Выжженная трава Сергей Иванович Федоранич
        Наемный убийца, на счету которого сотни людских душ.
        Опустившаяся на самое дно, потерявшая вкус к жизни девушка.
        Гениальный программист, пожертвовавший всем ради карьеры.
        Маленький мальчик, брошенный родителями в темном парке.
        Такие разные - что может их объединять? Общее прошлое? Но раньше они никогда не встречались… А сейчас люди вокруг них гибнут, неведомый враг сужает круги, подбираясь все ближе, и число жертв продолжает расти.
        Кто выживет в схватке со смертью? Кто окажется способен взглянуть в глаза своему страху и выяснить правду? И как со всем этим связана тотальная слежка за каждым из нас?..
        Сергей Федоранич
        Выжженная трава
        Глава первая
        1
        С Катей что-то не так. Я могу примерно представить, когда случилось то, что все изменило, но наверняка знать не могу. Она ничего не говорит, а узнать какими-то другими способами у меня не получается.
        Когда задаю прямой вопрос, то получаю ответ: «Ничего». И все, никаких объяснений, переубеждений или намеков. Если у Кати и появилась от меня тайна, то она твердо решила ее хранить. А значит, добиться от нее раскрытия можно только тогда, когда она решит, что время пришло или обстоятельства теперь позволяют. Если Катя что-то вздумала, то не отступится до тех пор, пока дышит.
        Я знаю ее со второго класса школы, где молодая и неопытная учительница посадила меня, забияку и троечника, рядом с Катей, точно такой же плетущейся в конце очереди за знаниями и прилежным поведением. Всем же хорошо известно, что трудных детей за одну парту сажают, только если нужно спалить школу. Но учительница, повторюсь, была совсем юной. Так началась дружба, которая длится до сих пор.
        Я видел все самые важные ее периоды: открытия и разочарования в жизни, родителях, любви, увлечениях, поиски себя и осознание своей женственности, возвраты к идеалам, гонка за кумирами и бесконечные сомнения. Я все это видел и принимал ее такой, какой она была: упертой и справедливой до кончиков волос. И никогда за все эти годы я не воспринимал ее ни как парня-друга, ни как потенциальную невесту. Наши отношения всегда были выше этих ярлыков. И у нас не было друг от друга секретов. Вполне справедливо сказать, что Катя тоже видела и хорошо знала все мои «периоды» (хотя мне кажется, что у парней все проходит гораздо менее заметно, чем у девчонок).
        Конечно, были и есть разные периоды и события в жизни, которые мы оставляли при себе, но это никак не влияло на нашу дружбу. Мы прекрасно понимали, что между нами останутся пробелы, и это нормально, это вызвано именно тем, что мы разнополые, а не тем, что не хватает кредита доверия.
        Ее первого бойфренда, Мишу Стрелькова, я избил, за что попал на карандаш в детской комнате милиции, и меня строго отчитала грудастая инспекторша, у которой были слишком напомажены губы. Я до сих пор помню жирный блеск ярко-алой помады, растекшейся по морщинкам вокруг губ. Они снились мне и порой делали диаметрально разные вещи - я просыпался то в ужасе от их намерения меня сожрать, то возбужденный от увиденных сцен, на какие не хватило бы фантазии даже у Тинто Брасса.
        Тот период, когда я вмазал Катиному парню, был у меня сложным. Я кидался с кулаками на всех, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Только Катя могла управлять моим поведением. Мы поговорили и пришли к выводу, что я не должен ломать носы ее парням (даже если они ее обидели), потому что ей нужно учиться защищаться, а мне - держать себя в руках.
        Ее первые и болезненные отношения я запомнил очень хорошо, потому что ни на что другое меня просто не хватало: разбитый нос Миши преследовал меня несколько недель, пока родители пытались утрясти ситуацию, а я - сдержаться и не расквасить ему повторно. Я ходил на профилактические беседы, разговаривал с алыми губами, стараясь не пялиться на сиськи, и всегда выходил с рюкзаком возле ширинки, потому что там позорно топорщилось. Не помню точно, когда перестал стесняться стояка, - наверное, классе в одиннадцатом, когда окончательно принял свою мужскую природу и перестал считать член незрелым. В этом, кстати, помогла Катя. Мы не обсуждали мой член явно, но мне пришлось поделиться сомнениями по поводу «легальности» эрекции у подростка. Я почему-то считал, что до момента, пока я не стану совсем взрослым, пенис не имеет права эрегировать, и он и не эрегирует вовсе - это так, баловство. Катя же ответила, что, по ее мнению, если это происходит, значит, так надо. И мне почему-то это стало и понятно, и приятно, хотя Катя не сказала ничего такого, о чем бы я не мог догадаться сам. Она с таким же успехом могла
сказать, что если рука болит, значит, так надо. Уже тогда, в школе, ее мнение было важнее моего собственного, моих сомнений, и я не замечал, как подсаживаюсь на Катину логику, стараясь найти в ее рассуждениях ответы на мучавшие вопросы.
        Наша дружба пережила три важнейших этапа, которые сближали нас самыми неочевидными путями. Мы не ругались, нет! Просто в какой-то момент обоюдно приходили к мнению, что дружба исчерпана, а нам больше нечего друг другу сказать. Мы заканчивали фразы друг за другом; не сговариваясь, встречались в нашем месте в парке, когда оба должны быть на занятиях в школе; учили одинаковые билеты и читали одни и те же книги. Тогда мы еще не понимали, что в такие моменты становились практически идентичными, но нас это пугало и отталкивало, потому что в наших отношениях важным и необходимым было совершенствование друг друга, привнесение чего-то нового в жизнь каждого. Но вместо того, чтобы оттолкнуться, мы каким-то образом умудрялись снять идеально сглаженный пласт, которым соединились, оставив вновь шершавую поверхность, и принимались шлифовать ее, чтобы снова сблизиться.
        Первый такой этап был как раз тогда, когда Миша, первый бойфренд Кати, решил помять наливающиеся сиськи Камиллы - девчонки на два класса младше его (чертов педофил), а я это увидел и позвал его покурить в туалет. Там я ему и расквасил нос, а потом случились алые губы и наш с Катей разговор, который поставил точку в определении границ, когда дело касается отношений с другими. До этой ситуации и я, и Катя считали себя вправе раздавать рекомендации и даже запрещать дружбу и влюбленности друг друга, полагая, что со стороны виднее. В этих рассуждениях, конечно, было много подростковой логики, которую не перешибить аргументом. Дружащие девчонки, сталкиваясь с такой проблемой, становились вражинами, волосы летели клочьями, пуговицы с блуз - горстями. Парни дрались до кровавых соплей, отстаивая суверенитет и право выбора. А мы с Катей, дав друг другу отдышаться от ситуации, встретились в нашем месте и решили, что в столь деликатном деле отныне будем только советовать, но не вмешиваться.
        Спустя несколько лет мы впервые вдруг осознали, что взрослеем вместе. Это выражалось главным образом в том, что мы критикуем людей, которые вокруг нас, только лишь потому, что они не такие, как мы.
        Их не интересуют наши музыкальные группы (даже те, от которых мы тащились сильнее всего!), они не любят гулять по городу, не читают книг в библиотеке. Нас это удивляло! Мы с Катей за одну весну прошли все ВУЗы, в которых были интересующие нас кафедры, собрали толстенные пачки листовок, списков документов для поступления и заметок с впечатлениями об университетах и общагах. Мне казалось, что мы идеально друг друга понимаем и ни в коем случае не собираемся расставаться, но оказалось не так. И это - второй этап глобальной притирки: понять, что строить будущее надо без оглядки на дружбу.
        Первой обо всем, конечно же, догадалась Катя. Она как-то заметила, что, помимо интересующих нас кафедр в тех ВУЗах, куда мы пришли, всегда находились одни и те же другие - юриспруденция, психология, финансы и кредит, менеджмент организации. То есть вывод очевиден: это не специализированные ВУЗы, а ВУЗы, которые заманивают студентов популярными специальностями. И это плохо: чтобы получить по-настоящему качественное образование, нужно выбирать по принципу лучшей программы, а не возможности учиться в одних стенах. Этот этап начался стремительно, буквально на следующий день - мы объявили родителям, что больше не стремимся учиться вместе; теперь нам важно, чтобы университет был действительно хорошим, лучшим в своем роде. И начали поиски порознь.
        Этот этап, не менее важный, чем первый, длился дольше - вплоть до окончания сессии. Мы практически не общались. Несколько встреч в начале (когда еще нет ничего сложного), а потом полная тина. Меня поглотил магический мир цифр, а Катя углубилась в науку куда более атмосферную и всеобъемлющую - астрофизику. Катя изучала космос, а я - технологии. Можно сказать, что, несмотря на столь разную специализацию, мы стремились к одному и тому же - познать смысл вселенной, которая загадочна настолько же, насколько необъятна. Только изучали ее с разных сторон.
        Удивительно, но в первом полугодии ни я, ни Катя не обзавелись настоящими друзьями. У нас были приятели, и мы познакомились общим кругом, но как только остались наедине (на вечеринке в Катиной общаге по случаю сдачи первой сессии), сразу же признались, что скучали. Этим вторым этапом мы приняли в свою жизнь разное профессиональное будущее, которое будет соприкасаться лишь тем, что наши души родны. И для меня, и для Кати стало открытием то, что мы можем и дальше дружить, не имея при этом общего университета, общего профессионального будущего и даже общих друзей. Каждый из нас признал право за другим становиться тем, кем он хотел быть. Казалось бы, что может держать нас рядом, разве что гравитация?.. Но оказалось, что не только она.
        Я с открытым ртом слушал Катины рассказы о звездах и их истории, о том, что они умеют и зачем они вообще; что запасной планеты у человечества нет, а в Солнечной системе все же есть девятая, и осталось лишь доказать (и это не карлик Плутон). Что это даст людям и лично нам, она пока не знала, но собиралась выяснить.
        Катя же искренне интересовалась процессами передачи информации на огромные расстояния без деформации и потерь: как астрофизика, ее интересовало не качество информации, но скорость распространения. Мы не один час провели в беседах на эти темы и, казалось бы, снова сблизились.
        Расчленяясь на пути постижения профессии, мы собирались воедино в минуту, когда знаниям требовалось прорваться за пределы академических комнат, то есть практически каждый вечер. Если мы не встречались, то разговаривали по телефону или писали друг другу сообщения, имейлы - в общем, так или иначе делились тем, что произошло за время с предыдущей коммуникации. Адаптировать свои разные жизни под дружбу удалось, и я считаю это огромным достижением и общей заслугой.
        Парни из моего университета были скучными. Они говорили только о девчонках и сексуальных подвигах. И мне было чем поделиться, пока не надоело обсуждать одно и то же - чем различаются вагины, насколько скоростным бывает секс, что задали по теории строения конвергентных сетей, какая аспирантка на кафедре архитектуры сетей красивее. Когда я покидал стены универа, мне не хотелось больше это обсуждать. Я стремился к звездам, чтобы узнать, что нового там.
        Моя первая девчонка - Рита - была такой же скучной зубрилой, как и все на потоке. Вообще в моих сокурсниках не хватало огонька, мечтательности, умения видеть в обычных вещах сложные связи, в которые проще поверить, чем доказать. Они были совсем простыми, как фанерные столбы, как язык С+, они были наспех сверстаны, тогда как в Кате одновременно вращалось до миллиона разных технологий, которые постичь было интереснее, чем заниматься любовью на скрипучем диване в комнате Риты, пока ее соседка готовится к семинару в коридоре.
        И это, как ни странно, положило начало третьему этапу притирки.
        - Здесь будет не так просто, как раньше, - сказала Катя, - здесь собрались обе проблемы, которые мы, казалось бы, решили.
        - Видимо, ничего не решили, - ответил я. - Иначе сейчас бы не всплыло.
        А всплыло, кстати, вот что. И я, и Катя стали замечать, что ради минут вместе готовы жертвовать не только учебой, но и личной жизнью, которая, к слову, у каждого была. Это сращение сразу двух слоев, которое мы предотвращали, - личное и профессиональное: одно не должно касаться другого.
        - Нет, мы все делали правильно, и сделаем правильно сейчас. Мы должны расстаться до тех пор, пока не поймем, что научились наслаждаться жизнью без участия друг друга. Нам надо научиться все начинать с нуля и не бояться, что попадем впросак. Быть самостоятельными и перестать держаться друг за друга так, словно от этого зависят наши жизни.
        Мы не общались три года, за которые изменилось все. Мы установили правило дозированно выдавать друг другу информацию о происходящем, но только самое важное: о здоровье родителей, получении диплома (и оценках в нем), о первой работе, о свадьбах (если случатся, но не случились), о чем-то сверхважном, что в момент расставания мы не смогли предугадать (например, получении водительского удостоверения и покупке поддержанного Dodge, в котором это правило было озвучено впервые), и больше ни о чем. Никакой текучки, никаких сиюминутных событий. Ничего, что могло бы снова вернуть нас-наркоманов.
        Научиться жить самостоятельно. Научиться начинать сначала.
        К моменту той встречи я уже неплохо продвинулся в карьере - работал в фирме «Передовые технологии». Мы занималась разработкой оборудования и программного обеспечения связи, в том числе в моем направлении: средства для целей оперативно-розыскных мероприятий (СОРМ). Меня взяли лаборантом, но уже через полгода я понял, как там все устроено, и выступил с инициативой, открывшей дверь в комнату, которую раньше считали тухляком.
        СОРМ устанавливается на сетях сотовых операторов, чтобы предоставить доступ ФСБ к трафику пользователей. Тогда (да и сейчас тоже) все силы бросали на разработку оборудования и программ, способных отслеживать в реальном времени, куда ходят абоненты и что передают (разговоры по телефону, сообщения, серфинг в интернете). Но записывали только тех абонентов, которые интересовали федералов. Понятное дело, что при таких вводных нельзя отмотать время назад и прочитать сообщения пользователя, если заранее не ставили «на запись». Но я придумал, как это сделать. Вернее, не придумал, а предложил «Передовым технологиям» предвосхитить то, что должно случиться в будущем.
        Ведь рано или поздно властям будет недостаточно записывать тех, кого они уже подозревают, им захочется прочитать и прослушать тех, о ком они раньше не знали.
        Но как отмотать время назад? Никто этого не знал.
        Никто, кроме меня.
        2
        …из протокола осмотра места преступления: на деревянном полу в ванной комнате на расстоянии 67 см от двери, 16 см от левой стены и 7 см от головы трупа обнаружен нож. Лезвие ножа изготовлено из блестящего металла, рукоятка овальной формы, металлическая. Общая длина ножа - 21 см, длина рукоятки - 6,1 см, длина клинка - 14,9 см, его наибольшая ширина - 2,3 см, толщина - 2 мм. Обнаружены следы папиллярных узоров, крови и волос на ноже. Нож сфотографирован, завернут в белую бумагу, перевязан шпагатом и опечатан печатью № 26 прокуратуры Н-ского района. На упаковке сделана надпись: «Нож, обнаруженный при осмотре места происшествия по уголовному делу № 8169-02 в отношении подсудимого К. 1988 года рождения», заверенная подписями следователя и понятых.
        3
        - Так ты у нас, значит, ведущий разработчик ПО? - спросила Катя и улыбнулась.
        Внутри у меня все засияло от радости: я так давно хотел ее увидеть, но мы не позволяли себе этого. Конечно, мы обменивались фото и видео, потому что в современной жизни проще попой собрать «Лексус», чем скрыться в Сети. Однако смотреть моменты жизни в записи и общаться вживую, ощутить ее запах и видеть то, что было родным и знакомым, - совсем разное.
        - О да, - ответил я, - я рок-звезда в ИТ!
        Я пустился в рассказы о работе. Катя не делала вид, что ей интересно, так и было на самом деле, пусть даже болтал я не о самых лицеприятных вещах на тему «как проследить за гражданами так, чтобы они об этом не узнали».
        - Подожди, то есть все то, что я написала своей подруге, может оказаться в руках у каких-то людей?
        Меня кольнула эта ее «подруга», словно Катю больше волнуют сообщения ей, а не мне, но решил не зацикливаться. Все-таки прошло три года.
        - Именно, - подтвердил я, - даже если пройдет год! Представь?
        - Ну это же личное пространство! А вдруг я сказала что-то чрезвычайно интимное?
        - Нет ничего более личного, чем интересы государственной безопасности, - ответил я словами одного генерала ФСБ, когда его пытались распять журналисты на пресс-конференции по поводу очередного приказа ФСБ о прослушивании и записи разговоров граждан в целях борьбы с терроризмом.
        Мы еще немного поболтали об этом и переключились на Катю, которая должна была по правилам третьего этапа рассказать о личном. Мы так договорились: чтобы не перегрузить первую встречу спустя три года, один рассказывает о карьере, другой - о личной жизни.
        - Прежде чем я начну, я хочу задать вопрос. Можно?
        Наверное, она устала на работе, потому что глаза были потухшие, а движения скованные, словно ей было жаль тратить энергию и расправиться. И эта особая манера говорить, словно каждое ее предложение - вопрос, на который можно ответить только «да», тоже осталась. Я переживал, что больше никогда не услышу этого.
        - Конечно, можно. Спрашивай.
        - Наше решение, третий этап… Ты думаешь, это было правильно?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я попробую объяснить? Я не сомневаюсь, что и ты, и я… мы научились жить самостоятельно. Но вот ты? Ты вырос в карьере? У тебя все хорошо? А разве нет в твоей жизни какого-то куска, который был бы лучше, будь я рядом? А твоя карьера? Достиг бы ты того, чего достиг сейчас? Вернее, встал бы ты на этот путь? Потому что я считаю, что ты в самом начале этой большой дороги, но ты будешь дальше идти вверх? Как считаешь, м?
        Вопрос, который она хотела задать, был только последним - «Как ты считаешь, м?», все остальное она говорила утвердительно. За эти три года я не разучился ее понимать так же хорошо, как понимал со второго класса, когда она сказала: «Ты будешь сидеть со мной?» Этот вопрос долго не умещался в голове: нас усадили вместе, других вариантов нет, к чему спрашивать?
        - Я не могу ответить на твой вопрос, - сказал я. - Пока я не узнаю, чем для тебя были эти три года.
        - Верно, не сможешь… Может, и не стоит?
        - Подожди, что это значит? Что значит “не стоит”?
        - Скажи, ты счастлив? - спросила Катя.
        - Да. В общем и целом - да. Но сейчас я сильно напряжен, потому что не понимаю, что ты хочешь сказать. Вернее, я понимаю, но мне кажется, что совсем не то. А ты понимаешь меня сейчас?
        Она улыбнулась и положила руку на мою со словами:
        - Намного лучше, чем раньше.
        Она совсем не изменилась, даже прическа осталась той же: светлые волосы аккуратным каре. Сначала мне показалось, что она немного располнела, но позже я понял, что она неудачно выбрала светлый кардиган, который раздувает в принципе любую фигуру. Катя не была склонна к полноте, и в детстве у нее был всего один период (тот самый), когда разбушевавшиеся гормоны решили ее разнести, но она справилась: резко ограничила себя в сладком и мучном и попросила помогать ей с пробежками по утрам. Мы бегали целый год пару раз в неделю, и проблема миновала.
        Катя заказала бокал вина, чем меня удивила. Раньше она не пила алкоголь днем и уж тем более не в середине недели, когда завтра на работу. Но не согласиться с ней я не мог - повод выпить действительно был, поэтому я решил ее поддержать и заказал бокал белого сухого.
        - Расскажи мне еще о своей работе? - попросила она.
        - А что ты хочешь узнать?
        - Как проходит твой день?
        - Ну, каждое утро я начинаю с бассейна. Я снял квартиру в жилом комплексе, где в цоколе есть бассейн. Мне нравится. Полчаса каждое утро дает отличный заряд бодрости. Потом еду на работу. Я получил права, купил машину - ну, ты об этом уже знаешь, - и теперь езжу на работу к восьми утра, специально попросил перенести график работы из-за пробок.
        Я заметил еще кое-что. Едва я начинал говорить, Катя успокаивалась. Она расслаблялась, лицо становилось безмятежным, она улыбалась без настороженности. Словно чувствовала себя в безопасности. Поэтому я постарался подробно рассказать ей, как живу и работаю.
        Я сказал, что, как только пришел в «Передовые технологии», основной моей задачей было вычищение исходных кодов в программах. Это была важная и нужная работа, которую никто не делал. Когда программисты пишут, то не обращают внимания на оставленный мусор. Внимательно его вычистить и не снести что-то важное для программы - и было моей работой. Поскольку у меня был доступ ко всем разработкам сразу, а не только к одному ПО, как у разработчиков, я мог видеть все ноу-хау смежных подразделений и быстро осмелел до того, что стал предлагать интегрировать одни решения в другие, чем вызвал бурю неудовольствия программистов, но одобрение со стороны руководства. В мое досье даже внесли, что я человек внимательный и инициативный. А если учесть, что я не делал ошибок, вычищал тщательно и с головой, то еще и аккуратный, но об этом написать забыли.
        Руководитель предложил попробовать принять участие в разработке без повышения в должности, и я согласился, потому что это был неплохой шанс не только вырасти в карьере, но и позлить всю ту “недвижимость” в компании, которая вросла в кресло. Спустя полгода мне предложили должность разработчика, а еще через пару месяцев назначили старшим.
        - Я не поняла, если честно, что ты там вычищал? Это ведь просто набор символов.
        - Верно, но каждый символ составляет команду, которая реализует ту или иную задачу. Программный код - это вещь творческая, как, например, книга. Собственно, функция та же. Ты читаешь книгу, мозг обрабатывает информацию. Если эта книга - учебник, например, по математике, и в ней написано: «Выполните уравнение», ты берешь лист бумаги, ручку и начинаешь решать. Книга дала команду, ты выполняешь. Программа делает то же самое, только команды при ее запуске выполняет компьютер. Есть разные программы: одни сложнее, другие проще. Те, что совсем простые, устанавливаются на оборудовании, которое способно выполнять ограниченное число команд или вовсе не занимается вычислениями. Программа для СОРМ выполняет несколько простых функций - копирует трафик и передает его в хранилище или регистрирует трафик (например, оповещает, что абонент начал разговор) и осуществляет его ретрансляцию и запись. Так вот, когда программа разрабатывалась, у нее были задачи, и, исходя из них, писался код. Потом задачи становились другими: расширялись или сужались. Например, раньше программа позволяла только прослушать разговор, а
теперь должна его записать и копию отправить в хранилище. Но ведь программист не переписывает программу целиком. Он влезает в конкретные области, которые запускали нужные механизмы, и дописывает то, что нужно для реализации новых функций. В результате там остаются ненужные ошметки и дубляжи, от этого программа тяжелее и неповоротливее, как любая вещь с мусором. Найти и вычистить - вот что я делал.
        Я не думал, что Катю и в самом деле заинтересуют эти подробности. Одно дело - учеба: там много нового и интересного. Совсем другое - рабочие будни, где мало прекрасного, а больше рутины и нуднейших процессов. С той же очисткой кодов я умирал от тоски, потому что был вынужден читать коды, которые писались в 90-х, в самом начале пути, и никому из программистов не приходило в голову обновить те старые движки, которые исправно работали, но морально устарели. Чтобы не покоцать функционал, приходилось залезать в архивы и извлекать пыльные тома от руки написанных кодов, чтобы понять, что к чему относится.
        Когда меня назначили владельцем нескольких программ, первое, что я сделал, - дал команду программистам обновить движки до современных и интегрировать в обновление все те фишки, которыми владела компания в других программах. Вау-эффекта поначалу не было, но потом мой подход переняли и другие: когда все продукты компании сконструированы под один шаблон, легче управлять обновлениями, да и сроки коррекции резко сокращаются, ведь больше не надо изучать историю создания ПО, не надо ворошить труху и рвать бобыль, которым там все заросло. Больше того, в обновлениях не надо строить мосты, чтобы новейший код мог успешно работать на старых движках.
        - Я был шокирован, что никому до меня это не приходило в голову. Но теперь знаю - это золотой стандарт всех ИТ-компаний. Никто не занимается тем, чтобы приводить в порядок и регулярно модернизировать свои активы. Работают на том, что есть.
        - Но ведь твое решение было правильным? - спросила Катя.
        Я ответил:
        - Конечно. Наверное, именно поэтому я стал ведущим разработчиком и руководителем целой продуктовой линейки. Теперь я не чищу мусор за другими.
        - А как коллеги отнеслись к твоему взлету?
        - Нейтрально. В ИТ-среде высокие зарплаты и мало амбиций. Нет общего критерия заработков, каждый разработчик хорошо получает, но цифра в расчетке у каждого своя. Все зависит от того, как и когда стрельнуло то, что он наразрабатывал. Есть, конечно, кое-кто недовольный, что у меня все получается. Это динозавры старой школы, авторы еще рукописных кодов. В их время еще было важно, как называется должность. Но их все меньше и меньше. Вымирают. А остальным - пофигу.
        Катя снова улыбнулась и попросила повторить вино. Я свое еще не прикончил, уж слишком кислое.
        - Ты всегда таким был, - сказала она. - И этим отлично пользовались все, включая меня. Достаточно похвалить, и ты расцветал. Я всегда так делала, когда надо было поднять тебе настроение. Ты разве не замечал?
        - Нет, - ответил я и тоже улыбнулся. Конечно, замечал. И мне этого не хватало.
        С началом третьего этапа все, к чему сводилось мое тщеславие - результаты на работе. Мама до сих пор не понимает, чем я занимаюсь, и когда я пытаюсь ей что-то рассказать, она говорит: «Ну вот, написал код - и славно. Дашь как-нибудь почитать». Понятное дело, что она не может меня приободрить. Хотя вот у Кати, я уверен, получится, пусть даже она и не разбирается в программах и кодах.
        - В общем, сейчас, помимо работы, я занимаюсь разработкой программного продукта, который сможет оборачивать время вспять, - сказал я, надеясь, что не покраснел.
        Я ждал этого целый год. С того самого момента, когда, сидя в офисе и разбирая старые записи совместных конференций моих коллег и ФСБ, увидел красной нитью посыл: думайте над тем, чтобы записывать вообще все, что передают и получают абоненты, потому что скоро это потребуется. Исходя из этого, разрабатывалось целое направление, куда входили не только стандартные съемники трафика (их устанавливают на коммутаторы), но еще и безлимитные хранилища для данных, скоростные транспортные сети, обеспечивающие непрерывную передачу данных со съемников в хранилища. Но никому ведь и в голову не пришло, что можно сделать проще и ярче - просто обернуть время вспять.
        Я помню, что эта идея засветилась во мне огнем, и первое, о чем я подумал: «Вот Катя будет удивлена!»
        Уже потом я осмелился думать о Нобелевской премии, признании коллег, контрактах с крупнейшими ИТ-компаниями, больших деньгах и так далее. Первой мыслью была ее реакция. Учитывая, что перед началом третьего этапа мы строго обсудили порядок разговора после его завершения, я знал, когда случится этот момент: сегодня. Я утерпел и не сказал о своей идее Кате в машине, где мы встретились и, обнявшись, обговорили условия; дождался, когда она немного расслабится в ресторане после первого бокала.
        И вот он случился, тот самый момент.
        - Это как? - спросила она.
        И это все? Нет ни тугого молчания, когда ты просто ошарашен услышанным, ни безмерного удивления, округлившихся глаз; нет вполне человеческой стадии отрицания, когда не веришь в то, что представить сложно. Просто: «Это как?» И все? Это все, чего я ждал?..
        Я не говорил никому, даже своему начальнику, с которым у нас доверительные и даже приятельские отношения. Совсем скоро он собирается покинуть компанию, и я должен буду возглавить целое направление - полную разработку решений СОРМ. Я доверял ему безмерно, он всегда был со мной честен и справедлив, но я не считал, что могу поделиться с ним такой важной новостью. Не потому, что он может своровать идею или догадаться, как ее реализовать без меня. Нет. Даже если бы ему и пришло что-то в голову, он бы этого не сделал просто потому, что он порядочный человек.
        Причина в другом: я не сказал потому, что первой об этом должна узнать Катя.
        - Пока не знаю, - сказал я.
        В горле пересохло, и я залпом допил вино.
        - Ты справишься, - ответила Катя и повторила мой трюк с осушением бокала. - Ты ведь справишься?
        4
        До следующей нашей встречи я пытался понять, что это было. Со мной так всегда - и в жизни, и на работе. В момент, когда что-то происходит, я не всегда успеваю провести анализ и сделать выводы, чтобы сразу уточнить, что не понял. «Задней мыслью» я догоняю то, что должен бы понять сразу.
        Ну, вот так я устроен.
        В ночь после нашей с Катей первой встречи я много думал. В голове варилось всякое и, к моему удивлению, не самое приятное. Я пришел к выводу, что плохие мысли обосновались в голове из-за того, что я на подсознательном уровне (том самом, который позволял в школьные годы мне взять в руки книгу, не зная, что Катя выбрала точно такую же) понял, что Кате на самом деле я стал безразличен. Ни мои достижения, ни моя сверхидея ей, на самом-то деле, не интересны.
        Зачем она тогда пришла? Зачем задавала вопросы?
        Ответов у меня не было.
        Ведь проще было сказать как есть: просто позвонить и отменить встречу, для начала сославшись на занятость, а то и сразу озвучив причину. Катя, которую я знал три года назад, так бы и сделала. Она не стала бы крутиться, она бы четко и правдиво сказала мне: Рома, в этом больше нет необходимости, прости. Я бы расстроился, конечно. Но и понял бы тоже: чувак, три года прошло, не зря мы перед этапом договорились, что если кто-то из нас не захочет восстановить отношения, то другой в обиде не будет. Все-таки три года - это не три дня и даже не месяц.
        Но она пришла.
        Можно допустить, что Катя изменилась и поэтому так себя вела. Пришла, хоть не хотела, слушала и спрашивала, хоть и было неинтересно. Но я в это не верил, потому что знал Катю, а люди не меняются.
        Я верил в то, что человеческий характер - константа, на которой строится не одна математическая модель, и она управляет миллионами людей. Это заложено в основу всего и вся - человек не меняется, и точка.
        Измениться могут только обстоятельства, под воздействием которых люди начинают вести себя по-другому. Это я понимал как математик, и моей задачей до нашей новой встречи было понять: какие обстоятельства изменились?
        Но время внесло поправку в эту задачу: при каких обстоятельствах кристально честный и справедливый человек опустится до вранья, чтобы посвятить свое время неинтересному ему персонажу?
        Углубляясь в эти размышления, я находил множество вариантов, но ни один из них не подходил идеально. В любом случае я получал четкий алгоритм, который загрузил в голову: если бы Катя была машиной с такими-то установками, то в таком-то случае она бы не сделала то-то. И ни разу у меня не выходило выстроить обстоятельства так, чтобы получилась ее модель поведения в ту встречу.
        Информации не хватало. Но я не стал шпионить или что-то делать у нее за спиной. Я решил спросить прямо при следующей встрече, и все. Когда мы были детьми (да и подростками тоже), серьезные вопросы всегда поднимала она, но на сей раз это сделаю я. Обстоятельства ведь изменились.
        Я тщательно подготовился к встрече. Мне предстояло рассказать Кате о личном, и я собирался сделать это подробно и без утайки (но с оговорками, которых мы достигли много лет назад, то есть без пикантностей и хвастовства). Но только после того, как о личном расскажет она. В итоге, хоть мы и не хотели перегружать нашу первую встречу, получится, что на второй встрече о личном расскажут оба, а потом еще Катя - о своей карьере.
        Из того, что я знал по переписке: Катя пыталась устроиться на работу в Роскосмос, но не прошла отбор, однако очень понравилась их HR-отделу, и ей предложили начать карьеру в одной из подрядных организаций, с которыми заключен контракт. И Катю действительно взяли в «Космические вычисления», где она, насколько мне известно, работает до сих пор. Сообщения о замужестве Катя не присылала, что должно было означать, что замуж она не вышла. Больше мне ни о чем не известно.
        Мне пришлось отпроситься на работе на несколько часов пораньше, потому что мы договорились встретиться в Измайловском парке и прогуляться, а до парка мне было очень далеко ехать - из Крылатского, где свои штабы обустроили все ИТ-гиганты, да на машине в вечерний час пик…
        Как я и предполагал, увяз в пробке. Водитель я не очень опытный (перестроения даются еще тяжело из-за мотоциклистов, которые с воем вылетают, едва ты начинаешь сползать на соседнюю полосу). Я торчал в мертвом бездвижье почти час, нагнать не сумел, поэтому приехал минута в минуту - Катя уже ждала у метро.
        Мы тепло обнялись, решили, что перекусим после прогулки, и направились в парк.
        - Я так понимаю, ты ждешь от меня подробностей личной жизни и карьеры? - спросила Катя после минуты гнетущего молчания, за которую я уже успел трижды перезапустить алгоритмы и каждый раз удивиться результату.
        - Все верно, - подтвердил я.
        - Ром, правда, я не знаю, что расскажу тебе.
        Мы помолчали, проходя мимо суетливых потухших мамочек с колясками, вокруг которых изматывающими кругами бегали дети. Всегда, когда вижу такую картину, спрашиваю себя: неужели может человек, выглядящий настолько вымученным и изможденным, быть одновременно счастливым?
        Мне нужно было отвлечься на эту мысль только ради одного: задать вопрос, который при внимательном обдумывании я мог придержать. Но поскольку голова анализировала судьбу мамочек, я постарался мягко спросить:
        - А зачем тогда ты пришла? Неужели для того, чтобы послушать меня еще раз?
        - Я бы с удовольствием послушала тебя. Не возражаешь?
        - Возражаю, - сказал я. - Я хочу услышать твою историю. Твоя история важна. Сейчас сильнее, чем прежде.
        - Почему сильнее, чем прежде?
        - Потому что ты изменилась, Катя, - ответил я. - А люди не меняются. И я могу сделать один только вывод: в твоей жизни произошло что-то такое, что заставляет вести себя иначе. И я хочу знать, что именно.
        - А зачем тебе это знать?
        - Чтобы понять. Чтобы помочь.
        - Ты хочешь меня понять? И хочешь мне помочь? - спросила она.
        - Хочу. Всегда хотел.
        Она остановилась, просто замерев посреди пестреющей густой зеленой листвы. Где-то ухнула кукушка и прожужжал шмель.
        А потом Катя тихо спросила:
        - Так где ты был три этих года? Почему не понял? Почему не помог?
        - Но мы ведь договорились…
        Своим слабым зрением (очки я снял в машине) я пытался сфокусироваться на ее лице, но вокруг было слишком много зелени, фокус никак не собирался, а мне было чертовски важно видеть сейчас ее лицо. Видеть, что она чувствует и не говорит.
        - Я знаю, - ответила Катя совершенно не своим голосом и посмотрела на меня чужими глазами, это я увидел прекрасно: два темных уголька, в которых совсем не было жизни.
        Такого ее взгляда я прежде не видел.
        Такой женщины, в этих серых брюках и длинном балахоне, я не знал.
        Я знал эти волосы, лицо, руки, даже сумку (серая средних размеров из мягкой кожи, мы вместе ее выбирали на распродаже в одном из магазинов в «Меге», она до сих пор ее носит, а я не могу вспомнить ни на себе, ни дома вещей трехлетней давности, за исключением, быть может, бытовой техники, и то не всей). Знал эту походку, эти жесты. Я знал это тело в обозримом виде, в комбинации разной и привычной одежды. Но кто теперь там, внутри, я не знал. Это была не моя Катя. Это была чужая женщина.
        Мне удалось справиться с шоком. На это потребовалось еще несколько гнетущих минут тишины. Когда я был готов произнести хоть что-то, Катя остановила меня, сказав первой. Сказала так, как не говорила очень давно, даже в самые отчаянные минуты, когда ей было невмоготу кривляться манерой речи с вопросом в каждом предложении; но даже если сравнить ее сегодняшний монолог с прошлым и допустить, что время что-то исказило, то не настолько. Не настолько!
        - Я всегда была уверена в тебе. Была уверена, что ты рядом, что ты меня чувствуешь и поможешь. Даже эта наша с тобой трехлетка не могла стать причиной тишины, когда один из нас кричит от боли. Я была уверена, что ты придешь на помощь. Я знала это. И жестоко ошиблась. Ты не понял, ты не пришел. Я была одна, хотя мы обещали друг другу, не говоря об этом ни разу, поддерживать и помогать. Но тебя не было. Ты просто исчез, воспользовавшись той минутой, когда решение было принято. Ты мне не снился, я не страдала, не видела тебя мгновениями и не слышала фантомных звонков. Ничего этого не было, потому что ты не умер. И это плохо. Потому что если бы ты умер, я бы или тоже умерла, или бы училась жить сама - третьего не дано. Я училась бы дышать под этой толщей воды без оглядки на тебя, не надеясь, что ты отдашь мне свой кислород. Я бы боялась, что ты не придешь на помощь, потому что умер, а не потому, что не понял или не захотел. Мы переоценили нашу дружбу и привязанность, ведь в моем понимании ты должен был помочь. Это означает только одно: не так мы были близки, не так мы срослись, чтобы три года
наращивать шероховатости для новой спайки. Мы с тобой фатально ошиблись, и если твоя жизнь хотя бы в карьере сложилась, то моя полетела прахом. И все из-за нашей с тобой дружбы, которая оказалась мифом. Опасной иллюзией защиты тогда, когда на вещи нужно было смотреть трезво. Поэтому, Рома, я не буду тебе ничего рассказывать, в моем случае ничего не получилось. Все провалилось и оказалось ужасным. И помочь мне нечем. В любом случае, переживать тебе не стоит: все в прошлом. И наша дружба, и моя боль. Живи и работай дальше, поворачивай время вспять, строй карьеру, получай зарплату. Что у тебя там еще?.. А обо мне забудь. Оставь меня в прошлом и никогда мне больше не звони. Исчезни теперь навсегда, очень тебя прошу.
        Она развернулась и быстро пошла обратно, к метро. Я не успел разглядеть слез на ее лице, но даже со своим плохим зрением был уверен: их не было.
        Я даже ее не остановил. Не знаю, почему.
        5
        С той нашей встречи прошло несколько недель. Я старался не думать о Кате, пытался собраться с силами и жить, но не выходило. Меня одолевала тревога, - симптом вины, - и поэтому возвращался к ее словам и пытался понять, в чем же я был неправ, если делал все строго так, как мы договорились.
        Я перешерстил почтовый ящик за три года, отобрав в папку все ее письма, их было около сотни. Прочитал все, пытался найти тот крик о помощи, о котором она говорила и который я когда-то пропустил. Ничего не нашел и сейчас, хотя точно знаю, что как минимум в одном сокрыто что-то ужасное.
        Катя однозначно права: если бы она умерла, время бы уже начало лечить, ее образ бы тускнел, пока от него не останутся лишь рамки, в которые была вшита жизнь. Я бы имел точку отсчета, в которой остановилась Катина жизнь и началась моя новая - без нее. Было бы мучительно больно, горько, одиноко, тоскливо, но я бы уже поправлялся. Потому что кануло девять дней и скоро настанет сороковой, после которого, говорят, становится легче. Самое страшное было бы уже позади.
        Но она была жива, дышала где-то у себя в Тропарево, ходила в магазин, готовила еду и смотрела по вечерам кино. Я точно не знал, как она сейчас проводит вечера, возвращаясь домой после работы, но как-то она их проводит, и это не дает покоя. А вдруг она снова кричит от боли? Вдруг ей снова нужна помощь?
        А я бездействую.
        Я поставил автоматическое уведомление об открытии электронных писем, но она к ним не притрагивалась. Я звонил ей, телефон был недоступен. Сообщения оставались без ответа. На исходе третьей недели я собрался с духом и поехал к ней.
        Мне не открыли. Я простоял час у знакомой обитой красным дерматином двери, звонил в звонок, на мобильный, пытался услышать хоть какое-то движение в квартире. Кати там не было. Тогда я постучал в соседнюю квартиру, где жил Стас, сосед Кати; его я знал давно. Он с семьей - женой Жанной и малюткой Варей - заселился в тот год, когда мы с Катей заканчивали школу. У Стаса были смешные оттопыренные уши и очень большие кисти рук, грубо слепленные, словно неумелым мастером из холодного пластилина. Рукопожатие было крепким, но влажным; судя по запахам из квартиры, в семье родился еще один ребенок, а может, и не один - пахло молоком и стиркой.
        - Ты Катьку ищешь? Давно тебя не видел.
        - Да все дела, - ответил я, - сейчас времени совсем нет, работа поджирает. В гости не находишься.
        - Давно ты у нее не был, видимо. Она здесь не живет уже два года. Сдавала квартиру, но ее жилец помер. Это был какой-то очень странный дедок, почти не выходил никогда. Я целыми днями с детьми дома и слышал, что если за неделю он пару раз выходил ненадолго, то хорошо. А потом помер.
        - А как ты узнал, что он помер?
        Из квартиры раздался сердитый плач. Стас гаркнул жене, чтобы она успокоила ребенка, прикрыл дверь и вышел на площадку.
        - Дети - это цветы жизни, но не круглыми сутками. Когда они устраивают вечерние оры, это просто… Короче, хоть вешайся. Но вечер - это время жены, я типа отдыхаю. Как узнал, что он помер? Катька приехала и постучалась ко мне. Говорит, что ее жилец на звонки не отвечает, просрочил оплату, чего за ним не водилось никогда. Ну, мы заподозрили плохое, возраст-то у него был немолодой, и вызвали участкового. Он дверь вскрыл, а жилец на кровати лежит, давно помер. Запаха, что удивительно, сначала не было, а потом как дошло… Катька всю мебель из квартиры выбросила, но ремонтировать ничего не стала. Просто закрыла квартиру - и все, с тех пор здесь не появлялась. Я видел несколько раз риелторов, которые приводили клиентов на покупку, но, видимо, что-то не срасталось, квартира пустая.
        - А на случай потопов?
        - Ключи она мне оставила, но я не заходил туда ни разу.
        - Можем зайти?
        - Зачем? Говорю же, квартира пустая.
        - Хочу убедиться, что с Катей все в порядке, - ответил я. - Мы повздорили несколько недель назад, и с тех пор я не могу до нее дозвониться. Вдруг она там?
        Стас покачал головой и сказал:
        - Понимаю, что ты переживаешь, но поверь мне - ее там нет.
        - Стас, открой квартиру, пожалуйста.
        Он помолчал немного и кивнул:
        - Ладно, только быстро. Катьке не говори, что я тебя впускал. А то потом будет иметь претензии ко мне, ведь ключ у меня на аварийный случай, а не для ваших амурных разборок.
        Я проигнорировал эти его «амурные» разборки. Стасу всегда было непонятно, как могут дружить парень и девушка и при этом не быть парой. Он был всегда уверен, что в такой дружбе кто-то кого-то хочет. Говорить, о чем думает, Стас не стеснялся никогда, в правоте своей был уверен, возражений не принимал, но и не настаивал, чтобы все было исполнено по его велению.
        - Спасибо! Считай, что это аварийный случай!
        Но он оказался прав - квартира была абсолютно пустая. Три комнаты без единого предмета, покрытые персиковыми обоями стены, местами засаленные и выцветшие, запыленные люстры. Не было даже кухонного гарнитура и раковины, обезглавленные трубы торчат там, где раньше была мойка. В туалете - пересохший унитаз, в ванной - засахаренная пылью ванна. Я быстро осмотрелся в квартире и понял, что здесь даже пару часов пересидеть не на чем, не говоря уже о том, чтобы спрятаться.
        На пыльном старом паркете оставались только мои следы да полукружье у двери, где топтался беспокойный Стас. Ему, видимо, было не по себе, да и мне тоже, если признаться. Я поблагодарил Стаса, распрощался с ним и поехал домой.
        Я очень долго не мог позволить себе набрать коллегу Антона, но в конце концов убедил себя, что другого выхода у меня просто нет, и позвонил. Антон занимается технической поддержкой нашего оборудования. У него был доступ к данным, которые мне нужны.
        Честно, я поверить не могу, что позволил себе попросить его пробить для меня местонахождение конкретного абонента, но я это сделал. Антон скинул мне адрес, и я поехал не раздумывая. Я понимал, что в эту самую минуту я пробиваю дно, до которого никогда не опущусь.
        Это была блочная девятиэтажка на севере Москвы, самая банальная и ничем не примечательная. Катя могла жить в любом из трех подъездов, на любом этаже.
        И снова помог Антон, который вычислил, что я стою ровно у того подъезда, где чаще всего находился абонент, которому я безуспешно пытался дозвониться. Третий подъезд. Я дождался первого же жильца, это был парень с очаровательным рыже-белым псом, на вид помесью лабрадора и лайки. Пес выглядел довольным, ухоженным и любимым, смотрел на меня с интересом, но без опаски и агрессии. Он внимательно прислушивался к нашему разговору, а потом вальяжно лег, скрестив передние лапы, и лениво наблюдал за суетой двора.
        Парень оказался словоохотливым и сказал, что Катя действительно живет в этом подъезде, но в какой квартире и на каком этаже, он сказать не может, и не потому, что не знает.
        - Сейчас очень странное время, - сказал он, аккуратно промокнув бумажным платком вспотевший лоб, - но я вас понимаю. Предлагаю поступить так: мы с Ричем поднимемся в ее квартиру и сообщим, что вы Катю ищете, и, если она захочет с вами говорить, то спустится или позвонит вам, скажет, куда идти. Окей?
        - Да, договорились.
        - Только я вас сфотографирую - так, на всякий случай, да и объяснять будет удобнее.
        - Щелкайте.
        Парень меня сфотал, позвал Рича, который неторопливо встал и последовал за хозяином в подъезд.
        Я клянусь, что перед тем, как зайти в подъезд, пес повернулся ко мне и улыбнулся!
        Вернулся парень довольно быстро, без Рича. Сообщил, что Катя дома, но попросила ее не беспокоить.
        - Я не хочу залезать в ваши разборки, - сказал он мне, - но по-человечески прошу вас уйти. Я сделал все, что мог, вошел в ваше положение и очень прошу не усложнять мне жизнь всей этой драмой.
        - Я понял вас, спасибо за помощь. У вас очень красивый пес.
        - Я знаю, спасибо, - улыбнулся он мне и пожал протянутую руку. - Всего доброго!
        Удивительно, но злости не было. Только недоумение и даже какое-то успокоение. Если бы Кате было плохо или ей нужна помощь, то теперь она знает, что я рядом. Знает, что я ее не бросил, знает, что может позвонить - и я примчусь. Знает, что мне известно, где она живет.
        Впервые спустя три недели с нашей последней встречи я возвращался домой с чуть ослабленным узлом в сердце. И, наверное, даже смогу нормально поспать.
        Очень жаль, что в тот день идея еще не нашла свое физическое воплощение. Потому что если бы я начал обращать время вспять прямо у ее подъезда, под царственным взглядом Рича, я, может быть, успел бы предотвратить стремительно надвигающуюся беду.
        Но время фатально летело вперед, не останавливаясь ни на секунду.
        6
        Катин отец умер, когда мы были в десятом классе. Сразу же после его смерти мама Кати уехала в Италию и вышла замуж. В Москве у Кати не осталось никого. Сначала мы переживали, что ее отдадут в детский дом, но мама все устроила - новый муж был неплохо обеспечен, и родительница приезжала довольно часто, чтобы примелькаться у соседей и быть на связи со школой. Так или иначе, тот факт, что Катя живет одна, никого не напрягал. И Катю, к слову, отъезд матери тоже не волновал: она восприняла все спокойно, словно это нормальное течение жизни, каким оно должно быть у всех.
        Многие ночи в те годы мы провели у Кати дома - иногда учились, иногда оттягивались с друзьями. Уже сейчас я понимаю, что это была потенциально опасная ситуация, когда группа подростков могла натворить что угодно, тем более что чаще частого мы были пьяны, и друзья были в основном одноразовыми, которые после одной ночи никогда больше не возвращались. Откровенно говоря, друзей у нас (кроме друг друга) было мало, а постоянных - совсем ничего. В институтское время Катя жила в общаге, желая полностью погрузиться в учебный процесс и студенческую жизнь, а квартиру сдавала. И, видимо, так обратно и не въехала.
        Так что позвонить было некому. Те люди, с которыми мы зависали у Кати дома в школьные годы, уже давно канули в Лету, я даже не знаю, живы они или спились, а может быть, скололись. Трехлетний период разорвал наши с Катей отношения полностью, разрубил даже хрупкие узлы знакомств со студенческими друзьями.
        Электронного адреса Катиной мамы у меня не было. Честно признаться, я не помню даже, как она выглядит, знаю только, что ее зовут Ольга, она дизайнер интерьеров, в последний раз я ее видел с очень короткой стрижкой, практически лысой. Запомнил, потому что меня шокировал очень странный способ самовыражения - в то время бритая почти наголо женщина вызывала культурный шок, и вместо того, чтобы наладить с ней контакт и выстроить какие-то отношения, я старался держаться от нее подальше.
        Наверное, в какой-нибудь соцсети я смог бы найти Ольгу: она могла быть там зарегистрирована под своей фамилией, или под той, которую носит Катя, или под фамилией своего мужа, или вовсе могла не иметь аккаунта. Я попытался прошарить несколько сетей, но никого похожего не нашел. Да если бы и нашел, что бы я написал? Здравствуйте, я Рома, помните меня? Не могу выйти на Катю? Если у них по-прежнему такие же отношения, как когда Катя была школьницей, то едва ли Ольга вообще знает, что мы с Катей продолжаем общаться после выпускного бала. А если они сблизились, то Катя по-любому рассказала ей о наших встречах и решении, которое приняла: расстаться и больше никогда не общаться. Так что Ольга не поможет…
        А нужна ли мне помощь? Вот так, положа руку на сердце? Я пытаюсь достучаться до Кати после того, как она сказала точно и однозначно: не звони, исчезни. Не этот ли вариант мы предвидели, когда расставались на долгие три года, чтобы научиться жить самостоятельно? Не это ли было оговоркой, с которой мы согласились, понимая, что, не имея сожженного моста между нами, не сможем получить то, ради чего все это затевалось? Ответ я знал.
        И с неделями, которыми я измерил пришедшую мне в голову мысль, до меня окончательно дошло: Катя встретилась со мной в первый раз для того, чтобы понять, насколько скучала. И с ходу не разобралась, поэтому пришла во второй, тогда ей все стало ясно.
        Она могла бы приказать мне исчезнуть еще в переписке, когда мы решили встретиться в первый раз, но не сказала, надеясь, видимо, что все поймет, когда увидит меня во плоти. Так и зачем я нарушаю данное и ей, и себе обещание? Зачем?
        Мне нужно оставить ее в покое и дать возможность жить. Без меня.
        7
        …из протокола судебного заседания по уголовному делу № 8169-02 в отношении подсудимого К. 1988 года рождения. Протокол ведется посредством машинописи секретарем судебного заседания Прохоренковой Ю.Ю., без использования средств фиксации. Судебное заседание по постановлению районного судьи Трофимовича С.А. проводится в закрытом режиме. Районный прокурор Стрельникова А.В., поддерживающая обвинение подсудимого К., ведет допрос свидетеля Ш., личность которого сохранена в тайне в порядке части 5 статьи 278 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в целях обеспечения безопасности свидетеля, то есть без оглашения подлинных данных о личности свидетеля. Допрос производится в условиях, исключающих визуальное наблюдение свидетеля другими участниками судебного разбирательства.
        Судом и прокурором установлены дата, время и место событий, о которых идет речь в допросе.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Ш., 33 года, не замужем, детей нет, является объективным свидетелем, поскольку до произошедших событий с потерпевшими Р. и Л., подсудимым Ш. знакома не была, неприязни не испытывает, показания дает о том, чему была свидетелем. Свидетель, скажите, при каких обстоятельствах вы познакомились с потерпевшими Р. и Л.?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Я возвращалась домой после занятий в фитнес-клубе, было около девяти часов вечера. В тот день у меня была насыщенная тренировка, и я очень устала. Лил дождь, зонта у меня не оказалось, поэтому, выйдя из клуба, я сразу же попыталась вызвать такси. Но оператор сказала, что из-за дождя спрос на такси очень высокий, и ожидать машину можно только через час. В общем, я вышла на дорогу, укрывшись под деревом, и пыталась поймать попутку. Остановилась машина - темно-серая иномарка, джип. Я сразу же отошла, потому что увидела, что за рулем сидел мужчина, который не вызвал у меня доверия.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Почему этот мужчина не вызвал у вас доверия?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Я не хочу показаться нацисткой.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Я все же попрошу вас ответить на вопрос.
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Потому что мужчина за рулем был кавказской национальности и вел себя слишком вольно. Он сразу начал обращаться ко мне на «ты», называть «красоткой» и предлагал довезти куда угодно, даже на край света. Я посчитала его поведение недопустимым и извинилась за отнятое время.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Но он не уехал?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Совершенно верно, он не уехал. Тогда я попыталась отойти дальше и продолжить голосовать, а сама подумала, что, наверное, лучше вернуться в клуб, вызвать такси и дождаться машину. В клубе есть салон красоты и… В общем, занятие себе я найти могла.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Что было дальше?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Машина была тонированная, и я не видела, кто был на заднем сиденье. Стекла опустились, я увидела двух девушек. Одна из них, что сидела возле окна, была, как мне показалось, пьяна, но не сильно. Она сказала мне, что если мне нужно добраться до дома, то лучше этого варианта в такой ливень я не найду. И что если водителю потребуется женская ласка, то у него на заднем сиденье аж целых две горячих девчонки моложе меня (что объективно было правдой), которые с удовольствием его согреют. Но если я захочу, то я могу присоединиться и стать четвертой.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Как вы на это отреагировали?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш. (ПОСЛЕ ДОЛГОГО МОЛЧАНИЯ): Я не была против.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Вы сказали, что, когда только машина остановилась и вы увидели водителя, он не вызвал у вас доверия. Что изменилось?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Девушки, сидящие в машине, не выглядели как девушки, которые продают свое тело за деньги, и они не выглядели напуганными или как-то, что могло меня встревожить. Я не испытывала страха, подумав, что если они не боятся, то и мне не стоит. Плюс перспектива меня действительно заинтересовала.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду под «перспективой», которая вас заинтересовала.
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Я понимала, что есть очень высокая вероятность вступить в сексуальные отношения с этим мужчиной и этими девушками.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Уточните, пожалуйста, какая именно перспектива вас заинтересовала? Вступить в отношения с каждым по отдельности или со всеми сразу?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш. (ПОСЛЕ ДОЛГОГО МОЛЧАНИЯ): Со всеми сразу.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Уточните, пожалуйста, вам знаком подсудимый?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш. (ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОСМОТРЕЛА НА ПОДСУДИМОГО): Да, это водитель того самого джипа темно-серого цвета.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: А девушки на фотографиях, которые вы видите на экране в этом зале суда, вам знакомы?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш. (ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОСМОТРЕЛА НА ФОТОГРАФИИ НА ЭКРАНЕ): Да, эти девушки сидели в машине подсудимого, это их я видела.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Прошу внести в протокол, что свидетель Ш. опознала подсудимого и потерпевших Р. и Л. и показала, что видела потерпевших в машине подсудимого. Свидетель, скажите, вам не показалось, что девушки были взволнованы, напуганы? Создалось ли у вас впечатление, что они находятся в машине помимо своей воли?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Нет, однозначно нет. Обе девушки были расслаблены. Та, которая со мной разговаривала, курила тонкую сигарету и стряхивала пепел себе под ноги, прямо в салоне машины. Увидев их, я сама успокоилась - можно сказать, мне передалось их спокойствие. Я бы сказала, что они были безмятежны.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Допускаете ли вы, что они могли быть в состоянии алкогольного или иного опьянения, которое не позволяло им оценить обстановку объективно?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Нет, девушки были выпившие, но не пьяные.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Ранее вы сказали, что та девушка, которая с вами разговаривала, - уточняю для протокола, что речь идет об Л., - была пьяна, но не сильно.
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: И я это подтверждаю: она была выпившая, то есть пьяна, но не сильно, это одно и то же. Отвечая на ваш вопрос: нет, они не были пьяны настолько, что не могли понять, что происходит.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Что было дальше?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Я села в машину. Всю дорогу молчали. Я была взволнована, но не от страха или чего-то такого, я была сексуально возбуждена. Мужчина за рулем никак себя не проявлял, следил за дорогой и ни с кем не разговаривал. За пределы знакомого мне района мы не выезжали, и дом, к которому мы приехали, был мне знаком - он находится в нескольких кварталах от моего собственного. Мы вышли из машины, водитель ее запер, мы вошли в подъезд, поднялись на третий этаж и вошли в квартиру. Это была квартира подсудимого; он открыл двери, выдал всем тапочки, потом провел нас на кухню, а сам отправился в душ. Л. налила мне бокал вина, и я не успела его допить до дна, как из ванной вышел абсолютно голый водитель джипа и позвал всех в комнату. Мы вошли в комнату и практически сразу же занялись сексом.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Секс был добровольным?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Да, полностью. Никто никого не заставлял. Мужчина лег на кровать и пригласил всех к нему присоединиться. Мы разделись и легли тоже.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Что было дальше?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Мы занимались сексом несколько часов, а потом я сходила в душ, вызвала такси и уехала домой. Телефонами мы не обменивались, связываться друг другу не обещали. Когда я уходила, Л. и подсудимый продолжали заниматься сексом, а Р. спала.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Р. была жива?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Да, когда я уходила, Р. была жива. Л. и подсудимый занимались сексом, и я разбудила Р., чтобы она закрыла за мной дверь.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: У вас не создалось впечатления, что Р. боится? Или что она плохо себя чувствует?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Она была в порядке, правда, не говорила со мной вообще. Она улыбнулась мне на прощанье и закрыла за мной дверь. Если бы она хотела уйти, она могла бы это сделать - дверь была открыта, ее вещи лежали на полу, а подсудимый был занят сексом с Л.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Больше подсудимого, Л. и Р. вы не видели?
        СВИДЕТЕЛЬ Ш.: Нет, не видела.
        Следующие три вопроса, задаваемых свидетелю, были исключены из протокола по ходатайству адвоката Шушарева П.Н., защищающего интересы подсудимого.
        8
        Ночью со мной случилась паническая атака. Это у меня наследственное. Такими приступами страдает мама всю жизнь. В теории я знаю, что нужно делать, но в своей взрослой жизни я с ними не сталкивался, и уж тем более не сталкивался один на один. Всегда рядом были мама или Катя.
        В прикроватной тумбочке лежит лекарство, что-то производное от валиума, которое мама регулярно получала по рецепту врача и щедро отстегнула мне пару пластинок несколько лет назад на всякий случай. Приступов у меня не было очень давно, и это была скорее мера подстраховки.
        Во время приступа нужно выпить одну таблеточку, лечь и постараться расслабиться, но это довольно сложно сделать, когда горло перехватывает спазм, лоб покрывается липкой пленкой теплого пота, сердце вылетает из груди и мне кажется, что я делаю свои последние вздохи на этом свете. Раньше никогда не хватало ночью, и я всегда предчувствовал беду. А сегодня проснулся за несколько мгновений до того, как накрыло, и, естественно, не успел ничего сделать, пришлось получить по полной. Меня трясло, потолок и пол менялись местами с огромной скоростью, головокружение было неимоверным - круче, чем десяток мертвых петель на экстремальных горках. Подушка пропиталась потом. Встать с кровати и куда-то пойти не мог - конечности окаменели, словно их закатали в бетон. Я натурально умирал; неудивительно, что это так страшно.
        Спустя какое-то время (казалось, что прошли часы) меня перестало трясти, как подыхающего мотылька, и я смог встать и доковылять до туалета, где меня с мучительной болью вывернуло. Держась за стену, я заполз в душевую кабину и включил прохладную воду. Тугие струи врезались в кожу и прорывались до костей. Чувствуя, как мне легчает, я задышал полной грудью, поднялся в кабине и сделал воду теплее, чтобы не мерзнуть.
        Стало легче, но я все еще боялся ложиться в кровать, поэтому выпил таблетку, заварил себе чаю с мелиссой и сел на кухне, включив свет во всей квартире. Мама говорила, что, если не обратиться за помощью, атаки могут стать постоянными, и каждую ночь я буду просыпаться как сегодня и прочно сяду на таблетки. Надо записаться к психотерапевту, однозначно надо. Становиться валиумным наркоманом я не собираюсь.
        Когда такое случалось в детстве и подростковом периоде, маме или Кате удавалось купировать приступ. Меня просто гладили по голове и успокаивали, я крепко засыпал и не боялся, что приступ настигнет меня во сне. Но сейчас рядом нет никого, и успокоиться самому не получилось.
        Маме я, естественно, ничего не расскажу. Помочь она не сможет, только будет переживать и названивать мне каждые полчаса, боясь, что я свалился в приступе где-нибудь в метро. Воображение у нее развито не хуже моего, поэтому в ее понимании упаду я обязательно на рельсы в момент прибытия поезда. Она до сих не знает, что я езжу на машине, потому что тогда точно сляжет от стресса. В нашей семье никогда не было нормальных водителей, да и вообще управление транспортным средством у нас воспринимается как какое-то достижение, которое доступно не каждому. Отец, едва получив права, смял об задницу крутого джипа передний бампер нашей новехонькой BMW в свиной пятачок. Чтобы починить зад джипу, пришлось и продать BMW, и еще кредит взять. В общем, теперь отец ездит только с водителем, как и мама.
