Когда мертвые заговорят Вики Филдс
        «Назад пути нет, ты должна спасти Леду Стивенсон, чтобы уйти», - говорит Смерть. Но как спасти того, кто не хочет, чтобы его спасали? И что, если ты сам уже давно мертв?
        Чтобы найти ответы на эти вопросы, Кая Айрленд должна вернуться в прошлое и вспомнить, что жертвы насилия - самые жестокие люди.
        Когда мертвые начинают говорить, правду утаить невозможно. Совсем скоро Кая осознает: есть истории, которые не могут закончиться хорошо, ведь Эттон-Крик не отпускает того, кто уже сделался частью этого города.
        Вики Филдс
        Когда мертвые заговорят
        
* * *
        Эта книга посвящается тем,
        кто никогда не сдается
        Глава I
        Когда мертвые начинают говорить
        Декабрь 2012
        Ферма Вишенских
        - Мне кажется, не стоит сегодня их ждать, - задумчиво произнесла Нина, глядя в окошко. Молчание за ее спиной было очень многозначительным. Женщина обернулась и скептически пробурчала: - Виктор, ты не хочешь поучаствовать в беседе? Я говорю, внуков сегодня мы не увидим. Будет буря. Посмотри, что творится с небом. Ветер воет так, что я боюсь, выбьет все стекла в доме.
        - Мм, - ответил Виктор, перелистнув страницу потрепанной книги. - Знаешь, Нина, я думаю, что убийца - дворецкий. Посуди сама: он знает все обо всех. Подозрительный тип, ты не находишь? Но с другой стороны, разве все может быть настолько очевидно? - Он показал жене книгу, на обложке которой красовался окровавленный нож, воткнутый в деревянную столешницу. - Тут только середина, и если преступника раскроют сейчас, в чем секрет? Автор не может быть так глуп. Эм… - Он смутился от пронизывающего взгляда жены и мягко спросил:
        - Ты что-то говорила?
        - Я думаю, что убийца - жена.
        - Милая, прекрати. - Он закатил глаза и поднялся на ноги. Приблизившись к окну, он наконец расслышал зловещий шум ветра. - Мы могли бы залезть в подвал.
        - Что?
        - Ничего. Ты выглядишь очень привлекательно, когда показываешь недовольство. - Положив руки ей на плечи, Виктор легонько помассировал их. - Раз нас настигла буря… и раз Вера с Катриной не приедут, мы могли бы спрятаться в подвале.
        - Не будь таким противным! - возмутилась Нина, но все же на ее губах мелькнула предательская улыбка. Виктор крепко обнял жену, шепнув в седеющие волосы:
        - У нас припрятана бутылочка хорошего вина.
        - Как она поможет справиться с бурей?
        - Она поможет мне справиться с тобой.
        Нина нехотя высвободилась из объятий и вновь отвернулась к окну. Ночь была темной. Декабрь давно вступил в свои права, и на поля легла серебристая изморозь.
        - А вдруг с Верой и Катриной что-то случилось?
        - Ничего с ними не случилось! - раздраженно отрезал Виктор. - Марк ни за что бы не отпустил детей в такую погоду. Прекрати сгущать краски, Нина.
        Виктор вернулся в кресло, схватил книгу и уткнулся взглядом в страницу, пробурчав:
        - Рекомендую тебе посмотреть свой сериал, пока у нас не отключили электричество. - Едва он договорил, как во всем доме потух свет. Нина застыла у окна, словно каменная статуя, а со стороны кресла послышался раздосадованный стон:
        - Я только собрался выяснить, не дворецкий ли часом зарубил всех топором!
        - Виктор! - пискнула Нина, обхватив себя руками и не двигаясь. Она чувствовала, как сквозь стекло ощутимо просачивается декабрьский холод. Послышался скрип половиц.
        - Ну правда, Нина. Он убил их всех. Готов спорить, он прятался на чердаке, пока они спали.
        - Виктор, - предупреждающе начала Нина, но он не слушал:
        - Взял свой топорик и - ХРЯСЬ!
        - ВИКТОР!
        Он рассмеялся совсем рядом:
        - Я шучу, Нина. Ну не бойся ты, - он приобнял ее. На фоне окна фигурка женщины казалась дрожащей хрупкой тенью. - Сейчас я спущусь в подвал и…
        Она ухватилась его за рубашку:
        - Я боюсь.
        - Знаю, - спокойно ответил он и осторожно отцепил ее пальцы от своей одежды. - Прекрати этот спектакль, Нина. В школе ты постоянно дрожала, стоило замигать лампочке. Ты уже не в школе. Прекрати! Сейчас я вернусь. Я быстро.
        Глаза Нины уже привыкли к темноте, и она сумела различить фигуру мужа, чье зрение было гораздо лучше ее. Он проследовал на кухню за фонариком, что-то бурча о том, что женщина, родившая троих детей, не должна бояться такого пустяка, как выключенный свет.
        Общий зал снова стал привычным убежищем с уютным камином, телевизором, мягким диваном и книжными стеллажами. В сумраке мебель была черной и едва различимой, но Нина скользнула к креслу, где ранее сидел Виктор, и, опустившись на самый краешек, принялась ждать, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. На кухне слышалась возня.
        - Где фонарик?
        - В нижнем ящике стола! - раздраженно ответила Нина. Виктор постоянно перекладывал вещи, а затем не мог их отыскать. Зрение хорошее, а память при этом ужасная.
        - Нашел!
        Несколько секунд спустя Виктор вошел в зал и поставил на столик перед женой горящую свечу в антикварном подсвечнике.
        - Подожди еще пару минут.
        Нина кивнула, ощутив себя гораздо увереннее. Оставшись в одиночестве, она поудобнее устроилась в кресле и прикрыла веки. Сейчас мысль о том, чтобы пригубить чуточку вина, не казалась неуместной, как пять минут назад.
        Очевидно, Марк действительно не выпустил внучек из дома. И правильно сделал. Девочки боятся темноты хуже меня!
        Нина вздрогнула, услышав перед входной дверью какую-то возню. Резко обернулась на шум.
        Тук. Тук. Тук.
        Дверная ручка дернулась, будто кто-то случайно задел ее. Или планировал вломиться в дом. Фитилек свечи дрогнул - так подскочила Нина.
        Она шагнула в сторону, и пламя покачнулось в такт.
        Тук.
        Женщина ступила на шаг назад, подальше от двери.
        Тук.
        - Виктор?
        Может, он пугает ее? Но нет, они с Виктором уже много лет женаты, и он не стал бы так жестоко шутить над супругой, зная о ее страхах.
        Тук.
        За окном протяжно выл ветер, стекла дрожали. Нина подумала, что, возможно, это мусорный бак опрокинулся и какая-нибудь железная банка теперь стучит у двери… но тут сквозь свирепый шум бури Нина услышала страшный голос:
        - Помогите.
        Нина едва не закричала.
        Это призраки?
        Она одернула себя: призраков не существует.
        - Помогите, пожалуйста.
        Слабый, тоненький голосок, вызывающий дрожь в ногах. По спине и рукам Нины побежали мурашки. Пальцы подрагивали, когда она взяла свечу и направилась к двери. Голосок ребенка продолжал молить о помощи, но делался все тише и тише, превращаясь в шепот.
        - Помогите.
        Отбросив ужасные мысли и запечатав где-то глубоко внутри страх, Нина рывком распахнула дверь. Пламя свечи погасло. Одновременно с этим загорелся верхний свет и послышался голос Виктора:
        - Нина, ты жива?
        Она застыла на мгновение, сжимая в пальцах дверную ручку и подсвечник, а затем выронила его и закрыла обеими ладонями рот, чтобы заглушить вопль. На пороге стоял демон.

* * *
        - ДЕМОН!
        - О боже! - Виктор рванулся вперед и успел до того, как девочка в дверях потеряла сознание. Он подхватил ее на руки и под испуганное бормотание жены уложил на диван в гостиной. Убрал с лица незваной гостьи засохшие от крови волосы и посмотрел на Нину. - Господи, как ты могла спутать ее с демоном? Взгляни, она совсем ребенок.
        Нина склонилась к существу на диване. Средний рост, хрупкое телосложение, длинные темные волосы. Ее лицо и одежда были в крови, на ноге странный бугор: присмотревшись, Нина поняла, что это самодельная повязка.
        - Нужно вызвать полицию. И «Скорую».
        - Телефон из-за бури отключен, - сообщил Виктор. - Придется действовать своими силами. Прекрати дрожать, Нина!
        Она подскочила, опустив руки. Сердце едва не выскакивало из груди, но теперь от ужаса: что случилось с этой малышкой? Она чуть старше их внучек. Такая маленькая!
        - Нужно срочно обработать раны, пока не началось заражение. - Виктор отстранился и беглым взглядом осмотрел тело незнакомки. - У нее многочисленные травмы, ты только посмотри на это… Пальцы сломаны. Кровь на шее. Кажется, вывихнут плечевой сустав. Понятия не имею, как она пришла сюда. Господи, у нее рана на бедре. Но, судя по всему, артерия не задета. - Виктор потянулся к повязке, но его запястье внезапно сдавили пальцы.
        Нина вскрикнула, а Виктор изумленно посмотрел на девочку. Ее глаза были открыты, но по взгляду можно было понять, что она ничего не осознает. Ее лицо было сплошь покрыто кровавыми каплями, к щекам прилипли волосы.
        - Я не трогаю, - прошептал Виктор и расслабил запястье. Девочка почувствовала это и выпустила его руку. Виктор наблюдал за ней: как она тяжело вздохнула, приходя в себя, как попыталась сесть, но со стоном рухнула на спину.
        - Как тебя зовут? - тем же приглушенным тоном спросил он. Девочка не реагировала на голос. Она сжала зубы и снова выпрямилась, не замечая ни его, ни Нину.
        Внезапно она всхлипнула, и Нина зажала обеими руками рот.
        - Что с тобой случилось, малышка?
        Девочка судорожно всхлипывала, и ее тело содрогалось от слез, что явно причиняло ей еще больше боли. Когда она зажмурилась, Виктор взял жену под локоть и отвел ее в сторону.
        - Нина, - прошептал он, - нам надо срочно обработать раны. Если начнется заражение…
        - Что с ней случилось? - шепнула она в ответ.
        - Не знаю, она в шоке. Кажется, на нее кто-то напал.
        - Куда она делась? - с паническими нотками в голосе спросила Нина, выглянув из-за его плеча, и Виктор обернулся.
        - Чт…
        Они бросились в ванную, откуда доносился шум. Девочка уже отыскала аптечку и вытряхивала на пол целые упаковки таблеток. Нина провожала взглядом каждую коробку с лекарствами, летевшую вниз. Виктор застыл. Девочка по-прежнему плакала, но выражение ее лица оставалось решительным.
        Стоя на одной ноге, а вторую приподняв над кафельным полом, она больше не выглядела ребенком. Нина беспокойно шепнула Виктору в плечо:
        - Может, она ищет наркотики?
        - Тш, - шепнул он и обратился к девочке: - Что ты ищешь?
        Она уже нашла то, что искала, и левой рукой вскрыла пузырек с таблетками. Выкинула несколько капсул на правую покореженную ладонь и проглотила. Вскинула голову. Зажмурилась.
        Затем, все еще дрожа, перевела взгляд на Виктора и, прихрамывая, приблизилась к нему. Виктор почувствовал, как у него мурашки бегут по спине, как Нина сжала его предплечье с такой силой, что, кажется, перекрыла доступ крови.
        - Мне нужны нитки.
        Виктор понял, что девочка все еще их не замечает. Для нее они просто объекты. Может, она даже не осознает, что жива и находится в обычном фермерском доме. Поэтому Виктор знал, что ее срочно нужно доставить в больницу - до того, как ее мозг очнется от шока.
        - Зачем тебе нитки? - спросил он.
        - Мне нужны нитки, пожалуйста. Мне нужны нитки. Нужно зашить рану. Иначе я истеку кровью. Если я умру, Джорджи тоже умрет.
        Нина сильнее вцепилась в Виктора, и он накрыл пальцы жены ладонью.
        - Я умею, - заверила девочка. - Я умею ушивать. Вы только принесите мне нитки и иглу.
        - Хорошо.
        Виктор вышел из ванной комнаты, и Нина поспешила следом.
        - Ты же не серьезно? - прошептала она.
        - Посмотрим, что она будет делать. Она не понимает, где находится. Ты ведь видишь это по ее глазам? Дадим ей нитки и посмотрим. Рану действительно нужно зашить.
        - Ты же не серьезно?..
        - Нина. - Виктор повернулся к жене, когда они оказались наедине в их спальне. - Ты что, не узнала ее?
        - Кого? Эту девочку?
        - Это не просто девочка. Это Кая Айрленд.
        Нина отшатнулась, прижав руки к груди.
        - Кая Айрленд?
        - Да, - просто ответил он и направился к трюмо, где в нижнем ящике всегда лежала коробка со швейными принадлежностями.
        У Нины внутри шевельнулось нехорошее чувство.
        - Она пропала аж две недели назад, никто и не надеялся ее найти, - шепнула она. Виктор достал коробку и поднялся на ноги. Скептически хмыкнул без доли веселья в голосе:
        - А она нашлась сама, поэтому давай поможем ей не умереть. Ты видела ее решимость. Она же ходила в военную школу, помнишь, об этом во всех новостях твердили?.. Сможет зашить себя.
        - З-за-зашить? - в ужасе пробормотала Нина. Ее глаза опять стали круглыми, и Виктор со вздохом сказал:
        - Просто останься здесь, хорошо? Я разберусь.
        - Нет! Нет, она ведь там совсем одна! Ей будет больно! - воскликнула Нина, быстро качая головой. Виктор, не возражая, отпер дверь и вышел в коридор. В доме стояла мертвая тишина, но прямо рядом с окном, ведущим в сад, было слышно ритмичное кап-кап-кап - это в ведро для поливки помидоров капал дождь.
        Кая Айрленд все еще была в ванной. Она достала из аптечки спирт, пачку таблеток, пинцет и ножницы. Разложила все это на тумбе и, пытаясь стоять прямо без опоры на раненую ногу, вскинула левую руку со шприцем вверх и выпустила из иглы воздух.
        Виктор заметил, что она освободилась от штанины. Окровавленная ткань уже была в мусорном пакете. Нина сжалась за спиной мужа, не в силах оторвать взгляда от искалеченной ноги. На ней не осталось ни единого живого места: где-то были крошечные срезы кожи, а где-то просто воспалившиеся царапины. Но хуже всего была та ужасная рана, которая по-прежнему кровоточила. На ней были кусочки ниток - видимо, кто-то уже попытался зашить ногу.
        - Вы принесли то, что я просила? - спросила Кая Айрленд слабым голосом. Виктор понял, что у нее начинается жар. Может, в ране распространилась инфекция? Он абсолютно ничего не понимал в медицине, однако, глядя на решимость Каи, у него появилось чувство уверенности, что все закончится хорошо.
        - Да, я принес, - ответил он.
        - Положите в раковину.
        - Хорошо. - Он оставил в раковине коробку с нитками и отступил назад к двери.
        Прихрамывая, Кая подошла к ней и сказала Виктору:
        - Пожалуйста, откройте.
        Виктор шагнул вперед. Нина осталась стоять на месте, парализованная ужасом. Она следила за тем, как по ноге Каи Айрленд скатилась багровая струйка крови. Она спотыкалась о царапины и окропляла синюшные гематомы.
        - Я не могу на это смотреть! - Нина стремительно вылетела из ванной комнаты.
        - Иглу, пинцет и ножницы. Обработайте спиртом. И прокалите как следует. Пожалуйста.
        - Д-да.
        Он схватил подручные инструменты и выбежал следом за женой. Он не хотел смотреть, но краем глаза заметил, как Кая Айрленд склонилась и всадила иглу себе в ногу. Жуткое, жуткое, жуткое зрелище. Он больше ни за что не станет смотреть медицинские детективы, ни за что не станет читать подобные книжки.
        Когда Виктор, действуя на автомате, выполнил все указания и вернулся, Кая Айрленд уже была в медицинских перчатках, найденных здесь же, в аптечке. Под взглядом Виктора она, морщась, насыпала прямо внутрь раны на ноге какую-то белую штуку. Затем, не вставая с унитаза, она дотянулась до пинцета и взяла им ватный тампон. Смочила его спиртом и протерла ногу рядом с раной. Так она поменяла несколько тампонов, пока последний после протирания не остался чистым. Затем Кая снова взяла тампон, обмакнула его в йод и дрожащей рукой обработала края раны, оставляя крошечное расстояние до поврежденной кожи.
        Виктор зажмурился, а когда открыл глаза, то не поверил увиденному: сначала Кая срезала кожу по краям раны, а затем залезла внутрь пинцетом. Виктора затошнило, и он отвернулся, но картина все равно стояла перед глазами: как девочка извлекает остатки ниток и какие-то странные комочки из раны, испачканные в крови.
        Желчь подкатила к горлу, но он с усилием сглотнул и обернулся. В глазах Каи заблестели слезы, лоб покрылся испариной, и дрожали руки, но она продолжала измываться над собственной ногой.
        Виктор смотрел как завороженный. Он представить себе не мог, что когда-нибудь в его ванной комнате кто-то будет проделывать нечто подобное. Он не мог представить, что Кая Айрленд сумеет прооперировать себя. Она всего лишь ребенок, и, судя по всему, у нее сломана правая рука.
        Срочно нужно вызвать «Скорую». Срочно. Не важно, что именно умеет эта девочка, но в подобных обстоятельствах можно и ноги лишиться.
        - Виктор.
        Он подскочил и обернулся - Нина стояла прямо позади него, бледная как призрак.
        - Как она?
        Виктор с трудом разлепил губы:
        - Держится хорошо. Прошло пятнадцать минут, а она даже не поморщилась.
        - Виктор, как только буря утихнет, я поеду в город за помощью. Нельзя так это оставлять. Нельзя.
        Он кивнул и отвернулся. Кая Айрленд кое-как обработала рану и теперь ушивала ее шелковыми нитками. Мертвенно-бледное лицо все еще было сосредоточенным, в глазах - пустота. Виктор слышал, как ее дыхание участилось и стало тяжелым, а затем она вдруг стала заваливаться в сторону. Нина вскрикнула, а Виктор бросился к Кае и успел до того, как та упала на пол.
        - Божечки! - Нина за его спиной разрыдалась. - Что теперь делать? Что нам теперь делать?
        Она задавала риторические вопросы, и Виктор не знал, как на них ответить.
        Они втроем в ловушке. За окном буря клонит деревья к земле, обрывает провода, яростно стучит в окна, а здесь истекает кровью девочка, которая две недели назад исчезла без следа.

* * *
        Открыв глаза, я увидела слепящий яркий свет. Все в одно мгновение стало резким, четким, в голове крутилось: ничего не закончилось. Я не сбежала. Я на прозекторском столе. Вот в комнату входит Стивен Роджерс. Он что-то говорит, но я не слышу. Дергаю руками, закованными в ремни, натягиваю их на запястьях и изо всех сил кричу. Зову на помощь. Но никто не приходит. Я только чувствую болезненный укол в предплечье. А потом он говорит: «Все будет хорошо, Кая Айрленд» - и я больше ничего не слышу.

* * *
        - Это будет сложно.
        - Вы должны отвязать мою дочь.
        - Мы не можем. Она пыталась напасть на медсестру.
        - Но…
        - Нет. Она не может оставаться на постели. Она все время пытается спрятаться под кровать. У нее слишком серьезные раны. Еще один подобный фокус, и она может остаться калекой.
        Тишина, затем снова заговорил доктор:
        - Она зашила себе рану сама.
        - Да.
        - Она сделала это сама. Своими руками зашила свою ногу.
        - Я понял.
        - Нет, вы не поняли. Я не спорю, что Кая особенная, что она не такая, как все, но ей всего лишь шестнадцать лет. Вы представляете, что с ней сделала эта боль? Вы можете представить, что она пережила, чтобы сама себе зашить ногу?
        - На что вы намекаете, доктор?
        - На то, что мы не можем пока что отвязать ее. Для ее личной безопасности. У нее галлюцинации. Если так продолжится и дальше, она может сама себе нанести вред. Если она смогла зашить себе ногу, то сможет вновь разорвать швы.
        - Да о чем вы?! Зачем моей дочери это делать?!
        - Просто чтобы почувствовать себя живой, мистер Айрленд. Вот и все.

* * *
        Февраль 2013
        В феврале сад вокруг больницы был красивым: высокие ели в белых шапках, клумбы, припорошенные снегом. Ненавижу зиму. Ненавижу, что она забрала Джорджи. Сначала подарила ее, а затем жестоко отняла. Оставила меня одну. Не могу прекратить об этом думать. О том, что я тоже отняла чью-то жизнь.
        Отойдя от окна, я, прихрамывая, вернулась на больничную койку. Дверь палаты была открыта, поэтому я видела, как мимо ходят медсестры и пациенты. Первые игнорировали меня, вторые с интересом заглядывали в мое белое убежище.
        С трудом устроившись на постели, я снова потянулась к ноутбуку, и когда загорелся экран, скользнула взглядом по открытой ранее статье на сайте местных новостей.
        «Стивен Роджерс
        Дата рождения: 25 декабря 1985 года
        Род занятий: учитель литературы в старших классах
        - Он родился и вырос в неполной семье, - сообщает нам соседка мистера Роджерса, которая пожелала остаться неизвестной. - Отец постоянно его бил, словно дворовую собаку, гонял туда-сюда за пивом. Но мальчик все равно успешно получил аттестат и даже добился стипендии.
        - Вы слышали что-нибудь о Стивене после того, как он окончил школу?
        - Я слышала, что он устроился на работу в соседском городе. Он с детства любил литературу и язык. Его мать звали Ванессой. Пока она не покончила с собой, то всячески помогала сыну развиваться. Если вы понимаете, о чем я. Сделать это в таком крошечном городке как наш очень сложно. У нас даже нет кинотеатра».
        Его мать звали Ванессой, и она покончила с собой. Знала ли она, какое чудовище произвела на свет? Я не хочу думать, что у Стивена был выбор кем становиться. Не хочу думать, что все могло обернуться иначе, если бы Ванесса не сдалась и довела воспитание сына до конца. Не хочу думать, что Стивен был бы нормальным парнем, если бы его не мучил отец.
        Не хочу. Потому что Стивен был просто чудовищем и все тут. Он уже родился ненормальным. Он родился таким.

* * *
        Внутренне я сжималась всякий раз, как только родители навещали меня. Я не могла спрятаться в ванной, не могла забраться под одеяло. Я не могла на них смотреть, но их лица, казалось, были повсюду.
        Стоило мне потерять бдительность, и в голове тут же всплывали обрывки фраз, слова отца, слова доктора…
        - Я боюсь, что ее мозг будет реагировать только на негативные раздражители. Она все еще не может принимать душ. Прошло более двух недель. Она не позволяет запирать дверь в палату и в ванную комнату. А когда входят медсестры, она пугается.
        - Мы должны забрать ее домой.
        - Мэгги.
        - Да, мистер Айрленд прав, вам стоит оставить ее здесь. Мы должны позаботиться в первую очередь о ее психике. Она перенесла несколько операций, поэтому сейчас важно позаботиться о ее спокойствии. Лучше оставить ее здесь. Дома Каю будут преследовать воспоминания.
        Теперь, когда я смотрела на лица родителей, то вспоминала слова доктора: что я не могу залезть в кабинку в ванной комнате; что часть моего мозга умерла; что я мертва для общества…
        Мама не знала, как реагировать, ни тогда, ни сейчас. На папином лице была каменная маска. Наверное, как и на моем. Я замерла на кровати, даже не дышала. Боялась чего-то.
        Мама наконец приблизилась и поцеловала меня в лоб. Я прикрыла веки и на мгновение позволила себе подумать, что все хорошо. А потом открыла глаза и вернулась в реальность. Мама была мамой Джорджи. Я потеряла Джорджи. Как она может меня любить? А может, и не любит?
        Я всмотрелась в ее лицо: морщинки у карих глаз, темные вьющиеся волосы… Мама даже никогда не выпрямляла их, как часто делала миссис Нэтвик - говорила, что так она выглядит непринужденнее. На секунду она отвела взгляд, чтобы посмотреть в потолок, затем улыбнулась мне сквозь слезы:
        - Ну что, малышка?
        Что она имеет в виду? Что это значит?
        Папа вздохнул. Он стоял в изголовье кровати, нависал надо мной словно башня. Молчал. Я перевела на него взгляд, и он спросил:
        - Готова вернуться домой?
        Мое сердце дрогнуло, и я снова ощутила страстное желание забиться в угол.
        - Кая? - позвала мама. Прочистив горло, я громко сказала:
        - Разве доктор разрешил?
        Папа тут же рассердился: в его глазах мелькнул стальной блеск, губы сжались в тонкую полоску, но затем он вздохнул и мягко ответил:
        - Если ты не хочешь здесь оставаться, Кая, я заберу тебя.
        Оттого, что он назвал меня по имени, по спине побежали мурашки, но я сидела смирно. В голове вновь всплыли слова доктора о том, что мой мозг все превращает в негатив. Папа просто назвал меня по имени. Это просто имя. Мое имя.
        Я отвернулась к окну, чтобы побороть нестерпимое желание спросить, любят ли они меня. Вы все еще любите меня после похорон Джорджи? Вы правда хотите забрать меня домой? Хотелось спросить, что они чувствуют, глядя на меня, но это было бы ребячеством. Просто пока со мной не все в порядке.
        Вдруг мама крепко обняла меня, прижав к себе.
        - Малышка, все будет хорошо, - шепнула она, и я широко открыла глаза, боясь сморгнуть накатившие слезы.
        - Так. Довольно, Кая, - резко оборвал отец. - Ты должна прекратить. Хватит, ясно? - Он подошел к моей постели и схватил за плечо, оттеснив маму. Мое тело вспыхнуло от боли, когда папа рванул меня, заставив принять вертикальное положение. Я напряглась. Понимала, что удара не последует, но тело само собой сжалось, ожидая боли.
        Мама схватила его за рубашку, попытавшись оторвать от меня, и я повернула голову в ее сторону, но отец взял меня за подбородок.
        - Смотри. На меня. - Он зажмурился, а когда открыл глаза, я увидела, что они блестят от слез. - Мы тебя любим. - Мама отпустила его и отступила к окну. Отвернулась, спрятав руки на груди. Я тоже хотела спрятать руки. Хотела сжать на своем горле пальцы и подавить всхлип. Хотела, чтобы папа отпустил мое лицо.
        - Смотри на меня, Кая, - уже спокойнее попросил он, и я оторвала взгляд от мамы и посмотрела на него. - На меня. Ты наша дочь. Ясно? Наша дочь.
        А затем он крепко обнял меня и поцеловал в макушку. Следом к нашей скромной компании присоединилась мама. Я почувствовала, что хочу плакать, но слезы высохли. Я снова подумала: «Отец говорит это потому, что он расстроен. Ты же видишь, как сильно он пытается убедить себя в том, что любит тебя, несмотря ни на что».
        Мама шумно втянула носом воздух и отстранилась. Папа тоже выпрямился и сделал пару шагов назад, давая мне пространство.
        - Кая, сегодня у тебя гость.
        В моем сознании раздался тревожный звоночек.
        - Какой гость?
        - Ной Эллисс.
        Мама произнесла это таким воодушевленным голосом, что, должно быть, сам президент решил пожаловать в мою палату и принести корзинку с фруктами. Я открыла рот, чтобы отреагировать, но тут заметила движение в дверном проеме. Ной Эллисс был во всем темном, но его голубые глаза-льдинки сияли.
        Мама с улыбкой взглянула на меня и я, отвернувшись, шепнула:
        - А кто это?

* * *
        20 ноября, 2016, архив больницы, Эттон-Крик
        Я все еще смотрела на выписку из карты Дэйзи Келли, но уже не могла разобрать слов. Вокруг поднялся какой-то шум, и я на секунду испугалась, что оглохла. Это был тот самый звон из прошлого, когда машина детектива Гаррисона взлетела на воздух, а затем доктор Арнетт предупредил, что я могу навсегда остаться глухой на одно ухо.
        Я охнула от боли, прижав ладонь к правому виску - звон все нарастал. Казалось, на моем лбу колючий металлический обруч, который все сжимается и сжимается… Но когда я зажала уши руками, внутренний голос все равно не замолк. Обессилев, я схватилась за столешницу, чтобы не упасть.
        Я не могу быть дочерью Дэйзи Келли. Я не могу быть ребенком Криттонского Потрошителя. Это невозможно.
        Это все случайность, простое совпадение…
        Но вот она, выписка из карты Дэйзи Келли, в моей руке. Я отбросила ее от себя, затем стянула халат, сунула в сумку и закинула ее на плечо. Подхватив куртку, я зашагала к лестнице. Это ложь. Это все ложь, это не правда. Это невозможно.
        Да, все верно, я родилась двадцать девятого сентября в девяносто шестом году. И как раз в том же году в конце сентября родился ребенок Дэйзи Келли. Но ведь это ничего не значит.
        Я оступилась на первой ступени и чуть не свернула шею. Облокотилась спиной о стену и подняла голову к потолку, прикрыв веки. Нет, это имело значение. Дэйзи Келли родила дочь в конце сентября, у нее вторая группа крови, у нее аллергия.
        Приступ снова накатил. Почувствовав, как внезапно перехватило дыхание, я закашлялась, распахнув глаза. Лихорадочно дотянувшись до контейнера с таблетками, я положила одну на язык. Облегчения не наступило. Подергав воротник свитера, я сосредоточилась только на дыхании. В следующее мгновение зазвенел будильник, и я лишь спустя несколько долгих секунд вспомнила о том, что доктор Арнетт дал мне времени до девяти вечера. Значит, пора смываться, иначе он разъярится.
        Вдруг эта мысль, что я боюсь гнева куратора, развеселила меня. Не в силах сдержать смех, я, тупо хихикая, побрела к двери. Прежде чем выйти из подвала, я расправила плечи, пригладила волосы, собранные в хвост, вытерла щеки. Они почему-то были влажными. Не знаю, почему - я не плакала. Я не должна была плакать, ведь ничего не случилось. Все хорошо. Все хорошо.
        Все хорошо, Кая, - в последний раз приказала я себе, затем вышла в коридор и закрыла дверь на ключ. Прощаясь с охранником, я заметила, как он странно косится в мою сторону. Что такое, в чем дело? У меня что, синяки на лице, или странная прическа, или я наизнанку надела свитер?
        Или он догадывается, что я - дочь монстра, дочь Криттонского Потрошителя?
        Нет, возможная дочь.
        - Все нормально? - охранник нахмурился, и я поняла, что это я пристально смотрела на него. Я кивнула и быстро пошла по коридору, минуя процедурные, кабинет физиотерапии, лифты, медсестринскую.
        Зазвонил телефон, и я рывком достала его, ожидая судьбоносного знака. Но звонил всего лишь доктор Арнетт. Поняв, что я не стала нарушать слово и уже ухожу из больницы, он поспешно пожелал мне доброй ночи и отключился. Я закинула мобильник в карман штанов и бегом бросилась к синему автомобилю, припаркованному на автостоянке для персонала больницы. Поскользнувшись на гололеде, я успела ухватиться за ручку дверцы, но все же приложилась коленом об асфальт. Охнув от боли, я забралась в салон, дрожащими пальцами повернула ключ в замке зажигания и включила печь. Только после этого вспомнила, что куртка и шапка остались в больнице. Может, поэтому все так косились на меня, когда я уходила?
        Схватив зеркало заднего вида, я повернула его на себя и всмотрелась в свои глаза. Карие. Кажутся черными. У Дэйзи Келли тоже были карие глаза, но совсем другие, так? Глаза у нее со светлыми крапинками, они ассоциировались у меня с тигриными.
        Я вернула зеркало в прежнее положение, мысленно прикрикнув на себя за то, что продолжаю нас сравнивать. Это ложь. Она не моя мать. Мою маму зовут Мэгги, а не Дэйзи. Я прокручивала в голове это утверждение раз за разом, но мозг все равно вытаскивал из недр памяти другие странные совпадения.
        Например, я вспомнила, что в дневнике Дэйзи так и не упоминалось мамино имя. Читая его, я еще подумала, что раз они не были подругами, то у мамы должна была быть веская причина, чтобы начать искать Криттонского Потрошителя. Я не могла понять ее мотивов. Но теперь понимаю. Она хотела найти его до того, как он найдет меня. Она хотела упечь его за решетку. Ведь если Криттонский Потрошитель пытался завести с Дэйзи Келли семью, а она сбежала и умерла, он мог прийти в ярость и начать искать ребенка.
        О боже…
        Нет, нет, нет.
        Только когда руки заныли от боли, я поняла, что бью ладонями по рулю. Опустив руки на колени, я непроизвольно вцепилась пальцами в штанины. Ногти, казалось, проникли сквозь ткань, сжали кожу. Я так долго давила ногтями, что на глаза навернулись слезы, и единственное, о чем смогла подумать - о жжении в бедрах.
        Выдохнув, я перестала мучить себя и схватила мобильник, одновременно пристегивая ремень безопасности. Снова накатил беспричинный смех. Пристегиваюсь ремнем, будто что-то может случиться…
        Так, надо прекратить. Возьми себя в руки!
        Набрав номер миссис Нэтвик, я медленно выжала сцепление и выехала с парковки. Одновременно с этим в трубке зашуршал сонный голос миссис Нэтвик:
        - Кая, милая…
        - Они украли меня? Моя мама украла меня?!
        Я совсем не ожидала от себя, что сразу же начну вопить, но, услышав голос миссис Нэтвик - лучшей подруги мамы, - не смогла сдержаться. На том конце послышался скрип кровати, и я представила, как миссис Нэтвик поспешно переворачивается на бок и щелкает выключателем.
        - Что?.. Кого-то украли? Милая, тебе плохо?
        - Мама забрала меня у Дэйзи Келли?
        Повисло молчание. Я бы хотела, чтобы это было из-за того, что миссис Нэтвик не расслышала моих слов, или выронила телефон на подушки, или попыталась припомнить, кто такая эта Дэйзи Келли. Но она молчала лишь долю секунды. Это была почти незаметная заминка. Почти. А затем она воскликнула:
        - Что ты такое говоришь?! Кто это сказал? - возмущенно фыркала она, но уже не могла меня обмануть. Я услышала в ее голосе панику и страх. Такой страх испытывает человек, когда к нему в дом ломятся коллекторы, чтобы выбить долг, такой страх испытывает человек перед болезненной операцией, которая может закончиться летально, такой страх испытывает человек, всю жизнь скрывающий правду и знающий, что рано или поздно она всплывет наружу.
        - Хватит, скажите как есть, - перебила я. - Впрочем, я буду у вас рано утром, тогда и поговорим.
        Отключившись, я отбросила телефон на пассажирское сиденье и вытерла щеки, горевшие от слез. Голос миссис Нэтвик по-прежнему звучал в ушах, и я включила радио, чтобы заглушить его.
        Дорога была длинной. Тяжелые краски ночи щедро мазнули по стеклу автомобиля, и даже мощный свет фар не в силах был рассечь сгустки тумана, плывущие между деревьев и гор.
        Я вновь спешила. Как и тогда, две недели назад, когда я мчалась в особняк Харрингтонов, чтобы спасти чью-то жизнь, так и сейчас выжимала педаль газа, чтобы покинуть Эттон-Крик, погребенный под грудой мерзких секретов. На этот раз чтобы спасти свою собственную жизнь. И все же, не важно, как сильно я буду гнать.
        Эттон-Крик все равно не отпустит меня. Теперь уже нет.

* * *
        Часы показывали 03:17, когда я вернулась в родной город. Я могла бы добраться и быстрее, но где-то к часу ночи меня атаковал такой сильный страх, что пришлось притормозить на обочине дороги и дождаться, пока прояснится перед глазами.
        Город спал. Дороги были пустыми, на всех светофорах горел зеленый. Я малодушно подумала о том, что было бы неплохо, загорись красный. Я хотела притормозить, но сама не могла этого сделать. Не могла сдаться под напором дикого ужаса, сдавившего грудь.
        В половине четвертого утра я затормозила у дома миссис Нэтвик. Над входной дверью горел светильник, и сквозь кустарники роз я заметила на кухне движение. Миссис Нэтвик меня ждала, но мы обе боялись предстоящего разговора.
        У меня было больше пяти часов в дороге, чтобы привести мысли в порядок, чтобы успокоиться, но все оказалось тщетно. Увидев тень миссис Нэтвик на кухне, я снова рухнула в пропасть и сжала обеими руками руль, не в силах заглушить двигатель.
        Мама и Дэйзи Келли были подругами. Возможно, они родили в один день. Такое ведь случается. А что касается ребенка… Его, может быть, забрал убийца… Да-да, ведь так все и было! Дэйзи доставили в больницу, чтобы собрать анамнез. Если там работал Криттонский Потрошитель, он мог закрыть ей рот и забрать младенца.
        Ладони будто огнем опалило, и я разжала пальцы.
        Тогда почему Олива Дюваль была в клетке с Дэйзи Келли? Зачем Потрошителю понадобилось похищать женщину, у которой уже был ребенок? Леде Стивенсон на тот момент был год. Может, Потрошитель похитил Оливу, чтобы та научила Дэйзи заботиться о младенце?
        Какая прекрасная история, вот только в ней все равно ничего не сходилось. Прикусив внутреннюю сторону щеки, я наконец-то заглушила двигатель. Чувствуя болезненные спазмы и жгучую боль внизу живота, я вышла из автомобиля, хлопнув дверцей и тем самым перебудив соседских собак, и, ступая по промерзшему гравию, направилась к калитке. Внутри меня все подрагивало при каждом шаге - аккурат желе, а сердце словно увеличилось в размерах и весило тонну. Мир съежился до крохотных размеров двери, ведущей в дом миссис Нэтвик.
        Туккк. Туккк. Туккк.
        Руки дрожали, когда я, стоя под навесом в освещении лампы, потянулась к дверной ручке. Дверь была открыта. Она скрипнула, когда я шагнула за порог.
        Туккк. Туккк. Туккк.
        В прихожей было темно, но на кухне горел свет и шумел вскипающий чайник.
        - Кая, я здесь, - раздался голос миссис Нэтвик, пронизанный страхом, затем послышался звук льющейся в кружку воды.
        Я стянула грязные ботинки и, оставив их на коврике, прошла на кухню. Миссис Нэтвик стояла у плиты в пижаме и халате ко мне спиной. Наверное, плакала. Не хочу видеть ее слез, не хочу видеть, как напряжены ее плечи. И вдруг она обернулась, и посмотрела на меня так сурово и строго, как никогда. В глазах ни слезинки. Скрестив руки на груди, она шумно вздохнула.
        «Ты в своем уме? Три часа ночи, моя дорогая, и вместо того, чтобы нормально поговорить по телефону, ну или хотя бы встретиться при свете дня, ты мчишься за сотни километров в другой город из-за какой-то безумной ерунды?!» - Я думала, что миссис Нэтвик скажет что-то в этом роде - таким тяжелым, пронизывающим был ее взгляд. Я готова была рассмеяться собственной глупости. Но хорошо, что не рассмеялась, потому что миссис Нэтвик отчеканила:
        - Ты должна понять одно: твоя мать - Мэгги. Без разницы, что говорят. Мэгги твоя мама. Она любила тебя больше всех на свете. Это то, что важно. Тебе все ясно?
        Я думала об этом слишком долго. Всю дорогу сюда. Вечность. Но этого оказалось недостаточно, потому что сейчас не знала, как отреагировать на признание миссис Нэтвик. Не знала, что именно сказать, какую эмоцию отразить на лице. Сердце сжалось в один миг, я перестала дышать. Чтобы не упасть, я опустилась на рядом стоящий стул и безвольно откинулась назад. Отрицательно покачала головой, но возражать было поздно - все слова были сказаны и услышаны.
        Миссис Нэтвик замешкалась, затем поставила напротив меня стул и опустилась на него, стукнувшись коленями о мои.
        - Кая, солнышко мое. - Миссис Нэтвик наклонилась и положила сухую, пахнущую кремом ладонь на тыльную сторону моей ладони, перемотанной бинтом. Пора бы его уже снять, ведь драка с Кирой была очень давно - тысячу лет назад - и раны затянулись. Просто сил не было. Сейчас я убрала руку из-под руки миссис Нэтвик и развязала бинт; сжала его в кулаке так, что выступили вены. Миссис Нэтвик, следящая за моими движениями, ничего не произносила. Осторожно раскрыв мой кулак, она взяла бинт, выкинула его в мусорное ведро под раковиной и обернулась, воскликнув:
        - Какие же холодные у тебя руки! - Она не стала спрашивать, почему я приехала без верхней одежды, почему сижу на ее кухне в тонком свитере. - Приготовлю тебе чай. Горячего и с сахаром. Ты не любишь, но он поможет взбодриться.
        Я бесстрастно молчала, и она снова начала:
        - Кая, ты уже взрослая, поэтому должна все понять. Твоя мама не стала бы тебя обманывать, не будь на то причин. Понимаешь? Твоя мама не могла сказать. Я тебе клянусь, - с жаром продолжила миссис Нэтвик, и ее голос надломился. - Я обещаю, Мэгги любила тебя больше всех на свете. Она бы огорчилась, если бы узнала, что ты злишься на нее.
        - Я не злюсь на нее.
        Я впервые что-то произнесла. Пять часов ни одного словечка, и вот открыла рот, и слова оцарапали горло. Я вздохнула, пытаясь сообразить, куда смотреть, но краем глаза все-таки уловила перемену в лице миссис Нэтвик: она сперва замешкалась, а затем осторожно переспросила:
        - Не злишься?
        Я устало покачала головой, затем достала из кармана штанов таблетки и проглотила одну под внимательным, настороженным взглядом. Миссис Нэтвик просто не могла понять, что я чувствую, а я не могла, да и не хотела объяснять. Нет таких слов, чтобы описать ей мои чувства. Я - холодный рассудок. Я пытаюсь везде мыслить здраво. Но шутка в том, что я, оказывается, изначально не была здорова. Так-то.
        Помолчав около пяти минут, я сказала:
        - Неизвестный - это я.
        Когда я с трудом выговорила последнее слово, наши с миссис Нэтвик взгляды встретились: мой - мертвый взгляд черных зрачков, и ее - дикий страх и растерянность. Я продолжила:
        - Это я его дочь, миссис Нэтвик. Я столько времени искала ее, столько времени гадала, кто она, но оказывается, ответ действительно всегда был перед моим носом - это я. Я скрываюсь под маской, я его дочь, я - Неизвестный. Да, Аспен был прав. - Я поднялась на ноги, почувствовав во всем теле небывалую энергию. Кровь вскипела в венах, наполняя меня решимостью. - Мне нужно домой. Мне нужно в Тайную квартиру. Мне нужно… поговорить с Аспеном. Он обо всем догадался.
        Я шагнула было к двери, но миссис Нэтвик схватила меня за руки.
        - Кая, стой. Давай поговорим. Присядь. Выпей чаю.
        - Но мне нужно домой, - повторила я, однако после моих слов миссис Нэтвик еще сильнее вцепилась в меня и потянула назад к столу, усаживая на место. Я перестала сопротивляться и сделала, что она хотела, бесконтрольно принявшись дергать правой ногой - дурацкая привычка из прошлой жизни.
        - Миссис Нэтвик, мне нужно домой.
        - Нет не нужно! - оборвала она и тут же без перехода добавила: - Ты не его дочь, черт побери. Ты дочь Мэгги и Дэвида. Ты их дочь. Не его.
        - Гены.
        - Что? - Она зло свела брови.
        - У меня его ДНК. Я… - Голос оборвался на полуслове, и я испуганно посмотрела на свою ладонь, вдруг обнаружив, что стянула с шеи подвеску, подаренную Аспеном на день рождения. Подняв на растерянную миссис Нэтвик взгляд, я продолжила: - Я дочь серийного убийцы. Дочь Криттонского Потрошителя.
        - Кая, прекрати, пожалуйста…
        Но я уже не могла остановиться, слова вырывались сами собой:
        - Во мне его кровь. Во мне его гены. Во мне его жестокость. Он учился в Первом медицинском павильоне. Он был убийцей. Вот почему отец не хотел, чтобы я становилась врачом. - Я посмотрела на миссис Нэтвик, чтобы убедиться в правдивости своих слов, но она уже несколько минут глядела на меня с ужасом, поэтому нельзя было понять, шокировало ли ее мое умозаключение. В моей груди разлился жар - я знала правду. - Отец боялся, что я пойду по стопам Криттонского Потрошителя. Я тысячу раз спрашивала, в чем причина его отказа. Он никогда не мог внятно назвать ее, перестал со мной разговаривать. Он боялся, что я стану как он… - Бессвязные слова с трудом срывались с губ. - Поэтому отец хотел, чтобы я поступила в академию - чтобы выжечь из меня его гены. Дисциплина, здравомыслие, сила воли - вот чего он добивался. Чтобы я четко понимала, где зло, а где добро. Чтобы никакая боль не могла меня сломить. Ни в клетке Стивена, ни в военной школе, когда меня избивали и швыряли в грязь. Чтобы всегда побеждала холодная логика, а не чувства. Вот почему. Господи… на самом деле отец не хотел, чтобы я сделала военную
карьеру, он просто хотел, чтобы я была сильнее страха. Господи, - повторила я, уставившись на миссис Нэтвик. - Отец боялся меня.
        - Неправда! - взбешенно крикнула она. - Твой отец любил тебя больше всего на свете.
        - Это ложь. Это ложь, вы ведь знаете. Он всегда боялся, что гены возьмут свое. Что однажды он проснется, а у нас во дворе будет мертвая собака или кошка. Или я начну принимать наркотики и выпивать. Что я схвачу нож и пойду резать людей, как это делал мой настоящий отец.
        - Он был чудовищем.
        - У чудовищ рождаются чудовища, - эхом ответила я.
        - Не смей так говорить, Кая Айрленд! - прогремела миссис Нэтвик, забыв о том, что наверху спит ее муж, которому через два часа вставать на работу. Ее глаза стали круглыми, брови взлетели, челюсть напряглась. - Не смей так говорить о себе!
        - Наконец-то все встало на свои места. Я никак не могла понять, откуда мама знала Дэйзи Келли. А вы солгали, сказав, что они были подругами. Они не были подругами. - Я покачала головой. Она была такой тяжелой и горячей, что хотелось уронить ее на плечо и закрыть глаза. - Мама повстречала ее случайно. Помогла спрятаться от Криттонского Потрошителя. Тогда Дэйзи Келли рассказала маме о том, что с ней случилось и чьего ребенка она носит. И мама решила ей помочь. Вы сами говорили: «Мэгги с детства была доброй и притаскивала домой бродячих кошек». Вот и меня она притащила…
        - ЗАМОЛЧИ!
        Мою щеку обожгло пощечиной, а на внутренней стороне губы проступила кровь. Я не удивилась ни удару, ни крови, даже не подняла руку, чтобы остудить разгоряченное место холодной ладонью. Миссис Нэтвик по-прежнему не плакала. Злой взгляд, совсем несвойственный ей, ранил сильнее, чем пощечина. Ее желание быть смелой и сильной напомнило о том, что я слабая и никчемная. А значит - плохая.
        Я спокойно ответила:
        - Миссис Нэтвик, я вас не виню в том, что вы не рассказали, ведь это была не ваша тайна. Думаю, даже будь эта тайна вашей, вы ни за что бы не доверили ее мне. Но ничего страшного. Просто мне нужны были ответы. А теперь мне пора домой.
        Я вновь встала со стула, к чему миссис Нэтвик была готова. Она сию секунду вскочила и силой удержала меня за плечи, заставив сесть. В нос ударил запах ее рук - крем с медовым экстрактом, сладкий, тягучий - запах Ноя и лета. Знает ли он о том, где я?
        - Я убийца, - сказала я в тишину. Пальцы на моих плечах разомкнулись, руки миссис Нэтвик на секунду задержались в воздухе, а затем легли на колени. - Я убила Стивена Роджерса.
        - У тебя…
        - Не было выбора? - опередила я. - Вы правы. А другие люди?
        - Какие другие? - Миссис Нэтвик нахмурилось, и я, не выдержав, подскочила на ноги и принялась ходить туда-сюда, скользя носками по полу. Миссис Нэтвик повернулась корпусом, чтобы следить за моими движениями.
        - Я все поняла. - Я сомкнула ладони лодочкой, размышляя. - Провалы в памяти, скрытая агрессивность, холодность и безразличие, способности к медицине… - Я перечисляла все признаки, а миссис Нэтвик все еще хмурила брови, ничего не понимая. Она поймет. Я же поняла.
        Продолжая ходить из стороны в сторону - от окна к холодильнику, от холодильника к окну, - я сказала:
        - Я уже убила однажды. И могла сделать это снова. Вот почему Леда Стивенсон меня боялась. Вот почему Аспен не говорил мне о своем расследовании - потому что он видел меня. - Миссис Нэтвик наконец-то догадалась, к чему я веду, и поднялась на ноги, громко простонав. Я посмотрела в ее серое, уставшее лицо и продолжила: - Аспен узнал, что это я. Ведь все действительно просто: я конфликтовала с Майей, а затем ее убили. В том проклятом переулке именно я была рядом со Сьюзен. Я была рядом со Скалларк, когда ее похитили. Скалларк находилась в подвале Тайной квартиры потому, что именно я ее там оставила.
        - Что за бред, Кая?
        - Нет, нет, миссис Нэтвик, все сходится. Все наконец-то сходится. Ной постоянно говорил: «Спаси Леду Стивенсон и сможешь уйти». Он всегда намекал мне, что это я. Что все дело во мне. Других девочек я тоже пыталась спасти.
        - Так! - крикнула миссис Нэтвик, снова выходя из себя. Я аж подпрыгнула. - Ты сейчас немедленно сядешь. Вот сюда, да, правильно, замолчишь и выслушаешь то, что я скажу. А потом поймешь, как глубоко ошибаешься!

* * *
        30 сентября 1996
        Розмари Грей только что закончила работать в своем цветочном магазинчике в центре города и, накинув на плечи легкую спортивную курточку, шла по тротуару к автобусной остановке. Хоть она и обещала себе купить к двадцати трем годам собственный автомобиль, ее мечтам пока что не дано было осуществиться. А про себя Рози решила так: «Если не удалось до двадцати трех, то до двадцати пяти точно получится». Ей осталось накопить всего-то несколько тысяч и все - мечта сбылась.
        Ну а пока что Розмари, улыбаясь своим мыслям, шла по блестящему в свете фонарей тротуару. Ее туфельки на невысоком устойчивом каблуке отстукивали веселый ритм. Сердце трепетало от беспричинной радости.
        Нет, на самом деле причина была. Розмари через два месяца выходила замуж за интересного молодого человека по имени Вилл Сакхейм. И пусть прозвище у него было странное (он сам себе его дал), Розмари все равно любила этого мужчину. Он был младше Рози на год, но уже вовсю разрабатывал собственный бизнес-план пивоварни под названием «Горячее солнце».
        Розмари присела на скамейку на остановке. Рядом стояли чьи-то фирменные пакеты из торгового центра, наполненные всякой всячиной. Сверху лежали завернутые в фольгу гамбургеры, и хоть Рози не чувствовала их запаха, ее рот все равно наполнился слюной. Она склонилась к дороге, выглядывая за ограждение остановки и ища взглядом автобус. Нужного все не было, и Рози прижала обе руки к животу, косясь на гамбургеры.
        Может, сбегать и тоже купить перекусить? - мимоходом подумала она, а затем зазвонил мобильный телефон, и она, как по волшебству, забыла о чувстве голода.
        - Вилл!
        Он кашлянул на том конце - видимо, опять курит.
        - Роуз, я не смогу за тобой приехать, прости.
        - О, ничего! - Она не расстроилась, потому что Вилл никогда не мог за ней приехать, хоть и обещал. Она подняла голову, глядя на безупречно чистое синее небо, в котором горели мириады звезд, и сказала в трубку: - Здесь так красиво, Вилл.
        - М-м, - невнятно пробормотал он и произнес кому-то: - Эй, ты совсем ослеп? Я тут разговариваю со своей невестой. - И вновь обратился к Рози: - Ты ведь не расстроилась? Ты ведь знаешь, я не люблю, когда ты расстраиваешься.
        Розмари не расстроилась, особенно когда услышала, как Вилл назвал ее невестой перед другими. Хоть они помолвлены уже два месяца, она никак не могла привыкнуть к этому слову. И сейчас в ее груди расцвел огромный подсолнух. Она была абсолютно счастлива.
        Наконец-то подъехал пустой автобус, и Розмари забралась в него, а затем помогла с пакетами даме в возрасте. Та радушно улыбнулась и угостила Розмари печеньем.
        Время неслось со скоростью света. Автобус трясся на дорожных плитках, проехал под мостом, по которому громыхал товарный поезд, и спустя пару кварталов остановился в тихом районе на большой пустынной остановке.
        Розмари поблагодарила водителя и вышла из автобуса. Закинув сумку на плечо, она развернула последнее печенье и направилась к своему домику. Родители уехали в кругосветное путешествие и каждую неделю дразнили ее, посылая открытки из самых живописных уголков мира. Достав из ящика очередное письмо, Розмари вошла в дом, щелкнула выключателем и, оставив сумку в стареньком кресле с потертыми подлокотниками, направилась на кухню, где ее дожидался десерт. Тирамису вышел отменным. Розмари прикрыла веки, пробуя воздушную сладость, затем схватила вазочку и направилась в гостиную. Прыгнув в кресло, она включила кассету с мультфильмом «Белоснежка» и принялась ужинать. Затем заварила кофе и благополучно отключилась под песенку животных, доносящуюся из динамиков телевизора.
        Розмари снилась ее свадьба. Она шла по проходу мимо пустых деревянных стульев, на спинках которых были прикреплены розово-белые банты. У нее в руках был небольшой букет с розовыми розами, от которых пахло кофе и тирамису. Розмари вдыхала их запах и улыбалась. В конце пути ее ждал Вилл в черном костюме с бабочкой. Идеальный мужчина, любовь всей ее жизни. Вот только… где его лицо?
        Розмари испугалась и выронила свадебный букет, а затем сон мгновенно улетучился, когда слева от нее раздался какой-то грохот.
        Что это? Откуда?
        Стук продолжался, и Розмари, моргнув, села. Во рту был горьковатый привкус, на журнальном столике все еще стояла чашка с недопитым кофе и вазочка.
        - Рози, открывай! Это я! Дэвид, держи ее, я постучу в окно! - Розмари изумилась до глубины души, услышав приглушенный голос Мэгги за входной дверью. Затем в окно напротив дивана посветили фонариком и трижды настойчиво постучали по стеклу. - Рози, просыпайся, пока я не выломала дверь.
        Розмари поднялась на ноги и направилась в прихожую, чтобы впустить нежданных гостей. Отперев дверь, она произнесла:
        - Ребята, могли бы и позвонить, хит… - Она замолчала. Ее глаза округлились, когда в сильных руках Дэвида она увидела что-то странное. Мэгги посветила ей фонариком в лицо, затем втолкнула ее в дом и приказала Дэвиду поторапливаться.
        - Тише, Маргарет, - сказал он строго. И тогда Розмари поняла, что Дэвид держал не что-то, а кого-то. Ребенка.
        - Это… то, что я думаю? - Она пораженно таращилась на сверток.
        - Мэгги, держи ее, - сказал Дэвид, не реагируя. - Надо проверить все окна и двери.
        - Рози, - Мэгги взяла малышку из рук мужа и протянула ее подруге с таким взглядом, будто от нее зависела жизнь всех троих. - Возьмешь ее?
        - Это она? - спросила Розмари, принимая ребенка. Она была крошечной, но уже тяжелой.
        - Ее зовут Кая, - тихо сказала Мэгги и устремилась за своим молодым мужем проверять окна и двери - на взгляд Розмари, совершенно бесполезное занятие. Она вернулась с Каей в гостиную и присела на диван. Девочка спала. У нее были пухлые щечки и темные, в точности как у Мэгги, волосы. Вдруг она открыла глаза и посмотрела прямо на Розмари. Та, не растерявшись, улыбнулась малышке и шепнула:
        - Привет! Как дела, милая? - и захихикала, представив, что младенец вдруг ответит на ее вопрос. Но… сколько ей? Розмари видела Мэгги четыре месяца назад, когда она помчалась вслед за Дэвидом в пустыню. У нее точно не было живота. Что-то не складывается.
        И почему они бегают по дому, словно сумасшедшие? Она слышала, как Мэгги обо что-то споткнулась и ойкнула, а Дэвид раздраженным тоном попросил жену быть осторожнее. Розмари прислушивалась к комментариям наверху, рассматривая девочку. Крошечная и красивая, словно маленький ангелок.
        - Кто твои родители, малышка? - поинтересовалась Розмари, наклонившись к ребенку. Та ответила внимательным взглядом. Она даже не плакала. Какая странная малышка! Розмари мало что знала о детях, но в одном была уверена точно: от этих маленьких дьяволят одни проблемы. Вопли, крики и капризы. Но малышка Кая была смирным ребенком.
        Розмари решила, что в этом она похожа на Дэвида. Парень тоже всегда был сдержанным. Он даже никогда не повышал голоса - взгляда было достаточно, чтобы ему подчинились. Но, стойте-ка, они не могут быть родителями Каи, если только в пустыне они не нашли машину времени. Как же все странно.
        Ее друзья закрывали все окна и двери, а затем Мэгги еще и подперла входную дверь стулом под пристальным взглядом Розмари, в котором сквозил скепсис. Пока они проделывали все это, Розмари успела придумать для себя логичную версию происходящего. Возможно, Айрленды нашли ребенка. Или, например, кто-то подбросил им девочку в машину. Они, конечно, не смогли оставить младенца на произвол судьбы, поэтому забрали его с собой, зачем-то забыв позвонить в полицию и решив забаррикадироваться в ее доме, словно преступники.
        Она вздрогнула от этой мысли и посмотрела на Каю, вновь прикрывшую веки. Девочка сладко зевнула, и Розмари улыбнулась.
        - Все будет хорошо, Кая. Все будет хорошо. Тетя Рози не даст тебя в обиду.
        В поле ее зрения возникла запыхавшаяся Мэгги. Откинув со лба прядь темных вьющихся волос и покачав головой, словно этим движением могла объяснить все на свете, она осторожно присела на диван и взяла младенца на руки. Розмари встала и демонстративно скрестила руки на груди, желая получить объяснения. В гостиную вернулся Дэвид. Он не выглядел запыхавшимся, но его взгляд оставлял желать лучшего. Он всегда был чересчур суровым для двадцативосьмилетнего парня. Розмари, глянув на него, передумала использовать жесткую тактику допроса. Прочистив горло, она опустилась в кресло напротив Мэгги и Дэвида и наконец-то осмелилась спросить:
        - Что случилось? Откуда вы взяли ребенка? Мэгги, - она многозначительно посмотрела на подругу, - что-то я не припомню, чтобы ты была беременна. - Дэвид закатил глаза, но Розмари сделала вид, что не заметила. - Так и откуда взялась Кая? Почему вы вдруг вломились ко мне посреди ночи и стали запирать все двери на замок, будто боитесь, что вас арестуют? Вы украли ее? - выпалила она на одном дыхании. Дэвид поджал губы и, приняв у Мэгги ребенка, серьезным тоном произнес:
        - Я поднимусь наверх. - Он посмотрел на Розмари. - Пусть Мэгги рассказывает, а с меня довольно.
        Он переступил через ноги Розмари, которые она не успела подтянуть, и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Когда его шаги стихли, Розмари приказала, глядя на Мэгги в упор:
        - Рассказывай.
        - Кая родилась вчера, - ответила та, зажимая ладони между коленей. Розмари многозначительно вскинула брови, и подруга тут же ответила на непрозвучавший вопрос: - Нет, это не моя дочь. Я бы, конечно, сказала тебе. Да мы с Дэвидом и не планировали…
        Розмари знала Мэгги всю свою сознательную жизнь в прямом смысле этого слова и предполагала, что сейчас подруга начнет путаться в словах. Поэтому, глубоко вздохнув и вскинув руки, как показывал тренер по йоге со спортивного канала, Розмари велела:
        - Начни с начала.
        - А вдруг и ты окажешься в опасности? - прошептала Мэгги охрипшим голосом. Розмари пересела к ней на диван и на мгновение обняла ее, а потом отпрянула.
        - Все хорошо.
        - Нет, нет… Мне было так страшно… Я не хочу, чтобы и ты… Я не знаю. А вдруг он?..
        - Что, Мэгги? Расскажи, что случилось, пожалуйста. Обещаю: не важно, что ты скажешь, мы все равно останемся друзьями. Мы вместе уже больше двадцати лет. Это срок.
        - Это срок, - согласилась Мэгги, шмыгая носом. Она вновь потянулась за объятиями. - Но мне так страшно.
        - Вы забаррикадировали мой дом изнутри. Дэвид наверху. Все в порядке, Мэгги. Ну, так что случилось? Я думала, вы в пустыне.
        - Были… мы были в пустыне.
        Оказавшись в безопасности, Мэгги совсем раскисла, а поведав свою историю Розмари, не почувствовала ни грамма облегчения. Потому что теперь, когда Рози разделила с ней этот страшный секрет, ужас отразился и на ее лице.

* * *
        Три дня назад, Маргарет и Дэйвид Айрленды,
        Эттон-Крик
        - Будешь мандаринку?
        - Мэгги, я за рулем.
        - Я могу покормить тебя. Ну правда. У меня есть руки, а у тебя нет. - Дэвид скептически посмотрел на жену, и она фыркнула, поняв, что сказала. - Ну, давай покормлю.
        - Мэгги, нет.
        - Ну давай.
        - Прекрати, иначе попадем в аварию.
        Мэгги все равно принялась чистить мандарин, и в конечном счете Дэвид съел большую часть ее запасов. Теперь в салоне стоял запах мятных леденцов, цитрусовых и красок для рисования на холсте. От Дэвида пахло потом и гелем для бритья. Ему дали трехдневный отпуск, который он потратил на похороны, и теперь, раздавленный и уставший, он крепко сжимал руль, расслабленно откинувшись на сиденье, и думал о том, что один день из трех уже завершен, а он вынужден тратить двенадцать часов на дорогу.
        В Эттон-Крик было холодно, поэтому, как только они въехали в город, Мэгги тут же подняла со своей стороны окно. Стал накрапывать мелкий дождь. «Если ты видишь серое небо на многие километры вперед, знай: ты в Эттон-Крик», - говорила Мэгги. Несмотря на негативную характеристику города, Дэвид чувствовал: она любила его всем сердцем.
        Во время учебы они с Розмари снимали здесь крохотную квартиру. Несмотря на очевидные недостатки: облупившиеся стены, потертые полы, проблемы с электричеством - девушкам нравилось их убежище. Большинство соседей были преклонного возраста, но, несмотря на это, их нельзя было назвать скучными.
        Мэгги до сих пор с улыбкой вспоминала их литературные вечера, где она зачитывала свои стихи, а Розмари угощала всех пирожками с черничным вареньем. После получения диплома Розмари вернулась в родной город, где открыла цветочную лавку. Мэгги осталась в Эттон-Крик преподавать рисование студентам старшей школы.
        Она по-прежнему жила в старенькой квартирке, выходящей окнами на пустырь с заброшенным сахарным заводом. С помощью сбережений и родительской поддержки она выкупила ее, ведь там хранилось столько важных воспоминаний, а несколько месяцев спустя Мэгги повстречала Дэвида, и они поженились.
        После жарких будней в пустыне, где Мэгги и Дэвид проводили время до его следующего назначения, промозглый Эттон-Крик с запотевшими стеклами и угрожающими вспышками молнии бил по нервам, как по гитарным струнам.
        На улицах была сущая неразбериха из-за ливня. Отчаянная молодежь, накрыв голову портфелями и сумками, лавировала между машин, застрявших в пробке, в поисках свободного такси; счастливчики доставали из рюкзаков зонты и упрямо топали по тротуару к остановке, где люди жались друг к другу в попытке остаться сухими.
        Дэвид огляделся и вздохнул, увидев, что очередь машин, ожидающих проезда на зеленый, кажется бесконечной. По стеклу туда-сюда ездили стеклоочистители, за пределами уютного салона их машины раздавались раздраженные гудки. Может, где-то там случилась авария?
        Обернувшись к Мэгги, Дэвид заметил, как она украдкой запихивает шкурки мандаринов в кармашек на двери.
        - Ну и что ты там делаешь? - спросил он, наклонившись к рулю. Мэгги быстро обернулась.
        - Я? Да ничего такого. - Она вытянула руки ладонями вверх. Дэвид собирался сказать, что все видел, но его остановил громкий стук в окно с водительской стороны. Мэгги испуганно ойкнула, и даже Дэвид вздрогнул от неожиданности.
        Обернувшись, он опустил стекло, и в салон тут же ворвался холодный ветер и терпкий запах дождя. У Мэгги волосы встали дыбом, когда она посмотрела в худое лицо жуткого с виду мужчины в желтом дождевике.
        Как в ужастике, - мимоходом подумала она. Дэвид между тем спросил у мужчины, нужна ли ему помощь, и тот вместо ответа сунул ему в руки какой-то листок.
        - Взгляните повнимательнее. Пожалуйста. Пожалуйста! - Он перекрикивал дождь, бьющий ему в спину острыми стрелами, поэтому Мэгги отчетливо услышала в его голосе мольбу и с сочувствием поморщилась.
        Дэвид кивнул и опустил взгляд. Мэгги пододвинулась ближе, желая помочь незнакомцу в чем бы то ни было. На влажной от дождя листовке была изображена очень красивая девушка с пышными черными волосами.
        - Вы ее видели? - спросил мужчина.
        Мэгги прочла под фотографией: «ПРОПАЛА». Чуть ниже таким же крупным шрифтом было выведено имя: «Дэйзи Келли». Здесь же сообщались ее приметы, адрес дома, где она проживает, и телефон, по которому следует срочно позвонить.
        - Нет, - сказал Дэвид. Хоть он и ответил несколько холодно, Мэгги почувствовала, что он тоже сопереживает незнакомцу.
        - Это моя дочь, - сказал тот, сплевывая дождь. - Он забрал ее. Она не сбежала. Дэйзи бы так не поступила! Если увидите ее, пожалуйста…
        Позади вовсю раздавались гудки, требуя, чтобы автомобиль сдвинулся с места, но Дэвид даже бровью не повел. Показав на листовку, он твердо пообещал:
        - Если мы увидим ее, обязательно позвоним вам.
        - Спасибо! - крикнул мужчина, отлепляясь от боковой дверцы. - Спасибо!
        Дэвид снова кивнул и нажал на педаль газа. Он вручил Мэгги листовку и поднял стекло. Никто из них не разговаривал. Дэвид задумался и даже не заметил, что его левая штанина была влажной от дождя. Мэгги уставилась на листовку, запоминая лицо пропавшей девушки.
        Целых пятнадцать минут в салоне была тишина, нарушаемая ритмичными ударами дождя по автомобилю. Для Дэвида это было привычное состояние; он был не из тех людей, кто болтал без умолку, а вот для Мэгги нет. Ее молчаливость и отстраненный взгляд в окно не на шутку его напрягли.
        - Люди пропадают, - сказал он. Спустя пару секунд Мэгги кивнула, вяло ответив:
        - Ага. - Дэвид понял, что она закрылась. Одной рукой она упиралась в сиденье, а второй обхватила себя вокруг груди. - Люди пропадают.
        - Мэгги… - Он сначала собирался сказать совершенно другие слова, но вдруг осторожно поинтересовался: - Ты была знакома с этой девушкой?
        - Нет, - удивленно ответила она, повернувшись в его сторону. - Дэвид, то, что я жила здесь много лет, не значит, что я знаю всех. Эттон-Крик не мегаполис, но людей здесь хватает. А ведь УЭК между прочим…
        - Я понял, Мэгги, - остановил ее Дэвид, выворачивая руль на круговом перекрестке в центре города. Деревья, росшие посреди лужайки, склонялись от жестких порывов ветра. Дэвид перестроил автомобиль в другой ряд, движущийся к мосту через Криттонскую реку.
        - Но и ты должна понять. Ты ничего не можешь поделать с тем, что люди пропадают.
        - Я не могу просто забыть.
        - И не надо. У нас есть листовка. Если мы встретим эту девушку, обязательно ей поможем. Но мы здесь на три дня и все. Уже меньше трех дней, - пробормотал он себе под нос. Он смотрел только перед собой, но Мэгги увидела, как по его лицу пошла тень. - Если бы моя дочь пропала, я бы тоже ходил с листовками. Несмотря на то, что прошел год.
        - Что? - удивилась Мэгги и рывком поднесла к глазам листовку. Дата подтверждала сказанное мужем: Дэйзи Келли пропала почти год назад.
        В машине вновь воцарилось молчание, потому что оба подумали об одном и том же: лучше бы она сбежала с каким-нибудь парнем или с несколькими парнями. Ведь если ее похитили, она наверняка мертва.
        Утром они были на похоронах и вот вновь думают о смерти. Мэгги ненавидела грустить, поэтому стремительно принялась придумывать тему разговора повеселее. Она повернулась к Дэвиду, нахмурив брови:
        - Впервые слышу о том, что ты хочешь ребенка.
        - Я не говорил, что не хочу, - возразил он. - Но и не говорил, что хочу. - Подумав пару секунд, он сказал: - Но если у меня будет дочь…
        - У нас.
        - Если у нас будет дочь, я научу ее самообороне и…
        - Ну уж нет, господин самоуверенность! - воскликнула Мэгги, приподнявшись на сиденье и подобрав под себя ногу. - Никаких пистолетов и ножей! И никаких драк! Моя девочка будет принцессой.
        - Пусть будет принцессой, которая может постоять за себя, - спокойным тоном сказал Дэвид, который всегда умел найти компромисс в разговорах с женой. Для себя-то он уже все решил. Он никогда не попадет в такую ситуацию, как тот незнакомец. Не будет бояться отпускать дочь из дома, не будет бояться похищения, не будет вздрагивать от каждого звонка, не будет печатать листовки. Потому что его дочь никогда никто не похитит.
        Они въехали на мост и вновь застряли в пробке. Где-то вдали на черном небе клубились серые облака, тяжко нависая над городом и кашляя громом.
        - Настоящая буря, - пробормотала Мэгги, вглядываясь через ветровое стекло на Криттонскую реку, ревущую по обеим сторонам моста. Широкая и глубокая, опасно черная, она ловила вспышки молний и глотала тонны дождя, пропуская его через себя.
        Довольно романтично… - подумала она, покосившись на мужа. Они поженились всего-то полгода назад, а кажется, что целую вечность. В хорошем, конечно, смысле этого слова. У них, Мэгги знала, родственные души. Насколько они не похожи, настолько же подходят друг к другу, как Инь и Ян - идеальное дополнение.
        Мэгги откинулась на спинку сиденья, продолжая смотреть на Дэвида. У него были те черты лица, которые хотелось рисовать. Широкие брови, прямой нос, короткие волосы и темная щетина. В пустыне Дэвид брился очень редко, и, когда говорил с ней по видеосвязи, она млела от его мужественного, но очаровательного образа. Без бороды Дэвид выглядел совсем мальчишкой.
        Он заметил, что она на него смотрит, и улыбнулся, будто догадавшись о ее мыслях. На его щеках появились ямочки, и Мэгги, тоже не в силах сдержать улыбку, отвернулась.
        - Кстати, - вспомнила она, - в квартире может быть небольшой беспорядок. Я не была там четыре месяца, помнишь?
        - Помню.
        - Так что не обращай внимания на пыль. Хотя, может, Рози на выходных заглядывала… - Мэгги хмыкнула: - Она - ярый фанат уборки.
        - А ты нет?
        - Я люблю творческий беспорядок. Какие-то проблемы? - Мэгги цепко посмотрела на Дэвида, и он вновь улыбнулся, показывая ямочки. Он ничего не произнес, уставившись на дорогу.
        Остаток пути они молчали. Когда они добрались до квартиры, Мэгги констатировала, стоило им переступить порог:
        - Ну, что и требовалось доказать: Рози выкинула все мои коробочки от сырков в глазури и обертки от шоколадок… - Дэвид посмотрел на Мэгги, и она, чувствуя, как щеки обдало жаром, пролепетала: - Это для одной чрезвычайно интересной задумки… для… для…
        - Я понял, - сказал он, опуская спортивную сумку у тумбочки, на которой стояла ваза с искусственными розами. Мэгги нахмурилась, глядя на них:
        - Я люблю живые краски.
        Дэвид стянул ботинки, оставив их у двери, и направился по коридору в сторону кухни. Стены были сплошь украшены фотографиями пейзажей Эттон-Крик. Мэгги проскользнула в спальню и быстро обследовала шкаф, чтобы убедиться, что Рози не вышвырнула ее куклы, изготовленные из старых свитеров. С облегчением обнаружив их на верхней полке, Мэгги вернулась на кухню и втиснулась между Дэвидом, напряженно глядевшим в окно, и холодильником. Обследовав холодильник, она удрученно констатировала:
        - Ничего, пустота, мрак.
        Не отрывая взгляда от пустоши с заброшенным сахарным заводом, Дэвид спросил:
        - Тебе никогда не было страшно жить в этой квартире?
        - Тебе страшно? - Мэгги резко посмотрела на Дэвида, собираясь улыбнуться и прокомментировать этот факт. Он задумчиво покачал головой:
        - Я просто попытался поставить себя на твое место. Ты ведь всего боишься.
        - Я не боюсь всего, - сварливым тоном осадила его Мэгги и добавила: - Иди уже в магазин, или не видать нам сегодня ужина.
        Очнувшись от размышлений, Дэвид чмокнул Мэгги в макушку и поспешил в прихожую. Затащив в спальню спортивную сумку, он схватил ключи и покинул квартиру, заперев за собой дверь.
        Когда его шаги стихли, Мэгги посмотрела на то место, где находился завод. Сейчас в темноте его не было видно, но она отчетливо могла представить себе высокое полуразрушенное здание. Оно напоминало Мэгги о времени. Вот сейчас здание стоит там, стойко защищаясь от ударов ветра, а через двадцать лет его, возможно, уже не будет. Или Мэгги не будет.
        Будто в ответ на ее мысли снаружи прогрохотал такой сильный гром, что зазвенели стекла. Испугавшись, Мэгги отошла от окна, а затем включила во всей квартире свет. Дэвид прав, она трусиха, но это - ее дом. Вот на подоконнике цветы, которые Рози регулярно поливала, а вот на дверце холодильника три одинаковых магнита в виде вишни.
        Когда Дэвид вернулся с ужином, они не вспоминали ни похороны его дяди, ни незнакомца с листовками, ни пропавших дочерей. Они мило провели вечер (Дэвид даже выпил пару баночек пива), посмотрели какой-то черно-белый фильм по телевизору, а затем улеглись спать.
        В четыре часа ночи Мэгги вдруг проснулась. Она даже не поняла, из-за чего распахнула глаза: то ли приснилось что-то жуткое, то ли молния на мгновение ослепила ее безмятежное лицо яркой вспышкой. Сон пропал. Мэгги покрутилась с боку на бок, чего Дэвид, утомленный дорогой, даже не почувствовал, и, так и не уснув, около пяти часов выбралась из-под теплого одеяла.
        Она прокралась на кухню, где отхватила кусочек курицы-гриль, хоть и холодной, но вкусно пахнущей, затолкала в рот чесночный хлебец и сделала большой глоток остывшего чая. Обмакнув следующий кусок мяса в соус и поднеся его ко рту, Мегги испуганно подскочила - яростно ударил гром, следом сверкнула вспышка молнии.
        Затаив дыхание, Мэгги замешкалась, но затем поспешила в ванную, вымыла руки и почистила зубы. Она уже собиралась вернуться в постель, когда вдруг за стеклом что-то привлекло ее внимание.
        Она списала странный блеск на отражение молнии или еще что-то неопасное и не жуткое, но, подойдя ближе и присмотревшись к темноте, поняла, насколько ошиблась. От окна веяло прохладой и дождем, который словно пытался проникнуть в квартиру. Но Мэгги похолодела не от этого. Там, на пустыре, где высился сахарный завод, из леса выбежал человек. Мэгги вся похолодела: это была девушка. Она живо перебирала ногами, то и дело утопая в грязи, и постоянно оборачивалась, будто за ней кто-то гнался прямо из темноты. Над ее головой, будто насмехаясь, сверкала молния.
        Мэгги торопливо натянула штаны и свитер, затем дождевик и резиновые сапоги и, схватив фонарик, вышла из квартиры. Дэвид спал чутко, но все равно не проснулся. Мэгги не хотела его будить. Она не считала, что с ней что-то случится, если она сама проверит, что за история произошла с девушкой из леса. Любопытство смешалось со страхом, и внутри Мэгги все затрепетало.
        Она прыжками сбежала по лестнице, и, включив фонарик и удерживая рукой капюшон дождевика, вышла из подъезда и обошла дом с обратной стороны. Дождь заглушал все звуки, барабаня по крышам машин, выстроившихся в шеренгу на парковке, по асфальту, по дождевику Мэгги. Громко топая резиновыми сапогами, она бросилась бежать в сторону леса, боясь упустить незнакомку. Почему-то вспомнилась листовка с пропавшей девушкой, и у Мэгги мелькнула мысль: «А вдруг это Дэйзи Келли?» Но нет, тут же отмахнулась Мэгги, таких совпадений не бывает!
        Грязь под ногами была липкой и тягучей, еще и пахла противно. Мэгги запыхалась, оббежав дом, и посветила вперед фонариком, прищурившись, чтобы лучше видеть в сумраке. Дождь норовил затечь в рот и глаза, и Мэгги, убирая прилипшие к лицу пряди волос той рукой, в которой был зажат фонарик, случайно посветила в сторону. И тут же испуганно завизжала, потому что прямо на нее неслась дикая девушка. Она завопила, увидев Мэгги:
        - Помогите! На помощь! Помогите, о боже…
        Мэгги в ужасе вытаращилась на ее огромный живот под влажным серым платьем и неосознанно попятилась, но незнакомка быстро привела Мэгги в чувство, схватив ее за запястья:
        - Помоги мне! Помоги мне! Ааааах… - Она застонала, схватившись за живот. К горлу Мэгги подкатила тошнота, и она, бросив взгляд в сторону окна своей квартиры, быстро оценила ситуацию и, обхватив девушку за талию, повела к парковке, на которой стояла машина.
        - Тебе нужно в больницу, - сказала Мэгги, сплевывая дождь. Ветер сорвал капюшон дождевика, и теперь холодные капли просочились под свитер и футболку, стекая по груди и спине.
        - Нет! - зарычала незнакомка, железной хваткой цепляясь за скользкую ткань дождевика. - Никакой больницы! Только не туда! В полицию. Мне нужно… ахххх… в полицию.
        - Хорошо, - Мэгги не стала возражать, рассудив, что потом, когда они окажутся в безопасности, она заставит девушку рассказать, что случилось, и отвезет ее в больницу.
        Над их головами гремел гром. Буря не стихала, но Мэгги позабыла о том, что боялась молнии. Теперь она должна была помочь девушке попасть в больницу. Иначе случится что-то страшное.
        Ключи были в кармане штанов, потому что, к счастью, Мэгги никогда их не вытаскивала. Она сомневалась, что незнакомка смогла бы дождаться Мэгги у машины, если бы ключи оказались в квартире. Подняться вместе с Мэгги она бы точно не смогла - ее живот был просто огромным, из-за него фигура казалась изломанной и неповоротливой. Незнакомка была худой, словно спичка, и Мэгги почувствовала ее кости под тонкой ветровкой и платьем, почувствовала острые локти, работающие изо всех сил. Девушка шла на удивление быстро, пыхтя и постанывая, и все время оборачиваясь.
        - Оххх… скорее. Скорее.
        - Да, - только и сказала Мэгги. Они наконец-то обошли дом и приблизились к небольшой черной машине Дэвида. Мэгги отперла пассажирскую дверь и помогла незнакомке опуститься на сиденье, затем обогнула автомобиль и забралась внутрь.
        Она повернула в замке ключ зажигания, и звук работающего мотора прозвучал настоящей музыкой. Почувствовав облегчение, Мэгги вырулила с парковки и посмотрела на сидящую рядом пассажирку. Та смотрела перед собой широко открытыми глазами, полными безумия. Мэгги успела отметить худые, как палки, голые ноги, покрытые жуткими синяками и порезами вплоть до середины бедра, тяжелый живот, натянувший серое, мокрое от дождя платье…
        - Это кровь? - спросила Мэгги, увидев на боку темное пятно.
        - Не моя, - каркнула незнакомка. Она была в шоке - Мэгги видела, как безумно вращались ее глазные яблоки, пытаясь уследить за потоком машин на дороге, за обеими сторонами улицы, будто откуда ни возьмись мог появиться ее преследователь.
        - Что случилось? - Мэгги вновь на нее посмотрела. Черные волосы до талии, стянутые в растрепанный и мокрый хвост, толстой веревкой прилипли к спине, на лбу были ссадины, а у виска шрам. Губы серые, бесцветные, изорванные. И глаза - жуткие, полные страха, боли и жестокости.
        Мэгги моргнула, поняв, что незнакомка смотрит на нее в упор.
        - Я Дэйзи Келли! - громко сказала она, будто пыталась перекричать нечто. У Мэгги вся кровь отлила от лица, и она отвернулась, увеличивая скорость. Не может быть. Дэйзи Келли? Именно о ней она думала, выбегая к сахарному заводу. Именно ее фотографию она видела на листовке. Сейчас эта девушка сидела в салоне ее автомобиля. Держалась за живот и таращилась через ветровое стекло.
        Мэгги стало страшно. Она многое слышала о жертвах Криттонского Потрошителя, пока училась в колледже. Этот психопат навел страху на весь город, похищая жертв исключительно тринадцатого января, из-за чего на зимних каникулах в Эттон-Крик был введен комендантский час, а некоторые студенты даже покидали город.
        - Он запер меня в каком-то месте… а я не могла понять, за что… - глухо пробормотала Дэйзи Келли. Мэгги сжала пальцы на руле, чувствуя, как все тело сотрясает мелкая дрожь.
        Она никогда не попадала в такие ситуации, никогда даже не была знакома с беременными девушками. И у Дэйзи такой огромный живот!..
        - Ты убила его? - спросила Мэгги, и Дэйзи Келли вдруг расхохоталась, брызнув слюной и кровью - ее десны были в жутком состоянии.
        - Убила? Эту тварь никто не сможет убить! - заверещала она сквозь смех и тут же поморщилась от боли в животе. - Его… ребенок… пытается вырваться из меня…
        Мэгги сглотнула, ощущая себя будто в параллельной реальности, где происходит то, что происходит. Меньше суток назад она была в пустыне со своим мужем, просила его поцеловать ее напоследок в их трейлере, затем зарывала пальцы ног в горячий песок и собирала скромные пожитки. Они решили, что остаток учений Мэгги проведет дома рядом с Рози, а когда Дэвид вернется, их воссоединение будет теплым и трогательным.
        А теперь она едет по скользкой дороге Эттон-Крик, и рядом сидит беременная Дэйзи Келли, сбежавшая от Криттонского Потрошителя - отца ее ребенка.
        - Мы скоро будем в полиции, - сказала Мэгги. Она решила, что из полиции, после того как у Дэйзи Келли примут показания, будет легче вызвать «Скорую помощь».
        - Он насиловал меня, - сказала Дэйзи, и Мэгги глянула на нее, чтобы показать, что слушает. Кто знает, с кем этой девушке приходилось разговаривать весь этот год в заточении? Что с ней делали? Он ее насиловал. Он рвал ее губы поцелуями, бил ее щеки, душил.
        В груди Мэгги загорелся огонь, и она крепче сжала руль и еще увеличила скорость. Даже если ее попытаются остановить, чтобы выписать штраф, безрассудно подумала она, все равно дорога одна.
        - Скоро будем в полиции, Дэйзи, - сказала Мэгги, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. - Этот подонок получит свое!
        Дэйзи в ответ рассмеялась, но смех был пугающим и бесконтрольным, он вырывался из ее груди рваными звуками, наполненными болью. А через секунду Дэйзи обмякла на сиденье, потеряв сознание. Мэгги опасливо коснулась ее шеи двумя пальцами, проверяя пульс. Сердечный ритм был неровным.
        В полиции Мэгги ждал новый шок. Как выяснилось, Дэйзи Келли - молодая алкоголичка и наркоманка (что подтвердили уколы на сгибах локтей), а еще сумасшедшая. Она сбежала из дома с каким-то парнем, спасаясь от преследований поклонника. Последнее подтверждало письмо, адресованное миссис Келли: «Мама, я устала от этого безумия. Если останусь на месте, он найдет меня и вырежет мое сердце. Я не вернусь домой, не ищи меня». После этого поиски прекратили, горячую линию, куда можно было звонить с информацией, отключили.
        Мэгги еще никогда не была так зла. Она ругалась и вопила, обвиняла детективов в некомпетентности, заявляла, что они все поголовно сошли с ума, раз не собираются брать показания у жертвы. Те лишь сказали, что с удовольствием выслушают «жертву», если она скажет хоть словечко. Однако Дэйзи Келли в ответ лишь безудержно хохотала, брызжа окровавленной слюной.
        Какой-то паренек в форме, проходивший мимо со стаканом, покосился в сторону Дэйзи, сидящей на стуле, и пробормотал себе под нос:
        - Видно же, что наркоманка… И зачем ребенка?..
        - ЗАТКНИСЬ! - рявкнула Мэгги так, что тот подскочил и пролил на себя кофе. Эта сцена вызвала новый приступ хохота у Дэйзи. Она держалась за живот обеими руками, сплевывая на пол кровь. После этого в ситуацию вновь вмешался детектив Харрингтон. Он единственный внушал Мэгги более-менее стойкую уверенность. Детектив начал с того, что Дэйзи Келли должна написать заявление, но пока что она, очевидно, находится под действием какого-то наркотика. Мэгги в ответ жестким тоном, граничащим с истерией, заявила:
        - В машине она вела себя нормально!
        - Она прислала записку, Маргарет, - спокойно сказал детектив Харрингтон, проявляя чудеса терпимости. - Это ее почерк, родители подтвердили. Дэйзи жила разгульной жизнью на протяжении пяти лет, а затем просто исчезла. И вернулась с ребенком, а Потрошитель, как всем известно, вырезает сердца у своих жертв. Сейчас мы проведем экспертизу и узнаем, говорит ли она правду. Попытаемся выяснить, чья кровь на ее платье.
        - Она сбежала, - сказала Мэгги с нажимом. Она продолжала стойко противостоять им, но внутри зародились ростки сомнений: да, Дэйзи выбежала из леса, но кто сказал, что она сбежала от Криттонского Потрошителя? А вдруг от своего парня? А вдруг…
        Дальше все завертелось с яростной быстротой, как безумная карусель, на которой желчь подкатывает к горлу, и тошнит, тошнит, тошнит…
        Дэйзи внезапно закричала, падая со стула, и одновременно с этим в участок ворвались врачи «Скорой помощи», таща каталку, которая подпрыгивала на неровном полу. Дэйзи сопротивлялась, но ее погрузили на каталку и накрыли теплым пледом. Мэгги, не теряя ни секунды, бросилась следом за врачами. За ее спиной детектив Харрингтон раздавал указания офицерам следовать за каретой «Скорой помощи», а затем его голос стих - Мэгги выбежала на площадку. Запрыгнув в свою машину, она с колотящимся сердцем поспешила за «Скорой» - ее мигающие фонари на всю округу сигнализировали об опасности.
        Мэгги скрутило дурное предчувствие. Еще пару часов назад ветер порывался выдернуть деревья из земли, а теперь едва перебирал воду в лужах. Глянув на часы, Мэгги сильно удивилась - четверть седьмого утра, а небо по-прежнему темно-синее, с белыми мазками тумана, просочившегося между машин.
        Все мысли Мэгги крутились вокруг Дэйзи Келли. Хоть та и была в надежных руках врачей, Мэгги все равно хотела убедиться, что с ней все в порядке. Когда карета «Скорой помощи» въехала на территорию больницы и остановилась у одного из корпусов, Мэгги резко затормозила и выскочила из машины. Она подоспела к «Скорой» как раз вовремя: врачи выкатили каталку с Дэйзи. Та безумно крутила головой, не переставая бормотать:
        - Нет, только не сюда. Только не здесь. Только не это… Эй, эй, эй, - она вдруг заметила Мэгги и вцепилась в ее пальцы. Мэгги пришлось бежать вместе с каталкой к больнице, терпя боль в суставах.
        - Нет, - прорычала она, глядя на Мэгги в упор. - Забери меня. Отсюда.
        Она так крепко сжала пальцы, что Мэгги услышала хруст костей и едва сдержала болезненный стон. Мимо мелькали люди в синих, зеленых, белых одеждах; с капельницами, на каталках, на колясках; с перевязанными головами, конечностями, туловищами. Но Мэгги смотрела только в исхудалое лицо Дэйзи Келли. Когда ее доставили в палату для осмотра, Дэйзи громко сказала:
        - Пусть Маргарет останется со мной! - Услышав ее имя в полиции, она без устали повторяла его, будто волшебное слово. - Пусть Маргарет останется со мной! Я хочу, чтобы она была здесь, рядом! Пусть Маргарет будет рядом!
        - Хорошо, - сказал высокий молодой человек в синей форме. - Хорошо, она останется, только не волнуйтесь. Назовите ваше имя и возраст.
        - Дэйзи Келли. Двадцать один год. - Дэйзи говорила с трудом.
        - Чья на вас кровь, Дэйзи?
        - Ничья. Ничья. Не моя. Это не моя кровь. Она не моя, - лихорадочно бормотала она, держа Мэгги за руку.
        - Мы возьмем вашу кровь на анализ. Переживать не стоит. Медсестра сходит за медкартой, Дэйзи. Это пара минут. - Когда врач задавал вопросы, он одновременно проверял ее пульс, мерил давление и температуру, светил в глаза фонариком. Закончив с Дэйзи, он обратил внимание на Мэгги:
        - Как она поранилась?
        - Без понятия.
        - Мне нужны ваши данные, - сказал он, хватая планшетку, лежавшую на каталке. - Ваше имя, возраст, адрес, номер телефона, пожалуйста.
        Мэгги дрожащим голосом ответила на вопросы и тут же перестала интересовать врача. Он вновь посмотрел на Дэйзи Келли - сперва на живот, затем в глаза:
        - Вы стоите на учете?
        - На учете? - переспросила она, нахмурившись и неосознанно сжав пальцы Мэгги.
        - Вы беременны. Где вы стоите на учете?
        - Я не… - глазные яблоки Дэйзи безумно завращались, и Мэгги поняла: она не хочет говорить правду. - Не здесь. Я не зарегистрирована здесь. Не здесь стою на учете.
        То ли врач был непроницателен, а может, его просто не интересовало, с какой стати пациентка лжет, но он кивнул ей, а затем на секунду выглянул из палаты проверить медсестру или еще кого-то. Мэгги смотрела только на Дэйзи, а та смотрела на нее.
        - Только не бросай меня, хорошо?
        - Не брошу, - заверила Мэгги. - Расскажи им, кто это сделал с тобой, чтобы его наказали.
        Дэйзи хмыкнула, будто это была какая-то шутка.
        - Мне никто не поверит, Маргарет. Они не найдут никаких следов изнасилования, потому что он уже давно меня не насиловал. - Она потянула Мэгги на себя. - Забери меня отсюда, Маргарет.
        - После…
        - Нет! - рыкнула она, тараща безумные глаза. - Сейчас. Забери меня.
        - Ты потеряешь ребенка, ты можешь…
        - Он мне не нужен! - крикнула она и тут же шепнула, зловеще прищурившись:
        - Он здесь. Он здесь, Маргарет. Работает в этой больнице. Забери меня. Или он найдет и убьет меня. И заберет ребенка. Он превратит его в чудовище.

* * *
        Несмотря на то, что творилось в городе - все искали вновь пропавшую Дэйзи Келли, на этот раз ускользнувшую из больницы, - Мэгги без особых приключений добралась до своей квартиры.
        Дэйзи кряхтела на сиденье, а Мэгги кусала губы. Она понятия не имела, что ей теперь делать. Подъезжая к дому, она вдруг вспомнила о листовке с контактными данными родителей Дэйзи. Хоть та и сказала, что не хочет, чтобы они видели ее в таком состоянии, Мэгги все равно украдкой вытащила листовку из-под козырька и сунула в карман штанов.
        Дождевик шуршал, когда они поднимались по лестнице. Дэйзи стонала и одновременно смеялась, отчего Мэгги было страшнее прежнего: похищенная казалась безумной. Это неудивительно, ведь она провела в плену маньяка целый год, и один бог знает, что он с ней делал, но, по мнению Мэгги, Дэйзи могла бы пойти ей навстречу и не смеяться так жутко, разглядывая чистые стены в подъезде.
        - Ступенька, ступенька, ступенька… - приговаривала Мэгги.
        - Не говори моим родителям, что со мной случилось, хорошо? - Дэйзи прекратила смеяться, когда они подошли к двери квартиры Мэгги, будто это был дом Дэйзи и внутри в нетерпении дожидались родители. Мэгги кивнула, и Дэйзи, выгибаясь дугой от боли, добавила: - Я не хочу, чтобы они знали. Они будут смотреть на меня и представлять это…
        - Но ребенок… - пробормотала Мэгги, и вдруг дверь квартиры распахнулась, и на пороге возник Дэвид. Дэйзи испуганно попятилась, потому что выражение его лица не сулило ничего хорошего, но Мэгги удержала ее за локоть.
        - Не бойся, Дэйзи, это мой муж Дэвид.
        Вместо ответа Дэйзи скорчилась. Тогда Дэвид оторвал взгляд от виноватого и одновременно радостного лица жены, и перевел взгляд на живот Дэйзи, а затем на ее сморщенное, словно финик, лицо. Затем он отступил, и Мэгги потащила Дэйзи в квартиру.
        - Что случилось? - Хоть Дэвид и был занят дверью, Мэгги показалось, что мысленно он прожигает в ней дыру. Она скороговорной обо всем рассказала, придерживая Дэйзи под локоть.
        - Ты пошла на улицу одна? - осведомился Дэвид, и Мэгги пробормотала, оправдываясь:
        - Мне было интересно…
        - Интересно? - переспросил Дэвид, но таким тоном что становилось ясно - ответа он не требует. Подойдя к телефону, он сказал: - Я вызываю врача.
        Слово «врач» потонуло в крике Дэйзи Келли. Дэвид тут же обернулся к ней и присел на корточки.
        - У тебя схватки?
        Но Мэгги уже знала, что это. Никакие это не схватки, это ее реакция на больницу и врачей. Дэйзи зло процедила:
        - Никакой больницы. Ди работает там, он там работает! - повторила она, словно боялась, что до них не дойдет смысл слов. - Он заберет ребенка. Он убьет меня за то, что я сбежала. Он убьет меня. Просто убьет меня. Как убил Оли. И превратит ребенка в чудовище. Нет. Нет, только не в больницу. - Дэйзи зашипела, держась за живот. - Если он узнает, где был рожден ребенок, он поднимет записи и все поймет. Он найдет его и сделает таким же, как он сам.
        Дэвид поднялся на ноги, обернувшись к Мэгги:
        - Мы должны вызвать полицию.
        Дэйзи опять завопила, схватившись за штанину пижамных штанов Дэвида:
        - Ну как вы не понимаете? Он только этого и ждет, чтобы найти меня! Ему никто не поверит! Он лучший врач в этом городе, и никто никогда не поверит, что он похитил меня! Никто… не поверит… никогда… Ох… Если позвонишь в полицию, я убью себя.
        Дэвид вскинул голову, быстро размышляя над тем, что делать. Он был уверен, что Дэйзи не убьет себя, ведь она сбежала от маньяка не для того, чтобы убить себя в чужой квартире, но она определенно могла выкинуть какой-нибудь фокус. Психика неустойчива, зрачки расширены, на руках следы от уколов.
        Если она не сама принимала наркотики, то кто-то колол их. На шее следы от удушья, на бедрах порезы. На платье кровь. Дэйзи Келли нужна помощь специалиста. Но что делать, если Потрошитель врач и знает, где ее искать? Здесь, в квартирке Старого города, их никто не найдет, ведь никто не свяжет Мэгги и Дэйзи.
        - Ты говорила им адрес? - спросил Дэвид, посмотрев на Мэгги. Она тут же обомлела от страха.
        - Только… только сказала им адрес дома родителей.
        - Свое имя назвала?
        - Ну конечно, Дэвид! - воскликнула Мэгги, нахмурившись. Сейчас она понимала, что совершила ошибку. Нужно было назваться «Джейн Смит» или еще как-нибудь, но только не Маргарет Айрленд.
        - Им не составит труда найти эту квартиру, Мэгги, - пробормотал Дэвид, затем опустил взгляд на Дэйзи. - Но у нас все равно есть несколько часов. Думаю, этого хватит, чтобы Дэйзи родила здесь ребенка.
        После этого Мэгги казалось, что она вновь провалилась в параллельную реальность. Но это не был удивительный и волшебный мир. Это была отвратительная, ужасная реальность, наполненная стонами боли и строгим голосом Дэвида: «Еще чуть-чуть, Дэйзи. Давай, Дэйзи. Держись, Дэйзи». Он постоянно звал ее по имени, будто думал, что это не даст ей умереть. И она не умирала. Она безумно мычала, превозмогая боль, вгрызалась зубами в кляп, приглушающий вопли. «Никто не должен меня слышать! Это секрет, большой секрет».
        Мэгги опустила взгляд на руку, куда Дэйзи зачем-то сунула диктофон, сказав:
        - Никому не доверяй, особенно полиции и врачам. Оли успела записать только это, но этого слишком мало для доказательств.
        Мэгги прослушала жуткую запись несколько раз. Сперва испытала ужас, затем жалость и непонимание. Почему Дэйзи не отдала полиции диктофон? Неужели она действительно решила, что полиция и Криттонский Потрошитель заодно? А вдруг да, и именно поэтому его никак не могли поймать?
        Приняв решение, Мэгги схватила трубку и набрала номер дома Дэйзи Келли. Было раннее утро - за окнами только зарождался серый сонный рассвет.
        Отец Дэйзи ответил после второго гудка. Мэгги объяснила, почему звонит, и попросила не вызывать полицию и врачей, иначе Дэйзи отыщет Криттонский Потрошитель. После того, как мистер Келли проорал в трубку, что скоро будет, Мэгги тяжело опустилась на табуретку и закрыла лицо ладонями. Она хотела выбраться из кроличьей норы, хотела ощутить под ногами устойчивую почву, почувствовать на коже ветер. Но вместо этого слышала голос Дэвида и рычание Дэйзи, наполненное муками боли. Время неслось рывками. Оно определялось стонами Дэйзи, шумным дыханием Дэвида, голосами с диктофона. Звонком в дверь. А затем детским плачем.

* * *
        20 ноября 2016
        - Мама так и не продала квартиру, - сказала я приглушенно, когда история миссис Нэтвик закончилась.
        Конечно, у меня было еще много вопросов, тягучих и тяжелых, пугающих как разжиревшие черви, копошащиеся в земле, но сил задавать их не было. Миссис Нэтвик в свою очередь выглядела как птица, выпущенная из клетки. На ее щеки вернулся румянец, во взгляде горели искорки. Она избавилась от тяжелого бремени, лежащего на ней. Миссис Нэтвик избавилась от секрета, вложив его в мои жаждущие, распахнутые в просьбе ладони, и теперь уже я почувствовала себя так, будто угодила в ловушку.
        Мне хотелось спрятаться куда-нибудь в уголок, поэтому, когда миссис Нэтвик предложила еще чаю, я отказалась.
        - Уже начало шестого, - заметила я, добавив, что ее муж не будет в восторге, если догадается, что она всю ночь была на ногах.
        Она кивнула, при этом так пристально изучая мое лицо, будто пыталась взглядом прочесть, что творится в моей голове. Я улыбнулась.
        - Все нормально, миссис Нэтвик.
        Она болезненно нахмурилась.
        - В том-то и дело, Кая. Такая история… - Она качнула головой, силясь подобрать подходящее слово для описания. - Почему эта дикая история, которая взбудоражила бы любого человека, оставила тебя равнодушной?
        - Может, потому, что вы добавили в мой чай коньяк?
        - Как ты догадалась?! - Она отшатнулась, пристыженно сжав губы.
        - Почувствовала запах, - объяснила я. - Вы же знаете, я не совсем… - хотела сказать «в порядке», но вовремя проглотила это выражение и скомканно закончила: - Я просто так реагирую. - Замешкавшись, пробормотала: - Никак не пойму, зачем той ночью мама выбежала под дождь, почему поспешила помогать какой-то незнакомке…
        В глазах миссис Нэтвик сверкнул огонек вопроса, а между бровей залегла морщинка. Зачем поспешила помогать какой-то незнакомке… - вот что ее насторожило. Но я не стала ничего уточнять, извиняться или делать что-либо еще - просто ждала. Наконец лоб миссис Нэтвик разгладился, и она тепло улыбнулась:
        - Твоя мама всегда была авантюристкой, Кая. А двадцать три года - вообще не тот возраст, когда тебя парализует страх. Хоть Мэгги и боялась всего на свете, но мчалась вперед как скоростной поезд. И ты на нее в этом очень похожа, Кая.
        - Я не похожа на нее. Она не моя биологическая мать.
        - О боже, Кая! - охнула миссис Нэтвик, всплеснув руками. - Ты прекрасно знаешь, что гены - это не все. Ты прекрасно знаешь, что пятьдесят процентов человека - это его воспитание. Тебя воспитала Мэгги, она твоя мать! Гены - не самое главное!
        - Не в моем случае, миссис Нэтвик, - ответила я, глядя на свое мутное отражение в оконном стекле. - У меня все признаки. Я похожа на него больше, чем вы думаете.
        - Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь, - отрезала миссис Нэтвик, и я отвернулась от окна и ответила на ее взгляд.
        - Понимаете, и поэтому напуганы. Я похожа на Криттонского Потрошителя.
        - Ты НЕ похожа на него! - крикнула она, пружинисто вскакивая на ноги. Я подняла голову, следя за ней мертвым взглядом. - Повторяю: ты дочь Мэгги и Дэвида Айрлендов, а не того чудовища! Ты их дочь - не его!
        Миссис Нэтвик шумно выдохнула и сжала зубы. Мне казалось, у нее на языке крутится ругательство. Или вопрос «да что с тобой такое, девочка?», но она не сказала ни того, ни другого, лишь вздохнула, вернулась на прежнее место и дрожащим голосом попросила:
        - Кая, пожалуйста, скажи мне, что не думаешь, что как-то причастна к происходящему в Эттон-Крик. Потому что это физически невозможно.
        - Вы правы, в этой истории не все сходится. Но многое, очень многое указывает на меня.
        - Почему ты говоришь об этом так спокойно?! - Она опять сорвалась на крик.
        - Я устала, поэтому так говорю. Я устала бороться с неизвестным противником.
        Миссис Нэтвик беззвучно распахнула рот, с ужасом воззрившись на меня.
        - Кая… неужели тебе легче решить, будто под маской Неизвестного скрываешься ты?..
        - Конечно, нет! Кто-то убил моих друзей, как я могу испытывать облегчение?! - выпалила я, но тут же взяла себя в руки и ровным голосом закончила: - Я не знаю, что чувствую. Я чувствую столько всего одновременно, что кажется, будто вообще ничего не ощущаю. Я не знаю, как это объяснить. Возможно, со мной действительно не все в порядке. Может, доктор был прав, и в клетке Стивена часть моего мозга просто умерла.
        - Что ты… как ты…
        - Утром позвонит детектив Дин, чтобы сказать, чьи отпечатки обнаружили на теле Скалларк. Не знаю, удивлюсь ли я, если он скажет, что мои, ведь у чудовищ рождаются чудовища, миссис Нэтвик, еще Дэйзи Келли об этом говорила. Она и сама не была здорова, когда вынашивала меня - ее мучил Криттонский Потрошитель, держал в плену в неизвестно каких условиях, пичкал наркотиками. Ее ребенок не мог родиться нормальным. И неважно, сколько отец пытался меня перевоспитать, этого, - я постучала указательным пальцем по виску, глядя миссис Нэтвик прямо в глаза, - не отнимешь.
        Мне отчего-то стало жаль миссис Нэтвик, когда ее лицо перекосилось от моих слов, будто она ждала чего-то другого, другой реакции. Хотелось спросить, какой именно реакции она от меня ждала, но не спросила - боялась, что разозлюсь.
        В Эттон-Крик убивают людей, и я как-то со всем этим связана, с каждым из убийств. А тело Скалларк нашли в моем подвале. Единственное, что я могу сделать в этой ситуации - мыслить рационально. Я не могу кричать с пеной у рта «ЭТО НЕ Я!», потому что не знаю, так ли это. Если попытаюсь сбежать от себя самой, правда рано или поздно настигнет. Даже двадцать лет спустя.

* * *
        Я не спала более тридцати семи часов, но когда голова коснулась подушки, сон все равно не шел. Сквозь сомкнутые веки просачивался слабый утренний свет, руки и ноги будто налились свинцом, поэтому если бы кто вздумал на меня напасть, я бы не сопротивлялась. Несмотря на это, мозг работал в десять раз усерднее, чем обычно, казалось, он и тело существуют по отдельности.
        После истории миссис Нэтвик, которая бросила тень на все мое прошлое и настоящее, я физически ощущала, как появляются новые вопросы, а старые получают заслуженные ответы.
        Перед закрытыми глазами вдруг всплыло мамино лицо. Это был конец февраля две тысячи четырнадцатого. Мама смотрела на меня со страхом во взгляде, и теперь я понимала почему: она боялась увидеть во мне ее - Дэйзи Келли, которую, как и меня, держали в клетке. Или, может, она боялась увидеть в моих глазах отражение Криттонского Потрошителя?
        Мама боялась меня? А отец? Они боялись, что после клетки Стивена во мне проснутся асоциальные черты характера, - те самые, которые присущи моему настоящему отцу?
        Внезапно я осознала, что у моих родителей действительно были все причины переживать.
        В школе у меня не было друзей, меня не интересовали те вещи, которые интересовали обычных девочек. Каждые выходные вместе с отцом я посещала стрельбище, где он учил меня стрелять, ходила в секцию бокса, кружок по скалолазанию, получила черный пояс…
        После окончания военной школы, когда я с натянутой улыбкой вручила отцу диплом, и перед поступлением на медицинский факультет, мне пришлось пройти тщательное обследование для получения лицензии на хранение огнестрельного оружия. Отец подарил мне пистолет сорок пятого калибра и кожаную кобуру с инициалами «К. А.». Если уже тогда, два года назад, я была не в себе, как смогла пройти медосмотр? Неужели врачи не заметили, что со мной не все нормально? А может, я как Криттонский Потрошитель? Психопаты способны обмануть кого угодно, и это доказало то дьявольское существо, похитившее Дэйзи Келли. Потрошитель был искусным лжецом, раз смог притворяться перед всем городом нормальным человеком.
        По моим рукам пошли мурашки. Я ведь тоже притворяюсь. Каждый день имитирую эмоции, каждый день притворяюсь, что со мной все в порядке. И так было почти всегда - после того, что случилось с Лили, я постоянно делала вид, что здорова.
        А вдруг все ложь? А вдруг я не здорова? Или, может, все дело в том, что я умерла? Врачи в больнице сказали маме с папой, что я опасна сама для себя, что веду себя так, будто часть меня мертва. Может, все дело в этом?
        Нет. Нельзя отрицать очевидных признаков, на которые указал Аспен: потеря памяти, садистские наклонности, эмоциональная сдержанность. Типичная жертва.
        Дочь серийного убийцы.
        Я почувствовала, что сердце вновь сжимается.
        Хотелось притвориться, что это ничего не значит, но на самом деле это значило все. Аспен прав, я могу быть подозреваемой номер один, потому что идеально подхожу на эту роль. Я - дочь серийного убийцы. Эта мысль не давала покоя. Я пыталась выжечь ее, накрыв голову подушкой и задерживая дыхание так, что в черепе стало горячо, но она все не исчезала.
        Я дочь Криттонского Потрошителя.
        Всю свою жизнь я опиралась на Дэвида Айрленда, брала с него пример. В клетке Стивена именно его слова помогли мне выжить. У меня был отец, который отдавал приказы бороться, держаться до конца. Ради себя, ради Джорджи, ради них. У меня был отец, который говорил: «Кая, ты отжалась всего-то двадцать раз! Это подойдет для десяти лет, но не для четырнадцати!»
        Он твердил, что я могу больше, чем говорю. Говорил, что моя сила воли заставляет его гордиться мною, говорил, что я - его наследие. Я верила всем его словам. Я хотела, чтобы он продолжал хвалить меня, продолжал криво улыбаться, глядя, что я могу подтянуться на перекладине пять, десять, пятнадцать раз. Что я сильная, что я выдержала, что я - боец.
        Вот как он меня воспитывал. Но вдруг что-то пошло не так, вдруг все было ошибкой?
        Откинув подушку в сторону, я глотнула свежего воздуха и почувствовала, как болезненно жжет глаза. Накрыв веки ладонями, я умоляла себя не плакать.
        Это все какая-то насмешка судьбы.
        Если бы мама не была такой экстравагантной, если бы страх пересилил ее любопытство, она бы не повстречала Дэйзи Келли. Она бы не повезла ее в полицию, не дала свои данные дежурному врачу. Не отвезла бы Дэйзи домой. Папа не принял бы роды. И меня бы не было. Если бы не они, родители Дэйзи отдали бы меня в приют или в церковь. Они сказали: «Мэгги, этот ребенок зло. Он принесет тебе много страданий, вот увидишь». И если бы мама поверила их словам, она бы не забрала меня, не спрятала. Она не ввязалась бы в эту историю. Не продала бы мебель из квартиры в Эттон-Крик и не занялась расследованием. И осталась бы жива.
        Если бы не я, Стивен Роджерс не убил бы Джорджи.
        Если бы не я, отец не попал бы в ту аварию.
        Если бы не я.
        Убрав ладони от лица, я раскинула руки в стороны и уставилась в потолок. По щекам покатились слезы, в голове творился полный хаос: взрывались бомбы, земля трещала по швам, лопались дороги и рушились здания. Но я по-прежнему лежала не двигаясь, все еще в свитере. В левой руке цепочка, подаренная Аспеном, врезалась в кулак. Я надавила сильнее, проверяя, пойдет ли кровь, но металл был недостаточно острым, чтобы проткнуть кожу.
        Опасные, опасные мысли, Кая. Странные мысли.
        Слезы уже исчезли. Может, мне только показалось, что они были.
        - Может, ты думаешь, что не связана?
        Ну конечно же, он обо всем знал. Ной знал, что я дочь того существа и Дэйзи Келли. Когда я называла ее имя в стенах особняка, он даже не морщился, лишь просил, чтобы я оставила это дело в покое, пока не стало хуже. Он боялся, что я узнаю о себе страшные вещи.
        А вдруг я действительно Неизвестная?
        Аспен подозревал меня. Все жертвы были связаны со мной. Скалларк обнаружили у меня в подвале. Аспен мне не доверял, он считал, что убийца - физически сильная женщина.
        Он описал меня.
        - Может, ты думаешь, что не связана?
        Я и не хочу об этом думать. Хочу прогнать эти мысли из головы, но пугающее ощущение, что они и есть я, не отпускает.
        Некоторое время спустя я с трудом дотянулась до мобильного телефона в кармане и взглянула на экран. Девять утра. Спит ли миссис Нэтвик после этой истории или тоже не сомкнула глаз?
        Повернувшись на бок, я свернулась в клубочек, прижав колени к груди. Дотянулась до покрывала, сложенного на краю кровати, неуклюже накрылась им. Тело казалось ненужным, голова ощущалась неправдоподобно тяжелой. Минуту спустя не осталось ни одной мысли - только ощущение истощенности.

