебе советую сделать то же. И носки сними.
        - Чтобы через тридцать минут была здесь, или буду опять тарабанить в твою дверь!
        - Буду здесь, - пообещала я, отворачиваясь.
        - Кая! - голос Крэйга, в котором отчего-то появилась искренняя горечь, заставил меня на секунду замереть. Я не хотела, чтобы все становилось таким личным. Но все равно обернулась и заверила:
        - Я же сказала: сейчас вернусь.
        И я вернулась. Переодевшись в сухую одежду, я вошла в квартиру Крэйга, тут же погрузившись в чудесную смесь из запахов жареного мяса и лука, томатного соуса и кофе.
        Крэйг выглядел посвежевшим. Его темные волосы были мокрыми после душа и завились на концах, на плече болталось полотенце.
        - Проходи, ужин ждет.
        Кухня в квартире Крэйга была совсем крохотной, но уютной, не то что у Аспена, где каждый миллиметр был задрапирован черной тканью. Крохотный стол рядом с дверью на балкон уже был накрыт. Я присела на деревянную скамеечку и откинулась на стену. Крэйг опустился напротив, задев мои колени своими, и пробормотал:
        - Я боялся, что ты не придешь.
        - Я же сказала, что приду.
        - Знаю, но от тебя можно ждать чего угодно.
        Почти те же слова, которые однажды сказал мне Аспен: что я пугаю его, потому что настолько хорошо контролирую выражение лица, что он не знает, чего от меня можно ожидать. Отбросив эту невеселую мысль, которая, учитывая новые данные, была тревожным звоночком, я принялась за ужин.
        - Вкусно, спасибо.
        - Правда вкусно?
        - Не притворяйся, что не знаешь о своих способностях.
        - Просто пытаюсь тебя отвлечь, - он цыкнул. - Прекрати и притворись нормальным человеком.
        « - Ты действительно робот.
        - Я лучше, чем робот», - вдруг вспомнились слова Скалларк, и я тут же подскочила. Крэйг будто ждал чего-то в этом роде и оказался на ногах одновременно со мной. Я подняла руки, чтобы ему не пришло в голову касаться меня.
        - Я так не могу, Крэйг. Мне пора домой.
        - Успокойся, Кая, - сказал он, подходя ко мне. На крошечной кухне развернуться было негде, но он умудрился стоять в двух шагах от меня, да еще и руки вперед выставить.
        - Нет, мне нужно домой.
        - Сядь. - Он вдруг схватил меня за плечи и опустил на стул, а я вцепилась в его запястья, сжав так, что почувствовала, как в его руке хрустнуло. Он поморщился, но не отпустил, сказав:
        - Ты просто человек, вот и все. И ты ни в чем не виновата. Ты ничего не сделала. Это Лаура. Ее задержали, и она созналась. Это не ты.
        - А если я подставила ее?
        - Что ты несешь? - Крэйг изумленно выпрямился, и удивление в его глазах тут же сменилось яростью. - Прекрати говорить этот бред!
        - Это мозг, Крэйг, а не твоя записная книжка! - рассердилась я. - Ты не можешь давать указания! Это не контролируется. Ты прав: я просто человек, вот и все!
        - Кая, Кая, - шепнул он, присев передо мной на корточки. - Я даже боюсь представить, что ты чувствуешь. Но ты должна чувствовать. Если перестанешь, то просто пропадешь. Ты сломалась, но ты можешь вернуться в больницу. Ты врач, и ты должна спасать людей.
        Зачем он и это приплел сюда?
        - Я работаю в архиве, - напомнила я. Мой секундный порыв взорваться так же быстро растаял, как и возник.
        - Архив - это тоже важно, - заверил он. Со вздохом приподнявшись, он пересел на табуретку. Уставшими руками потер лоб, склонил голову и сцепил пальцы в замок на макушке. - Я тоже устал. Все кажется фальшивым. За несколько месяцев я потерял многих знакомых и друзей. А я ведь знал их многие годы. Мы выросли вместе… Кая, мы с тобой не можем сдаться. Только не мы.
        - Почему не мы? - спросила я.
        - Потому что мы их знали. Знали настоящими. Помнишь тот случай первого ноября, когда в больницу заявились Патриция и Альма? Они орали в палате Аспена друг на друга, и никто не мог их успокоить?
        - Это нормально. Они - его семья.
        - Да, семья, - с горечью кивнул Крэйг. - Вот только Патриция думает, что ты от него беременна. Она не знает о нем правды. Если ты не вернешься, кто будет навещать Аспена? Оставишь его наедине с Кирой?
        Я открыла рот, но не успела возразить, потому что была изумлена и поражена.
        - Вижу, об этом ты не подумала, да? Не все учла? Кая… дело даже не в Аспене. Дело в тебе. Ты не можешь прятаться здесь вечно. Никто и не говорил, что есть сроки скорби. Но ты держалась, когда похитили Скалларк. Да, ты стала еще более странной, чем обычно, а это о многом говорит, но все же ты работала и каждый день выходила из дому. Даже с Кирой подралась. А теперь? Сидишь в шкафу и дрожишь от страха?
        Я с трудом сделала глоток зеленого чая. Он был горьким и холодным.
        - Я не стану просить прощения, - жестким тоном предупредил Крэйг. Он осадил скорее себя, чем меня, потому что, готова спорить, его в ту же секунду, после произнесенных слов, охватило чувство вины.
        - Ты уже сказала, что именно держит тебя на месте. Отпусти это и борись. Ты же солдат, Айрленд. Доктор Айрленд. Ты не можешь бояться себя. Лаура в тюрьме, и ты должна выйти наружу и оглянуться. У нас все еще есть Аспен, и мы должны вытащить его. Вернуть Аспена к жизни, Кая. Вернуть Аспена.
        - Вернуть Аспена, - повторила я. Крэйг кивнул, не отрывая от меня взгляда.
        - Да, вернуть Аспена к жизни. Но прежде чем это сделать, ты и сама должна вернуться.
        Только когда спасешь Леду Стивенсон, сможешь вернуться, - услышала я голос Ноя в голове и поежилась. Прочь, прочь, прочь из моей головы. Ной лжец. Он скрыл от меня даже то, о чем мог поведать ранее: что я умерла не в сентябре, что я вскрыла Стивена кухонным ножом, что я была знакома с Ноем Эллиссом много лет назад, что Ной Эллисс мертв, а тот, кого я люблю, даже не человек, а Смерть. Или он рассчитывал, что я сама обо всем догадаюсь?
        Может, именно на это он и надеялся? Думал, что, если я вникну в суть проблемы с Ледой Стивенсон, в итоге до меня дойдет, что я окончательно и бесповоротно мертва и что его слова «вернуться» значат не вернуться к нормальной жизни и использовать потраченное время, а вернуться в мир мертвых, где мне самое место? Но тогда для чего он все время просил меня заняться теми вещами, которыми занимаются двадцатилетние девушки? Нет. Девятнадцатилетние. Мне так и не исполнилось двадцать. И мне не исполнилось… семнадцать? Нет.
        Я глубоко задумалась.
        Вообще-то именно в этот раз все было по-другому. Возможно, в той клетке я умерла случайно? Возможно, это не было запланировано Ноем, и он решил вернуть меня и стер память обо всем случившемся?
        - Ну что, может, глянем какой-нибудь фильм? У меня есть все сезоны «Доктора Хауса», если интересно…
        - О, нет, - тут же отозвалась я, выныривая из своих размышлений, - только не его. Хватит с меня больницы. Хватит, - пробормотала я, делая еще глоток чая.

* * *

16 НОЯБРЯ 2016
        Мое возвращение в больницу не прошло незамеченным: миссис Фоллис, шедшая по коридору на белых дрожащих ногах, выглядывающих из-под рубашки-распашонки, остановилась и подкатила ко мне капельницу.
        - Кая, это ты? - Ее голос был слабым, а взгляд влажных глаз - бодрым и жизнерадостным.
        - Доброе утро, миссис Фоллис, - улыбнулась я, глядя на нее сверху вниз.
        После того как я пообещала заглянуть позже и миссис Фоллис ушла, я лицом к лицу столкнулась с доктором Арнеттом.
        - Стой, стой, стой. - Он многозначительно протер глаза. - Кажется, у меня жар. Или часы неправильно идут? На твоих сколько?
        Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, поэтому я в недоумении посмотрела на свои наручные часы.
        - Три?
        - Хм, - задумчиво протянул доктор, даже не взглянув на свои. - Странно. Наверное, это не тебе я позвонил и сказал, что ты работаешь в ночную смену?
        Мое лицо помрачнело: теперь-то все ясно.
        - Доктор Арнетт, почему мне нельзя было прийти в больницу раньше времени?
        Ведь не потому, что я…
        Он сделал несколько шагов вперед, так, что носки его новомодных кожаных ботинок едва не столкнулись с моими, и украдкой посмотрел по сторонам, прежде чем заговорщицки начать:
        - Кая… - сейчас он скажет то, что я думаю. - Понимаешь, в больнице сейчас тяжелая ситуация, в основном потому, что… - Он закончил еще тише: - Потому, что говорят в новостях.
        - Так все из-за Скалларк? - Я посмотрела на доктора Арнетта в упор. Его лицо было так близко, что я увидела в уголках глаз морщинки.
        - Нет, дело не в ней. Дело в профессоре Джеймис-Ллойде. Он заходил, говорит, ты ему угрожала. Ты что-нибудь знаешь об этом?
        - Нет, не знаю, - ответила я. Доктор Арнетт поднял брови и немного отодвинулся, будто хотел рассмотреть меня издалека. Я пояснила: - Он законченный социопат, который мучает свою дочь. Никому я не угрожала. Это он угрожал.
        Доктор Арнетт недовольно поджал губы. Его голос снизился до шепота:
        - Осторожнее с обвинениями, Кая. Я не всегда смогу помогать тебе. - Последняя фраза доктора Арнетта вывела меня из равновесия. Что значит «я не всегда смогу помогать тебе»? - Кстати говоря, ты уверена, что можешь работать? Ты плохо выглядишь. - Он с беспокойством посмотрел в мое лицо. - Горло болит?
        - Доктор Арнетт, - я закатила глаза. - Пойду в ординат…
        - И сделай горячий чай, - перебил он. - Сейчас мне нужно в Институт анатомии, так что ты знаешь, где меня искать. И, - он отошел на несколько шагов, но обернулся, - если придет профессор Джеймис-Ллойд или его представитель, прячься.
        Я не успела понять, пошутил ли доктор Арнетт, потому что он отвернулся и направился к лифтам. Скорее всего, он руководствовался своим любимым принципом «в каждой шутке есть доля правды», и мне действительно стоит опасаться профессора Джеймис-Ллойда.
        Я помедлила, а затем окликнула доктора и, когда он остановился, приблизилась к нему быстрым шагом.
        - Кстати, вы не встречали Дориана? Прошло несколько дней, но я по-прежнему не могу с ним связаться.
        Я утаила, что первые три дня самолично игнорировала его звонки.
        Доктор Арнетт призадумался.
        - О. Ну, он в пятницу провел у второкурсников лекцию в Институте, а затем ушел на больничный, сказав, что ему нездоровится. А лучше, Кая, спроси у Крэйга - он точно должен знать о том, что происходит с его руководителем.
        Как странно… Дориан никак не мог заболеть… Куда он подевался? Мне стало страшно, что с Дорианом что-то случилось. Вдруг он навсегда ушел в другой мир? Вдруг Ной окончательно его забрал?
        На лестничной клетке пятого этажа я вновь позвонила дядюшке-профессору, а затем, глянув вверх, увидела худощавую фигуру Киры, притулившуюся у плетеной кадки с цветком на длинном стебле. Этот цветок, стоящий у двери в палату Аспена, вдруг зацвел крошечными синими цветочками, но все равно оставался, по моему мнению, таким же уродливым, как и прежде. Кира показалась мне такой же болезненной на вид, как и этот цветок. На ней опять был свитер Аспена, на этот раз темно-бордовый с широкой резинкой и треугольным вырезом, и черные уже знакомые мне джинсы. В ее лице ничего не изменилось, даже когда она заметила меня. Я тоже проигнорировала ее и, поднявшись на площадку и поравнявшись с запертой в палату дверью, поняла, почему она находилась в коридоре, а не с Аспеном. Из палаты доносились раздраженные голоса Патриции и Альмы - они спорили о предстоящей свадьбе, срываясь на крик.
        Когда речь зашла о ребенке, мы с Кирой переглянулись, и я негромко спросила:
        - Что происходит?
        - А ты не слышишь? Решают судьбу Аспена, будто он цирковое животное. - В ее взгляде проскользнул плохо скрытый интерес, и она нехотя спросила: - А ты как?.. После моего отца…
        Я прислушалась к голосам из палаты (они становились громче и агрессивнее) и задала себе вопрос: Кира вышла, потому что не хотела слушать о нашей с Аспеном свадьбе или ее выгнали?
        - Послушай… - Она неловко переступила с ноги на ногу. - Нам надо поговорить.
        - Мама, ну как ты не понимаешь?! - доносилось из-за закрытой двери. - Мы ничего не знаем! Может, Аспен и не собирался жениться!
        - Давай позже? - предложила я, на самом деле надеясь, что энтузиазм Киры поутихнет и она решит не возобновлять разговор, ведь если она тоже станет говорить о своем отце, я не буду так снисходительна, как с доктором Арнеттом. Услышав характерный хруст бьющегося стекла, я толкнула дверь и увидела, как Кира слева от меня беззвучно открыла рот: она явно не собиралась вмешиваться. Стоило мне переступить порог, и крики мгновенно прекратились.
        Я знала, что женщины просто удивлены вмешательством, но в голове тут же промелькнули деструктивные мысли. Мне на секунду показалось, что я - черная фигура, несущая смерть. Будто мое спокойное лицо на самом деле умертвляющая людей маска, и они не удивились, а испугались меня. Как если бы я была Неизвестным, убившим свою лучшую подругу Скалларк.
        Несмотря на бурю в душе, я ровным тоном поинтересовалась:
        - Что здесь происходит? - и боковым зрением увидела, как мимо проскользнула Кира и бочком подкатилась к койке Аспена, притворяясь, будто все время была здесь.
        - Кая, милая, - Патриция растянулась в улыбке. Альма, увидев, как быстро переменилось лицо матери, недовольно изогнула брови и поджала ярко-красные губы. Она отвернулась к Аспену, и я увидела, как на ее шее бьется жилка, выдающая раздражение и нетерпимость. Глядя на ее прямую спину, я едва порывисто не спросила, что случилось с Дорианом, но решила, что целесообразнее сначала переговорить с Патрицией и вновь расставить все точки над «i».
        - Можно вас на минутку?
        Патриция нахмурилась и, бросив злой взгляд на дочь, кивнула мне:
        - Да, дорогая.
        Мне показалось, что она специально любезничает со мной перед Кирой, но, как и ей, так и мне, было плевать. Я вышла из палаты и сделала несколько шагов в сторону лестницы. Патриция последовала за мной, что-то бурча себе под нос, но бурчание тут же прекратилось, когда я остановилась у перил и обернулась к ней.
        - Вы больны? - спросила я прямо. - У вас рак?
        Конечно, Патриция могла стукнуть меня модной сумочкой, как ранее отметелила Киру. Ее руки явно напряглись, пальцы на сумки побелели. Она широко открыла рот, чтобы с возмущением возразить… Но затем сглотнула. Она не хотела разрывать зрительный контакт, но все равно покосилась по сторонам, боясь, что нас услышат.
        - Откуда ты знаешь? Ты смотрела мою медкарту?
        - Я не смотрела вашу карту, лишь предположила, исходя из очевидных симптомов. И, кроме того, вы сказали, что у вас нет времени ждать свадьбу. - Она молча сжала зубы, яростно глядя в ответ. От радушия не осталось и следа, но я спокойно продолжила: - Понимаю, вы считаете, что ваша болезнь повлияет на бизнес…
        - Давай просто закроем эту тему. Я сама разберусь.
        - …Но вы не должны вновь отгораживаться от своих детей. Болезнь - это не недостаток.
        - Ты ничего не знаешь! И прекрати шпионить за мной! Лучше повнимательнее присматривай за Аспеном, пока его не отобрала эта вшивая девчонка! Кира абсолютно не подходит моему сыну!
        Патриция с бешенством развернулась на своих чудовищно высоких каблуках и, удерживая обеими руками сумку на плече, направилась к лифтам. Несколько секунд поглядев ей вслед, я вернулась в палату.
        Кира по-прежнему сидела в изголовье кровати Аспена, а Альма стояла у стены, глядя то на его тело, закутанное в белое одеяло, то на ссутулившуюся Киру. Когда я вошла, она посмотрела на меня и тут же решительно приблизилась.
        - Он скоро очнется, Кая? Как думаешь?
        Я не стала ей лгать, но и всей правды сказать не могла. Бросив взгляд на Киру, я приглушенно ответила:
        - Доктор Сивер, Аспен в норме. Он стабилен, и это уже хорошо.
        Это не те слова, которые она хотела услышать. Секунду ее взгляд был взглядом Патриции - упрямым, яростным и даже гневным, когда она хотела возразить. Но затем он потускнел, и, сжав губы, она отвернулась к младшему брату.
        Я хотела, чтобы Альма Сивер прекратила так смотреть; так, будто я сказала, что Аспен мертв, что он никогда не выйдет из комы. Но я не могла солгать, что все прекрасно. Не могла притвориться, что все нормально. И хотя хотелось назвать точные сроки, дату, когда ее младший брат очнется, я поинтересовалась:
        - Что с Дорианом?