        С тех самых пор, как родители перебрались в Орел, где у отца образовался бизнес вместе с его одноклассником, я редко с ними вижусь. Съездить на выходные к родителям можно, но на дорогу нужно потратить много часов, поэтому сейчас мы общаемся по видеосвязи, и мне, в принципе, хватает. Хотя по маме я скучаю, а вот по отцу - не очень. Все мое детство он пытался найти дело, которым будет заниматься самоотверженно, а не работать «на дядю», и эти муки отца провоняли все мое детство, заставляя думать, что отец неудачник, раз не может делать то, что на самом деле хочет, - работать на себя. Ежедневные отчеты об унижении, которое он вынужден терпеть, чтобы заработать на еду, и сокрушения об огромных деньгах, которые его трудом заработались и все до единой копейки достались «дяде», угнетали. В моих глазах отец был слабым человеком, которого все использовали как хотели. Не понимаю, отчего его так бесила перспектива работать на кого-то, зарабатывая при этом столько, сколько нужно для комфортной жизни? Ну, сейчас у него есть то, что он хотел - бизнес по перепродаже подержанных иномарок, весьма успешный:
настолько, что из трехкомнатной квартиры в Москве они переехали в огромный загородный дом под Орлом. Честно признаться, я не знаю, сколько отец вложил в этот дом, но выглядит он очень дорогим. Одно плохо: оттуда добраться до поликлиники или какой-нибудь внятной инфраструктуры можно только на машине, что не очень удобно, особенно маме. И это заставляет за нее переживать, ведь приступ панической атаки может случиться в любую секунду, и не всегда понятно, что его вызывает.
        Например, приступ могли спровоцировать этот жуткий месяц, в течение которого я осознал, что Кати в моей жизни больше нет, и понимание, что на работе пришел полный и однозначный капец. Как я и предполагал, начальник решил свалить и ждал подходящего предложения от другой компании. Но я думал, что у меня в запасе есть несколько лет, ну минимум - месяцев, а лучше год. Мне нужно было личное время, когда я смогу написать свой код, который заставит машины оборачивать время вспять, но начальник известил всех, и в том числе меня, что покинет компанию через две недели. Это было три недели назад, и уже неделю начальник - не я. Руководство приняло решение назначить руководителем нашего отдела начальника из другой продуктовой линейки, объединив отделы под ее началом. Сначала я расстроился, что выбрали не меня, а потом пришел в отчаяние: у этой дамы такие шары, которые мне и не снились даже.
        Первым делом она ввела систему мониторинга компьютеров, которая раз в сутки (в не известное никому время) копирует всю информацию, хранящуюся на компьютере, а также на подключенных к нему внешних дисках и облачных хранилищах; фотографирует рабочий стол на мониторе каждые пятнадцать минут и проводит сканирование, определяя, чем занят сотрудник. Она также ввела систему «Идея на миллион», включив в бонусный план каждого сотрудника минимум пять идей в месяц, которые мы должны были проработать и презентовать на общем совещании. А еще завела систему электронного контроля за прибытием в офис и походами в столовую, туалет и на улицу. Раньше я любил выйти и размяться, прогуляться в парке, постоять в курилке с коллегами или выпить кофе в «Старбаксе». Теперь это порицалось!
        Но, как всегда говорит моя мама: все, что ни делается, - все к лучшему.
        9
        Совсем не удивительно, что в моей голове прочно поселилась мысль бросить все к чертовой матери и заняться «Большим братом». Правда, для этого нужно решить важный вопрос: ресурсы. В это емкое слово вкладывалось многое - и люди, и помещение, и техника, и деньги на все это. И если предположить, что мой развод с «Передовыми технологиями» может пройти удачно, быстро и принести мне немало денег, то их явно не хватит на то, чтобы сосредоточиться только на «Большом брате».
        Я перестал писать Кате, перестал думать о ней специально, и понемногу тревога отпускала, но приходила тоска. Я не знаю, почему она пришла только сейчас, а не раньше, - например, в первые дни нашей трехлетки, - но это случилось сейчас. Я думаю, это как-то связано с тем, что трехлетку я воспринимал как перерыв, а теперь это расставание.
        И, казалось бы, ведь она не мертва, ведь она мне не жена и даже не девушка, не сестра и не мать. Но отчего так больно? Этому вопросу я посвятил несколько дней, и все равно ответ пришел ко мне извне - от мамы.
        Мы созваниваемся каждый день. Иногда в обед, но обязательно - по вечерам. В один из таких звонков мама сама подняла вопрос о Кате.
        - Вы так и не стали общаться снова? - спросила она.
        Конечно же, мама была в курсе, что у меня есть Катя. И она знала, что три года назад мы решили сделать в наших странных (для нее) отношениях перерыв. Она так их называла потому, что не видела ни у меня, ни у Кати тяги в сексуальном плане, не было влюбленности и того, что обычно происходит между мужчиной и женщиной. Мы - друзья, и это было видно всегда и невооруженным глазом.
        Но мама не знала, в чем смысл этого перерыва. Тогда я не рассказал ей, потому что даже не подумал, что ей может быть понятна цель такого решения. А сейчас, когда три года минуло и уже давно не кажется, что мама глупее меня, мне стыдно признаться, что мы с Катей посягнули на святое: испытать дружбу временем.
        - Нет, мы не общаемся. Раньше было какое-никакое общение, но и оно иссякло.
        - Дай угадаю: ты удивляешься, почему тебе это причиняет… м-м-м… душевную боль?
        Вот в чем мама неумолима, так это в стереотипах. В ее понимании мужик - черствый сухарь, в котором нет ничего тонкого. Нет того самого вещества, которое есть в каждой женщине и которое в народе называется «тонкой душевной организацией». По ее пониманию, у женщин эта организация выглядит как сложная система сообщающихся сосудов, в которых плавает невесомая бледно-розовая эфирная душа, а у мужиков вместо этого - огромный закопченный ломоть из окаменелых слюней и слипшихся волос.
        - Да, мама, - с раздражением ответил я, - я испытываю нечто такое, что женщины могли бы назвать «душевной болью». Представь себе.
        - Не хами матери, - строго сказала мама, - вы с отцом взяли в последнее время моду мне дерзить. Отхожу вас обоих солдатским ремнем, оптом. Отсыплю по первое число при первой же встрече, запомни мои слова.
        - Мама!
        - И не мамкай, давай я лучше помогу тебе с этой твоей болью.
        Я приготовился слушать какую-нибудь отповедь вроде того, что сросшиеся души людей при разрыве кричат от боли, и люди это слышат. Мужчины, конечно же, слышат хуже, чем женщины, ведь у женщин более утонченный слух на такие вещи. Но я всегда был немного более ранимый, чем полагается настоящему мужику, и в моем ломте слюни отливают розоватым…
        Но мама сказала совсем другое.
        - Нет ничего странного в том, что ты ощущаешь боль. Я помню, как вы с Катенькой дружили. У вас было по-настоящему. Хотя сомневаюсь, что к дружбе можно применить «настоящая». Дружба или есть, или ее нет. Такие чувства не могут исчезнуть бесследно, это понятно. Это ведь то, что люди называют любовью, только без секса. Я бы так определила дружбу - любовь без сексуальной составляющей. Уважение, взаимный интерес, эмпатия, доверие, готовность делить горести и радости… Все то же самое. Считай, что ты потерял любовь. И не удивляйся, что тебе больно. Так и должно быть. Это означает, что ты человек. И что у тебя есть чувства.
        В горле набух ком. Я не ожидал, что мама так глубоко понимает мои чувства, если даже я не осознаю их до конца. Мне захотелось поделиться с ней всем, что происходит в моей жизни. И я рассказал ей о работе, о своих мыслях бросить все и начать свое дело. И, на удивление, нашел в маме союзника.
        - У твоего отца дела идут совсем неплохо, - сказала она мне. - А тебе скоро тридцатка: ни ребенка, ни котенка. Начинай что-то свое, это гены, сына. Ты не сможешь работать «на дядю», пожалей свою будущую жену - найди себя до того, как найдешь ее. Уж я-то наелась этих поисков за жизнь. Лучше бы за военного замуж вышла, там хотя бы понятно, куда и зачем мы постоянно переезжаем.
        - Мама, ты переехала всего раз.
        - Мне хватило. Как вспомню этот ужас, так руки трястись начинают от злости. Чего я только ни пережила с этим переездом! Твоему же отцу было на все плевать: какие обои, да какая грузовая компания, да во что чайный сервиз упаковать. Все - я, все на моих хрупких плечах.
        Тут я спорить не стал. Переездом действительно целиком и полностью занималась мама. От сборов до ремонта дома. Отец был в полубезумном состоянии, озабоченный проектами и новыми клиентами, а вся эта хлопотня легла на маму.
        - И с деньгами мы поможем, - сказала она, - поддержим твои штаны, когда совсем исхудаешь.
        - Спасибо, мама.
        Этот разговор, длившийся на удивление недолго, вселил в меня какие-то силы. И я начал разводить бурную деятельность прямо с утра. Первым делом сообщил начальнице, что хочу уйти. Она восприняла новость спокойно и только спросила: «Когда?» Я сказал ей, что у меня нет предложений и я хочу заниматься своим делом, поэтому срок особого значения не имеет.
        В конце дня со мной связались из HR и предложили побеседовать. Я ожидал, что они будут уламывать остаться, но ничего подобного. Мне разъяснили процедуру, спросили мнение по поводу выходного пособия и предложили подписать бумаги. Я прочитал их внимательно и подписать отказался.
        - Можете объяснить причину? - спросила девушка из HR. У нее были очень красивые глаза, и я загляделся. Она смотрела на меня ласково и участливо, и, зная нашу компанию, я понимал, что ей от меня что-то нужно.
        - Елизавета, в бумагах написано, что все исключительные права на результаты интеллектуальной деятельности, которые я создал, отходят к работодателю.
        - Верно, так по закону.
        - Если бы это было по закону, не потребовалось бы ничего подписывать, - возразил я. - А если вы что-то просите подписать, значит, это не по закону, и я могу забрать права с собой.
        На том разговор закончился, и мы вернулись к нему только спустя неделю. В более обширном составе: присутствовали юристы, много важных шишек и директор по персоналу. На встречу я пришел с адвокатом, которого нашел по объявлению в интернете. Там-то и выяснилось, что принадлежащие мне права, которые я действительно мог забрать с собой, стоят ни много ни мало целых двадцать пять моих окладов! Ошарашенный, я согласился передать все права и подписал бумаги. Мне пришлось отстегнуть адвокату целый оклад, но, учитывая, что я рассчитывал только на три, плюсов оказалось больше.
        Теперь я был свободен и мог заняться «Большим братом».
        10
        Зал судебных заседаний - это центр напряжения. Несмотря на то, что еще никого не было, в воздухе потрескивало. Это был большой, красивый зал с деревянной мебелью - скамьями в два стройных ряда, массивным столом судьи и креслом, больше напоминающим трон. Зрителей от процессуальной сцены отделяла величественная перегородка, с одной стороны которой вросла прутьями в потолок угнетающего вида клетка с потрескавшейся скамьей, а в середине зала стояла трибуна для дачи свидетельских показаний. Напротив клетки висела большая плазменная панель, на которой лениво вращался логотип суда. Пахло мебельным полиролем и архивной пылью.
        Потерпевшие и их родственники приходили за возмездием, хоть государство его никому и никогда не обещает; подсудимых приводят за карой, хотя по закону ее быть не может. Свидетели, эксперты, судебные секретари и прочие клерки приходят, чтобы выполнить долг, хотя никто им не сказал точного определения этого их долга. И каждый надеется, что центром внимания и осуждения станет кто угодно, только не он.
        Я чувствовал себя ровно так же, поэтому и пришел пораньше, до начала судебного заседания. Освоиться, не бояться стен и понять, что этот зал - самое обычное помещение, в котором происходят самые обычные вещи. Люди говорят, спорят, что-то выясняют, а потом один человек, которого наделили властью, куда-то уходит и принимает решение, а все остальные обязуются его исполнить. Разложив все на примитивном уровне, я приказал себе успокоиться.
        Я справлюсь. Я должен справиться.
        Первой в зал вошла прокурор Анастасия Викторовна. Ей было чуть за сорок, но выглядела она очень хорошо, и не сказать, что всю ночь не спала, как и я. Загорелая, отдохнувшая и всегда улыбающаяся, хотя улыбка ей не идет, как ни странно. Наверное, в своей жизни я впервые встретил такого человека. Улыбка делала из ее строгого лица смешную гримасу, которую не стоило демонстрировать общественности. Анастасия Викторовна была в прокурорской форме, сильно смахивающей на старую милицейскую; короткие волосы зачесаны назад и прижаты стальным ободком. В руках две толстые папки с документами, бутылка воды и мобильный телефон. Она сложила вещи на столе и подошла со словами:
        - Доброе утро, Роман.
        - Здравствуйте.
        - Когда начнется судебное заседание, вам придется выйти. Вы свидетель и не можете до выступления слушать происходящее.
        - Я понимаю, - ответил я и спросил: - Сейчас уйти?
        - Нет, судья застрял в пробке, процесс начнется минимум через полчаса. Хотите, обсудим еще раз ваше выступление?
        - Думаете, стоит?
        - В моей практике такого еще не было, и неплохо пройтись хотя бы по основным моментам. Дело все-таки деликатное.
        Ну да, еще бы. Деликатнее не придумаешь. Все дело, которое было тщательно сшито, развалилось от моих показаний. Но я не собираюсь никого осуждать, поскольку виновата в этом только Анастасия Викторовна, она и больше никто. И она признала вину и придумала способ, как все исправить. Нашла меня спустя несколько месяцев после гибели Кати. Просто позвонила и сказала, что ей очень нужна помощь, потому что иначе случится страшное.
        В тот день мне было плевать, что может произойти у невзрачной скалящейся женщины. Я потерял Катю и ушел с работы, надеясь за несколько недель допилить «Большого брата», но не продвинулся ни на шаг. Творческий порыв испарился вместе с горем, которое выветривалось быстрее, чем того позволяли приличия. Сороковой день после ее смерти я встретил без слез, а только с легкой тоской, которая не помешала напиться тем же вечером в баре и уехать домой с двумя девушками наилегчайшего поведения. Утром оказалось, что они вовсе не проститутки, поскольку очень оскорбились, когда я попросил выставить счет.
        Анастасия Викторовна ворвалась в мою жизнь телефонным звонком, сообщив, что только я могу предотвратить серьезную судебную ошибку, которая вот-вот произойдет. И это не терпит отлагательств. Она попросила бросить все и выслушать. Учитывая, что из дел на тот момент были только туалетные, я согласился и продиктовал адрес, и она заявилась, продемонстрировав мне саблезубую улыбку, от которой стало тошно.
        Ее рассказ поверг в шок. Но еще больше я был шокирован, что в таком деле помочь может только обычный человек и только словами, не подкрепляя их ничем.
        - Понимаете, - сказала она, - дело очень тонкое и деликатное. Вы обязаны исправить ошибку, которую я совершила. Ни я, ни судья не можем дать делу задний ход, это против закона.
        - Но есть адвокат. Подкиньте идею ему.
        - Этого сделать не могу, тогда у судьи не останется выбора, кроме как оправдать подсудимого, а это невозможно. Несмотря на то, что я только что сказала… в общем, достоверных доказательств, что подсудимый полностью невиновен, на сегодняшний день нет. Но есть свидетели и основания полагать, что в одном из двух вариантов я ошиблась. Но в каком именно, я не уверена.
        - Так, может быть, для этого и нужен суд, чтобы разобраться и осудить виновного?
        - Для этого надо, чтобы на скамье было двое подсудимых, - сказала Анастасия Викторовна, - а там только один.
        - Ну так подсадите еще одного.
        - Так нельзя, - сказала прокурор. - Это так не работает.
        - И поэтому вы просите солгать в суде?
        - Я не прошу вас лгать в суде, я прошу вас деликатно сказать правду, поскольку пороть все напролом нельзя, это может быть чревато, - поправила меня Анастасия Викторовна.
        - И все же я не понимаю, почему нельзя сказать судье как есть и попросить ее или его помочь с процессуальными деталями, - сказал я.
        Действительно было непонятно. Да, есть ошибка. Прокурор признает. Почему дело нужно оборачивать вспять не правильными способами, а прибегать к суррогату из лжи и недосказанности? Разве так можно?
        - Судья в курсе, - ответила Анастасия Викторовна, - и именно поэтому я здесь. Вы - единственный выход. Если откажетесь, то подсудимый получит приговор, а тот человек, который должен быть на его месте, останется на свободе.
        - Звучит как бред, - сказал я.
        - Подумайте, пожалуйста. Есть два дня. Если согласитесь, проработаем выступление. Предстанете перед судом и исправите мою ошибку. Прошу вас подумать дважды.
        И ушла, оставив меня размышлять с тем наискуднейшим объемом информации, который был. Она не ответила на вопросы, не согласилась посвятить в детали и не объяснила, почему я оказался кому-то что-то должен. И почему не могу принять решение один раз, зачем обязательно думать дважды.
        За два дня ничего не изменилось. Код «Большого брата» завис на моменте, который ранее я упустил. Теперь предстояло вернуться на несколько шагов и переделать заново. Для этого требовались мужество и куча времени. По сути, и то, и другое было, но вот с волей не дотянул.
        Я старался отбросить мысли о необходимости принять решение о предстоящем судебном процессе, чтобы сосредоточиться на коде, но не получалось. Сначала думал, что пугает только перспектива сказать неправду. Но на самом деле - принять решение: выступать в суде или нет.
        Как только я решил, что выступать буду, дело сразу пошло. Не то чтобы я сразу же преодолел затык в работе, нет, но я хотя бы понял, в чем дело, а дальше - дело техники: раскрутить на винтики и снова собрать.
        Во второй раз Анастасия Викторовна приехала поздно ночью, почти в половине второго. Сильно извинялась в предварительном звонке, но так же деликатно настояла на встрече, поскольку дело продолжает быть неотложным. Мне пришлось принять душ, ведь весь день я провел за компом и порядком протух, а к дамам я в тот вечер не собирался, поэтому увалился спать вонючкой, решив утром поменять простыни.
        Выглядела она не лучше моего, пахла примерно так же. За чашку горячего кофе благодарно осклабилась, отбив настроение быть гостеприимным хозяином. Потом уселась в кухне в мое кресло, подобрав под себя ноги, и на несколько мгновений закрыла глаза, держа чашку в руках. И уснула аж до храпа. Пришлось кашлянуть, чтобы она пришла в себя. Видимо, конфуз ее смутил, потому что она снова показала зубы в благодарность, что разбудил, и эта ее благодарность пугала.
        - У вас удобное кресло, а день был насыщенным, - извинилась она, все еще не стерев с лица улыбку. - Прошу прощения. Что вы решили по поводу моего сообщения два дня назад?
        - Я решил, что дам показания, - ответил я. - Но на условиях.
        - Каких?
        - Лжесвидетельство в суде - уголовно наказуемое деяние, и я хочу получить гарантии, что мне за это ничего не будет.
        - А вам будет, - ответила Анастасия Викторовна. - Еще как будет. Если об этом кто-то узнает, то будет. И я обязана предупредить. Когда на скамье окажется тот самый человек, адвокаты будут проверять каждую ниточку в ваших трусах на предмет лжи. И если что-то унюхают, нам несдобровать.
        - Нам с вами?
        - Как видите, главная гарантия - это я, - ответила она и кисло улыбнулась. - На вашей кухне. Если лодка пойдет ко дну, то в ней мы будем вдвоем.
        - А как же судья?
        - А судья при чем? У судьи есть несколько вариантов, как поступить. И не факт, что он примет нашу сторону, когда я, образно говоря, в суде разденусь догола и попрошу считать это актом творчества. Он может назвать это неуважением и наказать.
        - А меня?
        - А вас посчитать заблуждающейся стороной процесса и попенять. В любом случае на этом этапе вам ничего не угрожает. В опасности будете во втором процессе, когда дело дойдет до нового суда.
        - То есть как это будет? Я понимаю, что вопросы кажутся глупыми, но прошу объяснить на пальцах.
        Она вздохнула и поставила пустую чашку на стол. Я переместил ее в раковину.
        - В текущем процессе достаточно доказательств, чтобы судья ушел в совещательную комнату и вынес по делу приговор. Далее будет вот что: рано или поздно выяснится, что осужден не тот. Найдутся обстоятельства, которые вскроют и ошибки в свидетельских показаниях, и откровенную ложь, и пропавшие вещдоки, которые не вшивались в дело. И на этом основании дело будет пересмотрено, осужденный оправдан и отпущен, а все участники процесса призваны к ответу. Все тайные свидетели станут явными и будут с пристрастием допрошены, и никто им не поможет, никто не защитит. Они просто вылетят в трубу осуждения и будут покрыты позором и уголовным наказанием. Начнется новый суд, который, скорее всего, развалится, потому что показания и доказательства ранее были установлены в суде и легли в основу обвинения другого человека. Их, скорее всего, отбреют все до одного, а ресурс-то исчерпаем. Доверия к свидетелям нет, вещдоки дисквалифицированы, подсудимый потребует присяжных, которым адвокаты за тысячу долларов в час в красках опишут, что по эпизодам осудили человека да оплошали и сейчас снова пытаются ошибиться. Перспектива
очень и очень слабая - скорее всего, в этом развитии оба подсудимых окажутся добропорядочными мальчиками, а девочки, я хочу подчеркнуть - обе, в могилах.
        Анастасия Викторовна с грустью посмотрела на чашку в мойке. Пришлось сделать еще кофе. Взяв в руки вторую чашку, она легонько улыбнулась - наверное, зная, что неподготовленным людям ее улыбка во всю ширь не нравится, - и продолжила:
        - Судья внезапно перенес заседание на завтрашнее утро. Поэтому я задержалась, готовилась к процессу. Собственно, здесь я по той же причине: подготовка еще не закончена. Если завтра вы выступите в суде с показаниями, которые сейчас обсудим, то судья, если будет в себе, отправит дело на дополнительное расследование и оставит подсудимого за решеткой. Я смогу управлять расследованием и потребовать, чтобы свидетелей передопросили, а улики перепроверили. Теперь, когда есть заключение от судебно-медицинских экспертов, я докажу следователю, что он ошибся, обвинив только одного человека. Я не уверена, что он вообще виновен, но это надо тщательно расследовать. В условиях суда это невозможно.
        - Но как так получилось, что свидетели наврали?
        - Никто не наврал, - сказала Анастасия Викторовна, управившись со второй чашкой кофе, - все сказали правду. Недосказали кое-что и кое-что приукрасили. Я понимаю, что в нескольких деталях произошла путаница, которую вы можете принять за ложь, но прошу не забывать, что дело действительно деликатное…
        - Этим вы пытаетесь оправдать вранье?
        - А какой еще выход? Я точно так же сидела на кухнях десятка свидетелей и просила их дать показания так, чтобы они вписались в общую логику. Никто ничего не видел, никто ничего не может доказать. И ваши показания ничего не докажут. Все, что они сделают - внесут смуту в текущий процесс. А дальше будет работать следственная группа. Но уже под моим контролем.
        Я смотрел на уставшую женщину и не понимал, почему я собираюсь ей помогать. Кате уже было все равно: где бы она ни была, едва ли завтра спустится на землю, чтобы посмотреть на процесс. И даже если случится справедливость, - пусть не завтра, а через несколько месяцев (ладно, пусть лет), - ей от этого легче не станет. Она от этого живой не вернется. А я вполне легко могу вырастить толстенные геморроидальные шишки и рискнуть не только репутацией, но и жизнью, потому что чую, что под «деликатным делом» понимается какая-то увесистая шишка, которую отмазали, а она зарвалась и сейчас начала творить чудеса. И проще шишку посадить, чем контролировать.
        И, в общем-то, плевать на них всех: отмазанного, подсудимого, лжецов в этом процессе, равно как и на Анастасию Викторовну и судью, который не может протрезветь от одурманившей его гордости и понять, что собирается осудить невиновного. На всех с высочайшей колокольни!
        Но я все же в зале суда, чтобы сказать то, что требуется. Тому причина - Катя, которая в последнюю нашу встречу доверила секрет и попросила охранять его так, словно он был моим. И это выступление - не дань уважения Кате и не помощь ей, это выполнение обещания. Если завтра я не развалю процесс, то виновный человек будет безнаказанно жить дальше. Будет думать, что ему все позволено и он неуловим, непобедим и никакие законы не писаны. И эта маленькая Катина жизнь, доверенная мне, не будет стоить ничего. Этого допустить я не могу.
        11
        В последний раз я видел Катю осенним вечером, когда она сама позвонила и попросила приехать на Ленинградский вокзал. Сказала, что хочет поговорить и будет рада увидеться.
        Первой мыслью было отказаться. Я ведь решил, что должен дать ей возможность жить самостоятельно. Жить, не оглядываясь на меня. Жить без расчета на мою помощь.
        Но приехал.
        Я совсем не удивился тому, что она выпившая. Не то чтобы прямо вдрызг, но за руль точно нельзя. Видимо, выпитое сняло барьеры, и, завидев меня, она вскочила с места и кинулась обниматься, попутно сообщая, что скучала.
        Место для встречи она выбрала странное - уличная веранда питейного заведения, выходящая на загруженную Краснопрудную улицу. Был прохладный пятничный вечер, машин много, а вот людей в заведении совсем нет. Мы единственные, не считая выпивающих официантов за соседним столиком. Как оказалось, славу этому заведению приносили не только сервис и кухня, но и цены. Официанта ждали минут двадцать пять, а заказ принесли, когда мы собрались уходить. При этом еда была холодной и невкусной, а счет - астрономическим. Если бы мы пришли сюда, чтобы приятно провести вечер за едой и выпивкой, то, конечно же, были бы очень расстроены. Но мы собрались здесь совсем не за этим.
        Катя некоторое время трепалась ни о чем, стараясь не выдать волнения, но я видел, что ее что-то тревожит. Как будто было что-то, что она хотела рассказать, но мучительно оттягивала момент, потому что не понимала, чего хочется больше: рассказать или сохранить в тайне.
        В какой-то момент беседа подошла к той точке, когда приходится принимать решение: или говорить то, ради чего собрались, или прощаться и расходиться. Я не торопил, решение должно быть за ней.
        - Я совсем запуталась, - сказала она наконец. - Я уже не знаю, что хорошо, а что плохо.
        Я молчал. Этого было слишком мало и могло означать что угодно. Больше не попадусь. Если Катя что-то действительно собиралась рассказать, то пусть говорит сама. Ничего вытягивать не стану. Я решил это твердо, и пришлось прикусить себе язык, чтобы не начать спрашивать.
        - Алкоголь мне действительно помогает, - продолжила она, - и я не знаю, как бы я справлялась на трезвую. Я пробовала перестать. Но тогда в голове происходит что-то страшное. Там кто-то начинает жить и рассказывать, как я неправильно поступила и продолжаю поступать. Это даже не кто-то - это что-то, это паразит. Он питается жизненными силами, не дает встать с кровати, не дает жить. Он выедает изнутри, пока я трезва. Как только я выпиваю, отступает. Только дозу приходится увеличивать. Сначала помогало немного, а потом, после пары бокалов, я продолжала думать и обдумывать, раз за разом. Поэтому трезвой я практически не бываю. Я ничего не рассказала бы тебе на трезвую голову. Вот только выпив, говорю.
        Она ненадолго замолчала, чтобы допить пиво из горла, игнорируя условно чистый бокал. Отставив пустую бутылку подальше, сказала:
        - Я хочу рассказать тебе кое-что. Кое-что, что собиралась оставить при себе навсегда. Об этом никто не знает, но, возможно, потребуется помощь. Я думала, все в прошлом, но, видимо, снова придется пройти через это. Ты поможешь?
        В последнем вопросе была вся Катя. Прежняя Катя, которая умела говорить так, словно каждое предложение было вопросом. Она не говорила так, когда была пьяна. Не говорила так, когда была расстроена. Она говорила так только тогда, когда была готова к разговору. И я понял, что время пришло. То самое, когда она, наконец, скажет .
        - Да, конечно, помогу.
        - Я была беременна. И я сделала аборт, потому что меня изнасиловали…
        …В эту историю совсем не трудно было поверить, потому что все типично. Частная вечеринка, много выпивки, странные знакомства и неожиданный отъезд с новым лучшим другом, с которым можно разделить весь мир. Хмельная голова, адреналин впечатлений, ночная Москва - все прекрасно в студенческие годы. И очень странно слышать от женщины, которая строит карьеру и пытается наладить жизнь. Я не подозревал, что Катя так жила.
        Катя рассказала мне об одном из таких дней. Том самом, когда ей так нужен был я. Этот день не был роковым. К тому моменту уже начались серьезные проблемы с алкоголем и с непониманием, что делать дальше. Я ошибался на этот счет. Я думал, что она начала пить как раз после. Но случившееся стало следствием образа жизни: когда проще быть пьяным, чем принимать реальность.
        Она не помнит, как оказалась в машине с тем человеком. Помнит только, что на вечеринке назойливо приставал другой мужчина, от которого она пыталась скрыться. Она сделала все, чтобы пропасть из поля его зрения, и оказалась в машине у человека, с которым собиралась провести эту ночь. И они действительно ее провели - катались по ночной Москве, выпивали, подобрали еще одну девушку, чтобы было веселее, и, в конце концов, отправились к нему домой продолжить веселье.
        Она без стеснения рассказала, что случился секс на троих, а потом она крепко уснула, а когда проснулась, то увидела на себе того самого парня, от которого сбежала с вечеринки. Он насиловал ее, в комнате больше никого не было. Уже потом она увидела, что тот, с кем она приехала, был вырублен и лежал на полу в кухне, а девушка, которую они подобрали, спала в ванной комнате, скрючившись креветкой. Когда все закончилось, насильник ушел, словно ничего страшного не произошло. А Катя осталась наедине с собой, убитой и раздавленной, словно по ней проехала фура, груженная грязным бельем.
        А потом узнала о беременности. Вариантов не было: это тот самый насильник, потому что парень, с которым секс был добровольным, использовал презерватив - это она помнит отчетливо.
        Катя сделала аборт на раннем сроке и пыталась забыть обо всем, но не получалось.
        Я не знал, что сказать. Я подозревал, что с Катей случилось что-то плохое, но это было действительно ужасно. Мне стало ее жаль, и я обнял ее. Она отстранилась и сказала:
        - Это не все. В той квартире случилось еще кое-что. Кое-что ужасное.
        Когда она пришла в себя, ей захотелось смыть с себя все, даже кожу. Она приползла в ванную комнату, где нашла ту девушку, скрючившуюся, словно маленький ребенок. Катя попыталась привести ее в чувство, но ей самой было очень плохо. Она полезла было в душ, но увидела кровь - огромную лужу. Кровь затекала под ванну, и увидеть ее можно было, только если встать в полный рост. Кате стало еще хуже, она закричала, попыталась оказать какую-то помощь девушке, но та была мертва.
        - Сзади на шее зияла огромная рана. Просто гигантская. Он пырнул ее ножом сзади и бросил умирать на полу в ванной. А потом ее бросила я… Потому что я подлое и низкое существо, которое побоялось запачкаться в крови.
        Видимо, от увиденного организм собрался, и Кате удалось одеться и уйти из квартиры. Она спустилась, села на лавочку соседнего подъезда и стала ждать чего-то. Вскоре подъехали «скорая» и полиция. Катя вызвала такси и уехала.
        - Когда такси отъезжало, - сказала она, - я увидела, как из подъезда в наручниках выводят парня, с которым мы катались по Москве. Он ничего не понимал. Он был без сознания, его привели в чувство и показали мертвую девушку в ванной. Теперь он сядет, если я не помогу. Но я не могу помочь.
        - Почему? Ты можешь прийти в полицию и рассказать правду!
        - Тогда подозреваемой стану я. Там мои следы. Всюду отпечатки, слюна, пот. Я даже трусики там оставила, понимаешь? А тот ублюдок… Его не посадят. Я выяснила, кто это. Ни дня в своей жизни не работал. И при больших деньгах. Он просто зарезал ее - и ушел. Ты понимаешь, насколько он бесстрашен? Ему море по колено. Он ничего не боится.
        Катя включила телефон и показала фото человека, самого обычного. Вот только выглядел он действительно так, словно ничего в этом мире не может причинить ему вреда. Абсолютное и безоговорочное бесстрашие. Катя пролистала несколько снимков его профиля в Instagram, и на одном он был кем-то отмечен. Я запомнил имя - Павел Никифоров.
        - Если ты боишься за свою жизнь, то полиция обеспечит безопасность. Ты будешь тайным свидетелем! Ты можешь жить у меня, я буду тебя охранять!
        Катя засмеялась.
        - Это, конечно, очень мило, но… как ты сказал? Жизнь? Ты мое существование жизнью называешь? Нет, Ромка, с такой жизнью я расстаться не боюсь. Я боюсь совсем другого.
        И больше ничего не сказала. Вообще. Никогда.
        12
        И вот я в суде. После бессонной ночи, двадцати кружек кофе, со вспухшими глазами и чугунной гудящей головой. Сижу и пялюсь в сцепленные пальцы, как будто в них спрятана та маленькая Катя. Ей страшно, но она уверена, что в этот раз я не подведу.
        - Судебное заседание начинается. Просьба к свидетелям покинуть зал суда, - объявила секретарь.
        Я встал и вышел.
        13
        …из протокола судебного заседания по уголовному делу № 8169-02 в отношении подсудимого К. 1988 года рождения. Протокол ведется посредством машинописи секретарем судебного заседания Прохоренковой Ю.Ю., без использования средств фиксации. Судебное заседание по постановлению районного судьи Трофимовича С.А. проводится в закрытом режиме. Районный прокурор Стрельникова А.В., поддерживающая обвинение подсудимого К., ведет допрос свидетеля Р., личность которого сохранена в тайне в порядке части 5 статьи 278 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в целях обеспечения безопасности свидетеля, то есть без оглашения подлинных данных о личности свидетеля. Допрос производится в условиях, исключающих визуальное наблюдение свидетеля другими участниками судебного разбирательства.
        Судом и прокурором установлены дата, время и место событий, о которых идет речь в допросе.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Где вы были в установленные судом дату и время?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Я находился в доме по адресу (адрес изъят по постановлению суда). Приехал в поисках своей подруги, которая в настоящем деле названа потерпевшей Л.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: То есть с потерпевшей Л. вы были знакомы? А с потерпевшей Р. и подсудимым?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: С Л. я знаком со школы, мы были друзьями. С Р. и подсудимым до того дня мы знакомы не были. Вернее, не были знакомы с подсудимым, поскольку, когда я вошел в квартиру, Р. была уже мертва.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Расскажите, как вы оказались по указанному адресу, как вошли в квартиру и что увидели.
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: За несколько недель до этого дня мы с Л. повздорили по личным причинам. Это никак не связано с выясняемыми обстоятельствами по настоящему делу, поэтому я обозначу только вкратце: я разработчик программного обеспечения, и я рассказал Л. о своей разработке. Суть ее Л. не понравилась, и на этой почве мы повздорили и не общались друг с другом несколько недель. Точнее, три недели. От общих знакомых я узнал, что Л. злоупотребляет спиртным, и попытался ее разыскать, чтобы сделать ей внушение. Несколько дней она не отвечала на звонки, и я стал переживать. В тот день - это было ночью, даже ранним утром, - она позвонила сама. Плакала в трубку и сказала, что в большой беде и случилось ужасное. Я спросил, где она. Она отправила мне свои координаты и указала номер квартиры. Я приехал на попутке к указанному адресу, поднялся на третий этаж. Из указанной Л. квартиры вышел мужчина средних лет, белый, высокий. Он был в спортивном костюме, в белых кроссовках и белой бейсболке. От него пахло спиртным и одеколоном. Запах был сильным. Как будто он наступил в ведро с одеколоном. Он был напуган и оттолкнул
меня, чтобы протиснуться, поскольку коридор был узким. Я хотел было его догнать, потому что испугался, что он может быть как-то замешан в том страшном и ужасном, о котором без уточнений говорила по телефону Л., но не стал, потому что услышал женский крик в квартире. Я ринулся туда, дверь была открыта. В квартире я увидел в ванной абсолютно голую Л., которая сидела на коленях возле мертвой Р. На кухне на полу лежал подсудимый, полностью одетый и без сознания.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Почему вы решили, что Р. была мертва?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Потому что у нее была рана на шее сзади, весь пол в крови. Она была неподвижная и мертвенно-бледная.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Что было дальше?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Я подбежал и попытался оказать какую-то помощь. Л. была невредима, Р. помочь было нельзя. Подсудимый не откликался, я попытался привести его в чувство, но тщетно.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: И что вы сделали?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Я вызвал «скорую помощь».
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Вы дождались врачей?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Нет, я их не дождался. Я помог одеться Л., и мы ушли, оставив Р. и подсудимого одних. Мы ждали у соседнего подъезда, когда приедет «скорая», и, увидев ее, ушли.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Почему вы не дождались «скорую»? Почему не вызвали полицию?
        СВИДЕТЕЛЬ Р.: Я могу не отвечать на этот вопрос? Статья 51 Конституции России дает мне такое право, если я не ошибаюсь.
        ПРОКУРОР СТРЕЛЬНИКОВА А.В.: Действительно, можете. У меня все.
        Прокурором заявлено ходатайство в порядке статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации о возвращении уголовного дела прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению судом, поскольку фактические обстоятельства, изложенные в обвинительном заключении, свидетельствуют о наличии оснований для квалификации действий обвиняемого как более тяжкого преступления. Адвокат подсудимого Шушарев П.Н. и подсудимый К. возражений не имеют.
        Ходатайство прокурора удовлетворено, о чем судом вынесено соответствующее постановление.
        14
        Новостей от прокурора не было. Меня затрепали панические атаки, пришлось обратиться к врачу. Но прописанное лекарство не помогало, приступы продолжались. Врач сказал, что, начавшись, они будут со мной долго, пока я не научусь жить так, словно их нет. То есть не буду бояться их появления, а когда они все-таки будут случаться, я должен постараться не впадать в панику, чтобы не усиливать и без того неслабый эффект. Только тогда, возможно, атаки перестанут приходить на жатву. Должны стать реже, а потом и вовсе прекратятся. К слову, ночью они больше не настигали, предпочитая вышибать землю из-под ног и бросать в пот и дрожь днем, чаще по утрам, когда я еще не понимаю, зачем проснулся и что собираюсь делать.
        Мои деньги потихоньку таяли, а код все еще не был завершен. В лучшем случае к исходу восьмой недели тишины я протяну еще полгода-год, не больше. Но чтобы создать обходные пути главного затыка в программе, которая сможет оборачивать время вспять, мне потребуется год, если не полтора. Это длительный процесс, требующий концентрации внимания. Нужно изучить огромные массивы информации - основы всех (то есть реально абсолютно всех) программ, зацикленных на фиксации времени, до которых смогу дотянуться. Это очень много. Требовалась помощь.
        Изучить все, что было нужно, можно двумя способами: руками (то есть привлечь помощников, но тогда они начнут поджирать худеющий бюджет) или написать соответствующее программное обеспечение, которое будет самостоятельно искать информацию. Легко сказать: сделай прогу, пусть пашет она, а не ты. Ее ведь нужно протестировать и проверить результаты. Это тоже отнимет и силы, и время.
        Поэтому я задался целью найти либо инвестора, на деньги которого я найму людей, а потом поделюсь доходом, либо единомышленника, который будет в доле и разделит весь вал работы.
        Программисты и разрабы, которых я знал, были парнями скучными, сидящими на нехилых зарплатах в ИТ-компаниях, и совсем не интересовались ничем, кроме работы и налаженного быта. Вот как были задротами в универе, так и остались. Стать причастными к технологическому прорыву им не хотелось, ведь это время и силы, а деньги они и так зарабатывают, лишние копейки никто считать не привык. А не копейки пока обещать не могу.
        Инвесторы хотели слишком многого: идею на блюдечке, гарантии «выхлопа» и долю в 70 процентов, а не в 15, которые я собирался предложить. В общем, туговато.
        Оставив обе идеи, я плотно сел за работу и приказал себе решить проблему с анализом массива данных за месяц, не больше.
        Но не получилось, поскольку снова ворвалась Анастасия Викторовна. Как и прежде, все началось со звонка спустя две или три недели после судебного процесса.
        - Мы наделали беды, - сказала она, и я почувствовал, как похолодел. - Дело разваливается еще сильнее, и ключевая проблема как раз в том, что сказали вы. Следователь не может игнорировать выясненные в ходе судебного заседания факты, и у него никак не вяжется ваше присутствие с тем, что ему ранее было известно.
        - То есть как?
        - Согласно имеющимся сведениям, ваша подруга действительно оставила убитую на полу в ванной комнате, а того парня - на кухне без сознания. Но есть свидетельница, которая подтвердила, что водитель вступил в половую связь с ними тремя - убитой, вашей подругой и ею самой, и никого постороннего в квартире не было. Допустим, убийца пришел после того, как ушла она, и тут сходится, потому что именно убитая закрывала за ней дверь, но с момента, когда ушла она и когда приехала «скорая», прошло всего двадцать семь минут. Свидетельница вызвала такси. Это я упустила из виду совершенно! За это время водитель, наш неудавшийся подсудимый, должен был одеться, лишиться сознания, в квартиру должен был прийти убийца и убить жертву, а также выйти из квартиры и столкнуться в подъезде с вами, а вы еще должны были войти в квартиру, все увидеть, попытаться оказать помощь и вызвать «скорую».
        - А еще я должен помочь Кате одеться, спуститься на первый этаж и усадить на лавочку у соседнего подъезда, - добавил я.
        - Да, многовато для двадцати семи минут. Многовато.
        - И что теперь делать?
        - У вас есть какие-то мысли?
        - У меня?! Вы серьезно?
        Вот на тебе, Рома. Получай. Мало того, что по первому звонку я оказался обязан кому-то чем-то помочь, так сейчас я должен еще иметь какое-то решение, которое уложит все описанные и сказанные под присягой слова в заданные двадцать семь минут. Ровно такую же проблему пытаюсь решить я со своим кодом «Большого брата», то есть сделать невозможное возможным!
        - Нет, решения у меня никакого нет.
        - Но нам надо с вами его придумать.
        - Иначе что?
        - Иначе ничего. Иначе все понапрасну. Следователь не сможет завершить расследование.
        - Ну а мне-то от этого что?
        - А зачем вы согласились дать показания в суде? Ведь не просто же решили помочь? Какие личные мотивы были у вас, и почему они отпали сейчас, когда наступила стадия, в которой вы снова можете помочь?
        - Но я не следователь и даже не юрист! - возмутился я. - Вас этому в университетах учат! Меня учили складывать цифры!
        - Видимо, без цифр в этот раз не обойтись, - сказала Анастасия Викторовна. - И без вашей помощи тоже. Вы мне поможете? Опять?
        15
        Восемь недель работы, которые высосали жизненные силы. Под конец я думал, что это не прекратится никогда, и только обведенная красным кружочком дата в настенном календаре утешала: скоро это закончится.
        Мы соединяли показания, которые я давал в суде, и те события, которые призваны обличить настоящего убийцу. События никак не желали склеиваться и укладываться в заданный интервал времени по одной простой причине: это неправда. Я не сомневался, что новый подсудимый, Павел Никифоров, действительно виновен в смерти «потерпевшей Р.», но что действительно произошло в тот день, я не знал. А значит, не мог об этом рассказать. Но я был вынужден, потому что иначе уголовное дело ляжет на самую пыльную полку, а убийца останется на свободе.
        Я знал, как выглядит Павел - Катя показывала мне фото. Я тщательно изучил все опубликованные в сети снимки, а прокурор показала видеозапись допроса. Он молчал, не говорил ни слова - так ему советовал поступать адвокат. Следователь задавал вопросы, уточнял детали, зачитывал куски обвинительного заключения, а он ссылался на ту же статью, что и я в процессе - 51-ю Конституции России, которая позволяет не свидетельствовать против себя и близких.
        - Я не понимаю, разве молчание - это нормальная линия защиты? - спросил я у Анастасии Викторовны в один из дней подготовки.
        Она отвлеклась от длиннющего списка вещественных доказательств, которые теперь требовалось разложить в совершенно ином порядке, чтобы они подтверждали новую линию обвинения. Подумала и ответила:
        - Уголовный закон таков, что обвинение должен доказать прокурор даже без участия обвиняемого и подсудимого. И при этом любые сомнения толкуются в его, обвиняемого или подсудимого, пользу. Если человека тащат под суд, доказательства должны быть железными. И это правило работает всегда.
        - Но он ведь мог изложить свою историю, - сказал я и пожал плечами. - И пусть присяжные или судья решают, чья история - правда.
        - Зачем? Чтобы запутаться во лжи и сделать очевидным то, о чем другие только догадываются? Проще молчать и разбивать обвинение. Я бы сказала даже - правильнее. То, что мы сейчас делаем, - очень плохо. Но без этого человек, который изнасиловал вашу подругу и убил девушку, останется на свободе. Если бы Екатерина могла говорить, если бы она была жива, вас бы тут не было. Я бы не делала того, что делаю, и не просила бы о помощи. Считайте, что вы - уста Екатерины, которой больше нет. И про изнасилование, кстати, также нужно будет сказать. Расширить показания. Я уже запросила все документы из женской консультации. По телефону мне подтвердили, что аборт был официальным, так что с доказательствами проблем не будет. Если все пойдет хорошо, то сможем возбудить еще и уголовное дело об изнасиловании.
        - Но Катя мертва. Она не заявляла и сейчас не сможет заявить о случившемся, - напомнил я.
        - Но это не значит, что преступления не было, - ответила Анастасия Викторовна.
        Как бы нам сильно ни хотелось склеить все показания в единое полотно, пришлось признать, что при даче показаний я допустил ошибку. Анастасия Викторовна предложила сообщить суду, что в прошлом процессе я был атакован паникой, и приложить соответствующие медицинские документы, и именно поэтому перепутал кое-что, но сама же потом отбила это - если я перепутал события в квартире, значит, мог перепутать и подсудимого. Точно ли на полу лежал первый подсудимый? Может быть, это был Павел Никифоров?
        - Нет, вариант не подходит, - сказала она. - Придется со смазкой втиснуть в эти двадцать семь минут все.
        Мы работали то у меня дома (обычно по вечерам и ночам), то у нее в офисе. При этом в ее рабочий кабинет заходили какие-то люди, которым что-то было нужно. Она отвлекалась постоянно, пыталась вникнуть во все и везде успеть. Я позавидовал такому умению. Сам я достаточно сложно переключаюсь между делами, часто теряю координацию и не могу вовремя сообразить, где границы одной задачи, а где начинается другая. Это, кстати, большой недостаток, над которым следовало работать плотнее, чем над «Большим братом», потому что в итоге работа должна сводиться к управлению проектом, а там всегда больше одной задачи. К слову, за все время работы над процессом я не продвинулся ни на шаг с кодингом «Большого брата», потому что внезапно открылась очень привлекательная перспектива: не работать над кодом вообще, а продать наработку в том виде, в котором есть. Конечно, за это я получу гораздо меньше денег, но зато смогу не тратиться на трудоемкий процесс, который неизвестно чем закончится. А если удастся продать программу сейчас, сырую и незавершенную, то я получу живые деньги и авторские отчисления на протяжении долгих
лет. Как говорится, сделанное лучше идеального.
        Целыми днями я проводил встречи с потенциальными покупателями и инвесторами, которые хотели выкупить продукт и перепродать. Я понимал, что они предложат его тем же людям, что и я, потому что рынок СОРМ очень узкий, игроков можно пересчитать по пальцам. Если в сделку влезет агент, пусть даже называющий себя инвестором, я потеряю большой шмат денег.
        Деньги, которые мне сулили основные игроки на рынке, были примерно одинаковыми, плюс-минус пять процентов. Инвесторы же давали гораздо больше - на пятнадцать-двадцать процентов. Это означало, что можно смело поднимать на тридцать, и это будет адекватная цена, потому что инвестор по-любому накрутит минимум десять процентов своей маржи.
        Вечерами, если Анастасия Викторовна подтверждала встречу, я несся к ней в офис (или бежал домой), и мы работали над концепцией обвинения, сколько хватало сил. Со временем я так втянулся в процесс, что, несмотря на усталость и откровенную неприязнь к тому, что узнавал, получал какое-то темноватенькое наслаждение. Я был бы рад не иметь никакого отношения ко всему этому, но понимал, что реалии таковы: есть пластилин и есть то, что из него нужно вылепить. Закатать рукава повыше и работать.
        После восьми недель мозгового штурма мы пришли к следующему.
        Катя позвонила мне из квартиры, когда в ней еще не было насильника. В изначальной версии она позвонила и сообщила, что она в «большой беде и случилось нечто ужасное», и предполагалось, что это как раз смерть той девушки. Но явно об этом в процессе сказано не было, и мы с прокурором решили допустить, что «нечто ужасное» - это секс втроем.
        Стало быть, мы получили время на то, чтобы я нормально доехал до квартиры. Если «нечто ужасное» - это убийство, то счетчик начинает отсчитывать двадцать семь минут незадолго до звонка и, по идее, с моим приходом должен уже остановиться. А там ведь был еще звонок в «скорую», который удалось зафиксировать, в отличие от мобильного телефона, с которого звонила Катя.
        - Кстати, а как вы вообще докажете, что она мне звонила? - спросил я и похолодел. А ведь этот вопрос мог задать адвокат на первом судебном заседании, и что бы я ответил? Что бы ответила Анастасия Викторовна?
        - Она звонила вам по WhatsApp, и эти данные не сохранились, - сказала она. - Как вы знаете, WhatsApp пока не выдает сведений об абонентах. Вернее, выдает, но получить их слишком трудно, проще доказать звонок каким-то другим способом.
        - Адвокат ведь мог зацепиться.
        - Он себе не враг, - ответила Анастасия Викторовна. - Он ведь понимал, к чему идет. А вот адвокат в новом процессе может зацепиться, надо быть готовыми. Хорошо, что напомнили об этом, я из виду упустила.
        Странно, что она вообще что-то может упустить из виду. Не верилось даже. Основной массив времени, который мы проводили в работе над делом, занимали ее оглядки по сторонам из каждой точки события, которое она доказывала. Она думала о том, какие предметы и люди могли быть вокруг, какие окружающие нас события могли нам помочь или помешать. Она выяснила все о погоде в ту ночь, утро и день; узнала, какая машина «скорой» приезжала, в общем, страховалась всюду, чтобы не получить неожиданностей.
        Были сильные провалы. Например, я не знал, во что была одета Катя. Вообще не имел ни малейшего понятия не только о цвете одежды, но даже представления не имел, что на ней было - юбка или джинсы? Футболка или топик? Может быть, ветровка или плащ? Она была на каблуках или в кроссовках? Мы пытались раздобыть информацию о том мероприятии, которое она посещала, - вдруг там кто-то делал фото, на которых запечатлена Катя, - но безуспешно. Не помог даже телефон - Катя его вообще с собой не брала, и в нем не было никакой информации о том, куда она собиралась.
        - Это вообще удивительно, - сказал я, когда выяснилось про телефон. - Где это видано, чтобы современная девушка отправилась на вечеринку без телефона?
        Анастасия Викторовна посмотрела внимательно и немного грустно.
        - Это может означать, что она была очень расстроена или подавлена. Вам что-нибудь известно о предшествующих вечеринке событиях?
        - Нет, - ответил я. - Я ничего не знаю.
        Был еще один человек, который мог что-то рассказать о той вечеринке: первый подсудимый, ведь именно с ним Катя уехала оттуда. Но он, науськанный адвокатом, хранил молчание, как и Павел Никифоров, не отвечая ни на единый вопрос следователя и ссылаясь на ту же 51-ю статью Конституции России. Это показалось очень странным, и я как-то спросил у Анастасии Викторовны: а не делаем ли мы ошибку? Ведь Никифоров хранит молчание, чтобы не наговорить лишнего, за что прокурор или следователь могут зацепиться и уличить его во лжи, а то и доказать вину его же словами. Может быть, первый подсудимый ведет ту же игру, что означает, что он также виновен?
        Я понимал все про себя, ведь о том, что убийца - Павел, мне сказала Катя, и я поверил. Но Анастасия Викторовна имела полное право думать иначе:
        - Я допускаю возможность, что мы фатально ошибаемся. Ни вас, ни меня, ни судьи в то утро там не было. Мы не видели своими глазами и поэтому вынуждены что-то лепить. Я понимаю, что это выглядит дико и, возможно, нелицеприятно. Но, положа руку на сердце, вы всерьез считаете, что во всех приговорах суда обстоятельства совершения преступления определены объективно и каждое слово - истина?
        Пришлось признать, что так я не думал. Ситуации бывают разными, и взгляды людей на них отличаются всегда. Кому-то выстрел кажется ужасно громким, а кто-то слышал всего лишь хлопок; у кого-то куртка была синяя, а кому-то привиделась лазурная; полный человек всех худее себя называет худыми, в то время как объективно речь идет о нормальном телосложении; человек, ни разу не сидевший за рулем, скажет, что видел лихачество, а опытный водитель распознает неуверенную езду в одном и том же стиле вождения. Все зависит от бэкграунда - высоты колокольни жизненного опыта у свидетеля. Поэтому в отсутствие записи происшествия, которую судья может посмотреть в процессе, установить объективную истину невозможно. Но даже если такое видео и будет, все равно нет гарантий, что увиденное - то, чем кажется.
        - Но все же это не то же самое, - сказал я, - преломлять действительность и создавать ее.
        - Согласна, - ответила Анастасия Викторовна. - Но что, по-вашему, хуже: отпустить виновного или наказать невиновного?
        - То есть в невиновности первого подсудимого вы абсолютно уверены?
        - Я уверена в том, что Павел Никифоров - убийца. У нас есть нож, которого не было в первом суде. И на нем отпечатки Никифорова.
        - Что? Почему этого не было в первом суде? Это ведь улика, которая четко доказывает, что первый подсудимый невиновен полностью! Как вы могли скрыть это?!
        - Вы думаете, отпечатки не затерты? Не фрагментарные?
        - То есть они могут быть и не его?
        - Могут, - нехотя признала Анастасия Викторовна.
        - А что, если вы ошибаетесь? - спросил я.
        - Я не ошибаюсь.
        - Но однажды вы уже ошиблись, - напомнил я.
        - Роман, я не ошибаюсь.
        И снова сделала это - оскалилась. Наверное, хотела показать милой улыбкой, что разговор завершен, но я увидел совсем другое - угрозу.
        16
        Незадолго до суда со мной связался директор по подбору персонала из «Передовых технологий». Я был удивлен звонку, потому что бывший работодатель был единственным, кому я не предлагал купить «Большого брата». Но слухи на рынке курсировали, это было известно: не далее как на прошлой неделе инвесторы оперировали цифрами, до боли похожими на те, которые предлагали мне ранее в другой компании - FSBNT, где я провел несколько встреч, окончившихся ничем. То есть между собой игроки обсуждают не только продукт, но и цену.
        С этим человеком мы знакомы - он присутствовал на встрече по поводу моего увольнения. Я помню, что у него разного цвета глаза: один зеленый, а другой - голубой, плюс немного косил левый глаз. В общем, выглядел чудаковато. Слишком внимательно смотрел в лицо собеседнику, слишком яро выражал эмоции, тщательно проговаривал фразы… Странный тип, я ему не доверяю.
        Он назначил встречу не в Крылатском, а на «Баррикадной» - в одном из заведений популярной сети кофеен, столик на летней веранде. Шел дождь, сидеть было неуютно из-за микробрызг дождя. Сам Александр Дмитриевич устроился неплохо, подальше от края зонта, по которому стекали капли, курил сигарету вопреки недовольному взгляду официантов и чувствовал себя вполне комфортно.
        - Я понимаю, что вы чувствуете себя свободно, - сказал он, не дожидаясь, когда я сделаю заказ. - Но предлагаю не терять время и вступить в переговоры с «Передовыми технологиями», потому что «Большого брата» у вас никто не купит.
        - Это почему же? - спросил я и отложил меню. Судя по всему, Александр Дмитриевич настроен давить. Чтобы иметь возможность встать и уйти, не дожидаясь нерасторопного официанта со счетом, я решил воздержаться от заказа.
        - Несмотря на то, что «Большой брат» - ваша разработка, у «Передовых технологий» есть все основания считать ее своей.
        - С какой стати?! - от возмущения я даже прикрикнул, чем вызвал еще больше неудовольствия у официантов.
        - Неважно, имеются ли для этого юридические основания, или их нет, и компания заблуждается, - спокойно пояснил Александр Дмитриевич, - никто из крупных игроков не станет ввязываться в сомнительное дело с риском быть привлеченным к суду. Пусть даже этот суд заранее нами проигран. Репутация среди игроков СОРМ - очень важная штука; судебных процессов, тем более по чистоте лицензионных прав, быть не должно.
        - Это незаконно, - сказал я. - Вы просто шантажируете.
        - Не выдумывайте, я ведь даже ничего еще не предложил.
        - Вы склоняете меня к переговорам. Я не предлагал «Передовым технологиям» купить программу. А вы заставляете об этом думать.
        - Отчего же не подумать, если предложение понравится?
        - Вы не знаете, что может понравиться мне. И даже если вы предложите сумму, о которой я разговаривал с другими, это неинтересно. Потому что если бы это было интересно, я бы уже согласился.
        Александр Дмитриевич улыбнулся своими странными глазами, оставив рот совершенно безучастным. Странный тип, ей-богу.
        - Роман, как не стыдно лгать прямо в лицо? Вы бы с радостью продались по первому же предложению. Вас не устраивает кое-что другое. Вы не хотите продавать программу совсем - вы, как истинный жадина, хотите доить идею вечно, пока не умрете. Именно поэтому ни одно из предложений вас не устроило. Но я скажу больше. С завтрашнего дня ни один игрок на рынке не предложит и рубля за «Большого брата», потому что интерес неизменно гаснет, когда на горизонте вместе с прекрасными перспективами образуется тучка с дерьмом. Вот одна такая тучка сидит напротив вас, а завтра выплывет на горизонт и покажет, какие мясистые кучки она несет.
        - Вы блефуете, - сказал я. - С таким же успехом любой человек может выступить и сказать, что мои права на «Большого брата» нечистые. И что теперь? Мне от любой угрозы шарахаться?
        - Да вы даже название позаимствовали. Вам ведь известно, что называют «Большим братом»? Придумайте продукту название, не воруйте то, что давно принадлежит народу. А по поводу вашего высказывания: да, действительно, сказать может любой, но каковы шансы, что в это высказывание поверят? А если намекнут «Передовые технологии», что продукт создавался в период работы в компании и права не очищены, в это поверят многие. В суде будет трудно, не спорю. Но мы ведь не догнать вас хотим, а согреться, верно? Ну, что вы скисли? Вас никто не обижает, Роман. Выслушайте предложение. Смотрите: даже дождь перестал. Это знак. Это точно знак, поверьте.
        17
        Судебное заседание пришлось на мой последний вольный день.
        Я считаю, что получилось прекрасно. В этот день свалятся сразу несколько грузов: судебный процесс и «Большой брат».
        С завтрашнего дня я - новый директор департамента разработки СОРМ-решений в «Передовых технологиях». Та самая руководительница отдела, из-за которой я ушел, теперь в моем подчинении в роли личного ассистента. Работать под ее началом было делом неприятным, но как специалист, чьими услугами я буду пользоваться, она восхитительна.
        Предложение «Передовых технологий» было скупым донельзя: большой оклад на директорской должности, вознаграждение за отчуждение исключительных прав на «Большого брата» в размере 10 процентов от тех денег, которые я обсуждал все эти недели, плюс пять лет ежегодных авторских отчислений и двести простых акций компании. В целом, если собрать все деньги в кучку и не считать зарплату, выходило где-то вполовину от того, на что я рассчитывал. Но зато у меня была работа. Так что черт с ними - это весьма неплохое решение вопроса, тему можно закрыть с четырьмя звездочками из пяти. Осталось разобраться с судом, и можно жить счастливо.
        Если признать честно, сам процесс стерся. Помню, как сижу на лавочке у дверей в зал заседаний, слышу зов пристава, вхожу; хмурый судья в пыльно-черной мантии смотрит из-под кустистых бровей точно так же, как и в первый раз; помню растрепанную Анастасию Викторовну, запыхавшуюся, словно она без остановки читала тексты Эминема вместо него на концерте; помню также подсудимого, одиноко сидящего в клетке по левую руку от судьи. Лица Никифорова я не разглядывал, потому что он все время смотрел в пол, а когда все закончилось, что-то кричал, но мне не хотелось смотреть на него совсем. Больше никого и ничего я не видел и не слышал, хотя людей там было немало: в прессе поднялась шумиха, и я видел фотоснимки битком набитого зала. Хорошо, что я ничего не заметил, потому что оказаться в замкнутом пространстве с таким количеством людей - ситуация малоприятная.
        Короче, что я мнусь. Меня скрутила паническая атака. Кисти рук стали ватными, стены заходили ходуном, что-то случилось с глазами. Я мог видеть только Анастасию Викторовну - словно через тонкую трубку калейдоскопа, в которой в детстве мы с Катей разглядывали цветные стеклышки. Когда допрос закончили, пристав помог мне выйти из зала, усадил на лавочку, а спустя несколько минут меня под руку из здания вывели какие-то люди, погрузили в машину и отвезли домой, где я через какое-то время пришел в себя.
        Все, что я говорил в суде, было отлично отрепетировано, именно поэтому я не сбился. Текст выходил сам по себе, как рвота; по-моему, иногда я даже не дослушивал вопросы, стараясь побыстрее выдать все, что было запланировано, и уйти куда подальше из душного зала. Не знаю, куда смотрели судья и прокурор, но они должны были увидеть, что мне плохо, и прекратить допрос. Но он продолжался.
        В отличие от первого суда, в этот раз адвокат не давал передышки. Он требовал отвечать подробно, не утаивать деталей и въедался в каждое слово, катая его во рту как конфету, словно пытаясь распробовать ложь на вкус. Мне было так хреново, что совершенно плевать на то, как это выглядит, - я просто хотел, чтобы все уже кончилось.
        Анастасия Викторовна сказала, что в общей сложности допрос длился два часа. Мне казалось - две недели без сна, отдыха, еды и воды. Это было ужасно изнуряющее собеседование с законом.
        Адвокат спрашивал детали, которые я бы никогда не вспомнил, даже если бы в самом деле был там в то утро.
        - Вы говорите, что, когда ворвались в квартиру, ваша подруга сидела на полу возле убитой. Сидела голой. А ее волосы… Они были схвачены в хвост или были распущены? Может быть, были все на одной стороне? Знаете, как девушки делают? Собирают волосы на правом или левом плече. Как лежали волосы у вашей подруги? Слева? Справа? Собраны в хвост? Или распущены?
