Сохранить .
Злая кровь Елена Таничева
        # За много столетий до наших дней Охотники на нечисть почти уничтожили вампиров на всей территории Европы, поставив их существование под угрозу, и тогда вампирский Совет принял Закон Теней. Отныне вампиры должны были скрываться от людей и не имели права убивать свои жертвы до тех пор, пока человечество не станет считать носферату легендой. Но в начале XXI века вампирское сообщество Москвы потрясает череда кровавых человеческих жертвоприношений, сопровождаемых таинственными колдовскими ритуалами. Кто-то из старых вампиров собирает Силу, чтобы достичь какой-то неведомой цели. Но что это за цель? Глава московских вампиров поручает бывшему разбойнику с Хитровки Михаилу Онучину и библиотекарше Инне, обращенной в вампира в блокадном Ленинграде, найти колдуна-убийцу.
        Елена Таничева
        Злая кровь
        Большинство героев и персонажей романа, равно как
        и большая часть происходящих в нем событий, являются
        плодом авторского воображения. Однако упомянутые
        и книге магические ритуалы, заклинания, колдовские
        предметы и обряды существуют в действительности,
        автор лишь допустил в их описании несколько
        незаметных, но существенных неточностей.
        Намеренно, по вполне понятным причинам.
        Охотиться за нами - все равно, что охотиться за дымом,
        Джеймс, ибо у нас есть то, чего нет у вас. У нас есть
        время. Дни и часы счастья драгоценны вам, и вы знаете,
        как мало их у вас осталось. А в нашем распоряжении все
        время или, по меньшей мере, та ее часть, которая нам потребна.
        Барбара Хэмбли. Те, кто охотятся в ночи.
        Глава первая
        Полюбил лев овечку…

1
        В последний день уходящего года Аня чувствовала себя особенно несчастной. В преддверии всеми обожаемого новогоднего праздника на нее наваливалась жуткая депрессия, совершенно опустошающая душу и отнимающая силы жить. Сверкающие гирлянды в витринах, огромные искусственные елки на площадях, хаотичное метание людей по магазинам в поисках подарков - все это навевало на Аню тоску. Вообще-то она любила бродить по городу, любила темные набережные и тихие парки, любила шум центральных улиц и уют маленьких двориков. Она любила этот город. Но только не в канун Нового года. Слишком много грустных воспоминаний, слишком много несбывшихся надежд. Слишком чужой и одинокой она себя ощущала среди веселой суеты.
        Впрочем, сейчас, когда до наступления нового года оставалось чуть больше двух часов, Ане нравилось быть на улице. Нравилось сидеть на лавочке в сквере, глядя сквозь голые ветви деревьев на теплые желтые квадратики чужих окон. В каждом доме сейчас накрывают на стол, смотрят какую-нибудь дурацкую «Иронию судьбы», ждут гостей. А она сидит одна в пустом сквере на спинке промерзлой лавочки и упивается тишиной и своей обособленностью от всего мира.
        У Ани тоже был дом; должно быть, все там: мама и бабушка, брат с сестрой и отчим - уже расселись за столом, провожая старый год. Думая о них, Аня больше не злилась, ей было только грустно, потому что отсюда, из засыпанного снегом сквера, их жизнь выглядела жалкой, нелепой и бессмысленной. Они не понимали убожества своего существования, упиваясь мелким, но таким драгоценным для них, тщательно охраняемым счастьем. Аня была за них даже рада. Лучше быть слепыми, как они, чем видящей и все сознающей - как она.
        Аня собиралась встретить Новый год именно здесь, в тишине и темноте, в одиночестве. А потом она вернется домой, аккуратно прикроет дверь и прокрадется в комнату, чтобы никого не потревожить. Ляжет спать и впервые не будет сожалеть о том, что эта ночь могла принести ей что-то особенное, но не принесла. И впервые не будет загадывать то, что никогда не сбудется ни в наступившем году, ни в каком из последующих. Чудес не бывает, в свои почти двадцать три Ане пора окончательно уяснить это.
        В очередной раз Аня подумала, что ей надо бы обзавестись собственным жильем. Устроиться на работу, снять какую-нибудь маленькую квартирку, где она могла бы жить по собственному разумению, не докучая никому из родственников своим существованием. Она должна сделать еще одну попытку и начать взрослую самостоятельную жизнь, принять этот мир и его условности, стиснуть зубы и жить, как все. Просто жить…
        Бабушка постоянно твердила:
        - Все твои несчастья от безделья, иди, наконец, учиться или работать, и тогда не останется времени на страдания и слезы.
        Бабушка всегда так категорична. И так сильно не любит ее. А ведь Аня ее родная внучка… Нет-нет, бабушка, конечно, не плохая, просто она ограниченный человек, который не может - или не хочет! - понять, что происходит в душе у другого.
        - Ты слишком хорошо живешь!
        О, да! Аня не знала, плакать или смеяться от подобных заявлений. Бабушка родилась перед самой войной, ее отец погиб, мать сполна хлебнула голода и холода, бомбежек и непосильного труда, да и после войны семья бабушки долго жила в каком-то жутком бараке. И теперь бабушка думает, что если есть хорошая квартира, сытная еда и прочие блага цивилизации - то это уже «слишком хорошо», и грех жаловаться. Аня с ней не спорила, не видела смысла. Бабушку угораздило родиться в неудачный исторический период, ей, видимо, казалось несправедливым, что внуки живут лучше… Только вот год от года она становилась все невыносимее, должно быть, на скверный характер накладывался еще и возраст, поэтому вопрос о смене места жительства стоял для Ани все острее. По крайней мере, после каждой мерзкой бабушкиной выходки ей хотелось бежать из родного дома, куда глаза глядят, и никогда больше не возвращаться.
        Однажды Аня едва не спрыгнула в реку с моста. Стояла, смотрела на воду и вдруг испытала непреодолимое искушение перебраться через перила и полететь вниз. Вода притягивала ее к себе, обещая вечный покой. Но у Ани не хватило духа. Она отпустила в воду шарфик, хотела последовать за ним… но не смогла. Хотя приятно было представлять, что почувствовали бы члены Аниной семьи, если б она все-таки спрыгнула.
        В эту новогоднюю ночь Аня оказалась на улице тоже по вине бабушки.
        Мама хотела, чтобы Аня вместе со всеми накрывала на стол. Аню же охватил приступ мучительной тоски, и она плакала, запершись в ванной. Может быть, она была слишком резка с мамой, объясняя, почему не хочет принимать участие во всеобщем веселье и притворяться, будто ей тоже хорошо… Может быть. Но Аня потом извинилась бы, и мама бы ее простила. Мама всегда прощала. Только на этот раз, на беду, в гости приехала бабушка. Она встала под дверью ванной и завела обычную песню про то, какая Аня неблагодарная мерзавка, бездельница, экзальтированная истеричка, которая портит всем праздник кислой рожей, пытается привлечь к себе всеобщее внимание… Аня выскочила из ванной, рыдая, натянула сапоги, схватила шубку и убежала на улицу.
        Особенно обидно, что никого, кроме бабушки, в коридоре не было, и никто не попытался Аню остановить.
        Что ж, теперь Аня никому не портит праздник.
        Во дворе неподалеку уже запускали петарды, небо над домами расцвело разноцветными огнями, и в Анином сердце снова кольнуло непрошеное воспоминание. А ведь она клялась себе, что больше не будет думать о прошлом. Три года назад Аня тоже бегала по сугробам и стреляла из хлопушек, восторгаясь красотой салюта. Рядом были друзья, такие же счастливые и раскрасневшиеся на морозе, рядом был Сашка… Аня до сих пор не понимала, как она могла по-настоящему влюбиться в него. Симпатичный, конечно, мальчик, все девчонки по нему вздыхали. Неужели только поэтому Аня выбрала его? Нет, конечно, нет… В ту пору ей действительно казалось, что этот парень особенный, не такой, как другие, что он любит ее и готов ради нее на все. Что он сделает ее жизнь интересной - волшебным, захватывающим приключением. Они даже познакомились в сказке. На ролевой игре по книгам о Гарри Поттере. Они действительно чувствовали себя волшебниками, они играли и жили, перепутав сказку и реальность. Они провели свою первую ночь в палатке у костра и поклялись вечно быть вместе. Это было лучшее лето в Аниной жизни. Первое и единственное лето, когда
она была абсолютно и безоговорочно счастлива.
        Но лето закончилось, закончилась игра, и выяснилось, что Саша оказался таким же заурядным, как все. То ли перегорело в нем волшебство, то ли его и не было никогда на самом-то деле. По крайней мере, очень быстро кончились и безумные звонки друг другу посреди ночи, и спонтанные встречи, когда так сильно хочется увидеться, что бросаешь все и кидаешься навстречу любимому через весь город. Закончились и неспешные, мечтательные прогулки по городу ночи напролет. Саша все чаще начал отговариваться, что хочет спать, или что у него дела, а мог и вовсе не взять трубку, когда Аня звонила. В конце концов, он вообще предложил ей встречаться по расписанию, только вечерами и лучше в выходные дни, потому что он, видите ли, устроился на работу. Поначалу Аня честно пыталась быть понимающей и всепрощающей, но потом вдруг поняла, что не желает жить в рамках, пусть даже обусловленных объективными причинами. Поняла, что жизнь с Сашей - если бы она вдруг согласилась выйти за него - превратилась бы в еще одну копию мелкого и бессмысленного мещанского счастья, такого же, как у всех. От одной мысли об этом Ане становилось
скучно и противно. И ей пришлось признать, что их любовь умерла.
        Когда Аня заявила Саше, что расстается с ним, где-то в глубине души она надеялась, что для него это станет трагедией, что он попытается все исправить, но Саша смотрел удивленно и заявлял, что не понимает, чем она недовольна. Что он вообще ее не понимает…
        Ну, вот так все и кончилось. Тихо, мирно и обыденно. И произошло это как раз в канун позапрошлого нового года.
        Аня глубоко вдохнула морозный воздух и сама себе улыбнулась.
        Все было - и все прошло.
        То, что когда-то так мучило и разрывало на части, теперь стало только кусочком воспоминаний, которые ничего не значат.

… Почему говорят, что замерзать в теплой шубе легко и приятно? Будто бы просто спокойно засыпаешь и умираешь во сне? Аня была тепло одета, однако ужасно продрогла. Ноги и руки закоченели, потихоньку холод начал проникать и под шубку. И это было совсем неприятно. Аня поежилась и подумала о том, что надо бы встать и пройтись, согреться немного. Мысль дождаться Нового года в этом скверике уже не казалась ей столь привлекательной. Она не выдержит здесь два с половиной часа, превратится в сосульку.
        Она уже собиралась подняться, когда вдруг увидела направляющихся в ее сторону молодых людей. Их было четверо. Трое парней и девушка. Аня приметила их издалека, потому что в скверике в столь поздний час больше никого не было. Поначалу Аню кольнуло беспокойство, она даже вспомнила - опять совсем некстати! - Сашу с его вечными опасениями относительно того, что бродить по городу ночами небезопасно. Шикарно одетые молодые люди излучали силу и самоуверенность. Шестым чувством Аня уловила исходящие от них опасность, бесшабашность и агрессивность. Прямо скажем, если бы парни были одни, без девушки, Аня бы здорово испугалась.
        Но когда компания подошла ближе, Аня уже перестала бояться; она разглядела молодых людей и вдруг поняла, что они не сделают ей ничего плохого. В самом деле, они слишком хорошо одеты, не пьяны и явно не наркоманы. Такие люди не нападают новогодними ночами на случайных прохожих. Да и вообще никогда не нападают. Слишком благополучны. Слишком великолепны.
        Откровенно рассматривать незнакомых людей было неприлично, да и опасно, но Аня не могла оторвать от них взгляд - все четверо точно сошли с обложки модного журнала. Они были невероятно красивы. Молодые люди двигались легко и изящно, как будто их ноги скользили над плохо присыпанным гранитной крошкой льдом, - девушка вообще была на высоченных каблуках! - они лучились радостью и жизненной силой. Похоже, они вовсе не мерзли, хотя одеты были совсем легко. Взгляд Ани привлек блондин в длинном кожаном пальто нараспашку. В его походке, движениях, во всем его облике было что-то завораживающе звериное, и, когда их взгляды встретились, у Ани вдруг перехватило дыхание. Даже сделалось жарко.
        Молодые люди замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. И Аня снова испугалась. Пусть незнакомцы безумно привлекательны и кажутся трезвыми, все равно в наши дни можно ожидать чего угодно и от самых приличных на вид людей. Аня подумала, не стоит ли уйти отсюда как можно скорее, или лучше сделать вид, что ей ни капли не страшно, когда вдруг от группы отделилась девушка. Вблизи она показалась Ане еще более красивой. У нее была потрясающая кожа - словно бы светящаяся в темноте. Определенно, ее тональный крем стоит бешеных денег. Двигалась она с кошачьей грацией, наверняка отточенной на подиуме. Аня успела подумать, что очень хотела бы научиться двигаться так же, когда девушка улыбнулась ей и заговорила.
        - Привет, - сказала она, - у тебя все в порядке? Помощь не нужна?
        Аня покачала головой.
        - Все хорошо… Я просто люблю одиночество.
        - Одиночество в новогоднюю ночь? - удивилась незнакомка.
        Аня печально улыбнулась.
        - Иногда в новогоднюю ночь особенно хочется побыть одной…
        Аня была красивой девушкой и никогда не комплексовала по поводу внешности, она привыкла к вниманию мужчин, привыкла к тому, что она самая хорошенькая среди своих подруг. Но незнакомке она проигрывала по всем статьям и сейчас казалась себе серенькой мышкой, тусклой, жалкой и неуклюжей. Почти уродливой. Наверняка еще и нос покраснел от холода. Все, что ей оставалось, - это выглядеть романтичной, одухотворенной и загадочной.
        - Может быть, хочешь пойти с нами? - вдруг предложила девушка. - Придумаем что-нибудь интересное. Повеселимся.
        Аня так удивилась этому предложению, что посмотрела незнакомке прямо в глаза. У той действительно были удивительные глаза, и это уже невозможно было списать на чудеса макияжа - они были черными, завораживающими… У Ани закружилась голова. А потом неожиданно для себя она почувствовала к девушке такое расположение, какое прежде испытывала лишь к очень давним и близким подругам.
        Аня мельком глянула на троих приятелей милой незнакомки, все еще стоящих поодаль; они тоже смотрели в ее сторону, и на их лицах Аня видела искреннюю симпатию. Вдруг захотелось плакать, она почувствовала себя такой несчастной, одинокой и позаброшенной в этом сквере, на этой лавочке. Невозможно так проводить новогоднюю ночь! Невозможно унывать и предаваться горестным воспоминаниям! Невозможно мерзнуть здесь еще два часа, чтобы потом тупо вернуться домой и лечь спать! Нет, так нельзя отмечать Новый год. Это преступно.
        Прогулка неизвестно куда в незнакомой компании была, конечно, авантюрой, но Аня любила приключения. Почему-то подумалось, что эта встреча не случайна, а предопределена судьбой. Да, она обещала себе больше не быть наивной дурочкой, но вдруг - вдруг! - именно в эту новогоднюю ночь, когда она отчаялась дождаться чуда, оно все-таки возьмет и произойдет? Если, конечно, сейчас она не упустит свой шанс…
        - Даже не знаю… - проговорила Аня.
        - Ну же, давай! Обещаю, ты не пожалеешь!
        Незнакомка улыбнулась и протянула руку, и Ане вдруг почудилось, что воздух наполнился искристым светом, снег засверкал особенно чистой белизной, и даже черные ветви деревьев окутала туманная сияющая дымка. Еще мгновение она делала вид, что размышляет, хотя решение было уже принято.
        - Хорошо, - Аня улыбнулась незнакомке в ответ. - А куда вы собираетесь?
        Подошел блондин в черном пальто, опустился рядом на лавочку. Посмотрел на Аню, и, встретившись с ним взглядом, Аня буквально задохнулась от восторга и нежности. Она поняла, что знает этого человека. Она видела его раньше: во сне, давным-давно, когда мечтала о несбыточном и воображала себе возлюбленного на всю жизнь. Да, это был Он. Такого не бывает - но это был Он, мужчина из ее детских фантазий и снов. Что-то оборвалось у Ани в груди, и сердце забилось так сильно, что трудно стало дышать.
        - Я предлагаю встретить Новый год как-нибудь по-особенному, не так, как всегда, - сказал парень. - Чтобы эта ночь запомнилось нам на всю жизнь.
        Аня хотела согласиться, но у нее пересохло в горле, и она не могла произнести ни слова. Просто восторженно смотрела на него.
        - Мне хотелось бы подняться на крышу самого высокого здания Москвы и встретить Новый год там. Представляешь, как это будет замечательно - смотреть на город с огромной высоты?
        - Здорово, - пробормотала Аня.
        Почему-то ей сразу представился шпиль Останкинской телебашни… но вряд ли туда удастся забраться. И вряд ли там отыщется место для компании из пяти человек.
        - А это возможно? Подняться на крышу самого высокого здания?
        - Для нас нет ничего невозможного, - улыбнулся парень и добавил: - Кстати, меня зовут Михаил. А тебя?
        - Аня.
        - Очень приятно.
        Михаил представил ей своих спутников. Девушку звали Варей, а парней - Жорж и Андрей.
        И скучная холодная ночь вдруг наполнилась волшебством.
        Это было удивительное чувство, которого Аня не испытывала еще никогда. Реальный мир потерял четкость очертаний и разлетелся вдребезги. Сбывались сны, осуществлялись самые невероятные мечты, жизнь наполнилась новым смыслом, и тоскливое, мучительное прошлое вдруг по-настоящему сделалось прошлым - отодвинувшись далеко-далеко, утонуло в тумане.
        Они сели в два больших черных «джипа». Жорж и Варя - в один, Михаил, Андрей и Аня
        - в другой. И понеслись навстречу ночи. Машин на дорогах было уже мало, и «джипы» летели ровно и мощно.
        В других обстоятельствах Аня, наверное, чувствовала бы себя неловко рядом с незнакомым парнем - они сидели вдвоем на заднем сиденье, совсем близко, - но сейчас ей было так хорошо, что не хотелось ни о чем задумываться. Тем более, Михаил был таким милым, угощал Аню вкуснейшим, наверняка очень дорогам шампанским, рассказывал интересные истории, и Аня, уяснив, что нагло приставать он не собирается, расслабилась окончательно. Шампанское кружило голову, она никак не могла сосредоточиться на словах этого парня - ее сказочного принца - хотелось лишь глупо улыбаться и смотреть на него. С ужасом и восторгом Аня подумала, что по уши влюбилась - вот так запросто, бездумно и спонтанно, как будто и правда он был тем самым человеком, что являлся ей во сне, дороже и ближе которого у нее не было никого и никогда. Что за волшебная ночь… Невероятная, удивительная, безумная ночь! Ане захотелось, чтобы Михаил поцеловал ее. Он будто прочел ее мысли, наклонился и коснулся губами ее губ, сначала нежно и осторожно, будто пробуя на вкус, а потом поцеловал по-настоящему. Аня никогда не испытывала ничего подобного, она
провалилась в сладостную истому, перед ней вспыхивали звезды, и голова закружилась еще сильнее. Так не бывает, так просто не бывает… Только во сне…
        И мир ускользнул от нее окончательно. Аня не провалилась в забытье, не потеряла сознание, она просто выпала за границы реальности, упиваясь невозможно яркими и сильными чувствами, рождающимися в ее душе. Михаил обнимал ее и шептал что-то нежное…
        Потом и он куда-то исчез, и Аня вдруг поняла, что лежит, свернувшись калачиком на кожаном сиденье. Уснула? И даже не заметила?
        В теплом салоне никого не было, машина стояла у тротуара возле какого-то дома. Почему они остановились? И куда делись все?
        Она не успела заволноваться: Михаил и Андреи вернулись, и они поехали дальше. Очень хотелось стряхнуть с себя сонливость - нельзя же спать в такой момент! - но почему-то никак не получалось. Так уже было однажды, когда она напилась снотворного - хотела проснуться и не могла. Ну и ладно… Аня положила голову на колени Михаилу и снова провалилась в забытье.
        Ее разбудил холодный ветер.
        Она открыла глаза. На руках у прекрасного принца. Оказывается, Михаил вытащил ее из машины, а она и не заметила… Вот стыдуха!
        - Просыпайся, Анечка, - проговорил Михаил, нежно улыбаясь, - а то проспишь самое интересное.
        А самое интересное уже начиналось.
        Аня так и не сумела проснуться окончательно, с ней творилось что-то странное. Ведь она не пила снотворного, только шампанское, да и то не слишком много, не могло ее так развезти от двух-трех бокалов! Руки и ноги были ватными, перед глазами плыло, даже немного подташнивало. Мысли путались, и Аня не сразу поняла, где они находятся и что собираются делать.
        Михаил легко и бережно нес ее на руках через сугробы, Аня прижималась к нему, с наслаждением вдыхая его запах - аромат дорогого одеколона и сладкий запах его кожи. Михаилу, конечно, было холодно на ветру в распахнутом пальто, и Аня совсем не ощущала его тепла; показалось даже, что тело Михаила совсем холодное, и ей захотелось прижаться к нему плотнее, чтобы согреть.
        А потом она, видимо, снова уснула - невзирая на холод и сильный ветер. Потому что ей вдруг почудилось, будто они летят. Несутся по воздуху куда-то вверх, и ветер треплет их волосы и полы одежды. На мгновенье Аня увидела скользящую рядом незнакомую белокурую девушку с красивым, но совершенно застывшим, словно неживым лицом и леденящим взглядом призрака, и окончательно уверилась, что спит. Различить, где сон, а где реальность, стало совсем сложно.
        Аня подняла голову и разглядела шпиль здания, к которому они летели. Это была не Останкинская телебашня, а высотка Университета. Не самое высокое строение в Москве, но все равно впечатляет. И особенно впечатляет способ, которым они попадут на крышу. Они просто взлетят туда! Аня хихикнула про себя. Такие приключения она даже в детстве не выдумывала, а ведь ей всегда казалось, что у нее богатая фантазия.
        Еще минута, и они приземлились на крохотной площадке у шпиля башни, на самой верхотуре. Ветер тут буквально сбивал с ног, и негде было укрыться. Аня изо всех сил схватилась за Михаила, и тот прижал ее к себе.
        Его друзья уже были здесь. Варя, Жорж, Андрей. И та невесть откуда взявшаяся блондинка, похожая на фарфоровую куклу. Все стояли рядом, всем было весело, и никто не боялся высоты. Ну еще бы, раз уж они умеют летать, то и падать им не страшно.
        А вот Ане было страшно. Она зажмурилась, у нее кружилась голова. Даже противный вязкий туман, окутавший ее мозг, не мог заглушить страх. Опять захотелось проснуться и убедиться наяву, что эти невероятные события всего лишь плод ее воображения. Просто она замерзла. Уснула на лавочке. И происходит то, что обещают книжки: она умирает. Смерть явится к ней тихо и незаметно и не будет неприятной… А утром Аню найдут. А когда опознают, все пожалеют о том, что не ценили ее и не пытались понять… Все, даже Сашка…
        - Не бойся, - прошептал ей на ухо Михаил, - ну же. Я тебя держу.
        И страх тут же исчез. Аня решилась оглядеться и замерла от восхищения. Как же это здорово - смотреть на город с высоты птичьего полета!
        Михаил протягивал ей очередной бокал с шампанским. Аня послушно выпила. А потом еще и еще… За Новый год. За их сказочную, чудесную встречу. За любовь.
        Потом Михаил поцеловал ее в шею и вдруг так больно укусил, что Аня вскрикнула, попыталась вырваться. Но боль тут же исчезла, а от места, где к коже прижимались губы Михаила, концентрическими кругами по всему телу растеклось наслаждение. Аня растворилась в блаженстве и забыла даже, что находится на продуваемой всеми ветрами крохотной площадке. Забыла, что за ними наблюдают славные, но не знакомые ей ребята. Во всем мире остались только она, Михаил… и их волшебный поцелуй.
        Но Михаил вдруг выпрямился, а совсем рядом Аня увидела лицо давешней блондинки. В ее взгляде был такой голодный, хищный блеск, что Аня невольно отпрянула. И красавица вдруг тоже поцеловала Аню в шею! Это было так странно, так возмутительно! Аня хотела запротестовать, но почему-то у нее не оставалось сил.
        Они все целовали ее по очереди… Варя, Жорж, Андрей… Все целовали ее в шею…
        Вокруг Ани разливалась тьма, в которой плавали разноцветные круги, уши будто заложило ватой. Она еще пыталась сопротивляться, но, кажется, только в мыслях, тело же совершенно не слушалось. Ане показалось, что на губах Жоржа она увидела кровь.
        Кровь, которую тот сразу же слизнул.

2
        Мишель позвонил в дверь в ту минуту, когда Софи и Олюшка закончили наряжать елку.
        На полу стояли два старинных фанерных чемодана, из которых Олюшка аккуратно доставала игрушки - каждая завернута в слой папиросной бумаги, слой ваты и поверх еще и в тряпочку - разворачивала и подавала госпоже. Софи парила вокруг елки, выискивая лучшее место для деревянных щелкунчиков, грибков и лебедей из ваты, стеклянных самоварчиков и гроздьев винограда, корзинок с цветами и человечков, сделанных из папье-маше, для выцветших картонажей, для драгоценных хрустальных ангелов, купленных каких-то десять лет назад в Праге. И для самого дорогого ее сердцу воскового ангелочка с крылышками из слюды, который украшал елку еще в доме ее родителей.
        Софи похитила этого ангелочка, тайком пробравшись в родной дом в свое первое после обращения Рождество. Князь потом очень на нее сердился: нельзя приходить к родным после смерти! Это - нарушение Закона. Конечно, Князь не стал ее наказывать, ведь тогда Софи была его возлюбленной, его обожаемой наложницей, и он простил бы ей что угодно. И все же он был недоволен. А Софи неловко оправдывалась: если бы кто-то ее увидел, ее наверняка приняли бы за привидение, она ведь нарочно оделась в белое платье и распустила волосы, прежде чем проникнуть в дом. Просто ей очень хотелось перед праздником побывать среди родных. Пусть даже они все спали и не знали, что она тут. Хотелось что-нибудь забрать на память о своей жизни… Но удалось взять лишь один сувенир: игрушку с елки. Любой другой вещи могли бы хватиться и заподозрить в воровстве прислугу. А такого Софи допустить не могла.
        Она повесила посеревшего от времени воскового ангелочка на самое видное место. Лет семьдесят назад, в Лондоне, заметив, как стремительно выцветает ее любимец, Софи отдала его антиквару, чтобы тот покрыл игрушку для сохранности особым лаком. Воск
        - не такой прочный материал, как хотелось бы.
        И она берегла ангелочка пуще всех своих драгоценностей…
        Софи питала сентиментальную привязанность к елочным игрушкам. Каждая напоминала ей определенный период жизни, вернее - нежизни, потому что от коротенькой восемнадцатилетней жизни Софи Протасовой остался только восковой ангелочек. И вот за время своего существования в качестве вампира Софи накопила основательный багаж из памятных вещей, в том числе из елочных игрушек. Германия, Австрия, Чехия, Франция, Италия, Англия, снова Франция - Софи немало попутешествовала и везде покупала игрушки. И все возила с собой. Да что там: в тысяча девятьсот двадцатом году, когда Князь решил покинуть Россию и призвал своих Птенцов последовать за ним, все паковали драгоценности, наряды, книги и украшения, а Софи вывезла огромную шляпную коробку, заполненную елочными игрушками. И почти все эти игрушки были с ней до сих нор.
        Во Франции Софи привыкла наряжать елку перед католическим Рождеством и следовала этой традиции из года в год, даже когда вернулась в Россию. Но сегодня впервые получилось так, что вечером тридцать первого декабря Софи проснулась и осознала, что елка не украшена и даже не доставлена, потому что она забыла распорядиться. И что нового наряда у нее тоже нет. А ведь Новый год нужно непременно встречать в новом наряде! И хотя Софи сама была виновата - сколько раз за последние дни Олюшка напоминала, что нужно поставить елку, нужно посетить портниху или хотя бы пройтись по магазинам готового платья! - все равно Софи огорчилась. Ей захотелось стать маленькой. Чтобы за нее все решили: и елочку украсили, и новый наряд приготовили. Она даже всплакнула… Но потом заботливая Олюшка привела к ней замечательного донора, молодого, полного сил, и смотрел он на Софи с восторженным обожанием новичка, лишь недавно узнавшего о существовании немертвых и еще не привыкшего к лицезрению их светящейся красоты.
        Олюшка вообще была идеальной слугой.
        Слуги крови - так называют их вампиры. Человек, смертный, с которым вампир связывает себя особым обрядом, похожим на обращение нового Птенца-вампира, то есть
        - обменом кровью… но без смерти обращаемого.
        Слугой может быть только человек, которому вампир доверяет безмерно. И конечно, только человек, безгранично верный вампиру. Он стережет убежище господина в дневное время, сопровождает гроб с его телом при дневных переездах. Слуга сильнее обычного человека и исцеляется от ран быстрее, потому что обменивается кровью с господином. У людей-доноров вампиры только берут кровь, хотя и к донору подчас могут привязаться настолько, что оставляют его рядом с собой навсегда, уже в качестве Птенца, на что, собственно, все доноры и надеются. А для слуги крови вампир регулярно отворяет собственные вены, поит его своей кровью, укрепляя связь. Почти всегда вампир может читать мысли своего слуги и даже видеть то, что видит слуга… Вообще-то слуга не в силах скрыть что-либо от господина. Если вампир захочет, он просто сокрушит разум слуги и возьмет все мысли, всю память - всё!
        Но, разумеется, Софи ничего подобного с Олюшкой делать не собиралась. Госпожой она была деликатной и читала только те мысли и образы, которые Олюшка сама ей адресовала. Софи и Олюшка были почти подругами. Почти - потому что между господами и слугами истинной близости все-таки не бывает: истинная близость может быть только между равными. Это Софи поняла еще в детстве, когда сама была человеком. И это касается не столько вампиров и слуг крови, сколько вообще господ и слуг. Софи была рождена повелевать. Олюшка была рождена прислуживать… И все же отношения у них сложились куда теплее, чем у многих вампиров и их слуг.
        Насытившись, Софи повеселела и вспомнила, что у нее в гардеробной висят три вечерних платья, которые она ни разу не надевала, так что они вполне могут считаться новыми, хоть и не были куплены нарочно к празднику. Оставалось решить, в каком она встретит этот год: в золотистом, чернильно-лиловом или в платье модного, но немного сомнительного цвета - цвета розового шампанского. И еще Софи вспомнила, что в нынешние времена достаточно позвонить по телефону, и тебе через час доставят прекрасную пушистую елку, выросшую где-нибудь в Дании. Что и было проделано. Потом выяснилось, что Олюшка все-таки записала госпожу к парикмахеру, который вот-вот приедет… Так что настроение у Софи стало совсем новогоднее.
        К приходу Мишеля ее волосы были убраны в сложную прическу. Она определилась с платьем в пользу лилового. Выбрала украшения с переливчатыми александритами, чудесно подходившими к платью. И получила от Олюшки подтверждение, что выглядит прекрасно.
        Полюбоваться на себя в зеркало Софи, увы, не могла.
        То, что вампиры якобы не отражаются в зеркалах, - легенда. Просто раньше зеркала делали из серебра, а потом - на основе серебряной амальгамы. Вампиры не переносят серебра, поэтому не держат зеркал в своих домах. Это было замечено Охотниками и донесено до сведения прочих смертных. Потом, правда, серебро перестали использовать при изготовлении зеркал… Однако существовала еще одна причина, по которой вампиры старались разбивать зеркала даже в тех домах, куда приходили охотиться.
        Известно, что взгляд вампира гипнотизирует, завораживает добычу. Вампиры так охотятся - все, за исключением самых жестоких, которым нравится страх и боль добычи. И среди молодых вампиров бытует поверье, будто можно поймать самого себя взглядом в зеркале, да так и остаться - завороженным, неподвижным, не способным убежать от лучей рассвета. Правда это или нет, никто проверять не стремился. Вроде бы, старые вампиры в это не верили. Но, возможно, они лучше умеют контролировать свою магию?
        Впрочем, Софи и не нужно было зеркало. Ведь она могла читать мысли Олюшки и видеть себя ее глазами. Так что Софи не сомневалась: сегодня она прекрасна.
        Софи ждала Мишеля одновременно с радостным нетерпением и легким раздражением. Ее чувства к нему вообще были противоречивы, и Софи даже сама для себя не решила, рада ли она, что у нее есть такой верный поклонник - больше ста лет влюблен и не утратил чувство за семьдесят лет разлуки! - или Мишель все-таки действует ей на нервы, потому что назойлив, все еще сохранил некоторый налет вульгарности и вообще не ее круга.
        При жизни Мишель Онучин был разбойником с Хитровки, под его началом ходила целая ватага. А Софи Протасова была дочерью действительного статского советника, аристократкой, представленной ко Двору.
        И все же, когда раздался звонок в дверь, Софи обрадовалась. Постоянное, привычное, неизменное - ого, знаете ли, приятно. Мишель уже двадцать лет являлся к ней под Новый год с каким-нибудь необычным подарком и непременно с живыми цветами. Каких он только не приносил ей: корзины ландышей, мимозы, сирень, пармские фиалки, орхидеи, даже подснежники. Конечно, в нынешнюю эпоху все это добыть, привезти и сохранить куда легче, нежели сто лет назад, что несколько умаляет уникальность такого подарка… Но ведь все равно приятно!
        Сегодня в тщательно укутанной корзине опять были орхидеи. Невзрачные, мелкие, блеклые, они благоухали так густо, так сладостно и пьяняще, что Софи и Олюшка долго стояли, склонившись над цветами. Наконец Олюшка заявила, что у нее разболелась голова, и ей немедленно нужно пойти подышать морозом. Схватила шубку и выбежала.
        Мишель и Софи остались вдвоем. И Софи в который раз почувствовала неловкость: она совершенно не знала, о чем с ним говорить. В тысяча девятьсот девяностом, когда Софи в свите Князя вернулась в Москву, все ее встречи со старыми знакомыми были окрашены ностальгией: прежняя вражда забылась, и было радостно вместе вспоминать прошлое. Что-что, а прошлое вампиры всегда любили вспоминать. Многие только и живут воспоминаниями. И Мишель - ужасно, до ненависти раздражавший Софи в приснопамятном девятьсот девятом году, когда он нагло за ней ухаживал, пытаясь воспользоваться тем, что Князь взял себе другую наложницу, - тот самый Мишель теперь казался почти родным и почти другом. Почти. Потому что все-таки - не ее круга… И даже воспоминания у них были не то чтобы общие. Все же Софи всегда состояла при Князе, а у Мишеля был другой Мастер.
        Но когда Мишель смотрит на нее, у него в глазах появляется почти человеческая страсть. Такое чувство нельзя не ценить.
        Софи улыбнулась и еще раз склонилась к корзине:
        - Дивный аромат. Невозможно с ним расстаться. Наверное, я сегодня никуда не пойду. Останусь в обществе этих восхитительных цветов.
        Украдкой, из-под ресниц взглянула на Мишеля: поверил ли, испугался ли, огорчился ли?
        Кажется, не поверил. Улыбается. Догадывается, что в таком наряде и с такой сложной прической Софи захочется куда-нибудь пойти. Да и в самом деле: встречать Новый год дома хорошо, когда есть семья. Птенцы. Близкие. Софи не создала ни одного Птенца, она была слишком слабым вампиром, чтобы дарить бессмертие. Из близких у нее был лишь слуга крови - Олюшка. И хотя Софи любила Олюшку как родную - еще бы, почти сто лет вместе! - она не собиралась проводить с ней праздничную ночь.
        И вообще: хотелось чего-то необыкновенного. Хотелось испытать радость, восторг. Хотелось… хотелось почувствовать себя живой!
        - Я приготовил для вас сюрприз, Софья Николаевна. Совершенно особенный подарок. Но чтобы получить его, вам придется оставить эти цветы и пойти со мной. Это не вещь, и я не могу принести ее сюда. Это впечатление. И чтобы получить впечатление, придется немножко попутешествовать.
        Софи рассмеялась. Впечатление в подарок! Как чудесно! Как празднично, как правильно! Она думала - подарком опять станет какая-нибудь драгоценность или антикварная вещица. Их у нее скопилось множество: ведь Князь не забывал одаривать ее, да и помимо Мишеля у Софи были поклонники. Но впечатление? Никто никогда не дарил ей впечатлений!
        - Хорошо, вы меня уговорили. Пойдемте.
        Софи надела теплые сапожки, Мишель подал ей шубку. Конечно, она могла выйти в туфлях и открытом платье, это было бы красиво - сверкающие снежинки, осыпающие ее белокурые локоны, белоснежные плечи и чернильный бархат платья. Но нужно притворяться. Соблюдать Закон Великой Тайны. Не выделяться среди смертных.
        Софи жила в доме дореволюционной постройки, в огромной отреставрированной квартире. Именно отреставрированной, а не отремонтированной. В ту эпоху, когда эта квартира была коммунальной, большую залу перегородили стеной, разделив на две комнаты. Теперь зале вернули первозданный облик. Даже камин восстановили - но, конечно, он не работал… А вот окна в спальне на всякий случай пришлось замуровать, хотя они выглядели просто занавешенными плотными шторами.
        Обитать в окружении людей нравится не всем вампирам. Но Софи считала это и приятным, и безопасным. Хотя сейчас Охотники не свирепствуют, как раньше, но все же лишняя осторожность не помешает. И живущие рядом люди - гарантия того, что Охотники столкнутся с большими сложностями, если захотят ее уничтожить. Огонь им использовать нельзя, взрывчатые вещества тоже, и стрелять нельзя. Да и от любопытства соседей она защищена: люди сейчас хоть и не верят в нечисть, но ощущают ее инстинктивно. Мимо двери в квартиру Софи Протасовой соседи старались проходить побыстрее, на ее этаже вообще не задерживались. Правда, слухи о том, что за массивной бронированной дверью обитает фантастическая красавица, выходящая только по ночам, не утихали. Потому что если кому-то из соседей случалось припоздниться и встретить Софи… В общем, забыть ее они уже не могли. Но Софи и не пыталась заставлять их забыть. Воздействие на память требует усилий. И прилагать усилия приходилось бы слишком часто. В конце концов, какая разница? Все равно никто не верит в вампиров. Зато верят в женщин, ведущих преимущественно ночной образ жизни.
        Во дворе их с Мишелем ждали два огромных «БМВ Х5». И трое вампиров. Все трое - Птенцы Князя, то есть кровные родичи Софи: их всех обратил один Мастер. Андрей и Жорж приветливо улыбнулись, а Варя бросилась навстречу:
        - О, Софи, как славно, что Мишель тебя уговорил! Мы придумали встретить Новый год на крыше мира! То есть не мира, конечно, а Москвы… Но почти что мира. Я опасалась, что буду единственной дамой в мужской компании.
        - Я ничего не знаю про крышу мира, - испугалась Софи. - Мишель мне не сказал.
        Какая еще крыша?! Неужели это и есть обещанный сюрприз? Варя - рослая, статная, сильная, настоящая амазонка, фехтует и стреляет не хуже мужчин. Князь даже принял ее в число своих Стражей. Хотя, конечно, против настоящего Стража она не выстоит… Зато смотрится такая красотка-телохранительница впечатляюще. Варя обожала всяческие рискованные и далеко не женские авантюры. Но Софи… Софи-то любила все красивое и изящное! Необыкновенное - да, но чтобы никуда при этом не карабкаться, ни на какие крыши, где наверняка грязно и скучно. Она уже подумывала отказаться, разобидеться и вернуться, но Мишель, поддержав ее под локоть, прошептал:
        - Помните, Софья Николаевна, на прошлый Новый год вы жалели, что никогда больше не выпьете шампанского? Так вот: в этом году я угощу вас шампанским! Мы будем смотреть с высоты на этот город, простирающийся у нас под ногами, и пить шампанское - за год уходящий, за год наступающий и за нашего Князя… И за вас, Софья Николаевна.
        - Пить шампанское? Как же это? - пролепетала Софи.
        Неужели изобрели шампанское, которое могут употреблять вампиры? Это же невозможно… Или человеческая наука шагнула так далеко?.. Но кому из ученых понадобилось изобретать такое шампанское? И потом, если оно как-то модифицировано, это уже не шампанское… Не настоящее шампанское…
        Мишель усмехнулся и распахнул перед ней дверь джипа. Там, на заднем сиденье, лежала девушка лет двадцати. Очень красивая. Софи даже ощутила легкий укол ревности. Восхитительно здоровая. Софи, хоть и была сыта, с удовольствием попробовала бы ее крови. Такие здоровые, не отравленные скверной пищей и лекарствами, теперь редко встречаются.
        Так вот что он придумал! Напоить шампанским добычу, а потом выпить ее кровь! Но ведь кровь пьяных омерзительна на вкус, а у застарелых пьяниц практически ядовита: насыщение от нее длится совсем недолго, уж очень она мерзкого качества…
        - Если напоить ее и тут же взять ее кровь, алкоголь еще не успеет превратиться в яд, а кровь - испортиться, - отозвался Мишель, словно прочел мысли Софи. - Я проверял. Провел множество экспериментов. Просто добыча должна быть молодая и здоровая, не отравленная больше ничем. И пить надо очень быстро.
        Девушка мирно спала.
        - Это я ее заманила, - гордо сообщила Варя. - Нынешние люди настолько растленны, что привлекательные девушки в каждом мужчине видят извращенца и насильника. Так что охотиться на них проще женщине. Она сидела на лавочке в сквере. Хорошо одета, вроде чистая. Наверное, поссорилась с домашними. Иначе чего ей Новый год встречать в сквере и в полном одиночестве? Мне запросто удалось поймать ее взгляд и заворожить ее.
        - Могу поспорить, эта барышня и от меня убегать не стала бы, - манерно мурлыкнул Жорж. - Она скучала. Ей хотелось приключений. Она так легко тебе поддалась, потому что ей хотелось… Хотелось чего-то необыкновенного.
        При жизни Жорж был актером. Выходил на ролях первых любовников. И слыл сердцеедом. Он неплохо разбирался в женщинах, умел очаровывать без всякого гипноза. Знал, чего они хотят, о чем мечтают. Вампирелла, которая его обратила, была старой, опытной, жила уже четвертое столетье, но все равно умудрилась в него влюбиться. Когда-то Софи тоже едва не пала жертвой ею обаяния. Но устояла, потому что Жорж недостаточно ею восхищался и прилагал недостаточно много усилий, чтобы заполучить красавицу. Он привык к легким победам. А Софи привыкла, чтобы ее добивались.
        - А она - добровольный донор? Нам же нельзя их похищать, - спросила Софи. - И можно брать совсем немного крови. А нас шестеро!
        - Мы ее не уводили силой. Она сама села к нам в машину, - ухмыльнулся Жорж.
        - Но она была под гипнозом…
        - Софи, не усложняй, - перебила Варя. - Эта дурочка потом будет помнить только одно: что провела ночь с веселой компанией и сильно напилась. Давайте поедем, а то начало двенадцатого, успеть бы… Идем.
        Варя потянула Софи за собой к машине. Не к той, где спала девушка. В ту сели Мишель и Андрей. Андрей за руль, Мишель - рядом с добычей. Та сонно потянулась и положила голову ему на колени. Софи снова почувствовала укол ревности: она привыкла к тому, что Мишель - ее верный поклонник! А эта добыча так красива. И так соблазнительна… Живая. Свежая. Горячий румянец на щеках.
        Варя заметила напряженный взгляд Софи. И поспешила ее утешить:
        - Мишель все это для тебя придумал и организовал. Очень хочет тебе угодить. Он тебя обожает. Я бы на твоем месте дала ему понять, что ценю это. Такую верность не часто встретишь. Мне кажется, он по-настоящему тебя любит. Как человек.
        - Она - красивая.
        - Да. Это он ее высмотрел. Мы ездили по городу и искали кого-нибудь. Но он всех браковал. Хотел налить для тебя шампанское в самый красивый и чистый бокал. А эта девка красива и здорова. Ты ж сама почуяла, она пахнет, как персик. И наверняка такая же вкусная.
        - А знаешь, я забыла вкус персиков.
        - Я тоже. Зато я помню вкус здоровой крови. Хотя в последнее время попробовать такую случается все реже.
        Им пришлось бросить машины, немного не доехав до цели, и дальше бежать по сугробам, а то не успели бы к Новому году. Мишель, да и все остальные, непременно хотели взобраться на самый верх здания Московского Университета. Нового здания - того, что построили на Воробьевых горах. Со шпилем. Сережечка, старший брат Софи, учился в Университете, когда тот находился неподалеку от Манежа…
        Мишель уверял, что на верхушке шпиля есть удобная площадка, где можно славно устроиться.
        Добычу разбудили, но она все равно пребывала в прострации. Мишель подхватил ее на руки, потому что девчонка не могла бежать так же быстро. Жорж умудрялся на бегу скатывать снежки и бросать их в спину Мишелю, благо у того руки были заняты, и он не мог ответить. Андрей нес закрытую корзину, как для пикника. Наверное, там дожидалось своего часа обещанное шампанское.
        Варя и Софи неслись сквозь снег, взявшись за руки и хохоча: теперь им стало весело, как будто они уже отведали желанного напитка. Они вспоминали, как в детстве их обеих возили по выходным пить чай на Воробьевы горы. Варя происходила из купеческой семьи, ее детство прошло лет за двадцать до того, как родилась Софи. Но несмотря на значительную разницу во времени, воспоминания у них были сходные: буренькие печеные яйца, теплые калачи с маслом, клубника из теплиц, огромная и ароматная… а чай на свежем воздухе был особенно вкусен… Да, в позапрошлом столетии время не летело так стремительно, и все вокруг не менялось так быстро от года к году, как сейчас.
        Вблизи здание казалось невероятно высоким.
        - Полезем или полетим? - спросил Жорж.
        - Полезем. Ветрено, левитировать трудно, - решила Варя.
        - А мы полетим. Это куда романтичнее. Правда, милая? - мягко сказал Мишель.
        Софи радостно обернулась к нему и поняла, что обращался он не к ней. Он говорил с девушкой, которая льнула к нему и влюбленно улыбалась.
        - Обними меня и ничего не бойся…
        Девушка обхватила его за шею. Он ее - за талию. И вместе они взлетели.
        Андрей последовал за ними, легко и ловко, и даже чуть опередил Мишеля с его ношей.
        - Идем, Софи! - крикнула Варя. Они с Жоржем уже стремительно ползли по стене вверх, как гигантские ящерицы. Разве что ящерицы не передвигаются с такой скоростью.
        - Я лучше полечу! - крикнула Софи.
        Лезть по стене действительно проще, но не так красиво. А Софи хотелось выглядеть красивой.
        Сначала лететь было легко, но потом Софи почувствовала ветер, сильный ветер, который раздул полы ее шубки, закрутил юбку вокруг ног, сбил с головы капюшон. Приходилось напрягать все силы, чтобы удержать направление - вверх, вверх… Софи прикрыла лицо рукой от снега. И успела рассердиться на друзей за эту нелепую идею: встречать Новый год на башне! Но тут ей на помощь пришел Андрей. При жизни он был гвардейским офицером и всегда оставался неизменно галантным. Он вылетел из круговорота снежинок рядом с Софи, схватил ее за руку и увлек за собой.
        Они успели как раз к тому моменту, когда Мишель откупорил бутылку «Родерер Кристалл брют».
        - Самое лучшее, какое сейчас делают. - Он плеснул пенящуюся струю в хрустальный бокал. - Конечно, не то, что прежде, но тоже неплохо.
        Добыча испуганно цеплялась за него. Ее длинные распущенные волосы бились на ветру, как знамя.
        - Пей! - скомандовал Мишель. - За этот Новый год. Он особенный для нас. Пей за нашу встречу! Мне повезло, что я тебя встретил. Я давно искал такую, как ты.
        Варя захихикала, наслаждаясь двусмысленностью его речей. А Софи нахмурилась: ей не нравилось, что Мишель даже в шутку охмуряет эту дурочку.
        А тот подливал и подливал шампанское, и вот уже девушка опьянела, и Мишель заботливо усадил ее и поддержал под спину. Щеки у нее еще пуще разрумянились, глаза блестели, жар и аромат ее кожи Софи ощущала даже на расстоянии. И снова почувствовала голод. Очень сильный голод. Ей хотелось попробовать кровь этой девушки. И не было сил ждать…
        Наконец Мишель счел, что добыча готова. Он расстегнул на ней шубку, размотал шарф, обнажил шею. Несмотря на зиму, кожа девушки была покрыта ровным золотистым загаром. Обычно Софи предпочитала белую кожу, но сейчас и такая показалась ей невероятно соблазнительной. Вспомнились уже не персики, а абрикосы: тонкая золотистая кожица, оранжевый румянец, сладкий сок…
        Мишель осторожно отклонил голову добычи вправо, припал к шее, нащупывая губами пульс. Потом прокусил. Девушка вздрогнула, вскрикнула - в первый миг они всегда чувствуют боль - но тут же расслабилась, веки ее сомкнулись, и она сладострастно вздохнула. Укус вампира дарует смертному физическое наслаждение. Софи слышала, будто ученые из числа вампиров считают, что в слюне содержится некое вещество природный наркотик, вызывающий эйфорию и сексуальное возбуждение. Это позволяет вампиру ослабить ментальный контроль и спокойно наслаждаться процессом питания, добыча не станет вырываться.
        Мишель отпил совсем немного.
        - Прекрасный вкус, - сказал он тоном ценителя. - Достойный праздничной ночи. Софья Николаевна, идите сюда. Попробуйте, Этот напиток я готовил для вас.
        Софи подошла, опустилась на колени, склонилась к шее девушки. Аромат крови дурманил, соблазнял, но, прижавшись губами к ране, она ощутила на коже вкус другого вампира - вкус губ Мишеля! Это было как поцелуй. Это было так интимно… И кровь девушки была горячей, бархатистой, невероятно вкусной, а от примеси алкоголя у Софи закружилась голова. Она пила и пила, никак не могла остановиться. Она пила, глядя в глаза Мишелю: он по-прежнему сжимал девушку в объятиях, держал ее так, чтобы Софи было удобно пить.
        - Софи, ты сейчас ее осушишь, и нам ничего не достанется, - донесся до нее жалобный голосок Вари.
        Софи нехотя отпустила добычу. Вытерла ладонью кровь, Стекающую по подбородку. Обычно ей удавалось нить аккуратно, но на этот раз жажда оказалась сильней, и Софи забылась, вот и получилось невоспитанно. Она смущенно взглянула на Мишеля. Но того не смутил неэстетичный жест спутницы. Наоборот - даже показался волнующим. Он перехватил руку Софи, слизал кровь с ее ладони. А потом поцеловал в окровавленные губы.
        Софи уже знала вкус его поцелуя. След губ Мишеля оставался на шее девушки, в том месте, где он прокусил, чтобы попробовать. И теперь первый поцелуй ощущался, будто поцелуй давних любовников. Восхитительный поцелуй. Пожалуй, ни с кем еще Софи не целовалась так… так… Потому что ни разу не целовалась сразу после насыщения, когда чужая кровь поет в теле, заставляя трепетать от счастья.
        Что ж, Мишель заслужил: и этот поцелуй, и еще много поцелуев, и то, чтобы остаток ночи провести с ней. Софи решила, что они отсюда уедут вместе. К ней.
        Оторваться от Мишеля оказалось еще труднее, чем от кровоточащей раны на шее девушки. Но надо поделиться кровью с остальными, деликатно ожидавшими, пока Софи и Мишель нацелуются над полуобморочной добычей.
        Они передавали девушку из рук в руки. Как чашу.
        Они опьянели, они смеялись и прикладывались к ней по второму, по третьему разу.
        Софи позволила Мишелю обнять себя. И ее не смущало присутствие друзей. Сейчас ее вообще ничто не смущало.
        - Ох, кажется, мы переусердствовали! Она умирает! - вдруг вскрикнула Варя.
        Софи лениво обернулась, посмотрела на девушку. Да, выглядела та неважнецки. Лицо побледнело до голубизны, нос заострился, глаза ввалились.
        - Пожалуй, мы, и правда, взяли слишком много, - пробормотал Андрей.
        - Скверно, - нахмурился Жорж. - Есть идеи, где спрятать тело, чтобы не нашли?
        - Можно расчленить. Сейчас все маньяки так поступают. И люди подумают, что это дело рук маньяка, - деловито предложила Варя. - Может, кто-нибудь из вас ее… гм… ну, чтобы были следы насилия? Снасильничал, убил, разрубил на куски…
        - Фи - поморщился Жорж. - Какая гадость! Я правильно делаю, что не читаю газет.
        - А я тоже не читаю газет. Я сижу в Интернете, - хихикнула Варя.
        - А без насилия не обойтись? - поинтересовался Андрей. - Меня она не прельщает.
        - Меня тоже! - Жорж отошел подальше от девушки, словно боялся, что его заставят овладеть ее бесчувственным телом.
        - Тихо, ну-ка без кипеша! - жестко сказал Мишель и, заметив краем глаза, что Софи поморщилась, тут же сменил тон. - Она мне успела все рассказать. Поссорилась с родными, убежала в расстроенных чувствах. Просто сбросим ее вниз. Технически она умрет не от укуса, а от падения с высоты. Так что Закон мы не нарушим.
        - А как она могла пробраться в закрытое здание? Да еще и залезть так высоко? - спросила Варя.
        - А никто не станет высчитывать, с какой высоты и откуда именно она слетела. Что касается того, как пробралась… Ну, люди что-нибудь да придумают. Они же всегда находят объяснения тому, чего не понимают. И нам это только на руку.
        Мишель встал, рывком поднял девушку. Она болталась в его руках, как марионетка. С трудом приоткрыла глаза, шевельнула губами…
        - Ну что, еще раз полетаем, милая? Это же так романтично! - насмешливо сказал Мишель.
        Он взлетел, только плеснули полы длинного кожаного пальто. И в воздухе разжал руки. Девушка камнем понеслась вниз.

3
        Сквозь звон в ушах Аня слышала голоса и смех, но не могла разобрать слов. Она лежала на холодном металле площадки, как брошенная сломанная кукла.
        Было холодно. Было больно. Боль концентрировалась в области шеи, невидимыми нитями расползалась по всему телу, и сердце судорожно сжималось, и легким не хватало воздуха, и слабость была такая, что у Ани не хватало сил дышать.
        А потом Михаил снова поднял ее на руки.
        Глаза у него светились красным.
        И губы были красные, как рана, на мраморно-бледном лице.
        Он не человек.
        Она ведь поняла это еще там, в сквере на лавочке, только не смогла признать невозможное.
        Они - не люди. Они - кто-то еще.
        Прижимая Аню к себе, Михаил поднялся в воздух, еще выше этой заоблачной площадки. Теперь над ними простиралось только небо, огромное черное небо. И дико завывал ветер.
        Аня вспомнила фразу из чудесного, романтического фильма, который смотрела совсем недавно, фильма про любовь девушки и вампира.
        - Лев полюбил овечку, - пролепетала она непослушными губами.
        Михаил улыбнулся еще шире. На его зубах темнела кровь. Ее кровь.
        - Львы не влюбляются в овечек, дурочка. Овечек львы едят.
        А потом Михаил разжал руки, и Аня мешком полетела в черную пропасть. Тугой ветер ударил в лицо.
        Почему она еще жива, почему не лишилась чувств от потери крови или от ужаса? Нет, она была в сознании.
        Она понимала, что происходит.
        Она знала, что ее сбросили с невероятной высоты, и что через несколько мгновений ее жизнь оборвется, потому что ее тело разобьется вдребезги об асфальт.
        Аня приготовилась к ужасной боли и закрыла глаза.
        Но почему-то она не упала.
        Что-то сшибло ее в полете, больно ударило, окончательно выбив из нее дух, который и так готовился отлететь.
        Кто-то держал ее, бережно прижимая к груди, и вот она снова летит сквозь ночь и ветер.
        Все-таки это сон, странный наркотический бред. Наверное, в шампанское было что-то подмешано. Да, точно. Ее опоили и сделали с ней нечто скверное… И вот теперь она летит, летит, летит… Во тьму. В беспамятство.

4
        - Делов-то, - сказал Мишель, опускаясь на площадку рядом с Софи, и взглянул на часы. - О! Пятнадцать минут первого. Новый год наступил. С праздником, Софья Николаевна! С праздником, друзья мои. С новым счастьем!
        - С новым счастьем, - прошептала Софи.
        Она думала: как бы деликатно, не теряя достоинства, сообщить ему о принятом решении. О том, что она хотела бы провести эту ночь с ним.
        Но Мишель и сам уже все понял. Шагнул к ней, обнял и прижался губами к ее губам.
        Глава вторая
        Кровь от крови

1
        Из обморока Аню вывели увесистые шлепки по щекам. Она тихо застонала и с превеликим трудом разлепила веки.

«Оставьте меня в покое, - хотелось сказать ей. - Просто дайте мне умереть, и все».
        Тьма перед глазами рассеялась, и Аня увидела лицо ангела, низко склонившегося над ней.
        Это был не Михаил. Это вообще не был кто-то из ее недавних знакомых.
        Он был невероятно, невозможно, фантастически красив. Рядом с ним даже чаровница Варя, даже та фарфоровая блондиночка выглядели бы… земными. Да, земными.
        А он был небесный.
        - Не уходи, - проговорил ангел, встревоженно глядя на нее глазами цвета весеннего неба. - Держись, девочка! Держись изо всех сил. Я не дам тебе умереть. Слышишь?
        Аня ничего не смогла ответить, слова застревали в горле, она и дышала-то едва-едва, малейший вздох давался ей с таким трудом, будто на груди лежит тяжеленный камень. Веки наливались свинцом. Что-то очень сильное тянуло ее обратно во тьму, и не было сил сопротивляться.
        - Ты ведь не хочешь умирать, правда? - услышала она. - Ты хочешь жить?
        Конечно, она не хочет умирать, просто не может бороться… Ангел набрал в ладонь снег и смочил ее горячие, пересохшие губы. Аня жадно слизала влагу. Оказывается, она буквально умирала от жажды!
        - Вы - ангел? - прохрипела она, не узнавая собственный голос.
        - Увы, нет. Не ангел. Меня зовут Ян, - ответил незнакомец, - я видел все, что сделали с тобой эти скоты, и это не пройдет им даром, уж поверь мне. Они совершили преступление. Нарушили Закон.
        Господи… Ее же напоили и сбросили с крыши!
        - Ты поняла, кто они такие? Они вампиры. Настоящие вампиры. Ты мне веришь?
        Перед глазами Ани, словно кадры кинопленки, промелькнули лица склонявшихся над ней людей. Ну конечно, они не целовали ее в шею, они пили ее кровь. Михаил прокусил ей кожу, а остальные прикладывались к ране. И она видела свою кровь на их губах, она видела длинные клыки… Совсем как в кино.
        Но только гораздо страшнее.
        - Ты мне веришь? - повторил незнакомец.
        - Да, - шепнула Аня.
        В ее ситуации глупо было бы не верить. Ведь они затащили ее на шпиль Университета и там по очереди пили ее кровь. И их белые лица, и их жуткие глаза… Конечно, они - вампиры!
        - Я хочу спасти тебя, - продолжал Ян. - Но я смогу это сделать, только если обращу тебя, понимаешь? Ты станешь вампиром. Как они. Как я. Соглашайся, иначе ты умрешь.
        Он - вампир? Как жаль. А ведь так похож на ангела.
        - Как… это?.. - прошептала Аня.
        - Как это будет? Я возьму немного твоей крови. Совсем немного, они тебя и так почти осушили. Но нам надо обменяться кровью, поэтому - сначала я возьму у тебя, а потом ты - у меня. Выпьешь моей крови.
        Фу, Какая гадость. Нет, она не будет верить в вампиров. Она уснет, проснется, и окажется - все это ей просто привиделось.
        Глаза Ани снова начали слипаться, но ангел по имени Ян встряхнул ее.
        - Слушай меня! Решайся! Ты умираешь! Еще минута - и будет поздно! Всего один глоток - и ты почувствуешь сама. Поймешь, что все, что я говорю, - правда!
        И тут волна жажды снова захлестнула ее. Аня почувствовала, что во рту у нее пересохло, горло распухло, и хотелось хотя бы глоточек, один глоточек, чтобы смягчить… А что если в самом деле она выпьет немножко его крови? Просто пригубить? Сердце билось медленнее, медленнее, вот-вот остановится, и Аню охватила паника. Она ведь действительно умирает! На самом деле, взаправду, не понарошку! Вот прямо сейчас, через секунду она умрет, перестанет существовать… Это все правда, не сон и не бред. И пусть ей предлагают явную глупость, но вдруг это и есть единственный шанс выжить? Ведь кто-то пил ее кровь… Кто-то по-настоящему пил ее кровь!
        - Да, да! - хотелось закричать Ане. - Пожалуйста, спасите меня! Все, что угодно, только спасите!
        Но у нее не оставалось сил даже на то, чтобы разомкнуть губы.
        Все, теперь уже поздно. Аню затопило чернейшее отчаяние.
        - Вот и хорошо, - услышала она как будто издалека. - Ты умница.
        Ян приник к ране на ее шее, но наслаждения Аня не ощутила. Боли тоже. Она вообще не чувствовала своего тела. Только пересохшее горло и тяжесть в голове.
        А потом на ее губы вдруг потекло что-то горячее.
        - Ну, пей же…
        Еще не в силах открыть глаза, Аня хватала губами густую горячую жидкость. Кровь оказалась не соленой, а - вкусной, освежающей, чистой, будто родниковая вода. Кровь горячей струйкой текла по пищеводу в желудок, унимая боль, согревая. С каждым глотком Аня чувствовала себя сильнее, она оживала, сознание прояснялось. Она схватила Яна за руку и впилась в рану зубами, ей хотелось выпить как можно больше крови, всю, что была в теле ее спасителя, и даже больше. Она не могла остановиться, она как будто обезумела и вообще не понимала, что делает, подчиняясь яростному звериному инстинкту, о существовании которого в себе и не подозревала.
        Ян с трудом оттолкнул ее, сопротивляющуюся, и сказал:
        - Все, хватит. Этого достаточно.
        Теперь Аня слышала его голос четко и ясно. Тьма исчезала, возвращалась блаженная сонливость. Но Аня уже не боялась ее… Смертельный холод отступил, она по-прежнему была зверски голодна, больше всего на свете ей хотелось снова выпить крови. Хоть глоточек…
        Она потянулась к Яну, но сонливость навалилась удушливым одеялом, и Аня снова запаниковала. Неужели она все-таки умирает? Ничего не получилось? Или незнакомец обманул? Подшутил так жестоко?
        - Ничего не бойся, - сказал Ян. - Сейчас тебе покажется, что ты умираешь, но на самом деле ты просто уснешь. И проснешься на третью ночь, уже вампиром. Ты будешь голодна и растеряна, но я буду рядом. Слышишь? Я всегда буду рядом. Я буду защищать тебя. Я помогу.
        Проваливаясь в забытье, Аня чувствовала, что голос этого человека стал для нее чем-то особенным, невероятно близким, родным. Он звучал внутри нее, был частью ее самой, успокаивал, придавал сил и уверенности в том, что теперь все действительно будет хорошо.
        Аня верила, что Ян не бросит ее. Защитит. Что будет всегда рядом. Он стал для нее самым близким на свете существом, плотью от плоти, кровью от крови… Да, в буквальном смысле - кровью от крови.

2
        Январь в Петербурге лютый. Особенно по сравнению с Москвой: вроде и недалеко, а совсем другой климат, другая погода, и ветер более пронизывающий, и снег колкий, и тьма совсем уж чернильная, непроглядная… Или, может, это кажется? На кладбище среди ночи в начале января должно быть темно. Наверное, и в Москве на Ваганьково сейчас не светлее. К тому же вампирам свет не нужен. Солнце - убийственно, даже зимнее. Даже ночное, как во время белых ночей…
        Зато для вампиров не существует тьмы.
        Просто Нина отвыкла от города, когда-то родного.
        Просто январь всегда был для нее грустным месяцем. Всю жизнь. И все десятилетия, прошедшие после жизни. Как-то так для их семьи сложилось, что все страшное случалось в январе. Поэтому она из года в год возвращается в Петербург именно в этот лютый зимний месяц… Чтобы посетить два кладбища. Свою семью. Родителей и бабушку.
        Нина склонилась над памятником родителей. Когда-то он выделялся среди более скромных надгробий двадцатых годов, полыхал красным гранитом, как знамя, как героически пролитая кровь. Даже здесь, на «коммунистической площадке» Александро-Невской Лавры, таких ярких надгробий было всего три. Отцовские сослуживцы постарались. Ведь он и правда погиб как герой. Теперь, после почти семидесяти лет архивной работы, Нина знала, что камень для этого памятника или сняли с другого, старинного надгробья, заново его обработав, или взяли в одной из разрушенных церквей. В те годы больше гранит взять было негде. Но какая, в сущности, разница? Отец заслужил. Как минимум - вечную славу и памятник, который выделялся бы среди других и простоял бы столетье… Столетья. Пока будет жить она, этот памятник никто не тронет.
        Надпись Нина помнила наизусть с детства.

«Член Р. К. П. (бол.) В. И. Петров и его семья - жена и сын четырех лет зверски убиты бандитами в квартире 15.01.1927».
        Ее отец был милиционером. Боролся с бандитизмом. Слыл умным, находчивым, ловким, отважным. И в конце концов его решили устранить. Ночью, в квартире, вместе со всей семьей. Они жили в коммуналке, но имели аж две комнаты и отдельный вход. Соседи все слышали… Выстрелы. А потом долгий, надрывный плач Нины, которой еще и четырех месяцев не исполнилось. Бандиты не убили только ее. Пожалели пулю - так говорил отцовский друг Сергей Иванович, который навещал Нину с бабушкой и старался, чтобы Нина помнила и чтила отца. А вот на четырехлетнего братика Витюшу пулю не пожалели.
        Неужели боялись, что он станет свидетелем? Соседи вызвали милицию. Хорошо, в квартире телефон был. Войти не решились. Хотя Нина кричала до самого приезда милиционеров.
        Ее отвезли к бабушке. К маминой маме. У отца-то родных не было. Его родители умерли в гражданскую от тифа, когда сам он был красноармейцем и гнал белых до самой Средней Азии. А мама была хотя и сомнительного с пролетарской точки зрения происхождения, но все же женой героя. И потом, больше Нину взять было некому.
        У Нины от родителей остались две фотографии. На одной отец в военной форме и мама в беленькой кофточке: отец белозубо улыбается, мама стесняется, даже глаза в сторону отвела. Вторая - в полный рост, студийная. Мама стоит, отец сидит на стуле, на коленях у него двухлетний Витюша: на этой фотографии никто не улыбается, все серьезно смотрят в объектив. И хотя первая фотография была хуже качеством, Нина ее любила больше. На ней родители выглядели более живыми.
        Благодаря рассказам бабушки и Сергея Ивановича, родители для нее все детство были почти как живые. Словно не умерли, а уехали. А вот Витюшу даже бабушка редко вспоминала. Теперь Нина понимала: это очень больно - вспоминать убитого малыша. Но получалось, будто он скользнул по кромке жизни - и растворился в небытии… Правда, сама Нина много думала о брате во время Блокады. Думала, что ему было б уже девятнадцать, и он бы сражался. И на одного солдата с нашей стороны было бы больше, чтобы немцев прогнать.
        Нина погладила свежепозолоченную надпись.
        Ее пальцы слабо светились на фоне темного гранита. У всех вампиров кожа слегка светится в темноте. Интересный и непонятный эффект. Нине было любопытно: а у чернокожих вампиров кожа тоже светится?..
        Каждый год по ее просьбе кто-нибудь платил работникам кладбища, чтобы те ухаживали за могилой. При советской власти за могилой героя-милиционера и так смотрели, а вот потом начался беспредел, места на кладбище в центре Петербурга стали выгодным товаром. Приходилось давать взятки, чтобы могилу не тронули. И чтобы содержали в приличном виде.
        Нина закрыла глаза, попыталась сосредоточиться, вспомнить если не фотографии родителей, пропавшие в Блокаду, то хотя бы - как они с бабушкой приходили сюда вдвоем… Вспомнила. Но не как ощущение, а как кадры из фильма. Почему-то сегодня она не могла нырнуть в прошлое, прочувствовать его. Все время что-то отвлекало. Хотя спутник на этот раз ей достался молчаливый. Не тревожил ничем. Стоял в сторонке неподвижно как памятник. Не хотел отвлекать… Михаил вообще оказался очень деликатным. Нина даже не ожидала от него такого. А ведь поначалу огорчилась, узнав, что ее будет сопровождать именно он.
        Михаил Онучин - Мишель, как его все называли, - Нине не нравился. Нельзя сказать, чтобы они часто встречались, хотя они оба не рядовые вампиры; оба служили при Князе - он в Страже, а Нина была архивариусом. Она слышала, что Михаил малоприятный тип, прямо-таки невыносимый: циничный, глумливый, к интеллектуалам относится с агрессивным пренебрежением. Правда, Нину он никогда не пытался задеть. С женщинами, особенно интеллигентными, он был почтителен.
        И все равно она бы предпочла поехать с кем-нибудь другим. Или иметь возможность ездить самостоятельно. Увы…
        Когда Корф обратил ее, Нине было пятнадцать лет и четыре месяца. Это случилось восемнадцатого января сорок второго года. В разгар самой страшной блокадной зимы. Через десять дней после смерти бабушки.
        Нина и выглядела на свои пятнадцать. Не так, как пятнадцатилетние девушки-акселератки в начале двадцать первого столетия, а на свои нормальные пятнадцать лет. Поэтому в путешествиях ее всегда сопровождал кто-то из московских вампиров, выглядевший взрослым. Так было проще. И в советские времена, и сейчас. Девочка-подросток - и взрослый человек.
        Но раньше это всегда был просто кто-то из подданных Князя, кто не прочь съездить в город на Неве, не тяготился обществом замкнутой архивистки и заодно хотел оказать любезность ее мастеру, Модесту Андреевичу Корфу. Со Стражами она не ездила никогда. Это была личная охрана, как говорил Модест Андреевич, «личная гвардия» Князя Вампиров Москвы, и их посылали только с самыми важными поручениями.
        Но так совпало, что Михаил именно сейчас должен был везти Князю Петербурга дар от Князя Москвы - в знак извинения за недавнее вопиющее поведение московских вампиров в Эрмитаже. Поручение было скорее почетным, чем важным, поскольку проступок москвичей на питерской земле хоть и нарушал Закон, но результат оказался скорее комическим, чем преступным, и Князь заодно поручил ему и сопроводить Нину.
        И теперь Нина чувствовала неловкость. Будто отвлекает Стража от важного дела. Хотя дар Князю они уже отвезли и все светские обязанности выполнили, а до самолета еще шесть часов, так что ни от чего она Михаила не отвлекала.
        И все-таки что-то ее тревожило. Не давало сосредоточиться. Может, и не в Михаиле дело…
        Словно бы дурное предчувствие. У вампиров, особенно у старых, развивается интуиция. Чутье на опасность. Это помогает выживать.
        Нина была не очень старым вампиром, подобные предчувствия возникали у нее не часто, и она пока не привыкла им доверять. Но все же…
        Наверное, пора уходить с кладбища.
        Она еще раз погладила буквы на памятнике. Прикоснулась к букету красных гвоздик, уже начавших чернеть от холода. И подошла к Михаилу.
        - Теперь на Пискаревское? - серьезно и сочувственно спросил он.
        Нину удивил его тон. Было приятно и неожиданно, что Михаил столь почтительно относится к цели ее приезда в Петербург.
        - Да. Только меня что-то беспокоит.
        - Что?
        - Что-то вроде… плохого предчувствия. Хочу отсюда уйти, - смущенно пробормотала Нина.
        Михаил быстро, но пристально оглянулся, принюхался.
        - Нет. Никого и ничего. У тебя предвиденья случаются?
        - Нет.
        Почему ее все и всегда называют на «ты»? Потому что она выглядит на пятнадцать. Достали! В ответ Нина тоже начинает «тыкать» всем, кроме вовсе уж почтенных и высокопоставленных. И получается, будто она со всеми запанибрата. В дружеских отношениях. А ведь это не так. Обращение «вы» удобнее - оно создает дистанцию. Но увы…
        - Предвидений у меня не бывает. Может, просто сегодня в городе атмосфера нехорошая, и я это чувствую… Ну, я закончила. Поедем.
        Князь Петербурга выделил им машину с водителем, одним из людей-слуг, который должен был позаботиться о гостях, если что-то задержит их до наступления дня.
        В пути Нина смотрела в окно, жадно впитывала силуэты ночного города - знакомые и незнакомые; город менялся, к счастью, не так быстро и уродливо, как Москва, но все же менялся. Нет, хорошо, что столицу перенесли из Петербурга. Его меньше перестраивали. Он все еще прекрасен.

