На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой - на Первую Галактическую Алексей Геннадьевич Ивакин
        Олег Таругин
        Штрафбат в космосе #2 Полночь, XXIII век. Человечество атаковано враждебной инопланетной расой. Разучившись воевать за три столетия мира, будучи не в состоянии защитить родную планету, земляне призывают на помощь фронтовиков из прошлого, самых умелых, отчаянных и беспощадных бойцов в человеческой истории - офицерский штрафбат Красной Армии, павший смертью храбрых триста лет назад, а теперь воскрешенный, чтобы вновь «искупать вину кровью».
        С Великой Отечественной - на Звездные войны! Со Второй Мировой - на Первую Галактическую! Из 1944 года - в открытый космос! На взлет идут штрафные батальоны!
        Олег Тарутин, Алексей Ивакин
        На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой - на Первую Галактическую
        От авторов
        Огромная благодарность за неоценимую помощь в правке и редактуре текста, а также в написании отдельных эпизодов - (aka MilesV).
        Авторы выражают глубокую признательность за помощь Александру Шуракову, Сергею Акимову, Александру Кулькину, основателю форума «В Вихре Времен» (forum.amahrov. u) Алексею Махрову и всем его постоянным участникам.
        Пролог
        Земля, 2297 год
        Северная осень… За ночь пожелтевшая трава покрывается сединой инея. Под ногами - едва слышный хруст. Трава не мнется, она ломается. Ярко-рыжие березки прячутся в мрачноватой зелени елей. Морозный воздух кристально чист. Окружающий мир будто облит хрусталем, и кажется, что и он тоже вот-вот зазвенит.
        Андрэ Евгеньевич даже головой потряс: в ухе и впрямь зазвенело.
        Он был обычным пенсионером, получавшим две пенсии - минимальную социальную от государства, и частную - от компании, на которую когда-то работал. Небольшая рента в одну сотую процента от добычи полезных ископаемых на обследованных им планетах вполне позволяла купить особнячок на Южных Морях. Или даже квартиру в одном из мегаполисов, таких, как Новая Одесса, Большой Нью-Йорк, МегаМосква или даже - страшно сказать - Иль-де-Франс. Однако Андрэ Евгеньевич не любил людей. Нет, вовсе не из скверности характера, неуживчивости или асоциальности - просто привык к одиночеству за долгие годы, проведенные на безлюдных, только что терраформированных планетах, где он проводил по заданию компании углубленную геологоразведку.
        Поэтому и купил себе дом в Старой Вятке, районе, почти примыкавшем к МегаМоскве. Но почти, как говорится, не считается. Впрочем, и на самом деле не так и далеко. Сел на флаер, и через пятнадцать минут ты в самом центре Нижегородского района исполинского мегаполиса. Еще с полчаса - и уже гуляешь по Арбату. К чему жить в суете городов, если расстояния в XXIII столетии давно стали понятием относительным?..
        А тут ходи, гуляй по лесу, сколько душе угодно. Строительство нового жилья за линией Волги в сторону Урала давным-давно запрещено по экологическим соображениям. Лёгкие планеты, тайга-матушка… Может быть, поэтому здесь, в Старой Вятке, и людей жило так мало. Главным образом, любители старины, предпочитавшие нью-барокко конца XXI века постпостмодерну середины века XXIII.
        Да что ж так в ухе-то звенит?!
        Жили тут в основном старики, которые прикипели душой к Северу. Здесь, мол, родились, здесь, мол, и помрем. Встречалась, правда, и молодежь. Тоже любители старины. Некоторые экстремалы даже умудрялись реконструировать древние строения с газовым, а то и вовсе угольным отоплением. Правда, после первой же зимы не выдерживали и переселялись в нормальные дома. Сам Андрэ Евгеньевич жил в особняке, по легендам принадлежавшем одному из губернаторов аж середины XXI столетия. Ночами он любил бродить по этажам, из комнаты в комнату, пытаясь представить, как тут раньше жили люди. Забавно, наверное, жили…
        А еще пенсионер любил выбираться в лес за грибами. Конечно, для каждой вылазки приходилось получать разрешение специальной комиссии и платить немалый экологический сбор, но… Что делать? Страшно представить, что произойдет, если все вдруг ломанутся на природу. Впрочем, эти прогулки стоили потраченных денег. Ну, какая технология сможет воссоздать этот воздух, пропитанный запахом грибов, прелой листвы и сосен? Нет, скопировать-то, конечно, сможет, но понимание того, что все вокруг НАСТОЯЩЕЕ, разом перечеркивает все изыски виртуальной реальности. Да и сама Вятка ему нравилась. Городок небольшой, всего каких-то три миллиона жителей. Древняя архитектура во многом сохранилась, опять же. Особенно Андрэ нравилось бродить вокруг гигантов-двенадцатиэтажек Здания угрюмо наваливались на прохожего, одновременно стремясь к небу. Окольцованные пластфальтом, без малейшего намека на зелень, они безмолвно рассказывали о человеке прошлого. Стремящемся к небу и звездам. О человеке, презревшем бытовой уют ради мечты. Это сейчас люди закапываются в землю, расползаются по ней вширь, а тогда… Тогда!
        Иногда Евгеньевич завидовал предкам из XX и XXI веков. Они жертвовали всем. А мы? Мы-то что? Открываем планеты? Зачем? Чтобы их распахать, разрыть и утилизировать. И в конечном итоге - попросту наполнить желудок…
        Андрэ со вздохом отбросил ногой ветку, сверкнувшую льдом на утреннем солнце.
        Звон в ушах неожиданно усилился. Усилился и превратился в свист. Старый геологоразведчик поднял голову и обомлел. Розовое утреннее небо прорезали десятки белых полос. Именно так и выглядят инверсионные следы спасательных капсул или десантных челноков, сбрасываемых находящимся на орбите кораблем.
        Ломая заиндевелые ветки кустов, пенсионер побежал в сторону берега реки, откуда открывался прекраснейший вид на Старую Вятку. Хруст веток заглушали глухие взрывы, доносящиеся со стороны города. А когда выскочил, увидел багровый, с огненными прожилками-всполохами, туман, лениво расползающийся над домами.
        Андрэ Евгеньевич машинально глянул на часы. Ровно четыре часа пятнадцать минут. Пенсионер бросился к своему старенькому флаеру, но добежать не успел. За спиной что-то рухнуло и взорвалось. Тело, подкинутое волной горячего воздуха, пролетело несколько метров и ударилось о ствол могучей сосны, изломанной куклой сползая на желтую осеннюю траву…
        Глава 1
        Земля, 2297 год, немногим ранее
        - Интересно, сколько им от Плутона до нас переть? - Крупенников задумчиво глядел, как его корпус - ну да, теперь уже именно корпус, а не батальон! - спешно грузится в вызванные по экстренной связи многоместные пассажирские гравилеты. Времени на пеший переход в казармы не оставалось - иди, знай, как оно там будет. Впрочем, посадка протекала вполне штатно, без толчеи и бестолковой суетливости. Никто не паниковал и, страшно сказать, даже не задавал ненужных вопросов. Кое-чему добровольцы все же успели научиться. Жаль, немногому…
        - Понятия не имею, - Харченко аккуратно притоптал окурок и хлопнул товарища по наплечнику боевого костюма. - Вернемся в расположение, напряжем ученых мужей, у них под это дело мозги получше нашего заточены. А для нас с тобой астронавигация, сам понимаешь, «на два валенка правее во-он той звезды», не более.
        - Да уж, - хмыкнул майор. - Слушай, Серег, сам как считаешь, это совпадение, или нас именно вычислили?
        - Смешной вопрос, майор, - фыркнул особист. - Тут и ежу понятно, что вычислили. Только, ты кого под «ними» подразумеваешь?
        - Да уж, конечно, не ящериц, - усмехнулся в ответ комбат. - Ты, кстати, с пленными закончил?
        - Нет еще, Финкельштейн со своими психологическими опытами мне всю малину поломал. Но, думаю, еще денек, и выложат все, что знают, падлы. У них, понимаешь ли, очень уж мощный психоблок в мозгу установлен, как раз на случай попадания в плен и допроса. Спецы говорят, начнем грубо ломать - просто отдадут себе приказ умереть, и амба.
        - Умрут?!
        - Угу. То ли сердце остановится, то ли с мозгами чего-то там случится. Вот потому мы обоих красавцев сразу же в гипносон и запихнули. И сейчас гипнопсихологи чего-то там с их разумом делают, чтобы этот самый блок обойти и нейтрализовать. А уж там и мы подключимся. Честно тебе скажу, Виталь, руки аж до локтя чешутся с этими субчиками по-нашему поговорить. Как с пленным полицаем или эсэсманом. Расколю в пару часов, гадом буду!
        - Будешь, будешь, - рассеянно буркнул Крупенников, провожая взглядом предпоследний транспортник. - Все, пошли и мы грузиться. Меня сейчас, честно говоря, куда больше интересует, сколько у нас времени до прибытия гостей. Успеем подготовиться?
        - Постараемся, - пожал плечами Харченко. - А вот насчет расстановки приоритетов? Категорически с тобой не согласен, майор, прямо-таки категорически! Главное сейчас как раз понять, что за дружба такая трогательная между нашими «языками» и крокодилами, пусть даже последние и искусственно ими же и выведены. И что за цель у них, кроме как «собачек» своих человечиной накормить. Поймем - значит, разберемся, где у них самое уязвимое место. И куда нам со всей пролетарской ответственностью и прочей славянской дурью ударить. Так вломить, чтобы уж раз и навсегда!..
        - Думаешь?
        - Уверен. Ладно, пошли, вон Лаптев уже всю шею стер, головой ворочая да нас высматривая…

* * *
        Военный городок, в который как-то постепенно и незаметно превратилась за последние месяцы огромная территория Института хронологии МАН, напоминал разворошенный муравейник. По территории, почти исключительно бегом, перемещались офицеры штурмбата и бывшие добровольцы, ныне автоматически и досрочно получившие статус полноправных бойцов. Оружейники зашивались, принимая выданное накануне «испытания ящером» огнестрельное оружие и выдавая взамен штатное плазменное или электромагнитное.
        Штаб тоже стоял на ушах, требуя у Автарка срочно перебросить в расположение корпуса тяжелую технику со стратегических складов, с которой, увы, они так и не успели познакомиться в реале, - те самые оснащенные гравитаторами танки, многоствольные системы залпового огня и тактические ракетные установки. Офицеры батальона теоретически овладели этой техникой еще во время гипнообучения, но так и не видели ее, кроме как на голофото или видеороликах, оставшихся еще с давних времен. Маурья обещал сделать все возможное, задействовав любые доступные ему ресурсы, однако сам, похоже, пребывал в некой прострации от всего случившегося, весьма вяло реагируя даже на рычание Крупенникова и мат особиста.
        Ученые из отдела астронавтики и контроля за космическим пространством ничем порадовать офицеров не смогли. При условии наличия на борту нейтрализаторов инерции и достаточно мощных гравикомпенсаторов, способных погасить чудовищное ускорение, современные гравитационные двигатели вполне могли доставить вражеские корабли к Земле за каких-то несколько дней. Максимальным названным сроком была неделя-полторы, и то, надо признать, с натяжкой.
        Защититься же, войди агрессоры в околоземное пространство, было практически нечем. Построенные еще в XXII веке орбитальные системы обороны демонтировали практически сразу после Объединения, когда выяснилось, что воевать человечество больше ни с кем не планирует, а их эффективность в качестве противоастероидного щита крайне невысока. Мобильные пространственные комплексы, способные обнаруживать и расстреливать опасные метеориты или астероиды задолго до того, как они войдут в карантинную зону планеты, оказались куда более эффективными и надежными. И вот тут Крупенникова с Харченко ждал сюрприз. Да такой, что поначалу оба в буквальном смысле уронили челюсти ниже пояса, а затем разразились отборным матом, какого уже не одно столетие не слышала благословенная Эйкумена…
        Выяснилось, что одним из штатных средств ПМА - противометеоритной и астероидной защиты - правда, давно уже не использующимся из-за невысокой эффективности и дороговизны, являются ракеты, несущие на борту ни много ни мало ядерный заряд номинальной мощностью от пяти до десяти килотонн в стандартном эквиваленте! Потомки просто не могли себе представить, что ракету с ядерной боеголовкой можно использовать в качестве оружия, хотя ее конструкция, даже без каких-либо изменений, вполне позволила бы нанести удар, как по космическому объекту, так и по поверхности планеты. Или использовать саму боеголовку в качестве импровизированной мины, установив встроенный таймер на нужное время. На складах, ныне относящихся к ведомству пространственной защиты Эйкумены, хранился довольно впечатляющий запас боеголовок, порядка полутора тысяч.
        Наматерившись всласть, майоры поглядели друг на друга и вдруг поняли, что совершенно нежданно получили в руки какой-никакой козырь. Правда, мощность зарядов отнюдь не предполагала тотальных орбитальных бомбардировок (да и с чего их проводить, ведь ни стратосферных, ни, тем паче, орбитальных бомбардировщиков не сохранилось), но и заполучить в пользование средство для нанесения супостату эдакого увесистого тумака, буде он появится в пределах досягаемости ПМА-ракет, представлялось отнюдь не лишним. Тем более, хранились боеголовки (из соображений экологической безопасности, разумеется) на орбитальных станциях, и установить их на носители не казалось особенно сложным делом. Со специалистами, способными в ближайшие сутки снарядить хотя бы десяток-другой ракет, конечно, ощущался определенный напряг, но и не решаемой проблема не выглядела. Было бы желание, как говорится. Ну и распоряжение Автарка, разумеется, куда ж без это го-то?
        С последним определились в первую очередь, застращав и без того перепуганного Маурью подробностями грядущего катаклизма и выбив из него не только требуемое разрешение, но и право до ликвидации опасности принимать аналогичные решения самостоятельно, без его непосредственного участия. Посетовав на «веками возрождаемую экологию человеческой прародины», «таким трудом очищенное от мусора Ранней Космической Эры околоземное пространство» и «попрание основополагающих демократических институтов», он тем не менее безропотно согласился на все условия Штаба обороны, по сути, временно передав ему всю власть в Солнечной системе. В ответ он получил не то дружеский совет, не то настоятельную рекомендацию как можно скорее убыть в правительственное укрытие, расположенное где-то в Альпах. Офицеры вздохнули куда как спокойней. Нет, грех сказать, Автарк им особенно не мешал, но и ощущать затылком чье бы то ни было испуганное дыхание надоело. Да и на убеждение Клауса в необходимости тех или иных радикальных мер тратилось время, пусть небольшое, но тратилось…
        Первым, что сделал Штаб, избавившись от контроля Эйкуменского правителя (не полностью, разумеется, смешно даже предполагать, что он не будет знать обо всем происходящем!), это отдал распоряжение немедленно начать эвакуацию людей из всех мегаполисов и более-менее крупных городов Земли и Марса. Эвакуировать многочисленный персонал венерианских орбитальных заводов, научных и космографических станций было просто некуда.
        Под эвакуацией подразумевалось вовсе не какое-то срежиссированное до секунды действо по организованному вывозу гражданских - угу, можно подумать, имелись другие! - из потенциально опасных районов, а рекомендация немедленно покинуть населенные пункты, имея при себе недельный запас провизии, и расположиться как можно дальше от них. Особенно указывалось на необходимость не разбивать больших палаточных городков или массовых стоянок, которые могли бы стать целями для атак противника. Конечно, и Лаптев, и Крупенников с особистом прекрасно понимали, что все их воззвания - не более чем самоуспокоение, привыкшие к размеренной и сытой жизни эйкуменцы просто не переступят через себя и в основной массе останутся в городах несмотря на угрожающую перспективу. Инерция сознания и взлелеянный столетиями сытой жизни врожденный, уже почти что генетический, пофигизм не позволят. Но… наверное, это было нужно прежде всего им самим. Они попытались, и никто не посмеет их упрекнуть. Сил и средств на эвакуацию людей у них просто нет. Да и времени тоже. Возможно, удастся защитить Землю, отбросить ящеров, найти новые ниточки
к их хозяевам-создателям. Но спасти население Марса и Венеры? Вряд ли…
        Меж тем начало прибывать оружие, как со складов стратегического резерва, так и из многочисленных мастерских, еще совсем недавно занимающихся ремонтом атмосферных летательных аппаратов, ныне же перепрофилированных дальновидным Крупенниковым на модернизацию гражданских флаеров и гравилетов - установку на них модулей огневой поддержки. Именно так, «огневой поддержки», поскольку воздушных баталий не предвиделось. Нет, офицеры штурмбата со всей ответственностью отнеслись к сообщениям разведчиков о наличии у врага атмосферных истребителей, явно пилотируемых людьми (именно тогда, еще не зная о предстоящем вторжении, комбат и отдал подтвержденный Автарком приказ начать в ускоренном темпе снаряжать гражданские флаеры оружейными модулями), но времени на расконсервацию аналогичных летательных аппаратов и, главное, обучение пилотов уже не оставалось. Да и никакое гипнообучение не поможет за считаные дни подготовить классного боевого пилота-перехватчика. А терять необученных пилотов, делая из них отличные мишени для вражеских асов? Как уже было на той войне? Нет уж, увольте.
        Приходилось надеяться, что исход вторжения решится на поверхности планеты, а не в воздухе, где у врага оказалось бы явное преимущество. В какой-то момент все это здорово напомнило Виталию лето сорок первого, однако он немедленно отогнал явно упаднические мысли, даже не поделившись по своему обыкновению с Харченко, с которым не на шутку сдружился за последнее время.
        А потом настал день высадки.
        Как водится, неожиданно.
        Почти так же неожиданно, как некогда настало в прошлом раннее утро двадцать второго июня одна тысяча девятьсот сорок первого года…
        Наблюдатели сообщили, что вражеский транспортник, не обращая особого внимания на робкие попытки противодействия наспех переделанных в патрульные «корветы» бывших спасателей, вышел на геопереходную орбиту планеты, собираясь в самом скором времени перейти на низкую опорную и начать высадку.
        Получив данные, Виталий лишь выматерился, бросившись было в коридор, но на полпути вспомнил, что все остальные офицеры Штаба получили сведения одновременно с ним. Подтверждая это, в отъехавшую в сторону дверь заглянул Харченко:
        - Уже слышал?
        - Угу.
        - А трассовку предполагаемой высадки смотрел?
        - Чего?! - подобного термина Крупенников не помнил. Впрочем, гипновнушение - такая штука, иногда вроде ровным счетом ничего и не помнишь, а чуть напряжешь память - и…
        - Не мучайся, - криво ухмыльнулся Сергей. - Трассовка - это жаргон наших будугцан, означает рассчитанный компьютером курс посадочного средства при заходе…
        - Да ладно, Серег, понял, - отмахнулся тот. - Ты ж не о том хотел сказать?
        - Ага, не о том. Они не на нас идут, а вот сюда, - особист раскрыл индпланшет, показав пальцем на предполагаемый район высадки.
        - Вятка?! - ахнул комбат, сверившись с выводимыми на экран данными. - А там-то им что нужно?!
        - Если б мне знать, - мрачно пожал плечами Сергей. - Не знаю. Нестратегическое направление, ага. Судя по всему, они не собираются захватывать Нодессу, как, собственно, и ни один из других мегаполисов. Вот такие дела, комбат…
        - Но… зачем?!
        - Не знаю. Хоть и подозреваю, что от того, поймем ли мы ход их крокодильих мыслей, многое зависит… А возможно, что и всё…
        - Ладно, давай пока наши стратегические измышления отложим. Что предполагаешь делать?
        - Да что делать? Нужно срочно перебрасывать войска, вот что. Личный состав можем хоть прямо сейчас отправить, а вот техника… С техникой сложнее, только ведь разгрузились, сам понимаешь. Думаю, с день прокантуемся, как минимум. Так что, Виталь, даешь добро?
        - На что? - не понял в первый миг Крупенников.
        - На боевую тревогу и прочую транспортную вакханалию?
        - Даю, - поразмыслив пару секунд, кивнул комбат. - Лаптев в курсе?
        - Еще нет, но это второй вопрос. Разберусь. Сейчас главное сработать на опережение. Не успеем, конечно, но тем не менее. Глядишь, плюс-минус, и выйдет чего путного…
        - Тогда давай, - Виталий легонько сжал предплечье верного товарища. - Командуй, если нужно, то и от моего имени.
        - Даю, - серьезно ответил особист, кивая. - Погнали, стало быть…
«И было утро.
        И стало утро ночью.
        Черный дым покрыл мир. Огонь тек по улицам.
        Старинные дома и храмы оплавлялись, словно свечи.
        Наследники древних империй кричали, срывая с себя пылающие одежды.
        Утренние звезды падали с неба и рассыпались на десятки смертоносных игл. И эти иглы втыкались в плоть земли. И выходила из этих игл Смерть. Равнодушная и жестокая. Безнадежная и последняя.
        И шли они, подымаясь на холмы и спускаясь с них. Доспехи их были черными, а мечи поражали издалека.
        И плакали люди. Слезы их были жгучи. Молитвы - истовы.
        И услышал их Господь. И сказал им: «День Суда пришел, ибо долго терпел я! Зло вы творили, и зло вернулось к вам! Не Я Судия, а вы себе! Но милостив Я и долготерпелив!»
        И пришли архангелы.
        Доспехи их были сияющи.
        И мечи их были пламенны.
        И вошли они в Последний Храм. И на лицах их была печаль и скорбь, скорбь и гнев. И преклонили они колени перед людьми.
        Шел день седьмой. И люди вышли к Небу.
        И увидели люди тела чудовищ. И увидели тела архангелов.
        И сказали людям архангелы:
        - Все, способные держать оружие…
        И сопротивились мы извращенному против воли Его естеству своему, и взяли мечи ангельские в руки свои.
        Шел день седьмой…»
        Город горел.
        Горел асфальт, горел бетон, горело стекло. Горели тела ящеров. Казалось, даже сам воздух горел. Казалось, жар чувствуется даже через бронескафандры с их встроенными системами терморегуляции.
        К Крупенникову подбежал ординарец с неизменной фамилией Иванов:
        - Товарищ майор! Там это, люди там! Живые!
        - Где? - резко развернулся к ординарцу комбат.
        - Да тут метров триста всего. Вот там, - Иванов махнул рукой в защитной перчатке в сторону церкви, обугленные стены которой держались, казалось, только чудом.
        Командный пункт майор развернул на одном из высоких холмов бывшей Старой Вятки. Этот город в отличие от многих других действительно стоял на семи холмах. Изрядно помотавшийся перед тем по различным стратегическим складам начштаба Лаптев так и резюмировал, когда они прибыли на место:
        - Я такое только в Сан-Франциско видел. Конечно, это не горы, но говорят, что именно тут самое большое количество лестниц.
        - Что, и в Лхасе не так круто? Ты ж вроде там китайские стратегические запасы инспектировал?
        - Восемнадцать километров, товарищ майор…
        - Чё? - не понял Харченко.
        - Восемнадцать километров лестниц, - пояснил начштаба.
        - Надо же! - удивился Крупенников. - А сразу и не скажешь. Городишко как городишко, с виду ничего особенного!
        - Между прочим, ящеры отлично бегают. Быстро, причем. Но - по ровной поверхности. Лапы у них не заточены под ступени, следовательно… - Лаптев машинально почесал шлем лазерным карандашом и, устыдившись своего жеста, смущенно закрепил его на планшете.
        - Следовательно, это надо использовать, - рубанул Виталий.
        - Хм… - встрял Харченко. - Иными словами, штаб у ящеров - никакой. Или?
        Комбат повернулся к особисту:
        - Договаривай.
        Харченко переключился с многоканальной связи на закрытую двустороннюю:
        - Виталь, я подумаю, а?
        Крупенников, замерев на секунду, согласно кивнул. Как-то в их четверке сложилось… Впрочем, почему, собственно, «как-то»? Вполне себе в соответствии с должностными обязанностями. Комбат в основном занимался непосредственными проблемами батальона и приданного им Добровольческого Корпуса. Начштаба, как и положено, разрабатывал оперативные и тактические схемы. Яша Финкельштейн, взяв в помощники отца Евгения, регулировал морально-психологическую атмосферу.
        Поначалу Крупенников едва сдерживал улыбку, наблюдая за этой парочкой. Сибирский еврей, здоровяк и мастер спорта по боксу - и православный священник, невысокий, толстенький, коренастый. Общей у них была разве что природная кучерявость. И оба с утра до ночи не отходили от добровольцев ни на шаг. Один рассказывал об Отчизне и коммунистической идее, второй - о жертвенности и воздаянии.
        По вечерам из их комнаты доносились крики, оры и споры. Переубедить никого никому не удавалось. Впрочем, это было и не важно. Главное, что они работали. И в умах добровольцев, будто патроны в обойму, постепенно укладывалась главная мысль-.
        - Это твоя Родина. Здесь твои предки, здесь твои дети. Защитить их - твоя судьба. И мертвых, и живых, и еще не родившихся, - проповедовал отец Евгений.
        - Хочешь быть мясом для ящеров? Будь! Сдавай оружие! Лично прослежу, чтобы тебя на транспорт посадили и отправили к ним на планету. К ящерам, в смысле. Ну? Желающие? - запальчиво кричал Финкельштейн.
        - Ибо нет выше участи, чем погибнуть за други своя, - крестился священник.
        - Как сказал товарищ Сталин, наше дело правое. Наше! А не чье-нибудь! - бросал фуражку на землю замполит.
        Иногда Крупенникову казалось, что эту парочку слушаются больше, чем его самого. Харченко же, как ни странно, совершенно не противился религиозной агитации.
        - Лишь бы по ночам троцкизмом не баловались! - как-то пошутил он. И продолжил заниматься своим делом. Стратегическим. Особист. Что с него еще взять? Они, особисты, обучены думать на три шага вперед.
        Именно Харченко и удивился первым: почему, мол, ящеры атаковали Старую Вятку? Никакой моральной или материальной ценности она не представляла. Подумаешь, полугородишко с тремя миллионами пенсионеров. Могли бы высадиться в Австралии. Мало того, климат способствует, так ведь и вся бывшая Большая Пустыня превращена в огромный энергетический комбинат на солнечных батареях. Половина Земли в энергетическом коллапсе оказалась бы, если б ящеры просто шарахнули с орбиты. Или атаковали тот же Большой Нью-Йорк. Или столицу Эйкумены - Иль-де-Франс. Старую Вятку-то зачем?
        - Это все равно, как если б фюрер объявил своей целью захват деревни Малые Бздюли, что в Мухосранской области, - мрачно поделился своими мыслями Сергей, когда они сели в штабной гравилет, защищенный от обнаружения и атаки атмосферниками противника всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
        Он был прав - что-то не стыковалось. Совсем не стыковалось. Но это пусть пока особист думает. А Крупенникову надо было сообразить, как выбить ящеров из этой самой Старой Вятки. Или из того, что от нее осталось.
        Начало было нормальным. Добровольцы высадились в Котельническом, Слободском, Чепецком, Куменском и Орловском микрорайонах, чуть позже выгрузили технику и боеприпасы. Их задача была проста - постепенно отжать ящеров к реке Вятке. Отжать не спеша, излишне не геройствуя и не нарываясь. Сам же офицерский батальон высадился в самом сердце бойни, в центре города. Тем самым отряды ящеров рассекались на две части. Восточная их группировка замыкалась в тугой излучине реки, между Слободским и Кировым, центральным микрорайоном Старой Вятки. Западная - постепенно отжималась и рассеивалась в густых хвойных лесах, где методично избивалась с воздуха, спасибо прозорливому комбату, вовремя подсуетившемуся относительно переделки флаеров и гравилетов в боевые машины. Командовал воздушной поддержкой комэск младший лейтенант Артемов, под руководством которого находилось полторы сотни добровольцев из числа пилотов орбитальных челноков и Космоспаса. Согласно разработанному штабом плану, авиагруппировка проводила массированную штурмовку лесов всем, способным хоть как-то гореть и взрываться, благо подобного
смертоубийственного добра на складах обнаружилось премного, от доброго старого напалма до ракет и ОДАБ. В качестве козыря Крупенников держал в рукаве несколько спешно спущенных с орбиты накануне вторжения ПМА-ракет, однако надеялся, что до этого все ж не дойдет. Нет, об экологии благословенной Эйкумены сейчас никто не думал, разве что укрывшийся в бункере Автарк, - не до запретов, война, знаете ли! - но и превращать несколько тысяч квадратных километров леса в выжженную радиоактивным огнем пустошь не хотелось.
        Впрочем, после обычных бомбардировок он тоже вряд ли сохранит первозданный вид…
        Медленно, не спеша ящеров выдавливали из захваченных ими зданий и подвалов. Лапы те поднимать и не думали, отбивались, что было сил, но офицеры и добровольцы потерь практически не несли. Согласно приказу штаба обороны, сначала опорные пункты ящеров долбили тяжелым оружием, в два-три залпа установок РСЗО ровняя старинные здания с уровнем асфальта, затем, пока не развеивались густые дымно-пыльные облака, передавали под контроль воздушного прикрытия, благо их сканерам и системам наведения импровизированная дымовая завеса не мешала. На любое шевеление в развалинах «авиаторы» реагировали жестко и быстро, перемалывая ракетами все, что еще могло считаться укрытием.
        И только потом шла пехота. Сначала офицеры штурмбата, затем добровольцы. На их долю, как водится, доставалась самая грязная работа - растаскивать остатки рептильих трупов, зачищать ненайденные ракетами укрытия, инспектировать воняющие сгоревшей взрывчаткой руины на предмет наличия-отсутствия живых…
        А как же люди? Люди, которые жили до этого в старых, забытых Автарком кварталах? А людей не было. Вообще. Были трупы. Сгоревшие, разорванные, обглоданные. Живых не было. Тяжкий смрад висел над бывшим городом, смрад крови и горелой плоти. Человеческой плоти. И не только человеческой…
        - Товарищ майор! - отвлек Крупенникова от созерцания в бинокль разрушаемого города капитан Лаптев.
        - Что?
        - Гора эта смешно называется…
        - Какая гора, капитан? - не понял комбат.
        - Да на которой стоим тут! Кикиморская гора она называется. Кикиморы тут жили, что ли? Смешно!
        - Смешно, да. Очень. Самое время похихикать. Как там боевые группы? Какие сведения?
        - Все идет по плану, товарищ майор, - успокоил командира начальник штаба. - Потерь практически нет, так - легкораненые, да и то, среди добровольцев. Наши все целы.
        - Не нравится мне все это, - вздохнул Крупенников. - Слишком просто.
        Он снова поднял к глазам бинокль, сменил настройки. Хорошая штука, блин! В сорок первый бы такой! Приближение до пяти километров, ночной режим, возможность авторегулировки, выделение разноцветными марками своих и чужих, на ближних расстояниях - возможно переключение на тепловизор. Рентген, а не бинокль!
        Ладно, что там у нас? «А у нас» только что обрушилось под ударом нескольких двухсоттридцатимиллиметровых ракет очередное здание, вздымая клубы каменной пыли и дыма. Спустя пару минут в медленно расползающемся и оседающем на замусоренный обломками асфальт близлежащих улиц облаке замелькали фигуры офицеров батальона, прочесывающих развалины метр за метром.
        Вот зашевелился очередной оглушенный взрывом ящер, без труда раскидывая привалившие его бетонные обломки. Подбежавший боец, не останавливаясь, вскинул винтовку, выпалив «от бедра» из подствольника. Короткая, серией по три, очередь раскидала останки разумного - разумного ли? - ящера в радиусе пяти метров. Неподалеку приостановился на миг еще один боец в запорошенном кирпичной пылью безликом бронекомбинезоне, вскинул к плечу штурм-винтовку, одиночным выстрелом успокоив еще одного, на сей раз заваленного по самую уродливую башку ящера. Бегущий следом десантник хлопнул товарища по наплечнику, указав направление движения, и, вытащив из разгрузки гранату, бросил цилиндрик ШОДа в примеченную щель между изломанными плитами обрушившихся перекрытий, где теоретически еще мог уцелеть кто-то из противников. Миг - и неподъемные с виду плиты дрогнули, приподнявшись, исторгли наружу клубы сизой пыли и каменного крошева и сложились, намертво запечатывая лаз. Молодцы, бойцы!
        - Это какая рота там действует? - не оборачиваясь, бросил Крупенников.
        - 3-я, товарищ майор, - без запинки ответил Лаптев, продолжая помечать на электронном планшете продвижение штурмовых групп.
        - Надо бы отметить вечером их. Хорошо работают.
        - А у нас все хорошо работают, комбат, - ответил подошедший Харченко.
        - Всех и отметим, - пробормотал Виталий, продолжая наблюдать за боем.
        - Виталь! Ну, ты чисто Наполеон! - хихикнул особист, неожиданно запев себе под нос: - Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве! Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне - не остаться в этой траве. Пожелай мне удачи!
        - Товарищ майор, что вы за хрень поете? - индифферентно поинтересовался начштаба, так и не оторвавшись от своих карт.
        - Тебе не понять, мышь бумажная, - довольным голосом фыркнул особист. И продолжил уже другой песней, но, похоже, того же самого автора: - И две тысячи лет война, война без особых причин. Война дело молодых. Лекарство против морщин…
        - Мля, Харченко! Не каркай, твою мать! - рявкнул Крупенников.
        - Ну и ладно… - хитро глянув в спину комбата, пожал тот плечами. Но не удержался и добавил более тихим голосом: - Между землей и небом - война…
        Крупенников, было, обернулся, но его прервал связист:
        - Товарищ командир, Тюльпан-раз на связь вышел! Говорит, людей обнаружили! Живых!
        - А ну-ка, дай связь на меня! - встрепенулся тот, разом позабыв про особиста-меломана.
        В наушниках шлема едва слышно щелкнуло:
        - Слушаю, Тюльпан-раз! Садовник на связи!
        - Садовник, тут гражданские. Много.
        - Откуда? Сканер ничего не показывает. Тюльпан-раз проясните ситуацию.
        - Сам понять не могу! Тут толпа ящеров во дворе, а за ними люди!
        - Сколько? Видишь их?
        - Никак нет, не вижу. Слышу?
        - Тюльпан-раз! Повтори, не понял!
        - Поют они чего-то. Разобрать не могу чего. Откуда - сам не понимаю.
        - Где находишься?
        - Вошли в монастырь, Садовник. На карте - А-7. Тут открытая площадь, несколько зданий рухнуло, завалы. В завалах крокодилы, ведут огонь. И песни поют!
        - Крокодилы песни поют? Не понял!
        - Люди поют, Садовник, люди! Лариса, Юра, Дмитрий, Алексей!
        - Откуда люди, Тюльпан? Ничего не понимаю!
        - Да не знаю я, товарищ майор!
        - «Воздушку» надо?
        - На Харьков, Ульяну, Йошкар-Олу «воздушку», не надо! Людей положим! Гражданских! Сами попытаемся справиться, товарищ майор!
        - Давай, родной, давай, справляйся! И без дураков там! Отбой, - связь отключилась, и Крупенников зло повернулся к Лаптеву: - Какие люди? Откуда? Почему биосканеры ничего не показывают?
        - Не могу знать, товарищ майор, - спокойно ответил Лаптев, продолжая водить светодиодным карандашом по монитору штабного планшет-компа. - Монастырь, говорите? Так, может быть, стены не дают просканировать. Вот помню, мы на Северо-Западном, под Холмом, в сорок втором тоже по церкви долбали - не то что «сорокапятки», даже семь-шесть и те пробить не могли. На совесть строили предки, не то что мы, криворукие.
        - Харченко?
        - Ну и?
        - Бери своих ребят, сгоняем до этого монастыря, посмотрим, что к чему. Лаптев, оптимальный маршрут!
        Начальник штаба удивленно приподнял голову, чуть довернув планшет в сторону Виталия:
        - Так вот он, маршрут-то. И монастырь там же. Прямо под нами, в овраге!
        Взглянув, Крупенников тихо матюгнулся. Действительно. Вот их штаб на этой самой Кикиморской горе. А вот этот самый монастырь внизу. Он навел бинокль туда. Точно. Видно, как их бойцы ведут огонь по баррикаде, из-за которой десяток ящеров пытается отстреливаться. Иногда небезуспешно, и некоторые выстрелы достигают цели. Однако броня на бойцах хорошая, попадания вражеского оружия держит. Интересно, какой идиот послал этих зеленых крокодилов на операцию без тяжелого вооружения и техники? Или… его у них просто нет? Впрочем, какие же они зеленые? Вон как чешуя под солнцем переливается, даром что это самое солнце затянуто дымом пожаров. Крупенников внимательно следил за чужими, как иногда неофициально именовали офицеры противника после просмотра древнего фантастического фильма про членистозубых слизистых инопланетян, - комбату было интересно понаблюдать за тактикой и организацией ящеров. Ага! Вот, похоже, и кто-то вроде старшего. Рыкает чего-то, лапами больше всех во все стороны машет… Так…
        - Харченко!
        - Туточки я, комбат! - особист тоже рассматривал поле боя сквозь свой бинокль.
        - В твоем взводе охраны снайпер есть?
        - Я ведь и обидеться могу! - выпятил нижнюю губу Харченко, не прерывая наблюдения.
        - Видишь у них офицера?
        - Кого?!
        - Ну, типа, командира?
        - Снять?
        - Снимай!
        - Белогубов! Прокурор! А ну ко мне по-быстрому, - заорал особист так, что у Крупенникова несмотря на встроенный в сенсорный шлем аудиобуфер заложило уши.
        Комбат удивился:
        - У тебя что, наш прокурор в снайперах ходит?
        - А что такого? Кстати, неплохо стреляет, - ответил начальник особого отдела.
        Прокурор Белогубов даже возмутился таким недоверием:
        - Между прочим, я второе место на соревнованиях по стрельбе занял! Куда бить-то?
        - Погоди, а кто первое место занял?
        - Ну, я… - покраснел Финкельштейн, дотоле сидевший со своим планшетом за спиной начальника штаба.
        - Ай-яй-яй, товарищ майор, не следите вы за успехами личного состава! - не упустил возможность съязвить Харченко. - Сплошные перегибы на местах…
        - Так… Оба… Вот того, крупного, видите? Возле входа в церковь? На корточках который сидит? Валите его! Кто первый завалит, тот… ну, молодец тот. Огонь!
        Оба успели.
        Рядовые ящерицы, увидев гибель старшего, несколько замешкались и тут же были наказаны шквальным огнем со всех сторон.
        - Оба молодцы! А вот теперь… За мной! - скомандовал комбат.
        Через несколько минут штабной взвод, исключая Лаптева с охраной, соединился с осаждавшей баррикаду штурмовой группой. Прыгая через наваленные как попало камни, двутавровые балки и какие-то обломки, из которых противник воздвиг импровизированную баррикаду, добили нескольких скулящих, ровно щенята, тяжелораненых ящеров. Пленных не было. Да, собственно, их никто и не собирался брать. И приказа не было, и вообще…
        - Ну и где тут люди, Тюльпан? Или тебя белая горячка обуяла? - спросил тяжело дышащего комгруппы Крупенников, жестом показывая, чтобы тот отбросил защитный щиток шлема. - А, Махнов, разведка, помню. Герой дальнего космоса и добытчик пленных. Здорво…
        Тот снял шлем, кивнул и вытер мокрый от пота лоб:
        - Так точно, капитан Махнов. А насчет людей… Не слышите, разве?
        Крупенников, пожав плечами, в свою очередь снял командирский шлем и прислушался. Точно.
        Словно из-под земли доносилось странное, глухое пение. Слов разобрать он не смог.
        - А капелла! - встрял особист.
        - Ага, мычат откуда-то, - кивнул капитан.
        - Ладно, посмотрим сейчас, кто там мычит, откуда и зачем. Лаптев, - он прижал к голове обруч приемопередатчика. - Ну, что там… вообще?
        - Нормально, тащ майор. Город… то есть то, что от него осталось, наш. Еще часа два на окончательную зачистку - и все.
        - А Западная группировка? Есть данные?
        - Так точно. Добивают. Лес горит, но на открытое место никто не выходит, некому, видать. «Воздушку» отзывать?
        - Валяй, - Виталий устало взъерошил короткие волосы на голове, усмехнулся: - Ну, вот и все. Не знаю, на что они надеялись, но вышло по-всякому, как мы хотели. Экологию попортили, но на то и война. Ладно, пошли наших певунов искать…
        Глава 2
        Земля, 2297 год
        В затянутом дымом от горящего города монастырском дворе опустился скоростной флаер, откуда, не дожидаясь, пока полностью отъедет вверх боковая дверь, выскочил капитан Ильченко. Несмотря на полученную при разгерметизации челнока баротравму Василий уже вполне оклемался от нее и сам попросился в бой. Отказывать комбат не стал - ветераны такого уровня были на вес золота на любой войне, а уж на этой-то и подавно.
        - Товарищ комбат, разрешите? - замерший в паре шагов Ильченко, держа под мышкой снятый тактический шлем, неуверенно переминался с ноги на ногу, с интересом оглядывая стоящих во дворе бойцов штурмгруппы Махнова и вышедших из монастырских подвалов гражданских.
        - Давай, - нетерпеливо отмахнулся Виталий, обменявшись быстрым взглядом с особистом. - Докладывай, что там у тебя?
        - Наедине бы, тащ майор?
        - Говори, - нетерпеливо буркнул Крупенников. - Можно.
        - Обидно будет, если уйдут, суки! - неожиданно выпалил тот, рубанув воздух ладонью.
        - Кто?! - искренне не понял комбат. - Кто и куда должен уйти?
        - Так эти, - Ильченко дернул головой в сторону небосвода. - Там ведь их десантный корабль на орбите. Прижучить нам его нечем, как я понимаю, а вот если б захватить… Пленных-то у нас - раз-два и обчелся, стыдно сказать, одни крокодилы. Был, правда, пилот с посадочного челнока, да и тот застрелился, тварь…
        - Так, капитан, - майор начал кое-что понимать. - А теперь, вдохни-выдохни, как говорится, и давай подробно, о чем ты?
        - Так о корабле ихнем!
        - Это я понял. А пленных, значит, нет? - Виталий снова глянул на Харченко. Верно истолковав его взгляд, тот кивнул.
        - Нет. Большинство челноков высадили десант… ну, ящериц в смысле, и убрались, штуки три наши сбили. Неповрежденный оказался только один, что-то у него там с движком случилось. Мы хотели захватить, так пилот своего борттехника застрелил - и сам тоже… Вот я и подумал, пока они не оклемались, может, нам на орбиту рвануть? Не крокодилы ж транспортом управляют?
        - А почему ты считаешь, что не ящеры? - ничего более умного в голову комбата просто не пришло. Стоящий неподалеку Харченко же лишь криво ухмыльнулся: именно об этом они как раз недавно говорили. Конечно, не ящеры, с их зачаточным разумом и явно не приспособленными к точным действиям лапами.
        - Так видел я их в деле, и там, на Гроте, и сегодня! Какие из них пилоты?! Люди там всем управляют, люди! Вот я и подумал, если мы быстренько кораблик их на абордаж возьмем да экипаж с пристрастием допросим…
        - Капитан дело говорит, - неожиданно встрял особист. - Нам и самим, комбат, об этом подумать стоило бы. Ильченко, ты покури пока. Пойдем на два слова… - Сергей подхватил Крупенникова под локоть и потащил в сторону:
        - Виталь, все, что он сейчас сказал - минус нам, огромный такой минус, сами должны были догадаться. Ведь поняли уже, кто тут всем руководит!
        - Ну, не так, чтобы поняли, - пожал плечами тот. - Ты-то своих, с психоблоками которые, так и не расколол. Думаешь, он прав?
        - Да прав, прав однозначно! - горячо зашептал особист. - Сам посуди: город очистили, а пленных нет. Ну, я не ящериц имею в виду, сам понимаешь. А людей пленных - ноль целых, ноль десятых. Короче, пока они не очухались и не поняли, что вторжение провалилось и пора сматывать удочки, предлагаю такой план: грузим в любой трофейный челнок абордажную группу и рвем на орбиту. Захватываем кораблик - и…
        - Ты что, книжек про пиратов перечитал? - буркнул Виталий. - «Абордажная группа», понимаешь… А челнок ты где возьмешь?
        - Челнок будет, и не один. Ильченко просто всей картины не знает. Есть у нас трофеи, есть, уж поверь мне. А вот пленных действительно нет. Кого наши сгоряча положили, кто сам себя порешил. Не принято у них, похоже, на милость победителя сдаваться. Только решать нужно быстро: если они поймут, что здесь, внизу, все кончено, то попытаются уйти.
        - Думаешь, есть шансы?
        - А почему нет? - Харченко вытащил сигарету, закурил. - Наши-то леталки они однозначно к себе не подпустят, а вот свои? Ну, типа, кому-то удалось вырваться, СОС, повреждения на борту, срочно разрешите стыковку… и так далее…
        - А если нет?
        - А если нет, - отрезал Сергей, сверкнув взглядом, - значит, наградим погибших при исполнении героев, вот что! Или тебе впервой разведгруппу за линию фронта отправлять? Мне - нет.
        - Ладно, я понял. Кого?
        - Инициатива наказуема, - ухмыльнулся особист, делая знак Ильченко: подойди, мол. - Василий, кого с собой возьмешь?
        - Значит, разрешаете? - расплылся в улыбке капитан. - Да всех своих и возьму, почти полное отделение выходит. Вы не сомневайтесь, товарищи командиры, справимся! Нам бы только внутрь попасть, а уж там… Да и счеты у меня с ними…
        - Слушай боевую задачу, - принял окончательное решение Крупенников. - Вам необходимо пробраться на трофейном челноке на борт вражеского корабля и захватить его, желательно неповрежденным, еще более желательно - с командой. Ящеров в плен не брать, только людей. При невозможности выполнения операции корабль уничтожить.
        И, предвосхищая незаданный Ильченко вопрос, ПОЯСНИЛ:
        - С собой возьмете боевую часть одной из противометеоритных ракет. Коды активации детонатора получите у товарища майора. Если что, взорвете эту лоханку к известной матери. Вместе с экипажем. Ясно?
        - Так точно, - просветлел лицом капитан. - Сделаем в лучшем виде. Разрешите идти?
        - Да не спеши ты, капитан, - Виталий кивнул в сторону особиста. - На время проведения операции поступаешь в ведение товарища майора. Так вроде?
        - Ага, именно так, - довольно кивнул Харченко. - Пошли, Василий, я тебе еще пару умных слов напоследок скажу. Заодно и челнок тебе и твоим бойцам подберем, есть тут у меня парочка на примете…

* * *

…Вечером того же дня смертельно уставший, несмотря на гидромассаж и ионный душ, комбат сидел и звякал чайной ложкой по стеклянному стакану. Он так и не полюбил чай в одноразовых пластиковых стаканчиках. Что ж это за чай, который даже и размешивать не нужно?! Профанация одна, а не чай! Эрзац, как у фрицев в сорок втором, никак не иначе. Было дело, пробовал. И трофейный кофе из цикория, и гороховую колбасу и kriegsbrot[«К г i е g s Ь г о t» (военный хлеб). Немецкий
«эрзац-хлеб». Состав: 55 % ржи, 25 % пшеницы и 20 % картофельного порошка, сахара и жиров.] тот знаменитый!
        Рядом сидел майор Харченко. Лаптев, сославшись на дела, заперся в своей комнате, отмазавшись мудреной фразой, что «анализ прошедшего боя, как водится, залог успеха боя будущего». Впрочем, никто и не спорил. Финкельштейн же, как обычно робко, притулился в углу со своим знаменитым планшетом, о содержимом матрицы памяти которого не знал даже вездесущий особист.
        А перед Крупенниковым сидели двое.
        Отец Евгений, снова сменивший форму на рясу, и…