        И улыбается противной лоснящейся рожей. Я понимаю, конечно же, что он на работе, защищает подсудимого. Но отчего-то любая причастность к убийце делала из адвоката мерзоидного типа по определению. Во всяком случае, для меня.
        Потом он принялся играть в забаву «вперед-назад», когда сначала попросил рассказать события в хронологическом порядке от самого раннего до позднего, а потом наоборот - от позднего к раннему в надежде, что ты перепутаешь, потому что если в цепочке есть ложь, она выскочит и убежит. Но мы были к этому готовы: репетировали и взад, и вперед, и в разной последовательности. Потом были вопросы про обои, цвет ковролина (или ковра? или там паркет лежал? или, может быть, вовсе линолеум?). Конечно же, на них я ответить не мог.
        По нашей с Анастасией Викторовной версии все выходило так, что я приехал спустя полчаса после звонка Кати; к этому времени убийца уже сделал оба грязных дела (изнасилование и убийство) и встретился на выходе со мной. Я быстро сориентировался в ситуации, попытался оказать помощь, попутно вызывая «неотложку», в то время как Катя, смущенная моим появлением, оделась, и мы вместе спустились к лавочкам у подъезда, где по приезду «скорой» и полиции уехали на такси. Все сложилось только потому, что события следовали не одно за другим, а накладывались одно на другое, что не вызвало вопросов и подозрений у суда, ведь в жизни так чаще всего и бывает.
        Напоследок Анастасия Викторовна расспросила про факт изнасилования, аборт и последующее самоубийство Кати, и я рассказал ей все, что знал, и меня отпустили с Богом.
        На следующий день Анастасия Викторовна позвонила и сообщила, что все прошло хорошо, приговор состоялся и оглашен. Эту новость я узнал, сидя в новом кабинете в Крылатском, только в качестве не разработчика, а директора по разработке решений СОРМ компании «Передовые технологии».
        Первый подсудимый полностью оправдан. Павла Никифорова признали виновным в убийстве и дали пятнадцать лет лишения свободы в колонии строгого режима.
        На следующий день я узнал, что по факту изнасилования Екатерины Рубиной возбуждено уголовное дело, однако движения по нему не получилось, потому что Павел Никифоров был убит в тюрьме в первую же ночь заключения.
        Глава вторая
        1
        Есть два способа решить проблему с человеком: урегулировать или убить. Третьего не дано. Но не все так печально, потому что и первый, и второй способы имеют множество вариаций.
        Урегулировать можно через уговоры, угрозы, взятки, подкупы, мольбы, возмещения, шантаж - в общем, на что хватит фантазии.
        Убить тоже можно по-разному.
        Каждый случай индивидуален, и каждый раз приходится принимать решение, по какому пути пойти. Бывают простые решения, когда можно попробовать урегулировать и в случае неудачи приступать к плану «Б».
        Сложные - когда знаешь: можно урегулировать, но времени катастрофически нет. Не остается ничего, кроме как захлопнуть ловушку для птиц.
        Он надеялся, что сейчас, в этом конкретном кейсе, не придется принимать неприятное решение.
        Он расплатился за кофе и вышел на улицу. Его, как всегда, встретили моросящий дождь и тяжелые нависающие тучи - похоже, что другой погоды не бывает. Вечерами, как правило, всегда мрачно и сыро, а днем он практически не выходил на улицу. Быть ночным животным - выбор сознательный; все время, пока за окном солнце, он тратит на то, чтобы как-то дотянуть до вечера, когда удушающая безысходность испаряется с асфальта вместе с солнцем.
        Он смотрит на улыбающихся прохожих и недоумевает: неужели у них нет проблем? Какая жизнь может позволить человеку так безмятежно смеяться всем напоказ? Почему все до одного, идя по тем же самым местам, что и он, не опустили голову и не побежали к метро, чтобы скрыться от моросящей пакости? У него было острое желание остановить кого-нибудь счастливого и безмятежного и расспросить про жизнь. Попытаться выяснить, что его может радовать? Может быть, он даже примерил бы ее на себя, чтобы хоть на несколько мгновений стать обычным человеком. Не убийцей.
        Каждый кейс, который удавалось закрыть без крови, он считал победой над миром, которым правят «делилы». Раньше делили власть, сейчас, конечно, деньги. Когда-то власть была важнее, потому что у денег не было силы. Властью можно было кормить не только себя, но и всех, кого надо, да и сейчас власть стоит немало, но твердая валюта, конечно, дороже. Кейсы про деньги всегда забрызганы кровью, а про власть, бывает, удается урегулировать.
        Раздавленная страна, как таракан под тапком, еще пытается трепыхаться, делать вид, что все будет хорошо. Некоторые в этом уверены, тем самым полностью оправдывая существование религии, то есть замещая факты слепой верой. У него была теория: не все счастливые люди глупы, но глупые люди всегда счастливы.
        Он никогда не видел несчастливых глупых людей.
        Неужели люди вокруг, которые смеются так, словно в их жизни нет боли и страданий, глупые? Он очень хотел найти неглупых счастливых, чтобы понять, как им это удается. На первый взгляд кажется, что таких нет.
        Он не помнил, когда в последний раз улыбался. Наверное, когда была семья. В воображении сын улыбался, словно глупый, но глупым он не был, как и его мать. Только она не улыбалась никогда - не было поводов для радости, ни единого, никогда. Она всегда трезво смотрела на мир, на наполняющие его вещи и не собиралась питаться иллюзиями, понимая, что в конце пути только смерть. Поэтому их совместная жизнь продлилась недолго - каких-то пять лет, за которые они успели стать единым, произвести на свет сына и превратиться в заклятых врагов.
        Не без труда, но урегулировали. Встретились в суде, потом в полиции, посетили престарелого авторитета, который решал вопросы мирового масштаба и подрабатывал разруливанием семейных дел. Этими решениями оба остались недовольны.
        Они выработали свое - никогда не встречаться, исчезнуть из жизни друг друга и навсегда забыть, что когда-то были вместе. Это все, что смогли. Единственный компромисс. Только сейчас он понимает, что это решение отняло больше, чем дало. У него нет ее, нет сына, нет жизни. У него ничего нет, кроме кейсов.
        Он стал человеком, которому нечего терять. И он живет так уже десять долгих лет, наполненных чужими проблемами, чужой властью и деньгами. В основном чужими, но немного - своими. Для кого-то этих денег более, чем достаточно. Опять-таки, если остановить половину пешеходной улицы и спросить у каждого, сколько денег нужно для счастья, они назовут сумму, которая примерно равна его состоянию. Им больше ничего не нужно бы было, они бы только и стали думать о том, как теперь все это потратить, чтобы и beautiful life обеспечить, и в кубышку положить.
        У него с деньгами другие отношения. Они ему не нужны. Была бы возможность, он бы сделал кастрацию денег - удалил их из жизни и забыл навсегда. Но нельзя. Иначе ничего не работает. Люди вокруг контролируются только бесконечными, ненасытными заработками. Те, которым деньги не нужны, неподконтрольны, и с ними приходится разбираться.
        Пешеходная зона улочки заканчивается очень странной развилкой. В одну сторону - большой парк, ни начала, ни конца: ты входишь в него как-то сбоку и не понимаешь, куда двигаться дальше; в другую - переход на оживленную часть другой улицы, где есть полоса для движения автомобилей. Там галдеж, нервные, визгливые пробки, нетерпеливые пешеходы, бегущие прямо по маслянистым блямбам крови или солидола на асфальте. Он в нерешительности остановился и достал телефон. Вызвал приложение с интерактивной картой и посмотрел, куда ведет каждая из дорог. Если пересечь парк, попадешь в центр города, в самую гущу вечерних прогулок, иностранцев, бесконечных вспышек камер и людской радости; если перебежать дорогу и пройти вдоль тротуара несколько километров против движения, то попадешь в другую часть города, где еще больше вечерних тинейджеров - в Академгородок.
        Ему не хотелось ни в одну сторону, ни в другую, поэтому он развернулся и пошел обратно. Волосы намокли, покрылись тонкой пленкой влаги, трогать их неприятно. Крохотные дождевые капли стекали на лицо, раздражая своей навязчивостью. Он никогда не носил зонт, предпочитая вообще не выходить на улицу в дождь, а если тот настигал внезапно, как сегодня, то просто терпел, потому что идти под синтетическим куполом ему не нравилось с детства. Да и вообще - это не дождь, а моросящее нечто, ничего серьезного.
        В кармане джинсов провибрировал телефон. Он прочитал сообщение. Адрес и время, совсем близко и скоро, через двадцать минут. Успеет дойти пешком, по пути захватить кофе в картонном стаканчике.
        В такие минуты - перед встречей с клиентом, когда еще ничего не известно и можно придумать для себя историю о проблеме, которую ему предстоит решить, - он чувствовал себя чуточку нормальным. Как если бы он врач, которого позвали в палату, - экстренно, неотложно. Неизвестно, с чем придется столкнуться: возможно, там уже обустроилась смерть и с насмешкой наблюдает за волнующимися родственниками, суетящимися врачами, в то время как умирающий уже ее видит и оцепенел от страха, понимая, что иного пути из палаты не будет. И есть только один шанс, и он его несет в палату, командует, как закупорить дверь в тот мир хотя бы на некоторое время. Победить проблему иногда бывает не только важно и нужно, но еще и приятно, ведь это доброе дело.
        Его дела никогда не были добрыми, в их начале всегда зло. Неотвратимое, неоспоримое, неоправданное. С ним можно только смириться и сотрудничать.
        Он вычислил ее сразу: привлекательная девушка, моложе тридцати. Состоятельная, уверенно держится. Тонкая сигаретка слегка вибрирует в руках, выдавая волнение. Не озирается по сторонам, сидит на лавочке и смотрит на прохожих. Знает, что к ней подсядут и спросят, терпеливо ждет. Он немного постоял, глядя, как она мучительно пытается принять то самое страшное решение, которое созрело внутри. Как пытается бороться со злом. Всегда есть шанс отказаться, всегда и во всем. Но если она здесь, на этой скамейке, сидит и ждет, курит сигарету, то зло уже победило. И не ему ее судить.
        - Здравствуйте. У вас не найдется нескольких минут поговорить о Боге? - спросил он у нее.
        Она кивнула, и он сел рядом.
        - Это очень странное место для встречи, - сказала она. - Я не чувствую себя в безопасности.
        - Для такой встречи не бывает безопасных мест, - сказал он. - В любом месте вы будете себя так чувствовать. Не бойтесь, вы всего лишь рассказываете мне сюжет книги, которую прочитали вчера. Это ваша работа.
        Она посмотрела на него недоумевающе, а потом кивнула. Сделала глубокую затяжку и выпустила облако густого дыма в низкое серое небо. Он дал себе последнюю иллюзию в этот вечер: в облаке растворились остатки доброты, которые были в ней.
        - Некоторое время назад был осужден за изнасилование и убийство один человек. Он не виновен ни в изнасиловании, ни в убийстве. Это моя гипотеза. Это то, с чем я живу. Доказательств нет, но я знаю, что осужден он был без них. В суде оказалось достаточно показаний одного свидетеля, который не мог быть там, не мог ничего видеть и не мог утверждать, что изнасилование и убийство были совершены осужденным. Он солгал в суде.
        - Изнасилование и убийство были? - спросил он.
        - Да, - ответила она.
        - А что говорит осужденный?
        Она снова затянулась.
        - Он не может говорить, он мертв. Его убили в тюрьме практически сразу же.
        - Продолжайте, - сказал он.
        - Этот человек, который солгал в суде, не чувствует вины. Он абсолютно уверен, что не совершал никаких плохих поступков. Но если бы не его показания, то никого бы не посадили.
        - Почему вы твердо уверены, что он не мог там быть? - спросил он.
        - Потому что я все видела. Я видела, кто на самом деле убил ту девушку, - ответила заказчица.
        - А кто ее изнасиловал, тоже видели?
        - Нет. Изнасилование я не оспариваю.
        - Что вас так сильно не устраивает в этой ситуации? Разница в сроках за изнасилование и убийство не такая большая: годом больше, годом меньше… Или вас угнетает, что человека осудили несправедливо?
        Он сел удобнее, закинул ногу на ногу, как будто с интересом слушал пересказ дивной книги.
        - Это важно? - спросила она.
        - Конечно.
        - Потому что показания в суде не закончились осуждением. Они стали причиной многих событий, которые произошли по вине свидетеля. Плохих событий, ужасных. Некоторые напрямую коснулись меня, и это продолжается и никогда не закончится.
        Он понимал, что она не договорила. Это не закончится, пока свидетель жив. Что скрыто за словами? Риск утраты денег или власти? То есть не так: что в этот раз?
        - Вы имеете в виду, что это не закончится, пока свидетель жив? Вас не устроит вариант, что он признается во лжи? - уточнил он.
        - Если бы было так просто, - ответила клиентка и замолчала.
        Он ее не торопил. Дождался, когда скажет сама:
        - Я не знаю, как это объяснить… Эта ситуация… Она очень сильная. Я чувствую, как сгущаются тучи надо мной. Все эти мертвецы… Они нависли, и меня затягивает.
        - Это все слишком метафизически, - ответил он. - Я не работаю с потусторонним миром, не угомоняю призраков и не восстанавливаю справедливость. Я решаю проблемы.
        Она быстро вытащила еще одну сигаретку, закурила и выдула в небо.
        - Я знаю, - сказала она. - Я все знаю. Вам кажется, что я говорю как-то расплывчато, пытаюсь сказать то, что и сформулировать-то толком не могу. Возможно, вы правы. Но дайте мне шанс объяснить.
        - В чем конкретно выражается то, что вас тревожит? Чем вам это мешает? В чем вы видите угрозу для себя?
        - В той ситуации было много несправедливости, и она вся как будто бы стянулась в капсулу и вошла в одного человека. Теперь он - носитель капсулы. Он этого не знает, но ему неуютно. Пока он чувствует легкий дискомфорт. Но рано или поздно он поймет, что это не просто дискомфорт, что это нужно разрядить и выпустить.
        - Я так понимаю, какое-то время носителем этого знания были вы? И вы уцелели.
        Она кивнула и ответила:
        - Мне удалось избежать рикошета, я осталась цела. Но меня снова начинает засасывать. Я вижу этого человека, понимаю, что он начинает что-то подозревать. Я вижу, что он копает себя и рано или поздно он что-то найдет. Когда это случится, у него не останется сомнений в том, кто именно должен стать его жертвой. Он выберет меня.
        - Увернулись единожды, повторите это и снова, - сказал он.
        Она покачала головой.
        - Нет, в этот раз точно нет. Поэтому я здесь. Поэтому я прошу вас решить проблему.
        - Я так и не понял, в чем заключается проблема и каким вы видите ее решение.
        Несколько минут она сосредоточенно думала. Он никуда не торопился. Дождь закончился, оставив после себя мокрый асфальт и капающие крыши. Ему нравился насыщенный озоном воздух, легкий и свежий, словно ранним утром весной. Сумерки сгустились до непроглядных, и на улицах зажглись фонари. Они сидели на лавочке, под козырьком, их лица скрылись в тени от прохожих.
        - Представьте сундук, - сказала наконец она. Ему стало интересно, поймет ли он очередную ее попытку в метафорах обозначить проблему, которую она просит решить? Интересно, устроит ее решение в виде метафоры?
        - Представил, - сказал он и честно представил сундук: деревянный, с резной крышкой и гладкими стенками. Темно-коричневый, с узором под настоящее дерево, покрытый лаком. На крышке замок, старый, его можно открыть только ржавым ключом с усилием на втором полуобороте.
        - У вас есть ключ от замка, - сказала она. - И вы храните в этом сундуке какие-то ценные вещи. Вы купили его недавно на антикварной распродаже, принесли домой, вставили ключ и открыли. Вам навязали этот сундук, вы вроде бы были и не против, но особо он был не нужен. Продавец так просил, что вы решили, что для чего-нибудь сундук сгодится. Решили, что положите туда вещи, пусть это будут документы - паспорт, там… не знаю, что еще. Какие-то ценные бумаги. Вы все это сложили туда, особо не рассматривая сундук, потому что он не с любовью был выбран. Заперли и поставили на видное место. И вы, видя его, через какое-то время понимаете, что с ним что-то не так. Сначала это немного смущает, а потом начинает беспокоить. Слегка. Вроде как небольшой дискомфорт. Сундук да и сундук. Что в нем такого? Обычное дело, ничего особенного. Но вас не отпускает. Каждый раз, когда вы его видите, вы что-то чувствуете, но не знаете, что именно. И вот в какой-то момент вас окончательно доканывает эта неизвестность, вы берете его в руки и осматриваете. И снова ничего. На какое-то время вы успокаиваетесь, но в глубине души
знаете, что ничего не выяснили о своей проблеме. Вы начинаете беспокоиться за судьбу тех документов и, когда они вам потребовались, слишком поспешно берете тот сундук, забираете документы, а потом возвращаете их и тут только понимаете, в чем дело. Внешние габариты сундука не соответствуют внутреннему содержанию. Полость внутри намного меньше, чем должна быть. Вы трясете сундук и слышите, как что-то внутри шелестит. И как вы не слышали раньше?! Вы понимаете, что там двойное дно. Берете нож, поддеваете им и находите несколько листков бумаги, пару черно-белых снимков и кассету для магнитофона. Вы читаете письма, смотрите фото и слушаете запись. И узнаете страшную тайну, которая долгие годы была скрыта в этом сундуке. Что вы сделаете?
        - Лично я? Выброшу все и забуду. Но на меня равняться не стоит.
        - Я бы тоже так поступила, - согласилась клиентка. - Но не этот человек, у которого сундук с тайной. Он еще не знает, что его смущает. Но очень скоро ему потребуется то, что он в него положил. И тогда он точно все поймет. Он все найдет. И молчать не будет. Потому что тайна - не его, за ее раскрытие ему ничего не будет. Бояться нечего. Договориться с ним невозможно. Я это точно знаю.
        - Что я должен сделать? - спросил он.
        Она посмотрела на него смело и решительно. Добра в ней не осталось совсем.
        - Заберите сундук, пока он его не открыл. Пока не разгадал секрет. А если он это сделает, то не дайте рассказать об этом. Любой ценой.
        2
        Сундук с сокровищами мертвецов предстояло найти в кратчайшие сроки. Заказчице было не по себе давно, и она вышла на нужных людей не тогда, когда ей этого хотелось, а когда получилось. У него в этом кейсе совсем не было выбора - урегулировать нет времени.
        - Абсолютно невиновный человек, - сказал он в пустоту, - совершенно ни в чем не виноватый. Оказался обычным владельцем сундука. Такое может случиться с любым. Абсурд.
        В комнате никого не было, и ему никто не ответил.
        Он снял одежду и тщательно осмотрел тело на предмет появления новых повреждений. Он называл их так не потому, что они в самом деле были повреждениями, а просто считал их таковыми. Их появление от него не зависело, и, как бы он ни старался себя уберечь, они все равно ниоткуда появлялись и больше никогда не исчезали. Повреждения были похожи на небольшие темно-серые круги, практически синяки, но все же другого оттенка. Словно остывший след толстого пальца, которым кто-то из того мира ткнул его.
        Новых повреждений не было. Привычные два на груди, чуть выше левого соска и на правой ключице, и три на животе. У большинства людей локация таких повреждений ниже - на ногах, ягодицах и пояснице, а у него выше пояса.
        - Есть простое правило, которого надо придерживаться, - сказал он, - никогда не пытайся понять истинных мотивов, это ненужное и опасное знание, которое выйдет боком не только тебе.
        Он принял душ, запустил стиральную машину и включил телевизор без звука. Ему нравилось наблюдать за персонажами в ящике, которые о чем-то спорили, гневались или радостно говорили. Он не винил их в радости, как людей с улицы. Телевизионные люди - это не обычные люди. Когда включаются камеры, они натягивают на лица театральные улыбки и светят своими зубами. Это работа, и это понятно.
        Он распаковал новую пачку таблеток. Врач сказала ему, что теперь горсть можно заменить одной пилюлей. Препарат дорогой, ждать долго, поэтому лучше купить сразу на два курса, а пропив один, сразу заказывать третий и так далее. Он пил уже пятый. Анализы были в норме, чувствовал он себя хорошо - значит, все действительно идет как надо. Вот только как живут обычные люди, у которых нет денег на лекарства? Как они борются с болезнями, как не умирают от отсутствия обычной гигиены, когда организм захлебывается слизью, которую никак не вымыть, а только можно выгнать этими дорогими таблетками? Он не понимал, как такие, как он, могут радоваться жизни. Ведь это тьма, беспросветная, безысходная… Где повод для радости?
        Он развесил белье на сушилке на балконе. В квартире царил мрак, в некоторых комнатах в люстрах не было лампочек. На кухне, например, в ванной и туалете. В комнате, где он спал, был торшер для чтения на ночь, а в гостиной после ремонта он не стал вешать люстру, оставил потолок ровным. Единственное место, где свет был - коридор. Там он одевался, смотрелся в зеркало. Свет горел всегда, проливаясь в другие помещения жирными желтыми кругами, подкопченными темнотой с краев.
        Он надел мягкие кроссовки, бежевые джинсы и легкую футболку. Ему предстояло пройти сквозь непростую ситуацию, и комфорт в одежде важен.
        Вышел из дома, пересек улицу, прошел вдоль квартала до пустыря, повернул направо и легкой трусцой пробежал два километра вдоль шоссе до парка, где ночью почти полностью отсутствует освещение. Людей нет. Он прошел до середины, свернул с тропинки и остановился возле большого дерева. Он перестал дышать, прислушиваясь к тьме. В парке никого, только где-то вдалеке шумит шоссе, галдят люди. В радиусе ста метров ни звука. Неужели он ошибся и никого не будет?
        Время тянулось. Армия и два года контрактной службы в бесконечно раздолбанной бомбами чужой стране научили его ждать. Сначала он ждал распределения здесь, дома, потом долго ждал подтверждения о том, куда его отправляют. Самым долгим было ожидание в самолете - они летели на военном судне, ничего общего по комфорту даже с салоном самой захудалой чартерной авиакомпании. Деревянные стулья, веревки вместо ремней, двенадцать часов перелета с тремя дозаправками, еды нет, в туалет по очереди не чаще раза в три часа. Если приспичило - под себя. Неизвестно, что будет, когда самолет приземлится в той стране, куда они держат путь. Неизвестно, каким будут там воздух, вода, люди… Там идет война, это все знали. Но что такое война? Как в фильмах про военные действия, с кишками на стенах, оглушительными взрывами, вшами и недостатком еды, воды и бинтов? Все оказалось гораздо хуже. Почти постоянное ожидание в непробиваемой тишине. Они сидели у трапа самолета в ожидании броневика почти шесть часов, и все это время нещадно палило солнце. У них на сто человек было три двухлитровых бутылки воды - царский подарок экипажа
самолета. Даже губы смочить хватило не всем. Когда броневики приехали, терпение солдат было на исходе. В казарме мест не хватило, пришлось спать на полу по очереди. Еды не было, туалет занят или переполнен, и вместо того, чтобы облегчиться, надо сначала вынести пару ведер и слить в септик. Но это все было ничего по сравнению с тем, что началось, когда командир взял их в бой.
        Они были в пути сутки, десять часов из которых шли пешком по душным тропикам, волоча снаряжение и огромные рюкзаки с пайками и палатками. Редкие привалы не вымывали из крови адреналин, потому что где-то совсем рядом стреляют, но еще недостаточно близко, чтобы сбросить рюкзаки и бежать, сломя голову. Ожидание ужаса, именуемого войной, затянулось настолько, что, когда прозвучала команда, все машинально выполнили распоряжение, приготовили оружие и побежали. Эта малая часть того, что именовалось войной, была самой легкой не только для него, но и еще для трех десятков солдат. Дольше шли, чем убивали.
        Потом оказалось, что на войне все дольше, чем сражение. Дольше ждешь в тишине казарм, дольше слышишь выстрелы, дольше смотришь на умирающих от инфицированных ран сослуживцев… Все это, в конце концов, и есть та пресловутая война, которой он отдал два года жизни. Кроме денег, поврежденной психики, утраченной семьи, отнятого здоровья он получил самое главное - умение ждать.
        И сейчас, стоя в темном парке, он ждал появления того, ради которого пришел сюда. Ждал долго. Прошел час, может быть, больше, и он уже хотел пойти домой, решив, что ошибся, но услышал.
        Значит, нет - не ошибся.
        Он услышал сдавленный выдох, словно человек, его сделавший, считал его последним. Он осторожно достал из заднего кармана джинсов складной нож и расправил лезвие. Ему не нужно больше звуков - он чувствовал, где притаилась жертва и сколько до нее метров.
        В такие минуты ноги становились мягкими, словно большие лапы. Несколько шагов вправо, несколько влево, и вот он практически у цели. Маленький мальчик, лет шести-семи, не старше. Сидит у дерева, спрятав лицо в коленях. Трясется телом, словно от этого зависит жизнь. Не поднимая головы, мальчик заскулил, тихонько, как щенок.
        Он обошел ребенка сзади, стараясь двигаться бесшумно, но почва под ногами была усеяна листвой, хрумкающей так, словно по ней шел бегемот, и мальчик услышал. Он заскулил еще сильнее, завозился, но не успел ничего сделать, как оказался поднятым над землей.
        Ребенок закричал. Пришлось быстро выбежать с ним из парка и поставить под фонарем. Действительно, мальчик. Только младше, годиков пять. Он впал в истерику от страха, не мог вздохнуть и только беззвучно раскрыл рот. Губы синие, глаза закатились.
        - Вдохни! - крикнул он мальчику и ударил по щеке. Тот опешил, истерика прервалась, и он глубоко вдохнул. Потом еще раз и еще, а потом задышал чаще, стараясь не перейти на плач.
        - Не смей плакать! Прекрати истерику!
        Мальчик послушно кивнул, все еще часто-часто дыша, стараясь напитать легкие, чтобы можно было в любую секунду начать орать. Он взял парня на руки и быстрым шагом пересек проезжую часть, свернул за дом и остановился возле отдельно стоящего здания с раздолбанным крыльцом, освещенным тусклой лампочкой.
        - Это полиция. Там тебе помогут. Найдут семью, отдадут маме, понял?
        Мальчик кивнул.
        - Ты знаешь, как тебя зовут? Знаешь, где живешь?
        Он снова кивнул. Продолжал дышать часто.
        - Как тебя зовут? - спросил он мальчика.
        - Семен, - ответил мальчик.
        - А фамилия у тебя как?
        - Иванович.
        - Это отчество. Твоего папу зовут Иван, да? А какая у тебя фамилия?
        - Иванович, - снова ответил мальчик.
        - Ладно. Ты знаешь адрес, где живут твои мама и папа?
        - Знаю.
        - Хорошо, пойдем, - сказал Ян.
        Они вошли в здание, он кивнул дежурному.
        - Ты опять нашел ребенка? - спросил дежурный и выглянул из-за своей стойки. - Где ты их берешь?
        - Я говорил вам, где. В парке. Я не понимаю, почему вы не можете быть там каждую ночь и ждать, когда появится ребенок? Это не первый.
        - Там сегодня был патруль, никого не было.
        - Сомневаюсь.
        - Ладно, - ответил дежурный, - сегодня Вера Ивановна тебя встретит, иди в сто шестой кабинет.
        Вдвоем с малышом они прошли по коридору и зашли в сто шестой кабинет. Там были только большой деревянный стол и два стула. Он усадил малыша на стул и стал ждать. Вера Ивановна появилась через несколько минут, выразительно закатила глаза и удалилась за шаблонами документов. Когда вернулась, ему удалось сдержаться и не наехать на нее за разгильдяйство. Сколько раз можно говорить, что в этом парке неожиданно появляются дети, которые нуждаются в помощи? Сколько можно делать вид, что ничего не происходит?
        Очевидно же, что эти дети не сами там появляются, как в капусте. Они откуда-то сбегают - из дома или от похитителей, или еще откуда. Ему была неизвестна судьба остальных детей, которых он привел в полицию, но им-то виднее. Они ведь выясняли, что произошло и откуда там берутся дети! Почему же нет профилактики?
        - Опишите ситуацию, - попросила Вера Ивановна. Это был их третий ребенок. То есть третий, найденный им, а не ими, ребенок. Он описал ситуацию, какой она была - вышел в парк и нашел пацана. Принес сюда.
        - Мальчик что-то знает о себе?
        - Может быть, вы у него спросите?
        - Дядя обижал тебя? - спросила Вера Ивановна участливо.
        Он встал и вышел, оставив Веру Ивановну и ребенка одних. Ему все осточертело. Этот бездействующий участок полиции, эти бесхозные дети, эта бюрократия, перемалывающая людей, словно зерна в муку.
        Он вышел на улицу и стал ждать, когда позовут подписать бумаги. Старался не думать о том, что найденному парню предстоит не очень приятная ночь и, наверное, пара дней. Пока распределят куда надо, пока оперативники поднимут откормленные задницы и начнут искать родителей, пока найдут, пока допросят, пока решение примут… Все это время малыш проведет у патронажной семьи или в детском доме во избежание ситуации, когда ребенка возвращают в семью, из которой он убежал, спасая жизнь.
        Шесть месяцев назад в парке было найдено тело маленького мальчика. Зверски убитого, растерзанного монстром, а не человеком. В газетах писали, что ребенок был из неблагополучной семьи, и родителям о случившемся пришлось рассказывать трижды - первые два раза они ничего не поняли, потому что были мертвецки пьяны. Следствию не удалось установить ничего о личности убийцы, никаких следов на трупе не обнаружено. Речь не о стерильности убийцы, а о том, что на мальчике не было места, где бы такие следы - например, отпечатки пальцев, - могли остаться. Вокруг тела было много биологических следов, в том числе моча и сперма, но давность их оставления никак не совпадала с давностью гибели ребенка. Просто грязный парк, в котором произошло ужасное убийство. Убийцу никто не видел. По сведению тех же газет, атаковавших неблагополучную семью ребенка, родители мальчика спохватились о пропаже сразу же, но быстро успокоились, поскольку решили, что мальчика снова похитила бабушка, которая приходила в себя периодами. И что бабуля в очередной раз завязала и снова прокляла дочь и ее мужа, а потому забрала ребенка и никому
не сказала. Мать, по ее словам, собиралась наведаться к бабке, чтобы убедиться, что все хорошо, но дел было слишком много. Позже следователи выпустят пресс-релиз, в котором скажут, что с момента пропажи ребенка из дома и до момента его обнаружения в парке прошло пять дней.
        Парк находился в двадцати километрах от дома, где жил ребенок, и как он мог там оказаться, также никто не выяснил.
        На волне расследования он сам не понял, почему его так сильно задела эта история, ведь обнаруженных тел детей только за этот год больше двух с половиной тысяч, но именно этот мальчик в этом парке его отрезвил. Ему стало не все равно. Он внимательно следил за всем, что говорили о расследовании до тех пор, пока интерес к делу не остыл - примерно за три недели. Потом писать о найденном теле перестали, на сайтах полиции и судов никакой информации ни о задержании подозреваемого, ни о каком-то судебном процессе не появилось. В отделении полиции, в ведении которого находится парк, ему сказали, что дело обсуждать никто не станет, но оно не раскрыто (и вряд ли будет), и если он хочет чем-то помочь, то может патрулировать парк ночами, поскольку днем там все же есть люди, и территория просматривается вдоль и поперек, а вот ночью - нет. Мыслей о том, чтобы осветить парк и поставить круглосуточную охрану (или патрулировать хотя бы несколько раз за ночь), ни у кого не возникло, а если такая идея и появилась, то быстро заглохла.
        Он не верил в то, что сегодня ночью там был кто-то из полицейских, поскольку мальчик, судя по всему, просидел там по меньшей мере час, в темноте, боясь пошевелиться и даже громко вдохнуть.
        Каждую ночь он приходит в этот парк и ждет появления жертвы или убийцы. Зная по себе, как притягивает место преступления, он ждал, что сюда придет монстр, которого он без сомнений убьет, потому что с такой тварью договариваться просто не о чем. Но вместо монстра он находил детей. И их было слишком много, чтобы просто так перестать ходить в этот парк.
        Или чтобы оставить все на своих местах.
        - Зайди, - услышал он.
        Вера Ивановна была слишком мощной, чтобы самой выйти из кабинета и позвать его, поэтому послала дежурного.
        Он вернулся в кабинет. Вера Ивановна подала планшет с документами, и он в них расписался. Поскольку это уже третий ребенок, все его данные у нее были, и от него ничего не требовалось.
        - Обычно я подписываю два документа, сейчас три. Что за третий? - спросил он, уже отдав бумаги.
        - Акт о том, что я отдала вам ребенка.
        - Как понять - отдали?
        - Вот так. Центр переполнен детьми, малыша некуда распределять. Если вы не в курсе, в городе бум сбежавших детей. Процедура поиска родителей и установления социального климата в семье займет один-два дня, которые мальчик проведет у вас.
        - Почему у меня? - не понял он.
        - Ну не у меня же. Забирайте парня, я вам позвоню, когда будем готовы пристроить его в семью.
        - Подождите, - возразил он, - мы так не договаривались. Я не могу взять этого ребенка.
        - Почему?
        - Вы ведь обо мне ничего не знаете! А вдруг я педофил?
        - Ну почему же я о вас ничего не знаю? Прекрасно знаю все ваши данные, адрес и номер телефона. Доверие вы вызываете. Если с парнем что-то случится, я знаю, кого искать и винить.
        - Но мне не с кем его оставить, а завтра у меня дела.
        - Ну, что поделать, - безразлично ответила Вера Ивановна, - возьмите отпуск по семейным обстоятельствам или еще как-то решите свои проблемы. На вас большая ответственность, но ненадолго, обещаю. Вам скучно не будет, парень общительный.
        3
        Семен Иванович, с ударением на «о», действительно знал, где живет. Он практически без труда показал дом, где светились всего несколько окон. Это была новостройка, которую заселили не полностью. Вместе с Семеном они поднялись на пятый этаж. Все квартиры на этаже закрыты деревянными дверями, которые обычно ставят внутри, а не снаружи. Видимо, непроданные квартиры. Но одна дверь была массивная, металлическая. Именно к ней и кинулся Семен и стал прыгать, чтобы достать до звонка. Свет на этаже не горел, но люди могли спать (хотя как можно спать, когда ребенок пропал?).
        Дверь никто не открыл.
        - Твои мама и папа часто не ночуют дома? - спросил он у Семена.
        - Нет, мама всегда дома. Мама, открой дверь! Меня дяденька привел! - закричал ребенок в щелку дверного замка.
        Из квартиры не доносилось ни звука.
        Он хотел отдать ребенка родителям, потому что, во-первых, так будет правильнее, а во-вторых, ему некогда (в самом деле некогда) нянчиться. И плевать, что там решила полиция в лице наимощнейшей Веры Ивановны. Он, конечно, убедился бы по документам, что это его семья, и посмотрел бы на то, как они живут, но едва ли бы его что-то отпугнуло. В конце концов, дом и родители намного лучше темного парка с обоссанной листвой и уж тем более лучше его квартиры, где темнота живет дольше, чем этот мальчик на свете.
        Он достал из кармана отмычку, которую прихватил на всякий случай из своей квартиры по дороге сюда, и открыл дверь. Дверь была крутая, а вот замок простенький. Родители могли уйти искать ребенка, и они простят небольшой взлом, если ему удастся найти их контакты и позвонить им на мобильный, например. Да даже если они с Семеном просто дождутся их возвращения.
        Ворвавшись в квартиру, Семен пробежался по комнатам и включил везде свет, а сам исчез в маленькой комнатке, где запрыгнул на кровать и практически сразу же уснул. Жаль, что его придется разбудить. Ребенок, наверное, ничего не понял, но ему-то было видно: квартиру экстренно покидали, собирая вещи, и только детская оставалась нетронутой. Все игрушки лежали на местах, в шкафу аккуратно сложены вещи - ничего даже не пытались упаковать.
        В большой комнате, которая, судя по всему, использовалась и как гостиная, и как спальня для родителей, был раскинут диван, заправленный чистым бельем. Из шкафа на пол комьями выблеваны вещи. Кто-то быстро собирал нужное, откидывая в сторону остальное. В ванной в шкафчике для шампуней и прочих банных средств пустовали некоторые полки, полотенца валялись на полу вперемешку с женским бельем и мужскими трусами. В кухне не было чашек, вообще ни одной, зато много тарелок и другой кухонной утвари. Кофемашина отключена от розетки, вода из бункера слита, сама машина стояла в коробке - собирались забрать, но оставили. Те, кто жили в квартире, собирались экстренно и точечно, они оставили часть вещей, которые посчитали ненужными. В груде этих вещей оказался и Семен. Почему? Не хватало времени?
        Он попробовал разбудить мальчика, но тот спал беспробудно. Можно было вызвать такси и отнести ребенка на руках, но он решил дать ему выспаться в своей кровати. Он закрыл дверь, погасил везде свет, сел на кровать возле мальчика и стал делать то, что умеет лучше всего.
        Ждать.
        4
        Никто не пришел. Оставшуюся часть ночи он не спал и даже не дремал. В голове крутились десятки разных вариантов ответов на вопрос: как могли родители забрать часть вещей, а ребенка оставить? Он не смог придумать ничего лучше, чем: а) родители покидали страну в спешке (возможно, депортация), и мальчик сбежал, а они не смогли его найти или остаться для поисков, и б) родители забрали его с собой, но далеко не ушли и были убиты или похищены.
        Пока мальчик спал, он некоторое время просто сидел рядом, а потом пошел бродить по квартире в поиске какой-нибудь информации. Никаких бумаг, на которых обычно остаются следы жизни человека, не нашел. Электронных устройств тоже. Если мальчика просто оставили, как оставляют, например, дачники животных на зиму, то все объяснимо: кофемашину можно купить в магазине, а чтобы изготовить дубликат какой-нибудь важной бумаги, надо потратить много времени, и не факт, что удастся. Ребенка, видимо, тоже без проблем можно зачать.
        Семен проснулся в семь. Открыл глаза и уставился на мужчину, который сидел на постели рядом с ним. Мальчик недолго боролся с собой и в конце концов заплакал, уткнувшись в подушку.
        - Кончай реветь, - велел он парню. - Иди умываться, и будем завтракать.
        В холодильнике остались яйца, молоко и пряники. Он сделал омлет парню, а себе кофе. Зерна обнаружились в кухонном шкафу, в дорогом крафтовом пакете, вкусно пахнущие. На упаковке стояла дата обжарки - семь дней назад. Это означало сразу две вещи: как минимум неделю назад здесь жил кто-то, кто любит хороший кофе и мог его себе позволить. Кофемашина тоже была не из дешевых капсульных или рожковых, а полноценный агрегат, который сам молол зерна и взбивал молоко до густой пены.
        В кухню приплелся вялый Семен с вычищенными зубами и остатками пасты на щеках.
        Он оторвал бумажное полотенце и показал Семену, что пасту следует со щек стереть. Мальчик нехотя выполнил и стал ковырять омлет.
        - Если не будешь есть, я больше не буду готовить, - предупредил он мальчика, - и лучше со мной не шути.
        - А как вас зовут?
        - Это не имеет значения.
        - Имеет. Я должен знать, - сказал мальчик.
        - А сколько тебе лет?
        - Скажу, если скажете, как вас зовут.
        - Тебе явно не пять.
        - Мне не пять, вы что!
        - Я думаю, четыре.
        - Какие четыре? - искренне поразился парень. - Мне семь лет! Семь! Это на три года больше, чем четыре! Я в школу уже хожу.
        - И почему ты, интересно, не в школе? И почему ночью прикидывался, словно ты маленький и не понимаешь, чем отличается отчество от фамилии?
        Мальчик молча ел омлет, сосредоточенно жуя. Вопрос ему, видимо, не понравился.
        - Как давно ты ушел из дома?
        Мальчик продолжал есть.
        - Ты не хочешь со мной говорить?
        - Так мне есть или говорить? Мама не разрешает мне и есть, и говорить одновременно, - сказал мальчик.
        - Ешь. Потом расскажешь.
        Мальчик кивнул и занялся остатками омлета. Когда доел, сам помыл за собой тарелку, с грустью посмотрел на сковороду и помыл ее тоже. Потом сел напротив и сказал:
        - Мне семь. Вчера я испугался. Что еще вы спрашивали?
        - Почему ты не в школе?
        - Потому что.
        - Что значит «потому что»?
        - Ну, потому что потому, я не знаю почему. Мне собрать портфель и пойти в школу?
        - А где твоя школа? - спросил он.
        - Тут, за углом, - ответил Семен.
        - Пойдем вместе.
        - А сегодня разве не воскресенье?
        Точно, воскресенье.
        - А покажи мне свой дневник?
        - Сейчас.
        Мальчик ушел и вскоре вернулся с портфелем. Действительно, он вчера перерыл все, что только видел, но портфель не трогал. Он еще удивился, что в письменном столе у парня были учебники, альбомы для рисования, куча изрисованных листков, но ни одной тетради и дневника. Вот где они были.
        - Зачем ты сложил все в рюкзак? У вас каждый день все уроки сразу?
        - И такое бывает, - ответил парень. - Но не в понедельник. Я сложил все, потому что мама попросила.
        - Ты знаешь, где мама?
        - Нет.
        - А папа? - спросил он.
        - Папа умер.
        - Вы живете с мамой вдвоем?
        - И еще мамин брат, мой дядя, - сказал Семен.
        - Как зовут твою маму и твоего дядю?
        - Маму зовут Азиза, а дядю - Эмин. Вот мой дневник.
        Из кучи разноцветных тетрадок Семен вытащил тонкий дневник в твердой обложке. На дневнике был нарисован смешной пес, который улыбался, а сверху было приделано облачко диалога с надписью: «Ну и назадавали же!» На обложке значилось: «Этот дневник принадлежит Симеону Ивановичу, 1 «б» класс».
        - Так ты у нас Симеон!
        - Ну да, я же так и сказал - Симеон.
        - Ты говорил - Семен, я точно помню.
        - Вам показалось, а вот мне никак не показалось, потому что вы так и не сказали, как вас зовут. А я вам уже про себя все рассказал. А вообще не должен был, потому что вы посторонний человек. Скажете, как вас зовут? Вы же не девочка, чтобы стесняться разговаривать с мальчиком.
        Он посмотрел на парня строго, словно он сказал какую-то глупость, а ведь тот был прав на все сто процентов. Что случится такого, если он скажет ему имя? Он использует его только для официальных процедур в какой-нибудь полиции, ГИБДД или еще где-то, где надо идентифицировать личность. А в остальном никак не представляется и ни с кем не разговаривает.
        - Так как вас зовут? - допытывался ребенок.
        - Меня зовут Ян.
        - Дядя Ян. Дядян!
        - Не надо звать меня дядей, я тебе не дядя. Зови меня просто Ян.
        Парень послушно кивнул, забрал вещи и унес в комнату. Через какое-то время Ян услышал возню. Он допил кофе и пошел посмотреть, чем там занят Симеон.
        Симеон собирал в сумку свои вещи - аккуратными стопками укладывал брюки, трусы и майки; рубашки были уже сложены.
        - Куда ты собираешься?
        - Ну вы же не оставите меня дома, а тетя из полиции сказала, что некоторое время я побуду у вас. Я собираю вещи, которые буду надевать в школу.
        Ян сел возле него и спросил:
        - Скажи, как ты оказался в парке? Почему мамы и дяди нет дома?
        У Симеона затряслась нижняя губа, и он ее прикусил.
        - Ты чего? Не плачь только. Расскажи. Давай найдем маму и дядю? Тебе с ними будет лучше.
        - Мы их не найдем.
        - Почему?
        - Потому что не будем искать. Лучше мне будет с вами.
        - Но ты не останешься со мной. Через пару дней, а может, уже и сегодня, тебя заберут. Отправят в детский дом. Тебе лучше вернуться к родителям. Почему ты не хочешь? Они тебя обижали?
        - Значит, пусть меня заберут в детский дом, - ответил Симеон.
        - Ты бывал когда-нибудь в детских домах? Нет. Там не сахар. Там как в армии, даже хуже… Хотя ты и в армии-то еще не был, сравнить тебе не с чем.
        - А вы были в армии?
        - Был, - ответил Ян.
        - А в детском доме?
        - Тоже был.
        - Вот я тоже хочу сначала в детский дом, а потом в армию. Хочу быть, как вы.
        - Симеон, когда ты вырастешь, то обязательно пойдешь в армию, - ответил Ян. - Но сейчас ты маленький, о тебе надо заботиться. Ты ребенок ведь. У тебя есть мама и дядя. Они волнуются. Тебя надо к ним вернуть.
        - Вы видите их где-нибудь здесь? Видите, что они волнуются? - спросил Симеон, быстро вытер покрасневшие глаза. Ян сомневался, что мальчик его видит сквозь толщу слез. Но он упорно продолжал смотреть прямо на Яна, держа в руках аккуратно сложенные брючки, готовясь уложить их в большую сумку, разложенную на кровати. Ждал решения от человека, которого встретил вчера ночью в лесу. Куда положить свои брюки и рубашки: в рюкзак или обратно в шкаф и остаться в квартире одному?
        - Нет. Поэтому я тебя и спрашиваю. Может быть, ты знаешь, что произошло с ними?
        - Я знаю, что произошло с ними, - ответил Симеон. - Они меня бросили.
        5
        - Как понять - это не ваш ребенок? А чей тогда?
        Глаза женщины подозрительно сузились. Она стреляла глазами то в Яна, то в Симеона, словно в нашкодивших подростков.
        - Я вам объясняю, что я нашел Симеона в парке, ночью одного. Я отвел его в полицию, и мне выдали его на поруки, пока суть да дело. Это квартира, в которой он жил с семьей. Они куда-то исчезли, полиция будет в этом разбираться. Если полиция придет, дайте им мой номер телефона, но я сомневаюсь, что они придут, поэтому я сейчас сам к ним пойду. Все, что от вас требуется - это посидеть с ним несколько часов, потому что мне нужно отойти по делам. Я вернусь не позже десяти вечера.
        - Извините, но тут какая-то подстава, - ответила женщина, развернулась и закрыла за собой дверь.
        Ян вздохнул и снова взялся за телефон. Он почему-то так и подумал, что с няней будут проблемы. Он позвонил в агентство по подбору нянь и долго разговаривал с менеджером, которая поверить не могла, что няня просто так взяла и ушла. Она поняла суть проблемы и пообещала, что в течение двух часов пришлет человека, которому можно будет доверять и который не боится детей, попавших в сложную ситуацию. Настоящего профессионала.
        - Она психолог, с огромным опытом работы, - вещала менеджер, - у нее прекрасные рекомендации, и она по-настоящему любит детей!
        - Хорошо, присылайте.
        Няня и вправду пришла через два часа. Ян уже места себе не находил, ему нужно было срочно покинуть эту квартиру и ехать по делам: на часах было уже почти два часа дня, а дело не сделано.
        - Здравствуйте, я София! А это Симеон? Привет, Симеон, как дела?
        - Плохо, - ответил мальчик и ушел в комнату.
        - Здравствуйте, София, - поздоровался Ян и ввел ее в курс дела. Она действительно поняла все сразу, лишних вопросов не задавала. Скинула легкую ветровку, достала из рюкзака домашние тапочки.
        - Детям нужно ощущение уюта для спокойствия, - объяснила она, - проще всего этого добиться ношением тапочек. Ни о чем не переживайте, идите по делам, мы будем в порядке.
        - Только надо что-то придумать с едой, - сказал Ян. - В холодильнике совсем пусто.
        - Мы сходим в магазин.
        - Я оставлю вам денег.
        - Не надо, возместите потом по чеку. Идите уже.
        Она улыбнулась открытой доброжелательной улыбкой, и Ян кивнул. Она ему понравилась, вызвала доверие. Молодая, лет тридцати пяти, блондинка, стройная, сразу видно - хозяйственная девушка. Ногти на руках ухоженные, но не длинные и без лака. Одежда простая, но чистая и хорошо сидит. Войдя, первым делом она кинула взгляд на ребенка и разбросанные вещи, а потом уже на Яна, обозначив тем самым приоритеты: дети и хозяйство в первую очередь, а мужчина - потом. Ян не сомневался, что у этой блондинки Симеон будет накормлен и занят, а дом прибран.
        Он зашел в комнату к Симеону. Мальчик сидел на кровати, отвернувшись к стенке.
        - Симеон, я пошел. Вечером увидимся.
        - Ага.
        - Не доведи Софию, пожалуйста. Мне сложно было ее найти.
        - Два звонка сделать, чего уж тут сложного.
        - Ну, я бы не хотел еще кого-то искать, будь, пожалуйста, вежлив.
        - Ага.
        - Ладно, пока.
        Ян встал с кровати и пошел к выходу, когда Симеон сказал:
        - Когда люди уходят навсегда, они говорят не «пока», а «прощай».
        - Так я не навсегда ухожу. Я вечером приду.
        - Не придешь.
        Ян подумал, что Симеон может быть прав. Мало ли чем закончится кейс. Всякое действительно может случиться. Он вернулся и сел на кровать. Симеон сердито посмотрел на него.
        - Я знаю, что ты никому не доверяешь, и у тебя есть полное право на это. Но ты меня знаешь слишком мало времени, поэтому тебе придется мне поверить. Если я сейчас уйду и не вернусь, то это случится не потому, что я тебя бросил, а потому что со мной произошло что-то плохое.
        - Что плохое может случиться?
        - Например, собьет машина или попаду в аварию, - выкрутился Ян, потому что рассказывать о кейсе ребенку было совсем уж странно. - Но это крайний случай. Поэтому я вернусь часов в десять, не позже. Ты еще спать не будешь.
        - Вы не вернетесь. А если и вернетесь, то уйдете завтра. Рано или поздно вы уйдете.
        - Это правда, - согласился Ян. - Но давай договоримся: когда я уйду навсегда, я скажу тебе «прощай», хорошо? А сейчас я просто ухожу по делам. Вы с Софией сходите в магазин. Обязательно помойся, а то ты подваниваешь.
        - Я не подваниваю!
        - Подваниваешь, - твердо ответил Ян. - Поверь мне. Ну так что? Идет? Договорились?
        - Договорились! Не вздумайте обмануть!
        - Не обману. До вечера!
        Из комнаты они вышли вместе. Симеон был все еще немного надут, потому что не мог отойти так сразу и сдать все позиции. Ян попрощался с Софией, пожелал им удачи. Симеон демонстративно прошествовал по коридору в ванную.
        - Симеон, ты куда? - спросила София.
        - Мыться! - ответил мальчик.
        6
        Ян приехал к кампусу «Передовых технологий» к шести часам вечера. Несмотря на воскресенье, парковка забита полностью. Взял сумку с документами, вышел из машины и несколько раз подряд чихнул - приклеенные усы щекотали нос и пахли дешевым пластиком.
        Первое, что он отметил, - служба безопасности у кампуса слабая: два ряда рамок металлоискателей, черный ящик с лентой для сканирования сумок и расслабленный охранник в темном костюме. На лацкане бейдж - «Константин». Нарочито пышные усы Яна привлекли внимание.
        - Вы кто и к кому? - спросил охранник.
        - Я из военной прокуратуры, иду в отдел кадров, - ответил Ян. - Вот документы.
        - По какому вопросу?
        - Ищу уклонистов.
        - Вы по адресу, тут их полно.
        Константин нацарапал данные фальшивого удостоверения в разлинованном журнале и вернул Яну документ вместе с пластиковым пропуском, на котором было написано: «ПОСЕТИТЕЛЬ».
        - Вас ждут?
        - Если бы меня ждали, в здании бы никого не было.
        Шутка Константину понравилась. Он посветил фонариком в сумке, увидел документы, зарядку от телефона и между папками - пластиковый контейнер с таблетками.
        - Ибупрофен, - сказал Ян.
        Охранник нажал на кнопку, и турникет загорелся зеленым.
        - Вам на третий этаж, - сказал Константин и сосредоточился на новом посетителе.
        О том, что в кампусе совсем недавно обосновался отдел кадров, ему сказала клиентка и сопроводила подробным отчетом, где и когда можно будет встретиться с объектом.
        С клиенткой он встретился на том же этаже. Оба сделали вид, что они незнакомы, но на шее у нее выступили розовые, словно аллергические, пятна. Ян прошел мимо отдела кадров, чтобы узнать, следят за ним или нет. Прошел по коридору вдоль и уперся в пост охраны за углом. Двое охранников с наушниками сторожили дверь с табличкой «Отдел разработки».
        - Вы прошли отдел кадров, - сказал один из охранников (на бейдже лацкана - «Вениамин») и указал в обратном направлении. Другой охранник не отрывал глаза от монитора.
        - Я искал туалет.
        - Туалет в другом конце коридора, нажмите 5690, дверь откроется. И, пожалуйста, не гуляйте по зданию просто так, вас могут выпроводить. Идите в туалет, а потом сразу в отдел кадров. Иначе покажем, где выход. Тут все строго.
        - Все понял, не беспокойтесь на мой счет.
        Он кивнул обоим, развернулся и дошел до двери уборной, ввел 5690. Туалет без окон, маленький, тесный; пахло чистотой и ненавязчивым освежителем. Ян заперся в кабинке, раскрыл сумку, вынул папку с документами, среди которых лежали пластмассовые инструменты без примеси металла (исключая провода). Листы в папке были со специальной пропиткой, поэтому металлоискатель не запиликал. Он опустошил контейнер с таблетками в унитаз. После попадания в канализацию лже-ибупрофенки запомнят проделанный путь и передадут точное местоположение канализационных стоков, которое останется только нанести на карту здания. Эта разработка британских спецслужб давно вышла из боевого арсенала и стала доступна на e-bay.
        Информация пришла через три минуты. Он получил схему труб и увидел, куда смылись датчики. Они убегали далеко на запад в очистительные сооружения, а парочка застряла в трубе между первым и вторым этажами - видать, засор, надо бы прочистить, пока дерьмо из унитазов фонтаном не забило.
        Под потолком он увидел электрощиток. Ян встал на сиденье, поддел пластмассовым шпателем дверцу, но - увы! - надежды не оправдались: разводки не было. Ну, ничего, не всегда все просто.
        Он сложил обратно в сумку шпатель, пустой контейнер и вышел из туалета. Направился прямо в отдел кадров, помахав охраннику, который специально вышел из-за угла, чтобы проследить.
        В отделе кадров он спросил, кто занимается работой с военкоматом, и сразу же был атакован двумя бойкими барышнями, которые завалили его претензиями. У обеих, как и у охранников, к блузкам прикреплены металлические бейджи с логотипом компании (буквы «П» и «Т», соединенные в форме сердца с острыми углами) и именем. Одну звали Оксаной, а другую - ту, что постарше званием, - Наталией. Оксана, уперев руки в массивные бока, загородила рабочий стол с разваленными бумагами, как будто боялась, что Ян запомнит все досье и призовет всех в армию. Ее начальница Наталия выглядела так, словно была преподавателем с кафедры философии: томная и неторопливая. И вещала соответственно - менторским тоном, как будто ее обязаны слушать. Непрерывным потоком лились претензии к военкомату: никогда не отвечают на звонки, письменно не подтверждают получение информации, выходят на связь только тогда, когда нужно им самим, и никогда не идут навстречу, и вообще не удивительно, что есть множество нарушений при таком-то бардаке!
        Ян поставил сумку на пол и поднял обе руки.
        - Девушки-девушки, я все понимаю! - сказал он. - Но ничего поделать не могу! Я не из военкомата, а из военной прокуратуры. Мы тоже хлебаем их разгильдяйство! Вот я уверен, что половина граждан-уклонистов, которые числятся у вас, на самом деле никогда тут не работали, а моя информация неверная. Можем сверить часы?
        Ян положил на стол список, который использовал в каждом подобном прикрытии. Это был всегда один и тот же лист уклонистов, кроме одного имени под номером 46.
        Наталия двумя пальцами взяла список. Оксана тоже торопливо сунула нос в документ.
        - Но тут только ФИО! - воскликнула Оксана. - А даты рождения где? У меня только Смирновых Алексеев Палычей, наверное, сотня!
        - Придется проверить каждого!
        - Подождите, а вот этот гражданин у нас точно один… Роман Валентинович Мангиров, наш директор департамента. Но он вышел из призывного возраста, - сказала Наталия.
        Ян сделал озабоченный вид и принялся копаться в сумке. У него была папка на этот случай, ее-то он и достал. Раскрыл на середине, перелистал, сделал вид, что внимательно что-то прочитал, и сказал:
        - Есть небольшие проблемы с отказом от плановой мобилизации.
        - Так это вообще никак не наказывается! - возразила Оксана. Она, видимо, зарабатывала очки перед начальницей своим знанием призывного законодательства.
        - Поэтому я пришел один, - ответил Ян, - у меня в принципе только такие претензии. Если бы были дезертиры, я бы пришел с подкреплением. Есть документы на… Мангирова Р.В.?
        - Конечно, все в сборе! - ответила Оксана, посмотрела на Яна с обидой и кинулась к металлическому шкафу, Наталия за ней. Они принялись рыться в папках, переговариваясь и прищуриваясь на мелкие надписи на корешках. Девушка, сидевшая за компьютером напротив и наблюдающая за представлением, сняла очки и сказала шепотом:
        - На моей памяти это первая проверка у них. Никто и никогда не проверяет ответственных за военкомат. Так что готовьтесь к обильному вниманию.
        Каталог с грохотом закрылся, и перед носом у Яна оказалось досье на Мангирова Р.В.
        В папке действительно были собраны все документы. Ян ознакомился с паспортом, местом регистрации, анкетой с указанием фактического места проживания Мангирова. Все данные у него уже были от заказчицы. Но она не знала, с кем он живет, а эту информацию Ян сейчас выяснил.
        - Я хочу побеседовать с вашим директором. А вас попрошу посмотреть список и собрать материалы на тех, кто у вас действительно работает. Кто из вас меня проводит?
        Вызвалась Оксана, но Наталия посмотрела на нее так, словно та воткнула ей нож в спину. Оксана кашлянула, взяла список и пошла обратно к папкам.
        - Пройдемте, - деловито сказала Наталия и важно вышла из кабинета, придержав дверь для Яна. Они прошли по коридору в другую сторону от отдела разработки, поднялись на один пролет и вышли в небольшой коридор, из которого сразу же повернули в приемную. Секретарем в приемной был, на удивление, мужчина средних лет. Вовсе не грудастая блондинка, как ожидал Ян.
        - Спасибо вам, дальше я один, - сказал Ян.
        - Почему же? Я тоже должна быть.
        - Не переживайте, я позову вас, если потребуется помощь, - ответил Ян любезно и мягко показал на диван. Наталия села и закинула ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя недовольство увольнением из процесса.
        Ян не был бы против ее присутствия, если бы на самом деле решал какие-то вопросы, связанные с военкомовскими делами. Девушка и вправду была очень воодушевлена и чувствовала востребованность, а такие порывы гасить в людях нельзя.
        Но свидетели ему не нужны.
        7
        Все сразу пошло не так. По подсчетам, ему потребовалось бы полчаса, чтобы испариться из этого здания, используя канализационные люки. О том, где сток, он знал - «таблетки» уже предоставили всю необходимую информацию.
        Наручные часы были сопряжены с телефоном, и он видел, что София названивает без остановки. Один раз, второй, третий… пятый. Он уже раскрыл сумку, чтобы достать пластиковую удавку и задушить Мангирова, который откровенно не понимал, что от него требуется, и потому раздражался. Он вполне прилично вел себя первые несколько минут, оторвался от лежащих на столе бумаг и принял заинтересованный вид, однако, как он ни старался, не смог уловить суть того, что Ян ему говорил. Да оно и понятно - Ян нес ахинею.
        - Согласно действующему законодательству, вы должны явиться по повестке на мобилизацию и пройти ускоренный курс подготовки молодого бойца, вам выдадут оружие и покажут, как им пользоваться. Военкомат направлял повестки пять раз подряд, однако вы ни разу не явились…
        Мангиров отпирался как мог, утверждал, что не получал никаких повесток, требовал предъявить извещение с его подписью о вручении или любого другого лица, которое расписалось за него. За такой бумагой Ян и полез в свою сумку (а достал бы удавку), но в этот момент София позвонила уже в десятый раз. Очень странные люди - в эпоху бесплатных мессенджеров продолжают упорно звонить абоненту, вместо того чтобы просто написать, что произошло.
        - Алло! - рявкнул Ян, уставший от вибраций на запястье.
        Мангиров уставился на Яна непонимающим взглядом, но прерывать не посмел. Человек старой закалки боится представителей военкоматов.
        - Ян, наконец-то я до вас дозвонилась! Симеон сбежал! Я бегу в направлении, которое показали люди на улице, но нигде не вижу его!
        - Как сбежал? А где вы были?
        - Мы вернулись из магазина, я пошла на кухню готовить ужин. Симеон сказал, что вынесет мусор. Куда он мог пойти выносить мусор, кроме как в мусоропровод на лестничной клетке? Он долго не возвращался, и я пошла его искать по квартире, а когда не нашла, побежала на улицу, и вот - бегу!
        Все это она говорила задыхаясь, и по долетающему до Яна шуму улицы он понял, что она действительно бежит вдоль дороги.
        - Где вы?
        - Я бегу вдоль вашей улицы, заглядываю во дворы…
        - Я знаю, где он. Скоро буду.
        Ян отключился. Он улыбнулся Мангирову и сказал:
        - Прошу прощения, ваши документы я, кажется, с собой не взял. В любом случае девочки из отдела кадров должны подготовить отчет, который я давно жду. Я вернусь завтра, не провожайте.
        И вышел из кабинета, оставив несостоявшуюся жертву и вскочившую Наталию в полном недоумении. Он прошел мимо охраны, стараясь не делать слишком сосредоточенное лицо и не переходить на бег.
        Машину вел быстро, превышая и резко перестраиваясь. Навигатор показывал тридцать пять минут езды, и Ян надеялся, что успеет доехать до парка до того, как Симеон растворится в нем навсегда. Он был уверен, что мальчишка отправился именно туда. Он не поверил Яну, что тот вернется вечером.
