Иван Грозный. Конец крымской орды Александр Александрович Тамоников
        Иван Грозный #2Русский исторический бестселлер
        1572 год. Москва только что оправилась от разрушительного набега татар. Но крымский хан Девлет Гирей не думает успокаиваться. Он готовит новый поход. На этот раз хан планирует окончательно разбить русских и сесть в Москве «на царство». Царь Иван Грозный спешно готовится к обороне: строит новые пограничные укрепления, усиливает войско донскими казаками и немецкими рейтарами. Решено встретить врага на берегах Оки. Туда на разведку отправляется отряд воеводы Михайлы Бордака. Он видит, как татары переправляются через реку, и спешит сообщить об этом главному воеводе князю Воротынскому. Ни татары, ни сам Бордак еще не знают, какая ловушка готовится степнякам на этом берегу…
        Александр Тамоников
        Иван Грозный. Конец крымской орды
        
        Глава 1
        Боярин Михайло Бордак плохо спал в ту ночь. Покой отгоняли тревожные мысли об Алене и ее сыне Петруше. Недавно он спас их, выкупил из неволи в Крыму, в городе Кафа, где выполнял тайное задание, порученное ему царем Иваном Васильевичем. Потом эта женщина, мужа которой зарубили татары, стала его женой.
        Удалось ли им теперь уйти из Москвы? Они должны были покинуть столицу на ладье княжича Василия Парфенова. Ее на месте не было. Как и немногочисленной челяди. Княжич сам проверял. Но значит ли это, что Алена, которой рожать скоро, да Петруша с помощью ключника Герасима и Марфы, а также служки Кольки дошли до подворья княжича и успели сесть в ладью? Смогла ли она пробиться чрез затор из разных судов, на которых люди уплывали из посада? А если сели, то довел ли кормчий Демид Глухов ладью до вотчины Парфенова, в село Стешино, которое вниз по течению в шестидесяти верстах? Но даже если ушли, сели, уплыли и добрались до села, то не попали ли там в полон к татарам? Ведь именно туда, ну, может, чуть восточнее повел свою орду Девлет-Гирей.
        Мысли мучили его так, что разболелась голова. Луна пошла к востоку, когда Бордак не выдержал и вылез из шалаша, стоявшего на елани.
        Его заметил дозорный опричник, который нес службу в то время.
        - Боярин, ты чего не спишь? Или по нужде вышел? - спросил он.
        - По нужде.
        - Мы отхожее место устроили сразу за правыми шалашами. Ты не испачкайся там.
        - Ты, ратник, службу свою бди, обо мне не беспокойся. Другая у меня нужда.
        - Скажи, какая, боярин. Может, подмогу. У меня бабка знахаркой знатной была. Мать тоже шла по ее следам, хотя и недолго, померла рано. Ну и мне кое-что от них досталось. Знаю немало трав, которые от разной хвори помогают.
        - Боль головная у меня, ратник.
        - Ударился?
        - Нет.
        - А в членах слабость есть? В жар, озноб не кидает?
        - Нет. Постоянно думаю о жене с сыном, оттого и боль, наверное.
        - Они на Москве остались?
        - Где же еще?
        - Многие заранее ушли.
        - Умнее нас оказались. Но чего теперь об этом говорить? У тебя-то где семья?
        Опричник вздохнул и ответил:
        - Нет у меня ни жены, ни детей, ни отца, ни мамки. Один я на этом свете. Но моя история долгая и тебе, вельможной особе, не интересная.
        - Отчего же? Поведай о жизни своей.
        - Нет, не буду. Не хочу ворошить прошлое, слишком уж худое оно. Сейчас лучше. Мне и думать-то не о ком. Весь в службе. Но коли постоишь за меня да последишь малость за еланью, то принесу травы одной. Вдруг она тебе и поможет.
        - Я-то постою, но что за трава такая у тебя? Ее ведь, наверное, заваривать надо, а где сейчас это сделать? Костры не горят, от лучин проку нет.
        - Моя трава особая. В ней лечебные только вершки. Их можно и в холодной воде растолочь. Конечно, отвар лучше, но сойдет и так.
        - Ладно, неси. Все одно хуже не станет.
        - Это так. - Опричник прошел к левому ряду шалашей, скрылся между ними, вскоре вернулся с тряпицей. - Держи, воевода. В чашу воды налей, из тряпицы осторожно достань пучок травы, вершки стряхни, но только зерна, их рукояткой ножа растолки… хотя чего это я? Сам все быстрее сделаю.
        Бордак невольно улыбнулся и сказал:
        - Твоя правда, ратник. Лучше сделай сам.
        - Чашу надо, вода у меня есть в бурдючке.
        - Сейчас принесу. Кроме чаши ничего не надо?
        - Нет, нож у меня тоже всегда при себе. - Ратник принялся за приготовление зелья.
        Бордак же прошел ко второму, внешнему дозору. Там службу нес опричник Семен Топарь. Он лежал за кустом, услышал шорох сзади, резко обернулся.
        - Тихо, Семен, это я.
        - Боярин? - удивился Топарь.
        - Я. Ну что у тебя тут?
        - Ничего, боярин, тишина.
        - Это хорошо.
        - Вот только дымом потягивает, чуешь?
        Михайло принюхался. С юга действительно тянуло дымом.
        - Да, что-то горит. И давно ты почуял дым?
        - Нет, недавно, как ветерок сменился. Раньше он дул с запада, тогда дыма не было. А сейчас он такой, будто с пожарища прилетел, еще тлеющего.
        - Вон там впереди у нас село.
        - Далеко?
        - Верстах в десяти. Неужто оно сгорело?
        - Могло. А то и не село, а лес глубже.
        - Утром двинемся к реке, мимо села пойдем, тогда все и узнаем.
        - Воистину.
        - А так, говоришь, все спокойно?
        - Сам видишь. Тихо как на погосте, даже мелких птиц не слышно. В это время совы обычно летают. Сейчас нет и их.
        - Орда прошла, распугала и людей, и зверей. От нее все бегут.
        - Это да. А Москву-то как шустро татары сожгли, а?
        - Им повезло. Не начнись ураган, выстояли бы наши полки. Но вмешались небесные силы. А против них всяк бессилен. Только Господу Богу подвластно все то, что происходит и на земле, и в небе.
        - Так почему Он не защитил столицу православную?
        - Не богохульствуй, Семен. Видать, прогневали мы Бога, и послал Он нам жуткое испытание. Но не обделит и милостью.
        - Быстрее бы.
        - У тебя жена есть?
        - Нет. И не было покуда.
        - А родные на Москве проживают?
        - Слава Богу, нет. В Угличе они. Отец сапожник, мать с сестрой по хозяйству. Вот сестра собиралась замуж. Отец приезжал на Москву, говорил о том. Звал меня домой по осени. Но куда теперь? Не до свадеб.
        - Не след так говорить, Семен. Жизнь продолжается.
        Ратник взглянул на воеводу и спросил:
        - А тебе чего не спится, боярин?
        - Маюсь, не ведаю, что с семьей моей. Она на Москве оставалась. А жена родить скоро должна. Где они с сыном теперь, живы ли? Вот что меня очень беспокоит, Семен.
        - Да, это плохо, коли не ведаешь, что с семьей. Лучше знать, пусть и самое худое, нежели вот так маяться.
        - Ладно. Ты до утра заступил?
        - До зари. Потом сменщик придет.
        - Давай, неси службу. Я постараюсь уснуть.
        - Ты, боярин, надейся на лучшее.
        - Благодарю, ратник. - Бордак вернулся к опричнику, несшему службу в лагере, и спросил: - Ну что, сделал снадобье?
        - Да, вот оно, выпей.
        - Все пить?
        - Все.
        Михайло опустошил чашу.
        - А теперь ложись и попробуй уснуть, - сказал опричник.
        - Получится ли?
        - Ты ложись, а там видно будет.
        Воевода вернулся в шалаш, лег на лежанку.
        - Ты чего, Михайло? - раздался голос княжича Парфенова с другого края шалаша.
        - Голова разболелась, Василь. Я разбудил тебя?
        - Если скажу «нет», поверишь?
        - Не поверю.
        - И правильно сделаешь. Все о своих думы думаешь?
        - А как же, Василь? Ведь не ведаю, что с ними.
        - Хорошо хотя бы то, что на подворьях людей не было, да и ладьи тоже. Значит, ушли рекой и твои, и мои.
        - А как узнать? Да еще вотчина твоя стоит на пути орды.
        - Ну если Девлет повел ее на рязанские земли, то, может, и минуют крымчаки село. А нет, то только бы дошли наши до него, а там ключник переправит их в лес, в скрытное место, недоступное для чужаков.
        Бордак приподнялся и сказал:
        - Слушай, Василь, а если нам зайти в твою вотчину? Это же не так далеко.
        - Да, не особо. Верст пятьдесят отсюда на восток. Там река Москва извивается как уж. Вот на правом берегу излучины и стоит село. А орда и мы на левой, западной стороне. Так что, чтобы зайти в село, придется переправляться через реку, а бродов там нет.
        - Это не страшно. Да и всем переправляться не надо, только нам двоим.
        Парфенов зевнул и проговорил:
        - Ты главный воевода. Тебе решать, куда и зачем идти отряду. Можем и зайти.
        - Давай поступим так. Впереди село Волонино. Оттуда дымом несет, хотя и слабо уже. Утром, после молитвы и завтрака, отправимся к этому селу, посмотрим, что там, пройдем далее до деревни Колодка, что верстах в двадцати от него. После свернем на восток и двинем к твоей вотчине.
        - Согласен, если только крымчаки не помешают нам уйти.
        - Это понятно. Коли их будет не слишком много, то схватимся с ними. Это сейчас самое главное. Тут уж не до своих дел.
        - Вот и договорились. Я и сам, если честно, хотел просить тебя свернуть к Стешино, да не решался.
        - И с чего ты стал такой нерешительный? Я для тебя большой начальник?
        - Так положено, Михайло. Ты первый воевода, главный, я всего лишь твой помощник.
        - Прекрати даже думать о том. Мы в первую голову товарищи.
        - Ладно, порешили. А теперь отдыхать. А то будем с утра как мухи сонные.
        - Не ведаю, смогу ли забыться.
        Но Бордак уснул быстро. Головная боль прошла. Наверное, зелье помогло. Или же то обстоятельство, что он решил проведать вотчину Парфенова.
        Лагерь проснулся на рассвете.
        Бордак тут же выслал разъезд, приказал ему посмотреть округу. Конники далеко не ходили, оглядели лес, ближнее поле и вернулись. Старший разъезда доложил воеводе, что крымчаков и вообще кого бы то ни было поблизости нет. Но чувствуется запах дыма. Ветерок приносит его с верховья реки.
        Воины собрались на середине поляны, помолились, перекусили тем, что было в сумах. Припасы они берегли, добыть их было негде, кроме сел и деревень, разоряемых ордой.
        После этого Бордак вызвал к себе головной дозор. Его возглавлял Иван Пестов. Под началом у него были Федор Верга, Егор Ступа, Осип Карась и Никола Бартов.
        Свое задание Пестов знал.
        Бордак лишь сказал ему:
        - Помни, Иван, идем позади орды. Крымчаки могу вылезти откуда угодно. Причем отрядом немалым. Коли они завидят вас, то нам всем придется тяжко.
        - Я это знаю, воевода.
        - Тогда вперед, к реке. Она где-то в версте. Далее по берегу до села Волонино. До него чуть более десяти верст. Уразумел?
        - Да, боярин.
        - С Богом!
        - Пошли, ребята, - дал команду дозорным Пестов.
        Головной дозор ушел с елани по тропе к полю.
        Княжич Парфенов тем временем построил десятки.
        - Идем до ближнего села, от него до деревни, - сказал боярин своим людям. - Десятникам назначить дозорных по сторонам. Им выход по моему распоряжению. Вперед, воины!
        Отряд Бордака, состоявший из трех десятков бойцов, покинул лесную поляну. Еще до молитвы опричники убрали с нее шалаши, не оставили ни единого следа своего пребывания здесь.
        Воины шли в строгом порядке. За головным дозором следовали ратники Фомы Рубача, с ними Михайло Бордак и Василий Парфенов. За ними держался десяток Якова Грудина, позади - люди Луки Огнева.
        К воде они вышли быстро и увидели нечто страшное. По реке плыли трупы мужиков, баб, детей, доски от лодок, бревна от плотов. На песчаной кромке лежали два трупа. Оба бабьи. Обгоревшие. А сколько таких тел река уже унесла? Жители Москвы искали спасение, а нашли погибель.
        Сердце Бордака уколола жуткая мысль:
        «А нет ли среди этих трупов моих Алены, Петруши, Герасима и Марфы, других знакомых? Не разлетелась ли на куски в давке ладья княжича, как те, остатки которых плыли по реке? Опять тревога. Нет никакого покоя».
        Парфенов увидел бледное лицо Бордака и приказал отряду отойти от реки на сто саженей, что было тотчас исполнено. Всех ратников угнетало это зрелище.
        Бордак же не вмешивался. Княжич поступил совершенно правильно. Он имел на то право как помощник, второй воевода.
        Головной дозор шел без остановок. Михайло с Василем видели, как их конники оглядывали те места, откуда могли появиться крымчаки. Однако врага поблизости не было, потому отряд двигался довольно быстро.
        Солнце было еще на восточной стороне, когда дозор вышел к возвышенности и встал. Бордак дал команду отряду сделать то же самое. Наверх пешком поднялся Иван Пестов, огляделся, обернулся и подал знак воеводе, попросил его подойти.
        К нему отправились и Михайло, и Парфенов. Они соскочили с коней, передали их ратникам, по тропе, сделанной в траве Пестовым, поднялись на вершину. Оттуда увидели саженях в двухстах пожарище. Это было странно, но село Волонино выгорело не все. Несколько дворов остались нетронутыми огнем.
        Пестов взглянул на Бордака и сказал:
        - Ночные дозорные говорили о дыме с этой стороны. Вот откуда он шел. Непонятно только, почему село не выгорело.
        Княжич Парфенов оказался глазастей всех.
        - А не выгорело оно потому, что огонь был сбит дождем, - заявил он.
        - Но ведь не было никакого дождя, - с недоумением проговорил боярин.
        - Не было в лесу, на елани, на которой мы стояли, и до этого места. А далее саженях в ста сухая земля граничит с мокрой. Дождь полосой узкой пролился где-то в начале ночи. Пришел с запада, ушел на восток.
        - А ведь ты прав, княжич, - сказал Пестов. - Как же я сам-то этого не увидел?
        - Ладно, чего теперь, - произнес Бордак. - Крымчаки сделали свое дело и ушли. Вот только далеко ли?
        - Насколько хватает глаз, никого не видать. - Пестов повернулся к Бордаку и спросил: - Какой наказ будет, воевода?
        - Пройти дозором мимо села вдоль реки на версту, посмотреть лес, вернуться по его кромке. Времени на это, Иван, у тебя не много.
        - Уразумел, исполню! - Пестов поспешил вниз.
        Дозор тут же двинулся вперед.
        Парфенов подал десятникам сигнал спешиться, сойтись в отряд и ждать. Те все поняли, подвели своих людей к ратникам Рубача.
        Воевода с помощником смотрели за дозором, покуда он был виден, не скрылся за возвышенностью.
        - Как ты считаешь, жители села сумели уйти от набега? - спросил княжич.
        - По-моему, да. В Волонино не могли не знать о нашествии татар, о пожаре на Москве. Поэтому время уйти у них было.
        - А если крестьяне подумали, что Девлет разграбит окрестности Москвы и пойдет обратно в Крым?
        - Рассчитывать на это было бы глупо.
        Парфенов невесело улыбнулся и сказал:
        - Мы тоже думали, что Девлет поведет свою орду проверенным путем и на Козельск, как было решено в Бахчисарае, а видишь, что вышло.
        - Ничего не было бы, если не наши изменники. Ради собственной выгоды они обрекли на смерть и унижения столько людей. Никого не пощадили. Как по-твоему, Василий, кто хуже? Татары-крымчаки или эти вот негодяи?
        - Да наши, конечно же, похуже будут. Крымчаки что? Для них набеги - средство к существованию, а эти?.. Они ведь вовсе не наши. Изменники не имеют ни роду, ни племени. Я бы их давил собственными руками. А еще пищат некоторые вельможи, мол, царь нас притесняет. Да государю этих продажных тварей надо на плаху вести, головы им рубить без пощады, в назидание другим.
        - Ладно, смотри на леса.
        Парфенов повернулся.
        - Да, вижу, ертаул по кромке идет. Три всадника.
        - Значит, Пестов двоих в сам лес послал.
        - Шустро основной путь прошли. Это говорит о том, что крымчаков дозорные не встретили.
        - Они, по-моему, никого не встретили. А ведь должны были выйти хоть какие-то люди из Волонино, из леса, из-за реки.
        - Может, они где-то тут и есть, хотели выйти, да нас увидели и опять спрятались. Им и в голову не придет, что орду преследует русская дружина.
        - Наверное, ты прав.
        Ертаул вышел из леса и направился к возвышенности.
        Вскоре Пестов поднялся к Бордаку и Парфенову, смахнул пот с лица и доложил:
        - Ничего и никого. В село, как ты и велел, воевода, мы не заходили, в округе на версту и более ни единого человека нет.
        - Следы?..
        - Тех много. От коней, людей, телег, скота разного. Они от села тянутся в сторону соседней деревни.
        - От телег и скота, говоришь? - спросил Бордак.
        - Да, боярин. Это худо. Значит, жители села не ушли до того, как налетели крымчаки.
        - Ну это еще спорно. Сельчане могли в спешке переправиться на другой берег, бросить и повозки, и часть скота. Не до того, когда жизнь в опасности, - сказал Парфенов.
        - Дай Бог, чтобы так оно и оказалось, - проговорил Бордак.
        - Заходим в село, Михайло? - спросил княжич.
        - Да вот думаю, стоит ли всей дружиной туда соваться.
        - А чего ее делить-то? Нам чрез село дальше идти, к деревне.
        - Коли крестьяне успели уйти на другой берег, то наверняка кто-то из них теперь из ближнего леса смотрит за селом. Большую дружину увидит, испугается и ноги унесет, ну а к малому отряду может и выйти, когда поймет, что мы свои.
        - Коли для них остались эти самые свои, - вырвалось у Пестова.
        Бордак взглянул на него и спросил:
        - Почему ты так говоришь, Иван?
        - А потому, воевода, что люди могут быть злы на царя за то, что он допустил такое разорение.
        - Государя-то за что винить? Он сделал все, что мог.
        - Кто бы еще народу местному это объяснил.
        - Вот мы и объясним. Лишь бы люди к нам вышли.
        Бордак принял решение и озвучил его:
        - Мы с тобой идем в село вместе с головным дозором, смотрим все, показываем себя на берегу. Надеюсь, кто-нибудь да выйдет к нам. И объяснимся, и про крымчаков узнаем, спросим, какими силами они подходили к селу.
        Воевода приказал дружине оставаться на месте, а сам вместе с Парфеновым и головным дозором поскакал к селу. Вскоре всем им стало ясно, что никто к ним не выйдет. Крестьяне не успели уйти. Кони заволновались, почуяв мертвечину. Ратники успокоили их, въехали в село, увидели порубленные тела стариков и старух, младенцев. Полегли и те мужики и совсем молодые парни, которые пытались отбить нападение крымчаков.
        Бордак остановил коня, закрыл глаза.
        Парфенов подъехал к нему и спросил:
        - Что с тобой, Михайло?
        - Не могу видеть трупы детей и молодых баб. Скажи мне, Василий, почему селяне не ушли на тот берег? Ведь и плоты у воды стоят, и лодки. Время у них было, успели бы переправиться, даже завидев крымчаков на той возвышенности.
        - Не ведаю, Михайло, но, судя по всему, тут не ждали татар. Мужики своим делом занимались, бабы по хозяйству, дети играли на улице. Мыслю, тут вообще никто не смотрел за подходами к селу. Может, пастухи и заметили крымчаков, да уже поздно было. Странно все это. Как будто крестьяне не знали о том, что произошло на Москве.
        - Но трупы-то в реке они должны были видеть. Хотя бы рыбаки.
        - Селяне не могли не ведать о нашествии. Они подумали, наверное, что наши полки дали бой, как бывало не раз. А трупы? Ну попали под татар окрестные села. Хотя согласен, странно это. Должны были люди почуять беду.
        - Нет, Василий, вернее будет считать, что селяне слепо верили в то, что русская рать отгонит татар от Москвы, и уйдут они обратно в свой Крым не солоно хлебавши. Вот и оставались на селе. Тем более после того, как царь Иван Васильевич Казань взял, Астрахань и западные земли Москве подчинил. Крестьяне не сомневались в том, что чужеземцы к нам больше не придут. Помнишь деревню Песчаную, что недалеко от Чугуева?
        Парфенов кивнул и проговорил:
        - Помню. Мы тогда по воле Ивана Васильевича за мурзой Икрамом в тех землях гонялись. Песчаную разорили люди этого пса. Вернее, нелюди. Как сейчас помню, проводник, который провел нас до деревни, нашел тело изрубленное своего кума. Там шестерых крымчаки убили, а тут? Страшно даже смотреть. Но надо, Михайло.
        - Посмотрим. Я Песчаную-то чего вспомнил. Там такой же тогда запах был, как здесь. Не трупный, а горелый. Значит, крымчаки разорили село день назад, никак не раньше.
        - И чего?
        - Ничего. Потом об этом! - заявил Бордак и позвал старшего дозора: - Иван!
        - Да, воевода, - тут же откликнулся хриплым голосом Пестов.
        - Ко мне!
        Старший дозора подъехал к боярину и княжичу.
        - А чего вдруг захрипел? Где голос сорвал? - спросил воевода.
        - Не в голосе дело, - ответил опричник и отвернулся.
        Бордак все понял. Бравого ратника, не раз бившегося с жестоким ворогом, рубившего его нещадно, душили слезы. При виде убитых селян у него ком в горле встал.
        - Ты, Иван, пошли гонца к дружине. Пусть идет сюда.
        - Слушаюсь.
        Подошла дружина. Опричники посмотрели дома, и целые, и обгоревшие, клети, сады и огороды.
        К Бордаку и Парфенову подъехал десятник Огнев.
        - Воевода! - обратился он к Михайло. - Мы нашли сорок восемь тел. - Он запнулся, справился с собой продолжил: - Из них только младенцев тринадцать. Восемь мальчиков, пять девочек.
        Бордак тяжело вздохнул и процедил:
        - Продолжай!
        - Стариков восемь, старух двенадцать, девять мужиков, которые бились с крымчаками, и шесть баб. Те все изнасилованы. Село большое, сорок дворов, тут могли жить до двухсот человек. Была и церковь, она сгорела дотла. Остальной народ и весь скот крымчаки увели с собой. Пошли они в сторону деревни Колодка. Остались куры да утки, которых татары не смогли поймать. Мы их побили. С припасами у нас не шибко.
        - Побили и правильно сделали. Все одно зверь из леса сожрал бы. Ты мне, Лука, вот что скажи. Сколько, по-твоему, тут было крымчаков?
        - Думаю, не менее полусотни, может, сотня.
        - Не более?
        - Нет. Где-то так, как я сказал.
        - И давно налет был?
        - Недавно, прошлым днем, когда мы еще на полпути к стоянке были. Татары ушли в сторону деревни, сакма туда ведет.
        - Что ж они с ясырем пошли еще и на деревню таким малым числом? Если крымчаки тут взяли где-то полторы сотни человек, то только на охрану потребуется три десятка.
        Огнев вздохнул и произнес:
        - Им бояться нечего, даже если они и оставят при ясыре такую охрану. Деревенских мужиков против них с пару десятков наберется, никак не больше. У крестьян и оружия-то нет. Дубины, рогатины да топоры. С татарами они не управятся, все погибнут.
        - До деревни двадцать верст. Если крымчаки тут разбойничали днем, то к ней с большим обозом они могли подойти только вечером. С ходу, уставшие не пошли бы. Сумерки близко, а там и темень. По ночам они не грабят. Значит, в деревню эти нехристи не пошли, встали где-то рядом, а уже с утра напали и на Колодку. Сейчас они должны быть там. Нас разделяют двадцать верст, но идти немедля мы не можем. Надо людей похоронить по-человечески. Выходит, что к деревне Колодка мы выйдем к вечеру. Где в то время будут татары?
        Огнев чуть подумал и сказал:
        - Если они сразу после разорения деревни двинутся дальше вдоль реки, то… мне бы на чертеж глянуть, воевода.
        Бордак достал карту, спешился. Соскочили с коней Парфенов и Огнев, склонились над развернутой бумагой, сориентировались, определились.
        - Крымчаки на стоянку ночную с ясырем могут встать вот здесь, в роще. - Бордак указал это место на карте. - Или вот здесь, на краю леса. Это рядом, в десяти верстах от Колодки. Так что у нас получается?
        Парфенов взглянул на него и спросил:
        - Ты, Михайло, ищешь место, где можно будет напасть на крымчаков?
        - А что же еще? Коли их от полусотни до сотни, то мы можем сойтись с ними в сечи. Главное, застать их врасплох, а это, я думаю, нам удастся. Крымчаки чувствуют себя вольготно после сожжения Москвы, считают, что рати русской больше нет, остались только отдельные небольшие дружины вроде нашей. А тут им простор, полная воля. Оттого и не ждут нападения. Это нам на пользу. А ты почему спросил, Василий?
        - Я думаю, что до завтрашнего утра крымчаки из деревни не уйдут. Зачем им это делать, если через десять верст вставать на ночевку, причем незнамо где, то ли в роще, то ли у леса, то ли в открытом поле? Полонян надо свести в кучу, хоть как-то накормить и охрану к ним большую приставить. Что это за отдых будет? В деревне же совсем другое дело. Там пленников можно в дома загнать, где и печи, и дрова. Ничего искать и делать не надо. Только баб взять на стряпню. Колодцы есть. Тут и охраны потребуется меньше, и отдохнуть удастся как следует. С утра татары двинутся дальше, к стану основного войска, откуда они и посланы были за добычей. Таково мое мнение.
        Огнев погладил бороду и проговорил:
        - А ведь княжич прав, воевода. Я как-то о стоянке в деревне не подумал. Там ночевать действительно сподручнее, а сжечь ее они и утром успеют, перед самым уходом. К вечеру и мы дойдем до Колодки. Все разведаем, а поутру либо налетим, либо отступим. Это будет зависеть от количества татар. Если их более сотни, то нам никакая внезапность не поможет. Ну а если чуть меньше, то перебьем.
        - Это если они останутся в деревне, - проговорил Бордак.
        Парфенов кивнул и сказал:
        - Останутся, Михайло. Если только мурза или сотник у них не дурак. Мы загодя выясним, как они поступили. Уходя, татары подожгут деревню, значит, дыма много будет. Вот он-то нам все и подскажет.
        - Согласен, - сказал боярин, решительно махнул рукой, повернулся к Огневу и заявил: - Передай, Лука, наказ десятникам копать могилы на местном кладбище, сносить туда тела, хоронить. После этого, думаю, нам не до обеда будет. Но ничего, у деревни остановимся, там и поедим. Как захороним тела, идем к Колодке. Ты уразумел, Лука?
        - Да тут и разуметь особо нечего. Я к десятникам, да, воевода?
        - Давай, мы будем тут. Если что, посылай человека.
        - Здесь и голосом позвать можно.
        - Или так.
        По команде десятников опричники приступили к похоронам погибших жителей села. Со слезами на глазах бывалые воины несли на руках изрубленных младенцев, молодых девиц, стариков, работали споро, без слов. Все понимали друг друга без них. В это время дозор смотрел за округой. Закончились похороны далеко за полдень. Как и думал Бордак, от обеда в деревне опричники отказались. Они просили воеводу быстрей вести их вперед, вдогон крымчаков. Оттого и указания Бордаку было проще давать.
        Дружина выстроилась на южной стороне большого села.
        - Идем к деревне Колодка. Там, по нашим расчетам, могут встать те самые крымчаки, которые разорили это село. До деревни двадцать верст. К ней мы должны выйти засветло. Слева от Колодки леса, справа - река. Мы встанем на елани, которую найдем там. Оттуда к деревне пойдет ертаул. Потом решим, как будем действовать. Ежели татар в деревне не будет, то встанем на ночевку. Поутру пойдем в погоню за ними. Порядок движения меняется. Дозор головной остается прежним, но за ним пойдет уже десяток Огнева, следом - Грудин, позади - Рубача. Я буду находиться впереди, дабы видеть дозорных. Перестраиваемся по ходу. Головной дозор, вперед!
        Отряд Ивана Пестова двинулся из села по сакме, оставленной за собой крымчаками. Ее было хорошо видно. За дозором вместе с Лукой Огневым ехали Михайло Бордак и Василий Парфенов. Далее по разряду, определенному воеводой, следовали десятки.
        Дозор задал прежний темп. Местность позволяла это делать, идти по следу татар и обоза, где-то срезать путь, тогда как крымчаки шли строго по реке. Посему отряд вышел к лесу, когда солнце только заходило за вершины деревьев.
        Подойдя к опушке, Иван Пестов оставил дозор, жестом подозвал к себе воеводу и его помощника. Огнев передал команду - стоять, ждать. Бордак и Парфенов подъехали к старшему дозора, который уже послал в лес двоих воинов.
        - Справа у реки холм. - Он указал на возвышенность. - Если отойти чуть правее, то будет видна деревня. Но лучше с того бугра. Я отправил Карася и Бартова искать елань. Теперь жду твоего распоряжения, боярин.
        Бордак кивнул и проговорил:
        - Надо выставить дозор на краю леса, смотреть за дорогой, идущей от деревни. Ты, Иван, отряди человека встретить десятки. Пусть встанут левее. Как твои воины найдут подходящую поляну, всем надобно будет идти туда. Но пока мы не подъедем, стан не разбивать. Предупреди Карася или Бартова, дабы провели отряд до елани, коли найдут ее. А нет, так в лесу будем. Уразумел?
        - Да, боярин.
        - Сам будь на посту, но так, чтобы и нас видел, и деревню.
        - Ясно.
        Парфенов, находившийся рядом, сказал:
        - Если крымчаки в деревне, то наверняка выставили посты охранения и с этой стороны. Они могут заметить нас, если пойдем к высоте верхами.
        - А мы пойдем пешком, Василь. - Бордак обернулся к старшему дозора. - Иван, пусть твой человек передаст Грудину, чтобы прислал к нам одного воина. Может понадобиться гонец. Идти к холму скрытно!
        - Понял. Давайте коней. Я покуда привяжу их к деревьям.
        Воевода и его помощник спешились, размялись и двинулись к лесу. Из-за кустов, обрамлявших опушку, посмотрели вперед. Увидели деревню, целую и невредимую, но занятую крымчаками. От кустов они заметили только троих татар. Смотреть дальше мешали дома.
        Бордак взглянул на Парфенова и распорядился:
        - Теперь быстро подходим к подножию холма, который так удачно расположился здесь.
        - А не заметят крымчаки из деревни?
        - Пригнемся, нас не будет видно.
        - Ну коли так, пошли.
        Воевода и помощник перебежали дорогу, укрылись за холмом. Бордак посмотрел на Пестова, который только что подал знак Огневу. Иван поднял руку и плавно опустил. Это значило, что он не заметил в Колодке ничего подозрительного.
        Парфенов вытащил из ножен саблю.
        Бордак не без удивления посмотрел на товарища.
        - Ты чего, Василий? На холм, а не на крымчаков идем.
        - А коли наверху дозор татар? Это очень удобное место. Все видно, и своих предупредить можно.
        - Верно говоришь. Я бы посадил на холм дозор, но коли так же сделали бы крымчаки, то они уже заметили бы людей Пестова и двинулись бы сюда. Но в деревне тихо. Ладно, поднимаемся.
        Боярин и княжич забрались на холм и прилегли за кустами. Бордак посмотрел назад. С той стороны к лесу подходила его дружина. Он повернул голову влево и увидел двух дозорных, которые тут же исчезли в зарослях недалеко от дороги и сакмы. Парфенов между тем смотрел на деревню.
        - Ну и чего там, Василь? - спросил Бордак.
        - Знаешь, мне кажется, что крымчаки застали деревню пустой.
        - Пустой? С чего ты взял?
        - Нет скота, коней, даже в уцелевших дворах. Да и жителей не видать. Там только крымчаки. Они сами и воду носят, и дрова складывают во дворах да на улице.
        - Да, могли полонян заставить. Не только деревенских. Почему татары этого не делают?
        - Да, пленников не видно. У плетней сзади стоят телеги и кони. Табун на лугу рядом с лесом. Этот явно не из деревни. Кони жмутся друг к другу, стоят кучно. Не привыкли к этому месту, оттого и волнуются. Значит, они из села. А коров и овец, захваченных в Волонино, татары уже забили. В деревне их сотня, а то и меньше.
        - Это определим. Худо, что полонян не видим. Может, тут встал основной отряд крымчаков, а обоз с полонянами пошел далее?
        - Пыль от него была бы видна. Но пока мы подходили, обоз мог уйти далеко. Хоть отомстим крымчакам, коли не в силах освободить полонян.
        - Надо бы и то и другое сделать.
        - Согласен, но мы не в силах что-либо изменить, только мстить можем.
        - И за селян, и за москвичей.
        - Может, еще узнаем о наших родных и близких. Не знаю, как тебе, а мне впервые за долгие годы сейчас страшно. Да так, как только в детстве было, когда тонул, а помочь мне никто не мог. Тогда повезло. Не знаю, как уж сумел, но выплыл. Перепугался до дрожи. Вот и сейчас так. Не за себя переживаю, нет. За Алену, Петрушу, Герасима с Марфой да Кольку. Не поверишь, боюсь ехать в твою вотчину. А вдруг их там нет? Тогда с ума сойду.
        - Думай о деле. Сейчас тебе, воевода, следует руководить отрядом.
        - Да. Ты прав.
        Сзади послышался шорох. Воевода и помощник обернулись. Княжич поднял саблю. Появился Богдан Куля, воин из десятка Якова Грудина.
        - Воевода, это я, Куля, - сказал он. - Гонцом быть послан.
        - Ложись и ползи к нам.
        - Угу! - Ратник замер рядом с Бордаком и доложил: - Карась и Бартов нашли елань. Она небольшая, но места для стоянки отряда хватит.
        - Далеко от опушки?
        - Нет, саженях в сорока с этой стороны, в двадцати от дороги, от деревни где-то в пятидесяти.
        - Удобная поляна. А воины по-прежнему у опушки. Почему так?
        - Так десятники туда своих людей отправили, получше осмотреться велели.
        - Правильно сделали.
        Ратник глянул перед собой и спросил:
        - А это и есть Колодка?
        - Да.
        - Вроде тихо там.
        - Тихо не означает спокойно. А тебе придется сразу назад идти.
        - Пойду хоть куда, если надо.
        - Передашь Огневу, чтобы на елани не распускал десятки и отправил ертаул из пяти ратников к деревне. Задача простая. Надо все посмотреть, обойти Колодку со всех сторон, проведать, там ли полоняне, что с жителями. Пересчитать татар, определить, где они выставили дозоры, имеются ли укрытия на поле у самой деревни.
        - Понял, воевода. Позволь один вопрос.
        - Давай.
        - Мне потом опять сюда прийти?
        - Куда же мы без тебя, Богдан? Конечно, воротиться надо и из еды взять чего-нибудь. - Бордак взглянул на Парфенова. - Ты как, Василь, голоден?
        - Не особо. Мы же не будем сидеть тут до утра?
        - Кто знает, может, и будем.
        - А толку с того?
        - Поглядим. Ступай, Богдан, не надо еды.
        - Понял.
        Ратник отполз назад, спустился с холма и вышел к лесу. Он увидел там только Пестова да дозорных Федора Вергу и Егора Ступу. Те показали ему на опушку. Дружина уже вошла в лес.
        Богдан легко нашел тропу, вскоре подошел к десятнику Огневу, исполнявшему обязанности старшего дружины в отсутствии воеводы и его помощника, и сказал:
        - Лука, боярин велел тебе отправить ертаул к деревне, отрядить в него пять ратников. Задание…
        - Погоди, - остановил его десятник. - Поначалу я определюсь с ертаулом, потом объяснишь воинам задание. Чего передавать через меня, коли можно напрямую.
        - И то верно. Определяйся.
        - Ожидай тут.
        Огнев подозвал к себе Владимира Гранова, Семена Зорина, Бориса Талого, Зосиму Горбушу и Бориса Агранова.
        Опричники подошли к нему и услышали:
        - Тут такое дело, ратники. Воевода наказал отправить к деревне малый ертаул. Собрать его поручил мне. Я выбрал вас, самых опытных в этом деле. Старшим будет Гранов. Вот Богдан Куля, он объяснит задание.
        Ратник сделал это.
        - Что ж, - проговорил Гранов. - Нам не впервой, сделаем. Сколько времени у нас на это?
        - Воевода об этом не говорил.
        - Значит, не уходим от деревни, покуда не выполним наказ. Выходить немедля?
        - Да, - сказал десятник. - Отправляйтесь пешими, ребята.
        - Это понятно. Не гарцевать же на конях пред татарами. Еще один вопрос.
        - Ну?
        - Коли попадутся под руки крымчаки, бить их?
        - Лучше обойтись без этого, но коли другого выхода не будет, то бить и тела прятать, чтобы до утра не хватились.
        - Ладно. Идем, - сказал Гранов опричникам ертаула.
        Вскоре небольшой отряд вышел на восточную сторону лесного массива. До деревни отсюда было всего двадцать саженей.