«Недостойный отца своего блудный сын Михаил» - как представился комбату здоровенный мужик с окладистой бородой, когда добровольцы раскопали завал над входом в монастырский подвал. Раскопали, выворотили покореженные кованые двери и… и оттуда начали выходить люди. Бабы, старики, дети, мужики… Нет. Пожалуй, даже не
«люди», а именно - бабы, старики, дети, мужики. В какой-то момент наблюдавшему за ними Крупенникову даже показалось, что он вернулся обратно, на Ту Войну, уж больно похожи оказались эти степенные, странные человеки на тех, кого он когда-то освобождал в сорок третьем и в сорок четвертом.
        Они совершенно не походили на рафинированных, изнеженных потомков, с которыми им пришлось последнее время общаться. Вообще, если честно, не походили.
        Бойцы батальона были удивлены не меньше. Какая-то уверенность светилась в лицах этих людей. Даже заплаканные мордашки детей были… Нет. Не несчастные.
        Уверенные.
        Вот только в чем?!
        Еще больше удивились офицеры, когда вышел вот этот вот «Михаил сын Иванов» и сказал:
        - Знатные мечи у вас! Поди, поделитесь?
        - А что? Есть способные держать оружие? - в шутку ответил ему тогда комбат.
        - Дык все и способные, - спокойно пожал плечами Михаил Иванович. - А как же иначе, а? Ежели Родина в опасности?
        Вот и сидели они сейчас на базе. И Михаил Иванович рассказывал…
…Тьма пришла незаметно, никто и не понял, что она пришла. Да и какая ж это Тьма, если принесла она избавление от болезней? Если люди стали жить дольше? Если сытость и благость опустилась на землю? Какая ж это Тьма? Просто прогресс. Сходи в клинику, и через час выйдешь добрейшим из ангелов. Тебе и в ум не придет кутенка утопить, не то что человека убить. Да только сможешь ли ты сам себя после этого человеком называть, коли добрым тебя искусственно сделали, научным то есть путем?
        Ведь главный дар человеку каков? Свобода - вот главный дар. Без свободы человек в обезьяну превращается или ящером становится. Что стоит добро из-под палки?
        Мир в тюрьму превратился.
        В добровольную тюрьму. Сытую такую, со всякими-разными развлечениями, житейскими радостями и приятностями. С гарантированным будущим и настоящим.
        Кто смог себя тогда пересилить - ушли в скиты да на заимки потаенные. Ждать, когда архангелы придут, мир антихристов разрушить. Да не шли они, те ангелы-то. Поколение сменялось поколением, деды детьми. Три с половиной года тремя с половиной веками обернулись. Да что год в Лице Божием, когда Ему день, что нам вечность? Но они хранили память о былом. О плохом былом, но - своем. Человеческом, не бесовском. Все меньше становилось их, но каждый год - в день Исхода - они собирались на краю Великой Тайги и шли к последней своей Святыне. К монастырю Трифона Преподобного. Здесь была обретена икона Спаса Нерукотворного. Икона, под которой когда-то шло ополчение Христово на Москву православную от шляхты ее спасать. Вот и пришли остатки смешного, чудаковатого воинства Христова на очередной праздник свой. Тайком пришли. Татями невидимыми по лесам. А когда пришли, демоны из неба вынырнули. Люди Божии заперлись в подвалах древнего монастыря - всем числом двумя тысячами. Готовились к смерти, а вместо смерти ангелы в сияющих доспехах пришли. И сказали ангелы…
        - Стоп! - сказал Крупенников. - Дальше я сам знаю.
        И переглянулся с особистом. В глазах того читалось… непонятное что-то читалось, вот оно как! Вроде и знал его Крупенников, а вот сейчас ничего прочесть в тех глазах не мог, как ни старался…
        Интерлюдия
        Научный центр, внеплановое заседание Ученого Совета, Земля, 2297 год
        Из окна открывался прелестный вид. Море и скалы. Точнее - океан. И тишина, прерываемая только вздохами волн да тоскливыми криками чаек.
        Немногие жители Эйкумены могли насладиться этим видом, ибо попасть сюда было практически невозможно, поскольку на всех картах это место отмечалось как «крайне опасное для жизни». Что эта метка означала? А то, что никакие службы спасения даже не будут пытаться вытаскивать заблудившихся туристов из зоны радиационного заражения - наследия одной из последних техногенных катастроф, случившейся незадолго до Объединения. Поэтому никто и не мог помешать им собираться здесь и обсуждать текущие проблемы. Кому какая разница, что люди пропадали здесь вовсе не благодаря мифической радиации, а благодаря… впрочем, об этом ли речь?..
        После дежурного отчета начальника Службы собственной безопасности - происшествий нет, электронный периметр работает в обычном режиме - приступили к обсуждению.
        - Мое мнение таково: эксперимент необходимо немедленно сворачивать. Цель его достигнута. Мы сумели доказать, что вмешательство в генотип не исключает коррекции поведения через привнесение сторонних стимулов. Каких именно - не суть важно.
        - Хм… Достаточно ли доказательств, Фил?
        - Достаточно, Бархус! Контрольные эксперименты показали, что человечество утратило способность к агрессивным реакциям.
        - Фил! Вы противоречите сами себе.
        - Отнюдь, Бархус! Повторю схему эксперимента. Выборка соответствует генеральной популяции. Привнесение внешнего стимула показало, что люди утратили способность к сопротивлению на уровне инстинктов. Однако когда мы добавили социум, способный агрессивно сопротивляться угрозе, выборка поддалась внешнему социуму. В итоге мы получили группу, которая вышла за рамки эксперимента. Мы не можем контролировать ее.
        - А что, когда вы планировали эксперимент, такой вариант не предусматривался? - удивился один из сидящих за столом.
        - Конечно, предусматривался, Карл. Потому и есть возможность одномоментного устранения инструментов воздействия.
        - Это вы про предков? - поднял брови Карл. - Не считаете, что это несколько… гм… жестоко?
        - Ваша схема, конечно, привержена гуманизму, однако хотелось бы напомнить, что вы голосовали за эксперимент, даже зная о некоторых вероятных осложнениях. Так?
        Карл слегка смутился:
        - Я не считал и не считаю этот эксперимент совершенно необходимым. Но, тем не менее, не думаю, что расходный материал так легко можно уничтожать.
        - Карл, я прекрасно понимаю логику вашей школы, но вы сами голосовали за его проведение. Посему считаю ваши замечания несколько неуместными. Кстати, Фил, есть какие-то новые данные от Стива?
        - Стив и его группа продолжают вести включенное наблюдение. Как вы знаете, по условиям двойного слепого правила, наши добровольцы не имеют полной картины происходящего для минимизирования влияния на течение…
        - Фил! - неожиданно рявкнул строгий седобородый мужчина, дотоле прятавшийся в тени. Седобородый стряхнул пепел сигары и встал из глубокого кресла:
        - Не надо нам разжевывать прописные истины. Мы не студенты третьего курса.
        - Прошу прощения, Зиг, - смущенно поправился Фил. - Увлекся…
        - Мы не на стэнфордских лекциях. И даже не на тавистокских. Продолжайте.
        - Спасибо. Так вот, сегодня утром Стив послал очередной отчет. Эти «штрафники» вместе с экспериментальной группой обнаружили популяцию, которая не прошла генетическое кодирование и модуляцию.
        - Что, простите? - не понял Карл.
        Фил вздохнул:
        - Они нашли религиозных фанатиков, вера которых не позволяет вмешательство в генотип. Тело как храм Божий и прочая религиозная ересь. Мне хотелось бы получить консультацию у культурологов и антропологов, но тогда придется привлечь посторонних людей, а это может вызвать утечку информации.
        - Хм… По фанатикам у нас есть свой специалист. Густав! Вы можете охарактеризовать ситуацию?
        - Конечно, нет, - развел длинными руками еще один участник научного совещания. - Слишком мало информации. Я даже не знаю, к какой конфессии относятся эти… гм… найденыши.
        - Но ведь в истории было что-то подобное? - пыхнул сигарой Зиг и подошел к камину, в котором потрескивали настоящие дрова. Не какая-то примитивная 4Е) - иллюзия, а самые настоящие. Дубовые.
        - Отдельные группы маргиналов, как правило, исламского толка. Старокатоликов мы локализовали и размыли еще в прошлом веке.
        - А кто в этой, как ее? Старой Вятке? Да, Старой Вятке. Кто там жил до Умиротворения?
        - Если не ошибаюсь, большинство - агностики и атеисты, небольшая часть исламистов, совсем немного христиан ортодоксального направления. Но как они могли сохраниться в центре Евразии?!
        - В центре Сибири, говорят, до сих пор снежные люди бродят, - хихикнул Бархус.
        - До Сибири оттуда далеко. Это окраина Большой Москвы. Правда, после нее экологический заповедник начинается, «Северные Планетарные Легкие». Южные, я напомню, в Амазонии…
        - Карл, вы заткнетесь, наконец? По-моему, у вас профессиональная деформация! Нет?
        Карл замахал руками перед собой и сел в кресло, словно показывая: молчу, молчу!
        В кабинете повисла тишина, пронизанная синим табачным дымом и запахом коньяка.
        Зиг медленно зашагал по кабинету. Остальные члены Ученого совета молча следили за ним.
        - Власти в курсе произошедшего?
        - Наверняка уже в курсе, - ответил Фил.
        - Тогда мое предложение будет таково, - медленно сказал Зиг. - Эксперимент пока продолжить. Тем самым мы выявим маргинальные популяции, если таковые будут. Лишний материал для исследований нам не помешает. В то же время приготовить все необходимое для свертывания эксперимента, если будет угроза его окончательного выхода из-под контроля.
        - А что с отработанным, материалом? - поинтересовался Густав.
        - В корзину, - резко махнул сигарой Зиг. Пепел ссыпался на полу пиджака. Зиг с неудовольствием посмотрел на белые пятна, попытался смахнуть их, но еще больше растер по ткани. Потом добавил, исподлобья посмотрев на гуманиста Карла:
        - Голосование необходимо?
        - Я - за! - торопливо ответил тот. - Но с включением в протокол заседания моего особого мнения! Эксперимент прекратить немедленно, материал переправить на место постоянного пребывания в соответствующую эпоху!
        - К Автарку пойдете лично вы?
        - Э-э… Зачем?
        - Объясняться по поводу трат энергии! И получать… - он поморщился, закончив с нескрываемым сарказмом, - И получать его драгоценный вердикт,
        - А я-то что? Автарком у нас Милтон и Фриц заведуют! Вот пусть они и…
        Карл даже съежился под тяжелым взглядом Зига.
        А тот, опять отряхнув пиджак, снова зашагал из угла в угол кабинета.
        - Еще особые мнения будут?
        Молчание.
        - Тогда - единогласно!..
        Орбита Земли, 2297 год
        Несмотря на то, что в десантном отсеке трофейного челнока находилось восемь бойцов в тяжелом штурмовом снаряжении и несколько герметичных контейнеров, огромный бот был заполнен едва на треть. Видимо, эта угловатая, с мощной внешней броней, машина изначально и разрабатываясь для перевозки объемных грузов… или ящеров. Никаких удобств и противоперегрузочных ложементов внутри не предполагалось, лишь широкие складные лавки вдоль бортов, оснащенные примитивной привязной системой, и все. Груз, буде возникала необходимость его транспортировки, закреплялся прямо к палубе и бортам. По самым скромным прикидкам, сделанным Ильченко при осмотре бота, «этот летающий хлев» мог без труда вместить десять, а то и куда больше крокодилов. Ассоциация с хлевом была, между прочим, вовсе неслучайной: даже несмотря на распахнутые при посадке люки и опущенную аппарель, воняло внутри… сильно, короче, воняло. Да и лавки с полом были покрыты какими-то подозрительными влажными пятнами и слизистыми потеками, что немедленно породило среди разведчиков множество предположений, одно другого скабрезнее. Забота о жизнях
рептилий-десантников во время полета, судя по всему, ограничивалась поддержанием герметичности отсека и не более того: никаких следов систем жизнеобеспечения или хотя бы отопления не обнаружилось и в помине. Посадочный челнок явно не был приспособлен к длительным перелетам в пространстве, в противном случае его экипаж просто вымерз бы. Зато нашлось объяснение теплым комбинезонам пилотов, поддетым под легкие пространственные скафандры - словно летчики далекого прошлого, они попросту мерзли во время полета. В общем, захваченный летательный аппарат поразил собственной аскетичностью даже видавших виды разведчиков, отнюдь не привыкших к особым удобствам…
        Никакого бортового вооружения неведомые конструкторы не предусмотрели, прикрывать боты во время высадки должны были истребители - или их вовсе не предполагалось защищать. Да и зачем, собственно, если ген агрессии у тех, кому отводилась роль жертв, остался в прошлом? А если вдруг и найдется, кому пустить зенитную ракету или выстрелить из плазменной пушки, так ящеров много, этих собьют - другие благополучно приземлятся…
        - Размещаемся согласно купленным билетам, товарищи, не толкаемся, уступаем места пожилым людям и беременным женщинам, - балагурил Ильченко, проверяя, надежно ли закреплены привязные ремни у его бойцов. - Перцев, ты куда винтарь пристроил? Совсем сдурел? Если вдруг болтанка в верхних слоях атмосферы начнется, ты ж первый шлемом на свой ствол и насадишься! А мягкости хода я от этого летающего хлева как-то не ожидаю. Это и остальных касается, мужики. Оружие коленями не зажимать, вертикально не ставить, закрепляйте вон ремнями, так оно всяко надежнее и безопаснее. Махнов, капитан, ты где?
        - Тут я, - капитан поднялся на ноги, выглянув из-за контейнера с боеголовкой. - Крепеж проверял. Вроде надежно, а то неохота как-то, чтоб эта дура начала по отсеку кувыркаться. Еще рванет с перепугу…
        - Рвануть не рванет, - усмехнулся Василий, похлопав себя по армированному карману скафандра, куда положил выданный Харченко пульт управления детонатором ядерного заряда. - Она, в принципе, тихая и ручная, как граната. А вот помять нас может - мама не горюй, контейнер-то свинцовый. А то и вовсе борт пробить. Остальные ящики тоже проверил?
        - Ага, - кивнул Махнов, занимая свое место и разбираясь с привязной системой.
        Во втором контейнере находилось запасное оружие, боеприпасы и запас регенерирующих дыхательных патронов для системы жизнеобеспечения скафандров, а в третьем - баллоны с нервно-паралитическим и усыпляющим газом, которые предполагалось использовать при захвате корабля. Идея принадлежала, как ни странно, Финкельштейну - особист с Крупенниковым поначалу предполагали обычный силовой захват звездолета мобильной штурмовой группой. Яша же подошел к задаче куда более творчески и гуманно, предложив подать в вентиляционную систему корабля снотворный газ, который, как выяснилось, одинаково действовал и на людей, и на рептилий. Этим обеспечивался и быстрый захват корабля, и «сохранность» пленных, настроенный на самоликвидацию психоблок которых во сне оказался бы беспомощен. К сожалению, газ этот, хоть и действовал мгновенно, оказался чрезвычайно летуч, поэтому уверенности в том, что удастся создать необходимую концентрацию во всех корабельных помещениях, не было. Потому решили обработать снотворным лишь помещения управления и жилые отсеки экипажа, а все остальные - боевым OB нервно-парализующего действия, тем
более, что при наличии и быстром использовании антидота, WX9 не обязательно приводил к гибели.
        Из оружия с собой взяли лишь маломощные безгильзовки G-55 и укороченные десантные электромагнитные винтовки, и то, и другое - с уже отлично зарекомендовавшими себя в борьбе с ящерами тридцатимиллиметровыми подствольными гранатометами. Стрелять же внутри корабля из плазменного оружия не казалось хорошей идеей.
        Всего в штурмовую группу вошло восемь десантников под командованием двух капитанов, Махнова и Ильченко: четверо успевших отличиться во время недавней разведки боем на Гроте и Мелиссе разведчиков - Чердыклиев, Перцев, Углов и Броско и двое танкистов, временно оставшихся «без работы», суть - лишенных боевых машин. Пилотировали челнок, разумеется, местные, самолично отобранные Харченко добровольцы, до того служившие в спасательном Флоте и, по мнению особиста, с психологической стороны подготовленные куда лучше большинства летунов-курсантов Добровольческого корпуса. По крайней мере, тайгу они бомбили будь здоров, вроде бы не испытывая при этом никаких особых моральных комплексов и чувства вины…
        Наконец, все сборы были завершены, и затянутые привязными ремнями десантники ощутили, как мелко завибрировал дюралевый пол под ногами, отзываясь на включение взлетных двигателей. Погоняв движки на разных режимах, привыкая к незнакомому аппарату (впрочем, по мнению одного из бывших спасателей, челнок был всего лишь конструктивно-упрощенной и более дешевой в производстве копией грузового транспортника «орбита-поверхность» М228, снятого с производства еще полтора столетия назад), пилоты сообщили по внутренней связи, что готовы взлетать.
        Оглядев товарищей, Ильченко коротко кивнул:
        - Все, мужики, погнали. Удачи нам. Скафы загерметизировать, с этой минуты и до окончания операции шлемы должны быть наглухо закрыты, никакого контакта с атмосферой корабля противника. Проверьте связь, подключитесь к бортовой системе бота. Выполнять!
        И первым бросил вниз бронепластовый щиток, активируя автономную систему жизнеобеспечения скафандра.

* * *
        Вблизи чужой звездолет казался еще более огромным, нежели на снимках со спутников наблюдения и передаваемом камерами внешнего обзора челнока изображении. Почти семисотметровый корпус был напрочь лишен любых понятий о внешнем дизайне - просто исполинский вытянутый восьмигранник, на всех сторонах которого каждые два десятка метров расположены двустворчатые вакуум-шлюзы. Никаких надстроек, лишь кормовую оконечность охватывают три индукционных кольца стартово-финишного контура гиперпространственного двигателя. Навигационные и габаритные огни потушены, корпус отблескивает в отраженном планетой свете металлом внешней брони, испещренном следами метеоритной микрокоррозии. Сплошной голый рационализм, ровным счетом ничего зловещего - просто один из тружеников эпохи человеческой экспансии к Звездам, обычный грузовик, которые сначала возил в дальние колонии оборудование, технику и продовольствие, а затем - десятки тысяч криогенных капсул со спящими колонистами.
        Вспомнив кое о чем, Ильченко заерзал на неудобной лавке, вглядываясь в увеличившееся по его мысленному приказу изображение, заполнившее всю внутреннюю поверхность забрала шлема. Странно, но ведь тот парень, спасатель, что доставил в Эйкумену первое сообщение о вторжении ящеров и выжившего мальчика, сравнивал транспорты с линкорами?! Нет, размеры и примерное количество десантных средств на борту вполне совпадают, но вот внешне? Неужели опытный астронавт - как там его звали, Смитсон, что ли? - мог перепутать старый транспортник с военным кораблем, да еще и посчитав его кораблем нечеловеческим, чужим?! Бред… Нет, сам он, конечно, ни разу не моряк и не космонавт, но перепутать этот восьмигранный железный
«карандаш» с линкором?! С другой стороны, ведь ударили же они с орбиты по Гроту, угробив разом целый город, значит, есть у них и боевые корабли? Может, это их Смитсон и называл теми самыми «линкорами»? Надо будет с особистом и комбатом посоветоваться…
        В наушниках щелкнуло:
        - Согражданин… - прежде, чем Ильченко успел взъяриться, пилот уже сам смущенно поправился:
        - Товарищ капитан, докладывает первый пилот, доброволец Иллиас Краг. Наш бортовой компьютер получил запрос основного корабля. Надо полагать, отрабатывает система
«свой-чужой». Наши действия? У нас ограниченный доступ к их бортовухе, не было времени разбираться.
        - А мы что-то можем изменить, Иллиас?
        - Никак нет. Ну, разве что попытаться удрать, хотя не похоже, что он вооружен.
        - Он-то не вооружен, а вот истребители на борту определенно могут иметься, - буркнул Ильченко. И, вздохнув, отдал приказ: - Ничего не предпринимать, следовать прежним курсом. Мы - это они. И все, точка. Легенду помним?
        - Так точно, у нас повреждения, разгерметизация. Просим экстренного шлюзования. На борту раненые с других десантных бортов и… э-э… пленные с Земли. Следую прежним курсом.
        - Молодец. Вот и следуй… прежним курсом.
        Несколько долгих минут царило молчание.
        От нечего делать - смотреть на парящую в нескольких километрах железяку надоело - Ильченко прогонял диагностику скафандра. Активнее всего работала система обогрева: температура в отсеке вполне ожидаемо падала. Интересно, на что рассчитывали хозяева ящериц? Они ж вроде холоднокровные, им тепло нужно? Правда, комбат вроде говорил, что у этих чешуйчатых какой-то там ускоренный жизненный цикл, типа метаба… метаболизм усилен искусственно. Типа, живут не слишком долго, зато обладают повышенной стойкостью и выносливостью… где-то так примерно. Блин, голова кругом! Биолог он, что ли? Хорошо, хоть гранаты их берут за милое дело, во время боя в городе сам имел удовольствие убедиться. Так берут, что только кишки во все стороны разлетаются.
        Капитан кровожадно ухмыльнулся - и тут же отвлекся от своих мыслей, отвечая на вызов пилотов:
        - Товарищ капитан, получено подтверждение. Нам разрешено шлюзование в блоке К10-12. Пойдем по посадочному лучу.
        - Поясни?
        - Они сами нас заведут на посадку. Просят перейти на автопилот, передать управление и подготовиться к швартовке. Готовность - пятнадцать минут.
        - Это нормально?
        - Да, абсолютно. Стандартная процедура. Уровень подготовки пилотов бывает разный, а шлюзование - критическая процедура для корабля-носителя. Наш бот весит почти триста тонн, и при ошибке человека возможно…
        - Ладно, я понял. Отбой связи, - Василий переключился на частоту боевой связи, теперь пилот не мог его слышать:
        - Мужики, нам разрешили посадку, впрочем, вы и сами слышали. Приготовились. Кому, что и как делать - знаете. Не геройствовать. Наша задача - захватить эту ржавую железяку и как можно больше пленных. Живых. Желательно - спящих. Остальных валите на месте, сейчас не до сантиментов. Тащ капитан?
        - У? - отозвался Махнов с такой интонацией, будто проспал всю дорогу с поверхности до вражеского корабля.
        - Спим, что ли?
        - А что остается? Кораблик у нас хороший, не трясет, не болтает. Хоть выспался, - капитан явно припомнил недавно просмотренный фантастический фильм. Ильченко улыбнулся, пусть даже и знал, что выражения его лица никто не увидит:
        - Поднимай своих. А теперь - внимание. Товарищи офицеры, это всех касается, - он вытащил из кармана скафандра пульт управления, отщелкнул в сторону защитную крышку и набрал короткий цифровой код. Коснулся пальцем продолговатой клавиши:
        - Только что я установил таймер детонатора нашего сюрприза на три часа. Если мы не справимся за это время, корабль будет уничтожен.
        Если справимся - отключим детонатор. Вот код отмены, - Василий повернул прибор экраном к людям.
        - Всего четыре цифры, запоминайте. Отключить можно либо с этого пульта, он будет у меня, либо с резервного, - Ильченко пнул металлизированным ботинком бок тяжеленного освинцованного контейнера с боеголовкой. - Просто откиньте крышку и наберите код на панели, она на боковой стенке ящика. Затем нажмите длинную клавишу внизу. Все. Это ясно?
        - Так точно, - нестройно ответили разведчики.
        - Тогда - время пошло, товарищи офицеры! Вопросы?
        - Нет, - за всех ответил Махнов, уже выпроставшийся из ремней привязной системы. - Только один вопрос, командир: бабы на борту есть? А если есть, то нам как, в плен их брать или там употребить?..

* * *
        Управляемые бортовым компьютером корабля многотонные створки шлюза разошлись в стороны, открывая путь в причальный порт. Челнок скользнул внутрь, опустившись в объятия посадочных демпферов. Где-то там, снаружи, беззвучно закрылись люки, отрезая отшлюзовавшийся бот от космического вакуума; заработали мощные насосы, заполняя пенал бокса воняющим дезинфекцией воздухом. Несколько минут стояла тишина, затем ожила внутренняя связь челнока:
        - Товарищ капитан, мы на борту. А… что дальше?
        - Дальше вы выпускаете нас, блокируете люки и ждете. Связь на нашей частоте, ожидаете два часа пятьдесят пять минут, если никто не вернется, выгружаете заряд и улетаете. Это все. Никаких дополнительных действий не предпринимать, нас сверх срока не ждать, это приказ. Понятно?
        - Так точно, - неуверенно отрапортовал пилот. - А если…
        - Никаких «если», просто выполняйте приказ. Давайте, мужики, начинаем, - Ильченко откинул крышку оружейного контейнера, раздавая подчиненным боекомплекты и тубусы одноразовых плазменных энергометов, по-старинке зачастую называемых
«гранатометами». Несмотря на принятое раньше решение относительно плазменного оружия, РПЭ все-таки взяли. Как говорится, на самый крайний случай.
        - С этими игрушками осторожнее, неизвестно, где тут можно стрелять, а где нет. Чердак, Перец, Броско, танкисты, берите баллоны. Все готовы? Угол, прикрываешь. Вперед. Летуны, открывайте…
        Повинуясь приказу пилотов, раскрылась рампа десантного люка, гулко стукнув закраиной о палубу, опустилась ребристая аппарель, по которой, мгновением спустя, простучали восемь пар подошв металлизированных ботинок Штурмовая группа вырвалась на оперативный простор… точнее, «почти вырвалась», поскольку из посадочного пенала еще предстояло выбраться.
        По крайней мере, на панельке управления внутренними дверями горел рубиновый огонек блокировки замка.
        - Углов, дверь, - скомандовал Ильченко после безуспешной попытки справиться с блокировкой. Открыть дверь изнутри отчего-то не получалось, нажатие клавиши сопровождалось лишь коротким резким зуммером и миганием индикатора. Лейтенант сорвал с плеча один из РПЭ, однако в наушниках раздался голос пилота:
        - Товарищ капитан, не нужно. Я вошел в их бортовую сеть, у них даже нет паролей ограничения доступа…
        - Короче, Иллиас, - рявкнул капитан, едва ли не физически ощущая, как утекает каплями-секундами драгоценное время.
        - Открываю дверь, - лаконично ответил пилот.
        Настенная панель мигнула зеленым разрешающим огоньком, и ведущие в коридор внутренние двери и на самом деле с легким скрежетом убрались в переборку. Ильченко мимолетом ухмыльнулся: корабль и в самом деле был старым. Наверняка, и взаправду из первых дальних грузовиков эры Первой Экспансии.
        Уходящий вдаль коридор, судя по всему, пронизывающий весь корабль от носа до кормы, оказался погружен в полутьму: аварийное освещение на борту безымянного транспортника было понятием чисто символическим. Тусклая люминесцентная панель под потолком горела каждые метров двадцать, не чаще. С другой стороны, оно и понятно: полуразумным ящерам свет вроде как и ни к чему, а люди в этих отсеках вряд ли частые гости. Капитан мельком подумал, что если это так, то возможно, им повезет и в другом - и в этом коридоре не окажется никаких следящих систем. Ох, неплохо бы! Кстати…
        - Иллиас? - вызвал Ильченко пилота.
        - Слушаю.
        - Сможешь найти схему этой лоханки? Меня интересует система вентиляции, точнее - воздухообеспечения обитаемых отсеков. Э… человеческих отсеков, в смысле.
        - Сейчас, товарищ капитан. Постараюсь найти.
        - Уж, постарайся, Иллиас, постарайся. Если сделаешь, я на тебя, честное слово, по возвращении сразу предписание на звездочку комбату накатаю! - горячо шепнул Василий, только сейчас осознав, какую сложную задачу они на себя взяли. Как найти на борту семисотметрового корабля выход в систему подачи воздуха? Выпустить газ, которого не так уж и много, в первую попавшуюся вентиляционную отдушину? Очень смешно… А с другой стороны, откуда у них было время найти и изучить схему корабля? Вся эта операция - сплошной и стопроцентный экспромт…
        - Есть, товарищ капитан! - голос пилота звенел от гордости. - Нашел! Сбрасываю вам, принимайте. Да, кстати, экипаж корабля всего три десятка человек, точнее - тридцать два человека. Все, пошла передача.
        - Принимаю, - горло Ильченко сжало неожиданным спазмом. Молодец, парень, ох, молодец!..
        И все-таки сработать совсем по-тихому не удалось. Уже когда они разобрались с системой вентиляции, определив, какие нагнетательные воздуховоды ведут в обитаемые помещения, а какие - в трюмы и технические отсеки, и подготовили баллоны, собираясь подать снотворный газ в магистраль, ведущую в занимаемые экипажем жилые блоки и отсеки управления, под потолком замигали тусклые от многолетней пыли оранжевые лампы. Тишину древнего корабля разорвал скрипучий ревун тревожной сигнализации.
        - Чердак, разобрался с трубами? Да? Тогда давай, подключайся!
        - А если не туда пойдет, тащ капитан? - Чердыклиев отложил дрель, с помощью которой проделывал отверстия под ввинчивающиеся штуцеры, вкрутил последний из них и набросил переходник Затянул уплотнительную манжету и замер, держа ладонь на вентиле первого по счету баллона.
        - А пофиг, куда-то же пойдет? Все, давай!
        - Даю, - младлей скрутил вентиль, глядя на индикатор расхода газа. - Пять… три… ноль… Коля, Броско, готовь следующий!
        Безумный, откровенно говоря, план, как ни странно, удался. Опустел последний баллон со снотворным, и десантники подали в систему воздухоснабжения транспорта нервно-паралитический состав, переключившись с обитаемых помещений на технические, где, как им казалось, могли размещаться оставшиеся на борту ящеры. Возможно, так и было, возможно - нет, но выбирать не приходилось. WX9 был достаточно стойким газом, способным циркулировать в замкнутой системе вентиляции почти час, кроме того, он в меньшей степени воздействовал на организм, уже находящийся под воздействием снотворного средства, так что шансы захватить и спасти кого-то из команды, ненароком хапнувшего «девятки», у них оставались.
        - Все, - констатировал Чердыклиев, отбрасывая последний баллон, черный с двумя желтыми кольцами и знаком химической опасности. - Пусто.
        Капитан мельком взглянул на ведущий обратный отсчет таймер - на все про все меньше двадцати минут. Нормально.
        Сверившись с переданной пилотом схемой транспортника, Василий махнул рукой:
        - Вперед, мужики, работаем. У нас два часа сорок минут. Или сто шестьдесят минут, если кому хочется. Повторяю боевую задачу: основная цель - ходовая рубка, информационный центр и реакторный отсек, цель номер два - жилые помещения и кают-компания, благо они расположены в одном блоке. Трюмы и посадочные палубы пока не трогаем, если там и есть крокодилы, с ними позже разберемся… если успеем. Готовы?
        Десантники нестройно прогудели, подтверждая готовность.
        - Тогда вперед и с песней. Последнее, впрочем, не обязательно, - не дожидаясь ответа, Василий первым рванул по коридору, расцвеченному судорожными оранжевыми бликами. Внешние микрофоны скафандра послушно транслировали внутрь боевой скорлупы скрип тревожного ревуна. Поморщившись, капитан вызвал Иллиаса:
        - Летун, можешь вырубить сирену? Достала уже эта музыка…
        - Попытаюсь, - немедленно отозвался Краг, как и было оговорено, не уходящий с их волны. - Нет, не могу, извините, товарищ капитан.
        - Ну и ладно. Отключайся, - Ильченко вскинул винтовку и затопал по коридору.
        Глава 3
        Орбита Земли, 2297 год
        Первый контакт с противником произошел буквально через минуту. Распахнулась ведущая во внутренние помещения корабля дверь, и в коридор в прямом смысле слова выпал задыхающийся человек в грязно-зеленом рабочем комбинезоне. Упав на колени, он поднял голову, скользнув по окружившим его десантникам невидящим взглядом, захрипел и завалился на бок. Руки судорожно шарили по груди, будто стараясь разодрать сведенными судорогой пальцами плотную ткань, изо рта вырывалось сиплое дыхание, в углах рта пузырилась розоватая пена. Движения человека с каждой секундой становились все более медленными, лишь подрагивали кончики пальцев. Махнов, оказавшийся к нему ближе всего, перевернул умирающего на спину, взглянул в широко раскрытые глаза с крошечными точками сузившихся зрачков, и буркнул:
        - Готов. Надышался нашего подарка.
        - Может, антидот? - неуверенно предложил кто-то из десантников, но капитан даже не повернул головы:
        - Поздно, это уже конец. Чердак, Угол, гляньте, что там.
        Офицеры, прикрывая друг друга, скрылись в дверном проеме, остальные растянулись вдоль стены, контролируя оба конца бесконечного коридора.
        Выглянувший из дверного проема Чердыклиев призывно махнул рукой:
        - Пошли, тут есть проход к подъемникам и трапам, все равно нам на следующий ярус подниматься, какая разница, где? Так, тащ капитан?
        Ильченко, поразмыслив секунду, кивнул. Жилые помещения и посты управления располагались палубой выше, так что лейтенант был прав. Подъемниками пользоваться не стали, побоявшись оказаться в ловушке, если вдруг отключится питание, и рванули вверх по трапам, хоть это оказалось и достаточно нетривиальной задачей для облаченного в боевую броню человека. Спасибо проектировщикам, что трапы оказались обычными по сути своей лестницами в два недлинных пролета, разве что излишне узкими, а не вертикальными, как на боевых кораблях или подлодках прошлого. Подниматься, после короткого совета, решили двумя группами - с тем расчетом, чтобы одновременно захватить и мостик, и расположенный неподалеку жилой блок, где вполне могли находиться свободные от вахт и регламентных судовых работ члены экипажа. Первую группу возглавил сам Ильченко, вторую - капитан Махнов.
        Металлические ступени с порядком вытершимся от времени нескользящим покрытием негромко гудели под ребристыми подошвами десантных ботинок Впрочем, особенно таиться смысла не было: об их появлении по-любому знают, кто-то же поднял тревогу, а если газ сработал нормально («похоже, кое-где даже слишком нормально», - мрачно подумал Василий, припомнив погибшего астронавта), то сопротивления ожидать не приходится.
        Подниматься было тесно, поскольку идти приходилось парами, прикрывая друг друга, и Ильченко неожиданно порадовался решению взять компактные безгильзовки и десантные ЭМ-автоматы вместо штатного оружия, с которым тут и вовсе было бы не развернуться.
        На жилом ярусе оказалось заметно светлее и, что особенно радовало, не досаждало мельтешение тревожных ламп под потолком. В очередной раз сориентировавшись, капитан уверенно повернул направо, к рубке. Возле наполовину разъехавшихся в стороны да отчего-то так и застывших створок сидел, прислонившись к стене, еще один местный, видимо часовой или вахтенный матрос, с не слишком понятной целью - оружия у него не было - выставленный у входа в рубку. Указав Перцеву на двери - мол, контролируй! - капитан наклонился, осторожно приподнимая рукой в боевой перчатке свесившуюся на грудь короткостриженую голову. Вгляделся в совсем молодое безусое лицо и облегченно вздохнул: человек просто спал, орошая комбез ниточкой тянувшейся с губы слюны. Похоже, получилось у них, ура!
        - Давай, - шепотом, словно противник мог услышать их переговоры сквозь броню вглухую загерметизированного скафандра, скомандовал Василий, берясь за край створки и рывком распахивая ее на всю ширину. Перцев скользнул внутрь, заученно ушел в сторону, открывая проход идущим следом товарищам. Капитан, оглядев пустынный коридор за спиной, зашел последним.
        - Сонное царство, - с трудом сдерживая улыбку, прокомментировал он увиденную картину. Дежурная смена в полном составе дрыхла там, где их застала первая порция попавшего в легкие газа. Рука одного из офицеров лежала на пульте управления перед свернувшимся в режим ожидания голоэкраном, а пальцы все еще касались кнопки аварийной сигнализации под откинутым в сторону прозрачным колпаком. Ага, вот кто такой шустрый и кому они обязаны надоевшей хуже горькой редьки цветомузыкой. Помучавшись несколько секунд, капитан нашел, как отключить тревогу, проделав это с нескрываемым облегчением.
        - Ну, что, мужики, поздравляю, пока все идет, как ни странно, по плану. Наручники у кого? Давайте, пакуйте ребятишек, хрен их знает, сколько они на самом деле спать будут. Махнов, капитан, что там у вас?
        - Нормалек у нас тут! - отозвался товарищ. - Тоже сонное царство в количестве пятнадцати штук. Живые все, облевались только.
        - «Девяткой» вдогонку надышались? Антидот вколол?
        - Да какая на хрен «девятка», какой им в рот антидот! - хохотнул Махнов. - У них тут дружеское застолье происходило, с плавным переходом в омерзительную попойку, - в голосе капитана сквозила нескрываемая зависть. - Помнишь, нас предупреждали, что снотворный газ несовместим с алкоголем? Не обманул дохтур, таки да, несовместим. Хорошо, хоть запах в скафе не чувствуется, могу себе представить, что тут творится…
        - Витька, давай оставь двоих с пленными, пусть вяжут, а сам - бегом в машинное… тьфу, ну, то есть в реакторный, - прервал товарища Ильченко. - А мы с инфоцентром и штурманской закончим. И не расслабляйся! То, что наш подарок попал, куда нужно, это, конечно, хорошо и даже замечательно, но кораблик-то большой, а у нас пока, - Василий пересчитал «своих» пленных, приплюсовал махновских, спящего вахтенного у дверей и мертвеца внизу, вычел из общего числа членов команды. - А у нас пока еще десять героев космоса где-то бродят.
        - А я и не расслабляюсь, капитан, - став серьезным, ответил товарищ. - Меня с сорок второго расслабляться отучали. А учителя были знатные, только по-русски плохо говорили и все время меня убить хотели. Ладно, капитан, пошли мы. Как со своими управитесь, тащите их сюда, тут места побольше, есть, где складировать. Кстати, Василь, а вот ты б на их месте, что бы стал делать? Ну, если б узнал, что на борт чужой десант высадился?
        Ильченко ненадолго задумался, хмыкнул:
        - А хрен его знает… если б смелым был, нацепил какую-нибудь дыхательную маску или облегченный скафандр - наверняка же у них тут спецсредства на случай разгерметизации имеются - и побежал вооружаться. А вот если б сдрейфил, тогда спрятался где-нибудь, места вокруг много, да и корабль они получше нас знают. А ты вообще к чему это?
        - Да к тому, что искать их тут можно аж до бесконечности, вот к чему! А нас всего десять человек, минус те, кто с пленными останется. Жестянку эту по-хорошему нужно минимум ротой обыскивать, да и то не один час уйдет, пока все закоулки прочешешь.
        - И что предлагаешь? - нетерпеливо спросил капитан, сверяясь с таймером: время пока оставалось, но и не так, чтобы много.
        - А я знаю? Ты комгруппы, тебе и думать. Хотя я б в их компьютере поковырялся, вдруг там есть система слежения за биологическими объектами на борту? Ну, или как там она на флоте называется?
        - Молодец, Витюх, башка у тебя варит! - похвалил Ильченко. - Ладно, дуй со своими в реакторный, а я сейчас… Краг, летун, ты на связи?
        - Так точно, товарищ капитан.
        - Слушай, ты можешь через их бортовую сеть выяснить расположение членов экипажа?
        - Минутку…
        - Да хоть три, - буркнул капитан, жестом поднимая бойцов. - Перцев, останешься с пленными. Давайте, мужики, время!
        Иллиас управился за две минуты, как машинально отметил педантичный Василий:
        - Не могу, товарищ капитан, это грузовой корабль, да еще и старый. Подобные суда просто не оснащались системой биолокации. Это ж все-таки не пассажирский лайнер…
        - Жаль… ну, добро.
        - Вот еще, товарищ капитан. На борту двести швартовочных пеналов, но пусты из них только сто сорок пять. Один занят нашим ботом.
        - И что? - искренне не понял Ильченко.
        - Так в них - готовые к вылету челноки! Пятьдесят четыре штуки. Судя по информации борткомпьютера, полностью заправленные и готовые к вылету.
        - С ящерами?! - ахнул Василий.
        - Этого я точно не могу сказать, но, скорее всего, да. В базе данных есть запись о погрузке на борт десанта. Ну, в смысле, ящеров. Возможно, резерв или вторая волна высадки.
        - Ох, ничего себе! Это что ж, восемь сотен крокодилов на нашу голову с прочей задницей?! - выругался Ильченко, наскоро прикинув, сколько вражеских десантников можно напихать в полсотни челноков. - Млять! Ну, обрадовал ты меня, Илюша… - на свой манер переиначив имя пилота, вовсе уж убитым голосом докончил он.
        - Простите, товарищ кап…
        - Да нет, наоборот - спасибо за предупреждение. Будем иметь в виду, хотя что мы им сделаем? Разве что рванем вместе с этим корытом… кстати, да, это вариант. Гм, слушай, как считаешь, отчего они наружу-то не повылазили?
        - Не знаю, товарищ капитан. Может, приказа не было, или они просто не могут разблокировать двери со своей стороны? Не знаю…
        - Добро, оставайся на связи, - Ильченко переключил канал. - Все всё слышали? Повнимательней там, приглядывайте, чтобы крокодилы в спину нам не вжарили. Если вдруг что, берем пленных, сколько уволочем, и отходим к челноку. Грузимся, оставляем заряд с таймером минут на пять, и шпарим на базу. Жаль, конечно, кораблика, но что поделаешь. Против восьмисот ящериц нам даже рыпаться не стоит…
        - Командир, а ты в полете не мерз? - неожиданно раздался в наушниках голос Махнова. Кто-то из десантников, не сдержавшись, хихикнул.
        - Ты о чем?
        - О дезинфекции. Помнишь, как мы зимой вошек на фронте вымораживали?
        - Витя, у тебя там все в порядке? - недоуменно осведомился капитан. - Что несешь-то? Никакой гадостью не надышался часом?
        - А то несу, что пускай наш летун внешние шлюзы пооткрывает да сбросит все боты за борт. Если даже там есть ящеры, то уж пилотов-то наверняка нет. Или померзнут рано или поздно, или в атмосфере сгорят. Правда, тогда уж прожарка получится, - Виталий ухмыльнулся, довольный проведенной аналогией. - Но все одно - дезинфекция…
        - А не сможет, так пусть просто трюмы открытыми оставит - в этом случае крокодилам все равно никуда дороги не будет, система безопасности внутренние двери открыть не даст. А запас воздуха у бота, насколько я понимаю, совсем даже не бесконечный…
        - Ох…. - только и смог сказать Ильченко. - Ну, ты даешь, капитан! Профессор прямо!
        - Ага, я такой. Кстати, в реакторном отсеке пусто, только два жмурика из дежурной смены, «девятки» наглотались. Не знаю, что мы там намудрили, но анализатор скафа до сих пор летальную концентрацию показывает. Сам реактор в дежурном режиме, автоматика в порядке.
        - Командир, - вклинился в разговор Чердыклиев, - мы на месте.
        Ильченко кивнул - десантники добрались до дверей командно-информационного центра и волею неведомых конструкторов расположенного через переборку штурманского поста. Двери в последний оказались распахнуты, а внутри ярко освещенного небольшого помещения было пусто, если не считать спящего возле самого комингса человека в уже знакомой грязно-зеленой униформе. Видимо, почувствовав неладное или услышав что-то по внутренней связи, он еще нашел в себе силы распахнуть дверь в коридор, но выйти уже не успел. Возле руки спящего валялся пистолет, на поясе топорщилась расстегнутым клапаном пустая кобура. Наклонившись, капитан подобрал оружие - девятимиллиметровый двадцатизарядный «штайр AG» двухсотлетней давности. Раритет, можно сказать. Между прочим, первое боевое оружие, обнаруженное ими на судне. Интересно, это что-то значит?
        Мельком осмотрев штурманский пост - два переведенных в сидячее положение противо-перегрузочных ложемента, подковообразный пульт с висящими над ним потухшими голоэкранами, трехмерная электронная карта обстановки на дальней стене, - Ильченко отмахнул в сторону КИЦа, ощутив короткий предупреждающий укол в груди.

«Да неужели?» - успел подумать Василий, делая знак «Внимание, замереть», однако отреагировать подчиненные уже не успевали. Створки бесшумно убрались в переборку, и в упор ударили желтые фонтанчики выстрелов. Стреляли из чего-то огнестрельного и автоматического, что, впрочем, ничуть не умаляло опасности. Одна из пуль досталась и Василию, ощутившему увесистый болезненный тумак в нагрудную бронепластину. Рядом кто-то сдавленно охнул и выматерился, но все отметки на забрале командирского шлема остались оптимистично-зелеными: герметичность скафандра не пострадала, значит, без пробития. Разве что кровоподтек останется или, что маловероятно, трещина в ребре.
        Ответив несколькими неприцельными очередями, десантники отступили за поворот.
        - Ну, хоть не зря дуры с собой тащили, - прокомментировал короткий бой Перцев. - А то стыдно перед мужиками в батальоне было б - боевая операция, а мы ни разу не стрельнули.
        - За коридором следи, - буркнул Ильченко, размышляя.
        - Чего там у вас? Пострелушки? - голос Махнова был взволнован. - Помощь нужна?
        - Сами справимся, не мешай. Значит так, похоже, их оружие нам не особо опасно, так что затягивать не станем. Чердак, Перец, прикрываете, а мы с танкистом…
        - Тащ капитан, - наплевав на субординацию, прервал командира Чердыклиев. - А зачем рисковать? Если бронебойным в щиток с пары метров зафигнячат, мало точно не покажется. Давайте им гранатами прикурить дадим, я заброшу с первого раза, обещаю, вы меня только прикройте. Или так, а? - он продемонстрировал уже разложенный в боевое положение тубус РПЭ.
        - Давай гранатами, - согласился Василий. В конце концов, если так подумать, корабль они чисто захватили, а вот ящеры, очень может быть, сидят сейчас в ботах и уверенности в будущем как-то не добавляют. А потому, некогда им время терять…
        - Ага, - обрадовался разведчик, выщелкивая из встроенного в пояс боевого костюма подсумка две штурмовые гранаты. Сбросив защитные колпачки, боец вдавил в корпус инициирующие детонатор кнопки и, не отпуская пальцев, кивнул Перцеву:
        - Готов?
        - Как пионер, - отозвался тот, вскидывая к плечу винтовку. - На счет три. Раз, два…
        Высунувшись за угол, он открыл огонь, щедро расходуя магазин. Аудиофильтры боевых скафандров автоматически приглушили грохот безгильзовой винтовки, и выстрелы казались негромкими хлопками, сопровождаемыми пляшущим вокруг щелястого компенсатора желтоватым огненным султанчиком.
        - Три! - сам себе скомандовал лейтенант, перекатом вываливаясь в коридор и одну за другой отправляя к цели обе гранаты.
        Сдвоенно грохнуло, вдоль коридора прошла горячая упругая волна, усеивая палубу обломками пластика, дымящимися обрывками бумаги и битым стеклом. Сизый дым выплеснул под подволок, растянулся медленно всасывающимся в вентиляционные решетки облаком. И неожиданно наступила тишина.
        В которой гораздо более громко, нежели давешние выстрелы, прозвучал елейный голос Ильченко:
        - Чердак, а ты какие гранаты использовал, братишка?
        - Дык штурмовые, тащ капитан, какие ж еще?!
        - Ну и дурак…
        Оставив последнее высказывание без комментариев, Василий поднялся на ноги и обреченно махнул рукой:
        - Ладно, пошли, поглядим. Вообще-то, на будущее, КИЦ - это собственно и есть бортовой компьютер. И если ты его только что отправил к его компьютерным праотцам…
        - Так вы ж сами разрешили, тащ капитан?!
        - Значит, и я тоже дурак… - самокритично подытожил Василий, мысленно тяжело вздохнув. В мозгу билась какая-то не оформившаяся пока, но определенно нехорошая мысль. Или предчувствие, что скорее.
        - Вперед, мужики. Пошли, гранатометчики…!
        Информационный центр, суть - обиталище корабельного бортового компьютера, после короткой атаки являл собой жалкое зрелище. Первое, что пришло на ум Ильченко при взгляде на разрушенный зал, перенесший взрыв двух штурмгранат - «мешанина». Сверху еще стелился, постепенно иссякая, мутный туман инертного газа системы экстренного пожаротушения, но тушить уже было нечего. Пол устилало множество обломков, валялись покореженные взрывом кресла, сорванные со стен раскуроченные электронные панели. А еще имелись трупы, в разной степени сохранности и в количестве недостающих восьми. Впрочем, один был еще жив - «ненадолго», как констатировал мельком осмотревший раненого Перцев, облегчивший страдания обреченного одиночным выстрелом.
        Оружие - три почти в точности таких же, как у десантников, безгильзовки, разве что без подствольников, - ударная волна разбросала по углам помещения. Кто именно стрелял, определить было невозможно да, в общем-то, уже и неважно.
        - Красиво, - мрачно буркнул капитан Ильченко. - Просто офигеть. Не было печали, называется… Ладно, осмотритесь тут, может, чего и найдете…
        Выйдя в коридор, он припомнил разговор с Махновым и вызвал Крага:
        - Иллиас, слушай, ты сможешь открыть внешние шлюзы и стартануть все боты, кроме нашего?
        - Простите, не понял, что сделать? - отозвался пилот.
        - Ну, сбросить за борт все челноки? Просто сбросить - и всё?
        - А… зачем? - не понял Краг.
        - Затем, что с восемью сотнями ящеров нам немножечко не справиться, вот зачем, - начал потихоньку свирепеть капитан, тем не менее, прекрасно понимая, что пилот ни в чем не виноват. Просто та самая, неоформившаяся мысль зудела и зудела в мозгу, упрямо не давая покоя. Что-то он определенно упустил, но вот что?!
        - Могу. Минутку.
        - Ага, давай.
        Капитану Ильченко ужасно хотелось курить. А еще больше - вмазать залпом граммов полтораста неразбавленного спиртяги и придавить подушку минут на шестьсот.
        - Не могу, товарищ капитан. Ошибку выдает…
        - Что?
        - Нарушена связь с бортовым компьютером. Такое ощущение, что он вовсе перестал существовать. Даже тестовый сигнал не проходит…
        - Так, я понял. Готовься к взлету.
        - Что?!
        - Взлетаем скоро, говорю, млять! Отбой пока.
        Ильченко прислонился бронированным лбом к стене коридора и, полностью отключив связь, витиевато выматерился. Вот какая ему мысль покоя не давала: они же только что ухайдохали на-хрен бортовой компьютер! Весь! Местные-то знали, где собраться; надеялись, видно, что штурмовать КИЦ ни один здравомыслящий захватчик не станет, ведь бортовой комп - это, по сути, и есть сам корабль! Уничтожь его - и корабль превратится в многотысячетонную груду металлолома! С пошедшим вразнос реактором, между прочим! А они, мудаки долбаные, именно это только что и ухитрились сделать! Да ведь их скафы на раз любую б пулю выдержали! Так нет, комгруппы хренов, послушал подчиненного, согласился… Идиот. И-ди-от. И кто теперь виноват - Чердыклиев? А вот хренушки, он сам и виноват, поскольку командир. Интересно, что теперь с ним Крупенников сделает? А Харченко? Впрочем, не хрен сопли лить, коль виноват - значит, ответит. А сейчас? Людей нужно выводить, и своих, и пленных. Остальное - потом…
        - Мужики, все вопросы после. Уходим. Этого не забудьте, - он кивнул на по-прежнему спящего у входа в штурманскую рубку человека, разбудить которого не смог даже грохот двух взрывов.
        - В рубку или в кают-компанию?
        - На Землю…! Берем пленных, грузимся в бот и валим на Землю. Без вопросов. Все понятно?
        - Так точно, - ошарашенно отрапортовал Чердыклиев, поспешив убраться с глаз командира: понять - может, и не понял еще, но что-то почувствовал.
        - Командир, ты чего? - врезался в переговоры голос капитана Махнова. - Случилось чего?
        - Потом, Виталик. Хватай языков, и бегом вниз. Времени в обрез. Улетаем.
        - По-онял, - протянул капитан, отключаясь.
        Спустя полчаса все пленные, по-прежнему
        пребывающие в счастливом неведении происходящего, были погружены в челнок Контейнер с боеголовкой так же переменил местоположение, будучи выгружен в трюм, и сейчас Ильченко переустанавливал таймер на пять минут. Десять килотонн равнодушной ко всему живому радиоактивной смерти, упакованных под многослойную оболочку-обтекатель, послушно ждали своего часа.
        Ждать оставалось недолго.
        - Стартуем, - капитан уже почти привычно вжался в жесткую ребристую лавку - впрочем, для облаченного в жесткий боевой скафандр человека это не имело особого значения.
        - Нуль в отсеке, - бубнил себе под нос Иллиас. - Расстыковка. Подтверждено. Створ свободен. Подтверждено. Отделение…
        Крохотная, по космическим меркам, скорлупка в триста тонн весом, сотворенная человеческим разумом, пусть иногда и злым, стремительно падала к границе земной атмосферы. Начались ионизация корпуса и болтанка, но капитана Ильченко это волновало постольку-поскольку.
        Он молча глядел на рубиновые цифры обратного отсчета:

5… 4… 3… 2… 1… 0…
        Полыхнуло. Беззвучно, конечно. Грохот космических взрывов, как известно, прерогатива фантастических фильмов древности. Да и что такое десятикилотонный взрыв в масштабах даже не Вселенной, а отдельно взятой Солнечной системы? Так, новогодняя шутиха на фоне взрыва боевой гранаты…
        Ну, бабахнуло, ну, подумаешь…
        - Большой Брат вызывает Илью. Повторяю…
        - Товарищу капитану, так то вас! - Коля Броско старательно прятал взгляд. - Товарищу комбат на зв’язку…
        - Слушаю, - по-военному четко ответил капитан, сглотнув вязкий комок
        - Молодец, капитан, - прерываемый атмосферными помехами и остаточными явлениями электромагнитного возмущения голос комбата дрожал. - Отлично сработал.
        Он что, издевается?
        - Товарищ майор, я должен…
        - Должен - доложишь, - ухмыльнулся Крупенников. - Ждем. А фейерверк вы знатный устроили, мы наблюдали. Не ссы, капитан, поговорим.
        И командир особого штурмового офицерского батальона Виталий Крупенников разорвал связь…
        Земля, 2297 год
        В клубе было как никогда шумно. С висящим космами под потолком сизым табачным дымом не могла справиться даже вентиляция XXIII века. А еще в помещении офицерского клуба откровенно пахло алкоголем. Нет, сухой закон, введенный командованием еще «до войны» (именно так - неофициально, конечно, - стала именоваться дата вторжения ящеров на Землю) отменен не был, в него просто внесли некоторые поправки. В конце концов, наркомовские сто граммов ведь никто не отменял? Вот именно. А сейчас, как ни крути, офицеры штурмбата праздновали свою первую реальную победу. Пока - с маленькой буквы, но ведь, как говорится, лиха беда начало… Вятку отбили? Отбили (то, что на месте города сейчас в основном все еще дымящиеся руины, в расчет не бралось, Сталинград все помнили очень хорошо, да и о Дрездене сорок пятого года офицеры уже узнали).
        Корабль со второй волной высадки уничтожили? Еще как уничтожили, вон какое сияние в верхних слоях атмосферы наблюдалось, куда там северному! И, значит, что? Значит, можно расслабиться… в разрешенных командованием рамках, нормах и граммах, разумеется. А то ведь можно ненароком и обратно в штрафники загреметь, Харченко на это очень даже недвусмысленно намекал.
        Ну а то, что два других вражеских транспорта, повисев на орбитах Марса и Венеры, неожиданно ушли в гиперпрыжок в неизвестном направлении, так и не попытавшись высадить десант, так это пусть начальство разбирается, ему, начальству, всяко виднее.
        Начальство же, в лице Крупенникова, Харченко, Лаптева, Финкельштейна и капитана Ильченко, заседало за отдельным столом в самом углу зала. Заполненная окурками пепельница и три пустых бутылки из-под коньяка под столом недвусмысленно давали понять, что разговор идет уже не первый час:
        - А насчет провала операции, капитан, ты определенно не прав, - комбат поискал в пепельнице свободное место и, не найдя, затушил окурок тонкой безникотиновой сигареты прямо о поверхность стола. - Так что, смело пиши представление на своего летуна. «Звездочку» он уже по-любому заслужил. Я подпишу не глядя. Да и тебе пора звезды с погон снимать. Одна большая ведь лучше, чем четыре маленьких? - Виталий, сведя пальцы, показал, насколько именно маленьких.
        - Почему? - слегка захмелевший капитан удивленно взглянул на командира. - Нет, ну про летуна согласен, конечно, но я-то тут при чем? Корабль угробил, бортовой комп с ценными сведениями - тоже…
        - Ошибаешься, капитан, - ухмыльнулся Крупенников, специально придержавший новость под конец третьей бутылки. - Пока вы там гранатами кидались, Иллиас, между прочим, по собственной инициативе, перегрузил базу данных бортового компьютера судна в матрицу челнока. И поэтому - внимание, товарищи офицеры! - мы теперь знаем не только, где расположена главная база наших милых крокодилов, но и финишные координаты гиперпрыжка с точностью до десятой доли световой секунды! Вот так-то. Не знал, капитан?
        - Нет, - пораженно прохрипел Ильченко, ища взглядом, чем бы закусить попавший от волнения «не в то горло» коньяк. Догадавшийся первым особист сунул ему дольку лимона и стакан с минералкой.
        - Теперь знаешь. Герой этот твой пилот, побольше б нам таких среди курсантов!
        - Значит, не все потеряно? - не слишком к месту спросил Василий, вызвав смех офицеров.
        - Да, нет, все как раз только начинается. Вот мы тут посидели, подумали… А почему бы не навестить ящериц в их, так сказать, доме? Они к нам с визитом вежливости слетали, а мы что, хуже, что ли? Как думаешь, товарищ будущий майор? Нанесем нашим чешуйчатым друзьям визит? Поучим их немного хорошим манерам?
        - Я готов, - четко, словно и не пил вовсе, ответил Ильченко. - Хоть завтра. А можно вопрос?
        - Валяй, - разрешил расслабленный коньяком комбат.
        - Пленные что показали?
        Крупенников нахмурился и, переглянувшись с особистом, качнул головой:
        - Извини, Василий, а вот об этом мы попозже поговорим. Не обижайся, капитан, но не время сейчас и не место. Завтра на трезвяк поговорим…