        Сидящий внутри убийца паниковал. Он видел заказчицу в офисе, она видела его. Она знает, зачем он пришел, и удалилась подальше, наверняка обеспечивает себе алиби: села под камерами или вообще зашла к кому-нибудь на прием, чтобы свидетелей побольше. Сидит и нервничает, почему так долго не поднимается тревога.
        Но также она могла выйти на улицу и увидеть, в какую машину он сел, и организовать слежку за ним. А еще это все могло быть подстроено с целью установить, где его найти. Сейчас у нее нет никаких доказательств, что он убийца, даже несмотря на то, что она знает, к кому обратилась. Сейчас ему ничего не грозит, но если слежка все же есть или кто-то запомнил, на чем он уехал, то они легко смогут выследить, куда именно - камер в городе полно. Если бы все пошло как надо, он бы исчез в канализации, машину бы бросил (она оформлена черт знает на кого в Саратове специальным дилером для таких вот рабочих целей). Если ему нужно сохранить заказ, то сейчас надо оставить где-то машину и постараться скинуть хвост (если он, конечно, есть). Раньше слежка была в виде дополнительной пары ног, теперь это цифровой глаз, который следит за всеми, а запоминает избранных. Нужно бросить машину, исчезнуть из поля зрения камер, чтобы не засветить дом, Симеона и всю ситуацию. Это возможно, но, черт возьми, совершенно нет времени.
        «Это всего лишь мальчишка, - говорил внутри него Убийца, - всего лишь паренек, которого бросили родители. В детских домах таких полно. Выбирай любого, если тебе так хочется быть отцом и заботиться о ком-то. Но твоя жизнь - это не семья, не борщи и не теплый дом. Твоя жизнь - это тьма, кровь и страдание. Так позволь мальчику стать частью этого мира, позволь ему страдать, умирая в лапах монстра. Делай свое дело».
        Ян ехал, стучал по рулю ладонью от злости и безысходности. Он обязан сделать так, как предписывает Убийца. Эта его часть никогда не подводила и всегда была с ним в полном согласии. Поначалу он называл ее инстинктом, который присущ хищникам. Но позже до него дошло, что это его сущность, которая раньше себя не проявляла.
        До того самого дня на войне. Он шел один в гуще липкого леса, кишащего москитами величиной с кулак. Его добивали горящая укусами голова и острая резь в животе: в кишках стальными жвалами прогрызали дырки маленькие жучки, и не высрать их, и руками не достать, разве что распороть брюхо и пальцами по петлям сцедить, словно молоко с коровьей титьки. Чвакая ботинками, он шел, присматривая, куда бы примоститься, и заметил их. Пять неподвижных голов в касках под ковром из листьев, веток и мха. Они высунули рты, чтобы дышать. Трое истекали кровью и умирали от жажды. Они были не жильцы, даже если бы немедленно оказались в реанимации. Их сослуживцы пытались помочь. Закидали вскрытые животы землей - видимо, чтобы остановить кровь хоть чем-то. Рядом валялась насквозь пропитанная одежда с веером навозных мух и прочих летающих тварей. Живые солдаты остались в трусах и касках, остальное пустили в дело. Устав от мероприятий, они легли отдохнуть и отрубились, тут-то Ян их и застал. Он быстро прикинул, что уходящая троица неопасна, и выстрелом в шею пригвоздил к земле двоих в трусах. Патроны надо беречь,
состраданию на войне не место.
        Эта душная, воняющая кровью картина заполнила салон автомобиля. Он вспомнил, как вскинул руку с автоматом, как нажал на спуск один раз, переместил дуло и - второй. В этот момент он был холоден и голоден до их жизней, и ему стоило больших усилий не всадить еще три пули в умирающих. Но вовсе не из сострадания, а от жажды убивать. Так он познакомился с Убийцей.
        И никогда раньше он не делал то, что сделал сейчас - отодвинул его на задний план.
        «Мужчина, имеющий ребенка, навсегда отец, понимаю, - сказал Убийца, терпению которого, казалось, нет предела, - но хищник не может размениваться на такие мелочи, как человеческая жизнь. Она ведь всего-навсего стоит денег. Даже маленькая такая жизнь - это всего лишь деньги, в которых ты не нуждаешься. Так зачем тебе этот ребенок? Он все равно не будет твоим, он уйдет. Дай ему уйти. Ты хочешь, чтобы он попал в детский дом и мучился там? Ты сам помнишь те «прекрасные» годы, потно-затхлый дух которых выветривался из тебя не одно десятилетие? А если, не дай бог, приемная семья, совсем как у тебя? А если детское насилие? Не гуманнее ли будет сейчас сделать все так, как полагается: уйти от возможного наблюдения, спрятать концы в воду и положиться на судьбу? Сейчас день, с ним ничего не случится, его найдут и отведут в полицию, как сделал ты ночью. Там его и заберешь. Если повезет. А если нет, то мальчик избежит всех ужасов, которые могут ему светить. Ты ведь не думаешь, что родители найдутся и заберут его, прижав к сердцу? Давай, останови машину, подумай спокойно, вспомни один из планов отступления и
четко действуй по разработанной ранее инструкции, она идеальна».
        Ян остановился у светофора. Съезд на улицу, за которой виднеется железная дорога. Там ходят электрички. Если бросить машину в лесу, то он сможет добраться до города на электричке, не оставляя следов, а потом решить вопрос с машиной. И выполнить задание прямо сегодня ночью, пока будет спать Симеон.
        Красный сигнал сменился зеленым, а Ян все не мог решить. Сзади уже сигналили, требуя освободить дорогу. Он мог повернуть, потерял бы полчаса, максимум час.
        Но это время могло стоить Симеону жизни.
        Он поехал дальше.
        «Ты просто запаниковал, - сказал Убийца. - Просто запаниковал. Днем мальчику ничего не угрожает, и если ты подумаешь спокойно, то поймешь, что в самом деле ничего не произойдет, если…»
        Ян перестал слышать. Слова Убийцы звучали отчетливо, словно он стал совсем другой сущностью, отделился, потому что раньше они были единым. Как будто он сидит на пассажирском месте и терпеливо что-то рассказывает - как родитель второклашке, что нельзя учительницу обзывать шваброй. Сейчас ему не хотелось слышать ничего, что исходило из той половины машины.
        Сейчас он слышал еще один голос. Тихий, бесплотный и ненавязчивый. Они не говорили много лет, но Ян хорошо его помнил.
        «Это никому не нужный мальчик, - сказал тот голос, - защити его…»
        8
        Он приехал в парк, снял усы, бросил машину на ближайшей парковке и бегом припустил вглубь. В том месте, где Ян нашел его прошлой ночью, парня не было. Он осмотрел кусты, деревья, заглянул под скамейки (хотя и не заглядывая видел, что пусто). Сбегал к зданию полиции, обошел его вокруг, зашел и спросил у дежурного, не приводили ли ребенка. Ответ был отрицательным.
        Он позвонил Софье.
        - Да?
        - Софья, вы нашли его?
        - Нет. Я бы позвонила.
        - Вы где?
        - Иду по улице, я уже прилично ушла. Его нигде нет! Вы вызвали полицию?
        - Нет, никого я не вызывал. Идите домой, возможно, он вернулся.
        - Хорошо.
        - Я скоро приеду.
        - Я вас поняла. Простите меня!
        Он повесил трубку. Оглянулся еще и еще. Увидел вдали женщину с коляской. Бегом к ней и спросил, не видела ли она парня, ростом ему по пояс, с вихрем рыжих волос, веснушчатым лицом. Одет, возможно, в темно-зеленую куртку (надо было узнать у Софьи, осталась ли дома куртка), но ботинки точно желтые, массивные.
        - Ой, - сказала женщина и уставилась на Яна ярко-голубыми глазами, - это ваш ребенок был?
        - Где он? Вы видели его?
        - Да, видела. Все как вы описали, рыжий, волосы беспокойные, подстрижен горшком. Лицо в веснушках. Ботинки и вправду желтые, но не яркие, а матовые. И куртка. Он гулял тут один, сидел на лавочке, а потом к нему подошел мужчина и они ушли в сторону вон тех домов, - она показала в сторону дома Яна. - Где-то через десять минут мальчик прибежал в парк и громко плакал, а тот мужчина шел за ним и громко звал его по имени. Только я не помню имя… Савилион? Симилион?
        - Симеон, - сказал Ян.
        Внутри что-то зашевелилось - Убийца уползал в темноту, волоча змеиный хвост.
        - Да! Точно, Симеон. Тот мужчина его догнал, потому что мальчик упал. Я была далеко, но все видела и все слышала - акустика в парке сильная. Я закричала. И тогда мужчина увидел меня, подбежал к мальчику, взял его на руки и убежал обратно. Я кричала и хотела вызвать полицию, но услышала, что он крикнул, что это его сын.
        Отца у Симеона нет, но есть дядя. Может, он? Зачем тогда назвался отцом? Хотя логично - отец вопросов бы не вызвал и беспокойства тоже, а вот «дядя» звучит подозрительно. Ян попросил описать мужчину.
        - Высокий, как вы. Но значительно худее, выглядит долговязым. Серое драповое пальто, старое, поношенное; шапка черная, обычная тряпичная. Черные ботинки. Волос и лица не разглядела.
        Ян не успел поразиться тому, что женщина запомнила столько деталей. Его волновало другое: это явно не дядя Симеона. Судя по вещам в квартире, мужчина был обеспеченным, и в поношенное драповое пальто бы не оделся. И Симеон бы от него не убегал. Хотя Ян и не знал, какие у них отношения.
        Нет, это точно не дядя.
        Но это точно Симеон.
        Ян поблагодарил женщину, которая попросила его вернуться в парк, если он найдет мальчика в течение ближайших двух часов, пока она еще будет гулять со своим ребенком. Сказала, что будет переживать. Ян пообещал и пошел в сторону своего дома.
        В квартире он включил компьютер и вошел в программу видеонаблюдения с камер, которые установлены на обоих балконах, чтобы контролировать обстановку во дворе. Несмотря на то, что до дома он всегда добирался с несколькими профилактиками против любых, даже цифровых, слежек (во всяком случае, до сегодняшнего дня), контроль - важная составляющая его жизни.
        Обзор камеры из кухонного балкона захватывал выход из парка. Он отмотал запись и нашел, когда мужчина, в точности описанный женщиной - долговязый тип в сером драповом пальто и черной шапке, - из парка несет Симеона, перекинутого через плечо. Мужчина вошел в его дом, в его подъезд.
        Он остановил камеру и увеличил изображение. Этого человека он знал.
        9
        - Откройте дверь.
        - Я не один.
        - Мне плевать, открой.
        - Я не могу.
        Ян выбил хлипкую деревянную дверь ногой. Псих, видимо, прижимался ухом и не был готов к такому вероломному взлому. Его отшвырнуло на пол. Судя по протяжному вою и тому, как нежно держался за руку, он зашиб локоть. Ян с грохотом закрыл искореженную дверь и громко позвал:
        - Симеон! Симеон, ты где? Это Ян.
        В ответ тишина. Ян чувствовал, как Убийца поднимает голову. Его налитые кровью глаза вперились в психа на полу. Этот человек был болен давно, еще когда Ян с семьей въехал в этот дом. Псих, как его прозвали соседи, давно позабывшие его имя, периодически выбегал на улицу голым, орал в подъезде, мочился в лифтах. Яну всегда было его жаль. Псих не ведал, что творил - Ян в это искренне верил.
        А вот бывшая жена Яна не верила. И они ругались по этому поводу - сначала, когда она была беременна, по-доброму, словно спорили, что смешнее: как икает ленивец или как реагирует кот на огурец. А когда их ребенок родился, то споры переросли в скандалы, потому что она хотела гулять с коляской каждый день, но боялась Психа и требовала, чтобы Ян ходил все время рядом, а у него не получалось. И переехать из этого дома не вариант тоже: ипотека не давала снять квартиру и намертво зацементировала возможность поменять жилье.
        Он не опасен для общества, говорили соседи, и Ян верил и внушал это жене: он никому не причинит вреда, он безобиден. И вот она оказалась права насчет Психа - он убивал детей в парке напротив, пока все мирно спали.
        - Дядян? - услышал он.
        - Симеон? Ты где?
        - ДЯДЯН! - заорал Симеон, и следом раздалась барабанная дробь маленьких кулачков о запертую дверь.
        Звук шел из ванной по коридору дальше. Ян кинулся туда, отодвинул наружный шпингалет и открыл дверь. Симеон, целый и (с виду) невредимый, кинулся к Яну. Ян подхватил его на руки. Псих жалобно выл на полу.
        - Ты почему в трусах? - спросил Ян у Симеона.
        - Он сказал, что сварит меня в ванне! - заорал мальчик.
        Сердце у Симеона билось о ребра. Он стоически держался, смотрел прямо в глаза Яну и не выдержал - заплакал как тогда, в парке.
        Ян поставил парня на пол, сел на корточки, чтобы быть на одном с ним уровне, и сказал:
        - Симеон, ты знаешь, где твоя одежда?
        - Нет.
        - Хорошо, посиди в ванной несколько минут, мне надо поговорить с дядей.
        - НЕТ!
        - Хорошо, посиди на кухне!
        - НЕТ!
        Для пущей убедительности он вцепился Яну в шею и завыл. Ян поднял его и прошел мимо все еще валяющегося на полу Психа.
        - Собирай вещи, - сказал он Психу.
        - Зачем? - взвыл сосед, продолжая баюкать свой локоть. - Чтобы удобнее было увезти в лес и убить?!
        - Тебе очень повезло, что за тобой приду не я.
        Убийца внутри опустил голову. Он не был мстителем, а Псих не был целью, но все равно при прежних обстоятельствах этот человек не поднялся бы больше никогда. Он ушел бы мирно и тихо, а тело бы не нашли. Психу и правда повезло.
        10
        Полицейский вяло водил ручкой по протоколу и зевал. Еще ни разу Яну не удавалось увидеть живчика в погонах.
        - Вы молодец, что нашли парня, - сказал полицейский. - Вы за него отвечаете.
        - Я знаю, - ответил Ян. - Спасибо, что напомнили.
        - Напоминать людям, что они несут ответственность - моя работа.
        - Вы арестуете Психа? - спросил Ян.
        - Уже. А толку? Он больной.
        Полицейский перевернул бумагу и продолжил писать.
        - Это значит, что он может убивать детей?
        - Это значит, что в этом разберутся полиция и суд, - ответил полицейский.
        Ян не стал спорить, прекрасно зная истории, когда такие, как Псих, оставались на свободе из-за невменяемости или, в крайнем случае, с комфортом располагались в психбольницах. Но не ему судить, на его руках крови больше.
        В очередной раз столкнувшись с полицейскими, он убедился, что его не поймают никогда. В этом ведомстве, которое должно быть умнее и проворнее преступников, просто нет людей, похожих на него. А значит, они никогда не смогут даже приблизиться к нему, не говоря уже о том, чтобы предвосхитить или предугадать.
        Софии он позвонил сразу же, отпустил ее домой. После того как Симеон нашелся, он перестал злиться, такое могло случиться с кем угодно - мальчик вызывал доверие, и от него не ожидаешь таких вывертов.
        Пока Ян разговаривал с полицейскими на кухне, Симеон смотрел телек в комнате. Парень исправно выходил каждые полчаса на кухню - то попить воды, то чаю, то поесть, всегда был на глазах. Так они договорились. Когда полицейские уехали, Ян обнаружил мальчика мирно спящим на диване. Телевизор работал со звуком, что было необычно для Яна. Но еще более необычным был ребенок, спящий на диване.
        После того как бывшая жена увезла их сына из дома, Ян поменял мебель, перекрасил стены и погрузил квартиру во мрак. Сначала казалось, что сделать ремонт и поменять мебель достаточно, чтобы не вспоминать каждую секунду о семье, но когда последние работы были закончены, он включил свет и сразу вспомнил, как по коридору ходил сын, как жена готовила на кухне плов к ужину, как они занимались любовью в спальне, как вот в этом месте, где сейчас встроен новенький шкаф, стояла детская коляска - немецкая, дорогущая, с пологом в веселых сливочных слонах на розовом фоне (они до последнего дня не знали, какого пола будет ребенок, а Ян очень хотел дочку и был уверен, что вселенная услышит, поэтому купил розовую коляску).
        Ремонт не стер из него отца и мужа. Нужно либо менять квартиру, либо жить в темноте. Поменять квартиру - дело непростое, проще выключить свет. В темноте все квартиры одинаковы, и ни в одной из них нет его семьи.
        Когда за женой и их сыном захлопнулась дверь, в этой квартире, кроме него, никого больше не было. До сегодняшнего дня.
        На диване перед телевизором спит мальчик, который нуждается в заботе и помощи.
        Ян накрыл парня пледом и выключил телевизор. Он не устал, нагрузка за день была ничтожной, больше эмоциональной, чем физической, а он приучил себя никак не реагировать на такую усталость. Поэтому вместо постели он отправился на кухню с ноутом.
        В интернете нашел несколько планов зданий похожих техноамбаров и сравнил с той информацией, которую дали «таблетки», спущенные в унитаз. Конечно, планы лишь приблизительные, и «Передовые технологии» явно могли изменить коммуникации, но едва ли сильно. Судя по всему, ангар был выстроен по плану - большое здание с огромным залом в центре, а этажи располагаются по периметру, как кольца, в центре которых гигантская полость. Он отметил несколько вариантов ухода и с удовольствием отметил, что они пришли ему в голову сразу. То есть если бы ему сегодня не пришлось нестись спасать Симеона, и он бы убил цель, то скрыться бы удалось даже несмотря на охрану.
        Охранники - всегда лишние жертвы, но без этого никак. Сейчас даже супермаркеты нашпигованы ЧОПовцами. Не говоря уже об объектах, в глубинах которых, как правило, прячутся его цели.
        Еще ни одна цель не ускользала от Яна. Ни одна.
        11
        - Ты устроил мне кучу неприятностей, - сказал Ян. - Мне пришлось бросить работу и бежать тебя искать. Я потратил кучу времени на разбирательства с полицией. Это мне совсем ни к чему. Зачем ты убежал?
        - Я подумал, что вы бросили меня так же, как и мама.
        - Ну я же сказал, что вернусь.
        - Мама тоже всегда так говорила.
        - Как мне тебе верить? - спросил Ян. - Мне сегодня надо уйти. Но как я оставлю тебя с Софией? Ты ведь опять убежишь?
        - А мы теперь будем жить в этой квартире? - спросил мальчик, не ответив на его вопрос.
        - Нет, - ответил Ян. - Мы не будем жить в этой квартире. Вернее, я буду жить. А тебя отдадут в другую семью, более подходящую. Я уже говорил об этом.
        - Эта семья мне подходит.
        - Здесь нет семьи, Симеон, - сказал Ян. - Здесь только я.
        - Значит, мне подходите вы.
        - Ты совсем меня не знаешь. Я тебе не подхожу. Отец из меня никудышный.
        - А мне не нужен отец, - сказал Симеон так, словно это была единственная причина, по которой он не подходил Яну. - У меня его никогда не было. Мамы очень не хватает и дяди. Но я справлюсь. И не буду убегать, обещаю!
        Когда-нибудь настанет время, когда Симеон сможет говорить о своей маме без слез на глазах. Но сейчас еще рано, прошло совсем ничего, даже двух дней еще нет. И, надо сказать, для столь короткого срока парень неплохо держится: глаза у него наполнились слезами, но он их мужественно стер. Хотя точно неизвестно, когда пропали его мама и дядя; возможно, он уже давно жил в квартире один и успел смириться с тем, что их больше рядом нет.
        - Когда придет София, я попрошу тебя перед ней извиниться. Она мне очень помогает. Идет?
        - Хорошо. А вы вернетесь?
        - Симеон, я вернусь. Обещаю.
        - Даже если я сбегу? - спросил мальчик.
        Ян посмотрел на него строго и ответил:
        - Если ты сбежишь, я не буду тебя искать.
        Мальчик кивнул и сел за стол. Ян приготовил яичницу, без помидоров или бекона, просто потому что в его холодильнике не было такой еды. Он дома ел редко, бывая поздними вечерами, ночью и ранним утром, когда есть не требовалось. Еще со времен войны он приучил организм, что еда поступает только раз в день - в обед. Но чтобы составить компанию Симеону, он сделал яичницу себе тоже.
        - Дядя Ян?
        - Что?
        - А у вас есть ребенок?
        Вопрос оказался сложным. Люди, с которыми Ян работал, считали его пустышкой, человеком с прошлым, но без будущего; человеком, у которого есть определенный набор навыков, стоящих денег. И все, ничего больше. И Ян думал о себе так же: вот сидит мужчина рядом с мальчиком и о чем-то говорит.
        Каким человеком был этот мужчина, Ян уже давно не знал, потому что не интересовался. Жизнь после войны была посвящена семье, а после развала семьи - работе. Он держал тело в постоянном тонусе изнуряющими тренировками, потому что заняться ему больше было нечем. Один раз в день он закидывал в человека еду, справлял потребности (включая неприхотливый секс), а в остальное время просто ждал, когда наступит час, в который нужно выполнить задание. Бывало, время проходило в ускоренном темпе из-за суетливой подготовки, но чаще - просто утомительное ожидание. Убийца использовал Человека как зал ожидания на вокзале, не больше.
        Странно интересоваться у зала ожидания, есть ли у него дети.
        Ян посмотрел на мальчика, который, видимо, понял, что спросил что-то не то, и сосредоточился на поедании яичницы. Этот ребенок удивлял все больше и больше.
        12
        София пришла в девять. К этому времени Симеон успел разыграться и перевернуть в гостиной столик со сваленными на него журналами и какими-то мелочами, о существовании которых Ян не подозревал. Откуда-то взялись с десяток дисконтных карт, несколько ароматических свеч, пачка презервативов, упаковка с пастилками от ангины и два картонных стаканчика из-под кофе с остатками гущи на донышках, которая вывалилась, естественно, на ковер.
        Ну и, конечно же, по закону подлости, упаковка с презервативами валялась прямо у ног Софии. Ее щеки порозовели, но она сделала вид, будто не понимает, что это за коробочка с огромной надписью известной марки.
        - Я вернусь в пять, - сообщил Ян. - Не позже. Постарайтесь сегодня не растеряться.
        - Я закрою дверь и не открою ее даже вам. Возьмите с собой ключи.
        - Хорошо.
        - Можете не закрывать дверь, - сообщил Симеон. - Я никуда сегодня не собираюсь.
        - Это мы уже слышали, - ответила София и поджала губы. Ее щеки все еще были розовыми.
        Выходя из квартиры, Ян привычно сунул руку в пакет с ключами и обнаружил, что из припаркованных машин осталась только одна - серебристая «Мазда», на которой он еще ни разу не ездил. Он купил ее несколько месяцев назад, попросив дилера пригнать тачку к подъезду, и теперь попал в сложную ситуацию. Если машина окажется не на ходу, Яну придется либо передвигаться на общественном транспорте или такси, либо брать машину напрокат. Первое - долго, второе - опасно.
        Ребенок совсем выбил из колеи. Как он мог забыть, что вчерашняя машина была последней рабочей, и именно ее он оставил у станции? Это ведь нонсенс!
        «И такие ситуации будут постоянно, - сказал Убийца, насмешливо наблюдая за безуспешными попытками Яна завести машину. - Авто требует ухода, оно должно ездить. Иначе просто приходит в негодность, как и любая техника, которой не пользуются. А твои «несколько месяцев» - это не два или три, а восемь! Восемь месяцев назад ты купил эту машину и ни разу ее не проверил. Из нее даже бензин выветрился, наверное. Если он вообще выветривается. Ребенок у тебя всего два дня, а ты уже наделал ошибок. Вопрос нужно решать поскорее. Заказчица скоро начнет бить тревогу, вопрос ее мучает, а Те Самые Люди не поймут задержку. Мальчик должен исчезнуть, ты это сам понимаешь».
        Ян понимал, прекрасно понимал.
        13
        Сообщение пришло внезапно, нарушив все планы. Новая встреча.
        Он ехал в электричке, бросив «Мазду» на парковке у дома. На нем были усы. Проходя мимо оставленной у станции машины, он забрал из нее сумку. Как он мог ее забыть? Он заткнул Убийцу внутри, потому что знал сам: это недопустимо. Мальчик - проблема, ее надо решить.
        Он вышел на следующей станции и сел в поезд в обратном направлении, прибыл на вокзал и пешком дошел до места встречи на набережной, недалеко от вокзала.
        Это была та самая заказчица. Розовая сумка с торчащей из нее книгой в мягкой обложке, совсем как в сообщении о встрече. Только там сказано, что книга будет «Вино из одуванчиков», но прочесть название не получалось: девушка зачем-то свернула ее почти в трубочку названием внутрь.
        Он остановился рядом и сделал вид, что смотрит в воду. По легкому аромату духов он понял, что она приблизилась.
        - Заказ отменяется, - сказала она.
        - Это можно было написать, - ответил Ян, не смотря на нее.
        - Да, если бы это было все, - сказала она. - Давайте пройдемся.
        Ян последовал за ней.
        Теперь стало ясно, что она была не заказчицей. Она явно из эшелона управляющих, и это напрягало. Женщина у власти опасна, потому что мыслит не так, как он. Из всех своих целей он больше всего ненавидел и гордился именно женщинами. Как-то раз ему удалось урегулировать два сложных конфликта между двумя женщинами. Заказчица была высокопоставленной чиновницей, цель - обычной семейной дамой средних лет. Когда он договорился с матерью семейства об отступных, через неделю ему пришлось идти к заказчице, потому что мать семейства почувствовала себя оскорбленной и наняла его же для урегулирования нового конфликта с чиновницей. При этом в обоих случаях вопрос касался лишь власти и денег. В его практике были и другие ситуации, но именно в тот месяц он развлекался как мог. Эти конфликты были смешны и нелепы и могли стоить жизни обеим, если бы у него не было выбора или было бы другое настроение.
        Значит, она не просто передала ему заказ, но и пришла проверить, как он его выполнит. Дело серьезное - он утратил доверие.
        - Руководство приняло ряд решений, которые сказываются на вас, - сказала женщина. Ее духи стали надоедать, даже несмотря на то, что нравились. У нее была короткая стрижка, расслабленное миловидное и совершенно незапоминающееся лицо. Он попытался вспомнить, как она выглядела в тот день, когда представилась заказчицей, но не смог - внешность была изменена, но что именно? Неважно.
        - Каких?
        - Вас отправляют в командировку или в отпуск - зависит от того, как вы ответите на два вопроса.
        - Слушаю.
        - Кто этот мальчик, который у вас дома?
        - Никто.
        - Ответ неправильный. Давайте попробуем еще раз: кто этот мальчик? Это ваш сын?
        - Вам прекрасно известно, что мой сын и его мать живут не здесь, не в этой стране. Вам также известно, что я не поддерживаю с ними отношений и не слежу за их судьбой, - ответил Ян.
        - А мальчик-то кто?
        - Это просто ребенок, которого мне навязала полиция. Я нашел его. Он в беде. Его скоро заберут.
        - Это нужно сделать немедленно, прямо сегодня. Есть причины, по которым ребенок может у вас задержаться еще хотя бы один день?
        - Нет, - ответил Ян.
        Женщина шла молча. А Ян, удивляясь сам себе, перебирал в голове варианты, куда бы он смог пристроить Симеона так, чтобы об этом никто не узнал. Отвести его в полицию и сказать, что ему требуется уехать? Они ведь наверняка могут принять меры. Но, вероятнее всего, ему ответят, что проблемы Яна решать Яну.
        - Хорошо. Ребенок должен сегодня от вас уйти. Ночью приедет машина и отвезет вас в аэропорт. Соберите теплые вещи. Там, куда вы отправитесь, холодно.
        - Мне нужно оформить визу?
        - Нет, это перелет внутри страны. О документах позаботились. Увидимся в самолете.
        14
        - Дядян! - закричал Симеон, увидев вошедшего Яна.
        Ян не успел приготовиться, как Симеон подпрыгнул и повис у него на шее. Он увидел радостное лицо парня прямо перед носом. Мальчик выкрикивал его имя и раскачивался на нем, как обезьянка. София, наблюдающая за этой встречей, улыбалась.
        - Надо же, как он к вам привязался, - сказала она.
        Ян отцепил от себя Симеона, который тут же унесся в комнату и принялся скакать по дивану, громко выкрикивая что-то нечленораздельное на одном ему понятном мальчишеском языке.
        - Мы как раз собирались обедать, - сообщила София.
        - Я вам не отдал деньги за вчерашний день и за продукты, - вспомнил Ян. - И за сегодняшние продукты тоже еще не отдал. Сколько с меня?
        - Не надо ничего, - ответила София. - Вчера я больше волнений принесла, чем пользы. Сегодня считайте это все моими извинениями. Гороховый суп, картофельное пюре с котлетами. Компот не сварила, но есть минералка.
        - Звучит очень аппетитно! Но деньги я все равно заплачу. Это ваша работа.
        Ян аккуратно поставил сумку военного прокурора на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцы. Пока он мыл руки, София накрывала обед. Ян сходил за Симеоном и буквально на руках принес парня на кухню, потому что аппетита у мальчишки не было, зато задора - хоть откачивай. Симеон разве что на шею Яну не взобрался, пока тот его нес.
        - Симеон! - сказала София. - Садись за стол!
        - Я не голоден! - ответил Симеон, вцепившись в Яна своими маленькими ручонками.
        - Симеон, пожалуйста, садись за стол, - попросил Ян. - Нам надо поговорить.
        София посмотрела на Яна и все поняла. Она поджала губы и села. Симеон, видимо, тоже что-то заподозрил. Его ручки ослабли, он спустился на землю и сел за стол, глядя снизу вверх на Яна, словно в ожидании казни. Его задор и веселье испарились без следа.
        Ян сказал:
        - Симеон, мне нужно уехать в командировку сегодня ночью. Мне очень жаль, приятель, но мне придется отвезти тебя в полицию.
        - А София не может остаться со мной, пока вы в командировке? - спросил мальчик.
        - Мне жаль, приятель. Очень-очень жаль.
        Мальчик кивнул и закрыл руками глаза. Посидев так несколько секунд, он вскочил и убежал в комнату. Ян бессильно опустился на стул.
        - Надо было дать ему поесть, - сказала София. - Теперь он расстроен, и аппетита не будет.
        - Я не подумал, - ответил Ян. - Совсем не подумал.
        «Потому что забота - это не только крыша над головой и деньги, - сказал Убийца. - Это еще и то, что ты никогда не сможешь дать ребенку. Это то, что люди называют чувствами. Думать о том, как ты, твое поведение и происходящие вокруг события влияют на того, кто тебе дорог. Уберегать их от тревог. Радоваться с ними. Делить их горе. Это все тебе недоступно. Поэтому у тебя нет семьи. И поэтому Симеон должен уйти из твоей жизни. Здесь могут быть только тишина и темнота».
        Ян посмотрел на наполненную до краев ароматным супом тарелку горохового супа с копченостями и взял ложку. Как есть, когда Симеон там, в комнате, один? Плачет, что Ян отдаст его полиции сегодня, а не через несколько дней, которые, если бы ему повезло, могли растянуться на недели? Кусок в горло не лез.
        - София, вы сможете забрать его? Мы уладим вопрос в полиции. Я оплачу все время, которое Симеон пробудет у вас. Оплачу авансом, наперед. Я не думаю, что это будет больше недели. Сможете?
        София аккуратно положила ложку и ответила:
        - Я смогу.
        - Только я не знаю, когда вернусь. Командировка непредсказуемая. Это может быть один день, а может - неделя.
        - Хорошо, я понимаю.
        - Если в полиции скажут, что на время распределения он может побыть у вас, пожалуйста, пусть он будет у вас. Все время будет оплачено!
        Ян чувствовал себя так, словно приключилось радостное событие. Он был готов заплатить любые деньги, лишь бы София забрала парня. Симеону это, наверное, не очень понравится, но это намного лучше, чем детский распределительный центр или еще какое подобное учреждение, куда его собираются отправить. На время, пока ему не подберут патронажную семью, Симеон может остаться у Софии. Это все, что Ян мог сделать для него. И это совсем не то, что требовал от него Убийца.
        15
        Полиция не возражала, чтобы ответственной за временное содержание ребенка стала София. В течение получаса документы были переоформлены. Симеон успокоился и согласился, что в текущих обстоятельствах это наилучший вариант. У Софии была небольшая машина, и они поехали к ней домой. Она жила в двадцати километрах от дома Яна, в небольшой однокомнатной квартирке-студии.
        - Это, конечно, не ваша огромная квартира, - сказала она.
        - Зато тут светло и уютно, - заметил Ян. - И я вам очень благодарен, что вы согласились приютить Симеона.
        - Спать будем вместе, - сообщила София. - У меня всего один диван. Ты не возражаешь, Симеон?
        Симеон, все еще немного надутый, кивнул и начал расшнуровывать свои огромные ботинки. Все вещи Симеона София привезла из родительской квартиры, они вместились в небольшую дорожную сумку. Ян поставил ее на пол и сказал:
        - Мне пора.
        Симеон подошел к Яну и протянул руку. Ян пожал ее, глядя в глаза. София удалилась в ванную комнату, дав мужчинам возможность проститься наедине.
        Ян сел на корточки и сказал:
        - Ты храбрый парень, Симеон. У тебя впереди непростое время, но ты выстоишь и справишься. А впереди большое будущее. Такие, как ты, добиваются успеха. Становятся настоящими мужчинами. Я рад, что мы с тобой встретились. Держись, дружище.
        - Спасибо, - сказал Симеон. - Не забывайте меня.
        - Не забуду, - ответил Ян.
        София вышла из ванной комнаты и тепло улыбнулась обоим. Симеон кивнул Яну и ушел разбирать вещи. Ян еще у себя дома отдал Софии деньги за неделю вперед и взял с нее обещание сообщить ему, если парня заберут. Попрощался с Софией и поблагодарил ее за помощь. Взглянув на Симеона в последний раз, он ушел.
        Вышел на улицу и решил пройтись пешком, чтобы выветрить из головы любые воспоминания о мальчике. Симеон мог его не дождаться - его могли забрать в течение этой недели. У Яна не было причин привязываться к пацану: они совсем недолго были вместе, надежд на совместное будущее никто из них не питал, ответственности за дальнейшую жизнь Симеона Ян не нес и не был виноват в том, что мальчик остался один. Причин переживать не было. Причин расстраиваться тоже. Он сделал то, что должен был сделать. Так сложились обстоятельства. Он поступил правильно, сделал, как для парня будет лучше. София позаботится о нем до определения в семью, а дальше… Он наделся, что дальше будет что-то хорошее. Ему очень хотелось, чтобы у Симеона все было хорошо.
        Глава третья
        1
        Несколько месяцев назад я запустил алгоритм. Тот самый, который говорит нам, что мы неудачники, или - реже - хвалит за достижения. Иными словами, провел аудит своей жизни.
        Если посмотреть с точки зрения эталона мужчины, образ которого сформирован в головах половины населяющих планету людей, то мужик я никакой. Дерево не посадил, сына не родил, в армии не служил, руками дома умею только убираться и готовить, а гвозди и протекающий унитаз - это не ко мне. Девушек у меня было всего две, и с теми я остался в отличных дружеских отношениях. Кстати, одна из них даже не поняла, что мы встречались. Пока я бегал и стеснялся, дарил цветы и духи, какой-то другой парень охомутал ее, она забеременела и вышла замуж. Понятно, что прошляпил там я, но все же… Спортом не занимаюсь и никогда не занимался, лишнего веса хоть отбавляй. Волосатостью похвастаться не могу. Закадычных друзей офлайн у меня нет, есть только Эндрю, да и тот живет в Америке. Родители живы-здоровы, у них своя жизнь, у меня - своя. Мы пересекаемся на всех необходимых датах в календаре, но не более. Теплых и близких отношений с семьей никогда не было.
        А больше-то сказать и нечего. Если говорить о сферах жизни, исключая карьеру. В карьере все как надо. Наверное, поэтому провисло остальное. Что означает, что в карьере нужно все поменять.
        Именно с этого все и началось несколько месяцев назад. Я опубликовал резюме на хэдхантере, и очень быстро, буквально на следующий день позвонила милая девушка-ичар из «Передовых технологий» и предложила приехать на собеседование. Она отказалась обсуждать вопросы, связанные с окладом, сказав, что это последний вопрос, который подлежит обсуждению. До этого работу я искал только один раз - после университета, и совершенно не представлял, как это делается, когда ты уже специалист с именем и опытом.
        Оказалось, что не так сложно.
        Первичное собеседование проводил директор по подбору персонала: мужчина средних лет, с обаятельной улыбкой и странными глазами. Я не сразу понял, что напрягло, и только под конец интервью заметил, что ичаровец смотрит на меня разными глазами: один голубой, а другой зеленый. Я что-то слышал про таких людей - кажется, они особенные. Чересчур умные, творческие или готовы убивать? Не уверен, что это знание достоверно, а еще больше не уверен, что оно мне вообще надо.
        Сейчас в отделе разработки СОРМ, куда я как раз стремлюсь, есть директор, но он будет заниматься созданием особого продукта, который скоро должен выйти на рынок, поэтому требуется еще один директор, чтобы подхватить текущие разработки, поддержку действующих программ, их обновление и корректировку.
        Задачу я уяснил и отправился думать. Мы дали друг другу несколько дней и встретились еще, чтобы обсудить условия. То, что мне предложили, было в два раза больше, чем я имел, плюс хорошие бонусы, которых прежде я не получал. Но согласия я не дал, а отправился еще думать.
        Дома я написал на листочке все минусы и плюсы предложения и принялся взвешивать. Это было бы увлекательно, если бы не было так страшно. Выбирая профессию, я и не предполагал, что работа в СОРМ будет интересной и такой опасной. Деятельность разраба СОРМ связана с поиском новых решений для задач оперативного розыска, а это, как правило, сведения, составляющие государственную тайну. Заказчики - ФСБ, разведка, МВД, - рождают идеи и просят соорудить что-то, что может воплотить их замыслы в жизнь. Задачи бывают не из легких. Так, например, последний проект, который я реализовал и который принес мне славу в тихих рядах СОРМовиков - слежка за реальным местом положения абонента, соединившегося с сетью оператора связи. Причем неважно, какая именно сеть, - передачи данных или голосовой шлюз, - программа укажет точную точку на карте и позволит определить, на каком именно этаже находится абонент (если дом многоэтажный, например). Вовсе не обязательно, чтобы абонент осуществлял взаимодействие с сетью (что важно для существующих решений, поскольку «спящих» абонентов они не отслеживают), достаточно того, чтобы в
телефоне была сим-карта.
        Так вот, из плюсов предложения о работе: отличный оклад и бонусы, прекрасные условия по корпоративным компенсациям (беспроцентный кредит на авто, полное покрытие расходов на бензин и жилье, добровольное медицинское страхование со стоматологией и массажем, отпуск 45 календарных дней, возможность месяц работать удаленно из любой точки мира, личный ассистент и еще целый буклетик корпоративных плюшек), департамент разработчиков в подчинении и, самое главное, работа над ключевым проектом «Интернет вещей» (IoT). Помимо этого, еще контроль жизни текущих продуктов компании, их техническая поддержка, обновления и корректировка. Ну, и управление людьми - командой. Словом, то, что хотел - уйти от кодинга, иметь возможность развивать другие сферы жизни. Работая разрабом (даже на очень высокой позиции), я не успевал думать ни о чем, кроме как сдать работу к сроку. То, что делал я, не мог больше сделать никто - я был владельцем программного продукта, единственным и полноправным.
        Из минусов предложения: все новое. Новый коллектив, новые программы, которых я не знаю совсем. А еще второй директор, с которым предстоит делить сотрудников. Ичаровец сказал, что, когда я выйду на работу, в первую очередь нам предстоит разделить департамент на две части и выстроить процессы заново. Пугающая задача, признаюсь честно. В программах и принципах их работы я шарю, а вот в людях и как они работают - ни черта. И если бы я был один, то имел бы возможность корректироваться по ходу и выдавать косяки за стиль. Со вторым директором так не выйдет: ему-то будет понятно, где косяк, а где «так было задумано». Я неминуемо попаду в ситуацию, когда буду хлопать глазами и блеять что-то невразумительное, поскольку обделался по самые коленки.
        Расставание с прежним работодателем прошло нормально. Без слез и истерик. Мы договорились о деньгах за мою разработку, и я их покинул. Но договор с «Передовыми технологиями» не подписал. Я вообще не сообщил, что свободен и могу выходить. Мне хотелось отдохнуть хотя бы пару недель и осенью вступить в новую должность, при этом перспектива оказаться у запертых ворот совершенно не пугала. Можно сказать, даже устроила. Денег от продажи программы было много (блин, по-настоящему много!), и я мог позволить себе отправиться куда угодно - да хоть в Силиконовую долину! Так что если в «Передовых технологиях» меня не дождутся, я не расстроюсь.
        Но они выцепили меня прямо на пляже в Ницце.
        Я снял на пятнадцать дней виллу недалеко от побережья и целыми днями валялся в шезлонге, читал книги, пил чай и кофе (ненавижу алкоголь и никогда - вообще никогда - его не пью), курил сигареты с ментолом и наслаждался тишиной и покоем. С собой я не взял никакой сенсорной техники, только старый кнопочный телефон (на всякий случай), да и тот не включал вообще, как покинул Москву. Оторван от мира: только я, только море, только Мураками с «Убийством командора» на английском. В последнее время я пристрастился к книгам на английском. Несмотря на то, что язык я знаю очень хорошо (как все разрабы), многие слова из речи персонажей непонятны, но это не беда - сюжет отлично улавливается, ну и черт с ним, что без деталей. Зато читать именно то, что написал автор, очень круто. Правда, это не совсем относится к Мураками, потому что пишет-то он на японском, а английский - это тоже перевод, но все равно круто. Да и ощущения от чтения другие, словно новый способ известной тебе практики - чтение.
        И вот вместо горничной отеля кофе мне приносит директор по подбору персонала «Передовых технологий» - тот самый, с разноцветными глазами. Садится прямо на песок возле моего шезлонга и говорит:
        - Ну что же вы пропали со связи, даже не сообщили, что решили отдохнуть?
        Сначала захотелось заорать от ужаса. Потом задать вопрос: а как вы меня нашли, мать вашу? Но я не стал делать ни одного, ни другого. Чего толку орать, если он уже сел? То есть если я заору, это будет выглядеть, как будто я тормоз. Орать надо было секунд двадцать назад. А как они меня нашли… Господи боже, да у этих людей в руках средства для слежки за гражданами не только на территории России, но даже в параллельных вселенных! Глупые вопросы не украшают будущего директора.
        - Добрый день, - ответил я вместо ора и вопросов. - Мы ведь решили, что события торопить не станем. За две недели отдыха ничего не случится. Кроме того, мяч ведь на моей стороне, а сроков я не обещал.
        - Все верно, - согласился разноглазый. - Но у нас экстренная ситуация, поэтому прошу уделить немного профессионального времени. Мы можем обсудить это за обедом? Мне еще нужно вернуться в офис.
        - Хорошо, давайте пообедаем через полчаса.
        - Отлично, буду ждать в ресторане.
        Он встал и пошел к главному корпусу отеля, где, видимо, снял себе номер. На брюках сзади - влажное пятно от песка. Я дождался, когда он скроется за раздвижными дверями, скинул себя с шезлонга и со всех ног помчался в свою виллу. Быстро привел себя в порядок - принял душ, выполоскал из интимных мест песок, нагладил рубашку и брюки и минута в минуту вошел в restaurant de mer. Директор по подбору персонала «Передовых технологий» уже ждал, неторопливо похлебывая рыбный суп-солянку - здешнее коронное блюдо.
        - Мне жаль, что вам пришлось проделать такой длинный путь, чтобы отыскать меня, - сказал я.
        - Ничего страшного, - ответил директор. Я бы называл его по имени, но увы, не мог вспомнить, как его зовут. Вроде бы Александр, но со всей вероятностью он мог быть и Алексеем, для меня это одинаковые имена.
        - Бывало, что ради сотрудников приходилось летать и в Бангкок, и в Дели, и даже в Хараре - это в Зимбабве. Такая работа. Специфика бизнеса.
        - Вы сказали, что у вас экстренная ситуация. Что-то случилось? - спросил я.
        - Да, случилось очень многое, и все не очень хорошее. Тот директор, о котором мы с вами говорили как о вашем будущем коллеге, к сожалению, покинул нас.
        - Уволился? Или вы его уволили?
        - Погиб трагически, прямо на рабочем месте. В здании кампуса произошла диверсия, и помимо директора погибло еще восемь человек. Еще один сегодня утром скончался в больнице от сильных ожогов. Не смогли спасти. Итого десять.
        - Диверсия? Что за диверсия? - не понял я.
        - Это версия не для распространения, я говорю вам это только потому, что вам предстоит работать на пепелище. А официальная версия - инцидент, результатом которого стал пожар и трагическая гибель десятерых работников. Сейчас идет активный переезд кампуса в Раменки, где из старого центра хранения серверов оборудовали новый техноамбар, оснастили современными противопожарными средствами. Раньше техноамбар разрабов находился в Крылатском, теперь мы его покинули. Нехорошо, конечно, сваливать все на собственников здания: у них из-за этого проблемы, другие арендаторы волнуются. Но мы не можем позволить себе рассказать всем, что у нас произошла диверсия… Это ударит по репутации. Операторы утратят доверие. Поэтому вынуждены молчать об истинных причинах и компенсировать молчание собственников здания в Крылатском, чтобы им было комфортно сохранить эту тайну для нас.
        - Какого рода диверсия? - спросил я.
        - Чтобы посвятить вас в детали, нужен допуск к охраняемой законом тайне. Пока у вас нет соответствующего допуска, увы, в детали вдаваться не могу. Прошу понять.
        Ичаровец оторвал от булочки мякиш и размочил в остатках супа.
        - Понятно. Как я понимаю, вы хотите, чтобы я занял место прежнего директора до тех пор, пока вы не наймете еще одного? - спросил я.
        - Не совсем так. Руководство изменило решение. Не будет двух директоров, останется один, как и прежде. В подчинении оба департамента, каждый из которых будет возглавлять руководитель. У нас есть соображения по поводу персоналий на должности руководителей, но нам бы хотелось, чтобы инициативу по их выдвижению вы взяли на себя.
        - То есть в подчинении у меня будут все сотрудники департамента?
        - Да, одна тысяча сто работников. Десять из которых - вакансии, как бы жестоко это ни звучало.
        - Это в два раза больше, чем мы обсуждали, - сказал я. - Кроме того, функционал шире…
        - И оклад больше. Ознакомьтесь с предложением, которое я привез с собой.
        Он вытер пальцы о салфетку и протянул мне листок и ручку. Я быстро пробежался по условиям документа под заглавием Job Offer. Цифра в конце листка была в три раза выше той, которую мы обсуждали. Дата выхода на работу - через неделю и три дня. Самая последняя строчка предназначалась для подписи.
        Я думал всего несколько секунд, которые потребовались для того, чтобы автоматическая ручка отработала запрос на выпуск стержня. Размашисто подписал Job Offer и заказал себе буйабес.
        2
        - Об этом в новостях не говорили, конечно же. А вы удивлены?
        Красивая девушка, ничего не скажешь. Тонкая, словно трость, гармоничная во всем. Шикарные волосы, словно у голливудской киногероини с тяжелой судьбой. Тонкие черты лица, светская походка. Идеально ухоженные ногти на руках и ногах; открытые туфельки на высоком каблуке, лаковые, красные, и ноготочки на пальчиках такие же лаковые, красные.
        Походкой от бедра идет впереди меня с планшетом в руках, на котором то и дело загорались сообщения; она тут же отбивала ответы, улетающие в Сеть. Я прозвал ее Полина Прекрасная. Она - мой новый заместитель, точнее, я ее новый шеф; вводила меня в курс дела, не отрываясь от производства. За те несколько недель, пока шли бюрократические процедуры по моему трудоустройству, всем заправляла она.
        Мы вышли из основного здания кампуса. Небольшой променад под ярким солнечным небом, и Полина Прекрасная повернула в сторону огромного амбара без опознавательных знаков. Резко рванула на себя тяжелую металлическую дверь, помахала пластиковым пропуском перед носом у подозревающего что-то охранника и повела вдоль узкого коридора, который окончился крутой металлической лестницей. Мы поднялись с ней на три пролета и оказались перед дверью, такой же большой и металлической, как входная. Только красной.
        - Я приняла оперативное руководство сразу же после инцидента, - сообщила Полина Прекрасная. - И до тех пор, пока вы не войдете в курс дел, предлагаю не отменять моих решений и не брать оперативку на себя, поскольку люди в подчинении разные. Они до того разные - вы даже представить не можете. Ну, и вы знаете, что их много и все они - художники. Со странностями и, откровенно говоря, психами. Сейчас войдем в техноамбар. Это ключевое место компании, здесь работают все специалисты; они кодят без остановки двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Конечно, сменами. Возле главного кампуса, где ваш офис, есть пансионат, который тут называется «апарт-отель», но суть не меняется: каждому выделено койко-место, и поверьте мне, вам лучше туда не заходить. Вакханалия полная. Они там только баранов не забивают, а всего остального - в избытке.
        - Каких баранов? - не понял я.
        - Я же говорю вам, сотрудники очень разные. Религии тоже разные. Взгляды на жизнь и половых партнеров такие же разные. Это будет непросто. Чтобы не перепутать, запомните: пансионат - это темно-зеленое здание, оно такое одно. Вот туда лучше не входить. Остальные строения комплекса вполне безопасные. Готовы увидеть команду?
        Я кивнул не без страха: Полина Прекрасная не выглядела шутницей. Она рванула дверь, и на меня обрушился стрекот тысяч клавиатур и жесткий сухой кондиционированный воздух. Полина Прекрасная вошла в помещение, и я последовал за ней.
        Это было не помещение, а реально амбар, точно такой же, в каких размещают гигантские строительные супермаркеты или паркуют самолеты. Внутри он полностью полый - стены и крыша; сотрудники сидят внизу, прямо у нас под ногами; я мог видеть их не только впереди себя и по сторонам, насколько хватало глаз, но и внизу - пол был из плотной железной сетки. По документам в техноамбаре трудились тысяча сто человек, девяносто процентов которых - разработчики. Едва мы вошли, все разом перестали печатать и посмотрели наверх.
        Полина Прекрасная подошла к трибуне, на которой был установлен микрофон, и включила его легким нажатием зеленой кнопочки. Мне все это напомнило сцену из фильма «Голодные игры», где объявляется отбор представителей на смертельные состязания.
        Ее усиленный голос загремел над их головами:
        - Доброе утро, уважаемые кодеры! Я рада приветствовать вас. Наконец-то у нас появился директор по разработке и технической поддержке продуктов СОРМ, и я с радостью вам представляю… Хотя он представится сам.
        Полина Прекрасная отступила в сторону и ободряюще кивнула. Она выглядела так, словно ширнулась двойной дозой адреналина. Жизнь меня к такому не готовила. Я знал, что людей будет много, но я не ожидал, что в первый день буду публично выступать. Но что поделать, хочешь быть директором - будь готов подняться снизу и выступать перед всеми.
        Я поздоровался со всеми и представился. Вкратце рассказал о трудовой карьере и объяснил, зачем я здесь появился. Наверное, сотрудники ожидали шуток или ободряющих речей, но я был в этом не силен. Зато очень поверхностно рассказал, какие задачи поставило передо мной руководство «Передовых технологий» и что я собираюсь сделать в ближайшее время.
        Все это время разрабы молчали.
        Закончил я тем, что обещал написать письмо, в котором изложу свое видение, и буду рад ответить на вопросы, если они возникнут. После чего пожелал продуктивного дня. Полина Прекрасная похлопала, и все похлопали вслед за ней. Она вернулась к микрофону.
        - Добавлю несколько слов. Директор попросил меня некоторое время руководить оперативной работой, поэтому прошу руководителей отделов не изменять ежевечерним планеркам. Также обращаю ваше внимание, что Дальний Восток проснется завтра тогда же, когда и всегда: в одиннадцать часов вечера по нашему времени. Поэтому сегодня до десяти часов обновление должно быть полностью готово к установке. Инсталлируем по графику - в десять тридцать. Всем хорошего дня!
        Полина Прекрасная отключила микрофон и вышла первой. Я помахал новым сотрудникам и последовал за Полиной. Перед тем как дверь закрылась, до нас успели долететь возобновившийся стрекот клавиатур и тихий гул.
        - Пусть пообсуждают, - сказала Полина. - Как насчет обеда? Вы неплохо справились. Предыдущий директор пытался шутить, но забыл, что половина персонала не говорит на русском. Надо было подготовить интернациональную шутку или хотя бы говорить на английском, чтобы проникнуть в их души.
        - А почему вы меня не предупредили?
        - О, не расстраивайтесь, - ответила Полина Прекрасная, - у вас еще полно времени произвести первое впечатление. Ваше знакомство с кодерами длилось три минуты. Я сомневаюсь, что даже треть из них поняла, о чем идет речь. Просто не успели переключиться. Странные люди, странные. Ну что? На обед?
        3
        Из отчета специальной комиссии по расследованию инцидента, произошедшего в техноамбаре компании «Передовые технологии» (кампус в «Крылатском»).
        Опрос свидетелей произошедшего велся под аудио- и видеозапись в присутствии членов специальной комиссии.
        Краткое резюме свидетеля: Говортинян Э.С., мужчина, 32 года, гражданство Республики Армения, в Российской Федерации находится для работы на основании трудового договора с компанией «Передовые технологии», холост, детей нет.
        Инцидент видел собственными глазами, от взрыва и пожара не пострадал. Оказывал посильную помощь женщинам и пострадавшим. Исковых требований к «Передовым технологиям» не предъявлял, от медицинской помощи отказался. По заключению врача имеет небольшое сотрясение мозга, легкое отравление продуктами горения. Отправлен работодателем в дополнительный оплачиваемый отпуск на пять рабочих дней.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: Расскажите, что случилось в тот день в кампусе?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Все началось как обычно. Мы работаем посменно. Моя смена начиналась в девять утра и заканчивалась в семь вечера. Я пришел на работу, мой напарник был еще там. Обычно он уходит за полчаса до того, как прихожу я, но в тот день в Благовещенске наблюдалось падение серверов, и ночь у него выдалась суматошная. Приходилось перераспределять потоки снимаемой информации и не забывать фиксировать их новое местоположение, иначе потом никогда не найдешь. К моменту, когда я пришел, серверы в Благовещенске уже починили, и напарник заканчивал свою смену, составляя отчет о перенаправленных потоках снятого. Ему нужно было еще минут десять, поэтому я пошел на кухню заварить себе кофе и налить ему чай. Когда случился этот инцидент, я был на кухне. Разговаривал с коллегой, который закончил смену и собирался домой. Он мыл лотки, в которых приносил еду из дома. Не то чтобы он не мог позволить себе питаться в нашей столовой - просто у него кето-диета, и жена готовит ему дома. Вот он мыл лотки, а я управлялся с кофемашиной. В этот момент раздался первый взрыв.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: Первый? Взрывов было больше одного?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Да, их было несколько. Первый раздался в самом дальнем углу амбара - там, где у нас принт-зона. Я сначала испугался, но потом увидел, как оттуда повалил дым, и подумал, что взорвался какой-то принтер. И мощность взрыва была такой, словно это просто взорвалась техника от перенапряжения или замкнутого электричества. Сильный щелчок, треск пластика и звук воспламенения, почти сразу запах едкого дыма. По коридору пробежали ребята-безопасники, я услышал звук огнетушителя, шипение пены. Я подумал, что это не очень хорошее начало рабочего дня, но постарался как-то отвлечься. Нашел поднос, поставил на него две чашки и услышал, как кто-то закричал. Это была уборщица, которую вызвали прибрать в принт-зоне. Она что-то кричала не по-русски, и я сначала не понял, но потом в ту сторону побежали другие коллеги и ребята из безопасности, и тогда оттуда раздались уже крики русскоговорящих коллег. Они кричали, что кого-то разорвало. Их крики не могли быть шуткой. Меня сразу же затошнило, я поставил поднос, сел на стул. Произошел второй взрыв, значительно сильнее, и сразу пламя. Началась
паника. Я вскочил с места и побежал к аварийному выходу, что за кухонной зоной.
        Я еще не успел выбежать, увидел, что к месту взрыва бежит наш директор. Я хотел окрикнуть его или схватить за пиджак, но он очень быстро бежал в эпицентр, отмахнулся от меня. Я слышал, что там работают с огнетушителем. Люди продолжали кричать.
        Раздался третий взрыв, а за ним и четвертый - практически одновременно. Но не такие мощные, как второй. Там все уже заволокло дымом и пламенем. Стало тяжело дышать. Словно в фильме, люди, кашляя, выходили из дыма; у кого-то дымилась или горела одежда. Я распахнул дверь аварийного выхода и кричал, чтобы все шли на голос. Я намочил под краном свою рубашку и обмотал ею рот и нос, чтобы дышать через влагу. Я помогал людям находить аварийный выход, помогал скинуть горящую одежду. Кому-то тушил волосы, кому-то приходилось заливать джинсы водой, потому что на них попал расплавленный пластик - представляете, как это больно?
        Я не знаю, сколько я провел там. Может быть, минут десять, а потом упал в обморок. Было очень жарко, через рубашку на лице дышать тяжело, хоть я и смачивал ее постоянно, благо кран с водой рядом. Упал и стукнулся головой об стол. Мне помогли прийти в чувство пожарные, они же вывели меня на воздух. Когда я очнулся, вокруг было много «скорых», но все они стояли под огромным шатром. Неба видно не было. Только шатер. Меня затащили в одну из «скорых», сделали какие-то уколы, поставили капельницу и велели лежать, никуда не уходить. Я позвонил жене и сообщил ей, что у нас случился пожар, я не пострадал, можно не волноваться. Но она, конечно же, волновалась и приехала спустя час. Мы уехали с ней - врачи сказали, что я могу. Они дали мне лекарств и велели обратиться в клинику, которая обслуживала нашу компанию. На следующий день я обратился в больницу - у меня сильно болела голова и тошнило. Но сейчас уже все хорошо.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: По-вашему, что или кто стали причиной взрыва?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Я не знаю. Я не видел, чтобы это был человек, как утверждают другие коллеги. Мне казалось, что произошло короткое замыкание, и техника одна за другой взорвалась. Там как раз стоят четыре принтера. Это большие такие машины, мини-типографии.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: По вашим ощущениям, сколько человек пострадало?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Я слышал, что погибло девять человек, включая нашего директора. Я думаю, это правда. Из знакомых лично мне людей, кроме директора, не погиб никто. Тех, кто получил травмы и ожоги, много - человек сорок, если не пятьдесят. Это был час, в который произошла пересменка, было очень много людей в помещении. Практически две смены - ночная и дневная. Кто-то успел уже уйти, кто-то еще не пришел, у нас ведь свои зоны ответственности, а режим плавающий: как договоришься с коллегой. Уровень технической поддержки, в котором работаю я, позволяет реагировать на тикет в течение трех часов, поэтому мы можем отсутствовать на рабочем месте до часа, если коллега не передает ранее полученный тикет неотработанным.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: Вы хотите сказать, что жертв могло быть больше?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Да. Принт-зона находится возле кухни. Кухня - точка выхода абсолютно всех, без исключения. У нас ведь не персональные рабочие места, а на двоих-троих, работающих посменно. Перед сдачей смены надо прибраться: отнести на кухню остатки еды, помыть посуду. В пересменку все тусуются там. Могла быть давка, пламя могло перекинуться на кухню - по столам каких-то два ряда. Совсем ничего для огня.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: Служба безопасности адекватно и быстро отреагировала?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Да, и я думаю, что большого числа жертв удалось избежать из-за их слаженной работы. Они все тушили.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: Они были в эпицентре. Кто-то из них пострадал?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Я не знаю имен тех людей, которые пострадали при взрывах. Поэтому не могу сказать.
        ЧЛЕН СПЕЦИАЛЬНОЙ КОМИССИИ: У вас не создалось впечатление, что ваш работодатель не предусмотрел возможность воспламенения техники? Вам не показалось, что помещение не готово выдержать возгорание и обеспечить безопасность людей?
        СВИДЕТЕЛЬ ГОВОРТИНЯН Э.С.: Пожар потушили в течение пятнадцати минут. Я видел пепелище - там очаг возгорания практически от принт-зоны не отошел, только потолок и немного стены. Противопожарная пропитка сработала. Кроме того, с потолка сразу же начала литься стена воды вокруг очага, не пускала пламя дальше в помещение. Позволяла людям спастись. Нет, я думаю, работодатель предусмотрел все. Это трагедия, но все, что зависело от «Передовых технологий», было сделано.
        4
        Судя по всему, в кампусе был объявлен запрет на обсуждение инцидента. Я не понимаю, почему никто не говорил прямо: «взрыв». Даже Полина Прекрасная трижды поправила меня, когда я сказал это слово.
        - У нас все говорят «инцидент», поскольку «взрыв» носит кроваво-террористический окрас, чего, по сути, не было, - сказала она.
        - Расследование еще не завершено, насколько мне известно, - сказал я. - И нет пока решения, что именно случилось. Может быть, имел место и теракт.
        - В замкнутом помещении? В кампусе разработчиков? Вы о чем? - спросила Полина Прекрасная. Она не выглядела дурочкой, но зачем-то отрицала очевидное, причем весьма пламенно - смотрела на меня с немым укором, наклонив голову набок, как будто я допустил ошибку этикета и сию минуту исправлюсь. Я не видел особой разницы: будь то теракт, диверсия, преступление против кого-то - суть если и будет установлена, то весьма приблизительно. Это ведь не значит, что преступление нужно облечь в стерильную форму «инцидента», как будто у него нет и быть не может злого умысла.
        - А почему нет? - спросил я.