        Альма за секунду преобразилась, и, когда резко посмотрела на меня, я увидела неприкрытую злобу в глазах. И она смотрела на меня так подозрительно, что на секунду я решила, что она знает что-нибудь обо мне. Что-то ужасное. Но тут же ее лицо разгладилось, и она, прочистив горло, скороговоркой произнесла:
        - Ничего. Я ничего не знаю. То есть знаю, но с ним ничего не происходит. - Я вздохнула, и Альма тут же последовала моему примеру. - Да. Все нормально.
        - Что произошло? - Я перефразировала вопрос, следя за тем, чтобы Кира не подслушивала. Альма и не собиралась откровенничать.
        - Ничего. Все кончено, Кая. А если тебе нужны подробности, позвони ему и узнай.
        Наверное, доктор Сивер опять воспринимает все близко к сердцу, - отстраненно подумала я. Когда ее звучные шаги стихли и мы с Кирой остались наедине, та не обернулась. Она словно смирилась, что я стою за ее спиной, мысленно позволила находиться рядом.
        Я поглядела на Аспена, задаваясь вполне логичными вопросами: догадывался ли он о заболевании своей матери? Знал ли, что и она скрывала от него страшный секрет? Может, он и на нее собрал досье? Нет, Аспен ничего не знал, решила я. Патриция осмелилась бороться с пожирающей ее болезнью самостоятельно, решила не втягивать в это детей, считая, что таким странным образом наладит с ними отношения.
        Я со вздохом приблизилась к окну с раздвинутыми жалюзи и посмотрела вниз. Со стороны до меня доносилось невнятное бормотание Киры - наверное, вновь рассказывает Аспену страшные сказки. Бросив взгляд в сторону, я заметила, что она облокотилась спиной о тумбочку и читает книгу в мягкой обложке. Ее губы шевелились, проговаривая прочитанное. Полностью увлеченная - такая Кира мне нравится больше. Я покопалась в сознании, глядя на нее, и поняла, что больше не злюсь. Если хорошенько подумать, я испытываю к ней… равнодушие. А еще боюсь, что это хрупкое, скованное цепями злобы и агрессии тело высосет из Аспена все соки, когда меня вдруг не станет. Ведь когда я исчезну, Кира найдет к кому приревновать его. Обязательно найдет.
        Совершенно неожиданно для себя я вдруг спросила:
        - Ты его любишь?
        Она оторвала взгляд от книги и удивленно посмотрела сперва на меня, затем на Аспена, затем вновь на меня, ответила «да» и вновь углубилась в историю. А я продолжала смотреть на ее профиль. Томный взгляд из-под длинных черных ресниц, кривая челка, открывающая брови и торчащая в разные стороны, изогнутые бледные губы. Мне хотелось задать еще тысячу вопросов. Почему тогда ты мучила его? Почему ты его отвергла? Почему ты обижала его и обращалась с ним, как с тряпкой? Почему, если ты его любила, вела себя как сволочь?
        Я хотела спросить, но не спросила. Потому что помимо вопросов были воспоминания. Хоть я и не ненавидела Киру Джеймис-Ллойд, я все равно помнила, как она обращалась со мной, с Аспеном, с моими друзьями, с моей семьей. Несмотря на то, что я не помнила своих чувств к ней, я помнила ее чувства ко мне - пожирающие и гневные.
        Я отвернулась от окна, сквозь которое заглядывали набухшие осадками серые тучи, и снова спросила:
        - Кира, что происходит между тобой и твоим отцом? - Она медленно выпрямилась и я увидела, как от ее лица разом отхлынула вся кровь. - Как я оказалась замешана в ваших разборках, и почему доктор Арнетт просит меня быть осторожнее?
        Кира закрыла книгу, на обложке которой мелькнуло нечто яркое, и отложила ее на тумбочку к своим наушникам и мобильному телефону, а затем поднялась на ноги и со словами «надо поговорить» схватила меня за руку и затащила в ванную комнату, примыкающую к палате. Увидев выражение моего лица, когда перед моим носом захлопнулась белоснежная дверь, Кира грозно предупредила:
        - Только не надо! Приступ подождет.
        - Открой дверь, - спокойно сказала я, но что-то в моем голосе заставило Киру на секунду замешкаться, а затем она повернула ключ и приоткрыла дверь на пару сантиметров.
        - Смотри. - На мгновение я увидела пространство палаты, а затем снова белый пластик. - За дверью нормальный мир. А здесь ты не одна, ясно? Я с тобой. Возьми меня за руку. - Она протянула ко мне руку, но я не пошевелилась.
        - Как хочешь, я просто пытаюсь с тобой подружиться.
        Подружиться?
        - Зачем тебе это, Кира?
        Ее улыбка превратилась в гримасу.
        - Потому что я чувствую вину. Отец готов тебя убить. Он очень зол. Думает, что я рассказала тебе о… Не важно. Он злится.
        - И что?
        - И это из-за меня, - рыкнула она, злясь от того, что должна объяснять очевидные, по ее мнению, вещи. А может, она злилась из-за того, что вообще объяснялась передо мной - кто знает. - Отец думает, что я рассказала тебе один секрет, и теперь от тебя исходит опасность.
        - От меня?
        - Да, от тебя!
        - Ему ничего не грозит, кроме тюремной камеры.
        Кира отшатнулась, побледнев еще сильнее.
        - Пожалуйста, не шути так.
        - Я и не шучу. Его должны осудить за жестокое обращение. Он себя не контролирует. Если он хотел заколоть тебя в туалете в больнице, куда в любой момент могли зайти сотрудники или пациенты - кто угодно, - что помешает ему сделать это прямо сейчас? По-моему, опасность грозит не мне одной, - многозначительно заключила я, но Кира лишь отмахнулась, слабо выдавив:
        - Ты не знаешь, о чем говоришь.
        - Я знаю, о чем говорю. И пока я не вмешиваюсь в ваши дела, пусть твой отец тоже держится от меня подальше.
        Я вышла из ванной, рывком распахнув дверь, и медсестра, которая меняла Аспену капельницу, посмотрела в мою сторону сначала равнодушно, а затем чуть удивленно, заметив за моим плечом Киру. Та, не отставая, приноровилась к моим резким шагам. Когда я вышла из палаты и направилась по безлюдному коридору в сторону лестницы, Кира остановила меня срывающимся голосом.
        - Чего тебе? - я обернулась, и она затормозила.
        - Ты мне не нравишься. - Я подняла брови, ожидая продолжения. Хотелось бы улыбнуться, потому что в душе я улыбнулась, но лицо словно окаменело. Дориан исчез, профессор Джеймис-Ллойд меня преследует, теперь вот Кира ведет себя странно… - Но я знаю, что Аспен тебя любит.
        Ну и к чему она клонит?
        Я спрятала руки в карманы, всем своим видом выражая благодушие. Хочет говорить - пусть говорит. Но Кира вдруг спросила:
        - Как давно ты знаешь?
        - Знаю что?
        - Не прикидывайся. Ты поэтому не оставляешь меня в покое?
        Я изумилась.
        - Я не оставляю тебя в покое?
        Она пожевала губы, подбирая слова.
        - Ты думаешь, мой отец может меня убить, и поэтому не сводишь с меня глаз?
        Опровергая ее теорию, я отвернулась и равнодушно бросила:
        - Мне пора на смену, Кира. Пока.
        Я надеялась, что она не пойдет за мной, и она не пошла, а осталась стоять посреди широкого коридора. Ее лицо было воинственным и упрямым, как у ребенка, возомнившего себя супергероем. «Я одержу победу в любом случае», - читалось в ее взгляде.
        - Аспен меня возненавидит, если с тобой что-то случится по моей вине! Так что теперь я буду за тобой присматривать!
        Она сделала акцент на «я», давая понять: теперь я под колпаком. Боже, почему она это делает? Почему ей вдруг в голову пришла такая совершенно ненормальная идея подружиться со мной?
        Сбежав по лестнице на этаж ниже, я остановилась и вздохнула.
        Глянула наверх, туда, где, по моим подсчетам, находилась палата Аспена, и даже представила на секунду, как Кира вдруг перегнется через перила и помашет мне ладонью с длинными пальцами, ехидно улыбаясь в привычной манере: «Я ведь говорила, что буду следить за тобой».
        Что такое на нее нашло? Я сплю, или она предупредила меня о своем психопате-отце? Я сплю, или в ее сознании действительно существует вторая Кира - девушка, которая разговаривает со мной без желания запустить стаканом в мою голову?
        Я вспомнила ее лицо, когда мы подслушали спор Патриции и Альмы в палате Аспена. Тогда она спросила: «Ты как?», и я решила, что она просто желает поживиться сплетнями. А вдруг нет? Но с чего такие перемены в характере?
        Я почувствовала леденящий душу страх.
        Неужели все из-за Скалларк?
        …
        Я вернулась в больницу не только ради Аспена и слежки за Кирой. Я хотела отыскать записи о Дэйзи Келли. Пока что ничего полезного не нашлось. Большая Санни, должно быть, пошутила, говоря, что в архиве есть какой-то порядок.
        За горой пыльных бумаг я проголодалась и с тоской вспомнила печенье Ноя. Он, судя по вкусу, добавил туда немного алкоголя. Мне бы не помешала пара капель, чтобы разобраться во всех этих документах…
        Во время работы я лихорадочно спрашивала себя, успею ли найти ребенка Дэйзи Келли, да и вообще нужно ли ее (или все-таки его) искать? А вдруг Лауру Дюваль действительно подставили, и на самом деле Неизвестный - это дочь Дэйзи Келли? Вдруг, пока я сижу в этом дурацком подвале, она вновь выйдет на охоту и подыщет себе новую жертву? Кто будет ее следующей? Кира или Леда? Или я? А вдруг здесь вообще нет медкарты Дэйзи Келли, нет никаких документов о рождении ее ребенка, а я зря трачу время?
        Я против воли задумалась о том, о чем боялась думать.
        Зачем я вообще это делаю?
        Зачем продолжаю ходить в больницу? Я не получу диплом. Я не стану врачом. Я никого не спасу и уж тем более не спасу Леду Стивенсон. Я не вернусь.
        Ной прав? Может, я сама сколотила тот гроб и спряталась внутри тесных стен, оттягивая неизбежное - время смерти? Той окончательной смерти, когда Ной Харрингтон не вернет мою душу в тело в тысячный раз, когда я не проснусь, будто ото сна, когда я… просто навсегда уйду.
        Да, Ной был прав.
        Почему-то именно в эту секунду, сидя на расшатанном стуле за столом под тусклым светом лампы, я вдруг почувствовала, что мой мир, полный убеждений, рушится. Глядя на вонючие грязные коробки, я поняла, что должна была слушать Ноя и жить обычной жизнью. Я должна была следовать его советам, ведь мое время так и не пришло и уже никогда не придет. Я потратила его впустую, так и не завершив ни одно из своих дел, и сейчас, вместо того, чтобы спасти Леду Стивенсон от самоубийства и отправиться в лучший мир, если он, конечно, существует, я торчу в подвале и копаюсь в бесполезном и ненужном хламе, половину которого не восстановить.
        Даже сейчас единственное, чем я занимаюсь - пытаюсь оттянуть неизбежное. Все документы рано или поздно сгниют, а эти уже рассыпаются в моих руках.
        Меланхолия никак не желала отступать, и я стала злиться на себя.
        Кому какое дело до ребенка Дэйзи Келли?
        Я захлопнула папку и, ударив по столу, вскочила на ноги. Сцепив на шее пальцы в замок, я несколько раз прошлась мимо стола туда-сюда.
        Дурацкие, дурацкие мысли.
        Прочь.
        Я должна найти ребенка Дэйзи Келли несмотря ни на что, потому что этот ребенок связан с прошлым, и, как я уже выяснила, почти все, что связано с прошлым, связано и с настоящим.
        Я сделала глубокий вдох и выдох.
        Нужно прогуляться. Уже поздно жалеть. Я могу смотреть только вперед. Возможно… после того, как я спасу Леду Стивенсон от самоубийства, Ной даст мне один день, чтобы я провела его наедине с собой, ни о чем не заботясь?..
        Я направилась к каменной лестнице и только потом вспомнила предупреждение Большой Санни: «Не шатайся зазря по больнице! Не попадайся мне на глаза!» Ее слова до странного напоминали приказ доктора Арнетта избегать профессора Джеймис-Ллойда. Наверное, Большая Санни тоже считает, что профессор в твидовом костюме представляет для меня опасность. Или я - для него.
        От дальнейших размышлений меня избавил звонок мобильного. Посмотрев на экран, я обнаружила, что звонит детектив Дин, и прикрыла глаза.
        - Да, детектив?
        - Это Кая Айрленд? - деловито спросил он.
        - Да.
        - Я забыл твой голос, ведь ты не отвечала на звонки.
        Очень смешно.
        - Если тебе интересно… мне звонил приятель из участка. У них есть отпечатки пальцев. С трупа. С тела Скалларк. - Я сглотнула, услышав слово «труп», но не важно, какой термин подберет детектив Дин, от этого суть не изменится. - В обед я скажу, кто является Неизвестным. Но, думаю, это Лаура Дюваль. Признание есть. Тело есть. Ей дадут пожизненное.
        Я не хотела расстраивать детектива Дина своими теориями о ребенке Дэйзи Келли, ведь он так вцепился в Лауру Дюваль - прямо бульдог.
        - Ты, кстати, где?
        - В подвале.
        - Поднимайся наружу, я в столовой.
        Он отключился, и я вновь посмотрела на лестницу. Здесь я видела Скалларк в костюме Невесты Трупа. Какой же Скалларк была красивой и жизнерадостной… Она обладала всеми теми качествами, которых мне так не хватало: живость, саркастичность, великодушие.

* * *
        Перед тем как встретиться с детективом Дином в столовой, я заглянула в туалет, чтобы привести себя в порядок. Подойдя к раковине, я бросила взгляд на свое отражение и, как обычно, не пришла в восторг от увиденного. Дело в тусклом свете из-под люстры в виде розового цветка - не иначе. Это бледный свет делает мои глаза похожими на провалы глазниц, а черные волосы добавлют сходства с привидением. Я вдруг почувствовала странный импульс схватить ножницы и отрезать их. Волосы, говорила Селена, единственное женственное, что во мне есть. Но теперь мне не нужно быть женственной. Теперь мне хочется отыскать себя среди чудес, которыми наполнен Эттон-Крик, измениться по собственной воле, а не потому, что так захотел кто-то другой.
        Опять позвонил детектив Дин. Я опомнилась и, сполоснув руки, метнулась из туалета в сторону столовой. Она имела вид большой квадратной комнаты с довольно низким потолком и окнами во всю стену. Свет, проникающий со двора внутрь, окрасил колонны, подпирающие потолок, белые столы и стулья в невзрачный стальной цвет. Детектив Дин уже поджидал меня за одним из столов, с тарелкой грибного супа и соком. Я присела напротив и, поздоровавшись, спросила:
        - Это для меня?
        - Леда наготовила мне кучу еды, - сказал он вместо ответа.
        - Я не ем больничную еду.
        - Не лги. Ты провела в больнице больше времени, чем все мои знакомые.
        Я молча пододвинула к себе тарелку и принялась есть, ведь, хоть мне и не хотелось хлебать грибной крем-суп под пристальным взглядом детектива Дина, желудок настойчиво требовал наполнить его хоть парой ложек.
        - Ну ладно, - сказала я, - что вам нужно? У меня мало времени.
        - Ты сидишь в архивах и разбираешь пропахшие дымом документы.
        Почему все только об этом и говорят?
        Я хмуро опустила ложку и спросила:
        - Откуда вы знаете, чем я занимаюсь? - Он с вызовом поднял бровь, и я подтвердила: - Ну да, я разбираю документы, и что с того? Это важно. Так о чем вы хотели поговорить?
        - Хороший аппетит, - похвалил детектив Дин, и краем глаза я заметила, как в дверях появился Крэйг со своим приятелем в униформе медбрата. Как же вовремя возникает этот парень - они с детективом Дином будто два магнита! Крэйг увидел меня и споткнулся. Кивнул на спину детектива Дина и широко открыл глаза, задавая беззвучный вопрос. Я отрицательно покачала головой. Если детектив Дин и увидел наше с другом общение, виду не подал.
        - Тебе не интересно узнать о том, что случилось? - спросил он.
        О чем именно?
        - Спасибо за угощение. - Я отодвинула от себя тарелку и сцепила пальцы в замок, положив локти на стол. - Разве вы уже не рассказали, что случилось? Лаура Дюваль призналась в том, что совершила все преступления.
        Детектив Дин выглядел так, будто он мне не верит. Он прищурился и склонил голову набок, немного подумал, а затем спросил:
        - У тебя что-то случилось?
        Я молчала около тридцати секунд, решая, рассказать правду или солгать, и в итоге ответила:
        - Меня мучают ночные кошмары.
        Он не удивился моим словам, но в лице наконец-то промелькнуло что-то человеческое сродни пониманию.
        - Мне снится Скалларк, и она обвиняет меня в том, что с ней случилось, - продолжила я. - В моих снах всегда Неизвестный - это я.
        Детектив Дин вздохнул, задумчиво сведя брови:
        - Помнится мне, пару месяцев назад ты утверждала, что не имеешь никакого отношения к происходящему.
        - Больше я так не считаю.
        Он отмахнулся:
        - Прекрати. Лаура призналась, но я не могу понять, почему ты ей не веришь. Почему?
        - Я не не верю, - поправила я. - Просто сомневаюсь. И почему вы не идете со своими вопросами к коллегам?