        Гранов взглянул на Зорина и сказал:
        - Семен, это твое место. Проскользнешь тихо к опушке, устроишь лежбище и будешь смотреть за деревней. Навоз конский не забудь выставить пред собой, а то собаки тебя учуют. Странно, что татары их не перебили.
        - Да, сделаю.
        Пред выходом Горбуша набрал навоза и раздал его по пути ратникам. Все они знали, что это надежная защита от собак.
        Зорин осторожно пошел к деревне.
        - Идем дальше, - распорядился Гранов, саженей через десять указал на Горбушу и проговорил: - Тебе, Зосима, следует тут сделать то же самое, что и Зорину.
        - Уразумел, ухожу.
        С остальными ратниками Владимир пошел в обход деревни. Они обогнули Колодку по балке, что тянулась из леса до самой реки.
        Потом Гранов поднялся по склону и тут же спрятал голову. В десяти саженях от него располагался загон, в котором сидели, лежали и стояли полоняне. Пересчитать их не было никакой возможности. Подойти тоже, потому как их охранял десяток крымчаков. Они объезжали загон, плетками отгоняли людей от городьбы. Это делали пятеро татар. Все прочие расположились на стороне деревни. Они разожгли костер, коней привязали к кольям изгороди, расселись вокруг огня и жарили на вертелах куски мяса. Уже стемнело, и задача ертаула усложнилась.
        Вдруг внизу раздался приглушенный вскрик. Гранов напрягся, глянул на загон и убедился в том, что охранники ничего не услышали. Он обернулся и увидел, что Талый и Агранов навалились на какого-то мужика.
        «Неужто крымчак из охраны?» - подумал Владимир и спустился в балку.
        Оказалось, что опричники повязали не татарина, а обычного русского мужика. В стороне валялся топор.
        Талый выпрямился и сказал:
        - Хорошо, что заметили мы этого лешака. Выскочил из канавы и прямо на нас с топором бросился. Отбились, скрутили.
        - И кто он?
        - Не знаю, но думаю, что местный. Увернулся от татар.
        - Подымите его.
        Агранов поднял мужика, руки которого были крепко связаны сзади.
        - Ты откуда тут взялся? - спросил Гранов.
        Тот недоверчиво осмотрелся и проговорил:
        - Свои, что ли?
        - Это кому как. Отвечай, кто ты и зачем тут.
        - Ну да, точно свои. Вы откуда объявились? Да развяжите, бугаи. У самого силы немало, а вы вон как ловко и топор выбили, и уложили на землю. Обучены, стало быть.
        - Ты от ответа не уходи!
        - Да из деревни этой я, Ипат Волин.
        - Сумел уйти от крымчаков?
        Мужик посмотрел на ратника и сказал:
        - Так вся деревня на тот берег ушла.
        Воины переглянулись, и Гранов спросил:
        - Как ушла?
        - Обыкновенно. Прознали про татар, похватали скарб, сколько унести можно, скотину, коней, да к плотам и к тому берегу. А там в лесу у нас острожек заранее подготовлен.
        - А как прознали про крымчаков? - поинтересовался Агранов.
        - У нас мужик был на селе. Как раз только выехал, так татары и объявились. Поглядел он, что творят изверги, да в деревню галопом. Голова наш Федор Баксин тревогу поднял, вот все и ушли.
        - Слава Богу, что хоть деревня не пострадала.
        - Как это? Это пока крымчаки стоят в деревне, они ее не трогают, а завтра пожгут все, отстраивайся потом заново. Так что еще как пострадает.
        - Главное, в полон вас не взяли.
        - Это так. Я смотрел на бедолаг из села. И жалко мне их, особенно детишек да девиц, а чего поделать? Но решил отомстить. Задумал хоть одного татарина зарубить. А то ведут себя как хозяева.
        - Что бы ты один сделал? - спросил Гранов.
        - Сказал же, хоть одного, но прибил бы.
        - Ладно. Ты давно здесь?
        - Да еще после обеда через реку переправился и в эту балку зашел. Смотрел, как обустраиваются крымчаки.
        - Это хорошо. Значит, видел многое, чего сейчас уже не разглядеть.
        - Да как сказать. Видел кое-что.
        - Поделишься?
        - Так вы все одно заставите.
        Талый усмехнулся.
        - Догадливый.
        Гранов велел ему смотреть за деревней, сам же продолжил разговор с мужиком:
        - Ну и что видел?
        Мужик почесал затылок и заявил:
        - Ты сначала скажи, кто вы будете? С виду ратники, только откуда здесь?
        - Узнаешь. Всему свое время. Отвечай на вопрос.
        - Что видел? Крымчаков, полонян из села, которых посадили в загон, да все, что происходило в деревне. Отсюда она хорошо видна. Старший у них их сотник Айтуан, коли не путаю. Так вроде его называли степняки. Он и помощник его встали у головы Баксина, это вторая изба от загона по правой отсюда стороне. Десяток сразу у загона с полонянами остался. Другие крымчаки начали скотину, что с собой привели, резать, мясо готовить. Молились дважды всем скопом на площади для схода. Тогда я и посчитал их.
        - Где научился счету?
        - Ты думаешь, если мы деревенские, то мужики неразумные? У нас голова грамотный. Я обучен не только счету, но и чтению. Еще отец учил. Только писать не могу, это для меня дело темное. Тут крымчаков шесть десятков.
        - Точно?
        - Смотри за деревней, проверь.
        - Лады. Поверю. Шесть десятков. Где они? Один возле полонян. А тех сколько, не ведаешь?
        - Знаю и о них. Из села крымчаки пригнали сотню, еще десяток и двух человек. По домам разобрали десятка два девок и баб, сотнику с помощником отвели двух молодух. Значит, в загоне менее сотни.
        - Стало быть, сотник, ты говоришь, во второй избе от загона?
        - Угу.
        - Там и охрана?
        - Про то не знаю. У загона она есть.
        - Мы ее видели. Спасибо тебе. Вот только не могу понять, как ты собирался крымчака зарубить.
        Мужик злобно ухмыльнулся и проговорил:
        - Я тут шум поднял бы. Десятник, который отвечает за охрану полонян, послал бы сюда одного или двух своих татар, велел бы им поглядеть, что тут да как. Вот их-то я и встретил бы ласково.
        - Одного зарубил бы, а второй прибил бы тебя.
        - Это как Богу угодно. Но думаю, что справился бы. На берегу меня старший сын в лодке ждет. Рекой ушли бы.
        - И показал бы сотнику, куда делись жители деревни.
        - Нет, мы ушли бы дальше по течению, а в версте излучина, там затон, в нем трава высокая. Вытащили бы лодку на берег и до своих дошли бы.
        - Сын, говоришь?
        - А как же. У меня все как у людей. Жена работящая, пригожая, два сына и две дочери. Семья добрая, дружная.
        - Ты пошел на это, имея семью?
        - Иначе не мог. Должен же кто-то бить татар, коли полки царя Ивана Васильевича с ними не справились, позволили нехристям грабить земли наши, защищали только Москву.
        Гранов вскинул глаза на мужика и спросил:
        - А ты не знаешь, что с Москвой стало?
        - Нет. Того у нас никто не ведает. Вот только отчего-то трупов по реке плыло много, теперь поменьше. Но голова наш говорил, что это может быть из-за разбоя крымчаков на подходе к Москве, у реки.
        - Это тела людей, погибших в городе.
        - Боже милостивый, спаси и сохрани! Что ты такое говоришь? С чего из Москвы? Или… - Он замолчал, испугался собственной догадки.
        Гранов тяжело вздохнул и сказал:
        - Да, Ипат Волин, беда на Москве большая. Такая, какой никогда и не было.
        - Неужто ворогу царь столицу свою сдал?
        - Нет, Ипат. Москву не сдали. Она вся выгорела.
        - Как же?..
        Гранов поведал мужику о том, что случилось в столице.
        Мужика словно столбняк хватил. Он стоял, глядел на ратника и часто моргал.
        - Эй, Ипат! - окликнул его Гранов.
        Тот пришел в себя и пробубнил.
        - Вот так дела! Это что же, нет теперь Москвы?
        - Сплошное пожарище.
        - Так вот почему столько тел в воде. Люди пытались спастись, река и приняла их. Беда. На деревне узнают, не поверят.
        - Ничего, Ипат, Москву отстроим. Я думаю, что вы всей деревней должны туда идти. Там теперь рабочие руки очень нужны. Но это не мое дело.
        - Так кто вы?
        - Дружина, которая выполняла наказ царя. Мы должны были бить татарам в спину, когда они осадят город. Да вот не случилось встретить их на Москве. Пошли вдогон.
        - Вот как. Дружина, значит?
        - Дружина. Особая, опричная.
        - Да ладно.
        - Почему не веришь?
        - Так про опричников… - Мужик замялся, осторожно глянул на Гранова.
        - Знаю, что у тебя на уме. Пугали вас вельможи московские опричниками?
        - Не хвалили их. Тут вотчина боярина Сухина. Так он и его люди, которые наведывались сюда каждое лето, кроме этого, говорили, что лютуют опричники, невинных людей хватают, к себе на двор или в слободу свозят, там в котлах живыми варят.
        - И вы поверили?
        - Как боярину не верить да челяди его?
        - Понятно. Значит, мы хуже крымчаков?
        - Я того не говорил.
        - Но думал, да?
        - Нет.
        - Думал. А зря. Мы уже какой год исполняем наказы царя и больше сталкиваемся с татарами, а не с боярами. А знаешь ли ты, Ипат, что Девлет-Гирей не собирался на Москву идти, хотел земли южные разорить да с ясырем убраться восвояси? На Москву же его наши продажные бояре да дворяне и направили, показали обходную дорогу.
        - Не может быть.
        - Так оно и есть. Перехватили мы один такой обоз боярина продажного, да ушел он. Взяли только дворянина из свиты его. Он-то и поведал о предательстве. Немало таких изменников в Крым подались. Вот и скажи мне, Ипат, что царю следует делать с такими вельможами, которые совесть и родину продают?
        Волин ответил сразу, не задумываясь:
        - На плаху, да головы им рубить нещадно.
        - Что Иван Васильевич и делает. А бояре, которые только о себе пекутся, царя нашего опорочить желают и делают это, сеют слухи о зверствах опричников. Не верь им.
        Мужик был в полной растерянности.
        - И чего мне теперь делать? - спросил он.
        - Сколько домов в деревне?
        - С лесной стороны десять, с речной - семь.
        - Всего семнадцать?
        - Так.
        - Крымчаков шесть десятков, один из них на охране полонян. Еще пятеро татар в охранение выйти могут. Значит, в каждом доме и четыре человека не будет. Так получается?
        - Татары заняли десять домов, по пять с каждой стороны, считая от загона. Дальше избы пусты.
        - Сам видел?
        - А кто бы мне об этом рассказал?
        - Тоже верно. Хорошо, спасибо. Чего тебе делать? Будь пока тут, только сходи на реку, передай сыну, чтобы спрятал лодку и сидел скрытно на берегу.
        - Угу, уразумел.
        - Ступай.
        Мужик ушел балкой.
        - Пойдем наверх, - сказал Гранов Талому.
        Они поднялись к Агранову, и старший ертаула спросил:
        - Что тут, Борис?
        - Да то же самое, что и было. Загон, пленники, охрана. Недавно баб и девок десятка полтора татары привели из деревни.
        - С чего бы это? Странно, но хорошо. В охране полонян тот же десяток?
        - Да. А вот дальше ничего не разобрать. Придется заходить с речной стороны.
        - Не придется. Мужик рассказал все, что нужно.
        - И что мы теперь делаем?
        - Отходим к стану.
        - Кто за наблюдателя останется?
        - Мужик из деревни.
        - Ты так надеешься на него?
        - А что? Он такой же русский, православный, как и мы. Не стал оставаться в лесу, сюда пришел, хотел загубить хоть одного татарина. Ему можно доверять.
        - Ну не знаю.
        - Я знаю, Борис. Еще Горбушу тут оставим.
        - Это другое дело.
        - Отползаем.
        Ратники спустились в балку.
        К ним подошел Волин и сказал:
        - Исполнил наказ. Сын в кустах, чуть ниже по течению. Как о Москве услышал, едва не заплакал, а когда я сказал о дружине, обрадовался, просил взять с собой. Пришлось отказать.
        - Это правильно, - заявил Гранов. - Дело к тебе, Ипат, есть, очень важное.
        - Слушаю.
        - Нам надо уйти. Вернемся мы сюда всем отрядом. Ты посмотришь за деревней и особо за загоном?
        - Зря спрашиваешь. Сделаю все, что надо. Можешь положиться на меня.
        - Смотри, чтобы татары тебя не заметили.
        - Не заметят. Только обещай, ратник, что возьмете меня рубить татар в деревне. Я пригожусь. Деревню-то как свои пять пальцев знаю, да и исполнить должен то, что обещал самому себе и всему деревенскому народу, - прибить до смерти хоть одного чужака.
        - Это решит воевода.
        - Попросишь его за меня?
        Опричник, может, впервые за последние дни улыбнулся.
        - Ладно, попрошу, - сказал он.
        - Благодарствую.
        - Не на чем. Да и рано пока благодарить. Я не могу знать, что решит воевода, а он у нас строгий, боярин. А в помощниках у него княжич.
        - Это чего?.. Неужто такие вельможи воюют вместе с дружиной?
        - Они нами и начальствуют.
        - А я думал, бояре, как наш Борис Борисович Сухин, в теремах на Москве живут и простого люда до себя не подпускают. Важничают. А оно, оказывается, бывает и по-другому. А что, боярин и княжич тоже опричники?
        - Нет.
        - Это как можно? Земские опричниками начальствуют?
        - Можно, Ипат. Боярин с княжичем не простые вельможи, а ближние к государю люди.
        - Да что ты?
        - Слово даю.
        - Чудеса. Так скажи им, что Ипат Волин сторожит ворога, глядит за полонянами и желает биться с татарами до смерти.
        - Скажу. Да и ты с ними поговорить сможешь, они простым людом не брезгуют. В походе повсюду впереди. И в сече бьются вместе с ратниками.
        - Ты меня еще больше удивил.
        - Вот так! Ну давай, ты гляди тут. Мы пошли. Но скоро вернемся.
        - Угу. Не волнуйся, ратник, все сделаю так, как надо.
        Гранов повел трех воинов в лес.
        Зосиму Горбушу он оставил смотреть за деревней. Тот сказал ему, что правая часть деревни пуста, в избах там никого нет. Это уже было известно старшему ертаула. Еще он доложил, что на северной околице татары держат пост, в нем два человека. Еще пара у второго дома ближнего ряда, у дома, где встали сотник и его помощник.
        Ратники отдыхали на кромке елани, все в доспехах, при конях и оружии.
        Посредине поляны на бревне сидели Бордак и Парфенов. Они говорили о своих личных заботах.
        Дозорный, который был выставлен на южной стороне елани, дал отмашку, и чрез малое время на поляну зашли четверо ратников ертаула. Гранов пошел к воеводе, остальные отправились к своим, в десяток.
        - Ну и что ты узнал, Владимир? - спросил старшего ертаула Бордак.
        - А вот послушай, воевода.
        Он не торопясь, с толком, подробно рассказал о том, что ратники видели сами и услышали от мужика.
        Проведав о том, что жители деревни успели уйти от крымчаков, воевода и помощник облегченно выдохнули.
        - Слава тебе, Господи, хоть этих минула участь полонян, - проговорил Бордак.
        Все трое перекрестились.
        Парфенов передал Гранову ветку, заранее сломанную и заостренную, расчистил небольшую площадку перед бревном.
        - Делай чертеж деревни, Владимир.
        - Сразу не соображу, да и темно.
        Несмотря на то что небо было чистым, света луны и звезд не хватало.
        Княжич не стал никого тревожить, достал кресало, кремень и трут, выдернул из-за бревна пучок прошлогодней травы, развел огонь, подбросил в него сухих веток.
        Владимир Гранов начал чертить и объяснять:
        - Вот река, балка, десять изб от леса и семь от реки. Здесь загон. В нем более сотни полонян. Вот в этом доме отдыхают сотник татарский с помощником, с ними пара ратников на охране и посылках да две молодые бабы. Крымчаков шесть десятков, один из них вокруг загона. Думаю, несколько человек будут дозорную службу нести.
        Он упомянул про Ипата Волина, с его слов рассказал о размещении крымчаков по дворам.
        Бордак выслушал его и сказал:
        - Спасибо тебе, Владимир. Теперь ступай к своим да позови к нам десятников.
        - Мужик помог. Без него мы еще сидели бы вокруг деревни.
        - И его отблагодарю.
        - Он просил взять его с собой на татар. Мол, я должен зарубить хоть одного. Очень просился.
        - Ладно, я решу, разрешить или нет. Ступай.
        Опричник Гранов ушел, подошли десятники.
        Бордак предложил им:
        - Садитесь прямо на траву, пока тепло, да не затрите чертеж на земле. - Десятники опустились на корточки вокруг схемы, и воевода продолжил: - Вышло так, что крымчаки залезли в избы, выставили дозор на околице и один десяток на охрану полонян, которых собрали в загоне на конце деревни. Предлагаю напасть на них ночью. До рассвета мы можем вообще всех крымчаков перебить, полонян освободить. Как кто думает, десятники?
        Лука Огнев, Фома Рубач и Яков Грудин ответили, что согласны.
        - Тогда так. - Бордак начал объяснять каждому, что делать.
        Парфенов подбрасывал хворост в костер.
        Десятники выслушали воеводу.
        - Вопросы ко мне есть? - спросил Бордак. - Ежели нет, то готовьте воинов. Я пойду с Огневым, буду и с Рубачом, княжич Парфенов - с Грудиным. Выход к деревне и готовность к бою - один крик кукушки. Нападаем после троекратного крика или моего распоряжения, отданного голосом. Все, ступайте.
        Воины быстро окружили деревню. Коней, в которых сейчас не было нужды, они оставили на опушке леса.
        Бордак с отрядом Рубача вышел в балку.
        По откосу спустился мужик, снял шапку.
        - Я извиняюсь, конечно, но ты и есть боярин, воевода?
        - Да, а ты, стало быть, Ипат Волин?
        - Он самый.
        - Мне ратник мой говорил, что ты желаешь бить татар?
        - Слов нет передать, как желаю, боярин. Не гони ты меня, дай отомстить басурманам за сожженное село, за убитых стариков и младенцев.
        Бордак взглянул на десятника и распорядился:
        - Фома, возьми мужика к себе.
        - Понял.
        - Благодарствую, боярин. А как звать-величать тебя, чтобы потом молиться за твое здоровье?
        - Молись за царя и все воинство его, а зовут меня Михайло Алексеевич.
        - Благодарствую еще раз, Михайло Лексеич. Чудно мне, боярин, высокий вельможа, а как простой ратник. А воин твой говорил, что в дружине и сын князя есть.
        - Есть. Помощник мой. Он тоже будет громить татар.
        - Вот и говорю, чудно.
        Рубач взглянул на мужика и спросил:
        - Ипат, ты воевать желаешь или с боярином лясы точить?
        - Воевать.
        - Будь рядом со мной.
        - Слушаюсь.
        Бордак с Рубачом поднялись по склону балки. Воевода увидел загон, в котором толпились люди. Вокруг них - пятеро всадников с плетками, при саблях, в доспехах. Еще пятеро сидели и лежали возле костра.
        Крикнула кукушка от реки. Парфенов с Грудиным сообщили, что вышли на край леса, видят дозорных.
        Огнев уже был в лесу рядом с ближними дворами, готовый к атаке.
        Бордак обернулся, кивнул одному из ратников.
        Тот трижды крикнул кукушкой, подал сигнал Парфенову.
        Княжич взглянул на десятника и распорядился:
        - Давай, Яков, высылай воинов бить вражеский дозор, да тихо, чтобы в охране полонян и во дворах не услышали.
        - Лопырев, Гринько! - позвал Грудин.
        Опричники знали, что им предстоит делать.
        - Вперед, воины! Как справитесь с постом, уходите сразу за ограды крайних домов, - сказал им княжич.
        Опричники двинулись к опушке. Там на бревне сидели двое крымчаков. До них было саженей десять.
        Лопырев посмотрел в сторону деревни и загона.
        - Никого. Ну что, Степан? - обратился он к напарнику. - Рубим татар?
        - Рубим, Игнат.
        Ратники вытащили из ножен сабли, бросились к крымчакам.
        Те увидели русских слишком поздно, не успели ни сигнал тревоги подать, ни достать свои сабли, как были порублены.
        После этого Лопырев с Гринько метнулись к ближнему двору, встали у плетня.
        Игнат Лопырев поднял руку и резко опустил ее, подал сигнал княжичу и десятнику, что дело сделано. Хотя в этом не было никакой необходимости, Парфенов и Грудин все видели.
        Княжич перебежал улицу, разделявшую деревню. За ним Грудин и все остальные. Они прошли задами два двора. В следующей избе и в других четырех находились татары. Их сотник с помощником остановились в левом ряду, но то была забота воинов Луки Огнева.
        Бордак видел, что отряд Грудина уже действует. Огнев тоже. Но перед атакой основных сил татар требовалось разгромить охрану полонян и удержать их в загоне.
        - Ипат! - позвал воевода.
        - Да, боярин, - тут же отозвался Волин.
        - Поди сюда!
        Мужик подполз, лег рядом.
        - Слушаю, боярин.
        - У тебя знакомцы на селе были?
        - А то как же, были, конечно. И знакомцы, и родственники дальние. Горян Старый, Иван Боров, Игнатий…
        - Хватит. Значит, смотри. Воины сейчас скрытно подойдут к крымчакам, которые охраняют полонян. Одни к костру, другие к конным. Ударят на них. Ты будешь с десятником. Когда перебьют охрану, ты подойдешь к загону и передашь через знакомцев и родственников, чтобы полоняне не суетились, не шумели и оставались на месте до моего распоряжения. Скажешь, что у деревни дружина. Скоро все будут на свободе. Пусть пока сидят в загоне, а то выскочат на радостях и все нам испортят. Сделаешь?
        - А то! Конечно, сделаю, коли наказываешь, но потом пойду с ратниками.
        - Добро, договорились.
        - Так я пошел к десятнику?
        - Он сам сейчас будет у балки, пойдет рядом со мной, ты с ним.
        Мужик кивнул седой головой, шмыгнул носом, сильнее сжал топорище.
        Бордак поднял руку.
        Рубач принял сигнал и подал команду:
        - Начали!
        Ратники поднялись по склону балки, залегли, достали сабли, ножи. Рядом с десятником устроился мужик с топором.
        Рубач взглянул на него.
        - Только тихо, понял?
        - Угу.
        - Вперед!
        Ратники Рубача начали продвигаться к загону, используя высокую траву, канавы, кочки. Пятеро опричников, которых вел Иван Пестов, прокрались к костру, залегли в траве, саженях в трех от крымчаков. Трое конных стояли у загона со стороны балки. К ним двинулись лучники. Рубач с мужиком и остальными ратниками проскользнули к ближнему двору, обошли двух других всадников, о чем-то говорящих между собой.
        Рубач поднял руку, и на крымчаков пошли со всех сторон опричники десятка.
        Конных со стороны балки сбили лучники. Три стрелы точно легли в цель. Лошади шарахнулись, сбросили с себя тела сраженных татар.
        Еще двоих длинной жердью, прихваченной с собой из леса, скинул с седел Егор Ступа. Федор Верга мигом зарубил их.
        Крымчаки у костра ничего не успели понять, как на них налетели пятеро воинов. Татары завалились на бок и забились в судорогах.
        Все это видели полоняне.
        Рубач толкнул мужика и заявил:
        - Давай к селянам, успокой их и беги за мной, если хочешь успеть прибить хоть одного крымчака.
        - Угу, я мигом.
        Появление деревенского мужика во многом предопределило исход схватки. Не будь его, полоняне, почуяв свободу, наверняка рванули бы из загона и подняли бы невообразимый шум, который предупредил бы крымчаков об опасности. И тогда, если они успели бы занять оборону в домах, выгнать их оттуда было бы невозможно. Хуже того, они сами быстро поняли бы, что подверглись нападению дружины числом всего в три десятка, и перешли бы в наступление.
        Но Ипат Волин сделал то, что поручил ему воевода. Он успокоил людей, узнавших его, и кинулся за десятником, который выводил свой отряд на улицу.
        Лука Огнев и Яков Грудин увидели, что пост на дороге снят, охранники полонян перебиты, и бросили свои десятки на дома.
        Опричники врывались в избы и заставали крымчаков спящими. Те держали оружие рядом, но воспользоваться им не смогли. Опричники рубили их налево и направо.
        Лука Огнев и два ратника заскочили во второй дом.
        На входе им подвернулся перепуганный крымчак. Он что-то закричал дурным голосом и тут же рухнул на пол с окровавленной головой. Его сбил один из опричников.
        Татарский сотник с помощником остановились в самом большом доме со светлицей и двумя спальнями. Огнев указал ратникам в стороны, сам же рванулся прямо, в светлицу. Бордак не отставал от него.
        Дверь напротив распахнулась, из нее в коридор вылетел татарин с саблей. Десятник отбил его удар, а Михайло рубанул врага по голове, и тот рухнул на деревянный пол. Воевода и Огнев вломились в светлицу и мигом прикончили пару татар, спавших на полу. Две молодые полонянки, не очень-то хорошо прикрытые одеждой, кинулись в угол и онемели от страха.
        - Прикройтесь, девоньки, и не стыдитесь. То не позор, когда силой, - сказал боярин. - Здесь мы управились, десятник. Пойдем дальше.
        Но идти было уже некуда. Дружинники перебили всех татар, спавших в домах. Исполнил свое обещание и Ипат Волин. Он зарубил топором двух крымчаков и теперь ходил по улице, довольный и гордый собой.
        - Ипат! - окликнул его Бордак.
        - Я, - мигом отозвался мужик.
        - Поди сюда.
        Волин подбежал к нему.
        - Слушаю, боярин.
        - Ступай к полонянам, скажи, пусть выходят из загона, да спокойно, без суматохи.
        - Куда выходить, боярин?
        - Сюда, на улицу.
        - Угу, сейчас. Это дело доброе.
        Вскоре улицу заполнили освобожденные жители села.
        Парфенов наказал им встать семьями вдоль плетней дворов, ближних к реке.
        Те так и сделали.
        Бабы и дети плакали, мужики отводили взгляд.
        - Люди! - обратился к ним Бордак. - Басурмане взяли вас в полон, убили многих родных и близких. Мы шли следом, о разбое узнали, когда ваше село уже было разорено, догнали татар и побили их всех до единого.
        - А кто вы такие? - донесся молодой мужской голос с края толпы.
        - Мы - особая опричная дружина царя Ивана Васильевича.
        Воевода слышал обрывки фраз:
        - Опричники, гляди-ка!
        - Вот они какие.
        - Не страшные.
        - Отменные ратники, раз с ходу малым числом порубили всех проклятых басурман.
        Бордак поднял руку и продолжил:
        - Вы свободны, люди. Здесь среди нас есть житель этой деревни Ипат Волин. Благодаря ему нам удалось застать татар врасплох, да и сам он зарубил топором двух басурман. Ипат приведет сюда жителей этой деревни. Вместе порешите, как быть дальше. Помогайте друг другу. Мне тяжко о том говорить, но должен сказать. Девлет-Гирей вышел к Москве не там, где его ждали. Полки успели встать в оборону, но крымчаки подожгли посады. И то бы ничего, но налетел ураган, и Москва сгорела дотла. Погибли многие тысячи мирных людей. Одни сгорели, другие потонули в реке. Это великая беда для Руси. Посему думаю, что не следует вам отстраивать новое село. Надо идти на Москву, ставить новый стольный город. Но то решите сами. Мы же сделали свое дело тут, теперь пойдем дальше вдогон за татарами и будем бить эту нечисть, даже если у нас останется хоть один воин. Это опричная дружина, люди. Знайте о том. - Бордак подозвал к себе Волина. - Давай, Ипат, начальствуй тут с головами селений. А мы уходим.
        - Отдохнули бы, боярин. Да и припасов у вас нет ничего, только в сумах.
        - А ты как то увидел?
        - Увидел вот.
        - И что?
        - А то, что наши деревенские, как придут, хоть птицу побьют, солонину из погребов достанут. Для спасителей ничего не жалко.
        - Вам самим харч потребен. Мы возьмем то, что было у крымчаков. Нам хватит. Потом еще добудем. За предложение спасибо.
        - Это вам спасибо, воины опричные. Теперь о вас люди узнают. У нас на Руси вести разносятся быстрей любых птиц.
        - Это хорошо. Но все, пора нам. Удачи.
        Бордак наказал опричной дружине собирать провизию, оставленную татарами в избах, набить сумы, лишнего не брать.
        Как только это было сделано, опричники двинулись вдоль реки. Через пять верст Парфенов отправил в лес разведчиков. Те нашли елань. На ней дружина встала для отдыха.
        Утром 27 мая опричники направились к вотчине Парфенова.
        Вновь заныло сердце у Бордака. Он и желал, и боялся прийти в село Стешино.
        Дорогу с переправой дружинники одолели за день, шли открыто, выставляли охранение спереди и сзади, слева и справа. Встали они в роще, в полуверсте от Стешино.
        Таков был приказ воеводы.
        - Почему ты велел остановиться, Михайло? - спросил княжич. - До села рукой подать.
        - Погоди, Василь, давай издали посмотрим.
        - А чего смотреть-то?
        - Ну как тебе сказать. В порядке село или как?
        - Да почему, Михайло? Я не узнаю тебя.
        - Я сам не узнаю себя, Василь. Не веришь, до дрожи в членах боюсь. А если и твое село разорили крымчаки?
        - Не должны были. Они ведь к Рязани пошли.
        - А если там нет Алены с Петрушей?
        Княжич не выдержал.
        - Да что ты как мальчишка неразумный и боязливый, право слово? Тебе ли, не раз смотревшему смерти в глаза, бояться?
        - Все так, недостойно это, но успокоиться не могу.
        - Тогда вот что. Ты оставайся тут, а я с дружиной проеду в Стешино. Оттуда гонца тебе пришлю. Майся один.
        - Нет, Василь, давай иначе поступим. Дружину здесь оставим и вдвоем поскачем на село.
        - Это другое дело. Я сейчас.
        Парфенов подозвал к себе десятников, объяснил им суть дела и попросил, не приказал:
        - Вы уж тут постойте. Если на селе все в порядке, то мы пришлем к вам мужика какого-нибудь, лады?
        - Какой разговор, Василий Игнатьевич, - за всех ответил Огнев.
        - Поехали мы. Господи, спаси и сохрани, помоги нам. - Парфенов перекрестился.
        То же самое сделали и десятники.
        Княжич подъехал к Бордаку.
        - Скачем, Михайло!
        Воевода с помощником галопом пошли к Стешино.
        Их увидели издали. За изгородью появились мужики с кольями, рогатинами, саблями и бердышами. Были у них и две пищали.
        - Стража на месте, - крикнул на ходу Парфенов. - Значит, не было тут крымчаков. Вот первая хорошая новость.
        Они подлетели к воротам. Мужики узнали молодого хозяина.
        Новость тут же пронеслась по селу:
        - Княжич приехал!
        За ворота вышел ключник Николай Белан, в кольчуге, с бердышом.
        - Василий Игнатьевич! А мы ждали, думали, где же ты. А вот он. Доброго тебе здоровья.
        - Тебе тоже, Николай. Скажи, ладья из Москвы приходила?
        - А как же, пришла.
        - С кем?
        - Там и прислуга твоя, и, само собой, кормчий. Еще боярыня на сносях с мальчонкой и прислугой.
        - Боярыня? Где она, ключник? - спросил боярин.
        - Кто именно, воевода?
        Ключник угадал в Бордаке вельможу. Вместе с княжичем мог приехать только человек, равный ему по чину или даже превосходящий его.
        - Боярыня с сыном.
        - Так они тут? - прохрипел Бордак и увидел своего ключника Герасима, бегущего по улице.
        Он соскочил с коня и сквозь толпу, с недоумением глядящую на происходящее, бросился ему навстречу.
        Они сошлись.
        - Михайло Лексеич, родной ты наш, живой!
        - Герасим! Где Алена, Петруша?
        - Да тут они. Уже, наверное, знают, что ты приехал.
        - Веди быстрее.
        - Так ты давай на коне. Дом княжича на другом конце, прямо у реки стоит.
        - Я покажу. Едем, Михайло! - сказал Парфенов.
        Всадники буквально пролетели по улице и резко осадили коней у ворот, за которыми красовался терем.
        Михайло соскочил с коня и увидел Алену.
        Та без сил опустилась на лавку, поддерживаемая Марфой. К матери подбежал Петруша.
        Бордак бросился к жене, рухнул на колени, припал к ее ногам.
        - Родная моя, ты жива! Счастье-то какое!
        - Михайло…
        Она хотела так много ему сказать, но не смогла.
        Парфенов как родных обнял своего городского ключника Андрея Серьгу, стряпуху Варвару, кормчего Демида Глухова.
        - Как вам удалось уйти из Москвы? - спросил он.
        - Бог милостив, все обошлось, - сказал Серьга. - Забрал я семью Михайла Лексеича с челядью да повел на ладью. В то время огонь был уже совсем рядом. Люди бежали от него, старались спастись в реке. Отошли мы от берега, и тут началось. Лодки налетали друг на друга, тонули. Кормчему Демиду Глухову да ребятам-гребцам спасибо сказать надо. Вывели они ладью ближе к другому берегу и пошли. Признаюсь, я очень уж беспокоился за боярыню Алену. Она же должна родить скоро, а тут такое! Ей Марфа помогала, Герасим оберегал. Я и не помню, как вышли на свободную воду. Но выбрались. А потом уже шли спокойно. Одного боялись. Придем в Стешино, а там татары. Или они уже были, разорили село да ушли. Как только вспыхнули посады, Демид перенес в ладью кое-какие пожитки, припасы. Того хватило бы дня на два, не более. Но и тут, слава Богу, обошлось. Село не занято татарами оказалось и не разоренным. Встретил нас ключник Николай, на подворье провел. Народ набежал, расспрашивал, что да как на Москве. А там!.. Боже упаси еще раз такое увидеть. В общем, сгорело все. С реки видно было, как огонь пожирает дома. Вот так мы и
ушли. А ты, княжич? Как удалось выжить?
        - Это длинная история. Потом как-нибудь расскажу. О подворье не кручинься. Новое возведем и дом больше прежнего поставим. А пока и тут всем хорошо.
        - Татар боимся, Василий Игнатьевич.
        - Не придут сюда крымчаки. Они на Рязань всей ордой пошли. Как разорят тамошние земли, двинутся на юг, к себе в Крым. Мы за ними шли, оттого и знаю. В полуверсте отсюда в роще дружина стоит. Пошли туда мужичка любого, пусть передаст наказ мой идти сюда. Припасов-то у нас хватит?
        - Да, хватит. Стадо большое, хлеба, молока и мяса в достатке. А гонца я сейчас пошлю.
        - Давай! Накажи селянам разместить ратников по своим домам.
        - Сделаю, Василий Игнатьевич, - сказал ключник и убежал.
        - Вот и вторая, самая главная хорошая новость, Михайло, - проговорил княжич.
        - Да, Василь, у меня словно камень с плеч свалился.
        - Сколько пробудем здесь, воевода?
        - Отдохнем малость и в обрат пойдем, бить татар.
        - Долго ли гнаться за ними будем?
        - Покуда не уйдут с земель наших.
        Парфенов вздохнул.
        - Значит, долго. Ну что ж, на то мы и воины.
        В село вошла дружина. Крестьяне тут же разобрали воинов по избам. Стешино - село большое, шестьдесят дворов. Места всем хватило.
        Вроде самое время праздник устроить. Да слишком уж сильное горе навалилось на Русь, не до того было. Посему гости и хозяева обошлись баней, молитвой и ужином, после которого отправились на отдых.
        Только Бордак с Аленой до позднего вечера сидели, обнявшись, на высоком берегу реки. Спать они пошли за полночь.
        Село уснуло. Тут было спокойно.
        Девлет-Гирей завел свою орду на рязанские земли. Противостоять ему было некому. Крымчаков преследовали только отдельные небольшие дружины. Они наносили им урон, освобождали полонян, но большего сделать не могли. Хан вернулся в Крым с огромным ясырем и вошел в Бахчисарай с триумфом. Он уже думал, как на следующий год покорит Русь, строил грандиозные планы, видел себя правителем всех земель от Крыма до Новгорода, Казани и Астрахани.
        Глава 2
        Каждый день в село Стешино прибывал народ с земель, разоренных крымчаками.
        Ранним утром к Парфенову заявился ключник Белан и доложил:
        - Княжич, это уже невозможно! Вчера пять семей пришло, а сегодня с рассвета уже три. Что за день-то будет? У нас опричники по дворам стоят, беженцам места нет.
        Парфенов посмотрел на ключника.
        - Доброго утра тебе, Николай.
        - Господи, извиняй, княжич, совсем я завертелся. Ни днем, ни ночью покоя нет. И приваживать людей некуда, и гнать не по-божески будет.
        - Харч у нас в достатке. Пусть люди берут у тебя еду на дорогу и идут прямо в Москву. Там сейчас рабочие руки на вес золота.
        Ключник вздохнул и проговорил:
        - Это я знаю. Поздно вечером прошел обоз большой с мастеровыми мужиками и лесом. Их из северных земель царь на Москву послал. Они говорили, что еще возы собираются.
        - Вот и тех людей, которые к нам из разграбленных земель приходят, на Москву отправляй.