… Идти, по Пискаревскому пришлось далеко, но поскольку вокруг не было ни души, можно было двигаться так, как двигаются вампиры. То есть - по-настоящему быстро. Человеческий глаз не в состоянии уловить столь стремительное перемещение. А если постараться, то и видеокамеры его не зафиксируют. Очень удобно, если собираешься проникнуть туда, куда люди не пускают чужих. Или - если хочешь преодолеть огромное, пронизываемое ветром пространство.
        Здесь в воздухе было разлито столько тоски и боли, что они ощущались физически. Люди этого не чувствуют. По крайней мере, большинство из них. И в этом их счастье. Они вообще мало чувствуют. Поэтому они уязвимы. А для вампиров это концентрированное, пульсирующее страдание - как груз, разом обрушившийся на плечи, как ледяная рука, сжавшая сердце… Сердце, пульсирующее благодаря чужой крови.
        После войны здесь было страшнее. Потом из мыслей тех, кто посещал это кладбище, понемногу исчезала скорбь. Осталась только пропитавшая землю боль, которая будет жить здесь еще несколько столетий.
        - Скоро нам надо питаться, - напомнил Михаил.
        Нина кивнула.
        Никакая опасность им не грозила, но организм вампира испытывал стресс и быстрее обычного уничтожал «топливо» - чужую кровь и выпитую у донора жизненную энергию.
        Сразу после войны Нина отыскала то место на Пискаревке, где - приблизительно, очень приблизительно - в Блокаду был вырыт ров. Тогда, в январе сорок второго, у Нины хватило сил лишь завернуть бабушку в занавеску и вытащить на улицу, чтобы ее забрали. Вместе с другими умершими. О том, что тело увезли именно на Пискаревское, она узнала с большим трудом после долгих поисков. Когда вернулась в опустошенный город, будучи уже немертвой…
        Немертвая вернулась в мертвый город.
        Слезы выступили - и тут же замерзли. Нина смахнула их, красные ледяные кристаллики. Кровавые слезы. Вампиры плачут кровью. Она была шокирована, впервые узнав об этом. Но здесь, на этом кладбище, правильно плакать кровавыми слезами…
«Здесь лежат ленинградцы, здесь горожане - мужчины, женщины, дети, рядом с ними солдаты-красноармейцы…» - слова Ольги Берггольц на монументе Нина помнила наизусть. Лежащих на этом кладбище хватило бы, чтобы заселить город… А еще тут было похоронено ее счастливое детство. Все надежды, все мечты о будущем. Ее невстреченная любовь, нерожденные дети. Вообще все, что было и что могло быть хорошего…
        - Я никогда не был здесь. Здесь страшнее, чем на обычных кладбищах, - прервал тишину Михаил.
        Нина разбросала по снегу розы. Великолепные, крупные, лососево-розовые розы, которые бабушка обожала. Нина могла себе позволить целую охапку роз. Правда, собственно покупку совершил Михаил. А продавщица с ним флиртовала, не стесняясь Нины, считая ее разве что младшей сестренкой. Невзрачной младшей сестренкой этого рослого красавца. Продавщица завидовала той, кому он повезет цветы. Она и предположить не могла, что розы - для давно умершей старушки-библиотекарши.
        Бабушка любила нежно-розовые розы. Но ей нравилось их благоухание. А эти красавицы на длинных толстых стеблях не пахнут. Они выращены для того, чтобы красиво смотреться в букете и долго стоять в вазе. И они почти не пахнут. По крайней мере, не пахнут розами. Только зеленью.
        - Идем.
        - Ты не будешь стоять?
        - Нет. Здесь не могу. Эта боль - она меня высасывает… Но не приходить я тоже не могу.
        - Да, понимаю. Я бы тоже ходил. Однако кладбища, где мои родные лежат, больше нет. Теперь там жилые дома и скверик.
        - Ужасно.
        - Нет. Просто нехорошо. Ужасно здесь.
        На обратном пути Михаил попросил притормозить у очередного круглосуточного цветочного магазина. Там работали две сонные продавщицы, тут же оживившиеся при виде такого покупателя. Михаил их не разочаровал - купил гигантский, нарядный букет из хищно-пятнистых лилий. А потом они с Ниной вместе посмотрели продавщицам в глаза… И смогли восстановить силы, растраченные на Нискеревском.
        Поймал взгляд человека - и все, он твой. Он не будет сопротивляться. Конечно, если человек расслаблен и не ожидает нападения.
        Молоденькая продавщица с крашенными в неестественно рыжий цвет волосами не ожидала нападения от красавца Михаила.
        А ее старшая подруга с мятым, увядшим личиком и усталыми глазами не ждала ничего дурного от худенькой и бледной девочки Нины.
        Несколько глотков… Немного живительного человеческого огня. Кусочек чужой жизни. И всегда - такой соблазн взять больше! Взять все! Почувствовать себя по-настоящему сытым и сильным!
        Каждый раз, когда Нина пила кровь, она завидовала вампирам прошлого, тем, которым Закон еще не запретил убивать смертных. И она знала: каждый вампир завидует им, когда питается. Зато потом, после, когда оторвешься от жертвы, - какое это счастье, что ты не убил! Как, наверное, это страшно и мерзко - убивать ради насыщения, ради наслаждения. Неудивительно, что все старые вампиры такие жестокие. С каждым убитым смертным они убивали что-то в себе…
        Нина не убила за всю свою нежизнь ни одного человека. И всегда чувствовала, когда пора остановиться. Модест Андреевич хорошо ее обучил. Продавщицы ничего не вспомнят. Просто будут ощущать слабость и усталость. А две маленькие ранки на шее слева - они действительно маленькие, если укусить только один раз и не возвращаться к той же жертве. Если правильно пить, на коже не остается других следов.
        Она оторвалась от своей жертвы раньше, чем Михаил - от своей.
        Лизнула ранку, чтобы остановить кровь. Осторожно усадила продавщицу на стул.
        Михаил вынужден был не только усадить свою жертву, но и прислонить ее к стене. Кажется, он взял чуть больше… Но жить девчонка будет. Всего лишь завтра не сможет выйти на работу.
        Перехватив взгляд Нины, Михаил смутился и сунул в карман продавщице несколько купюр. Так быстро, что Нина не успела разглядеть, сколько именно.
        - Не стоит, - грустно сказала Нина. - Она найдет их и станет вспоминать, откуда взялись деньги. И, возможно, вспомнит тебя…
        - А она меня и так не забудет. Но будет уверена, что я заплатил ей за другое, - спокойно ответил Михаил.
        Склонившись к продавщице, он поцеловал ее в накрашенные оранжевой помадой губы и прошептал:
        - С тобой было так сладко, милая. Жаль, что мне приходится уезжать. Но это будет моим лучшим воспоминанием. Купи себе на память что-нибудь красивое. Нет, не спорь, дорогая. Я бы сделал тебе подарок, если бы не спешил. Но мне некогда, а подарить что-нибудь хочется.
        Шепот его был так вкрадчив, что у Нины по коже побежали мурашки. Она вдруг почувствовала себя обнаженной, и будто нежнейший шелк медленно-медленно скользил по ней. И губы Михаила почувствовала на своих губах. И прикосновение его ладоней.
        Нина вздрогнула и стряхнула морок. Эти чары предназначались не ей, а рыжей продавщице. Как часть ее несуществующего приятного воспоминания.
        Обхватив себя руками, Нина попятилась.
        Она умерла в пятнадцать лет. Ей неведомы были волнения плоти. Нет, конечно, Нине было все-таки не пять, как несчастной Клодии, героине романа «Интервью с вампиром», который Нина прочитала лет двадцать назад. Выживать в пятнадцатилетием возрасте проще, чем в пятилетнем. Не нужно хотя бы притворяться несмышленышем…
        И все же - Нина была ребенком. Психологически.
        Похоже, ребенком она так и осталась. Потому что ни разу не влюбилась за все эти десятилетия.
        Пятнадцать лет. У многих в пятнадцать уже есть любовник… Не только в нынешнюю эру поголовной акселерации и половой распущенности, но и в былые времена: в пятнадцать выходили замуж, а Джульетте у Шекспира так и вовсе четырнадцати еще не исполнилось.
        Нина, пожалуй, могла бы при желании кого-нибудь соблазнить. Даже если при жизни ты
        - самая серая мышка в классе, сделавшись вампиром, ты все равно обретаешь чарующую прелесть. По крайней мере, в глазах смертных. Все вампиры привлекательны - это помогает им охотиться. Нина могла бы очаровать и влюбить в себя смертного, если бы захотела.
        Но - не хотела. Ее не интересовала эта сторона жизни.

… Или просто она запретила себе интересоваться? Потому что считала, что это ей не нужно?
        Сколько было Михаилу, когда он умер? То есть когда был обращен? На вид - двадцать с небольшим. Или чуть больше. Высокий, мускулистый, но не массивный: поджарый, как молодой кот, и такой же ловкий. Черты лица правильные, но слишком резкие. Жесткая линия рта. Но когда он улыбается, лицо преображается, смягчаясь. Глаза красивые: карие, с девчачьими длинными ресницами. И при темных глазах - светлые, золотисто-русые волосы. Нина где-то читала, что сочетание темных глаз и светлых волос - признак породы. Но вряд ли Мишель Онучин из аристократов. С аристократами Нине общаться приходилось, Михаил не из их числа, те - другие. Конечно, Михаил умел быть галантным, умел вести себя обворожительно, хотя нет-нет, да и проскальзывали в его речи блатные словечки… Впрочем, все старые вампиры это умеют. А Михаил родился явно задолго до революции.
        Интересно, кто и почему его обратил?
        Вампиры обращают людей в себе подобных из выгоды, если хотят обессмертить способности конкретного человека, но чаще - из личного расположения. Среди вампиров много настоящих красавцев потому, что когда-то они, будут смертными, привлекли внимание вампиров, вызвали любовь и вожделение, и их красоту было решено сохранить, обессмертить. Интересно, Михаила обратили из-за того, что он хороший воин и из него должен был получиться достойный Страж, или же какая-нибудь влюбленная вампирелла сделала его бессмертным за жаркий взгляд и чарующую улыбку? Он ведь прав: та продавщица его не забудет. Наверное, все женщины его запоминают.
        Чтобы продавщица забыла, надо серьезно покопаться у нее в мозгах, а на это требуются время и силы. Так что он правильно поступил. Хотя и жестоко. Забрав у нее чуть-чуть крови, Михаил подарил ей лучшее в ее жизни воспоминание. Теперь для бедной девушки никакие реальные любовные приключения не смогут сравниться с этим… которое она якобы пережила. А на самом деле - она просто кормила вампира… Впрочем, все вампиры жестоки. Это часть их природы.

3
        Ане снилось нечто странное - то проносились перед внутренним взором сцены из прошлой жизни, то вдруг окутывал смертельный холод, и она проваливалась в темноту, тоску и безнадежность. Она была одинока и несчастна. И ужасно голодна. Аня знала, что надо встать, пойти к холодильнику и срочно чего-нибудь съесть. Нет, не просто съесть - сожрать! Заглатывать огромными кусками все, что подвернется, жадно запивая чаем.
        Нет, лучше соком. Томатным соком. Красным, густым. Хотя на самом деле ей не хочется есть… Ей хочется только пить.
        Томатный сок. Красный, густой. Кажется, она заболела, у нее температура. Где же бабушка? Где кто-нибудь, кто поможет ей? Никого нет. Значит, надо встать. Надо добраться до холодильника. Только бы проснуться… Почему она никак не может проснуться? Раньше кошмарные сны отпускали ее быстрее.
        Наконец Аня открыла глаза. Она лежала на незнакомой кровати, в незнакомой комнате. Вокруг темно.
        Но почему-то это не мешает ей прекрасно видеть все вокруг.
        Боже, как хочется пить!
        Аня пошевелилась и попыталась встать, но она была еще слишком слаба. Конечно, ведь те подонки едва не убили ее. Да еще и опоили какой-то дрянью в шампанском. Ане захотелось плакать. Почему они так поступили с ней? За что? Ведь она им поверила. А Михаил… Сердце сжалось. Как же она могла быть такой дурой? Почему возомнила себе невесть что? Будто он - это Он! Тот самый, кого она всегда ждала…
        - Ты не была дурой, - услышала она. - Тебя заворожили, только и всего. И не надо себя ругать. Никто из людей не может устоять перед магией вампиров.
        Аня немного повернула голову. Ян сидел в кресле рядом и смотрел на нее.
        Сейчас он еще сильнее походил на ангела. Тонкое, юное лицо, будто выточенное тончайшим резцом, слегка светилось в темноте. И сложенные на коленях руки тоже светились. Огромные голубые глаза фосфорически сияли. Длинные золотистые волосы спадали волнами на плечи. Как у ангелов на картинах. Только одет он был не в ангельском стиле: в простой синий пуловер и джинсы.
        Он все время был здесь. Ждал, когда она проснется.
        И он мог слышать ее мысли.
        - Да, я слышу твой внутренний голос, - подтвердил Ян, - ты мой Птенец, Анечка. Я знаю все, что происходит с тобой. А ты будешь знать все, что происходит со мной. Ты уже чувствуешь нашу особенную связь, правда?
        Аня прислушалась к себе. Ей хотелось пить.
        - Ну да, конечно, - Ян тихо рассмеялся, - сейчас ты не можешь думать ни о чем другом. Ты напьешься через минуту. Но сначала послушай, что я тебе скажу.
        Ян пересел на край ее кровати и посмотрел на Аню очень серьезно.
        - Я понимаю, это поначалу трудно понять и осознать, но ты больше не человек. Ты нечто совсем иное. Ты вампир. Ты теперь будешь думать и чувствовать совсем иначе. Нет, не пугайся, ты останешься самой собой, и твоя душа тоже будет при тебе… Но восприятие мира изменится. Постепенно ты привыкнешь и во всем разберешься. Просто мне хотелось бы, чтоб ты не боялась.
        - Мне не страшно, - ответила Аня. Ее голос звучал хрипло, будто она не говорила несколько дней. Да и горло пересохло от невыносимой жажды.
        - Это хорошо, что тебе не страшно. Потому что быть вампиром на самом деле очень неплохо. Ты получаешь бессмертие, ты будешь вечно молода и красива. В тебе откроются новые силы и возможности. Просто потрясающие возможности… Но есть один момент, который может показаться тебе неприятным. Тебе придется пить кровь живых людей. Ты ведь понимаешь, что значит твоя жажда? Ты не сможешь утолить ее водой. Ты вообще больше не сможешь ни есть, ни пить ничего, кроме крови.
        Это какой-то розыгрыш. Так не бывает. Это только в кино человек может превратиться…
        - Я читаю твои мысли, и это не розыгрыш. И на кино твоя жизнь будет совсем не похожа, уж поверь мне.
        Ян поднялся и протянул ей руку.
        - Поднимайся.
        У нее не было сил встать. Нет, она не сможет даже пошевелиться, пока не попьет.
        - Нет, это тебе только кажется. Давай, вставай!
        Аня приподнялась сначала на локте, потом села, потом спустила ноги на пол. Голова не кружилась… и вообще она действительно не чувствовала себя такой слабой, как полагалось бы после всего пережитого. Ей даже показалось, что внутри нее таится скрытая энергия, которую она может пробудить в любой момент по собственному желанию. Только бы утолить жажду, и тогда она сумеет… Сумеет все.
        Окружающий мир был немного иным, все предметы выглядели ярче и отчетливее… как-то объемнее, что ли. Аня прекрасно видела в кромешной темноте, различая мельчайшие детали обстановки: рисунок на ковре, трещинки на паркете, шероховатость обивки кресла; она могла бы разглядеть каждую ворсинку на ткани, если бы захотела. Она слышала далекие шорохи и звуки: мягкий топоток лап пробежавшей под окном кошки, шелест падающего снега, голоса в отдалении… и особенно волнительный ритмичный перестук где-то совсем неподалеку. Пум-бум. Пум-бум… От этого перестука жажда стала совершенно невыносимой. И жажда, и голод - они буквально выжигали ее внутри. Аня застонала. Ей хотелось броситься на этот звук и… и… И что?
        Что это стучит? И вдруг она поняла: это стук сердца. Она слышит, как бьется чье-то сердце! Не ее сердце, и не Яна…
        О боже, боже… Ее собственное сердце вообще не бьется!.. Больше того: она еще и не дышит! Не дышит с того самого момента, как проснулась!
        В панике Аня схватилась за горло и попыталась судорожно вздохнуть. Получилось. Но ощущения были странными, не такими, как раньше.
        - Вампирам не нужно дышать, Анечка, - услышала она. - В некотором роде мы мертвы. Не дышим, и сердце не бьется.
        Аня приложила руку к груди. Кожа была холодной, совершенно холодной - как у мертвеца, как у восковой куклы! Она истерично хихикнула и с силой прижала ладони к губам, чтобы не завизжать в голос. Разум захлестнула волна непереносимого ужаса, готового накрыть ее и разорвать на части, как торнадо.
        Господи, пусть я проснусь! Пусть окажется, что это кошмарный сон!
        - Но все же ты не совсем мертвец, - терпеливо объяснял Ян. - Как только ты выпьешь крови, то почувствуешь себя совсем по-другому. Ты почувствуешь себя очень живой… И даже теплой, - добавил он иронично.
        Нет-нет, пожалуйста, я не могу… Это же немыслимо - пить кровь…
        - Пойдем.
        - Куда? - испугалась Аня.
        - Ты уже знаешь, куда. Ты слышала стук сердца. Ты все поняла.
        Я не могу, не могу, пусть я проснусь!
        - Милая, ты уже проснулась. Это не сон и не бред, это твоя новая реальность. Мне жаль, что тебя это пугает. Но ничего не изменить, придется привыкать. Это ведь лучше, чем умереть, правда? То, что случилось с тобой, ужасно и неправильно. Вампиры давно уже не убивают людей. Существует Закон, запрещающий убийства, и большинство из нас ему следуют. Для того чтобы выжить, вампир должен взять у смертного совсем немного крови. Несколько глотков. Ты завораживаешь добычу, пьешь ее кровь и - заставляешь ее обо всем забыть. Наутро она даже ничего не вспомнит.
        Негромкий голос Яна успокаивал Аню, словно гипнотизируя, и паника понемногу отступала.
        - А можно вообще отказаться от крови живых людей? - спросила Аня, снова вспоминая фильмы и книги о вампирах. - Пить донорскую кровь? Или… кровь крыс?
        - Ты хочешь попробовать кровь крыс? - с сомнением произнес Ян.
        - Нет! Но…
        - Аня, нет смысла пить кровь гадких и мерзких тварей. Она невкусная, это неэстетично, а главное - в ней мало силы. От крови животных мы становимся малоподвижными и тупеем - знаешь, как люди, если их долго держать в душном помещении, без свежего воздуха. Пить донорскую кровь - ту, что в больницах и на станциях переливания, - и вовсе бессмысленно: она почти пустая. Суррогат. Эрзац. А нам нужна не кровь как жидкость, а жизненные силы, которые она несет. Надо выпить очень много донорской крови, чтобы получить то же количество энергии, которое получаешь от нескольких глотков из шеи добычи… Или донора. Нашего донора. У нас есть доноры: те, кто о нас знает, кто нас любит и с радостью дает нам кровь. А донорскую кровь, которую люди сдают для людей, воровать еще и безнравственно. Ведь в больницах ее и так не хватает, и она в любой момент может понадобиться для переливания. Гораздо проще и правильнее взять немного крови у здорового человека, которому совершенно точно не станет от этого хуже… Пойдем-ка.
        Ян взял Аню за руку, и они прошли в другую комнату, похожую на гостиную. Здесь в Кресле, склонив голову набок и тихонько посапывая, спал парень. Молодой и симпатичный. Хорошо одетый. От него пахло фруктовым мылом и автомобилем. От него пахло кровью. Невыносимо соблазнительно и вкусно пахло кровью.
        Все иные чувства покинули Аню, не осталось ни сомнений, ни страха, она сделала шаг, потом еще один. Она шла на запах крови, как завороженная. Она видела, как бьется жилка у парня на шее, стук его сердца грохотом барабана звучал в ее голове.
        - Подожди!
        Ян схватил ее за руку. И Аню вдруг охватила ярость. Она попыталась вырваться, но Ян держал ее крепко. Он был очень сильным.
        - Аня, помни, что должна взять у него совсем немного. Несколько глотков. Если ты захочешь еще, я приведу тебе другую добычу. Голодной не останешься. Поняла? Ты должна контролировать себя!
        Аня кивнула. Ярость схлынула так же неожиданно, как и накатилась. Ей стало стыдно.
        В самом деле, она готова была наброситься на этого парня как дикий зверь, растерзать его… Что с ней происходит?!
        - Но как? Как сделать… это? - пробормотала она. - Я не знаю, как кусать…
        - Я тебе покажу. Иди сюда.
        Они подошли к парню, который теперь был для них не более чем добыча, и Аня заметила, что у Яна во рту вдруг появились клыки. Выросли из верхней челюсти - как бы из второго ряда над резцами.
        Ой, неужели и у нее такие же? Кошмар! Фу, как некрасиво!
        - Точно, - улыбнулся Ян, - у тебя такие же. Они появятся сами собой.
        Ужасно. Чудовищно. Сюр какой-то… и в то же время очень смешно. Ян показывал Ане, как кусать человека, как пить его кровь. У нее не получалось. Клыки во рту действительно появились сами собой, но ощущать их было крайне странно и непривычно. Клыки были острыми. Они мешали. Аня случайно прокусила губу и умудрилась глотнуть собственной крови. А вот прокусить клыками горло человеку оказалось довольно сложно. Аня пробовала и так и эдак, пока, наконец, у нее не получилось. И вот настал блаженный миг, когда кровь из прокушенной артерии хлынула в ее рот таким бурным потоком, что Аня в первый момент чуть не захлебнулась и запаниковала.
        Однако она тут же поняла, что горло ее тоже изменилось, ей надо не глотать, а всасывать, что горло работает, как мощный насос, и за несколько глотков она выпивает достаточно, чтобы притушить голодный пожар внутри… Кровь оказалась настолько восхитительной на вкус, что Аня все-таки не смогла вовремя остановиться. Яну пришлось силой оттаскивать ее от добычи и самому закрывать ранки на шее жертвы.
        - Обязательно надо закрыть ранки. Вот так: лизнуть сверху, и они затянутся. Ты по неопытности грубовато пила. Засос будет. Обычно не остается следа, кроме двух маленьких ранок. Ну, ничего, он парень крепкий, мы подкорректируем ему память, и он будет думать, что провел время с горячей девчонкой… Да, и кровью ты его испачкала. Пожалуй, надо подарить ему воспоминания еще и о хорошей драке!
        Коротко замахнувшись, Ян ударил парня кулаком в нос. Тот всхлипнул, но не проснулся. Из носа вытекло немного крови, пачкая губы и подбородок.
        Аня все еще не насытилась, но чувство изматывающего голода, от которого темнело в глазах и подкашивались ноги, утихло. Она согрелась, ощущая в теле гибкость и легкость, а в душе - радость и восторг. Хотелось петь, смеяться, танцевать, летать… Хотелось заняться любовью с Яном. Прямо здесь и сейчас.
        Аня устыдилась своих мыслей. Особенно когда заметила, как Ян покосился на нее и спешно отвел взгляд… и вспомнила, что он читает ее чувства и мысли.

4
        Букет был такой огромный, что занимал половину заднего сиденья.
        - Можно, я тут его оставлю? - спросила Нина у водителя.
        - Конечно. Все что угодно.
        Взгляд у водителя был восторженно-подобострастный. Не просто слуга, а настоящий вампироман. Встречаются такие.
        - Тогда отвезите нас на Мытиннскую улицу.
        - Ты там жила? - спросил Михаил.
        - Да. Откуда ты знаешь?
        - Догадался. А потом к библиотеке?
        Нина внутренне сжалась. Значит, все - вообще все - знают, что Модест Андреевич нашел ее в библиотеке? Или только Стражи? Или это просто логично, что архивариус нашел одного из своих Птенцов в библиотеке?
        - Нет, к библиотеке мы не поедем. Я там не бываю, - сухо ответила Нина.
        Михаил кивнул.
        Но через несколько минут ей все-таки захотелось объяснить, в чем дело. Почему-то с ним она не могла просто молчать, как с другими. Ей хотелось, чтобы он понимал.
        - Я когда-то очень любила библиотеку. Бабушка всю жизнь там работала, я приходила к ней после уроков. Это был мой второй дом. А теперь… Слишком тяжело. Один раз приехала, после войны… Надеялась найти фотографии, какие-то вещи… Когда мы с бабушкой в ноябре перебрались жить в библиотеку, мы самое дорогое туда унесли. В основном фотографии. Но после войны там уже ничего ценного не осталось. Только воспоминания. И я не хочу их воскрешать.
        Михаил слушал, повернувшись к ней с переднего сиденья.
        Наверное, если бы Нина хотела очаровать его, ей не следовало бы говорить о себе. Тем более такое - грустное, вызывающее жалость. Но Нина понимала, что очаровать Михаила - это из области фантастики. Да и не нужно никому. А вот понимание и сочувствие сейчас ой как нужны. Отчего-то тоска, охватившая ее на могиле родителей, продолжала сгущаться. И дурное предчувствие… Оно не исчезло. А Михаил хороший парень. Хоть и бывший вор. Он будет не просто слушать, а действительно сочувствовать. Он это умеет. Он в чем-то - еще человек…
        Михаил заговорил, когда они выбрались из машины в пургу и через глубокую арку пошли во двор.
        - В войну я был Стражем при прошлом Князе. Мы на немцев ходили охотиться. Князь сам водил нас. То есть мы могли мочить фрицев и становиться сильнее, не нарушая Закона. Ведь шла война, и нас вел наш Князь, - голос Михаила чуть дрогнул, и он повторил: - Наш Князь. Он же был из опричников. Лютый, жестокий. Я понимаю, почему его все ненавидели. Но было и за что уважать… Стража знала: было за что его уважать! Он не боялся никого и ничего. И он решил, что так мы можем набираться силы, а заодно убивать врагов… И мы охотились. Иногда месяцами. Когда не могли больше брать кровь, просто рвали немцев на куски. А иногда случалось натолкнуться на их колдунов. Вампиры-то немецкие были против войны. Они просекли, что для них это плохо кончится - кто из страны свалил, кто на дно залег… А колдуны шли вместе с войском. Многие даже мундиры надели, твари. И с ними воевать было сложно. Сложно, но интересно. Так что я тоже кое-что сделал для победы. Но теперь понимаю: мало… И зачем я тебе все это…
        Он усмехнулся, и у Нины зашевелились волосы на голове: настолько Михаил сейчас был страшен. И все же она знала, что обязана ему ответить. Потому что не должно звучать добрых слов в память ныне покойного Князя Вампиров Москвы Семена Данилыча Нарокова. Особенно здесь. Во дворе, где когда-то гуляла маленькая Нина, а бабушка выглядывала из окна на четвертом этаже, чтобы позвать ее ужинать…
        - Михаил, он убивал немцев не потому, что они - враги, а потому, что любил убивать. Врагов можно было убивать сколько угодно, и никто бы не осудил. Даже благородные, которым звериная его жестокость была противна, - даже они его не осудили. Но суть ведь не в…
        - А я не из благородных, - перебил Михаил. - И он обратил меня. Семен Данилыч. Разглядел в фартовом, в удачливом налетчике что-то подходящее для себя. Я же и душегубством не брезговал. Только баб и детишек никогда не трогал. Это у нас под запретом было. Тронуть бабу или ребенка во время налета - навсегда клеймо. Но меня полиция искала. Мне каторга светила, если бы поймали. А Семен Данилыч сделал меня неуловимым…
        - Почему же ты не поддержал его, когда Прозоровский бросил ему вызов? - дрожащим голосом спросила Нина.
        Сейчас она до смерти боялась Михаила: ведь с того благословенного мига, когда зверообразный Семен Нароков был низвергнут с трона и убит, а Князем стал деликатный и хитрый Никита Прозоровский, еще никто ни единого раза в ее присутствии не помянул покойного добрым словом! Она была уверена, что и не помянет, потому что доброго слова он не заслужил. И вот, пожалуйста: ее сопровождающий. Страж, доверенное лицо Князя с наслаждением вспоминает, как охотился с этим чудовищем… А заодно и свою боевую молодость. Когда сам был бандитом, и его искала полиция.
        Конечно, разумнее было не задавать Михаилу вопросов. Особенно провокационных. Но как промолчать, когда он говорит такие вещи? Это непорядочно. Недостойно. Тем более - здесь… в этом дворе…
        - Почему ты не бился на стороне своего Князя?
        - Потому что, милая Ниночка, к тому моменту он окончательно свихнулся. И мы, Стражи, все до единого - его Птенцы, сговорились… сговорились завалить его.
        - Убить? Вы хотели убить Князя?
        - Да. Он был чудовищем. Ты же помнишь.
        - Но ты им только что восхищался!
        - Не без этого, - кивнул Михаил. - Мы все им восхищались. Когда в бой с ним шли. Но жить под его верховодством было невозможно. Он нарушал все законы. Законы вампиров, законы людей. Даже законы фартовых. Его надо было убрать. И кстати, если бы мы сами им не занялись, очень скоро нами всеми заинтересовались бы Охотники. И не только московские, наверняка им на подмогу прислали бы кого-нибудь из Европы. Так что Никита был нам послан во спасение. Если б он не справился - мы бы помогли.
        - Бунтовать против своего создателя - разве не самоубийственно?
        - Рискованно. Больно. Но выжить можно.
        Мишель замолчал. Нина не знала, что сказать, поэтому решила перевести разговор на более нейтральную тему:
        - Вон те два окна - наша комната. Кстати, светятся. Странным каким-то светом…
        - Телевизор, наверное. Хочешь, проверим? Туда залезть - раз плюнуть.
        - Нет. Я лучше повспоминаю. Подождешь?
        Нина села на скамеечку. На этом месте всегда стояла скамеечка. В разные года разная - старую, подгнившую заменяли на новую - но место никогда не пустовало.
        Вон там была клумба, а здесь - песочница. Там - сарай, в котором жильцы первого этажа хранили всякую рухлядь. Тут был довольно-таки благоустроенный двор. И соседи хорошие. Во всяком случае, ничего плохого из детства Нине не запомнилось. Только солнечный свет, запах листвы и дождя, хлеба и керосина, и - запах книг, всегда запах книг…
        Нина росла в бабушкиной комнате. В огромной коммуналке из одиннадцати комнат. По коридору можно было кататься. И они, трое детей, живших в этой коммуналке, катались: на больших бухгалтерских счетах. Потому что велосипедов ни у кого не было. А на счетах кататься было здорово.
        Двое других подростков ходили в школу, а Нина была еще маленькая.
        Она никогда не пыталась узнать, кто из соседей пережил войну.
        В бабушкиной комнате стояла красивая, но громоздкая мебель, и передвигаться там было затруднительно. А в общей кухне возвышался роскошный резной буфет, тоже когда-то принадлежавший бабушке. Почему Нина так мало расспрашивала бабушку о том, как жила ее семья до революции? Только из архивов она смогла узнать, что бабушка была дочерью профессора, но из разночинцев. А дед, муж бабушки, - дворянин, офицер. Погиб в Японскую. А вот как они познакомились, полюбили, как жили, как бабушка овдовела и растила маму - вся эта коллекция человеческих чувств и отношений, из которых брала начало жизнь самой Нины, - все это было безвозвратно утрачено. Потому что бабушка боялась рассказывать о муже - дворянине и офицере. Об этом было лучше забыть навсегда… Тем более что Нина росла как дочь погибшего героя. Из-за отца к ней всегда и везде хорошо относились. У нее было по-настоящему счастливое детство. Нина увлекалась историей, но не своей семьи, а революционного движения. Бредила декабристами и народовольцами. Об отце - расспрашивала, да. Но только отцовского друга, Сергея Ивановича.
        А мамой интересовалась очень мало, чтобы бабушку не огорчать лишний раз… Дом, где когда-то жили родители, снесли раньше, чем она повзрослела достаточно, чтобы самостоятельно сходить посмотреть на него. А бабушка туда и не ходила никогда. Как сама Нина теперь не ходит в библиотеку.
        Вот тут росли два тополя. Как они благоухали весной! Как сладко было утром выглядывать в окно и вдыхать тополиную свежесть! А когда с них осыпались красные сережки, Нина с другими девчонками собирали их и хвастались, если удавалось найти особенно большую и толстую. Набивали ими карманы, а в школе кидались друг в друга. Пальцы были клейкими и пахли тополем.
        Нина сидела на лавочке, закрыв глаза, и улыбалась, а снег падал ей на лицо - и не таял. Она не чувствовала снега: по ее лицу скользили солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тополиную листву. Лучи, которые не могли причинить ей никакого вреда, ведь в воспоминаниях Нина еще не была вампиром.

… И вдруг - словно что-то взорвалось у нее внутри. В груди, в голове, в каждой клеточке тела. Чудовищная, разрывающая, полыхающая боль! Нину подбросило, она упала на снег, скорчилась, забилась в крике… Но крика не было, горло сдавило. Что же это, что это такое, пусть это кончится, это хуже смерти, я горю, горю…
        Она билась в руках подскочившего к ней Михаила.
        Потом обмякла.
        - Нина, что? Что это было? - озабоченно спрашивал Михаил.
        А она долго не могла ответить.
        Потому что поняла, что это было.
        Это была смерть.
        Но не ее.
        Только что умер ее Мастер. Граф Модест Андреевич Корф. Библиотекарь и личный архивариус Князя Вампиров Москвы. Он умирал - и рвались его связи с Птенцами. И каждый из тех, кого Корф привел в бессмертие, в эти мгновения испытывал такие же страшные муки. Именно поэтому Птенец не может убить Мастера. Разве что очень сильный. Ибо Птенец и его Мастер - существа одной крови.
        Кровь от крови…
        Нина заплакала.
        - Ну скажи мне, что с тобой? - требовательно переспросил Михаил.
        - Модест Андреевич. Мой Мастер. Он только что погиб. Его убили.
        Михаил подхватил ее и побежал к машине.
        В полуобморочном состоянии Нина лежала на заднем сиденье, примяв букет. А Михаил звонил в Москву. И ждал, когда ему перезвонят. Перезвонили. Михаил выслушал ответ. Потом мрачно взглянул на Нину.
        - Да. Он мертв. Прямо в архиве… Сейчас там Стражи шуруют. К нашему приезду будет уже что-то ясно.
        Нина закрыла глаза. Не хотелось жить. Словно из нее вырвали стержень, который поддерживал ее все последние годы.
        Модест…
        Нельзя сказать, чтобы она любила своего Мастера. Нина не относилась к нему, как к отцу, как к семье, хотя чаще всего Птенцы относятся к своему создателю именно по-родственному. Нет, для Нины он был… Покровитель. Направляющий. Учитель. Это не столь тепло и интимно, как семья. Но в существовании без семьи это самое важное. Московский архив вампиров был Вселенной Нины. А Модест Андреевич - центром этой Вселенной.
        Михаил снова куда-то звонил, потом сообщил, что они немедленно едут в аэропорт и садятся на первый же самолет. Снять с рейса пару пассажиров и убедить всех остальных, что именно они, Михаил и Нина, должны лететь этим самолетом, - это легко, он справится. И они окажутся в Москве раньше, чем планировалось.
        Нина кивнула. Говорить она не могла.
        Пока машина летела сквозь метель, она вспоминала…
        В ноябре сорок первого они с бабушкой перебрались жить в библиотеку. Там была комнатка с печкой. Топили пачками газет, дубовыми половицами - в библиотеке был чудесный паркет. Ходить на работу у бабушки уже не было сил, а бросить книги она не могла. 13 комнатку она перенесла самые старинные и ценные экземпляры, которым могли повредить холод и влага. Бабушка рассказала Нине, что если ленинградца арестовывают как врага народа, а у него есть домашняя библиотека, то библиотеку конфискуют, отвозят в подвал Петропавловской крепости, там все книги перебирают (не спрятано ли в них что-нибудь?), ставят особый штемпель и развозят по городским библиотекам. Но поскольку люди, занимающиеся этим делом, не всегда разбираются в книгах, они иной раз отправляют в библиотеки подлинные раритеты. В их библиотеке, в иностранном отделе, хранилось пять особенных книг: две отпечатаны в Голландии в шестнадцатом веке, одна в Англии, в семнадцатом, еще две - во Франции, в восемнадцатом. Иностранные, но старые книги подозрений не вызывали. Всегда считалось, что это просто какая-то безобидная классика… Но бабушка, всю свою
жизнь проведшая среди книг, определила, что эти пять - уникальные книги по магии и колдовству; такие печатались мизерными тиражами, распространялись только среди знатоков, а потом становились объектом охоты коллекционеров.
        Возможно, эти книги были куплены на Западе до революции кем-то из русских библиофилов. Возможно, каждая сохранилась в единственном экземпляре. Их надо было спасти во что бы то ни стало, эти пять. И еще двенадцать редких русских изданий. К ним даже нельзя прикасаться руками без перчаток, потому что кожный жир может повредить древней бумаге.
        Директор библиотеки была женщина добрая. Она взяла Нину на работу. Чтобы паек был все-таки не иждивенческий. Хотя и паек служащего - это очень, очень мало… Директор жила неподалеку. А в декабре она перестала выходить на работу. Один за другим библиотекари исчезали. Пойти проверить, живы ли они, не было сил. Все силы уходили на поддержание тепла, походы за хлебом и водой… А еще Нина много читала. Больше, чем обычно. У нее снизилось зрение, но все равно она читала, читала, читала… До слепоты. Книги стали для нее бастионом. Защитой от реальности. Даже когда бабушка перестала вставать и говорить. Даже когда бабушка умерла. Даже когда уже не было сил пойти за хлебом. Потом не осталось сил держать книгу. И держать глаза открытыми.
        Мук голода Нина уже не чувствовала. Но от холода еще страдала. Она переселилась в глубокое кресло возле печки и из последних сил поддерживала огонь. Стопка половиц рядом с креслом уменьшалась. Нина знала - когда они кончатся, она уже не сможет встать и отломить новые. Она понимала, что скоро умрет. Жалела только о том, что не спасет эти редкие книги, о которых тревожилась бабушка.
        И потом пришел он. Модест.
        Нина сразу поняла, что он не человек. Что-то другое. Это ощущение у нее, умирающей, возникло на уровне инстинкта. Модест Андреевич не пытался притворяться человеком и двигаться, как человек. Он видел умирающую Нину, но не счел нужным таиться.
        Собственно, она умерла бы в ту же ночь или наутро и никому ничего бы не рассказала. Единственным источником света был огонь печурки. И глаза у незваного гостя горели в полутьме - как у кота, только ярче.
        Модест Андреевич искал что-то среди книг. А потом схватил одну из тех, пяти драгоценных. И на руках у него не было перчаток.
        Его тонкие аристократические руки светились, как гнилушки, но Нину взволновало только то, что он неправильно обращается с книгами.
        С трудом разлепив потрескавшиеся губы, она прошелестела - тенью голоса, почти беззвучно - но вампир, конечно же, ее услышал:
        - К ним нельзя прикасаться без перчаток. Они уникальны. Может быть, в мире остался только один экземпляр…
        Модест Андреевич повернулся с быстротой кобры и изумленно посмотрел на нее, словно заговорила не лежащая в кресле девочка, а кариатида на фасаде библиотеки. На самом деле его искренне удивило, что умирающий от голода человек просит не еды и даже не воды, а заботится о книгах. Которые были действительно уникальны, ради них Корф проник в осажденный город. Он боялся, что Ленинград сдадут или уничтожат, и книги погибнут вместе с городом. Забрав все самое ценное из Государственной Публичной библиотеки, он пошел по следам редких экземпляров, хранившихся в запасниках и частных коллекциях. И забрел в комнатку, где умирала Нина.
        Потом Корф рассказал, что именно в этот миг он понял: Нина станет его идеальным Птенцом и помощником. Он и раньше встречал страстных библиофилов. Но таких, которые продолжали бы любить книги, будучи уже практически за гранью… Таких людей он не мог себе даже представить. Тем более - ребенка.
        Модест Андреевич размотал на Нине все ее платки и прокусил пергаментную кожу на шее. Он сделал несколько глотков, когда Нина от слабости потеряла сознание. Корф испугался, что девочка умрет прежде, чем он успеет ее обратить. Он грубо разорвал клыками собственное запястье и начал поить ее. Нина пришла в себя, ощущая, как в исхудалое тело вливается жизнь. Для нее это было куда более сильной эмоцией, чем для других вампиров в момент обращения: ведь кровь утоляла ее настоящие, человеческие голод и жажду! Модест Андреевич с трудом стряхнул Нину, присосавшуюся к его запястью. Потом она, как и положено, умерла. Корф унес из библиотеки не только мешок с книгами, но и ее истощенное тело.
        У вампира было убежище, где он хранил книги, там он и поселил Нину. Она не знала, чем спаситель питался в те дни. И не хотела знать. Модест Андреевич поил ее своей кровью.
        Только когда они выбрались из Ленинграда - с грузом книг это было непросто, Модесту Андреевичу несколько раз пришлось возвращаться - Мастер привел к Нине первую жертву. Немецкого солдата. Корф хотел, чтобы Нина набралась сил и легко миновала естественный для всех новообращенных период угрызений совести. Да, он оказался прав. Угрызений совести не было, когда Нина вцепилась в горло вопящему от ужаса немцу. И все же убила добычу не она. Жизнь фашиста забрал Модест Андреевич. Он ограждал Нину от необходимости убивать.
        И вообще он берег своего Птенца. Они были родственными душами. Оба больше всего на свете любили книги. Из всех архивистов только они обитали при архиве. У всех остальных были свои квартиры, какие-то свои любимые места, занятия, увлечения, пристрастия, и только для них двоих не существовало ничего вне архива. Они жили в том же особняке. Разве что комнаты - у каждого своя.
        А теперь Модест Андреевич умер.
        То есть - погиб. Был убит. Вампиры не умирают своей смертью. Для них возможны только самоубийство и гибель от чужой руки. Покончить с собой Модест Андреевич не мог. Он слишком любил книги и не настолько доверял Птенцам, чтобы оставить архив на них. Да Нина и не замечала, чтобы Мастер потерял вкус к существованию.
        Но кто убил? И почему?.. У кого поднялась рука на такого книжного червя, как Модест Андреевич?
        В былые времена вампиров убивали Охотники. Но с давних пор они преследуют только нарушителей Закона, только их…
        Значит - кто-то свой.
        Кто-то свой…
        Нина посмотрела на Михаила.
        Они были в Петербурге, когда произошло убийство. Получается, Михаил вне подозрений. Получается, только ему Нина может доверять. Из всех Стражей, из всех подданных Московского Князя - только Михаилу Онучину.
        Как хорошо, что хотя бы его можно не подозревать.
        Глава третья
        Кровная клятва

1
        Пол архива был усыпан бурой пылью. В трех метрах от дверей пыль лежала плотным овальным пятном, но при каждом шаге, при малейшем содрогании половиц ее облачка легко взметались в воздух и оседали повсюду: на столах, стульях, стеллажах и корешках книг.
        - Что это такое? - спросила Нина, проводя ладонью по столу. - Откуда эта грязь?
        Мишель посмотрел на нее с недоумением.
        - Ты что… ты не… никогда не видела?
        - Нет. Что это?
        - Это прах, Нина. Когда умирает старый вампир, он рассыпается прахом. Остаются кости, одежда и… эта пыль.
        Нина медленно вытерла ладонь о платье.
        Наверное, надо было как-то правильно среагировать. Извиниться, что ли. Но перед кем? Модест Андреевич не услышит…
        Очень быстро выяснилось, что Мастер сам впустил убийцу, видимо, ни о чем не подозревая… И был убит традиционным для вампира способом - ему отрубили голову. В Москве пришли к тому же выводу, что и чуть раньше Нина: сомнительно, что тут замешаны Охотники, ибо Модест Андреевич всегда чтил Закон, да и невозможно пробраться в особняк Князя… А значит, его убил кто-то из своих. Но кто? Пропало ли что-нибудь из архива - тоже пока неясно.
        Архив… Надо проверить архив, поняла Нина еще в самолете.
        Аккуратно обойдя пятно бурой пыли (интересно, когда и как его уберут? Сметут в совочек?!), Нина прошла в отдел ценных изданий. Один взгляд на полки - и сразу стало понятно: отсюда ничего не взяли.
        Возможно, убийца и не собирался ничего красть. Но все же нужно осмотреть и архив, и библиотеку, чтобы убедиться… А это не на одну ночь работы. А может, и не на одну неделю.
        - Спасибо, Михаил. Спасибо за поддержку. Я бы без тебя не справилась, - пробормотала Нина.
        - Называй меня Мишелем. Меня все так кличут. Мне больше нравится. Михаил - скучно как-то. А Мишель - роскошная кликуха. И не благодари. Не за что. Если помощь понадобится - только свистни. У тебя мой телефон есть?
        - Не знаю… Не помню.
        - Ясненько. Что ж, когда моего Мастера убили, мне тоже хреновато было. Дай-ка мобилку.
        Нина послушно протянула Мишелю телефон, он внес в список свой номер и проверил, проходит ли звонок.
        - Готово. А чего у тебя там номеров как кот наплакал? Это твой основной телефон или для поездок?
        - Это мой единственный телефон. У меня мало друзей…
        - Ну да. Ты ж у нас нелюдимка. Я сколько тут служу - а тебя почти не встречал. Ты завсегда среди своих книжек… Ладно, если что понадобится, если что-то узнаешь или заподозришь - звони. И больше никому ни звука. Ты же понимаешь: грохнул один из своих. А верить ты можешь только мне. Только я с тобой был в Петербурге. У остальных алиби проверять придется… У кого оно есть, это алиби.
        - Я понимаю, Мишель. Спасибо тебе. Я позвоню.
        Когда он ушел, Нина опустилась на колени, закрыла лицо ладонями и некоторое время просидела в оцепенении. Слез не было. Даже горя уже не было. Остались только пустота и холод.
        Потом Нина поднялась и принялась исследовать содержимое книжных полок. Тщательно и неторопливо. Она перебирала книги, сверяла их со списками, и это ее успокаивало.

2
        Ян оказался прав: превращение из человека в вампира не так уж сильно изменило Аню. Она оставалась самой собой. Да, эмоции стали ярче и богаче, но перепады настроения случались по-прежнему - хотя реже, чем при жизни. То в мыслях и чувствах царил полнейший сумбур: она что, действительно вампир? Нет, ерунда! Наверняка она уже давно сидит в смирительной рубашке в комнате с мягкими стенами, пускает слюни и воображает себе невесть что… То ее душу переполнял восторг, - Аня любовалась своей кожей, такой нежной, гладкой, как будто светящейся. Она восхищалась грацией своих движений, новой внутренней силой и зарождающейся вампирской магией. Она с удовольствием гуляла с Яном по ночному городу, как когда-то при жизни гуляла с Сашей. Но Ян не пугал ее хулиганами и бандитами, он никогда не ссылался на занятость или усталость, он выполнял все ее прихоти, выслушивал все ее фантазии. Казалось, ему было по-настоящему интересно все, что рассказывала Аня. Но потом эйфория опять сменялась тяжелой депрессией, и Аня воображала себя ужасным чудовищем, ходячим мертвецом, порождением ада, навсегда проклятым Богом. Плакала
кровавыми слезами и просила Яна вынести ее на солнце - ведь она была еще слишком молодым и слабым вампиром, чтобы самостоятельно подняться с постели днем и выйти на улицу.
        В такие моменты Ян утешал ее, уговаривал не торопиться со столь жестоким выбором. Он был неизменно спокоен и нежен, называл ее «Анин», что очень ей нравилось. Но про свое прошлое - откуда он, сколько ему лет - рассказывать не спешил. Аня предположила, что Ян - поляк. В конце концов у него было прозвище «Гданьский». Да и имя, кажется, польское. Конечно, Ане хотелось побольше о нем узнать. Но она не приставала с вопросами, чувствуя, что ее Мастеру это неприятно.
        Зато на все вопросы о ее новом состоянии и о ее будущем в вампирском мире Ян отвечал подробно и терпеливо.
        Аня узнала, что, в отличие от того, что показывают в фильмах, вовсе не каждый укушенный и даже не каждый умерший в результате обескровливания становится вампиром. Обращение - это сложный процесс обмена кровью. Сначала вампир высасывает человека до состояния, когда тот начинает умирать от потери крови, но еще не теряет сознание. Потом наносит себе рану и поит Птенца своей кровью. При этом между Птенцом (тем, кого обращают) и Мастером (вампиром, который обращает смертного) устанавливается особая и практически неразрывная связь. Мастер узнаёт почти все о своем Птенце, а Птенец может увидеть кое-какие воспоминания Мастера, которые тот не счел нужным или забыл скрыть.
        Обращение по вампирским законам должно быть добровольным, то есть обращаемого следовало спросить, хочет ли он принять бессмертие.
        В зависимости от уровня силы, днем вампиры или впадают в кататонический сон, подобный смерти, или бодрствуют, но обязательно во тьме. Солнце для них убийственно. Под солнцем они вспыхивают, как спички. Вампир не может находиться даже в тени, потому что туда все равно проникает солнечный свет, хоть и отраженный. Днем он должен прятаться в полностью затемненном помещении, защищенном от малейшего проникновения солнечных лучей.
        Во сне вампиры беззащитны. Даже самые старые и сильные на рассвете и на закате засыпают. Рассвет и закат - лучшее время для охоты на вампиров, а следовательно - самое для них опасное.
        В старые времена вампиры спали в гробах, потому что гроб - дополнительное убежище от солнца. Поэтому было весьма удобно путешествовать со своим гробом. Сейчас же, в эру самолетов, многое стало проще, но вампиры по-прежнему крайне щепетильно относятся к тому, чтобы случайно не оказаться застигнутыми солнцем.
        Вампир не может войти в частное жилище без приглашения, потому что частный дом - это отдельный маленький мир. Пересечь порог и даже влезть в окно он не способен, пока не прозвучит приглашение от кого-то, кто находится в доме. Не обязательно от самого хозяина, пригласить может любой гость. На учреждения, гостиницы, общежития и даже съемные квартиры, где часто меняются жильцы, это правило не распространяется: там слишком слабы защитные чары.
        Вампиры сверхъестественно быстры и сильны, они могут летать, могут гипнотизировать жертву, причем и взглядом, и голосом. У них великолепная регенерация. Правда, для регенерации вампиру нужна кровь. Прижизненные шрамы, равно как и прочие несовершенства организма, исчезают. Только шрамы, полученные после обращения, да и то лишь от серебра или священных предметов, навсегда остаются на теле вампира.
        Вопреки легендам и слухам они не превращаются в волков и летучих мышей, не становятся туманом и не умеют быть невидимыми. Эти байки появились из-за их способности передвигаться со скоростью, неуловимой человеческим глазом, и гипнотизировать. Добыча помнит светящиеся в темноте глаза, и ей кажется, что она видела зверя. Добыча помнит, как нечто подлетало к окну, и ей кажется, что это была большая летучая мышь… И так далее.
        Когда вампир сыт, температура тела у него повышается почти до нормальной, и даже его сердце бьется. Возникает полная имитация жизни, которая держится несколько часов после кормления.
        Когда вампир голоден, он бледнеет, холодеет, сердце останавливается. А если голод длится долго - кожа становится как бумага, плоть усыхает, волосы теряют цвет… Но после насыщения прежний облик восстанавливается.
        Выпитая кровь усваивается полностью и каким-то образом перерабатывается в чистую энергию, поддерживающую существование вампира.
        Даже в древние времена вампиры далеко не всегда убивали свои жертвы, иначе человечество уже исчезло бы с лица земли. Обычно берут количество крови, необходимое для питания, а потом заставляют жертву забыть о случившемся…
        Запрет на убийство появился только в семнадцатом веке, потому что питание кровью - это просто питание, но когда вампир забирает жизнь, он получает особые магические силы. А вампиры жаждали этих сил и убивали довольно часто. Настолько часто, что люди прознали об их существовании… Так появились Охотники на нечисть. И до конца шестнадцатого столетия под эгидой церкви действовали в Европе столь активно, что само существование вампиров было поставлено под угрозу.
        И тогда был принят Закон Тени, или, как его иногда называют, Закон Великой Тайны: отныне вампиры должны были затаиться, пока люди не забудут об исходящей от них угрозе и не решат, что вампиры - это всего лишь легенда… Да, на это уйдет не одно столетие, но куда торопиться бессмертным?
        Итак, убийства людей ради крови были запрещены. Убивать можно было, только защищаясь. Конечно, этот Закон нарушался, главным образом - сильными потенциальными Мастерами, желающими стать еще сильнее. Но старые вампиры сурово карали провинившихся и принуждали молодых придерживаться Закона. Это было выгодно по двум причинам: во-первых, смертные действительно постепенно перестали бояться вампиров и охотиться на них; а во-вторых, самыми сильными вампирами и единовластными правителями становились те, кто обрел свою силу еще до принятия Закона Тени. Они больше не боялись конкуренции со стороны сильных молодых Мастеров.
        В нынешние времена вампиры убивают людей нечасто. Но все же чаще, чем хотелось бы людям…
        Проходили дни и ночи. Ян обустроил для Ани собственную комнату, перед рассветом укладывал девушку в постель и целовал в лоб. Она проваливалась в тяжелый летаргический сон и просыпалась в сумерках с неизменным чувством голода; Ян брал ее за руку и вел на охоту. Он всегда был рядом, помогал и направлял. Он стал неотъемлемой частью ее нового существования.
        Неделю Аня провела в совершенной беззаботности. Ян учил ее быть вампиром, учил завораживать добычу, учил пить кровь, вовремя останавливаться и устранять следы нападения. В первые ночи после обращения он приводил добычу домой, потом они начали выходить на улицу, и Аня стала охотиться самостоятельно.
        Сочтя, что девушка освоила основные премудрости, Ян заявил, что пора предстать перед вампирским сообществом.
        Аня забеспокоилась; вампирское сообщество представлялось ей сборищем негодяев вроде Михаила и его друзей, но Ян разуверил ее:
        - Я должен представить тебя Князю Города, таковы правила. Я попрошу у него прощения за то, что обратил тебя без его дозволения. Он милостиво согласится принять тебя в качестве подданной, и ты принесешь ему клятву верности.
        - Что еще за клятва? Надо положить руку на вампирскую священную книгу и сказать:
«Клянусь вечно хранить верность»?
        - Нет. Ты встанешь на колени перед Князем, поцелуешь ему руку, а потом подставишь ему шею. Он возьмет у тебя немного крови. При этом ты должна открыть ему свое сознание, чтобы он тебя прочитал… Впрочем, ты еще не умеешь закрываться, он тебя легко прочитает. Это для старых вампиров важно: снять щиты перед князем. А потом он надрежет себе кожу на груди, возле сердца, и ты выпьешь немного его крови. Это установит между вами связь. Не такую сильную, как между мной и тобой, но все же. Он больше не будет ощущать тебя чужаком на своей территории.
        - А без этого никак нельзя?
        - Никак. Пока ты чужая и не имеешь права жить на подвластных ему землях. Это касается любой территории, контролируемой вампирами, будь то мегалополис или захудалый райцентр в глубинке. По нашим законам, жить и охотиться на определенной территории могут только свои. Только подданные местного владыки. Чужаки же должны испросить разрешения на прибытие на данную территорию и прийти к Князю на поклон… Понимаешь, ведь мы живем, только если охотимся. А охотиться на чужой территории без соизволения владельца нельзя. Даже обращать новых Птенцов без его разрешения запрещено. Кроме экстренных случаев, если умирает любимый смертный человек… Но и в таком случае Птенца надо немедленно представить Князю.
        - А он точно простит, что ты обратил меня? Точно разрешит мне жить на его территории?
        - Вряд ли у него есть другой выход. Варя, Жорж, Андрей - его Птенцы, Михаил - его любимчик, и они едва не убили тебя, Анни. Они совершили куда более серьезное преступление, чем я. Если о нападении с покушением на жизнь узнает Совет Вампиров, у Никиты будут неприятности… Нет, поверь, он закроет глаза на мой маленький проступок, если это позволит ему скрыть более злостное нарушение Закона.
        - Значит, этим гадам ничего не будет? - насупившись, спросила Аня.
        - Полагаю, ничего. Князь не станет их сильно наказывать. Ведь они его дети, точно так же, как ты - мое дитя.
        - Значит, ты тоже защитил бы меня, если бы я совершила преступление? - вскинула ресницы Аня.
        И Ян ответил ей очень серьезно:
        - Я буду защищать тебя всегда. Ты - моя.
        Как приятно это слышать! «Ты - моя…»
        - А ты - мой, - прошептала Аня, обнимая своего Мастера и прижимаясь лицом к его груди. - Почему ты спас меня, Ян? Почему не позволил разбиться?
        - Я не люблю убивать и не люблю, когда убивают. Ты не должна была умереть. Ты такая красивая…
        - Ты правда считаешь меня красивой?
        - Правда.
        - Я казалась тебе красивой, даже когда была человеком?
        - Конечно.
        Аня улыбнулась. Классно!
        - Мне повезло, что ты был там, что успел меня подхватить.
        - Это не везение. Я в ту ночь случайно столкнулся с Михаилом и по его поведению понял, что он замыслил какую-то гадость. Он… Он мерзавец. Таких даже среди вампиров немного. А ты так уютно спала на заднем сиденье его машины… ты ничего не подозревала, ты доверяла ему.
        Глаза Ани наполнились слезами.
        - Когда-нибудь я отомщу ему, - со злостью проговорила она.
        - Непременно, - уверил ее Ян, - как только наберешься достаточно сил.
        Аня ненавидела Михаила. Его - и всех, кто был с ним той ночью. Их имена, их лица были словно выжжены на ее сердце каленым железом. Она никогда не простит им того, что они сделали! Никогда не забудет! Они не просто убили ее, они украли ее душу, подчинили ее чувства. Заставили поверить в то, что она наконец обрела любовь и дружбу. Уничтожили мечту о том, что когда-нибудь Аня встретит тех, кто сразу, с первого взгляда поймет ее и оценит по достоинству. Мечту о необыкновенных и ярких людях, которые примут ее в свою компанию и отвлекут от повседневной скуки. Мечту о потрясающем мужчине, о капитане Грее, который войдет в ее жизнь под алыми парусами романтики… И в новогоднюю ночь она поверила, что мечта исполнилась! А они… Они воспринимали ее, Аню, как добычу. Они воспользовались ею - и выбросили. Как пустую банку из-под кока-колы. Нет, как пустую бутылку из-под шампанского…
        Аня загорелась идеей о мести. Но чем больше узнавала о вампирах, тем менее реальным казалось ей осуществление этой идеи.
        Молодые вампиры слабы. А Михаил, хоть и не очень стар по вампирским меркам, зато пожил в удачное для вампиров время. В годы войны Закон Тени не был отменен, но мало кто его придерживался; молодые вампиры часто убивали, пользуясь царящей у смертных неразберихой, и быстро набирались сил. И Михаил тоже. Так что остается ждать, когда за Аню отомстит сама судьба, когда Михаил в очередной раз кого-нибудь убьет, и его наконец за это покарают.
        Иногда - очень редко - Аня вспоминала родных. Наверное, они заявили в милицию о ее исчезновении. Наверное, переживают, что поругались с ней под самый Новый год. Некоторое время надеялись, что Аня затаилась у кого-нибудь из друзей. Но когда минуло несколько недель, а Аня не объявилась, надежда испарилась. И теперь они думают, что Аня мертва. Стала жертвой какого-нибудь маньяка. А ведь так оно и было! Михаил и его друзья - настоящие маньяки. И Аня в самом деле мертва. Да, теперь уж вряд ли когда-нибудь мама с бабушкой, да и брат с сестрой порадуются Новому году! Теперь под бой курантов будут поминать Аню и терзаться из-за того, что были равнодушны к ней, что не пытались понять ее юную, мечущуюся душу. Иногда Ане становилось жалко родных, и она подумывала, не явиться ли к ним бледным призраком, не объявить ли, что она их прощает? Это было бы красиво… Но Ян запрещал. Вампиры не должны появляться перед смертными.

3
        Из библиотеки и архива все же кое-что пропало.
        Нина перебрала полки и ящики, составила опись исчезнувшего и теперь недоуменно разглядывала список.
        Самым ценным из похищенного был корень мандрагоры.
        Мандрагора - сильное магическое растение: с его помощью можно творить практически любую магию - и темную, и светлую, и для жизни, и для смерти, и для страсти. Особенную же ценность имеют экземпляры, найденные под виселицей, - образцы так называемой «живой» мандрагоры. Во времена, когда повешение было распространенным видом казни, когда браконьеров вздергивали на ветвях в лесу, а разбойников - вдоль дорог, колдуны искали мандрагору под ногами у висельников. Считалось, что в момент смерти мужчина непременно извергает семя, оно оплодотворяет землю, и земля рождает ребенка, мандрагору - не простую, а особенно могущественную, способную кричать и плакать, когда ее достают из земли. Позже этот пикантный штрих был позабыт, а легенда о крике мандрагоры распространилась и на те растения, которые выросли в лесу сами по себе, без участия повешенных. Но колдуны знали, что обычные корешки мандрагоры хоть и похожи на человечков - на маленьких мальчиков и девочек - и могут быть использованы для приготовления зелий, все же не имеют той страшной силы, какой обладает «живая» мандрагора. Во всем цивилизованном мире
виселицы давно упразднили. И корни «живой» мандрагоры, часть которых хранилась на протяжении веков, стали практически бесценными. Лишь самые влиятельные представители потаенного мира, такие как Принцы вампиров, главы колдовских Ковенов и вожди оборотней, имеют в своей коллекции один-два корешка.
        У Князя Московского их было шесть.
        Похититель взял только один.
        Если бы исчезли все шесть - было бы логично предположить, что их украли для продажи, а Корфа устранили, как случайного свидетеля.
        Но похититель взял одну…
        Пропало и пять книг. Три книги по магии. И две - с архивными записями. Сначала Нина подумала - вот он, след! Мандрагора и магические книги - тут явно замешан колдун! Быть может, Ковен прислал кого-то из своих, сильного и опасного, способного незаметно пробраться в особняк Князя и убить вампира?.. Но потом Нина разобралась, что за книги похищены.
        - Понимаешь, Мишель, это книги не по магии, как я подумала вначале, а о магии!
        - В чем разница?
        Мишель слушал серьезно и внимательно. Он навещал Нину почти каждую ночь. Всегда заходил, когда у него выпадало дежурство у покоев Князя, и приезжал по первому зову. Иногда Нина звала Мишеля без особой надобности. Говорила, что надо посоветоваться, обсудить… Но на самом деле ей просто приятно было с ним общаться. Разговаривать. Слышать его голос. Смотреть ему в лицо.
        - В магических книгах - в книгах по магии - речь идет о постижении магии, об обрядах…
        - Типа учебника?
        - Да. А эти книги о магии в мире вампиров. Что-то вроде… Исторических исследований. Да еще и не абсолютно достоверных. Но что-то объединяет все три.
        - А что именно, уже не узнать? Ты ведь их не читала?
        - Нет. Не интересовалась раньше. Да и написаны они не современным языком. Две на немецком, одна на французском. «Сумерки магии» Франсуа де Грийона, «Тайная магия вампиров» Альбера де Прэ, «Черная магия: запретные факты» Иоганна Вольфганга Рихтера. Все три изданы в восемнадцатом веке. И все раритетные. У каждой было только одно издание. Маленький тираж, потому что речь в них идет о вампирах, и они предназначены только дня посвященных. Плохо то, что авторы издавали их за свой счет, полагая, что появится спрос, и второй тираж уже будет больше… Не было ни спроса, ни второго тиража. Я сейчас отсылаю запросы - нет ли в какой-то из иностранных библиотек дубликата? Пока не нашла.
        - А еще две книги?
        - Это не совсем книги. Это архивные записи. Что-то вроде летописи. Журналы событий и происшествий. Возможно, тут больше надежды найти след… Кому выгодно исчезновение части архива? Тому, кто не хочет, чтобы стали известны какие-то факты его биографии. А книги… Книги могут быть отвлекающим маневром. Вор забрал те, которые показались самыми старыми и самыми толстыми. К тому же книги стояли в отделе раритетов. И похититель подумал, что это - могущественные Гримуары… Но истинной его целью были не книги. И даже не мандрагора. Зная ее ценность, неужели он ограничился бы одной? Нет, я уверена: ему нужно было уничтожить архивные записи. Они охватывают период с тысяча восемьсот пятьдесят шестого по восемьсот пятьдесят восьмой года. Буду искать в этом промежутке времени.
        - Что именно?
        - Все. Узнаю, кто и по какой причине упоминался в записях. Обычно записи делаются в связи с обращением нового вампира или с прибытием чужака в город… ну и наказания за преступления там тоже фиксируются. Составлю списки. Посмотрю, кто с тех пор живет в Москве… Думаю, выборка будет небольшая.
        - И как ты собираешься составлять списки, если записи уплыли?
        - А, я не объяснила… Оказалось, что вообще нет смысла похищать архив, потому что существуют копии! На случай пожара. Хранятся на другом конце Москвы, в книгохранилище Князя. Я там бывала, но не знала про копии архивных книг.
        - Так, это хорошо. Но когда что-нибудь узнаешь, даже если тебе просто покажется, что ты что-то узнала, сразу звони мне. Заруби себе на носу: любой может оказаться убийцей. И если он не пожалел Модеста, то тебя мочканет вообще не раздумывая.
        Мишель смотрел на нее серьезно и озабоченно. Беспокоился о ней. Значит, она ему не безразлична. Значит, они… Друзья, да. Друзья. Они подружились.
        Друзья познаются в беде. Ее Мастер убит. Она в беде, в самой настоящей беде. И только Мишель проявил себя как настоящий друг. Только ему одному она может доверять.

4
        Несмотря на многочисленные легенды о миролюбии и милосердии Князя Московского, Аня боялась предстать пред очами «Его Вампирского Высочества», как она называла его про себя в шутку, чтобы не было так страшно… К тому же во время этой жутковатой церемонии с принесением клятвы верности рядом с Князем должна присутствовать его охрана и непременно кто-нибудь из Птенцов. Вполне возможно, что там будет Михаил. Или его друзья. Или они все там будут. Ане очень не хотелось встречаться со своими убийцами, но выбора не было. Все, что ей оставалось, это держаться с достоинством и скрупулезно следовать полученным от Яна инструкциям.
        Особняк Князя находился в самом центре города. Аня и не подозревала, что сейчас в Москве кому-то может принадлежать целый дом. Она любила гулять по городу и думала, что неплохо его знает. Определенно, не раз и не два она проходила по этой улице, но дом Князя показался ей совершенно незнакомым. И он был такой… по-настоящему старинный. В центре Москвы, в отличие от Петербурга, сохранилось не так уж много особняков восемнадцатого - девятнадцатого веков, столицу бесконечно перестраивали и реконструировали, практически лишая исторического лица. Даже уцелевшие особнячки были отмечены печатью современности: спутниковые антенны на крышах, кондиционеры, пластиковые окна… На стенах перед входом красовались таблички с названиями обретавшихся в их стенах учреждений: музеев, банков, салонов красоты, салонов мобильной связи, ЗАО, ОАО и прочего, прочего. Все эти дома были частью современного города, мира людей. А особняк Князя будто в один миг перенесли из прошлого в настоящее, оградив от разрушительного действия времени и множества тяжких перипетий, выпавших Москве в двадцатом столетии.
        Ян заметил Анино замешательство:
        - Этот дом скрыт от взглядов смертных. Люди проходят мимо и не замечают его. Мы все так защищаем свои жилища.
        - И ты тоже? - удивилась Аня.
        Ян жил в самой обыкновенной квартире в многоэтажном доме сталинской постройки, неподалеку от метро «Бауманская».
        - Я тоже, - улыбнулся Ян. - Поэтому соседи мне не докучают. И жуликам никогда не придет в голову проникнуть в мой дом. Они мою дверь не то что не видят… Но им не хочется возле нее задерживаться.
        - Очень удобно.
        - Еще бы.
        Ян взял Аню за руку, и они пошли по аккуратно расчищенной от снега дорожке к парадным дверям особняка.
        - А если Князю не понравится, что кто-то обратил Птенца без его разрешения, то он как поступит?
        - Анни, с тобой он ничего не сделает.
        - Я спрашиваю вообще… Бывает же, что кто-то без разрешения и серьезной причины…
        - В этом случае все может кончиться печально. Птенца или убьют, или заставят пройти болезненный обряд переинициации, в результате которого он так же может умереть…
        - Пере… что?
        - Такое обычно случается не в городах, где подчиняются Князю, а в маленьких гнездах, где есть один Мастер, а остальные - его Птенцы. Если один из способных Птенцов создает собственного Птенца, Мастер вправе провести переинициацию, чтобы новый Птенец принадлежал только ему. Он убивает нового Птенца, высасывая из него кровь и жизнь, а потом поит своей кровью. Как бы повторное обращение в вампира. Больно и опасно. Но наш Князь в любом случае не станет этого делать. При худшем раскладе он мог бы тебя убить. Однако я не представляю себе обстоятельств, которые толкнули бы его на подобную жестокость.
        В просторном холле Аня увидела двоих вампиров, видимо, исполнявших работу охранников.
        - Мы их называем Стражи. Очень почетная миссия, - шепнул ей на ухо Ян.
        Стражи проводили вошедших взглядами, но ничего не сказали и не воспрепятствовали им. Ян даже не посмотрел в их сторону. Едва переступив порог, он изменился; сначала Аня не могла понять, в чем дело, а потом догадалась - он перестал вести себя как человек. Взгляд стал холодным, лицо - бесстрастным, переменилась даже походка. Выглядело это жутковато и непривычно.
        Они поднялись по лестнице (Ян чуть впереди, Аня сзади) и вошли в большой зал, ярко освещенный хрустальными люстрами. Вампиры - Аня и не думала, что их соберется так много - непринужденно общались друг с другом, словно на светском рауте, но как только появились Ян и Аня, разговоры тут же утихли, и все взгляды обратились к прибывшим. Аня же смотрела на Князя города. Она сразу поняла, что это именно Князь, хотя и не видела его никогда.
        Она не раз читала в книгах выражение «от него исходило ощущение внутренней силы», но впервые поняла, что оно означает.
        Князь вампиров города Москвы Никита Прозоровский, происходивший из древнего княжеского рода Прозоровских и обращенный в начале царствия Елисаветы Петровны, в тысяча семьсот сорок третьем году, когда ему было двадцать семь лет, внешность имел не то чтобы примечательную, но привлекательную - чуть выше среднего роста, изящного сложения; красивые руки с длинными пальцами, благородные черты лица, мягкий взгляд, приветливая улыбка. Разговаривал он негромко и слишком уж деликатно, теперь так уже и не говорят, особенно большие начальники…
        И все же исходило от него ощущение силы - куда более грозной, чем от всех больших начальников, вместе взятых. Как и большинство вампиров, был он гибок и по-кошачьи грациозен. Эдакий спокойный, разнежившийся тигр… Хотя нет, поэтическое сравнение с благодушным хищником тут не годилось, его сила была страшнее тигриной, потому что была силой неживой. Скорее уж - силой мощного магнита, который может притянуть к себе, оторвав от пола, а может и оттолкнуть так, что по стенке размажет…
        Одет Князь был вполне современно, в элегантный итальянский костюм, разве что шейный платок несколько выбивался из ансамбля: явно от «Hermes» (уж в статусных вещах Аня разбиралась), но вот завязан был странно. Не современно. Как на старинных портретах. Только на портретах платки были не от «Hermes» и не такие яркие.
        Князь сидел в кресле, а у его ног, прямо на полу, устроилась одна из тех, кто едва не убил Аню. Варя. Варвара. Рослая, с огромной - на зависть! - каштановой косой, круглолицая, кареглазая, как две капли похожая на главную героиню из русских фильмов сказок, что Аня смотрела в детстве. Только те героини были положительные. А эта Варвара-краса длинная коса - опасная хищница.
        Михаил тоже был здесь. Стоял по правую руку от Князя. Аня глянула на него украдкой, но Михаил смотрел в сторону, и лицо его было совершенно бесстрастным. Зато Варвара-краса нагло, в упор пялилась на Аню и, похоже, ничуть не смущалась. И не боялась.
        У Ани по спине пробежал холодок. Неуютно тут. И страшно.
        - Мой Князь, - проговорил Ян, - я просил аудиенции, чтобы представить вам моего новообращенного Птенца. Эту девушку зовут Анна Смирнова.
        Князь некоторое время молчал, задумчиво глядя на Яна, а потом спросил:
        - Почему ты решил взять Птенца, Ян? Никогда раньше ты не высказывал такого желания.
        - Молодая, красивая девушка умирала. Мне захотелось ее спасти.
        - Вот как… - Теперь Князь удостоил взглядом Аню, и той захотелось спрятаться за спину своего Мастера. - Она действительно красива. Однако я не вижу в ней никаких других достоинств, благодаря которым она могла бы принести пользу нашему сообществу. И посему не нахожу оправданий твоему проступку. Ты пошел против Клятвы Крови. Ты создал Птенца, не испросив на то разрешения.
        Голос Князя был тих и спокоен, в нем даже слышалось сочувствие… Однако Ане показалось, что в ярко освещенной зале вдруг потемнело, свет ламп будто испуганно отпрянул от собравшейся здесь нежити, и от неподвижных фигур протянулись по паркету глубокие тени. Ян не спешил отвечать, несколько мгновений ни единого звука не нарушало гробовую тишину, и Ане, пусть она сама больше не была человеком, стало по-настоящему жутко. Вампиры стояли абсолютно неподвижно, как красиво расставленные манекены, и во взглядах их не было даже искорки жизни; глаза сияли осколками холодного стекла.