        Я присел на край ее стола, что, по моему мнению, означало, что босс настроен поговорить на деликатную тему и ему можно доверять.
        - Потому что теракт - это спланированная атака, целью которой является устрашение, а не убийство людей. Смерть людей при теракте - не самоцель, а звено на пути к достижению какой-то политической цели. Запугать. Отнять уверенность в безопасности. Подорвать государственный строй. Вот что такое теракт. У нас случился инцидент, который унес жизни десятерых человек. Но это был не теракт, поэтому слово «взрыв» неуместно. Будьте добры встать со стола, мне некомфортно.
        Я встал, прекрасно понимая, что Полина Прекрасная бесилась от того, что на место погибшего директора пришел я. Она спала и видела, как на дверь кабинета повесят табличку с ее именем. Она уже думала о кандидатах на должность персонального ассистента и, по слухам из отдела кадров, попросила назначить несколько собеседований. И тут такой облом. Я бы тоже был недоволен.
        Я взял оперативное руководство на себя спустя неделю. Сразу же на меня высыпались сотни резюме от жаждущих занять вакантные места; технические задания от заказчиков, которые следовало оценить и распределить в работу; жалобы и претензии по текущим проектам; приказы об отпусках и изменения в штатных расписаниях - все это стало для меня сверхновой задачей, и поначалу было сложно разобраться без Полины Прекрасной. А она, дуясь только из-за факта моего существования, никак не хотела помогать и требовала четко поставленной задачи. Задача «помочь разобраться» ей непонятна. Пришлось прибегнуть к тяжелой артиллерии и сказать ей о том, что я собираюсь сделать ее руководителем одного из подразделений.
        Эта конфета ее усластила, и она без труда раскидала ичар-вопросы, вызвав на собеседование десяток кандидатов, провела первичный отбор и показала троих, с которыми можно иметь дело. Я попросил пригласить еще пару коллег из отделов, куда мы берем сотрудников, и провести тестирование, а после познакомить меня с новичками. С задачей она справилась, и за месяц мы восполнили штат.
        Не остались в стороне и текущие сотрудники - я получил много запросов о пересмотре условий компенсаций. Я лично побеседовал с каждым, кто отправил запрос, и удовлетворил всего два из двадцати. Остальные, как выяснилось, писали ежемесячно на всякий случай - вдруг получится. Они не смогли внятно обосновать причины повышения зарплат, должностей и толком не смогли даже указать обстоятельства, которые позволили бы удовлетворить их просьбу. Так что отказ не был для них сюрпризом.
        Но я получил один очень большой сюрприз. Просто гигантский.
        Ежемесячный совет директоров, в котором я в обязательном порядке должен участвовать и, более того, отчитываться! Полина Прекрасная соизволила уведомить меня за день до, выдала повестку, после прочтения которой я захотел ее убить. Там всего-то значилось, что я должен предоставить отчет по работе департамента за месяц и предложить планы развития на квартал вперед. Затраты по ресурсам техники, повышение плана обслуживания технической поддержки, сокращение затрат… Как я подготовлю все это за один рабочий день, учитывая, что я никогда этим не занимался?
        Но решение пришло само: раз уж Полина Прекрасная меня в это втянула, ей и расхлебывать. Я велел ей подготовить отчет и рассказать динамику по сравнению с прошлым месяцем и прошлым годом.
        На заседание совета директоров я поехал без нее, чем, безусловно, обидел. Она сделала вид, что ей совершенно безразлично, но к двум часам, когда я собирался уезжать, она была полностью готова - со свежей помадой на губах и сумочкой на коленях, - в любую секунду стартануть. Я оставил департамент на нее и поехал на первый в жизни совет директоров.
        Если у меня в голове и был какой-то романтический образ светской беседы за чашкой кофе, то он развалился сразу же, едва я вошел в переговорную. Это были обычные люди и обычное совещание. Я снова оказался в ситуации, когда сидящий во главе стола человек задает вопросы, а все наперебой пытаются ответить, показывая свою важность и вовлеченность. Я дождался, когда президент спросит меня о состоянии дел, и доложил (уровень технической поддержки стабильный, но просел на несколько дней ввиду инцидента с максимальным опозданием по тикету в два часа, что в пределах нормы; количество увольнений стандартное; больничные за месяц отсутствуют; вакантные места закрыты), дальше перешел к докладу по поводу инициатив. Здесь было туговато, потому что инициативы, судя по всему, выходили из прекрасной головки не менее прекрасной Полины и попахивали розовым шоколадом. Поэтому я скомкано сообщил, что в инициативах разобраться не успел, но это у меня в повестке. Директора мою позицию поняли, посочувствовали произошедшему и приступили к обсуждению собственно инцидента.
        Выяснилось, что это все-таки была диверсия, а не сбой техники. О том, что в департаменте есть радикально настроенные сотрудники, бывшему директору служба безопасности докладывала не один раз. Однако он никого не отправил на опросы и беседы со службой. Судя по всему, поговорил сам и решил, что хватит. А между тем четыре человека из девяти погибших (не считая директора) и устроили взрывы.
        - Специальная комиссия опросила контактирующих с инцидентом сотрудников, - сказал директор службы безопасности, важный мужик лет пятидесяти с армейской стрижкой-площадкой и заплывшим лицом усталого алкоголика. - Никто из них не показал, что взрыв мог быть ручным. Все абсолютно уверены, что помещение воспламенилось из-за неисправности оборудования в печатной зоне. Такое же заключение мы получили от пожарных.
        - А как насчет тех сотрудников, которым мы выплатили по три миллиона рублей за то, что они никому и никогда не расскажут, что видели ошметки террористов? - спросил разноглазый директор по подбору персонала. Он поочередно посмотрел в лица всех директоров, и, дойдя до безопасника, тут же отвел глаза.
        - Тише будь, - ответил безопасник, - вы заплатили - и правильно сделали. Если бы подбирали персонал правильно, у нас бы не было этих…
        - Так, хватит, - сказал президент и откинул ручку.
        Это был молодой человек лет тридцати пяти. У него были длинные волосы, собранные в пучок сзади. На носу модные квадратные очки. Кольцо на мизинце предательски поблескивало бриллиантами, спевшись с часами, а идеально приталенный и подогнанный бутылочно-зеленый костюм выглядел дороже моей машины.
        Все затихли.
        - Обосрались все, без исключения. Я хочу видеть у себя на столе список сотрудников, которые могут оказаться в потенциальной опасности по основаниям, которые мы только что все умолчали. Доклад специальной комиссии засекретить, с этой минуты с ним могут ознакомиться только я, служба безопасности, ичар и департамент разработки решений для СОРМ. Больше никто. Ичарам - разработать методику выявления потенциально-опасных субъектов. Опросить весь персонал компании, но только попробуйте налажать и сделать так, что у меня тут вскипит расовая война! Не дай бог. Лично отымею каждого, кто позволит этому случиться. Департамент решений для СОРМ, через неделю жду ваш отчет о «Большом брате», до запуска пилота остается несколько месяцев. Я надеюсь, ваши мощности позволят завершить проект вовремя.
        - Да, конечно. Отчет будет готов.
        - Мне не нужен документ, - сказал президент, - вы должны показать готовое решение. Вас ввели в курс дела? Вы понимаете, о чем идет речь?
        Врать я смысла не видел. Я помню, что в моем ежедневнике в составленном Полиной Прекрасной списке проектов значится какой-то «Большой брат», и видел такую папку на рабочем столе, но не открывал. Пришлось признать правду:
        - Если честно, то нет. Я не успел. Но все будет готово в срок.
        Президент посмотрел на меня с легкой улыбкой.
        - Мне нравится, что вы готовы обещать золотые горы. Это нравится и акционерам. Но не стоит. Отодвигаем презентацию на три недели. Разбирайтесь и погружайтесь. О проблемах докладывать лично. Всем спасибо, все свободны.
        Как оказалось позднее, докладывать действительно было о чем.
        И не только докладывать.
        5
        Вернувшись в офис, я допросил Полину Прекрасную. Выяснилось очень много интересного. Я не успевал удивляться! На этой работе, похоже, сюрпризов больше, чем самой работы.
        Оказывается, погибший директор пришел в «Передовые технологии» не с пустыми руками, а с самыми что ни на есть полными. Он принес с собой идею программы, которая была им скромно названа «Большой брат» и могла не только конвертировать огромные массивы данных в маленькие, легко и дешево хранимые файлы, но еще и поворачивать время вспять. Собственно, две этих сути и составляли технологию: программа хранила не сами данные, а их образы, из которых по одному клику можно вытянуть файл. В сути технологии «Большого брата» было заложено нейромоделирование, которое позволяло экономить огромные деньги. А там, где можно сэкономить, там можно и заработать, то есть экономию заказчика разделить.
        «Передовые технологии» предлагали решение, которое еще не сделано. Мне предстояло подхватить разработку и довести дело до конца.
        Разноглазый ичаровец кое-что умолчал.
        Кое-что очень и очень важное. Он не сказал, что нужно будет научить «Большого брата» поворачивать время вспять.
        Полина притащила талмуды с описанием технологии и отчеты трехнедельной давности, которые составлялись для погибшего директора. Я читал их до глубокой ночи, а потом поехал домой выпотрошенный. То, что было описано в бумагах, не было похоже на фантастику. Это были обычные и понятные процессы, которые во взаимосвязи действительно могли поворачивать время. То есть моделировать то, какими файлами были имеющиеся данные в прошлом. По сути, чем больше данных загружено в программу, тем больше «назад» может отмотать система.
        Гипотеза была проста как веник: любая единица данных, будь то голос, сообщение или страница интернета, всегда хранит частицы прошлого - того, что предшествовало ей текущей. Как переписка по электронной почте: в каждом новом письме есть не только свежее сообщение, но, если развернуть историю, и ранние. Так и с данными - они хранят информацию о недавних событиях просто потому, что состоят из этих событий. И программа, которую разрабатывал погибший директор, умела эти частицы находить и воспроизводить. С научной точки зрения это технологический прорыв, а с точки зрения физики - обычное явление, которое называется «память».
        Но раньше никто и представить себе не мог, что электронные частицы умеют хранить память.
        Проблема заключалась в том, что ключевое решение найдено и описано погибшим директором не полностью. Не хватало всего ничего: собрать весь код воедино и протестировать его.
        - А в чем проблема? - спросил я у Полины Прекрасной на следующий день, когда мы вместе с ней вернулись к работе над «Большим братом». - Насколько я могу понять, здесь осталась чисто техническая работа. Почему это сейчас не в задачах у кодеров?
        - Потому что директор допускал до этой работы только ограниченный круг людей, - сказала Полина Прекрасная. - И каждый из них подписывал соглашение о неразглашении.
        - Отлично, - сказал я, - у нас даже собрана проектная группа. Чего же мы ждем?
        - Они погибли в инциденте, - ответила Полина.
        - Что?
        - Все погибшие - члены группы, работавшей над «Большим братом».
        - Почему я об этом не знал? А руководство… А президент знает об этом? А специальная комиссия, которая расследует инцидент?
        Полина покачала головой.
        - Директор лично докладывал президенту о состоянии дел «Большого брата», и в такие тонкости, как состав рабочей группы, он их не посвящал. Когда все случилось, я не сразу поняла, кто в числе жертв кем является. Я была занята другими вопросами. Вчера, когда мы приступили к работе над кодом, я это поняла. Но не знала, как сказать.
        - Полина, ты понимаешь, что ты скрываешь важную информацию? Ты понимаешь, что, возможно, это был не просто инцидент? Это могло быть убийство. Массовое убийство.
        Полина Прекрасная смотрела на меня огромными глазами. Я чувствовал то же самое, что и она.
        Страх.
        6
        Если бывшего директора и всю команду, работавшую над «Большим братом», убили, то об этом обязательно должны знать президент, служба безопасности и полиция.
        Выслушав меня, президент вызвал безопасника, который не слишком удивился, узнав о случившемся.
        - Кто еще в курсе? - спросил он меня.
        Что мне было на это ответить? Я сказал, что наверняка знает Полина, а кто еще - понятия не имею. Насколько кодеры были близки друг с другом, чтобы делиться, над чем работают, даже вопреки подписанному соглашению о конфиденциальности? Мог никто не знать, а могли знать все.
        Я рассчитывал услышать план действий, который будет включать в себя не только опрос сотрудников, но еще и уведомление правоохранительных органов и членов специальной комиссии, но нет. Мне было велено молчать - так, словно ничего не произошло.
        - Так и сказали? Просто молчать? - спросила Полина Прекрасная, которая встретила меня в фойе президентского офиса и громко цокала каблучками рядом со мной.
        - Да, так и сказали, - подтвердил я. - И я гарантировал, что ни ты, ни я никому ничего не скажем до тех пор, пока комиссия вместе с полицией не закончат расследование.
        - Но ведь вы сами сказали, что я, возможно, утаила важную информацию от следствия.
        - Теперь следствию все известно, - сказал я. - Дальнейшие рассуждения на тему - спекуляция. Если будут вопросы, нам их зададут. Но лучше бы их не было.
        Мы сели в машину, я завел двигатель. Работы предстояло много, а время утекало. Перед тем, как отпустить меня, президент напомнил, что работа над «Большим братом» должна быть завершена в срок. И я понимал, что так оно и должно быть.
        - Мне страшно, - сказала Полина. - И я уверена, что кодеры все знают. Никто не согласится работать над «Большим братом», потому что никто из них не захочет стать ошметком на стене.
        - Не говори ерунды, - ответил я. - Я уверен, что это чистое совпадение.
        - Совпадение? Десять случайных человек собрались в одном месте, где трое из них взорвали остальных. И по совершенной случайности все десять занимались одним и тем же продуктом, который звучит так, словно это фантастический фильм? Вы серьезно в это верите?
        - Твоя гипотеза выглядит убедительно и даже пугающе, но могло быть всего одно совпадение, а даже и не совпадение, - ответил я. - Смертники могли специально позвать коллег по проекту, чтобы совершить массовое убийство. Это было проще, чем созвать других людей, которым пришлось бы объяснить, зачем им нужно собраться в одном месте. А в случае с единой командой это просто: надо обсудить проект, есть пара мыслей, и все - все сбежались.
        - Притянуто за уши, - сказала Полина. - Можете как угодно пытаться сделать из этого теракт ни о чем, но я уверена: их убили из-за «Большого брата». Да, может быть, это выглядит так, словно я переметнулась и теперь «инцидент» считаю терактом. Но мне страшно.
        - Ты не член команды разработчиков, - сказал я.
        - Но я им была, - ответила Полина. - И вышла незадолго до инцидента.
        - Почему вышла?
        - Директор хотел, чтобы я занималась другими вопросами, - уклончиво ответила Полина.
        Я знал, что она имеет в виду. До того, как появился я, именно ее планировали сделать операционным директором (изначально эта должность также предлагалась мне), а погибший должен был сконцентрироваться над «Большим братом». Но все случилось иначе.
        Я украдкой посмотрел на замолчавшую Полину. Мне показалось на несколько мгновений, что она что-то хочет сказать, но в какой-то момент передумала. Не доверяет мне настолько, чтобы высказывать мысли, пусть даже они могут быть стоящими. Это нужно заслужить, а я не был уверен, что она останется в компании, поэтому стоит ли напрягаться, чтобы заслужить доверие? Она сказала, что ей страшно. Я промолчал, что мне тоже страшно. Чертовски.
        А еще мне интересно.
        Я понимаю, что если кто-то убил десять человек ради того, чтобы саботировать работу над «Большим братом», значит, в программе не только коммерческий потенциал. В ней есть что-то еще.
        И нетрудно догадаться, что.
        Это программа опасна. Она может открыть двери в очень страшные комнаты, которые хранят в своих стенах то, что кто-то хочет скрыть. До появления «Большого брата» этот кто-то был спокоен, потому что все уже в прошлом… Но программа позволяет заглянуть в прошлое, как бы глубоко оно ни было. Главное, чтобы была точка отсчета. А это значит, что больше нет ничего тайного, все может в один миг стать явным. А явь, как известно, штука взрывоопасная.
        И невероятно интересная.
        7
        Полина Прекрасная оказалась права. Никто из тех, кому я предложил заняться засекреченным проектом, не согласился. Вплоть до увольнения. Ко мне на стол легли двадцать служебных записок от кодеров, которые отказывались от поручения (даже с повышением оклада на период работы, который мы предусмотрительно включили).
        - А я говорила, - сказала Полина.
        Она постучала ноготочком с черным глянцевым лаком по стопке служебных записок. Я не спал всю ночь, от меня воняло потом и немытыми волосами, и ее свежесть раздражала.
        - Все знают, значит, - ответил я. - Ну что же, по крайней мере, в этом вопросе ясность.
        - Как мы будем работать? - спросила Полина.
        - Чего ты так перепугалась-то? - спросил я. - В этой работе нет ничего сверхъестественного. Все, что нужно - это завершить почти завершенное. Там ничего сложного нет.
        - Но кто будет это делать? Я могу опросить всех, но я уверена, что ответ будет такой же.
        - Я знаю, что нужно делать, - сказал я. - Сперва найди изолированное помещение, желательно подальше отсюда. И не в Крылатском - туда тоже могут дорасти руки.
        - А дальше?
        - Я скажу тебе, что дальше. Сначала - помещение.
        Я внимательно ознакомился с записками, которые погибший директор оставлял на полях. Их было не так много, но мне хватило, чтобы понять, что он не совсем осознавал, как именно заработает код после того, как будет скручен.
        «Мне кажется, - писал он, - что где-то внутри сокрыта чудовищная ошибка, которая развалит программу. Алгоритм начнет выполняться и в какой-то момент просто обвалится, словно в системе дыра. Я боюсь, что что-то не учел. Что-то очень важное, катастрофически тотальное. Но что - сообразить не могу».
        Я никогда прежде не работал архитектором программных продуктов, но представлял себе, чем они занимаются. Моих знаний хватало, чтобы схематично изобразить алгоритм программы, и я не увидел никакой дыры, поэтому выписал в блокнот все сомнения погибшего директора, чтобы через какое-то время, когда работа будет в финальной стадии, еще раз к ним вернуться и проанализировать.
        Полина занялась поиском подходящего места для нового кампуса. Мне без труда удалось убедить президента выделить сравнительно небольшую сумму денег на то, чтобы организовать там временную лабораторию по работе над «Большим братом». Его, как и меня, нисколько не удивила реакция людей на предложение о работе; он даже сказал, что ожидал, что мы можем столкнуться с такими трудностями. И денег, конечно же, дал.
        Семеро кодеров с моей прошлой работы плюс трое стажеров из университета и пять украинских фрилансеров - вот и весь штат временной лаборатории. Ребята приступили к работе через неделю. Без крика, шума и страхов. Просто люди, просто работают над программным обеспечением в небольшом удалении от Раменок, где располагался центральный офис. Я приезжал туда три раза в день: утром, днем и поздним вечером. В лаборатории были обустроены спальные места для тех, кто хочет остаться работать ночью. Полина позаботилась также о кухне, трех санузлах и двух просторных душевых. Удивительно, но кодеры активно работали не только днем, но и ночью. Я следил за процессом в режиме реального времени: вся работа велась онлайн, и я мог не только видеть результат работы кодеров, но и их самих - на камерах, которые были установлены в лаборатории.
        Ну и куда я без Полины? Она ведь мастер-организатор! С таким подходом к организации какого бы ни было мероприятия, пусть это временная лаборатория или техноамбар (тоже детище Полины), она не сможет работать директором, потому что ни один исполнитель ее не устроит. Чтобы быть директором, надо проще относиться к тому, как именно сотрудники выполняют работу, и знать, что сделанное лучше идеального.
        За неделю программисты серьезно продвинулись, и я уже видел зарождающееся начало великого. Эта программа в самом деле идеальна.
        Чем ближе был финал работы, тем сильнее нервничала Полина, и я перестал посвящать ее в детали. Но она и сама понимала, что конец уже близок. В один из дней, когда я был доволен только что увиденным результатом работы временной лаборатории, она пришла, села на диван и спросила, глядя мне в глаза:
        - Ответьте честно: вам не страшно?
        Я отключил монитор, потому что на нем открыт проект письма президенту компании, в котором я пишу, что основная масса разрабов боится «Большого брата» как огня, а другие не хотят ничего общего с ним иметь, вплоть до того, что готовы уйти из компании-разработчика. Ей лучше не видеть, какие способы я предлагаю президенту, чтобы эту панику убрать.
        - Полина, здесь нечего бояться, - сказал я. - Ну вот просто нечего. Те, кто организовали взрыв, мертвы. Возможно, остался в живых кто-то, кто причастен к взрыву, это очень вероятно. Но он не высунется, это просто нонсенс. Сейчас вокруг ситуации шумиха, повсюду полиция, агенты специальной комиссии. Самоубийством будет совершить какую-то диверсию. Эта битва проиграна, какие бы ни были у нее причины.
        Если честно, мне наскучили и ее страхи, и паника разрабов. Я понимаю, что Полина Прекрасная - женщина, и она намного больше, чем любой мужчина, волнуется за жизнь. Материнский инстинкт и все такое… Но с момента взрыва прошло уже достаточно времени, чтобы понять: опасность миновала. Мне легко это понять, но очень непросто убедить в этом Полину.
        Конечно, это могло быть слишком эгоистично - полагать, что любой другой человек относится к каким-то событиям ровно так же, как я. Но сама Полина не была вовлечена в те события, они для нее практически ничто. Когда прогремел взрыв в Крылатском, она находилась в Раменках, занималась обустройством техноамбара. Она не приехала на место, не видела ни обломков, ни обгорелых тел. Не видела закопченных, отравленных дымом людей, которые идут в стены, потому что не понимают, где дверь, а где воздух. Она не потеряла близких, даже погибший директор был для нее лишь боссом, причем не так долго, чтобы сплестись душами.
        Порой казалось, что Полина спекулирует на теме, раздувает ее. Но, повнимательнее присмотревшись, не вижу в ней фальши, которая всегда поблескивает на неискренних губах. Если сам взрыв ее как-то задевал, то стоит отнестись спокойнее и тактичнее, потому что она все-таки так чувствует. Но страх перед работой над программой должен быть оставлен позади. Это мешает делу, мешает работе.
        Я вышел из-за стола и сел рядом с ней. Она немного отодвинулась. Я постарался сделать голос глубоким, более доверительным.
        - Я понимаю, что тебе страшно. Но лаборатория далеко, ты там не появляешься. Если и есть какой-то незначительный риск, то он очень далеко от тебя. Нечего бояться.
        - Пока программа не готова, - сказала Полина. - А когда она будет готова, то будет здесь. Мы будем работать с ней так же, как работаем с любыми другими.
        - Но тогда она уже будет не опасней, чем любая другая, - ответил я. - Опасность только в том, что она появится на рынке. Этого кто-то боится и кто-то не желает. Когда «Большой брат» начнет работать, когда его купят и запустят, остановить всех пользователей уже будет невозможно. Те, кому есть что скрывать, начнут спасать свою шкуру, им будет уже не до нас.
        Она продолжала сидеть прямо и настороженно, но руки больше не теребили край блузы. Она закрыла глаза и несколько раз вздохнула, позволив мне не тайком, а открыто насладиться ее красотой. Она в самом деле была прекрасна. Пухлые вишневые губы, чувственные и идеальные. Изящная до кончиков пальцев, восхитительная в своей тонкости, Полина представлялась мне не просто высококлассным профессионалом, но и женщиной, которой требовалась защита. Рядом с ней, в эту самую минуту, когда ее глаза закрыты, а грудь беззащитно вздымается, напитывая тело кислородом, я чувствовал себя большим и отважным, я хотел защитить ее от опасностей вокруг.
        Но стоило ей открыть глаза и стать прежней Полиной Прекрасной, как нега растаяла. Полина сама кого хочешь защитит, а если надо - раздавит.
        И как в такой маленькой женщине вмещаются две такие разные грани? Удивительно.
        8
        Все пошло прахом на следующий день. Из временной лаборатории пришел сигнал о помощи. Я в это время еще находился на работе, в Раменках, на часах было начало третьего ночи. Первым делом проверил онлайн-систему: все в порядке. Результаты работы за день сохранены, ничего не утрачено.
        Сигнал пришел на мобильный - это была обычная система тревоги на датчиках движения. Судя по всему, кто-то из кодеров забыл, что коллега еще работает, включил сигнализацию и ушел. Я вывел на экран монитора камеры наблюдения в зале, где сидят программисты, и увидел, что так и есть.
        За одним из компьютеров работала программер, тогда как система безопасности утверждала, что в помещении никого нет. Я набрал номер телефона временной лаборатории и стал переключать внутренние номера, пока не увидел, что на столе программистки засияло красным. Сейчас она возьмет трубку, я ей все объясню, она воскликнет: «Ой-ой!», и все встанет на свои места.
        Но трубку она не брала и даже не посмотрела на мигающий телефон. Наверное, вставила наушники и не слышит, для этого и есть красный световой сигнал; в темноте он заливает весь стол, пропустить невозможно. Программеры временной лаборатории никогда не пользуются светом, предпочитая освещение от клавиатуры и экранный свет. Это плохо для глаз, но мы-то сделали все, что нужно. Кто же виноват, что они не включают верхний свет?
        Она по-прежнему не брала трубку.
        В мой кабинет влетела Полина. На лице - ужас. В руках телефон с аналогичной картинкой - съемка с камеры видеонаблюдения комнаты во временной лаборатории. Я не знал, что она тоже еще на работе.
        - Вы это видите?
        - Я ей звоню, - ответил я. - Она не слышит.
        - Она не «не слышит», - сказала Полина. - Она игнорирует.
        - Что это значит? Она же видит, что звоню я. Видимо, сильно занята. Сейчас закончит и возьмет трубку. Это красное мигание должно ее здорово раздражать. У меня бы началась эпилепсия.
        Она приблизилась к моему монитору и всмотрелась.
        - Это не наша сотрудница, - сказала она.
        Я повесил трубку.
        - Что?
        - Это посторонний человек, у нас нет девушки с такими волосами.
        - Девушка с дредами у нас есть.
        - Да, но у нее их значительно меньше, чем у той, что сейчас шарится в компьютере нашего разработчика.
        - Полина, ты уверена?
        - Абсолютно.
        - Звони в охрану, пусть ее задержат.
        - Смотрите, она уходит!
        И впрямь: девушка за компом встала, начала собирать какие-то вещи, отсоединила жесткий диск от компьютера, сложила в сумку. Когда закончила, то еще раз оглядела стол, а потом посмотрела прямо в камеру и показала большой палец. Лицо ее было не разобрать в темноте, а вот палец гордо торчал во весь экран.
        - Какого хрена?! - заорал я. - Полина, ты вызвала охрану?
        - Они не берут трубку! Я звоню на все номера!
        Я схватил со стола телефон, кошелек и ключи от машины.
        - Вызывай полицию, мы едем туда.
        - Мне надо забрать сумку, встретимся на парковке!
        Я выбежал из кабинета, на ходу набирая номер безопасника. Эти игры плохо кончатся, конечно, но мне надоело отвлекаться на все это. Ясно ведь, что девица - шпионка, которую подослали конкуренты, чтобы оценить уровень продвижения в разработке «Большого брата». Наверняка она пробралась в отчетные и черновые файлы разрабов, но не в общую систему, где хранится код «Большого брата» - слишком мало времени.
        Она могла похитить информацию и увидеть черновики, а это значит - узнать о стадии разработки программы. А еще могла внедрить шпионскую программу и прямо сейчас кто-то удаленно пытается взломать систему хранения кода «Большого брата». Служба безопасности должна с этим разобраться.
        Я доложил информацию директору службы, который тут же принялся за дело или так, во всяком случае, мне сказал. Временную лабораторию отключили от электроэнергии, что автоматически прекращает любой удаленный доступ. Он пообещал мне, что сейчас охрана здания соберется в лаборатории и обыщет каждый сантиметр, чтобы найти взломщицу или ее следы.
        Когда мы с Полиной приехали к зданию, царил хаос. Полицейские машины, несколько карет «скорой» и одна пожарная бригада. Полина, и без того трясущаяся от страха, сказала:
        - Я говорила, что добром это не кончится.
        - Полина, прекрати панику! Это просто шпионка, которой нужна инфа про программу. Она нечисто сработала, поэтому мы заметили. Возможно, у нее есть сообщник среди наших разрабов.
        Полина с трудом кивнула и вышла из машины. Я увидел возле входа в здание директора службы безопасности, собранного и делового, но уставшего, как будто с похмелья.
        Мы поздоровались за руку. Он сказал:
        - Девчонка ушла. Оставила следы. Вычислим быстро.
        - Это хорошо. Удалось узнать, что она своровала? Данные? Сам код? Она открыла кому-то удаленный доступ? - спросил я.
        - Насчет доступа не знаю, мы электричество не включали, а вот стянула она не много. Вернее, совсем ничего. Зато кое-что оставила.
        - Что оставила?
        - Я не могу вам сказать. У нас экстренное собрание с президентом по этому поводу. Обсудим там.
        - Только вы, я и президент? - уточнил я.
        - Да, именно в таком составе, - подтвердил безопасник.
        - Но почему?
        - Увидите, все увидите. Это ваша помощница?
        Директор кивнул на Полину, которая внимательно слушала разговор, не сводя глаз с нас. Я утвердительно кивнул. Безопасник сказал:
        - Не подумайте ничего плохого, но, согласно регламенту, на это собрание дамы не приглашены.
        - Я не дама, - ответила Полина Прекрасная, - я заместитель директора по разработке решений СОРМ и знаю прекрасно, о чем на собрании пойдет речь.
        - Вы не можете этого знать.
        - Вы будете обсуждать вопросы, связанные с проектом, в котором я участвую. Я должна там быть.
        - Нет, уважаемая, вас не будет, - ответил безопасник.
        - Будет, - сказала Полина.
        - Господин директор разработки решений СОРМ, угомоните прелестную заместительницу.
        Я повернулся к Полине, но она подняла обе ладони, сделала несколько шагов назад, развернулась и села в машину.
        - Зачем здесь столько полиции, врачей и пожарные даже? - спросил я у директора.
        - Потому что у нас случился еще один инцидент, - тихо ответил директор службы. - И я боюсь, что на этот раз нам не удастся избежать огласки в СМИ.
        - Из-за чего? Из-за взлома?
        - Сдался вам этот взлом…
        - Василий Федорович! - громко прокричал кто-то рядом. Мы обернулись. Директор службы безопасности кивнул, и к нам подошел бравый полицейский. Он с трудом подавил желание отдать честь гражданскому.
        - Миша, оставь эти сантименты, говори, - сказал главный безопасник, которого, оказывается, звали Василием Федоровичем. Я, в принципе, это знал, но не запомнил. Теперь, наверное, не забуду.
        - Мне сказали, что репортеры близко. Я предлагаю вынести тела сейчас, чтобы не давать яркой картинки. Медики сказали, что их можно увозить, криминалисты закончили. По вашей просьбе все сделали быстро.
        - Что? Тела? Какие тела? - спросил я.
        - Хорошо, Миша, увозите. Спасибо! - сказал безопасник и посмотрел на меня с тревогой.
        - О чем речь, Василий Федорович!
        Полицейский по имени Миша отчалил, а Василий Федорович сказал мне:
        - Отличный парень, работали с ним в ФСБ, а после моего ухода не смог остаться под новым начальником. Атмосфера недоверия, гниение системы изнутри и взятки… Я хоть честно признался, что мне мало денег, и ушел в коммерцию, а другие просто добывают деньги как могут… Миша не из таких. Честный до мозга костей. Серьезный. Умный. Мало таких… А вот и результат «инцидента».
        Здание временной лаборатории располагалось в бизнес-центре, отделанном стеклом. Красно-синие мигалки полицейских машин бликовали по темным стенам - во всем здании не было электричества. Двери распахнулись. Я зажал рукой рот, чтобы не вскрикнуть. Санитары в форме с надписью «Медицина катастроф» толкали тележки с черными мешками на них. Одна тележка, другая, третья… В общей сложности они вывезли восемь и стали аккуратно загружать мешки в машины.
        Василий Федорович прокомментировал:
        - Мы хотели вызвать дополнительные бригады, но врачи нас остановили. Помощь оказывать просто некому. Пятеро охранников, две уборщицы и один программист, который успел поставить помещение на сигнализацию. Все застрелены в голову, один выстрел на каждого. Никто не мучился.
        Мне стало дурно. Когда я ехал сюда, я боялся только за судьбу программы, потому что это моя зона ответственности. Но теперь, когда дело приняло совсем другой оборот, стало плевать на программу. Я боялся за жизнь. И мне было безмерно жаль людей, которых я знал лично и которым обещал безопасность.
        - А кто из наших?..
        - Они все наши были, - ответил Василий Федорович, - и охранники мои, и уборщицы в нашей компании трудились, и программист. Молодой парень; по-моему, стажер как раз. Университетский. Отличные отзывы, Андреем зовут. Помните такого?
        Андрей Спаленов - конечно, я его помню. Мне порекомендовал его университетский друг, который после ВУЗа остался преподавать на кафедре. Он сказал, что из потока четвертого курса Андрей самый толковый. Живет один с дедом, в деньгах нуждается, работы не боится. Подрабатывает ночным барменом, потому что у них с дедом нет жилья, приходится снимать комнату. Я согласился оформить его на полную ставку, чтобы он все свободное время посвящал «Большому брату». И что теперь будет с его дедом?..
        Сзади хлопнула дверца машины. Я обернулся. Полина вывалилась из салона, и ее вывернуло наизнанку. Я поспешил к ней. Достал бутылку воды и пачку салфеток и протянул ей.
        - Я вам говорила, - с трудом сказала она, пытаясь справиться со спазмом. - Я говорила вам.
        - Я знаю, Полина, знаю. Держи воду…
        - Вы должны похоронить проект, - сказала она и взяла из моих рук воду и салфетки. - Он уже унес слишком много жизней.
        Я молчал. Пока Полина приводила себя в порядок, загруженные кареты «скорых» отчаливали одна за другой. За воротами я увидел вспышки - репортеры прибыли. Надеюсь, им не удалось заснять, как в машины загружали тела. Безопасник неподалеку раздавал команды, а мне на телефон пришло сообщение от помощницы президента с датой и временем экстренного совещания: через час, отель «Золотое кольцо», комната 883. Я вызвал для Полины такси, проводил ее до ворот, где до нас долетали вопросы журналистов, которых становилось все больше и больше. Сотрудники охраны на посту не пропускали их автомобили и не впускали их самих на территорию бизнес-центра. Я указал охраннику на такси, и машине позволили проехать.
        - Полина, езжай домой. Отоспись. Завтра на работу не приходи. Звони, если что случится.
        - Позвоните мне после собрания, - попросила Полина. Она была белая, как мел.
        - Хорошо.
        Она села в машину и захлопнула дверь, а потом открыла окно и сказала:
        - Похороните гребаный проект.
        9
        Это было самое необычное совещание в моей жизни. Комната 883 располагалась на восьмом этаже гостиницы и представляла собой номер-люкс с тремя комнатами. В одной из них, шикарно обставленной гостиной, трое мужчин, один из которых я, а двое других - президент и директор службы безопасности - сидели в глубоких текстильных креслах под гобелен (а может, это и был гобелен), пили виски из стаканов с толстым дном и тихо говорили.
        Президент в темно-синем костюме, волосы распущены, очков нет, кольцо блестит на мизинце. Директор службы безопасности был в точно той же одежде, в которой я видел его у здания временной лаборатории: серый костюм с мятной рубашкой и идеально начищенные ботинки, которые он отказался снять.
        - Дима, - сказал Василий Федорович, обращаясь к президенту, - у нас огромные проблемы. И теперь мы не сможем это никуда списать.
        Президент кивнул и обратился ко мне:
        - Вова, скажи честно: программу реально допилить? Мы перенесем разработку в секретную зону. Сколько реально там работы?
        - Это реально, Дмитрий Павлович, - ответил я. Это действительно было так. Оставалось совсем ничего: сшить готовые куски и протестировать программу, по ходу исправляя косяки, которые всплывут обязательно.
        - Дима, ты что? Нас завтра же утром раздавят все, - сказал Василий Федорович. - Мы должны объявить о том, что проект закрыт и все уничтожено.
        - Василий Федорович, - сказал президент, - не мне вам объяснять, откуда заказ на программу. Нам перекроют кислород, если мы не завершим проект.
        - Вы считали, сколько людей вшито в эту программу? В прямом смысле слова? Еще восьмерых сегодня одним стежком. Мы должны сознаться, а после этого закрыть проект - и все.
        Президент залпом допил виски, поднялся и налил себе еще из графина на столике.
        - Завтра будет тяжелый день, - сказал он. - И это решение у нас должно быть взвешенным, точным и предполагать два варианта развития событий. Сегодня в шесть утра у меня встреча с нашим главным заказчиком, и по результатам встречи я должен выдать миру одно из двух решений.
        - Из двух?
        - Да, Вася, из двух! Перестань вести себя, как девчонка на похоронах одноклассника! Ты же понимаешь, что не все зависит от наших возможностей и желаний! Есть вещи куда более серьезные, чем гибель двадцати человек! Куда более серьезные!
        - Двадцать человек? Но я знаю только про восемнадцать, - сказал я, - десять при взрыве и восемь сегодня.
        - А еще двое скончались в больнице, - ответил Василий Федорович. - Об этом мы никому не сказали. И вам не следует.
        Президент потер глаза и сказал:
        - Если проект решат закрыть, то главным аргументом будет то, что программа представляет собой высокую опасность из-за того, что заграничные конкуренты готовы на все, лишь бы завладеть кодом. Мы уже потеряли восемнадцать человек в результате подрывной шпионской деятельности и больше не готовы терять людей. Пусть будут американцы, японцы - кто угодно. Неважно. Пресс-служба сама разберется с определением нации. Мне плевать, главное, чтобы не наши. За наших нас не простят. Мы возьмем на себя ответственность и выплатим пострадавшим семьям деньги.
        - Это было бы кстати, - ответил я. - У погибшего сегодня парня остался один дед в съемной квартире.
        Президент и директор службы безопасности уставились на меня. Я понял, что сказал что-то не то, поэтому просто пожал плечами и пригубил виски. Теплота напитка не смогла расковать сжатые внутренности, и я с трудом подавил кашель.
        - Если проект решат оставить, то нам нужно выстроить куда более социально значимую защиту, - сказал президент. - Мы скажем, что, несмотря на подрывную деятельность террористов, на борьбу с которыми будет брошена программа, мы продолжим исследования, но только после того, как обеспечим безопасность сотрудников. Мы объявим об открытии офисов в пяти странах, а сами разместим их у наших партнеров. Самое идеальное - голландский офис «Стибелатти», который готов продать не только свои программы, но и мозги. Я договорюсь с ними. Чтобы все тихо.
        Василий Федорович поставил бокал на столик у кресла и достал из портфеля ноутбук. Раскрыл и развернул к нам экраном. Это было видео, на заставке которого был человек в темно-зеленом свитере. Он сидел в кресле на фоне серой стены, его рот замер в полуоткрытом состоянии.
        - Рома? - спросил президент и прищурился, а потом нашарил на столике возле своего кресла очки и нацепил их на нос. - Что это за запись?
        - Эту запись сегодня оставила та девица, что перестреляла восьмерых, - ответил Василий Федорович. - Прежде чем считать, что вариантов у нас всего два, посмотрите это видео.
        И нажал кнопку воспроизведения.
        10
        Картинка ожила, и мой предшественник - убитый взрывом директор департамента разработки решений для СОРМ Роман Мангиров, - глядя строго в камеру и никуда больше, сказал:
        - Если вы смотрите это видео, значит, я уже умер. Черт, жаль осознавать, но это так. Наверняка одними из первых это видео посмотрят президент, директор службы безопасности и человек, которого назначили вместо меня. Привет вам! А еще его посмотрит кто-то, кто обнаружит это видео внутри программы «Большой брат», и это сообщение для тебя. Не оставляй его только у себя, передай всем, кого знаешь и кто работает в «Передовых технологиях». Я серьезно, ребята: бегите все! Бегите, иначе погибнете.
        Первое, что вы должны знать: программа полностью готова и работает. Она работала уже тогда, когда я хотел ее дорабатывать. Все те блоки, которые, согласно моему техническому описанию, еще нужно дописать и доработать, в ней лишние. Они лишь сдерживающий фактор. Весь функционал реализован. И я создал монстра, которого остановить невозможно.
        Второе, что я хочу вам подарить: программа уже знает вас, знает о вашем прошлом и прогнозирует ваше будущее. Она так устроена. Она в состоянии спрогнозировать развитие событий на несколько лет вперед для каждого, чья история загружена в нее. И в этом ее опасность: вы сами можете промотать пленку и посмотреть, что с вами станет. Вам кажется, что я сейчас говорю какую-то глупость или пытаюсь как-то приукрасить действительность, но нет. Я говорю о реальности.
        Представьте себе, что я узнал об этом видео еще до того, как записал его. В нем сначала было всего несколько обрывков и только аудиозапись, без картинки. Там была лишь фраза: «Если вы смотрите это видео, значит, я уже умер. Черт, жаль осознавать, но это так». Понимаете? Я нашел файл, который еще не создал. Какое-то время я пытался вспомнить, когда в моей голове поселилась эта невеселая мысль (создать видео) и я начал что-то снимать, а потом просто забыл, но никак не мог вспомнить, потому что этого не было. Я подождал еще несколько недель, промотал видео и увидел, что появилась фраза: «Наверняка одними из первых это видео посмотрят президент, директор службы безопасности и человек, которого назначили вместо меня. Привет вам!» Дальше я ждать не стал, записал это видео и размещу его в том месте программы, в котором оно куском находится сейчас. Только целиком.
        Третье, наверное, самое важное. Я не знаю, как она программирует будущее, не знаю, как она предугадывает. Возможно, это как-то связано с нейронной сетью, которая моделирует прошлое, основываясь на вехах загруженных событий, то есть это побочный эффект от путешествия во времени назад. Программа научилась мотать время назад и моделировать с точностью до 99,99 % утраченные события, полагаясь на нейронные изменения, и она смогла прокрутить время вперед, предполагая, как эти сети будут взаимодействовать в будущем. Я не учил программу этому. Но это лишь догадки. Я излазил код вдоль и поперек, пытался урезать ее функциональность, но каждый раз, когда я отматывал назад, заставляя программу моделировать прошлое, она в итоге создавала и будущее тоже. Я вам честно признаюсь: когда я это обнаружил, то чуть не обделался от страха. Это в самом деле крипово. Как только программа смогла показывать функционал, мне ни разу не удавалось промотать ее от начала до конца, она всегда забегала куда-то вперед. И самое страшное: если код не изменялся ни на знак, это не означало, что не изменялась программа. Запуская одни и
те же события, я всегда получал в будущем немного больше, чем было в предыдущий раз. Программа учится, и делает это сама. Я не знаю как, но мне страшно, и вам тоже должно быть.
        Четвертое и заключительное: закройте проект и уничтожьте исходники, если мне не удалось. Если вы смотрите это видео, значит, мне не удалось, но я пытался. Я пытался ее лечить, отключить обучение или остановить его, но не получалось. Она учится сама и не собирается останавливаться. Она обладает упругой памятью - если стирать ее части, она наращивает их самостоятельно, даже не вписывая их в код. Их там нет, но программа помнит, что они были, и пользуется ими. Это нейронная сеть, она умеет учиться. Я боюсь, что уничтожить ее полностью будет невозможно. Я создал монстра, вы должны его победить.
        Я надеюсь, у вас получится. Удачи.
        И простите меня.
        11
        В комнате наступила тишина. Василий Федорович внимательно следил за реакцией президента, и я, признаться, тоже. В этот момент я не осознавал, что управление программой - в моих руках и ответственность несу я наравне со всеми присутствующими в комнате.
        Несомненно, это было больше, чем просто чей-то злой умысел, и больше, чем чье-то нежелание появления программы, которая способна поднимать стертые события прошлого и рассказывать о них.
        - Когда Роман записал видео? - спросил президент.
        - За несколько дней до смерти, - ответил Василий Федорович. - Вы понимаете, что это значит? Эта программа опасна.
        Президент кивнул. Мне одновременно было интересно, о чем он думает, и не хотелось знать. В эту самую минуту я четко понял, что между мной - по сути, обычным умным парнем, у которого удачно сложилась карьера, - и этим человеком (я имею в виду президента компании, конечно же) пролегает огромная пропасть. Я человек, который в первую очередь думает о том, что тревожит всех людей. Здоровье и безопасность себя и близких, благосостояние. Он думал совсем о других вещах. В этом колоссальная разница, которая четко разводит полюсы: где я, а где он. Такие, как я, никогда не смогут думать так же, как думает он. Такие, как я, обречены сидеть в низах и довольствоваться подобными моему везениями, потому что на самом деле тут должен был находиться человек, который первым предложил бы президенту то, над чем он думает сейчас.
        - Он хотел похоронить проект, - сказал президент, - и, вероятнее всего, что-то заложил в программу. Я подозревал, что Рому перекупили, но не думал, что он будет вредить. Вражина. Надо срочно отыскать в коде эту гнильцу и вычистить.
        Мы с Василием Федоровичем потеряли дар речи. Безопасник, видимо, был из той же плеяды, что и я, и думал о том же: есть программа, которая способна предвидеть будущее.
        - Под гнильцой ты понимаешь способность программы видеть будущее? - спросил Василий Федорович.
        Президент посмотрел на него удивленно.
        - Вы серьезно? Поверили в то, что сейчас увидели? А если бы он сказал, что результаты ДНК показали, что его отец Элвис Пресли, вы бы тоже поверили? Напомню, что Пресли умер в 77-м, тогда как Роман родился в 80-х… По-моему, в 82-м, он мой ровесник, если не ошибаюсь.
        - Но ведь это легко проверить, - сказал я. - Давайте запустим программу и посмотрим сами.
        - И попадем на тучу розыгрышей, которые Рома туда внедрил, чтобы напугать верующих во всякие мистические события. Я не хочу даже пальцем шевелить, чтобы опровергнуть его слова, потому что это глупо. И странно слышать от вас подобные вещи. Вы должны понимать, что будущее невозможно спрогнозировать, потому что никому не известно, какие именно события и в какой комбинации на него влияют. Не говоря уже о человеческих поступках, которые предугадать вообще нереально.
        - Ну почему же, - возразил я, - человеческие поступки можно предугадать.
        - Поступки групп людей - да, - ответил президент. - Но не индивидуума. На то он и индивидуум. А историю творят не группы людей, а конкретные люди. Я, вы, каждый наш сотрудник в отдельности. Давайте не углубляться в прогностику, достаточно просто включить здравый смысл.
        Президент снова встал и подошел к столику с графином. Как-то вольно он себе позволяет пить, учитывая, что в шесть утра важная встреча с заказчиком с самого верха. Президент плеснул в бокал чуть-чуть виски и сел обратно в кресло. Его взгляд уже был немного затуманен даже за стеклами очков.
        - Я понимаю, что вы сейчас в стрессе. Вы только что увидели мертвые тела восьмерых наших. Вы напуганы обстоятельствами произошедшего. Для нас это форс-мажор - мы ведь не армия, и сейчас не война. Но вы нужны со здравой головой и без бредней. Я думал, что в программе проблема, связанная только с тем, что код недоработан, и на это потребуется какое-то время. Но теперь ясно, что нужно делать глубокий аудит системы и выявлять уязвимость. Начните работу. Возможно, в отделе разработки - кроты. Их надо вычислить. Василий Федорович, займитесь. Вова, от тебя - аудит. Наймите кого хотите, мы сдвигаем проект на месяц, за который вы должны разобраться в ситуации и доложить мне о ее благополучном разрешении. Встретимся завтра вечером здесь же, обсудим детали по результатам моей утренней встречи. Все, расходимся. И выбросьте глупости из головы!
        12
        Я вышел из отеля «Золотое кольцо», распрощался с Василием Федоровичем и сел в машину. Безопасник был задумчив более чем обычно. Видимо, на него, как и на меня, произвели впечатление слова президента о том, что все сказанное Ромой - глупости.
        Только президент не хотел даже мысли допустить, что нейронная сеть Мангирова действительно могла предсказывать будущее, а я такое допустить очень даже мог. Наверное, это также связано с тем, что мы находимся в разных плоскостях: он в какой-то невероятно стратегической, в которой такие, как я, вращаются в полном недоумении, а я сижу здесь, в более приземленной. Но, тем не менее, именно здесь, на земле, и рождаются подобные проекты, открываются новые горизонты и разрабатываются решения, которые меняют мир.
        Я отправился в офис. По пути я позвонил Полине и сообщил ей, что необходимо тщательно проанализировать весь исходный код на предмет шпионских внедрений, на что Полина сказала, что уходит из компании.
        - Я не готова жертвовать жизнью, - сказала она сиплым голосом. - А вы не видите никакой опасности, не воспринимаете всерьез. При таких обстоятельствах думать об опасности нужно мне. Я реально боюсь.
        - Полина, послушай, ты сильно напугана, я понимаю, но все не так страшно, как тебе кажется, - пытался переубедить ее я.
        - Это вы не понимаете, насколько все страшно, - сказала она. - Погибло восемнадцать человек. Восемнадцать. Да даже если бы погиб один человек, это было бы страшно. Вы представьте себе, что в лабораторию проникла девушка, совершенно бесстрашная. Она выстрелом в голову прекратила жизнь восьмерым, села за комп и абсолютно спокойно что-то сделала. Вы понимаете, насколько для нее эта ситуация была продумана и привычна? Она профессионал. И за программой охотятся люди, которые точно знают, что делают. А вы - нет. Вы ничего не знаете.
        Получив эту тираду, я вспомнил, что совсем забыл сказать президенту и Василию Федоровичу о том, что все погибшие при взрыве были участниками проекта «Большой брат» и работали над программой. Чертыхнувшись, я сказал Полине, чтобы она все еще раз взвесила и подумала, и пообещал завтра детально обсудить с ней ее перспективы в компании, а после набрал Василия Федоровича и сказал ему.
        Оказывается, он знал.
        - То есть вы знали, что на людей, которые работают с «Большим братом», охотятся? Вы знали и ничего не сказали мне? Не предусмотрели дополнительных мер защиты?
        - А чего вы так разнервничались? - спросил Василий Федорович. - Неужели слова покойного директора что-то для вас обозначили?
        - Если вы имеете в виду, что я испугался, то ошибаетесь, - ответил я. - Мне не страшно.
        - Лукавите, - сказал Василий Федорович. - Я видел, что страшно. И я уверен, что первым делом вы попробуете проверить истинность слов Романа. Запустите программу и посмотрите, что будет. Так ведь?
        - Нет, - ответил я. - Президент прав - это глупости.
        - Если это глупости, то бояться вам совершенно нечего. Не увидите ничего страшного, ведь так?
        Я остановился на перекрестке и стал ждать зеленый, не отключаясь от звонка. Его мерное дыхание наполняло салон машины. Он молчал, не произнося ничего, и это дыхание стало зловещим, словно дышал монстр под кроватью.
        - Не могу с вами не согласиться, - сказал я, чтобы что-то сказать в принципе. - Но и не стану этого делать, поскольку это пустая трата времени.
        - Не стану вас переубеждать, - ответил Василий Федорович. - Всего доброго.
        Естественно, первое, что я сделал, когда вошел в офис - сел за комп и загрузил программу. Потребовалось несколько минут, чтобы система запустилась. У нее еще не было интерфейса, и команды нужно было писать вручную, но это ерунда. Я запросил соединение с сотовой сетью, к которой был подключен мой телефон, и поставил на скачивание видеоролик из мессенджера. Это было не видео, снятое кем-то в сети, и запощенное для забавы, а мой личный ролик с отдыха, который я отправил своему товарищу. Я убедился, что программа стала скачивать видео из сети сотового оператора, к которой у нас было подключение в связи с тем, что мы оказывали услуги по технической поддержке их программы для целей СОРМ. Конечно, это называется использование сети в личных целях, но я использовал ее не для того, чтобы получить доступ к чужим файлам, а только к своим. Нарушение есть, но не критичное.
        В это же время я включил ролик на своем телефоне и просмотрел его. Под зажигательную песню пятеро русских туристов резво отплясывали у бассейна, после чего двое из них нырнули в бассейн, и на том видео остановилось. Я запомнил момент - вот двое ныряют, полностью скрываются за бортиком бассейна (я снимал с лежака, поэтому особо не видно, куда поплыли парни - то ли «бомбочкой» пошли на дно, то ли расправили руки и проплыли вдоль бортика).
        Видео скачано. Я задал программе команду воспроизвести его. Оно было точно таким же, как и у меня на телефоне. Я достал из стола распечатку команд, отыскал моделирование событий до момента начала ролика и запустил систему. Программа начала обработку видео, и через какое-то время пришло системное уведомление, что видео обработано. Вместо изначальных 45 мегабайт оно теперь весило 53 мегабайта. Я включил ролик.
        Собственно, вначале не было ничего удивительного - телефон запомнил, как я настраиваю камеру, и эта информация отложилась где-то в коде записи, вот мне-то он ее и показал. После того, как видео закончилось, ничего не было. Я попытался еще раз запустить систему, но после обработки оно не стало больше, и я промотал вперед - ничего; вот он, момент погружения в воду, и дальше замерший кадр, означающий конец записи.
        Я откинулся на спинку кресла с довольным лицом. Все-таки президент - не глупый человек, он не станет раскидываться словами, если не уверен в их истинности. Наверняка в программе есть немало уловок, которые заставят обывателей поверить, что она может моделировать будущее, хотя это и не так. Я расслабился и даже немного посмеялся над своей наивностью и глупостью. Да, прошлое можно вспомнить, но предугадать будущее невозможно.
        Тревога отпустила, и я смог немного поработать. Я составил план аудита программы, подготовил все для того, чтобы код можно было анализировать. Разбил его на несколько больших кусков: производительность, моделирование, анализ, прогнозирование, компилирование и прочие, после чего составил набросок технического задания, которое предполагалось направить аудиторам. Потом еще составил заявку в ичар на подбор аудиторов и написал письмо с просьбой описать жизненную ситуацию каждого из погибших сегодня сотрудников, чтобы понять, как мы можем помочь их родственникам.
        После чего удовлетворенный отправился домой.
        Я уже давно лежал в постели, когда в голову пришла мысль, которая начисто отбила сон: а ведь я ни в чем не убедился, я провел неправильный эксперимент. Система не могла предложить мне будущее, потому что я запросил видео, которое было снято давно. Даже если программа смоделирует то, что было после окончания записи, это все равно будет прошлым. Мне надо было снять ролик в режиме реального времени и запустить программу. Только тогда я смог бы узнать, может ли программа прогнозировать.
        Я смог бы сразу проверить это, ведь прогноз бы оказался реализован очень близко по времени, буквально подождать немного - и все ясно.
        С другой стороны, откуда программа знает, что есть прошлое, а что - будущее? Да, в видео есть отметки о времени и месте его записи, но эти сведения можно удалить, и тогда система получит видео вне времени. Неужели только в таком случае хрупкие нити нейронных сетей начнут думать о том, что было дальше? Или как это вообще работает в понимании покойного директора?
        Когда зазвонил будильник в 06:26, я все еще не спал, но был бодр и готов к этому дню. И знал, что нужно делать.
        Глава четвертая
        1
        Ян опустил взгляд на малоприятную кашицу из талого снега, дорожной грязи и бурых ошметков. На джинсы не попало, а вот кроссовки заляпались. Открутил глушитель револьвера, сложил все в чехол, а чехол - в рюкзак и достал влажные салфетки. Он ненавидел грязь.
        Жертва лежала на животе, в черной куртке, из-под которой медленно расплывалось липкое пятно. Кровотечение давно остановилось, а кровь продолжала вытекать из тела, повинуясь силе притяжения. Вскоре она просто перетечет в полость живота и перестанет выливаться наружу.
        Он тщательно обтер кроссовки, завернул использованные салфетки в пакетик и положил в рюкзак, чтобы выбросить по дороге. Сделал фото убитого, отправил через Telegram человеку, который ждал фото, и вышел из глухого тупика на улицу. Сегодня пришлось побегать - жертва сопротивлялась до последнего, верещала не своим голосом и убегала, чем только облегчила задачу. Убить человека в шумном городе намного сложнее в толпе, чем в тихом тупике стоящих задом домов. Даже окон нет. Идеальное место, чтобы прервать чью-то жизнь. Странно, что жертве это было невдомек. Не бежал бы, оставался бы в толпе и выжил бы. Ян прокручивал в голове разные варианты убийства, но сошелся на том, что на улице нельзя - слишком много людей, кто-то из них может быть вооружен и даже выстрелить, и тогда все пропало.
        Он перешел дорогу. С неба сыпала сухая серая крупа, как овсянка; опадала на плечи и таяла, превращаясь в грязноватые капельки. В городе слишком много котельных и чистого снега практически не бывает. Зачем этому городу столько тепла? Наверное, потому что люди, в нем живущие, никак не могут согреться от раскинувшейся вдоль и поперек нищеты и беспросветной тоски. Нужно обязательно поставить памятник глупости человека, который решил выстроить в черте города столько котельных. Конечно, в те времена все только и думали, что об экономии денег на транспортировку тепла, и не сообразили, что столько труб погрузят город в дымную серость зимой и летом.
        Машины месили грязево на дорогах, никто не собирал кашицу, только сыпали реагенты, чтобы таяло и стекало в канализацию. От этого в канализациях передохли крысы.
        «Хорошо, конечно, что нет холеры и прочей гадости от этих хвостатых, но если даже крысы не могли выжить, то неудивительно, что люди страдают от рака и прочих фатальных болезней».
        Так, приказал он себе, пессимизм нужно выключить - у него больше нет времени погружаться в проблемы мира.
        Ян зашел в кафе, взял большой стакан крепкого кофе, теплую булочку с ветчиной и сыром, уселся за столик вдали ото всех.
        «В городе нет проблем с пустыми местами, потому что у людей нет денег посещать кафе, они кое-как выживают».
        Опять вылезло!
        - Рассказывай, - сказал Ян появившемуся в его телефоне рыжему пацаненку.
        - В общем, я не будут делать никаких проектов, - ответил Симеон серьезнее, чем следовало. - Меня задолбала эта историчка, и я не собираюсь тратить время на изучение пяти учебников, чтобы провести сравнительный анализ изложения реформы Александра Второго в разных источниках.
        - Ты сам хотел учиться в гимназии. Вот и получай.
        - Нет! Я не согласен. Это дерьмо. Мои ровесники в школах вообще еще средние века изучают, какого мне эта Российская империя далась?
        - Ты знаешь правила, - ответил Ян, - делай что хочешь и когда хочешь, главное…
        - … чтобы результат был положительным, - закончил за него мальчик. - Я в курсе. Но здесь правило надо пересмотреть.
        - Мы не пересматриваем правила.
        - Пересматриваем, - ответил Симеон.
        - Нет.
        Ян откусил булочку, которая оказалась нежной и таяла во рту. Он не ожидал, что она окажется настолько вкусной, поэтому не стал отвечать Симеону, а в несколько укусов сжевал всю. Симеон наблюдал за этим поеданием со скептическим лицом.
        - Вкусно хоть?
        - Угу.
        - Я не буду делать проект.
        - Будешь, - ответил Ян, прожевав. - У тебя нет другого выхода. Мы не бросаем начатое только из-за того, что оно оказалось не по силам. Мы доводим до конца. Ты хотел учиться в гимназии, ты изучил вопрос, мы сделали. Теперь учись.
        - Да толку-то от этой гимназии? Кроме вала домашки - никакого!
        - Может, ты не до конца понимаешь смысл домашки?
        - Я не тупой!
        - Я не говорю, что ты тупой, я говорю, что, возможно, тебе не до конца понятен смысл объема домашней работы. Чем, по твоему мнению, отличаются люди с высшим образованием от людей со средним?
        - При чем тут это? - спросил Симеон.
        - При том, что они отличаются кругозором. Люди, которые закончили учебу только в школе, не знают о философии, логике, не погружались в специальности, менее осведомлены о науке, чем те, которые в университете все это изучали. Естественно, кругозор у людей с высшим образованием шире, потому что их много чего интересует, и они умеют находить новые знания.
        Симеон закатил глаза, и Ян рассмеялся. Ему нравилось, когда Симеон так воспринимает информацию, которой не может сопротивляться.
        - В общем, от проекта мне не отвертеться, потому что я не хочу быть тупым.
        - Симеон! Люди без высшего образования не тупые! Среди них есть люди умнее нас с тобой! Речь не про умного и тупого, а про ширину кругозора.
        - Ладно, давай сойдемся на том, что мне не хочется быть человеком с нешироким кругозором. У тебя как дела?
        - Я закончил работу и завтра утром выезжаю домой.
        - Отлично, мы успеем на автомобильную выставку. Ты обещал!
        - Я обещал, - подтвердил Ян. - Ничего не изменилось? У Софии нет на тебя планов?
        - Какие у Софии могут быть планы на меня?
        - Я не знаю, вот и спрашиваю, - ответил Ян.
        Мальчик снова закатил глаза и заорал куда-то в сторону от камеры:
        - София! У тебя же нет никаких планов на меня?! Я могу пойти с Яном на выставку?!
        Через несколько мгновений в экране появилась София, вытирающая полотенцем руки. Она улыбнулась Яну и ответила:
        - Симеон может пойти на выставку только при условии, что проект по истории будет сделан.
        - Да сделаю я этот фигов проект! - возопил парень.
        - Не уверена, - ответила София с улыбкой, - насколько я могла судить, тут сейчас шла подрывная деятельность по поводу того, как спустить проект в унитаз!
        - Подслушивать нехорошо вообще!
        Ян смотрел прямую трансляцию, где София, чудесная молодая женщина, и не менее чудесный, уже не маленький мальчик по имени Симеон спорили о вещах, которые были доступны простым людям. Школьные проблемы, много домашки, обещанная выставка, домашние дела… Ян мог только слегка прикоснуться к этой жизни, совсем малость, только чтобы иметь возможность как-то жить дальше во тьме.