        - Так многие из них желают тут поселиться. Просят хоть какой землицы, избы желают ставить. А где же мы земель-то наберем? Не отдавать же поля, уже засеянные.
        - Я сказал, Николай, всех направлять на Москву. Тут оставлять только хворых да немощных, пострадавших от набега проклятого Девлета, оказывать им всяческую помощь. Ты понял меня?
        - Как не понять, только тяжко с народом говорить. Ты ему одно, он в ответ другое.
        - Тогда передай, что идти на Москву - это строжайший наказ самого государя Ивана Васильевича. Против него никто ни единого слова не скажет.
        - Ну если так. Ладно, пойду.
        - В помощники возьми Андрея Серьгу, мужиков, которые пользуются уважением среди селян.
        - Разберусь.
        - Разбирайся.
        Ключник ушел. Служка притащил бадью теплой воды, полотенце.
        Василий обмылся.
        К нему подошла стряпуха.
        - Доброго здравия, княжич.
        - И тебе того же, Варвара.
        - Хотела спросить, чего на завтрак делать, когда и куда подавать.
        - Делай все так же, как обычно. Ты с Марфой стряпаешь?
        - С ней и с другими бабами. На селе, кроме семьи да прислуги боярина Бордака, наших городских, стоит еще и опричная дружина. Голодный люд с разоренных земель валом валит. Разве двоим управиться?
        - Хорошо, что бабы тебе помогают.
        - Ну тогда пошла я.
        - Ступай, Варвара. В чем нужда возникнет, обращайся к ключнику, не поможет он, иди до меня.
        - Уразумела, княжич. Да ключник справляется со всем. Хозяин настоящий, строгий, но в меру.
        - По душе пришелся?
        - Чего скрывать, Василий Игнатьевич, пришелся. - Варвара вздохнула. - Да он в мою сторону и не смотрит. Все у него дела. Не до меня ему.
        - Ничего. Посмотрит. Ты баба видная, прилежная и пригожая. Ступай.
        Во двор княжеского дома вышла семья Бордака.
        Алене помогала Олеся, молодая девушка из местных, родственница Варвары. Рядом шла повитуха тетка Вера. Тут же Петруша и Герасим.
        Алена кивнула Парфенову, присела на лавку и чуть наклонилась набок. Так было удобней с большим животом. Олеся поднесла ей чашу с водой из бадьи. Женщина умылась.
        Боярин подошел к княжичу.
        - Приветствую тебя, Василь.
        - И я тебя, Михайло.
        - Надо догонять крымчаков да бить это паскудное племя.
        - Знать бы, Михайло, куда идти. Крымчаки-то, они вон видишь как разбойничают. Нападут на селение, людей, годных для работы, да добро заберут, хворых, старых да младенцев побьют, дома посжигают и на юг идут.
        - Искать их следует.
        - Ну искать так искать. Давай наказ, воевода, и двинем из села. Наши близкие теперь в безопасности, руки у нас развязаны. Опричники всегда готовы бить басурман.
        - В полдень, Василь, собери дружину.
        - Добро, соберу. Тут, у меня на подворье?
        - У церкви. Там площадь как раз для трех десятков воинов.
        - Сделаю. Значит, в полдень?
        - Да. А до того… - Договорить Бордак не успел.
        С околицы донесся крик:
        - Дружина идет со стороны Москвы.
        - Что это? - спросил Бордак.
        - Да ты и сам слыхал. Дружина какая-то?
        - И что это может быть за войско?
        - Сейчас узнаем.
        Заслышав крики мужиков, из домов вышли опричники. Все пешие, но с оружием.
        К подворью княжича подошли десятники Лука Огнев, Фома Рубач, Яков Грудин. Перед этим они велели своим людям быть готовыми к встрече нежданных гостей.
        От околицы пронесся звонкий голос:
        - А ну, расступись! Не видите, кто едет?
        Бордак с Парфеновым и десятником вышли с подворья, с ними десятники и полтора десятка опричников.
        - Ба! - воскликнул княжич. - Да ведь это сам думный боярин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозванию Малюта.
        - Он, - сказал Бордак. - Но почему при нем всего десять воинов?
        - Сейчас узнаем.
        Скуратов остановил свою охрану, Скуратов один подъехал к Парфенову и Бордаку, соскочил с коня.
        - Вот уж кого мы тут не ждали, так это тебя, Григорий Лукьянович, - с улыбкой проговорил Парфенов.
        - Мы много чего не ждали, а оно пришло. Приветствую вас, воеводы.
        - И тебе доброго здравия, боярин. Почему с малой охраной?
        - А где большую взять? Опричные сотни полегли в боях да в пожаре. Дворец на Неглинной сгорел, там сгинуло много людей. Кто остался, все при деле. Да и я к вам не в гости.
        Бордак взглянул на Малюту и поинтересовался:
        - А как ты нашел-то нас, Григорий Лукьянович? Ведь мы сюда всего на день заглянули? Собрались уже дальше идти за крымчаками да бить их.
        - Я знал, что не минуете вы вотчину княжича. Кого-нибудь из басурман достали?
        - Достали. - Михайло поведал Малюте о событиях у деревни Колодка.
        Скуратов кивнул.
        - Это хорошо. Но теперь вам придется другое задание исполнить.
        - Говори какое, сделаем.
        Скуратов взглянул на Парфенова.
        - Может, в терем свой позовешь, Василь Игнатьевич? При людях не стоит о серьезных делах говорить. И накажи прислуге дать воды студеной напиться, жажда мучит.
        Парфенов окликнул служку, тот принес кувшин с водой.
        Скуратов пил жадно, большими глотками, обжигаясь холодной родниковой водой.
        Парфенов, Бордак и Скуратов прошли в дом княжича.
        В просторной светлице о двух окнах, завешанных цветными занавесками, все трое перекрестились на образа в красном углу, сели за резной стол, на лавки, покрытые кусками ковра.
        - Может, откушаешь, Григорий Лукьянович? - спросил Парфенов.
        - Вы уже завтракали?
        - Нет, рановато.
        - Вот и мне рановато.
        - Тогда что за дело заставило тебя искать дружину?
        Скуратов расстегнул рубаху и проговорил:
        - Вы ведь и сами понимаете, что Девлет-Гирею в этом походе сказочно повезло. Не налети ураган на Вознесение Господне, и не сгорела бы Москва. Но что уж об этом. Господь послал нам испытание, и мы должны достойно пройти чрез него. Хан после сожжения Москвы объявил о возвращении своей орды в Крым. Татары грабят все, что попадается им по дороге. Однако Девлет задумал еще одно злодейство, о котором мы и мыслить не могли.
        Бордак и Парфенов переглянулись.
        - Какое злодейство, Григорий Лукьянович? Что может быть хуже?.. - спросил Бордак.
        Скуратов поморщился.
        - Не перебивай, боярин, сам собьюсь. В общем, пошла орда на рязанские земли. Вдогон устремились не только такие дружины, как ваша, но и полк боярина Воротынского. Его людям удалось на переправе чрез Москву-реку разбить татарский отряд, взять в полон мурзу и продажного сына боярского Баяна Моларя. Изменник тут же запросил милость.
        Бордак воскликнул:
        - Какая ему может быть милость? Только плаха и палач с топором.
        - Это так, но Моларь заявил, что может поведать такое, чего мы никак не ждем. Воротынский лично допросил изменника и выяснил, что Девлет приказал своим преданным мурзам Ахмаду и Хаджи, которые состоят в родстве с ним, погубить или пленить государя нашего Ивана Васильевича.
        - Но как? - воскликнул Бордак.
        - Объясняю. Хан узнал, что государь находится в Ростове и на днях собирается в Александровскую слободу, а затем на Москву. Он повелел мурзам уйти в лес, что между Ростовом и слободой, там, где разоренное село Треблино, оттуда из леса напасть на царский поезд, когда он будет проходить мимо. Изменник не знает точно, что за силы у мурз. Могут быть и сотня, и две, и пять. Он слышал и о засадном отряде крымчаков. Где тот должен укрыться, кто его мурза и какова численность, неизвестно. Но я думаю, сотня или две.
        - Какая же паскуда этот Девлет-Гирей! Надо же такое задумать! - воскликнул Парфенов. - А скажи, Григорий Лукьянович, откуда изменник узнал о злодейских намерениях, которые крымчаки должны были держать в строжайшей тайне? Не мог ли этот сын боярский набивать себе цену? Вдруг на самом деле никаких засад и нет?
        Скуратов кивнул.
        - Может быть и так. Я о цене. А откуда изменник прознал про тайны, он объяснил просто, мол, случайно слышал разговор мурз Ахмада и Хаджи.
        - Такое случайно не услышишь, - сказал Бордак.
        - Я тоже так думаю, но и отвергнуть показания изменника не могу.
        - Так надо все проверить.
        - Вот и я о том же. Государь завтра после обеденной молитвы выезжает из Ростова. В охране у него полусотня опричников. Воины крепкие, опытные, но их мало. Почему так? Это знает только государь. Я сегодня еще затемно получил сообщение о выходе царя. Пути до Александровской слободы около ста двадцати верст, до Треблино и того меньше, где-то сто. Значит, на третий день царский поезд будет у села. Если там его ждет засада, то полусотня не сможет отбиться. Что бы ни говорил наш изменник, а если Девлет, пес смердящий, послал на такое злодейство рать, то немалую, уж никак не менее сотен пяти. Пусть одна из них в засаде, но остальные четыре у дороги, по которой пойдет царь. Хотя и по-другому может статься. Это я о числе крымчаков.
        - А что ж ты, Григорий Лукьянович, не отправил из Москвы пару сотен навстречу царю? - спросил Парфенов.
        - Одну приготовил. Она сегодня двинется к слободе. Ее поведет воевода, знающий о засадном отряде Девлета. Если Девлет выставил своих людей между Москвой и слободой, то сечи не избежать. У татар будет преимущество.
        - Опричники должны разгромить этот отряд, сколько бы басурман в нем ни было, - сказал Бордак.
        - Должны. Но как все сложится, не ведает никто. Даже если опричники разгромят засадную рать крымчаков, то погибнет много людей. Да и подойти вовремя к Треблино сотня никак не успеет.
        - Получается, что Девлет-Гирей до мелочей продумал свои намерения, - проговорил Бордак.
        - Это ему не так уж и сложно было сделать, Михайло Алексеич. Беда в том, что он хорошо знает, сколько сил у нас осталось после пожара на Москве.
        - Но почему бы не предупредить государя об опасности, просить его, чтобы покуда сидел в Ростове? Надо проверить слова изменника и выставить по всему пути заставы, чтобы обеспечить его безопасный проезд.
        Скуратов посмотрел на Бордака и спросил:
        - Ты Ивана Васильевича не знаешь?
        - Не так хорошо, как ты, но знаю.
        - И меня уже должен знать. Послал я гонца в Ростов, как только прознал о злодейских мыслях Девлет-Гирея.
        - И что?
        - А ничто. Царь решил идти в слободу. Так он и поступит. А мне Иван Васильевич посоветовал… не буду говорить, что именно.
        - Нетрудно догадаться, - проговорил Парфенов. - Значит, завтра государь в любом случае тронется из Ростова?
        - Да.
        Парфенов покачал головой.
        - Боярин Воротынский преследует отряд Девлет-Гирея. Несколько дружин тоже по пятам идут, а выделить отряды для безопасности царя Москва не может?
        - Есть в слободе две сотни, но, чтобы вывести их на дорогу, надо иметь уверенность в том, что изменник Моларь не соврал. Иначе может получиться так, что Девлет не на царя нападет, а слободу сожжет. Никто ему не помешает, если я прикажу двумя сотням идти к Треблино.
        - Да, - протянул Бордак. - Все запутано, прямо как та сеть, в которую попался большой сом.
        - В общем, воеводы, я решил, что надо проверить слова изменника. Для этого ни московские опричники, ни земские дружины, ни сотни Александровской слободы не годны. За ними могут смотреть. Что у нас остается?
        Бордак и Парфенов все поняли.
        Михайло улыбнулся и произнес:
        - А остается у тебя, Григорий Лукьянович, надежда только на нашу особую дружину. О ней крымчаки не ведают. К ее подходу не готовы. Они не ждут нас нигде, особенно у села Треблино.
        - Верные слова говоришь, воевода.
        - Ну тогда, боярин, определяй задание.
        - Так ты, Михайло Алексеич, уже и сам определил его. Надо проверить слова изменника Моларя. Идите к Треблино. Это самое опасное место. Если слова Моларя не ложь и Девлет задумал произвести нападение на поезд Ивана Васильевича, то произойдет оно, скорее всего, именно там. Ну а дорогу от столицы до Александровской слободы проверит московская опричная сотня.
        - Когда выходить, Григорий Лукьянович? - спросил Бордак.
        - Давай поразмыслим. От Ростова до Треблино сто верст, от Стешино, если лесами, перелазами чрез реки, обходом оврагов, балок, где-то сто двадцать, как и от Москвы. Но поезд царя выходит в полдень завтра. Если вы отправитесь после обеда сегодня, то придете к месту на сутки раньше, не обремененные большим обозом. Значит, трогаться вам надо ныне же, идти к Треблино, там решить, как быть дальше. Я же выезжаю сейчас на Москву, оттуда направлю дружину во владимирские леса. Пошлю и гонца в слободу с наказом быть в готовности идти на спасение царя.
        - Если мы найдем татарские сотни, то опричники из слободы должны быть подчинены нам, дабы сорвать коварные намерения Девлета. Ну а если не отыщем их, то дождемся поезда царя и с ним прибудем в слободу, - сказал Парфенов.
        - Я передам чрез гонца, что все ратники слободы должны подчиняться воеводам особой дружины. - Малюта повернулся к Бордаку. - А ты уж, Михайло Алексеич, поразмысли, как свести воедино наши невеликие силы.
        - Поразмыслю, Григорий Лукьянович.
        - Ну вот и договорились. Поехал я.
        - Мы проводим. А то, может, все же откушаешь? На Москве не до того будет.
        - Благодарствую, обойдусь.
        Воеводы особой дружины проводили Малюту Скуратова. После этого Бордак подтвердил наказ на сбор дружины у церкви, провел смотр и направил людей для молитвы в сельскую церковь. Стряпухи в то время приготовили обед. Воеводы же собрали в горнице десятников.
        Там Бордак объявил им о задании, данном думным боярином Скуратовым, и сказал:
        - Теперь нам надо подумать, как исполнить наказ, не дать сгинуть нашему государю. Василь, расстели чертеж. Будем смотреть, куда и как идти, дабы выйти в нужное место в должный срок.
        Парфенов достал свиток, развернул его.
        Воеводы и десятники начали разговор о том, как ближе и скорее, при этом скрытно дойти до Треблино и наладить связь с Александровской слободой. После долгих горячих споров они решили идти из Стешино к селу Торфяное, расположенному в двадцати верстах. Там находился перелаз чрез Москву-реку. Далее по лесу, по тропам, известным местным мужикам, до деревни Гардонка. Это еще тридцать верст. На этом участке использовать проводника, которого назначит княжич. От деревни держать путь на озеро Тихое, что в двадцати верстах от Гардонки. Там сделать большой привал, поутру пойти на деревню Ширя, от нее - к селу Бочарово, что стоит в тридцати верстах от Треблино. Туда не заходить, встать в пяти верстах в лесу, оттуда и вести разведку дороги на Александровскую слободу.
        Приняв такое решение, воеводы и десятники разошлись.
        Бордак прошел к семье.
        Алена лежала на кровати, Петруша вертелся рядом. Служка Колька сделал ему свисток, мальчишка занимался им.
        Бордак сел на табурет у кровати жены и спросил:
        - Как ты, Алена?
        - Ох, Михайло, видать, рожу я тебе богатыря, так тяжко его носить. С Петрушей намного легче было.
        - Тебе бы больше двигаться, родная.
        - Это и повитуха говорит, да сил нет, Михайло. Так и тянет в постель. А ты опять покидаешь нас?
        - Да, Алена, но иначе нельзя.
        - Разумею. Но душа не желает того принимать. Очень хочу, чтобы ты рядом был.
        - Я тоже этого желаю. Но я воин, и мое дело в трудную годину родину защищать.
        - Эх, Михайло, ходил ты с дружиной в походы, бил басурман, а пришел Девлет-Гирей и разорил Москву.
        - Ты же знаешь, Алена, что так вышло случайно. Но собака Девлет не решился направить орду на сгоревшую Москву. Он знал, что русские даже мертвыми драться будут.
        Женщина положила руку на широкую ладонь мужа.
        - Не говори так, Михайло. Не надо мертвыми. Живыми надо.
        - Я так, к слову.
        - Не надо. Скажи лучше, когда уводишь из села дружину.
        - Вот попрощаюсь с тобой, с Петрушей, Герасимом, Марфой и поеду.
        - Далеко ли путь твой лежит?
        - Куда сейчас идти, знаю, а там разберусь.
        Алена вздохнула и спросила:
        - Это сколько же я тебя не увижу?
        - Коли по правде, то, наверное, долго. И родить успеешь, и в себя прийти, и, возможно, на Москву вернуться.
        - Что там делать? Подворье-то сгорело.
        - Людей мастеровых наймем, они и свои, и наше подворье поднимут. Еще краше станет.
        - Как долго тебя не будет. Знаешь, Михайло, об одном прошу. Коли помру я при родах, а дитя выживет, ты уж найди и для него, и для Петруши женщину, которая могла бы стать им матерью.
        - Даже думать об этом не смей! Все пройдет хорошо.
        - Я тебя на самый крайний случай прошу. Обещай сделать так. Мне от того легче будет.
        - Мы будем вместе. Ты, я, Петруша и ребятеночек наш!
        - Обещай, Михайло!
        - Ты забудь плохое и давай-ка вставай. Жене следует мужа проводить.
        - Тяжко вставать, Михайло.
        - Надо, Алена.
        - Ты не обещал.
        - Этого ты не услышишь. Олеся! - крикнул он.
        Та быстро объявилась.
        - Слушаю, боярин.
        - Помоги боярыне встать и выйти во двор. Я буду там ждать.
        - Извиняй, Михайло Лексеич, но, может, ей лучше полежать?
        - А что повитуха говорит?
        Девушка вздохнула и ответила:
        - Что двигаться больше надо.
        - Ну вот! Зачем тогда лежать? Помогай, и во двор, не спеша, потихоньку.
        Бордак вышел из опочивальни, спустился во двор.
        Там стоял Огнев:
        - Воевода, дружина к походу готова, ждет наказа, - доложил он.
        - Погоди немного, Лука.
        - Разумею, прощайся, боярин, не торопись. Мы подождем, а утраченное в пути наверстаем.
        Бордак немного побыл с семьей во дворе.
        Пришло время прощаться. Он обнял плачущую жену, сопевшего Петрушу и сказал:
        - Я вернусь. Вы только берегите себя.
        Воевода ушел к церкви, где на конях гарцевали опричники, сел в седло.
        Парфенов стоял в стороне.
        Бордак подъехал к нему и спросил:
        - Проводника до Гардонки нашел?
        - Нашел. Это Степан Лекан, знатный охотник.
        - Где он?
        - Да вон, у входа в церковь. Я наказал ему ждать, покуда не позовут.
        - С припасами порядок?
        - В сумах воинов запас на неделю.
        - Этого хватит. Значит, проводник Степан?
        - Да.
        Бордак взглянул на мужика и крикнул:
        - Степа, подойди.
        Мужик подбежал к нему. Был он крепок телом, суров лицом, в жилистых руках сжимал топор.
        - Зачем топор тебе нужен, Степа? - с улыбкой осведомился Бордак.
        - Сгодится, боярин, без него в лесу делать нечего, как и без огнива. Пропадешь.
        - Ладно. Дорогу до Гардонки хорошо знаешь?
        - Хорошо, не хорошо, а знаю. Там места дичью богатые, встречаются и лось, и косуля. Бывало, я и на медведя ходил. У меня недалеко от деревни той даже избушка охотничья есть.
        - А далее дорогу покажешь?
        - Смотря куда.
        - К озеру.
        - Это к Тихому?
        - Да. Почему его так прозвали?
        - Да потому что глухие места там, тихие.
        - Значит, и к деревне Ширя провести можешь?
        Мужик подбоченился и заявил:
        - Ты, боярин, не ходи вокруг да около, говори, куда дружину вывести надо.
        - К селу Треблино.
        - Угу. Так на что тогда тебе Ширя?
        - Так по чертежу чрез нее ближняя дорога получается.
        - Это только по чертежу твоему. А на самом деле идти чрез Ширю - только накручивать лишние пять верст.
        Парфенов не без удивления посмотрел на мужика.
        - Есть другая дорога?
        - В лесу, княжич, дорога редко бывает, а вот троп хватает. Есть такая, по которой от озера прямо на Бочарово выйти можно, а там до Треблино останется всего тридцать верст.
        - Поведешь нас до Треблино, - решил Бордак.
        Мужик кивнул.
        - Я завсегда готов, вот только харча у меня в таком достатке нет, чтобы и до Треблино дойти, и вернуться в обрат.
        Бордак взглянул на Парфенова.
        Тот кивнул.
        - Я все понял, Михайло. Ты, Степка, покуда коня тебе приведут, дуй на кухню моего подворья, там ключник. Ты его знаешь, передай, чтобы дал тебе харча на неделю. Сума-то есть?
        - Была где-то в доме.
        - И суму пусть даст. С ней вернешься сюда. Только быстро, Степка!
        - Угу, я мигом.
        После обеда дружина покинула село Стешино.
        В головной дозор опять вошли люди Ивана Пестова. Проводник Степан Лекан, очень довольный собой, скакал на молодом коне рядом с первым воеводой боярином Бордаком, указывал тропы, сокращающие путь.
        Михайло был молчалив. Прежде он опасался за жизнь Алены, теперь его мучили думы о том, как пройдут роды. Парфенов, как уж мог, отвлекал товарища от тяжких размышлений. Впрочем, вскоре воеводе стало не до них.
        Торфяное и Гардонка представляли собой жуткое зрелище. Сожженные избы, разграбленные дворы, уничтоженные посевы, трупы в селениях и поле. Тут знатно погуляла орда Девлет-Гирея.
        - Надо бы отпеть и похоронить погибших, - проговорил Парфенов.
        - Это же сколько времени потеряем, Василь? Мы никак не можем задерживаться здесь.
        - А я и не говорю, чтобы хоронила дружина. Как выйдем в Треблино и нужда в проводнике отпадет, то накажу Степану идти в обрат да передать ключнику вотчины, дабы отправил в село и деревню мужиков да священника отца Ефима. Они предадут тела земле по нашим православным обычаям.
        Бордак кивнул.
        - Это другое дело. Тут я с тобой согласен.
        Головной дозор остановился.
        К воеводам вскоре подскакал гонец Пестова Федор Верга и доложил:
        - Озеро за возвышенностью.
        - Что за берега у озера?
        - Берега худые, боярин, почти везде осока, только с юга песчаная полоса. Место топкое, до воды пойдешь по колено в иле. Коней напоить можно, ратникам искупаться - нет. Коли делать большой привал, то надо пройти еще с версту. Там будет сухой лес да речушка безымянная. Чуть далее роща. Там отдохнуть можно, - ответил Лекан.
        - Говоришь, с версту?
        - Угу.
        Бордак взглянул на Вергу.
        - Ты слышал, что сказал проводник, Федор?
        - Да, боярин.
        - Делай, как он сказал. Пройди еще с версту, определи подходящее место для ночного привала в роще.
        - Понял.
        Дружинники прошли мимо озера, берега которого действительно настолько заросли осокой и камышом, что вода была видна только на середине. Но Степан нашел место, где ратники смогли напоить коней. А потом началось редколесье. Здесь росли больше ели, сосны, можжевельник, но были и березы, клены, осины, кусты акации да чубушника. Место сухое, уютное. От гнуса, понятное дело, и тут покоя не было, но все меньше, чем у воды да топи.
        Ветер дул в ту сторону, откуда пришла дружина. Это означало, что небольшие костры для приготовления горячей еды развести можно было. Воины принялись собирать валежник, рыть ямы и ставить треноги для котлов, сооружать шалаши.
        Коней отвели на большую елань, где они могли насытиться луговой травой. Там их стреножили. Парфенов дал наказ поставить возле табуна охрану, разместить дозоры с трех сторон. Крымчаков поблизости не было, но они могли появиться в любую минуту.
        Когда стемнело, все, кроме охранения, разошлись по шалашам. Спали одетыми, сняв доспехи, но держа оружие под рукой.
        Как только просветлело, Бордак и Парфенов объявили дружине подъем. Воины привели себя в порядок, помолились, перекусили остатками вчерашнего ужина, запаслись речной водой. Кострища они засыпали землей, покрыли ее дерном, убрали все следы своего пребывания здесь.
        Когда солнце поднялось над восточной стороной леса, Бордак подозвал к себе проводника и спросил:
        - Как дальше пойдем, Степан?
        - А дальше, воевода, вместе с дозором твоим передним пойду я. Покажу тропу вдоль болота. Она приведет нас к селу Бочарово.
        - Сколько верст?
        - Сорок, может, чуть побольше. К заходу солнца с Божьей помощью будем на селе. А дальше как решишь ты, воевода.
        - Ступай к головному дозору. Там старший Иван Пестов. Скажешь, я послал тебя проводником и велел слушаться. Но гляди, Степа, заведешь в болото, я в нем же тебя и утоплю!
        - Да что ты, боярин?! Почему слова обидные говоришь? Я же, как и ты, за Русь нашу.
        - Мое дело, Степа, предупредить.
        Вскоре дружина продолжила переход.
        Как и говорил проводник, она вышла к селу Бочарово к заходу солнца. Оно тоже было разорено. За околицей на кладбище воины увидели много свежих могил. Видимо, кому-то удалось скрыться от кровожадных ордынцев. Потом эти люди вернулись и похоронили односельчан.
        Ратники приготовились было к большому привалу, но Бордак отдал команду:
        - Идем дальше.
        Опричники не привыкли прекословить. Дальше так дальше. Головной дозор с проводником пошел вперед, за ним двинулись десятки.
        К нужному месту воины вышли засветло.
        Степан Лекан указал на рощу и проговорил:
        - Самое место для привала, открытое со всех сторон. Ворог не подберется. В роще родник есть. Раньше тут тетерева водились, теперь их нет. А до Треблино лесом ровно пять верст. Тропа есть меж топких мест.
        Бордак повернулся к нему.
        - Благодарствую, Степан, за то, что проводил. Припасы у тебя остались?
        - Остались, а что?
        - Можешь возвращаться.
        - Почему гонишь, боярин? Дозволь при дружине остаться. У меня к крымчакам свои счеты.
        - Не могу. Княжича проси о том. Ты его человек. У него тебе задание.
        - А сам-то ты не против?
        Бордак посмотрел на проводника и ответил:
        - Я не против. Такие люди мне нужны.
        - Добро.
        Проводник дождался Парфенова, который ездил с дозором смотреть рощицу.
        - Василий Игнатьевич, просьба у меня к тебе великая.
        - Давай просьбу.
        Лекан сорвал с головы шапку.
        - Дозволь, княжич, при дружине остаться. Я вам сгожусь.
        - Знаю, но надо из Стешино людей отправить в Торфяное и Гордонку, похоронить убитых. А кто передаст ключнику, чтобы тот туда мужиков и священника послал? Только ты.
        - Э-э, княжич, один день не срок, похоронить успеем. А мне тут дело найдется. Задание-то нешуточное. Сберечь жизнь самого царя!
        Парфенов махнул рукой.
        - Ладно, оставайся, если только первый воевода не против.
        - Он не против.
        - Ну тогда будь при мне.
        - Слушаюсь, Василий Игнатьевич, и благодарствую.
        - Сейчас передай десятникам, чтобы вели отряды в рощу. Там Пестов покажет, где кому встать.
        - Сделаю. - Новый ратник дружины поскакал выполнять поручение.
        - Что, просился в дружину твой холоп? - спросил Бордак Парфенова. - Бросил дом, семью. Что за счеты у него с крымчаками?
        - Давай разомнемся, Михайло, - предложил княжич.
        Воеводы соскочили с коней, пошли по полю, и Парфенов проговорил:
        - Дом у Степана, знамо, есть, а вот семьи нету уже пять лет.
        - Сгинула? Отчего?
        - В те времена голод был. Засуха погубила урожай. Я сделал, что мог, но только мало было. Степан же охотник знатный. Вот и порешил он в охотничью избушку семью перевезти. Ключник не противился, меньше ртов на селе. Уехали они. Степан ходил на охоту, сын его Ванька рыбачил на реке, жена с дочкой по грибы да ягоды ходили. Ушел однажды Степан, вернулся, а сын, заколотый копьем, возле дома лежит. А в избе жена и дочь.
        - Кто же это их?
        - Лихие люди. Позарились на те скудные запасы, что собрала семья.
        - Погоди, а крымчаки тут при чем?
        - Так отыскал Степан лихих разбойников. В ночь решил извести всех, а вечером к ним крымчаки приехали. Разбойники вскрыли схрон с награбленным добром, получили за него серебро. Лекан подобрался ближе к стану и слышал разговор между татарами и главарем шайки. Те велели ему грабить торговые обозы и хутора, забирать в полон парней и девок. Злость обуяла Степана. Когда татары уехали, он вырезал разбойников. Они в шалашах устроились по трое, двоих в охрану поставили. Вот Лекан и всех их и положил.
        - Скольких же подонков он сгубил?
        - Полтора десятка.
        Бордак с недоверием посмотрел на Парфенова.
        - Один?
        - Один. Переходил от шалаша к шалашу. Пошел потом за крымчаками, но те замели следы, а то и им досталось бы.
        - Да, не простой, оказывается, мужик этот твой Степан.
        - Ему только волю дай!.. Ладно, десятки уже в роще. Едем и мы.
        У коней боярина и княжича ожидал Лекан, с виду благодушный, миролюбивый мужик, только вот с топором за широким поясом.
        Бордак протянул ему руку.
        Тот не понял.
        - Чего это ты, боярин?
        - Рад принять в дружину такого воина, как ты, Степан.
        Парфенов улыбнулся.
        - Я рассказал воеводе о твоих подвигах, Степан.
        - Так это не подвиги, а праведная месть.
        - Едем в рощу.
        Она действительно оказалась очень удобной для временного размещения дружины.
        Парфенов объявил воинам отдых. Люди помолились, принялись готовить еду, ставить шалаши.
        Для воевод его быстро соорудил Лекан.
        После обеда Бордак с Парфеновым пошли смотреть, как несут службу дозоры, оглядели участок дороги, встали на западной опушке.
        - До Треблино пять верст. Мы дошли до нужного места за двое суток. Иван Васильевич выехал из Ростова, вчера, значит, будет здесь в лучшем случае послезавтра, - проговорил Михайло.
        - Это как идти, - заявил княжич. - Царь не любит, когда что-то делается медленно. Он всегда торопится, словно опасается чего-то не успеть сделать. Государь уже завтра может быть здесь.
        Бордак согласно кивнул и сказал:
        - А то означает, Василий Игнатьевич, что сейчас ратникам отдых. До рассвета надо послать малый ертаул на село и далее в западные леса, насколько возможно. С утра отправим гонца в Александровскую слободу, дабы передать наказ тамошним опричникам.
        - Понятно, к опричникам скрытно человека пошлем. Это несложно. А вот как незаметно разведку провести?
        - Отправишь Ивана Пестова, с ним Федора Вергу и твоего холопа Степана Лекана. Этого хватит. Опыта каждому из них не занимать.
        - Степан никогда не ходил в разведку.
        - Зато он часто ходил на охоту, да не на зайцев, а на крупного зверя. А это дело такой сноровки требует, что и разведчик позавидует.
        - Дело твое. Я не против.
        - Давай наказ всем на отдых. Да и сами поспим. Дозорному накажи поднять нас через два часа после полуночи.
        - Не рано? Может, через три? Не выспимся.
        - Выспимся, когда уйдет разведка.
        Парфенов улыбнулся и заявил:
        - Слушаюсь, воевода!
        Дозорный поднял Бордака и Парфенова в то время, которое ему и было указано. Они вызвали к себе Ивана Пестова, Федора Вергу и Степана Лекана, прошли с ними до западной опушки.
        Бордак указал на запад и сказал:
        - Там село Треблино, так, Степан? - Он взглянул на нового ратника.
        - Так, воевода.
        Бордак продолжил:
        - До Александровской слободы от Треблино двадцать верст, до Ростова - сто двадцать. Оттуда к слободе идет обоз. В нем сам государь и полусотня опричников. - Он рассказал ратникам о плане Девлет-Гирея, что вызвало у тех настоящую ярость.
        - Данные по засаде получены от русского изменника. Возможно, он пытался выторговать себе жизнь, выдал придуманное за настоящее. Но не исключено, что это правда, и тогда государю грозит смертельная опасность. Мы и пришли сюда для того, чтобы проверить слова изменника. Посему наказ всем троим идти до Треблино и далее в западные леса, искать крымчаков. Если они есть, то уже рядом с дорогой, может, и в селе. Так что осторожнее. Сами разумеете, что если попадете в руки татар, то умрете страшной смертью, а дружина вынуждена будет вести бой с многократно превосходящим противником.
        Лекан, еще не привыкший к порядкам в дружине, сказал:
        - Да найдем мы басурман, воевода, коли они тут. Я многие тропы знаю, о которых татары и не слыхивали. Клянусь, ни один косоглазый нас не заметит.
        Пестов одернул его:
        - Лекан, не следует перебивать начальников. Скажешь, когда тебе дадут слово.
        - Извиняйте, воины, не знал, что нельзя говорить без спросу.
        Бордак улыбнулся.
        - Ладно. Привыкнешь, если выживем. Ты, Лекан, знаешь эти места. Стало быть, тебе и вести малый ертаул.
        Пестов взглянул на боярина и спросил:
        - Нам придется подчиняться мужику?
        - Он теперь такой же ратник, как и ты. И еще, Иван, напоминая другим о порядках в дружине, следует в первую голову самому придерживаться их.
        - Извиняй, боярин, я все понял.
        - Разведку вести до обнаружения засады татар, но в полдень в любом случае быть здесь. - Боярин повернулся к Лекану. - Уразумел, старший ертаула?
        - Да, воевода. - Лекан светился от гордости за дело, порученное ему.
        - Вперед! - отдал приказ Бордак, и малый ертаул двинулся в сторону села Треблино.
        Проводив разведчиков, Бордак спросил у Парфенова:
        - Кого ты отправишь в слободу?
        - Советовался с десятниками, совместно решили направить Бориса Талого.
        Бордак кивнул и распорядился:
        - На рассвете и отправляй.
        После этого воеводы вернулись в свой шалаш.
        Ертаул скрытно подошел к балке, за которой еще недавно стояло село Треблино. Теперь от него остались одни развалины. В них мог укрыться приличный отряд. На сотню места не хватило бы, а вот десятка три устроились бы вполне.
        В балке Лекан сказал Пестову:
        - Нечего нам троим на селе делать. Туда один пойду.
        Опричник покачал головой и заявил:
        - Так нельзя. Мы не знаем тебя, поэтому пойдем все трое.
        - Но ты же опытный воин, должен понимать, что там, где один будет незаметен, трое покажут себя. Будь село наполовину, хоть на треть целым, тогда да, а так придется зайцем прыгать от одних развалин к другим. Скажи, ратник, ты знаешь, как в этих местах роют погреба, какие тут колодцы?
        - На что мне это?
        - А на то, погреба здесь большие, глубокие, входы в них не из домов, а со дворов. Сверху они покрыты жердями и соломой с глиной. Колодцы делают почти вровень с землей, чтобы удобнее было воду доставать. Тут человек несведущий и днем запросто может провалиться, чего уж говорить про темное время.
        - Но уже светлеет.
        Лекан вздохнул.
        - А еще о порядке говорил. Нет его в дружине, порядка, раз младший перечит старшему. А тут сейчас я старший повелением боярина.
        Иван Пестов понимал правоту мужика, преодолел себя и сказал:
        - Ладно, старший, как скажешь, так и будет.
        - Вот это другое дело. Стало быть, я захожу в село, оглядываю его. Коли там крымчаки, то вы об этом услышите. Живым я не дамся, значит, сшибки не миновать, а это шум. Если же не встречу татар, то подам знак.
        - Откуда и какой? - спросил Верга.
        Ертаулу были хорошо видны остатки села. Там уцелел только остов церкви. Купола сбиты, верхний ярус колокольни тоже. Внутри наверняка все обгорело.
        - С колокольни. Подниму руку, подходите ко мне. Отсюда увидите меня?
        - Увидим.
        - Тогда я пошел. - Лекан пробежал к ближней, чудом уцелевшей городьбе, за которой и скрылся.
        К этому времени уже рассвело.
        Пестов и Верга смотрели на село и ничего подозрительного не видели.
        Наконец Верга воскликнул:
        - Колокольня, Иван!
        - Вижу. Лапотник знак подает.
        - Перестань! Это умный мужик, опытный охотник. Еще неизвестно, кто больше пользы в разведке принесет, мы с тобой или он.
        - Неправильно это, Федор. Все же мы государевы люди, а он холоп.
        - Долго ли княжичу Парфенову дать ему вольную, а Скуратову взять в опричное войско? И оглянуться не успеешь, как бывший холоп станет твоим начальником.
        - Ладно, идем, коли старший зовет.
        Пестов с Вергой подошли к колокольне.
        Лекан был уже у арки.
        - На селе никого нет, ни крымчаков, ни местных, ни даже собак бродячих. Трупов я тоже не видел. Наверное, народ до нашествия татар ушел из села. Но похоже на то, что и крымчаки тут не задержались. Пожгли все, что может гореть, и пошли на владимирские и рязанские земли.