«Они убьют нас, - решила Аня, - убьют обоих».
        И, словно прочитав ее мысли, Ян сломал эту звенящую, мертвую тишину:
        - Оправданием моего проступка может служить тот факт, что эта девушка - жертва преступления против Закона, который мы все поклялись соблюдать. Она умирала не от болезни, а от потери крови в результате нападения вампиров. Ваши подданные, мой Князь, напали на нее, обескровили, а потом, надеясь скрыть следы содеянного, сбросили с крыши высотного здания.
        - Готов ли ты назвать мне виновных? - осведомился Князь.
        Ане показалось, что вопрос был риторический, и Князь прекрасно осведомлен и об обстоятельствах ее обращения, и о том, кто виновен в ее гибели.
        Ян слегка склонил голову.
        - Конечно, мой Князь. Это Андрей Плещеев, Жорж Лебединский, Варвара Разумхина, Софья Протасова и… и твой Страж Михаил Онучин. Пусть они опровергнут мои слова, если смогут.
        В отличие от судьи-человека, Князю не нужно было выслушивать ничьи оправдания, он читал в душах своих Птенцов, словно в открытой книге, мог видеть все их воспоминания… Мастер просто-напросто положил руку на голову сидевшей у его ног Вари и слегка повернул к себе ее лицо, заглядывая в глаза. Через несколько мгновений он уже знал все, что произошло в новогоднюю ночь в подвластном ему городе.
        - Твои обвинения справедливы, - произнес он, и Ане почудилось сожаление в голосе Князя. В глазах Варвары мелькнул страх.
        - Никита Григорьевич, - прошептала она, - это было…
        Едва заметным движением руки Князь заставил ее замолчать.
        - Это было непростительно, - проговорил он, - и вы все будете наказаны, как только я решу, какой именно кары вы заслуживаете.
        Ане было слишком страшно, чтобы почувствовать мстительное торжество, к тому же Ян говорил, что Князь не будет суров к своим Птенцам… Главное - она жива. Угроза смерти миновала. В очередной раз. Если б Аня была человеком, она бы облегченно вздохнула… но она уже привыкла не дышать.
        - Ян Гданьский, я прощаю тебе самовольное обращение человека, - продолжал Князь. - Мои Птенцы лишили эту девушку жизни, и значит, в этом есть и моя личная вина. Я подтверждаю право новообращенной Анны стать одной из нас, это будет справедливо. И я разрешаю тебе воспитать ее и научить всему, что ей должно знать. Готова ли твоя подопечная принести вассальную Клятву Крови?
        - Она готова, - ответил Ян.
        Аня знала, что нужно делать дальше.
        Она подошла к Князю и произнесла подобающие слова, пообещав быть верным его слугой и никогда не нарушать Закон. Дальше было сложнее: ей следовало предложить вампиру свою кровь, как высший знак доверия и подчинения, испокон веков принятый в темном сообществе, но она боялась, что не сможет этого сделать. До сих пор она не могла без содрогания вспоминать ту ужасную ночь, когда Михаил с друзьями пили ее кровь на крыше Московского Университета. Она сойдет с ума, если что-то подобное повторится еще раз.
        Князь почувствовал ее замешательство, взял за руку и мягко притянул к себе. Аня медленно опустилась перед ним на колени и посмотрела ему прямо в глаза. Князь не пытался околдовать ее, но все равно было в его взгляде нечто завораживающее. Так можно не отрываясь смотреть на пламя костра или на горный поток. Так можно смотреть в бесконечную глубину космоса, чужого и непознаваемого. Мир вокруг Ани перестал существовать, они остались вдвоем во тьме. Князь наклонился к девушке совсем близко, почти коснувшись губами ее уха, и проговорил очень тихо, так, чтобы слышала только она:
        - Не нужно бояться, дитя. Ты отдашь мне часть своей души, но взамен я отдам тебе часть своей. Ты станешь верна мне - и окажешься под моей защитой. Клятва Крови не бывает односторонней.
        Аня запрокинула голову, открывая шею. Князь укусил ее, и на сей раз девушка вообще не почувствовала боли. Зато вполне успела ощутить, как вспыхнуло и прокаталось вниз по позвоночнику жаркое пламя чувственного наслаждения, когда Князь сделал глоток. Всего один глоток, всего лишь один… А потом лизнул оставленные его зубами ранки, чтобы они затянулись.
        Тьма рассеялась, Аня стояла на коленях рядом с Князем, прижимаясь к его ногам. В глазах плыло, а в теле еще остывало сладостное послевкусие, будто только что она пережила самый сильный в своей жизни оргазм.
        Князь неспешным движением развязал платок, расстегнул рубашку и острым длинным ногтем мизинца - этот ноготь был длиннее, чем на остальных пальцах, и заострен как коготь! - провел по своей груди слева, на уровне сердца. Тонкая струйка крови побежала по груди, и разрез тут же затянулся. Аня смущенно посмотрела Князю в лицо.
        - Ну же, дитя, вкуси крови моей, - ласково сказал он.
        Аня склонилась и принялась слизывать кровь. И снова это было чувственное переживание! Более чувственное, нежели весь ее прижизненный сексуальный опыт, который сейчас казался жалким и убогим. Аня надеялась, что не вцепится в грудь Князя так же, как некогда вцепилась в руку Яна, когда тот обращал ее. Ведь сейчас она не чувствовала неконтролируемой, иссушающей жажды, она не боролась за выживание - она готовилась принять частичку чужой силы и втайне ждала, что это будет столь же приятно, как отдавать часть своей. Но все получилось совсем иначе. Сила Князя оказалась столь велика, что после первого же робкого глотка Аня едва не лишилась чувств. Эта сила едва не сокрушила ее ничтожный, примитивный разум, хотя Аня только прикоснулась к ней, едва-едва, к самому краешку. Она невольно вскрикнула и отпрянула, как от удара током.
        Князь, видимо, ожидал такой реакции и поддержал Аню за спину, иначе она рухнула бы навзничь… И наблюдающие за ней вампиры - враги, ее враги! - посмеялись бы над ее неловкостью.
        Подошел Ян, помог ей подняться и отвел к свободному диванчику.
        Некоторое время после ритуала Аня приходила в себя, оправлялась от полученного шока, причудливо смешавшихся удовольствия и боли. Все внутри нее противненько дрожало, и даже кости ломило.
        - Как ты? - спросил Ян.
        Он снова вел себя как человек. Да и остальные вампиры вернулись к прерванным беседам и больше не смотрели в ее сторону своими жуткими остекленевшими глазами.
        - Не знаю, - честно сказала Аня, - я будто выпила жидкий огонь. Или… или укусила электрического ската. Мне не с чем сравнить.
        Она жалко улыбнулась.
        - Мы все проходили через что-то подобное, - утешил ее Ян. - Не надо сравнений.
        - Правда? И у всех это было так… больно?
        - У всех по-разному. Зависит от силы того, кто приносит Князю клятву. Равный ему вовсе не почувствует боли.
        - Значит, я очень слабая, - вздохнула Аня.
        - Это естественно, милая, твоему вампирскому существованию нет и месяца.
        - Я младенец…
        - Новорожденный.
        Аня тихо засмеялась и почувствовала, как отпускает боль, как уходит нервное напряжение. Вместо них вдруг навалился голод.
        - Теперь мы можем уйти? - спросила она.
        - Конечно.
        Они вышли из зала, ни с кем не прощаясь, и начали спускаться по лестнице, когда их вдруг догнал Михаил.
        - Если бы я не заприметил эту кралю в сквере, ты бы по-прежнему хранил девственность? - спросил он с ухмылкой. - Ты только и умеешь, что подбирать чужие объедки.
        Аня задохнулась от обиды и негодования.
        А Ян побледнел.
        Все дальнейшее произошло очень быстро.
        Ян бросился на Михаила и с такой силой впечатал его в стену, что штукатурка пошла трещинами, и с потолка посыпалась побелка.
        - Не смей говорить о ней так, скотина! - прошипел он.
        Михаил не ожидал от Яна столь бурного отпора и к тому же был слегка оглушен ударом о стену, поэтому среагировал не сразу. Но уже в следующий миг его глаза сверкнули серебром, и он отшвырнул Яна так, что тот пролетел через весь коридор до самого окна и врезался затылком в мраморный подоконник. Камень треснул. У обычного человека наверняка треснула бы и голова, вернее, она просто разлетелась бы на куски, как переспелый арбуз, и уж точно - у человека была бы сломана шея… Впрочем, Ян, похоже, и сломал шею: голова его запрокинулась слишком резко, явственно послышался хруст позвонков.
        Аня завизжала.
        Михаил пролетел по воздуху вслед за отброшенным противником и упал на него, безостановочно нанося удары и мешая исцелиться. Но Яну удалось оттолкнуть Михаила и одним движением вскочить на ноги. А потом он снова набросился на врага. Сцепившись, они покатились по полу, шипя, как два разъяренных уличных кота.
        Аня никогда еще не видела такой драки. Таких сокрушительных, таких стремительных ударов. Она не могла понять, как можно выжить в подобной потасовке.
        А кончилось все так же внезапно, как и началось.
        Потому что в драку вмешался сам Князь.
        Сейчас Прозоровский уже не выглядел умиротворенным и утонченным; его глаза от ярости горели зеленоватым огнем, лицо было бледно, зубы оскалены, длинные острые клыки обнажены. Воздух вокруг вдруг сгустился, зазвенел, и Аня кожей ощутила, как он наполняется силой. Все волоски на ее теле поднялись дыбом, как будто она оказалась в сильном электростатическом поле. Одним движением руки Князь расшвырял обезумевших от ярости противников в разные стороны. Ему даже не понадобилось к ним приближаться.
        Непостижимо, как в таком худощавом теле может концентрироваться такая мощь! Князь сжал кулаки, как будто стискивая обоих нарушителей спокойствия за горло; на их лицах отразились боль и ужас, тела скрутило от невыносимой боли… а потом тела стали изменяться. Кожа стремительно высыхала и истончалась, обтягивая кости, глаза и губы ввалились, за несколько секунд оба превратились в живых мумий. Князь как будто высосал из них жизненную энергию.
        Аня испугалась, что он не остановится, пока не вычерпает их до донышка.
        Но Князь остановился. Разжал пальцы, и два обессиленных тела, похожих на скелеты, замерли на полу без движения.
        - Вон из моего дома, - тихо, но очень отчетливо произнес Князь. Его лицо приобрело прежнее выражение, снова стало почти человеческим. - И не сметь являться мне на глаза.
        Аня вышла из ступора, только когда Князь удалился. Все еще перепуганная насмерть, она кинулась к Яну.
        Ян выглядел ужасно. Как жертва голодомора. Как зомби, выбравшийся из склепа.
        - Ян, тебе очень плохо? - пролепетала Аня. - Ты слышишь меня?
        - Все хорошо, - пробормотал Ян и - о счастье! - даже сумел подняться, опираясь на ее руку.
        - Чем тебе помочь?..
        - Ничем.
        Ян на мгновение закрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, а когда снова посмотрел на Аню, его взгляд стал более осмысленным, и он смог выпрямиться, больше не наваливаясь на нее всем телом.
        - Не бойся, - проговорил он, - я смогу восстановить силы. Отведи меня к машине. Боюсь только, тебе придется самой сесть за руль.
        Уходя, Аня не удержалась и взглянула в сторону Михаила. Тот тоже не остался без помощи. Варвара и еще кто-то из вампиров хотели помочь ему подняться, но Михаил оттолкнул их руки. И встал сам. Он не нуждался ни в чьей поддержке.
        На один миг они снова встретились взглядами. Михаил, как и Ян, был похож на оживший скелет, обтянутый кожей, но смотрел нахально и иронично. Да еще и презрительно усмехнулся. И Ане очень захотелось, чтобы Михаил не увидел в ее глазах страха.
… Той ночью Аня впервые заботилась о своем Мастере. Она хотела отблагодарить Яна, ведь он пострадал, защищая ее от наглеца, и уговорила его позволить ей привести для него добычу. Все прошло как по маслу: она завела разговор с двумя праздношатающимися студентами, заворожила их и привела в дом. Она хотела, чтобы Ян покормился от обоих - ведь ему нужно восстанавливать силы, но тот ответил, что ему вполне хватит одного, и второго отдал Ане. После насыщения Аня отвела парией в скверик неподалеку и оставила на лавочке: через несколько минут они придут в себя.
        Когда она вернулась домой, Ян лежал в своей комнате на кровати. Выглядел он намного лучше, хотя и был еще очень слаб. Аня присела рядом и коснулась ладонью его щеки. Кожа Яна была холодной и сухой, как пергамент.
        - Он ведь мог убить вас, - прошептала она, - и тебя, и Михаила. Мог, правда?
        - Мог, - согласился Ян, - Но не стал бы. Князь просто наказал нас… и, говоря по правде, справедливо. Не следовало устраивать драку в его доме. Но я не сдержался.
        И Ян улыбнулся каким-то своим мыслям.
        - Я так испугалась, - всхлипнула Аня. Легла рядышком и обняла его. - Никогда еще мне не было так страшно. Думала, он убьет тебя. И я останусь совсем одна. Не представляю, как бы жила тогда. Наверное, я бы умерла.
        Ян погладил ее по голове.
        - Не умерла бы. Каждый вампир болезненно переживает смерть своего Мастера, но не умирает после его кончины. Иначе на Земле, пожалуй, не осталось бы ни одного вампира.
        - Я не об этом, Ян… Мне кажется, я не смогла бы без тебя жить. Мне было бы слишком одиноко.
        Она приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза. Он грустно улыбнулся:
        - Скоро рассветет. Боюсь, этот день я продрыхну мертвым сном. Так же, как и ты, мой Птенец, чтобы восстановить силы.
        - Можно, я останусь с тобой? - попросила Аня. - Не хочу уходить.
        - Оставайся.
        Аня стянула тесные джинсы и улеглась рядом с Мастером, накрыв его и себя одним одеялом. Глаза слипались, но открывающиеся возможности не давали уснуть. Солнце встало из-за горизонта. Даже в кромешной тьме Аня почувствовала его приход. Сердце ее остановилось, и она умерла - чтобы снова пробудиться к не жизни, когда солнце уйдет.
        Глава четвертая
        Вечная память

1

…В тот солнечный день в маленьком городке на юге Германии казнили ведьму. Ведьму звали Ульрика Цуммер. Люди, собравшиеся на площади вокруг костра Ульрики, считали ее наложницей Сатаны.
        Но на самом деле все ее несчастья начались из-за того, что Ульрика любила ангела. Темного ангела с остроконечными крыльями.
        Она всегда была особенная, совершенно особенная и внешне, и складом души. Отчего-то в городке совсем не было похожих на Ульрику девушек. Все местные девицы, как благородные, так и не очень, отличались гренадерским ростом, почти мужской силой и обилием мяса на крепком костяке. Так что Ульрика выделялась прежде всего внешностью. Уже к тринадцати годам стало ясно, что ей суждено выйти замуж за богача. Только богач может позволить себе такую роскошь, как маленькая хрупкая жена, совершенно не приспособленная для тяжелого труда по дому или в лавке. Ее и воспитывали, как будущую госпожу. Единственную из всех сестер отдали учиться в монастырский пансион. Родители взяли на себя такие расходы в надежде на будущую богатую родню.
        В пятнадцать лет ее выдали за мясника, господина Густава Цуммера. Он был старше Ульрики почти в три раза, но все еще крепок и любвеобилен. А еще - прост и неотесан. Богат и влиятелен. И очень добр. И очень, очень влюблен в нежную, хрупкую жену. Он хорошо одевал Ульрику, нанял ей в помощь двух служанок. Другая девушка была бы на седьмом небе от счастья!
        Но белокурая Ульрика не была похожа на других девушек. Ей всегда хотелось чего-то иного… Ей нравилось слушать церковные песнопения, а в детстве она была влюблена в ангела, в темного каменного ангела, притаившегося на стене собора среди темных каменных апостолов и мучеников.
        Там были и другие ангелы, но этот не был похож на остальных. В его лице девочке чудились лукавство и нежность. Его руки, казалось, созданы для объятий, а не для благословений. А его крылья…
        Как-то девочка спросила у священника: почему у этого ангела остроконечные крылья? Священник сказал, что такими их сделали время, ветер и дождь. Но девочка не поверила.
        Она была влюблена в ангела - а ей достался мясник.
        Господин Цуммер рано уходил на работу, жена еще спала. Обед ему относила в лавку одна из служанок. Хозяйство в доме было поставлено хорошо, и весь день юная Ульрика проводила у окна, за пяльцами. Так хотел ее муж - чтобы она вышила покров на алтарь, чтобы занималась работой легкой, но богоугодной, чтобы не уставала за день, но и не вызывала осуждения у окружающих вопиющим бездельем. Ульрика сидела над пяльцами, но случалось, что за день она делала всего несколько стежков. Иголка выпадала из ее сонных пальцев, и юная госпожа Цуммер уносилась грезами далеко-далеко, туда, где жизнь красива и романтична, интересна и необычна, где рядом тот, кого она любит, ее темный ангел, ее бледный рыцарь… Белокурая головка в кружевном чепце с розовым бантиком запрокидывалась на спинку кресла, большие голубые глаза подергивались влажной поволокой, изящно очерченные губки изгибались в мечтательной улыбке. Ульрика пребывала в дальних волшебных краях… пока не возвращался муж.
        Господин Цуммер никогда не входил в дом, не вымывшись до пояса ледяной водой и не переменив потную, запачканную кровью и жиром одежду на другую, чистую. Одна из служанок - молоденькая Ханна, а не пожилая Гертруда - всегда поливала ему, а он плескался и довольно фыркал. «Как боров», - брезгливо шептала красавица, глядя на него из окна. А вот служанка Ханна смотрела на своего хозяина с обожанием. Этой рослой, мясистой, красивой крестьянской девке с румяным лицом и тугой золотой косой было всего восемнадцать лет, она была влюблена в мясника и всегда вызывалась полить ему из кувшина, когда он умывался. Она старалась готовить для него самые вкусные блюда, стирала, гладила и крахмалила его белье, и прокладывала мешочками с лавандой, чтобы хорошо пахло, и стелила ему на ночь постель, и ревела в три ручья, потому что не с ней хозяин ляжет в эту постель, а с женой… С женой, которая его ненавидит!
        Он ужинал - молчаливо и жадно. Пил пиво и смачно рыгал.
        Ульрика не могла есть с ним за одним столом.
        Муж ласково журил ее за то, что она крошки в рот не берет. Она ведь и так мала и слаба, как птичка!
        Ханна украдкой подсматривала в дверь столовой, как ест обожаемый господин. И душа ее пела от счастья, если она видела, что ему вкусно.
        Потом наступала ночь. И Ульрика поднималась в спальню, как на Голгофу. И муж-мясник распинал ее на широкой, благоухающей лавандой постели по три-четыре раза за ночь, стеная и хрюкая от наслаждения… Как боров.
        А Ханна плакала в своем закутке, слушая, как скрипит господская кровать. Ее грудь и лоно пылали от невыносимого желания. Она не была девушкой, она уже познала страсть, она могла снова завести любовника, и никто не осудил бы ее. В большинстве германских княжеств на такое поведение смотрели сквозь пальцы, никто не осуждал
«пробные ночи», и любая дурнушка получала лишний шанс выйти замуж, если доказывала свою способность к деторождению, принеся в подоле ребенка, зачатого на сеновале от какого-нибудь проезжего солдата или торговца.
        Многие хотели не только лечь в постель с красивой и работящей Ханной, но и отвести ее к алтарю. К ней даже сватались два зажиточных горожанина - булочник и свечник. Но Ханна обоим отказала. И не завела себе нового любовника. Она слишком сильно любила мясника, господина Цуммера, своего господина.
        Из ночи в ночь Ханна томилась жаркой страстью, металась по кровати и молилась… Нет, не о том, чтобы хозяин бросил жену и полюбил ее, Ханну. Об этом молиться грешно! Она молилась о том, чтобы Господь усмирил ее страсть и позволил ей спокойно уснуть. И послал сладкие сны ее любимому.
        День за днем Ульрика тосковала над пяльцами, изнывала от отвращения за обеденным столом и в супружеской постели и все глубже и глубже погружалась в отчаяние.
        Наконец настал вечер, когда она отказалась от вечерней молитвы. Не забыла помолиться, а именно отказалась. В надежде, что Бог ее накажет, и она умрет во сне. С детства ее пугали, и она запомнила накрепко: если не помолишься на ночь - утром уже не проснешься. Но теперь ей больше не хотелось просыпаться по утрам.
        Однако Бог почему-то простил ей это прегрешение. Даже когда Ульрика вовсе перестала молиться по вечерам, она все равно просыпалась утром. Не помогли и другие меры: она перестала молиться перед едой - но так и не подавилась, она перестала молиться по утрам - но ни болезни, ни несчастные случаи не обрушивались на нее. Вообще в ее жизни ничего не менялось. Иногда Ульрика думала, что это-то и есть настоящее наказание Божье. Что Бога нельзя обмануть: Он знает, что она с радостью примет любую кару, любые болезнь или несчастье, лишь бы изменилось или вовсе прекратилось бы ее существование, и вместе с ней умерла бы ее тоска. Бог читает в ее душе - и потому наказывает не так, как других людей.
        И тогда Ульрика возненавидела Бога.
        Как-то ночью, когда муж захрапел, утомленный долгим трудовым днем и любовными утехами, а Ульрика лежала без сна, чувствуя на себе его липкий пот, его слюну на лице, его сперму на бедрах, умирая от отвращения и все равно оставаясь живой, она воззвала к Дьяволу. Пообещала нечистому свою бессмертную душу и все, что он захочет, в обмен на избавление от тоски. Или в обмен на силы для того, чтобы избавиться от тоски самой. Она молча воззвала к Дьяволу, и тут же ее охватил такой ужас, что она едва не закричала, ледяной пот выступил на всем ее теле, смывая следы недавнего соития… И вслед за страхом пришли неистовая радость - она сделала это! - и уверенность, что теперь-то все будет иначе. Пришел и покой. Такой покой, что Ульрика уснула, и спала долго, крепко и сладко, и во сне видела своего любимого каменного ангела. Ангел ожил, спустился со стены собора и овладел ею под сенью своих распахнутых черных крыльев, которые оказались не только остроконечными, но и кожистыми, без единого перышка, но объятия его были жаркими и нежными, как прикосновение солнечного луча, и ангел подарил ей такое наслаждение,
какого Ульрика прежде и вообразить не могла.
        Это было первое утро ее супружеской жизни, когда она проснулась счастливая. Долго лежала в постели, а солнечные лучи, пробиваясь в щель между ставнями, скользили по ее обнаженному телу, лаская, как любовник из сна. Потом она все-таки встала, и приказала принести теплой воды, и долго мылась, и долго наряжалась, и была весела. В тот день она впервые за долгое время решила сама пойти на рынок и приказала хмурой Ханне сопровождать ее.
        Ульрика шла в толпе и улыбалась, любезно приветствуя знакомых. Многие лишь в то утро по-настоящему заметили ее красоту. Она словно расцвела от счастья и сладостного предвкушения. Почему-то вдруг захотелось заглянуть в лавку ювелира и торговца полотном, купить себе какое-нибудь украшение и новой ткани на платье - благо муж не ограничивал ее в тратах.
        И в лавке ювелира она встретила его.
        Своего ангела. Ожившего ангела из сна. Ульрика сразу узнала его, хотя он был не в том просторном, длинном, черном одеянии из сна, а в уныло-коричневом платье, в какое одеваются перекупщики, и даже с неизменным ярким беретом торговца на голове… Впрочем, ему же нужно притворяться, чтобы его приняли за обычного человека! И конечно же, он был без крыльев, но Ульрика все равно его узнала. Узнала его глаза, пронзительные и сияющие, светлые и темные одновременно, узнала его чарующую, нежную улыбку, узнала его точеное лицо в обрамлении белокурых волос. На груди ангела, на переброшенном через плечо ремне, висел ящик - такой же, с какими ходят бродячие торговцы. Он предлагал ювелиру купить разноцветные стеклянные бусы, серьги, браслеты, колечки, подвески - недорогой, в общем-то, товар, привозимый из Чехии, да и не слишком ходовой в городах; такими побрякушками можно разве что деревенских девок соблазнить. Ювелир покупать стеклянные безделицы отказывался и гнал продавца прочь: его лавку все уважают, здесь продают золото и серебро, а если камни - то только настоящие, драгоценные! И то, что госпожа Цуммер,
любимая супруга очень почтенного и богатого господина, застала в лавке торговца дешевыми украшениями, вызвало у ювелира ужас и ярость: ведь она может подумать, что здесь приторговывают чешскими стекляшками! Расскажет мужу и другим женщинам - позора не оберешься… А ведь он, ювелир, кристально честен, он никогда не продавал подделки! Ювелир грубо прогнал из лавки бродячего торговца, а Ульрика не могла глаз оторвать от того, в ком она узнала свою любовь, своего ангела из сна.
        Выходя в дверь, он улыбнулся и подмигнул ей. Ювелир ахнул и замахнулся на него палкой… Ханна возмущенно побагровела - этот проходимец оскорбил ее госпожу, уважаемую женщину, а значит, оскорбил и ее господина! Но Ульрика ответила улыбкой на его улыбку.
        Если б это был простой торговец, такая фамильярность ее, конечно, оскорбила бы. Но ведь это не торговец, это ангел, явившийся в образе торговца, чтобы любить ее!
        Она быстро и без всякого интереса посмотрела товар, разложенный перед ней ювелиром. Купила тонкую золотую цепочку - чтобы отвязаться и чтобы порадовать вечером мужа: господин Цуммер был очень доволен, когда она себе что-то покупала. И поспешила на улицу.
        Ангел, конечно же, дождался Ульрику. Снова улыбнулся и вынул из ящика длинные огненно-красные бусы.
        - Настоящие богемские гранаты, прекрасная госпожа! - лукаво пропел он.
        И в этот момент произошло чудо. Дешевые стекляшки на глазах превратились в драгоценные камни из Богемии! Ульрика ахнула от восторга и взяла бусы… Живым огнем горели гранаты в ее бледных пальцах, словно в каждом камешке была заключена частица пламени.
        - Сколько они стоят? - тихо спросила она, не зная, как и о чем ей говорить с ангелом, прикинувшимся бродячим торговцем.
        Глупая Ханна смотрела на нее с недоумением и возмущением.
        Глупая Ханна не видела ангела и богемских гранатов!
        Она видела только бродячего торговца и бусы из красного стекла.
        Глупая, несчастная, обделенная…
        - Это подарок тебе, прекрасная госпожа. Надень их сегодня ночью. И когда я филином прокричу под твоими окнами - ты выйдешь ко мне нагая, в одних лишь бусах, с распущенными волосами, как Саломея на пиру Ирода… Как прекрасная Саломея, ты придешь, чтобы отдаться мне, и я вознагражу тебя лучше, чем царь Ирод вознаградил ее, - чуть слышно прошептал он, склонившись к ее уху, и от его горячего дыхания сладкая дрожь пробежала по телу Ульрики.
        - Я приду, - прошептала она в ответ.
        Тогда он развернулся и быстро пошел вверх по улице, а подаренные бусы переливались в ее ладони, как горсть огня.
        - Правда, он красив? - мечтательно вздохнула Ульрика.
        - Красив?! Господь с вами, госпожа, он же страшный, как черт! - удивленно воскликнула Ханна. - Может, когда-то он и был красив, но сейчас в нем сидит дурная болезнь: половина лица у него - молодая, красивая, а половина - будто адским пламенем сожжена и изъедена язвами. Один глаз голубой, а другой - черный, даже зрачка не видать. Нет, он страшен, госпожа, страшен, как само проклятье!
        Ульрика обожгла служанку возмущенным взором - и в тот же миг возненавидела ее. Смертельно возненавидела.
        - И зачем вы у него эту гадость взяли, госпожа? Зачем вы с ним говорили? Уж не околдовал ли он вас? Выбросили бы вы этот его подарочек от греха… А вдруг он - колдун? Вон, какой страшный, - негромко посоветовала Ханна.
        - Поговори у меня еще! - оборвала ее Ульрика и быстро направилась к дому.
        Желание гулять пропало. В конце концов, она нашла то, что искала, ради чего вышла утром на улицу. А теперь ее ждали неотложные дела. Нужно было приказать нагреть воды и принять ванну, вымыть волосы, ополоснуть их отваром ромашки, чтобы они засияли чистым золотом, и высушить, и расчесать, чтобы к ночи быть готовой и прекрасной, как сама Саломея, попросившая за свой танец голову святого.
        Тем вечером от волнения она вовсе не могла есть. Сидела за столом над полной тарелкой и грезила наяву. А муж не мог оторвать от нее глаз, столь хороша, невероятно хороша она была сегодня! Прелестно разрумянилась от волнения, глаза расширились и сияли, свежевымытые волосы никак не ложились в прическу, выбивались пушистыми локонами на висках и на шее, и, казалось, золотой нимб сверкает вокруг ее головки, словно у ангела или у святой…
        Тем вечером Ульрика отказала мужу в близости, заявив, что плохо себя чувствует. Господин Цуммер не настаивал - она ведь действительно выглядела странно, да и не ела ничего. Господин Цуммер заботливо поцеловал жену в лоб, проверяя, нет ли у нее жара: уж очень румяна она сегодня, уж так лихорадочно блестят ее глаза… Но жара не было, и муж, успокоенный, уснул. Он очень устал сегодня. А Ульрика лежала в постели без сна, ожидая крика филина.
        Когда филин прокричал - совсем близко под окном, Ульрика даже испугалась, хотя ждала много часов, - она встала, сбросила ночную рубашку, сняла чепчик, распустила волосы, надела бусы.
        Она не торопилась. Она знала: он дождется ее.
        Обнаженная, с распущенными волосами и с бусами, свисающими несколькими рядами на грудь, Ульрика спустилась по лестнице. Ступеньки, всегда скрипучие, принимали ее шаги беззвучно, словно она ничего не весила. Она совершенно не боялась, что муж проснется: ангел наверняка послал мяснику долгий и крепкий сон. А может быть, даже вечный! Как это было бы хорошо! Слуги и соседи тоже ничего не увидят, не мог же ангел забыть про них…
        Она вышла из двери, ступила на влажную траву. Трава и земля при каждом шаге ласково обнимали босые ступни и словно поили ее жизненными соками. Между деревьями сада висел легкий туман, но Ульрика не чувствовала холода. Ее сжигали внутренний жар - невыносимый, мучительный - и ощущение пустоты, похожее на жажду. Она знала, что сможет получить утоление только от него, от своего ангела, от его губ, рук, тела.
        И вот наступает тот великий, ослепительный миг, когда Ульрика не в мечте, не во сне, а наяву - в собственном саду! - видит его, своего давнего тайного возлюбленного, видит в облике темного ангела… Он ждет ее под старой кривой яблоней, уже не в коричневом платье странствующего торговца, а в чем-то длинном, черном. Он улыбается и простирает к ней руки. Его глаза горят во тьме желтым огнем. Он прекрасен. Со стоном радости Ульрика падает в его объятия, приникает к его телу. К его твердому, как камень, горячему обнаженному телу. Да, он тоже обнажен! А то, что она приняла за его одеяние, - это его крылья! Огромные черные крылья, которые он обернул вокруг тела, сложил, словно летучая мышь…
        Не размыкая объятий, они опускаются на траву. Жар сливается с жаром, губы с губами, глаза смотрят в глаза… И в его глазах Ульрика видит бездонный мрак и адский пламень, а он выпивает душу Ульрики через широко распахнутые глаза. Его руки бродят по ее телу, сжимают до боли, ранят - у него такие длинные и острые ногти! Но ей приятна и эта боль, и другая, более сильная, которая приходит, когда он овладевает ею. Ах, какой он огромный, как больно! Огромный и очень холодный, обжигающе холодный, будто лед… Но Ульрика слышала, что так и бывает с ведьмами, когда Сатана овладевает ими впервые. Он целует ее грудь, он присасывается к коже над ее левой грудью, он впивается в нее и пьет ее кровь. И Ульрика знает - это он ставит на нее свою метку. Так положено. Хотя это тоже больно. Все - больно. А ведь во сне его объятия всегда были нежными и жаркими, как солнце!
        Кажется, она лишилась чувств от боли и страсти. А он ушел, покинув ее, обнаженную, на траве. С трудом она встает и идет к дому. Все болит… Тело исцарапано, некоторые ссадины кровоточат… А над левой грудью - небольшое темное пятно, холодное на ощупь и совершенно нечувствительное. Можно его трогать, можно втыкать иголку - кожа в этом месте словно омертвела.
        И это пятно останется навсегда, даже когда заживут все царапины и пройдет боль в истерзанном теле.
        Пятно останется, и Ульрика будет тщательно скрывать его от мужа и от всех, кто может его увидеть.
        А потом, во время допроса, Охотники на ведьм обнаружат это пятно, и оно станет одним из доказательств…
        Впрочем, разве они нуждаются в доказательствах, эти проклятые истязатели?
        Ульрика подходит к постели, снимает бусы и прячет в шкатулку, надевает рубашку, заплетает волосы и ложится рядом с храпящим мужем. Тело горит, царапины саднят. Но она засыпает. И во сне к ней приходит ее ангел. Он вновь овладевает ею, только теперь его объятия нежны и ласковы. Он целует пятно над ее левой грудью и выпивает оттуда немного крови.
        И так будет каждую ночь. Он навещает ее во сне, овладевает ею, дает наслаждение - и выпивает немного крови из своей метки.
        И в ту, самую первую ночь ангел сказал ей, что она родит для него детей: сына и дочь. Это было - как благовещение, темное благовещение…
        Наутро Ульрика проснулась счастливая. И сразу же сообщила мужу, что беременна. Бедняга едва не помешался от радости. От первой жены, на которой он женился в семнадцать лет и с которой прожил без малого десятилетие, у него не было детей. Он уже и не надеялся, что хрупкая Ульрика сможет от него забеременеть. Даже думал усыновить какого-нибудь сиротку. И вдруг - такая радость! В тот же день господин Цуммер подарил Ульрике толстую золотую цепь и золотой ковчежец с кусочком мощей.
        Ульрика приняла подарок с благодарной улыбкой и надела его. Она не боялась святых мощей. Она почему-то была уверена, что глупого мясника обманули, и никаких мощей в ковчежце нет. Так, кусочек бараньей косточки. Или даже собачьей… Но все равно она была счастлива и благосклонно приняла дурацкий подарок. Ее все сейчас радовало. Ведь для нее начиналось ожидание, счастливое ожидание рождения своих малышей.
        Как она мечтала о них! Скорей бы уж настал миг разрешения от бремени, скорее, скорее! Ведь это дети от него, от ее ангела, от ее любви… От ее мечты. Это, в сущности, только ее дети. Полностью - ее. Они будут принадлежать только ей.
        Мальчик и девочка. Ангельски прекрасные. Пожалуй, мальчика она хотела даже больше. Ведь в нем воплотится ее возлюбленный. А в девочке - всего лишь она сама.
        И Ульрика больше не тоскует. Она ведет себя хорошо, очень хорошо. Много и с аппетитом ест. Каждый день выходит на прогулку. И по много часов просиживает за шитьем и вязаньем. Крохотные чепчики, распашоночки, чулочки, башмачки, пеленочки - все из тончайшего полотна и лучшей пряжи, все разукрашенное, в вышивке и кружевах. Она собственноручно простегала даже два атласных одеяльца, цвета царственного пурпура.
        Каждый вечер она предъявляет господину Цуммеру очередное свое творение, чтобы он порадовался, умилился… и поскорее ушел спать в другую комнату.
        Ульрика отказывает мужу в близости с той самой ночи. Говорит, что бережет чрево, и он соглашается: надо беречь! Но она-то знает, что никогда и никому не позволит осквернить тело, которое однажды наяву, а не во сне, обнимал темный ангел… Падший ангел…
        С особым чувством вчитывалась теперь Ульрика в слова пророка Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: „Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему“. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней. Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: „Тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее?“».
        Она читала - и видела своего возлюбленного. Ей дорого было любое упоминание о нем, любой намек на него! Она уважала пророка Исайю - ведь тот написал правду о ее любимом. Пророк увидел столь же прекрасного темного ангела, сына зари, первое и любимейшее творение Господа, созданное по образу и подобию. А другие видели омерзительного зловонного козла с двумя лицами, второе из коих находилось на заду. Фу! Глупцы! Да и что еще могут они придумать своими никчемными, заплеванными умишками? Ничтожества! Все, кто верит в Сатану-козла, - грязные отродья! Ее муж, ее служанки, ее соседи и даже священник, патер Мюкке… Особенно священник!
        Ульрика родила в положенный срок и на удивление легко. Ангел уберег свою избранницу от родовых мук, от наказания божьего, назначенного всем дочерям и праправнучкам Евы за грехопадение, совершенное в незапамятные времена. Как Он все-таки жесток и мелочно мстителен, этот ветхозаветный Бог! Осквернить болью и грязью такое прекрасное и важное для каждой женщины событие - обретение ребенка!
        Первым на свет вышел сын, за ним - дочка. Не очень крупные, но на редкость красивые и гармонично сложенные малыши. Будто две фарфоровые куколки.
        Господин Цуммер рыдал от счастья. Глупый, он думал, что это его дети…
        На следующий после родов день Ульрика встала. Она совершенно не чувствовала слабости. Наоборот - удивительный подъем и прилив сил. Она сама занималась детьми. Никого к ним не подпускала. Сама купала их, переодевала, даже пеленки стирала сама. И с легкостью управлялась с обоими. А какое удовольствие получала она, когда кормила грудью! Мальчик сосредоточенно сосал и очень серьезно смотрел на темное пятно над ее левой грудью, а Ульрика шепотом рассказывала ему правду о его отце. Девочка пила жадно, зажмурившись и стиснув кулачки от напряжения: она уже сейчас готова была бороться за все, что любит, даже за материнское молоко.
        Иногда случалось, что оба малыша принимались кричать одновременно. И тогда она укачивала сына сама, а дочку передавала старой Гертруде.
        Впервые счастье Ульрики и ее малюток было нарушено на третий день их жизни, когда детей пришлось окрестить. Бедные малыши так кричали! Девочка вопила гневно и протестующее, а мальчик - жалобно, словно звал мать… И долго потом не мог успокоиться. Но малюткам пришлось через это пройти. Ничего не поделаешь. Хотя Ульрика всем своим существом ощущала страдания малышей и готова была вместе с ними кричать от ужаса и боли.
        Мальчика назвали Иоганном-Фридрихом.
        Девочку - Мария-Маргарета.
        Господин Цуммер называл их по-простонародному - Гензель и Гретель.

2
        Мишель пришел к Софи сразу после пробуждения. Софи была голодна, поэтому злилась и капризничала, сердилась на Олюшку, которая терпеливо, прядь за прядью, расчесывала ей волосы. Чтобы насытиться сегодня, Софи должна отправиться на охоту - свободных доноров нет. А выходить Софи ужасно не хотелось. Погода отвратительная. Холодно. Метель. Вампиры, конечно, не мерзнут. Но добыча-то мерзнет! И тяжелее идет на контакт. Значит, охота будет трудной и займет много времени. Софи предпочла бы понежиться в ванне, потом посидеть под уютным золотистым торшером, перечитать что-нибудь из Евгении Марлитт или Марии Корелли; она любила их романы еще при жизни, и в первое десятилетие после обращения книги ее очень поддерживали: спокойные, неторопливые истории, с приятно-нравоучительным финалом. Или просто забраться на подоконник в гостиной и помечтать, глядя на летящие за окном снежинки. Куда как приятнее, чем тащиться сквозь пургу.
        Можно было бы, конечно, взять немного крови у Олюшки, но Софи вчера уже питалась от своей слуги. Накануне тоже стояла противная погода, тоже не хотелось на улицу, а тянуло посидеть в кресле с романом. И Софи уступила своему желанию. Однако повторить сегодня уже нельзя: если Олюшка два раза подряд даст кровь, это ее ослабит. Софи не могла допустить, чтобы ее слуга стала сонной и утратила бдительность в дневное время. И не сердиться на Олюшку она не могла. Потому что - на кого же еще сердиться, как не на нее? Могла бы как-то исхитриться и привести госпоже донора… Или заманить какую-нибудь добычу… В конце концов, Олюшка - девка видная. Жаль, не умеет себя по-современному подать. И вообще слишком уж с мужчинами церемонится.
        Олюшка, чувствуя настроение Софи, вела себя суетливее и тише обычного, но руки у нее дрожали, и она никак не могла уложить роскошные волосы госпожи. Софи практически никогда не наказывала свою слугу, и, казалось бы, Олюшке нечего опасаться. Однако даже те слуги, к которым их бессмертные господа относятся как к друзьям или родственникам, все же боялись вампиров больше, чем, скажем, доноры. Потому что слуги знали истинную силу вампиров и слишком часто видели, как их господа охотятся. Софи же, хоть и любила Олюшку, но не как подругу или сестру, не как равную, а как служанку. Как любимую горничную. Собственно, изначально их отношения такими и были: аристократка Софи Протасова и ее горничная Ольга Кузнецова. И кому, как не Олюшке, знать, какой Софи иногда бывает взбалмошной и по-детски жестокой.
        - Что госпожа сегодня наденет?
        В обычной ситуации Олюшка назвала бы Софи по имени, но сегодня осторожничала и отстранялась.
        Софи задумалась. Нужно выглядеть и привлекательно, и все-таки соответственно погоде, чтобы за смертную сойти… И тут раздался звонок в дверь.
        Мишель.
        В последнее время Софи всегда радовалась его визитам; да что там радовалась - она жила от одного свидания до другого. Влюбилась она в Мишеля. Настолько, что сама не понимала: почему она так глупо себя вела и так долго ему сопротивлялась? Кто еще способен любить столь же преданно? И как можно было не ценить такое чувство? Дура, надменная дура, столько времени потеряла, а счастье - вот оно, рядом… Впрочем, у них с Мишелем впереди вечность. Или, как минимум, несколько столетий. И Софи не торопилась открывать ему свои чувства. Мужчины не ценят влюбленных женщин. Мужчину надо дразнить, мучить капризами и непостоянством. Тогда его страсть будет пылать дольше и жарче. Поэтому Софи не сделала того, что ей хотелось: не вскочила ему навстречу и не повисла у него на шее. Она лишь улыбнулась Мишелю. И его сегодняшнему подарку.
        Подарком была добыча. Завороженный, полусонный, но крепкий и здоровый парень. Едва вышедший из детского возраста, но уже не ребенок. Значит, от него можно питаться… А главное - Софи не придется выходить на улицу в такую мерзкую погоду!
        - Мишель, как ты догадался?!
        - Ну, я же чувствую тебя на расстоянии, - улыбнулся Мишель.
        Неужели правда? У Софи округлились глаза. А Мишель расхохотался:
        - Я пошутил. Ты же не мой Птенец, чтобы я тебя чувствовал! Мне позвонила Олюшка. Сказала, что ты голодна, донора нет, на улицу тебе не хочется. И я поспешил спасти мою даму сердца от голода и неприятной прогулки. Угощайся, дорогая, - он царственным жестом распахнул на парне куртку.
        Софи подбежала и впилась добыче в шею. Она действительно проголодалась!
        Когда она насытилась, Мишель увел расслабленного после укуса парня.
        А когда вернулся, Софи ждала его в постели. Сегодня у нее не было желания притворяться холодной. Она согрелась, и захотелось ласки. Захотелось отплатить милому Мишелю за заботу. Провести эту холодную, ветреную ночь в любовной неге. А если Софи чего-то хотела - она не видела смысла отказывать себе.

3
        Мишель покинул ее незадолго до рассвета - как раз оставалось время добраться до дома и устроиться на дневную спячку. А у Софи - время на ванну и легкий массаж, который сделала ей Олюшка.
        - Спасибо, милая. Спасибо, что позвонила Мишелю, - сонно пробормотала Софи, пока Олюшка помогала ей надеть ночную рубашку.
        - Мне это в радость. Когда вы счастливы, я тоже счастлива, - улыбнулась Олюшка и почтительно чмокнула Софи в плечико.
        Она укрыла Софи пухлым одеялом и погасила ночник.
        Софи, засыпая, думала: как мне все-таки повезло, что я нашла такую слугу крови. Безупречно верную. Способную все, все своей госпоже простить.
        А ведь Софи перед ней виновата…
        Софи встретила Олюшку в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Тогда в Москве творился кошмар, и Князь разрешил всем своим подданным убивать смертных, не только защищая собственное существование, как дозволял закон, но даже в случае неявной опасности. Позже Князь открыто покаялся в этом перед Высшим Советом Вампиров в Цюрихе и был прощен: вампиры были слишком потрясены переменами, происходящими в мире смертных. Переменами, из-за которых Князь, почти двести лет правивший одним из крупнейших городов России, вынужден был бежать вместе со своими Птенцами и принести клятву кровной верности Принцессе Парижа.
        Тогда, в восемнадцатом, его разрешение стоило жизни многим смертным. И позволило многим слабым вампирам обрести силу. Ведь человеческая кровь просто поддерживает в них жизнь, а истинную мощь можно получить, только убивая смертных.
        Вампиры выходили ночами на темные улицы. Нет, они не охотились. Они ждали, когда на них нападут. И конечно, на них нападали. Нападали на хорошо одетых, аристократичного облика мужчин и, разумеется, на женщин, на изящных, выглядящих беззащитными женщин.
        Двадцатилетнюю Ольгу Кузнецову Софи спасла от рук разбойников. Вернее, их тогда уже называли «бандитами» или «налетчиками», но Софи с юности привыкла называть разбойников разбойниками. Олюшка служила горничной, а ее старшая сестра Маша - кухаркой в доме у старенького, давно вышедшего в отставку генерала Дутова. Сын его, тоже генерал, воевал где-то, и со стариком остались две женщины: вдовая сестра и незамужняя дочь. Из охраны - немолодой уж дворник да собака. А дом был богатый. Вот разбойники и решили поживиться. Дворника и собаку пристрелили, а на генерала с семьей пули тратить не стали: зарезали всех троих. Над молоденькими кухаркой и горничной решили покуражиться, прежде чем прикончить. Но Маша так брыкалась, так кричала, что одни из налетчиков ненароком придушил ее подушкой. Не успели над ней поизмываться. А Олюшка от ужаса и сопротивляться не могла.
        Софи пришла в этот дом на запах свежей крови. Она не нападала первой. Она просто вошла - и дождалась, когда один из разбойников бросится на нее. Потом методично убила пятерых, а шестого выпила.
        Олюшка, избитая и растерзанная, лежала на полу и смотрела, как миниатюрная красавица-блондинка, серебристо смеясь, изящными ручками сворачивала шеи здоровенным парням. Как одному она просто вырвала из плеча руку, в которой был нож, а другому запустила пальцы в живот и выдернута внутренности. Олюшка смотрела, как Незнакомка, вся залитая кровью, подтащила к себе вопящего от ужаса грабителя и впилась ему в шею. И к тому моменту, когда Софи опустошила свою жертвуй Олюшка уже поняла, кто перед ней. В детстве ей рассказывали страшные сказки об упырях. И она взмолилась: «Не бросай меня!»
        Софи взяла ее с собой. Из сентиментального расположения: ведь она спасла Олюшке жизнь, так почему бы теперь эту жизнь не уберечь от других опасностей? Софи поделилась с Олюшкой своей кровью, что позволило горничной быстро исцелиться. А через два года, когда Князь решил, что надо уезжать из России, Софи сделала Олюшку своей слугой крови. Это позволило Олюшке не стареть и не болеть. И сейчас она по-прежнему выглядела двадцатилетней, буквально лучась здоровьем.
        Софи не пожалела о своем решении. Все предпочитали держать в качестве слуг мужчин, сильных и ловких. Олюшка, может, была не так сильна, зато ее безупречная преданность и истинно женская находчивость не раз помогали ей выпутаться из сложных ситуаций и спасти ценный груз - гроб с телом госпожи.
… Олюшка была идеальной слугой. И поступок Софи она поняла и простила, хотя поначалу дело едва не дошло до взаимных угроз. Простила - как и положено верному слуге. Хотя большинство вампиров после подобного инцидента сменили бы слугу, несмотря на все сопряженные с этим неприятности и сложности. Если погибает вампир-повелитель; слуга умирает в тот же миг: он живет, пока жив его господин. Если же погибает слуга, вампир ощущает дискомфорт. Не такой сильный, как в случае гибели своего Мастера или Птенца, но все же… Однако иногда вампиры сами убивали своих слуг. Если случалось что-то, после чего доверять слугам становилось опасно. Но Софи не боялась. Она знала: Олюшка любит ее больше всего на свете. Боготворит.
        Конечно, после случившегося Олюшка переживала, много плакала, и кровь ее из-за страданий была такой вкусной, что Софи едва не истощила ее, но во время взяла себя в руки. А горе Олюшки со временем поблекло. Госпожа была добра и заботлива, делала ей приятные подарки.
        И вообще - время все лечит. Все что угодно.
        Уж как Софи когда-то любила своего жениха, Митеньку Каледина - нежного, благородного юношу. Как горевала, когда Князь похитил ее, обратил и сделал своей наложницей. Но все прошло, и она смогла полюбить Князя. Его трудно было не полюбить, узнав поближе: мудрый, милосердный, галантный, а как романтичен, когда влюблен! Потом Софи узнала, что Митенька погиб в Японскую. И снова жгучей волной ее затопило горе. Но время опять вылечило.
        А когда Князь охладел к Софи, влюбился в другую, взял ее в наложницы - как Софи ревновала!.. Теперь же она едва помнит своего жениха, а к Князю относится с истинно дочерней любовью. Его очередная наложница не вызывает у нее антипатии. Все страстные чувства сейчас отданы бывшему разбойнику Мишелю Онучину, который до сих пор не избавился от пристрастия к «шику» в одежде: зимой носит шубу или длинное пальто нараспашку, белое шелковое кашне и до блеска начищенные сапоги. Все, конечно, по последней моде, но до боли напоминает наряд, в котором Софи впервые его увидела. И что же? Теперь Софи это ничуть не раздражает.
        Да, время все лечит. Все меняет. И Олюшка пережила свою утрату, забыла и об инциденте, и о поступке Софи.

… Сколько лет прошло с тех пор? Десять? Двенадцать?
        Они тогда уже вернулись в Москву, обосновались.
        И Олюшка влюбилась.
        Да так сильно, что даже просила Софи обратить ее возлюбленного. А то мало ли что? Мир так опасен, а смертные так хрупки. Сделавшись вампиром, он станет сильным и куда как менее уязвимым.
        У Олюшки уже был печальный опыт любви к смертному. Во Франции, во время оккупации
        - кажется, в сорок втором - она умудрилась познакомиться с русским парнем, офицером Красной Армии, бежавшим из плена и сражавшимся во французском Сопротивлении. Как потом узнала Софи, Олюшка помогала Сопротивлению и даже прятала в особняке каких-то людей, пользуясь абсолютной беспечностью госпожи и тем, что домашнюю прислугу Софи не убивала, даже будучи очень голодной. Нет, Олюшка не лгала госпоже: она не пыталась выдать этих людей за прислугу. Она просто о них ничего не говорила, а Софи не обращала особого внимания, сколько там сердец бьется в пределах ее дома. Потом возлюбленному Олюшки не повезло: он был ранен и попал в гестапо. Олюшка у Софи в ногах валялась: спаси Алешу, госпожа! Его Алешей звали. Софи и сама-то немцев сильно не любила еще с прошлой войны. Но во Вторую мировую у них было слишком много сильных колдунов. Проникнуть на территорию врага, в хорошо охраняемую тюрьму было рискованно даже дня вампира: мало ли какие магические ловушки могли там поджидать. А рисковать собой ради возлюбленного Олюшки Софи не видела смысла.
        Алеша умер. В тюрьме. От пыток. Это Олюшка узнала уже потом, после войны, когда пыталась найти Алешу или хотя бы сведения о нем.
        И вот, спустя почти шестьдесят лет, Олюшка снова влюбилась. Можно понять, почему она захотела заранее обезопасить своего любимого. Но и Софи можно понять: ей было неинтересно обращать этого парня. Ну вот неинтересно - и все! Он ничего собой не представлял, ну совершенно ничего. Олюшка говорила - он добрый, нежный, такой необыкновенный, он совсем как Алеша…
        Софи пыталась ей объяснить, что Птенец - это ответственность. Это морока. Его надо обучать жизни во тьме. Кормить. Водить на охоту. Отвечать перед Князем за его поступки. Да и нельзя обращать просто так, по собственному желанию, сначала надо получить разрешение Мастера своего гнезда. В данном случае - Князя Московского.
        Нет, конечно, Князь позволил бы Софи обратить кого угодно. И Олюшка это знала.
        Однако сама Софи не хотела брать на себя обузу в виде Птенца. Она вообще никогда не создавала Птенцов и даже не была уверена, что получится…

«Попробуйте, госпожа. Мы готовы рискнуть!» - крикнула бледная и решительная Олюшка.

«Мы готовы»? «Мы»! И вот тогда Софи рассердилась. Другой вампир за подобное самоуправство наказал бы слугу! Ведь Олюшка нарушила Закон Великой тайны, она выдала смертному существование вампиров!.. Но Софи все же любила Олюшку. И не собиралась быть с ней слишком уж суровой. Она пообещала, что попробует. А сама - просто выпила жизнь Олюшкиного возлюбленного. Стала сильнее на одну поглощенную жизнь и избавилась от проблемы. Олюшке она сказала, что молодой человек не перенес превращения. Но верная слуга давно жила среди вампиров и все поняла. Как она убивалась! Софи было ужасно жаль ее, ведь стоило забыться, приоткрыть ментальные щиты - и она сама начинала чувствовать горе своей слуги, ее боль и опустошенность.
        Софи пыталась загладить вину. Подарила Олюшке несколько чудесных драгоценностей, в том числе старинный браслет с крупным сапфиром, который сама очень любила. И постепенно Олюшка утешилась, забыла об этом инциденте. Браслет с сапфиром носила, не снимая.
        Софи, глядя на этот браслет, всегда вспоминала, что виновата, виновата перед Олюшкой.
        Все-таки ее слуга очень любила того парня.
        Может, следовало отказать ей пожестче, но не убивать его? Пусть бы Олюшка с ним роман крутила - лет на тридцать этого второго Алеши уж точно хватило бы, если не больше.
        Но сделанного не воротишь.
        Так что не стоит и переживать, правда?
        Глава пятая
        Семейные тайны

1
        Нина лежала на полу, холодея от ужаса, ярости и бессилия.
        Она попалась! Попалась! Как глупо!
        Она уронила ручку.
        Ручка закатилась под шкаф.
        Нина встала на колени, наклонилась, заглянула под шкаф.
        И увидела его. Этот странный букетик.
        Несколько сухих веточек, перевязанных цветными ниточками.
        Сколько раз в архиве убирали с тех пор, как погиб Модест Андреевич, а этот букетик почему-то не вымели. Надо будет пожаловаться на работу уборщиков.
        Нина протянула руку и коснулась букетика. Укололась пальцем об одну из колючек - и хотела отдернуть руку… Нет, неправильно: она должна была инстинктивно отдернуть руку! Но в тот же миг, когда колючка воткнулась в палец, Нину парализовало. Мгновенно. Полностью. Она даже глаза закрыть не могла. Даже веки ей не повиновались. Хорошо, что вампиры быстро регенерируют. У смертного пересохла бы сетчатка, мог бы ослепнуть… Впрочем, смертный умер бы через две минуты, не успев ослепнуть: ведь дышать Нина тоже не могла. Но ей, к счастью, это было не нужно.
        Нина лежала на полу, смотрела на проклятущий букетик и думала: сейчас придет убийца и прикончит ее. Это ловушка. Ловушка… Наверное, и Модеста Андреевича убили так же. Сначала обездвижили. Поэтому он и не сопротивлялся.
        Засохший цветок чеснока. Веточка боярышника. Веточка шиповника. Растения, традиционно считающиеся опасными для вампиров. Нет, Нина знала, что от чеснока у добычи портится вкус крови, а запах этого растения - пока оно живое и свежее - вызывает в горле и в глазах вампира форменный пожар. Но боярышник и шиповник - Нина была уверена, что это легенда, что они-то не могут повредить вампирам!.. Интересно, если попадешь в куст шиповника - застрянешь там навеки, то есть до восхода солнца? Интересно, а принцесса Шиповничек, она же Спящая Красавица, была на самом деле вампиром? Ведь в основе почти всех сказок лежат реальные истории… И в действительности бедняжка не спала, а все сто лет лежала, парализованная, умирая от голода? Принц, который избавил ее от шипа в пальце, наверное, стал ее первой жертвой. Это было бы забавно, если бы не было так грустно…
        Букетик был перевязан четырьмя цветными нитями: черпая, красная, белая, синяя. Что это означает в магии? Четыре стихии?
        Дверь в библиотеку открылась, звонко процокали каблуки.
        Женщина? Неужели убийца - женщина?
        - Мадемуазель Нина! - прозвучал гнусавый, манерный голос.
        При жизни этот вампир был французом, и он произносил ее имя с ударением на второй гласной.

«Вот кто убил Модеста Андреевича! И кто убьет меня!» - в ужасе поняла Нина, слыша приближающиеся шаги.
        Филипп Орлеанский. Принц Филипп Орлеанский.
        Все главы вампирских сообществ носят титулы Принцев и Принцесс. В России - Князей и Княгинь. Но настоящих принцев крови среди вампиров всего семеро. Принцев и Принцесс.
        Филипп Орлеанский одни из них. Это, пожалуй, самая одиозная фигура. Младший, любимый и единственный брат знаменитого короля Людовика Четырнадцатого, вошедшего в историю, как Король-Солнце. Развратник, садист и чернокнижник. Из скольких городов были изгнаны он и его любовник шевалье де Лоррен? А вот в Москве их приняли. Вернее, приняли только принца. Потому что - принц. Знаменитость, прославившийся на весь мир не без участия Александра Дюма. И здесь Филипп пока еще не совершил ничего такого, за что его следовало изгнать. Точнее, он не был пойман за руку… Потому что такой волк может только притворяться невинной овечкой, но никогда ею не станет.
        Почему, почему Нина сразу не подумала на него? Ведь Модест Андреевич ненавидел Филиппа. Модест Андреевич ненавидел всех, у кого замечал склонность к извращениям… Модест Андреевич не отдал бы Филиппу ценные книги. И Филиппу пришлось его убить.
        Мишель с ним дружит. Считает его храбрецом и просто славным парнем. И только поэтому Нина не подозревала Филиппа.
        Как глупо.
        И как поздно она это поняла.
        Туфли на каблуках остановились возле самой головы Нины.
        Она чувствовала запах духов Филиппа. Тонких, сладких, женственных духов. Говорили, что он коллекционирует парфюмерию, что у него пятьсот флаконов, что для принца во Франции делают духи на заказ.
        Вот сейчас он нанесет удар…
        Будет больно?
        Умирать - это больно?..
        - О-ла-ла, бедная мадемуазель Нина! Ну-ка, посмотрим, что повергло вас в столь пикантное лежачее состояние.
        Раздалось поскрипывание кожи, шуршание шелка, а потом Нину перевернули на спину.
        Принц Филипп стоял возле нее на коленях. Он взял ее за правую руку, посмотрел на букетик, - ее палец был наколот на длинный шип, как бабочка на иглу - поискал что-то взглядом вокруг… Не нашел.
        - Потерпите, мадемуазель.
        Опустил ее руку на пол. И принялся расстегивать шелковую рубашку.
        Ох… О прошлом принца Филиппа ходили страшные слухи. Будто бы он, отдавая предпочтение мужчинам, все же и женщинам уделял внимание, особенно юным и чистым, которым мог причинять страдание, подвергать пыткам и унижению. Но не станет же он в самом деле?.. Нет, глупости. Дверь приоткрыта. Кто угодно может войти.
        Филипп обмотал рубашкой свою руку, а затем осторожно, чтобы не уколоться, взял букетик из руки Нины. Как только шип вышел, вернулась возможность двигаться. Нина поморгала, потом резко села.
        - Тише, мадемуазель! Я не хочу уколоться и тоже свалиться без движения… Это опасная дрянь. Очень, очень опасная.
        Филипп завернул букетик в рубашку.
        - Надо сжечь. Придется пожертвовать рубашкой. Очень жаль. Их по моей мерке шьют в Лондоне.
        - Спасибо, - сквозь зубы прошептала Нина - язык все еще плохо слушался. - Что это такое?
        - Магия вампиров. Вернее, магия против вампиров.
        - Чеснок, боярышник, шиповник…
        - И рута. Могильная рута.
        - А четыре ниточки?
        - Это магия стихий: черная - Земля, красная - Огонь, белая - Воздух, синяя - Вода. Ну, магию стихий используют многие. А вот сделать и применить такой славный букетик для вампира очень рискованно.
        - Может, это был не вампир?
        - Может. Расскажите Мишелю. Он очень печется о расследовании этого дела. И о вашем благополучии, мадемуазель. - Принц Филипп подмигнул Нине.
        И она вдруг поняла, что не такой уж принц противный. Хоть и носит длинные завитые локоны. И оборки. И кружева. И его страсть к парфюмерии… Не слишком мужественно. Ну и что? В семнадцатом веке все так ходили! И Мишель к нему неплохо относится.
        Филипп считает, что Мишель заботится о ее благополучии. А уж он-то, проживший в непрерывном и постыдном разврате сорок лет человеком и триста с лишним - вампиром, должен разбираться в вопросах чувств и отношений. Они с шевалье де Лорреном до сих пор вместе. Со времен юности. Несмотря ни на что - вместе. Так, может быть, про разврат - это клевета? Просто некоторые косные натуры не готовы понять и принять…
        Нина улыбнулась принцу Филиппу и с сожалением подумала, что она - тоже косная натура и тоже не готова понять и принять. Хотя духи у Филиппа шикарные. Вот бы ей такие. Раньше она не задумывалась о том, чтобы красиво одеваться, подбирать стрижку к лицу. И духов у нее никогда не было. Может, следует начать?

… Значит, убийца - не Филипп. Как замечательно, что он ее не убил! Умирать - страшно. Даже если ты уже прожил дольше своего человеческого срока. А умереть теперь, когда она встретила Мишеля… И все это счастье, и весь этот свет, и весь этот жар - все, что переполняет ее сердце, - все это рассыпалось бы бурым прахом?
        - Спасибо вам, принц. Спасибо, - прошептала Нина, чувствуя, как слезы наворачиваются ей на глаза.

2
        С тех пор, как сожгли его мать, он уже не верил в справедливость и безопасность этого мира.
        По-настоящему счастлив он был только в детстве, а вся жизнь после оказалась пропитана жаждой мести и поиском надежной защиты для себя и тех, кого он любил.
        Этому он научился у матери. Мама делала все, чтобы защитить его.
        Ради него она научилась убивать…
        Первые шесть месяцев жизни детей Ульрика практически с ними не расставалась. Они - все трое - существовали, как единый счастливый организм. Или - как дерево и две его ветви. Если бы только люди не вмешивались постоянно, пытаясь нарушить их единение и счастье! Если бы не ее муж, тупое, похотливое животное! Малышам исполнилось шесть месяцев, и господин Цуммер счел, что они уже достаточно большие и должны спать в комнатенке служанки, а Ульрика уже вполне оправилась после родов и может исполнять супружеские обязанности. До сих пор она отговаривалась тем, что все еще не чувствует себя здоровой. Но теперь муж заявил, что если она по-прежнему больна, к ней придется пригласить повитуху для осмотра.
        Господин Цуммер хотел супружеской близости. Он хотел еще детей. Других детей. Он сам вынудил Ульрику убить его.
        В ту ночь она спросила совета у ангела, и ангел подсказал, как.
        Наутро она испекла пирог. Чудесный пышный пирог с яблочно-ореховой начинкой. Прежде она не пекла пирогов, этот был первым, но получилось превосходно. В ней, оказывается, спал прирожденный кулинар! Правда, она чуть-чуть изменила рецепт: добавила истолченного в мельчайший порошок стекла. И заговорила пирог так, чтобы он принес смерть тому, кто его отведает. Ангел научил ее смертельному заклятью.
        Мясник уплетал пирог за обе щеки и нахваливал кулинарные таланты супруги. Среди скользких кусочков яблок и хрусткой ореховой крошки стекло не чувствовалось вовсе. Правда, господина Цуммера несколько удивило, что жена не ест, ведь в последнее время она не страдала отсутствием аппетита. Но он разом забыл обо всем, когда Ульрика сообщила, что эту ночь согласна провести с ним, если только малыши останутся в родительской спальне.
        - Я повесила занавеску между их колыбелькой и нашей кроватью. Они так спокойно спят, они не помешают нам, - умоляюще проворковала она.
        Разумеется, господин Цуммер согласился. Он вообще на все был согласен, лишь бы Ульрика допустила его до своего все еще изящного, но соблазнительно округлившегося тела. Он даже оставил на тарелке недоеденную половинку пирога.
        Эту половинку надкусила Ханна. Она всегда доедала и допивала за хозяином. И не потому, что в доме не хватало продуктов для слуг. Существовало народное поверье: доедая за кем-то, ты узнаешь его сокровенные чувства и мысли, становишься к нему ближе.
        Ханна любила своего господина.
        А потом они со старой Гертрудой разделили поровну остатки пирога и съели все до крошки. И похвалили свою молодую хозяйку. Похоже, из лентяйки и бездельницы она понемногу превращается в заботливую супругу!

… Первым боль почувствовал господин Цуммер. Едва он начал обнимать и целовать жену, как вдруг тысячи иголок вонзились ему в живот, раздирая внутренности на части. Пересиливая боль, он теснее сжал в объятьях жену и прижался губами к ее обнаженному плечику - но уже через минуту согнулся пополам, отчаянно крича, обливаясь холодным потом. А потом его вырвало, и рвота была кровавой.
        Ульрика разбудила слуг.
        Ханна с плачем бросилась к господину, но хозяйка отрезвила ее пощечиной и послала за лекарем, а позаботиться о хозяине приказала старой Гертруде. Сама Ульрика унесла проснувшихся детей в другую комнату, сказав, что боится, как бы крики не напугали Гензеля и Гретель, и как бы болезнь, приключившаяся с ее мужем, не оказалась заразной.
        Гертруда согласилась. В конце концов, у нее самой были дети - а теперь уже и внуки
        - и она понимала, как сильно может тревожиться за первенца неопытная молодая мать.

… Гертруду скрутило, когда она уговаривала орущего хозяина выпить овсяный отвар - по ее мнению, лучшее лекарство от всех болезней. Боль, пронзившая ее утробу, была так сильна, что Гертруда не могла даже кричать. Это было больнее, чем первые роды, которые проходили у нее очень тяжело, это было больнее всего, что ей пришлось испытать за жизнь, это было, как если бы она живьем попала в ад. Кровь пошла горлом, и старуха замертво упала на пол. Судьба была милосердна к Гертруде. Она скончалась, не приходя в сознание, едва за окнами забрезжил бледный утренний свет.

… Ханна почувствовала невыносимые рези в животе, когда торопилась за лекарем. Но она стиснула зубы и побежала еще резвее. Мужественно терпела, пока лекарь спросонья одевался и собирался, даже отвечала на его вопросы, хотя внутри нее танцевали раскаленные лезвия. Она понимала: от ее правильных и подробных ответов, от ее выдержки зависит жизнь обожаемого господина. Она не может, не имеет право позволить боли взять верх. Свалиться прямо здесь, в доме лекаря? Ведь тогда доктор останется с ней вместо того, чтобы бежать к ее хозяину!
        Любовь Ханны к господину Цуммеру была огромна, безгранична. Служанка терпела адскую боль, когда вела лекаря по темным улицам к их ярко освещенному дому. И только войдя в комнату, пахнущую кровью, рвотой и мочой, в комнату, где лежала бесчувственная Гертруда, а господин Цуммер глухо стонал на кровати, уже не в силах кричать, только там Ханна упала на колени, и ее вывернуло наизнанку потоком крови: сначала - черной, потом - алой.
        Растерявшийся лекарь уложил ее на кровать рядом с господином Цуммером. Так сбылась мечта Ханны - возлежать рядом с любимым в его супружеской постели… Потом лекарь трясущимися руками разводил в молоке какие-то порошки и пытался влить в их окровавленные рты. Но все выливалось обратно вместе с новыми потоками крови. Тогда он ненадолго покинул своих пациентов, заглянул к госпоже Цуммер и предупредил, что, по его мнению, болезнь может быть очень и очень опасной. Он велел молодой хозяйке развести уксус в воде, окропить свою комнату и повесить на дверь пропитанную уксусом занавеску. Все распоряжения он отдавал, не переступая порога, чтобы не занести заразу. Лекарь уже был уверен, что это - чудовищная болезнь под названьем «красная смерть», разновидность гемморагической лихорадки, совсем недавно опустошившей Англию и свирепствовавшей на западном побережье Франции. Правда, он не слышал о случаях этой болезни в Германии… Но все имеет свое начало, может, в их случае эпидемия пойдет отсюда, из этого самого дома.
        Госпожа Цуммер слушала советы внимательно и молча кивала, прижимая к груди одного младенца; другой лежал на сундуке позади нее. Ульрика была бледна, как смерть, широко раскрытые глаза возбужденно горели, и лекарь подумал, что бедная девочка до смерти напутана. Оно и понятно, и как жаль, что она, такая юная и прекрасная, и эти прелестные белокурые младенцы-ангелочки, скорее всего, обречены… Как, впрочем, и он сам.
        К утру умерла Гертруда, и лекарь, оставив двоих бесчувственных больных, Ханну и господина Цуммера, побежал к дому бургомистра.
        Его рассудительности и профессионального мужества хватило на то, чтобы не колотить в дверь окровавленными кулаками. Он бросал камешки в окна, пока ему не открыла заспанная, недовольная служанка. При виде лекаря - почтенного, уважаемого господина! - без камзола и шляпы, в заляпанной красным рубахе, она завопила во всю глотку, полагая, что кого-то убили. Вышел бургомистр, и лекарь огорошил новостью:
        - Сегодня нельзя открывать городские ворота. Похоже, в городе чума.
        Он сказал «чума», потому что долго и сложно было объяснять, в чем отличие чумы от
«красной смерти». В конце концов, какая разница, как выглядит смерть - черная она, приносимая чумой, или красная? Главное, она распространяется быстро, поражает всех без разбора, и нет от нее исцеленья.
        Побледневший бургомистр в ночной рубахе и колпаке шагнул было с крыльца навстречу, но лекарь остановил его взмахом окровавленной руки:
        - Не приближайтесь ко мне! Возможно, я заразен! - и добавил с невеселым смешком: - Возможно, я уже мертв…
        Он попросил бургомистра распорядиться насчет того, чтобы все горожане носа на улицу не казали. Не открывали лавки. Не толпились на площадях. Чтобы все сделали влажную уборку во всех помещениях. Обрызгали полы и стены уксусом и повязали на лица пропитанные уксусом повязки. Потом сообщил, что возвращается в дом господина Цуммера, мясника. Таков его долг. И как только он сам почувствует признаки недомогания или заметит их у госпожи Цуммер, он выбросит из окна белую простыню - символ чумы.
        И еще он сказал, что через три дня после появления этого знака нужно будет сжечь дом. Не надо заходить внутрь, просто - пусть дом сожгут. Тогда, возможно, удастся спасти город.
        И в конце концов, давясь рыданиями, лекарь попросил бургомистра позаботиться о его семье. Он не так давно живет в этом городе, еще не успел скопить денег и боится, что мать, жена и две дочурки станут бедствовать после его смерти…
        Лекарь вернулся в дом господина Цуммера и заперся в хозяйской спальне. Облегчить страдания умирающих Ханны и господина Цуммера он уже не мог, поэтому просто сидел рядом, слушал стоны и размышлял о том, насколько мучительной будет его собственная смерть.
        Через час в дверь постучали.
        Пришел священник.
        Лекарь не хотел его пускать, говорил про чуму, про то, что святой отец разнесет заразу по городу, что никому из умирающих уже не поможет ни утешение, ни благословение. На это патер Мюкке ответил, что знает про чуму и не разнесет по городу заразу, поскольку из этого дома уже не выйдет, что благословение нужно даже бесчувственным, а утешение - тем, кто еще не лишился чувств. И добавил, что его долг - войти в этот дом и исполнить положенное, а сам он уже дал последние наставления и написал, кому следует, чтобы в город прислали преемника, дабы прихожане не остались без пастырского наставления.
        Тогда лекарь его впустил. Он хорошо понимал слово «долг». Хотя, признаться, не считал себя глубоко верующим, ибо был ученым и поклонялся науке…
        Но сейчас, перед лицом близкой смерти, он сидел напротив священника и с удовольствием беседовал с ним о Боге, о смерти и загробной жизни. Приятно было с кем-то разговаривать, когда у порога ждут болезнь и предсмертные муки.
        Священник хотел зайти и к госпоже Цуммер, но та его не пустила. Патер Мюкке разгневался, а лекарь подумал, что госпожа Цуммер права: даже святой отец теперь может стать разносчиком заразы.
        Господин Цуммер умер в полдень. Лекарь и священник завернули его тело и тело Гертруды в простыни и снесли в подвал, где было прохладно, в надежде, что процесс разложения немного замедлится в стылом воздухе, и их собственные последние часы не будут осквернены еще и жутким запахом гниющих трупов.
        К вечеру умерла Ханна. Ее тоже завернули, отнесли в подвал и стали ждать, когда болезнь коснется и их. Они много говорили и много молились: за время, пока смерть дышала им в лица, лекарь вернулся к искренней детской вере, и теперь молился с наслаждением, которого прежде не получал от молитв. Они даже проголодались и спустились на кухню: все равно ведь помирать, так зачем еще и от голода мучиться? Сквозь щелку в прикрытых ставнях лекарь видел, что распоряжение бургомистра выполняется со всем тщанием: город словно вымер, даже собаки и свиньи куда-то исчезли с улиц.
        Они просидели взаперти три дня. Наконец лекарь решительно заявил, что ни одна болезнь не станет ждать так долго. Что трое несчастных, должно быть, умерли от отравления.
        И тогда они вышли из дома. И сказали госпоже Цуммер, что она тоже может выйти. Но та отказалась выходить, пока тела не будут унесены на кладбище.
        Городские ворота открылись, заработали лавки, рыночные площади заполнились людьми, но люд все равно шарахался от дома господина Цуммера, как от чумного. Гробовщик прислал три гроба, и священнику с лекарем пришлось самим положить в них завернутые тела и забить крышки. Только тогда появились могильщики с тщательно замотанными уксусными тряпками лицами и отвезли гробы на кладбище.
        Сбылось то, о чем Ханна даже не мечтала: гроб господина Цуммера положили в землю рядом с гробом его первой жены, гроб Ханны - рядом с гробом господина Цуммера, а уж следом положили старую Гертруду. Ханне предстояло провести вечность рядом с любимым, словно это она, а вовсе не Ульрика, была его второй женой!
        Патер Мюкке отслужил заупокойную над тройной могилой.
        Никто не пришел на эти жалкие похороны, кроме лекаря-безбожника, которому мясник Цуммер даже руки никогда не подавал и на руках у которого он умер.