* * *
        Выспаться Крупенникову в эту ночь так и не довелось. Вызов пришел в тот момент, когда он, пьяно покачиваясь, уже стягивал штаны и собирался завалиться спать с чувством полностью выполненного долга. В конце концов, командир иногда тоже имеет право расслабиться, особенно, когда его подчиненные блестяще выполнили задание! Вторжение провалилось, вторая волна высадки и вовсе испарилась вместе с кораблем, растянувшись на десяток километров облаком радиоактивного пара, данные о главной базе ящеров у них есть… что еще нужно? Ну, разве что наградить непричастных и наказать невиновных, конечно! И еще проспаться, разумеется…
        Потому комбат весьма витиевато выругался, когда коммуникатор запиликал, и на экране высветилось хмурое лицо Автарка:
        - Согражданин Крупенников? Простите, я понимаю, что мой вызов более чем не ко времени, но… За вами выслан служебный флаер. Прошу немедленно прибыть ко мне. Одному. Это… гм… моя личная просьба, товарищ майор…
        И экран погас. Виталий даже рта не успел открыть.
        - Что, Виталь, в штаб всезвездного фронта вызывают? - язвительно осведомился Харченко, с которым они столкнулись в коридоре. Особист тщательно прятал за спину полупустую бутылку коньяка. Получалось плохо, и это его определенно нервировало. - Может, мне с тобой?
        - Приказано одному прибыть, - хмуро буркнул комбат.
        И тут Харченко внезапно выдал совершенно несвойственную для военного, а тем более для особиста, фразу:
        - А оно тебе надо? Присягу мы не им давали. Операция прошла удачно. Могут и до утра потерпеть.
        Виталий даже остановился, раскрыв от удивления рот.
        - Шучу я, товарищ майор, - продолжил особист. - Шучу… Только вот что. Прикинь по дороге, почему эти аллигаторы так спокойно высадились на планете? И почему именно в захолустье? А лучше, подумай, не «ПОЧЕМУ», а «ЗАЧЕМ».
        - Я не понял… - нахмурился комбат.
        - Да вот и я пока не слишком понимаю, - особист делано зевнул. - Пойду подушку минуток с шестьсот помну. Утро, оно, как говорится, мудренее.
        И ушел.
        Крупенников долго размышлял над странными словами особиста. Последнее время им не то что поговорить, а парой слов перемолвиться некогда было. Приемка оружия, обучение добровольцев, тут еще и десант этот… и прочая война. А потом разработанная меньше чем за сутки операция по захвату вражеского корабля. Размышлял он всю дорогу от Нодессы до Берна, где находился комплекс правительственных укрытий. Всего сорок пять минут полета через верхние слои атмосферы.
        А ведь действительно.
        Очень много нестыковок получается.
        Первое. Странные ящеры. Полуразумные. Как ребенок лет шести, не больше. Способные стрелять, обращаться с несложными механизмами, действовать в группе. Жестокие и равнодушные к чужой смерти, как и подобает хищным животным. Но и не более того. Просто тупые исполнители простейших приказов типа: «пойди», «принеси», «сделай»… или «убей».
        Второе. Старое земное оружие в руках противника. Хоть и устаревшее, но от этого не менее убийственное. И модифицированное именно под анатомию этих бегающих крокодилов.
        Третье - даже не попытавшиеся высадить десант на Марс и Венеру корабли - странно, не правда ли? Или они изначально не собирались этого делать, или… не получили соответствующего приказа. Ну, или как раз получили - после разгрома в Вятке. Приказ на отступление. А вот почему?..
        Четвертое. Харченко прав. Прав, когда заинтересовался вопросом о цели высадки. Террор? Попытка прощупать оборону планеты? Или прощупать их самих? Что само собой подразумевает наличие у ящеров, точнее, у их командиров-«кукловодов», сведений про перенос батальона из прошлого. Непонятно. Не умно. Если террористическая акция - при таких дырах в небе, проще ударить не по провинциальным кварталам
        Старой Вятки, а, например, по тому же Берну или любому иному мегаполису. Эффект был бы куда большим. И в плане жертв, и в плане психологического воздействия или, допустим, устрашения. Да хоть по Нодессе, разом превратив пэпэдэ батальона и Добровольческого корпуса в выжженную плешь на поверхности земли.
        Что-то подобное, помнится, учинили союзники в сорок третьем году, высадив канадских десантников под Дьеппом, что на северном побережье Франции. До сих пор историки так и не поняли смысла операции «Юбилей». Главная версия - репетиция
«Оверлорда». Но это лишь версия, не подкрепленная документально. Интересно, на что рассчитывал Черчилль, выкинув на неподавленную оборону нацистов шесть тысяч канадцев? На то, что они дойдут строевым шагом до Берлина? Маразм… Или хотел продемонстрировать Советскому Союзу свою беспомощность? Или что? Нет ответа…
        Наконец, последнее, пятое. В свете всего произошедшего, самое, пожалуй, маловажное. Откуда взялись эти «божии люди»? Из лесов Урала и не только? Это при современной-то системе навигации, слежения и тотального контроля?
        Выводов может быть только два.
        Основной вывод - бардак. Обычный русский… ну, то есть, человеческий бардак Тут проспали, там забыли, а здесь валенок на пульт управления кинули. Но - маловероятно. И даже больше: почти совсем не вероятно.
        Второй вывод…
        Вот его-то Крупенников не успел сделать. Потому как флаер благополучно приземлился в посадочном терминале резервного правительственного дворца Эйкумены.
        Зачем его вызвал Автарк, Крупенников даже не гадал - не до того было. Начальство вызывает к себе только в одном случае. Звездюлей всыпать. Когда начальство жаждет насыпать звезд на погоны, оно, как известно, приезжает само. Почувствовать, так сказать, причастность к победе на поле брани - к подобному Крупенников привык за несколько лет войны. Относился он к этим выговорам с должной долей циничной иронии и даже начал коллекционировать наезды начальства. Высшей точки этой коллекции был ор от члена Военного Совета фронта. В тот день рота Крупенникова шла на переформирование после тяжелых недельных боев. Впрочем, какая там рота… что там осталось-то от этой роты? И первое, что сделал ЧВС, так это обматерил за грязные рожи, щетину на щеках и усталый вид, не соответствовавший облику воина доблестной Красной Армии…
        Лифт плавно остановился. Крупенников, скрипя начищенными сапогами, вошел в кабинет Автарка. Клаус Маурья стоял спиной к двери и смотрел в окно на заснеженные альпийские вершины. Не в окно, конечно, - комплекс правительственных укрытий находился глубоко под землей, - а на прекрасную голопроекцию, передаваемую внешними on-line камерами.
        Майор кашлянул и одернул китель. В особых случаях офицеры так и ходили в своей любимой форме, с погонами и орденами. Эх, как на них оглядывались девчонки в Нодессе… Эх…
        Молчание несколько затянулось
        Комбат не выдержал и рявкнул на весь кабинет:
        - Товарищ Автарк! Командир отдельного штурмового офицерского батальона майор Крупенников по вашему приказанию прибыл!
        - А? - наигранно вздрогнул Маурья, оборачиваясь. - Какого приказа? Зачем прибыл? А-а, согражданин Крупенников… Ну, проходите, присаживайтесь и докладывайте.
        - Докладывать? Что именно, товарищ Автарк? - лицо Маурьи слегка дернулось. Все-таки он не любил это старинное обращение «товарищ». То ли дело - согражданин! Сразу подчеркивается и сопричастность, и эйкуменичность, и равенство вместе с прочим братством.
        - Докладывайте, что у вас там произошло?
        Конечно, Автарк был уже в курсе всего произошедшего. Информация с поля боя непрерывным потоком шла в штаб-квартиру Верховного Менеджера Эйкумены. Ага, именно так и звучал официальный титул Клауса Маурьи. Старший приказчик. Ну, или, главный продавец. Харченко долго хихикал, когда уяснил суть термина «Верховный Менеджер». А так как читал особист по-английски плохо, зная только немецкий да польский, то иначе как «манагером» Автарка с тех пор не называл.
        - Мне нужна ваша оценка произошедшего, согражданин майор.
        Ну, конечно. Нужна оценка. Чего еще ждать? Интересно, какая именно?
        Крупенников начал было докладывать о своих соображениях, но Автарк его прервал:
        - Об этом мы почитаем в вашем отчете. Мне сейчас интересно только одно - откуда взялись эти сектанты…
        - А я почем знаю? - искренне удивился комбат. - Наша задача была простая: уничтожить захватчиков и спасти тех, кого еще можно спасти. Что, собственно говоря, мы и сделали. А насчет выяснения, кто там и откуда в этой Старой Вятке взялся, так это, знаете ли, не ко мне. Это сами выясняйте.
        - Как нам это выяснить? - вежливо, излишне вежливо, поинтересовался Маурья. Пальцы его нервно барабанили по округлому стеклопластиковому столу.
        - Послушайте, я не специалист в этих играх. Все подобные вопросы - к начальнику особого отдела батальона, то есть корпуса, майору Харченко. Тем более, это он с ними беседу вел. А насчет религиозных споров - это уже к нашему батюшке обращайтесь. Он любого замполита за пояс заткнет и всю душу наизнанку вытрясет.
        - Замполита? - не понял Маурья. - Ах, да, воспитателя… Значит, ваш отец Евгений занимается воспитанием… э-э… личного состава? И как, эффективно?
        - Да… нормально! Мне, честно говоря, без разницы, религиозная это пропаганда или какая другая. Главное, чтобы солдат в бой шел, а не в тыл драпал. И знал, зачем он в этот бой идет. А вообще, к чему этот разговор?
        - Что вы сделали с сектантами?
        - Да ничего мы с ними не сделали, - пожал плечами майор. - Собрали, подлечили, оружие из старья им подобрали и отпустили. На кой они нам? Да и никакие они не сектанты, просто обычные верующие люди…
        - Да вы соображаете, что вы сделали?! Сейчас на планете, безоружной, между прочим, появилась банда! БАНДА! Повторю по слогам БАН-ДА! Вооруженная банда! - Автарк вскочил и начал метаться по кабинету. Лицо его покрылось красными пятнами. - Вы понимаете, что они избежали модифицирования? Что они сейчас могут убить меня, вас… да любого из людей! Да они, может, даже хуже ящеров!

«Совсем охренел», - вяло подумал Крупенников. - «Урод модифицированный»…
        - Да, может, и хуже! Потому что ящеры - чужие! Эти же - внешне свои! И от этого они еще страшнее!

«Сейчас слюной забрызжет», - мелькнула меланхоличная мысль. - «Еще немного, и я не сдержусь и впечатаю этого павлина жирной харей в стол. Так, чтоб все зубы повылетали. Людей с ящерами сравнивать, вот ведь тварь?!»
        - А если они объединятся? Если люди и ящеры объединятся? Вы об этом подумали, когда им оружие раздавали? Нам же конец! Понимаете? Нам - конец!
        И вот тут Крупенников, наконец, не выдержал.
        Не выдержал и рявкнул так, что, казалось, тоненько задребезжали стекла:
        - Смирна!
        Ничто так не помогает выработке командного голоса, как артиллерийская подготовка. Поди-ка, переори с непривычки грохот всего-то семидесятишестимиллиметровок. Хотя тут тоже свои тонкости есть. В грохоте, например, надо кричать фальцетом, а в тишине рявкать басом. Низкие частоты сливаются. А высокие - выделяются. Это меломан из особого отдела разъяснил как-то. Сейчас канонады не было. Поэтому Автарк вздрогнул и уставился на комбата.
        - Во-первых, то, что Земля безоружна, это прямиком не наша вина. А ваша. Ваша - и ваших недальновидных предшественников. Ну, а ваши потомки… - последнее слово майор не сказал, а буквально выплюнул. - И говорить не хочу… Во-вторых. С чего это я должен был отпустить их безоружными? Вскоре мы летим к ящерам с ответным визитом. А кто останется на Земле? Хоть кто-то сможет противостоять противнику, если они вздумают атаковать снова? И третье - почему вы решили, что люди с оружием - это банда?
        - А кто они тогда?
        - Кто? Добровольцы. Я их включил в состав корпуса своим приказом!
        - И детей? И женщин? - удивился Автарк.
        - Всех, кто способен держать в руках оружие. Всех! В данной ситуации меня совершенно не волнует пол и возраст солдат. Или вы можете предложить альтернативу?
        - Их надо было отправить на принудительное модифицирование! Под конвоем! Они опасны для нашего общества! Вы понимаете это? - Маурья снова начал было орать, но Крупенников вдруг встал.
        - Заткнитесь, Клаус. Во-первых, решения сейчас и до окончания боевых действий принимает Штаб обороны - с вашего, между прочим, согласия. И вы сейчас, де-юре, конечно, вообще никто.
        А во-вторых? Прямо сейчас я тоже опасен для общества. Вашего, например, общества. Мне ничего не стоит своими руками свернуть вам шею, товарищ Автарк. Потому что вы несете чушь и вообще меня достали! И никто на этой планете не сможет мне помешать. Никто. Вообще никто. Вы это понимаете?
        Маурья просто онемел от подобной наглости.
        А комбат, как ни в чем ни бывало, продолжил:
        - Вы меня зачем вызывали? Поинтересоваться мнением по поводу этих людей? Да пусть себе живут, вот мое мнение.
        - Я хотел приказать… то есть попросить, конечно… Сопроводить новых сограждан в центры генетического планирования…
        - Да хрен на них, на эти ваши центры по изготовлению дебилов. Во всю длину. После войны поговорим о «новых согражданах». Да и нет у вас права мне приказывать… ну, или просить. Так что идите-ка вы… лесом. Далеко и с песней. Это такая идиома, если вы не знали. А сейчас мне, извините, не до пустяков. Разрешите идти?
        Не дожидаясь разрешения, Крупенников развернулся, нагло щелкнул каблуками и вышел из кабинета Автарка, оставив того в полной растерянности разевать рот.
        Уже на улице майор вдохнул свежий альпийский воздух и вызвал по коммуникатору Харченко, передав ему свою просьбу. Если майор и удивился, то виду не подал:
        - Все понял, Виталь, сейчас сделаем. Не переживай, к твоему возвращению все будет готово. Не, ну вот же мудак, а?! Ладно, подробности расскажешь при встрече, сейчас не стоит.
        - Как у вас там?
        - Без эксцессов, не переживай.
        - Вот и ладно. Я вылетаю, ждите. Скоро буду.
        Перекурив на воздухе, Крупенников сел в флаер и понесся домой. Домой… эх, если бы домой! На базу, конечно, где начштаба капитан Лаптев вместе с майором Харченко спешно писали приказ о зачислении двух тысяч человек, включая дряхлых старцев, грудных детей и новорожденных, в Добровольческий корпус…
        Глава 4
        Интерлюдия
        Марк. Дина
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Степь похожа на море - бесконечностью и могуществом. Только волны степной травы серо-желтые, да вместо чаек - жаворонки. И высоко-высоко жарит солнце.
        Это там, в космосе, звезды называют именами. А на любой планете говорят просто - солнце.
        Мальчик когда-то мечтал о том, что он полетит в космос, к новым, еще неизведанным мирам. Но из космоса внезапно пришла смерть. Пришла и разметала мир, оказавшийся таким зыбким и хрупким. Таким же хрупким, как казавшиеся нерушимыми стены родительского дома, которые чудовища из древних сказок просто проломили своими тушами.
        Мальчик не помнил, как он сумел выбраться из горящего городка. Он очнулся, когда услышал в густой пшенице чей-то плач. Так он нашел Девочку.
        Когда-то они ходили в одну школу. Мальчик ее не замечал - она училась на класс младше, а он уже готовился к выпускным экзаменам. Мальчику было пятнадцать, а девочке четырнадцать. Он даже не помнил, как ее зовут.
        Вот теперь они и шли навстречу закату, чтобы уйти дальше от чудовищ. Девочка больше не плакала. У нее теперь был защитник. Ей было страшно, конечно, но уже не было того оглушающего всеобъемлющего ужаса, который овладел ею вначале. Защитнику тоже было страшно. Наручный комм не отвечал - никто не выходил на связь. Сигнал бедствия принять было некому. Навигатор тоже отчего-то не работал, будто кто-то отключил все ретрансляторы на планете.
        Эйкумена, мать Эйкумена, что же ты бросила своих детей на гибель? Где же ты, Эйкумена? Жива ли ты еще? Придешь ли на помощь?
        Они брели по бесконечной степи вслед за солнцем. Мыслей было всего две. Спрятаться. Выжить. Спрятаться - и выжить. Но как это сделать на мирной, терраформированной планете, единственный материк которой давным-давно разровнен в центральных областях огромными машинами, и распахан под поля, сады, виноградники? Климатологи провели гигантские каналы, разрезавшие поля от полюса к полюсу. Полярные ледники исправно поставляли воду для будущих урожаев. Агрономы четко распределили по зонам разные культуры: ближе к полюсам - картофель, южнее - рожь и пшеница. Во влажных районах рос рис. Ну и так далее. Проще было бы сказать, что здесь не росло, нежели перечислять все агронские сельхозкультуры…

«Наш огород», как совершенно серьезно, хоть и с долей иронии, называли свою планету жители. «Агры», как они сами себя звали вместо официального «агронцы». Тихая, спокойная и очень зеленая планета. Все это мальчик знал. А еще он знал, что в пятнадцати минутах полета от городка есть один из девственных лесов, сохраненных для нормального биоценоза и поддержания ровного климата. Туда они обычно флаеровали с родителями или одноклассниками на выходные, устраивая очередной пикничок Но сейчас придется идти дня три - это если не тормозить из-за девчонки. А ей то пить хочется, то писать, то она устала, то боится ящеров. А еще она все время заглядывала мальчику в глаза, ища там одобрения, защиты, сочувствия.
        Мальчик в ответ хмурился. Мужчина, как-никак..
        В первую же ночь она подползла к нему и, свернувшись калачиком, уткнулась замерзшим носом в бок. И засопела. Мальчик же спал плохо, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить девочку. И всю ночь ему снилось, что проклятые драконы снова рядом. Он вздрагивал и просыпался, и в эти моменты девочка гладила его по щеке. Гладила, не просыпаясь. А еще его будоражило тепло нежного девичьего тела, прильнувшего к нему. Ему очень хотелось обнять и прижаться к ней, но он почему-то боялся этого. Боялся и лежал на спине, слушая ее дыхание. А потом кое-как снова засыпал.
        Утром, когда они проснулись, мальчик был зол и раздражен, поэтому наорал на девочку. Слишком долго она пряталась в зарослях пшеницы, когда «пудрила носик». В ответ она заплакала, и ему стало стыдно. Еще стыднее было извиниться перед ней, но он все-таки пересилил себя:
        - И… извини. Как тебя зовут?
        - Дина, я тебе еще вчера говорила, Марк.
        - Идем, Дина. Нам нужно идти.
        И они пошли дальше. Мальчик ориентировался по солнцу: этому его учили в школе, на уроках безопасности. Еще его там учили растирать зерна пшеницы и собирать росу с травы. Но росы было мало, да и не только пшеницей единой жив человек У мальчика с собой был только нож, подарок отца на пятнадцатилетие. Он не расставался с ним никогда, даже в школе. Одноклассники завидовали подарку, учителя ругались и грозили вызвать родителей в школу. Легированная сталь, наборная ручка, ножны. Зачем мальчику нож? Чтобы резать бутерброды и хвастаться. Не в деревья же кидать? Деревья они полезные, защищают посевы, препятствуют эрозии почвы, очищают воздух… вроде бы так в школе говорили?
        Больше у мальчика ничего не было. У девочки, впрочем, тоже. У нее даже обуви не было, только длинная ночнушка, из-за которой мальчик всеми силами старался на нее не смотреть. Пришлось разорвать собственную рубашку и намотать на ее ступни наподобие обуви. Не хотелось выслушивать бесконечное: «Ой, я на камень наступила! Ой, тут паук! Ой, дыра в земле, сейчас выползет змея и меня укусит!».
        К середине второго дня пути они, наконец, добрались до оросительного канала А52.
        Вот тут-то и возникла проблема. С обеих сторон канала трехметровые бетонированные обрывы. Бурный поток воды шириной метров двадцать. И сетчатый забор, который поставили добрые эйкуменцы. Это чтобы всякая мелкая живность в воду не падала. Жалко же грызунов, погибнут ведь….
        Люди были готовы пожертвовать четвертью урожая ради сохранения живности на планете. Священник экуменической церкви так и заявлял на воскресных проповедях:
«Мы вторглись на эту планету, и мы здесь гости. Планета нам не принадлежит, она не наша рабыня. Права животных - это наша обязанность, сограждане»…
        Да… Жаль, что нет флаера. Когда они тут летали, то даже не замечали этих ниточек-ручейков, мелькавших далеко внизу. Вот тебе и ручеек..
        Нет, конечно, переплыть труда не составит. А вот как выбираться на противоположный берег? Да и забор этот… Эх, сейчас бы лазерный отцовский резак из мастерской!..
        Марк помотал головой. Все это в прошлом. Отец, резак, флаеры. Да и сама Эйкумена уже в прошлом. Ее больше нет. Все человечество сейчас - это они, мальчик по имени Марк и девочка по имени Дина. Все. Больше никого во всей Вселенной нет. Так что нужно думать, как перебраться на другой берег. Заодно напиться воды, а то Марк сам уже едва в обморок не падает. Удивительно, что девчонка еще держится…
        Дине тоже было плохо. Она беспрестанно стирала пот со лба и облизывала узкую ладошку. Марк быстро взглянул на нее и подошел к сетке. Попытался разорвать сетку. Куда там! Из стали с заводов Урана делали корпуса звездолетов, способных выдержать удар метеорита или огненные объятия атмосфер новых планет, а из обрезков - такую вот проволоку. Что могут с ней сделать пальцы пятнадцатилетнего мальчишки? Может быть ножом попробовать перепилить?
        Марк уже схватился за рукоятку, но его остановила Дина:
        - Марк! Недалеко есть водопой для животных. Я знаю, где он. Там можно спуститься к воде и переплыть канал. И напиться…
        Он порывисто повернулся к ней и резко спросил:
        - Откуда ты знаешь?
        - Думаешь, только ваш класс на пикники летал? - улыбнулась она грустной и кроткой улыбкой.
        Марк с трудом отвел взгляд от волнующих холмиков, обтянутых тонкой тканью ночной рубашки:
        - Дура! А что ж раньше молчала? Мы могли бы срезать путь!
        Она пожала в ответ худенькими плечиками:
        - А разве ты спрашивал?
        - Куда идти? - буркнул он, не глядя в ее сторону.
        - На север, там будет…
        Марк коротко кивнул и двинулся вдоль забора в сторону, указанную девчонкой. Дина поспешила за ним.
        Водопой - это хорошая идея, там даже плыть не надо. Экологи сделали мостки и спуски к воде в местах традиционных путей миграции крупных животных. На терраформированные планеты специально завозили представителей земной фауны, начиная от оленей и львов и заканчивая рыбами и комарами. Личинки комаров кормили собой рыб, а те в свою очередь чистили воду. Львы и волки регулировали численность травоядных млекопитающих. Те опять же что-то полезное делали для экосферы планеты. Что именно, Марк точно не помнил. Экология никогда не была его любимым предметом. Физика или, допустим, химия - совершенно другое дело.
        Они уже подходили к водопою, когда над ними мелькнула тень.
        - Дина, падай! Ложись! - заорал Марк и первым рухнул наземь.
        - Зачем? - не поняла Дина. - Нас же спасать прилетели? Смотри, это экологи!
        Действительно, на борту транспортного флаера красовалась вписанная в круг зеленая снежинка - символ биологической и экологической службы планеты.
        С транспортника их тоже заметили. С грацией огромного неуклюжего жука, машина развернулась в воздухе и медленно поплыла в сторону ребятишек, прибивая траву невидимыми ударами работающих гравидвигателей:
        - Эй, эй! Мы здесь, здесь! - закричала, подпрыгивая от радости, девочка. Флаер плавно приземлился метрах в двадцати от Марка и Дины. Парень нехотя встал. Дверь отъехала в сторону, и по выдвинувшейся из корпуса лесенке на землю спустился толстенький мужчина в светлом летнем костюме. Дина дернулась было к нему, но Марк неожиданно схватил ее за руку и остановил. Очень нехороший взгляд оказался у этого лысого толстячка. Равнодушный. Как будто на пустое место смотрел. Не на них, а сквозь них…
        Подняв руку, он что-то буркнул в наручный комм, и из-за его спины выскочили… два ящера.
        Таких Марк еще не видел: не выше обычного человека, тощие, узкомордые, с костяными гребнями на головах. И очень подвижные. На зубастых пастях - намордники наподобие собачьих. Человек отмахнул рукой, и ящеры, пригнувшись к земле и вытянув вверх нервно подрагивавшие уродливые хвосты, метнулись к Марку и Дине. Девочка испуганно взвизгнула и упала в обморок, а Марк зажмурился от страха, но остался стоять. Мгновением спустя мощный удар свалил его на землю, и он потерял сознание.
        Земля, 2297 год
        Не выспавшийся и оттого злой Крупенников мрачно глядел на сидящего напротив особиста. Харченко смотрел на комбата не менее мрачно. Наконец последний вздохнул и с ухмылкой выставил на стол загодя приготовленную початую бутылку коньяка. Следом появились два стакана и тарелка с подсохшим нарезанным лимоном, обильно присыпанным уже давно растворившимся сахарным песком. Сергей ухмыльнулся:
        - Ладно, комбат, вижу, что хреново. Мне, собственно, тоже несколько… нехорошо. Знатно мы вчера отпраздновали. О чем с Автарком говорил? - без перехода, как он умел, осведомился особист. Вышло довольно топорно, Крупенникову даже напомнило классическое: «О чем говорили на тайном собрании? Колись, сука, иначе сами расколем!»
        Усмехнувшись, комбат набулькал обоим по полстакана и, не дожидаясь товарища, выпил, зажевав подслащенным лимоном. Не торопясь, закурил, выпустив в потолок струйку дыма:
        - Будешь смеяться, но говорили мы исключительно о генетически немодифицированных особях рода человеческого. Тех самых, с которыми ты недавно сам знакомство свел, - Крупенников кратко, но и не упуская важных подробностей, пересказал товарищу разговор с Маурьей. - Вот где-то так. Взволновался товарищ отчего-то. Похоже, сильно. Так сильно, что я еле сдержался, чтобы по морде ему не настучать… Людей с ящерами сравнил, гад, каково?!
        - Мутный он, - неожиданно изрек Харченко. - Давно к нему приглядываюсь. И знаешь, что самое неприятное? - он жестом показал комбату, что пора наполнить стаканы. - Самое неприятное то, что он, похоже, всего лишь пешка. Искренне верящая в собственные силы и значимость пешка. Не догадывается товарищ Автарк, что им управляют - и управляют, признаюсь, весьма умело…
        - Кто?! - ахнул Виталий, едва не расплескав налитый в стакан коньяк.
        - Пока не знаю… то есть, не уверен, - уклонился от ответа Харченко. - Если б знал, сам понимаешь, уже б весь наш похмельный батальон по тревоге поднял. Но скоро узнаю, это точно. И вот тогда… Да, кстати, классно ты его отбрил насчет того, что решения сейчас Штаб обороны принимает, молодец! Вовремя вспомнил. А верующих наших еще вчера официально оформили, теперь они все в составе корпуса, ни с какой стороны не подкопаешься! Вот так-то…
        - Спасибо, Сережа. Только не в том дело. Понимаешь?
        - Вполне понимаю, комбат, - особист криво усмехнулся. - Не все так просто, да? И кое-кто кое-кому весьма поперек горла стоит. Ладно, расслабься. Автарк твой… ну, или наш… у меня давно первым номером в разработке числится. Знаешь?
        - Догадываюсь, - осторожно ответил Крупенников.
        - Вот и хорошо, что догадываешься. Поскольку, может оказаться, что придется нам с ним накоротке поговорить. Тоже понимаешь?
        - Ага.
        - Только пока это сугубо между нами, - Харченко разлил по стаканам остатки коньяка. - И трепаться об этом не стоит. Ни с кем. Только со мной, да и то не в любом месте, - особист покрутил глазами, намекая на возможность чужой «прослушки». - Ясненько?
        - Да. Кстати, не забудь, завтра заседание штаба, прикинем ближайшие планы. Тянуть никак нельзя, чем быстрее ударим, тем больше шансов, что они не успеют подготовиться. Чувствую, ох, не зря те их два кораблика так быстренько смотались, наверняка своих предупреждать полетели. Хотя, грависвязь вроде никто не отменял… странно все…
        - Странно, странно… Сговорились вы с Ильченко, что ль?! Вчера он мне про эти кораблики твердил, сегодня ты… Разберемся, сказал же! А про заседание уж не забуду, не волнуйся, - кивнул особист. - А вообще, ты прав… Честно говоря, меня эти странности уже тоже начинают откровенно задалбывать…
        - Эх, ладно. Так что, особист, за нас? - Крупенников поднял стакан.
        - А за кого ж еще? - фыркнул тот, со звоном сдвигая посуду. - Похмелиться - это наше все…
        Поставив на стол опустевшую тару, Харченко неожиданно глубоко вздохнул, будто на что-то решившись, и взглянул в глаза товарищу:
        - Виталь, понимаю, что сейчас не лучшее время, но потом его и вовсе может не быть. Тут такое дело… - он замялся.
        - Что еще, Сережа?
        - Да потомок твой…
        - Что?! - мгновенно трезвея, подался вперед комбат. - Что с ним?
        - Да с ним-то ничего, просто он заявление о вступление в Корпус подал. На твое имя. Я его, заявление в смысле, притормозил, конечно, но…
        - Нет. Пусть на Земле сидит. Навоевался уже в своем ополчении на этом, как его, Гроте.
        - Стоп, Виталь, стоп. Нельзя так. Мужик, может, самый правильный поступок в своей жизни совершил, решился, а ты? Да и врачи нам нужны, а он хирург. Я все понимаю, но так будет неправильно. Вспомни ту войну, нашу. У товарища Сталина разве дети не воевали?
        Крупенников промолчал. Голова кружилась, и явно не от выпитого. Совладав с собой, он взглянул в лицо товарища:
        - Хорошо, Серега, ты прав. Смалодушничал я, прости. Оформляй его в состав медслужбы корпуса, врачи нам и вправду нужны, с медиками у нас вообще слабо, одни кибердоки. Но, что бы не случилось, он останется на Земле. И это, извини, приказ.
        - Хорошо, - покладисто согласился особист. - Здесь нам тоже хирурги понадобятся. Главное, Виталь, что ты меня понял…

* * *
        Основная часть совещания штаба прошла в штатном режиме. Командиры рот, в том числе добровольческих, доложили о готовности. Затем детально обсудили план операции, разработанный Лаптевым и его штабистами, и раздали электронные копии офицерам для самостоятельного изучения и «доведения до личного состава». Финкельштейн сообщил, что настроения боевые, хотя добровольцы заметно нервничают, что вполне понятно. Поскольку полной ясности о том, как они поведут себя в настоящем бою, не было, после недолгих колебаний решили, что Добровольческий корпус в первой фазе операции участвовать не будет. Пойдет вторым эшелоном, когда главное сопротивление противника будет подавлено. А до того пусть болтается на орбите, благо возможности корабля вполне позволяли разместить на борту такую прорву людей. Высадить их на планету, когда появится такая необходимость, можно будет в считаные часы, челноков хватит.
        Сам Крупенников слегка волновался - все-таки первый раз проводит десантную операцию в масштабах аж целой планеты. Нет, ну не всей, конечно, планеты, это вовсе нереально, но все же… План «Возмездие» - именно так решено было назвать предстоящую операцию - включал молниеносный удар по «нервным узлам», как обозвал лагеря ящеров и научные центры их хозяев поэт-замполит. После уничтожения баз планировалось спустить с орбиты весь корпус и начать окончательную зачистку Агрона, благо населенных пунктов на единственном материке было мало, а в том, что уцелевшие враги станут прятаться в редких местных лесах, офицеры сильно сомневались. Не то время, и не тот менталитет, знаете ли…
        Затем младших командиров отпустили, и Крупенников взял в руки дистанционный пульт, обернувшись к огромному, почти во всю стену, демонстрационному голоэкрану, и взглянул на оставшихся в зале офицеров - Харченко, Лаптева, Финкельштейна и, как ни странно, отца Евгения, которого зачем-то привел с собой особист:
        - А вот теперь слушайте внимательно, товарищи…
        Весь его короткий доклад занял меньше десяти минут.
        - Вот, примерно так. Вы всё сами видели. Это видеоинформация, обнаруженная нашими спецами в бортовом компьютере уничтоженного корабля. Планета как планета, земного типа, материк один. Основное и чуть ли не единственное занятие местного населения - агрономия; промышленность практически не развита, сельхозмашины, любая более-менее сложная техника и электроника - импортируемые. Население до начала вторжения - порядка двух с небольшим миллиардов человек. В общем, эдакий деревенско-пасторальный мирок. Отчего противник выбрал Агрон своей базой, честно говоря, понятия не имею.
        - Да потому и выбрал, - подал голос Лаптев. - Где проще спрятать секретную базу, в малонаселенном мирке с пятью спутниками связи на орбите или на урбанизированной планете с десятью миллиардами населения и развитой системой глобального слежения?
        - Может, и так, - согласился не склонный спорить Крупенников. - Продолжу. Итак, по нашим данным, на планете размещены несколько засекреченных центров, где, с одной стороны, методом клонирования и генетического моделирования воспроизводятся и проходят курс обучения эти самые солдаты-крокодилы, с другой - осуществляются некие эксперименты над людьми. Да, товарищи офицеры, именно так, над людьми! Но об этом позже. Там же, на Агроне, но эти данные пока сомнительны и требуют дополнительной проверки, обучаются пилоты атмосферных истребителей. Да, кто еще не понял, мужики, - и вражеские пилоты, и их руководители никакого генмодифицирования не проходили. Их геном такой же, как у нас с вами. Подробнее доложит майор Харченко. Кроме того, на орбите планеты размещены судоремонтные заводы и верфи, занимающиеся текущим обслуживанием их транспортных кораблей, и стоянки этих самых судов. Данных относительно того, имеется ли у Агрона орбитальная оборона, и, если имеется, то насколько она глубоко эшелонирована и какими силами и средствами обладает, у нас нет. В смысле, этих сведений не обнаружено в компьютере
взорванного транспорта. Возможно, товарищ майор что-то знает? - Виталий кивнул особисту. - У меня просто не было времени изучить показания допрошенных пленных.
        - Возможно, - усмехнулся Харченко, закуривая. - Ладно, не буду ходить вокруг да около, времени мало. Нет там никакой обороны, никто не предполагал, что им придется отбивать атаку из космоса. Да и о какой атаке речь? Максимум, что мы можем - обстрелять их из бортовых электромагнитных пукалок или нагрузить ПМА-зарядами пару скоростных челноков и направить в их сторону. Кажется, в древности так и делали эти, как их там называли, брундеры, что ли?
        - Брандеры, тащ майор, - подняв голову, поправил особиста начитанный замполит. - Означает судно, нагруженное взрывчаткой и горючими веществами для уничтожения вражеских кораблей или портовых укреплений.
        - Во, я так и говорю. Летающий брандер, понимаешь. Короче, ничем крупнее истребителя-перехватчика они нам не угрожают. Да и вообще, есть у меня пара интересных задумок на этот счет. Но сейчас хочу поговорить не о том, а об этих самых, с нормальным геномом которые… Слушайте, товарищи офицеры. Только предупреждаю, сведения эти на данный момент секретные, в батальоне о них пока знать не должны, в корпусе - тем более. Вопрос очень, очень серьезный! Итак, прошу внимания, повторять не буду, но по окончании заседания вы все получите временный доступ к информации по внутренней сети и сможете сами изучить файлы…

…Как это, хоть и не часто, но бывает в жизни, майор Харченко, начальник особого отдела батальона, и иерей отец Евгений, в миру - Смирнов, неожиданно нашли общий язык Оказалось, профессии их чем-то даже и схожи, да и цели одинаковые - из преступника человека сделать. Когда Харченко попал сюда, в будущее, он немало подивился измышлениям некоторых историков, приписывавших людям его профессии все мыслимые и немыслимые зверства. Ну, скажите, зачем человеку сразу иголки под ногти загонять, когда порой одно только удостоверение с пятью буквами на обложке «СМЕРШ» с людьми чудеса делает? Все как на духу рассказывают. Иногда, впрочем, попадались упертые враги, в основном польские да украинские националисты или фанатики из СС. Да и к тем можно подход найти, и находили, кстати. Одного поляка Харченко, например, заставил поклясться на распятии, что тот не врет. Пленный долго мычал, краснел, мялся. И после фразы Харченко: «а ведь Он свидетельствовать за тебя будет. Так что, не меня обманываешь, Его обманываешь…», поляк залился слезами и раскололся.
        Впрочем, это все лирика. А суровая реальность совершенно в ином…
        Когда особист вычислил среди добровольцев шестерку «шпионов» и поступили первые пленные, сначала захваченные на Гроте и Мелиссе, затем доставленные с борта взорванного транспорта, он долго сомневался, как именно с ними работать. К слову,
«шпионы» он произносил для себя именно так, в кавычках, поскольку так и не сумел определиться, являются ли они разведчиками в том смысле, к какому привык в своем времени, или просто введены в состав корпуса в качестве ненавязчивых наблюдателей за гостями из прошлого.
        С пленными, впрочем, особых проблем не возникло. Обойти ментальный блок, заставлявший их совершать самоубийство или без видимой причины погибать, оказалось не столь и сложно, хотя поначалу это и стоило нескольких трупов. Но фармакология и гипнотехнологии в мирной и неагрессивной Эйкумене были на высоте, и скоро Харченко знал все, что знали они. Сложив всю полученную информацию вместе, Сергей оказался настолько шокирован, что даже отказался от мысли поговорить с Крупенниковым.
        А вот с отцом Евгением ситуацию обсудил, разбудив того среди ночи.
        Утром начались беседы с подозреваемыми в «шпионаже» добровольцами. Особист по-очереди вызывал их к себе, каждый раз выдумывая новый повод. Чтобы «серые» ничего не заподозрили, приглашал он и заведомо ни в чем не виновных бойцов.
        После разговора «шпионы» тщательно изолировались, причем тоже так, чтобы исключить у остальных подозрения. Впрочем, Харченко был почти убежден, что они не знают друг друга, - сам бы он в подобной ситуации именно так и поступил. А иначе какая ж это разведсеть?! Смех, да и только…
        Один из них неожиданно оказался верующим, правда, еретиком - экуменистом, как, перекрестившись, пояснил с тяжелым вздохом отец Евгений, которого Харченко пригласил принять участие в допросе. Кто это такие, Сергей понятия не имел. Пришлось выслушать небольшую лекцию от священника.
        Экуменическая церковь в нынешнем ее виде возникла вскоре после Объединения, хотя само еретическое лжеучение возникло еще в начала XX века. Поначалу сие «учение» подразумевало некое «единство» всех вероисповеданий. Но к нынешним временам, стараниями политтехнологов и психологов Эйкумены, несколько изменило свою направленность. Ныне в нее приходили все, кто чувствовал потребность пообщаться с так называемыми «высшими силами» или «вселенским разумом». Поклоняться можно было кому угодно, хоть всем богам сразу, или вовсе никому. Молиться нужды не было; изучать Библию, Коран, Тору или прочие богословские труды - тем более. Это, мягко говоря, не приветствовалось, а иногда и более того….
        Приверженцев подобного подхода отец Евгений, поморщившись и вновь тяжко вздохнув, обозвал «теплыми». Мол, настоящий Бог их извергнет и скажет им: лучше бы вы были горячими или холодными, нежели теплыми. Вот с этим экуменистом и начал работать отец Евгений. Даже рясу специально надел:
        - Скажи мне, сын мой, является ли Эйкумена раем земным для человеков?
        - Да, конечно, - согласился улыбчивый «шпион».
        - А согласен ли, что нет грешникам места в раю? И Кришна так говорил, и Магомет, и Христос. И даже Будда.
        - Ну… как бы, да. Наверное. А к чему вы это? - не понял допрашиваемый.
        - Лжесвидетельство есть грех для всех богов. Согласен ли?
        - Ну… Наверное…
        - А, значит, ежели солжешь, не будет тебе места в раю земном.
        - Э?
        - Не экай, - оборвал его Харченко, с интересом прислушивающийся к разговору. - Ящерам отдам… Слушай, вон, батюшку, да на вопросы отвечай.
        - Ибо не место лжецам в раю! - наставительно поднял палец священник.
        Допрашиваемый побледнел и открыл рот, словно снулая рыба. Позевал, позевал и неуверенно выдавил:
        - Ну… меня хоть кто-нибудь из богов простит…
        - Сыне, так ведь и я прощу! - улыбнулся отец Евгений. - Но вот товарищ майор, например, атеист. И в идолов твоих он не верит! А значит…
        - А, значит, ты, дружок, уже врать собрался, раз заранее решил, что тебя простить должны, - подключился к разговору Харченко, уже смекнувший, что тот сам себя загнал в ловушку. Не привык он к подобным играм, не привык, а, значит, ни разу не профессионал. Дилетант тот еще. Нужно додавить, а это ему - раз плюнуть.
        - Вот смотри, здесь… - особист ласково похлопал по боку компьютерного терминала… - показания твоих коллег. Так что установить, врешь ты мне или нет, дело техники. Понял меня? По глазам вижу, понял…
        - Сын мой, товарищ майор, грех мысленный можно исправить покаянием действенным. Дай мужу сему возможность покаяния, ибо милостив Бог, будем же и мы…
        Не ожидавший этого Харченко удивленно повернулся к отцу Евгению. Священник был абсолютно серьезен. Когда же особист снова взглянул на «шпиона», то понял, что, собственно говоря, все и закончено. Клиент поплыл. Так поплыл, что рассказал все, включая, как говорится, и то, что забыл или не знал…
        Картина вырисовалась весьма грустная. Более чем грустная…
…Когда началась процедура блокады агрессивного гена, исследования показали, что вмешательство в геном не стало наследственным, и у модифицированных родителей рождались нормальные дети. Приходилось проводить модифицирование еще на пренатальном уровне или после рождения. В старшем возрасте процедура также давала положительный эффект, однако в несколько менее выраженной форме.
        Проявился и еще один интересный эффект. Большая часть людей после изменения генотипа отчего-то потеряла способность к оплодотворению, причем, большая - это девяносто процентов. Сперматозоиды не стремились проникнуть в яйцеклетку, что позволило человечеству эффективно контролировать рост рождаемости. Какое-то время это было замечательно: искусственное оплодотворение и вынашивание в репродуктивных центрах освободило женщин от мук беременности и родов. Достаточно было родительской паре прийти в Центр, сдать свои половые клетки - и через девять месяцев прийти за младенцем. Все прекрасно, и никаких забот!
        Проблемы возникли тогда, когда человечество вышло в дальний Космос и достигло звезд.
        Смертность начала резко превышать рождаемость. Люди с удовольствием занимались безопасным сексом, но неохотно размножались. Ведь к чему все эти хлопоты с детьми, грязные подгузники, бесконечный крик и бессонные ночи, когда можно просто жить в свое удовольствие?
        А Космос требовал людей. С огромным трудом была колонизирована одна планета, затем другая и третья.
        Правительство назначало огромные премии семьям, имеющим больше двух детей. Стимулировало рождаемость через рекламу, фильмы, голокниги.
        Увы.
        Гедонизм стал смертельной болезнью человечества. Над рекламой смеялись, семейные комедии умиляли, книги вызывали раздражение и скуку.
        Зачем?
        Главный вопрос повис дамокловым мечом над шеей человечества. Первыми озаботились этой проблемой даже не власти, а именно те, кому некогда и было поручено спасти человечество, лишив его агрессии, - психологи, генетики, биологи…
        Замкнутая каста ученых, проводящая нигде не афишируемые эксперименты над другими людьми. Себя они называли гордо: «Ученый Совет», реже - «контрольная группа». Объектом изучения, «подконтрольными», являлись, понятно, все остальные люди. Эдакий оселок, на котором правят свернувшее «не туда, куда нужно» человечество. Но однажды эта каста вдруг с удивлением поняла, что человечество никуда больше не идет. Вообще никуда. Даже стремясь к дальним звездам, оно все равно лежит на диване, попивает пивко и смотрит головидение.
        А зачем шевелиться, когда все есть?
        Люди переставали работать.
        А зачем?
        Люди переставали учиться.
        Зачем?
        Люди переставали мечтать.
        Зачем?
        Жизнь начала постепенно угасать…
        С другой стороны, это на Земле бесплатные флаеры, доступная из любой точки планеты Сеть и прочая халявная инфраструктура. И совсем иное дело - терраформированные планеты-колонии, особенно, новые. Вот на них и решено было направить свой взгляд…
        Каста впервые в истории встала перед выбором. Плюнуть на все человечество и покинуть Эйкумену, становясь избранными, прародителями новой цивилизации? Или все-таки попытаться спасти обреченное человечество?
        Пока что выбрали второй вариант. Хотя были и голосовавшие за первый…
        Автарка и его Сенат в известность не поставили. В конце концов, чиновники такие же люди, как и все остальные. В отличие от замкнутой касты ценителей Истинного Чистого Знания, разумеется.
        Десяти лет генетикам и зоопсихологам хватило, чтобы на основе ископаемых ДНК вырастить новых домашних животных. На примитивном, но вполне достаточном для достижения заданной цели, уровне их научили владеть оружием и наладили его производство. Собрали небольшой флот из старых колониальных транспортов. И когда популяция выросла до необходимого уровня, отправили ящеров на терраформированные планеты.
        Кстати, вы не знаете, как проводится тотальное терраформирование? Пригодную по атмосфере планету окружают сетью орбитальных гравиконденсаторов. В течение нескольких лет проводится сглаживание рельефа, упорядочивание грунта, выравнивание береговых линий, уничтожение местной фауны и флоры. Оператор конденсатора, разумеется, не знает, что внизу живые существа. Зачем это ему? Его задача - просто следить за выполнением заложенной в компьютер программы. А в некоторых случаях можно и вовсе обойтись без человека-оператора, полностью доверившись искусственному интеллекту с тремя уровнями контроля. Ей и вовсе будет наплевать на живых существ. Ведь главное - практическая польза для человечества. Стоит ли жалеть каких-то двоякодышащих рыбоптиц с Аграна, если эта планета - богатейшее месторождение тяжелых элементов?
        Главное - прибыль. Меркантилизм. Вот что помогло выжить человечеству, а вовсе не какие-то там пространные рассуждения о Добре и Зле…
        А как же первооткрыватели? Да нет никаких романтиков-первооткрывателей, нет никаких легендарных бродяг-разведчиков, уже лет сто, как нет! Перевелись. Лежат с пивком на диване и смотрят голофильмы о бесстрашных романтиках Дальнего Космоса. Зато есть управляемые интеллектуальными программами автоматические зонды, анализирующие геологические элементы и состав атмосферы.
        Психологи и аналитики рассчитывали, что внезапная угроза пробудит здоровую агрессию. Пусть не у всех, но пробудит. Увы. Люди гибли, становились пищей для рептилий, но сопротивляться не могли. За очень редким исключением.
        Вот это исключение и заинтересовало ученых.
        Но пока отряды сопротивленцев еще не попали в лаборатории, было трудно выдвигать гипотезы, почему кто-то смог противостоять угрозе, а подавляющее большинство - нет. Примерно в этот момент Автарк со своим Сенатом и принял неожиданное решение, обратившись к хронофизикам, результаты полузапрещенных исследований которых были настолько ничтожны, что даже не интересовали Касту… Но тем удалось невероятное, и они, использовав просто чудовищное количество энергии, сумели открыть устойчивый канал в прошлое и вытащить оттуда целый батальон озверелых, опытных бойцов самой страшной войны за всю историю человечества.
        Каста ученых не стала саботировать этот эксперимент, решив, наоборот, использовать пришельцев для решения своей проблемы. Понаблюдать, так сказать, прикинуть. После того, как Яше Финкельштейну удалось взорвать психику добровольцев, не пригодных дотоле ни к чему агрессивному, психологи сильно озадачились. И решили воспроизвести подобный эксперимент на одной из сельскохозяйственных планет, до того использовавшейся как основная база для содержания ящеров и базирования и обслуживания флота.
        Под конец допроса Стен Мил, так звали допрашиваемого, даже выразил надежду, что пришельцы из прошлого вступят в контакт с научным советом, обсудив взаимовыгодное сотрудничество с ними в целях спасения и дальнейшего процветания человечества. Особист, конечно, пообещал. Со всем жаром в голосе…
        Окончив рассказ, Харченко горько усмехнулся:
        - Вербануть меня пытался, щенок.
        Офицеры подавленно молчали. Лаптев по обыкновению черкал стилусом по сенсору своего электронного блокнота. Харченко промокнул платком взмокшее лицо и нервно закурил - устал пересказывать этот ужас. Крупенников, морщась, потирал виски. Чего-то подобного он и ожидал. Давно ожидал. Но не в таких же масштабах?! Финкельштейн негромко матерился под нос, от волнения мешая русские и еврейские слова. После переноса он много читал о нацистских концлагерях. Прочел и просмотрел почти все, что сумел найти. И сейчас в его мозгу билась лишь одна мысль: так чем же эти современные ученые отличаются от кровавых вивисекторов Третьего рейха?! Много ли кто знает, как в концлагерях заключенных сажали в бочки с ледяной водой, дожидаясь, пока те начнут терять сознание? А потом отогревали переохлажденных разными способами, разрабатывая методику спасения своих летчиков, упавших в арктические воды.
        А женщины-заключенные? Те, кому ампутировали руки и ноги. Дожидались, когда культи заживут. И вытягивали большие половые губы, пришивая их к остаткам бедер. Сексуальные куклы для утех господ офицеров. Можно использовать как подсвечники. Нет, все цивилизованно, под наркозом. Зубы вырывались тоже под наркозом. И язык также, хотя господа офицеры бывали этим несколько недовольны. Голосовые связки разрезались, чтобы куклы не кричали. Удобно! Просвещенная Европа, хули…
        И чем же вот этот самый Стен Мил отличается от Эльзы Кох?
        Один отец Евгений был внешне спокоен. Он просто закрыл глаза и, шепча какую-то молитву, перебирал четки.

«ЭТИМ» было просто интересно: а что будет, если сделать вот так? Или вот так? Человек для них стал просто предметом исследования. И не более того…
        - Значит, так… - тяжело сказал Крупенников, не поднимая взгляда. - Выжжем их змеиное гнездо на Агроне, потом возвратимся и устроим всему этому их Ученому Совету, или как там его, такое, что все их эксперименты пустячком покажутся… Все, совещание закончено, все свободны. Разойтись…
        Глава 5
        Интерлюдия
        Марк (продолжение)
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Он не сразу понял, что очнулся. Вокруг царила такая темнота, что открывать глаза было бесполезно. Только и слышно, что кто-то стонет рядом.
        - Дина? - хрипло прошептал он.
        Ответа не было.