        Детектив Дин раздраженно отрезал:
        - Я же говорил, что меня на время отстранили, а к этому делу вообще не подпустят. Им занимался детектив Гаррисон. Теперь его ведут Кристмас и Нильссон.
        - Вот пусть они и разбираются в том, Лаура убила этих людей или нет.
        - Чутье мне подсказывает, Кая, что ты знаешь что-то важное, - с сомнением начал детектив Дин, - но по какой-то причине скрываешь это от меня. Ты не удивилась моим словам, ты не удивилась, что Лаура подозреваемая. Как будто ты… - он присмотрелся к моим глазам. - Ты словно бы знаешь, кто Неизвестный?..
        - Не говорите ерунды, ничего я не знаю. И я не делаю вид, будто ничего не знаю, я действительно ничего не знаю, - сказала я слишком поспешно, но детектив Дин все еще выглядел так, будто сканировал мой мозг. - Аспен сказал, что убийца - женщина. Пусть Кристмас и Нильссон выясняют, Лаура это или нет.
        - Или нет? - переспросил он. - Почему ты сомневаешься?
        - Я не сомневаюсь! - возмутилась я и даже сама удивилась, как громко прозвучал мой голос.
        Мы на долгое время замолчали, и пока я обдумывала ситуацию, детектив Дин смотрел по сторонам с отсутствующим выражением лица. У него под горлом я заметила небольшую царапину (наверное, бритвой порезался), а из-под рубашки торчала тонкая серебряная цепочка.
        Мимо нашего стола проплыл Крэйг, многозначительно подмигнув мне, и я, слабо улыбнувшись в ответ, обратилась к детективу Дину:
        - Вы тоже сомневаетесь.
        Он перестал смотреть в сторону и глянул на меня, но без всякого выражения. Я поняла, что угадала.
        Он думает, что это я? Не похоже… Если бы детектив Дин считал, что я - Неизвестный, он бы не стал общаться со мной, он бы позвонил в полицию, и тогда меня бы арестовали и посадили в соседнюю с Лаурой камеру.
        Я пыталась прочесть по взгляду детектива Дина, о чем он думает, но его лицо стало просто непроницаемой белой маской.
        - Ты права, я не думаю, что это она, хотя все возможно, ведь так? - Он наклонился вперед. - Ладно, я буду с тобой так же откровенен, как и ты со мной. Я много общаюсь с Ледой, и она часто говорит о том, что ты похожа на ее отца.
        Я ничего не ответила, потому что язык в моем рту вдруг одеревенел. Как она может, абсолютно не зная меня, обвинять в том, что мы с ее отцом - психопатом и насильником, - похожи? Глядя на меня, она вспоминает его - так получается?
        - Не бери в голову, - посоветовал детектив. - Леда говорит очень многое. Она не совсем здорова.
        - Это очевидно.
        - Нет, это другое. Она адекватная, разумная, целеустремленная, умная. Словом, она обычная девушка. Понимаешь, возникает чувство, будто у нее есть маленький недостаток.
        - Что вы имеете в виду?
        - По большей степени она ведет себя нормально, изъясняется обычной речью, готовит еду, и нельзя заметить в ней никаких странностей. Но иногда она начинает говорить сама с собой. Я считаю, что у нее галлюцинации. Несколько раз я слышал, как она говорила с кем-то, кто как будто стоял за моей спиной. Спорила с ним. Судя по всему, она видит погибшего отца, который ее мучил.
        - Боль утраты.
        - Несмотря на то, что он делал?
        - Она его дочь. Возможно, в детстве она считала его богом, даже несмотря на то, что он делал. Прощала его. Все ради любви. Она была к нему привязана, и он внушил ей идею, будто, кроме него, о ней некому позаботиться. И она должна благодарить его за то, что он ее любит. - Детектив Дин покачал головой. Я припомнила документы из папки Аспена. - Она рассказывала вам про игрушки, которые дарил ей отец?
        - Да.
        Я кивнула:
        - Он дарил ей игрушки после каждого раза. Поэтому она считает, что он ее любил, и верит в то, что он не хотел ее обидеть. Если какая-то часть мозга сопротивляется этой идее, она ничтожно мала. Она просто не хочет верить в то, что отец не любил ее. Возвращаясь к теории: Лаура узнала, что творится между дочерью и отцом, и пришла в ярость. Она хотела защитить Леду, но было поздно - урон ее психике нанесен, а педофил, который издевался над ней годами, мертв. Поэтому Лаура подавила гнев, наблюдая за тем, как ее племянницу мучают галлюцинации. А затем она каким-то образом узнала о семье Кингов. Эта ситуация напомнила ей ситуацию между Ледой и доктором Стивенсоном, и все словно вернулось назад. Лаура поняла, что должна спасти другую девочку.
        - Но зачем убивать ее? - спросил детектив Дин, полностью погрузившись в мою историю. Я пожала плечами.
        - Возможно, она не хотела, чтобы с Майей случилось то же, что и с Ледой? Жизнь без отца. Боль от потери. Она попыталась уберечь ее от страданий дважды.
        Детектив Дин вновь покачал головой.
        - Просто дикость.
        - Вы никогда не сталкивались с подобным?
        - Приходилось ли мне общаться лично с жертвой изнасилования? Нет. А ты когда-нибудь в кого-нибудь стреляла?
        Я удивилась такому вопросу.
        - Нет, но в меня стреляли. А в вас?
        - Нет, - незамедлительно ответил детектив Дин, глядя на меня широко открытыми глазами. Он не хотел пялиться, и это было заметно, но удивление было сильнее. Хотя что именно его удивляет? Он знает, кто я и что я пережила. И еще я поняла одно: он солгал. В детектива Дина стреляли, но он не признался. Возможно, не захотел отвечать на мои вопросы. А я бы и не спрашивала, ведь я не он.
        Я помолчала несколько секунд, а затем спросила:
        - Если вы сомневаетесь, Лаура ли это… Кто, по-вашему, скрывается под маской Неизвестного?
        - Может быть… - он замешкался, но затем увереннее произнес: - Может быть, это Леда Стивенсон собственной персоной разгуливает ночами в маске Неизвестного?
        Я попыталась не смотреть на детектива Дина как на идиота, но не могла. Кто - Неизвестный? Леда Стивенсон? Леда Стивенсон - девочка-цыпленок, девочка с перерезанными венами, девочка, которую я должна спасти?
        Полный бред.
        К тому же мать Леды Стивенсон - Олива Дюваль, а не Дэйзи Келли.
        Полный бред, - повторила я про себя.
        Я едва не подскочила на неудобном стуле, когда раздалось невнятное урчание мобильного телефона детектива Дина в кармане его кожаной куртки. Он вытащил его, глянул на дисплей и бросил мне:
        - Пора, - и стал выбираться из-за стола.
        Я опешила:
        - Но мы не договорили! - Я тоже поднялась на ноги, готовая что-нибудь предпринять, чтобы остановить его. Детектив снисходительно глянул на меня, криво усмехнувшись:
        - Мне нужно проверить кое-что насчет собаки.
        - Какой собаки? - Я обернулась вокруг своей оси, едва сдерживаясь, чтобы не схватить его за рукав куртки.
        - Кстати, я совсем забыл тебе сказать, - вспомнил он. - Я немножко покопался в участке и обнаружил кое-что интересное, что может тебе пригодиться. Ты знала, что мама Киры пропала без вести?
        Я удивилась, услышав вдруг о Кире, и медленно покачала головой.
        - Она не вернулась из путешествия по Европе. И, - задумчиво продолжил детектив Дин, - хоть профессор Джеймис-Ллойд утверждает, что его жена сбежала с любовником, она вот уже сколько лет не оставляет следов. Больше похоже на то, что она прячется. Или мертва. На самом деле мне пора, - спохватился он, - нужно проверить кое-какую версию, которая, я чувствую, даст результаты. И забрать Леду из участка.
        Он направился к дверям, и я поспешно бросилась следом.
        - Детектив Дин, о чем вы вообще говорили? - Я возмущенно посмотрела на его профиль. - Вы сказали, что подозреваете Леду. Почему? Что заставило вас сделать такой вывод? В этой чудовищной истории на роль Неизвестного меньше всего подходит Леда Стивенсон.
        Он как-то необычно улыбнулся в ответ, и когда повернул голову в мою сторону, его зеленые глаза сверкнули триумфальным огнем.
        - Помни, Кая: все дело в собаке.
        Детектив Дин ускорил шаг, будто не желая, чтобы я догнала его, и вскоре скрылся за дверью. Мои плечи поникли, и я подумала, что, возможно, он подшутил надо мной. При чем здесь собака? О какой вообще собаке шла речь? И, если бы детектив всерьез подозревал Леду Стивенсон, разве он позволил бы ей остаться в своей квартире?

* * *
        После разговора с детективом Дином я снова спустилась в подвал. В этот раз мои шаги по бетонной лестнице были тихими, едва слышными, хотя обычно звучали как топот - в этот раз все звуки заглушили размышления.
        Кира и ее отец, какая-то неведомая собака, которая почему-то не дает покоя детективу Дину, Леда Стивенсон… Что ж, похоже, проживая в квартире детектива Дина, Леда ни разу не пыталась себя убить. Может быть, она скоро выздоровеет, и ей уже не понадобится моя помощь.
        Я не хотела думать о том, что будет после. Я хотела сосредоточиться на том, что происходит сейчас. Сейчас я жива. Я живу.
        Водрузив на стол очередной ящик с папками, я засекла время и принялась за работу.
        …
        Я проснулась в архиве на полу и поежилась. Вся правая половина лица онемела от холода, кожа пахла плесенью, в носу свербело от пыли. Проморгавшись, я увидела висевший на спинке стула халат. Хорошо, что я не в нем свалилась на пол.
        С трудом сев, я широко открыла глаза, приказывая себе проснуться, и вот тогда, вялыми движениями убрав со лба липкие волосы, я увидела перед собой нечто странное. Чьи-то лоснящиеся кожаные ботинки на плотной подошве. Я сморгнула. Точно такие же ботинки были у профессора Джеймис-Ллойда. Наверное, и отутюженные штаны принадлежат ему…
        Я подняла голову и напряглась всем телом - профессор биохимии Джеймис-Ллойд действительно стоял напротив меня. В архиве. В запертом помещении, куда уже сто лет никто не спускался. И в его руке был пистолет. Дуло смотрело вниз - на меня.
        Я проморгалась, но видение не исчезло.
        - Что вы здесь делаете, профессор? - Мой слабый спросонья голос непривычно звучно разнесся по помещению, устроился на опустевших стеллажах и карканьем взлетел к потолку.
        Пространство пошатнулось, когда я поднялась на ноги, чувствуя, как бешено бьется сердце. Меня замутило.
        - Ты еще одна проблема, - констатировал профессор Джеймис-Ллойд, проследив каждое мое движением прицелом. - Бездарность и ничтожество.
        Я сосредоточилась.
        Кто ничтожество? Я? Я - бездарность?
        Мысли в голове стали яркими, кричащими.
        Если он выстрелит, я умру? Или нет? Может, я не могу умереть, только когда Леда Стивенсон пытается себя убить? Ной вызвал «Скорую помощь», когда в лесу меня ранил Неизвестный. Но сам Ной признал, что мне не стоит бояться смерти. Так мне стоит бояться смерти или нет?
        Я почувствовала, что сердце трепещет в груди - там, куда наставлен пистолет. Профессор снял его с предохранителя, и щелчок привел меня в чувство. Сглотнув, я встретилась со злыми глазами. Взгляд профессора был решительным, и, хоть дряблые щеки дрожали от напряжения, я знала, что он делает это не впервые.
        - Это ваша вина, что Аспен в коме, - произнесла я громко и отчетливо.
        Мы стояли друг против друга в ореоле света настольной лампы. Вокруг - ничего. Слышно только, как за окнами наверху воет ветер, как со стен осыпается известка.
        - Он хотел обо всем рассказать в полиции.
        О чем?
        Если спрошу, он поймет, что я ничего не знаю, и, может, отпустит меня. А может, все равно пристрелит - назад пути нет. Единственное, что меня пугает, - просто взять и умереть. Никто ведь даже не знает, что я в этом подвале.
        Или, может, Ной уже вызвал полицию?
        Было бы хорошо.
        Профессор Джеймис-Ллойд не замечал моей заминки, он продолжал:
        - Мне пришлось вскрыть тормозной шланг в его машине.
        Аспен все-таки что-то узнал о нем.
        Я стремительно воспроизвела все подслушанные ранее разговоры. Профессор угрожал Кире. Он сказал, что заткнет ее, как Аспена, если она откроет рот, хотел даже перерезать ей горло, совсем слетел с катушек. А ведь он решил, что Кира что-то мне рассказала… «Отец готов тебя убить. Он очень зол. Думает, что я рассказала тебе о… Не важно. Он злится».
        О чем она могла мне рассказать? О чем она рассказала Аспену? Что она могла сказать такого, из-за чего профессор пытался убить его, а теперь и меня?
        Мысль о смерти опять отступила на задний план, и я готова была сделать шаг вперед и вытрясти из профессора правду. Но я уже знала то, что должна была знать, - он не Криттонский Потрошитель. И Кира не Неизвестный. Она могла бы быть им, да, и я бы… может быть, хотела бы, чтобы это были они. Тогда история бы закончилась. Потому что я устала нести этот груз в одиночку.
        - Да, я все знаю, - просто сказала я, ставя точку перед собой и профессором.
        - Она все-таки рассказала тебе, - на выдохе выругался он, недоверчиво нахмурившись. Я покачала головой.
        - Нет, Кира ничего мне не говорила. Вы пришли сюда, чтобы я замолчала? У вас ничего не выйдет. Поверьте, меня не так-то легко убить, профессор.
        Вот сейчас он это и проверит. Я сглотнула, даже с каким-то нетерпением ожидая развязки. Сколько раз он выстрелит и будет ли это больно - вопрос номер два. Что же он скрывает на самом деле - вот что меня интересовало больше всего.
        И внезапно меня осенило.
        - Ваша жена не сбежала с любовником, - чеканя слова, сказала я, глядя на профессора в упор. Рука с пистолетом дрогнула, как и его щеки; кадык, покрытый легкой щетиной, дернулся. С гробовым спокойствием я констатировала: - Вы ее убили. И Кира рассказала об этом Аспену.
        Профессор с трудом разлепил пересохшие губы, а затем улыбнулся:
        - Видела бы ты своего дружка. Как он ходил вокруг меня и бахвалился психушкой… Говорил, что его не пугают слухи, а вот мне стоит их бояться. - Он хмыкнул. - Ну и убил я эту шлюху, ну и что с того? Она первая ударила меня! А теперь я убью тебя, Кая Айрленд. А ты была одной из лучших студенток Первого медицинского павильона.
        - Вы не сможете в меня выстрелить, - повторила я, но он будто не слышал, распаляясь все больше и больше.
        - А может, мне и с тобой позабавиться? - спросил он самого себя, и я распахнула глаза, не в силах сдержать ужас. Образ профессора с дряблыми щеками на мгновение померк. Вместо него возник красивый молодой мужчина: «Это будет лучшее, что случилось в твоей жизни, Кая. Я не стану брать тебя силой. Я не стану тебя насиловать. Ты сама захочешь меня».
        Мышцы моего тела в ту же секунду болезненно сократились, хоть я и знала, что Стивен мертв и гниет в могиле.
        - Раздевайся, - бросил профессор, глядя прямо на меня серьезным, испытующим взглядом. Может, ждал моей реакции, но я не реагировала, и на лице не дрогнул ни один мускул. Однажды я уже победила монстра и смогу сделать это во второй раз. И пусть тварь, стоящая передо мной, не думает, что я буду играть в его игры.
        - Ну же, чего ждешь? - зарычал он, недовольно скрипнув зубами и ткнув в мою сторону пистолетом. Он нетерпеливо сглотнул. В его взгляде смешались похоть и страх, ведь, как он думал, в этот архив все-таки мог кто-нибудь зайти.
        - Это вы сделали со своей дочерью? - глухо спросила я. - Ей вы тоже сказали раздеваться?
        Пусть только сдвинется с места, и я порву его на куски голыми руками.
        Я приготовилась к прыжку, приготовилась атаковать, ломать его кости, рвать дряблую кожу, но выдавила из себя мертвые обезличенные слова:
        - Это вы сделали, да? Однажды вы увидели в ней не только свою дочь. Однажды вам захотелось большего. И вы перестали молотить ее руками. Сняли с нее одежду и изнасиловали. - Он молчал, глядя на меня пугающе огромными глазами. Он всосал внутрь себя все сквозняки архива, всю пыль и черноту из углов; дохнул холодом, когда приказал мне закрыть свой поганый рот.
        - Вы убили жену, потому что она узнала, что вы вытворяете по ночам со своей дочерью? - Я сжала кулаки, заболели суставы. - Она пригрозила, что обратится в полицию? И поэтому вы убили ее? Аспен обо всем узнал, и вы решили убрать его с дороги?!
        Последний вопрос я почти прокричала, и это вывело профессора из себя. Он заорал, брызжа слюной:
        - Она сбежала с любовником! Эта мразь изменяла мне. А щенок трахал мою дочь! Он ухмылялся мне, когда она не видела! - Профессор стремительно зашагал ко мне, и я отшатнулась, попятившись. От лица отхлынула кровь, закружилась голова. - А ОНА БЫЛА ТОЛЬКО МОЕЙ! ЭТА СКОТИНА ИЗМЕНЯЛА МНЕ! СЛЫШИШЬ?! Я ПРИСТРЕЛЮ ТЕБЯ КАК ШАВКУ!
        Все перепуталось, и я вдруг растерялась, но лишь на одну секунду.
        Сжалась до размера пули: мощной, сильной, разрывающей.