        - Что дальше, старший? - спросил Пестов.
        - А ты не знаешь? Я перехожу дорогу и вхожу в лес там, где прогалина у высокой сосны. Осмотрюсь, подам тот же знак. Вы бежите ко мне. Пойдем лесными тропами выискивать крымчаков, будь проклято их адово племя, - проговорил Лекан, рванул к лесу и вскоре подал знак.
        На востоке поднялось солнце. День обещался быть жарким, сухим. Кому-то это хорошо, кому-то плохо.
        Ратники малого ертаула прилегли на небольшой поляне, заросшей кустами, и Лекан сказал:
        - Напрямую идти опасно, попадем на передовые дозоры крымчаков. Поэтому продвигаемся на юг на версту, потом на запад до болот, возвращаемся, расходимся саженей на тридцать и шагаем к дороге. Не будет на этом участке татар, смотрим севернее.
        - Почему не южнее? - спросил Пестов.
        - Там слобода. Крымчаки знают, что оттуда могут выйти разъезды. А встреча даже с малым отрядом татарам не нужна. Или я не прав, воины?
        Верга пожал плечами и ответил:
        - Не знаю, так или нет. Давай поначалу один участок пройдем, а там видно будет.
        - Тоже верно, - сказал Лекан. - Идем так: я, за мной Иван, последний Федор. Но чтобы видеть друг друга.
        - Поучи еще, - буркнул Пестов.
        Лекан ничего не сказал, поправил топор и двинулся по опушке на юг.
        По пути Пестов проговорил:
        - Глупость мы сделали, послушав тебя, Степан.
        - Почему ты так говоришь?
        - Да потому что если крымчаки в лесу, то они обязательно выставили дозоры на опушке, чтобы смотреть за дорогой. Мы прошли пред ними. Зря я тебя послушал, ведь знал же, что нельзя вот так открыто заходить в лес.
        Лекан взглянул на опричника и произнес:
        - Ты ошибаешься. Я с колокольни долго за лесом смотрел. Мне все повадки любой живности известны. Зверья сейчас тут нет, ушло оно глубже в Мещеру, а вот птицы остались. Когда рядом люди, они тревожатся, перелетают с места на место. А на опушке, на которую мы вышли, птахи вели себя спокойно.
        Пестов не сдавался:
        - Если крымчаки будут долго лежать на одном месте, то и птицы перестанут волноваться.
        - Не все. Дятел не станет долбить деревья в присутствии людей. А на опушке он стучал. Это значит, что людей там, где мы проходили, не было.
        - В другом месте могли быть.
        - Нет, воины, поблизости, откуда нас могли заметить, нет никого. Но это не значит, что не будет позже.
        Пестов сдался и пробурчал:
        - Ладно, веди.
        Княжич Парфенов вызвал к себе Бориса Талого и сказал:
        - Тебе следует скрытно идти в слободу.
        - Зачем, воевода?
        - Найдешь старшего, скажешь ему, что у села Треблино находится особая дружина государя, в распоряжение воеводы которой боярина Бордака по наказу Малюты Скуратова поступают все ратники, оставшиеся в крепости. Узнаешь, сколько их там, и вернешься сюда. До слободы двадцать верст, туда и обратно получается сорок. Это тебе на весь день. Если поспешишь, то и пообедаешь в слободе. Старшему скажешь, чтобы дал гонца для связи и держал дружину в готовности выйти сюда по тому пути, который укажет Бордак. Уяснил?
        - Уяснил, княжич.
        - Возьми в дорогу немного еды, наполни бурдюк водой, отойди на коне назад и скачи в слободу. Вечером ждем тебя с гонцом. Тут же.
        - А если вам придется уйти? Тогда где искать? - спросил Талый.
        - Это вряд ли, но коли придется, то под сосной, возле которой мы с тобой сейчас стоим, оставлю весточку. Снимешь дерн, увидишь.
        - Понял.
        - Давай езжай.
        - Только десятника предупрежу.
        - Предупреди.
        Вскоре гонец поскакал в слободу.
        Малый ертаул вышел на край болот.
        Место тут было мрачное, угрожающее. Темная топь с островами, на которых кое-где росли такие же черные деревья. Листва зеленая, стволы черные. На воде то тут, то там появлялись и лопались воздушные пузыри.
        - Гиблое место, - проговорил Пестов.
        - Да, туда только зайди, обратно не вернешься, - поддержал его Верга.
        Мужик же спокойно сказал:
        - Это смотря как зайти.
        - Ты хочешь сказать, что нам придется по болоту пройти? - спросил Пестов.
        - Нет, не придется. Нам на восток идти надо, а там лес сухой. Только запомните, воины, коли отходить придется в болото, то не суетитесь, иначе погибнете. Если что, я подскажу.
        Пестов усмехнулся и заявил:
        - Да уж подскажи. Мы без тебя ни на что не способны.
        Лекан пропустил слова Пестова мимо ушей и заявил:
        - Расходимся. Ты, Иван, уходи на тридцать саженей влево, ты, Федор - на столько же вправо, я посредине пойду. На ходу следите за мной. Подниму руку, падать на землю и ждать!
        Пестов толкнул Вергу в бок и пробурчал:
        - Ты слышал, Федор? Мужик учит нас, как разведку в лесу проводить!
        Но Верга пожал плечами и ответил:
        - Он старший. Так ему положено.
        - Нет. Больше мне такие начальники не нужны. Вернемся, скажу воеводе, чтобы избавил нас от него. Мы сами и охотники, и воины.
        Он возмутился, но подчинился. Дисциплина у опричников была крепкая. Они могли выказать недовольство, но все приказы выполняли беспрекословно.
        Воины ертаула разошлись. Лекан махнул рукой, и все трое пошли вперед. Они не спешили, обходили кусты и канавы, осматривались, прислушивались, косились друг на друга и держали оружие в готовности к бою. У опричников были при себе сабли да ножи, у Лекана - его топор. Парфенов предложил ему саблю, но охотник отказался, не знал, как владеть ею. Ему бы что попроще. Вот он и обошелся привычным топором.
        Воины прошли саженей пятьдесят. Потом Лекан встал. Застыли на месте и опричники. Мужик показал им рукой, мол, стоим и слушаем.
        Пестов недоверчиво покачал головой, но остался там, где был.
        Чрез время малое проводник махнул рукой. Вперед!
        Они пошли. Через несколько шагов Лекан поднял руку и упал в траву. То же самое машинально сделали и опричники. Мужик показал им, чтобы подползли к нему. Пестов и Верга сделали это.
        - Что?.. - спросил Иван.
        - Дозор крымчаков впереди.
        Опричники переглянулись, посмотрели вперед, но ничего не увидели.
        Верга хмыкнул и спросил:
        - С чего ты взял?
        - А ты, воин, принюхайся. От татар, которые неделями не моются, запах такой же, как от отары овец. Чуешь?
        Верга повел носом и ответил:
        - Ничего не чую.
        - Худо, воин. А татар двое или трое. Они недалеко от нас, за полосой ближнего кустарника и глядят сейчас не на запад, а на юг.
        - Почему так? - с недоверием поинтересовался Пестов.
        - Да потому что от болота им ждать некого. Не просто же так мы от него и шли. С юга же стоит крепость. Если идти оттуда лесом, то как раз на этих вот татар и выйдешь.
        - Значит, есть в лесу эти нехристи?
        - Есть.
        Пестов посмотрел на Лекана и заявил:
        - Что-то нет доверия у меня твоему чутью. Проверю.
        - Проверяй, только осторожно. Татары недалеко, в укрытии.
        - Без тебя знаю.
        Верга взглянул на Лекана и сказал:
        - Я тоже пойду с Иваном.
        Но мужик неожиданно проявил твердость.
        - Нет. Если пойдет, то один. Это наказ. Все, воины, игрушки кончились, теперь я требую соответствующего к себе отношения и подчинения.
        Пестов удивился властным ноткам в голосе мужика, но кивнул в знак согласия.
        - Лады, потому как ты старший. Федька, если что, помоги.
        - Само собой.
        Тут Лекан вновь показал, кто в ертауле начальник.
        - Это будет так, как я решу!
        Верга отвернулся. Пестов стиснув зубы, дабы не вырвалась изо рта череда отборного мата, и пополз, забирая на север.
        Вскоре он вернулся, с уважением посмотрел на мужика и проговорил:
        - А ты молодец, старший! Там двое татар. Не подвело тебя чутье. Я их запах уловил саженей с десяти, а так не замечал. Ты же…
        - Ладно тебе, - отмахнулся Лекан. - Это значит, что есть и другие дозоры. Но вот почему мурзы не выставили наблюдение за дорогой, непонятно. Теперь пойду я, а вы сидите тут. Что бы ни случилось, ко мне не подходить! Уходите тем же путем, что и пришли. Осторожней у болот.
        - Мы своих не бросаем, - заявил Верга.
        Лекан улыбнулся.
        - Приятно, конечно, что за своего приняли, но повторюсь, мне, коли налечу на татар, уже не поможешь, а дружину не выдам, потому как живым крымчакам не дамся.
        - Так не налетай, - сказал ему Пестов.
        - Да уж постараюсь.
        Лекан уполз в лес. Отсутствовал он довольно долго, объявился со стороны болота, откуда его никак не ждали, прилег рядом, снял бурдюк, напился.
        - Ну чего? - спросил Пестов.
        - Две сотни в лесу. Подошли недавно с севера, скорей всего, со стороны Коломны. У них должен быть проводник, который знает эти места, иначе татары тропы не нашли бы. Мы прошли дорогу, как раз когда они только вышли на стоянку. Потому и не было наблюдателей. Сейчас они есть, дозоры по паре басурман с юга и севера, еще и наш. Татары поставили две юрты, шалашей нет. Они знают, что долго тут не задержатся. Кони у них добрые, молодые, табун на елани, что севернее. По счету получается по два коня на всадника. Там же повозки. Обоз большой. Язык их я понимаю. Слышал разговор двух мурз, но о том доложу воеводе и его помощнику. Вам скажу лишь, что цель у них - царский поезд. Больше тут делать нечего, уходим, дабы успеть. На этот раз крюк больше на юг делаем, на две версты отступаем, потом идем к дороге и к стоянке дружины.
        - В развалины Треблино татары своих людей не посылали? - спросил Пестов.
        - А на что? Толку от двух-трех десятков мало будет, а вот выдать себя они могут легко.
        Малый ертаул вернулся в стан дружины вовремя. Солнце как раз встало в зенит, когда разведчиков остановил охранный дозор и тут же пропустил.
        Разведчики подошли к шалашу воевод. Те были рядом с ним.
        Бордак предложил воинам сесть на поваленное дерево и сказал Лекану:
        - Докладывай, Степан.
        Тот сломал ветку, ногой расчистил песчаную площадку, что-то начертил на ней, после все объяснил.
        Бордак выслушал его и посмотрел на опричников ертаула.
        Пестов кивнул.
        - Все так и есть, воевода.
        - Значит, две сотни крымчаков?
        - Да, боярин, - подтвердил Лекан и добавил: - Я слышал короткий разговор между мурзами, но о нем поведаю только тебе, наедине.
        Пестов и Верга без команды встали, отошли в сторону.
        - Говори, Степан, - велел Бордак.
        - Значит, разговор такой был. Один мурза, которого зовут Ахмад, сказал другому: «Здесь ждать будем. А ты, Хаджи, позже отправь в развалины села отряд лучников. И чтобы сидели там как мыши». Тот, кого зовут Хаджи, спросил Ахмада: «Может, на подходе разбить полусотню опричников?» Ахмад же в ответ: «Их, я думаю, будет больше. У меня нет особого желания подыхать в этом лесу, взяв огромный ясырь. Посему сотни пустим на царский поезд, на дружины, которые могут от слободы подойти, но главную роль должны сыграть лучники. Конечно, за живого русского царя Девлет-Гирей заплатит нам гораздо больше, но и за мертвого даст немало. А еще сколько возьмем потом!» В общем, воеводы, мурзы понимают, что царская охрана без подмоги не останется. Из слободы может подойти войско, да и полусотня опричников личной охраны государя даст бой. Посему задумали они послать своих людей, не считая десятка нукеров, на царский поезд, не рассчитывая, что те вернутся из боя. Ждать они не собираются. Главная опасность для царя - это лучники, которые из села смогут накрыть всю дорогу. Как только главные басурмане увидят, что завязалась
сеча, а лучники убили царя, они тут же двинутся отсюда. Куда побегут, не ведаю, о том мурзы при мне не говорили, но не на юг, не к слободе, где их могут побить. Думаю, на север пойдут. У них есть проводник. Я издали его видел, борода седая, невысокий, одет не как татары. Он-то и выведет мурз с нукерами в безопасное место. А таких в Мещере валом. Но они-то пусть, а вот лучникам никак нельзя давать стрелять. Это все, что я хотел сказать.
        Бордак похлопал его по плечу.
        - Молодец, Степан! Царь щедро наградит тебя.
        - Его еще спасти надо.
        - На то мы здесь. Теперь, зная замысел врага, защитим государя. Теперь вам обедать и отдыхать. Я очень благодарен тебе, Степан.
        Мужик смутился.
        - Да ладно. Я ничего такого не сделал.
        - Иди. Я вижу, ты устал.
        Парфенов дал команду и Пестову с Вергой идти к десятнику, пообедать и спать.
        Разведчики ушли.
        Бордак взглянул на Парфенова и спросил:
        - Теперь тебе ясно, что мы будем делать?
        Княжич улыбнулся и ответил:
        - Конечно. Охотиться на охотников.
        - Тогда пойдем поразмыслим и пообедаем. Только надо усилить охранение, отдельный дозор выставить для наблюдения за селом.
        - Сделаю. Когда готовиться к бою будем?
        - Вот сговоримся с опричниками из слободы и решим.
        - Добро.
        Борис Талый и опричник из слободы прибыли, когда солнце уже ушло за горизонт. Их встретили Бордак с Парфеновым.
        Опричник из слободы представился:
        - Никола Леснов. Приветствую, воевода. Слыхал я о твоей дружине.
        - Вот и хорошо. Сейчас поешь, потом ко мне.
        Талый увел Леснова в свой десяток.
        Начало темнеть, когда гонец из слободы вновь предстал пред Бордаком.
        - Слушаю тебя, воевода.
        Михайло рассказал ему о крымчаках, которые засели в лесу, ждали царя.
        Опричника обуял гнев.
        - Мало этим собакам разоренных и ограбленных сел и деревень, сожженной Москвы и гибели десятков тысяч людей, богатого ясыря, взятого в этом походе. Они решили еще и царя нашего загубить!
        В разговор вступил Парфенов:
        - Хан много получил, но с царем он напрасно задумал. Мы не дадим басурманам напасть на государев обоз.
        - Приказывай, воевода, что делать сотням, оставшимся в слободе.
        - Кто там у вас старший?
        - Лавр Батарь, добрый знакомец Малюты Скуратова.
        - А сам Григорий Лукьянович в слободе не появлялся?
        - В последние дни нет.
        - Ясно. Тогда так, Никола, сейчас тебе отдых. За два часа до рассвета поедешь в слободу тем же путем, которым шел сюда. Смотри на чертеж. - Бордак развернул свиток. - Батарю следует вывести одну сотню вот сюда, к краю болот. Вторая должна закрыть лес от топи до дороги с обеих сторон стана татар. Скрытно встать на место надо часов через пять после восхода. Не позже. На чертеже указано, где проклятые мурзы выставили охранение. Его надо будет снять. Но все только по моему распоряжению.
        - Какой знак будет подан? - спросил Леснов.
        - Вы услышите шум от сечи в развалинах села Треблино.
        Гонец из слободы удивился и спросил:
        - А там с кем ты драться намерен, воевода?
        - Это наше дело. В общем, передашь Батарю, как сотни сомкнутся вокруг крымчаков, пусть кто-нибудь крикнет кукушкой. А после, как начнется сеча в развалинах села, вы ударите татарам в спину. Уходящих в стороны бить нещадно. Получится взять мурз - хорошо, не выйдет - не беда. Все понял?
        - На словах не объясню, воевода. Дозволь свиток с собой взять.
        - Он и нам нужен. Тебе другой сделают, точно такой же.
        - Понял.
        Бордак велел Талому уложить гонца отдыхать и в назначенное время отправить его в слободу.
        До рассвета было тихо.
        Как только взошло солнце, ратники западного поста охранения подали сигнал в стан дружины. К ним вышел Бордак.
        - Что у вас? - спросил он.
        - Крымчаки появились на опушке.
        - Где? Сколько?
        - Человека три. Сейчас они в кустах прямо напротив, видимо, смотрят за развалинами села.
        - Скоро они должны выслать в Треблино лучников. Надо… - Воевода не договорил.
        От леса отделился пеший татарин, добежал до дороги, осмотрелся, прошел в село, подал сигнал. За ним в Треблино зашли еще пять человек, несущих за спинами большие луки и колчаны со множеством стрел. После этого движение прекратилось.
        Бордак взглянул на наблюдателя.
        - Всего шесть лучников. Этого мало.
        - Еще идут, - сказал опричник.
        Из леса вышли десять крымчаков с луками и колчанами. Они скрылись в развалинах, ближних к дороге. Двое устроились на колокольне.
        - Вот теперь их хватит, чтобы побить охрану царя и подранить его самого, - сказал Бордак.
        - Так разве мы допустим это?
        - Нет, конечно. Смотри за селом, я в стан.
        Бордак вернулся в рощу, подозвал к себе Фому Рубача.
        Тот подошел.
        - Слушаю, воевода.
        - Царский поезд где-то верстах в тридцати-сорока отсюда. Мы не ведаем, как сложится бой с крымчаками. Следует предупредить государя, чтобы подобрал безопасное место и оставался там, пока мы не пришлем гонца.
        - Я понял. Отправлю Вергу. Не против?
        - Не против. Пошли немедля. Нельзя допустить, чтобы государь с полусотней опричников сблизился с местом засады настолько, что татары смогли бы пустить стрелы и броситься к поезду.
        - Уразумел, боярин. Немедля выполню.
        - Давай.
        К Бордаку подошел Парфенов и спросил:
        - Ты, Михайло, ходил к западному дозору?
        - Только оттуда.
        - И что там?
        - Татарские лучники числом в шестнадцать рыл зашли в Треблино, разместились ближе к дороге, двое на колокольне. Я передал Рубачу наказ отправить к царю гонца с просьбой остановиться и переждать.
        - Верно сделал. Вот только послушает ли тебя Иван Васильевич?
        - Да, это вопрос еще тот. У него характер суровый, решительный. Он может и сам возглавить полусотню и повести ее на татар. Но я думаю, мы тут до подхода царской дружины управимся. Лишь бы опричники из слободы все быстро и ладно сделали.
        - А мы что?
        - А мы, Василь, снимем лучников. Я с тобой хотел посоветоваться на этот счет.
        - Прямо сейчас?
        - А чего время тянуть? До молитвы и ужина управимся, после начнем скрытное движение к селу. К полудню ратники должны быть в готовности каждого татарина прибить.
        Парфенов кивнул.
        - Добро. Какие у тебя мысли насчет нападения на лучников?
        - Я думаю, Василь, взять один десяток Рубача, к нему добавить всех лучников. Отряды Огнева и Грудина пусть остаются южнее и севернее места засады, дабы не дать крымчакам развернуться у села.
        - Сколько ратников будет в головном отряде?
        - У Рубача десять воинов плюс Лекан, по три лучника дадут Огнев и Грудин, да мы с тобой. Выходит почти два десятка.
        - У Огнева и Грудина останется по шесть ратников?
        - Считаешь, что этого мало?
        Парфенов кивнул.
        - Да, мало. Еще я считаю, что нет смысла прикрывать южную сторону. Оттуда наверняка подойдут опричники из слободы, возможно, рать Скуратова. А вот север остается свободен. Татары смогут вырваться из окружения и уйти в дремучие леса Мещеры. Посему предлагаю объединить отряды Огнева и Грудина, прикрыть ими северную сторону.
        Бордак чуть подумал и сказал:
        - Пусть будет так.
        Сзади послышался топот коня.
        Боярин обернулся. По тропе, ведущей на север, поскакал к царю гонец Рубача.
        Бордак посмотрел на небо, на Парфенова и распорядился:
        - Объявляй, Василь, всеобщую молитву и завтрак. После сбор десятников.
        - Да, Михайло.
        Вскоре десятники собрались у Бордака с Парфеновым, рядом с их шалашом. Михайло предложил им выйти к западному посту наблюдения. Там они разместились на склоне балки. Боярин довел до десятников смысл своего плана, поддерживаемого княжичем. Начальники отрядов выслушали воеводу и одобрили его соображения.
        Вскоре отряды двинулись на запад и северо-запад. К месту сечи они должны были выйти одновременно. Это получилось. Прокричала кукушка, и Бордак понял, что люди Огнева и Грудина перекрыли северную сторону.
        - Теперь наша очередь. Заходим в село по одному. Первым идет Степан Лекан, - проговорил воевода.
        Мужик осмотрел ратников. Ему приятно было чувствовать себя начальником над теми самими опричниками, которых он до того сильно боялся из-за разных слухов об их зверствах.
        Бордак продолжил:
        - Как Лекан зайдет в Треблино, следуем туда и мы по его знаку. Уже в селе он подскажет, кому и куда идти далее, дабы татары не увидели нас и не попрятались в подвалы да погреба. Мы должны подобраться как можно ближе к лучникам. По двоим на колокольне решим на месте. Остальные бьют по всем лучникам. Но по моему распоряжению. Без него никаких действий, уяснили?
        Опричники кивнули. Им не впервой было биться с крымчаками в таких условиях.
        Бордак дал знак Лекану. Тот где прошел, где прополз до восточной околицы, скрылся за полуразрушенной городьбой. Отсутствовал он не менее получаса, потом объявился, махнул рукой. К нему пошли остальные ратники. Впереди держались Фома Рубач, Михайло Бордак, Василий Парфенов и Иван Пестов.
        Они дошли до изгороди и оказались в саду, чудом избежавшем огня.
        Бордак вполголоса спросил Лекана:
        - Ты чего задержался?
        - Так смотрел, где обустроились косоглазые.
        - Увидел?
        - Само собой. Они встали в линию на самой околице, за церковью, укрылись за развалинами изб и плетнями. Луки рядом, колчаны тоже. Те, которые залезли на колокольню, глядят на север, оттуда должен появиться царский поезд.
        - Как близко мы можем подойти к татарам-лучникам? - осведомился Парфенов.
        - Да саженей на двадцать без труда. Только мне придется каждого выводить. Тут много подвалов, в которые можно провалиться.
        - На это слишком много времени уйдет.
        - Ничего, я быстро. Вот только к церкви так близко подойти не получится. Но двоих басурман, засевших на колокольне, я собью с соседнего двора. Там место пригожее.
        - Один собьешь?
        - А что? Были бы лук да стрелы. И опомниться собаки не успеют, как заполучат под шлемы по стреле.
        - А там, в месте твоем дюже пригожем, мы с княжичем укрыться можем?
        - Очень даже просто. Там человек пять спрячутся.
        Бордак кивнул, повернулся к Парфенову и спросил:
        - Что скажешь, Василий?
        - По-моему, Степа дело предлагает.
        - Добро, пусть будет так. Давай, Степа, выводи ратников к басурманам.
        - Угу. Только наказ опричникам нужен. Без него никто и с места не сдвинется.
        - Идем со мной, Степа. Будет тебе наказ для ратников, - сказал Рубач.
        Десятник и мужик отошли к изгороди.
        Несмотря на трудности перемещения в развалинах, опричники довольно быстро разошлись по позициям. Этому способствовало и то, что крымчаки в разграбленном селе Треблино чувствовали себя в безопасности. Начальник лучников не посчитал нужным выставлять тыловой дозор, решил, что достаточно будет наблюдателей на колокольне, которые на восток почти не смотрели.
        К воеводам вернулся Лекан и доложил:
        - Все, боярин и княжич. Люди на местах. Пойдем и мы?
        Они прошли через два опустошенных двора и оказались под плетнем, который не упал, а наклонился, создав тем самым надежное укрытие для русских ратников.
        Бордак сразу оценил эту позицию:
        - Отличное место. Но достанешь ли ты, Степан, до татар на колокольне?
        Лекан улыбнулся и ответил:
        - А мне в том Бог поможет. Ему не по нраву, что нехристи храм разрушили, да еще и поганят его своим сидением на колокольне.
        - Я серьезно, Степан.
        - Достану, боярин, не сомневайся.
        Рубач передал охотнику лук и пять стрел.
        Лекан натянул тетиву, отпустил. Она зазвенела, выпрямившись.
        - Добрый лук, а стрелы каковы? - Он потрогал острый наконечник, древко, птичьи перья, обмотанные бечевой. - Годится. С таким оружием и на кабана можно идти, не то что на каких-то косоглазых.
        Парфенов посмотрел на север.
        - Ты что? - спросил Бордак.
        - Молю Бога, чтобы государь не решился идти сюда. Лучников-то мы пока не перебили. Чем закончится сеча в лесу, еще вопрос, как и то, нет ли у татар где-то рядом других засад. Всю местность осмотреть тут никак невозможно.
        - Да, - протянул Бордак. - Предугадать решение государя сложно. Может, ближние опричники убедят его. Хотя чего я говорю. Ивана Васильевича уговорить против воли не сумеет никто. Он еще как-то слушал свою первую жену Анастасию, коварно убитую, а теперь все решает сам.
        - Ладно, чему быть, того не миновать. Будем надеяться, что люди сотника Батаря справятся с заданием.
        - Что-то долго он выходит к татарам.
        Тут же, словно слова боярина были услышаны, из глубины леса донесся троекратный крик кукушки.
        - Слава тебе, Господи! Вышли-таки опричники на свои позиции.
        Парфенов повернулся к Бордаку и спросил:
        - Твое решение, воевода?
        - А чего, Василь, тянуть? Лучникам приготовиться!
        Княжич передал наказ, и эти слова полетели от одного воина к другому.
        Бордак же взглянул на Лекана.
        - Ну так что, Степан? Ты ведь говорил, что легко собьешь татар с колокольни.
        - Сам увидишь.
        - Ну и хорошо. Начали!
        Команда прошла по опричникам, они подняли луки, натянули тетивы.
        Первым пустил стрелу Лекан. Она пробила шею крымчака, ничем не защищенную. Его товарищ с удивлением взглянул на это и тут же получил стрелу в то же самое место. Тела упали в жерло винтовой лестницы и полетели по ней вниз. Словно Господь вымел нехристей из православного храма.
        Пустили стрелы и лучники дружины.
        Татары находились к ним спинами, и выжить в таких условиях у них шанса не было никакого. Только их старший, который прятался за остовом печи, был ранен. Он завопил на всю округу так, словно с него живого сдирали кожу.
        Этот крик услышали фланговые ратники опричных сотен Батаря. Тут же пошла атака на стан крымчаков с болота. Большая часть татар полегла в начале схватки. В сече пал и мурза Хаджи. Потом крымчаки организовались, встали в круг под защитой коней. Вторая атака нанесла им меньший урон. Но лес для них был так же чужд и враждебен, как для русских горные массивы далекого Крыма. Они не умели драться в таких условиях.
        Мурза Ахмад попытался увести людей на север, но стрелы лучников Батаря преградили им путь. То же самое произошло на юге. Тогда крымчаки вышли на дорогу и угодили в кольцо. Они готовили засаду, но сами попали в капкан, выхода из которого у них не было. А тут еще от слободы подошла полусотня, ведомая Малютой Скуратовым.
        Сеча длилась недолго. Крымчаки бились отчаянно, но бесполезно. Сильные опричные дружины рубили их повсюду. Вскоре нукер мурзы Ахмада поднял на острие копья белую тряпку и замахал ею. Но сотня Лавра Батаря продолжала рубить татар.
        Бордак подал команду:
        - Прекратить бой! Пленить крымчаков, прежде всего мурзу. Ко мне его!
        Сотник Батарь, привыкший к строгой дисциплине в опричной слободе, повторил наказ воеводы. Сеча сразу прекратилась. Татары бросили оружие и сели на корточки. Остался стоять мурза, рядом нукер. К ним приблизились опричники, схватили под руки и вывели на околицу села Треблино.
        Мурзу дружинники подвели к Бордаку и Парфенову, поставили на колени. Нукера они бросили к другим пленным.
        Михайло посмотрел на мурзу и спросил по-татарски:
        - Как звать?
        Крымский вельможа удивился.
        - Ты так хорошо знаешь наш язык?
        - Пришлось научиться. Повторяю вопрос. Кто ты?
        - Мурза Ахмад.
        - Где Хаджи?
        На физиономии татарского начальника вновь нарисовалось удивление.
        - Ты и о нем знаешь?
        - Я о многом знаю. Так где он?
        - Погиб. Тело где-то в лесу. Можно найти при желании. Мои люди, которые сдались в плен, и найдут его.
        - Нет больше у тебя людей.
        - Ты понял, что я хотел сказать.
        - Понял. Скоро сюда подъедет государь. Он уже знает, что по велению Девлет-Гирея ты руководил теми сотнями, которые должны были захватить или убить его…
        Мурза прервал Бордака:
        - Это не так. Старшим был назначен мурза Хаджи. Он родственник нашего повелителя. Я был всего лишь его помощником.
        Бордак подозвал Лекана.
        - А ну, Степа, поведай нам, о чем говорили мурзы в лесу.
        Лекан сделал это. Мурза побледнел.
        - Ты предал и своего господина, и людей, которые были в вашем подчинении. Жалко стало терять награбленное добро? Надеялся, что государя русского убьют ваши лучники?
        - Я же сам сдался. А повинную голову меч не сечет.
        - Иван Васильевич и не будет тебя казнить. Он просто передаст через верных людей весточку в Крым о твоем предательстве и сдаче в плен, а тебя отпустит. Долго ли ты проживешь на этом свете, когда Девлет узнает об измене?
        - Твой мужик лжет! Не было такого разговора, - воскликнул мурза.
        - А это уже не важно. Хотя царь может поступить и по-иному. Он волен принимать любые решения.
        - Ты только, воевода, не забудь сказать ему, что мурза Ахмад сам сдался в полон.
        - Обязательно. Ты действительно сдался, но когда сил сопротивляться уже не было, и тебе грозила неминуемая смерть. Вот если бы ты вывел сотни на дорогу до сечи, разоружил их, дождался бы поезда царя и бил бы ему челом взять под себя, то другое дело. Тогда ты не был бы обделен милостью. То, как ты поступил, говорит всего лишь о твоей подлости и трусости. Ты не воин, мурза, а обычный разбойник. У нас на Руси с такими разговор короткий…
        Бордак хотел еще что-то сказать пленному мурзе, как сзади раздался крик:
        - Царь с дружиной!
        К месту недавней схватки во весь опор шла полусотня опричников. Возглавлял ее государь Иван Васильевич.
        Он соскочил с коня. Все пали ниц.
        - Встаньте, воины! Вы не должны в пыли валяться! - выкрикнул царь.
        Люди поднялись.
        Бордак двинулся к нему.
        - Дозволь доложить, государь?
        - Да вижу я все без доклада. Лишил ты меня, Михайло Алексеевич, возможности схлестнуться с крымчаками в открытом бою.
        - Ты сожалеешь об этом?
        - Да, у меня великий долг псу Девлету. Его возвернуть надо.
        - О чем ты, государь? - спросил Парфенов.
        - Хан сжег Москву, разорил наши земли, захватил множество людей в полон. Я должен отплатить ему сторицей, перебить все его поганое племя. Так то и будет.
        Неожиданно голос подал мурза Ахмад:
        - Государь русский, прошу, не вели казнить. Я всего лишь исполнял наказы Девлет-Гирея и мурзы Хаджи.
        - Это кто такой? - осведомился Иван Васильевич.
        Бордак начал было объяснять, но вперед вышел Малюта Скуратов и проговорил:
        - Вот он, собака! Я от Москвы рать вел, подозревал, что Девлет между столицей и Александровской слободой тоже засады выставит, чтобы не дать нам вовремя подойти к Треблино. Так и случилось. В тридцати верстах от слободы ертаул наш обнаружил сотню крымчаков, над которой начальствовал мурза Бабак. Мы ее разбили, мурзу в полон взяли и оставили в слободе, чтобы не тащить с собой. По дороге я допросил его. Он показал, что Девлет-Гирей здесь за старшего оставил его. - Скуратов саблей указал на Ахмада.
        - Ложь! - провыл плененный мурза.
        Иван Васильевич поморщился и распорядился:
        - Закройте ему рот и вместе со всеми полонянами гоните в слободу. Малюта, ко мне!
        Скуратов подъехал к царю, Бордаку и Парфенову.
        - Благодарю вас, верные мои вельможи, - сказал Иван Васильевич. - К сожалению, мы не смогли отстоять Москву, но не отдали врагу Русь. Девлет прислал мне оскорбительное послание, требовал возвращения Казани и Астрахани, выплаты прежней дани. Если бы кто знал, как мне хотелось ответить ему так же, но слова ничто, дело решает все. Да, я согласился на переговоры по Астрахани, но повторяю, все это пустое. Хан грозится на следующий год вернуться и до конца разорить наши земли. Нам надо время на то, чтобы подготовить достойный отпор врагу, разгромить его, дабы он надолго забыл дорогу, ведущую в наши земли. Много предстоит сделать, но об этом позже. Михайло, останься. Остальным вести войска в Александровскую слободу, оттуда на Москву. Как ни тяжко, но я должен быть там, среди пострадавших людей.
        Скуратов и Парфенов поклонились и отошли. Вскоре послышались их команды. Опричные отряды стали строиться в походный порядок.
        Царь отвел Бордака в сторону от дороги и заявил:
        - Дело у меня к тебе, Михайло.
        - Слушаю, государь. Все, что накажешь, сделаю.
        - Не сомневаюсь. Надо тебе скрытно отправляться в Крым, где ты уже бывал.
        Бордак удивился и спросил:
        - В Крым? Зачем, государь?
        - Мне надо знать точные, истинные намерения Девлет-Гирея на следующий год. Угрозы этого татарина не напрасны. Сейчас он на вершине блаженства, величия. Как же, и Москву сжег, и рать русскую разбил.
        - Но этого не было, государь! - не удержался Бордак.
        Царь строго взглянул на него:
        - А вот перебивать меня не следует.
        - Извиняй, государь.
        - Зная его натуру, могу уверенно сказать, что он пойдет на Москву. Людей у него будет гораздо больше, чем ранее. Не упустит своего и хозяин этого пса Селим Второй, властитель Оттоманской Порты. Новый поход на Русь требует тщательной подготовки. Бдительность в Крыму будет притуплена. Там празднуют победу, считают, что дни Москвы сочтены. В этих условиях Девлет-Гирею придется вести много переговоров, принимать решения и утверждать их. Да, у нас осталось посольство в Крыму, но отношение к нему после успеха Девлета станет другим. Значит, и возможности посла сократятся. Ты же имеешь друзей в Крыму, у тебя есть связи, позволяющие прознать то, что тому невозможно. В общем, Михайло, готовься и отправляйся в Крым. Но до того на Литву. Оттуда в Кафу под видом торговца. Ты уже представлялся таковым. Деньги получишь у Скуратова. Оделишь ими за услуги крымских мурз на свое усмотрение. Кроме того, что возьмешь с собой, тысяча рублей будет переправлена твоему старому знакомцу, который сейчас вновь при посольстве. Это Осип Тугай. Он найдет тебя. Будь осторожен, постарайся, чтобы о тебе не прознали татары. Задание
сложное, но ты справишься. Запомни, Михайло, мне надо знать все подробности предстоящего похода Девлет-Гирея. Это все.
        - Уразумел, государь.
        - У тебя семья как, выжила?
        - Выжила, слава Богу, ушла по реке в вотчину Парфенова. Жена родит вот-вот.
        - Да, в такой момент мужу надо быть рядом с женой, поддержать ее, помочь. Но, Михайло, придется тебе поступиться этим. Очень уж важное задание. Хотя ты ведь говоришь, что супруга твоя сейчас в вотчине княжича?
        - Да, государь. Это в ста тридцати верстах отсюда.
        - Поезжай туда, побудь денек дома, попрощайся и отправляйся в путь. Заедешь на Москву, в Кремль, Скуратов снабдит тебя всем необходимым. Встречи со мной не ищи. Чем меньше вельмож прознают про твою задачу, тем лучше.
        - Благодарствую, государь.
        - Ну а я в слободу и на Москву с тяжелыми чувствами.
        - Народ все понимает и твоей вины в этой беде не видит.
        - Я вижу, Михайло. Но прощай. Я буду ждать твоего возвращения из проклятого Крыма.
        Царский отряд с опричными сотнями пошел в слободу. Дружина во главе с Огневым отправилась на Москву, Михайло Бордак с Василием Парфеновым, Степаном Леканом и пятью ратниками охраны двинулись протоптанной дорогой в село Стешино.
        Глава 3
        Михайло Бордак затратил на дорогу в Крым более трех недель. Утром двадцать третьего дня пути после ночевки в степи он въехал с запада через хребет Тепе-Оба в город Кафа, расположенный на юго-восточном побережье полуострова и хорошо знакомый ему. Путешественник сразу же направился к возвышенности, где находилась улица, на которой проживал его старый знакомец Ризван. Деньги, переданные ему Малютой Скуратовым при выезде из Москвы, лежали в мешочках, надежно закрепленных на теле. Присматривайся как угодно, все равно не увидишь. Местные жители уже вернулись с утренней молитвы. Это означало, что и семья Ризвана уже на ногах.
        Он подъехал к воротам подворья Ризвана, ударил по ним рукояткой плетки.