* * *
        Почувствовав, как ноги во что-то упираются, я открыла глаза. Вновь гроб. Вновь неровные доски из вишневого дерева. Затаив дыхание, я застыла в одном положении. Минуту спустя грудь охватила болезненная агония.
        - Что ты делаешь?
        С шумом выдохнув, я повернула голову в сторону и увидела рядом Ноя. Он тоже лежал на спине, только одна рука была на груди, а другая под головой. Мышцы были напряжены, судя по тому, как их облегала серая футболка. Из-под потрепанных длинных рукавов было видно только кончики пальцев.
        - А ты что делаешь? - спросила я.
        - Просто рядом лежу. - Веки Ноя были такими же тяжелыми, как у меня, глаза покраснели. Он томно моргал, выглядя сонным и уставшим. Я вздохнула:
        - Как ты сюда попал?
        - Ты меня впустила. Уже лучше, Кая. - Ной попытался повернуться на бок, но гроб был слишком маленьким. - Пожалуйста, позволь приблизиться. - Я непонимающе нахмурилась, и он с мягкой улыбкой шепнул: - Давай же, расширь границы, чтобы я смог придвинуться поближе.
        Я все еще хмурилась, не понимая, что делать. Это ведь гроб, как я могу расширить его границы? Что он имеет в виду? Может, попытаться самой приблизиться?
        Повернувшись на бок, я приподнялась на локте и наклонилась в сторону Ноя. Он изогнул брови:
        - Ого, ты решила сделать первый шаг?
        Промолчав, я обхватила его талию рукой и подтянулась поближе. Ной улыбнулся, когда я устроилась рядом, погладил меня по волосам. Меня поразил знакомый запах сдобы, вишни и меда. Самый любимый на свете запах.
        Подняв голову, я встретилась с Ноем взглядом и попросила:
        - Вытащи меня отсюда, верни наружу.
        Целую вечность Ной не двигался, а затем все-таки осторожно опустил на мою ладонь свою руку и, сжав пальцы, уверенно потянул на себя. Я подалась вперед. Прошла секунда, в которую вместилось все: и его движение рукой, и четкий пульс сквозь кожу, и доверчивая улыбка…
        Суставы на моих пальцах хрустнули - так крепко Ной вцепился, а затем я резко проснулась.
        Наручные часы показывали 12:03, но я не чувствовала себя лучше. Кажется, с меня срезали кожу, как я когда-то срезала ее со Стивена; из тела вытянули все жилы, сосуды и по венам пустили расплавленное железо. Ни руки, ни ноги по-прежнему не двигались.
        Когда-то я разобрала Стивена Роджерса на части, а теперь кто-то разобрал меня. Криттонский Потрошитель. Чтобы я не забыла, что все случившееся не один из ночных кошмаров, где мне кажется, будто в шкафу кто-то есть, чтобы я помнила, что это и есть реальность, и чудовище в шкафу - я.
        Взяв мобильник, я набрала номер детектива Дина. Я узнаю, чьи отпечатки были на теле Скалларк прямо сейчас. Я больше не смогу встать с постели, думая, что могла причинить ей боль. Она не была Стивеном, она была моей подругой, и если я могла убить ее, притащить в свой подвал, а затем забыть, я никогда не поднимусь. Я сделаю то, что делает Леда Стивенсон. И меня уж точно никто не спасет.
        - Я только собирался перезвонить, - сказал детектив Дин после первого гудка. - Куда ты, черт возьми, запропастилась?! Это Лаура. Ее отпечатки повсюду. Орудие убийства не найдено, но все кончено. Это она. Будет суд. Ее ждет пожизненное заключение в тюрьме строгого режима.
        Он сказал это скороговоркой, будто куда-то спешил. Поэтому я не сразу поняла, что он произнес. Только дышала в трубку, слыша его громкие шаги, наполненные решимостью.
        - Лаура Дюваль убийца, - произнесла я вслух. Голос был уставший, простуженный, в нем проскрипели горечь и смирение.
        - Да, Лаура Дюваль, - подтвердил детектив. - Я сейчас собираюсь в полицию, хочу переговорить с Кристмасом по этому делу. Хочу знать, что она сказала о твоей матери.
        - Что вы имеете в виду? - тут же очнулась я. Я знала, что он говорит о моей маме - о Маргарет Айрленд, - но рядом с ее изображением появилось совершенно другое лицо - знакомое и незнакомое одновременно.
        Судя по звукам, детектив вышел из подъезда.
        - Хочу знать, была ли она причастна к пожару, в котором погибла твоя мать. Я перезвоню, когда узнаю еще что-нибудь.
        - Хорошо.
        Я отложила телефон и посмотрела в полоток, затем по сторонам. На стенах обои, за окном холодными бликами играет ноябрьское солнце. Внутри со мной творилось что-то странное. Я чувствовала себя как после утренней пробежки, когда сил бежать уже нет, дыхание не покидает легкие, но ты все равно делаешь шаги, сгибаешь и разгибаешь колени, работаешь локтями. Ты не сдаешься, а затем приходит наслаждение - цель позади! И вот ты замедляешься, легкие расширяются, позволяя вобрать живительный воздух, глубокий вдох, голова вскинута кверху, перед глазами все кружится… Но ты жив.
        Я почувствовала, что жива, именно в тот момент, когда детектив Дин назвал имя Лауры.
        Все-таки это не я.

* * *
        Когда я спустилась вниз, миссис Нэтвик выпрыгнула к лестнице в своем излюбленном переднике, хлопнув в ладоши:
        - Кая, ты уже проснулась? А я только собиралась тебя будить!
        Миссис Нэтвик солгала, и это было ясно по ее бегающим, расширившимся глазам. Я притворилась, что не заметила.
        - Мне пора домой.
        - Нет, нет, нет, нет, - пролепетала миссис Нэтвик. Все уловки у нее уже были готовы, поэтому она вытаскивала их в нужный момент и являла миру. Ее рука коснулась моего локтя, на что я обратила внимание, а она - нет.
        - Кая, ты должна хотя бы позавтракать. Ты не можешь преодолеть пять часов пути на голодный желудок. Не под моим присмотром.
        Ее шутливый тон голоса меня удивил: неужели миссис Нэтвик поспала пару часов и пришла в норму?
        - Послушайте, миссис Нэтвик… - Я ненавязчиво обошла ее, и она встала ко мне лицом и спиной к входной двери. - Пока что нам нельзя видеться. Где-то там на свободе убийца моей мамы. И если он нашел ее, то, значит, найдет и меня. А когда поймет, кто я, всем вокруг будет грозить опасность. И вам в первую очередь.
        - Но… но… - испуганно пролепетала миссис Нэтвик. Я не умела успокаивать, - все эти прикосновения, ласковый тон голоса, мягкий взгляд… не мое это. Когда я прибегаю к таким уловкам, мне кажется, что звучу фальшиво.
        - Миссис Нэтвик, это ненадолго, - твердо пообещала я. - Только до тех пор, пока убийцу не поймают.
        - Но Кая… - На этот раз я позволила ей договорить, терпеливо ожидая окончания предложения. - Кая, как же так? - Следующая ее уловка - слезы. В уголках глаз тут же появилась влага, словно по команде. - Это неправильно. Если мы не будем видеться, то… Кая, что же у тебя останется?
        Я ничего не ответила, и миссис Нэтвик сморгнула слезы и, прочистив горло, бодро сказала:
        - Ладно. Мне это не нравится, но я не могу с тобой спорить. - Она шмыгнула носом. - Это надолго?
        - Нет. - Я помолчала. - Я позвоню вам, миссис Нэтвик.
        Я направилась к двери, и женщина поспешила за мной, быстро перебирая ногами в домашних тапках.
        - А кто… чьи отпечатки?.. Обнаружили?.. - запинаясь, спросила она. И когда я обернулась, миссис Нэтвик затормозила, испугавшись.
        - Не мои. Это не я.
        - Я знала, что это не ты! - воскликнула она, бросившись ко мне. Обняла меня крепко-крепко. Я позволила себе на секундочку расслабиться, а затем отстранилась.
        - Мне следует вернуться в Эттон-Крик.
        Может, она хотела еще что-то сказать или спросить, но я не дала ей шанса, распахнув дверь и выйдя из дома. И хотя внутри меня все дрожало от нервного возбуждения, как и вчера, когда я только подъехала к дому, я сделала вид, что все нормально, - ведь миссис Нэтвик наблюдает за мной, стоя на пороге с потерянным выражением лица.
        Все хорошо, миссис Нэтвик, я не напугана, не растеряна, мне не холодно.
        За спиной хлопнула калитка.
        Когда я забралась на сиденье, до моих ушей запоздало донесся отчаянный крик:
        - Но на свадьбе Селены ты будешь?!
        Я притворилась, что не услышала его.

* * *
        Возвращаться в Эттон-Крик не хотелось, так что я заехала в супермаркет и застыла рядом со стендом, на котором висел портрет Ноя Эллисса. Тут же вспомнилась история миссис Нэтвик: как отец Дэйзи Келли даже год спустя разыскивал дочь… Ищет ли Ноя кто-нибудь точно так же?
        Зачем-то купив три килограмма яблок и банку мороженого с соленой карамелью, я забралась в машину и накинула на плечи плед, чтобы согреться. Еще и мороженое купила! Возвращаться назад в магазин не хотелось, так что я съела мороженое и запила его привкус минеральной водой. Мимо моей машины шли люди. Они миновали стенд с рекламными объявлениями, скользили взглядом по лицу Ноя, но даже не останавливались.
        Вдруг оставаться на одном месте стало невыносимым, я завела двигатель и вновь покатила по городу. Следующая остановка - кладбище. Увидев железные ворота и домик сторожа, я почувствовала, как в груди теснее сжимается узел тревоги.
        Надо бы сходить к Лили. После того, как я убила Стивена и вырезала на его груди ее имя, я так ее ни разу и не навещала. Мне было очень стыдно. Сейчас внезапно стало легко. Будто всем моим жестоким поступкам разом нашлось объяснение. Я не просто так странная, не просто так больная, не просто так не от мира сего. Дело ведь даже не во мне, это не моя вина. Не моя вина, что тогда я набросилась на Стивена… просто… Просто в моей голове что-то есть. Что-то чужеродное. Я хотела рассказать об этом Лили, объясниться.
        Мне не терпелось признаться маме с папой, что я все знаю. Я знаю, что они сделали ради меня, что спасли мне жизнь, в то время как Дэйзи от меня отказалась, а ее родители настойчиво советовали бросить меня на какой-нибудь автостоянке, в больнице, на пороге церкви или, чем черт не шутит, в мусорном баке. Если бы мои мама с папой так поступили, а я бы все равно выжила, эта тварь в моей голове, это чужеродное существо… оно бы просто проглотило меня. Сейчас оно в капсуле. Отец заковал эту капсулу в железную оболочку, покрыл ее бетоном воспитания и уверенности. Мама окружила эту капсулу любовью и добротой. А если бы не они, капсула бы вскрылась, и тогда я бы стала новым Криттонским Потрошителем, новым монстром.
        Путь мама с папой знают, что я не сдалась, хоть и умерла. Я никогда не сдаюсь.

* * *
        Дурное предчувствие все не отпускало. Я продолжала колесить по городу в поисках неизвестно чего. Когда внезапно зазвенел будильник, напоминающий о приеме пищи, я с удивлением обнаружила, что БМВ припаркован на противоположной стороне дороги от дома Ноя Эллисса. На почтовом ящике была табличка: «Доставлять только хорошие послания».
        Надпись была странной и напомнила о другом Ное - том парне, который живет в особняке Харрингтонов. Было что-то жуткое в том, чтобы просто так сидеть рядом с домом Эллисов и знать, что их сын давно мертв, что в его теле живет кто-то другой. Даже не человек.
        Я задумалась: а сильно ли Ной Харрингтон отличается от Ноя Эллисса? Каким Ной Эллисс был при жизни? Я помнила лишь наши короткие разговоры в больнице после клетки, помнила его глаза-льдинки и теплую улыбку.
        Вдруг в окно с пассажирской стороны кто-то осторожно постучал. Обернувшись, я увидела светловолосого мальчика, который смотрел на меня так, словно узнал. Когда я опустила стекло, он с улыбкой поздоровался:
        - Привет!
        - Привет, - ответила я. Мальчик выпрямился, махнув рукой:
        - Идем в дом, мама будет рада тебя увидеть.
        Я заглушила двигатель и вышла из машины, подчиняясь какому-то странному наплыву чувств. Когда мальчик перешел дорогу и направился к дому Эллиссов, я поняла, кто он, и на ватных ногах пошла следом. Это Билли Эллисс - младший брат Ноя. Паренек, с которым дружила моя сестра. Ему, наверное, уже лет тринадцать или четырнадцать. Почти такой же высокий, как я, только худой, словно щепка.
        - Проходи! - сказал он, приветливо распахивая передо мной дверь. Я сжала и разжала кулаки, чувствуя от волнения почти нестерпимую боль в груди. Билли между тем крикнул куда-то в сторону: - Мам! У нас гости!
        - Кто? - миссис Эллисс выглянула из кухни. У нее были такие же светлые волосы и голубые глаза. На губах - мягкая, чуть удивленная улыбка. Ее домашний вид в кухонном фартуке задел внутри меня какие-то болезненные раны, но я слабо улыбнулась и поздоровалась. Не знала, что еще сказать. Меня здесь не ждали, и я не знала этих людей. Да и они меня, по правде говоря, тоже не знали.
        - Кая Айрленд! - Миссис Эллисс вытерла пальцы о фартук и приблизилась ко мне. - Рада, что ты зашла.
        - Она сидела в машине, - вставил Билли, нырнув на кухню. Миссис Эллисс удивилась:
        - Зачем? Нужно было сразу зайти в дом.
        Почему семья Ноя так себя ведет?
        - Тебе не холодно? - Миссис Эллисс осмотрела меня. - Где твоя куртка?
        - Осталась дома, - сказала я. Мой мертвый голос вновь царапнул ту болезненную рану в груди. Ничего не происходило, а казалось, что происходило все сразу. Было больно просто смотреть на этих людей, знать, что они ждут его, а он уже давно мертв.
        Прочистив горло, я спросила:
        - Можно мне посмотреть его комнату?
        Мать Ноя на одно мгновение застыла, а я отсчитала три удара сердца. Она должна сказать «нет», и это было бы благоразумно. Но после секундного колебания она ответила «да» и попросила Билли проводить меня наверх.
        - Идем, - он не возражал. Утянув с кухни кусок мясного пирога, Билли указал в сторону белой лестницы с ковровым покрытием. Миссис Эллисс крикнула вслед:
        - Ребята, я пока приготовлю чай.
        Я хотела сказать, что не стоит этого делать, но промолчала. Билли, хватаясь за перила, поспешил наверх.
        - Лично я не думаю, что Ноя похитили, - говорил он оптимистично, но я все равно слышала горечь и обиду. - Да кому нужен этот болван? Я думаю, он сбежал в другую страну. Например, отправился на Аляску…
        - Аляску? - удивилась я, шагая следом.
        - Ну да. - Билли хмыкнул все с той же горечью. - Он просто обожает Аляску. И зачем она ему нужна, а? Или, может, он отправился спасать китов. Ты же знаешь, Ной с приветом. - Билли покрутил пальцем у виска. - Добряк еще тот.
        - Да, - эхом отозвалась я, чувствуя новый болезненный укол. Еще немного, и я начну кровоточить.
        - Ной был счастливым, добрым, веселым, самоотверженным парнем. Хорошим человеком. И его ничто не держало. Его душа на небесах.
        Билли остановился на втором этаже и отпер одну из трех дверей.
        - Мама тут немножко убрала. Пыль и все такое. Тут черт знает что творилось.
        - Хорошо, - ответила я, чувствуя себя не в своей тарелке. Было дурно. Еще и оттого, что Билли стоял рядом и наблюдал за моей реакцией. Хотелось спросить напрямик, в чем дело, почему они так добры, почему впустили меня в дом и в его комнату.
        И хуже было оттого, что я знала: он мертв. Что я стою там, где раньше стоял настоящий Ной. Смотрю на стену, на которой висит плакат группы «Металлика». Его тоже прикрепил он. Смотрю на его ноутбук, на его шкаф, на чистую стопку одежды на краю кровати, на гитару в углу, на книжные полки над письменным столом.
        Билли вдруг куда-то подевался. Может, спустился вниз на кухню ухватить еще кусок пирога. На ватных ногах, чувствуя, что в груди происходит что-то странное, я шагнула к письменному столу и осторожно взяла в руки рамку с фотографией. На ней были мы: Ной и я. За нашими спинами стена, разрисованная четкими контурами лилий. Между нашими лицами расстояние в тридцать или даже сорок сантиметров. Он улыбается. Сияет так ослепительно, что взгляд поневоле сразу падает на него. Светлые встрепанные волосы, белые зубы, поднятые брови и большие синие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Его рука попала в камеру.
        Рядом я, тоже улыбаюсь, но далеко не так ослепительно, как Ной. У меня узкие плечи и небольшое овальное лицо. Волосы до лопаток и встрепанная челка, придающая мне озорной вид.
        Значит, это школа. Фотография сделана до смерти Джорджи, потому что после я отрастила волосы и больше не улыбалась. И Ноя не помню. До смерти Джорджи я многое не помню, вот и его забыла. В голове вновь всплыло воспоминание:
        - Билли говорит, что его брат в тебя влюблен, но он тебя боится.
        Я обернулась на дверь, но Билли не было. Никто не поднимался наверх, чтобы проверить, чем я занимаюсь. Потому что я не незнакомка. Они меня знают, ведь меня и Ноя что-то связывало - то, о чем я забыла.
        Я вновь посмотрела на фотографию, а затем раскрыла рамку. Внутри была записка на тетрадном листе, сложенная в несколько раз. Сначала я взяла в руки фотографию и прочла на ней надпись:
        Кая Айрленд и Ной Эллисс, 10. 12. 12.
        Не колеблясь, я опустила рамку и фотографию на стол и развернула записку.
        «Помнишь, ты спросила, почему я тебя люблю? Я тогда растерялся и ничего не ответил, но теперь знаю ответ. Я хочу сказать это здесь и сейчас. Ни почему. Вот так. Я просто люблю тебя и все. И я не знаю причин. На самом деле я никогда не задумывался над этим вопросом. Но я могу постараться. Если ты хочешь. Я могу составить список причин, по которым тебя люблю.
        Ты только позволь мне, Кая. Ты только вспомни меня, вспомни меня настоящего».
        Я спрятала записку в карман штанов, туда, где лежали таблетки, и вернула рамку с фотографией на законное место. Внезапно на меня накатило облегчение - та проклятая рана в груди наконец-то открылась. Я почувствовала, как течет из уголков глаз к подбородку, но не могла остановить кровотечение, не могла залатать себя как раньше. У меня больше не было ниток.
        Впервые за долгое время мне больше не было себя жаль, я осознала простую истину. Я сваляла дурака. Только делала вид, что движусь вперед по намеченному плану. Но на самом деле ныла, ныла и ныла. Я лишь мучилась оттого, что ушло время, что жизнь закончилась, что я не успеваю выполнить чертов список желаний.
        А ведь это я убила Джорджи. Это я убила маму. Из-за меня погиб Ной Эллисс.
        И, в отличие от меня, у них не было второго шанса. У них не было возможности пожить еще немного, а у меня была. У меня была сотня таких возможностей. Была тысяча возможностей жить полной жизнью, увидеть маму и отца, найти друзей и даже влюбиться. Но не у них.
        Все это время я винила Ноя Харрингтона зря.
        Просто жить иногда больно, вот и все. Он в этом не виноват.
        - Кая, - позвал Билли, возникая на пороге комнаты. - Мама приготовила твой любимый чай. Говорит, чтобы ты спускалась.
        - Иду, - ответила я. Билли исчез, а я, перед тем как уйти и запереть дверь, в последний раз осмотрела комнату Ноя Эллисса. Он был хорошим парнем. Добряком. А теперь его душа на небесах.
        Глава II
        Запертые души
        Я вернулась в Эттон-Крик глубокой ночью - прокралась в город как воришка. Вглядываясь сквозь призрачные дорожки дождя, разгоняемые стеклоочистителями, и дожидаясь возможности проехать на зеленый, я не могла унять дрожь.
        Я повторила тот же путь, что и в сентябре на такси, и через некоторое время остановила машину на том же месте. Как и тогда, особняк Харрингтонов взглянул на меня в ответ темными глазницами окон, поприветствовал скрипом ворот.
        Было не заперто.
        Меня по-прежнему трясло от нервного возбуждения.
        В действительности мы с Ноем не виделись чуть больше двух недель, но чувство было таким, будто мы знакомимся вновь. Я увижу его впервые, впервые коснусь, впервые услышу тембр его голоса, впервые вдохну его запах…
        Я остановилась, согнувшись пополам, когда накатила тошнота.
        Переборов приступ, я глубоко вздохнула и вновь двинулась к двери. Чутко прислушиваясь к хлюпанью грязи под подошвами ботинок, пыталась придумать как завязать разговор.
        Промокшая до нитки, я шагнула под навес и оцепенела.
        Он там, ждет меня.
        Я потянулась к ручке двери, но та внезапно распахнулась, осветив меня приветливым тусклым светом, характерным для старенького дома Дориана Харрингтона. Мы с Ноем уставились друг на друга.
        В последний раз я видела его семнадцать дней назад. Семнадцать долгих дней, за которые моя жизнь перевернулась с ног на голову. Целую вечность назад Ной выглядел раздосадованным, но понимающим, и смотрел на меня такими доверчивыми голубыми глазами, будто верил в меня, верил в каждое мое слово. Сейчас я встретилась с другим Ноем - с тем, кто боялся, что я никогда не вернусь.
        Мы не шевелились, и он не отступил с порога, чтобы пригласить меня внутрь. Он даже не дышал и боялся моргнуть - вдруг я шагну назад в дождь, бьющий прозрачными стрелами в землю, вдруг навсегда исчезну.
        Я выключила фонарик, опуская заледеневшую руку, и первая нарушила тишину:
        - Ты ждал кого-то другого?
        После того как я заговорила, Ной наконец вздохнул, и его напряженная грудь тяжело опала, а затем поднялась. Он несколько раз моргнул, затем пробормотал что-то исступленным голосом и дернулся в мою сторону, будто желая обнять. Но он не мог выйти из дома - ноги в неизменных тапках-собаках будто приросли к полу. Ной распахнул глаза, мысленно умоляя меня войти. Я приблизилась и попала в его крепкие объятия. Домашняя одежда, состоящая из растянутой футболки и серых спортивных штанов, которые принадлежали Дориану, пахла Ноем: мятным мороженым, лимоном в меду, сахарной пудрой.
        Мы тесно сжали друг друга в объятиях, пошатнулись. Скрипнули кости, натянулась кожа, из-под моих глаз выступили слезы.
        - Наконец-то я увидел тебя, - шептал Ной, - наконец-то ты здесь!
        Затем он отпустил меня, наклонился к полу и подхватил на руки серенький комочек. Я на секунду увидела расчерченную шрамами белую грудь, выглянувшую из-за пазухи футболки. Его одежда вымокла, но Ной этого даже не заметил.
        - Познакомься! - Он показал серенького котенка размером с небольшой мячик. Ной Эллисс ни за что не завел бы себе котенка, ведь у него была аллергия.
        - Я назвал его Киса-Миса!
        Ной прижал питомца к груди, и тот протестующе запищал, а я не знала, что сказать. Взгляд голубых глаз в обрамлении длинных ресниц был пытливым, жаждущим. Смутившись, Ной пробормотал, объясняя:
        - Он… он ходил перед дверью совершенно беззащитный…
        - Он тоже мертв?
        - Конечно, нет! Киса-Миса жив, и я заманил его в дом большим окороком! - горячо возмутился Ной, нахмурив светлые брови, а затем отцепил лапки любимца от футболки и поставил его на пол. Когда Ной выпрямился, я почти физически почувствовала, что он давит на меня своим высоким ростом. Его внезапная вспыльчивость разбила между нами тонкое невидимое стекло, и Ной это почувствовал и шагнул в сторону. - Проходи, пожалуйста. Я… приготовил немного еды. Твоей любимой.
        Все вернулось на свои места: тот же самый Ной Харрингтон, знающий наперед мои желания, тот же домашний специфический запах, тот же испытующий взгляд.
        - Принесу тебе одеяло! Или, может, дать тебе одежду? У меня есть пара чистых вещей.
        - Все в порядке, спасибо.
        Пока я стягивала грязные ботинки, Ной вернулся из гостиной с теплым, а главное сухим, пледом и накинул его на меня. Я пыталась делать вид, что не происходит ничего необычного, но внешне он так походил на Ноя Эллисса и смотрел тем же добродушным взглядом из прошлого, что я рисковала забыть, кто стоит передо мной.
        - Я поставлю чайник, - сказал он робко и направился за лестницу, как-то странно взглянув на меня. Ной боялся, что я растворюсь в воздухе, будто призрак, поняла я, и с тревожно бьющимся сердцем сжала на груди одеяло и последовала за ним, стараясь не наступить на Кису-Мису, путающегося под ногами.
        - О. Постой… - Ной обернулся и с перекошенным от страха лицом затормозил у двери. В эту секунду я поняла, что было не так, и едва не выпустила одеяло. Я никогда не видела, чтобы Ной вел себя так осторожно со мной, почти что боязливо - будто я мыльный пузырь, который лопнет от любого прикосновения.
        - Я… не думаю, что тебе стоит входить на кухню. Но если ты немного подождешь, то можно будет, - сбивчиво говорил он. - Я принесу тебе еды в… большую столовую. Если хочешь, можешь принять ванну наверху. Твоя комната, конечно же, свободна…
        - Что не так с кухней?
        Последовала длинная пауза, затем Ной нехотя ответил:
        - Там гроб.
        Я помолчала несколько секунд.
        - Мой гроб теперь на кухне?
        - Да.
        - Зачем?
        Опять наступила пауза, в течение которой взгляд Ноя переменился - мой вопрос напомнил ему о чем-то важном. Черты лица заострились, когда он ответил, чеканя каждое слово:
        - Потому что ты могла сойти с ума и по-настоящему умереть.
        Я молчала, не возражая и не требуя объяснений, но ему было мало:
        - Твоя душа не находит покоя, поэтому ты не покинула бы землю, а осталась призраком.
        Когда он замолчал, я выдержала три секунды и спокойно произнесла:
        - Ладно.
        Ной смущенно спросил:
        - То есть ты не злишься?
        - Я больше не злюсь, - подтвердила я. - Гроб… это ничего.
        Я думала, мой ответ его обрадует, ведь это то, чего он хотел - чтобы я не боялась смерти, но он расстроился. Размышляя, он проследил взглядом за своим питомцем - тот с важным видом приблизился к моим ботинкам и стал обнюхивать шнурки.
        - Знаешь, - Ной встрепенулся и попытался образумить меня, сложив ладони в молитвенном жесте, - думаю, нам все же стоит поужинать в большой столовой. И я мог бы приготовить тебе что-нибудь вкусного в дорогу. Дориан говорил, что тебе понравились печеньки с ромом.
        - Я останусь.
        - И еще могу… Что? - Ной перестал лепетать и сосредоточился на мне, так широко открыв глаза, будто слушал не только ушами, но и глазами.
        - Я сказала, что никуда не уйду. - Я вздохнула, нервно сжимая в перемерзших пальцах одеяло. Ной ведь знает об этом. Он должен был об этом знать, просто хочет, чтобы я произнесла это вслух, дала ему возвыситься над собой. - Я останусь здесь. Навсегда.
        Едва я договорила, как Ной с облегчением набросился на меня и прижал к себе так крепко, что, если бы не толстое влажное изнутри одеяло, наши кости бы с грохотом столкнулись. Так крепко, будто бы ничего он не знал.
        Изловчившись, я обняла Ноя в ответ и закрыла глаза. Он осторожно выпрямился, потянув меня за собой вверх, и мы спокойно в унисон вздохнули. Кончики пальцев знакомых рук пахли шоколадом и были шершавыми из-за муки. Это - реальность.
        Обнимая Ноя, я вдруг подумала, что все, что было до этого момента - вымысел - мое чудовищное возрождение, пробудившаяся память, боль и страх. Встреча с Ноем Харрингтоном вернула все на свои места: и мой сердечный ритм, и мое спокойствие, и всю жизнь.
        Когда он прижал меня теснее, я неуклюже похлопала его по напряженной спине:
        - Ну все, прекрати.
        - Я рад, что ты вернулась, Кая, - заключил он с нежной улыбкой и наклонился вперед, чтобы заглянуть в мое лицо. Когда он сжал мои щеки в теплых ладонях, между нами окончательно рухнула стеклянная стена, и он пообещал:
        - Скоро ты почувствуешь себя лучше. Видения исчезнут, тебя не будут беспокоить галлюцинации. Все в прошлом. Ты в безопасности. Ты в безопасности, Кая, - шепнул он. Это был тот взгляд, по которому я скучала.
        - Я передумала, обними меня еще раз, - попросила я, сглотнув. Его прикосновения все еще оставались привычными, и кожу приятно покалывало. Ной обнял на этот раз бережно и мягко. Провел руками по спине и затем поинтересовался:
        - Теперь лучше?
        Прижимаясь щекой к его груди, я шепнула:
        - Теперь я знаю, кто я.
        - О чем ты говоришь?
        Хоть ладони Ноя и успокаивали, а в теле после прохладной встречи с Эттон-Крик разлилось тепло, мне все равно стало не по себе. Но я хотела взглянуть на его реакцию, хотела подтверждения, что он останется моим другом несмотря ни на что. Несмотря на то, что я его бросила.
        - Ты знал обо мне? - Я подняла голову и посмотрела в его голубые глаза, в которых не было ни капли замешательства или непонимания. - Ты знал, что я дочь Дэйзи Келли и то самое чудовище, которое сотворил Криттонский Потрошитель?
        - Нет, не знал, - ответил Ной. Я мгновенно пришла в себя и через секунду отстранилась, выпутываясь из объятий.
        - Правда? - Когда он кивнул, на меня нахлынула вся мерзость, в которой я жила со вчерашнего дня, когда узнала, что я дочь Дэйзи Келли, и до теперешнего момента, когда Ной с вежливым спокойствием сунул руки в карманы мешковатых штанов.
        Я хотела, чтобы он знал. Я верила, что он уже все знает, и мне не придется ничего объяснять, вдаваться в мерзкие подробности, переживать отвратительную историю заново. Я верила, что Ной в курсе всего на свете. Я верила, что, несмотря на это, он принял меня - маленького монстра Криттонского Потрошителя.
        - И что? - невозмутимо спросил он. Наверное, на моем лице попеременно отразились эмоции, которые я испытала: растерянность, нервозность, страх. Его лицо было чистой маской, высеченной из мрамора.
        Что он скрывает за маской? О чем думает, когда смотрит на меня? Он переосмысливает случившееся так же, как я, когда миссис Нэтвик осторожным голосом пересказала историю прошлого?
        - Как ты мог не знать? - наконец спросила я. Это просто не укладывалось в голове. Ной знает все. Он ведь сама Смерть. Некоторые вещи он знал даже до того, как те происходили. Как он мог не знать? Мне стало страшно. Что еще он не знает? Он не знает, что мы с Кирой убили ее отца профессора Джеймис-Ллойда и спрятали труп? А вдруг знает? А что, если это Ной забрал труп из морга и спрятал его, чтобы нас не поймали?
        Абсурд, полный бред. Ной не смог бы этого сделать, в похищении трупа замешан Криттонский Потрошитель или Неизвестный. Но спросить об этом Ноя выше моих сил. Если он притворяется, что ничего не знает, пусть так и остается. Открыть рот и заговорить об этом значит вернуться в тот страшный вечер, который отнял частичку моей и так раздробленной души.
        - На самом деле я не все знаю, - спокойно произнес он. - В чем дело? Какая теперь разница, знал я это или нет? Теперь ты здесь и все хорошо. Или ты боишься? Стесняешься? Это важно? - Он склонился, пытаясь заглянуть в мои глаза, но я отворачивалась. Тогда он заметил: - Ты не должна испытывать стыд, Кая, за то, кем был твой биологический отец. Ты ведь знаешь, кровь играет не такую важную роль, как воспитание. А ты получила отличное воспитание благодаря своим родителям.
        - Как ты мог не знать? - эхом спросила я, все еще пораженная, и Ной выпрямился.
        - Не могу понять, почему это тебя задело, - пробормотал он. Краем глаза я увидела, что он прислонился к столу рядом с часами с кукушкой и скрестил руки на груди. - На самом деле я мало чем интересуюсь, особенно в мире смертных. Я здесь лишь ради тебя и Дориана, и я забочусь лишь о ваших душах и телах, помогаю преодолеть собственные преграды, которые вы построили между миром живых и мертвых. Короче говоря, я пытаюсь взять вас за руку и отвести в иной мир, где вам уготован… покой. - Он замялся на последнем слове, и я вскинула голову. - Но вы с Дорианом сопротивляетесь…
        - К чему ты ведешь?
        - Я говорю о том, что ранее не интересовался… истоками твоей истории. Я знал лишь то, что было на виду.
        Это теперь называется «на виду»?
        - А сейчас я буду пристальнее за тобой следить. Хочешь, разузнаю все о твоих далеких предках? Возможно, они были итальянцами или немцами?
        - Ты сейчас шутишь?
        Он мягко рассмеялся.
        - Вообще-то да, но это не значит, что я не могу этого сделать. - Его улыбка померкла, но взгляд остался таким же нежным и мягким. - Ничего страшного, Кая, что ты узнала все таким образом. Ничего.
        - Я бы хотела узнать об этом иначе, - глухо пробормотала я. - Или вообще не хотела ничего знать. Может быть, так было бы спокойнее?
        - Было бы, - согласился Ной. - Твои родители делали все для этого.
        - Да, ведь мои настоящие бабушка и дедушка порекомендовали им выбросить меня в мусорный бак за углом. - Прозвучало так, будто мне было до этого дело: горько, мрачно, с затаенной обидой, поэтому Ной тут же обнял меня и опустил подбородок на мою макушку.
        - Мне жаль.
        Я ничего не ответила, вспомнив случайную встречу с миссис Келли в супермаркете. Она так испугалась, увидев меня, что у нее случился приступ. Она испугалась, потому что я напомнила ей ее дочь. Призрака. Я призрак.
        - Пожалуйста, прекрати, - пробормотал Ной таким голосом, будто ему было больно от моих мыслей. Как будто мои мысли, словно пчелы, летали вокруг его головы и жалили в щеки и шею. - Мы обнимаемся уже в третий раз за последние тридцать минут, а твое настроение не поднялось ни на градус.
        Теперь я против воли рассмеялась, и Ной хмыкнул:
        - Уже лучше. Может, стоит тебя поцеловать, чтобы ты успокоилась?
        Я прекратила смеяться и не шевелилась, и Ной тоже застыл в неловкой позе. Пауза, повисшая между нами, длилась одну секунду, но она успела проиграть задумчивую и тревожную мелодию на моих нервах.
        Наконец Ной прочистил горло и, неуклюже похлопав меня по спине, сказал:
        - Ну, в качестве бонуса для поднятия настроения я могу предложить печенье с ромом. У меня целый ящик э-э… на кухне. Печенья я имел в виду. Подождешь?
        Я кивнула и, когда Ной скрылся на кухне, шумно вздохнула и приложила ладонь ко лбу. Кожа была горячей, под пальцами чувствовалась возбужденная пульсация крови в правом виске. Точно так же я ощущала себя тем вечером в канун Хэллоуина, когда Ной поцеловал меня, сказав, что я уже знаю правду где-то в глубинах сознания. Тогда он добавил, что, возможно, я не захочу его видеть. И был прав. А теперь нет. Я хочу его видеть. Хочу касаться его. Хочу целовать. Просто хочу.
        Встряхнувшись, я поднялась в свою спальню и осмотрела шкаф. Отражение, мелькнувшее в зеркале, привлекло мое внимание, и я с удивление отметила, что синяки, въевшиеся в кожу под глазами, стали светлее, я больше не была такой бледной. Обнаружив кое-какую одежду, я переоделась и почувствовала себя лучше. Больше не призрак.
        Я вернулась вниз до того, как Ной спохватился и обнаружил мое исчезновение, и, осторожно ступая по деревянному скрипучему полу, заглянула в гостиную. Дориан спал на диване с какой-то книгой в руке. Приблизившись, я ухитрилась прочесть название: «Современная биохимия в жизни обычных людей».
        - У него скоро свадьба. - Я обернулась, услышав позади себя голос. Ной держал в одной руке высокий стеклянный стакан с зеленым чаем, в другой - тарелку с печеньем и при этом даже не смотрел под ноги, поднимаясь по лестнице и ступая на ковер. Я непонимающе переспросила:
        - У кого свадьба?
        - У Дориана.
        Я перевела взгляд на спящего мужчину, не подозревавшего, что творится вокруг него в этот момент, и неуверенно сказала:
        - Мне казалось, они с Альмой расстались?
        Ной в ответ неопределенно повел плечом.
        - Пока что да.
        Я уловила в этом движении знакомую легкомысленность и заподозрила неладное.
        - Так он знает о своей свадьбе или нет?
        - Пока что нет, - Ной заговорщицки улыбнулся, будто мы два героя шпионского романа. И как бы скверно это ни было, то, что замыслил Ной, меня нисколько не смутило. Напротив: я почувствовала себя как дома. Наконец-то я дома.

* * *
        Когда Дориан проснулся и долго вразвалочку шел по направлению к кухне, при этом постанывая, будто раненое животное, Ной шепнул:
        - Вот он удивится!
        Дориан действительно удивился, когда шагнул на порог. Замер и зажмурился, чтобы убедиться, что зрение его не обманывает.
        - Кая, это ты?
        - А я ведь говорил, что она вернется! - самодовольно ответил Ной. - Говорил, а ты не верил. Все твердил: «Крэйг, Крэйг», будто это он ее семья, а не мы.
        Я медленно повернулась в сторону Ноя и внимательно посмотрела на него, и он сию секунду замолчал, но не потому, что испугался моего взгляда, а потому, подозреваю, что не хотел вновь поднимать тему «Мара=Ной». Когда он напомнил мне об этом, я все же решила вернуться к теме, но чуть позже.
        Я обернулась к Дориану, мягко улыбнувшись:
        - Конечно, это я, кто же еще?
        Получив подтверждение, он очень тяжело вздохнул, едва заметно всплеснув длинными руками с вздувшимися дорожками вен, которые выглядывали из-под рубашки с закатанными рукавами, и плюхнулся на табурет. Покачал головой, глядя себе в колени, и задумчиво произнес:
        - Я не думал, что ты вернешься.
        - Что за бред? - мигом вмешался Ной. - Конечно, она вернулась бы, ведь…
        - Я видел, насколько ты несчастна.
        Тут повисло молчание: видимо, Ной в этом вопросе был солидарен с хозяином дома.
        - Я не была несчастна, - обескураженно ответила я, - просто пыталась разобраться.
        - И разобралась? - Дориан резко вскинул голову и всмотрелся в мои глаза. Будто ответ на этот вопрос что-то решит для него. Я присмотрелась к нему повнимательнее и заметила сутулые плечи, обтянутые выцветшей рубашкой, щетину, всклокоченные, немытые волосы. Совсем не похоже на Дориана - быть таким неуверенным, потерянным, пессимистичным. Он казался сломленным.
        - Еще нет. Мне нужна помощь.
        Дориан в ответ хрипло рассмеялся, и его плечи мелко затряслись. Он отвернулся от меня, поэтому я посмотрела на Ноя, подняв брови. Тот склонился ко мне и грудным голосом объяснил:
        - Дориан все еще не протрезвел, не обращай внимания.
        - А я все слышу.
        - И? - осведомился Ной, выпрямляясь. Киса-Миса соскочил с его коленей и отправился в гостиную, медленно перебирая лапками. - Прими душ и спускайся, пьяница. Я приготовил супербульон от похмелья.
        - Супербульон. - Дориан опять рассмеялся, но скатился со стула и неспешно двинулся вон из кухни. Я опять посмотрела на Ноя.
        - Что это значит?
        Он отвел взгляд от моего гроба, стоявшего у дальней стены там, где ранее находился диван. Перед тем, как я вошла на кухню, Ной накрыл гроб скатертью с изображением груш и яблок.
        - Дориан запил. В последнее время он чуток не в себе. Но это его проблемы, Кая, не лезь.
        Я заломила брови, и Ной зеркально повторил это движение. Противостояние между нами было неравноправным, ведь Ной - это покрытый льдом камень, а я - холодный огонь, запертый в клетке.
        - Я сказал тебе не лезть, потому что уже все кончено. Цель заключалась в Альме, и он это понял.
        Я вспомнила наш с Дорианом недавний разговор в архиве, который, казалось, произошел сотни лет назад. Он показал мне фотографию с выпускного и сказал, что Ной отнял часть наших воспоминаний как залог возвращения из мира мертвых.
        - Так значит, все-таки Альма его цель? - спросила я. - Что значит «все кончено»? О чем ты говоришь?
        - Дориан отправится дальше. Здесь его пребывание подошло к концу.
        - А мое?
        Ной вновь промолчал, потому что ответ был и так известен: пока я не спасу Леду Стивенсон от самоубийства, то буду скитаться по земле телесным призраком. И Эттон-Крик не отпустит меня. Здесь все началось много лет назад, здесь все и закончится.
        Дориан вернулся спустя пятнадцать минут, и все это время мы с Ноем молчали, думая каждый о своем. Он смотрел на гроб, а я в окно. Вместе нам было уютно как раньше, не было необходимости о чем-либо говорить. Мы остановились, чтобы отдышаться. У меня возникло чувство, что после ухода из особняка Харрингтонов я не бежала вперед, а оставалась на месте.
        - Ты зачем здесь, Кая?
        Ной тут же оценил Дориана испепеляющим взглядом, будто он задал самый глупый на свете вопрос. Но я знала, что Ной на самом деле боится, что такие вопросы заставят меня еще раз обо всем подумать. Передумать. Я невозмутимо ответила:
        - Доктор Арнетт сказал, что ты болен, поэтому я решила тебя проведать.
        - Правда?
        - Нет.
        Дориан нахмурился и неодобрительно поджал губы.
        - Очень смешно.
        - Я действительно искала тебя, если интересно, - продолжила я. - Нам нужно поговорить.
        - А можно перенести этот чрезвычайно важный разговор на завтра? - саркастично спросил он, многозначительно посмотрев на настенные часы. - Поздновато, или, точнее, рановато для важного разговора. Три утра. - Я продолжала молча взирать на него, сидя в той же позе, что и прежде: локти на столе, спина прямая, ноги на ширине плеч. Дориан вздохнул. - Не поздно? Ладно. - Он сдался. Приблизившись к столу, плюхнулся на свое прежнее место и скомандовал фальшиво-позитивным голосом, чтобы Ной подавал супербульон.
        Тот вскочил, обрадовавшись, что может заняться любимым делом, и, напоследок спросив, приготовить ли мне чай или кофе, стал суетиться у плиты.
        Я начала свой рассказ издалека, стараясь не выдавать голосом тех эмоций, которые испытывала, когда это происходило со мной. Я рассказала Дориану о маме и Дэйзи Келли, о том, кто на самом деле мой биологический отец, о том, что сделали мои настоящие родители, чтобы защитить меня.
        В какой-то момент Дориан перестал хлебать суп, а Ной забыл о конфетах, которые грыз до этого. К концу пересказа часы показывали 04:47.
        Несколько минут я молчала, но не для того, чтобы гнетущая обстановка на кухне стала еще хуже, а чтобы Дориан перестал таращиться на меня. Справа от меня Ной, сидя на кухонной тумбе, возобновил излюбленную деятельность, принявшись грызть какие-то зачерствевшие сухари, которые некоторое время назад нашел в буфете: «Грех выкидывать!»
        - Все, что я рассказала, это правда, Дориан, - повторила я в третий раз, мысленно приказывая ему перестать таращиться так, будто у меня течет из носа или глаза превратились в лазеры; будто я - больше не я; напоминая о том, кто я теперь.
        Он прикусил нижнюю губу, явно сдерживаясь, чтобы не сболтнуть чего-нибудь этакого, затем издал странный звук - то ли вздохнул, то ли хмыкнул, и затем беспомощно глянул на Ноя в поисках поддержки. Потом сдался и, откинувшись на спинку стула, сказал:
        - Теперь все встало на свои места. Вот почему твоя мать так странно вела себя все эти годы, вот почему настаивала на поимке Криттонского Потрошителя. - Дориан посмотрел на меня глазами, полными ужаса и понимания. - Она боялась, что он доберется до тебя. Вот почему она оставила то странное послание с просьбой покинуть страну - Маргарет знала, что он близко. - На секунду мне показалось, будто вокруг нас с Дорианом никого нет, только я и он, читающий в моих глазах ответы. Вдруг он оборвал: - Нет. Ты думаешь, что он был не просто близко, ты думаешь, что он узнал о тебе. Ты думаешь, что Потрошитель последовал за Маргарет и нашел тебя.
        Внезапно Ной хрустнул конфетой, нарушив страшное, трагичное молчание, и соскользнул с тумбочки, пожаловавшись:
        - Кажется, я сломал зуб. Поставлю чайник. Кто-нибудь хочет кофе? Кая?
        Он назвал мое имя таким мягким и многозначительным тоном, что в нем без труда улавливалось предупреждение: «Прекрати, ворошить прошлое. Замолчи и оставь Дориана в покое. Вместо пустой болтовни выпей чаю и отправляйся в свою комнату».
        - Нет, большое спасибо, - бесстрастно сказала я, подавив горечь, и обернулась к Дориану, за спиной которого темнел проход в гостиную. - Ты угадал, все именно так. Но я не могу додумать абсолютно все. Например, почему все-таки мама не сказала о своих подозрениях? Почему даже в письме утаила об истинной причине моего предполагаемого отъезда?
        - Может, потому, что тогда пришлось бы рассказывать всю историю о Дэйзи Келли?
        - Она боялась, верно, и я это понимаю, но она могла сохранить свою жизнь.
        - Кая, - Дориан наклонился вперед, опуская руки на стол и касаясь моей ладони своей - теплой, знакомой, родной. - Не отвлекайся. Продолжай цепочку.
        Он вновь принял прежнюю позу, и я, кивнув, закончила:
        - Мама опасалась за мою жизнь не зря. В тот день, когда я оказалась в Эттон-Крик, - я бросила на Ноя взгляд, но он был слишком занят тем, что пытался выловить из банки с вареньем кусок сухаря, - Криттонский Потрошитель нашел маму и… ты знаешь. Я считаю, что он заранее выяснил о ней всю информацию. Помнишь тот пожар в больнице? - Дориан хмуро кивнул. - Когда данные начали восстанавливать, он нашел документы и узнал о маме. Он обо всем узнал, потому что работает здесь.
        - Где - здесь?
        - В больнице.
        - Чай. - Ной поставил передо мной чашку с чаем, а перед Дорианом - кофе. Дориан вздрогнул из-за внезапного движения рядом, и я покосилась на Ноя, а он в ответ лишь скорчил рожу и присел на косой табурет, грохнув по столешнице банкой с вареньем. Пакет с зачерствевшими сухарями с шелестом лег тут же.
        - А что? - спросил Ной, отвечая на наш с Дорианом незаданный вопрос. - Вот эти сухари… Когда я кусаю их, то чувствую, из какого теста и как они были приготовлены…
        - Впечатляет, - перебила я. - Ты позволишь нам закончить? Про сухари мы можем побеседовать после.
        - О, еще не пора? - саркастично осведомился Ной. Многозначительный блеск в его глазах мне совсем не понравился, но я повернулась к Дориану, уже принявшемуся за свой напиток.
        - Итак, я считаю, что Криттонский Потрошитель нашел маму. И он нашел меня. Он знает, кто я и где я. И с кем.
        - И почему ты все еще здесь? Почему он все еще не убил тебя? Почему, в конце концов, он все еще не связался с тобой? - Дориан задал именно те вопросы, которые я ждала. К сожалению, у меня не было вразумительных ответов - одни предположения.
        - Я не могу проникнуть в мозг серийного убийцы даже несмотря на то, что он мой биологический отец. - Дориан поморщился при словосочетании «биологический отец», и от его реакции у меня закололо в груди. Один лишь Ной был поглощен очередным куском сухаря, провалившимся в банку. Он тихо чертыхнулся, дотянулся до ящика стола кончиками пальцев и, не отрывая зад от табурета, с кряхтением достал вилку, а затем принялся выковыривать из варенья куски засохших хлебцев. Во все стороны полетели липкие крошки.
        - Думаю, Криттонский Потрошитель играет со мной. Он изучает меня, чтобы… не знаю. Сделать из меня подходящую замену?.. Мне казалось, что Потрошитель и Неизвестный сотрудничают, однако не думаю, что это так.
        - Что, если Потрошитель и Неизвестный - один и тот же человек?
        - Аспен разве не говорил тебе, что Неизвестный - женщина? Это Лаура Дюваль, и сейчас она заперта в тюрьме.
        - Но послушай, - Дориан выглядел так, будто его осенило или он боялся, что особенно важная мысль сейчас бесследно ускользнет. Опять склонившись вперед, он тихо, но внушительно заговорил: - Что, если на самом деле это Лаура Дюваль тебя искала? Она встречалась с твоей матерью незадолго до пожара.
        - Зачем ей это? В этом нет никакого смысла.
        - Ни в чем нет смысла, - не уступал Дориан. - Я неправильно выразился, когда сказал, что Неизвестный и Криттонский Потрошитель - один и тот же человек. Что, если Криттонского Потрошителя вообще нет? Вдруг он ушел со сцены?
        - Нет, Дориан…
        Мое сердце вздрогнуло, а Дориан продолжал напирать с выводами:
        - Но послушай, Кая, что, если это Лаура Дюваль разбирала архивы и нашла ту медкарту? Вдруг твоя история каким-то образом всколыхнула в ней все скрытые переживания?
        - Для чего я ей нужна, Дориан? Зачем нужно было убивать детектива Гаррисона?
        - Потому что он узнал о ней. Он вычислил ее, и она испугалась. Подумай, - попросил он, - Аспен ни разу не видел Криттонского Потрошителя, ни разу. Была лишь она - Неизвестная, Ангел Смерти, Лаура Дюваль.
        Детектив Дин тоже хотел побеседовать с ней о моей маме.
        Я вскочила на ноги и отошла от стола, прижав обе ладони к уставшим глазам. На несколько секунд на кухне повисла гнетущая, гадкая тишина, затем я со вздохом опустила руки и уставилась на Дориана. Он был удивлен, а Ной с отсутствующим выражением посасывал сухарь, напитанный вареньем.
        - Что ты пытаешься сказать, Дориан? Ты считаешь, что, когда случился пожар, Лаура Дюваль нашла записи, сложила два и два и догадалась, что я - дочь Криттонского Потрошителя? У нее случился нервный срыв, и она решила меня «спасти»? Нет, здесь ничего не сходится.
        - Ты на взводе.
        - Конечно, я на взводе, ведь ты пытаешься сказать мне, что убийцы моей мамы не существует!
        - Я такого не говорил.
        - Хорошо. - С трепещущим в груди сердцем я сжала и разжала кулаки, расслабляя мышцы. - Я тебя выслушала. Теперь и ты выслушай меня. Не важно, как странно это будет звучать, просто дослушай до конца. - Они с Ноем кивнули. - Двадцать лет назад он похитил Дэйзи Келли, потому что испытывал к ней болезненные чувства и хотел завести семью. Дэйзи забеременела, каким-то образом сбежала и наткнулась на любознательную Маргарет Айрленд, которая отвезла ее в полицейский участок. Той ночью Дэйзи никто не поверил, потому что она была чокнутой, ведь ее на протяжении многих лет терроризировал Криттонский Потрошитель, посылая сердца жертв. Дэйзи не раз сбегала из дома, и в очередной раз, когда она исчезла, никто, кроме ее родителей, не стал бить тревогу. Потому что она была пропащая девчонка. Когда Дейзи вернулась беременная, никто не стал слушать ее лепет. Мама отвезла ее в больницу, но Дэйзи не захотела оставаться, потому что знала, что в той больнице работает Потрошитель, а раз так, то он доберется в два счета и до нее, и до младенца. Поэтому мама спрятала Дэйзи. Мама спрятала меня. Когда случился пожар и архив
стали восстанавливать, он нашел записи и отправился к Маргарет Айрленд, чтобы забрать ребенка. То есть меня. Но так как я уже была в Эттон-Крик, он пришел в ярость, совершил поджог и… - тут я замолчала, потому что на этих словах моя история обрывалась. Я неуверенно повела плечом. - Возможно, пока что он не предпринимал никаких решительных действий потому, что ему интересно понаблюдать перед охотой, кто знает…
        Я не хотела добавлять что-то вроде «он здесь, я его чувствую», потому что Дориан решил бы, что я не совсем в своем уме. Поэтому я со вздохом вернулась за стол, одернув на спине, где уже выступил от возбуждения пот, поношенную футболку с эмблемой военной школы.
        Помедлив, я нехотя произнесла:
        - Когда я узнала о том, что я… - Мужчины посмотрели на меня с одинаковым выражением на бледных лицах. - Целые сутки думала, что я - Неизвестная… Ведь… если присмотреться, я похожа на нее, похожа на его дочь. На идеальную подозреваемую. Целые сутки…
        Ной и Дориан молча продолжали смотреть.
        - У меня ведь действительно что-то есть. Здесь и здесь. - Я указала сперва на сердце, а затем на голову. - Или, наоборот, во мне чего-то не хватает. Когда детектив Дин сказал, что это Лаура Дюваль, с моей души свалился камень. А я даже не подозревала, что он там был.
        Как же мне хотелось произнести вслух все те отвратительные, мерзкие вещи! Рассказать о том, что я сделала много лет назад с мертвым телом Стивена Роджерса, о том, что я спрятала профессора Джеймис-Ллойда в холодильной камере, и как мне было страшно…
        Хотелось признаться им обоим, что мне было страшно от того, что я не испытала ни сожаления, ни сочувствия. Хотелось признаться, что когда я не думала о тех убитых людях, то все было хорошо, а когда думала, в голове проскальзывали гнилые, червивые, как переспевшие вишни, мысли: «Они это заслужили».
        В этот момент я не хотела смотреть на Дориана и Ноя, потому что чувствовала: первый не знает, что сказать, а второй - напротив. Ной все знает, он уже придумал все ответы, все просьбы и приказы, и молчит, дожидаясь, когда мы останемся наедине.
        Когда молчание затянулось и я поняла, что нужно, наконец, завершить этот ранний завтрак в кругу семьи, то подняла голову и, сделав глоток едва теплого чая с привкусом меда, поставила точку:
        - Я отыщу его.
        Дориан и Ной, не сговариваясь, косо посмотрели друг на друга.
        - К счастью, пока что Леде Стивенсон и Кире не грозит опасность, ведь Лаура Дюваль находится за решеткой.
        - Она и тебя преследовала, - услужливо напомнил Ной, и когда я бросила на него взгляд, оказалось, что он занят необходимостью избавиться от крошек за пазухой и ни на кого не смотрит.
        - Итак, - сказал Дориан. - Что мы имеем? Два серийных убийцы в Эттон-Крик. Криттонский Потрошитель напал на детектива Гаррисона, потому что тот стал под него копать? Второй преступник - женщина. Это Лаура Дюваль. Она убила Кингов, Смиттов, Скалларк. И ты считаешь, что она пыталась подставить тебя? - Когда я кивнула, Дориан продолжил: - Зачем ей пытаться подставить тебя?
        - Потому что она меня ненавидит - вот почему. Она думает, что я преследую Леду. - Я неуверенно тряхнула головой. - На самом деле я не знаю, зачем она так поступила. Чтобы это выяснить, я должна с ней поговорить.
        - Ты что? - Ной резко вскинул голову. - Я ослышался?
        - Я сказала, что пока Лаура Дюваль находится в камере предварительного заключения, я должна с ней встретиться и обо всем расспросить. Я хочу знать, зачем она встречалась с мамой. В этот раз я заставлю ее ответить на мои вопросы. Вдруг ты прав, - я посмотрела на Дориана, - и между Лаурой и Потрошителем существует связь. Маловероятно, что она будет защищать человека, который превратил ее жизнь в ад, ведь он убил ее сестру.
        - Кая…
        - Ной, - я подкрепила серьезный тон голоса взглядом, - у меня есть вопросы, ответы на которые знает лишь Лаура. Зачем она набросилась на меня в лесу, после того, как убила Згардоли? Знала ли она о том, кто мой биологический отец, или все дело в нападении на меня на парковке? Почему она лишь ранила меня ножом в том переулке, но не убила? Почему Сьюзен? В конце концов, для чего она оставила тело Скалларк в подвале Тайной квартиры и для чего встречалась с моей мамой? Короче говоря, у меня куча вопросов.
        - Ладно, я понял. И все же, думаю, тебе стоит сосредоточиться на Леде Стивенсон.
        Леда Стивенсон.
        Это имя бьет по нервным окончаниям сильным разрядом тока и заставляет все тело вздрагивать в предчувствии болезненной смерти, которая следует за ее самоубийством.
        - Еще я хочу спросить у Лауры о том парне из дневников Дэйзи Келли. Он был ее соседом, и его имя начинается на букву «Д» - это все, что нам известно. Да, надежды мало, ну и что? - Я торопилась предупредить возражения. - Олива и Дэйзи были в клетке. Вдруг они знали друг друга?
        - Звучит… - начал Дориан, поморщившись, и Ной за него закончил:
        - Как сущий бред.
        Я изогнула бровь и посмотрела на Дориана:
        - Я подумала, что ты мог бы… - Я замолчала, увидев краем глаза, как нахмурился Ной: «Оставь его в покое, Кая, у него есть свои заботы, свои дела, своя собственная цель».
        Дориан обреченно прикрыл веки и вздохнул:
        - Знаешь, между тобой и Аспеном очень много общего. Ты намекаешь на то, что я должен отправиться в район Набережной и опрашивать соседей Келли в поисках неизвестного парня, имя которого начинается на «д»? - Когда я кивнула, обреченный взгляд Дориана стал острым как бритва, а угрюмый голос резанул по ушам: - Кая, этим делом занимался мой отец. Я. Твоя мать. Мы опросили всех соседей - тех немногих, кто сотрудничал, - уточнил он. - Никого никогда не было. Будь он типичным подозреваемым, отец давно арестовал бы его!
        С моих губ едва не сорвались жесткие слова: «Тебе сложно поднять документы и просмотреть имена подозреваемых и всех опрошенных?!», но я вовремя наткнулась на предупреждающий взгляд Ноя: «Его пребывание на земле подходит к концу. Дориан отправится дальше». Мне стало стыдно, а затем я, прочистив горло, перебила сама себя:
        - Нет, Дориан. - Он неправильно истолковал мои слова, и его брови сошлись на переносице. Если это его последние минуты, разве я могу отнять их? - Я имела в виду, что сама просмотрю все файлы, которые собрали вы с отцом. И пойду на Набережную, чтобы переговорить с родителями Дэйзи Келли.
        Он не верил, что у меня что-то получится. Что касается беседы с родителями Дэйзи - я тоже. Но правда в том, что я не одна. У меня есть документы его отца и моей мамы, у меня есть Дориан и детектив Дин, и вместе мы справимся. Двадцать лет назад была лишь Дэйзи Келли, одна-одинешенька, которая не знала, кому можно доверять.
        - Как тебе угодно, - мрачно сказал Дориан, не отводя от меня испытующего взгляда. - Я стараюсь не появляться в том проклятом районе.
        Хотелось сказать «я тоже», ведь очевидно, что мать Дэйзи Келли скорее с большим удовольствием изрешетит меня из дробовика, чем ответит на вопросы, кто именно был лучшим другом ее дочери.
        Размышляя над этим, я никак не могла выбросить из головы мысль, что, если бы кто-нибудь вовремя выслушал Дэйзи Келли, если бы кто-то поверил ей, ничего бы не случилось. Если бы отец Дориана не совершил в тот дождливый день роковую ошибку, если бы он не отмахнулся от показаний «накачанной наркотиками беременной», история завершилась бы хорошо. Криттонского Потрошителя поймали бы на следующий день. Но никто не копал глубоко, а когда взялись за дело вновь, было уже непростительно поздно.
        Всему свое время, - так всегда говорит Ной.
        Я посмотрела на Дориана, уставшего, угрюмого, мертвенно-бледного, с тяжелыми веками и глазами, налитыми кровью. Всего пару недель назад этот человек выглядел на тридцать, а сейчас передо мной сидит развалина на десять лет старше.
        - Дориан, я сама отыщу его, - заверила я. Только займись своими делами, ведь Ной прав: всему свое время. И твое скоро подойдет к концу. - Я знаю, что для тебя найти Криттонского Потрошителя так же важно, как и для меня. Я не успокоюсь.
        - Не то слово, - язвительно пробормотал Ной.
        Я не успокоюсь, Дориан. Я не хочу, чтобы ты думал, что я такое же чудовище, как и Потрошитель, но, по правде говоря, я не собираюсь искать против него улики, у меня нет цели засадить его за решетку. Когда я узнаю имя монстра, я возьму нож. Или, может, пистолет отца. И подойду к двери. И я буду последним гостем в его доме. И я вырву его сердце тем же способом, которым он вырывал сердца своих жертв.

* * *
        Рассвело как-то неожиданно. Зябкий туман окутал стены особняка на улице Красные Розы. Мы трое все еще сидели полукругом за деревянным столом с двумя опустевшими кружками, банкой вишневого варенья и пакетом сухарей.
        Хозяин дома каждые пять-семь минут засыпал и кивал головой, подпирая щеку кулаком. Когда его голова перевесилась и он ударился затылком о стену позади себя, он не выдержал.
        - Я сдаюсь первым, у меня уже путаются мысли. Договорим позже?
        Я кивнула, испытывая грусть. Только что Дориан пересказал мне пару историй, услышанных от моей мамы. Мне было больно слышать о ней от него, от кого-либо еще. Но вместе с тем, что мое сердце тревожно сжималось, истории Дориана были теплыми и живыми. Он говорил о моих родителях так, словно хорошо их знал.
        Я же, оказывается, ничего не знала о них.
        Еще Дориан рассказал нам с Ноем неприятную и странную историю об их с Аспеном знакомстве и первом разговоре в психлечебнице; бесстрастно поведал о том, что частенько замечал, как они с Альмой похожи, но не спешил никому из них признаваться, что он знаком с обоими, потому что считал, что признание все испортит. Думаю, он был прав, и Альма сочла бы происходящее предательством. Аспену, думаю, было плевать.
        Когда Дориан, пошатываясь, вышел из кухни, оставив дверь открытой, я посмотрела в окно на сад. Рассветные сумерки скрыли кусты и деревья, превратив их очертания в горбатых чудищ. Я почувствовала, что дрожу от холода, только тогда, когда на мои плечи опустился шерстяной плед и за спиной тихо прошуршал голос Ноя:
        - Если бы я знал, что ты останешься здесь, я бы растопил камин.
        Ной поставил стул справа от меня, чтобы мы сидели по одну сторону стола, и наши колени случайно стукнулись друг о друга. Я перевела взгляд на гроб под грушевой скатертью. Мое тело лежит прямо там, у стены, где ядовитой змеей скользит осенняя сырость. Мне поэтому холодно? А если сделать больно моему телу, я тоже почувствую боль?
        - Все хорошо? - Мягкий голос Ноя проник в мое сознание, и я обернулась. - Может, тебе стоит поспать?
        - Нет.
        Я не хочу спать. Не хочу тратить время на сон.
        Ной никак не прокомментировал мой резкий отказ, лишь заботливо предложил еще чаю. Когда я отказалась, он поинтересовался, голодна ли я, и я вновь ответила «нет». Если бы он спросил, что сейчас чувствую, я бы не смогла ответить на этот вопрос. Потому что кто-то в моей голове нажал на волшебную кнопку и выключил мысли. Я смотрела на гроб, понимая, что любыми способами хочу задержать Ноя рядом с собой, но не понимала лишь одного: хочу ли я просто поговорить о чем-нибудь или задать страшные вопросы?
        Пока я судорожно размышляла об этом, Ной бережно взял мою ладонь, лежащую на столе между нами, и сжал вялые пальцы с короткими ногтями. Когда я посмотрела на него, он грудным голосом, так тихо, что пришлось напрячь слух, сказал:
        - Я знаю, что ты чувствуешь, Кая. Ты боишься, ведь у тебя никого не осталось. И еще ты начинаешь подвергать сомнению всю свою жизнь.
        Я хочу уйти. Я просто хочу подняться и уйти. Но я не ухожу, не сбегаю, а продолжаю смело смотреть Смерти в глаза, позволяю Ною читать меня.
        - Пока что ты не чувствуешь себя спокойно, Кая, и в голове очень много мыслей, - продолжил он и затем коснулся моей щеки. Большой палец оказался у уха, а остальные скользнули на шею. - Скоро все закончится и станет прежним. А пока не думай, хорошо? Можно задать вопрос?
        Я кивнула, и Ной наклонился вперед. Я осознала, что даже если он снова начнет молоть чушь, я не обращу внимания. Пусть просто говорит - что угодно. Я и боюсь его слов, и жажду их. Он всегда был безжалостен в беседах, неуловимо напоминал мне моего отца. Слова Ноя резали плоть и достигали нутра, но моя жизнь была тяжелой, а теперь стала еще и лживой. Я хочу правды.
        - Там, в Тайной квартире, что именно ты видела? - шепнул он, и я ошеломленно сморгнула. - Я имел в виду, что… Когда ты была вдали от своего тела, тебя мучили видения, галлюцинации и кошмары. - В этот раз он не спрашивал, а утверждал, и я вновь кивнула, вспомнив тело Скалларк в архиве, вспомнив участившиеся приступы и ощущение, будто Неизвестный стоит у моей двери, дышит мне в спину. - Что ты видела, Кая?
        Первая попытка объясниться вышла скомканной, но Ной терпеливо ждал, и я, наконец собравшись с силами, сказала:
        - Много чего. Скалларк. Она мерещилась мне повсюду. Неизвестный за моей спиной. Гроб. - Ной болезненно нахмурился, а уголки его губ виновато опустились, хотя я знала, что он ни в чем не виноват. Ной прикрыл веки, наверное, чтобы я не читала его так, как читает он меня - по глазам, - и я спокойнее продолжила: - Почти всегда я просыпалась в гробу. Пахло сырой землей и червями. Мне на лицо сыпалась пыль, и все руки были в царапинах, потому что я колотила по доскам, пытаясь выбраться. То есть я думала, что пыталась выбраться, а на самом деле… я пряталась. И почти всегда мне снился ты. - Мне хотелось скрыть эти ощущения, никому не рассказывать о них, ведь это личное. Но они касались Ноя. - Там всегда был ты: сначала только твой голос доносился сквозь грязные доски. Я умоляла тебя помочь, кричала и ругалась, но ты лишь ответил, что я сама себя заперла, а значит, должна сама выбраться.
        - Я был жесток к тебе? - Что-то в лице Ноя, в его глазах-льдинках, заставило меня быть сильнее и смелее, чем я есть - ради его спокойствия.
        - Это был не ты, - ответила я.
        Мы не отрывались друг от друга, и поэтому от моего взгляда не укрылось то, как Ной вздрогнул будто от отвращения.
        - Твой внутренний голос звучал моим голосом. Должно быть, это было кошмарно. Слава богу, ты выбралась. Ты такая смелая, Кая Айрленд.
        - Я решила, что не имею права прятаться от судьбы, не имею права оттягивать неизбежную смерть и жалеть себя. Я подумала, что не так уж важно, что мои желания никогда не исполнятся. Я получила достаточно. Времени было достаточно.
        А у моих родителей, Джорджи, Ноя, Эллисса… не было даже этого.
        Ной наклонился, сжал мои ладони в своих, и я почувствовала, как вскипают слезы. От обиды, горечи и той самой проклятой жалости к себе. Ной переплел наши пальцы, будто чувствовал все то же, что и я. Что времени больше не осталось, что список желаний составлен зря, что мне жаль тратить время на поимку Потрошителя. Мне жаль. Но без всего этого меня больше нет.
        - Ты сильная, это правда, - произнес Ной, - этим ты отличаешься от него. Ты всю жизнь пытаешься побороть свои страхи, победить своих демонов, поступить не так, как легко, а как правильно. Потому что ты знаешь, что правильно и легко не всегда одно и то же. Он принял своих демонов, подкармливал их новыми и новыми жертвами. Ты уходишь от боли, Кая, а он стоит и наблюдает. Ты на него абсолютно не похожа, не бойся.
        Ной всмотрелся в мои глаза, горящие от физической боли. Если хочешь - плачь, - читалось в его взгляде. Чувствуя, что сердце болезненно бьется, ведь впервые за многие, многие дни я могу с кем-то по-настоящему поговорить, я произнесла:
        - Я часто боюсь, что меня одолеют эти мысли. Я боюсь, что вдруг проснусь, а сомнения станут сильнее здравого смысла. - Я неловко отодвинулась и зачем-то схватила свою кружку, хотя чай давным-давно закончился. Вот бы и слова закончились, но они продолжали царапать горло, как наждачная бумага, легкие, словно были зажаты в тиски.
        - Вспоминая сейчас свою жизнь, я не могу не обращать внимания на всякие мелочи, которые окружали меня с самого детства. Отец воспитывал меня как солдата. Даже когда я вернулась развалиной из больницы, уже тем летом он швырнул меня за шкирку в военную школу. Мне пришлось вытерпеть такую адскую боль, что мозг заблокировал часть воспоминаний… - Слова продолжали литься бесконтрольным потоком, и в глазах опять защипало. - Каждый божий день мне приходилось начинать утро с пробежки, ходить в спортзал, ездить на полигон и многое другое, потому что отец знал: мне нужны жесткий контроль и выдержка. Он учил меня преодолевать боль и страх и злился, когда я стала врачом…
        - Кая, - оборвал Ной, - прекрати это. Твой отец никогда в жизни на тебя не злился. Ты была причиной его гордости и сама прекрасно это понимаешь. Сейчас свои страхи ты переносишь на него. Не надо. Да, твой отец боялся, как и все отцы, ведь он любил тебя. Ради тебя, - еще мягче продолжил Ной, - твои родители были готовы на все, абсолютно на все. Так что вспомни другие вещи, Кая. Вспомни другие слова, вспомни, как он сказал, что будет тобой гордиться, несмотря ни на что. Он так воспитывал тебя потому, что хотел, чтобы ты была похожа на него - этого хотят все родители. - Ной заглянул мне в лицо. - Ничего страшного, что ты сомневаешься, ведь ты всего лишь человек. Людям свойственно бояться. Важно не дать страху победить себя. Помни и другие мелочи, помни все хорошее.
        Голос Ноя в один миг затих, и я оказалась в другом месте, рядом с мамой, папой и Джорджи. Папа остался дома на весенние праздники, и мы устроили в саду пикник.
        - Кая. - Когда стемнело, Джорджи, как и ожидалось, потащила меня в сторону небольшой палатки. - Ты должна быть со мной. Одна я не смогу спать, там же жуки, и червяки, и огромные тараканы…
        Она растянула слово «огромные» и развела ручонки в стороны, чтобы показать чудовищных созданий, живущих в саду. Я терпеливо пыталась убедить ее в том, что в палатке нет никаких жуков и тараканов, но Джорджи повисла на мне и, упираясь пятками в ковер, потащила в сторону распахнутой входной двери. Снаружи слышались стрекот кузнечиков и уханье совы.
        За спиной звучал разговор родителей:
        - Я же говорил, Мэгги, нам не стоит переживать, Кая всех тараканов одним только взглядом испепелит.
        - Из-за тебя у нее не будет свиданий с мальчиками.
        - Свою дочь я воспитываю правильно, так-то!
        Воспоминание рассеялось, и в поле зрения возникло улыбчивое лицо Ноя Харрингтона. Он сиял, будто солнышко, разгоняя мрак серого слякотного утра. К влажному стеклу прилип ярко-красный листочек и тут же сорвался, подхваченный порывами ветра.
        - Тебе лучше? - Ной наклонился в сторону, чтобы привлечь к себе внимание. Когда я кивнула, он хмыкнул: - Видимо, не зря я добавил в твой чай немножко рома.
        - Ничего ты не добавлял, - возразила я, но он лишь отмахнулся, затем, вскочив, обошел кухонную стойку и приблизился к плите, нарочно грохоча чайником. Я отметила, когда Ной поднимался, что дырка на его штанине на колене стала больше.
        - Ты что, не слышала о силе мысли?
        - Нет, - сказала я. Хотелось спросить, не он ли проник в мою голову и из-под вороха грязных и вонючих, как старое заплесневелое одеяло, воспоминаний достал то самое, которое поднимет мне настроение.
        - Плохо. Очень плохо. Весьма и весьма скверно. - Ной сокрушенно покачал головой, повернувшись ко мне.
        - Я поняла, - оборвала я. Ной не стал сдерживать белозубую улыбку, и меня вновь посетило подозрение, что его настроение является зеркальным отражением моего собственного. Может, Ной действительно чувствует меня на эмоциональном уровне, и когда мне плохо, то и ему тоже?
        - Будешь бутерброд?
        - Спасибо, нет.
        - Значит, да. Я прочел в одном журнале, что, когда девушка говорит «нет», это не всегда категоричное «НЕТ», ну, ты понимаешь… Там сказано, что зачастую, когда женщина говорит мужчине «нет», это пассивное «да», то есть она пытается завуалировать свое желание. Это правда? Что? Почему ты так смотришь? Я правда прочел это вон в том журнале!..

* * *
        После завтрака я попрощалась с Ноем («обещаю, я ухожу не навсегда, а за своими вещами») и покинула особняк Харрингтонов, чувствуя на своей фигуре пристальный взгляд. С Кисой-Мисой на руках Ной глядел в окно. Треугольная мордочка питомца приобрела то же выражение, что у хозяина.
        Втянув голову в плечи и обхватив себя руками, я, собирая носками ботинок каждую дождевую каплю, добежала до машины и забралась в холодный салон. Мысленно уже составила план: вернуться в Тайную квартиру, поспать пару часов, принять душ и отправиться в район Дэйзи Келли. Даже если ее мать вновь испугается меня, я намерена выяснить имя Криттонского Потрошителя. Четкая схема действий давала ощущение устойчивости, ведь теперь я не просто стою на твердой каменистой почве - я знаю направление и уверенно шагаю в сторону цели.
        Подгоняемая решимостью, я рассекала капотом машины туман и утреннюю морось, которая следовала за мной по пятам. Поднявшись в квартиру, я нерешительно замерла у двери и посмотрела по сторонам.
        Я возвращаюсь в эту квартиру, зная, что двадцать девятого сентября тысяча девятьсот девяносто шестого года здесь случилось странное. Здесь собрались люди, которых случайным образом связала судьба. В этой квартире была Дэйзи Келли. Здесь я родилась. Здесь папа впервые взял меня на руки. Мама впервые приняла решение защищать меня ценой своей жизни.
        Я вздохнула и вошла внутрь, закрыв за собой дверь и повернув ключ в замке. Ничего нового. Все те же белые стены и холодный пол, все тот же диван с пледом и подушками, все тот же старый стол с моими учебниками, кружкой и записями, собранными мамой.
        Знал ли отец, чем она занималась? Нет, не думаю. Он оставил прошлое в прошлом, он воспитал меня так, чтобы я смогла защитить себя сама, когда их не будет рядом. Он воспитал меня так, чтобы, когда в груди становилось тесно от тревоги и страха, я не отворачивалась от беды, а шла вперед и боролась изо всех сил. Так же, как поступали они. Папа бы не стал жить в этом безумии, в которое сознательно опустила себя мама. Она была милой болтушкой, его опорой, женщиной, которую он хотел защищать.
        Нет, отец должен был догадаться, что она не оставит дело Дэйзи Келли в покое. Той ночью, когда она выбежала из дома и бросилась по направлению к заводу, в ней что-то переключилось. Когда она встретилась с Дэйзи, когда вытащила ее из лап опасности, когда впитала ее историю, мама изменилась. Появилась доска для улик. Фотографии покалеченных тел. Отчеты судмедэкспертов. Она улыбалась мне в лицо, а про себя думала, что это может быть в последний раз. На протяжении двадцати лет она изо дня в день до смерти боялась, что однажды проснется и не увидит меня.
        Я тряхнула головой и подошла к окну. Сквозь туман едва угадывались очертания заброшенного завода. Если бы той сентябрьской ночью свет не загорелся, если бы мама не проснулась и не отправилась на кухню, она бы не увидела Дэйзи, идеальную жертву Криттонского Потрошителя. Она бы не последовала на помощь незнакомке. Следуя этой цепочке, итог напрашивался сам собой: я бы не родилась. Мама бы не испортила себе жизнь. Лили бы не отправила мне сообщение, ее бы не убил мистер Роджерс. Я бы не выступала в суде и не подвергла бы Джорджи опасности.
        Я оборвала сама себя и направилась в ванную, оставив дверь распахнутой настежь. Прохладные струи ударили в спину и в грудь, коснулись волос тяжелыми прикосновениями. Все мысли замерли, а вместо них я услышала только стук своих зубов. Когда холод стал нестерпимым, я сделала воду теплее и смогла открыть глаза.
        Минутка жалости закончилась, и я с нетерпением ждала, когда голова коснется подушки. Дико хотелось спать, но больше всего хотелось проверить, насколько прав был Ной, хотелось убедиться, что ночные кошмары оставят меня в покое и больше не будет гроба.
        Когда я выбралась из душа, оставив дверь распахнутой, и переоделась в спортивные штаны и футболку, зазвонил мобильный телефон. Я достала его из кармана куртки и прищурилась, силясь рассмотреть имя звонившего. Доктор Арнетт.
        - Да, доктор Арнетт? - бодрым тоном ответила я и посмотрела на часы. Семь тридцать. - Доброе утро.
        - Я не рано?
        - Нет.
        - Точно? - Я промолчала, и он со смешком сказал: - Конечно, нет, ведь доктор Айрленд никогда не спит и всегда наготове. - Я вновь промолчала, и он, посерьезнев, добавил: - В общем, твоя работа в архиве закончена. Наказание отменено.
        - Почему?
        - Ты против? - осведомился он. - Привыкла к запаху плесени?
        - Нет.
        - Вот и хорошо, Айрленд. Сегодня ты работаешь в ночную смену и будешь на подхвате у врачей «Скорой помощи», поняла?
        - Да.
        - В пять чтобы была в моем кабинете, я верну тебе бейджик.
        - Хорошо. Спасибо.
        - А теперь спи, - бросил он и отключился.
        В пять быть в городской больнице. Все складывается как нельзя кстати. Копаться в архивах мне больше ни к чему, ведь медкарта Дэйзи Келли найдена, а этой работой может заняться первый курс. Сейчас есть время поспать четыре часа. Или даже пять.
        С этой мыслью я забралась под плед, повернулась на спину и сложила руки на груди. Сегодня я чувствовала себя спокойнее и свободнее, чем вчера, потому что накануне целых двенадцать часов была Неизвестной и дочерью Криттонского Потрошителя. Сегодня я снова я - Кая Айрленд.

* * *
        Это опять началось.
        Когда мое дыхание стало тяжелым, а веки больше не подрагивали, когда запястья расслабились и я перестала слушать звуки с лестничной площадки, в мой сон проник Ной. Мы сидели рядом на кухне особняка Дориана, за окном свирепствовала буря. Прыгало напряжение, свет на кухне то тускнел, то становился болезненно-ярким.
        Ной молчал, и от дурного предчувствия мои предплечья покрылись мурашками. Почему-то я сразу решила, что случится что-то плохое.
        - Почему ты молчишь? - Я первая задала вопрос, и Ной покачал головой, и вместе с этим в люстре над нами мигнул и погас свет. Он забрал вместе с собой шумы из особняка, оставив лишь удары громоздких капель дождя о прозрачное стекло. На его фоне едва угадывались очертания Ноя. Он по-прежнему молчал, и я почувствовала себя даже более неуверенной, чем прежде. Наступило осознание, что свет потух не из-за непогоды, а из-за Ноя. Это он высосал свет и шумы, потому что состоит из мрака. В его вселенной темнота гораздо сильнее, чем свет.
        - Почему ты молчишь? - вновь спросила я в темноту. Хоть Ной и сидел передо мной на стуле, он не шевелился. Я даже не слышала его дыхание, будто Смерть покинула свой сосуд и слилась с мраком кухни. Теперь он вокруг меня. Ложится на мои щеки, плечи, колени, касающиеся колен Ноя.
        - Потому что ты боишься.
        Я вздрогнула, услышав голос Ноя - в моем воображении он представлялся восковой безвольной куклой.
        - Ты мне по-прежнему не доверяешь.
        - Доверяю! - заверила я, чувствуя в груди резкую боль от обиды. Я верю ему. Верю ему больше, чем самой себе.
        - Нет, не веришь. - Ной отрешенно покачал головой, и в темноте это движение было зловещим, не предвещающим ничего хорошего. И он по-прежнему не дышал, пугал меня всем своим существом.
        Когда я моргнула, стараясь взять под контроль чувство страха, лицо Ноя оказалось прямо перед моим. Кончик его носа касался моего, дыхание чувствовалось на моих губах, казалось, абсолютная тьма проникает в мои глаза. И теперь я не дышала и боялась моргнуть.
        - Если ты мне веришь, Кая, - прошептал он, - почему не спрашиваешь о нашей с тобой сделке? По-твоему, что такого страшного я мог с тобой сделать, что ты боишься даже думать об этом? Ничего такого, о чем ты сама не просила.

* * *
        Я резко проснулась и схватилась за пистолет, будто могла выстрелить в сновидение, выстрелить в Ноя. В квартире было светло, сквозь пыльное окно сочился солнечный свет. Я снова легла на подушку и выпустила пистолет, чтобы обеими руками накрыть глаза. Ночные кошмары не исчезли и не исчезнут, они стали частью меня, потому что кошмары - это мое подсознание, которое перерабатывает и анализирует вопрос.
        - Действительно… - Я задумалась, убирая ладони и хмурясь. - Почему я ни разу не спросила Ноя о том случае в клетке Стивена Роджерса, когда впервые умерла? Потому что забыла? Потому что были другие вещи, о которых я хотела спросить? Или потому что боялась узнать правду?
        Его глаза только что были тьмой.
        В голове всплыла картинка из сновидения, и у меня побежали мурашки по коже. Тьма - его естественное обличье? Он называл себя Безликим, что значит, что у него нет лица. А душа у него есть?

* * *
        Как-то неожиданно для себя я вдруг оказалась перед калиткой дома Дэйзи Келли. На пороге что-то лежало. Почта. Я резко вскинула голову, отчего темя взорвалось болью, и посмотрела на окна дома. Никаких признаков жизни. Склонившись к порогу, я схватила почту и изучила ее. Одна из газет была трехдневной давности, значит, родители Дэйзи Келли не выдержали и уехали из Эттон-Крик. Может, стоит пробраться в дом и…
        - Что вам нужно?
        Я вздрогнула и обернулась на голос: на пороге соседнего дома стояла пухлая кудрявая женщина в махровом халате. В мочках ее ушей сверкнули серебряные серьги-кольца. Даже со своего места я заметила, что выражение лица незнакомой женщины было отнюдь не дружелюбным: или она приняла меня за кого-то другого, или просто ненавидит людей, проходящих мимо ее дома.
        - Здравствуйте! - громко сказала я и помахала ей конвертами, зажатыми в правой руке. - Можно с вами поговорить?
        Женщина обхватила свое объемное тело руками, то ли защищаясь от меня, то ли из-за холода, и неуверенно спросила:
        - Вы из полиции?
        Я изумилась.
        - Нет, я не из полиции.
        - Журналистка?
        - Нет, - ответила я. - Я не журналистка и не из полиции, но я ищу кое-кого. У меня была назначена встреча с доктором Келли, который работает в городской больнице. Вы с ним знакомы?
        - Разумеется, я с ним знакома! - возмутилась женщина, издав какой-то странный звук вроде недовольного фырканья или хмыканья. Я медленно направилась к калитке ее дома, и женщина повелительно взмахнула рукой: - Проходите в дом, иначе еще сильнее заболеете.
        Я снова удивилась, но не так сильно, как когда женщина предположила, что я из полиции. Когда я вошла в ее дом, стянула ботинки и обула предложенные домашние тапочки, она скептично изрекла:
        - Ну да.
        - Что, простите? - Я выпрямилась, и она подняла голову чуть выше, чтобы смотреть мне в лицо. Она поджала губы.
        - Издалека ты выглядишь старше своих лет, но сколько тебе на самом деле - двадцать один или двадцать два?
        - Двадцать.
        - Гм… Приготовлю-ка я чаю, выглядишь ты просто ужасно. Проходи на кухню.
        Я пошла следом за хозяйкой дома, которая принялась рассказывать о том, как ее муж собственноручно собрал травы для чая, наполняя их здравомыслием и силой воли. Затем она добавила, что он вот-вот вернется домой, будто думала, что я собираюсь что-нибудь у нее украсть.
        - Не стой в дверях, входи на кухню. Сюда, к столу. Итак, что тебе нужно от доктора Келли?
        - Мне нужен он сам. Я по личному вопросу.
        - Дать тебе градусник?
        - Простите? - Хозяйка дома уже в третий раз поставила меня в ступор, а я ведь даже имени ее не знаю.
        - Дать тебе градусник? Садись! - Я осторожно присела на стул. - Кажется, у тебя температура.
        - У меня нет температуры. Позвольте расспросить вас о докторе Келли и его жене. Куда они отправились? Как скоро они вернутся?
        - О, так ты ничего не знаешь? - Она смотрела на меня сверху вниз так, что два подбородка коснулись внушительного бюста. Я ответила на риторический вопрос невозмутимым молчанием, и женщина пояснила: - Они навсегда покинули Эттон-Крик. Это место проклято.
        Не могу не согласиться, - мрачно подумала я.
        - А вы не знаете адрес места, куда они отправились? Вы сказали, что Эттон-Крик проклят? Это их слова?
        Хозяйка дома кивнула:
        - Они видели призрак своей дочери.
        Я почувствовала, как сердце в груди перевернулось от безысходности и злости. Выходит, в тот день миссис Келли действительно увидела во мне Дэйзи.
        - Призрак?
        - Поистине жуткая история, - поделилась женщина, кивая. - Лара повсюду видела свою покойную дочь. В отражениях стекол машин, в витринах магазинов, на противоположной стороне улицы. Недавно к ним в дом, рассказывал Берд, кто-то забрался, и у бедной Лары совсем сдали нервы.
        - Она верит в привидения? - перебила я душещипательную историю. Слыша их имена, я не могла не вспомнить: «Пока не поздно, избавьтесь от ребенка. Мозг младенца поврежден, так и жди беды».
        - Разумеется, верит! - возмутилась женщина. - Так может, все-таки дать тебе таблетку? - Она прищурилась, и я мысленно попросила ее не касаться моего лица. Она не коснулась. - Температура может подняться.
        - Вы врач? - вежливо спросила я, сглатывая болезненный комок в горле и поднимаясь на ноги.
        - Я? - Она покачала головой. - Я медиум.
        Я с этой женщиной даже не знакома, говорю с ней не больше десяти минут, а она уже удивила меня четыре раза. Я не подала виду, что отношусь скептически к профессии хозяйки дома, зато отметила характерные признаки оккультизма: на каминной полке стояли незажженные черные свечи, рядом - книга в черном переплете. Из камина доносился запах то ли ладана, то ли полыни.
        Быстро отметив все эти детали, я тут же сосредоточила внимание на женщине, стоящей напротив. Ее подбородки исчезли, когда она подняла голову.
        - Итак, вы сказали миссис Келли, что ее преследует привидение, - заключила я.
        - Верно.
        - И посоветовали покинуть Эттон-Крик, потому что он проклят.
        - Снова верно, - она усмехнулась.
        - Но вы не спросили у нее адрес, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке и не тревожит ли ее дух усопшей дочери?
        Женщина покачала головой с таким видом, будто я задаю самые глупые на свете вопросы, в то время как я изо всех сил старалась держаться в рамках вежливости.
        - Нет, мне это ни к чему. Духам не суждено покинуть Эттон-Крик, чтобы следовать за своей целью. Это запертое место. Поэтому ты навсегда останешься здесь, Кая Айрленд.
        Я содрогнулась от ужаса.
        - Что вы сказали?
        - Когда?
        - Только что. Что вы только что сказали?
        Теперь уже я привела хозяйку дома в замешательство. Она повращала глазами, затем пожала плечами:
        - Ничего особенного. Сказала, что призрак дочери Лары не последует за ней. Отсюда нет выхода. С тобой все в порядке?
        - Да. Мне пора. Домой. Спасибо за… разговор, - нашлась я и, громко топая, удалилась по коридору. Пока я зашнуровывала ботинки, женщина-медиум стояла над моей душой, буравя взглядом затылок. От мрака в прихожей мне стало дурно. Хотелось на свежий воздух. На холод.
        - Точно все в порядке? - спросила женщина, коснувшись кончиками пальцев моего выгнутого позвоночника. Я поспешно выпрямилась и кивнула.
        - Да. Мне пора. Спасибо за разговор.
        - Ну что ж. - Она невесело улыбнулась, будто я была ее дочерью, которая слишком рано покидала родной дом. Я распахнула дверь и поспешно сбежала по ступеням вниз. - Приходи еще, Кая Айрленд.
        Приступ клаустрофобии все не проходил, клетка давила на меня даже здесь, во дворе.
        - Хотя куда тебе еще деваться, - услышала я за спиной голос, - ведь Эттон-Крик не отпустит тебя.
        Я забралась на водительское сиденье БМВ и с грохотом захлопнула дверь, а затем заблокировала себя внутри салона. Сердце бешено колотилось, а я даже не могла понять, что именно меня напугало.
        Я много чего видела, так в чем дело? И разве я верю в привидения? Абсолютно нет. Это антинаучно. Кроме того, в магазине Лара видела не призрака, а меня. И в ее дом пробралась я, а не мистическое привидение.
        Нет…
        Проблема в том, что я больше не знаю, что реально. Я сама нереальна, я не человек, а мое настоящее тело находится в гробу в особняке Харрингтонов. Аспен видит смерти, а Ной и есть сама Смерть…
        И разве я сама - не призрак?
        Я покачала головой, постепенно приходя в себя. Когда коснулась лица, почувствовала настоящий, немифический жар, который теперь ощущался даже сильнее, чем прежде. Может, странная женщина была права, и я заболела? Я никогда не болела, а тут раз - и заболела. И от этого мне стали мерещиться дикие вещи.
        Все верно. Всему есть логическое объяснение.
        Когда я завела двигатель и посмотрела на покинутый дом Келли, поняла, что допустила ошибку. Из-за пугающего поведения соседки-медиума я совершенно забыла спросить о том, не жил ли поблизости двадцать лет назад мальчик, имя которого начиналось на Д.
        Возможно, Лаура вспомнит, как Олива рассказывала о подозрительном парне по прозвищу Ди? Она жила в Эттон-Крик, она могла что-то знать. Если нет, придется попросить детектива Дина вновь выяснить все на работе, но как же мне этого не хотелось!

* * *
        Когда Аспен Сивер почувствовал, как в ноздри проникает смердящий запах крови, пота и сырого сена, он вместо того чтобы распахнуть глаза и убедиться, что находится там, где находится, наоборот плотнее сомкнул веки. Он попытался вновь отключиться, чтобы не слышать шелест высоких желтоватых стеблей кукурузы, напряженного, гудящего, как ток по проводам, свиста ветра, - но ничего не получилось. Свист продолжал нарастать и становиться все злее и злее, и тогда Аспен тяжело вздохнул, его грудь в больничной рубашке поднялась и опустилась, а затем он, окончательно сдавшись, разжал сжатые в кулаки ладони и распахнул глаза.
        И тогда мир закрутился и завертелся, и если бы Аспен питался не внутривенно, его бы вырвало сию секунду. Калейдоскоп красок прыгал перед глазами, разноцветные полосы несли Аспена куда-то вперед, тянули, обхватив за запястья, и вот, когда он, прищурившись от сильных порывов яростного ветра, посмотрел перед собой, то не удивился. Он уже смирился с тем, что вынужден каждый день, каждый час, каждую секунду наблюдать за истекающей кровью Каей Айрленд. К своему ужасу, он вдруг осознал - именно сейчас, когда она изможденно склонила голову на поднятое вверх плечо, - что ему ее даже не жаль. Наблюдая многие часы за тем, как ее истязают, ломают, рвут, пинают в живот, режут, тянут за волосы, а иногда даже нюхают (раньше всякий раз Аспена тянуло блевать), он вдруг стал бесчувственным и отстраненным. И он осознал, что даже находясь взаперти в собственном черепе, он не находится в безопасности. Если бы, думал Аспен, высшие инстанции подкинули бы ему удобное кресло перед распятым телом Каи Айрленд, он бы просто плюхнулся в него и закрыл глаза. Потому что он устал смотреть, зная, что ничем помочь не может. Он
абстрагировался от всего - в первую очередь от своих чувств, от бьющего в ноздри запаха, который осел во рту противным привкусом, и уже затем - от звуков.
        Но нельзя было.
        Он отошел к окошку и присел на корточки, откинув голову назад и глядя на Каю Айрленд и Леду Стивенсон из-под прикрытых век. Кая спросила:
        - Ты разве не хочешь помочь мне?
        В ответ послышалось слабое хныканье.
        - Хочу, но он убьет меня.
        Да, да, да, - скептически протянул про себя Аспен. И произнес одновременно с Каей одни и те же слова:
        - Я не позволю этому произойти. Только вытащи гвоздь там, наверху.
        Кая вскинула голову вверх, и Аспен проследил за ее взглядом. Но перед этим он заметил, как вытянулась ее шея, как напряжена гортань и выступили жилы из-под влажной от крови рубашки.
        Аспен знал, что будет дальше - его видение всегда обрывалось на одном и том же месте. Сейчас Леда подчинится Кае и вытащит этот гребаный гвоздь, к которому Аспен ни разу так и не смог прикоснуться.
        Они продолжали болтать, и болтать, и болтать.
        А затем вдруг все внезапно изменилось, когда он услышал странное, незнакомое слово. Нет, Аспен, конечно, слышал его, однако не здесь, не в видении. Это был голос откуда-то извне, снаружи:
        - Беременна.
        Слово было вырвано из контекста - Аспен понял это по тональности, но и его было достаточно, чтобы он вскочил на ноги и навострил уши. В груди вновь, впервые за много дней, так сильно и с каким-то остервенением и страхом забилось сердце.
        - Что? - спросил он как дурак, оборачиваясь вокруг своей оси, но кроме голосов Каи и Леды, он абсолютно ничего не слышал. Аспен крикнул громче: - Что ты сказала только что, Кира?!
        Кира Джеймис-Ллойд, сидящая у койки Аспена, обернулась, почувствовав, будто кто-то пристально наблюдает за ней. За спиной никого не оказалось. В палате было сумрачно - только тусклый свет от лампы разгонял черноту да свет из коридора лился в приоткрытую дверь палаты.
        За окном давно сгустилась ночь, угрожающе выл ветер, качая из стороны в сторону верхушки деревьев, выстроившихся в ряд вокруг больницы. Кира с сомнением и страхом отвернулась к молчаливому Аспену.
        Это ведь не отец стоит за ее спиной? Не он наблюдает за ней? Не он хочет ее спасти?
        Она вспомнила слова Каи.
        Теперь она постоянно вспоминала ее слова.
        Он мертв, Кира.
        Твой отец мертв.
        Она слабо улыбнулась Аспену бледными, искусанными губами, затем поцеловала в щеку и шепотом произнесла:
        - Наконец-то мои страшные сказки закончились, но счастливого финала так и не наступило.
        Она вновь прильнула к его губам.
        - Прости, Аспен, прости меня, пожалуйста.

* * *
        Лето 2013
        Кира не хотела расставаться с Аспеном - ее начинало мутить от одной только мысли о том, что он будет в другом городе, в тоскливом Эттон-Крик, в то время как она, Кира, будет загорать на пляже, носить бикини и наслаждаться солнечными лучами. Она загорит, скинет пару килограммов, сделает модную стрижку и вернется такой красавицей, что он потеряет дар речи. Хотя он и так не особо многословен.
        Кира коснулась татуировки и улыбнулась. Отец тут же выразительно глянул в ее сторону, будто за завтраком она совершила что-то непростительное, но затем вернулся к тарелке.
        Киру опять замутило.
        Мама, сидящая слева от отца, будто ничего не замечала. Она аккуратно расстелила на коленях салфетку и принялась за завтрак, а затем задала непростительный вопрос:
        - Как Аспен?
        Кира со страхом глянула на отца и увидела, как тот скривился. Затем ее взгляд переместился чуть в сторону, чтобы зафиксировать, как сильно покраснела от ярости его шея и как противно лоснятся от пота его седеющие на висках волосы. А затем улыбнулась маме, выражением глаз намекая, что эту тему лучше оставить. Мама поняла все без слов и, кивнув, вернулась к яичнице. На несколько минут за столом воцарилась тишина.
        Отец погрузился в глубокую задумчивость, мама внимательным взглядом вперилась в страницу остросюжетного любовного романа, а Кира вновь окунулась в сладкие мечтания. На этот раз она трижды прокрутила на безымянном пальце кольцо с халцедоном - подарок Аспена.
        В последний раз они виделись аж три недели назад, и теперь Киру охватывало мучительное томленье по крепким рукам с выступающими мышцами, спокойному взгляду и чуть хрипловатому голосу. Кира даже скучала по его запаху. От Аспена сильно пахло гелем для душа и кофе и чуть слышно бензином и машинным маслом.
        Кира отрезала кусочек пирога, лежащего перед ней на тарелке. Прожевав, она попыталась проглотить его, но кусок застрял в горле, а желудок сжало спазмом. Захлопнув ладонью рот, Кира вскочила на ноги, едва не опрокинув стул. Мама всполошилась, поднимаясь следом.
        - Ты заказал пирог с мясом? Кира вегетарианка!
        - Никакого мяса. Наверное, отравилась. Или этот ее заразил чем-нибудь.
        Но Кира не отравилась. И Аспен ее ничем не заразил.
        Все стало понятно еще в ванной комнате, куда скользнула Кира, а следом мама.
        - Малышка… - Она нежно погладила Киру по спине. - Ты беременна?
        У Киры пополз мороз по коже.
        - Н-нет…
        Она выпрямилась и обернулась, вытаращив от ужаса глаза.
        - Нет, мам, нет конечно!
        - Кира, - мама решительно взяла ее за щеки. - Не паникуй. Может, ты действительно отравилась? Или перегрелась на солнце? Или… - Мама покачала головой, быстро соображая, взгляд бегал по лицу Киры, от которого разом отхлынула вся кровь, в поисках ответа.
        - Ну что там? - В дверь ванной постучал отец.
        - Все хорошо, - бодро ответила мама.
        Кира в это время открыла кран и сполоснула лицо и рот.
        Ничего не хорошо.
        Ее подташнивало уже давно, но она думала, что это… морская болезнь, смена часовых поясов, пьяные приставания отца, перегрев на солнце…
        Она прислонилась к холодному кафелю, прижав обе руки к груди и часто дыша. Сердце колотилось словно сумасшедшее.
        А вдруг она действительно… беременна? Что тогда? Что с ней сделает отец, если узнает? А с Аспеном? Убьет их обоих и даже не пожалеет. Киру передернуло. Она распахнула глаза, услышав, что мама открыла дверь и вышла к отцу. Сделала вдох. Паниковать рано. Она просто чуточку приболела. Через минуту ее дыхание выровнялось, сердцебиение стало спокойнее, и вдруг против воли она попыталась вообразить, как бы отреагировал Аспен. Он удивился бы? Обрадовался? Разозлился?
        Почему-то Кира была уверена, что он не стал бы злиться. Он обращался с ней как с принцессой, как с нежным тонким деревцем, ветви которого еще не окрепли, как с дикой яблоней, которая только-только начала давать плоды.
        Я скучаю по тебе, Аспен, так скучаю…

* * *
        Они с мамой решили не оттягивать вынесение приговора и на следующий же день отправились в больницу. Кира чувствовала себя дурно, у нее поднялась температура, а голова стала такой тяжелой, что еле отлепилась от плеча матери, когда водитель такси объявил остановку.
        Кира до смерти боялась. У нее в голове крутились хороводом слова: «университет, будущее, Аспен, отец нас убьет, университет, будущее, Аспен, отец нас убьет. Отец нас убьет».
        - Отец нас убьет, - прошептала Кира, подавившись слезами, когда врач преподнес прекрасную новость. Мама крепко сжала ее ладонь, выдавая напряжение и испуг. На руке Киры напряглись бицепсы - так крепко она вцепилась в сиденье стула, затем вскочила на ноги и бросилась прочь из кабинета.
        - Милая, - позже сказала мама. Голос ее был тихим и успокаивающим. - Ты думаешь, Аспен…
        - Дело не в Аспене, мама! Я не боюсь его, просто… Мама, отец убьет меня. Он сумасшедший. Ты же знаешь, что он с нами сделает… - голос Киры сошел на нет, когда лицо мамы окаменело. Наконец она поклялась:
        - Он с тобой ничего не сделает. - Ее пальцы так крепко вцепились в Киру, что та охнула. - Мы с тобой справимся.
        Но Кира знала, что они не справятся. Она не справится. Крепко обняв маму за шею, она принялась плакать с новой силой.

* * *
        Аспен, как мне было больно! Я кричала громко и отчаянно, когда отец узнал о нашем ребенке. Он сошел с ума! От него воняло потом и моей кровью. Он обзывал меня шлюхой, когда пинал по ребрам и в живот. Он выкручивал мои руки, а затем в клочья разорвал твою белую футболку, которую я забрала с собой, чтобы чувствовать тебя на себе.
        Он сорвал с меня всю одежду и опрокинул на кровать. Я точно помню, как противно скрипнули пружины. Помню, как щелкнула пуговица на его штанах. Никогда не забуду, как я съежилась в комочек, прижимая колени к животу и прикрывая руками голую грудь.
        Где была мама?.. Он ударил ее в висок чашкой от кофе. Пока она лежит на кухне без сознания, истекает кровью, но когда придет в себя и обнаружит меня голую в их постели, когда увидит, что со мной сделало это чудовище, она убьет его. Но пока меня некому защитить.
        Аспен, он никогда меня раньше не трогал. Не в этом смысле. Он избивал меня и маму до крови; душил до посинения, так, что на его руках выпирали вены и дрожали от напряжения щеки.
        Это не длилось бесконечно - однажды мы с мамой все-таки сбежали. Мы были счастливы целых два дня. Но отец поднял на уши полицию, и когда нас нашли, он обвинил маму в похищении. Ты представляешь? Но это было до тебя.
        Он клялся, что больше никогда не поднимет на нас руку. Но он лгал. Он солгал, потому что он был внутри меня. Там, где твое место, Аспен. И когда он терся о мое тело своим мерзким брюхом, он произносил твое имя. Он спрашивал, так ли ты хорош, как он.
        Я хочу умереть, но не могу.
        Я хочу убить его, но не могу.
        Я хочу увидеть тебя.
        Но я не могу больше.

* * *
        Осень 2013
        Вернувшись в Эттон-Крик, Кира Джеймис-Ллойд вдруг с удивлением обнаружила, что здесь ничего не изменилось: все те же замкнутые люди с отстраненными лицами и в темных одеждах, горы и окутанные туманом деревья, затянутое облаками небо…
        Как Кира и мечтала, она похудела и загорела. Но она стала уродливой. Настоящей уродиной в красивой одежде, с красивыми волосами и стройной талией. Уродливая и мерзкая.
        Она не сразу вернулась к Аспену.
        Несколько дней она слонялась по своей квартире, пугаясь каждой тени, прислушиваясь к каждому шороху. Ей повсюду мерещился отец. Он ходил в квартире наверху. Он стучал в дверь ванной комнаты, когда она принимала душ. Ломился во входную дверь. Трогал ее нижнее белье. Трогал ее.
        Тогда Кира не выдержала и вернулась к Аспену.
        Она собрала все самое необходимое в дебильный розовый рюкзачок из прошлой жизни и, будто попрошайка с улицы, слабо постучалась в дверь его квартиры.
        Его не будет дома.
        Он на работе.
        Или в университете, потому что наступил сентябрь.
        А вдруг он не узнает ее?
        Кира изменилась. Теперь она уродина.
        Но тут дверь распахнулась, и все мысли пропали, сомнения отступили на задний план, сердце оборвалось.
        - Кира! - воскликнул Аспен, бросаясь к ней с объятиями. Он первый пришел в себя. Узнал ее. Не увидел ее уродства, увидел лишь девушку, которую целых полтора месяца хотел обнять, прижать к себе, вдохнуть ее запах, вобрать в себя без остатка.
        - Наконец-то! - Кира с трудом разобрала его шепот. - Я так соскучился, чуть с ума не сошел! Наконец-то ты вернулась. От тебя пахнет солнцем.
        Кира шарахнулась от Аспена, стоило ему заговорить о ее запахе.
        Пахнет солнцем? Она не пахнет солнцем, она воняет его потом, его выделениями, его смрадным дыханием. Киру затошнило.
        - Ты побледнела, - пробормотал Аспен. Озабоченный ее плохим состоянием, он приобнял ее за плечи и провел в квартиру. Поставил на тумбочку в прихожей ее рюкзачок. - Наверное, устала после дороги?
        - Можно я останусь у тебя?
        Кира не узнала свой голос - испуганный, мерзкий. Она стала попрошайкой, которая клянчит питье и еду. Грязная оборванка.
        - Эй… - Аспен взял ее за плечи, приподнял подбородок и посмотрел в лицо - Кира сквозь слезы с трудом видела его, но, судя по голосу, Аспен был не на шутку встревожен. - Ты устала? Ты голодна? Может, замерзла? Набрать ванну?
        - Я просто соскучилась, - просипела она, оборвав поток его бесполезных вопросов.
        Кира прижалась к его родному телу, обхватила руками его талию и крепко сжала. От удивления Аспен напрягся, но быстро оттаял и ответил на объятия.
        - Я люблю тебя, Аспен, - шепнула она ему в грудь, а затем приподнялась на носочках и впилась в его губы яростным поцелуем. Она вложила в свой напор все - гнев и обиду на отца, разочарование в нем, жалость к себе, желание быть с Аспеном целиком и полностью, невозможность рассказать ему правду.
        Он отстранился первый.
        - Мы еще порог не переступили. Я тоже тебя люблю, но, думаю, тебе стоит войти внутрь и… выпить чаю. Или воды. Остудиться.
        - Ты боишься меня?
        - Что? - изумился он, вскинув брови. Подождав пару секунд, но так и не дождавшись объяснений, Аспен решил, что Кира пошутила.
        - Это ты должна меня бояться. Я сильнее и крепче. - Он легонько стиснул ладони на ее талии, а затем забрался под ее черный свитер с кружевными вставками. Кончики пальцев едва коснулись ее лифчика, и тут Кира вывернулась из его объятий.
        - Да, ты прав, мне стоит выпить чего-нибудь. У тебя есть пиво? Или что-нибудь покрепче?

* * *
        Аспен посмотрел ей вслед долгим взглядом, чуть нахмурившись. Внешне это та же Кира: высокая, с подтянутой фигурой и крепкими мышцами. Ее волосы собраны в высокий опрятный хвост, глаза сверкают и губы все так же притягательны. Несмотря на то, что это была она, Аспен чувствовал, что в ней что-то неуловимо изменилось.
        Может, ему все мерещится? Он давно ее не видел. Чертовски скучал. Много дней тоски, ночных кошмаров, много работы в автомастерской, много учебы. Сьюзен и Скалларк, как могли, пытались его отвлечь, но даже они заметили: Аспен без Киры будто неполноценный человек.
        Теперь она вернулась. Идет привычной походкой по узкому коридору его темной квартиры. Исчезла из виду. Гремит посудой - ищет кружку. Или выпивку.
        Кира изменилась.
        Раньше она не пила. Раньше она не плакала. Раньше не вырывалась из его объятий.
        Встревожившись, Аспен бросил взгляд на ее рюкзачок, затем неспешно пошел на кухню, боясь увидеть страшное. Но Кира поставила на плиту чайник и приготовила две кружки.
        - Кофе, - объяснила она, почувствовав за спиной движение. Аспен опустился за стол и прикусил внутреннюю сторону щеки.
        - Как все прошло?
        - Что?! - Кира резко обернулась, будто Аспен уколол ее в больное место. В его вопросе ей послышалось что-то иное, что-то плохое. Аспен снова нахмурился, он буквально почувствовал, как у него на лбу собираются морщинки.
        - Просто интересуюсь, как путешествие.
        - А. - Кира расслабилась и отвернулась. Преувеличенно бодрым голосом она пустилась в долгие, красочные и витиеватые описания своих приключений. Кое-какие были забавными, и Аспен даже улыбнулся, но он ни на миг не потерял бдительности. Если можно так сказать, он возомнил себя гончей, напавшей на след.
        Кира была странной, а он не любил все странное. Потому что по себе знал: странное не сулит ничего хорошего.