        Таким было чувство, когда я зажмурилась - будто меня разорвало. Я услышала хруст, вжала голову в плечи и вытянулась в струнку, а по моему лицу потекла горячая жидкость. Нет, нет, нет. Я все еще слышала в ушах собственный ошеломляющий стук сердца и хруст костей, чувствовала влажные брызги крови на веках и губах.
        Я с трудом открыла глаза и увидела пальцы. Собственные пальцы: длинные, несколько раз сломанные и зажившие, но чистые. Я видела их сквозь дрожащую, туманную дымку крови. Затем рефлекторно коснулась шеи. Влажно. Противно.
        Как в прошлом.
        Как в прошлом.
        Как в прошлом, когда Стивен проломил Джорджи череп.
        Эта мысль была отсчетной. А затем мои ноги внезапно отнялись - вот я твердо стою на каменном полу, а в следующее мгновение - меня нет. Вот мои глаза широко открыты, и я чувствую кровь на щеках и нижней губе, а затем уже ничего не вижу и не чувствую, и металлический привкус исчез.
        Секунду назад профессор Джеймис-Ллойд пытался убить меня.
        А потом Кира схватила молоток со стола и зарядила отцу по голове, вышибая ему мозги.
        Она била меня по щекам и выла изо всех сил, срывая голос; трясла за плечи, теребила за свитер, пачкая его в крови; снова била по щекам, тянула за руки. Я с трудом выползла из тумана, хватаясь крепкими пальцами за свет, сочащийся под веки.
        - Кая! Очнись! Пожалуйста!
        Я открыла глаза, хрипло шепнув:
        - Джорджи?..
        Вопль прекратился. Она поддержала мою голову ладонями и помогла сесть. Я проморгалась и увидела Киру. Ее лицо было в слезах и кровавых разводах, которые в сумраке напоминали черные пятна.
        Мой желудок болезненно сжался, когда в нос ударил неприятный запах, но я, сдавив переносицу пальцами и прикрыв веки, посмотрела в сторону. Окровавленный молоток - орудие убийства. В двух метрах от меня профессор Джеймис-Ллойд лежит на животе - видно лишь подошвы его ботинок, отутюженные брюки и смятый пиджак, и чуть выше - кровавое месиво, которое раньше было его головой.
        Страшная и мучительная смерть.
        Которая могла и меня только что ожидать, - тут же проскользнула мысль. Я продолжала смотреть на блаженно раскинутые в стороны руки; профессор все еще крепко сжимал пистолет, направленный теперь в стену, а не мне в сердце.
        - Кая… Кая…
        Я повернулась в сторону Киры, но не смогла открыть левый глаз - ресницы слиплись от крови.
        - Кая…
        Она подняла руки, чтобы коснуться моих напряженных плеч, но я отстранилась и встала. Я слышала, как шумно Кира всхлипывает и что-то бормочет себе под нос.
        Кира убила своего отца, - крутилось и крутилось в голове. - Она убила своего отца. Я видела, как она убила своего отца. Он пытался убить меня. Ее отец пытался убить меня, а Кира убила его, чтобы спасти меня.
        Я достала из сумки пачку салфеток и дезинфицирующую жидкость - вечные спутники моего мира, где я в любой момент могу упасть на пол или на асфальт и подхватить заразу. Вспомнив о недавнем приступе, я проверила содержимое карманов и обнаружила, что одной таблетки из контейнера не хватает. Кира дважды спасла мне жизнь.
        Я протерла лицо и смогла открыть глаза. Губы стали влажными и безвкусными. Окровавленные салфетки отправились в коробку с мусором.
        Я обернулась, чтобы помочь Кире, и вновь наткнулась взглядом на ее отца с окровавленной головой. Кира сидела на прежнем месте и сотрясалась мелкой дрожью, ее волосы, на свету отливающие золотом, легли на лицо плотной вуалью.
        Я попыталась вспомнить, что чувствовала к Кире раньше, но не смогла. Кажется, она очень сильно раздражала меня и злила. Вызывала отвратительные, гнусные эмоции. Но я всегда отдавала себе отчет: Кира просто человек, и на нее не стоит даже реагировать. И я так привыкла не реагировать, что теперь не знала, как себя вести и что сказать.
        Я открыла рот, чтобы сказать Кире что-нибудь обнадеживающее, но закрыла прежде, чем совершила глупость. Потому что я помню, что чувствовала, когда мне обещали, что все будет хорошо. Мне хотелось вцепиться им в горло и вырвать сонную артерию зубами. Хотелось растолочь их кости, вывернуть руки и ноги, а потом кое-как собрать все назад. И сладким голосом пообещать, что все будет хорошо.
        - Кира. - Она подняла голову. Ищущий взгляд - открытая книга. Распахнутая грудная клетка с пульсирующим горячим сердцем. Обнаженное тело. В черных тенях на лице - глазницах - мольба о помощи, а в ее горле - застрявший крик боли и отчаяния.
        - Надо вызвать полицию, - отчетливо произнесла я и вздохнула, когда Кира сморгнула крупные слезы. Из ее лица полностью ушла краска, нос опух; она опустила глаза на свои руки, я тоже.
        Наверное, думает, сможет ли отмыться от его крови.
        Не сможешь, Кира. Теперь ты будешь смотреть в зеркало, но видеть там его лицо. Теперь ты будешь закрывать глаза и вновь видеть его лицо. Будешь одеваться, принимать душ, завтракать, ложиться спать… ты не будешь видеть снов, Кира. Ты будешь видеть его лицо.
        Я хотела сказать, что мне жаль, но не смогла произнести этих слов. Да и не была уверена, что Кира хотела их слышать.
        Она спасла мне жизнь. Или спасла свою жизнь?.. В любом случае она убила человека. Она убила отца, которого где-то в глубине души продолжала любить. Я не знала, что нужно говорить в этом случае. Если поблагодарю ее за спасение своей жизни, напомню, что для этого она лишила жизни своего отца. Если спрошу, как она, вновь напомню о случившемся. Круг замкнут, и из него не выбраться.
        - Это случилось очень давно.
        Я прекратила размышления, услышав ее слабый, наполненный слезами голос. Я даже не сразу сообразила, о чем Кира говорит, важно было, что она вообще разговаривает.
        Она не поднимала взгляда от ладоней, царапая ногтем кровавую корочку с кончиков пальцев.
        - Я тонула в бассейне из-за приступа, и Аспен меня спас. - Теперь я удивилась, услышав имя Аспена. Кира так и не подняла головы, поэтому не видела, как быстро сменяются эмоции в моем взгляде с каждым сказанным ею словом. - Он был моим первым парнем. Он был нежным. Он был заботливым. Он был…
        Я пока что не двигалась, стояла, опираясь на стол и стараясь не смотреть Кире за спину, где в кровавой луже покоился ее отец.
        - Аспен был… хорошим. - Кира вложила в это слово столько эмоций, что от горечи у меня в горле возник комок. Я вновь попыталась вспомнить, что чувствовала к Кире раньше. Раньше не было так противно, как сейчас. Помню, что я злилась на нее за то, что она мучила моего лучшего друга, мою семью, которой уже нет, мучила меня. Помню, как меня терзало раздражение из-за ее навязчивой ревности и агрессии.
        Я помню, что эти чувства когда-то были. Еще тридцать минут назад. Но больше нет.
        - Я любила его больше всего на свете. - Кира шмыгнула носом и судорожно вздохнула. Воздух со свистом вырвался сквозь ее сомкнутые губы. Она подняла голову и, зажмурившись, сделала большой вдох. По щекам опять покатились слезы. Кира плакала так часто, что я привыкла видеть ее слезы. Но такой я еще не видела ее никогда. Это не был рефлекс. Это - годы накопленных страданий, годы мучений. Из профессора Джеймис-Ллойда вытекала кровь, из Киры - слезы. Он умер, а она, выдавливая из себя свою историю, оживала.
        Я надеялась на то, что Кира оживет.
        - Маме нравился Аспен. - Кира фыркнула. Ее глаза сверкали, на щеках разлился лихорадочный румянец. - Он ведь всем нравится. Но не моему отцу. - Она вновь утерла слезы и тем же пугающе легкомысленным тоном продолжила: - Когда отец узнал о… он избил меня. Но потом он… просто сошел с ума…
        Я понимала, что нужно немедленно увести отсюда Киру. Пока что она выглядит так, словно забыла о мертвом отце, распростертом на полу в шаге от нее; спряталась в прозрачный вакуум, внутри которого выглядела сонной девочкой со слезящимися глазами. Стоит только нечаянно повернуть голову, и она вернется в реальность.
        Я с трудом отцепила окаменевшие пальцы от столешницы и медленно приблизилась к ее изломанной фигуре. Кира вздрогнула, когда я присела перед ней на корточки, и напряглась, будто ожидая удара.
        - Кира, ты не виновата. - Она собиралась возразить, но я тяжело опустила руку на ее плечо и сжала пальцы. - Ни в чем, слышишь, абсолютно ни в чем из случившегося нет твоей вины.
        - Я убила своего отца! - воскликнула она, закрывая лицо ладонями. Я изможденно прикрыла веки, заставила себя расслабиться и легонько приобнять ее. Мое тело отчаянно сопротивлялось.
        Кира не враг.
        Кира жертва.
        Еще одна жертва, ставшая убийцей.
        - Тш-ш-ш, - шепнула я, поглаживая ее волосы одной рукой, а другой приобнимая за спину. - Все будет хорошо.
        Сквозь свитер я почувствовала ее выступающие позвонки и представила, как профессор Джеймис-Ллойд избивал ее руками и ногами, душил, насиловал. Попыталась прогнать картинки, но они сменились другими. Еще более жестокими: Кира истекает кровью, лежа на смятой постели. Кира хватается руками за горло, царапает ногтями кожу, нещадно глотает воздух, вытягивая голову вверх. Кира зовет маму, а мама мертва.
        Я медленно гладила ее по спине вверх-вниз.
        На ее спине, как и на моей, тоже есть шрамы? Она так же стыдится их, как я - своих? Когда она смотрит в зеркало, видит ли она вместо себя обезображенное чудище?
        Мне показалось, что мы с Кирой сливаемся в одну беспокойную черную массу посреди сырого пространства архива. Я - каменный истукан, она - корчащийся от боли человек, молящий о помощи.
        Кира ни в чем не виновата, но все равно виновна.
        Ее посадят в тюрьму, а в тюрьме будут делать такие ужасные вещи, о которых мне страшно думать. И когда Кира выйдет, она не будет прежней. Если после того, что с ней сделал отец, она отказалась от Аспена - единственного близкого человека на всей земле, - как она поступит, когда выйдет на волю?
        Убьет себя? Убьет кого-нибудь другого?
        Моя рука гладила ее машинально, все звуки и чувства отступили на задний план. Я стала думать.
        Вверх-вниз.
        Плачь, Кира, ты больше не просто девочка. Ты убийца. Истекай слезами на моем костлявом плече. Вытирай моим свитером слезы. Сотри следы крови, Кира, сотри их.
        Вверх-вниз.
        Ни один мой план не закончился хорошо. Когда я несу ответственность за чужую жизнь, все путается, и в итоге я всегда все порчу. Попытка спасти жизнь Джорджи четыре года назад обернулась двумя смертями. Попытка спасти жизнь Скалларк…
        Вверх-вниз.
        Минут через десять Кира ослабла. Она была легкой, словно перышко, когда обвисла на моем плече, спрятав голову в изгибе шеи. Сквозь ореол ее встрепанных, похожих на птичье гнездо волос я видела труп профессора.
        Вверх-вниз.
        - Тш-ш… - прошептала я, чувствуя жар своего дыхания. - Тш-ш-ш…
        Если я спрячу труп профессора Джеймис-Ллойда в нашем морге, то около недели, а может и больше, никто его там не найдет. Этого времени мне хватит, чтобы придумать, что делать дальше.
        Стоило подумать об этом, как желудок рефлекторно сжался.
        Если я ничего не придумаю, придется солгать. Доктор Арнетт знает, что профессор Джеймис-Ллойд нехороший человек, что он угрожал мне. Доктор просил меня держаться от него подальше. Но что, если тот сам нашел меня вечером в архиве и бездумно напал? У меня не было выбора. На столе все еще лежал молоток с деревянной ручкой и железным набалдашником. Я схватила его - первое попавшееся оружие - и, не думая, а защищая свою жизнь, ударила…
        Каждая мысль подтверждалась картинкой: вот я рывком хватаю со стола молоток, лежащий с краю стола - чтобы не забыть отдать мастеру, - и с размаху ударяю профессора в висок. На меня брызгает кровь.
        Почему я спрятала его тело в морге? Потому что испугалась. У меня уже были проблемы с полицией, меня подозревали в роли Неизвестного, меня преследовали. Я не хотела повторения кошмара.
        Кира вздохнула на моем плече - единственное движение во всем мире.
        Мысленно я ответила и на другие предполагаемые вопросы, и задала один, последний - для себя. Зачем мне это? Потому что я все равно уже мертва. А Кира нет. Мне нужно продержаться лишь до того времени, пока я не найду Неизвестного и Криттонского Потрошителя, а затем Ной заберет меня в мир, где больше нет убийств и смертей. Я смогу уйти, и Кира тоже сможет.
        Мой свитер вобрал в себя Кирины слезы и приклеился к плечу. Моя ладонь продолжала считать ее позвонки, и это успокаивало. Даже ее жалостливые слезы говорят: ты жива, Кира. А жизнь - это хорошо. Значит, еще можно что-то исправить.
        Я осторожно взяла ее за плечи и отодвинула от себя, и Кира всхлипнула, не поднимая головы. Ее изможденное тело было вялым и безжизненным, будто она рыдала не слезами, а кровью.
        - Почему я так поступила, Кая? - шепнула она.
        Я чувствовала свой мрачный взгляд. Мне тоже хотелось задать ей вопросы. Как твой отец мог так поступить? Как он мог изнасиловать тебя, а затем убить свою жену? Как он мог осмелиться перерезать тормозной шланг в автомобиле Аспена? Как он мог… как мог…
        Но я не стала ни о чем спрашивать. Единственный, кто мог ответить на эти вопросы - сам профессор Джеймис-Ллойд, но он уже мертв.
        - Поднимайся, Кира, - сказала я, вставая на ноги и подавая ей руку.
        В голове проскользнула тревожная мысль, что что-то не так, - со мной что-то не так, - но я быстро отмела ее. Я пытаюсь придумать, как лучше спрятать тело Кириного отца не потому, что бездушное чудовище, а потому, что я единственная, кто способен сейчас мыслить рационально.
        - Ты уже убила однажды, Кая, - склонившись над моим плечом, шепнул Аспен. Я не обратила на его голос внимания, - лишь тряхнула головой, прогоняя галлюцинацию. Кира слабо ухватилась за мою руку, и я рывком подняла ее. Она пошатнулась, переступила с ноги на ногу и уже собиралась повернуться к отцу, как я вовремя схватила ее за плечо.
        - Эй. - Я положила руку ей на щеку, удерживая голову в одном положении. - Ты и так знаешь, что там. Зачем смотреть?
        Она ничего не ответила.
        - Если ты мне поможешь, то я помогу тебе, - пообещала я, опуская руку и желая тут же спрятать ее в карман.
        Она подозрительно прищурилась и хрипло спросила:
        - Почему ты помогаешь мне?
        Я ответила не сразу, а только спустя несколько секунд, когда в ее взгляде промелькнул вызов.
        - Так тебе нужна помощь или нет? - Я едва не сказала, что могу уйти и оставить ее здесь наедине с трупом, но вовремя проглотила жестокие слова.
        - Ты помогаешь потому, что тебе меня жалко? - продолжала напирать она. - Потому что думаешь: «Ох, какая бедняжка Кира, убила своего папочку».
        Она замолчала, и я поняла, что она дает мне шанс оправдаться.
        - Я не употребляю слово «бедняжка». Оно мне не нравится.
        - Не нравится! - с горечью и насмешкой перекривляла она. Я проглотила новую порцию ругательств в ее адрес. - А может, ты хочешь мне помочь, потому что и сама раньше убивала?
        Свет лампы на письменном столе делал ее лицо желтушным, с коричневыми тенями-потеками на щеке. Обветренные губы тут же виновато задрожали, и она отвернулась в сторону, избегая смотреть мне в глаза.
        Я опять вспомнила, как сильно Кира меня раздражает. Вспомнила, что больше всего на свете меня бесит ее слабость перед лицом неприятностей, ее защитные механизмы, ее принцип «ударь прежде, чем ударят тебя».
        - Когда я убила Стивена, я ничего не почувствовала, - равнодушно произнесла я, глядя на ее профиль. Когда я заговорила, она сжала плечи и ссутулилась. - Я забила его голыми руками, но не чувствовала ничего. Это не был четкий и резкий удар. - Кира испуганно взглянула мне в глаза, а ее щеки, могу поклясться, покраснели. - Это было долго. Но, по правде говоря, я ничего не помню.
        Ложь, ложь, ложь.
        О, ты мастер лжи, Кая Айрленд. Ты мастер, потому что всегда молчишь, и тебе не требуется давать ответы. Но когда ты открываешь рот, то предпочитаешь говорить неправду. «Я ничего не помню». Ты повторяла это столько раз, что заставила поверить в это собственный мозг.
        - И я не прятала труп Стивена, - закончила я. - Потому что мне не нужно было его прятать. Меня бы все равно не посадили.