        Во дворе появился парень, неизвестный боярину, и недружелюбно спросил:
        - Чего тебе надо, иноземец?
        Бордак проделал долгий путь по Муравскому шляху, заезжал в окраинные земли, откуда под видом литвина и пробрался в Крым.
        - Тебя не учили вежливости, юноша?
        - А вот возьму копье да ударю в грудь, так узнаешь мою вежливость!
        - Смотри, какой грозный.
        - Я такой.
        - Ладно. Позови Ризвана.
        - Ты знаешь дядю?
        - Дядю? - повторил не без удивления Бордак. - Так ты племянник Ризвана?
        Парень не ответил, повернулся, побежал в дом.
        Оттуда скоро вышел хозяин и, конечно же, сразу узнал своего старого товарища.
        - Михайло!
        Бордак покосился на парня, стоявшего рядом с Ризваном.
        - Ты ошибся, я пан Марек.
        Хозяин подворья рассмеялся.
        - Такой же пан, как я мурза. - Он указал на парня. - Его не опасайся, это мой племянник Алим из Кезлева, хороший юноша. Но чего мы чрез городьбу говорим? Алим, открой ворота.
        Парень кинулся к ним, снял доску-запор, отодвинул створку.
        Бордак заехал во двор, соскочил на землю, потянулся и сказал:
        - Притомился я в пути.
        Ризван подошел к нему, обнял и сказал:
        - Здравствуй, Михайло! Я рад вновь видеть тебя. - Хозяин подворья взглянул на племянника и распорядился: - Коня гостя в стойло, обтереть, налить воды, положить сена. Алим, я попрошу тебя с почтением относиться к моим гостям.
        - Так я же не знал, что это твой гость, дядя Ризван.
        - Занимайся делом и будь на подворье, можешь понадобиться.
        - Да я и не собирался никуда.
        - Много слов, Алим. Надо больше дела.
        - Да, дядя, прости.
        Парень взялся за поводья, но Бордак остановил его и спросил:
        - Ты намерен поставить коня в стойло вместе с сумами и оружием?
        - А, башка моя глупая!
        Он посмотрел на Ризвана, тот махнул рукой:
        - Не суетись, соберись.
        - Не гневайся, дядя Ризван.
        - Я не гневаюсь, я советую, надо понемногу учиться жизни, взрослеть.
        - Я уже взрослый.
        - Конечно. Сними поклажу!
        Алим снял с коня сумы с припасами, булаву, лук с колчаном стрел. Саблю в ножнах Бордак держал при себе. Парень положил все это на скамейку, стоявшую возле дома, и повел коня в стойло.
        - А где твой сын? - спросил гость.
        - Мой Хусам женился. Помнишь, у него невеста была Гульшен, дочь купца Наби Алая?
        - Что-то вспоминается.
        - Вот сыграли свадьбу до похода на Русь. Сейчас он пока в юрте недалеко отсюда с молодой женой живет. Рядом дом общими усилиями строим. Трудно дается, денег не хватает, но с помощью Всевышнего поставим и дом, и подворье.
        Бордак взглянул на татарина и осведомился:
        - Погоди, а разве единственный или младший сын по вашим обычаям не должен оставаться в доме родителей?
        Ризван улыбнулся и ответил:
        - Должен и, я надеюсь, останется.
        - Не понимаю. Хусам же ушел из дома.
        - А с чего ты взял, что он так и будет единственным?
        - Ты хочешь сказать?..
        Татарин рассмеялся.
        - Да, Михайло, моя Ираза понесла. Молю Всевышнего, чтобы дал нам сына.
        - Вот в чем дело!
        Тут вышла во двор и Ираза, заметно располневшая. Лицо ее было прикрыто платком.
        Мусульманкам не пристало говорить с чужими мужчинами, но сейчас был не тот случай.
        - Приветствую тебя, Михайло.
        - Приветствую, Ираза. Я уже слышал о вашем счастье.
        - Да, дал Аллах плод. Рожу скоро.
        - Так же, как муж, хочешь сына?
        - Я хочу дочь, но кто будет, то в воле только Всевышнего.
        - Это так.
        - А как поживают Алена, Петруша? - спросила Ираза.
        - У нас все хорошо.
        - Рада за вас, особенно за Алену. Сколько ей пережить пришлось!..
        Ризван взглянул на жену и произнес более для порядка:
        - Не слишком ли ты увлеклась разговором с чужим мужчиной, женщина?
        - Извини, Ризван, но какой же Михайло чужой?
        - Перечить мне вздумала? - Он выглядел строго, а в голосе не было и тени злости. - Приготовь лучше баню, разогрей пищу да подготовь комнату для Михайло. Устал человек, проголодался.
        - Да, конечно, Ризван.
        - А чего ты помощницу не наймешь, когда Ираза в таком положении?
        - Жена Хусама Гульшен обещалась сама помогать либо найти хорошую, прилежную девушку.
        Михайло улыбнулся и сказал:
        - Так Гульшен скоро сама в том же положении окажется.
        - Ну коли окажется, то и хорошо. Михайло, ты же за тысячи верст ехал не для того, чтобы узнать, как живет моя семья.
        - Почему? И это тоже. Однако есть у меня и дело.
        - Это понятно. Ты просто так сюда не вернулся бы.
        - Покуда Ираза готовить все будет, может, поговорим?
        - Ты торопишься?
        - Да как сказать? Время есть, но, знаешь ли, очень уж давит задание, ради исполнения которого я сюда приехал.
        - Да, догадаться несложно. Хорошо, пойдем в большую комнату, поговорим.
        Ризван наказал жене прервать работу и подать угощение.
        Вскоре хозяин подворья и его русский гость лежали на кошме, опираясь на подушки. Между ними была расстелена скатерть, на ней стоял кувшин с шербетом, чаши со сладостями, пиалы.
        Ризван разлил напиток.
        Бордак сделал глоток и проговорил:
        - В этом году во многом по вине наших изменников Девлет-Гирею удался поход не только на южные русские земли, но и на Москву. Ты наверняка наслышан об этом.
        Ризван кивнул и сказал:
        - Да, здесь по возвращении рати многие хвастались тем, что спалили столицу вашего государства, опустошили многие южные земли. Еще говорили, что царь Иван бросил Москву, войско и бежал то ли в Ростов, то ли дальше…
        Бордак прервал татарина:
        - Царь не бежал! Это ложь! Но извини, продолжай.
        - Бежал или не бежал царь, не столь важно. Ведь его не было во главе войска при обороне столицы.
        - Не было, но по иной причине, нежели трусость.
        - О том, если желаешь, потом поговорим. В Крым пригнали многие тысячи полонян. Кафа была забита ими. Считай, каждый воин привел ясырь. Многих тут же вывезли в Константинополь, наехали торговцы с запада. Бойко шла торговля. Местные купцы получили хороший барыш, хотя цена сразу же упала. Немало полонян разобрали по селениям как рабов, и в Кафе их сейчас тысячи. Девлет-Гирей повсюду хвалился, что Русь теперь вотчина Крыма. Осталось только заселить русские земли и взять те города, которые остались покуда не тронутыми. Я особо не верю словам наших вельмож. Они слишком часто выдают желаемое за действительность. Объясни мне, настолько ли сильный урон нанес Девлет-Гирей Руси, чтобы мог вновь пойти туда и просто занять все земли?
        - Нет! - твердо ответил Бордак и рассказал татарину, о том, что произошло в Москве.
        - Да, крымчаки взяли большой ясырь, но так и не решились войти в Москву, - сказал он напоследок. - Девлет-Гирей предпочел быстро уйти из земель наших, потому как задержись он, и рать татарская попала бы под удар войска, собранного царем. Но Девлет ушел, увел наших людей. Москва сгорела. Это правда. Однако уже сейчас все быстро восстанавливается.
        Ризван прищурился, посмотрел на тайного русского посланника и спросил:
        - Ты приехал, чтобы, как и в прошлый раз, выкупать полонян?
        - Такого задания у меня нет, как и необходимости в том. Думаю, Девлет-Гирей скоро сам отдаст полонян без выкупа. Понятно, что только тех, которые останутся в Крыму.
        - Откуда такие мысли? Ведь царь Иван проиграл сражение Девлет-Гирею.
        - Согласен, можно считать, что проиграл, но это не конец войне. Однако давай не будем об этом, Ризван.
        Появилась Ираза, сказала, что баня, обед и комната в пристройке, где ранее жили Алена с Петрушей, готовы.
        Хозяин подворья кивнул и заявил:
        - Хорошо. Убери отсюда посуду и пошли Алима к Хусаму. Пусть придет с женой к тебе в помощь.
        - Да я покуда и сама справляюсь.
        Ризван повысил голос, опять-таки наигранно:
        - Делай, что сказано, женщина.
        Ираза усмехнулась.
        - Какие мы важные при госте. Но я повинуюсь, мой господин.
        - Да иди ты, Ираза, я сам отведу Михайло и в баню, и в столовую, и в комнату.
        Женщина поклонилась, забрала посуду и вышла.
        Ризван же проговорил:
        - Значит, ты приехал не ради выкупа невольников.
        - У меня другое задание. Теперь ты скажи, как у тебя в доме оказался племянник.
        - Это просто. Отец его, мой двоюродный брат Икрам, отправился в поход в рати Девлет-Гирея. Как он ушел, захворала мать Алима, да так, что скоро померла. И Икрам не вернулся. Где-то под Рязанью сложил свою голову. Алим остался один, ко мне и пришел, я его принял. Потом дом их в Кезлеве продал, деньги покуда припрятал, потом отдам племяннику, сейчас они ему ни к чему.
        - Почему те деньги на строительство дома для сына не пустишь?
        - Как можно? Ведь это деньги Алима, а просить их у него, когда он не сможет отказать, подло. Хоть я и вернул бы все.
        - Ты уверен, что он не выдаст меня страже наместника?
        - Голову на отсечение даю.
        - Хорошо. Скажи еще, давно ли ты видел Курбана, помощника мурзы Азата? Он сам или его хозяин ходили в поход на Москву?
        - Я видел его три дня назад у невольничьего рынка вместе с Азатом и его нукерами. Мурза покупал невольников, хотя получил от Девлет-Гирея сотни две, если не больше. Но пользовался тем, что цена сейчас низкая на рабов.
        - Скотина этот Азат. Но раз получил рабов и покупал их, то, значит, не ходил в поход, так?
        - Ты сам ответил на свой вопрос. Не ходил. Он выкупил себе место смотрителя за порядком на своем участке города и со всех сторон поимел выгоду.
        - Да, хитрый мужик. Ладно, это хорошо, что Курбан и мурза на месте.
        - Так ты ради Азата прибыл?
        - Да, но это между нами. Ни жена, ни сын, тем более племянник не должны знать, зачем я тут. Для Алима, каким бы надежным он ни был, я просто торговец, не людьми, конечно, а мехами. Пусть так будет.
        - И где твои меха?
        - Там, где их не возьмут, не заплатив.
        - Хорошо. Но я говорил, что видел мурзу Азата и Курбана три дня назад. За это время многое могло измениться.
        - Как проверить, тут ли они сейчас?
        Ризван погладил бородку и ответил:
        - А ты к товарищу своему обратись.
        - К какому?
        - К тому самому, который вывозил Алену с Петрушей из Крыма.
        - К Осипу Тугаю?
        - Да. Он здесь. Я только вчера его видел, когда за мукой на рынок ездил.
        - Значит, Осип на посольском подворье в Кафе?
        - Так получается, если не в другом каком месте. Но то, что в городе, точно. Вчера был тут.
        - Но мне на посольское подворье хода нет.
        - А того и не надо. Рядом походи, зайди на невольничий рынок. Понимаю, тебе это как острый нож в сердце, но там можно встретить как Осипа, так и Курбана. Либо вообще гуляй по городу. Он большой, но не настолько, чтобы не найти нужного человека. Или я на это дело отправлю племянника.
        - Нет. Я же говорил, что Алим не должен знать о моих истинных делах.
        - А разве Курбан не может купить меха? После возвращения рати из Руси в Кафе стало много богатых людей. А Курбан и не был бедным. Он все же помощник влиятельного мурзы Азата, который имеет доступ к самому Девлет-Гирею.
        Бордак задумался, прикинул так и этак, кивнул и сказал:
        - Хорошо, Ризван, посылай Алима искать Курбана. Только предупреди, что я здесь под именем пана Марека. Для русских купцов не время торговать в Крыму.
        - Предупрежу. Он юноша смышленый, поймет как надо.
        - Ну и хорошо. Когда он сможет пойти на поиски?
        - Да как вернется с сыном и Гульшен, так и пойдет. Но ему только Курбана найти или Тугая тоже?
        - Лучше, конечно, обоих. Но будет неплохо, если одного Курбана отыщет.
        - Понял. Ну а теперь в баню.
        - Да, надо смыть пыль и грязь. Сумы внесли в дом?
        - Они в комнате Алены.
        - Пойду, заберу чистые вещи. Да надо постирать дорожную одежду.
        - Это Ираза сделает.
        - Не тяжело ей будет?
        - Управится.
        - Да я сам. Не надо ее заставлять.
        - Как знаешь. После бани поешь и отдохнешь.
        - Но как с поисков вернется Алим, буди меня, если я сам к тому времени не встану.
        - Хорошо, жду тебя тут.
        Ризван разбудил гостя после полуденной молитвы.
        - Михайло!..
        - Да, что? - Царский посланник сел на постели.
        - Не пугайся, это я. Вставай, Курбан тут.
        - Где?
        - В саду. На топчане.
        Бордак встал, оделся, ополоснул лицо из бадьи, стоявшей на лавке, и сказал:
        - Быстро нашел его твой племянник.
        - Говорю же, смышленый, да еще и шустрый. Вообще мастеровитый парень. Любая работа в руках горит. Ты дорогу-то в сад не забыл?
        - Какая дорога? Обошел дом и оказался в саду. О топчан споткнуться можно.
        - Раньше так было. Сейчас топчан в глубине сада, среди яблонь, чтобы соседи не видели.
        - Найду.
        Бордак поприветствовал Хусама и прошел во двор.
        Племянник хозяина кивнул за дом.
        - Там нужный тебе человек.
        - Хорошо. Где ты его нашел-то?
        - У невольничьего рынка. Тугая не видел, хоть и обошел русское посольское подворье. Оттуда, люди говорят, сейчас редко кто выходит. Мне и далее искать этого Тугая?
        - Если дядька разрешит. Ищи, но осторожно.
        - Хорошо. Пойду чуть позже.
        Бордак достал из кармана серебряную монету, протянул юноше.
        - Держи. Это тебе за работу.
        Тот замотал головой.
        - Не возьму. Не за что, да и дядя Ризван не одобрит.
        - Ну смотри.
        Бордак прошел в сад.
        Топчана на прежнем месте действительно не было. Зато сильно выросли кусты, особенно малина.
        Оттуда из-за кустов донесся знакомый голос:
        - Здесь я, Михайло. - Татарин поднялся.
        Бордак увидел его, обошел кусты, шагнул к топчану.
        Знакомцы поприветствовали друг друга.
        - Рад видеть себя живым и невредимым, - сказал Курбан. - Ты не был на Москве, когда ее сжег Девлет-Гирей?
        - Не он сжег Москву, а сильный ветер. Не будь его, выстояла бы Москва, а русские полки как следует надавали бы по морде вашему Девлету и его мурзам.
        - Э-э, Михайло, какая разница, был ветер или нет. Город загорелся от стрел рати Девлета.
        - Большая разница, Курбан. А тебе радостно от того, что сгорела Москва?
        - Да я не радуюсь, просто говорю.
        - Не надо просто.
        - Хорошо, не буду. Зачем звал-то? Хотя правильно сделал, даже если просто хотел увидеться. Но ведь это не так. Тебе ведь нужен мурза Азат, да?
        - Ты догадлив, Курбан.
        - А тут и догадываться нечего. Ради меня ты в Крым не приехал бы, значит, тебе нужен мурза.
        - Ты прав. Мне надо поговорить с ним. Это возможно?
        Помощник мурзы улыбнулся и ответил:
        - Почему нет?.. Только теперь это дорого стоит.
        - Твой хозяин по дешевке скупает невольников, а цену за встречу поднимает?
        - Во-первых, Михайло, крепко запомни, что Азат мне не хозяин. Я сам по себе. Во-вторых, мурза такой, какой уж есть. Он где-то один акче жалеет, а где-то тысячи, можно сказать, на ветер выбрасывает. Ты сам знаешь, почему изменились условия. С ветром, без ветра, разбив русскую рать или обойдя ее, в наступлении, обороне или при бегстве, но рать Девлета сожгла Москву и разорила южные земли. Хан привел в Крым семь тысяч невольников. Теперь мурзы высоко задрали носы. Они уже делят Русь, спорят, кому какой крепостью владеть. Удачный поход вселил во всех уверенность в том, что Русь более не противник Крыму. Надо забирать ее вместе с Казанью и Астраханью. Если Азат чем-то и отличается от других, то только большей жадностью. Ему всегда всего мало. Хотя, как я говорил, он иногда тратит огромные деньги впустую. У тебя есть чем оплатить встречу с ним?
        - Это смотря сколько запросит мурза Азат, захочет ли вообще разговаривать со мной, коли задрал свой прыщавый нос до небес и видит себя наместником крупного русского города.
        - Как бы он ни задирал прыщавый нос, кем бы ни мнил себя, а услышит звон монет, о них только и думать будет. Тем более что сейчас это безопасно.
        - Почему?
        - Теперь никто не глядит друг за другом так, как год назад. Я имею в виду вельмож. Беи и мурзы празднуют большую победу, считают, что уже покорили Русь.
        - Сжечь, захватить Москву можно, Русь - никогда. Если бы ты сейчас был в нашей столице, то убедился бы в этом.
        - И что на Москве?
        - Отстраивается, будет краше прежней.
        - Но людей-то, сгинувших и уведенных в полон, не вернуть.
        - Первых не вернуть, а вторых можно.
        - Ну тогда… хотя ладно, это не мое дело. Я сейчас уеду, после предвечерней молитвы вернусь и скажу, будет ли говорить с тобой мурза, задравший прыщавый нос. - Курбан рассмеялся, ему явно понравилась эта фраза. - Если да, то за какую сумму. У тебя подарок ему есть?
        - На этот раз не взял.
        - Хорошо. Я знаю, он присмотрел у одного торгаша саблю польскую в ножнах, отделанных золотом. Если все получится, куплю ее. Деньги отдашь мне после встречи.
        - О том не беспокойся, верну все до последнего акче.
        - Так я поехал.
        - Езжай. Всевышний тебе в помощь.
        Но татарин не уходил, продолжал сидеть, хитро глядя в глаза Бордака.
        Тот ударил себя по колену.
        - Совсем забыл, отвык уже от ваших обычаев. - Он достал мешочек, положил его перед помощником мурзы. - Здесь тысяча акче. Этого достаточно?
        - Хватит, - ответил довольный Курбан. - И даже не на одну просьбу.
        Они вышли во двор. По распоряжению Ризвана Алим подвел помощнику мурзы коня.
        Тот вскочил в седло и сказал:
        - Не прощаюсь, Михайло. Вернусь в любом случае. Ты понял меня?
        - Понял. Езжай. Да купить подарок не забудь, если все получится.
        - Не забуду.
        Помощник мурзы выехал с подворья Ризвана, поднимая пыль, поскакал по улице, ведущей к центру города.
        Ризван подошел к Бордаку, продолжавшему оставаться в саду, и спросил:
        - Что, Михайло?
        Русский посланник глубоко вздохнул.
        - Запах-то здесь какой, Ризван. Такого на Москве нет.
        - Это от плодов.
        - Знаю. Если не брать во внимание, что нахожусь в проклятой Кафе, было бы совсем хорошо.
        - Но ты, Михайло, в Кафе. Основная торговля здесь ведется не коврами, украшениями, одеждой, хотя и это есть, а людьми.
        - От того и паскудно на душе.
        - Договорился с Курбаном? Извини, что не в свои дела лезу.
        - Вроде договорился. Но Курбан - всего лишь помощник мурзы, а мне нужен Азат. Но это мое дело.
        - Знаешь, Михайло, теперь не прежние времена. Люди уже не те, что были еще год назад. Думаю, тебе надо поберечься, уйти с моего подворья.
        Бордак искренне удивился.
        - Почему ты так говоришь, Ризван? Курбан - проверенный человек.
        - Азат может гадости сделать. Он узнает, что ты у меня. Курбан ему скажет.
        - Мурзе невыгодно разоблачать меня.
        - Как сказать, Михайло. Азат понимает, что ты при деньгах. Взяв тебя, он получит награду, заодно приберет к рукам и все то, что есть у тебя.
        - Как у нас говорят, может попробовать убить двух зайцев, да?
        - Именно.
        - Но он найдет меня везде.
        - Если будешь ездить по городу. А если скроешься на время, то не найдет.
        - А есть где скрыться?
        - Есть.
        - Что за место?
        - Старый дом отца Гульшен. Он продал его торговцу из Польши. Тот заплатил и уехал до следующего лета к себе в Краков. Наби Алай пользуется доверием наместника, потому как доставляет его женам дорогие и редкие украшения. Там, в этом доме, тебе будет безопасно. Кстати, он стоит на соседней улице. Ключи у меня есть.
        - Откуда?
        - Сам Алай живет у бухты. Он просил меня как родственника смотреть иногда за домом.
        Бордак кивнул.
        - Хорошо, если ты считаешь, что надо уйти, то я так и сделаю. Кто меня проведет? Опять твой племянник?
        - Нет, он ушел на поиски Тугая. Сын проведет. Тебе скорей надо уехать, пока Курбан не сказал о тебе мурзе.
        - Я хоть сейчас.
        - Тогда иди во двор. Хусам подведет коней.
        - Надо вещи из комнаты забрать.
        - Это не обязательно. Я их спрячу.
        - Хорошо, Ризван.
        Хозяин подворья и Михайло вышли во двор.
        Ризван позвал сына, объяснил ему, что надо сделать.
        Хусам привел коней. Он и гость выехали с подворья.
        До старого дома купца Наби Алая действительно было близко. Всадники проехали проулком, незаметно зашли на подворье. Но это было напрасно.
        К Ризвану вернулся Алим. Он так и не нашел Тугая.
        Потом туда приехал Курбан и очень удивился, узнав, что Бордака нет на месте.
        - Хорошие дела! Сам просит помочь и уходит. Где он, Ризван?
        - Да выехал прогуляться по улочке.
        - Я не видел его. А поехать он мог только мне навстречу.
        - Почему? И за город, к хребту, откуда красивый вид на море.
        Помощник мурзы подозрительно посмотрел на хозяина подворья.
        - Что за игру вы с Михайло устроили?
        - Ну что ты, Курбан, никакой игры.
        Ризван заранее подал знак сыну. Тот уехал за Бордаком, и они тут же вернулись.
        Михайло спокойно завел коня во двор, передал его Алиму, оказавшемуся рядом, и сказал:
        - А ты ко времени, Курбан.
        - Но ты не ко времени. Где был-то?
        - Смотрел Кафу, вспоминал то, что было год назад.
        - Хитришь?
        - Да что ты. - Бордак улыбнулся. - Нечего мне хитрить. Я в тебе больше заинтересован, чем ты во мне.
        - Отойдем.
        Они прошли в сад.
        - Значит, так, Михайло. Азат готов с тобой встретиться. Но тебе придется заплатить ему за это.
        - Ты уже говорил о том. Сколько?
        - За встречу пять тысяч акче. Ну а сколько потом, будет зависеть от того, что ты проведать желаешь. Хотя это и без того понятно. Тебе, вернее сказать, твоему царю нужно знать замыслы Девлет-Гирея. Угадал?
        - И давно, Курбан, ты стал еще и гадалкой?
        - Ладно. Подарок я купил, коня приготовил. Заплатил две тысячи акче.
        - За саблю?
        - Не забывай, ножны в золотой оправе.
        - Там такое же золото, как во дворце наместника, мишура. На Москве такие сабли подарочные стоят в три раза дешевле.
        - Здесь не Москва, - резонно заметил помощник мурзы. - И потом, мы договорились.
        - Да, конечно. - Бордак получил саблю, передал Курбану мешочек с серебром и проговорил:
        - Насколько я помню, за эти деньги ты можешь купить четырех молодых девиц и с десяток мужиков.
        - Это мое дело, как распорядиться деньгами. Скажу больше. Теперь живой товар подешевел сильно. На эти деньги я могу купить десяток молодых, здоровых девок от двенадцати до шестнадцати лет и в два раза больше мужиков. Только не нужны они мне.
        - Когда мурза примет меня?
        - После вечерней молитвы, как стемнеет.
        - Но тогда по городу небезопасно будет ехать. Особенно в обрат.
        - Я провожу.
        - За отдельную плату? - с улыбкой осведомился Бордак.
        - Нет, Михайло, даром. Сразу после намаза приеду. Не прячься от меня. Тебе других людей надо опасаться.
        - Я и не прятался.
        - Расскажи кому другому. А то я не знаю тебя. Хотя, скорее всего, твой отъезд связан с опасением Ризвана. Ну и ладно.
        Солнце зашло за горизонт, наступила вечерняя заря, быстро темнело. Тогда-то кто-то и постучал в ворота подворья Ризвана.
        Алим выглянул, узнал этого человека и сказал дяде:
        - Приехал тот мужчина, который говорил с твоим гостем.
        - Пропусти его, - наказал Ризван.
        Но Курбан велел Алиму передать Бордаку, чтобы тот выехал со двора.
        Михайло вывел коня на улицу, вскочил в седло.
        - Саблю не забыл взять? - спросил Курбан.
        - С собой.
        - Деньги?
        - Не беспокойся, я взял все, что надо. Теперь получить бы от мурзы то, что требуется мне.
        - Это уж как пойдет разговор. Но сейчас тебе, Михайло, не следует напрямую выставлять условия и требования. Времена изменились.
        - Времена всегда одни и те же. Как и люди, которые иногда в унынии, а в другой раз полны высокомерия. Однако оно легко слетает с них.
        - Ну гляди, я предупредил.
        Они поехали в центр города, оттуда к крепостной стене.
        Бордак узнавал местность. Он уже бывал здесь.
        У крайней слева калитки они остановились. Нукеры увидели помощника мурзы, открыли ворота.
        Курбан провел Бордака в ту же самую большую комнату, где тот прежде встречался с мурзой.
        Азат сидел на большом мягком ковре, опираясь на подушку в атласной наволочке.
        - Салам, мурза, - сказал Бордак и чуть склонил голову.
        Курбан безмолвно вышел из комнаты, прикрыл двери.
        - Салам, русский, - ответил Азат.
        Он не предложил гостю присесть, и это не было хорошим знаком.
        Бордак отстегнул от пояса саблю, ножны которой и рукоятка были обмотаны материей.
        - Прошу, мурза, принять подарок.
        Азат усмехнулся и заявил:
        - Подарок - это хорошо, если он стоящий.
        - Прими, оценишь.
        - Садись рядом, - предложил мурза, сменив тон.
        Бордак присел.
        Азат взял подарок, размотал материю и воскликнул:
        - Вай! Та самая сабля, что приглянулась мне.
        - Да, я узнал от Курбана, что она тебе понравилась, и купил ее.
        - Дорого заплатил?
        - Какая разница, мурза? Это же подарок.
        - Вот уважил так уважил. - Азат довольно долго рассматривал саблю и ножны, восхищенно цокал языком, потом спросил: - А деньги?
        Бордак положил пред мурзой мешочек с серебром.
        - Здесь наши монеты. Я не стал менять их на рынке, дабы не привлечь внимание.
        - Правильно сделал, могли и отобрать. Русские деньги сейчас в ходу. Еще больше они будут нужны немного позже. Что тебя интересует, Михайло?
        «Он назвал меня по имени. Это уже хороший знак», - подумал Бордак и ответил:
        - Все, что касается намерений Девлет-Гирея на следующий год.
        Мурза устроился поудобнее и осведомился:
        - Разве на Москве не знают, что он намерен вновь пойти на Русь?
        - То, что знают на Москве, мурза, - это одно, а что задумал Девлет - другое.
        - Одно и то же. Девлет-Гирей намерен закончить то, что начал в этом году. Его победа стала неожиданной для многих, особенно для Сигизмунда Второго Августа, правящего Речью Посполитой. Тот рассчитывал, что русские войска и наша рать в сражении друг с другом растратят свои силы. Царь Иван перебросит к Москве и Перекопу большую часть тех сил, которые стоят в Ливонии, и тогда он сможет вернуть утраченные крепости. Но ты не хуже меня знаешь, как получилось на самом деле. Девлет-Гирею удалось обмануть русских и сжечь Москву. До того он заставил вашего испугавшегося царя бежать в Ростов.
        - Царь не бежал. Он ушел в свою ставку, - заявил Бордак.
        Мурза было вскипел - как этот русский смеет перебивать его! - но вспомнил о подарке, деньгах и проговорил:
        - Можешь говорить все, что тебе угодно, но мы знаем, что царь позорно бежал. Однако не в этом дело. Главное в том, что крымскому войску удалось сжечь Москву и разорить южные земли, а царь Иван ничего не сделал против того. После этого он сам решил отдать нам Астрахань и готов вести переговоры об отказе от владения Казанью.
        Бордак знал, для чего так поступил Иван Грозный, но промолчал. Истинные планы царя он не мог раскрыть. Да и не во все был посвящен.
        Мурза же продолжил:
        - Царь Иван признал свое поражение. Девлет-Гирей повсюду заявляет, что Русь и Москва утеряли былую мощь. Осталось пойти и взять их под свое начало.
        - Да, я слышал об этом, - сказал Бордак. - Как и о том, что он уже начал делить земли Руси.
        - Это так. Я тоже претендую на них.
        - Что ты хотел бы взять? - пряча усмешку, спросил Михайло.
        Азат вполне серьезно ответил:
        - Я не отказался бы от Тулы, Калуги, Рязани, но понимаю, что они достанутся самым влиятельным вельможам. Соглашусь на южные земли от Чугуева. Это будет видно.
        - Значит, Девлет намерен идти на Русь?
        - Конечно. С его стороны было бы глупо упустить такую возможность.
        - Глупо твердо надеяться на захват Руси и снова отправиться на наши земли.
        Мурза удивленно посмотрел на Бордака и заявил:
        - Ты говоришь так, будто не Девлет-Гирей одержал победу, а царь Иван.
        - В этом году только случай помог твоему господину. Ты знаешь, какой именно. Но будет ли еще такое везение? Царь Иван Васильевич не сидит в горести в Кремле, да и сил у него вполне достаточно.
        - Согласен, силы еще есть, но где? В Ливонии. Сейчас царь Иван оказался в весьма сложном положении. Снимет войска с запада - потеряет Ливонию. Король Сигизмунд Второй Август тут же воспользуется этим. Еще неизвестно, остановится ли он на старых границах или пойдет дальше, захватит Псков, Новгород, Смоленск. В это время рать Девлет-Гирея ударит с юга. Против Крыма и Речи Посполитой Москве не выстоять. А не брать войска на западе, так и Русь защитить некому будет. Не напрасно последнее время в Бахчисарай зачастил и Карбали-паша из Константинополя, и ногайский Теребердей-мурза. Многие желают заполучить свой кусок Руси. Насколько мне известно, уже сейчас Селим Второй готов прислать Девлет-Гирею десять тысяч своих янычаров, а Теребердей - подвести войско числом не менее тридцати тысяч. Да и в самом Крыму все готовы идти на Русь.
        - Помнится, три года назад властитель Великой Порты собирался отбить у нас Астрахань. Он и янычаров прислал и поставил во главе войска наместника Кафы, своего подданного Касим-пашу. Девлет выставил пятидесятитысячную рать. Азов был забит орудиями, порохом, зарядами. Касим намеревался даже ров по переволоке прорыть, заполнить его водой и завести в Волгу свои суда. Все это против тридцатитысячной рати князя Серебряного. Что на деле вышло? Астрахань выстояла, ров не прорыт. Азов дружина наша подорвала и выгнала Девлета в Бахчисарай несолоно хлебавши. От янычар и судов османских почти ничего не осталось.
        Мурза кивнул и произнес:
        - Было такое. Но прошлый год все изменил. Прежде Селим желал отбить Астрахань войском, сейчас твой царь готов отдать ее без боя. И не только Астрахань. Будь уверен, Михайло Бордак, летом следующего года Девлет покорит Русь.
        - Что ж, посмотрим. Пока это только слова. Давай к делу. Мне надо как можно больше знать о намерениях Девлет-Гирея на поход следующего года. Наверняка в Бахчисарае уже составлены разряды, силы учтены и расписаны.
        - Да, все это уже утверждено властителем Великой Порты. Но дело держится в строжайшей тайне. До того Девлет-Гирей намерен вести ничего не значащие переговоры, имеющие единственную цель - заморочить голову царю Ивану и его воеводам.
        - То есть Девлет хочет всякими способами вводить царя в заблуждение, подбросить ему обманку?
        - Так, Михайло. Для того и люди готовятся из русских, взятых в полон.
        - Этих людей освободят?
        - Им устроят побег.
        - Через весь Крым?
        - Зачем? Есть дорожка короче, морем.
        - Мне нужно все знать об этом.
        Мурза усмехнулся.
        - Гляжу я, слишком много ты желаешь знать.
        - Для того я и нахожусь здесь. Готов платить за любые данные о намерениях твоего господина.
        - У тебя так много денег?
        - Не у меня. У других людей, которые пришли в Крым вместе с войском Девлета после похода.
        - Боишься, что я попытаюсь отнять их у тебя?
        - Я ничего не боюсь, мурза, за Русь готов голову сложить.
        - А если я накажу своим нукерам взять тебя, посадить в подвал на цепь и пытать про тех людей, которые держат тут казну? Ты ведь все расскажешь. Я заберу деньги, потом выдам тебя Девлету и получу куда большую выгоду.
        Бордак спокойно ответил на это:
        - Пока я еще не выведал ничего такого, что могло бы заинтересовать Девлета. Это первое. Теперь второе. Я не знаю людей, у которых хранятся деньги.
        - Как же ты собираешься взять их?
        - Я и сам пока не знаю. Мне сообщат об этом, когда придет время.
        - Ты забываешь, где находишься.
        - Я все хорошо помню. На память никогда не жаловался. А что-либо делать против меня ты не решишься.
        - Это еще почему?
        - Потому что Девлет тут же узнает о твоих связях с Москвой. Он получит такие доказательства твоей измены, опровергнуть которые будет невозможно. Тогда не видать тебе не только новых земель. Ты лишишься всего, что имеешь. Вместе с головой!
        Мурза повысил голос:
        - Ты мне угрожаешь, русский?
        - Но ты же угрожаешь мне. А ведь собачиться нам не следует. Ты нужен мне, я - тебе, так зачем нам ругаться?
        - А ты наглец, Бордак. Или безумец.
        - Считай как хочешь. Но мы попусту теряем время. Пора договариваться.
        Мурза понимал, что Михайло прав, поэтому проговорил:
        - Хорошо. Не будем ссориться, мы действительно нужны друг другу. Давай по делу. Обманку достать несложно, она на виду, потому как и создана для того, чтобы о ней узнали на Москве. Мне известны имена ваших пленных, которым готовят побег из Крыма, и все подробности этого дела. В остальном я ничем не могу помочь. Сведениями о походе располагают всего три человека. Это сам Девлет, Карбали-паша и мурза Теребердей.
        - Но у тебя же есть доступ к ним.
        - Доступ есть, но ничего более. Стоит мне только поинтересоваться тайной, как я тут же окажусь на плахе. А мне это не надо.
        - Согласен, на плаху по своей воле никто не пойдет. Но ты, по-моему, преуменьшаешь свои возможности.
        - Это только по-твоему. Сам подумай, кто из названных вельмож пойдет на измену, когда им скоро будет принадлежать вся Русь?
        - Раскрыть соображения Девлет-Гирея еще далеко не значит обречь поход на провал.
        - Пустые речи ведешь. Сколько ты готов заплатить за то, что я могу тебе дать?
        - Ты назови сумму, а я подумаю.
        - Хорошо. За все, кроме тайных соображений о походе, двадцать тысяч акче.
        - Это с именами изменников и ходом их побега?
        - Да.
        - Согласен.
        - Почему не торгуешься?
        - Торг еще впереди.
        - Я же сказал, что тайну узнать не в моих силах.
        - А если я предложу тебе сумму, в десять раз превышающую названную тобой по изменникам и обманке?
        - Двести тысяч акче?
        - Да. Это только твоя доля. На эти деньги ты сможешь скупить всех невольников на рынке Кафы и чрез малый срок перепродать их втридорога, так как цены тут же взлетят, когда спрос останется прежним, а сбывать торговцам будет нечего. В итоге ты получишь более шестисот тысяч акче.
        - Ты мои деньги не считай!
        - Я просто размышляю.
        Мурза, которого давила жадность, хмыкнул и заявил:
        - Мне надо подумать.
        - Думай. Время пока терпит. Как решишь, пришлешь Курбана, знаешь куда.
        - Хорошо. Сейчас давай двадцать тысяч.
        - Но ты ничего не сказал. За что платить?
        - Запоминай. Обманка состоит в том, что Девлет поведет в поход всего сорок тысяч воинов. Десять тысяч ногаев и тридцать - своих. Мол, я считаю, что большей рати для захвата Москвы мне не надо. Возможно, Селим Второй выделит янычар, но это еще неизвестно. Хан убедился в выгоде обхода основной засечной черты. Он намерен использовать этот прием и в следующем году, но уже не с запада, а с востока. Девлет уверен в том, что в предстоящем походе к нему примкнет гораздо больше русской знати, недовольной правлением Ивана Грозного. За ней пойдут и холопы, которые по вине царя потеряли своих близких. Девлет надеется и на падение духа русских воинов в полках, воевод которых он так легко обманул. Дескать, ратники уже не так уверены в способностях своих воевод, как ранее. Это очень похоже на правду, не так ли, Михайло? Ведь на Руси много людей, обиженных на своего царя, особенно среди тех, кто на Москве потерял из-за пожара родных и близких.