* * *
        После четырех лет в психушке, где Аспен встречался только с Дорианом и Альмой, привыкнуть к кому-то, кто заботился о нем, было легко. Кира всегда была рядом, разговаривала, смеялась. И хоть после путешествия она вернулась какой-то «не такой», Аспену все равно было сложно осознавать правду - ему не верилось, что время играет против него, что оно движется назад.
        - Мама от нас ушла, - прояснила Кира бесцветным, равнодушным голосом. Казалось, из нее выжали все чувства. Она сидела рядом с Аспеном на диване, подтянув колени к груди. Зажатая, нелюдимая и дикая. Она сделала стрижку и теперь, когда опускала голову Аспену на грудь, он чувствовал, как кончики ее волос колют его в шею.
        - Я хотела измениться. Я другая.
        - Я заметил, - ответил Аспен, неотрывно наблюдая за Кирой. Она куда-то подевалась. Под ее внешностью оказался кто-то другой, кто-то с безумным взглядом, тревожно сжатыми губами и лихорадочным румянцем. Через неделю после возвращения Кира стала сильно худеть, и вот совсем скоро на ней мешком висела любимая одежда.
        Аспен беспокоился до спазмов в желудке, потому что Кира ничего не объясняла. Лишь «мама уехала» было ответом на все вопросы. Бездушное, холодное, однозначное. Он не выдержал, схватил ее за запястье, скрытое под длинным рукавом болтающегося на ней свитера, и отчетливым голосом сказал, что они отправляются в больницу. Кира должна с кем-то поговорить. Если она не хочет говорить с ним, тогда она будет говорить с другими. Со специалистом. Кира мгновенно вышла из себя. Завопила, словно обезумевшая, яростно вырвала свою руку, а затем с такой силой отпихнула Аспена, что он, не ожидая этого, попятился к стене. Коридор был узким, и Кира, развернувшись, чтобы бежать, врезалась в другую стену и с диким ревом сползла на пол.
        Аспена бил озноб. Ему было до смерти страшно, потому что он не понимал, что происходит. Кира никогда так себя не вела, никогда не плакала. Он присел перед ней на корточки, и она быстро подтянула к себе ноги, будто опасаясь, что он коснется ее.
        - Что с тобой, Кира?..
        - Я не могу говорить. Я ни с кем не могу говорить… - продолжала бормотать она, смаргивая горошины слез. Впалые щеки были бледными и мокрыми, ресницы слиплись, губы кровоточили - так сильно она прикусила их, стараясь сдержать крик.
        - Я не могу говорить. Люди уходят.
        Он видел, как у нее по подбородку скатилась слюна, поэтому вытер ее рот рукавом своего свитера. Затем осторожно приблизился и обнял. Ее колючие, влажные на кончиках волосы кольнули его шею, и Аспен сглотнул. Он чувствовал, что у него внутри поселилось что-то незнакомое, а потому страшное, и теперь оно растет и крепнет.
        Она так и уснула тем днем, зажатая между Аспеном и стеной. Вскоре он услышал, что ее дыхание выровнялось, обернул ее податливые руки вокруг своей шеи и отнес в спальню. Несколько секунд он наблюдал за Кирой: изучал ее волосы, разметавшиеся по подушке - коротко подстриженные рваные пряди, будто Кира сама обкорнала себя, стоя в ванной у раковины; изучал ее худые руки с просвечивающей кожей. Наклонился, обследовал сгибы локтей. Затем выпрямился и заглянул Кире в лицо. Красные припухшие веки и синяки под глазами стали такими привычными, что Аспен забыл, как Кира выглядела раньше.
        Замешкавшись на мгновение, Аспен поцеловал Киру в висок. Она стала такой маленькой, почти невесомой! Свитер на ее плечах перекосился, открывая ключицы. Аспен накрыл ее покрывалом, стараясь не тревожить, затем вышел из комнаты и позвонил Сьюзен.
        - Я не говорила с ней, Аспен, - осторожно ответила та. - А что случилось?
        - Кира не звонила тебе?
        - Она никому не звонит. И я беспокоюсь. Я подумала, что ты… разберешься, в чем ее проблема.
        - Скалларк тоже с ней не разговаривала?
        - Ты же знаешь Скалларк… - отрешенно пробормотала Сьюзен. - Она не стала юлить и прямо спросила у Киры, какого черта с ней происходит.
        - И?
        - Она попросила Скалларк заниматься своими делами и не лезть в ее гребаную жизнь.
        - Что?
        - Я тоже удивилась, - признала Сьюзен. - Это же Кира… - Она слабо усмехнулась в трубку. Имя прозвучало как высокородный титул. - Она самая уравновешенная из нас. Они с мамой были близки. Наверное, Кире нужно время… Ты же не бросишь ее?
        Бросить единственного человека, с которым ему так хорошо? Бросить девушку, которая делает его счастливым и которая вытащила его из ада? Бросить просто потому, что у нее настали тяжелые времена?
        - Ни за что.
        - Аспен, а вдруг и с тобой…
        - Что-что, малыш? - хмыкнул Аспен. - Ты уже запала на меня?
        - Иди к черту, Карлсон, - сварливо ответила Сьюзен и отключилась.
        Аспен перестал притворяться веселым и приблизился к окну. Где-то там в тумане спряталась железная дорога. Вот бы схватить свои и Кирины вещи и умчаться подальше от этого проклятого города.

* * *
        Кира спала, свернувшись в клубок. Положив под голову тоненькую руку, покрытую синяками, она подтянула к груди колени, будто пытаясь казаться еще меньше и незаметнее. Аспен устроился позади нее, прижал к себе, спрятал лицо в ее волосах. От Киры, как всегда, пахло персиками.
        - Что же с тобой происходит? - еле слышно прошептал Аспен. Его дыхание кольнуло ее, и она застонала во сне. Кира спала крепко, но Аспен чувствовал, что она рада, что он здесь, поблизости, охраняет ее сон. Ее пальцы цепко обернулись вокруг запястья Аспена и прижали его руки к ребрам. На мгновение он почувствовал под своей горячей шершавой ладонью ее кости, а затем Кира накрыла его ладонь своей и поместила ее на левую грудь. Вздохнула. Аспен тоже вздохнул, чувствуя под пальцами обнаженную плоть. Он прижал Киру теснее к себе и задремал.
        Где-то снаружи завывал ветер, швыряя в задрапированные окна его квартиры гнилые влажные листья, ударяясь о стекла холодными дождевыми каплями. В промозглой квартире стоял грохот. По водосточной трубе скатывались тяжелые струи, обрушиваясь на тротуар, заливая домашние растения парочки, живущей этажом ниже, которая приспособила пожарную лестницу под садик.
        Несколько минут Аспен размеренно дышал вместе с Кирой холодным воздухом квартиры, чувствовал, как остывает лицо и единственное горячее место во всем мире - ее грудь и голый живот. А затем, когда прогрохотал первый взрыв грома и задребезжали стекла, Аспен испуганно распахнул глаза и вдруг очутился в полной тишине.
        Он смотрел прямо в потолок. Водянистые блики на стенах из-за дождя на мгновение отвлекли его. А затем Аспен услышал странный, сковывающий движения скрип. И удар. Затем снова скрип и удар. Оторвав тяжелую голову от подушки, Аспен поежился от холода. Дверь на балкон была распахнута, и теперь, поддаваясь порывам ветра, она ударялась о дверной косяк, дребезжа стеклами. Шторы цвета переспелой вишни пропитались влагой, на полу уже натекла целая лужа.
        Аспен поднялся.
        - Ты отперла дверь? - Он сонно посмотрел на Киру, выпутываясь из одеяла, и застыл. Рядом было пусто. Только подушка была смятой. Сглотнув, Аспен поспешил на балкон, едва не врезавшись в стену, поскользнулся на пороге и обомлел. Кира сидела на перилах и смотрела куда-то вдаль, будто сквозь неестественный, фантастический туман могла разглядеть и железную дорогу, и центр с его переливающимися огнями, и готические башни УЭК.
        Аспен позвал ее, но сквозь рев ветра едва услышал свой голос. Тонкие хлопковые штаны тут же промокли и приклеились к ногам, а футболка облепила торс, слившись с кожей.
        Но Кира услышала. Ее короткие волосы прилипли к щекам и выглядели жалко. Крупные капли дождя набухали и скатывались вниз по шее, замирали на татуировке и скрывались под свитером. Каждая черточка ее тела была доступна взгляду - одежда превратилась во вторую кожу. Она была босой, но не чувствовала холода, в то время как Аспен продрог и стучал зубами.
        - Кира, идем внутрь, - твердо произнес он, обняв себя одной рукой и медленно ступая вперед.
        Аспен не думал, почему Кира сидит здесь, почему выглядит как оживший труп, почему смотрит в ответ так бесстрастно - все мысли разом улетучились. У него была лишь одна цель - вернуть Киру живой и невредимой.
        Он наступил на какую-то безделушку, валяющуюся под ногами, но едва почувствовал боль. От ступни потекла кровавая дорожка, но Аспен смотрел только на Киру.
        Она не собирается прыгать.
        Просто сидит.
        Она не собирается прыгать.
        Просто сидит.
        Она просто пугает его.
        Аспен протянул к ней руки, и Кира вытянула свою руку в ответ.
        - Я люблю тебя.
        - И я тебя. Иди ко мне, Кира. Иди ко мне.
        Их пальцы соприкоснулись, и Аспен увидел на ее лице промелькнувшие чувства сожаления и нежности, которые тут же бесследно испарились - их смыл ледяной ливень. Аспен видел, как по ее щекам катятся дорожки дождя, разбиваясь на мириады капель об острые колени, торчащие из порванных джинсов. Затем Кира прикрыла синюшные веки и шепнула:
        - Но я так больше не могу, Аспен.
        Он рванулся вперед. На одну секунду он почувствовал на коже ее тепло. А затем, будто в замедленной сьемке, Кира сорвалась с балкона вниз. Аспен заорал, будто раненое животное, безжалостно подбитое на охоте, и перегнулся через перила. Чувствуя, как в живот врезается деревянное ограждение, он безрезультатно схватил сырой воздух.
        - Кира, нет!
        Содрогнувшись от ужаса, Аспен очнулся и утонул в криках Киры, наполнивших реальность. Он резко сел и с диким сердцебиением обернулся. По стеклам хлестал дождь, в комнате был сумрак - все как в страшном сне. Но он не видит снов.
        Аспен попытался взять Киру, мечущуюся по постели, за руки, но она вырвалась с нечеловеческой силой.
        - Кира, Кира, Кира! - Он звал ее тысячу раз, пытаясь обнять, разбудить, но она ничего не слышала.
        На мгновение его посетила ужасная мысль, что им приснился один и тот же ночной кошмар, и сейчас Кира продолжает лететь вниз с балкона, разрывает собой туманные хлопья, ударяется спиной о тротуар…
        Она рвала на себе свитер, брыкалась ногами, спихнула Аспена с кровати. Он метнулся к выключателю, и когда загорелся свет, вновь прыгнул к Кире. Ее веки были плотно закрыты, под ними стояли слезы, изо рта вырывались бесконтрольные вопли. Она согнулась пополам. Аспен изловчился и обнял ее из-за спины, прижав ее руки крест-накрест к груди.
        - Кира, Кира, Кира, - шепнул он, ткнувшись носом в ее шею. - Успокойся, это я. Это Аспен. Все хорошо, ты в безопасности, ты дома. Кира, т-ш-ш-ш…
        Несколько минут спустя ее тело обмякло в его руках. Аспен упал на подушки, и Кира навалилась на него сверху, затем обернулась и крепко обняла за талию. Он услышал, как она плачет, но не мог вымолвить ни слова - слишком устал. В горле пересохло, мышцы все никак не хотели расслабиться.
        - Прости, - всхлипнула Кира, одной рукой вытирая глаза.
        Аспен исступленно выдохнул, методично поглаживая ее по спине. Свободной рукой он растрепал волосы и задержался на затылке, чувствуя, как под пальцами пульсирует жилка.
        - Что тебе приснилось? - шепотом спросил он. - Плохой сон?
        Кира сквозь слезы промычала нечто нечленораздельное. Аспен взял ее ладонями за щеки, и Кира нехотя ответила на его испытующий взгляд.
        - Что тебе снилось? - повторил он настойчивее.
        Она зажмурилась, а затем перекатилась на спину и поднялась с кровати. Прислушиваясь к звуку ее торопливых шагов в сторону кухни, Аспен спрятал лицо в ладонях и шумно вздохнул.
        Он снова испугался: а что, если им приснился один и тот же сон? Вдруг каким-то образом он передал Кире свое проклятие? Он вжал ладони в лицо так сильно, что заболели глаза. Но ведь ему не снятся сны, он видит лишь смерть. И его видения всегда сбываются, так?..
        Вдруг со стороны кухни послышался шум. Аспен вздрогнул и прислушался. Кажется, Кира обронила чайник - послышался грохот металла по полу. А вдруг с ней что-то случится?

* * *
        - Ты плохо выглядишь, - сказала Сьюзен, когда на следующий день они встретились в кафе рядом с его домом. Она коснулась пальцами его щеки, болезненно поморщившись. - Ужас.
        - Спасибо, от тебя комплиментов не допросишься, - с иронией произнес Аспен, криво улыбнувшись. Он слишком устал, чтобы изобразить настоящую улыбку, да и Сьюзен была очень проницательной.
        - Я ненадолго, - предупредил он, и Сьюзен тут же перешла к делу:
        - Что происходит? Почему нельзя встретиться у тебя?
        Аспен покачал головой, затем шепнул:
        - С Кирой что-то творится. Я боюсь за нее.
        Сьюзен ответила не сразу. Она осторожно крутила в руках белую чашку, наполненную кофе, и тщательно подбирала каждое слово.
        - Мне кажется, там случилось еще что-то.
        «Там» - это в поездке, понял Аспен.
        - С Кирой что-то случилось, - повторила Сьюзен, и Аспен почувствовал укол раздражения. - Что-то ужасное. Это… она сделала? - Сьюзен посмотрела на его правую щеку, где красовалась воспаленная царапина, и Аспен кивнул. Он хотел выложить все как на духу: что его мучают видения, что Кире снятся ночные кошмары, что она бьет посуду, что однажды он увидел ее в ванной с опасной бритвой… Но ничего не сказал. Слова просто застряли в горле.
        Аспену казалось, что он магическим образом настроился на «волну» Киры. И когда он нашел ее в собственной крови в своей ванной, то понял, что все кошмарные видения, где она падает с балкона, прыгает под поезд, травится снотворным, режет руки, вешается на поясе от плюшевого розового халата - это результат ее пока что не принятого решения.
        Такое не так-то просто объяснить. Он лишь хотел докопаться до истины. В их с Кирой отношениях уже пошли трещины - когда он отвез ее к Альме. Сестра провела с ней лишь двадцать минут, но была озабочена сверх меры и сказала, что направит ее к другому специалисту. Аспен не добился от старшей сестры никаких ответов, а Кира той ночью осталась в своей квартире. Она не разговаривала с Аспеном, и ей было плевать, что он просидел до самого утра на лестнице у ее двери, прислушиваясь ко всем звукам. Очередная страшная ночь в его жизни.
        - Ты можешь рассказать мне что угодно, - заверила Сьюзен, жалостливо глядя на него зелеными глазами.
        - Я знаю. Так ты… - он прокашлялся, выдавая неловкость, - привезла ее вещи? Была в ее квартире? Там нет ничего странного?
        - Нет, там нет ничего странного, - ответила она разочарованным голосом. - Я надеялась обнаружить ее личный дневник, но сомневаюсь, что она стала бы изливать свои мысли на бумагу.
        - Ты бы прочла ее дневник?
        - Да, прочла бы, - без толики смущения ответила она, заправив русую прядь волос за ухо. Ее тонкие легкие волосы волнами лежали на узких плечах. Челка встопорщилась и торчала в разные стороны, но Сьюзен не озаботилась тем, чтобы поправить ее. - Кира моя подруга, и я хочу знать, что именно с ней творится. Но, как я уже сказала, в ее квартире нет ничего, странного. Здесь, - она похлопала рукой по кожаной сумке на соседнем кресле, - все самое необходимое.
        - Спасибо. - Аспен посмотрел на нее с благодарностью, и Сьюзен слабо улыбнулась. В ее взгляде все еще сквозили сочувствие и тревога.
        Она видела, что из него постепенно ускользают жизненные силы. Он зарос щетиной и плохо вымыл волосы. Белки налились кровью, обнажая сеточки сосудов, щеки впали, и даже губы были бледными. Он пришел в кафе в футболке шиворот-навыворот, но даже не заметил этого. Как не замечал и всего остального, например, что у самой Сьюзен мешки под глазами, и недавно она оказалась в травмпункте из-за двух сломанных пальцев. Но он был поглощен судьбой другой девушки. Все его мысли занимала только Кира Джеймис-Ллойд.
        Домой он вернулся на нервах и так хлопнул входной дверью, что едва не сломал ее.
        - Кира? - осторожно позвал он, опуская ее сумку с вещами на пол и выбираясь из обуви. Прислушиваясь к каждому шороху, к звукам, доносящимся из труб и гулу с улицы, он вошел в спальню и затаил дыхание, увидев дверь на балкон распахнутой.
        - Ты видел? - Кира выглянула из-за тяжелой бордовой шторы, свисающей до самого пола. Во взгляде - чистое удивление. Аспен отметил, что на ее щеках появился здоровый румянец, и с облегчением выдохнул. Он направился к ней.
        - Что именно?
        - Там цветы на лестнице.
        Какого черта ей понадобилось туда идти?
        - Кира. - Аспен бережно взял ее за руки, одна из которых была перебинтована свежей марлевой повязкой, и проникновенно попросил: - Пожалуйста, не выходи наружу.
        Она позволила увести себя с балкона только потому, что была в замешательстве.
        - Почему? В чем дело?
        Она будто ждала нормального объяснения, вроде: «Эй, по городу ходит грипп» или «Кира, началась война, сиди дома». Но он не дал объяснений.
        - Кстати, я встретился со Сьюзен, она передала тебе вещи.
        Кира, как он и надеялся, тут же отвлеклась и поспешила из комнаты в прихожую. Вернувшись с сумкой, она порылась в ней и сухо констатировала:
        - Самое необходимое. О, ты только погляди на это. - Она вытащила наружу что-то длинное и шелковистое и с сарказмом объяснила: - Это твой пеньюар.
        - Мой - что?
        Аспен присел на край кровати, усиленно притворяясь заинтересованным, чтобы создать видимость, будто в их жизни все как прежде.
        Кира выпрямилась и швырнула Аспену черную штуковину. Он поймал ее и приложил к себе.
        - Маловато будет.
        Кира покачала головой, всем своим видом показывая, что ее умиляет его глупость.
        - Скалларк подарила, - коротко пояснила она, подходя к нему и вырывая пеньюар у него из рук. - Чтобы я надела его для тебя.
        Аспен посмотрел на черную штуку под другим углом, и когда Кира вернулась к сумке и вновь принялась за исследования, у него созрел план: как угодно отвлечь ее.
        - Так примерь.
        Кира резко обернулась, решив, что ослышалась. Ведь Аспен ни разу не прикоснулся к ней с тех пор, как она…
        С чего бы…
        Но его испытующий взгляд, полный немого вызова, отмел все ее сомнения. Кира в один миг очутилась в холодных объятиях страха и предвкушения, и она медленно выпрямилась.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Надень-его-на-свое-тело, - с расстановкой сказал Аспен. - Прямо сейчас.
        Уже потом, много лет спустя, Кира скажет ему страшные, жуткие вещи. Она будет обвинять его, бить кулаками по груди, будет пытаться укусить и всячески причинить боль. И кричать: «Ты же хотел отвлечь меня собой! И я включилась в твою игру!»
        Но сейчас никто не думал о последствиях, никто не думал о будущем. Это потом Аспен, изнутри истекая кровью, прислонится к стене в ванной, изо всех сил сдерживая слезы. «Как ты можешь любить кого-то, если тебя никто не любит?»
        Сейчас он неспешно приблизился, давая Кире привыкнуть к его присутствию. Он ощущал каждый шаг всеми фибрами души, почти дрожал от собственной медлительности. Кира не двигалась, вытянувшись в струнку. Она так крепко сжала пальцы, что кулаки побелели.
        - Кира, не бойся.
        Она с трудом разлепила пересохшие губы.
        - Я и не боюсь.
        Боится, будто в первый раз.
        Войдя в роль, Аспен совершенно забыл о том, что на Рождество Кира первая приблизилась, первая поцеловала, первая разделась. А сейчас он, как голодная дворняга, собирается наброситься на нее, словно на сахарную косточку. Он опомнился, наклонился и взял ее одеревеневшую руку. Накрыл ее кулак ладонью и нежно сжал.
        - Все хорошо. Ничего не будет. Давай закажем чего-нибудь, ладно? Ты голодна?
        Он выпустил ее руку и с упавшим сердцем, коря себя за глупость, направился на кухню, но Кира вдруг последовала за ним, выронив из рук подарок Скалларк.
        - Аспен… Аспен, погоди, что это было? - Он обернулся, собираясь что-нибудь придумать и отвертеться, но Кира огорошила его совершенно идиотским вопросом: - Ты что, больше не любишь меня?
        С чего она, черт возьми, сделала такой вывод?
        - Я люблю тебя, - произнес он и громче и четче повторил: - Конечно, я люблю тебя, Кира. Что за…
        - Тогда не отворачивайся от меня, будто я шлюха.
        Что?
        Аспен почувствовал, что его сердце от страха забилось быстрее. Опять начинается. Сейчас Кира уйдет, и ее место займет та, другая. Та, что вопит до рези в горле, кидает в него первыми попавшимися вещами, бьет себя.
        - Аспен, не отворачивайся от меня, только не отворачивайся…
        Через несколько лет он будет винить себя в том, что убил в Кире любовь и трогательность, измучил ее похотливыми желаниями, превратил их чувства в ничто - но не сейчас. Сейчас он просто хотел ее, а она - его. Он не мог шагнуть назад и позволил ей зарыться в его волосы пальцами. Он позволил ей укусить себя за шею в то место, где была татуировка. Он позволил ей командовать. Аспен не хотел угождать ей. Просто желал, чтобы Кира прекратила плакать. Она прекратила и на мгновение стала счастливой: когда мир накренился, и она сорвала с Аспена рубашку, а затем стянула через голову свою темно-вишневую водолазку под цвет штор в его спальне; когда их вещи упали на пол; когда лунный свет ласкал их полуобнаженные тела на смятой постели; когда Аспен коснулся ее губ своими в исступленном, жарком поцелуе…
        А затем струны Киры лопнули в одночасье - Аспен нажал на болевую точку в ее теле. Глубоко проник в гноящуюся незажившую рану, сорвал с тела кожу и вгрызся в нее зубами. Она заверещала, резко отодвигаясь от него, ее пальцы вдруг превратились в опасные бритвы и резанули его предплечье.
        Аспен вскочил с постели дезориентированный, измученный, выпитый досуха. Ее руки уже запутались в покрывале, но это не мешало ей дергаться в жутких судорогах. Пружины скрипели, изнывали от боли.
        Аспен схватился за голову, шумно дыша.
        Он так устал.
        Так устал.
        Собравшись с силами, он быстро натянул штаны и вернулся к постели. Укутал тело Киры, пылающее в невидимом огне, в покрывало. Она перестала буйствовать. Может, устала, а может, опомнилась. Аспен несколько часов держал ее в объятиях. Кира что-то бормотала. Молилась, пела песни, просила прощения - кто знает? Потом затихла.
        За окном было по-прежнему темно, сверкали молнии.
        Аспен чувствовал, что у него внутри тоже бушует ураган.
        - Кира, что с тобой случилось? - спросил он, где-то в глубине души трусливо надеясь, что она не ответит.
        - Я… - Голос ее был хриплым после долгих криков. Аспен не видел ее лица, но знал, что у нее виноватое выражение. Он привык к нему - с тех пор как Кира вернулась, она часто выглядела виноватой.
        - Мы должны расстаться.
        Аспен застыл, его сердце ухнулось вниз. Он зажмурился и вдруг почувствовал, что в глазах становится непривычно горячо.
        - Аспен, ты меня слышал? - повторила Кира, все еще не оборачиваясь и прижимаясь спиной к его груди. Их тела остыли и слились в неестественном положении. Кровь едва доходила до конечностей, но никто не двигался. Потому что движение - жизнь. А они уже оба, считай, мертвы. Прочистив горло, он беспечно ответил:
        - Поговорим об этом завтра, Кира. Спи.

* * *
        Аспен проснулся мгновенно, будто кто-то громко позвал его по имени. Нет, это всего лишь дверь скрипнула…
        Стоп.
        Дверь?
        Аспен пошарил рядом с собой ладонью и обнаружил пустоту.
        Дальше все случилось быстро. Прямо на пижаму он накинул куртку, сунул босые ноги в кроссовки и выбежал в коридор. Он не обращал внимания на холод, встретивший его крепкими объятиями, не почувствовал, как его волос касается снег.
        Аспен беспрестанно вопил ее имя, шаря фонариком между машин, припорошенных первым снегом. Когда пошел первый снег, они с Кирой впервые поцеловалось. Все началось со снегом и закончится тоже с ним.
        Проклятый, проклятый снег.
        - КИРА! - Он задыхался от холодного воздуха и не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего страха.
        Он снова ребенок. Ему вновь пять лет, когда его оставила женщина, которая должна была его любить. Ему вновь пять, и он вновь заблудился. Ему пять, и он выпотрошен, как тупое животное. Пинает снег и орет, будто одержимый, будто с него заживо сдирают кожу. Бегает между машин, обшаривает остановки и тупики, спустился под мост.
        Он боялся, что она что-то сделает с собой.
        Вдруг шагнет под машину? Вдруг спрыгнет с моста? Вдруг, вдруг, вдруг…
        Когда зародился бледный, призрачный рассвет, когда серебро снежинок проступило отчетливее в свете гаснущих уличных фонарей, Аспен добрался наконец до дома Киры. Уставшим шагом поднялся по лестнице и прислонился к двери ее квартиры. Несколько раз постучал.
        - Кира. Это я. Это Аспен. Пожалуйста. - Его голос преломился. Его окоченевшая ладонь скользнула по двери вниз. - Пожалуйста. Я ничего не понимаю. Что ты делаешь?.. Кира, отопри дверь.
        Но никто так и не открыл ему, и ключа на месте не было…
        И только через много лет Аспен узнает правду.
        - Он заставил меня смотреть, как он делал это с моей мамой…
        А сейчас Аспен был просто выброшенной на улицу голодной дворнягой, которая скулила под дверью родного человека, умоляя впустить внутрь погреться хоть на минуточку…

* * *
        Я снова набрала номер детектива Дина - тщетно. Притопывая от нетерпения ногой, я позвонила Дориану. Он только-только проснулся, хотя мои наручные часы показывали начало второго, и когда я попросила его связаться с кем-нибудь из участка, чтобы устроить мне встречу с Лаурой, он что-то промычал в ответ о том, что мне следует позвонить моему новому лучшему другу Эндрю Дину.
        - Детектив Дин не берет трубку, - ответила я, - а вот ты, готова спорить, можешь позвонить своим приятелям и… попросить о маленькой услуге, - закончила я в тишину, потому что Дориан отключился, даже не дослушав.
        Супер. Его настроение стало хуже прежнего.
        Я отложила мобильник в бардачок.
        Как Дориан и Альма могут пожениться, если не выносят друг друга? Или Ной решил подшутить надо мной?
        Вдруг раздалась знакомая мелодия звонка. Я схватила телефон.
        - Езжай в участок. Тебя встретит офицер Крестовски. Я сказал ей, что ты пишешь работу по криминалистике.
        Такое ощущение, будто весь город пишет работу по криминалистике.
        - Хорошо, спасибо, - сказала я, но Дориан услышал лишь «хорошо», потому что поспешно отключился.
        Офицер Крестовски оказалась женщиной не из разговорчивых, и она была высокой и крупной. Не полной или толстой, а именно крупной: у нее были широкие плечи, крепкие бедра и талия с хорошим брюшным прессом. Облегающая серая кофта с треугольным вырезом подчеркивала упругую грудь и бицепсы; длинные рыжие волосы, собранные в толстую косу, горели красным под тусклым освещением коридора, который вел к переговорной комнате, где меня дожидалась Лаура Дюваль.
        - Я думала, ты старше, - сказала офицер Крестовски, бодро шагая впереди. - Уверена, что сможешь говорить с серийной убийцей? Я читала ее дело. Лаура пыталась убить тебя в Криттонском лесу.
        Офицер Крестовски чуть повернула голову в сторону, чтобы косо глянуть на меня из-за плеча.
        - Да. Справлюсь.
        - Хорошо. У тебя есть десять минут. Можешь записывать беседу на диктофон, чтобы использовать полученную информацию для написания работы. Удачи.
        Я поблагодарила ее, и она в ответ, постучав себя по запястью, где находились противоударные водонепроницаемые часы, напомнила:
        - Десять минут. Потом я увожу ее.
        Я решила, что десять минут для разговора с Лаурой Дюваль это даже много, ведь в прошлый раз она вышла из себя уже через две минуты. Моя решимость возросла, когда я увидела ее за металлическим столом в спецодежде для заключенных. Хоть суда еще не было, женщина выглядела так, будто ее приговорили к смертной казни: под глазами мешки, пучок светлых волос растрепался, от чего казалось, что по голове растеклась пена, на щеках и носу кожа красная, воспаленная.
        Когда Лаура подняла голову и увидела меня, лицо резко стало настороженным, а глаза расширились. Я опустилась за стол напротив, стараясь не смотреть на запястья Лауры, прикованные к столу, и поздоровалась.
        - Что тебе нужно?
        - Вы помните меня?
        - Я пока что не сошла с ума, - моргнув, недовольным тоном отрезала она и отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес. Мне внезапно захотелось уточнить: разве убийство восьми человек не говорит о том, что вы сошли с ума?
        Прочистив горло, я наклонилась вперед и положила руки на стол, сцепив пальцы в замок.
        - Это вы убили Скалларк?
        Словно в замедленной съемке она медленно повернула голову в мою сторону, и наши взгляды встретились: мой - невозмутимый и ее - полный ненависти. Я бы тоже могла смотреть на нее уничтожающе, так, будто не видела никого хуже. Но не хотела. Здесь, в этом ужасном, отвратительно-грязном месте, наполненном отчаянием и болью, на нее все глядели именно так - будто видят склизкое чудовище, покрытое коростой и струпьями.
        - Да, - сказала она. Что она чувствует сейчас, признаваясь в содеянном? И почему она призналась? Ведь в действительности ее никто не подозревал. Никто.
        - Зачем вы пытались меня подставить? - В ответ - стена молчания. Я задала новый вопрос: - Зачем вы пытались меня убить в Криттонском лесу?
        Опять повисло молчание, но потом Лаура все же снизошла до ответа, и, глядя мне прямо в глаза, произнесла:
        - Потому что ты угрожала моей племяннице.
        Я тщательно обдумала ее ответ.
        В груди скреблось что-то противное, какое-то странное чувство.
        - Почему вы не завершили начатое?
        Я склонила голову набок. И все же было в Лауре Дюваль что-то странное, помимо того, что все говорили: она и есть Неизвестный.
        Стоп.
        Все говорили?
        А я что?
        Уж не пытается ли эта женщина признаться в том, чего не совершала?
        Я совсем забыла о том, что время истекает.
        Нет.
        Я посмотрела на безжалостное, мертвое лицо Лауры Дюваль с отсутствующим выражением.
        Нееееет.
        На теле Скалларк были ее отпечатки. Она закапывала в своем дворе окровавленную фату.
        Это она.
        Без сомнений, она.
        Я сглотнула.
        - Почему, убив мою подругу Сьюзен, вы оставили меня в живых?
        - Я хотела присмотреться к тебе получше.
        Что это значит?
        - Вы знали Дэйзи Келли? - Я смотрела прямо в ее глаза, не моргая.
        - Нет.
        - Вы когда-нибудь слышали это имя?
        - Да, слышала, - прорычала Лаура, наконец-то начиная терять над собой контроль. Наверное, она спрашивала себя, с какой стати вообще отвечает на мои вопросы. И я раздражала ее так же сильно, как раздражала Стивена Роджерса, не соответствуя его ожиданиям.
        - Что вы слышали о ней?
        - Не твое собачье дело!
        - Вы когда-нибудь слышали о мужчине по прозвищу Ди? Ваша сестра Олива когда-нибудь упоминала о человеке по имени Ди? Она говорила о Дэйзи Келли?
        Тут Лаура прикрыла веки, но это выглядело как вынужденная мера. Словно закрыв глаза, она могла отгородиться от меня и вернуть себе контроль над телом. Она была в гневе. Она была огненной лавой, запертой в человеческом сосуде. Она клокотала внутри, но внешне оставалась спокойной. И когда она открыла глаза, то убийственным тоном осведомилась:
        - Ты это серьезно?
        - Да. - Моя манера говорить кардинально отличалась от ее - спешная и нетерпеливая. Жаждущая все знать. Ее же - тягучая горячая лава, рискующая опалить меня в любой момент.
        - Я ничего не знаю ни о каком Ди, и точка. Единственным мужчиной в жизни моей сестры, имя которого начиналось на букву «д», был Джек - ее чертов муженек-психопат, который, слава богу, мертв и уже давно покоится в земле в гробу. Черт возьми… - пренебрежительно пробормотала она, поворачивая голову в сторону. - Тоже мне…
        Лаура хлопнула перед моим носом железной дверью с табличкой «ТУПИК».
        - У вас были близкие отношения с вашей сестрой? - наугад спросила я, совершенно запутавшись в том, кем для Оливы Дюваль был Ди и почему он ее похитил. Может, она действительно была случайной жертвой?
        Стоило опять заговорить о ее погибшей сестре, и Лаура разозлилась, но я помнила, что мое время на исходе, поэтому не позволила ей встревать со своими дикими возмущенными комментариями, беспорядочно ссыпая на ее голову вопросы.
        - А зачем вы встречались с моей мамой перед самой ее смертью?
        - Я же сказала: не твое собачье дело, черт возьми! - злобно отрезала Лаура, и на ее лице на секунду появилось то выражение, которое было слишком знакомо мне благодаря Леде Стивенсон.
        Не мое дело? Она говорит о моей маме. Я медленно отклонилась назад и потерла вспотевшие ладони о штаны. Сжала ткань в кулаках и выдохнула. И вдруг губы Лауры Дюваль дрогнули в слабой усмешке.
        Я сосредоточилась на своих мыслях и спросила:
        - А вы любите искусство?
        Она удивилась и раздраженно ответила:
        - При чем здесь это?! Нет, не люблю, и что с того?!
        Если это так, сомневаюсь, что Лаура назначила моей маме встречу насчет картин или галереи. Значит, речь шла о Потрошителе, Дэйзи Келли и Оливе.
        Но почему Лаура молчит?
        Я разозлилась. Это был резкий, болезненный и внезапный укол, как первая капля дождя, холодным наконечником ударившая в плечи, студеным холодом ворвавшаяся в грудь. Только вместо холода мне стало жарко. Под расстегнутым пиджаком и белой водолазкой стало нестерпимо горячо, будто теперь лава из тела Лауры перетекла в мое. Между лопатками выступил пот.
        Я попыталась не злиться, напомнив себе, что я в тюрьме и время посещения заканчивается. Из десяти отведенных мне минут осталось не более трех, и вот сейчас, вот прямо в эту секунду, пока я сжимаю кулаки и сдерживаю гнев, офицер Крестовски распахнет дверь и ступит ботинками на порог.
        Я пыталась не злиться, но Лаура злила.
        Она, как и Дэйзи Келли, что-то знала, но не говорила.
        За моей спиной хлопнула дверь, и я едва не подскочила, не осознавая, что на самом деле сидела напротив заключенной как натянутая от напряжения гудящая струна. Я обернулась как раз в ту секунду, когда на мое плечо легла рука офицера Крестовски.
        - Ну как? Есть полезная информация?
        Я поднялась на ноги, и Лаура Дюваль проследила за мной взглядом, в котором опять проскользнул раздражающий меня триумф. Она вела себя так, будто одержала победу в сложной шахматной партии, забыв о том, что речь шла на самом-то деле о мертвых людях.
        - Мы сможем встретиться еще раз? - спросила я, обращаясь к ней, и в ответ она иронично улыбнулась:
        - Попробую выделить для тебя минутку.
        Офицер Крестовски подтолкнула меня в спину ненавязчивым движением руки, и я подчинилась и сделала пару шагов к двери. За спиной послышался грохот - Лауру Дюваль открепили от стола.
        - А зачем вы убили Згардоли? - выпалила я, поспешно оборачиваясь. Вокруг меня застыли все: и Лаура, и охранник, и офицер Крестовски. А затем Лаура отмерла и бесстрастно ответила:
        - Потому что хотела спасти тебя.
        Я отвернулась и направилась к двери, ведомая за локоть офицером Крестовски. Мои шаги звенели в ушах, а в голове крутилась мысль, что с губ Лауры Дюваль только что сорвалась абсолютная, незавуалированная ложь. И хуже всего то, что женщина выглядела так, будто ей на самом деле плевать, о чем я думаю и в чем подозреваю ее. Она заперта вдали от меня - за сотни тысяч километров - в другом мире, в клетке.
        А я?
        За нами с офицером Крестовски захлопнулась дверь, и этот железный грохот вернул меня в реальность, где я - снаружи, а Лаура Дюваль - внутри.
        - Ну что? - повторила офицер Крестовски, с улыбкой глядя на меня. Толстая рыжая коса покоилась на ее груди. - Получила что хотела, а?
        - Вроде того. - Мой уклончивый ответ полностью удовлетворил женщину, и она направилась по длинному коридору вперед, хлопнув меня по спине и велев убираться вон.
        Когда я забралась в свою машину, мое колено снова стало подергиваться. Я сцепила руки в замок, сложила их на руле и сосредоточенным взглядом изучила дорожки голубоватых вен, выпирающих из-под бледной кожи. Когда взгляд зацепился за белый шрам, уходящий под рукав водолазки, я подняла голову и посмотрела прямо перед собой, а затем, наконец решившись, достала из бардачка мобильный телефон. Больше не колеблясь, я отправила молчащему все утро и весь день детективу Дину престранное голосовое сообщение с мучившим меня вопросом.
        Возможно ли каким-то образом оставить на теле чужие отпечатки пальцев, чтобы подставить человека?

* * *
        Детектив Дин так и не перезвонил, и его молчание сперва удивило меня, а потом стало раздражать. Я проведала Аспена (Кира, к счастью, спала с книжкой на коленях, уронив голову на грудь), затем встретилась с доктором Арнеттом, который похвалил меня. «Наконец-то я вижу тебя там, где ты должна быть, и в то время, в которое ты должна быть. Иди вниз в отделение «Скорой помощи». Крэйг, должно быть, уже там», - ядовито улыбнулся он, хлопнув меня по плечу с такой силой, что я чуть не получила незапланированный вывих. Я ободряюще кивнула и, по-прежнему думая о затаившемся детективе, направилась в ординаторскую, чтобы захватить таблетки и воду.
        Возможно ли каким-то образом оставить на теле чужие отпечатки пальцев, чтобы подставить человека?
        - О, черт, черт! - оглушил меня вопль Крэйга, стоило толкнуть дверь в ординаторскую. Сперва взлетели белые занавески, затем послышалось бурчание, и я вовремя отскочила в сторону - у Крэйга в руке была чашка, чай из которой пролился на его бежевый свитер.
        - Горячо? - спросила я, одним резким движением сдергивая с широких плеч Крэйга халат.
        - Нет, это ж кашемир! - воскликнул он, срывая с себя свитер. Я перестала суетиться и отступила на шаг, а Крэйг, криво улыбнувшись, сказал:
        - Помнишь, я говорил, будто иногда хожу на каблуках? - Я кивнула. - Мне кажется, ты тоже.
        - Извини. Снимай свитер, по дороге домой я отдам его в химчистку.
        - Да брось! - Крэйг махнул рукой, стянул халат, затем свитер и остался в одной белой майке, задравшейся до самой груди и обнажившей великолепный пресс. Заметив мой взгляд, Крэйг опустил майку вниз, сделав странное движение, будто крутил хула-хуп.
        - Впечатляет?
        - Да.
        - Хочешь, померяемся силами?
        - Нет.
        Сделав серьезное лицо, он бросил свой свитер на диван и потянулся к шкафу, откуда достал отглаженную черную рубашку. Подозреваю, рубашка была предназначена для похорон, но я не стала уточнять, так ли это. Крэйг, надевая ее и при этом глядя мне в глаза, задумчиво произнес:
        - Вообще-то я хотел с тобой поговорить.
        - О чем? - спросила я, сунув руки в карманы. Крэйг застегнул почти все пуговицы, заправил рубашку в джинсы и затем надел халат.
        - Не думаю, что для тебя это будет проблемой, - начал он издалека.
        - Какая проблема?
        - Поработать двадцать восьмого и двадцать девятого ноября, - отстраненно произнес он, приглаживая растрепавшиеся волосы. Они наэлектризовались и тянулись за ладонью как приклеенные. Я наблюдала за этим явлением, вытаскивая из памяти нечто важное, связанное с этой датой.
        - Нет, не могу.
        Крэйг уставился на меня с неподдельным удивлением.
        - Ты серьезно? Ты же живешь на работе. Я думал подарить тебе на следующий день рождения спальный мешок и ночник, чтобы ты спала в больнице. - Я улыбнулась и подняла ладонь, прерывая его шуточное возмущение:
        - У меня свадьба. То есть у моей подруги. Я обещала присутствовать, и если скажу, что работа важнее, она съест меня живьем.
        - Погоди, - Крэйг приблизился ко мне со странным выражением лица, скрещивая руки на груди. Я снова спрятала руку в кармане халата. - А как зовут жениха?
        А почему он не спросил, как зовут невесту?
        - Не помню. Хосе? Хьюго?
        - Хуго! - выпалил Крэйг так громко, что я дернула плечами. Он недоверчиво покачал головой, улыбаясь во весь рот. - Разве это возможно?!
        Имя «Хуго» встретилось мне впервые, но думаю да, это возможно.
        - Короче говоря, Хуго - мой старший брат. Помнишь, я говорил про странные имена в моей семейке? Ну так вот, думаю, Хуго бы со мной согласился. Наша мать очень любит подобные имена, такие, которые выделяются.
        Я соображала быстро, но, похоже, все же недостаточно. За секунду показалось, что мой мир сделал разворот на сто восемьдесят градусов. Я свела брови, уточнив:
        - Хочешь сказать, что Селена выходит замуж за твоего брата?
        - Именно это я и сказал, - самодовольно ответил Крэйг. - Теперь дай я обниму тебя! - Крэйг, не спрашивая разрешения, сжал меня в тесных объятиях и выпустил из рук до того, как я стукнула его по спине. Он схватил меня за предплечья. - Можно сказать, двадцать девятого ноября мы станем с тобой родственниками. Может, вместе отправимся на свадьбу?
        - Э-э… мне не кажется…
        - Брось, это отличная идея! Прекрати корчить рожи. Будет здорово! - На его лице все еще была эта улыбка, которая всегда располагала к себе и растапливала в моей груди лед, но мне показалось, что в глазах Крэйга проскользнул подозрительный блеск. - Думаешь, нам не повредит немного отвлечься?
        Я молчала целых тридцать секунд, и улыбка Крэйга померкла. Мне стало жаль, что я вновь так действую на людей - заставляю их спуститься с небес на землю. Чтобы как-то поднять ему и себе настроение, я вскинула бровь, осведомившись:
        - Так мы что, поедем на одной машине? - Он расплылся в улыбке, но я начисто стерла ее своим вопросом, будто ластиком: - А почему ты не пригласил Гретту? Вы расстались?
        - Нет, мы с Греттой не расстались, просто… свадьба - это очень щекотливая ситуация в нашей семье. Понимаешь, я боюсь, что Гретта слегка напугает мою маму, а она у меня весьма впечатлительная. И, ну, я решил, что… нужно выбирать лучшее из зол, - закончил он, широко улыбаясь. - Я думаю, ты напугаешь ее не так сильно, как Гретта.

* * *
        Через пару минут мы с Крэйгом рассредоточились по больнице, договорившись встретиться через три четверти часа. Теперь моя голова, помимо безумных вопросов о том, куда запропастился детектив Дин, и мыслями о Ное и Дориане, еще была заполнена предложением Крейга отправиться вдвоем на свадьбу Селены и его брата.
        Это вообще возможно? Свадьба? Не в моем мире. Но в мире нормальных людей, таких как Селена и ее жених… брат Крэйга.
        Когда я шла по коридору первого этажа в сторону отделения «Скорой помощи», передо мной вдруг из ниоткуда выросла Кира и преградила мне путь.
        - Кая, Кая, послушай… - начала она свистящим шепотом, будто боялась, что нас подслушают.
        Безумное выражение ее лица возродило в моей груди то странное чувство, в котором я пребывала после смерти ее отца и до того момента, когда поняла, кем являюсь на самом деле. Отчуждение и безнадега, приправленные зловонным дыханием надвигающейся беды, вновь ударили в лицо, и я дернула крыльями носа и свела брови. Но чудное поведение Киры подкупило, и когда она схватила меня за оба запястья и повела в сторону женской уборной, находящейся слева от меня, я пошла за ней без возражений. Кира завела меня в самую дальнюю кабинку у зарешеченного окна, и я поинтересовалась:
        - Что ты делаешь?
        - Тш-ш! - умоляющим шепотом попросила она, дрожащей рукой задергивая щеколду на двери. Затем, едва разлепляя губы и подражая плохому чревовещателю, прошептала:
        - Я его видела.
        - Кого?
        Мешки под ее глазами были огромными, вздувшимися и лиловыми, как переспевшие сливы, а глаза - темно-серого цвета из-за больших, поглощающих тьму зрачков. Кира шепнула мне в лицо, даже ни разу не моргнув:
        - Моего отца.
        Мгновение моя грудь была неподвижна, а затем я вытащила руки из карманов (куда автоматически спрятала их, чтобы Кира вновь не схватила меня) и на выдохе начала:
        - Кира…
        - Знаю, знаю… - поспешно перебила она с видом человека, уставшего слушать одно и то же изо дня в день. - Знаю, он больше не причинит мне зла…
        - Не причинит, - подтвердила я. Потому что он давно мертв. Но где тело? Где те-ло?
        - Но… - Кира не слушала, поэтому и я прекратила зря тратить слова и бесстрастно наблюдала за тем, как она вцепилась в волосы обеими руками и сжала их у корней. Будто ей не терпелось вырвать и уничтожить какую-то страшную мысль. Ее лоб с всклоченной челкой испещрили горизонтальные морщины. - Я не могу ничего с этим сделать. Я вижу его, Кая.
        Кира вновь подняла голову, и тогда я увидела, как ее глаза наполняются кристально-чистыми, искренними слезами. Я не выдержала и, взяв ее за руки, безжалостно оторвала их от головы.
        - Послушай! Тебе ничего, совершенно ничего не грозит.
        Она открыла рот, внимая моим словам, и выглядела так, будто готова была поверить во что угодно. Она хотела поверить во все, что я скажу, поэтому я прошептала:
        - Кира, твой отец уже мертв и не сможет тебя обидеть, а призраков не существует. Понимаешь? - Она поспешно кивнула. Я сделала шаг вперед, и носки моих ботинок соприкоснулись с ее посеревшими кроссовками. Я продолжала гипнотизировать ее.
        - Пожалуйста, ничего не бойся. С тобой ничего не случится. Обещаю. Хорошо?
        Я видела, что она собирается сказать нетвердое «да», видела, что еще чуть-чуть и она кинется мне на шею, и знала, что если она обнимет меня, то я не стану ее отталкивать, а просто позволю почувствовать себя лучше, почувствовать себя защищенной.
        Кира открыла рот и судорожно вздохнула, собираясь дать утвердительный ответ, а затем мы обе синхронно подскочили, потому что в туалете с грохотом захлопнулась дверь, и на секунду в комнату вползли звуки больницы и тут же исчезли.
        - Кто здесь? - Кира встрепенулась и схватила меня за руку. Она смотрела на меня так, будто я знала ответ, потому что могла видеть сквозь пластик и стены. Я отодвинула щеколду и вышла из кабинки, физически ощущая, как желудок сжался. Ведь Кира не была такой - пугливый зверек, который выбежал на проезжую часть дороги и, очутившись в смертельном свете фар, прижал ушки к голове.
        Но когда я обвела взглядом туалет, я забыла обо всем и сама на секунду готова была превратиться в пугливого зайца. На одном из зеркал по диагонали было выведено красным:
        Я СПАСУ ТЕБЯ
        Секунду я стояла полностью парализованная, затем пересекла туалет, звучно шагая по кафелю, и распахнула дверь. В коридоре не оказалось никого подозрительного, и я вернулась. Кира стояла с вытаращенными глазами у нашей с ней туалетной кабинки. Прижав руки к груди, она всхлипнула:
        - О боже.
        Я подошла к ней и велела прекратить истерику, прекратить дрожать, прекратить вести себя как пятилетняя девчонка. Но Кира дрожала, и я, пытаясь вернуть своему голосу живость, взяла ее за плечи.
        - Ничего страшного, Кира.
        - Ничего страшного? - Она панически хватала ртом воздух, вцепившись ногтями в мои запястья. - Ничего страшного? Мой отец здесь! Он хочет отомстить!
        - Твой-отец-мертв, - с расстановкой сказала я. - Мы его убили.
        - НЕТ!
        Я не знала, пыталась ли Кира сказать, что ее отец жив, или что мы его не убивали, или все вместе. В этот момент, нет, в ту секунду, когда я увидела надпись на зеркале, я поняла, что уже ничего не знаю и ни в чем не уверена.
        Нет, все-таки кое-что я знаю.
        - Кая, как ты не понимаешь? Это его призрак… его призрак теперь будет преследовать меня…
        Переступив с ноги на ногу под натиском Киры, я резким и болезненным движением оторвала ее руки от себя и прижала к ее бокам.
        - Прекрати. Орать. Немедленно. - Она захлопнула рот, и я секунду подождала нового взрыва, а затем, когда его не случилось, продолжила: - Хватит. Призраков не существует. Твой отец мертв. Это просто глупый розыгрыш. И все. Это ничего не значит.
        - Ты… ты так считаешь?
        - Конечно! - воскликнула я таким голосом, будто это было очевидно. Еще и усмехнулась.
        Вместо Кириного ответа в моих ушах зазвучал голос медиума - соседки четы Келли: «Духам не суждено покинуть Эттон-Крик и последовать за своей целью. Это запертое место». По моим плечам поползли мурашки, но я отмахнулась, ведь на самом деле призраков не существует. Лара Келли видела не дух своей дочери, а меня. Она перепутала меня со своей умершей двадцать лет назад малышкой Дэйзи Келли.
        Но… если призраков не существует, кто я?
        А вдруг отец Киры такой же, как я?
        Нет…
        Я посмотрела на надпись на зеркале, когда Кира наконец-то сорвалась и бросилась мне на шею. Было неприятно прикасаться к ней, но я не отступила, глядя немигающим взглядом на послание.
        Дело вовсе не в ее отце.
        Это Неизвестный. Он заявил, что собирается открыть охоту на Киру. Спасти ее.
        Никакой это не призрак отца.
        И Лаура не Неизвестный.
        Значит, Неизвестный все еще на свободе.
        Глава III
        Свадьбы
        Весна 2008
        Ночь была по-весеннему прохладной, но Дориан, сидящий за письменным столом у приоткрытого окна, ежился так, будто снаружи вьюга. Он кутался в плед и постоянно поправлял сползающие с носа очки, пока готовился к предстоящему экзамену. Отложив учебник, он взял библиотечный словарь и сделал несколько пометок в тетради.
        В комнату заглянула мама, поставила перед Дорианом кружку с кофе и исчезла. Дориан поспешно сделал глоток, обжигая ладони о фарфор. Когда стекла очков запотели, он тут же стянул их и, рискуя опалить гортань, осушил кружку наполовину. Затем захлопнул окно, решив, что комната достаточно проветрилась за три минуты, и вновь развалился в кресле, накрывшись пледом с головой.
        Часы показывали сперва девять вечера, затем десять, затем одиннадцать. В приоткрытую дверь опять заглянула мама и пожелала спокойной ночи, добавив, чтобы он не засиживался допоздна. Дориан на автомате сказал, что не будет. Это было в порядке вещей: солгать, что он ляжет спать раньше, чем вчера. Раньше трех ночи.
        Когда стрелка добралась до одиннадцати тридцати девяти, его мобильный телефон вдруг ожил, и Дориан оторвал голову от стола и поморщился, обнаружив на тетрадном листе с расчетами слюни.
        - Папа? - прохрипел он в мобильник. Отец на том конце бодрым тоном сказал:
        - Только что сработала сигнализация в Ледовом дворце.
        Дориан убрал телефон от уха, проверяя, точно ли это номер отца.
        - Ты мне звонишь? - с сомнением уточнил он.
        - Тебе. Думаю, это Альма. Вмешайся-ка, Дориан, пока ее не нашел охранник. Или я. Потому что Рене позвонил мне и попросил приехать. Думает, это вандалы.
        - Почему я?
        - Думаешь, я не знаю, чем ты там с ней занимаешься? - осведомился отец. Дориан мгновенно покраснел, да так, что горячо стало всему телу с головы до пят. Отец приказал: - Не спорь. Чтобы через пятнадцать минут ее там не было!
        Дориан был поражен. Он думал, что об отношениях с Альмой никто, вообще никто не знает, ведь они почти не общались в школе, да и вообще, кроме того поцелуя перед психушкой в прошлом году, между ними ничего не было. С чего отец вообще взял…
        Дориан на автомате нацепил спортивные штаны и сунул ноги в кроссовки для бега. Накинув толстовку с эмблемой УЭК, он схватил ключи от машины и вышел из дома. Его мама спала, не подозревая о том, что он собрался предотвратить преступление. Точнее, помочь преступнице скрыться с места преступления.
        На улице было холоднее, чем он помнил, и когда Дориан забрался в машину, он с трудом сумел разжать напряженные челюсти. Шумно вздохнув, он передернулся всем телом и завел двигатель. Отъезжая от дома, он все еще вздрагивал от воспоминаний о жутком холоде и о поцелуе с Альмой.
        Странно, но после того раза они общались все реже и реже, и Альма вела себя очень мило. Подозрительно мило. Ее вежливость была подчеркнуто холодной, что давало понять: повторения она не хочет. Дориан и думать забыл о том случае. Альма, в свою очередь, перестала вредить себе и остальным, поэтому необходимость во встречах отпала. На самом деле где-то там, в глубине души, он втайне скучал по Чокнутой Сивер, но никому (и себе в том числе) не признавался в этом. Дориан слишком хорошо контролировал себя, чтобы вытворить что-либо сверхъестественное.
        Он добрался до Криттонского парка за пять минут, но все равно бегом кинулся к дверям. Вошел внутрь, зная, что даже если наткнется на Рене, тот не остановит его, и направился к маленькому залу, в котором, как он думал, находилась Альма. Сейчас ее там не было. Дориан почувствовал в груди странную опустошенность, когда шел вдоль катка мимо выкрашенных в белый скамеек на трибунах.
        Жаль, что ее здесь нет.
        Возможно, им удалось бы поговорить наедине.
        Хотя зачем? - одернул Дориан сам себя, останавливаясь в самом конце первого ряда. Здесь было так холодно и тихо, что ему показалось, он слышит собственное дыхание и видит облачка пара, срывающиеся с губ.
        - Какого черта?.. - пробормотал он, отворачиваясь от катка, где ожидал увидеть Альму, к двойным дверям - те внезапно распахнулись. Дориан застыл на мгновение, а затем вдруг полетел вниз - кто-то схватил его за руку.
        Дориан быстро смекнул, что стоит помалкивать. Увидев в тридцати сантиметрах от себя лицо Альмы, он сжал губы в тонкую полоску. Вместо разочарования и опустошенности он внезапно ощутил раздражение - как всегда, когда видел ее. Часто он не мог понять его причин. Иногда понимал, когда Альма ругалась, творила безумные вещи или пыталась пнуть его. Но иной раз, особенно в последние месяцы, когда она шла мимо и улыбалась, откидывая назад роскошные рыжие волосы, он все равно сглатывал и точно так же сжимал губы. Потому что злился. На себя. Или на нее. Или, может, на всех.
        Увидев ее перед собой, когда она поднесла указательный палец ко рту и прошептала: «Т-ш-ш!», он сцепил зубы и вздохнул. А вместе со вдохом в грудь попал свирепый холод зала и дурацкий запах Альмы. От нее пахло бензином и смолой. И, странно, но еще душистым перцем. Дориан чихнул и зажмурился, ожидая, что сейчас Рене разразится ругательствами и выгонит их, но, оказалось, что Рене уже ушел, а Альма поднялась на ноги и внимательно посмотрела на него сверху вниз.
        - Будь здоров, - мрачно протянула она таким тоном, будто имела в виду совсем другое.
        - Спасибо. - Дориан выпрямился во весь рост и поморщился: - Чем от тебя пахнет?
        - Сам вонючка! - Альма скрестила руки на груди. Она все еще была в школьной форме, но избавилась от пиджака, оставшись в футболке.
        - Тебе не холодно? - удивился Дориан, засовывая руки в карманы и поеживаясь.
        - А ты что, поделишься со мной одеждой?
        - Да, поделюсь.
        - Я и забыла. То есть, - Альма тут же поправилась и уже нормальным тоном произнесла: - прости, что набросилась. Я забыла, что ты такой.
        - Какой - такой? - уточнил Дориан, хоть и не был уверен в том, что хочет знать ответ. Альма опустила взгляд. Пальцами поскребла правую ладонь, на которой было серое пятно. Она избегала ответа, и Дориан захотел узнать, что она скрывает, раз это ее так сильно смутило. Чокнутая Сивер смутилась - вот умора!
        - Зачем ты пришел сюда? - Она подняла голову и припечатала Дориана взглядом, будто он без приглашения заявился к ней домой и обязан отвечать на вопросы. Он невозмутимо ответил:
        - Потому что тебя могут арестовать.
        Альма в ответ невесело шмыгнула носом. Опустившись на скамейку, она поправила школьную юбку и сложила ладони на коленях. Дориан замешкался, разглядывая рыжеволосую голову, но, когда увидел, как нервно Альма сжала пальцы на коленях, сел рядом. Она не стала отодвигаться.
        - Ну, что происходит? - спросил он.
        - Я думала, что, если окончу школу с отличием, они доверят мне Аспена, но никто и не собирался мне его отдавать. - Она вздохнула, посмотрела на Дориана. - Понимаешь?! Все было зря, Дориан. Ты просто зря тратил время, его не отпустят. Пока моему брату не стукнет восемнадцать, он будет сидеть в четырех стенах.
        Дориан, конечно, уже знал об этом. После первого визита в психушку он навещал Аспена при каждой удобной возможности. Аспен оказался совсем не таким, каким Дориан запомнил его в первый день. Нет, Аспен был чокнутым, в этом нет сомнений, но Дориан поверил в его способности и сказал сразу: после выхода из психушки он и его родители помогут ему с учебой. С чем угодно. Альме он так и не признался в том, что подружился с ее братом, - не было подходящей возможности, ведь они перестали общаться.
        Сейчас Дориан был смущен положением вещей и тем, что испытал к рыжей жалость. Он знал: жалости она не потерпит, но все равно неловко потянулся к ней и легонько приобнял. Альма прижалась к нему на секунду и тут же отпрянула.
        - В общем, все зря, - заключила она.
        - Не зря. Ведь рано или поздно восемнадцать настанет, и ты можешь подготовиться к этому моменту. Поступить в университет. Арендовать квартиру. Помочь ему с учебой.
        - Знаю, просто… иногда у меня нет сил бороться, понимаешь?.. Я стараюсь, но… - Она вздохнула, бросила на Дориана взгляд и, словно опомнившись, хмыкнула. - Ладно. Не важно. Идем домой.
        Она поднялась на ноги, и вдруг Дориан сказал:
        - Ты прокатишься?
        - Что? - Она с изумлением обернулась.
        - Я попросил тебя прокатиться.
        - С тобой?
        - О нет. - Он непроизвольно рассмеялся, покачав головой. - Нет уж. Нет. Я не умею.
        Альма скептически улыбнулась.
        - То есть ты хочешь, чтобы я прокатилась для тебя? Пока ты будешь сидеть здесь, развалившись на скамейке?
        - Развалившись подразумевает удобство, а его здесь нет.
        - Не буду я кататься.
        - Отвлечешься.
        - Спасибо, нет. Проникновение со взломом меня здорово отвлекло.
        - Ну и зря, - Дориан прошел мимо и стал подниматься по лестнице. Не оборачиваясь, он насмешливо протянул: - Не ожидал, что ты такая трусиха.
        Реакция на его провокацию последовала мгновенно: Альма схватила его за рукав и повернула к себе.
        - Ты меня назвал трусихой? Давай, отлично! Я прокачусь, если ты тоже встанешь на коньки. Или, может, испугаешься сломать ножку?
        Дориан сам не знал, что на него нашло, зачем он спровоцировал и Альму, и себя в том числе, однако через десять минут он ковылял на коньках по льду, вцепившись в руки Альмы как в спасательный трос. Она смеялась. Дориан никогда в жизни не слышал ничего приятнее, чем ее смех.
        Он переживал, что сломает ногу (или обе ноги), что их обнаружит Рене, что слишком открылся Альме (хоть это она грустила в его обществе), что она начинает ему опять нравиться. Или, хуже того, она никогда не переставала ему нравиться. На самом деле все те месяцы он раздражался потому, что она была не с ним. Альма Сивер была ни с кем. Но главное - не с ним. Улыбалась ему, но как какому-то незнакомцу. Будто они друг другу никто. Будто он не спасал ее от хулиганов. Будто не целовал ее. Словно не хотел поцеловать вновь.
        Сейчас, когда Альма расхохоталась, глядя на неуклюжие попытки Дориана прокатиться без ее поддержки, он решил, что может поломать ногу (или обе) ради того, чтобы она продолжала так легко и непринужденно смеяться. Он бы хотел, чтобы ее ничто не тревожило. Чтобы у нее было все хорошо. Чтобы она не отчаивалась и продолжала смеяться, смеяться, смеяться, смеяться…
        Он шлепнулся, не удержав равновесия, и смех Альмы стих.
        - Дориан?! - Она склонилась над ним, присев на колени, и он чувствовал, что подол ее юбки касается его бока. Ощущение встревоженной Альмы рядом - еще одно восхитительное чувство. Когда перед глазами перестал вращаться куполообразный потолок, он увидел, что от остального мира его и Альму отделяет занавес ее огненно-рыжих волос.
        - Ты как? Не ушибся? Знаешь что… - Судя по тону голоса, она стала паниковать, - пора нам домой. Отвезу тебя в боль…
        Он дернул ее за плечи на себя, и Альма пискнула и повалилась ему на грудь.
        - Ты ушибся? - почему-то шепнула она. Дориан с трудом выпрямился, и Альма села, опираясь ладонями по обеим сторонам от его бедер.
        - Да, ушибся. Я опять хочу тебя поцеловать.
        Она моргнула и нахмурилась. А затем отвела взгляд в сторону, осмысливая услышанное, а Дориан готов был снова упасть и стукнуться головой. Зачем, зачем он сказал об этом вслух? Нужно было сделать это без вступлений и предлогов. Дориан хотел стукнуть себя по лбу, а когда Альма резко посмотрела на него, он решил, что уж она-то его точно ударит. Но она в очередной раз удивила его, легкомысленно спросив:
        - Может, сначала перекусим?

* * *
        Дориан открыл глаза. Пробуждение было спокойным - не рывок из сна, не участившийся пульс и сбившееся дыхание. Воспоминания с Альмой всегда были какими-то домашними, даже когда она швыряла в него туфлями или пыталась наподдать шваброй. Она ничуть не изменилась со школы.
        Дориан смотрел на часы, на то, как бежит секундная стрелка. Ровно три часа дня. Одна минута четвертого. Две минуты четвертого. Он считал. Если прикинуть, они с Альмой были вместе почти десять лет. Он успел изучить ее характер, привычки и манеру поведения.
        Десять лет. Он перечеркнул их одним разом. Их связь. Ее доверие и поддержку. Когда застрелился отец, Альма постоянно была рядом. Когда Аспена держали в психушке, рядом был Дориан. Забирал ее из Ледового дворца, просил Рене притворяться, что он ничего не знает, и каждый раз запирать дверь, чтобы Альма проникала внутрь здания своими силами. Чтобы у нее оставалось чувство, что она хоть что-то контролирует. Она чувствовала себя неуязвимой лишь на льду.
        А Дориан об этом забыл.
        16:07
        - Давай, малыш, ведешь себя словно ребенок!
        - Я не ребенок, и я давно доказал тебе это.
        Секундная стрелка бесконтрольно бежала вперед, отсчитывая минуты. Часы. Годы. Десять. Долгих. Лет. Закончились в один миг.
        16:09
        Я не позволю тебе умереть, ты нужен мне живым!
        Но он умер.
        Дориан все равно взял и умер.
        16:10
        - Почему ты мне помог? Ты так и не ответил. И в кофейне, и в библиотеке, и еще много раз после - я ведь сильно обидела тебя.
        - Я еще не решил.
        - Ты даже страннее меня.
        16:15
        Перед Дорианом уже давно возник этот вопрос: уйти или остаться? Если он уйдет, она будет страдать. Будет ли страдать Дориан? Не важно. Альма и так разбита. Аспен в коме. Дориан забыл ее имя, ее личность, их помолвку, десять лет…
        Если он останется, то постепенно угаснет. Сейчас Ной дал ему шанс. Он просил правильно расставлять приоритеты, но что он знает о правильных мотивах? О целях? Если бы Ной прямо сказал, что имеет в виду, Дориан бы уже давно все сделал и ушел. И не мучился. Но он вспомнил. Он вернул себе память. Он вернул любовь Альмы. Он почти вернул назад свою жизнь.
        16:27
        Нет, на самом деле у Дориана никогда не было этого вопроса. Вопрос был лишь в том, как скоро Дориан завершит цель, доведет дело до конца. У него никогда не было шанса. Была просто цель и все. Когда ты мертв, у тебя больше нет шансов. Они были до. А теперь есть только один путь - вперед, не сворачивая. Не делая выбор. Не решая, пить тебе утром чай или кофе. Стоит ли идти на этой неделе три раза в спортзал? Сделать ли своей девушке подарок? Пригласить ли ее на свидание? Попросить выйти за тебя? Ты мог делать все это до своей смерти, но не после, потому что шансы были до того, как ты погиб. После нет ничего.
        16:32
        Дориан наконец-то встал с кровати. Словно в замедленной съемке, он принял душ, побрился и надел темно-синюю рубашку и штаны. Он вспомнил, что эту рубашку ему подарила Альма на день рождения, когда ему исполнилось двадцать шесть. Он носил ее очень редко, потому что интуиция подсказывала: эта вещь особенная. Дориан надел часы и посмотрел на циферблат.
        16:59
        Перед тем как накинуть на плечи пальто, он взглянул на себя в зеркало. Прическа в порядке, волосы уложены стильно, но не эпатажно. Изо рта пахнет мятной зубной пастой. Щеки алеют. Рост примерно сто девяносто сантиметров, вес - восемьдесят килограммов.
        У Дориана есть несколько шрамов: один на бедре, куда его укусил здоровенный соседский пес по кличке Хромой, второй за ухом (бог весть откуда тот взялся) и третий - на спине под левой лопаткой. Этот шрам он получил, когда грохнулся с велосипеда. Альма тогда скатилась в овраг, и Дориан испугался и бросился следом, думая, что найдет ее на дне с переломанной шеей. Он упал и содрал кожу. Альма от испуга расплакалась, а он от испуга за нее не мог вымолвить ни слова. Боль наступила только потом, когда ему промыли рану и наложили повязку.
        17:39
        Дориан подъехал к Ледовому дворцу. Перед этим он едва не столкнулся с Ноем в дверях кухни, тот что-то бурчал себе под нос, кажется, пел песню (до ушей Дориана донеслись слова «Солнышко», «душа», «небеса», «навечно»). Рифмы не было, но Дориану показалось, что Ною она и не нужна.
        Он замешкался на пороге и уже готов был шагнуть назад в дом, но потом вспомнил, что не умеет прощаться. Он не попрощался с отцом, когда тот нажал на спусковой крючок. Он не попрощался с мамой до того, как та уехала к сестре. Он не попрощался с Альмой, прежде чем умереть. Напоследок он не станет прощаться с Каей. Он знал, что увидит в ее глазах - готовность уйти следом. Но Дориан не хотел бы, чтобы она уходила. Если у Дориана были хорошие моменты с Альмой, много хороших моментов, у Каи Айрленд не было ничего. И уже не будет. Он не хотел, чтобы она грустила еще сильнее. Поэтому Дориан не стал прощаться.
        В жизни Каи он станет еще одним человеком, который просто ушел.
        Но это ничего.
        Дориан собирался проститься только с одним человеком - с самым важным человеком в своей жизни, той, которая не бросила его даже тогда, когда думала, что он бросил ее. С женщиной, которая сохранила свои воспоминания в бумажном конверте.
        Он чувствовал, что она здесь, в Ледовом дворце. Из-за Аспена в ней проснулись старые привычки. А может, и не только из-за Аспена. Сейчас она наверняка просто сидит на скамейке, глядя в никуда. Вспоминает прошлое, анализирует настоящее, думает о будущем. В нем уже не будет Дориана. Это к лучшему.
        Он вновь был прав: Альма сидела в первом ряду и смотрела на лед, будто видела там себя десять лет назад. Она была взбалмошной, веселой, рисковой. Храбрая рыжая девочка, которая пыталась сжечь психушку, чтобы вытащить брата. Она плакала, когда застрелился отец Дориана, будто это ей больно. Она плакала, когда он исчез со свадьбы, будто это она умерла.
        Он выдернул из ее уха наушник, и она резко подняла голову и припечатала его взглядом. Вернула наушник на место, и Дориан поднял руку, чтобы выдернуть его вновь, когда Альма, словно дикая рыжая кошка, вскочила на ноги.
        - Чего тебе?!
        - Я наконец-то пришел, - произнес он, и Альма осведомилась с присущей ей агрессивностью:
        - Что?!
        «А ведь мне говорили, что жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы. Вот ее и не было, Дориан. Ты просто не пришел».
        Дориан покачал головой и присел на скамейку. Он дал ей шанс уйти, сев подальше от двери, и со страхом ждал ее решения: если она пожелает, он больше никогда ее не увидит. Только напоследок изящную фигуру, вязаное платье, красное пальто. Рыжие волосы, собранные на макушке в пучок. С Дорианом навсегда останется лишь запах ее духов.
        Но она не ушла, а опустилась на свое прежнее место и вставила наушники в уши. Десять лет прошло, и Альма больше не та взбалмошная девчонка. Только все тот же опасный цвет волос и красный румянец на бледных щеках. Упрямо сжатые губы. Изящная шея. Тонкие пальцы, вцепившиеся в колени.
        - Я люблю тебя, - сказал Дориан без вступлений. Альма ничего не произнесла в ответ и никак внешне не отреагировала. Он даже не был уверен, слышит ли она его. - Я люблю тебя больше жизни.
        Слова улетели в пустоту.
        Альма сидела не шелохнувшись, но Дориан заметил, что ногти плотнее вцепились в колени, а глаза стали ярче и в них появился предательский блеск. Только пусть не плачет, попросил он про себя. Ее смех - лучший звук в мире. Но ее плач - худший. Больно бьет по нервам, разрушает кору головного мозга, просто убивает.
        Дориан отвернулся, чтобы сохранить остатки разума. Он не хотел видеть румянец Альмы, не хотел видеть, как по ее щекам катятся слезы, как она беззвучно сжимает губы и задерживает дыхание. Он бы отодвинулся, чтобы не чувствовать, как ее тело бьет мелкой дрожью, но было поздно - он уже все чувствовал.
        - Чтобы ты поняла меня, - сказал он, глядя на лед, - я начну с самого начала. - Альма содрогнулась, и Дориан продолжил: - Когда Дэйзи Келли исчезла, ее искали недолго. Отец организовал поиски, но через пару дней все закончилось, потому что факты говорили об одном: она сбежала подальше от Криттонского Потрошителя. Он всегда был за ее спиной. Больной ублюдок вырезал ради нее сердца. Когда она вернулась беременная и стала утверждать, что целый год ее держал в плену Криттонский Потрошитель, ей никто не поверил. Наркоманка, алкоголичка, беременная. Пропащая девчонка - так все решили. Отец лишь на секунду замешкался. Его ошибка стоила ему жизни. Жизни моей матери. - Дориан не стал приписывать и себя к жертвам. Альма тихо вздохнула, будто думала, что он не услышит в ее голосе горячие слезы. - Дэйзи сбежала из больницы и бесследно исчезла. А затем мистер и миссис Келли ее похоронили. Тогда-то все и началось. Родители думали, что я не знаю, но я знал. Шепотки. Взгляды в школе. У меня были друзья, у матери были друзья, у отца были друзья… Но достаточно было одного-двух взглядов для сомнений. А что, если я
ошибся?.. Что, если Дэйзи Келли была его последней жертвой?.. Что, если эта девочка?.. Что, если все же… Никто так и не выяснил правды.

* * *
        10 сентября 2016
        Перед смертью каждый думает о своем.
        В этот момент грудь наполняется тревогой, в каждой секунде слышится дыхание приближающейся смерти, зловещий смех… Повсюду мерещатся знаки, символы приближающейся беды.
        Или не мерещится ничего.
        Перед смертью можно думать о всяком. О родных и друзьях. О собаке. О несделанной домашке и работе, которая осталась на завтра. О последнем просмотренном фильме - о чем угодно. Или можно застыть в моменте. Быть здесь и сейчас и не двигаться.
        Позже, перед самой смертью, Дориана тоже парализует.
        Он будет существовать только в тот момент, когда капот его машины столкнется с другой машиной. Он будет существовать только в секунду боли. А потом растворится в ней. Все мысли в его голове перемешаются, он ни о чем не успеет подумать.
        А почти за сутки до своей смерти Дориан думал только о своей свадьбе и видел перед глазами сплошной белый цвет: белый зал, белые скатерти на столах, белые стулья с белыми чехлами, белые банты, белые шары… Он бы не признался в этом Альме, но был удивлен, что их ссоры-примирения, ненависть-дружба привели к тому, к чему привели. Оглядываясь назад и вспоминая себя восемнадцатилетнего, он тут же думал о маме и папе.
        Это они связали его с Альмой Сивер. Не будь того рокового разговора на кухне, через пару месяцев Дориан бы преспокойно окончил школу, а затем университет, и вот Альма Сивер выходила бы замуж за кого-нибудь другого.
        Пока он рефлексировал, стоя на балконе, к невесте в гримерке подошла ее лучшая подружка Аманда.
        - У меня трещит голова после вечеринки, - пожаловалась она, прикрывая ладонью правый глаз. - Ничего не соображаю.
        Альма зыркнула на нее:
        - Прекрати притворяться и возьми себя в руки!
        - Да сама заткнись, - отрезала Аманда, и Альма попыталась лягнуть подругу, но та отскочила в сторону. - Эй! Хочешь ногу сломать?
        - Тогда прекрати жаловаться! Или не познакомлю тебя с одним классным парнем.
        Аманда подозрительно нахмурилась, но клюнула на наживку:
        - И кто же он?
        - Один классный парень.
        После этого они стали думать над планом захвата бедняги, который был шафером. В это же время Патриция, не подозревающая о том, что в модном отеле Эттон-Крик в центре города ее дочь собирается выйти замуж за человека, которого Патриция никогда бы не одобрила, сидела в своем доме за городом у камина и рассматривала альбом с фотографиями. На фотографиях семейство Сиверов выглядело счастливым и крепким.
        Но только на фотографиях. В реальном мире Альма не позвала мать на свадьбу. В том жестоком мире Патриция заперла в психушке собственного сына. В этом мире она получила результаты анализов и узнала, что больна раком.
        В то же время Ной Эллисс сидел в библиотеке со своим младшим братом Билли, помогая ему подготовиться к контрольной работе. На самом деле Ной считал, что Билли и так справится, просто решил подыграть младшему брату и провести с ним немного времени. Билли едва пришел в себя после смерти Джорджины. И Ной все еще не забыл Каю Айрленд, несмотря на то, что она забыла его.
        Все эти люди должны были уйти. Кто-то раньше, кто-то позже. И никто из них не задумывался о смерти. В теории смерть стояла за их спинами и вдыхала запахи их тел, обдавала их своим собственным, но в действительности они не подозревали о том, что смерть близка. Они думали о ней лишь секунду, но смерть всегда была где-то в другом месте. В другом доме. На другой улице и в другом городе. В другой стране.
        Дориан обернулся, как раз за секунду до того, как его талию обвили тонкие, но крепкие руки Альмы, и их тела соприкоснулись. Ее белый шелковый халат касался носков туфель-лодочек.
        - Под халатом платье? - спросил Дориан не своим голосом, хоть и догадался, что под ним ничего нет - нежная ткань обтекала тело невесты, соблазнительно подчеркивая каждый его изгиб и выступ.
        - М-м. - Она качнула головой, на которой была сооружена прическа со множеством шпилек и каких-то штуковин с камнями на концах. Дориан уклонился от одной, которая норовила впиться ему в челюсть.
        - Ты знаешь, свадьба только в десять вечера?.. - Он пытался говорить серьезно, но не сдержался, когда Альма, обольстительно приблизившись, споткнулась и, потеряв туфлю, шлепнулась ему на руки.
        - Тихо! - шикнула она, когда Дориан рассмеялся. Украдкой оглядевшись, она шепнула: - Надеюсь, никто этого не видел…
        - Никто, кроме меня.
        - Ты и не такое видел, - отмахнулась она, все еще глядя в толпу мужчин и женщин, празднично одетых и наводнивших зал отеля. Под потолком из динамиков играла ненавязчивая музыка, но какой-то малыш в брючном костюмчике все равно вдохновился на танец и, пока отец, разговаривающий с остальными гостями, держал его за руку, умудрялся мотать головой и подрыгивать на месте.
        - Видел, - кивнул Дориан.
        - Надеюсь, тебе было интересно? - спросила она, едва сдерживая новый приступ хохота.
        - Не то слово.
        - Как ты и сказал, свадьба только в десять! - вдруг сказала она резким тоном и, вырвавшись из теплых объятий, решительно зашагала в сторону гримерки. Дориан опешил, зашипев ей вслед:
        - Альма, стой… Альма! - Но она лишь игриво помахала ему кончиками пальцев, даже не оборачиваясь, а затем скрылась за белой дверью.
        Откровенно говоря, белый цвет начинал бесить Дориана.
        - Эй, чувак! - к нему подошел Оливер. Он был все таким же высоким и рыжим, но значительно подкорректировал фигуру в спортзале. - Ты чего пялишься вслед Сивер, как изголодавшаяся собака?
        Дориан медленно обернулся и демонстративно скинул со своего плеча его руку.
        - Собака?
        - Извини, не мог удержаться, - он захохотал, и Дориан заметил:
        - Я уже говорил, как вы с Альмой похожи?
        - Ты только об этом и твердишь.
        - И хватит называть меня чуваком, мы уже не в школе.
        - Но ты все такой же болван.
        Дориан ничего не ответил на этот комплимент, лишь отвернулся к балкону. Оливер перестал смеяться и, поправив темно-синий тонкий галстук, приблизился к перилам и посмотрел на Криттонский парк, похожий на огромный зеленый лес.
        - Нет, ты молодец. - Дориан оглянулся, скептически изогнув бровь. - Нет, правда. Сколько я тебя знаю, лет тридцать? - Он рассмеялся, будто удачно пошутил, и снова серьезно продолжил, облокотившись о перила: - Я никогда не думал, что ты станешь нормальным. После сам знаешь чего. И особенно не думал, что ты станешь нормальным при помощи нашей Чокнутой Сивер. - Оливер не смотрел на Дориана, потому что ему было сложно продолжить, но отчего-то он хотел договорить. Потерев правую щеку, на которой уже пробивалась щетина, он закончил: - Хотя мне не стоило беспокоиться. Ты странный. Она суперстранная. Вы отличная пара.
        Они ударились кулаками, как в школе, и вернулись в зал, присоединившись к остальным друзьям.
        Дориан не думал о смерти. Он думал о словах Оливера. Друг был прав: они с Альмой, можно сказать, стали спасением друг для друга. Это так странно - найти в мире человека, похожего на тебя и в то же время сильно отличающегося. Родственную душу, которая может тянуть тебя вперед, направлять, менять маршрут. Наложить повязку, если упадешь с велосипеда. Плакать, когда тебе больно, вместе грустить и смеяться.
        На секунду у Дориана возникло чувство, будто он находится в параллельной реальности. Ему это чувство не понравилось, и, прикрыв веки, он притворился, что слушает поздравления своего преподавателя по анатомии нервной системы. Попытался прийти в себя и отогнать чувство, будто время вдруг стало ощутимым, словно за мгновение он повзрослел на десять, двадцать, тридцать лет.
        Пока Дориан медитировал, кто-то всучил ему бокал с шампанским. Одновременно с этим в кармане его пиджака завибрировал мобильный телефон. Дориан подумал, что это мама, но, достав мобильный, сильно напрягся: «Маргарет Айрленд», - высветилось имя на экране.
        Дориан тут же посмотрел по сторонам, беспокоясь, что кто-то мог увидеть имя звонившего, но все были заняты своими делами: в ожидании церемонии, приглашенные разбились на группки, болтали, шутили и смеялись, вылавливали официантов, снующих туда-сюда с подносами. Он заметил, что Аманда Крестовски, подруга Альмы, болтает со священником - своим крестным.
        Дориан вышел на балкон и ответил на звонок Маргарет приглушенным тоном:
        - Да?
        В ответ раздались помехи, хруст и скрип, а затем он услышал свое имя. Это был крик, полный смешавшихся чувств: ярости, боли и гнева, разбавленного слезами.
        - Маргарет?.. - Дориан испугался и почувствовал, как стало тесно в груди. Она бы не позвонила так внезапно и поздно. Она бы не позвонила сегодня, потому что знала, что у него свадьба. Дориан приглашал ее вместе с семьей, но Маргарет уклонилась. Тот разговор, они знали оба, был рожден из чувства вежливости. - Маргарет?.. Что случилось?
        - Он забрал мою дочь, - вдруг четко и ясно прорычала Маргарет. Ее голос был так близко, что у Дориана по спине побежали мурашки. Он не испытал даже части тех эмоций, которые испытывала Маргарет: она ревела, рвала на себе кожу, пыталась перекричать скрип и грохот. Если у Дориана все было белым, у Маргарет - красным.
        - Где ты? - Дориан не думал. Он шел. Он целенаправленно двигался через балкон к лестнице. - Где вы сейчас находитесь?
        - …Сжег мой дом и забрал Каю, - расслышал Дориан сквозь треск. На заднем фоне вновь что-то грохнуло - потолочная балка, или стена, или что-то еще, и Дориан побежал, словно его бег, его суета и поспешность могли спасти ей жизнь.
        Все его мысли свелись к одной: «Мы знакомы столько лет, и Маргарет не может умереть, говоря по телефону со мной!»
        - Нет! - рявкнула она. Дориан перепрыгивал за раз три ступеньки. Каблуки его туфель громко стучали по мрамору. - Забери ее, Дориан! Второго раза она не вынесет!
        - Да, - решительно произнес он. - Ничего не случится, Маргарет, обещаю. Ты видела его лицо?! Ты видела его лицо?! Ты его узнала? Ты знаешь его имя?! Кто это, Маргарет? Кто он? Ты его рассмотрела? Слышала его голос?!
        Он выбежал из здания, и, когда его ноги коснулись асфальта, а где-то над рекой взорвался первый фейерверк, рассыпавшись мириадами искр, одновременно с этим дом Маргарет Айрленд за сотни километров от Эттон-Крик взлетел на воздух.

* * *
        18 ноября 2016
        Ни о чем таком Дориан не стал рассказывать Альме, плачущей сейчас навзрыд у него на плече. Он не хотел портить ей настроение, он хотел защитить ее, а не сломать. Те воспоминания, которые вернулись, стоило подойти вплотную к цели, были разрушительными. Он вспомнил абсолютно все: как звонил сначала в полицию из своей машины, потом в пожарную службу, как ворвался в местный участок и, словно истеричка, утверждал, что в городе Криттонский Потрошитель и он похитил девушку - дочь Маргарет Айрленд…
        Он знал, что Кая где-то там, в ночи, среди тысячи огней-светлячков. Боится. Плачет. Чувствует себя одинокой. Маргарет многое рассказала о своей дочери, и Дориан понимал: девочка боится. Она должна бояться. Ведь он сам дрожит от страха. Той ночью десятого сентября он позвонил всем, кроме Альмы. Для нее он растворился в ночи. Сначала он просто забыл предупредить ее. Его собственная жизнь отошла на второй план, он вновь был в строю. Когда шок прошел и Дориан колесил по городу, нарушая правила дорожного движения, он решил не звонить Альме, чтобы не пугать ее. Свадьба будет через несколько часов. Он успеет вернуться, и все будет нормально.
        Альма поймет, - думал он тогда.
        Альма поймет, - был уверен он сейчас, когда брал ее заплаканное лицо в ладони. Он боялся, что из-за рева она не расслышит его, но она слышала и потому пальцами хватала его запястья, чтобы отодрать от себя, но не могла приложить достаточно усилий.
        Альма никогда не стеснялась: плакала, когда хотела, смеялась, когда хотела, швырялась в него обувью, когда была зла. Она брала, что хотела, и отдавала взамен то, что считала нужным.
        - Я должен был позвонить тебе той ночью, - прошептал Дориан ей в лицо, - чтобы сказать, что люблю, чтобы предупредить… чтобы ты… напоследок услышала мой голос.
        Он не сказал ей, что погиб в той автокатастрофе, он лишь притворился, что получил серьезные травмы и может умереть в любой момент. Дориан никогда не лгал Альме в лицо, просто не говорил всей правды. У нее всегда было достаточно проблем и забот, и его внутренние демоны, его одержимость Криттонским Потрошителем… этого она бы не поняла.
        - Мне жаль, что я не сделал этого. Я все равно никому так и не помог. Я все разрушил…
        Альма обессилела от собственных слез и просто повисла на руках Дориана, уткнувшись ему щекой в плечо. Ее тело было мягким и податливым, словно пластилин. От волос пахло шампунем. От Дориана пахло смертью.
        - В той аварии я умер, так и не достигнув цели, - прошептал он, коснувшись пальцами ее волос. Он любил их касаться. На ощупь они были легкими и упругими. Сейчас он хотел отвлечься от разговора и сосредоточиться на Альме, но он должен был объяснить ей, что чувствует. Проблема была в том, что он не знал, как это сделать. Это она всегда говорила. Она была горячей. Она была жаром в камине, а Дориан - догорающими углями. Она была шумным прибоем, а Дориан - камнями, на которые обрушивались ее волны. Альма всегда говорила, а Дориан молчал. И это он в итоге ушел, а она осталась.
        Он поцеловал ее в макушку и отстранил от себя, и Альма с трудом открыла припухшие веки, но тут же вяло прикрыла их вновь, когда Дориан легким прикосновением поцеловал ее виски.
        - Как ты могла подумать, что я просто из прихоти тебя бросил? - спросил он охрипшим голосом. Придется выдавливать из себя эти слова, потому что Альма их ждет, потому что она ждала их от него много лет. Прежний Дориан тоже ждал их, чтобы уйти. Чтобы окончательно умереть. - Я никогда не бросал тебя.
        - Ты забыл меня, - прошептала Альма. Ее губы дрожали и брови сошлись на переносице от страданий. Дориан тяжело моргнул, чувствуя, что внутри его разрывает на части.
        - Здесь, - выдохнул он, коснувшись указательным пальцем виска, - случился сбой, и я обо всем забыл, но здесь, - он накрыл ее ладонью свою грудь, - я всегда тебя помнил.
        Альма громко всхлипнула, содрогнувшись.
        - Ну почему ты так поступил?.. - С ее губ сорвался тяжелый вздох.
        Дориан чувствовал, как от напряжения дрожат нервы, а сердце превратилось в отбойный молоток, бьющий по ребрам.
        Он поцеловал Альму в лоб и на секунду задержался губами на ее белоснежной коже, на которой ярко выделялись прилипшие к влажному лицу рыжие волосы, красные щеки и алые губы.
        - Если бы… будь у меня второй шанс, я бы поступил иначе. Я бы вернулся к тебе и прожил с тобой всю свою жизнь.
        И вдруг Дориана осенило. Или нет, скорее настало время обдумать мысль, которая давно ждала своей очереди. Она была очевидной, как божий день.
        Дело было не в прощании с Альмой, не в том, чтобы извиниться. Проблема всегда была в другом, и Ной дал второй шанс, говорил: «Правильно расставляй приоритеты». Он позволил ему закончить начатое - жениться на Альме.
        Дориан судорожно глотнул воздух, отстранившись от Альмы и взглянув ей в глаза.
        Это будет больнее, чем он думал. Неужели ему придется оставить ее вдовой? Неужели утром она проснется в постели с трупом? Неужели у Дориана нет выбора, и в этом заключается данный Ноем шанс? Причинить еще больше боли себе и любимому человеку - это, по его мнению, лучшее решение? То, что он должен сделать, чтобы наконец-то умереть, - попросить Альму выйти за него?
        - Ты выйдешь за меня? - прошептал он, и слова, сорвавшиеся с его губ студеным дыханием, коснулись губ Альмы. Она распахнула глаза и отстранилась.
        Зачем он спросил?
        Он хотел сказать совсем другое: «Не прощай меня, Альма».
        - Да.
        - Что? - Дориан опешил и выпустил ее из рук. Совсем не этого он ожидал и уж совсем не думал, что Альма вдруг начнет краснеть. - Что ты сказала?
        - Всегда говори «да», - улыбнулась она, - вот мой принцип.
        Дориан пораженно уставился на нее.
        - Я не думал, что ты когда-нибудь простишь меня.
        - И я не думала. Но удивилась, когда ты предложил пожениться. Ты же умираешь, разве нет? - Она снова рассмеялась, и у Дориана закралось дурное предчувствие, породившее тысячу вопросов: она так и не поверила в его смерть? Или у нее истерика? Или она думает, что сейчас он шутит?
        Будто в тумане, Дориан ответил:
        - Я предложил, потому что понял, что, если ты не выйдешь за меня, после смерти моя душа останется на земле навечно.
        Альма сморгнула слезинку, но при этом больше не выглядела как умирающая дикая кошка. Она больше не походила на женщину, истекающую кровью, которую бросил на свадьбе жених. Она все еще не выглядела счастливой, но чувствовалось, что очень скоро станет таковой.
        Дориан спросил, пристальным взглядом изучая ее лицо:
        - О чем ты думаешь?
        Она улыбнулась:
        - Сразу обо всем и ни о чем.
        Перед смертью Дориан решил, что ему все-таки удалось сделать Альму счастливой.

* * *
        Для Дориана Харрингтона настал конец. Он даже не подозревал, как на самом деле устал, носясь по коридорам своего пыльного особняка, словно запертый в клетке зверь. Он лишь существовал, а не жил, потому что у него не было возможности покинуть этот туманный город и прожить свое будущее как положено. Он существовал лишь в определенный период после смерти, и сейчас, когда они вместе с Альмой мчались на его автомобиле по широкому шоссе, окруженному пышными зелеными елями и пихтами, он впервые почувствовал себя живым.
        Он был счастлив, что больше не придется мучиться и мучить женщину, которая сидит на пассажирском сиденье и улыбается ему очаровательной улыбкой. Она больше не плакала. Она не думала о завтрашнем дне. Возможно, она думала, что Дориан пошутил насчет свадьбы, а возможно, поверила. В любом случае Альма была безмятежной.
        Дориан тоже был безмятежным, но примерно раз в пятнадцать-двадцать минут на одну долю секунды его пронзал резкий животный страх, звучавший в голове набатом: ЭТО КОНЕЦ. Он тут же силой воли отгонял его, смотрел на Альму, глядящую в окна на окружающий лес, и искренне улыбался ей.
        Хуже всего было то, что Дориан знал: гул страшных мыслей вернется. Поздно ночью, когда он расслабится, страх нахлынет вновь и заставит почувствовать безнадегу. Переосмыслить прожитую жизнь, то, что он сделал и чего не сделал. Больше, конечно, было потерянных возможностей, чем исполнившихся желаний.
        Дориан мог уехать из страны в девятнадцать, но остался ради Альмы и родителей. Оливер отправился в Индию, а затем путешествовал по Восточной Азии, а Дориан сидел в Эттон-Крик. В двадцать один Альма предложила ему переехать в Чехию - она всегда мечтала жить в Праге. Но Дориан отказался. На этот раз из-за Криттонского Потрошителя. Все его дальнейшие решения были из-за него. Все шансы были утеряны из-за Потрошителя. Если бы Дориан не встретил Ноя, точнее Безликого, он бы лишился и последнего шанса быть счастливым.
        Дориана вновь и вновь пронзал этот страх: «Время на исходе. Скоро конец».
        Но он не собирался ничего делать. Он всю жизнь куда-то спешил, а на самом деле топтался на месте. Сейчас, сидя за рулем автомобиля и сжимая свободной рукой пальцы Альмы, он чувствовал, что наконец-то поступает правильно.
        Он делает это ради себя.
        Наконец-то он что-то делает только для себя и для нее - единственной женщины в его жизни.

* * *
        Душа Эттон-Крик затаилась где-то в лесах, прислушалась к ненавязчивой болтовне в салоне машины. Дымкой проползла между деревьями, расстилаясь над землей туманом. Подняла с земли сор, веточки и гниющие листочки, когда мимо по дороге пронесся автомобиль. Кружила в облаках, подглядывая за парой.
        В скором времени Эттон-Крик собирался стать свидетелем еще одной небольшой и в то же время огромной трагедии.

* * *
        - Эй, - вдруг вспомнила Альма, - а ты помнишь… Впрочем, не имеет значения.
        - Что? - Дориан бросил на нее взгляд, но она покачала головой и откинулась на спинку сиденья. - Я просто подумала… после всего мы могли бы поехать в Венецию, как и планировали.
        Дориан отвернулся и сглотнул. Альма резко выпрямилась:
        - А вдруг врачи смогут тебе помочь? Ты ведь не знаешь, что с тобой?
        - Нет, не знаю. Но врачи говорят, что я могу умереть в любой момент. То есть даже сейчас, когда я веду машину, я могу отключиться, так что будь настороже.
        Альма ответила мрачным взглядом.
        - Не думаю, что это повод для шуток, Дориан. Но… - Эти «но» возникали между ними так же часто, как в его груди вспыхивала боль от «все, это конец». Ну почему Альма не понимает, что не будет Венеции? И все планы, которые она строит, это… Но Дориан сам решил не останавливать ее. Он не желал строить воздушные замки, но хотел притвориться, что будет и Венеция, и Прага… и завтрашний день.
        Он прочистил горло и улыбнулся ей:
        - Продолжай, мисс Сивер.
        - Да, мистер Харрингтон, - ответила она совсем как в школе, когда они подолгу оставались в библиотеке, чтобы готовиться к экзаменам. Это были хорошие времена.
        - Кстати, - Альму вновь посетило озарение. - А я вспомнила, как ты подрался из-за меня. Вот уж не ожидала от такого ботаника, как ты!
        - Я не был ботаником, - возразил Дориан.
        - О, правда, что ли? - Она скептически изогнула бровь, и Дориан на несколько секунд не смог оторвать от ее зеленых глаз взгляда. На фоне деревьев Альма выглядела как лесная жительница. Ее ярко-алые губы сложились в добрую и в то же время загадочную усмешку, водопад рыжих волос потоком струился по плечам… и эти брови…
        - На дорогу смотри, - сказала она со смешком, и Дориан отвернулся. Альма села боком и, сложив руки на коленях, сказала: - Если подумать, ты мне сразу не понравился. А знаешь почему? Ты был высоким и смешным. Ты притворился другим человеком, когда заманил меня в библиотеку, ты преследовал меня в школе, словно маньяк, и ты… не боялся меня.
        - Ты девчонка, - осветил он очевидный факт. - Хотя, признаться, иногда я боялся, что ты залезешь ко мне в окно и попытаешься убить во сне.
        - Да не о том я, Дориан. - Альма была погружена в серьезную беседу, так что не оценила шутки. - В школе я была как прокаженная. Ты жил в своем мире. Пожалуй, он не был счастливым, но никто не тыкал в тебя пальцем. Когда я шла по коридору, то слышала: «Чокнутая Сивер» и другие прозвища в том же духе. Некоторые боялись, что я могу наброситься на них, словно дикое животное. Девочки караулили меня на заднем дворе школы и регулярно избивали.
        Дориан резко посмотрел на Альму и открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, мгновенно отреагировать, но она покачала головой:
        - Я жила в кромешной тьме, когда мама прогнала Аспена. Мне казалось, что никто меня не понимает и даже не хочет понять. Но тут появился ты. Я пыталась тебя оттолкнуть, но ты постоянно возвращался. А потом я вдруг заметила, что девочки не ждут меня у задних дверей школы…
        Дориан смотрел только на дорогу, а его дыхание сбилось. К нему вернулось одно из самых неприятных воспоминаний юности, но тут Альма произнесла:
        - Из-за меня никто никогда не дрался.
        Дориан вернулся в реальность и, прочистив горло, сказал:
        - Если сегодня день искренности, так признаюсь и я, что ты мне тоже не сразу понравилась.
        Он свернул с шоссе в сторону дороги, ведущей в лес. Альма притворилась, что все идет как надо, хотя на мгновение ее глаза расширились от удивления: она так и не поверила, что Дориан везет ее в часовню.
        - И когда же я тебе понравилась?
        - Точно не тогда, когда пнула меня в кафе или когда называла собакой. - Альма рассмеялась, и Дориан попытался перекричать ее хохот (хотя, впрочем, он тоже не мог сдержаться): - Это не смешно, Альма! Ты так часто обзывалась, что потом мне очень хотелось спросить: «И как оно, мисс Сивер, целоваться с собакой?»
        Она хохотала до слез. Очередной взрыв ее смеха последовал тогда, когда она подскочила на кочке и издала странный звук, похожий на хрюканье. Дориан развеселился, покачиваясь на сиденье.
        - Короче говоря, не тогда, - заключил он. - А потом? После, когда мы встретились, а я тебя не вспомнил, ты закричала в микрофон на семинаре…
        - Я не могла поверить, что вижу тебя. Я думала, ты сбежал!
        - Ну, я не сбегал, но в тот момент мне хотелось выскочить из зала. Студенты смотрели на меня так, будто я серийный насильник. - Альма снова стала смеяться. - А затем, в кафе, когда ты заявила, что отравление - слишком легкая смерть для меня? Ты выглядела чертовски пугающей.
        - Я чувствовала, что готова убить тебя на месте, - призналась она, потом грустно усмехнулась. - Я думала, что ты притворяешься, что я тебе неприятна…
        - Ты напугала меня в морге, - невпопад сказал Дориан. Альма посмотрела на него:
        - Эй, это было не специально. Я очень долго тебя дожидалась, но ты все не приходил. И я немножко уснула.
        - Немножко? Ты накрылась трупной простыней.
        - Было холодно, - отчеканила она, буравя Дориана взглядом. - Я не специально, но, честно говоря, выражение твоего лица того стоило. Я думала, от страха ты описаешься.
        - О, прекрати! - Дориан закатил глаза. Он совсем некстати вспомнил о том, что в его собственном доме на чердаке стоят два гроба, в одном из которых его мертвое тело в свадебном костюме.
        Между ними повисло уютное молчание. И пока за окнами простирались сотни километров леса, Альма вспоминала день своей несостоявшейся свадьбы и уверения Аманды: «Дориан не такой, он бы не бросил тебя!»
        Она внезапно подумала: а вдруг он действительно умрет?
        Тогда она посмотрела на него, сидящего на водительском сиденье. Дориан реален. Дориан Харрингтон - единственный мужчина, которого она когда-либо любила и будет любить. Дело не в ее упрямстве или в решении быть верной себе. Дело не в том, что она привыкла его любить. Хотя, конечно, любить кого-то десять лет - это долгий срок. Все дело в том, что Дориан знал ее настоящей. Он знал ее даже лучше, чем она себя. Он был ветром, который способен направлять ее будущее пламя, водой, которая в нужное время могла затушить ее гнев. И иногда Дориан сам становился огнем. Дориан был тем, кем хотела видеть его Альма. Он всегда был тем, кого она хотела.
        Если Дориан умрет, она не станет искать его в других мужчинах. Возможно, где-то там, за пределами Эттон-Крик, есть еще один хороший парень, но он не будет Дорианом. У него не будет таких же пронизывающих глаз, у него не будет такого же цвета волос, он не будет одержим Криттонским Потрошителем. Он не станет сидеть до трех ночи, чтобы подготовить лекцию, он не будет работать в морге. Тот парень не будет любить ее так, как любит Дориан.
        Поэтому она решила не думать об этом. Если в юности она могла отправиться в психушку, чтобы сжечь ее и выкурить оттуда врачей и своего младшего брата, если в детстве она могла взломать дверь и пробраться на каток, если тогда она могла драться с девчонками (а один раз даже с парнями), сейчас все иначе. Единственное, что она может сделать - это быть с любимым человеком до самого конца.
        Кроме прочего, - Альма откинулась на сиденье, прикрыв уставшие глаза ладонью, - возможно, Дориан и не умрет.
        Она посмотрела на него и, облизав губы, сказала:
        - Зря я швырнула в тебя туфлей.
        - Ты и шваброй пыталась меня ударить, но ничего. - Дориан помолчал, подбирая слова. - Скоро все наладится.
        - И я так думаю, - с готовностью отозвалась она. - Я верю, что Аспен скоро выйдет из комы. Он не обычный парень. Он ведь умер, когда был маленьким. Я думаю, именно поэтому у него видения.
        - Да, я понял, - отстраненно произнес Дориан. Он испытывал неловкость, говоря о видениях Аспена с Альмой, потому что ему казалось, что она не понимает всей сути. И хуже всего было то, что он не мог ей объяснить и рассказать всей правды. Не мог сказать, что она права, что ее брат был мертв и притащил с того света эту способность к ясновидению. Он наблюдает смерти других людей и саму Смерть. Ему не грозила опасность быть убитым, когда он встретился лицом к лицу с Ноем в его доме, потому что Аспен и так был наполовину мертв.
        Дориан не мог признаться Альме в том, что он считал, что Аспен не желает возвращаться. Это его осознанное решение. Будто у него тоже есть незавершенное дело. Точно такое же, как у Дориана.
        Развивать эту тему они не стали. Альма достала с заднего сиденья покрывало и, набросив на грудь, подтянула его к подбородку.
        - Увеличить температуру? - спросил Дориан, заметив ее манипуляции, но Альма покачала головой, пробормотав:
        - Мне так уютнее.
        - Разбужу, когда приедем, - сказал Дориан. Альма лишь кивнула. Она уже догадалась, что едут они в деревеньку под названием Криттонский ручей. Ее образовали домики «лесных жителей», как говорила Альма - людей, которые решительно отделились от городской жизни. Они пропагандировали здоровую пищу, выращивали в теплицах урожай и добывали мед, и затем все это продавали на рынке и городских ярмарках. Зимой деревня напоминала миниатюру в снежном шаре: вокруг заснеженный лес да горы, люди катаются на лыжах…
        Сейчас местность мало чем напоминала красивый снежный шар. В деревне Криттонский ручей имелось всего-то четыре улицы, одно кафе и та самая часовенка. Дороги - кое-где асфальт, но по большей степени грязь и камни.
        День в Криттонском ручье заканчивался уже в восемь. Горящие тут и там одинокие фонари осветили пустынные дороги, квадратные коробки белых домов с темными окнами, перебегающих дорогу бродячих, но упитанных собак.
        Альма мирно посапывала на соседнем сиденье, а Дориан преодолел деревню и двинулся чуть дальше, где за полосой леса находился охотничий домик его отца. От домика до часовенки совсем ничего - идти десять минут, но на машине добраться туда будет сложно.
        Дориан затормозил на площадке перед небольшим деревянным строением, куда регулярно наведывался раз в две-три недели. Изредка в зимнюю пору он сдавал его в аренду жителям из других городов, которых привлекала горная местность и возможность прокатиться на лыжах, но по большей степени за домом следила подруга его матери, миссис Крестовски. Именно миссис Крестовски познакомила Дориана со своей строптивой дочкой Амандой в надежде сделать из них пару. Парой они не стали, но сделались лучшими друзьями.
        - Альма, - тихо позвал Дориан. Она тут же открыла глаза, выпрямилась на сиденье и откинула покрывало.
        - Ну и? - Ее голос был хриплым после сна, но именно его Дориан любил больше всего. Он убрал ей за ухо непослушную прядь волос, лезшую на глаза, и сказал:
        - Мы приехали.
        - Где священник?
        Дориан усмехнулся и, выйдя из машины, достал из багажника резиновые сапоги вызывающего красного цвета, а затем отпер дверь с пассажирской стороны и вручил сапоги Альме.
        - Это вместо обручального кольца?
        - У тебя уже есть одно кольцо, - напомнил он, выпрямляясь. - Надевай сапоги, мы идем в часовню. Пешком. На каблуках мы доберемся только к утру.
        - Мы? Не знала, что ты тоже ходишь на каблуках, Дориан.
        - Надевай сапоги.
        Когда Альма выполнила его просьбу, они вместе двинулись назад в лес, где среди деревьев скрывалась часовенка. По дороге они шутили и предавались воспоминаниям, поэтому десять минут истекли быстро. Дориана вновь охватило то непривычное чувство, будто он находится в параллельной реальности, будто все не взаправду.
        Но часовня была реальной. В свете их фонариков она казалась даже слишком реальной и ужасающей, а Дориан хотел, чтобы все было иначе. Чтобы был светлый день, а вокруг весна. Чтобы в рыжих волосах Альмы - ромашки, чтобы на ней - красивое белое платье и на ногах туфли, а не дурацкие резиновые сапоги. Чтобы это была нормальная церковь и внутри стоял священник, который благословил бы их. Но было то, что было. Два фонарика, два человека, держащихся за руки, шаги по деревянной лестнице. И сонная тишина вокруг.
        - Ты уверен, что нам сюда можно? - спросила Альма. Дориана позабавил этот вопрос, ведь она не была из тех девушек, которые спрашивали разрешения, но, тем не менее, он серьезно ответил:
        - Сегодня нам можно все. - Он не стал упоминать, что в детстве они с мальчишками лазали в эту церковь в поисках привидений. Сейчас, как и тогда, много лет назад, это место показалось жутким и одновременно волшебным. - Я позаимствовал ключ у мужа миссис Крестовски. Он сказал, чтобы мы не вздумали красть иконы.
        - Священника не будет, - заключила Альма, сжимая пальцы Дориана. Он повернул голову в ее сторону, распахивая громоздкую деревянную дверь, и подтвердил:
        - Нет, не будет.
        - Тогда что мы здесь делаем? - В ее голосе не было разочарования. Дориан хотел, чтобы она не боялась зайти внутрь, чтобы она стремилась вперед, чтобы не задавала таких вопросов. Он хотел все сделать правильно, но в то же время желал, чтобы здесь были только они и никто больше, никаких посторонних глаз. Чтобы он видел только Альму, а Альма видела только его.
        В свете фонарика их лица были зловещими ухмыляющимися масками.
        - Я хочу быть здесь только с тобой, - пояснил он, останавливаясь в проходе. Альма тоже остановилась и опустила фонарик к ногам, где вместо изящных красных сапожек были бесформенные резиновые на плоской подошве.
        - Альма, - Дориан сжал ее пальцы, - мне не нужен священник, чтобы поклясться тебе в вечной любви. Мне не нужен священник, который подтвердит мою любовь.
        - Суть была не в этом, Дориан…
        - Эта свадьба принадлежит только нам, - отчеканил он. - Здесь присутствуют все, кто должен присутствовать. - После этого он, все еще держа Альму за руку, указал на себя: - Жених, - и на нее: - И невеста.
        - У меня нет ни платья, ни…
        - И не нужно, - прервал он. - Где моя девушка, которая была готова на всякие безумства?
        - Она не сможет тягаться с безумствами бойфренда, - проворчала Альма.
        - Погоди-ка. - Дориан возмущенно направился к алтарю, потянув за собой Альму, - Хочу обратить твое внимание: бойфренд через минуту станет твоим мужем.
        - А безумная девушка станет твоей женой! - парировала Альма, и если бы в часовне было больше освещения, Дориан бы заметил, как она с вызовом вскинула подбородок.
        Нам нужно было сделать это раньше, - подумали они одновременно.

* * *
        Нет, нет, нет, Дориан Харрингтон не думал о своей смерти.
        Он думал о плечах Альмы, об ее изящной шее, о ее волосах, пахнущих яблоками, о ее дыхании возле его уха. Его сердце билось часто-часто, когда Альма коснулась своим разгоряченным телом его. Даже если бы Дориан мог думать о чем-то существенном, он решил бы, что не хочет умирать, а хочет в очередной раз застыть навечно. Как в тот миг, когда попал в аварию.
        Но его голова этой ночью работала совсем по-другому.
        Перед смертью Дориан наконец-то стал счастливым, потому что его путь был завершен. Квест пройден, он находится на пьедестале вместе с наградой. Он держит ее горячее тело в руках.
        Его душа наконец-то успокоилась - именно об этом Дориан подумал перед смертью.
        А затем он умер.
        И все.