        Глаза Киры стали еще больше, и в них, наверное, отразился весь ужас, который она ко мне испытывала. Я могла ей признаться? Я могла рассказать правду о том, что истекала кровью, когда минула тысячи коридоров заброшенного склада, покрытых осколками битого стекла, окурками и мусором? Я могу сказать Кире, что месила босыми ногами грязь, когда шла, подгоняемая декабрьским ветром, только вперед - на крошечную точку света в темноте? Могу сказать, что я не знала, кто я и что я сделала? Разве могу признаться, что когда Стивен убил Джорджи, то целых два дня сидела рядом с ней - обезумевшая собака рядом с мертвым хозяином, - и ждала, когда младшая сестра откроет глаза и утешит меня, возьмет за кровоточащую изломанную ладонь?
        Конечно, нет.
        Потому что это было тысячу лет назад. И потому что я ничего не помню. А Кира помнит все, и она скажет что угодно, и сделает что угодно, чтобы испытать что-то, кроме отвращения к себе. Даже предпримет ничтожную попытку вывести меня из равновесия.
        Обнимая себя руками, она открывала и закрывала рот, готовясь что-то сказать. Слезы на ее лице высохли, волосы все еще торчали в разные стороны.
        - Как ты вообще спишь после этого? - выговорила она с трудом. Я моргнула, удивившись такому вопросу. Секунду подумала, подбирая подходящее объяснение или, наконец, оправдание, и ответила:
        - Я редко сплю.
        Она выдохнула, и плечи ее опали то ли от возмущения, то ли из-за облегчения. Затем Кира медленно приблизилась ко мне вплотную - сделала шаг, а уже я чувствую запах ее шампуня. Я сглотнула, приготовившись отразить нападение или сдержать ее агрессию. Но она медленно произнесла, вглядываясь в меня:
        - Это ведь неправда, да?
        Я опешила.
        - Видишь эти синяки под глазами?..
        Она перебила меня тем же спокойным голосом:
        - Ты все помнишь.
        - Если и так, тебя это не касается, - отрезала я, стирая из памяти все моменты, когда мне было ее жаль. Стирая параллели между мной и Кирой и вновь восстанавливая границы. - Так мы будем его прятать или нет?
        Она беспомощно мотнула головой, прошептав:
        - Я не хочу в тюрьму… - Я пристально смотрела на нее, ожидая продолжения. И Кира продолжила, и выглядело это так, будто сквозь стыд она с трудом выталкивает из себя слова: - Но мы не можем просто бросить его в морге. Это… опасно.
        - Поверь, в морге он будет в безопасности.
        - Нет. - Она всплеснула руками и дернула головой в сторону отца. - Это неправильно.
        - Не смотри на него.
        - Это не просто он - это мой отец!
        - Да, твой отец, - подтвердила я. - Человек, который убил твою мать, тот, кто насиловал тебя.
        - ЗАМОЛЧИ ТЫ УЖЕ! - неожиданно взвыла Кира, отталкивая меня от себя. От удивления я отшатнулась и опрокинула стул. Мой халат. Я с досадой прикрыла веки. - Прекрати говорить так, как будто ты знаешь… Ты же не была там, ты без понятия, что я испытала! Тебя там не было!
        - Кира, - позвала я. - Успокойся. Тебе решать, как поступить. Я помогу тебе в любом случае. Не имеет значения, что ты придумаешь, я буду рядом.
        - Почему ты мне помогаешь?!
        - Потому что я была здесь и видела, что случилось. И потому что ты спасла мне жизнь. Потому что ты ни в чем не виновата. Потому что этот человек мучил тебя, Аспена и потому что он убийца! - на одном дыхании выпалила я. Затем наклонилась, подняла стул и, свернув халат в клубок, раздраженно засунула его в сумку, где и так валялось множество всяких мелочей.
        Я обернулась, объявив:
        - Я иду домой! - И закинула сумку на плечо. Кира, как я и ожидала, взвизгнула, приказывая мне остановиться. Я со вздохом обернулась.
        Я не знаю, как помочь ей. Ее всю жизнь мучил монстр, которого она любила, несмотря ни на что. А затем убила. Что нужно говорить в таких случаях? Что в таких случаях говорят девушке, которая ненавидит тебя?
        Она едва стояла на ногах. Дрожащие искусанные губы, опухший заложенный нос, сверкающие глаза. Глаза страшнее всего - в них я видела себя четыре года назад. В них я видела девчонку-убийцу, которая потеряла свою младшую сестру, которую поклялась защитить.
        Нет, это не я.
        Я действую. Я не стою на месте. Я шагаю только вперед.
        Я направилась к Кире, опустив на стол сумку. Шла медленно, чтобы не спровоцировать новый приступ агрессии. Она мелко задрожала и бросилась мне на шею, опять сорвавшись на плач.
        - Я убила своего отца! О Господи, Кая, я убила его! Я схватила молоток… и убила его! Я даже не знала, что творю… Кая! - Она едва стояла, но все равно сжимала меня в тисках. Наши волосы спутались, прилипли к ее влажным щекам. Кира надавила на мое плечо, которое почему-то болело, но я не шелохнулась, позволяя ей обнимать меня. - Я не знаю, почему так поступила! Я не знаю… Я услышала, что он говорит… И я просто… не подумала…
        Ее истерика длилась бесконечно, сменяя фазы: сначала интенсивные вопли и бессвязное бормотание, затем рациональное мышление, которое неизменно приводило к агрессии, и вновь истерика.
        К одиннадцати часам вечера Кира высохла и обмякла, сидя прямо на полу и подтянув ноги к груди. Спустя столько часов она была похожа на скукожившееся печеное яблоко. Ее язык едва ворочался, когда она рассказывала о своей семье, отце и матери, веки подрагивали, глаза сонно смотрели прямо перед собой.
        Вот какая сложилась картинка: отец Киры действительно был убийцей. После того как он убил ее мать четыре года назад, он внушил Кире, что она несет за случившееся такую же ответственность, как и он. Он запугал ее вероятными приключениями в тюрьме так сильно, что Кира никому и словом не обмолвилась о настоящей причине исчезновения мамы.
        В начале первого ночи мне позвонил Крэйг и поинтересовался, есть ли у меня дома черный перец. Я солгала, что выбежала в магазин. Он удивился: «Ты пошла в магазин в час ночи?», и я ответила как можно более безразличным тоном: «Ты ведь готовишь в час ночи, почему мне нельзя пойти в магазин так поздно?».
        Я отложила телефон на стол и посмотрела на Киру долгим терпеливым взглядом. Пока она молчала, у меня было время о многом подумать. Например, о том, что в больнице в морге на ночную смену остаются Дориан, его помощник Крэйг и еще какой-то парень. Раз Крэйг не разъезжает по городу на «Скорой», а готовит дома поздний ужин, значит, в морге или Дориан, или тот, второй. Я надеялась, что там Дориан - его, в любом случае, можно будет отвлечь и заговорить. А второго парня? Я даже его лица не помню.
        Внутри меня родилось противное чувство страха перед провалом, пустило корни, прорастая из желудка тонкими лианами по венам к сердцу и мозгу. Что сказать Дориану (или еще хуже - тому парню), чтобы ненадолго убрался из морга? Как быстро я смогу переместить профессора в камеру? Как скоро обнаружат его труп?
        Кира вдруг завалилась на пол, и я напряглась, глядя на нее сверху вниз - ожидала припадка или чего-то в этом духе. Но Кира не двигалась, и я решила, что она потеряла сознание от истощения, однако прислушавшись и уловив ее равномерное дыхание, поняла, что она спит.
        Спит где попало, - мелькнула мысль, когда я удивленно выпрямилась, - прямо как я.
        - Знаешь, почему ты ненавидишь меня? - вдруг вспомнила я, разглядывая Киру. - Потому что ты такая же, как я. Мы с тобой слишком похожи, и ты это видишь. И когда ты смотришь на меня, Кая, ты видишь себя. Ненавидишь именно себя.
        Во сне Кира не похожа на ядовитую змею, выглядывающую из высокой травы, чтобы ужалить. Во сне она - ребенок в мешковатой одежде с темными волосами и бледной кожей.
        Мы с ней заперты в этом архиве, будто на какой-то границе, и не можем сдвинуться с места. Потому что шаг в любую сторону - уже провал, проигрыш. И мне, по правде говоря, не хотелось ничего решать. Хотелось сидеть на стуле и не шевелиться. Замереть между этим моментом «до», когда все было как прежде, и «после» - когда все иначе.
        Едва я запнулась на этой мысли, как тут же стыдливо покачала головой, напоминая себе, что я никогда не сдаюсь и не сбегаю. Взяв себя в руки, я присела рядом с Кирой на корточки и легонько коснулась ее плеча, позвав по имени.
        Она мгновенно проснулась и пришла в себя. Наверное, ее сон не был таким глубоким, как мне показалось сначала - ее взгляд в рассеянном сумраке был осознанным и, хоть лицо было вялым и уставшим, когда она приподнялась на локте, а затем села, голос был решительным и полным сил.
        - Ты права, Кая, - произнесла она, глядя на меня в упор. Мое имя, так естественно слетевшее с ее уст, удивило лишь меня, а Кира была сосредоточена на своей дальнейшей речи. - Я не стану гробить из-за него свою жизнь. Если его найдут - я сяду. А если нет, то и думать не буду. Он избивал мою маму и заставлял меня смотреть. Он изнасиловал ее при мне. И за это он не достоин того, чтобы я сожалела!
        Убеждает себя в правильности принятого решения, - поняла я, молча слушая и даже взглядом не давая понять, что в ужасе от ее признаний.
        - Да, ты права, - громче повторила она, резво поднимаясь на ноги. - Прости за все слова, которые я тебе наговорила.
        За остаток ночи мы с ней обмолвились лишь парой фраз. Зачастую говорила лишь я, а она следовала моим указаниям: первой выйти из архива и проверить, нет ли кого в коридоре. Помочь мне закутать тело профессора в белую ткань. К счастью, Кира не закатывала истерик. Не могу представить, что она чувствует, когда касается холодного тела отца, которого сама же и убила. Когда четыре года назад я вышибла из Стивена дух, а затем еще и расчленила, почти ничто из ужасов того времени не осталось в памяти. Я была ребенком. Кира уже взрослая и пережила достаточно ужасов, ей не так-то легко будет забыть этот кошмар.
        Мы потащили его через архив к каменной лестнице. С моей стороны ткань была окрашена в темный цвет. Кира то и дело опускала взгляд вниз на пятно, зная, что за ним - голова с мертвыми глазами. Тяжело сглатывала. Я хотела сказать, чтобы она смотрела не на тело, а под ноги, иначе мы все упадем, но молчала - не хотелось ссориться в очередной раз.
        У самых дверей Кира вновь выбежала наружу, проверить, нет ли кого в коридоре. Мы с ней заранее договорились, что отвлекать дежурного в морге пойдет она, и Кира без сопротивления согласилась. Даже напротив: она облегченно вздохнула, поняв, что ей не придется тащить тело отца по коридору, прятать его в камеру, возвращаться назад за окровавленным молотком.
        Она справилась с задачей легко и просто. Стоя у самых дверей на лестничной площадке, я услышала ее возбужденный голосок: «Я не знаю, почему упала прямо перед тобой. Какое совпадение! Ах, моя лодыжка, - громко охнула она прямо у двери в архив - наверное, это был сигнал специально для меня. - Иван, я никогда и не думала, что ты работаешь здесь, в морге». «Как ты здесь оказалась?», - спросил он в ответ глубоким голосом с мягким тембром. По звуку передвижения было ясно, что Иван поддерживает Киру с больной ногой. Он озабоченно добавил: «Тебя давно не было в университете. Тебе не холодно без свитера-то?». Кира будто опомнилась. Перед тем как выйти из архива, она сняла с себя свитер Аспена и бросила его в коробку с окровавленными салфетками. Теперь Ивану показалось странным, что она разгуливает ночью на минус первом этаже в одной футболке с длинным рукавом.
        Когда их голоса стихли, я пихнула тяжелую дверь плечом и с колотящимся сердцем потащила профессора Джеймис-Ллойда по коридору к нужной двери в самом конце. После архива свет казался ослепительно-ярким. Мне чудилось, будто я тащу труп профессора под светом прожекторов и объективами камер, направленных на меня и огромный окровавленный сверток.
        Мышцы на моих руках, плечах и спине были напряжены до предела, когда я быстро перебирала ногами, стараясь при этом не воспроизводить слишком много шума.
        Если меня увидят, что я скажу? Нет. Лучше не думать об этом.
        Ной сможет вытащить меня из тюрьмы? - мозг против воли генерировал план Б.
        Я отсекла все мысли, когда вошла в комнату дежурного. На столе стоял ноутбук Ивана, а на нем - какая-то компьютерная игра на паузе. Рядом лежал учебник по биохимии, автором которого был ныне покойный профессор Джеймис-Ллойд. Я на секунду выпрямилась, сдувая с лица растрепанные волосы, затем вновь принялась за работу и потащила профессора в сторону металлической двери с небольшим окошком.
        В холодильнике было занято три камеры. В одной из них, судя по документам, был пожилой шестидесятилетний мужчина, во второй - девочка, которую сбила машина прямо на шоссе, ведущем в Эттон-Крик, и в третьем - Скалларк. Я не хотела думать о ней в этом железном ящике на выдвижном секционном столе. Для меня Кэм Скалларк осталась острой на язык девчонкой, которой всегда было что сказать. С ней было легко, потому что Скалларк заполняла весельем мрачные и неловкие паузы, не стремилась маскировать свои чувства и была чуточку странной в своей индивидуальности. В моей памяти она осталась живой. А там, в ящике, лежала мертвая Скалларк.
        Я просила Киру, чтобы она ни о чем не беспокоилась. Позже я вернусь в морг и заберу тело ее отца. Захороню в лесу. Или… придумаю что-нибудь. Главное - убрать орудие убийства и забрать тело из больницы. Потому что, если кто-то обнаружит его здесь раньше времени, сузить круг подозреваемых будет проще простого.
        Когда я расположила профессора в свободном отсеке и с тяжелым сердцем закрыла дверь, вновь пытаясь подавить предупреждения внутреннего голоса, все встало на свои места.
        Я вновь чудовище. Хоть и не убийца.
        Мир лишился еще одного монстра. Хоть и не Неизвестного и не Криттонского Потрошителя - но монстра. Он лежит в металлической клетке в белом саване.
        Стоило вызвать полицию, - осуждающе протянул внутренний голос, и тут же засосало под ложечкой. Чувство было таким, будто вместе с телом профессора я заперла часть себя, ту часть, которая всегда действовала разумно.
        Рефлексируя, я вышла в коридор и столкнулась с чьей-то грудью. Пошатнулась.
        - Привет. - Знакомый голос Ивана над моей головой прозвучал удивленно, но в нем слышались нотки подозрительности. Он осторожно убрал руки с моих плеч, как бы размышляя, стоит ли меня остановить.
        - Привет, - спокойно ответила я, поднимая голову. Парень тут же изменился в лице - узнал меня.
        - Племянница профессора Харрингтона!
        - Да. Кая Айрленд. - Я протянула руку, пытаясь выглядеть уверенно. Видимо, мне это с успехом удалось, потому что Иван пожал мою ладонь, энергично кивая.
        - Я видел тебя несколько раз. Меня зовут Иван.
        Я уже знаю.
        - Приятно познакомиться, Иван. - Я кивнула в сторону двери. - Я ищу Дориана. Он не отвечает на звонки, и я решила, что он здесь. Ты его случайно не видел?
        - Нет. Кажется, он болен. Наверное, переутомился. Он часто остается на ночное дежурство.
        - О. - Я притворилась раздосадованной, будто мне смерть как надо увидеть своего дядю. - Вот как. Что ж… Спасибо за помощь, Иван.
        - До встречи, - улыбнулся он мне и поспешно добавил: - Приятно было познакомиться!
        На ватных ногах, стараясь не выдать нервозности ни в одном движении, я быстро направилась к архиву. Сердце тяжело стучало где-то в желудке. На три шага приходился один удар - казалось, сердце стало вдруг весить целую тонну. Я знала, что Иван вернулся в кабинет и занялся своими делами, но чувство было такое, что он все еще стоит у дверей и пристально смотрит мне вслед. Подмечает, как растрепаны мои волосы, какой усталый у меня вид. А на щеке или в уголке глаза кровавое пятнышко.
        Я слетела по ступеням вниз, быстро осмотрела пол на наличие крови, вылила весь пузырек дезинфицирующей жидкости на место, где была голова профессора, и вытерла лужу свитером Аспена, который присвоила Кира. Завтра уберу тщательнее. Нужно только попасть в безопасное место - домой. Принять ванну, точнее душ, - у меня ведь нет ванны, - и сменить одежду. Она пропахла этим местом: пылью, старыми записями и гарью. Убийством. Похотью. Раздевайся, - приказывал он. И если закрыть глаза и на секунду подумать о том, что было бы, не появись Кира, становится ясно одно: на месте Киры могла быть я.
        Если бы она не убила его молотком, я бы размозжила о его тело собственные кулаки, и профессора постигла бы участь моего учителя Стивена Роджерса.
        Со мной что-то не так, - опять мелькнула мысль. - Проблема именно во мне.
        Когда зазвенел будильник, я открыла глаза в ту же секунду - будто и не спала вовсе. Если там, в полусонном состоянии я не чувствовала всей горечи прошлой ночи, то сейчас груз вины и необратимость преступления вновь навалились на меня. Стало тяжело дышать, но я все равно вздохнула, потому что прятаться от правды и сегодняшнего дня бесполезно - нужно довести дело до конца. Забрать труп из холодильника.
        В дверь квартиры постучали.