3
        Ночью на кладбище мрачно, противно и совсем не романтично. Зато тихо. Он слышал, как воет ветер, пока шел по улице. А здесь пространство не так продувалось из-за деревьев, хотя все равно снегу намело столько, что большинство памятников превратилось в сугробы. Пройти по дорожкам было невозможно.
        Хорошо, что он умеет летать.
        И хорошо, что в такую холодную ночь никакие чокнутые готы не пойдут на кладбище развлекаться, и никакие алкаши не забредут сюда для уединенного распития. А то был бы им сюрприз, а ему - морока: устранять случайных свидетелей своего полета.
        В темноте ослепительно полыхают кресты на могилах. Крестов много, и для глаз вампира они сияют прямо-таки ослепительно. Все кладбище горит ярким белым светом.
        Могила, которую он искал, была присыпана снегом, но в сугроб пока не превратилась. Ее посещали совсем недавно. На днях. На холмике со скромным памятником возвышался огромный искусственный венок, а по венку были разбросаны почерневшие от холода розы.
        Роза - символ вечной любви, бессмертия и воскрешения души. Вряд ли все те, кто приносит на кладбище розы, знают об этом. Несут инстинктивно: потому что розы - красивые, дорогие, и зимой в Москве их просто купить.
        Она заказала очередной венок и принесла живые розы…
        Значит, он правильно высчитал: очередная годовщина.
        Она помнит. Она все еще любит. И скорбит.
        А если скорбит - значит, жаждет мести.
        Хотя и думает, что месть в ее ситуации неосуществима.
        Ничего. Он объяснит, что это заблуждение. Месть возможна и реальна.
        Он поможет Олюшке. А Олюшка поможет ему.
        Хорошая штука - любовь. Удобная для использования заинтересованными лицами. Хотя… сам ведь он тоже до сих пор помнит и любит. А ведь с того дня, когда он впервые оплакивал свою утрату, прошло пятьсот двадцать четыре года. С половиной. Но стоит вспомнить - и грудь стискивает знакомая боль.
        Почему ты меня бросила? Почему ты позволила им забрать тебя? Я не мог жить без тебя. А ты им позволила. Они тебя увели. И убили. Они тебя убили. И больше никогда не было на земле такой, как ты. Идут века. А тебя нет и не будет. У меня никогда больше не будет тебя. Я думал, что забуду. Что время лечит. Это неправда. Не все раны оно может исцелить. Память жалит, как шершень. От памяти больно, и этой боли нет конца. Потому что есть утраты, которые невосполнимы…

… Он очнулся, когда понял, что все еще стоит у могилы, ноги до колен замело снегом, а на плечи и на голову легли маленькие сугробы. Он опять задумался о тех временах… О ней. И застыл неподвижно. Как памятник. Памятник ей и ее любви к нему.
        Памятник самой сильной любви, какая бывает на свете.
        Ибо кто может любить тебя сильнее, чем мать?
        Его мать сожгли на площади солнечным утром. Пять столетий назад.
        Он не забыл и не простил. И не перестал тосковать. Потому что у него нет никакой надежды вернуть мать.
        Глава шестая
        Приношение земле

1
        На экскурсию Стас попал случайно, нужно было как-то убить оставшееся до поезда время. Просто бродить по городу - скучно, промозгло, да и страшновато, но и торчать всю ночь на вокзале тоже не дело. Последние несколько часов в Москве нужно потратить с пользой, неизвестно, когда он сможет выбраться в столицу еще раз.
        Стас побродил по центру города, заглянул в пару кафешек и какой-то ночной клуб, но почему-то душа не лежала оставаться там до утра, везде было скучно. Может быть, потому, что вечер вторника? Кто же будет по-настоящему отрываться вечером во вторник?
        Он уже собрался пойти в кино на ночной сеанс - хотя какой в этом смысл, кино можно и дома посмотреть - но прежде решил в последний раз прогуляться на Красную Площадь. Тоже глупо, конечно, потому что детство, но лишь стоя на брусчатке
«главной площади страны», глядя на кирпичные стены Кремля, купола собора Василия Блаженного и пресловутый Мавзолей, Стас чувствовал, что действительно оказался в Москве. Как будто волшебным образом оживали картинки из телевизора, и в душе появлялось смутное ощущение чуда. Он - в Москве! На самом деле. Здесь и сейчас. Стоит на этих Камнях и может пройти эту площадь вдоль и поперек, коснуться этих зубчатых стен.
        Микроавтобус «Мерседес» Стас увидел неподалеку от Красной Площади. Рядом с гостеприимно распахнутой дверцей салона топталась худенькая девчушка в джинсах и короткой светлой курточке и что-то говорила в мегафон. Стоял конец января, и хотя было не так уж холодно для середины зимы, в двенадцатом часу ночи даже здесь, в самом сердце столицы, народу было немного. Понятно: разгар трудовой недели, все спят. Маленький белый микроавтобус был единственным, собирающим туристов на экскурсию в такой час. Стас сначала хотел пройти мимо, но потом ему стало любопытно. Он не любил экскурсии и не посещал их со школьных лет. Рассказы о людях, местах и событиях из далекого или не очень далекого прошлого, которые не имели к нему никакого отношения, неизменно нагоняли на него тоску. В их родном городе и смотреть толком было нечего - краеведческий музей, маленькая картинная галерея, вот и все, - но и в Москве Стас не стремился восполнить дефицит лицезрения культурных ценностей. В свободное от работы время он бродил по городу, просто глазея по сторонам - на людей, на машины, на огромные торговые центры и маленькие
бутики. Однажды его занесло на какую-то модную дискотеку, о которой он слышал по телевизору, и за одну ночь он оставил там почти всю наличность. Так что
        - к черту все эти массовые мероприятия.
        Девушка с мегафоном увидела Стаса и, уловив его интерес, с новым энтузиазмом принялась тараторить заученный текст, в очередной раз призывая москвичей и гостей столицы не пропустить уникальную возможность приобщиться к тайнам ночной Москвы.
        - Мы с вами посетим самые знаменитые и зловещие места города, разгадаем загадку Поганого пруда, проедем мимо легендарного Дома на Набережной и подворья Малюты Скуратова. Мы посетим проклятые и святые места Москвы. Остановимся рядом с самым страшным московским особняком, где, может быть, повстречаем таинственного Белого Рыцаря. Увидим тень колдуна на Сухаревой башне. И, вероятно, нам навстречу попадется даже ужасный Черный Катафалк - призрачная машина, которую частенько видят на Садовом припозднившиеся водители…
        В микроавтобусе уже сидели люди, Стас не мог разглядеть, сколько их, но все передние места были заняты. Тайны ночной Москвы… ну надо же. Стас и не догадывался, что бывают ночные экскурсии. Да еще и зимой. Да еще и желающие на них находятся… Впрочем, почему бы и нет, в самом-то деле? Экскурсия по ночной Москве - это круто. Почти настоящее приключение. Белый Рыцарь, Черный Катафалк - будет о чем рассказать дома.
        Окончательное решение Стас принял, когда поближе подошел к девушке с мегафоном, миниатюрной блондиночке с нежной кожей, чуть вздернутым носиком и пухленькими губками. И улыбка у нее была красивая, хотя и малость вымученная, - должно быть, устала, бедняжка, топтаться на морозе. Неяркий свет из салона светил ей в спину, и все же Стас разглядел, что девчонка выглядит хворой: личико бледное, осунувшееся, глаза неподвижные и тусклые, как будто экскурсоводша очень хочет спать… Наверное, уже околела тут в своей тоненькой курточке. «Какой черт понес тебя на эту экскурсию?» - хотел спросить Стас, но, разумеется, не спросил. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал, как порой бывают нужны деньги.
        - Привет, - сказал он. - Есть места?
        - Да, пожалуйста, проходите, - девушка улыбнулась шире, - есть два места на заднем сиденье. У нас вообще-то экскурсия по предварительной записи, но несколько человек в последний момент отказались. Пытаемся добрать группу, пока еще есть время.
        - Во сколько начало?
        Девушка посмотрела на часики, удобнее повернувшись к свету.
        - Минут через пять, максимум - через десять. Ждем еще одного человека по записи, она звонила, должна подойти…
        Стас вручил девушке банкноту в пятьсот рублей и забрался в теплое чрево автобуса. В самом деле, почти все места оказались заняты, впрочем, их и было немного, пятнадцать или семнадцать, вряд ли в такую машину поместится больше пассажиров. Экскурсанты сидели молча и, казалось, дремали, только одна парочка в середине салона негромко переговаривалась. Стас прошел в хвост автобуса и уселся на свободное место у окна. Тепло, уютно и действительно располагает вздремнуть.
        Экскурсия началась ровно в полночь. Запыхавшаяся последняя экскурсантка влетела в салон микроавтобуса и плюхнулась рядом со Стасом. Дверца за ней захлопнулась, отсекая гулкий бой кремлевских курантов, и машина тотчас же тронулась с места.
        Водитель погасил свет в салоне, но все же в автобусе не стало совершенно темно - в Москве, наверное, нигде и никогда не бывает темно - и Стас искоса разглядывал соседку. Тоже весьма хорошенькая, коротко стриженая брюнеточка. Надо же, как ему повезло в последний-то день! На той идиотской дискотеке все какие-то уродины попадались…
        Может, ну ее к лешему, эту экскурсию? Пятьсот рублей - не такие большие деньги, да и осталась еще кое-какая наличность в кармане. Познакомиться, попросить водителя остановиться, напроситься к девчушке в гости на чашечку кофе, а там, глядишь, и время до утра пролетит незаметно и с обоюдным удовольствием. А что? Замужние и несвободные барышни на ночные экскурсии в одиночку не ездят…
        Экскурсовод расположилась впереди, рядом с водителем и каким-то белобрысым парнем в черном пальто, и, едва автобус тронулся, тотчас же начала что-то рассказывать. Стас не прислушивался: сидящая рядом девушка была гораздо интереснее тайн и загадок Москвы. И обстановка соответствовала: романтическая ночь, таинственные истории, почти интимная атмосфера заднего сиденья, ну как этим не воспользоваться?
        Девушка смотрела в окно, по юному личику скользили блики проносящихся мимо машин и неоновых огней.
        - Хотите, уступлю вам место? - закинул Стас пробный шар.
        - Нет, не стоит, - улыбнулась она, - мне хорошо видно.
        Они посмотрели друг на друга, и в глазах прелестной соседки Стас уловил искорку интереса, безошибочно дающую попять, что и он показался ей симпатичным. Ура, начало положено.
        На заднем сиденье автобуса можно было говорить тихо и никому при этом не мешать. Уже на первой минуте экскурсии Стас выяснил, что соседку зовут Катя, что она студентка какого-то технического вуза, родом из Тулы, здесь живет в общаге и на экскурсию тоже попала случайно - билеты за полцены распространялись у них на кафедре, и Катя с подругой взяли их исключительно из любопытства. Они тоже раньше не подозревали, что бывают ночные экскурсии. Вика очень не вовремя заболела, и вот благодаря этому на ее месте оказался Стас.
        - Жаль, что мне сегодня уезжать, - притворно вздохнул Стас. - Поезд в шесть утра. А то могли бы встретиться, сходить куда-нибудь…
        - Ты в первый раз в Москве?
        - Нет, - соврал Стас, ему не хотелось выглядеть замшелым провинциалом, - мотаюсь туда-сюда по пять раз в год, работа такая. Надоело ужасно. Надо переводиться в московский филиал, но неохота.
        - Почему?
        - Шумный город, вечные пробки, народу много, да и квартиру очень дорого снимать. К тому же стимула не было - раньше таких красивых девушек я здесь не встречал.
        - Неужто? - усмехнулась Катя.
        - Точно. Видимо, не там искал. Теперь вот всерьез подумаю, чтобы поселиться здесь.
        - Ну ладно, приедешь в следующий раз, звони, - улыбнулась Катя и написала на клочке бумаги номер телефона, - может, и правда пересечемся.

«А как насчет пересечься прямо сегодня?» - чуть было не спросил он. Вряд ли представится другой такой случай. Командировки в Москву в их конторе были нечасты, да и в этот-то раз Стас поехал только потому, что у начальника жена вот-вот должна была родить, и тот не хотел оставлять ее одну.
        Центр Москвы был красиво подсвечен, жаль, из окошка маленького автобуса всего великолепия было не разглядеть. С полчаса экскурсия каталась по каким-то улицам и проспектам, благо ночью в городе машин мало, а первая остановка оказалась у ворот кладбища.
        - Сейчас мы с вами посетим знаменитое Ваганьковское кладбище, - сообщила экскурсовод, обернувшись к пассажирам, - увидим могилы известных людей: Владимира Высоцкого, Андрея Миронова, Владислава Листьева… Не сомневаюсь, что многие из вас здесь уже бывали, но ночью на кладбище совсем иная атмосфера, не такая, как днем. И самое главное, мы будем там совершенно одни, никто не помешает. Согласны? Не страшно идти на кладбище ночью? - добавила она весело.
        Экскурсанты ответили, что ничуть не страшно.
        - Надо же, - сказала Катя, - в программе не было Ваганьковского кладбища… А разве его на ночь не закрывают?
        - Боишься? - улыбнулся Стас.
        - He-а. Я не боюсь мертвецов, - ответила Катя. - Мама говорит, что бояться надо живых, и я с ней полностью согласна.
        И в самом деле, если днем на знаменитом кладбище весьма оживленно, то ночью здесь было пустынно и тихо. И ужасно холодно. Сторож отворил экскурсантам калитку, и они вошли на территорию. Стас не понимал, что они здесь забыли. Темнота ведь, хоть и не кромешная благодаря снегу, но все равно ни шиша не видно, надгробия «известных людей» тонут в глубоких тенях. Экскурсовод снова начала что-то рассказывать, группа двинулась за ней, Стас и Катя уныло поплелись в хвосте. Обоим хотелось поскорее вернуться в теплый автобус.
        - Может быть, правда вернемся? - тихо предложил Стас. - Холодно тут. И скучно.
        - Ничего не выйдет, - так же тихо ответила Катя и кивнула в сторону идущего вместе с ними водителя. - Автобус наверняка закрыт… Да ладно, Стас, не парься. Когда еще побываешь ночью на кладбище? Или сам боишься мертвецов?
        Стас хотел было ответить фразой из бородатого анекдота: «А чего нас бояться-то!» - но лишь скептически хмыкнул. На самом деле ему не было смешно. Напротив, стало даже тревожно. Глупо, да… Может быть, на кладбище такая атмосфера, что всем становится жутко? Или все из-за того, что водитель поплелся с ними? Ему-то зачем это надо?
        По дороге Стас разглядывал членов группы отважных любителей тайн и загадок. Вместе с водителем их насчиталось семнадцать человек, все очень разные: парочка благообразных пенсионеров, три мрачные девицы в черном - готы, что ли? - с тщедушным пареньком во главе, двое влюбленных, которым, видимо, было все равно, где гулять, женщина с мальчиком-подростком. Они шли по главной аллее, все дальше и дальше в глубь кладбища, прочь от освещенных ворот и знаменитых могил, и Стаса все сильнее тянуло вернуться, пусть даже придется ждать остальных на улице, а не в теплой машине… но было как-то стыдно перед Катей. Да и не хотелось идти одному.
        Молчащая последние несколько минут экскурсовод свернула с главной аллеи на боковую, где снегу было по колено. Стас заметил, что теперь не она шла первой, группу вел белобрысый парень в черном пальто, тот самый, что сидел с ней рядом в автобусе. Коллега, что ли, специалист по старинным надгробиям?
        - Сейчас мы увидим самое интересное, - неживым голосом произнесла экскурсовод. - Осталось совсем недолго. Мы увидим знаменитый памятник… - Тут она коснулась ладонью лба, словно вспоминая, чей же памятник они должны увидеть.
        Парень в черном пальто остановился так резко, что девушка едва не налетела на него. Она обернулась к группе и привычно улыбнулась, но выглядела при этом растерянной, будто никак не могла сообразить, где они оказались, что она должна показать и о чем рассказывать.
        Здесь было совсем темно, снег почти не отражал света. Уже в двух шагах не было видно ни зги, лишь на фоне темных силуэтов деревьев белели кресты… вроде бы они даже тускло светились во мраке собственным светом. Люди, сгрудившись между надгробий, невольно жались друг к другу. Стас подумал, что не только ему страшновато, но почему-то все молчат, не ругаются, не требуют возвращаться. Он собрался было возмутиться, но встретился взглядом с белобрысым парнем, и слова застряли у него в глотке.
        У того были удивительные глаза, очень светлые, пронзительные, сияющие, как подсвеченный изнутри лед, их взгляд замораживал и оглушал, и Стасу вдруг стало все равно, что снег забился под штанины джинсов, и ноги мерзнут, что здесь темно и тоскливо, что хочется в теплый автобус, и вообще - поскорее уже сесть в поезд и уехать домой. Даже возможное приключение с Катей его больше не привлекало. Он должен оставаться на месте… стоять и слушать… ждать…
        В глубине души Стас удивлялся собственной апатии, ему делалось все страшнее, он понимал, что происходит нечто очень странное, неправильное, но он стоял, как истукан, глядя в глаза белобрысому и не в силах отвести взгляд.
        Белобрысый вдруг сам отвернулся, и Стас тут же почувствовал, как тяжеленный камень свалился с его груди; только сейчас он заметил, что все это время не шевелился и даже не дышал… Он глубоко вдохнул чистый морозный воздух, снова вспомнил, что ему холодно, и покосился на Катю - живую, теплую и тоже начинающую бояться. Девушка, дрожа всем телом, прижималась к нему.
        Нет, пора выбираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше, на фиг такие экскурсии… Но ноги будто приросли к земле, чужие, непослушные. Почему он не двигается с места?!
        - А теперь кульминация нашей программы, - вдруг насмешливо произнес белобрысый. - Извините, что не увидели Поганых прудов и - чего там еще? - черных катафалков? К сожалению, у нас нет времени колесить по городу. Впрочем, познакомиться с самой главной тайной ночной Москвы вы сможете прямо здесь и сейчас. Прошу заметить: вам очень повезло, не многим выпадает такой шанс. Хотя бы и перед смертью.
        То, что произошло потом, было похоже на кошмарный сон. Или на дешевый фильм ужасов. В первые мгновения Стас так и подумал: это всего лишь дурацкая инсценировка, которую устроили экскурсоводы, чтобы добавить перчинку ночному мероприятию.
        Белобрысый плавным, но незаметным глазу движением оказался за спиной девушки-экскурсовода, прижал ее к себе, как будто даже с нежностью, в его руке невесть откуда появился нож, и матово блеснувшее в темноте лезвие в один миг перерезало девушке горло. Та даже крикнуть не успела; ее голова откинулась назад, а из страшный раны на шее толчками хлынула кровь, заливая светлую курточку, стекая на землю. В воздухе кисло запахло медью. Кто-то из группы жалобно всхлипнул, одна из девушек-готов мешком осела на землю. А белобрысый с наслаждением втянул ноздрями запах кропи и мечтательно улыбнулся. Потом что-то прошептал и, подставив к шее умирающей девушки широкую большую чашу, набрал немного крови. После чего просто разжал объятия, и тело упало в снег, дернулось и застыло.
        Это действо повторялось раз за разом со всеми экскурсантами, и никто не мог кричать, никто не мог сопротивляться, не мог даже сдвинуться с места. Только женщина, приведшая на экскурсию сына, так сильно вцепилась в подростка, что маньяк на секунду задержался возле нее. Только на секунду. Стремительное движение - и женщина отлетела на несколько метров, ударилась головой о надгробный камень и больше не встала.
        Мальчишка, готы, влюбленные, старики, водитель… С каждым из них маньяк производил один и тот же ритуал: резал горло от уха до уха, произносил какие-то слова и набирал кровь в чашу.
        Стас все видел и все понимал, он знал, что и другие понимают; Катя судорожно вздрагивала в такт с конвульсиями каждой жертвы; кто-то рядом покачивался и стонал от ужаса… Стас был уверен, что все они кричали бы, если бы могли. Внутри Стас тоже орал, визжал, метался в панике, но его губы были крепко сжаты, не позволяя воплю вырваться наружу. Совсем как во сне.
        Он спит, конечно же, он спит. Этого не может происходить на самом деле!
        Снег был залит черной, дымящейся на морозе горячей кровью, растапливающей его до самой земли. Неподвижно лежали люди, которые только что были живыми, и вот теперь стали просто остывающими трупами. Стас завороженно смотрел на тела и на черную кровь, в ушах звенело, и зрение мутилось. Он не сразу осознал, что в живых остались только двое, только он и Катя; он понял это, когда белобрысый резким движением оторвал девушку от него и привлек к себе. Катя всхлипнула, повисла на руках маньяка безвольной куклой, а в груди Стаса вдруг поднялась ярость, выросла пылающим огненным шаром и на миг прогнала сонный морок. Руки сжались в кулаки, ногти больно врезались в ладони. Стас покачнулся и сделал шаг вперед. Всего один шажок.
        Маньяк посмотрел на него с интересом.
        - Она тебе нравится, правда? - произнес он, и Стас снова встретил взгляд его кошмарных, нечеловеческих глаз, приковывавший его к земле.
        Белобрысый посмотрел на бледное от ужаса лицо Кати и добавил:
        - Знаешь, пожалуй, она и мне нравится.
        Он не спеша положил свой нож на надгробный камень. Это был не обыкновенный мясницкий тесак, который часто показывают в фильмах ужасов, нет, это был кинжал с темной резной рукоятью, а по испачканному кровью лезвию ветвился замысловатый узор.
        - Я могу оставить ее себе, - сказал маньяк. И подмигнул Стасу.
        А потом случилось совсем уж невероятное. Стас увидел, как во тьме блеснули зубы парня, неестественно белые, с длинными острыми клыками. Он мог поклясться, что секунду назад зубы у белобрысого были самыми обыкновенными, такими же, как у всех, и теперь вдруг превратились в звериные - как у волка… или как у вампира из комиксов.
        Белобрысый вонзил зубы в Катину шею. Девушка не закричала, не сделала даже слабой попытки освободиться, как и те, кому маньяк перерезал горло. Она вздрогнула, а потом застонала, но не от боли, а словно бы от наслаждения. Глаза закатились, и улыбка тронула ее губы, странная и страшная, безумная улыбка… Стас не мог отвести от нее взгляда, волосы шевелились у него на голове, а запертый в безвольном теле разум бился, метался, уползал в темноту и в тишину, забивался от ужаса в самую дальнюю щель.
        Белобрысый пил Катину кровь. Пил по-настоящему, как вампир. Пил долго и с удовольствием; Стас видел, как жизнь медленно покидает девушку, как все более бледной и прозрачной становится ее кожа, сморщиваясь, точно пергамент в пламени, как синеют губы и вваливаются глаза. Маньяк выпил ее досуха. И отпустил. Стас точно знал, что Катя упала на землю уже мертвой.
        Потом белобрысый аккуратно вытер губы платком, подобрал нож и повернулся к нему. Последнему… Маньяк двигался медленно и плавно, но Стас почему-то не мог уследить за его перемещением: миг назад вампир был в трех шагах от него и вот уже стоит совсем близко. Почти вплотную. С поднятым ножом.
        - Ну, что скажешь? - спросил он. - Достаточно ли ты увидел зловещего и мистического для экскурсии за пятьсот рублей?
        Стас молча смотрел на чудовище в человеческом обличии. Да, теперь он знал точно: это не человек. Под заурядной внешностью скрывалось нечто потустороннее, злое… и не живое в обычном понимании.
        Стас уже не надеялся на спасение, не пытался убедить себя, что это сон. Он лишь хотел, чтобы все скорее закончилось. И чудовище, как будто услышав его мысли, подарило ему быструю смерть. Белобрысый скользнул Стасу за спину, схватил за волосы, дернул назад. Стас судорожно вздохнул, и это был последний в его жизни глоток воздуха. Острое лезвие полоснуло по горлу. Боли не было, только кровь вдруг наполнила рот, стало невозможно дышать, потом в глазах потемнело, и он почувствовал, что падает. Ноги подогнулись, но чудовище не дало ему опуститься на снег, держало Стаса на весу, набирая в почти уже полную чашу кровь и шепотом произнося слова на чужом, незнакомом языке.

2
        В морг Нина и Мишель поехали сразу же после звонка Николая - тот велел торопиться. Власти совершенно не хотели, чтобы о массовом убийстве на кладбище прознали журналисты, тем более что причина смерти каждого из восемнадцати человек была, что называется, налицо.
        Мишель вел машину, Нина сидела рядом и задумчиво смотрела в окно. Раньше Стражам в расследованиях помогал Модест Андреевич - правда, только информацией, сам он никогда не выезжал на место преступления. Да никто и не отважился бы предложить архивариусу скататься в морг. Теперь же получалось так, что Нина заняла пост своего Мастера, а с ней церемониться никто не станет. Сам Князь попросил ее помочь Мишелю, и Нина, конечно же, не посмела отказаться, да и не собиралась: участие в новом расследовании, которое не касалось ее лично и не мучило так сильно, как буксующее расследование гибели Корфа, поможет ей отвлечься, развеяться. Ведь она изводила себя мыслями о Мастере, в сотый, в тысячный раз прокручивала в голове все известные факты; ей все время казалось, что она упускает какую-то деталь, очевидную и очень важную, но почему-то ускользающую, прячущуюся от нее… Так что необходимо переключиться на что-то другое, чтобы потом свежим взглядом посмотреть на загадку смерти Мастера.
        - Кто-то устроил резню на Ваганьковском, - сообщил Мишель накануне, - Перебил кучу людей. У всех перерезано горло. Власти подозревают, что это дело рук очередной секты сатанистов. Похоже на правду, если бы не маленькая деталь: у одной из жертв, прежде чем перерезать горло, выпили кровь.
        - Только у одной? - удивилась Нина.
        - Николай утверждает, что так.
        Николай был одним из «доноров» - людей, случайно узнавших о существовании вампиров, сумевших пережить встречу с ними и теперь обуреваемых желанием принадлежать к тайному сообществу.
        Далеко не каждый может рассчитывать превратиться в Птенца или слугу: для этого нужно обладать особо ценными качествами или, как минимум, стать для вампира незаменимым. Любовником или другом. Но, очарованные убийственной прелестью бессмертных, люди готовы на все ради близости к ним. И ради укуса, который дарует неземное наслаждение. Мало кто из доноров обретает вожделенное бессмертие: большинство рано или поздно умирают от обескровливания. В прошлом вампиры относились к донорам с презрением, сейчас же их ценят и заботятся о них, потому что наличие доступного донора иной раз спасает жизнь раненому вампиру. Когда принимали Закон Великой Тайны, некоторые радикально настроенные древние пытались наложить запрет на сам институт добровольного донорства - дескать, если уж скрываться от смертных, то от всех без исключения. Однако это предложение вызвало бурю протестов. Да, смертных необходимо приучить к мысли, что вампиры - это всего лишь выдумка, сказка, легенда. Но должны быть и исключения. Ведь, невзирая ни на какой Закон, вампиры не перестанут влюбляться в смертных, дружить с ними и обращать новых
Птенцов. Не перестанут брать себе слуг. А значит - пусть останутся и доноры. Что теперь, убивать всех, кто случайно был посвящен в Тайну? Нет, незачем. Только враждебно настроенных или тех, кто хочет предать Тайну огласке.
        Нина доноров не понимала. Сама бы она ни за что не согласилась стать добровольным
«кормильцем». По ее мнению, это был порок сродни наркомании или сексуальному извращению. Конечно же, при необходимости она пользовалась услугами доноров. Но предпочитала честную охоту. Доноры вызывали у нее брезгливость.
        И особенно Николай.
        Среди людей, добровольно кормивших московских вампиров, он стоял наособицу. Практически все знали о нем, но ему не грозило умереть из-за того, что кто-то из вампиров не совладает со своим голодом. Ведь Николая ценил сам Князь. Причем не за кровь, которую он давал, а за предоставляемые им особые услуги. Доноров было много, а Николай - один. Нина только сейчас сообразила, что даже фамилии его не знает. Только имя. И этого было достаточно: «Николай» - и всё, и сразу становилось ясно, о ком речь.
        Он работал патологоанатомом в одном из московских моргов судмедэкспертизы и частенько помогал своим бессмертным друзьям, по оплошности или по злому умыслу выпившим у добычи больше крови, чем следовало. Николай расчленял трупы и сжигал в печи вместе с «легальными» останками, которые регулярно и в больших количествах ему приходилось утилизировать после вскрытия.
        Но не это главное, ведь при необходимости вампиры и сами ловко избавлялись от останков. Куда больше пользы Николай приносил, сообщая Стражам о трупах со следами вампирского нападения, благодаря чему были выявлены несколько нарушителей Закона, а также пара-тройка чужаков, охотившихся на территории Князя. Князь карал не всех преступников, но знать предпочитал о каждом.
        В отличие от большинства вампироманов Николай не стремился к бессмертию. Само общение с ожившими мертвецами доставляло ему специфическое чувственное удовольствие. Препарируя трупы, особенно если на его стол попадала молоденькая и симпатичная девушка, Николай любил предаваться сладостным мечтаниям о том, как покойница поднимается и заключает его в объятия… Нет, он не был некрофилом, секс с неподвижным трупом его не привлекал. Николай хотел именно так: холодная окоченевшая красавица вдруг встает наподобие Панночки из «Вия» и ласкает его… Удивительно, но однажды его фантазии превратились в реальность самым комическим образом.
        В морг доставили мертвую девицу, которая вдруг эффектно ожила на прозекторском столе как раз в тот момент, когда Николай собирался сделать первый надрез на ее теле. Это была молоденькая вампирелла, из новообращенных, из числа готов, выросших на мистических романах и романтических ужастиках. Она откровенно наслаждалась своим новым ни живым, ни мертвым существованием и не раз пугала смертных, разыгрывая сцены внезапного «оживания». Пугать она любила даже больше, чем пить кровь… и через несколько месяцев поплатилась за это: ее выявили и убили Охотники. Впрочем, если бы Князь вовремя узнал о том, что вытворяет красотка, он бы сам сурово ее покарал. Может, не смертью, но наверняка - заточением. Даже убивать смертных - не такое страшное преступление, как выставлять напоказ свою вампирскую сущность. Наказание понес ее Мастер, сначала обративший глупую девицу, а потом закрывавший глаза на ее развлечения…
        Короче, новообращенная вампирелла-гот, видимо, хохмы ради решила довести патологоанатома до сердечного приступа, но добилась совершенно противоположного результата. Поначалу опешивший Николай пришел в небывалое возбуждение, страстно набросился на воскресшую покойницу и впился в хладные уста горячим поцелуем. Красотка растерялась от неожиданности и в растерянности отдалась Николаю прямо на прозекторском столе… И в апофеозе все же подкрепилась его кровью.
        Потом она не раз навещала пылкого патологоанатома и однажды созналась во всем Мастеру. Так Николай стал одним из доноров, посвященных в тайну существования вампиров.
        Князь был настолько доволен Николаем, что, во-первых, собирайся внедрить своих людей во все морги (среди будущих патологоанатомов уже шла вербовка), а во-вторых, планировал наградить Николая за верную службу. С последним было сложнее. Делать Николая бессмертным не имело смысла: после обращения он не смог бы работать в морге - излишне сложно корректировать график так, чтобы его смена всегда приходилась на ночное время. А постоянно присылать к Николаю красавиц-вампирелл для любовных утех Князь отказался наотрез: он был милостив к подданным и не хотел, чтобы они страдали понапрасну. По доброй же воле к Николаю никто из бессмертных дам идти не хотел. Брезговали.
        Впрочем, Николай был счастлив уже самим фактом своего служения.
        Он встретил Мишеля и Нину на пороге своих владений. Исключительно в знак уважения: чтобы войти в морг, приглашения вампирам не требовалось.
        Врач был одет в теплую куртку и в смешные сапоги-дутики, на его голове красовалась вязаная шапочка, низко надвинутая на лоб и закрывающая уши. По случаю зимы в морге экономили электроэнергию и охлаждали его содержимое естественным путем: через открытые окна.
        - Прошу вас, - сказал Николай, проводя посетителей к холодильным камерам. - Я вскрытия не делал, запретили. Поступил приказ передать трупы в судмедэкспертизу ФСБ, там ими займутся. Дело-то не шуточное. Но и без вскрытия, по-моему, все более или менее понятно. Повезло, что сейчас мое дежурство.
        Николай обращался к Стражу Мишелю, как главному из двоих, но периодически бросал откровенные взгляды в сторону Нины. И Нину всякий раз передергивало. Наверное, глядя на любую немертвую, этот извращенец невесть что себе воображает… и становиться героиней его фантазий было мерзко. А он явно уже фантазировал - сердце его билось сильнее, кровь прилила к лицу, от Николая запахло возбуждением. В сочетании с уже имевшимся тошнотворным букетом из смерти и формалина Нине этот запах показался совершенно омерзительным.
        Она пожалела, что поехала сюда. Здесь было нехорошо. Еще хуже, чем на кладбище. Большинство людей, конвейером проходивших через это промороженное помещение, были жестоко убиты, и отголоски их последних эмоций - ужаса, боли и растерянности - все еще бились о стены морга и настойчиво ломились в душу, отнимая силы. Приближаться к печи крематория и вовсе не хотелось.
        - Все тела можно не осматривать, - продолжал меж тем Николай, - этим людям действительно перерезали горло, одинаковым сильным точным ударом, - он показал на собственной шее величину разреза. - Почти стопроцентно это сделал один человек. Все умерли от потери крови, как и положено при таком ранении. Но одна девушка умерла иначе.
        Николай подвел их к одной из каталок, на которой лежало прикрытое простыней тело.
        - Вот посмотрите. - Он бережно, словно боясь потревожить спящую красавицу, отодвинул краешек простыни, открывая голову и плечи мертвой девушки.
        Она была очень молоденькой, и Нина подумала, что бедняжка лишь немногим старше ее самой - той, какой она была почти семьдесят лет назад. Осунувшееся личико, запавшие, остекленевшие глаза, подобие нежной улыбки на бледных губах. И кожа, туго обтягивающая кости, будто девушка долго голодала. Увиденного было вполне достаточно, чтобы сказать наверняка: у нее выпили всю кровь до последней капельки, и уже по мертвой плоти резанули ножом так, чтобы на первый взгляд жертва ничем не отличалась от других.
        - Мне приходилось видеть людей, обескровленных, гм… вампирами, - продолжал Николай. - Я неоднократно из чисто научного интереса делал их вскрытие и не могу ошибаться. Я даже нашел ранки от клыков у нее на шее, хотя из-за разреза они почти незаметны. Никогда не видел, чтобы человека высасывали так… досуха. Даже сосуды склеились. Могу показать…
        - Не стоит, - остановила его Нина, - все и так понятно.
        Николай выжидающе посмотрел на Мишеля.
        - Что известно о происшествии на кладбище? - спросил тот. У вампиров в милиции были свои осведомители, но лишняя информация никогда не помешает.
        - Не много. Тела прошлой ночью принимал мой сменщик, он особенно не расспрашивал оперативников. Я смог узнать только, что кто-то захватил микроавтобус с экскурсией по ночной Москве, завез экскурсантов на Ваганьковское кладбище и всех покрошил.
        - Стоп, - сказал Мишель, - что еще за экскурсия ночью?
        - Да есть такие, - махнул рукой в резиновой перчатке Николай. - По местам городских легенд и мифов. Типа, посмотрите направо: вот тут изредка появляются призраки школьниц, задушенных самолично Берией, а теперь посмотрите налево: вон там, если прислушаться, стенает дух невинно убиенного царевича Дмитрия… Лабуда, одним словом. Но все совершенно официально. Народу нравится.
        - Придумают же… И что?
        - И все. Автобус отъехал по расписанию, имея полный комплект лохов на борту, потом почему-то зарулил на Ваганьково, где неизвестные расправились со всеми, включая экскурсовода и шофера, и смылись. Автобус так и стоит возле ворот, а одиннадцать трупов аккуратно сложены между могил в малопосещаемой части кладбища. Их даже не пытались спрятать, так, слегка присыпали мерзлой землицей. Плюс еще пять трупаков рядышком. На простое ограбление, согласитесь, похоже мало. И на теракт не тянет…
        - И что, никто не оказал сопротивления убийцам?
        - Судя по всему, нет. На телах отсутствуют следы борьбы. Только одна женщина, насколько я выяснил, умерла от черепно-мозговой травмы. Удар был один, очень сильный… Городские власти обеспокоены и требуют особо контроля за этим расследованием, так что теперь им займется ФСБ.
        - А что будет с телами? - спросила Нина.
        - После вскрытия сожгут, как обычно, если родственники не отыщутся, - равнодушно пожал плечами Николай. - А хоть бы и отыщутся. Впервой, что ли. Мне и самому частенько приказывают - негласно, разумеется - уничтожить в печи какого-нибудь жмурика. Особенно если жмур не простой, и убийство не бытовое… Ну, вы понимаете.
        - Частенько - это как? - Нина представила вдруг, как к моргу подгоняют закрытые фуры, битком набитые телами.
        - Ну, случаев десять за год бывает. Подписываем бумагу о неразглашении и сжигаем без ведома близких.
        Десять случаев в год - это частенько?
        Что ж, жизнь в стране явно налаживается.
        - Что скажешь? - спросил Мишель, когда они с Ниной покинули морг и сели в машину.
        - Очень странное убийство, - сказала Нина. - Скорее всего, и впрямь какой-то ритуал. Нужно осмотреть кладбище, поискать магические знаки. Если оперативники решили, что это дело рук сатанистов, значит, они нашли какие-то улики…
        - Не обязательно, - возразил Мишель. - В убийствах на кладбище сатанистов подозревают первым делом.
        - Верно. Но я уверена, что это кто-то из наших. Кто-то, занимающийся колдовством.
        - Хочешь поехать со мной?
        Нина помолчала.
        - Не особенно. Может быть, справишься сам?
        - Конечно.
        Мишель не настаивал, он видел, что посещение морга далось напарнице тяжело, не стоит мучить ее и дальше. Пусть возвращается в свою библиотеку, там от нее больше толку.
        - Странно, - сказала Нина, - зачем захватывать целый автобус? У водителя наверняка
«маячок» в машине; если автобус идет не по маршруту, в диспетчерской могут заподозрить неладное, начнут вызывать шофера по рации, а тот молчит… Пошлют кого-нибудь к кладбищу и сорвут захватчику весь спектакль…
        По мнению Мишеля, это было неважно. Вампир мог точно так же заворожить первых встречных на улице, и те послушно пошли бы за ним на кладбище, но вариант с автобусом был удобнее и быстрее… Важно было только то, что вампир очень силен: заворожить такое количество людей весьма не просто.
        Уж Мишель-то знал об этом.

3
        Мишель приехал на кладбище в самый глухой ночной час, когда даже центр Москвы затихает. В помещении охраны горел свет: ужасное преступление не способствовало безмятежному отдыху сторожей. Мишель не стал близко подходить к воротам, он тенью перемахнул через забор и, не касаясь земли, пролетел между надгробиями к тому месту, где было совершено убийство.
        Ваганьковское кладбище было открыто в страшном для Москвы чумном семьсот семьдесят первом году. Почему-то люди считают, что на старых погостах обожают селиться привидения и прочая нечисть. На самом деле, это не так. Чем больше старых могил, чем меньше свежих захоронений - тем кладбище спокойнее. Как, например, Ваганьковское. К тому же оно было многократно освящено - и в самом начале, и когда закладывали храм; плюс здесь хоронили многих церковных деятелей, так что земля тут тихая.
        На новых же кладбищах, стоит только чернокнижнику неудачно провести обряд или кому-то из некромантов попытаться пообщаться с ушедшими, земля сразу извергает какую-нибудь дрянь. Чаще всего вурдалаков, иначе называемых гулями: они получаются из покойников, много грешивших при жизни. Душа такого мертвяка уже далеко… неизвестно, что там с ней, с душою. А тело легко становится сосудом для нечисти. И извергается мертвец из земли, превращаясь в мускулистую, когтистую, зубастую, стремительную, сильную, вечно голодную тварь. Днем вурдалаки закапываются в могилы и спят, а ночью выходят и ищут, кого бы сожрать. После них разве что несколько обглоданных костей можно найти, да и те по всему кладбищу растащены. А если живых людей не попадается - мало ведь любителей ходить ночью мимо кладбища - мертвецов из могил выкапывают и жрут. Опасные твари: даже вампир с трудом выстоит против дюжины вурдалаков. Хорошо еще, умом они обделены. И нападают только на кладбище, да еще рядом с самой оградой.
        А на старых кладбищах святая земля крепко мертвых держит. И нечисть отторгает. Мишелю тут было некомфортно, но иначе, нежели на страшном Пискаревском. Здесь земля светилась, чудилось даже, что вот-вот подошвы загорятся от соприкосновения с ней.
        Он знал, что не загорятся, однако ощущение на редкость неприятное…
        На месте убийства оказалось так сильно натоптано, что можно было не осторожничать. Прошли сутки, кровь впиталась в грунт и даже была припорошена свежим снежком, но все равно тяжелый терпкий запах еще поднимался от дерна в тех местах, где ее пролилось особенно много - там, где, собственно, и лежали тела. Пахло не только кровью, но и разложением. Хм, странно для такой морозной погоды…
        Мишель подлез под ленточку милицейского ограждения, приблизился к треснувшему надгробию, возле которого нашли женщину с проломленной головой, и наклонился. Сгусток крови на месте удара о камень и клок прилипших черных волос. Действительно, женщину отбросили с огромной силой, даже камень треснул, что уж говорить о черепе. Только вампир обладает такой мощью.
        Так… Женщина лежала здесь… а чуть в стороне тело мужчины… Там - еще одно тело. А вот тут - одиннадцать трупов были положены тесно, как в братской могиле. Нет ли в их расположении логики? Одиннадцать - впритык друг к другу. Пять - вокруг… Нет, не вокруг. Вроде бы, тела разбросаны совершенно хаотично… Одиннадцать и пять. Что это может значить?
        Мишель достал лист бумаги и карандаш и быстро набросал план местности, крестиками обозначив расположение тел. Вот бы еще знать, как они лежали, в каких позах. Может быть, их руки указывали на что-нибудь? Или повернуты они были как-то по-особенному? Милиция наверняка фотографировала, надо будет заглянуть в материалы дела…
        Если здесь действительно отправляли темный ритуал, на земле должны остаться магические символы. Колдуны редко без этого обходятся. Но ничего похожего на обычные атрибуты колдовства Мишель не нашел. Даже если какие-то знаки и были начертаны на земле, их безнадежно затоптали. Вот зараза.
        Похоже, поездка на кладбище не даст никаких результатов.
        А впрочем…
        Мишель достал телефон и набрал номер.
        - Филипп? Это Мишель… Ты не очень занят? Сможешь помочь?

4

«Бугатти» остановилось у западной стены кладбища, лихо заехав боковыми колесами на тротуар. Дверца со стороны водителя отворилась, и из автомобиля вышел Лоррен. Он был одет не по погоде, зато стильно: кожаные штаны, черная обтягивающая футболка и короткая куртка. Длинные ухоженные локоны шевалье стянул в хвост на затылке. Выглядел он недовольным - не иначе, Мишель оторвал его от важных дел. Ага, с Филиппом.
        Следом за Лорреном из машины выбрался и сам Филипп Орлеанский. Обманчиво рассеянный и небрежный, принц был одет как обычно - будто собрался на вечеринку с садо-мазохистским уклоном: он был в узких черных брюках, в сапогах до колен и в расстегнутой на груди рубашке с кружевами. Впрочем, из уважения к погоде принц набросил на плечи кашемировое пальто.
        - Свидание на кладбище! - игриво улыбнулся он. - Мишель, ты становишься романтичным, и мне это нравится!
        - Опять убийство, Филипп. И, похоже, его снова совершил кто-то из наших.
        - Надеюсь, на этот раз ты не подозреваешь меня?
        - Пока я никого не подозреваю. Все, что я знаю, здесь развлекался вампир. И есть подозрения, что он провел магический ритуал.
        - Понятно… снова колдовство, - проворчал Филипп, - и я снова должен помогать тебе в поисках убийцы, дабы подозрение не пало на мои хрупкие плечи.
        Напротив, Филипп, я попросил тебя о помощи потому, что почти уверен: ты здесь не замешан.
        - Вот как? Почему же?
        - Слишком разношерстая компания. Не твой контингент.
        - Бродяги? - поморщился принц.
        - Нет. Но люди самые разные. Студенты, старики, женщины, подросток.
        - Да, ты прав, я бы предпочел юношескую сборную по футболу, - улыбнулся Филипп. - Впрочем, ладно, я отвлекся.
        Мишель подавил смешок. Он был знаком с Филиппом со времени своего обращения, и принц неизменно забавлял его, да и всех, кто терпимо относился к его двусмысленным шуткам.
        - Я хочу, чтобы ты осмотрел место преступления. Может быть, найдешь логику в происшедшем. И главное, попробуй считать след.
        - Лоррен, друг мой, ты слышал? - Филипп горестно вздохнул. - Ему претит ползать на коленях по грязи, и он хочет, чтобы это делал я! Этот мизерабль беззастенчиво пользуется моим к нему расположением. Использует меня как ищейку, подумать только! Я должен читать следы!
        Он повернулся к Лоррену и посмотрел на него с преувеличенным ужасом.
        - Я всегда говорил, мой принц, что нужно остерегаться общения с простолюдинами, - ответил тот.
        - Да что же делать, если нынче они повсеместно?!
        - Я имел в виду магические следы, - Мишель с трудом сдерживал улыбку. - Для их поиска не придется ползать на коленях. Простолюдинам очень неловко тревожить вас, монсеньор, но они не разбираются в магии так хорошо, как ваше высочество.
        - Льстец! Ну так уж и быть, давай посмотрим, что оставил нам твой загадочный убийца.
        Когда они оказались на кладбище, шутки кончились: Филипп умел относиться к делу серьезно.
        - Много крови, - пробормотал он, прикрыв веки и прислушиваясь к чему-то, - и много силы… Ты прав, Мишель. Здесь был совершен обряд.
        Он посмотрел на Мишеля, и тот увидел в глазах принца неподдельное беспокойство.
        - Очень серьезный обряд. Давненько я с таким не сталкивался. Со времен… в общем, очень давно.
        - Жертвоприношение демону? - ахнул Лоррен.
        - Не знаю… Похоже. Обряд на крови и смерти, это определенно дар кому-то из князей Ада. Чувствуешь запах? Тела всего-то несколько часов пролежали на морозе, но уже начали разлагаться.
        Филипп отошел чуть в сторону от места, где были сложены трупы, огляделся и вдруг уверенно двинулся к одному из надгробий.
        - Это здесь! - Он смахнул перчаткой снег с камня, - Знак почти стерт, но кое-что осталось.
        Мишель с Лорреном подошли ближе и в самом деле увидели на гладком граните рисунок мелом. Пентограмма, заключенная в окружность. Обычный защитный знак. Гораздо интереснее были символы внутри него.
        Принц наклонился к надгробию, пытаясь разглядеть начертанные знаки.
        - Не могу понять, кого из демонов вызывали, - пробормотал он. - Ну да я и не знаю всех печатей. Магический след еще сохранился, но мне он, увы, незнаком.
        Филипп выпрямился и отряхнул снег с перчаток.
        - А может, и не было никакого демона вовсе. Нет запаха серы, нет следов огня. Да и пентаграмма слишком маленькая, я такую вовсе впервые вижу… Но сила через нее прошла очень мощная, раз до сих пор остался след. Говоря по чести, я бы с такой вряд ли справился. В любом случае - рисковать бы не стал. Сильных магов в Москве не так уж много, Мишель. И найти того, кто здесь нашалил, будет нетрудно.
        - Хотелось бы надеяться, - вздохнул Мишель, - но, к сожалению, я не могу брать за грудки всех сильных вампиров по очереди и пытать: «Где ты был в ночь на двадцать седьмое января?!» Каждый может заявить, что охотился, и это невозможно будет проверить.
        - Твоя правда, - согласился Филипп, - и прочесть их память вряд ли сможет даже мсье Прозоровский. Такой сильный маг легко закроет свои мысли.
        - Нам нужны неопровержимые доказательства. И пока у нас их нет.
        Мишель достал из кармана небольшой цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков. Пусть Нина изучит пентаграмму, девчонка начитанная, да и соображает неплохо, вдруг поймет, что это за символы.

5
        Получасом позже они уже заходили в библиотеку. До рассвета оставалось несколько часов - благо зимние ночи длинные - и у Нины было достаточно времени, чтобы рассмотреть фотографии и рисунки с места преступления.
        Магический знак, начертанный внутри пентаграммы, Нина не опознала. Зато ей было известно, где искать подсказку. После смерти Корфа она проштудировала десятки книг по практической магии и теперь уверенно сняла с полки один из наиболее подробных гримуаров. Неторопливо перелистывая страницы, она пыталась найти печать демона, которому была принесена такая страшная жертва.
        Филипп с Лорреном смиренно сидели на диванчике. Положив голову на плечо любовника и закинув ноги на журнальный столик, принц Орлеанский задумчиво разглядывал потолок и рассуждал вслух:
        - Одиннадцать тел, лежащих рядом… Это не случайно. Одиннадцать - очень важное магическое число, почти всегда используется в ритуалах, посвященных Сатане или его приближенным.
        - Почему именно одиннадцать? - поинтересовалась Нина, не отрывая взгляд от страниц.
        Филипп нетерпеливо махнул рукой.
        - Ах, мадемуазель, не будем сейчас вникать в тонкости эзотерики. Просто поверьте мне на слово. Или поищите ответ в своих фолиантах.
        - А ведь и верно, «одиннадцать» - еще и число Вельзевула, - согласилась Нина. - Тела начали гнить на морозе, а это наводит на мысль, что жертва принесена именно ему. Но я не вижу в обнаруженном вами знаке символов с печати Вельзевула. Это скорее похоже на знак Земли… Вот, взгляните.
        И Нина передала книгу Филиппу.
        - Действительно, похоже, - заметил тот, искоса глянув на иллюстрацию. - Вот только поклонение дьяволу и обращение к силам Стихий не имеют между собою ничего общего. Лично я не улавливаю связи. А вы?
        Нина пожала плечами.
        - Трудно сказать определенно. Но давайте вспомним парализующий букет, от которого вы меня избавили. Помните, он тоже был перевязан четырьмя нитями, и вы сами сказали, что они символизируют знаки стихий.
        - Помню. Но еще я сказал, что вампир вряд ли стал бы связываться с магией, которая может навредить ему самому.
        - И тем не менее. Если мы действительно имеем дело с обращением к духам Земли, то вполне возможно, вскоре последуют очередные жертвоприношения. Вода, Воздух, Огонь. Если так, то колдун, думаю, хочет собрать силу всех стихий. И объединить ее для… для чего-то. Нужно следить за милицейскими сводками - не обнаружится ли вскорости такое же количество трупов.
        - Может быть, вы и правы, - кивнул Филипп, - но не факт, что ритуал, посвященный духам Земли, был первым из четырех. Он мог быть и последним… И все же еще раз обращу ваше внимание на число одиннадцать. Именно столько тел предали земле. Пусть не по-настоящему, а лишь слегка присыпав. И все одиннадцать лежат бок о бок, в отличие от остальных пяти. Следовательно, те пять трупов скорее всего случайны. Поэтому я уверен: ублаготворение духов Земли - не самая главная цель. Главная - демон.
        - По одиннадцать человек на каждую стихию - сорок четыре трупа. И вдобавок случайные жертвы, неизбежные, как и в этом случае… Да, наш колдун умеет развлекаться с размахом, - подал голос Лоррен. - Давненько в этом скучном городишке не случалось ничего подобного.
        - Или же вообще никогда не случалось. - Филипп зевнул - близилось утро. - Давай его найдем, Мишель. И накажем! Иначе я изведусь от зависти.
        - Чему там завидовать? - ухмыльнулся Лоррен. - Много ли удовольствия - перерезать кучку никчемного отребья?
        - Ты прав, никакого удовольствия. И мы вообще до тошноты законопослушны. Слышишь, Мишель. Надеюсь, никто в этом не сомневается?
        Филипп посмотрел сначала на Мишеля, потом на Нину. Страж скептически ухмыльнулся, а девушка с преувеличенным вниманием изучала гримуар. В законопослушность Филиппа Орлеанского никто не верил - особенно после недавнего происшествия в петербургском Эрмитаже.
        Глава седьмая
        Приношение огню

1
        Официально кафе было открыто до двенадцати ночи, но на деле не закрывалось до последнего посетителя, поэтому Ксения никогда не знала точно, когда закончится ее рабочий день, и как скоро она доберется до дома. Да и никто из работников не знал. У хозяина кафе, пожилого, но бодрого туркмена, был своеобразный пунктик. Если в других подобных заведениях в «ночное» могли остаться разве что официантка, бармен и охранник, то здесь хозяин требовал присутствия всего персонала, от повара до посудомойки, пока в кафе находился хоть один клиент. Ему не раз объясняли, что для обслуживания припозднившегося гостя столько народу вовсе не требуется, вполне достаточно двух человек, но туркмен был непреклонен: на рабочих местах должны быть все, и точка… Справедливости ради нужно заметить, что ночные бдения оплачивались вполне прилично, но вот бессмысленная необходимость торчать в кафе всей толпой из-за какого-то полуночника ужасно раздражала.
        Нет, конечно, каким-нибудь студентам, пьющим дешевое пиво, могли и намекнуть, что пора бы и честь знать, - но, опять же, намекали вежливо, и если студенты не желали покидать заведение, то они просто делали новый заказ и раскошеливались на щедрые чаевые. А уж если в кафе заглядывал состоятельный клиент, перед ним, конечно, персонал стелился изо всех сил и готов был обслуживать до следующего вечера. Однажды такое уже случилось: изрядно подвыпившие мужики просидели за столиком до пяти утра, никак не могли наговориться, вспоминали детские годы. Но и заплатили они столько, что не жаль бессонной ночи. Правда, на следующий день работать было тяжко.
        Сегодня, похоже, рабочий день тоже обещал затянуться. Пробила полночь, а клиент за одним из столиков уходить не торопился. Молодой человек, одетый очень дорого и элегантно, явно при деньгах и, что особенно важно, готовый с ними легко расстаться.
        Ксения работала официанткой, в ее ведении находились четыре столика у стены. Другие четыре, те, что у окна, обслуживала напарница Алена. Несмотря на молодость, Ксения считала себя особой обстоятельной и прагматичной, ко всякому делу подходила основательно и серьезно и любую работу старалась выполнять на отлично. Даже из книг она предпочитала детективы, причем исключительно классические, а не какую-нибудь романтическую чушь, что читают ее подруги. И рутину своей малоинтересной работы Ксения скрашивала тем, что играла в следователя. Иногда она воображала себя какой-нибудь мисс Марил, разве что юной и хорошенькой, но столь же наблюдательной и прозорливой. Ей правилось создавать психологические портреты клиентов, вычислять их социальный статус и положение в обществе.
        Сегодняшний припозднившийся клиент был в этом плане весьма и весьма перспективен.
        Лет восемнадцати-девятнадцати, не то чтобы красавец, но очень милый и страсть какой обаятельный блондин с очень светлыми, хрустально прозрачными глазами. Удивительные глаза! Ксения впервые увидела наяву, что значит выражение
«бездонные». В глазах незнакомца можно было утонуть и пропасть навсегда. Ксения лишь один раз встретилась с ним взглядом, когда принимала заказ, и у нее на миг дыхание перехватило, а в голове вдруг стало легко и звонко, как после бокала шампанского. Она не сразу поняла, чего от нее хотят, парню пришлось повторить заказ дважды. Вот стыдоба-то. А блондинчик-то, конечно, понял, какое произвел впечатление.
        Дожидаясь, пока повар приготовит заказанное блюдо, Ксения вместе с Аленой стояли в тени за кухонной дверью и исподтишка наблюдали за интересным клиентом. Тот в их сторону не смотрел, занятый беседой со своей спутницей - плюгавенькой, в очках, с жиденьким мышиным хвостиком волос, которая, не отрываясь, смотрела на него восторженным, влюбленным взглядом и не замечала вообще ничего вокруг. Дура. И почему таким парням достаются такие дуры?..
        - Что думаешь? - тихо спросила Алена.
        - Топ-менеджер в хорошей фирме. Или банкир.
        Алена фыркнула.
        - В его-то годы? Я тебя умоляю. Да он небось студент еще. Тратит деньги богатенького папаши.
        - He-а. Не похож на сынка. Самостоятельный, сильный, уверенный в себе. Знает, чего хочет, и знает, как этого достичь без всякого папика. И потом, сынки ведь - они какие, они все на пальцах, понты кидают на каждом шагу, «гайки», цепи, ай-поды, все дела… А этот, глянь, одет дорого, но неброско. И машина у него хорошая, но без наворотов. Все предельно просто и практично.
        Неподалеку от входа в кафе, прямо напротив окна, была припаркована черная «Ауди».
        - Хотя ты, конечно, права, - поспешила добавить Ксения, - молод он еще для высокого поста и серьезных денег. Что-то не сходится…
        Блондин не заказывал ни салатов, ни горячего, только десерт и вино, но вино выбрал самое дорогое, красное «Шато», стоившее больших денег даже по меркам хорошего ресторана. Да еще велел принести целую бутылку. И ценник бутылки с лихвой окупал внеурочное присутствие клиентов.
        А еще он заранее вручил официантке купюру в пятьдесят долларов. Ксения глазам своим не поверила - такие большие деньги в качестве чаевых она получала впервые. Сколько же он оставит, когда будет расплачиваться?!
        - Почему он к нам пришел? - удивлялась Алена. - Мог бы заехать в любой крутой ресторан, где и кормежка, и обслуживание не чета нашим.
        - Проезжали мимо, - предположила Ксения. - У нас тихо, никого, обстановка интимная.
        - Повезло нам. А девке этой повезло с ним.
        - И не говори.
        Повезло… Ну да конечно, повезло. За сегодняшнюю ночь все наверняка получат премию, но вот поспать вряд ли удастся. Время к половине первого, в час закроют метро, и что делать? Вызывать такси? Или подластиться к повару, чтобы подвез? Толик, конечно, подвезет, но потом будет всячески намекать, что она ему обязана, снова начнет руки распускать и всякие предложения делать. А ведь только, казалось бы, отстал… Ну его к черту, лучше на такси! Ксения с тоской вспомнила свою теплую уютную постельку и оставшуюся недочитанной книжку. Не успела дочитать всего-то двадцать страниц, детектив стремительно двигался к развязке, но все еще было непонятно, кто убийца.
        - Как думаешь, у них это серьезно? - продолжала гнуть свое Алена. - Похоже на то… Вон как смотрят друг на друга… Ксень, вот ты скажи мне, куда надо ходить, чтобы подцепить такого парня?
        - Не знаю. Знала бы, сама бы только там и ошивалась.
        Аленка уже третий год пыталась поступить в театральное училище, жила далеко, в Кубинке, поэтому снимала в Москве комнату, на оплату которой уходила треть зарплаты. Ей было двадцать лет, и она казалась Ксении ужасно взрослой.
        Самой же Ксении едва исполнилось восемнадцать, она заочно училась на экономиста, на первом курсе, поэтому работу по специальности, да еще такую, чтоб за нее приличные деньги платили, найти пока не могла. А деньги-то нужны. Жила Ксения вдвоем с матерью, которая не работала из-за обострившейся язвы, и пока Ксения заканчивала школу, они пребывали на краю нищеты, каждую копейку считали. Существовать так и дальше было невозможно, зато теперь зарплата официантки позволяла им жить почти как нормальным людям. Ксения даже надеялась, что к лету сумеет скопить денег на поездку к морю, в Турцию или в Египет, пусть даже в самый дешевенький отель, не важно, - она сто лет не была на море и вообще ни разу не выезжала за границу. И плевать, что работа тяжелая, плевать на поздние возвращения
        - деньги важнее. Мать, конечно, очень недовольна, что ребенок приходит домой посреди ночи, но делать нечего. Правда, мама никогда не ложилась, не дождавшись Ксению, и требовала постоянно звонить с дороги. Ксения соглашалась, она сама боялась ходить по ночам, хорошо хоть, от метро до дома недалеко. С работы до метро идти было дольше, но они никогда не ходили поодиночке, шли всей толпой - Ксения, Алена и бармен Сашка. С недавних пор к ним присоединился еще Леша, студент, помогающий Толику на кухне.
        Ксения уныло посмотрела на часы. Ну все, час ночи… Метро закрылось.
        Надо позвонить матери. Пусть ложится спать, все равно до утра Ксении домой не попасть. Она подавила зевок. Ну почему эта парочка торчит тут, как приклеенная? Давно пора перейти от романтического ужина к романтическому сексу. Чего рассиживаться-то?
        Отдельно стоящее кафе находилось в маленьком тихом переулке, пусть и в центре города, но в стороне от оживленных улиц, и посетителей обычно бывало немного. Наплыв случался разве что в выходные и по вечерам, в будни же к ним редко кто захаживал, из-за чего уж вовсе нелепо выглядело требование хозяина-туркмена, чтобы на рабочих местах присутствовал весь персонал. Но сегодняшним днем, а правильнее будет сказать, ночью, звезды явно благоволили заведению. В начале второго заявились две девицы явно легкого поведения, заглянули, как они выразились, «на огонек». Сунули охраннику купюру, и тот их пропустил. Ну а чего не пропустить, в самом-то деле, все равно открыто.
        Колоритные девицы - ярко-рыжая и жгучая брюнетка - уселись за столик у окна. Это была территория Аленки, и та отправилась принимать заказ. Проголодавшиеся и замерзшие ночные бабочки заказали горячее и по стопочке водки.
        Появление неожиданных посетительниц блондина почему-то обрадовало, хотя те бессовестно нарушили его уединение с возлюбленной. Ксения заметила его довольную улыбку, когда он рассматривал располагавшихся за столиком путан. Те тоже поглядывали на него с интересом - зафиксировали профессиональным взглядом клиента при деньгах.
        Когда парень вдруг поднялся из-за стола, Ксения радостно встрепенулась. Неужели собрался-таки уходить? Уже приготовилась поймать его взгляд и приглашающий жест и идти к нему со счетом. Но парень повел себя странно. Прошел мимо нее, на кухню.
        Неужели бить морду Толику?! Чем-то не угодил?
        Ксения хотела встать у парня на пути и сказать, что вход на кухню только для персонала, но почему-то не смогла произнести ни слова. Блондинчик глянул на нее, и снова от этого взгляда она почувствовала себя нехорошо, руки и ноги одеревенели, перехватило дыхание. Чтобы не упасть, Ксения схватилась за край барной стойки. Да что это с ней такое…
        - Эй! - услышала она ленивый голос охранника Антона. - Ну-ка погоди, туда нельзя.
        Пытаясь унять головокружение, Ксения видела, как Антон вслед за блондином зашел на кухню.
        Блин, будет скандал, а возможно, и драка… Ничего себе! А ведь ничто не предвещало такого финала.
        Тут к Ксении подоспела Алена.
        - Ксень, ты чего? - обеспокоилась она. - Он тебя ударил?!
        - Кто? Нет… - пробормотала Ксения; язык понемногу начинал слушаться ее, но все равно был каким-то ватным. - Голова закружилась.
        - Что там происходит-то?
        Алена заглянула в кухню.
        Там было тихо. Очень тихо. Ни голосов, ни шагов, вообще ничего, что выдавало бы присутствие троих агрессивно настроенных мужиков. Горел свет, тихо играл музыкальный центр.
        - Эй, что у вас там? - крикнула Алена и вошла в открытую дверь.
        А Ксении вдруг сделалось страшно, волна ледяного ужаса окатила ее с ног до головы.
«Не ходи!» - хотела она крикнуть Алене, но в горле встал комок. А потом она увидела спутницу блондина, оставшуюся за столиком. Та сидела вполоборота, глядя в сторону кухни… с совершенно каменным, неживым лицом, со взглядом пустым и тусклым, как у дохлой рыбы.
        С этого момента реальность начала разваливаться на куски.
        Вслед за Аленой на кухню отправился бармен Саша. Ксения успела ухватить его за рукав, сжала мертвой хваткой. Она все еще не могла произнести ни слова, только замотала головой. Наверное, у нее было очень странное выражение лица, потому что Саша остановился.
        - Ксюх, ты чего? - повторил он вопрос Алены. - Дай я посмотрю, куда они подевались все.
        Запасной выход из кухни вел на задний дворик, с трех сторон окруженный домами, где стояли принадлежащие кафе мусорные баки и начинался выезд в переулок. Если в кухне тихо, значит, все вышли на улицу. Толик с Антоном вышвырнули клиента через черный ход и разбираются с ним на морозе. Странно… А Алене-то что там делать? В футболке на улице зимой не жарко.
        - Саш, не ходи, мне… страшно, - выдавила из себя Ксения.
        Если сейчас и он уйдет, она останется в зале одна, вместе со странной заторможенной девицей и шлюхами, которые перестали болтать и с любопытством поглядывали в их сторону.
        За барной стойкой была еще комнатка менеджера Андрея, но он не в счет - наверняка уже давно растянулся на диване и дрыхнет, домой сегодня тоже решил не ехать, но не из корпоративной солидарности, а потому, что завтра с раннего утра ему надо сдавать отчет.
        Бармен усадил Ксению на стул и сунул ей в руку бокал с минералкой.
        - Я сейчас, только гляну, где они там…
        И ушел.
        Чувство опасности у путан было развито отлично; происходящее в кафе явно перестало им нравиться. Они поднялись и принялись торопливо, но без суеты одеваться.
        - Девушка! - крикнула Ксении рыженькая. - Счет, пожалуйста!
        Не дожидаясь реакции официантки, она сама двинулась в ее сторону. По пути оценивающе посмотрела на спутницу блондина и пробормотала:
        - О, хороша. Где это ты успела вмазаться, подруга, вроде не выходила никуда…
        Девица ничего не ответила.
        Именно в этот момент ее возлюбленный вышел из кухни.
        Один.
        И в правой руке у него был… нож? Или это кинжал называется? Длинный, обоюдоострый. Испачканный кровью. А в левой руке он держал чашу, которую Ксения приняла за вазочку для мороженого. Но это была не вазочка - именно чаша, из темного металла, покрытая сложным орнаментом. Блондин держал ее очень бережно, и Ксения в панике стала гнать от себя мысль о том, чем может быть наполнена эта чаша.
        На миг все трое - Ксения и ночные бабочки - застыли от ужаса, глядя на окровавленный нож, потом Ксения выронила из омертвевших пальцев стакан с водой, тот с грохотом ударился о каменный пол и разлетелся на мелкие осколки.
        Звук бьющегося стекла вывел рыжую из столбняка, она тоненько завизжала и со всех ног кинулась прочь, к выходу. Но парень непостижимым образом опередил ее. Он перемещался очень быстро, нереально быстро, Ксения и моргнуть не успела, как тот уже был в другом конце зала, закрывая девице путь к отступлению.
        - Куда-то собралась? - спросил он вкрадчиво. - По-моему, ты забыла расплатиться.
        Пятясь, девушка протянула ему сумочку и хрипло забормотала:
        - Забирай, все забирай…
        - Забирать все? - усмехнулся блондин. - Ты уверена?
        Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Ксения увидела, как гримаса ужаса исчезла с ее лица, сменившись спокойствием и отрешенностью.
        - Не надо убегать от меня, - попросил блондин, - иди сюда.
        Он протянул руку, и проститутка в самом деле пошла к нему!
        Читая детективы, Ксения часто думала, как поведет себя она, случись ей попасть в беду. Что, если на нее нападут? Станет ли она сопротивляться изо всех сил или впадет в ступор и позволит сделать с собой все что угодно? Обидно, но сейчас она все-таки впала в ступор. Сердце прыгало в груди как сумасшедшее, но ноги и руки совершенно не слушались. Ксении хотелось упасть на пол и, жалобно скуля, заползти в темный угол, забиться туда и сидеть, зажмурившись и закрыв голову руками. Если ты не видишь чудовище, может быть, и оно не видит тебя?
        Брюнетка меж тем потихоньку пробиралась к двери, надеясь улизнуть, но чокнутый парень, хотя и был занят ее подругой, был начеку.
        Он прижал рыженькую спиной к своей груди, приставил нож к ее горлу и посмотрел на брюнетку. И та совершила роковую глупость: встретилась с ним взглядом. И тотчас замерла, как кролик перед удавом.
        - Ты тоже не спеши, дорогая.
        Парень полоснул ножом по горлу рыженькой и быстро подставил чашу под брызнувшую струю крови.
        Наблюдать за дальнейшем Ксения не стала.
        В тот миг, когда хлынула кровь, она очнулась от гипнотического транса. Будто ее со всего маха хлестнули по щеке, прогоняя слабость и одурь. Она сползла со стула, опустилась на колени и, не замечая, что ранит руки осколками стекла, поползла в сторону кухонной двери в надежде, что ее не видно из-за барной стойки. Только бы удалось добраться до запасного выхода! Если она окажется на улице - считай, уже спасена! Выбежит во двор… Потом в переулок… А потом со всех ног помчится к метро… Возле метро всегда есть люди. Даже в такой поздний час.
        Ксения тихонько отворила дверь кухни, заползла внутрь и тут же растянулась плашмя, больно вывихнув руку. Ладонь поскользнулась на огромной луже. Судорожно всхлипнув от боли и страха, она перевернулась на бок и кое-как встала на четвереньки. Весь пол был залит кровью. Весь! Господи, как же ее много! Ароматы жареного мяса, корицы и ванили смешивались с удушающим медным запахом. Тошнота подкатила к горлу, Ксения закашлялась, закрывая рот руками. Нельзя шуметь, нельзя паниковать, нельзя думать о том, что здесь произошло, нельзя смотреть - надо бежать, бежать…
        С трудом поднявшись на ноги и стараясь опять не поскользнуться, Ксения поковыляла в сторону двери. Она видела лежащие на полу трупы, и каждый из них несмываемым оттиском запечатлелся в ее сознании. Саша лежит лицом вниз, откинув одну руку, а другую поджав под себя. Рядом Алена с неестественно запрокинутой головой, смотрит остекленевшими глазами куда-то в стену, горло ее перечеркивает рана, из которой все еще сочится кровь. Посудомойка Наташа сидит, привалившись к стене и опираясь головой о сливную трубу раковины. Толик… Алексей… Антон… Когда же он успел убить всех!
        Ксения перешагивала через руки, ноги и тела, молясь только о том, чтобы не упасть, и чтобы дверь на улицу была открыта.
        Она уже коснулась дверной ручки, когда услышала шаги за спиной.
        Спокойные, неторопливые.
        И отчетливо поняла, что ей не спастись. Какое-то время она не желала смириться с этой мыслью. Лихорадочно дергала дверную ручку, наваливалась на дверь всем весом, колотила по хромированному железу перепачканным в крови кулачком и кричала что было сил: «Помогите! Помогите!»
        Ее крик оборвался, когда подошедший блондин положил руку ей на плечо и развернул девушку лицом к себе.
        - Тише, - сказал он, проводя кончиками пальцев по ее щеке и осторожно вытирая кровавые разводы, - не надо меня бояться. Я не сделаю тебе больно.
        Ксения встретилась с ним взглядом и снова утонула в серебряном блеске его глаз, которые были теперь так близко. Боль отступала, страх отступал, дышать стало легче, она снова не чувствовала своих ног, но теперь это было приятно. Она вдруг стала легкой, как перышко, и почти ненастоящей, и все вокруг тоже было ненастоящим, окружающий мир превратился в противную сцену из плохой книжки про маньяка. Можно не читать дальше, можно захлопнуть книгу и перерубить нить, связывающую вымысел и действительность. Кошмар рассеется. А в реальном мире ночь и тишина, и свет фонаря пробивается через штору, и голова опускается на мягкую подушку. Больше я не стану читать детективы, я буду читать романтическую чушь про то, как хорошенькая официантка встречает однажды самого прекрасного мужчину на свете, такого нежного, с удивительными серебряными глазами. Он не позволит ей убежать в морозную ночь, он бережно подхватит ее на руки, и она прижмется лицом к его груди, чтобы не видеть плохих людей. Ей станет хорошо и спокойно, и впервые в жизни она будет чувствовать себя по-настоящему защищенной. Он будет целовать ее пальцы,
щеки и губы, слизывая с них кровь. А потом он приставит нож к ее горлу. Повторит, что не сделает ей больно, и она поверит.

2
        Следить, не случилось ли в городе очередных массовых убийств, пришлось, конечно, Нине. Она просматривала милицейские сводки и новостные ленты в Интернете каждый день, но не была уверена в своей правоте. Прав мог оказаться и принц Филипп; не исключено, что жертвоприношение духам земли стояло последним пунктом в списке…
        Прошел месяц, прежде чем Нина наткнулась-таки на весьма примечательное сообщение на первой странице одного из новостных сайтов.
        В московском кафе произошел пожар. Дело было поздней ночью, и по непонятным причинам в огне погибло множество людей. Власти на сей раз не пытались скрыть трагедию. Приводилось и точное количество погибших. Одиннадцать.
        Нина тут же позвонила Мишелю:
        - Второе жертвоприношение. Да, уверена. Ровно одиннадцать, без случайных жертв. Нужно искать знак Огня… Записывай адрес.
        Чуть подробнее происшествие описывали милицейские сводки, но только чуть. То ли расследование еще толком не началось, то ли ФСБ, тоже державшее руку на пульсе, постаралось информацию тут же засекретить… ну, по крайней мере, максимально, в меру сил ограничить, даже для своих милицейских коллег. Была бы воля ФСБ, в Интернет не просочилось бы, наверное, ни строчки, но, к счастью, «федералы» не всесильны, и кто-то из журналистов оказался достаточно расторопным и пронырливым… Единственной новостью, которую Нина почерпнула из сводки, была предварительная версия. Причиной пожара, как считалось, стал взрыв бытового газа - эксперты обнаружили в кухне кафе остатки газового баллона. Всё, больше ни слова.