        Бордак, подыгрывая мурзе, кивнул и сказал:
        - К сожалению, это так. Обиженных много, недовольных тоже прибавилось. Но ты знаешь, как русский народ сплачивается и забывает обиды пред общей угрозой.
        - Да, знаю и не понимаю этого. Но мы же говорим не об истинном положении дел, а о том, как их якобы видит Девлет-Гирей. На Москве должны считать, что он, поддерживаемый османами и ногайцами, не допускает и малейший тени сомнения в том, что непременно захватит всю Русь.
        - Понятно. Это все по обманке?
        - Да. Она большего и не требует.
        - Ладно, пусть так. Теперь говори об изменниках.
        - Это князь Белогонов, бояре Ангорин и Морганов, стрелецкий сотник Синицын.
        - Я запомнил. Как они должны бежать?
        - Сперва из Кафы, потом захватить галеру в порту Керчи.
        - Пройти девяносто верст по землям, где повсюду стража?
        - Для руководства их побегом назначен турок, который является начальником охраны крепости, где они находятся.
        - Так это что, изменники сейчас пребывают здесь, рядом с твоим подворьем?
        Мурза усмехнулся.
        - Да, через крепостную стену. Этот турок с верными ему людьми проведет беглецов до Керчи. А уйдет он с ними якобы из-за того, что наместник Кафы силой забрал у него наложницу, в которой тот души не чаял. Захваченная галера пойдет к Азову, там ее пропустят в земли казаков. Они бросят судно и отправятся на Москву по Кальмиусской сакме с выходом на Муравский шлях через Тулу. Сработает легенда о побеге из позорного плена. Эти изменники и должны довести до царя обманку. Это все. Теперь плати.
        Бордак достал довольно большой мешок.
        - Тут двадцать тысяч акче.
        - А насчет тайны и росписи войск я скажу так: жди. Возможно, мне что-то и удастся узнать, так что заранее подготовь двести тысяч акче, можно вашей монетой. Она мне скоро пригодится.
        - Об этом не беспокойся. Не обману. Да ты и не дашь мне этого сделать.
        - Конечно. Еще ни один негодяй, который пытался обмануть меня, не жил дольше одного дня. А теперь ступай. Устал я от тебя.
        - Погоди, мурза. Ты не объяснил, как обманка могла попасть к узникам крепости Кафы.
        - Я разве не сказал того?
        - Нет.
        - Все это им якобы передаст турок, старший охраны. А как такие важные данные попали к нему, останется неизвестным. Он об этом не скажет.
        - Даже на Москве?
        - Турок не пойдет вместе с русскими. Он двинется в Литву. Теперь все?
        - Нет. Когда должен состояться побег?
        - Осенью, точнее сказать не могу. Точная дата не определена. Теперь все?
        - Да.
        - Ступай!
        Бордак вновь чуть склонил голову и вышел из залы.
        В коридоре его ждал Курбан.
        Когда они выехали на большую улицу, Курбан осмотрелся и спросил:
        - Как переговоры?
        - Главного не узнал, да и не ожидал того, но кое-что полезное есть.
        - Ну и хорошо.
        Помощник мурзы проводил Бордака до подворья Ризвана и поехал обратно.
        Как только он миновал ворота, старший нукеров сказал:
        - Тебя ждет мурза.
        - В такое время?
        - Да, наказал, как объявишься, срочно идти в главную залу.
        - Понял.
        Курбан соскочил с коня, передал его одному из нукеров, прошел в залу.
        Мурза лежал там же, где и ранее.
        - Приехал?
        Помощник поклонился.
        - Да, господин.
        - Завтра после утренней молитвы едем в Бахчисарай.
        Курбан удивился и переспросил:
        - В Бахчисарай?
        Мурза скривился.
        - У тебя плохо со слухом?
        - Нет, но это так неожиданно.
        - Ты уж должен был привыкнуть к неожиданностям.
        - Я все понял. Охрану назначишь сам, господин?
        - Нет, займись этим ты. Десятка нукеров вполне хватит. Мне повозку. Запас еды на четыре дня. Едем туда и обратно, будем делать остановку в Карасубазаре.
        - Да, господин.
        - Поедешь вместе с начальником охраны. Накажи старшему по подворью насчет припасов и отдыхай. Встречаемся завтра в мечети на утреннем намазе и сразу выезжаем. Есть вопросы?
        - Нет, господин.
        - А у меня есть. Ты сопроводил русского посланника до подворья Ризвана?
        - Да, как и было велено.
        - Что он говорил по дороге?
        - Ничего особенного. Я спросил, как прошла встреча. Он ответил, что главного не проведал, сразу на это и не рассчитывал, но кое-что полезное узнал.
        - Больше ничего?
        - Ничего, господин.
        - Скажи, Курбан, много ли платит тебе русский за посредничество?
        - Гроши, господин.
        - Сколько?
        - В этот раз он заплатил мне русскими деньгами. По их счету получается всего рубль, - солгал Курбан.
        - А чего ты не затребовал больше?
        Курбан пожал плечами.
        - Да я и не думал об этом. Дела у русского с тобой. Тебе и брать с него плату. Мне хватает того, что даешь ты.
        - Достойный ответ, только врешь ты, Курбан.
        - Видит Всевышний, нет.
        - Ладно. Ступай.
        Помощник ушел.
        Утром после молитвы и обильного завтрака повозка в сопровождении Курбана и десятка конных нукеров выехала из Кафы. В первый день они одолели семьдесят верст, заночевали в Карасубазаре и вечером второго дня въехали в Бахчисарай. У мурзы Азата был здесь свой дом. В нем он остановился и поутру отправился к ханскому дворцу.
        Девлет-Гирея на месте не оказалось, он с Карбали-пашой отправился на охоту. Во дворце находился ногайский мурза Теребердей. Он с вечера захворал и не поехал, да и охоту, насколько знал Азат, не любил. Присутствие во дворце одного ногайского мурзы было на руку Азату.
        Охрана знала мурзу из Кафы. Десятник проводил его по коридору, постучал в массивную дверь.
        Из-за нее донеслось:
        - Ну кто там еще?
        - Это десятник стражи. Дозвольте доложить?
        - О чем?
        - К вам прибыл достопочтенный мурза Азат из Кафы.
        - Азат? Пусть зайдет. Ты же отправляйся к своим нукерам.
        - Да, господин мурза.
        Азат прошел на середину залы, встал у топчана, укрытого ковром, на котором лежал Теребердей.
        - Салам, уважаемый мурза.
        - Здравствуй, Азат. Вот уж кого не ожидал увидеть, так это тебя. Хан вызвал?
        - Нет, по своему делу приехал.
        - А что явился ко мне?
        - Это дело без тебя не сделать.
        - Вот как. Проходи, устраивайся. Чем тебя угостить?
        - Ничего не надо, я ненадолго.
        - Хорошо. Садись, говори.
        Азат объяснил Теребердею, зачем прибыл к нему.
        Тот выслушал его, едва не задохнулся от возмущения и заявил:
        - Да ты в своем уме, Азат? Ты что предлагаешь? Измену?
        Мурза Кафы спокойно ответил на это:
        - Я предлагаю тебе заработать хорошие деньги. Тут нет никакой измены. Русь сейчас настолько слаба, что нисколько не важно, будет или нет знать царь Иван истинный замысел похода следующего года и роспись войск. От этого совершенно ничего не зависит. Объединенная рать разгромит войско царя Ивана и захватит все русские земли.
        - Ты забываешь о русских полках, которые стоят в Ливонии.
        - А ты, Теребердей, забываешь об интересах Сигизмунда Августа. Он проведает, что войска Ивана, удерживающие земли и крепости в Ливонии, пошли к Москве, и тут же ударит русским в тыл. Сигизмунд давно желает взять под себя не только Ливонию, но и Псков, Новгород, Смоленск, другие северо-западные земли. Нам они не нужны. Хватит Москвы, юга Руси, а также подчинения Казанского и Астраханского ханств. Так что никакой измены. Царь желает знать, как мы будем громить его войско, пусть узнает. Он все равно проведает об этом чуть позже, от тех людей, которые уже засланы в Крым. Но тогда деньги мы не получим. Разве тебе помешают сто тысяч акче?
        Теребердей машинально повторил:
        - Сто тысяч.
        - Да. Это сейчас цена почти тысячи невольников, крепких мужчин. Сегодня невольников можно купить по дешевке, но это не может длиться долго. Придет время, и рынок станет прежним. Живой товар подорожает в четыре раза. Я предлагаю тебе огромный барыш ни на чем.
        Теребердей успокоился, усмехнулся и спросил:
        - Измену ты считаешь пустым деянием?
        - Да какая измена, Теребердей? Русские все одно к началу похода узнают все тайны. Так почему нам не заработать вместо других?
        - Эти сведения нужны царю? Как ты передашь их на Москву?
        - Это моя забота.
        - Нет, Азат, это не только твоя забота. Допустишь ошибку сам или твои люди, и Девлет все узнает. Тогда никакие деньги не помогут.
        - Если он и узнает, то о моей измене. Ты останешься в стороне.
        - Да? А от кого же тогда ты получил тайные сведения?
        - Разве только ты посвящен в них? Неужели Карбали-паша не повезет все это в Стамбул?
        Теребердей посмотрел в глаза Азата и спросил:
        - Намекаешь, что они уйдут из Порты?
        - Почему нет?
        - А как объяснить Девлету твой нынешний приход ко мне? Тот же десятник, который провожал тебя, первым побежит докладывать о том.
        - Не побежит, если не поднимется шум. А этого не случится.
        - А если все же провал?
        - Тогда отвечу за все я, тебя не выдам.
        - Это ты мне говоришь?
        - Ну хорошо, раскрою тебе свою тайну. Бахчисарай стоит в ста тридцати верстах от Кафы. Если Девлет узнает про измену, то мне сообщат об этом быстрее, нежели его нукеры придут за мной. Я тут же уйду морем в Геную. У меня все готово.
        - Значит, продумал заранее?
        Азат вздохнул.
        - Всего, к сожалению, продумать невозможно.
        - Верно. - Теребердей оскалился и продолжил: - Ты не продумал того, что тебя сдам я и за это получу гораздо больше предлагаемого тобой.
        Азат сохранял абсолютное спокойствие.
        - Нет, Теребердей, ты не сделаешь этого.
        - Это почему?
        - Потому что хорошо знаешь Девлет-Гирея. Он особо разбираться не будет, прикажет взять меня в Кафе, но я уйду. А вот прежней веры тебе у него уже не будет. Если ты принимал меня, говорил со мной и не сдал сразу, то, значит, имеешь какой-то интерес. А вдруг решил свалить все на меня и сделать дело сам? Не сейчас, позже. Эта мысль обязательно будет терзать Девлета, и кто знает, во что она выльется. А мой побег? Так это обычная трусость. Я понял, что наш повелитель разбираться со мной не будет, отправит на плаху, и решил бежать. У меня достаточно денег, чтобы обеспечить безбедную жизнь в Генуе или другом иноземном городе. А вот ты останешься под подозрением. Но я не настаиваю. Нет так нет. В конце концов, те пятьдесят тысяч, которые я должен получить за тайные сведения, совершенно не повлияют на мое состояние, - продолжал бессовестно лгать мурза Азат.
        - Хочешь сказать, что ты возьмешь за них вдвое меньше меня?
        - Но ты же главная фигура в этой игре.
        - Вот что я скажу тебе, Азат. Езжай к себе на подворье. А я буду думать.
        - Но к вечерней молитве с охоты вернутся Девлет и османский посланник.
        - Нет, они вернутся завтра. Если позову вечером, то, значит, договоримся. Если же за тобой придут нукеры, не обессудь.
        - Да, Теребердей, я понял тебя, а ты помни - сто тысяч акче за пустяковое дело.
        - Уходи!
        - Да хранит тебя Всевышний.
        Мурза Азат уезжал из дворца со смешанным чувством.
        «Теребердей показал себя истинно восточным человеком, - размышлял он. - И не отказался, и не дал согласия. Думать он будет. Ясно же, что уже принял решение. Такие люди делают это сразу. Сейчас размышляет лишь о том, что выгодней: пойти на измену, в которой уличить его будет весьма сложно, или сдать меня, укрепить тем самым собственное положение в Бахчисарае. Но надо ли это ногайскому мурзе, для которого Крым так же чужд, как и Русь? У Ногайской орды свои намерения. Но даст ли их осуществить Селим Второй, который стоит и над Крымом, и над ногаями?»
        День превратился в вечность. Мурза не находил себе места. Охрана и Курбан были в готовности немедля покинуть Бахчисарай. Помощник знал тропы, по которым можно было за день дойти до Кафы. Там стояло судно с командой. Немного времени на сборы, и оно выйдет в открытое море. Уйти он успеет, даже если за ним на подворье Бахчисарая заявятся нукеры. Есть подземный ход на соседний участок. А для того чтобы быстро добраться до Кафы, хватит и одного Курбана.
        Охрана поляжет в бою с нукерами, но на то она и нужна. Судьба этих людей мало волновала мурзу. Ему очень не хотелось терять большие деньги.
        Тяжкие размышления прервал помощник, зашедший в залу после вечерней молитвы.
        - Господин, прибыл гонец от мурзы Теребердея. Ногайский вельможа приглашает тебя к себе.
        Азат облегченно вздохнул.
        - Передай гонцу, я скоро буду. Вели нукерам быть в готовности.
        - Для тебя повозку подготовить, мурза?
        - Нет, поеду на коне. Мою повозку здесь знают.
        - Когда выезжаем?
        - Немедля, как все будет готово. Я скоро выйду.
        - Слушаюсь!
        Мурза Теребердей встретил Азата в той же зале. Он стоял у окна, глядел на горный хребет и залив, повернулся, указал гостю на топчан.
        Тот сел с края и услышал:
        - Я принял решение. Но ты должен сначала заплатить мне.
        - Это невозможно, Теребердей. Я получу деньги только после того, как сообщу тайные сведения тем людям, которые готовы за них платить.
        - Разумно. Что ж, тогда в Кафу с тобой поедет мой доверенный человек. Это бай Сайхат Атихан. С ним десяток отборных воинов.
        - Да, договорились.
        - С кем и где ты будешь встречаться в Кафе, не мое дело. Деньги передашь Сайхату. Не вздумай обмануть!
        - Как я могу обмануть?
        - Ну, например, устроишь нападение на мой отряд при возвращении в Бахчисарай, бегство из Крыма после получения денег. Да мало ли способов? Учти, Азат, за тобой в Кафе будут смотреть мои люди. Если ты попытаешься обмануть и скрыться, то даже из дома не успеешь выйти, как тебя убьют. Будь уверен в этом.
        - Вот только грозить не надо, Теребердей!
        - Я предупреждаю. Держи язык за зубами. Ты меня хорошо понял?
        - Я тебя хорошо понял. Не пора ли перейти к делу?
        - Пора, слушай. - Теребердей начал говорить.
        Не смолкал он долго, иногда тыкал пальцем в карту, разложенную на топчане.
        - У Девлет-Гирея будет не сорок, а никак не менее восьмидесяти, а то и ста тысяч воинов. Я приведу около тридцати тысяч ногайцев, сам Девлет соберет пятьдесят, Селим Второй подбросит не менее десятка тысяч. Слабость войска - в малом пушечном наряде. Хан считает, что осадные орудия не понадобятся, лишь полевые, да и те в небольшом количестве. Возможно, он и прав. Это все. Запомнил?
        - Да.
        - Тогда утром после молитвы ожидай Атихана с десятком воинов и помни, что за тобой уже смотрят.
        - Тебе не надоело грозиться? Мы делаем одно дело и должны доверять друг другу. Но как ты объяснишь Девлет-Гирею, что я у тебя был, а потом уехал с твоим доверенным человеком и охраной?
        Теребердей усмехнулся и ответил:
        - Очень просто. Я позвал тебя, дабы обсудить вопрос закупок невольников в Кафе. Мне скоро возвращаться в улус, и я хочу увести их с собой. Сам же в Кафу выехать не могу. Посему решил положиться на тебя. Ты доволен?
        Азат кивнул и ответил:
        - Это ты хорошо придумал. Не подкопаешься. Может быть, невольников действительно надо купить?
        - Да, с полсотни. Сделай это прилюдно, вместе с Атиханом. Лучше будет, если о том станет известно в городе.
        - Исполню.
        - Хорошо. Сайхат Атихан с обозом должен вернуться на пятый день, считая с завтрашнего утра.
        - Да, Теребердей. Удачи тебе в походе.
        - А ты разве не идешь?
        - Нет, на мне порядок в городе.
        - Хорошо устроился.
        - Неплохо. Я поехал. Жду Атихана.
        Бордак лежал на топчане в саду.
        К нему подошел племянник Ризвана и сказал:
        - Господин, я нашел твоего товарища Тугая.
        - Да? - Бордак поднялся. - Где он?
        - Сейчас на посольском подворье.
        - Тебе удалось с ним поговорить?
        - Да. Я сообщил ему, что ты ищешь его. Он не удивился, сказал, что придет через сад, как только стемнеет. Это все.
        - Молодец, Алим! - Михайло потянулся за мешочком с деньгами, но юноша выставил пред собой ладонь и заявил:
        - Не надо денег, не возьму.
        - Но почему? Ты трудился, вон аж вспотел весь, а любая работа стоит денег.
        - Считаешь, что я заработал, отдай деньги дяде Ризвану. Я ему жизнью обязан.
        - Хорошо. Значит, Осип придет сюда, в сад, как только стемнеет?
        - Да. Я встречу его на задах, проведу, а то заплутает.
        - Спасибо тебе, Алим.
        - Не за что. - Юноша ушел.
        Он появился чуть позже, когда уже стемнело. С ним был Тугай.
        - Я постою на задах, посмотрю, чтобы кто из посторонних не подошел, - сказал племянник Резвана.
        - Да, сделай это, если нетрудно, - проговорил Бордак.
        Юноша ушел.
        Мужчины обнялись, присели на топчан.
        - Говори, Михайло, как царь наш допустил сожжение Москвы, - заявил Осип.
        Бордак рассказал обо всем, чему был свидетелем.
        - Вот оно как, - протянул Тугай. - А тут вовсю трубили, что славные ратники Девлет-Гирея разбили наши полки, вошли в город, пленили тысячи людей и сожгли Москву. Всю, даже Кремль. Татары хвалились тем, как без сопротивления разоряли южные земли, Рязань, Каширу, другие места. И ведь сомнений в том не было, потому как только в Кафу крымчаки привели многие тысячи полонян. Тут творилось нечто невообразимое. Наших людей разбирали, как скотину. Торгаши объявились, все побережье было заставлено судами. Посол Афанасий Федорович хотел меня послать на Москву, а тут прибыл человек от царя. На Москве он не был, потому правды не знал. Царь передал мне серебра на тысячу рублей и велел ждать тебя. Я знал, что ты придешь сюда, к Ризвану, под видом литвина, а татары выпускать нас с подворья перестали. Только выйдем, сразу разъезд. Мол, езжай обратно! Иногда удавалось проехать по городу, но сюда заглянуть возможности не было. Афанасий Федорович сейчас в Сююр-Таше. С ним и дьяк Петр Петрович Агапов. Я сумел выбраться и приехать.
        - А где тебя гонец царский застал?
        - В Сююр-Таше. Это потом я бежал оттуда. Ну а здесь обложили как волка. Людей на подворье мало, охраны всего десять стрельцов. Мальчишки подходят, ругаются, грозятся, показывают, что горло нам скоро резать будут. Надоел этот Крым хуже горькой редьки.
        - Понятно, я и сам это чувствую. Но царь дал задание. Его следует исполнить.
        - Это понятно. Удается хоть что-то?
        - Я вроде как уговорил мурзу Азата помочь. Конечно, за большие деньги.
        - Мне отдать тебе серебро?
        - Оно у тебя с собой?
        - С собой.
        - Давай. Так спокойнее будет. Мы не знаем, что удумает Девлет-Гирей насчет русского посольства. В случае опасности ты сюда иди. Ризван может ненадолго спрятать тебя.
        - Уйти, бросить товарищей?
        - Я об этом не подумал.
        - Будем надеяться на лучшее. Может, наказ получим на возвращение. Афанасий Федорович Нагой говорил, что царь знает о нашем положении, на растерзание не отдаст.
        - Афанасию Федоровичу известно больше нашего. Давай договоримся, как связаться в случае крайней необходимости.
        Тугай чуть подумал и проговорил:
        - Каждый день после полуденного намаза я буду смотреть на улицу, которая тянется с востока посольского подворья. Племянника Ризвана я запомнил. Если что-то произойдет и я буду нужен тебе, пошли его на улицу в указанное время. Увижу, буду знать, что надо идти сюда, в сад.
        - А не опасно это?
        - С подворья можно выйти скрытно и пробраться по берегу. - Тугай достал из-под одежды мешок с серебром, передал его Бордаку. - Пойду, Михайло. Рад был видеть тебя.
        - И я рад. Береги себя.
        - Это ты берегись. На тебе ответственность большая.
        Они опять обнялись. Потом Тугай скрылся в темноте ночного сада.
        Курбан появился поздним вечером второго дня. Ризван сам пропустил его во двор, принял коня. Татарин напился воды и зашел в комнату Бордака.
        - Ну вот, наконец-то! - проговорил Михайло. - Приветствую тебя. Как съездили?
        - И тебе долгих лет. О том, как съездили, ты, Михайло, у мурзы узнаешь. Мы вернулись не одни. С нами Сайхат Атихан, человек ногайского мурзы Теребердея. Очень мрачная, скажу тебе, личность. Он ни на шаг от Азата не отходил.
        - Почему такие меры предосторожности?
        - Так Сайхат этот за деньгами сюда приехал.
        - Значит…
        Курбан прервал Бордака:
        - Об этом ты тоже узнаешь у мурзы.
        - Так едем к нему.
        - Да погоди ты, дай дух перевести. Мы за день прошли больше шестидесяти верст, только в город заехали, и Азат сразу послал меня к тебе.
        - Уж не настолько ты устал, Курбан, что не можешь проехать до крепости.
        - Я ладно. Мурза занят, ему баню приготовили. Он сейчас парится, отходит от дороги. Попозже поедем. Лучше тут ждать, чем на его подворье.
        - Это так.
        - Ты деньги-то возьми.
        - Значит, не зря съездили?
        - Не знаю. Однако Азат велел мне напомнить тебе, чтобы ты не забыл деньги, всю оговоренную сумму.
        - Не обманет?
        - Может. Хотя это не в его интересах.
        - Почему? Заберет деньги, а потом прикажет своим нукерам удавить меня и выбросить в море.
        - Ага! А вдруг ты здесь такой тайный не один? Что будет, если за тобой смотрят твои друзья? У него нет желания быть прибитым стрелой на выезде из подворья.
        К ним подошел Ризван, спросил, не желает ли гость перекусить с дороги. Тот отказался.
        Вскоре Бордак и Курбан оказались на усадьбе мурзы.
        Михайло прошел в гостевую залу, увидел мурзу в шелковом халате, сидящего на топчане, приветствовал его.
        - Здравствуй, Михайло, садись. Деньги привез?
        - Конечно.
        - Покажи.
        Бордаку пришлось задирать рубаху. Под ней широкий пояс на голом теле, в карманах, устроенных на нем, три увесистых мешка.
        Мурза кивнул и сказал:
        - Хорошо. Я узнал то, что тебе надо.
        - Говори.
        Михайло внимательно выслушал мурзу и спросил:
        - Значит, обманный побег будет совершен?
        - Нет. Имена изменников ты запомнил?
        - Князь Белогонов, бояре Ангорин и Морганов, стрелецкий сотник Синицын.
        - Вижу, память у тебя хорошая.
        - В том, о чем ты мне сейчас рассказал, могут быть какие-то изменения?
        Мурза поставил пиалу, поднял руки и заявил:
        - В этом мире все может быть по воле Всевышнего.
        - Мне надо знать о том.
        - Думаю, Теребердей скажет, если что-то такое случится. Но это может произойти и перед самым походом, то есть весной следующего года. Ты что, будешь находиться в Кафе до того времени?
        - Нет. Но здесь останется наш человек.
        - Из посольских?
        - Какая разница?
        - Большая. Я думаю, что Девлет-Гирей закроет где-нибудь всех этих людей, как уже делал, либо выгонит их из Крыма. Какое может быть посольство у покоренной стороны?
        - Эту сторону покорить не так-то просто.
        Мурза усмехнулся и проговорил:
        - Царь Иван сильный правитель, умный и хитрый полководец. Казань взял, Астрахань, Ливонию у Сигизмунда оторвал. Но самое главное состоит в том, что Москву он защитить не смог. А посему и вера в него у народа стала меньшей. Король Речи Посполитой не даст забрать войска от Ливонии, от Волги отводить дружины тоже не получится. Казань и Астрахань взбунтуются. У царя слишком мало сил. Он не сможет противостоять нам, туркам и ногайцам.
        - Это не твоя забота.
        - Как раз моя. Кому я буду сообщать об изменениях, если всех русских из посольства тут не будет?
        - Один останется и выйдет на тебя через Курбана.
        - Мой помощник знает его?
        - Да.
        - Он не говорил мне о том. Я его допрошу.
        - Нечего допрашивать, я сам назову. Это Осип Тугай. Он придет к тебе с Курбаном, как позовешь.
        - Чем этот Тугай платить будет?
        - У него есть деньги.
        - Много?
        - Хватит, чтобы ты остался доволен.
        - Гляжу, на Москве многое предусмотрели, только напрасно все это. Не пойму я тебя, Бордак. Отдавать такие деньги, зная, что Русь может быть полностью захвачена, за сведения, которые не принесут пользы.
        Бордак посмотрел на Азата и спросил:
        - А что сделал бы ты на моем месте?
        - Купил бы невольников и пару судов, тех же галер, благо есть кому грести, и подался бы в западные страны. Там я выгодно перепродал бы рабов, купил бы если не замок, то хороший, большой дом у моря, и жил бы, не зная забот, в покое и удовольствии.
        - Вот потому-то Девлету и не одолеть Русь, что там живут другие люди, не способные на подлость и измену.
        - Какая же это измена и подлость? Всего лишь обычный расчет. Ладно, хватит пустых разговоров, они раздражают меня. Давай деньги.
        - Ты считать будешь?
        - Да!
        - Добро. - Бордак снял с пояса мешки, положил на ковер.
        Мурза пересчитал все монеты до последней и заявил:
        - Что ж, дело сделано. Не смею задерживать.
        - Как насчет предупреждений об изменении?
        Азат махнул рукой и ответил:
        - Пусть приходит твой человек. Я скажу Курбану.
        - Договорились.
        - Иди, Бордак.
        Михайло встал с топчана, вышел в коридор.
        Там его ждал Курбан.
        - Все?
        - Да.
        - Поехали, провожу.
        - Сам доберусь, отдыхай.
        - Нет, мурза наказал проводить тебя.
        - Ну, коли так, то поехали.
        По дороге назад Бордак рассказал Курбану о Тугае.
        Помощник мурзы выслушал его и кивнул.
        - Да, сделаю, Михайло. Осип меня через Ризвана найдет?
        - Через Ризвана, его сына либо племянника.
        - Хорошо.
        Курбан проводил Бордака, развернулся и погнал коня по пустой улице.
        Михайло же спустя малое время уже спал в комнате пристройки. Задание он выполнил. Теперь ему предстоял долгий и небезопасный путь домой.
        Наутро Бордак начал сборы. Он дал денег Ризвану, тот послал племянника на рынок за провизией. Парень набрал две сумы.
        Ближе к полудню царский посланник попросил Алима выйти к подворью русского посольства.
        В городе молодой человек пробыл недолго, вскоре вернулся и доложил:
        - Я все сделал, Михайло. Твой друг видел меня. Даже рукой махнул.
        - Значит, вечером должен подъехать. Ты встретишь его?
        - За садом?
        - Да.
        - Конечно, встречу. Мне нетрудно.
        - Хорошо. Я отблагодарю тебя.
        - Опять! - заявил племянник хозяина дома. - Я ведь уже не раз говорил об этом.
        - Не противься, иди, занимайся своими делами. После вечерней молитвы вместе пойдем в сад.
        - Ты дяде только скажи, что я с тобой буду.
        - Скажу.
        После заката солнца Бордак поужинал вместе с Ризваном, ушел с Алимом в сад и ждал на топчане.
        С наступлением темноты он услышал за спиной голос Тугая:
        - Приветствую тебя, Михайло.
        - И я тебя.
        - Я постою в стороне, погляжу, чтобы никто сюда не влез, - сказал Алим.
        - Да, - ответил Бордак и спросил у друга: - Ты уверен, что за тобой не увязались люди наместника?
        - Уверен. Не задавай, Михайло, таких вопросов. Я не первый год здесь.
        - Это так, но и Кафа теперь не та, что была год назад.
        - Я пришел один, без сопровождения. Удастся ли так же незаметно вернуться, не знаю, но это уже будет не столь важно. У меня есть чем объяснить свое отсутствие на посольском подворье.
        - Хорошо. Тогда садись и слушай.
        Тугай присел. Бордак довел до него, о чем договорился с Азатом.
        Осип выслушал его, кивнул и сказал:
        - Добро, сделаю, если до того меня самого не отправят на Москву или не закроют в подземелье вместе со всем посольством.
        - Нет, до окончания похода Девлет посольство не тронет.
        - Тогда Москва получит нужные данные. Но я должен буду заплатить мурзе Азату.
        - Я оставлю Ризвану то серебро, которое получил от тебя. Его и отдашь.
        - Не много ли будет?
        - Судьба нашей земли стоит гораздо дороже.
        - Да. Я все понял, Михайло. Ты завтра уезжаешь?
        - На рассвете. Так что больше не высматривай на улице племянника Ризвана.
        - Уразумел. Счастливого тебе пути.
        - А тебе и всем нашим удачи и терпения здесь.
        Они обнялись, и Тугай ушел.
        На утренней заре, как только забрезжило на востоке, боярин и воевода Михайло Алексеевич Бордак попрощался с дружелюбными людьми, приютившими его, и отправился обратно домой. Он держал в голове то, что узнал в Крыму, полностью исполнил задание царя. Теперь ему оставалось всего лишь добраться до Москвы.
        Глава 4
        В конце сентября Бордак наконец-то добрался до русской столицы и удивился ее преображению. Он понимал, что государь должен был быстро восстановить Москву, но терзался сомнениями. Получится ли? Эти мысли порождала чума, захлестнувшая многие земли России, засуха, а более всего - подавленное состояние людей, выживших, но потерявших многих своих родных и близких.
        Однако вся Москва стала одной строительной площадкой. Повсюду бревна, камень, песок, ватаги работников.
        К одной из них и подъехал Бордак. Старший строителей увидел его, оторвался от своего дела, вымыл руки в кадке, стоявшей поблизости, отряхнулся.
        - Приветствую тебя, добрый человек, - сказал ему Бордак.
        - И тебя приветствую. Чего подъехал?
        - Да вот не было меня в городе почитай полтора месяца. Вижу, как быстро строится Москва.
        - Как же ей не строиться-то? Не лежать же столице в руинах.
        - По говору заметно, что не местный ты.
        - Не местный, - подтвердил старший ватаги. - Вологодские мы.
        - Слышу, окаешь.
        - Бывал на Вологде?
        - Я много где бывал. Царь вас сюда прислал?
        - Люди его нам сказали, что Москву подымать надо. Снялись мы с насиженного места, поехали. Городской голова вот тут нас поставил, велел поднимать дома по улице. С нами тут еще пять таких ватаг.
        - Не знаешь, на Варварке тоже строят?
        - Повсюду строят. Ты с той улицы, что ли?
        - Да.
        - Я слыхал, там много знати московской жило.
        - Я боярин.
        - Вон как! - удивился строитель. - Глядя на тебя, и не подумаешь. Видали мы тут бояр да князей, которые в пожар из города ушли, а потом вернулись. Те важные такие, холопы с ними. Ты не похож на боярина, уж извиняй, коли обидел.
        - Не обидел. Ладно, трудитесь. После работ на Москве останетесь?
        - Думаю, да, в нашем селе дела нет, а тут его вон сколько. Да и легче, что и говорить, на Москве жить. Тут прокормиться можно. А восстановится столица быстро. К первым морозам ты ее вообще не узнаешь.
        - Поехал я. Погляжу на то, что от моего подворья осталось.
        - Угу. Посмотри, но там тоже наверняка люди работают.
        - Не слыхал, царь на Москве теперь?
        - Люди говорят, что тут. В Кремле. Опричный двор сгорел, его не восстанавливают.
        - Почему так?
        - А я знаю? У нас свои дела.
        - Понятно. Удачи тебе, работник.
        - И тебе. Дивно как-то, боярин, а как простой.
        Бордак отъехал от ватаги строителей, добрался до центра и оказался на Варварке. Тут тоже сгорело все, кроме храма святой великомученицы Варвары. Господь не дал сгинуть церкви.
        Михайло перекрестился на храм, доехал до своего подворья и увидел людей из Стешино, с которыми встречался в вотчине княжича Парфенова.
        Мужики тоже узнали Бордака.
        - Боярин! Вот уж кого мы давненько не видели, - заявил один из них.
        - Не помню, как звать тебя.
        - Да откуда тебе знать? Нас не знакомили. А кличут Иваном Чукой. Так я записан в вольной грамоте.
        - Княжич вольную дал?
        - Не только мне, всем, кого на Москву отправил. Дюжина мужиков. Надо восстанавливать его подворье, потом твое. Таков наказ князя Василия Игнатьевича.
        Бордак посмотрел на мужика.
        - Ты сказал «князя». Почему?
        - Так батюшка-то его помер, вот он и стал князем. Повелением самого Ивана Васильевича.
        - А сам Парфенов где?
        - Да тоже на Москве, а где точно, того не ведаю. Будешь тут, увидитесь. Он часто сюда заезжает.
        - А хоть какие-нибудь подворья не пострадали от огня?
        - Мало. Одно такое осталось, князя Бурнова.
        Михайло поморщил лоб.
        - Погоди, это не тот ли князь, у кого дочь Анфиса?
        - Тот, боярин.
        - Он же с семьей своей уехал из Москвы, как татары подошли.
        - Уехал, возвернулся. Князь молодой там только и обретается. С Анфисы этой глаз не сводит.
        - Ясно.
        - Ты знаешь, боярин, где подворье князя Бурнова?
        - Знаю.
        - Ну и езжай туда.
        - Нет, устал очень, мне отдохнуть надо. Есть где?
        - А вон в сарае. Для боярина, конечно, место не подходящее, но в доме покуда не выйдет.
        - Да, вижу. А что там?
        - Нары. Мы на них спим. Ложись и отдыхай, коли не хочешь в княжеские палаты.
        - Коня где поставить?
        - Да там же, у сарая.
        - Лады. Приедет Василь, пусть разбудит.
        - Скажу.
        Бордак прошел к сараю, расседлал коня, привязал, поставил пред ним корыто с водой, бросил сена, которое чудом не сгорело, прошел внутрь.
        Там было темно. Он постоял, пока привыкли глаза, разглядел нары вдоль стен, на них тулупы, матрацы, где подушки, свернутые зипуны, прилег у узкого оконца и тут же уснул.
        Разбудил его Парфенов.
        - Михайло, вставай, темно уже, работникам отдыхать надо.
        Бордак с трудом разлепил веки.
        - Василь, рад встрече. Темно, говоришь?
        - В оконце глянь.
        - Да, вечер. Ты только сейчас подъехал?
        - Нет, ранее, но не хотел будить тебя. Спал ты крепко.
        - Да, твоя правда.
        - Подымайся, одевайся, поедем на мое подворье. Там кое-что уже сделали для меня. А где один устроился, там и второй поместится.
        - Сейчас!
        Бордак встал, и тут же в сарай зашли работники, начали класть на стол разную провизию. Отработали день, надо молиться, ужинать и спать.
        Михайло с Парфеновым вышли во двор. Конь стоял там, где боярин и оставил его, увидел хозяина и затряс головой.
        Бордак повернулся к Парфенову.
        - Мне сказали, князь ты теперь.
        Тот вздохнул и ответил:
        - Да, князь. Отец мой погиб в пожаре.
        - Соболезную.
        - Тут, Михайло, каждому встречному можно соболезновать.
        Бордак взялся за седло, но Парфенов остановил его.
        - Да не суетись. Игнат! - крикнул он в сарай.
        Оттуда вышел молодой мужик.
        - Да, князь?
        - Оседлай коня боярина.
        - Слушаюсь!
        - Вроде ты этим людям вольную дал, а начальствуешь, - проговорил Михайло.
        - Так они сами от меня не уходят. Говорят, с хозяином легче.
        - Это теперь, потом уйдут.
        - Пусть. Для того и отпускал. А за работу заплачу. Будет на что свои дома поставить.
        Молодой мужик оседлал коня. Бордак запрыгнул на него, Парфенов сел на своего, и они поехали на подворье князя.
        Там дом был выше, кроме первого этажа, готова и половина второго, клеть, сарай, овин и изгородь с воротами со стороны улицы.
        Мужчины зашли в помещение, уже пригодное для жилья. Особой обстановки тут не было, только стол да лавки вдоль стен.