«Ослеп!» - мелькнула вдруг паническая мысль. Марк протянул трясущиеся руки куда-то перед собой, наткнулся на что-то мягкое и теплое и тут же испуганно отдернул ладони.
        - Кто здесь? Кто здесь?
        - Не ори, - раздался спокойный голос откуда-то справа. А стоны стали еще сильнее.
        - Где я?
        - Заткнись, тебе говорят! - ответил еще один голос. На этот раз раздраженный.
        И в этот момент включился ослепительный свет. Настолько ослепительный, что глазам мгновенно стало больно. Рефлекторно Марк зажмурился. Вокруг застонали, зашевелились, закряхтели. Наконец, мальчик смог открыть слезящиеся глаза и обомлел.
        Большой зал был заполнен людьми, одетыми лишь в трусы одинакового серого цвета. И только мужчинами, от мальчишек его возраста, до стариков. Не успел Марк и рта раскрыть, как откуда-то сверху раздался какой-то металлический, бесстрастный голос.
        - Внимание всем! Вы помещены во временный карантин. Через несколько дней вы будете отпущены на свободу при условии соблюдения нескольких правил. Запрещается общаться, разговаривать, необходимо соблюдение полной тишины. За нарушение - немедленное наказание! Запрещается называть себя или окружающих по именам. На ваших руках есть идентификационные номера. За нарушение - немедленное наказание…
        Только сейчас Марк ощутил, как саднит правое предплечье. Вытянув перед собой руку, он с ужасом оглядел пульсирующий болью багровый ожог в форме числа «048».
        - Эй! А кто с нами говорит? И что за карантин? Что вообще происходит? Вы кто такие? - встал один из мужчин и, прикрывая глаза от слепящего света ладонью, уставился куда-то вверх.
        - Нарушено первое правило! - бесстрастно ответил голос, и мужчину вдруг коротко ударило синей молнией, вырвавшейся откуда-то сверху. Мужчина свалился на пол, все его тело ломало и корежило судорожной болью.
        - Встать! - снова раздался голос.
        Мужчина медленно привстал, потряхивая головой. Постоял на четвереньках, потом выпрямился.
        - Назвать себя!
        - Это… Люк Ван, работал наладчиком…
        Наладчиком чего Люк работал, никто так и не
        узнал. Молния на этот раз ударила без предупреждения.
        - Встать! - выждав, пока прекратятся судороги, скомандовал голос. Мужчина еле-еле поднялся с пола.
        - Назвать себя!
        Наладчик-чего-то-там, наконец, сообразил и, мельком взглянув на правую руку, пробормотал:
        - Ноль семьдесят один.
        - Правило третье - запрещается не подчиняться приказам. За нарушение - немедленное наказание! За нарушение двух приказов ноль семьдесят первый наказан!
        И новый удар током. В воздухе буквально воняло электричеством. На этот раз «071» встать не смог. К нему бросились трое, чтобы привести в чувство, но тоже были наказаны.
        - Запрещается помогать друг другу!
        - Запрещается…
        - Запрещается…
        - Запрещается…
        Запрещалось спать при включенном свете. Запрещалось не спать при выключенном свете. Запрещалось бесцельное хождение по залу - подходить можно было только к туалету и только за едой. И только при включенном свете.
        И за все - наказания.
        - А теперь всем спокойной ночи, - усмехнувшись, голос исчез, и по залу прокатился с трудом сдерживаемый вздох облегчения. Хоть это разрешалось. Вроде бы…
        Свет выключился - люди снова погрузились во тьму. Зато загремела музыка, бьющая по ушам. Хорошо, что ей оказался нейропанк, любимый Марком. Иногда подросток даже засыпал под него, включая звук через наушники. А вот непривычным к подобной музыке было очень тяжело - они ворочались, закрывали уши ладонями, кто-то даже пытался ругаться. Но наказание было неотвратимо: не ведающие промаха молнии сверкали то тут, то там, на короткий миг высвечивая сине-белым светом скрюченные болью тела. Через два часа ослепительный свет включили снова. Музыка замолчала.
        В животе бурчало, очень хотелось есть. Впрочем, мальчики в пятнадцать лет всегда хотят есть. Но их не кормили, а спрашивать соседей о еде Марк опасался, поскольку прекрасно помнил, как стоило кому-то попытаться произнести хотя бы слово, с потолка неотвратимо бил синий змеящийся кнут - невидимые наблюдатели были неутомимы и внимательны. Хорошо хотя б зевать, вздыхать и стонать разрешали. Через два часа свет погас опять. Наступила «громкая ночь». А еще через два часа наступил и очередной «яркий день».
        После вторых «суток» у людей лихорадочно заблестели глаза. Но и молнии стали сверкать все реже и реже. Уставшие люди умудрялись засыпать, невзирая на рваный грохот нейропанка и чередование искусственных «дней» и «ночей».
        После четвертых «суток» Марк сбился со счета. Он просто стал засыпать коротким чутким сном на два часа и тупо сидеть и таращиться в противоположную стену тоже на два часа. Постепенно людьми овладел какой-то душевный ступор. Им просто стало все равно. Жизнь постепенно превращалась в тупое чередование «дней», «ночей» и приемов пищи. Все остальное постепенно отходило на второй, если не на третий, план…
        В начале одной из «ночей» кто-то не выдержал и бросился к двери, около которой сидел Марк, вернее - «ноль сорок восьмой». Человек заорал, замолотив кулаками по металлу:
        - Выпустите меня! Выпустите! Я больше не хочу! Не могу!
        Несколько разрядов одновременно ударили по взбесившемуся мужчине, и его тело рухнуло на пол рядом с мальчиком. Какое-то время человек еще дышал, а потом умер, не приходя в сознание. Подростку пришлось до «утра» спать рядом с трупом, но страха уже не было. Осталось просто отупение. Равнодушие. Страшно болела голова, ломило мышцы. Видимо, то же самое испытывали и другие. Впрочем, никто уже не жаловался, наученный страшным опытом предшественников. Когда свет включился, люди - впрочем, люди ли уже? - даже не посмотрели на распростертое у дверей тело. Тем более что им неожиданно дали еду. Вверху что-то заскрежетало, открылось, и на цепях в зал опустился большой котел. Из него шел пар… и неимоверно-притягательный запах. Люди сглатывали слюну, жадно глядя в центр зала.
        Но никто не решился даже шевельнуться, боясь нарушить запрет…
        - Приступить к приему пищи!
        И люди молча рванули к еде. Сильные отталкивали слабых, слабые спотыкались и падали. Но, даже падая, из последних сил хватали более быстрых товарищей по несчастью за ноги, пытаясь опрокинуть на пол. Не со зла, просто очень хотелось есть…

«Ноль сорок восьмой» сумел боком протиснуться в узкую щель между телами более сильных соперников и присоединиться к пиршеству. Правда, получалось это только одной рукой. В котле плескалась неаппетитная на вид красно-коричневая бурда - горячий бульон, в котором плавали неочищенные, лишь разрезанные пополам буряки. И все.
        Люди обжигались, шипели, плевались, но ели и ели. Марку удалось стащить две половинки вареных корнеплодов. Грызя их на ходу, он поспешил на свое место, устроившись рядом с мертвым телом, и начал есть с наслаждением. Свекла расползалась в руках, шлепалась на пол, но мальчик подбирал даже самые маленькие кусочки и жадно съедал. В конце концов, все разбрелись по своим местам, и зал наполнился чавканьем. Некоторые подходили за второй порцией - уже спокойно и без давки. Кто-то просто набирал в ладони ковшиком остывший бульон и жадно пил.
        Как только котел пополз обратно, свет погас.
        А через пару «суток» начались проблемы. Мало кто задумывался, что может сделать вареная свекла с оголодавшим желудком. Просто ели - и все. В итоге, то там, то тут люди хватались за животы, морщились от резей в кишечнике и брели занимать очередь к туалету, представлявшему собой всего лишь дыру в бетонном полу. Воды и туалетной бумаги, разумеется, не было и в помине. Но это еще ничего: очередной «ночью» проблем стало еще больше, поскольку вставать без разрешения не позволялось. Люди кряхтели, стонали и… К «утру» воздух был переполнен миазмами. Люди пробуждались, перепачканные собственными испражнениями.
        Но всем было уже наплевать на все.
        Внезапно голос сказал:
        - Внимание! Провести генеральную уборку!
        Ни воды, ни каких-то инструментов не было.
        Просто голые тела.
        - Проявивший смекалку будет…
        Люди напряглись в ожидании:
        - …поощрен!
        Удивление было общим, но… Какую смекалку можно проявить, убирая жидкое дерьмо голыми руками?
        Вдруг кто-то вскочил и стянул с себя потерявшие былой цвет трусы. Подошел к стене и, никого не стесняясь, помочился на них. А затем уселся на корточки и стал протирать влажной тряпкой пол перед собой. Постепенно, то один, то другой, поборов стыд и брезгливость, последовали его примеру. Первый время от времени поглядывал на потолок, радостно оскаливаясь: мол, вот я молодец какой! Похвалите же меня!..
        Постепенно глаза начало все больше щипать от запаха аммиака…
        Интерлюдия
        Научно-практический полигон «Прима», планета Агрон, 2297 год
        - Ф-фу, ну и свиньи… - декан факультета социальной психологии Фил Зим с отвращением смотрел на мониторы. Копошащееся стадо высших приматов напоминало ему клубок опарышей, таких же скользких и противных. Декана даже передернуло от омерзения.
        - Сколько прошло времени с начала эксперимента?
        - Восемнадцать часов, магистр, - ответил ему старший научный сотрудник, ведущий исследование. Маленький лысенький толстячок в белом халате.
        - Всего восемнадцать часов…
        - Хм… Так быстро? Насколько я помню, вы рассчитывали, что первый слом произойдет не ранее двадцати четырех - двадцати девяти?
        Толстяк пожал плечами:
        - Не знаю… Все шло по утвержденному вами плану. В принципе, мы уже сейчас готовы перейти ко второй фазе.
        - Отлично, отлично… - пробормотал Фил. - Только помойте их сначала. Свеклу больше не давать. Да, и чуть ослабьте режим.
        - Зачем? - удивился эсэнэс.
        - Бакалавр, не задавайте глупых вопросов. Вам нужна дизентерия? Необходимо, чтобы ко второй фазе они были здоровыми, иначе их реакция будет обусловлена внесенной дополнительной объектной переменной, которую вы не учли при планировании.
        - Магистр, вы гений! - восхищенно ответил толстяк.
        Фил поморщился. Он не любил лесть, даже если она была правдивой.
        - Какой метод вы планировали использовать сейчас?
        - Воздействовать на инстинкт размножения.
        - Не рановато? Пока начните с температурного приема. Кстати, как реагирует женская выборка?
        - Показать, Фил?
        - Нет, не стоит. Просто расскажите.
        - Ну, болевой эффект мы не стали использовать. Дело в том, что у женщин более высокий порог и, соответственно, устойчивость к такому воздействию.
        - Я знаю, - оборвал исследователя декан. - Короче.
        - Мы сразу же прибегли к приемам унижения. Сначала, естественно, лишили личностной идентификации и, как и планировалось, применили сенсорное дезориентирование. Женщины сломались на один час двадцать две минуты и тридцать одну секунду позже.
        - Необходимо было процедуру все-таки унифицировать. Во второй серии внесите коррективы.
        - Хорошо, магистр. Будет сделано.
        Фил кивнул, развернулся и, не прощаясь, двинулся прочь по коридору. Полы его халата развевались, словно крылья.
        Он спешил. Ему необходимо было проверить еще две лаборатории только на этой планете. Все-таки это они удачно решили на Ученом Совете - форсировать эксперимент по изучению восстановления агрессии у генетически модифицированного человека и тем самым получить отработанный «материал» - приманку для воинствующих предков.

«Интересно, что из этого всего получится?» - подумал Фил.
        Он вообще любил думать. Ему нравился сам этот процесс. Любил даже тогда, когда еще не был Филом. Это имя-титул каждый декан факультета получал в честь знаменитого психолога прошлого из маленького городка Стэнфорд…
        Гиперпространство, прыжок «околоземное пространство система Весты», 2297 год
        Харченко вошел в кают-компанию, где как обычно уютно играла музыка, еще на планете подобранная для батальона лучшими психологами Эйкумены. Но психологи психологами, а личные-то вкусы остались. Особисту, например, очень нравились некоторые песни ансамбля «Битлз». Мелодии незатейливые, языка майор так и не выучил, но вот чем-то нравились - и все тут.
        Он подошел к терминалу корабельного инфо-центра, намереваясь включить одну из любимых композиций, эту, как там ее? «Естердеу», - прочитал он по слогам название песни и собрался уже было ткнуть пальцем в тактильный сенсор монитора, но краем глаза увидел Яшу Финкельштейна, склонившегося над электронным планшетом, к которому он здорово прикипел за последнее время. Ну, нравился ему этот почти что невесомый приборчик, сочетавший в себе столько функций, что даже и подумать страшно! Водишь по экрану тоненькой палочкой, пишешь себе, словно на бумажке, а он текст уже готовый выдает газетным шрифтом, да еще и ошибки сам правит!
        - Замполит!
        - М-м? - подскочил тот от неожиданности.
        - Ты там чего карябаешь в блокнотике своем?
        Яша покраснел. Он вообще краснел по любому поводу, что доставляло Харченко особенное удовольствие.
        - Никак доклад в политотдел фронта строчишь по старой-то привычке?
        - Да что вы, товарищ майор? То есть никак нет…
        - Ну, и что ж тогда?
        Яша покраснел еще больше.
        - Девке, что ль, какой пишешь? Так на то сеансы грависвязи бывают. Да и откуда у тебя тут девка-то? Неужто успел уже отметиться? - добродушно заржал он.
        - Я это…
        - Ну что телишься, как кошка перед родами!
        - Я гимн нашего батальона сочиняю, товарищ майор.
        - Чего? - Харченко удивился так, что брови едва до края волос не поднялись.
        - Гимн…
        - А чем тебя «Интернационал» не устраивает? Или новый Гимн Советского Союза?
        - Так мы же сейчас не в Советском Союзе…
        - Замполит! Ты мне это брось. Где мы, там, стало быть, и Советский Союз. Мы на самой его передовой были, есть и будем. Понял?
        - Понял… Но хотелось и нашу собственную песню сочинить.
        - Нашу песню… Ладно, пусть будет наша песня. Споешь, что ты там насочинял?
        - Я еще с мелодией не совсем, товарищ майор… Да и со стихами пока тоже не очень.
        - Пой, Финкельштейн, не стесняйся, - поддержал особиста развалившийся на удобном эргономичном диване Ильченко. Как-то так получилось, что в последнее время между офицерами батальона образовалась более неформальная обстановка, нежели там, в прошлом. Никто не вскакивал, когда входили старшие по званию, но особо и не фамильярничал, конечно.
        - У меня со слухом проблемы, тащ…
        - А я тебе, как старший по званию, приказываю. Ага?
        И Яша запел. Слуха у него действительно не было, зато голос оказался басовитым:
        Бойцы идут по звездам,
        Штыки уходят в бой.
        Там будет все не просто,
        Но мы придем домой.
        Не все - а это значит,
        Что те, кто не придет,
        Останутся на звездах.
        Их вечность - небосвод.
        Внезапно Харченко перебил его:
        - «Мы - молодая гвардия рабочих и крестьян!»
        Парень замолчал, недоуменно захлопав глазами.
        - Замполит! Ты ж песню из кинофильма спер! Помнишь, картина такая была, «Как закалялась сталь», называлась?
        Яша смущенно прогудел в ответ:
        - Ничего я не пер, то есть не крал, тащ майор, говорю ж, просто слуха нет…
        Харченко отмахнулся:
        - В общем, ты это… Гимн - идея хорошая, считай, я одобрил. Слова давай сочиняй, а с музыкой чего-нибудь придумаем. В батальоне и баянистов, и гитаристов хватает. Да и у местных с музицированием все в полном ажуре. Ладно, ты сначала весь текст представь, а уж там разберемся.
        Финкельштейн кивнул и снова зачеркал стилусом по поверхности планшета, а майор Харченко, плюхнувшись в кресло, стал блаженно внимать волшебным звукам ансамбля
«Битлз»…

* * *
        Корабль плыл в глубинах гиперпространства. Здесь не было звезд и планет, не было вечных странников космоса - метеоритов, не было туманностей и Галактик, здесь вообще ничего не было. Кроме пробивающего себе путь в n-мерности пространства-времени самого этого корабля, крошечной по космическим меркам песчинки жизни. Внутри этой песчинки вовсе уж микроскопические искорки жизни занимались смешными с точки зрения Вселенной делами.
        Если, конечно, у Вселенной есть точка зрения.
        Например, сейчас одна из искорок шагала по кораблю и весело напевала нечто совершенно немыслимое для этого места и этого времени:
        «Аргентина-Ямайка… Пять - ноль! Какая бо-оль!..»
        Действительно, ну какая может быть боль у идущего по космическому кораблю начальника особого отдела отдельного штурмового батальона майора Харченко? Точнее, уже полнокровного корпуса? Все идет по плану, так к чему канувшие в лету Аргентины с Ямайками?
        Особист шел в отсек управления. Он и комбат были единственными из пассажиров огромного корабля, некогда - скоростного грузопассажирского лайнера «Мечта», у кого имелся допуск в ходовую рубку.
        Капитан корабля - он и в море, и в космосе «первый после Бога». Может женить, может за борт выкинуть. Впрочем, нет, этот не выкинет. Не сможет, ибо прошел курс генетической модерации, разумеется. Упакует в госпитальный отсек, погрузив до прибытия в анабиоз. В чем ему лично Харченко и поспособствует с удовольствием, если что. Демократия - она хороша в собственном многоэтажном особняке, когда в руке бокал старого вина, перед тобой потрескивает горящими поленьями камин, в укутанных пледом ногах дремлет породистый пес, а на коленях - не менее породистый кот. Когда дети разогнаны по комнатам заниматься уроками, а красавица-жена воркует голубкой у плеча. Когда рабы… тьфу, то есть роботы, конечно же, роботы! - рубят уголек, вкалывают на заводах и орошают поля. А в море и космосе демократии не бывает. Так что капитан корабля прав. Всегда прав, и это не обсуждается.
        И пусть весь батальон завидует двум майорам, что получили право побывать в святая святых и полюбоваться на настоящее звездное небо. Корабль вот-вот вырвется из неизученной до конца даже самими разработчиками теории гиперпрыжков и технологии гипердрайва изнанки космоса. Или не изнанки, а многомерного непостижимого Ничто. Да, и так бывает. Человечество научилось достигать дальних звезд, за считаные часы или дни покрывая немыслимые расстояния в сотни, тысячи и миллионы световых лет, но так до конца и не поняло, каким именно образом. Впрочем, это уже никому не нужная лирика, в чистом виде интересная лишь теоретикам-ученым. Голые практики, как, впрочем, и авантюристы, довольствовались самим фактом возможности межзвездных прыжков.
        Вот к моменту выхода из прыжка и торопился Харченко. Когда еще доведется полюбоваться на настоящие звезды? В рубке он тихонько уселся в свободный ложемент, стараясь никому не помешать. Впрочем, на него никто и не обратил внимания. Люди занимались своими делами. Одна навигационная команда штурманов - пять человек Компьютеры компьютерами, но даже самую сверхнадежнейшую и многократно продублированную технику нужно контролировать. Человеческий фактор, ага. В этом Харченко ничего не понимал, но подозревал, что электроника - это та же механика, даже если она электронная по сути. Ну, примерно так. В том смысле, что если она сходит с ума, то всегда в самый неподходящий момент. А команда управления? Еще десять пилотов.
        Собственно говоря, это была не просто рубка, а именно центр управления полетом. Харченко завороженно следил за синхронной работой людей, каждый из которых замер на своем посту перед объемным 4D монитором. Вроде бы все по отдельности, но одной командой. Майор вообще любил наблюдать за людьми. Нет, именно просто наблюдать… безо всякой, так сказать, профессиональной надобности или хрестоматийной особистской подозрительности. Ему просто это нравилось. Интересно же, разве нет? Люди вообще интересные, особенно когда не знают, что за ними наблюдают.
        - Согражданин майор?
        - Да? - встрепенулся Сергей. Рядом стоял капитан корабля. Невысокого роста, до синевы выбритый, затянутый в отутюженный форменный китель гражданского Космофлота. До безумия обаятельный и всем своим видом внушающий уверенность в исходе любого полета под его командованием. В общем, настоящий Капитан с большой буквы. Хоть на голооткрытку из серии «Герои Космоса» снимай. Или портрет в холле ВАК вешай…
        - Да вот, посмотреть пришел. Очень интересно.
        - Что ж тут интересного? - искренне удивился капитан. В руке его дымилась чашечка ароматного кофе. - Все скучно и рутинно. Да вы сидите, сидите!
        - Это вам скучно, а я в космосе в первый раз…
        - Как?! А-а… Простите великодушно, я как-то запамятовал, откуда вы. Что ж, хорошо, покажу вам, как это бывает. Восемь минут до выхода. Я включу круговой обзор. Обычно мы этого не делаем, картинка выводится просто на мониторы, но для вас сделаем. Готовьтесь.
        Капитан улыбнулся, четко кивнул головой и зашагал к мостику. Так, по старой, морской еще, традиции называли центральный пост управления. На самом же деле корабли - за исключением неких экстремальных ситуаций, о которых никто не слышал уже несколько веков, - управлялись исключительно бортовыми компьютерами. Ходовыми, навигационными, контроля систем жизнеобеспечения, швартовочно-посадочными… Короче, всем тем, что и объединялось в КИЦ.
        К слову, когда Харченко впервые увидел «Мечту», то совершенно не впечатлился. Огромный, почти километровой длины, корабль висел на околоземной орбите, а доставили на него батальон и добровольцев челноками. Впечатлился он, когда узнал о размерах и грузоподъемности. Или «пассажироподъемности» - в терминологию Сергей не углублялся. Но сам факт, что корабль может одновременно нести почти пятнадцать тысяч человек, полностью обеспечивая их всем необходимым для недолгого перелета, его весьма поразил.
        - Подвинься!
        Да что же это такое?! Второй раз на задумчивости поймали, и не абы кого - ОСОБИСТА! Сначала капитан корабля, теперь комбат. Харченко кивнул на соседнее кресло… тьфу, то есть ложемент, конечно:
        - Тоже посмотреть пришел?
        Крупенников кивнул. В дни погрузки и вылета
        им было не до космических красот. А вот сейчас время появилось.
        - Яша, кстати, гимн дописал. Сейчас разучивает с офицерами.
        - Какой гимн? - удивился особист. - А-а, понял, тот самый… Из кинофильма… А что мне весь текст не показал? Опять, небось, напортачил? Кстати, когда успел? Вроде только что сочинять начал.
        - Да не, я глянул, нормально. А насчет успел? Яша ж у нас реактивный, сам знаешь. Везде поспеет… прямо, как ты, - подколол товарища Виталий.
        - Вот блин, - ругнулся особист. - Наверняка ж снова ритм страдает!
        Крупенников в ритмах и рифмах совершенно не смыслил, поэтому только пожал плечами. Мол, мое какое дело?..
        - Внимание! Обратный отсчет пять секунд. Пять, четыре, три, два, один… Финиш!.. Есть всплытие в трехмерное пространство… Зафиксирован выход в линейный космос… Включаю компенсаторы возмущения… Пошла стабилизация…
        И рубки не стало.
        Вообще.
        Вокруг вдруг вспыхнуло сияющее мириадами звезд небо. Звезды - ослепительные, сияющие, порой режущие глаз, - были везде. Сверху и снизу, справа и слева. Люди словно плыли в оглушающей, подавляющей своими масштабами пустоте.
        Два майора сидели, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники ложементов, и не замечали этого.
        Космос…
        Вот ты какой…
        Небо не сияло… Оно пылало!..
        И ни одного знакомого созвездия. Нет меченосного Ориона, нет бесстыдно разлегшейся
        Кассиопеи, нет горстки Плеяд, нет ничего знакомого. Созвездия меняются, но звезды-то остаются.
        Вдруг со всех сторон…
        Токката Баха. Та самая. Для органа.
        Хотелось замереть, не дышать и не думать.
        - Охренеть, - только и смог выдавить Харченко сквозь внезапно пересохшее горло, когда голограмма потухла и музыка прекратилась.
        - Ага, - ухмыльнулся незаметно подошедший капитан. - Меня тоже первый раз впечатлило. Можно даже сказать, оглушило. Правда, мне тогда всего десять лет было.
        Он опять стоял с чашкой кофе у кресел майоров.
        - Спасибо вам, товарищ капитан. Честно - спасибо…
        Они с чувством пожали руки командиру корабля.
        - Да не за что, сограждане, о чем речь. Вообще-то это традиция именно так показывать космос новичкам. Я после окончания «вышки» практику на орбитальной станции проходил, нам детей возили на экскурсии. А вот дальше, увы, не будет ничего интересного, обычное маневрирование по коридору. У вас еще суток трое есть, может, чуть больше. Стандартное время подлета. Мы и так близко довольно всплыли.
        - А почему ближе нельзя? - поинтересовался Крупенников.
        - Опасно. В момент выхода судна из финишной воронки искривленного пространства возникают мощные возмущения трехмерного континуума, вплоть до кратковременных нарушений нормального соотношения пространства - времени. Это чрезвычайно опасно как для расположенных неподалеку планет, так и для нас самих. Наиболее критические возмущения вокруг самого судна мы компенсируем сами, а потом дожидаемся, пока затихнут вторичные волны…
        - Стоп! - махнул рукой Харченко. - Мы в этом все равно ничего не понимаем! На обратном пути нам лекцию прочитаете, хорошо?
        Капитан понимающе улыбнулся и кивнул. На том и распрощались.
        - Да уж… Красотища-то какая… На всю жизнь запомню, - пробормотал потрясенный увиденным Харченко, когда они уже неслись в гравитационном лифте на жилой уровень, занимаемый десантниками.
        - Ага, - вяло кивнул не менее пораженный Крупенников, размышляя о том, насколько все же удивительная штука - космос. Кто его видел изнутри, уже никогда не забудет. Земное небо ночью - лишь слабое подобие настоящего. Это как…
        - Это как порнографическая открытка рядом с настоящей женщиной, - будто прочитав мысли товарища, вздохнул Харченко.
        - Слышь, открытка, ты сейчас чем заниматься собираешься? Может, накатим по маленькой? Сухой закон отменен, почему нет?
        - Некогда, - с сожалением вздохнул особист. - Дела у меня. Может, попозже…
        - Какие именно?
        - Да надо еще разок с пленными поговорить.
        - С ящерами, что ли? - не понял комбат.
        - Не, какие на хер ящеры… На крокодилах пусть вон добровольцы тренируются. Виталь, потом объясню. Кстати. А где наш батюшка, не в курсе?
        - Отец Евгений? Опять, небось, проповеди читает про то, кто с мечом, а кто от меча. А он-то тебе зачем?
        - Надо, - не стал вдаваться в подробности Сергей.
        - Так вызови по комму, какие проблемы. Он, если не на проповеди или не молится, никогда его не выключает.
        Когда они вышли на своей палубе, Харченко внезапно спросил:
        - Майор, а ты помнишь созвездие Ориона?
        - Ну… не очень. А что?
        - На кого похоже?
        Крупенников ухмыльнулся:
        - На мужика! Ноги расставил в разные стороны - а орган болтается!
        - Жениться тебе, комбат, надо, жениться! Скажешь тоже… На немецкого офицера он похож. Ноги расставил, руки поднял, а на брюхе - пистолет в кобуре, «парабеллум». Я такого штыком в брюхо в сорок втором заколол. Знаешь, до сих пор отчего-то жалею. Ты приглядись к небу, когда домой вернемся…
        Харченко поправил фуражку - а ходил он на борту принципиально в родной форме - и, позванивая медалями, отправился по своим делам. Комбат несколько секунд глядел ему вслед, затем пожал плечами и двинулся в свой отсек.
        Глава 6
        Орбита планеты Агрон, система Весты, 2297 год
        - Пошла передача, - второй помощник вопросительно взглянул на Крупенникова и, не дождавшись реакции майора, отвернулся к своему монитору. - Есть подтверждение получения, есть ответ… Нам разрешено войти в зону карантинного контроля орбитальной базы Агрона! Получилось, да? - в голосе астронавта сквозило с трудом скрываемое торжество.
        - Наверное, - вяло кивнул комбат, на самом деле не разделявший восторгов вторпома. То, что компьютер противника принял сигнал опознавания, найденный среди миллионов прочих файлов в базе данных КИЦа уничтоженного корабля, еще ничего не значило. Враг, скорее всего, уже знал о гибели транспорта и, вполне вероятно, сделал соответствующие выводы. И сейчас просто выжидал, подпуская их поближе и готовясь… к чему-то готовясь…
        - Прошли внешний бакен, начинаем спуск в направлении низкой опорной орбиты, - забубнил второй помощник. - Включен реверс-режим планетарных двигателей. Время выхода в апогей - семьдесят девять минут, расчет - над эллипсоидом, поправка в расчете над сферой - плюс двадцать два километра в стандарте. Расчетное наклонение - пятьдесят три и семь градуса, период обращения - порядка девяноста восьми минут…
        Переглянувшись с особистом, комбат пожал плечами: бубнеж астронавта ничего ему не говорил. Нет, он - теоретически, конечно! - знал отличие низкой опорной орбиты от, скажем, геостационарной или геосинхронной, но и не более того. Всякие там
«наклонения» или «периоды обращения» оставались для него темным лесом.
        - Слушай, как тебя там? Лейтенант Бартон, что ли? - неожиданно подал голос Харченко. - Ты там особо не мудри, ладно? То, что нас в карантинную зону пропустили, я понял. А вот, например, скажи, чем нам грозит попытка начать выброс десанта?
        - Так точно, лейтенант Бартон, согражданин… то есть, товарищ майор! - вытянулся затянутый в такой же, как и у капитана, отутюженный до режущих глаз стрелок космофлотовский китель и брюки, второй лейтенант.
        - Простите, что именно вас интересует?
        - Только то, что три сотни моих ребят сейчас ждут команды на высадку в челноках. В челноках, поскольку так у них будет куда больше шансов уцелеть, если по нам шарахнут чем-нибудь противокорабельным. И еще в несколько раз больше добровольцев сидят по своим отсекам. Вот я и хочу знать, что им ожидать после получения этой самой команды?
        - Товарищ майор, я не могу ответить на этот вопрос! Слишком много второстепенных факторов, влияющих на ход…
        - Ясно. Считай, что я ничего не спрашивал. Виталь, так что, по матрешкам? - после просмотра старинной комедии, снятой в Ленинграде, Харченко иногда вставлял в разговор эту непонятную людям будущего фразу. - Погнали?
        - Ага, - смерив шикарного лейтенанта взглядом, от которого тот неожиданно съежился, Крупенников кивнул товарищу. - Пора. Нас по-любому ждут, и отчего-то не могу сказать, что меня это пугает…
        - Тогда пошли, - особист первым двинулся к выходу. - Нам еще эту дурацкую скорлупу натягивать. Хотя мне она определенно нравится. Хорошая вещь. Добавляет шансов выжить, знаешь ли.
        Усмехнувшись, майор Виталий Крупенников, командир штурмового офицерского батальона и Добровольческого корпуса, следом за товарищем перешагнул высокий комингс ходовой рубки «Мечты».

* * *
        Почти весь личный состав батальона разместился в десантных ботах. Не таких аскетичных, как трофей, на котором недавно довелось полетать штурмовой группе капитана Ильченко, а куда более комфортабельных, в недавнем прошлом бывших стандартными эйкуменскими орбитальными шаттлами, спускавшими к поверхности и поднимавшими на орбиту колониальные грузы и людей. На каждый челнок пришлось по двадцать десантников в полном боевом снаряжении, достаточно удобно разместившихся в грузопассажирском отсеке.
        Крупенников с Харченко, несмотря на недовольство Лаптева, в этот раз решили лично принять участие в операции. Комбат уже откровенно засиделся «в тылу» и жаждал боя, особист же имел на операцию некие свои виды. Отговорить от участия в высадке Яшу с батюшкой тоже не удалось; впрочем, относительно последних особенных споров и не возникало: если политический и духовный лидеры хотят разделить с бойцами («паствой», как выражался в подобных случаях отец Евгений) все тяготы предстоящего боя, так почему бы и нет? Им, если уж честно, как раз самое место в первых рядах атакующих. Личным, так сказать, примером направлять порыв и поддерживать боевой дух…
        Внешнюю границу карантинной зоны Агрона судно прошло спокойно, обменявшись с дежурными диспетчерами орбитальной базы набором стандартных фраз, что еще более убедило комбата в том, что их ждут. А, значит, следовало внести в первоначальный план определенные коррективы, благо, продумано все было еще на Земле. Харченко, перед отлетом долго гонявший «компьютерных гениев» штаба, предположил, что их постараются уничтожить именно в карантинной зоне, не допустив до пояса верфей и баз и, тем более, не допустив до уровня высадки. Излучатели противометеоритной защиты кораблю, конечно, не страшны (а ядерных ракет у них, хотелось надеяться, в наличии нет), но направить на таран какой-нибудь управляемый автопилотом бот или баржу было делом нескольких минут.
        Потому, едва войдя в зону карантина Агрона, «Мечта» выпустила из своих шлюзов вовсе не неуклюжие десантные боты, а крохотные юркие ялы, с помощью которых состоятельные эйкуменцы добирались к своим висящим на орбите прогулочным яхтам. Сам по себе процесс экспроприации этих крохотных суденышек несколько дней назад немало повеселил Харченко, но сейчас речь шла совершенно не об этом. Поскольку в шикарном пассажирском салоне каждого ялика, управляемого автопилотом, ныне покоилось по боевой части ПМА-ракеты, запрограммированной на подрыв в соответствии с заданной программой.
        И бортовой компьютер «Мечты» отсчитывал последние мгновения их жизни.
        - Вырубай электронику, будь готов к перезагрузке системы, - спокойно скомандовал посвященный в подробности происходящего капитан.
        По мостику пронесся вихрь команд и докладов:
        - Локаторы по-походному, оптику затемнить.
        - Готовность тридцать секунд.
        - Замки внешних шлюзов разблокировать, при отказе автоматики - быть готовым к раскрытию створов и отстыковке челноков в ручном режиме.
        - Сейчас начнется. Внимание…
        И началось. Юркий скоростной кораблик, направлявшийся к входным воротам орбитальной верфи F8 и вызывавший потоки брани диспетчеров на всех каналах, неожиданно исчез в кипенно-белой вспышке десятикилотонного ядерного взрыва. В следующую минуту его судьбу повторили десятки собратьев, успевших разлететься по всей карантинной зоне. Ядерные взрывы на большом расстоянии от орбитальных станций не могли их уничтожить, но выжигали чуткие сенсоры систем наблюдения, приемники лазерной и радиосвязи, нарушали прозрачность космоса облаками горячей плазмы. Эдакая локальная ядерная война из древних фильмов-ужастиков. Или кадры из не менее древней кинофантастики о космических войнах.
        Спустя буквально несколько минут орбитальная инфраструктура планеты оказалась… нет, не уничтоженной, конечно - для этого потребовались бы усилия нескольких несуществующих в этой реальности космических крейсеров или линкоров - но практически ослепшей и парализованной.
        И в середине этого облака хаоса и разрушения бесшумно скользила «Мечта», опускаясь на низкую погрузочно-разгрузочную орбиту…
        Наблюдавший за происходящим сквозь затемненные автоматическими светофильтрами камеры внешнего обзора капитан корабля едва заметно скривил губы в легкой улыбке: все это ему, честно говоря, нравилось. Нет, не так - безумно нравилось. С детства не лишенный (несмотря на обязательное генмодифицирование) некой толики авантюризма, он всю свою тихую и покойную жизнь втайне мечтал о чем-то подобном. Эдаком морском, пиратском, экстремальном, рисковом, словно на страницах древних, не слишком рекомендованных к прочтению книг. Впрочем, курсантам ВАКа - высшей академии космофлота - подобные романы даже советовали - в несколько урезанном и адаптированном виде, конечно. Многие написанные древними писателями сцены, связанные с откровенным насилием над личностью либо живыми существами, просто не могли оказаться полезными человеку, лишенному гена «горячей» агрессивности. Но отчего-то будущего капитана «Мечты», ставшей ныне первым и единственным боевым десантным кораблем несуществующего военнокосмического флота Эйкумены, всегда влекло именно к этим книгам.
        Капитан Блад, Джон Сильвер, пират Айртон, Джеймс ди Гриз - Стальная Крыса, Язон Дин-Альт…
        Он так никому и не признался, что прочитал и эти, и множество других книг в оригинале, без внесенных Министерством Всемирной Культуры Эйкумены купюр, благо, у курсантов ВАК такая возможность имелась.
        И сейчас сбывалась его мечта: он стоял на мостике корабля - его корабля! - вступившего в настоящий бой!
        И потому он спокойным голосом (хотя в душе всё в буквальном смысле пело) отдал новый приказ:
        - Начать отшлюзовку десантных ботов согласно заданного плана. По окончании быть готовым к экстренному орбитальному маневрированию.

…Деревянный, обшитый медными листами форштевень не рассекал седую океанскую волну, и широкий, украшенный шитьем пояс не оттягивал заряженный пистолет и абордажная сабля, но капитан Виктор Мария Истеррус был счастлив…
        Пожалуй, как не был счастлив ни разу за прожитые им сорок лет…
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Сам по себе процесс высадки ничем комбата, впервые участвовавшего в подобном мероприятии, не впечатлил. Сначала они с Харченко под руководством малознакомого старлея-разведчика довольно долго облачались в командирские боевые скафандры высшей степени защиты, попутно выслушивая множество объяснений и овладевая сенсорной системой управления. Остальные десантники шли в бой в облегченных боевых скафандрах, практически не сковывающих движений в скоротечном современном бою. На использовании майорами именно скафандров типа «ВЗ» настоял Лаптев со своими штабными офицерами - после того, как понял, что отговорить обоих командиров от участия в «Возмездии» не удастся. Помянутые майоры, впрочем, не особенно и спорили, понимая, что от их героической гибели, если кто и выиграет, так исключительно противник Затем они заняли свои места в скоростном командном челноке, где, кроме них, летели всего пятеро десантников, в обязанности которых входила безопасность начальства и портативного комплекса узколучевой пространственной g-связи.
        Пока «Мечта» выходила на низкую орбиту, десантники сидели в полностью готовых к вылету ботах. Сделано это было исключительно из соображений безопасности: команда корабля давала бойцам шанс уцелеть, если по транспортнику все-таки ударят, поскольку вероятности наличия у противника наземных систем ПВО-ПКО офицеры, несмотря на показания пленных, все же не исключали. Боксы с челноками, как с десантом на борту, так и пустыми, которым предстояло выполнить роль ложных целей-приманок всё для той же теоретически существующей системы обороны, были заранее подготовлены к выбросу - воздух откачан, замки на створках вакуум-шлюзов разблокированы с центрального пульта. Теперь, даже в случае полной потери командой
«Мечты» управления, десантники могли отстыковаться от корабля самостоятельно, что называется, «вручную». Минуты ожидания, как водится в подобной ситуации, текли медленно, вязко. Внешне бойцы были спокойны, но передаваемые на компьютеры командиров отделений данные с встроенных в скафандры датчиков психосоматического состояния свидетельствовали, что люди волнуются, хоть всеми силами и стараются это скрыть.
        Наконец поступило сообщение о выходе на низкую орбиту и, тут же на отделяющей пилотский отсек перегородке загорелось зеленое табло готовности. Многотонные створки бесшумно разошлись в стороны и боты один за другим начали отделяться от корабля-носителя. Загодя обговоренный с капитаном Истеррусом порядок был следующим: сначала шел управляемый программой-автопилотом пустой челнок, затем бот с десантом и снова пустышка. Последними сбрасывались челноки с техникой. Увы, грузоподъемность ботов ограничивалась двадцатью тоннами, так что на тяжелую
«броню» десанту надеяться не приходилось, зато транспортом он был более-менее обеспечен.
        Ложные цели в основной массе сразу начинали спуск по сберегающей топливо синергической траектории. Десантные же боты, войдя в плотные слои атмосферы, неожиданно уходили далеко в сторону от предполагаемого района высадки. Простейшая хитрость, тем не менее, добавляющая офицерам штурмбата шансов не только уцелеть при посадке, но и успешно выполнить задание. Если противник все же имеет наземные противовоздушные и противокосмические комплексы, их компьютеры с легкостью рассчитают точку приземления десанта и будут готовы уничтожить боты при выходе на посадочную глиссаду. А вот если выбросить десант в сотне-другой километров от выбранных целей…
        Спускались десантные челноки по сложной траектории с множеством ложных маневров, заранее рассчитанной бортовыми компьютерами. Гравидвигатели работали в полную силу, не щадя ни самих ботов, ни тех, кто вжимался сейчас в противоперегрузочные ложементы. Выли, сигнализируя о превышении допустимой нагрузки, бортовые гравикомпенсаторы, однако пилоты и не думали снижать темп спуска. Им тоже хотелось добраться до поверхности живыми. Полет, к счастью, оказался недолгим, но в отместку на всем своем протяжении щедро угощал людей немилосердной болтанкой, заставляющей еще сильнее вжиматься в ложементы вибрацией, пробивающимся даже сквозь звукоизолированные стенки десантного отсека свистом и критическим разогревом корпуса, в результате чего температура к концу спуска поднялась настолько, что с этим с трудом справлялись даже системы терморегуляции скафандров. И еще был, конечно, страх. Ощущение того, что ничем не защищенная скорлупка совершенно беззащитна, а ты, намертво скованный ремнями привязной системы, что б ни случилось, ничего не сможешь сделать, особого оптимизма не добавляло…
        И все-таки они сели. Все два десятка ботов - почерневших от жара, с поврежденными антеннами и сенсорами, пробоинами в бортах и перегретыми двигателями, но способных подняться на орбиту. Более серьезных повреждений удалось избежать, хотя уже на подлете к точкам приземления в небе все-таки появились вражеские атмосферники.
        Возможно, противник повелся на их хитрость, возможно, у него просто не нашлось достаточного числа перехватчиков, занятых охотой за ложными целями, но факт остался фактом, и воздушный бой завершился, не начавшись. Успев дать несколько очередей из бортовых пушек, повредивших пару ботов и легко ранивших трех десантников, они вынуждены были убраться восвояси. Правда, теперь район реальной высадки стал известен врагу, и приходилось торопиться. Выгрузив из приземлившихся следом транспортных челноков легкие бэтээры и БМД, десантники двинулись к отмеченным на картах командиров групп целям, внимательно наблюдая за небом. Несмотря на показания пленных, командование все же не исключало наличия у противника чего-нибудь типа ударных штурмовиков. Потому бронетехника и шла, задрав на максимальный угол возвышения стволы и пусковые контейнеры оружейных модулей и обшаривая радарами безоблачное агронское небо.

* * *

…Осторожные шаги трех офицеров штурмовой группы. Огромный коридор, по которому гулко шатается отраженное от стен эхо этих шагов. Хриплое дыхание в наушниках наглухо загерметизированных тактических шлемов.
        - Нияз, где находитесь? - голос в гарнитуре связи принадлежал комгруппы.
        - На центральной линии, товарищ капитан, - ответил лейтенант Нияз Дзахоев. - Ну, в коридоре этом, что вы на схеме показывали.
        - Понял, отбой. Продолжайте движение.
        Судьба человека…
        Только позавчера ты рос в далеком ауле и пас коз на склонах родных гор. Но Советская власть призвала тебя в армию. Ты не стал бежать в горы, как это сделали многие из твоих друзей. Нет, ты решил доказать, что настоящий нохча - это настоящий воин. И ты доказывал. Каждый день, и каждый час. Только вчера ты бежал в атаку, стрелял и бросал гранаты, а затем резал дедовским кинжалом визжащих от страха немцев, засевших в окопах на другом берегу маленькой безымянной речки. А потом при всех дал в морду какому-то холеному полковнику в новенькой форме и сверкающих хромовых сапогах, с презрительной гримасой пробурчавшему:
        - Это я ЕМУ должен «Красную звезду» вручать?! Что, больше никого не нашли? Он хоть по-русски говорить умеет?
        А сегодня Нияз, выставив перед собой штурмовую винтовку и отслеживая отображаемую на забрале шлема тактическую обстановку, шагает по решетчатому полу бесконечного коридора.
        Слева и чуть сзади - лейтенант Марат Шара-футдинов. Татарин.
        Справа - и тоже чуть сзади - младлей Юра Микрюков. Русский.
        Настоящие волки войны. Настоящие вайнахи. Когда все это закончится, надо будет пригласить татарина и русского в гости. Есть мясо, пить вино и неспешно разговаривать. О чем разговаривать? Время покажет, о чем. О чем могут говорить настоящие мужчины? Настоящие мужчины и настоящие воины всегда найдут, о чем…
        - Юра, дверь!
        Двери уже разблокированы с центрального пункта, чтобы открыть, нужно лишь коснуться сенсорной панели с надписью на межязыке «откр.», а потом закинуть в створ активированную светошумовую гранату. Выждать пару секунд и ворваться в очередной блок И там уж действовать по обстоятельствам.
        Кажется, что никого нигде нет, но офицеры настороже. Враг может быть везде. Даже если его нигде нет. Пока нет.
        Так… А это что?
        С левой стороны тоннеля отвалена в сторону огромная термоизолирующая дверь. Словно пещера Али-Бабы из арабских сказок, только открытая. Или, скорее, гигантский холодильник. Блестящий металл двери покрыт изнутри инеем, капли конденсата стекают вниз, оставляя за собой сверкающие в свете фонарей дорожки, на полу уже натекла приличная лужа.
        - Товарищ капитан…
        - Вижу, Нияз, вижу. Осторожнее.
        Трое бойцов в боевых скафандрах приближаются к распахнутой темной пасти. Благодаря включенной системе нанокамуфляжа они почти незаметны, так, смазанные движущиеся пятна в полутьме коридора.
        - Гранаты. Раз, два… давай!
        Мгновенная вспышка, которую не могут до конца приглушить даже светофильтры шлема. И мощный звуковой удар, с которым еле-еле справляются аудиодемпферы.
        Нияз выскочил вперед, поводя стволом винтовки из стороны в сторону. Нохча не должен стоять позади, нохча должен быть первым.
        Хороший принцип. Правильный. Но не сейчас, не сейчас…
        - Свет!
        Нияз упал на колени и вопреки приказу комбата откинул забрало. Не хватало воздуха, хотя система жизнеобеспечения брони работала в штатном режиме, и он дышал открытым ртом, хватая морозный воздух. Очень морозный. С каким-то едва уловимым железистым запахом.
        Настоящий нохча не может блевать от отвращения. В двенадцать лет Нияз Дзахоев впервые взял в руки кинжал. Он резал барана, но не блевал, хотя было страшно, очень страшно, а тут?
        А тут не бараны…
        Впрочем, он и не блевал. Ему просто было плохо. Не физически - морально. Душе было плохо…
        Через забившую уши горячую вату донесся голос капитана Ильченко:
        - Нияз! Нияз! Что у вас там? Лейтенант Дзахоев, мать твою, доложите обстановку! Нужна помощь?
        Лейтенант прошептал успевшими замерзнуть губами:
        - Смотри сам, командир, смотри сам…
        И направил встроенную в шлем камеру, ведущую запись боя, подсветив ЭТО лучом мощного десантного фонаря.
        Оставшийся в командирском БТРе Ильченко всмотрелся в транслируемую картинку и онемел. Автоматически он нажал клавишу записи, совершенно позабыв, что регистрируемая встроенными в боевые скафандры камерами информация и так копируется на микропроцессоры шлемов и командирские планшет-компы.
        Это был холодильник. Огромный такой холодильник с запасами мяса. Ведь ящеры плотоядны, им нужно есть. Вернее, их нужно кормить, словно животных в зоопарке. Или готовых выполнить любой хозяйский приказ служебных собачек Мясом. Поскольку в нем так много белка и витаминов…
        Вот они и сделали запас мяса.
        Человеческого.
        Они тщательно разделали женщин и детей. Видимо, у мужчин мясо оказалось жестче, поэтому мужских тел практически не было.
        Ноги и руки - отдельно.
        Отдельно филейные части.
        Отдельно груди.
        Отдельно выпотрошенные тела. Или все-таки туши?
        Склад еды.
        Теперь Нияз знал, что такое ад. Промерзший, со сверкающим в свете фонаря инеем на блестящем металле. С каплями конденсата и лужицей на полу.
        И вокруг тебя разделанные тела твоих женщин и твоих детей. Твоих, да. Любая женщина и любой ребенок из твоего рода - твоя женщина и твой ребенок А ныне - все человечество твой род. А ты сидишь и кричишь. Потому что не смог их защитить…
        После того что ты увидел - разве ты воин?
        Нияз пришел в себя, когда лейтенант Юра и лейтенант Марат вытащили его в коридор.
        Губы Марата тряслись, а Юра был бледен, как смерть.
        - Нияз, ты как?
        - Я хочу убивать, ребята… Я хочу убивать… И теперь я буду убивать их. Всех. Пусть потом под трибунал, пусть. Мне не страшно. Но пленных я здесь брать не буду, клянусь…
…Это жуткое место десантники обнаружили, в общем-то, случайно, перед тем с ходу разгромив одну из главных баз ящеров, помеченную на электронных картах маркой «2». Рукотворных крокодилов содержали в огромных загонах под открытым небом, благо мягкий климат Агрона вполне это позволял. Ограждались загоны четырехметровым решетчатым забором, увитым поверху спиралями колючей проволоки под слабым, но ощутимым для рептилий электротоком - похоже, хозяева не слишком-то доверяли своим
«зверушкам», во всех смыслах предпочитая держать их от себя на расстоянии. Впрочем, ящеров подобное отношение, похоже, ничуть не задевало. Внутри загонов был небольшой пруд с бетонированными берегами, кормушка и даже нечто вроде спортивного городка, где вовсю резвился молодняк Взрослые рептилии в основном дремали в импровизированных гнездах, сложенных из какого-то хлама, дожидаясь очередного кормления или сигнала тревоги. Ни оружия, ни какой бы то ни было амуниции при ящерах не наблюдалось, что, впрочем, казалось совершенно логичным.
        Хозяева рептилий - а точнее, охрана этого загона-лагеря - обитала неподалеку, в небольшом городке из десятка зданий, большинство которых являлись чем-то средним между казармой или добротным бараком. Чуть поодаль размещалась стоянка транспорта, в основном, гражданского образца флаеров и большегрузных транспортных гравилетов, использовавшихся, надо полагать, для переброски ящеров. Никакой охраны не наблюдалось, не было ни вышек с часовыми, ни пеших патрулей, но никто из офицеров не сомневался, что ее успешно заменяют электронные системы, наверняка во множестве размещенные по всему периметру.
        Получив сообщение об обнаружении «двойки» и видео с запущенного десантниками разведывательного беспилотника, Крупенников ненадолго задумался. Согласно первоначальному плану, высадившиеся на планету десантники сразу же разделились на три ударные группы по сотне бойцов в каждой. Сделано это было для одновременного удара по всем базам ящеров. Затем штурмгруппы должны были захватить места содержания людей, расположенные в научных центрах в нескольких километрах от лагерей «1» и «2», освободив пленных. Последним этапом операции «Возмездие» становилась совместная атака всех групп на главный Экспериментальный центр. Особо жестких рамок командирам групп комбат не ставил, прекрасно понимая, что весь разработанный «на коленке» план вторжения на Агрон и, тем более, наземных действий - сплошная импровизация от и до. Потому допускались отклонения от первоначального варианта, например, при поступлении от захваченных на поверхности пленных новых сведений.
        Прикинув, что на базе содержится никак не меньше тысячи рептилий, Виталий быстро принял решение. Рисковать сотней своих бойцов, пусть даже прекрасно вооруженных и экипированных, бросая их против такой прорвы крокодилов, он не собирался. Да и брать ящериц в плен не имело ни малейшего смысла. Поэтому приказ комбата был прост: уничтожить загон с рептилиями ракетами с WX9 и огнем бортового оружия бронетехники, после чего атаковать с флангов и захватить жилой городок При невозможности последнего - базу так же уничтожить ракетами. Пленных для проведения экспресс-допроca брать по необходимости и по усмотрению командиров групп.
        Весь бой занял не более двадцати минут. Заняв позицию на господствующей высоте, десантники развернули несколько переносных ракетных комплексов и ударили по загонам, предварительно заменив штатные объемно-детонирующие боевые части на заряды с OB. Через несколько минут прекрасно зарекомендовавший себя еще на борту транспортника нервно-паралитический газ накрыл мутным облаком лагерь ящеров. Перезарядив пусковые установки ракетами с термобарическими зарядами, расчеты перенацелили их на жилой городок, дожидаясь приказа.
        Основная же часть штурмовой группы рванулась вперед, на полном ходу пройдя сквозь превратившийся в огромное кладбище лагерь и охватывая территорию городка с флангов. К счастью (недолгому, впрочем) для охраны загонов, ветра в этот день практически не было, и волна газа не достигла жилых строений, накрыв лишь стоянку транспорта, что оказалось только на руку атакующим, лишив противника возможности им воспользоваться. Десять минут спустя база была в руках бывших штрафников, не потерявших при штурме ни одного человека, хотя сопротивление охранники все-таки оказали, ухитрившись даже подбить плазмой одну из бээмдэшек. Офицеры этому лишь обрадовались, после первого же выстрела «с той стороны» получив полное моральное право вести огонь исключительно на поражение. Захваченными пленными занялся капитан Ильченко, офицеры же, разбившись на тройки, начали зачистку и осмотр территории.
        Вот тогда-то лейтенант Дзахоев с товарищами - к несчастью для уцелевших врагов - и обнаружил в подвале одного из зданий чудовищный холодильник…
        Интерлюдия
        Марк. Дина (окончание)
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Когда завершили приборку, «день», как ни странно, не закончился. На потолке что-то зашумело, раздвинулось и… Внезапно вниз полились струи воды. Холодной до дрожи, начавшей немедленно сотрясать голые тела, но такой приятной. Люди стояли, подняв кверху лица, и с наслаждением смывали с себя пот и грязь. И пили, пили, пили, открыв рты. Жаль, что это счастье было недолгим. Искусственный дождь прекратился, и наступила «ночь».
        Сначала их трясло от холода. Спать на мокром полу в кое-как отстиранных мокрых же трусах было холодно, очень холодно. Но затем стало чуть теплее. Наверное, люди надышали. Через какое-то время все начали понемногу отползать к центру зала: тепло, как оказалось, шло от стен. Вскоре стены так раскалились, что даже прикоснуться к ним было больно. Молнии не сверкали - мучители разрешили «номерам» скопиться в центре. Когда настало «утро», дышать уже было нечем. Пот стекал ручьями. Особенно страдали полные мужчины, некоторые из которых вообще сидели, раскачиваясь из стороны в сторону, словно белые медведи в зоопарке, создавая иллюзию ветра. В этот момент и произошла первая стычка.
        Одного из «медведей», излишне сильно качнувшегося в сторону, оттолкнул сидевший рядом мускулистый парень. Толстяк едва не повалился на соседей, но его падение остановили и оттолкнули обратно. Парень, в свою очередь, не удержался на месте и вместе с толстяком упал на пол, тут же вскочив. Он уже занес, было, ногу для удара по голове толстяка, но вдруг что-то остановило его - схватившись за голову, парень скорчился и зарыдал в голос. Так и стоял на одной ноге, пока в него не ударила молния.
        С людей же пот лил ручьями. Кто-то бился лбом об пол, кто-то просто тупо смотрел в одну точку. Кто-то расхаживал из стороны в сторону, апатично ожидая наказания, которого отчего-то не было. Но у всех стали одинаковые глаза - больные, опустошенные, затравленные.
        - Внимание! - проскрежетал голос. - Всем разойтись по своим местам.