3
        Мишель вернулся с места преступления быстрее, чем ожидала Нина. Сгоревшее кафе находилось не так далеко от Архива, да и делать там было особо нечего. На сей раз Мишель знал, что нужно искать, и с самого начала прихватил с собой принца Филиппа, чтобы тот попытался найти магический след ритуала. Дабы принц не успел придумать причину для отказа и улизнуть, Мишель, едва сгустились сумерки, сам заехал за ним и чуть ли не силком потащил на пепелище. Теперь на щеке элегантного принца темнело пятно сажи, руки были перепачканы копотью, а на сапогах лежал такой слой грязи, будто ему пришлось форсировать гнилое болото. Нина закусила губу и отвернулась к монитору: если Филипп заметит, что она улыбается, ей не жить.
        - Мы ничего не нашли, - с порога доложил Мишель. - Почти. Пентаграмма смыта при тушении пожара. Филипп почувствовал магический след, но очень слабый и нечеткий. Мы даже не можем сказать, был ли это знак Огня.
        - Одиннадцать людей сгорели в пожаре, - напомнила Нина, - какие еще сомнения?
        - Мишель, может быть, ты наконец отвезешь меня домой? - раздраженно встрял Филипп.
        - Остаток ночи мне придется потратить на то, чтобы отмыться! А пальто, похоже, испорчено безвозвратно!
        - Нам нужно вычислить следующий шаг колдуна, Филипп. Вода или Воздух?
        - Откуда мне знать?!
        - Мы должны поймать его на месте преступления. Иначе, боюсь, нам никогда его не найти.
        Со времени жертвоприношения на кладбище подчиненные Мишеля осторожно присматривались ко всем достаточно сильным и старым московским вампирам, пытаясь понять, кому из них понадобился столь сложный и опасный ритуал. Колдунов среди вампиров было немного, все они вели уединенный и скрытный образ жизни, без нужды не появляясь в обществе. Ну, кроме принца Филиппа, но тот не был достаточно сумасшедшим. Никто из вампиров-колдунов не вызывал подозрений. А главное - ни у кого не было видимых причин так рисковать.
        Неизвестный колдун-вампир провел второй ритуал, а расследование не продвинулось ни на шаг.
        Прозоровский будет очень не рад об этом услышать. Да что там, он будет просто в ярости.
        - Вода или Воздух… - проговорила Нина и с сомнением покачала головой. - Ритуал можно провести где угодно. Для духов Воды - на любом водоеме, их в Москве немало. А для духов Воздуха… Не знаю. В самолете? Ох, нет, только авиакатастрофы нам не хватало! Будет гораздо больше одиннадцати жертв! Нужно остановить этого безумца, Миша! Непременно!
        Мишель прищурился. Вот ведь странное создание эта Нина. Жалеет никчемных, обреченных на заклание людишек. Для нее важнее спасти их, чем поймать колдуна.
        - Аэропортов в столице меньше, чем водоемов, - сказал он, - будем надеяться, что ты права, и наш колдун решит устроить авиакатастрофу. Нужно обыскать каждый лайнер на предмет магических знаков… придется подключить всех Стражей. Только было бы неплохо знать дату следующего жертвоприношения. Здесь есть закономерность?
        Он посмотрел на Филиппа, тот раздраженно передернул плечами, все еще злясь, и буркнул:
        - Юпитер - в пятом доме Соляра. Или Марс - в третьем.
        - Чего?
        - А ничего. Мы слишком мало знаем о ритуале, чтобы понять, при каком расположении звезд и планет его следует проводить. Перебирать все возможные комбинации долго и муторно. Я не стану этого делать. Пусть мадемуазель занимается - такая работа должна ей нравиться!
        Нина проглотила его вызывающий тон и иронично посмотрела на разгневанного принца:
        - Я попробую. Впервые слышу про дома в Соляре, но разберусь. Полагаю, у меня есть время. Почти целый месяц.
        Работа оказалась не такой трудной, как думал Филипп, и как опасалась Нина. Не понадобились никакие дома в Соляре и прочие астрологические сложности. Все оказалось проще некуда - жертвоприношения совершались в первый день лунного цикла. Только и всего.
        И третье должно было произойти двадцать седьмого марта, с половины первого ночи и предположительно до трех часов утра, ведь колдуну-вампиру еще понадобится время, чтобы добраться до убежища, пока не наступило утро. Поскольку практически любой ритуал жестко привязан к определенному району - в данном случае, к Москве и Подмосковью - это будет взлетающий самолет. Количество авиарейсов в этот период времени не столь уж велико.
        Помимо Стражей, Нина предложила для надежности задействовать и агентов-людей, которых у вампиров полно почти в каждом крупном ведомстве - не «доноров», знающих о существовании темного сообщества, а обычных людей, готовых за деньги исполнить любую работу, не спрашивая, кто, зачем и почему им ее поручил. Но Михаил был категорически против: чем реже вампиры будут иметь дело со смертными, тем лучше для всех.
        Нина с ним согласилась. У нее впервые зародилась надежда, что они смогут предотвратить катастрофу.

4
        Счастье не может быть вечным. То, у чего есть начало, всегда имеет и финал. Счастье было - когда их оставили в покое, и они смогли жить все вместе, втроем… Тогда ему казалось: так будет всегда. Вечно. Ведь в детстве не думаешь, что все может закончиться. Осознание этого приходит только с опытом. Он свой опыт приобрел слишком рано. Зато хорошо запомнил. Жаль, маму, ее лицо, голос, всю ее жизнь с ними он запомнил не так ярко, как ее смерть…
        Овдовев, Ульрика осталась одна со своими ненаглядными малышами и с ангелом из снов, свободная и счастливая. Она больше не нанимала слуг, она сама вела хозяйство: ей нравилось и шить, и готовить, и мыть, и стирать, и гладить, и закупать снедь - ей было приятно заниматься всем этим для своих детей!
        Она даже не пустила к себе жить овдовевшую и бездетную старшую сестру.
        Ульрике хотелось, чтобы никто не нарушал ее уединения с детьми. Чтобы она одна наблюдала, как растут Гензель и Гретель, за их первыми шагами и первыми словами. Малыши развивались быстрее, чем сверстники, и Ульрике было неприятно думать, что кто-то посторонний узнает об этом. И о том, что с каждым днем они все сильнее похожи на прекрасного ангела, от которого она их зачала.
        А еще она боялась, как бы кто не прознал, что ангел по-прежнему приходит к ней во снах каждую ночь, и овладевает ею, и заставляет кричать от блаженства.
        Ульрика сама научила Гензеля и Гретель читать и рассказала им все, что им следовало знать о Боге и Сатане.
        А тем временем ангел из снов учил Ульрику колдовать.
        Ульрике понравилось быть сильной и независимой, она хотела, чтобы все уважали ее и боялись, и колдовала, чтобы получить власть над душами и внушать страх…
        Но пришло время, когда она внушила окружающим слишком сильный страх. И тогда священник, невзлюбивший ее за черствость, проявленную ею во время болезни мужа и после его смерти - ведь она так и не пришла на похороны! - донес на нее, и в город приехали Охотники на ведьм. И лекарь свидетельствовал на процессе. Не против нее, нет: он просто заявил, что господин Цуммер и две служанки умерли в результате пищевого отравления, поскольку это явно не было заразной болезнью, но он также не наблюдал и никаких общеизвестных признаков отравления. На основании его показаний и показаний священника, а также многочисленных свидетельств соседей было установлено, что господин Цуммер и две служанки умерли от колдовских манипуляций, называемых порчей.
        А ведьма, звавшаяся Ульрикой Цуммер, подтвердила это под пытками.

… Она все звала и звала своего ангела. Звала, когда ее раздели донага, когда палач ощупывал все самые интимные уголки ее тела и даже залезал внутрь в поисках ведьмовских амулетов, когда все родинки и пятнышки на ее теле кололи длинной иглой в поисках дьявольской печати, когда ее остригли и подпалили факелом все волосы на теле, когда ее привязали к деревянной «кобыле» и стегали плетями, когда вздернули на дыбу с грузом на ногах, когда ее ноги сунули в жаровню, когда ее тело рвали раскаленными клещами. Она все звала и звала своего возлюбленного, звала сорванным от крика голосом, звала сиплым шепотом, но он не пришел, он не вырвал ее из рук мучителей, не покарал тех, кто терзал ее, даже не облегчил ее боль… и он не спас ее от костра.
        Все закончилось костром на площади.
        И крик молоденькой ведьмы несся к небесам, становясь все пронзительнее, пока не достиг высшей точки - пока не оборвался хриплым стоном - а потом был только треск огня.
        И жирные черные хлопья оседали на крыльях каменных ангелов.
        Все закончилось.
        Они думали, что все закончилось!
        Но на самом деле - костром на площади все только начиналось.
        Глава восьмая
        Приношение воде

1
        Максиму было скучно и смертельно хотелось спать. Он сидел, подперев голову кулаком, и уныло смотрел на крохотный танцпол, где, толкаясь из-за тесноты, разухабисто отплясывали гости. За столом вместе с Максом сидели только мама, бабушка и еще какой-то гость со стороны жениха, и мальчик подумал: вот было бы круто, если бы весь танцпол прямо сейчас вдруг провалился под воду, и все пляшущие утонули! Тогда они снова остались бы втроем. Он, мама и бабушка… Вот было бы здорово! Но, к сожалению, чудес не бывает. Они вернутся домой вчетвером. А еще через несколько месяцев их станет пятеро. Это капец.
        Сегодня мама выходит замуж. Свадьба - это просто так, понарошку, потому что дядя Сережа и без того живет в их доме уже почти полтора года. Узаконить отношения пришлось, когда мама узнала, что ждет ребенка… Все эти подробности Максу, конечно, никто не сообщал, он подслушал разговоры взрослых. Ему всегда было интересно все, что касалось мамы и дяди Сережи. Каждый раз он надеялся услышать, что они расстаются. Не дождался. А теперь, видимо, и не дождется.
        Своего отношения к отчиму Макс не скрывал. Почти с ним не разговаривал и вообще делал вид, что ему все фиолетово, хотя тот первое время старался наладить контакт. Зря старался. Пусть знает, что Максу он не нужен. И вообще - в их доме он лишний.
        Самое паршивое, что Максу приходилось воевать с захватчиком в одиночку. Бабушка встала на сторону мамы и была совсем не против Сергея. Она даже ругала внука за эгоизм и называла нехорошим человеком, раз он не хочет матери счастья. А мама… ну, мама, с тех пор как появился Сергей, стала добрей. Должно быть, чувствовала свою вину, а потому меньше ругала за плохие отметки, да и вообще не так доставала. Даже старалась почаще его развлекать последнее время, водила в кино и по игровым зонам, и карманных денег давала больше. Это, конечно, было неплохо и даже здорово. Но Макс прекрасно знал, что все кончится, как только у нее родится младенец.
«Максимка, ты хочешь братика или сестричку?» Она что, с ума сошла? Или он зла себе желает? На примере своих друзей и одноклассников Макс прекрасно знал, сколь невыносимой делают жизнь человека младшие братья и сестры.
        Макс не хотел идти на свадьбу, этот субботний вечер он с удовольствием провел бы дома перед телеком или порубился бы в «СтарКрафт» на компе, но нет, его зачем-то потащили с собой. Полдня пропало в загсе, хотя здесь он не в обиде: по этой обалденно уважительной причине Макс пропустил уроки. Но потом пришлось тащиться в ресторан.
        Ресторан оказался не совсем обычным, это был корабль со смешным названием
«дебаркадер», пришвартованный к причалу на берегу Москвы-реки и превращенный в банкетный зал. Именно этот ресторан выбрали не случайно: какой-то знакомый Сергея был одним из совладельцев и обещал ему большую скидку.
        Хорошо хоть народу на свадьбе было немного - две маминых подружки, одна из которых пришла вместе с женихом, и двое друзей Сергея, один с женой и один просто так. Все, кроме мамы и бабушки, много пили, громко смеялись и произносили дурацкие тосты. Сергей постоянно лез к маме целоваться. Макса от этого тошнило, он старался смотреть куда-нибудь в сторону или к себе в тарелку, где остывала картошка фри.
        Мама обещала, что в ресторане Макс пробудет недолго, всего пару часиков, а потом вместе с бабушкой поедет домой. Но вот фиг вам. Бабушка домой не собиралась. Она увлеченно болтала с одним из гостей - тем самым, который не желал танцевать, - и, похоже, вообще забыла, что она старенькая, и ей спать давно пора.
        А вот гость этот был прикольным. Макс и сам был не прочь поболтать с ним, если тот снизошел бы до разговора. Он не пил водку, не нес пypгy, вообще больше помалкивал и смотрел на веселящихся гостей с любопытством - как ученый наблюдает за повадками каких-нибудь там жучков-паучков. Короче, он не был похож на других. Вообще ни на кого из Максовых знакомых. А похож он был на героя приключенческого фильма или комикса… а вернее - японского мультика-аниме. Там все герои такие странные, не очень похожие на обычных людей, а двигаются ловко и красиво. Ну да, стопудово: вылитый демон-полукровка Данте из сериала «И дьявол может плакать» - элегантный, сильный, гибкий и офигительно опасный, с такими же светлыми волосами и глазами. Только у Данте пальто темно-красное, а у этого - черное.
        Незнакомец пришел позже всех гостей, когда уже стемнело, и в первый момент Макс подумал, что он случайно сюда попал, перепутал что-то, потому что все собравшиеся посмотрели на него с удивлением. Но потом его как будто узнали, все заулыбались, обрадовались и радушно пригласили к столу.
        Сейчас этот чел мило беседовал с бабушкой, но Максу, который украдкой за ним наблюдал, казалось, что он только притворяется общительным и славным. Лицо незнакомца неуловимо менялось, когда тот думал, что на него не смотрят, становилось холодным и отрешенным, и серые глаза приобретали оттенок стали. Круто! Вот бы мама выходила замуж за этого парня, а не за толстого рохлю Сергея, громко хохочущего и нелепо отплясывающего на площадке. Макс посмотрел в сторону танцпола и скривился. Ему было стыдно за новоявленного отчима. А вот маме, похоже, нет. Она смотрела на Сергея с нежностью и улыбалась. Тьфу… Наверняка, пошла бы плясать с ним вместе, если бы не боялась за ребенка.
        - Уф, устала!
        Одна из маминых подруг, тетя Ира, раскрасневшаяся и разгоряченная, ушла с танцплощадки и уселась на стул рядом с незнакомцем. Посмотрела на него в некотором замешательстве, пытаясь вспомнить имя гостя, промямлила:
        - Э-э… м-м… А почему вы не танцуете?
        И улыбнулась кокетливо.

«Данте! Его зовут Данте!» - веселился про себя Макс.
        - Может быть, позже, - отвечал тот, налил тете Ире шампанского, и они о чем-то заговорили.
        Максу снова сделалось скучно. Он накинул куртку и вышел на палубу. Ночь уже вовсю царствовала над городом, и мрак вокруг стоял непроглядный. Хотя фонари освещали оба берега реки, где-то совсем недалеко проносились машины и мерцали рекламные щиты, здесь, над водой почему-то было темно, тихо и печально.
        С реки дул ветер, волны с неприятным хлюпаньем плескались о борта. Макс облокотился на леер и поглядел вниз. Вода даже на вид казалась ледяной. Уже заканчивался март, но весна, как обычно, не спешила в Москву, по ночам до сих пор подмораживало, и Макс моментально промерз до костей, аж уши заломило. Он стиснул зубы, но с палубы не ушел. Все веселятся, все про него забыли, никому нет дела до того, что он не надел шапку. А теперь он заболеет. Ну и по барабану. Так им и надо.
        Он не слышал ни звука шагов, ни стука открываемой двери, просто за его спиной вдруг раздался голос:
        - Это твоя мама выходит замуж?
        Вздрогнув от неожиданности, Макс обернулся и увидел рядом загадочного незнакомца.
        - Типа да, - буркнул он.
        Незнакомец встал с ним рядом и тоже облокотился о борт. Проговорил в задумчивости:
        - И она ждет ребенка… Я этого не ожидал. Теперь она не совсем одна, их уже двое…
        И замолчал, глядя на темную ледяную воду.
        Макс не знал, что ответить. Ну да, мама теперь не одна, и что? Парень то тут при чем?
        Незнакомец вдруг посмотрел на Макса и весело ему подмигнул.
        - Ладно. Исключим ее из списка. Мне не нужны неожиданности.
        - Какого списка? - мрачно поинтересовался Макс.
        - Приглашенных. Не бери в голову, это я размышляю вслух.
        Макс немного помолчал, а потом спросил:
        - А откуда вы знаете маму?
        - Я ее не знаю, - ответил незнакомец, - не знал до этой ночи.
        - Вы, значит, знакомый этого?
        - Нет, Сергея я тоже не знаю.
        И опять Макс не нашелся, что сказать, только глупо хлопал глазами. А потом задал вопрос, который давно вертелся на языке:
        - А вы вообще кто?
        И незнакомец ответил, ни на секунду не замешкавшись:
        - Вампир.
        Макс замер в нерешительности. Не, понятно, что парень прикалывается, но как-то не в тему и по-дурацки. Он усмехнулся, показывая, что оценил шутку, но анимешный красавец реально перестал ему нравиться. Почему, блин, взрослые никогда не говорят серьезно? Ведут себя, как с малолетками, хохмят не по делу или вот как этот - тупо стебутся.
        - Вы не похожи на вампира, - сказал Макс твердо.
        Парень в притворном удивлении поднял бровь.
        - Вот как? А каким, по-твоему, должен быть вампир?
        - Ну… - Макс в задумчивости посмотрел на небо, - у него должны быть острые клыки. И еще красные глаза, кажется. И он умеет превращаться в летучую мышь, - помолчал и добавил: - А еще при солнечном свете их кожа вроде как светится, сверкает…
        Незнакомец поднял и вторую бровь - на этот раз он искрение, не наигранно удивился:
        - Что за бред! С чего ты взял?
        - Вы в кино не ходите, что ли? - насупился Макс. - Фильм недавно был, там вампиры не появлялись на солнце, потому что их кожа начинала светиться, а это могло их выдать обычным людям.
        - Чего только не придумают… - фыркнул гость. - Хотя, это, право, занятно - сверкать на солнце, как бриллиант. По крайней мере, куда лучше, чем гореть, как солома… На самом деле вампиры на солнце сгорают, малыш. Их кожа не сверкает. Она вспыхивает.
        - Как если бы ее облили бензином и подожгли?
        - Вроде того.
        - Да, лучше уж сверкать…
        - Впрочем, и в летучих мышей вампиры не умеют превращаться. Ну сам подумай, как такое возможно? Они же не оборотни.
        - Что же они тогда умеют?
        - Летать умеют. Просто летать - в своем собственном обличии.
        - И вы умеете? Раз уж вы вампир?
        - Умею.
        - Ага, как же, - Макс рассмеялся. - Ну, полетайте!
        Парень огляделся, будто проверяя, не наблюдают ли за ними. Никто не наблюдал. Да и вряд ли их можно было рассмотреть на темной палубе сквозь бликующие стекла ярко освещенного банкетного зала…
        - А хочешь полетать со мной? - вдруг предложил он.
        Дурак, что ли?
        Ну и что делать? Согласиться? Пусть покажет, как он умеет летать! Смех, да и только. Неужели этот идиот думает, что Макс поверит? Ему уже почти двенадцать, он не маленький и не лох. И он никогда не путает выдумку и жизнь. Вампиры и прочие монстры - это из фильмов и компьютерных игр. Они отдельно от реального мира. Зато в реальном мире полно всяких психов… Полетаем, ага… Разве что с палубы в ледяную воду.
        У Макса вдруг запрыгало сердце и пересохло во рту.
        Что, если на свадьбу пробрался маньяк, охотящийся на маленьких мальчиков? Сейчас схватит и утащит в темноту. Или, правда, утопит.
        - Да ладно… - прошептал он, - я лучше пойду. А то холодно.
        - Боишься, - не то спросил, не то констатировал незнакомец.
        Макс спрятал руки в карманы и попятился к банкетному залу.
        - Чего бояться-то? Просто не хочу…
        Парень улыбнулся, и глаза его полыхнули огнем, а во рту сверкнули длинные острые клыки… Или показалось? Гипноз?
        Едва сдержавшись, чтобы не закричать, мальчик влетел в двери банкетного зала, слыша за спиной негромкий смех, от которого мурашки пробежали по спине.
        Придурок! Придурок и псих!
        В зале танцевали. Медленный танец под красивую музыку. За столом сидела одна бабушка.
        Макс кинулся к ней.
        - Ба! Когда уже все это кончится, а? Я домой хочу! Я спать хочу!
        - Т-ш-ш! - Бабушка махнула на него рукой. - Сядь, поешь чего-нибудь… Дома тебя не уложишь, а тут вдруг спать захотел.
        Макс обреченно глянул в сторону двери на палубу.
        - Ба, а ты знаешь этого парня? Ну этого, в плаще, который тут с тобой рядом сидел?
        Бабушка на мгновение задумалась.
        - Нет, не знаю.
        - А что он тут тогда делает? Кто он такой?!
        Чья-то рука коснулась его затылка и ласково взъерошила волосы.
        - Разве я не сказал тебе, кто я? - раздался насмешливый голос у самого уха. - Ты плохо слушал?
        Сильные пальцы собрали волосы в горсть и легонько дернули.
        Как он оказался здесь? Макс только что смотрел на закрытую дверь, никого перед ней не было! Не может же он двигаться так же быстро, как… как…
        - Бабушка! - всхлипнул Макс.
        Но бабушка таращилась куда-то в сторону и не слышала его, кивала в такт музыке и как будто дремала с открытыми глазами.
        - А еще вампиры умеют завораживать свои жертвы, - услышал Макс, - чтобы они не сопротивлялись, когда их убивают. Или когда убивают их детей.
        Макса развернули, и он увидел длинные клыки и горящие ледяным серебряным светом глаза. Хотел позвать маму, но голос не слушался, только рот открывался и закрывался, но из горла не доносилось ни звука.
        - Напрасно ты отказался от полета, - произнес незнакомец. - Это было бы… захватывающе. Хоть что-то необычное и волшебное в такой короткой и бессмысленной жизни.
        Макс снова судорожно всхлипнул, пытаясь закричать, и снова не смог. Даже когда убийца - да, да, убийца! - выволок его из помещения, где гремела музыка, на продуваемую ледяным ветром палубу и свободной рукой достал из внутреннего кармана пальто нож. Макс уперся ладонями в грудь убийцы, пытаясь отодвинуться как можно дальше, но парень держал его очень крепко. Макс вдруг вспомнил, что вампиры еще и невероятно сильные.
        Вампир поднял его голову за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Макс мельком увидел серебряный отблеск и тут же крепко зажмурился.
        Вампирам нельзя смотреть в глаза!
        - Дурачок, смотри на меня! - приказал убийца. - Я не хочу, чтобы тебе было больно!
        Макс плотнее сжал веки.
        - Упрямый мальчишка, нет времени возиться с тобой!
        Вампир снова развернул его к себе спиной и быстро полоснул ножом по горлу. Шею будто обожгло раскаленным железом, резкая острая боль оглушила и ошеломила, заставила слезы брызнуть из глаз, а тело забиться в судорогах. Макс вырывался, цепляясь скользкими от крови пальцами за руку вампира. Бился как рыбешка, выброшенная на берег, с неожиданной силой и отчаянием, и вампиру пришлось постараться, чтобы правильно прочесть заклинание и собрать кровь в чашу.
        Кровь хлестала, как из дырявого шланга, и Макс очень быстро слабел, в ушах звенело, перед глазами расползалась тьма, затмевая льющийся из приоткрытой двери свет, и музыка, удаляясь, становилась тише, тише, или это Макс удалялся от музыки куда-то… куда-то, где тихо…
        Темно и тихо…

2
        В тот день, когда сожгли их мать, шестилетние Гензель и Гретель Цуммер так и заснули на площади, в пыли перед догорающим костром, обнявшись и согревая друг друга. Слишком были они измучены, чтобы идти домой.
        Священник - тот самый, который донес на их мать, - пришел за ними вечером.
        Но девочку он не нашел; в пыли возле догоревшего костра лежал только мальчик.
        Священник на руках унес его с площади. К себе домой. И оставил жить у себя. Пожалел, потому что знал: всеми брошенный, с клеймом «ведьминого отродья» мальчик не выживет.
        Патер Мюкке поступил благородно, хотя кое-кто из паствы осуждал его за излишнее милосердие.
        Священник пытался найти Гретель, но она исчезла. Никто из горожан, живших возле площади, не видел, как она ушла… или кто ее увел. Шептались, что Ульрика родила своих близнецов от дьявола, и вот он забрал девочку, чтобы воспитать из нее ведьму, а мальчика оставил, чтобы его глазами следить за городком.
        Патер Мюкке не верил, что Гензель - сын дьявола, хотя никогда и не относился к нему по-настоящему тепло, поскольку все-таки подозревал в нем врожденную порочность, унаследованную от матери. Патер не был жесток к Гензелю. Правда, сек его розгами каждую субботу… Так ведь почти всем мальчикам доставалось по субботам! Мама никогда не порола Гензеля, но ведь на то и ведьма, чтобы не следовать основным канонам воспитания и сызмальства развращать своего ребенка неумеренным баловством, готовя из него достойного слугу Сатане! Священник старался загружать Гензеля работой, порою совершенно бессмысленной, поскольку был уверен, что для праздных рук Сатана быстрее найдет занятие. С десяти лет Гензель начал прислуживать в соборе. Таким образом патер Мюкке надеялся вернуть его в лоно христианства, а заодно разрушить предубеждение, которое питали все прихожане к сыну ведьмы.
        Наверное, Гензелю следовало быть благодарным святому отцу.
        Но он не был благодарен.
        Выросший без любви, он и сам никого не любил.
        Христианского Бога он отвергал, потому что и мать отвергала Его, ведь сам грозный Бог некогда отверг маму, из-за чего она в отчаянии обратилась к Сатане…
        Но и Сатану Гензель ненавидел почти с той же силой, что и Бога. Ведь мать верно служила Сатане, приняла за него муки и погибла, а он - он ее предал, он пальцем своим когтистым не пошевелил, чтобы защитить ее!
        Живя в доме священника, Гензель умело притворялся мальчиком верующим и стыдящимся своей матери. Так, что даже сам патер Мюкке в конце концов ему поверил. И когда Гензелю было двенадцать, священник взял его с собой в большой город… Где Гензель сбежал.
        Сильный, ловкий и умелый, Гензель легко нашел себе место слуги в доме аптекаря. Из слуги, благодаря своей смышлености, он вскоре дорос до помощника, потом стал учеником, и аптекарь даже подумывал выдать за него одну из своих дочерей. Тем более что все они были влюблены в Гензеля, ведь он вырос настоящим красавцем - высоким, стройным, с лицом, как у мраморного ангела, с глазами небесной голубизны и чуть вьющимися белокурыми волосами.
        Но Гензель не стремился к уютной и благополучной жизни. Гензелю нужны были только знания.
        В семнадцать лет он ушел от аптекаря, чтобы прислуживать лекарю. Лекарь не раздумывая взял его в помощники: ведь Гензель прекрасно разбирался в травах и снадобьях! А еще через два года от лекаря Гензель перешел к палачу, произведя на того неизгладимое впечатление познаниями в человеческих анатомии и физиологии.
        Служа палачу, Гензель смог наконец добраться до библиотеки суда, где нашел отчет о деле Ульрики Цуммер. Своей матери… Хотя интересовало его совсем другое. Интересовали его вещественные доказательства: колдовские книги, которые крайне редко сжигали на кострах вместе с колдунами. Обычно их оставляли для изучения, ведь врага надо знать в лицо.
        Гензель штудировал эти книги. Иногда после допроса, когда следователь, писец и палач уходили, утомленные, он оставался убрать в камере, почистить инструменты, подтереть лужи крови и блевотины, а заодно вправить очередной несчастной жертве вывернутые суставы и замазать ее раны бальзамом собственного изобретения, дабы назавтра можно было продолжить допрос. Оставаясь наедине с подозреваемым в колдовстве, Гензель шепотом задавал ему или ей такие вопросы, от которых у следователя волосы бы встали дыбом. Но он очень редко получал дельные ответы. Да и вообще, в течение семи лет, проведенных им на должности помощника палача, Гензель убедился, что подавляющее большинство тех, кто подпадает под обвинение, на самом деле никакого знакомства с бесами не водили.
        И настал момент, когда Гензель понял, что здесь он не получит нужных ему знаний.
        И он снова ушел. Унося с собой самые ценные из «вещественных доказательств», включая и знаменитый Гримуар: Черную Книгу, принадлежавшую какой-то колдунье, сваренной заживо в Нюрнберге еще семьдесят лет назад.
        Теперь его путь лежал в Прагу. В европейскую столицу колдовства.
        Гензель был уже достаточно подготовлен, чтобы с легкостью найти в Праге нужных людей. Но колдуны и чернокнижники, с которыми он познакомился, сильно разочаровали его. Одни были не более чем естествоиспытателями, ставившими рискованные опыты, которые церковь почти наверняка запретила бы, и посему их опыты следовало держать в тайне. Другие были философами, много и смело рассуждавшими о природе добра и зла, о соотношении сил, о религии. Их непременно осудили бы за такие рассуждения, но Сатана тут был ни при чем. Третьи справляли Черные мессы, сопровождавшиеся или обычными оргиями, или групповым изнасилованием похищенной девственницы с последующим принесением ее в жертву, но в реальности они оказывались не более чем развратниками, ищущими острых ощущений. И никто, никто не мог помочь Гензелю в его исканиях.
        Зато в Праге он добыл другие нужные ему книги. И теперь его знание предмета стало полным и абсолютным.
        Его целью было отомстить Сатане за предательство, завладев властью над одним из демонов. Ведь Сатана и его демоны есть единое целое, и имя ему Легион. Значит, подчинив себе демона, можно подчинить себе частицу Князя Тьмы. Гензелю это виделось достойной местью. Тем более что он прочел немало историй о чернокнижниках прошлого, вызывавших демонов, подчинявших их своей власти и с их помощью достигавших желаемого.
        Правда, демона следовало вызывать в зависимости от своих желаний. У каждого из бесов есть определенная специализация.
        Например, демон по имени Абигор знает все премудрости ведения войны и обладает даром пророчества.
        Ксафан отвечает за поджоги - во время восстания ангелов именно он подпалил небо.
        Вин может разрушать самые толстые стены и вызывать в море шторм, а его собрат Абдусциус - выворачивать с корнем могучие деревья и обрушивать их на людей.
        Сеера умеет замедлять или ускорять ход времени.
        В многочисленные обязанности Люцифуга Рофокала входит распространение болезней и увечий, вызывание землетрясений и уничтожение священных божеств.
        Халпас славится тем, что может испепелить целый город, а затем заново построить его, населив солдатами, жаждущими битв.
        Некоторые демоны специализируются сугубо на взаимоотношениях с людьми.
        Например, Ваалберит подстрекает смертных к богохульствам и убийствам.
        Наймон досконально знает, как эффектнее сломить волю праведника и заставить его исполнять желания Сатаны.
        Апдрас и Флаврос совершают чудовищные убийства, вселяясь в тела безумцев.
        Валафар подстрекает разбойников и грабителей нападать на невинных путников.
        Сабнак подвергает растлению тела умерших.
        Бифроис и Бун вселяются в тела умерших, дабы поднять их из могил для совершения преступлений.
        Филотанус склоняет смертных к разврату.
        Данталиан меняет хорошие мысли человека на плохие.
        Молох, который когда-то был божеством, и в жертву которому приносили детей, стал принцем ада, но по-прежнему питается детской кровью и слезами матерей, поэтому он специалист по детским болезням, несчастным случаям с детьми, а также по убийствам еще нерожденных и новорожденных некрещеных младенцев, чьи души он забирает к себе, чтобы подвергнуть истязаниям.
        Оливер, бывший князь архангелов, подстрекает людей к жестокости и равнодушию, особенно по отношению к бедным, которых Христос когда-то назвал любимыми братьями и сестрами. А демон Ойеллет помогает ему, соблазняя людей нарушать обет бедности.
        Зепар занимается исключительно женщинами, превращая их в кликуш, истеричек и бесноватых. Ему помогают два беса: Пут Сатанахия, который может покорять женщин и девиц и делать с ними все, что заблагорассудится, а также научить этому того, кто его вызовет, и демон Сидрогосам, который, конечно, слабее предыдущих, но умеет заставить даже самую целомудренную девушку танцевать в обнаженном виде.
        Вообще, демоны весьма и весьма полезны колдунам, которые смогут взять власть хотя бы над одним из них.
        Так, например, демон Агалиареп, обладающий способностью проникать в потаеннейшие уголки всех дворов и кабинетов мира, раскроет тому, кто его подчинит, величайшие тайны мировой политики.
        Бес Форкас обучает своих подопечных логике и риторике, чтобы они могли изощренно растлевать умы в богословских спорах.
        Выдающийся демон Леонард, заведующий непосредственно черной магией и колдовством, учит всем премудростям своей тонкой науки, а потому часто, в образе огромного черного козла с тремя рогами и лисьей головой, выступает в качестве хозяина шабашей.
        Флеретти способен выполнить за ночь любую работу, какую ни закажешь, а также вызывает необыкновенной величины град.
        Очень полезен демон Небирос: он помогает колдунам насылать болезни, а еще - отыскивать и применять дурманящую траву, посвящает во все свойства металлов, минералов, растений и всех животных, чистых и нечистых, а также обучает искусству предсказывать будущее и некромантии.
        Клаунек имеет власть над товарами и богатством, он находит скрытые сокровища для тех, кто заключил с ним договор.
        Встречаются демоны и вовсе узкой специализации, например Хикпекс, который может моментально доставить к колдуну человека, находящегося в отдаленном месте, и Хумотс, способный принести любую книгу, которая понадобится колдуну.
        Сурагт отпирает все замки, а Мориал делает колдуна невидимым.
        Харистум помогает пройти сквозь огонь без ожогов, а Пентагнони превращает колдуна в любимца всех великих властителей.
        Херамаел обучает искусству исцеления, включая знание обо всех болезнях и их лечении, ему известны свойства растений, когда и где их находить, как собирать и как из них изготовлять лекарства, а Тримасаел учит химии и алхимии, помогая получать золото из свинца, олова или меди…
        Гензель выбрал демона Саргатаноса, наилучшим образом подходившего для его целей: он проникает в сокровенные мысли человека и выполняет все его потаенные желания, при этом используя даже силу других демонов. А еще он избавляет от тяжких воспоминаний и угрызений совести, стирая их начисто, так что человек может начать жизнь словно бы с начала, с чистого листа.
        Гензелю очень хотелось бы начать жить с начала и все, все забыть…
        Определившись с выбором демона, Гензель стал готовиться к, обряду. В этом ему больше всего помог похищенный Гримуар. Помимо основного материала для заклинаний - крови, своей собственной или жертвенной - нужно было добыть еще множество веществ и предметов: всевозможные травы и благовония, драгоценные камни и святую воду, облатку и обработанную особым способом соль. Вообще-то соль неприятна для духов тьмы, ибо она одновременно препятствует гниению и символизирует жертву Христа, и именно по этой причине во время пиров на шабаше никогда не подают вина, хлеба и соли, то есть того, что ели Христос и апостолы во время тайной вечери. Но если соль обработать и очистить светом лупы, она станет очень даже полезным колдовским ингредиентом. Еще ему нужны были широкий нож и узкий ланцет, изготовленные в час Юпитера при прибывающей Луне, причем в процессе изготовления необходимо было читать над ними заклинания, и наконец - девственный пергамент и девственная нить. Пергамент должен быть сделан из кожи девственного ягненка или козленка, а нить - всего лишь спрядена девственницей.
        По всему получалось, что сначала Гензелю необходимо было изучить астрономию и астрологию, а еще набраться опыта у кузнеца и ювелира. К счастью, у аптекаря, лекаря и палача он уже поучился, так что с легкостью разбирался в травах, а также во внутренних органах людей и животных. Впрочем, в Праге ему удалось купить у жида-антиквара настоящий жертвенный нож из «дьявольской смолы» - черного обсидиана. Для того чтобы вызвать духа из преисподней, этот нож подходил даже лучше, чем сделанный собственными руками в час Юпитера…
        Больше всего сложностей вызвало у Гензеля условие относительно непременной девственности жертвенного животного, а также девушки, которая должна спрясть нить. В конце концов он справился и с этим: содрал шкурку с новорожденного ягненка и обработал ее, получив тем самым гарантированно девственный пергамент, а потом в обмен на сласти и цветные лоскутки уговорил четырехлетнюю дочку соседа-булочника скатать в нитку клочок шерсти. Нитка получилась не очень… Но зато наверняка девственная!
        Вообще-то очень многое из того, что было описано в древних колдовских книгах, казалось Гензелю неразумным или странным, а что-то - попросту смешным. Особенно в свете последних научных открытий, за которыми Гензель следил по мере возможности. Но раз много поколений колдунов с самых древних времен успешно пользовались этими книгами, чтобы вызвать демонов, обрести власть или погубить врагов, и много поколений священнослужителей тратили жизнь на охоту за колдунами и их книгами, значит, во всем этом наверняка что-то есть, есть зерно истины. Поэтому Гензель собирался исполнить все, что требуется, готовился тщательно и всерьез.
        Когда все было готово, он вернулся в тот город, где вырос. Здесь Дьявол предал его мать, а люди мучили ее и убили. Здесь было самое подходящее место для того, чтобы вызвать демона и пережить миг торжества… Или погибнуть.

3
        Ночь на двадцать седьмое марта выдалась поистине безумной. Почти все Стражи, состоявшие на службе у Князя города, за исключением разве что дежурившей в его особняке охраны, были отданы в распоряжение Мишеля. Онучин никогда не занимал особенно почетного положения среди Стражей, но поскольку это дело с самого начала вел именно он, Князь решил, что правильнее всего доверить ему руководство.
        Стражам предстояла нелегкая работа: осмотреть все приготовленные к взлету самолеты в крупнейших аэропортах Москвы.
        С самого наступления темноты и почти до рассвета, пользуясь своей способностью скрываться от людских глаз и манипулировать сознанием людей, вампиры обыскивали самолеты. И не нашли ничего. Мишель рвал и метал.
        Последующей ночью Нина просмотрела сводки и новостные ленты в поисках сообщений об авиакатастрофе. Ничего. Она чувствовала себя измученной и несчастной, вспыхнувшая было надежда рассеялась. Закрались сомнения, а правильно ли она все поняла и рассчитала? Ошибка могла скрываться где угодно - и в дате проведения ритуала, и в том, что колдун решит уничтожить самолет. Ведь принести жертву духам Воздуха можно и как-нибудь иначе.
        Например, забравшись на самое высокое здание в Москве…
        Или левитируя с каждой из жертв…
        Сообщение о затонувшем плавучем ресторане повергло ее в шок.
        Значит, они все ошиблись, предположив, что таинственный колдун третьим пунктом выберет стихию Воздуха. Он выбрал Воду…
        - Ничего не поделаешь, снова будем бегать по всем аэропортам и осматривать самолеты, - успокаивал ее Мишель. - На этот-то раз ошибки не будет, других вариантов не осталось. И сейчас все получится быстрее и проще, ведь у нас уже есть опыт в этом деле, - добавил он иронично. - Мы его точно возьмем, не переживай. Он должен завершить ритуал, иначе все его старания пойдут прахом.
        Утешение было слабым. Нина опять сверилась с лунным календарем. Первый день следующего новолуния будет двадцать шестого апреля. Стражам придется снова осматривать все самолеты. Они ж взбунтуются. Хорошо, если не убьют Мишеля - и Нину в придачу. А если Стражи не убьют, то сам Князь изгонит их из города за плохую работу. И куда они отправятся в таком случае? В Петербург? Или за границу?..
        Нине очень хотелось надеяться, что по какой-то причине колдун перестал убивать, но в это верилось с трудом. И она привычно пыталась искать успокоения в книгах. Но почему-то никак не могла сосредоточиться ни на магических трактатах, которые продолжали присылать ей из Италии, ни даже на беллетристике.
        Мишель появился спустя почти две недели, чтобы узнать, не удалось ли ей выяснить что-то новое. Нине нечего было ему сказать, кроме того, что у них оставался последний шанс схватить убийцу на месте преступления, и это может произойти двадцать четвертого апреля. Она начала было говорить, что совсем не уверена в правильности расчетов, но Мишель не стал слушать. Заявил, что, раз других версий развития событий у них нет, придется заниматься этой.
        Все оставшееся до предполагаемой даты время Нина копалась в магических книгах, изучая ритуалы, связанные с духами стихий, пытаясь выяснить, как именно можно применить полученную от них силу…
        И не преуспела в этом - объединенную силу четырех стихий можно было использовать практически для любых целей. В частности, создать с ее помощью очень мощное охранное заклятие, которое поможет вызвать и удержать в повиновении самого сильного демона. Даже такого, как Вельзевул, Повелитель мух. Число одиннадцать и стремительное разложение тел на морозе… Это не случайность. Вельзевул был олицетворением гниения и разложения, а еще он был проводником грешных душ в Ад.
        Кому же мог понадобиться один из величайших князей Ада? Для чего? Ради мести? Чтобы натравить его на каких-то грешников и заставить тех сгнить заживо? Чтобы забрать их души? Силы Вельзевула хватит, чтобы уничтожить всех грешников разом… Ну, пусть не на целой планете, но уж на Москву точно.
        И уж наверняка хватит, чтобы начать Армагеддон…
        Сейчас как никогда ранее Нине не хватало ее Мастера, она чувствовала, что не справится со всем сама, она терялась в догадках, и в голову лезли самые чудовищные предположения. Модест Андреевич мог бы во всем разобраться и найти настоящую причину. Но его нет. И никогда уже не будет.
        Глава девятая
        Приношение воздуху

1
        В клубе играла хорошая группа, и ритмичная музыка, попадая в такт сердцу, заводила и будоражила кровь. Сигаретный дым заволакивал потолок сизоватым туманом, в обычный запах табака вливались сладковатые нотки марихуаны. На столике стояли
«Хеннесси ХО», «Джонни Уокер», «Бифитер» - выбирай на вкус. И Игорю было почти хорошо…
        Вообще Игорь ненавидел Москву. Сейчас ему казалось, что он ненавидел ее всегда, но на самом деле это было не так. Когда он уезжал отсюда несколько лет назад, уезжал надолго, в чужую страну, где у него не было ни одного знакомого, он чувствовал себя паршиво. И очень злился на отца, который почему-то счел, что только за границей Игоря смогут научить чему-то дельному. Дома оставались друзья и веселые тусовки, дома оставалась девчонка, которую Игорь любил. Ну, но крайней мере, в то время он думал, что любит… Но отец не слушал возражений. Он вообще никогда не принимал во внимание желания младшего сына. И все, что он приказывал, должно было исполняться незамедлительно и без лишних вопросов.
        Спустя несколько лет, почти сразу же после получения сыном диплома Нью-Йоркского университета, отец скомандовал ему возвращаться домой. И Игорю снова пришлось подчиниться. Снова бросить друзей и налаженный, ставший уже привычным образ жизни. И самое главное - ему пришлось отказаться от свободы. Только в Штатах, вдали от дома, Игорь по-настоящему прочувствовал сладость абсолютной свободы. Он мог делать все, что хотел, единственным условием было не вылететь из университета. Игорь учился сносно, и отец регулярно переводил ему деньги. Столько, сколько Игорю было нужно. И, разумеется, когда ребенок вздумал бунтовать и заявил, что вообще не хочет возвращаться в Россию, папочка просто пригрозил, что закроет кредит. Совсем. Оставайся, деточка, если хочешь, но зарабатывай на жизнь сам. Очень смешно.
        Игорь вернулся в Россию год назад и был тут же приобщен к семейному бизнесу. Отец хотел получать дивиденды от вложенных в сына средств. Он был настолько оптимистичен, что даже поставил Игоря главой одного из своих новых проектов - фирмы, занимавшейся строительством коттеджей в Подмосковье. Спустя некоторое время отец понял, что Игорек не годится в руководители. Понял, к счастью, быстро, до того как сын на пару с некстати разразившимся кризисом доконал проект. Но вместо того чтобы отпустить непутевого ребенка на все четыре стороны, отправил его в заместители к старшему брату Павлу. Тем самым в очередной раз подтвердив привычное положение вещей - Павлик приглядывает за Игорьком. Так было, так есть и так будет вечно.
        Три дня назад отец с Павлом улетели в Канаду на какие-то переговоры и до конца рабочей недели оставили Игоря на фирме главным. Какая честь! И какое доверие! Каждый день Игорю приходилось являться в офис, сидеть в кабинете, от нечего делать ползать по Интернету и подписывать документы для бухгалтерии. Вникать в дела и действительно пытаться работать Игорю было влом. Во-первых, Павлик оставил всем сотрудникам четкие указания, которые не нуждались ни в каких корректировках. Во-вторых, Игорь был уверен, что отец все равно никогда ничего ему не доверит, что он так и останется под присмотром у Павлика на всю жизнь. Так чего трепыхаться?
        Игорь послушно являлся в офис каждый день, сидел там пару часов, подписывал, что нужно, и отправлялся по своим делам. Сегодня, к примеру, он встречался с друзьями в клубе. Но это уж сам бог велел - был вечер субботы, законный выходной, который вполне можно потратить на собственные удовольствия. Да и вообще, как раз сегодня отец с Павликом должны вернуться из командировки, и это автоматически снимало с Игоря обязанности генерального директора. Может быть, они вообще уже дома. Может быть, как раз сейчас звонят ему на мобилу, чтобы срочно узнать, как дела в их разлюбезной фирме. Ничего, подождут до понедельника. По прибытии в ночной клуб Игорь моментально выключил телефон. Выключил, испытывая сладостное злорадство.
        Сегодня они встречались в клубе большой компанией; давно уже не было такого, чтобы все пришли. Помимо Игоря с Викой были Виталик с Машкой, Илья с Кариной и даже Женька пришел с какой-то новой девушкой. Долгая ночь обещала приятное времяпрепровождение.
        Рядом с Игорем сидела Вика, прижимаясь так тесно, будто пыталась прилепиться наподобие сиамского близнеца. Илья как всегда рассказывал какую-то чушь, и все глупо над ним ржали. Не потому, что действительно смешно, просто всем было уютно и хорошо. Можно было расслабиться и на время забыть обо всех неприятностях. Забыть об отце, о Павлике и вообще о том, что жизнь сурова и несправедлива.
        Все они были давно знакомы, еще со школьных времен, и в свой тесный круг не допускали никого и никогда - девчонки, конечно, не в счет, они могли меняться хоть раз в неделю.

… Игорь совершенно не понял, откуда взялся этот парень, почему вдруг оказался за их столиком, и как получилось, что он в один миг стал для них своим. Все слушали только его. Все смотрели на него с обожанием. Все весело смеялись его шуткам. Нет, Игорь в самом деле этого не понял, не уловил момента. Их компания была сама по себе. А потом появился этот, да еще и с какой-то телкой… И вот - сидит, вальяжно развалившись в кресле, как будто и правда всегда был частью их компании.
        Одетый в дорогие шмотки и явно не нуждающийся в бабках парнишка был моложе их лет на пять, если не больше. У него были светлые волосы и лицо - не сказать чтобы очень красивое, но что-то в нем было необычное, наглое и немного хищное, что нравится соплюшкам-малолеткам. Одна такая его изрядно подвыпившая подруга с длинной, выкрашенной в черное челкой на пол-лица, явно эмо какая-то, льнула к нему как мартовская кошка.
        Сначала Игорь подумал, что вновь прибывшего знает кто-то из его друзей, но нет: он появился из ниоткуда и просто-напросто подсел за их столик. Очень странно, однако Игорю почему-то было плевать на такую фигню. Он чувствовал к незнакомцу расположение, как будто знал его тысячу лет, давно не видел и ужасно соскучился. Бывают такие люди, что называется «душа компании», с ними всегда хорошо и легко, а когда они уходят, все веселье улетучивается. Поэтому, когда их новый друг сообщил вдруг, что собирается уходить, Игорь ужасно расстроился. И, похоже, все его друзья огорчились не меньше.
        - Почему так рано? - капризно спросила Вика. - Посиди еще!
        Парень охотно объяснил:
        - Я обещал показать Наташке Питер. Представляете, она еще ни разу не была в Питере!
        Он нежно погладил по плечу свою спутницу. Та смущенно улыбнулась, подтверждая, что дела действительно обстоят так прискорбно.
        - В Питер? Сейча-а-ас? - протянула Маша. - Вот прямо сейчас?
        - Увы, нас ждет самолет.
        - К черту самолет, ну в самом деле, оставайтесь с нами!
        Парень и сам выглядел расстроенным.
        А Игорь почему-то вдруг испытал желание убить его подружку. Ну на фига, в самом деле, из-за какой-то дуры придется разбивать такую хорошую компанию?!
        - Нам не обязательно расставаться, - неожиданно сказал их новый друг, - вы можете полететь вместе с нами. Я арендовал частный самолет, мест хватит на всех, и не нужны никакие билеты.
        Игорь вроде бы много не пил, но мысли путались, трудно было сосредоточиться, голова казалась пустой и легкой. Только неожиданные эмоции периодически вспыхивали как яркие огненные вспышки. Сначала злость и досада. Потом вдруг внезапная радость.
        В Питер! Лететь в Питер! Круто! На частном самолете! Даже отец не позволял себе такой роскоши.
        Остальным предложение тоже понравилось. Все тут же подорвались с мест и принялись собираться. Вика от радости даже хлопала в ладоши. Игорь вдруг подумал, что ужасно любит их всех; впервые за много лет знакомства он чувствовал невероятную близость с этими людьми, абсолютное родство душ. Почему же раньше не бывало такого, чтобы они понимали друг друга с полуслова и чувствовали одинаково?
        Бросив деньги на столик, они уже направились было к выходу, весело болтая и предвкушая классное приключение, когда вдруг Игорь увидел старшего брата. Сначала он не поверил своим глазам. Откуда здесь взялся Павлик? Глюк, что ли? Нет… Павлик оказался совершенно реальным. А также злым и расстроенным. Он подошел к Игорю вплотную и спросил:
        - Куда собрался? Надеюсь, домой?
        - Хрен тебе, - отвечал Игорь.
        - Блин, ты пьяный в дупель! Что с тобой такое?! Мы едем домой!
        Павел взял Игоря за рукав, но тот резко вырвал руку. Все давнее раздражение, все обиды на брата, копившиеся годами, вдруг вскипели в его душе и вырвались на свободу.
        - Да пошел ты! - крикнул он. - Какого черта приперся? Как ты меня нашел?
        - Где еще ты можешь быть? - хмыкнул Павел и брезгливо поморщился. - Мне надо с тобой поговорить. В юридическом уверяют, что прислали тебе вчера договор на подпись. Ты должен был поставить печать и отдать курьеру. Ты это сделал?
        Несколько секунд Игорь тупо смотрел в горящие яростью глаза брата. Не помнил он ни про какой договор. И не хотел вспоминать. Сегодня выходной. И они летят в Питер.
        - Игорь, ты это сделал? - устало повторил брат.
        - Не помню, - признался Игорь, - наверное, сделал.
        - Курьер говорит, что ничего от тебя не получал. И в кабинете твоем мы ничего не нашли. Сейчас ты поедешь со мной и будешь сам искать договор!
        - Сейчас?!
        На них уже оборачивались.
        - Сейчас! Это дело не может ждать, Игорь! Не может ждать до завтра и тем более до понедельника! Договор должен был лечь на стол к заказчику вчера, соображаешь?! А ты его потерял!
        Игорь не очень врубался, что втирает ему брат, хотелось отделаться от него, убрать с дороги, отодвинуть, дать по морде, убить… Только бы он исчез куда-нибудь.
        - Лучше уйди, - процедил он сквозь зубы.
        - Что? - удивился Павел.
        Игорь сжал кулаки, готовый драться, но тут между ним и братом встал их новый знакомый.
        - Тише, тише, не надо шума, - произнес он, - думаю, мы договоримся.
        Он посмотрел на Павла очень пристально, глаза в глаза, и произнес:
        - Тебе придется лететь с нами.
        - Лететь? - недоуменно повторил Павел.
        - Угу, мы летим в Питер.
        Павел вдруг растерял воинственный пыл, он растерянно смотрел в глаза незнакомца, не понимая, чего от него хотят.
        - Ты летишь с нами в Питер, - сказал их новый друг еще раз, - Всего на один день. Завтра вечером мы вернемся обратно.
        Лицо Павла побледнело, на висках выступила испарина, и в глазах на миг мелькнула паника.
        - Нет, мы никуда не летим, - выдавил он сквозь зубы.
        Игорь вдруг вспомнил случай, произошедший с ними много лет назад. Они с Павлом еще учились в школе, и каждый день в определенное время за ними заезжал шофер, чтобы отвезти их домой. Однажды шофер приехал раньше времени, и выглядел немного странно
        - был неряшливо одет и казался расстроенным.
        Десятилетий Павлик тогда посмотрел на шофера в упор и сказал точно так же, как сейчас: «Мы никуда не едем», потом взял восьмилетнего Игоря за руку и крепко сжал ее. Еще он сказал: «Сейчас я позвоню папе». А водитель вдруг развернулся и убежал. Позже отец говорил, что его подкупили бандиты - подкупили или заставили, этого никто никогда так и не узнал. Труп шофера нашли много позже в лесу. Отец сказал, что их с Павликом хотели похитить и требовать выкуп, и что они спаслись чудом. Вернее, не чудом, а благодаря Павликовой разумности и осторожности. В тот день старший брат превратился в героя, им все восторгались, его все хвалили. В тот день Игорь впервые испытал к нему острое чувство зависти.
        - Нет, мы летим! - рявкнул Игорь и с силой толкнул брата в плечо. - Мы хотим лететь, понимаешь? Мы хотим лететь!
        Краем глаза он заметил, как на лице их нового друга мелькнула досада. Показалось даже, что на миг глаза блондина вспыхнули серебряными искрами, черты лица заострились и сквозь них проступило нечто чужое, тщательно скрытое и не совсем человеческое… Вот это да. А вроде и не курили сегодня ничего…
        - Хватит! - скомандовал блондин. - Мы теряем время!
        Он снова посмотрел на Павла, и целых пять секунд длился поединок взглядов. Игорь видел, как в темно-карих глазах брата медленно разливается серебряный свет, гася их упрямый блеск, делая их пустыми и сонными. И Павел сдался. Вдруг покачнулся, словно его ударили, и отвел взгляд.
        - Летим, - проговорил он обреченно, - хорошо.
        Игорю не очень хотелось брать с собой брата, но, по большому счету, было уже все равно. То, что Павлик пошел на попятную, примирило Игоря с его существованием, и он даже устыдился своей ярости.
        - Да не парься ты, - сказал он, по-дружески хлопнув Павла по плечу, - завтра вернемся. Нельзя только работать, надо еще и развлекаться иногда.
        Павел молчал, он шел вслед за всеми, и его немного покачивало, будто он перебрал спиртного.
        Все вместе они сели в длинный лимузин, ждавший у дверей клуба, и поехали. Куда-то. В аэропорт, куда же еще, да? В машине атмосфера снова стала такой же приятной и непринужденной, какой была в клубе до приезда Павла. Они пили виски, болтали о ерунде и много смеялись. Даже Павлик, похоже, под конец расслабился. Может, в самом деле решил, что иногда можно и развлечься?
        В небольшом аэропорту, ничуть не похожем на суетные Внуково или Шереметьево с их вечными толпами и напряженным трафиком, их ждала маленькая симпатичная Cessna, рассчитанная на двенадцать пассажиров. Ни тебе паспортного контроля, ни рамок металлодетектеров, ни даже BИП-залов - вот что значит цивилизация! А Пашка пусть смотрит и мотает на ус. А то - договоры, подписи, курьеры… тьфу. Не так жить надо, братишка, не так!
        В салоне было тесновато, в два ряда стояли повернутые друг к другу мягкие уютные кресла. Между ними можно было установить столики, до поры до времени спрятанные в стенных панелях. Напротив входа располагался бар, набитый до отказа напитками на любой вкус.
        Управлять самолетом должны были два пилота - или, может быть, пилот и штурман? По крайней мере, какие-то два мужика в летной форме уже копошились в кабине, включая приборы.
        - А где стю-стюа-ардесса? - заплетающимся языком спросил Виталик.
        - Не предусмотрена, - пожал плечами их новый друг, - я не думал, что она понадобится. Придется обойтись своими силами.
        И в самом деле, зачем им стюардесса? Своих девок хватает! У Павлика, правда, девки нет, но вряд ли этот зануда захочет заняться сексом с незнакомкой на борту самолета. Да и места ей в маленьком салоне, признаться, тоже не нашлось бы.
        Пассажиры расселись, и уже через несколько минут самолет получил разрешение на вылет.
        Все остальное произошло очень быстро.
        Даже не склонным к аэрофобии людям тревожно в тот миг, когда самолет отрывается от взлетной полосы и резко взмывает вверх. Ведь именно тогда становится по-настоящему ясно, все ли у самолета исправно, не откажет ли прямо сейчас какой-нибудь важный узел, не отвалится ли крыло. К тому же никому из собравшихся еще ни разу не приходилось летать на частных самолетах. Все послушно пристегнули ремни безопасности и сидели тихонечко, напряженно дожидаясь, когда самолет наберет высоту и ляжет на нужный курс.
        Игоря ощутимо вдавило в кресло, самолет дал крен на левое крыло, разворачиваясь, в иллюминаторе мелькнули огни города, а потом воцарилась непроглядная темнота.
        До окончательного набора высоты было еще далеко, когда их новый друг вдруг отстегнул ремень и поднялся из кресла. Лицо его было напряженным и сосредоточенным, и снова в нем проявилось что-то жутковатое, не совсем человеческое. Парень осторожно вынул из внутреннего кармана узкий чехол, из которого извлек красивый, явно антикварный нож. Игорь даже хотел в первый момент восхититься, но слова застряли у него в горле, и по спине прокатился холодок. Игорь оглянулся на своих друзей - все они тоже смотрели на нож со смесью удивления и все нарастающего ужаса. И все молчали.
        - Времени мало, придется нам поторопиться, - проговорил их новый друг, быстро оглядел собравшихся, будто выбирая, с кого начать, и вдруг направился к Павлу - тот сидел напротив Игоря.
        - Начнем с тебя. Ты здесь единственный, кто способен сопротивляться. Знаешь, из тебя получился бы хороший вампир. Право, жаль, что мне не нужны Птенцы.
        Игорь растерянно взирал на них, не понимая ни слова.
        О чем он говорит? Чушь, нелепица… Вампир? Птенцы? Какие еще птенцы?!
        Павел дернулся в кресле, Игорь не видел его лица, его загораживал этот сумасшедший, он видел только побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в мягкий кожаный подлокотник.
        - Ты не сможешь со мной бороться, - сказал парень, приставляя нож к шее Павла, - это не под силу человеку. Лучше расслабься, для тебя все уже закончилось.
        И он полоснул ножом по горлу брата.
        Игорь хотел закричать, но лишь едва слышно захрипел, широко разинув рот. Выпучив глаза, он вертел головой, но все его друзья так же, как он, взирали на происходящее с немым ужасом, не имея сил даже пошевелиться.
        Убийца шепотом произнес какую-то бессмысленную фразу и подставил под струю бьющей из Павлова горла крови широкую чашу.
        Потом направился к следующей жертве.
        Игорь не стал смотреть, кого он выберет, ясно было, что этот придурок убьет их всех, одного за другим, он смотрел на тело своего брата, бьющееся в предсмертных судорогах, истекающее кровью. Крови было очень много, она залила дорогой костюм, выкрасила в темно-багровый белоснежную рубашку, стекала на кресло и капала на пол, собираясь в огромную лужу. Игорь не отрываясь смотрел на Павлика, ловя последние мгновения его жизни, и по лицу его текли слезы.
        Убийца тем временем методично резал глотки всем его друзьям, одному за другим, повторяя один и тот же ритуал, с произнесением странной фразы на непонятном языке и небольшим количеством крови, собираемой в чашу.
        Теперь кровь была повсюду. Она забрызгала обшитые нежными кремовыми панелями борта, она текла между кресел и проливалась в проход, она залила весь пол, от носа и до хвоста маленького самолета, она просочилась и в кабину нилотов, пачкая их черные, начищенные до блеска ботинки. Но летчики сидели в своих креслах и не оборачивались, будто им вовсе не было дела до того, что происходит с пассажирами в салоне. В конце концов убийца подошел и к ним и перерезал горло обоим.
        Игорь был последним. Все еще не в силах шевелиться, он смотрел по сторонам, надеясь на то, что либо в клубе подмешали в выпивку какую-то дрянь, либо он все-таки втянул косяк - и напрочь забыл о том. Мыслил он, впрочем, достаточно трезво. По крайней мере разума хватило на то, чтобы удивиться убийству пилотов. Как этот псих собирается сажать самолет? Он летчик? Или собирается погибнуть вместе со всеми? Похоже на то… А что еще остается? На земле его непременно схватят и приговорят к смертной казни. Или у нас в стране нет смертной казни? Тогда его убьет их с Павликом отец. Найдет и убьет, даже если до чертова маньяка не доберется правосудие.
        А маньяк вдруг аккуратно вытер нож салфеткой и убрал его в чехол.
        Игорь затаил дыхание. Что это значит? Неужели он не собирается его убивать?
        Парень выдвинул из стенной панели столик, и Игорь увидел на нем аккуратно начертанную мелом пентаграмму, заключенную в круг. Внутри пентаграммы был еще один круг поменьше, изрисованный непонятными символами. Внимательно проверив, не стерлись ли где-нибудь линии, маньяк поставил в центр пентаграммы наполненную кровью чашу. А потом начал произносить заклинание.
        Игорь никогда не увлекался оккультизмом, но насмотрелся достаточно фильмов ужасов, чтобы понимать, что все это значит. В самолете не просто произошла бессмысленная и жестокая резня, она была частью магического ритуала! Игорю почему-то казалось, что это был настоящий, серьезный ритуал. И парень, проводящий его, не был обычным психом, он действительно знал, что делает, и он вот-вот должен был получить результат.
        Каждое слово заклинания давалось колдуну с трудом, как будто высасывая из него энергию. Кожа на его лице натянулась, теперь она выглядела сухой и ломкой, как осенняя листва, зато глаза горели ярким серебряным светом. С побелевших губ срывались слова древнего языка, и Игорь чувствовал, как залитый кровью салон наполняет сила. Нечто древнее и невероятно мощное появлялось из тайных глубин мироздания. Игорь чувствовал, как оно скользит по его коже, пробуя на вкус покрывающие его руки и лицо капли крови, как вместе с дыханием проникает в его легкие, как заглядывает в его переполненные ужасом глаза.
        Магический знак на столике вдруг вспыхнул ярко-голубым светом, и колдун отпрянул.
        - Готово, - выдохнул он и неожиданно улыбнулся светло и счастливо.
        Потом он отправился к носу самолета и одним ударом ноги вышиб дверь.
        Бешеный ветер с ревом ворвался внутрь салона, разметал все мелкие предметы и вышвырнул их наружу. Один за другим колдун выбросил трупы из самолета, после чего пошел в кабину экипажа и отключил все приборы.
        В тот момент, когда остановились двигатели и самолет начал падать, стремительно уходя в пике, он подошел к полумертвому от пережитого Игорю и расстегнул его ремень безопасности.
        - Полетаем? - предложил он и опять весело улыбнулся.
        Игорь схватился за подлокотники кресла и тоненько завизжал, паника на миг отрезвила его и придала сил, он рванулся прочь от убийцы, но эта последняя отчаянная попытка спастись была бессмысленной и жалкой.
        Колдун рывком поднял его из кресла и прижал к себе.
        А потом вместе с ним шагнул из самолета.
        Игорь вопил что было сил, но не мог перекричать вой подхватившего их вихря. Они падали. Неслись навстречу земле, ветер рвал на части их одежду и сдирал кожу с костей. Больно! Это должно быть невыносимо больно!.. Но - нет… На самом деле они не падали - колдун летел, парил в воздухе на этой немыслимой высоте. И ветер не рвал Игоря, он, ветер, просто нес его куда-то в сторону, прочь от падающего самолета. Поняв все это, Игорь мертвой хваткой вцепился в длинный черный плащ колдуна. Глаза слезились от ветра, но этот ветер был совсем не таким сильным, как должен бы. Игорь мог видеть и мог дышать. И он смотрел на непонятное существо, похожее на человека, силясь понять, что же оно такое.
        Кожа на лице колдуна по-прежнему была бледной, прозрачной и как будто светилась изнутри. В глазах закручивались серебряные спирали, гипнотизирующие, вытягивающие душу. Рот блондина вдруг раскрылся, и Игорь успел заметить длинные острые клыки за миг до того, как они вонзились в его горло. Секунду было больно, а потом приятное тепло разлилось по телу, и Игорь уже не чувствовал ветра и не чувствовал холода. Не чувствовал ужаса ни перед бездной, простирающейся под его ногами, ни перед неизбежной смертью, ни горечи потери. Вампир пил его кровь, и с каждым глотком на душе умирающего человека становилось покойнее и радостнее. Когда вампир разжал объятия, Игорь был еще жив, но, к счастью, его душа успела отлететь раньше, чем тело ударилось о землю.

2
        Аня примеряла новое платье. Синее. Чудесный яркий ультрамарин. Простой покрой, но великолепно пошито, а главное - ткань, цвет! Нет, пожалуй, главное все же - качество. Она никогда раньше не носила настолько дорогих вещей. Отчим, конечно, был человеком обеспеченным, и все же одеваться в элитных бутиках она не имела возможности. Зато теперь…
        Ян был богат. Все вампиры его возраста богаты: для них, как и для людей, деньги обеспечивают комфорт и надежную защиту, поэтому вампиры стремятся сохранить и умножить богатства. Ян до сих пор почти ничего не тратил, ему нужно было немного. Иногда, впрочем, он мог отдать гигантскую сумму за какую-нибудь старинную книгу на аукционе, но такое случалось редко… А вот с Аней он был очень щедр. Она могла тратить, сколько захочет… Только ей не хотелось. Раньше дорогие вещи вызывали у нее тоскливое вожделение. Теперь же она думала только об одном: выглядеть привлекательной в глазах Яна. Ей не хотелось показаться жадной и завалить его квартиру тряпками.
        Однако не купить это синее платье она не могла. Стоило увидеть его на манекене в витрине, и Аня поняла: это платье создано для нее. Для нее нынешней. Для ее тела, ставшего тоньше и легче. Для сияющей белой кожи. Для глаз, которые после обращения стали ярче - почти синими! Для волос… Конечно, она примерила платье, чтобы убедиться в своей правоте. И скорее побежала с покупкой домой, к Яну. Чтобы предстать перед ним ослепительно-красивой. Чтобы он видел, какое чудо он сотворил с ней, когда обратил.
        - Ян, тебе нравится? - Аня закружилась перед креслом, в котором сидел ее Мастер.
        Ян смотрел на нее с нежностью, но Ане показалось - губы его чуть кривятся, словно от с трудом сдерживаемой боли.
        - Что с тобой? - спросила она, забираясь к нему на колени. - Что с тобой, милый?
        - Знаешь, почему я никогда не обращал Птенцов? - проговорил он тихо. - Я не хотел ни к кому привязываться. Из страха потерять… Когда ты одинок и никого не любишь, существовать гораздо проще.
        Ане вдруг захотелось плакать.
        - Ян… Ты ведь кого-то терял уже, да? У тебя был Птенец? Его… убили?
        Она всхлипнула и прижалась лицом к его плечу. Воспоминания Яна были мучительными… Она это чувствовала.
        Ян молчал какое-то время, но потом ответил:
        - Это был не Птенец. Это была моя сестра. Хотя… В общем, и моим Птенцом она была тоже, ведь это я обратил ее.
        - Сестра? - воскликнула Аня. - У тебя была сестра?
        - Да. Она умирала, так же как и ты. Умирала от болезни, которую в ту пору не умели лечить. Я обратил ее, потому что не представлял себе, как смогу без нее жить.
        - Кто же ее убил?
        - Князь города… Нет, не Прозоровский, это вообще происходило не в Москве.
        - Но почему? За что? Она совершила что-то плохое?
        - По его понятиям - да… Он хотел сделать Маргариту своей наложницей, а она отказала. Князь просто разозлился, только и всего. Не смог сдержаться. Не рассчитал силу. А она была слабеньким вампиром, ей нечего было противопоставить Князю. Самое скверное, что мне тоже не хватило бы сил, чтобы с ним сразиться. Я мог бы напасть на него и умереть вместе с ней. Но я… предпочел уехать.
        Аня некоторое время молчала.
        - А этот Князь… Он еще жив?
        - Увы, нет. Его убили раньше, чем я смог придумать, как отомстить ему. Нашелся более сильный вампир. Сразился с Князем за право владеть городом - и победил.
        - А как бы ты отомстил? - нахмурилась Аня. - Накопил силу и вызвал бы его? И в любом случае проиграл бы, ведь он старше, значит - сильнее…
        Какое-то время Ян молчал, раздумывая, стоит ли ему отвечать на вопрос.
        - Ты ведь знаешь самую главную причину того, почему вампирам запрещено убивать людей. Мы пьем кровь, чтобы выжить. Но чтобы получить силу, мы должны убивать. Дело не в возрасте вампира… или скажем так: не только в возрасте. Можно прожить тысячу лет и в поединке проиграть сопернику, который моложе тебя вдвое, - если ты никогда и пальцем никого не тронул, а он буквально шел по головам… Чем больше смертей мы принимаем на свои души, тем большим становится наше могущество.
        Аня смотрела на него, округлив глаза.
        - Значит, тот Князь убил много людей? И наш Князь тоже?
        - Очень много, - поправил Ян. - Скорее всего, это было давно, еще до принятия Закона. Поэтому старые вампиры так сильны - им можно было убивать. И многие убивали каждый раз, когда кормились. Поэтому молодым вампирам нечего им противопоставить… Если, конечно, молодые не пойдут на преступление. Но нарушить Закон сейчас не так-то просто, Совет вампиров внимательно следит за его соблюдением. И нынешний Князь Москвы полностью на стороне Закона.
        - Но ведь ты рассказывал, что Михаил убивал! Потому что был период, когда вампиры убивали почти безнаказанно…
        - Да. Во время войн, как правило, вампиры могут убивать безбоязненно. Потому что смертные не замечают этих преступлений… да и вообще их не доказать. Разумеется, старые вампиры видят, что молодые становятся сильнее, но во время войны под угрозой находится весь наш род, поэтому старшие не против того, чтобы некоторые из младших - способные или потенциальные Стражи - набирались силы.
        - Михаил убивал. А ты… нет?
        - Нет. Для меня это неприемлемо. Я ученый, а не воин. И я не стал бы Стражем.
        - Это несправедливо.
        - Что именно?
        - Что мы всегда должны быть слабее! Ян… Может быть, где-нибудь в мире есть места, где Закон не соблюдается? Мы могли бы поехать туда…
        Ян посмотрел на нее, удивленно и весело.
        - Аня! Ты уже готова убивать?
        А девушка смотрела на него мрачно.
        - Я не хочу быть слабой… Не хочу вечно быть слабой!
        Ян притянул ее к себе.
        - Ты считаешь меня чудовищем? - спросила Аня, обнимая его.
        - В тебе есть отвага и жажда жить. Это хорошо. Но я не хочу, чтобы ты стала убийцей. Даже если преступления сойдут тебе с рук, все равно они слишком сильно изменят тебя. Вряд ли мне это понравится.
        - Откуда ты знаешь, что изменят? Ты ведь никогда не убивал?
        Ян засмеялся.
        - Не обязательно пробовать самому, чтобы узнать результат. Я давно брожу по земле, Аня, я много повидал… Не хочу сейчас говорить об этом. Ты юна, ты мало знаешь и еще меньше умеешь, должно пройти хотя бы полстолетия, чтобы ты стала готова…
        - Готова к чему?
        - Тебе ведь известно, что основное мое увлечение - магия? Магия сильнее науки, и очень зря люди когда-то решили развивать вторую, забыв о первой. Когда-то им помешали религиозность и страх перед темными сторонами волшебства… А между тем магия многогранна, магия всемогуща, каждое существо во вселенной может ее использовать, если сумеет изучить ее и овладеть ею. Вампиру не обязательно ограничиваться собственной магией, он может получить и ту, которая подвластна людям.
        Аня непроизвольно рассмеялась.
        - С ума сойти. Сначала я попала в «Ночной дозор», а теперь гуляю по миру Гарри Поттера. Какие еще открытия меня ждут?
        - О чем ты?
        - Неважно. Продолжай!
        - В своем желании отомстить убийце сестры я пошел именно этим путем - начал изучать магию людей. С ее помощью можно достичь большого могущества, не становясь убийцей. Я читал книги, экспериментировал… И достиг определенного результата. К сожалению, это потребовало слишком много времени. Я провел ритуал, я стал сильнее, гораздо сильнее, чем был. Вот только мстить мне уже было некому.
        - Ян… Но ведь Никита легко справился с тобой. Да и Михаил…
        - Я не позволил бы никому из них убить меня, но и демонстрировать свои возможности мне совершенно ни к чему. Мне не нужно, чтобы меня опасались. И не нужно, чтобы дознавались, как я обрел силу.
        - Да, это правильно, - согласилась Аня. - Я такая глупая…
        - Ты не глупая, просто очень молода. И я боюсь за тебя. Поначалу я думал, что нет ничего страшного, если до поры до времени ты такой и останешься - юной, наивной и слабой, похожей на человека. Но теперь я сомневаюсь. Сейчас мы все время вместе, но очень скоро ты станешь самостоятельнее, и я не смогу постоянно приглядывать за тобой.
        - Ян, ты хочешь, чтобы я прошла тот же ритуал, что и ты?
        - Не знаю, Анечка… К тебе придет огромная сила. И тебе не придется убивать. Даже если ты готова убивать, я не готов пережить твое превращение в убийцу. Но вот сможешь ли ты с этой силой справиться? Научишься ли прятать ее?
        - Я смогу, смогу!
        Аня схватила его руку и крепко сжала.
        - Пожалуйста, Ян! Я буду делать все, что ты скажешь! Ты меня научишь! Я правда смогу!
        Ян посмотрел в ее сияющие глаза и грустно улыбнулся.
        - Хорошо, я подумаю. Может быть, и в самом деле, это единственный выход для нас с тобой.
        Она пройдет ритуал, - даже если Ян вдруг передумает, она уговорит его! - она станет сильной, как Князь города, она станет сильнее всех! И тогда она отомстит Михаилу, исполнит то, о чем пока смеет только мечтать! Она вырвет его сердце! Или… Может быть, придумает что-то еще более приятное…

3
        В ночь на двадцать четвертое апреля Стражи снова дежурили в аэропортах, проверяя готовящиеся к отлету лайнеры. Мишелю очень хотелось быть везде и сразу, но приходилось довольствоваться малым, наравне со всеми проверяя вылетающие из Москвы самолеты. Ему пришло в голову, что потерпеть аварию мог бы и самолет, прилетающий в Москву, но он отогнал эту мысль как неконструктивную. Ведь в этом случае они совершенно точно не могут ничего поделать. Да и колдуну понадобилось бы сначала куда-то отбыть, а уже возвращаясь, провести ритуал в заходящем на посадку самолете… Нет, сложновато получается.
        Мишель верил, что им удастся выйти на след. Он ведь даже установил слежку за теми колдунами, у которых, по его мнению и по мнению Князя, может хватить сил на такие сложные ритуалы. Увы, все подозреваемые занимались своими обычными делами, никто не вел себя странно.
        В аэропортах ничего отыскать не удалось. Опять.
        Ночь подходила к концу, пора было командовать отмену операции - Стражам нужно время, чтобы добраться до своих убежищ.
        Колдун наверняка что-то заподозрил - заметил кого-то из Стражей в аэропорту или слежку и решил отменить ритуал. Вполне вероятно, что он запросто мог отложить его еще на месяц, до следующего лунного цикла. Или на два месяца, или на сто… Проклятье!
        Пустить ситуацию на самотек нельзя. Для Князя Московского позором будет проявить бездействие, когда один из его подданных - преступник.
        Мишель успел распустить всех по домам и сам уже ехал к дому Софи, когда с ним связался один из его людей, следящий за сводками МЧС:
        - В час сорок две минуты ночи на пульт поступило сообщение о крушении частного самолета. Разбилась какая-то Cessna, предположительно - с десятью-двенадцатью пассажирами на борту. Плюс два члена экипажа…
        - Что значит - предположительно?! - рявкнул Михаил. - Там что, в самолет всех без разбору пускают, как в трамвай?
        - Не надо на меня орать… Там вообще ерунда какая-то. Все служащие какие-то заторможенные, будто с бодуна, кто и как этой «Цессне» дал разрешение на вылет, никто не знает, мямлят что-то…
        Мишель отбросил мобильник и стиснул руль так, что пластмасса треснула под пальцами. Вот дьявол, почему они не подумали о частных самолетах?! Ведь это и логичнее, и проще, чем управиться с огромным лайнером!
        - Из какого аэропорта они летели? - спросил Мишель уже спокойнее, вновь поднося трубку к уху.
        Несколько секунд в телефоне было тихо, потом он услышал:
        - Аэропорт «Остафьево». Это за Южным Бутово, в районе Подольска. Самолет упал вскоре после взлета, когда делал «квадрат» над Москвой.
        Частный самолет, крошечный аэропорт с одной взлетной полосой, о котором никто и не вспомнил. Колдун снова обвел всех вокруг пальца; пока они бестолково бегали по городу, он собрал силу стихий, и теперь остается только дождаться, когда он ее использует.