        Он попрощался, пожелав им хорошего вечера, и отключил телефон. Выключил совсем - больше звонить или писать некому. Он пил кофе и смотрел в окно. Эти двое - мальчик и молодая женщина - не знали, чем он занимается и что только что сделал. Если узнают, то не случится ничего страшного, просто исчезнут из его жизни. Да, ему придется кардинально все поменять, куда-то переехать, оставить квартиру и раствориться в темноте. Та квартира, где он жил в последнее время, была маяком, держащим в мире обычных людей. Там он хоть и был все тем же убийцей, но вокруг расцветала иллюзия нормальности. Если он потеряет квартиру (или придется из нее уехать), то его новое жилье будет самым настоящим логовом, потому что ничего другого не нужно. Зачем человеку, который обитает в одном углу темноты, светлая и просторная площадь? Незачем. Рациональность выше желаний, так всегда должно быть. Лишние расходы - это не только утрата денег, но еще и бремя содержания: квартиру нужно ремонтировать, убирать, поддерживать в ней жизнь, платить за нее и все то, что делают обычные люди. Если Симеон и София узнают, кто он на самом деле, Ян
снова превратится в человека, который сидит в темном углу и ждет, когда наступит время действовать. А сейчас у него есть жизнь после долгого темного перерыва. Этот парень и женщина.
        Ян нашел родителей Симеона, это оказалось несложно. Его мать действительно жила со своим братом. Они вместе работали в индустрии красоты: она была мастером по ресницам, а он - парикмахером. Когда они только приехали из Чечни в шумный мегаполис восемь лет назад, то устроились в небольшую парикмахерскую, где каждый пытался заработать на уходе за волосами посетителей. Со временем Азиза решила, что на прическах серьезных денег не сделаешь, и начала набирать курсы по ресницам и бровям. А Эмин, ее брат, сосредоточился на женских волосах и своем личном бренде. Шли годы, и молодые люди начали добиваться успехов. Азиза обросла клиентами и стала практиковать на дому: наращивала ресницы, одной из первых стала делать тот самый голливудский объем, когда ресниц так много, что они превращаются в черные пластины и могут придерживать челку.
        Эмин перешел в салон среднего класса, где женщины готовы отдавать за покраску по пять тысяч, а потом его позвали в шоурум известного дизайнера на работу без оклада, но за чаевые. Стрижки, укладка и покраска для клиентов там не стоили ничего, все входило в стоимость заказа на пошив одежды, как кофе и шампанское во время примерок, но зато чаевые были от десяти тысяч в одном чеке. Эмин неплохо поднялся за время работы в том шоуруме, и у них с Азизой началась совсем другая жизнь.
        - Ты меня убьешь? - спросил Эмин, когда Ян нашел его. Странный был вопрос, учитывая, что Эмин сидел на стуле, руки и ноги привязаны скотчем. Это был дешевый номер в дешевой гостинице на окраине города, куда Эмин приехал с работы из того самого шоурума, визитки которого разбросаны по всему дому; он спокойно пришел в отель, даже не подозревая, кого привел на хвосте.
        - Я тебя убью, - сказал Ян. - Но я даю тебе шанс рассказать историю.
        - Зачем?
        - Чтобы облегчить душу, - ответил Ян.
        - А зачем это тебе? - спросил Эмин. Он старался выглядеть бесстрашным, но получалось плохо.
        - А зачем тебе это знать? - спросил Ян вместо ответа.
        - Незачем.
        - Вот и не отвлекайся. Что было дальше?
        А дальше случился Симеон, который прочно привязал Азизу к дому на первые полтора года, когда новоиспеченная мама не могла оставить болезненного недоношенного мальчика одного. Когда ребенок немного подрос, Азиза снова стала работать - принимала клиентов на дому, правда, в то время, пока Эмин был дома, чтобы можно было оставить ребенка с ним, пока Азиза работает с клиенткой. Некоторое время всех все устраивало, пока Симеон не подрос и не стал задавать вполне резонные для маленького человека вопросы.
        К тому времени Азиза снова вышла на работу в салон, а Эмин делал деньги в шоуруме, подрабатывая на светских вечеринках у частных клиентов. Симеон рос послушным мальчиком и не доставлял неудобств, если не считать бесконечные вопросы об отце.
        - Мы сказали ему, что его отец умер до его рождения. И он говорил это всем однокашникам, - сказал Эмин. - Азиза вписала ему в метрику несуществующего мужчину, Равиля, и дала Симеону свою фамилию.
        - Почему нельзя было вписать имя настоящего отца?
        - Никто не впишет мое имя туда, - ответил Эмин. - Это противозаконно.
        Так что Симеон жил в полной семье, вместе с мамой и отцом, которые сами были в ужасе от того, что натворили. Им приходилось скрывать правду ото всех, включая родственников и друзей. Среди друзей Эмин порицал Азизу за то, что она так беспорядочно вела жизнь, утверждал везде, что не знает Равиля. Друзья ситуацию понимали, а еще они знали, из какой семьи брат и сестра, и поэтому не обсуждали за кругом друзей.
        …И только дома оба родителя смотрели на Симеона и ждали, когда проявится то самое страшное, что обычно проявляется от кровосмешения. Они даже оплатили анонимную консультацию специалиста, который подтвердил, что ребенок, зачатый братом и сестрой, имеет больше шансов на генетические дефекты, потому что нечем компенсировать патологические гены.
        Но, судя по всему, Симеону очень повезло: никаких отклонений у него не было, и Эмин с Азизой с каждым годом чувствовали себя все спокойнее и спокойнее.
        - А потом что-то произошло, - сказал Эмин. - Видимо, кто-то из наших родственников узнал о том, что мы сделали. Азизу убили. Я узнал из новостей. Она просто не пришла домой с вечеринки. Ее зарезали, а вину свалили на какого-то человека, но я знаю, кто это сделал. Это наш брат Лема, самый старший. Он не смог простить нам того, что мы оставили семью, отреклись от них и живем своей жизнью. Для нашей семьи рождение Симеона - страшный грех, который позорит всех.
        - Когда вы уходили из семьи, Симеона еще не было, - сказал Ян.
        Эмин, видимо, подгоняемый адреналином, принялся оправдываться:
        - Мы ушли из семьи, потому что не хотели всех этих ограничений, не хотели, чтобы над нами смеялись, чтобы диктовали, как нам жить. Мы хотели жить как угодно, но не так, как нам предписывали правила. Поэтому мы уехали и начали жить по-своему. Но семья нас не забывала. Брат постоянно звонил, спрашивал, как дела. Мы скрыли от него, что у нас есть Симеон, потому что для брата, отца, матери и других родственников появление ребенка у Азизы было грехом, если она не замужем за выбранным родителями мужчиной. Он в любом случае был грехом. Мы так не считали.
        - И ты думаешь, что Азизу убил брат?
        - Этот грех смывается только кровью, - ответил Эмин. - Семья считала так. В нашем древе есть много покойников, которых отправили на тот свет за грехи. Если другие семьи как-то иначе справляются с жизненными ситуациями, то отец знал только нож. Другими способами он проблемы не решал. Брат - его копия.
        - Слабовато для обвинения, - протянул Ян.
        - Это слабовато для вас, но я знаю, как поступил бы мой брат. В ту ночь троих девчонок изнасиловали, а Азизу убили. Такое мог сделать только мой брат, потому что больше никто не имел ненависти к Азизе.
        - То есть твой брат не только ее убил, но еще и изнасиловал? Он же считал это грехом, - сказал Ян.
        - Что позволено Юпитеру… Да, это очень похоже на Лему.
        Эмин замолчал и опустил голову, Ян услышал, что парень плачет. Он, в общем-то, не выглядел плохим человеком, только трусом. И он представлял опасность для Симеона. Он мог вернуться и разрушить то, что Яну удалось построить. Он мог вернуться, забрать Симеона и снова бросить только лишь потому, что где-то забрезжила новая угроза.
        Но родители так не поступают.
        «А как поступают родители? - вклинился Убийца. - Как ты, например? Забывают о существовании собственного ребенка ради работы, а потом, соскучившись по семейным ценностям, подбирают какого-то чужого мальчика? Или как еще поступают настоящие родители, которых ты уважаешь? Создают некое подобие семьи, куда берут ребенка, каким-то непонятным образом прицепляют туда симпатичную одинокую женщину, наспех склеивают - смотрите, у меня семья? Ты-то верно сделал? Здраво рассудил? Может быть, тебе стоит поступить с Симеоном правильно и отдать в детский дом? Или взять ответственность на себя и оформить документы не на Софию, которая просто не может тебе ни в чем отказать, оттого и соглашается воспитывать чужое дитя? Может быть, ты подумаешь о будущем мальчика? Он не знает, что ты убиваешь людей, но чувствует, что ты темный человек с руками, склизкими от крови. Хочешь сделать из него чудовище, которое видишь каждый день в зеркале?»
        Ян внимательно выслушал монолог Убийцы и помотал головой, сбрасывая наваждение - такие мысли неудобны сейчас, когда он занимался куда более мерзкими делами.
        - Что ты сделал, Эмин? - спросил он у дяди Симеона.
        - Что я сделал?..
        - Ты узнал, что Азиза мертва. Ты испугался, что брат придет за тобой. Что ты сделал, чтобы защитить себя и Симеона? - спросил Ян.
        Эмин не ответил, головы не поднял. Ян ткнул дулом пистолета ему в висок и повторил вопрос. Тишина. Ян ткнул сильнее, но никакой реакции. Тогда он ударил со всей силы, и Эмин заорал:
        - Что ты хочешь услышать?! Что?! Что я должен сказать?! Ты и так знаешь!
        - Не ори. Скажи мне, - сказал Ян ему в ухо. От Эмина пахло потом и кровью - на голове рана от обуха пистолета. А еще пахло страхом. Он плакал, уже не скрывая своего отчаяния. Яна это не трогало. Он помнил, как старался не дышать Симеон в том парке. Помнил, как громко он кричал, боясь за свою маленькую жизнь. И помнит, что чувствует парень сейчас, думая, что его бросили.
        - Что тебе сказать?! Что ты хочешь услышать?!
        - Что было дальше? Что ты сделал? - спросил Ян спокойно.
        - Я убежал, - ответил Эмин сипло и тихо.
        Ян ударил его и потребовал сказать громко и четко.
        - Я убежал, я оставил Симеона в квартире. Я знал, что Лема не тронет ребенка, каким бы греховным он ни был. Я знал, что они позаботятся о нем. Знал, что не причинят вреда. И знал, - черт возьми! - я знал, что Лема убьет меня точно так же, как и Азизу! Я собрал вещи и сбежал, оставив Симеона в кровати и не заперев дверь, чтобы он мог выйти.
        - А если бы он умер?
        - С ним бы ничего не случилось. Лема уже шел.
        - Ты врешь, - тихо сказал Ян. - Ты все врешь. Ты сказал, что узнал о гибели Азизы по новостям. Поэтому если бы Лема шел за тобой, он бы уже пришел.
        - Я убежал в тот день! Я не вру! Симеон еще спал! Это была суббота!
        Суббота, значит. Симеон провел дома один день, а вечером пошел искать родителей и остался в парке. Может быть, он пошел ночью? Неважно. Целые сутки ребенок был один, считал себя брошенным и пытался найти маму. Целые сутки.
        Ян взял подушку, положил на лицо Эмину и, пока тот извивался и орал от ужаса, выстрелил ему в колено через глушитель. Это было очень больно, он знал по себе. Дождавшись, когда Эмин проорется в подушку, Ян сказал:
        - И ты все равно врешь. Чем тебе помешал парень? Почему ты не забрал его с собой? У тебя были деньги, ты мог спокойно уехать в другую квартиру, и тебя бы никто не нашел. Ты мог бы даже уехать в другую страну. Ты мог бы не бросать Симеона.
        - Нас бы нашли, все равно бы нашли. Ты ведь нашел.
        - Это несложно, - ответил Ян. - Ты слишком ленив, чтобы замести следы. Мог бы работу сменить для разнообразия. Ну, или хотя бы из конспирологических соображений сжечь визитки, которые разбросал по всей квартире.
        Эмин сплюнул на пол выбитый зуб с лужицей крови и посмотрел на сочащуюся рану на колене. От боли ногу выгнуло, и он пытался хоть как-нибудь ее распрямить, но щиколотки были плотно притянуты друг к другу.
        - Тебе на него плевать, - сказал Ян. - Даже сейчас, зная, что я знаком с Симеоном, ты не спросил, где он, все ли с ним в порядке. Тебе плевать на пацана. Так?
        Эмин молчал недолго, пытаясь убаюкать ногу, а потом спросил:
        - Тебя нанял Лема? Ты меня убьешь? Почему не сам? Почему Азизу он убил сам, а за мной послал киллера?
        - Меня нанял Симеон. Он попросил разыскать дядю и убить его, потому что дядя трус, а это грех еще больший, чем спать с сестрой.
        Яну больше не требовалось слов и доказательств. Он точно знал, почему Эмин не забрал с собой Симеона. Потому что ребенок - это ответственность, это ограничения, это все то, чего хотят люди, которые создают семью и рожают детей. Этому человеку не нужен был сын, он о нем не просил. Он просто получил то, что неизбежно бывает, если не включать голову. И у него не хватило духу воспитать ребенка, который совершенно не виноват в том, что отец его не хотел.
        Он мог оформить его в детский дом, мог воспитать ребенка один, мог обратиться за помощью к родителям, мог создать новую семью и дать Симеону возможность жить с мамой и папой.
        Не Яну судить поступки Эмина, и не ему принимать решение. Для этого существовал Убийца.
        2
        Симеон сдержал слово - проект по истории был в зачатках. Мальчишка обложился учебниками, погряз в методологии, разбираясь с тем, по каким критериям будет сравнивать учебники разных лет. Стол завален толстыми книгами, блокнотами и разноцветными ручками, которыми он чиркал по листам, сверяясь с текстами.
        - Я не совсем понимаю, зачем им в гимназии это задали? - спросил Ян у Софии.
        - Учат историю. Разные годы, разное восприятие. Детям полезно узнать, как одни и те же события по-разному подавались в зависимости от социального настроения.
        - Интересно, к какому выводу придет Симеон.
        - Ему, похоже, самому интересно.
        София приготовила праздничный ужин по случаю возвращения Яна из командировки. Эта традиция нравилась ему все больше, хотя он и понимал, что это стягивает их сильнее. Больше, чем он мог себе позволить.
        За ужином обсудили работу Симеона. Мальчик не понимал то, что находил. Он чувствовал какую-то неразбериху и хаос в определении одних и тех же событий, изложенных авторами разных лет. Ян и София как могли пытались объяснить, отчего история объективна только в фактах, но не в их восприятии отдельными историками. Эта беседа доставила удовольствие и Яну, и Софии, и, несомненно, Симеону. Он, конечно, сделал вид, что понял больше, чем было на самом деле, но для такого маленького человека задание сложноватое. Как объяснить детям, что история, претендующая на неизменность и постоянство, переписывается множество раз? И не только про Средневековье, от которого остались лишь клочья вех, но и от событий совсем недавнего времени.
        Никак.
        Симеон никак не хотел укладываться спать, предпочитая вести разговоры об истории на кухне с Яном и Софией, но в конце концов им удалось его угомонить, и они остались вдвоем. Это всегда сложное время, потому что между ними не было ничего, кроме неопределенности. Они не встречались, в отношениях не состояли, секс был, но не регулярный, никто никому ничем не обязан, и в итоге - голая неопределенность, которую никак упаковать не получалось.
        Они заботились о Симеоне, но документы были оформлены только на Софию, а содержал обоих Ян. Он вроде как продолжал платить Софии за то, что она приглядывает за мальчиком, компенсировал расходы на парня, но в любое время София могла взять подработку нянечкой и уйти куда-то, и с Симеоном был Ян. С того дня, когда Ян нашел Симеона в парке, прошло уже достаточно времени, чтобы мальчик освоился и привык к обстоятельствам новой жизни: родителей нет, они его бросили, о нем заботятся два совершенно чужих друг другу человека, и все трое они - не семья. Он не имел права говорить кому-то, что Ян и София являются парой, да он и не говорил, но запретить ему думать никто не мог. Симеона перевели в другую школу, чтобы ничего вокруг не напоминало ему о прошлом. Квартиру Симеона заперли, Ян ходит раз в несколько недель проверить, чтобы там все было в порядке, а заодно узнать, не наведался ли кто-нибудь. Никого не было. Ну, это и неудивительно. Ян тщательно изучил родственников Симеона, нашел их фото в интернете. Ему было важно знать их в лицо на случай, если кто-то объявится. На процесс оформления опеки над
мальчиком Софией никто не явился, и все прошло гладко, органы остались довольны тем, что Симеон пристроился без их активного и трудозатратного участия. Полиция, кстати, тоже обрадовалась, что Симеон пристроен: это как минимум означало, что его не найдут в парке, живым или мертвым.
        Арестованный сосед Яна, Псих, прогнозируемо попал на медицинское освидетельствование, потом прошел стационарную экспертизу и был признан невменяемым, однако доказательств причастности к убийствам ранее обнаруженных детей не нашли, и очень скоро Ян снова стал его видеть. Псих косился на Яна, но заговаривать не решался. Ян хотел разобраться с ним одним способом, но потом передумал: все-таки будет много следов, ведущих к Яну, а это опасно. Он по-прежнему несколько раз в неделю выходил в парк ночью, но с момента, как там был Симеон, никого больше не нашлось. Детских тел тоже не было. Это вселяло надежду, что Псих образумился и больше не станет убивать детей. Или нашел какой-то другой парк.
        Ян, в общем-то, был доволен нынешней жизнью. В «командировках» он бывал чаще, чем дома. Работы где-то поблизости не было с тех пор, как он встретился с той женщиной с розовой сумочкой. В тот вечер улетел вместе с ней на Камчатку на совместное дело. Она оказалась профессиональным убийцей, безжалостной и скорой на решения. Им не удалось решить вопрос с помощью оружия, и она сделала все руками, ни минуты не раздумывая, не брезгуя запачкаться и ничего не боясь. Она спала чутко, и у него не было возможности разглядеть ее поближе, находясь на опасно близком расстоянии. Попытки увлечь ее оказались безнадежны - жертва детского насилия, она презирала мужчин, секс, продолжение рода и вообще все, что касалось ее как женщины. Она воспринимала себя только как сотрудника, а людей вокруг - как коллег. Яну, в общем-то, было все равно, главное, чтобы она не имела ничего против Симеона и Софии, с которыми у него были совсем другие отношения. Напарница разговаривала мало, и, наверное, единственный их полноценный разговор состоялся тогда, в обратном полете c Камчатки.
        - Это дело было тщательно приготовлено, - сказал Ян. - Ты взяла меня зачем?
        Руками, обтянутыми розовыми перчатками, она взяла с подноса бортпроводницы бокал с томатным соком. Она работала всегда в розовых перчатках, не снимала их практически никогда, исключая день, когда они познакомились. Кожаные, латексные, текстильные и даже вязаные; больше ни одного предмета гардероба розового цвета у нее не было (исключая сумочку, но это аксессуар). Если бы он не видел ее рук, то решил бы, что они у нее изуродованы или что-то в этом духе, но это были самые обычные ухоженные женские руки без длинных ногтей.
        - Ты видел, что я могла справиться одна?
        - Ты и справилась одна. Мою пулю могла выпустить и ты.
        - Могла, конечно. Ты сомневаешься?
        - Ни разу. Так зачем меня взяла? - спросил Ян.
        - Чтобы проверить, насколько важен для тебя ребенок. Если ты раскиснешь, от тебя избавятся. Ты это понимаешь?
        - Я не раскисну, - ответил Ян. - Они для меня ничего не значат. Меня напрягает, что я должен кому-то что-то объяснять. Если вы считаете, что они опасны для кого-то - уберите их.
        - Тебе дали возможность самому с ними расправиться так, как ты считаешь. Ты можешь урегулировать, если хочешь, - ответила она.
        - Я уже все сделал.
        - Нет, ты не сделал. Ты просто переложил официально ответственность на другого человека, а на самом деле продолжаешь заботиться о парнишке. И если раньше он был у тебя один, то теперь там еще женщина.
        - Ты слишком много знаешь о них, - сказал Ян. - Прорабатываешь способы?
        - Нет, такой команды не было. Но, насколько я понимаю, если ты будешь отвлечен, помехи устранят.
        - То есть позиция изменилась? Теперь не обязательно избавляться от них и устраняться из их жизни? Достаточно быть просто автономным? - спросил он.
        Она залпом допила томатный сок, передала бокал ему и натянула на глаза повязку, чтобы поспать.
        - Я не знаю, с чего ты сделал такие выводы, - ответила она, - но, видимо, тебе виднее, и ты лучше знаешь, что делать.
        С тех пор прошло много времени, они успели сработаться и выполнить не один десяток сложных заданий, при том, что не по делу практически не общались. Возможно, были какие-то беседы на бытовые темы, но он их не помнит, поскольку столь незначительные разговоры даже в «беседы» записывать не стоило.
        О том, что она жертва домашнего насилия, он узнал совершенно случайно: когда пытался найти жертв Психа, отрыл в интернете фотографию девочек из пионерского лагеря, которые все были признаны потерпевшими в домогательствах и насильственных действиях сексуального характера со стороны пионервожатого. В те годы за это расстреливали, и в статье высокопарно говорили о восстановленной социальной справедливости и полном отмщении в интересах девочек, изображенных на фото. Среди этих девочек была двенадцатилетняя Светлана Небесская, которую он узнал. Об этом они никогда не говорили, но Ян, возможно, сомневался бы, если бы не ее решительный отказ стать чуть ближе.
        - Это не из-за того, что мы напарники, - сказала она, - мне на это плевать. Просто я не участвую в этих половых игрищах вообще. Ни с кем. Никогда. Это не мое.
        Сопоставив фото и ее ответ, он сделал вывод, что не ошибся. И рассчитывал, что когда-нибудь сможет ударить ее этим. На тот крайний случай, если придется защищаться или даже нападать.
        Но он ошибался.
        3
        На автомобильной выставке Симеон превзошел себя. От восторга у мальчика осип голос, и под конец дня он уже только жалобно хрипел, но продолжал трогать все машины, которые были представлены, - и старые развалины, бережно приведенные в товарный вид, и новые, выставленные для продажи, и даже концепт-модели - по сути, просто кузова, выставленные на вращающихся круглых платформах, блестящие и притягательные.
        Симеон посидел в каждой, везде сигналил, включал поворотники и пытался сдвинуться с места. Он просил Яна и Софию делать фото, а если машина была большая, требовал, чтобы они сели вместе с ним, и принимался играть то в таксиста, то в водителя троллейбуса, то просто в человека, который из жалости подобрал двух бродящих по ночному шоссе людей.
        Они провели на выставке целый день, и не было предела мальчишескому восторгу, когда Ян взял на тест-драйв новую спортивную машину и они с Симеоном впереди и визжащей от ужаса Софией сзади совершили пять кругов на огромной скорости, а потом заехали на высоченную эстакаду и скатились вниз.
        Столько детской радости Ян не видел никогда. Ему было весело и одновременно грустно, потому что на месте Симеона должен был быть его сын, у которого такого дня, наверное, еще не было. Но при этом Ян не был уверен, что не будет грустить, если Симеона рядом не станет.
        Они вышли с выставки и направились к парковке, где Ян оставил автомобиль.
        Эмина он заметил слишком поздно, тот вывернул из-за угла выставочного комплекса и стремительно шел в их сторону, не сводя глаз с Симеона. Ни София, ни мальчик его еще не видели, но встреча была неизбежна.
        - Здравствуйте, - сказал Эмин и посмотрел на Яна глазами, полными никому не нужной отваги.
        - Дядя Эм? - спросил Симеон не своим голосом. Он был все еще сиплым, сердце в груди перекачивало литры крови, щедро разбавленной адреналином. До этой секунды он казался даже больше, чем был. И вдруг сник, словно сдулся, стал тихим, как дерево. Он вжался в Софию и даже попятился назад, когда они остановились возле возникшего на пути Эмина.
        София непонимающе посмотрела сначала на Эмина, потом на Яна и, видимо, поняла, что к чему, и постаралась увести мальчика, но Эмин схватил парня за руку. Симеон вырвался и спрятался за Софию, и теперь уже Ян не дал возможности Эмину снова прикоснуться к мальчику - резко его оттолкнул, отчего отцу Симеона пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы не упасть.
        - Он не хочет тебя видеть, - сказал Ян. - Разве не понятно?
        - Я не знаю, что вы ему наговорили, - сказал Эмин, - но у меня есть полное право поговорить с ним.
        - Тебе лучше исчезнуть, - ответил Ян.
        - Я хочу поговорить с Симеоном!
        - Ты много хочешь, - ответил Ян и спросил так, чтобы Симеон не услышал: - Ты не забыл, что дышишь в кредит?
        - Я вас не боюсь, - ответил Эмин. - И если надо, я вызову полицию, и будет так, как я скажу.
        - Что тебе нужно?
        - Мне нужна помощь, - ответил Эмин.
        - Так обратись в полицию. Чем тебе может помочь Симеон?
        - Он - ничем. А вы можете.
        - Я выслушаю тебя, если ты не будешь устраивать сцен. А они сейчас уйдут.
        Голова Эмина соображала медленно, но он в конце концов кивнул. Ян достал ключи от машины и протянул Софии. Она взяла и быстро удалилась на парковку, Симеон бежал за ней хвостиком. Он ни разу не обернулся. Ян проследил, что София села в машину, развернулась и выехала с парковки. Симеон сидел на переднем сиденье и что-то печатал в телефоне. Ян почувствовал вибрацию в кармане, достал телефон и прочитал сообщение: «Мы будем на подземной парковке». Он ответил: «ОК» и сказал:
        - Говори.
        - Хорошо получить готового ребенка, не так ли? - спросил Эмин и паскудно улыбнулся. - Не надо тратиться на роды, пеленки, не спать ночами. Получаешь самый лучший вариант, когда уже школа, задницу себе вытирает сам, можно поговорить. Не грудник. Жену не разнесло. Ничего у вас жена, приятная.
        - Ты зачем меня раздражаешь?
        - Мне нужна помощь, я же сказал, - ответил Эмин.
        - Помощь просят. А не бесят.
        - Почему я должен просить? У вас мой сын. Вы пытались меня убить. Вы мне обязаны помочь.
        - Я ничем тебе не обязан.
        - Ошибаетесь. Теперь я знаю про вас все. Вы меня упрекнули, что я не потрудился сменить работу, чтобы замести следы, а сами не смогли отказать ребенку в посещении выставки, на которую я его водил каждый год. Я знал, что встретимся. И записал номер машины, когда вы приехали. И найду, где вы живете.
        - Найди, - ответил Ян. - И приходи ночью.
        - Чтобы вы меня убили? - рассмеялся Эмин. - Ну уж нет! Мы будем встречаться, когда мне нужно будет, и в людных местах! И вы будете делать то, что я вам велю. Иначе вы знаете, что будет. Я вас посажу, потому что вы угрожали жизни и похитили моего сына.
        Последние слова он произнес громко, чтобы обернулись прохожие. Ян сжал зубы. Убийца открыл глаза.
        - Ты идиот?
        Когда только он увидел Эмина, сразу понял, что зря тогда отключил Убийцу, который знал, сколько нужно нанести ударов и куда. Не потребовалось бы даже пули: все можно сделать руками, тихо, без глушителя и лишней крови. Эмин бы уже давно отчитался за грехи, а не стоял бы сейчас под палящим солнцем, самодовольно качая несуществующие права.
        - Нет, - ответил Эмин. - Я не идиот. Я все продумал. У меня все схвачено. И не надо меня недооценивать. Я видел машину, вижу одежду, вижу, во что вы одеваете ребенка. Я знаю, сколько это стоит, вы не забыли, где я работаю?.. У вас есть деньги.
        - Ты хочешь денег?
        - А кто их не хочет? - спросил Эмин. - Да, я хочу денег.
        - Сколько?
        - Для начала…
        - Для начала? Ты решил меня доить?
        - А вы как думали? - спросил Эмин с глупой улыбкой. - Думали, что вам все бесплатно достанется? Ребенок? Мое колено? Мое здоровье? Мое отсутствие? Думали, что я исчезну из вашей жизни и никогда не появлюсь? Думали, что напугали меня до обсеру, прострелили мне колено, и все? Рассчитались? Так думали, да?
        - Ты идиот? - еще раз спросил Ян, хотя понимал, что спрашивать такое у идиота глупо.
        - Сто тысяч долларов, наличными, в год. Как подписка на какой-нибудь Netflix, только с 5D контентом, - сказал Эмин и показал сначала палец-единицу, а потом сомкнул большой палец и указательный в нолик и, имитируя звук лопающегося пузыря, пять раз потряс ладонью, обозначая сто тысяч. - Еще раз повторю: наличными.
        - Зачем столько денег?
        - Я устал жить в нищете, - сказал Эмин. - Я заслужил хорошую жизнь. Одеваться, есть в ресторанах, путешествовать. Я поеду в путешествие и вернусь через год за очередным платежом. Я еще не решил, но, возможно, в следующем году перееду в какую-нибудь страну, которую выберу в путешествии. А вы мне все оплатите. Да-да. Оплатите, и не отводите взгляд. Или вы хотите сесть в тюрьму? В тюрьме у вас будет успех! У вас прекрасная форма, подтянутая задница орехом, мужественное лицо с щетиной, мускулистые руки, как сейчас модно. Если бы вы пришли в наш шоурум, я бы подумал, что вы элитный эскортник. Так что спрос будет, успевай подставлять.
        Если бы у Яна была возможность остаться с Эмином наедине, он бы не раздумывал ни секунды. Удар в сонную артерию ребром ладони, а потом ножом в сердце и удержать внутри пару сильных толчков. Резко вынуть. Кровь зальет околосердечную сумку, но не просочится в загрудинное пространство. Само ранение не смертельно, сердце быстро восстановится, но не сможет набрать кровь - околосердечная сумка должна быть пуста, чтобы сердцу было где развернуться, а если там кровь, то в сдавленном пространстве ему просто негде биться. Тампонада сердца. К приезду врачей умрет. Бескровно.
        - Мы засветились с вами на трех камерах, - сообщил Эмин, как будто Ян не знал. - А еще я написал заявление в полицию на вас, но не указал, кто вы. Также я сообщил участковому, что сегодня вас выслежу и буду на выставке. Так что вас быстро найдут, если я не выживу после встречи.
        - Долго ты смелости набирался.
        - Я долго думаю, - ответил Эмин и улыбнулся. - Но мои решения идеальны. Как вам выкрутиться? Никак! Придется платить.
        - У меня таких денег нет.
        - Они есть, точно есть. Подойдите к банкомату и снимите. Можете зайти в отделение, я подожду здесь. На территории комплекса есть отделения почти всех банков. Можете снять с комиссией, не обеднеете. Не теряйте время, ни мое, ни свое. Идите. Я жду вас здесь. Доллары!
        Ян развернулся и пошел в здание. Он проклял себя по меньшей мере десять раз, пока дошел до эскалатора, а на нем еще столько же. Аккуратный нож с острым лезвием прожигал карман пиджака, и впрямь очень дорогого. Он купил его несколько дней назад не потому, что ему нравился бренд, а потому что шел по центральной улице и увидел в витрине магазина этот пиджак. На центральных улицах огромные витрины могут позволить себе только очень дорогие магазины. Пиджак просто понравился, а вопрос цены для него был давным-давно закрыт. И требуемая Эмином сумма у него, конечно же, была.
        Тогда он оставил его живым, но изможденным психически. Он сам не понимал, почему так сделал, ведь Эмин знал и как он выглядит, и что Симеон теперь с ним. Он оставил свидетеля, который легко мог его сдать. Конечно, Эмин доказать не мог, чем занимается Ян, и, по сути, предъявить мог только угрозу убийством, но и этого было достаточно для уголовного преследования. Убийца в тот день в отеле протестовал, делал так, что руки не слушались, ноги поворачивали назад, но Ян тогда твердо решил, что не убьет отца Симеона, даже будь он последней сволочью. Тогда он еще не был уверен, что Эмин совсем конченый человек. Сейчас, конечно же, он бы не стал перечить Убийце.
        Те Самые Люди в лице его напарницы были правы: он раскис. По какой еще причине он оставил Эмина на Земле? Среди всех доступных ему не было той, которую можно было бы сейчас выложить против аргумента «раскис». И сейчас Ян точно знал, как следует поступить: написать сообщение Софии, чтобы больше его не ждали, и исчезнуть. Раствориться и не вспоминать ни о мальчике, ни о женщине, ни об Эмине. При таких обстоятельствах Эмина можно убить, чтобы… Что? Чтобы проучить? Но мертвые не являются наученными. Да, злость гложет, но смерть Эмина означает, что он по-прежнему остается раскисшим, потому что после исчезновения Эмин не будет для Яна угрозой. Убить Эмина и вернуться к Симеону и Софии невозможно, потому что даже если Эмин солгал и в полиции нет заявления, прилюдно убить человека и не быть задержанным все-таки невыполнимо. Без подготовки.
        И потом, что скажет Симеон? Он ведь спросит. Он узнает. Открытое убийство не останется незамеченным, это Эмин действительно продумал хорошо.
        Выход один: раствориться.
        Ян пересчитал хрустящие купюры, сложил их в бумажный пакет, любезно предоставленный в кофейне возле банкомата, и спустился к Эмину. Тот ждал абсолютно спокойный, точно уверен, что Ян заглотил наживку и вернется с деньгами. Он взял пакет с деньгами и сказал, что пересчитывать не будет, потому что верит. Пожелал хорошего дня и обещал вернуться через год, не раньше.
        Ян купил себе время подумать, как поступить дальше.
        4
        Но Эмин пришел снова всего несколько месяцев спустя. Остатки былой роскоши болтались на иссохшем теле, как рыночные тряпки. Он без конца втягивал сопли, красные глаза слезились, словно в них засыпали стеклянную крошку. Он поджидал Яна возле школы Симеона в окружении бегающих детей. Сегодня был большой концерт, который устраивали дети, и Ян хотел пойти с Софией, но она сильно простудилась и лежала с температурой. Поэтому оценить творчество юного актера фантазийной сказки братьев Гримм Симеона был командирован Ян.
        - Чертов интернет, - сказал Эмин, встав перед Яном и суетливо переминаясь с ноги на ногу, - все-то в нем можно найти. И где ребенок учится, и что за мероприятия будут. Еле дождался, я на мели уже неделю. Мне нужны деньги.
        - Ты получил деньги, - ответил Ян. - Следующая порция через год.
        - Нет, - ответил Эмин и потряс головой, не глядя на Яна, - нет, нет, нет! Мне сейчас нужны деньги! Десять тысяч, не сто! Десять всего! Иди снимай, я тут подожду. Давай бегом, мне надо, ты же видишь!
        - Нет, - ответил Ян. - Встретимся через год. Здесь, в двенадцать часов дня.
        - Нет, нет, нет, - запротестовал Эмин, - ты не понимаешь, что ли? Мне сейчас надо, какой год?! Сейчас. Десять кусков. Налом. Без НДС.
        А время оказалось дороже, чем думал Ян. Он видел, что Эмин скатился на чертово дно, ниже просто некуда. За месяцы, что прошли с первого платежа, еще зима не успела наступить, даже на каких-то деревьях листья не осыпались, а Эмин уже все снюхал или сколол.
        - Мне без разницы, - ответил Ян. - Через год.
        - Да нет же! - сказал Эмин и стал бить себя кулаками по голове, словно наказывал себя за то, что не может донести до Яна очевидную вещь: это он решает, какие правила, а не Ян. - Нет же, нет! Ты чего тупой-то такой? Я говорю, сейчас бабло надо, сейчас, не через год! И не сотка, а всего десятка. Зеленых.
        Есть два способа устранить проблему: урегулировать и убить. Ян прикидывал, какие риски сейчас. Двор полон детей, окна школы выходят во двор, и, возможно, в каком-то окне сейчас стоит Симеон: все видит, все понимает и ждет развязки. В тот день Яну пришлось рассказать, что дядя хотел денег. София чуть не упала в обморок, когда узнала, что Эмин запросил сто тысяч, - правда, она думала, что рублей, и Ян не стал ее шокировать еще больше. Конечно, она знала, что он не испытывает каких-либо ограничений в деньгах, но не задавала вопросов, откуда они у Яна. Для нее сто тысяч рублей - огромная сумма, которую просто взять и выложить невозможно, нужно обязательно себя ограничить на несколько месяцев и скопить или залезть в долги, посадив на шею банкира. Симеон тогда поблагодарил Яна за щедрость и попросил больше денег не давать, и если из-за этого Симеону придется отправиться в детский дом, то поедет, но не позволит доить Яна. Неслабые для школьника рассуждения поразили Яна, и ему стало интересно, что скажет мальчик, если узнает о второй причине для шантажа: простреленном колене и попытке убийства? Но этого
Симеону, разумеется, не сказал. Как и Софии.
        София, кстати, и без Яна разобралась, что к чему. В тот день, когда Эмин впервые возник в их жизни, она дождалась, пока Симеон уснет, и позвонила Яну домой с вопросом:
        - Что сказал Эмин, когда ты его нашел?
        Яну пришлось рассказать историю семьи Симеона, из событий он утаил только намерение убить Эмина. История с побегом из Чечни стала для Софии откровением. Она не предполагала, что в современной России могут быть такие нравы и такие способы проявить волю старшего поколения. Она говорила обтекаемыми и корректными фразами, Ян выражался куда более прямолинейно. Но вот куда привела свободная жизнь Эмина и кто в этом виноват, для обоих осталось непонятным. Она отказалась брать с него деньги за следующий месяц, сказав, что будет выходить на работу и зарабатывать. Яну пришлось согласиться, однако он продолжал посылать ей на карточку больше, чем было нужно для покрытия текущих расходов Симеона. Это ее расстраивало, но Ян был непреклонен: это не зарплата, это возмещение расходов. Это он ее втянул, так почему расходы должна нести она?
        Эмин гундел, не мог устоять на месте, его потряхивало изнутри, он пританцовывал и дышал, широко раскрыв рот, на вспухшие красные кисти рук.
        - Да что ты телишься-то?! - сказал Эмин и вдруг заорал: - Я ПОЙДУ В ПОЛИЦИЮ!!! В ПОЛИЦИЮ ПОЙДУ!!! ДАВАЙ ДЕНЬГИ УЖЕ!!!
        Ян отвернулся и пошел в школу. Эмин бежал следом и орал про полицию, про то, что у него украли сына, и еще что-то, пока Ян обдумывал ситуацию. Наконец Ян понял, что нужно делать. Он развернулся и вмазал Эмину по лицу, вышибив из него дух. Эмин рухнул на землю. Дети, без того привлеченные криками Эмина, закричали, столпились вокруг. Ян достал телефон и вызвал «скорую», попросив прислать наркологическую бригаду. Некоторые родители, услышав разговор Яна с диспетчером «скорой», сориентировались, что речь идет о наркомане, и разогнали детей.
        «Скорая» приехала быстро, но Ян уже сильно опаздывал на начало спектакля. Он изложил фельдшерам суть и позволил им списать данные паспорта на случай, если полиция захочет пообщаться. Он спросил, в какую больницу отправят Эмина, и побежал на спектакль.
        Симеон выступал во втором акте, и поэтому Ян нашел классную руководительницу и попросил проводить его к мальчику. Это было, конечно же, строжайше запрещено, но для Симеона сделали исключение: в школе знали, что его воспитывает опекун, а Ян помогает. И делали небольшие послабления вроде этого. Симеона нашли в гримерке, где мальчик, полностью замаскированный под волка, сидел на полу, обхватив колени, и плакал. Грим растекся по щекам, смыв усы и грозные глаза и превратив Симеона в грустного Пьеро.
        - Дружище, ты чего? У тебя, по-моему, совсем другая роль.
        - Он не оставит нас в покое теперь никогда, - ответил Симеон. - Я все видел.
        - Мне жаль, что мне пришлось его вырубить.
        - И правильно. Надо было вообще его убить.
        - Нельзя убивать людей, - сказал Ян.
        - Таких можно.
        - Ну вот, теперь ты еще и судья. У тебя все-таки другая роль. Шоу должно продолжаться несмотря ни на что.
        Симеон кивнул и вытер слезы. Лицо распухло, и на нем уже проглядывались черты Эмина, что не могло не огорчать Яна. Это было естественно, и поделать с этим вообще ничего нельзя, но Яну хотелось, чтобы у Симеона не было никакой связи с отцом. Он не знал, какой женщиной была мать Симеона, но с дядькой ему не повезло. Он помог Симеону нарисовать усы, грозные глаза и заверил, что будет громче всех хлопать, и отправился в зал, приободрив мальчишку как мог.
        Под конец спектакля телефон разрывался. Он видел, кто ему звонит, и занервничал. Это была напарница, которая вообще не пользовалась сообщениями, а только звонила. За исключением того раза, когда вызвала его на набережную, в их самую первую встречу.
        «Только не сегодня, - молил про себя Ян, - сегодня мне некогда! Надо привезти Симеона домой, надо съездить в больницу и разобраться с Эмином. Надо сделать кучу дел, только не сегодня!»
        Но ее упорные звонки продолжались, и пришлось выйти в холл, чтобы поговорить. Он надеялся успеть на поклон.
        - Алло!
        - Я надеюсь, ты трахался.
        - Не угадала, - сказал Ян.
        - Будь готов к часу ночи.
        - Где?
        - Я скажу, - ответила Светлана и отключилась.
        Он вернулся в зал, когда дети уже кланялись в третий раз. Он протиснулся в самый первый ряд, чтобы Симеон его увидел. И он его увидел.
        5
        Ровно в час звонок раздался вновь. Безапелляционным голосом напарница назвала адрес и велела быть через тридцать минут. Ян раздраженно положил трубку и завел двигатель. Ему не нравилось работать в паре, но он понимал, что Те Самые Люди еще не уверены в нем, сомневаются. Напарница - это не усиление, это благодать: только с ней ему гарантированы работа и безопасность.
        Открыв дверцу ее автомобиля, он замер. На голове Светланы… дреды. Смена имиджа ее освежила и преобразила, словно он садился в машину к тату-мастеру. Еще бы «рукава» - и полный образ.
        - Неплохо, - сказал Ян.
        Она ухмыльнулась и сразу тронулась, не дав пристегнуться.
        - Дело двойное, - сказала она, когда выехали на шоссе. - В лаборатории необходимо кое-что забрать, кое-что оставить. Число жертв не имеет значения. Поэтому разделимся: сначала прорубаем доступ к компьютерам, чтобы я начала работать, а потом ты прикрываешь меня, чтобы я вышла. Суть ясна?
        - Примерно. Что за здание?
        - Охрана слабая, пара человек. Там уже никого не будет. Не переживай, успеешь накормить завтраком нового ребенка.
        Ян не ответил на укус, потому что ему действительно нужно успеть к утру. Софии лучше не становилось, и они нуждались в помощи - мальчик и женщина. Конечно, они справятся и без него, но хотелось бы все же успеть.
        Машину оставили в квартале от бизнес-центра. У напарницы были ключи доступа.
        - Странная система охраны, - сказала она, - вроде бы ИТ-компания, а ключи самые обычные. Я утром счипировала запрос системы, и к вечеру у меня ключ от всех дверей. Ты прикинь, они даже не миксанули системы защиты, везде один и тот же доступ… За что там служба безопасности деньги получает?..
        - Если система была бы сложней, ты отказалась бы от дела или нашла бы другой способ взлома? - спросил Ян.
        - Конечно, нашла бы другой способ.
        - Ты сама ответила на свой вопрос: если от того, кто хочет прорваться, не спасет никакая система, то зачем тратить деньги? Защита от дураков. Профи она не помеха. Это оно? Наше здание?
        - Ага.
        Здание было небольшим, всего пять этажей. Напарница показала на крайние окна на третьем.
        - Вот это лаборатория, - сказала она. - Наши коллеги из хакеров пробовали взломать доступы, чтобы пройти в систему удаленно, но не получилось. Слишком мощная кольцевая защита, которую можно расширить на дополнительный канал только изнутри, причем по-настоящему надо находиться внутри, то есть натурально за компом.
        - Я понял.
        - Моя задача скопировать кое-какие файлы и кое-какие файлы оставить. Можешь не спрашивать, какие и что, - я сама толком знаю.
        - А как ты доступ к компам получишь? Они же запаролены наверняка.
        - Ну ты как дед старый, - ответила напарница и тряхнула дредами. - Для этого есть специально обученные люди. Я подключу к компу удаленного взломщика, только и делов!
        - Понятно. Тогда давай не терять время.
        - Ага.
        Они направились к входу в бизнес-центр. Стеклянные двери ожидаемо заперты. На странную парочку из-за стойки холла грозно посмотрел охранник и показал на табличку, где было написано, что здание закрывается в двадцать три часа и открывается в шесть тридцать. Светлана тряхнула дредами и поманила охранника. Тот возвел глаза к потолку и медленно подошел к двери.
        Ян увидел несколько камер по периметру, которые фиксировали и его, и напарницу. С этим надо разобраться. На одном из заданий в Нидерландах он познакомился с программистом, который за тысячу евро подкинул вредоноску. Если ее поставить в систему хранения файлов, она перемешает записи так, что никто из кусочков не соберет исходное видео.
        Охранник потерял терпение и открыл дверь, чтобы разобрать наконец, что пытается сказать неказистая леди с дредами. Светлана упорно ему что-то талдычила, но он все никак не понимал, а Ян стоял со смущенной улыбкой, словно объяснять ее слова было как-то неловко.
        Она выстрелила охраннику в лоб, едва дверь открылась. Ян кинулся к компьютеру, пока тот еще не «уснул», и вставил флешку с голландской программой. Вредоноска была умной, путь к хранилищу нашла сама, тут же высветила на экране прогресс процесса замеса файлов. Ян вынул накопитель и поспешил за Светланой.
        Она ждала возле лифта. У ног трое мертвецов-охранников с дырами во лбах. Пока они ехали, Светлана поправляла лифчик под курткой-косухой, совершенно не стесняясь Яна. На третьем этаже их встретили еще четверо, они получили пули синхронно. Ян переступил через двоих охранников, а возле третьего трупа на секунду задержался. То был не охранник, а гражданский. Видимо, задержался на работе допоздна. Ох, не вовремя, не в тот день, не в том месте.
        Светлана отправила Яна зачистить этаж, а сама перепрыгнула через турникет входа в опен-спейс и уселась за комп ближайшего стола. Ян прошелся по коридору, заглянул в туалет, остановился у поста охраны и посмотрел в компьютер. На двух мониторах была сетка из черных окон трансляции с камер видеонаблюдения в здании, а на третьем одно из окошек показывало Светлану за компом. Она что-то быстро печатала. Стационарный телефон Cisco на ее столе заливался красным, Ян даже отсюда слышал пронзительный рингтон. Видимо, эта трансляция не шла в хранилище, и голландская вредоноска ее не видела. Ян потыкал в другие окошки на этом мониторе, и они отозвались безмятежной синевой - видимо, реагируют, если в объектив попадает движение, либо включаются принудительно.
        Светлана закончила работу, посмотрела в камеру и показала большой палец. Интересно, это она кому? Он поспешил в лифтовый зал.
        - Все сделано, идем.
        Они спустились на лифте, вышли из здания и отправились тем же путем, которым и пришли. Ни полиции, ни охраны - никого.
        - Почему никого нет? - спросил Ян.
        - Потому что это всего лишь бизнес-центр, - сказала Светлана. - Это же не банк. Чего тут терять? Охранников было многовато, семеро. И программер один, вот его жалко. Ты успел запустить свою программу?
        - Да. На камерах охраны видно не будет. Только внутренняя, снимала тебя. Но, по-моему, это не запись, а трансляция.
        - Ой, плевать, даже если запись. Меня трижды объявляли в розыск. Я не скрывалась ни разу. Спокойно хожу по улицам, и никто не хватает за локти. Мне тебе рассказывать, что ли, что розыск в наши дни - фикция. Главное, в метро не ходи, там камеры сами ищут. А возле копов… Если на ботинки им наблюешь, тогда заметят.
        Сели в машину. Светлана достала ноут и сказала:
        - Я не знаю, почему этот файл стоит столько денег и жизней, но прежде чем его отдать, мы должны прослушать. Я просто спать не смогу.
        - Что за файл?
        - Я же говорила тебе, что надо кое-что забрать. Это простой аудиофайл, который надо было запросить в базе данных. Я так понимаю, программка непростая - она разыскивает то, что тебе нужно. Ну или типа того. В общем, не суть. Мне надо было один файл в систему загрузить, а один скачать. Причем заказчик дал карт-бланш: убрать всех, кто помешает забрать запись. Разве ж не интересно, что там?
        Ян сказал:
        - Давай ты потом послушаешь? Не хочу в этом быть замешан. И знать ничего не хочу.
        - Эй, - воскликнула напарница, - побольше уважения! Я, вообще-то, за тобой прибирала!
        - Что?
        - Ты читать умеешь? На входе в лабораторию было написано, что это «Передовые технологии», ничего не напоминает? Да-да, твой факап! Ты слился, и мне пришлось потом устраивать взрыв, чтобы инсценировать смерть их начальника. Или директором он назывался? Поразведут директоров, а потом киллеры мучаются. Всегда один директор был. Директор школы. Директор магазина. Тут нате вам - по директору на каждый десяток людей…
        - Директор по разработке решений СОРМ, - ответил Ян. - Давай уже, поехали.
        - Никуда не поедем, пока запись не послушаем.
        - Это чужая запись, не суй нос…
        - Да иди ты в задницу, - ответила Светлана и, нашарив в компьютере файл с внешнего диска, который только что присоединила, включила.
        С дредами она не только имиджем посвежела, но и манерой говорить. Пока они были в командировке, Светлана так себя никогда не вела: не интересовалась чужими делами, не говорила на сленге, не была так активна. Именно поэтому Ян называл ее исключительно Светлана, но сейчас это была Светка. На горизонте было пусто, работа уже закончена, файл запущен - черт с ней, послушаем.
        Картинки не было. Только звук. Объемный, реальный, наполненный не только голосами разговаривающих, - мужчины и женщины, - а всем, что происходило вокруг: каждое движение, каждый вздох, шелест ветра, шорох листьев, шарканье тапок по паркету - словно Ян был единовременно в месте каждого собеседника. Ян словно видел ее: давно и надежно пьяна, расстроена и идет куда-то, пряча телефон от ветра. А он, ее собеседник, сонный и сначала растерянный, потому что не ждал ее звонка, а потом сильно напуганный.
        И понятно почему.
        6
        Треск. Гудок, гудок, гудок.
        - Алло?
        - Рома, привет. Это Катя. Ты спишь?
        - Привет. Уже нет. Что случилось?
        - Ромка… Я так облажалась. Ты бы знал.
        - Катя, ты где? Давай приеду.
        - Нет, не надо. Ты просто выслушай меня. Можешь? - спрашивает девушка. Ее голос прерывает порыв ветра.
        - Конечно. Я могу приехать и выслушать тебя. Давай приеду?
        - Нет. Все же давай по телефону. Мне так проще, - отвечает она. Ветер продолжает выть, но ее голос все равно хорошо слышно. - Мне кажется, что мы снова дети, что у нас снова та самая связь, которая позволяла по проводу передать не только слова. Ты ведь чувствуешь? Ты должен, потому что я чувствую тебя так же, как и тогда.
        - Да, - говорит он.
        - Обещай, что защитишь.
        - Тебе что-то угрожает? Ты кого-то боишься?
        - Я боюсь себя, Ром. Но от меня ты меня не защитишь. Фу, как прозвучало паршиво. Фу-у, - протянула она, а потом он услышал как ее зубы загребли тонкую пленку слюны с языка, который она высунула. - В общем, если я тебя увижу, у меня не получится рассказать. А я должна. Кто-то должен это знать. Ну и кто, если не ты, верно?
        - Да, конечно. Говори все, что считаешь нужным. Я тебя выслушаю. Но, может быть, скажешь, где ты? Пока будешь говорить, я приеду к тебе. И мы пойдем где-нибудь выпьем.
        - Выпьем? Хорошая идея. Мне нравится. У тебя есть что-нибудь? Сейчас ночь, в магазинах ничего не продадут.
        - У меня есть бутылка виски.
        - А лед? Лед-то есть?
        - И лед есть.
        - Тогда наливай. А я послушаю, как ты наливаешь и пьешь.
        - Ну, Катя… Давай я приеду с бутылкой, поговорим, выпьем, а? Ты только скажи, где ты.
        - Так ты будешь наливать?
        - Хорошо.
        Скрип дверцы шкафчика. Звук открывающейся бутылки, рвется марка, по полу поскакала алюминиевая пробка. Стакан с толстым дном о столешницу. Бряканье ледяных кубиков. Шипение, треск и бряканье льда. Глоток, острый вздох.
        - Выпил?
        - Да, - отвечает мужчина, его губы мокрые от льдинок в стакане, звук передает это отлично.
        - Хорошо. Знаешь, когда привыкаешь к алкоголю, не чувствуешь, как дерет глотку. Я допилась настолько, что могла всухую выпить стакан водки, и никакого жжения. Словно вонючую воду пью, и все. А потом наступает хмель, и жить становится терпимо.
        - Катя, пожалуйста, скажи, где ты?
        - Это случилось во второй год нашего перерыва. Мне было очень не по себе от учебы, и я начинала чувствовать себя белой вороной. Все девчонки и парни вокруг втягивались, понимали, что происходит вокруг. Им было интересно учиться. Им было интересно жить. А я все никак не могла. Я до самого диплома так и не поняла, что происходит. И интереса к жизни не появилось. И если первый год я как-то справлялась, заставляла себя интересоваться всем подряд, то второй год дался очень тяжело. Было плевать абсолютно на все. Даже на тебя. Я не читала твоих писем, просто писала ответы по первым двум-трем предложениям. Не отвечала на сообщения в инстаграме. Не отказывала мужчинам тогда, когда мне самой хотелось, и спала со всеми подряд. Я бы не потянула даже элементарного поиска партнера, до того мне было на все плевать. Поэтому едва у меня зачешется мысль о сексе, как я открывала тиндер и первому попавшемуся писала адрес и код от домофона. Ты удивишься, но никто не отказывался. Так и жила, пока не начала пить. Сначала алкоголь веселил. Это и впрямь весело - напиваешься, и все вдруг становится интересным, забавным,
новым! Краски оживают, люди оживают. Перестают быть пресными, как обычно.
        Треск балконной двери, звяканье льда, глоток. Резкий шум улицы - машины, отголоски людей, стрекот электричества, - а потом глубокий вздох.
        - Ты вышел на улицу?
        - Нет, на балкон. Продолжай.
        - Вот было весело. Я заинтересовалась не только вечеринками и клубами, но и жизнью, которая творится потом. Секс с разными людьми, чаще с большой группой людей, чем наедине с кем-то. Это, конечно, не секс - по-моему, просто спаривание, но это интересно. В очередной раз я сильно-сильно напилась. Я была в клубе одна - представляешь уровень, да? Я пришла в клуб на вечеринку одна. Ко мне приставал парень. Он мне не нравился. Не то чтобы мне не нравилась его внешность… Нет, мне не нравилось то, как он смотрит на меня. Как на бомжиху. Как на опустившуюся девку. Как на что-то, что даже человеком не является. Он говорил отвратительные вещи, предложил сходить с ним за угол, где темно, и там ему отсосать. Я отказалась и попыталась от него отделаться. Только он сказал, что раз мне лень работать ртом, то он может потыкать в мои дыры. Он так и сказал - в дыры. Гаже себя я не ощущала никогда. Этот парень воспринимал меня просто как дыры на ногах и в парике. Он не пробовал меня клеить, или уговаривать, или как-то подкатить, соблазнить, заинтересовать… Нет, видя меня, он, как падальщик, решил употребить и просто
искал удобную возможность. Как будто я должна была сообщить ему, какие дыры исправны, а какие на ремонте или вовсе закрыты. Потому что исправные дыры были в его распоряжении, в принципе, без каких-либо условий. Я была готова разреветься прямо там и умереть просто на месте. Я была не человеком в его глазах. И вокруг не было никого, кто бы заступился за меня. Никого, кто бы поднял меня с пола и увел оттуда. Я не знаю, как мне удалось отделаться от него, но я оказалась в машине с другим парнем. И еще одной девчонкой. Он был учтив, говорил ласковые слова. И я снова почувствовала себя женщиной. Не обычной девушкой, а просто женщиной, на уровне где-то между проституткой на трассе и портовой шлюхой, которую выбрали двое из троих клиентов. Но не той, которую не выбрал никто, понимаешь? Все же, оценивая товар, меня выбрали как женщину. А не как дыру на ногах. Мы ехали в машине, он много говорил. Девушка спала. Я пыталась отвечать, но мне реально плохо было. Я себя чувствовала ужасно: болела голова, тошнило, мутило, не хватало воздуха. Когда он предложил закурить, я очень обрадовалась и тут же закурила, потому
что стало легче. Правда, легче. Организм бросился бороться с никотином, оставив в покое чувства, и я смогла продышаться. Он остановился и подсадил третью. Моя спутница проснулась, закурила и стала уговаривать эту третью поехать с нами, предлагала секс. Я тогда еще не очень понимала, как сама буду в этом всем участвовать, но тоже включилась в разговор. Уговорила. Она села на переднее место, потому что мы с девчонкой из клуба развалились на заднем. Она сначала стеснялась, а потом расслабилась и стала трогать его в районе ширинки. Он возбудился. Я не знала, как мне улизнуть. Решила, что уйду, когда приедем. Но когда приехали, парень объявил, что приглашает всех в гости. Я тоже согласилась, потому что хотела в туалет. Сильно-сильно. И я решила подняться с ними. Вторая принялась строить из себя хозяйку, начала искать в холодильнике напитки и крошить на тарелки какую-то закуску. Я пропустила пару бокалов и оказалась в постели. Он несколько раз спросил прежде, чем начать, и я согласилась, собственно, из чувства благодарности и безразличия. А потом пришел он, тот парень из клуба, который называл меня дыркой.
Я спала. Когда он закрыл мне рот рукой и вошел в меня, я попыталась увернуться, но не смогла. Он насиловал меня и говорил гадости, отвратительные вещи, от которых у меня внутри все словно ножом резалось. Это длилось бесконечно, просто бесконечно. На постели мы были вдвоем, больше никого. Он кончил в меня несколько раз, а в последний раз сильно ударил по лицу. Меня тут же вывернуло, я упала на пол и не могла продышаться - я боялась все это время, что задохнусь, он не давал мне вздохнуть полной грудью, только через нос: держал руку у меня на губах. А нос у меня опух от слез, и я задыхалась все это время. И он был тяжелый и лежал на мне, как камень, вдавливал в матрас.
        Глубокие вздохи. Шелест листвы и снова ветер, отрывающий окончания ее слов.
        - Катя? Ты тут?
        - Да, прости. Ты выпил свой стакан?
        - Еще нет. Не передумала меня увидеть?
        - Наливай второй. Это еще не все.
        - Я еще этот не допил.
        - Давай залпом.
        Два глотка, свистящий вдох. Горлышко бутылки брякнуло о стакан, а потом полилась жидкость, разгоняя льдинки. Обрывок фразы: «До конца маршрута осталось…» - и полная тишина.
        - Рома? Ты тут?
        - Да, я тут. Сел за руль, но никуда, видимо, не доеду. В глазах двоится.
        - Никуда не езжай, тем более пьяным. Права ведь отберут, ты что! Как на работу будешь ездить?
        - Не отвлекайся. О работе потом поболтаем. Расскажи, что было дальше.
        - Хорошо. Я выползла из комнаты на четвереньках. Он мылся. На полу в кухне лежал хозяин квартиры. Я не видела, где была вторая. Я не знала ее имени. Сейчас-то, конечно, знаю. В общем, я поднялась на ноги, прошла на кухню. Парень оказался живым, только в отключке. Я взяла нож и пошла в ванную. В ванной они были вдвоем. Он трахал ее, поставив раком. То есть ее ноги были в ванне в его полном распоряжении, а ее руки на полу, безвольно висели; она пыталась уцепиться хоть за что-нибудь, но не могла дотянуться до пола, не могла взять опору, просто скользила ладонями по ванне. Он держал ее за бедра, впившись ногтями в кожу. Она была для него просто дырой. Как и я несколько минут назад. Он увидел меня и начал дико орать - он кончал. Этот сукин сын кончал, увидев меня с ножом в руке. Я закричала и кинулась с ножом на него. На полу было полно воды, я поскользнулась, рухнула. Нож воткнулся в шею девчонке. Я свалилась под раковину и завизжала. Он еще несколько раз ее к себе притянул и бросил. Она упала, не до конца выпав из ванны, и пыталась дотянуться до рукояти, но руки обмякли, и она их больше не подняла.
Он спокойно помыл член, вытерся полотенцем, бросил его на залитый кровью пол. Потом аккуратно встал, чтобы не испачкаться, нагнулся и пошевелил нож, проверяя, больно ей или уже нет. Она не отозвалась. Он просвистел что-то и ушел. Я услышала, как он натянул джинсы. Потом хлопнула входная дверь. Я ее убила. Какое-то время я пыталась отторгнуть эту мысль, но не удалось. Словно в голову вбили гвоздь. Он там до сих пор. Я выбралась в комнату, оделась и ушла. На мне не было крови. Но мои следы там повсюду. Я спустилась к подъезду, перешла к соседнему и села на лавочку. Через время приехали «скорая» и полиция. Я вызвала такси. Когда я сидела в машине, увидела, как из подъезда в наручниках вывели того парня. Во всем обвинили его, я это знаю.
        Три глотка. Вдох. Жидкость снова льется в стакан с теплым урчанием, льда уже нет.
        - Ты там не упьешься? - спрашивает она.
        - Нет. Приезжай ко мне. Или давай я приеду?
        - Ты пьян, а я не могу. У меня еще дела.
        - Я приеду на такси, - сказал он.