«Ноль сорок восьмой» равнодушно вернулся на свое место. Труп куда-то исчез, видимо убранный, пока «номера» мылись и грелись.
        - Вы себя хорошо вели, а поэтому получили питание, душ и сушилку.
        Большинство реагировало на голос заторможенно. Многие шевелили губами, словно произнося про себя падающие с потолка слова. Произнося, будто они уже стали забывать человеческую речь…
        - «Ноль шестнадцать»! Выйти в центр помещения!
        Тот, который первым начал приборку своим нижним бельем, вышел в центр.
        - «Ноль шестнадцать»! Вы заслужили поощрение. Поощрение - это свобода. Просим вас попрощаться с вашими товарищами и подойти к двери.
        Шестнадцатый ошарашенно огляделся и… начал молча кланяться во все стороны.
        - Дюк Дзюба! Вам разрешается говорить. Вам поручается попрощаться с каждым из номеров.
        Вот как! Шестнадцатого, оказывается, зовут Дюком Дзюба. А как раньше звали «ноль сорок восьмого»? Он уже, кажется, и забыл…
        Дзюба торопливо подбежал к ближайшему из людей, схватил того за руку и затряс:
        - Я пойду! Ты прости, мне надо! Прости! Мне надо! До встречи!
        И в этот момент тонкая легкая молния - а «ноль сорок восьмой» уже научился отличать молнии по силе и интенсивности воздействия - клюнула Дюка в плечо. Тот коротко взвизгнул, подпрыгнув на месте, но не упал.
        - Дюк Дзюба! Следует говорить не «до встречи», а «прощайте»!
        И это «прощайте» ударило сильнее, чем молния.
        Так Дюк - «ноль шестнадцать» и шел по кругу, пряча взгляд и пожимая руки:
        - Прощай, «ноль пятьдесят четыре», прощай, «ноль двадцать семь», прощай, «ноль восемьдесят восемь», прощай… прощай… прощай…
        Около одного он остановился. Смотрел в пол. Долго держался за руку. Потом все же произнес:
        - Прощай… Брат…
        Секунду спустя в брата ударил электрический разряд и тот упал без сознания. Дюк отскочил в сторону, опять взвизгнув и тряся рукой.
        Незнакомое чувство неожиданно овладело душой «ноль сорок восьмого», когда Дзюба коснулся его вялой кистью. Это чувство вспыхнуло вдруг огненным шаром где-то в животе и удушливой волной почти мгновенно поднялось к горлу. Затем ЭТО замерло на секунду и пышущим жаром пламенем ворвалось в голову. Он едва не потерял сознание от этого, но Дзюба вдруг отпустил его и шагнул к двери. «Ноль сорок восьмой» тяжело задышал, зло оскалился, напрягая мышцы для броска, но дверь зашипела пневматикой, и оттуда вышел позабытый, уже почти древний, ужас.
        Два ящера схватили Дюка за локти и втащили в дверной проем.
        И настала «ночь».
        Потом опять «день».
        Потом снова «ночь».
        ЭТО не отпускало «ноль сорок восьмого». Он не мог спать. Он не видел ничего, только то, как его пальцы яростно сжимают горло Дзюбы, заставляя корчиться, задыхаясь, в его руках. Он пугался этого сна и тут же просыпался. И не мог снова полностью уснуть, плавая под тонкой пленкой дикого, совершенно невозможного полусна-полуяви. Сна, который ему никогда не снился, ни разу в жизни.
        Но и когда он не спал, то видел теперь этого проклятого Дзюбу, который шел на свободу. НА СВОБОДУ!
        В ответ на это чувство вдруг появлялось другое. Начинало тошнить, словно какой-то комок застрял в гортани и просился наружу. Голова кружилась… Мир кружился… Все кружилось…

«Ночь»… Словно проваливаешься в какую-то чудовищную бездну и летишь маленькой искрой жизни в не имеющую дна яму.

«День»… Шагаешь по залу. Триста шестьдесят шагов вдоль. Сто пятнадцать поперек Вымотать себя, чтобы снова провалиться «ночью» в личный, персональный ад.

«Ночь»…

«День»…

«Ночь»…

«День»…

«Ночь»…
        - Внимание! Вы себя вели хорошо! Всем - поощрение! - голос скакал от стены к стене и бил металлом по обнаженным телам.
        Дверь снова открылась. В зал вошла…
        - Решение по очередности совокупления принимайте самостоятельно, - снова грохнул по ушам голос.

«Ноль сорок восьмой» приподнял голову.
        Прямо перед ним, спиной к нему, стояла обнаженная девушка. Грязные волосы сосульками свисали на понуро опущенные плечи. Узкая ложбинка позвоночника мягко опускалась к…

«Ноль сорок восьмой» сглотнул, уставившись на видимый лишь ему лучик света, ярко бьющий в глаза. Оттуда… Да… Там, где ноги сходятся в средоточие жизни… Оттуда всегда виден свет, с любой стороны виден. Лучащийся, манящий, сочащийся… «Ноль сорок восьмой» первый раз в жизни видел этот свет. Впрочем, нет. Во второй. Но то, что было пятнадцать лет назад, не считается…
        Он зарычал, словно зверь, приподнимаясь, но его опередил дикий крик. Здоровенный мужик из противоположного угла вскочил и бросился к девушке. «Ноль сорок восьмой» рванулся навстречу, но наткнулся на кого-то и упал, покатившись по полу. Мужик, в свою очередь, споткнулся о «сорок восьмого» и с грохотом растянулся на полу. И вдруг все человеческое стадо завопило яростным ором и вскочило, словно лопнула невидимая, туго натянутая пружина.

«Ноль сорок восьмой» поднялся первым и обернулся к девушке, оскалив зубы… «Ноль сорок восьмой»?! К девушке?!
        - Дина!!! - заорал Марк и бросился к ней, отпинываясь от тянущихся к девчонке рук Что-то захрустело под пяткой, но парень не обратил на это никакого внимания.
        Она стояла перед ним, прикрывая правой рукой небольшую еще грудь, а левой…
        Почему-то время замерло. Марк летел сквозь сгустившееся пространство, а она смотрела расширенными, пустыми зрачками куда-то в сторону, противоположную от сердца. Последняя мысль Марка была:
        - Это… Как его… Как на уроке эстетики… Фамилия еще такая длинная… Мы еще с пацанами смеялись над ней… Бота-чета… Боттичелли…
        Марк не видел ничего. Только ее. Он летел, падая. И ничего не слышал.
        И когда двери снова распахнулись, на этот раз от мощного удара, и из коридора выскочили странные люди в круглых шлемах и странных «переливающихся» костюмах, и когда они заорали на весь зал:
        - ВСЕМ-ЛЕЖАТЬ-РУКИ-ЗА-ГОЛОВУ!!! - он все равно ничего не видел и не слышал.
        Во всем огромном мире, неведомо когда сжавшемся до размеров этого провонявшегося человеческим потом и мочой зала, сейчас существовали лишь ее широко распахнутые, немигающие глаза. И эти руки, и эти плечи. И этот идущий от нее свет. Свет, свет, свет… Везде и отовсюду - свет. Живой. Настоящий. Теплый. Нежный. Свет, который растворяется в тебе и в котором растворяешься ты.
        Марк был первым и единственным, кого «зафиксировали» несильным ударом приклада по затылку. Остальных успокоила классическая светошумовая граната и несколько очередей в потолок.
        Один из ворвавшихся откинул щиток шлема и, тяжело дыша, рявкнул сквозь стоны контуженных:
        - Товарищ капитан, чисто! Медики нужны! Фу, ну и вонища тут…
        Ему в ответ что-то ответили. Он кивнул, оборачиваясь к напарникам:
        - Работаем дальше!
        Забрызганный с ног до головы какой-то неприятного вида слизью и темной кровью боец неожиданно спросил:
        - Нияз, а девку-то куда девать?
        Дина так и стояла, словно древнегреческая статуя. Так и не закрыв временно потерявших способность видеть глаз.
        Нияз глянул, немедленно покраснел и торопливо отвернулся.
        - Да… Все-таки прав был Михалыч. Красота, она того…
        - Юра! Ты плохой человек! Прикрой ее чем-нибудь! Какой еще Михалыч?
        - Достоевский. Чем я ее тебе прикрою?
        - Найди! Я командир или погулять вышел?
        - А ты думаешь, в сказку попал?
        Три солдата из прошлого стояли и спорили, старательно и смущенно отворачиваясь от созревающей красоты мира…
        Глава 7
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        В отличие от штурмовой группы капитана Ильченко, с ходу разгромившей базу ящеров и захватившей один из научных центров, результатом чего стало освобождение подвергавшихся бесчеловечным опытам гражданских, группе Махнова, атаковавшей лагерь ящеров номер 1, пришлось сразу же столкнуться с мощным сопротивлением. То ли противник получил сообщение о разгроме второй базы и успел подготовиться, то ли этот лагерь изначально охранялся более серьезно, но к тому моменту, когда бойцы вышли в заданный район, их уже ждали. Охрана лагеря заняла оборону на территории городка, выставив перед собой живой щит из вооруженных крокодилов. Конечно, десантники готовились к подобному, да и запущенные беспилотники, прежде чем их обнаружили и сбили, успели передать на планшеты комгруппы и комбата картинку, но и того, что база окажется настолько хорошо укрепленной, они не ожидали.
        Управляемые отсиживающимися за их спинами командирами, ящеры не стали ждать, пока десантники развернут ракетные установки, так что с ходу повторить тактический прием капитана Ильченко не получилось. Единственное, что удалось, так это оттеснить рептилий огнем бортовых комплексов БТР и БМД и выпустить несколько ракет с «девяткой», наводя их в гущу атакующих ящеров. Не понимающие, чем им угрожают вспухающие то там, то тут здоровенные облака мутно-белесого, растекающегося по земле «дыма», рептилии упорно перли вперед прямо сквозь них, падая замертво под лапы товарищей, но все же ящериц оказалось слишком много, а плотность их толпы - слишком мала. Газа, запасы которого были ограничены, просто не могло хватить на всех.
        Пришлось занимать оборону и, отплевываясь огнем бронетехники от наседавших ящеров, ведущих не слишком прицельный, но достаточно плотный огонь, наспех составлять план прорыва к городку. Махнов отчего-то был уверен, что, уничтожь они управляющих атакой «кукловодов» - и наступление захлебнется. Или превратится в бестолковое метание, что, впрочем, ему тоже не слишком нравилось: дать крокодилам разбежаться по округе никак нельзя, а перебить всех уцелевших после газовой атаки рептилий было нереально. Боеприпасов не хватит. Правда, на этот счет у них с комбатом имелся совсем уж «крайний план»: уронить на цель пустой челнок с ПМА-боеголовкой, запущенный с борта «Мечты». Экологии Агрона это, конечно, на пользу не пойдет, но на войне, как на войне. Зато и проблема решится, что называется, радикально… Главное, не дать ящерам разбежаться, сковав их боем, а затем самим успеть подальше убраться. Скафандры и броня бээмдэ защитят от радиации, но не в самом же эпицентре.
        - Командир, - оторвал капитана от размышлений донесшийся из наушника голос одного из офицеров, со своей группой удерживающих правый фланг. - Мы хоть и без потерь пока, но долго не продержимся, сомнут, твари. Слишком их много, трупами завалят - и песец. Попробуй все-таки по ихнему штабу ракетами…нуть!
        - Думаешь, самый умный? Далеко слишком, не достанут ракеты. Вот если б крокодилов хоть на километр потеснить, тогда можно и попробовать, а так - только зря заряды потратим. Сможешь?
        - Не, - помедлив секунду, ответил боец. - Они ж как дурные прут, а у нас всего по три боекомплекта на рыло осталось.
        - Держитесь пока, мужики. С комбатом говорю, - Махнов, мысленно выругавшись, переключился на внешний канал, вызывая Крупенникова. Тот ответил почти сразу:
        - Знаю, что у вас творится, знаю. Слушай, Витя, я связался с орбитой и отдал приказ готовить нашу «посылку», это минут десять плюс еще двадцать с копейками на полет и прочее маневрирование. Но вопрос вот в чем, капитан, - ты уверен, что без этого никак? Мне боеголовки не жалко, но это все ж таки не газами ящериц потравить! То, что мы на орбите неслабый фейерверк устроили, - это одно, а вот по планете долбануть, согласись, немного другое. Да и успеете ли вы сами уйти? Десять килотонн все-таки.
        - Тут овраг неподалеку есть, - не слишком уверенно сообщил Махнов, прокручивая в голове карту местности. - Даже, скорее, глубокий распадок Можем там и укрыться.
        - А крокодилы, конечно, подождут, пока вы драпать будете? - иронично хмыкнул комбат.
        - Так на броню погрузимся и рванем, они и отстанут. Нам километров на пять всего оторваться нужно.
        - Вилами по воде… - буркнул майор. - Разбегутся они, скорее всего. Давай все-таки еще варианты прикинем, а?
        - Да какие варианты, - в сердцах ответил Махнов, добавив парочку непечатных слов. - Нет, мы можем сквозь них пройти, это не вопрос, но тогда они у нас в тылу останутся. И когда нас свяжут боем на подходе к базе, - а нас, комбат, будь покоен, свяжут, если они, конечно, не совсем дураки! - они в аккурат в спину и ударят. А у меня скоро боекомплекты долго жить прикажут. Нам тогда что, в штыковую идти? Или прикладами отбиваться?
        - Погоди минуту, - неожиданно прервал разговор комбат, отключаясь.
        Не успел Махнов еще раз выругаться, как в наушниках снова прозвучал повеселевший голос комбата:
        - Значит, так, капитан. Продержись еще полчаса, я тебе помощь отправляю, группу Ильченко почти в полном составе. Они тут трофейными транспортниками разжились, оттого так быстро до научного центра и добрались. Сейчас грузятся. Ударите одновременно, вы с фронта, они охватят с флангов. Если успеют, сначала долбанут ракетами. Я со своей группой схожу с марша и возвращаюсь, атаковать третью цель пока не буду, своих держу в резерве. Экспериментальный центр важнее.
        - Вот это - другое дело! - Махнов тоже повеселел. - Вот за это - спасибо.
        - Спасибо Ваське Ильченко скажешь, когда встретитесь. Жди подмогу. Конец связи.
        Ящеры были хотя и тупы, но по-прежнему многочисленны. Они лезли и лезли на огонь штурмовых групп, плотно осадивших «долбаную цитадель зла», как выразился знаток культуры древних потомков майор Харченко.
        - Как самураи, право слово, - буркнул Ильченко, выцеливая очередную чешуйчатую тварь, прыгающую через вспаханную воронками и оплавленную плазмой землю.
        - Самураи? - не понял особист.
        - Ага, они. У нас в части халхингольцы были. Так рассказывали, как те перли с мечами на пулеметы.
        Офицеры не спешили вперед. Теперь, когда группы с боем прорвавшегося сквозь толпу атакующих ящеров Махнова и высадившегося в тылу врага Ильченко встретились, взяв укрепленную базу противника в кольцо, главным стало методично подавить огневые точки по периметру активной обороны. И лишь затем прорываться внутрь, благо, тактика уже была отработана - здания прочесывали малыми группами по три-четыре человека. Максимум светошумовых или осколочных гранат, если уверен, что гражданских там нет. Любая дверь, любой поворот - бросок гранаты. И лишь затем - продвижение дальше. Комната за комнатой, коридор за коридором, этаж за этажом… И никаких самоубийственных бросков на стволы противника. Тут эффектность важна, эффективность, а никому не нужный героизм….
        Перед началом атаки бойцы пришедшей на помощь группы развернули в тылу противника несколько пусковых и обстреляли базу ракетами с термобарическими боевыми частями, разрушив несколько зданий и огневых точек и посеяв в рядах защитников порядочную панику. К сожалению, запас ракет был ограничен, а зарядов с WX и вовсе не осталось после прошлого боя, так что пришлось все же идти в атаку.
        Вообще, у русской пехотной лавы есть одно непримечательное оружие. Это оружие называется боевой клич. То самое знаменитое русское «Ура!». Немцы действительно сходили с ума от страха, видя несущуюся на них советскую пехоту. Они знали: если русские доберутся до траншеи - всё. В лучшем случае, плен в далекой «Sibirien». Это если повезет. Немецкое командование само подогревало эту панику, пачками издавая циркуляры о запрете рукопашных боев с советской пехотой. Исключением, пожалуй, была лишь дивизия СС «Мертвая голова», созданная из охранников концентрационных лагерей. Те еще отморозки… Ильченко в сорок втором дрался с ними на Северо-Западном фронте. В Рамушевском коридоре Демянского котла.
        Ящеры тоже оказались отмороженными на всю уродливую башку, да вдобавок еще откровенно тупыми и почти полностью лишенными инстинкта самосохранения. Впрочем, последнее наверняка и планировалось их создателями. Адептам «чистого знания» нужны были бесстрашные исполнители, а не запуганные зверушки, боящиеся за свою шкуру…
        - А еще они на эсэсманов похожи, товарищ майор! И те пятнистыми были, и эти зверюги тоже. Сами посмотрите, не чешуя, а чистый камуфляж. Одно слово - твари! - перекрикивая грохот разрывов и выстрелов, рассмеялся старлей Ильченко. И свалил короткой очередью из подствольного гранатомета еще одну рептилию, выскочившую из клубов дыма.
        Бой заканчивается всегда внезапно. Вот только что еще стреляли, а сейчас уже и не в кого. Только где-то рядом трещит, распространяя удушливый дым, жарко горящий пластик перевернутого взрывом, искореженного до неузнаваемости флаера.
        - Махнов, что у тебя? - вызвал Ильченко товарища.
        - Периметр взят, капитан. Мои еще кого-то добивают, но сканеры показывают - чисто, - откликнулся Виктор.
        - Отлично, приступаем к зачистке. Поехали…
        Не торопясь, прикрывая друг друга и отслеживая малейшее копошение в руинах, тройки и четверки офицеров приближались к порядком порушенным, с выбитыми окнами и проваленными крышами, зданиям базы. Началось прочесывание и поиск уцелевших защитников.
        Среди участвующих в прочесывании захваченной территории был и заместитель командира по политической части Яков Финкельштейн. Отказать ему комбат не смог, парень рвался в бой, и Крупенников с тяжелым сердцем разрешил ему присоединиться к группе Ильченко. Отправился с ним и отец Евгений, неожиданно настоявший на личном участии в операции, хотя оружие в руки брать категорически отказался. Не полагается, мол, и все тут!
        Батюшка орудовал, так сказать, словом. И с неожиданной сноровкой помогал не поспевающим санитарам. Потери батальона пока были невелики, но раненых после начала штурма оказалось много.
        - Молодец наш поп! - усмехнулся младший лейтенант Юра Микрюков. - Представь, замполит, собственноручно какую-то автоматическую лазерную пушку раскорячил. Подобрался потихоньку и гранату прямо в энергоблок забросил. Ну, чисто артсамоходка в рясе, ха!
        Рясу отец Евгений, естественно, не надел, облачившись, как и все, в боевой скафандр. Это Юрий так фигурально выразился.
        - Батюшка, вам же нельзя, - удивленно обернулся к священнику Финкельштейн.
        - Автоматика, для смертоубийства созданная, сын мой, суть артефакт неодушевленный, и греха в его поломании посему нету! - наставительным голосом, как он умел, ответил тот.
        - Ну, тогда… благодарю за службу, отец Евгений! - совершенно серьезно кивнул Яков. - Останетесь здесь, помогайте санитарам, у вас, вижу, здорово получается. Остальное - наше дело. Понятно?
        - Я б с тобой, Яша, пошел… - потупился священник - Сердце не спокойно отчего-то.
        - Рядовой Смирнов! - рявкнул Финкельштейн. Иногда у него получалось рявкать. Правда, редко и совсем не страшно.
        - Пересвет с Ослябей тоже не генералами были!
        - Выполняйте приказ! - взгляд замполита за отблескивающими стеклами очков был суров, что весьма забавно смотрелось на его почти мальчишеском лице.
        Священник вздохнул и ответил:
        - На все воля Божия! Но вы уж там поосторожней… Не шучу я, Яков, давит что-то на сердце-то…
        - Глупости это! Занимайтесь делом, товарищ священник!
        Первым в курящийся дымом дверной проем заскочил, отпихнув наплечником скафандра сорванную с направляющих дверь, Марат Шарафутдинов. Затем в здании скрылись прикрывающие друг друга лейтенанты Дзахоев и Микрюков. Замыкал четверку Яша Финкельштейн.
        Отец Евгений долго смотрел им в спину. Глядя, как скрываются в дыму чеченец, татарин, еврей и русский, он благословил их на подвиг во славу Божию. Потом вздохнул и проверил зарядку переносного кибердока. Шестьдесят процентов, плюс запасные батареи. Нормально. И побежал, пригнувшись, за офицерами.
        Здание как здание. Трехэтажное. Впрочем, третий этаж можно не обыскивать - крыша обвалилась, из окон сломанными ребрами торчат балки, лестничные пролеты засыпаны рухнувшими сверху обломками. Окись этилена, ага. Жуткая штука, а БЧ одной из ракет рванула в аккурат на уровне чердака.
        Но пока они идут по первому.
        Марат осторожно перешагнул через чье-то тело, на миг наклонившись и констатируя смерть. Этот готов, и вон те двое - наверняка, тоже. Под подошвами десантных ботинок похрустывали куски пластика и битое стекло. Перед забралом шлема висел мутный туман из пыли, штукатурки и пробивавшегося сверху дыма. Но сканер показывал, что биологических форм впереди нет. Пока нет. Поворот, граната. Короткая вспышка и акустический удар. О! А вот этот, похоже, живой. Незнакомая форма, отброшенная под самую стену штурмовая винтовка, на груди - заляпанная кровью разгрузка с запасными магазинами и гранатами. Глухой звук выстрела… уже не живой. Вперед…
        - Нияз, что ты там бормочешь? - раздается в шлеме голос замполита.
        - Я на своем говорю, товарищ старший лейтенант. Я ругаюсь. Это нельзя перевести.
        - Лучше за флангом следи, а не ругайся.
        - Так я слежу и ругаюсь! Я умею, честно…
        - Товарищ старший лейтенант, - слышен смеющийся голос Юры Микрюкова. - Он часто по-своему ругается, когда работает.
        - Ай, зачем так сказал?! Я не все время ругаюсь, Юра. Я молюсь. Я - шахид, а шахид должен молиться!
        - Шахид? - не понял Финкельштейн, внимательно следивший за уходящим вдаль задымленным коридором. - Это еще что?
        - Не что, а кто! Это тот, кто идет на смерть за Аллаха и свой тейп! А мой тейп - весь Советский Союз. Он меня учил и за меня кровь проливал, пока я учился и не был воином. И Юра - тоже из моего тейпа. Он меня много раз прикрывал и погибнуть за меня готов был. Аллах велит не обижать тех, кто тебя учит и прикрывает.
        - Нияз, а как же…
        - Движение на двенадцать часов! - рявкнул Микрюков, отталкивая к стене Дзахоева. Группа рассредоточилась, падая на замусоренный пол, и слаженно ощетинилась стволами в сторону опасности. К этому времени бойцы уже почти дошли до ведущей на второй этаж лестницы, один из пролетов которой обрушился вниз и перегородил коридор. И где-то в этом хаосе из бетона, пластика, покореженных балок и перекрученных лестничных перил таился противник.
        Финкельштейн включил встроенный в шлем тепловизор. Вообще-то довольно бесполезная штука, когда враги - пресмыкающиеся. Сливаются с температурой окружающей среды, твари! Но вот если нужно отличить ящера от человека, тогда да. Биосканер в этом смысле плохой помощник, он-то реагирует на любую живую органику. Так, что там у нас? Ага, теплокровный, в самом центре завала. Прячется, гад. Человек? Если человек, то явно чужой, никаких отметок на забрале шлема нет, система опознавания, как им объясняли инструкторы, ошибиться не может. По крайней мере, пока жив обладатель боевого скафандра.
        Замполит немного приподнялся, в нарушение инструкции комбата разгерметизировал шлем и крикнул на всеобщем:
        - Эй, выходи! Стрелять не будем!
        Молчание в ответ.
        - Не дури, говорю, покажись! Сейчас ведь гранату кину! - хотя какая уж тут граната, если честно? Куда ее, собственно, кидать? Просто в основание этого завала? Так толку будет ноль. Еще и назад отскочит, ударится обо что-то - и отскочит. А до залегших десантников от силы метров десять, даже меньше. И позади длиннющий, полностью простреливаемый коридор. Значит, им теперь ни вперед, ни назад. Или все-таки попробовать гранатами? В равной мере опасно и для прячущегося врага, и для них самих, слишком близко. Для них, пожалуй, даже опаснее. Во, попали, называется… совершенно идиотская ситуация!
        Яша коснулся сенсорного клапана подсумка, выщелкивая в ладонь осколочную гранату. Придется рискнуть. Главное, кидать поприцельнее, чтобы ни в какую железяку не попасть. Приподнялся еще совсем чуть-чуть, пытаясь разглядеть….
        В ответ завал вдруг разразился длинной очередью из электромагнитной винтовки, и Финкельштейна отбросило назад, протащив по полу почти метр. Броня скафандра, конечно, штука прочная, но в подобной ситуации при всем желании не спасет. Острые ограненные иглы, летящие в несколько раз быстрее звука, с легкостью прошили скафандр, выворотив на спине защитные пластины, и воздух внезапно закончился. Яша с хрипом пытался вдохнуть. Пытался - и не мог. Снова пытался - и снова не мог.
        Он всегда считал себя атеистом, но сейчас в мозгу отчего-то билась только одна мысль.

«Боже, как же больно-то, как же больно-то, Боже!..».
        Шарафутдинов приподнял винтовку и дал по завалу неприцельную очередь. Разрывные пули десантной безгильзовки крошили бетон, еще больше завешивая коридор пылью. В это время Микрюков вытащил штурмовую гранату и сбросил защитный колпачок Палец его уже коснулся кнопки детонатора, когда Нияз неожиданно закричал:
        - Нет! Нельзя! Самих же накроет, слишком близко! Все погибнем! Я его сделаю! - и, не дожидаясь ответа товарища, вдруг рванулся вперед.
        - Назад!!! - заорал Юра, уже понимая, что опоздал. Дзахоев бежал навстречу смерти, одной длинной очередью разряжая двадцатизарядный магазин подствольника и стараясь попасть в импровизированную амбразуру. В грохоте взрывов не было слышно ответных выстрелов, но Микрюков знал, что они были. И видел, как топорщится на спине товарища пробиваемая насквозь броня и как выплескиваются наружу крохотные алые облачка.
        Но лейтенант уже преодолел последние метры своей жизни и рухнул на пол, почти добежав до завала. Коридор заволокло пылью и дымом. Прикрываясь этой завесой, Шарафутдинов с Микрюковым, не сговариваясь, рванулись вперед.
        Финкельштейн лежал и смотрел голубыми, такими нетипичными для еврея, хоть и сибирского, глазами в потолок, под которым лениво клубился сизый дым от сгоревшей взрывчатки. И часто-часто моргал. От боли. Но сил вскрикнуть или застонать уже не было.
        - Не надо, потерпите, товарищ старший лейтенант! - шептал Микрюков, непонятно зачем ощупывая руками пробитый в нескольких местах нагрудник скафандра. Он не был медиком, но отлично понимал, что замполит живет последние секунды.
        Шарафутдинов же склонился над Ниязом. Чеченец погиб мгновенно, одна из выпущенных в упор пуль-стрелок буквально разорвала его сердце. Но, говорят, мозг человека живет еще семь минут. И человек еще успевает подумать перед погружением во тьму о том, что настоящий нохча не воюет с женщинами и детьми. Настоящий вайнах спасает женщин и детей. Шахид - это тот, кто погиб за Родину и Аллаха[Лейтенант Дзахоев прав, это действительно так. «Шахид» - означает «павший за веру, мученик, свидетель», а вовсе не террорист-смертник, как, увы, принято сейчас считать… В терминологии шариата термином «шахид» обозначают павшего в справедливой войне с агрессорами, защищая ислам и свободу соблюдения и изучения мусульманами своей религии.] . А Родина - это наши женщины и наши дети. Тот же, кто убивает женщин и детей - тот не шахид и не нохча. Лежать ему в могиле со свиньей. Ифрит тот, кто детей мучает, а не человек.
        Пока подбежавший отец Евгений безуспешно пытался реанимировать лейтенантов переносным кибердоком, прекрасно сознавая тщетность своих действий, Шарафутдинов и Микрюков выволокли из-под завала стрелявшего. Вернее, то, что от него осталось. Стрелок оказался человеком. Совсем еще молодым парнем, с такой же робкой щетиной, как и на лице покойного Яши. Одна из гранат Нияза, срикошетив от балки перекрытия, вошла ему в живот и там взорвалась. Он тоже погиб мгновенно.
        Больше в здании никого не было. И ничего особенного не было. Какая-то аппаратура - и все. Административный корпус, как выяснилось позже.
        Нияза и Яшу похоронили в одной могиле. Братской. Вместе с десятком других погибших в этом бою десантников. Таково было неожиданное для многих решение комбата - похоронить героев в земле планеты, ради свободы которой они отдали свои жизни.
        Их личные вещи, найденные в карманах поддетых под скафандры бронекомплектов, отец Евгений отдал Крупенникову уже после возвращения на корабль. Да и что их там было, тех вещей? Потрепанная Яшина записная книжка с оторванным вольфрамовой стрелой уголком и несколькими бурыми пятнами крови, да зеленый национальный платок Нияза…
        После короткого салюта православный священник отслужил отпевание.
        По всем погибшим «за други своя» невзирая на национальность и вероисповедание…
        А как же по-другому-то?!..
        На этом битва за Агрой не закончилась. Прекрасно понимая, что каждый потерянный час играет на руку противнику, Крупенников с Харченко и оставшимся на борту
«Мечты» Лаптевым приняли решение немедленно объединить штурмовые отряды и объединенными силами ударить по основной цели, главному Экспериментальному центру. Десантники Ильченко и Махнова были измотаны боем, но, во-первых, оставалась еще третья группа, командовал которой сам комбат и которую он оставил в резерве, изменив свое первоначальное решение, а, во-вторых, нельзя было снижать темп наступления. Никак нельзя. Категорически.
        Поэтому десантников спешно погрузили в захваченные Ильченко транспортные гравилеты и отправили на восток. Трофейные транспортники взлетали с непредусмотренной конструкцией нагрузкой, но это было единственно возможное в данной ситуации решение. Технику пришлось бросить, поскольку перевезти ее было просто нечем. Впрочем, в распоряжении комбата еще оставалось полтора десятка бэтээров и БМД третьей группы, заправленных и с полным боекомплектом.
        Штурмовать третью, последнюю базу ящеров комбат отказался. Расположенная в невысоких местных горах, она наверняка была неплохо подготовлена к обороне. Да и о том, что произошло с лагерями «1» и «2», там уже, конечно, знали и были готовы встретить нежданных гостей.
        Особого тактического смысла в захвате лагеря он тоже не видел: на сделанных с орбиты снимках виднелись все те же загоны для тысяч рептилий и укрепленный городок охраны, причем ящеров здесь содержалось куда как больше. Кроме того, пленные, которых допросили грубо, но эффективно, в один голос утверждали, что «лабораторных объектов» на территории «тройки» нет. Слишком далеко расположен лагерь, как от главного экспериментального центра, так и от двух его «филиалов», и нет никакого смысла возить «материал» для опытов на такое расстояние. А вот основной репликационный центр по «производству» рептилий находился именно там.
        После недолгих колебаний Виталий принял, пожалуй, единственно возможное решение, направив в сторону базы пилотируемый компьютером бот с десятикилотонным «подарком» на борту. Размениваться на мелочи времени больше не было. Да и погибшие товарищи взывали к возмездию. Те, кто кормит своих «собачек» человеческим мясом, не вправе рассчитывать на гуманность и снисхождение победителя, разве нет?
        Одновременно комбат отдал приказ немедленно начать высадку Добровольческого корпуса. Вчерашним курсантам предстояло припланетиться неподалеку от всех более-менее крупных населенных пунктов Агрона и взять их под свой контроль, при необходимости проведя зачистку местности от уцелевших ящеров или их хозяев. Определенный риск в этом, безусловно, присутствовал. Потомки хоть и научились стрелять по живым мишеням, но опытными бойцами пока не стали. Да и в том, станут ли они стрелять в людей, оставались большие сомнения. Но комбат надеялся, что сотня распределенных по добровольческим взводам офицеров-фронтовиков сумеет настроить их на необходимый лад. Где-то попридержать, а где-то и наоборот, дать дружеского пинка десантным ботинком под зад.
        До захода местного светила оставалось еще почти четыре часа, когда последние части штурмбата высадились в нескольких километрах от главной цели. Экспериментальный центр представлял собой приличных размеров поселок со всей необходимой инфраструктурой. По-крайней мере, у них была своя энергостанция и даже небольшой аэродром, где, как выяснилось, базировались в том числе и те самые атмосферные перехватчики, что недавно едва не сорвали высадку батальона.
        Но на сей раз они уже ничем не могли навредить десантникам: разозленный гибелью боевых товарищей и особенно замполита, комбат решил отныне действовать со всей возможной жесткостью и решительностью. И перехваченный вражескими атмосферниками бот, зашедший на посадку за полчаса до подлета основных сил, преподнес им весьма неприятный сюрприз. Пилоты перехватчиков, расстреливавшие идущий на поселок челнок, не могли знать, что старший механик «Мечты» вместе с тремя лучшими подрывниками батальона поколдовал над его гравидвигателем, истратив при этом почти всю оставшуюся в наличии пластиковую взрывчатку и весь запас русского мата.
        Получив несколько попаданий, поврежденная машина завалилась набок и спикировала на аэродром, однако своей победе пилоты радовались недолго. Переданная с орбиты картинка оказалась не слишком четкой, мешал дым, но было ясно, что рвануло знатно. Офицеры видели снесенные ударной волной ангары, опрокинутые летательные аппараты и быстро расползающееся густое облако дыма от горящего топливохранилища.
        А потом капитан Истеррус сухо сообщил, что «посылка доставлена», и передал на терминал комбата еще одну сделанную с орбиты запись, которую Крупенников с определенной долей злорадства приказал распространить среди участвовавших в боях офицеров. Поднявшееся над территорией последней базы ящеров зловещее грибообразное облако, по его мнению, должно было поддержать их боевой дух и утвердить в мысли, что гибель боевых товарищей не останется безнаказанной.
        Интерлюдия
        Когда вооруженные дикие варвары ворвались в здание Центра и начали громить все подряд, Фил Зим изрядно испугался. Испугался, естественно, за себя. Пойди пойми, как эти предки поступят по отношению к нему? Впрочем, а за кого ему еще бояться-то?! Не за лаборантов с эмэнэсами же? И уж, конечно, не за запертый в бараках биологический материал…
        Открыв рот, он смотрел передаваемые камерами внешнего наблюдения «прямые репортажи». Смотрел и поражался жестокости и дикости, внезапно вторгнувшейся в его мир. Мир стерильных лабораторий, выверенных экспериментов, статистических корреляций и контрольных групп.
        Фил зачарованно смотрел на спокойные и умелые действия солдат, без раздумья и рефлексий убивавших «чешуйчатое мясо» - так руководитель эксперимента называл полуразумных слуг-ящеров. А потом он вдруг понял: убийцы ищут его. Это несомненно. Но кто, кто и как навел их на Экспериментальный центр?! Откуда они узнали?
        Впрочем, это второй вопрос. Первый звучит иначе: как остаться в живых? Можно, конечно, продать себя и жизнь подороже. Например, сразу потребовать встречи с командованием этого… как его? Батальона, что ли? Какое, кстати, угрожающее слово - батальон. Батальон, баталия… Да, так вот, потребовать встречи и поставить на место этих предков, не заслуживающих даже права называться Согражданами. Они слишком опасны для того, чтобы жить в мире всеобщего мира.
        Однако есть нюанс. Фил был хорошим психологом. Впрочем, нет. Он был ОЧЕНЬ хорошим психологом. Ему было достаточно посмотреть на движения человека, чтобы моментально провести поведенческий анализ личности. Он успевал сделать выводы быстрее любого компьютера. Прав, Зиг, прав - наше бессознательное - самый мощный вычислительный центр во всей Вселенной. Никакие компьютерные программы, даже интеллектуальные, никогда и ни при каких условиях не смогут заменить интуитивных цепей принятия решения.
        Вот и сейчас бессознательное подсказывало… нет, не так, не подсказывало - орало, захлебываясь мутной пеной паники: беги, беги, беги! Спасайся! Прячься! Фил откуда-то знал - если те, кто идет сюда с оружием, поймут, что он - это именно он, то его просто-напросто убьют. И хорошо, если сразу. А то ведь могут сделать, как с тем ящером. Сначала ранить, а потом бесстрастно добить выстрелом в голову.
        Что же делать? Как быть-то?
        Решение, решение… Где же решение? А что если?
        Фил лихорадочно скинул с себя халат, затем одежду, раздевшись донага. Заскочил в комнату, прилегавшую к кабинету. Место одной из стен занимало огромное зеркало Гизелла. Ученые называли его «глаз шпиона», в шутку, разумеется. С одной стороны зеркало, с другой - прозрачное окно. Как так? Да очень просто. Древнейшее изобретение, между прочим. Мало кто из персонала знал, что это никакое не зеркало. Просто одно помещение освещено чуть ярче, чем другое. Достаточно сменить яркость и… И теперь Фил может лежать на полу, изображать из себя испытуемого и наблюдать за противоположной комнатой. Ловкость рук, и никакой фантастики, между прочим.
        А вот и они! Дверь осторожно отъехала в сторону, в щель просунулось короткое дуло. Интересно, что это? Автомат? Пулемет? Плазменная винтовка? Фил никогда не разбирался в системах оружия. Это ему было не интересно. Между прочим, зря.
        Поскольку, если б он интересовался оружием, то знал, что не стоит заинтересованно еле-дить за скачущим по кабинету темным мячиком, влетевшим сквозь щель. И понял бы, зачем закрылась дверь.
        А затем…
        Что-то вспыхнуло ярче солнца и больно ударило по ушам. Если бы ад существовал, то он был бы именно такой, в виде светошумовой гранаты. Только вечной. Свет, превращающийся во тьму. И дикий грохот, разрывающий голову как спелый арбуз. От перепонки до перепонки. От мозжечка до лобных долей.
        Он даже не понял, как ему все-таки повезло. Не пришлось идти босиком по осколкам не выдержавшего акустического удара «шпионского глаза». Бойцы просто волоком протащили по ним бесчувственное тело бывшего руководителя эксперимента, да и дело с концом.
        Никаким тонким психологом не нужно быть, чтобы понять, кто это бездыханный валяется на усеянном осколками полу. А не надо было халаты с бейджиками по кабинету раскидывать и трусы с нашивкой «Фил Зим». Утилизаторы отменили, что ли?
        Лучше бы не раздевался, а сразу сдался. Тогда двум русским офицерам в боевых скафандрах и разгерметизированных шлемах не пришлось бы морщиться от вони. Сфинктерам по фигу на звания и научные степени. Они расслабляются, когда сочтут нужным…
        Высадка прошла на удивление гладко. Гравилеты приземлялись прямо на территории Экспериментального центра, уставшие - и оттого порядком озверевшие - десантники выскакивали наружу, практически не встречая сопротивления. Немногочисленную внешнюю охрану смяли за несколько минут, не потеряв при этом ни одного бойца и не захватив ни одного пленного. Рассредоточившись по территории, десантники занялись прочесыванием, без разбору сгоняя всех обнаруженных в какой-то ангар, окруженный кольцом бронетехники. Нашли и несколько сотен агронцев, содержавшихся в бараках в самой дальней части научной базы. Пленников охраняли ящеры, правда, не ставшие уже привычными трехметровые чудища, а более мелкие, в рост человека и очень подвижные и прыгучие. Впрочем, ума у них оказалось ничуть не больше, нежели у собратьев, так что бой не затянулся. Рептилий просто оттеснили от строений и выгнали прямо под перекрестный огонь пары бээмдэ.
        Бывших узников пока оставили в бараках, выставив охрану не столько для защиты, сколько предупреждая самосуд - люди, несмотря на слабость и «усеченный» геном, горели желанием расквитаться с мучителями. Не все, конечно, а лишь те, кто не превратился в полузомби, не выдержав издевательств экспериментаторов. Пожалуй, в иной ситуации Харченко с удовольствием так бы и поступил, но сейчас особист имел на пленных самые серьезные виды, надеясь с их помощью выйти наконец на верхушку пресловутого Ученого Совета. Потому он распорядился накормить людей и оказать кому нужно медпомощь, приставив следить за выполнением приказа отца Евгения. Сам же Сергей, переговорив с комбатом, прихватил нескольких наиболее толковых офицеров и занялся сортировкой пленных.
        Всех, званием старше лаборанта или «эмэнэса», уводили и поодиночке рассаживали по отдельным комнатам. Поначалу кое-кто из пленных пытался, было, обмануть особиста, занизив собственную значимость, но Харченко, на планшет которого добровольцы-компьютерщики, копающиеся в местной информационной сети, уже скопировали личные дела сотрудников, без труда вывел их на чистую воду. После чего устроил показательное наказание одного из обманщиков в духе военно-полевого трибунала…
        Больше обманов не было. - Ну, что тут у тебя? - Крупенников заглянул в комнату, в которой Харченко беседовал с одним из пленных ученых. Как и всегда после тяжелого боевого дня, майор ощущал смертельную усталость, держась лишь на радости от победы да стимуляторах из индивидуальной аптечки, а вот особист выглядел на удивление свежим и бодрым. По крайней мере, такое ощущение создавалось внешне.
        Сергей восседал за столом перед монитором, зажав в уголке рта сигарету и привычно морщась от дыма; рядом стояла ополовиненная чашка кофе и раскрытый электронный планшет. Допрашиваемый, короткостриженый невысокий мужчина в измятом и перепачканном чем-то белым добротном темном костюме, сидел напротив на высоком лабораторном табурете, сиденье которого было максимально поднято вверх.
        Ему было неудобно - круглое сиденье оказалось совсем небольшим, а ноги не доставали до пола, и чтобы удержаться, приходилось сидеть очень прямо, словно школьнику с картинки о пользе правильной осанки. Комбат мысленно усмехнулся: у Харченко к каждому свой подход. Кому-то можно и лампой в лицо посветить, а кто-то и так сломается. Вон, у хлюпика уже весь лоб в испарине. Если попросит пересесть - считай все, созрел, готов к разговору. Интересно, сколько он уже мучается?
        - Согражданин след…
        Харченко, удивленно изогнув бровь, взглянул на него поверх монитора:
        - Че-го?!
        - Простите, гражданин следователь… У меня больная спина… Разрешите пересесть… Или хотя бы опустить сиденье?..
        - Ничего, посиди еще, бакалавр, - беззлобно хмыкнул особист. И сообщил, повернувшись к комбату: - Понапридумывают названий, нормальному человеку и не выговорить - бакалавры какие-то, магистры…
        - Это не название, а научная или академическая степень, со… гражданин следователь, - подал голос допрашиваемый, но Харченко оборвал его, повысив голос:
        - Говорить будешь только тогда, когда я вопрос задам, бакалейщик! А пока - молчи себе в тряпочку. Ладно, опусти уж табуретку, хрен с тобой! - «смилостивился» он, видимо, посчитав, что тот достаточно «проникся моментом».
        Коротышка мигом соскочил на пол и крутанул сиденье, опуская его до максимума. И с выражением крайней степени блаженства на потном лице уселся обратно, потверже упершись ногами.

«Похоже, Серега долгонько его на этом насесте продержал. Небось затекли мышцы-то», - решил комбат, собираясь уходить, чтобы не мешать Харченко. Потом поговорят, времени пока навалом.
        - Так что ты мне там про эксперименты рассказывал? - как ни в чем не бывало спросил особист, продолжая допрос…
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год (продолжение)
        Крупенников стоял у выбитого ударной волной окна второго этажа (стекол после атаки на аэродром «летающего брандера», как некогда обозвал особист заминированный челнок, не осталось практически ни в одном здании) и смотрел на двор. Это здание, бывший главный научный корпус Центра, они с Харченко сразу после вчерашнего боя облюбовали в качестве временного штаба, особого отдела вместе с камерами предварительного заключения и казармы. Сергей весь вчерашний вечер и часть ночи проводил здесь допросы, комбат же, развернув переносной радиокомплекс и объединив во временную сеть несколько тактических планшетов, держал связь с кораблем и завершившими высадку добровольцами. Поспать офицерам удалось считаные часы.
        Стекающаяся ото всех групп Добровольческого корпуса информация, в целом, радовала. Не встречая сопротивления, бойцы корпуса еще до наступления темноты заняли практически все отмеченные на картах населенные пункты Агрона. По большому счету, все прошло гладко, несколько коротких боестолкновений закончились победой руководимых офицерами мобильных групп. Потомки показали себя на удивление неплохо, не напортачив ни во время высадки, ни после нее. И даже потерь от дружественного огня не было, спасибо встроенной в скафандры системе опознавания «свой-чужой» и четкому командованию ветеранов. Впрочем, совсем без потерь не обошлось - непонятно откуда взявшаяся в пригороде столицы планеты группа ящеров обстреляла снижающиеся боты, уничтожив один и серьезно повредив еще два. Рептилий, конечно, раскатали в блин, но в том бою погибло еще двадцать добровольцев и трое офицеров. Остальные потери, к счастью, оказались санитарными, так что работы у операторов кибердоков хватило на всю ночь.
        С населением проблем не возникло. Агронцы, поначалу напуганные свалившимися им на голову ботами (воспоминания о прошлом десанте, когда из челноков повалили вооруженные ящеры, и мирная захолустная планета умылась кровью, еще была слишком острой), быстро разобрались, что к чему, встретив освободителей, как героев. Цветов на броню промчавшихся по главной улице агронской столицы нескольких БМД и БТР, правда, не бросали, но на улицы вывалили из подвалов все уцелевшие жители. Вот тут-то комбат со всей остротой и почувствовал, как недостает Яши Финкельштейна, который использовал бы этот момент для грамотной агитации и пропаганды. Скрипнув зубами (Виталий не мог простить себе того, что разрешил замполиту уйти в свой последний бой), Крупенников вызвал нескольких офицеров, обычно помогавших Яше готовить материалы для политинформации. Вкратце объяснив задание, он отправил их в войска на трофейных скоростных флаерах с эмблемой эколого-биологической службы.
        Хотел, было, отправить следом и отца Евгения, о котором весьма положительно высказывались и покойный Яша, и Харченко, однако тот неожиданно воспротивился, сообщив, что у него невпроворот дел с освобожденными пленниками, особенно с теми, кто прошел многодневную психологическую ломку. Спорить комбат не стал - он и сам видел этих несчастных, более напоминавших полузомби, нежели людей. Наверное, священник прав, здесь он сейчас куда как нужнее. Тем более, что вчерашних узников стало на порядок больше после того, как высланные комбатом трофейные гравилеты доставили еще и людей, освобожденных десантниками в обоих научных центрах.
        А сейчас комбат стоял и смотрел на двор, залитый утренним светом. Пленные охранники под присмотром нескольких офицеров сносили к свежевырытой в дальнем углу яме трупы своих товарищей, погибших во время штурма. Носили вручную. Еще одна группа разбирала завалы на территории и на месте взорванного аэродрома, также разыскивая трупы. Особой надобности во всем этом не было, хотя и оставлять тела на жаре, конечно, не стоило, но комбат решил чем-то занять пленных. Опять же, в воспитательных целях.
        Пусть потаскают окровавленные, обгорелые, искромсанные пулями тела тех, с кем вчера сидели за одним столом или резались в карты, - глядишь, и поймут чего-нибудь. Может, даже задумаются… впервые в жизни. Война…
        Сзади, как водится неслышно, подошел особист, оперся о подоконник и, выругавшись, отдернул ладонь. Стряхнув на пол крошево из стекла и обломков пластика, он присел рядом с комбатом, с интересом наблюдая за трудящимися пленными:
        - Кстати, это ты, Виталь, здорово придумал, - Сергей дернул головой в направлении двора. - Сначала - общественно-полезный труд, а уж потом - завтрак.
        - Да при чем тут завтрак? - вяло отозвался Крупенников.
        - Ни при чем, конечно, - с грустной улыбкой согласился товарищ. - Виталь, а я кофе принес, будешь? Давай по кофейку а потом поговорим. Небось, так ничего с ночи и не жрал? И знаешь, что еще? - без перехода продолжил он. - Ты насчет Яши себя не кори, не рви душу, она у таких, как мы, и так вся порванная да залатанная. Он был офицером, таким же, как и мы с тобой, и остальные наши ребята. Боевым офицером, понимаешь? А мы сейчас на войне, и когда она закончится, зависит только от нас. И от живых, и от павших…
        - Да все я понимаю, Серег. И знаешь еще что? Когда погибли первые наши ребята, я понял, что это теперь моя война. И мой мир.
        - Вот и хорошо, что понял. Я-то уж давно так считаю. Главное только мир этот от гнили да дерьма всякого почистить - и нормально будет. И никто, кроме нас, этого не сделает…
        На небольшом лабораторном столике дымились чашки с обещанным кофе, лежал вскрытый десантный пищевой рацион и два пустых пластиковых стаканчика. На самом краю лежала фляжка, обычная алюминиевая солдатская фляжка, обшарпанная и чуть помятая с одного боку. И откуда она у Харченко, неужели с самой Земли тащил?!
        - Яшу и других ребят наших помянуть нужно, майор.
        - Может, потом, на борту? - неуверенно спросил Виталий, показав взглядом вверх.
        - Нет, комбат, здесь и сейчас. А уж там - само собой, - особист разлил по стаканам прозрачную жидкость, пояснив: - Водка это, не боись, не спирт. Нам ведь еще работать. Ну, давай, Виталь, за героев наших павших давай…
        Глава 8
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Два человека сидели друг напротив друга.
        Один - голый и мокрый. Второй - в десантном камуфляже и ботинках.
        Первый дрожал от холода. Второй даже вспотел.
        Первый непроизвольно прятал взгляд, второй, наоборот, с недобрым интересом рассматривал голого, как некое насекомое - редкое и гадкое.
        - Ну, и?
        - Ч-ч-ч-то н-н-ну? - заикаясь от холода, выдавил голый. За выбитым взрывами окном стояло теплое агронское лето, но продувавший комнату легкий ветерок холодил кожу, будто снаружи уже наступила зима.
        - Имя, фамилия, зван… Тьфу! Место работы и научное звание?
        - Э-э… Не могли бы мне дать одежду? Потом я буду готов ответить на все вопросы.
        Никак не отреагировав на просьбу, майор Харченко встал и медленно обошел пленного. По кругу обошел, продолжая разглядывать его так, словно увидел впервые.
        Все было сделано правильно. Как учили когда-то.
        Стул для допрашиваемого ставится обязательно посередине комнаты. Желательно жесткий и не слишком удобный. За спиной - окно, на подоконнике сидит один из бойцов батальона. Бывший «переменник», а ныне - просто капитан штурмбата по фамилии Васильевых. Бог наградил его совершенно гориллообразной внешностью, чудовищной силой и жестким мужским характером. Все это в совокупности и привело капитана сначала в штрафной батальон, а теперь вот - в импровизированную комнату для допросов. Всего и делов ему - сидеть да мрачно смотреть в спину пленному. Если есть желание, можно рожи корчить и шумно вздыхать, но главное - просто сидеть на подоконнике. И пальцем никого не трогать! Ну, можно еще ножичком поигрывать, но не более. Вот Васильевых и сидел, и вздыхал. И ножичком, чтобы скучно не было, поигрывал. Десантным. Весьма устрашающего вида.
        Харченко не без основания подозревал, что придется применять специальные методы допроса. Не потому что очень надо - он что, этого лощеного психолога с розовыми, аккуратно подстриженными и наманикюренными ноготками и без того не расколет? - а потому, что поджимало время. «Экстренное потрошение» одного из руководителей жестокого до дрожи эксперимента было необходимо завершить, как говорится, «еще вчера». Но, честно говоря, был и ещё один повод превратить дрожащего от холода пленного в воющий от ужаса кусок окровавленного мяса. Желание самого особиста. Ужасные, без преувеличения, картины, открывшиеся Харченко при осмотре мест преступлений, а иначе ЭТО назвать никак не получалось - не тянули холодильники и пыточные залы на научные центры, - требовали от человеческого, что всё ещё занимало значительную часть души Сергея, немедленного воздаяния мерзавцам по старому принципу «око за око».