* * *
        Работы не было всю ночь, поэтому Крэйг примостился у стойки регистрации, ненавязчиво флиртуя с медсестрами, а я улеглась на диване, выпив лекарство от простуды. Подумать только, лекарство от простуды! Не помню, когда болела в последний раз (может, и не болела вовсе). Абсурд.
        - Лучше бы ты вернулась домой, - протянул Крэйг, заглянув в ординаторскую, чтобы проведать меня и заставить выпить таблетки. - Может, мне позвонить в полицию, чтобы тебя забрали отсюда? - сказал он, падая на крутящийся стул. - У меня есть номер детектива Дина. Хотя у тебя тоже… - многозначительно пробормотал он, и когда я не отреагировала, спросил: - У тебя с ним все нормально?
        - Никаких проблем, - сказала я. - С полицией у меня нет проблем.
        - Ты еще шутить можешь.
        Ну, если ему это кажется смешным…
        Подумав, я добавила:
        - Кроме того, детектив Дин прислал мне сообщение, что он на некоторое время останется у своей бабули. Кажется, ей нездоровится.
        Крэйг присвистнул.
        - Вы с ним, как я погляжу, прямо лучшие подружки. Он тебя еще не познакомил со своей семьей? Да ладно, прекрати, шучу я. - Он крутанулся туда-сюда на стуле, и я прикрыла глаза, чтобы меня не стошнило. - Давай по домам, Айрленд, все равно здесь делать нечего.
        - Скажи это доктору Арнетту.
        - Да брось! - рассмеялся Крэйг, продолжая крутиться и вызывая у меня приступ тошноты. - Ты сама знаешь, почему он сказал тебе остаться здесь - потому что ты просто обожаешь больницу. Если бы он знал, что ты заболела, то не был бы так суров. Подумать только, - голос Крэйга стал задумчивым, и я посмотрела в его сторону. Издалека мне показалось, что он пристально изучает мою фигуру. - С тобой случилось столько дерьма, но ты свалилась именно из-за простуды.
        Я усмехнулась, вновь отворачиваясь.
        - Ты сказал «дерьмо»?
        - Я часто ругаюсь, доктор Айрленд.
        - Не надо.
        - Это семейная черта, доктор Айрленд. Мой дядя всех зовет «доктор», даже моего отца, хотя он обычный ветеринар. - Крэйг подкатился к дивану и, склонившись вперед и облокотившись локтями на колени, полюбопытствовал: - Слушай, а почему ты не любишь, когда тебя зовут доктором?
        - Да потому что я пока что не врач, Крэйг, - с несвойственной мне горячностью ответила я. Он вскинул брови, затем задумчиво и с пониманием кивнул и откатился назад к столу.
        - Может, мне стоит позвонить профессору? - прикинул он вслух. - Он должен знать, что с тобой делать.
        Я вяло покачала головой, не в силах открыть глаза.
        - Я посплю, и все пройдет. Не стоит его отвлекать, он на свидании.
        - На свидании?.. Не знал, что он ходит на свидания. - Голос Крэйга поднялся на октаву выше: - Эй! Я думал, он болен!
        Через несколько секунд сквозь бормотание Крэйга я услышала скрип ручки (наверное, он заполняет бланки, или справки, или просто рисует), а затем уже ничего не слышала, провалившись в беспокойное сновидение.
        Мне снилось, что я иду по больничному коридору. На секунду я даже не смогла понять, сплю я или нет - все было таким же, как и всегда: белые стены, яркий свет ламп. Но затем я увидела, что на мне надета старая военная куртка и штаны-хаки. Это была одежда, которую я носила еще в школе и к которой не прикасалась после ее окончания, не считая пары-тройки футболок. У меня было тело шестнадцатилетней девочки. Под футболкой странно ощущалась свежая повязка, пахнущая лекарствами, а под ней здоровенная ссадина (помню, как содрала кожу, сорвавшись с троса).
        Я резко остановилась и почувствовала, как от лица отхлынула кровь и глаза распахнулись от страха. Звук шагов моих ботинок стих, и я поняла, что вместе с этим все стихло.
        Почему я в форме?
        Меня тут же атаковали плохие воспоминания. Вот меня избили парни в прачечной. Разбитое лицо превратилось в кровавую кашу, но они не сломали нос, лишь разбили губу. Сержант трепал меня за воротник этой куртки, чтобы я оттерла каждую каплю крови с пола, иначе могу убираться назад к мамочке - плакаться.
        Я была в этой одежде, когда нашла мертвого мальчика на дереве в лесу. Его тело вздулось и едва уловимо качалось из стороны в сторону, будто подхваченное ветром. Странно, ведь ветра в тот день не было.
        Я была в этой одежде, когда вручила отцу диплом, а он все равно не был доволен.
        Вспомнив об отце, между чувством страха и воспоминаниями образовался некий пробел, куда втиснулось что-то громоздкое, что вернуло мне контроль над сознанием и сделало взгляд резким и четким.
        Я убрала руку от поврежденного бока, где ныла содранная кожа, и посмотрела перед собой.
        Коридор городской больницы был пустым и тихим, и отовсюду на меня лился ослепляющий свет. Кроме собственных тяжелых шагов, я ничего не слышала. Все исчезли, в больнице не осталось ни одного пациента и врача. Исчезли все, кроме меня.
        Свет устремлялся куда-то вперед, и я пошла за ним. До ушей доносился только звук шагов - приглушенный, нечеткий, раздающийся как будто с опозданием в несколько секунд. И вдруг мне показалось, что я двигаюсь в замедленном темпе: в мозгу уже три раза прокрутилось следующее движение, которое в действительности я только готовлюсь совершить.
        Я продолжила идти на свет, который, казалось бы, стал интенсивнее, ярче, пытался поглотить мое тело, и внезапно вспомнила, что почему-то должна вернуться и спасти Леду Стивенсон.
        За секунду до того, как шагнуть в этот свет, я остановилась, догадавшись, почему мое сознание перенесло меня в то время, в тот возраст. Потому что тогда, в военной школе, я была сильнее всего. Тогда у меня еще были силы бороться, потому что было ради чего бороться.
        Я отступила назад.
        Я смогу выйти через эту дверь только тогда, когда спасу Леду Стивенсон. Я ведь в самом деле собиралась стать врачом именно поэтому - потому что хотела спасти столько людей, сколько смогу.
        И Леде Стивенсон требуется помощь.
        - Теперь понимаешь? - За моим плечом возник Ной. - А все еще не спрашиваешь. Все еще прячешься от меня, боишься узнать о нашем соглашении. - Он дунул мне в ухо, будто все происходящее было забавной игрой. - Помни: ничего такого, чего ты сама бы не хотела.
        Сон затягивал меня все дальше и дальше, я распахнула дверь и очутилась в туалете УЭК. Я смотрела на все со стороны: как Кира толкнула меня, как я дала сдачи сильнее и жестче, чем следовало. Со стороны казалось, будто я машина-убийца - дай команду и снесу голову.
        Вот почему Леда тогда испугалась и принялась избегать меня. На моем лице нет ни грамма сочувствия к ней и ее истории. Для меня она была лишь девушкой-цыпленком - созданием, которое само выбрало быть жертвой.
        «Что с тобой не так?» - спросила я у той Каи Айрленд, которая возвышалась над всеми, кто находился в туалете на первом этаже. Больше всего досталось Кире - она разозлила ту Каю Айрленд сильнее остальных.
        «У чудовищ рождаются чудовища», - произнесла другая Кая в ответ и слабо улыбнулась. Ночной кошмар стал принимать совершенно неожиданные обороты, и я попыталась выскользнуть в дверь, чтобы вернуться в больничный коридор, но, когда обернулась, увидела перед носом ржавые прутья клетки.
        Мной опять завладел животный страх, и я отшатнулась назад так быстро, что поскользнулась и едва не упала. Стивен Роджерс. В тусклой пыльной клетке, похожей на фотографию в стиле сепия, я увидела его распростертое на каменном полу мертвое тело. Он был мертв, но смотрел на меня снизу вверх - шевелились только губы. Прицел его бездушных глаз был направлен на меня, а я смотрела только в его лицо, потому что знала: опущу взгляд и внутри Стивена увижу ничто, ведь я выпотрошила его будто рыбу на разделочной доске. В моей руке все еще влажный от пота нож. Рукоять скользит в ладони. С конца лезвия капает кровь.
        Кап. Кап. Кап.
        «У чудовищ рождаются чудовища», - произнес мертвый Стивен, несмотря на то, что его губы были разорваны и нос вдавлен глубоко в череп. Мерзкое зрелище.
        Кап. Кап. Кап.
        Тук. Тук. Тук.
        Я опустила взгляд на свою левую руку и увидела сердце Стивена, зажатое между пальцев. Оно продолжало размеренно биться в моей ладони, посылало импульсы мозгу, шептало: «У чудовищ рождаются чудовища».
        Неожиданно на мой лоб легла чья-то ладонь, и я резко очнулась и с трудом сосредоточила взгляд на Кире. Ее осунувшееся лицо со смешанными чувствами испуга и недоумения низко склонилось надо мной.
        - Эй… Все в порядке?
        Из-за ее плеча чуть слева выглядывал светящийся шар настольной лампы. Крэйг куда-то подевался. А жаль.
        Меня морозило и одновременно кидало в жар, глотать было трудно и держать глаза открытыми тоже. С плеча сполз плед, и я, прикладывая огромные усилия, подтянула его, одновременно думая о том, что Крэйг был прав и мне следовало вернуться домой, а не разыгрывать комедию. Но, с другой стороны, я же в больнице. А где должен находиться здравомыслящий пациент, как не в больнице?
        Я вспомнила, что рядом Кира.
        - Что ты здесь делаешь? Я ведь говорила: сюда нельзя входить.
        - Мне страшно.
        Ее голос пробудил мой ночной кошмар, и я почувствовала, что по венам вместо крови потек страх. А затем вспомнила еще кое-что - угрожающее послание на зеркале в туалетной комнате, гласившее: «Я СПАСУ ТЕБЯ».
        Я села, и Кира вытянула вперед руки, будто думала, что я свалюсь в обморок. Я сделала вид, что ничего не заметила.
        - Кира, ты кого-то видела?
        Она наклонилась ниже, и я почувствовала запах пота, исходящий от ее одежды, и увидела под ее глазами мешки от недосыпания. Но больше всего меня смутил не ее пот и не вялое лицо, почти уткнувшееся в мое собственное, будто Кира собиралась меня поцеловать, а слова, которые она прошептала:
        - Я видела его, Кая. Я опять его видела. Он наблюдает за мной. Он следит за мной… Я не могу уйти, понимаешь? Он повсюду. Мой отец…
        - Он мертв, - сказала я, попытавшись привстать, но Кира толкнула меня назад на диван и воскликнула:
        - Хватит! Я знаю. Не говори так! Ох… - Она закрыла глаза и схватилась за волосы. - Я не… я знаю, что он не настоящий. Но он все равно везде, ты понимаешь?
        - Он не везде, Кира, - сказала я и подождала нового фейерверка негативных эмоций. Когда его не последовало, я продолжила: - Он в твоей голове. Он не настоящий. Иди спать. В больнице ты в безопасности.
        - А ты почему страдаешь клаустрофобией? - Вместо ответа я вскинула брови, и тогда Кира задала второй вопрос: - Ну и почему же ты себе не напомнишь, что это не по-настоящему? Ты даже в лифт зайти не можешь, так что не учи меня. Кая. Ты спишь? - Я со вздохом открыла глаза и внимательно посмотрела на Киру. После смерти отца она, оказывается, стала еще невыносимее. Нет, не смерти, - поправила я себя, - убийства. Убийства ее отца. Кира убила отца, я спрятала его тело, а затем кто-то похитил его.
        - Нет, я не сплю. И ты тоже не спишь, поэтому хватит путать реальность и ночные кошмары. Твой отец мертв раз и навсегда. Мертвые не встают из могил и не преследуют своих дочерей, тебе это ясно?
        Она молча открыла рот. Я думала, сейчас она скажет, что я ничего не понимаю в происходящем, в том, что с ней происходит и что она чувствует, но Кира сказала кое-что совсем другое:
        - Кая, ты мне поможешь?
        Мой заранее подготовленный ответ растворился в ее влажных глазах, которые в темноте казались черными провалами.
        Внезапно в памяти всплыло нечто странное и будто из другой жизни. На мгновение в темную и в меру захламленную ординаторскую проникли голоса из школьной столовой. Из другой жизни, той, где была Джорджи.
        Я подняла на Киру взгляд и спросила:
        - Мы были знакомы в старшей школе?
        «Она притворяется милой и слабой. Она на самом деле не такая. У нее комплекс жертвы, вот что я хочу сказать. Она намеренно провоцирует ребят из нашей школы на жестокость».
        Кира удивилась:
        - Что? Кая, ты в бреду.
        - Мне не так плохо, как ты думаешь, - возразила я, продолжая по кусочкам воспроизводить разные детали того дня. Тогда Кира сидела напротив меня, и она была взрослой, спокойной, красивой и уверенной в себе. Теперешняя Кира, стоявшая напротив меня, была худой, разбитой, раненной в сердце.
        Я так долго на нее смотрела, что она выставила перед моим лицом два пальца и встревоженно спросила:
        - Сколько пальцев я показываю?
        Я отмахнулась.
        - Тебе нечем заняться? Оставь меня в покое и иди спать.
        Я поднялась и подошла к своей сумке, лежащей на стуле у письменного стола Крэйга, но, достав бутылку с водой, обнаружила, что та пуста. За секунду до того, как я сделала следующий шаг, Кира, выскочившая из-за спины, вырвала бутылку у меня из рук.
        - Господи, ты выглядишь как развалюха. Я схожу за водой, сиди здесь. - Она направилась к двери, но перед тем как выйти, обернулась. - Будешь чипсы?
        - Нет, но спасибо.
        Я посмотрела ей в спину долгим взглядом, а затем она нырнула в коридор. Взметнулись и опустились занавески на двери, и я опять осталась одна. Было что-то странное в том, с каким выражением лица Кира предложила помощь. Будто она сделала это искренне и от всей души. Я не знала, что все это значит. Может, она узнала, что я подкармливала ее две недели, пока она спала в больнице? А может, она просто хочет подружиться со мной? А вдруг ей действительно нужна помощь?
        Я осторожно опустилась на диван, чувствуя сквозь жар лихорадки и раздражения ускользнувшую важную мысль, которая посетила меня во сне, до того, как после пробуждения я увидела Киру Джеймис-Ллойд.
        Я легла, закрыла глаза и, сосредоточившись на дыхании, попыталась восстановить все образы. Там точно была Кира. Я помню, что от нее необычно пахло. Я помню ее взгляд и тон голоса. Сначала осторожный и скептический, затем раскованный и в конце совсем мягкий. О чем она говорила, что рассказывала?
        Я глубоко вздохнула, чувствуя новый приступ жара, растекающегося под футболкой, и сосредоточилась на черной точке, которая стала плыть перед глазами. Под веками было темно, и совсем скоро я погрузилась в тишину.
        Я вновь шла по коридору, но на этот раз мои ботинки военного образца уверенно рассекали слепящий свет, льющийся из-под потолка. Затем я толкнула дверь туалета, где обнаружила Киру и остальных девочек из банды Майи. Когда я наступила Кире на волосы, она завопила, но не от боли, а от унижения. Как же это прекрасно - видеть, как бегают ее глаза и вытягивается лицо от осознания, что она не сможет пошевелиться, не причинив себе боли.
        Кира вопила, и вопила, и вопила.
        Она вопила, когда я резко распахнула глаза и села, повернувшись в сторону двери, сквозь которую лился слабый белый свет. Кира все еще орала во все горло, будто кто-то пытался ее убить.
        Я вскочила на ноги и, позабыв о боли во всем теле, выбежала в коридор.
        - КАЯ!
        Это точно не сон. Я дышала ртом, смотрела перед собой во все глаза, но видела, что стены накреняются то в одну сторону, то в другую, чувствовала в висках такой быстрый пульс, что стоило о нем подумать, как заболело в ушах.
        - КАЯ!
        Кира звала меня.
        Кира звала на помощь, и на секунду, минуту, недели мне показалось, что я вернулась назад. Что за окном падают невесомые хлопья снега, что на мне голубое платье, что я бегу по мосту, чувствуя, как коченеют руки и ноги, и думаю, что не успею спасти Скалларк.
        Кира всегда была на очереди.
        Я уже почти достигла конца коридора. Грудь сдавило еще сильнее. Страшно стало оттого, что через пять секунд придется сделать выбор: лестница или лифт. Мои тапочки заскользили по полу, когда я затормозила у лифта.
        Тишину больницы разорвал сигнал тревоги - наверное, Кира в палате Аспена уже нажала на кнопку вызова реанимационной бригады.
        Передо мной разъехались двери.
        Одна секунда, чтобы собраться с мыслями.
        Три секунды, чтобы собраться с мыслями. Пять секунд…
        На этаже поднялся переполох.
        Я чувствовала, что стрелки часов на моем запястье сдвигаются вперед, но не могла сделать и шага. Металлическая коробка. Я буду заперта в ней всего лишь несколько секунд. Несколько секунд, Кая, - войди в нее. Войди внутрь.
        Ничего не случится.
        Я шагнула внутрь, а через секунду, когда дверцы лифта захлопнулись, услышала очередной вопль Киры. Этот был последний. Когда я вывалилась из лифта на нужном этаже, мое сердце забилось вновь, и сквозь пульс в висках я не услышала ничего. Только барабанная дробь сердца: тук-тук-тук-тук-тук-тук.
        А затем подбежала к палате Аспена и, пробравшись сквозь толпу напуганных пациентов, окруживших дверь, увидела Киру. Она лежала рядом с койкой Аспена и зажимала кровоточащую рану на животе. Кровь хлестала ручьем, кофта в нижней части живота пропиталась красным, как и ее ладони, и широкие рукава.
        - Все будет хорошо, Кира! - падая перед ней на колени, произнесла я громко и четко, чтобы она услышала и поверила. Я взяла ее голову в руки. - Все будет хорошо, обещаю. Расходимся! - крикнула я столпившимся у двери пациентам. Мужчина в пижаме-распашонке захлопнул рот и отвернулся.
        Кира вдруг крепко схватила меня за руку, и я резко отвернулась от собравшихся и посмотрела на нее широко открытыми глазами.
        - Все хорошо, Кира. Ты в больнице. Все будет хорошо.
        - Он забрал мое кольцо… Аспен… Аспен… - прошептала она, и я на мгновение подумала, что она пытается что-то сказать об Аспене, но его тело было полностью невредимым. Он все еще лежал под одеялом, словно мумия, ни на что не реагировал. - Кая, я звала его. И он ответил. Он ответил. Он пошевелился.
        Даже два часа спустя, когда меня допросила полиция, ощущение раздробленной реальности не пропало. Мне задавали вопросы, и я отвечала четко и по существу, ничего не утаивая, но мысленно была в другом месте.
        Кто это был?
        - Вы видели, кто это был?
        - Нет. Я была внизу. Услышала крики Киры.
        Лаура в тюрьме, так кто напал на Киру?
        - Как вы считаете, это было умышленное нападение?
        Кто ее ранил? Кто-то вспорол живот ножом, как я когда-то вспорола брюхо Стивена Роджерса, но не довел дело до конца, а испугался, когда Кира завопила. Почему никто не видел преступника? Будто это был призрак. Кто это был? Кто? Кто?
        На фоне этих вопросов и суматохи сказанное Кирой затерялось. Она все повторяла, что Аспен шевелился, что пытался ей помочь, и я на мгновение подумала, что, может, она права?
        Когда Киру доставили во вторую операционную и ею занялся доктор Арнетт, я приблизилась к койке Аспена и пристально всмотрелась в его лицо, но он был все тем же. Просто немой свидетель нападения. Знает больше, чем может сказать.
        Я сжала ладони в кулаки.
        Я СПАСУ ТЕБЯ.
        Кто ты такой?
        Кто ты?
        Среди хаоса в голове я почувствовала еще и облегчение: хоть эта тварь и пыталась добраться до Киры, мы ей помешали. Нам удалось помешать Неизвестному забрать еще одну девушку.

* * *
        Я стояла у койки Аспена на протяжении трех с половиной часов, пока на мое плечо не легла чья-то рука. Тогда я наконец смогла двигаться и обернулась. Доктор Арнетт убрал руку и вздохнул.
        - С Кирой все хорошо. Ты как всегда была на высоте.
        В горле вдруг появился комок, который я никак не могла сглотнуть. Доктор Арнетт что-то говорил о первой помощи, о цвете лица, а я все безуспешно пыталась побороть тошноту. Не выдержав, я достала из кармана штанов таблетки и закинула одну в рот, а когда шагнула к столику Аспена и допила воду из стакана, только после глубокого вздоха поняла, что доктор Арнетт уже целую минуту ничего не говорит, наблюдая за моими действиями.
        Я глянула на него и нехотя объяснила:
        - Приступы все не проходят.
        Только бы он не сказал, что это психосоматическое и мне нужно больше воли или стану наркоманкой.
        Но, к счастью, ничего такого доктор Арнетт не произнес, лишь бросил уставшим голосом:
        - Иди домой, Кая.
        - Я не оставлю Киру. - Я сказала это так поспешно, что доктор Арнетт вскинул брови, но тут же смягчился. Я хотела сообщить, что ее преследует Неизвестный, что убийца на свободе, а Лаура… Я хотела признаться доктору Арнетту, что ничего не понимаю. Хотела хоть кому-то обо всем рассказать. Но когда позвонила Дориану, он не отвечал на звонки. Детектив Дин тоже не отвечал. Ною Харрингтону я не хотела звонить, потому что по телефону он мне ничем не поможет.
        Поэтому я сдалась и склонила голову.
        - Хорошо. Но позвоните мне сразу же, как она очнется.
        - Непременно. - Доктор Арнетт с готовностью кивнул, и у меня закралось подозрение, что он солгал.
        Выйдя из ординаторской, я попрощалась с детективами, которые наседали на медперсонал и пациентов, и столкнулась с Крэйгом. Он нацепил на форму спортивную куртку с меховым воротником, от которой пахло растаявшим снегом, и кивнул в сторону двери:
        - Я отвезу тебя домой. - Я не стала возражать, так как не была уверена, что способна доставить себя до Коридора Страха в целости и сохранности. Мне было дурно, руки все еще тряслись, а перед глазами всплывали картинки: тело Киры, истекающее кровью; Скалларк, замотанная в пленку; Аспен под белой простыней. А потом створки лифта просто захлопываются, отрезая меня от этих кошмарных сцен.
        Моргнув, я увидела через ветровое стекло парк перед больницей, а когда повернула голову, наткнулась на удивленный взгляд Крэйга и смутилась:
        - Ты что-то сказал?
        - Ты не хочешь остаться сегодня у меня? - Он переключил передачу, выезжая с парковки, и передернулся, когда влажный воротник куртки коснулся шеи. - Я не был в твоей квартире, но раз ты регулярно готовишь у меня, сомневаюсь, что в ней есть необходимые условия для нормальной жизни. Плита, холодильник, всякое такое…
        - Я вернулась домой в особняк, - сказала я. - Но спасибо.
        Крэйг глянул на меня, и в его глазах отразилось сразу несколько эмоций, которые я не смогла распознать. Его голос стал задумчивым, когда он посмотрел на дорогу:
        - То есть ты вернулась в Коридор Страха. Это же не значит, что мы перестанем видеться и ты попытаешься откосить от свадьбы?
        Я не смогла сдержать улыбку и, чтобы Крэйг не заметил в моих глазах грусти, отвернулась. За кованой оградой, мимо которой мы проезжали, на меня разом таращились окна больницы. В одной из палат теперь находится Кира. В другой Аспен.
        - Эй, Кая! - Крэйг легонько коснулся моей ладони. Я посмотрела в его сторону и внутренне сжалась: сейчас он начнет говорить. - Не стоит думать, что ты могла что-то сделать и как-то все предотвратить. Ты сделала все, что могла, и ты ни в чем не виновата.
        - Я в этом не уверена.
        - Брось!.. Аспен на самом деле не думал, что ты подозреваемая. Он не думал, что ты Неизвестная. Это Лаура Дюваль. Это Ла-у-ра.
        Я знала, что рано или поздно речь зайдет о нашем старом разговоре, поэтому не удивилась. Но пришлось приложить много усилий, чтобы ровным тоном возразить:
        - Она в тюрьме, Крэйг. Ты думаешь, она могла магическим образом переместиться в больницу, чтобы напасть на Киру?
        - Ладно, что ты предлагаешь?
        Я отвернулась от него и снова принялась разглядывать людей, деревья, кафе, машины - что угодно, главное - не Крэйга.
        - Я думаю, что полиция вновь ошиблась. Они ведь постоянно ошибаются. Сначала я. Теперь Лаура Дюваль…
        - Ее отпечатки нашли на теле Скалларк, не забывай, пожалуйста, об этом факте. - Мне не понравилось, что Крэйг употребил слово «тело» так, будто это была обычная вещь из шкафа, но я знала, что он сделал это не нарочно, он просто хотел, чтобы мы не погрузились в более глубокие размышления, не стали барахтаться в скорби. - Ты думаешь, что полиция могла ошибиться и в этот раз? Она призналась, Кая.
        Я вновь на него посмотрела, но перед глазами всплыло бледное лицо Лауры, а затем произнесла:
        - Это очень странная женщина, Крэйг. Я с ней разговаривала, и она очень, очень странная. Не все ее мотивы мне понятны.
        - Кая, остановись. Пожалуйста. Ее причины и не должны быть тебе понятны, ведь Лаура серийная убийца. Она психопатка. И она заперта в тюрьме. Тот, кто напал на Киру, это не Неизвестный. Потому что Неизвестный в тюрьме. Возможно, Кира не была его целью.
        - Что ты имеешь в виду?
        Он пожал плечами, но я все еще была как на иголках.
        - Без понятия. Просто в той палате было два человека: Аспен и Кира. Если Неизвестная охотилась за Кирой, как ты думаешь, - подчеркнул он факт того, что так считаю лишь я одна, - а Лаура в тюрьме, значит, целью была не Кира. Возможно, все дело в Аспене.
        - Не говори так, - попросила я, содрогнувшись. Крэйг что-то пробормотал, а мое воображение уже затянуло меня в свои сети.
        «Это был мой отец». Я всегда думала, что Аспена хотел вывести из игры Криттонский Потрошитель, но это оказалось не так - Аспен раскопал грязные секреты профессора Джеймис-Ллойда. Но ведь призраков не существует. Вдруг это действительно был Криттонский Потрошитель? Вдруг он испугался, что Аспен может очнуться, и решил…
        Безумие какое-то - подумать, что Криттонский Потрошитель испугался кого-то…
        Нет…
        Но Кира сказала, что Аспен шевельнулся.
        Я озвучила свою мысль:
        - Кира сказала, что Аспен двигался.
        - У нее, наверное, началось кис…
        - Но ведь когда-то он должен очнуться! - перебила я, все еще не глядя на Крэйга. Он лишь вздохнул, ничего не ответив. От этого мое сердце сжалось. Неужели я опять все выдумываю, принимаю фантазии за действительность?
        Я должна смотреть фактам в лицо. Лаура Дюваль призналась в том, что она Неизвестная. Ее арестовали, а значит, она не могла написать на зеркале послание, а затем не могла напасть на Киру. Значит, это некто другой.
        Здесь есть несколько вариантов: либо убить пытались Аспена, а Кира отвлекла внимание преступника на себя, что значит, что на нее напал Криттонский Потрошитель. Или настоящий Неизвестный все еще на свободе, а в тюрьме сидит невиновный человек. Есть еще третий вариант: Аспен мог с самого начала оказаться прав. Полиция могла оказаться права. Несмотря на историю миссис Нэтвик, несмотря на разговор с Ноем и Дорианом, несмотря на различные косвенные факты, я не могу отделаться от страшной, пугающей мысли. Она маячит в сознании каждые несколько минут, вытесняя все остальное. Что, если это сделала я? Нет, нет. Я не Неизвестный. Как и Лаура. В том лесу в маске на меня напал кто-то другой, кто-то сильнее ее, кто-то сильнее меня. Господи, может, это действительно призрак?
        Я фыркнула, а моя рука непроизвольно потянулась к карману за таблеткой.
        - А профессор правда на свидании?
        Я резко отдернула руку.
        - Да. На свидании.
        - И у нас скоро свадьба… - задумчиво пробормотал Крэйг. Мои щеки все еще алели от стыда за секундную слабость выпить таблетку, и Крэйг это заметил и интерпретировал по-своему: - Полегче, Кая! Я имел в виду свадьбу Хуго и Селены, а ты о чем подумала? Кстати говоря, я слышал, что ты выходишь замуж за Аспена. Хочешь, можем обсудить твою беременность, - великодушно предложил он. Я ни слова не сказала, хотя надо бы; поблагодарить Крэйга за дружбу, потому что я, если смотреть правде в глаза, отнюдь не хороший друг. А вот Крэйг изо всех сил поддерживает меня, и даже сейчас, когда у него самого голова полна невеселых мыслей, способен поднять мне настроение.
        - Ты хороший парень, Крэйг, - заключила я, наконец взглянув ему в лицо и улыбнувшись.
        - Звучит как мысль вслух, но приму за комплимент.

* * *
        Войдя в дом, я сразу же обратилась в сторону кухни:
        - Дориан еще не вернулся?
        В ответ - тишина.
        Стянув ботинки и бросив в прихожей сумку со сменной одеждой, я направилась на поиски Ноя. Он сидел на кухонной тумбе у окна, смотрел на сад и рассеянно поглаживал котенка, свернувшегося в клубок у его бедра. Я осмотрела фигуру Ноя: босые ноги, потрепанные штаны, старая вязаная кофта; нет ни наушников, ни журнала рядом; каждая поверхность кухни сверкает чистотой - никаких фантиков, банок из-под варенья, крошек.
        - Что случилось? - встревоженно спросила я, и Ной наконец-то повернул голову, нашел меня взглядом и отстраненно произнес:
        - Дориан ушел.
        Я хотела спросить «куда» или «как скоро он вернется», но, когда открыла рот, поняла, что уже знаю ответ. Дориан уже не вернется. Он ушел навсегда. И даже не попрощался. Меня бросило в жар, и перед глазами все поплыло, будто кто-то внезапно ударил меня в лицо, а я не успела увернуться или защититься. Я крепко вцепилась пальцами в стол - небольшой обеденный стол, где мы так часто сидели втроем.
        Мы только что разговаривали. Его широкие плечи загораживали проход к лестнице, за которой находилась гостиная, а глаза буквально впивались в меня. Он хотел понять, зачем я вернулась. И вот, я вернулась, а Дориан ушел.
        - Почему он не попрощался?! - В другой раз я бы притормозила. Смутилась бы, услышав свой громкий возмущенный голос, но не сейчас. Потому что не могла поверить, что Дориан просто взял и ушел. Навсегда исчез. Как и все остальные.
        Я резко повернулась в сторону гроба под скатертью. Внезапно я возненавидела эту белоснежную ткань с аппликациями фруктов - единственное яркое пятно на внезапно ставшей безжизненной кухне старенького особняка Харрингтонов.
        - Он не любит прощаться, - отрешенный голос Ноя прозвучал словно издалека. Я не смогла пошевелиться. Меня разом охватило раздражение, удивление, горечь, обида и страх.
        В сердце, где уже были раны, нанесенные моими родителями и Джорджи, Дориан тоже решил оставить болезненную ярко-алую царапину.
        - Я тоже не люблю.
        Чувства прорвались наружу; под веками стало жарко, а затем все поплыло, хоть внешне я застыла, продолжая цепляться за стол так, что заболели пальцы. Внутренне я разрывалась между противоположными желаниями: заплакать и держать себя в руках, упасть в кресло или подняться наверх и залезть под одеяло, словно там, в кровати под одеялом, все еще безопасно.
        Я знала лишь одно: нужно двигаться.
        - Как он мог просто взять и уйти? - спросила я, понимая, что Дориан мне абсолютно ничего не должен. Он поступил правильно. Он вымотался и устал, двигаясь к невыполнимой цели; и найдя свою первую любовь, он решил провести с ней остаток своей псевдожизни. Прощаться не было времени.
        Просто неожиданно навалилось все разом.
        День катился по наклонной, как накреняется горизонт из окошка иллюминатора, когда самолет взмывает ввысь. И я почувствовала, что задыхаюсь.
        - Кая. - Ной назвал мое имя, но будто произнес «упокойся» или «замолчи», соскочил с тумбочки и приблизился ко мне, продолжая выглядеть невозмутимым. Если бы на ногах Ноя были тапки-собаки, я бы рассмеялась. Мне стало холодно от одного только воспоминания о том, как неприятно идти по ледяному полу нормальному живому человеку, но прикипела взглядом к его босым ногам, считала шаги - что угодно, лишь бы не поднимать взгляд, лишь бы не слышать его слов.
        - Дориан тебя не бросал, - заверил Ной, останавливаясь в шаге от меня. Я так и смотрела в пол, чувствуя себя крошечной, невидимой глазу пылинкой где-нибудь в темном чулане. Ной был выше меня сантиметров на тридцать, но сейчас казалось, будто на сто; его руки, легшие на мои плечи, ощущались тяжелее и весомее, чем когда бы то ни было. Его пальцы сжали мои ключицы, торчащие из-под кофты, больно вонзились в кожу во впадинках. - Дориан тебя не бросал, просто он не любит прощаться. Не умеет. Впрочем, так же, как и ты. И это был его выбор, который ты должна принять. - Я вздрогнула, потому что последние слова Ноя задели за живое. Конечно, я знала, что должна это принять.
        Я прошептала:
        - Ты его видел?
        - Конечно. - Голос Ноя был твердым и бодрым. Обнадеживающим. Словно он пытался донести до моего разума истину: ничего страшного в случившемся нет. Но оно было. Вдруг стало страшно. Очень, очень страшно. Те ростки страха, которые я пыталась уничтожить, все-таки прорывались. Они колючими ветвями обернули мои щиколотки, лодыжки, колени, бедра и поползли вверх по позвоночнику, достигли мозга. - Он сказал, что будет скучать. Сказал, что для него ты стала семьей. Он знал тебя задолго до знакомства и, общаясь с Мэгги, привык к тебе. Он сказал, что сожалеет, что не смог помочь тебе с целью. Сказал, что хочет провести время со своей семьей. - В моем горле стало вдруг тесно и больно. После секундного молчания Ной закончил: - Я сказал, что ты поймешь, потому что и для тебя семья превыше всего.
        Слова на ум приходили странные, но именно их я Ною и выдала хриплым голосом, изможденно уронив голову на грудь:
        - Внутри меня дыра. Огромная черная дыра. В эту дыру провалились все: Джорджи, папа, мама, Ной Эллисс, теперь Дориан. Они все просто взяли и исчезли из моей жизни, будто их никогда не было - раз - и все! - Я спрятала лицо в ладонях, только бы остудить раскрасневшиеся от возбуждения и гнева щеки.
        Ной ничего не произносил, поэтому мой мозг, будто насмехаясь, воспроизводил: «Внутри меня дыра». «Огромная черная дыра». «Пусто и холодно».
        Ты же просто призрак, Кая.
        Ной мягко и решительно опустил мои руки, и я спросила, взглянув на него:
        - А ты?
        Он в замешательстве вскинул брови, и я, к своему ужасу, увидела его лицо будто сквозь мутное, но нагретое горячим солнцем, стекло.
        - Я? - удивленно переспросил он. - Я никогда не исчезну.
        Я против воли рассмеялась, но это был невеселый смех, он был похож на скрип старого колеса или ржавых дверных петель, которые пора бы смазать маслом, - ядовитый, саркастичный, недоверчивый.
        - Ты на взводе, - произнес Ной таким голосом, будто его осенило. Руки с задранными до локтей рукавами опять оказались на моих плечах, впились в ключицы. Затем вдруг Ной без предупреждения накрыл мою шею и сцепил пальцы в замок. - Боже! - вдруг воскликнул он, и я вздрогнула.
        - Да ведь у тебя жар! Неудивительно, что ты выглядишь так скверно!
        - Пожалуйста, прекрати, - попросила я, высвобождаясь из маленького пространства, где я заперла себя вместе с Ноем. Чтобы скрыть нервозность, я приблизилась к плите, проверила воду в чайнике, включила газ. Затем приготовила свою кружку и бросила в нее из жестяной банки, которую Ной приспособил под заварку, пакетик ромашкового чая.
        Я была напряжена и все ожидала от Ноя какого-то подвоха. Ждала, что он незаметно, беззвучно подкрадется ко мне сзади и нападет с вопросами, или намеками, или прочтет мои мысли. Самое плохое - мысли. Они хаотично крутились, толкались, разрушали мою стену уверенности и бесстрашия.
        - Да, Кая, - твердили они, - разрушай себя, почему нет?
        - Ты ведь и так уже призрак, Кая Айрленд. Убей себя, убей себя, да убей же ты себя наконец, сопливая девчонка.
        Мысли были горячими, будто булочки из духовки, напирали друг на друга.
        - Да ведь ты все равно умрешь.
        Внезапно я вспомнила Аспена, его пустой взгляд и бездушные слова: «У меня нет депрессии, я не сплю». Он принимал лекарство, чтобы чувствовать себя лучше.
        И в моем кармане сейчас две таблетки. В сумке - еще пузырек.
        Я сглотнула, глядя в кружку. Желтое на белом. Попыталась сосредоточиться на странном, но привычном запахе чая, но таблетки вдруг стали весить тонну, оттягивать карман, отвлекать.
        «У меня нет депрессии, просто я не сплю».
        - Кая.
        Я подскочила и, ударившись боком о стол, попала в руки Ноя. Он стоял за моей спиной и успел схватить меня до того, как я опрокинула на нас обоих вскипевший чайник. Я застыла и Ной тоже.
        - Дело ведь не только в Дориане, да? - спокойным голосом осведомился он, выключив плиту. Смотреть на него все еще было сложно. Осуждение, недоумение, жалость. Я подумала, что только рядом с ним веду себя жалко, только ему не смотрю в глаза и стараюсь обхватить себя руками, чтобы защититься. Но не от него. От себя - от той, кем становлюсь рядом с ним.
        Я прочистила горло и сказала:
        - Давай сделаем вид, что этого не было? Я не хочу обсуждать то, как я себя вела. От этого мне не станет лучше.
        - Хорошо, - просто ответил он.
        - Ты будешь ждать, когда я сама к тебе приду? - вспомнила я его слова.
        - В точку.
        - Потому что я просто человек.
        - Опять угадала. Ты знаешь меня слишком хорошо.
        Между нами повисло секундное молчание. Ной сиял так, словно действительно думал, что все улажено. Я же почувствовала, что если продолжу сейчас говорить о том, что случилось, о том, что я сделала и что могла сделать, о том, что… то опрокинусь в собственную черную дыру. Не уверена, что, погрузившись в нее с головой, смогу выбраться назад на поверхность.
        - Я в свою комнату! - Я вспомнила, что забыла сумку с вещами в прихожей, но решила вернуться за ней позже, чтобы не ходить лишний раз мимо кухни. Ведь раньше этой кухне принадлежало трое призрачных человек.
        - А почему ты не спросила, как я?
        Этот вопрос заставил меня замереть на месте сперва от удивления, затем от стыда - красного, раскаленного, потрескивающего, как сухие дрова в печи - такого сильного, что на микросекунду я забыла о том, сколько всего ужасного сегодня произошло.
        Я обернулась и вновь оценила сверкающую чистоту кухни. Она была пустой и бездушной. По какой-то причине (и теперь я поняла по какой) любимое место времяпрепровождения Ноя, несмотря на блеск всех поверхностей, выглядело мертвым и заброшенным, никому не нужным. Всегда здесь пахло как-то по-особенному - заботливо приготовленными завтраками, обедами и ужинами. Кухня была напитана различными ароматами: булочками с клубничным джемом, пахлавой, шоколадными тортами, моей любимой нежирной рыбой с луковой подливкой, грибным супом, запеченными в сыре и сметане куриными ножками для Дориана, его любимым крепким кофе без сахара и сливок…
        - Дориан окончательно умер.
        Мои плечи резко упали, и вместе с тем сердце словно ухнуло в проклятую черную дыру. Не хотелось верить, что придется остаться здесь еще хоть на секунду, провоцировать себя взять таблетку, заставлять разгуливать над самым краем обрыва, говорить сквозь болезненный комок в горле и смотреть на Ноя через прозрачную влажную пелену.
        Поэтому, чувствуя себя свиньей, я дрогнувшим тоном спросила:
        - Ты придумал новый метод, чтобы заставить меня остаться?
        Как же я не права! Ной ответил молчанием, и оно было громче крика и больнее удара. Все в его лице и фигуре, в его разочарованном взгляде, поникших плечах и опущенных уголках губ заставило мое сердце замереть. Ной оказал мне услугу, а я сбежала. Ной обнял меня, а я оттолкнула. Он попросил меня принять его, а я ушла.
        - Прости меня.
        Я вернулась и осторожно поставила кружку, обжигающую ладонь, на кухонную стойку. Не знала, что сказать и с чего начать. Я никогда не спрашивала, что с ним, как он себя чувствует. Не интересовалась, грустит он или страдает. Ведь он не человек, он Смерть. Да и если начистоту, Ной всегда увиливал от моих вопросов.
        Но мое сердце зашлось в бешеном ритме, будто за мной гнались, и я изо всех сил бежала. Я бежала вперед - к Ною. Потому что знала: он - тот, ради кого я могу заглянуть внутрь себя, прыгнуть в пропасть. И смогу сто, двести, тысячу раз прогуляться с закрытыми глазами на границе черной дыры. Ради того, чтобы Ной больше не смотрел на меня таким взглядом, я могу опуститься на табурет и сжать ладони и зубы. Смогу выслушать его.
        - Ты правда хочешь поговорить? - тихо уточнила я, посмотрев на него снизу вверх, и он опустился рядом на стул, растерянно признавшись:
        - Я просто не хочу сейчас находиться один. Давай посидим несколько минут молча.
        Я хотела сказать «да», потому что знала: если Ной начнет говорить, это поднимет со дна моей души кучу мусора и острых камней. Но я не могла так поступить. Потому речь сейчас шла не обо мне, а о нем.
        - На самом деле я хорошо умею слушать, - сказала я, обхватив кружку обеими руками и повернувшись в сторону Ноя. Его острый локоть покоился на стойке справа от меня, и я видела все бледные шрамы после автомобильной аварии, которые он больше не скрывал. Я с трудом отвела от них взгляд, будто белые рубцы и впадинки на коже его рук были самой интересной вещью на свете. - Просто… я не всегда знаю, как реагировать. У меня нет масок, которые нужно нацепить на лицо, чтобы проявить ту или иную эмоцию. Но если хочешь, я буду слушать. Просто так, как умею.
        Ной молча смотрел на меня несколько секунд, будто размышляя над моими словами или словно и на моем лице были шрамы, от которых он не мог отвести взгляда, а затем, приняв решение, осторожно наклонился ко мне и прильнул теплыми губами к моим волосам на макушке.
        - От тебя пахнет дождем, - сказал он, так же медленно отстраняясь. Когда наши взгляды встретились, он добавил: - И еще от тебя пахнет больницей и лекарствами.
        - А от тебя сегодня ничем не пахнет, - сказала я. Ной отвернулся, осторожно выпрямляясь. Я поняла, что наконец-то поступила правильно. Наконец-то я сделала что-то вовремя, успела на поезд, мчащийся в нужный мне пункт назначения. Едва-едва, но ведь успела. Теперь Ной не выглядит таким потерянным и незнакомым, как минуту назад, когда я чуть слабовольно не бросила его одного.
        Он произнес:
        - Тебе не придется реагировать, потому что я не знаю, что именно чувствую. - Он сцепил пальцы в замок и наклонился вперед, напрягая бицепсы - будто хотел перегнуться через стол и посмотреть, что находится в шкафчике снизу. На шее и плечах напряглись мышцы, растянутая футболка на мгновение облепила спину, прорисовывая каждый мускул.
        - Наверное, у меня тоже есть такая дыра в груди. Если ты веришь, что у меня есть душа… - он со смешком бросил на меня взгляд, - ее часть умерла сегодня вместе с Дорианом.
        Я осторожно придвинулась ближе, чтобы проявить участие, например, коснувшись его, но скрип ножек стула был таким громким, что мы оба вздрогнули. Мне стало неловко, а Ной вдруг выдал:
        - Однажды я привязался к человеку, потому что пошел на поводу у собственного эгоизма, и с тех пор чувствую, что необратимо меняюсь.
        Я изнывала от необходимости пошевелиться, подняться на ноги и пройтись по кухне, но боялась, что Ной решит, будто мне не интересно или я избегаю разговора. Поэтому я сделала глоток ромашкового чая и, помедлив, предположила:
        - Девушка, о которой ты говорил на Хэллоуин?..
        - Нет, - Ной качнул головой и глянул на меня чуть удивленно, будто не думал, что я помню такую «мелочь». Мне не понравился его взгляд, но я промолчала. - Это был парень. Я знал его очень, очень много лет. Практически воспитал его… И когда он ушел, я почувствовал себя очень странно. Я сам отпустил его, позволил прожить жизнь, которая была ему изначально отведена, но избавиться от чувства опустошенности не смог.
        - Значит, и ты испытываешь одиночество, - пробормотала я, но так тихо, что Ной не услышал. Мысленно я просила его молчать о договоре из клетки Стивена Роджерса. Не знаю, откуда возник этот страх, ведь рано или поздно мне придется узнать все нюансы, выяснить, почему Ной не забрал меня, почему много лет назад оставил в живых… Но только не сейчас. Дориан ушел только что, и мне вскоре придется последовать за ним. Не хочу перед окончательной смертью думать о договоре. И все же, несмотря на страх, я не могла попросить Ноя промолчать, обойти эту тему стороной.
        Он выглядел беспомощным, а еще - как человек, переживший сильное потрясение. Ссутулился на стуле, глядя в свои колени, сжимал пальцы в замок до такой степени, что отчетливо выступили молочно-белые костяшки. Мне захотелось накрыть их своей ладонью и бережно разжать кулаки, в которых Ной будто запечатывал собственные чувства и воспоминания. Но я так ничего и не сделала.
        - Возможно, изначально это была моя проблема. - Он бросил на меня взгляд из разряда «пойми, о чем я думаю». - На самом деле это я боюсь смерти.
        Меня будто током ударило воспоминание.
        «Почему ты боишься смерти?» - спросил у меня однажды Ной, и я ответила, что не боюсь ее, просто страшусь, что не успею выполнить все свои дела.
        По выражению моего лица Ной понял, что я вспомнила тот давний разговор. Уголки его губ грустно опустились, а брови сошлись на переносице. И я подумала: как можно было думать, будто Ной ничего не чувствует? Он чувствует слишком много. Он чувствует даже больше меня.
        - Я боюсь смерти, - шепнул он, - потому что для вас это конец. Мне больно отпускать вас - тебя и Дориана. Но Дориан уже ушел, и теперь я чувствую, что лишился чего-то… важного. И боюсь, что, когда уйдешь ты, будет больнее в сто раз. И… - Ной подыскивал подходящие слова, прикидывал так и сяк, как озвучить свою мысль. И наконец сложил ладони в молитвенном жесте и накрыл ими переносицу. - Я не знаю.
        Я нашла в себе силы пошевелиться и даже до того, как поняла, что делаю, положила свою трясущуюся от жара ладонь на его спину, а затем провела ею вверх и вниз. Как и минуту назад, под истончившейся серой тканью напряглись все мышцы, и я поспешно потерла свои ладони друг о друга, согревая их.
        - У меня холодные руки? Извини.
        - Нет, не холодные, - сказал он, но так, будто имел в виду что-то совсем другое. Мы посмотрели друг на друга, и я, не в силах разгадать его взгляд, повторила:
        - Я ведь сказала: я выслушаю что угодно, ты только говори.
        - Я люблю тебя, Кая, - шепнул он, изучая мое лицо. Признание оказалось таким неожиданным, что я почувствовала, как болезненно распахнулись глаза, но прежде чем я что-нибудь сказала, Ной продолжил: - Поэтому должен признаться: это на самом деле я не хочу отпускать тебя. Я постоянно разрываюсь от противоречивых чувств. Хочу отпустить тебя, потому что, веришь или нет, но время подходит к концу, и я должен это сделать, и вместе с тем не могу. По закону ты обязана уйти со мной, как и Дориан, но я так боюсь тебя ранить…
        - Я не понимаю.
        Ной кивнул, будто и не рассчитывал, что я что-нибудь пойму.
        - Когда ты впервые умерла, я так разозлился на тебя! Ты не хотела уходить. Я тебя упрашивал, убеждал, угрожал, но ты все настаивала, и мне стало очень любопытно почему. Конечно, я мог все равно тебя забрать, но это «почему» не давало мне покоя. Я не мог понять твоего упрямства. Ведь у тебя не было сил жить, и если бы Стивен не перерезал тебе горло, ты бы все равно умерла через несколько часов.
        - Врачи ошибались, - глухо сказала я, глядя на Ноя широко открытыми глазами. - Я действительно видела тебя в клетке. Я видела тебя, я говорила со Смертью.
        - Ты не просто говорила, Кая, ты предложила мне сделку.
        - Я?
        - Удивлена? Мне бы и в голову не пришло подобное чудовищное обращение с твоей душой. Ты уговорила меня оставить тебя до тех пор, пока не спасешь сестру.
        - Джорджи…
        - Да, - кивнул Ной, прищурившись. - Но ты уже была мертва и ничего не могла поделать. А я уже был на взводе, ведь собирался утащить тебя, а ты воспротивилась. Это делают немногие. Иногда я даю шанс, чтобы завершить свои земные дела, но это сущие пустяки: кто-то не успел сходить на концерт, кто-то хотел попрощаться с мамой, кто-то забыл выключить утюг. А ты желала выжить. Но не ради себя.
        Ной опять посмотрел на меня, будто в моих глазах скрывался ответ на грызущий его вопрос.
        - Ты не первый человек, испытывающий судьбу… - медленно произнес он, - но немногие предлагали мне что-то взамен, и немногие, это уж точно, могли дойти до конца, при этом не сломавшись.
        Я не хочу знать.
        - Той ночью я сказал, что заберу тебя сразу же, как ты доведешь дело до конца и спасешь сестру. Но тебе не удалось. Я не смог тебя забрать, а ты почти напрочь забыла о случившемся в клетке…
        - Договор все еще действителен? - спросила я напрямик. Ноги зудели, и хотелось вскочить и спрятаться от ответа. - О чем он?
        - Это была ошибка. Я ведь сказал: я не могу так поступить с тобой. Ты будешь свободна от обязательств, ты просто… уйдешь. - Его пальцы невесомо коснулись моей щеки. - Мне жаль, что я не могу сделать больше. Не могу оставить тебя, ведь…
        - Что было в договоре? - упрямо спросила я, все еще нервно вздрагивая. Казалось, что вместо позвоночника у меня раскаленная колючая проволока. Ной не спешил с ответом, и я еще сильнее нахмурилась. - Это какое-то извращение? Ты был так зол в той клетке, что мне пришлось предложить… странные вещи?
        - Какие вещи? - Ной тоже нахмурился, задумчиво убирая руку от моей щеки.
        - Подозрительные услуги?
        - Ты намекаешь на секс? - Он рассмеялся. - Абсурд. Конечно, нет, Кая. - Он стал серьезным, а затем его бесцветный голос потушил разгорающийся во мне пожар, подавляя головокружение и желание раскашляться. - По договору ты должна навечно принадлежать мне. Быть моим верным помощником и слугой. Быть моим Жнецом. Собирать души тех, кто не желает мирно уйти на покой. Таких же упрямых, как ты сама. Пожинать их. Это наказание, - объяснил он. - Наказание за предложенную мне душу.
        - Звучит ужасно, - пробормотала я, на деле ничего не ощущая. Это был другой, запредельный мир, где я, возможно, существовала лишь мгновение, а теперь ничего не помню. Это как поездка на автобусе, из которой запомнились лишь посадка и выход. Я никогда не задумывалась, что в том, втором мире, есть свои законы, что, возможно, Смерть уготовила мне что-то похуже смерти - быть вечным призраком, скитающимся среди живых. Вырывать из мира людей души таких же, как я.
        - Да, если задуматься, звучит ужасно, - добавила я после минутного размышления. Ной кивнул:
        - На деле все в сотни раз хуже. Но не беспокойся. - Он оптимистично заверил: - Я не позволю тебе пройти через это.
        - Разве несоблюдение правил…
        - Это правило придумал я, - перебил он и затем спокойнее продолжил: - Но другие правила… их я не могу обойти. Я не могу вернуть тебя в мир живых, потому что… ты уже давно должна была уйти, и наконец-то время пришло. Если я отпущу тебя, это будет нечестно по отношению к другим душам. Мне жаль. Мне жаль, Кая.
        Ной заглядывал в мои глаза в поисках ответа, но я не знала, какой реакции он ждет. Прочистив горло, я легкомысленно всплеснула руками, задев случайно кружку с чаем. Она опрокинулась, и Ной тут же вскочил на ноги:
        - Я уберу!
        Будто ничего не случилось, я продолжила:
        - Хорошо, что мы все разъяснили. И я рада, что мне не придется становиться твоей вечной рабыней для утех, или женой, или еще кем-то. - Ной поднял брови, вытирая тряпкой лужу ромашкового чая. Рукав моей кофты стал влажным, но я обратила на это внимание только спустя пару секунд. Подвернула его, мрачно уточнив: - Я имела в виду не то, что ты подумал.
        - Я понял. - Он бросил тряпку в раковину и затем включил кран, чтобы вымыть руки. Я соскользнула со стула, пока он был занят и стоял ко мне спиной. Чувствовала себя так, будто кто-то основательно покопался в моих мозгах. Нерешительно приблизившись к Ною, я спросила:
        - Можно я пойду?..
        Его губы дрогнули в нежной улыбке. Я подумала, что он знает, каких внутренних усилий мне стоило остаться здесь и слушать все то, что он хотел сказать.
        - Спасибо, - поблагодарил он. Я хотела сказать «и тебе спасибо», но не была уверена, что это уместно. Вместо этого я обняла его за талию и, воспользовавшись тем, что Ной возился с посудой в раковине и не мог обнять в ответ, поцеловала его в подбородок - он едва склонил голову от удивления, - и быстро ушла.
        Может быть, нужно было сказать, что… все будет хорошо?
        Но разве я должна лгать?
        Уже на середине лестницы я стала перепрыгивать через две ступени - хотела как можно быстрее оказаться наедине с собой. Я в отчаянии поняла, что все-таки солгала Ною, сказав, что у меня нет маски. У меня есть одна. Та, которую я использую, чтобы притвориться, будто все нормально и я сильнее, чем есть. А здесь, захлопнув дверь и повернув в замке ключ, я упала на кровать, прижала колени к груди и накрыла глаза ладонью, положив вторую на живот. Я хотела стать меньше и незаметнее, но не учла, что чем меньше я становлюсь в этом огромном пространстве комнаты, тем больше становится мое горе. Оно вырывается из груди, потому что ему там тесно, и накрывает меня с головой. Накладывает на мое тело один слой черного смога, второй слой, третий…
        И я хотела спрятаться от мыслей и слов, но не могла.
        Неужели Дориан Харрингтон навсегда нас покинул?
        Ну что ж, Кая, там-то, наверное, в другом мире, где Дориан не скреплен никакими договорами, он счастлив и наконец-то спокоен.
        После этого в ушах сквозь громкую пульсацию горячей крови прозвучал голос Ноя:
        Если я отпущу тебя, это будет нечестно по отношению к другим душам.
        Я знала, что мне придется уйти. Я думала, что смирилась, мне казалось, что я привыкла умирать. Бог видит, я уже умирала не раз, но после того, как Ной расставил все точки над «i», моя смерть обрела настоящие, реальные очертания. Раньше она маячила где-то на горизонте, оттесненная важными проблемами: фигурой Криттонского Потрошителя, Неизвестным, смертью мамы, воспоминаниями о Джорджи, спасением Леды Стивенсон. А теперь, когда смерть подобралась слишком близко и я увидела ее четко очерченную фигуру, я в очередной раз подумала, что не нашла времени, чтобы спасти себя. Я все пыталась найти Криттонского Потрошителя, Неизвестного, убийцу моей мамы, того, кто пытался убить Аспена, но себя найти забыла. Я пыталась спасти Сьюзен, Скалларк, Леду Стивенсон… а себя не спасла. А теперь уже времени нет. Сама Смерть говорит мне, что больше нет шанса. Он давал мне столько шансов, а я…
        Я убрала руки от лица и вытянулась на кровати, посмотрев в потолок.
        Все нормально.
        Моя грудь свободно поднялась и опустилась.
        Я правильно поступила. Ной просил меня верно расставлять приоритеты, и я сделала именно так.
        Если бы я не пыталась найти Криттонского Потрошителя, это была бы не я. Если бы я попыталась променять жизнь Скалларк на свою, это была бы не я. Когда Сьюзен кричала в переулке, чтобы я убегала, она не думала о себе. Она пыталась спасти меня. Как я могу поступить иначе?
        Я почувствовала, как к ушам скатились холодные слезы, и поежилась.
        Все правильно.
        Если я отпущу тебя, это будет нечестно по отношению к другим душам.
        Мы все делаем правильно.
        Но от этого не менее больно.
        Я взяла себя в руки, переоделась в свежую футболку и шорты и забралась под одеяло. Грудь все еще болела, горло сдавливали невидимые сильные пальцы. Слезы все еще текли.
        Но ничего.
        Все нормально.

* * *
        Утром мы с Ноем притворились, что все хорошо и прошлого разговора не было. Мы не говорили о моей смерти. Мы не говорили о том, что Дориан ушел. Мы не говорили о любви. Мы не говорили ни о чем.
        Утром все стало как прежде: вернулись запахи (свежеиспеченных оладий, теплого топленого молока, апельсинового варенья с карамелью), вернулось прежнее расположение Ноя. О мою ногу потерся Киса-Миса, пытаясь обвить хвостом лодыжку.
        - Я вычитал новый рецепт, который хочу попробовать, - сказал Ной ничего не значащим тоном, и я ответила:
        - Я не знаю, как поздно вернусь.
        - Сегодня же суббота. - Ной обернулся и внимательно посмотрел на меня, словно спрашивая, не перепутала ли я дни недели.
        Пятница длилась слишком долго, целую вечность, но ты же не думаешь, что я забыла, что…
        - Я знаю, но у меня дела. - Ной так и продолжил пялиться, поэтому мне пришлось пояснить: - Кира пришла в себя, и я хочу выяснить, кто на нее напал.
        - Ты думаешь, что это ты.
        Ной ошарашил меня своим внезапным утверждением так, что я отшатнулась. Но через секунду, взяв себя в руки, сказала:
        - Не имеет значения, что я думаю. Важно то, что видела Кира.
        В собственном голосе я услышала предупреждение, чтобы Ной не вздумал заговаривать о вчерашнем. Но он это предупреждение не уловил. Может быть, потому, что стоял ко мне спиной и больше обращал внимание на сковороду, чем на меня.
        - В понедельник будут похороны.
        Я застыла с сумкой в руках. Тяжело и громко сглотнула.
        Ну зачем он опять хлестко бьет меня словами?
        Он добавил:
        - Особняк лишился своего призрачного хозяина.
        В эту секунду Ной напомнил мне обычного человека, который переживает боль утраты, он напомнил мне саму себя. Я ведь тоже не хотела думать о Джорджи, но чем больше стремилась о ней не думать, тем больше о ней думала.
        До того, как Ной скажет еще какие-нибудь ядовитые для нас обоих слова, я сжала лямку сумки и протопала к входной двери. Я как Ной. Я отгородилась от него и отгородила его от себя. Но на самом деле проблема осталась все там же - отгородиться от правды так и не удалось.
        Когда я хлопнула входной дверью и повернула ключ в замке, дом застонал в ответ, нависая надо мной бледными стенами с мелкими трещинками, взирая на меня темными окнами. Дом скорбел вместе с нами, потому что знал: сейчас он лишился своего хозяина, но совсем скоро погрузится в абсолютное одиночество - в его стенах не останется никого.

* * *
        Как Ной и предсказывал, в больнице поднялась суматоха - персонал узнал о смерти Дориана, и Альма отказывалась давать разрешение на вскрытие. «Он был болен», - повторяла она. В ушах стоял гул, в котором слышался стук моего сердца. Медленное тук, тук, тук среди голосов, слившихся друг с другом.
        Я шла по коридору - люди шумели, что-то спрашивали у меня… Я не отвечала. Поднимаясь по лестнице, я столкнулась с Крэйгом и повторила ему те же слова: «Профессор Харрингтон был очень болен».
        - Профессор Харрингтон был болен.
        - Его дни были сочтены.
        - Да, он знал, что вскоре умрет, но не хотел никому говорить, чтобы не беспокоить.
        - Нет, вскрытие проводить не нужно.
        - Да, Альма его жена, раз она так говорит.
        Ни один из моих ответов не шел от сердца - все шло из головы. Я не позволяла вспомнить, что Дориана нет, - не хотела погружаться в склизкое болото тоски, падать в собственную черную дыру, которая сжирала все хорошее.
        - Да, похороны будут в понедельник.
        - Не нужно шумихи, пусть будут лишь студенты и коллеги. Никакой прессы.
        Мое сердцебиение замедлилось, и вот уже один удар сердца на десять шагов. На двадцать. Мысленно я вернулась в далекий 2014 год, когда погиб отец, и мне пришлось так же отвечать на вопросы соседей, его друзей, маминых друзей, коллег по службе, просто незнакомцев…
        Когда я была на этаже, где находились палаты Киры и Аспена, во мне мелькнула стыдливая мысль: «Хоть бы не повстречать Альму». Не хочу видеть ее заплаканное лицо с опухшими веками и красным носом; не хочу слышать ее крики, слова. Она потеряла Дориана и может подумать, что вскоре ей придется лишиться и Аспена. Глядя на нее, я не хочу вспоминать, что Патриция стоит на пороге смерти и Альме придется остаться в полном одиночестве. Не хочу вспоминать о своей смерти.
        Я пыталась убежать от болота тоски, но чем сильнее старалась, тем сильнее погружалась в нее. Лодыжки, бедра, шея. Я тяжело задышала.
        Толкнув дверь в палату Киры, я застыла. На меня воззрились три пары глаз: высокий тощий мужчина в костюме, офицер Аманда Крестовски и Кира с вытаращенными от испуга глазами. Она выглядела так, будто ее застали за чем-то компрометирующим.
        - Что ты здесь делаешь? - выпалила она. - Почему ты не с Дорианом?!
        Почему я не с Дорианом? - хотелось переспросить мне. - Потому что он мертв.
        Но я ничего не сказала, глядя на офицера Крестовски, лицо которой ожесточилось при упоминании имени Дориана.
        - Я зайду чуть позже, - пробормотала я и собиралась выйти, но худой мужчина в костюме предупредил попытку побега:
        - Нет. Мы и с вами хотели побеседовать.
        Ну так вызовите меня в участок, как вы это обычно делаете!
        - Хорошо, - сказала я и прошла вглубь палаты, прикрыв за собой дверь. Остановившись у окна, я выглянула на парк, попытавшись отогнать от себя ощущение, будто очутилась в ловушке.
        - Меня зовут детектив Нильссон. Это офицер Крестовски.
        Я кивнула, пожав ему руку:
        - Кая Айрленд. Со мной уже разговаривали.
        - И все же, - не стал отступать детектив Нильссон, - что случилось тем вечером?
        - Я ведь рассказывала, - встряла Кира недовольным тоном. - Кая здесь ни при чем.
        Я с трудом сдержалась, чтобы не покоситься в ее сторону. Прочистив горло, я заново начала описывать произошедшее:
        - Я услышала крики. Поднялась на лифте на эт…
        - Откуда вы знали, на какой этаж вам нужно?
        Почему он говорит так, будто я была в подвале, а она - на десятом этаже?
        Замешкавшись, я осторожно ответила:
        - Кричала Кира. А она могла быть только в палате Аспена. Перед дверью столпились пациенты. Никого подозрительного. Кира лежала на полу…
        - Ты поднялась на лифте? - опять перебила Кира. В этот раз я пригвоздила ее взглядом, мысленно приказывая замолчать, и она в ответ скорчила рожу. Про себя я отметила, что выглядит она просто прекрасно, если не брать во внимание бледность кожи.
        - Никого подозрительного я не видела, - повторила я, обращая внимание на полицейских. Офицер Крестовски плотно сжала губы, затем махнула рукой в сторону двери. Шепнула Нильссону, что отлучится на минуту, и он как ни в чем не бывало кивнул. - Но если я что-то вспомню, - твердо добавила я, - обязательно расскажу.
        Детектив Нильссон пристально посмотрел на меня, словно пытался понять, говорю ли я правду. Его взгляд не сулил ничего хорошего, и я поняла почему, когда он сурово произнес:
        - Надеюсь, что вспомните. Случилось так, что вы принесли этому городу много несчастий, мисс Кая Айрленд.
        Я долго смотрела ему вслед.
        Я принесла этому городу много несчастий? Я? Как насчет того, что Криттонский Потрошитель годами мучил Дэйзи Келли, похитил ее и насиловал, в результате чего родилась я? Как насчет того, что мои настоящие бабушка и дедушка посоветовали моим родителями выкинуть меня на улицу?
        - Не парься, - сказала Кира, и я почувствовала, как она дергает меня за рукав. Я посмотрела на нее, и она закатила глаза, видимо думая, что перекошенное лицо должно меня обнадежить. - Он такой же козел, как они все.
        Дверь внезапно распахнулась и Кира захлопнула рот. Детектив Нильссон равнодушно посмотрел сперва на нее, выглядывающую из-под одеяла, затем на меня, и опять на Киру. Насмешливость в его взгляде могла говорить только о том, что он слышал ее ругательства.
        - Как давно вы виделись с вашим отцом?
        У меня внутри все перевернулось, но я постаралась сохранить невозмутимость. Кира кашлянула, затем застонала, морщась от боли, явно пытаясь выиграть время, и только потом ответила:
        - Недавно. Мы не в очень хороших отношениях.
        - Хм. - Детектив Нильссон буравил Киру взглядом. Она начала противно краснеть, и вместе с тем моя грудь медленно сжалась, будто кто-то пытался нацепить на меня корсет. - До меня дошли слухи, что ваш отец вас обижал. Это так?
        Кира бросила на меня взгляд, полный паники, но я никак не отреагировала. Словно ничего не случилось. А ничего и не произошло.
        Детектив Нильссон приблизился на полшага к койке Киры, засунув руки в карманы.
        - Это правда?
        - Нет.
        - Хм, - опять выдал он и задумчиво почесал указательным пальцем переносицу. - Странно, но мы не смогли с ним связаться.
        - Откуда именно эти слухи? Кто-то что-то видел?… - спросила Кира. Детектив Нильссон осведомился, подняв брови к всклоченным жестким волосам, седеющим на висках:
        - Кто-то должен был что-то увидеть?
        Я хотела сказать Кире, чтобы она замолчала. Ее вопросы были для детектива Нильссона как красная тряпка для быка - уцепится и не отпустит. Поняв, что попала в его ловушку, Кира вздохнула и сказала:
        - Мы с отцом не были в хороших отношениях, но он меня никогда не бил.
        Пытался прирезать, всего-то.
        Я хотела стать незаметной. Отвернулась к окну и выбрала точку вдали, чтобы сосредоточиться на ней, а не на Кире и ее очевидных взглядах в мою сторону. Еще один такой взгляд, и детектив Нильссон смекнет, что я что-то знаю. Опять начнутся расспросы, подозрения, внезапные звонки.
        - Что ж, - произнес он все тем же голосом, в котором тяжело было уловить какие-то эмоции. - Когда он свяжется с вами, дайте мне знать.
        - Обязательно.
        - Мы поставим перед дверью палаты охранника, чтобы убедиться, что ваш отец не посетит вас без нашего ведома.
        Детектив Нильссон вновь вышел за дверь, но мы с Кирой не спешили заговаривать. Прошло около пяти или семи минут, когда она прошипела:
        - Как думаешь, он ушел?
        - Думаю, да, - ответила я и тут же подтащила к ее койке табурет, опустилась на него и уперлась локтями в колени, сцепив пальцы. - Перед тем как потерять сознание, ты сказала, что Аспен шевельнулся.
        Кончики ее ушей покраснели.
        - Ну, очевидно, мне все привиделось.
        - Так он двигался или нет?
        - Я не знаю, ясно?! - Кира в упор посмотрела на меня, а потом повторила уже мягче: - Не знаю. Если бы он двигался, он бы уже вышел из комы, разве нет?
        - Хорошо, оставим эту тему. Теперь рассказывай, что случилось.
        - Я уже все рассказала.
        - Я не из полиции. Перескажи все еще раз.
        Она вздохнула и, поудобнее устроившись на подушках, начала:
        - Ну, я вышла, чтобы купить тебе воды, но вдруг увидела какого-то типа в куртке с капюшоном.
        - Ты сказала о нем детективам? - спросила я, тут же напряженно сжавшись. Если Кира видела кого-то на лестнице, или в коридоре, или где угодно, кроме ординаторской, где я валялась на диване в обычном белом халате, а не в куртке с капюшоном, значит, это не я. - Мужчина или женщина?
        - Как я должна была понять, мужчина это или женщина?
        - У этого человека были широкие или узкие плечи? Он был высоким или низким? Как от него пахло?
        - Что, прости? - спросила она таким тоном, что ясно давала понять, что думает, будто у меня не все дома. Я это проигнорировала.
        - Он что-то говорил?
        - Когда я заорала, он рявкнул, чтобы я заткнулась.
        Когда Кира произнесла эти незамысловатые, логичные слова, меня словно током ударило. Не показывая, как взбудоражена, я переспросила:
        - Он кричал на тебя?
        - Не кричал. Пока пытался вырезать мне почку, он шипел, чтобы я заткнулась.
        - Его голос показался тебе знакомым?
        Тут Кира задумалась, и на секунду у меня внутри вспыхнул слабый фитилек надежды. Я теснее сцепила пальцы, рискуя вывихнуть сустав.
        - Не знаю, - наконец ответила она. - Голос у него был каким-то странным.
        - Каким странным? Он был хриплым, мягким, приказным?
        - Он был злобным, ясно?!
        - Ты не попыталась снять капюшон с его головы?
        На этот раз Кира вскинула брови так высоко, что дала понять: она считает меня сумасшедшей.
        - Он пытался меня убить, так что я была занята спасением своей жизни, а не разглядыванием его лица! - вспылила она. Затем, тяжело вздохнув, она громко сказала: - Да и не было у него лица. На нем была маска.
        Я скрестила руки на груди и задумалась. Итак, человек, который напал на Киру, - Неизвестный. Во-первых, она оставила на стекле в туалете послание: «Я спасу тебя», а затем напала на Киру в палате Аспена. Во-вторых, на Неизвестном была маска. Из этого следует несколько выводов: во-первых, Лаура не Неизвестная, а это значит, что убийца на свободе. Во-вторых, мы видели его в больнице, куда он не мог пройти незамеченным. Он подслушивал Кирины вопли в туалете и знал, что она проводит очень много времени рядом с Аспеном, поэтому целенаправленно направился наверх.
        - О чем ты думаешь? - спросила Кира, изучая меня жгучим взглядом.
        - Думаю, чем перекусить.
        Она хмыкнула, даже не притворившись, что верит мне.
        - И действительно, о чем еще ты можешь думать? Истеричка.
        Странно, но ее «истеричка» прозвучало как-то по-особенному. Будто она хотела сказать что-то другое. Или вложила в слово иной смысл, который мне не понять.
        Я поднялась на ноги, закинув лямку сумки на плечо, и сказала:
        - Мне пора. Пожалуйста, попытайся припомнить детали нападения, это важно. Может быть, от него специфически пахло, или он странно передвигался…
        - Да ладно, ладно, - отмахнулась она, поджав губы и откинувшись на подушку.
        - И ничего не бойся. Больше тебе ничего не грозит - тебя защитят.
        - У-хо-ди, - протянула Кира, демонстративно отворачиваясь к окну. Я покачала головой и направилась к двери. Почему она себя так ведет? Я ничего не понимаю. Может, переживает, что я вижу ее в таком слабом состоянии? Или просто устала?
        Я уже потянулась к дверной ручке, которая освободила бы меня от скверного Кириного настроения, как вдруг в дверь кто-то постучал. Я шагнула назад, ожидая, что это вновь детектив Нильссон пожаловал с расспросами. Но это был не детектив.
        К моему изумлению, на пороге возникла Леда Стивенсон.
        За моей спиной скрипнула койка, а затем Кира застонала, пытаясь сесть.
        - Что? - недоверчиво начала она. - Что ты здесь забыла, черт…
        - Кира, - я обернулась, и она стрельнула в меня взглядом, но все же проглотила ядовитые слова. Затем я посмотрела на Леду и максимально осторожно спросила: - Что ты здесь делаешь?
        Леда была ненамного выше меня, но из-за бледности и худобы казалась очень высокой и нескладной, словно девочка лет двенадцати.
        - Я услышала о нападении и захотела убедиться, что с Кирой все в порядке.
        Я почти забыла, какой у нее голос. Звонкий, но тихий и мягкий, и в то же время крепкий. Такой, будто в ее груди слишком мало сил, чтобы вытолкнуть наполненные мощью и жаром слова.
        - Что?! - Кира возмущенно подскочила и опять застонала, повалившись на кровать. Пружины протяжно заскрипели. Я не стала сверлить ее многозначительным взглядом. Пришлось на всякий случай уточнить:
        - Ты услышала, что на Киру кто-то напал, и решила проверить, все ли с ней в порядке?
        - Да, - подтвердила Леда, краснея. Она заправила за ухо торчащие белые волосы, которые за пару месяцев моего с ней знакомства значительно отросли. Глядя на ее белоснежные волосы, я вдруг совершенно внезапно вспомнила:
        - Она притворяется милой и слабой. Она на самом деле не такая. У нее комплекс жертвы. Она намеренно провоцирует ребят на жестокость.
        - И что вы делаете?
        - Мы ничего не делаем.
        - Зачем тебе знать, все ли с Кирой в порядке? - спросила я. Собственный голос показался мне незнакомым, будто я неосознанно включила режим «разговор с жертвой насилия».
        - Вот именно, - саркастично поддакнула Кира из-за моей спины. Я не видела ее лица, но, судя по голосу (который не знал режима «разговор с жертвой насилия»), выражение оставляло желать лучшего.
        Леда смутилась еще сильнее.
        - Не знаю… просто беспокоилась. Я видела, как твой папа дал тебе пощечину, и…
        - ЧТО?!
        Я не выдержала и раздраженно приблизилась к Кире, чтобы удержать ее в кровати.
        - У тебя свежие швы, - с нажимом сказала я, чувствуя, как начинаю по-настоящему злиться. - Не надо прыгать по комнате.
        - Пусть убирается!
        - Да что с тобой такое? Лежи смирно!
        - Что со мной?! - Кира вспыхнула, резко посмотрев на меня. - Это что с ней?! Это же она рассказала в полиции о моем отце, а теперь приходит и насмехается…
        - Я ничего не сделала! - взвизгнула Леда у дверей. - Я ничего не делала!
        Продолжая вопить, она вылетела из палаты и понеслась по коридору. Я слышала ее стремительно удаляющиеся шаги и возмущенное бормотание медсестры, проходившей мимо палаты Киры с коробкой для анализов.
        Скрестив руки, я обернулась и пронзила Киру взглядом.
        - Почему ты так себя ведешь? Тебе обязательно нужно ее обижать? Ты вчера поставила на уши всю больницу, так что пациенты перепугались. Нечего удивляться, что кто-то из них пришел спросить, все ли с тобой в порядке.
        - Кто-то из них? - насмешливо переспросила Кира. - У тебя не все дома, доктор Айрленд? Это был не кто-то!
        Я покачала головой и, сунув руки в карманы, направилась к двери. Но тут Кира сердито сказала:
        - И пусть не притворяется. Я ее сразу же раскусила. - Я обернулась. Кира недовольно фыркнула, но тут же поморщилась от боли. Это не помешало говорить ей с тем же ядом в голосе: - Она лицемерка. И вообще почему ты ее защищаешь, словно мать Тереза? Забыла, что она говорила про тебя в УЭК?
        - Я не забыла, что вы обе говорили.
        Кира ни капли не смутилась:
        - Ты такая же чокнутая, как она!
        Как же мне надоело слушать твое нытье, - хотелось сказать ей, но вместо этого я махнула рукой и вышла из палаты.
        В этот раз меня никто не остановил. Идя по коридору и встречаясь взглядом с медперсоналом, я вновь вспомнила о смерти Дориана. Будто за мной по пятам летела громадная черная туча со сверкающей молнией. И эта молния каждые несколько секунд била в сердце. Когда я зашла к Кире, эта туча осталась за дверью, и вот она вновь рядом со мной.
        Эти мысли разом прекратились, когда я вышла на лестницу и услышала где-то внизу знакомый плач Леды Стивенсон. Смерть Дориана, допрос полиции, агрессия Киры Джеймис-Ллойд - все отошло на второй план. Я перекинула сумку через плечо и слетела вниз по ступеням, перескакивая сразу через две-три - так мне не терпелось поговорить с Ледой без посторонних.
        Плач на мгновение стих, но до того, как Леда испугалась и пустилась наутек, я уже была внизу, стоя на последней ступени. Я совершенно забыла о неприязни, увидев ее испуганное, заплаканное лицо, то, как она скукожилась в маленький комочек, вжав шею в плечи и раскрыв лопатки, чтобы спрятать грудь.
        Вспомнив о том, каким голосом Аспен говорил о своих походах к Леде в психушку, я попыталась скопировать его тон и спросила:
        - Ты в порядке? - Леда вздрогнула и поднялась на ноги. Я добавила: - Ты ведь знаешь Киру, Леда, так для чего ты решила ей помочь?
        - Я… я не знаю, - заикаясь, пробормотала она, дергая головой. - Я очень испугалась, услышав ночью крики, и вдруг подумала, что… Я просто хотела помочь полиции, ведь ее отец пропал. Я не знала, что Кира так отреагирует. Мы не друзья, но мы вместе работали над… - Она замолчала, смущенно опустив взгляд в пол, и я поняла, что она вспомнила о мерзких статьях Киры.
        Мой телефон тренькнул, оповещая о новом сообщении, но я не отреагировала на него, впрочем, Леда тоже.
        - Ты была ночью в больнице? - спросила я. Леда вскинула голову и кивнула:
        - Да. Детектив Дин записал меня на амбулаторное лечение, но два раза в неделю, в четверг и пятницу, я должна оставаться в больнице.
        - Ясно.
        Мы с Ледой несколько минут шагали молча, затем я сказала:
        - Детектив Дин не отвечает на звонки.
        Леда невесело кивнула:
        - Он постоянно в участке и оставляет меня одну. - Оставляет ее одну? Странно звучит. - Я знаю, что скоро мне придется вернуться домой, но после того, как тетю Лауру забрали, я не знаю, как… что я буду… не знаю, - неловко закончила она. Я старалась не смотреть на нее. Только бы не вспомнить о том, что иду рядом с девушкой-цыпленком, которая вопила, что я - убийца. Что я подставила ее тетю в убийстве Скалларк и остальных, что я сумасшедшая и преследую ее.
        Нет, сейчас рядом со мной моя давняя знакомая, да-да… У нее мягкий, даже нежный тембр голоса, необычный цвет глаз и бледные губы. Это не та девушка, из-за которой я умираю болезненной смертью всякий раз, когда она хочет свести счеты с жизнью. Это моя давняя знакомая, с которой мы внезапно встретились на лестнице в больнице.
        Мы вышли в коридор первого этажа, и Леда робко улыбнулась мне:
        - Я на автобусе.
        Я кивнула, не желая провожать ее еще и до автобусной остановки. Я рассудила так: раз Кира следующая жертва, значит, Леда пока что в безопасности. Кроме того, Неизвестная не рискнет совершить второе нападение подряд за два дня.
        Леда сделала шаг к двойным стеклянным дверям, возле которых стоял охранник в форме, затем второй шаг. На ней была зеленая парка с коричневым меховым воротником и длинная коричневая юбка ниже колен, из-под которой торчали черные колготки и сапоги на плоской подошве. Она шагала вперед очень медленно и задумчиво.
        - Леда! - позвала я, и она тут же обернулась.
        Она стояла на одной планете, а я - на другой, и между нами было бесконечное космическое пространство и в то же время загадочная связь. Мне даже показалось, что Леда стала оборачиваться за мгновение до того, как я ее окликнула.
        Между нами было десять шагов, но никто не ступил вперед, чтобы сократить расстояние. Я спросила:
        - Леда, с чего ты взяла, что отец Киры пропал?
        - Мне рассказал детектив Нильссон, когда я предположила, что он причастен к случившемуся, - даже не моргнув, ответила она. Еще секунду мы смотрели друг на друга, затем я почувствовала, что оттаиваю, и кивнула:
        - Ладно, до встречи.
        - Пока, Кая Айрленд.
        Она засунула руки в карманы пуховика и, еще сильнее ссутулившись, направилась к выходу из больницы. Я следила за Ледой, пока она не затерялась в толпе, а затем не исчезла в дверях. Только потом вспомнила, что мне пришло сообщение. Думая о Леде и видя ее робкую походку, я достала мобильник и прочла: «Можешь забрать мои вещи из квартиры?» Что ж, теперь у меня есть два пациента, о которых необходимо позаботиться: Кира и Аспен.

* * *
        27 ноября 2016
        Часы показывали 19:00.
        Ночь будто расплескалась из чернильницы, прошлась темными мазками по обеим сторонам дороги, по которой мчался автомобиль Крэйга. В салоне играло радио. Сперва Крэйг на полную катушку включил рок, затем сжалился надо мной и убавил звук, включив джаз.
        - Так-так… - бормотал он, щелкая радиостанции.
        - Давай я поведу, - не выдержав, предложила я.
        - Ты раздражена, - заметил Крэйг, бросая взгляды то на дорогу, то на плеер. - Но сейчас я найду нужную мелодию, и все негативные эмоции испарятся.
        - Они испарятся, если ты будешь следить за дорогой, - сказала я. Крэйг наконец-то выпрямился, ухватился обеими руками за руль и сказал, на секунду одарив меня взглядом:
        - Когда я предложил путешествие вместе, я не ожидал, что это будет так. Я думал, будет весело. - Я повернулась в его сторону и смотрела до тех пор, пока Крэйг не исправился: - Ла-а-адно, я не думал, что это будет весело. Но и не думал, что мне придется на несколько часов очутиться под надзором сержанта Айрленд.
        А я не хочу очутиться в гробу из-за твоих навыков вождения, - хотела парировать я, но, ничего не сказав, откинулась назад и скрестила руки на груди.
        Ночь была непроглядной. Мы давно выехали из города, и теперь вокруг не было ни души, только джип Крэйга рассекал ночную мглу. Меня клонило в сон, но мозг продолжал работать, пережевывая один и тот же вопрос: кто напал на Киру в палате Аспена? Кто это был, если это не я и не Лаура? То и дело в эту круговерть вопросов вплетались и другие: когда очнется Аспен? Вернется ли Альма назад в Эттон-Крик после похорон? Что будет с Патрицией?
        Справа от меня зашумело, и я, разлепив веки, повернула голову в сторону окна. По стеклу быстро-быстро скатывались дождевые ручейки. Впереди раздался отдаленный грохот грома. Пара секунд - и тишина. И вновь грохот. Быстро-быстро бежит дождь по стеклу…
        Я повернулась к Крэйгу, чтобы спросить, почему он выключил музыку, но обнаружила себя на водительском сиденье машины. Я опешила: видеть себя рядом было дикостью. Пожалуй, я сплю. Я покрутила головой. Дорога кажется все той же. Вокруг лес. Поднялась буря. Удивленно взглянув сквозь ветровое стекло, я обнаружила, что его больше нет.
        Я босиком стою на земле. Увязла в грязи, а в спину бьют яростные порывы ветра. Мне холодно и больно. На руках кровь Стивена. Я с остервенением начинаю тереть ладони о штанины, но кровь не отмывается. Тогда я окунаю пальцы в грязь, чтобы она покрыла кровавые следы. Начинаю рыдать, но шум ветра заглушает все звуки. Я вновь бегу по направлению к фермерскому домику.
        Внезапно меня ослепил свет фар и оглушил громкий звук клаксона. Я вздрогнула и проснулась.
        - Ты даже во сне бурчишь, - отметил Крэйг, не отрываясь от дороги. - Что снилось?
        - А что я сказала? - Я покосилась на него, чувствуя себя как выпотрошенная рыба. Воспоминания, как и прогнозировал Ной, возвращаются все чаще.
        - Ты сказала, что тебе холодно, - отозвался Крэйг.
        - Тогда мне снилось, что мне холодно, - ответила я, отворачиваясь к окну. Крэйг невесело хмыкнул, а я тихонько вздохнула.
        В том фермерском домике жили хорошие люди. После Стивена я мало что помнила, но теперь память понемногу возвращалась. Помню, как они навещали меня в больнице. Женщина была улыбчивой и очень доброй. Мужчина постоянно о чем-то шептался с моим отцом. Они приносили мне пирожки с капустой и картофелем и свежевыжатый фруктовый сок. А затем они куда-то подевались. Как и все хорошие люди из моей жизни. Просто растворились.
        Час спустя Крэйг затормозил на заправке, чтобы заправиться и отлучиться в туалет. Затем он заглянул в машину и спросил, не хочу ли я перекусить. Хоть я и ответила отрицательно, он вернулся из круглосуточного магазина с пакетом, под завязку набитым всякой всячиной, и большим стаканом крепкого черного кофе.
        Я вновь предложила:
        - Я могу сесть за руль.
        - Я помню. - Он покосился на меня, делая осторожный глоток. Поморщившись из-за того, что напиток был горячим, он добавил: - У меня, в отличие от некоторых, память хорошая.
        Я застонала.
        - Ты что, теперь до конца жизни будешь меня терроризировать?
        - Кто-то же должен.
        С Крэйгом было легко притворяться, что все нормально. Он хотел задать вопросы, но не задавал, а я притворялась, что не замечаю, и все было хорошо. Мы много обсуждали наше совместное времяпрепровождение в кафе «У Реки», разговаривали о Маре и шутили. Точнее, это Крэйг шутил, а я пыталась отвечать.
        - С тех пор как ты вернулась в особняк, - Крэйг сделал паузу, вспомнив о Дориане, но тут же закончил: - Мара немножко погрустнела, и теперь просит меня пробовать ее ужасные торты, будто мстит за что-то.
        Он съел все чипсы, а я плитку белого шоколада. Он выпил кофе, а я минеральную воду. Он притворялся обычным парнем, в жизни которого не погибли друзья, и я тоже притворялась обычной девушкой. Мы решили сделать это ради Селены и Хуго. Они ожидали нас в десять вечера в семейном ресторанчике, принадлежащем матери Крэйга, и до встречи оставалось сорок минут. Крэйг заранее предупредил меня о своей семье:
        - Не обращай внимания на маму. Она решит, что ты моя девушка, и станет спрашивать, хорошо ли я с тобой обращаюсь. Просто скажи, что мы коллеги по работе и потому приехали вместе. И не пугайся Хуго. Его борода отталкивает многих, но в душе он лапочка.
        - Ладно, - усмехнулась я. В свете огней города лицо Крэйга тоже приобрело пугающее выражение. Улыбка на его губах напоминала оскал.
        - И, кстати, мой отец любит поболтать о всяком, не пугай его.
        - Что? - удивилась я.
        - Да. Пытайся поддержать разговор. Он станет говорить с тобой о животных - он ветеринар. Притворись, что любишь их.
        - Я люблю животных, Крэйг.
        - Правда? Никогда бы не подумал. - Я поняла, что опять попалась в его ловушку, и потому не стала реагировать на провокацию, но он уже улыбался во весь рот. - Ну ладно, прости, не могу удержаться, ты такая забавная.
        Последний, кто говорил мне, что я забавная, был Аспен.
        - Короче говоря, ты впишешься в нашу семью.
        - Это Селена выходит замуж, а не я, Крэйг, - напомнила я. Его активность возросла, стоило нам въехать в город. Я боялась представить, что случится, когда он окажется в подходящей компании, которая сможет поддержать разговор.
        - Да неважно, - легкомысленно бросил он, - ты все равно станешь частью нашей семьи, а это немного… сложно. Не смущайся.
        - Меня трудно смутить, - сказала я, и когда собиралась добавить, что он должен прекратить преувеличивать, Крэйг вдруг затормозил и выдохнул:
        - Ну все, вот мы и приехали. Будет весело.
        - Мне кажется, что ты боишься туда идти, - не сдержалась я. Отцепив ремень безопасности, я посмотрела на Крэйга, но он, вытащив ключ из замка зажигания, в ответ лишь пробормотал:
        - После Хуго родители примутся за меня, так что я должен свалить отсюда до того, как они опомнятся, что потеряли своего ненаглядного сыночка.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Да неважно, - опять отмахнулся он, выскакивая из машины. Он помог мне ступить на тротуар перед освещенной террасой, выполненной в виде огромной шахматной доски: тут и там были черно-белые плиты, которые обрывались перед высокими буксусами, которые росли вдоль двухэтажного здания.
        Я не спешила идти к мраморной лестнице, ведущей к двойным черным дверям, и Крэйг, увидев, что я, словно вкопанная, замерла перед входом на территорию ресторана, с удовольствием протянул:
        - Не ожидал, что ты будешь потрясена. Здорово, правда? В школе я здесь подрабатывал на выходных, и ресторан пользовался бешеной популярностью благодаря моей сногсшибательной внешности.
        - Очень мило, - произнесла я, выдыхая облачка пара. Я все еще не двигалась, поэтому Крэйг подошел ко мне и, встревожившись, спросил:
        - В чем дело, Кая, тебе плохо?
        - Это мамина работа, - указала я на узоры, ползущие от входных дверей к углам. Черно-белые, вызывающие, привлекающие внимание. Лет пять назад я видела у нее эскизы этих стен и тогда еще предположила, что мама придумала что-то оригинальное и необычное для своей галереи. Оригинальное и необычное. Но не для своей галереи. Теперь этот ресторан выделялся среди остальных («семейный», как сказал Крейг). Черно-белый ресторанчик выглядывал из-за высоких пихт, росших вдоль дороги, был виден из окон многоэтажек и других кафе, с вызовом говорил: «Смотри на меня». Это точно мамина работа.
        В свете железных фонарей вдоль дороги и фонариков на террасе Крэйг обернулся и обвел взглядом ресторан «Шах и Мат». Задумчиво спросил:
        - Ты уверена?
        - Абсолютно точно. Я видела мамины рисунки. Внутри черно-белые столы и черные диваны. - Крэйг резко посмотрел на меня, и я продолжила: - Есть черный и белый залы, а на каждом из столов стоит подсвечник в виде шахматной фигуры.
        Мне не нужно было спрашивать, угадала ли я и на этот раз, потому что на лице Крэйга все и так было написано. Я с обреченным вздохом шагнула в сторону ресторана.
        - Идем, Крэйг.
        - Что ты будешь делать?
        Я изумилась.
        - Я ничего не буду делать. - Неужели Крэйг решил, что я могу закатить скандал или что-то в этом роде и в итоге испорчу свадьбу?
        - Нет, - он пристроился к моему шагу и покачал головой, будто отвечая на мой мысленный вопрос. Выдыхая пар, он горячо сказал: - Ты должна поговорить с моими родителями. А вдруг они были друзьями или учились вместе?
        - Да, я обязательно спрошу их о маме, - заверила я Крэйга. Он улыбнулся и, взяв меня под руку, сначала отпер ворота во двор ресторана, затем повел внутрь. На двери висела табличка «Закрыто».
        Когда мы с Крэйгом вошли, я уже знала, что увижу, но все равно удивилась - это был оживший мамин проект: обеденные столы с декоративными шахматными столешницами, искусные латунные подсвечники на них, удобные на вид черно-белые диваны. Из динамиков доносилась слабая мелодия, уже знакомая мне из поездки с Крэйгом - Штраус.
        - Все, как ты и говорила, - приглушенно сказал Крэйг, осматривая зал свежим взглядом, а затем очнулся и кивнул вправо, прошипев: - Вон они стоят у лестницы. Нас поджидают.
        Тогда я заметила шумную компанию, стоящую у нескольких сдвинутых вместе столов. Мистер и миссис Нэтвик, Селена и ее жених Хуго, а также его и Крэйга родители - все они о чем-то с жаром спорили, то и дело взрываясь смехом.
        - Надрались, что ли? - пробормотал Крэйг, но тут же замолчал, потому что нас заметила миссис Нэтвик. На ней было темно-синее вязаное платье и сапоги на высоком каблуке. Кудрявые волосы темно-коричневого цвета как обычно были тщательно выпрямлены.
        - Кая, милая! - Забыв о разговоре и жарких пререканиях, она бросилась с объятиями в нашу с Крэйгом сторону.
        - Со мной все хорошо, - заверила я, надеясь, что на предсвадебном позднем ужине не зайдет речи ни о чем пугающем. Я повернулась к Крэйгу, растянувшему губы в улыбке и наблюдающему, как к нам идет вся делегация его настоящих и будущих родственников. - Крэйг, познакомься, это моя тетя.
        - А это?.. - Она стрельнула в его сторону многозначительным взглядом, и я поспешно сказала:
        - Друг и коллега.
        - Приятно познакомиться. - Крэйг вежливо пожал руку, протянутую миссис Нэтвик.
        - Давайте присядем, - рядом с нами возникла высокая ухоженная женщина - очевидно, мама Крэйга. Она пожала мою ладонь, пальцем коснувшись шрамов на запястье.
        - Добрый вечер, Кая, мы, можно сказать, уже заочно знакомы.
        - Здравствуйте, миссис Арнетт, очень приятно познакомиться.
        Этим вечером мне пришлось произнести фразу «приятно познакомиться» очень много раз. Женщины, прибывшие после нас с Крэйгом, горячо обнимали меня: его тетя - жена доктора Арнетта, бабушка Крэйга (которая, увидев его, тут же приказала измерить ей давление), младшая сестра его матери. Мужчины пожимали мне руку. Хуго тепло улыбнулся, отец Крэйга попросил называть его Кейном, а доктор Арнетт, приехавший с пятилетним сынишкой, крепко ухватил меня за запястье и хлопнул по плечу:
        - Как самочувствие, доктор Айрленд?
        - Отлично, доктор Арнетт, - ответила я, натянуто улыбнувшись.
        - В нашей семье полно врачей, - сварливо заметила бабуля Крэйга. - Словно на дворе эпидемия чумы или сифилиса. Мы сядем за стол или нет?
        Крэйг, стоящий со мной плечом к плечу, еле слышно прошептал:
        - Само очарование.
        - Не то слово, - шепнула я в ответ.
        Некоторое время спустя мне удалось наконец-то расслабиться. Мы все расселись за столом. Слева от меня - Крэйг, справа - Селена. Только почувствовав ее локоть, я ощутила, как в позвоночнике ослабевает натяжение колючей проволоки.
        - Налейте же мне кто-нибудь бренди! - приказала бабуля Арнетт, перекрикивая шум.
        Мало-помалу мне стало уютно. Как Крэйг и предсказывал, пришлось разуверить его мать, что мы встречаемся. Она расстроилась. Я тщательно присматривалась к этой женщине, чтобы потом припомнить все черты ее лица, так, на всякий случай. Если мама готовила этот проект для ресторана семьи Арнеттов, то они должны были хоть в какой-то степени сотрудничать.
        Затем компания переключила внимание на Селену и Хуго, что меня вполне устраивало. Было интересно послушать об их знакомстве. До сих пор в голове не укладывалось, что моя романтичная рыженькая подруга, носившая в школе очки и любившая таких же романтичных мальчиков, как она сама, вдруг влюбилась в этого мощного бородатого парня с татуировками на обеих руках.
        Четыре года назад она была полностью погружена в фантазии, ждала особенного парня, отказываясь идти на выпускной бал. Мне вдруг стало любопытно, что чувствует Селена, сбылись ли ее мечты. И как она поняла, что влюбилась в Хуго? Что внутри нее изменилось, чтобы возникло осознание, что без него она не может существовать, что обязательно должна связать с ним жизнь?..
        Я погрузилась в мысли, размышляя о Ное и его признании, о моих к нему чувствах, о его словах, что я хочу его лишь затем, чтобы забыть о боли и страданиях.
        Крэйг толкнул меня под столом коленом, и я поглядела на него, а затем на его маму, которая смотрела на меня с терпеливой улыбкой.
        - Простите?
        - Тебе нравится работать в больнице?
        - И мне любопытно, - поддакнул отец Крэйга.
        - Кейн, - проскрежетала бабуля Арнетт, - не нужно за столом обсуждать эту чепуху. Больницы! Только о них я и слышу! Давайте поговорим о бренди, о тех годах, когда я уехала в Чехословакию бродить по небольшим живописным улочкам!
        - Ты была безрассудной, мама.
        - Ох, - закряхтела она, поворачиваясь к сыну и одаривая его грозным взглядом. Доктор Арнетт, взгляд которого я поймала, покачал головой с усмешкой из серии «не обращай внимания». - Если бы не моя безрассудность, Кейн, ты бы никогда не родился!
        - Кейн, - прошептала мама Крэйга, украдкой посмотрев на миссис Нэтвик, а затем на Селену и меня.
        - Бренди, - отчетливо сказала бабуля, вытягивая вперед руку со стаканом, и миссис Арнетт налила в него из небольшого, расписанного вручную чайничка травяного чая. Сидя за столом, я уже поняла, что старушка не понимает, что у нее в кружке. Если бы ей налили воды из-под крана, она бы решила, что пьет то, что хочет. Самовнушение иногда работает странным образом, особенно у стариков.
        - Она ведь не опьянеет от чая? - Я посмотрела на Крэйга. Он ответил:
        - Однажды она решила, что пьет чехословацкую водку, и после первой же кружки чая захрапела. - Я вскинула брови, решив, что он шутит, и Крэйг улыбнулся: - Ну ладно, бабуля не храпела, но все же. Так что еще парочка чашек «бренди», и она станет рассказывать о том, как пробралась на нудистский пляж, чтобы написать статью о самых странных татуировках на самых странных местах. В общем, сама понимаешь.
        Вечер продолжался в том же духе, поэтому поговорить с родителями Крэйга мне так и не удалось.
        Около часу ночи компания распалась: доктор Арнетт с женой и ребенком уехали первыми, затем младшая сестра мамы Крэйга, после - бабуля, прихватившая с собой бутылочку чая «бренди», и затем - Селена и Хуго. Ресторанчик продолжал работать ровно до двух часов ночи, когда мистер и миссис Нэтвик решили направиться в отель, где они сняли номера на время свадьбы, а Крэйг - в дом родителей. Прежде чем распрощаться, он попросил, чтобы я позвонила Кире и узнала о самочувствии Аспена: «Почему-то мой мобильный она занесла в черный список. А вы, как я заметил, стали лучшими подружками».
        Пожелав спокойной ночи, я направилась к машине миссис Нэтвик. Они с мужем устроились на заднем сиденье, а я опустилась за руль и повернула ключ в замке зажигания.
        Миссис Нэтвик тут же взяла меня на прицел и закидала вопросами:
        - Когда ты спала в последний раз? Думаешь, меня обманешь косметикой? Я вижу твои синяки под глазами даже с расстояния в сто метров!
        - Вы могли бы стать снайпером.
        - Не шути, Кая, - строго прошипела миссис Нэтвик, удерживая на своем плече голову мужа. Он спал, перебрав с коньяком. У него был очень низкий порог переносимости алкоголя. Лишний грамм - и он в отключке.
        Я посмотрела на нее в зеркало заднего вида: брови с вызовом вздернуты, глаза сверкают праведным блеском, и нехотя произнесла:
        - Выдалась тяжелая неделя.
        И после этих слов Розмари Нэтвик умолкла и затаилась, больше не задав ни одного вопроса. Может быть, она вспомнила о моих предупреждениях, что не стоит намеренно выуживать детали этой грязной истории, а может, просто испугалась того, что я могла рассказать.
        В любом случае ей не обязательно знать обо всем, что творится в моей жизни. Жизни.
        Да я и сама не знаю.

* * *
        29 ноября 2016
        Я никогда не присутствовала на свадьбе, а быть подружкой невесты оказалось сложнее, чем я думала. Ради Селены приходилось постоянно улыбаться, стоило кому-то повернуть голову в мою сторону, нужно было разговаривать с незнакомыми людьми и при этом ежесекундно контролировать выражение лица. В повседневной жизни я почти всегда сосредотачивалась на других людях, чтобы наблюдать за ними. Здесь же пришлось бросить все силы, наблюдая за собой.
        Когда торжество переместилось в ресторан «Шах и Мат», я перестала усиленно демонстрировать дружелюбие, что Крэйг не преминул прокомментировать:
        - Слава богу, Кая. - Он взял меня под руку, когда мы поднимались по лестнице. Другой рукой я удерживала подол своего изысканного темно-синего платья с закрытой спиной и длинными рукавами - ткань закрывала каждую клеточку тела, покрытую шрамами. - Я почти решил, что ты балуешься ботоксом.
        Я бросила на него взгляд, и он добавил:
        - Я думал, еще немного, и ты порвешь кожу лица.
        Я оставила его колкости без комментариев, тем более что мы оба знали, что мое притворство было необходимо. И кроме прочего, утром, забирая нас с Нэтвиками из отеля, Крэйг осмотрел меня восхищенным взглядом и искренне произнес:
        - Я никогда не видел тебя такой красивой, доктор Айрленд.
        - Губу закатай, - бросил ему на ухо мистер Нэтвик, забираясь на заднее сиденье машины. Я не осталась в долгу и заметила, что Крэйг тоже выглядит замечательно. Это была истинная правда: Крэйг будто стал выше ростом, уложил волосы в стильную прическу, сбрил щетину, которая вызывала в Кире бурю недовольства, и даже надушился парфюмом. В то время как я чувствовала себя выжатым лимоном, Крэйг оставался все таким же идеальным. Я бросила взгляд на его наручные часы: 19:54.

* * *
        Вечеринка была в самом разгаре: миссис Нэтвик отплясывала вальс вместе с мистером Арнеттом, а мистер Нэтвик с миссис Арнетт. Хуго и Селена посреди зала демонстрировали ужасные танцевальные движения: смесь рок-н-ролла и танго. Над ними по-доброму потешались, но свежеиспеченные жених и невеста ни на кого не обращали внимания.
        Мы с Крэйгом пока что оставались в стороне от этого веселья. Он наслаждался шампанским, а я одиночеством и тем, что не приходится отвечать на бесконечные вопросы о невесте и улыбаться.
        - Не хочешь перекусить? - Крэйг отставил свой бокал на столик и сделал пару шагов к шведскому столу. Я покачала головой, и он ушел, затерявшись в толпе гостей. Я присела за наш столик рядом с лимонным деревом. Кадка была украшена большим белым бантом, а ветви дерева - белыми фонариками.
        - Можно присоединиться? - К столику подошли Арнетты с шампанским.
        - Да, конечно. - Я выпрямилась и сложила руки на коленях. Минуту спустя супруги завели непринужденную беседу, в которой я с радостью приняла участие.
        Наконец-то за эти два дня, проведенные в свадебной суматохе, мне удалось лицом к лицу встретиться с людьми, которые, возможно, знали о моей маме нечто важное (я на это надеялась). Я прочистила горло, обвела взглядом зал и произнесла:
        - Очень интересный дизайн ресторана. - Мистер и миссис Арнетт переглянулись, улыбнувшись друг другу. - Если я не ошибаюсь, это моя мама работала над проектом?
        - Верно, - кивнул мистер Арнетт. - Твоя мама была большим оригиналом.
        - А когда вы познакомились?
        Тут миссис Арнетт кивнула миссис Нэтвик, которая приблизилась к нам со счастливой улыбкой на губах.
        - Кая, милая, тебя ищет Селена. Она на террасе и говорит, что никак не может до тебя дозвониться.
        - Ох, да, сейчас. - Я выбралась из-за стола и обратилась к мистеру и миссис Арнетт: - Простите. Договорим чуть позже?
        - Да, - сказала миссис Арнетт, хотя сомневаюсь, что она услышала мой вопрос, потому что уже переключилась на болтовню с миссис Нэтвик. Я направилась на балкон, где меня уже поджидала Селена в теплой накидке и с бокалом шампанского. Когда я приблизилась, она поделилась накидкой, набросив ее на мои плечи, и улыбнулась:
        - Ну, это Крэйг?
        Я закатила глаза, потому что стоило догадаться: она позвала меня, чтобы продолжить наш вчерашний, а затем утренний разговор. На девичнике я рассказала ей о Ное. Мне казалось, что монолог будет состоять из пяти-семи предложений, но в пахнущей духами комнате Селены, в окружении свечей, горячего шоколада и пирожных с сахарной глазурью говорить о Ное на удивление было легко. Подруги Селены уже расползлись по кроватям и спальным мешкам, остались лишь мы вдвоем. Она молча выслушала все, что я сказала, и заключила, чуть улыбнувшись:
        - Ты влюбилась, Кая. - Селена, устроившись поудобнее возле камина, в котором потрескивали поленья, запахнула шелковый халатик и тихо произнесла: - Ты стесняешься говорить об этом?
        - Нет.
        - Хорошо, потому что ты должна поговорить об этом с ним. Знаю, - она взяла меня за руку и сжала пальцы. Ее ладонь была теплой и мягкой, моя - холодной и сухой. - Я знаю, что иногда тебе нелегко говорить о своих чувствах. Ты боишься быть непонятой, что не сможешь выразить словами все, что чувствуешь.
        Между нами повисло молчание, затем я сказала:
        - Курс психологии не прошел для тебя даром.
        - Прекрати! - Селена фыркнула так, что с ее носа соскользнули очки. - Разве я не права? Я права, Кая, это уж точно!
        Я подтянула колени к груди и закатала рукава. От бликов огня полоски на моих руках то исчезали, то ярко выделялись.
        - Знаешь, в семнадцать лет я несла настоящую чепуху про любовь, - хмыкнула Селена, посмотрев в огонь. - Сейчас я не стала бы подбирать те слова, которые сказала тогда, однако… я все еще думаю, что тебе нужен парень, рядом с которым ты сможешь чувствовать себя в безопасности. Который поможет тебе превозмочь страхи, что ли… - Селена посмотрела на меня, проверяя, слежу ли я за темой разговора. - Я бы хотела, чтобы он взял тебя за руку и показал, что есть и другой мир, а не тот, в котором ты привыкла жить. Ты уже забыла, каково это - спать с закрытой дверью… Но я надеюсь, что рядом с ним ты сможешь свернуться в клубок и не беспокоиться о том, что дверь закрыта. Больше не будешь мучиться от приступов, ведь… ведь это так страшно! - воскликнула она шепотом. На мгновение ее лицо исказилось от боли и жалости, и свет камина подчеркнул большие глаза за стеклами очков. - Это страшно - видеть тебя такой. Сильной и слабой одновременно. Мне кажется, что чтобы добиться своих целей, ты перекроила себя, заставила исчезнуть из своей жизни все хорошее.
        - Селена…
        - И я хочу, - заговорила она с еще большим жаром, - чтобы этот парень показал тебе все хорошее, что ты упускаешь.
        - Ты напилась.
        От ее слов мне стало и легче, и тяжелее одновременно. Она пытается меня подбодрить, но фразы, соскальзывающие с ее губ, причиняют лишь боль. Ной не покажет мне ничего хорошего - он моя смерть. У меня уже нет времени выбирать жизненный путь. И я не научусь жить с открытой в мир дверью.
        Селена, не подозревая о моих мыслях, прильнула ко мне, сжала в тесных объятиях.
        - Я очень рада, что ты его нашла. Потому что… - Она отодвинулась и заглянула в мое лицо, изучая. - Когда ты говорила о нем, то выглядела абсолютно иначе. Я очень горжусь тобой!
        - Из-за чего?
        - Не знаю. Я просто пьяна. И чувствую, что горжусь. Потому и говорю это. Может, я завтра ничего и не вспомню.
        Но Селена вспомнила, когда мы фотографировались (я усиленно изображала улыбающуюся статую в дорогом наряде), и теперь возобновила беседу. Она обняла меня за талию, чтобы было теплее под ноябрьским прохладным ветерком, который доносил до нас запах прелых листьев, бензина и мяса, жарящегося на костре, и игриво толкнула бедром:
        - Ох, чувствую, скоро и на твоей свадьбе будет горячо!
        - Это не Крэйг, - возразила я, разглядывая мелькающие огни фар на дороге внизу.
        - Не Крэйг? - Селена притворилась, что удивлена. - Мама рассказывала мне о парне по имени Аспен.
        - И не Аспен.
        - А кто? - Селена не выдержала и повернула голову, уставившись на меня грозным взглядом. Ее макияж был идеальным, но лицо портила вертикальная морщинка между бровей. Я невозмутимо молчала, и она смягчилась. - Ну ладно. - И снова стала грозной: - Ты покажешь мне его фото?
        Я отвернулась.
        - Нет.
        - Нет? В смысле?
        - Ответ отрицательный, - повторила я, игнорируя пальцы Селены, вцепившиеся в мою талию. Она сжала сильнее.
        - Ты серьезно?
        Страшно подумать, что будет, если она увидит фотографию Ноя Эллисса - мальчика, который пропал несколько месяцев назад и который на самом деле погиб под колесами моей машины.
        - Когда будут новости, я обязательно поделюсь с тобой, - пообещала я, выныривая из-под ее накидки. Селена насупилась и пробурчала мне в спину:
        - Вы хоть целовались?
        - Да, - ответила я, и до того, как вернуться в зал, услышала возмущенное нытье Селены: «Так нечестно, я хочу все знать!» Она была пьяна от собственной свадьбы и шампанского. Она хотела дарить любовь всем окружающим, пыталась так усиленно, что, глядя на нее, у меня скрутило желудок.
        В поисках Арнеттов я наткнулась на Крэйга.
        - Я созрел для танца, - улыбнулся он, протягивая руку.
        - Я ищу твою мать.
        - Ты хочешь станцевать с ней? - Брови Крэйга взлетели. Я со вздохом взяла его за руку и проследовала на танцпол, где Хуго танцевал с матерью медленный танец.
        Крэйг обнял меня за талию, а я положила руки ему на плечи и посмотрела в сторону террасы. В зал вернулась Селена и взглядом нашла меня. Скорчила рожу в ответ на мою улыбку, а затем изобразила пальцами сердечко, кивнув на Крэйга. Он почувствовал буравящий спину взгляд и попытался обернуться:
        - Что происходит?
        - Н-ничего! - воскликнула я, не дав Крэйгу шевельнуться. Он отчего-то рассмеялся, и я тоже (наверное, сказывалась выпивка), а затем вдруг крутанул меня и наклонил к полу, едва не выронив из рук.
        - Ой.
        - Крэйг!
        - Прости, прости. Ну, ты все еще в моих руках.
        После полуночи, когда гости начали играть в какие-то странные игры, я наконец-то нашла в толпе мистера Арнетта, который был весьма трезвым на вид. Когда я приблизилась, он опустил скрещенные на груди руки и взглянул на меня странным оценивающим взглядом.
        - Селена рассказывала, что ты была в армии?.. - В его голосе послышался вопрос.
        - Скорее в военной школе.
        - Молодец! Твой отец, уверен, тобой гордился.
        - Эм, да, - сказала я, опустив на секунду взгляд в пол. Из-под подола моего платья виднелись черные туфли-лодочки. Переступив с ноги на ногу, я решила, что пришло время вернуться к старому разговору, и спросила:
        - Так когда вы познакомились с моей мамой?
        Если мистер Арнетт и удивился моей настойчивости, то виду не подал. Наблюдая за странным состязанием по лопанью шаров, которое началось посреди зала, он произнес:
        - Маргарет пробыла в нашем ресторанчике несколько дней. Изучала фасад, планировку здания, делала чертежи - всякое такое.
        Подумав о том, скольких вещей я не знала о маме, я почувствовала болезненный укол ревности.
        Мистер Арнетт вдруг сказал будничным тоном:
        - Крэйг был очень удивлен, когда позвонил нам с Лизой и рассказал, что вы отправляетесь вместе на свадьбу.
        - Простите? - удивилась я такой резкой смене темы. Мистер Арнетт с улыбкой посмотрел на меня и терпеливо объяснил:
        - Я решил начать издалека. Вы с Крэйгом не подозревали, что отправитесь в одно место, и это совпадение было удивительным, верно?
        - Пожалуй, - согласилась я, стараясь, чтобы в голосе не звучало сомнение. О чем он вообще говорит?
        - Вот и у нас с твоей мамой встреча была будто продиктована судьбой. Давай отойдем. Боюсь, Лизе придет в голову поучаствовать в этой нелепой игре. Лопать грудью шары - это же какой-то бред!.. - возмущенно пробурчал он, двигаясь по направлению к столу, где высилась пирамида из бокалов с шампанским. Взяв один из бокалов, мистер Арнетт продолжил:
        - Так получилось, что у нас с твоей мамой были общие знакомые, и когда мы выяснили это, то жутко удивились такому совпадению. - Он сделал небольшой глоток и продолжил: - Но даже не это было странным. Понимаешь, оказалось, твоя мама была подругой моей бывшей девушки. Удивительное совпадение! - повторил он, покачав головой.
        Я подумала, что, видимо, подобная случайность действительно сильно потрясла мистера Арнетта, раз он несколько лет спустя все еще продолжает удивляться тому давнему событию.
        - Наверное, Дэйзи познакомилась с Маргарет, когда отсутствовала, - обронил мистер Арнетт, вновь глядя в зал. Я едва не свернула шею, когда резко посмотрела на него.
        - Что вы сказали?
        Будто бы ничего не произошло, будто бы мистер Арнетт не выбил у меня из-под ног почву, будто бы он не сказал то самое, страшное…
        Он просто кивнул, затем отставил на стол бокал, немного ослабил галстук и расстегнул первую пуговицу на рубашке.
        - Я не слышал ее имя очень много лет, и вдруг выяснилось, что Маргарет - подруга Дэйзи.
        У меня закружилась голова, как от резко поднявшегося давления. Мистер Арнетт, вновь отвлекаясь на то, что делают гости, не заметил моего ошеломленного лица.
        Не может быть.
        Нет. Может. Да и отца Крэйга зовут Кейн.
        Мама не по счастливой случайности оказалась в этом ресторанчике - она намеренно подружилась с Арнеттами, чтобы разузнать о Дэйзи Келли. Она прочла все ее дневники, где Дэйзи писала о своем идеальном парне-ветеринаре по имени Кейн. Разыскав его, мама узнала, что им нужен художник для оформления ресторана. Это действительно было провидение. Но как Селена могла столько лет спустя выйти замуж за Хуго? Как я могла познакомиться с Крэйгом? Будто мама все еще здесь, рядом, держит меня за руку и ведет в правильном направлении.
        Мне понадобилась целая минута, чтобы собраться с мыслями, взглянуть на сложившуюся ситуацию под другим углом и взять себя в руки. Я решила поторопиться и задать мистеру Арнетту вопросы до того, как ему надоест беседа о прошлом и он помчится к жене.
        - Мама спрашивала вас о Дэйзи Келли?
        Сначала мистер Арнетт в замешательстве посмотрел на меня и только потом, будто вспомнив тему разговора, кивнул:
        - Да, мы немного говорили. Она спрашивала меня о соседском мальчике по имени Ди. Говорит, Дэйзи постоянно рассказывала о своем лучшем друге. Лучший друг, ха! Нет уж, - пробормотал он себе под нос, еще больше ослабив галстук. Очевидно, эта тема выводила его из себя.
        Я как бы между прочим спросила:
        - И что это за соседский мальчик?
        - Это был не соседский мальчик, сказал я Маргарет. Этот парень не был соседом. Этот псих жил прямо у них в доме. На чердаке.
        Вот оно.
        Мистер Арнетт пожал плечами, дотянулся до своего бокала и опустошил его. А я ощутила, как мои внутренности сначала стянулись в морской узел, а затем стали пухнуть, пухнуть, пухнуть. Ноги едва не подкосились.
        Вот в чем дело.
        Он не был соседским парнем. Не было никакого Ди, живущего в доме рядом. Он жил вместе с Дэйзи.
        Мистер Арнетт, не подозревая о том, какая буря бушует в моей голове, невозмутимо продолжал:
        - Он был очень странным. Действительно пугающим. Его взгляд был таким холодным, что пробирал до костей. Он запал на Дэйзи, но, когда я сказал об этом ее отцу, тот отмахнулся от меня. Берд опекал его как своего собственного сына, хотел вырастить из него талантливого хирурга… - Мистер Арнетт покачал головой, невесело хмыкнув. - Закончилось все не очень хорошо…
        Он погрустнел, вспоминая о прошлом. Я знала, о чем он думает. О том, что Дэйзи стала понемногу сходить с ума, о том, как ее терроризировал Криттонский Потрошитель, пока она не сбежала. Прямо в его лапы.
        Боже, да ведь она с самого начала была в его руках, здесь, рядом - стоило ему спуститься вниз по лестнице. Я воспроизвела в памяти страницы из ее дневника. Дэйзи писала, что на четырнадцатое февраля она выскользнула по стропилам для роз из своей комнаты и просунула в окошко Ди заветную открытку…
        - Когда мои родители купили здесь дом, мы переехали, и с тех пор я о Дэйзи ничего не слышал, - закончил мистер Арнетт. Он бодро вздохнул, посмотрел на меня внимательным взглядом и похвалил: - Надо же! Ты очень похожа на свою мать, Кая. Она тоже умела слушать.
        От этих слов руки покрылись гусиной кожей, и я провела по предплечьям ладонями вверх-вниз. Чувствительные кончики пальцев цеплялись за черные пайетки и бисер, которыми было расшито платье. Увидев это движение, мистер Арнетт тепло улыбнулся и склонил голову набок.
        - Кая, не стоит сегодня думать о плохом. Договорились?
        Я отрешенно кивнула, но тут же опомнилась и, до того, как он ушел (мистер Арнетт активно поглядывал на толпу в поисках жены), поспешно спросила:
        - А как звали этого парня?
        Вдруг в самый неподходящий момент ожил мой мобильный, и я, подскочив, быстро сбросила вызов.
        - Все звали его Ди, - рассеянно произнес мистер Арнетт. Он наконец-то обнаружил миссис Арнетт в облегающем платье цвета шампанского, выкрикивающую: «Молодцы, ребята! Скорее!», и мой телефон затрезвонил вновь.
        - Ну а его настоящее имя?
        - Точно не помню.
        Я взглянула на экран мобильного. Кира Джеймис-Ллойд. С этим именем у меня были только плохие ассоциации, но так как отец Крэйга все пытался припомнить имя кавалера Дэйзи Келли, а Кира продолжала набирать мой номер телефона, я не вытерпела и ответила.
        Отец Крэйга щелкал пальцами, усиленно хмурясь. Его брови сошлись на переносице, и веки потяжелели. Я переживала, что он забудет, о чем мы говорили, или уснет.
        - Ди представился лишь раз… - разобрала я его слова сквозь писк Киры в трубке.
        - КАЯ, ТЫ НЕ ПОВЕРИШЬ! ТЫ ПРОСТО НЕ ПОВЕРИШЬ! О ГОСПОДИ! О ГОСПОДИ! ОН ОЧНУЛСЯ! АСПЕН ОЧНУЛСЯ! КАЯ, ОН ПРИШЕЛ В СЕБЯ!
        - Точно! - воскликнул мистер Арнетт, посмотрев на меня так, словно его озарило. - Его звали Джек!