        - Я была беременна. Первая неделя была кошмаром. Каждую минуту я ждала, что за мной придут. Меня должны были арестовать и посадить навечно. Я убила человека, ту бедную девушку, ее звали Азиза. Но никто не приходил, прикинь? Пришла беременность. Меня рвало как отравленную. Но я и была отравлена его спермой, если уж говорить откровенно. Эта гадость зарождала во мне жизнь, такую же ублюдскую, как и он. Я боялась идти в клинику и испробовала все народные средства. Истекала кровью неделю, чуть не подохла, в последний момент вызвала «скорую». Наплела им, что меня изнасиловал бойфренд, но я никому не хочу об этом сообщать, и они помогли мне за пятьдесят тысяч. Бесплатно оказали помощь, конечно же, выходили меня. Но за полтинник молчали и не вызывали полицию. И в карточке написали: выкидыш. Я оправилась, старалась изо всех сил, потому что наступал тот самый день. День нашей с тобой встречи. И я пришла. Пришла, чтобы попросить тебя сходить со мной в полицию и во всем признаться. Но поняла, что не смогу. Я нашла это дело, оно в суде. Того парня, который нас привез, посадят за убийство. Они нашли
свидетельницу, та описала меня. Никто меня не разыскивал, и я сама пришла к прокурорше. Обвиняемый ничего не помнит, прокурор считает это линией защиты. А он реально ни при чем. Я не знаю, как тот подонок вычислил, куда мы уехали. Скорее всего, просто проследил за нами.
        - А как он попал в квартиру?
        - Я тоже об этом думала. А потом прочитала стенограмму процесса, мне прокурорша показала. Азиза выпроводила девчонку, которую мы подобрали, Веру, пока я спала. Ублюдок ждал под дверью. Услышал, что дверь не заперли. Выждал, когда Азиза ляжет ко мне спать, то есть несколько минут, и ворвался. Оглушил парня, оттащил Азизу в ванную, чтобы не мешала. Толку от нее: она была сильно перекрыта, не знаю даже, как доплелась до двери, и неудивительно, что не заперлась, - просто захлопнула, и все. Она в ванне и проспала все время, пока он меня насиловал. В отчете судмедэксперта сказано, что при жизни у Азизы была травма мозга, ушибы. Он просто бросил ее в ванну, она ударилась головой. Видимо, тогда Азиза не спала, а была без сознания. Ему было плевать на ее жизнь. Его волновали только дыры.
        - Катя, пожалуйста, скажи, где ты? Я помогу.
        - Как? Поможешь сесть в тюрьму?
        - Это была крайняя необходимость. Ты пыталась защитить себя. Защитить ту девушку, Азизу. Ты случайно ее ударила, ты не хотела. Тебя не посадят. Тебя оправдают.
        - Ромка… Да ведь нет же! Я не защищалась. Я хотела убить. Я и сейчас хочу. Если бы я знала, где эта скотина, я бы убила его голыми руками. Просто вырвала бы ему сердце. Азиза пала случайной жертвой, тут ты прав. Но в ее смерти виновата я.
        - Почему ты не рассказала мне? Почему не позвонила? Почему?! Я бы помог. Я бы тебе обязательно помог.
        - Видишь ли, перерыв, который ты так и не смог проигнорировать. Я любила тебя, Ром. Ты не понял… Мы с тобой ведь так решили, верно? Смотри, тебе пошло на пользу. Ты стал человеком. Научился жить без меня. У тебя все получилось. И ты не должен себя в этом винить. Просто я облажалась. Прощай. Не слушай это.
        Она аккуратно кладет телефон на асфальт, не отключая. Неподалеку гудит поезд. Нарастает свист, оглушительный гудок, в котором едва различим женский крик. Сильный, но мягкий удар и резкий скрип тормозов.
        7
        Ян не сомневался, что на той аудиозаписи самоубийство. Он не просто это слышал - ему это виделось так, словно картина разворачивалась на его глазах. Признавшаяся в убийстве девушка, стараясь сдержать эмоции и не передумать, наклоняется, чтобы положить дешевый пластиковый телефон на мокрый асфальт платформы, смотрит на приближающийся поезд: его огни слепят, он мчит без остановки, от скорости свистит; она вздыхает в последний раз, прерывисто и глубоко, на миг закрывает глаза - и прыгает. Резкий визг тормозов, изломанная жизнь машиниста и его помощника, смутные догадки всклоченных от резкого торможения пассажиров; шепот по вагону приносит понимание, но никто им не расскажет о факте, и это понимание будет неприятной тучей висеть над всеми, кому не безразличны судьбы людей, то есть почти над всеми. Меньше всего тех, кто бросается под поезд, волнуют судьбы этих людей. Меньше всего им интересно, что у одних жизнь не станет прежней, что эта смерть поселит в других мрачную уверенность в том, что для них это тоже может быть выходом. Суицидников вообще ничего вокруг не волнует - их слишком занимает
собственная персона.
        Ян отправился в наркологическую клинику на встречу с врачом Эмина. Ему позвонили поздно вечером, но еще до того, как он сел в машину к напарнице. Врач сказал, что будет дежурить до утра, и через сутки - с утра. Появиться в клинике нужно было обязательно.
        Врачом оказался высокий худощавый мужчина. У него были возбужденные глаза, словно от его подопечных веяло наркотическими парами и он был слегка под кайфом. На белоснежном халате несколько коричневых капель от кофе, совсем свежих, еще даже не просохли. Он энергично потряс ладонь Яна и сказал:
        - Нам пришлось сильно поволноваться с вашим другом.
        - Он доставил неудобства?
        - Меньшее из того, что он хотел - это доставить нам неудобства. Он хочет дозу и побыстрее. Его воздержание длится уже третьи сутки, и это очень много для такой запущенной стадии. Помимо серьезных проблем с зависимостью, у вашего друга серьезные проблемы со здоровьем. Его сердце отказывает, он на ногах перенес несколько микроинфарктов и по меньшей мере один крупный. Эхокардиограмма впечатляющая. Такие показатели - прямая дорога в реанимацию, куда мы его и определили.
        - И он согласился? - спросил Ян.
        - Мы были вынуждены дать ему седативные, - объяснил врач, - потому что иначе он не давал оказывать ему помощь. Его уже осмотрели кардиолог, невролог и уролог. Вы завтра с ними подробно поговорите.
        - А вы меня позвали, чтобы сказать, что мне нужно приехать завтра? - уточнил Ян без какого-либо наезда, но потом понял, что его слова могут показаться хамскими, и быстро добавил: - Я хотел сказать: пожалуйста, продолжайте.
        Врач непонимающе посмотрел на Яна, потом кивнул и продолжил:
        - На фоне всех этих осложнений вынужден опасаться, что в скором времени ваш друг впадет в кому. Мы не прогнозируем такого развития событий, конечно же, но очень вероятно. В связи с чем все сказанное им до этого состояния должно быть воспринято как последняя воля. Но поскольку этот человек является глубоко зависимым, я все же хочу спросить у вас кое-что, если вы позволите.
        - Да, конечно.
        - Вы действительно похитили его сына?
        Ян моргнул. Он ожидал, что Эмин что-то разболтает, но не думал, что тот сделает это в больнице. И уж тем более не ожидал, что врач возьмет на себя роль судьи, следователя, прокурора или кем он там себя сейчас возомнил, задавая такие вопросы.
        - Нет, это неправда, - ответил он.
        - Как тогда получилось?
        - Он бросил ребенка, испугавшись за свою жизнь. Ему вроде как угрожал его брат…
        Ян подробно изложил все, что было необходимо для того, чтобы врач понимал суть проблемы. Врач внимательно его выслушал и повернулся к компьютеру.
        - Как звали сестру вашего друга?
        - Азиза Иванович.
        Врач что-то напечатал на компьютере и долго читал. Через некоторое время он сказал:
        - Да, я вижу, что вы говорите правду, за исключением того факта, что Азизу убил ее брат. Но поскольку вы этого не утверждаете, а передаете со слов вашего друга, ложью это считать нельзя. Вы ведь могли и не знать.
        - Что значит - нельзя считать ложью? Это неправда?
        - Ну что вы, в каменном веке? Интернет ведь есть, ей-богу. Распечатать вам статью, прочитаете на досуге?
        - Да, пожалуйста.
        - Хорошо, - доктор кликнул на клавишу, и принтер активизировался и стал прогреваться с уютным урчанием. Как завороженный, Ян смотрел, как из нижнего лотка принтер втягивает бумагу, как она потом исчезает в маленькой коробочке и возвращается уже в верхний лоток, испещренная аккуратными, ровными линиями текста. Все это время врач говорил:
        - При поступлении в наше отделение Эмин дал несколько распоряжений, которые мы в установленном порядке узаконим, и оповестим его родственников, то есть сына, о том, как Эмин распорядился имуществом. Помимо этого, он сделал заявление, что вы похитили его сына и пытались его убить, причем несколько раз, в последний - перед поступлением пациента в наше отделение. Я оповестил социальную службу, они проводят проверку опекунства над Симеоном, и, насколько я могу понимать, проблем с документами на этом фронте нет?
        - С документами все в порядке. Оформлено согласно закону, - ответил Ян.
        - Стало быть, когда настанет время, с завещанием также проблем не будет. А заявления вашего друга о попытках убийства я спишу на бред. Как и его заявление о том, что вы похитили его сына.
        Ян посмотрел на врача и как будто увидел его впервые. Веселые глаза показались ему теперь разумными и живыми.
        - Вот просто так забудете об обвинениях?
        - Что взять с наркомана? - спросил врач. - Если бы я реагировал на каждое заявление, которое тут давали за все эти годы, то я бы уже давно был мировым террористом. Кого мне только ни требовалось срочно убить или на кого доложить. Вы приехали по первому зову, вы мне не лжете: все, что вы сказали, легко проверить. В регистратуре есть копия вашего паспорта. Мы все оформим документально, но проработка бредовых заявлений - лишняя писанина и никому не нужный труд.
        - Как Эмин распорядился своим имуществом?
        - Этого я вам сказать не могу. Завещание - дело тайное, его суть может быть раскрыта только после смерти наследодателя.
        - Но он ведь не умирает. Он просто в отходах.
        Доктор достал отпечатанные на принтере листы из лотка и передал их Яну. Они были еще теплые.
        - Видимо, вы меня не так поняли, - ответил доктор, - пациент в коме. И он уже не проснется.
        8
        В его руках все еще были листы с распечатанной статьей. Они уже остыли. Ян не совсем понимал, зачем ему в принципе знать о том, кто убил мать Симеона. Ему не было это интересно. Но это могло многое значить для Симеона, пусть не сейчас, а через какое-то время. И если в этом есть какая-то плохая вещь, что-то страшное, что-то, что может причинить мальчику боль и страдание, тогда это было важно и для Яна.
        В статье, весьма пространной и плохо написанной, говорилось об одном громком уголовном деле. Преступление, которое описывалось в статье, и все законно и процессуально последующее за ним, было совершено ровно столько времени назад, сколько Симеон находится с Яном и Софией. В убийстве и изнасиловании девушки был обвинен некто Павел Никифоров, сирота. Журналист, который писал статью, испытывал явную неприязнь к этому персонажу, потому что от требуемой объективности не оставалось и следа, когда дело доходило до описания личности осужденного. Сначала журналист нелицеприятно прошелся по первому судебному составу, который рассматривал дело, тщательно анализировал все его обстоятельства, и только после показаний вновь появившегося свидетеля дело отправили на дополнительное предварительное расследование, поскольку на скамье подсудимых оказался вовсе не тот человек, который совершил преступление.
        Дело расследовали снова и установили следующее: Павел Никифоров, действуя умышленно и прекрасно осознавая общественную опасность своего поступка, ворвался в квартиру, в которой первый подсудимый (его имя в интересах соблюдения конфиденциальности не разглашается, поскольку он был полностью оправдан) занимался сексом по обоюдному согласию с двумя девушками. Была и третья, но она ушла, оставив дверь открытой, - так Никифоров и проник в квартиру. Никифоров нанес несколько ударов первому подсудимому, от чего тот потерял сознание и упал на пол; после Никифоров, воспользовавшись беспомощным состоянием первой жертвы, Екатерины Рубиной, изнасиловал ее, но оставил в живых (она покончила с собой впоследствии), а потом отправился в ванную комнату, где находилась еще одна его жертва - Азиза Иванович, которую он изнасиловал и убил, нанеся смертельное ранение ножом в шею сзади. Совершив преступления, Никифоров покинул квартиру. Следователи во всем обвинили первого подсудимого, собрали дело и отдали его под суд. И только после показаний того самого свидетеля, Романа Мангирова, которого нашли совершенно случайно
уже после самоубийства Екатерины Рубиной и который видел все своими глазами, следствие смогло доказать, кто виновен в преступлении. Павла Никифорова осудили и дали внушительный срок, однако он был убит в камере в первую же ночь.
        Ян отложил листы.
        Следствие ошиблось, и у него были неопровержимые доказательства. Вернее, они были у его напарницы, и, судя по всему, кто-то вновь даст этому делу ход, потому что Павел Никифоров не был убийцей Азизы Иванович, ее убила Катя Рубина. Ян слышал ее признание, но вот что делать с этим - он не знал.
        Глава пятая
        1
        Утром я первым делом стал проверять, может ли «Большой брат» предсказывать будущее.
        Работа в офисе текла своим чередом: люди увольнялись, уходили в отпуска, новички ждали собеседований, поставщики требовали оплату, а клиенты - сервис на высоте. Мы пропускали сроки ответов на запросы в техническую поддержку, не выполняли план дополнительных продаж (это когда тикет можно обработать своими силами, а можно сделать вид, что он невероятно сложен, передать производителю и заработать комиссию). Но в целом нельзя сказать, что все катилось к чертям собачьим.
        Из офиса президента прилетела депеша, что упомянутая в ночи встреча состоялась. Сегодня же состоится собрание в «Золотом кольце», явка обязательна. На встрече нужно не только быть безоговорочно убежденным, что «Большой брат» не предсказывает будущее, но и доказать, что «Передовые технологии» ни в коем случае не собирались обманывать клиентов, и то было добросовестное заблуждение из-за Романа Мангирова, который обманул компанию непонятно зачем.
        Я догадался не сразу, для этого потребовалось невозможное: поверить, что программа действительно может предсказывать будущее, при том, что Роман никогда не ставил перед ней такой цели. Он хотел восстанавливать прошлое, предполагая, что если в какой-то достоверной точке существует фрагмент настоящего, то в нем обязательно содержатся крупицы дней минувших. Именно с ними работает программа, и именно этого функционала добивался Роман. А то, что получилось с прорицанием, - лишь плод его воображения. Увы - скорее всего, больного.
        Понять программу Романа, не прикоснувшись к его жизни, не получится, и поэтому я отправился к его матери.
        Я прочитал в анкете Ромы, что его родители живут в Орле, в частном доме. Отец занимается бизнесом, а мама - хозяйством. На самом деле все было не так. Я позвонил по указанному номеру, хотел поговорить с матерью Романа, Верой Ивановной, но она отказалась разговаривать: попросила приехать и показать документы, подтверждающие, что я действительно тот, за кого себя выдаю, и мои вопросы не из праздного любопытства или журналистских побуждений. Профессиональный интерес мать Романа понимала, но ей нужны были доказательства.
        - Но вы ведь в Орле, - ответил я, - это, конечно, не так далеко, и я могу приехать, но для этого нужно выделить командировочные два-три дня, а ситуация срочная.
        - Я живу в Подмосковье, - ответила со вздохом Вера Ивановна, - у вас некорректные данные. Приезжайте.
        Она жила в дачном поселке в северной части Подмосковья, в большом деревянном доме современной постройки. Кажется, такой тип домов называется финским минимализмом: деревянный особняк с большими окнами обнесен широкой террасой со всех сторон. Участок находился на холме у кромки леса с соседями по бокам. На соседских сотках почему-то не было ни одного дерева, но во дворе Мангировых высоченные ели, словно партизаны, вышли из прохладной густоты и замерли плотной обступью аж до ворот.
        Дверь калитки открылась, и я увидел глубоко несчастную женщину, потерявшую сына. Она приветливо улыбнулась и пригласила войти. Я показал документы - паспорт и доверенность, - и мы сели на террасе. Честно признаться, было некомфортно: мебель хоть и была добротная, из ротанга, но неухоженная: на диванных подушках неопрятные разводы, сиденья кресел засыпаны еловыми иголками, а столик покрылся пылью толщиной с мобильный телефон.
        Вера Ивановна выглядела для своих лет неплохо: стройная, высокая женщина с копной густых, слегка тронутых сединой волос. Бледно-розовый шерстяной брючный костюм, поверх которого объемный серый кардиган с вытянутыми локтями и длинными, как у пальто, полами, создавал образ женщины, которая привыкла отдыхать в загородном доме за бокалом вина и чтением какой-то сложной книги. На ногах аккуратные туфельки с каблучком среднего размера. Вокруг нее наяривала круги маленькая собачонка, йоркширский терьер, с забавной челкой, собранной в небольшой фонтанчик. Образ никак не соотносился с энергетикой: вокруг Веры Ивановны почти ощутимо веяло непринятым горем.
        Оказалось, ни в какой Орел родители Ромы никогда не перебирались - он все зачем-то выдумал. Вера Ивановна показала договор купли-продажи дома. Из документов следовало, что сюда они приехали десять лет назад.
        - В первый же год, как муж снял погоны, мы смогли позволить себе выстроить этот дом, - рассказала Вера Ивановна, - и наша жизнь сильно изменилась. Я переводчик, работаю из дома, пока муж занимается своим бизнесом. Перевожу испанские романы на русский, ну и по мелочи какие-то частные заказы. Какое-то время Рома жил с нами, а потом ему захотелось самостоятельности, и он уехал в город. Наша квартира всегда была в его распоряжении, там он и жил. Хотя я всегда не понимала, как можно это обменять на загазованную Москву. Кто его тут беспокоил? Я сижу в своем кабинете днями напролет, обложившись книгами, и выхожу только что-то приготовить перекусить. Муж вообще дома появляется ближе к ночи.
        Вера Ивановна спросила, предпочитаю я чай или кофе, и я ответил, что обойдусь только бутылкой воды без газа. От газа меня всегда пучит, к горлу подкатывает отрыжка, глаза слезятся - в общем, тот еще мирный джентльмен. Она сходила на кухню и принесла мне маленькую бутылку воды, себе налила чаю в чашку, поставила на блюдце. Я не хотел ее торопить и, если честно, очень смутно представлял себе, как буду задавать все те вопросы, которые копошились в голове. Но она начала сама.
        - Сначала эта ситуация напоминала какую-то странную игру. Ему как будто не хватало времени в сутках, чтобы высказать все, что он считал нужным. Он мог зацепиться за какую-то мелочь и часами рассуждать. Говорил торопливо, словно не успевал за потоком мыслей. Мы смеялись, думая, что он рассказывает какие-то интересные вещи, просто мы их не понимаем. Между поколениями все же пролегает огромная пропасть. То, что понятно и интересно мне, вам кажется ужасной старостью, древностью и тоской смертной. А то, что интересует вас, нам кажется излишним и слишком сложным, оттого и неинтересным. Жаль, что я поняла это поздно. Очень поздно.
        Она сделала глоток чая и взяла собачонку на руки. Та принялась вылизывать хозяйке лицо с таким усердием, словно собиралась победить в конкурсе.
        - Чтобы он согласился встретиться с врачом, мне пришлось соврать, что у меня тоже случаются панические атаки. Поскольку в его понимании мы живем в Орле, я не могла присутствовать на сеансах, но врач мне все рассказывал, и не смотрите на меня так! Да, врачебная тайна, но мы так договорились, это было на пользу Роме, я была в курсе и держала процесс под контролем. Его состояние не было опасным, но некоторые вещи плотно застревали, и он не мог думать иначе. Например, он считал, что мы живем в Орле, что у отца никогда не ладилось с карьерой, что он работал в частных структурах, хотя муж - полковник милиции, вышел на пенсию и только потом занялся бизнесом. Рома не раз бывал в офисе отца, но почему-то считал, что у него бизнес по продаже иномарок, а мы не спорили.
        - Его одолевали навязчивые идеи? - спросил я.
        Вера Ивановна опустила собаку на пол и ответила:
        - И не только. У него случались глубокие провалы в памяти. Порой для него было новостью что-то, что он видел своими глазами, а потом забыл. Например, я всегда есть на ежегодной книжной выставке-ярмарке в Москве на ВДНХ, и мы каждый год осенью всей семьей ходим на нее. Ходили, - поправила она. - Они сидели и слушали, как я даю интервью, как рассказываю о новых переводах, о том, что вскоре ждать читателям. Задавали вопросы. Потом мы вместе ужинали и разъезжались по домам. И он не помнил ни единой выставки. Ни единого ужина. В его понимании всегда наши встречи ограничивались его пребыванием в этом доме, который находится в Орле, - больше никак, к сожалению.
        - Как вы поняли, что у него проблемы со здоровьем?
        - Его начали мучить панические атаки, - сказала Вера Ивановна, - сначала небольшие, потом чаще, сильнее, страшнее. Я несколько раз вызывала к нему врача, искала долго, собеседовала, чтобы это был действительно профессионал. У них был контакт, он слушался его, пил таблетки. Препараты, как вы понимаете, были совсем не от панических атак, поскольку это лишь последствия. Причина была в другом. Когда он принимал таблетки курсом, состояние улучшалось, но, к сожалению, в последние годы не случалось ни дня, когда он был полностью свободен от навязчивых состояний или хотя бы не путал вымышленное с реальным.
        - Это не доходило до…
        Мне было тяжело произнести вслух слово «абсурд», потому что оно могло обидеть Веру Ивановну. Она, видимо, поняла, что я имею в виду. В глазах у нее стояли слезы. Она сказала:
        - Нет. Врач сказал, что проблема не заключалась в чем-то плачевно неисправимом, но ситуация была непростой: он мог в любой момент что-то для себя понять и действовать исходя из этих понятий. Понимаете, у него не было абсурдных галлюцинаций, но он что-то путал и упорно в это верил. Ему, к примеру, не казалось, что на землю прилетели инопланетяне и завладели моим телом. Его понимания были скорее наивными.
        «И стоили миллионы долларов, - добавил про себя я. - Помимо того, что он считал отца неудачником и путал недалекое, в общем-то, Подмосковье с Орлом, принимал болезнь за панические атаки, он еще был убежден, что создал программу, которая поворачивает время и предсказывает будущее, и убедил в этом не только команду, но и чертову кучу клиентов, которые жаждали теперь получить продукт во что бы то ни стало».
        - Почему вы не сообщили на работу о его состоянии?
        - А какой смысл? - спросила Вера Ивановна. - Для общества он не опасен, а работа для него была всем. Его там ценили, уважали, отчаянно держали. Несмотря на проблемы, сын был гением. Возможно, его гениальность и развилась на фоне болезни.
        - Но ведь это все равно болезнь, - сказал я, стараясь, чтобы голос был мягким.
        - Возможно. Но Эйнштейн тоже был болен.
        - Не обижайтесь на мои слова, пожалуйста, но, скорее всего, на работе никто не понимал, что у Романа проблемы со здоровьем.
        - Потому что это их не касалось, - сказала Вера Ивановна и пожала плечами. - Поэтому не имело смысла отбирать у него дело жизни. Что у него еще было? Катя погибла… Только работа, больше-то что?..
        - Катя - это его невеста или супруга? Или подруга?
        - Они не были женаты и, насколько мне известно, не собирались. Они были друзьями с детства. Катя погибла, попала под электричку. Незадолго до того, как с Ромой случилось несчастье.
        - Несчастный случай…
        Вера Ивановна посмотрела на меня как-то странно. Словно я чего-то не знал - чего-то, что знать полагалось.
        - Нет. Это не был несчастный случай, - ответила она. - Это было самоубийство. И именно оно, по моему мнению, спровоцировало резкую прогрессию болезни Ромы.
        2
        Василий Федорович дожидался в фойе.
        - Президент решил принять нас в халате, я видел по скайпу. Поэтому мы должны войти в номер вместе, чтобы не породить никаких слухов.
        - Мы снова будем втроем? - спросил я, пропустив слова о слухах мимо ушей.
        - Надеюсь, - ответил директор службы безопасности, - больше никого быть не должно.
        Мы поднялись в номер к президенту и постучали. Он действительно был в белом банном халате, ноги босые. Улыбнулся, пригласил войти. Мы разулись и прошли в комнату.
        - Есть несколько отличных новостей, - сказал президент. - И я начну первым, а потом вы расскажете о ваших.
        - Ты так уверен, что они у нас есть? - спросил Василий Федорович. - А ты, Дима, оптимист.
        - Не торопи события, Василий Федорович, сначала я. Итак, я знаю, кто и зачем устроил бойню в лаборатории. Мне также известно, чем вся история должна закончиться. И это радостная новость.
        - Как бойня может быть радостной новостью? - спросил я. - Как минимум у меня двенадцать человек уволилось, а трое выставили ультиматумы по поводу повышения зарплаты в связи с риском для жизни. Полина ушла.
        - Да пусть они идут, - отмахнулся президент и уселся в кресло. Халат неудобно задрался, и мы с Василием Федоровичем убедились, что президент без белья. Он с безразличием поправил полы, словно они не член с мошонкой обнажили, а просто неудачно легли. Он сам не выпивал и нам не предлагал. Столик с графинами был пуст.
        - Куда бы они ни пошли, везде их настигнет неудача. Потому что мы - лучшие! Итак, готовы узнать, кто наш злейший враг? Собственно, он вам должен быть отлично известен: Ярослав Озеров, отставной генерал ФСБ, учредитель и генеральный директор «Лаборатории наблюдений».
        Эту компанию я знал: она специализировалась на узкой потребности, у нее были только госзаказчики - в основном, конечно, ФСБ, где, судя по всему, у генерала-учредителя связи и знакомства. Озеровская «Лаборатория» поставляла оборудование для прослушки, записи и хранения. Но назвать их прямым и главным конкурентом нельзя: несмотря на схожую специфику, «Лаборатория» все же обеспечивала интересы госслужбы, в то время как мы занимались обеспечением бизнеса, который вынужден выполнять распоряжения властей. У госзаказчика свои поставщики, у бизнеса - свои, но нам приходится плотно работать с «Лабораторией», чтобы наши технологии корректно стыковались.
        Президент дождался кивка от каждого из нас и продолжил:
        - Почему «Лаборатория» выигрывает все тендеры и конкурсы, которые организовывает ФСБ, мы долго не знали. Валюша даже пыталась провести расследование на предмет взяток, но ничего не нашла и чуть не ушла из компании от стыда. Я ее тогда успокоил и сказал, что тендерный департамент могу доверить только ей, а то, что «Лабораторию» протягивают, давно понятно, нужно просто смириться и ориентироваться на бизнес. Но она ведь не успокоилась и нарыла-таки, что у «Лаборатории» есть финансовые структуры в офшорах, куда под видом займов они траншуют кругленькие суммы. Факт понятно трактуемый. Но, оказывается, деньгами финансируются вовсе не карманы ФСБ.
        - А чьи же? - спросил я.
        Безопасник посмотрел на меня как-то странно. Ну не знаю я, кому эти деньги идут. И не обязан, что на меня так смотреть, как будто я спросил, сколько будет два плюс шесть. Это не моя, вообще-то, работа - шпионить и догадываться. А вот как раз Василия Федоровича.
        - Два направления: исследования и лобби, - объявил президент так, словно открыл еще один химический элемент, чего не удалось Менделееву. - Как же это просто, господи боже! У них созданы научно-исследовательские лаборатории, которые проводят исследования террористической деятельности, отслеживают новые способы связи между террористами и шпионами, и они, обладая этими знаниями первыми, разрабатывают решения, которые затем без труда лоббируют. Когда выходят соответствующие законы, «Лаборатория» уже готова, потому что уязвимость нашли они сами! Они делают то, что должны делать ФСБэшники. Озеров - гений. Чтобы продать решение, можно изучить известную проблему заказчика, а можно найти новую. И он так выстроил бизнес. Но у нас же был свой гений, который предвосхитил обоих, - и ФСБ, и Озерова, - и это кость в горле «Лаборатории». Он просто пернул Озерову на пирог, а Озеров этого простить не смог.
        - То есть ты хочешь сказать, что проблема не в «Большом брате»? - уточнил Василий Федорович.
        - Как раз в нем, - ответил президент, - и как раз в той функциональности, которую Рома обнаружил совершенно случайно. Прогнозирование. Раньше «Лаборатория наблюдений» определяла тенденции, а теперь это будут делать «Передовые технологии» благодаря Роме!
        - Но вы же сами нас вчера уверяли, что программа не способна прогнозировать будущее, - возразил я.
        - Еще как способна, - ответил президент. - Я беру слова обратно.
        - Что? - спросил Василий Федорович. - Это как так?
        - Вот так. Прогнозировать она может. Но вот кто сказал, что она не может ошибаться? Теория вероятности, знаете ли, штука странная, - сказал президент и загадочно улыбнулся. - Не зря говорят, что торговцы с Уолл-Стрит самые опытные. Попробуйте продать воздух! Роме удалось. И Озерову это сильно не понравилось, потому что его исследования еще очень далеки от этой идеи, их нечем доказать. И поэтому он сделал все, чтобы разрушить ту мистерию, которую Рома создавал вокруг «Большого брата». Он пытается разрушить нас, пытается отобрать наших спецов. Он заставляет нас отказаться от идеи завершить работу Ромы. Но ради чего?
        - Чтобы сделать это самому, - ответил Василий Федорович и так резко откинулся на кресле, что если бы он тоже был в халате, то полы задрались бы до груди.
        - Но программа ничего этого и не умеет, - сказал я, - я боюсь вас разочаровать, но это факт. Она может выкристаллизовать прошлое при условии, что в нее загружен исходный файл, без очистки истории и сокрытия данных, но прогнозировать будущее она не в состоянии. Мне жаль.
        - Вы просто не до конца разобрались в записях Ромы, вам простительно, вы ведь совсем недавно только приступили…
        - Простите, но нет, - категорично перебил я президента, позволив себе эту наглость, потому что его эйфория меня раздражала; мало того, что он бесцеремонно продемонстрировал свои яйца, как будто это было в порядке нормы, так еще устроенную киллером бойню в подведомственной мне лаборатории списал на корпоративный спор. - Ничего подобного функционал программы не позволяет. К записям Романа необходимо относиться критически, поскольку он был болен психически.
        Повисла пауза.
        - Более того, - продолжил я, пока президент не нашел способ вернуться в страну розовых слонов, - его техническое задание осталось недоработанным, потому что он увлекся идеей прогнозирования, и, по сути, сейчас программа может лишь треть от того, что должна бы. Я не сразу это понял, потому что, как вы верно выразились, не разобрался толком. Но сегодня я все утро провел за изучением кода и его описания в бумагах Ромы, а потом беседовал с его матерью. Нарастить производительность программы нам вряд ли удастся, потому что время нельзя повернуть назад.
        - Ну отчего же нельзя? - спросил Василий Федорович. - Кинематограф это сделал. Вы смотрите пленку, изображение на которую запечатлели много месяцев назад. Иногда даже десятилетий.
        - При условии, что оно зафиксировано, - уточнил я. - Это крайне важно. Рома это игнорировал, считая, что в данных могут сохраняться какие-то крупицы прошлого, но цифровая память не хранит историю, которую в цифру не перевели. Это не память человека, это просто цифры, и больше ничего. Никакой мистики.
        - Но ведь у нас на руках программа, которая демонстрировала результаты, - возразил президент.…
        - Это просто фокусы, - ответил я, - Рома все это смонтировал. И обманул всех. Даже меня. Несколько раз. Программа может предположить, какие события были в прошлом, но точно сказать не может. Все, что ей удается в самом деле - поиск шумов, затертых потоков, обрывков… Если это есть, то она может склеить и предложить удобоваримый результат. Но не более. Если запись началась в 12:24, вы никогда не услышите, что сказал абонент в 12:20. Мне жаль.
        3
        Я чувствовал себя так, словно забрал у всех детей планеты детство: президент смотрел со смесью обиды и разочарования, как будто я был виноват в том, что он поверил в сказку и убедил толпу клиентов (и самое главное - ФСБ), что наша программа работает так, как заявлено. Но она так не работает.
        Я испробовал все варианты, прокрутил десятки роликов. Для чистоты эксперимента я сначала снял видео, а потом нарезал его на несколько частей и выложил в сеть, после чего запросил через «Большого брата» по точному адресу видео и попытался прокрутить назад. Через какое-то время система нашла в интернете недостающие куски и склеила их. Это было впечатляюще - система нейронного поиска работает. Но, помимо загруженного в сеть, программа ничего не моделировала. Когда все куски, которые я загрузил, были найдены и склеены, программа больше не смогла ничего ни найти, ни смоделировать. При том, что программа была полностью готова, ее заявленные характеристики - полный обман. Президент огорчился, а потом попросил оставить его одного, что мы с Василием Федоровичем с радостью сделали. У меня больше не было сил находиться с ним в одной комнате. Не было сил смотреть на то, как небесное (в моем скромном понимании) тело оказалось обычным мужиком с яйцами, который может ошибиться, как и я.
        И да, не успел я выйти из «Золотого кольца», как мой телефон завибрировал. Звонила Полина Прекрасная, чьего звонка я никак не ждал. Мне казалось, своим уходом она прокляла не только компанию, но и меня.
        - Ты как? - спросила Полина Прекрасная.
        - Немного расстроен, - ответил я, - а ты как? Отошла?
        - Нет, - сказала Полина, - я звоню не для того, чтобы сообщить, что я передумала, если ты об этом. Я звоню по просьбе руководителя.
        - Руководителя? Ты вчера только сообщила, что приняла решение об увольнении.
        - Такие кадры, как мы с тобой, долго без работы не сидят, - сказала Полина Прекрасная, - и если ты чувствуешь, что «Передовые технологии» - это не твое место, то у меня хорошие новости.
        - Какие же?
        - А ты чувствуешь, что «Передовые технологии» - это твое прошлое, а не будущее?
        Вопрос был с подвохом.
        - Возможно, - ответил я и осторожно прикрыл телефон рукой, словно от прослушки. И отдернул сам себя: если мои разговоры слушают, то явно не через динамик.
        - Тогда давай встретимся.
        - Когда? - спросил я.
        - Предлагаю не оттягивать, и прямо сегодня, - сказала Полина.
        - Уже половина первого ночи.
        - А тебе завтра на работу?
        - Конечно.
        - Ладно, давай завтра, только прямо с утра. Сможешь?
        - Смогу, - ответил я.
        Быть директором департамента - значит, иметь возможность распоряжаться своим временем в угоду себе. Конечно, злоупотреблять не стоит, поскольку сотрудники берут пример с начальства, и если начальник непонятно где все время пропадает, не стоит удивляться, что работники тоже начнут пропадать. Но мне, если честно, совершенно не хотелось ехать в офис. Сегодня там будут царить мрак и уныние, поскольку информация про расстрел в лаборатории попала в СМИ, и разрабы обо всем, конечно же, догадались, хоть в новостях и не говорили, кому принадлежит лаборатория. Многие подадут заявление об увольнении: я думаю, именно те, кто сомневался насчет принятия предложения поработать над «Большим братом». Завтра я собирался им сказать, что проект закрыт, и разобраться с заявлениями об увольнении, написать новые заявки в отдел по подбору персонала и заняться прочей рутиной, которую могу сделать и днем. Встреч утром у меня не было, и встречу Полине я подтвердил.
        Сев утром в машину, я решил, что на неделе обзаведусь новой. Мне отчего-то страстно захотелось, чтобы внутри она была с кожаным салоном, кузов чтобы был гладкий и из дорогого металла. Я видел на рекламных проспектах, как сексуально может быть авто. Очень странно, раньше подобных желаний не было. Конечно, я ездил не на ведре с колесами, и не только потому, что статус требовал, но тратиться на супердорогую марку считал абсолютно ненужным делом, поэтому купил себе подержанную «Шевроле» и был доволен. Сейчас же остро захотелось, чтобы машина была непременно новая, красивая, вызывала восторг не только у меня, но и у водителей на дороге. Чтобы фары были как прищуренные глаза озлобленной кошки. Чтобы мотор рычал сыто, а в салоне пахло кожей и свежим пластиком. Чтобы навигатор был встроен в «мозги», а не висел у носа на посаженном на плевок к лобовому стеклу «локте». Хватит уныния в жизни, пора окружать себя прекрасным.
        Полина ждала в кафе в центре, в одном из тысяч похожих друг на друга мест, где люди встречаются поесть и выяснить отношения, строят судьбы и рушат жизни. Я вошел в помещение и почти сразу же погрузился в деловую атмосферу: здесь собирались на работу, быстро завтракали, пролистывали утренние газеты, тыкали пальцами в смартфоны, собирая по интернету крупицы достоверных новостей, или просто болтали, настраиваясь на новый день. Я увидел Полину, которая идеально вписалась в местный антураж, - деловая, в элегантном светло-синем костюме, сидела за столиком на двоих, перед ней стояла большая чашка с кофе и тарелочка с огромным надкусанным печеньем.
        - Доброе утро, - сказал я ей.
        Она приветливо помахала и отложила книгу. Я не успел прочитать название, она положила ее сначала обложкой вниз, а потом и вовсе убрала в сумочку.
        - Будешь кофе? - спросила она.
        - О, да!
        Я махнул официанту и сделал заказ. Помимо кофе, еще яичницу и кусок орехового пирога. Утром я вообще никогда не ем, если не попадаю в кафе или ресторан (как, например, на отдыхе). Тогда срывает все тормоза - несите все, что есть, и можно без хлеба.
        Очень быстро появились чашка с горячим кофе, тарелка со шкворчащей яичницей с сосисками и кусок торта. Полина посмотрела на все изобилие и откусила крошечный кусочек от печеньки.
        - Ты хотела поговорить? - спросил я.
        - Сначала поешь. На голодный желудок новости будут убийственными.
        - Прямо убийственными?
        - Именно так, - сказала она.
        - Не жалей меня, - ответил я.
        - «Передовым технологиям» конец, - сказала Полина. - И я очень хорошо понимаю, когда именно это случится. Вернее, это уже случилось, просто твой президент еще не понял.
        - Это догадки?
        - Это были догадки до вчерашнего дня, когда я попросила одного знакомого, чтобы он попросил другого и так далее… Цель цепочки была устроиться в «Лабораторию наблюдений». Стоит ли говорить, что меня пригласили на встречу в тот же день и выдали предложение о работе, едва я опустилась в кресло напротив генерала? В прямом и переносном смысле, кстати.
        - Вот так сразу? - спросил я.
        Яичница вкусная, а я, оказывается, голоден. Поэтому я все чаще жевал и говорил коротко.
        - Да, вот так сразу. Мы договорились, что им безразлично, как я буду уволена из «Передовых технологий», но у меня к тебе просьба: сделать сегодняшним числом. Пока ты все еще там.
        - Все еще?
        - Да. Тебя тоже зовут.
        Я прожевал последний кусочек яичницы и сделал большой глоток кофе. Полина больше к печенью не притрагивалась.
        - Полина, ты понимаешь, что «Лаборатория наблюдений» - это конкуренты? И, возможно, причастны к беспределу, который творился у нас? Взрывы, расстрел… Это может быть их рук дело. Пока расследование не закончено, но есть основания подозревать…
        - Не подозревай, - прервала меня Полина. - Так и есть. Заказчик - «Лаборатория наблюдений», и они доведут дело до конца. Вас растопчут.
        - Из-за конкуренции? - спросил я. - Не может быть. Если они и причастны каким-то боком, то явно не по этой причине. Это ведь невыгодно, и это сразу видно. Они первые, к кому придет полиция, и они первые, кого призовут к ответу. Это глупо, крайне глупо.
        - Крайне глупо сидеть в «Передовых технологиях» и ждать, когда очередной наемник придет с устрашающей целью и попадет пулей в тебя. Им плевать, в кого палить, им нужно развалить компанию.
        - Почему?
        - Ты задаешь сложные вопросы не тому, кому следовало бы, - сказала Полина. - У тебя будет шанс поговорить с директором, если ты примешь его предложение.
        - У него есть предложение? - спросил я.
        - Конечно. Я ведь так и сказала: тебя возьмут. Больше из «Передовых» никого не возьмут. Портал закрывается, и дальнейший трансфер невозможен с завтрашнего дня. Успей сесть на поезд в будущее, не оставайся в прошлом.
        - Сюрреализм какой-то, - ответил я и отодвинул ореховый торт. Аппетит как-то пропал. - Ты на полном серьезе говоришь, что твой новый босс собирается атаковать офис компании, в которой работает тысяча человек? Не просто атаковать, а с применением оружия? И палить будут не в потолок, а в людей? И ты считаешь, что лучшим вариантом будет просто перейти на другую сторону? Ты ведь сама была под прицелом. Ты рыдала и боялась. И где ты сейчас? Ты думаешь, что если встать на сторону убийцы, то будешь в безопасности? Уверена, что дуло не повернется к тебе в какой-то момент?
        - А какой еще вариант есть лучше этого?
        - Сообщить в полицию, например.
        - И что они сделают? - спросила Полина. - Весело посмеются?
        - Угроза реальна, - сказал я. - И ты, обладая этим знанием, обязана сообщить.
        - Кому?
        - В полицию.
        - Не смеши меня, Вова, - сказала Полина. - На дворе далеко не девяностые, но сила у полиции иссякла еще десяток лет назад. Они ничего не могут. Они ничего не сделают. «Передовым технологиям» никто не поможет. Если ты не знал: как минимум двадцать человек уже перешли в «Лабораторию». Кто не успеет перейти, тот просто уволится, потому что оставаться с вами опасно для жизни.
        - Бред. Сюрреализм.
        - Нет, это не сюрреализм. Это реальность. Поможешь мне с увольнением?
        - Помогу.
        - Подумаешь насчет перехода?
        - Уже подумал, - ответил я.
        - Можно услышать ответ?
        - Нет.
        4
        Я вышел из кафе и сел в машину. Не заводя двигателя, позвонил в приемную президента, как того требовал протокол, и попросил соединить с ним. Конечно же, на месте его не было, поэтому позвонил на мобильный. Он ответил со второго гудка, сразу понял, по какой причине я звоню, и спросил:
        - Ты думаешь, это угроза?.
        На фоне было тихо, но в какой-то момент я услышал голос навигатора - значит, президент в машине.
        - Да. И, я полагаю, реальная. Если то, что говорит Полина, правда, то не нужно никаких действий, достаточно о них сказать, чтобы люди убежали с рабочих мест. У нас были два прецедента и очень слабые меры безопасности. Честно говоря, я сомневаюсь в профессионализме…
        - Не продолжай, - ответил президент. - О профессионализме людей из топ-менеджмента судить не тебе. Я услышал. Свяжись с Василием Федоровичем и действуй по его приказам.
        - Хорошо.
        - И еще, Владимир… Я понимаю, что у тебя могут быть сомнения. Но поверь: они беспочвенны.
        Я попрощался и положил трубку. Да уж, верить президенту после того, как он поверил больному человеку, - затруднительное занятие. Я связался с Василием Федоровичем и доложил обстановку. Он ответил, что приедет к нам в кампус через час и решит все на месте. Звучало убедительно, но едва ли это было правдой.…
        В самом деле, кто из здравомыслящих людей останется на рабочем месте после того, как узнает, что готовится еще одна атака? Не нужно других доказательств, потому что прецеденты у нас уже были и ничего не помогло: ни охрана, ни металлоискатели, ни детекторы оружия, ни отселение во временную лабораторию. Все варианты испробованы, и - фиаско. Безопасность на нуле.
        И я не ошибся. Информация просочилась. Когда я приехал в офис, меня встретила только помощница, которая вручила стопку документов и тут же убежала, громко стуча каблуками по железной лестнице. Рабочие столы были пусты - и в техноамбаре, и в офисе здесь, наверху. Люди в ужасе разбежались. В бумагах, которые передала помощница, были заявления об увольнении, об отпуске за свой счет и - от тех, кто пограмотнее, - заявления о невыходе на работу до момента предоставления безопасного рабочего места. Это единственное заявление, которое позволяет работнику сидеть дома и получать зарплату.
        Я сделал снимок заявлений, пустого техноамбара и выслал президенту. Ответ пришел незамедлительно: «Очень плохая работа с персоналом». Захотелось позвонить Полине и сказать, что с радостью перейду в «Лабораторию наблюдений». Но нет. Меня не так-то просто вытравить.
        Несколько часов ушло, чтобы наладить вторую линию технической поддержки и переключить все входящие звонки и электронные письма от клиентов напрямую к вендорам. Я связался с каждым (слава богу, их было всего восемь) и сообщил, что у нас упало оборудование и какое-то время (я говорил о трех днях) им придется принимать тикеты самим. Никто, конечно же, не отказался. К приезду Василия Федоровича, который задержался на три часа, я уже просматривал потоки тикетов, уходящих вендорам, и был спокоен. Текущая работа не пострадала, все в порядке. У меня есть три дня, чтобы все разрулить.
        Василий Федорович осмотрел техноамбар, пообщался с оставшимися охранниками, которых не напугали слова убегающих разрабов о надвигающейся атаке. Все это время я стоял в зоне кухни со скрещенными руками на груди и наблюдал, как безопасник хозяйничает в моем департаменте. Наконец он отстал от охранников и подошел ко мне.
        - Мы все приведем тут в порядок. Я уже заказал оборудование, сегодня все смонтируют. Сообщите сотрудникам, что безопасность на рабочем месте уже обеспечена, и завтра они могут возвращаться на работу, - сказал он и похлопал меня по плечу, как дядюшка.
        Пришлось подключить другие подразделения компании, чтобы уладить оставшиеся вопросы. Помочь разгрестись с заявлениями согласились в ичаре, а ребята из технического департамента взяли на себя маршрутизацию тикетов, которую время от времени нужно было корректировать вручную. Они согласились приглядывать за обращениями клиентов еще неделю. Коммерсанты взяли на себя переговоры с вендорами о компенсации за падение технической поддержки и оказании услуг, которые должны предоставить клиентам мы. Мне нужно было сконцентрироваться на успокоении персонала, чтобы они вернулись на работу, но эту работу я поручил ичарам, поскольку у меня были совсем другие планы.
        Я не верил, что атаки на «Передовые технологии» осуществила «Лаборатория наблюдений», компания более сильная и взрослая, чем мы. Они специализировались на работах, оборудовании и программах для ФСБ, тогда как мы обслуживали клиентов, которые должны были перед ФСБ отчитываться и предоставлять запрошенную информацию. Да, мы в конкурентной среде, но бизнес сегментирован, между нами есть разница. А даже если бы это было не так, то атаковать с оружием - это ведь какое-то рейдерство, сейчас этим не занимаются! Просто нонсенс! Можно раздавить ценами, суперуслугами, сервисом - да чем угодно! Но не угрожать жизни персоналу.
        Нет, здесь что-то другое.
        И Василий Федорович, как глава службы безопасности, был совершенно не компетентен, несмотря на любые заверения президента. Я не могу согласиться с тем, что безопасник профи, как минимум по одной причине: он боролся с последствиями, а не с причиной.
        - Мы должны дать отпор, - сказал он мне, - и тогда враг поймет, что крепость неприступна. Тогда он изберет другой метод.
        - И взорвет тут все к чертовой матери? - спросил я.
        - Нет, от этого мы защитимся.
        - Послушайте, Василий Федорович, вы не Дамблдор, вы не сможете наложить заклинание на гектары вокруг, чтобы сюда не приехал тротиловый грузовик! Вы выставите охрану, нашпигуете здесь все «нюхачами», и все. Но способов убить больше. Есть ракеты, в конце концов!..
        - Кто такой Дамблдор?..
        - Нам нужно обратиться в полицию, - сказал я. - Это единственный верный выход.
        - Полиция поверит вашим словам и решит, что продолжение работы - это опасно, они арестуют тут все!
        - Что вы несете, господи боже! - сказал я.
        - Это моя юрисдикция! - ответил Василий Федорович. - Здесь я решаю, как охранять людей и имущество компании!
        Побагровевший Василий Федорович не выглядел устрашающе. Он был самоуверен и оттого сильно уязвлен моими словами. Бесполезно спорить с человеком у власти, который не знает, что делать. Я молча покидал документы в портфель и уехал из офиса.
        5
        Из протокола опроса заявителя В.И. Садовникова:
        В.И. Садовников показал, что занимает должность директора департамента разработки решений для СОРМ (средств оперативно-розыскных мероприятий), и в его подчинении находятся одна тысяча сто работников, больше трехсот из которых - вакантные должности. На протяжении последнего месяца на компанию, в которой работает заявитель, оказывают давление в виде угроз с применением физического насилия. Так, несколько месяцев назад в помещении техноамбара (корпус в «Крылатском», адрес: …) был совершен взрыв, погибло десять человек, а два дня назад временную лабораторию взяли штурмом и расстреляли восемь человек. Персонал напуган, и все сотрудники отказались выходить на работу, о чем уведомили заявителя, а он, в свою очередь, уведомил свое руководство. По мнению заявителя, директор службы безопасности некомпетентен и не принимает всех необходимых мер для обеспечения безопасности; президент компании бездействует по причине высокого уровня доверия директору службы безопасности. Заявитель беспокоится за жизни сотрудников и свою и просит провести расследование в отношении конкурирующего юридического лица - ООО
«Лаборатория наблюдений», имеющего схожую специализацию. По сведениям заявителя, именно эта компания организовала оба нападения на сотрудников «Передовых технологий».
        6
        Из рапорта оперуполномоченного лейтенанта полиции Г.Г. Гробовского:
        На основании показаний заявителя В.И. Садовникова оперуполномоченным в порядке доследственной проверки были опрошены президент компании ООО «Передовые технологии» Д.Л. Шорохов, директор службы безопасности В.Ф. Гурбузов, генеральный директор ООО «Лаборатория наблюдений» Я.В. Озеров.
        Согласно показаниям президента компании ООО «Передовые технологии» Д.Л. Шорохова, которые полностью согласуются с показаниями директора службы безопасности В.Ф. Гурбузова, было установлено, что, действительно, упомянутые заявителем инциденты имели место, однако они никаким образом не связаны с находящимся в производстве «Передовых технологий» программным продуктом под рабочим названием «Большой брат» (проект был закрыт в день обращения заявителя в полицию с заявлением о проверке в отношении ООО «Лаборатория наблюдений»), что, в свою очередь, исключает причастность другого юрлица к инцидентам. Согласно материалам внутреннего расследования «Передовых технологий» (листы 45-198), взрывы не были инициированы с помощью взрывчатых веществ, а стали результатом несчастного случая, связанного с неисправностью оборудования, что также подтверждается заключением экспертиз (листы 200 -209). В отношении массового убийства, имевшего место в лаборатории «Передовых технологий», расследование ведется в рамках возбужденного уголовного дела. Согласно показаниям генерального директора ООО «Лаборатория наблюдений» Я.В.
Озерова, к указанным инцидентам он и его компания отношения не имеют, программный продукт «Большой брат» для него не представляет ни интереса, ни угрозы по причине того, что не отвечает заявленным характеристикам. Коммерческая деятельность компаний не пересекается, общий интерес отсутствует, неприязни нет; таким образом у Я.В. Озерова нет причин осуществлять заявленные действия. Также к материалам дела приобщены доказательства об отсутствии возможности принятия генеральным директором участия в организации и осуществлении всех упомянутых заявителем инцидентов (листы 216 -235). Также свидетель Я.В. Озеров показал, что все принятые сотрудники скрыли в резюме факт работы в «Передовых технологиях», предоставили новые трудовые книжки. Следовательно, Я.В. Озеров не только не желал переманивать сотрудников, но и не знал, что на него работают люди, ушедшие из «Передовых технологий». На основании вышеизложенного в действиях Я.В. Озерова не обнаружено состава преступления, причастность к заявленным событиям также не установлена. В действиях президента ООО «Передовые технологии» Д.Л. Шорохова и директора службы
безопасности В.Ф. Гурбузова не обнаружено халатности и преступного бездействия. Опасность, о которой говорит заявитель, объективно не подтверждена, в связи с чем принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела.
        7
        Следующим утром меня уволили. По словам директора, я не помог компании, а только добавил проблем, обратив внимание полиции на ситуацию, которая и без них бурлит, как живот после молока с огурцами. Василий Федорович посчитал долгом записать аудиообращение, которое я даже слушать не стал. Я считал, что поступил правильно, и срать хотел на мнение старого хрена. Если мне удалось ткнуть в осиное гнездо, так пусть оно теперь знает, что руководство «Передовых технологий» питается не только подозрениями.
        Через неделю после увольнения пришло письмо из полиции об отказе в возбуждении уголовного дела, в котором были написаны настолько смешные вещи, что хотелось плакать. Такая наивность и такой позор. Слава богу, в новостях не рассказывали о новых нападениях на офисы «Передовых технологий», потому что я искренне переживал за ребят. Люди в интернете, которых я решил развлечь отказом в возбуждении уголовного дела, поголовно смеялись и возмущались, пока не появился один человек, заявивший, что такие документы правоохранители вынуждены составлять, поскольку сроки доследственной проверки очень сжатые, и продлить их можно, в частности, за счет плохих по качеству отказов, которые в обязательном порядке проверяет прокуратура. Она-то отменит постановление и отправит на доработку. То есть это могло быть еще не все, и слава богу. Может быть, под присмотром полиции Василий Федорович образумится и примет действительно нужные меры.
        Я снова запустил алгоритм жизни и пришел к неутешительным выводам: я опять обделался. Видимо, рановато я возомнил себя большим начальником и решил, что смогу управлять людьми. Все-таки те небесные тела не просто так висят без страховки: у них достаточно мощное силовое поле, которое мне еще только предстоит натренировать.
        Новый автомобиль я не купил, потому что доходы резко прекратились, и нужно было думать, где искать работу и чем заниматься, чтобы снова встать на ноги. Как и полагается, из «Передовых технологий» меня попросили, дав денег, чтобы я заткнулся. Президент велел не писать в резюме, что я работал на них, и я согласился, тем более что в голове упорно сидело одно: надо валить. Куда-нибудь в Силиконовую долину или в Ирландию: там мягонький закон об интеллектуальных правах и собралась куча международных компаний, разместивших свои разработки. Может быть, где-нибудь пригожусь и я со своими знаниями.
        Одно расстраивает: вес стал стремительно набираться. Ну конечно, это понятно: со своей квартиры я съехал в более дешевое жилье, жру и сплю, читаю новости и думаю. Никакой нагрузки. Чтобы взять себя в руки, я завел правило вставать в семь утра и заниматься поиском работы полноценный рабочий день, но перед этим - пробежка.
        Я рассылал резюме по американским компаниям, стартапам и закидывал письма в ирландские офисы. Мне приходили отклики и приглашения на скайп-интервью, которые я проходил. Одна компания из Сан-Франциско предложила стартовый пакет специалиста с приличным окладом по нашим меркам, но небольшим по американским, хорошую социальную поддержку (медицинская страховка, софинансирование жилья, спортзал, обучение) и помощь в переоформлении туристической визы (которая закончится в следующем году) в рабочую, а также подъемные при переезде. Я обещал подумать, потому что надеялся, что мне предложат что-нибудь получше.
        Ситуация с «Передовыми технологиями» не отпускала, натягивая нервы примерно раз в день. Я был на сто процентов уверен, что чуть-чуть проник в замысел «Лаборатории наблюдений», и одновременно успокаивал себя, что заявлением в полицию обеспечил надежную защиту: меня не убьют, иначе станет ясно: я угадал, кто виноват и почему. И все равно было страшновато, но почему - даже для меня оставалось не до конца понятным. Я не верил, что конкуренция может выглядеть вот так в наше время.
        Но входящих событий, позволяющих в какой-то мере более серьезно переживать, не было.
        До сегодняшнего утра.
        Я как обычно бежал с утра, проклиная тот день, когда начал набирать вес, но еще больше тот, когда пообещал себе пробежку с каждым рассветом. Вибрация наплечника означала, что я либо бегу слишком интенсивно и надо сбавить, либо кто-то звонит. Учитывая, что в ту самую минуту я пытался отдышаться, это был звонок. Я вынул телефон.
        - Полина, привет! Рад слышать!
        - Привет. Ты где?
        - Бегаю возле дома.
        - Беги куда угодно, но не домой. Ты в опасности.
        Я отрубил связь. Этой женщине когда-нибудь станет плохо от мнительности. Решив, что теперь я - легкая и безработная добыча (а я уверен, что Полина уже в курсе, что с «Передовыми технологиями» мы расстались), она решила отточить на мне тревогу и свои ичар-скиллы. Но Полина не успокаивалась и продолжала названивать, параллельно посылая смс-сообщения с множеством восклицательных знаков, смайликов и больших букв. В конце концов мне надоела ее настойчивость, абсолютно неуместная и неприятная, я отключил телефон и остался без музыки - вот так я наказал Полину.
        Стоило себе давно признаться, что у Полины тоже не все в порядке с головой. Все-таки столько времени отработать с человеком, который был болен, и ничего не заметить. Причина может быть только одна: она тоже того, как и ее любимый и ныне покойный директор.
        Моя новая и более дешевая квартира располагалась в спальном районе, вдалеке от шумных дорог. Конечно, не хватало бассейна в цоколе, роскошных окон во всю стену с прекрасным видом на город, но это временно. Я легко мог переждать какое-то время, пока не устроюсь на новую нормальную работу.
        Не скажу, что ее звонок не усилил тревогу. Я переживал, но у меня было отличное лекарство: я умел убеждать себя. И уже проделал эту работу. Так что я опасался, но не боялся. То есть боялся, но не сильно.
        Дома я разделся и отправился в душ. Настроение я наубеждал себе неплохое, даже немного подпевал мыслям, пока не услышал, как захлопнулась дверь холодильника.
        Меня обдало ледяной водой, и я с трудом подавил вопль. Конечно же, никакой ледяной воды на самом деле не было, душ как трещал теплыми струями, так и продолжал. Но в квартире кто-то есть. Я стоял, пригнувшись, как будто это чем-то могло помочь в ванной комнате, где душевая отделяется стеклянной перегородкой. Если в квартире кто-то есть, то в ванной никого, дверь закрыта (но не заперта! зачем запираться, когда живешь один?). Я выскользнул из душа и быстро повернул «барабашку» замка, а потом взял с пола спортивные штаны и нащупал телефон. Он включился с легкой вибрацией и запустился. Стали приходить сообщения от Полины, уведомления о пропущенных звонках - откуда она знала, что мне угрожает опасность?
        Руки тряслись, пальцы к тому же были влажные. Я пытался набрать на телефоне 112, но упорно продолжали приходить Полинины сообщения и уведомления; пришлось просто ждать, когда все это закончится, и делать вид, что я не слышу, что творится в квартире, где кто-то снова нервно хлопнул дверцей, отчего баночки с соком возмущенно звякнули. Я натянул штаны, вонючую и влажную от пота футболку и отправил Полине адрес и сообщение, что в квартиру кто-то вломился.
        «Я ГОВОРИЛА!!!!» - прилетело в ответ. А потом еще: «НАДЕЮСЬ, ТЫ ДОЖИВЕШЬ ДО ПРИЕЗДА ПОЛИЦИИ!!! Я УЖЕ ВЫЗВАЛА!!!»
        8
        Ян смотрел на фото полного парня. На вид ему было не больше тридцати, но из-за полноты казался старше: лет сорок - сорок пять. Кудрявые волосы, веселая улыбка, умные глаза. Надутые щеки растянуты в улыбке.
        Сверху на фотографии красными чернилами было написано: «Садовников В., Cito!», что с латыни означает «безотлагательно».
        Этот человек должен был умереть сегодня - чем скорее, тем лучше.
        - Самостоятельный рейд, - сказала Светлана.
        - Тебя не будет? Я один должен сделать?
        Светлана подняла бровь.
        - Боишься, что не справишься?
        - Нет, не боюсь. Я справлюсь. Я думал, ты должна приглядывать за мной.
        - Сколько можно? Достаточно. Больше в тебе не сомневаются. Действуй. Суть написанного красным объяснять нужно?
        - Нет, - ответил Ян.
        - Тогда до вечера. Увидимся.
        Стучащий по крыше авто дождь поглотил ее, не оставив даже размытого пятна. На обратной стороне фотоснимка был штрих-код, который он отсканировал, и в телефоне сразу открылся навигатор с вбитым в него адресом. Ехать сорок минут.
        Ян положил фотографию в бардачок и завел двигатель, с которым одновременно включилось радио. Обычно он не слушал радио, но в этот раз выключать не стал - какая-то бизнес-волна вещала ценное мнение аналитика, с головой погруженного в процессы создания средств для оперативно-розыскных мероприятий. Не то чтобы эта тема была Яну интересна, ему понравилась манера аналитика говорить: так, словно в его словах каждый звук - истина, не иначе.
        - Конечно, на весах у общественности очень тяжелые вещи. С одной стороны, чертова террористическая угроза, но с другой - их приватность. То есть то, что гарантировано Конституцией. Да-да, не смейтесь. Поправками этого не исправить. Приватность все еще гарантирована, что бы вы там ни думали. Наши глубокоуважаемые законодатели не в состоянии ответить на вопрос, как сопрягаются требования закона о тотальной прослушке с нормами, которые наши отцы приняли как основной закон страны.
        Ведущий его перебил:
        - Но ведь Конституция оговаривает, что эти права и свободы (мы ведь их имеем в виду, когда говорим о приватности?) могут быть ограничены в силу федерального закона. Что тут тогда непонятного? Есть гарантия, а есть федеральный закон, который ее ограничивает в интересах общественности…
        - Верно, - согласился аналитик, - но если бы все можно было поделить на черное и белое… У нас нет четкого понимания, как будет работать этот механизм. То ли это будет запись всех и вся с возможностью в дальнейшем прослушать кого угодно, то ли какая-то интеллектуальная система, которая будет преподносить нам то, что запомнила. Понимали ли это отцы-основатели Конституции, когда ее составляли?..
        - А в чем разница? - спросил ведущий.
        - В том, что записать и запомнить - вещи полярно разные. Вот, например, «Передовые технологии» обещали миру, что создали систему, которая сможет отматывать время назад и давать прослушать то, что никогда не было записано.