        - Алло, доктор Айрленд! - позвал бодрый голос Крэйга. Я резко села и потерла глаза ладонями. Затем глянула на часы. Шесть утра. - Прекрати спать, соня! - Крэйг продолжал лениво отстукивать ритм костяшками пальцев.
        Сбросив с себя плед, я подошла к двери и когда открыла ее, Крэйг едва не свалился прямо на меня - он автоматически продолжал стучать, одновременно с кем-то переписываясь по мобильному телефону.
        - О. Ты проснулась. Или не проснулась. Мне подождать тебя? - Крэйг выпрямился, и лицо его стало суровым. - У меня заглохла машина. Если мы к семи не успеем, доктор Арнетт заставит нас опять драить туалеты. Ты этого хочешь? Я - нет.
        - До больницы пять минут пешком, Крэйг.
        - И за это время можно отморозить себе… все, - скомканно закончил он и фальшиво улыбнулся в конце, чтобы замять паузу. Я со вздохом залезла в передний карман штанов и кинула ему ключи от машины.
        - Дай мне минуту. Прогрей машину.
        - Только не говори, что спишь с ключами от машины, - попросил он, поджав губы. Я закатила глаза.
        - Конечно, нет, что за глупость. - Я захлопнула перед его любопытным носом дверь и через пять минут, быстро умывшись и сменив одежду на чистую, на которой не было следов вчерашней ночи, сбежала вниз к машине и села на пассажирское сиденье. Крэйг отпустил сцепление и вырулил с парковки, а я по привычке глянула вверх на окна Тайной квартиры.
        - Ну что, ничего себе не отморозил? - Я перевела на Крэйга взгляд. - У тебя новый шарф?
        - На вещи у тебя хорошая память, - поддел он, улыбнувшись, и коснулся шарфа, выглядывающего из-под пальто.
        - Гретта подарила?
        - Как ты поняла? - Крэйг вытаращился на меня, удивленно хлопая ресницами.
        - Угадала.
        Он будто не расслышал:
        - Слушай, а давай мы отправим тебя на шоу экстрасенсов? Я вчера как раз видел такое по телику. Мы сможем заработать кучу денег.
        - Вот как ты проводишь свободное время?
        - Сама-то ты чем занята по ночам, раз не высыпаешься?
        Я пожала плечами и достала из кармана мобильный телефон, втайне надеясь, что не обнаружу ни одного сообщения от Киры. Их не было, зато меня поджидал неприятный сюрприз - семь пропущенных звонков от миссис Нэтвик. Что ей опять понадобилось в такую рань? Я испугалась. Она ведь не собирается приехать сюда?
        Я ведь ни разу ей не позвонила с тех пор как… Скалларк…
        - Ты про свидание не забыла? - Крэйг первым нарушил молчание. Я подняла голову, переключаясь на тему свиданий. Судя по взгляду Крэйга, попытка была безуспешной. - Гретта хочет с тобой сегодня познакомиться.
        - До сих пор?
        - Что значит «до сих пор»? - Темные брови Крэйга взлетели. Но он тут же покачал головой с таким видом, как если бы решил, что лучше ему не знать, что творится в моей голове.
        - Жду не дождусь встречи, - сказала я.
        Вчера мы с Кирой убили и спрятали труп ее отца, а сегодня Крэйг хочет познакомить меня со своей девушкой.
        Остаток пути мы ни о чем не разговаривали - одна остановка на светофоре, и спустя три минуты мы уже стояли в атриуме госпиталя. Нас поприветствовал охранник, и Крэйг дружелюбно помахал ему.
        - Давай найдем доктора Арнетта, пока он нас не нашел, - приглушенно произнес Крэйг, хотя в оживленном шуме больницы вероятность быть подслушанным была мала.
        В ординаторской никого не было.
        - Опять нам попадет, - посетовал Крэйг. - Профессор Харрингтон не выходит на связь, доктор Арнетт не отвечает на звонки. Опять придется сидеть в морге всю ночь.
        Моя голова при упоминании слова «морг» повернулась в сторону Крэйга сама собой, да так резко, что заболела шея.
        - Ты останешься в морге?
        - Ага, - вяло подтвердил он, стягивая пальто и бросая его в шкаф. - Завидная перспектива - охранять всю ночь трупы.
        Я сглотнула, услышав еще одно запретное слово. Плечи Крэйга напряглись, когда он накинул на себя халат, и я отрешенно подумала, что ему тоже сложно находиться в морге, где в одной из камер лежит наша Скалларк.
        - Если хочешь, я останусь с тобой, - произнесла я.
        Крэйг изумленно обернулся, явно решив, что ослышался и что эти слова сказала не я, а кто-то другой с похожим голосом. Однако мне с легкостью удалось убедить Крэйга сдаться и позволить мне составить ему компанию. «Только если ты действительно хочешь», - с опаской предупредил он, явно имея в виду мои приступы и подозрительное головокружение.
        После этого он сразу повеселел, и его голос стал бодрее и четче, а с лица исчезла угрюмость. И вот уже передо мной привычный парень с добрыми глазами и добродушной улыбкой, которого не пугала перспектива быть наказанным доктором Арнеттом. «Мой дядя, - произнес он, когда мы покинули ординаторскую, переодевшись в форму, - каждые выходные звонит моей матери и жалуется на меня». Я удивилась такому повороту событий, потому что никак не ожидала, что Крэйг может чем-то не угодить доктору Арнетту. «На этих выходных он скажет, что я медлительная черепахообразная обезьяна». В ответ я предложила Крэйгу притвориться, будто мы пришли давно, но он нас не видел.
        - Вау, у тебя бунтарская душа! Но, - тут же посерьезнел он, - ты же знаешь, доктора Арнетта не так-то легко обмануть.
        Еще бы мне не знать, - мрачно согласилась я.
        Мы направились к лестнице - Крэйг частенько упражнялся вместе со мной в подъемах и спусках, вместо того чтобы пользоваться лифтом. Сегодня я не была против его компании, ведь рядом с ним я на секунду отвлеклась от того, что было вчера и что ждет меня ночью - похищение трупа из морга.
        - Эй, Гретта говорит, что придет в больницу, - весело объявил Крэйг, уткнувшись в мобильник. Я попыталась изобразить на лице дикий восторг, но он не увидел - все еще был поглощен перепиской.
        Он отстал от меня на несколько ступенек, чтобы ответить на сообщение, но, когда я вышла на нужном этаже, он выскочил следом.
        - У меня для тебя сюрприз, - начал он многозначительным тоном.
        - И какой же?
        Мы прошли мимо лифтов. Створки как раз открылись, и из него вышла семейная пара: отец держал за руку мальчика лет пяти, а мама несла на руках грудничка. Крэйг притормозил, чтобы подсказать им дорогу к нужному кабинету, а я сделала еще два шага вперед и остановилась как вкопанная.
        По направлению ко мне, но не замечая ничего вокруг, шла миссис Нэтвик в сопровождении Дориана. В руках у него была сумка миссис Нэтвик, набитая, - готова спорить, - закатками и домашними пирогами. Сама миссис Нэтвик в замшевых коричневых ботиночках на устойчивом каблуке, совершенно не предназначенных для погоды Эттон-Крика, уверенно шагала рядом, радушно улыбаясь.
        Судя по лицам, они разговаривали о чем-то приятном. Но, как мне подсказала интуиция, едва они заметят меня, все резко поменяется.
        Позади меня Крэйг, и он думает, что Дориан мой дядя. А миссис Нэтвик считает профессора Харрингтона моим бывшим парнем. Если мы вчетвером столкнемся, то возникнет неловкая ситуация, которую миссис Нэтвик усугубит своими догадками и сомнениями.
        И вдруг мне дорогу преградил мужчина с капельницей. Это был шанс, посланный мне самой судьбой, я порывисто обернулась и, схватив Крэйга за локоть, затащила его в лифт.
        - Что ты делаешь?
        До того, как я успела ответить на этот вопрос или хотя бы придумать вразумительный ответ, створки лифта захлопнулись, и я проглотила несказанные слова. В горле застрял комок, а Крэйг, подскочивший, чтобы схватить меня за плечи, если я упаду, спросил, все ли в порядке.
        «Это всего лишь поездка в лифте - ничего страшного».
        Вдруг створки разъехались, и я выпала наружу, ударившись коленями о пол. Даже не заметила, как потеряла равновесие. Крэйг растерянно охнул и тут же подхватил меня под мышки.
        - Ты как, в порядке? Я не ожидал, что ты запрыгнешь в лифт! Что на тебя, черт возьми, нашло? Ты выглядишь так, будто тебя сейчас вырвет. Привет, Гретта.
        Крэйг убрал от меня руки, а я вскинула голову и встретилась взглядом с синеглазой девушкой.
        Ее звали Гретта, и это имя, на мой взгляд, ей подходило. Она была среднего роста - ниже меня на пару сантиметров, - стройная, с ярко выраженными бедрами и большой грудью. На ней был зеленый расстегнутый пуховик, а под ним - белая водолазка и джинсовый комбинезон с двумя карманами. На ногах - ботинки на толстой подошве, точно такие же, как у Киры. У девушки Крэйга помимо больших синих глаз было милое улыбчивое личико, усеянное веснушками, и светло-рыжие волосы, будто выгоревшие на солнце.
        - Вот мы и встретились, - произнесла она, цепко хватая меня за вытянутую вперед руку. - Меня зовут Гретта. А ты - Кая Айрленд.
        У нее была крепкая, даже цепкая хватка, и я растерялась, на мгновение подумав, что она пытается силой заявить на Крэйга права. Но спустя тридцать минут, когда мы уже расположились в кафе, я поняла, что ошиблась.
        Крэйг оказался прав: Гретта особенная девушка. Я начала даже думать, что меня окружают только такие - только особенные, неординарные люди. Искрящиеся, пылающие. Она чем-то напоминала Сьюзен, а чем-то Скалларк. Но лишь потому, что я почувствовала, что Гретта вписалась бы в их компанию. Она была улыбчивой, веселой и беззаботной.
        - Я будущий инженер! - отрапортовала она, хлопнув себя по выдающейся груди. На белой ткани водолазки был значок «Защитим деревья!». Гретта понравилась мне уже спустя пару минут, когда я поняла, что мне не придется выносить тягостное молчание и сидеть в напряженной тишине. Меня это всегда мало беспокоило, но все же нет ничего приятного в том, чтобы сидеть за столом в окружении кислых лиц. И еще меньше приятного - знать, что гробовая тишина из-за тебя.
        Она расспросила меня о Первом медицинском павильоне, поддакивая и бросая на Крэйга беззлобные взгляды и изредка вставляя: «Все так, как ты и говорил», на что Крэйг возмущенно фыркал: «Ты мне все еще не доверяешь?», и она отвечала с долей иронии в голосе: «Как я могу тебе верить, если ты твердишь, что лучший на курсе?»
        Мое радушие рассеялось в ту секунду, когда Гретта сказала:
        - В моей семье все рыжие. Рыжий, говорит моя мамуля, это ведьминский цвет.
        Крэйг покосился в сторону подруги, ехидно поджав губы: он будто ожидал, когда же она начнет говорить о чем-нибудь подобном. Я напряглась. Если уж поблизости кто-то заговорил о чудесах и загадках, то это неспроста.
        Гретта подергала себя за прядь волос, похожих на зигзагообразную проволоку, и вдруг сказала:
        - Я заранее знала, кто ты.
        - Гретта, - попросил Крэйг, закатывая глаза.
        - Но насчет тебя-то я угадала! - возмутилась она, пригвоздив его взглядом.
        - Все знают, что я сплю с включенным светом. - Он все еще не был впечатлен.
        - Ты знала? - Гретта зыркнула в мою сторону. Я медленно покачала головой - шея будто одеревенела. - Ну, вот видишь - не все! - Она победно хмыкнула, а Крэйг с таким взглядом, будто решил сдаться, откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Он специально громко поздоровался с каким-то парнем в зеленой униформе, показывая, что вся ситуация ему глубоко безразлична.
        - Итак, - Гретта наклонилась ко мне, и я осторожно выпрямилась. Хотелось отшутиться, мол, в Эттон-Крике меня все знают, но я не умею намеренно шутить. Язык разбух так, что я не могла произнести ни слова. - Я знаю, что ты приехала десятого сентября. Но ты была здесь и раньше.
        Гретта внимательно изучала мое лицо, и я почему-то боялась моргнуть.
        - Ты была раньше в Эттон-Крике? - повторила она вопрос, выгнув брови. Крэйг произнес одними губами: «Не обращай внимания», и тут же подскочил, когда Гретта с силой надавила ему ботинком на носок больничной тапки.
        - Как же я тебя… - выдавил он сквозь зубы, - обожаю.
        Она улыбнулась одними губами и перевела взгляд на меня. Я к этому времени смогла взять себя в руки.
        - Нет, я никогда не была в Эттон-Крике.
        Гретта с досадой цокнула языком, откинувшись на спинку стула и скрещивая руки на груди. Она смотрела с сомнением.
        - Ты уверена? Может, ты проезжала мимо? Может, ты спала на заднем сиденье автомобиля, пока твой парень вез тебя… за город? Или…
        - Нет. Я абсолютно никогда не была в Эттон-Крике. Ни разу. Никоим образом.
        - Не расстраивайся, Джи, - ехидно улыбнулся Крэйг, погладив девушку по спине. Она обернулась.
        - Ты плохо знаешь меня, Крэйг, весьма и весьма плохо, раз думаешь, что я расстраиваюсь. На моем лице озабоченность. И досада. А еще недоумение. Потому что я точно… Да ладно, - отмахнулась она. И тут опять вперилась в меня блестящими синими глазами. - А хочешь, погадаю тебе на руке?
        Я до смерти хотела повернуть голову в сторону Крэйга и прочесть по его лицу, как мне реагировать на это, но опять не смогла оторвать взгляда от синих глаз Гретты. Она рассмеялась.
        - Ну правда, у тебя совсем нет чувства юмора, Кая. Я не умею гадать по руке, - иронично добавила она, все еще улыбаясь.
        Когда мы прощались, Гретта, сияя веснушчатым лицом, добавила, что теперь мне вряд ли удастся ее забыть. Позже я напустилась на Крэйга:
        - Ты никак не можешь простить, что я забыла твое бесконечно прекрасное лицо? По-твоему это смешно - сплетничать обо мне со своей девушкой?
        - Брось шутить. - Крэйг приобнял меня за плечи. - Ну ладно, прости. Она переживала, что не понравится тебе, потому что странная. И я рассказал ей, что ты в тысячу раз страннее.
        - Мне ты то же самое сказал о ней.
        - И смотри, как все отлично получилось! В нашей крохотной компании все странные. Даже я, потому что я все еще твой друг и все еще ее парень. А она, знала бы ты, какие странные вещи порой вытворяет…
        Ты была раньше в Эттон-Крике?
        …
        Позже, когда я спустилась к Крэйгу в морг, притащив с собой пакет с пирожками из соседнего ларька, я признала, что Гретта особенная девушка.
        - Да, - он ничуть не удивился, перебирая документы на столе и не глядя на меня. На его губах расцвела нежная понимающая улыбка, а я бросила взгляд в сторону двери, за которой в холодильнике лежал труп.
        Гретта была особенной, потому что помогла мне отвлечься от профессора Джеймис-Ллойда. Несмотря на то, что плана у меня так и не было и я не знала, что мне делать с его телом, кроме как спрятать в багажнике и увезти подальше в лес, я решила, что рада, что познакомилась с девушкой Крэйга.
        - Как я и сказал, - он выпрямился и поглядел на край стола, где лежал пакет с жирными пирожками, - она эксцентричная особа и ей плевать на мнение других. Это для меня? - Я кивнула, и Крэйг тут же цапнул пакет и потянул носом воздух. - Обожаю. Спасибо. Но кофе бы не помешал. Ты будешь?
        - Нет, - дрогнувшим голосом ответила я. Крэйг заметил мою неуверенность, поэтому переспросил, и я твердо покачала головой. Он выскользнул из кабинета, а я посмотрела в сторону манящей меня двери. Внизу живота вдруг разлилась болезненная пульсация.
        Нужно встать. И сделать. Встать и сделать.
        Почему так сложно?
        Чего ты только не совершала, Кая Айрленд, - упрашивала я себя. - Встань и сделай, что должна. Все равно ты скоро отправишься в другой мир.
        Пульсация в животе перекинулась на желудок, и меня замутило.
        Хлопнула за спиной дверь - вернулся Крэйг с двумя стаканами, из которых поднимался пар, - и плюхнулся на стул.
        - Я принес тебе зеленый чай.
        Я поблагодарила его, едва ворочая языком от напряжения.
        Стрелка часов двигалась вперед. Мне казалось, я слышала тиканье в голове, и этот воображаемый неспешный звук начинал раздражать. Крэйг пытался отвлечь меня шутками, россказнями о первом знакомстве с Греттой и даже каким-то художественным фильмом про зомби… И я бы отвлеклась… если бы сама хотела. Но стоило Крэйгу куда-нибудь отлучиться, и меня охватывал страх. Тогда начинало потеть под мышками и под коленями. Я хотела вымыть липкие ладони, но знала, что встану лишь затем, чтобы забрать труп.
        Похищение тела.
        Время близилось к трем, и Крэйг опять отправился за кофе. Перед выходом он нахлобучил на голову шапку и накинул на плечи куртку. Увидев, что я смотрю на него, он нехотя произнес:
        - Я опять проголодался. Эти пирожки умопомрачительные. Ты будешь?
        - Нет. Спасибо. Возвращайся скорее.
        Это - последний шанс. Крэйга не будет семь, а может, и десять минут. Этого времени хватит, чтобы перетащить тело профессора в багажник машины. Главное - покинуть здание больницы, а там я разберусь. Сегодня я специально переставила БМВ подальше от фонарей - изменила привычке, чтобы не быть пойманной.