* * *
        28 февраля 1994
        За окнами ресторана падали снежинки. Дэйзи Келли плотнее запахнула куртку на груди и подняла голову, наслаждаясь теплом и спокойствием зимней ночи. На террасу кто-то вышел, а затем накинул на ее волосы шаль.
        - Ди! - Она узнала его, даже не оборачиваясь, потому что вдоль и поперек изучила все его повадки: и походку, и громкость шагов, и даже запах. Ди встал рядом и тоже задрал голову к небу. Его кадык, проглядывающий сквозь тонкую кожу на горле, дернулся:
        - Я счастлив, а ты?
        - Конечно, да! - воскликнула Дэйзи оскорбленным голосом. Она испугалась, что Ди спрашивает о тех, других вещах: ее странных компаниях, ее… поездках к психотерапевту и нервных срывах. Но затем нежно посмотрела на него, отметая все страхи. - Я всегда буду счастлива за тебя, дурачок. Тем более сегодня, в день твоей свадьбы. Я рада, что ты встретил ее. Вы очень здорово смотритесь. Идеальная пара.
        Голос Дэйзи погрустнел к концу ее пламенной речи, потому что они оба знали: Кейн покинул Эттон-Крик и забрал кусочек сердца Дэйзи вместе с собой. А на прощание лишь поцеловал ее в соленые губы и сказал: «Я не могу иначе».
        - У тебя все будет отлично! - Ди внезапно сжал Дэйзи в тисках объятий. Она опешила и едва не оттолкнула его, но затем напомнила себе, что все глупости, которые были между ними, давно в прошлом, и Ди изменился. Она спокойным жестом похлопала его по спине и нежно произнесла:
        - Конечно.
        Он отстранился, все еще удерживая ее за плечи.
        - Обещаю, Дэйзи, все будет хорошо. Ты достойна лучшего.
        У нее внутри вновь все взбунтовалось против этих слов. Она не хотела слышать их от Ди, она не хотела, чтобы он смотрел на нее так, как смотрит сейчас, потому что тут же всплывало давнее воспоминание.
        - Ты будешь моей? Я безумно люблю тебя, Дэйзи. Я не хочу отпускать тебя.
        Вдруг на веранду выбежала невеста с раскрасневшимися от возбуждения щеками.
        - Ди! Я тебя везде ищу! Дэйзи! Почему ты здесь стоишь, хочешь превратиться в снежную бабу? Скорее идем внутрь! - Счастливая девушка, похожая в своем белоснежном платье на огромную зефирину, подхватила мужа и подругу под руки и потащила в зал ресторанчика, где все веселились.
        Дэйзи мгновенно приободрилась. С ее настроением в последнее время часто случались всякие перепады: внезапная грусть, а затем - радость. Иногда ей казалось, что жить больше незачем, а иногда она готова была горы свернуть.
        - У меня есть тост! - воскликнула Дэйзи. Затем проворно растолкала гостей, взобралась на сцену и приблизилась к микрофону. В горле тут же пересохло. Заправив волосы за уши, Дэйзи прокашлялась и смущенно рассмеялась. Поспешно приняв от одного из гостей бокал с шампанским, она смочила горло, сделала шумный вздох и сказала в микрофон:
        - Дорогие гости. Я впервые на свадьбе, поэтому жутко волнуюсь, не обращайте внимания. Ди, - торжественный голос Дэйзи дрожал, и она положила одну руку на горло, будто хотела освободиться от слов, обжигающих гортань. Зал притих. - Ди, я люблю тебя. Когда ты только появился в нашем доме, я была жутко возмущена! Нам приходилось делиться овсяными хлопьями, а ведь ты знаешь, я ненавижу делиться! - Дэйзи фыркнула в микрофон, и по залу прокатился смех. - Но потом я к тебе привыкла. Я вообще быстро привыкаю к людям! Ты знаешь об этом, милашка. - Она посмотрела на невесту и подняла бокал. Девушка в свадебном платье отсалютовала в ответ. - Не знаю, как я без тебя жила!.. Что ж… - Дэйзи судорожно вздохнула. Ей всегда с трудом давались торжественные речи, и вот теперь ее подводил собственный дрожащий голос, в котором слышались слезы. - Я люблю вас, ребята! - Она вздохнула и, подняв руку с бокалом вверх, громко произнесла: - Джек, желаю тебе и твоей жене Оливе вечного счастья и любви! Вы самые лучшие!
        Глава IV
        Послание в бутылке
        30 ноября 2016
        Мой разум пылал. Он был отравлен, и чтобы сохранить сознание, я пыталась зацепиться хоть за одну спасительную, здравую мысль.
        Особняк стонал вместе со мной. Он продрог на ветру, как я, и пытался закутаться потеплее; он - в туманы, льющиеся белым молоком по спящим улицам, я - в теплое одеяло. Я крепко сжимала ткань в пальцах, чтобы сосредоточиться на ней. Зажмурилась, чтобы сосредоточиться на морщинках вокруг глаз. Лежала на боку, чтобы сосредоточиться на боли в ребрах.
        Сосредоточиться на физическом.
        Но я все равно продолжала думать. Адская мельница в мозгу перемалывала мысли, создавая из них единую черную массу - тяжелое и вязкое болото. Я ступила в него еще тогда, ночью, на свадьбе Селены и Хуго, и сейчас, вернувшись в особняк, в Эттон-Крик, в этот проклятый город, окунулась в скользкую жижу с головой.
        Я сжалась плотнее. Одеяло не спасало от холода. Хлопали занавески. Шум ветра, проникающего в углы комнаты, был оглушающим. Он швырял в мою постель снежинки и, сложив ладошки у рта, нежно задувал за шиворот холодные струйки воздуха. Я распахнула глаза, щелкнула выключателем лампы, стоящей на прикроватной тумбочке, затем с колотящимся сердцем подошла к окну и захлопнула ставни.
        Меня бил озноб, кожа в тусклом свете комнаты покрылась мурашками. Я чувствовала, как чернота, идущая от окна, прокралась внутрь меня, будто во мне мало тьмы.
        Мне нужна помощь.
        Едва эта мысль посетила меня, я тут же решительно оделась, сунула ноги в домашние тапочки и вышла из комнаты. Как же холодно! Холодно даже в шерстяных носках, даже в теплых штанах и колючем вязаном свитере. Все потому, что этот зловещий холод шел не снаружи, а откуда-то изнутри.
        Держась за перила, я спустилась по лестнице и вошла на кухню.
        Пахло грецкими орехами, корицей и еще чем-то. В общем-то, так всегда пахло от Ноя. Он стоял за рабочим столом лицом ко мне: спина ровная, голова опущена, волосы переливались золотом в свете люстры. Ной был сосредоточен на яблоках: бережно счищал шкурку и откладывал их в глубокую миску. Почему-то при виде его пальцев, сжимающих очередной плод, мое сердце глухо забилось о ребра. Будто это его Ной держал в руках, с него снимал слои ткани.
        - У меня плохой день.
        Эти слова я с большим трудом выжала из горла, как выжимают из лимона остатки сока. Я могла бы даже заплакать, но глаза по-прежнему оставались сухими. Не потому, что боялась - я была парализована.
        Ной поднял голову и уставился на меня со спокойным пониманием, а затем медленно, будто размышляя над чем-то, отложил яблоко и нож. Ничего не изменилось, - поняла я по его взгляду. - Между нами ничего не изменилось.
        Взяв себя в руки, я подошла к столу и опустилась на табуретку. Ной так и остался стоять по другую сторону стола. Сперва молча следил за каждым моим движением, затем вернулся к прежнему занятию.
        Кажется, я целую вечность наблюдала за тем, как Ной проворно работает ножом. За стенами особняка сменялись времена года, а я не в силах была оторвать взгляд от тонких пальцев, от того, с какой быстротой поднималось и опускалось лезвие ножа, разрезая кусочки яблока на дольки.
        - Могу приготовить имбирный чай, - неожиданно заговорил Ной. Я не поднимала головы, чувствуя его пронзительный взгляд. Затем увидела, как он отложил нож на разделочную доску, отошел к плите и поставил на одну конфорку чайник, а на вторую - кастрюльку с супом.
        Мое сердце пропустило удар, когда Ной направился в мою сторону и, обойдя стол, забрался на соседний табурет. И спустя мгновение по моему позвоночнику легонько прошлась его рука - вверх-вниз. Я перестала сутулиться, кулаки, лежащие на коленях, разжались - Ной взял мои руки в свои, потер ладони друг о друга, затем заправил мои растрепанные волосы за уши. Его пальцы были липкими от сока и пахли яблоками, но, когда Ной пробормотал что-то вроде «извини, сейчас вымою руки», я схватила его за запястья и выпалила:
        - Леда Стивенсон моя сестра!
        Даже после этого чудовищного признания ничего не последовало - лицо Ноя осталось прежним: не было ни удивления, ни возмущения, ни желания опровергнуть мои слова.
        Вскипел чайник, и я отпустила Ноя, чтобы он выключил плиту.
        - Ты знал, что Леда моя сестра, верно? - Я обернулась на стуле и посмотрела ему в спину.
        - Нет, я понятия об этом не имел.
        Я почувствовала, как мои глаза широко раскрылись.
        - Но ты говорил о связи.
        - И что? - Ной косо посмотрел на меня, наливая в кружки кипяток. Аромат черного чая с имбирем и медом примешался к запаху яблок, орехов и супа. Ной выключил плиту и отставил кастрюлю на другую конфорку, а затем полностью обернулся ко мне и произнес все тем же спокойным голосом: - Я имел в виду нечто другое. Ваша связь гораздо глубже, чем это. Ты должна спасти ее.
        Я едва не застонала от бессилия и безысходности. Ты должна спасти Леду Стивенсон. Но я сдержалась, а Ной изогнул бровь, будто догадался о моей мимолетной яркой вспышке гнева.
        - Я должна спасти Леду Стивенсон, - произнесла я вслух.
        Теперь все звучит и воспринимается иначе. Теперь я чувствую что-то, кроме гнева и ненависти. Я чувствую… ответственность.
        Ной взял кружки с нашим чаем и поставил их на стол передо мной, а затем вернулся на прежнее место и сжал рукой мое колено. Я посмотрела сначала на его руку, а затем на него, слабо улыбнувшись:
        - Ты так мне ничего и не расскажешь, верно? - Его брови сошлись на переносице, и уголки губ опустились. - Потому что не можешь или не хочешь?
        - Потому что не могу, - сказал он и, отвернувшись, добавил тише: - И не хочу.
        Я продолжала внимательно смотреть на профиль Ноя, на его изогнутую бровь, прямой нос и плотно сжатые губы.
        - Ты не хочешь мне помогать, потому что не желаешь, чтобы я уходила. Хоть ты и пообещал, что не станешь задерживать меня, ты хочешь, чтобы я пожила еще немножко. - Мой голос звенел, и связки напряглись, будто я кричала. - Ты хочешь, чтобы я исполнила этот идиотский список желаний. - Я вытащила его из кармана и хлопнула его об стол - потрепанный от времени и смятый листок. Ной опустил на него взгляд, любовно провел пальцем по одной из строчек и вздохнул. - Я не боюсь смерти, Ной.
        Он тихо рассмеялся и покачал головой.
        - Я уже много раз говорил тебе, Кая. - Он посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, что мое сердце болезненно сжалось. - Ты боишься смерти. Ты боишься ее даже больше остальных. Больше, чем Дориан, больше, чем Джорджи, больше, чем твои родители.
        Он упомянул их так неожиданно, что я застыла и затаила дыхание.
        - Ты умерла не раз, но не ушла. Но не по моей прихоти. Это был твой выбор.
        Я все еще молчала, не в силах произнести ни слова, по-прежнему ощущая внутри себя колючую проволоку; горячие прутья протянулись под ребра, вызывая боль во всем теле.
        - Но не от страха, - с трудом выдавила я. Оправдывайся, Кая, защити себя. - Это не от страха. Я должна была…
        - Спасти, - мягко закончил он. - Ты боялась смерти, потому что должна была спасти. Джорджи. Маму. Леду Стивенсон. - Между нами тяжелым занавесом повисло молчание. Но оно не было долгим, потому что Ной, изнуренно прикрыв веки, сказал: - Это не я не отпускаю тебя, Кая, ты сама себя держишь. Ты привыкла держаться, и потому тебе сложнее, чем остальным. Ты даешь отпор всем, даже мне. - Он вдруг ласково улыбнулся, коснулся моей щеки, чтобы приободрить, и твердо заключил: - Ты права: я не хочу тебе помогать, потому что желаю, чтобы ты еще немножко пожила. Без страха и боли. А если продолжишь искать убийц, ты и сама погибнешь. А я не хочу этого.
        Я безвольно кивнула, но не могла открыть рта, чтобы возразить или подтвердить его слова. Из-за них я почувствовала, что во мне вскипают горячие слезы. Но я держалась. Ной на секунду крепко сжал мое колено, затем убрал руку и придвинул поближе к моей левой руке кружку чая, мягко попросив:
        - Сделай глоточек, Кая.
        - Я больше не ищу убийц, - шепотом заверила я. Говорю ли я вслух? В горле пересохло, и язык прилип к нёбу. Может быть, наш разговор только в моей голове? - Я уже знаю их.
        Ной сильно зажмурился, словно я как-то обидела его, а затем повернулся в мою сторону.
        - Тогда зачем ты здесь?
        С трудом разлепив высохшие губы, я сбивчиво пробормотала:
        - Я просто… я просто хочу спросить, что мне теперь делать…
        Ной обреченно вздохнул.
        - Ты уже знаешь ответ, Кая. Ты уже все знаешь.
        - Но… как мне спасти того, кто не хочет, чтобы его спасали?

* * *
        2 декабря 2016
        Мои наручные часы показывали 7:53, когда Аманда Крестовски категорично заявила:
        - Даю тебе время до восьми. И я иду на это только потому, что ты племянница Дориана, а я… - замолчав, она похлопала меня по плечу, после чего я шагнула за дверь, где меня уже ждала Лаура Дюваль.
        Столовая для заключенных была большой и темной, громадные окна в два человеческих роста выходили на стену тюремной больницы. Заметив решетки, я в очередной раз ощутила острый укол страха, но быстро взяла себя в руки.
        Лаура Дюваль, - напомнила я себе и решительно зашагала в ее сторону.
        Она сидела за крайним столом у окна, и когда я опустилась на стул и попыталась пододвинуть его, то не смогла сделать этого - вся мебель оказалась прикручена к полу. Бросив взгляд за спину, я обнаружила у стены двух охранников, а еще, оглядевшись, насчитала девять камер, в том числе одну над нашим столом.
        - Зачем пришла? - недружелюбно осведомилась Лаура. Худая и светловолосая, она выглядела как наркоманка. Глаза выцвели, губы покрылись корочкой, а на шее я заметила лиловый синяк. История Стивена Роджерса теперь повторяется с другим человеком. И теперь уже Лаура Дюваль выйдет из тюрьмы и будет искать виновного в своем заключении.
        Оттянув рукав свитера, я взглянула на часы. Без пяти восемь. Времени предостаточно, чтобы задать всего один-единственный вопрос.
        - Я спрашиваю, зачем ты пришла.
        Не ответив, я сунула руку в карман пуховика и вывалила на стол перед Лаурой горсть до боли знакомых предметов. Она, нахмурившись, посмотрела на меня, затем спросила:
        - Что это?
        - Прикоснитесь.
        Теперь уже глядя на меня как на сумасшедшую, она взяла одну из вещиц со стола и поднесла ее к глазам.
        - Шпилька, - вынесла она свой вердикт, по-прежнему внимательно глядя на предмет, зажатый между пальцами, - тонкое изогнутое украшение для волос с крохотным красным камешком на конце.
        - Это шпилька Сьюзен Смитт.
        Лаура с испуганным писком выронила ее, и в тишине послышался звон металла о металл.
        Я почувствовала, как внутри вскипает ярость. Перед глазами как в замедленной съемке менялось выражение лица Лауры - ее шок, когда она отбросила шпильку Сьюзен, ее перекошенный в немом крике рот.
        И когда Лаура осмотрела предметы, разбросанные перед ней, я не смогла отвести глаз от ее мертвенно-бледного лица. Я хотела ответить ей с тем же отвращением, с каким она отвечала мне, пригвоздить ее таким же презрительным взглядом… но правда состояла в том, что она ни в чем не виновата.
        Все еще пристально глядя на Лауру, я взяла со стола подвеску с сердечком и поднесла к ее лицу. Наши взгляды встретились. Кулон качался из стороны в сторону, как маятник, и Лаура следила за крохотным золотым сердечком: туда-сюда, туда-сюда.
        - Эта милая вещица принадлежала Скалларк.
        Глаза Лауры распахнулись шире и заслезились. Когда она отшатнулась от стола и меня, словно я ткнула ей в лицо баллончик с газом, я почувствовала странное, болезненное удовлетворение.
        - А вот это, - я взяла из кучки предметов металлическую цепочку, и жетоны взлетели в воздух, - это принадлежало моему отцу. Я носила их каждый божий день после его смерти. Это мой талисман. - В ответ Лаура лишь глупо хлопала ресницами: бледное вытянутое лицо, дрожащие губы, блестящие глаза. Отложив жетоны, я наклонилась к ней, и она была слишком поражена, чтобы отодвинуться. - Они были на мне в ту ночь, когда Леда убила Сьюзен.
        Лаура покачала головой, словно я лгала, хотя я, конечно, не лгала. И хуже всего то, что она знала об этом. Она знала: то безмолвное осуждение в моих глазах - не ложь, знала, что с моих губ срывается правда.
        - Где Леда? - спросила я, собирая предметы со стола и запихивая их назад в карман. - Где она?
        - Ты несешь полный бред!
        - То есть вы утверждаете, что вы - Неизвестный? - спокойно уточнила я, и Лаура поспешно кивнула. - Вы пытались спасти девушек от жестокости их отцов? - Она вновь кивнула. - Тогда кто напал на Киру в палате Аспена неделю назад, когда вы сидели здесь, за решеткой? Кто пытался убить Киру, чтобы спасти ее от отца? Кто, если вы были заперты здесь?
        Ее рот приоткрылся, чтобы выдать автоматический ответ, но я оборвала:
        - Я пытаюсь помочь ей. Так позвольте мне это сделать.
        - Не неси чушь! - взвизгнула Лаура, дернув руками в наручниках. Грохот цепочки пробудил ото сна охранников, и тот, что стоял лицом ко мне, подозрительно нахмурился. Я сидела с невозмутимой маской на лице, хотя внутри меня клокотала ярость. Я почувствовала, как нервно дергается колено, и сжала его пальцами.
        Лаура быстро успокоилась, осознав, что ни капли не пугает меня, и заявила:
        - Ты чокнутая, вот и все. Это тебя надо запереть в психушку, а не ее.
        - Вы что, думаете, что помогаете ей? - спросила я, пытаясь контролировать тон голоса. Удавалось с огромным трудом. Сейчас как никогда хотелось потерять над собой контроль, обозвать Лауру непроходимой идиоткой, добавить, чтобы она заткнулась, внимательно выслушала меня и ответила на все вопросы.
        Но, несмотря на сильное желание сделать это, я продолжала говорить тихо, чтобы не привлекать внимания охраны и не терять отведенное мне офицером Крестовски время.
        - Можете считать, что это вы убили ее, - сказала я.
        Лаура открыла рот, и я решила, что она завопит, но она вдруг схватила себя за горло, будто пытаясь выдавить хоть словечко. Вдруг рявкнул охранник:
        - Эй! Опусти руки! - Она подчинилась, и я продолжила:
        - Двадцать лет назад ваша сестра вышла замуж за человека по имени Джек Стивенсон. Холодный, рассудительный, а иногда до странного веселый. Он жил в доме своего преподавателя доктора Берда Келли. На чердаке. Над комнатой их дочери Дэйзи. Милой черноволосой девочки с янтарными глазами.
        Я знала, что плохо поступаю, намеренно причиняя Лауре боль. И никогда бы не призналась вслух даже своему отражению в зеркале, что получаю ощутимое удовольствие, видя, что от моих слов в ее мозгу пробуждаются все страшные воспоминания. По ее лицу пошла тень, и она сглотнула. А затем задрожали губы, и я услышала едва различимый стук зубов друг о друга, а затем глаза, точь-в-точь как у Леды Стивенсон, превратились в два больших круглых кристально чистых стеклышка. Но, увидев ее слезы, ничего, кроме мстительной радости, я не почувствовала.
        - Он влюбился в Дэйзи Келли. Хотя уж вы-то и так все знаете, верно? Что тринадцатого января, когда он осмелел и признался ей в чувствах, Дэйзи отвергла его. Сказала, что они лучшие друзья и не более того. Затем Джек разъярился и похитил Мартину Грейс. А затем еще, еще и еще… Он все никак не мог насытиться своими жертвами, не мог остановиться. И каждое сердце он посылал своей любимой Дэйзи. - Лаура сморгнула слезы, и они покатились по впалым щекам огромными каплями. - И затем он нашел вашу сестру Оливу. Красивую и милую блондинку.
        Лаура судорожно сглотнула, и слезинки попали в рот. Я наклонилась к ней ближе и, чтобы никто не расслышал, еще тише закончила:
        - Днем он был с ней, притворялся хорошим мужем и папочкой, а ночью шел к своей последней жертве, которую где-то прятал целый год… Он шел к Дэйзи. Вы знаете, что у нее и Леды день рождения в один день - тринадцатого января? Вы знаете, что Дэйзи забеременела от Джека и родила ребенка? Вы знаете, что он пытал ее и мучил на протяжении всего года? Вы знали, что Олива догадалась о том, что он делал со своими жертвами?
        - ЗАТКНИСЬ! - заверещала Лаура, бросаясь ко мне через стол. Я молниеносно вскочила на ноги, выставив перед собой ладони. Отошла на два шага от стола и громко закончила:
        - Хотите сказать, что вы не знали об этом? О том, в каком аду жила ваша сестра и племянница? Не знали, что он пробирался к малышке в комнату и дарил игрушки после каждого раза? Чтобы доказать свою любовь?
        Не знаю, слышала ли меня Лаура, потому что она уже потеряла над собой контроль, и ее схватили оба охранника, причем один из них оттолкнул меня с дороги так неожиданно и бесцеремонно, что я больно ударилась о спинку стула. В зал ворвалась офицер Крестовски и цапнула меня за локоть, одновременно выкрикивая предупреждения и приказы охране.
        Когда в зале никого не осталось, а крики Лауры Дюваль стихли где-то в коридоре за таинственной дверью, офицер Крестовски развернула меня к себе и грубым тоном осведомилась:
        - По-твоему, это спокойный разговор?
        - Не знаю, почему она вышла из себя. - Я пожала плечами, засовывая руки в карманы и нащупывая папин жетон. Сердце по-прежнему колотилось то ли от испуга, то ли от удивления.
        - О чем вы разговаривали?
        - Да я просто спросила… знает ли она историю Джека-потрошителя.
        - Что-что? - Аманда Крестовски изогнула брови и скрестила руки на груди, отчего ее черный классический пиджак встопорщился, показывая кобуру на талии.
        - Я спросила про Джека-потрошит…
        - Хватит ездить мне по ушам! - строго оборвала она, и я вздохнула. Офицер Крестовски пять секунд буравила меня злым взглядом, затем, поняв, что он не производит на меня впечатления, цокнула языком и произнесла: - Надеюсь, ты займешься другими делами, Кая Айрленд, а не будешь шататься по тюрьмам. Я бы в твои годы даже не совалась в такие места.
        В мои годы.
        - Кстати, как твоя практика в больнице? - спросила она, смягчившись.
        - Хорошо, спасибо.
        - Насколько я знаю, четырнадцатого января ты вернешься в Первый медицинский павильон, - многозначительно сказала она, и я невозмутимо пообещала:
        - Больше от меня не будет неприятностей.
        Аманда Крестовски горько рассмеялась в ответ и проводила меня на выход.
        Я не стала думать, что значил этот напрягающий смех, возможно, она знает мою историю и связь с Потрошителем и Неизвестным, и сомневается, что я не принесу неприятностей. Не так уж это и важно. Я выходила из тюрьмы, натягивая шапку на растрепанные волосы, и задавалась только одним-единственным вопросом.
        Как спасти Леду Стивенсон?
        Как вообще можно спасти того, кто не хочет, чтобы его спасали?

* * *
        День назад
        Выпавший снег покрыл даже самые отдаленные уголки Эттон-Крик. Белая тонкая паутинка прокралась среди толстых стволов деревьев в чащу леса, впиталась в почву, смешалась с еловыми иголками и гниющими листьями, облепила окна домов.
        Я проснулась, только когда рассвело.
        Ной спал рядом, обхватив мою талию рукой. Его пальцы забрались под мой свитер и распластались на животе. Теплое дыхание растеклось по моей шее, спустилось ниже за шиворот. Как нам удалось уснуть в такой странной позе на диване за просмотром фильмов с Чарли Чаплином - загадка. Хотя Ной уже через четверть часа начал пускать слюни на моем плече.
        Плед валялся у дивана. Подушки тоже. Моя голова покоилась на руке Ноя. Рукав задрался, обнажая голую кожу со шрамами. Шрамами, которые на самом деле принадлежат Ною Эллиссу, и это я нанесла каждый из них.
        На меня навалилась реальность.
        После свадьбы Селены и Хуго время завертелось с дикой скоростью, и я стала соображать так быстро, как никогда раньше. Как мама и говорила, правда лежала на поверхности. Как и говорил Ной - интересно смотреть, как я хожу вокруг да около в поисках нужного ответа. Но ответ всегда был рядом. Он был рядом и заключался в самой Леде Стивенсон.
        Сейчас, лежа на диване с Ноем, я наконец-то почувствовала устойчивость в ногах, а вот тогда, на свадьбе, когда мистер Арнетт назвал имя «Джек», подо мной покачнулась земля. Догадка обрушилась так неожиданно, что я ухватилась за стол - кто-то будто ударил меня под колени. Кто-то с невероятной силой свалил меня с ног и вывернул запястья в захвате, чтобы причинить боль, придавил голову лицом к земле и прошептал на ухо:
        - Криттонский Потрошитель - Джек.
        Джек? Мало ли в Эттон-Крик докторов по имени Джек? Я знала лишь одного - отца Леды Стивенсон. Отец Крэйга радостно улыбнулся: «Да, точно! Джек Стивенсон. Мало кто называл его по фамилии, но Дэйзи, когда прислала мне фотографии со свадьбы, подписала имена всех присутствующих. Точно, Джек… - тогда глаза мистера Арнетта задумчиво потемнели, будто он вернулся в прошлое. - Полный кретин».
        Я поежилась из-за воспоминания, и Ной теснее прижал меня к себе. Изловчившись, я повернулась на спину. Ной тут же удобно устроил голову у меня на плече и закинул ногу на мои колени. Я хмуро глянула на него, продолжая размышлять.
        Если Джек Стивенсон был Криттонским Потрошителем, это значит, что он был моим отцом. И это значит, что он уже давно мертв. Он погиб в аварии в тот же день, когда умерла моя мама, когда умерли мы с Дорианом, когда я сбила на машине Ноя Эллисса, возвращающегося из библиотеки.
        Это не может быть совпадением. Мы все столкнулись в одном и том же месте: я, Дориан, Леда и ее отец. И Ной Эллис. И мы погибли. Как мы очутились в одно время на одной дороге? Как мы могли одновременно умереть? И почему умерла моя мама?
        Ной что-то пробормотал во сне, и его дыхание коснулось моей шеи и щеки. Кажется, он сказал «возьми трюфель».
        Я глубоко вздохнула.
        - Ты уже проснулась? - внезапно рядом с ухом раздался его хриплый от сна голос. Я вздрогнула и повернула голову. Ной, с тяжким сопением поднявшийся на локте, вытер тыльной стороной ладони рот. Левый глаз все еще был закрыт, с одной стороны головы волосы как будто прилипли к черепу, с другой - стояли торчком.
        Ной посмотрел сперва на окно, затем на погасший огонь в камине и, перегнувшись через меня, набросил на нас плед и ощутимо поежился.
        - Какой же холод!
        - Мне пора вставать, - сказала я, - убери, пожалуйста, ногу. И слюнявую голову. Пожалуйста.
        Ной подчинился, и когда мы оба сели и спустили с дивана ноги, серьезно посмотрел на меня.
        - Ты действительно хочешь довести дело до конца?
        - Я должна выяснить правду, - ответила я, притворившись, что очень занята - никак не могла просунуть в домашние тапочки ноги в вязаных носках. - Я должна узнать, действительно ли Криттонским Потрошителем был Джек Стивенсон.
        - Ты и так знаешь, Кая. - Ной вздохнул и положил свою руку на мою, крепко вцепившуюся в край дивана. Я расслабила пальцы и глянула на него.
        - Не всегда можно верить в то, что очевидно. Разум работает не так.
        Он кивнул, ободряюще сжал на секунду мою ладонь, будто собирался попрощаться, и, выпрямившись во весь свой внушительный рост, бодро объявил, хлопнув в ладоши:
        - Приготовлю сегодня жирненький супчик, чтобы у тебя появились силы. - Я изогнула брови, услышав малопривлекательное слово «жирненький». - Кстати говоря, о еде… Раньше этим занимался Дориан, но теперь придется тебе. Я дам список продуктов, которые закончились. Пожалуйста, по пути домой посети магазин.
        Через тридцать минут мы с Ноем встретились вновь. Я надела теплые штаны, рубашку и свитер, захватила с собой чистый и выглаженный белый халат и спустилась вниз. Ной уже принял душ, его мокрые волосы выглядели как мед под летним солнцем, с их кончиков капала вода на футболку черного цвета с надписью «Кря-кря-кря». Он поставил передо мной чайник с травяным чаем и тарелку с яблочным пирогом.
        - Сегодня поздно вернешься?
        - Не знаю, - ответила я, разливая в кружки чай. Ной поморщился, но сделал крошечный глоток, положил одну руку на другую и наклонился вперед. Как раз когда я поднесла кружку к губам, он вдруг поцеловал меня в щеку сладким, в прямом смысле этого слова, поцелуем - он вновь объедался медом перед тем, как я спустилась.
        - За что? - удивилась я, опуская кружку на стол.
        - Просто захотелось. - Я нахмурилась. - Я хочу целовать тебя, почему нет?
        Я покосилась на часы, висящие на стене, и произнесла, вновь возвращаясь к своему прежнему делу - чаепитию:
        - Сейчас неподходящее время, тебе не кажется?
        Ною так не казалось, судя по тому, как он задумчиво прикусил нижнюю губу. Я застыла с кружкой у рта, чувствуя себя не в своей тарелке. Моя щека была липкой от меда. От губ Ноя.
        - Так. - Когда я прытко вскочила на ноги, он поднял голову. - Мне уже пора. И не смотри так.
        - Почему ты шепчешь? - Ной еле сдерживал усмешку. - И ты покраснела.
        Я поджала губы.
        - Даже не пытайся смутить меня. - Он поднялся и подошел ко мне так близко, что я почувствовала, как его колено касается моего. Я спросила: - И что ты делаешь на этот раз?
        Я еле сдержалась, чтобы не сложить руки на груди или хотя бы спрятать их в карманы. Внезапно меня пронзила догадка.
        - Только не говори, что это твой очередной эксперимент. - До того, как Ной изобразил из себя святую овцу, я уточнила: - Из женского журнала? Какой-то тест?
        Он снова поджал губы, а затем раздраженно вздохнул.
        - Как так? Ты не удивлена?
        - Чем именно? - уточнила я. Лицо Ноя вновь оказалось рядом с моим, когда он наклонился и посмотрел в мои глаза. Я сразу же попыталась скрыть недоумение и смущение, поэтому застыла, словно статуя.
        - Черт! - Ной резко выпрямился и достал из кармана домашних штанов глянцевый листок с ободранным краем. - Черт знает что, один сплошной обман! А поцелуй никак на тебя не действует? - невпопад спросил он, внезапно глядя на меня. Я все еще стояла, пораженная, позабыв о том, что собиралась в больницу.
        У меня вообще-то масса важных дел.
        - Эм… - пробормотала я, - мне пора, Ной. Надеюсь, ты решишь все свои проблемы, пока меня не будет. Практикуй поцелуи на Кис…
        Он схватил меня за плечи и притянул к себе, резко впившись губами в мои губы. В ответ я ударила Ноя кулаком в грудь, и он очнулся и отскочил, содрогнувшись всем телом.
        - Ты меня ударила?
        - И еще раз ударю, если выкинешь что-то подобное, - предупредила я, хватая со стула свой портфель с документами и сумку с рабочей униформой и обедом. Когда я села в свою машину и закинула на заднее сиденье вещи, а затем завела двигатель, внутри все еще клубились плохие мысли.
        С какой стати Ной решил, будто я позволю ему целовать себя ради дурацких экспериментов на основе женского журнала?
        Я ведь не какой-то робот!
        «Я не стану целовать тебя, только когда это нужно тебе, - вдруг некстати вспомнила я слова Ноя. - Я буду здесь. Если после бала ты захочешь увидеть меня, я буду здесь. Я буду тебя ждать».
        Я повернула ключ в замке и зажмурилась. Отпустила руль. Затем вышла на покрытую снегом дорогу, ведущую от гаража к особняку. И пока решительно направлялась на кухню, внутри все бурлило и кипело. И все вдруг затихло, когда я увидела Ноя, сидящего на рабочем столе с банкой меда, стоящей рядом с бедром, и с пакетом сухарей на коленях.
        - В чем дело? - удивился он, увидев меня на пороге. - Что-то забыла?
        Я стянула шапку с волос и сглотнула. В ладонях было влажно и холодно - таял снег. По спине побежали мурашки. В горле пересохло, и я снова сглотнула.
        - Кая? - Ной убрал пакет с колен, спрыгнул на пол и, обернувшись, чтобы убедиться, что он ничего не обронил, приблизился ко мне. - Ты выглядишь очень встревоженной.
        - Прости меня, - произнесла я, неловко беря его за края футболки. Я не знала, что на меня нашло, но чувство было такое, будто я все делаю правильно. Да и в любом случае рано или поздно нам пришлось бы все обсудить. Ной удивленно выгнул брови. - Правда, прости. Я ведь обещала, что буду с тобой.
        - Правда? - Он изумился сильнее и скосил взгляд в сторону, чтобы припомнить, о чем я. - Когда?
        - Я люблю тебя, - сказала я вместо ответа, и Ной обернулся, будто бы думал, что признание адресовано кому-то еще, например, фантому за его спиной. Когда он вновь посмотрел на меня, я вздохнула и спросила:
        - Почему все не может быть просто?
        В ответ он не смог сдержать улыбки. Взгляд вдруг преобразился. Из настороженного он стал мягким и нежным, а затем Ной обнял меня за плечи, прижал к себе и произнес в макушку:
        - Потому что мы не просто люди. - Его грудь на вдохе коснулась моей. - Ну, я так уж точно. А вообще я очень даже привык, что ты ведешь себя странно. Мы всегда спорим или… вообще не разговариваем. А иногда, совсем-совсем редко, нам удается поцеловаться. Но мы никогда не ведем себя как обычно. И в этом твоя вина. Ну ладно, не смотри так, уже неважно. Мне все равно, потому что самое главное - мы вместе. Главное, что, когда ты хочешь с кем-то поговорить, ты идешь ко мне. Когда ты хочешь кого-то поцеловать, ты идешь ко мне. Когда тебе холодно и неспокойно, ты хочешь ко мне. Вот почему не имеет значения, что ты так долго топталась на одном месте, пытаясь вспомнить о том, что есть и другие дела, кроме поимки убийцы.

* * *
        Ною не удалось прогнать из моей груди зловещий холод. Даже когда я с горящими щеками вернулась в автомобиль и включила отопление, ничего не изменилось. Ничего не поменялось даже два часа спустя.
        Мы с доктором Арнеттом пробежались по палатам, затем он проверил все мои конспекты, и мы вместе с Крэйгом перекусили ужасной едой навынос, сидя в ординаторской на диване и глядя по телевизору повтор ток-шоу «Экстрасенсы». Все шло своим чередом. Но холод не исчезал.
        Крэйг заметил, что со мной что-то не так, и когда я проводила его до лифта, он остановился и легонько коснулся моего предплечья, спросив:
        - Тебя опять морозит? Ты очень холодная, как будто…
        Как будто я мертва, - закончила я за него.
        - Ты придумываешь. - Я кивнула на лифт. - Поднимайся. А я по лестнице. Перед вечерним обходом хочу проведать Киру.
        - Да, - понимающе сказал он, мгновенно переключившись. - Я пытался пробраться к Аспену, но к нему не пускают. Говорят, его можно будет навестить уже завтра.
        - До встречи. - Я улыбнулась самой искренней улыбкой, на которую была способна в это утро. Я бы не призналась Крэйгу, что теперь мне вдруг стало страшно - Аспен очнулся. Аспен очнулся, и он все знает. Хочу ли я знать то же, что и он? Да. Да, хочу, но не от него.
        Несмотря на свой внутренний страх, который, наверное, и провоцировал этот леденящий душу холод, я не могла дождаться, когда Крэйг, доктор Арнетт и Большая Санни оставят меня в покое, чтобы я смогла подняться наверх и задать Кире пару вопросов. Но они все словно сговорились: «Смени капельницу!», «Поставь клизму мисс Альварес!», «Проверь первый курс в подвале!», «Закажи лекарства, Кая!» - и так далее, и тому подобное. И когда Крэйг исчез, я бегом бросилась по лестнице наверх, лишь на секунду замешкавшись перед входом в бывшую палату Аспена.
        Перед палатой Киры сидел полицейский. Я поздоровалась с ним и толкнула дверь.
        Ну и ну.
        В палате Киры было так темно, что я на мгновение застыла на пороге, и только после того как глаза привыкли к темноте, прошла к окну, сдернула с него покрывало и открыла жалюзи.
        - Какого черта? - Кира заворочалась в одеялах, будто огромный медведь. Затем подняла голову и нашла меня взглядом. Мне показалось, она не сразу узнала меня, судя по тому, как удивленно глядела на мою фигуру. Но затем по ее лицу прошла тень узнавания, и Кира воскликнула:
        - Господи, куда ты подевалась? Ты видела, сколько голосовых сообщений я тебе отправила, писем на почту, эсэмэсок?! Аспен наконец-то очнулся! - Она всплеснула руками.
        - К нему все еще не пускают.
        Кира повесила голову.
        - Да. - И тут же повеселела: - Но завтра уже можно будет! И даже если бы я могла увидеть его только через неделю или месяц, все равно это лучше, чем было до - когда я вообще не знала, увижу ли когда-нибудь его улыбку, взгляд, услышу его голос…
        Я вздохнула, потому что уж слишком хорошо ее понимала.
        - Боже… - прошептала Кира, качая головой, - я думала, что сошла с ума. Я думала, что мне все привиделось - то, как он шевельнул рукой, когда на меня напали. Но это было на самом деле, Кая, Аспен шевелился, будто там, где-то в голове, он услышал мои крики и попытался выбраться. И… может быть… ты будешь, наверное, смеяться, но мне кажется, что благодаря этому Аспен вернулся к нам. Мне кажется, что, услышав мои крики и просьбы о помощи, он захотел вернуться. Ведь я просила его помочь, звала по имени…
        - Я не буду смеяться, - ответила я. - Может быть, ты и права.
        Мои слова тронули Киру, и ее лицо разгладилось, а на губах расцвела благодарная улыбка.
        - Она звала меня, Кая, - вспомнила я слова Аспена. - Будто я был рядом, совсем близко. И я не мог ей помочь. Я только помню руки Неизвестной, душившие ее - и все. А Кира звала и звала меня. Но, хоть я и был там, меня будто бы не было.
        Он предвидел даже это.
        - Леда приходила, - вырвала меня Кира из воспоминаний. - Я без понятия, почему она меня преследует.
        - Вы ее тоже преследовали, - заметила я, и Кира тут же пригвоздила меня взглядом, однако вместо того чтобы сдать назад, я приблизилась к ней и присела на край койки. Скрипнули пружины, когда Кира отодвинулась. - Почему вы ее ненавидели? Зачем мучили?
        - Тебе обязательно быть такой стервой? - невпопад спросила Кира. От ее добродушия и трогательной улыбки не осталось и следа.
        - Что это значит?
        Кира вдруг закопошилась на кровати, выпутываясь из одеял, и я выпрямилась, чуть отстранившись, чтобы не заехать локтем мне в лицо. Она встала на ноги и, потянув за собой капельницу на колесиках, протопала к своей сумке, лежащей на стуле в трех шагах от меня.
        Могла бы и о помощи попросить, - мелькнула у меня мысль.
        Когда Кира выпрямилась, в меня вдруг полетел какой-то предмет, но я вовремя схватила его в кулак. Шоколадный батончик. Я посмотрела на этикетку, когда Кира шла назад к кровати, и сказала:
        - У меня аллергия на орехи.
        Ты что, не знала этого, собирая на меня досье?
        Я не стала бы произносить это вслух, чтобы не бесить Киру, но она все равно издала раздраженный стон и, наклонившись, вырвала у меня из рук шоколадку, а затем бросила ее на стол и достала из ящика какую-то другую. В этот раз я поступила умнее и, не глядя на этикетку, поблагодарила ее и положила в карман халата.
        - Так и что у тебя с Ледой Стивенсон?
        - Ты что, не оставишь меня в покое?
        - Ты первая о ней заговорила.
        Тонкие брови Киры сошлись на переносице, и я тоже нахмурилась, будто ее зеркальное отражение.
        Ну почему она не может спокойно ответить на вопрос?
        Будто услышав мои мысли, она закатила глаза и откинула голову на подушки. Ее волосы разметались в разные стороны, пока она поудобнее устраивалась.
        - Ну ладно, - сдалась она. - Все равно… Майи уже нет.
        Майя? При чем здесь она?
        - Леда лживая сволочь, вот поэтому мы и доставали ее. А что? Она сказала, что мы просто так ее мучили? Она сказала, что мы первые начали? - После того как Кира выделила слово «первые» тем особенным насмешливым тоном, у меня появилось очень плохое предчувствие. Но Кира не видела моего встревоженного лица, потому что по-прежнему смотрела в потолок. - Нам было все равно, мы ее не замечали. После смерти мамы я вообще мало кого замечала. Только Майя помогала мне… не сойти с ума. Потому что была такой же как я.
        Я помолчала несколько секунд, позволив Кире проникнуться прошлым, затем спросила:
        - И что?
        - И ничего. Леда меня еще с самой школы настораживала, потому что я чувствовала: с ней что-то не так. Я всегда напоминала себе, что просто плохо ее знаю. Но… я не знаю, как объяснить. - Кира вздохнула, затем сложила руки на животе и сцепила пальцы в замок. - Может быть, мне было страшно, потому что лицо Леды… оно так же, как и твое, не отражало никаких эмоций. В школе мне часто казалось, что она вообще ничего не чувствует.
        - Что она вам сделала?
        - Отстань.
        - Тебе стыдно за свой поступок?
        - Отвали! - Кира резко вскинула голову и с прищуром посмотрела на меня.
        - Держи себя в руках, - предупредила я. - Или выкатишься отсюда. - Она сжала губы в тонкую полоску.
        - Почему ты все время пугаешь меня этим?
        - Я тебя не пугаю. Быстро говори, что случилось с Ледой в тот день. В мой первый день в Эттон-Крик. Когда ты толкнула меня на профессорской автомобильной стоянке.
        Я едва не назвала имя Дориана и от этого испугалась. Произносить его имя все еще было больно, да и говорить о нем с ней не хотелось.
        - Ну ладно, кому какое дело, - опять повторила Кира. Голос прозвучал так, будто она окончательно сдалась и теперь ответит на все мои вопросы. - Уже все и так в курсе, каким был отец Майи.
        Он был еще одним чудовищем. Но при чем тут Майя?
        - За два дня до того… как ты переехала в Эттон-Крик, Майя пришла в УЭК с подбитым глазом. Сказала, что налетела на дверной косяк, но я ведь не идиотка. Хоть мы с ней не были лучшими подружками, и она больше с Аспеном тусовалась…
        - Что, прости? - перебила я. - Аспен и Майя были друзьями?
        - До того, как мы познакомились. Майя, она… Аспен говорит, ей постоянно доставалось от отца. Мне ее было жаль. И в общем, - сбивчиво продолжила Кира, отвернувшись к окну, - за два дня до того, как ты приехала, все и случилось. Майя пришла с синяками, Леда это увидела и стала приставать с расспросами.
        Мне не надо было спрашивать, какими были те вопросы, потому что все встало на свои места. Фигура на шахматной доске сделала ход и превратилась из пешки в ферзя. Леда Стивенсон была не той, кем кажется.
        Кира уставилась на меня, видимо, ожидая, когда я задам вопросы, и я спросила:
        - Ну?
        Невесело хмыкнув, она продолжила:
        - Спрашивала, кто ее избил. Вот что меня в ней всегда удивляло! - Кира всплеснула руками, яростно нахмурившись. - Она не была из болтливых. Все время ходила со своим тупым альбомом и что-то чиркала. Фотографировала команду по плаванию… К ней никто не приставал, но когда дело доходило до споров, она никогда не могла отстоять свою точку зрения. Леда никогда не могла постоять за себя.
        - Но?
        - Но к Майе она буквально пристала. Словно сумасшедшая, пыталась выяснить, кто ее так… А потом она вдруг спросила: «Твой отец тебя насилует?» перед нами всеми. Майя не выдержала и влепила ей затрещину.
        - Ты уверена, что все было именно так?
        - Ты издеваешься?
        Странно. Лаура ведь говорила, что Леду мучили, что она приходила вся в синяках, утверждала, что однокурсники издевались над ней. Что ж, либо лжет Кира, либо Лаура. Складывается определенная картинка. Очень странная картинка. Пугающая.
        - То есть вы никогда не били ее?
        - Чего? - Кира глянула на меня с отвращением. Я изогнула брови, поощряя ее ответить. Она закатила глаза и рыкнула: - Нет! Никто ее не бил! Никто ее не избивал и вообще: она ведь незаметная, как серая мышь на сером фоне! Мне вообще на всех плевать.
        - Странно, а вот на меня тебе не было плевать, - заметила я бесстрастным тоном. - Когда ты попросила Згардоли подкараулить меня на стоянке…
        Кира возмутилась:
        - Ты заслужила! И я знала, что ты справишься! Но Леда Стивенсон? - Она насмешливо фыркнула. - Эта рохля ни за что не смогла бы дать отпор! А я не убийца.
        Не смогла бы дать отпор.
        Я ошибаюсь? Я ошибаюсь, думая, что Леда могла дать отпор? Что, если за себя она не могла постоять - не хватало смелости - но за другого - да? А вдруг, увидев, что с Майей творит ее отец, она вспомнила о собственном чудовище в шкафу? Что, если она убила Скалларк и остальных? Вдруг Аспен именно это узнал? Что, если Лаура Дюваль хотела спасти племянницу и, вместо того чтобы отправить ее в соответствующее учреждение, взяла на себя вину за содеянное ею?
        Даже когда я разговаривала с Ноем, я не чувствовала себя так отвратительно, как сейчас. Будто на моей спине сидит дьявольская многоножка, и она шевелит своими тоненькими холодными лапками, вызывая дрожь.
        Джек Стивенсон был ее отцом и Криттонским Потрошителем. Он насиловал Леду, избивал ее, мучил годами. Она должна была сойти с ума, ведь вокруг не было абсолютно никого. Вот почему она пытается себя убить. А теперь Лаура пытается освободить ее от тюрьмы.
        - Все в норме? - Кира скептически изогнула бровь, глядя на меня как на невменяемую. Я очнулась, кивнула и спросила:
        - Ты знаешь, где живет Леда?
        - Конечно, знаю, мы же учились в одном классе.
        Мое сердце билось в груди тяжко и медленно.
        Леда придет за ней опять.
        - Чего ты на меня так уставилась?
        Если Лаура взяла на себя вину за убийства, то Неизвестный все еще на свободе, и это Леда Стивенсон. Она могла быть в тот день в туалете и слышать слова Киры о призрачном отце, она могла решить «спасти» ее. Но тогда где тело профессора Джеймис-Ллойда?
        - Дать воды? - спросила Кира, потянувшись к полупустому стакану. Я очень медленно покачала головой, уставившись в одну точку, не могла моргнуть. А когда не выдержала и закрыла глаза, возникло лицо.
        В ночь, когда из морга пропало тело профессора Джеймис-Ллойда, именно тогда мне позвонил детектив Дин и попросил помочь ему в поисках его подопечной. Он сказал, что что-то нашел в ней. Он сказал тогда: «Все дело в собаке». Детектив Дин с самого начала подозревал Леду Стивенсон, а я просто отмахнулась. Если так, то почему он внезапно уехал к своей бабушке? Он ведь принимал все, связанное с делом, на свой счет. Детектив Дин, можно сказать, одержим Криттонским Потрошителем.
        Стойте-ка… Леду я нашла на обочине у выезда из Эттон-Крик. Что, если она спрятала тело профессора Джеймис-Ллойда в лесу?
        Я медленно поднялась на ноги, вновь скрипнул матрас на койке. Кира следила за мной удивленным взглядом.
        - Когда я уйду, пожалуйста, не оставайся одна.
        Человек, напавший на нее в больнице, не остановится ни перед чем - он абсолютно невменяем, и его не пугают трудности. В то, что Леда Стивенсон - хрупкая девушка-цыпленок, гораздо, гораздо слабее меня, могла несколько раз ранить меня и убить взрослых крупных мужчин и здорового парня - верится с трудом. Однако в Эттон-Крик происходят вещи, которые едва ли поддаются логическому объяснению.
        - Что это значит? - голос Киры дрогнул.
        - Просто будь осторожна. Маньяк, который напал на тебя, все еще на свободе.
        - Ты что, думаешь, он будет охотиться? На меня? - шепнула она, бросив взгляд на входную дверь.
        - А почему, по-твоему, у двери палаты охрана? Он не довел дело до конца, так что да. Не оставайся здесь в одиночестве.
        - Ты прямо как Леда говоришь, - раздраженно проворчала Кира, и я почувствовала холодок в груди.
        - Короче говоря, пожалуйста, будь осторожна. Не сиди здесь в одиночку.
        - Ты повторяешь это на протяжении… недели? Не дури, - отмахнулась Кира, но, судя по ее прищуренным глазам, все же она приняла мои слова всерьез.

* * *
        Дом Стивенсонов не выглядел как дом маньяка-убийцы. Если особняк Харрингтонов внушал ужас, то дом Леды был вполне себе обычным на вид.
        Мне пришлось ждать ночи, чтобы осуществить очередное проникновение. Все вновь связано с Дэйзи Келли, - подумала я, оставляя свою машину на соседней улице. Пришлось идти через парк, сжавшись в комок от дикого холода. Каждый шаг отдавался болью в спине. Из-под ботинок во все стороны с легким шуршанием разлетался снег.
        Фонари в парке регулярно гасли, будто совершая какой-то ритуал. Свет моего фонарика скользил по белой дорожке, ведущей вперед в темноту.
        А вдруг Леда дома? Ведь детектив Дин написал, что на пару недель вернется к своей бабушке. Он не стал бы оставлять в своей квартире Леду. Выходит, она дома. Пожалуй, прежде чем вламываться, стоит позвонить в дверной звонок. Может быть, я смогу проникнуть законно, а потом отвлеку ее и обследую дом. Или стоит сразу спросить, она Неизвестная или нет? Я хочу взглянуть на ее домашние альбомы с фотографиями. Маловероятно, но может быть, где-то проскользнет изображение Дэйзи Келли, ведь она была на их свадьбе и присылала фото Кейну Арнетту. Мне нужны любые доказательства моей безумной теории. Или что-то, что ее опровергнет.
        В доме Леды было темно, свет не горел ни на первом, ни на втором этаже. В окружении жизни, бурлящей в соседних домах, окна которых бросали квадратики света на сугробы, он выглядел неживым. Здесь никогда не прекращались сумерки. В одном из темных углов пряталась маленькая невинная девочка по имени Леда. Когда соседние ребята лепили снеговиков в своих дворах, она не могла к ним присоединиться, потому что была не такой, как все. Она выглядела как маленький беловолосый ангелок. Ангел, которому оторвали крылья, оставив на их месте трепещущие отростки.
        Думая о том, что родители делают со своими детьми, как генетика производит на свет чудовищ, я наконец добралась до пункта назначения. Затем, утопая по щиколотку в снегу, на котором не было даже намека на свежие следы, я дошла до входной двери и обогнула дом.
        Если кто из соседей сейчас наблюдает за домом, они увидят просто прохожего, который скрылся в темноте. Да и к тому же никто не станет звонить в полицию с сообщением о подозрительных типах, которые ошиваются на территории Стивенсонов. Они - пропащая семейка - так теперь говорят в Эттон-Крик.
        На самом деле мне было плевать, даже если меня заметят. Я не стала искать уязвимое место, чтобы проникнуть в дом - будто он был живым. Я хотела причинить ему боль, словно Криттонский Потрошитель мог вздрогнуть в могиле, когда я стянула с шеи шарф и намотала его на левую руку, прикрыв костяшки пальцев, а затем два раза стукнула кулаком по стеклу. Послышался резкий звон. На мгновение замерев, чтобы убедиться, что никто ничего не заметил, я выбила острые огрызки стекол, опасно торчащие из рамы, подтянулась и, поставив на подоконник сперва правую ногу, а затем левую, ввалилась в дом.
        Кромешная тьма.
        В спину задувал ветер, где-то в стороне шелестели бумажки или страницы открытой книги. Я достала из кармана фонарик и щелкнула кнопкой. Разлился тусклый свет - батарейки начинали садиться.
        Все очень плохо, - поняла я, оглядывая гостиную. Связка дров у камина. Книжный шкафчик, стоящий в противоположном углу, несколько кресел и диван. Три торшера. Чайный столик. До того, как кто-то перевернул здесь все вверх дном, обстановка была скромной и несколько консервативной.
        Шелест, доносящийся из книжного шкафа, не прекращался, и я, ступая мокрыми подошвами ботинок по полу, направилась в его сторону. Валялась книга. Я склонилась и подняла ее, чтобы взглянуть на название. Почти не удивилась, прочитав: «Алиса в Стране чудес».
        - Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить! Не лезь не в свои дела! Ты ничего не знаешь!
        Леда была права: я ничего о ней не знала. Не знала о том, что ее отец - Криттонский Потрошитель; что он мучил ее на протяжении многих лет; что она пряталась в шкафу, прижимая к груди крохотного бегемота, который принадлежал ее маме, и глотала соленые слезы, молясь, чтобы папочка ее не нашел. Но он всегда ее находил, потому что вечно прятаться в шкафу она не могла.
        Я захлопнула книжку и отложила ее на кофейный столик. С трудом разжала зубы, челюсть заныла. Набрав полную грудь морозного воздуха, просочившегося через окно, я напомнила себе, что монстр мертв. И в то же время он до сих пор на свободе.
        Четыре года назад, когда погибла Джорджи, я не могла перестать думать о Стивене Роджерсе. И тогда в моем мозгу родился опасный вопрос: он стал чудовищем, потому что мать покончила с собой и его воспитанием занялся отец, или он родился убийцей? А Джек Стивенсон? Почему он стал таким?
        Нет… Нет, он был просто монстром. У него не было ни родителей, ни друзей, никого. Он был монстром. Просто чудовище, возникшее из ниоткуда.
        - По отдельности они никто, но вместе - единое целое! - вспомнила я слова Селены. Неужели Дэйзи Келли действительно была такой особенной, что свела обычного парня с ума? Или он уже был сумасшедшим?
        Я наконец-то выдохнула и открыла глаза.
        На самом деле не имеет значения, кем был Джек Стивенсон. Он был психопатом и серийным убийцей. И он давно мертв. Единственное, что он после себя оставил - кровавый след.
        Я направилась к выходу из гостиной, стараясь не думать о том, что даже не расстоянии в сотни километров кровь Криттонского Потрошителя никуда из меня не делась. Я стала такой же, как он. Как Леда Стивенсон. Мы все убийцы. Выходит, неважно, в какой среде ты растешь и кто тебя воспитывает - гены рано или поздно дадут о себе знать.
        Из гостиной я вышла в небольшую комнату, где стоял рояль. Рядом с ним была кадка с цветком, а позади - деревянная лестница на второй этаж. О нет. Я отшатнулась, почувствовав стеснение в груди. Стена вдоль лестницы была украшена не только семейными портретами, но еще - зловещими масками. По моим рукам пошла дрожь, но я встряхнулась. Я должна подняться в комнату Леды. В ней должна быть идеальная, навязчивая чистота. Пять минут спустя я в этом убедилась, когда толкнула дверь с табличкой «Леда». Я знала, что увижу. Это была комната маленькой девочки, но не взрослой девушки. Потому что Леда Стивенсон застыла в прошлом, как заезженная пластинка, проигрывая каждый болезненный момент. Розовые цвета, рюши, множество подушек. Мягкие игрушки на подоконнике.
        Мне хотелось включить свет во всем доме, чтобы отогнать иррациональный страх, который подполз ко мне, стоило забраться в дом. Здесь, в этой комнате, взглянув на резной, необычной формы платяной шкаф Леды, я почувствовала себя в ловушке.
        Мое дыхание участилось, и я приказала себе успокоиться.
        Успокойся, Кая, успокойся.
        Но что, если бы Дэйзи той ночью не сбежала, и мама не спасла ее? Если бы Потрошитель настиг сбежавшую возлюбленную, и она родила ребенка - меня - в его логове? Что тогда?..
        Я бы стала такой же, как Леда.
        Я бы боялась ходить по дому и пыталась избегать не только ненавистное лицо любимого папули, но и других людей. Так же, как Леда, жалась бы к стенке, втягивая голову в плечи, вздрагивала от каждого шороха. Была бы худой, будто жердь, и волосы мои были бы короткими. Я бы пряталась в шкафу, потому что боялась не клетки, а чего-то другого. И в итоге я бы все равно стала убийцей, но пыталась спасти совсем другую девушку.
        Лишь на одну секунду поменявшись с Ледой Стивенсон и представив на месте моего отца ее, я испытала такое неконтролируемое и дикое отвращение, что в два решительных шага достигла шкафа, распахнула створки и посветила вниз. В свет фонарика попали мои ботинки на белом ворсистом ковре, а затем я увидела обувные коробки, игрушки, разорванное платье.
        Одним резким движением я смела платье и коробки на пол, а затем схватила игрушки одну за другой, ощупывая их. Не знаю, что именно я искала. Может, подсказку, кто такая Леда Стивенсон. Несмотря на все факты и гипотезы, в то, что Леда - серийный убийца, я не хотела верить. Просто не хотела. Потому что если Леда убила всех этих людей…
        Нет…
        Но чем больше я об этом думала, тем больше видела совпадений. Впервые Леда покончила с собой в ночь убийства Майи. Вдруг после убийства Майи и ее отца Леда очнулась, увидела, что натворила, и от чувства вины решила себя порезать? Тогда почему она снова и снова возвращается?
        Эти вопросы атаковали внезапно, и мне с трудом удалось от них избавиться. Лицо Леды никак не исчезало. Бледная, худая, с выступающими скулами. Откуда в ней взялось столько сил для убийств? А может, я все придумала? Я слишком увязла, и теперь мне мерещится подобный бред. Убийца - Лаура. Она созналась, и у нее были мотивы. По крайней мере, она весит килограммов на пятнадцать больше своей племянницы.
        Стоило мне подумать об этом, как одна из бесцеремонно выброшенных мною обувных коробок перевернулась, и из нее что-то выпало. Я нахмурилась и посветила фонариком в сторону находки. На белом пушистом ковре, где теперь отчетливо виднелись мои следы, лежали мелкие вещицы, которые я узнала мгновенно: жетоны, шпильки, кулон… Там была еще пара незнакомых вещей, которые, возможно, принадлежали другим жертвам, но я прикипела взглядом к папиным жетонам. Коснулась цепочки, подаренной Аспеном, а затем осторожно подняла жетоны с пола. Поднесла к глазам, упрямо освещая их фонариком.
        Леда сорвала их с моей шеи и унесла, словно на память, словно для того, чтобы не забыть, что сделала. А может, она не помнила о том, что совершила. Может, память защищает ее от болезненных, страшных воспоминаний, и этот шкаф, набитый папочкиными игрушками и мусором, отражает ту область ее мозга, которая прячет все ужасы жизни?
        Я присела на корточки перед обувными коробками и, после того как спрятала Ледины сувениры во внутренний карман куртки, принялась их просматривать. Почти все оказались пустыми. Лишь в одной на самом дне была фотография. Та самая фотография со свадьбы Джека и Оливы. Я долго светила фонариком на изображение, где-то в глубине души надеясь, что оно выжжет их лица. К сожалению, фотография не вспыхнула в моих пальцах огнем, а улыбающиеся лица Джека и Дэйзи Келли продолжали сиять.
        - Дэйзи, мы сбежим! Ты родишь малыша… С тобой все будет хорошо!..
        - Оли, уходи без меня… уходи без меня, я не хочу этого ребенка.
        - Нет! Мы отнесем эту запись в полицию! Они поверят нам, Дэйзи! Я не позволю…
        Разговор Дэйзи и Оливы зазвучал в тишине розовой комнаты Леды так неожиданно и громко, что я подняла голову, а затем посветила фонариком по углам, приготовившись, что из темноты на меня кинутся фигуры с фотографии. В комнате Леды, конечно, никого не было, и кроме кукол и мягких игрушек на меня никто не смотрел. Я медленно поднялась, продолжая разглядывать фото. Благодаря ему и событиям последней недели появились новые вопросы.
        Что случилось в день побега Дэйзи? Как именно она сбежала? И почему осталась Олива? Неужели она знала, что спит в одной постели с чудовищем?
        Я вышла из комнаты Леды, выстраивая более-менее логичную цепочку, и направилась вниз. Ничего удивительного в том, что я нашла ее игрушки так быстро. Она, пожалуй, и сама не знала, какую опасность представляет для людей, какую опасность таит та, другая ее личность, которая прячется за резными дверцами шкафа. Когда хлопали створки, Леда начисто забывала о произошедшем. Может быть, Лаура случайно нашла фату Скалларк с Хэллоуина. Тогда она мгновенно сообразила, что произошло и кто на самом деле Леда, а так как в их дом ввалился детектив Дин, у нее не было другого выхода, кроме как выставить виновной себя, чтобы спасти племянницу. Спасти Леду Стивенсон.
        А мне-то что теперь делать? - размышляла я, спускаясь по лестнице. Как я могу спасти убийцу? Она причиняла боль невинным людям, убила Скалларк и Сьюзен… как мне простить ее и спасти? Что мне делать?
        Подойдя к окну, сквозь которое в дом залетали снежинки, я ухватилась за подоконник и, напрягая мышцы рук, подтянулась. Когда я выскочила из дома и направилась к своей машине через парк, утопая в снегу, который частично скрыл мои старые следы, я продолжала размышлять все о том же.
        А стоит ли ее спасать?
        Никаких родственных чувств я к ней не испытывала, на самом деле мне становилось не по себе от того, что она - его дочь и моя сестра. Это значило, что я принадлежу к их семье, что я часть Стивенсонов. Одновременно с этим мне было жаль ее. Потому что я знала: окажись я на ее месте, со мной могло случиться то же самое. Если бы моим отцом был не Дэйв Айрленд, не военный с железной дисциплиной, а этот монстр, я бы тоже превратилась в чудовище.
        Мучаясь от бесконечных сомнений, я добралась до машины и залезла в салон. Только сейчас, когда я опустилась на холодное сиденье, меня всю передернуло от холода. Кажется, на протяжении часа все мои чувства были отключены.
        В памяти внезапно всплыли слова психотерапевта: «Твоя защитная реакция поможет тебе лишь до поры до времени, а затем станет тормозить. Нужно разобраться с проблемами, а не блокировать их. Эмоциональная изоляция вредит тебе».
        Что ж, сейчас я чувствовала, что эмоциональная изоляция мне здорово помогает. Будь на моем месте другой человек, он бы давно свихнулся. В моей блокировке одни плюсы.
        Включив в машине свет, я достала из кармана фотографию. Олива выглядела счастливой. Она была тоненькой, экзотичной, на фоне черноволосых ребят выделялась хрупкостью. Под кожей просвечивали ключицы. На шее покоилась простенькая нитка жемчуга. Ее рука цеплялась за руку Джека. Красивый и статный. С темным, каким-то гипнотическим взглядом голубых глаз. Он был обаятельным, поэтому с легкостью сумел заманить других жертв в ловушку. Когда именно Олива поняла, кто живет рядом с ней? Когда пропала Дэйзи или раньше? Вдруг они были подругами? Вдруг Олива что-то стала подозревать, когда Дэйзи пропала? Что, если она нашла тайное убежище Криттонского Потрошителя и попыталась спасти ее? И когда ей это удалось, обезумевшее чудовище пришло в ярость. Джек мог убить Оливу, а так как он был всеми уважаемым врачом больницы, он мог сказать, что его горячо любимая жена умерла по естественным причинам.
        Картинки медленно, но упрямо выстраивались друг за другом, составляя вполне логичную цепочку, но так ли все было на самом деле? Мне об этом никогда не узнать, потому что все, кто был жив в тот момент, теперь мертвы. Сперва погибли Олива и Дэйзи, а после - Джек Стивенсон.
        Я выключила свет, взглянула на часы на приборной панели и, когда завела двигатель, поняла, что Ной придет в ярость, ведь уже 2:24, а нет ни меня, ни обещанных продуктов из супермаркета. Решив загладить вину, по пути в особняк я купила, кроме прочего, еще большую банку ванильного мороженого с клубникой и шоколадку.
        Под ногами хрустел снег. С неба сыпались снежинки, падая на плечи и волосы, которые волнами струились из-под шапки по спине и груди. Кончики намокли и завились. Когда я приблизилась к входной двери, над которой горела лампа, то обнаружила на пороге Кису-Мису. Он тоскливо гипнотизировал дверную ручку. Я подхватила питомца на руки и вошла в дом.
        - Ной, почему ты выкинул кошку на улицу? - спросила я, стягивая ботинки и шлепая на кухню с пакетом. Характерный, особенный запах особняка Харрингтонов, наполненный пылью, книгами и старой деревянной мебелью, смешался с запахом жареных котлет.
        Ной в фартуке стоял у плиты и специальной лопаткой переворачивал котлету. Учуяв запах мяса, Киса-Миса буквально взревел у меня на руках и, вцепившись в мои пальцы когтями, спрыгнул на пол.
        - Я его не выкидывал, - невозмутимо произнес Ной, не оборачиваясь. - Я решил, что ему не помешает проветриться во дворе.
        - Там снег.
        - У него шубка.
        - Он мог сдохнуть от холода.
        Ной обернулся и пригвоздил меня сердитым взглядом. Я подняла брови, ожидая его объяснений, и он саркастичным тоном ответил:
        - Я и есть Смерть. И я знаю, когда кто умрет. Не говори ерунды, - отмахнулся он, отворачиваясь. - Принесла, что я просил?
        - Все здесь, - подтвердила я, приближаясь к Ною и ставя на рабочее пространство кухонного стола пакет с продуктами. - Я купила для тебя мороженое.
        - Хорошо, спасибо, - отрешенно отозвался Ной, принявшись разбирать покупки. Удивленная, я спросила:
        - Что-то случилось?
        Почему-то мне показалось, что Ной избегает меня. Возможно, из-за моего утреннего признания? Только не снова.
        - Нет, ничего. Я готовлю котлеты для Кисы-Мисы.
        - Он будет в восторге, - сказала я, дергая молнию на куртке. - Поднимусь наверх. Спокойной ночи.
        - Да.
        Добившись от Ноя прощального взгляда и слабой улыбки, я вышла в коридор и направилась наверх, не забывая высоко поднимать ноги. Нет, Ной не стал бы так вести себя из-за какой-то ерунды. Он что-то знает. Должно случиться что-то страшное. Он сказал: «И я знаю, когда кто умрет», возможно, неумышленно он намекнул?..
        Я просто схожу с ума.
        Может быть, Ной просто хотел побыть в одиночестве. Впрочем, я тоже.
        Приняв ванну и переодевшись в штаны и кофту, которая едва согревала уставшее тело, я забралась под одеяло и сжалась в комок. Мысли тут же навалились всей тяжестью. Надо встретиться с Лаурой, выведать у нее, где могла бы прятаться Леда.
        - Иногда я прячусь в своем шкафу, когда мне сильно страшно, - кажется, так сказала Леда на сеансе у доктора Сивер?
        Я перевернулась на спину, чувствуя, как сердце забилось сильнее. Но я уже проверила шкаф в ее спальне, и там нашлись только сувениры. А вдруг она услышала звон, когда я разбила окно, и спряталась?
        Так, стоп, на том листке из папки Аспена было еще что-то.
        Щелкнув выключателем, я подняла покрывало, свисающее почти до пола, склонилась и заглянула под кровать. Рядом с ноутбуком лежала папка Аспена. Схватив ее и выпрямившись, я отыскала нужный документ:
        П: А когда он хочет, чтобы я убила оленей, я прячусь в подвале. Они пьют воду. Мама с детенышем на ножках, таких же тонких, как у меня, идет к воде. Я не хочу их убивать.
        Т: Ты чувствуешь себя в безопасности в подвале, Леда?
        П: Да. В подвале он еще никогда меня не находил.
        И где этот подвал? Видимо, в охотничьей хижине. Там Джек, а точнее Криттонский Потрошитель, разделывал туши оленей и других животных. Скорее всего, на глазах у Леды. Приучал ее с самого детства к насилию и боли.
        Я отложила папку на тумбочку и выключила лампу. Очутившись в кромешной темноте, бросила панический взгляд в сторону двери и обнаружила, что та заперта.
        Неужели я ее закрыла?
        Я сглотнула, гипнотически глядя на полоску света, льющуюся из-под двери. Вдруг все звуки стали отчетливее: шум в трубах, скрип снежинок по стеклу. Я смогу спать с закрытой дверью. Это не так уж и сложно. Совсем не сложно. Я нащупала под подушкой пистолет и сжала его.
        Мама с детенышем на ножках, таких же тонких, как у меня, идет к воде, - совсем рядом я услышала голос Леды Стивенсон, но веки оказались слишком тяжелыми, чтобы разлепить их.
        Она дохнула мне в лицо студеным холодом:
        - Я не хочу их убивать.
        Ее белые волосы были длинными и напоминали девственный снег, струились тяжелыми волнами к талии, укрывали спину и грудь.
        - Она притворяется милой и слабой, - вдруг громко сказала Кира. - Она на самом деле не такая. У нее комплекс жертвы, вот что я хочу сказать. Она намеренно провоцирует ребят из нашей школы на жестокость.
        - И что вы делаете? - услышала я собственный голос.
        - Мы ничего не делаем.
        - Иногда я прячусь в шкафу, когда мне сильно страшно.
        Я распахнула глаза и резко села, ошарашенно озираясь. Лихорадочно сжимая пистолет обеими руками, я нацелилась в сторону шкафа. Черные дверцы закрыты. Я уставилась на них, затаив дыхание. Нет, не затаив - это не мой выбор. Что-то не давало мне дышать. Это был страх.
        Леды не может быть в моей комнате, уверяла я себя, но не могла оторвать глаз от шкафа. Он пульсировал жизнью. Запертые дверцы с каждым разом, едва я закрывала глаза, оказывались все ближе.
        Это сон.
        Я зажмурилась, повторяя про себя: «это сон, это сон, это сон!» Безвольно опустив руку, глубоко вздохнула и вновь посмотрела на шкаф. Стоит на месте, Леды нигде нет.
        Изнутри прикусив губу, я откинула одеяло и решительно прошлепала к шкафу. Единственный способ побороть страх - прямо взглянуть на него. Выставив перед собой оружие, я рывком дернула сперва одну дверцу, затем другую.
        И застыла, не в силах пошевелиться.
        На дне шкафа, замотанная в пленку, лежала Скалларк. Ее тело было обезображенным, голова запрокинута назад, руки и колени прижаты к груди. Позади Скалларк, полускрытая во тьме, сидела Леда Стивенсон и таращилась на меня. Я направила на нее пистолет - прямо в перекошенное, уродливое лицо, вымазанное в крови.
        - Ты же не выстрелишь, Кая, - вдруг произнесла она мужским голосом, растягивая губы в улыбке. Ее рот был полон крови, и та заструилась по подбородку. - Она же твоя сестра, малышка.
        Дверь моей комнаты резко распахнулась, и я подскочила на кровати, вскинув руку с зажатым в ней оружием.
        Господи… моя ладонь пуста. Пуста, - с ужасом осознала я. А еще через секунду до меня дошло, что я продолжаю изо всех сил вопить и барахтаться в руках Ноя. Только почувствовав его руки вокруг плеч, я закрыла рот и застыла.
        Зажегся верхний свет, а я даже не заметила, что Ной поднялся к выключателю. Он застыл у двери с потерянным выражением лица, а я все еще неотрывно следила за шкафом.
        - Все в порядке, - произнесла я. Ной что-то промычал в ответ. Он не двигался, наверное, был напуган, поэтому я выбралась из кровати, решительно подошла к шкафу и открыла двери. Я сделала это, чтобы не волноваться, но все же не сдержалась и беглым взглядом осмотрела его, не подавая вида, что все еще боюсь, что увижу Скалларк.
        После этого я подошла к Ною. Он выглядел напряженным. Взгляд был отсутствующим, будто Ной решал какую-то сложнейшую задачу. Я надеялась, что эта задача не касалась меня. Мне было стыдно, что он увидел этот приступ. Он повидал немало, но сейчас мне не хотелось выглядеть слабой. Потому что, обнажаясь перед ним, я обнажаюсь и перед собой тоже. Показывая ему свои слабости, я признаюсь в них в первую очередь себе.
        Когда я коснулась его предплечья, чтобы обратить внимание на себя, он устало вздохнул.
        - Теперь все хорошо?
        - Будет, - сказала я невозмутимо. - Если ты угостишь меня чем-нибудь вкусным.
        Ной даже не улыбнулся, продолжая изучать мое лицо. Наконец, несколько секунд спустя он растаял, подарил мне слабую улыбку и, легким движением коснувшись моей руки, произнес:
        - Пара шоколадок сделает свое дело.
        Мы спустились вниз, хотя на самом деле мне не хотелось есть, и, думаю, Ной об этом знал. Часы показывали 3:41, поэтому единственным моим желанием было забраться под одеяло и уснуть. Но бесконтрольный страх, что Леда Стивенсон прячется в моем шкафу, никак не отступал. Я понимала, что ее там нет. Знала, что Скалларк похоронили. Тот шкаф пуст, в нем даже нет вещей. Но страшные образы по-прежнему стояли перед глазами.
        На кухне было светло и пахло снегом. Я увидела, что форточка над раковиной приоткрыта, тут же захлопнула ее и поежилась от холода.
        - В чем дело? - Ной оценил меня удивленным взглядом, следуя к холодильнику. - Ты же была в армии, где приходилось спать в снегу и все такое.
        - Не знаю, что со мной, - уклонилась я от ответа. К счастью, Ной не стал развивать тему о том, что могильный холод, который в последнее время меня преследует, - один из симптомов смерти. Достав из холодильника ветчину и сыр, он шлепнул их на разделочную доску, затем полез за хлебом.
        - Я не буду это есть, - предупредила я.
        - Это Кисе-Мисе, - сообщил Ной, нарезая мелкими кусочками сыр и ветчину.
        - Киса-Миса не станет есть бутерброды. - Ной резко посмотрел на меня и спросил с сомнением:
        - Думаешь?..
        - Он же кот. Он не будет есть хлеб.
        - Ты не разбираешься в кошках, - сделал вывод Ной и продолжил свою работу. Я ничего не ответила, лишь поставила чайник на плиту, достала чашки и две банки с заваркой - отдельно для Ноя и для себя.
        - А у тебя была девушка? - поинтересовалась я невзначай.
        - Ай!
        Я обернулась и заметила, что Ной уронил кусок ветчины на пол к ногам. Раздраженно вздохнув, он склонился и выбросил ее в мусорный пакет. Затем спросил:
        - Это официальный запрос? - Я выжидающе подняла брови, и он посерьезнел: - Что ты имеешь в виду?
        - Ты когда-нибудь встречался с кем-нибудь?
        - Встречался ли я с кем-нибудь в загробном мире? - Он изо всех сил пытался сдержать улыбку, но не смог и рассмеялся. Покачал головой, продолжая улыбаться, затем отвернулся и стал нарезать тонкими ломтиками хлеб. Я обошла стол и встала перед Ноем. Лишь тогда он ответил:
        - Нет, как-то не представилось возможности. Хотя идея интересная.
        Ной разложил на тарелке хлеб в виде ромашки, затем ветчину и сыр и задумчиво произнес:
        - Пожалуй, я никогда не верил в любовь и не был влюблен. Единственное, что меня всегда заботило, - правила, нарушители этих правил и… игры.
        Избегая смотреть на меня, будто стыдясь своего признания, Ной продолжал колдовать над нарезкой для питомца. Вскипел чайник.
        - Какие игры? - наконец спросила я, поняв, что он не станет говорить, если его не подтолкнуть.
        - В мире мертвых особого веселья нет, и почему-то не все подчиненные воспринимали меня всерьез…
        - Почему-то?
        - Ну и что, что я люблю книги и сладости? Я особенный!
        Я оставила последнее заявление без комментариев и, забравшись на табурет напротив Ноя, терпеливо ожидала продолжения. Он наконец-то сдался:
        - Чтобы держать баланс под контролем, иногда я придумывал всякие игры. Испытания для тех смертных, которые не желали уходить.
        - Это и меня касается? - Мой голос внезапно охрип. Один удар сердца. Одна секунда тишины. Ной убрал тарелку с бутербродами в буфет и навел порядок на столе.
        - Да, тебя это тоже касается. - Он посмотрел на меня и продолжил: - Когда ты умерла и не захотела уходить, я мог бы заставить тебя. Но решил, что нам будет с тобой интересно, тем более что ты предложила стать моим Жнецом.
        На этот раз я не удивилась и вообще никак не отреагировала.
        - Но ты не выполнила свою часть сделки, - мягко закончил Ной, медленно обойдя стол и присев рядом. Наши колени соприкоснулись.
        - А ты не забрал меня, - напомнила я, и он горячо возразил:
        - Конечно, нет! Это не по правилам. Но… - Он замялся, пристально глядя в мои глаза, будто пытаясь найти там какой-то ответ, - иногда я думаю, что предвидел это.
        - Что?
        Ной отклонился и, подперев щеку кулаком, поиграл бровями.
        - Точно не помню, но судя по всему, ты мне сразу понравилась. Только это объясняет тот факт, что я согласился на твои невозможные условия. Тогда я еще не знал, что именно почувствовал. Решил, что хочу вновь сыграть в игру. - При последнем слове его губы тронула саркастичная улыбка.
        - Ты был раздражен, когда я появилась в Эттон-Крик, - напомнила я.
        - Я был раздражен, потому что опять пошел на поводу у смертных. Хоть это и были мои правила, оказалось, эта игра принадлежала тебе.
        - Как все было потом? - Во мне проснулось искреннее любопытство, и я с трепетом осознала, что дурные мысли отступили. Позже, конечно, они вновь вернутся, но сейчас Ною каким-то образом удалось оградить меня от них.
        Сидя в неудобной позе, он неловко пожал плечом:
        - Я пытался помочь тебе упокоиться.
        - Не особо-то ты и пытался.
        - Поначалу это было единственной моей целью. Потом, правда, стало интересно наблюдать за тобой, и то чувство, которое я испытал много лет назад, вновь вернулось.
        Я не стала задавать вопрос, чем закончится эта история, потому что ответ уже был известен. Но я чувствовала, что должна что-то сказать, и не знала, что именно. Может, сказать что-то приятное? Или признаться, что я говорила о нем с Селеной? Ему было бы приятно?
        - Я не боюсь смерти, - как-то само собой сорвалось с губ. Ной, наблюдающий за снежинками за окном, медленно перевел на меня взгляд. - Когда на Киру напали… - Я не хотела называть то самое имя. - Когда я услышала крики, мне пришлось подниматься на лифте. - Слова дались тяжелее, чем я думала, хотя прошло уже много дней после того случая. - Мне было очень, очень страшно. Я не могла дышать. Не могла моргнуть, шевелиться, сориентироваться в пространстве, и хотя вокруг горел свет и я должна была видеть свое отражение в зеркале, я не видела ничего. На несколько секунд я просто перестала существовать, выпала из реальности.
        Ной выглядел понимающим, но от этого говорить было не легче.
        Я спросила:
        - Смерть похожа на это? - И затаила дыхание.
        - Смерть не похожа на поездку в лифте, - ответил он, выпрямляясь и отворачиваясь. - Смерть - это покой и тишина. Это отнятые шансы. Загубленные мечты. Ничто, пустота.
        Я посмотрела на свои сцепленные в замок пальцы, а Ной поднялся на ноги, пробормотав, что чай уже давно остыл. Я не обратила на его притворную суетливость внимания, ведь очевидно, что ему неприятен разговор. Но я не могла остановиться.
        - Возможно, именно это мне и нужно. Тишина и покой.
        - Для некоторых смерть - это конец, Кая, - услышала я его укоризненный голос над головой, а затем увидела две чашки. По краям моей виднелся бледно-оранжевый круг - осадок от ромашкового чая. - Ты слишком давно не жила полной жизнью. Ты больше не умеешь, Кая, и не знаешь, с чем сравнивать. - Рука Ноя легла на мое плечо - жест старшего брата и лучшего друга, жест парня, который поможет в трудной ситуации. Я переборола желание сбросить ее и сказала:
        - Мне придется узнать как, чтобы спасти Леду Стивенсон.
        - Верно, - мягким голосом согласился Ной и на секунду сжал мое плечо.
        Не знаю, о чем он думал, но я думала о том, что скоро умру, о том, что мне так или иначе придется сделать выбор. Я думала о том, как спасти Леду Стивенсон.
        У меня возникло чувство, будто долгое время я бежала куда-то сломя голову и вдруг остановилась на развилке и не знаю, куда повернуть. Грудь разрывали неведомые страхи и желания, тянули меня в разные стороны, тормозили.
        - Я не хочу говорить о Леде Стивенсон, - наконец шепнула я. - Я вообще не хочу ни о чем говорить.
        - Хорошо, не будем.
        - Я хочу обнять тебя, - продолжила я. - Можно?
        Он молча изогнул брови, явно удивившись. Я как Кира. Она преследовала меня неделю после смерти отца, ходила за мной повсюду, чтобы не видеть его зловещую тень. Я хожу следом за Ноем, чтобы не видеть собственных демонов.
        Она была права, мы похожи.
        … Из головы разом исчезли все мысли, когда Ной вдруг придвинул мой табурет ближе, и мои колени оказались между его, а затем он крепко обнял меня за плечи, прижав мою голову к своей груди.
        - Так лучше?
        Пока еще нет, - решила я про себя и обняла Ноя за талию. Напряжение внутри лишь возросло. Я решила, что Ной должен слышать этот невменяемый грохот моего сердца.
        - Ты никогда не спрашивала разрешения, - осторожно заметил Ной.
        Я не знала, как выразить то, что чувствую, как сломать стену внутри себя. Тонкая, но по-прежнему прочная, она будто отделяла нас с Ноем друг от друга.
        - Я больше не знаю, что делать, - наконец призналась я. Ной отодвинул меня на расстояние вытянутой руки, затем коснулся моих щек ладонями.
        - Сейчас ничего не надо делать. Решение обязательно появится, но сейчас, в половине четвертого утра, - на его губах дрогнула улыбка, которую я успела увидеть до того, как закрыла глаза, - ничего не делай, Кая. Пожалуйста, просто ничего не делай, - последние слова я едва различила в его теплом дыхании.

* * *
        2 декабря 2016
        Мои наручные часы показывали девять, но я так и не освободила место на парковке перед тюрьмой, где пряталась Лаура Дюваль. Пряталась ли она от себя самой и своих решений или от племянницы - не имеет значения. Эта женщина обессилена, и единственное, чего она пытается избежать - правды, которая высосет из нее последние соки.
        Глаза горели огнем, моргать было больно. Руки болели - так сильно я сжимала руль, бицепсы напряглись.
        Мне нужно отыскать выход, найти дверь.
        Но ее просто не было, я оказалась в тупике.
        «Ответ где-то рядом», - так всегда уверяла мама. «Выход поблизости», - говорила она с улыбкой. Но его нет и не может быть. В другой ситуации - да, но не здесь. Я должна вернуться в полицию и рассказать то, что знаю. Леда - убийца.
        Выход поблизости, - говорила мама, но сама сгорела в огне, потому что не смогла выйти из дома, когда тварь по имени Джек Стивенсон вышла из тени и напала. Никакого выхода нет.
        Я открыла глаза. Все тот же пейзаж: закрытые ворота и стены с колючей проволокой на фоне стального неба. Ни деревьев, ни кустов - ничего живого. Я чувствовала себя так, будто колючая проволока обернулась вокруг шеи и, врезаясь в кожу, покрытую шрамами, душит, режет до крови. Я провела пальцами по шее, поежившись от собственных холодных рук.
        Я уже умираю.
        Но я не смогу уйти, если не спасу Леду Стивенсон.
        Как? Как я должна ее спасти?
        Я должна вернуться в участок. Я должна найти офицера Крестовски и рассказать ей о том, что отцом Леды был Криттонский Потрошитель. Он с детства мучил свою дочь, научил ее убивать и охотиться на зверей, а когда погиб, для Леды это стало шоком. Я, конечно, мало что смыслю в психотерапии, но в одном уверена точно - он промыл Леде мозг, уверил ее в том, что любит ее.
        Я должна признаться, что влезла в дом Стивенсонов, чтобы найти доказательства своей теории: что где-то в глубине души Леда знала, кем был ее любимый папочка; что, видя, как другие отцы обращаются со своими детьми, она приходила в ярость и хотела уберечь их от той участи, которая постигла ее. Я отдам сувениры Леды, отдам папины жетоны.
        Застонав, я накрыла холодными ладонями горящие глаза, и вдруг меня осенило: детектив Дин! Когда на Киру напали и Леда пришла к ней, удостовериться, что все в порядке, она сказала, что детектив Дин днями и ночами пропадает в участке, оставляя ее одну. Значит, он вернулся?
        Или он никуда и не уезжал.
        Может быть, Леда солгала и на этот раз, ведь зачем ей говорить мне правду? Когда он сказал, что с Ледой что-то не так, я с легкостью согласилась: «Конечно, не так, ведь ее насиловал собственный отец». А вдруг детектив Дин на самом деле не отсылал мне то сообщение? Вдруг это Леда воспользовалась его телефоном? Может быть… может быть, ему настолько удалось втереться Леде в доверие, что он поймет, где она прячется?
        Я вдавила педаль газа в пол, представляя, как обстояло бы дело, если бы я рассказала Аманде Крестовски о том, что знаю. Ничего бы не вышло. Она привыкла сама выполнять свою работу, так что ответила бы в стиле детектива Гаррисона: «Прекрати играть в детектива, Кая, разве сегодня не пятница? Тебе не пора на занятия или на работу?» Если бы я упрямо заявила, что убийца - Леда Стивенсон, она бы скептически изогнула бровь.
        Утреннее солнце светило прямо в глаза, отражалось в сугробах и витринах. Я надела солнцезащитные очки, едва не сломав в кулаке дужку, и затормозила на красный свет. Когда автомобиль свернул на улицу Ме?рси, где сплошь выстроились блочные многоэтажки, я почувствовала, как от предвкушения по телу разливается тепло.
        Прежде чем приступить к решительным действиям, я достала из бардачка мобильник и набрала номер офицера Крестовски.
        - Да? - ответила она голосом, в котором не было даже намека на добродушие. - Зачем опять звонишь? - подозрительно спросила она. В трубке, кроме ее резкого голоса, слышались гулкие, тяжелые шаги по бетонному полу. Затем раздался скрип и грохот закрывшейся двери. - Мы только что виделись, сомневаюсь, что ты уже соскучилась. Или хочешь уломать меня на очередную встречу с Лаурой Дюваль?
        - Мне нужен адрес детектива Дина, - сказала я, и в ответ послышалась тишина. Сглотнув, я мягче и жалобнее добавила: - Это срочное дело, пожалуйста.
        - Адрес Дина?
        - Да, адрес детектива Дина.
        - Это зачем же он тебе?
        - Мы друзья, - сказала я, поглядев на подъезд, в котором находилась его квартира.
        - У Дина нет друзей, - отрезала она. - Говори правду.
        - Я говорю правду, офицер. Мы с детективом Дином подружились после Хэллоуина, когда он… спрашивал у меня о том, что случилось.
        - Его отстранили от работы. Ясно… - пробубнила она себе под нос. - Выходит, он занимался этим делом в одиночку.
        - Нет-нет, вы не так…
        - Понятно, - оборвала она, - он живет на Мерси, в доме сто тридцать два. Квартира 1003.
        Квартира десять ноль три, - повторила я про себя.
        - Большое спасибо, офицер Крестовски, - вежливо сказала я, и тогда она отключилась, бросив напоследок:
        - Мы договорились, Кая: никаких неприятностей.
        Узнав номер нужной квартиры, я приободрилась и, можно сказать, нашла в себе силы подавить нервное возбуждение и отбросить подальше все страшные картины того, чем может закончиться это путешествие на десятый этаж.
        Убрав солнцезащитные очки и сунув мобильник в карман, я проверила пистолет за поясом штанов и выбралась из машины. С оружием было как-то спокойнее, хоть и не хотелось, чтобы детектив Дин ненароком заметил его.
        Квартира десть ноль три, - снова напомнила я и затопала к дому. При каждом шаге оружие давило на позвоночник, а мороз все глубже заползал в рукава куртки и за шиворот.
        Я не осознавала, насколько напряжена, пока не содрогнулась всем телом, готовясь к атаке невидимого противника, когда над головой в одном из окон многоэтажки всего лишь захлопнулась форточка. Звук всполошил ворон на дереве у подъезда, и они с карканьем взмыли вверх, стряхивая с веток снежные комья.
        Я снова двинулась вперед и, когда дернула железную ручку двери на себя и шагнула в подъезд, на мгновение ослепла и оглохла - было слишком темно и тихо по сравнению с улицей.
        Проморгавшись и обнаружив лестницу, я решительно стала подниматься, перешагивая за раз по две ступени. Несколько минут спустя показался десятый этаж. Увидев перед собой номер 1001, а слева - 1002, я посмотрела вправо. И тогда, отпустив перила, я бездумно, будто не подчиняясь себе, ступила на лестничную площадку и медленно направилась к чуть приоткрытой двери с табличкой 1003.
        Это просто открытая дверь. Возможно, детектив Дин вернулся и забыл закрыть ее.
        - Да, Кая, детектив Дин забыл запереть дверь в свою собственную квартиру.
        Я посмотрела по сторонам. В конце коридора маленькое окошко, сквозь которое просачивается солнечный свет, с другой стороны квартира, откуда в глазок за мной могут следить. Я снова обратила внимание на открытую дверь и, мельком подумав о том, что человек в квартире мог слышать мои шаги и подготовиться, достала мобильный телефон и позвонила в полицию. Пять минут. До того, как приедет полиция, у меня есть максимум пять минут, чтобы выяснить, кто прячется в квартире детектива Дина.
        - Кто-то прячется? Кто же это может быть? Это Леда. Это Леда Стивенсон. Называй уже вещи своими именами, ты же не какая-то сопливая девчонка, - опять послышался в голове тот же голос, так удивительно похожий на голос сержанта из военной школы.
        Я достала из-за спины пистолет, и резинка штанов тут же перестала давить на живот, а в руке почувствовалась знакомая тяжесть. В случае чего смогу приложить злоумышленника оружием по голове, - отрешенно подумала я, стараясь не произносить имени Леды даже про себя.
        Выставив пистолет перед собой, левой рукой я осторожно толкнула дверь и полностью превратилась в слух, обрела удивительную силу все замечать и слышать.
        Скрип двери ударил по нервам, а затем я переступила порог и погрузилась в темноту. Трупный запах, с которым я была хорошо знакома, смешался с серым мраком. Так же пахла Скалларк до того, как я обнаружила ее в шкафу в подвале.
        Я не хотела даже мысленно задавать вопрос «кто?», но разум уже подготовил ответ, и перед глазами всплыло серьезное лицо детектива Дина. У него всегда странно топорщились волосы, будто он никогда не расчесывался. Глаза были большими, ярко-зелеными и все время пристально глядели на меня при разговоре. У него были острые черты лица, изогнутые брови, шрам за ухом, серьезный, настойчивый голос.
        Раньше. Все это было раньше.
        Сейчас, лежа в собственной крови рядом с письменным столом, под которым валялся свернутый спальный мешок, детектив Дин глядел в пустоту, и его лицо было расслабленным. Волосы все еще по-глупому топорщились. Но ему уже было все равно. Потому что над ним уже давно кружили мухи, лаская гниющую кожу - на груди детектива зияла бурая, похожая на жерло вулкана, дыра, из которой вытащили сердце.
        Мои плечи опали, и я опустила пистолет. Затем, едва передвигая ногами, приблизилась к распластанному на полу мужчине. С трудом. Все с трудом. Потому что вдруг ощутила тяжелую, как тонна вонючей грязи, безнадежность. Я присела перед детективом Дином на корточки и, склонившись, осторожно накрыла веки ладонью, четко осознавая: это окончательный конец. Ему было двадцать семь лет. Ни друзей. Ни животных. Девушки, наверное, тоже не было. Он пытался позаботиться о Леде Стивенсон, а она позаботилась о нем. Как и о детективе Гаррисоне. Все потому, что они узнали нечто страшное. Раскрыли ее секрет.
        Я поднялась и спрятала в локте влажное от слез лицо. Мертвая Джорджи с кровавыми дорожками под носом исчезла, ее место занял детектив Дин с перерезанным горлом и засохшей кровью на рубашке. Все было в крови, и там, где должно было быть сердце, образовалась пустота.
        Фуххх… - из моей груди тяжело вырывались хрипы. - Фуххх…
        Мое место там, рядом с детективом Дином, - в гробу.
        Как она могла, как она могла…
        Какой-то звук за моей спиной разом вернул меня в реальность, и я опустила руку. Шестеренки в груди завертелись с огромной скоростью, убирая все ненужное - страх, отчаяние, предчувствие скорой смерти, - и осталась только я. Под ногами был твердый пол, а в руке - пистолет. И за спиной слышались чьи-то невесомые, но знакомые шаги.
        Я обернулась, подумав, что могу напасть первой, и получила такой тяжелый, болезненный удар в голову, что отлетела к креслу рядом с книжным шкафом, сбила торшер и завалилась на пол. Письменный стол с разбросанными на нем игральными картами и детектив Дин передо мной - все исчезло. Боль на секунду ослепила и оглушила, и я почувствовала горячую и влажную кровь, когда приложила дрожащую руку к правому уху. Затем, с трудом сосредоточившись, ощупала пол в поисках оружия, но там были лишь кровавые следы, оставленные моими пальцами.
        - Кая Айрленд.
        Я подняла голову, услышав знакомый и одновременно чужой голос, и уставилась прямо в дуло своего пистолета. С трудом перевела взгляд на Леду Стивенсон. Нет… Это не Леда, это другая девушка. У Леды, которую я знаю, тусклые блекло-голубые глаза, которые становятся пронзительными и яркими только в один момент - когда она плачет. У нее впалая грудь, длинные худые ноги, тяжелые веки и затравленное выражение лица.
        Я поняла, что передо мной, выпрямившись во весь рост и глядя на меня сверху вниз, стоит кто-то другой. Кто-то, кто живет внутри Леды Стивенсон, в ее белой голове, за стеклами ее голубых глаз.
        Неизвестный.
        Губы Леды сложились в тонкую полоску, а затем она сняла пистолет с предохранителя (я не могла не удивиться, увидев ее уверенные действия) и, будто бездушный робот, сказала:
        - Я должна спасти тебя, Кая Айрленд. И я спасу тебя.
        Когда она нажала на спусковой крючок, мы смотрели друг другу в глаза.

* * *
        Две недели назад
        Утром у детектива Дина опять была небольшая стычка с соседями:
        - Крики, крики и опять крики, дорогой Эндрю! - Марта осуждающе покачала головой и прищурилась, глядя на Дина снизу вверх. Он молча взирал в ответ. Вздохнул. Женщина укоризненным тоном продолжала пилить его еще несколько минут, пока он не осведомился:
        - Вы шпионите за мной?
        - Кто? Я? Не надо мне хамить, дорогой мой!
        Дин изогнул брови, начиная по-настоящему сердиться:
        - Каждую ночь вы сидите у стенки и слушаете крики? Вам больше заняться нечем?
        Марта вспыхнула, но Дин вдруг смягчился и произнес:
        - Мне пора домой, Марта. Обещаю, криков больше не будет.
        Она покачала головой и рявкнула:
        - Если крики продолжатся, Эндрю, я обращусь напрямик к управдому!
        Она добежала до своей квартиры, напоследок обернулась и с угрозой закончила:
        - И тогда проблемы будут у тебя, дорогуша, так-то!
        Конечно, знай Эндрю Дин о том, что сегодня умрет, он не стал бы ругаться и обижать Марту, не стал бы тратить время на пустяки. Он бы навестил свою бабушку в доме престарелых, посетил бы жену и детей детектива Гаррисона, а затем прогулялся по парку. Если бы детектив это сделал, он бы спас щенка, сидящего под деревом в коробке. Щенок был совершенно беззащитным. Его крохотное полненькое тельце, покрытое коричневой короткой шерстью, дрожало от холода. Щенок поскуливал и медленно двигался от одного угла коробки к другому. Ждал кого-нибудь вроде детектива Дина целый день - того, кто не побоялся бы плохой погоды и прошел через парк по пути домой.
        Но детектив Дин не пошел в парк.
        К счастью, щенка заметила десятилетняя девочка по имени Мира. В школе ее задирали и иногда даже караулили у входных дверей, чтобы «проводить» до квартиры. Поэтому Мира сперва пряталась в чулане с влажными швабрами, а затем, подгадав момент, бросилась домой через тот самый парк. Четверть часа она жалела себя, а затем вдруг увидела под деревом загадочную картонную коробку. Позабыв обо всем, она подбежала к ней, раскидывая сапожками снег, пальцы в варежках крепко сжимали лямки ярко-красного рюкзака.
        - Щенок! - воскликнула Мира, расплывшись в улыбке. Она присела перед коробкой на корточки и взяла щенка на руки. Так у него появилась хозяйка, а у Миры первый друг.
        … А у детектива Дина так и не появилось друзей. Только через две недели его тело обнаружит Кая Айрленд. Но конечно, сидя в кафе напротив своего дома, он об этом не знал. Вот уже несколько дней его терзала пугающая мысль, что Леда Стивенсон растворилась в воздухе в его квартире, проникла в легкие, стала частью его самого. Иногда он замечал на себе ее взгляды. Она оценивала его, подмечала мельчайшие детали: то, как он стряхивает с плеч куртку, как подворачивает рукава рубашки, как пятерней убирает со лба волосы.
        Пожалуй, нет. Если бы детектив Дин знал о том, что он вскоре погибнет страшной смертью, он бы не сидел в кафе и не ел бутерброд с ветчиной; не пил бы четвертую чашку кофе. Он бы вернулся в квартиру еще раньше, сразу же после разговора с Лаурой Дюваль.
        Дин не спешил домой, потому что устал бороться с безнадежностью. Он всю жизнь преследовал Криттонского Потрошителя. Затем появился Неизвестный. Дин думал, что готов к ответам, думал, что вот-вот раскроет эту тайну, но все оказалось далеко не так.
        У Дина не было доказательств, лишь догадки, основанные на воспоминаниях маленького мальчика, который в глубоком детстве пережил страшную травму.
        Дин вышел из кафе и тут же поежился от морозного воздуха. На его волосы опустились невесомые влажные снежинки, забрались под свитер и стекли ледяными каплями по горячей груди. Дин понял, что неизбежное оттягивать бесполезно, и перебежал дорогу. Во все стороны из-под шин автомобилей летели замерзшие крупицы грязного снега. Влажный асфальт отражал оранжевые и желтые огоньки. Из музыкального магазина, расположенного рядом с домом Дина, доносились слабые звуки джаза. По аллее прогуливались пары, кутаясь в шарфы и шали, пряча ладони в варежках и карманах.
        Ничто не предвещало беды.
        Никто не мог предположить, что высокий молодой человек с раскрасневшимися от мороза щеками, вбежавший в подъезд блочного дома, уже никогда не выйдет на улицу. Его заприметил лишь один человек - работница того самого музыкального магазина. Она складывала виниловые пластинки в старую запылившуюся коробку и подняла голову как раз в тот момент, когда Дин перебегал дорогу.
        Анна Марино, двадцатитрехлетняя итальянка, жившая в том же самом доме, что и Эндрю Дин, давно уже влюбилась в него. Иногда они здоровались, встречаясь на первом этаже у почтовых ящиков, но дальше вежливых улыбок дело так и не продвинулось.
        Эндрю Дин перебежал дорогу и скрылся из виду, но Анна все еще смотрела в его сторону. Она грустно поджала губы и вернулась к работе, вспоминая случайно подслушанный разговор соседок с верхних этажей:
        - Это просто беспредел, - жаловалась одна из них. - Невеста нашего детектива никак не успокоится.
        - А знаешь, я ее видела… Такая худая, крошечная… Наверное, даже детей выносить не сможет.
        - Иногда мне даже жаль ее. Она такая миниатюрная. Может, наш Эндрю делает ей больно? А что ты смеешься? Вполне возможно. Каждую ночь такие вопли на весь этаж… Что нужно делать с бедняжкой, чтобы она так оглушительно кричала?
        Анна Марино поникла, услышав этот разговор. Она на самом деле никогда и не рассчитывала, что у нее и детектива Дина что-нибудь сложится. В этом, конечно, была вина и самой Анны, ведь она была флегматичной, нерешительной, скованной и часто просто плыла по течению, считая, что ничего не сможет изменить в своей жизни.
        Анна даже и предположить не могла, что будь у нее чуть больше смелости, возможно, история детектива Дина не закончилась бы так печально. Да, он был одержим, но Анна смогла бы перетянуть его внимание на себя. Если бы она это сделала и у них завязались отношения, Дин не пригласил бы в свой дом Леду Стивенсон…
        …А впрочем, Дин всю жизнь провел в мыслях о Криттонском Потрошителе. Если бы нужно было описать человека, жившего в квартире 1003, одним словом, о нем сказали бы «одержимый».