«Закон Талиона», так кажется, называли его предки, не отягощенные инструкциями по ведению дознания и действовавшие исключительно по велению совести. А она истошно вопила: «Убей!» Но особист не был бы самим собой, если бы после стольких лет войны не научился держать свои чувства, как, впрочем, и совесть, не предусмотренные никакими Уставами и регламентом, на привязи. И спускать с поводка при насущной необходимости. Такой как сейчас.
        После того как Зим пришел в сознание после контузии ушей и глаз, его помыли под ледяным душем и обработали порядком исцарапанную осколками стекла спину. Глазами тоже пришлось заняться медикам - Харченко категорически настаивал, чтобы пленный мог видеть самостоятельно. Это отложило начало допроса на несколько часов, но, несмотря на жесточайший цейтнот, Сергей был готов ждать и куда дольше.
        Уж больно хотелось взглянуть глаза в глаза этому чудовищу…
        А вот одежду Филу так и не вернули.
        Старая, между прочим, методика - «если хочешь взять на испуг - сначала подморозь клиента. Его начнет бить дрожь. От холода. Но ведь и от страха точно так же трясет. Вот потому твоя задача - добиться, чтобы он и сам не понимал, от чего зубы стучат? А не перепутает, поймет - в тепле размякнет, особенно, если ему еще и сто грамм налить. И запомни - голый человек всегда ощущает ущербность перед человеком одетым. И не просто одетым, а одетым хорошо. Поэтому сам ты всегда должен быть на допросе холеным, чисто выбритым и в блестящих, как это самое у кота, сапогах».
        Так учили майора Харченко на курсах повышения квалификации.
        Хорошие были учителя. Опытные. Правильные. Выпускной экзамен сдавали на немцах. Со всего фронта негодных языков стащили на потеху молодым особистам. Негодных, потому как уже выпотрошенных. В моральном смысле этого слова, естественно.
        Увы. Сапоги почистить не получилось - за неимением оных. Пришлось довольствоваться тяжелыми штурмовыми ботинками с динамической подошвой, выдерживающей подрыв под ногой ста граммов тротила. Да и умыться после боя толком не получилось - система терморегуляции скафандра хороша, спору нет, да вот только все равно в бою от волнения потеешь, словно в родной гимнастерочке. Ну, да и хрен с ним. Играем, как умеем! Зато камуфляж (скафандр майор предварительно снял) не подвел: немнущаяся металлизированная ткань выглядела, будто ее только что выстирали и отутюжили. Жаль, наград не прицепишь. Впрочем, и так сойдет.
        - Ну что, гражданин магистр Фил Зим? Ведь это ваши имя и должность? Будем и дальше в молчанку играть?
        Фразу это Харченко, если честно, терпеть не мог. И еще в бытность свою рядовым следователем особого отдела фронта старался в беседе с подследственными не использовать. Уж больно она ему какой-то примитивно-казенной казалась. Тем более что кроме вопроса о месте работе и ранге, он еще ни о чем и не спросил. Но сейчас вот - как-то само вырвалось…
        - А… а как вы узнали?
        - Вам знакомо такая аббревиатура - НКВД?
        Пленный задумался. Морщил лоб с минуту, потом неуверенно выдал:
        - Научная Комиссия Всепланетного Департамента?
        Васильевых аж фыркнул у него за спиной, едва не грохнувшись с подоконника.
        - Фееричное предположение, - поднял брови Харченко, усаживаясь на свое место. Повертел в пальцах электронный карандаш, зачем-то коснулся сенсора отключенного планшета, стоявшего на столе перед ним. И повторил: - Поистине фееричное предположение. Но в корне неверное. Не «научная», а «народный». И не «комиссия», а
«комиссариат». Остальное - не важно. Нас еще во время оно «кровавой гэбней» называли. Вспомните, если историю не прогуливали.
        - Н-не понимаю, о чем вы говорите?
        - И это тоже не важно. Главное, чтобы я понимал, о чем идет речь. Итак, Фил Зим. Настоящее имя - Кейн Мисимото, родились вы двенадцатого августа две тысячи двести тридцать девятого года. С отличием окончили Венскую гуманитарную гимназию. Собирались учиться на художника и поступать в Парижскую академию искусств, но внезапно поступили в Стэнфордский университет на факультет психологии, который и закончили с отличием. Остались работать на кафедре. Постепенно росли в должностях, от лаборанта до декана, и в званиях - от кандидата наук до магистра. Какая скучная биография, не находите?
        - Ученому не бывает скучно, - Фил пожал плечами как можно естественнее. Не стоит нервировать буйного маньяка, имеющего в данный момент власть над тобой. Мягко, одним тягучим, несмотря на бьющую его нешуточную дрожь, движением он выпрямился на впивавшемся в блёклую кожу дряблых ягодиц невесть откуда взявшимися острыми гранями стуле. Откуда ему знать, что перед началом допроса особист, вполголоса матерясь, лично отодрал от этого произведения эргономики мягкое сиденье. Но собранности Зима хватило ненадолго. Уже через мгновение он передернул покрытыми гусиной кожей плечами и снова задрожал.
        - А то как же! Господин бакадавр? Тьфу, то есть мугистр, - Харченко делано запнулся, нарочито неверно произнося ученую степень этого жалкого, обнаженного перед ним до самых потаенных глубин души существа. Желая своей оговоркой запустить механизм разрушительных ассоциаций в сознании допрашиваемого, мечущемся сейчас под воздействием внешних факторов, «заботливо» создаваемых майором, от робкой надежды до самого черного уныния.
        Ещё до начала допроса даже в мыслях Сергей исключил для себя Мисимото из списков
«разумно разумных». Перед ним сейчас сидел не человек, а «объект». Набор стандартных реакций и просчитанных эмоций. Харченко никогда не играл на музыкальных инструментах. Так часто бывает с людьми, у которых развито чувство ритма. Но именно сейчас особист намеревался сыграть на этом ублюдке свою лучшую музыкальную пьесу. И не беда, если по примеру музыкантов XX века он разобьет свой инструмент по окончании выступления о сцену. Концерт того стоил. Мерзкий, надо признаться, но очень нужный концерт…
        - Действительно, ну как может заскучать ученый, решивший развлечь себя изучением человеческой природы?! Который берет приглянувшуюся планету и превращает ее в маленький концлагерь?! Почти игрушечный. Где пытает и унижает других людей только потому, что они не такие, как он и его уважаемые коллеги?!
        Майор вновь встал из-за стола и, склонив голову набок, стал медленно обходить сидящего магистра. Взгляд слегка прищуренных глаз был наполнен легко читаемым посылом: «С чего начать? Мочки ушей? Или все-таки нос? Отсутствие какой детали экстерьера не помешает подследственному говорить, но легко развяжет ему язык.»
        - Вы ничего не понимаете, - не догадывающийся, что все происходящее заранее продумано и просчитано, Зим с вызовом взглянул особисту в глаза. Но речь его, подталкиваемая страхом, непроизвольно ускорилась:
        - Кажется, еще в ваши времена было сказано, что наука требует жертв. А сейчас, в моем… в нашем случае, речь идет о дальнейшей судьбе всего человечества! Результаты уникальнейшего, многолетнего эксперимента… - он тщетно пытался донести до этого опасного, неуправляемого человека хотя бы одну мысль, могущую предотвратить назревшую и почти физически ощущаемую угрозу насилия.
        Неожиданно Харченко схватил Зима за уши и вплотную притянул его лицо к своему, тяжело дыша табачным перегаром. Лицо майора побагровело. Робкая попытка ученого освободиться была пресечена коротким ударом ботинка в голень:
        - Так говорили те, кто ставил опыты над самими собой, ты, погань! Люди, которые жертвовали СВОЕЙ жизнью ради науки! Кто сначала заражал СЕБЯ неизлечимыми болезнями, а затем вводил неиспытанные вакцины! А не такие твари, как ты! Таких как ты я собственными руками убивал с первого дня войны! - Харченко резко отбросил Зима от себя, так, чтобы тот удержался от падения со стула лишь в самый последний момент.
        - Капитан! Сюда!
        Васильевых, до того угрюмо качавший головой, послушно соскочил с подоконника, поудобнее перехватив нож.
        - В общем, так, капитан. Этот слизняк, похоже, так ничего и не понял. Объясни ему, что именно я хочу от него услышать. Даю двадцать минут, - Харченко несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, демонстрируя допрашиваемому всю тщетность своих попыток успокоиться, и махнул рукой. - Да, поскольку времени мало, капитан, поясняю: меня не интересует целостность конечностей и половых органов этой мрази. Должны работать только голосовые связки. Пристегни его к стулу, чтоб не свалился, и поройся в аптечке, там должно быть противошоковое. Похоже, оно ему потребуется.
        Все еще не верящий, что все это по-настоящему, Зим завизжал:
        - Вы… Вы не имеете права! Так нельзя! Я же человек!
        - Человек?! Это ты-то человек?! - В голосе Харченко нескрываемая ненависть уступила место ядовитейшему сарказму. - Да ты во сто крат хуже любого из этих крокодилов. Те хоть без мозгов. Пожрать - поспать - спариться. Да мне их куда больше жалко, чем тебя! Я даже приказал оставить жизнь некоторым из них. - Майор криво усмехнулся. - Вот только с кормом незадача вышла. Все, что найдено в холодильниках, уже похоронили. Так что если ты, ублюдок, не заговоришь на интересующие меня темы - то, что останется после работы капитана, обколем обезболивающим и противошоковым и отдадим зверушкам…
        - Не надо!!! Не надо так!!! Я буду говорить, я хочу говорить!!! Уберите его!!!
        - Хорошо.
        Теперь майор говорил тускло-официальным голосом, напрочь лишенным всяких эмоций. Голосом жутко уставшего человека, тем не менее, обязанного выполнить в срок некую совершенно неважную, рутинную работу:
        - Тогда сначала давайте поговорим об этом вашем Ученом Совете. Предупреждаю сразу, у меня уже имеются сведения, полученные от других задержанных, и проверить то, что я сейчас услышу, труда не составит. Вы это хорошо понимаете… подследственный?
        Зим не заметил крохотной паузы, намеренно сделанной майором, никак не прореагировав на обозначение своего нового статуса, и Харченко сделал для себя определенный вывод. Даже сломавшись, он так и не смог представить себя в качестве обвиняемого, даже на уровне подсознания не смог. Что ж, все впереди…
        - Д-да… - выдавил тот, не в силах отвести взгляда от нависшего над ним капитана.
        Особист махнул рукой:
        - Ладно, капитан, иди, посиди пока. И вот еще что, гражданин Зим. Если я увижу, что вы даете правдивые и чистосердечные ответы, получите одежду, горячий чай и небольшой отдых. Это тоже понятно?
        - Да, - с облегчением выдохнул тот, убедившись, что Васильевых, разочарованно хмыкнув и смерив его не обещавшим ничего хорошего взглядом, и на самом деле отошел к подоконнику.
        - Тогда рассказывайте. Что собой представляет Ученый Совет, где расположен, кто в него входит, какие цели преследует. Если будет нужно, я вас остановлю и задам уточняющий вопрос, если соврете… - Харченко неожиданно перегнулся через стол - вздрогнув, Фил интуитивно отпрянул, едва не свалившись на пол, - и с нехорошей улыбкой негромко добавил: - А вот если соврешь, будешь наказан. Быстро и эффективно. Итак, я слушаю…

* * *
        - Хорошо, допустим, относительно Совета вы не соврали. Теперь расскажите несколько подробнее, чего вы конкретно добивались своими… экспериментами?
        - Вы об-бещали одежду и отд-дых… - заискивающе глядя в глаза майору, пробормотал, заикаясь, Зим.
        Фил окончательно замерз и последние минут десять сидел на стуле скрючившись, скрестив ноги и обхватив тело руками.
        - Одежду я обещал в том случае, если буду убежден в правдивости ответов, а для этого мне необходимо сравнить ваши показания с показаниями остальных, - выдержав достаточную по его мнению паузу, Харченко брезгливо поморщился и кивнул капитану: - Ладно, Васильевых, накинь на него что-нибудь, а то еще окочурится раньше времени. А вот с отдыхом пока погодим. Впрочем, могу предложить горячего чая, - пора было переходить ко второй части - «размягчению» объекта.
        Скрипнув половицами, капитан подошел и набросил на плечи Зима загодя приготовленный плед, найденный в одной из комнат отдыха. Магистр с удивительным проворством закутался в него, став похожим на кокон здоровенной жирной гусеницы, и особист неожиданно подумал, что его недавнее сравнение с насекомым оказалось верным.
        - Если м-можно, чаю…
        - Капитан, сообрази там насчет чая подследственному. Видишь, колотит бедолагу.
        Громила Васильевых коротко кивнул и, тяжело топая, пошел к выходу. В дверях он обернулся и окинул пленного угрюмым взглядом, от которого тот немедленно поежился.
        - Ну а пока несут чай, поехали дальше. Итак, чего вы добивались?
        Фил неожиданно улыбнулся:
        - Да все просто. Мы хотели получить чистую, незамутненную, горячую агрессию. Именно то, что увидели в вас.
        - Во мне?
        - Не только в вас лично, а во всех ваших солдатах. Честное слово, вы поистине прекрасные экземпляры! Но - увы…
        - Почему «увы»? - сухо спросил особист.
        - Поведенческие реакции испытуемых оказались очень неустойчивы. В пространстве эксперимента люди были готовы убивать ради базальных инстинктов.
        - Поясните!
        - Базальный инстинкт - это выживание. Выживание - это борьба за ресурсы. Чем более ограничены ресурсы, тем быстрее просыпается архитектоника головного мозга. Человек превращается в животное, ради того, чтобы выжить. Увы, но помещенное из угрожающей среды в обычный мир животное снова превращается в человека. Но уже не в удовлетворенного человека, а в депрессирующего. Шестьдесят процентов выживших и показавших агрессию покончили жизнь самоубийством. Тридцать пять ушли в аутичную капсулу, попросту говоря, сошли с ума.
        - Остальные пять?
        - Остальные пять… Остались в состоянии неуправляемой дикой агрессии. Нам пока не удалось добиться стабильного результата. Вот потому я и сказал, что вы - прекраснейшие экземпляры. Почему ваши люди атаковали меня там, в кабинете? Ведь я не нес для них ни малейшей опасности? И почему тогда меня не убили? Ведь я не мог сопротивляться?
        Харченко на миг растерялся, что с ним бывало крайне редко. Но мгновенно справился с собой и оборвал Зима второй из фраз, которые терпеть не МОГ:
        - А вот вопросы здесь задаю я, и только я, что и советую запомнить! - что-то
«объект» разговорился, неужто «поплыл» раньше времени? Но контроль терять нельзя, иначе… иначе придется таки по-другому…
        - Простите.
        - То есть вы научились вызывать агрессию, но не научились ее контролировать?
        - Так, да. Мы еще многого не понимаем, согражданин…
        - Гражданин майор. Просто гражданин майор.
        - Гражданин? Очень интересно. Мне бы хотелось поговорить с вашим штатным воспитателем Фин… Финкельштейном. - Зим с трудом выговорил длинную фамилию погибшего замполита. - Мне бы хотелось узнать, какие методы он применял для…
        - Старший лейтенант Яков Финкельштейн погиб смертью храбрых при освобождении людей из ваших пыточных камер, - рявкнул, приподнимаясь, особист.
        - Жаль, очень жаль… Это большая потеря для науки. Впрочем, и все вы представляете не меньший интерес!
        Однако…
        - А вот тут ошибочка. Это как раз МЫ с удовольствием побеседуем со всей вашей ученой шоблой, гражданин Зим. Причем со всем нашим удовольствием! - Харченко почувствовал, что его снова начинает захлестывать ярость, и постарался успокоиться. Откинулся в кресле, неторопливо закурил, выпустил дым. Похоже, как только речь зашла о научных вопросах, «объект» почувствовал себя настолько в своей тарелке, что даже бояться почти перестал. А это не есть хорошо…
        - С Ученым Советом, согр… гражданин майор. Кстати, а разве Автарк не уравнял вас в правах? Почему вы просто граждане, а не сограждане?
        Харченко устало покачал головой:
        - Значит, вы хотели спасти человечество и направить его на путь истинный? Против воли этого самого человечества?
        - А… - пренебрежительно махнул рукой Зим, едва не сбросив на пол плед. - Какая у него может быть воля? Так, одно название… Нет, мы хотели не спасти человечество, а вырастить новое - сильное, могучее, яростное. Земное болото - это так, культур;) бактерий для выращивания новой жизни. А что?
        Сергею все сложнее было сдерживаться. Отрепетированный сценарий допроса, до сего момента разыгранный как по нотам, сейчас грозил пойти вразнос. Но ведь он тоже человек, а не машина! Не машина он, а живой человек!..
        И все же он, сжав зубы, заставил себя ровным голосом задать очередной вопрос:
        - И вы никогда не испытывали никакого сочувствия по отношению к этим… бактериям?
        - Какое может быть сочувствие по отношению к низшим существам? Вы же не сочувствуете свиньям, которых потребляете на завтрак вместе с куриными зародышами? Мы давали им шанс вырасти; шанс перестать ползать как гусеницы и взлететь бабочками.
        - Не проще было прекратить вмешательство в геном?
        - Проще и сложнее одновременно. Автарк и Сенат были бы однозначно против, это раз. Два - это не так интересно, а жизнь настоящего ученого полна приключений ума! Чем сложнее задача, тем интереснее ее решать. Нас действительно интересовало, что произойдет, если человечество встретится с иной расой. Увы, человечество не оправдало наших ожиданий…
        - Все, довольно!
        Несколько секунд царила тишина, затем майор продолжил, с трудом продавливая слова сквозь пересохшее горло:
        - Что вы там говорили насчет совместного сотрудничества?
        - Я говорил, что Ученый Совет предлагает вам принять участие в программе восстановления интеллектуального и энергетического потенциала человечества.
        - «Вам» это кому? Мне лично или всему батальону?
        - В первую очередь вам, гражданин майор. Судя по всему, вы потенциальный лидер, за которым пойдут другие. Я обладаю экспресс-методикой визуальной психодиагностики и отвечаю за свои слова. Но нас, безусловно, интересует и весь ваш отряд. Кстати, а как вы смотрите на то, чтобы самому стать новым Автарком Эйкумены?
        Харченко едва не стошнило от этого предложения, но он снова сдержался. Умение задраить себя намертво, как бы не было тяжело на душе, - основное профессиональное качество следователя особого отдела.
        - Хм… Как интересно. И зачем мне это?
        - Власть! Власть и еще раз власть! Разве вам не хочется встряхнуть этот мир? Разве вы не хотите поддать под старческий зад идиоту Маурье своим ботинком? Разве вы не хотите вести избранных к светлому будущему? - Фил Зим пристально смотрел в глаза особисту.
        - К светлому будущему… - автоматически повторил майор, глядя прямо перед собой чуть прищуренными глазами.
        - Вы хотите этого, обратите внимание на вашу правую руку - она подрагивает, выражая бессознательные желания, вы хотите схватить этот мир за горло. Сейчас ваша рука поднимется вверх… - монотонно бубнил Фил.
        Харченко, слегка покачиваясь на стуле и все так же глядя перед собой, действительно начал поднимать руку.
        - Сейчас мы встанем, и вы убедитесь, что я прав. Вы чувствуете, как встаете, вы слышите мой голос… подойдите к окну - что вы там видите?
        - Солдаты убирают трупы со двора, - механическим голосом ответил подошедший к окну особист. На подоконнике лежал оставленный капитаном десантный нож.
        - Сейчас вы отдадите приказ об эвакуации всех войск с планеты и возвращении их на Землю. Затем я отправлю сообщение по грависвязи, в котором представлю вас Ученому Совету. Коды у меня есть, ведь я один из них… Один из нас…
        - Ученому Совету… один из нас…
        - Я ваш внутренний голос. Я всегда даю мудрые и полезные советы. Вы во всем слушаетесь своего внутреннего голоса…
        - А если мой внутренний голос говорит о том, что мне очень хочется одному ублюдку прикладом по затылку заехать? - монотонно ответил особист, а затем резко развернулся и отвесил психологу не особенно сильный подзатыльник - Ты меня, падла, только попробуй еще раз гипнозу своему…
        Подходящее слово особист так и не подобрал, от раздражения отвесив Зиму еще одного увесистого леща. Тот только охнул в ответ. И тут же восхищенно прошептал:
        - Какой же вы все-таки уникальный экземпляр! Как жаль, у меня нет сейчас аппаратуры для воздействия на ваши альфа-ритмы, интересно было бы попробовать…
        И тут Харченко похолодел. Гипносон! Все их обучение проходило в гипносне! И эти долбанутые ученые могли сделать с ним… со всеми ними все, что угодно! Внушить любую мысль, заставить сделать любой поступок. Но вроде бы ничего такого сделано не было. Автарк хоть и дурак дураком, но на подлость не пошел. Почему, интересно? Или он не такой уж и дурак, как кажется?
        Взглянув на лежащий на подоконнике нож, Сергей неожиданно протянул руку, ощутив, как эргономичная рукоятка словно сама скользнула в ладонь. Несколько секунд глядел на тускло отблескивающее острейшее лезвие, затем резко полоснул себя по ладони свободной руки. Короткая резкая боль окончательно привела в чувство. В голове посветлело, даже ярость неожиданно улеглась. Несколько секунд он тупо смотрел на набухающий кровью порез, затем медленно опустил руку, отерев ладонь о брючину десантного комбеза. Какая все-таки замечательная ткань у потомков, даже крови не видно… Вернее, кровь в нее не впитывается, просто скользит по поверхности…
        Медленно повернулся, подошел к пленному:
        - Слышь, фокусник недоделанный! Не знаю, как ты, а я всё понял. И потому у тебя всего два варианта. Либо мы сейчас вместе пишем и отправляем по грависвязи сообщение этому твоему Ученому Совету, причем безо всяких там кодовых словечек и фразочек, которые дадут им понять, что с тобой что-то случилось или ты в опасности, либо идешь на корм своим рептилиям.
        Дверь открылась. Заглянул Васильев:
        - Принес, тащ майор!
        - Обожди в коридоре, - буркнул майор, не поворачиваясь к подчиненному. - Потерпит наш мученик науки. До правильного ответа потерпит, правда? - ласково шепнул, наклонившись к магистру, Сергей.
        - А каковы гарантии, что меня оставят в живых? - поколебавшись секунду, поинтересовался Зим.
        - Никаких, - отрезал особист. - Мое слово. И все.
        - Мне нужны гарантии…
        - Плесень ты ходячая! Торговаться со мной бесполезно, если еще не понял. У тебя минута. И она уже пошла, - Харченко честно взглянул на часы, заодно убедившись, что кровь уже почти остановилась.
        Ровно через минуту Зим, не дожидаясь напоминания майора, выдавил:
        - Я согласен. Нужен терминал с выходом на орбитальный передатчик g-связи - если он, конечно, уцелел после этого вашего фейерверка. Но знайте, если вы планируете применить насилие против членов Совета, вы совершаете огромную ошибку. Эти люди - будущее человечества, а возможно и вовсе его единственный шанс. Истинная служба науке - это, понимаете ли…
        - Понимаю. А теперь заткнись.
        Харченко переключил комм из режима записи в режим связи, отдавая распоряжения компьютерщикам и связистам.
        - Терминал сейчас доставят, а передатчик у нас свой, сигнал пойдет через корабельный ретранслятор.
        - Хорошо. А что я должен передать?
        - Всего лишь попросить Ученый Совет собраться на этом вашем острове в указанный мной срок. Но попросить так, чтобы они поверили и выполнили просьбу. Ведь у тебя там немалый вес, не так ли?
        - Да, конечно! - подбоченился, было, Фил, но, наткнувшись на язвительный взгляд особиста, осекся и пробормотал. - Но нужна веская причина…
        - Вон там, за окном, имеется очень даже веская причина. Варвары вычислили ваш экспериментальный центр на Агроне и разгромили его. Тебе чудом удалось спастись, предварительно уничтожив базы данных. И у тебя есть важнейшие сведения, как о наших дальнейших планах, так и о том, откуда произошла утечка информации. Сведения настолько важны, что доставить их в Совет должен только ты лично. Можешь еще намекнуть, что в утечке информации виновен один из членов. Примерно так. Этому поверят?
        - Боюсь, да. Я до сих пор шокирован тем, откуда вы узнали об этом месте.
        - Сейчас принесут терминал, и начнем. Васильевых, где ты там? Зайди. Чай принес? Дай ему, пусть пьет, а сам пока одежду принеси, вон в соседней комнате какие-то комбинезоны валяются.

* * *
        Покончив с передачей сообщения и получив с борта «Мечты» подтверждение того, что оно благополучно отправлено по указанным Зимом координатам, Харченко вышел в коридор, оставив магистра под присмотром капитана.
        Что ж, его план, созревший в голове буквально за несколько часов до начала допроса, похоже, удался. План этот, в который он пока не стал посвящать ни комбата, ни Лаптева, зародился, едва он понял, кто попал в плен. Упускать такую удачу было бы даже не глупо, а преступно. Вот он и не упустил, хотелось бы надеяться…
        Как он и предполагал, магистр Зим без особых колебаний предал своих коллег, выкупая свою жизнь. Да, наверняка так поступил бы и любой другой из ЭТИХ. Это чужими жизнями они готовы расшвыриваться многими тысячами, а своя-то - она одна, она единственная! В бога-то они и им подобные наверняка не верят, разве что в свою науку и то самое абстрактное «чистое знание», а значит, просто обязаны дорожить своими никчемными жизнишками до последнего! Эх, жаль, не спросил этого, на что лично он готов пойти ради того самого знания… Впрочем, какая разница…
        Прислонившись к стене, майор, совершенно не ощущая вкуса, закурил энную по счету сигарету. Вымотал его этот допрос, как никогда в жизни, вымотал. Ну и что ему теперь с ним делать? Забирать с собой на корабль, на Землю? А смысл?

«Действуй, как совесть велит» - отозвалось второе я.
        Совесть велит… А совесть-то велит убить гниду принародно. А еще велит обещание, ему данное, выполнить. Вот такая странная это штука, его офицерская совесть.

«Старею. Или сломался… - вдруг подумал особист. - Раньше бы и не стал думать, шлепнул - и все дела. Нельзя эту нелюдь живой оставлять, никак же нельзя! Она еще много дерьма наделает. Но и убивать тоже нельзя. Стыдно будет, если оскотинишься. Чем тогда от него отличаться будешь, а, майор? Самое смешное, что никто и не узнает о данном ублюдку обещании. А подкорректировать сделанную наручным коммом запись - дело пары минут. А память? А совесть? Вон он, корректор совести и памяти твоей, в кабинете сидит. Сидит и ждет, когда его…».
        - Васильевых! - зайдя в кабинет, обратился он к капитану. - Отведи этого в подвал и проследи, чтобы молчал. Как только начнет говорить, можешь зубы выбить. Все. Без наркоза.
        - Подождите, я же… вы же мне…
        - Молчать, - буркнул капитан, пихая ученого в спину. - Пошел вперед. Вякнешь - зубы высажу, как тащ майор велел.
        Харченко подошел к окну, постоял пару минут, покачиваясь с пятки на носок и бесцельно глядя наружу, затем неторопливо спустился во двор. Молчаливо походил среди редких воронок и оставленных плазмой проплешин, хрустящих под подошвами корочкой остекленевшей почвы. Перебросился парой фраз с одним из офицеров, стерегущим работающих в руинах пленных. Зашел к освобожденным пленникам, посмотрел на их лица - бесчувственные, отупелые, равнодушные ко всему. Прав батюшка, не люди, а чистые зомби…
        В голове билось:

«Действуй, как совесть велит».
        И еще кое-что, из недавно услышанного:

«Какое может быть сочувствие по отношению к низшим существам?»

«Увы, человечество не оправдало наших ожиданий…».

«Разве вы не хотите вести избранных к светлому будущему?»

«Вы - прекрасный экземпляр… прирожденный лидер…».

«…к низшим существам…».

«…прекрасный экземпляр…».
        Плюнув, Харченко круто развернулся и почти бегом двинулся в подвал.
        Отправив караулящего пленного капитана наверх, майор дождался, пока стихнут шаги на лестнице и лишь затем отомкнул дверь и вошел.
        Зим, облаченный в мешковатый рабочий комбинезон, сидел, скрючившись, в углу.
        - Фил Зим! Встаньте!
        Тот немедленно встал, заискивающе улыбаясь.
        - Лицом к стене!
        Фил послушно повернулся к серой стене комнаты.
        Кобура была расстегнута еще в коридоре, и для того, чтобы достать пистолет, понадобилось пару секунд.
        - Именем Союза Советских Социалистических Республик… - зазвучала чеканная формула.
        В последний момент Фил Зим все понял, попытался обернуться, но не успел.
        Гулкий хлопок выстрела не услышал никто.
        Харченко прислонился спиной к стене и медленно сполз на бетонный пол. Зачем-то заглянул в дуло пистолета. Бездонный черный зрачок пах порохом и смертью. На лбу выступили крупные капли пота.
        А Сергей сидел и нюхал ствол пистолета. Просто сидел и нюхал…
        Затем он встал, убрал оружие в кобуру и быстрыми шагами вышел во двор, напевая про себя:
        Снова травы с утра
        Клонит ветер-негодник.
        В предрассветной степи ни огня.
        Не убили вчера,
        Не убьют и сегодня,
        Только завтра застрелят меня…[Слова из песни Александра Розенбаума.]
        На странное выражение его лица никто не обращал внимания. Не до него сегодня было бойцам корпуса и офицерам батальона. У каждого на войне - своя работа. И лишь Крупенников, когда они случайно столкнулись, спросил тихонечко:
        - Серег, все нормально?
        Харченко только отмахнулся, на ходу сообщив, что скоро к нему зайдет. И пошел дальше. Улыбаясь. Подшучивая. Ругаясь.
        Наконец остановился, найдя того, кого искал.
        - Батюшка!
        - Ась? - обернулся на ходу священник, притормаживая.
        - Минутка есть? - сглотнул тяжелый ком особист.
        - А срочно? У меня ж то раненые, то вон освобожденные наши… Возни с ними, с бедолагами, о-го-го…
        - Ну, возись, возись… - Харченко тяжело вздохнул и направился в обратную сторону. Солнце светило ему в глаза, заставляя их слезиться, и отчего-то было трудно дышать.
        Отец Евгений, прищурившись, озабоченно посмотрел вслед майору. Отдал пару коротких указаний санитарам и добровольцам-помощникам и быстрым шагом двинулся вслед за особистом.
        - Вы что-то хотели мне сказать, товарищ майор?
        - Скажи мне, батюшка… Ваш Бог прощает убийство?
        - Смотря кому, - внезапно посерьезнел священник
        - Я только что человека убил, батюшка. Просто так. Не в бою, а потому что ненавидел. От ненависти и убил. Безоружного убил. И оправдать себя пытался, мол, опасный он. Для всех опасный. И, мол, я таким образом других спасу. А ведь, если по совести говорить, я его… Эх, да ладно, простите…
        Харченко махнул рукой и зашагал.
        - А ну, стой! - неожиданно рявкнул священник
        Харченко остановился как вкопанный.
        Отец Евгений подошел к нему:
        - Устал ты, Сережа. От войны устал. Вот войну свою закончишь - отдохнешь. А Господь… Простит тебя Господь. Он всех прощает…
        - И даже этих? - горько кивнул на почерневшие проемы окон Харченко.
        - Тех, кто себя совестью казнит, Он прощает. Человек себе судия, не Бог. Чем более жестоко наказание себе - тем Бог милосерднее.
        Харченко молчал, глядя в небо.
        - Возвращайся, Сережа. Дело свое доделаешь - и возвращайся. И Виталия с собой бери.
        - Куда возвращаться? - не понял майор.
        - А вот посмотри на этих, - отец Евгений кивнул в сторону освобожденных людей, уже разбитых на группы. - Ну, куда им лететь? Одна обуза. Оставим здесь, и я с ними останусь. Вы когда на Землю вернетесь, пришлите сюда транспорт с этими… Воцерковленными. Теми, что мы в Вятке спасли. Вот и заживем тут, без Автарков и экспериментов.
        - Они же невменяемые! - удивился особист. - Как ты тут с ними?
        - После таких страданий да ужасов будешь ли в уме здравом? Да ты не бойся, Сережа, терпение и труд - они все перетрут. Уж как-нибудь справлюсь. За неделю, поди, управитесь на Земле-то?
        - Управимся, конечно. Другого выхода нет, - опять вздохнул Харченко.
        - Ну, тогда беги, сынок. Беги - и возвращайся.
        И отец Евгений побежал к своим подопечным.
        - Батюшка!
        - Ась? - остановился священник
        - Спасибо, батюшка! - неожиданно для самого себя поклонился Харченко.
        - И тебе спасибо, что ко мне пришел, это ты правильно сделал. А теперь - иди! Быстрее уйдете, быстрее и вернетесь…
        Батюшка снова побежал, смешно махая кудрями по ветру. И шепча про себя: «Господъ и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит ти Сергия, и аз недостойный иерей Его властию мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь.»
        А майор особого отдела Сергей Харченко ничего про себя не шептал.
        Он просто улыбался царящей в душе внутренней тишине…
        Глава 9
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        - Вот где-то так, примерно… - Харченко устало потянулся. - Я особо глубоко пока не копал, так по верхам прошелся, первый сбор данных провел - и все. Веселенькие у них эксперименты, верно? Прав был Яша, когда их с нацистами сравнивал. Только те в концлагерях развлекались, а эти - в таких вот «научных центрах», - последнее словосочетание Сергей произнес с нескрываемой брезгливостью.
        - Кстати, что примечательно - у руководителей и всяких прочих лаборантов этого
«движения за спасение человечества» никаких психоблоков нет и в помине в отличие от рядовых исполнителей или там охранников. Видать, даже теоретически не предполагали, что их кто-то может за яйца ухватить. Полная, мля, безнаказанность! Они ведь, твари, на допросах даже не пытались запираться или врать, что спрашивал, то и отвечали. Еще и с полной убежденностью в собственной правоте. Аж глазки блестели. Мол, «мы осознали, что человечество пошло не туда, и теперь изыскиваем возможности исправить ситуацию». Вырастить новое человечество! Понимаешь?! Спасатели человеческой расы нашлись! И ведь, по их-то логике, и фашисты тогда тоже вовсе не зверствовали, а просто «изыскивали возможности». Нелюди они, Виталь, все больше в этом убеждаюсь, чистенькие такие, умненькие нелюди. Бакалавры с магистрами и прочими докторами наук, ага… Не звери даже, а именно нелюди! Самое страшное - их же не в репродуктивных центрах вырастили, их же матери рожали… нормально рожали, как всех нас… Хотя и у наших эсэсманов тоже свои мамки имелись…
        Особист замолчал, переводя дыхание и успокаиваясь, затем продолжил:
        - В общем-то, ничего особо нового и сенсационного сверх того, что мы уже и так знали, я не нарыл, так детали да подробности. Вот только от этих подробностей хочется сначала всех их перебить, всех до единого, а потом самому застрелиться. Знаешь, как ни странно, но для нас сейчас главное - всё подробненько запротоколировать. И про эксперименты, и про «лабораторный материал», и про холодильники… С именами, датами, голофото и видео. А потом устроить показательный процесс… на весь мир, на все колонии, на всю, мать ее, галактику!
        О том, что один смертный приговор он все же вынес и собственноручно исполнил, Сергей решил пока товарищу не говорить.
        Да и знал о том один лишь отец Евгений…
        - Серег, думаешь, это кого-то тронет по-настоящему? Потомков наших я имею в виду?
        - Должно тронуть, Виталь. Так тронуть, чтобы они снова ЛЮДЬМИ стали. А иначе зачем тогда все это? Вся эта наша война иначе зачем? Зачем всё, если не станет будущего? . Они ведь сейчас не просто в тепле да сытости погрязли, они живут в постоянном настоящем, понимаешь, комбат? У них уже давно ни прошлого нет, ни будущего. Одно настоящее. Вязкое и приторное такое, как кисель. Каждый день одно и то же. И войну мы можем выиграть, только если вытащим их оттуда, из этого настоящего…
        - Разошелся ты сегодня, Серег…
        - А ты б не разошелся? Детишек этих, пацана с девкой, что Дзахоев с товарищами освободил, видел? Камеры эти, где людей как скот по много дней держали, видел? Мужиков отдельно, баб отдельно? Холодильники с «мясом» тоже видел? А ведь у них еще и другие эксперименты проводились, много всяких экспериментов. Они ведь, суки, даже на нас виды имели - Маурья-то, оказывается, без их ведома батальон сюда выдернул, представляешь? Инициативу, понимаешь ли, проявил…
        - Да ну? Серьезно? Ты ж вроде его еще на Земле подозревал?
        - Подозревал, да. Ошибся, всякое бывает. Нет, как человек-то он при любом раскладе полное дерьмо, но вот с фашистами этими никак не повязан. И даже больше - представь себе, но в некоторых случаях им было необходимо его разрешение.
        - И давал? Разрешение, в смысле?
        - Конечно, они ж его во все подробности не посвящали, а в науке он смыслит, примерно как мы с тобой. Как организатор он вроде ничего, но звезд с неба не хватает. «Манагер», одним словом, - улыбнулся, припомнив понравившееся словечко, Сергей. - Хотя поговорить с ним по душам все равно придется, никуда ему не деться. Эх, ладно. Нервы после этих допросов совсем сдали, скоро на своих кидаться начну… Короче, где вся их верхушка окопалась, мы теперь знаем, так что можно и домой лететь. На планете, думаю, оставим следственную группу, надежные ребята у меня есть, пару дивизий добровольцев - ну и из наших нужно мужиков пограмотней выбрать, чтобы потомки тут чего не учудили.
        - А другие планеты?
        - Так в том-то и дело, что после вторжений наши «друзья» отзывали своих зверушек, оставляя лишь нечто вроде небольшого мобильного отряда. Да и нет у них никаких
«несметных миллионов» крокодилов - это у страха глаза велики. Планеты захватывались поочередно, редко когда по две-три разом, но в разных секторах, чтобы создать видимость массированного инопланетного вторжения. А потом, когда они убедились, что толку почти ноль и колонисты не шибко-то собираются браться за оружие, эксперимент «Вторжение» и вовсе начали потихоньку сворачивать. Зато перешли к психологическим экспериментам над группами захваченных людей.
        - Погоди, - комбат казался искренне удивленным. - А атака на Вятку? Это-то зачем?
        - Отвлекающий маневр, чтобы от себя подозрения отвести - это раз. Но это, как ты понимаешь, не главная причина. А главная - в попытке прощупать, на что мы способны и чего сумели добиться от добровольцев. Самое смешное, они сочли, что наша методика по их меркам себя оправдала. Да, еще и те верующие, помнишь? Очень они отчего-то для наших экспериментаторов неудобны… впрочем, об этом лучше с батюшкой поговорить, он на всё ответы имеет. Ну, на Марс с Венерой они и вовсе высаживаться не собирались.
        - Вот же уроды…
        - Не, сказал же: нелюди. Так и никак иначе!
        - Слушай, Серег, погоди, не спеши! Хоть в двух словах мне про этот их Ученый Совет расскажи. Что нас там хоть ждет-то? Снова штурмовать придется?
        - Не, Виталь, похоже, не придется. Это ж не укрепрайон, и не база ящеров. Понимаешь, ну как тебе объяснить? Ученый Совет - это, по сути, нечто вроде закрытого клуба для узкого круга допущенных. Ну, помнишь, как у английских джентльменов? Клубы, куда со стороны никто попасть не мог, только по протекции одного из членов или за особые заслуги? Вот и здесь тоже так, непосредственно в Совет входила лишь горстка избранных ученых самого высокого ранга, а всякие там рядовые лаборанты с кандидатами да прочими научными сотрудниками о нем даже не подозревали. Знали лишь о существовании Ученого Совета, как высшего органа управления всей их научной деятельностью, и только. Кстати, они себя иногда так и называли, «избранные», представляешь?
        - Да ну! Прям как наши немцы, что ли?
        - Угу, мне тоже аналогия с «избранной расой» в башку пришла. Юберменьши, понимаешь ли… Короче, слушай дальше, - особист взглянул на часы и продолжил, спеша закончить рассказ:
        - Ученый Совет не только планировал и проводил свои собственные эксперименты, но и тщательно следил за всей человеческой наукой. Если какое-то открытие казалось им интересным, они брали его под свой контроль и дальше, как правило, проводили все исследования своими силами и без широкой огласки. Ну, а затем Совет решал, стоит ли делать их результаты достоянием общественности или нет. Вот, например, изыскания хронофизиков не показались им достойными драгоценного внимания, и на них просто махнули рукой, тем более что и Автарк со своим Сенатом запретил любые практические испытания, связанные с погружением в прошлое, заодно ограничив их в энергии. А потом пришли ящеры и следом - стараниями всё того же Маурьи, отменившего все запреты, - мы. И избранные ухитрились это дело благополучно прошляпить. Впрочем, это я уж отвлекся… Так вот, расположено сиё логовище на небольшом острове в Тихом океане, которого официально как бы и не существует, но его координаты у нас есть.
        - Это еще как?
        - Да была там в XXI веке какая-то техногенная заварушка с утечкой радиации - то ли с реактором что-то случилось, то ли, что скорее, военные намутили, но официально этот остров до сих пор считается зараженной местностью, закрытой для посещения.
        - Это на планете, которая вся из себя сплошной экозаповедник? - ахнул комбат, припомнив свое недолгое пребывание на Земле будущего.
        - В том-то и дело… Естественно, никакой радиации там и в помине нет, да и вообще, сильно подозреваю, что наши супротивники и вовсе убрали сведения об острове из всех навигационных и прочих баз данных.
        - А охрана?
        - Чисто символическая. Обленившиеся от хронического безделья операторы защитного периметра да десятка полтора охранников. Периметр - это просто комплекс следящих электронных систем, отвечающих за то, чтобы на островок посторонние не проникли.
        - А проникали? - несмотря на то, что особист явственно торопился, Крупенникову неожиданно стало интересно.
        - Бывало. Туристы там всякие, совершавшие аварийную посадку флаер-пилоты, да мало ли. Сам понимаешь, больше о них никто не слышал…
        - Гады…
        - Не то слово. Так вот, не хочется мне этот научный центр штурмом брать. Дело-то нехитрое, можем и вовсе с воздуха ракетой накрыть, но вот не хочется - и все. А хочется мне элегантно все провернуть, эдак, знаешь ли, по-джентльменски, - Сергей недобро ухмыльнулся. - Безо всяких столь любимых нами стрелялок-подрывалок. И в этом нам здорово поможет… точнее, уже помог магистр Фил Зим. Всё, Виталик, подробности, уж извини, позже, на борту, - увидев, что майор готовится задать вопрос, закончил разговор особист.
        Ладно, комбат, распоряжайся, с Лаптевым переговори, а у меня еще дел по горло, зашиваюсь просто. Компьютерщики сейчас все их базы данных копируют, с собой заберем, потом будем вдумчиво разбираться. Пленных научников, кстати, тоже с собой возьмем, я с ними еще на борту поработаю, да и на Земле будет, о чем поговорить.
        - А остальных? - майор кивнул в сторону окна.
        - Как по мне, так можно и в расход. Хотя, знаешь, мараться неохота… да и чести для них много, у стенки стоять. Ящерам бы скормить, другое дело. Впрочем, сам решай. Хочешь - вообще местным отдай, уж если они и в этом случае в сторонку отойдут да ручки на пупке скромно сложат, тогда я уже и не знаю, чем их вообще растормошить….