        Настоящая преступница.
        Когда дверь за Крэйгом захлопнулась, я вскочила. Ноги налились свинцом, но я все равно приказала им двигаться - нельзя терять ни секунды.
        Часы в моей голове стали тикать словно сумасшедшие, сердце забилось быстро-быстро. Я не могла вдохнуть полной грудью, но решила: заберу тело и вот тогда смогу нормально дышать.
        Распахнув дверь, я нырнула в холодильник. Подошла к нужной камере, одновременно прислушиваясь к шумам из кабинета: не вернется ли Крэйг раньше времени, не зазвонит ли мобильный телефон.
        Барабанная дробь в груди оборвалась, и наступила траурная тишина.
        Я открыла камеру и непонимающе моргнула. Просто чтобы убедиться, что не схожу с ума, вытянула каталку. Железо было легким, не таким, как если бы на нем лежало стокилограммовое мертвое тело.
        Его не было. Профессор Джеймис-Ллойд куда-то подевался.
        Я лихорадочно проверила камеру сверху. Пустота. Слева, справа и снизу - на меня тянуло холодом из пяти пустых дыр с металлическими каталками внутри.
        Я отшатнулась, глядя на зияющие глазницы холодильника.
        Нет, не может быть.
        Это какая-то бессмыслица. Труп профессора был здесь. Я помню тяжесть мертвого тела, помню привкус крови - от напряжения я прикусила губу, когда укладывала его на стол.
        Скрестив руки на груди, я пыталась собраться с мыслями. Либо профессор Джеймис-Ллойд не был мертв и, очнувшись, встал и ушел на своих двоих (что невероятно, потому что камера была закрыта, а у него не было половины головы), или…
        Кто-то знал о случившемся в архиве. Кто-то знал, что Кира убила своего отца, а я спрятала его труп здесь, в этой камере. Кто-то забрал тело раньше меня.
        Я накрыла лицо ладонями, на мгновение замерев в одной позе.
        Зачем кому-то похищать профессора Джеймис-Ллойда?

* * *
        Спустя пару минут в мои окаменевшие конечности хлынула кровь, и я смогла двигаться. Отняла руки от лица и бесстрастно посмотрела в черный проем камеры. На секционном столе было пусто. Я подошла к нему и, присмотревшись, увидела на серебряной в тусклом свете стали красную сверкающую каплю. Я коснулась ее кончиками пальцев, чтобы убедиться, что вижу кровь - явный признак того, что я не сошла с ума.
        Она была вязкой и тягучей, словно джем.
        Я растерла каплю между пальцами, а затем с грохотом задвинула назад каталку, захлопнула дверь камеры и повернула рычаг. Дыхание с остервенением вырывалось из груди толчками, в животе сжался спазм, а в висках снова загудело эхо безумных мыслей.
        Профессор Джеймис-Ллойд был здесь, и это подтверждает капля крови, но затем кто-то его забрал. Этот кто-то должен быть работником больницы, потому что, хоть в морге минимальная защита, здесь всегда кто-нибудь находится.
        Нет, тут же возразила я себе, вчера здесь остался лишь Иван, и, когда Кира притворилась больной, он с легкостью ушел с рабочего места. Значит, сюда мог проникнуть кто-то посторонний.
        «Возможно, он был студентом Первого медицинского павильона и даже специализировался в торакальной хирургии». - Я записала это предложение насчет Криттонского Потрошителя еще в конце сентября, и вот опасения подтверждаются.
        Я медленным шагом, погрузившись в мысли, вернулась назад в кабинет.
        Это кто-то из персонала больницы. Это должен быть сильный и крепкий мужчина, полный сил и энергии.
        Чтобы завалить такого здорового мужика, как мистер Кинг, нужен не менее здоровый мужик, - однажды сказал Аспен. Да, верно. Профессор Джеймис-Ллойд весил примерно девяносто килограммов, и преступник должен быть сильным и выносливым, чтобы вынести тело. И этот кто-то должен был находиться в больнице и следить за мной, чтобы знать, какой секцией я воспользовалась.
        Вдруг в кармане халата завибрировал мобильник, и я вздрогнула. Я все еще была в своем мире, когда ответила на звонок. Такое ощущение, что он специально все спланировал, чтобы похитить труп и иметь рычаг давления на меня.
        - Доктор Айрленд, можешь дать телефон этому болвану Крэйгу?
        Я напряженно застыла, хотя доктора Арнетта не было за моим плечом и он не дышал мне в ухо.
        - Он вышел за… он вышел.
        - Ах, вышел, - все тем же тоном повторил доктор, и в его голосе мелькнула угроза.
        Перед глазами тут же всплыл доктор Арнетт. Достаточно молодой, с модной стрижкой и спортивным телом, - ему, кажется, около сорока или сорока пяти лет.
        - А ты почему не вышла?
        Я одернула себя, но не потому, что доктор Арнетт готовился дать мне взбучку второй раз за день - я представила, как мой наставник стаскивает на пол труп профессора Джеймис-Ллойда. Полный бред.
        - Я тебе что сказал? - сурово спросил доктор Арнетт, отбросив любезности. Прежде чем я сосредоточилась, чтобы дать ответ, он закончил: - Я сказал тебе, чтобы больше никаких ночных дежурств!
        - Так я не…
        - Так я не… - передразнил он, и я свела брови, ужаснувшись его скрипучему голосу. Нет, доктор Арнетт безумен, но не до такой степени, чтобы быть Криттонским Потрошителем или Неизвестным. - Айрленд, ты хочешь отправиться в психушку?
        - Нет.
        - Я имел в виду в отделение. Я думал, мы договорились.
        Звучал он так, будто всерьез на меня обиделся из-за неподчинения.
        - Доктор Арнетт, - начала я, подпустив в голос немного вины, - я не на ночном дежурстве. Я с Крэйгом в морге. Мы смотрим фильм. О! - Я встрепенулась, когда Крэйг неожиданно распахнул дверь и проник внутрь, стряхивая с капюшона снег. - А вот и Крэйг вернулся, доктор Арнетт. Даю ему трубку!
        Я всучила другу телефон и, подойдя к своему креслу, достала из сумки ноутбук. Присев за стол и краем уха прислушиваясь к разговору, я включила браузер и зашла на сайт местного новостного канала. Пролистав несколько страниц, я, к счастью, не обнаружила ничего интересного, кроме новости о том, что Лауру Дюваль могут отпустить домой под залог.
        Я откинулась на спинку кресла, глядя на яркий экран с мерцающими картинками, и с облегчением вздохнула. Никаких новостей о новом теле. Это значит, что преступник либо спрятал его, чтобы использовать потом, или помогает нам с Кирой. Ни один из этих вариантов не сулит ничего хорошего. Для чего ему шантажировать нас? Или зачем помогать? Этот человек абсолютно сумасшедший. Здесь, в Эттон-Крике, все сумасшедшие.
        Договорив с доктором Арнеттом, Крэйг плюхнулся на стул против меня и, протянув мне мобильный, сказал:
        - Хочет, чтобы я на выходных помог ему разгрести хлам в гараже. Как будто у меня своих дел нет. - Крэйг хоть и говорил раздраженно, но выглядел веселым, с раскрасневшимися щеками и улыбкой на губах. Он мечтательно протянул: - А с другой стороны, он пообещал, что тетя приготовит настоящую итальянскую пиццу. Жаль, ты не ешь такое, Кая, ведь я бы и тебе прихватил кусок.
        - Мне пора домой, - оборвала я, вскакивая и запихивая в сумку ноутбук.
        - Стоп, мы же договорились.
        - Я вспомнила о важном деле, Крэйг. И мы не договаривались, я просто решила составить тебе компанию. - Бросив взгляд на наручные часы, я с иронией добавила: - Кроме того, уже начало четвертого, так что тебе недолго осталось.
        Крэйг скис.
        - Звучит зловеще, когда я сижу спиной к холодильнику.
        Я схватила свою куртку с вешалки, закинула сумку на плечо и, помахав Крэйгу, практически выбежала за дверь. За спиной раздалось его раздраженное бормотание, а затем мой мир сузился до звука собственных шагов и стука сердца.
        Я бросилась бежать по коридору к лестнице.
        - Хочет, чтобы я на выходных помог ему разгрести хлам в гараже.
        Когда Крэйг произнес это своим саркастичным голосом, я сразу же вспомнила Скалларк. Ее изломанное тело, засунутое в шкаф в подвале. Ее тонкие руки, обхватившие колени. Ее мертвый взгляд. Кожу, проступающую сквозь кровавую пленку. И запах гнили и разложения.
        Я взлетела по лестнице и выбежала в атриум. Охранник испуганно подскочил на своем стуле и протер глаза.
        - Кая Айрленд, это ты?
        - Доброй ночи! - поспешно попрощалась я, промчавшись мимо поджарого мужчины в униформе.
        Выскочив во двор, я на мгновение обо всем забыла - зима дохнула в лицо ворохом снежинок. Мое тело, покрывшееся испариной, примерзло на мгновение к лестничной площадке, освещенной фонарями, и лишь спустя секунду я отмерла и, быстрым шагом спустившись по скользким ступеням, бросилась бежать к машине, кутающейся во тьму. Прыгнув за руль, я бросила на соседнее сиденье куртку и сумку и завела двигатель. Подула на сложенные лодочкой ладони, чтобы согреть, затем зажмурилась и прижала ладони к носу.
        Профессор Джеймис-Ллойд не может прятаться в моем подвале. Не может и все, но проверить нужно. Ведь Скалларк тоже там быть не должно было. Но она была. Уже не жива. Запертая в шкафу, словно какая-то вещь.
        Пять минут спустя я выехала с парковки, перед этим бросив взгляд на приборную панель. Через пару часов снова на работу. Еще одна бессонная ночь. Бессонная ночь, проведенная в страхе. Когда мимо проехал патруль, я затаила дыхание, словно люди внутри могли его услышать и понять, что я что-то скрываю.
        Когда, освещая непроглядную тьму, характерную для Эттон-Крика, мой автомобиль въехал на парковку и остановился прямо под окнами Тайной квартиры, я метнулась к подъезду, позабыв о вещах, - было нестерпимо сидеть в неизвестности. Снег хрустел под ногами, громко стучало сердце - так громко, что, ступив в подъезд, я не слышала собственных шагов. Меня трясло, когда я спустилась в подвал и направилась к комнатушке, освещенной тревожно-желтым светом, и перестало трясти лишь тогда, когда я рывком распахнула дверь шкафа.
        Никого.
        Внутри никого не было, и я едва не осела на пол от облегчения. Но затем, сквозь собственное шумное дыхание, услышала голос - свой голос:
        - Черт.
        Если профессора Джеймис-Ллойда здесь нет, значит, он где-то в другом месте, в месте, о котором я не знаю.
        - Черт…
        Погрузившись в размышления, я поднялась в Тайную квартиру. Не заметила, как преодолела ступеньки, затем, спустя несколько минут, встала под душ. Я задумчиво посмотрела на дверь в ванную и вспомнила лифт. А ведь я сегодня по собственной воле!.. Грудь содрогнулась от непроизвольного смеха, как только я вспомнила накатившую на меня волну страха при виде миссис Нэтвик и Дориана. Знала бы я, что меня ждет ночью…
        Тщательно смыв с себя грязь сегодняшнего дня, я вернулась в комнату и надела чистую одежду, пахнущую порошком. Влажные волосы оставляли на футболке разводы, но я завалилась на диван и единственное, что смогла сделать, - накрыться пледом. С трудом соображая, я пошарила под диванной подушкой.
        Пистолет. Где пистолет?
        Меня опять прострелила паника, но я быстро с ней справилась, вспомнив, что оставила вещи в машине.
        Черт.
        Вскочив, я натянула на футболку свитер, а затем на мокрые волосы шапку и спустилась вниз, топая ботинками по бетону. В этот раз я была готова к зимнему дыханию, проникшему за шиворот, поэтому не затормозила. Забравшись в салон, я достала из бардачка пистолет, спрятала его в сумке и, захватив куртку, направилась назад к подъезду.
        Прогулка по морозу загнала усталость в угол сознания, но глаза жгло от боли.
        Вдруг зазвонил мобильник в сумке, и я удивилась. Пока пыталась выудить телефон, успела перебрать в уме всех знакомых, кто мог позвонить. Первое место заняла Кира - она самая безумная для звонка в пять утра, но она не стала бы мне звонить - не после случившегося. Я вытащила, наконец, телефон. На экране светилось имя детектива Дина.
        - Не спишь? - с ходу спросил он.
        - В чем дело, детектив? Нет, не сплю. - Я стала неспешно подниматься по лестнице наверх, одновременно пытаясь накинуть на плечи пуховик.
        - Леда пропала. - В трубке наступила тишина. - Ты ничего не скажешь?
        - Ну, я жду, когда вы объясните, что случилось.
        - Я не знаю, что случилось, - ответил детектив, и, судя по голосу, он был весьма рассержен. Я тоже. За этот день случилось много чего плохого, и только Леды Стивенсон мне не хватало. - Я вернулся домой, а ее нет.
        - Она у себя? - предположила я, хотя встревожилась: а что, если до нее добрался Неизвестный? А вдруг она вновь пытается убить себя?
        - Нет, она не вернулась к себе. Я только что был у нее.
        Я глянула на часы, с трудом различая стрелки. Десять минут шестого.
        - Когда вы увидели, что ее нет?
        - Я позвонил тебе, потому что ты ее хорошо знаешь и…
        - Стоп, стоп, стоп, - оборвала я детектива. - Я ее не знаю. Позвоните в полицию. Вы ведь и сами из полиции.
        - Вот именно. И я не хочу, чтобы мой шеф узнал, с кем я живу.
        - Короче говоря, вы пытаетесь схватить двух зайцев сразу, - мрачно заключила я. - Вы не хотите лишиться работы, потому что у вас дома живет племянница подозреваемой, которая явно связана с происходящим, и вы не хотите потерять Леду именно потому, что она со всем этим связана.
        - По-твоему, я позвонил тебе для нотаций?
        - Чего вы от меня хотите?
        - Ты не спишь, а значит, у тебя как всегда полно свободного времени. Почему бы тебе не направить энергию в нужное русло? - Я сжала губы, чувствуя в груди легкое раздражение. - Помоги мне найти Леду Стивенсон.
        - Хорошо, - ответила я бесцветным тоном, про себя добавив, что делаю это не ради его спокойствия, а ради себя и Леды. - Но больше не разговаривайте так со мной.
        Он опешил - я поняла это по затянувшемуся молчанию, а затем услышала его чуть смягчившийся голос в трубке, и это заставило злобные пальцы на моем сердце ослабить хватку.
        - Если поможешь мне отыскать Леду, я буду говорить с тобой так, как ты этого захочешь. Могу обращаться к тебе на «вы», если того пожелаешь.
        - Я выезжаю, - тоскливо глянув в сторону облезшей двери в Тайную квартиру, такой манящей и родной, за которой стоял диван, я развернулась и вместе с надоевшим багажом принялась спускаться назад. Мое многострадальное плечо было радо избавиться от тяжести, когда я положила сумку на заднее сиденье БМВ, затем облачилась в куртку, просунув руки в рукава, и завела двигатель.
        Куда могла запропаститься Леда? Почему ей не спится? Я бы на ее месте валялась на кровати и читала книги. Или смотрела телевизор. Чем она вообще занимается в свободное время? Кроме того, что при каждом удобном случае она пытается вскрыть себе вены, я о ней ничего не знаю. И где мне ее искать?
        Опомнившись, я отправила детективу Дину сообщение с просьбой выслать мне его адрес, и ответ не заставил себя ждать. Сверяясь с картой, я выехала с парковки и уже спустя пятнадцать минут застряла на светофоре в небольшой очереди машин. Улица М?рси находилась в центре Старого города… Мерцающие желтые глаза уличных фонарей едва рассеивали зловещий мрак.
        «Я уже здесь. Собираюсь осмотреть дорогу на въезд». - Отправив детективу Дину сообщение, я закинула мобильный телефон в бардачок. Когда детектив Дин высылал адрес, он добавил, что осмотрел все соседние ресторанчики, куда Леда могла отправиться, и поехал в центр Эттон-Крика, в местный кинотеатр: вдруг, - в тоне его сообщения слышались сомнение и надежда, - она решила посмотреть фильм.
        Я не стала его разубеждать, говорить, что смотреть фильм в четыре утра - вряд ли похоже на Леду Стивенсон. Я отправилась вглубь Старого города, туда, где темнее и страшнее всего.
        На самом деле я и не рассчитывала ее отыскать. Автомобиль передвигался на скорости тридцать километров в час, - чтобы я случайно не проморгала ее фигуру на обочине дороги, занесенной снегом, - и мысли мои так же вяло и неспешно сменяли друг друга.
        Вероятнее всего, Леда сейчас где-нибудь спит, не то что я. Потому что, если бы она была в опасности и пыталась убить себя, я бы давно скорчилась в болезненной агонии. Только это и заставило меня помочь детективу Дину - страх повторно испытать ту страшную боль, когда Леда одним резким движением вскрывает себе вены.
        Старый город остался позади, и я поняла, что совсем скоро пересеку границу и покину Эттон-Крик. Во мне все затрепетало от предвкушения: смогу или не смогу уехать? Ной слишком прочно вбил мне в голову идею, что из Эттон-Крика нет выхода, что я заперта здесь навсегда. А вдруг вот сейчас я надавлю на газ и промчусь мимо этого чертова знака?
        Я сглотнула.