* * *
        Первое, что увидел Дин, зайдя в свою квартиру, - неоновые вывески кафе напротив, где он только что сидел. Огромные светящиеся розовые с желтым буквы. Первое, что он услышал - тишина.
        По запотевшему стеклу скользили снежинки. Было холодно - Дин видел, как у него изо рта вылетают облачка пара. Голова мгновенно наполнилась воспоминаниями.
        Несколько дней назад он купил онлайн удобный матрац, который при необходимости складывался в чехол. Дин улегся на нем, наполовину забравшись ногами под письменный стол, чтобы не лежать поперек дороги на кухню, и тут же провалился в беспокойный сон, полный всякой нечисти, которая пыталась сожрать его.
        Когда он потерял бдительность, все и случилось. Леда подползла к нему сзади и поцеловала в шею. Почувствовав щекотку, Дин обернулся в темноте, едва различая очертания окружающих предметов, но чувствуя ее запах, и вдруг наткнулся на внезапное препятствие - стоило повернуть голову, и Леда набросилась на его губы, нещадно впилась в кожу, налегла на его грудь своей.
        Дин не давал ей никакого повода так поступать. Как он объяснил ей позже, она испытывает к нему влечение по одной простой причине: для нее он герой. Для нее он человек, за спиной которого она прячется, человек, который оберегает ее от внутренних и внешних демонов.
        Но тогда Дин не сразу сообразил, что происходит. Лишь спустя пару секунд, когда почувствовал на себе ее вес, когда ощутил, как ее нога перекинулась через его тело под тонким покрывалом и Леда оказалась сверху - только тогда Дин очнулся и протестующе отпихнул ее от себя, садясь.
        Но Леда Стивенсон будто ждала этого. Она обернула вокруг его талии голые ноги и выгнула спину, пытаясь привлечь Дина ближе к себе, внутрь себя.
        Он отвернул голову, и ее губы мазнули его по щеке. Почувствовав щекотку, он вздрогнул, но этого было достаточно, чтобы Леда застыла. Его руки прочно впились в ее ребра прямо под грудью и отодвинули возбужденное тело на безопасное расстояние. Леда шумно дышала, впрочем, Дин тоже.
        Минуту назад во сне он боролся с чудовищами, а сейчас - с вновь обезумевшей Ледой Стивенсон. Она сглотнула и, будто загипнотизированная, вновь потянулась к Дину. Ее пальцы только скользнули по его шее, а он уже сбросил ее со своих колен и отодвинулся в сторону. Рывком щелкнул включателем и прищурился от яркого света, ударившего прямо в глаза.
        Леда выглядела… бесподобно. Будь все иначе, он бы не сумел остановиться. Она казалась ему интересной. Она была той, кто вернул ему чувство нужности. Но она больна, она сумасшедшая, она - его подозреваемая. Он не может просто взять и переспать с ней.
        - Леда, ничего страшного, - начал он хриплым ото сна голосом. К его удивлению, она не стала вновь бросаться на него, а смущенно склонила голову к полу. Белые волосы разметались по щекам, похожие на дивные снежные узоры.
        Дин протер глаза и подавил зевок.
        - Отправляйся в постель.
        - Мне страшно.
        Мне тоже страшно оставаться наедине с тобой, - мог сказать он, но вместо этого накрыл ладонью глаза. Затем зарылся пальцами в волосы, пробормотав:
        - Ладно, я немножко побуду с тобой, пока ты не заснешь.
        - Когда я засыпаю, он возвращается, - просто ответила она, и Дин вздрогнул, вспомнив хриплый голос, доносящийся из ее горла:
        - Хочешь ее, мальчишка? Я убью тебя.
        Дин не знал, что делать, но не мог признаться в этом Леде. Ему хотелось вернуть ее домой и забыть об этом страшном, странном знакомстве и их связи. И в то же время он понимал, что, избавившись от Леды, никогда не узнает правды. Только она в курсе, что происходит. Все ответы хранятся в ее голове, и ему нужно добраться до того уголка, где они спрятаны. Пусть и придется перед этим пройти через ад.
        Он не доверял ей и постоянно был начеку, как и сказал Кае. Но, тем не менее, он чувствовал, что она не причинит ему вреда. Крошечная, невинная Леда Стивенсон? Пусть она и пыталась добраться до его тела, но она все равно еще ребенок.
        Когда ему удалось вернуться в свою импровизированную кровать и уснуть, он вдруг обнаружил, что это была первая ночь, когда Леда больше не кричала. Но какие же тогда сны ей снились?
        Эндрю Дин не хотел бы этого знать.
        Ночью Леда Стивенсон не кричала, потому что никто не трогал ее против воли. В ее сновидении детектив Дин не отверг ее. Во сне, после настырного поцелуя, Леда не сдвинулась с места. Она смотрела на него совсем по-другому, изучающе, проверяя, что он сделает, если она повторит маневр и вновь прикоснется к нему. И так как он не двигался, Леда осторожно приблизилась, переступая коленями по матрацу. Присела рядом. Во сне не было ни брезгливости, ни смущения. Футболка задралась выше бедра, поэтому голой кожей Леда чувствовала рядом ладонь Дина, упирающуюся в матрац. Она знала: он тоже чувствует неумолимое, беспощадное притяжение. Протянув руку в сторону выключателя, она щелкнула на кнопку, и свет погас.
        Во сне Леды разум детектива Дина был фитильком свечи. И когда она легонько подула, он перестал себя контролировать. Во сне он первый поцеловал ее. Порывисто и страстно. Леда взяла его ладонь и положила на свое голое бедро. Позволила ему чувствовать мурашки на своей коже, шрамы. Кончики его пальцев находили борозды и на мгновение замирали на них. Сжимая его запястье, Леда продолжала ласкать себя его рукой.
        В этот момент, когда Леда исступленно выдохнула, Дин распахнул глаза и насторожился. Он услышал, как она что-то пробормотала сквозь сон, сел и немигающим взглядом уставился в угол, где стояла кровать. Его сердце колотилось. Хоть Дин и заверял себя, что Леда Стивенсон не опаснее пауков, живущих в стеклянном ящике у племянника детектива Гаррисона, он подсознательно ждал, когда она схватит нож и всадит его в грудь или себе, или Дину.
        … - Тогда убью тебя.
        Дин почувствовал, что у него сдают нервы. Все это время он будто жил, сидя на бочке с порохом. Он стоял на свету, повернувшись лицом ко тьме. Не совсем нормальный, не совсем здоровый.
        Его дни были сочтены уже тогда, когда Мартина Грейс ухитрилась дозвониться до сестры. Если бы только та не готовила ужин… Если бы в комнате был кто-то, кроме малыша Дина в колыбельке. Случись все иначе, он бы стал другим, вырос бы нормальным.
        Но он упрямо шагал во тьму, с каждым разом углубляясь в ее недра - когда мать покончила с собой, спрыгнув с моста, когда белой простыней накрыли тело детектива Гаррисона, когда Леда попыталась убить себя в ванной, когда они нашли Скалларк…
        Дин всегда был в опасности, всегда шел на риск. И когда он держал Леду Стивенсон за запястье в марлевых повязках, то как никогда ощущал себя живым. Если только он отпустит ее руку и откажется искать ответы в ее глазах, ему придет конец. Он перестанет быть собой - просто погибнет, потому что в нем победит страх.
        Поэтому Дин взял себя в руки и поднялся. Постепенно он привык к темноте. За окном мелькали огни, где-то вдали бурлила река, разбиваясь о подводные камни. Дин затушил внутри себя страх, упрямо сжал челюсть.
        Я тебя не боюсь, - думал он, глядя в сторону спальни.
        Вчера он еще ничего не понимал, но сегодня все понял.
        Все дело в собаке.
        Вот так просто.
        Проторчав два дня в участке и изучив старые дела, Дин отыскал ответы, к которым стремился.
        Все дело в собаке, как он и признался Кае Айрленд. В красивом милом щенке по имени Принц. Этого щенка родители подарили Дэйзи Келли на ее день рождения, и в тот день она отправилась гулять. Эту собаку Потрошитель отдал своей дочери, своей маленькой беловолосой принцессе. А раз так, то и ответ очевиден: отец Леды - Криттонский Потрошитель.
        И если это правда, тогда кто в этой истории она - дочь, жертва или преступница?
        Дин медленно, стараясь воспроизводить как можно меньше шума, направился за ширму. Он еще не знал, что можно не прятаться, что, переступив вечером порог квартиры, подписал себе смертный приговор, что уже мертв.
        Дин замешкался, чувствуя, что сегодняшний день принесет облегчение. Сегодня решится судьба шаткого карточного домика. Прямо сейчас, в эту секунду.
        Он зашел за ширму.
        Как и всегда, Леда спала на одной половине постели, будто давала Дину шанс прилечь рядом. Равномерно дышала, безмятежно сложив руки на груди. Отросшие белые волосы в лунном свете, просачивающемся из окна, казались снегом на ее плечах.
        Дин не прислушался, затаив дыхание. Зачем она опять нацепила мою футболку? - подумал он, увидев просвечивающие сквозь ткань соски, ключицы, выпирающие из-под кожи.
        Живо буди ее, - жестко приказал внутренний голос.
        Дин наблюдал за ней, не в силах разобраться, где истина, а где ложь. Как она могла убить всех тех людей?
        Нет, не стоит поддаваться чувствам. Да, Леда похожа на маму, она кажется такой же хрупкой, неспособной справиться с навалившимися проблемами. Но если Леда убила стольких людей - она не обычная девушка.
        Дин очень долго размышлял, стоя в темном углу за ширмой. В какой-то момент он перестал смотреть на спящую Леду и углубился в собственные мысли, пытаясь придумать, как отыскать доказательства ее вины.
        - Прекрати пялиться, пацан.
        Дин подскочил, услышав мужской голос рядом. Он едва не отшатнулся, когда, сфокусировавшись, обнаружил перед собой Леду Стивенсон. Он опять подумал: зачем она напялила на себя это тряпье, если у нее есть целый чемодан своих собственных вещей?
        Но больше всего его смутило не изменившееся выражение ее лица, не пристальный взгляд, не дурацкая футболка, открывающая тело в шрамах, а нож в ее левой руке.
        - Что ты делаешь? - Дин нахмурился. Странный мужской голос несомненно принадлежал Леде. Он должен был ей принадлежать. Кроме нее в комнате никого не было. Леда покачала головой, неприязненно глядя на Дина. Поцокала языком.
        - Я столько раз ей говорил, что она не должна оставаться в твоем доме…
        Дин сглотнул, напрягшись всем телом.
        Какого черта здесь творится? - мысленно задал он вопрос, не отрывая взгляда от фигуры Леды, медленно отошедшей к окну. Ее походка стала другой. Порывистой, уверенной. Настоящая Леда Стивенсон двигалась плавно, и движения ее были мягкими, словно волны океана. И голос ее не был таким громким и хриплым. Дину показалось, что он уже его когда-то слышал. Страшный, жуткий, бесчеловечный.
        Он не мог отвести глаз от Леды. Футболка была слишком короткой и открывала длинные стройные ноги, но что-то в этих ногах было не так.
        - Опять пялишься?
        Дин вскинул голову, встретился с голубыми глазами. Тон Леды - сухая констатация факта, глаза - томный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Дина пронзила дрожь страха, когда он понял, что из него исчезло всякое смущение. Леда всегда его стеснялась - даже когда ни с того ни с сего поцеловала. И именно потому - из-за смущения - она не кричала той ночью. Просто потому, что не спала.
        Внезапно Дин осознал, что попал в собственную ловушку. Желая укрыть от чужих глаз Леду Стивенсон - девушку, которая, по его мнению, была ключевым объектом истории, он и сам укрылся от посторонних взглядов. И теперь он беззащитен как младенец. Несмотря на это, он притворялся, что контролирует ситуацию.
        - И что, если пялюсь?
        - Убью тебя, - просто ответила Леда. Нет, не Леда. Это больше не Леда Стивенсон. Это кто-то другой внутри нее. Дин не мог сообразить, что ему делать. Возможно ли, что Леда прикидывается? Это она убила всех тех людей, свалила вину на свою тетю и решила притвориться сумасшедшей?
        Дин быстро прикинул шансы. Его лишили рабочего оружия, но револьвер - подарок детектива Гаррисона - по-прежнему с ним. К сожалению, сейчас он недосягаем, потому что спрятан в сейфе под кроватью. То же самое касается мобильного, лежащего во внутреннем кармане куртки.
        От мысли, что он находится в одной квартире с кем-то неизвестным, по спине побежали мурашки.
        - Закурить нет?
        Дин сморгнул оцепенение.
        - Нет.
        - Когда потискаешь хорошую девку, всегда хочется курить.
        Дин не двигался, но все равно притворялся надменным. Он сидел на пороховой бочке все то время, пока жил с Ледой Стивенсон. И вот какой-то неизвестный поджег фитилек, и пламя поползло вверх, отсчитывая минуты до грандиозного взрыва.
        - Я не курю.
        - Так ты уже попробовал мою дочь? - Неизвестный (или Криттонский Потрошитель) перестал ходить вокруг да около. Дина бросило в жар, а затем в холод. В ушах загудело так, будто он ушел глубоко под воду. Леда скрестила руки на груди и склонила голову набок. Она повторила вопрос насмешливым прокуренным голосом:
        - Ты попробовал мою девочку? Какова она, м-м?
        Это все еще она, - лихорадочно подумал Дин. Кто бы ни был в ее теле, это всего лишь крошечная Леда Стивенсон. Дин крупнее и сильнее ее в сотни раз. У нее слабые запястья, слабая шея. Один удар быстро выведет ее из строя. А затем он вызовет «Скорую». И все решится.
        - Я не трогал… тебя, - наконец произнес он, делая микроскопический шаг назад.
        Дин двигался, а она (или он?) - нет. И выглядело все так, будто он (нужно было все же признаться перед собой, что Леда больше не Леда) знает, что Дину не спрятаться. Он взорвется или упадет с моста, неважно, ведь конец один - под белой простыней на месте детектива Гаррисона.
        - Не трогал, - повторил Неизвестный, перекатывая слова на языке, будто пытаясь распробовать дорогое вино. - Но все равно знатно смял ее под собой.
        Абсурд.
        На одну долю секунды - Дин даже не успел обдумать эту идею - ему показалось, что все происходящее - это неудачный розыгрыш влюбившейся девчонки. Но лишь на долю секунды.
        - Что, без своей пушки ты не мужик? - Из глаз Леды на Дина смотрело неизвестное существо. - Я говорил ей, что ты никогда не сможешь занять мое место. Но знаешь, что самое интересное?
        - Что? - на выдохе спросил Дин, делая еще шаг назад. Хотя, может, он и не двигался - он всем своим естеством был сосредоточен на том, чтобы держать ситуацию под контролем.
        - Это она приняла меня. - Неизвестный поцокал языком. Затем наконец-то сделал ленивый шаг вперед. Дин больше не воспринимал ее как девушку, несмотря на стройное тело, высеченное будто из фарфора, несмотря на белые растрепанные волосы; несмотря на грудь, просвечивающую сквозь футболку.
        Это не была Леда.
        Дин услышал стук в оконное стекло, но не стал оборачиваться, догадавшись, что снег сменился дождем. Тяжелые струи быстро скатывались вниз, стучали по карнизу, играли тенями на стенах квартиры и на лице Неизвестного.
        Неизвестный не смотрел на Дина - казалось, ему интереснее изучить обстановку квартиры. Он не боялся неожиданного нападения, и Дин знал, на что он способен, потому что видел места преступлений.
        Он порубит его на крошечные кусочки или завернет труп в душевую занавеску, чтобы избавиться от чувства вины? Ясно одно: Неизвестный не станет спешить, он захочет насладиться процессом. Потому что Дин трогал его дочь. Потому что засунул язык в ее рот. Потому что смял ее тело под собой. Потому что целовал ее грудь, ласкал бедра с жемчужными отливами шрамов, прикусывал тонкую кожу на шее.
        - А тебя?
        - Что? - вздрогнул Дин, сделав едва уловимое движение к поясу, где раньше в кобуре прятался пистолет.
        - А тебя она пригласила к себе, м-м? - Неизвестный прикусил губу, шагнув к креслу. - Или ты вошел насильно? Ты насиловал ее, пацан?
        На кухне есть ножи.
        Эта мысль обнадежила Дина. Он спросил:
        - Леда здесь?
        - Пока что здесь я, - чуть насмешливым голосом ответил Неизвестный, криво усмехнувшись.
        - Она вернется?
        - Вернется, когда я позволю. Но видишь ли… - Неизвестный продолжил легко ступать по паркету, опять разговаривая с Дином как со слабоумным. - Это она позвала меня.
        - Что это значит?
        - Рядом с тобой она почувствовала себя в опасности. Она захотела освободиться от тебя. Поэтому пришел я. Когда ей что-то угрожает, я устраняю угрозу. И на этот раз проблема - ты. Но я хочу обнадежить тебя, парень, - Неизвестный поджал губы. - Ты приговорен лучшим из лучших. Профессионалом. Знатоком своего дела. Ты приговорен Криттонским Потрошителем.
        Леда вскинула подбородок, будто желала услышать в свой адрес громкие аплодисменты. Но комната была окутана тишиной.
        - И я убью тебя, - пообещала она, склонив голову набок. - Потому что ты слишком много знаешь.
        - Слишком много… - повторил Дин, и его глаза расширились, а зрачки стали совсем черными. - Ты убил детектива Гаррисона.
        - Если бы он докопался до правды, моя принцесса отправилась бы в тюрьму. Или в психушку. Так что да, мы с ним встретились в кафе. Как он был расстроен, как огорчен… Он и не заметил, как я кинул в его стакан пару таблеток Лауры…
        Сердце Дина забилось быстрее.
        - А мистер Кинг? А Майя?! - Голос Дина с каждым словом становился все громче. - Они чем тебе не угодили?
        - Это уже не я, пацан, - отмахнулся Потрошитель. Он замер в нескольких шагах от Дина и щелкнул пальцами, насмешливо усмехнувшись. - Ты тугодум и идиот, раз все еще ничего не понял. И почему ты ей понравился? Моя принцесса всегда любила больших и крепких мужчин. Это о тебе, м-м?
        Дин шагнул назад, а она неосознанно вперед, не отрывая взгляда от его лица.
        - Моя крошка в жизни никого не обидела. Нет, нет… - Он поцокал языком. - Она только может принимать на себя удары. Предлагать свое потрепанное тело таким, как ты.
        Дин шагнул в сторону кухонного стола. На разделочной доске лежал большой нож с зазубренным лезвием. Утром Дин пытался отскрести от плиты пригоревший кусок мяса. Ничего не вышло, и он ретировался в участок до того, как проснулась Леда.
        Сейчас Дин чувствовал в ладони деревянную ручку. Он больно прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы контролировать выражение лица.
        - Если это сделал не ты… и не она… - Дин вопросительно изогнул бровь, потянувшись пальцами к ножу. При этом он не отводил взгляда от пронизывающих голубых глаз. - Тогда кто?
        Голубые глаза стали холодными, как воды Тихого океана, а голос вобрал в себя шепот арктических ветров.
        - Ты что делаешь, парень? - Криттонский Потрошитель прищурился, а Дин застыл в одной позе. - М-м? Хочешь поранить это крохотное тельце? Ты разве не любишь его? Ты разве не хочешь ее?
        И вновь Дин почувствовал, как его сковывает страх.
        - Леда, ты ведь где-то здесь. Очнись.
        Призрак Потрошителя целую секунду хранил на лице юной девушки серьезное выражение, а затем вдруг хрюкнул от смеха.
        Она прикрыла ладошкой губы, будто стесняясь.
        - Понимаю теперь, чем ты ей понравился, - знающим тоном протянул он, кивая и одновременно грозя Дину указательным пальцем правой руки, в которой не было ножа. - Вижу.
        - Леда, приди в себя. - Дину было не до шуток. В его голове рушился карточный домик, так тщательно и скрупулезно собранный за многие годы тренировок.
        - Ее здесь нет, - отчетливо произнес Потрошитель, складывая руки на груди. Тощие, тонкие, как тростинки, с узкими пальцами. На запястьях - отчетливые красные следы, а выше - белые шрамы - вечная память об отце.
        Дин чувствовал, что его рука, тянущаяся к рукоятке ножа на разделочной доске, никогда не схватит оружие. Ему казалось, что момент, когда его до цели отделяет лишь миллиметр холодного воздуха квартиры, никогда не исчезнет, а навечно застынет, как ледяной кристалл.
        Неизвестный отрешенно произнес, не отводя взгляда от Дина:
        - Ты знаешь, что я сделал с теми девочками, м-м? Это не заняло много времени.
        Дин почувствовал дурноту. Нестерпимо захотелось наброситься на Леду, сделать хоть что-нибудь, а не стоять, будто статуя, с протянутой в сторону кухонного стола рукой с напряженным ожиданием: кто быстрее - он или Криттонский Потрошитель?
        Дин произнес, прикладывая все имеющиеся усилия, чтобы голос звучал размеренно и спокойно, будто ему не страшно:
        - Я не семнадцатилетняя девчонка, вот в чем разница.
        Неизвестный хрюкнул.
        - Я тоже.
        Мурашки переместились на шею. Холодок пополз по плечам, будто кто-то стоял за его спиной и дышал на него, вырисовывая изящные узоры и геометрические фигуры. А затем дунул в ухо: «Действуй». Дин сорвался с места и сдернул со стола разделочный нож. Он выставил его перед собой и вдруг обнаружил, что смотрит не на Леду Стивенсон в растянутой серой футболке с эмблемой его любимой команды по хоккею, а на кожаное кресло, кое-где выбеленное до нежного кремового цвета.
        Он опешил, дрожа от напряжения и вглядываясь в тени квартиры.
        Где она?
        Где он?
        Где это существо?
        В окно скреблись капли дождя. Скрххх. Скрххх. Скрххх.
        Дина охватила паника. Он вертелся вокруг себя, как юла, размахивая ножом и ожидал нападения со всех сторон, даже сверху и снизу. Но комната была пуста. Будто Леда растворилась в воздухе. Или привиделась ему.
        Стол с карточным домиком. Узкий длинный стеллаж с книжками и рядом старое потертое кресло. Торшер. Чуть справа позади - ширма и постель у окна. Дин не думал, что за секунду Леда (даже если в ее теле скрывается недюжинная сила) могла спрятаться за ширму. Может, скрылась за креслом?
        Она настолько быстрая, что смогла найти укрытие за одну секунду, пока Дин отвел глаза в сторону, чтобы схватить нож? Но как такое возможно?
        Сжимая оружие до боли в пальцах, он двинулся вперед, прислушиваясь к каждому своему шагу и надеясь сквозь неистовый стук сердца расслышать и другие звуки - например, дыхание маньяка, вселившегося в тело невинной Леды Стивенсон.
        С дурным предчувствием Дин направился к ширме. Шум дождя за стеклом стал просто оглушительным. Дин не слышал своего скованного дыхания, скрипа половиц под ногами. Он не расслышал, как под письменным столом пошевелилась Леда Стивенсон, одержимая чудовищами.
        Она внезапно высунулась из-под стола, когда мимо шел Дин, и точным движением перерезала ахиллово сухожилие на его правой ноге. Дин с воплем удивления и боли упал на пол, взмахнув руками.
        Ножом он задел предплечье зверя, вселившегося в тело Леды. Зверь зарычал, давая сдачи в тысячи раз сильнее и яростнее. Выбил из рук Дина оружие, ударил его головой о паркет несколько раз - послышался хруст костей.
        Нет, Леда Стивенсон не семнадцатилетняя девчонка, отстраненно подумал Дин. В ее теле сейчас находится кто-то сильный и жестокий. Дин слышал об этом ранее на курсах по клинической психологии - диссоциативное расстройство идентичности. В мозгу, пока он пытался отбиваться от Леды, одержимой духом отца, пронеслись отголоски слов Каи Айрленд: «Леда Стивенсон бессильна перед смертью отца… Не может осознать его уход… Не хочет отпускать…»
        Дин пыхтел, отбиваясь от нещадных ударов, бесполезно махал руками, щурился, пытаясь разглядеть за стеклами прозрачных голубых глаз непорочную душу никем не тронутой девочки. И не мог. И защищаться было поздно - зверь, почуявший кровь, обезумел и стал рвать Дина ножом. Тонкая ткань свитера, связанного женой детектива Гаррисона, черная футболка - все в один миг превратилось в насыщенное бордовое пятно.
        Дин был парализован болью, из него стремительным потоком выплескивалась жизнь. Алое на паркете. Лужица увеличивалась в размерах, подтекая к выцветшему ковру. Дурно пахла.
        - Суть в том, - Потрошитель склонился над Дином и задумчиво посмотрел в его угасающие зеленые глаза, пытаясь восстановить дыхание, - что это тельце я делю еще кое с кем.

* * *
        И вот много лет спустя история повторилась. Криттонский Потрошитель вернулся, чтобы вновь убить. Он выкосил целую семью, как чума. Сначала убил Мартину Грейс, напомнившую ему недоступную Дэйзи Келли, затем ее сестру Эльзу. И наконец он добрался до ее единственного сына.
        К сожалению, Эндрю Дин, а летом ему исполнилось бы двадцать восемь, так и не встретил ту красотку Анну Марино из музыкального магазина. Он уже никогда не попробовал ее итальянскую пасту и не выпил бокал вина перед рассветом. Они не были на море, он не делал снимки Анны в ошеломляющем белом бикини, не слушал вместе с ней ее любимую музыку.
        К сожалению, Эндрю Дин умер страшной смертью.
        Он медленно истекал кровью за закрытыми веками; истлевал, как последний уголек в камине пыльного, старого дома…
        …И так и не довел свои дела до конца.
        Глава V
        Место, где я умерла
        Когда в меня выстрелила Леда Стивенсон, ничего не произошло. Она сильно удивилась. Продолжая занимать стандартную защитную стойку, она тупо уставилась на оружие, щелкнула предохранителем, выстрелила, раздался щелчок. Я молчала, все еще прижимая к кровоточащему уху ладонь.
        «Никаких громких звуков, Кая. И никаких фокусов, иначе оглохнешь навсегда». Вспомнив эти слова, я поморщилась.
        Ночная дорога с горящими фонарями по обеим сторонам, мост с каменным ограждением, бурлящая внизу река. Той ночью я не слышала ее звуков и не чувствовала запаха, но все равно знала, что она там, внизу, вспыхивает белым в свете луны. И той ночью погиб детектив Гаррисон. Позже сквозь точно такой же шум в голове я подумала, что это Криттонский Потрошитель убил детектива, чтобы вывести его из игры. Но детектива убил не Потрошитель, а его дочь. Одна из его дочерей.
        - Что случилось? - нарушила молчание Леда, нетерпеливо взглянув на меня. - Почему он не выстрелил?
        Я не слышала правым ухом, поэтому собственный голос показался каким-то отдаленным, чужим:
        - Там нет пуль.
        Леда изогнула брови:
        - Тогда зачем он тебе?
        Мы были в вакууме. Где-то там время стремительно бежало, летели секунды, минуты, часы, года. А мы с Ледой оказались тесно связаны крепкой лентой, и внутри не было ни времени, ни пространства. Продолжая звучать словно далекое эхо, я ответила:
        - Я не могу носить с собой заряженное оружие. - Я сделала неопределенный жест у виска. - В последнее время у меня не все дома, и я могу пристрелить кого-то, но так мне спокойнее.
        Неужели Леда Стивенсон действительно пыталась меня убить? В пыльной квартирке детектива Дина, где он сам уже около недели лежит мертвый на полу и разлагается, неужели Леда ждала меня?
        Я думала, что успела свыкнуться с мыслью что она - моя сестра. На самом деле тот факт, что у меня может быть сестра, не оказался такой уж неожиданностью. Ужаснее всего то, что это именно Леда Стивенсон, что именно она - дочь Криттонского Потрошителя, что она - Неизвестный. Даже рассуждая об этом днями напролет, разговаривая с Ноем, я так и не сумела осознать это до конца. Видеть в ее руке оружие, знать, что она напала на меня в лесу, помнить, что она убила Сьюзен, Скалларк и остальных - это было слишком невероятно. Я будто очутилась в очередном страшном кошмаре и никак не могу проснуться.
        Леда опустила руку с пистолетом. Поняв, что он бесполезен, она тут же потеряла к нему интерес, обратив все внимание на меня. Схватившись за полку с книгами, я, напрягая мышцы, поднялась на ноги. Почувствовав новый приступ боли во внутреннем ухе, я судорожно выдохнула сквозь стиснутые зубы и предупредила:
        - Сюда едет полиция. - Я не могла оторвать взгляда от ее лица, но не потому что боялась - нет, я не боялась ее. Просто пыталась понять, кто передо мной стоит. Леда Стивенсон - девочка, которой в сентябре я помогла избежать побоев, или Неизвестный - существо, на чьих руках кровь многих людей. Правда в том, что это один и тот же человек, хорошая актриса, которой удалось обвести всех вокруг пальца.
        Хуже всего - осознавать, что я могла обо всем догадаться раньше, если бы не мыслила стереотипно, если бы не пошла на поводу у предубеждения. Ответ действительно был у меня на виду - преступники тоже когда-то были жертвами. У Стивена Роджерса был свой чудовищный отец, у Леды Стивенсон - свой. Они - жертвы, ставшие палачами. Если бы я не думала, что хрупкая девочка-цыпленок не способна причинить боль, если бы изначально вписала и ее в список подозреваемых, все бы получилось. Я должна была догадаться раньше, но не догадалась, а теперь детектив Дин мертв. Я сама послала его на смерть, когда сказала, что за Ледой кто-то охотится. Она сама была охотником. Мы - ее дичью.
        - Не бойся, Кая, - сказала Леда, слабо улыбнувшись. - Ради тебя я сделаю что угодно. Я должна спасти тебя.
        Что она несет?
        Леда отшвырнула мой пистолет в сторону, будто какой-то ненужный хлам, и достала из кармана куртки с меховым капюшоном большой охотничий нож в кожаном чехле. Я посмотрела в сторону пистолета, хоть и знала, что ни в коем случае не стану стрелять в Леду. Я должна ее спасти. Эта мысль почему-то прозвучала ее голосом.
        Она тем временем продемонстрировала свое оружие, вытащив нож из чехла:
        - Взгляни, Кая. Это лучше, чем твоя бесполезная игрушка. Он не дает осечек. Больно не будет. Может, лишь минутку. - Ее взгляд ласкал лезвие, словно лицо возлюбленного. Утро, просачивающееся в квартирку детектива Дина, было невзрачным и серым. Вещи казались темнее, чем они были на самом деле, купались в тенях. Выражение ее лица было бесстрастным, когда она смотрела на меня, и любовным, когда смотрела на нож. Я - лишь работа, ее оружие - часть ее самой.
        Внезапно Леда призналась:
        - Отец подарил мне его во время охоты, сказав, что скоро наступит время его использовать. Но я не хотела. Я спряталась в подвале в охотничьем домике. Далеко-далеко в лесу, в самой чаще. Деревья там кажутся синими, как вздувшиеся вены на руках и ногах. Я пряталась. Я пряталась, да, но всегда знала правду. Папа любил меня.
        - Ложь, Леда, - тут же твердо возразила я. Я просто не желала ей потакать, идти на поводу и говорить, что да, он тебя любил, Леда. Да, это была любовь - когда он тащил тебя за талию к маленькой кроватке, заправленной розовым с рюшами покрывалом. Да, он тебя любил, Леда, поэтому делал тебе больно. Я не хотела и не собиралась ей лгать. Может, потому, что надеялась, что правда причинит ей больше боли, чем ложь. Может, я хотела причинить ей боль. Потому что такой же маленький монстр, как она сама.
        Потихоньку возвращался слух, и я вновь услышала жужжание мух, кружащих над разлагающимся трупом детектива Дина.
        - Твой отец не любил тебя, Леда. Он никого не любил. - Она распахнула рот в беззвучном крике. Сжала нож в пальцах так, что на запястье выступили вены. Это ее выражение - выражение беспомощности, мелькнувшее в голубых радужках - вновь напомнило мне о той девочке Леде Стивенсон, которая ходит ссутулившись, облачается в лохмотья, чтобы не привлекать внимание, и прячет взгляд, чтобы с ней никто не заговорил.
        - Ты придумала себе эту любовь, - безжалостно продолжила я. - Ты ее придумала, чтобы оправдать каждый его омерзительный поступок.
        - Нет, нет, нет… - Леда покачала головой, прикрыв кулаками уши. Нож в ее сжатой ладони, находящийся близко к белой щеке, заставил мое сердце на мгновение остановиться. - Мой папа любил меня.
        - Как он тебя любил? - спросила я. - Он любил тебя так сильно, что ты пряталась в шкафу?
        Да, я такой же монстр, как она. Потому что изо всех сил пытаюсь достать ее настоящую из недр подсознания, но никак не могу добраться так глубоко. Не могу найти тот самый рычаг, или веревку, или хоть что-нибудь, что выбьет почву у Леды из-под ног, и она перестанет чувствовать себя такой уверенной. Копая внутри нее траншею, я сама погрузилась в грязь. И эта грязь брызнула мне в лицо и на руки, так вовремя напоминая, что Леда Стивенсон приняла на себя мой удар. Если бы Дэйзи Келли не сбежала из ада, на месте Леды оказалась бы я. Это я могла бы прятаться в шкафу от страшного чудища, от которого на самом деле спрятаться невозможно.
        Да, могло случиться что угодно. Олива могла не выйти за Джека и не родить Леду. Или Берд Келли никогда бы не подселил на чердак паренька по прозвищу Ди. Или паренек с чердака никогда бы не влюбился в Дэйзи. А может, Дэйзи сбежала бы от Джека Стивенсона, но перед этим ей и Оливе удалось бы убить монстра. Если бы. Если бы то, если бы это. Но правда, на самом деле, заключается в одном: мы сами выбираем, кем становиться.
        - Леда, - я сделала небольшой шажок в ее сторону, сосредоточившись на всех ее движениях. Она не заметила моего приближения, погрузившись в мысли, рожденные моими словами. - Ничего страшного, если ты боишься. Ничего, - повторила я, сделав еще один шажок. - Я смогу тебя защитить. Обещаю.
        - Ее никто не может защитить, - внезапно Леда очнулась и сфокусировала на мне взгляд. Я застыла на месте, не двигаясь и не дыша.
        Почему она сказала о себе в третьем лице?
        - Давай поговорим, - мягко предложила я. Таким же тоном я упрашивала семилетнего мальчика закатать рукав рубашки, чтобы сделать ему прививку. - На самом деле ты ведь не хотела никого убивать, верно? Ты хорошая девочка.
        - Ты хорошая девочка, - повторила Леда эхом. Прозрачные жемчужинки слез скатились к полным белым губам.
        - Ты ничего не понимаешь, Кая, - прошептала она, слизнув с верхней губы слезинку. - Ты совсем, совсем ничего не понимаешь. Я пытаюсь их спасти. Потому что иначе с ними произойдут страшные вещи.
        - Детектива Дина ты тоже хотела спасти? - резанула я. Голос, наполненный холодной яростью, поразил и напугал меня саму. В груди встрепенулся крохотный звоночек, который предупреждал об опасности. Ведь я забыла о том, что в этой комнате не она одна убийца. Я забыла о том, что случается, стоит потерять над собой контроль. Я повторила:
        - Все хорошо, давай просто…
        - Это не я убила детектива Дина. Это не я, это отец. Он сделал это, чтобы детектив Дин больше никогда не смотрел на меня, никогда не целовал. Я предупреждала его, просила остановиться… - Из ее глаз вновь потекли слезы. - Но детектив Дин не послушал.
        - Что за чушь? - прорычала я сквозь зубы, сжимая кулаки. - Заткнись и приди в себя. Ты никому не помогла. Ты убила многих людей, в том числе тех, кто пытался тебе помочь. Так что положи нож и сдавайся. Тебе помогут, Леда.
        Ее губы задрожали, будто я смертельно обидела ее, но мне было плевать. Внутри меня все клокотало от ярости из-за ее самообмана. Она пытается переложить ответственность на мертвого монстра?
        Но это не единственный вопрос, который встревожил меня. Откуда взялись слезы? Только что их не было. Только что лицо Леды было бесстрастным, и она пыталась застрелить меня. И она сказала, что мне не будет больно. И тут же плачет? И еще она сказала о себе в третьем лице, будто здесь две Леды. Одна - бездушный робот, который пойдет на что угодно, чтобы спасти меня. И другая - слабая девочка-цыпленок, которая на самом-то деле даже не может смотреть мне в глаза без слез.
        Да что же с ней такое.
        Я почувствовала, что медленно прихожу в ярость.
        Криттонский Потрошитель давно мертв, поэтому вся кровь на ее руках, и я не позволю ей разыгрывать из себя святую невинность. Я не позволю ей притворяться другим человеком. Она виновна.
        - Твой отец мертв, - отчеканила я, странным образом получая удовлетворение от произнесенных слов. Я с ужасом поняла, что набираюсь тех сил, которые теряет Леда. Ее спокойствие, ее уверенность, ее желание - все перешло ко мне.
        Но вдруг она завопила:
        - Тогда почему он стоит за твоей спиной?!
        Ее вопль, ее красное от ужаса лицо, слюна, скатившаяся изо рта по подбородку - все это заставило меня обернуться, а затем меня во второй раз сшибло с ног рычание Леды. Она опять трансформировалась в нечто. Я чудом отбила ее руку с ножом, целившимся в мой живот. Она попыталась атаковать меня во второй раз, но я вскинула левую руку, перехватывая нож у своего виска, захватила ее тонкое, но удивительно крепкое запястье, и вывернула плечевой сустав. Леда раздраженно зарычала, когда я выбила из ее руки нож, а затем она внезапно ударила меня кулаком в челюсть. Моя голова дернулась назад, и я выпустила ее.
        - Пожалуйста, Кая, позволь мне спасти тебя до того, как за дело примется отец. Рано или поздно, но он схватит тебя. Он найдет тебя, как и всегда. Он так давно тебя искал…
        Я не успела обдумать ее слова, потому что Леда бросилась к ножу, валяющемуся на полу. Я прыгнула следом, схватила ее за ноги и рванула на себя. Леда с ревом упала, ударившись грудью о пол, покрытый потертым ковром. Я придавила ее поясницу коленом, вторую ногу поставив под ее плечо. Мои руки сомкнулись на горле Леды, и она откинула голову назад и взбрыкнулась, изогнув спину и пытаясь стряхнуть меня.
        Мы перекатились на спину, и я обернула ноги вокруг туловища Леды, продолжая держать на ее горле локоть. Где-то на задворках разума до меня доплыла вялая мысль, что я ее душу, что еще минута, и ее лицо распухнет. И еще одна мысль, страшнее предыдущей: почему она такая слабая? Действительно девушка-цыпленок. Как она могла убить тех людей? А вдруг Леда говорит правду, и она на самом деле никого не убивала? Вдруг… это сделал кто-то другой? Вдруг внутри Леды кто-то живет?
        Она крутила головой и царапала пальцами мою руку. Я как никогда ярко чувствовала, как течет по венам кровь, как вздулись мышцы. Если надавить сильнее, - поняла я, - просто сломаю Леде гортань. Эта мысль отрезвила. Когда я расслабилась и разжала руки и ноги вокруг ее туловища, сквозь болезненную пульсацию в ушах услышала ее остервенелый кашель.
        Вскочив на ноги, я подождала, когда поднимется Леда, но она не спешила. У нее не было сил, чтобы спешить. Сперва она встала на четвереньки, тяжело дыша и сплевывая кровь на ковер детектива Дина. Когда-то на этом ковре был болотно-зеленый орнамент, который теперь превратился в серый с темными пятнами крови Леды с одной стороны, и с кровью хозяина квартиры, впитавшейся в кромку, с другой.
        Я лишь успела перевести дыхание, когда Леда опять сбила меня с ног, и мы упали в кожаное кресло и перевалились назад. Мои ноги оказались наверху, Леда скатилась на мою грудь и принялась изо всех сил лупить меня кулаками. У нее не было никакой физической подготовки, только дикая, необъятная ярость. Ее ногти рвали мою кожу, пальцы тянули волосы в разные стороны. Я вскрикнула, когда не успела поставить блок, и Леда заехала кулаком в мое больное ухо.
        Вместе с болью во мне взорвался фейерверк. Следующий удар я блокировала, резко откинула руку Леды в сторону и сжала ее горло свободной рукой. Чувствовала, что она пытается сглотнуть, но не отпускала. Сморгнув пот и кровь, застилавшие глаза, я сжала левую руку в кулак и резким движением ударила Леду в подбородок. Она вырвалась из моей хватки с яростным воплем, и я попыталась схватить ее, но не успела - Леда дотянулась до одной из статуэток детектива Дина и заехала мне по макушке. На этот раз удар пришелся слева. Хрустальные крошки посыпались мне за шиворот, впиваясь в кожу сотней игл, на глазах от гнева и боли выступили слезы.
        Я откатилась в сторону, когда Леда с визгом швырнула в меня осколок статуэтки. Тогда я схватила валяющийся на полу торшер и оловянной ножкой заехала ей в живот. Леда заскулила и сложилась пополам, и я двинула ей в колено основанием лампы и услышала очень противный хруст сломанной кости. Наполненный ужасом и болью вопль Леды и мое пыхтение смешались в один яркий звук, когда я схватила ее за плечи и повалила на пол.
        Пот и кровь полностью затуманили зрение. Разбитыми кулаками я наносила Леде Стивенсон удар за ударом в грудь и туловище, а она яростно сопротивлялась, пытаясь меня сбросить. У нее были острые кости. Мое тело стенало от боли, ее тоже. Ее кожа покрылась красными пятнами, как и моя. Наши тела кровоточили.
        И вдруг что-то изменилось. Леда перестала закрывать лицо локтями, раскинула руки в стороны и попыталась вздохнуть. Подо мной ее грудь зашлась в хриплом кашле. Ее глаза с трудом открылись.
        - Я ведь говорила, - шепнула она, и ее грудь вновь содрогнулось. - У тебя глаза убийцы, Кая.
        Леда? - хотела спросить я. Хотелось уточнить, она ли это, она ли распласталась на полу под моими коленями, но внезапно перед глазами все поплыло. От металлического запаха крови затошнило. Я сглотнула. Подождала, пока взгляд прояснится, и, когда вновь посмотрела на Леду, она положила на мою щеку окровавленную ладонь.
        - Я хотела тебя спасти, Кая. - Она сморгнула слезы. То ли от боли, то ли от жалости. А может, и от того, и от другого. Ее пальцы соскользнули с моей щеки. Рука с грохотом упала на пол.
        Что? Я победила? Мне удалось вернуть ее? Кто смотрит на меня из-за стекол ее голубых глаз?
        - Я хотела тебя спасти, но у тебя его глаза.
        У тебя глаза убийцы, - вспомнила я слова перепуганной Леды из прошлого.
        Я почувствовала первобытный страх. У меня не просто глаза убийцы. Когда Леда произносила это, она имела в виду что-то другое. Она имела в виду, что у меня глаза ее отца. Она все время пыталась сказать, что мой взгляд - это его взгляд.
        И внезапно что-то произошло. Когда я готова была соскользнуть с нее, когда готова была сдаться прежде, чем мы обе умрем и полиция обнаружит уже три трупа в квартире детектива Дина, - перед этим случилось что-то еще.
        Что-то, что я не сразу смогла понять.
        Казалось, тело Леды Стивенсон подо мной вдруг трансформировалось, оно стало сильнее, выпирающие ребра покрылись мышцами и больше не давили в мои бедра, а в глазах появился до страха знакомый блеск. И вдруг она произнесла хриплым голосом, растянув окровавленные губы в улыбке:
        - Я знаю, что причинит тебе боль, малышка.
        Господи, да ведь это же голос из прошлого, это тот самый голос, который преследовал меня после убийства Сьюзен и… и даже до ее смерти. Голос, который мерещился мне повсюду. Голос Неизвестного, который беспрестанно вопил в моих ночных кошмарах: «ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!» Этот голос был известен дальним уголкам моего сознания, и вот я услышала его вновь. Голос был рожден Ледой Стивенсон. С ее губ слетела усмешка, как в самом страшном ночном кошмаре. И как в ночном кошмаре, я не могла двигаться.
        Тело отказалось мне повиноваться, оно налилось свинцом. Какой-то изощренный таксидермист набил меня опилками и другими подручными материалами.
        Я не могла пошевелиться, глядя, как Леда обнажает зубы в улыбке. Изо рта высунулся язык, и с него к подбородку стекла капля крови. Я, как зачарованная, проследила за ней. Затем попыталась подняться на ноги, но не смогла. И все же, несмотря на то, что собственное тело мне больше не подчинялось, я не могла не почувствовать жесткую шершавую ладонь на пояснице под свитером. Леда крепко вцепилась в косые мышцы моего живота, а затем подняла вторую руку и всадила в меня нож.
        - У тебя глаза убийцы, Кая, - произнесла она шепотом.
        Оказывается, их было слишком много.
        Слишком много девочек по имени Леда Стивенсон.
        И мне не удалось победить их всех.

* * *
        Внезапно я очутилась за рулем маминого автомобиля и услышала со стороны заднего сиденья голос Джорджи:
        - Кая!
        Я бросила недоверчивый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что мне не почудилось. Но она и вправду была там. Кудрявые каштановые волосы торчали во все стороны, на губах играла улыбка.
        Не отвлекаясь от дороги, я поправила зеркало, чтобы лучше видеть сестру, и словила ее довольный взгляд.
        - Что? - спросила я. Джорджи тряхнула головой:
        - Сегодня я поняла, что стану врачом.
        - И почему же?
        - Ну… - Джорджи качнулась туда-сюда, затем решительно продолжила: - Сегодня на уроке музыки у нашей учительницы лопнула струна на гитаре и ударила ее прямо в нос! Представляешь?! Ей было так больно, что она заплакала. А я не могла ей помочь.
        - Ох… - пробормотала я. - Мне очень жаль твою учительницу. И я думаю, идея стать врачом просто отличная.
        Говоря все это, я ощущала на задворках сознания настоящую боль от настоящей раны, которая была нанесена настоящим охотничьим ножом. Все было настоящим. Кровь. Боль. Мой вспоротый живот. Вот только Джорджи была ненастоящей. И Леда Стивенсон тоже.
        Боль осталась в прошлом, в реальности, здесь же, в мамином автомобиле рядом с Джорджи, я почувствовала себя в безопасности.
        Я решила, что пока умираю, могу насладиться новым воспоминанием. Голос Джорджи, запах ее шампуня, шкурок от мандаринок в бардачке (мамина работа), новых учебников для подготовки к экзаменам… я хочу чувствовать их. Не заплесневелые обои на стенах детектива Дина. Не вонь разлагающегося трупа. Я хочу слышать гудение автомобиля и голос Джорджи, а не жужжание мух, похожее на мобильный телефон в режиме вибрации. Я не хочу чувствовать на языке металлический привкус крови.
        А что, если я просто умру? Вот так - безболезненно и спокойно? Буду катить вместе с Джорджи на мамином автомобиле и разговаривать о будущем, буду мечтать об Аляске, о книгах, которые хочу прочесть… и больше никакой боли. Никакой борьбы. Нет ни Леды Стивенсон, ни Криттонского Потрошителя, ни Неизвестного. Нет смерти. Ничего нет.
        Не так уж это и плохо, - решила я, притормаживая на светофоре. На город опускались уютные сумерки; небо казалось холстом, на который художник обильно вылил темно-синюю краску, расставив тут и там белые кляксы - это уличные фонари горели вдоль дороги.
        - Ной сегодня был в нашей школе, и я видела, как вы разговаривали.
        Я получила от Джорджи болезненный удар под дых. Конечно, она не представляла, какой эффект ее слова оказали на мое сознание, но я все вспомнила. Его улыбку и ямочки на порозовевших от смущения щеках, прищуренные глаза. Он признался, что у него аллергия на орехи, прямо как у меня; сказал, что завтра переборет передо мной страх и подсядет за наш с Селеной стол.
        Я поежилась на сиденье, сжав руль обеими руками.
        Я не хочу быть здесь.
        Я не хочу это помнить, потому что эти воспоминания приведут к другим. Звенья цепочки тесно скреплены между собой, и Ной Эллисс - сладкий десерт перед обжигающей пыткой.
        Я прикрыла глаза и услышала сигналы машин, возмущенные крики водителей: «Проезжай!» и «Горит зеленый!»
        - Я не хочу здесь быть, - отчетливо сказала я, сильнее зажмуриваясь.
        - Ты можешь быть где угодно.
        Я распахнула глаза и посмотрела в сторону Ноя, сидящего на соседнем пассажирском сиденье. Раньше его там не было, но теперь - вот он, такой же, как и всегда. Все в той же, знакомой мне домашней одежде: в спортивных шортах, шерстяных носках, зеленой толстовке с капюшоном. В руках он держал большой мятый пакет с мармеладками в форме мишек.
        - Забери меня отсюда, Ной. - Мой голос принадлежал мне шестнадцатилетней, это был голос испуганной девочки. - Забери меня, пожалуйста.
        Он закинул в рот целую горсть мармеладок, едва не облизав ладонь, и произнес:
        - Просто сверни на другую дорогу, Кая. Ты сама можешь выбирать. Это же твоя коробка воспоминаний. Выбери то, которое нужно.
        - Я просто не хочу быть здесь. Мне ничего не нужно, - поспешно сказала я, дрожа от ужаса. Я посмотрела через ветровое стекло и увидела, что машина уже не в пробке на дороге. Теперь «БМВ» был окружен дымом и запахом гари, которые проникли сквозь выбитые стекла с обеих сторон от меня.
        - Нет, Кая, это не так работает. Ты здесь потому, что у тебя возникли вопросы. А найти ответы ты можешь только в прошлом. - Он наклонился, прикоснулся к моей щеке, от чего я дернулась, помня, что там следы крови Леды Стивенсон, и затем поцеловал меня в лоб. - Перед смертью жизнь всегда пролетает перед глазами, помнишь?
        Мое сердце забилось быстрее.
        Я не хочу.
        Но коробка, в которой хранились воспоминания, была уже открыта. Ящик Пандоры извергал ужасы прошлого, в которых я участвовала, но которые начисто позабыла. В моей жизни было слишком много страшных моментов, чтобы помнить их все, но они все равно хранились на самом дне ящика - пыльные и старые. И вот, когда щелкнул замок и откинулась крышка, они разом вынырнули наружу. Яркие кошмарные детали обнажились.
        Наверное, я истекаю кровью, подумала я, но уже не могла сосредоточиться на физических ощущениях. Я летела в космосе. Меня окружали белые точки - мои воспоминания. Они светились, будто были чем-то волшебным, но это ложь. Мои воспоминания не были хорошими. Они все были плохими - все до единого. Особенно те, которые сверкали ярче и краше остальных.
        Одним из таких ярких и болезненных воспоминаний был Ной Эллисс. Все, что было связано с ним, на протяжении нашего общения всегда причиняло боль. Просто видеть его, чувствовать его запах (от его куртки всегда пахло морозной свежестью, а от него самого - мятными леденцами, а иногда даже клубничным мороженым) было больно. У меня в груди всегда что-то тревожно вздрагивало, стоило увидеть его светлую голову в толпе, и все сжималось, едва мы встречались взглядами. Его голубые глаза были пронзительными, изучающими и хуже всего - понимающими.
        Ной Эллисс всегда вызывал во мне смешанные чувства, только раньше я этого не помнила. Сейчас, глядя на всю картинку целиком, я поняла, что просто боялась его. Боялась, что, если задержусь рядом с ним на минутку-другую, позволю разговору затянуться, а ему - коснуться своей руки, то все вспомню. Страшные вещи, о которых не хочу думать.
        Еще кроме страха, я чувствовала вину. Ной Эллисс всегда входил в распахнутые двери моей палаты с обаятельной усмешкой на губах. Постоянно надеялся, что я вспомню его, но я даже не пыталась. Я смотрела на него безучастным взглядом и не могла взять в толк, почему он приходит. Разве мы знакомы? Разве мы друзья? А были ли у меня вообще друзья?
        Бесконечный, бесконечный водоворот мыслей.
        А потом Ной Эллисс уходил, и надежда в его голубых глазах меркла, а на губах таяла улыбка. И меня начинало мучить чувство вины. Было отчего-то больно и стыдно, потому что я знала, что даже не пытаюсь бороться. Потому что иногда так легче - без борьбы.
        Ной Эллисс продолжал меня мучить. Своими улыбками и сверкающими голубыми глазами он напоминал мне о страшном. В итоге я не выдержала. Случилось это весной две тысячи тринадцатого года. Я провела в больнице больше двух месяцев, и в палате скопилось много цветов от учителей, студентов школы и разных незнакомцев. Было душно от их запаха, но я не реагировала и не просила маму убрать бесконечные вазы, ведь сквозь душистый аромат гортензий, роз, ромашек и даже подсолнухов я не чувствовала запаха Ноя Эллисса.
        Он просто приходил и разговаривал. Говорил о чем угодно, но всегда это были общие темы. Как-то раз ему удалось включить меня в разговор - это был спор о космических кораблях. Кажется, я сказала, что не вижу смысла в полете на луну, пока человечество до конца не исследовало собственную планету и не разгадало все ее тайны.
        Сначала я притворялась, будто меня не тревожат его посещения, хотя это было далеко не так. В тот самый первый день, когда я увидела его, мое сердце встрепенулось, а затем вспыхнуло огнем, будто фитиль свечи. Р-р-раз - и огонь мгновенно разгорелся и потек по венам горячей лавой. Точно помню, что Ной Эллисс хотел уйти, потому что жутко испугался моего взгляда, но отец упрямо заявил, что ему лучше остаться со мной.
        Теперь-то я знаю, что отец сделал это для того, чтобы я обрела новые воспоминания и пережила старые, но тогда, лежа в больнице, превращенная в мумию, я злилась и боялась.
        Ной Эллисс подчинился отцу, уступил и остался, и с тех пор мы виделись почти каждый день. На каникулах он проводил в моей палате по нескольку часов. Приносил фильмы и книги. Тайком притаскивал сладости. Я почти всегда молчала. Мне до смерти хотелось прогнать его, но я знала, что это будет невежливо и странно. Ведь он пытается мне помочь, пусть и против моей воли. Я много раз говорила прямо, что не помню его, и много раз намекала, что боюсь, что память ко мне не вернется. Но в ответ он лишь сказал: «Ничего. Мы можем познакомиться вновь. Ведь я тебя помню».
        И тогда, весной, все прекратилось в один миг - я перестала притворяться. Ждала Ноя Эллисса с нетерпением - хотела раз и навсегда оборвать нашу странную связь, которая мучила нас обоих. Когда Ной вошел в палату, я была готова - он даже не успел опуститься в кресло, лишь бросил рядом на пол черный рюкзак:
        - Ной, почему ты продолжаешь приходить ко мне? Зачем ты делаешь все это? Я никогда тебя не вспомню. Память не вернется, даже если ты будешь жить в моей палате. Разве тебе не больно? - на выдохе задала я последний вопрос.
        Ной опешил. Глаза изумленно расширились, а лицо приняло потерянное выражение, отчего мне тут же стало не по себе - чувство вины, чувство, будто я сдаюсь, разом охватили меня от его взгляда.
        Я проигрываю этот бой, - поняла я, - и проигрываю его не Стивену Роджерсу, монстру из клетки, а обычному светловолосому парню.
        Он помолчал с минуту, затем ответил:
        - Я люблю тебя.
        Я еще подождала, потому что решила, что ослышалась. Ной Эллисс не мог меня любить. Просто не мог. Он меня совсем не знает. Я и сама себя не знаю.
        Но Ной, будто догадавшись, что я сомневаюсь в его словах, повторил громче:
        - Я люблю тебя. Вот поэтому.
        Я опять промолчала. Потому что это невозможно. Ной не был глупым, напротив, он был умным. А раз так, то разве он мог полюбить кого-то… даже не зная… что это вообще за человек?..
        В ту секунду меня вновь охватил страх, и я поняла, что не я не хочу быть с Ноем. Я не хочу, чтобы он был со мной. С такой как я. Это были плохие мысли, но я уже не могла от них избавиться, потому что не могла отвести взгляд от серьезного прищура его голубых глаз.
        - Почему ты меня любишь? - спросила я. Вопрос, сорвавшийся с моих губ, был вполне себе логичным, и я с нетерпением стала ждать ответа. Я знала, что смогу парировать любой его ответ. Не имеет значения, что Ной скажет - он неправ. Он абсолютно ничего обо мне не знает.
        Но он молчал. И через минуту я поняла, что он не ответит. Я почувствовала и облегчение, и грусть одновременно. Мы друг другу никто, никто. Между нами ничего общего, мы просто две лодки, привязанные рядышком к одному причалу.
        - Больше не приходи, Ной. Пожалуйста, - добавила я. Чем тише и жестче становился мой голос, тем больнее было в груди. Ной не выглядел удивленным или потерянным, наверняка он знал, что к этому все шло, но я все равно увидела, что в его глазах-льдинках мелькнуло незнакомое мне чувство. Я не смогла понять, что это, потому что мои чувства были слишком острыми и болезненными. Я поняла, что притворяюсь, что мне не больно.
        Но мне было. Хоть я и не знала Ноя Эллисса, мне не хотелось его обижать. Но так будет лучше. Мы никогда не станем друзьями. Я этого не хочу. Я не хочу, чтобы он был с такой как я.
        - Я не хочу тебя видеть. Твое лицо напоминает мне о страшных вещах, о которых я не хочу помнить. Ты понимаешь?
        Он молча смотрел. Может, пытался сдержать гнев или разочарование?
        Нет. На самом деле добрее человека я в жизни не знала. И сейчас Ной не злился, хотя лучше бы он это сделал или рассмеялся мне в лицо: «Ты действительно поверила, что я тебя люблю? Да мне просто тебя жаль!»
        Теперь я знала точно: я его подвела. И, если быть до конца откровенной, я подвела в первую очередь себя, отказавшись бороться и вспоминать. Сдавшись.
        - Я понял, - наконец сказал Ной. А затем слабо улыбнулся мне в последний раз, поднял рюкзак и, недолго думая, склонился и поцеловал меня в лоб. Я растерялась, закрыв глаза. В лицо пахнуло весенним солнцем и свежескошенной травой, будто Ной только что косил лужайку рядом с домом. А затем его тень с моего лица исчезла.
        Я не открывала глаз, хоть и знала, что он ушел и уже не вернется. По щекам градом покатились неожиданные слезы. Я в последний раз услышала его бодрый мальчишеский голос: «Главное, что я тебя помню, Кая», - а затем наступила тишина. И четыре года спустя мы встретились вновь - когда капот моей машины раздробил его кости, когда я безжалостно отняла его жизнь.

* * *
        Мама разбудила меня в четыре часа утра, чтобы я отправилась на овощной рынок и привезла ей всякой всячины.
        - Мам. - Я перевернулась на спину и встретилась с ней взглядом. В лицо тут же ударил свет лампы, стоящей на тумбочке рядом с кроватью.
        - Не брыкайся, - отмахнулась она, выпрямляясь. - Я бы и сама поехала, но сегодня суббота. Ну, то есть у меня куча дел в галерее.
        - Ясно, - ответила я, напрягая пресс и мышцы ног, чтобы сесть. - Все я равно уже проснулась.
        - Вот и отлично, - воодушевленно сказала она.
        Я посмотрела вслед маме, когда она вышла из моей спальни, оставив дверь открытой. Неужели она опять не спала всю ночь?
        В голове звякнул тревожный звоночек, напомнивший о том, что нужно позвонить ее лечащему врачу и убедиться, что мама регулярно ходит на терапию. Хотя, может, я вообще сгущаю краски. Когда я спустилась к завтраку, мама порхала по кухне и выглядела вполне здоровой.
        - Мам, ты спала? - спросила я напрямик. Она мрачно посмотрела в мою сторону, при этом успевая перекладывать оладьи на тарелку. Это был притворный взгляд, который означал: «Кая, ты что, шутишь?». Я выдержала его, и она ответила:
        - Конечно, я спала. Не путай обязанности.
        - Какие обязанности? - Я откинулась на спинку стула, подальше от ее мрачного взгляда.
        - Наши обязанности. Ты - дочь. Я - мать.
        - Я помню.
        - Отлично, - бросила она с сарказмом.
        - Так ты спала? - повторила я вопрос. - Только правду.
        - Кая, - на этот раз мама посмотрела серьезно, но уже через секунду смягчилась: - Конечно, да, малышка. Я проснулась лишь за тем, чтобы разбудить тебя. Со мной все в порядке.
        - Я не сомневаюсь. Просто нужно регулярно спать, иначе…
        - Помню, помню, - легкомысленно перебила она, махнув в мою сторону деревянной лопаткой. - Иначе мой мозг превратится в оладьи.
        Она всегда вела себя подобным образом, едва дело доходило до серьезных разговоров. Не могла и минутки выдержать, сразу же улыбалась, отшучивалась. Я решила не давить, потому что знала: как только задену за живое, что-то случится. Мама или расплачется, или заговорит меня до смерти. И то и другое ужасно, поэтому я благоразумно промолчала, наблюдая, как она несет ко мне тарелку с оладьями.
        Дома я ем все, что она готовит, даже если порой она забывает о моих предпочтениях. Я не хочу ее поправлять, потому что тогда у нее сразу же возникнет ассоциация с папой. Он все время повторял, что оладьи - зло, что я не ем жирное, что даже овощи, будь они хоть трижды экологичны, в жареном виде нельзя. Мама тут же устроит сцену, если я заговорю о папе.
        Когда я приезжаю домой на каникулы, мы готовим по очереди. Конечно, после ее оладий мне придется провести в спортзале лишние два часа. Но это ничего. Мама по-прежнему следила за мной. Может быть, хочет, чтобы я добавила мед? Или варенье? Через минуту мне стало некомфортно, и я собиралась спросить, что стряслось, но она перебила поток моих мыслей:
        - Да я просто переживаю, что всю дыню раскупят, пока ты тут будешь смаковать каждый кусочек. - Я удивилась, и она добавила: - В начале сентября дыня очень популярна, и ее используют для множества блюд. Это я тебе так, для общего сведения говорю. Все домохозяйки ждут с нетерпением субботы и выезжают на ярмарку ранним утром, потому что только там можно купить экологически чистые продукты. Понимаешь, о чем я? Некоторые я хочу использовать для красок, а остальные…
        Я почувствовала, что отключаюсь. Так происходило всегда, едва мама начинала без умолку болтать. Когда вдруг повисла тишина, спустя несколько секунд я сказала:
        - Хорошо, мам.
        - Хорошо что? - осведомилась она.
        - Хорошо, я выезжаю. Может, взять пистолет на всякий случай? Смогу отнять пару-тройку дынь у этих твоих домохозяек.
        Едва я сболтнула такую глупость, как тут же испугалась, но мама, к счастью, улыбнулась. Неужели настал конец ее страданиям, неужели она перешагнула границу и отпустила прошлое?
        Наверное, это мне нужно к терапевту, а не ей. Мама движется дальше, а я, спустя четыре года, все еще сплю с открытой дверью и поднимаюсь только по лестнице.
        Поцеловав маму в щеку, я сказала, что люблю ее, и вышла из дома. Часы показывали шесть утра, солнце только-только начало просыпаться, озаряя небо оранжевыми и розовыми красками. Уже через четверть часа оно светило вовсю, да так ярко, что пришлось надеть солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть. Я вспомнила лампу над прозекторским столом на заброшенном складе Стивена. Что стало с тем складом?
        Прочь, мысли, прочь.
        День складывался удачно. Мне удалось приобрести все овощи и фрукты из маминого списка, и какой-то крепкий коренастый парень предложил помощь, когда я волокла тяжеленные пакеты к машине. Я не стала отказываться, хоть и решила, что боль в руках - справедливое наказание за утренние оладьи.
        Когда в полдень я вернулась домой, мама, сидевшая в беседке на заднем дворе, помахала мне рукой и ткнула пальцем в мобильник, прижатый к уху. Я кивнула, затем разгрузила машину и приняла душ, решив отправиться в соседний городок в книжный магазин, куда должны были доставить мои новые учебники. Мама все еще болтала по телефону, так что я оставила ей на холодильнике записку: «Я в книжный. По дороге заеду за конфетами».
        Но в этот день мне не суждено было попасть в кондитерскую.
        И маму я живой больше не видела.

* * *
        10 сентября, 2016, 17:16
        Вечер наступил как-то внезапно, и я спешно засобиралась домой, чтобы не оставлять маму в сумерках одну. Когда вдалеке показалось знакомое кукурузное поле, я почувствовала, как тревога отпускает, и даже сбавила скорость.
        Вдруг за поворотом на обочине дороги показалась машина. Перед левым передним колесом на корточках сидела девушка, и я, решив, что времени еще предостаточно, раз до дома рукой подать, затормозила, вытащила ключи из замка зажигания, и, хлопнув дверцей, направилась к незнакомке.
        Волосы у нее были белыми, короткими и растрепанными, будто у только что вылупившегося цыпленка. Глаза, - когда она подняла голову, чтобы посмотреть на меня, - огромными от ужаса.
        Ее глаза меня удивили - чего она так испугалась?
        Выглядела она маленькой и слабой, и я поинтересовалась, нужна ли ей помощь. В машинах я почти ничего не понимала, но могла заменить колесо. Девушка по-прежнему выглядела потрясенной, и я спросила:
        - С тобой все в порядке?
        - Да. - Ее всю передернуло. - Да, мне нужна помощь.
        Она показала на колесо, и я наклонилась, упершись ладонями в колени. Девушка даже не подумала отстраниться, и теперь нас разделяло лишь тридцать сантиметров. Я внимательно осмотрела колесо и нахмурилась. На первый взгляд с ним все было нормально, никаких видимых повреждений. Нажав на него ладонями, я проверила, не приспустилось ли оно.
        - В чем дело? - наконец спросила я, выпрямляясь и доставая из кармана штанов дезинфицирующую жидкость. - Здесь все в норме…
        Но внезапно меня что-то ударило в затылок, и я, прежде чем отключиться, увидела виноватое лицо незнакомки и услышала ее шуршащее «прости», полное слез отчаяния.

* * *
        Когда чернота рассосалась и я открыла глаза, то испытала массу неприятных ощущений: нестерпимо воняло, мое тело приняло какое-то странное положение, но когда я попыталась закрыть нос, руки не слушались. Пахло гниющей соломой, кровью и железом. От крови меня замутило - запах был знакомый, это был мой запах.
        Это была моя кровь, она медленно стекала от кончиков пальцев к подмышкам. Мои руки были задраны вверх и прикованы к потолочной балке старого амбара. Возможно, того самого, посреди кукурузного поля, где студенты из нашей школы устраивали вечеринки.
        Подняв голову, я осмотрела потолок и руки. Запястья, скрученные веревкой, были нетронуты. Кровь была из прошлого, из клетки Стивена Роджерса на заброшенном складе, а сейчас кожа просто покраснела и все. Я потянула веревку на себя, но ничего не произошло. Крюк, на котором я висела, был намертво ввинчен в потолок.
        Я осмотрелась.
        Вместо серого крошечного окошка в двадцати метрах от меня я увидела лицо беловолосой девочки. Она выглядела потерянной. Виноватой.
        Перед тем, как что-то ударило меня и сбило с ног, она попросила прощения.
        Я с шипением выпустила из легких воздух и зажмурилась. Сердце забилось быстрее. Тяжелое «бум-бум-бум» в висках на мгновение оглушило.
        Только не снова.
        Внезапно накатила паника, а вместе с ней слезы. Я выдохнула вонючий воздух и снова изучила потолок. Обхватив веревки ладонями, я крепко сжала пальцы и подтянулась, напрягая мышцы на руках и животе. Тело сжалось в нервный комок, в спине вспыхнула боль, и перед глазами заплясали точки, но я сосредоточилась и увидела, что веревка соединена с цепью, а та перекинута через крюк и зажата толстым ржавым гвоздем. Вытащить гвоздь со скованными руками не было никакой возможности.
        Я глубоко вздохнула, быстро прикидывая шансы выбраться. Нулевые. Я опять в клетке. На моей шее цепь, как на шее собаки. Тянет в сторону, нужную хозяину.
        Я сделала еще один вдох, пытаясь контролировать воспоминания: вот я прикована к прозекторскому столу Стивена, надо мной горящая лампа; вот Стивен водит окровавленным ножом по моей искалеченной ноге, затем наклоняется и целует рваную кожу губами.
        Я содрогнулась, опустила взгляд на карман штанов, где лежал крошечный контейнер с таблетками, и неосознанно дернула руками, чтобы дотянуться до них. Запястья тут же пронзила боль. Сжав зубы, я зажмурилась и заверила себя, что ничего страшного не случилось. Пока что.
        Мои ноги не связаны, я могу бороться, я в сознании. Ничего страшного. Ничего страшного, Кая.
        Страх лишь в твоей голове, Кая, - услышала я голос отца и открыла глаза. Пыльное окно, за которым ночь растянула черную липкую паутину по кукурузному полю, казалось одновременно далеко и близко. Я видела серые блики, просачивающиеся сквозь стекло и мельтешащие на деревянном полу.
        От мысли, что скоро я окажусь в этом амбаре в полной темноте и прикованная к крюку, будто освежеванная туша, бросило в жар. На спине, где натянулась рубашка, выступил пот. Я чувствовала, как влага впитывается в ткань, как собирается под коленями.
        - ЭЙ! - громко позвала я. Пусть кто-нибудь отзовется. Пусть придет беловолосая девочка и объяснит, что происходит. Очевидно, это была ловушка, и я в нее попалась. Но зачем кому-то похищать меня? Зачем тащить в этот амбар? На мне не было ни царапины, лишь голова болела от жесткого удара. Ко мне никто не прикасался.
        Потому что ты была без сознания, - подсказал внутренний голос.
        - ЭЙ! КТО-НИБУДЬ!
        А вдруг я здесь одна? Вдруг похитители просто оставили меня умирать долгой, болезненной смертью, о которой постоянно твердил Стивен Роджерс?
        Я услышала за своей спиной и его голос: «Ты ничего не поняла, Кая… Я не хочу убивать тебя! - Он притворился, будто возмущен моими подозрениями. - Я лишь хочу доказать тебе, что ты ничуть не лучше меня. А впрочем, я и так знаю, кто ты…»
        Сквозь меня прошла дрожь отвращения, и я почувствовала, как натянулась кожа на запястьях. Звякнула цепь под потолком, будто оповещение: «Скоро ты умрешь, мисс Кая Айрленд».
        - ЭЙ!
        - Не кричи…
        Я напряглась, услышав перед собой шелестящий женский голос - тот самый, что умолял простить. В нем была смесь страха, отчаяния и глубокого чувства вины.
        - Кто здесь? - Я таращилась в темноту так, что заболели глаза, но ничего не видела. - Покажись.
        Послышались шаги, и тогда из тени выступила девушка в длинном платье и бесформенной кофте. У нее была тонкая талия, узкие плечи и длинные ноги. Ее короткие волосы торчали в разные стороны. В темноте она была похожа на призрак, на пошатывающегося от голода и усталости зомби.
        - Что ты сделала? - спросила я, всматриваясь в ее темное лицо. Она обхватила себя руками и качнула головой:
        - Я ничего не делала. Ничего.
        Я сжала зубы, мгновенно разозлившись, но тут же напомнила себе, что сейчас не время злиться.
        - Отпусти меня. Живо.
        Она вяло покачала головой, продолжая обнимать себя, будто в амбаре было холодно. Мне было жарко. Пот тек по шее, между грудей, спускался к животу.
        - Иди сюда, - мягче сказала я, кивнув головой. Она сделала шаг и остановилась. Я склонила голову набок, поглядев сперва в окно за ее спиной, затем в ее лицо, и, продолжая говорить мягко и при этом бесстрастно, спросила:
        - Как тебя зовут?
        - Меня зовут Леда Стивенсон, - ответила она, тоже склонив голову набок. Я решила, что она психически не здорова.
        Ну конечно, она не здорова, ведь сперва заманила меня в ловушку и притащила в этот амбар, а теперь утверждает, что ничего, черт возьми, не делала!
        - А тебя зовут Кая Айрленд.
        От удивления я встрепенулась, и цепь наверху звякнула. Леда подскочила, испуганно озираясь, и я немедленно затушила поднявшийся в груди гнев.
        - Все хорошо, все хорошо, - шепотом заверила я. - Ничего страшного, Леда. Откуда ты… откуда ты знаешь меня? Как ты оказалась на той дороге? Почему ты выбрала меня?
        - Это не я.
        - Тогда кто?
        Может, Леда собиралась ответить, а может, нет, но, когда внезапно под потолком зажглась одинокая пыльная лампочка, она пискнула, словно мышь, и метнулась в угол. Я хотела приказать ей остановиться, но решила этого не делать. Кто-то поднимался по лестнице, и этот кто-то до дрожи в коленях пугал девочку, похожую на цыпленка.
        Я с трепетом посмотрела в сторону шагов. Тяжелый стук доносился по лестнице, ведущей наверх, под крышу амбара, где висела я. Раньше внизу хранились зерно и сено для животных, затем кукуруза. Теперь там была грязь, окурки, пивные банки и фантики от сладостей и чипсов.
        Он вышел на свет: сначала появилась голова, затем туловище, потом ноги. Высокий, темноволосый мужчина. Ему было лет сорок - сорок пять. Длинные ноги в темных штанах, рубашка и легкая осенняя куртка, которую можно надеть только вечером. Мне в своей рубашке было дико жарко от адреналина. Ему, человеку, который похитил меня, не было жарко ни на грамм.
        - Ты хочешь знать кто я, верно? - спросил он приятным голосом, мгновенно отыскав меня взглядом. Он точно знал, где я, потому что я была там, где хотел он. Вновь приходится подчиняться чьим-то приказам.
        Леда тоже в ловушке, так же, как и я, повинуется этому человеку. Я увидела, что она забилась в угол, будто пыталась стать невидимой. Зловещий незнакомец, так напугавший ее, проследил за моим взглядом и в несколько шагов преодолел расстояние до беловолосой девочки. Схватил ее за кофту, дернул вверх и влепил звонкую затрещину.
        - Я ЖЕ СКАЗАЛ НЕ ЗАГОВАРИВАТЬ С НЕЙ!
        Я сжала зубы так, что заболели десна.
        Отпусти ее, - мысленно приказывала я, - отпусти ее.
        Будто услышав мои мысли, он выпустил ее, и она безвольной тряпичной куклой упала на пол. Мне показалось, что этот человек собирается пнуть ее, чтобы продемонстрировать власть, показать, как сильно стоит его бояться.
        - Я не хочу знать, кто ты, - сказала я. - Я хочу знать, зачем ты меня похитил.
        Он рассмеялся, засовывая руки в карманы брюк, но смех этот был похож на иронический кашель.
        - О, - пробормотал он, глядя на меня добрым взглядом. - Прекрасная особь.
        Особь?
        Я вспомнила Стивена Роджерса. Вспомнила его липкие от моей крови пальцы; как он елозил по моему животу ладонями, восхищаясь теми участками кожи, которые еще не были тронуты; как мышцы болезненно сокращались при каждом прикосновении, а горло сжималось спазмом, и сквозь него болезненно и с трудом протискивалось отвращение. Стивен тоже считал меня просто особью. Не человеком.
        Плечи незнакомца дернулись в усмешке - он явно был удовлетворен тем, что произвел на меня впечатление. Я ждала. Нападения, истязаний, вопросов… Ждала хоть чего-то. Мужчина молча изучал мое лицо, на котором, готова спорить, было выражение терпеливого ожидания. Я давно научилась контролировать эмоции. Стивен Роджерс научил меня. Он преподал мне хороший урок: никогда не показывай страх перед хищником. Четыре года назад, сидя в клетке, я поняла одну простую вещь: если все равно придется умереть, нужно заставить жизнь длиться так долго, насколько это возможно.
        Глядя в глаза незнакомца, который вовсе не выглядел как психопат, я вновь, как и четыре года назад, приказала себе бороться. Даже если мне не удастся выбраться отсюда живой, я буду знать, что сделала все, что было в моих силах, чтобы выжить.
        Если он все равно меня убьет, я не стану поддаваться и играть по его правилам. Главное - не нападать бездумно и не провоцировать его. Нужно выяснить о нем больше информации. Вздохнув, я холодно спросила:
        - И что дальше?
        Я изучала его, как и он меня. Леда застыла в странной позе, привалившись к стене и откинув голову назад. Она не сопротивлялась, даже когда он напал на нее, так что лучше не надеяться на ее помощь.
        Ничего, - успокоила я себя. - Я сама справлюсь. Я солдат. Я боец. Я защищу нас. Я, в конце концов, пока еще не мертва.
        Незнакомец продолжал молчать, а внутри меня кипела буря. Чем больше незнакомец изучал меня, тем больше я задавалась вопросом, что ему нужно. Может, он торговец органами? Эта мысль посещала меня и раньше, когда я, полумертвая, валялась в клетке Стивена. Но я больше не в клетке. Я больше не та запуганная девочка, я стала сильнее. Если я выжила однажды, смогу сделать это и во второй раз.
        Наконец он не выдержал этой молчаливой игры в гляделки и голосом, в котором сквозило искреннее непонимание, осторожно спросил:
        - Ты что, не боишься меня?
        Он не был восхищен, нет, он, кажется, встревожился. На секунду на его лице мелькнула тень, затем в глазах забрезжила надежда, и плечи расслабились. Будто он придумал какое-то оправдание своим опасениям. Вытащив руки из карманов, он неожиданно хлопнул в ладоши, с облегчением воскликнув:
        - Ты не боишься меня, Кая!
        Я тоже испытала сильный приступ облегчения, ведь на самом-то деле я боялась его и еще как. Вот только он, к счастью, об этом не догадывался.
        После минутной тишины он задал следующий странный вопрос:
        - Ты меня знаешь?
        Ага, теперь ясно. Он решил, что раз я не испугалась, значит, мы знакомы. А мы… знакомы?
        Судорожным прыжком я окунулась в воспоминания, хоть и знала, что искать лицо незнакомца среди других тысяч одинаковых лиц - бессмысленное занятие. Наконец я ответила, что не знаю его, и получила колоссальное удовольствие, увидев, как он подозрительно нахмурился. Не сводя с меня взгляда, он сделал несколько шагов то в одну сторону, то в другую. Подошвы его ботинок выбивали из досок пыль, и вибрация отдавалась дрожью в моих лодыжках и коленях. Я затаилась в ожидании резких движений или внезапных ударов, не выпуская его из поля зрения. Ведь зачем-то он меня сюда приволок. А значит, даже если не сейчас, то потом обязательно последуют и удары, и что-нибудь хуже. Это подтверждал его взгляд - взгляд гурмана, которым тот одаривает огромный и сочный кусок мяса, прикидывая, как лучше его приготовить. Я не хотела запоминать его лицо, лицо еще одного монстра. Слишком, слишком много монстров было в моей жизни.
        Он явно был недоволен этим фактом, но отлично контролировал себя, внешне оставаясь почти спокойным. Лишь скосив глаза на его руки, я увидела, как он сжал кулаки, желая припечатать меня стальным ударом.
        Несмотря на то, что я слишком хорошо помнила боль от чужих кулаков (даже спустя четыре года терапии), сейчас меня волновало одно: я не знаю его, но он явно знает меня. По крайней мере, он знал мое имя и был в курсе, что я буду проезжать по той дороге. Он знал, что я остановлюсь, чтобы помочь испуганной девочке, похожей на цыпленка.
        - Ничего страшного, Кая, - вдруг услышала я и рванула головой в его сторону, царапнув щеку жесткой тканью рубашки. - Я не удивлен, что твоя приемная мать ничего обо мне не рассказывала.
        Моя - кто?
        Заявление, произнесенное понимающим, снисходительным тоном, потрясло меня так, что я не успела быстро скрыть свои эмоции. Незнакомец успел увидеть вопрос, промелькнувший у меня на лице, и спросил:
        - Значит ты действительно ничего не знаешь.
        Чего не знаю?!
        Я хотела, чтобы он прекратил задавать вопросы и начал отвечать на них, и продолжала прокручивать в мозгу лишь два слова: «приемная мать». Они все продолжали звучать, как у заключенного в голове звучит смертный приговор. Под моим взглядом мягкие губы незнакомца растянулись в улыбке, и я почувствовала себя так, будто против воли дала ему полезную информацию, которую он может использовать против меня.
        Чего я не знаю? О чем он говорит?
        Он расправил плечи и склонил голову набок, а затем прошелся туда-сюда и бодрым голосом произнес:
        - Да неважно. Я все расскажу тебе, пока ты здесь. И думаю, мы поймем друг друга с полуслова. Важно лишь то, кто ты, Кая. И что ты. Ты такая же, как я, малышка. Ты моя.
        Мысли резко сменяли друг друга. Сперва я отметила странные заявления «ты моя», «ты такая же, как я».
        Это еще один психопат, - очевидная правда забрезжила где-то в сознании, и тут же меня охватило дурное предчувствие. Он знает что-то, чего не знаю я. А значит, я заведомо в проигрыше. И только потом, через несколько секунд, в течение которых я напряженно сжимала пальцами веревки, поняла, что даже не хочу знать.
        Я твердо сказала:
        - Мы не знакомы. И я ничего не знаю. Отпусти меня.
        - Знаешь, черт тебя дери! - отрезал незнакомец. Маска спокойствия тут же слетела с него, и я едва не подалась назад, подчиняясь чувству опасности, но заговорила медленно и членораздельно, чтобы до него дошло:
        - Ничего. Я. Не знаю. Немедленно отпусти меня.
        - Ну что ж, малышка, тогда мы вместе во всем разберемся. Надеюсь, тогда ты все поймешь, ведь ты далеко не глупа. - Он ухмыльнулся, будто в том, что я не глупа, была его заслуга, и выглядел при этом таким самоуверенным и самовлюбленным, что мне хотелось сказать что-нибудь, чтобы начисто стереть это выражение с его лица.
        - Ты здесь потому, что ты та, кто ты есть. Ты здесь потому, что я знаю, кто ты.
        Кто я?
        Я так давно не испытывала страха, что уже забыла, что это. Военная школа выбила из меня всю дурь, - так говорил Джон Агилар, папин приятель. И вот теперь я почувствовала, как страх парализовал меня, я даже не могла вздохнуть.
        Дело было не в том, что я знала, что рано или поздно за вопросами последует боль, за болью безнадега, а затем я истеку кровью и погибну. Было страшно узнать ответ на заветный вопрос.
        - Почему я здесь?
        Где-то за пределами амбара прогрохотал поезд. Я слышала его гул, прорвавшийся сквозь тонкое полотно ночи. Возможно, гул поезда мне померещился. Девушка, похожая на цыпленка, затаившаяся в темном углу рядом с окном, что-то шептала. Наверное, молитву. Для чего она заманила меня сюда? Для чего меня приковали цепью к крюку? Почему я здесь?
        - Ты здесь потому, что ты такая же, как я, - последовал ответ. Затем незнакомец мягко подступил ближе. - Кая, малышка, ты так на меня похожа. Хоть у тебя и мамины глаза, но взгляд-то мой. - По моим бесчувственным, бескровным рукам побежали мурашки, и я закрыла глаза. - Я тебя сразу узнал. Ты очень на нее похожа, да, но характером пошла вся в меня. Моя дочь.
        Он говорил что-то еще на не совсем понятном мне языке. Говорил какие-то странные слова, которые мой разум отказывался принимать. Конечно, не потому, что я поверила этому сумасшедшему, просто к горлу вдруг подкатила тошнота, будто часами меня качало в лодке на буйных волнах океана. Спазмы сдавили гортань, выталкивая из желудка утренние мамины оладьи и воду. Я чудом сдержалась, стоило только представить, как блевотина потечет по подбородку и проникнет за пазуху, а там впитается в рубашку и скатится к животу, и я буду вонять, как гниющий кусок теста, и никто не позволит мне умыться, протереть кожу дезинфицирующим средством.
        Впервые после окончания военной школы я вновь ощутила вес своего тела. Не просто на тренажерах, не просто в спортивном зале, нет. Я почувствовала свое тело, когда вновь пришла пора бороться за жизнь. Привела свое сознание в порядок, откинула сомнения, заперла предчувствие боли в тайное место в глубине души, где хранились остальные кошмары, которые со мной случились, и, возвращая контроль над собой, спросила:
        - Итак. Что тебе нужно?
        - Я хочу забрать тебя назад, - тут же ответил незнакомец.
        Забрать назад, - повторила я про себя, и, кивнув на девушку у окна, спросила:
        - А это кто?
        Ее платье безобразным мешком было натянуто на колени, тонкие пергаментно-белые руки лежали сверху. Стоило мне обратить на нее внимание, и случилось что-то непонятное: она так внезапно отскочила в сторону, что тут же послышался глухой звук удара о доски, затем - скулеж. Мой похититель наблюдал за ее движениями с легким пренебрежением и даже поджал губы, увидев, как она с трудом вытаскивает из-под платья тонкие ноги и распрямляет их на полу. Меня передернуло, стоило представить, насколько же грязный этот пол.
        - Это твоя сестра, - улыбнулся незнакомец, оборачиваясь ко мне и смягчая выражение лица. - Ее зовут Леда.
        Чертов психопат!
        - Видимо, ты все еще ничего не поняла, - посетовал он, будто прочитав мои мысли. - Наверное, ты до сих пор думаешь, что же здесь происходит? - Его голос зазвучал фальцетом. - Кто же этот мужчина и что ему от меня нужно? И все в этом же духе, да, Кая?
        - Я спросила, - отрезала я. - Я не думаю. Я спрашиваю.
        Он помолчал, затем внезапно кивнул с одобрением:
        - Из тебя выйдет хорошая замена. Жесткая, бесстрашная. Холодная.
        От моего лица вновь отхлынула кровь: он почти слово в слово повторил сказанное Стивеном в его проклятой клетке. Четыре года назад он точно так же говорил обо мне: что я похожа на него, что я стану таким же уродцем, как он. Он хотел, чтобы я стала таким же чудовищем.
        - Леда, милая, иди сюда.
        Она нерешительно колебалась несколько секунд, но затем выступила на свет и, сжимая пальцами подол бесформенной кофты, в которой ее тонкая фигура буквально тонула, направилась к нам. Я следила за ее движениями.
        Она подчиняется каждому его слову. Что он приказывает, то она выполняет. Он устроил ловушку на дороге и выбрал ее, потому что Леда не вызывает подозрений: худая, болезненно-бледная. От нее беды не жди. Если бы не я, на той дороге остановился бы кто-то другой, чтобы помочь. Леда - девочка, которая просто кричит о помощи. Но они выбрали меня. Меня, а не кого-то другого.
        Она робко подняла голову, и мы встретились взглядами. Белые волосы, медовые изогнутые брови и густые ресницы. Ее голубые глаза были просто огромными, и в них скопилась вся мировая печаль.
        Она больна, - поняла я. И еще я поняла, что она старше, чем кажется. Может быть, даже старше меня. Незнакомец нежно приобнял ее за плечи и подвел ко мне, прошептав:
        - Леда, познакомься, это твоя сестра.
        Нет, нет, нет. Я отмахнулась от его слов.
        Леда всматривалась в мои глаза, а я глядела сквозь нее. Мне казалось, если отвечу на этот ищущий взгляд, все станет настоящим, а пока я игнорирую его, то ничего не происходит. Может, я просто схожу с ума. Как они.
        - Меня зовут Джек, Кая, я твой настоящий отец.
        Меня внезапно разобрал смех. Ну и ну! Я висела на цепи, будто животное, корова там или еще кто, а он решил познакомиться. Но я подавила желание засмеяться и вообще ничего не сделала, никак не показала, что слушаю его.
        - Вообще-то я хотел парня, чтобы он занял мое место, но родилась девочка. Две девчонки! - воскликнул он. Я продолжала смотреть перед собой невидящим взглядом. Джек ходил передо мной туда-сюда, Леда застыла белой статуей рядом с безумным отцом. Он продолжал что-то бормотать, а затем вдруг поднес к моему лицу ладони со словами: - Я ни капли не…
        И вот тогда с моего тела резко слетело оцепенение, и я шарахнулась в сторону так резко, что сорвала на запястьях кожу. Будто он поднес к лицу зажженный факел, будто кто-то толкнул меня назад. Крюк заходил ходуном из стороны в сторону. Леда взвизгнула и отскочила к окну, словно боялась, что сейчас я, как бешеная собака, сорвусь с цепи и первым делом наброшусь на нее.
        Нет, нет, Леда, ты отнюдь не на первом месте в моем списке, - подумала я, и меня опять потянуло на дикий смех. Вновь с успехом поборов его, я сказала, глядя прямо на Джека:
        - Только тронь меня. - Его глаза удивленно расширились, и он опустил руки.
        - Малышка, с папочкой так нельзя обращаться, - сказал он укоризненно.
        - Мой отец мертв, - отчеканила я, игнорируя жжение в запястьях. К локтям скатились теплые кровавые струйки. - Он погиб в авто…
        Я замолчала, а моя голова качнулась в сторону и ударилась о предплечье. Леда опять вскрикнула, будто это ее Джек ударил по лицу, а не меня. Моя правая рука по инерции рванулась вперед, чтобы ответить ударом на удар, но я вновь не смогла это сделать из-за бечевки, обмотанной вокруг запястий. Цепь снова звякнула.
        Мое сердце бешено застучало, с губ слетел яростный рык:
        - Не смей!
        Джек отступил на шаг назад, как я и хотела, вот только он больше не выглядел ошеломленным. Я закрыла глаза, чтобы не видеть выражения беспричинной радости, какого-то животного триумфа на его лице.
        - Потому я тебя и выбрал, - восторженно шепнул он, и, услышав его голос совсем близко, я открыла глаза. Его лицо было в нескольких сантиметрах от меня. - Я знаю, кто ты, Кая. Моя кровь в тебе. Мои мысли в тебе. Ты - часть меня.
        Он смотрел так, как смотрел на меня и мой отец, и директор школы, выдавая диплом - с очевидной гордостью. И эта гордость кричала: «Я сделал тебя той, кем ты стала! Это моя заслуга!»
        Его руки опять поднялись к моим щекам, но вовремя опустились.
        - Маргарет так долго прятала тебя. Так долго скрывала. Подумать только, а ты всегда была рядом, всегда была поблизости… Леда! - восторженно крикнул он, обернувшись, и она опять вздрогнула.
        - Что, папа?
        - Я наконец-то нашел ее!
        - Чего ты от меня хочешь? - оборвала я. Джек обернулся, пожал плечами и рассеянно пробормотал:
        - Я искал тебя двадцать лет. Я хочу познакомиться.
        - Мог позвонить по телефону.
        Конечно, я говорила это просто так, я ничуть не верила в то, что этот безумец - мой отец. У меня уже есть родители. И у меня нет ни братьев, ни сестер. Больше нет.
        Джек покачал головой:
        - Нет, малышка, нет. Я должен был тебя увидеть. Я не мог поверить! Не мог! - Он схватил себя за щеки, как какой-то девятилетний мальчишка, которому на день рождения подарили долгожданный двухколесный велосипед. - Ты не понимаешь. Я и предположить не мог, что мне удастся тебя найти. Дэйзи умерла, и я решил, что ты тоже, но нет!..
        Абсурд.
        - Мы с коллегами по очереди восстанавливали записи, уничтоженные в пожаре. - Джек вновь принялся ходить по полу, громко стуча подошвами дорогих кожаных ботинок и задумчиво бормоча: - Гора скучной работы. И вот однажды, совершенно неожиданно я обнаружил в карте твоей матери любопытную заметку. Понимаешь? Тогда врачи зафиксировали, что Дэйзи была не одна, не одна! С ней была еще одна девушка. - Джек обернулся ко мне, сверкая безумными голубыми глазами. - Я наконец-то понял, куда ты исчезла, Кая…
        Он вдруг порывисто схватил меня за щеки и сильно сжал, поэтому, когда я дернула головой, ничего не произошло, лишь его большие пальцы сильнее впились в мои скулы.
        - Какая красавица! - прошептал он, изучая меня. Я не могла прервать зрительный контакт, и когда желание моргнуть стало невыносимым, а боль в скулах превратилась в ноющую пульсацию в деснах, Джек выпустил меня, и я повисла на крюке, едва не вывернув руки из суставов.
        - Поиски заняли двадцать лет, Кая. Если бы не Маргарет…
        Я перебила:
        - Ну, вот мы и познакомились. Теперь пора отпустить меня.
        - Чтобы ты побежала в полицию? - Он насмешливо изогнул бровь. - Я знаю о тебе все, Кая. Абсолютно все.
        - И что дальше? - Я с легкостью скопировала его выражение лица и вдруг заметила это. Изгиб его губ принадлежал мне, его разрез глаз был моим.
        Нет, нет, нет.
        Меня опять затошнило. Что-то отвратительное прокатилось по горлу, задевая нёбный язычок. Я остро ощутила, как в рукава рубашки впитывается кровь, как пульсирует на затылке рана, нанесенная тяжелым предметом. Сердце стало бешено биться в груди, даже в глазах потемнело. Когда меня бросило в жар и я покачнулась на носочках, чувствуя, что ноги слабеют, Джек схватил меня за плечи.
        - Убери руки! - рыкнула я, дернувшись назад. Он выпустил меня.
        - Ты сдашься, Кая, - пообещал он. За голосом Джека угадывался голос Стивена: «Я все еще жду, когда ты сдашься и поговоришь со мной по душам».
        Заткнись, тварь, просто заткнись.
        Горло обожгло, желудок свело судорогой.
        - Когда ты родилась, я хотел держать тебя на руках. Ласкать. Научить охотиться. Научить выживать в этом мире, но… - Он яростно вздохнул и застонал. - Дэйзи все отняла у меня. Само сердце вырвала с корнем! - выпалил он и без предупреждения ударил кулаком в мой живот. Я бы согнулась от боли, если бы могла. Прикусив внутреннюю сторону щеки, я почувствовала кровь и тут же сплюнула ее в сторону. Откинув голову назад, сделала глубокий вдох носом.
        Все нормально, Кая. Держись. Ты выжила однажды. И сейчас сможешь. Держись, Кая.
        Внезапно я услышала в ушах голос отца, и его приказ током прокатился по мне: «Смотри ему в глаза, Кая. Не смей отворачиваться. Эта тварь сдастся первая. Ты сильнее. Не бойся». Я опустила голову. Черные волосы упали на глаза, но чернота тут же исчезла, когда Джек кончиками пальцев убрал их за уши. В этот раз я не стала дергаться и провоцировать новые удары.
        - Прости, Кая. - Его голос звучал искренне. Он большим пальцем стер с моей нижней губы кровь. - Прости, что обидел тебя. Я не хотел. Никому не говори, хорошо? Хорошо? - Он в тревоге расширил глаза. Я нахмурилась, сбитая с толку, и через секунду, когда лицо Джека разгладилось и он взорвался смехом, все поняла: он несерьезно.
        - Я шучу, Кая. Ты ничего никому не скажешь. Потому что ты такая же, как я. - Его смех заглушил голос отца в моей голове: «Не смей слушать его, Кая. Отвлекись. Отвлекись». Голос Джека продолжал яростно атаковать. - Когда я выяснил, кто похитил мою дочь…
        Похитил?
        - … Я тут же отыскал Маргарет. - Он рассмеялся. - Она потратила столько времени на то, чтобы отыскать меня… Забавно, - отрешенно прокомментировал он, вызвав у меня спазм страха.
        Я хотела спросить, что с ней, что с мамой, но подозревала, что этот вопрос развеселит Джека и даст ему лишний рычаг давления. Я продолжила терпеливо слушать.
        - Я нашел тебя и был несказанно рад. Знаешь почему? - Ясное дело ему плевать на мои ответы. Он хотел излить душу, и я решила на время прикинуться хорошим слушателем. - Я хотел сына. Пацан должен был вырасти крепким и сильным. - Он сжал перед моим лицом ладонь в кулак, будто хотел пожелать удачи. - Я бы научил его охотиться, искать подходящую жертву, бороться с неприятностями.
        На минуту или две я потеряла нить разговора. Косо посмотрела на Леду, прижавшуюся к оконному стеклу. Может, ей было жарко, и она искала прохладу, а может, решалась на самоубийство. Или любовалась ночью. Ее фигура казалась призрачной. Мне хотелось сказать, чтобы она перестала разыгрывать жертву, чтобы схватила с полки молоток и опустила его на голову этого психопата. А затем отпустила меня. Тогда я попробую ей помочь. Я точно не оставлю ее на растерзание этому чудовищу, но… тут Джек схватил меня за волосы и с удовольствием сжал их в кулаке. Прорычал совсем близко с моим лицом:
        - Я же с тобой разговариваю, мелкая… - и тут же выпустил меня и поднял ладони. - Прости. Это была шутка.
        Я ощутила боль, растерянность и гнев. Когда Джек отшатнулся, попросив прощения, боль прошла, а через секунду исчезла растерянность. А обжигающий гнев остался. Я представила, как выбираюсь из ловушки и начинаю душить эту тварь. А затем, когда его белки закатываются, заковываю его в цепи. Перед глазами возникло красочное видение: Джек висит, будто коровья туша, на ржавом крюке, а я рассказываю ему о том, что собираюсь с ним сделать.
        - Леда! - рявкнул он.
        Пусть уже оставит ее в покое, чертов психопат, - подумала я, наблюдая за тем, как она выпрямляет белые, по-оленьи тонкие ноги и идет к нему. Он стал ругать ее за то, что она стояла так близко к окну. Я косо наблюдала за ними, а в голове вертелась одна и та же фраза:
        Ты не можешь даже думать о том, чтобы причинить кому-то боль.
        Ты не такая, как они.
        Ты хороший человек.
        Может, и так. А может, нет. Несмотря на здравомыслие, которое пока, к счастью, одерживало верх над инстинктом, я позволила себе помечтать о том, что поступлю с этим монстром так же, как он со мной, и затем задам один-единственный вопрос: «Что ты чувствуешь, будучи на моем месте?»
        Содранная кожа на запястьях зудела и чесалась. В горле пересохло, и стоило только подумать о глотке холодной воды, как нестерпимо захотелось пить.
        - Итак, - Джек внезапно обернулся ко мне, прекращая пилить дочь.
        Я облизала пересохшие губы и сказала:
        - Здесь горит свет.
        - И что? - мягко спросил он, изогнув бровь. Почему этот сумасшедший копирует мое выражение лица? Стало дурно от предположения, что он делает все непроизвольно, не задумываясь, будто у нас с ним есть одни и те же привычки. С этой тварью мне не хотелось иметь ничего общего.
        - Ты только что отругал Леду за то, что она стоит у окна, но включенный свет тебя не смущает?
        Его лицо осталось невозмутимым, но на мгновение в глазах мелькнуло что-то странное. Я решила, что Джек раздражен из-за того, что я его отчитала, указала на очевидную ошибку, однако он спокойно объяснил:
        - Я оставил свет включенным, потому что не хотел, чтобы тебе было страшно. Ведь в темноте пространство всегда кажется замкнутым.
        Он знает и это.
        - Несмотря на обстоятельства, Кая, - очень вежливо продолжил Джек, - я очень рад, что с тобой ничего не случилось. Еще тогда, в далеком детстве. Если бы Мэгги не забрала тебя, боюсь, родители Дэйзи могли… совершить необдуманный поступок. Поддаться наплыву чувств и убить тебя. Или, если бы ты попала в их семью, они бы творили с тобой ужасные вещи.
        Такие же ужасные, как и те, что ты творишь со своей дочерью?
        Я посмотрела в сторону Леды. Когда она сидела на дороге на корточках перед автомобилем, она была обычной девушкой. Пусть немного напуганной, но ее взгляд был осознанным и… виноватым. Помимо этого, в нем угадывались отчаяние и страх, и я подумала, что она просто боится родителей. И не ошиблась.
        Леда действительно боялась. Своего отца. Человека, который должен был ее не пугать, а защищать. Джек превратил свою дочь в побитое животное, и ее взгляд стал пустым, как у сломанной игрушки, никому не нужной вещи.
        Хоть она и заманила меня в ловушку, но к ней я испытывала лишь чувство жалости. Она сидела в углу, сжавшись в комок, подобрала под себя ноги и натянула платье на колени. Я заметила на ее щеке следы крови.
        Я не такая, как они, я не Джек и не Стивен Роджерс, я могу испытывать жалость. Я хороший человек.
        Мне пришлось сосредоточиться на Джеке, чтобы не потерять нить его монолога.
        - Парни сейчас даже хуже девчонок! - сделал он неутешительный вывод, в котором я не нашла логики, потому что прослушала половину болтовни. - А вот ты совсем другое дело! - Он одарил меня восхищенным взглядом. - Да, ты другая. Хоть я и потерял двадцать лет, но наверстать упущенное будет легко. С Ледой ничего не вышло. Она ничтожество, а ты… будешь моим лучшим произведением.
        Я сжала зубы.
        Что он только что сказал? И что значит «наверстать упущенное»?
        Я осеклась, подавляя ярость, и с тревогой стала слушать его бред, который сводился к одному: Джек хочет, чтобы я была похожей на него. Он похитил меня для этого - хочет превратить меня в убийцу, потому что выяснил, что я убила Стивена Роджерса. «Поэтому ты здесь, - повторял он без устали, - потому что ты тоже убийца». Вот для чего он забрал меня. Я ему больше подхожу, чем Леда. Леда - ничтожество, она сгодится быть приманкой для простофиль, желающих помочь маленькой хрупкой девочке, а я буду хищником. Я буду брать в руки нож, а затем разделывать людей в тайном лесном домике в Эттон-Крик, - так он сказал.
        На протяжении часа или около того я с невозмутимым лицом выслушивала его больные фантазии. Иногда мне опять хотелось рассмеяться, но по большей степени я испытывала не веселье, а злость. Когда безумный Потрошитель замолчал, я спросила, даже не пытаясь притвориться заинтересованной:
        - Вот, значит, в чем заключаются твои мечты?
        - Мы вместе навсегда, Кая, - подтвердил Джек. Он метил на место главврача в городской больнице. Больному ублюдку самому пора лечиться, но он каждый день берет в руки скальпель и идет спасать жизни. С моих губ все-таки сорвался непроизвольный смешок.
        - Ты многого обо мне не знаешь, малышка.
        Ты обо мне тоже, - хотелось ответить мне, но я подстроилась под его вкрадчивый тон, отмечая каждую малейшую перемену. Они были незначительными на первый взгляд, такими же незначительными, как и шелест травы на ветру, из которой незаметно выползает змея.
        - Я не даю второго шанса, и я не зря искал тебя двадцать лет.
        Он говорит серьезно. Он собирается заставить меня ему подчиниться, потому что думает, что я его дочь.
        - Что будет, если я откажусь?
        Я затаила дыхание, но не потому, что боялась услышать его ответ, который был ясен с самого начала, а потому что пыталась прислушаться к себе. После гибели Джорджи меня все время мучил этот вопрос. Что значит для меня смерть? Хочу ли я на самом деле жить? Боюсь ли я умирать?
        И тогда перед глазами вспыхнуло мамино лицо. Утром она с улыбкой разбудила меня и отправила на рынок за продуктами. Чтобы приготовить из тыквы кашу и сделать краски для очередного ее творения. Мама готовит самые лучшие оладьи, и, хоть иногда у нее сбегает кипяченое молоко, оладьи-то все равно объеденье! Я всегда съедаю их, даже зная, что мне нужно будет провести в спортзале больше времени. А когда я заявила, что несмотря ни на что буду врачом, мама прокралась ко мне в спальню и шепотом, пока я притворялась, что сплю, заверила: «Папа смирится, Кая, поступай, как знаешь. Помни: это твоя жизнь, и только тебе выбирать. Несмотря ни на что, ты хороший человек».
        Мама знала обо мне? Неужели она хотела сказать: «Ты хороший человек, в отличие от твоего настоящего отца»?..
        Я одернула себя.
        Мама ничего не знала. Мой отец - Дэвид Айрленд, а Джек - врач из городской больницы Эттон-Крик, просто помешанный на власти психопат, который зачем-то выбрал для удовлетворения своих безумных желаний меня.
        Я должна держаться. Я не могу бросить маму. Моей гибели она точно не переживет, ведь у нее столько сил ушло на то, чтобы прийти в себя после смерти Джорджи и папы. А если что-то случится со мной, то кто будет привозить ей с городской ярмарки овощи и фрукты?
        Соберись, Кая, - приказала я себе. Мамино лицо с непослушными кудрявыми волосами постепенно растаяло, и вместо него из темноты выплыло лицо Джека.
        - Ты мне не веришь? - голос его подрагивал, и я поняла, что сейчас последует удар, а потом его насмешливое «шууууууутка». - Думаешь, я двадцать лет потратил на поиски несуществующего ребенка? Ты дочь Дэйзи Келли. Она похитила тебя, забрала из моих рук. Моего ребенка, мою дочь! - яростно взревел он, еще не полностью теряя контроль. Хотя он все равно выглядел так, будто ему на ногу упала огромная железная плита и разом отрезала все пальцы.
        - Ты поверишь, - пообещал он, приблизив свое лицо к моему. До меня донеслись запахи дорогого одеколона и лекарств. Я увидела бьющуюся жилку на шее, крупную и притягательную: всадить бы в нее что-нибудь острое, чтобы кровь хлестала ручьем. - Мне не хотелось бы этого делать, малышка Кая, но… Не все идет так, как я хочу. - С этими словами он достал из кармана брюк мобильный телефон и принялся набирать чей-то номер.
        Это совсем не то, чего я ждала. Выбитые зубы или вырванные волосы - да, но разговор по мобильному совсем не вписывался в мою реальность. Я не сразу поняла, что именно меня испугало, но сердце почувствовало все гораздо быстрее. Оно забилось в груди так сильно, что на спине снова выступил пот.
        Джек включил громкую связь и повернулся ко мне с вежливой полуулыбкой на лице. С такой улыбкой говорят пациентам, что у них все хорошо и беспокоиться за здоровье не стоит.
        Длинные гудки вызывали во мне дрожь. Я услышала мамин голос, и тогда мое сердце оборвалось.
        - Слушаю?
        Зачем этот тип ей звонит?
        Зачем ей позвонил этот психопат?
        Чего он от нее хочет?
        В моей голове разом пронеслась тысяча вопросов, и я решила, что буду держать рот на замке, несмотря ни на что.
        - Кто это? - спросила мама. В ее голосе появились подозрительные нотки.
        Джек, глядя на меня каким-то самодовольным взглядом, ответил:
        - Это Джек Стивенсон.
        Повисло долгое молчание, в течение которого на лице Джека расцвела ослепительная, удовлетворенная улыбка.
        Чего он так самодовольно улыбается? Она его и знать не знает, думает, что за черт ей позвонил среди ночи, - зло подумала я, но мое сердце, бьющееся в сотни раз быстрее, чем обычно, все знало.
        - В чем дело, Мэгги? - любезным тоном полюбопытствовал Джек, при этом улыбаясь мне. - Разве ты не искала меня?
        - Я убью тебя.
        Я даже не сразу поняла, что эти слова произнесла моя мама. Целую секунду я думала, что это кто-то другой - злая, расчетливая женщина, а вовсе не моя улыбчивая мама-болтушка.
        - Знаешь в чем проблема, Мэгги? - обрадовался Джек, увидев мое ошеломленное выражение лица, но мама повторила громче:
        - Я убью тебя.
        И теперь я ее услышала. Маргарет Айрленд пряталась где-то там за угрозами убить, произнесенными четко и громко. Я услышала голос мамы, которая рыдала после смерти отца ночами напролет, которая боялась подойти ко мне в больнице после похорон Джорджи, которая почти на коленях умоляла отца не возвращать меня в военную школу.
        Джек проигнорировал ее угрозы, как пустой звук. Он хрипло произнес:
        - Проблема в том, что я первый нашел тебя. Тебя и мою дочь.
        Снова повисло молчание, и я почувствовала, как больно глазам - я слишком сильно их распахнула, будто это помогло бы услышать мамины возражения, заявления, что звонивший несет бред. Но целую минуту ничего не происходило, а затем в тишине амбара, нарушаемой моим оглушительным сердцебиением, раздался мамин голос. Она с расстановкой произнесла:
        - Если ты тронешь Каю, я уничтожу тебя. Ты понял? Я сотру тебя в порошок. Я…
        - Прекрати, Мэгги, - отмахнулся Джек. - Ты уже опоздала с угрозами. Я нашел свою дочь. Мы мило побеседовали. Она не могла поверить, что я говорю правду, представляешь? Но, конечно, этот небольшой разговор с тобой, Маргарет, все очень хорошо прояснил. Думаю, теперь Кая все поняла, ведь она, к счастью, не глупая девочка.
        Мне хотелось завопить, что его слова - ничто. Маргарет Айрленд - моя мать, только она и больше никто. Хотелось крикнуть, что я люблю ее больше всего на свете. Но я не кричала, потому что боялась ее напугать. Она и так напугана.
        Моя мамочка такая чуткая, и я на нее совсем не похожа. Мама - роза без единой колючки или даже полевая ромашка, росшая среди буйной зеленой травы, мама любит искусство и джаз. Она любит выращивать кактусы и… умеет хранить секреты.
        - Мне придется научить мою малышку всему тому, что умею я.
        - Нет! - отрезала она визгливым голосом. - Не тронь мою дочь! Не смей!
        - Она моя дочь! - в один миг разъярился Джек, сжимая в кулаке мобильный телефон. Он позабыл о представлении, отвернулся от меня и стал вопить в трубку: - Ты похитила Дэйзи Келли! Ты украла мою дочь и думала, я никогда об этом не узнаю?! Ты забрала моего ребенка и думала, что сможешь сохранить свой секрет?!
        - КАЯ! - заорала мама, перебивая Джека. Динамик на мобильном телефоне стал хрипеть. - Неважно, что он говорит тебе! Он монстр! Не верь его словам! Кая! КАЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
        - ЗАТКНИСЬ!
        - Я люблю тебя, мама! - крикнула я в ответ, но она уже не услышала, потому что Джек отключился и швырнул телефон об стену. Затем он в два шага преодолел расстояние, разделявшее нас, и, схватив меня за рубашку, рванул к себе.
        - ЗАТКНИСЬ! - Он тряс меня за рубашку, мотал туда-сюда так, что гремела цепь. - ЗАТКНИСЬ! Я сказал тебе заткнуться, маленькая дрянь!
        Я ударила Джека носком ботинка в колено, а когда он, изумленно замолчав, отшатнулся, нанесла второй удар в живот. Затем ухватилась за веревки и, оттолкнувшись от пола, ударила его обеими ногами в грудь с такой силой, что он отлетел на несколько шагов назад и шлепнулся на спину, лихорадочно вскинув руки к потолку.
        Леда заверещала, вскакивая и бросаясь ко мне, будто собака, сорвавшаяся с поводка, но Джек схватил ее за ногу, и она упала рядом с ним, ударившись локтем об пол. Она заплакала, скорее всего от обиды, чем от боли, а Джек, не обращая на дочь внимания, медленно поднялся на ноги. Его красное от злости лицо, сверкающие сталью глаза, сжатые в ладони кулаки и тяжелое дыхание - все демонстрировало угрозу и говорило: «Тебе нужно бояться, меня, Кая. Если я могу растоптать, будто окурок сигареты носком ботинка, свою родную дочь, которая жила со мной все эти годы, то что я сделаю с тобой?»
        Джек произнес, тяжело дыша:
        - Ты точно такая же, как она.
        Я выдержала его смертоносный взгляд, даже не поежившись, потому что во мне все еще бушевал адреналин, кружилась голова, а к локтям скатились новые горячие дорожки крови.
        - Наверное, - задумчиво продолжил он, вдруг подняв руку и погрозив мне пальцем, - придется хорошенько наказать тебя, за то, что напала на отца.
        - Ты ничто, - перебила я.
        - ЗАТКНИСЬ!
        От улыбчивого мужчины, фантазирующего о том, как он научит меня охотиться, не осталось и следа. Теперь передо мной стоял психопат, не контролирующий ярость. Его агрессия передалась мне. Пусть только попробует приблизиться, и я убью его. Не знаю, как, но убью.
        - Ты захочешь убивать, клянусь тебе, ты захочешь убивать!
        - Ты ничто. Я не стану убивать ради тебя. Это ты ничтожество, - добавила я невпопад. У Джека на лбу выступила испарина. Он по-прежнему тяжело дышал, будто совершил пятикилометровую пробежку. И чем злее становился он, тем злее становилась и я. Он был похож на разъяренного быка, готового разорвать мое тело пополам, а затем сожрать все внутренности, а я - его слабое, но все же отражение. Когда его лицо обрело прежний нормальный цвет, а кулаки разжались, я все еще стояла, ухватившись пальцами за веревки.
        - Я не сержусь на тебя, малышка. Мы с тобой только что познакомились, и я, как твой отец, сделаю шаг вперед. - Он действительно подошел ко мне, и, несмотря на то, что мне хотелось отвести взгляд от его противного лица, я пристально смотрела на него, чтобы он знал: я его не боюсь.
        Джек остановился в двух шагах от меня, наверное, опасаясь, что я опять собью его с ног. Я заметила на его брюках пыльные отпечатки, а на рубашке грязь, и глянула на Леду, затаившуюся в углу. Она, наверное, собрала половину грязи своей одеждой.
        - Ты захочешь убивать.
        Я оторвала взгляд от Леды, зажимающей пальцами локоть, и посмотрела на Джека. В этот раз я не стала с ним спорить.
        - О да, - пообещал он, видя, как меняется мое выражение лица. - Ты захочешь убивать.
        А вдруг он… а вдруг он говорит правду? - в третий раз за вечер испугалась я. Джек смотрел на меня так, будто наперед знал, что и как я совершу. Я опять покосилась в сторону Леды. Ее ресницы (или мне так казалось) были влажными от слез. Хотя ран-то на ней не было, по крайней мере видимых. Ей было обидно, что Джек обошелся с ней так плохо, сбил ее с ног, когда она хотела защитить его, назвал ее ничтожеством.
        - Не думай о ней, - Джек, перехватив мой взгляд, сказал это так просто, будто девушка, прислонившаяся к стене амбара, была куклой и не испытывала эмоций.
        Это он ничтожество! Он ничтожество, раз так говорит, раз так поступает!
        Я с трудом разжала челюсти.
        - Она ведь твоя дочь.
        Джек задумчиво склонил голову к плечу, пытаясь подобрать подходящее слово.
        - Она… она меня очень разочаровала, Кая. Она совсем на меня не похожа, она малодушная, слабая, ничего не умеет…
        Под «не умеет» он подразумевает «не хочет убивать»?
        - А если меня оставят на второй год, вы с мамой все равно будете меня любить? А если я никогда не поступлю в колледж?!
        - Родители должны любить своих детей, несмотря ни на что, малышка. Но ты, конечно же, должна поступить в академию и никак иначе. Главное, чтобы ты ничего не боялась. Страха не существует. Он в твоей голове.
        - Родители должны любить детей, несмотря ни на что, - повторила я слова отца. Сейчас мой голос не был голосом той маленькой девочки. В нем не было ноток страха, благоговения и наивности, только жесткость, холодность и притворное равнодушие.
        Джек поднял бровь, с легкостью соглашаясь:
        - Ты права. Я люблю Леду. Папочка ведь любит тебя, малышка? - Он повернул голову в ее сторону, и девушка вздрогнула и закивала, быстро найдя его взглядом.
        - Я тоже тебя люблю.
        На ее посеревшем от пыли лице прокатились две новые дорожки слез, но Леда выглядела так, будто… она не знала о том, что плачет, потому что плакала не она сама, а что-то внутри нее, что-то, что по-прежнему, несмотря на возраст, оставалось хрупким, ранимым и могло уловить настоящую правду в словах папочки. Это была та часть Леды, которая, несмотря на промывку мозгов, все равно знала, где добро, а где зло, где правда, а где ложь.
        Чтобы опять не сорваться с цепи, я лишь на секунду прикрыла веки, испытывая одновременно отвращение и сочувствие. Коктейль получился таким горьким и ядреным, что из ранки на щеке опять выступила кровь. Сглотнув, я повернула голову в сторону Джека и спросила:
        - Что ты с ней сделал?
        - Мой отец ничего со мной не делал! - рявкнула Леда из своего угла. Я опешила, услышав стальные нотки. Джек подарил ей одну из своих снисходительных, трофейных улыбочек:
        - Правильно, малышка.
        Теперь его неряшливое «малышка» заиграло новыми красками, и я во все глаза уставилась на двуногого монстра. Не могла отвернуться, хотя очень хотелось. Что же это за существо могло так поступить со своей собственной дочерью?
        - Тебя посадят, - сказала я. Но хотелось мне совсем другого, например, замотать на его шее цепь и душить. И чтобы он валялся на полу в своей собственной крови. Он хмыкнул на мои слова, но ехидная улыбочка меня не остановила. - В тюрьме, когда тебя посадят за растление собственной дочери, ты встретишь таких же уродов, как ты сам.
        Наконец-то мои слова произвели на него впечатление. Улыбка на его губах дрогнула, взгляд посуровел.
        - Ты абсолютно ничего не знаешь, Кая. Ни обо мне, ни о моей дочери. Я ее не трогал.
        - Скажешь об этом в суде.
        Джек тихо рассмеялся:
        - В суде? - Его тихий смех перерос в хохот. - Из-за такой ерунды?
        Ерунды?
        А затем Джек резко перестал смеяться, подошел ко мне почти вплотную и чуть склонил голову вперед, чтобы наши лица были на одном уровне.
        - Я убил очень многих. - Змеиное шипение холодком прошлось по моей коже: по лицу, шее, предплечьям. И слушая его, я затаила дыхание. - Очень, очень многих, моя милая малышка Кая.
        И вдруг, договорив, Джек резанул меня по животу неизвестно откуда взявшимся ножом. От удивления я вскрикнула и подалась назад, а затем почувствовала боль. К резинке штанов скатилась струйка крови.
        - А? Ну что? - выкрикнул Джек, дергая меня за рубашку. Когда оторванные пуговицы запрыгали по полу, я услышала голос Стивена в голове: «Идеальное у тебя тело, мисс Айрленд, и что же нам с ним делать?..»
        - Так тебе нравится больше? - спросил Джек, приставив нож к моей груди. - А это что? Татуировка? У тебя есть татуировка?
        - Убери от меня свои проклятые руки.
        После этих слов последовал новый порез, совсем небольшой - так, царапина, по сравнению с тем, что мне пришлось пережить ранее. Но даже эта царапина была болезненной, потому что сквозь нее вытекала не только кровь, а еще воспоминания: о Джорджи, о моих первых днях, проведенных в аду, о Стивене Роджерсе.
        - Когда Дэйзи впервые меня отвергла, я просто слетел с катушек и забрал первую попавшуюся. Ее звали Мартина Грейс. Я бы не узнал ее имени, если бы о ней потом не говорили в новостях. - Джек склонил свою уродливую голову, будто видел ее во мне. - У нее были черные волосы. Прекрасные черные волосы. И удивительные, проницательные глаза. Она была похожа на тебя.
        - И что ты сделал? - спросила я, хотя уже обо всем догадалась. Мне просто нужно было услышать свой голос и убедиться, что он не дрожит от страха.
        - Я просто вырвал ей сердце. Потому что не стоит трогать мое! - вспылил он, схватив меня за воротник. Я пошатнулась, но не стала его бить. А Джек, кажется, забыл, что находится в опасной близости от моих ног.
        - Она ничего тебе не сделала, ведь так? - спросила я. Его лицо было совсем близко. У Джека были едва заметные морщинки на лбу и в уголках глаз. Я заметила лопнувшие паутинки сосудов. А еще - животный страх. Потому что, прорезав во мне дыру, Джек разбередил и свои глубоко похороненные воспоминания.
        Он прошипел:
        - Она оскорбила меня.
        - Ты убил ее просто так. Потому что у тебя комплекс неполноценности.
        Джек оттолкнул меня, а затем обрушил на мое тело несколько мощных ударов, будто я была всего лишь боксерской грушей, а не человеком. Я прочувствовала каждый удар, ощутила, как внутри меня взрываются клубки боли. Он бил меня нещадно, с такой силой, что мне показалось, я могу и сознание потерять. Я бы сжалась от боли в комок, но могла лишь задыхаться.
        И тут я подумала, что Джек прав, да-да, он прав, прав…
        Внезапно я против воли засмеялась и, хотя мне было чертовски больно, не смогла побороть рвущиеся из горла звуки.
        Джек рванул меня за волосы, и когда наши глаза встретились, воскликнул:
        - Нет ничего смешного в том, что кому-то вырезают сердце!
        Снова потянуло на смех, но я сдержалась. На мгновение показалось, что Джек качается из стороны в сторону. Широко распахнув глаза и несколько раз быстро моргнув, я снова посмотрела на него. Так-то лучше, теперь он стоит на одном месте.
        Он был сбит с толку моим смехом и последующим молчанием. Отпустив мои волосы, он отстранился, и тогда я сплюнула очередную порцию крови и спросила:
        - Скольких девочек ты убил?
        Несколько секунд он, прищурившись, наблюдал за мной, затем ответил:
        - Достаточно. Это не заняло много времени.
        - Они не сопротивлялись? Они были слишком слабы? - Когда он нахмурился, я закончила: - Я не слабая. Я выберусь из клетки и убью тебя. Как убила Стивена Роджерса. Выпотрошу тебя, как свинью. Вырву твое сердце.
        По лицу Джека вновь пошла тень, но я не поняла, он напуган или просто впечатлен. В любом случае, ему расхотелось улыбаться и хватать меня.
        - Единственный, кого я убью, будешь ты, Джек.
        На его губах вновь расцвела улыбка. Это была недоверчивая и в то же время радостная улыбка, полная боязливых надежд. Он не поверил мне и все же где-то в глубине души стал сомневаться. Мой голос, мои глаза, так похожие на глаза его жертвы, говорили о том, что он должен сомневаться. Яростно вздувшиеся мышцы на моих поднятых вверх руках, уже начинающих неметь, кричали: «Верь ей, Джек. Она говорит правду. Она убьет тебя, не сомневайся».
        Уголки его губ дрогнули в улыбке. Я ответила бездушным взглядом, даже не моргая. Уж я-то верила в то, что говорю. Я знала, что говорю правду, и Джек это знал.
        - Да, может, и так, - внезапно согласился он. - Может быть, ты права, Кая, но ты так говоришь только по одной, непонятной мне причине - потому что не боишься. Почему ты не боишься? Может быть, потому, что я твой папочка?
        - Этот же вопрос задал мне Стивен Роджерс.
        - И что?
        - Ты знаешь ответ. Я убила тварь.
        Конечно, Джек знал, что именно случилось с моим учителем, ведь поэтому я здесь. Между нами повисло звенящее молчание, и я подумала, что он наконец-то… сдался. Но он не сдался. Наверное, Джек никогда не сдается.
        - Посмотрим, как ты заговоришь, когда я закопаю тебя живьем, - пообещал он наконец. В моем горле опять забурлил смех, и я с трудом ответила:
        - Мертвые не могут говорить.
        Джек заупрямился, сжав в кулаке нож. Он поднял оружие и медленно приблизил его к моей груди, будто все еще надеялся увидеть животный страх или, может быть, услышать мольбы о пощаде. Это все в прошлом.
        - Ты станешь… - пробормотал он задумчиво. Веко опять дрогнуло. Оно так же непроизвольно подрагивало, как и мое колено. Меня передернуло от одной мысли о том, что у нас с этим чудовищем есть что-то общее.
        Джек провел ладонью по своей груди, будто вспоминая мой недавний удар, а затем бросил мне в лицо угрозу, что я стану или его частью, или умру - другого не дано, затем развернулся на пятках и быстрым шагом направился к лестнице.
        До меня донеслись его слова:
        - Я сделаю так, что ты захочешь убивать. И даже если ты захочешь убить меня, малышка, это уже большой шаг вперед.
        Его шаги были быстрыми и решительными, и вместе с этим мое сердце быстро забилось.
        - Куда ты? - крикнула я, даже не стараясь замаскировать нервозность в голосе. - Куда ты? - Я сделала непроизвольный шаг в сторону, но моя нога дернулась в воздухе и тут же опустилась - мне не сдвинуться с места. - КУДА ТЫ?! КУДА ТЫ ИДЕШЬ?!
        Он уже спускался по лестнице. Исчезла голова с модной стрижкой, широкие плечи, торс. Остались только шаги и мой яростный вопль:
        - КУДА ТЫ ИДЕШЬ?!
        Что он собирается делать? Куда идет? К кому он идет?
        Я повернулась к затаившейся призрачной Леде, но до того, как успела спросить, что задумал ее отец, я услышала его ответ откуда-то снизу:
        - Я должен поговорить с Мэгги, малышка. Это не займет много времени. А потом я вернусь, и все станет как прежде.
        А затем загремела дверь, ведущая из амбара. Я задергалась, будто сквозь железо пустили ток.
        - Нет! Только тронь ее!
        Из моего рта вылетали ругань и рычание, по подбородку скатилась слюна, смешанная с кровью.
        - ВЕРНИСЬ! ТОЛЬКО ТРОНЬ ЕЕ! Я УБЬЮ ТЕБЯ!
        Над головой гремела цепь, а по запястьям катилась кровь, но я ничего не слышала и не чувствовала. Я кричала, испытывая животный страх.
        - Я УБЬЮ ТЕБЯ!
        Мышцы живота сократились от боли. Я как никогда хотела согнуться пополам и вдохнуть свежий воздух.
        - Я УБЬЮ ТЕБЯ! УБЬЮ!
        Я много чего хотела, но только брыкалась на одном месте, как сумасшедшая, которую приговорили к смертной казни. Я могла только вопить «НЕТ!» и «Я УБЬЮ ТЕБЯ, ЕСЛИ ТЫ ЕЕ ТРОНЕШЬ!», но в амбаре не осталось никого кроме меня и беловолосой девушки, которая спряталась от страха в углу. Я совсем позабыла о ее существовании. Только когда иссякли силы и в горле запершило, я замолчала, остервенело кашляя сухим кашлем.
        Когда я прекратила орать, Леда все еще испуганно сжималась в белый комочек, закрываясь от меня локтем. Я уставилась на нее, недоумевая. Это я была на цепи, я была закована, я не могла уйти отсюда. Но не двигалась она. Парализованная от страха, она смотрела на меня как на самое страшное существо на планете. Она меня похитила, но она же меня и боялась.
        И пусть боится.
        Я уронила голову на грудь, тяжело дыша.
        Я убью их всех, когда выберусь отсюда.