* * *
        Космический транспорт «Мечта», несколькими днями позднее.
        Транспорт, на борт которого погрузился батальон и порядком поредевший корпус, готовился уйти в гиперпрыжок к Солнечной системе. Технику с собой не брали, передав остающимся на планете добровольцам. Да собственно, потрепанные в боях, с наполовину растраченным энергозапасом и почти без боекомплектов бэтээры и бээмдэ с честью выполнили свою задачу, прикрыв композитной броней и силовыми экранами хрупкую человеческую плоть.
        Следом шел, так же готовясь нырнуть в искривленное пространство, еще один грузопассажирский лайнер, прихваченный, как выразился Харченко, «в счет будущих репараций и нынешних трофеев». На его борту разместилось несколько сотен агронцев, изъявивших желание вступить в Добровольческий корпус и пройти курс боевой подготовки. Как ни странно, но «адептам чистого знания» отчасти все же удалось добиться своей цели, и вчерашние фермеры сейчас были готовы взять в руки оружие и защищать родную планету. Вот только защищать ее они собирались не столько от ящеров, сколько от их хозяев-экспериментаторов… Офицеры-агитаторы постарались на славу, рассказав людям, что на самом деле произошло и кто виновен в гибели многих сотен их сограждан. Равно как и о том, что таили в себе чудовищные холодильники. И, когда прошел первый шок, потерявшие родных агронцы выстроились у дверей наспех организованных вербовочных пунктов.
        Конечно, несколько сотен мужиков - не столь уж и много для целой планеты, пусть и не слишком заселенной, но это был первый шаг. Перелом. И Крупенников с Харченко искренне надеялись, что не последний; что еще многие захотят стать другими, захотят снова стать ЛЮДЬМИ. Ведь где-то были пострадавшие от вторжения ящеров Грот и Мелисса, была сожженная Старая Вятка, были десятки других планет, опаленных пламенем этой донельзя странной и необъявленной войны. «Войны, которой не было», как неожиданно выразился обычно не склонный к излишнему философствованию весельчак капитан Махнов. И в тот же вечер он напился вместе с боевыми товарищами так, как еще ни разу не напивался после переноса в будущее. Впрочем, комбат не противился. Устали мужики, не только физически, но и морально устали. Пусть расслабятся после боя, сбросят напряжение, всё равно делать им на борту пока особенно нечего.
        Но объясниться, где офицеры раздобыли спиртное, да еще и в таком количестве, все же потребовал.
        Капитан Истеррус встречал комбата у порога своей каюты. Вызов пришел Виталию с личного комма капитана, а не по общекорабельной сети, что означало частное приглашение. Поколебавшись, поскольку собирался сходить, навестить пленных, Крупенников все-таки решил идти. Откровенно говоря, последние трое суток, пока
«Мечта» неспешно покидала пределы системы Весты, готовясь уйти в гиперкосм, ему было одиноко. Харченко занимался своими допросами и планированием завершающей операции этой идиотской войны, которую особисту неожиданно захотелось закончить, как он выразился, «элегантно» и «по-джентльменски». Что именно это означает, Виталий так и не узнал, поскольку сразу после погрузки на корабль Сергей немедленно растворился в километрах переходов, кают, трюмов и гравитационных лифтов. Лаптев со своими штабными тоже был безумно занят, со страшной силой анализируя результаты высадки на Агрон, и вторгаться в штабные сферы Виталию не хотелось. С Серегой бы водки попить - одно, а грузить мозги чем-то, что в будущем, вполне вероятно, станут изучать в академиях Генштаба? Оно ему надо? Он практик, а не теоретик Так что ну его все…
        А вот этот неожиданный вызов капитана? Крупенников готов был прозакладывать что угодно, что речь пойдет о бутылке неплохого коньяка - или чем там снимают стресс нынешние капитаны межзвездных кораблей? К слову, комбат прекрасно знал, что
«Мечта» - это именно судно, а никакой не корабль. Но, учитывая, что стараниями потомков Земля со всеми вместе взятыми колониями напрочь лишилась военного флота, как такового, то и несоответствие понятий «корабль-судно» тоже не имело смысла. И не важно, что раньше «судно» было понятием гражданским, а «корабль» - военным. Кто сейчас об этом помнит?..
        На этой мысли Крупенников и добрался до капитанской каюты. Виктор Мария улыбнулся ему, будто доброму знакомому (а разве нет?), и первым Протянул руку:
        - Искренне рад вас видеть, товарищ майор! Спасибо, что нашли время принять мое приглашение, - рукопожатие капитана Истерруса оказалось крепким, мужским. Да и ладонь, явно непривычная к физическому труду, была тоже по-мужски жесткой.
        - Прошу в мою скромную обитель.
        Аккуратно переступив через высокий комингс - если честно, Виталий так и не понял, с какой целью сей атрибут был некогда перенесен из флота морского во флот космический, но возненавидел его с первых часов полета - комбат прошел в каюту.
        Обитель капитана «Мечты», к удивлению Крупенникова, оказалась и вправду скромной. Небольшая каюта три на три метра да крохотный совмещенный санузел. Впрочем, последнее - уже привилегия. В каюте, которую они по старой привычке делили с Харченко, санузла и душа, разумеется, не было. Как говорится, удобства на дворе, в смысле, в коридоре. Можно сказать, блочная система: четыре каюты на один санузел и стоячий душ.
        - Проходите, майор. Вот так я и обитаю. Надо полагать, ожидали большего?
        - Ну… - не стал врать Виталий.
        - Это когда-то моя посудина считалась скоростным лайнером. «Когда-то», чтобы вы поняли, это примерно лет семьдесят назад. А сейчас именно «грузопассажир, класс 2» - и не более того. Но я не жалуюсь. И знаете, почему?
        - Почему? - автоматически спросил комбат, глядя, как капитан выставляет на откидной столик бутылку даже на вид неплохого коньяка и надоевшие до оскомины одноразовые экологически-безопасные тарелки с какой-то немудреной закуской.
        - А потому, что в этом… гм… рейсе я впервые почувствовал себя полноценным человеком.
        - Что, простите?
        - Давайте выпьем, товарищ майор, и я попытаюсь объяснить, что со мной происходит.
        Коньяк был определенно хорош. Да и капитана Виталий понял почти сразу. Как ни дико это звучало по отношению к прошедшему генетическую модификацию человеку, но капитан оказался просто махровым романтиком, в свои сорок с лишним лет все еще грезящим об абордажах и прочих сокровищах одноногого Флинта с попугаем на плече.
        Но, с другой стороны…
        Разве не с его помощью был устроен ядерный фейерверк в околоагронском пространстве? И разве не он с филигранной точностью спустил «Мечту» на низкую разгрузочную орбиту планеты? И, в конце-то концов, разве не он отдал приказ сбросить челнок с ядерным зарядом на лагерь ящеров? И значит, что? Значит, он…
        - Виталий, - Виктор Мария поднял бокал. - Спасибо вам… Вы помогли мне понять…
        - Погодите, капитан, - Крупенников боялся потерять какую-то очень важную мысль. Не потерял, успев ухватить за ускользающий хвост:
        - У вас есть жена, дети?
        - Да, конечно, - слегка удивленно ответил тот.
        - А если им будут угрожать ящеры - ну, вы поняли, о чем я - вы сумеете уб…
        - Сумею, - недослушав, ответил Истеррус. - Да, теперь сумею. Мужчина должен уметь защищать. В этом смысл.
        Несколько секунд Крупенников глядел на него, затем медленно разлил остатки коньяка. И неожиданно спросил:
        - Виктор, скажите, а вы понимали, что не просто отстыковываете пустой челнок, а сбрасываете на планету заряд огромной мощности? И что при его взрыве погибнут не только ящеры, но и люди, возможно, невиновные?
        - Да, - капитан спокойно взглянул в глаза комбата. - Понимал. И… я не только выполнял полученный приказ, но и знал, что должен его выполнить. В любом случае.
        - Не страшно?
        - Тогда было страшно, а теперь - нет. После того, что я увидел? После холодильников?
        - Капитан, человечество должно измениться. И оно уже меняется, вы знаете, о чем я говорю. Совсем скоро ему потребуется военно-космический флот. Может быть, он станет просто атрибутом, но он будет нужен.
        Крупенников глубоко вздохнул и неожиданно подумал, что ему никто не давал права решать ТАКИЕ вопросы. Да еще и после распитой на двоих бутылки коньяка. Но с другой стороны? Почему нет?
        - Капитан, а вы сможете возглавить возрождаемый Военно-космический флот?
        - Да, - Виктор Мария Истеррус поставил на стол рюмку и встал. - Я готов. Что нужно делать?
        - Допить коньяк, - мрачно буркнул Виталий, уже глубоко сожалея о сказанном. И кто его за язык тянул?! Он что, Автарк? Клаус Маурья? Ну, победят они, в любом случае победят, у русских иначе и не бывает, а дальше-то что?! Кто ему давал право основывать Военно-космические силы?! Пить меньше нужно, вот что…
        - Привет, надеюсь, не помешал? - в распахнувшейся двери показалась улыбающаяся физиономия Харченко. - Капитан, уж простите великодушно, но если где-то пахнет коньяком, я становлюсь просто сам не свой! Особенно, когда говорят про возрождаемый Военно-космический флот! И не надо мне тут удивляться… - о поверхность стола гулко стукнуло донце принесенной особистом бутылки. Тоже с коньяком, разумеется.
        - А вот теперь, пока нам никто не мешает, давайте обсудим перспективы Военно-космического флота Земли и всех, какие уж там насчитают, дальних и ближних колоний. Короче, все и всё поняли…
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Отец Евгений молча проводил взглядом последний челнок, быстро растворившийся в безоблачном небе. Батальон почти в полном составе возвращался на борт транспорта. А вот Добровольческий корпус, с легкой руки комбата, оставил на Аргоне почти четверть личного состава.
        - Ну, с богом, ребята, - единственное, что шепнул священник, прощаясь с боевыми товарищами.
        Отец Евгений ощущал легкую грусть. Внезапно ему стало не хватать язвительных, но доброжелательных подколок особиста, вечного недовольного ворчания комбата, смешной и немного суетной деловитости начальника штаба… Да и вообще, не хватать всех этих веселых и отважных мужиков, с которыми он так сроднился за последнее время. Так сроднился, что не сдерживал слезы, когда хоронил Яшу Финкельштейна. Эх, Яша, Яша… Как же ты так не уберегся-то? Суровое у мужиков ремесло… С войны да на войну. С одной да на другую. А жить-то когда? Последние солдаты человечества. Как же вам не везет-то?..
        Но слезы слезами, а за дело пора браться. Зря, что ли, он тут остался? Работы… ох, сколько впереди работы! Тут не страну нужно восстанавливать, а целый мир, считай! Да и не один - в отличие от Агрона, города и крупные поселки которого не столь уж сильно пострадали от вторжения, поскольку экспериментаторам нужна была их инфраструктура, - оставались другие разбросанные по обитаемому космосу планеты. И везде требовалось как можно скорее наладить нормальную жизнь. Как недавно он сам же и выразился: «без Автарков и экспериментов».
        (Отец Евгений, конечно, не проходил гипнообучения, подобно остальным офицерам батальона, но историю знал более чем хорошо. От информации из Сети его тоже никто не отлучал. Вот и проводил он, бывало, некие аналогии с последовавшими за Великой войной годами - теми самыми, до которых не дожили в своем времени бывшие штрафбатовцы.)
        Перед самым отлетом Крупенников отдельным приказом произвел рядового Смирнова сразу в старшие лейтенанты. Понятно, что не по правилам, но что было делать-то? Да и кто придерется? Война на дворе… А как иначе? Не может же рядовой встать во главе отряда из бойцов-добровольцев и вчерашних узников? Неправильно это как-то…
        Первое, что сделал новоиспеченный лейтенант, - распределил бывших пленников по подразделениям. На трех бойцов - двое освобожденных гражданских из числа тех, что проходили психологическую ломку. Остальные агронцы находились в более-менее адекватном состоянии и могли работать самостоятельно. Зачем распределил? Поскольку община может сделать больше, чем самый мудрый наставник. А вечером, после ужина, собрал своих подчиненных, паству, так сказать.
        Для начала отец Евгений просто обрисовал задачу - в кратчайший срок наладить нормальную жизнь в ближайших поселениях. В первую очередь, похоронить погибших, если такие найдутся, затем привести в порядок дома. Инфраструктуру восстановить. Не сразу, конечно, и не всю, но хотя бы начать. Затем пришлось назначить ответственных за питание, санитарию и гигиену, механику, поисковые группы…
        Заодно он пояснил, что к освобожденным необходимо относиться как к обычным людям и ни в коем случае не как к больным. Разговаривать с ними должно, как с дееспособными взрослыми людьми, не сюсюкать. Помогать как себе, но и в работе не перенапрягать. В общем, выдерживать золотую средину. Общаться, смеяться - и все. Не жалеть и не унижать. Одним словом - относиться как к равным.
        В общем, вечернее молитвенное правило священник начал читать, когда солнце уже вставало. И только веки смежил - вот уже и подъем.
        За ночь ничего не изменилось. Узники так и ходили сомнамбулами. Скажи такому - лежать! - он лежит. Скажи - улыбаться! - улыбается. Мертво улыбается, потому как глаза неживые.
        Ну, да ничего… Бог в помощь, как говорится. Всему свое время…
        А потом пошла рутина. Утром группы вылетали в ближайшее поселение, где разбирали завалы и потихоньку восстанавливали разрушенное, вечером возвращались. На ежевечернем совещании командиры групп сообщали одно и тоже:
        - Работают как автоматы. Когда перекур объявили - стоят, где стояли, и не шелохнутся. На контакт не выходят.
        - И что? Никак не реагируют на свои дома?
        - Никак Глаза такие… Зрачки широкие - широкие. И все время норовят в тени спрятаться.
        - А у меня парень более-менее нормальный. Только когда спит - орет невыносимо. Все Дину какую-то зовет.
        - Что за парень? - заинтересовался отец Евгений.
        - Марком зовут. Марк… э-э… не помню фамилию, - потупился командир одной из сводных групп.
        - Приведи его утром ко мне. Сам посмотрю.
        Посмотреть на Марка сразу не вышло. Потому
        как кое-что случилось…
        Еще до завтрака у отца Евгения запиликал коммуникатор. Выслушав доклад, он приказал группе немедленно возвращаться. А сам, поразмыслив несколько минут, отправил комбату экстренное сообщение через захваченный у противника и перенастроенный на корпусную волну орбитальный передатчик g-связи. О таком командованию надобно немедля докладывать. Вдруг еще где подобное произойдет…
        А случилось следующее…
        Накануне одна из забравшихся излишне далеко поисковых групп решила не добираться вечером до общего лагеря и заночевать на месте работы. Пищевых рационов и воды у добровольцев оставалось еще на несколько рабочих дней, а теплый климат терраформированного Агрона вполне позволял спать просто под открытым небом, на термоизолирующих кориматах, входящих в стандартное снаряжение.
        Приняв такое решение, комгруппы, сержант-доброволец Леон Красс, решил до темноты осмотреть окрестности, надеясь найти источник воды.
        Вместо воды он обнаружил ЭТО.
        ЭТО представляло собой довольно большой провал в земле. Метрового диаметра дыру, проще говоря, образовавшуюся, судя по зализанным стекающей водой краям, после недавних ливней. Поскольку до вступления в Добровольческий корпус Красс был недоучившимся студентом-спелеологом, он решил проверить, что находится внутри, так как рассмотреть что-либо в свете винтовочного тактического фонаря не удавалось, хоть ты тресни. Пока он возвращался в лагерь за товарищами и снаряжением из борткомплекта флаера, любопытство еще боролось в нем с чувством долга и никем не отмененным приказом комбата ни в коем случае не рисковать попусту. Но по приходу на место ночевки любопытство одержало внушительную победу.
        Надежно закрепив полисинтетическую веревку за швартовочные проушины флаера, он перекинул через нее тормозной карабин и начал спуск, свободной рукой сжимая единственный нашедшийся в лагере мощный фотонный фонарь. Следом отправился его лучший товарищ, бывший биолог Сапегин, с которым они сдружились еще в тренировочном лагере в Нодессе. Первый же метр спуска принес совершенно удивительное открытие: под слоем глины обнаружился самый обычный бетон, вернее, люк в бетонном перекрытии. Бетон казался совсем свежим, не потемневшим от времени и ничуть не замшелым, несмотря на контакт с водой.
        Заинтригованные товарищи ускорили спуск, и вскоре подошвы их ботинок гулко ударились о кафельный пол, покрытый комьями намытой дождем глины. Кафельный?! С трудом сдерживая нетерпение, Леон поднял фонарь, которым перед тем освещал аккуратно подогнанные друг к другу пластокафельные плитки, убеждаясь, что это отнюдь не природная пещера, и осмотрелся. Товарищи находились в довольно большом, размерами двадцать на десять метров, помещении, уставленном рядами стеллажей. На полках в беспорядке лежали какие-то белые и округлые пластиковые предметы, большей частью расколотые, перемежающиеся с обломками неправильной формы. Всмотревшись и осознав, что именно он видит, Красс едва не выронил фонарь, инстинктивно отпрянув назад и натолкнувшись на ничего не понимающего Сапегина.
        То, что при первом взгляде показалось ему пластиком, на самом деле оказалось скорлупой. Самой настоящей скорлупой огромных, сантиметров под тридцать высотой, яиц, некогда аккуратно уложенных в вырезы какого-то пористого материала, выстилавшего полки…
        Динозавровых яиц. Или «динозаврьих», иди, знай, как оно там правильно…
        Рука зашарила в поисках оставленной наверху для снижения веса винтовки, однако на плечо опустилась рука бывшего биолога:
        - Тихо, Лев (в шутку товарищ частенько называл Леона именно так, Лев), спокойно! Они ж пустые, сам погляди, - он взял из ослабевшей руки сержанта фонарь и решительно шагнул вперед.
        Яркий луч скользил от одного яйца к другому, подтверждая его слова: толстенная растрескавшаяся скорлупа, местами покрытая засохшей слизью и какими-то темными пленками, была пуста.
        - Ума не приложу, зачем этим понадобилось устраивать хранилище именно здесь, но факт остается фактом. Ух, ты!
        - Что там? - нерешительно спросил Красс, на всякий случай нашаривая клапан гранатного подсумка, поскольку другого оружия у него при себе не было, даже ножа.
        - Одно целое, прикинь! - в голосе бывшего биолога явственно ощущались нотки восторга.
        Прежде чем товарищ успел что-либо сказать, Сапегин сделал последний шаг и опустился на корточки перед нижним ярусом стеллажа, где среди осколков скорлупы торчало абсолютно целое яйцо. Единственное на все хранилище. Но - целое…
        Денис Сапегин все-таки так и не стал настоящим военным. Точнее, он стал неплохим бойцом, но так и не научился размышлять, как настоящий военный. По уму надо было немедленно подняться на поверхность и забросать хранилище гранатами, выжигая здесь все до голого камня. Но умная мысля, как говорится, приходит опосля.
        Поэтому Денис и сделал шаг вперед и коснулся одного из яиц. Которое будто только и ждало этого прикосновения. И, дождавшись, немедленно треснуло.
        Сапегин осторожно отступил, с интересом наблюдая за происходящим. А происходило вот что: с верхушки яйца слетела скорлупа, и наружу вылез, оскальзываясь и хватаясь крохотными передними лапками за неровно сколотый край, маленький ящер. Вылез и немедленно запищал.
        - И не надо так орать, - улыбнувшись, едва слышно, чтобы не спугнуть рептильего младенчика, сказал Сапегин. Но тот услышал человеческую речь. Крошечный ящер немедленно распахнул пасть и зашипел в ответ, безошибочно повернув на звук голову.
        - Жрать, небось, хочешь? - сам того не зная, зачем он это делает, биолог вытащил из разгрузки пищевой рацион и, не взглянув на этикетку, распечатал его. Рацион оказался консервированной тушенкой с овощами. Зачерпнув двумя пальцами сытной массы, он протянул ее ящерке. Та сначала зашипела, но вдруг торопливо начала облизывать крохотные ноздри раздвоенным языком.
        - Жри, давай, скотинка неразумная! Тебе говорю!
        Ящерка сделала один осторожный шажок, потом второй… Вытянула тонкую шейку и принюхалась. Долго выжидала, наконец, лизнула… И вцепилась в еду.
        - Ну и что мне с тобой делать-то? Убить жалко, а тут оставить - все одно в этом подвале через день без еды сдохнешь. Вот, если б ты…
        Он не успел договорить, как ящерка вдруг вспрыгнула к нему на ладонь. Свернулась в клубок и немигающим взглядом вперилась в лицо биолога. Раззявила пасть и негромко зашипела, видимо, показывая, что сыта.
        - Красивая ты какая, ящерица… Или красивый? Ты у нас кто вообще? Мальчик или девочка? И как понять? Вечно у вас, у рептилий, все не как у людей.
        Вместо ответа новорожденный ящеренок прикрыл глаза, собираясь спать.
        - Ты сдурел? - подал голос молчавший до сих пор Красс. - Это же ящер!
        - Так убей, - поднявшись на ноги, товарищ протянул к нему ладонь. - Возьми да сверни головенку-то. Вот только, думается мне, что это не ящер, а ребенок… Ладно, пошли наверх, нет тут больше ничего. Там разберемся.
        И Денис спокойно переправил ящерку за пазуху, умостив ее за нагрудным сегментом бронекостюма.
        Люди шарахнулись в стороны, когда им показали задремавшее от человеческого тепла существо. На товарища смотрели с откровенным непониманием, а то и злостью.
        Сапегин виновато пожал плечами:
        - Ну, не смог я иначе, мужики. Оно ж маленькое, как его убьешь? Нас ведь чему учили? Врага уничтожать, остальных - защищать. А разве ж это враг?
        Спорить никто не стал, но хранилище все же решили забросать штурмовыми и термитными гранатами, что немедленно и сделали с какой-то даже мстительной решимостью. И, похоже, несколько перестарались: после последнего взрыва земля под ногами вдруг тяжело вздрогнула и, едва люди успели отбежать на безопасное расстояние, опустилась на несколько метров, навсегда похоронив жуткое место.
        Утром связались с базовым лагерем, доложив обо всем отцу Евгению. И вылетели
«домой», выжимая из флаера все возможное.
        Отец Евгений прочитал виновникам ЧП долгую нотацию и попросил показать найденыша. С интересом осмотрев и подержав на руках ящерку, он вздохнул и, перекрестившись, изрек:
        - Ну, что ж, хоть змий некогда и потворствовал грехопадению, но сия тварь, похоже, зла не являет. Пусть живет пока, а там поглядим… А вы, рядовой, коль спасли животину, за ней сами и следить теперь станете. Все, работать надобно, братии…
        Ящерку поначалу пугались все, особенно бывшие узники. Но постепенно привыкли даже они. А вот она наоборот никого и ничего не боялась. Вечно сновала, где попало, и путалась под ногами. Но никогда почему-то не кусалась. И старалась постоянно находиться неподалеку от биолога. Впрочем, последнее Дениса Сапегина как раз и не удивило, поскольку он прекрасно знал, что такое импринтинг. Тем же, кто этого не знал (то бишь всем, включая многомудрого отца Евгения), он объяснил, что это такое явление, которое случается только у высокоразвитых животных и проявляется в том, что новорожденный начинает считать себя подобием существа, которое его впервые накормило и защитило. И начинает во всем следовать за этим существом. Причем, что интересно, чем более высокоразвито животное, тем дольше период этого самого импринтинга. У людей, например, этот период длится до семи лет. А вот у рептилий, пусть даже генетически модифицированных, оказалось достаточно нескольких минут. Вот ящерка и решила, что рядовой Сапегин ей папа. Ну, или мама.
        Денис предложил назвать ящерку Годзилкой - в честь исполинского чудовища из древних фантастических голофильмов. Почему не Годзиллой, как в оригинале? Да потому, что маленькая и беззлобная. Годзилка и есть.
        Росла скотинка буквально не по дням, а по часам - сказывался генетически ускоренный прежними хозяевами метаболизм. Через несколько дней она уже сравнялась ростом с взрослым человеком. Правда, и жрала она… о-го-го сколько! Много, в общем, жрала. И вечно попрошайничала у кухни, умильно складывая передние лапы и жалостливо заглядывая в глаза поварам. Насытившись, рептилия сворачивалась в ногах у отдыхающего человека, довольно облизывая нос раздвоенным языком. Что самое интересное, от сырого мяса ящерка отказывалась, предпочитая консервированные продукты, причем любые, без особого разбору.
        А вскоре случилось неожиданное. Один из добровольцев, шутки ради, вскарабкался на ящера верхом. Рептилия от неожиданности настолько обалдела, что рванула прочь, что называется, не разбирая дороги. Выскочила за пределы лагеря и начала носиться вокруг него. На втором круге отчаянный доброволец не удержался и свалился, сломав ногу. Животину же едва успокоил «пама-мама» Сапегин. Выждав момент, когда ящер устал паниковать и бегать и свалился, тяжело дыша, на землю, он принес рептилии еды. Пока кормил - думал. Если получилось приручить скотинку, почему бы не научить ее работать?
        Только вот человек предполагает, а Бог располагает. На десятый день выяснилось, что Годзилка - девочка.
        Взяла и снесла яйцо. Одно.
        Денис Сапегин немало подивился, предположив, что это партеногенез. Но все оказалось куда проще: ящеры были гермафродитами. Сами себе мужики, и сами себе бабы.
        Отец Евгений поручил биологу наблюдать за яйцом. Первые сутки Годзилка никого к себе не подпускала, а на вторые ушла на весь день к кухне попрошайничать. Когда из яйца вылупился еще один ящеренок, «мать-отец» не обратила на потомство никакого внимания. Как выяснилось, родительский инстинкт у искусственно созданных ящеров отсутствовал напрочь. Кто выживет - тот и выживет. Вот такая суровая жизнь… Однако еще более суровой она оказалась, когда Денис выяснил интересный факт. Ящеры мгновенно росли, мгновенно производили потомство, мгновенно бросали его, а вот затем… А вот затем подстегнутый метаболизм внезапно замедлялся. И жить ящер мог достаточно долго, хоть и куда меньше «естественных» экземпляров, но - бесплодно. Тоже результат работы генетиков, мать их…
        И еще выяснилось кое-что весьма интересное: ящеры предпочитали именно ту еду, которую впервые попробовали сразу после рождения. А какой отсюда вывод?
        А простой.
        И чудовищный одновременно…
        Шнырявшие тут и там ящер и ящерка даже не пробовали не то, что кусать людей, но и даже шипеть на них. Рептилии просто НЕ ВИДЕЛИ в людях пишу.
        А вот их предков, которые должны были сеять ужас среди невольных участников эксперимента «Вторжение», с самого рождения специально кормили ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ мясом, заранее натаскивая на будущие цели….
        Научный центр, Земля, 2297 год
        Из окна всё так же открывался прекрасный вид на океан и скалы. И несуществующую для всех, кроме крохотной горстки избранных, территорию Центра всё так же укрывала невесомым плащом пахнущая йодом и морской солью тишина. Легкий бриз чуть колебал занавески в раскрытом высоком окне. И все так потрескивали в высоком камине настоящие дубовые дрова. Не ради тепла, конечно, ведь на улице вечное лето - для создания должной атмосферы, понятной только своим. Допущенным. Или избранным, это уж кому как нравится. Ведь все-таки они - элита элит, вершители судеб всей человеческой цивилизации, можно так выразиться. Хотя какое им до нее дело, если вдуматься?..
        Вот только чаек над морем сегодня отчего-то не было.
        Видимо приближалась одна из нередких для этих широт бурь…
        Импозантный седобородый мужчина, обычно отсиживающийся в своем кресле, сегодня стоял возле камина. В руке его тлела неизменная сигара - между прочим, отнюдь не безникотиновая, хоть и лишенная, конечно, канцерогенных смол. Его никогда не интересовало, где их производят, ведь для этого нужны плантации не прошедшего генмодификацию табака, а сегодня вот вдруг задумался. Какая, право, чушь лезет в голову…
        - Зиг, - негромко произнес он имя своего первого заместителя. - Ты уверен, что сообщение послано именно Филом?
        - Вполне, - названный приподнялся в своем кресле, но председатель Ученого Совета лишь дернул ладонью - мол, сиди.
        - Переданное по грависвязи послание невозможно ни перехватить, ни подделать, вы это сами прекрасно знаете, а наши адресные коды знал только магистр Зим. Кроме того, сообщение подписано его личным ключом, который и вовсе знает лишь он и мы с вами. Вас что-то смущает?
        - Не знаю… - седобородый стряхнул пепел в камин и подошел к окну. - В том, что Экспериментальный центр действительно уничтожен, у меня сомнений нет. С другой стороны, эксперимент «Вторжение», по большому счету, уже свернут, и если эти выдернутые из прошлого солдафоны помогут утилизировать отработанный материал, нам это только на руку. При их привычке решать все проблемы при помощи горячей агрессии, попутно они наверняка заметут большинство наших следов, что тоже неплохо. Рептилии нам больше в любом случае не нужны. Но вот вторая часть сообщения магистра? О том, что утечка информации о расположении агронской исследовательской базы произошла от кого-то из нас? Предательство среди членов Совета?! Бред, право же, бред… Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Наша сила - в единомыслии, в беззаветном служении науке, в поиске и достижении истинного знания! О какой измене может идти речь?!
        - Но вы соберете экстренное заседание Совета? - осторожно осведомился первый зам.
        - Боюсь, придется, Зиг, боюсь, придется, хотя мне отчего-то очень этого не хочется делать… Но Фил безусловно прав. Совет - не место для подковерных игр. Мы не вправе размениваться на мелкие распри между своими. Между избранными! И если проблема назрела, если впервые в истории среди нас нашелся чужак, мы решим ее вместе, не вынося сора из избы, но и не прячась за спинами друг друга. И все же что-то меня тревожит…
        - Если мы хотим успеть к означенному Филом сроку, необходимо уведомить всех членов Совета, - напомнил Зиг. - И чем скорее, тем лучше. Мне связаться с ними?
        Седобородый помолчал, затем медленно пересек комнату, остановившись у своего кресла:
        - Да, Зиг, сделай это. Будем надеяться, ни магистр, ни мы не ошибаемся…
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год (продолжение)
        Вскоре по лагерю носились уже трое ящеров, двое взрослых и один рептилий ребенок, надо полагать, доводящийся Сапегину и его «крестнице» «внучкой». К этому времени беззлобных крокодилов окончательно перестали бояться как добровольцы, так и бывшие пленники. И более того - по какой-то причине ящерки буквально «липли» к освобождённым из научных центров людям. Может быть, оттого, что эти люди казались им похожими на самих себя? Такие же спокойные, такие же молчаливые, точно так же замирающие, когда нет никакого дела, и способные сидеть без движения, просто наслаждаясь солнечным теплом…
        А в начале второй недели произошло чудо. Годзилка подошла к кухне вместе с
«дочкой» и «внучкой» (отчего-то, видимо из-за женского рода ее имени, ее так и продолжали считать «девочкой»), привычно дожидаясь, пока не закончится людская очередь. А когда дождалась, подошла к повару, ткнулась мордой ему под мышку и пробурчала:
        - Рррыб… Ыхыррр…
        Повар сначала ничего не понял, погладив рептилию по радужно отливающей башке:
        - Ну, где я тебе рыбу возьму?
        - Рррыб… Рррыб… - ящерица жалобно посмотрела на повара.
        - Твою мать! Мужики, она говорит! - заорал от удивления человек.
        Так случайно и выяснилось, что прирученные ящеры умеют разговаривать. Правда, плохо, с большим трудом. Шипящие и рычащие звуки у них получались, а вот гласные они немилосердно растягивали. С сонорными звуками дело обстояло и вовсе никак.
«М», «Н», «Л» - не позволял артикуляционный аппарат. Насчет мышления тоже было не очень понятно. Скорее всего, чуть лучше, чем у обезьян. Можно, например, дать приказ:
        - Отнеси туда мешок.
        Рептилия и отнесет. А вот вывалить из мешка землю уже не догадается. Приказа не было. Такое, вот сугубо конкретное мышление. Видимо, те, кто их создал, каким-то образом тренировали своих «солдат» перед тем, как выпустить в бой. А возможно, дело было в чем-то ином.
        Благодаря ли труду, благодаря ли полюбившимся всем «зверюшкам», но реабилитанты постепенно начали приходить в себя. Они все еще пугались громких звуков и резких движений. Они все еще предпочитали молчать и прятать глаза. Но постепенно и на их лицах начали появляться улыбки. Сначала робкие и настороженные, затем все более смелые и открытые.
        Перелом случился, когда произошел несчастный случай. Причем перелом во всех смыслах этого слова.
        В тот вечер отец Евгений обходил свою «епархию», когда вдруг запиликал его комм. Годзилки-на «дочь» (то есть, средняя из живущих в лагере ящериц) забралась в одно из полуразрушенных зданий и свалилась с высоты пятого этажа в раскрытую шахту лифта. И сейчас орала там нечеловеческим голосом. Пришлось срочно проводить спасательную операцию. Вытащили ее быстро, но оказалось, что скотинка сломала при падении обе задние лапы, отчего и орала.
        Ну, что в таких случаях делают? Проще было, конечно, пристрелить, но рука ни у кого не поднималась, особенно после того, как они заговорили. Пришлось спешно переквалифицироваться в ветеринаров. Собственно говоря, ничего сложного, лубки наложить, да и дело с концом. Остальные же обе-две чешуйчатые собрались подле медицинской палатки и стали внимать воплям раненой родственницы-подруги.
        Вот тут-то священник наконец и познакомился с Марком, о котором совершенно позабыл из-за всех произошедших событий. Юноша ассистировал при операции. Кибердок кибердоком, а надежнее человеческих рук все одно ничего нет.
        Познакомились - и вечером сидели вдвоем у ритуального «костра дружбы».
        - Последнее, что я помнил, что понимал, - это Дина. Я никогда ее раньше не замечал. Она была… была какой-то внешней. Понимаете, отец Евгений? Есть внутренние люди, которые живут внутри тебя, а есть внешние. Они как манекены, как декорации для внутренних. Дина стала вдруг внутренней. Когда и как - я даже и не понял. Просто я ей держался. Одной ей держался. Каким-то шестым чувством я понимал, что я живу, пока она жива. Потому что все остальные мои внутренние - мама, отец, сестренка, друзья, - они все уже погибли, уже не существуют. Их уже нет. А Дина была еще жива. В один момент я вдруг подумал, что они, умершие, живы, пока живут внутри меня. И если я умру, то умрут и они. В какой-то момент я тоже собрался умереть, чтобы присоединиться к моим мертвым. И тут вдруг понял, что Дина останется одна. И я попросил прощения у мамы, у отца, у сестры с друзьями. Мертвым - мертвое, а я пока жив. А раз я жив, значит, я должен стать для Дины этим единственным внутренним человеком. Разве можно жить, когда внутри у тебя никого нет? Вы понимаете меня, батюшка Евгений?
        - Нельзя, - помолчав, ответил священник. - А где сейчас Дина?
        - Она так и не пришла в себя. Ходит как робот, ест на автомате. И молчит, молчит, молчит… А раньше говорила без остановки. Раньше она была совсем другая.
        - А какую ты ее больше любишь?
        Марк долго молчал, глядя на пляшущие языки костра. Искры взлетали вверх и превращались в звезды. А звезды падали вниз, обращаясь искрами…
        - Обоих. То есть, обеих, конечно.
        - Какая она, Марк?
        - Красивая. Я видел ее… без одежды. Она…
        Священник не увидел в темноте, но догадался,
        что Марк покраснел.
        - Тело ее видел…
        - Да…
        - Тело безупречно. А душа у нее больна, Марк Она никогда не станет такой, какая была. Понимаешь?
        - Да…
        - Сможешь ли любить ее… такую? И быть с ней всегда? С такой?
        - Не знаю…
        Отец Евгений помолчал, помешивая угли палкой. И потом негромко сказал:
        - Это честно, сынок. Это очень честно. Пойдем!
        - Куда? - напрягся Марк
        - Как куда? К ней, конечно.
        - Но…
        - Идем, сын мой. Идем. Так надо…
        Они нашли ее около лазарета. Девушка сидела под лунным небом и бесстрастно глядела на равнодушные холодные звезды. У ее ног, привычно свернувшись клубком, дремала вымахавшая до впечатляющих размеров Годзилка.
        Заслышав шаги, ящер поднял голову, но, узнав людей, успокоился и снова заснул.
        Священник присел перед девушкой на корточки, но та не обратила на него никакого внимания, бессмысленно глядя темно-сливовыми глазами в небо.
        - Дина! Дина! - шепотом позвал он ее.
        Она не откликнулась.
        - Диии… на…
        И снова молчание в ответ.
        - Ну и ладно, - махнул рукой священник. И сел рядом. А потом махнул рукой Марку - отойди, мол. Тот послушно отошел и сел в сторонке.
        - Дина, а знаешь, ведь Марк в тебя влюблен. Как и ты в него. Только ты его полюбила раньше, чем он это увидел. И раньше, чем он это заслужил, - вздохнул отец Евгений.
        - А знаешь, так часто бывает. Любовь открывают девочки, а продолжают ее мальчики. Ты помнишь его? Высокого, стройного и зеленоглазого? У него еще раньше волосы длинные были. Помнишь ведь?
        Она немигающе смотрела на равнодушные колючие звезды.
        - Помнишь. Только пока не хочешь вспомнить. Помнить и вспомнить - разные слова, правда? Ты помнишь другое - как ты доверилась ему, а он не защитил тебя от чудовищ. Не смог. Но и никто бы не смог. Но он виноват. Это было не в его силах, но он все равно виноват перед тобой. Когда-нибудь ты его поймешь и простишь. Я даже знаю, когда ты сможешь его простить. Когда у вас будут дети. У вас будет много детей.
        По ее щеке вдруг покатилась слеза. И в ней засверкали отражения звезд. Где-то среди этих отражений блестело и невидимое отсюда земное Солнце.
        - Ты ведь уже даже придумала имена своим детям. Я знаю, что это так Ведь, правда? А если и не придумала, то это так легко исправить. Нужно лишь захотеть - и тогда…
        Она вдруг ожила. Она медленно повернула к священнику мокрое от слез лицо.
        - Выйдешь ли замуж за Марка, дочь моя? - осторожно коснулся ее щеки священник
        И она, впервые после стольких недель молчания, прошептала слово.
        На следующий день в лагере сыграли первую свадьбу…
        Потом прилетит транспорт с переселенцами с Земли. С теми, кто рискнет все изменить в своей жизни. Кто захочет все изменить. И вернется батальон - нет, не весь; конечно же, не весь, ведь у офицеров штурмбата еще столько дел на других планетах.
        Они будут строить новые города и возделывать поля.
        Еще будут проблемы, но будут и решения. Будут ссоры, но будет и любовь. Будут драки, но будет и мир.
        Но главное - будет Человечество.
        Теперь уже - навсегда.
        И первенцами этого нового Человечества ста нут близнецы.
        Мальчик и девочка.
        И обоих назовут…
        Евгений и Евгения.
        Что на древнем-древнем языке означает «Благого рода».
        Правильного рода…
        Глава 10
        Борт космического транспорта «Мечта», 2297 год
        - А ты не круто взял, а, майор? - поинтересовался Харченко, когда офицеры, тепло распрощавшись с захмелевшим капитаном и захватив с собой остатки коньяка, вернулись в свою каюту, которую уже по зародившейся на Земле традиции делили на двоих. По дороге связались с Лаптевым, пригласив его в свою компанию. - Восстанавливать армию, флот, пусть и космический. Лавры Автарка покоя не дают? Да ладно, ладно, не ершись, это я так, просто к слову пришлось… О другом хочу переговорить. Вот вернемся мы через пару-тройку дней на Землю, расхерачим этот клоунский Ученый Совет, а дальше-то что? Думал об этом?
        - Думал. Отчасти потому и с капитаном разговорился. Жить рядом с Автарком и ему подобными? Знаешь, не тянет меня что-то… А ты-то сам, Сереж, что думаешь?
        Харченко тяжело вздохнул. Плеснул коньячка себе и Крупенникову. Махнул залпом, не дожидаясь комбата, и, не закусив, продолжил:
        - Знаешь, Виталя, хода обратно нам нет.
        - Автарк вроде бы обещал…
        - Вроде, вроде… А самому подумать? Нас оттуда, - Харченко ткнул пальцем куда-то за спину, где, по его мнению, видимо и располагалось прошлое, - вытащили за секунду до смерти. За СЕКУНДУ, понимаешь? Ну, вернут нас, если сильно попросим. В тот же миг, откуда забрали. И смысл? Мы даже очнуться толком не успеем. Глазки открыл - хлоп, пуля или осколок в лоб - глазки закрыл. Вот и всё возвращение домой. Погибли мы там, Виталик. Навсегда погибли. Хочешь вернуться?
        Крупенников помолчал. На самом деле, он, конечно, хотел вернуться домой. Все эти автарки, гиперпрыжки, ящеры, флаеры - все это было глубоко чуждо человеку сороковых годов двадцатого века. Каждый раз Крупенников, садясь во флаер или гравилет, глубоко изумлялся тому, как эта хреновина вообще способна летать. Хорошо, хоть психика войной закалена по самое не могу - никаких тебе футурошоков. Впрочем, какие могут быть футурошоки у жителя двадцатого века? Века, начавшегося с самобеглых колясок и перкалевых аэропланов и закончившегося Интернетом и ускорителями элементарных частиц. Великий был век. И поэтому комбату очень хотелось вернуться домой. Да и не только комбату. Каждый из офицеров во снах видел свои дома, свои семьи, своих любимых. Но туда, в эти дома, уже пришло извещение, состоящее всего из одной фразы: «пропал без вести». Конечно, их все еще ждут - дочери, жены, матери. Невесты ждут. И не дождутся, никогда не дождутся.
        Крупенников поднял рюмку. Печень ты моя, печень… Заботься, печень, о душе, потом душа о тебе позаботится. Если до старости доживет. Свинец, знаете ли, все же смертельнее этилового спирта…
        - Харченко, открой секрет?
        - М?
        - Расскажи, как вот ты так, пьешь-пьешь, а не пьянеешь?
        - Учителя были хорошие. Или, может, талант у меня. И это все, что ты мне можешь сказать?
        - Знаешь, Сереж, ты прав. Возвращаться - плохая примета, особенно, если возвращаться-то и некуда. А оставаться? Какие есть варианты?
        - Немного вариантов, товарищ командир, - внезапно подал голос Лаптев. Начальник штаба не любил пить, предпочитая держать мозги в свежести.
        - Расслабься, - поморщился Харченко. - Ты не на совещании штаба.
        - Не на совещании, конечно, но… - и тут Лаптев неожиданно замялся, что было совершенно для него несвойственно. Сухой, выдержанный, мыслящий числами, условными отметками и стрелами на картах, никогда не лукавивший перед начальством - настоящий штабной офицер - внезапно смутился.
        - О чем ты? - прищурился Харченко.
        - Тут никаких вычислительных машин не надо. То, что война не сегодня-завтра закончится, - и ежу понятно. Противнику просто нечего нам противопоставить, они не готовы к активным действиям. Отсюда делаем вывод: после победы мы более не нужны. Нас осыплют наградами, званиями и прочими плюшками. А потом отправят разводить капусту.
        - Почему капусту? - удивился Крупенников.
        - Это метафора. Теперь второй вариант. Пользуясь правом сильного, мы возвращаемся на Агрон и устанавливаем нашу власть на нем и других освобожденных планетах.
        - Какую власть? - не понял комбат. А Харченко хитро улыбнулся.
        - Какую, какую… обычную Советскую. С исполнительной властью - наркоматами, и законодательно-контролирующей - Советами народных депутатов.
        - А партия? - с интересом осведомился особист.
        - А на фига она вообще нужна? Историю помните? Во что наши большевики выродились? В аппарат? Вместо партии будет Армия и Флот.
        - Да ты, Лаптев, у нас антикоммунист, оказывается! - захохотал Сергей. - И как это я не доглядел?
        - Я реалист, товарищи. Кастовость нам не нужна. Нам нужна внутренняя открытость. Вот возьмем как пример: родился ребенок в семье сельскохозяйственного рабочего. Имеет он право получить высшее образование и стать новым Ломоносовым?
        - Имеет, конечно, - в голос ответили оба майора.
        - Тогда мы имеем три варианта развития событий. Вариант первый - пусть пробивается сам по себе, за счет своего таланта и денег родителей. Нет у родителей денег? Ну, так пусть себе и дальше прозябает в своей деревне. Или едет в город воровать. В общем, классический капитализм. Вариант второй - четкое отслеживание и пестование с самого рождения каждого таланта, затем включение его в элиту общества. Остальные - обойдутся. Нормальное такое кастовое общество. Каковое мы, собственно, и имеем возможность здесь и сейчас наблюдать. И, наконец, третий вариант - молодым везде у нас дорога. Государство обеспечивает все возможности, а там уже от тебя все зависит. Хочешь, становись академиком, хочешь, землю паши. Каждому по потребности. Как говорится. Это как раз общество советское. Вам какой вариант больше нравится?
        Майоры замолчали. Потому как ответа на этот вопрос, собственно говоря, и не требовалось.
        - Однако… - протянул Харченко. - Это ты, что, прямо сейчас придумал? После пары рюмок?
        - Об этом я думал, товарищ майор, с момента, так сказать, нашего сюда попадания. В свободное время, разумеется.
        - Ничего себе. Ты что ж, вообще никогда не отдыхаешь? - засмеялся Крупенников.
        - Мозг - такой же физиологический объект, как и мышцы, - серьезно ответил начальник штаба. - Чем меньше его тренируешь, тем он слабее становится. Поэтому фразу «расслабить мозги» я воспринимаю как личное оскорбление. У меня слишком мало времени, чтобы не думать. Но вы так и не ответили на вопрос - зачем нам в этой системе партия?
        - Ну… Руководить там… Направлять и все такое, - почесал затылок особист. - Хм…
        - С этим и Советы справятся, - пожал плечами начштаба. - Впрочем, признаю, что идея пока сырая и требует дополнительного обсуждения и доработки.
        - Это без меня! - в шутливом жесте поднял руки комбат. - Мне бы попроще чего, повоевать там… разбомбить что-нибудь…
        - А мне замучить в застенках! - хихикнул Сергей.
        Лаптев же продолжал серьезно смотреть на майоров.
        - Товарищ капитан, - отсмеявшись, сказал Харченко. - Рациональное зерно тут, безусловно, есть, но думать еще надо. Только предлагаю этот вопрос отложить до победы. Согласен? А насчет возвращения на Агрон, сговорились вы, что ли? Мне и батюшка наш об этом же говорил…
        Начштаба спокойно кивнул. А Крупенников поднялся и сказал:
        - Ладно, преторианцы, вы тут думайте, а я пойду раненых навещу.
        - Я с тобой, - порывисто вскочил Сергей, внезапно изменившись в лице.
        - Зачем? - не понял комбат.
        - Зачем, зачем… Нельзя, что ли?
        - Да можно, конечно, - растерялся тот. - Чего нервничаешь?
        - Кто нервничает? Я нервничаю? Это вон Лаптев нервничает!
        - А? - не понял капитан.
        - Лаптев, ты нервничаешь? - строго посмотрел на него особист, сделав страшные глаза.
        - Я? Нет… а нужно?
        - А как же!
        - Тогда нервничаю, товарищ майор.
        - Видишь, Лаптев нервничает, а я спокоен как удав, - улыбнулся во все тридцать зубов Харченко. Улыбнулся бы и в тридцать два, но физически не мог, поскольку два зуба потерял еще на той войне, когда ему прилетело в щеку осколком бетона. Конечно, сходить к киберстоматологу было делом нескольких минут - медицина будущего и в этом вопросе оказалась на высоте - но… прошедший огонь, воду и медные трубы особист смертельно боялся зубных врачей. Даже электронных. Неприятные воспоминания из прошлой жизни, знаете ли…
        - Клоуны, - вздохнул Крупенников. - Идем?
        - Идем, идем… - поднимаясь, Харченко отвернулся, якобы разыскивая сигареты и зажигалку, и незаметно шепнул что-то в наручный коммуникатор.
        Впрочем, Крупенников уже выходил в коридор и не мог этого видеть… - Слышь, командир, а чего тебя вдруг к раненым потянуло? - спросил особист у Крупенникова, когда они шли вдвоем по бесконечным коридорам «Мечты» в сторону медицинского отсека, в который из-за достаточно большого количества раненых пришлось превратить несколько смежных кают.
        - А что, нельзя? - покосился на того комбат. - Я, между прочим, командир, а они мои подчиненные. Да и вообще, я еще раньше собирался, просто меня Истеррус своим вызовом задержал, а потом и ты приперся.
        - Да можно, конечно. Только на Земле бы уже, в госпитале…
        - На Земле другие дела будут. Забыл, что ли?
        - Не, ну, помню, конечно! Вот дела бы сделали, и к раненым, а тут чего - половина в искусственной коме, половина кряхтит да стонет. Условия-то сам понимаешь, какие.
        - Харченко, ты от меня чего добиваешься?
        - Я? - делано удивился особист. - Да ничего я не добиваюсь! Нас, может быть, врачи не пустят.
        - Харченко! Не мути мне мозги! Я тебя слишком хорошо знаю! Тебе чего надо? Врачи не пустят, ага. А врачей у нас целая рота. Не хочешь идти, сиди себе в каюте и не отсвечивай. Чего прицепился? - остановился Крупенников, глядя на товарища.
        Тот помялся немного:
        - Да чего ты взъелся… Спросить нельзя, что ли?
        - Знаю я вас, особистов, - буркнул Крупенников и снова зашагал. - Вы ж просто так ничего не делаете. Сначала просто так спросите, вам просто так и ответишь. А после этих «простотаков» лес пилить на Колыму или в штрафбат.
        - Да, - важно кивнул Харченко. - Мы такие. Нам грязный палец в рот не клади! Выплюнем!
        - Тьфу на вас, товарищ майор! - фыркнул комбат.
        - Своими плювками вы дискредитируете звание советского офицера, товарищ майор, - парировал Харченко, довольный, что удалось сменить тему. Впрочем, надолго это все равно помочь не могло.
        - Прямо верблюд, а не командир батальона.
        Так, подшучивая друг над другом, они дошли до импровизированного санитарного отсека.
        В импровизированном приемном покое их встретил один из мужиков-хозяйственников артиллерийского капитана Помогайло. В бой пускать бывших ездовых смысла не было, лошадей в будущем тоже не наблюдалось. Пришлось пристроить санитарами и медбратьями в госпиталь. Или «медсанбат», как по привычке называли его офицеры. Здоровенный, не слишком чисто выбритый ездовой довольно комично смотрелся в мешковатом белом медицинском комбинезоне и бахилах, и комбат с трудом сдержал смех. Защитная маска и вовсе сползла куда-то на могучую шею.
        Хитроумные электронные системы лечения, в просторечии «кибердоктора», прекрасно справлялись с лечением и сами. Но человеческий контроль никто не отменял. Вот вроде бы зачем нужен в этом мире врач? Электроника прекрасно справляется практически с любыми травмами или заболеваниями, сшивая за секунды разорванные сосуды и ниточки нервов, вводя выверенные дозы антибиотиков и противошоковых средств, дробя камни в почках и ставя мгновенные диагнозы на основе молекулярного анализа. Человек-то тут зачем?
        Любопытный Харченко еще на этапе их реабилитации выяснил, что, оказывается, конечный успех лечения основывается не только на правильном диагнозе и успешной терапии или хирургии, но и на общении живого доктора и пациента. Кроме того, и электронные схемы и сверхбыстрые процессоры могут ошибаться. Да и не все виды операций можно доверить кибердоку, есть и такие, с которыми могут справиться только живые и чуткие руки хирурга-человека.
        Вот еще и потому пристроили бывших ездовых санитарами. Чтобы ходили с вечно недовольным видом и беззлобно ворчали на раненых (а где вы видели трезвого довольного санитара?). А еще к этому же делу пристроили некоторых девочек из добровольцев. Наиболее симпатичных, разумеется. Любой мужик прекрасно знает, как повышается, кхм, тонус при виде юной девчонки в коротеньком белом халате. Никакой кибердок не способен достичь такого эффекта. Правда с халатами вышла промашка, ходили медсестрички в стандартных комбинезонах, правда, подобранных по фигуре и подчеркивающих все природные прелести.
        - Слухаю вас, тавырышы маёры! - пожилой сержант лениво приподнялся со стула. Любой входящий в санитарный отсек становился потенциальным пациентом перед лицом медицинских небожителей. Хоть ты начальник особого отдела, хоть генерал армии, а задницы у всех одинаковые. Клизмы и уколы делают, невзирая на размер звезд и ширину лампасов.
        - Товарищ сержант, мы с визитом к раненым. Пригласите начальника госпиталя.
        - Не можно. Он на операции, лоботомию робыт. То исть, эту, як ее? Тры… Трыппырнацию.
        - Чего? - засмеялся Харченко. - Какую еще триппер-нацию?
        Крупенников же ухмыльнулся:
        - Трепанацию, наверное?
        - А я шо казав? Трыппырнация й казав!
        - Ну, пусть делает. Тогда мы к раненым зайдем.
        - Не можно! - вдруг уперся сержант. - Не можно, таварышы командиры! Без приказа таварыша Крупэнникова - не можу. Нияк Запретыв вин.
        - Кого? - удивился комбат. - Так вот же я, перед тобой, чудак-человек! Так что, приказываю…
        - Ни, - отмахнулся сержант. - Я ж не про вас говорю, а про иншого Крупэнникова.
        Майор захлопал глазами, затем медленно повернулся к Харченко. Особист мучительно покраснел.
        - Виталь, я хотел сказать…
        - Он здесь?
        - Ну… да! Не, ну а что я мог сделать? Парень - врач! Хирург! Опытный, со стажем. Сам попросился с нами лететь. Я что мог сделать? Врачей нормальных нам не хватало. А этот еще и с оружием по своей планете скакал, в ополчении был! Виталик! Ну, не смотри ты на меня так! Я хотел тебе сказать, честное слово хотел, но думал потом, когда все закончится… Да помню я про твой приказ, помню. Можешь наказать после победы. Но не остался б он на Земле, понимаешь? Потому что он - правильный мужик, настоящий Крупенников…
        Усатый сержант растерянно вертел головой, не понимая, что происходит.
        Зашипела открывающаяся дверь, и в приемный покой стремительно вошел человек в зеленом одноразовом халате поверх хирургической пижамы. Кивнул сержанту:
        - Иванова - в реанимационный киберблок, прямо сейчас. А вы, товарищи командиры, по какому вопросу?
        И стянул с лица маску.
        Харченко сделал шаг к стене.
        Прямо перед ним стояли два удивительно похожих мужика.
        Слева - майор Виталий Крупенников, командир офицерского штурмового батальона, командующий Добровольческим корпусом, а фактически - Главнокомандующий всеми имеющимися в наличии вооруженными силами Эйкумены.
        Справа - врач-хирург, вернее, военврач-хирург Вик Крупенников, бог и царь госпиталя, сиречь, медсанбата.
        Но как же они похожи-то…
        Нет, на первый взгляд, они совершенно разные. Харченко не раз видел потомка комбата еще на Земле, и никакой особенно бросающейся в глаза схожести не отметил. Безусловно, есть нечто общее, этого начальник особого отдела просто не мог сугубо профессионально не отметить, но…
        Доктор выше ростом и шире в плечах - сказались на майоре голодные двадцатые. Майор с проблесками седины на темных висках, а Вик русоволосый. У майора нос горбинкой, а у врача разрез глаз слегка восточный. Но вот смотришь со стороны на обоих сразу и понимаешь: похожи! Чем-то неуловимым похожи. Так бывают похожи отцы и дети, деды и внуки. Так похожи братья.
        - Товарищ майор? - первым заговорил доктор.
        Тот кивнул в ответ.
        - Ординарца вашего мы прооперировали, угрозы для жизни нет, но видеться с ним пока… - голос доктора постепенно становился все тише и тише.
        - Ну, здравствуй… внук…
        Харченко незаметно махнул рукой санитару - «смылся, мол, отсюда!». Сержант этот жест, как ни странно, понял и тихо ускользнул из комнаты, тем более, что именно это ему и приказал врач.
        - Здравствуй… дед…
        Харченко тоже незаметно покинул помещение, оставив Крупенниковых наедине. Мало ли дел у начальника особого отдела может быть? Заговор какой раскрыть или очередной альбом «Dire Straits» послушать? Или просто поспать…
        А Виталий и Вик Крупенниковы заперлись в каюте у врача - младший Крупенников как раз сменился, проведенная им трепанация была последней операцией на сегодня - и проговорили почти до самого утра. О чем могут разговаривать предок и потомок, между которыми пролегла пропасть в сотни лет? Да неважно о чем. Обо всем сразу. Или ни о чем. Главное - просто разговаривать, главное - просто слышать голос друг друга…
        - Вот и поехали мы как-то летом в колхоз. Шефская работа. Колхоз? Ну… это как у вас земледельческие хозяйства, только в коллективном пользовании. Не заморачивайся, короче. А школьников тогда специально вывозили из городов в деревни. Чтобы, трудясь руками, цену хлебу знали, а заодно и на природе отдыхали. А мы с товарищем при них вожатыми, значится.
        Вот на первых танцах я ее и встретил. Честное слово, я до этого девчонок боялся, да и танцевать толком не умел. Да и не было у меня еще никого… А Сашка Акимов, второй вожатый наш, патефон с собой взял, с пластинками. Знаешь, что такое патефон? Не знаешь? Ладно, потом расскажу. Ну, вот, деревенские мне тогда нос и сломали вечером, чтобы к их девчонкам не клеился. А я ее как увидел, так внутри все и рухнуло. Глаз с нее не сводил весь вечер, а потом решился и на танец пригласил. Как осмелился? «В парке Чаир распускаются розы…» заиграли. Слышал такую? Потом послушаешь, она в корабельном инфоцентре должна быть. А тогда знаешь, как танцевали? На расстоянии вытянутой руки. Прижаться - не моги, пощечина, как минимум. Танцуем, значит, а я от нее глаз отвести не могу. А она на меня не смотрит - руки на плечи мне положила, а сама в пол глядит. И губы свои покусывает. Сколько ей лет тогда было, понятия не имею. Потом косой своей махнула и убежала, а коса у нее была… Аж до… До поясницы, в общем. Утром мы на работу вышли, на сенокос. Вожатые да ребятня наша. Нас, городских, к косьбе не подпускали, мы просохшее
сено в скирды метали. Скирда, это такая… Тоже не важно. А на деревне скирдованием всегда девки занимались. Вот идем мы, значит, нос у меня опухший да фингал под глазом. Красота, одним словом… Да и у пацанов моих тоже морды порядочно разукрашены. Местные, правда, без гостинцев тоже не остались. Метаем, значит, а девки над нами смеются. А она не смеется. Глазами только иногда - раз-раз! Как снайпер. Когда жара началась - перекур. Девки купаться побежали. Потом наша очередь, а меня как толкает что-то. Я кустами, кустами - и за девками. Лежу, смотрю… Стыдно - аж жуть. Если кто вожатого за таким делом застукает - все. Но все равно лежу. Слепни меня кусают, а шевельнуться не могу, боюсь себя обнаружить. Дышать забыл, когда ее без исподнего увидел. И с того дня вообще ничего больше не видел - только она одна перед глазами - и все тут. Как-то вечером пацанов спать уложил, с Сашкой договорился и пошел снова на пруд, на то место, где подглядывал за ней. Сижу, на воду смотрю. А теплынь в том июле была… Сижу и думаю. Без нее и свет не мил, а подойти к ней - не знаю как Говоришь, в любви надо было признаться? А
как? Мы слово «любовь» только в книжках умели читать. А вслух просто так сказать - ты что, внук, не моги! Дорогое очень слово. А слова - они что монеты, стираются за частым употреблением. Вот и вздумал я искупаться. Разделся и прыгнул. Вода такая теплая… молоко парное и то холоднее. Ты парное молоко-то пробовал? Ну, ничего, попробуешь еще. Лег на спину и на небо смотрю. Лежал так, лежал. Небо уже темнеет, звезды надо мной. Вот думал ли я, что на этих самых звездах побываю? Эх, ладно… Выхожу, значит, из воды, а она рядом с одеждой моей сидит. Сидит и на меня смотрит. Молча. И смотрит так… Серьезно, в общем, смотрит. Не улыбаясь. А я стою по пояс в воде и смотрю на нее. Мерзну уже, а она все сидит и сидит. Ну, выхожу я, в конце концов. Руки сложил, сам знаешь где, вышел. И она встала. Стою я голый, она в каком-то сарафанчике. И в глаза друг другу смотрим. Очнулся я уже потом только, когда никакого сарафанчика на ней и в помине не было. И слова друг другу не сказали, просто… не знаю, как объяснить… Вцепились друг в друга. Всю неделю вечерами на берег бегали - она из дома, я из школы. Мы в деревенской
школе ночевали. Вот ребятишек уложу - и к пруду. А днем будто и незнакомы друг с другом. Глазами встретиться боялись. Зато ночами налюбиться и наговориться не могли. Да только в деревне ничего не укроешь, все на виду. Нравы тогда, ох, строгие были. Ее отец к родственникам в другое село услал, а меня… Меня в город отправили. Спасибо, хоть просто так отправили, а ведь могли одним словом всю жизнь поломать. Из комсомола б уж точно турнули, а куда мне дальше с таким пятном на биографии? Я ей успел пообещать, что вернусь за ней, что, мол, поженимся. Да только на следующий год война случилась. А колхоз тот на Смоленщине был. Знаешь, где это? Вик, тебе сколько лет?
        - Тридцать четыре, дед.
        - А мне ведь куда как меньше… внучек Вот ведь как бывает… Четыре года назад это все было. По моим меркам. В сорок втором в училище попал, а в сорок четвертом - сюда вот. Жива, значит, Дарьюшка осталась, раз ты на свете появился…
        - Сын у нее родился, - негромко ответил военврач. - Весной сорок первого. В апреле.
        Майор молчал, положив кулаки с побелевшими от напряжения костяшками на стол.
        - Я когда генетические карты учился составлять, заинтересовался генеалогией. Даша Карпова ее звали. Умерла в девятьсот восемьдесят девятом от рака. Тысяча девятьсот, разумеется. Замуж так и не вышла. Сына ее звали, как и тебя, Виталием. Вот он и стал первым врачом в нашей семье. Занимался онкологией. Когда в двадцать втором веке открыли лекарство от рака, пользовались и его наработками.
        - Значит, я с войны не вернулся?
        - Не вернулся…
        Комбат Крупенников тяжело застонал, все сильнее вдавливая кулаки в поверхность стола.
        Военврач Крупенников поднялся, подошел к встроенному в переборку медицинскому шкафу и налил ему и себе разведенного спирта.
        - За бабушку…
        - За Дарьюшку… Могила ее сохранилась?
        - Нет… Извини, дед…
        - Я понимаю, внук… Впрочем, моей могилы ТАМ тоже нет.
        Потом они долго и молча пили.
        Так пить умеют только три категории людей - военные, медики и писатели. Молча, без тостов - и не пьянея. Тем более, если военный - далекий предок, а медик - его далекий потомок Дед и внук Причем последний - на десять лет старше.
        Такие вот парадоксы времени…
        И совершенно не важно, что между ними стоят поколения и поколения. Они могли бы называть друг друга не «дед» и «внук», а «отец» и «сын». И это ничего б не изменило в их отношениях. Давший жизнь - это отец, жизнь принявший - это сын. Остальное - излишества. Десятки, сотни людей старались ради того, чтоб в данной точке времени и пространства встретились два человека. Здесь и сейчас - это аккумулирование усилий предков, живших ради этой встречи. И ты стараешься жить, чтобы твои сыновья и дочери в далеком и глубоком будущем точно так же встретились друг с другом. И дали бы новую жизнь… И так без конца…
        - А у меня тоже не было отца. Нет, конечно, он был, если я есть, только вот я его не знаю. Он погиб до моего рождения. Мать говорила, что не выдержала противометеоритная защита. Когда я был подростком, никак не мог никак простить ему, что он бросил мать одну и отправился в Космос. Мне казалось, что он мог бы подождать, пока родители не получат меня в Родильном Центре. Мог бы подождать, пока не возьмет на руки меня и не научит первому слову и первому шагу. Я его ненавидел. Мертвого ненавидел, представляешь? Уже потом, став взрослым, я понял его. Работа - это работа, особенно, если это настоящая мужская работа. Это как первая любовь, которую ты биологически не можешь предать. Тем более, подвернулся хороший контракт, нужно было провести грузовое судно через пояс астероидов. Там как раз располагалась воронка выхода из гиперпространства. Отец служил судовым врачом. За деньги, полученные за этот контракт, мы могли бы год жить, не работая. Но так не получилось. Подробности рассказывать долго… Знаешь, что самое удивительное? У него тоже нет могилы. Его могила - это всё небо. Мне говорили, что у тебя такая
же фамилия, но я как-то не придал этому значения. Мало ли однофамильцев в космосе? Я всегда мечтал, чтобы у меня был отец… И вот… Нашел… Ничего, что я тебя назвал отцом?
        - Ничего… сын. Все нормально. Ты прости, что нам не удалось сразу же с тобой встретиться, еще там, на Земле. Веришь ли, не было ни одной свободной минуты. Слишком быстро все произошло…
        - Конечно, верю, отец. Я все понимаю.
        - Вик, а… мама жива?
        - Да.
        - Я хотел бы познакомиться с ней.
        - Ты очень похож на отца, папа.
        Комбат кивнул. Помолчал. И спросил:
        - А фото… то есть голокарточка есть?
        - Конечно.
        Крупенников-младший коснулся клавиши комма.
        - Смотри, бать.
        На захламленном бумагами, рюмками, остатками наскоро сделанных бутербродов столе появилось голографическое изображение женщины. Изображение внезапно шевельнулось, подняло руку и погрозило пальцем:
        - Вик! Много не пей!
        После чего замерло.
        Доктор криво улыбнулся и шепнул:
        - Не буду, мама.
        А Крупенников-старший вдруг застыл, пораженный. Рот его наполнился тягучей слюной, в горле неожиданно пересохло.
        - Красивая у меня мама, правда? - грустно улыбнулся Вик
        - Да… Очень… Как Дарьюшка…
        Вик с изумлением посмотрел на майора:
        - Папа?
        - Сын… Я это… Пойду… Дела…
        - Батя…
        - Служба, сын. Нас ждут великие дела, и мне надо быть готовым к ним. Мы еще увидимся. Мы теперь будем вместе, сын…
        Пошатываясь, он встал. Не от алкоголя, нет. От другого.
        И уже у двери обернулся, тяжело дыша, спросив:
        - Как зовут твою маму?
        На этот раз смутился младший:
        - Дарья….
        Хорошо, что пневматическими дверями в каюте нельзя хлопать. Иначе бы комбат обязательно хлопнул. И разбудил храпящего Харченко.
        В ушах шумело. И тоже не от алкоголя. Комбат лег на свою койку, положив руки под голову.