        Уеду. Уеду навсегда и притворюсь, что…
        Машина начала набирать скорость, и стрелка на спидометре поползла вверх. Моя рука сжала рычаг на коробке передач, а грудь застыла на вдохе. Я уже могла различать вдалеке автозаправку: ее красные и желтые огни приветливо манили, тянули БМВ вперед. Автомобиль летел, и я почти слышала свист в ушах - это все тревожные мысли покидают мою голову.
        Я ни за что не в ответе - ни за людей в Эттон-Крике, ни за тех, кто умер и кто умрет. Это не моя вина. Разве я не могу делать, что хочу? Хоть раз в жизни я могу сделать то, что хочу?
        Нет.
        Моя эйфория достигла пика и взорвалась ярким фейерверком. Взрыв меня потряс. В свете фар появилась и исчезла призрачная женская фигура на обочине дороги.
        Я сбавила скорость, позабыв обо всем, и сдала назад.
        Леда Стивенсон. Ее вид внушал страх. Меня пугало в ней все - то, как она бездумно перебирает голыми ногами снег, как смотрит перед собой, даже не ежась от холода. На Леде было тонкое белое платье и вязаная кофта нараспашку, а на ногах - кроссовки. Она выглядела как призрак, оживший мертвец, существо из моих ночных кошмаров. Она выглядела как жертва.
        От одного взгляда на нее мою грудь стискивали противоречивые, незнакомые чувства: желание схватить ее и встряхнуть, приказать бороться, а еще - сбежать от девушки-цыпленка подальше, спрятаться, чтобы ее пугающие мертвые глаза меня не нашли. Но сильнее всего была жажда ее спасти.
        Я откинула все сомнения и затормозила на обочине, затем вышла из машины и направилась к Леде, продолжающей шагать неведомо куда. На ходу стягивая с себя пуховик, я позвала ее, но Леда не остановилась. Тогда я преградила ей путь, и это заставило ее сфокусировать на мне взгляд. На нее светили фары, но Леда даже не поморщилась. Она, будто слепая, изучала мое лицо, словно немая, открыла рот, пытаясь что-то сказать.
        Я сморгнула наваждение, которое всегда возникало при Леде Стивенсон, и накинула ей на плечи куртку. Помогая ей просунуть руки в рукава, я избегала ее взгляда, потому что не хотела вновь наткнуться на пустоту стеклянных неживых глаз.
        - Ну все. - Мой голос прозвучал с неестественным воодушевлением, и я поймала себя на мысли, что разговариваю с Ледой как с младшей сестрой. - Поехали домой.
        Я дернула на куртке молнию вверх и сама поежилась от холода.
        - А где я сейчас? - Леда с изумлением огляделась вокруг, ее лицо исказилось от ужаса.
        Только не это. Сейчас она обвинит меня в похищении. Или еще в чем похуже.
        Она посмотрела на меня в поисках объяснения, и я сказала, стараясь звучать спокойно и убедительно:
        - Леда, мне позвонил детектив Дин и сказал, что ты куда-то ушла. Я решила помочь ему найти тебя. Ты помнишь, что с тобой случилось? - Она покачала головой, будто зачарованная моим голосом. - Что последнее ты помнишь?
        Хочу забраться в машину и согреться.
        - Я готовила детективу Дину ужин, - с сомнением протянула она.
        - А потом?
        - Мне холодно, - сказала она, моргнув, и я поспешно кивнула и отвела ее к автомобилю. Распахнув дверь с пассажирской стороны и усадив ее, я пристегнула ремень безопасности, опять заметив, что веду себя так, будто Леда - моя мертвая младшая сестра.
        - Скоро согреешься, - пообещала я, тут же начиная чувствовать себя лучше.
        Когда я вырулила назад, в сторону города, услышала в голове далекий голос Ноя, будто насмешку: «Эттон-Крик не отпустит тебя». А может, это Леда Стивенсон меня не отпускает?
        Я бросила на нее взгляд. Сидит с идеально ровной спиной, словно не от мира сего, смотрит вперед, а во взгляде ни удивления, ни узнавания, ни ужаса.
        - Что было после того, как ты приготовила детективу Дину ужин? Ты надела кофту, обула кроссовки и вышла из дома? Что было дальше, Леда?
        Она протянула задумчиво, будто все еще находясь в собственном мире:
        - Я искала Принца.
        Принц, Принц… - я покопалась в памяти и вспомнила, что детектив Дин рассказывал, что у Леды был пес по кличке Принц. Но этот пес мертв уже очень давно.
        Он же только сегодня говорил, что все дело в собаке.
        - Я искала его, звала… но он не пришел. Он сбежал от меня. - Тут Леда посмотрела мне прямо в глаза, и я с трудом отвернулась, чтобы следить за дорогой.
        Что это значит?
        Вдоль обочины проплывали деревья и сугробы. Ни одной машины на встречной, ни одного огонька, лишь свет фар автомобиля упрямо разрезал темноту.
        Я осторожно спросила:
        - А зачем ты искала Принца?
        - Потому что он бы защитил меня от него. Но Принц не пришел. Он сбежал от меня.
        Детектив Дин живет с Ледой около недели. Как он это выносит? Меня сложно напугать, но от этой девушки у меня мурашки. Я убрала руку с руля и взяла Ледину ладонь в свою. Я крепко сжала ее невесомые тонкие пальцы и пообещала:
        - Все будет хорошо, Леда.
        - Ты спасешь меня?
        Я снова почувствовала, будто она приковала меня к себе, и я не могу отвести от нее взгляд. Только усилием воли мне удалось отвернуться, но ощущение тепла ее ладони не позволяло ни на чем сосредоточиться.
        Я знала, что, если спрошу, от кого ее нужно спасти, это ничего не даст, а Леда, скорее всего, рассвирепеет или закроется, и до конца дороги я буду ехать в одной машине либо с безумной истеричкой, либо с блаженной. Поэтому я предпочла не спрашивать, а вместо этого осторожно убрала свою руку из ее, но так, чтобы моей попутчице не пришло в голову, что я бросаю ее, и, достав из бардачка мобильный телефон, сказала:
        - Напишу детективу Дину, что ты в безопасности и со мной.
        Она не отреагировала на имя детектива Дина и на заявление, что она со мной в безопасности. Стало спокойнее, когда я поняла, что Леда начинает мне доверять. Она едет в одной машине со мной, сидит на соседнем сиденье и ни разу не назвала меня убийцей. Может, она и не в себе, но такой мне Леда Стивенсон нравится больше.
        Когда я передала ее детективу Дину, он отвел девушку к себе, а затем вернулся и занял пассажирское сиденье.
        - Говори, - любезно разрешил он, глядя на занимающийся рассвет, отражающийся оранжевым и розовым в стеклах дома.
        - Если честно, сейчас я хочу просто спать, - ответила я, и мы встретились взглядами. Этим утром детектив Дин казался старше своих лет - выглядел на все тридцать. Его кожа посерела, а под глазами залегли круги, и даже морщинки проступили отчетливее.
        - Зачем вы все еще держите ее у себя? - вдруг спросила я и сама удивилась такому личному вопросу. Зеленые глаза сверкнули.
        - Она не питомец.
        - Я не это имела в виду, - отрезала я. - Почему вы все еще не вернули ее домой? Она взрослая девушка и способна сама позаботиться о себе.
        - Ты ее видела? - Он выгнул бровь. Я промолчала, и ему не оставалось иного выхода, как ответить. - Она что-то знает. Ты видела ее взгляд? - детектив Дин вздохнул и потер уставшее лицо ладонями. Я предположила, что он пытается спрятать от меня чувство вины, но голос выдал его с головой. - Я что-то задел внутри нее, какую-то рану. И с тех пор Леда сама не своя, часто говорит сама с собой, кричит по ночам…
        - Мы уже с вами обсуждали это…
        - Это другое, - отрезал он, прожигая меня взглядом. - Я надавил на больное место. Я это чувствую.
        - Вы притащили ее к себе, чтобы ненавязчиво задать вопросы. И вы что-то нашли. И теперь, нащупав рану, вы собираетесь давить на нее, пока Леду не прорвет на откровенность?
        Детектив Дин ничего не ответил, да этого и не нужно было - его взгляд был красноречивее всяких слов. Покачав головой так, будто я вообще ничего не понимаю, он распахнул дверь и вышел из автомобиля.

* * *
        На 1989 год было зафиксировано трое психически нездоровых пациентов: шизофрения, биполярное расстройство и даже болезнь Кристмаса. Было много детей с переломами и ушибами. А вот дальше, - после того как в Эттон-Крике начались похищения, - увеличились случаи самоубийств.
        В три часа дня мой мозг начал протестовать против бумажной работы, но я все равно не бросала ее, потому что тогда полезли бы мысли и картинки: мертвые глаза Леды Стивенсон, когда она смотрит на меня в свете фар машин; блестящая сталь секционного стола с капелькой крови вместо профессора Джеймис-Ллойда…
        Я пила воду, принимала лекарство и вновь бралась за работу.
        Коробок с наклейкой 1996 было всего лишь семь, и, несмотря на то, что я не закончила с 1989 годом, я бросила ее и взяла одну из девяносто шестых.
        Горы бумаг росли вокруг меня с катастрофической скоростью. Из девяносто шестого пришлось убрать одиннадцать карт других, более ранних годов. На первую коробку ушло всего лишь сорок минут. Я отставила ее на пол, решив позже забить информацию о пациентах в компьютер. Во второй коробке с обманчивой надписью «1996» были карты 1993 и 1995 годов. В том числе и карты жертв Криттонского Потрошителя. Я просмотрела их. Анализы в порядке. Прочие показатели тоже в норме. Это все заставило меня думать о том, что, возможно, у Криттонского Потрошителя были намерения завести семью не только с Дэйзи Келли. Или ему просто нравились здоровые девушки.
        Когда я опустилась под стол за следующей коробкой, зазвонил мой телефон, и я слишком поспешно выпрямилась и ударилась затылком о нижнюю панель. Голову тут же прострелила боль.
        - Вот черт. - Когда я ответила на звонок, голос доктора Арнетта звучал сурово:
        - Скажи мне, Кая, что ты не брала телефон, потому что принимаешь ванну с пеной и колой.
        О чем это он?
        Вместо ответа я потерла ладонью затылок, все еще морщась от боли.
        - Ты в больнице? - перефразировал он. И я ответила положительно, чем заслужила ругательство. - А тебя не должно быть в больнице. Уже шесть часов.
        - Внеурочны…
        - Я что тебе сказал, Айрленд?! - гневно спросил доктор Арнетт. Когда он называл меня «доктором», это означало, что он шутил, когда по имени - был серьезен или раздражен, а когда по фамилии - будто пытался напомнить себе о том, что я его подопечная. Я вздохнула, и он тут же оборвал меня: - Не вздыхай. Я не разрешаю тебе работать сверхурочно. Я хочу, чтобы ты отправилась домой.
        - Нет, доктор Арнетт.
        - Что, прости?
        Он услышал мои слова, просто решил дать шанс изменить их.
        - Я не хочу идти домой. Там все еще опасно. - Я специально сделала упор на «опасно», чтобы доктор Арнетт отвязался, но не ожидала, что он раскусит мой блеф сию секунду.
        - Ты шутишь? Я прекрасно осведомлен о том, что ты четыре дня не выходила из своей квартиры!
        - Ну а теперь вышла.
        - Так. Говори правду или отправишься назад. И к архивам тебя не подпущу.
        - Доктор Арнетт, я не работала четыре дня. Погрузилась в размышления, и от этого мне стало очень плохо. Теперь я здесь, и мне лучше.
        - Да уж, ты с каждым днем лжешь все лучше и лучше, похвально, - соглашаясь, протянул доктор Арнетт. - Хорошо. Но чтобы в девять тебя здесь не было. Или отниму у тебя ключ, а на работу, как ты и хотела, отправлю первокурсников.
        Большая Санни рассказала ему?
        Я только собиралась распрощаться, но тут доктор Арнетт тихо произнес:
        - И не связывайся с профессором Джеймис-Ллойдом.
        Мое сердце пропустило удар, а перед глазами вспыхнул пробитый молотком череп. Но, несмотря на пересохшее внезапно горло, я ровным голосом ответила:
        - Не буду.
        - Ладно. Чтобы в девять тебя не было. Как же вы похожи…
        - Что? - переспросила я. Доктор Арнетт на том конце сказал:
        - Ты и Аспен. Он тоже не мог вылезти из этого подвала.
        Я почувствовала себя так, будто опять ударилась головой о стол, и сильнее прижала мобильный телефон к щеке.
        - А когда… когда Аспен был в этом подвале?
        Доктор Арнетт, не почувствовав заминки, ответил:
        - Он писал курсовую работу по криминалистике в октябре. Сказал, что ему нужно просмотреть старые карты для составления каких-то диаграмм. Без понятия. Вот и его я изгнать никак не мог.
        - Спасибо, - прошептала я и отключилась.
        Аспен был в этом подвале? Зачем? Неужели он тоже искал карту Дэйзи Келли? Но почему он мне ни о чем не рассказал? Почему не сказал, что ведет свое собственное странное расследование?
        Я осмотрела заброшенный архив его взглядом. Аспен ненавидел грязь и пыль. И здесь ничто не могло привлечь его внимания. Курсовая, как же…
        А вдруг…
        Я осмотрела бумаги на стеллажах и на столе.
        А что, если он все-таки что-то нашел? Может, об этом он и хотел сказать той ночью, но кто-то добрался до него раньше? Он сказал… Он сказал что-то вроде «Я нашел». Может быть, он имел в виду, что нашел ребенка Дэйзи Келли?
        Никакую курсовую работу Аспен не писал, а его времяпрепровождение в этом архиве было продиктовано желанием найти карточку Дэйзи Келли. Видимо, он заинтересовался этой историей после того, как я рассказала ему о Криттонском Потрошителе. Ничего удивительного, но почему он ничего мне не сказал? Потому что подозревал меня, вот почему. Я оборвала эту мысль и вернулась к делам. Завела будильник на восемь сорок пять, чтобы уйти из больницы до девяти, и вернулась за стол. К моему удивлению, мне понравилось здесь работать. Понравилось искать информацию о ребенке Дэйзи Келли и попутно узнавать новые данные о жертвах Криттонского Потрошителя. Здесь, в подвале, в любом случае мне не нужно рисковать жизнью. Никто не выпрыгнет на меня из темного угла, никто не схватит за халат и не попытается располосовать лицо ножом. Больше - никто.
        В восемь вечера я совершенно внезапно обнаружила медкарту Дэйзи Келли. Даже не ожидала, что это будет так легко; не ждала, что она будет лежать с остальными картами. Несмотря на поиски, мне казалось, что она где-то за пределами реального мира, как нечто вымышленное мною. А она прямо здесь, в моих руках. Коричневая папка.
        Я несколько секунд смотрела на нее, отчего-то не решаясь открыть. А вдруг там не будет никакого ответа? Я бы хотела, чтобы здесь было все: имя ребенка и его отца…
        Прекратив оттягивать неизбежное, я открыла папку и быстро прочла все данные.
        Дэйзи Келли при рождении получила небольшой шрам на руке - ее задели врачи, делая кесарево Ларе Келли. У нее вторая отрицательная группа крови и легкая форма аллергии.
        Я пробежала взглядом все страницы. Здесь был отчет от врача для полиции, в котором было сказано, что Дэйзи Келли не насиловали, а в ее крови при обследовании был обнаружен алкоголь. Дэйзи принимала литий, чтобы подавить симптомы депрессии. Видимо, Криттонский Потрошитель не был доволен настроением возлюбленной.
        Он кормил ее таблетками, не заботясь о ребенке, не подумав о том, как на младенце отразится прием серьезных психотропных препаратов. У Дэйзи Келли не было шансов. У ее ребенка не было шансов.
        Странно.
        Я опустила отчет на стол и отодвинула его от себя вместе с папкой. Склонила голову набок, разглядывая бумагу и пытаясь понять, откуда взялось это странное чувство в груди. Руки тянулись к отчету, но я все же себя сдерживала, решив интуиции дать шанс.
        Бумага.
        Медицинский отчет свежий. Будто кто-то перепечатал данные на новом листе. Для чего? Кому понадобилось восстанавливать именно этот документ? И зачем, после восстановления, его вновь запихнули в эти коробки? А может, это ложный документ и тот, кто его создал, рассчитывал, что его найдут и предоставят в полицию?
        Ничего не понятно.
        На документе стояла подпись дежурного врача и штамп. А чуть слева дата: 28.09.1996.
        Должно быть, я выглядела глупо со стороны, когда смотрела на дату. Застыла и затаила дыхание, вглядываясь в страницу. Одновременно анализировала и ни о чем не думала. Сама себя перебивала.
        Дэйзи Келли сбежала от Криттонского Потрошителя в сентябре.
        Да брось, Кая, ты же не серьезно?..
        Ее доставили в больницу двадцать восьмого сентября, где провели экспертизу, сделали все необходимые анализы и зафиксировали в крови, помимо алкоголя, психотропные препараты. У нее вторая группа крови.
        Прекрати!
        И еще у нее аллергия. Может, как и у тебя - на орехи?
        По моей спине против воли побежали мурашки. Будто кто-то холодными ладонями забрался под одежду и, вызывая во всем теле дрожь, коснулся пальцами кожи. Волоски встали дыбом от робкого прохладного прикосновения. Я зажала рот обеими ладонями, чтобы не произнести вслух те страшные слова, но они все равно крутились в мозгу как заезженная пластинка.
        Это я. Это все я.
        Я чудовище, я чудовище, я чудовище.
        Я - ребенок Криттонского Потрошителя, я - дочь Дэйзи Келли.