* * *
        10 сентября 2016
        - Который час? - Это был первый вопрос, который я задала с тех пор, как ушел Джек. От долгих криков, брани и угроз я охрипла, а затем и вовсе замолчала.
        Леда медленно оторвала голову от рук, лежащих на коленях, посмотрела сперва на меня, затем на наручные часы, и слабым голосом просипела:
        - Восемь часов вечера.
        Снова повисло молчание. Я гадала, когда вернется Джек и продолжит насмехаться надо мной, издеваться и мучить. В то же время старалась не думать о том, где он сейчас и что делает, что он может быть у мамы. Нет, нет, он сейчас где-то поблизости. Он просто хочет, чтобы я решила, будто он в моем доме. Чтобы испугалась и приняла его сторону. Но он стоит за дверью амбара и наблюдает.
        Голова была тяжелой, и я покрутила ею в разные стороны, разминая шею. При этом косо наблюдала за Ледой, которая в свою очередь не отрывала от меня настороженного взгляда. Меня снова настигло раздражение: это она контролирует меня, а не я ее, так почему она выглядит как испуганный зверь, загнанный в ловушку?
        Успокойся, Кая, тебе надо успокоиться. Подружись с ней. Заставь отпустить тебя.
        Я выпустила горячий воздух сквозь стиснутые зубы, затем, убрав с лица черные волосы, делавшие меня, готова спорить, еще страшнее, чем я была, в соплях, крови и грязи, тихо спросила:
        - Он насилует тебя?
        Хороший вопроса, Кая, для того, чтобы подружиться, - иронично похвалила я себя, и не удивилась, когда Леда неуклюже поднялась на ноги и сжала кулаки. Она сделала ко мне несколько резких шагов и остановилась, а я изогнула бровь.
        - Хочешь ударить меня, как он? - Она изумленно опустила взгляд на руки, будто не ведала, что творит. - Для начала вытащи большой палец из кулака, иначе руку сломаешь.
        Она испуганно посмотрела на меня, как воробышек, выброшенный из гнезда и упавший на асфальт прямо к лапам дикой кошки. Но руку разжала. Леда выглядела как ребенок с другой планеты - диковатая, не умеющая разговаривать. Ее щеки порозовели, белые волосы завились на концах, придавая ей какую-то трогательность, детскость. Хотя я опять отметила, что она старше, чем кажется. Внезапно она поднесла руки к моему лицу и коснулась большими пальцами моих щек. Потерла их, пока я изумленно застыла, напряженно ожидая каких-нибудь чудачеств. Но Леда лишь стерла с моих щек кровь, при этом глядя куда-то сквозь меня. Затем она убрала мои волосы за уши, открывая лицо, и наконец-то сосредоточила взгляд на моих глазах, шепнув:
        - Хочешь пить?
        Подозрительно.
        - Да, хочу.
        Я могла бы свалить ее с тонких, как стебли кукурузы, ножек одним точным и метким ударом, но не стала этого делать. Вместо этого я попыталась проанализировать, почему она вдруг осмелела, коснулась меня и предложила воды.
        Я дала ей рекомендации, как лучше меня ударить, - поняла я. Еще я спросила у нее: «Хочешь меня ударить?» После этого Леда стала вести себя странно, как будто одумалась. Я наблюдала за тем, как она копошится в небольшом рюкзаке, висящем на косом ржавом гвозде. Гвоздь был вбит в деревянный столб, подпирающий крышу. Когда она вернулась, я открыла рот и позволила ей вложить мне в губы пластиковую трубочку. Второй конец Леда опустила в бутылку, и я тут же втянула в себя в воду. Она не была ни холодной, ни теплой. Это была самая вкусная в мире вода, лучшее, что я когда-либо пробовала.
        Напившись, я вытолкнула трубочку изо рта и откинула голову назад. Глаза жгло от усталости, зато горло перестало болеть. Вода вернула мне голос, остудила связки, раскаленные от криков, дала еще один шанс выжить.
        Я поблагодарила Леду, и она, смутившись, покраснела и отвела взгляд. Я внимательно рассматривала ее, по-прежнему стоявшую рядом. В одной руке - бутылка с трубочкой, вторая безжалостно терзает край кофты, превратившийся в белую бахрому.
        Она хочет спросить о чем-то, - поняла я.
        Я ждала, когда она задаст вопрос, решив позволить ей собраться с мыслями. Она стояла непозволительно близко, и я вновь подумала о том, что могла бы вышибить из нее дух одним ударом ноги. Но я лишь осторожно вздохнула. Пусть доверится мне. Пусть сама задаст вопрос, убедится, что меня не стоит бояться.
        - Тебе было больно?
        С моих губ сорвался смешок. Было ли мне больно? Конечно, было, я же пока что жива! Но вместо резкого ответа я спокойно вздохнула.
        Из-за слабого голоса, тонкой фигуры и коротких волос мне показалось, что Леде от силы шестнадцать лет. Но ей далеко не шестнадцать. Это обман. Лживый образ, чтобы одновременно и привлекать внимание, и вызывать желание помочь.
        Так как я не ответила на вопрос, она подняла голову и слабым голоском уточнила:
        - Когда папа тебя ударил по голове, тебе было больно?
        Я с трудом сдержалась, чтобы не спросить, что испытывала она, когда он бил ее. Если только бил. Эта тварь могла совершить кое-что похуже.
        Я несколько секунд изучала ее голубые, с глубокими тенями под ними глаза, затем правдиво ответила:
        - Да.
        Вдруг зачесалось левое запястье под веревкой, но я не смела пошевелиться. Любой незначительный шум - повышенный тон голоса, грохот цепи, - и Леда умчится в свой угол.
        Она поморщилась.
        - Мне очень жаль, прости. У меня… у меня не было выбора! - зашептала она голосом, полным мольбы. Я опять почувствовала в груди знакомое раздражение, но это была яркая вспышка, которая тут же погасла. Да, пожалуй, у нее не было выбора. Эта скотина могла убить ее. Или сперва пытать, а затем убить - вариантов масса.
        - Что он делает с тобой, Леда? Почему ты его боишься?
        - Я не…
        - Ты сказала, что у тебя не было выбора.
        - Я… - Она опять замялась и часто заморгала, будто это помогало ей думать. Я ждала адекватных ответов на вопросы. Я ждала, что она откроется, доверится мне. Только тогда мы сможем существовать вместе в этом амбаре, отрезанном от другого мира. Только так я смогу заставить ее помочь. Но для начала мне нужно знать, что происходит.
        Я не торопила, и в итоге мое терпение окупилось: Леда прижала к груди бутылку с водой, будто ребенка, и произнесла, стараясь смотреть куда угодно, только не в мое запятнанное кровью лицо с прилипшими к щекам волосами:
        - Он дарит мне игрушки.
        Ее свистящий шепот без труда достиг моих ушей, привыкших за последние несколько часов к тишине.
        Явно не просто так он ей их дарит - хочет загладить вину.
        Я прикрыла веки, чтобы хоть как-то отгородиться от своего прошлого, стоило Леде заговорить об игрушках. Стивен тоже пытался загладить вину, зашивая мою кожу. Стивен тоже… подарил мне кое-что. Двадцать четыре шрама.
        Когда я открыла глаза, то обнаружила, что Леда просто смотрит на меня. Ее диковатость, которая делала ее похожей на инопланетянку, прошла. Теперь передо мной стояла высокая и худая беловолосая девушка. Ее взгляд внимательно исследовал меня, задержавшись на татуировке. Во мне все перевернулось, но я не двигалась, видя, как у нее на лбу появляются две вертикальные задумчивые морщинки.
        Доверять ей, - напомнила я себе. - Мне необходимо довериться ей, чтобы она доверилась мне.
        Я позволила ей рассматривать птиц, изображенных на татуировке, позволила изучать цвета. Мои кости ломило от ее пристального внимания, грудь ныла от боли. Будто Леда смотрела внутрь меня, будто я разрывала себя напополам, чтобы разделить с ней память о Джорджи.
        - Было больно? - вдруг спросила она, поднимая взгляд.
        - Нет.
        - Правда? - Леда удивилась, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.
        Выдохнув сквозь стиснутые зубы, я расслабила челюсть и очень спокойно, пересиливая себя, ответила:
        - Нет, мне не было больно. Эта татуировка - память о моей погибшей сестре, которую я любила больше жизни. - Вот я и сказала это. Если я открылась ей зря, то… Я одернула себя. Если зря, значит, я умру. А если я умру, то все зря.
        Но я наконец-то увидела в ее глазах что-то такое, чего раньше там не было. Она тоже кого-то потеряла, - догадалась я, - вот почему приняла мои слова близко к сердцу.
        - Мне очень жаль, прости, - сказала она. Я отмахнулась от ее «прости», со страхом ожидая, когда она спросит, как именно умерла Джорджи. Но она не стала спрашивать, наверное, не желая тревожить о ней память. А может быть, не желая тревожить свою память о человеке, которого потеряла.
        Говори, Кая.
        - Мою сестру звали Джорджи, и ей было всего восемь лет, когда она умерла. Маленькая, добрая девочка, с которой не должно было случиться ничего подобного. Но случилось. Она не была виновата. - Я помолчала, чтобы мои слова дошли до Леды. - Джорджи была просто маленькой девочкой и не могла повлиять на свою судьбу. Я была рядом с ней. Вся вина лежит на мне.
        - П-п-почему ты говоришь мне об этом? - Леда, испугавшись, отступила на полшага.
        Я даже не стала подбирать слова, чтобы не ранить, потому что неважно, как назвать то, что с ней делал отец - суть не изменится. Наоборот, Леда должна скорее очнуться от этого кошмара.
        - Ты не виновата в том, что с тобой случилось. Ты была маленькой девочкой. - Леда покачала головой, открыв рот, чтобы перебить меня, но не сумела выдавить ни звука. Только ее грудь сотрясалась. Я рванулась к ней, но вовремя опомнилась и замерла.
        Она не Джорджи. Она НЕ Джорджи. Не приближайся к ней, Кая. Не утешай ее. Не береги ее чувства.
        Но мне было жаль ее. Мне было жаль ту маленькую девочку, которой была Леда и которая умерла до того, как встретила кого-то вроде меня, кто смог бы ее защитить. Я почувствовала, что моя грудь горит, во мне появилось столько силы, что на мгновение показалось, будто я смогу сорвать с себя цепи и освободиться сама, схватить Леду Стивенсон за запястье и приказать ей бороться; сказать, что она взрослая и может сама изменить свою судьбу, может победить монстра.
        Но все было по-прежнему. Я все еще была скована, а Леда все еще испуганно дрожала в шаге от меня, прижимая к груди бутылку с водой. Я видела, что слишком испугала ее, но, несмотря на это, чувствовала, что между нами установилась связь, невидимая, тонкая, словно паутинка, готовая разорваться при малейшем дуновении ветра.
        - Посмотри на меня, Леда, - приказала я, и она вскинула голову, подчинившись. - Смотри на меня. Подойди ближе.
        Словно загипнотизированная, она приблизилась.
        - Ты была маленькой девочкой. Ты была малышкой, и твой отец не должен был так поступать с тобой. Знаю, ты его любишь, - поспешно сказала я, прежде чем она перебила. - Но это не значит, что он не мог поступить плохо. Он поступил плохо, Леда, и ты сама это знаешь. А ты поступала плохо? - без предупреждения спросила я. Леда растерялась, а потом, обдумав вопрос, испуганно помотала головой. Я с нажимом сказала:
        - Поступала. Например, когда помогла ему похитить меня, Леда.
        - Он заставил меня.
        - Тогда верни все на свои места, - убеждала я, сжимая пальцы в кулаки. Я знала, что спешу, давлю на нее, но у меня не было времени. Я должна выбраться отсюда и найти маму. - Ты хочешь причинять людям боль? - Леда покачала головой, выронила бутылку с водой и зажала ладонями рот. Вода толчками полилась на пол, и совсем скоро на дне осталось лишь несколько глотков. В луже плавали пылинки, опилки, грязь и трубочка. Из глаз Леды покатились чистые, детские слезы. - Хочешь заставлять людей плакать? Хочешь, чтобы они чувствовали себя так же плохо, как чувствуешь себя ты?
        Она сделала еще шаг назад и наступила в лужу. Раздался едва слышный «хлюп», и затем Леда разревелась, опустив голову и накрыв ладонями лицо.
        - Помоги мне, Леда, и я помогу тебе. Клянусь. - Она опустила руки и жадно посмотрела на меня. - Я смогу защитить тебя, Леда.
        Джорджи ты не защитила. Джорджи ты не спасла.
        Я не смогу бросить Леду в амбаре, оставить ее на растерзание голодному чудовищу. Я хорошо могла представить, что сделает Джек со своей малышкой, если я просто уйду. Леда больна, и я должна помочь ей.
        - Он никогда больше тебя не тронет, Леда. Никогда. Клянусь.
        Она качала головой, но я знала, что мои слова проникают в ее больной разум, действуют на нервы, залечивают оголенные участки. Я надеялась на это. Мне хотелось, чтобы глядя на меня, она видела не просто скованное тело в разорванной рубашке, с окровавленными штанинами, грязными волосами, новыми ранами на животе, а мои твердо сжатые зубы, широко открытые глаза и упрямый взгляд. Я надеялась, что она мне верит.
        - Ты разве не хочешь помочь мне? - спросила я. Всхлипнув, Леда всплеснула руками. По ее губам скатилась дорожка слюней, когда она шепнула в ответ:
        - Хочу, но он убьет меня.
        - Я не позволю этому случиться. Только вытащи гвоздь там, наверху. - Я указала головой на потолок, и когда посмотрела на Леду, заметила, что она долгим взглядом оценивает мои кровоточащие запястья. Ее покрасневшие глаза вновь наполнились слезами.
        - Мне так жаль, так жаль! Я не хотела, чтобы отец обижал тебя, но он… - Леда покачала головой, прижав ладони к груди, словно умоляла простить ее. Я заявила:
        - Если ты не хочешь, чтобы он обижал меня, тогда исправь все, Леда. Ты мне поможешь? Помоги мне, пожалуйста.
        Она закрыла глаза, и я решила: все, она не станет мне помогать. Но прежде чем я успела испугаться, Леда распахнула глаза и посмотрела на меня с верой и опасением.
        - Ты… защитишь меня? - Мое сердце подпрыгнуло. - Никто никогда меня не защищал! Никто не…
        - Обещаю. Я всегда держу слово.
        А Джорджи ты не спасла. Не сдержала свое слово. Не вернула свою сестру домой. Не вытащила ее из клетки, как клялась.
        Я набрала полную грудь воздуха и подняла голову к потолку, сдерживая слезы.
        Я хотела сказать Леде Стивенсон правду, что на самом деле я уверена лишь в себе. Хотела посмотреть ей в глаза и сказать, что если она только позволит, если она поверит мне, если… Тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти ее. А сейчас я ничего не могу. У меня нет гарантий, что мы обе выберемся отсюда живыми, даже если она снимет меня с крюка.
        Но я медленно выдохнула, открыла глаза и посмотрела на гвоздь в потолке.
        Нет, разве я могу просто так сдаться? Джек, как и Стивен Роджерс, - всего лишь жалкое чудовище, которое способно только подавлять других. Он никчемный человек, и если я позволю ему одержать надо мной верх, это буду не я.
        Взглянув на Леду, я сказала:
        - Я ни за что тебя не оставлю. Но я смогу тебе помочь только в том случае, если ты освободишь меня. Вытащи гвоздь или развяжи веревки.
        Моя уверенность звенела в воздухе, когда я добавила:
        - Он никогда больше тебя не тронет. Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара.
        У меня в голове будто поселился часовой механизм: тик-тик-тик… Он отсчитывал секунды до того, как Леда повернется ко мне спиной, притворившись, что я ничего не говорила. Я видела, как на ее нижнем веке собирается слезинка, набухает как почка весной, а затем катится по щеке.
        И вдруг Леда решительно направилась ко мне, стряхнув безнадегу, страх и неуверенность. Ее лицо обострилось от решительности.
        - Да! - воскликнула она. Остановившись передо мной, она вытянула руки вверх, но, испустив грудной стон, отстранилась и посмотрела по сторонам в поисках предмета, на который можно было бы взобраться, чтобы достать до крюка. Мое сердце пустилось вскачь, ведь до этого момента мне казалось, что мы застыли во времени, а теперь время понеслось вперед. Меня опять пробрал страх, что мы не успеем выбраться.
        На мгновение я потеряла ее из виду, но Леда тут же возникла в поле зрения, таща за собой огромный деревянный ящик. Он тянул девушку назад, но она упрямо шла ко мне с решительностью во взгляде.
        - Я знала, что поступила плохо, - прошептала она, и я не стала поддакивать или перебивать. Кажется, Леда пыталась убедить себя, что сейчас поступает хорошо, что ее предательство по отношению к отцу - правильное решение. Ее живот оказался напротив моего лица. Грязная кофта с пятнами крови колыхалась вокруг талии, словно огромный мешок. Я опустила глаза и увидела тонкие лодыжки, выглядывающие из-под грязной юбки. Леда выглядела истощенной, казалась несуразной карикатурой на девушку.
        Хоть раз она осмелилась вступиться за себя? Наверное, она всегда боялась перечить отцу, не могла спрятаться от него, швырнуть проклятые игрушки ему в лицо, уйти, заявить в полицию… В ней появилась храбрость лишь в тот миг, когда пришлось спасать кого-то другого.
        Наконец мои руки упали вниз, веревка полетела на пол, а наверху звякнула цепь. Леда слезла с ящика и вновь превратилась в девушку-цыпленка.
        - Все будет хорошо, Леда, - заверила я, сжимая ее плечо. Она невольно попыталась отодвинуться, но я без труда удержала ее на месте, не дав и шагу ступить. - Я ведь сказала, что помогу тебе. Теперь мы команда, ты понимаешь?
        - Да, - отозвалась она, но выглядела при этом так, будто не соображала, где находится и что происходит.
        - Действуем слаженно. Делай, что я говорю.
        - Х-х-хорошо.
        - У тебя есть мобильный телефон?
        - Нет, - шепнула она испуганно.
        - Где моя машина?
        - Не знаю.
        - Ничего страшного, Леда, ничего страшного. - На этот раз я крепко и решительно сжала ее запястье, потянув к лестнице. - Просто делай, что я говорю, хорошо?
        - Хорошо.
        Как загипнотизированная, она проследовала за мной. Несколько секунд я напряженно вслушивалась в ее судорожное дыхание за спиной и пыталась уловить другие звуки. Вдруг что-то скрипнуло, я подскочила и обернулась. Леда наступила на дряхлую половицу. С облегчением вздохнув, я уже собралась продолжить путь, как дверь амбара медленно отворилась. Леда в страхе застыла, будто огромная ледяная статуя, вытаращив глаза и глядя поверх моей головы.
        Я повернулась. Джек смотрел на нас, а я на него. Казалось, этот миг - когда он, не веря своим глазам, буравил две женские фигуры в свете тусклой лампочки, - длился целую вечность. А затем Джек сорвался с места, одновременно выхватывая из-за пояса нож, Леда завизжала, и я отпустила ее руку и оттолкнула от себя наверх:
        - В УГОЛ!
        Она поступила так, как я ей и велела: бросилась к окну и встала в темный угол. Я метнулась следом, слыша за спиной бешеный топот, и остановилась у полки, на которой валялись брошенные хозяином амбара инструменты: проволока, молоток, пара ржавых десятисантиметровых гвоздей, тесак с тупым лезвием и сгоревшие провода от музыкальных колонок.
        Джек поднимался по лестнице, выбивая из ступенек пыль. Я схватила обгоревший шнур диаметром в два сантиметра и намотала оба конца на кулаки, чтобы получилась ловушка. Джек попался в нее тут же, когда сделал выпад ножом в мою сторону. Леда завизжала, но я захватила запястье Джека проводом и, когда рванула его на себя, его разъяренный рев перекрыл ее тонкие вопли. Не без труда, но я опрокинула чудовище на пол.
        Джек, тебе не светит медаль за усердие в спортзале, - подумала я, пыхтя от натуги, когда тянула провод на его руках в разные стороны.
        Я смогу победить его, ведь дело не в том, что у меня за плечами военная школа или тринадцать часов в неделю в спортивном зале, - нет. У меня есть кое-что, чего нет у Джека. У меня есть то, о чем он никогда не задумывался. По крайней мере до этого момента. Желание выжить. Джек никогда не был в клетке Стивена Роджерса. Джек никогда не пытался спасти свою крошечную сестру. Джек не перенес дюжину операций по восстановлению тела. По сравнению со мной он - ничто.
        Я ударила его в голень, и он упал носом в пол, как подкошенный стебель кукурузы. Он что-то заорал, но в ушах я услышала лишь голос сержанта:
        - Айрленд! Заткнись и делай, что я говорю! Еще сто двадцать приседаний и вечерняя пробежка пять километров! И мне плевать, что ты вернешься за полночь - в четыре утра чтобы была в строю! Или отправишься к мамочке!
        Я скрутила руки Джека, пока он бранился и угрожал убить то меня, то Леду, опустила колено на его спину, а затем дернула обе его руки на себя.
        Нужно крепко связать, чтобы тварь не сбежала.
        Хотелось вырвать его руки из суставов и порезать кожу на запястьях.
        Эту пытку он заслужил, Кая, - подбодрила я себя, но нужно было спешить. Найти маму. Она, наверное, напугана до смерти.
        И все же, несмотря на спешку, я не сдержалась, и произнесла:
        - Было не так легко, как с твоими предыдущими жертвами, да?
        На мгновение я замерла над ним, восстанавливая дыхание. Наш кратковременный танец на втором этаже амбара лишил меня последних сил, и я почувствовала, что опять кровоточат раны на животе. Джек тихо рассмеялся. Его поясница расслабилась, когда он ткнулся лбом в пол, а затем повернул голову в сторону.
        Краем глаза я заметила, как Леда вышла из угла с прижатыми к груди руками. Она смотрела на поверженного отца как на умирающее животное - со страхом и благоговением. Она не могла поверить, что все закончилось.
        Его смех начал меня бесить. Узел никак не хотел завязываться, но я решила, что, если Джек начнет дергаться, я могу воспользоваться другими подручными средствами - гвоздями или тесаком. Мысль заехать ему по башке чем-нибудь тяжелым была очень соблазнительной, но я проигнорировала ее.
        Найти маму.
        Нужно найти маму.
        Почему-то все другие мысли о маме я старалась игнорировать. Все, кроме одной: найти ее во что бы то ни стало. Тревожно было вспоминать ее лицо и ее голос. Или представить то, чем она занята. Почему я не могу подумать, что она сейчас делает?
        Сейчас неважно. Нужно обезопасить себя, вызвать полицию и после этого отправиться за мамой.
        - Ты за все заплатишь, Джек, - сказала я напоследок.
        Он снова рассмеялся, и я заехала ему кулаком в правую часть лица. Голова ударилась об пол, и он зажмурился, но продолжал смеяться. Я на мгновение расслабила мышцы на руках, спросив с недоверием:
        - Ты смеешься?
        Он скосил на меня правый глаз и окровавленными губами произнес:
        - Я так горжусь тобой, Кая.
        - Заткнись.
        - Моя девочка пошла в меня. Хоть что-то хорошее сделала Дэйзи Келли в этой гребаной жизни!
        - Я сказала тебе заткнуться.
        Но Джек не собирался молчать. Загадочно улыбаясь и показывая розовые от крови зубы, он спросил:
        - Знаешь, кого было легче всего убить, Кая, малышка? - Он противно хихикнул, а я едва не выпустила провода из рук. Пальцы вдруг отчего-то онемели, но я не могла потянуться за таблеткой, чтобы отсрочить приступ. Сердце в груди застыло. - С ней я даже не вспотел. Хотя было-то ох как горячо! - Он покосился на меня правым глазом, и, судя по взгляду, ему понравилось выражение моего лица.
        Откуда-то издалека до меня донесся шепот Леды:
        - Кая… хватит.
        - Там, в твоем доме, - продолжил Джек, - сейчас жарко.
        - Нет, - сказала я. Но мое сердце и Джек одновременно сказали «да». А затем он дернул руками в разные стороны. Я выпустила из рук провод, поранив фаланги пальцев, и оказалась на спине. Джек подмял меня под собой, надавил коленом в живот, разрывая рану, которую нанес ранее, схватил голову в медвежьи ладони и с силой ударил затылком об пол.
        - Нет!!!
        Во второй раз за день я потеряла сознание, но перед тем как окунуться в черные воды бессознательного, услышала голос Леды, наполненный страхом и отчаянием:
        - Нет! Кая, ты же обещала!

* * *
        В земле было мягко. Я будто лежала дома на кровати, застеленной любимым фиолетовым покрывалом. Вот только пахло не домом, а древесной корой, камнями, сыростью.
        Мама…
        Я вспомнила ее звонкий голос в мобильном телефоне Джека, ее яростные угрозы. Так мать защищает своего ребенка. Я обещала защитить Леду от ее отца. Но теперь лежу на дне вырытой Джеком могилы, а он кидает на мое обмякшее тело землю. Комья рыхлые и сухие. Ударяясь о мое жесткое тело, они разлетаются на крошки.
        Лежа в могиле, я отстраненно чувствовала, как эти сухие комья скатываются с живота, груди и бедер и обволакивают меня нежными объятьями. Всякий раз, когда в меня летела земля, подкидываемая лопатой Джека, мне хотелось распахнуть глаза, но я знала, что сейчас следует немного отдохнуть. Если я вдруг очнусь, он просто огреет меня лопатой.
        А пока мне спокойно.
        Взмах лопаты - и на меня опускается еще горсть земли. Вот уже и ноги засыпаны. Остались руки, туловище и голова. Я решила, что можно немного вздремнуть, пока Джек занят делом. Под нежный шепот ветра в кукурузных стеблях я почувствовала, что отключаюсь.
        - Было бы у меня больше времени, - бормотал Джек, обращаясь к себе, - я бы вырыл яму поглубже.
        Его голос становился то тише, то громче, как прибой. На меня накатывали волны, унося за собой, вдаль. Стало холодно.
        - Надо торопиться, - продолжал Джек. - Пожар, наверное, поднял весь город на уши. Но, малышка, я не могу не уехать, пока не отведаю местной пищи. Я намеревался забрать тебя с собой, а ты поступила подло. Очень подло. Папочка ведь говорил, что накажет тебя, Кая. Вот твое наказание. Будешь навечно лежать в сырой земле.
        Земля покрыла тонким одеялом мое тело, и осталось только лицо. Джек продолжал раздражающе бубнить:
        - По пути сюда я проехал кафе «Дьявольские врата». По-моему, подходящее название для сегодняшнего вечера. - Голос затих. - Еще одна дрянь мне отказала. Да… было бы у меня больше времени… но, думаю, тебя и так никто не станет искать. Тебя больше некому искать, малышка. Все решат, что ты убила свою мамашу и скрылась. Эй! Ты слышишь? Слышишь, а?
        Он ударил меня по бедру лопатой, затем мое лицо накрыла тонкая пленка почвы. Подавив яростное желание стряхнуть влажные комочки земли с век и рта, я продолжала притворяться мертвой.
        - Тебя некому искать, малышка, - в последний раз сказал Джек, и больше я ничего не слышала. Прошла минута. Воздух в легких превратился в углекислый газ и начал отравлять мозг. Казалось, он распух в черепной коробке. Давил на виски и глаза. Я задергалась в земле, как червяк, изо всех сил молотила руками и ногами и вскоре выбралась на поверхность - Джек оказался ленивым и неосмотрительным. Земля присыпала меня сантиметров на пятьдесят. Получилась аккуратная могила посреди кукурузного поля - ничего лишнего.
        Выбравшись наружу, я с жадностью вздохнула, затем поднесла к лицу запястья и зубами попыталась распутать узел. От меня пахло землей, а руки были в грязи. Она забилась в нос и скрипела на зубах. Когда я наклоняла голову и делала резкие движения назад, пытаясь распутать узел, в глазах все темнело. Но останавливаться было нельзя. Я должна добраться домой. Увидеть маму.
        Я не могу поверить на слово такому типу, как Джек. Он наверняка просто солгал. Он сделал это специально, чтобы вывести из себя. Именно так.
        Распутав узлы на руках и ногах, я поднялась и ощупала голову. На пальцах стало влажно, но времени обрабатывать рану или, что еще смешнее, ехать в больницу, не было.
        Пошатываясь, я направилась к дороге, ведущей в город. Нужно добыть машину, вернуться домой и увидеть маму. Убедиться, что с ней все в порядке. А потом найти ту тварь, победить монстра, спасти Леду. Я ей обещала. Я поклялась, что избавлю ее от этого кошмара, в который превратилась ее жизнь.
        Ноги были ватными и дрожали, так что я шла, как заправский канатоходец. Мимо промчалась машина - до меня донесся рев басов из салона, стремительный свист шин, затем повисла тишина. Я ускорила шаг, игнорируя пульсацию в висках и затылке.
        Меня посетила ленивая мысль, что я запросто могу умереть по дороге домой, даже не увидев маму. Сейчас это казалось каким-то незначительным, не стоящим внимания пустяком. Я знала, что двигаю ногами только ради мамы. А если ее у меня не будет, то зачем вообще жить?
        Потому что… потому что я обещала Леде, что спасу ее. Она вытащила меня, подставив себя под удар и…
        Точно.
        Пожалуй, после этого можно будет умереть - после того, как помогу ей избавиться от твари, стоящей за ее спиной. Ни минутой позже.
        Иди, Кая, двигай ногами.
        В голове раздались голоса. Резкие, четкие. Это сержант в моей школе и отец. Сперва я слышала только рев сержанта: «Хватит уже ныть, Айрленд! Проваливай, если не можешь справиться с заданием. Для чего тебя вообще отправили в эту школу - чтобы ты нас опозорила?!»
        - Нет, сэр, - с трудом выговорила я, передвигая ногами. Сержант толкал меня в спину, гнал пинками к дороге.
        - Ну так давай уже, ты ж не сопливая девчонка! Ты боец! ТЫ БОЕЦ, НУ-КА, ЖИВО ПОВТОРЯЙ ЗА МНОЙ! ТЫ - БОЕЦ!
        - Да, сержант, сэр. Я боец. Я боец. Я боец. - Я споткнулась о какой-то камень под ногами и шлепнулась на колени. Земля встретила меня радушно, будто знала, что несколько минут (или часов?) назад мы были вместе. Стебли кукурузы упрашивали: «Прекрати себя мучить, Кая. Зачем ты делаешь это? Ты ведь знаешь: они все уже мертвы».
        - Я боец, - возразила я, поднимаясь на ноги.
        - Кая, - услышала я голос отца. - Не сдавайся. Ты моя дочь, и я воспитал тебя правильно. Я ни разу в жизни не сомневался в тебе. Ты сильная. Ты выдержала однажды. Четыре года назад ты выжила и сейчас сможешь. Ради себя. Ради других людей.
        Я пошла быстрее, чувствуя прилив сил.
        В бреду удалось наконец-то добраться до дороги и вывалиться на асфальт прямо под колеса мчащейся навстречу машины. Меня на мгновение ослепили фары, но я взмахнула рукой, прикрывая глаза, а затем завалилась вперед, потеряв равновесие.
        Хлопнули сразу обе дверцы автомобиля, и послышался быстрый топот ног в мою сторону.
        - Кто это?
        - Стой там. Эй, что с вами? - осторожный мужской голос окутал меня сигаретным дымом и тревогой. А затем я встала на четвереньки и, держась за крепкую руку, поднялась на ноги.
        - Кая… это ты? - Меня схватили за плечи, не позволяя упасть.
        - Мне нужна помощь, - сказала я, проглотив кровь. - Мне очень нужна помощь.
        С моего лица стряхнули грязь, смазали с губ кровь, и тогда я смогла открыть глаза и твердо произнести:
        - Мне нужно домой. Мистер Кармайкл, это вы?
        Я не могла поверить в такую удачу, ведь мистер Кармайкл - наш сосед. Его жена, невысокая блондинка с изящной укладкой в стиле пятидесятых, ошарашенно смотрела на меня. Это она протерла мне лицо вышитым платком, который все еще сжимала в руке.
        Она взяла меня под локоть.
        - Идем, дорогая, расскажи, что случилось! Боже… - Она взглянула вниз, на мои ноги. Штанины были в грязи - земля смешалась с кровью.
        - Все хорошо, - ответила я. - Спасибо. Мне нужно домой.
        - Забирайся в машину, - поторопил мистер Кармайкл, оглядываясь, будто ожидая, что из темноты на него набросится существо, от которого мне удалось сбежать.
        Я распахнула заднюю дверь и оглядела кожаное сиденье.
        - Я не хочу…
        - Не глупи, Кая, - сварливо оборвала соседка, потянув меня за руку. Я неуклюже забралась внутрь, едва не ударившись головой, и захлопнула дверь. Мистер Кармайкл нажал на газ и погнал к городу.
        - Что случилось? - спросил он. Я сидела с прямой спиной, позволяя его жене гладить меня от шеи до лопаток.
        - Я должна найти маму. С ней случилась беда.
        Рука на моей спине застыла, и я повернула голову. Миссис Кармайкл с мамой были хорошими подругами. Прошлой зимой она даже вытащила ее колядовать, хотя та ни в какую не хотела подниматься с постели. Миссис Нэтвик позвонила мне тем вечером и сказала, что маму словно подменили, и она была очень веселой.
        Я не хотела вмешивать соседей в этот кошмар, который происходит с моей семьей уже много лет, не хотела произносить словосочетание «меня похитили», поэтому молчала. Я не могла признаться даже себе, что мама многие годы скрывала от меня правду. Не могла сказать, что мой биологический отец - ночной кошмар, настоящий серийный убийца, что сейчас он увез с собой беззащитную девушку, которой по моей вине грозит опасность.
        Он никогда больше тебя не тронет. Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара.
        Я поклялась ей, что чудовище не коснется ее, и не сдержала обещание.
        Как и всегда, Кая. Ты никого не можешь спасти. Ты никого не можешь уберечь.
        Ты всего лишь сопливая девчонка, - прав был сержант. Меня одолели мысли. Тяжелые, как земля на моем теле - будто я все еще в яме. Я попыталась отвлечься на вид за окном: мы въехали в город и как раз проезжали мимо железнодорожного вокзала. По рельсам катил скоростной поезд - грохот проник в салон машины. Автомобиль преодолел мост, и мое сердце забилось быстрее.
        До дома пять минут.
        Мимо промчалась пожарная машина. Ее красные огни на мгновение ослепили меня, а затем смешались со светом фонарей остальных машин. Я приложила руку к груди и сжала рубашку, пропитанную кровью, потом и грязью. Сглотнула.
        Нет, нет, нет.
        Это неправда.
        Но, к сожалению, все оказалось правдой. Дорога перед нашим домом освещалась яркими всполохами. От нашего дома, пылающего, как гигантский костер, остались только очертания. Вокруг было по меньшей мере три пожарные машины. Они тушили соседние лужайки, куда перекинулось пламя.
        Мистер Кармайкл изумленно выругался, нажимая на тормоз, а миссис Кармайкл охнула. В ее голосе послышался ужас. Я распахнула дверь и бросилась к дому. По периметру выстроились соседи и полицейские.
        - МАМА! - завопила я, расталкивая людей локтями. - МАМА, ГДЕ ТЫ?!
        Она же не внутри!
        Я убеждала себя, что ее там нет, но воображение живо нарисовало ее стройную фигуру, объятую пламенем. В этот момент южная стена дома с грохотом обвалилась, и я завопила, срывая голос:
        - Мама! Нет! Мама, где ты?! Мамочка!
        Кто-то схватил меня в объятия, но я вырвалась и бросилась бежать к дому, который стремительно превращался в руины. Мамы нет внутри, Кая. Конечно, нет, не будь идиоткой. Когда начался пожар, она вышла. Не будь идиоткой, ее там нет! Ее нет в этом проклятом доме! Не беги, ее там нет, поверь мне, она вышла, она выбралась, она выжила.
        - МАМА! ГДЕ ТЫ?!
        Сильные руки во второй раз обвились вокруг моей талии, и на секунду мои ноги оторвались от земли, но я с остервенением принялась отбиваться. Мой кулак угодил в кого-то или во что-то, и пальцы прострелила боль.
        Мамы нигде не было. Я все звала и звала, а она не выходила.
        Из горящего дома уже не выйти.
        - Кая, Кая! - в поле моего зрения появилось испуганное, заплаканное лицо миссис Нэтвик. - Отпустите ее, черт возьми! - рявкнула она на кого-то за моей спиной, а затем схватила меня за плечи.
        Я вцепилась в ее запястья мертвой хваткой.
        - Где моя мама? Она у вас? Где она?
        От дыма защипало в глазах.
        - ГДЕ МАМА? - крикнула я, вытаращившись на нее. - Отпустите меня!
        Я оттолкнула миссис Нэтвик и выскочила из толпы на лужайку перед домом. И именно в этот момент прогрохотал сильный взрыв. Дом разлетелся в щепки. Люди за моей спиной ахнули, заорали и кинулись врассыпную, а я - к маме. Жаром дохнуло в лицо. Меня отшвырнуло с силой назад, на асфальт. В локоть врезался осколок стекла. Я вовремя откатилась - через секунду на месте, где была моя голова, оказалась обугленная головешка. На затылке опять открылась рана.
        Лежа перед домом на почерневшей от копоти траве, я зажмурилась, чтобы не видеть ни неба, ни звезд. Из-за сильного огня и так ничего не было видно, но я знала, что они там, наблюдают.
        Мамочка.
        Почему именно ты?
        Я накрыла лицо грязными, вонючими ладонями, зажмурившись еще сильнее. Грудь содрогнулась, сквозь тело прошла череда болезненных толчков.
        Я решила, что могу просто взять и умереть.
        Здесь.
        Рядом с мамой.
        Ничего больше не делать.
        Но скрюченные от боли пальцы потянулись к карману. Меня подхватили на руки и куда-то понесли. Я взбрыкнулась и услышала над головой мужской голос:
        - Все в порядке. С вами все будет в порядке. «Скорая» уже здесь.
        Ничего не будет в порядке.
        - Верните меня на землю! - приказала я так яростно, что почувствовала в руках несшего меня человека дрожь. Продолжая говорить уверенным голосом, я добавила: - Оставьте меня в покое. Со мной все хорошо.
        Немного поколебавшись, он поставил меня на землю и что-то сказал о помощи.
        - Со мной все хорошо, - повторила я, - мне не нужна помощь. Помогите другим.
        Он отвернулся, бросившись к своим коллегам, которые пытались локализировать пожар, чтобы огонь не распространился дальше. Живая изгородь мисс Бакли уже занялась ярким пламенем. Повалил ядовитый дым.
        Я отвернулась от хаоса. Достала из кармана таблетки и проглотила сразу две штуки. Руки все еще дрожали, желудок свело болезненным спазмом. Мне не нужна помощь. Сейчас я должна спасти Леду.
        Я снова зажмурилась.
        Спасти Леду. Убить Джека.
        Мама…
        Я обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на дом. Перед глазами опять возникла мамина утонченная фигура: вот она кричит, плачет, борется за жизнь, но перед Джеком у нее нет шансов…
        Знаешь, кого было легче всего убить, Кая, малышка? С ней я даже не вспотел. Хотя было-то ох как горячо! Там, в твоем доме, сейчас жарко.
        Я убью тебя.
        Я знала, что должна это сделать.
        Я подвешу его на крюк, выпотрошу как животное и расчленю, как он хотел поступить со мной. После этого я расскажу обо всем в полиции и приму заслуженное наказание.
        Появившийся план, такой безумный, ненадежный, абсурдный, остудил мое тело. За спиной полыхал жар, но люди не расходились - они хотели зрелищ. На меня никто не обратил внимания, когда я подошла к маминой машине, стоящей у дороги в нескольких метрах от меня.
        Я вспомнила, как Джек сказал, что хочет, чтобы все решили, будто я убила мать. Наверное, поэтому он закопал меня на кукурузном поле, а машину бросил у дома - чтобы замести следы. Животное.
        Когда я забралась в машину и повернула ключ в замке зажигания - Джек предусмотрительно оставил его, - дом обрушился окончательно. По толпе прокатилась волна изумления и горечи. Я вжала педаль газа в пол, прокручивая в голове последние слова, сказанные Джеком: «По пути сюда я проехал кафе «Дьявольские врата». По-моему, подходящее название для сегодняшнего вечера. Еще одна дрянь мне отказала. Да… было бы у меня больше времени, я бы разделил твое прекрасное тело на части, но, думаю, тебя и так никто не станет искать. Тебя больше некому искать, малышка. Все решат, что ты убила свою мамашу и скрылась».
        В моей крови вскипел адреналин, сжигая боль, страх и отчаяние. Перед глазами вместо страшной маминой фигуры в огне возникло ее улыбающееся лицо.
        Я люблю тебя, Кая, - ее последние слова врезались в мою память.
        Мама, пожалуйста.
        Не знаю, о чем я мысленно просила ее; может, о силе духа, а может, о том, чтобы там, на небесах, ей было спокойнее, чем здесь. Я хотела, чтобы перед смертью ей не было больно. Чтобы она не думала, что прожила жизнь зря, чтобы ни о чем не жалела.
        Надеюсь, она не жалеет о том, что защитила меня.
        Адреналин будоражил мозг, смешивая коктейли из образов. Вот Джорджи улыбается на заднем сиденье машины. Ее кудряшки разметались по спине и плечам. «Терпеть не могу эту шапку», - повторяет она, сверкая глазами в зеркало заднего вида, чтобы встретиться со мной взглядом. Мама на пассажирском сиденье слева от меня, рядом с моей рукой, сжимающей рычаг коробки передач, улыбается, но настороженно:
        - Не гони, Кая, иначе попадем в аварию. Можно я сяду за руль?
        Тут место мамы занял отец. Он даже не смотрит в мою сторону - полностью доверяет мне, хотя за рулем я впервые. Говорит на отвлеченные темы: об академии, о моей будущей карьере.
        - Кая, - он наконец-то посмотрел на меня, - в воскресенье после стрельбища, пожалуйста, сразу отправляйся домой. Мама хотела сделать сюрприз, но, думаю, я должен предупредить тебя: блюда будут ее собственного приготовления. Так что в понедельник готовься проснуться в четыре тридцать и ни минутой позже.
        До того, как я заперла свой разум, в мозг проникла злобная, ядовитая мысль: больше у тебя никого нет, Кая. Ты одна. Ни матери, ни отца. Ни сестры.
        - Хватит скулить, курсант Айрленд. Заткнись! Действуй. Действуй. Помни: здесь не место слюнтяям. Ты - сила. Ты - боец. Кто-то другой может сдаться и рыдать, уткнувшись в мамочкину юбку, но не ты. Ты подаешь пример другим. Здесь не место нытикам! ПОВТОРЯЙ!
        - Здесь не место нытикам, сержант!
        - ЕЩЕ ОДНА ОШИБКА, КУРСАНТ, И ОТПРАВИШЬСЯ ДОМОЙ! Это тебе не игрушки! Проявив жалость к врагу или к себе, никогда не победишь на поле боя! Не думаю, что твой отец будет гордиться тобой, Айрленд, если продолжишь в том же духе.
        Никакой жалости, сержант, - отчетливо поняла я. - Больше никакой жалости.
        Я дернула рычаг на коробке передач и вывернула руль, въезжая в небольшой проулок, ведущий к центру города. Знакомая дорога, по ней я тысячу раз следовала к школе, но ни разу для спасения чьей-то жизни. Я выучила каждую трещинку, но сейчас не затормозила перед крупной выбоиной, так что машину подбросило вверх. Я будто каталась на американских горках. Вокруг была темнота, разгоняемая светом луны.
        Наконец-то автомобиль вылетел на хорошо освещенную улицу и занял первый ряд машин, движущихся в центр. Мне сигналили, на меня кричали, но мне было все равно. Я видела только лицо мамы. Лицо Джорджи. Лицо отца. Лицо Леды. И лицо Джека. Его я хотела стереть из памяти. Хотела располосовать его кожу, чтобы сочилась кровь, чтобы он рыдал, чтобы попросил прощения за маму.
        «Дьявольские врата».
        Перед входом в заведение выстроились машины, одна из которых должна принадлежать Джеку. Я повернула ключ в замке зажигания, и двигатель затих. В салоне наступила тишина. Я постаралась отключиться от уличных шумов, но те все равно проникли внутрь салона: живая музыка, пение из караоке-бара, смех.
        Осмотрев себя, я заключила, что пока не стоит выбираться из машины и пугать людей. Волосы слиплись от грязи и крови, вся одежда покрыта копотью. С удивлением я обнаружила крошечный осколок стекла чуть выше правого колена. Даже когда я заметила его и вытащила, то ничего не почувствовала.
        Я перевела взгляд на наручные часы. Одиннадцать. Когда же этот бесконечный день закончится? Нервно дергая коленом, я крутила головой, глядя то в боковые зеркала, то через ветровое стекло.
        Дверь «Дьявольских ворот» то открывалась, то закрывалась, но никого похожего на Джека не было - только молодежь и пары постарше. Через десять минут я почувствовала, что ноги уже не дрожат, руки расслабились, а веки потяжелели. Мелькнула мысль, что ничего страшного не случится, если я вздремну пять минут. Можно поставить будильник.
        Я открыла глаза и нащупала на ноге ранку от осколка. Поддела ее ногтем, пуская кровь. Боль привела меня в чувство, я поежилась на сиденье и выпрямилась, осознав, что почти уснула.
        Дверь открывалась и закрывалась, убаюкивая, но теперь всякий раз, стоило задремать, в ушах звучал голос отца: «Если уснешь, то завтра встанешь в половине пятого и будешь бежать не пять километров, а десять».
        Я так скучала по своей семье! По их улыбкам и голосам, шуткам и даже мелким семейным ссорам. Я скучала, потому что без них не чувствовала себя собой. Как лист, оторванный от дерева порывом ветра. Слабый, никому не нужный листок, который со временем сгниет.
        Услышав громкий стук дверцы машины, я распахнула глаза, мгновенно подобравшись: Джек усадил на пассажирское сиденье дочь, и, обойдя автомобиль, как ни в чем не бывало устроился за рулем.
        Во мне мгновенно ожила притихшая ярость. Кровь бросилась в голову, заболела нижняя губа, которую я прикусила до крови. Я вжала педаль газа в пол, сорвавшись с места следом за автомобилем Джека.
        Вокруг все померкло. Не было звезд, луны, неба, фонарных столбов с коваными ножками, магазинов, ресторанов, кафе. Не было даже площади. Все превратилось в яркое размытое пятно. Цвета смазались, четким был только седан Джека.
        Из головы исчезли шумы. Голос отца, матери, Джорджи, даже сержанта - они все вдруг затихли. Но я и так знала, что нельзя сдаваться. Мы с Джеком покинем город. А потом я убью его. Таков будет его конец. Каким будет мой конец, еще неизвестно. И не так уж важно.
        Стрелка на спидометре поднималась вверх, но меня не волновало превышение скорости. Это не последний плохой поступок, который я совершу. Будет и хуже. Гораздо хуже.
        Сжимая в руках руль, словно спасательный круг, я ощущала себя так, будто лечу по воздуху. Я уже не осознавала, что давлю на газ, как сумасшедшая. Я видела только бампер автомобиля Джека. Представила, как размозжу его капотом «БМВ», услышала скрежет металла, ударивший по вискам, и от этой фантазии расслабилась.
        Джек свернул на мост, и я решила, что это подходящая идея - умереть на мосту, когда под тобой мирно течет река, повинуясь малейшему дуновению ветра. Молниеносный удар об ограждение - и конец. Резкая боль и тишина. Но я сдержалась. Через десять минут мы покинем город. Через десять минут я убью Джека и спасу Леду.
        Я решила, что Леда - мое спасение. Она отрезвила меня, напомнила, что нельзя сдаваться. Я не могу сдаться не только ради родителей и Джорджи, но и ради себя. Если меня сломает такой человек, как Джек, я себе этого никогда не прощу. Тогда все будет напрасно - мамины слезы, папины жертвы, смерть Джорджи. Если я погибну вот так, если даже не попытаюсь бороться, Джорджи огорчится. Она умерла не зря.
        Думая о Джорджи и Леде, я не упускала из виду машину Джека. Мы достигли центра, и я успела заметить, как здесь стало красиво с наступлением вечера: было шумно, тесно и весело. Мигали разноцветные гирлянды; на остановках толпились люди, поджидая подходящий автобус. На аллее, огороженной от проезжей части, гуляли парочки, наслаждаясь теплой ночью. Эти образы врезались в память: малыш с родителями на переходе, небольшой зеленый автобус, медленно отъехавший от остановки, толпа ребят, вышедшая из кинотеатра.
        Все случилось внезапно.
        Над головой что-то бахнуло, а затем небо окрасилось множеством разноцветных огоньков - над рекой взрывались фейерверки, во все стороны летели искры. Я лишь на секунду посмотрела вверх. Наверное, Джек тоже отвлекся. Как выяснилось позже, этой ночью многие отвлеклись.
        Возможно, это была череда мелких случайностей, а может, нет. В эту минуту, под шум фейерверков, по широкой, выложенной брусчаткой дороге, в которой отражались огоньки, мчалась машина Джека. Следуя за ней по пятам, я увидела, как какой-то ненормальный выбежал на дорогу, и Джек крутанул руль. Встречный водитель свернул в сторону и наехал на бордюр, издав раздражающий звук клаксона. Следующая машина, чтобы избежать столкновения, вылетела на соседнюю полосу. Все мысли в голове пропали. Больше не было Джека и моей семьи, не было вопросов о жизни и смерти, не было ничего - лишь зловещая пустота.
        Джек сдал назад и врезался в капот моего автомобиля. Ругаясь в голос, я попыталась затормозить, но машина уже вылетела на библиотечную лужайку, и на меня мчался огромный черный джип, потерявший управление. Я попыталась сдать назад, а он - затормозить. Визг покрышек резанул слух. Нет-нет-нет, только не сейчас. Но джип впечатался в мамин «БМВ», и меня отбросило в сторону библиотеки. На секунду свет фар выхватил из сумрака высокую каменную лестницу, у которой застыл человек. Через мгновение он уже исчез под колесами, расплющенный на ступенях, а капот моего автомобиля со смертельным грохотом врезался в каменные перила. Затем машина вся съежилась, словно гармошка, и на одно жестокое мгновение я почувствовала себя так, будто очутилась под бетонной плитой. Это была яростная, страшная боль, но она прекратилась так же быстро, как началась.

* * *
        Никто на самом деле не знал, что случилось.
        Никто не знал, что среди сизого вонючего дыма, клубящегося над смятым железом, тлеющей кожей и расплавленной пластмассой, неспешно и с долей манерности прошествовала Смерть - существо, сотканное из тьмы, чье лицо никто не мог увидеть. Да и было ли у Смерти лицо?.. Безликий - вот как его звали. Шаги его были неспешными, и шелест плаща по тротуару, обезображенному черными горелыми кляксами, осколками стекол и металлической стружкой, мог расслышать сквозь бешеный звук клаксона разве что призрак.
        Безликий вдруг остановился у лестницы, ведущей в библиотеку. Опустил голову и обнаружил, что к его плащу стекаются тоненькие кровавые струйки. С болезненной медлительностью рубиновые капли падали на асфальт, успевая словить отблеск фонарей.
        Кап-кап-кап.
        Безликий шагнул по лестнице, обогнув смятый капот синего автомобиля, за рулем которого сидела окровавленная темноволосая девушка. Душа, выпорхнувшая из ее тела, все еще металась где-то поблизости, будто запутавшись в паутине.
        Только из-за нее он появился здесь лично - чтобы забрать долг. Безликий взглянул на другое мертвое тело, распластанное под автомобилем. Это был молодой мужчина. Его ноги были раздроблены, одна рука лежала на сердце, вторая откинулась в сторону. Это с его пальцев так оглушительно капала кровь.
        Безликий склонился над мертвецом и откинул с его все еще изумленного лица светлые волосы.
        - Здравствуй.
        Услышав за спиной знакомый голос, он выпрямился и обернулся.
        Кая Айрленд ничуть не изменилась за эти четыре года. Ее взгляд по-прежнему оставался спокойным и решительным. Длинные волосы, собранные в хвост, падали ниже талии.
        Она умерла в грязи и крови, пропахшая потом, дымом и землей, в которой ее заживо похоронили. Но сейчас была в чистой, опрятной одежде, без единой царапины на теле. Она была прекрасна. И вновь настойчива.
        - Здравствуй, - ответил Безликий, заранее зная, что услышит.
        - Пожалуйста. Не сейчас. Не забирай меня сейчас.
        - Почему?
        Ее темно-карие глаза расширились, когда она мысленно запнулась.
        - Потому что если я умру, она тоже умрет.
        Безликий медленно спустился вниз, оставив тело Ноя Эллисса лежать на лестнице. Следом скользнула тьма, пропитанная запахом меда и лета, конфет и сахарной ваты.
        - Мне кажется, это я уже слышал…
        - Я знаю, - перебила Кая Айрленд, вглядываясь в черноту под капюшоном. - Но ты - Смерть, и моя жизнь в твоих руках. Пожалуйста. Она спасла меня. Она вытащила меня из амбара, подвергнув себя опасности. Я должна спасти Леду Стивенсон, иначе никогда не успокоюсь.
        Безликий даже не удивился, когда услышал ее слова. Он вздохнул и когда заговорил вновь, вокруг внезапно все стихло.
        - Ты никогда не освободишься от меня, ты ведь это знаешь? - спросил он, поражаясь тому, как успешно Кая Айрленд притворяется, что ей не страшно. - Ты будешь вечно служить мне. Когда будет больно. Когда станет невыносимо. Когда ты захочешь повернуть время вспять и умереть вновь, чтобы отменить свое решение.
        Безликий вдруг понял, что это он себя отговаривает. От необдуманного поступка, от ошибки… Однажды он уже пошел на поводу у смертных, и чем это закончилось?.. А впрочем, будет интересно сыграть в эту игру с Каей Айрленд.
        - Ты плохо меня знаешь, - наконец сказала она. - Я никогда не сдаюсь.
        Безликий почувствовал трепет - даже спустя четыре года ее решительность приводила в восторг. А затем он щелкнул пальцами, и Кая Айрленд, открыв глаза, оглядела здание железнодорожного вокзала Эттон-Крик.
        Глава VI
        О чем мечтают деревья?
        3 декабря 2016
        Я все-таки не умерла, - поняла я спустя какое-то время, когда вместо того, чтобы почувствовать легкость и спокойствие, вдохнула в легкие, горящие огнем, запах лекарств, чистящего средства и… меда. Я распахнула глаза и повернула голову в сторону. На прикроватной тумбочке лежала коробка с печеньем.
        Ной…
        Ной Эллисс.
        Ной Харрингтон.
        Зажмурившись, я медленно отвернулась. Сердце забилось быстрее. Я была на волосок от смерти, - напомнила я себе, чтобы выбросить из головы голубые глаза Ноя Эллисса.
        Я попыталась сосредоточиться на пульсирующих ранах, все тело пылало от жара, будто я легла на матрац из раскаленных углей, но несмотря на это, все равно не могла избавиться от мыслей о Ное Эллиссе.
        Разрозненные воспоминания наконец-то сложились в мозаику, жизнь восстанавливалась, как восстанавливается кровообращение после переливания, как восстанавливается кожа после того, как рана затягивается. Раньше в моей голове была дыра, а теперь она затянулась, прошлое вернулось.
        - Ты хмуришься даже во сне.
        Я распахнула глаза и увидела перед собой Крэйга. Его осунувшееся от тревоги лицо было бледным. Он изогнул темную бровь, сказав с сарказмом:
        - Так ты не спишь? Ты хоть помнишь меня? Сколько пальцев я показываю? - Он выставил растопыренную ладонь.
        - Прекрати. - Я попыталась отмахнуться, и спина тут же вспыхнула болью. Я вспомнила, как во время борьбы с Ледой в кожу врезались тысячи стеклянных крупиц. Вот откуда это чувство, будто внутри меня поселились маленькие кровожадные твари с мини-ножами.
        - Эй, - пробормотал Крэйг, осторожно присаживаясь на край моей койки. - Как ты себя чувствуешь? Что ты помнишь?
        - Я… помню все.
        Он замолчал, а я не стремилась продолжать разговор. За окном тихо падал снег, делая палату мертвенно-бледной. Даже цветы, стоящие в вазе на подоконнике, не смягчали холодного оттенка, даже медовое печенье, так похожее на печенье Ноя, не перебивало вкус крови во рту. Вкус смерти.
        - Откуда печенье? - рассеянно спросила я, чтобы нарушить тишину. Крэйг подобрался и посмотрел в сторону стола.
        - Мара принесла. - При ее упоминании во мне все потеплело. - Она ушла домой только тогда, когда начался снегопад. Я и не знал, что ты любишь такое, - вдруг с иронией пробормотал Крэйг и, склонившись, вытащил из коробки печенье в форме полумесяца. Когда он хорошенько распробовал его, то посмотрел на меня удивленно: - Это лучшее печенье в моей жизни!
        - Теперь понимаешь? - улыбнулась я, но улыбка, судя по тени, проскользнувшей в глазах Крэйга, вышла болезненной. - У меня что, синяк под глазом?
        От моей попытки пошутить лицо Крэйга еще больше омрачилось и круги под его глазами проступили ярче прежнего.
        - Тебе придется поговорить с полицией. - Он опустил взгляд, почему-то смутившись. - Если ты хочешь знать, что я думаю - это не ты.
        - Что? - удивленно переспросила я.
        - Я не думаю, что ты как-то причастна к случившемуся с Дином.
        Детектив Дин.
        - Погоди… - задохнулась я от ужаса, вспомнив его тело на полу. - Они думают, я убила детектива Дина, а потом сделала это с собой? Они думают, что…
        - На мои-то вопросы никто не ответил, - пробормотал Крэйг, по-прежнему глядя на свои ботинки. - Но то, что они спрашивали о тебе…
        Я сглотнула. Да, я клялась, что убью Криттонского Потрошителя. Я убила Стивена Роджерса, и я… просто опасна. Но я не самый плохой человек на земле.
        Крэйг ответил на мои незаданные вопросы ровным тоном:
        - В целом они спрашивали о том, часто ли ты носишь с собой оружие, какие у тебя были отношения с детективом Дином и почему ты оказалась у него в квартире. Они нашли у тебя пустой пузырек с таблетками, - отстраненно добавил Крэйг, взглянув на меня. Хоть он и не задал свой вопрос, я почувствовала, что он хочет это сделать.
        - Я не пила таблетки, Крэйг. Не думай, что я пришла к Дину и, пристрелив его, решила покончить с собой.
        - Детектива Дина порезали ножом. Удалили сердце хирургическим путем.
        Я замолчала. А затем в голове зазвучал голос Леды Стивенсон: «Это не я убила детектива Дина. Это не я, это отец. Он сделал это, чтобы детектив Дин больше никогда не смотрел на меня, никогда не целовал». Полное, абсолютное безумие, но что, если…
        - В общем, - заключила я, - они хотят поговорить со мной, потому что подозревают.
        - Мы не думаем, что это ты.
        - Кто - мы? - спросила я, вскинув брови. Крэйг медленно, чтобы не потревожить меня, поднялся на ноги.
        - С тобой еще кое-кто хочет поговорить. - Прежде чем я спросила, кто именно, Крэйг повернулся в сторону двери и сказал: - Заходи!
        Я тоже посмотрела на дверь. В горле внезапно пересохло, в глазах стало горячо, и сердце забилось быстро-быстро - я почувствовала, что еще секунда, и оно не выдержит и остановится.
        - Аспен… - пробормотала я. Он расплылся в улыбке:
        - Стремная пижама, да? - Он пошкандыбал к моей кровати, легонько хлопнув себя по груди. Мои глаза метнулись к больничной пижаме и тут же к его лицу, к глазам, по которым я так скучала - темно-серого цвета, вобравшего в себя грозовые облака и сталь морей.
        Вдруг фигура Аспена стала размытой, будто кто-то выставил между нами мутное стекло.
        - Аспен… - опять повторила я, а затем очутилась в его крепких объятиях. Он не беспокоился о том, что сделает мне больно, и меня тоже не волновала боль. Наконец-то он дома, вырвал у смерти билет на обратную дорогу.
        Мои руки обхватили его шею так тесно, что Аспен тяжело осел на мою койку.
        - Должен ли я сказать, что у нее множественные разрыв… - начал Крэйг, но сам же себя и остановил: - Ладно, оставлю вас наедине, пойду проверю, как там Кира, не буянит ли…
        Крэйг ушел, плотно заперев за собой дверь. Через минуту Аспен отпустил меня и спросил:
        - Вот все и вернулось на свои места. Ты, больница и множественные разрывы чего-то там…
        Я весело рассмеялась, схватила Аспена за щеки и внимательно изучила его лицо. Все еще не верилось, что он действительно здесь, рядом, наконец-то может ответить на мой взгляд, выразить эмоции, что-нибудь сказать.
        - Ты хоть знаешь, что я пережила? Мы все? Ты хоть знаешь, как мы все боялись, что ты никогда не очнешься?
        Аспен мягко убрал мои руки, легонько сжал пальцы.
        - Конечно, знаю.
        Стараясь не морщиться, я оперлась спиной на подушки. Вновь нахлынула боль, растревоженная объятиями Аспена. Мы немного помолчали, затем я спросила:
        - Ты все знаешь, верно?
        Тут он сморгнул. Я с нетерпением ждала его реакции, какого-нибудь объяснения, но он наклонился, накрыл мои ладони своими и небрежно сказал:
        - Ну и что? Скажи мне, что ты знаешь, тогда и я скажу.
        Облизав пересохшие губы, я, не отводя от Аспена взгляд, сказала:
        - В девяносто пятом году Джек Стивенсон женился на Оливе Дюваль, и у них родилась дочь. Они назвали ее Ледой. - По моим плечам и спине побежали мурашки, руки и ноги похолодели, будто в комнате внезапно снизилась температура. - Затем Джек похитил Дэйзи Келли. Она была у него в плену целый год, а потом сбежала. Я думаю, что Олива, узнав о том, кто ее муж на самом деле, отпустила ее. Это было двадцать седьмого сентября. Той ночью Дэйзи встретила мою маму, и она помогла ей спрятаться. А затем родилась я. Я - дочь Дэйзи Келли. - Я вздохнула, пытаясь выглядеть невозмутимой. - Ты об этом знал, Аспен?
        - Не надо, Кая, - пробормотал он и вновь обнял меня, но на этот раз бережнее. Через объятия он показывал, насколько сильно доверяет мне. От него пахло не только больничными лекарствами, но еще - духами Киры и апельсинами. Значит, Аспен действительно жив, он действительно вернулся.
        - Ты думал, я подозреваемая?
        - Ты и сама знаешь, что да, - ответил он, - но всерьез я никогда не считал тебя убийцей.
        - Потому что ты знаешь, кто на самом деле скрывается под маской Неизвестного.
        - Леда Стивенсон, - пробормотал он мне в шею.
        - Моя сестра, - добавила я.
        Аспен прижал мою голову к своему плечу.
        - Ну и что? - спросил он опять. - Какая разница, кем были твои родители? Мы оба знаем, кто ты. И мы оба знаем, что ты хороший человек.
        Спасибо, Аспен, спасибо, что произнес эти слова вслух. Мне их так не хватало.
        Он отпустил меня, и пока поправлял подушку за моей спиной, я украдкой вытерла вновь нахлынувшие слезы.
        - Не могу поверить, что ты здесь…
        - А вдруг у тебя галлюцинации?
        На краткий миг я застыла, но потом сказала:
        - Хватит так шутить!
        - Только тебе можно пугать людей? - Он поиграл бровями. - Я тоже очень сильно испугался, когда Кира стала носиться по палате с воплями о том, что на тебя напали, ранили ножом, ты истекаешь кровью и все такое.
        - Кира?
        - Ну да. Я удивился даже больше, чем ты, уж поверь мне. Я очнулся, а оказалось, что вокруг случилось столько всего, будто прошел не месяц, а год.
        По тому, как быстро его обаятельная улыбка сошла на нет, я поняла, что он узнал о смерти Дориана. Очень осторожно, возможно размышляя над своими дальнейшими словами, Аспен соскользнул с моей койки и присел в кресло, вытянув ноги во всю длину. Затем передумал и, пододвинув кресло, закинул ноги на мою постель. Устроившись поудобнее, он склонил голову набок и произнес:
        - Я очнулся и узнал, что… моя сестра вышла замуж. А на следующее утро ее муж умер. Знаешь, для меня было новостью, что Альма и Дориан встречались, ведь они были… - сидя в неудобной позе, он все же сумел пожать плечами. - Я бы никогда не подумал, что между ними есть что-то общее, но, вспоминая прошлое, я удивляюсь, как я мог не догадаться. - С каждым словом Аспен становился все мрачнее. - Я очень многое упустил. Не знал о Скалларк… Дориан… Альма… когда она пришла вчера, мне показалось, что это не она, а ее оболочка. Она плакала и одновременно смеялась, и я не мог понять, это из-за меня или… из-за нас обоих. И не знал, что делать. Потому что Альма… никогда так не плакала.
        Я слушала Аспена очень внимательно, наслаждаясь его голосом, будто это была самая лучшая в мире музыка. Но кое-что в его словах напрягло: он сказал, что не успел попрощаться. Пожалуй, и мне стоит уже задуматься над тем, как поступить. Уйти не прощаясь или…
        - Эй, что у тебя в голове? - Аспен с улыбкой протянул руку и подергал покрывало, которым я была накрыта до груди. Я без запинки ответила:
        - Есть хочу.
        Он весело рассмеялся, и я тоже улыбнулась, но от этого стало еще противнее.
        Могу ли я поступить так, как Дориан? Просто уйти? Но Дориан был со своей семьей, как сказал Ной, он был с Альмой, замер в своем счастливом моменте и не хотел возвращаться.
        А моя семья?
        У меня никого нет, чтобы провести с ними последние минуты. У меня есть Аспен - мой лучший друг, но даже ему я не смею рассказать всю правду. У меня есть Ной, и я люблю его, но он даже не человек. У меня есть… Леда Стивенсон, которую надо спасти.
        - Знаешь, о чем я думаю? - Аспен дерзко улыбнулся.
        - О чем?
        - Можешь изобразить хотя бы подобие интереса?
        Я закатила глаза, не сдержав улыбки.
        Да уж, это точно Аспен Сивер.
        Он продолжил:
        - Ну, так вот, Айрленд. Когда мы выпишемся отсюда, я предлагаю отправиться ко мне и заказать две огромных пиццы для меня и еще что-нибудь для тебя. А затем, как в старые добрые времена, включим какой-нибудь фильм и…
        - И ты как обычно захрапишь, - закончила я.
        - Это было всего-то один раз! - притворно возмутился Аспен, накрывая ладонью глаза.
        - Нет, это… это на самом деле хорошая идея. - Я постаралась улыбаться как можно дольше, искренне и тепло, так, будто я… - Да, это хорошая идея. Когда все закончится, обязательно нужно встретиться. Я скучала.
        Аспен медленно опустил руку и перестал улыбаться. Едва порозовевшие щеки вновь побледнели, а в глазах появилось подозрение.
        - Кая, ты можешь подумать, будто я тебя плохо знаю, но я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что ты что-то скрываешь. Что это? - Я молчала, тоже перестав улыбаться. Аспен свел брови, вздохнув. Он открыл рот, чтобы что-то спросить или сказать, но тут послышались нетерпеливые шаги по коридору. Мы с Аспеном напряглись. Он опустил ноги на пол и выпрямился, а затем дверь палаты открылась, и на пороге появились двое: офицер Крестовски и детектив Нильссон. Их лица были непроницаемыми, так что я не смогла понять, подозревают они меня или нет. Ясно было одно: они скорбят. Они хотят поймать преступника. И их ничто не остановит.
        Детектив Нильссон стряхнул с рукава колючие осколки снега и обратился ко мне:
        - Как ты себя чувствуешь?
        Аспен поднялся с кресла и встал рядом со мной лицом к полицейским.
        - Хорошо, спасибо, - отрывисто ответила я, не сумев понять, был ли это искренний вопрос или вопрос, продиктованный этикетом. Еще я старалась не смотреть на офицера Крестовски, потому что боялась, что увижу в ее глазах подозрение или обвинение, ведь я узнала адрес детектива Дина именно у нее.
        Боже.
        Я наконец-то осмелилась поднять на нее взгляд, и меня поразили ее горечь, упрямство и желание отомстить. Аспен, будто почувствовав мое смятение, положил руку на мое плечо. Детектив Нильссон посмотрел на него так, будто он пустое место, и спросил:
        - Мы можем поговорить с ней наедине?
        - Мы как сиамские близнецы неразлучны, так что нет, - отрезал Аспен и потом добавил, решив, что его шутку не оценили: - Я ее опекун.
        Я вздохнула, собираясь попросить Аспена уйти, но не успела и слова вставить, потому что офицер Крестовски протопала к моей кровати, рванула кресло, на котором сидел Аспен, в сторону, и приказала:
        - Говори. - Ее голос был хриплым, но несмотря на это, в нем прозвучала такая сила, что я бы не посмела ослушаться. - Говори. Что случилось. Сейчас же.
        Ее глаза впились в меня как острые иглы.
        - Это Леда Стивенсон, - наконец ответила я. Я почувствовала долгий, напряженный взгляд Аспена. Его пальцы на моем плече легонько сжались, и я решила, что так он пытается оказать мне поддержку.
        - Это правда, - добавила я, глядя поочередно то на офицера Крестовски, то на детектива Нильссона. В их глазах на долю секунды проскользнул скепсис.
        Они думают, что я сумасшедшая, ведь было трудно заподозрить в убийстве крепкого мужчины хрупкую, как хрустальная статуэтка, Леду Стивенсон.
        - Детектива Дина убила Леда Стивенсон. Она - Неизвестный. Она…
        - ХВАТИТ! - оборвала офицер Крестовски так громко и резко, что я вздрогнула. Она встала, уперев ладони в колени и оттопырив локти - поза моего приятеля-сержанта из военной школы. Потом она выдохнула, и я увидела, как напряглись, а затем расслабились мышцы на ее шее.
        Аспен тихим, но внушительным голосом произнес:
        - Мне кажется, вы забылись. Кая не на допросе. Она в больничной палате. После того, как на нее напали, - с нажимом добавил он. Его уверенный тон придал мне сил, и я спокойно произнесла:
        - Я все расскажу, но не стоит тут же отмахиваться от моих слов. Пожалуйста. - Я посмотрела сначала на офицера Крестовски, затем на детектива Нильссона. - Лаура Дюваль притворилась, что виновна, чтобы защитить племянницу. В ночь на Хэллоуин Леда похитила Скалларк. Она притащила ее домой. Повсюду была кровь и… Лаура хотела спрятать улики, указывающие на Леду, но вовремя подоспел детектив Дин…
        Наконец-то они по-настоящему обратили на меня внимание: моя история их зацепила. И тогда я обо всем рассказала. Я поведала им историю Криттонского Потрошителя и Дэйзи Келли, сообщила о жертвах, о том, как я родилась. В этот момент они потрясенно уставились на меня. Даже Аспен, когда я начала пересказывать историю миссис Нэтвик, не выдержал и присел рядом.
        Меня никто ни разу не перебил. Сначала выражения их лиц были недоверчивыми, затем удивленными, а потом появилась тень настоящего ужаса. Может быть, у них, как и у меня, выступила гусиная кожа. Может быть, они, как и я, чувствуют дрожь.
        - Поговорите с доктором Гаррисоном, ведь он наблюдал за Ледой и должен знать, что именно с ней случилось. Он подтвердит мои слова.
        - Он…
        - Нет, - поспешно перебила я, - эту историю знаете лишь вы. Доктор Гаррисон проницателен и должен был догадаться, что с Ледой что-то не так. Детектив Дин все понял и поплатился за это…
        Мысленно я уже была где-то далеко. Там, где Леда Стивенсон говорила со мной чужим голосом. Я знаю, что причинит тебе боль, малышка. У тебя глаза убийцы.
        - Утром в квартире детектива был кто-то еще. Кроме меня, детектива и Леды Стивенсон был еще кто-то.
        - Кто? - тут же напряглась офицер Крестовски.
        - Поговорите с доктором Гаррисоном, - я посмотрела на нее. - Он должен во всем разобраться. Там, в квартире, до того, как Леда напала на меня, она… вела себя странно. Точнее даже сказать… она продемонстрировала признаки расстройства личности. На несколько минут Леда стала своим отцом. Она говорила его голосом и была невероятно сильна. И мне кажется, что… это он убил детектива Дина.
        Офицер Крестовски откинулась на спинку кресла, но выглядело это так, будто она мне не верила. Я твердо закончила:
        - У Леды Стивенсон серьезное психическое заболевание, и ей требуется помощь. Если можно так сказать, она не ведала, что творит. У нее в голове живут своей жизнью два человека: один - ее отец, жестокий серийный убийца, и второй - Неизвестный, который возомнил себя Ангелом Милосердия. Леда выросла среди насилия и боли, и когда ее отец погиб в автомобильной аварии, она не смогла отпустить его. Детектива Дина убила не Леда, а ее отец.
        - Ты что, издеваешься, черт возьми?! - вдруг взорвался детектив Нильссон, шагнув к моей кровати. Одновременно с этим офицер Крестовски вскочила на ноги. Детектив замер, ожидая, что она поставит меня на место или хотя бы образумит.
        Я закончила:
        - Неизвестный проявляется тогда, когда помощь требуется не Леде, а кому-нибудь другому. Неизвестный - та часть ее личности, которая сильнее и смелее.
        - Господи, - проворчал детектив Нильссон, закрыв ладонями лицо. - Черт знает что…
        - Леда Стивенсон полна чудовищ, - упрямо заверила я. - Это они убили всех тех людей. Не она. Убийцами являются ее отец и Неизвестный, которые живут в ее голове, будто в укромном доме.
        Все очень долго молчали. Аспен отвернулся к окну, детектив Нильссон качал головой, саркастически поджав губы (должно быть, он думал, что тут действительно есть человек с психическими отклонениями, и это я), а офицер Крестовски скрестила руки на груди и очень спокойно, так, будто не слышала ни одного моего слова, произнесла:
        - Проблема в том, что мы не можем отыскать ее. Она будто сквозь землю провалилась.

* * *
        У тебя глаза убийцы.
        Прихрамывая на левую ногу, я пересекла лужайку особняка Харрингтонов, усыпанную снежной крошкой.
        Кая, не вздумай уходить из больницы. Ты ранена. Впрочем, как и всегда, но эти раны - не шутки. Если бы удар пришелся чуть левее, ты бы лишилась легкого.
        Я была слепа, а теперь прозрела. Я была глуха, а теперь слышала все: как с неба падают слабые снежинки и ложатся на землю; как вздрагивает под ботинками земля всякий раз, когда я делаю шаг; как дышит Ной, дожидаясь меня у порога за закрытой дверью.
        Когда я поднялась по ступеням, дверь распахнулась, и мы с Ноем остановились. Замерли. Он затаил дыхание, как и я.
        За моей спиной сыпался снег. Шуршащие холодные хлопья касались спины и волос, мягко ложились на разодранную на лице кожу, охлаждали раны и синяки.
        Ной смотрел мне в глаза, держась за дверь, и в то же время я чувствовала, что он заметил каждую царапину, каждую ссадину и гематому и принял эту боль на себя. Его кристально чистые глаза вмещали в себя то, чего мне не хватает: жажду жизни, желание творить и любить. А еще я видела в них жалость, опасение, желание помочь и спасти.
        Слов не нужно, когда ты так смотришь, Ной. Можешь смотреть на меня секунду. Десять. Минуту. Сколько хочешь. Я все пойму по твоим глазам. Ты хочешь, чтобы я говорила вслух, чтобы прогоняла чувства через себя, но ты можешь ничего не говорить. Можешь не открываться. Для меня это не так важно - я не хочу тебя мучить. Просто смотри на меня. Смотри, не отрываясь. Здесь нет никого, кроме нас и забытого дома.
        Ной протянул мне руку, и я вложила в его ладонь свою. Ной крепко сжал мои пальцы и крепко притянул меня к себе, так крепко, что я почувствовала боль в груди, в животе, в плечах, в скуле, коснувшейся его плеча. Я встала на цыпочки, чтобы быть выше и ближе к Ною, чтобы еще сильнее прижаться к нему. Его теплое дыхание, пахнущее цедрой и шоколадом, прошлось по моим влажным от снега волосам и разгоряченной шее.
        Я сморгнула слезы.
        - Опять плохой день? - спросил он. Я издала звук, который должен был означать «да», и Ной погладил меня по спине, забрался пальцами под свитер и положил горячие ладони на лопатки. По мне прошла дрожь, но впервые за последние несколько часов это было приятное ощущение. Ной дотянулся ногой до двери. Раздался оглушающий хлопок, а затем все затихло.
        - Идем наверх, - прошептал он, доставая руки из-под моего свитера. Я нехотя отлепилась от него и, прихрамывая, направилась к лестнице.
        Мы молча забрались в кровать, после того как Ной оставил мою сумку в кресле и помог мне раздеться. Вновь захотелось плакать. И от боли, и от безнадеги - уже конец, вот он, я чувствую, что смерть близка, ближе, чем раньше, - и от желания быть к Ною еще ближе. С ним я чувствую себя защищенной, как будто оказываюсь в другом мире, где мне не приходится бороться за жизнь, преодолевать страхи, побеждать демонов. Селена была права: этот человек существует, человек, рядом с которым я могу стать простой девушкой. Ирония в том, что эти чувства пришли после встречи со Смертью.
        - Я сбежала из больницы, - прошептала я, и Ной хрипло рассмеялся. Его рука равномерно поглаживали мои влажные волосы, пахнущие шампунем. Иногда его пальцы останавливались на моем перевязанном плече. Вторая рука скользила вверх-вниз по моему бедру. Когда пальцы Ноя достигали еще одной повязки, на этот раз на колене, они на секунду замирали и затем поднимались вверх.
        - Расскажешь, что случилось? - мягко поинтересовался он.
        - Это конец, - прошептала я в его грудь, затянутую в футболку, которая посерела от множества стирок. Несколько пуговиц были расстегнуты, и я коснулась пальцами одного из рубцов, покрывавших кожу Ноя. Кажется, он не заметил моего прикосновения.
        - Я обо всем рассказала детективам - о Леде, о том, кем был ее отец… о себе. О Дэйзи Келли, о моей маме - обо всем. О том, скольких людей убила Леда. Точнее, существа внутри нее. - Внезапно слова обрели силу. - Мне поверили с большой неохотой, но лишь потому, что Лаура взбесилась, когда они задали ей вопросы. После того как они закончат с квартирой детектива Дина… все… все встанет на свои места. Они найдут ее отпечатки на его теле, они… они больше не подозревают меня.
        - Да, тебя сложно подозревать… У тебя разве не сломано ребро?
        - Нет.
        - Наверное, оно восстановилось после смерти.
        - А почему другие раны не зажили? - Я удивленно подняла голову, и Ной задумчиво посмотрел на меня.
        - Может, потому, что без ребра ты не смогла бы добраться домой, а с больной ногой смогла бы? Я-то откуда знаю?
        Я не нашлась, что на это ответить, потому что не поняла, шутит ли Ной. Вместо этого я вновь положила голову ему на грудь и прошептала:
        - Леда пыталась покончить с собой, когда убила меня? - Ной не ответил. - Она испугалась того, что натворила, и попыталась убить себя, а вместе с ней умерла и я? Как и с остальными людьми, которых она хотела спасти? Я… я увидела эту связь. Я ведь умирала всякий раз, когда Леда убивала себя. А Леда убивала себя после каждого убийства. Когда ею овладевал Ангел Милосердия, Леда видела, что натворила, и пыталась все… исправить, отняв и свою жизнь.
        Ной охрипшим голосом ответил:
        - Спаси ее и сама будешь спасена.
        Как же мне спасти ее?
        Теплые руки с шершавыми кончиками пальцев скользнули под мою майку и поднялись к лопаткам. Даже это легкое прикосновение вызвало боль, но несмотря на то, что нервные окончания вспыхивали, как от тока, пропущенного сквозь тело, я не просила Ноя остановиться.
        - Я все вспомнила, - отрешенно прошептала я. - Вспомнила день аварии, маму и Ноя Эллисса, то, как умерла, ту страшную ночь…
        - Перед смертью жизнь проносится перед глазами как один миг.
        - Но я… вспомнила даже лица тех, кого, думала, никогда не встречала… - Я услышала в своем голосе восторженные нотки. - Я поняла, что была знакома с Кирой, Скалларк и Сьюзен до того, как переехала в Эттон-Крик! Воспоминание было таким странным… Я смогла взглянуть на них другими глазами, ведь четыре года назад я их не знала, а теперь… - Я замолчала, не желая продолжать. А сейчас двое из них мертвы. Ной все понял без слов и не стал настаивать на продолжении. - Теперь все кажется другим. Ты кажешься другим.
        Ной застыл. Это длилось лишь секунду, затем его движения возобновились, и он осторожно отодвинулся от меня и опустился по подушке, чтобы видеть мое лицо. Коснулся пальцами моей щеки и голосом, наполненным болью, спросил:
        - Ты меня больше не любишь?
        Я удивилась, ведь другой не значит плохой, не значит «не люблю». Другой - просто другой.
        - Люблю. Просто люблю, - добавила я. - Потому что с тобой я чувствую себя собой. Без тебя меня нет. Без тебя нет ничего. Ты - мой дом. Без тебя я бы забыла, что значит быть человеком и хотеть жить! - выпалила я на одном дыхании, боясь, что Ной меня перебьет. Слова взялись из ниоткуда и прозвучали так, будто мне кто-то заранее вложил их в голову и приказал сказать именно в эту минуту.
        - Смерть заставляет жить? - спросил он со слабой усмешкой.
        - Когда ты знаешь, что рядом с тобой смерть, начинаешь поневоле задумываться о том, что значит жить по-настоящему. Я… - Я осторожно легла на спину и сложила руки на животе. Ной пододвинулся ближе и теперь смотрел сверху вниз, опираясь на локоть. Его штаны были теплыми и мягкими, а шерстяные носки кололись. - Я больше не думаю, что зря прожила жизнь, хоть и не исполнила список желаний… Если бы от меня избавились в детстве, возможно, многие остались бы живы… те люди, которые умерли из-за меня, - хрипло уточнила я, стараясь избегать нежных голубых глаз. - Но многие бы все равно погибли, потому что Криттонский Потрошитель остался бы жив и продолжил убивать. Никто не нашел бы Леду Стивенсон и не разоблачил ее… Ведь так? - Я посмотрела на Ноя и с ужасом обнаружила, что вижу его сквозь пелену слез. От этого стало противно и стыдно. Я не имею права плакать.
        Какого черта ты ревешь как девчонка? Позор! - Слова сержанта мгновенно высушили слезы. Ной осторожно наклонился и поцеловал меня в лоб.
        - Кая, жизнь - это бесконечный круговорот смертей и рождений. И хоть ты и взвалила на себя бремя вины, ты не виновата. Каждую секунду кто-то умирает. Да и ты уже давно мертва, и если бы не твое упрямство…
        Я могла с легкостью угадать, что он имеет в виду.
        Если бы я не пожелала остаться, я бы давно принадлежала загробному миру и даже не подозревала бы о том, что здесь творится. Но я знаю. Я в этом участвую. И, возможно, Ной прав, и я не виновата в смерти стольких людей, но все из-за меня. Это из-за меня Стивен убил Джорджи, из-за любви ко мне погибла мама. А Ной Эллисс умер под колесами моего автомобиля.
        Единственное, что мне осталось, - исправить то, что могу. Хотя бы что-то.
        Спасти Леду Стивенсон.
        - Ты хороший человек, - сказал Ной, глядя в мои глаза так, будто прочел это в них. Я с содроганием подумала, что хорошо, что у меня не глаза Джека.
        У тебя глаза убийцы.
        Мне вдруг до смерти захотелось спросить у Ноя о том, какие у меня глаза, но я знала, что это будет по-детски и глупо. Вместо этого я обвила его шею руками, и он поежился - мои пальцы были холодными.
        - Тебе нужно поспать, Кая, - пробормотал Ной, нехотя отстраняясь.
        - Я выспалась.
        Он скептически изогнул бровь:
        - Когда, в операционной?
        - Я просто хочу согреться, - произнесла я вместо ответа на его вопрос. Прижала голову к груди Ноя, обхватила руками его талию и тихо добавила: - Высплюсь, когда умру.
        Ной усмехнулся, но ничего не произнес, и совсем скоро моя голова отяжелела на его равномерно вздымающейся груди. Я согрелась, перестала дрожать и уснула.