        Бордак взглянул на Парфенова и спросил:
        - А почему ты, Василь, мне об Алене ничего не говоришь? Покуда я ездил в Крым, она должна была родить.
        Князь замялся.
        - Так и родила Алена, но, понимаешь…
        Бордак почуял неладное, схватил товарища за грудки.
        - Она жива?
        - Да жива, Михайло, вот только…
        - Что, Василь? Говори!
        - Ребеночек мертвым родился.
        Бордак оцепенел.
        - Как так? Ведь я же сам чувствовал, как он в утробе бьется.
        Парфенов вздохнул.
        - В утробе жил, а как на свет Божий появился, сразу и помер. Не дал Господь покуда тебе дитя, Михайло. Хорошо еще, что Алену откачали. Она тоже при смерти была. Ей поначалу о смерти дитя не говорили, так она заволновалась, пошла к повитухе, перехватить не успели. Та ей все и поведала. Алена без памяти упала, кровь из нее пошла, но тут уж лекарь озаботился. Как уезжал я из Стешино, она поправляться начала, да одно худо, винит себя очень. Мол, не смогла родить. Я сказал ей, что сам сообщу тебе о беде.
        Бордак опустился на скамью.
        - Так, да? Помер, значит, ребятенок?
        - Помер, Михайло. В гробик положили да похоронили по православному обычаю.
        - Кто хоть народился-то?
        - Сын, Михайло.
        - А помер отчего?
        - Кто знает? Повитуха чего-то говорила, да разве ее поймешь?
        - Вот так новость ты мне сообщил.
        - Не горюй, Михайло. Алена баба здоровая, родит еще.
        - Это как Бог даст.
        - Верно.
        - У тебя вина хлебного нет?
        Парфенов подошел к шкафу, наверное, недавно занесенному в его временное жилище, достал кувшин, чаши, выставил на стол.
        - Извиняй, Михайло, скатерть стелить некому. Стряпуха в Стешино. Тут мужики одни да служка Борька из вотчины. Погоди, я озадачу его закуской. - Князь вышел.
        Вскоре мальчишка занес в комнату чугунок с кашей и курицей, поставил его на стол и удалился.
        Парфенов разлил пенник, посмотрел на Бордака.
        Тот поднял чашу.
        - Помянем сынка моего.
        Они выпили все до дна.
        Бордак без передышки заполнил чаши и сказал:
        - А теперь за здоровье Аленушки. Тяжко ей.
        Парфенов кивнул.
        - Тяжко, кто бы говорил, но оживет, как почувствует твою ласку.
        Они выпили. Потом подняли чаши в третий раз, за государя земли русской Ивана Васильевича, и заметно захмелели.
        Парфенов спросил:
        - Как в Крым-то съездил, Михайло?
        - Да раз вернулся, значит, нормально. Век бы не видеть его, этот Крым!
        - Задание государя исполнил?
        - То, что мог, узнал. Да, Василь, мне же надо доложиться Ивану Васильевичу. Мужик вологодский, что над ватагой строителей начальствует, сказал, что он здесь, на Москве.
        Парфенов кивнул.
        - На Москве, в Кремле. Часто в город выезжает, еще чаще князей и бояр разных собирает. При нем неотлучно Малюта Скуратов. Он важным человеком стал. Царь во всем ему доверяет.
        - Так и должно быть. Надо хоть к кому-то иметь полное доверие. Иначе жить невозможно.
        - И пусть. Нам-то с того что?
        - Ехать в Кремль надо, Василь. Для доклада.
        Князь посмотрел на ополовиненную чашу.
        - Коли собирался в Кремль, то не надо было пить. Как в таком виде к государю ехать?
        - Полно, покуда доеду, все сойдет.
        - Нет, Михайло, не сойдет, да и поздно уже, стража все ворота закрыла. Я дам служке наказ, он постель принесет, выспишься, а утром вместе и поедем.
        - Люди говорят, что ты стал частым гостем князя Бурнова. Это верно?
        - Пора, Михайло, и мне семьей обзавестись, а то так и останусь без наследника.
        - Как я остался.
        - Зря, друг, кручинишься. Не дал Господь сейчас дитя, даст погодя. Не обделит милостью.
        Служка принес постели, убрал со стола.
        Бордак и Парфенов заснули.
        С утра пошел дождь.
        Бордак проснулся, сел на лавке. Голова у него раскалывалась. Давно он не потреблял столько крепкого хлебного вина.
        У стены напротив зашевелился Парфенов.
        - Что, Михайло, вставать пора?
        - Пора, Василь. Как же болит голова.
        - У меня тоже. Сейчас чего-нибудь придумаем.
        Бордак вспомнил о смерти ребенка и почувствовал себя еще хуже, хоть волком вой.
        Но он взял себя в руки и сказал:
        - Чего думать-то? Поднимайся, пойдем под дождь, холодные струи быстро в чувство приведут. И за дело.
        - Нет, Михайло, дождь нам не поможет. - Он встал, надел штаны, рубаху, сапоги и крикнул: - Борька!
        Физиономия служки тут же возникла в проеме двери.
        - Да, князь? Доброго утречка.
        - Какое оно доброе? Дождь льет.
        - И дождь неплох, и солнце. Всякая погода по-своему хороша.
        Парфенов удивленно посмотрел на него.
        - Ты гляди, как заговорил. И где научился?
        - Так нигде, сам ведаю.
        - Это пока ты молодой, все хорошо.
        - А ты старый, князь, да?
        - Хватит болтать. Подай-ка нам с боярином рассолу огуречного.
        Служка развел руками.
        - Где же его взять-то? У нас нету.
        - Найди. Где хочешь ищи, но чтобы сей же миг рассол был.
        - Ладно, у мужиков спрошу, видал, они как-то пили после гулянки, к соседям зайду. А чего на завтрак подать?
        - Принеси то, что мужики сготовят.
        - Уразумел. - Парень исчез в сенях и через четверть часа объявился с кувшином в руках. - Нашел! У соседского мужика выпросил. Его подворье мало пострадало.
        - Давай.
        Князь и боярин налили рассол в чаши, выпили его, и им полегчало. А еще лучше они себя почувствовали после завтрака.
        Вельможи начали одеваться в праздничные одежды, и тут во дворе послышался властный голос:
        - Веди к хозяину!
        - Кто это еще? - спросил Бордак. - Может, сосед твой, у которого Борька добыл рассол?
        - А ты голос не узнал?
        Ответить Бордак не успел.
        В помещение ввалился Малюта Скуратов, сбросил мокрую накидку на лавку, присел на другую, воззрился на Бордака и заявил:
        - Худо твое дело, Михайло Алексеич.
        - Что худо? - не понял Бордак.
        - А то, что задание государя не исполнил.
        - Как это? Все сделал, что было велено.
        Скуратов покачал головой.
        - Не все, боярин. Ты по возвращении должен был сразу же явиться на доклад к государю, а вместо этого поехал к товарищу своему хлебное вино пить.
        - Это ты напрасно, Григорий Лукьянович. Наперво я на свое подворье заехал, передохнуть хотел, потому как устал шибко. Там князь Парфенов и разбудил меня уже вечером. А выпили мы с того, что беда у меня случилась тут, покуда я был в Крыму.
        - Что за беда, Михайло? - спросил Скуратов.
        Бордак поведал ему о смерти ребенка.
        - Вот оно что. - Думный боярин изменил тон. - Извиняй, Михайло Алексеевич, не знал. Прими соболезнования.
        - Ничего. Я уже отошел немного.
        - Да, беда. А у кого нынче праздник? Куда ни сунешься, повсюду горе. Многим жизнь сломал собака Девлет-Гирей, но ничего, сочтемся. Гляжу, вы собирались в Кремль.
        - Да.
        - Вместе поедем. Хотя Василию Игнатьевичу, думаю, покуда у царя делать нечего.
        - Значит, мне остаться?
        - Хочешь, едем, только у дворца ждать будешь.
        - Лучше там обожду, тут и без меня управятся.
        - Дело твое. Собирайтесь. Я на двор. И накидки возьмите, дождь на улице.
        Парфенов усмехнулся.
        - Про то, Григорий Лукьянович, знаем, не в подполе сидим.
        - Ну да. Жду.
        Бордак с Парфеновым набросили на себя накидки, вышли из дома.
        Скуратов с опричниками ждал их.
        Служка подвел вельможам коней, и они поехали к Кремлю.
        Как и было оговорено, Парфенов остался у крыльца, рядом с охраной. Скуратов же провел Бордака в потайную залу, где государь обычно давал задание верным людям.
        Царь встретил Бордака недружелюбно.
        - Почему ты, боярин, пренебрегаешь моим наказом? - строго спросил он.
        Михайло поднял голову и заявил:
        - Ты несправедлив ко мне, государь.
        - Несправедлив? - Иван Васильевич повысил голос: - Ты по возвращении из Крыма должен было сразу прийти ко мне, а вместо того я посылаю за тобой людей своих. Как это назвать?
        Тут за Бордака вступился Скуратов:
        - Государь, Михайло Алексеевич желал явиться к тебе, да вот горе у него в семье случилось великое.
        Царь посмотрел на Бордака.
        - Что за горе, боярин?
        Пришлось тому сказать о смерти новорожденного сына.
        Иван Васильевич кивнул.
        - Извиняй, боярин, знаю, что это такое, сам пережил. Обиду не держи, коли словом укорил. Садись. - Он указал на лавку сбоку от своего кресла.
        - Внизу, государь, князь Парфенов, - сказал Скуратов.
        - Он пока не нужен. Да и ты иди, покуда я с боярином говорить буду.
        - Слушаюсь.
        Иван Грозный и Михайло Бордак остались наедине.
        - Так что ты, боярин, проведал в Крыму?
        Бордак откашлялся, повел рассказ, говорил медленно, стараясь не упустить даже мелочь.
        Царь выслушал его, поднялся с кресла, прошелся по зале.
        - Значит, опять обмануть Девлет-Гирей хочет?
        - Да, государь.
        - И смотри, как хитро задумал. Побег нашим изменникам устроил. Ладно, мы встретим этих героев, сделаем вид, что поверили им, сами же будем готовиться отразить нашествие. За это тебе, Михайло, спасибо великое.
        Бордак улыбнулся.
        - Я покуда добирался до Москвы, видал, что ты уже готовишься к новой войне.
        - А как иначе, боярин? Ведь это будет не простая война. Если проиграем, то потеряем все! Русь раздерут на куски и крымчаки, и казанцы с астраханцами, которые тут же взбунтуются. Не останутся в стороне Речь Посполитая и Швеция. Не будет больше Руси. А что сие означает?
        - То, что нет у нас права в следующем году проигрывать войну.
        - Верно, вот только как победить? Даже шестидесятитысячная орда для нас слишком велика. Хорошо, если у меня сейчас здесь, в Москве, тысяч двадцать наберется, в сторожах да станицах столько же, но те разъединенные, размещенные по всей засечной черте. Есть полки в крупных городах, в Ливонии, у Казани.
        Бордак поднялся, поклонился.
        - Дозволь слово, государь?
        - Говори.
        - Мыслю, для спасения Москвы и всей Руси надо чем-то пожертвовать. Теми же крепостями и землями в Ливонии.
        Царь взглянул на Бордака и заявил:
        - Это, боярин, я решу сам.
        - Извини, государь.
        - Да не на чем извиняться. Прав ты, да только в речах это просто. Снял войско у одной крепости, бросил его Москве, забрал с другой. Поляки и литовцы за тем благодушно смотреть не будут. Тут же ударят в спину. Сигизмунд Август не упустит такой возможности. Но без сдачи литовских крепостей и земель не обойтись. Да и занимал я многие из них как раз для этого. Буду смотреть, что сделать можно.
        - Я сказал Осипу Тугаю, чтобы он оставался в Кафе, дабы передать на Москву все изменения, которые могут быть внесены в тайные соображения Девлет-Гирея. Об этом Тугая предупредит помощник мурзы Азата. С мурзой это оговорено, как и сумма за новые данные.
        Иван Васильевич кивнул.
        - Это хорошо. Нам известно, что Девлет не остановится после опустошительного набега на Русь в этом году. Ты уже отправился в Крым, когда у меня в селе Братошино были тамошние послы. Вели себя нагло, словно пред ними не правитель государства, а холоп. Очень уж мне хотелось порубить их прямо в шатре, но пришлось слушать и поддакивать. Они вручили мне грамоту Девлета, усмехались, дерзили. А в грамоте требование отдать Казань и Астрахань, дань платить, убрать войска с южных рубежей. Если я этого не сделаю, то вместо Руси будет ханство. Я знаю, что Девлет уже делит наши земли, раздает города и крепости своим мурзам. К этому пирогу и османы сунулись. Им тоже подавай! Так что, Михайло Алексеевич, от предстоящего сражения с ордой зависит существование Руси как государства. Я благодарю тебя за сделанную работу. Покуда ты не потребуешься. Езжай к своей семье. Ты сейчас жене очень нужен. Не упрекай ее, не хули, приласкай. Беда-то у вас одна на двоих.
        - Спасибо, государь, за такие слова. А обвинять жену? Того и в мыслях не было. Поеду в Стешино.
        - Езжай.
        - Один вопрос дозволь.
        - Спрашивай.
        - Князю Парфенову в свою вотчину выехать можно?
        - Коли дел на Москве нет, отчего не выехать? Пускай едет. Если потребуетесь, то пришлю гонца.
        - Мы тут же приедем, государь.
        Иван Васильевич присел в кресло, достал откуда-то сбоку мешочек, протянул Бордаку.
        - Здесь серебра на сто рублей. Возьми, боярин, тебе сейчас надо. Да и награда это за твои труды в Крыму.
        Бордак взял мешочек, поклонился.
        - Благодарствую.
        - Ступай, Михайло Алексеевич.
        Бордак вышел в коридор, где стоял Скуратов.
        - Обо всем поговорили? - спросил Малюта.
        - Да.
        - Теперь что наказал государь?
        - Дозволил ехать в Стешино, к жене. Будет надобность, вызовет. Князю Парфенову он тоже разрешил выезд в вотчину.
        Скуратов улыбнулся и сказал:
        - Василий Игнатьевич вряд ли поедет. У него на Москве зазноба.
        - Кто знает?
        - Это решайте сами. Значит, ты в Стешино будешь?
        - Да.
        - Я насчет того, куда в случае чего гонца слать. Нынче в тебе надобности нет, завтра есть. Время-то непростое.
        - Это да.
        Малюта Скуратов вывел Михайло Бордака на переднее крыльцо дворца и простился с ним.
        Дождь уже кончился.
        К Бордаку подошел Парфенов и спросил:
        - Ну что, Михайло? Как встреча с государем?
        - Встретил поначалу строго. Недоволен был, что я сразу не явился для доклада. Но потом, когда прознал про горе мое, подобрел, выразил соболезнования, сказал, чтобы терпел я и жену не упрекал. Далее я ему поведал о своих делах в Крыму. Слушал царь внимательно, как и всегда, интересовался каждой мелочью. Побагровел, когда узнал про измену и обманку Девлет-Гирея. Заявил, что предстоит битва за существование Руси.
        - Даже так?
        - Да, ни много ни мало.
        - Ну что же, битва так битва, успеть бы подготовиться. А не думает ли Иван Васильевич подводить войска из Ливонии?
        - Он обо всем думает. Даже с лица сошел, хотя и был худой.
        - Уж не хворь ли терзает его?
        - Хворь, Василь, душевная. На нем одном лежит ответственность за Русь нашу.
        - Ну ответственность не только на царе, но и на всем православном народе. На тебе, на мне, на тысячах других людей.
        - Все это так, Василь, но пред Господом Богом за государство отвечает только царь.
        - Перед Господом да. Но ладно. Я понял тебя. Дальше что?
        - Государь разрешил мне выезд в Стешино, к Алене. Тебе тоже. Но тут Скуратов выказал сомнения.
        - В чем?
        - В том, что ты горишь желанием быть в вотчине, а не на Москве.
        - Почему он так сказал?
        - Малюта знает о твоих делах с княжной.
        - Понятно. А в Стешино, я, пожалуй, съезжу ненадолго. Надо еще людей на стройку сюда прислать.
        - По стройке, Василь. Иван Васильевич передал мне серебра на сто рублей. Возьми половину, дела-то быстрей пойдут.
        - Не надо. Все, что надо, я уже закупил. Побереги деньги. Потом, как обживаться на подворьях московских станем, они нам пригодятся.
        Бордак взглянул на Парфенова и сказал:
        - Это если еще придется обживаться. Впереди же война новая, большая.
        - Русь не сгинет никогда, Михайло. Даст Господь, одолеем басурман.
        - Ну и ладно. Значит, едем в Стешино?
        - Прямо сейчас?
        - А чего тянуть?
        - Давай так. Ты отправляйся, а я к вечеру подъеду.
        - Навестишь невесту?
        - Да.
        - Добро. А я поехал.
        После дождя распогодилось, солнце грело.
        Во второй половине дня Михайло заехал в село.
        Люди его узнали. К подворью Парфенова метнулся мальчишка, который был со сторожами.
        Встретить Бордака вышли Герасим и Марфа. Служка Колька взял поводья.
        Михайло соскочил с седла, и Марфа тут же запричитала:
        - Беда-то у нас какая!..
        - Молчи, баба! - цыкнул на нее Герасим. - Чуть что, сразу вопить. - Он поклонился хозяину и спросил: - Ты ведь уже, наверное, слышал на Москве о том, что у нас тут произошло?
        - Ты о ребенке, который помер при родах?
        Герасим вздохнул.
        - О нем.
        - Да, слыхал. Где Алена?
        Марфа смахнула слезы и ответила:
        - У себя в опочивальне лебедушка подраненная наша. С ней Петруша, знахарка из соседней деревни бабка Малуша и девка Олеся.
        - А где повитуха?
        - На что она тебе?
        - Говорить с бабкой Варей желаю.
        - Так у себя она, где же еще. Но тебе надо бы женку проведать.
        - Знаю.
        Бордак прошел в комнаты, выделенные для его семьи.
        Алена была в спальне, лежала в постели. Рядом Петруша, бабка, девчонка молодая.
        Алена, завидев мужа, заплакала.
        - Михайло, виноватая я пред тобой, не сберегла младенца. Отрекись от меня, брось. Я это заслужила.
        - Всем выйти! - приказал Бордак так строго, что всех как ветром выдуло из комнаты.
        Михайло присел на корточки рядом с постелью.
        - Аленушка, лебедушка моя, почему ты такие обидные слова говоришь? В чем ты виновата? Не дал нам Господь пока дитятка, даст в другой раз. Не вини себя, не проси о невозможном. Я никогда не отрекусь от тебя. Ты моя жизнь. - Он взял жену за руку. - Выбрось из головы дурные мысли. Ты по-прежнему более всего на свете люба мне. Главное, выжила. А ребеночек? Его помнить и поминать будем. Что ж теперь поделаешь, коли так стало.
        Алена бледная, как мел, проговорила:
        - Спасибо, Михайло. Ты вернул меня к жизни. Признаюсь, мысли были повиниться перед тобой и помереть.
        - Да что ты такое говоришь, Аленушка? Грех-то какой!
        - Это мой грех, мне за него и отвечать. Но ты освободил меня от черных мыслей своими светлыми словами. От сердца они.
        - Конечно, от сердца. Мне как сказали…
        Алена вдруг дернулась. Ее лицо исказила гримаса боли:
        - Ой, больно, Михайло!
        - Эй, там, боярыне худо! - выкрикнул Бордак.
        В спальню вбежала бабка и распорядилась:
        - Уйди отсюда, боярин.
        - С чего бы? Останусь.
        Знахарка прошипела:
        - Выйди вон, говорю! - Она так взглянула на Михайло, что тот немедля покинул опочивальню.
        Туда заскочила девчонка.
        Бордак присел на лавку, посмотрел в окно.
        Во дворе стояли Петруша, Герасим, Марфа, Колька, переживали за мать и хозяйку.
        Из спальни выбежала Олеся с багровым полотенцем и миской, наполненной кровью.
        Прошло не так уж и много времени, Бордаку же оно показалось вечностью.
        Наконец бабка вышла в светлицу, одернула подолы юбок, которых на ней было не менее дюжины, присела на другую лавку и сказала:
        - Все хорошо, боярин. Жена твоя теперь выздоравливать будет, и пяти дней не пройдет, встанет. Но ты, боярин, не домогайся ее еще дней десять, худо сделаешь.
        - И не думал.
        - Добро. Я Олесе передала травы. Она знает, когда и что давать. Чаще будь рядом с женой. Сынок тоже пусть при ней обретается. Это для нее лучше любого зелья. А я к себе на деревню пойду.
        - Ты что, не местная?
        - Из Усатки. Это в двух верстах по этому берегу, вниз по течению. Будет нужда, присылай человека.
        - А что, можешь понадобиться?
        - Это один Господь ведает. Но я людей лечила, от смерти спасала, посему могу сказать, что сейчас с Аленой порядок. Ран серьезных нет. Крови внутри оставалось много, в том и таилась опасность. Сейчас она вышла. Да чего я тебе объясняю. Жене твоей нужны покой, ласка и те снадобья, которые я дала Олесе. Хорошая девица, смышленая, с полуслова все понимает. Она будет глядеть за Аленой сегодня, завтра и послезавтра. Потом сиделка не потребуется.
        - Сколько я должен тебе, баба Малуша?
        - Да чего дашь, того и хватит.
        Бордак достал горсть серебра.
        - Держи.
        Бабка удивилась.
        - Так много? Я никогда в руках не держала столько денег.
        - Бери. Поправится жена, еще дам.
        - Храни вас Господь. Пора мне до дому.
        - Погоди, я распоряжусь. - Бордак крикнул в окно: - Герасим!
        - Да, боярин?
        - Повозку для знахарки!
        - Угу, сделаю. А что с боярыней?
        - Будет жить и скоро выздоровеет.
        - Слава Богу! Я мигом, Михайло Алексеевич.
        Герасим нашел повозку, и знахарка уехала в соседнюю деревню.
        Бордак хотел зайти в опочивальню, но оттуда вышла Олеся и сказала:
        - Ой, боярин, а не надо бы.
        - Почему?
        - Я дала боярыне сонного зелья, она уснула.
        - Ну и пусть спит. - Бордак вышел во двор.
        К нему подошел Герасим.
        - Марфа поинтересовалась, боярин, что и когда есть будешь.
        - Потом. Ты мне, Герасим, скажи, где живет повитуха.
        - Ты чего это задумал, Михайло Алексеевич?
        - Ничего особенного, Герасим. Хочу спросить бабку, почему так с Аленой и ребятенком вышло.
        - Ой не надо, боярин.
        - Надо. Веди к ней.
        - Может?..
        Бордак прервал холопа:
        - Веди, сказал!
        Тот вздохнул.
        - Чего вести-то? Второй двор справа, покосившаяся изба с палисадником, заросшим бурьяном.
        - Веди!
        - Слушаюсь.
        Они дошли до перекошенной старой избы.
        - Будь тут, - наказал Бордак холопу и ногой выбил калитку, которая держалась на поржавевшем обруче.
        Он прошагал по тропе до крыльца, доски которого заскрипели под ним, открыл дверь, прошел в сени, из них в комнату, увешанную разными сухими травами.
        Бабка в праздничной одежде сидела на скамье посреди комнаты.
        - Пришел, боярин? Я ждала тебя. И в церкви была, и в бане помылась, и оделась во все новое. Делай то, что задумал.
        Бордак смутился.
        - Я пришел говорить с тобой.
        - Знамо дело, поначалу говорить, а потом покарать за то, в чем вины моей нет.
        - Ты мне зубы не заговаривай, старая. Прежде ты нас уверяла, что ребенок народится живым и здоровым, а вышло вон что. Да еще и роды эти едва в могилу не свели саму мать. Почему так получилось? Я тебя слушаю.
        - Слушай. Только поймешь ли? Но ладно. Чему быть того не миновать. У Алены все шло неплохо. Наступило время рожать. Плод пошел не так, как надо. Застрял. Тут уж мне следовало решать, кого спасать, ребенка или роженицу. Я решилась выручать бабу, потому как если и не сможет далее родить, то сын у нее уже есть, да и младенец сгинул бы без мамки. А так, даст Бог, еще родит. Спасла я жену твою, а плод… сам знаешь. Теперь решай, виновата я или нет.
        Бордак вздохнул и спросил:
        - У тебя такие случаи уже были?
        - Был один раз, давно. Тогда мне не удалось спасти ни мать, ни плод.
        - Ты уверена, что все сделала правильно?
        - Мне ведь седьмой десяток. - Повитуха вытянула ладони. - Через эти руки сотни детишек прошли. Почитай, в округе у всех баб роды принимала.
        - Но почему с Аленой вот так вышло?
        - Это только Господь знает. Ты не тяни время боярин, казни либо уходи. Устала я, мочи нет.
        Михайло резко развернулся, вышел из избы и со двора.
        Герасим настороженно посмотрел на него.
        - Что, Михайло Алексеевич?..
        - Ничего.
        - Неужто прибил повитуху?
        - Хотел, но не виновата она. Господь послал нам с Аленой испытание.
        Герасим кивнул.
        - Вот и правильно, вот и хорошо. Зачем кровь лишнюю лить, когда много и без того? Еще найдутся те ироды, которым следует головы срубать.
        - Ты о ком?
        - Вестимо о ком. Работники, которые с Москвы приезжали к бабам своим, говорили, что Девлет-Гирей следующей весной опять к нам заявится. Мало ему, собаке, того, что он уже натворил. Или, может, это пустые слухи?
        - Не слухи, Герасим. Быть к лету войне.
        - Большей, чем была?
        - Большей. Ладно, идем на подворье.
        Они прошли на край села.
        Бордак узнал, что Алена еще спала, сходил в церковь, помолился, поужинал.
        Тут и Парфенов подъехал, соскочил с коня, прошел в дом, сел на лавку напротив друга и спросил:
        - Как тут, Михайло?
        - Ну уж не до праздника.
        - Это понятно.
        Объявилась стряпуха князя Варвара, спросила, подать ли кушанья князю.
        Парфенов отказался, сослался на то, что плотно перекусил на Москве.
        Марфа убрала за Бордаком.
        Вельможи вышли на берег реки. Вечер выдался погожим, теплым.
        - Ты надолго сюда, Василь?
        - Да вот ключник наберет еще с десяток мастеровых, с ними и поеду. Ты, как я разумею, с Аленой останешься?
        - Куда же я от нее?
        - Верно, поддержи жену. Ты узнал, почему так с ней вышло?
        - Узнал.
        - Бабка Вера отчиталась?
        - Да, рассказала все как было. Признаюсь, Василь, хотел я прибить ее, но не смог.
        - Ты на людей не ярись. Негоже то, Михайло. Бабка Вера повитуха знатная. Коли помер младенец, то не ее вина в том.
        - Понимаю. Худо у меня на душе, Василь.
        - Ничего. Побудешь с женой, отойдешь, смиришься.
        - Тихо-то как.
        Парфенов кивнул.
        - Да, сегодня пригоже. Вон на берег выходят парень да девка. Им все нипочем.
        - Потому как молоды. Мы такими же были. Жили одним днем.
        - Да и сейчас не старые.
        - Но и не молодые. А вот и звезды появились. Даже не верится, что в Крыму, во дворце своем, Девлет сейчас думает о том, как захватить нас.
        - Как там в Крыму-то, Михайло?
        - Жизнь другая, для нас, русских, чуждая. Не хочу вспоминать.
        - Не хочешь, так и не надо. Пойдем в дом.
        Бордак прошел в опочивальню жены. Она проснулась.
        Рядом с ней сидела Олеся. Она замаялась за день, в глазах ее читалась усталость.
        - Иди отдохни, - сказал Бордак. - Я буду с женой до утра. Ты только скажи, надо ли ночью ей давать какое-либо снадобье.
        - Нет, не надо.
        - Тогда иди.
        - Я, с твоего, боярин, позволения останусь в светлице. Мало ли, вдруг понадоблюсь.
        - Почему дозволения спрашиваешь? Устраивайся где хочешь.
        - Я рядом буду, только кликни, тут же прибегу.
        - Хорошо.
        Сиделка ушла.
        Бордак сел на ее место и спросил:
        - Как ты, лебедушка моя?
        - Лучше, Михайло. Хоть и слаба еще.
        - Ничего. Вместе мы любую беду одолеем.
        - Ты прилег бы рядом со мной, Михайло.
        - Так нельзя это. Бабка…
        Алена не дала ему договорить.
        - Можно. Ты с краешка пристройся. Я хочу чувствовать твое тепло.
        Бордак разделся, прилег, положил руку на грудь жены.
        - Хорошо, - проговорила Алена.
        Михайло вдруг почувствовал, как ком застрял в горле, из глаз покатили слезы.
        - Что ты, милый? Плачешь?
        - Не спрашивай, Алена.
        - Ты, сильный, храбрый воин, не раз бившийся с врагом, и плачешь?
        - Не знаю, что со мной.
        - Ну и поплачь. Этого никто, кроме меня, не видит.
        Утром следующего дня к потайной арке, откуда начинался подземный ход из Тайницкой башни Кремля, подошел человек с посохом. Одежда простая, вид усталый. Он видел стражу и шел к ней.
        Один из воинов указал своему старшему на этого человека.
        - Гляди, Матвей, мужик какой-то идет.
        - Вижу. Коли идет к нам, значит, знает про потайной ход.
        - А может, случайно забрел сумасшедший какой? Таких теперь на Москве пропасть.
        - Может быть, и так. Сейчас узнаем.
        Человек подошел к ним и, остановился, оперся на посох и сказал:
        - Доброго здравия вам, стражники.
        - Тебе того же, - ответил старший и осведомился: - Кто ты такой, откуда и куда идешь?
        - Иду к царю. А мое имя тебе ничего не скажет.
        Стражники переглянулись.
        - К царю, говоришь? - Молодой ратник усмехнулся. - А на что он тебе? Может, ты вот так запросто поговорить с ним желаешь? Ведь ему больше делать нечего, как лясы точить с такими вот проходимцами, как ты.
        Человек с посохом вдруг повысил голос:
        - А ты, воин, порядку не научен! Не знаешь, что старших уважать надо.
        - Да кто ты есть, чтобы я?..
        Старший почуял, что к ним подошел не простой путник, и осадил молодого:
        - Помолчи, Никола! - Он посмотрел в глаза нежданного гостя и спросил: - Как доложить о тебе сотнику крепостной стражи?
        - Передай, дьяк Губов прибыл. Да не сотнику, а пошли гонца к Григорию Лукьяновичу.
        - Это к Скуратову, что ли?
        - К нему.
        - А ты его знаешь?
        - На глупые вопросы не отвечаю.
        - Чего он обзывается? - заявил молодой.
        Старший опять осадил его:
        - Молчи, я сказал! А лучше уйди с глаз долой. Петр!
        Из арки вышел стражник одних лет с начальником.
        - Да, Матвей?
        - Тут дьяк Губов до государя. Ступай во дворец, скажи опричной охране, чтобы Малюте Скуратову передали о нем.
        - Самому Скуратову?
        - Плохо слышал?
        - Ладно, понял. - Стражник с интересом взглянул на путника и скрылся в арке.
        Старший стражи хотел продолжить разговор с дьяком, который намеревался пройти к царю, но тот остановил его.
        - Не до того мне, устал.
        - Ты пешком, что ли?
        - Я же сказал, устал. Отстань!
        - Ладно.
        Вскоре из Кремля вышел сам Малюта Скуратов. Стража никак не ожидала этого и опешила.
        Ближний помощник Ивана Грозного обнял путника и сказал:
        - Вернулся ты, Никита Андреевич. Значит, долго жить будешь.
        - Не более того, сколько Господь отмерит.
        - Это так. А где конь-то твой?
        - Оставил у родственника, он недалече живет.
        - Отстроился уже?
        - Как все.
        - Ну пойдем. Государь еще третьего дня ждал тебя.
        Скуратов завел дьяка в потайную залу дворца. Там никого не было.
        - Жди, Никита Андреевич, государь выйдет к тебе, - сказал Малюта.
        Дьяк расстегнул рубаху, присел на лавку.
        - Испить бы воды, Григорий Лукьянович?
        - Это можно. Погоди.
        Скуратов окликнул стражника, который стоял в проходе за углом, велел принести чашу с водой. Как дьяк напился, Малюта забрал посудину и покинул залу.
        Дьяк устроился поудобнее. Он не знал, сколько ему придется ждать.
        Совсем скоро дверь открылась. В комнату шагнул царь и прошел к лавке.
        Дьяк поднялся, прижал руку к сердцу, поклонился.
        - Доброго здравия тебе, государь.
        - И тебе, Никита. Садись, рассказывай. Я долго и с нетерпением ждал твоего возвращения. Опасался, что сгинешь ты в Речи Посполитой.
        Дьяк улыбнулся.
        - Как видишь, не сгинул, вернулся.
        - Вот и хорошо. Говори, Никита. - Царь сел в деревянное кресло, похожее на трон, отставил в сторону посох.
        Дьяк выдохнул и начал речь:
        - Добрался я до польских земель без помех. Оделся монахом. Их повсюду сейчас много, переходят из обители в обитель. До того на Москве грамоту отпускную сделал, все чин по чину, с печатью. В общем, миновал Новгород, Псков и оказался в порубежном местечке Хланово. Дальний родственник Семен Убарь встретил меня радушно, приютил на время. На второй день в деревню явился польский купец Ян Гликус. Наши люди потрудились на славу, все заранее обговорили с поляками. Гликус сказал, чтобы перебирался я под видом его человека к Кракову. Но не в сам город, а не доходя верст пяти, в деревушку Бержин, что у местечка Забра на берегу Вислы.
        - А не опасно было тебе, чужаку, идти в польскую деревню?
        - Так она брошенная, эта деревня. Едва ли не все ее дома ранее стояли у самого обрыва реки. Когда случился оползень, они и ушли в воду вместе с жителями. Вот и бросили это гиблое место поляки, да построили местечко Забра. Там и поселились те, кто в живых остался. Так что я зашел в Бержин спокойно, по дороге. Не опасно то было, государь.
        Иван Васильевич кивнул.
        - Продолжай!
        - В деревушке той по левой стороне три избы. Одна почти целая. В ней обустроился, прибрался, печь не растапливал, дабы дыма из местечка не видели, питался всухомятку. Да мне это не впервой. Пан Левский объявился третьей ночью, вернее, поздним вечером, по реке.
        Иван Грозный усмехнулся.
        - Вот что значит корысть. За золото и ближний к самому королю магнат, человек далеко не бедный, в какую-то заброшенную деревушку поперся.
        - Это так, государь. Жадный он, пан Левский.
        - Это ладно. Что дальше?
        - Я постоянно смотрел за округой, рекой, заметил небольшое судно. Пан один в деревушку зашел. Я к нему. Грамоту тайную показал, провел в избу. Он все нос морщил, запах там не дворцовый. Сели мы на лавки и повели разговор. Я спросил, как ты и велел, что будет делать король, если русский царь выведет часть войск из Ливонии. Он посмотрел на меня как на дурачка или шута, засмеялся и заявил: «Неужто царь сам не ведает, что Сигизмунд станет делать? Наши войска тут же займут крепости и земли, оставленные русскими. А коли много войск заберет царь, то пойдут освобождать и другие». Я ему: «А что король будет делать, если в новой войне русские и крымчаки не перебьют друг друга, а победит малой кровью одна из сторон?»
        - И что он ответил?
        - Задумался, потом сказал: «А какая Сигизмунду разница, победят ли русские или крымчаки? Все одно силы и тех, и этих станут меньшими». Я ему: «Это еще как знать. Если крымчаки победят и захватят Русь, то ее земли займут и османы, и ногаи, и черкесы, и казанцы с астраханцами. Но уже под началом султана Великой Порты. Он соберет огромную орду. Уверен ли Сигизмунд Второй Август в том, что она не двинется поначалу на Литву, а потом и на Польшу?» Пан Левский промолчал. Я с другого края зашел: «А думает ли король, что случится, если победит русский царь? Ведь тогда ему ничего не останется, как вернуть крепости и земли, оставленные им. А это война, причем уже не только в Ливонии. В отместку за коварство короля русский царь может так же, как и орда, собрать огромное войско, пойти дальше на запад и завоевать Литву и Польшу». Левский тут спросил: «Чего ты хочешь?». Я ответил: «Сам я ничего не хочу. Царь предостерегает короля, чтобы тот не делал необдуманных шагов. Царю надо отвести часть войска на прикрытие Москвы и для разгрома орды Девлет-Гирея, при этом быть уверенным в том, что поляки не ударят в спину.
За это он сам отдаст те крепости и земли, о которых наши послы договорятся».
        - Левский что?
        - Опять думал долго, прикидывал, потом спросил: «А где уверенность в том, что победят русские?». Ну уж тут я отплатил ему его же монетой: «На глупые вопросы не отвечаю. Если не победит Москва, то Польшу захватит орда. Но мы ее побьем. Тогда все будет как прежде. Только король и без войны вернет нам часть земель Ливонии». Левский резко встал и спросил: «Это все, что хотел передать царь?» Я молча кивнул. Он буркнул: «Ожидай тут, буду говорить с королем. Что порешит, о том скажу». Я спросил: «А если Сигизмунд решит, что предостережения царя - пустое дело, и продолжит гнуть линию на захват крепостей, то и мне не жить? Тут меня тихо и прибьют его люди, дабы царь не получил никакого ответа?». Пан Левский ничего на это не ответил и ушел.
        - Ты мог погибнуть.