«Так не бывает», - думал он.
        Так не бывает, и быть не должно. Сердце билось, как птица о клетку. Грудную клетку. Так не бывает, потому что так быть не может. Вся теория статистики кричит - этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Но вот может же? И что теперь делать? Ей уже далеко за пятьдесят, а тебе - меньше тридцати. За ней - чудеса омолаживающей медицины, за тобой - высасывающая силы и жизнь война. Ты - седеющий старик, который ничего не умеет, кроме как убивать. Она красивая и молодая женщина, ждущая не тебя, а своего погибшего мужа. Твоего далекого потомка.
        Нет… Война проще, чем жизнь.
        И как жить дальше? Как жить, если ты снова увидел ЕЕ?
        Видимо, последние слова майор Крупенников произнес вслух. Потому как Харченко приподнял всклокоченную голову и сонно пробормотал:
        - Как быть, как быть… Тоже мне, Гамлет! Виталь, давай сначала этих самых ушлепков ликвидируем, а потом уже своими личными делами будем заниматься, хорошо? Иди, спи…
        Крупенников молча согласился с ним.
        Но уснул только под корабельное утро, ничем не отличимое от ночи, когда до подъема осталось меньше часа.
        И перед самым подъемом, в сладкой предутренней дремоте, к нему приходила его Дарьюшка, почему-то в скафандре и со штурмовой винтовкой в руках. Подняв забрало шлема, она грустно смотрела на него, и в глазах ее читалось:
        - Где же ты так долго был, Витальюшка?
        Он просыпался и засыпал снова. Но она приходила опять и опять…
        Нодесса, военный городок, Земля, 2297 год
        Потрепанные при высадке на Агрон и наскоро подлатанные на борту транспорта челноки опускались прямо на территории военного городка, в нарушение всех мыслимых инструкций по безопасности полетов проходя по кратчайшей глиссаде над жилыми кварталами мегаполиса. Высаживали людей - и тут же улетали за новой партией.
«Мечту» и пока еще безымянный трофейный транспортник, следом за ней занявшей свое место на низкой орбите, покидали все, кроме экипажей. Первыми на планету спускались офицеры, следом добровольцы и в последнюю очередь - набранные на Агроне курсанты.
        Работы оказалось много, хватало на всех. Нужно было разместить и накормить огромное количество людей, уставших питаться пусть и высококалорийными, но все же далекими от нормальной горячей пищи рационами. А перед этим - пройти обязательную санобработку. Раненых перевезли первыми рейсами и уже из расположения части отправили флаерами по больницам города - за этим следил Вик Крупенников.
        А вот Виталий Крупенников вместе с Лаптевым и его штабными офицерами следили за всем остальным.
        Харченко комбат в первый день после возвращения на Землю вообще не видел. Особист сразу же уединился где-то вместе со своими доверенными людьми и, надо полагать, готовил операцию по «ликвидации этих самых ушлепков». Его можно было понять - до срока, указанного в переданной Филом Зимом гравиграмме, оставалось всего два дня. Сергей очень надеялся, что возвращение войск не спугнет неведомых «кукловодов», но и держать такую прорву уставших людей на орбите тоже было нельзя. С другой стороны, последние в истории Земли серые кардиналы уже в любом случае проиграли, и сейчас речь шла лишь о том, чтоб эффектно накрыть их всех в самом логове, вместо того чтобы отлавливать по одному по всей планете. А в том, что, случись такая необходимость, он с этим справится, Харченко не сомневался. Привыкшие к абсолютной безнаказанности и неприкосновенности, члены Ученого Совета просто не сумели бы долго скрываться, меняя личины и притворяясь. Не те люди, да и время не то…
        Оставшийся на борту капитан Истеррус получил приказ немедленно начать регламентные работы и не далее, чем через неделю, подготовить судно к рейсу в обратном направлении, на Агрон. Конечно, можно было взять любой другой транспортный корабль, благо было из чего выбирать, но Крупенников предпочел воспользоваться проверенным судном и проверенным экипажем. Впрочем, Виктор Мария не спорил и даже сообщил, что воспринял бы отказ от своих услуг, как личный вызов.
        На второй день Крупенников отправился в пригород Берна, где все еще отсиживался в резервном правительственном дворце Восьмой Автарк Эйкумены Клаус Маурья. Именно так, именно «отсиживался», поскольку Крупенников, обычно вовсе не склонный к мелкой мстительности, так и не отправил ему обещанное сообщение об исходе операции. Сначала, едва только они погрузились на агронской орбите на борт транспорта, он просто позабыл это сделать, а затем - не стал делать уже принципиально. Ничего, пусть поволнуется, глядишь, ему ж на пользу пойдет. Да и не обязан он, если уж на то пошло, перед всеми отчитываться. За то, что выдернули сюда, спасая от неминуемой смерти, конечно, спасибо, но и докладатъ всяким разным штатским по первому их требованию, комбат тоже не собирался. Правда, вчера Автарк, по своим каналам получивший данные о том, что войска начали выгрузку, пытался вызвать Виталия к себе или хотя бы просто выслушать доклад по коммуникатору, но комбат буркнул, что занят, и завершил вызов, заблокировав на сутки личный номер Маурьи. Перезвонил он ему лишь сегодня утром, после чего сел вместе с объявившимся
Харченко в гравилет и отправился в Альпы.
        - Искренне рад вас видеть в полном здравии, согражд… товарищи офицеры! - Автарк - неслыханное дело! - лично встречал майоров у входа в резиденцию. Вернее, у надземной днекоративной постройки, обозначавшей резиденцию, которая, само собой, располагалась гораздо ниже и была защищена миллионами тонн базальта и прочих горных пород.
        - Доброе утро, - поздоровался Крупенников. Харченко же просто вежливо кивнул.
        - Пойдемте?
        - А наверху есть место, где мы сможем спокойно поговорить? - неожиданно спросил особист. - Уж больно воздух хорош. Горы - это все-таки нечто…
        - Есть, конечно, - если Маурья и удивился, то вида не подал. - Прошу…
        - Мы, собственно, ненадолго, - предупредил комбат, когда они удобно расположились в уютном домике, выстроенном в типично альпийском стиле, и обслуга принесла им чай и кофе.
        - Но я жажду узнать подробности! Мы победили?
        - Мы? - хмыкнул Виталий, но решил не перегибать палку. У Харченко имелись свои планы на Автарка, необходимого ему для завтрашней операции, и не стоило их ломать. - Да, победили, Клаус. Полная победа. Противник уничтожен, вот только…
        - Блестяще!!! - казалось, еще миг, и Маурья захлопает в ладоши.
        - Вот только, как бы эта победа не оказалась поражением… - продолжил меж тем майор.
        - Что… что вы имеете в виду?!
        - Вы неглупый человек, согражданин Автарк, и прекрасный организатор и должны понять… - Крупенников установил перед Маурьей переносной голопроигрыватель, запуская запись. Запись эту, как оказалось, сделали по просьбе Харченко еще на борту «Мечты». Она представляла собой квинтэссенцию всех тех чудовищных вещей, что они узнали за время своего пребывания здесь. Гибельный путь человечества, Ученый Совет, проводимые «во благо людей» немыслимые эксперименты, холодильники с человеческим мясом… ну и так далее.
        - У вас полчаса, Клаус, - неожиданно мягко сказал Виталий. - А мы с товарищем майором пока прогуляемся, воздухом подышим. Только обещайте мне, что досмотрите запись до конца.
        - Обещаю… - непонимающе кивнул тот. - Но что это?
        - Это ваш… нет, теперь уже НАШ мир, Автарк Мир, у которого пока нет будущего. Но еще есть шанс все изменить, может и не слишком большой, но есть. И для этого нам нужна будет, в том числе, и ваша помощь. Смотрите, Клаус, мы вернемся через полчаса…
        - Не слишком жестко для него? - спросил комбат, когда они с особистом вышли на улицу.
        - Не, в самый раз. Шоковая терапия, называется, - отмахнулся товарищ.
        - А зачем он вообще тебе завтра нужен? Что, сами не справимся?
        - Ничего вы, товарищ майор, не понимаете. Одно дело, если мы заявимся и всех арестуем, и совсем другой компот, если это сделает легитимный и законный правитель, всенародно - или как тут у них это происходит? - избранный Автарк.
        - Это он-то пойдет арестовывать?! - опешил Крупенников.
        - Да нет же! - закатил глаза Харченко. - Он только озвучит, а арестовывать будем мы с тобой.
        - Слушай, Сереж, ну тупой я сегодня. А зачем тебе все это нужно? Давай просто высадим на остров роту наших ребят, и всех делов!
        - Я ж тебе еще на Агроне говорил, хочу все красиво провернуть, по-джентльменски! Элегантно! Мы ж не террористы какие, чтоб острова захватывать, - хитро прищурился он.
        - Делать тебе нечего, Сереж, честное слово…
        - Да ладно тебе, успокойся. Заодно и на Маурью погляжу. В деле, так сказать.
        - А…
        - Да ни фига не «а», это только одна из причин. Короче, ладно, пошли и вправду пройдемся, погода чудная. Задолбал ты меня своими вопросами, комбат…
        Когда офицеры вновь вошли в помещение, Автарк Клаус Маурья… беззвучно плакал, не обращая никакого внимания на стекающие по пухлым щекам слезы. Судя по покрасневшим глазам, продолжалось это уже довольно долго. Медленно повернувшись к майорам, он тихо прошептал:
        - Это, действительно, правда? ВСЁ, о чем здесь говорится, - ПРАВДА?
        - Увы, это так.
        - Этого не могло произойти в моем мире, этого вообще не могло, не должно было произойти нигде и никогда… - торопливо забормотал тот, словно боясь, что его прервут. - Ведь мы, наши предки, хотели, как лучше… Хотели дать уставшим от боли и насилия людям счастье, которого они заслуживают…
        - Вам напомнить, куда ведут благие намерения?
        - Не нужно, я знаю, о чем вы… Я немедленно созову Сенат и подам в отставку… Но сначала они просмотрят эту запись…
        - Конечно, просмотрят, Клаус. И не только сенаторы. И не только эту запись, но и многое другое. А подавать ли вам в отставку? Поступайте, как подскажет душа. Если вы захотите измениться сами и изменить окружающий мир, вам проще будет сделать это на своем посту. Впрочем, об этом мы еще поговорим, возможно, и не раз. А вот начнем мы прямо завтра утром. Не против?
        Автарк замотал головой:
        - Нет, что вы, конечно же, не против!
        - Тогда слушайте, что вам нужно будет сделать…
        Глава 11
        Научный центр, Земля, 2297 год
        Скоростной трансконтинентальный гравилет с логотипом Мировой академии наук Эйкумены на лакированных бортах плавно опустился на посадочную площадку Центра, отделенную от остальной территории невысоким ажурным забором, увитым какими-то вьющимися растениями. Скучающий охранник в светло-серой униформе и кепи с длинным козырьком лениво глянул на летательный аппарат и снова вперился взглядом в головизор, по которому транслировали матч по кёрлингу. Приземлившийся гравилет был уже одиннадцатым по счету за сегодня - вызванные председателем члены Ученого Совета слетались со всего мира на заседание. Поскольку они обращали на охранника не больше внимания, чем на его будочку или кварцевый песок, которым были посыпаны все дорожки Центра, он отвечал им тем же. Ну, прилетели - и прилетели. Что с того? Система воздушного контроля и обнаружения, обменявшаяся электронными кодами с бортовым компьютером флаера, когда он находился еще в добром десятке километров от острова, тревоги не подняла, значит, машина своя, знакомая. А остальное - уже не его, охранника, дело. Пусть себе заседают - или чем они там на самом деле
занимаются? Наверняка ж, не только своей наукой: зря, что ли, добрая половина территории занята идеально ровными полями для гольфа, бассейнами, уютными тростниковыми бунгало и прочей лабудой, куда таким, как он, хода нет? Хоть бы на пляж пускали, уроды: так нет же, «только для членов Совета»!
        Если б охранник проверил отчет системы ВКО, выведенный на монитор его терминала (что ему и полагалось сделать согласно инструкции, но чего он, разумеется, никогда не делал, прекрасно зная, что все данные и так сохраняются в базе ССБ), то отметил бы, что служебный гравилет номер «1049» закреплен за магистром Филом Зимом, на которого не слишком-то походили спустившиеся на пластобетон пассажиры - полноватый седой мужчина и два человека помоложе, все в дорогих строгих костюмах. Но на монитор охранник не глядел, да и на пассажиров никакого внимания не обратил. А и обратил бы - просто скользнул взглядом, и все. Все они тут на одно лицо, наукой обуянные. Зато команда, за которую он обычно болел, похоже, уже не сравняет счет, до конца матча считаные минуты, что обидно. Похоже, придется сменщику пиво выставлять, коль проспорил…
        Сопровождающие огляделись с профессиональным интересом, седой нервно промокнул лоб белоснежным платком, после чего все прилетевшие неторопливо двинулись к проходной. Идущий справа майор Харченко незаметно от
        Маурьи (а гражданский был именно Автарком) расстегнул ремешок подмышечной кобуры и напряг руку, готовясь, буде возникнет такая необходимость, выхватить оружие. Хотя хотелось бы обойтись без этого… Идущий слева от Клауса и дальше всех от будочки охранника Крупенников просто шел, с удовольствием вдыхая напоенный запахами океана воздух. Волнения не было, только желание поскорее закончить всё это. Нет, даже не войну, как таковую - война по сути завершилась еще там, на Агроне, на территории разгромленного Экспериментального центра - а именно всё это. Весь этот бред, с трудом поддающийся пониманию нормального человека. Завершить эксперимент, который просто не мог произойти в нормальном человеческом мире, но который, тем не менее, произошел…
        Голову охранник поднял, лишь когда они проходили сквозь установленную в калитке рамку металлоискателя, мелодичным сигналом оповестившего, что у кого-то из проходящих на территорию имеются при себе металлические предметы, соответствующие согласно заложенным в память прибора массогабаритным характеристикам носимому оружию.
        - Простите, сограждане. Мне очень жаль, но я должен задержать вас на несколько секунд. Вероятно, это ошибка, но прибор показал наличие оружия.
        - Не ошибся, - вежливо ответил Харченко, демонстрируя ему пистолет, который он держал за ствол. - Вот, пожалуйста, можете сами убедиться.
        - Но… проносить на территорию оружие можно только с личного разрешения Председателя… - ошарашенно пробормотал тот, не сводя взгляда с пистолета.
        - Мне - можно! - буркнул особист, резко выбрасывая вперед руку. Не ту, в которой держал «штайр», отвлекая охранника, а другую. В лицо любителя кёрлинга ударила тугая струя снотворного газа, того самого, что недавно прекрасно зарекомендовал себя при захвате вражеского транспорта на земной орбите.
        - Отдохни пару часиков, - прокомментировал Харченко, пряча в карман баллончик и мельком заглядывая внутрь будки. Охранник уже спал, развалившись в кресле. Оружия у него не было, только какое-то незнакомое приспособление на поясе, видимо, нечто вроде нейрошокера. Головизор голосом спортивного комментатора извещал болельщиков о победе каких-то «Птиц Ло» над какими-то «Лисами».
        - Ну, пошли, что ли? Вон туда нам, - он указал на тонущее в яркой тропической зелени двухэтажное здание, выстроенное в классическом стиле. Идти по аккуратно посыпанной белоснежным песком дорожке предстояло метров двести. - Фух, ну и жарища…
        - Бардак… - неожиданно негромко пробормотал себе под нос Крупенников.
        - Что не так, Виталь?
        - Да бардак у них тут, говорю. Ни охраны, ни хрена. Один идиот на входе - и все. А где ж эта, как там ты ее называл, Служба собственной безопасности?
        - А оно тебе надо, с ней встречаться? Мне - нет. Понимаешь, майор, я тебе уже объяснял: они не могут себе даже представить, что сюда сунется кто-то из посторонних. Этого места ведь попросту как бы и не существует. Ну а насчет охраны? Они-то себя преступниками ни разу не считают, скорей, наоборот, благодетелями всего и вся. А раз они ничего предосудительного не делают, то зачем и от кого им защищаться? С точки зрения их службы наблюдения, все нормально - прилетел до боли знакомый, занесенный во все регистры с прочими реестрами флаер, вышли пассажиры, прошли контроль. Все нормально и штатно. Ну, а что не сам магистр Зим прилетел, так мало ли? Вот я, к слову, издалека чем-то на него даже и похож… Хотя, не думаю, что они тут морды всех прилетевших сразу же со своей картотекой сравнивают. Все ж свои, а чужие здесь, как говорится, не ходят. Клуб, мля… Верно, Маурья? - и он шутливо пихнул нервно семенящего рядом Автарка в бок. Клаус Маурья испуганно дернулся и часто-часто закивал, соглашаясь. Харченко удовлетворенно качнул головой, но промолчал.
        - Сколько у нас времени?
        Прежде чем ответить, особист взглянул на наручные часы:
        - Десять минут точно есть, вагон времени. А может, нашим и вообще не придется высаживаться. А ты чего, комбат, трусишь? Так, может, сразу ребят вызовем, им тут лету десять минут от силы…
        - Я?!
        Подколов товарища, Харченко довольно заржал, вызвав очередной испуганный взгляд Автарка, который его отчего-то откровенно побаивался.
        - Счас мы с тобой, Виталь, что те матросы в Зимний, ворвемся, да как заорем:
«Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» - они и разбегутся. Ну, могу еще пару раз в потолок бабахнуть, для пущей остроты ситуёвины… Ладно, комбат, пришли мы. Пистолет на всякий случай из кобуры вынь и в карман запихни, - особист первым вытащил оружие, снял с предохранителя и переправил в карман пиджака. Скептически похлопав себя по боку, покачал головой: - Не, здоровый, зараза, и тяжелый. Демаскирует. За пояс лучше. Маурья, дать вам «парабеллум»?
        - Что, простите?
        - Да ниче. Классику надо читать. Все, пошли, нам на второй этаж.
        - А красиво здесь, правда? Никогда в океане не купался… - глядя на виднеющийся сквозь зелень парка океан, не в тему сказал Крупенников, вызвав быстрый и цепкий взгляд особиста.
        - Успокойся, Сереж, все со мной нормально. Просто надоело все это - жуть! Пошли…
        Никакой охраны при входе, против ожиданий особиста, не оказалось, что, впрочем, ничуть его не удивило. В джентльменских клубах XXIII столетия свои законы. В ЭТО здание непосвященным хода нет, пусть даже они и облачены в униформу ССБ. Святая святых - только для избранных. Как и зона отдыха, разумеется.
        Начинающаяся в огромном холле широкая мраморная лестница вела на второй этаж. И Крупенников неожиданно остро пожалел, что нельзя было заявиться сюда не в этих непривычных костюмах, а в родной офицерской форме. В лихо заломленной фуражке. В отутюженной гимнастерке под скрипящей портупеей. В галифе, заправленных в начищенные до зеркального блеска сапоги. Тоненько позвякивая боевыми наградами на груди. Но самое главное - громко, по-хозяйски топая по этой шикарной лестнице стальными подковками сапог. Эхо здесь наверняка замечательное.
        Харченко же ни о чем подобном не думал. Он просто шел вперед, собранный и готовый к любым неожиданностям. На лице особиста, готовящегося арестовать самых опасных в человеческой истории преступников, играла хищная полуулыбка. Там, в той истории и той жизни, они не дошли до Берлина, за них это сделали боевые товарищи. Но сейчас он брал свой Берлин, взбегал по ступеням рейхстага, чтобы потом, когда утихнут выстрелы и ветер вынесет из разрушенного здания дым, спуститься вниз и написать на выщербленной пулями и осколками колонне всего одно слово: «Дошли!» - Вот, наконец, и магистр Зим, - заслышав в гулком коридоре шаги, с улыбкой сообщил председатель, поднимаясь из своего кресла. В руке тлела неизменная сигара, давно уже ставшая в глазах остальных членов Совета его неотъемлемой частью. В том, что это именно Фил, он не сомневался, несколько минут назад получив сообщение о прилете знакомого флаера. Последний, одиннадцатый член Ученого Совета прибыл почти на полчаса позже указанного в сообщении времени, но председатель не собирался корить его за опоздание. Он жаждал узнать, что же случилось, и убедиться,
что нелепое предположение об измене в их рядах - просто чудовищная ошибка. Правда, отчего-то казалось, что идут несколько человек, но на подобную мелочь занятый своими мыслями седобородый внимания не обратил.
        Шаги смолкли перед дверью, которая секундой позже широко распахнулась. Вглядевшись в лицо вошедшего первым мужчины, председатель оторопел:
        - Согражданин Маурья?! ВЫ?! Что-то случилось?!
        Удивление седобородого оказалось столь велико, что до него даже не сразу дошла вся невероятность происходящего: Автарк Эйкумены даже в самом экстраординарном случае никак не мог прилететь на остров, поскольку просто не знал о его существовании. Клаус Маурья, с подачи Зига, который в основном с ним и общался, искренне считал, что Ученый Совет - не более чем один из многих других органов управления в структуре МАИ.
        На сопровождавших Автарка мужчин, лица которых не были ему знакомы, председатель и вовсе не обратил внимания - мало ли кто может прилететь с Верховным менеджером Эйкумены?
        В следующий миг к седобородому наконец пришло понимание ситуации, и он замолчал, беззвучно разевая рот, будто выброшенная на берег рыба.
        - Согражданин председатель, сограждане члены Ученого Совета, - после увесистого особистского тычка в бок несчастным голосом забубнил Автарк загодя заученный текст. - В силу того, что мною получены неопровержимые доказательства организации и проведения вами антигуманных экспериментов над людьми, связанных с нарушением неприкосновенности личности и многочисленными человеческими жертвами, я, как глава Сената и Верховный управляющий Эйкумены, объявляю вас арестованными.
        - Что?! Автарк, вы в своем уме?! Что за бред вы несете? Какое вы вообще имеете право кого-то арестовывать?
        - По закону военного времени… - промямлил сбитый с толку Маурья, которого любой крик или резкий тон собеседника всегда вводили в ступор. И с мольбой взглянул на Харченко.
        - И откуда вы узнали про это место? - продолжил меж тем седобородый, с удовлетворением глядя на бледного Автарка, лоб которого покрылся крупными каплями пота.
        - А нам магистр Зим рассказал. При личной встрече, - спокойным голосом ответил Харченко. - Очень, знаете ли, приятный в общении человек был. Хоть и порядочная мразь, конечно.
        - А вы вообще кто? - председатель перевел взгляд на особиста, лицо которого вблизи показалось ему отдаленно знакомым. Где-то он его определенно видел, но вот где? И когда?
        - Я? Да как тебе сказать, тварь… - Сергей сделал вид, что задумался. - Ну, считай, что я твой самый страшный кошмар. Поскольку быть твоей совестью не смогу за неимением у тебя таковой.
        - Да что вы себе позволяете?! - уже не столь уверенно пробормотал тот. - И где магистр Зим?
        - Военный преступник Кейн Мисимото, известный вам как магистр Фил Зим, расстрелян мною без суда и следствия за совершенные против человечества преступления.
        - П… почему расстрелян?
        - По закону военного времени, как верно заметил товарищ Маурья, - отрезал Сергей.
        И услышав это странное обращение «товарищ», председатель неожиданно с какой-то особенной, пугающей остротой понял, где видел лица пришедших с Автарком людей. Ну, конечно же, это те самые офицеры из прошлого, которых не раз показывали по новостным каналам!
        И ему, едва ли не впервые в жизни, стало страшно. Так, как, конечно же, не должно быть страшно истинному служителю науки.
        - А недурно обосновались, граждане подследственные. Камин, картинки вон на стенах, креслица удобные… Надо будет тут санаторий устроить. Офицерский, - обводя взглядом зал, сообщил Харченко. И без перехода продолжил, резко повысив голос: - Короче, слушайте все, повторять не стану. Вы арестованы, с обвинением вас ознакомят в свое время. Попрошу собираться. Личных вещей с собой не брать. Предупреждаю сразу, любое, даже самое малейшее, неповиновение рассматривается, как попытка к бегству, и карается на месте, - в руке особиста, будто по мановению волшебной палочки, появился пистолет. Секунду помедлив, Крупенников также достал оружие, правда, не столь эффектно, как Сергей. Автарк судорожно вздохнул и отодвинулся в сторону.
        - А если мы… не пойдем с вами? Если вызовем охрану? - произнес один из ученых.
        - Имя? - рявкнул особист таким голосом, что зазвенело в ушах.
        - Магистр Зиг, первый заместитель председателя Ученого Со…
        - Вызывай охрану, - нехорошо оскалился Харченко. - Небось, вон та фиговина на стене, верно? (На самом деле Сергей прекрасно знал, что это именно так: в свое время он специально выяснил этот вопрос у покойного Фила, чтобы знать, где может таиться опасность). - Иди, вызывай свою охрану, я ж не против. А ты, Виталь, как, тоже не против?
        Крупенников уже понял, куда клонит товарищ, и, хоть лично ему идея не понравилась, покачал головой.
        Ничего не понимающий Зиг поднялся из кресла и, помедлив, сделал шаг в сторону стены. Оглянулся на спокойно стоящего Харченко и протянул руку к сделанной «под старину» бронзовой рукоятке вызова охраны.
        БА-БАХ! - оглушительно грохнул «Шштайр», и Зиг истошно заорал, зажимая левой рукой простреленное предплечье правой.

«Конечно, больно, - удовлетворенно подумал особист. - Небось кость перебита».
        - Кто-то еще хочет вызвать охрану? Кстати, имейте в виду, я рассматриваю только что произошедшее, как неповиновение и оказание сопротивления сотруднику органов государственной безопасности. В следующий раз стреляю на поражение. Молчать! - рявкнул он, заметив, что седобородый собирается что-то сказать. - Без разрешения пасти не раскрывать! Даю минуту на то, чтобы перевязать его. Что значит, нечем? Штору, вон, разрежьте или рубашку разорвите. Все, время пошло… - и демонстративно взглянул на часы, якобы засекая отмеренное время, а на самом деле убеждаясь, что с минуты на минуту к острову подлетят гравилеты с десантом. А неплохо вроде вышло, и по времени тютелька в тютельку уложились, и вполне так себе по-джентльменски сработали… Элегантно, ага. Сейчас высадятся ребята и не спеша прочешут островок, вывозя на материк все, какие найдутся, архивы. Ох, сколько ж еще впереди работы, сколько материалов предстоит изучить, формируя настоящее, грамотное обвинение! А с другой стороны, если не он, то кто? Спасибо, хоть прокурор Белогубов есть, тот еще профессионалище, поможет…
        Харченко обернулся, с удивлением увидев Крупенникова, склонившегося над потерявшим сознание Автарком. Сергей усмехнулся: «манагер» - он «манагер» и есть… хотя вообще-то он сегодня молодец. Да и вчера все правильно понял. Есть у него еще шанс человеком стать, определенно есть. Совсем, правда, маленький…
        - Время вышло. Кто не успел, тот опоздал. По одному на выход. Руки держать за спиной. Виталик, иди первым и Маурью прихвати. Я замыкаю. Все, пошли, граждане преступнички…
        Когда шеренга арестованных спустилась вниз, над островом, едва ли не впервые со дня основания Научного центра, завыла тревожная сирена: служба воздушного наблюдения засекла приближающиеся чужие гравилеты.
        Впрочем, это уже ничего не могло изменить…
        А на беломраморной стене здания Ученого Совета осталась сделанная несмываемым молекулярным маркером короткая надпись. Всего одно слово и три восклицательных знака.

«ПОБЕДА!!!»
        Когда идущий позади шеренги арестованных Харченко успел ее сделать, так и осталось загадкой.
        Планета Агрон, система Веста, 2297 год
        Начальник штаба сидел и корпел над… Нет, вовсе не над своим неизменным электронным штабным планшетом, с которым не расставался ни на миг.
        Капитан Лаптев сидел и в очередной раз рубился в найденную где-то на просторах Сети древнюю стратегическую игрушку по мотивам Второй мировой войны. На этот раз он играл за японцев. За русских уже отыграл несколько вариантов, за немцев - тоже. За противника вообще играть милое дело. Главное - не думать, что вот этот юнит на самом деле не электронная фигнюшка, а десять тысяч пацанов.
        За французов играть было неинтересно. Шансов у них не было, не успевали даже развертываться. Еще не интереснее за англичан. Главное, выдержать год и не пустить немцев на свой Остров. Легче всего играть за США. Сидят себе на своем континенте, с кем хотят, с тем и дружат. Как-то раз, в перерывах между реальными боями, Лаптев взял да вступил Штатами в союз с Германией. Остановился он под Москвой. Перегрузился и начал играть за Родину. Немцы под Москвой. Американцы высаживаются под Владивостоком. Японцы с радостным гиканьем берут Камчатку и Колыму. Итальянцы, турки и персы сгрызают южное подбрюшье страны Советов.
        Проиграл.
        Проиграл и задумался. А каково было тогда, в настоящем сорок первом? Нет, конечно, он помнил, каково это было, когда в белом от жары небе вечно висели «Юнкерсы». Когда они копали ячейки и сидели в этих ячейках, сжимая трехлинейки, и думали - а наши-то где?
        А наши это и были - лейтенант Лаптев и три его бойца, оставшиеся от целого взвода. Дан приказ - держать оборону. Вот они и держали. Ровно пять минут держали, пока патроны не кончились. Стреляли из винтовок по смотровым щелям немецких танков. Потом ужами в кусты утекли. Повезло, живы остались. Какой это бой был по счету? Пятый, десятый?
        Но ведь сдюжили же! Сдюжили! Все сдюжили. И Лаптев сдюжил, и бойцы его. И другие сдюжили. И Сталин - сдюжил. Вот смог бы он, капитан Лаптев, сдюжить на его месте? Мог бы, а?
        Вот после летних боев сорок первого Лаптев и стал интересоваться тактикой и стратегией современного боя. Буквально каждую свободную минуту он посвящал изучению военной науки. Ребята изумлялись - артобстрел, а Лаптев книжку листает в блиндаже, не обращая внимания на сыплющуюся землю. На переформировании командиры - в город, а он конспекты пишет. Его так отец научил - любое дело должно быть сделано на «ять»! Иначе просто нет смысла.
        Вот и сейчас, завершив обычную рутинную работу штабиста, Лаптев снова уселся играть в симулятор Второй мировой. Хм, а вот интересно, почему именно Второй? Что, наполеоновские войны мировыми не были? А поход Александра Македонского? Он как раз в пределах ТОЙ Эйкумены был. А Римская империя? Все эти бесчисленные войны что, не считаются? Или по количеству жертв до некого стандарта не дотянули?
        Эх, люди, люди…
        И чего нам, людям, дома-то не сидится? Неужели без войн никак нельзя? Впрочем, кое-кто вон уже попробовал - и чем все закончилось? Ага, войной…
        Может быть, хоть в этот раз удастся все изменить?
        И эта война станет последней?
        Капитан Лаптев вздохнул и направил очередную японскую дивизию в китайскую провинцию с пошлым названием Хуньнань. И в этот момент он вдруг как никогда в жизни остро позавидовал Крупенникову с Харченко. Если бы капитан умел напиваться, не теряя рассудка, как они, то, наверное, между боями и не вылезал бы из алкогольного дурмана.
        Но слишком уж часто Лаптев видел, как алкоголь убивает на войне. Очень часто…

«А пойдем немцев подразним?»

«Кто, я не смогу с первого выстрела завалить?!»

«По горлу я его ножом, и брызнуло так… Сейчас покажу…».

«Да брось, сейчас взрыватель выкрутим, и…».
        - Капитан, ты готов? - внезапно сказал комм голосом комбата.
        - Конечно, - на автомате ответил Лаптев, с трудом отрываясь от своих размышлений.
        - Шагай к шлюзу. Там ждем.
        Начштаба с сожалением посмотрел на экран, вздохнул и вышел из каюты. Игра игрой, а реальность - реальностью. Впрочем, а чем реальность отличается от игры? Вот попали они в XXIII век И все в их руках. В их руках - человечество. Начать с нового листа? Нет, конечно, будут проблемы и ошибки в решении этих проблем. Это после потомкам будет казаться, что надо было сделать так, а не эдак. Но это потом, а вот сейчас? Прямо сейчас что делать? Причем делать так, чтобы правильно, чтобы после стыдно не было? Вариантов-то есть масса, но какой из них правильный? Нет, даже не так: не «какой правильный», а какой «подходит большинству»? Потому как все равно будут недовольные. А может и неплохо, если они будут, эти самые недовольные! Сделать всех счастливыми да добренькими кое-кто уже вон попробовал…
        Транспортный бот мягко опустился на землю. Медленно опустилась аппарель, и солнечный свет ринулся в полутемный мрак десантного отсека. Первым шаг наружу сделал майор Крупенников. Ему так положено. Он командир. Он - первый во всем. И пробу с кухни снять, и под огнем встать. Вторым…
        А оба и шагнули - и Харченко, и Лаптев. Эх… Если был бы жив Яша…
        Командиров встречали на Агроне всем личным составом. Как и положено, выстроились буквой «П». Долги были проводы. Очень долги. Коротка была печаль. Агрон тогда горел и вонял дымом. Пять минут они прощались с могилой Яши. И с неофициальным комендантом планеты старшим лейтенантом отцом Евгением.
        Расплатились за вчерашнее завтрашним.
        Будем строить новый замок на новой земле.
        Получится ли?
        Крупенников шагнул чуть вперед.
        За его спиной выстроились офицеры, вернувшиеся с Земли на Агрон. Солнце блестело на наградах - вечность сверкала на штыках.
        - Мы дорого заплатили за этот мир. Очень дорого, - кашлянув, сказал комбат. - Спасибо вам, ребята. Живым и мертвым спасибо.
        Никакого протокола не было. Не было салютов и поднятия флагов - за неимением таковых. Поэтому никто не удивился, когда майор Крупенников вдруг опустился на одно колено. А потом на второе.
        Харченко оказался вторым.
        А кто был третьим?
        Да, наверное, все…
        Молчали они минуту, а может, и больше. Всех павших разве за минуту упомнишь?
        - Воздух все еще пахнет сгоревшим порохом, - не поднимая голову, сказал комбат. - И я очень хочу, чтобы и этот мир, и все другие миры ощущали этот запах в последний раз. Но для этого надо порох держать сухим. Всегда. Чтобы те, кто умер на наших руках…
        Майор, не спеша, встал:
        - Чтобы те, кто умер на наших руках, гордились нами. И любили нас. Мы живы, пока наши товарищи любят нас. Будем же достойны их. Спасибо вам…
        Крупенников обернулся и легонько кивнул Лаптеву.
        Начальник штаба потянулся было к своему комму, но тут в строю добровольцев и бывших узников неожиданно возникла какая-то суматоха. Майор поднял ладонь: «мол, не спеши»… Будто Лаптев и сам не понял, что спешить не надо. Потому как…
        На небольшую пыльную площадь выскочили два ящера, на спинах которых сидели люди. А следом торопливо шагал отец Евгений.
        Руки многих бойцов машинально поползли к оружию.
        - Здравия желаю, товарищи офицеры! - козырнул один из наездников, лихо спрыгивая на землю. Спешились и остальные.
        - Извиняюсь, что опоздали, но уж больно удивить вас хотелось, - пояснил подошедший священник, подходя. - Вот, понимаешь, приручили зверюшек. Одна, правда, лапы недавно сломала, но уже начинает ходить…
        А потом они долго обнимались.
        А потом…
        Да много чего было потом.
        Подбрасывая в небо шлемы, снова и снова обнимались и плакали от радости. Сидели у костров, опорожняя канистры с крепким алкоголем. Наперебой и невпопад пели песни и стреляли вверх.
        Победа же!
        А одомашненные ящеры тихо скулили, неуклюже прикрывая головы передними лапами. Уж больно громко себя сегодня вели обычно такие тихие и добрые человеки.
        Потом еще будут проблемы, работы, любови, ссоры…
        Но это потом.
        А пока…
        ПОБЕДА, РЕБЯТА!
        ПОБЕДА!!!
        Эпилог
        Археологическая экспедиция MAH, 2347 год
        Два огромных ящера раскапывали кучу камней, опаленных знойным послеполуденным солнцем. Один мощными задними лапами раскидывал их, второй передними - маленькими и хрупкими на вид - тщательно перебирал содержимое образующегося отвала. Судя по характеру занимавших огромную площадь обломков, порой громоздящихся многометровыми завалами, некогда здесь был город, в одночасье уничтоженный какой-то чудовищной и злой силой, которой достало мощи, чтобы шутя раскрошить прочный бетон и перекрутить двутавровые балки. Картину разрушения дополняли многочисленные куски пластика, битое стекло и расщепленные, обугленные обломки некогда обработанного дерева. Кое-где среди мусора встречались и человеческие кости, на которые увлеченные своим занятием рептилии вовсе не обращали внимания.
        Никакой одежды на ящерах не было, если, конечно, не считать таковой жилетов из грубой синтетической ткани, надетых прямо на серозеленую, неприятно отблескивавшую на солнце чешую, и состоящих из одних карманов - от совсем крошечных до по истине огромных, вмещавших емкости с водой и какие-то инструменты.
        Копавшийся в отвале второй ящер вдруг резко замер, нервно облизнув раздвоенным языком продолговатые сухие ноздри. А потом зашипел первому:
        - Ссстой… Ссстой… Не бросссай… Нашшел шшто-то…
        - Ыхырр? - вопросительно рыкнул его напарник, оборачиваясь.
        Второй показал ему запорошенный каменной пылью маленький черный кубик, зажатый в трехпалой лапе с устрашающего вида когтями:
        - Массстер будет рррыад!
        - Бешшим!
        И оба холоднокровных с грацией, неожиданной для своей массы, помчались к видневшимся вдалеке тентам базового археологического лагеря.
        - Массстер Алексссей, воттт…
        Второй протянул кубик начальнику молодому человеicy в рабочем комбинезоне. Тот посмотрел на ящера и кивнул, отряхивая перепачканные глиной ладони:
        - Включи, Рырх. А ты, Хоте, будь хорошим мальчиком, сбегай за водой! А то жарища - мочи нет…
        Хоте довольно кивнул и умчался к портативному холодильнику заполненному пластиковыми емкостями с холодной водой. А Рырх осторожно нажал огромным когтем на едва заметную выпуклость на одной из граней кубика.
        Некоторое время ничего не происходило, и Рырх разочарованно замотал огромной чешуйчатой башкой:
        - Сссломан, сссломан… не ругайссся, масс-стер…
        Внезапно над пустошью раздался бесстрастный металлический голос:
        Из речи восьмого Автарка Эйкуменской Республики Клауса Маурьи перед Сенатом, и Консулами. Запись от 9 апреля 2297 года от Рождества Христова. 16.00-16.45 по среднекосмическому (эйкуменскому) времени. Аудиокопия номер 54231.
        - Сограждане! Товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои! У каждого государства и народа есть периоды восхода, расцвета и заката…
        - Отлично! Молодцы, археологи вы мои чешуйчатые! Отдыхайте пока, заслужили, - названный «мастером Алексеем» человек выключил прибор, аккуратно убрал его в карман комбинезона и с удовольствием напился из принесенной ящером запотевшей пластиковой бутылки с минеральной водой.
        Выйдя из-под тента, он прищурился от яркого солнца и покрутил головой, разминая шею. Самая жара, пожалуй, стоит пару часов передохнуть, а то сейчас в раскопе - что в той духовке. Основная группа, работающая в долине, вернется только под вечер, так что пока он сам себе начальник партии. А вообще, здорово, что ему удалось вырваться в эту экспедицию! Несмотря на то, что Алексей успешно оканчивал Военно-космическую академию и собирался стать боевым офицером, единственным его хобби еще со школьных времен оставалась военная археология. Поскольку парня особенно притягивали места боев Последней войны, той самой, ветераном которой был его отец… и не только отец. Руководство ВКА относилось к подобному увлечению будущих офицеров возрождаемого Флота весьма положительно и даже само поощряло участие курсантов в раскопках, засчитывая проведенное «в поле» время в счет производственной практики в рамках обязательного к изучению предмета «Военная история».
        Подумать только, ведь всего пятьдесят лет прошло, а кажется, будто пятьдесят веков. Столько всего изменилось! Да что там «столько» - ВСЁ изменилось! Человечество изменилось, и теперь даже странно, что еще каких-то полвека назад люди едва окончательно не погрязли в вязкой трясине сытого и равнодушного существования. И даже не верится, что когда-то все это было на самом деле - чудовищные психологические эксперименты над живыми людьми, принудительное генетическое модифицирование, без которого ты не мог стать полноправным членом общества, навсегда оставаясь изгоем, репродуктивные центры вместо родильных домов, негласный запрет свободы вероисповедания, пожирающие людей ящеры…
        Последняя мысль вывела парня из состояния задумчивости. Ящеры… Алексей совершенно не понимал, как подобное вообще могло произойти. Верные, а порой и незаменимые помощники, послушные, не представляющие своего существования без Старших Воспитателей - людей. Нет, он - как и любой другой житель Земли или колоний - конечно, проходил обязательный курс Новейшей Истории и прекрасно знал о том, откуда появились полуразумные рептилии, питающиеся человеческим мясом. Как знал и о тех, кто их создал и кто приучил к подобной пище, но все равно как-то не верилось. Ну, не видел Алексей в своих всеядных «археологах чешуйчатых» кровожадных ящеров из военной хроники, и все тут! Ну, какие, скажите, пожиратели людей из исполнительного тугодума-трудоголика Рырха и непоседливого добряка Хотса?
        Да и сырого мяса они терпеть не могут, предпочитая ему овощные консервы с синтетической белковой массой.
        Впрочем, возможно, дело в ином…
        В том, что в обществе людей с кастрированной агрессией они могли быть только хищниками, своего рода карой за отказ от человеческой сущности. Но рядом со свободными людьми ящеры тоже стали свободны от людоедских привычек, навязанных им поправшими добро и зло выродками…
        Оглянувшись на разлегшихся в тени рептилий, Алексей улыбнулся, допил воду, бросив пустую тару под тент, и пошел в свою палатку. И вправду, пару часиков отдыха он вполне заслужил. Можно полазить по Сети, проверить почту или даже отослать сообщение отцу. А там и товарищи вернутся. Сегодня, спасибо Рырху с Хотсом, будет о чем поговорить у вечернего костра! Такие находки не так часто попадаются. Еще бы, пятидесятилетней давности запись речи перед Сенатом восьмого - и последнего - Автарка Земли, называемой в те странные годы «Эйкуменой»! Да еще и на оригинальном, совершенно неповрежденном звуковом носителе! Тут и не сразу скажешь, что ценнее, сама ли речь, имеющаяся, в несколько сокращенном виде, в любом историческом сетевом архиве, или сам этот носитель.
…Костер начал потихоньку прогорать, все реже и ленивее постреливая в звездное небо крохотными светлячками искр. Огненные блики играли на лицах сидящих вокруг людей, усталых, но довольных сегодняшним рабочим днем. Компания в этом сезоне подобралась пестрая - трое студентов-историков (двое из которых, между прочим, женского полу), ксенобиолог, два профессиональных археолога и курсант-выпускник академии ВКФ. Говорить уже не хотелось, пить тем более, а когда не хочется ни говорить, ни пить, самое время петь. Желательно, под гитару. Точнее - именно под гитару, благо гитарист в отряде имелся, и неплохой. Тот самый Алексей, что обрадовал вернувшихся в лагерь товарищей ценной находкой.
        - Леш, спой что-нибудь военное, как ты умеешь? Про Последнюю войну, а? Из тех песен, что твой отец собирал? - попросила Надия, третьекурсница истфака местного университета. И посмотрела в лицо парня огромными бархатными глазищами, в которых отражались звезды и искры засыпающего костра. Одна из подобных искр несколько дней назад проскочила и между молодыми людьми, но пока еще не разрослась в душе всепоглощающим костром Любви.
        - Да ну, лень… - отозвался Алексей, но товарищи наперебой поддержали просьбу девушки. Точку в обсуждении строгим голосом поставил руководитель партии, археолог земного филиала МАН Дмитрий Валерьевич:
        - Не отлынивай, Алексей! Ты ведь будущий офицер, между прочим. Элита! И отец у тебя воевал, а уж про прапрадеда твоего знаменитого я и вовсе молчу. Скромность тоже хороша в меру. Так что бери инструмент, Крупенников, и вперед…
        И курсанту ВКА Алексею Крупенникову пришлось идти в палатку за гитарой.
        Чтобы несколькими минутами спустя над погруженным в темноту лагерем разнеслись строки, написанные полвека назад замполитом Яшей Финкельштейном.
        Гимн тех, кто когда-то пришел в этот мир, чтобы его спасти:
        Бойцы идут по звездам,
        Штыки уходят в бой.
        Там будет все не просто,
        Но мы придем домой.
        Не все - а это значит,
        Что те, кто не придет,
        Останутся на звездах.
        Их вечность - небосвод.
        Штрафбатом мир измерен
        С начала до конца.
        Шагайте, офицеры.
        Не мы? Кто кроме нас?
        Есть мир - а мы защита,
        Его бронежилет.
        Любовью мир пропитан.
        И смерти больше нет!
        Штрафбат идет по звездам.
        Штрафбат уходит в бой.
        Штрафбату все не сложно.
        К Победе и Домой!..
        Одесса-Вятка
        Сайт автора - www.tarugin.ru
        Форум авторов - / /forum.amahrov.ru
        Дополнение
        Из записной книжки заместителя по политической части офицерского штурмового батальона, старшего лейтенанта Якова Финкельштейна, героически павшего при исполнении воинского долга на планете Агрон.
        Мы чужие на этом свете.
        Но свои мы свету чужому.
        Мы идем по чужой планете.
        Мы идем от неба к дому.
        Мы идем от дома к небу.
        Мы идем восстанавливать кров.
        Мы живем лишь вином и хлебом.
        Мы - это плоть и кровь.

* * *
        Когда мы вернемся - к небу приглядись.
        Видишь звезда? Посмотри тогда вниз.
        Там закопаны мы. А под нами…
        Километры земли.
        Там мантия
        И прочие литосферы.
        Там кипит огонь, а потом опять.
        Граниты, базальты и черноземы поверху.
        И снова вода, и воздух.
        И снова звезда.
        Сверхновая.
        Это - мы!
        Мы мигаем тебе морской синевой наших глаз.
        Чтобы помнили,
        Что это не только наша судьба.
        Это твоя судьба.
        Идти к небу.
        Штурмовать небо.
        Жить в небе.
        Быть небом.
        Быть собой.
        Мы…
        Сверхновые…

* * *
        Посвящение некой N.
        Прости, что я не вернулся с войны.
        В тот день мне некогда было.
        Меня убили - прости меня.
        За то, что тело остыло.
        Я шел по приказу. И не в атаку.
        Я в штаб с пакетом шагал.
        Ты шла на работу. Работать надо.
        Прически делать. А я умирал.
        Случайная мина. Был перелет.
        Ты стригла парнишку под «ноль».
        Горячий осколок порвал мне живот.
        Палец порезала - тоже боль.
        Был бы рядом - поцеловал.
        Лизнул бы кровь твою.
        Заклеил бы ранку пластырем.
        Я говорил, что люблю?
        Прости, что я не вернулся с войны.
        Прости, что вырастет сын сиротой.
        Прости, что некогда было жить.
        Прости, что останешься ты вдовой.

* * *
        Между мной и тобой - кусочек хлеба.
        Один.
        На двоих.
        Возьми себе.
        Мне будет стыдно, если я возьму.
        Между тобой и мной - осколки неба.
        Расчерченные трассерами.
        И осветительными ракетами.
        Мне будет стыдно, если я это отдам тебе.

* * *
        Когда ты мне шептала ночью «люблю»,
        Я прятал глаза.
        Я не знал, что такое любовь.
        Однажды я понял, что такое любовь.
        Когда выкручивал взрыватель, а он шипел.

* * *
        Есть такое слово - Родина.
        Родина - она как Бог.
        Откажись от Родины -
        И Бог откажется от тебя.

* * *
        Умирать - страшно.
        Но умирать - не страшно.

* * *
        Когда я вернусь - улыбнись.
        Обними, поцелуй, прижмись
        И не отпускай. Не отпускай!
        Война начнется - не отпускай!
        Я не хочу идти на войну.
        Я окунулся в твою волну.
        Я прижался к тебе. Не отпускай.
        Не отпускай… Не отпускай!
        Я вернусь к тебе!
        Я люблю тебя!
        Я встаю и иду… Не отпускай!
        Я застегнулся… Не отпускай…
        Шнурки на ботинках. Не отпускай!
        Я вдыхал тебя! Не отпускай!
        Я входил в тебя! Не отпускай!
        Ты осталась во мне! Не отпускай!
        Прости, любимая…
        Надо идти.
        notes
        Примечания

1

«К г i е g s Ь г о t» (военный хлеб). Немецкий «эрзац-хлеб». Состав: 55 % ржи,
25 % пшеницы и 20 % картофельного порошка, сахара и жиров.

2
        Лейтенант Дзахоев прав, это действительно так. «Шахид» - означает «павший за веру, мученик, свидетель», а вовсе не террорист-смертник, как, увы, принято сейчас считать… В терминологии шариата термином «шахид» обозначают павшего в справедливой войне с агрессорами, защищая ислам и свободу соблюдения и изучения мусульманами своей религии.

3
        Слова из песни Александра Розенбаума.