* * *
        Я проснулась от острой боли в колене и открыла глаза. Ной Харрингтон. Я лежала практически на нем, положив на него свою многострадальную ногу. Со стоном отодвинувшись, я расцепила пальцы на его талии и сползла с кровати.
        Без Ноя сразу стало холодно и неуютно. Я оглянулась, чтобы убедиться, что он продолжает спать. Обхватив себя за плечи, он лег на бок, и я, сжалившись, накинула на него одеяло, нагретое моим телом. Ной тут же завернулся в него, по-прежнему не просыпаясь. Скользнув к комоду, я быстро оделась в чистую и теплую одежду и вышла из комнаты.
        Обследовав кастрюли на плите и порывшись в холодильнике и в буфете, я не нашла никакой еды. Смирившись с тем, что придется грызть черствый хлеб, я залила кипятком мятный чай с мелиссой. В лицо тут же дохнуло жаром, и вместе с кружкой я уселась за обеденный стол, попытавшись откусить от хлебного сухаря.
        Погрузившись в размышления, я вспомнила детектива Дина с зияющей раной в груди и вопли Леды: «Это не я!» Ее лицо было полно жалости, когда она бросилась в мою сторону. «Я спасу тебя, Кая!»
        Продолжая сосредоточенно жевать, я осознала, что качаю головой. Той сентябрьской ночью я поклялась Леде, что спасу ее. Я точно помню, что сказала тогда: «Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара». Эти же слова Леда выкрикнула Сьюзен в лицо перед смертью: «Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара».
        Это я повлияла на Леду. Я убедила ее, что помощь мне - хороший поступок, и она получит за него вознаграждение. Вознаграждением оказалась смерть. Смерть Леды на моей совести, поэтому она меня не отпускает. Нет, не потому, что так захотел Ной, не потому, что так захотел кто-то еще. Остаться было моим решением. И все те вопросы, обвинения, что Ной играет со мной в игру…
        Я снова почувствовала, как качаю головой.
        Я сама так решила. Спасти Леду и убить Джека - мои последние мысли перед смертью. Когда умерла мама, когда Дориан мчался мне навстречу, чтобы помочь, когда Ной Эллисс оказался под колесами машины, изумленный, шокированный, остолбеневший, - я думала о том, что поклялась спасти Леду. И я вернулась, чтобы довести начатое до конца.
        Я хотела тебя спасти, - повторяла Леда снова и снова. Той ночью она отсрочила мою смерть, освободила из оков, сбросила с меня цепь Криттонского Потрошителя. Она хотела меня спасти и спасла. И когда я попыталась помочь ей, то как всегда проиграла.
        Он никогда больше тебя не тронет. Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара. Слова, вырванные из моей груди для Леды Стивенсон, - последнее, что слышала Сьюзен в своей жизни.
        Если бы я…
        Услышав справа от себя шум, я повернула голову, ожидая увидеть Ноя, но на кухне никого не было. Только сейчас я поняла, что забыла включить свет. Шум повторился - звуки доносились из-за запертой двери чулана.
        С участившимся сердцебиением я медленно выбралась из-за стола. На одно мгновение я представила себе, как Леда крадется через лужайку в особняк. Она ведь не знает, что этот дом населен призраками.
        Я приблизилась к чулану, чувствуя, как напрягаются мышцы спины и живота, протянула руку к двери.
        Леда затаилась в чулане, чтобы убить меня… Я спасу тебя, Кая. Я не ты, я сдержу обещание. Не позволю, чтобы отец и с тобой сотворил плохие вещи. Вдруг на мое плечо опустилась рука, и я подскочила, едва не вскрикнув. Обернувшись и встретившись взглядом с Ноем, я поняла, что он ошарашен не меньше меня.
        - Что-то в чулане, - выдавила я. Поняв, что говорю, как пятилетняя девчонка, прочистила горло и повторила: - Я слышала звуки, доносящиеся из чулана. Наверное, там живут мыши.
        - Мыши?! - Ной мгновенно переменился в лице и кинулся к двери. Резко распахнул ее с испуганным бормотанием: - Ужас, там ведь мое варенье! И яблоки! Где Киса-Миса?! Почему он не ловит мышей?
        - Потому что ты кормишь его говядиной, - ответила я, косо глянув на чулан. Ничего и никого там не было.
        - Да-да, ты только и можешь что критиковать мои методы воспитания!.. - проворчал Ной, ныряя в чулан. Для меня это был шанс ненадолго спрятаться и прийти в себя, привести мысли в порядок. Крикнув Ною, что я сейчас вернусь, я как можно быстрее поспешила в ванную комнату. У меня галлюцинации, я схожу с ума.
        Когда я плеснула в лицо теплой водой, меня передернуло.
        - Эй. - Дверь ванной медленно открылась, и я глянула на Ноя в зеркальном отражении. Вздохнув с таким видом, будто он точно знает, о чем я думаю, Ной встал сзади меня, вытащил мои волосы из-под рубашки и потянулся к расческе.
        - Я недооценивал тебя, Кая Айрленд. Прости.
        - Что это значит? - Меня охватило дурное предчувствие, и я хмуро уставилась на Ноя, в нетерпении ожидая его следующих слов. Он опустил взгляд на мои волосы и принялся водить по ним расческой туда-сюда.
        - Я боюсь тебя потерять. Я слишком привязался к земной тебе и боюсь, что в ином мире все изменится.
        - Это возможно?
        - Не знаю, - отрешенно ответил он. - У меня раньше никогда не было отношений, и поэтому мне теперь так страшно. Я боюсь, что ты изменишься, и тогда… все изменится, - неловко и сжато закончил он. Я обернулась, и Ною пришлось отпустить мои волосы и взглянуть мне в глаза. Он выглядел так, будто знает что-то, чего не знаю я. И еще так, будто ему все равно, что я скажу - своего решения он не изменит.
        - Если ты думаешь… в общем, я с тобой не потому, что мне нужен твой совет или еще что-то, - пробормотала я. - Мне от тебя ничего не нужно.
        Ной удивленно моргнул, и я перефразировала:
        - Я имею в виду, что я с тобой потому, что хочу этого, а не потому что… так надо. Для чего-то.
        Мои неуклюжие попытки объяснить, что я чувствую, развеселили его, и он усмехнулся:
        - Никто не умеет говорить так красиво, как ты.
        - Я думала, суть в том, что ты говоришь, а не как.
        Ной рассмеялся, притянул меня одной рукой за шею к себе и поцеловал в лоб теплым, сухим поцелуем.
        - Ты права, зря я волнуюсь. С тобой ничего не случится. Ты справишься с любыми испытаниями.
        Я отодвинулась, держась за его талию.
        - Я не могу понять, о чем ты говоришь.
        Ответил он уклончиво:
        - За границей ничего нет. Давай я сделаю тебе прическу?
        - И что, что нет?
        Ной сдался. Опустив руки, он отстранился от меня и произнес:
        - Там нет стремлений, нет целей - ничего. Ты сможешь это выдержать?
        Меня осенило. То, как Ной на меня смотрел, что говорил… Он хочет ради меня нарушить правила, хочет оставить меня здесь.
        Я уже собиралась возразить, сказать ему не пороть чушь, но не смогла произнести ни слова. Ной прав. Я бегу вперед сломя голову, не останавливаюсь, чтобы не думать и не переживать. А вдруг после смерти бег остановится и останутся только мысли? Вдруг я по-прежнему буду существовать, но иначе, и боль не уйдет?
        Ной склонил голову набок. Он читал мои мысли, и в его глазах я увидела тающий лед, грусть и теплоту. Медленно приблизившись, он обнял меня за плечи и притянул к себе. Я не сопротивлялась, мысленно погружаясь в тот мир, где меня не будет.
        От меня ничего не останется.
        Ничего.
        Как Ной и говорил: смерть - это ничто.
        Глубоко вздохнув, я сказала:
        - Я смирилась. Разговор окончен.
        - И даже передо мной будешь прикидываться?
        Я мигом охладела и отстранилась.
        - Внимательно посмотри в мои глаза и скажи: я прикидываюсь? - Ной в недоумении моргнул. - Что ты видишь в моих глазах, Ной? Ты видишь меня или себя? - Он открыл рот, но я, смягчившись, перебила: - Ной… ты не можешь. Ты ведь говорил, что не можешь ничего поделать. Ты не можешь вернуть меня назад, ведь я мертва… я же… - Я приложила руки к груди, выталкивая из себя слова. - Я уже мертва. Ты ничего не можешь сделать. Ты не можешь нарушить правила.
        - Я устанавливаю правила, - сказал он. Я отшатнулась, услышав в его голосе силу и вызов, но даже его раскаленный взгляд не мог меня обмануть.
        - Но не все, Ной. - Он не нашелся что ответить, лишь раздраженно прикусил нижнюю губу изнутри. Я со вздохом положила руки ему на плечи и удивилась, почувствовав напряженные мышцы. Будто внутри Ноя идет борьба. Будто он борется с самим собой.
        - Как жаль, что я не могу пожертвовать собой, чтобы заменить тебя в загробном мире, - прошептал он. - Чтобы ты пожила еще хоть немножко. Хоть один день. Не думая ни о чем. Просто… живя, - произнес он, глядя на меня глазами, полными тающих льдинок. - Если бы я только мог. Ты бы отправилась, куда захочешь, и ела бы, что захочешь. Будь моя воля, ты бы… никогда не встретила меня.
        - Не говори так. - Я отвернулась к зеркалу и принялась расчесывать волосы. У меня это получалось не так изящно, как у него. Я рвала их, тянула вслед за расческой вниз, к талии, и когда пыталась распутать кончики, даже не чувствовала боли.
        Ной остановил меня, бережно взяв за запястье. Я продолжала смотреть на него, но ничего не видела. Я не могла признаться ни ему, ни себе, что мне страшно и грустно. Я и так слишком часто жалела себя.
        Некоторые умирают в младенчестве, а тебе повезло, малышка Кая Айрленд.
        - Не говори так, - остановил Ной бесполезный поток моих мыслей. - Не убеждай себя, что все справедливо. Не убеждай себя, что ты заслужила смерть. Не говори так, будто кто-то ее заслужил.
        - Я не…
        - Сказала, - оборвал он. - Я не наказание. Я никого не наказываю. Я - завершение, конец тяжелого дня, сон… Просто покой.
        - Но ты…
        - Нет, - вновь оборвал Ной, и меня бросило в жар. Щеки заалели, и красные пятна теперь отчетливо выделялись на моем белом лице. Пальцы Ноя на моих плечах сжались, но не больно. - Я знаю, что ты принимаешь меня. Всего. Даже не пытаешься бороться, но мне бы так хотелось, чтобы ты… просто попросила меня…
        Как раньше, - закончила я про себя. Он хочет, чтобы я заставила его нарушить правила. Хочет, чтобы я заставила его меня бросить. Чтобы я сказала, что хочу остаться. На земле.
        Но я не хочу.
        Я не хочу здесь оставаться. Я не сказала этого вслух, лишь твердо заявила, что Ной не может решать за меня. Наше противостояние длилось целую минуту. Его пальцы давили на мои плечи, глаза пристально всматривались в мои, пытаясь уловить сомнения, но у меня их не было.
        Я никогда не сомневалась и сразу принимала решения. Может, не всегда правильные. Сомнения отнимают время. У меня его и так не осталось. Как Ной не понимает даже сейчас, когда смотрит внутрь меня, когда стал частью меня и моих мыслей, что мне здесь больше нечего делать? У меня никого не осталось, я убивала людей, и я… потеряла всю свою семью. Если там, за границей, есть что-то другое, кроме страха и боли, я хочу туда. Я хочу уйти вместе с Ноем. Я люблю его. И я просто устала. Он всегда повторял, что я просто человек. Но я не человек. Я нечто большее. И худшее.
        - Это пустой разговор, - заключила я, и Ной отвел взгляд. - Мы просто зря тратим время. Я умерла впервые в две тысячи двенадцатом, и ты не смог забрать меня лишь потому, что я хотела вытащить Джорджи. Когда я умерла в сентябре, то не смогла уйти, потому что должна спасти Леду. Это конец, Ной, и ты сам это знаешь. Я не стану просить тебя нарушить правило. - Почувствовав, что теряю над собой контроль, я уже не смогла остановиться и спросила: - Дориану ты тоже предложил такую сделку?
        Внешне Ной никак не отреагировал, когда я задала этот вопрос. Лишь взглянул на меня, но этот взгляд был красноречивее слов. Он ничего не предложил Дориану, потому что не мог нарушить правило ради него. Но ради меня - да.
        - Нельзя делать выбор.
        - Я знаю, - ответил он хладнокровно. Отпустив меня, он сказал: - Я буду на кухне, - и ушел.
        Пять минут я стояла у зеркала, глядя на распахнутую дверь в отражении. Не могла поверить, что Ной ушел. Не могла поверить, что ему больнее, чем мне. Я еще не умерла окончательно, но он уже паникует. Не может смотреть на меня, находиться со мной в одной комнате.
        Я почувствовала, что глаза наполняются слезами и горло сдавил болезненный спазм. Но я не двигалась. Я хотела пойти вслед за ним, но не знала, что сказать, чтобы его утешить. Потому что я не хотела во все это погружаться, признаваться Ною, что мне тоже страшно, ведь ему станет только хуже. Если сейчас, когда я пытаюсь держаться, он думает над тем, как обойти правило, то что случится, если я скажу ему, что боюсь?
        Я сфокусировала взгляд на своем отражении и вспомнила, что Джек отрезал волосы Леды, чтобы она перестала быть привлекательной для парней. Мои же родители, напротив, заставили меня ухаживать за ними. Наверное, они видели, кто я на самом деле.
        Пусть Ной тоже увидит!
        Он сидел на рабочем столе: плечи ссутулены, волосы падали на глаза и в свете лампы казались золотыми. Ной разглядывал свои руки, касался шрамов на запястьях. Он не заметил, как я приблизилась, а может притворился, что не замечает.
        Я остановилась перед ним и сказала:
        - Посмотри на меня.
        Нехотя он оторвал взгляд от ногтей и поднял голову. На лице - равнодушие и смирение.
        - Ты меня видишь, Ной?
        Он с подозрением нахмурился:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты читаешь мои мысли?
        - А ты хочешь, чтобы я прочел их?
        - Ты можешь не отвечать вопросом на вопрос?
        Повисло молчание. Ной выглядел все таким же невозмутимым, но я чувствовала: это маска. За ней скрывается что-то темное, мрачное и грустное. Он скорбит.
        - Да, - наконец признался он. - Хочешь, чтобы я сказал, о чем ты думаешь?
        - Нет. - Я покачала головой. - Я хочу, чтобы ты сказал, что я чувствую.
        В горле вновь встал комок, но я проглотила его.
        Ной вглядывался в мое лицо, будто читал книгу и с трудом мог разобрать буквы или не понимал смысл предложений.
        - У тебя идет кровь.
        Я не сразу поняла, о чем он говорит, даже подумала, будто он имеет в виду, что мое сердце кровоточит. Лишь спустя секунду, посмотрев на руку, увидела на повязке крохотное пятнышко. Когда я вновь обратила взгляд на Ноя, он смотрел мне в глаза.
        - Тебе больно. - Он сказал это без предупреждения, но я не подала виду, что удивилась. - Тебе до смерти больно, так, что иногда ты опускаешь руки и целую минуту думаешь о том, чтобы уйти без борьбы. Боль и страх - твои основные чувства. С ними ты живешь так долго, что уже не помнишь, как не бояться. И ты привыкла. - Ной на секунду отвел взгляд, и когда я почувствовала, что могу дышать, он вновь продолжил безжалостным голосом: - В остальное время ты пытаешься решить, что для тебя значит смерть. Думала, можешь меня обмануть? - спросил он без капли интереса. - Я знаю, что ты мечешься между двумя путями: между жизнью и смертью, раем и адом - и не знаешь, какой сделать выбор.
        - Выбора нет, - напомнила я. - Ты сам сказал.
        - И ты любишь меня. Настолько, насколько вообще можешь любить, - оборвал он. Вновь простая констатация факта. Вновь безжалостный голос и взгляд, в котором нет и доли любопытства. Но я выдержала его. Мы молча смотрели друг на друга, и я не отворачивалась, хотя очень хотелось. И еще я хотела, чтобы он полностью увидел меня, полностью рассмотрел: мои эмоции, чувства, мысли. Всю меня.
        - Что еще?
        - Что еще? - отозвался он, и во взгляде скользнуло что-то темное. Как фокусник, он вытащил из кармана своих потрепанных штанов листок и, не глядя на него, отчеканил: - «Желание номер три: посадить лимонное дерево для Джорджи».
        Меня пронзила боль, та, которую умеет причинять только Ной. Я хотела крикнуть, чтобы он замолчал, но не стала, потому что он прав.
        - Что еще? - спросила я, с трудом выдавив из себя вопрос. Чувствовала себя полностью голой. Кости наружу, отовсюду сочится кровь, сердце стучит словно сумасшедшее.
        - «Желание номер девять: вырастить для мамы ромашки».
        Я хотела выдохнуть, потому что внизу живота стало больно, но не стала.
        - Что еще?
        Ной вскочил, потеряв самообладание. Возвышаясь надо мной, он процедил:
        - Найти истинную любовь, научиться кататься на велосипеде, скатиться с горы на лыжах… - говорил он, буравя меня взглядом. Я положила на его плечи ладони. Мышцы были каменными - он крепко сжал кулаки, смяв список желаний. Бросил его на пол, и я подобрала его и, разгладив, прочла хриплым голосом:
        - Хочу найти Скалларк живой. Хочу, чтобы Аспен вышел из комы и жил счастливой жизнью. Хочу… чтобы Ной Эллисс и моя семья покоились на небесах и не знали горя. - Я сглотнула и, подняв на Ноя взгляд, спросила: - Почему ты не прочел эти желания?
        Он не ответил. Его плечи поникли, кулаки разжались, и шрамы на руках стали едва заметными.
        - Ты думаешь, что эти желания не мои? Это все я. Все, что ты сказал обо мне, - правда. Я хотела вырастить для мамы ромашки. Но мне было всего девять лет.
        - Это важно.
        - Это важно, - не стала отрицать я. - Но это прошло, а прошлое не вернуть. Я та, кто я есть. - Я взяла лицо Ноя в ладони, затем откинула с глаз волосы, очертила их пальцами.
        - Почему тебе больно вместо меня? Ты говорил, я постоянно отталкивала смерть, не хотела уходить. Теперь ты думаешь, я хочу убить себя?
        - Нет, но ты и не борешься.
        - Потому что я не могу победить смерть, - ответила я. - Никто не может. Я лишь хочу, чтобы ты перестал мучить себя. Потому что, когда ты мучаешь себя, ты и меня мучаешь. Ты больно ранишь меня, когда постоянно говоришь о том, что будет там, за границей, будто я могу повлиять на это. Правда в том, что, если ты оставишь меня, все равно кто-нибудь умрет. А всех ты оставить не сможешь.
        Мне хотелось знать, о чем Ной думает.
        - Я хочу бороться за тебя, - наконец ответил он. - Даже если ты не стараешься, я буду стараться. Я хочу спасти тебя.
        - Ты уже, - выдавила я. - Два раза дал мне шанс. Я воспользовалась ими, как могла. Давай просто забудем эту тему раз и навсегда. Лучше приготовь мне что-нибудь, как ты умеешь. А потом я отправлюсь искать Леду.
        Я не сомневалась, что отыщу ее, просто я должна сделать это раньше полиции. Я должна поговорить с ней без свидетелей, я должна… попросить прощения. Тогда, в сентябре, Леда боялась, но все равно хотела мне помочь. Она трусиха, но переборола ради меня свои страхи и пошла наперекор отцу. За что и поплатилась.
        - Ну ладно, - пробормотал Ной и чмокнул меня в щеку. - Приготовлю яичницу с беконом. Знаю, ты такое не ешь, но…
        - И не буду есть, - закончила я. Ной изогнул бровь, и я скопировала его выражение лица.
        - Ну и что, что я мертва? Теперь можно есть всякую дрянь?
        Он с улыбкой покачал головой.
        - Могу приготовить хлопья с медом и молоком.
        - Никакого меда.
        - Ты такая привереда!
        - А ты не ешь ничего, кроме сладостей, и что с того? - задала я риторический вопрос и отвернулась к запотевшему окну, показывая, что разговор окончен. К стеклу прилип листочек. Я следила за ним взглядом и чувствовала горячее желание сорвать его и швырнуть в пустоту, чтобы декабрьский ветер унес его далеко-далеко. Как и мою горечь.
        Но этому не бывать. Наверное, листок влечет тепло, которое сочится из кухни. Жар от плиты, жар от лампы под потолком, жар от наших с Ноем тел… Но этот листок уже мертв.
        - Эй, - окликнул меня Ной, оборачиваясь, - ты будешь сладкий чай? Немножко сахара не помешает.
        - Со мной все хорошо, - отозвалась я. - Давай еду, и я поеду искать Леду. Не представляю, где она может быть после того, как убила детектива Дина и меня.
        - Да все ты представляешь, - легкомысленным тоном отозвался Ной, насыпая в тарелку хлопья. Я застыла, а затем уставилась на его спину. Футболка висела мешком, слишком тонкая и свободная, и я видела, что его мышцы расслаблены.
        - Почему ты так говоришь? Я ничего не знаю.
        - Загляни внутрь себя. Ты удивишься, если обратишь внимание на детали, - продолжил Ной, а затем обернулся и встретился со мной взглядом. Он поразился тому, что увидел на моем лице. Смущенно подойдя к столу с тарелкой, он поставил ее передо мной и спросил: - Что?
        - Ты опять говоришь, как раньше. Загадками. Скажи прямо.
        - Ты знаешь, где Леда, - произнес он. - Просто в глубине души ты понимаешь, что, как только отыщешь ее, тебе придется уйти. А ты этого на самом деле не хочешь.
        - Ной… - вздохнула я. - Пожалуйста, прекрати.
        - Как скажешь, - отмахнулся он, отворачиваясь и снимая с плиты чайник. Я следила за его движениями, судорожно размышляя. Теперь я поняла, почему Ной вел себя так странно и дико. Потому что он чувствует меня. Поэтому Ной сходит с ума - он видит во мне даже то, чего не вижу я: дно моей души, где плескается отчаяние. Я на секунду испытала облегчение: как славно, что я этого не чувствую, как хорошо, что это заперто где-то в глубине.
        Мисс Айрленд, тебе больно? - вдруг услышала я голос Стивена. Я вспомнила, как мне было больно и как сильно я хотела спрятаться от этого проклятого голоса. Но прятаться было негде, потому что у меня не было волшебного места.
        А у Леды такое место есть.
        Иногда я прячусь в своем шкафу, когда мне сильно страшно…
        - Не может быть, - пробормотала. Ной даже не обернулся, продолжая хлопотать.
        Все не может быть так очевидно, так легко.
        - Почему? - спросил Ной, оборачиваясь ко мне с невозмутимым лицом. - Почему это легко? Для кого легко? - Он отодвинул от себя чашку с горячим чаем и облокотился на стол, наклоняясь ко мне и заглядывая в лицо. - Когда ребенок до смерти напуган, это вовсе не легко. Она боится. Ей страшно. Она всего лишь маленькая девочка. Сейчас, после того как она совершила столько ужасных вещей, ты ведь знаешь, что пытается сделать ее разум.
        - Оградить ее, - отозвалась я, выпрямляясь.
        - Создать защиту, - кивнул Ной. - Столь прочную, что она не может выбраться из лабиринта в собственной голове. И она там не одна.
        Я сглотнула, догадавшись, о чем говорит Ной.
        Раздвоение личности.
        Леда говорила не своим голосом, когда напала на меня. Джек не оставил ее даже после смерти, преследует повсюду, как призрак прошлого. Я обещала спасти ее от этой твари.
        - Так! - Я решительно выбралась из-за стола и заправила майку в штаны. - Если ты прав и Леда сейчас прячется в шкафу, я должна найти ее. Она, наверное, не понимает, что происходит. Я должна ей все объяснить, рассказать, что она ни в чем не виновата. Вызвать «Скорую». Она ранена. Я едва не убила ее.
        - Стой! - крикнул Ной мне вслед. - Чай ведь остынет!..
        Когда я через три минуты слетела по лестнице вниз, на ходу натягивая на голову шапку, Ной выскочил из кухни, пробормотав:
        - Я думал, ты успеешь…

* * *
        Повалил снег. Со странным хрустящим звуком он падал на капюшон моей куртки, когда я брела к дому Леды Стивенсон по привычному уже маршруту через Криттонский парк. Не считая скрипа снега под ботинками, вокруг стояла умиротворяющая тишина, характерная для четырех часов утра в Эттон-Крик. Даже центр города не подавал признаков жизни.
        Свет фонарей все вокруг залил желтым, я будто оказалась внутри космического корабля, где кроме меня, нет ни одной живой души. Тонкие ветви деревьев клонились к земле под тяжестью снега. Вдоль аллеи выстроился ряд скамеек. На каждой из них был толстый снежный слой, а на некоторых виднелись следы человеческих ладоней и надписи.
        Я старалась думать о чем угодно, только не о Леде Стивенсон - девочке, которую мне еще предстоит спасти. Я думала о людях в многоэтажках слева от меня. Лишь в нескольких окнах горел свет. Почему? Уже, судя по моим часам, 4:10 утра. Я вспомнила, как мама разбудила меня точно таким же утром, только в сентябре, и отправила на базар. Вспомнила, как незнакомец помог с арбузами и как я шутила с мамой.
        Размышляя о чем угодно, только не о Леде Стивенсон, я добралась до ее дома и посмотрела по сторонам. Ни машин, ни людей - никого. Значит, мне никто не поверил. В полиции Леду приняли за слабую девочку. Да, она слаба, но она не одна.
        Поежившись от долгого стояния на одном месте, я перебежала дорогу и нырнула в кусты, окружающие дом. Оставляя следы на снегу, я перебралась через ворота дома Стивенсонов, цепляясь руками в перчатках без пальцев за скользкие ото льда кованые шпили, и спрыгнула в палисадник.
        Колено тут же прострелило болью, и я схватилась ладонями за ногу и крепко сжала ее, стараясь сдержать крик. Выдохнув сквозь стиснутые зубы две секунды спустя, я со стоном выпрямилась. Сердечный ритм постепенно выровнялся.
        Я направилась к уже знакомому окошку, ведущему в гостиную, надеясь, что Леды здесь нет. Я не знала, как взгляну ей в лицо. Леда больше не девушка-цыпленок, не та, кого я ненавижу и не могу понять. Теперь я все понимаю. Она - моя старшая сестра, часть меня, напоминание о том, что я могла стать такой же, если бы мама с папой не спасли меня. Мне на самом деле повезло. Леда - мое отражение в другой жизни, в той, где мой отец - Криттонский Потрошитель, где меня воспитывал он, а не Дэйв Айрленд.
        Я осторожно спрыгнула на пол в гостиной Стивенсонов, перенеся вес тела на левую ногу, и огляделась.
        Леды здесь нет, ведь так? Она где-то прячется, где-то в другом, более безопасном месте. Я пыталась убедить себя в этом, но тщетно, потому что знала: Леда здесь. Я чувствовала ее, как хищник чувствует запах жертвы, загнанной в ловушку. «Иногда я прячусь в своем шкафу, когда мне сильно страшно».
        Я достала карманный фонарик, включила его и, стараясь не шуметь, направилась в сторону лестницы. На секунду мне померещилось, что наверху кто-то есть, но видение тут же исчезло, а чувство тревоги осталось.
        Подсознательно ожидая нападения, я медленно стала подниматься, преодолевая ступеньку за ступенькой. Ковер приглушал тяжелые шаги, но все равно казалось, что Леда их слышит. Я представила, как она сжимается в шкафу в крохотный дрожащий комочек, глотает слезы и молится, чтобы ее не обнаружили. Ничего, Леда, больше тебе нечего бояться. Я, как и обещала, не дам тебя в обиду. Я спасу тебя.
        Подойдя к нужной двери, я осторожно повернула ручку. С пугающим скрипом та отворилась, приглашая меня окунуться в море порочной тьмы. На полу все еще валялись обувные коробки и игрушки, которые я выкинула в прошлый раз. Игрушки - символы потерянного детства Леды. Мне хотелось схватить каждую из них и разорвать на мелкие клочки. Или швырнуть их в окно с розовыми занавесками. Или сжечь. Сжечь проклятый дом дотла.
        Я щелкнула выключателем справа от двери и несколько раз моргнула, привыкая к свету. Шкаф стоял в стороне. Он больше не был похож на шкаф из моих ночных кошмаров - это был просто предмет мебели. Я сунула фонарик в карман, решив: если Леды здесь нет, я просто подожду, когда ее отыщет полиция…
        Прекрати трусить, курсант! - рявкнул сержант в моих мыслях. Мне было четырнадцать, и он на две головы возвышался надо мной, поэтому не видел, как я зажмурилась от страха. - Прыгай в это чертово озеро или я сам тебя швырну туда!
        Ступая так тихо, насколько это возможно, я приблизилась к шкафу, начиная сомневаться: оттуда не доносилось никаких звуков. Неужели я действительно ошиблась, и Леда прячется в другом месте? Это было бы логично, ведь она убила стольких людей и не стала бы прятаться в шкафу в собственном доме. Если только она не сумасшедшая. А она как раз такая.
        В этот момент от нервного напряжения мое тело вытянулось в струнку, ладони вспотели. Я мельком подумала об оружии, которое теперь находилось в участке, но тут же одернула себя: оно мне не понадобится.
        Взяв себя в руки, я сделала глубокий вдох и, решившись, рванула дверцы шкафа в разные стороны. Внутрь хлынул поток света. Игрушки, коробки…
        Леда Стивенсон.
        В этот момент она не была Ангелом Милосердия, Неизвестным, Криттонским Потрошителем, который убил детектива Дина. Она была просто Ледой - девушкой, которой требовалась помощь.
        Она в шоке уставилась в меня, распахнув рот в немом крике. Колени были плотно прижаты к груди, а руки закрывали уши, будто пока я не вошла в дом, она стучала кулаками по голове, наказывая себя за содеянное. Я поняла, что это не та девушка, которую я видела в квартире детектива Дина. Эта Леда - девушка из прошлого, из того проклятого амбара на кукурузном поле, где она, пересиливая страх, напоила меня водой и вытащила из ловушки. Сейчас передо мной была девушка, которая, срывая голос, в отчаянии кричала: «Нет! Кая, ты же обещала!»
        Мы в ужасе уставились друг на друга, и вдруг перед моими глазами все поплыло от непрошеных слез. В груди больно сжалось сердце.
        - Он никогда больше тебя не тронет, Леда. Никогда. Клянусь.
        - Ты защитишь меня? Никто, никто меня не защищал! Никто не…
        - Обещаю, Леда. Он больше никогда тебя не тронет. Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара.
        Я сморгнула горячие слезы и тяжело сглотнула. Опустилась перед шкафом на корточки, и Леда наклонила голову, следя за каждым моим движением. Ее глаза, как и раньше, превратились в два больших стеклышка. Как я могла раньше не замечать этого в ней? Почему я не видела, какая она красивая?
        Зато Джек видел.
        - Почему ты не спасла меня, Кая? - С губ Леды сорвалось судорожное дыхание, крылья носа затрепетали. Я видела, как мышцы ее шеи и плеч напряглись, как от уголков глаз разбежались морщинки, а лицо перекосилось от боли.
        - Леда…
        Ее ресницы слиплись от слез, губы распухли от того, как сильно она закусывала их от страха. Она вцепилась пальцами в колени, будто желая сдержать ярость или пытаясь побороть желание вцепиться в мои волосы. Дрожащим голосом она пробормотала:
        - Я все вспомнила.
        Ее слова прозвучали как обвинение, но я не могла попросить ее ни о чем не думать. Я не могла отмахнуться от нее, приказать выбраться из шкафа. Хоть раз в жизни кто-то должен обратить на нее внимание.
        - Я не злюсь на тебя, Кая, - шепнула Леда, сглотнув слезы. - Я не злюсь, потому что никто не может победить моего отца. Он… он не такой хороший, как говорил, да?
        Ей уже двадцать два, но выглядит она крошечной и хрупкой, как изящная хрустальная ваза, место которой - в музее. Меня ужаснуло, что даже сейчас, когда она все вспомнила, когда она поняла, каким монстром был ее отец, ее вера в него все еще жива.
        - Нет, он не хороший, - подтвердила я тихим голосом. Леда согласно кивнула, слабо улыбнувшись.
        - Да. Мне просто не хотелось верить… - Она не смогла закончить, поэтому пришлось мне:
        - Никто не хочет верить, Леда.
        - Ты не виновата, что не смогла меня спасти, Кая. - Она втянула губы, а затем с шумом выдохнула. - Нет, никто не виноват. Он закопал тебя живьем… Я помню, как мне было страшно и как я хотела, чтобы ты очнулась, но ты все не открывала глаза… Он убил тебя, - закончила она.
        - Он убил меня, - повторила я. - Но я не могла оставить все как есть. Ведь я обещала, что спасу тебя, - с трудом закончила я.
        Грудь Леды содрогнулась. Она с трудом пыталась втянуть в себя воздух, но у нее не хватало сил. Она отвернулась, и я увидела ее профиль и багровые следы на шее. Следы чьих-то сильных пальцев, оставивших синяки. Это сделала я. Я пыталась убить ее. Я зажмурилась, и когда вновь посмотрела на нее, ужасные отметины на шее Леды все так же притягивали взгляд.
        - Я все вспомнила, - повторила она тихим голосом, а затем взглянула на меня.
        - Что ты вспомнила?
        - Отец убил детектива Дина. - Леда спрятала лицо в ладонях, и мне захотелось прикоснуться к ней и погладить по спине или ободряюще сжать плечо - сделать хоть что-нибудь.
        - Сейчас ты его видишь? - вместо этого спросила я. Леда оторвала руки от лица, испуганно покрутила головой и даже отстранилась от игрушек, чтобы заглянуть за плечо.
        - Сейчас нет.
        - Это хорошо, - сказала я, - потому что я хочу поговорить с тобой наедине.
        - Мы одни, - шепнула она, живо вытерев слезы со щек и приготовившись слушать.
        Сев на пол, я подтянула колени, повторяя ее позу, и сказала:
        - Пожалуйста, прости меня. За все плохие слова, которые я говорила, за взгляды… Ты была права, я ничего не знала. Я никого не смогла спасти, но тебе я все еще могу помочь, если ты, конечно, позволишь. - Глаза Леды изумленно распахнулись. - Я не хочу, чтобы ты вновь страдала. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты гуляла по улице не боясь, что за тобой следят. Чтобы ты снова отрастила волосы. Чтобы садилась в кафе в центре зала, не страшась насмешек и косых взглядов. Чтобы ты нашла в себе силы познакомиться с понравившимся парнем и чтобы… жила дальше.
        Я горела. Мой голос был тихим и неспешным, но я хотела кричать во все горло: «Живи, Леда! Прекрати отнимать у себя жизнь! Однажды шансы могут закончиться, и ты никогда уже не вернешься!»
        Но на Леду не нужно было давить: стоило мне закончить, как она всхлипнула, и я почувствовала себя так ужасно, что захотелось сжаться в комок. Ей никто никогда не говорил добрых слов, никто о ней не заботился по-настоящему.
        - Но… - прошептала она, - я просто… просто не знаю, как жить дальше. Я не умею жить.
        Вновь она резанула меня в самое сердце. Вновь напомнила, что она - это я, и у нас есть кое-что общее: мы обе не научились жить. Она пыталась не сойти с ума… а я пыталась выжить.
        Никто из нас не знает, что значит сидеть в центре зала и чувствовать себя легко и уверенно. Я не помню, как идти по улице и не оглядываться, каково это - быть живой.
        Но несмотря на внезапную меланхолию, я испытала облегчение и странное чувство радости: у Леды Стивенсон есть еще один шанс. Воспользовавшись им, она сумеет научиться. Она должна научиться. Перебороть травмы. Пережить их.
        - Пока что не умеешь, - успокоила я, - но научишься. Больше тебе не грозит опасность.
        - Отец…
        - Ты больше никогда его не увидишь. Его нет.
        - Кая, - перебила она твердым голосом, в котором послышалась досада, а затем зловеще шепнула: - Он здесь. Он всегда здесь.
        - Он в твоей голове, - жестко возразила я. - Он мертв. И я помогу тебе, как и обещала.
        - Ты не сможешь.
        - Да, смогу! - отрезала я, но тут же, смягчившись, добавила: - Леда, я буду рядом с тобой. Тебе помогут специалисты. Они… - я сжала ладонь в кулак, - уничтожат твоего отца. Ты никогда его больше не увидишь. И заживешь счастливой жизнью, которую заслуживаешь.
        Я боялась, что она скажет, что она не хочет с ним прощаться, что она хочет продолжать его видеть, ведь в нем было и хорошее, но она не сказала. Она смотрела на меня недоверчивым, упрямым взглядом.
        - Доктор Гаррисон пытался мне помочь. Он сказал, я иду на поправку.
        Он не до конца разобрался в ситуации, - хотела возразить я, чтобы развеять ее сомнения, - потому что твоя тетушка Лаура не позволила.
        - Ты мне веришь, Леда? - спросила я, поднимаясь на ноги. Она вскинула голову, будто ожидая, что я причиню ей боль. Синяки на ее шее выступили отчетливее, и я с трудом удержала взгляд на ее опухшем от слез лице. - Хоть и с опозданием, но я вернулась, чтобы спасти тебя. Помнишь, я ведь обещала. Я говорила, что избавлю тебя от кошмара. Я сделаю это. Только доверься мне.
        Она продолжала молча смотреть.
        - Леда. - Я вновь присела на корточки, даже не поморщившись от вспыхнувшей боли в колене. - Нельзя вечно сидеть в шкафу. Рано или поздно он найдет тебя и здесь. Нужно лучше спрятаться и победить его до того, как он тебя обнаружит. Ты мне говорила это.
        - Я?
        Это говорил Неизвестный, но все же.
        - Однажды ты спасла меня, Леда. В том страшном амбаре, когда я думала, что умру, ты протянула мне руку помощи, и я крепко ухватилась за нее. Ты помогла мне, и теперь пришло время помочь себе самой. Возьми меня за руку, Леда, - твердо сказала я и, снова поднявшись, вытянула руку вперед.
        Долгие пять секунд я с замершим сердцем ждала, когда Леда осмелится выглянуть из шкафа. И вот ее пальцы обхватили мое запястье, я вытащила ее наружу и поставила на ноги.
        На свету синяки на ее лице, шее и руках выглядели еще ужаснее, но я напомнила себе, что все в прошлом. Больше никто не обидит ее, никто не причинит зла - ни я, ни она.
        - Раньше у тебя были длинные волосы, - сказала я невзначай, и Леда, продолжая держать меня за руку, кивнула.
        - Ты будешь рядом? - спросила она, пряча за блеском в глазах страх неизвестности.
        Она боится врачей? Или своего отца, который не покидает ее головы?
        Я не стала уточнять, лишь кивнула.
        - Да.
        Я хотела, чтобы в моем голосе прозвучало больше отзывчивости, но меня саму сковали страх и неуверенность. Ведь сейчас, когда Леда приняла решение избавиться от прошлого, когда она взяла меня за руку, пошел отсчет назад. Часы тикают все громче и громче, их стрелка неумолимо движется вперед, приближая время моей окончательной смерти. Только одна из нас будет жить. И это не я.
        Я улыбнулась в ответ на эту мысль, и Леда тоже улыбнулась. А затем вдруг прильнула ко мне, сжав в крепких объятиях.
        - Спасибо, что не бросила меня, Кая. - Я застыла словно истукан. - Спасибо, что вернулась за мной.
        Как бы я хотела, чтобы все было иначе, чтобы моя жизнь была другой. Но стоит на секунду допустить такую мысль, и все фантазии разваливаются как карточный домик детектива Дина. Потому что моя жизнь тесно переплетена с судьбами других людей. И если вычеркнуть меня, конструкция рухнет. Я - неоперабельная раковая опухоль, от которой нельзя избавиться. Пора принять все как есть.
        Я похлопала Леду по спине, чувствуя в руках дрожь.
        - Все хорошо, Леда. Я буду с тобой.
        Я буду рядом, пока не уйду вслед за Смертью.

* * *
        25 декабря 2016
        Постепенно волнения в Эттон-Крик утихли. Дороги, крыши домов, деревья в садах и в парках - все было покрыто снежным белым ковром. По всему городу вновь появились фонарики. В витринах магазинов стояли декоративные елочки, украшенные мини-игрушками, в городе пахло Рождеством: смолой, леденцами, горячим шоколадом. На рынке торговали украшениями для дома, рождественскими венками, мишурой и необычными елочными игрушками.
        Эттон-Крик был в предвкушении праздника, ведь ужасы закончились. Все узнали о том, что настоящий Неизвестный - Леда Стивенсон. Детали не были известны, но никто ими и не интересовался. Пресса хотела раздуть шумиху, но костер быстро потушили. Лишь иногда кто-то, сидя перед камином, спрашивал: «А как там Леда, в больнице? Ее будут судить?», или «А зачем она сделала это?» или кто-то горячо заявлял: «Ее отец Джек, говорят, был сущим психом!» Никто не знал, что он сделал с Ледой, малышкой, похожей на крохотного беззащитного птенчика, сколько травм он ей нанес и что даже после смерти он продолжал существовать в ее мозгу. Никто не знал почему, но никто и не хотел знать. Они стыдились правды. Ведь если бы они задумались над жизнью девочки Леды, им пришлось бы смахнуть пыль с собственных секретов, мерзких и заплесневелых, а никто не хочет вспоминать ужасное прошлое.
        Если бы жители Эттон-Крик стали задумываться над судьбой Леды, они бы вспомнили, как не раз Джек Стивенсон доставлял ее в больницу с избиениями, утверждая, что над его дочерью издеваются в школе. Они бы заметили, как она потупляла взгляд в его присутствии, каким была забитым ребенком. Они бы поняли, что могли ей помочь. Миссис Томпкинсон, например, давно заметила странную погоду в доме Стивенсонов, но списала все на подростковый бунт. Теперь-то она поняла, что это был никакой не бунт и что ошибалась в Лауре. И перед сном, когда на нее наваливался сон, миссис Томпкинсон вспоминала, как Леда убила кошку ее дочери, говоря, что та в лучшем мире, там, где ее никто не посмеет обидеть.
        В воздухе чувствовалось скорое приближение нового года. Это были магические вибрации, обещающие счастье и покой, еду и питье и много веселья. Все с нетерпением ждали нового года.
        Для меня двадцать пятое декабря всегда особенный день, и сегодня я буду скучать по Джорджи в одиночестве. Ей бы исполнилось тринадцать. Она бы выглядела как принцесса: высокая, с копной кудряшек, с озорным взглядом. Мы бы отправились в кафе и съели тонну мороженого или устроили уютный семейный вечер. А может, у Джорджи была бы куча друзей, с которыми она захотела провести время? Она бы дружила с Билли Эллиссом?
        Леда оставалась в больнице, и я навещала ее почти каждый день. Я вернулась в университет и посещала занятия, встречалась с Аспеном и Кирой, гуляла с Крэйгом и его девушкой Греттой. Я вела себя так, будто все в порядке. Но я была в подвешенном состоянии, потому что Ной все никак не отпускал меня.
        В тот день я вернулась в особняк Харрингтонов около семи утра. Оставляя на лужайке следы, я бегом добралась до входной двери, и она открылась за секунду до того, как я дернула за ручку, а затем Ной схватил меня в объятия, подавшись назад из-за моего внезапного напора. Я спрятала лицо на его груди, обхватила талию, крепко прижалась. Ной поежился в ответ на холод, который я с собой принесла, но не отстранился. Ухом я слышала, как размеренно бьется его сердце, а потому с легкостью подстроилась под его ритм.
        Когда я отстранилась, Ной поцеловал меня, бережно взяв мое лицо в теплые ладони. Его губы были мягкими и уверенными, в то время как мои закоченели от холода. Тогда мы ни о чем друг друга не спросили, но я поняла, что что-то не так. Я заключила в себе неуверенность всех жителей Эттон-Крик, которые смотрят на правду, но предпочитают ее не замечать. Тогда я лишь позволяла Ною целовать себя и целовала его в ответ, а затем, дрожа от холода и воды, хлюпающей в ботинках, попросила его не забирать меня до дня рождения Джорджи. Он согласился с легкостью, будто я попросила о каком-то пустяке. Он сказал: «Хорошо». И все. Той ночью он не стремился разговаривать, ни о чем не спрашивал и на следующий день.
        Две недели я провела в задумчивости и меланхолии. Будь я прежней, я бы, возможно, сосредоточилась на учебе или спорте. Мы бы с мамой посмотрели любимую рождественскую комедию Джорджи. Но я зациклилась на завтрашнем дне, на дне, в котором меня уже не будет.
        Я постоянно думала о том, как это случится. Как я умру? Это будет больно или нет? Я буду страдать? А вдруг я не смогу умереть? А вдруг, а вдруг, а вдруг…
        Если Ной с такой легкостью согласился оставить меня хотя бы до дня рождения Джорджи, в надежде, что я поживу немножко счастливой жизнью, он совершил ошибку. Для него я притворялась счастливой. Я рассказывала ему о происшествиях в университете, обходя стороной загадочную пропажу профессора Джеймис-Ллойда, о девочке с пузатым щенком, которую встретила рядом с кафе «Шелли». Почему-то щенок напомнил мне о Сьюзен, но об этом я уже не стала говорить. Ной всякий раз, когда я начинала притворяться другой Каей Айрленд, притворялся, что верит мне.

* * *
        Спустившись в семь утра на кухню, я застала Ноя сидящим на рабочем столе. Я застыла как вкопанная, оценив эту знакомую позу, не предвещавшую ничего хорошего.
        - Все хорошо? - осторожно спросила я, желая развернуться и уйти.
        Он переживает из-за сегодняшнего дня. Мы знали, что сегодняшний день - мой последний день, но предпочли не говорить об этом. И сейчас я боялась, что Ной скажет что-то, что выбьет меня из колеи.
        Он медленно повернул голову, и в его взгляде проскользнуло понимание.
        - Я просто задумался над… - Он остановился внезапно, будто забыл, о чем говорил. - Просто не знаю, что приготовить на ужин.
        Ну конечно.
        - Я знаю, когда ты лжешь.
        - Ну конечно.
        Мое сердце пропустило удар, но я сделала вид, что не удивилась, когда Ной озвучил мои мысли с толикой сарказма в голосе.
        - Я избегала тебя, - произнесла я правдиво, и стоило признаться, мне сразу же стало легче. Нужно было не увиливать. Нужно было сразу сказать, что мне кажется, что Ной ведет себя подозрительно даже для Смерти.
        - Избегала? - Он насмешливо изогнул бровь. - Ты? Меня?
        Он соскочил на пол и медленно приблизился ко мне.
        - Я не заметил, чтобы ты меня избегала, Кая, - томно произнес он. - Ни вчера, ни позавчера, ни сегодняшней ночью…
        Я смотрела невозмутимо.
        Сегодняшней ночью? Он говорит о ночи, которая прошла, или о той, которая только наступит? Разумеется, о прошедшей ночи, потому что следующая будет принадлежать завтрашнему дню. В котором меня уже не будет.
        - Думаю, я вынуждена пояснить. Когда я вернулась домой четвертого декабря, я почувствовала, что ты что-то скрываешь, но была слишком измучена. А затем нашла для себя логичное объяснение: ты согласился оставить меня потому, что хочешь, чтобы я пожила еще немного.
        - И это правильный ответ, - криво улыбнулся он, но в его глазах проскользнула настороженность. Вот поэтому я не хотела об этом говорить - из-за этого взгляда.
        - Я хочу знать, что ты от меня скрываешь. - Ной смотрел невозмутимо, но я все равно нервничала. И вдруг он спросил:
        - Что ты чувствуешь?
        Я собиралась ответить сразу же, но не смогла произнести ни слова. Тело Ноя неуловимо изменилось. Выпрямленная спина, напряженные мышцы на груди и ногах. От его скованности меня саму словно парализовало.
        - Я не знаю, что я чувствую, - наконец ответила я. - Я ничего не чувствую.
        Почему-то вспомнилась Леда в халате и в тапочках. Она с нетерпением ждала моего прихода, потому что я сказала, что принесу альбом и карандаши. По словам медсестер, Леда вела себя хорошо, поэтому ей позволили рисовать. Но Леда была не просто спокойной, она была какой-то странной и вялой. «Я никак себя не чувствую», - ответила она на мой вопрос.
        Я вынырнула из воспоминаний и сосредоточилась на Ное. В его взгляде читался немой приказ разобраться в происходящем, разгадать странный узор сложившейся ситуации, прочесть его мысли.
        Я почувствовала, как меня пробирает ужас, и покачала головой.
        - Ничего не закончилось, да? - Ной не ответил, но его глаза все сказали. - Я все еще продолжаю играть в эту игру. Ничего не закончилось. Леда не спасена.
        Я отшатнулась, зарываясь пальцами в волосы, собранные на затылке в неаккуратный хвост. Подняла голову, пытаясь сдержать рвущийся из груди крик.
        - Как ты себя чувствуешь, Леда?
        - Никак.
        Неужели я даже умереть нормально не могу?
        Я в упор посмотрела на Ноя.
        - Что мне делать? Сколько времени мне еще ждать?
        - Нисколько, - отрешенно ответил он.
        - Что это значит?
        - Завтра все закончится.
        - Правда? - переспросила я дрогнувшим голосом. - Ты заберешь меня завтра?
        - Да. А теперь я предлагаю тебе позавтракать. Если не возражаешь. - Его голос, похожий на скрип пальца по мокрому стеклу, заставил мое тело покрыться мурашками. Я кивнула.
        - Да. То есть я не возражаю.
        - Отлично, - бросил он, отвернувшись.
        Остаток утра Ной выглядел недовольным, будто я совершила какую-то ошибку, как-то ранила его. Мы молча позавтракали, затем я вымыла посуду и поднялась наверх, как раз вовремя, чтобы ответить на звонок офицера Крестовски.
        - Кая! - Она кашлянула в трубку, а голос при этом был таким растерянным и удивленным, будто она надеялась, что я не отвечу. - Как дела?
        - Хорошо, спасибо, - вежливо ответила я и принялась ждать, когда она назовет причину звонка.
        - Я… хочу выразить свои соболезнования, - произнесла она. - Ты ведь знаешь: ты можешь поговорить со мной о чем угодно. Мы почти семья, Кая. Помнишь об этом?
        Я помню, как она позвонила седьмого декабря, чтобы сказать, что Леда во всем призналась, и два дня спустя позвонила вновь, чтобы подтвердить: Леда моя старшая сестра по отцу.
        Оба раза офицер Аманда Крестовски говорила мягко и сдержанно, будто забыла, кто я. Или будто ее знание о том, кто я на самом деле, перевернуло все ее мировоззрение. Хотя, должно быть, это так. К счастью, кроме нее и еще нескольких человек из полицейского участка, а также доктора Андерсон, доктора Арнетта и Крэйга, никто не знал о том, что я дочь Криттонского Потрошителя, дочь монстра.
        - Я знаю, - ответила я, пытаясь подстроиться под ее мягкий тон голоса. - Спасибо за звонок.
        - Нет, стой, - перебила она, - давай пообедаем во вторник?
        - Хорошо. До встречи.
        Какой еще вторник?
        - Счастливого Рождества, Кая.
        - Счастливого Рождества, офицер Крестовски, - пожелала я и отключилась. Эти слова прозвучали для меня как ругательство: «Счастливого Рождества», «Пообедаем во вторник» …
        Я отложила мобильный телефон на прикроватный столик, затем подняла подушку и проверила пистолет. Он лежал на прежнем месте. Хотя зачем он мне нужен? И зачем я по-прежнему закрываю двери? Почему засыпаю с чувством, будто утром проснусь и сорвусь на бег?
        Бег прекращен.
        Завтра все закончится.
        Я упала на спину на кровать и посмотрела в потолок. Затем вытащила из кармана штанов список желаний.
        Хм.
        Не так уж и плохо, Кая.
        Метнувшись к сумке на полу, где лежали учебники по медицине, я достала карандаш и вычеркнула желание под номером пятьдесят один: «Найти истинную любовь». Несколько секунд я буравила взглядом строчку «Найти убийцу мамы», а затем вычеркнула и ее.
        «Поцеловать того, кто нравится» - это желание, пожалуй, я могла бы вычеркнуть сто раз, как и желание «Завести друзей».
        Странно, но как только я вычеркивала из списка желаний строчки, внутри меня все успокаивалось. Оголенные провода больше не трещали. Я меланхолично перечитала список, останавливаясь на самых странных и несуразных желаниях, вроде «Прокатиться верхом на Пушике». Пушик? Что еще за Пушик? Я не помнила никого с такой кличкой. Мимолетное желание покопаться в памяти и выудить животное с таким забавным именем отвлекло от мрачных мыслей. Я вычеркнула еще парочку желаний. Взмах руки - и на моем теле осталось меньше шрамов. Тонкая полоска чернил на прохудившемся тетрадном листке, - и сердце больше не кровоточит.
        - Что делаешь?
        Я подскочила, услышав за спиной призрачный голос Ноя, и обернулась, быстро садясь. Ной увидел, что мои щеки вспыхнули жаром смущения.
        - Что ты прячешь? - тут же подозрительно спросил он, украдкой осмотрев мою постель. Я могла бы сказать, что ничего не прячу, а он просто застал меня врасплох, но не стала, потому что это моя комната, черт возьми.
        - У тебя безумный взгляд воришки, - продолжал Ной.
        - Ты для этого пришел?
        - Почему ты опять от меня защищаешься? - Он все еще выглядел удивленным. - Разве мы не близки?
        Его «близки» прозвучало двузначно, но я не отреагировала на провокацию, продолжая ждать.
        - Ну ладно, - он сдался и завел руки за спину, - я хотел присоединиться к тебе в…
        - В кровати?
        - Я хотел предложить провести этот день вместе.
        Я пожала плечами:
        - Хорошая идея.
        Как будто мы можем провести этот день не вместе.
        Я соскользнула на пол и глазом не успела моргнуть, как Ной молниеносно потянулся вперед и цапнул список желаний, лежащий на покрывале.
        - Я так и знал! - просиял он, однако, поняв, что у него в руках, смутился. Я иронично сказала, медленно вынимая из пальцев Ноя список:
        - Так как на завтра мне не надо готовить уроки, - он выдержал мой надменный взгляд, - я решила заняться личными делами.
        - Посмотрим фильм, я приготовлю попкорн и горячий шоколад, - подхватил Ной. - Как насчет рождественской комедии?
        - Ни за что.
        - Можем посмотреть фильм ужасов, - предложил Ной, топая следом за мной. Он закрыл дверь и стал спускаться по лестнице, держась за перила. - У меня есть целая коллекция ужасов. Жутко страшные.
        - Скажи, - я бросила на него косой взгляд через плечо, - ты что, прочел в журнале очередную статью?
        - Да почему сразу… ну ладно, - быстро сдался он, потупив взгляд, - да, я прочел, что это довольно романтично - смотреть фильм ужасов вместе со своей девушкой. Ты так не считаешь?
        - Не знаю, у меня никогда не было девушки.
        Ной фыркнул, обогнал меня и спрыгнул с лестницы, раскинув руки в стороны.
        - Ну так что, ты согласна провести со мной вечер, мисс Айрленд? - Он приблизился, поднялся на ту ступеньку, на которой стояла я, и пристально посмотрел в мое лицо. Я пробормотала, чувствуя, что начинаю краснеть:
        - Ты как будто пытаешься меня смутить?..
        - Даже не пытался, Кая, - улыбнулся он. Я чувствовала, что наши ноги сплелись, и сглотнула. Пришлось вцепиться в перила, чтобы не упасть назад, - Ной все напирал, не имея понятия о выражении «личное пространство». - Я просто хочу, чтобы это был особенный день. Для тебя.
        Мне хотелось сказать, что этот день нужен скорее ему, чем мне, что он скорбит сильнее меня, но не хотела омрачать нашу идиллию злобными замечаниями. Я протянула руку, и Ной переплел наши пальцы, а затем прикоснулся губами к тыльной стороне моей ладони.
        - Я люблю тебя. И не хочу, чтобы тебе было больно.
        Эти слова я могла бы сказать ему в ответ: «Я люблю тебя, Ной, и не хочу делать тебе больно», но лишь положила ладонь ему на плечо и прильнула губами к гладковыбритой щеке. А затем отстранилась и громко сказала:
        - Спасибо. - Он умилился, и я закончила: - Спасибо за то, что не скатился до пошлых шуток.
        Его лицо вытянулось, а я соскочила со ступеньки, пряча улыбку, и дала ему краткие указания:
        - Растопи камин, а я приготовлю попкорн.
        - Но я не хочу, чтобы ты была на моей кухне… - вяло запротестовал он, но я уже скрылась за дверью.

* * *
        Эттон-Крик больше не казался мрачным. Может быть, глядя на него через окошко особняка Харрингтонов, я не видела пустых тупиковых улиц в Старом городе, полуразрушенных ветхих домов, заброшенных складов… Может, со своего места у плиты я видела лишь заснеженный сад, запущенный и забытый прежними хозяевами, и тот был прекрасен…
        Или я не замечала уродства Эттон-Крик потому, что привыкла к нему, к его серому небу, «бесцветному», как сказала Скалларк четыре года назад, к задумчивым людям, скрывающим за запертыми дверьми свои тайны. Теперь я смотрела на все иначе.
        Наконец-то я почувствовала то меланхоличное спокойствие, которого не ощущала очень давно. Может быть, никогда. Я всегда куда-то стремилась, боялась не успеть, боялась совершить ошибку и проиграть. А теперь просто готовлю попкорн и поглядываю в окно.
        Из гостиной доносилось бормотание Ноя (он разговаривал с телевизором), а еще слышался странный грохот: похоже, ему не удавалось растопить камин.
        В три сорок семь мы устроились перед большим телевизором Дориана. Жаль, что его нет с нами, мы бы здорово напоследок повеселились. Но как однажды сказал мне Ной, Дориан предпочел провести последний день со своей семьей, которой являлась Альма. А я проведу этот день со своей.
        Вчера я оставила Кису-Мису в приюте для кошек с четким наставлением отдать питомца Ноя только в хорошие руки. Ной передал мне записку с перечнем всех любимых блюд Кисы-Мисы, но я не стала отдавать ее работнице приюта. Затем я попрощалась с Крэйгом.
        Когда я прощалась с Кирой, она крепко обняла меня, так крепко, как, думаю, давно никого не обнимала. А ведь я всего лишь сказала, что отправляюсь на несколько недель к миссис Нэтвик.
        Я попрощалась с Аспеном. Он опять что-то заподозрил и, прищурившись одним глазом, будто гангстер, хрипло произнес, пародируя героя фильма, который мы смотрели: «Ты же не собираешь меня бросить, детка?» «Замолчи, и давай смотреть это странное кино», - ответила я, пихая его локтем в бок.
        И мы смотрели фильмы, и ели приготовленную Аспеном курицу, и уснули на диване. А потом я расплакалась в его ванной комнате, потому что вдруг стало больно.

* * *
        Я посмотрела на Ноя и улыбнулась. Он был сосредоточен на фильме «Психо». Я призналась, что так и не досмотрела его до конца, и Ной предложил исправить эту ошибку. Очевидно, он сам хотел узнать конец фильма. В самые напряженные моменты он сдавливал мою ладонь. Иногда Ной вздрагивал и удивленно смотрел на меня широко открытыми глазами, чтобы убедиться, шокирована ли я так же, как он. Конец фильма не пришелся мне по душе. Я вспомнила о Леде, запертой в своей палате. Чем она занята? Довольна ли моим подарком? Наверное, она испытывает острое чувство одиночества и досады, глядя в окно на заснеженный парк вокруг лечебницы.
        Ной нежно пошлепал меня по плечу.
        - Что? - Я удивленно посмотрела на него.
        - Тебе не понравился фильм? - догадался Ной. - У меня есть куча других ужасных ужасов. Например, фильм «Дети кукурузы».
        - Аспен упоминал о нем.
        - Или еще «Бал вампиров», - продолжал Ной, - хотя это не совсем фильм ужасов.
        - Можешь немного ослабить хватку? А то у меня швы разойдутся.
        Ной с сомнением убрал руку и на миллиметр отодвинулся, чтобы заглянуть мне в глаза.
        - Даже если ты будешь внутри меня, это будет недостаточно близко, - произнес он. Я не нашлась, что сказать на это. Ной часто выдавал нечто такое чувственное, что я забывала, кто я и где нахожусь.
        Ной неуклюже выпутался из пледа, в который мы закутались, и чересчур легкомысленным тоном произнес:
        - Я намерен приготовить немного глинтвейна! Присоединишься ко мне на кухне?
        - Я тебя здесь подожду, - отказалась я, потеснее заворачиваясь в плед.
        - Хорошо. - Ной наклонился, поцеловал меня в лоб и с улыбкой выпрямился. - Орехи класть не буду.
        Он ушел, а я закрыла глаза и свернулась клубочком на диване, откинувшись на подушки. Сквозь прикрытые веки просачивался свет от новогодних фонариков: синий, зеленый, желтый, красный. В камине трещали поленья, обдавая жаром все тело. Плед нежно окутал голые руки и шею. Я погрузилась в сладкую дремоту, наполненную запахами дров, ели, цитруса и яблок, а затем резко проснулась, когда по левой стороне моего лица прошелся шепот Ноя:
        - Просыпайся! - Затем он приподнял меня с дивана, заставляя сесть, и плюхнулся рядом на освободившееся место. Подавив зевок, я пробормотала:
        - Может, в свой последний день я хотела немножко поспать?..
        Ной наклонился к столику, взял с подноса кружку и всучил мне в руки. Я вздрогнула - она оказалась горячей.
        - Только после того, - весело сказал он, возвращаясь на диван и глядя на меня, - как ты попробуешь мой глинтвейн. Хотя готов спорить, после него тебе перехочется спать. - При этом он выразительно поиграл бровями. Я опустила взгляд в кружку. В темноте комнаты, где единственным освещением был лишь огонь в камине и мигающие разноцветные фонарики, жидкость в кружке была черной.
        Я сделала глоток и поежилась от привкуса.
        - Прекрасный глинтвейн. - Я одобрительно улыбнулась и тут же заметила: - Только ты не пей много, а то начнешь руки распускать.
        Ной хохотнул, довольный и комплиментом, и шуткой, и, расслабившись, откинулся на подушки, делая огромный глоток из своей кружки.
        - Чтобы распустить руки, мне не нужен глинтвейн. Вот моя рука, - он показал мне левую руку, а затем коснулся кончиками пальцев моей щеки. Проникновенным голосом он произнес: - Я тебя люблю. И я рад, что ты здесь, со мной.
        А я рада, что не одна. Я рада, что не умру в одиночестве, рада, что не умру страшной смертью, рада, что все закончилось.
        Я отставила кружку на стол и осторожно прильнула к Ною - он едва успел отодвинуть свою кружку, чтобы не выплеснуть на себя остатки глинтвейна. Ной был теплым и уютным, мягким и одновременно твердым. Я шепнула:
        - Ты лучше, чем глинтвейн.
        Он улыбнулся, потом, удерживая меня за талию, наклонился к журнальному столику, поставил свою кружку, бережно обнял меня и снисходительным тоном произнес:
        - Это комплимент?
        - Я не умею делать комплименты, - ответила я, прикрыв веки и буквально повиснув на Ное. Он укутал нас пледом, откидываясь на подушки, и задумчиво пробормотал:
        - Ну, я мог бы тебя научить. Я прочел пару весьма любопытных статей и…
        - Пожалуйста, только не это, - я попыталась отстраниться, но Ной позволил отодвинуться лишь на несколько сантиметров, чтобы видеть мое лицо. Его волосы спутались, и я, изловчившись, расчесала их пальцами.
        - Почему нет? Я бы хотел слышать от тебя побольше ласковых вещей. А ты только ругаешься. - Он улыбнулся, изучая меня игривым взглядом. Из-за мелькающих огоньков на его лице Ной выглядел безумным, но очень притягательным. И он лжет, что я всегда лишь ругаюсь - мы уже давно не ругаемся.
        Я прижалась к нему и поцеловала в шею. Он ощутимо вздрогнул, но не остановил меня. Плед упал на пол, когда я подалась вперед, обхватывая руками его плечи. Ной крепко удерживал меня за талию, хотя я бы не упала, потому что прочно вцепилась в его одежду.
        - Постой… - Он остановил меня, взгляд с трудом сфокусировался на моих глазах.
        - Ной, неужели опять?.. - Я отстранилась. - Ты опять думаешь, что я тянусь к тебе только потому, что мне больно, плохо, страшно?
        - Я ведь Смерть, Кая, - спокойно ответил он. Я молча ждала продолжения, объяснений. Потому что не понимала, чего он хотел от меня, почему боялся. Но он поразил меня, криво хмыкнув:
        - У меня тоже немного опыта в отношениях. Все, что я делал - играл и всегда выигрывал.
        Вот он о чем.
        - Тогда нас двое, - громко сказала я. - Но Смерть не должен сомневаться. Как-то это неправильно.
        - В своих-то чувствах я не сомневаюсь, - двусмысленно отозвался он, насмешливо глядя на меня. - Я всегда знал, чего хочу. И кого хочу. Тебя я захотел сразу же.
        Это в моих он чувствах сомневается?
        - Ты просто не видел других людей, Ной, - сказала я. - Других девушек.
        И тут я поняла, что совершила ошибку - показала свою неуверенность. Первое и самое главное мое правило - кто-то должен быть сильнее, умнее, увереннее. Или хотя бы притворяться таковым.
        Ной притянул мое лицо к себе. Наши губы разделяла лишь пара сантиметров. Лицо Ноя утонуло в темноте, но я все равно видела его взгляд: пристальный, полный желания.
        Я пробормотала:
        - Э-э… ты… ты не видел девушек, и потому у тебя не было возможности никого полюбить… Ты так не считаешь?
        Ной тихо рассмеялся, и моих губ коснулось его дыхание.
        - Поэтому ты мне и нравишься. - Не уточнив почему, он тут же продолжил: - Может, ты и права, Кая. Но я и не хочу никого видеть. Я никого не хочу искать. Кроме тебя мне никто не нужен. Думаю, этого достаточно.
        - Тогда прекрати.
        - Прекратить что?
        - Прекрати останавливаться. Ты всегда меня тормозишь. Не надо. Не нужно никаких сомнений, - приказала я, и он снова рассмеялся и опустил руки мне на плечи.
        - Ты ничуть не меняешься.
        - Поздно меняться. - Я попыталась улыбнуться, хотя мое тело охватила дрожь, когда руки Ноя опустились по моим рукам, затем на талию. Он подтянул меня ближе. - Больше никаких недомолвок, - предупредила я.
        - Никаких недомолвок. Так чем мы займемся? Посмотрим еще один фильм?

* * *
        Когда я проснулась наверху, укрытая одеялом и в объятиях Ноя, то не сразу сообразила, что меня разбудил звонок мобильного телефона. После глинтвейна меня совсем сморило, и я едва смогла сфокусировать взгляд на часах.
        Уже двадцать шестое декабря.
        Половина второго ночи.
        В распахнутых дверях что-то мелькнуло, и я неосознанно потянулась к подушке, но рука Ноя, сжимавшая мое плечо, передвинулась на талию, а сам он вдруг положил свою тяжелую светловолосую голову на мою грудь.
        Я буравила взглядом тьму, но больше не видела белоснежного призрака. Я приказала сердцу успокоиться и опустила потяжелевшую голову на подушку. Затем посмотрела на Ноя и, изловчившись, отодвинула его на другую сторону кровати.
        Мобильник вновь загудел на прикроватной тумбочке. Я села и поежилась от резкой смены температуры. Дотянувшись до телефона, прочистила горло и ответила на звонок, все еще косясь в сторону двери.
        Там точно что-то было.
        - Да, офицер Крестовски?
        - Не буду, - пробубнил Ной, поворачиваясь на бок. Его рука скользнула по моему бедру, а затем потянула на себя одеяло. Он отрицательно протянул: «М-м», но я уже не слышала ничего, кроме встревоженного голоса Аманды Крестовски:
        - Леда тебе не звонила?
        Как она мне позвонит из больницы в два ночи?
        Я похолодела до кончиков пальцев и сжала мобильник в руке.
        - Что она сделала?
        За одну секунду я подумала обо всем: Леда напала и убила медсестру, она попыталась убить себя… она…
        - Она сбежала.
        В следующую секунду я услышала только стук собственного сердца.
        - Она сбежала из охраняемой психиатрической лечебницы?
        - Да. Кая, послушай, - голос на том конце стал тверже. - Если Леда позвонит, пожалуйста… ничего не предпринимай. Хорошо? Ты поняла меня?
        - Я поняла, офицер Крестовски. Да. Спасибо, что предупредили.
        Она отключилась, и я опустила руку на голые колени, больше не чувствуя ни холода, ни дрожи. Я обернулась и взглянула на Ноя, спящего, как ни в чем не бывало. Он полностью отобрал одеяло, закутался в него как в кокон и ткнулся носом в подушку. Я на секунду представила, как подныриваю под одеяло, обнимаю Ноя и притворяюсь, что не было никакого звонка.
        Но он был.
        - Завтра все закончится.
        Ной знал, что офицер Крестовски позвонит, что Леда сбежит из больницы. Он обо всем знал и потому был таким нежным и милым и всячески пытался меня отвлечь. Я-то думала, что утром он заберет меня в другой мир, в мир мертвых. И все. Но нет, это будет не так просто.
        Я ведь еще не спасла Леду.
        Я снова посмотрела на дверь.
        Там что-то было. Кто-то заглядывал в комнату, пока мы с Ноем спали.
        Отложив мобильник, я достала из ящика прикроватной тумбочки нож и с щелчком выбросила лезвие. В свете лампы оно опасно блеснуло, и это придало мне уверенности. Затем я встала и на цыпочках приблизилась к открытой двери. Мое сердце билось тихо и размеренно, я старалась контролировать эмоции, но все равно встревожилась.
        Только не Леда. Только не снова.
        Я почти не чувствовала холода, поднимающегося от пола вверх по голым ногам, ощущала только рукоятку ножа, которую я так сильно сжала, что напряглись бицепсы.
        - Кая.
        Леда вдруг вынырнула из тени, и я застыла как вкопанная, но, увидев на ее лице испуг и то, что передо мной она, а не кто-то из ее других личностей, я закрыла нож и приблизилась к ней, прошептав:
        - Леда, что ты делаешь?
        Я беглым взглядом осмотрела ее с ног до головы. Белоснежный халат, светившийся в сумраке коридора, на ногах старые кроссовки. Неужели она в этом сбежала? Преодолела половину города в халате и кроссовках?
        Я не хотела отходить от нее ни на шаг, но должна была одеться во что-то, кроме длинной футболки, обнажающей слишком много тела, слишком много шрамов.
        - Секундочку подожди, - попросила я ласковым голосом, коснувшись рукой ее щеки. Она кивнула, испуганно глядя на меня. От ее взгляда в груди становилось тесно, и я вернулась в комнату. Спрятав в тумбочке нож, я оделась в свежую одежду, лежащую стопкой на краю кресла. Леда стояла на пороге спальни, обхватив себя руками, пока я натягивала свитер, штаны и носки.
        Что же мне делать?
        Сначала нужно поговорить с Ледой и понять, почему она так поступила.
        Мои длинные волосы запутались в воротнике свитера, и я, ругаясь про себя, дернула их.
        Ной сказал, что сегодня все закончится, то есть он знал, что наступит конец. Сегодня я спасу Леду Стивенсон. Но как? Я понятия не имею, как это сделать.
        Я подошла к ней и, приобняв за плечи, вывела в коридор и закрыла за собой дверь. Леда покосилась на нее и спросила:
        - Извини, что побеспокоила тебя, Кая. А кто это? Твой парень?
        - Да.
        Почему она такая бледная? Почему выглядит так, будто не ест, не спит и не пьет?
        - Ты голодна? - спросила я, продолжая говорить мягко и нежно, и настойчиво потянула ее к лестнице. Леда покачала головой:
        - Нет, я просто хочу домой.
        Я ступала по лестнице, пристально следя за ее шагами и готовая в любую секунду схватить ее под руку, и обдумывала ее слова. Что значит «я просто хочу домой»? В дом этого монстра Джека?
        - Сначала ты должна выпить немного чаю, Леда, - попросила я.
        - Нет, Кая, - она была не менее настойчива, чем я, - ты не понимаешь.
        Опять эти слова. Опять эти страшные слова.
        - Давай спустимся, - невозмутимо предложила я.
        Когда мы остановились у подножия лестницы, я повернулась к Леде и спросила:
        - Что произошло? Тебе не нравится в больнице? Тебя обижают? Тебе делают больно?
        - Нет, что ты. - Она покачала головой, глядя на меня болезненным взглядом. Этот взгляд я видела на ее лице в прошлом, когда она говорила с Джеком. Когда боялась его разочаровать, она выглядела доверчивой и запуганной, словно кролик, который знает, что ему уготована печальная участь.
        - Что случилось? - повторила я. Леда продолжала грустно смотреть, и несколько секунд спустя я поняла: это не просто грусть. В ее глазах, похожих на осколки стекла, в котором отражается лазурное море, появилось смирение.
        - Я хочу домой. Вот и все. Отвези меня.
        Я прикрыла веки, стараясь унять дрожь от волнения и страха, что все плохо. Затем, открыв глаза, снова встретилась с этим взрослым, смиренным взглядом.
        - Кая, отвези меня домой, - тверже повторила Леда. - Мне неспокойно.
        Что это значит?
        - Я видела его.
        Мои руки неосознанно потянулись к ее плечам, чтобы защитить, чтобы сжать в объятиях, чтобы стиснуть и заставить, наконец, увидеть правду: Джек Стивенсон мертв!
        - А что дома? - спросила я, надеясь увидеть неуверенность в ее лице. Но Леда была уверена. От ее взгляда меня пробрал холод. Леда выглядела так, будто знала, что творит, знала, что поступает правильно. Но я-то знала, что ничего правильного здесь нет. Что-то в ней нарушилось.
        - Дома спокойно.
        Почему она сразу не пошла туда? Может, испугалась? Или забыла, где живет? Или хотела сперва увидеть меня? А может, она хочет попрощаться со своим старым домом?
        Я провела пальцами по волосам - корни болели, кожа горела огнем.
        - Хорошо, - приняла я решение, и Леда просияла, а затем обняла меня за шею.
        - Спасибо, Кая, я знала, что ты сделаешь это. Ты ведь обещала.
        Я улыбнулась, но по инерции, чувствуя, что не контролирую выражение лица, полностью погрузившись в тревожные мысли и сомнения. Я глянула в сторону лестницы, желая увидеть Ноя, но затем взяла себя в руки и, отстранившись, посмотрела на Леду.
        - Идем. - Я взяла ее за руку, подвела к шкафу, стоящему в прихожей, и достала оттуда свое пальто. Накинула его Леде на плечи, застегнула все пуговицы, затем замотала на ее шее шарф и натянула на голову шапку. Она рассмеялась, отмахиваясь.
        - Да хватит уже! Ужасная шапка. Колется.
        Прекрасный смех. Прекрасные слова. Прекрасная девушка.
        От того, что пальцы дрожали, я сумела застегнуть молнию на своей куртке лишь с третьего раза. Затем достала из вазочки, стоящей в прихожей, ключи от машины, и кивнула Леде:
        - Идем.
        Она вышла на лестницу и шумно вдохнула зимний воздух, глядя на спящий под снегом палисадник и ели вокруг особняка Харрингтонов. Она выглядела счастливой. Я пристально следила за ней и вдруг испытала сильное чувство дежавю.
        - Как ты смогла сбежать из больницы?
        Леда удивленно оглянулась на меня.
        - Никак. Меня выпустили.
        Я не отреагировала на ложь, а она выглядела более нормальной и здоровой, чем пять минут назад.
        - В январе у меня день рождения.
        - Я знаю, - сказала я.
        Почему она сказала, что ее выпустили? Она лжет мне или себе?
        - Поехали домой, Кая, - велела она, сбегая по заснеженным ступенькам вниз. Я хотела крикнуть ей быть осторожнее, но вместо этого бросилась следом.
        Сердце тревожно билось в груди, предчувствуя нечто нехорошее. Под ногами хрустел снег. Колючий воздух резанул глаза и на секунду заморозил все мысли, но затем Леда оскользнулась на камне, и все мои кошмары вернулись.
        Я успела подхватить ее под локоть и испуганно спросила:
        - Ты как?
        - Хорошо, - улыбнулась она.
        Когда мы забрались в салон машины, на меня вновь нахлынули мысли. Если бы тогда, в сентябре… если бы тогда все было иначе, Леда бы села в машину не к Джеку, когда он закопал меня в земле, а ко мне… и я бы привезла ее домой и познакомила с мамой… И все было бы хорошо…
        Я прочистила горло и посмотрела на Леду, а она восторженно глядела в окно.
        - Я так люблю зиму… - прошептала она, стягивая с волос шапку и разматывая шарф.
        - Почему? - спросила я, выезжая из гаража на дорогу. Двигатель гудел приветливо и задорно, что совсем не соответствовало обстановке. Я посетовала, что не оставила Ною записку о том, где я, если он вдруг проснется до моего возвращения, но потом отбросила эту мысль.
        - Не знаю. Я люблю снег. Много снега. Чтобы нельзя было охотиться, - прошептала она на выдохе, все еще глядя в окно. Последнюю фразу она сказала скорее для себя, чем для меня, но я все равно посмотрела в сторону пассажирского кресла.
        Только бы ничего не случилось.
        Я думала, таблетки помогают. Я думала, что с Ледой все хорошо и она спасена.
        Так почему она хочет домой? Почему она… все еще видит эту тварь из ночных кошмаров? Подумав о Джеке, я яростно сжала обеими руками руль так, что скрипнула обивка. Леда повернулась на звук, наклонилась ко мне и положила теплую ладонь поверх моей.
        - Все хорошо, Кая, не бойся. Я же не боюсь.
        Почему она сказала это?
        Чего ей бояться?
        - Леда, ты можешь правдиво рассказать о том, что случилось в больнице?
        - Ничего. - Она откинулась назад, вновь превратившись из непосредственного ребенка во взрослую девушку с голосом, полным горечи и смирения.
        - Ты вновь видела отца? - спросила я прямо. Она сглотнула, глядя на дорогу. Я не хотела отвлекаться, но все равно бросала взгляды в ее сторону, терпеливо ожидая ответа.
        - Он никогда и не исчезал, Кая, - прошептала она наконец. В ее глазах отразились ночные фонари, синие огоньки от новогодних гирлянд на деревьях, а затем я посмотрела на дорогу, надеясь, что в моих глазах ничего не отражалось.
        Слова Леды привели меня в смятение и насторожили.
        - Где он был? - осторожно спросила я несколько секунд спустя.
        - Там же, где и всегда, - равнодушно отозвалась Леда.
        - А зачем ты хочешь домой? - поинтересовалась я, похлопав себя по карману: телефон на месте и таблетки тоже.
        - Чтобы победить монстра, - кратко ответила она, и на этот раз я не стала поворачиваться.
        Снег по бокам дороги казался желтым. Лохматые лапы елей клонились к земле под слоями снега, ни в одном из домов в Коридоре Страха не горел свет - все спали, даже не подозревая о том, что творится в их районе. Леда молча наслаждалась ночной красотой Эттон-Крик. Когда мы нырнули под мост, ее фигура справа от меня на мгновение скрылась в тени, и я почувствовала нечто похожее на испуг. Но три секунды спустя мы вновь оказались под светом уличных фонарей, и я чуть ослабила хватку на руле.
        В два ночи Эттон-Крик казался ненастоящим, сюрреалистичным. Как давно забытый сон, который вдруг спустя много лет всплыл в памяти. Этот сон был мрачным, готическим, в нем были старые здания с колоннами и витражными окнами, заброшенные склады, высокие многоэтажки и жилые комплексы. В ночной тьме они выглядели как снежные глыбы.
        - Можно включить музыку? - вдруг спросила Леда. Я кивнула. Она потянулась к магнитоле и стала переключать радиостанции. Остановив выбор на спокойной песне, она откинулась на спинку сиденья.
        - У меня есть для тебя подарок.
        Я удивилась:
        - Для меня? Подарок?
        - Да, только он дома, - снова поникла она, прислонившись к боковому стеклу, запотевшему от дыхания. Она написала на стекле: Леда. А потом, когда я снова оглянулась, под ее именем было написано мое.
        Из колонок доносилась звучная мелодия, а затем раздался женский голос:
        …И когда я умру
        ты уложи меня в гроб из стекла…
        Что за песня такая? Я покосилась на Леду, но она не обращала никакого внимания на слова песни. По ее лицу прошла красная тень от фонаря, мимо которого мы проехали. Из динамиков все еще звучало:
        …Я буду лежать в стеклянном гробу под землей…
        Леда выглядела задумчивой и потеряла ко мне всякий интерес. Было неприятно признаваться, но она начинала меня пугать. Я боялась, что у нее случится приступ и она вырвет у меня из рук руль, или ее сознанием завладеет Джек, или… Неизвестный. Ни с тем, ни с другим мне не хотелось встречаться.
        Когда я затормозила у дома Леды, больше не прячась, как раньше, я подумала, что сейчас откуда ни возьмись появится полиция и нас схватит офицер Крестовски вместе с детективами Кристмасом и Нильссоном. Но город спал. Как и в прошлый раз, когда я решила, что все закончилось.
        Мы вышли.
        - Завтра все закончится.
        Леда взяла меня за руку и крепко сжала пальцы. Я ответила, стараясь не показывать тревоги:
        - Ты дома, Леда. А теперь, может быть…
        - Зайдем внутрь, - оборвала она и решительно зашагала к калитке. Ее хватка усилилась, и я, подчинившись, пошла следом. Леда приободрилась, будто наконец-то достигла цели, и мне это не понравилось. В голове крутились слова песни, услышанной по радио: «Когда я умру, уложи меня в гроб из стекла».
        Леда шагала по засыпанной снегом дорожке к входной двери, темнеющей в ночи, и никак не реагировала на то, что ее босые ноги в кроссовках полностью промокли. Я не чувствовала холода из-за сильного беспокойства. Мышцы сжались, будто тело готовилось к борьбе.
        Леда выпустила мою руку и склонилась над порогом, а затем пошарила в темноте и достала из-под какого-то камня ключ. Затем обернулась, и хотя я с трудом различала ее лицо в темноте, улыбнулась. Я вспомнила беспорядок в гостиной ее дома и попыталась представить реакцию Леды, но, когда мы вошли и она щелкнула выключателем, вокруг была чистота.
        Я прикинула варианты и спросила:
        - Разве тетя Лаура не вернулась во Францию?
        Леда кивнула, стягивая мокрые кроссовки и доставая из шкафа домашние тапочки.
        - Да, но она все равно регулярно мне звонит.
        Наверное, Леда не помнит, что здесь творилось, решила я, снимая обувь и куртку.
        - Разожгу камин, - сказала Леда, оборачиваясь ко мне. - В доме есть немного дров, поэтому не нужно идти в сарай. Пожалуйста, проходи в гостиную, присаживайся на диван.
        Я проследовала за Ледой в гостиную, которая выглядела совершенно не так, как в прошлый раз. Под потолком висела интересная люстра, которая точно понравилась бы моей маме. Никаких осколков стекла, все рамки с фотографиями стояли на каминной полке. Диванные подушки были на своих местах. Пара сломанных стульев из прошлого куда-то подевались. В доме даже пахло иначе.
        Опустившись на диван, я стала следить за Ледой, разжигающей камин. Затем вспомнила, как пару месяцев назад на моем месте был Аспен.
        - Все готово! - Леда выпрямилась, отряхнула ладони и отвернулась от камина, где загорался огонь. - Отец научил меня, - объяснила она тоном, в котором нельзя было разгадать эмоции, затем присела в кресло и подтянула ноги к груди. Я увидела на щиколотках старые полоски шрамов, но тут же перевела взгляд на лицо, а Леда, кажется, не заметила, как я пялюсь. Я спросила:
        - Зачем ты хотела вернуться?
        Леда выдержала мой твердый взгляд, и я ощутила себя словно рыба на сковороде, которую собираются приготовить. Безвольная. Мертвая.
        Будто я задаю ей вопрос, ответ на который уже знаю.
        Я буду лежать в стеклянном гробу под землей, - прозвучали в голове слова песни. Мысленно я отмахнулась от них, затем с натянутой, но, как мне кажется, радушной улыбкой похлопала по дивану рядом с собой. Обивка под ладонью была гладкая и прохладная.
        - Садись ко мне.
        Леда с детской непосредственностью улыбнулась и пересела на диван. Я повернулась и, положив на спинку дивана локоть, спросила:
        - Что на самом деле случилось в больнице? - Меньше всего я хотела на нее давить, зная, чем это чревато. Но вместе с тем еще меньше хотела притворяться, что все хорошо и я не переживаю. - Тебя кто-то обидел?
        В ответ она смотрела спокойно, будто мои вопросы ее ничуть не волновали, а затем повторила прежние слова:
        - На самом деле ничего не случилось, Кая.
        А затем вдруг, - если бы я моргнула, точно не заметила бы, - по ее выбеленному лицу проскользнула тень разочарования, и она сказала:
        - Не случилось того, чего ты от меня ждала.
        Я затаила дыхание.
        Я ничего не ждала от нее, абсолютно ничего, так почему она говорит так, будто совершила что-то страшное и непростительное?
        Я выпрямилась и медленно сказала, бережно взяв ее ладони в свои:
        - Я ничего не ждала, Леда. Я лишь хотела, чтобы у тебя было все хорошо.
        Она ответила немного погодя, убрав свои ладони из моих. Мне показалось, что Леда выглядит как человек, который, принимая верное, но сложное решение, пытается отгородиться от всего, что может сбить его с пути.
        Я для нее - отвлекающий фактор, - подумала я, и этот вывод мне не понравился.
        - У меня все будет хорошо, - пообещала она, испытующе глядя на меня, будто думала, что я разгадаю за этими словами другие, правильные. В ее глазах появилась знакомая мне снисходительность; та самая, которая частенько мелькала на моем лице, когда я говорила с миссис Нэтвик:
        - … Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.
        - Я знаю. И будет. Но не сейчас. Еще не время.
        Я подняла руку и пригладила ее волосы. Леда прикрыла глаза, как дикий звереныш, который никогда в жизни не чувствовал ласки, а затем вдруг резко поднялась на ноги, с воодушевлением улыбнувшись:
        - У меня ведь есть для тебя сюрприз! - Не дожидаясь моей реакции, она убежала наверх, а я застыла в нетерпеливом ожидании, потопывая ногой в шерстяном носке по ковру. Леду нельзя было оставлять наедине с собой, и я корила себя за несмелость позвонить доктору Гаррисону или офицеру Крестовски, но мне казалось, что сейчас Леде важнее и полезнее мое общество. Ей важно побыть с семьей, пусть даже такой странной и нелепой.
        Она с веселым топотом спустилась по лестнице, а когда я повернула голову в ее сторону, она спрятала руки за спиной, загадочно улыбнувшись. В этот момент Леда напомнила мне Джорджи, и сердце тут же сжалось от смешанных чувств.
        Когда она приблизилась, я изобразила вежливое любопытство, спрятав опасение и неуверенность подальше.
        - Я нарисовала для тебя кое-что, - произнесла она с мягкой улыбкой, а затем протянула мне бумажный конверт А4. Я взяла его и вытащила альбомный лист.
        Сначала я почувствовала горячую волну изумления, а потом не менее горячую волну признательности. Леда нарисовала мой портрет, на котором я казалась живой и настоящей. Даже более настоящей, чем в реальности - это было мое другое лицо. Лицо девочки, которая никогда не сталкивалась со смертью.
        - Поразительно. - Да, кажется, я сказала именно это. Это слово сорвалось с губ быстрее, чем я придумала что-нибудь другое, но я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме портрета.
        Спокойствие во взгляде, расслабленные полные губы, широко открытые темные глаза и острые скулы. Волосы заплетены в тугую косу, перекинутую на грудь. Нет, это не я. Я бы хотела быть этой девушкой на рисунке, но, к сожалению, это не так.
        Я подняла на Леду взгляд, быстро соображая, что сказать.
        - Это восхитительно. Меня никто никогда не рисовал, Леда. Большое спасибо.
        Я все еще была поражена четкостью линий рисунка, умело наложенными тенями, мелкими деталями, которые нанесла Леда.
        Я хотела сказать еще много хороших слов, но в голове крутилась одна-единственная мысль: «Будь у Леды другая жизнь, хорошая жизнь, она бы выросла совершенно иной». Потому что ее внутренний мир был полон очарования и красоты. Даже в ужасном и уродливом Леда видела что-то беззащитное и прекрасное.
        То, как она передала мое лицо - без сведенных бровей, без жесткости в глазах и упрямо сжатых губ… - неужели Леда видит меня именно так?
        В итоге она осталась довольна моей реакцией: ее голубые глаза признательно сверкнули, уголки губ дрогнули в улыбке. Она вернулась на диван и протянула вперед вторую руку, сжатую в кулак.
        По моему телу пошел жар, и от необычности ситуации, и от тепла, идущего от камина. А может быть, от тепла Леды Стивенсон. Я давно не видела ее такой счастливой, такой наполненной. Раньше она была старым пыльным кувшином, который хранился на чердаке. Но я взобралась на чердак по сломанной лестнице, пару раз упав вниз, взяла кувшин, вычистила и вымыла его. Заполнила его свежей водой и душистыми веточками персиковых деревьев. Наконец-то почки распустились, открывая миру нежно-розовые, ароматные цветы. Наконец-то Леда распускается, наполняется жизнью. Неужели мне это удалось?
        Она что-то вложила в мою протянутую ладонь и объяснила спокойным голосом:
        - Это тоже для тебя.
        Я подняла на уровень глаз тонкую серебряную цепочку с кулоном.
        - Эта вещь принадлежала моей маме.
        Так ли это? Я видела эту цепочку на одной из фотографий Дэйзи Келли, спрятанных в личном дневнике. Скорее всего, Джек выкрал украшение из комнаты Дэйзи как один из сувениров, а затем подарил своей жене.
        - Спасибо. Но я не могу принять этот подарок.
        И не хочу. Не хочу, не хочу, не хочу. Я только отделалась от этих мыслей, и вновь Леда с головой погружает меня в омут прошлого, подарив цепочку моей настоящей матери.
        Я сфокусировала взгляд не на кулоне в виде капли, а на голубых глазах Леды и протянула руку, но она настойчиво отодвинула ее.
        - Конечно, ты можешь ее взять, Кая. Эта вещь принадлежала моей маме, и я хочу, чтобы ты взяла ее. Пожалуйста.
        - Хорошо. - Я быстро сдалась, решив оставить подарок где-нибудь в доме, притворившись, что просто забыла его, а затем в действительности забыть. Под пытливым взглядом Леды я фальшиво улыбнулась и запихнула цепочку в бумажный конверт.
        - Хорошо. А теперь ты можешь рассказать мне, почему сбежала из больницы?
        - Потому что это пустая трата времени, - ответила она и с облегчением вздохнула. - Просто пустая трата времени… - Уже не в первый раз она посмотрела в мою сторону так, будто это был наш общий секрет, что-то, что я могу понять даже без объяснений. Я не поняла и снова встревожилась от плохого предчувствия.
        - А давно ты встречаешься с тем парнем? - вдруг спросила она.
        - Каким парнем?
        - С тем, который был в твоей постели, когда я пришла. Отец не разрешал мне встречаться с парнями. - Леда скрестила руки на груди и стала задумчиво покачиваться из стороны в сторону, как маятник. Затем посмотрела на свои колени и, будто читая по невидимой книге, медленно произнесла: - Он отрезал мои волосы, чтобы я меньше привлекла к себе внимания. А детектив Дин все равно его не послушал, все равно поступил, как захотел.
        Я замерла, не зная, куда деть руки. Осторожно разгладила конверт, который внезапно стал тяжелым и шуршащим.
        - Детектив был смелым и находчивым, - наконец нашлась я, с трудом подобрав слова. Мы с Ледой не обсуждали личностей, которые жили внутри нее ни во время поездки в больницу, ни во время моих посещений, и я не ожидала, что она станет говорить об этом когда-либо. Но раз она заговорила, я не могу просто отмахнуться.
        - Да, - согласилась она, по-прежнему разглядывая колени, торчащие острыми углами из-под больничного халата. Она пошевелила босыми пальцами ног, утопающими в ковре, и со вздохом продолжила: - Детектив Дин был смелым и находчивым, поэтому и погиб. Смелость не всегда то качество, которое поможет выжить.
        - Леда…
        - Хотя я ведь предупредила, что он должен бояться моего отца.
        - Леда… - Я собиралась повторить то же, что и всегда, то, что повторяла изо дня в день, сидя напротив нее за столом в зале лечебницы, но Леда опередила меня, подняв голову и невесело усмехнувшись:
        - Да, Кая, да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я тоже хочу сказать тебе кое-что… - Она набрала полные легкие воздуха, и ее слова вырвались из горла со свистящим, чуть истеричным смехом: - Я так больше не могу. Я больше не могу так жить.
        Вот она и сказала это - то, чего я так сильно боялась. И мы обе одновременно сбросили свои маски. Мое напряжение и ее безнадежность во взгляде схлестнулись друг с другом, и я требовательно спросила:
        - Что ты имеешь в виду? Не говори ерунды!
        Она покачала головой, томно моргнув, будто веки стали свинцовыми.
        - Нет, это не ерунда. Я не такая, как ты. Не такая сильная.
        Что за вздор?!
        Я собиралась возмутиться, но плотно сжала губы и заставила сердце биться тише и спокойнее, решив выслушать Леду не перебивая. Увидев выражение моего лица, она вдруг опустилась на колени на пол и взяла мои руки в свои, будто прося благословения, будто моля ее простить.
        - Ты все повторяешь и повторяешь, что мой отец мертв, - шепнула она, глядя на меня снизу-вверх. - А ты знаешь, что я чувствую? Он ведь заботился обо мне.
        - Это не забота, - отчеканила я. В моем взгляде была злоба, а еще боль, много боли, потому что во взгляде Леды - любовь. Я тверже повторила: - Это не забота, нет.
        - Да, да, для меня - забота, потому что другой я не знала. Ты совсем ничего не понимаешь, Кая, - с сожалением вздохнула Леда, сжав мои пальцы. Рисунок на моих коленях смялся, но она не обратила на это внимания. - Я не хочу причинять тебе боль…
        - Прекрати, - приказала я, клокоча от гнева. - Встань, мы во всем разберемся.
        - Нет, пока ты не выслушаешь меня. - Она нахмурила белые брови, крылья носа затрепетали. - Если я скажу тебе, что парень, с которым ты спала в одной постели, ненастоящий, как ты отреагируешь? Что, если я буду повторять каждый день, что ты живешь в мире иллюзий, как ты поступишь?
        - Буду принимать таблетки. Я никогда не сдамся.
        - Потому что ты другая, Кая. Ты не такая, как я. Я лишь однажды поступила хорошо - когда помогла тебе в том страшном месте. И все. Я ни на что не годна.
        - Я сказала: хватит! - Я попыталась подняться, но Леда с силой вцепилась в меня ногтями, и я, все сильнее раздражаясь, вернулась на диван.
        - Помнишь, ты обещала, что спасешь меня? Помнишь, ты поклялась, что освободишь меня от кошмара, в который превратилась моя жизнь? Помнишь? - Я молчала, разглядывая ее лицо. Безумное, безумное, безумное лицо… - Я знаю, что ты все помнишь, Кая. И я помню, как плакала и боялась, что он убьет тебя, а затем и меня. Я видела, как он бил тебя, как ты истекала кровью. Я слышала твой смех. И мне было так страшно… - Она покачала головой, зажмурившись, чтобы отогнать видения. Передо мной тоже возникли картинки. Запахи. Образы. Но я не закрывала глаза, недоверчиво глядя на Леду. - Я хотела забрать каждую твою ранку, каждый синяк. Он не трогал меня той ночью. Это была единственная ночь… когда он не касался меня. Ты знаешь, что это значит? Уже тогда, даже связанная и прикрепленная к крюку… уже тогда, Кая, ты спасла меня. Ты не знала об этом, но уже тогда ты помогла мне, дала передышку.
        Леда выпустила мои руки и обмякла, в изнеможении опустив голову на грудь. Я не шелохнулась, пораженная, напуганная. И боялась моргнуть, потому что чувствовала, что вот-вот заплачу.
        - Это не может длиться вечно, Кая… Он никогда не оставит меня. Никогда. Это неизлечимая болезнь. Я больна.
        Не выдержав, я опустилась перед ней на корточки и взяла одной рукой за плечо, а второй за подбородок.
        - Я же сказала тебе: не надо. Не надо вновь пытаться причинить себе боль. Никогда. Ты должна жить.
        - Я не могу жить, - ответила она, убрала пальцы от моего лица и крепко сжала их. - Я не могу жить, потому что мой отец внутри меня. Он часть меня, и я могу избавиться от него лишь если убью себя. Смерть - мое спасение. Ты ведь и сама знаешь, Кая, не притворяйся, что не понимаешь!..
        Я пришла в ужас от ее слов, а Леда лишь всхлипнула, вновь опустив голову.
        Спаси Леду Стивенсон. Я должна была спасти Леду Стивенсон. Нет, невозможно. Это невозможно. Все не должно было быть так. Только не так.
        Я зажмурилась, держась рукой за диван. Сжимая кожаную обивку, я чувствовала в суставах боль, но больнее было где-то в груди. В горле. В глазах.
        - Смерть не похожа на поездку в лифте. Смерть - это покой и тишина. Смерть - это отнятые шансы, загубленные мечты, ничто.
        - Возможно, именно это мне и нужно. Тишина и покой. Ничто.
        - Для некоторых смерть - это конец, Кая.
        - Для других конец, но не для меня.
        - Смерть - мое спасение, Кая. - Голос Леды раздался прямо рядом с моим лицом. Я открыла глаза и увидела, что она в нескольких сантиметрах от меня. И ее голубые глаза сверкали доверчивостью и искренностью. Она хотела заставить меня поверить, что смерть - это ее выход.
        - Смерть - это не выход, - шепнула я, и Леда сморгнула тяжелые, набухшие солью слезинки. - Смерть - это загубленные мечты. Это покой и тишина.
        Слова Ноя, вырванные из контекста и слетевшие с моих онемевших от страха губ, прозвучали как насмешка. И Леда действительно слабо улыбнулась. Я увидела, что у нее слиплись ресницы, а под глазами появились крохотные морщинки.
        - Для меня это выход, Кая. Для меня покой и тишина - лучшее, что я могу желать. Это то, что мне нужно.
        Я почувствовала очередной спазм в груди, когда Леда ответила мне моими словами, сказанными Ною. Мне показалось, будто кто-то насмехается надо мной - кто-то сильный и властный, кто способен управлять самой судьбой, и опять почувствовала резь в глазах, но, не выдавая ее, положила на щеку Леды свою ладонь. Ее кожа была теплой, а моя - холодной. Живое и мертвое.
        - Ты не можешь так поступить. - Контраст температур наших тел немного привел меня в чувство. - Не можешь и все. Потому что смерть - это ничто, Леда. Ты должна продолжать бороться. Ты должна продолжать жить, раз тебе был дан этот шанс.
        - Это не шанс! - возразила она, отстраняясь и глядя на меня, словно на врага. Она бешено жестикулировала, пытаясь доказать мне нечто страшное, что-то, что я отказывалась понимать и принимать. - Моя жизнь - не шанс. Моя жизнь - сплошной кошмар, от которого я не могу проснуться. Таблетки не помогают. Они только парализуют меня. И когда он приходит, я становлюсь лишь более доступной. Когда он входит в дверь палаты, я не могу защищаться. Я не могу прятаться. Потому что там негде прятаться! - крикнула она. - Поэтому я вернулась домой. Чтобы закончить начатое. Ты не можешь меня остановить, Кая. Ты поклялась, что спасешь меня. Ты же пообещала… помнишь? Ты помнишь? К кому мне еще обратиться? Кроме тебя у меня никого нет!
        Я молча смотрела на нее, чувствуя болезненный комок в горле.
        Пожалуйста, пусть я проснусь. Пожалуйста, пусть это будет сон, навеянный поцелуями Ноя и глинтвейном. Его прикосновения вместе с алкоголем ударили мне в голову. Я не соображаю.
        Но на самом деле именно вечер с Ноем и глинтвейном казался сном. Он был чарующим и волшебным, и вот пришла пора просыпаться. Ной пообещал, что сегодня все закончится. Неужели он имел в виду это? Неужели он имел в виду, что я должна убить свою… сестру? Неужели он думал, что я могу отнять жизнь у той, кто и так достаточно натерпелся? Неужели Ной считал, что для Леды единственное спасение - это смерть? Но на мгновение я представила его перед собой. Его сияющий и добрый взгляд, сменяющийся циничностью, и равнодушный безжалостный голос: «Ты умоляла вернуть тебя назад, Кая Айрленд. Эта игра - твоя игра. Твоя незаконченная цель - спасти Леду Стивенсон. Ты об этом просила - не я».
        Леда, босая и все еще в больничной одежде, стояла надо мной, ожидая какой-нибудь реакции. Но я не знала, что сказать, как отреагировать. В моей голове вновь хаос и неразбериха. Будто это мои мысли парализованы. Будто кто-то вколол мне дозу транквилизаторов, и я не могу думать, потому спешу. Секунда - и не успею.
        - Я просто хотела сказать тебе об этом, Кая. Если действительно хочешь меня спасти, сделай то, что я прошу. Я не выживу в этом мире. Я уже мертва, - произнесла она, а затем развернулась и медленно пошла наверх. - Я буду в своей комнате. Подожду тебя там.
        Комок в горле все не проходил. Я не поднимала головы.
        Она будет ждать, когда я приду и убью ее?
        Она сошла с ума?
        Я опустила голову между колен, пытаясь восстановить дыхание, но легкие сжались. А через секунду я почувствовала, как немеют руки и ноги. До того, как окончательно потерять контроль над телом, я дрожащими пальцами залезла в карман штанов и достала таблетки; проглотила две штуки и упала на бок, скованная агонией.
        Я блуждала взглядом по комнате, горя изнутри, а затем увидела перед собой рисунок Леды. Она видела меня именно такой - девушкой, которая поможет ей спастись от монстров, живущих под кроватью, которая поможет избавиться от боли, вытянет из пыльного шкафа за руки и крепко обнимет.
        Приступ медленно, словно нехотя, отпустил. Он отнял все мои силы, и я просто повернулась на спину и посмотрела в потолок. Красивая люстра. Очень необычная. Маме бы понравилась…
        Мамочка. Что же мне делать?
        Я накрыла ладонью глаза, затем сжала кулаки и стиснула зубы. По телу распространился жар. Я почувствовала, что грудь и спина пропитались потом, что под коленями стало влажно; и когда поднялась на ноги, то с трудом восстановила равновесие - перед глазами все зашаталось. Я смахнула слезы, и все внезапно пришло в норму, стало ярким и четким. Стеллаж с книгами, фотографии на каминной полке, где нет ни одного изображения твари. Я опустила взгляд на рисунок Леды, с трудом наклонилась и положила его и конверт на диван.
        Я все еще собиралась с духом.
        Я все еще пыталась понять, что буду делать. Но тело все решило. Где-то глубоко в душе, в самых ее глубинах, там, куда я никогда не заглядывала, потому что боялась, я знала несколько вещей. Ной сказал, что сегодня я уйду. А раз я уйду, значит, я должна спасти Леду. А если я не остановлю ее, она продолжит убивать себя, и этот круг никогда, никогда не прервется.
        Выход есть всегда, я знала. Но Леда - не обычная девушка. Она другая. Она не умеет жить в одиночестве, существовать без своего отца, который мучил ее всю жизнь, который забрался в ее голову и прочно поселился там.
        Выход есть всегда, а для Леды - особенной девушки с белыми волосами и глазами, похожими на два стекла, в которых отражаются бескрайние воды океана - это, возможно, те самые тишина и покой, которые так нужны мне.
        Ной был прав: мы с Ледой Стивенсон были связаны. Эта связь глубже, чем кровная. Мы с ней похожи, мы словно один человек, который прожил разные жизни, каждая из которых обречена. Дети убийцы не могут жить счастливо, когда тот отнял других детей у их родных. Это было бы несправедливо.
        Я больше не испытывала страха или опасений, что совершу какую-то ошибку. В глубине души я поняла, что так и должно было быть с самого начала. Я вернулась, чтобы остановить убийц и спасти Леду Стивенсон от ее кошмара. Я просто не могла предположить, что спасение окажется именно таким.
        Я вошла на кухню и поставила чайник на плиту. Здесь царил идеальный порядок, от начищенных поверхностей столов и пола отражался свет ламп. За окном было темно, виднелись лишь тени от снежинок да свет уличных фонарей.
        Я достала с полки красивую белоснежную кружку и бросила туда щепотку черного чая и сразу три ложки сахара. Затем, когда чайник вскипел, залила чай и дала ему настояться под крышечкой, а сама направилась в ванную. В аптечке было полно всяких таблеток и препаратов, что лишний раз напомнило мне о Джеке и о том, что мой отец не хотел, чтобы я становилась как он. Но мне в последний раз придется совершить нечто плохое, чтобы из этого вышло что-то хорошее.
        Отыскав баночку со снотворным, я вернулась на кухню и лишь на секунду замешкалась над кружкой с Лединым чаем. А затем высыпала в напиток все содержимое баночки. Таблетки плюхались в воду, капли смертельного чая разлетелись в разные стороны. Автоматическим движением, возможно даже не осознавая в полной мере что делаю, я вытерла стол, кружку и вымыла руки.
        Все закончится сегодня.
        Сейчас.
        Крепко взяв кружку, я направилась наверх, в комнату Леды. Сосчитала ступеньки. Двадцать две штуки - ровно столько, сколько ей лет. А старше она не станет. Когда я шагала по коридору вдоль закрытых дверей, в ушах вновь завучали слова песни.
        …И когда я умру
        ты уложи меня в гроб из стекла…
        Я осторожно отперла дверь в комнату Леды и шагнула через порог. Было сумрачно, горели только две лампы в абажуре, стоящие на столиках по обеим сторонам от кровати. Розовое свечение коснулось вычурных занавесок, кукол, сидящих на подоконнике, Лединого лица. Она следила за мной взглядом, лежа под одеялом. Похоже, она переоделась в пижаму.
        - Я боялась, что ты не придешь, - тихо произнесла она, и ее голос наполнился облегчением, признательностью и счастьем. Я попыталась подавить собственные чувства: обреченность, боль, ужас.
        На самом деле она ведь имела в виду совсем другое. «Я боялась, что ты откажешься помочь мне, Кая», - говорили ее глаза, полные любопытства.
        - Я должна была прийти, - ответила я. - Ведь я обещала.
        Я осторожно присела на покрывало слева от нее, и Леда приподнялась на подушках. Ее взгляд опустился на кружку в моих руках. Голос дрогнул от предвкушения.
        - Это… это для меня?
        Я ответила не сразу, слова просто не желали срываться с губ. Пришлось ответить лишь спустя несколько секунд, после того как удалось взять себя в руки.
        - Да, я приготовила для тебя чай.
        Леда подняла на меня вопросительный взгляд, полный надежды, облегчения и страха - всех тех смешанных чувств, которые я не хотела замечать. Она протянула к кружке тонкие руки, и я с трудом вручила ей смертельный напиток.
        Мое сердце сжалось, когда Леда, глядя куда-то в сторону, поднесла кружку к губам и сделала осторожный глоток. По ее лицу пошла тень, но меньше чем через секунду она расслабилась и солгала:
        - Очень вкусно, спасибо.
        Не вкусно. Это не вкусно. Он горький, противный, пахнет лекарствами, пахнет смертью, гробом, землей, неизвестностью. Просто… он не вкусный, не лги.
        В моих глазах вновь появились слезы, но в этот раз я не стала их прятать. И Леда, опустив кружку на бедро, протянула руку в мою сторону и провела большим пальцем под моими веками: сначала под левым, затем под правым.
        - Я ведь сказала, Кая, - произнесла она громко и бодро, - это очень вкусный чай.
        А затем она выпила его до дна и отставила кружку на прикроватный столик, скатилась по подушкам и сложила руки поверх покрывала.
        - Ты побудешь со мной, пока я не засну? - прошептала она. Я кивнула и, когда обходила кровать, украдкой вытерла щеки. Устроившись рядом, я облокотилась о подушки. Леда повернула голову и посмотрела на меня долгим взглядом.
        - Спасибо.
        Я кивнула, боясь, что не смогу выдавить ни слова - так больно было в горле. Я хотела наполнить остаток ее жизни чем-то важным, какими-то словами, действиями… но все исчезло. Какое-то время назад моя голова была полна мыслей, а теперь словно по волшебству опустела. Есть лишь моя оболочка, кровать с атласным розовым покрывалом, бледные запястья Леды с выступающими шрамами и голубыми дорожками вен, ее угасающие глаза.
        Я видела, как смерть отнимает Леду капля за каплей, и молилась, чтобы ей не было больно. Если это то, чего она хочет, если смерть - ее желание, пусть ей не будет больно. Пусть она смотрит в мое лицо и знает, что я не этого хотела. Я хотела для нее лучшего. Не такой ужасной жизни.
        - Прости, Кая, - прошептала она из последних сил, - я забыла твой подарок в больнице. Альбом и карандаши… мне все очень понравилось… я говорила?
        Неужели она успела подумать только об этом?
        Ее глаза закрылись.
        Грудь поднялась в последний раз, а затем тяжело опустилась.
        - Да, - ответила я в тишину. - Ты говорила.
        Я шумно втянула воздух, и с губ сорвался всхлип. Горло больше не болело - потому что не было нужды сдерживать слезы. Я наклонилась к Леде и нежно поцеловала ее в лоб, туда, где начинались прекрасные белые волосы. Сглотнув ядовитые слезы, я шепнула:
        - Покойся с миром, Леда Стивенсон.

* * *
        Путь домой был коротким.
        Пустые дороги, спящие дома, загадочные фонари сквозь снежную метель.
        Пустая голова.
        Пустое тело.
        Будто больше ничего не имело смысла, и изначально ничего не имело смысла.
        Когда я по привычке поставила машину в гараж и поднялась в дом, в голове все еще не было никаких мыслей. Их поглотила пустота. Проклятая черная дыра в моей груди.
        Убив Леду Стивенсон, я с головой погрузилась в вонючую жижу. Когда оставила ее на постели, подоткнув мертвое тело одеялом, я ушла на самое дно. И ее, и мое решение было правильным. Но правильные решения не всегда хорошие. Иногда это отвратительные, болезненные решения, от которых никому не лучше. Мне не лучше.
        В доме стояла гробовая тишина. Я стянула ботинки и куртку и оставила все в шкафу. Даже зная, что последует дальше, зная, чем закончится этот день, я не хотела, чтобы в особняке Харрингтонов был бардак. Я поднялась в свою комнату. Ноя не было, кровать была все еще разобрана. Я отправила вялое желание узнать, где он, туда же, куда отправились все мысли - в пустоту. По-прежнему ничего не ощущая, встала под душ. Тяжелые струи ударили по замерзшему телу - я даже вздрогнула, а затем все вокруг стало белым и сияющим, когда пар окутал с головы до ног.
        Опустив голову на грудь, я почувствовала, что пустота начинает потихоньку заполняться болью. Я обхватила себя руками и зажмурилась. Несколько минут вода текла мне на голову, облепляя волосами лицо, грудь, спину, талию. Я оказалась в черной паутине, вновь в клетке, но не стала поддаваться панике и отдергивать штору. Вместо этого медленно выключила воду, ступила на холодный пол и обмотала полотенцем тело и волосы.
        Я не могу идти на поводу у страхов, как Леда. У нее не было шансов, ни единого шанса справиться. А у меня были. Тысячи, миллионы, миллиарды шансов, от которых я сама отказалась…
        Я сделала то же, что сделала после смерти Джорджи, отца, мамы, друзей, после того, как Аспен попал в аварию, - подумала о том, что я не имею права сдаваться и грустить.
        Высушив волосы, я оделась в штаны и футболку и вернулась в комнату. Спрятавшись от холода под одеялом, я принялась ждать Ноя. Он на чердаке, я уверена. Наверное, смотрит на мой труп так же, как я смотрела на тело Леды. Я впервые успела попрощаться с человеком, который неожиданно стал мне очень близким. Раньше у меня не было такой возможности. Это что-нибудь значит?
        Пока я размышляла над этим, успела задремать, хотя последние минуты перед смертью решила не смыкать глаз. Веки сами собой налились свинцом, а тело стало податливым, будто пластилин под жаркими лучами солнца.
        - Кая, проснись… - шепот Ноя рядом с моим ухом заставил меня тут же распахнуть глаза. Сердце забилось, словно после ночного кошмара, уровень адреналина в крови подскочил до небес. - Т-ш-ш… - пробормотал он, накрыв пальцами мою татуировку. - Не бойся.
        Только спустя минуту мое сердце успокоилось, когда я смогла отчетливо различить в предрассветных сумерках очертания фигуры Ноя и выражение его лица.
        - Как ты? - тихо спросил он, осторожно опускаясь рядом на подушки. Его щека теперь касалась моей.
        «Никак», - хотела ответить я, но не сказала. Ной придвинулся, и его поза повторила в точности мою, вот только мои руки лежали под правой щекой, а его - на моей талии.
        - От тебя вкусно пахнет, - сказал он; его грудь тут же поднялась и опустилась, коснувшись моей спины. Я бесстрастно ответила:
        - Хотела смыть с себя запах смерти.
        Ной рассмеялся, и его пальцы на моей талии слегка сжались.
        - Это будет проблематично.
        Я тоже улыбнулась. Несколько минут мы лежали молча, наблюдая за тем, как за окном бушует вьюга. Видя, как яростно ветер ударяет снежинки об окно моей комнаты, я подумала о том, что все же хорошо, что в этот момент я не одна. Что мой мирок в эту секунду - крохотная идиллия с любимым человеком, под теплым одеялом, в море смешавшихся запахов.
        Я с трудом повернулась в руках Ноя, и он опустил голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Рядом с ним было жарко. Казалось, стоит коснуться его босых ступней своими, и я вспыхну. Он неуклюже (потому что сделать это в переплетении наших тел было сложно) убрал за ухо мои волосы и осторожно поцеловал в лоб.
        - Я знаю, что у меня не было выбора, что я должна была так поступить, - произнесла я, - чтобы Леда наконец-то успокоилась, чтобы больше не боялась, но…
        - Но? - шепнул Ной понимающим тоном, будто уже знал, что я скажу дальше.
        - Но теперь я не понимаю, зачем… зачем все это? Зачем я это сделала? Для чего я вернулась? Почему так поступила?
        - Потому что ты хороший человек, вот почему, - ответил он и поцеловал меня в кончик носа.
        - Этого мало.
        - А по-моему, достаточно. - Он вдруг повернулся, подмял меня под себя и серьезно произнес, изучая мое лицо: - Кая, будь ты другой, ты никого не смогла бы спасти. Если бы ты не была собой и не попросила меня вернуть тебя назад, погибли бы люди. И они бы продолжали умирать. Возьмем, к примеру, Дориана. Если бы он не уперся и не последовал за мной в мир живых, Альма бы все равно выжила. Она бы со временем смирилась с болью утраты. Но благодаря ему она испытала в жизни все то, что должен испытать человек. Благодаря Дориану она жила по-настоящему. Боль - это часть вашей жизни. И нельзя от нее просто сбежать. А если сбежишь, то это уже не жизнь, а лишь ее фальсификация. Ты… - голос Ноя вновь стал спокойным и утешающим, - если бы ты не вернулась, никто бы не нашел убийцу. Никто бы так и не спас Леду. Погибли бы все, кого ты знаешь, и даже больше. - Он поцеловал меня в лоб, и я почувствовала, как он улыбнулся своей обычной нахальной улыбкой. - Я бы никогда тебя не встретил. Никогда бы не научился готовить лимонный пирог, а я, веришь, мечтал об этом.
        Теперь я улыбнулась, и Ной поцеловал меня в уголок губ, а затем прилег рядом. Я задумчиво сказала:
        - Может быть, в следующей жизни я буду нормальной девушкой, нормальной Каей Айрленд?
        - Не знал, что ты веришь в такое, - удивился Ной, выдохнув мне прямо в ухо. Я фыркнула и от щекотки, и от его слов.
        - На пороге смерти все кажется другим. Начинаешь верить в такое, во что бы никогда не поверил. - Мы вплотную приблизились к той страшной теме, о которой должны были поговорить. И я, перестав улыбаться и взяв в руки всю смелость, произнесла: - Я не хочу умирать, веришь?
        - Верю, - Ной тут же напрягся. Не глядя на него, я громко продолжила:
        - Я не хочу уходить. Хочу бороться дальше. Хочу попытаться помочь еще кому-нибудь. Хочу попытаться показать, что пока ты жив, ничего не потеряно. Пока ты жив, у тебя есть хотя бы один шанс. А умереть ты можешь всегда - в любую секунду, в любую минуту. Завтра, через месяц, через год. Я хочу жить хотя бы просто для себя, есть твои пироги, пить черный чай миссис Нэтвик, куда она постоянно подмешивала мне коньяк, чтобы приободрить, хочу в последний раз встретиться с Аспеном и прокатиться на его мотоцикле, поспорить с Кирой, сходить в книжный магазин и прикупить несколько учебников по медицине, получить диплом и спасать жизни людей. Я… - я замолчала, потому что выдохлась, и почувствовала, что моего голого предплечья что-то коснулось. Лишь секунду спустя я поняла, что это слезинка Ноя. Она скатилась вниз, оставляя на коже обжигающий след. - Я хочу быть живой и любить тебя.
        Вытерев майкой слезы, я посмотрела на Ноя. Он пристально следил за мной, принимая на себя всю ту боль, которая накопилась во мне. Как и всегда.
        - Мне так жаль, - прошептала я, тихо вздохнув. Он кивнул и поцеловал меня в лоб. От его горячих губ по моему телу пошла дрожь. Горячее на холодном. Всегда горячее на холодном.
        - И мне жаль, Кая.
        Я снова вытерла майкой глаза. Потом шумно вздохнула, и этот вздох напомнил мне о прошлом. Это был решительный вздох, когда я брала себя в руки и заставляла делать то, что не хочу.
        Ной поцеловал меня в лоб, в нос, в щеку, в шею, в плечо. Его ресницы были влажными, а ведь это последнее, чего бы мне хотелось. Я хотела, чтобы сейчас Ной улыбнулся как раньше, демонстрируя на бледных щеках ямочки, чтобы сказал какую-нибудь нелепость. Но его поцелуи были полные смирения, сожаления, горечи.
        - Это будет больно? - спросила я, когда Ной отстранился и выпрямился на локтях, все еще касаясь пальцами моих волос. - Я почувствую то же, что чувствовала в день аварии?
        - Я не позволю тебе вновь испытать боль, - пообещал он.
        Я подумала о том, что Ной спас меня от жизни, лишенной смысла. Ведь после смерти Джорджи меня не стало. Я боялась всего на свете, в том числе и себя. Я просто боялась жить дальше и вычеркнула все, что могло бы принести мне радость. Я думала, что если умру, случайно или нет, то так тому и быть.
        Ной за три месяца возродил меня. Плеснул мне на губы живительной воды, привел в чувство, заставил открыть шире глаза и увидеть, что я не одна в беде. Есть люди, которым хуже. Ной подарил мне друзей и любовь, воспоминания, даже прошлое.
        - Спасибо, - наконец заключила я.
        Ной опустился рядом, схватил меня в охапку и прижал к груди, положив подбородок на мою голову.
        - Как все будет, Ной? - спросила я, обнимая его за талию и не рискуя поднять глаза.
        - Ты просто уснешь. И это будет самый длинный и удивительный сон, который ты когда-либо видела.
        - Это неплохо, - прокомментировала я. - Может, стоит что-нибудь сказать напоследок?
        - Можешь говорить все, что угодно. О чем ты сейчас думаешь?
        - Не знаю. Ни о чем.
        - А о чем мечтаешь? - продолжал напирать он, и я со смешком сказала:
        - Это не еда, поверь мне. - Он что-то пробурчал над моей головой, притворно возмутившись, а я похлопала его ладонью по груди, там, где билось сердце, и сказала: - Я мечтаю о том, чтобы все закончилось хорошо.
        - Так и будет, Кая, - вновь пообещал он, поцеловав меня в волосы. - Но ты все же подумай… у меня есть большой кусок лимонного пирога. Еще несколько десятков пирожных. И печенье в виде головы Кисы-Мисы… Он пренебрег моим талантом, но, думаю, ты его оценишь!
        Но я уже ничего не могла оценить и ничего не могла попробовать.
        В руках Ноя я наконец-то ощутила то тепло и спокойствие, которого так долго ждала. В стекло продолжали ударяться снежинки, Ной продолжал гладить мои волосы. Он перестал говорить о еде и принялся напевать свою любимую песню о солнышке.
        - Я люблю тебя, Кая Айрленд…
        А затем он перестал петь. Я перестала дышать и обмякла в его руках. И все затихло в последний раз. Дом сто одиннадцать на улице Красные Розы, что в Коридоре Страха, разом лишился всех призрачных постояльцев.

* * *
        10 лет спустя
        29 сентября
        Кладбище было пустынным. Осенний свет лился сквозь кроны деревьев на ухоженную лужайку с могилами, расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга, играл зайчиками на солнечных очках Киры, которые она надела на голову как ободок.
        Они с Аспеном сидели на скамейке под одним из деревьев, которое росло рядом с четырьмя могилами. Укрывшись в его тени, Кира провела прохладной рукой по шее и, опустив голову на плечо Аспену, сказала:
        - Даже не представляю ее тридцатилетней.
        Аспен хмыкнул, окинув взглядом каждую из четырех могил и остановившись на самой крайней:
        Кая Айрленд
        29.09.1996 - 26.12.2016
        Горячо любимая сестра, дочь, подруга.
        Покойся с миром. Смерть завершает жизнь,
        но не отношения.
        - Думаю, даже в тридцать она была бы все такой же.
        Кира иронично ухмыльнулась:
        - Да уж, непременно.
        На минуту они оба погрузились в умиротворенное молчание. Затем Кира задумчиво произнесла:
        - Она была скупым на эмоции человеком… но желаний у нее было предостаточно…
        Аспен усмехнулся, едва сдержавшись, чтобы не потянуться к заветному списку в кармане штанов. Он потер подбородок, заросший щетиной, а затем повернул голову и покосился на макушку Киры:
        - А ты не хочешь побывать на Аляске? Я слышал, там очень красиво. Бесподобно красиво.
        Кира медленно выпрямилась и внимательно посмотрела на Аспена, будто проверяя, серьезен ли он. Но он был серьезен, она даже могла не проверять. Когда живешь с человеком много лет под одной крышей, тебе уже не нужно смотреть на него, чтобы прочесть мысли. Даже можно в глаза не смотреть - все на виду. Все в прикосновениях, в тоне голоса, в дыхании.
        Она увидела в его серых глазах огонь и жажду. Она понимала: даже спустя десять лет после смерти Каи их связь не ослабла. Наоборот, странная нить, тесно связывающая их души, стала лишь крепче и прочнее. Это то, что Кира едва ли могла понять.
        Но несмотря на все это, она с легкостью согласилась. И он не удивился, потому что так же, как и она, научился читать. Он улыбнулся и, опираясь на ладонь между их бедрами, легонько поцеловал ее в губы.
        - Нельзя же целоваться здесь! - возмутился позади них детский голос, и Аспен с Кирой обернулись. Между ними втиснулась пятилетка с такими же светлыми волосами, как у Аспена, и темными внимательными глазами, как у Киры. - Нельзя! - возмущенно повторила она, переводя взгляд с одного лица на другое.
        Аспен хмыкнул и посмотрел через голову дочери на Киру. Та поджала губы, скрывая улыбку. А девочка уже забыла о поцелуе родителей и подняла голову вверх, где сквозь кроны просвечивало солнце. Девочка улыбнулась ему, потому что ей показалось, будто солнце улыбается ей в ответ. А затем резко опустила голову и, пристально посмотрев на Аспена, спросила:
        - Пап, а о чем мечтают деревья?