4
        Гензель прочел достаточно книг по демонологии и не питал особых иллюзий. Если не получится - он погибнет. Второй попытки ему не дадут. А если он погибнет, то демон, вызванный из Ада, останется на свободе, и горе тем людям, которые окажутся рядом.
        Впрочем, Гензель считал, что это будет справедливо: если вызванный им демон убьет его, то следом за ним пострадают жители именно этого города.
        Гензель не боялся возвращаться, он надеялся, что в городе давно забыли о нем и о его матери… И уж наверняка его никто не узнает.
        Город почти не изменился за десятилетие, которое Гензель провел вдали от родных мест. Только вот дом его матери снесли и построили на этом месте трактир, который назывался «Ведьма и помело». На вывеске была изображена сидящая верхом на помеле старая ведьма в остроконечной черной шляпе, с огромным носом, украшенным бородавкой; на плече у ведьмы устроился зеленоглазый черный кот. Картинка была скорее забавная, чем устрашающая. Гензель подумал, что лучше бы они изобразили его мать на костре, с растерзанной клещами грудью и лысой обожженной головой. По крайней мере, правдоподобнее.
        Местные жители с удовольствием рассказывали гостям, что вот именно на этом месте стоял дом ведьмы, сожженной десять лет назад, и что с тех пор в их городке ведьм не жгут. Но та была самая настоящая ведьма, она убила своего мужа и двух служанок, околдовала многих почтенных горожан. Гензелю тоже рассказали эту историю. Он выслушал со скептической ухмылкой ученого человека, не верящего в эту чушь. А в груди у него все кипело…
        Трактирщик сдавал комнаты на втором этаже, и Гензель с огромным удовольствием остановился именно здесь. Из окна комнаты была видна старая яблоня, которую он помнил с детства. Ах, какие вкусные пироги с яблоками и корицей пекла его мама! Какое замечательное яблочное пиво с имбирем она варила! А яблоки в карамели, с горячим сиропом внутри? Глядя на яблоню, покрытую жемчужной россыпью бутонов, Гензель вспоминал вкус маминых пирогов и печеных яблок.
        И запах ее костра.
        В первую ночь Гензель спал, чтобы как следует отдохнуть перед действом. Он хорошо рассчитал время и приехал так, чтобы выспаться в первую ночь и вызнать демона во вторую. Приезжего, который решил отдохнуть денек в милом городке, никто ни в чем не заподозрит. Но если б он задержался хотя бы дня на три, к нему начали бы приглядываться. А этого не нужно. Тем более что следующая ночь - с тридцать первого апреля на первое мая - Вальпургиева ночь, ночь Большого Шабаша. Под покровом темноты ведьмы соберутся на горе Блоксберг и закружатся в бешеном танце, а в полночь перед ними предстанет сам Сатана… Ха-ха. Гензель не верил ни на грош в эти детские страшилки. Но то, что эта ночь - особенная, было написано во всех прочитанных им книгах. Есть четыре ночи в году, когда истончается грань между двумя мирами, нашим и потусторонним: Бэльтэйн или Вальпургиева ночь, Самхэйн - ночь накануне Дня Всех Святых, и ночи накануне летнего и зимнего солнцестояния. В это время проще всего вызвать кого-нибудь из иного мира.

… Гензеля сгубило любопытство. Если б он не пошел на следующий день гулять по городу, если бы не забрел на площадь перед собором, если бы не стоял там слишком долго, глядя на каменного ангела, того самого «маминого ангела», которого она показывала ему когда-то в детстве, если бы не вспоминал, как пылал костер и кружились над площадью жирные черные хлопья, если бы не вопрошал мысленно, как дурак: «Почему ты это допустил, почему не спас ее, почему?» - в общем, если б он просидел ведь день в своей комнате или хотя бы за столиком в трактире, попивая пиво, на него никто не обратил бы внимания, все наверняка обошлось бы… Но он размяк, расчувствовался, проснувшись в комнате, которая располагалась почти на том самом месте, где и их с мамой комната когда-то… во всяком случае, вид из окна был тот же. Сначала Гензель потащился гулять, потом - на площадь к собору.
        И пока он стоял, запрокинув голову и глядя сквозь пелену слез на каменного истукана, из собора вышел священник, престарелый патер Мюкке собственной персоной!
        Тот самый патер Мюкке, который написал донос на его мать, а потом воспитывал его самого шесть лет - с шести до двенадцати. Он был единственным человеком в городе, который теоретически мог узнать Гензеля. Хотя в первый момент Гензелю показалось, что священник все-таки его не узнал.
        Патер Мюкке постоял на ступенях, близоруко оглядел площадь, а потом начал медленно, с привычной старческой осторожностью спускаться по ступеням. Гензель не стал дожидаться, когда священник приблизится. Он надвинул шляпу на глаза и ушел, стараясь шагать не слишком быстро, дабы не привлекать внимания.
        Да, Гензель надеялся, что священник его не признал. И даже расценил встречу с обвинителем матери как добрый знак, как указание на то, что он правильно выбрал место для ритуала… Так что уже с вечера он приступил к приготовлениям, начертил обугленной веткой на полу круг, пентаграмму, магические знаки, расставил свечи и емкости с толчеными растениями и с водой, приготовил пустые чаши для крови. В закрытой корзинке уныло и громко мяукал чей-то полосатый кот, которого Гензель поймал вечером на улице и притащил специально для жертвоприношения. Он накормил кота, но тот продолжал протестующе орать. Гензель боялся, что кошачий мяв привлечет внимание. Но отпустить кота он не мог, ведь кошачья кровь должна смешаться с его кровью, чтобы на запах прибыл демон.
        Сегодняшняя ночь, как по заказу, была безлунной и беззвездной, хоть глаз выколи, густая, вязкая темнота тревожно пульсировала за окном в ритме сердца, и что-то угрожающее было в ней, в этой тишине, изредка нарушаемой воем собаки или криком ночной птицы.
        В назначенный час Гензель зажег свечи, взял обсидиановый нож и заклал над чашей яростно сопротивляющегося кота. Потом, отбросив взъерошенную тушку, сделал надрез на собственном левом запястье и принялся читать, цедя кровь в чашу:
        - Император Люцифер, господин надо всеми мятежными духами, прошу тебя отнестись благосклонно к моему обращению, кое я адресую твоему демону Саргатанасу, желая заключить с ним договор! Прошу также тебя, князь Вельзевул, покровительствовать мне в моем предприятии. О граф Астарот! Посодействуй мне и сделай так, чтобы этой ночью великий Саргатанас явился передо мною в человеческом обличии и без какого-либо зловония, и чтобы уступил он мне посредством договора, который собираюсь ему предъявить, все богатства, в коих я нуждаюсь. О великий Саргатанас, прошу тебя покинуть твое местопребывание, в какой бы части света оно ни находилось, и явиться, чтобы говорить со мной. В противном случае заставлю тебя силой великого Бога живого, Его возлюбленного Сына и Святого Духа. Повинуйся незамедли…
        С треском распахнулась дверь! В неверном свете свечей Гензель увидал застывших на пороге патера Мюкке, трактирщика, нескольких слуг. На их лицах было выражение ужаса и изумления. И только у священника - торжество и ненависть. Смертельная ненависть.
        - Вот он! - закричал патер Мюкке, указывая на Гензеля, застывшего в магическом кругу с Гримуаром в руках. - Ведьмино отродье! Он творит колдовство, как и его проклятая мать! Он вернулся, чтобы отомстить и погубить всех нас! А вы мне не верили! Вы мне не верили!
        Да, остальные до сих пор не верили в происходящее. Они топтались на пороге, и Гензель понадеялся, что успеет закончить обряд. Он вновь заговорил, стараясь произносить слова заклинания быстро, но все-таки громко и четко:
        - Повинуйся незамедлительно, не то будешь вечно терзаем силою могущественных слов великого Ключа Соломона, коими пользовался он, дабы вынудить мятежных духов принять его договор, так что являйся как можно скорее, не то стану беспрерывно пытать тебя силой этих могущественных слов Ключа: Agion, Tetagram, vaiycheon stiinulainalon у eipares rertragram-maton oryoram irion esytion existion…
        - Замолчи, нечестивец! - завопил священник. - Что вы стоите, как бараны? Убейте его! Убейте его скорее! Не дайте ему вызвать демона, не то мы все погибнем вместе с этим несчастным городом!
        Гензель сбился и не успел произнести оставшиеся слова «… егуопа опега brasiiii moyin niessias solcr Emanuel Sabaolli Adonay, te adoro et invoco». Если бы произнес - возможно, демон явился бы, и тогда его месть людям, Богу и дьяволу была бы совершена! И пусть сам он погибнет. Все равно.
        Но незваные гости опомнились, всем скопом ринулись в комнату, и ему пришлось бежать, бросив все, что он так долго и старательно собирал, - все книги, все вещи и предметы. Он унес с собою только Гримуар, который в тот момент лежал у его ног, да обсидиановый нож, который успел сунуть в карман, да знания, которые отпечатались в его мозгу, да ненависть, неустанно кипевшую в его сердце. Он выпрыгнул в окно, зацепился за ветку старой яблони. Ветка треснула под его весом, но он успел ухватиться за другую, перелез на крышу трактира и побежал по крышам соседским, благо дома тесно лепились друг к другу. Он бежал без всякой надежды на спасение, бежал, как загнанный зверь, бежал, страшный, потный, с исцарапанным лицом и кровоточащим запястьем… Спрыгнул на пыльную мостовую, свернул на кривую улочку, выскочил к пустующему в этот час рынку, прыгнул в арку. Он бежал, и преследователи отстали, они потеряли своего блудного земляка, но он знал - это ненадолго, это лишь отсрочка, лишь передышка, они все равно настигнут, ему не выбраться из города, если не свершится чудо, а в чудеса он не верил.
        Однако чудо все-таки свершилось.
        Гензель нырнул в переулок, и тут его схватили сильные холодные руки, заключили в капкан, из которого не вырваться, сколько не дергайся, а поначалу Гензель дергался, думая, что его поймал один из преследователей. Но нежный женский голосок сказал ему:
        - Тихо, дурачок, успокойся. Я хочу спасти тебя.
        И в этом голосе было столько властности, а в руках - столько нечеловеческой силы, что Гензель поверил. Женщина повела его в темный дворик. Она шла уверенно, словно при свете дня, тогда как Гензель, прижимая к груди Гримуар, спотыкался о какие-то камин, и какие-то черепки хрустели у него под ногами. С соседней улицы доносились голоса преследователей.
        Женщина бесшумно отперла прочную дубовую дверь, завела Гензеля в дом и помогла спуститься куда-то вниз, глубоко, ровно на одиннадцать ступенек, в совсем уж кромешную тьму, в сырой холод. Там она наконец затеплила свечу и повернулась к спасенному.
        Гензель ожидал увидеть демоницу с песьей мордой и рогами - кто же еще мог прийти ему на выручку? - но перед ним стояла высокая стройная девушка чуть моложе его самого. У нее были темно-рыжие волосы, заплетенные в две тяжелые косы. У нее была удивительно белая, гладкая кожа, как полированный мрамор, слегка светящийся в полутьме, словно ночной цветок. У нее были горящие, завораживающие глаза цвета расплавленного золота. И вообще - такой женщины Гензель никогда не встречал за все свои двадцать два года жизни. Не то чтобы она была красива… Нет, она была ослепительна. Невероятна. Во взгляде - власть, обещание страсти в линиях губ. И Гензелю неудержимо захотелось ее поцеловать, хотя обстановка и ситуация не располагали к любовным утехам. Да и себя он считал пресыщенным, все испытавшим: женщинам он нравился, и они предлагали себя Гензелю с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Гензель думал, что больше ни одна женщина не сможет поразить его. Но эта - поразила.
        - Ты - демон? - робко спросил он, хотя давно уже не робел перед женщинами.
        - Они считают демонами таких, как я. Они - те, кто гнались за тобой. Нет, мы не демоны. Не такие демоны, как те, о которых говорится в твоей книге. Хотя мы и не люди. Хотя мы боимся солнечного света и священных предметов. Хотя мы живем сотни лет и не стареем. И чтобы жить, пьем живую кровь… Но все же мы не демоны. Ты когда-нибудь слышал о вампирах, мальчик?
        - Слышал. Но я думал, они жуткие. И живут в могилах.
        - Некоторые. Но не все.
        - Почему ты спасла меня?
        - Мне следовало сделать это очень давно. Ты талантливый мальчик. Талантливый в магии: в том, чему я посвятила жизнь и вечность… Ты унаследовал дарование твоей несчастной матери. Бедняжка, она не знала, как пользоваться своими умениями! Да и учителя избрала не лучшего. С демонами лучше вовсе не иметь дела.
        - Ты знала мою мать?
        - Я следила за ней. Я почувствовала, когда по соседству от меня появилась другая ведьма. Но она была с демоном, и я не решилась приблизиться. Он - сильнее меня.
        - Он - это наш отец?
        - Не совсем. Как бы тебе объяснить… В этот мир демоны не являются во плоти. Не могут. Им нужен сосуд. Живая плоть. И демон пришел к твоей матери, войдя в тело какого-то мужчины. Наверное, красивого - судя по тому, как красив ты, мой мальчик. Однако частичку демона ты получил. Поэтому твое дарование сильнее, чем у твоей матери. А я сделала ошибку. Я забрала не того из двоих близнецов. Я была уверена, что ведьмовской дар унаследовала девочка… Ведь среди девочек прирожденных колдуний во сто раз больше…
        - Гретель! Вы знаете, где она?!
        - В моем доме, в лесу. Когда вы заснули на площади, был еще день, и я не могла подойти. Но я чувствовала вас отсюда, из своего подземелья. И я позвала Гретель. И она пошла на мой зов, оставив тебя. Она не сознавала, что делает, иначе не рассталась бы с тобой. Она очень любила тебя… и любит до сих пор. В первый год не проходило и дня, чтобы она о тебе не рыдала. Но я уже не могла забрать тебя. Не могла выхватить из дома служителя Христова, из его рук. А между тем, Гензель, именно ты мне был нужен. У Гретель не оказалось никакого таланта. Весь талант своей матери и весь дьявольский огонь своего отца унаследовал ты. Прирожденный колдун встречается в сто раз реже, чем прирожденная колдунья, но при этом он - в сто раз сильнее. Для меня будет радостью и честью обучать тебя.
        - Меня не надо обучать! Я уже знаю все, что мне нужно…
        - Ох, дружочек, ну что ты! Ты не знаешь почти ничего. Тебе же всего двадцать два года. Двадцать два человеческих года, из которых ты постигал магию - сколько?
        - Три…
        - Три года. Считай, что ты выучил только алфавит. Даже не целый букварь. Ну, ничего. Я подарю тебе вечность. И буду учить тебя. А потом найду тебе лучших учителей. Настоящих посвященных.
        - Вечность?
        - Если ты согласишься. А пока думаешь - можешь меня поцеловать. Ты ведь этого хочешь…
        Гензель действительно этого очень хотел.
        Глава десятая
        Ритуал

1
        Аня боялась, что Ян передумает относительно ритуала, который должен был сделать ее сильной, как древние вампиры. Но Ян не передумал. Аня чувствовала, что порой его одолевают сомнения, но все же ее Мастер, видимо, достаточно доверял ей. А может быть, просто слишком сильно за нее боялся.
        После той ночи, когда они побывали в особняке Князя города, между ними установилась особенная близость, какой не было раньше. Аня и Ян не просто постоянно чувствовали друг друга, как Мастер и Птенец, это было нечто большее, абсолютное слияние душ, из которого с каждым днем все сильнее вырастали нежность и любовь друг к другу. Они засыпали друг у друга в объятиях и улыбались, просыпаясь.
        Они стали любовниками на следующую ночь после того, как Ян восстановил силы. Все произошло как-то само собой, без слов и объяснений - слова были не нужны, они понимали друг друга с полувзгляда. Аня чувствовала себя неимоверно счастливой, все прочие эмоции, даже ненависть к Михаилу, отошли на второй план. Она впервые по-настоящему поняла, как это бывает, когда для тебя существует только твой любимый, а весь остальной мир становится серым, скучным и незначительным.
        Прошли каких-то несколько месяцев, но все, что связывало Аню с прежней человеческой жизнью, теперь оказалось так далеко, будто она просуществовала вампиром по меньшей мере половину столетия. Она не скучала по семье, ей не нужны были друзья, ей не было интересно, переживает ли кто-нибудь из-за ее исчезновения, ищут ли ее, или все уже забыли о сумасбродной девушке Ане. Ян предупредил ее с самого начала, чтобы она не показывалась на глаза никому из тех, кто знал ее при жизни, и не давала знать о себе. Это было непременным условием ее нового существования - вампиры умирали для прежней жизни и рождались для новой. И Аня считала, что это правильно.
        Чтобы Ян не сомневался в ее выдержке и серьезном отношении к столь важному предприятию, Аня никогда не спрашивала его, когда же, наконец, он проведет ритуал и она получит силу. Шли месяцы, на смену зиме пришла весна, близилось лето. Поутихла первая эйфория от неожиданно открывшихся перед ней возможностей, и Аня теперь даже не особенно ждала этого ритуала. Сила и могущество… Теперь эти понятия не имели для нее такого значения, как раньше, она и без них чувствовала себя спокойно и уверенно, она была всем довольна, а самым главным было - просто любить и быть любимой. Аня даже считала, что вполне может еще какое-то время побыть маленькой и слабой, если это нравится Яну. Готова была ждать хоть половину столетия.
        Но Ян сам напомнил о ритуале. В конце весны, когда стало совсем тепло, и по ночам сквозь бензиново-асфальтовую вонь терпкой нотой пробивалось благоухание распускающихся тополиных листьев и молодой травы. Аня снова научилась дышать, но только ради того чтобы чувствовать эти ароматы пробуждающейся ото сна земли. Пусть вампиры и не чувствуют холода, но зимой Ане было жуть как неуютно и противно, ей напрочь не хотелось проводить на улице ночи напролет. Теперь же и небо казалось глубже, и звезды ярче, а еще в парках и скверах порою можно было услышать соловья
        - и как только выживают эти нежные птахи в огромном городе? А ведь впереди еще и лето… Огромное, теплое! Вот интересно, каким будет это первое лето ее вампирского существования?
        - Все готово, Аня. Если ты еще не передумала, мы должны будем уехать, чтобы провести ритуал. Если нет - придется ждать еще очень долго.
        - Уже завтра? - испугалась девушка. - Но я не готовилась…
        - Тебе и не нужно готовиться. Я все сделал сам. Все, что от тебя потребуется, это в нужный момент произнести магическую фразу на древнем языке. Смысл ее в том, чтобы призвать к себе силу четырех стихий.
        - А если я не запомню правильно? Знаешь, у меня не очень большие способности к языкам.
        - Это несложно. К тому же, ты вампир, и твои способности стали больше. Да и фраза не очень длинная.
        - Тогда ладно… Хорошо. Я… я, пожалуй, готова. А что я почувствую, когда произнесу? Больно не будет?
        - Не будет. Поверь, это будет прекрасно. Ты испытаешь нечто… нечто невероятное, ни с чем не сравнимое… нечто, что не сможешь забыть. Обещаю, - сказал Ян с улыбкой.
        - Звучит заманчиво, - улыбнулась Аня, склоняя голову на его плечо.
        Она старалась казаться уверенной в себе, хотя, конечно, очень волновалась. Она снова изменится; как отразится на ней эта перемена? Аня всецело доверяла Яну и ни мгновения не сомневалась, что тот все продумал до мелочей, и нет никаких оснований беспокоиться. Но все равно ей было тревожно. Как бывало перед экзаменом.
        Фразу на древнем языке Аня действительно запомнила быстро; наверное, и правда ее мозг был теперь способен на большее, чем при жизни. Целую ночь она повторяла про себя непонятные слова, чтобы уж точно не забыть их в ответственный момент, и даже во сне магическая формула пульсировала у нее в голове, как далекий колокольный звон. Проснувшись вечером, Аня повторила всю фразу без запинки и поверила окончательно, что в нужный момент ничего не забудет, не собьется и не перепутает.
        Ритуал должен был происходить не в квартире Яна, а в каком-то другом месте, в подвале дома, который Ян присмотрел заранее.
        - Кто-нибудь из членов колдовского Ковена может случайно заметить выброс магической энергии, - объяснил он. - Нам не нужно, чтобы колдуны явились к нам домой и начали выяснять, чем это мы занимаемся. Между вампирами и колдунами издавна существует противостояние. В последние десятилетия напряжение несколько спало, но все-таки к вампирам, обладающим еще и магическими навыками, колдуны относятся более чем враждебно. А Князь не начнет войну только из-за того, что колдуны убьют парочку не самых значимых и не самых любимых его подданных.
        - Нас могут убить?
        - Поэтому я и хочу уехать за пределы города.
        - А там они нас не найдут?
        - В любом случае мы успеем уйти. У нас будет больше времени.
        Ночи теперь стали слишком коротки, и это, конечно, было большим недостатком лета по сравнению с зимой. Все предстояло делать быстро. Как только стемнело, Ян подогнал к подъезду машину. Вещи уже были собраны: книги Яна, старинный сундучок с необходимыми для обряда предметами, маленький рюкзачок с его одеждой, и - две огромные спортивные сумки с одеждой Ани. Едва выехав за город, Ян втопил педаль газа… Правда, вскоре он остановился, увидев голосующих на обочине девушек, и согласился их подбросить. Девушки были грязноваты и вульгарны, вели себя развязно, и Аня заподозрила, что они - гадость какая! - проститутки. Но Ян шепнул ей:
«Добыча», - и она смирилась. Видимо, в тех местах, куда они едут, ничего лучшего не найти.
        Свернув с дороги, они остановились, чтобы напитаться. Потом Ян просто-напросто выпихнул из машины обалдевших от гипноза и ослабевших от потери крови девиц и уехал.
        - С ними ничего не случится? - спросила Аня.
        - Надеюсь, что ничего. Но если и случится, виноваты будем не мы.
        - А кто?
        - Тот, кто на них нападет. И если тебя утешит - я каждой в карман сунул по сто долларов. Они столько на своей свиноферме не зарабатывают…
        После указателя со смешной надписью «Жабино» Ян свернул на проселочную дорогу и подъехал к ветхому, покосившемуся, явно еще довоенному, если не дореволюционному, дому, одиноко стоящему на пригорке, на опушке леса. Кто построил тут это жилище, кто тут обитал - непонятно.
        - Мы будем здесь жить?
        - Несколько ночей. Мне придется подготовиться к обряду.
        - Он очень старый? Этот дом?
        - Старый. Я его выкупил двадцать лет назад. Бродяги и зверье здесь не водятся - боятся. Тут вообще никто не бывает - мои охранные чары работают. Так что заходи спокойно.
        В доме пахло сыростью, плесенью и золой. Аня никогда прежде не бывала в деревенских домах, печку видела только по телевизору. А тут стояла огромная печь.
        - Я должна буду ее топить? - весело спросила девушка.
        - Нет. Огонь для нас опасен. Мы вспыхиваем, как будто у нас не плоть, а бумага. Ты не знала?
        - Не знала…
        - Мне еще многому надо тебя научить. Нет, Анин, ты не будешь топить печку. Мы же не мерзнем. И эти ночи пролетят быстро. А потом ты станешь сильной, и мы уедем. И будем счастливы.
        Аня кивнула. Она не просто верила Яну. Она знала: все, что он обещает, непременно сбудется.

2
        Тогда он впервые увидел Гретель после долгой разлуки, ему показалось - перед ним стоит мама.
        Было темно. Рыжеволосая Катрина - так звали эту ведьму, эту неотразимо-соблазнительную упырицу, которой Гензель теперь безропотно подчинялся,
        - вела его сквозь мрак за руку, и все равно он оскальзывался на мху, спотыкался о кочки. Ночной лес шелестел и скрипел, стонал и попискивал: целый хорал таинственных и жутких звуков. Кто-то пыхтел, кто-то пробегал по тропинке, топоча маленькими ножками, вспыхивали во тьме чьи-то круглые желтые глаза.
        - Ничего не бойся, - сказала ему Катрина. - Я здесь самая страшная. А ты под моей защитой.
        Она привела Гензеля к крохотной, вросшей в землю избушке. Окон в ней не было, только дверь, из-за которой лилась полоска золотистого света.
        Дверь открылась, и на пороге появилась мама.

… Мама вышла живой из огня, вернулась с того света, и все это время ждала его здесь, в маленьком лесном домике! Она стала моложе и тоньше, но глаза у нее были те же - прозрачные, как льдинки. Одета мама была странно: в длинную просторную рубаху из очень грубого, явно домотканого полотна. Ноги босые, волосы небрежно заплетены в косу… И все же это была она. Побежала навстречу Гензелю, хотела обнять, но остановилась, пристально вглядываясь ему в лицо.
        - Гензель! Это ты? Ты?! Она говорила, что приведет тебя! Я не верила, - сказала обитательница лесной избушки маминым голосом. - Это точно ты? Ты стал такой… взрослый! Знатный господин!
        Гензель молчал. От волнения - видеть это лицо! слышать этот голос! - у него перехватило дыхание. Она же по-своему истолковала его молчание:
        - Ты что, не узнаешь меня? Мы разве больше не похожи? У нас здесь нет зеркала, и я не знаю даже, как выглядит мое лицо… Я - Гретель. Твоя сестра.
        Мечта разлетелась пеплом по опушке.
        Это была не мама.
        Но в тот же миг Гензеля захлестнула волна нежности к этой девочке.
        Гретель!
        Его сестренка. Она была такой же неотъемлемой частью его мира, как мама. Конечно, не такой важной. Она всегда была немного в сторонке: существовали мама и Гензель - а еще у них была Гретель. Но ведь он с рождения и до шести лет ни дня не прожил без сестры. А потом… Потом он был уверен, что потерял их навсегда. Обеих. И маму, и Гретель. Ведь они пропали из его жизни в один день. По маме он тосковал сильнее… Однако маму не вернуть, а Гретель - она здесь, живая!
        Гензель обнял сестру и прижался губами к ее волосам, пахнущим свежей лесной горечью. Катрина наблюдала за ними с улыбкой.
        Уже на следующую ночь ведьма начала обучение. Днем она спала: в избушке был глубокий подпол, едва ли не обширнее, чем сам домик. Каким-то образом - с помощью магии? - Катрина умудрялась держать подпол сухим. Она спала там, завернувшись в одеяло из беличьих шкурок, рядом с огромным окованным сундуком, полным книг, самых восхитительных и невероятных магических книг, каких Гензель даже вообразить себе не мог! Там был ее личный Гримуар и несколько Гримуаров, доставшихся Катрине в наследство от других ведьм, там были книги, написанные не только на латыни и на немецком, но и на «дьявольской латыни» - особом языке, созданном колдунами для шифровки записей, книги на итальянском, французском и даже на арабском. Там было несколько хрупких пергаментных свитков с непонятными знаками и схемами… Гензель перебирал все эти сокровища жадно, дрожащими от возбуждения руками.
        - Ты все их можешь прочесть? - спрашивал он у Катрины.
        - Да. И ты тоже сможешь. Я научу. У тебя есть дар, ты обучишься быстро. Обычные люди вынуждены учить языки, начиная с букв. Ты же сможешь просто понимать языки сразу. Как я.
        Уютно свернувшись на своем меховом одеяле, ведьма расчесывала длинные рыжие волосы. Ее обнаженное тело чуть светилось в полутьме. Источник света в подполе был только один: свеча, которую принес сверху Гензель. Но казалось - тело Катрины само излучает свет.
        - Я пойму даже восточные закорючки?
        - Ты поймешь все. Если по-настоящему захочешь и отдашься этому всей душой.
        - Не думал, что моя душа еще со мной…
        - Конечно, с тобой. Он получит ее только после твоей смерти. Но и тогда есть надежда на спасение.
        - И это мне говоришь ты? Ты?! Ты веришь в спасение?
        - Я не верю. Я знаю… Не будем об этом спорить. Когда-нибудь ты и сам поймешь. Это сейчас не столь важно, - она завернулась в одеяло так плотно, что только лицо выглядывало из меха. - Близится рассвет. Я чувствую. С первым лучом солнца я умру. И вернусь к жизни только после захода. Ты должен заранее подняться и закрыть вход сюда. Дверца прилажена очень плотно, ни один луч не пробьется. Но открывать в течение дня ее нельзя. Солнечный свет для меня - смерть. Настоящая смерть. Гретель тебя покормит. Я принесла с охоты двух зайцев, она чудесно готовит зайчатину с лесными травами. Правда, у нас нет соли. Но я смогу достать, если ты любишь соль. С хлебом у нас тоже сложности. Иногда мне удается раздобыть несколько краюх… Но не часто. Обычно Гретель ест то, что дает лес.
        - А ты?
        - Я не ем. Я пью кровь. Я охочусь на людей возле большого лесного тракта. Иногда у них есть с собой еда - хлеб, соль, вино во фляге, колбаса. Я приношу это твоей сестре. Все, иди. Постарайся поспать днем. Ночью мы будем учиться.
        Гензель склонился над ней и прижался губами к ее холодным губам.
        Потом поднялся наверх и плотно прикрыл дверь в подпол.
        Гретель ждала его. На столе стоял горшок с дивно благоухающим варевом. Рядом лежала ложка.
        - У нас только одна ложка, - извиняющимся тоном сказала Гретель. - Мы будем есть по очереди.
        - Хорошо. Спасибо, - Гензель взялся за ложку и принялся есть. - Очень вкусно. Ты замечательно готовишь, - добавил он через некоторое время, хотя из-за волнения совершенно не чувствовал вкуса. - Совсем как мама…
        Гретель просияла.
        - Нет, ну что ты. Как мама, никто не может. Да здесь и невозможно. И не из чего. Печурка-то маленькая, Катрина ее сама сложила, когда привела меня, и оказалось, что меня надо чем-то кормить. Она сама так давно не ела, что подзабыла об этой дурацкой слабости смертных! - Гретель хихикнула. - А помнишь, какие у мамы были яблочные пироги?
        Гензель почувствовал, что к глазам у него подступают слезы. Он и забыл уже, как это - когда хочется плакать…
        Кивнув, он принялся есть быстрее.
        Сейчас он понял, что просил у демонов не то, что нужно ему на самом деле.
        Ему нужна не месть.
        Ему нужна его семья - рядом. Чтобы все вернулось.

3
        Сегодня первую половину ночи у покоев Князя дежурил Мишель. Сдал пост после полуночи и решил заглянуть к Нине. Поскребся в дверь ногтем: очень ему нравилось вести себя изящно, как в Версале.
        Девушка открыла мгновенно. Даже с учетом скорости перемещения вампира это было… уж слишком мгновенно.
        - Ты что, стояла под дверью? - удивился Мишель. - Кого-то ждешь?
        - Нет. Я металась по комнате, - угрюмо ответила Нина. - Я заламывала руки и оглашала пространство стенаниями.
        - Я не слышал…
        - Значит, мне удалось стенать про себя.
        - Что-то еще случилось?
        - Да, случилось плохое: случилось то, что я ничего не могу найти. И ничего не происходит. Те две архивные книги с записями о прибывших и убывших - пустышка. Теперь я в этом уверена. Никто из указанных там вампиров не замешан в этих делах. Всех проверили. Кто не погиб и не эмигрировал - те, по всему выходит, не могут быть виновны…
        - Проверили, - хмыкнул Мишель, усаживаясь на край стола, заваленного книгами и бумагами. - А как по учетным книгам проверить, был или не был вампир заинтересован в убийстве другого вампира? Душу читать может только Мастер. Неужели нашли Мастера каждого из них?
        - Убийство совершил колдун. А среди упомянутых в архивных книгах нет не то что колдуна - нет вообще никого, кто интересовался бы колдовством. Ты же сам знаешь: их вообще в нашем сообществе немного - тех, кто практикует магию в широком смысле. Нам обычно хватает собственных магических способностей, и вампиры стараются развивать только то, что дано от природы. То, что у нас внутри. А это была, можно сказать, магия внешняя. Магия для тех, у кого нет своей.
        - Интересно. А ты, и правда, умная. Я под таким углом как-то не думал…
        Нина отмахнулась от комплимента:
        - Уже в январе, когда я нашла тот букетик, стало ясно про колдуна. Просто я была уверена, что архивные книги украли не случайно. Что там есть сведения, которые наведут на след. Столько времени потратила, чтобы восстановить по другим документам, кто упоминался в тех книгах, и все напрасно… А спросить у архивариусов не решилась. Я их всех подозревала.
        - Уже не подозреваешь?
        - He-а. Колдунов среди них нет… В общем, убийца своего добился: отвлек внимание на дурацкие архивные книги. «Ложный след» это называется. А настоящим следом наверняка были книги о магии… Но вот тут тупик. Я нашла дубликат только одной из похищенных. В Лионе. Попросила Князя, а он обратился к Принцу Лиона, в общем - сейчас книгу копируют и частями пересылают мне, да будет благословен Интернет. Получила уже две трети. Но пока не понимаю, какое отношение эта книга имеет к Модесту Андреевичу и вообще к Москве, к России.
        - А сколько сейчас в Москве колдунов среди вампиров? Четверо?
        - Да. Принц Филипп Орлеанский, Марфа Лаут, Ян Гданьский и Марьяна Сваровская.
        - Ты бы на кого поставила? Кого бы заподозрила?
        Нина пожала плечами.
        - Всех. И никого. Не представляю, зачем кому-то из них убивать Модеста Андреевича…
        - Мы же выяснили: из-за мандрагоры и книг!
        - Я не понимаю, почему нельзя было попросить эти книги и мандрагору! Никому из них Модест Андреевич не отказал бы! Что такого-то? Ведь каждого новоприбывшего проверяют. Марфа и Марьяна - они вообще здешние, вся информация о том, что они делали с момента обращения, существует, зафиксирована. Филипп и Ян - иностранцы, более темные лошадки. Особенно Филипп…
        - Ну, как раз о его гнусностях известно не только в Москве, но во всем мире. А теперь еще и в Петербурге. Что он там натворил - понятия не имею, но…
        - Вот именно: «но». Я вообще не понимаю, как наш Князь его принял. Кстати, Модест Андреевич его ненавидел. Он вообще ненавидел… таких. Может, это Филипп, а? Он и его этот… этот…
        - Любовник. Шевалье де Лоррен.
        - Во-во… Слушай! А ведь и точно! Филипп - колдун, он убил архивариуса. Лоррен - вампир, он устроил четырехкратную резню… Они же бешеные оба! И способны на что угодно!
        - Может быть, и на что угодно, но как-то не в их стиле это, а? Они ведь больше по части разврата. Если бы жертвами были красивые мальчики…
        Нина поморщилась.
        - Как ты с ними общаешься… И даже дружишь…
        Мишель усмехнулся и расправил плечи.
        - Мне случалось охотиться вместе с Филиппом и Лорреном. Да и просто разговаривать. Интересно же. Я в детстве романы Дюма любил. А Филипп с Лорреном рассказывали, как все на самом деле было. Они, конечно, тогда славно куролесили… Оказывается, Филиппа-то обратили, чтобы протащить на трон короля-вампира заместо Людовика Четырнадцатого. Был там такой аббат, Гибюр его звали, вампир и чернокнижник. Он развратил принца, когда тот еще совсем пацаном был, показал ему все прелести порока, выжидал годы, пока принц матерел и становился все порочнее, а потом - бац!
        - и подарил бессмертие ему и его любовнику.
        Нина невольно улыбнулась - Мишель всегда старался выглядеть аристократично, однако приблатненую речь, доставшуюся ему в наследство от бандитского прошлого, было не так-то просто искоренить…
        - Но когда Гибюр раскрыл Филиппу карты, - увлеченно продолжал Мишель, - типа, давай завалим Людовика, а тебя коронуем - тут-то Фил на дыбы встал. Ведь король был ему не только старшим любимым братом, но и закадычным корефаном. Во-первых, Филиппу на фиг не нужна была корона, если для этого придется укокошить братишку. А во-вторых, ему просто на фиг не нужна была корона. Поэтому Филипп нарисовался перед паханом Людовиком и выложил все как на духу. И про то, что его обратили в вампира, и про козни этого фраера, аббата Гибюра. А пахан, не будь дурак, тут же свистнул Охотников и Инквизицию. Ну, те завели дело, быстренько прижали к ногтю и аббата, и его подельницу, ведьму, как ее… Ла Вуазен, во. И вообще при дворе уйма вампиров обнаружилась. Короче, запылали костры, и полетели головы. Охотники всех вампиров перекоцали. Конечно, добрые люди и на Фила доносы строчили только так. Но Луи правильным королем был и двинул такой указ: мол, любимого моего брата Филиппа пальцем не трогать, и имя его попусту не трепать, особенно на суде, иначе всех на кол. И полюбовничка брата, шевалье де Лоррена, тоже не трогать.
Ну, вот и не тронули. Гибюра сожгли. А Филипп и Лоррен еще долго живыми прикидывались. При дворе это несложно было - там все по ночам бодрствовали, а днями отсыпались. А когда Фил больше не мог притворяться, его смерть инсценировали. И вуаля! Вот он среди нас… Чего ты ржешь-то? Так все и было!
        - Да ничего, извини. Просто история занятная, я и не знала… Но ты так его защищаешь, Филиппа…
        - Я уверен, что наш убийца - не Филипп, - сказал Мишель, вновь надевая личину аристократа. - Не вижу мотива. Не вижу смысла.
        - То, что он предпочитал разврат черной магии, не значит, что он невиновен. Тем более что со временем он и черной магией увлекся…
        - Да. Увлекся. Потому что видит пользу от нее. Но он не одержим магией. И еще я знаю, что ему здесь хорошо. В Европе он так нагадил, что вернуться туда не сможет. Неразумный еще был, многое себе позволял. А теперь поумнел. И боится опять все испортить. Бежать-то уже некуда… В Сибирь? В Китай? Тамошних вампиров все боятся. Непонятно, как с ними отношения выстраивать, они другие совсем. Да и не выживет он там. Ему комфорт нужен, ты же знаешь.
        - Не знаю.
        - А говорила, что читала про него.
        - Я все-таки не понимаю, почему ты так его защищаешь.
        - Потому что я дрался бок о бок с ним и с Лорреном! И не один раз. Это только с виду они манерные и кружевные. Но когда дело доходит до драки - они одни из лучших. Шпагой, кинжалом, голыми руками, зубами - ах, как они дерутся! И как радуются хорошей драке! Ты бы видела Филиппа: хохочет, глаза горят, остановить невозможно, он даже приказам Князя не подчинялся, убивал - до последнего врага… Берсерк. Вот как те древние викинги. Священное безумие боя.
        - И по этой причине принц Филипп Орлеанский должен быть вычеркнут из списка подозреваемых? Потому что хорошо дерется? И впадает в священное безумие боя? - ядовито уточнила Нина.
        - Нет. Я уже объяснил: ему отсюда деваться некуда. Он не станет гадить. Он же умный. Разве что по очень серьезной причине может нарушить Закон. Но должна быть такая выгода, которая окупит все последующие лишения. А я такой выгоды не вижу. Нет ничего и никого, что он хотел бы получить или боялся бы потерять… Кроме Лоррена, конечно. Но с Лорреном полный порядок, и ничто им не угрожает. Кроме тебя, моя сердитая прелесть.
        - Хорошо, - вздохнула Нина. - Временно снимаем подозрение с Филиппа Орлеанского. Тогда кто? Ян? Ему зачем?
        - Я его плохо знаю. Но его бы скорее стал подозревать.
        - Потому что плохо дерется?
        - Да. И это достойная причина. Одна из причин.
        - А еще? О нем очень мало сведений, он ведь прибыл в Москву до восемьсот двенадцатого года, до пожара, в котором сгорел основной архив…
        - Не много. Судя по прозвищу, он прибыл из Польши. Магией увлечен. Книжный червяк.
        - Да, это верно. Этот книжный червь часто ходил к Модесту Андреевичу за книгами, и я не верю, что он мог убить моего Мастера. А сейчас Ян больше всего увлечен этой новообращенной, Аней, ему вообще ни до чего.
        - Есть такое дело.
        Они помолчали. Потом Нина, смущенно глянув на Мишеля, решилась на вопрос:
        - Это правда, что ты под Новый год похитил Аню, напоил шампанским, а потом вы с друзьями ее чуть не убили?
        - Интересно, где ты такого наслушалась?
        - Значит, неправда?
        - Мне просто любопытно, как такие слухи расползаются. Тебе кто насплетничал?
        - Не скажу.
        - Ну, тогда и я не скажу.
        Нина отошла к книжным полкам и принялась гладить выстроившиеся в ряд корешки книг. Это ее успокаивало.
        - Если бы ты не делал этого, ты бы просто сказал, что не виноват.
        - Я не ангел, Нина. Я - вампир. Мы все - хищники. И иногда не сдерживаемся. Во всех нас течет злая кровь…
        - Но я никого не убивала! Никогда!
        - А я - убивал. Много. Я сдерживаюсь. Но иногда… иногда… особенно если слышу, как они кричат…
        - Кто кричит?
        - Ты разве не слышишь? Многие из них, из людей, зовут смерть, они хотят смерти, хотят избавленья. Причем по большей части не те, кто неизлечимо болен, те-то как раз готовы на все, лишь бы прожить еще чуть-чуть. А вот в молодых иногда вдруг возникает эта шиза, и они зовут, зовут, зовут… Это такой соблазн, Нина. Соблазнительнее, чем запах их крови.
        - Аня - звала?
        - Да. Она чувствовала себя несчастной, и ей не хотелось жить. Да, не буду скрывать: в ту ночь я решил преступить Закон. Мне нужна была добыча… Но я искал определенную добычу. И она, Аня эта, подходила идеально. Молодая, красивая, здоровая. Она звала смерть. Громко звала. Причитала, что больше так не может, не хочет, не будет… Не знаю уж, как это - так. Не понимаю. Не голодала, не бедствовала, не бил ее никто. А вот - не могла больше, и все тут. И я пошел на зов…
        - Но ты взял ее, чтобы напоить кровью с шампанским Софи, да? - спросила Нина.
        - Да.
        - Уйди. Уходи сейчас же.
        - Почему?
        - Ты чудовище. И Софи… Софи твоя - тоже чудовище.
        - Дурочка. - Мишель не двинулся с места. - Со временем ты поймешь, что такое - вампиры. Ты осознаешь, что такое - быть вампиром. Просто до сегодняшнего дня ты сидела в башне из книжек, оберегаемая своим Мастером, и никогда не была голодна… я имею в виду - никогда не была по-настоящему голодна, как вампир. Это особый голод, Нина. Если хоть раз его утолишь, выпьешь чью-то жизнь - голод не утихает, он становится сильнее. Так что, может быть, правильно Древние запретили молодняку убивать. Хотя я убежден: они сделали это только для того, чтобы у них не появлялись сильные конкуренты. И целых два века это работало. Пока не наступил двадцатый век, и все не пошло черту под хвост…
        - Но я чувствую голод. Все время.
        - Это не тот голод, Нина! - почти крикнул Мишель. - Умножь его на сто - и, может быть, чуточку начнешь понимать, что чувствуют все, кто хоть раз выпил человеческую жизнь до донышка. Так что я - не чудовище. Я не такой уж злой для вампира. Я не так, как другие, мучаюсь от запрета на убийство. А уж Софи и подавно не чудовище. Я люблю ее. Я о ней мечтал с того мгновенья, как увидел. Но чтобы заполучить такое сокровище, надо было потрудиться. Я, собственно, даже не был уверен, что и шампанское поможет… Кто - она, а кто - я? Просто хотелось сделать ей приятное. А вот Анечка эта - ничтожество и пустышка. Я же пил ее кровь. Я ее читал… Как ты читаешь книжки. Она - ничтожество и не стоит твоих переживаний. Даже если бы умерла, не стоила бы.
        - Мишель, да какая разница, ничтожество или нет?! Нельзя убивать для забавы! Нельзя убивать для еды!
        - Если это тебя утешит: мы не собирались ее убивать. Мы собирались отпустить ее. Это случайно произошло. Из-за шампанского. Увлеклись.
        - Откуда мне знать, что ты не лжешь?
        - А разве ты хоть раз ловила меня на лжи? Зачем мне лгать тебе? Смысл?
        - Не знаю…
        - Я не лгу, Нина. Я никогда не стану тебе лгать. Ты славная девочка и мой товарищ. Я товарищам не лгу.
        - «Товарищ». Надо же. Слово из моего детства, - грустно улыбнулась Нина.
        - Из моего тоже. Но только оно значило… просто друг, - пожал плечами Мишель. И повторил, словно пробуя на вкус: - Друг.
        - Друг, - эхом откликнулась Нина. - Хорошо. Я тебе верю. Только все равно не понимаю…
        - Когда-нибудь поймешь. Точно тебе говорю. А теперь давай вернемся к нашей проблеме. Итак, ты предполагаешь, что ответ в тех похищенных книгах.
        - Возможно. А возможно, и там его нет, - уныло сказала Нина.
        - У людей, говорят, вся информация уже в компьютеры закачана. «Фараоны» могут найти что угодно и про кого угодно. Жаль, что у нас не так. Было бы место, куда закачать все книжки сразу, и чтобы легко можно было узнать, есть в них полезная информация или нет…
        Нина вдруг застыла, глядя перед собой округлившимися глазами.
        - Ты чего? - удивился Мишель.
        - Я знаю, - прошептала она, - где можно отыскать информацию обо всех книгах, выходивших с начала восемнадцатого века.
        - И где же?
        - Во Флоренции. Антонио Мальябекки. Величайший библиотекарь всех времен и народов. Иди сюда!
        Нина подбежала к лэптопу, который принесла-таки в святая святых Модеста Андреевича: при наличии Интернета было гораздо проще контактировать с архивариусами других городов и обмениваться с ними информацией. Все равно Корф уже не узнает о совершенном ею святотатстве…
        Вообще непонятно, почему он так ненавидел компьютеры. Обзаведясь собственным, Нина в них просто влюбилась.
        Она быстро застучала по клавиатуре, вызывая электронную справку.
        - Вот, смотри, самое простое - из Интернета! Даже люди о нем знают. Только думают, что он умер.
        Мишель склонился над экраном.

«Антонио Мальябекки (1633-1714). Коллекция его книг составила фундамент национальной библиотеки в знаменитой флорентийской галерее Уффици. Маленьким его взял к себе в помощники книгопродавец. Через месяц Антонио уже научился читать, быстро находить на полке нужную книгу. Некий библиотекарь бесплатно обучил его латыни, греческому и древнееврейскому языкам. Память у Мальябекки была феноменальная, его прозвали за это „оракулом ученых“. Слава о нем докатилась до великого герцога Тосканского, Козимо III, и Мальябекки назначили библиотекарем его высочества. Все жалованье (800 ливров) он тратил на покупку собственных книг. Быстро освоив вверенную ему библиотеку, Мальябекки стал изучать каталоги других библиотек, вел обширную переписку с коллегами, расспрашивал путешественников о книгах… В результате он знал фонды библиотек других городов лучше, чем те, кто там работал. Он был словно „живой библиотекой“, владел скорочтением, которым мало кто владеет и в наши дни. Правда, некоторые с презрением называли его „ученый муж среди библиотекарей, но библиотекарь среди ученых мужей“. И если для одних Мальябекки был в
то время центром культурной жизни Флоренции, ученым-эрудитом, трудолюбивым библиографом и библиофилом, то для других - поводом для насмешек. Его называли книжным червем, полубезумным отшельником, библиоманом… Высмеивалась его небрежная манера одеваться, его дом, буквально заваленный книгами, его рассеянность, одиночество, вечная нехватка средств… Он дожил до восьмидесяти одного года, и всю свою личную библиотеку, состоящую из 30 тысяч томов, завещал Флоренции. Условие было одно - книги всегда будут доступны читателям. Мальябекки даже оставил небольшую ренту на содержание коллекции. С 1802 г. коллекция Мальябекки была объединена с библиотекой герцогов Тосканских. По указу герцога было предписано обязательно передавать в библиотеку экземпляр каждого издания, выпущенного в Тоскане. Сейчас библиотека является гордостью галереи Уффици».
        - Головастый мужик. Так он не умер?
        - Нет. Вампиры давно к нему приглядывались. Он знал о нашем существовании, но не хотел проходить обращение: боялся, что кровь будет интересовать его больше, чем книги. Но на смертном одре все-таки согласился. Не хотел расставаться со своей библиотекой. До сих пор живет во Флоренции. К нему за советом ездят библиотекари и архивариусы со всего света. Знаешь, он не пропустил ни одной книги, написанной на европейских языках и напечатанной с тысяча семисотого года. А эти мои книги, все три - напечатаны после тысяча семисотого. Так что наверняка он их читал.
        - Думаешь, он помнит все, что прочел?
        - Я не думаю, я знаю! Этим он и знаменит! - ликовала Нина. - Я буду просить Князя о разрешении на поездку.
        - Я тоже.
        - Полагаешь, во Флоренции мне может что-то угрожать?
        - Нет, что ты. Просто я никогда не был в Италии, - потупился Мишель. - Я вообще нигде не был, кроме Москвы, Питера и Костромы. Да и в Костроме еще при жизни был. Оттуда родом моя мать, она возила меня к родственникам. Теперь пора бы наверстать упущенное. Буду путешествовать по мере возможностей. Благо Князь позволяет странствовать, иноземные тоже смягчили законы… Во Флоренции хорошие ювелиры?
        - Не знаю, - растерялась Нина.
        - Узнай, - Мишель кивнул в сторону компьютера. - Надо будет Софи привезти оттуда безделушку подороже.
        - Хорошо. Узнаю, - отчеканила Нина.
        - Ладно, я к Князю. Просить разрешение на поездку.
        - Я и сама могу.
        - Ты ищешь ювелиров. И билеты.
        И Мишель ушел.
        Нина села к компьютеру. Набрала в поисковике «флорентийские ювелиры». Стерла. Набрала то же самое по-немецки.
        И вдруг почувствовала, что задыхается.
        Странно. Вампиры ведь не дышат - сердце бьется, но дыхания-то нет.
        Она читала, что такого рода спазматическая боль случается от резкого запаха чеснока, да и то в высокой концентрации.
        Но в архиве чесноком не пахло.
        Просто она… Она задыхалась от ненависти. Она всей душой ненавидела Софи Протасову. Избалованную, бессердечную дрянь. Дуру, пустышку. Всеми любимую красавицу.
        Да, мужчины любят красивых. Нежных. Чувственных. Таких хотят и добиваются, а потом опекают и балуют. Это факт - такой же, как смена времен года или… или… нет, сейчас Нина была не в том состоянии, чтобы придумать сравнение.
        Это факт. Но как иногда больно…
        И это ведь навсегда. Навсегда.
        Нина всхлипнула и провела руками вдоль своего тоненького, плоского, полудетского тела.
        Да, пожалуй, она могла бы соблазнить какого-нибудь любителя «незрелых плодов». Или смертного мальчишку, который сочтет ее ровесницей. Может, если она будет иначе одеваться, более кокетливо, если она задумается наконец о прическе, подберет что-нибудь, что ей пойдет больше, чем привычно скрученный на затылке узел, она уже не будет такой… такой неинтересной. Но ей все равно никогда не стать красивой, как Софи Протасова.
        И Мишель никогда ее не полюбит.
        Собственно, зачем он ей сдался? Шпана хитровская. Говорящий на дурацкой смеси французского с нижегородским. Безнравственный, жестокий, не слишком-то умный, необразованный. Бандит. Вроде тех, кто убил ее родителей. Вообще это случайно получилось, что они так много общаются: это потому, что ей некому больше доверять, остальные - под подозрением, а Мишель был с ней в Петербурге, когда Корфа убили. Так почему же ей с ним так… как ни с кем? Почему так приятно, когда он называет ее умной, называет своим другом? Почему так больно, что подарки он собирается покупать для Софи, когда называет Софи «прелестью» и «своей любовью»? Почему так хочется, чтобы Мишель… перестал наконец видеть в ней просто «умную». И «друга». А увидел бы… женщину. Да, женщину, которой она так и не стала.
        Которой она не смогла бы стать, даже если бы повзрослела.
        Софи Протасова родилась красавицей.
        Нина - нет.
        А мужчины любят красавиц.
        Надо принять этот факт…
        Только вот очень больно. Первый раз в жизни - больно.
        Неужели она влюблена?
        Неужели она все еще обманывает себя, задаваясь вопросом, влюблена или нет?
        Влюблена. С того мгновения, когда он шептал на ухо продавщице цветов, наколдовывал несуществующие воспоминания, а Нина их увидела, почувствовала их, и - разглядела вдруг Мишеля настоящего. И по-настоящему осознала, какое несчастье с ней случилось, когда ее - пятнадцатилетнюю, еще совсем девчонку - обратил Модест Андреевич.
        Нина смахнула с глаз кровавые слезы.
        И застучала по клавишам компьютера.
        К тому моменту, когда Мишель вернулся, она уже заказала билеты. И конечно же, узнала, где во Флоренции продают самые лучшие ювелирные украшения.

4
        - Я сожгла ее, - сказала Гретель, когда он пробудился после захода солнца.
        Прошло два года с тех пор, как Катрина привела Гензеля в свой дом. И полгода с тех пор, как Катрина обратила Гензеля.
        - Я вытащила ее на солнце, и она сгорела.
        В глазах сестры Гензель видел дерзкий вызов. Гретель ожидала, что он рассердится, и готова была защищаться. Глупенькая. Разве он может на нее сердиться? Она - все, что у него осталось в этом мире.
        - Иди ко мне, - сказал Гензель, протягивая руку.
        И Гретель опустилась рядом с ним на меховое ложе.
        - Ты совсем не злишься? - спросила она уже менее агрессивно.
        - Совсем. Катрина научила меня всему, что знала. Я же быстро учусь. И у меня остались ее книги. Надеюсь, их ты не сожгла?
        - Нет. Я знаю, что из-за книг ты бы точно разозлился.
        - Даже из-за книг не разозлился бы. Нашел бы другие. Я напишу свою собственную книгу заклинаний. Все можно заменить… Кроме тебя.
        - И мамы, - прошептала Гретель.
        - Да. И мамы.
        - Как ты думаешь, она бы сердилась на нас, если б узнала, что мы с тобой сделали?
        - Нет. Она поняла бы и простила, - уверенно ответил Гензель.
        Гретель вздохнула и прижалась лбом к его плечу. А Гензель подумал, что на самом деле мама могла бы и не понять, как случилось, что двое ее детей стали любовниками. Он и сам не понимал. Просто Гретель была такая нежная, такая родная, и ему хотелось стать с ней ближе, еще ближе… Гретель же влюбилась в него, потому что давно пришла пора… а она ведь с шести лет не видела ни одного мужчины.
        Да, наверное, то, что они делают, - грешно. Но само существование Гензеля в этом мире - нарушение всех законов. Ведь он мертвец. Живой мертвец.
        Как Катарина. Впрочем, Катарина теперь уже совсем мертва. По-настоящему.
        И вообще - какая разница? Людские законы над ним не властны. Ни с кем ему не было так хорошо, как с Гретель. Они - как две половинки единого целого. Они рождены друг для друга… Так почему они не могут стать супругами? Почему им не разделить вечность?
        - Ты меня не бросишь? - спросила Гретель.
        - Никогда.
        - Ты сделаешь меня такой, как ты?
        - Конечно.
        - Я хочу, чтобы мы были вместе навсегда.
        - Будем. Мы никогда не расстанемся. Обещаю.
        Гензель теснее прижал к себе сестру. Надо обратить ее как можно скорей. Она слишком уязвима, пока остается человеком.
        Соскользнув чуть ниже, он положил голову ей на грудь и вслушался в стук сердца.
        Рука Гретель сонно ласкала его волосы.

5
        На четвертую ночь после переезда Ян сказал, что все готово к ритуалу.
        Ежась от опасливого предвкушения, Аня спустилась в просторный подвал. Ее удивило, что пол не земляной, а бетонный, причем забетонирован совсем недавно.
        Ян опустился на колени и начал рисовать мелом магический знак. Аня наблюдала за ним, прислонившись к стене. Она смотрела на острые лучи пятиконечной звезды, на безупречно ровную линию окружности, в которую та была заключена. Ян работал сосредоточенно, даже закусил губу от напряжения, когда стал вырисовывать символы по углам звезды. Ане было смешно смотреть на него. Ян казался ей школьником у классной доски, решающим сложную геометрическую задачу. Интересно, сколько ему было, когда его обратили? И кто обратил их с сестрой? Ян не рассказывал, а Аня не осмеливалась расспрашивать. Да и к чему торопиться? Ведь впереди у них целая вечность, по крайней мере - бесконечно долгая жизнь… Такая долгая, что и представить себе невозможно. Будет время, чтобы узнать друг о друге все.
        Закончив рисовать знак, Ян расставил по углам пентаграммы четыре ужасно древние на вид чаши, выплавленные из какого-то темного металла. Потом достал из сундучка четыре больших шприца, наполненных кровью, и аккуратно перелил их содержимое в чаши. Ане становилось все интереснее, потому что кровь в чашах как будто переливалась разными цветами: в одной - призрачно-голубым, в другой - темно-коричневым, в третьей - приглушенно-красным, в четвертой - темно-синим. Аня хотела спросить, что это означает, но не решилась мешать Яну болтовней в такую ответственную минуту.
        На пятый луч Ян положил какой-то шершавый корешок, формой напоминающий человеческую фигуру, и проговорил:
        - Все готово.
        И Аня вдруг поняла, что он тоже очень волнуется. Гораздо больше, чем волновалась она сама.
        Бедный мальчик… Как сильно он боится потерять ее! Как одинок он, наверное, был все время до встречи с Аней. Ну, зато теперь он никогда больше не будет один. Сестру он потерял, зато благодаря этой утрате придумал способ сделать сильным и себя, и свою возлюбленную. В глубине души Аня очень надеялась, что сумела стать для Яна чем-то большим, чем когда-то являлась сестра. Что такое любовь к сестре по сравнению с любовью к женщине, которая была ему предначертана самой судьбой?
        - Ну что же, пора начинать, - сказал Ян.
        Теперь - раздеться, снять с себя всю одежду, расплести волосы, чтобы ни нитки, ни единого украшения не осталось на теле, ничего постороннего. Пальцы у Ани дрожали, когда она расстегивала пуговицы и дергала молнии. Все-таки это был первый в ее жизни магический обряд. Но Аня через силу улыбалась Яну. Пусть он видит, что его любимая доверяет ему беспредельно и ни капельки не боится.
        Ян дал ей в руку еще один шершавый корешок в форме человечка, очень похожий на тот, что лежал в вершине пентаграммы, и велел девушке встать в самый центр магического знака. После чего начертил внешний круг, замыкая тем самым магический знак от всего внешнего мира. В тот миг, когда он закончил и произнес короткое заклинание, Аня почувствовала, как вокруг нее будто сомкнулись невидимые стены. Наверное, так чувствует себя бабочка, пойманная стеклянной банкой.
        Ян опустился на колени напротив вершины пентаграммы и на мгновение закрыл глаза, сосредотачиваясь. Потом начал читать заклинания. Его голос стал чужим и странным, тембр то становился низким и гулким, вибрирующим, то вдруг поднимался до верхних октав. Слова звучали в определенном ритме, который вскоре ввел Аню в подобие транса.
        Она чувствовала, как вокруг сгущается сила, но не та, не яростная и разрушительная, что буйствовала на приеме у Князя города. Эта сила нарастала постепенно и пригибала, придавливала Аню к полу, будто чугунным прессом. Аня подумала, что больше не выдержит, что упадет без сил и будет раздавлена этой мощью. Но это значило бы нарушить ритуал и подвести Яна, поэтому Аня держалась. Почему Ян не предупредил ее, что будет так трудно?
        Потом начали происходить чудеса, и Аня забыла о невидимом грузе на своих плечах.
        Магический знак засиял ярким серебряным светом, словно начертанный не мелом, а фосфором. Непонятный отсвет, который Аня заметила в чашах с кровью, тоже вдруг стал ярче, и в какой-то миг кровь вовсе утратила привычный оттенок, она изменилась, она перестала быть кровью… или, по крайней мере, в ней невесть откуда появилась посторонняя примесь.
        Сила больше не давила на Аню, сила спиралью скользила вокруг нее, разметав ее волосы. Это не было похоже на ветер, Аня не чувствовала ни тепла, ни холода. Но она ощущала прикосновения, мягкие, но вместе с тем и угрожающе опасные. Вот-вот эта сила войдет в нее и станет ее собственной - как только она произнесет необходимые слова.
        Она посмотрела на Яна.
        Тот стоял у края пентаграммы, глядя на Аню. Его фигура потеряла четкость очертаний, контуры размылись, будто запотели стеклянные стены, отгородившие Аню от мира.
        - Пора, - услышала девушка его почему-то далекий голос. Скорее даже прочитала по губам.
        И произнесла заготовленную фразу.
        Произнесла совершенно правильно, точь-в-точь как было нужно.
        Она повторяла и повторяла эту фразу, зажмурив глаза, ожидая, что вот сейчас сила, что вьется вокруг нее, проникнет внутрь ее тела, и она, Аня, переменится, станет другой, могущественной, великой, такой же, как Князь, ну, или самую чуточку слабее.

… И сила вошла.
        Она вонзилась в тело Ани, словно топором ударив в солнечное сплетение. Аня охнула от боли, чувствуя, как сильные пальцы кого-то невидимого и беспощадного крутят, сжимают ее внутренности, тянут… Это ее, ее, Аню, кто-то вытягивает из ее собственного тела! Она задергалась в панике, пытаясь освободиться. Но куда там - перед этой силой она была слабее бабочки, насаженной на булавку. Неужели что-то пошло не так? Аня хотела нарушить ритуал, вырваться из круга, но не могла, сила не отпускала ее…
        Девушка в ужасе взглянула на Яна и увидела, что тот улыбается.
        В следующий миг над ней захлопнулась тьма.
        И Аня перестала существовать.

6
        Старая мандрагора рассыпалась в прах.
        Новая вывалилась у девчонки из руки, а сама дуреха зашаталась, рухнула на колени, заверещала тоненько, как заяц, ткнулась лбом в пол - и замерла.
        Пахло серой. Очень сильно пахло серой. А еще - мокрой землей, озоном, морем и чем-то паленым… Впрочем, все нормально, так и должно быть. Следы стихий. И демона.
        Но получилось ли?
        Он же никогда не проверял это заклинание…
        Дуреха лежала, скорчившись, и Гензель не мог заставить себя к ней прикоснуться, перевернуть, посмотреть в лицо. Он просто ждал. И отчаянно взывал: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пусть она вернется!» К кому взывал - он не смог бы объяснить. К силе, которая была всего превыше…
        Наконец девчонка шевельнулась. Как слепая, ощупала руками пол вокруг себя. Потом оперлась на руки и подняла голову.
        Едва взглянув в ее лицо, Гензель понял, что все прошло, как надо. У этой девчонки раньше был такой тупой, коровий взгляд… А сейчас она смотрела яростно и дерзко, гневно и восторженно. Изменилась мимика, она иначе хмурила брови, иначе улыбалась. Все было другое.
        - Здравствуйте, Гретель, - сказал Гензель на языке своего детства.
        - Здравствуй, брат.
        Глава одинадцатая
        Гензель и Гретель

1
        Ночная Италия встретила их теплом и умопомрачительным ароматом, будто в воздухе распылили флакон самых роскошных духов. Конечно, в аэропорту пахло еще и авиационным топливом, и нагретым металлом, и асфальтом, и невкусной человеческой едой, и самими людьми, но все это было лишь фоном к восхитительному ароматическому хоралу, в котором отчетливо можно было различить розы и лавр. Остальные цветочные ароматы Нина не узнавала, потому что никогда ни с чем подобным не сталкивалась. Одно из достоинств вампирского существования - обостренное обоняние! Люди вряд ли способны прямо в аэропорту наслаждаться ароматами садов, которые расположены отнюдь не близко… А она - может.
        И вообще: если бы Модест Андреевич не обратил ее, Нина вряд ли попала бы в Италию. Давайте посмотрим правде в глаза: она была бы совсем старенькой к тому времени, когда поднялся «железный занавес», и у обычных людей появилась возможность ездить за границу. Да и немного тех, у кого есть средства на такие путешествия.
        - Знаешь, что Гоголь писал об Италии? - задумчиво сказала Нина. - О Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето - не лето, весна - не весна, но лучше весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью
        - не напьюсь, гляжу - не нагляжусь. В душе небо и рай. У меня теперь в Риме мало знакомых, или, лучше, почти никого. Но никогда я не был так весел, так…
        Тут она заметила, что Мишель смотрит на нее подозрительно, и запнулась.
        - А Гоголь - это писатель? - спросил Мишель.
        - Шутишь, да? Ты не можешь не знать Гоголя!
        - Шучу. Знаю, кто такой. Но признаюсь тебе по секрету: никогда не читал его. Теперь обязательно прочту. Выберешь для меня что-нибудь попроще?
        - Хорошо, - упавшим голосом ответила Нина.
        Мишель подбадривающе ей улыбнулся:
        - Не грусти. Я правда прочту. Вот как раз этот роман мне и можешь дать, из которого сейчас шпарила как по писаному.
        - Это цитата из письма.
        - Надо же. Ты письма на память помнишь… Нет, мне лучше что-нибудь поинтереснее. Не люблю чужие письма.
        - Наверное, это правильно… А я люблю. Читать дневники и письма - как будто подглядывать в прошлое.
        - Я тебе уже говорил, что ты умная?
        - Я не умная. Совсем. Я просто люблю книги… - тихонько сказала Нина. И постаралась побыстрее сменить тему: - Надо же, мы в Риме и не можем выйти за пределы аэропорта. А я бы хотела посмотреть собор святого Петра, музеи Ватикана, Форум, Замок святого Ангела…
        - … и Колизей.
        - Нет уж. Слишком много смертей. Наверное, там невыносимо находиться.
        - В Риме везде было слишком много смертей. Земля здесь реально пропитана кровью… Не, на Колизей обязательно надо было бы посмотреть. Говорят, потрясное зрелище.
        - Что ж, остается только пожалеть, что Принц Рима такой подозрительный. В Колизей нас не пустят.
        - Ну, учитывая, кто у нас Принц… Я его понимаю. Врагов у него должно быть немерено. Прям хобби такое было у него, еще при жизни - врагами обзаводиться. А уж после смерти…
        Принцем Рима был Чезаре Борджиа - незаконнорожденный сын Папы Римского Александра VI Борджиа. При жизни этот брутальный красавец прославился, как хитрый правитель и храбрый полководец, а еще - как садист, психопат, убийца, насильник и кровосмеситель. Чезаре щедро подливал недругам яд и, чуть что, пускал в ход кинжал. Был влюблен в собственную сестру Лукрецию и из ревности к ней убил родного брата, а потом еще и ее мужа. Впрочем, некоторые историки утверждают, будто бы Чезаре убивал не из ревности, а исходя сугубо из политических интересов… Так или иначе, убивал он много и, став вампиром, совсем ненамного поумерил пыл. Ему хватило рассудительности сдерживать страсть к убийству после принятия Закона Великой Тайны, и все же мало у кого из Правителей было столько врагов, сколько у Чезаре. Принц Борджиа искренне старался приноровиться к современным международным отношениям, но все равно ко всем желающим погостить в его городе относился как к потенциальным захватчикам или наемным убийцам. Хорошо еще, это отношение распространялось только на вампиров, не затрагивая толпы туристов, заполняющих улицы
Вечного Города.
        Князь Москвы договорился с Борджиа о том, что двое российских вампиров в сопровождении одного из посвященных смертных пересядут в аэропорту Фьюмичино на частный самолет, который ночью отвезет их во Флоренцию - и не более того. Гости не выйдут из аэропорта. Гости не будут ни с кем общаться в аэропорту. Гости не будут ничего оставлять в камерах храпения аэропорта и ничего не станут покупать в многочисленных сувенирных лавках аэропорта. Таково было условие Борджиа. Прибытие в Рим - отбытие во Флоренцию, всё. Нине очень хотелось хотя бы одну ночь погулять по Риму, но это требовало сложных дипломатических переговоров. Так что ей оставалось только с сожалением вдыхать ароматный воздух и недоумевать: покупать-то почему ничего нельзя?! Бред…
        Сопровождающий смертный как раз заполнял документы и следил за срочным перемещением двух пустых гробов из грузового отсека одного самолета в другой.
        Путешествовать по свету в гробах Нина считала жутким анахронизмом. Ну в самом-то деле: на дворе двадцать первый век, высокие технологии, развитие наук, полеты в космос, наконец, - а одни из самых древних обитателей планеты до сих пор в дневное время перемещаются исключительно в этих скорбных деревянных ящиках. Ведь можно арендовать наглухо закрытый отсек, можно построить самолет или целый океанский лайнер вообще без иллюминаторов, можно еще что-то придумать… Есть, в конце концов, герметичные контейнеры с установками микроклимата - путешествуй с комфортом! Но нет, консервативные вампиры и слушать ничего не хотели о техническом прогрессе и предпочитали прадедовский способ всем прочим. Традиция, понимаешь. Вековые устои. Память предков. Тем более что днем в организме обычного вампира прекращается всякая жизнедеятельность, поэтому труп в гробу вызовет у таможенников меньше вопросов, нежели труп в ультрасовременном контейнере с подсветкой, музыкой и встроенным баром…
        Сопровождающего звали Аркадий, ему было двадцать девять лет, он говорил на четырех европейских языках, включая итальянский, был достаточно предприимчив, чтобы разрешить практически любую сложную ситуацию… К тому же, он неплохо стрелял.
        Десять лет назад, еще в институте, Аркадий увлекся темой вампиров в мифологии, нашел подтверждение их существования и привлек к себе внимание темного сообщества. Таких смертных - излишне заинтересованных потусторонним и верящих в реальность того, что считается легендами, - всегда замечают… Вопрос лишь в том, кто раньше заметит: Охотники или вампиры. Охотники предлагают таким людям присоединиться к ним, а вампиры… Все зависит от точки зрения смертного. Если он считает вампиров порождениями зла, его убивают. Если же поклоняется, как многие, то его берут на службу, для начала - донором. А там уж как повезет. Может быть, кто-то из вампиров решит соединить с ним свое бессмертие и сделать слугой крови. А может быть, его сочтут достойным обращения; об этом мечтают почти все доноры. В сущности, работа Аркадия по сопровождению вампиров в поездке была очень близка к тому, что делают слуги: он не только давал кровь, но и заботился о благополучии и безопасности бессмертных. Он был ловок, опытен, умел договариваться с чиновниками, так что вряд ли Князь позволит сгинуть такому таланту. Но пока Аркадий был молод
и здоров, вампиры с удовольствием пользовались теми преимуществами, которые имелись у него, как у смертного. Например, способностью переносить солнце.
        С пересадкой Аркадий справился даже не два счета, а гораздо быстрее.
        В самолете Нина устроилась у иллюминатора и жадно смотрела на раскинувшийся внизу город, пытаясь разглядеть сквозь ночную мглу соборы и площади, о которых столько читала.
        - Когда мы разрулим вопрос с убийством твоего Мастера и жертвоприношениями, я сам напишу Принцу Рима насчет нашего визита. А что, каждый имеет право, просто это будет чуть дольше и чуть дороже… Но я тебя стопудово привезу сюда. Отвечаю, - сказал Мишель.
        Мишель улыбался. За его улыбку Нина готова была на все. Вернее, не за улыбку, конечно… Может быть - за то, чтобы эта улыбка никогда не погасла?
        Цветущая весна, розы на руинах Терм Диоклетиана, азалии на Испанской лестнице, сияющие фонтаны площади Навои, веселая толпа, - и они с Мишелем вдвоем, как влюбленные…
        С той же сияющей улыбкой Мишель продолжал, ничтоже сумняшеся:
        - Потому что Софи, к счастью, уже прискучили путешествия. Пришлось бы мне торчать в Москве, лишь бы ее, бедняжку, не соблазнять на поездки. А с ней путешествовать рискованно. Особенно в Рим. Чезаре Борджиа охоч до красавиц. А я ему не соперник: перед его славой редко какая тетка устоит. Софи не устоит точно… Но если представить, что она полюбит меня настолько, чтобы не отвлечься даже на Принца Борджиа, все равно - он убьет каждого, кто встанет у него на пути. Привычки у Чезаре такие, - Мишель говорил о Чезаре Борджиа с нескрываемым восхищением.
        Неужели он сам хотел бы быть таким? Иногда мужчин очень трудно понять. Как можно восхищаться мерзавцем и отморозком?
        А как можно любить Софи?! Мишель ведь понимает, чего она стоит! Понимает, что она не стала бы хранить ему верность! Но ему все равно. Он любит ее. Потому что она - красавица, и он долго добивался ее взаимности. Почему, почему физическая красота так важна для мужчин?..
        Нина сжалась в кресле, глядя в темноту за иллюминатором. В толстом стекле отражалось ее лицо: бледное, чуть светящееся, но совершенно неинтересное. Нина резко опустила шторку, отгородившись от своего отражения.
        Дура! Что ты нашла в этом бандите? Мишель ведь ничего особенного собой не представляет. Нет в нем ничего, за что можно уважать или чем восхищаться. И потом, ты же знала его с тех пор, как приехала в Москву. Не близко, но знала. Видела его среди других Стражей. И он для тебя ничем не выделялся среди других… Так как же тогда ты умудрилась в него втрескаться? Почему именно в него?
        С ее обращения минуло почти семьдесят лет, и все эти годы Нина жила книгами, в совершеннейшей безмятежности, и была уверена, что эмоциональные бури, которые охватывают «взрослых», не коснутся ее, вечного ребенка. Как избавиться от этого наваждения?!
        Ей следовало готовиться к предстоящей беседе с Антонио Мальябекки. Но Нина не могла думать ни о чем, кроме своих чувств. Ни о ком, кроме Мишеля. И она презирала себя за это.