        - Да уж, звучит фантастически, - ответил ведущий и фыркнул в микрофон.
        - И неправдоподобно, - согласился аналитик, - и, как показала жизнь, это все пустые слова. В «Передовых технологиях» всегда любили поговорить и редко когда оправдывали болтологию. Неудивительно, что дирекция разработки решений для СОРМ у них снова лишилась руководителя - Володя Садовников ушел в отставку…
        Ян посмотрел на радиоприемник, как будто мог увидеть какое-то изображение. Он не ослышался? «Передовые технологии» - не та ли это компания, где работал Роман Мангиров? И Володя Садовников - не его ли фото лежит у Яна в бардачке? Ему пришлось остановиться прямо на дороге, лишь слегка отступив на обочину, чтобы проверить догадку. Он вылез в интернет с телефона и практически сразу же нашел с десяток статей, в которых говорилось о том, что Владимир Садовников, пришедший на место Романа Мангирова, покинул компанию «Передовые технологии». На фотографиях, иллюстрирующих статьи, был тот же самый пухляш, который запечатлен на снимке с надписью «Cito!».
        Если этот человек должен стать новой жертвой, то он, безусловно, имеет какое-то отношение к Роману Мангирову. Ян ввел имя предшественника Садовникова в поиск и увидел свежие статьи о его гибели. В материалах сообщалось, что Роман Мангиров, занимавший пост директора по разработке решений СОРМ в «Передовых технологиях», погиб в результате инцидента, произошедшего в офисе компании, и на его место был назначен Садовников. В статье говорилось, что компания скрыла от общественности факт массовой гибели сотрудников, но теперь ведется официальное расследование, о результатах которого пока говорить рано.
        Ян вернул телефон на панель и выехал на дорогу.
        Если убийство Мангирова как-то связано с показаниями в деле об обвинениях Павла Никифорова, то Садовников также к этому каким-то боком причастен. Он может знать, кому перешел дорогу Мангиров, потому что Садовникова явно заказал тот же самый человек. Возможно, Мангиров и Садовников были друзьями, вместе работали или еще каким-то образом были близки, иначе по какому признаку определяются жертвы заказчиком? Не потому ведь, что оба возглавляли один и тот же департамент в компании «Передовые технологии»? Ну, явно нет. Конкуренция конкуренцией, но на дворе не девяностые…
        «А тебе не все ли равно? - спросил Убийца, возвращая его в реальность. - Тем ли ты занят за несколько минут до убийства? Тебе предстоит в упор застрелить человека, а ты думаешь, в чем он провинился. Тебе нужно думать о том, как ты войдешь в неизвестное тебе здание, как найти в нем жертву, как сделать так, чтобы остаться с ним наедине. А потом - как уйти оттуда, чтобы остаться незамеченным. Тебе совершенно все равно, по какой причине кто-то принял решение, что жизнь этого человека должна прекратиться. Это не твое дело. Совершенно не твое».
        Ян был полностью согласен с Убийцей, но не мог отделаться от мысли, что история каким-то образом может угрожать Симеону. Ян не мог точно знать, почему, чем и как, но чувствовал, что в воронку может затянуть и мальчика.
        «Защити его!»
        9
        - Я тебя не убью, - сказал убийца.
        Я был готов наложить в штаны. Огромный двухметровый детина в спортивном костюме и пистолетом наперевес (к кончику пристегнут глушитель) смотрит волком и говорит, что не убьет.
        - Какого члена тогда надо? - спрашиваю я.
        - Мне нужны ответы, - говорит убийца.
        Я содрогаюсь от напряжения и сажусь на пол - стоять на полусогнутых уже нет сил. Несколько минут назад он громким мощным ударом выломал дверь, застав меня на полу на корточках, пялящегося в телефон. Я, замерев от ужаса, не смог даже в душевую запрыгнуть (как будто бы это помогло), так и остался смотреть в дуло пистолета.
        Убийца исчез из виду и вернулся со стулом, сел напротив и спросил:
        - Кто тебя заказал?
        - Понятия не имею, - ответил я вполне искренне.
        - Лжешь. Обычно всегда знают, кому мешают. Кому мешаешь ты?
        - Не знаю, - снова искренне ответил я.
        - Стало быть, ответов от тебя я не получу? - спросил убийца.
        - Задайте вопрос, на который я знаю ответ.
        В моменты острого страха я становлюсь дерзким не потому, что я по жизни такой, а потому, что пытаюсь смириться с неизбежностью и понимаю, что терять уже нечего, дайте хоть побуду напоследок дерзким. Я за собой такое замечал не раз, а потом забывал; если бы помнил, обязательно бы обдумал на досуге, чтобы разобраться, зачем я стараюсь ускорить приближение смерти. Но сейчас явно недосуг. Мои подмыхи вспотели и почти заструились ледяным потом, не столько от страха, сколько от духоты - в душевой было влажно и жарко.
        - Давай еще раз попробую. Кто мог тебя заказать?
        - Я не знаю! Мне позвонила бывшая помощница и сказала, что я в опасности. Я подумал, что она просто мнительная дама. Но ее можно понять: совсем недавно человек, должность которого досталась мне, погиб, а потом в компании погибли еще люди, и все очень странно. Смерти странные, имею в виду. В общем, понятно, от чего ей быть мнительной?
        - Понятно, - ответил убийца.
        - Она сказала, что я в опасности. Думает, что нас истребляют конкуренты. Но даже если это и так, я уже им не страшен, потому что уволился из компании…
        - Ты не уволился, тебя поперли.
        - Неважно! - ответил я.
        - Важно. И после того, как поперли, тебя все равно заказали.
        - Что?
        - А по-твоему, зачем я здесь? - спросил убийца.
        - Вы сказали, что не убьете меня, - напомнил я, чтобы он не забыл.
        - Сказал.
        - Забираете свои слова обратно?
        - Нет, - ответил убийца.
        - Почему тогда у вас в руках пистолет?!
        - Потому что я убийца.
        Разговор зашел в тупик. Я замолчал, не отрывая глаз от пистолета. Больше всего волновал именно глушитель - он позволил бы осуществить выстрел без шума, то есть в любую секунду.
        - Ты сказал, позвонила помощница.
        - Так и есть, - сказал я.
        - Звони ей.
        - Зачем?
        - Спросишь, какую опасность она предрекла. Откуда она знает? - спросил убийца.
        - Хорошо.
        Тут я вспомнил, что я попросил ее вызвать полицию, которая наверняка уже подъезжает. Мне нужно было тянуть время насколько это возможно. Я медленно взял телефон в руки и набрал номер Полины, поставив на громкую связь.
        - Слава богу, ты жив! - заорала она в трубку. - Я была уверена, что полиция не успеет, и тебя пристрелят к чертовой матери! Что у тебя там происходит?
        Наверное, только Полина может за одну фразу выложить все, что имеет. Ну и я тоже молоток - догадался включить громкую, зная Полину. Я онемел от страха, а на лице убийцы возникло подобие улыбки. Он взбодрил меня легким движением пистолета: мол, давай, говори.
        - Полина, скажи, почему ты решила, что мне угрожает опасность?
        - Потому что я знаю, кто убил Рому. Знаю, за что его убили. Я все знаю!
        - Откуда?
        И Полина сказала. Когда она закончила говорить, лицо убийцы стало совсем серым. Он взял из моих рук телефон, а потом размозжил его об стену.
        10
        На поле, где погиб его сын, останется только выжженная трава.
        Ребенок, ради которого они прошли так много, не оправдал надежд общества. Но плевать на них всех - их сын был центром вселенной. Двадцать долгих лет Люда лечилась, проходила болезненные исследования, перепробовала все новейшие методики: подсаживали, выращивали, пробовали ЭКО в разных странах, временных поясах и фазах луны. Чего только ни было. За это время они вырастили троих детей, взятых от отчаяния из детдома, и оба уже были согласны на суррогатное материнство, пока, наконец, что-то свыше не сжалилось, и в вытравленном лекарствами и истыканном иглами чреве Людмилы зародилась жизнь.
        Этот ребенок сразу после рождения стал главным в жизни человеком, который не мог сделать ничего без возгласа одобрения матери и отца, а им уже было за сорок. Мальчик рос, становился мужчиной, удовлетворял желания по первому требованию: техника, путешествия, автомобили - всего у него было в избытке и сразу же, как только ему это требовалось.
        - Мне пришлось оставить работу в ФСБ, - сказал отставной генерал Озеров, - и основать фирму. Я знал потребности госорганов и знал, за что дадут немыслимые деньги. Мне они были нужны - обычных заработков, даже с учетом взяток, недостаточно.
        В то время уже зарождались первые ИТ-компании, но со связями генерала дела шли быстрее, а денежные потоки - жирнее. Он очень быстро разобрался, что требовалось бывшему руководству, и стал продавать программы по высоким ценам - естественно, отваливая значительные куски за рекомендации и инвайты. Дело шло в гору, жизнь становилась прекраснее и прекраснее, сын радовал день ото дня тем, что стремился жить на полную катушку, был абсолютно свободен и ни в чем не ограничен.
        Они так долго его ждали, так много вложили… Его жизнь была наполнена смыслом, даже когда он совершал поступки, руководствуясь лишь эгоистичными позывами. У них не хватало духу признаться, что они сделали что-то не так. Им это и не нужно было.
        Бывшему генералу стало непросто заглаживать огрехи сыновьей жизни, когда тому стукнуло двадцать и он вообще перестал появляться дома, позванивая только, когда надо уладить проблемы. Их мальчик стал взрослым, и они не вмешивались, терпеливо ожидая, когда семья пополнится невесткой, а потом и внуком, которого они стали ждать еще сильнее. Ведь это продолжение их жизни, продолжение их сыночка, их Павлуши.
        Сначала были мелкие ДТП. Мелкие, потому что никто сильно не страдал, только калечились и разбивали машины в щепки. Но эти вопросы легко решались с помощью денег. Однако вскоре выяснилось: Павлуша считал, что не только родители должны давать ему все, что только ему вздумается, но и все остальные, включая женщин. Было несколько сильных обвинений, которые дошли до Озерова до возбуждения уголовного дела, и все удалось замять - опять-таки с помощью серьезных денег, куда больших, чем при травмах ДТП, но меньших, чем ремонт дорогого авто сыночка.
        В жизни Озеровых не стало меньше проблем, когда их сын подсел на наркотики. Сначала на натуральные и вроде не сильные, и они упорно закрывали на это глаза, а потом на синтетику, и ребенку пришлось помочь. Как водится, с помпой и размахом: они определили сына в американский рехаб, где приходили в себя дети звезд (а то и сами звезды), деятели государств и просто богатые люди. Клиника, в которой Павлуша пролежал три месяца, обходилась дорого, но оно того стоило: оттуда сын приехал совершенно другим человеком. Нет, он ничего не переосмыслил, не стал нормальным человеком, не искал себе занятий, как это делают другие отпрыски богатых родителей. Он по-прежнему транжирил отцовские деньги, только не кололся. Клиника слово сдержала: отбила у парня тягу начисто. И это для Озеровых стало достижением планетарного масштаба.
        - Большинство обеспеченных родителей сталкивается с зеленым змием, - сказал Озеров, - это распространенная беда и обычная среди людей моего круга, как невозможность найти работу у детей обычных людей. Как их тройки в школах. Как отчисления. Как залеты.
        - А разве у вашего сына не было троек? Отчислений? Залетов?
        - Да были, конечно. Но кому какое дело, если стоимость решения проблемы настолько мала, что лень снимать наличные, и мы просто переводили ему на карту требуемую сумму? Баллы в школе и университете, отчисления - все это неважно, когда диплом зависит только от того, сколько тебе лет, потому что обо всем уже договорились и где надо заплатили. То же самое с залетами - за аборт девочки получали столько, сколько за год бы не заработали. Удивляюсь, почему они не бегали за Павлушей, чтобы он их обрюхатил? Проще способа заработать не было.
        В какой-то момент обратившихся к семейному врачу за абортом стало так много, что с Павлушей пришлось провести мужской разговор. Ведь дело было не в деньгах, а в гепатите и ВИЧ. Не использовать презерватив - затратное занятие (аборты и отступные), но еще и опасно для здоровья. Эту мысль Павел понял, и поток резко сократился.
        - А потом случилась самая большая ошибка. Паша просто оказался не в том месте и не в то время.
        На одной из вечеринок, которые Паша посещал регулярно в поисках новой спутницы или каких-либо еще развлечений, он, как обычно, предъявил права на девушку, которая почему-то отказала. Паша сначала не понял, а потом ему стало интересно. Ведь все знают, кто он такой и что он может получить все, что угодно. Он дал ей время пообщаться с другими девчонками, которые видели, что он проявил к ней интерес, и должны были ей все объяснить, но она не вняла. Паша давно не был так заинтригован! Он своего в конце концов добился, но что-то пошло не так: случилась какая-то схватка, и девушка погибла. В ее смерти был обвинен совершенно другой человек. За этим делом Озеров тщательно следил, потому что Паша вовремя ни о чем не узнал и ничего отцу не рассказал. Если бы он рассказал сразу, то и дела бы не было, «протечку» замазали бы толстой пачкой денег, и проблема бы рассосалась, как раньше рассасывались беременности. Но Паша почему-то посчитал, что ситуация не стоит внимания.
        - Он был уверен, что это его не коснется, - сказал Озеров, - он был абсолютно убежден, потому что его вины в убийстве той девчонки не было. Он просто употребил ее, вот и все. Никакого убийства. Нет преступления. Ее убил кто-то другой.
        - То есть вы считаете, что изнасилование преступлением не является? - спросил Ян.
        - Ой, да перестаньте вы. Изнасилование стало преступлением, когда надо было женщинам дать хоть что-то, чтобы они считали себя полноправными членами общества, - ответил Озеров, - что в этом преступного? Какая опасность? Сунул-вынул, да и все. Чего страшного-то произошло? Руки-ноги целы остались? Пилотка функционирует? В чем проблема-то? Событие, которое не оставляет физических следов. Иной раз это единственный секс в жизни такой девки, так что пусть поблагодарят.
        Цинизм был отвратителен Яну, несмотря ни на что. В его жизни хватало моментов, которые оскорбили бы не один миллиард людей, и он привык к тому, что найдется что-то, что будет отвратительно другому. Но он не ожидал от себя, что подобное отношение к женщинам вызовет у него столько ненависти. Отставной генерал, невозмутимый в своей уверенности, был плохим человеком, которым двигало прекрасное чувство любви к сыну. Он считал, что поведение и поступки Павла априори правильные, только их почему-то не понимает общество, но и это легко исправить: деньги решают все. Ну, или почти все.
        Бывший генерал не считал, что то, во что вырос Павел, стало следствием распущенности, вседозволенности и невозможности привить ребенку норму. Может быть, оно и не так, Ян тоже не знал, но чувствовал - истина где-то тут. Однако взгляд генерала обходил эту истину стороной.
        - Когда в дело втянули Пашу, было поздно. И я об этом узнал только тогда, когда дело пошло на второй круг после отмены суда на первом из-за неправильного подсудимого. Как вы понимаете, прокурорша была уверена, что виновен Паша, и втянула его на втором круге, когда то, что я обычно делаю, уже не работает, и надо было перестраиваться. Мне удалось только замазать его личность, посадить под другим именем: так посоветовал один человек, который специализировался на извлечении людей из тюрьмы. Сначала посадить под чужим именем, а потом растворить человека в системе и бюрократии, вызволив на свободу уже под своим именем. Других вариантов он не видел: там были твердые показания, и я не успел принять меры. Я пробовал устранить свидетеля после суда, чтобы развалить дело в апелляции, но не получилось - исполнитель накосячил. Это какой-то злой рок. Я искал выходы на Верховный суд, чтобы дело отменили оттуда, но не успел. Пашу убили в тюрьме.
        Убийца внутри сморщился от боли: упомянутый косяк исполнителя - его косяк. Это ведь он, в переживаниях за Симеона, не смог довести дело до конца и не убил того свидетеля - Романа Мангирова. Позже Яну стало известно: из-за его ошибки потребовалось инсценировать теракт, чтобы пострадало много людей, в трупах которых спрятали настоящую жертву.
        На этом месте отставной генерал сильно зажмурил веки. Выкатились две огромные слезы и проскользнули по гладко выбритым щекам. Молчание длилось долго; горе, которое мог испытывать этот человек, Яну было понятно. Впервые за весь разговор он понимал генерала - не его слова, а его молчание.
        - Это было горе, - сказал Озеров. - Горе огромное, втягивающее в себя все и вся. Люда не справилась и ушла. Сердечный приступ, врачи не успели. А я выжил. Выжил, чтобы выжечь все, что повредило Паше.
        И он приступил к действиям. Все свидетели и все, кто говорил про Пашу плохо, оказались в списке генерала, переданном Тем Самым Людям, на которых работал Ян. Помимо Яна, там работало еще очень много таких же, как и он, поэтому работа велась параллельно. Истребляя одного за другим, они выжигали росток за ростком, не оставляя никого, кто был хоть как-то причастен к обвинившим Пашу людям. Генерал лично устанавливал круг родственников, которых необходимо было казнить, чтобы нанести как можно больше боли. Это могли быть целые семьи или отдельные члены семей. Особо далеких к кругу вовлеченных в события с Пашиным делом он лишал детей. Маленьких людей оставляли мертвыми в одном парке, выдавая их смерти за деяния полоумного психа.
        Для Яна это стало открытием. Он был уверен в том, что убитые дети - дело рук маньяка, которого он собственноручно сдал в полицию. Оказывается, Псих ни при чем, это была инсценировка.
        Особняком стояло программное обеспечение, созданное руками свидетеля, показаниями которого был упрятан за решетку Павел. Тот человек был одаренным программистом и разработал программу, которая не только стала конкуренткой самому Озерову, что само по себе уже плохо, но еще и детищем, которое прославляет своего создателя. Программа должна быть уничтожена точно так же, как и все на той земле, где погиб его ребенок.
        - А зачем? - спросил Ян. - Ведь его ничем не вернуть. Даже если вы выжжете всю землю, его все равно не вернуть. В чем смысл такой затратной деятельности?
        - Почему твари, которые убили моего сына, живы и ходят по этой земле, а мой сын сгорел в огне, и от него остался только прах? - спросил генерал.
        - Я могу понять, что вы убили причастных к обвинению Павла, - сказал Ян. - Но зачем вы заказали ребенка? Чем виновен мальчик в гибели вашего сына? И тот парикмахер? И почему, кстати, без вашего внимания осталась прокурорша? Судья? Следователи?
        - У меня умер сын, - ответил Озеров.
        - Это я уже слышал, - ответил Ян. - При чем тут вообще непричастные люди? И почему напрямую причастные остались без наказания?
        - Кто сказал, что они остались без наказания?
        - Вы их всех заказали?
        Озеров кивнул. Ян сел на корточки, чтобы посмотреть генералу в глаза. Ему вообще-то было все равно, почему он убил или собирается убить этих людей. Заказ на Симеона поступил к нему, и он его «выполнит», а об остальных пусть беспокоятся их близкие. После смерти заказчика никто не сможет снова дать указание по поводу Симеона, так что он в безопасности, несмотря на причины, по которым этот мрачный человек с очень черной душой (но не Яну судить) решил его убить.
        - Да. Все они умрут, - подтвердил генерал. - Не останется никого. На этом поле останется только выжженная трава. То есть ничего. Прах.
        Он засмеялся. Обычным смехом обычного человека, на руках которого нет крови. Ян знал таких людей, он встречал их повсюду. И Ян помнил свой смех, когда был точно таким же обычным человеком, не убивающим людей.
        - Что вас рассмешило?
        - Я вдруг подумал, - сказал генерал сквозь смех, - что все в этой жизни циклично. Вот удивительно, но факт! Я вам расскажу, вы тоже будете смеяться. За свою жизнь я столько раз совершал ошибки, и все они в той или иной мере были связаны с тем, что я пробовал что-то новое. Всегда заказы на детей исполняла женщина, обаятельная такая, смышленая. Я видел ее на переговорах, мне ее показывали через тонированное стекло. Она выполняла трудные поручения. Убить ребенка непросто: как минимум нужно отвлечь взрослых, а как максимум с этим могут быть связаны какие-то психологические барьеры у других исполнителей. Такие вещи всегда поручались ей. А этого мальчика, последнего из близких родственников одной из изнасилованных, - той самой убитой девчонки, из-за которой вся трагедия с Пашей и случилась, - поручили мужчине. Что-то новенькое. Меня заверили, что вы опытный исполнитель, и у вас не может быть сбоев. Меня заверили, что вы станете со временем таким же профессионалом, как и та девушка. И вот вы накосячили. Оказались в каких-то странных отношениях с мальчиком.
        - Но зачем? - повторил свой вопрос Ян.
        Мрачный генерал посмотрел на Яна с выражением, которое Ян разгадал как недоумение. И все же он ответил:
        - Мой сын умер. Страдать должны все. И все будут, потому что в этот раз я подстраховался.
        11
        Ему пришлось быстро уходить. Три места: дом, школа или больница. Симеон может быть в любом из них и нигде, если до него уже добралась напарница. Яну не нужно было дополнительных доказательств, чтобы точно знать, что та девушка, которой поручали особые задания, была Светланой. Ее работа безукоризненна, и она в самом деле цементная гора: несгибаемая, ничем ее не прошибешь. Она не боялась ничего, не брезговала, и стопов не было. Убить ребенка для нее - словно муху, никаких эмоций. Она ничего не сказала Яну, да и не стоило этого ждать. Конечно, она не могла сказать: «Пока ты убиваешь «Cito!», я займусь Симеоном».
        Генерал сказал, что он подстраховался. Это значит, что заказ на Симеона под контролем, причем не под обычным контролем, а под двойным заказом: если в определенный час жертва не будет убита, на работу выставляется другой исполнитель. Обычно двоих достаточно, чтобы цель точно была поражена.
        Симеон пять часов как должен быть мертв. Второй исполнитель уже в работе.
        Он звонил на мобильный мальчика, но тот не поднимал трубку. Ян позвонил Софии, и она ответила абсолютно спокойно, словно из другой жизни, в которой нет мрачного генерала, рассуждающего о том, какие плохие все, кто не любил Пашу. Словно никакой опасности нет. И спешки тоже.
        - София, привет! Симеон дома?
        - Нет, он полчаса назад уехал в больницу к Эмину. Я сделала, как мы договорились: вызвала водителя, поручила проводить Симеона до палаты и забрать.
        - Понял. Если он приедет, сразу же звони мне, хорошо?
        - Хорошо. Что-то случилось?
        Ян остановился у чертового светофора, точно так же, как в тот день, когда бросил дело, чтобы спасать Симеона. Сейчас ситуация была ровно такой же. И снова он стоял перед выбором: если он скажет Софии, что Симеон в опасности, потом придется объяснять. Но зато она будет готова защищать, будет понимать, что вокруг опасность. Этого не будет, если ей ничего не сказать, но зато и объяснять потом ничего не надо.
        Выбор же очевиден, думал Убийца.
        - Он в опасности, - сказал Ян. - За ним может прийти женщина, девушка, в общем, лицо женского рода. Под любым прикрытием, но она хочет его убить. Если Симеон приедет до того, как я его найду, позвони мне, а потом заблокируй все двери и сиди в ванной вместе с ним. Возьми сейчас нож и положи его в ванной. Хорошо?
        - Хорошо. Я все поняла. Я пришлю номер телефона водителя.
        От водителя Ян узнал, что Симеон все еще находится в клинике, куда вошел десять минут назад. Они договорились, что визит будет длиться полчаса - значит, мальчик спустится уже через двадцать минут.
        - Дождитесь меня, - сказал Ян. - Я его заберу.
        - Тогда зачем я нужен? - спросил водитель. - Тогда я поеду.
        - Нет, дождитесь меня.
        - Я потрачу время, чтобы вас дождаться, а потом поеду пустой? Зачем мне это?
        - Черт! Да я заплачу вам! Захотите, поедете следом!
        - Ладно-ладно, не горячитесь так. Я вас подожду.
        Ян бросил телефон на соседнее сиденье и утопил педаль газа в пол. Машина взревела и помчалась по проспекту Мира в сторону клиники.
        - Может быть, вы расскажете мне, в чем дело? - спросил с заднего сиденья Владимир Садовников. Ян подпрыгнул от неожиданности: он совершенно забыл о пухляше, которого оставил в машине, велев прикрыться пледом и дышать через раз.
        - Ты все еще здесь? - спросил он, взяв себя в руки.
        - Вы велели мне сидеть тихо, - ответил Садовников.
        - На твоем месте я убежал бы.
        - Остановите тогда, я выйду.
        Он не мог точно ответить себе на вопрос, почему он его не убил. Может быть, потому что Садовников вел себя послушно и содействовал? Но чего только люди перед угрозой смерти ни делают…
        «Нет, дело совсем не в этом, - ответил Убийца, - а в том, что его помощница сказала, что слышала разговор босса с каким-то человеком. Босс сказал, что на поле, на котором погиб его сын, останется только выжженная трава. И осталось совсем немного, чтобы это поле было чистым. Полина догадалась, что ее бывший директор был как-то причастен к исчезновению сына генерала Озерова, она покопалась в интернете и нашла информацию о том судебном деле, где Мангиров был свидетелем. Дальше - дело техники: понять, что все причастные к тому делу умрут. Полина решила, что это касается только Садовникова, которому в наследство досталась программа. Но ты понял, что у мертвой Азизы остался ребенок, который также является травинкой на том поле. На том самом, которое должно быть выжжено. Ты понял, что Симеона тоже заказали. И ты понял, кто его убьет. Поэтому ты не пристрелил Садовникова - тебе опять было некогда. Если это не так - пистолет в бардачке, живой труп на заднем сиденье. Один выстрел - и никаких доказательств не надо».
        - Не могу, выйдешь у больницы.
        «То-то и оно», - усмехнулся Убийца.
        Он взял в руки телефон и набрал Светлану, но она, естественно, не ответила. Он послал ей голосовое сообщение с требованием срочно перезвонить и сосредоточился на дороге.
        «Ты сходишь с ума, Ян, - сказал Убийца в его голове брезгливым голосом. - Ты был профессионалом, человеком, способным решить проблему. Ты рос в мастерстве, становился все более востребованным, Те Самые Люди тебе поверили и поручили особую работу, которую ты завалил. И сейчас, вместо того, чтобы признать ошибки и попросить помощи, чтобы они помогли разделаться с проблемой, ты пытаешься помешать специалистам за тобой подчистить. Так должно быть. Есть люди, которые не мешают другим, а есть те, кто должен умереть. По причинам, которые от тебя не зависят, а потому они тебе неподвластны. Все просто, и не надо усложнять. Сделай, наконец, упражнение правильно: поверни в обратную сторону и выйди на улицу. Подыши воздухом. Дай событию произойти. Не мешай. А потом спокойно убери человека, который сидит на заднем сиденье рабочей машины. Реши проблемы, которых ты набрал больше, чем проститутка венерических штаммов. Останови машину. Останови».
        - Заткнись! - заорал Ян. - Заткнись! Заткнись! Заткнись!
        Садовников в ужасе накрылся с головой. Ян посмотрел в зеркало заднего вида - там тряслись обтянутые пледом холмы.
        Машина продолжала мчаться, автолюбители в ужасе виляли, позволяя старой «Мазде» пролетать там, где ей хотелось. Своя жизнь дороже воспитания хама. Ян гнал, вцепившись в руль и не позволяя себе думать о картинах, которые Убийца выкладывал перед глазами. Маленькое тело с простреленной головой на полу в реанимации; врачи склонились, чтобы помочь; кто-то делает массаж сердца и давит методично и сильно, ребра хрустят. Если он, конечно, жив. Но он не может быть живым с такой дыркой в голове. Да с любой в голове жить не сможет. Если Светлана добралась, то первым делом позаботится об этом.
        Воздуха мало, Ян задыхался. В глазах помутнело. Он открыл окна. Ледяными ладонями по лицу захлестал ветер. Хотя бы можно дышать. Сквозняк трепал плед, обнажая укутанную задницу насмерть перепуганного Владимира.
        «У меня есть сын, - услышал он в голове совсем другой голос. Не Убийцы. Голос, который он давно не слышал и забыл. - Я не помню, сколько ему лет, но он старше Симеона. У него другая жизнь, о нем заботится мать. Она ушла из профессии, стала домохозяйкой. Живет как обычный человек; наверное, даже кого-то встретила. У них собака, кот и еще какие-то птички или даже черепаха - Мите нравились черепахи с детства. Что ему нравится в его… шестнадцать? Или уже восемнадцать лет? Я не помню, сколько моему сыну лет, какого он года рождения. Я не знаю, кем он стал, каким ребенком был, каким вырос подростком. Я все это время занимался тем, что убивал людей, решал чужие проблемы. И только в последнее время начал делать то, что могло быть нормальным, - заботиться о Симеоне. Вот это последнее время хоть как-то можно притянуть к оправданию, и то - в системе нормальной жизни человека другая семья никогда не является уважительной причиной забыть о своем ребенке, который в этой семье не живет. По самым высоким стандартам, которые призваны регулировать ту деятельность, которую осуществляют любые родители (или должны
осуществлять), я ничтожество, полное, абсолютное. Я никто ни для своего сына, ни для Симеона. Ну и кому я нужен? Кому принесу пользу? Я ведь должен быть полезным, чтобы меня любили. Я должен быть нужным, должен быть для кого-то кем-то, кого назовут своим человеком. Иначе зачем я? Как в этой нормальной жизни живут люди, которые никому не нужны, которые ни для кого не полезны?»
        Он не знал ответов, но это не меняло ничего - он продолжал ехать в клинику. Там, на восьмом этаже, в палате интенсивной терапии лежит отец Симеона. Он при смерти и, вероятнее всего, не сможет очнуться - разрушение пошло не только на внутренние органы ниже шеи, но и задело мозг. Он перенес подряд несколько инсультов, и результаты томографии плохие. Врачи говорят, что он не выживет. И это сильный удар для Симеона, который снова привязался к Эмину, смог простить (у детей самое большое сердце) и теперь каждый день навещает бессознательного дядю. Симеон не знает, что Эмин его отец. Что изменилось бы для него от этого знания, Ян не догадывался, но предполагал, что это лишь усилит тревогу и добавит переживаний, поэтому он не говорил мальчику ничего. Когда они приехали к Эмину впервые после перевода в палату интенсивной терапии, Ян и Симеон застали жуткое зрелище. Трубки торчали из каждого отверстия, Эмин был бледен как мел, худой - кости торчали под тонкой бумагой кожи, утыканной катетерами и манжетами. Из груди - проводки, из паха - две толстые трубки, по которым в одну сторону текла синяя кровь, а в
другую красная: диализ. Эмин не мог сам дышать, и за него это делал аппарат искусственной вентиляции легких, который вздыхал в полукруге громоздких пищащих машин. Штук пять мониторов фиксировали показания жизненной активности, но что они запишут, если отключить аппараты? Врачи сказали тогда, еще в первый раз, что такого сильного истощения сердца за столь непродолжительный срок приема наркотиков они не видели, но наверняка врут - бывает и быстрее. Врачи ждали смерть мозга, Симеон - пробуждения. Ян был готов принять и то, и другое. Долгого ожидания не хотел никто.
        Влетевший в палату Эмина Ян увидел пятерых молчаливых врачей, стоящих в тишине. Мониторы отключены, пышущая машина замерла. Эмин, растерзанный на кровати с электродами на груди и всеми этими трубками, которые не собирали больше ничего, лежал с широко раскрытыми глазами. Он был мертв, врачи напуганы.
        - Что произошло? - спросил Ян.
        - Убийство, - ответил один из врачей, Ян его не знал. Но судя по тому, что все молча смотрели на него, сегодня он главный. - Кто-то отключил ИВЛ, мы не успели ничего сделать. Нам очень жаль.
        - Где мальчик? - спросил Ян. - Здесь должен был быть мальчик.
        - Никого не было, - ответил врач. - Вы говорите о ребенке?
        - Да. Он был здесь. Поднялся полчаса назад в эту палату и так и не спустился.
        - Роза, посмотришь в книге учета посетителей? - обратился врач к одной из женщин в синем реанимационном костюме. Та молча кивнула и прошла мимо Яна к посту.
        - Вы можете объявить по громкой связи? - спросил Ян.
        - Можем, конечно, но только на нашем этаже.
        - Куда он мог убежать?
        - Только по коридору, по которому пришли вы, - сказал врач. - К остальным помещениям доступ имеет лишь медперсонал по специальным пропускам.
        Пиликнул телефон, он выхватил его и прочел: «На чердаке». Сообщение от Светланы. Он повернулся и побежал к лифту, кое-как его дождался, проклиная создателей таких неторопливых подъемников. Разве в больнице они не должны ездить со сверхзвуковой скоростью и вообще без дверей, чтобы быстрее перемещать нуждающихся в помощи пациентов?!
        На пятнадцатом этаже - до запасного выхода, там заперто. Рядом кодовый замок с панелью доступа. Он обернулся и увидел медицинскую сестру.
        - Девушка! Вызовите срочно охрану и полицию на чердак! - сказал он ей, а потом бесцеремонно оттянул пропуск на веревочке и щелкнул по замку. Дверь открылась, проскользнул туда и велел медсестре: - Быстрее, охрану!
        По лестнице пробежал два пролета и оказался перед дверью, которая, разумеется, тоже закрыта на замок. Ян тремя ударами ноги заставил ее открыться.
        В помещении тихо. С одной стороны были свалены одна на другую старые каталки для больных, инвалидные кресла и другой инвентарь. С другой - матрасы и подушки, новые и старые, в пятнах и разводах или запакованные в пыльный полиэтилен. Темно, окон нет, лампочки перебиты. Небольшой свет из коридора пробивался через обломки двери, но его хватало только на три шага вперед, не дальше.
        - Симеон! - крикнул Ян.
        Ему никто не ответил.
        12
        Я осторожно вылез из-под пледа. Убийца не запер двери. Я мог выйти в любую секунду. Когда он сказал мне, что на моем месте сбежал бы, я чуть не прикусил себе от злости язык. Знал бы он, сколько раз я пытался набраться смелости и выйти из машины. Даже просто скинуть плед было не под силу - я думал, что он выжидает, и как только я ослушаюсь приказа лежать смирно, то получу пулю из пистолета с глушителем. Я думал, что он со мной играет. Но сейчас я видел в щелку, что убийца выбежал из машины и скрылся в коридоре больницы, а вокруг обычная улица с обычными людьми. Он бросил автомобиль на пригорке, предназначенном для «скорой», чтобы доставлять пациентов прямо ко входу в приемный покой.
        Я сбросил плед и вылез наружу. Тело ломило от долгого лежания. Сколько я провел на заднем сиденье, боясь пошевелиться? Час? Два? Огляделся: ничего не подозревающие прохожие проходили мимо, воздух свежий и приятный. Осторожно обошел машину и стал спускаться с горки.
        - Эй! Эй, ты!
        Я обернулся. Из дверей приемного покоя показался толстый охранник с сигаретой в зубах. Он смотрел на меня грозно и держал руки в карманах.
        - Да-да, ты! Ты дебил?
        - Нет, - ответил я.
        - Так убери машину! Здесь паркуется «скорая». Ты «скорая»?
        - Нет.
        - Так убери машину! - велел охранник.
        - Это не моя машина.
        - Я видел, что ты из нее вылез. Заведи двигатель и спусти чертову машину с пригорка.
        - Это не моя машина, и у меня нет ключей, - сказал я.
        Охранник наклонился и посмотрел под руль.
        - Ключи торчат в зажигании. Так что садись и отъезжай.
        - Черт.
        Я вернулся и сел за руль. Охранник затянулся сигаретой, выдохнул облако дыма и наградил гневным остывающим кивком. Я завел двигатель.
        - Внимание! Код «серый». Код «серый», внимание! Всем сотрудникам службы безопасности на пятнадцатый этаж, - затрещала рация охранника.
        Охранник выплюнул сигарету и исчез в приемном отделении. Я съехал с пригорка, остановился так, чтобы не мешать машинам «скорой».
        Все, что мне сейчас требовалось, - дойти до ближайшего супермаркета и попросить позвонить в полицию. Я мог бы обратиться к охраннику, но нужно быть подальше от этого места. В клинике сейчас убийца, и он может в любую минуту оттуда выйти.
        Все, что мне было нужно, - уйти как можно дальше.
        Но я вбежал на пригорок и зашел в приемный покой.
        13
        Удушающий захват - излюбленный прием Светланы. Она накинулась на Яна сзади: видимо, пряталась под одним из матрасов.
        Свалила его с ног и крепко сдавила руками шею.
        - Кого-то потерял, Ян?
        Ян хотел ответить, но не мог. Он пытался ударить локтями, но не дотягивался, свалить ее с себя тоже не получалось - она прочно уперлась ногами в пол.
        - А всего лишь нужно быть профи, - сказала она ему. - И не быть нюней.
        В глазах начало темнеть, ему так и не удавалось вздохнуть. Ян напрягся и смог уцепиться за ее ногу, сдавил что было силы, словно пытался оторвать кусок. Светлана закричала и ослабила хватку, этого было достаточно, чтобы ее скинуть и несколько раз глубоко вдохнуть. Ян перекатился по полу и поднялся. Светлана уже была на ногах, занесла руку для удара. Ян отпрыгнул и сказал:
        - Я не хочу с тобой драться! Остановись! Просто дай нам уйти!
        - Нам - это кому?
        - Мне и Симеону. Мы уйдем, и ты никогда о нас не услышишь, - сказал Ян, все еще часто дыша.
        - Заказ должен быть выполнен. Нет ничего важнее кейса.
        Снизу послышался топот ног. Кто-то поднимался, их было много. Светлана достала пистолет и дважды выстрелила в воздух. Топот прекратился. Послышались крики и снова топот - убегающих ног.
        Светлана повернулась к Яну и сказала:
        - Мне очень жаль, что у тебя не получилось. Очень жаль. Ты мне нравился.
        Ян быстро сел за каталку, перевалил ее набок, чтобы сделать что-то вроде щита, и тоже несколько раз выстрелил в воздух, показывая, что вооружен. Он выглянул из-за каталки и увидел, что Светлана спряталась. Он всадил несколько пуль в мягкую обивку, напарница ответила тем же.
        - И что? Будем стрелять, пока патроны не кончатся? - крикнул он.
        - Ради чего? - спросила она. - Мальчик мертв. Я его убила.
        «Спокойно, - приказал себе Ян, - спокойно. Дыши. Просто дыши и не слушай ее». Убийца внутри него смотрел на все широко открытыми глазами, не понимая, как они могли докатиться до этого. Перестрелка с напарницей, и ради чего? Ради жизни человека. Не ради того, чтобы перехватить инициативу, а ради того, чтобы спасти мальчонку.
        - Я выстрелила ему в сердце, он не мучился. Это было быстро. Даже крови не было. Мгновенная, милосердная смерть для парнишки.
        Яну казалось, что голова превратилась в огромную колбу, доверху налитую ледяной водой. У него внутри больше ничего не осталось, только чистая, беспримесная ярость. Он встал из-за укрытия и, стреляя, дошел до кушетки, за которой пряталась Светлана. Пнул импровизированный щит ногой - ее там нет. Обернулся, и снова никого. Она не могла уйти по лестнице - он бы увидел тень. Только в темноту чердака.
        Достал телефон и включил фонарик. Луч совсем слабый, на пару метров. Было достаточно только для того, чтобы идти, но не для того, чтобы выследить и напасть. Сейчас он был идеальной мишенью - человек со светом в темноте. Он бросил телефон на пол и отскочил на несколько метров влево. Раздались выстрелы из темноты - как раз туда, где он только что стоял.
        - Я тебя убью, - сказал он спокойно.
        - Я тебя тоже, - ответила она.
        Ян замер и перестал дышать, встал спиной к фонарику, чтобы глаза привыкли к темноте, а пока пытался услышать, где она притаилась. Он успокоился, поняв: она солгала, что убила Симеона. Если бы убила, то не тратила бы время на него, а просто ушла.
        Что она здесь делает?
        Ответ прост: где-то здесь Симеон. Она видела, как он забежал на чердак, и не смогла его найти. Зачем позвала Яна сюда? Ответ также прост: рассчитывает на то, что Симеон выбежит из укрытия прямо ей в руки.
        «А еще чтобы показать твою слабость, - сказал Убийца. - Чтобы убить Симеона у тебя на глазах. Ведь настоящему профи никто не может помешать. И ничто - никакая любовь, никакая жалость. Ничего».
        Он всматривался вдаль. Судя по всему, каталками завалено все, от входа до самой стены. Просто огромный коридор, по обе стороны которого старые, ненужные каталки, матрасы и какое-то тряпье. Симеон мог спрятаться где угодно. Хоть бы ему хватило сообразительности не дать о себе знать.
        Раздался шорох - Светлана перебирала тряпье.
        - Кого-то ищешь? - спросил Ян.
        В его сторону прилетела пуля. Но она увязла в обивке каталки.
        - И пули экономишь.
        Если у нее не было запасного магазина (а он точно был), то осталось около пяти пуль, может, меньше - он ведь не знал, когда она начала стрелять. Возможно, до встречи с ним она действительно выпустила несколько пуль. Может быть, даже в Симеона, хотя он в это не верил. Он не хотел верить и не мог. Нет, точно нет, Симеон жив, иначе она бы ничего не искала.
        Он снял куртку, стараясь производить как можно меньше шума, и бросил ее вправо. Светлана тут же отреагировала двумя выстрелами. Ян увидел, откуда она палит, по вспышке и выстрелил трижды. Не попал. Тогда он взял каталку, как таран, и стал медленно двигать ее по направлению к другой стене.
        - Мое предложение в силе, - крикнул он, - отпусти нас. Мы уйдем! Просто уйдем и все.
        - Как ты мне надоел, гундос.
        Он выглянул из-за каталки и увидел, как Светлана вышла из укрытия и направлялась вперед, на ходу пиная матрасы и заглядывая под тележки. До конца чердака оставалось не больше десяти шагов. Он бросился за ней, боясь, что она найдет Симеона быстрее, чем он прицелится и выстрелит; был виден лишь силуэт, она виляла и нагибалась, прицелиться не получится.
        Она остановилась, обернулась, и они взяли на мушку друг друга.
        - Подумай дважды, - сказала она. - Все может остаться здесь, на этом чердаке. Выйдем по крышам. Зайдем в бар, выпьем по пиву. Ты погорюешь и забудешь. Улетишь в Майами, перетрахаешь там все, что движется, отойдешь. Вернешься в жизнь. Может быть, будешь работать на отпускниках. Не тупи.
        - Дай нам уйти. Прошу.
        - Не будь идиотом! Даже если я отпущу тебя, они тебя найдут. Они никогда тебя не оставят в покое. Не. Будь. Идиотом.
        Боковым зрением Ян увидел, как слева от Светланы из-под каталки тянется костыль. Он приложил максимум усилий, чтобы не посмотреть туда, потому что она бы точно увидела, даже несмотря на темноту: белки глаз движутся во тьме, как два фонарика.
        - Это не твоя проблема, Света, - сказал он. - Я сам решу ее. Решу, когда настанет время.
        - Прости, но нет.
        Костыль коснулся ее ноги, она дернулась, и Яну хватило этих мгновений, чтобы выстрелить ей прямо в грудь, трижды. Ее откинуло назад, она с грохотом упала на пол. Ян кинулся к каталке, откуда торчал костыль, и вытащил Симеона. Мальчик прижался к нему, как в тот вечер в парке. Прижимая ребенка, Ян встал и пошел к двери.
        - ДЯДЯН! Сзади! - Закричал мальчик.
        Он обернулся прежде, чем подумал, что так он подставит беззащитную спину Симеона под возможный огонь.
        Он увидел лежащую Светлану, которая только подняла голову и руку с зажатым в ней пистолетом; она смотрела на него с хичкоковской улыбкой.
        - Есть вещи важнее смерти, - сказала она.
        14
        - Выстрелы, господи боже, как много выстрелов! - шепотом произнесла врач и закрыла рот ладонью. Реанимационная и хирургическая бригады были в полной готовности. На чердаке шла перестрелка, которая периодически затихала, но потом возобновлялась. Хирургическое отделение находилось пятью этажами ниже, за запертыми дверями, в полной безопасности. Я сидел вместе с охранниками и врачами, не веря, что нахожусь здесь. Мы ждали прибытие спецназа и полиции. Врачам велели быть на случай, если привезут раненых стрелков или потребуется помощь в эвакуации. Я вызвался добровольцем. Помощником. Господи, помилуй!
        Охранник, у которого включена рация, передающая с места событий, был за старшего. Его, как и основную бригаду его коллег, определили именно на наш этаж, десятый, где находился самый ценный ресурс: хирургия и реанимация. Здание полностью оцеплено, лифты отключены, лестницы заблокированы. Люди, которые стреляли друг в друга на чердаке, не смогут никуда проникнуть и выйти не смогут. До приезда спецназа и полиции здание заблокировано, любые атаки будут купированы.
        - Помогите! - раздался крик в рации. Кричал ребенок.
        Народ оживился: женщины заохали, а мужчины (в том числе и я) приободрились и столпились вокруг охранника с рацией. За треском помех было слышно, что кто-то из охраны вступил в диалог, но слов было не разобрать, а потом рация вовсе отключилась.
        Мы ждали. И тут ожил лифт. Он был стеклянный. Мы с удивлением смотрели, как наверх взлетела пустая кабина. Через некоторое время кабина поехала вниз. На стеклянной платформе ехали двое: мальчик и мужчина - тот самый, в заложниках у которого я был на заднем сиденье машины.
        Когда платформа поравнялась с нашим этажом, я увидел, что мальчик стоит возле убийцы, а в его висок упирается дуло пистолета. У ребенка были огромные глаза, наполненные бездонным страхом. Женщины-врачи закричали, мужчины стали бить в стекло сжатыми кулаками. На лице убийцы не дрогнул ни один мускул.
        Но я знал, что он не причинит ребенку вреда. Я знал, что это всего лишь инсценировка.
        В открытые окна ворвался вой сирен. Я кинулся к охраннику с рацией.
        - Скажите полиции, что он ничего не сделает мальчику! - я торопился сказать, пока лифт не приземлился на первом этаже. - Это его ребенок, его сын! Скажите им, что он ничего ему не сделает!
        - Что? Что? Что?
        Охранник вылупил глаза и мотал головой. Я выхватил у него рацию, но он тут же скрутил меня и забрал ее обратно.
        - Я не знаю, что ты задумал, парень, но ты точно ничего такого говорить не станешь!
        - Я серьезно вам говорю! Пусть они не боятся, что он убьет мальчишку! Это его сын!
        - Что ты несешь, черт тебя подери?
        - Я ГОВОРЮ: ЭТО ЕГО СЫН, А НЕ ЗАЛОЖНИК! - заорал я. - НЕ ДАЙТЕ ЕМУ УЙТИ!
        Но, видимо, было слишком поздно. Я кинулся к окну и увидел, как убийца и мальчик вышли из здания в кольце полиции и спецназа. Силовики расступились и дали им пройти. Они спустились с пригорка к машине и сели внутрь. Все отделение столпилось у меня за спиной, глядя на происходящее внизу.
        Они сели в машину, но никуда не ехали, хотя дорога была открыта - полиция выпускала их.
        Эпилог
        - Извини, парень, я тебя подвел, - сказал Ян.
        - Дядя Ян, ты меня не подвел! Поехали! Они нас пропускают! Мы проедем, а потом в дорогу и оторвемся! Мы приедем домой и исчезнем точно так же, как исчезла мама! Они нас никогда не найдут! Поверь мне! Пожалуйста, поехали!
        Симеон был возбужден и говорил слишком быстро, уставший мозг Яна не поспевал за ним. А еще ему было очень больно.
        - Пока - да, - медленно ответил он. - Но они все равно возьмут нас. Возьмут меня. И тогда они узнают, что ты был со мной заодно. Сейчас, пока мы не двигаемся, никому не причинен вред. Мы никого не обманывали. Ты просто был испуган, ты не понимал, что я делаю. Тебя не обвинят. Если мы уедем, это будет означать, что ты со мной заодно. Поэтому ни ты, ни София меня не знаете, хорошо? Оставьте мою квартиру, поезжайте к Софии. Она о тебе позаботится.
        - Нет! Мы уедем и скроемся!
        - Ты не понимаешь, что это такое, - сказал Ян. По спине текла горячая кровь - последний выстрел Светланы он поймал, еще раз обернувшись. У нее было слишком много гордости: если бы она выстрелила, не говоря своей прощальной фразы, то попала бы в Симеона. Но она не могла отказать себе в таком удовольствии, и Ян успел обернуться еще раз, чтобы пуля досталась ему. - У тебя должна быть совсем другая жизнь. Нормальная.
        Ему приходилось держать Симеона на мушке, потому что полицейские и спецназ смотрели в окна. Но в пистолете не было патронов, ни единого - он все всадил в голову Светланы. Всадил от боли и страха за жизнь Симеона. С каждой пулей он выпускал ненависть к ней, к жизни и ко всему, что связывало его и смерть за деньги.
        Самую последнюю пулю он всадил в голову напарницы за сына, о жизни которого ничего не знал. В ту секунду ему хотелось, чтобы за это кто-то ответил. Он не стал класть руку на сердце и признаваться себе, кто во всем виноват и кого нужно призвать к ответу, - он просто выстрелил в последний раз в голову, которая представляла собой месиво с осколками черепа.
        И вот теперь, отомщенный, но не чистый, он смотрел в глаза, наполненные слезами и обидой, горем и страхом. Этому мальчику не нужно больше уроков, ему не нужно ничего, что может дать ему Ян, - это необходимо было понимать сразу, и нечего сейчас сожалеть.
        - Прости, парень, - сказал Ян.
        - Нет! Нет! Я не хочу! Я не прощу! Я не хочу нормальную жизнь! Я согласен скрываться! Я согласен бежать!
        - Симеон, запомни эти цифры: двадцать-шесть-ноль-пять и сорок-один-пятьдесят-один. Это пин-коды от двух моих карточек, которые лежат в книге «Маленький принц» в книжном шкафу в моей квартире. На этих карточках деньги. На одной - тебе, на другой - для моего сына, там одинаковые суммы. В этой книжке есть адрес электронной почты, он написан на корочке. Свяжись с мамой моего сына и передай эти деньги, хорошо?
        - Я не слушаю тебя! Передашь все сам!
        - Нет, Симеон, это все. Ты запомнил цифры?
        Симеон молчал, глядя прямо в дуло пистолета, который лежал на коленях Яна. Джинсы были влажными от крови, и корпус пистолета аккуратно обрисован тонким бордовым бортиком.
        - Симеон, ты запомнил их?
        - Я не согласен с твоим решением! Ты не прав! Ты не прав! А как же София? А как же я? Мы ведь семья!
        - Прости, парень. Я бы хотел, чтобы все было по-другому.
        Симеон заплакал. Время было на исходе - матерчатая спинка кресла в старой «Мазде» промокла насквозь, с каждым вздохом становилось тяжелее. Он не хотел, чтобы Симеон видел, как много крови из него вытекло.
        - А теперь выходи из машины, - сказал Ян.
        - Нет!
        - Я сказал: выходи из машины.
        Симеон взялся за ручку двери и открыл ее.
        - Повтори цифры, - попросил Ян.
        - Двадцать-шесть-ноль-пять и сорок-один-пятьдесят-один, - сказал Симеон голосом, в котором было что угодно, только не смирение.
        - Все, иди. Я люблю тебя, парень.
        Симеон вышел из машины. Его тут же взял за руку полицейский и отвел в сторону, зачем-то накинул на него плед. Ян все еще видел его. Мальчик смотрел прямо на него и говорил одними губами: «Я ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ДЯДЯН!» Было очень больно, и не только от раны в спине.
        Ян улыбнулся, сказал губами: «НЕ СМОТРИ» и, дождавшись, когда мальчик отвернется, открыл окно.
        - Выйдите из машины с поднятыми руками! - тут же скомандовали ему ворвавшиеся в салон голоса, но никто не посмел открыть дверь и вытащить его, бросить на асфальт, заломить руки. На его груди заплясали красные точки.
        Он в последний раз посмотрел на Симеона, на его маленькую спину и дрожащие плечи, на мгновение увидел рядом с ним своего сына, Митю. Это были разные парнишки, совершенно не похожие.
        Потом выставил руку с зажатым в ней пистолетом в сторону полицейского, глубоко вдохнул и нажал на спуск.
        От автора
        Не сказал сначала, но скажу в конце: тут все - вымысел. Ни одной компании в реальности не существует, «Большой брат» - моя выдумка (я даже название дал такое, чтобы это было очевидно). Персонажи думают сами по себе, я к этому отношения никакого не имею. Все, что может пересекаться с реальной жизнью, абсолютнейшее совпадение. Если это не первая моя книга у вас - вы хорошо знаете, что они случаются часто. Ну, наверное, потому что я живу в этом мире, а все циклично.
        То, что описано в романе про СОРМ, есть в открытом доступе (особенно после шквала публикаций по пакету Яровой), и может трактоваться как угодно, в том числе так, как вы это поняли. В этой книге нет моей точки зрения по этому вопросу, только мысли персонажей, мы с ними чаще думаем по-разному, чем одинаково. Подозрения персонажей по поводу желаний ФСБ - только их подозрения, у меня не было инсайдов, чтобы я вложил их в головы героям. Но, как мне кажется, вполне очевидные выводы и прогнозы не могут считаться инсайдом, ведь так? Тем более что они сделаны вымышленными людьми.
        Для меня этот роман необычный во всех отношениях. Начиная от его сюжета и заканчивая тем, как он оказался в ваших руках. Раньше всем занималось издательство, а я понятия не имел, как же сложно выпустить книгу в свет. Поверьте, это так. Поэтому я хочу поблагодарить всех причастных за их вклад. Без преувеличения - ничего бы не получилось без вас, ребята.
        СПАСИБО:
        СЛАВА МЕЧНИКОВ не побоялся рассказать про мир СОРМ. Я помню о нашей договоренности и никому не расскажу, что из написанного в книге «фантастического» на самом деле уже реализовано и работает на всю катушку. За смелость спасибо и откровенность. У меня до сих пор от удивления открыт рот, и развидеть это невозможно, буду как-то жить, но благодаря тебе - открытым ртом (зачеркнуто) открытыми глазами.
        АНДРЕЙ Ж. и РОМАН С. обещали, что мой телефон не будет прослушиваться так тщательно, как это делали на этапе проверки гипотез для книги. Но веры мало, а благодарности много.
        КОНСТАНТИН О. показал мне материалы трех сложных судебных процессов, связанных с насильственными действиями сексуального характера. Мне потребовалось прочитать их все. И спасибо Косте за то, что он не только терпеливо подбирал дела, но и потом до ночи сидел со мной над пыльными томами и спокойным голосом объяснял, что с этим миром не так.
        ЮЛИЯ ОЖЕГОВА, мой надежный союзник и партнер. Мы отредактировали эту книгу раз пять, и с каждым разом ты делала ее все лучше и лучше. У меня никогда не было такой тесной работы с редактором, который знает текст лучше меня (а это истинная правда, все знают, что у меня память, как у золотой рыбки). Сколько тобой выловлено? На еще один роман хватит, да? Твое чувство стиля, тонкое восприятие, внимательный и глубокий подход сделали этот текст блестящим. И все оставшиеся пятна на этом солнце - мои: ты ведь знаешь, что даже в файл «Выженная трава Самый финальный финал. doc» я все равно залез и что-то поправил.
        МАРЬЯНА ГВОЗДОВСКАЯ всегда моя опора и плечо. Я знаю, бро, что могу положиться на тебя и спросить, о чем угодно. Ты знаешь все и даже больше. Ценю и люблю.
        АЛЬБИНЕ НУРИ спасибо за то, что мы дружим. Спасибо тебе, мастер мистики, что прочла этот роман в рукописи и поддержала меня. Твой взгляд очень важен - потому что я знаю, как ты относишься к своим текстам. Это знак качества, и спасибо тебе.
        ЮЛИЯ НАБОКОВА Юлия Набокова читает мои книги, начиная с «Бог тебе судья», и всегда откровенно и правдиво пишет о них в своем прекрасном блоге в инстаграме @nabokova.yulia. И за советы спасибо, и за поддержку. Вы когда-то сказали мне, что «своих надо поддерживать», и так мне легко от этих слов стало, что я до сих пор окрылен. Знаю, что поддержите. И я поддержу - спасибо!
        ТАТЬЯНА НИКИТИЧНА ТОЛСТАЯ прочитала роман в рукописи и сказала, что понравилось. Я ожидал разбора в духе «Школы злословия» и был готов умереть, отстаивая свою позицию, но обошлось. А наш разговор расставил по местам такую кучу расползшихся тараканов, подумать страшно, как я с ними жил! Вы показали, что не все из замысла трансформировалось в текст. И здесь больше всех благодарен вам Ян - без ваших вопросов он бы так и остался во тьме при живом авторе, который думал совсем иначе.
        ДИНА МЕРЗЛЯКОВА создала невероятную обложку. Тщательно и не торопясь погрузилась в атмосферу книги, нашла, как стильно и со вкусом это сделать. Я помню наши разговоры, дискуссии и даже споры - и ты всегда лучше меня знала, в каких границах мы создадим красоту.
        ВИКА ВИНВАГ - невероятный фотограф. Смогла сделать то, что не смогли другие. Я с первого взгляда полюбил фотографию и с гордостью поместил на книгу. Обычно я себе не нравлюсь на снимках, а процесс съемки - каторга. Но ты как-то создала атмосферу теплоты и доверия, что мне не осталось ничего другого, как раскрыться и довериться. И я ни секунды не жалею.
        НАТАН ЯКОВЛЕВИЧ ЗАБЛОЦКИС с самого начала моей писательской карьеры поддерживает меня и управляет моими интеллектуальными правами. Мы съели не один пуд соли вместе. Натан Яковлевич позаботился о судьбе каждой моей книги, и эта не исключение - благодаря вам она в надежных руках и найдет своего читателя.
        ДЕНИС БЕЛЫХ - голос моих книг, начиная с «Бог тебе судья». Наверное, нет ничего лучше, чем друг-чтец, который прочитает книгу так, что даже автор заслушается.
        МАРИЯ ВОРОНОВА - мой медицинский консультант, а еще наставник и советчик. У нее всегда можно спросить не только как убить бескровно (и без боли), но еще и как сделать так, чтобы было «вау!».
        АЛЕКСАНДРА МАРИНИНА - мой вдохновитель и учитель. В самые сложные периоды работы над этой рукописью, когда мне хотелось все бросить (потому что нифига не получалось), Марина Анатольевна в несколько слов умудрялась возвратить меня на тропу войны полного сил и энтузиазма. Я очень дорожу нашей дружбой и благодарен судьбе, что столько-то лет назад я решил, что нашел вконтакте фейковую страницу любимой писательницы, и начал активные действия по вытравлению ее из сети. А это оказалась она настоящая, и было так неловко… Все помнят эту историю, мне до сих пор стыдно.
        Спасибо моим читателям и друзьям, которые всегда откликаются: Леониду Михайлову (за все), Марте Гвилдис (за наши споры / разногласия / безоговорочные согласия), Сергею Книжневартовску (отдельное спасибо за поддержку и интервью), чете Поздняковых, Наташе Котляр (за «Вирус», бальзамы и поддержку), Ире Харламовой (отдельное спасибо за аннотацию), Наташа Кан (за настроение и заветы) и всем мои подписчикам в инстаграме: ваша обратная связь и комментарии дают силы идти дальше несмотря ни на что. Спасибо всем, кто публикует отзывы на мои книги - я читаю каждый с замиранием сердца. Пожалуйста, продолжайте. Это самое важное для автора!
        Спасибо издательству «Т8 Руграм» за то, что приняли меня с новым романом так тепло, что переживали за эту книгу даже сильнее, чем я. Дали возможность сделать все самому и терпеливо отвечали на многочисленные вопросы. Я верю, ребята, что мы горы свернем!
        Спасибо ребятам из Литрес и LiveLib и отдельно Виктории Черновой за заботу, поддержку и терпение.
        И еще есть люди, которые вложились в эту книгу и, наверное, так не считают, но мне-то виднее: кандидат политических наук ЕКАТЕРИНА ШУЛЬМАН, журналисты ИРИНА ШИХМАН и ЮРИЙ ДУДЬ, американский политолог УИЛЬЯМ ПОМЕРАНЦ, американский политолог и журналист АРИЭЛЬ КОЭН, британский журналист КВЕНТИН ПИН, британский политолог МАРКУС ПОПАДОПУЛОС. Есть еще люди, чье мнение было важно для формирования портфеля ценностей персонажей, но их имена я скрою по их же просьбе. Есть еще те, о которых я забыл (помните, память рыбья?) и прошу у них прощения и благодарю! Работа над романом растянулась на год, и всех в памяти удержать не удалось.
        Спасибо моим близким и друзьям за поддержку. Ваша вера в меня делает все эти вещи РЕАЛЬНЫМИ.
        Спасибо вам, мои читатели! Я буду еще больше признателен вам, если вы поставите этой книге звездочки и оставите отзыв на любой платформе (а лучше везде): LiveLib, Литрес, Лабиринт, у себя в блоге (только отметьте хэштег #федоранич трава, чтобы я не пропустил). Ваши отзывы и рекомендации - не только бальзам на душу мне, но и самое лучшее средство продвижения для книги. Вместе с издательством мы стараемся сделать книгу прекрасной, я вкладываюсь в нее по полной и больше всего на свете мечтаю, чтобы она нашла своих читателей - вы очень в этом поможете своими отзывами, оценками, рекомендациями. Поэтому, пожалуйста, дайте знать, если книга вам понравилась - этим вы сильно поможете и мне, и книге.
        Ну а если у вас есть вопросы или вы хотите просто пообщаться (или следить за новостями), то давайте дружить:
        в инстаграме: @s.fedoranich
        вконтакте: Скоро увидимся. Новая история уже живет.
        С любовью к вам,
        Федоранич