2
        Флоренция, продуваемая свежим ветерком с реки Арно, сияла как выставка драгоценностей: все соборы, базилики и дворцы были слегка подсвечены. Ажурные сплетения решеток, окон и балконов окутывали город черным ночным кружевом. И, конечно, весенняя Флоренция благоухала: из всех садов веяло цветущими апельсинами и влажной землей.
        Нину, Мишеля и Аркадия встретили со всем возможным почтением, усадили в длинный белый лимузин и на хорошей скорости прокатили от аэропорта до пешеходной зоны в центре города. Там им пришлось выйти. Принц Флоренции приставил к ним своего переводчика и двух охранников. Переводчик беспрерывно болтал, исполняя еще и обязанности гида, и Аркадий был мрачен: ему казалось, что тот выполняет его работу. Мишель откровенно наслаждался итальянским гостеприимством, а Нина была несколько шокирована, когда переводчик сообщил, что в одном из палаццо, принадлежащих Принцу, для них подготовлены не только комнаты, но еще и доноры на любой вкус.
        - Принц надеется, что вы сможете погостить в нашем прекрасном городе и после окончания ваших дел. Вы ведь ранее не посещали Флоренцию? О, тогда вы просто обязаны задержаться хотя бы на одну ночь… Хотя за одну ночь невозможно осмотреть все сокровища Флоренции!
        Интересно, почему столько внимания? Потому что Князь лично договаривался об их визите? Флоренция, конечно, не слишком значительный город на карте мира смертных, но община вампиров здесь весьма могущественная - как, впрочем, и в Венеции: много древних, много сильных… Может, у Принца Флоренции есть политические интересы в России? Или экономические? А может, он просто любезно принимает всех гостей, окружая их заботой… и охраной. Изящный способ следить за чужаками. Очень по-флорентийски.
        Великий библиотекарь Антонио Мальябекки не выглядел старым.
        Оно и понятно: Нина давно уже уяснила, что старых вампиров не существует. При обращении организм регенерирует до своего идеального состояния. То есть - до периода цветущей зрелости. Молодой вампир уже не повзрослеет. Зато старый омолодится самым чудесным образом. Исчезают все физические недостатки: шрамы, хромота. Исцеляются любые болезни. Обращенные толстяки худеют стремительно - за то время, какое нужно для преображения человеческого организма в вампирский, то есть за трое суток. У облысевших отрастают волосы. И разумеется, прорезаются новые зубы. А ведь в старину к тридцати годам большинство людей было без половины зубов…
        И все же Нина представляла себе Антонио Мальябекки сухоньким старичком. И была удивлена, увидев пусть невысокого и худощавого, но вполне молодого, бодрого мужчину. В отличие от большинства вампиров, старающихся хотя бы в прическе придерживаться той моды, к которой они привыкли при жизни, - принц Филипп и шевалье де Лоррен так холили свои длинные локоны! - Антонио Мальябекки был коротко острижен. Одет в джинсы и спортивную куртку. Практично и невзрачно. Он, конечно, и при жизни был безразличен к одежде, ходил в рванье… Хорошо хоть, джинсы и куртка целые. Хоть и поношены основательно.
        - Сеньор Мальябекки, для меня огромная честь быть представленной вам. Я - библиотекарь и архивариус, а вы - истинная легенда в нашей профессии, - сказала Нина, когда они расселись на террасе, и переводчик-флорентиец защебетал на своем соловьином итальянском.
        - Вы из Москвы? - спросил Мальябекки. - Ко мне двадцать два года назад приезжал архивариус из Москвы. Граф Корф.
        - Это мой Мастер. Он убит. И убийца похитил книги…
        - А, так это он был убит! Жаль, жаль. Он подавал большие надежды. Какие книги?
        - «Сумерки магии» Франсуа де Грийона, «Тайная магия вампиров» Альбера де Прэ,
«Черная магия: запретные факты» Иоганна Вольфганга Рихтера.
        - Хм. Ничего особенного. По большей части сборники домыслов и сплетен.
        - Я знаю, - смиренно кивнула Нина. - Но по какой-то причине они заинтересовали убийцу. У нас много ценных книг, настоящих, магических, а забрал он именно эти. Эти книги - и корень мандрагоры, выросшей под виселицей.
        - Мандрагора оплодотворенная? - заинтересовался Мальябекки.
        - Полагаю, что да…
        - Ценная вещь! В наше время не сыщешь. Сильный колдун может поместить в такую мандрагору душу, покуда тело восстанавливается от тяжелых ран. Женская или мужская?
        - Женская.
        - Значит, спасти пытаются женщину. У вас там никакая дама не пострадала?
        - Среди вампиров исчезновений не было. Про Ковен информации у меня нет. Так что насчет этих книг, сеньор Мальябекки? Вы их читали? Есть в них что-то… особенное? Что-то, что их объединяет?
        - Особенное? Пожалуй, нет. Объединяют их сплетни о магии среди вампиров. Сплетни, то есть непроверенные факты. Не запретные, как утверждает автор одной из них, а просто непроверенные. Дайте-ка подумать… А нет ли у вас списка остальных книг вашей библиотеки, относящихся к той же тематике?
        - Есть. Я сделала список всех магических книг и всех книг о магии.
        - Славная сеньорина. Дайте-ка!
        Антонио Мальябекки выхватил у Нины оба списка, пробежал их взглядом с фантастической скоростью, потом запрокинул голову и зажмурился. Некоторое время просидел так. А открыв глаза, радостно воскликнув:
        - Я знаю, что в них есть такого, чего нет в других книгах! Во всех трех довольно подробно пересказывается история Иоганна Шварцвальдского!
        - А… кто это?
        - О! Милая сеньорина! Иоганн, он же Гензель Шварцвальдский - это легенда нашего мира. Мира вампиров. Да и для колдунов он тоже легенда - может быть, даже в большей степени, чем для нас. Великий колдун. И вампир по совместительству. Устраивайтесь поудобнее, сеньорина, рассказ будет долгим… Итак, начну с главного: никто не знает точно, существовал ли Гензель Шварцвальдский, или же это - наполовину вымышленный, наполовину собирательный образ, которому приписываются деяния разных вампиров-колдунов. Лично я убежден, что он существовал. По крайней мере, у меня есть доказательства, что реально существовала его сестра-близнец Маргарита. Гретель по-немецки. Она была весьма тщеславна и не раз позировала разным художникам… Многие портреты сохранились. А если была Гретель - значит, был и Гензель.
        - Гензель и Гретель?! Это… как в сказке?
        - Да, как в сказке. Знаете, на самом деле все сказки основаны на реальных историях, которые некогда произвели огромное впечатление на людей, передавались из уст в уста, обрастали новыми подробностями… И превращались в сказку. Вам какая версия этой истории знакома?
        - Наверное, самая распространенная. Жили-были дровосек с женой, у них было двое детей, Гензель и Гретель. В голодный год родители решили от детей избавиться. Завели их в лес и там бросили. Гензель и Гретель блуждали по лесу и набрели на избушку, сделанную из пряников и всевозможных сладостей. В избушке жила ведьма. Она взялась откармливать детей, чтобы съесть их. А когда пришла пора сажать Гензеля в печку, дети сами ее в огонь затолкали. Какой-то хитростью, я уж не помню… В общем, избавились от ведьмы и стали вдвоем жить в пряничном домике.
        - Если с вариациями на тему находчивости Гензеля, то сказка подлиннее будет, однако по существу верно. На самом же деле было несколько иначе. Они родились не в семье дровосека, а в городе, и были детьми одной не слишком удачливой ведьмы. Об их отце ходили разные слухи. Смертные считали, что близнецы рождены от демона, но правды не знает никто. Их мать сожгли за преступления, которые она то ли совершила, то ли нет… и дети видели ее смерть. Это самым негативным образом повлияло на рассудок обоих. И конечно же, раз и навсегда отвратило их от религии, веры в добро, справедливость и человечность.
        А в лесу, неподалеку от города, жила другая ведьма, из числа бессмертных. И жила в избушке вовсе не из пряников и сластей, а из дерева и мха. Она ушла из города в лес из-за чрезмерной активности Охотников… да и вообще в те времена города были не лучшим местом для жизни. Добычу она подстерегала на тракте, путников убивала. А в своем уютном домике хранила истинное сокровище: несколько сундуков магических книг и рукописей. Не знаю почему, но после суда и казни она решила забрать к себе детей. То ли и правда нуждалась в ученице, то ли ей было просто одиноко… А может, поддалась жалостливости, свойственной женской природе: ведь даже в эпоху, когда еще не был принят Закон Великой Тайны, и вампиры могли охотиться на любую смертную добычу, большинство женщин не трогали детей. Те же, кто пил детскую кровь, считались изуверами. Неестественно это для женщины - убивать ребенка… В общем, есть две разные версии того, как Гензель и Гретель оказались в лесу, в домике ведьмы. Согласно одной, колдунья забрала к себе Гензеля и Гретель, воспитала их и выучила магии. Согласно другой, она взяла только девочку, считая,
что именно Гретель наследница колдовского дара, но впоследствии разочаровалась в ней и нашла Гензеля. Обе версии сходятся на том, что в конце концов колдунья стала учить магии только Гензеля, а из Гретель пыталась сделать помощницу по хозяйству, и самолюбивой девочке это было очень неприятно…
        Дальше начинаются сплошные домыслы, основанные на догадках, разрозненных фактах, слухах и случайных обмолвках, - ведь наш Гензель мемуаров после себя не оставил… В общем, колдунья и Гензель стали любовниками. А Гретель, не знавшая других мужчин, кроме брата, влюбилась в него и ревновала. А потом колдунья обратила Гензеля, только его. Она хотела оставить его навеки юным, сделать своим партнером в бессмертии, и ей не нужна была соперница. Правда, она предложила Гензелю сделать Гретель слугой крови, ведь он любил сестру. Но колдунья не учла одного: теперь, когда они с Гензелем вместе засыпали днем в темном убежище под полом избушки, она была совершенно беззащитна и полностью находилась во власти Гретель. Ревнивица вытащила колдунью на солнце. И та сгорела. Не в печке, как в сказке, но все же сгорела, и сожгла ее Гретель. К пробуждению Гензеля от его любовницы остался только пепел. Наверное, он был опечален. Но сестру он все же любил больше всех на свете и смирился с ее поступком. Гензель обратил Гретель, чтобы никогда с ней не расставаться. И они стали жить вдвоем. Гензель сидел над книгами,
экспериментировал с магией - не знаю уж, чем конкретно он занимался, я сам с магией никогда дела не имел. Гретель обучилась охотиться. Она приводила брату добычу, а потом хоронила в лесу тела. Тогда же они стали и любовниками. Противоестественности таких отношений они, видимо, не понимали. Некому было объяснить.
        - Ух ты! Это в Европе мода такая, что ли, была? - воскликнул Мишель. - Только сегодня вспоминали… эээ… Принца Рима.
        - Я полагаю, кровосмешение в равной степени свойственно, вернее - несвойственно представителям всех народов, - миролюбиво ответил Мальябекки. - А выдающимся людям более, чем обычным, присущи всевозможные отклонения. Гений и безумие неразделимы. К тому же о личной жизни выдающихся персон мы знаем больше, нежели о личной жизни обычных людей… И еще важный штрих: в Европе жизнь все же была более открытой, нежели в России или в Азии. Так что о грешках выдающихся европейцев все осведомлены. Это касается и великого Борджиа, и такой сомнительной во всех отношениях персоны, как Гензель Шварцвальдский. Итак, вернемся к его истории, осталось рассказать не так уж много. Гензель изучил все книги, оставшиеся от его наставницы, и решил пойти на поиски новых знаний. Близнецы покинули лесную избушку и ушли в город.
        За следующие несколько сотен лет они объездили всю Европу. Гензель находился в беспрерывном поиске новых книг, новых артефактов и новых знакомств с видными магами. Он был совершенно нетщеславен и судя по тому, что я о нем читал и слышал, даже не сознавал, что уже стал вместилищем практически всех существующих знаний о магии людей и вампиров. А вот сестра его была тщеславна и властолюбива. Гретель мечтала о власти. Она хотела, чтобы Гензель стал Принцем какого-нибудь города. При его способностях он мог бы с легкостью захватить трон и уничтожить соперника… однако он не хотел этого. Если бы было возможно захватить трон и подарить сестре, он бы так и поступил. Но сами понимаете: кто захватил, тот силен, значит, тот и должен править.
        В тысяча шестьсот тридцать девятом году Гензель под давлением Гретель сдался и свергнул Принца Генуи. Правил он всего два года - не выдержал и попросту сбежал, бросив трон. Ему было скучно, обязанности Принца отнимали слишком много времени и отвлекали от занятий. Он мог бесконечно отрабатывать какое-нибудь заклинание или составлять эликсир, но вот править оказалось ему не по силам. Гретель была весьма разочарована, но ей пришлось последовать за братом. Положение их после этого сделалось сложным: не все города готовы были оказать им гостеприимство, ведь теперь Принцы и Принцессы боялись, что Гензель с такой же легкостью узурпирует любой другой трон. Но так или иначе их странствия продолжались. Иногда близнецы на несколько лет исчезали, и никто не знает, где они укрывались от мира. Полагаю, они возвращались в Шварцвальд, в свою заколдованную лесную избушку. Потом появлялись снова. Гензель неоднократно брал себе любовниц, одно время даже был фаворитом Принцессы Дрездена, но почти всегда кончалось это плохо: Гретель была очень ревнива. Пожалуй, из всех любовниц брата она не убила только Принцессу
Дрездена. Разумеется, в любом конфликте Гензель поддерживал Гретель. А конфликтов эта особа провоцировала немало и всячески портила брату жизнь. Скорее всего, без нее он бы стал придворным магом у какого-нибудь влиятельного Принца… как я. Мне повезло больше, чем ему. У меня не было сумасшедшей сестры-близнеца.
        - А она была сумасшедшей? - спросила Нина.
        - Не знаю. Но неразумной и вспыльчивой - уж точно. В тысяча шестьсот девяносто четвертом году Гензель и Гретель приехали в Сантьяго-де-Компостела, куда незадолго до этого привезли из Нового Света какой-то магический артефакт индейцев: не знаю, что это было, хотя в Испании наверняка еще помнят подробности. Гензель хотел его заполучить. Ее владелец - колдун, не последний человек в местном Ковене, - не желал расставаться с этим предметом. И тогда Гретель решила сделать брату подарок: она убила колдуна со всеми его домашними и украла артефакт. Что и стало причиной войны между колдунами и вампирами в Сантьяго-де-Компостела. Разумеется, у них там давно зрел конфликт, и артефакт был лишь поводом: вампиры не извинились и не попытались загладить вину, а колдуны поспешили с местью. Но потом, когда война закончилась, Принц вампиров Сантьяго-де-Компостела выдвинул обвинение против Гензеля и Гретель. А поскольку многие их боялись, кое-кто постарался этим воспользоваться, и близнецы были заочно приговорены. Все понимали, что поймать их будет сложно, но готовы были рискнуть. Принцы и Принцессы городов, прежде
совершенно не пылавшие друг к другу любовью, поклялись оказывать посильную взаимопомощь в случае, если появится возможность схватить Гензеля Шварцвальдского и его сестру. Но Гензель и Гретель просто исчезли. Навсегда.
        - Что значит - навсегда?
        - Это значит, что с тысяча шестьсот девяносто пятого года и по сей день никто о них не слышал. И многие теперь сомневаются, действительно ли существовали такие Гензель и Гретель, или же, как я говорил уже ранее, деяния, приписываемые им, на самом деле совершали разные могущественные вампиры, интересовавшиеся магией. Кстати, избушку в лесах Шварцвальда искали… но так и не нашли, настолько хорошо она была защищена от любых чужаков. От всех… Если, конечно, избушка вообще существовала.
        - Но вы верите, что все так и было на самом деле?
        - Да. Как я уже говорил, есть портреты Гретель. И как минимум одно их общее изображение. Но оно очень старое. Гравюра.
        - Где можно на нее взглянуть?
        - Идемте.
        Антонио Мальябекки привел их в подземную библиотеку. В самую огромную библиотеку, которую когда-либо видела Нина. Коридоры, уставленные стеллажами с книгами, ветвясь, уходили в бесконечность. Здесь было сухо и прохладно. Идеальная атмосфера для сохранности старинных манускриптов.
        - Это мое собрание. Мое личное собрание, - с гордостью сказал Мальябекки. - Все расставлено по годам. Не по алфавиту и даже не по тематикам, а по годам. И я знаю, где стоит каждая из книг! Нужная нам - в шестом зале.
        Книга оказалась небольшой, в бархатном переплете. На заглавной странице Нина увидела название: «Черная магия: запретные факты» Иоганна Вольфганга Рихтера. Одна из тех, похищенных, книг…
        - И этот портрет есть только в ней? Больше нигде?
        - В Церне хранится оригинал. Вот, посмотрите. - Антонио Мальябекки с невероятной скоростью пролистал книгу и показал Нине гравюру, изображавшую юношу и девушку в средневековых костюмах.
        У обоих были длинные, завитые кудрями волосы, оба тонколицые и длинноносые, и совершенно на одно лицо. Юношу можно было принять за переодетую девушку. А девушку
        - не слишком красивую - за переодетого в женское платье мальчика. В руках у юноши были книга и человеческий череп. Девушка держала букет цветов и зеркало.
        - Мне его рожа знакома, - сказал Мишель, заглянув через плечо Нины.
        - Мне тоже, - нахмурилась Нина. - Но художник, судя по всему, был еще тот. И эта картинка, боюсь, имеет куда меньше сходства с оригиналом, чем даже фоторобот «Их разыскивает милиция».
        - Вы забываете, что существуют еще портреты Гретель! - вмешался Антонио Мальябекки. - Или, как считают некоторые скептики, портреты некоей молодой вампиреллы с белокурыми волосами, которая на протяжении двух веков неоднократно позировала художникам, и которую почему-то принимают за Гретель. Но если это все-таки она, и если ее сходство с Гензелем столь велико, как это пытался подчеркнуть средневековый художник, то ее лицо - это его лицо… А ее портреты итальянские мастера писали и в эпоху Возрождения, когда сходство с оригиналом весьма приветствовалось. Один и, пожалуй, самый удачный портрет хранится здесь, во Флоренции. В запасниках галереи Уффици. Авторство точно не установлено, хотя я думаю, что это Паоло Веронезе. Или кто-то его школы, однако лицо - точно его кисти, кисти Веронезе.
        - Можно увидеть этот портрет?
        - Можно. Но до рассвета всего полтора часа…
        - Ничего, мы успеем, если кто-нибудь проведет нас прямо к портрету!

3
        До галереи Уффици пришлось добираться «верхним путем». Флоренция - из числа тех городов, которые не спят даже ночью. По улицам бродят восторженные толпы с картами и путеводителями. Парочки целуются, прислонившись к древним стенам… Нине хотелось прогуляться там, внизу, среди них, но пришлось со всей доступной вампирам скоростью нестись, перепрыгивая с крыши на крышу. Ночь соскальзывала к рассвету, а Мишель непременно хотел взглянуть на предполагаемый портрет Гретель, чтобы решить, имеет ли история Шварцвальдских близнецов отношение к московским событиям. Если нет, то надо будет еще раз расспросить Мальябекки о содержании тех трех книг. Возможно, их объединяет что-то еще, кроме легенд о Гензеле Шварцвальдском. Что-то менее яркое, что, однако же, даст им ключ к происходящему в Москве.
        - Мы не успеем взглянуть на «Рождение Венеры» Боттичелли? - спросила Нина, когда они, с крыши перебравшись на чердак, спускались вниз по бесконечной, плохо освещенной и явно старинной лестнице.
        - Не знаю. Как бы нам не пришлось искать здесь прибежище для дневного сна, - мрачно ответил ей Мишель. - Не забыла, что мы тут не на экскурсии?
        - Не тревожьтесь, здесь есть все необходимое, и можно устроиться даже с удобствами, - защебетал переводчик. - Мы, конечно же, приведем вашего смертного спутника, дабы он берег ваш дневной сон, но вам незачем беспокоиться о безопасности, пока вы находитесь на флорентийской земле и под защитой нашего принца… А, вот и Алессандра! Она знает все картины в Уффици, будь то основной фонд или запасники, так же хорошо, как сеньор Мальябекки знает свою библиотеку.
        Алессандра была вампиром. Маленькой и грациозной итальянкой с красиво вылепленным телом и роскошными черными волосами, скрученными в низкий узел на затылке, в ярко-красном платье с синим геометрическим узором. И только на ногах у нее были не туфельки на каблуках, как следовало бы ожидать, а войлочные тапочки - чтобы не портить старинные паркеты, по которым она скользит из ночи в ночь, из века в век.
        Нина посмотрела на нее с завистью не столько к ее привлекательности, сколько к умению подать себя. Из прически красиво выбиваются несколько вьющихся прядей, и это красно-синее платье замечательно подчеркивает фигуру… Интересно, этому можно научиться - подавать себя? Ведь Алессандра, в сущности, такая же, как она, Нина. Пусть и была посимпатичнее при жизни, все же она - не ослепительная Софи, которая все свое время посвящает искусству обольщения мужчин. Она музейная затворница. Видно, что сокровища Уффици интересуют ее больше, чем мужчины.
        Алессандра посмотрела на русских гостей, чуть задержав взгляд на Мишеле, затрепетала ресницами, слегка улыбнулась, изобразила смущение под его нахальным и пристальным взглядом, в общем - явила полный набор старомодного кокетства. Но едва переводчик, заговорив с ней по-итальянски, упомянул «риттрато ди Маргарите» и
«Паоло Веронезе», как она стала серьезной, позабыла про кокетство с Мишелем, поманила гостей за собой и приступила к поискам. Она металась по комнате, выдвигая из огромного шкафа деревянные пластины на роликах, на которых были размещены картины - без рам, без названий, просто пронумерованные. Нина раньше никогда не видела запасников музея и даже не представляла себе, что полотна хранят вот так компактно.
        Наконец Алессандра нашла нужную картину и уверенно ткнула в нее, что-то прощебетав. Кажется, переводчик перевел ее щебетание на русский, но Нина не услышала, совершенно оглушенная.
        - Это он… Это же он! - пролепетала Нина.
        На портрете неизвестного художника, предположительно - Паоло Веронезе, была изображена юная женщина, сидящая на фоне окна вполоборота к зрителю, тонкая и изящная, с лебединой открытой шеей и белокурыми волосами, уложенными в сложную прическу. Красавица, хотя линии лица, пожалуй, были слишком резки и остры, без женственной округлости. Ее можно было бы принять, за юношу, переодетого в женский наряд.
        И этого юношу Нина хорошо знала.
        Как будто он только что позировал художнику, одевшись в старинное женское платье.
        - Мишель, ты узнаешь?
        - Чертов ублюдок. Это он, - прошипел Мишель.
        - Да. Поразительное сходство, правда?
        - Я и не знал, что у него была сестра. А ведь я знаю его с тех пор, как… с тех нор, как меня обратили.
        - А когда это случилось?
        - Хочешь сказать, что ты не пыталась собрать в своем архиве досье и на меня? - удивился Мишель.
        - Нет. Я была слишком занята, пыталась искать убийц.
        - В тысяча девятисотом. На рубеже нового века. Мне было двадцать шесть лет. Про то, кем я был, я уже рассказывал… Все, я пошел звонить Князю, здесь мобильник не принимает.
        Он исчез, а Нина еще несколько мгновений смотрела на портрет Гретель. Сестры Гензеля. Сестры Яна. Она думала, что все-таки это очень странно - быть знакомой с людьми, которые живут так долго. То есть, конечно, не живут, и людьми их назвать нельзя… Но ведь были же они когда-то людьми!
        Да, и еще надо порадовать Антонио Мальябекки известием о том, что легенда о Гензеле Шварцвальдском правдива.
        Глава двенадцатая
        Флорентийский браслет

1
        Глаза Мишеля горели красным, как во время охоты.
        - Ян слинял. Вместе с этой своей новообращенной козой. Князь хотел собрать у себя всех четырех колдунов, у представителей Ковена возникли кое-какие вопросы, а Яна не нашли. Похоже, смылся несколько дней назад. Как только солнце сядет, вылетаем в Москву, - голос у Мишеля был счастливый. - Князь объявил Кровавую Охоту на Яна. И позволил мне возглавить гон!
        Нина внутренне сжалась. В последнее время так редко случалось, чтобы на вампира объявляли Кровавую Охоту! Термин означал, что Князь лично ставил своего подданного вне закона, и отныне любой вампир не только мог, но и был обязан убить его, причем разрешалось пользоваться самыми бесчестными и коварными способами. В последние два века Кровавая Охота перестала быть внутренней традицией сообщества вампиров, о ней сообщали всем - оборотням. Ковену и даже Охотникам. Так вампиров наказывали только за самые страшные преступления. И все знали: если вампир поставлен вне закона - значит, он очень опасен.
        Ян Гданьский, то есть Гензель Шварцвальдский, конечно, опасен. Но эта девочка, которую он обратил, и которая в него влюбилась… Знает ли она, что любой, кто помогает вампиру, ставшему объектом Кровавой Охоты, так же оказывается вне закона и может быть убит? Вряд ли ее пощадят те, кто найдет Яна. То есть Гензеля…
        - Я давно хочу тебя спросить: а за что ты его так ненавидишь? - спросила Нина.
        - Разве ж я его ненавижу? - ухмыльнулся Мишель. - Если б я его ненавидел, он давно бы уже сыграл в жмура. Просто он мне противен. Знаешь, кого больше всего у нас презирали?
        - У вас - это где?
        - У нас - у хитровских.
        - Не знаю.
        - Стукачей. Доносчиков. «Крыс». А Ян запросто сдавал всех, о чьих косяках ему становилось известно. Стучал Князю обо всех и обо всем… обоим нашим князьям стучал. И Никите, и Семену Даниловичу, и сейчас наверняка опять Никите стучит, падла. Он всегда был такой… словно… словно все вокруг - не люди, и… Не знаю, как объяснить… словно он - самый центровой. Избранный, что ли…
        - Я поняла, - тихо сказала Нина. - Он же очень старый. И очень сильный. Скрывал свою силу ради какой-то цели. Главным для него все это время было - выжить. Потому он и нуждался в расположении Князя. А все эти законы… Для него это - новые законы. Большую часть своего существования он вообще никаким законам не подчинялся. А когда подчиняться стало необходимо, он просто не смог рассчитать, понимаешь? Он изображал абсолютное подчинение, потому что не знал, как еще ему вписаться в этот новый мир и притвориться не тем, кто он есть. Не старым и сильным. И я думаю, он действительно считает себя избранным… Он - Гензель, о котором братья Гримм написали сказку.
        - Да. А вел себя всегда, как мелкий крысеныш. Я рад, что буду охотиться на него. И рад, что он - сильный. А то было бы не в масть мараться. Я ведь только поэтому его до сих пор не пришил, - улыбнулся Мишель. - Как ты думаешь, это ведь он - тот колдун, которого мы искали? Тот, кто совершил все эти жертвоприношения? Колдун-вампир… Кто же еще?
        - Вряд ли возможно такое совпадение, чтобы Гензель Шварцвальдский убил Модеста Андреевича ради сокрытия своей личности (или ради мандрагоры? - уже не знаю), и чтобы при этом в Москве действовал еще один колдун-вампир.
        - Тем лучше. Одним выстрелом убьем двух зайцев. Даже трех: колдуна, который подставил всю нашу братву и нашего Князя, убийцу твоего Мастера… и я прибью наконец эту гниду. И всем будет хорошо.
        Нина молча кивнула. Да, наверное, всем будет хорошо.
        И тут Мишель огорошил ее вопросом:
        - Я перед отъездом просил тебя узнать: где во Флоренции самые лучшие ювелирные магазины. Узнала?
        - На Понте Веккио. Его называют Золотой Мост. Там самые старинные и самые лучшие ювелирные лавки Флоренции, - ответила Нина, стараясь говорить ровно и никак не выдать переполняющие ее ревность и ненависть.
        Сейчас она прекрасно понимала Гретель, вытащившую соперницу на солнце.
        - Придется попросить Аркадия купить там что-нибудь днем… Сразу после пробуждения нам придется вылететь. Ну, да ничего. Я все равно никогда сам не выбирал ей подарки.
        - А кто их выбирал? - несчастным голосом спросила Нина.
        - Филипп. Он разбирается в красивых бирюльках. И четко понимает, чего хотят женщины!
        Нина не смогла сдержать злорадной улыбки. Так Софи и надо!

2
        Когда они прилетели в Москву, выяснилось, что Софи уже ничего не надо.

… Аркадий купил для нее браслет - широкий, но изящный, ажурный, усыпанный многоцветьем великолепно ограненных, сверкающих сапфиров, рубинов, изумрудов и топазов. Мишель, радостно оживленный в предчувствии охоты, открыл футляр, где на черном бархатном ложе сверкало и переливалось творение флорентийских ювелиров, кивнул, закрыл и небрежно сунул в карман. А Нина подумала, что зря она, наверное, всю жизнь проявляла равнодушие к украшениям и прочим женским штучкам. Потому что они бывают вон какие необычные и красивые. Настолько красивые, что само по себе обладание такой может сделать женщину счастливой. Даже Нину. Даже если эту вещь преподнесет ей не Мишель, а кто-то другой. Даже если она сама себе купит такое украшение. Но, конечно же, если дарит мужчина, чувствуешь себя совершенно иначе. Чувствуешь себя - драгоценностью, достойной драгоценностей. Наверное. Нина точно не знала, ей никто никогда такого не дарил. А из рук Мишеля она была бы счастлива принять даже запыленный одуванчик… Лишь бы он сам сорвал этот одуванчик - для нее. Только Мишель не из тех, кто дарит девушкам романтичные, но не имеющие
материальной ценности одуванчики. И, конечно, он не из тех, кто проявляет интерес к таким девушкам, как Нина. Он любит роскошь и качество во всем. А Нина не относится к разряду роскошных женщин.
        Их встречали два Стража, Федор Бутов и Арсений Козырев. Оба - из числа особо приближенных к Князю, при жизни - профессиональные вояки. Жизнь Федора оборвалась в тысяча девятьсот пятнадцатом, а Арсения - на сто лет раньше. Обоих обратили специально для того, чтобы сделать из них Стражей.
        - Давайте заскочим на минутку к моей девочке, - сказал Мишель, усаживаясь в автомобиль. - Отдам подарок и объясню, что несколько дней буду занят.
        И Стражи, и шофер, видимо, были осведомлены, кто это - «его девочка». Адреса никто не спросил.
        Нина смотрела на пролетающие мимо машины вывески и окна и молча злилась.
        Злилась она, когда машина притормозила у дореволюционного многоквартирного дома, где, видимо, и жила Софи Протасова.
        Злилась, когда Мишель ушел…
        Злилась и смотрела на окна.
        Интересно, которые - окна квартиры Софи? Может, вон те, сияющие теплым янтарным светом?
        И что, интересно, будет, если сейчас сквозь полупрозрачные занавески она увидит два черных силуэта, Мишеля и Софи, слившихся в поцелуе? Она сдержится? Или заплачет?
        Нина почти семьдесят лет просидела в архиве Корфа. Она не умеет скрывать чувства. Наверное, у нее все на лице написано. И оба Стража, присланные Князем, все прекрасно понимают.
        Когда Мишель вышел из подъезда, Нина сначала ничего не поняла. Только порадовалась, что он так быстро. Но Мишель подошел к машине, и она увидела, что он страшно, смертельно бледен. И лицо у него заострилось так, словно он несколько дней голодал. Или потерял много крови. Сейчас он, как никогда прежде, походил на мертвеца. Ожившего мертвеца.
        А потом Нина увидела пыль на его руках и на белом шарфе. Мелкую буроватую пыль, которую, раз увидев, уже ни с чем никогда не спутаешь…
        - Софи убили, - неживым голосом сказал Мишель Стражам. - Надо подняться, осмотреть квартиру.
        Оба стража и Нина уже выскочили из автомобиля и стояли рядом с ним.
        Нина не помнила, как она открыла дверцу машины, как ступила на асфальт. Она схватила Мишеля за рукав, не то цепляясь за него, не то пытаясь поддержать, а может - просто прикоснуться к нему… Он дернулся, стряхивая ее руку. Но тут же опомнился и улыбнулся кривой, жалкой улыбкой:
        - Я главный подозреваемый, без базара.
        - Не дури, - сказал Федор.
        - Тебе незачем, - пробасил Арсений, - ты любил ее.
        - Я застал ее с хахалем и загасил обоих.
        - Правда? - испугался Арсений.
        - Он шутит. Это стресс, - ответил Федор. - Если б это был он, то сейчас бы прикидывался, будто Софи жива, и все в порядке. Потому что мы поднимемся и увидим, скольких вампиров там убили. От двоих остается праха в два раза больше, чем от одного.
        - Да, прах… Если бы только прах, - пробормотал Мишель, глядя на свои ладони.
        Прах был рассыпан по постели, среди розовых простыней, в складках нежнейшей шелковый ночной рубашки - тоже розовой, прозрачной, как лепесток, явно старинной, мягкой и дорогой. А помимо праха, там были еще кости. И остро заточенный деревянный кол, прорвавший розовый шелк насквозь.
        Софи пронзили колом и отрубили ей голову.
        Черепа на кровати не нашлось. Его обнаружил Федор: череп валялся возле ножки туалетного столика, уставленного батареями флаконов. И по-настоящему ужасно было то, что возле черепа спутанной паклей лежали волосы Софи.
        Нина теоретически знала, что после смерти вампира его тело очень быстро приходит в то состояние, в котором должно было находиться, если бы вампир скончался в момент обращения. Если вампиру тысяча лет, тело рассыпается в прах. Если триста - плоть разлагается до скелета. Если он ходил вампиром три года, то превратится в усохший труп, а если обращен вчера - в труп вполне свежий. Но она никогда еще не видела, как это выглядит на самом деле… Кости Модеста Андреевича убрали до ее возвращения. Она нашла только бурую пыль, от которой оказалось так сложно избавиться. Смерь же Софи предстала перед ней во всей своей красе…
        И самым отвратительным было то, что Нина не чувствовала ни малейшего сожаления. Только злобную радость. Она самой себе была противна, но ничего не могла поделать: ее радовало, что соперницы больше нет. Само существование Софи - красивой, глупой, эгоистичной, любимой Мишелем - ощущалось ею, как болезненный нарыв. Неизвестный хирург с колом и тесаком - или чем там отрубили голову Софи? - произвел операцию. Нарыв вскрыт, гной вытек, все в порядке… Но как противно, что в ее душе оказалось столько дряни! Неужели это и есть - любовь? Неужели Джульетта могла бы испытывать такие же гнусные чувства, если бы ревновала Ромео, скажем, к Розалине, и Розалина умерла бы от какой-нибудь чумы?..
        - Тот, кто убил ее, не просто отрубил ей голову. Он отшвырнул голову в угол комнаты. Взял за волосы и швырнул. В этом убийстве есть личный мотив. Личная ненависть, - говорил Федор.
        - Я не представляю, чтобы кто-то мог ненавидеть Софи, - ответил Мишель. - Я правда не понимаю… Она же была безобидна, как котенок. Просто красивая куколка.
        - Ревность? Ты больше ни с кем не крутил? - поинтересовался Арсений.

«Я была вместе с ним во Флоренции. У меня алиби. Я ее не убивала», - мысленно ответила Нина.
        - Нет, - ответил Мишель. - У меня была только она.
        - Убийство совершено после восхода. Посмотри, как лежат кости. Софи спала. Она не сопротивлялась, - заметил Федор. - А это значит, убийца - смертный.
        - Ты тут все осмотрел? Тело ее слуги не нашел? - спросил Арсений.
        - Нет. В смысле - не осмотрел.
        Квартиру обыскали быстро. Видимо, у Стражей был в этом немалый опыт. Но слугу не нашли.
        - Ее звали Ольга Кузнецова. Софи называла ее Олюшкой, - монотонным голосом сказал Мишель. - Наверное, ее не было дома, когда это произошло. Надо будет опросить морги и больницы… Она - человек, слуга крови, после смерти своего господина она просто упадет замертво, и все.
        - Не обязательно упадет сразу, - возразил Арсений. - Если слуга не привязан к хозяину, если не любит его или - тем более - если мечтает ему отомстить за что-то, то некоторое время он продержится. Связь с господином у таких слуг очень ослаблена.
        - Нет, - ответил Михаил. - Я знаю Ольгу. Они с Софи очень давно вместе. И любили друг друга, уважали… Да Софи бы почувствовала, если Олюшка была бы просто чем-то недовольна! Не могла не почувствовать. Она была… - он запнулся, - очень чуткой и внимательной…
        Но твердой уверенности в его голосе не было.
        - Софи могла чем-то навлечь на себя гнев Охотников? - спросил Федор.

«Могла», - подумала Нина.
        - Могла, - быстро кивнул Мишель, уходя от неприятной темы о чуткости. - Она - могла. Но если это Охотник, ему не жить. Я его найду. Кто бы это ни был - я его найду.
        Мишель произнес эти слова очень спокойно, но с такой решимостью, что ни один из Стражей, и уж тем более Нина, не осмелился напомнить ему о том, что охотиться на Охотников запрещено Законом и смертельно опасно. Впрочем, Мишель и так знал об этом.

3
        Их сразу же провели в тронный зал. Прозоровский собрал всех Стражей. Присутствовали и трое колдунов: рослая, величественная Марфа Лаут, утонченная и похожая на фею Марьяна Сваровская и принц Филипп. Все уже знали о случившемся: по пути к особняку Федор позвонил и обо всем доложил. Князь приветливо кивнул Мишелю:
        - Сожалею о твоей утрате. Софья была моим Птенцом. Я любил ее как дочь.
        В зале присутствовал один смертный - просто и скромно одетый невзрачный мужчина лет сорока, от которого исходила такая ощутимая, жесткая, враждебная сила, что Нине невольно хотелось отойти от него подальше. Как можно дальше.
        - Наш гость - Сергей Кротов, представитель Московского Ковена. Когда поиски колдуна, совершающего жертвоприношения, завершились для нас неудачей, я запросил помощи у Ковена. Сергей Георгиевич, расскажите, пожалуйста, новоприбывшим о случившемся. Михаил Онучин - мой Страж и главный следователь по этому делу.
        Колдун сделал шаг вперед, и Нине пришлось до боли стиснуть кулаки, чтобы не попятиться от него.
        - Мы создали магическую сеть и набросили ее на город. Создание такой сети требует больших энергетических затрат, и чем обширнее пространство, тем труднее ее удерживать. А Москва, сами понимаете, очень большой город. Сегодня рано утром, на терминаторе - то есть на границе между тьмой и рассветом - мы ощутили мощнейший выброс силы. Но не в городе, не в сети, а в стороне, на юго-востоке. Если б выброс был слабее, мы не смогли бы локализовать точное место, но повторюсь - это было очень мощное магическое явление, сравнимое с торнадо. Некто, собравший силы четырех стихий, отдал их все одновременно, совершая призыв одного из могущественнейших демонов Ада. Похоже, ему все удалось. А нам удалось локализовать место: поселок Жабино. Один из домов на окраине поселка был выкуплен и перестроен, особенное внимание уделили подвалу. Там мы обнаружили четыре чаши с кровью и знаки… Не буду мучить вас подробностями; мы выяснили, что призываемый демон - Вельзевул. Хозяин грешных душ. Повелитель мух. Господин гниения. Зачем его призывали, нам пока неизвестно. В подвале был обнаружен также корень мандрагоры. И в нем… Я
бы предположил, что в нем заточена душа. Так поступают черные маги многих культов, особенно на Гаити, где души нередко воруют и перемещают. Мандрагора, тем более выросшая под виселицей, очень удобное хранилище для души. И переместить душу в нее легче, чем, скажем, в бутылку. Там была еще пыль от другой мандрагоры, очень старой и, видимо, рассыпавшейся в прах под влиянием магии. Могу предположить, что колдун занимался перемещением душ. Хотя мне непонятно, зачем перемещать душу из одной мандрагоры в другую. Если в мандрагору уже помещена душа, корень может храниться вечно, он не распадется, покуда душа в нем. А если посадить его в горшок с землей и иногда поливать кровью, то существование будет относительно комфортным.
        - Преступник похитил мандрагору, когда убил нашего архивариуса. Женскую мандрагору, - сказал Князь.
        - Да, мы тоже нашли женскую.
        - А перемещение душ - распространенная практика в колдовстве?
        - Нет, это очень сложно, очень опасно для перемещаемой души; чтобы осуществить подобную магическую операцию, надо обладать невероятной силой и обширными знаниями. Ваш колдун очень опасен.
        - Мы знаем, - с достоинством кивнул Князь, словно опасные способности Гензеля Шварцвальдского были его личной заслугой и достижением.
        В этот момент дверь отворилась, и в зал, нарушая все правила, вбежал Андрей Плещеев, Птенец Князя.
        - Никита Григорьевич, есть информация! - выкрикнул он - и замолчал, смешавшись.
        - Продолжай, - сказал Князь, жестом руки успокаивая побагровевшего от ярости представителя Ковена: неслыханная наглость - врываться без доклада на столь важное собрание!
        - Вы приказали начать проверку с аэропортов, не вывозил ли кто-то в течение дня тела усопших, - затараторил Плещеев, - предполагая, что Гданьский таким способом попытается убраться подальше. Так вот: два гроба с покойными, якобы гражданами Германии в прошлом россиянами, погибшими в автокатастрофе, отправлены рейсом в девять тридцать утра в штутгартский аэропорт. По документам - супруги Антонов Борис и Антонова Марина, двадцати двух и двадцати лет… По описаниям - это Ян Гданьский и его Птенец Анна Смирнова. Гробы сопровождала смертная. По документам - Ольга Кузнецова. Но поскольку слуга крови не может выжить после смерти своей госпожи, то наверняка это самозванка с чужими документами. Видеозапись с ее изображением есть на паспортном контроле…
        - Хорошо, - кивнул Князь и повернулся к Стражу. - Михаил, хочешь съездить в аэропорт?
        - Да, - ответил Мишель. - Благодарю вас, Никита Григорьевич. Сидеть и ждать для меня сейчас… - Он тряхнул головой.
        - Андрей поедет с тобой, он знал Ольгу дольше и ближе. Если вдруг это она… Тогда все еще серьезнее, чем я думал. Тогда Ян Гданьский… То есть Гензель Шварцвальдский… Видимо, он умеет с помощью колдовства сохранять слуге крови жизнь после того, как умрет его кровный повелитель. А значит, он преуспел в нашей кровной магии больше, чем кто бы то ни было. Да и так, впрочем, ясно, что он преуспел. Он так долго и так успешно скрывал свою силу и свой возраст! Когда они с сестрой только прибыли в Москву, я с легкостью поверил, что они обращены всего-то полвека назад, - Князь сокрушенно покачал головой.
        - То есть вы думаете, что Ольга в сговоре с этим… с Гензелем? Она его вывезла? - спросил представитель Ковена.
        - И раз она жива после смерти Софи, то возможно, имеет к ней какое-то отношение… - пожал плечами Князь. - Если не сама убила…
        - Нет, она не могла, Софи была всегда добра к ней! - твердо заявил Мишель.
        - Мне это тоже непонятно. И все же, если это она, надо как можно скорее… - не договорив, Князь повернулся к колдуну. - Сергей Георгиевич, благодарю Ковен и вас лично. Я буду ставить вас в известность обо всех стадиях расследования. Но если Гензель Шварцвальдский и правда покинул страну, он становится заботой Принцессы Штутгарта. Я отошлю ей полный отчет, а также Совету Вампиров.
        - И что же, теперь немцы будут его ловить?! - возмутился Мишель.
        - Да, если тела действительно принадлежат спящим вампирам, а сопровождает их Ольга Кузнецова, то этим придется заняться им. И для нас это лучший выход. Гензель Шварцвальдский - не тот противник, с которым мне хотелось бы воевать.
        - А я хочу с ним воевать! Никита Григорьевич! Князь! Если это и правда он… То есть она… Если Ольга и действительно убила Софи, а Ян смог сохранить ей жизнь… Тогда я тем более имею право преследовать его, как своего кровного врага. Я имею право просить Принцессу Штутгарта разрешить мне охоту за ним на ее территории!
        - Я понимаю тебя. Хоть и не одобряю. Мне было бы жалко тебя потерять. Но если Ольга Кузнецова, которая вылетела в Штутгарт, и на самом деле является слугой крови Софьи Протасовой, слугой, которая смогла выжить после того, как погибла ее госпожа, то она главная подозреваемая в убийстве, а у тебя есть все права охотиться за ней и за всеми, кто помог ей совершить преступление. А значит - за Гензелем Шварцвальдским и его спутницей. Я сам попрошу Принцессу Штутгарта о разрешении.
        - Благодарю, - кивнул Мишель. - Я позвоню из аэропорта, когда установлю личность женщины…
        - Иди. Но все-таки подумай… Сейчас в тебе говорит горе. Может быть, следует подождать с преследованием? Он - опасный враг.
        - Охотиться нужно по горячим следам! - заявил Мишель.
        Проходя мимо Нины, он сунул руку в карман пальто и вытащил квадратный бархатный футляр с браслетом:
        - Вот, возьми.
        Впихнул футляр в ее ладонь и стремительно вышел из дверей.

… Ей так хотелось такой браслет… Нет: правильнее сказать - этот браслет.
        Ей так хотелось получить подарок из рук Мишеля.
        А уж получить от него в подарок изысканную драгоценность - предел мечтаний.
        Но только не при таких обстоятельствах. Не посреди залы, полной Стражей. И не таким небрежным движением.
        Интересно, если бы Нины здесь не было, Мишель кинул бы футляр в мусорное ведро?..
        Нина сжала бархатную коробочку в руках. Она будет носить этот браслет. Не снимая. Какая разница, с каким настроением Мишель подарил его? Главное - это от него. Он подарил браслет Нине.
        И когда он вернется из Штутгарта, Нина будет его ждать… И никакой Софи уже нет.
        О том, что Мишель может не вернуться, Нина не думала. Зачем? Если он не вернется - она тоже жить не станет. Все просто.
        Глава тринадцатая
        Охота

1
        Аэропорт «Домодедово» Мишель знал теперь лучше многих его сотрудников - именно здесь ему не так давно дважды пришлось обшаривать самолеты на предмет магических знаков. Поэтому Андрею не было нужды показывать ему дорогу. Они прошли в комнату охраны, и люди, с которыми Андрей уже работал несколько часов назад, сразу же показали Мишелю фрагмент записи с камеры наблюдений, который его интересовал.
        - Как я понял, вам нужна вот эта женщина, - проговорил охранник, остановив запись на том месте, где девушку, подающую паспорт таможеннику, было видно лучше всего. Это действительно оказалась Ольга, ошибиться было невозможно. Бывшая слуга Софи выглядела усталой и немного напряженной, но совсем не расстроенной. Напротив, на лице ее Мишель разглядел решительность и скрытое торжество.
        - Она? - спросил его Андрей.
        Мишель мрачно кивнул.
        - Как думаешь, почему она убила Софи? И как… как выжила?
        Глаза Мишеля полыхнули болью и яростью:
        - Вот мы найдем ее и спросим.
        Он резко повернулся и вышел из комнаты. В Москве ему больше нечего было делать, надо следовать за Ольгой в Штутгарт и идти по ее следу до самого Шварцвальда. Жаль, что уже приближается рассвет и придется ехать домой - вместо того, чтобы прямо сейчас купить билет на самолет и лететь в Германию. Впервые Мишель пожалел о том, что у него нет слуги. Будь у него помощник-человек, он мог бы отправиться в Штутгарт тем же способом, что и Ян, и к завтрашнему вечеру уже начать кровавую охоту. А так вампиры Штутгарта займутся подонком первыми и могут добраться до него раньше.
        Впрочем, опыт Софи ясно показал, как опасно бывает доверяться смертному. В который уже раз Мишель представил себе эту чудовищную картину: его возлюбленная лежит в постели, спящая и беспомощная. Ольга подходит к ней, размахивается и вонзает кол Софи в грудь. Мишель будто сам чувствовал этот удар, и сердце его наполнялось черной горечью от утраты и чувства вины. Ему не следовало уезжать в Италию, он обязан был почувствовать, что Софи грозит беда, он должен был защищать ее и охранять… Хотя - если бы он лежал рядом, бурой пыли и костей было бы в два раза больше, только и всего…
        Мишель уже был дома и собирался связаться с Ниной, чтобы та заказала ему билет на самолет, когда вдруг раздался телефонный звонок.
        - Я слышал, ты отправляешься на охоту, - промурлыкал принц Орлеанский. И вдруг гаркнул: - Мы с Лорреном летим с тобой!
        - Это опасно, - сказал Мишель.
        Филипп рассмеялся.
        - Да ну? Очень на это надеюсь! А если серьезно, Мишель, тебе понадобится кто-то, разбирающийся в магии. Ты не забыл, что Гензель Шварцвальдский - сильный колдун?
        - Не забыл, - выдохнул Мишель.
        На самом деле, он об этом и не думал. В его сознании мифический Гензель все еще оставался слабым и никчемным Яном Гданьским, и трудно было выкинуть из головы этот привычный образ. Впрочем, сколь бы сильным магом тот ни оказался на самом деле, Мишель не сомневался, что убьет его, только бы успеть добраться до колдуна раньше остальных Охотников.
        - Ты говорил, что Гензель сильнее тебя, - сказал он Филиппу.
        - Сильнее, - согласился тот, - но кто тебе сказал, что я буду вызывать его на поединок? Я не самоубийца, мой милый. Я просто помогу тебе, вот и все.
        - Спасибо, Филипп.
        - Не стоит. Это приключение позволит мне развеять скуку. Москва без Гензеля удручающе унылое место… Я тут настолько законопослушен, что самому себе опротивел. Мне полезно развеяться. Кстати, если ты уже заказал билеты на самолет, отмени бронь. Я сам этим займусь.

… Филипп заказал частный самолет. Он заявил, что не готов толкаться в очереди на регистрацию вместе со смертными, а потом лететь в набитом ими брюхе самолета, даже не имея возможности кого-нибудь выпить. Тем более, заказывая собственный рейс, они могли выбрать наиболее удобное время вылета, так, чтобы прибыть к месту назначения задолго до рассвета. Стоял конец мая с его короткими светлыми ночами, а полет занимал более трех часов, уложиться в такое ничтожное время было очень непросто. Мишель, который думал только о мести и предвкушал скорую встречу со своим врагом, как-то упустил из виду вопрос дневного света.
        Филипп оказался прав.
        А еще он оказался практичным и полезным спутником. Принц позаботился и о том, чтобы заказать места в наиболее приличной из ближайших к аэропорту штутгартских гостиниц, но, даже несмотря на все эти принятые меры, вампирам едва хватило времени, чтобы укрыться в номере перед рассветом. К счастью, им хотя бы не пришлось спать весь день. В номере были очень плотные шторы, через которые не проникало ни лучика, и как только утро превратилось в день, они смогли подняться и подготовиться к предстоящей охоте.
        Чтобы получить необходимую информацию, совсем необязательно выходить из дома. Филипп сел за телефон и очень скоро выяснил, какая транспортная компания встретила в аэропорту два прибывших из Москвы гроба. После чего позвонил в эту компанию и уточнил, куда именно отвезли гробы, - оказалось, к каким-то складам на окраине Штутгарта.
        - Покойников нынче складируют, - пробормотал он удивленно. - Никакого уважения к смерти!
        Филипп умел лгать виртуозно, называя себя, то родственником прибывших в Штутгарт мертвецов, то представителем каких-то мифических страховых агентств, и в его голосе было нечто настолько самоуверенное и властное, что никто из чиновников не сумел отказать ему в информации. Хотя, строго говоря, информация была конфиденциальной. Филипп как будто умел завораживать людей на расстоянии. Вряд ли на самом деле это было так, но людям, видимо, передавалась уверенность наследного принца в том, что он имеет полное право ими повелевать. Филипп даже добивался того, чтобы к телефону каждый раз подзывали человека, владеющего русским языком, хотя с его стороны это было чистым садизмом - принц неплохо говорил и по-немецки.
        Узнав адрес склада, Мишель с Лорреном быстро нашли его на карте в Интернете; теперь оставалось только дождаться вечера.
        - Позаботьтесь о том, чтобы арендовать машину, - велел им Филипп и отправился в ванную: после долгой поездки он чувствовал себя грязнее иного клошара. - И я очень надеюсь, что машина будет приличной!
        С порога ванной он бросил выразительный взгляд на Лоррена, а тот в ответ сделал круглые глаза:
        - Когда это было иначе, монсеньор?!
        - Я бы напомнил тебе, но жаль терять драгоценное время.
        И Филипп закрыл дверь.
        - О чем это он? - спросил Мишель с мрачным любопытством.
        - А я знаю? - Лоррен устало вздохнул. - Он может припомнить историю столетней давности. К примеру, когда ему пришлось ехать в открытой двуколке, и вдруг пошел дождь. Если ему вздумается ныть и обижаться, придумать повод не составит труда.
        С наступлением темноты Мишель, Филипп и Лоррен отправились на склад, куда Ольга привезла гробы. Рабочий день его сотрудников уже закончился, двери были заперты на электронные замки. Мишель собрался было, не мудрствуя лукаво, выбить двери, но Филипп остановил его, заявив, что поднимать шум опрометчиво - наверняка где-нибудь сработает хитрая сигнализация, и очень скоро на склад явится полиция.
        - Не стоит вести себя в Германии так же, как в России, - добавил принц.
        В самом деле, проще и спокойнее оказалось найти одинокого охранника, заворожить его и заставить открыть двери.
        Гробов на складе, конечно же, уже не было. Гензель опережал их ровно на сутки и убрался отсюда еще прошлой ночью. Впрочем, оказалось, что они приехали сюда не напрасно.
        В дальнем углу, за штабелем ящиков, Лоррен обнаружил тело Ольги Кузнецовой. Гензель со спутницей обескровили ее и бросили, даже не позаботившись о том, чтобы припрятать труп. Удивительно, что работяги за целый день не нашли его. Хотя вряд ли они заглядывали во все закутки огромного склада, а обескровленный труп разлагается медленно, и от него почти не воняет. Установленные на складе кондиционеры, охлаждавшие воздух до комфортных для физического труда шестнадцати градусов, весьма этому способствовали.
        Ольга сидела, привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь.
        - Достойная участь для предательницы, - заметил Лоррен, опрокидывая труп и переворачивая его носком сапога на спину, чтобы открылась шея с двумя посиневшими ранками от клыков.
        - Однако мы не можем оставить тело здесь, - заметил Филипп. - Нужно связаться с Принцессой Штутгарта, пусть ее заберут.
        - Я позвоню, - сказал Мишель, доставая телефон.
        Говорил он с кем-то из Стражей принцессы. Но его немецкий был слишком плох, чтобы внятно объясниться, и Филиппу пришлось отобрать у него мобильник.
        - И ты еще собирался ехать один! - проворчал он.
        Сообщив Стражу о трупе на складе, Филипп не преминул осведомиться, как продвигаются поиски Гензеля Шварцвальдского и получил ответ, что поиски приостановлены.
        - Мы шли за ним до самого леса, - сообщил Страж, - но потом потеряли след. Там слишком мощная магическая защита, никому из наших не удалось ее одолеть. Мы просто блуждали по лесу как… как смертные. Можете попытаться сами. Но и вы вряд ли преуспеете. У нас неплохие профессионалы, но они не справились. Боюсь, нам всем остается только ждать, пока Гензель сам выйдет оттуда. Не может же он вечно сидеть в лесу.
        - Может, и еще как, - хмуро бросил Филипп, пересказав свой разговор Мишелю и Лоррену. - Думаю, он может просидеть там и сотню лет. Столько ждать мы не станем, мне время дорого.
        - На месте разберемся, - сказал Мишель. - Я даже рад, что местные облажались. Я-то боялся, что они прикончат ублюдка раньше, чем я до него доберусь.
        Перед тем как покинуть город, гости из Москвы решили перекусить. Для поисков преступника им нужны свежие силы, а ночью в лесу вряд ли можно рассчитывать на толпы людей. Но с подопечными Принцессы Штутгарта приезжие обращались предельно аккуратно, взяв у них так мало крови, что те ничего и не почувствовали. Проблемы на чужой территории, да еще в сложившихся обстоятельствах, были никому не нужны.

2
        Они лежали, обнявшись, в подполе лесной избушки.
        За прошедшие столетия домик должен был превратиться в труху и пыль, но его защищали чары Катарины. Они оберегали и сам дом, и все, что несколько столетий ждало хозяев внутри. Сундук с книгами все еще стоял в углу подпола. Даже беличье одеяло оставалось целым, хотя шерсть на нем местами вытерлась: заклятье защищало только от воздействия извне. Катарина была сильной ведьмой, чары не исчезли с ее смертью. А ведь как давно исчезла она сама! О ней помнили-то, наверное, только Гензель, ее ученик, и Гретель, ее убийца.
        Они не раз возвращались сюда: пожить в уединении, отдохнуть от мира. Гензелю это было необходимо, а Гретель следовала за братом всюду, куда бы тот не направлялся. На земле не существовало места, где они могли бы с большим комфортом пережить все мирские бури. Сюда не проникал никто. Катарина защитила дом от людей и зверей. Гензель укрепил ее магические щиты, сделав этот участок леса непроницаемым даже для глаз потусторонних тварей: ни вампир, ни оборотень, ни колдун не могли проникнуть сюда.
        Голова Гретель лежала на его груди, и Гензель нежно гладил ее но волосам.
        Он вспоминал…
        В ту сентябрьскую ночь восемьсот двенадцатого года, когда они спустились в подземелье, Москва горела. В темноте было видно, как ветер несет искры, перебрасывая их от одного пылающего дома к другому. Москва горела, подожженная по приказу генерал-губернатора Ростопчина, перед тем, как город сдался на милость Наполеона. Сначала запылали объекты, предназначенные к уничтожению: фабрики, лавки, склады, каретные ряды, мануфактуры. Затем занялись жилые дома. Тушить было некому: пожарные команды уже ушли из города. Французские солдаты метались, пытаясь отбить у огня хоть самую малость из захваченного и награбленного. Те москвичи, которые напрочь отказывались бросать свои жилища даже под французами, теперь тоже вынуждены были бежать…
        Для вампиров огонь почти так же страшен, как солнечные лучи. Но покинуть город в нынешней ситуации было крайне затруднительно. При перемещении труднее отводить глаза смертным. Для любой повозки, груженной гробами, для любой закрытой кареты огромен риск быть захваченной - французскими ли, русскими войсками, все равно: задержат до рассвета… И тогда - гибель. А главное - будет нарушен Закон Великой Тайны. Люди могут узнать, что вампиры все-таки существуют.
        Допустить такое Князь Московский не мог. Он приказал своим подданным спуститься в подземелья. Хорошо, что под Москвой вырыт целый лабиринт, способный вместить в десять раз больше народу, чем несколько сотен подданных Князя.
        Князю пришлось просить разрешение на убежище у Крысиного Царя. Хотя сила вампиров намного превосходит силу большинства обитателей потаенного мира, все же ссориться с крысолюдами не хотелось. И уж точно - не сейчас. А подземелья любого города - их исконная территория. И Князь выбрал из своей коллекции самый великолепный огненный опал: магический камень огромной силы, прекрасный и щедрый дар в уплату за разрешение переждать пожар в подземельях.
        Теперь в сводчатых залах под Кремлем штабелями выстроились гробы. Вампиры могут спать, зарывшись в землю. Но, злоупотребив ночевкой в сырой земле, проведя там несколько световых дней подряд, они поднимаются на поверхность грязными чудовищами, теми самыми ожившими мертвецами из легенд, которыми путают деревенских детишек. И избавиться от этого нового облика очень и очень непросто. Гроб защищает спящего прежде всего от света, но также позволяет сохранить в неприкосновенности наряд и прическу. Чтобы успешно охотиться на смертных, надо быть похожими на них.
        Солнце уже взошло. Большинство вампиров умирали с первыми лучами - и оставались мертвыми до заката. Но те, кто был достаточно силен, пробуждались снова, когда солнце поднималось высоко над горизонтом. Для них солнечный свет был так же убийствен, как и для остальных. Во тьме подземелья, куда солнце не проникало, они могли подняться из гробов. И обсудить, что делать, когда пожар закончится, и французы оставят город. Было ясно, что придется бежать. Почти у всех были подмосковные имения, куда они могли забрать с собой Птенцов. Но как осуществить это на практике, когда на дорогах заставы? Может, бросить имущество и передвигаться ночами по лесу, а днем все-таки погружаться в землю?
        На бесчисленных пепелищах сгоревших домов выли и стенали домовые. Люди не могли слышать их плач, разве что, оказываясь рядом, ощущали тоску и страх. Но вампиры слышали - даже здесь, в подземелье. Этот непрерывный плач сводил с ума…
        Никто особенно не удивился тому, что именно сейчас, именно здесь, в темноте и сырости, под жалобный пронзительный плач, один из тех, кто мог днем подняться из гроба, вдруг впал в безумие настолько сильное, что вызвал Князя на поединок. Нет, конечно, многие мысленно обвиняли Князя в слабости, трусости и нерешительности, при этом отчаянно боясь, что тот прочтет их мысли. Многие думали, что он оказался недостоин своего трона, но только один решился произнести обвинения вслух, и только один попытался вырвать власть из ослабевших рук.
        Прячущиеся в подземелье вампиры удивились только тому, что единственным храбрецом среди них оказалась женщина.
        Ее звали Маргарита, а за глаза ее называли «прекрасная полячка». Она недавно прибыла из Польши вместе со своим братом-близнецом Яном. Она действительно была красива. И, к всеобщему сожалению, недоступна. Никто не знал, хранит ли она верность кому-то, с кем была разлучена судьбой, или просто любит одиночество. Вообще об этих близнецах было мало что известно. Только то, что прибыли они из Гданьска и попросили у Князя позволения жить в его городе, преподнеся в качестве дара целую шкатулку неограненных рубинов. Где близнецы взяли столько драгоценных камней, опять же никто не знал. Но это никого не волновало: главное - кристаллы были высочайшего качества.
        Они были такие тихие и незаметные, Ян и Маргарита. Все считали, что они молоды и слабы. И все удивились, когда увидели, как Маргарита среди дня поднялась из своего гроба, а вслед за ней поднялся и Ян.

… Она вызвала Князя на поединок за власть. Все понимали, что это - самоубийство. Князь слишком силен. Слишком стар. Слишком опытен в искусстве боя.
        Разумеется, он принял вызов. Отказаться от дуэли означает признать свое поражение.
        И, разумеется, он победил.
        Князь стоял, вытянув перед собой руку со скрюченными пальцами. Стоял неподвижно. Даже лицо его не изменило свое обычное приветливое выражение. Только глаза горели красным - как во время охоты.
        А прекрасная полячка Маргарита корчилась на полу, и кровь истекала из ее рта, носа, глаз, ушей, из каждой поры… Роскошные белокурые волосы, бледно-голубое платье - все пропиталось кровью. Лицо и руки усохли, кожа обтянула кости, потом лопнула и стала сползать клочьями. А потом прекрасная полячка обратилась в бурый прах. От нее остались волосы, платье, туфли - и несколько трухлявых костей.
        Ее брат стоял в стороне и смотрел на происходящее. Стражи Князя ожидали, что Ян может нарушить правила поединка, может напасть на Князя, попытаться защитить сестру. Но он не двигался. Он только беззвучно шевелил губами, и его пальцы сжимались и разжимались.
        Когда все кончилось, Князь милостиво протянул ему руку. И Ян склонился в поцелуе к руке убийцы своей сестры. А потом обнажил шею - в знак абсолютного повиновения Князю.
        Многие тогда начали презирать Яна Гданьского.
        Многие, но не Князь, который почему-то так и не поверил в его смирение.
        Князь был стар и умен. И силен. Он чувствовал: с Яном Гданьским что-то неладно. Он приказал Стражам следить за Яном и при первом же подозрении на нарушение Закона - казнить его. Но Ян не давал повода для подозрений.

… Гензель давно ожидал, что когда-нибудь Гретель не выдержит, сглупит и вызовет на поединок того, кто сильнее ее. Гензель понимал, что когда-нибудь он потеряет Гретель: такие страстные и властолюбивые натуры, как она, не умеют жить осторожно и тихо.
        Гензель хотел только одного: не потерять ее безвозвратно, как потерял маму.
        Гензель создал заклинание, позволяющее поймать отходящую душу, заключить ее в корень живой мандрагоры и хранить, пока не найдется подходящий сосуд, чтобы ее вернуть.
        Это было трудное заклинание. Гензель отдал ему почти все свои силы. Чтобы восстановиться, ему понадобились десятилетия. А чтобы вернуть ее душу, понадобилось четыре жертвоприношения и помощь самого Вельзевула.
        Но ему удалось. Сестра снова была рядом с ним. И в ближайшие несколько столетий она, можно надеяться, никого не станет смещать с трона. Даже Гретель способна учиться на своих ошибках.

3
        Лес был громаден и мрачен, и даже на краю его, где земля и трава давно были истоптаны людьми, чувствовалась исходившая от него тяжелая древняя сила. Люди не ощущали ее, они привыкли считать себя хозяевами мира, они ничего не боялись. Люди понастроили здесь какие-то коттеджи и лыжные курорты, проложили дороги. Они полагали, что исходили этот лес вдоль и поперек и прекрасно знают его.
        Люди очень удивились бы, если бы поняли, как много в Шварцвальде осталось запретных, тайных мест, куда ни разу не ступала нога человека. А если и ступала, то косточки несчастного обладателя ноги так и оставались гнить под какой-нибудь разлапистой елью. У каждого старого леса есть собственная магия, в каждом прячется нечисть, которая не прочь подкрепиться самоуверенным человечком, сбившимся с тропы. Лесные духи морочат головы беспечным туристам, заводят их в дебри и заставляют умирать от голода в двух шагах от спасительной тропинки, заманивают в болото… В Шварцвальде нечисти было много, и у каждой твари была своя собственная магия, переплетенная с магией леса. Лес звенел этой магией. Даже Мишель, прибывший из страны самых могучих леших и самых властных болотников, почувствовал разлитую среди этих деревьев угрозу. Шварцвальд был заповедником нечисти. Интересно, это место само по себе такое, или причина в том, что здесь нашли убежище Гензель и Гретель?
        Оставив машину на стоянке рядом с кемпингом, вампиры вышли на широкую асфальтированную дорожку, аккуратно размеченную для велосипедистов, и отправились в глубь леса. Через полчаса Филипп решил, что пора сворачивать в сторону, - и прогулка сразу перестала быть легкой и приятной, потому что им пришлось пробираться через заросли чрезвычайно колючих кустов. Это было не просто даже для вампиров. Взлететь они не могли - вверху сучья сплетались в такое же колючее кружево, как и внизу.
        - Что мы ищем? - спросил Лоррен. - Куда идем?
        - Я ищу ведьмину тропу, - ответил Филипп. - Да вы сами ее увидите. Она скрыта от глаз людей, но не от нечисти. Мы с вами нечисть, и мы сильнее любой здешней твари, так что им нас не запутать… К сожалению, лес слишком большой, и тут особенно не полетаешь. Боюсь, если мы поднимемся выше деревьев, то ничего не разглядим за ветвями. Придется лезть напрямик через чащу.
        Ведьмину тропу они нашли перед самым рассветом.
        Филипп был прав, ее действительно невозможно было пропустить. Вампиры пробирались через очередной бурелом, а потом вдруг будто поднялась завеса, и они увидели аккуратную тропку, которая, казалось, чуть заметно светится в темноте, указывая путь. Ветви деревьев не перегораживали ее, а сплетались вверху наподобие арки. На тропе даже не росли вездесущие кусты, под ногами расстилалась только шелковистая нежная травка.
        - Мы у цели? - возбужденно спросил Мишель.
        Всю ночь он был мрачен, чувствуя, как уходит драгоценное время. Бестолковые блуждания по лесу раздражали его.
        - Похоже на то, - задумчиво произнес Филипп, - однако пока мы не можем идти дальше. Кто знает, что встретится нам на пути. Гензель мог понаставить ловушек… Проклятье, а ведь скоро рассвет, как же я забыл!
        За деревьями почти не было видно неба, но уже заметно светало. На открытом пространстве уже наступало утро, и только здесь, в самом сердце Темного Леса, мир по-прежнему был окутан мраком. Филипп с ужасом смотрел на плотный свод ветвей над головой.
        - Мы не успеем вернуться в гостиницу до рассвета! - воскликнул он. - Вот дьявол! Мы слишком увлеклись поисками!
        Мишель только пожал плечами.
        - Зачем нам возвращаться? Чтобы завтра начинать все сначала? Останемся здесь, зароемся в землю…
        - Зароемся в землю? - переспросил принц. - Зароемся? В землю?! Ты вообще понимаешь, о чем говоришь? Я никогда в жизни не зарывался в землю! Черт возьми, там грязь! Там черви и жуки! Они будут по мне ползать! - Филиппа передернуло от омерзения. - Ни за что на свете!
        - Но это же лучше, чем сгореть на солнце, - вставил Лоррен, - сами говорите, что мы не успеем добраться до гостиницы.
        Филипп взвыл и схватился за голову.
        - Лучше умереть! - заявил он. - Я не полезу под землю! Никогда!
        Но, конечно, ему пришлось зарываться.
        Лоррен, как в саван, бережно завернул принца в два плаща - в его и в свой собственный, терпеливо, словно ребенка, убеждая Филиппа, что никакие черви и жуки под ткань не проберутся. И тем более не станут откладывать на принце яйца… И гадить на него тоже не станут… И что его высочество даже не испачкается, потому что плотные кожаные плащи защитят его и от грязи, и от сырости. Уже перед самым восходом солнца Лоррену удалось наконец уложить стенающего Филиппа под лапы раскидистой ели. Земля тотчас зашевелилась под вампиром; и трава, и мох, и толстый ковер хвои расползались в стороны, обнажая жирную черную землю, которая тоже расступалась, пока завернутое в плащи тело не погрузилось достаточно глубоко, чтобы лучи солнца не смогли его коснуться. После этого дерн вернулся на место, до последней иголочки, до последнего листика, - никто не нашел бы здесь и следа похороненного вампира.
        Мишель с Лорреном завороженно глядели на «погребение», им тоже никогда еще не приходилось закапываться в землю, и они не видели, как это происходит.
        - Ну что же, теперь наша очередь, - проговорил Лоррен, когда земля успокоилась, и криво усмехнулся. - Надеюсь, черви и в самом деле не отложат на нас яйца…
        Ему самому не во что было завернуться, и шевалье просто улегся на землю, сложив руки на груди, будто покойник. Через минуту земля поглотила и его. Мишель не стал дожидаться окончания этого неприятного зрелища и сам прилег под соседнюю елку. Объятия земли не были неприятными - наступил рассвет, и уже в процессе погружения вампир умер, перестав чувствовать что бы то ни было. К счастью, плотный слой почвы закрыл его еще до того момента, когда сквозь густой шатер листьев к земле пробились первые лучи солнца.
        С наступлением темноты Мишель проснулся и в первый момент запаниковал. Он не мог ни пошевелиться, ни даже открыть глаза, земля спеленала его крепко и надежно. Ощущать себя заживо погребенным оказалось, мягко говоря, не очень комфортно. Впрочем, как только вампир проснулся, земля зашевелилась и отпустила его, выдавила на поверхность. Всего несколько секунд - и Мишель уже без труда сбросил с себя комки лесного перегноя.
        Отряхивая с волос и лица налипшие комья земли, хвою и прошлогодние листья, Мишель открыл глаза и увидел Филиппа, вполне чистого, но все равно крайне недовольного. Принц брезгливо наблюдал за Лорреном, который тщетно пытался привести в порядок свою перепачканную землей и вдобавок изрядно отсыревшую одежду.
        - Ты ужасно выглядишь, - назидательно сказал ему Филипп. - И ты, Мишель, тоже. Надеюсь, сегодня мы убьем Гензеля и вернемся в гостиницу. Я не переживу еще одной ночевки в земле.
        - Вы не переживете?! - прошипел Лоррен, пятерней вычесывая землю из некогда роскошных, ухоженных волос. - А каково, по-вашему, пришлось мне?!
        - Даже не стану себе представлять. Фи, мои шер! Эти жуки и черви, должно быть, заползли к тебе под одежду?
        Лоррен выругался и принялся лихорадочно раздеваться.
        - Это мерзко, Лоррен. Просто мерзко, - с укором продолжал Филипп. - К тебе теперь противно прикасаться.
        Лоррен смерил его злобным взглядом.
        - Все потому, что я отдал вам свой плащ!
        Филипп пожал плечами.
        - Уж лучше ты будешь похож на вылезшего из могилы вурдалака, чем я, не так ли? - резонно заметил он.
        Мишель хотел было последовать примеру Лоррена и раздеться, но передумал. Выяснилось, что жуков, личинок и прочих червей шевалье на себе не обнаружил, так что вряд ли лесные козявки решили обосноваться на Мишеле. Может быть, мелкие твари вообще избегают приближаться к вампирам - точно так же, как избегают их животные? Когда Мишель высказал это предположение вслух, Филипп весело расхохотался.
        - Вы знали, не так ли? - обиженно осведомился Лоррен, переставая вытряхивать одежду.
        - Не знал, - отвечал Филипп, - но догадывался. Теперь буду знать точно.
        Лоррен устало возвел очи горе и принялся одеваться.

4
        Нужно заняться архивом. Нужно искать недостающую информацию о пребывании Гензеля Шварцвальдского в Москве. Нужно заняться делом, отвлечься от посторонних мыслей…
        Нина не могла. Она сидела над старой архивной книгой и никак не могла сосредоточиться.
        Дверь отворилась.
        - Нина, вы… то есть ты… ты занята?
        - Нет.
        Это был Арсений. Страж Арсений - огромный, тяжеловесный, мускулистый. Он никогда раньше не интересовался библиотекой. Что же ему понадобилось сегодня? Может, Князь послал за Ниной? Но почему тогда он топчется на пороге, не решаясь заговорить?
        - Тебя прислал Князь? Или… тебе нужна какая-то информация?
        - Нет. Я принес кровь.
        - Что?!
        - Немножко крови. - Он показал хрустальный флакон, наполненный темной вязкой жидкостью.
        - Зачем?
        - Для мандрагоры. Я слышал, ты посадила ее в горшок и говорила, что нужна кровь, подкормить. Вот, я принес.
        Действительно Нина посадила в горшок мандрагору, в которой была заключена душа несчастной девочки Ани. И действительно она говорила, что нужна кровь. И даже собиралась попросить у кого-нибудь из добровольных доноров - в обмен на укус. Все верно. Непонятно только, почему Арсений надумал приносить ей кровь, откуда он вообще узнал, что она посадила мандрагору и…
        Ох.
        Нина все поняла.
        Арсений наверняка был влюблен в Аню! Неудивительно - Аня была красавицей. И теперь мечтает вернуть возлюбленную, заточенную в мандрагоре. Интересно, как он себе это представляет? Кто изгонит Гретель из тела Ани и вернет на место душу глупышки? Никто, кроме Гензеля. А он вряд ли согласится. И вряд ли у него будет шанс для переговоров. Его убьют. Или он убьет… Но о таком финале Нина старалась не думать. Нет, нет, нет. Его убьют. И Гретель, наверное, тоже убьют. На что надеется Арсений? Найти другого колдуна, столь же могучего?
        - Спасибо! Я действительно хотела ее подкормить. - Нина взяла флакон, который казался крохотным в лапище Арсения, а в ее руке выглядел вполне внушительным.
        - Ты мне ее покажешь?
        - Она в земле. Ничего не разглядеть.
        - Все равно.
        В его глазах читалось отчаяние. И Нина решила, что не будет вреда, если он увидит горшок с мандрагорой. Они вместе польют землю кровью. А потом надо будет немного с ним поговорить. Арсений, конечно, не слишком разговорчив… Но даже таким могучим воинам, как он, иногда нужны друзья, которые выслушают, поймут и утешат.

5
        Ведьмина тропа никуда не делась, и преследователи двинулись по ней, осторожно, чтобы не попасть в возможную ловушку. По мере того, как они углублялись все дальше в лес, все сильнее сгущался туман. Он появился ниоткуда, сначала тонкими струйками стелился по земле, но с каждым шагом становился все плотнее, все гуще и наконец превратился в непроглядную пелену. Вытянув руку, Мишель не увидел даже кончиков собственных пальцев и остановился.
        - Что это, Филипп? На простой туман не похоже.
        - Конечно, это не простой туман. Это та самая магическая завеса, о которой говорили штутгартцы.
        - Ты можешь с ней что-нибудь сделать?
        - Я пытаюсь… Отойди-ка в сторону.
        Филипп вышел вперед и, закрыв глаза, начал бормотать заклинания. Туман вокруг него заклубился особенно плотно и вдруг совсем скрыл принца из виду, словно укутал одеялом.
        - Филипп? - настороженно позвал Лоррен.
        - Ничего не получается, - послышался глухой, как сквозь вату, голос принца, - когда я пытаюсь разогнать его, он становится гуще. И высасывает из меня силу. Так ничего не выйдет.
        Филипп отступил назад, и туман, будто нехотя, отпустил его.
        Мишель нахмурился.
        - Что мы можем сделать? Обойти стороной? Перелететь? Может быть, просто пойдем насквозь, вслепую?
        - Сомневаюсь, что у нас получится, - ответил Филипп. - Туман не только закрывает путь, он уводит в сторону, сбивает с пути. Это не просто лесная магия, это очень сложное и сильное заклятие. Не знаю, как объяснить, да вы все равно не поймете… Гензель взял за основу магию леса и исказил ее, добавив что-то свое. Он накладывал на это место заклинания одно за другим, много лет и даже, может быть, столетий, вплетая их в магию леса и многократно ее усиливая. Если бы здесь была его чистая колдовская сила, враждебная лесу, ее проще было бы разрушить. Но с тем, что мы имеем здесь, ничего сделать невозможно. Похоже, Гензель давно готовил это убежище с расчетом на то, чтобы скрыться здесь от врага. Даже от такого врага, чья магия будет сильнее его собственной. Представьте себе, он пользуется силой всего леса!.. Черт, похоже, придется признать, что мы потерпели фиаско. Нам не пройти.
        Филипп обернулся к Мишелю, но тот смотрел в туман напряженным и злым взглядом.
        - Я пойду вперед, - сказал он.
        - Ты заблудишься. Мы уже сбились с ведьминой тропы и даже не заметили, как. Посмотри, ее уже нет под ногами.
        Мишель огляделся по сторонам. И действительно, со всех сторон их окружали непролазные дебри колючего кустарника. Будь они простыми людьми, уже застряли бы в нем надолго и в клочья изорвали одежду. Как странно… Они ведь и в самом деле не заметили, что свернули в сторону. Даже Филипп не заметил. Интересно, как давно это произошло?
        - Тогда вернемся и снова найдем тропу, - заявил Мишель, - а когда доберемся до завесы, будем внимательно смотреть себе под ноги.
        - Мишель, это бесполезно! - воскликнул Филипп. - Ты разве не слышал, что я говорил про магию этого места?
        Но в глазах Мишеля принц видел только упрямую решимость.
        - Вы можете возвращаться! - сказал Мишель. - А я попробую еще раз. И буду пробовать снова и снова, пока не найду путь!
        - Годы и столетия, - Филипп вздохнул. - Мишель, ты мне не веришь?
        Мишель, который уже собрался было идти обратно, искать ведьмину тропу, обернулся, и их взгляды встретились. Мишель хотел ответить грубостью, но передумал, видя искреннее недоумение в глазах принца.
        - Я не могу отступить, - сказал он. - Не могу, Филипп, понимаешь? Я не уйду отсюда, пока не доберусь до проклятого ублюдка. Я не позволю ему победить, остаться безнаказанным после того, что он совершил. После того, как он убил Софи! Она была…
        Мишель запнулся.
        - Она была беспомощна и безобидна, просто маленькая хрупкая девочка, мечтающая всегда быть красивой и желанной. Она ему даже не мешала! Она не стояла у него на пути! Ему нужна была только Ольга, чтобы она вывезла два гроба из России, и из-за этого он убил Софи!
        Филипп смотрел на него с сожалением.
        - Послушайте, господа, - встрял Лоррен, - но ведь Гензель не единственный сильный колдун в мире, мы сможем найти другого, чтоб тот сломал его защиту.
        - Я так и знал, что вы не поймете, - вздохнул Филипп. - Очень трудно сломать силу целого леса. Во всем мире найдутся два-три колдуна, которые - возможно! - сумели бы нам помочь. Во всем мире, понимаете? Но ни один из них не примет участия в нашей Кровавой Охоте, они слишком далеки от всего земного. Я не особенно силен в магии, никогда не занимался ею серьезно, это отнимает слишком много времени и сил, и в конце концов просто безумно скучно. Но я знаю достаточно, чтобы оценить мощь завесы. Нам здесь не пройти. Здесь никому не пройти. Нужно возвращаться.
        - Я останусь, - упрямо повторил Мишель. - Может быть, спустя какое-то время Гензель решит, что опасность миновала, и выползет за свою завесу… Пусть пройдут годы, я готов ждать.
        - Даже так? - удивился Филипп, - Ты будешь жить здесь в лесу, как дикий упырь? Спать в земле?
        Мишель, ты явно помешался. Ни одна женщина не стоит этого…
        - Ты не понимаешь.
        - Нет. И даже не пытаюсь.
        Мишель не собирался сдаваться, несмотря на все доводы Филиппа.
        Он вернулся к началу ведьминой троны и снова пошел вперед, разыскивая путь сквозь туман. Где-то должна была остаться лазейка, пусть самая незаметная, и когда-нибудь он обязательно разыщет ее. Он обойдет завесу, он победит Гензеля - если сейчас не сдастся.
        Мишель бродил в тумане, терял направление, возвращался и начинал снова.
        Филипп с Лорреном дожидались его у начала ведьминой тропы, на самой границе завесы, в том самом месте, где накануне им пришлось прятаться от солнца под землей. Филипп сидел на разложенном плаще, привалившись спиной к ели, и раздумывал над чем-то. Лоррен бродил неподалеку.
        - Пора возвращаться в город, - решительно сказал шевалье. - Я голоден. И потом, нас здесь того и гляди снова застанет рассвет, и придется закапываться в землю.
        - Ну вот до тебя и дошло, поздравляю, - лениво похлопал в ладоши Филипп.
        Лоррен пожал плечами.
        - Разве есть выбор? Проигрывать всегда неприятно, мой принц. До чертиков неприятно. Тем более что этого еще никогда не случалось. Но, наверное, всегда бывает первый раз.
        Лоррен ударил кулаком по стволу сосны. Посыпалась хвоя.
        - Проклятый колдун… - прошипел он. - Когда-то мы уничтожили самого Гибюра, а ведь на его стороне, кажется, была вся преисподняя.
        - Этот старше и мудрее. И намного сильнее. Но ты прав, Лоррен, проигрывать чертовски неприятно!
        Лоррен уселся рядом с принцем.
        - Вы что-то задумали, - проговорил он.
        - Ты прав, кое-что пришло мне в голову.
        - Что же?
        - Давай дождемся Мишеля. Не хочется повторять несколько раз.
        Мишель, злой и голодный, явился незадолго до рассвета, твердо намереваясь устроиться на сон где-нибудь под елью и дожидаться вечера.
        - Я думал, вы уже свалили, - угрюмо сказал он. - Какого ляда вы здесь торчите?
        - У меня есть одна идея, - примирительно ответил Филипп, - но я поделюсь ею с тобой только при одном условии: сейчас мы возвращаемся в гостиницу и устроимся на дневной сон в приличных условиях, а не как дикие звери.
        Мишель взглянул на небо.
        - Мы не успеем.
        - Успеем, если полетим! - раздраженно проговорил Филипп, поднимаясь с плаща. - И если перестанем уже болтать!
        Лететь над лесом, конечно, было гораздо проще и быстрее, чем пробираться через дебри. На удивление скоро вампиры оказались у стоянки, где оставили машину. Еще четверть часа им понадобилось на то, чтобы добраться до гостиницы. Они успели до восхода солнца, хотя и изрядно рисковали.
        - Мне нужно незамедлительно принять ванну, - пробормотал Филипп и, без сил рухнув на кровать, провалился в сон.
        Лоррен расположился в кресле и тоже отключился.
        Рассвет был совсем близко, до него оставалось меньше минуты, Мишель уже чувствовал, как на него наваливается ледяная, сковывающая тело тяжесть.
        Он сопротивлялся солнцу изо всех сил, радуясь этой дополнительной пытке. Стиснув зубы, Мишель смотрел на надежно закрывающие окна плотные шторы, борясь с голодом и слабостью, выплескивая всю скопившуюся в нем злость и отчаяние в тщетном противоборстве с беспощадным светилом. Он злился на хитрого Яна, ловко спрятавшегося от них, - мерзавец был совсем близко, но добраться до него не было никакой возможности. Он злился на Филиппа, который вытащил его из леса дурацкими обещаниями, а теперь спит без задних ног. И больше всего он злился на себя самого за то, что был слаб и жалок, за то, что ничего не придумал, за то, что вынужден будет принять поражение как непреложный факт. И жить с этим. Все последующие дни и годы, может быть, даже столетия - жить с тем, что сдался… и проиграл.
        Когда краешек солнца появился над горизонтом, Мишель еще несколько секунд держался на ногах, но потом его силы иссякли, перед глазами разлилась тьма, и он рухнул прямо на пол, к счастью, уже не чувствуя ничего. Он был слишком голоден. И - в прямом смысле - мертвым сном проспал до самого заката.
        Глава четырнадцатая
        Кровь, мед и молоко

1
        В сумерках преследователям первым делом пришлось отправиться на охоту - их голод был так силен, что все равно не позволил бы мыслить здраво. Все трое были похожи на высушенные трупы с запавшими щеками и ввалившимися глазами. Зрелище было жутковатым, и любителям вечерних пробежек в парке, расположенном неподалеку от гостиницы, пришлось пережить несколько неприятных минут, когда они увидели, что к ним приближаются монстры. Правда, потом люди об этом забыли, но наверняка в их подсознании осталось достаточно, чтобы несколько последующих ночей мучиться кошмарами.
        Как только вампиры покинули парк, оставив на лавочках троих совершенно обессиленных бегунов, и повернули к гостинице, Мишель задал вопрос, который давно у же вертелся у него на языке:
        - Филипп, ты действительно что-то придумал или просто хотел выманить меня из леса?
        Принц некоторое время молчал, как будто сомневался, стоит ли рассказывать о том, что пришло ему в голову.
        - Есть одна возможность, - проговорил он неохотно, - но, признаюсь честно, я дьявольски боюсь ее использовать. Я знаю, кто мог бы разрушить завесу и сделал бы это без труда.
        Филипп замолчал. Мишель и Лоррен смотрели на него с одинаковым напряжением. Один - с зарождающейся надеждой, другой - с тревогой.
        - Сидхэ, - произнес принц.
        - Кто? - удивился Мишель. - Сидхэ?! Эльфы, что ли? Филипп, я даже не уверен, что они существуют.
        - Они существуют, - насупился Филипп. - И неправильно называть их эльфами. Сидхэ или фэйри, только так.
        - Но даже если ты прав, им-то с какой стати помогать нам? Никто из их народа уже черт знает сколько лет не появлялся среди людей.
        - У вас есть связь с фэйри? - спросил Лоррен. - Откуда? Вы никогда не говорили…
        - Не говорил, - проворчал Филипп, - с чего бы вдруг? В страшном сне мне не могло привидеться, что когда-нибудь я решусь воспользоваться их услугами.
        Лоррен согласно кивнул.
        - Я мало знаю о фэйри, но абсолютно уверен, что с ними лучше не иметь дела. Даже не думайте об этом.
        Мишель смотрел на Филиппа с напряженным ожиданием.
        - И что связывает тебя с фэйри, Филипп?
        - С древних времен между французскими королями и сидхэ существовал договор, - ответил тот. - Фэйри могли беспрепятственно селиться на земле Франции, взамен оказывая двору некоторые услуги. Когда рождались маленькие принцы и принцессы, кто-то из фэйри являлся к колыбели…
        - И раздавал подарки? - хмыкнул Мишель. - Что, как в сказках?
        - Сказки редко возникают на пустом месте, можно было бы уже и понять это даже такому болвану, как ты, - рассердился Филипп. - Учитывая, что мы бродим тут в поисках Гензеля, Гретель и их пряничного домика.
        - Вряд ли он пряничный, - сказал Лоррен.
        - Ну, так и подарки наследникам трона были не так распрекрасны, как кажется на первый взгляд. Можно было выбирать все что угодно: красоту, ум, счастье, добродетель, отменное здоровье, доблесть… Однако король имел право попросить для своего наследника только что-то одно, и ему нужно было хорошенько подумать, прежде чем озвучить свою просьбу. Сидхэ - хитрые твари. И коварные. Их подношения частенько оказывались с подвохом, и не раз получалось так, что наследнику престола лучше было бы вовсе остаться без подарков. Кое-кто из королей проявлял разумную осторожность и предпочитал не связываться с сидхэ, ничего не просил для своих детей, предпочитая, чтобы те довольствовались собственными силами и талантами. Но таких было мало, к сожалению. Мой дед Генрих IV попросил для своего сына добродетель… Не знаю, в каком припадке безумия он это сделал, учитывая его веселый нрав. И - да, наш так называемый папенька был весьма добродетелен, настолько добродетелен… что вовсе не мог иметь детей.
        - То есть как? - удивился Мишель.
        - Я тоже долго об этом не подозревал. Наш с братом отец вовсе не Людовик Тринадцатый, а какой-то никому не известный бастард Генриха. Мы - внуки короля, но не дети короля. Ну, хоть так…
        - Для фэйри это не имеет значения?
        - Полагаю, что нет. Возможно, для них важна только буква закона, а мы официально считались наследными принцами.
        - Людовик III попросил для твоего брата, чтобы тот стал великим королем? - догадался Мишель.
        - Точно.
        - А чего же он попросил для тебя? - Мишель невольно улыбнулся. И Филипп, заметив его ухмылку, стукнул его кулаком в плечо.
        - О чем ты думаешь?! Дедушка XIII был добродетельным, ты не забыл? Он не просил для меня ничего. В самом деле, зачем? Если старший сын гарантированно станет великим королем, на кой черт заботиться о младшем? Пусть живет безмятежно… И я весьма благодарен папеньке за это мудрое решение. Ты представляешь, если бы он попросил добродетели и для меня? Впору было бы утопиться.
        - Выходит, фэйри вам должны? - предположил Лоррен.
        - Выходит, что так.
        - Вам и всем вашим потомкам? Вы просили чего-нибудь для своих детей?
        - Лоррен, я не король, чтобы просить для своих детей. И я в любом случае не стал бы этого делать. Фэйри опасны… Людовик XVI однажды поссорился с ними. Не знаю уж, в чем там было дело, но по слухам, он отказался от договоренности, не дал королевского соизволения на то, чтобы фэйри по-прежнему жили на его земле. А они не благословили его детей. Как вы помните, все закончилось печально и для него, и для его потомков, и для всей французской монархии. А мои потомки, заметьте, живут и процветают, и расплодились так, что я уже не помню их всех по именам.
        Они помолчали. Каждый думал о своем.
        - Ты, значит, можешь попросить фэйри о любой услуге? - Спросил Мишель.
        - Не уверен. Хотя так делали некоторые из моих предков в момент отчаяния, но это не совсем в рамках договора. Как минимум, я могу призвать одного из них и поговорить.
        - Не стоит и пытаться, - заявил Лоррен. - Безумная идея. Самая безумная из всех ваших идей, Филипп! Нам следует придумать что-то еще. Или в самом деле убираться отсюда.
        - А тебе не любопытно посмотреть на эльфа, Лоррен? - хитро улыбнулся Филипп. - Такого хорошенького, как Леголас в фильме. Длинные белокурые волосы, остренькие ушки, стройные ножки, обтянутые тугими рейтузами…
        - Как-нибудь обойдусь.
        - А мне хотелось бы взглянуть, - мечтательно сказал Филипп. - Послушай, мы же никогда и ничего не боялись - ни Бога, ни дьявола… Чего только не творили!
        Он весело фыркнул.
        - Помнишь, мы даже подписали договор, продав свои души Аду. Чертов Гибюр, наш будущий Мастер, заставил нас… Хотя мы, в общем, и не сопротивлялись. Потому что это было весело. Это придавало жизни вкус. И что, мы испугаемся фэйри?
        - Похоже, вы уже все решили, мой принц.
        Филипп взглянул на небо, и в его глазах сверкнул безумный огонек.
        - До рассвета еще далеко… Пожалуй, мы все успеем проделать уже сегодня!
        - Что нам понадобится? - спросил Мишель.
        - Для начала купим в супермаркете молока и меда.
        Филипп весело улыбнулся, хищно сверкнув зубами.
        - Мы будем вызывать фэйри!
        Лоррен смотрел на него иронично, и в глазах его бушевало пламя.

2
        Гретель задумчиво накручивала на палец кончик длинной каштановой косы.
        - Я никак не могу привыкнуть к тому, что у меня темные волосы, - жалобно сказала она.
        - Можно перекраситься, - улыбнулся Гензель. - Я тебе говорил: натуральные блондины встречаются все реже, а найти взрослую девушку со светлыми волосами и красивую, да еще чтобы был повод ее обратить, не испрашивая разрешения у Князя… Невыполнимая задача.
        - Ты мог бы найти такую девушку, соблазнить ее, притвориться, что влюблен, что жить без нее не можешь, обмануть Князя…
        - Не мог. Мне пришлось бы проводить с ней много времени. Я бы не выдержал и убил бы ее. Эту я терпел не так уж долго. И у меня были важные занятия… Я готовил ритуал… А улаживания - это слишком. Я и встретил-то ее случайно: услышал, что любимчики Князя собираются повеселиться на Новый год, и предположил, что веселье завершится вопиющим нарушением закона. А ведь оплотом Закона был я! Глупейшего из всех Законов…
        - Ты так и не смог притерпеться к тому, что бессмертные больше не имеют права убивать столько смертных, сколько захочется? Бедненький. Представляю, как ты страдал.
        - Не представляешь.
        - Да, наверное, не представляю… Все никак не могу осознать, что прошло два века. Автомобили, самолеты, невероятные многоэтажные постройки - и ты среди всего этого… Все тот же ты… Очень странно. А почему ты так долго ждал?
        - Князь, которого ты так неудачно попыталась сместить, подозревал меня. За мной следили. Я не смог бы обратить Птенца. Потом к власти пришел Прозоровский. Но он мне тоже не верил. Я пытался обмануть его, убедить, что я безобиден, слаб. Я старался стать самым верным слугой нового Закона. И все же он меня подозревал. Я это чувствовал. Он ведь не глуп. Силен и не глуп. Хоть и слишком мягкосердечен. Когда случилась революция, и Прозоровский со своими Птенцами бежал, знаешь, кто захватил власть? Семен. Опричник. Чудовище. Я тоже подумывал сбежать. Но боялся, что не смогу вернуть твою душу в другом месте. Не там, где она рассталась с телом. И я снова ждал… Пока не настал благоприятный момент. Сама судьба послала мне эту девку. Достаточно красивую, чтобы стать твоей оболочкой. Достаточно глупую, чтобы безоговорочно мне верить.
        - Безоговорочно тебе верить - это не глупо. Я тоже безоговорочно тебе верю.
        - Ты меня знаешь, а не просто веришь мне. Просто верить кому бы то ни было - глупо.
        - Возможно. Как ты думаешь, нам долго придется здесь сидеть?
        - Пока о нас не забудут. Сейчас забывают быстрее. Слишком много событий, слишком легко достается информация, слишком много причин для переживаний… Года три - и мы уедем куда-нибудь, где еще не были. Сейчас в мире много мест, где можно устроиться с комфортом. А пока потерпим.
        - Мне все же жаль тех столетий, которые я не прожила…
        - Тебя утешит, что я тоже их не прожил? Без тебя - это была не жизнь.
        - А я будто летела сквозь туман, летела и летела, долго… Но все же не сознавала, что аж два столетья.
        А потом меня позвали. Нежно, как мама звала. «Гретель, вернись! Я жду тебя! Гретель, вот твой новый дом… Вернись, Гретель…»
        - Это нужно было для заклятья. Чтобы твое новое вместилище само тебя позвало… По доброй воле. Она была такой самоуверенной дурочкой! Никогда не сомневалась, что я люблю ее и все для нее сделаю. Мне легко было обмануть ее и заставить заучить слова на том языке, который звучал над твоей колыбелью. Это очень важно: язык, на котором говорят над колыбелью…
        Гретель улыбнулась и теснее прижалась к брату.

3
        Местом для проведения ритуала они выбрали все ту же полянку в начале ведьминой тропы, где начинало действовать заклятие Гензеля. Если завесу удастся разрушить, то именно отсюда проще всего будет добраться до «пряничного домика».
        Помимо молока и меда вампиры купили в супермаркете большую глиняную салатницу. И теперь Филипп, поставив посуду на землю, вылил в нее пакет молока, потом баночку меда, а потом прокусил собственное запястье и позволил крови стечь в ритуальную чашу, окрасив бледно-золотистое кушанье в нежно-розовый цвет.
        - Откуда вы знаете, что нужно делать? - спросил Лоррен.
        - При дворе был человек, посредник между людьми и эльфами, - тихо сказал Филипп, пока его кровь лилась в чашу. - Не думаю, что ты помнишь его. Номинально он занимал какую-то совершенно незначительную должность, но на самом деле его обязанностью было хранить это знание - суть договора с фэйри и способ связаться с ними. Это знание передавалось из поколения в поколение, от отца к сыну, или к ученику, если у хранителя не было сыновей. Когда пришло время, хранитель поведал нам с Луи эту тайну. Не помню, когда все произошло, но Луи уже точно был королем… Да, и пожалуй, Мазарини к тому времени уже умер.
        - И как вы…
        - Тш-ш, не мешай мне. Я должен буду произнести истинное имя фэйри, чтобы он явился на зов, но прошло слишком много времени, я вообще не уверен, что вспомню его.
        Филипп лизнул ранки на запястье, останавливая кровь, и произнес слова зова, завершив его труднопроизносимым звукосочетанием, которое, видимо, и было истинным именем фэйри.
        Ничего не произошло.
        Несколько мгновений все трое напряженно ждали, вглядываясь в темноту.
        - Не получилось? - с надеждой спросил Лоррен.
        В ту же секунду среди деревьев вспыхнула крохотная яркая звездочка, стремительно пронеслась им навстречу, описала круг, а потом вдруг опустилась на край салатницы с приготовленным подношением. И оказалось, что это маленький человечек с крылышками, ростом всего лишь с ладонь, изящный, тонкий и гибкий, одетый в серебристые штанишки и курточку, словно сошедший с книжной иллюстрации. Маленький фэйри с любопытством поглядел в салатницу, потом опустил туда крохотный пальчик, с удовольствием облизнул его и улыбнулся, на миг явив на свет острые зубки.
        Вампиры смотрели на это чудо в немом изумлении.
        Маленький фэйри снова поднялся в воздух и завис перед лицом Филиппа.
        - Зачем ты звал мою госпожу? - спросил он на вполне сносном французском. - Ты не человек.
        - Я Филипп, герцог Орлеанский, - сказал принц, - сын короля Людовика Тринадцатого и королевы Анны Австрийской. У твоей госпожи долг передо мной.
        Маленький фэйри отпрянул в сторону и рассмеялся, словно зазвенел крохотный колокольчик.
        - Ты не человек, - повторил он, - и ты уже не принц французский, ты просто нежить, мертвец.
        - Мое имя есть в договоре.
        - Договор расторгнут.
        - В свое время мой отец исполнял его, как полагалось, и он вправе рассчитывать, что сидхэ исполнят свою часть.
        - Моя госпожа убьет тебя.
        - Твоя работа привести ее сюда, а не болтать!
        Маленький фэйри вспорхнул вверх и исчез, напоследок шепнув Филиппу на ухо:
        - Она давно уже здесь.
        Филипп резко выпрямился. Где-то тут, совсем рядом, за искусной магической пеленой пряталась леди сидхэ, но принц не почувствовал ее, пока фея сама не разорвала скрывавшую ее вуаль.
        Все знают, что высшие фэйри невыразимо прекрасны. Филипп тоже знал это, поскольку в детстве слушал множество сказок об эльфах. О том же говорил и посредник между правящей династией французских королей и двором фэйри. Но знать и увидеть самому - это совершенно разные вещи. От красоты леди сидхэ захватывало дух, и Мишель подумал: только ради того, чтобы увидеть такое, не страшно и распрощаться с жизнью. Фэйри совсем не похожи ни на человека, ни на вампира, ни на демона, хотя демоны тоже бывают разными, и образ, в котором они являются на землю, может быть весьма привлекательным. Фэйри - это нечто совсем иное, непонятное и странное, и дело даже не столько во внешности, сколько во внутренней сути, в магии. Фэйри присуща чистая магия творения, сила, перед которой рушатся все чужеродные для этого мира барьеры. Леди сидхэ смотрела на Филиппа, и в свете ее изумрудных глаз таяла иллюзия мира, обнажая истинную реальность, - стоящий перед ней вампир больше не был похож на человека. Он был тем, кем являлся на самом деле: клыкастой тварью, трупом, оживленным магией тьмы, с запавшими глазами, горящими, словно
угли, с бледным осунувшимся лицом и лысым бугристым черепом. Фэйри глядела в самую душу бывшего принца с брезгливым и холодным любопытством.
        - Мой посланник был прав, - произнесла она, - ты не человек и не имеешь права просить исполнения договора. Твоя душа принадлежит тьме, она сама и есть тьма, холод и боль. Очень страшная у тебя душа.
        - В договоре не было ни слова о душе! - прошипел вампир.
        - В договоре не было ни слова о нежити.
        Фэйри смотрела на Филиппа, и тот лишь бессильно скрипел зубами, чувствуя, как взгляд леди выворачивает его сущность наизнанку.
        - Ты отдал свою душу во власть демонов, и они рядом, ближе, чем ты думаешь. Очень скоро они получат тебя и примутся рвать на части.
        Лоррен тихо зарычал, и фея обратила взгляд на него, а потом на Мишеля. Они были так же беззащитны перед ней, жалкие и ничтожные, злобные твари, проклятье этого мира.
        - Зачем вы призвали меня? - спросила леди сидхэ. - Когда-то я знала людей. Я помню их. Но никогда прежде я не говорила с тварями, подобными вам.
        - Я хочу, чтобы ты помогла нам, - сказал Филипп.
        Фея посмотрела на него с удивлением, и было странно видеть на ее неземном лице это почти человеческое чувство.
        - Помочь вам? Чего же ты хочешь?
        - Я хочу, чтобы ты сняла все магические ловушки, завесы и препоны, стоящие в той части леса, что находится у тебя за спиной. Мне это не под силу. А ты можешь.
        Фея оглянулась, и взгляд ее проник сквозь туман, позволив увидеть скрытое от глаз вампиров.
        - Юноша и девушка друг у друга в объятиях, - проговорил она, - кто они?
        - Такое же зло, как и мы. А может быть, и худшее.
        - Разве может быть что-то хуже тебя?
        Филипп пожал костлявыми плечами:
        - Это с какой стороны посмотреть.
        - Странный мир, - проговорила фея. - Зло сражается со злом.
        - Разве где-то бывает иначе?
        Фэйри помолчала, раздумывая.
        - Я помогу тебе, нежить. По попрошу кое-что взамен.
        - Разумеется. - Филипп растянул сухой пергамент губ в подобии ухмылки, обнажая частокол желтых кривых зубов. Уголки рта треснули и наполнились зеленоватым гноем.
        - И что это будет? Первый, кто встретит меня на пороге дома? Или то, что я там увидеть никак не ожидал? С первенцем ничего не выйдет, предупреждаю сразу, он давно умер. Впрочем, как и все прочие мои отпрыски.
        - Может быть, я попрошу тебя отдать то, что тебе дорого? - холодно улыбнулась фея.
        Филипп посмотрел на нее с изумлением.
        - Ты хочешь Лоррена?! Нет, он, конечно, красавчик, кто бы спорил… Но зачем он тебе? Он тоже нежить.
        - Нет, не его. Другое.
        - А, тогда хорошо. Если не меня и не его, то все остальное бери - что пожелаешь. Я согласен.
        Фэйри тихо рассмеялась и отпрянула в сторону.
        - Что ж, мы договорились. Я разрушу магию, которая пьет силы из этого леса, как ты пожелал.
        Фея повернулась в сторону завесы, но Филипп снова заговорил с ней:
        - Я хочу попросить у тебя еще кое о чем. На какое-то время закрой завесой меня и Лоррена. Такой же завесой, что скрывала тебя перед тем, как ты предстала перед нами. Думаю, это тоже не составит тебе труда.
        - Это уже второе желание, нежить, - нахмурилась фэйри.
        - Ничего подобного, это просто гарантия того, что я не погибну этой ночью и смогу отдать тебе долг.
        Леди сидхэ ничего не ответила. Она повернулась к вампирам спиной, и ее магия перестала терзать их, вернув привычный человеческий образ. Филипп наконец смог спрятать клыки: они мешали ему говорить и царапали губы.
        Фэйри произнесла какую-то фразу. А потом легонько дунула на ладони, и в ее руках вдруг родился ветер, нет, настоящий шквал, который пронесся по поляне и в считанные секунды разогнал туман. Ведьмина тропа стала видна, как на ладони.
        С торжествующим воплем Мишель кинулся по тропе, опасаясь, что завеса вернется, едва стихнет ветер. Он не понял ни слова из того, о чем говорили Филипп и фэйри, потому что не знал французского, но главное было ясно: Филиппу удалось уговорить эльфа.
        Выпустив ветер на волю, леди сидхэ обернулась к принцу, и в глазах ее горели изумрудные звезды.
        - Поторопись, - прошептала она. Ее голос ледяным вихрем пронесся у него в голове.
        - Моя завеса не будет укрывать тебя долго.
        - Скорее за ним! - крикнул Филипп Лоррену. И они последовали за Мишелем, стараясь не терять его из виду.
        На миг Филипп обернулся. Фэйри уже исчезла.
        Странная у нее просьба. Если она видела душу Филиппа, то должна была понимать: ничто на свете ему не дорого, вообще ничего. Кроме брата, которого давно уже нет в живых, и Лоррена, который фее не нужен… Что ж, возможно, есть что-то еще, о чем он даже не подозревал и что фэйри углядела в темных закоулках его сознания. Об этом стоило подумать - но не теперь. Пробил час Кровавой Охоты, восхитительной, опасной Охоты, а все остальное может и подождать.

4
        Гензель, конечно, сразу же почувствовал, как рухнула его защита. И когда Мишель вылетел на полянку, где стоял домик ведьмы, уже был готов к встрече. Колдун стоял на пороге, и глаза его колюче сияли серебром. Ярость и досада бушевали в душе, питая силу, которая концентрировалась внутри, готовясь вырваться на свободу и сокрушить все на своем пути. Одним движением руки Гензель легко и непринужденно отшвырнул несущегося на него Мишеля, когда их разделяло метров десять, и тот врезался спиной в столетний дуб, затрещавший от страшного удара.
        Гензель рассмеялся.
        Сопляк набрался храбрости и пришел сюда, чтобы поквитаться с ним! Пришел один! Гензель видел все, что происходит рядом с его завесой, видел глазами крохотных зверушек, пробегавших мимо, видел глазами птиц, сидящих на ветвях деревьев. Гензель знал, что его магию сначала пытались разрушить неизвестные людишки, которых, видимо, направила сюда Принцесса Штутгарта или какого-то близлежащего городка. Потом явились трое из Москвы. Глупый хитровский тать, а с ним его омерзительные дружки - принц Филипп с любовником. Гензель с интересом наблюдал за тем, как они бродят вокруг, пытаясь проникнуть за его завесу, это было очень смешно. Гензель знал о том, что на него объявили Кровавую Охоту, а это значило, что сюда, к его убежищу, теперь будут часто являться разные создания, желающие его смерти, но ни у кого из них не хватит сил, чтобы разрушить его защиту. Ни у кого и никогда!
        Как это произошло, Гензель не понимал. У Филиппа нет такой власти, чтобы сломить его магию, ни у кого в этом мире не получилось бы с такой легкостью смести ее, уничтожить без следа. В тот момент Гензель не наблюдал за границей, он был с Гретель, просто вдруг почувствовал удар, на несколько мгновений выбивший из него дух. И понял, что его магия рассеяна, словно банальный туман.
        Гензель увидел издалека, кто направлялся к его убежищу. Он ждал как минимум старых магов из Ковена, но оказалось, что это всего лишь Мишель, один-одинешенек. Непонятно, куда подевались его друзья, но поблизости их точно не было. Значит, сбежали. Трусливые ночные шавки.
        Мишель, видно, обезумел от горя. Очухавшись после столкновения с дубом, он опять летел навстречу своей смерти. Ведь не может быть, чтобы он не понимал: Гензель раздавит его, как мошку. Во время драки в покоях Князя Москвы Гензелю пришлось поддаться заносчивому мальчишке, но теперь-то уж он использует всю свою силу и сделает то, чего не довершил Князь, - выпьет Мишеля до донышка, превратит ею в высохшую мумию, которая рассыплется в прах, как только взойдет солнце.
        Гензель снова отбросил наглеца небрежным жестом, впечатал его тело в землю и, сжав руку в кулак, почувствовал пальцами пульсирующую энергию Мишеля. Пить ее было легко, хотя Мишель и сопротивлялся, как всегда яростно сражаясь за жизнь. Стиснув зубы, хитровский воришка даже поднялся с колен и медленно пошел к колдуну, все еще надеясь достать его. Каждый шаг давался ему с превеликим трудом, но он шел и шел. Колдун сильнее сжал пальцы.
        Гретель выглянула на крыльцо, узнать, что происходит, и Гензель велел было сестре вернуться в дом, но передумал. Здесь ей ничто не угрожает. Пусть посмотрит, как он уничтожит их врага, это приятное зрелище…
        А потом произошло неожиданное.
        Из ниоткуда вдруг раздался выстрел, и в грудь Гензеля ударила пуля, сбила с ног, заставила ослабить концентрацию. Пуля была серебряной, и боль обожгла вампира адским огнем. Гензель закричал и повернул поток силы вспять, внутрь собственного тела, чтобы поскорее выдавить этот обжигающий кусочек серебра… И тут прямо перед ним, из ничего, из воздуха, из ночного мрака проявился призрачный силуэт, затуманился, обрел человеческие черты, стремительно налился плотностью, цветом и весом; мгновенье - и вот перед лежащим Гензелем уже стоит принц Филипп Орлеанский, материальный и осязаемый, и в его руке матово отсвечивает пистолет.
        Филипп смотрел на Гензеля, яростно скаля зубы, а глаза его горели радостью и азартом. Как только они встретились взглядами, Филипп нанес ментальный удар, вломившись со всей доступной ему силой в разум колдуна и пытаясь сокрушить его. Если бы не пуля в груди, Гензель в один миг вышвырнул бы принца из своего сознания и ответным ударом превратил бы его мозг в труху, но сейчас он мог лишь закрыться, защититься от вторжения.
        Но и Филипп не мог с ним справиться, даже сейчас, даже с раненым. Он понимал, что Гензеля нужно добить, и как можно быстрее. Принц глянул в сторону - как там Мишель. Тот с трудом оправлялся от удара, Гензель успел высосать из него много сил. Мишель держался на ногах, но его шатало из стороны в сторону, и в сильно косящих от слабости глазах его застыла растерянность.
        Гретель, испустив почти звериный крик, бросилась на Филиппа, но ей помешал Лоррен
        - он успел подкрасться сзади и схватил ее за волосы. Голова Гретель откинулась назад; шевалье одним стремительным ударом перерезал ее открывшееся горло, почти отделив голову от тела, и с удовольствием подставил лицо под струю крови.
        Боль своя и боль сестры придали Гензелю силы… Забыв о пуле в груди, он одним махом вышвырнул Филиппа из своего сознания - принц как подкошениый рухнул на землю - и кинулся к Гретель, но тут Мишель, собрав остатки энергии, прыгнул ему на спину, повалил в траву и тоже полоснул ножом по горлу.
        Колдун захлебнулся кровью, но рана его не была смертельной, он мог бы залечить ее, исцелиться, если бы опрокинул Мишеля и отобрал у него последние крохи силы… Однако он не думал о себе, а мутнеющим взором смотрел, как безумно хохочущий Лоррен поднимает к небу отсеченную голову сестры. Тело, некогда принадлежавшее Ане, не рассыпалось в прах, но начало быстро ссыхаться, на глазах превращаясь в мумифицированный труп.
        Гензель смотрел на тело сестры с ужасом, и отчаянием, и безысходностью, и отрешенностью, он уже не сопротивлялся, он позволил Мишелю ударить себя по затылку и перевернуть на спину, он позволил врагу вцепился зубами в свое горло и глотать свою кровь. Мишель сделал несколько больших глотков, а потом еще раз всадил нож в шею Гензеля, перерубая позвонки и сухожилия.

5
        Все было кончено.
        Не пострадавший в драке Лоррен отшвырнул голову девушки и бросился к беспомощно подергивающемуся на земле Филиппу. Шевалье помнил фразу фэйри о том, что демоны, готовые разорвать душу принца, уже совсем рядом, и это сильно его беспокоило. Выглядел принц жалким и несчастным. Лоррен вытер платком кровь, текущую из его носа.
        - У меня вытекает мозг? - застонал Филипп.
        - Не думаю, что там есть, чему вытекать, - хрипло пробурчал Лоррен. - Какого черта вы мерились с ним силой? В пистолете семь пуль, вам надо было стрелять, чтобы задержать Гензеля, пока Мишель сам не доберется до него.
        - Я хотел попробовать, - жалобно протянул Филипп, - проникнуть в суть его мощи. Понять…
        - И как, удалось? - грустно осведомился Лоррен и плюхнулся на траву рядом с принцем.
        - Почти…
        Тело Гензеля превратилось в прах, осыпав Мишеля трухой. Тот тяжело поднялся на ноги, стряхнул с себя потрескавшиеся желтые кости, рассыпающиеся в пыль от малейшего прикосновения.
        - Он едва не убил нас.
        - И убил бы, если бы не завеса, которой скрыла нас фея, - ответил Лоррен. - Мы смогли подобраться к нему незаметно, он этого не ожидал. Есть вещи посильнее всех колдунов прошлого и настоящего…
        Мишель подкрепил силы, напившись крови колдуна, но Филипп был совсем плох и не смог бы добраться до гостиницы, пока не наступил рассвет… Впрочем, времени и так не оставалось.
        Они решили переждать день в логове ведьмы.
        Домик был маленьким, в нем была всего одна комнатушка, загроможденная грубо сколоченной мебелью и старинной утварью. Новыми были только два неразобранных чемодана. В подполе отыскалось ветхое меховое одеяло. Лоррен уложил Филиппа, и тот еще до наступления рассвета моментально погрузился в сон. Мишель рухнул рядом и тоже уснул.
        Лоррен же решил, что успеет осмотреть дом, прежде чем взойдет солнце, и поднялся наверх.
        В покосившемся шкафу, под небрежно сваленной одеждой, шевалье обнаружил несколько пачек денег и увесистый мешочек с драгоценностями; все это он без раздумий сунул за пазуху. Больше ничего ценного в доме не отыскалось. В подполе, правда, стоял здоровенный сундук, набитый древними книгами, но Лоррен не стал заглядывать в них, это ему было неинтересно; следующей ночью книгами наверняка займется Филипп.

6
        Гензель позаботился о том, чтобы обеспечить себя и сестру питанием хотя бы на первое время. Подобно той самой ведьме из сказки, которая откармливала неудачливых путников, он держал в землянке неподалеку двоих до смерти измученных и чудовищно грязных туристов. От них уже неоднократно кормились, но туристы были еще живы и даже пригодны к употреблению. Лоррен обнаружил их следующей ночью и сразу же привел одного чуть живому от слабости Филиппу. Тот был слишком голоден, чтобы церемониться, и в несколько глотков выпил всю кровь добычи. Лоррен и Мишель разделили между собой второго туриста. Трупы даже не стали прятать, оставили в той же землянке - до прибытия Стражей Штутгарта. Смерть бедолаг можно было запросто свалить на Гензеля и Гретель.
        Набравшись сил, Филипп с энтузиазмом принялся разбирать магические книги из сундука. Судя по восторженным воплям, в книгах таилась масса любопытнейших сведений. Но самую интересную книгу принц обнаружил вовсе не там, а среди вещей Гензеля.
        - Похоже, это его личный Гримуар, - восхитился принц. - Смотрите-ка, парень усовершенствовал заклятие Вуали! Гениально! Надо будет обязательно попробовать… Когда ты под заклятием Вуали, никто толком не может запомнить твою внешность. Ему это было нужно, он же такой красавчик был, а если ты бросаешься в глаза, трудно заставить добычу все забыть… да и со случайными свидетелями сложнее. Ох ты, а как он умеет работать со Щитами, закрывающими разум! Лоррен, я никуда не уйду отсюда, пока не прочту все!
        - Мы можем взять эту книгу с собой, - напомнил Лоррен.
        - Разумеется, возьмем. И все же я изучу ее здесь, пока есть время, и никто не мешает.
        Мишель и Лоррен не возражали: необходимости срочно возвращаться в Москву не было. Мишелю удалось позвонить, хотя для этого пришлось взобраться на верхушку сосны. Он отчитался Князю о событиях последних дней и сообщил, что Филипп ранен, поэтому они некоторое время проведут в лесу, восстанавливаясь.
        Филипп, не отрываясь, читал Гримуар всю ночь, ведь ему, наконец, представилась возможность изучить тот самый удивительный и невероятный ритуал, над которым они совсем недавно ломали головы.
        - Гензель разработал его еще до того, как погибла сестра, - рассказывал он Лоррену и Мишелю. - Вероятно, всерьез опасался, что подобное может произойти. Добыл где-то оплодотворенную мандрагору и провел над ней небольшой ритуал. Заранее выкупил душу своей сестры у Вельзевула, принеся ему в жертву другого вампира. Уж не знаю, кого он выбрал для этой цели, но все у него получилось. Потом, когда Гретель в самом деле убили, Гензелю нужно было всего лишь прочесть заклинание, и Вельзевул вернул ему душу сестры, позволив заключить ее в корень мандрагоры. Но дальше было труднее. Для перемещения души из мандрагоры обратно в человеческое тело требовалось слишком много силы, и Гензель решил получить ее от четырех стихий, что вполне логично. Взять что-то, ничего не отдавая, невозможно, поэтому взамен на силу, которую он забирал у стихий, Гензель отдавал им жизненную силу людей. По одиннадцать человек каждой стихии. Хороший обмен! Цифра одиннадцать, как я всегда и говорил, здесь ключевая: одиннадцать жизней приносились в жертву в первый день новолуния, в первом часу ночи. Снова получается одиннадцать. Ну и в
конце концов был проведен пятый ритуал, где сила стихий сливалась воедино и помогала колдуну произвести этот сложный маневр, - вытянуть душу вампира из его тела и переместить ее в новую мандрагору. Ту самую, ради которой Гензель убил библиотекаря. А потом, соответственно, эта сила должна была переместить душу другого вампира из мандрагоры в освободившееся тело. Старый корешок для этого не годился, Гензель предполагал, что он рассыплется в пыль. Что наверняка и произошло. Гензель просчитал все до мелочей, нигде не ошибся. Мне даже жаль, что мы его убили, он в самом деле был хорошим колдуном… Лучшим из всех, кого я знал.
        - Вы слишком снисходительны к врагам, мой принц. Лично я очень доволен, что мы их уйхадакали, - усмехнулся шевалье де Лоррен.
        Ночь проходила за ночью. Филипп изучал книги, найденные в сундуке. Мишель и Лоррен немилосердно скучали. Чтобы развлечься, они поохотились за рысью; это оказалось интереснее, чем охотиться на людей, хотя кровь лесной кошки была совершенно непитательной.
        - Давно хотел спросить, - сказал Мишель, привалившись спиной к замшелому стволу сосны и лениво покачивая ногой тушку обескровленной рыси, - а что вы с Филиппом устроили под Новый год в Петербурге? Я возил Князю Петербурга дар в знак извинения за содеянное вами. И до сих пор интересно: что натворили-то? Ворвались в садо-мазо-гей-клуб и поразвлеклись так, что потом местные Стражи не знали, куда трупы девать?
        - Ты же понимаешь, что за это нас бы казнили, - ответил Лоррен. - Или как минимум
        - изгнали бы. А Филиппу надоело странствовать. Только обустроил себе особнячок со всеми удобствами… Нет, конечно, на самом деле забава-то была ерундовой. Но чисто теоретически мы при этом нарушили Закон Тайны и выдали свое существование смертным. Так что пришлось Князю извиняться… Кстати, табакерка, которую послали в дар Князю Петербурга, была из личной коллекции Филиппа.
        - А сделали-то что? Подкормились от какого-нибудь напраздновавшегося и летали над Невским проспектом?
        - Нет. В Эрмитаже немного пошалили… Видишь ли, Филипп - он очень чтит память своего брата, короля Людовика…
        - Знаю, - сказал Мишель.
        - А недавно в каком-то журнале ему попалась статья про Строганова. Был у вас такой вельможный богач в восемнадцатом столетии, при Екатерине. Разъезжал по разным странам и скупал произведения искусства. И купил как-то раз во Франции полотно Шарля Лебрена. А на полотне был изображен медальон с профилем Людовика Четырнадцатого в окружении аллегорических фигур - Милосердия, Власти, Силы и Мудрости. Строганов подумал-подумал и приказал крепостному художнику короля закрасить, а поверх намалевать профиль императрицы. Недавно только это выяснилось. Так вот в статье искусствоведы спорили, стоит ли вернуть полотну Лебрена первоначальный вид, или же изменения, внесенные по приказу Строганова, уже можно считать культурным достоянием. Филипп как про это прочел, так прямо затрясся от злости… Мы приехали в Петербург на новогодние праздники, чтоб в музее точно никого, кроме охраны. Филипп заблаговременно нашел хорошего художника-копииста. Филипп - он в художниках разбирается… Загипнотизировали мы его и отволокли в Эрмитаж, чтоб он поверх Екатерины снова профиль Людовика нарисовал. Филипп даже картинку для образца
нашел, в Интернете. Профиль своего возлюбленного брата. Все, в общем, быстро получилось и красиво. Но на нашу беду одна смотрительница с сыном поссорилась и ночевала в Эрмитаже, хотя это не положено. Среди ночи заметила свет в том зале, где мы над картиной работали, - художник без света не мог. Ну, пошла посмотреть, что там происходит. Увидела Филиппа - и бац в обморок. Она, оказывается, разбиралась в искусстве семнадцатого века и знала, что в этом зале висят французские картины того периода. А Филипп ведь очень похож на братца своего, короля. Мы удрали, пока эта в обмороке валялась. Потом она пришла в себя, увидела, что с картиной сделалось, и снова - бац. Она ведь подумала, что это призрак Людовика пришел, дабы историческую справедливость восстановить… И до сих пор в Питере спорят, что это было. Одни высоколобые умники, - Лоррен произнес это словосочетание таким тоном, каким обычно говорят «грязные ублюдки», - считают, что это проявление непонятного вандализма: картину-то, по их мнению, испортили, пририсовав на ней современными красками профиль Людовика. Другие высоколобые умники - что это и впрямь
мистическое происшествие. Конечно, в печать не просочилось, но в Интернете сплетни ходят. А наши сразу просекли, кто виноват. Кто ж еще мог пробраться в Эрмитаж, притвориться Людовиком и не перегрызть глотку старой дуре только потому, что она куталась в неэстетичный заштопанный платок? Наш принц Филипп!
        Лоррен расхохотался.
        Мишель улыбнулся, но сдержанно. Ему вдруг стало обидно: нет, не за смотрительницу музея, которую, нельзя назвать дурой уже хотя бы потому, что она знает, как выглядел король Людовик Четырнадцатый, а за крепостного художника, который единственный так и остался в этой истории безымянным. Король Людовик и императрица Екатерина, богач Строганов и художник Лебрен - не слишком-то образованный шевалье де Лоррен все-таки всех их назвал. Имя же крепостного вряд ли знают даже искусствоведы.
        Мишель сам удивился своей сентиментальности.
        И подумал: наверное, это Нина так дурно на него влияет.
        А может, дело в том, что отец самого Мишеля был непризнанным талантом, мечтал выучиться на художника, но вместо этого стал учителем рисования. Женился на натурщице, рано спился и умер, оставив жену и четверых сыновей, мал мала меньше, на произвол судьбы, которая и раньше не была к ним милосердна… Отец так и не узнал, что уже в двадцатом веке одна из его картин попала-таки в музей, но с табличкой «Работа неизвестного художника».
… Когда к лесной избушке прибыли Стражи Штутгарта, Мишель и Лоррен были счастливы, что Филиппу придется завершить свой читательский марафон, а они наконец смогут попасть в современный мир. Быт средневековой пасторали им основательно надоел. Тем более что дом, лишенный защитных заклятий, стремительно ветшал, и они опасались, что однажды он рухнет им на головы.
        Сундук с книгами принц честно отдал для передачи Принцессе Штутгарта.
        Только личный Гримуар Гензеля Шварцвальдского нашел убежище в глубоком кармане его пальто.

7
        Вампиры никогда не выглядят усталыми. Зато они могут выглядеть голодными, если потеряли слишком много энергии.
        Мишель выглядел голодным. Очень голодным. Сейчас ему не удалось бы притвориться живым человеком, так он был изможден. Живые не бывают настолько бледны. Сухая, как бумага, кожа облепила кости лица, лицо походило на маску Смерти. Только глаза горели диким красноватым огнем.
        Он вошел в библиотеку, где Нина уже которую ночь перебирала архивные записи, пытаясь упорядочить все данные, что у них имелись, о пребывании Гензеля Шварцвальдского в Москве. Данных было не слишком много, поскольку брат с сестрой прибыли до большого московского пожара восемьсот двенадцатого года, а после пожара Гензель уже остался один и практически не давал поводов писать о нем в архивную книгу, потому что вел себя тихо и незаметно.
        Нина как раз левитировала к верхней полке, чтобы поставить на место одну из архивных книг.
        Том выпал из ее руки, но Мишель подскочил и поймал книгу.
        Нина опустилась на пол перед ним, Мишель отдал ей фолиант…
        - Ты носишь мой браслет, - улыбнулся он потрескавшимися бледными губами.

«Да, я ношу его, но все время помню, что ты купил его не для меня. Он очень красивый. Слишком красивый для меня», - ответила Нина мысленно. А вслух сказала:
        - Да. Очень красивый. Как ты? Выглядишь… не очень хорошо. Тебе надо питаться.
        Мишель вдруг зашатался, ноги у него подкосились, и он сел на пол.
        - Тебе плохо? Позвать… кого-нибудь?! - всполошилась Нина, падая на колени рядом с ним.
        - Мне плохо. Мне очень плохо, Нина, - признался Мишель. - И не только потому, что я отдал этой погоне все силы, и теперь голод меня выжигает, выжирает изнутри! Голод можно притушить. Князь уже предложил нам, всем троим, услуги всех имеющихся в наличии доноров. Хуже другое… другое…
        - Что?
        - Я его догнал и убил. Я бы не справился без Филиппа, но все равно это я убил его. Я попробовал его кровь… И я не чувствую удовлетворения, понимаешь? Я опустошен. Мне нужно было бы убивать его долго-долго, много дней, чтобы утешиться. Пока я гнался за ним, пока у меня была цель - было легче. Теперь мне плохо… так плохо…
        Нина видела, что он и правда не в себе. Но не понимала - почему. Он убил врага. Он отомстил. Откуда же опустошение? Неужели… Неужели потому, что в его жизни больше нет Софи?! Но этого же быть не может! Мужчины не чувствуют так сильно. Да и вместе они были не так уж долго…
        Мишель скорчился на полу, ткнулся головой Нине в колени. И Нина провела ладонью по его волосам. Впервые, хотя ей давно хотелось это сделать.
        Софи была его недостижимой мечтой. И она навсегда останется его идеалом. Потому что Мишель никогда не сможет в ней разочароваться.
        Что ж. Придется с этим существовать. И ему. И Нине.
        Ничего. У них есть время. У них много, очень много времени…
        Дверь библиотеки приоткрылась. Мишель вскинулся и тут же обмяк: это был Арсений. Он в растерянности остановился на пороге.
        - Здравствуй, Мишель. Нина… Я… помешал?
        - Нет. Я просто раскис. Это пройдет, - ответил Мишель.
        - Выглядишь ты скверно. Трудно пришлось?
        - Ничего. Ян выглядит хуже.
        - Понятно. Мне попозже зайти? Я тут вот… принес… для твоей мандрагоры, Нина. - Арсений показал флакон с кровью.
        - Ее необязательно так часто кормить. Но все равно спасибо. Лучше, наверное, чаще, чем реже. - Нина поднялась с пола и подошла к Арсению.
        Он протянул флакон.
        Выглядел Страж смущенным, и Нине стало стыдно за свою отповедь. В конце концов его тоже можно понять. Он мечтает о том, чтобы вернуть Аню. Причем, похоже, Арсений готов принять ее в любом облике… Ведь ее красота погибла. Гретель сначала захватила ее тело, а потом утащила его за собой в могилу.
        - Прости меня, Арсений. Я просто расклеилась. Все эти события… Я полью… полью Аню. В мандрагоре ее душа в безопасности. А потом, может быть, найдется кто-то, кто сможет ее вернуть.
        - Да, может, и найдется, - уныло согласился Арсений.
        Он повернулся, хотел было уйти, но остановился и резко шагнул к Нине.
        - Я все-таки должен тебе сказать. Ты не очень надейся на это. Таких умельцев, каким оказался Ян, немного. Я понимаю, вы дружили, и ты хочешь сохранить ее во что бы то ни стало. Но вряд ли ее вернут. Может, милосерднее ее освободить, а не держать здесь?
        Нина изумленно захлопала глазами. Дружили? Она и Аня? Нина хочет ее вернуть? Тогда как Арсений, значит, хочет ее милосердно уничтожить?
        - Мы не дружили. Совсем. Она с Яном дружила! - сказала Нина.
        - Почему ты тогда о ней заботишься?
        - Просто так, - ответила Нина, удивляясь все больше. - Потому что она живая. А ты… зачем ты приносишь ей кровь? Я думала, это ты хочешь вернуть Аню…
        - Нет. Я думаю, ее не вернешь, - пожал плечами Арсений. - Я приносил кровь для тебя. Потому что это твоя мандрагора, ты ее посадила в горшок, заботишься о ней.
        - Для меня?!
        Арсений кивнул.
        Нина не знала, что и думать. Не знала, что ответить.
        Она была уверена, что Арсений приходит ради Ани.
        А он, оказывается, приходил ради нее, Нины. Неужели она нравится этому великану? Как… как женщина? Или все-таки как друг?
        Арсений, видя ее недоумение, смутился еще сильнее.
        - Я пойду. Загляну через пару дней. Принесу еще крови.
        Дверь за ним закрылась.
        И тут Нина услышала, как смеется Мишель. Его смех тоже изменился, звучал тихо и хрипло. Но все-таки он смеялся!
        - Бедолага! Во бедолага, а! Ухаживать разучился… или не умел никогда? Застрял в тех временах, когда к понравившейся барышне присылали сваху. А ведь на него бабы гроздьями вешаются - особо те, кто сами не свои до грубой мужской силы… Но к тебе у него, видимо, все по серьезному. И он не знает, что придумать. Каков повод для визита - немного крови для полива растений!.. И как объяснишь, что это не совсем то? Надо бы провести ликбез по вопросам ухаживания. Или лучше отвести его на консультацию к Филиппу? Вот уж кто знает, чего хотят женщины!
        Мишель снова зашелся смехом.
        Нине захотелось запустить в него флаконом с кровью, но она этого не сделала.
        Ей даже хватило сил улыбнуться в ответ.
        Нельзя никому доверять безраздельно. Тот, кому ты доверяешь, обязательно сделает тебе больно. Избыток доверия выпьет тебя до дна. В этом смысле мир тоже вампир.
        Поппи Брайт. Потерянные души.
        Совет вампиров России
        (Состояние на настоящий момент: 11 членов совета)
        Поскольку вампиры не признали как создания СССР, так и его распада, в их мире Украина, Прибалтика и даже часть Финляндии все еще принадлежат Российской Империи, и в Совет входят Князья некоторых городов, территориально располагающихся вне России.
        Список строится традиционно по алфавиту.
        Аладьина Анна Семеновна, Княгиня Нижнего Новгорода. Дочь боярина, обращена своим тайным любовником-вампиром в 1543 году, в возрасте шестнадцати лет. Даже среди вампиров выделяется редкостной красотой. Спокойна, миролюбива, но не любит принимать чужих на своей территории. Власть захватила в результате победы на дуэли со своим предшественником в 1630 году. К власти не рвалась, конфликт возник из-за того, что Князь пытался сделать Аладьину своей наложницей. Ее правление столь благополучно, что Аладьину можно ставить в пример другим Князьям.
        Амвросий, князь Киева. Фамилия неизвестна, при жизни был монахом по имени брат Амвросий, свое имя до пострижения скрывает. Помимо монашества был Охотником. В
1320 году, когда Амвросию было двадцать пять лет, вампиры обратили его из мести, чтобы он узнал - каково быть одним из них. На трон Киева взошел в 1502 году, победив на дуэли своего предшественника. Амвросий правит дольше, чем другие, никогда, даже во время войн и пожаров, не покидал свой город, считается мудрым, уравновешенным, но очень замкнутым правителем, приближенных не имеет, ни с кем из Князей в дружбе или в союзе не состоит, зато активно поддерживает Закон Великой Тайны с момента его принятия. О нем злословят, что он до сих пор в большей степени Охотник, нежели вампир. Зато Киев - наравне с Москвой и Нижним Новгородом - благоприятнейшие для обитания вампиров города, хотя к нарушителям закона Амвросий относится суровее, чем любой другой правитель.
        Бестужев Сергей Александрович, Князь Санкт-Петербурга. Обращен в 1825 году в возрасте двадцати семи лет. Благороден, отважен, хотя и не в меру воинствен, серьезно относится к вопросам справедливости и к законам чести, психологически несколько старомоден, не вписывается в новые времена, однако подданные его обожают, а его Стража - лучшая во всей России. Вычеркнут из семейной летописи Бестужевых, поскольку, с одной стороны, принимал участие в заговоре декабристов и поэтому стал отвратителен для родственников-монархистов, а с другой стороны, исчез сразу после восстания, не разделил общую участь, поэтому декабристы считали его беглецом и трусом. На самом деле был ранен во время событий, простудился, слег в горячке. Обратила его любовница, певица-итальянка Лаура Габриелли, в это время гостившая в Петербурге. После обращения и последовавшего за ним выздоровления от всех хворей Бестужев порывался сдаться властям, чтобы понести равное со всеми бунтовщиками наказание, но Габриелли умолила его не делать этого, ибо он выдал бы людям существование вампиров. На трон взошел в 1870 году: Князь, которому Бестужев
принес Клятву Крови, был убит претендентом на трон, а претендента - ставшего по закону Князем - немедленно вызвал на дуэль Бестужев. И хотя все полагали, что слишком молодой и неопытный Бестужев погибнет, он сразил своего противника. По сути, Князем он стал почти случайно, но к обязанностям своим относится со всей ответственностью. Лаура Габриелли все еще с ним, они считают друг друга супругами и хранят друг другу неизменную верность.
        Воробьев Самсон Васильевич, Князь Архангельска, правитель всей бывшей Архангельской губернии. Замкнутый, внешне доброжелательный. Обладает колдовским талантом. Обращен в 1720 году в возрасте тридцати шести лет. При жизни был сельским колдуном-целителем, происходил из семьи потомственных колдунов. За три месяца до его обращения в селе начали болеть и умирать молодые девушки. Воробьев пытался их лечить, но постепенно понял, что девушек «упырь засасывает». Он организовал охоту на упыря - полудикого и не слишком умного. Упырь опередил Воробьева, напал на него и обратил. Однако наученные Воробьевым мужики смогли найти логово упыря и уничтожить его. Так Воробьев остался без Мастера. Он поступил согласно традиционным представлениям о вампирах: обратил всю свою семью и ближайших друзей, создав таким образом гнездо. Князем в Архангельске был заезжий вампир-англичанин (благо Архангельск считался главным портом России), но когда Воробьев прислал ему вызов на битву за власть, англичанин предпочел добровольно отречься. Других претендентов на трон не оказалось. Многие Князья боятся Воробьева, потому что он
соединяет силу вампира с колдовскими знаниями, к тому же ему подвластны три колдуна и две ведьмы: его брат, два его сына и две дочери.
        Глебов Василий Сергеевич, Князь Екатеринбурга. Уравновешенный, умный, расчетливый, прекрасный политик и экономист. Обращен в 1811 году в возрасте тридцати шести лет. При жизни был купцом-золотопромышленником в Екатеринбурге. Обратила Глебова его любовница, цыганка. Глебов знал о ее вампирской сущности, и это казалось ему даже пикантным - ровно до тех пор, пока он не решил жениться, выискал себе молоденькую невесту с хорошим приданым. Любовница, узнав об этом, из ревности его практически убила, а потом, умирающего, обратила. Глебов легко примирился со своим новым состоянием, даже нашел в нем определенные плюсы. Сделал Слугой Крови своего компаньона и друга, благодаря чему они вместе еще много лет занимались своим золотопромышленным делом, считаясь живыми. К официальной смерти они тоже подготовились основательно и в результате не утратили контроля над состоянием. К власти Глебов пришел в 1883 году, победив на дуэли своего предшественника - бывший Князь города мешал честолюбивым производственным планам Глебова. Глебову хотелось не столько власти, сколько свободы для маневра, и он эту свободу получил.
В настоящее время среди Князей Российской Империи именно Василий Сергеевич Глебов обладает самым большим личным состоянием. Его слабость - женщины. У Глебова целый гарем красавиц, как живых, так и немертвых.
        Каминьский Андрей Яковлевич, Князь Львова. Обращен в 1881 году в возрасте сорока лет. Осторожен, деликатен, неагрессивен, но весьма себе на уме. Родом из русско-польской семьи. При жизни был профессором Львовского университета, преподавал риторику. Состоял в революционном кружке. Был обращен своим лучшим другом, в котором не подозревал вампира. В 1915 году Принцесса Львова решила нарушить Закон Тайны и объявила подданным, что пришла пора указать смертным их место, снова стать хозяевами ночи и воплощением кошмаров (эта идея время от времени посещала многих вампиров, особенно обладающих властью). Каминьский пытался увещевать правительницу, но не добился успеха и убил ее. Он не преследовал цели занять трон, однако с удовольствием стал правителем. Сначала значился Принцем Львова, но после 1918 года сам себя стал называть Князем и установил контакты с правителями других российских городов. Провел среди подданных политический эксперимент, превратив сообщество вампиров Львова в идеальную модель социалистического общества. При этом из Львова сбежали многие вампиры, но многие, напротив, попросили у Князя
убежища. В Совете его ценят за ловкость в проведении дипломатических переговоров между Советом Вампиров России и Великим Советом Вампиров, заседающим в Цюрихе.
        Меншикова Мария Александровна, Княгиня Тобольска. Дочь Светлейшего Князя Александра Даниловича Меншикова. Признанная красавица. Властолюбива, мудра, жестка, хитра, в общении надменна, но своим подданным верна безгранично и такой же верности требует от них. Обладает колдовским талантом. При жизни была сосватана за молодого царя Петра II, но в результате дворцового переворота оказалась сослана вместе с отцом в Березово, где заболела туберкулезом. Обращена в 1729 году в возрасте восемнадцати лет вампиреллой, которая у местных жителей считалась шаманкой. Меншиков призвал шаманку для лечения дочери, но та оказалась не в силах спасти девушку. Однако шаманка привязалась к своей пациентке и решила сделать ее своим Птенцом. Меншикова захватила власть, победив в 1810 году на дуэли своего предшественника. В XVI-XIX веках Тобольск считался столицей Сибири, Меншикова сознательно претендовала на власть в таком значительном городе. Сейчас ей добровольно подчиняется большинство правителей сибирских городов:
        Прозоровский Никита Григорьевич, Князь вампиров Москвы. Происходит из древнего княжеского рода Прозоровских. Обращен в 1743 году в возрасте двадцати семи лет. К власти пришел в 1867 году. Внешность привлекательная, манеры мягкие, в обращении с подданными милостив, в обращении с равными деликатен, но способен на жесткие и решительные поступки. Никита Григорьевич Прозоровский был Птенцом и ближайшим советником Князя, своего предшественника. Прозоровский не претендовал на власть, пока Князь не погиб во время войны с Ковеном. Традиционно за освободившийся трон началась борьба, в которой Прозоровский победил всех своих соперников. Его восшествие на трон Москвы стало для многих неожиданностью: Прозоровский не считался достаточно сильным вампиром для того, чтобы выстоять в борьбе, к тому же был еще слишком молод. За время его правления вампирское сообщество Москвы значительно увеличилось: многие просили убежища и приносили Клятву Крови, предпочитая Прозоровского другим правителям. В 1920 году, после Революции, Прозоровский добровольно оставил трон и вместе с Птенцами покинул Россию, принеся Клятву Крови
Принцессе Парижа. После его бегства трон Москвы был захвачен бывшим опричником, Семеном Даниловичем Нароковым, после чего в городе воцарился террор. В
1992 году Прозоровский со своими Птенцами вернулся в Москву, сразился на дуэли с Нароковым и победил его. Других жертв после его возвращения на трон не было: московское сообщество вампиров с радостью приняло более мягкого Князя.
        Скуратов-Бельский Григорий Лукьянович (известен под прозвищем «Малюта», данным ему за невероятно высокий для его времени рост), Князь Талина. Прошел обращение в возрасте сорока трех лет. Жестокий, агрессивный, воинственный, но хитрый правитель. Похотлив, имеет склонность к садизму, но старается усмирять те из своих страстей, реализация которых в нынешние времена вызвала бы к нему негативное отношение. Прославился как сподвижник, палач и военачальник Ивана Грозного. Был смертельно ранен в бою во время Ливонской войны при взятии замка Вейсенштейн в Эстонии 1 января 1573 года во время атаки, когда вел русские войска на приступ стены. В отместку за гибель Малюты Иван Грозный приказал сжечь всех пленных немцев и шведов. Официально тело Малюты похоронено в Волоколамском монастыре, хотя на самом деле туда привезли пустой гроб с доспехами. В действительности же его, умирающего, обратил вампир-швед, Мастер гнезда, обитавшего в здешних местах. Целью обращения было вернуть к жизни ненавистного русского военачальника, поработить его и заставить страдать. Возможно, вампиры даже собирались убить его, когда
вдосталь над ним наиздеваются. Но Малюта недолго оставался слабым Птенцом: он сумел воспользоваться своим военным опытом, чтобы уничтожить все гнездо вместе с Мастером. Трон Талина захватил в 1700 году, уничтожив не только бывшего Князя, но и всех его Стражей и приближенных. Окружил себя собственными Птенцами, доверяет только тем, кого сам обратил, да и то не до конца.
        Трофимов Алексей Иванович, Князь Смоленска. Решителен, отважен, суров, но дружелюбен. Строго следует своим понятиям о порядочности. Является самым молодым из членов Совета. Обращен в 1920 году в возрасте двадцати трех лет. При жизни был солдатом, затем красноармейцем, выбился в командиры. Прекрасный стрелок, владеет холодным оружием. Обращен Князем Новосибирска, решившим в смутные времена усилить свою Стражу. Трофимов за десять лет завоевал уважение других Стражей. В 1939 году Князь Смоленска решил покинуть Россию. Трофимов заявил о том, что претендует на трон. Других претендентов не оказалось. Трофимов занял трон без кровопролития. Во время Великой Отечественной войны Трофимов разрешил своим подданным нарушить Закон Тайны и истреблять оккупантов, что едва не привело к ответному истреблению всего смоленского гнезда, ибо среди немцев оказалось достаточно знающих людей, и из Германии были вызваны Охотники. Смоленск стал ареной тайной войны. В качестве ответного удара Трофимов приказал обращать и обучать потенциальных Стражей. К концу войны количество вампиров в Смоленске увеличилось в шесть раз,
причем основную часть составляли молодые свирепые мужчины. Теперь Смоленск обладает собственной небольшой армией. Трофимов ненавидит обращение «Князь», но вынужден подчиняться традиции. Собственные подданные называют его сугубо по имени-отчеству.
        Шершнева Анна Емельяновна, Княгиня Казани. Богатая купеческая вдова, обращена любовником-вампиром в 1694 году в возрасте тридцати двух лет. К власти пришла в
1852 году, когда Охотники смогли добраться до гнезда Князя Казани и уничтожить и его самого, и всех возможных претендентов на трон, Шершнева сумела собрать и объединить уцелевших вампиров, удачно выбрать кандидатуры для обращения, чтобы пополнить ряды Стражи, и почти год исполняла все обязанности Княгини, даже не озаботившись установлением своего статуса. Занять трон официально ей предложили благодарные подданные.
        Вампиры в России
        (Историческая справка)
        На территории России вампиры существовали всегда, так же как и во всех странах мира. Они ничем особенно не отличались от европейских вампиров, разве что здесь их было меньше из-за засилья стихийной нечисти (лешие, водяные, домовые и пр.), да и жизнь тут была не слишком комфортной. Жили вампиры гнездами, не контактируя с внешним миром.
        После принятия Закона Великой Тайны в Россию из Европы перебрались многие вампиры-бунтари, не желавшие признавать Закон. Но вскоре Закон пришел и сюда. А начиная с петровской эпохи, существование вампиров в России ничем не отличается от существования вампиров во всем мире.
        В отличие от католической и протестантской, православная церковь всегда была занята сугубо государственными делами, никогда особо не преследовала колдунов и не охотилась на вампиров. Но Охотники существовали. Целые семьи специализировались именно на охоте за любой нечистью, потому что в России нечисть доставляла людям не меньше неприятностей, чем в любой другой точке земли. Но до петровской эпохи Охотники не специализировались именно на вампирах.
        После революции большинство вампиров эмигрировало. Их существование было под угрозой, потому что неприкосновенности частного жилища уже не существовало, и их дома - как правило, великолепные частные особняки - были захвачены. Да и жизнь стала тяжела, потому что ушло все, что они любили: роскошь, развлечения, общество красивых и легкомысленных людей. В России остались лишь немногие одиночки и гнезда, сумевшие как-то найти себе убежище и прижиться в этом новом мире. Зато у них появилась возможность охотиться, не подчиняясь Закону Тени. Советские люди не верили в вампиров, и некому было донести Совету Вампиров на нарушение Закона, ибо слабые и законопослушные вампиры бежали.
        На настоящий момент Россия населена как очень сильными и жестокими вампирами, пережившими советскую власть, так и вернувшимися из-за границы романтическими эмигрантами, которые захотели жить на родине. К тому же беззаконие, творящееся в нашем обществе, привлекает сюда авантюристов-вампиров из других стран.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к