        - Ну я тоже сиднем не сидел в избе, которая могла стать моим склепом. Перебрался в сад крайнего подворья, откуда так же хорошо округу видать, но близко до лесу. Если вместо пана Аджия Левского объявились бы польские ратники, то попытался бы скрыться. Конечно, сделать это было бы очень сложно, но попытка не пытка.
        - Что было далее?
        - Объявился пан Левский. Зашел в дом, а меня-то там и нет. Вышел, туда поглядел, сюда. Тут я из сада окликнул его. Он подошел и сказал: «Если царь уберет из крепостей и замков свои силы, то немедля король предпринимать ничего не будет. Станет смотреть чем закончится война Москвы и Крыма. Победит Крым - пошлет войска вернуть свои земли и будет собирать войско для обороны от орды. Если победит Москва, будет ждать послов, дабы переговорить о передаче крепостей. А уж сколько, каких и когда, то они будут обговаривать». Потом пан Левский спустился к реке. Больше я его не видел, потому как тут же отправился в Хланово, оттуда на Москву. Это все, государь.
        - Так. Значит, внял угрозе Сигизмунд, и это хорошо. Ты, дьяк, свое дело сделал, благодарствую. - Царь достал мешочек с деньгами и протянул Губову.
        Тот взял его, поклонился.
        - Тебе благодарность великая.
        - Отдохни и отправляйся в приказ. Там теперь работы много.
        - Знаю, государь.
        - Ступай!
        Дьяк Посольского приказа поклонился и покинул залу.
        Туда тут же зашел Скуратов.
        Царь кивнул на лавку.
        - Садись, Малюта.
        Скуратов присел, преданно глянул на Ивана Грозного.
        - Чего застыл? - спросил тот. - Ведь вижу, не терпится тебе услышать, о чем доложил дьяк Посольского приказа?
        - Это так, государь, но думаю, ты сам расскажешь. Задавать о том вопросы считаю неуместным.
        - Ладно, слушай. - Иван Васильевич изложил Скуратову суть рассказа дьяка Губова.
        Малюта погладил бороду и проговорил:
        - Это значит, что король не станет воевать против нас, покуда мы будем биться с Крымом. Но можно ли верить словам Сигизмунда?
        Царь покачал головой.
        - Вот и у меня все мысли о том. С одной стороны, захватить крепости и замки, оставленные нами, весьма заманчиво, с другой же - это может привести к тяжким последствиям. Однако король не напрасно надеется на то, что в битвах сильно ослабнут и Москва, и Крым. Тогда ему опасаться будет нечего. Но опять-таки, насколько я знаю Сигизмунда, он будет весьма осторожен в принятии решения. Ему выгодно что? Чтобы крымчаки разбили нас, захватили наши южные земли, но и сами понесли бы огромные потери. Вот тогда войска Речи Посполитой пошли бы к нам, громя орду и забирая под себя наши поля и города. Вот только надежды крепкой на такой исход предстоящей войны у него нет.
        - Найдутся советчики, подскажут.
        - Нет. Сигизмунд не будет никого слушать. Если только сам решит нарушить слово, переданное мне через магната Левского и дьяка Губова. Но поначалу король станет внимательно следить за тем, как пойдет война на Руси. Если он увидит, что условия для него сложились благоприятные, выступление против нас и Крыма не принесет ему поражения, то двинет войска поначалу в Ливонию, а потом на Москву и к Перекопу. До того будет сидеть в Кракове и смотреть.
        Скуратов пожал плечами.
        - Тебе, конечно, виднее, государь. Значит, мы будем выводить войска из Ливонии?
        - Да. Нам надо забрать оттуда хотя бы десять тысяч, создать из них три запасных полка.
        - Может, и наберем столько.
        - А что у нас по найму иноземцев?
        - Этим занимаются верные люди. Пока достигнута договоренность с ротмистром Фаренсбахом из Ругодива. Он обещал привести по весне до семи тысяч немецких рейтар и запросил за это немалую деньгу.
        - Что еще за рейтары? Драгуны, кирасиры, о тех слышал. А рейтары?
        - Да я сам недавно узнал. Кирасиры воюют саблей или еще мечом. У рейтаров есть пистолеты, малые пищали. Они расстреливают из них пехоту врага, а после добивают ее клинками, сражаются с коней, тогда как драгуны спешиваются.
        - Семь тысяч наемников - это хорошо. Еще должны подойти служилые татары числом десять тысяч, казаки с Дона, Днепра. Вместе с тем, что отрядим из Ливонии, тысяч двадцать с гаком наберется к тем, что уже имеем. Надо передать повеление Разрядному приказу начать составлять разряд по полкам, которые мы выставим на южные рубежи, к Большой засечной черте.
        - Передам, государь, только не рано ли?
        - Не было бы поздно. Исполняй, что я сказал!
        - Сделаю.
        - Что у нас еще?
        - Объявились те изменники, государь, о коих докладывал боярин Бордак.
        Иван Васильевич нахмурился и спросил:
        - Где они сейчас?
        - Здесь, на Москве. Их сюда из Тулы доставили, а до нее казаки сопроводили, к которым они якобы и бежали.
        - Всех привезли?
        - Да, государь. Будешь говорить с ними?
        - Не желаю мараться. Отправь их в пыточную избу, пусть узнают, как предавать свою родину, веру и народ. После казнить. Собрать скорый суд из думных бояр, вынести приговор и отправить на лобное место. Мне они не нужны. Но до Крыма донести, что изменники в милости у меня. Пусть хан думает, будто я поверил в обман.
        - Уразумел. Сделаю.
        - Уж в этом не сомневаюсь.
        - Дозволь удалиться?
        - Ступай, Гриша, и опричникам накажи, дабы бдительней смотрели за нашей знатью. Простой люд не изменит, не предаст. Если только отродье из разбойников, но те не люди, бешеное зверье. А вот бояре за выгоду могут. Конечно, далеко не все, даже не многие, но изменники найдутся. Такие, как эти вот.
        - Я сам их допрошу. Послушаю, как врать будут.
        - Это твое дело. Ты о главном помни.
        - Помню, государь.
        Иван Васильевич прошел в свою опочивальню, прилег на широкую лавку, устланную дорогим ковром, но долго лежать не смог. Мысли о грядущем не давали ему покоя.
        Царь поднялся и велел вызвать к нему главу Посольского приказа. Эту должность после казни дьяка Висковатова занимал Андрей Яковлевич Щелкалов. Он же руководил и Разрядным приказом.
        Дьяк прибыл быстро, зашел в гостевую залу, поклонился.
        - Доброго здравия тебе, государь.
        - И тебе, Андрей Яковлевич. У тебя Скуратов был?
        - Да, недавно заходил, передал твое распоряжение насчет изменников и нашего обмана хана. Готовим разряд на войну с крымчаками.
        - Это надо сделать быстро.
        - Сделаем, государь, вот только неизвестно, будут ли у нас дополнительные силы или расписывать имеющиеся?
        - Пока расписывай имеющиеся.
        - Слушаюсь.
        - Но позвал я тебя не по разрядным делам, а по посольским. Садись на лавку, чего стоишь?
        Щелкалов присел на лавку.
        - Что у нас с послами, которых посылали в Константинополь? Вернулись? - спросил царь.
        Дьяк кивнул.
        - Вернуться-то вернулись, да вот встретили их турки грубо, без должного уважения.
        - А что ты хотел? Султан считает, что мы побеждены, а с такими иначе не разговаривают.
        - Это так, но все же следовало блюсти установленный порядок.
        - Ладно, как встретили, так встретили. Главное, отпустили, не посадили в подвалы. Что султан?
        - Селим Второй готов мирно разойтись, без войны, если мы уступим ему Казань и Астрахань, а также признаем себя подданными Великой Порты. Это неприемлемо. Султан о том ведает, но лукавит. Зачем брать часть, если можно взять все? В Константинополе, как и в Бахчисарае, небывалый подъем среди вельмож и даже простого люда. Русь считается слабой, не способной защитить себя. Наши враги готовятся к весеннему походу.
        - Да, согласен. Это следует и из донесения боярина Бордака, который по моему наказу был в Крыму. Он передал тебе отчет о тайных соображениях Девлет-Гирея?
        - Нет.
        - Ну тогда слушай меня.
        - Иван Васильевич рассказал Щелкалову о планах крымского хана.
        Тот выслушал царя и сказал:
        - Да, так оно и будет. Девлету не придется бросать войска из стороны в сторону, обходить наши полки. Он пойдет в лоб, тем более что орду наберет большую. Султан и хан уверены в том, что легко сломают сопротивление той рати, которую сможем выставить мы. Посему в Бахчисарае нашу страну уже разделили на уделы. А работорговцы, которые надеются заполучить еще больший барыш, чем в этом году, наперебой подносят хану деньги на поход. Девлет с радостью берет их, взамен раздает ярлыки на беспошлинную торговлю в русских городах. Известно нам и то, что Селим уговаривал Сигизмунда отдать Киев для размещения там части своей орды. Молдавскому господарю султан велел возводить мосты через Дунай и готовить запасы для войск.
        - Дунай-то Селиму для чего? - спросил Иван Васильевич.
        - Я думаю, что турки, уверенные в подчинении Москвы, пойдут и на запад. Если брать, то все.
        - А что господарь?
        - А что он может против османов? Только исполнять наказы.
        - Ладно, взоры Порты и Крыма на запад меня сейчас не беспокоят. Важно другое. Согласился ли Сигизмунд предоставить султану Киев?
        - Тот по обыкновению затянул переговоры. Да разве о том не докладывал дьяк Губов?
        - Он о другом доложил, тоже весьма важном. Что еще, дьяк?
        - Неспокойно стало и на казанских землях. В разных местах возникают бунты, местное поселение восстает против русского владычества. Подстрекают их турки. То же и в Астрахани. Ногайская орда полностью прервала отношения с нами и вступила в союз с Крымом.
        Иван Грозный невесело усмехнулся.
        - Еще бы. Зачем им ладить с русскими? Выгоднее пойти под Порту и Крым, дабы с ними грабить наши земли.
        - Ногаи стали совершать набеги на приграничные земли, на казаков. В союзники Девлет-Гирею набиваются.
        - Это понятно. Но поздновато Девлет-Гирей возомнил себя новым Батыем. Он желает отнять у нас Казань и Астрахань, зайти на наши земли и остаться в них навсегда, управлять Русью. Ладно, что еще?
        - Над нами, государь, нависла смертельная угроза. Недооценивать ее нельзя.
        - Это ты мне говоришь?
        - Извини, государь, это от великого волнения и переживания. Ведь от итога войны зависит, останемся ли мы независимым государством или опять придут страшные времена иноземного ига.
        Иван Грозный ударил посохом по полу.
        - Не бывать того, чтобы Русь пала. Мы победим. С нами Бог и весь народ русский. Не бывать Руси под игом. Тому мое слово.
        - Да, конечно, государь.
        - Занимайся разрядом и посольскими делами. Будут новые вести, приходи сразу же, в любое время, будь то день или ночь. Стражу предупредят.
        - Понял, государь.
        - Ступай.
        Дьяк поклонился и покинул залу.
        Иван Грозный вызвал писаря и начал диктовать наказ о переброске русских войск из Ливонии к Москве и к Новгороду. При этом он смотрел на большую карту, чертил на ней стрелки, ставил знаки.
        В тот же день наказ ушел в Ливонию.
        Зима была занята подготовкой к отражению скорого нашествия орды, к сражениям, решающим судьбу России. Тогда же зимой на Варварке появились новые дома Бордака и Парфенова.
        После рождественских праздников семья Бордака переехала на Москву.
        Алена к тому времени отошла от горя, выздоровела. Теперь ее интересовало, сможет ли она вновь понести. Малюта Скуратов устроил осмотр Алены личным лекарем царя Елисеем Бомелием. Тот вынес приговор, заявил, что она более не может иметь детей. Михайло и Алена стойко восприняли эту горькую весть, смирились с ней и занялись обустройством подворья. В помощницы жене Михайло выпросил у Парфенова Олесю, которая скрашивала будни Алены и на Москве.
        За зиму столица почти вся отстроилась и стала, как и предполагали многие, еще больше, еще краше. О страшном лете напоминали лишь разросшиеся кладбища. Народ помнил погибших и строил новую жизнь.
        Порядок усиленно охранялся, конные разъезды сновали повсюду. Это объяснялось слухами о скором захвате города крымчаками и турками, которые вспыхивали то тут, то там. Распространителей этих слухов вылавливали, отправляли на пытки, казнили.
        В городе восстанавливались ремесленные мастерские. Большое значение придавалось литью пушек разных размеров и калибров. Возобновилась торговля.
        Москва оживилась, но впереди ее ждало новое нашествие, куда более страшное, чем прежде. Это беспокоило всех, от государя до холопа.
        Разрядный приказ составил предварительные росписи полков и воевод. Основные силы располагались у Коломны, надежно прикрывали подходы к Москве с юга, от Рязани. Были учтены и ошибки. На случай попытки Девлет-Гирея повторить обманный маневр на правом фланге стоял передовой полк, готовый выйти к Калуге. Общее начало над русской ратью было поручено боярину Михаилу Ивановичу Воротынскому.
        Крымское ханство готовилось к нашествию. Русское государство должно было отразить его.
        В апреле 1572 года от Рождества Христова в Коломне прошел смотр войск. Проводил его царь Иван Васильевич. После этого Разрядный приказ провел окончательную роспись всех сил. Главная рать, которая должна была принять на себя основной удар ордынцев, состояла из пяти полков. Вся артиллерия была передана им.
        После долгих размышлений Иван Грозный с князем Воротынским решили не направлять на передовые рубежи десять тысяч служилых татар. Могло повториться то, что произошло в прошлом году в Кашире, когда многие из них перешли на сторону единоверцев.
        Под началом князя Воротынского были объединены опричные и земские войска общей численностью до двадцати тысяч, если считать вместе с казаками и рейтарами ротмистра Фаренсбаха. Иван Васильевич мог увеличить численность основной рати еще на двадцать тысяч человек, но решил придержать их в резерве.
        Воеводы постепенно обрели прежнюю уверенность в своих силах. До должного уровня поднялся боевой дух ратников.
        Были возведены новые засечные линии вокруг Москвы, усилен Окский рубеж обороны, растянувшийся почти на сто сорок верст. Это немало повышало ответственность воевод, которым предстояло самостоятельно, без указки сверху принимать решения.
        Огромное значение приобрела разведка. В Диком поле сторожевую службу несли станицы и сторожи из Путивля и Рыльска. Конные разъезды постоянно ходили вдоль всей границы. Сделано было немало. Но только Господь Бог мог ведать, как будут развиваться события.
        Царь, наученный горьким опытом, доверял сведениям, привезенным из Крыма Бордаком, однако так и не смог избавиться от сомнений в том, что Девлет-Гирей в какой-то момент не изменит секретный план. В конце концов, даже при отсутствии такого намерения у хана на него вполне мог повлиять Селим Второй. Тогда у Ивана Грозного могло просто не хватить времени на перестановку войск. Посему он настоял на росписи сил, исходя из действий крымчаков как по секретному плану, так и по старому, с применением обхода основных рубежей обороны не только с одного фланга, но и одновременно с двух. Благо время на это у государя было.
        Когда войска были готовы действовать в любых условиях, сомнения царя отпали. Теперь хан мог менять свои планы сколько угодно.
        В Посольском приказе дожидались особого донесения Осипа Тугая, но его не последовало. Выходило, что Девлет-Гирей все же намерен держаться секретного плана вторжения в русские земли, принятого в узком кругу.
        Тогда Иван Грозный принял решение переехать в Новгород. Оттуда он мог отслеживать ситуацию у Москвы, а также своевременно принять меры по переброске князю Воротынскому дополнительных войск из Ливонии и служилых татар. Туда же было решено перевезти царскую казну под охраной отряда опричников.
        К отъезду все было готово, но неожиданно царь получил известие, что на Москву прибывает посланник крымского хана. Пришлось отъезд отложить, ждать его. Иван Васильевич мог и не встречаться с ним, ничего нового тот предложить не мог, но следовало проучить татар.
        Посланник явился в конце апреля месяца.
        Обычно иноземных послов царь встречал в Грановитой палате. Однако на этот раз крымчаки были остановлены у дворца. Внутрь стража пропустила лишь самого посланника. Малюта Скуратов провел его в гостевую залу.
        Иван Васильевич сидел в кресле, похожем на трон. На нем была повседневная одежда, не подходящая для подобных случаев.
        Посланник Девлет-Гирея тут же возмутился таким приемом и хотел уйти. Скуратов остановил его.
        Иван Васильевич усмехнулся и спросил:
        - Куда же ты, мурза? Столько верст проехал, чтобы, не сказав ни слова, податься обратно?
        - Отчего ты так принимаешь посланника хана, одержавшего над тобой победу?
        - А разве он одержал победу? - Царь откровенно насмехался над посланником.
        Тот растерялся и буркнул:
        - Конечно, победил.
        - Я, побежденный, сижу на своем троне, в своей столице? Хватит пустых разговоров, говори, что хотел.
        Посланник пересилил себя и спросил:
        - Когда ты отдашь хану Казань и Астрахань?
        - Странный вопрос. От хана ли он?
        Посланник из-за растерянности не вручил царю грамоту, где были прописаны все требования хана.
        Он подошел к русскому государю, отдал ему грамоту и сказал:
        - Тут написано то же самое, о чем спросил и я.
        Иван Васильевич бросил ханскую грамоту на пол и заявил:
        - Мой ответ такой - никогда.
        Посланник опешил, но быстро взял себя в руки, оскалился как пес цепной.
        - Вот как ты заговорил, царь. Не желаешь по-доброму отдать земли, возьмем сами. Я смотрел, на Москве много новых подворий построено. Дома, дворцы, пожарищ и не видно. Это очень хорошо. Меньше работы будет нашим людям после того, как русский трон займет хан Девлет-Гирей.
        Иван Грозный поднялся.
        - Твоему хану на троне в Бахчисарае усидеть бы. Ответ мой ясен?
        - Не ты ли сам предлагал Астрахань?..
        - Я сказал, что хан ничего не получит.
        - Но тогда, царь, война.
        - А разве в Крыму не готовились к ней до того, как Девлет послал тебя на Москву? Я знаю, что хан собирается в поход, делит между вельможами наши города и земли, раздает ярлыки. Только все это напрасно. В прошлом году ему помог ураган, раздувший страшный пожар, в этом ничего и никто не поможет. Ни ногайская орда, ни горные племена, ни янычары султана Селима. Пусть еще раз подумает пред тем, как идти на Русь. А теперь ступай. Чтобы ни тебя, ни твоей свиты с охраной на Москве не было! Проводи посланца, Григорий Лукьянович, проследи, чтобы он сразу же выехал из города.
        - Сделаю, государь. - Скуратов повернулся к ханскому посланнику. - Чего ждешь, мурза? Или помочь тебе выйти? Это мы с великой радостью.
        Посланец сжал зубы, повернулся и направился к выходу.
        Скуратов выпроводил посольство из Кремля, приказал опричному отряду сопроводить его за город без остановок.
        После этого он вернулся в залу и спросил:
        - Не слишком ли грубо ты обошелся с посланцем Девлет-Гирея, государь? Он аж задыхался от ярости.
        - Плевать я на него хотел. А грубо говорил намеренно. Девлет впадет в ярость, когда этот посланец поведает ему о приеме в Кремле. Вместе с тем такое мое поведение зародит смуту в его душе. Если у хана еще осталось что-то от нее. Он не сможет понять, отчего вдруг так повел себя русский царь. Пусть призадумается, поломает голову.
        Скуратов улыбнулся.
        - А ведь ты прав, государь. Хан будет изумлен, не поймет, почему ты так обошелся с его посланником. Побежденные ведут себя иначе. Настроение ты ему подпортишь, и это хорошо.
        - Значит, одобряешь?
        Хитрый Скуратов уловил нотку иронии в словах царя.
        - Извиняй, государь, не мое дело оценивать твои деяния. Само вырвалось.
        - Ладно. Из-за этого крымчака сегодня уже не поедем. Отправимся завтра после утренней молитвы.
        - Да, государь.
        - Ступай.
        На следующее утро царский поезд двинулся в Великий Новгород.
        Глава 5
        Трое всадников в легких доспехах продрались сквозь кустарник и вышли к неширокой мелкой речушке с песчаным дном и зыбкими берегами.
        - Лопасня, - произнес князь Дмитрий Иванович Хворостинин. - По течению выйдем к Сенькину броду.
        Михайло Бордак согласно кивнул и сказал:
        - Да, до переправы, хорошо известной крымчакам, отсюда недалеко. Лопасня идет вдоль Оки и скоро свернет к ней. Там и брод.
        - Василь, передай наказ десятнику Огневу, дабы прислал сюда двоих ратников, остальные пусть отдыхают. Поглядим, что в этом году с перелазом, - проговорил Хворостинин, и Парфенов отъехал за кусты.
        После смотра берегового войска в Коломне передовому полку воеводы Андрея Петровича Хованского было наказано идти в Калугу. В это же время большой полк Михаила Ивановича Воротынского встал в Серпухове, полк правой руки Никиты Романовича Одоевского пошел в Тарусу, сторожевой полк князя Ивана Андреевича Шуйского направился к Кашире. На оборону Москвы Воротынский оставил Юрия Ивановича Токмакова и Тимофея Шуйского.
        Передовому полку особым наказом царя придавалась и дружина Бордака.
        Его первый воевода Андрей Хованский повел по дороге четыре с половиной тысячи ратников, в том числе смоленских и рязанских стрельцов, а также донских казаков. Второй же, князь Хворостинин, с отрядом Бордака получил наказ идти по Оке для осмотра перелазов, бродов, проверки несения службы пограничными сторожами и станицами, размещенными согласно боярскому приговору по береговой линии.
        Появился Парфенов с ратниками первого десятка Данилой Кузьминым и Игнатом Терниным.
        Хворостинин сказал им:
        - Пойдем до впадения речушки в Оку. Там Сенькин брод. Вам, ребята, надо будет пройти с конями по нему туда-сюда, поглядеть, сможет ли одолеть его рать в несколько тысяч басурман.
        Старший ратник Тернин кивнул.
        - Сделаем, князь. Эка невидаль, перелезть через реку.
        - Ну и хорошо.
        Вскоре небольшой отряд вышел к месту, где Лопасня впадала в Оку, ширина которой здесь составляла саженей сто - сто двадцать. Вода рыжая от песка. Это объяснялось тем, что сама Лопасня имела глубину в локоть, но текла быстро и выбрасывала в большую реку много песка.
        Воины спешились.
        Хворостинин указал на Лопасню.
        - Вот он, брод. Раздевайтесь, ребята, и в воду. Переходить так, как это делают татары. Одежу, доспехи, оружие на спины коней.
        Опричники выполнили наказ, разделись, поежились.
        Первым в воду зашел Тернин, тут же выскочил на берег и заявил:
        - Ух ты, вода, как в проруби. Чего она холодная-то такая?
        Парфенов усмехнулся и объяснил:
        - В Лопасне, особенно здесь, в устье, родников много. Оттого и вода студеная. Да и на дворе не лето, апрель месяц.
        - Околеть можно.
        Хворостинин улыбнулся.
        - Ничего, ратник, исполняй наказ, а замерзнете, я вас чашей пенника отогрею после. Отправляйтесь!
        Тернин взглянул на Кузьмина.
        - Идем, Данила.
        Тот зашел в воду и ахнул.
        Однако воины двинулись вперед, держа коней за поводья.
        Первые саженей пятьдесят вода не доставала и колен. Кони вели себя спокойно. Еще саженей двадцать было по пояс, десять - до плеч, а вот далее воинам пришлось плыть. Сильное течение снесло их саженей на двадцать. Там они вновь вышли на мелководье, а затем и на берег, оставили коней, побежали.
        - Чего это?.. - спросил десятник Огнев, подошедший к вельможам.
        - Греются, - с усмешкой ответил Бордак. - Тут не баня, попробуй воду.
        - Да знаю, что студеная, иначе не стали бы Данила с Игнатом летать по берегу как ошпаренные.
        Согревшись, опричники переправились обратно, оделись, подтянули подпруги коней и предстали пред Хворостининым.
        - Ты, князь, сам все видел, - сказал Тернин. - Переправиться тут можно. Крымчаки это сделают, даже коней расседлывать не станут. Одно непонятно.
        - Что именно, воин?
        - Почему такое место без должной охраны?
        - О том не думай, это не твоя забота. Брод перекроют, когда надобно станет. Для того люди есть.
        - Ну тогда ладно.
        Бордак взглянул на Хворостинина и спросил:
        - Далее куда, Дмитрий Иванович?
        - Ты, Михайло, постарше меня будешь, по чину выше, да и у государя в почете. Называй меня просто Дмитрием.
        - Непривычно.
        - Ко всему люди привыкают.
        - Ладно, Так куда мы далее пойдем, Дмитрий?
        - На одних чертежах Сенькин брод значится тут, на других - в пяти верстах выше по течению. Есть еще брод у села Дракино, отсюда в шестидесяти верстах. Да и у Ванькино тоже перелаз, не такой, конечно, как Сенькин брод, но вполне пригодный.
        - Крымчаки где хочешь переправятся. Эти собаки ловкие. Они берут в поход по два-три коня. На воде с ними непросто справиться, однако у них получается.
        Хворостинин кивнул и сказал:
        - Верно говоришь, Василь. Крымчаки, ногайцы, черкесы переправятся чрез любую реку, вот только не всегда большими силами. На Руси же действия малыми отрядами для них губительны. В любой деревне имеются станицы, сторожи. Мужики службу несут справно, отряжают разъезды, ставят преграды.
        - Вот в Ванькино и поглядим, как справно несет службу станица, - сказал Бордак. - Сколько до нее?
        - Недалеко, десять верст. Лес близко. По нему пустим вперед отряд, Михайло, и поглядим, чего станется.
        Вскоре десятки Луки Огнева, Фомы Рубача, Якова Грудина с обычным головным дозором Ивана Пестова пошли по берегу и углубились в лес. Поиски троп успеха не принесли. Воинам пришлось идти по опушке, за кустами в редколесье. Так они одолели пять верст, выбрались на поляну, вдававшуюся в глубину леса, подошли к неглубокому и пологому буераку.
        Тут воеводы уже увидели, как над лесом в нескольких местах стали подниматься столбы дыма.
        - Сторожа на село знак подают о появлении неизвестной рати, - сказал Хворостинин.
        Бордак погладил бороду и произнес:
        - Значит, служба справно поставлена. Следует скоро ожидать разъезда.
        Парфенов покачал головой.
        - А может, и не будет разъезда. Лес вплотную к селу подходить не должен, там должно быть поле. Нас и из Ванькино заметят, а вот как встретят?
        Второй воевода передового полка произнес:
        - Покуда не разберутся, кто пожаловал, стрелять из луков и пищалей, если те есть у сельчан, не будут. Но оборону занять должны.
        - Или загрузят припасы в лодки, на плоты и уйдут на правый берег.
        - Нечего гадать. Увидим. Переходим овраг.
        Когда десятки вышли на другую сторону буерака, вдали, саженей на пятьсот ближе к реке уже стоял разъезд численностью в пять человек.
        - А вот и они. Станичный голова все по разряду делает.
        - Может, показать им, что свои идут? - сказал Бордак.
        - Опытные, смышленые сторожа сразу не поверят. Этот знак могут и крымчаки подать.
        - А разъезд-то приближается, - сказал Парфенов.
        Сторожа действительно пошли навстречу отряду, пришедшему со стороны Коломны и села Никифорово, что недалеко от Сенькиного брода. Саженей через сто они опять встали рядом с холмом, на который поднялся один из них.
        - Ближе подошли, дабы рассмотреть гостей.
        Хворостинин, который отличался характером решительным, смелым, даже отчаянным, улыбнулся и сказал:
        - А поедемте-ка к ним. Троих они не испугаются.
        Парфенов пожал плечами.
        - Поедем. Нечего на них пялиться.
        Иван Пестов подъехал к вельможам за указаниями, услышал их разговор и заявил:
        - Не следует делать того, воеводы. А если мужики перебьют вас? Вы к ним с добром, а они по вас стрелами да дробом? И что тогда? Дружина лишится воевод, передовой полк - второго воеводы, а нам в отместку придется разорять село.
        - Ничего, Иван, - сказал Бордак. - Нас троих им уничтожить не под силу. Едем, князь.
        Хворостинин повернулся к Пестову и распорядился:
        - Дозор держи там, где стоит, одного ратника пошли к Огневу. Пусть передаст, что покуда нас нет, начальство над дружиной на нем.
        - Сделаю, но… - Ратник махнул рукой, понял, что спорить с вельможами толку никакого нет.
        А воеводы поскакали к холму.
        Ратник, находившийся там, спустился к своим. Разъезд встал полукругом, охватил возвышенность.
        - Грамотно встали, - заметил Парфенов. - Со спины не подойдешь.
        Они подъехали к разъезду на десять саженей. Сторожа достали сабли, копья, один спрыгнул с коня, приладил бердыш, положил на него пищаль.
        Тот воин, который недавно стоял на холме, поднял руку.
        - Стойте, люди! - приказал он.
        Вельможи остановили коней.
        Хворостинин крикнул:
        - Мы из передового полка, что направлен в Калугу.
        Мужик, с виду как вепрь, весь заросший волосами, с перекошенным от шрама ртом, спросил:
        - А где же ваш полк, воеводы? И где Калуга? Чего-то я ни того, ни другого не вижу.
        - А ты коли не боишься, подъезжай, поговорим. Грамоту покажу, отвечу, что почем. Чего орать-то на все поле?
        - Нет, пусть старший из вас по мне подъезжает. Тут наши земли, значит, мы и начальствуем.
        - Наглец! - проговорил Парфенов. - Надо проучить его за невежество и неуважение.
        - Погоди, Василь, горячиться, - сказал Хворостинин. - Старший разъезда все правильно делает.
        - Он что, не знает, что у нас за спиной три десятка ратников, которые их за мгновения на куски порубят?
        - Поэтому и зовет к себе. Чтобы, если что, воеводой и прикрыться и уйти. Ладно, хватит болтать попусту. Поехал я. - Хворостинин ударил коня по бокам, приблизился к старшему разъезда. - Здравствуй, воин.
        - И тебе здоровья, коли человек добрый. Из передового полка, говоришь?
        - Да. - Князь достал грамоту, взглянул на начальника разъезда и спросил: - Читать-то можешь?
        - Ты давай бумагу, я разберусь.
        Князь передал мужику грамоту.
        Тот читать не стал, не умел, наверное, подозвал молодого сторожа:
        - Стенька!
        - Я, Иван.
        - Поди ко мне.
        Парень подошел.
        - А ну глянь, чего в грамоте прописано.
        Молодой сторож зашевелил губами, читая грамоту. Тоже не особенно грамотный, но разобрался, снял шапку.
        - Так в грамоте сказано, что держатель бумаги князь Дмитрий Иванович Хворостинин есть второй воевода передового полка. Печать самого государя. Еще наказ во всем подчиняться князю.
        - Да?
        Все мужики из разъезда спрятали оружие, сняли шапки, поклонились.
        Старший вернул грамоту.
        - Извиняй, князь, но иначе нельзя было.
        - Да не виню я тебя. Ты все верно делал. Звать-то, я слышал, Иваном?
        - Ага, Иван Кабуда, а в разъезде Стенька, Митроха, Сашко, Гриня.
        Хворостинин спрятал грамоту, указал себе за спину.
        - Со мной боярин Михайло Бордак да князь Василий Игнатьевич Парфенов, а дальше три десятка особой опричной дружины. Идем по берегу, смотрим, как он охраняется.
        - Уразумел. - Иван повернулся к тому же молодому сторожу. - Стенька, быстро лети на село да предупреди станичного голову Сухого о подходе особой дружины. Хотя погоди. - Кабуда повернулся к Хворостинину и спросил: - Вы заезжать на село будете?
        - Заедем.
        - Ага, Стенька, пошел!
        Молодой сторож вскочил на коня и поскакал вдоль берега.
        - А вы, гости дорогие, давайте за мной. Заведу на село.
        - А уместимся там? - спросил Хворостинин.
        - А то. Село большое, почитай, полторы сотни дворов. Отдохнете. Накормить отряд найдется чем, запасы имеются.
        - Это не потребуется, у нас свой обоз, на ночевку вставать рано. Однако мы проверим, как станичная служба налажена вашим головой. Для этого и посланы.
        - Добро. Проверяйте.
        Парфенов подал знак Огневу. Дружина выстроилась в походную колонну, в которую вернулся головной дозор, и пошла за сторожами Ивана Кабуды.
        На селе беготня.
        Сторож сообщил станичному голове о появлении особой дружины. Тот кинулся оповещать людей, выводить навстречу. Далеко не каждый день сюда заходили опричные ратники во главе с князьями и боярином.
        Село, являвшееся и пограничной станицей, имело внушительный вид. Вокруг него до самого берега реки тянулась высокая изгородь с наклонными наружу заостренными столбами. В ней трое ворот, сейчас открытых. Посредине небольшая церковь, вокруг нее избы с соломенными крышами, сараи, конюшни, бани. У берега плоты, лодки, на шестах сети, неводы. Река, ближний лес и поле кормили здешних жителей.
        К большим воротам, к которым подходила дружина в сопровождении разъезда, вышли станичный голова, священник, за ними мужики и бабы, на удивление быстро облачившиеся в праздничные одежды. Разъезд, не считая начальника, отошел в сторону.
        По команде Парфенова отряд остановился. Вельможи подъехали к воротам, соскочили с коней. Голова и станичный народ поклонились им. То же самое сделали и вельможи, показывая единство всего русского народа, несмотря на чины и звания.
        Дружину уже обступили мальчишки, которые выскочили из села одним им известным путем. Но они не приближались, держались на расстоянии, рассматривали опричников и деловито обсуждали их.
        Второй воевода передового полка достал грамоту.
        Станичный голова взял ее, прочитал вслух, поклонился, возвратил документ, указал рукой на село.
        - Милости просим в Ванькино.
        - Всем нам там делать нечего. Отряд у реки постоит, коней напоит, отдохнет, а нам надо поговорить с тобой, - ответил Хворостинин.
        - Всегда рад. Идемте в мой дом, он у церкви.
        Высокие гости и священник пошли к дому станичного головы. Он показывал им дорогу.
        - Начальник разъезда Иван Кабуда говорил, что на селе не менее полутора сотен семей, а я и половины не вижу, - проговорил Хворостинин. - Люди на работах? Но в поле и на реке никого нет. Охотой промышляют?
        Станичный голова вздохнул и ответил:
        - Семей-то полторы сотни было до того, как собака Девлет Москву сжег. Потом приехали люди царские, позвали народ в столицу, заново ее отстраивать. Я понимаю, надо Москву восстанавливать назло басурманам. У нас ушло семь десятков семей. Остались полторы сотни мужиков да баб, старики, старухи, детишки. Так что коли надумаете остановиться на долгий отдых, всех в избах разместим. Слава Богу, до голода и мора успели запастись едой, да с реки и леса подмога большая. Зверя стало меньше, но есть, а рыбу хоть ведром черпай. Так-то вот.
        - Понятно.
        Они зашли в горницу.
        Дом станичного головы был обычным для человека среднего достатка. Сени, подклеть с кладовками и стойлами для живности, которая лютой зимой загонялась в тепло. Лестница на верхний этаж под деревянным навесом с резными столбами. Там большие светлые комнаты. Крыша покрыта дранкой. Внизу большая русская печь, стена ее и в горнице. В красном углу по обыкновению иконостас с зажженной лампадой. Деревянные стены с подсвечниками, пол выскоблен добела, на нем рогожа. Посреди горницы стол, лавки с обеих сторон и вдоль стен. Оконца завешаны, в них не бычий пузырь и не слюда, а самое настоящее стекло.
        Все перекрестились на образа.
        Хозяин дома опустился на скамью между оконцев, с ним рядом сел Хворостинин, напротив - Бордак и Парфенов. Священник устроился рядом с боярином.
        - Извиняйте, вельможи, но без угощения я вас не отпущу. Не по-русски это будет, не по-христиански - сказал Сухой.
        - Да мы не прочь. - Хворостинин улыбнулся. - Но только немного. Пирогов с квасом хватит.
        - А может, медовухи или хлебного винца?
        - Это не предлагай! - строго сказал Хворостинин. - Не на гулянке.
        - Извиняй, понял. Алена, Дарья!
        В горницу вошли женщина и молодая девушка.
        - Это жена и дочь. Есть еще два сына, они сторожа, на службе сейчас. У нас четыре разъезда днем смотреть округу уходят. Все как положено. Алена, пирогов да квасу принесите.
        Женщина повернулась и вышла. За ней последовала и девушка.
        Хворостинин повернулся к священнику:
        - А тебя как звать-величать, батюшка?
        - Зови отцом Никифором.
        - Церковь-то давно поставлена?
        - Еще отцом моим. Давно.
        - А паства поредела.
        - Так на благое дело православные ушли.
        - Это так.
        Женщина и девушка принесли пироги, кувшины, чаши, постелили чистую скатерть, поставили на нее угощение.
        Мужчины пообедали, женщины убрали со стола.
        Священник ушел. У него были дела в храме.
        Хворостинин расстелил на столе карту.
        - Покажи, где тут рядом с вами перелазы, которыми могут воспользоваться крымчаки.
        Хозяин дома тяжело вздохнул.
        - Значит, верно говорят те люди, которые из Москвы иногда приезжают.
        - О чем ты?
        - О новом нашествии проклятого Девлета. Мы-то надеялись, пронесет. Он и так в прошлом году погулял хорошо. Ан нет, все мало ему горя нашего. Хочет вовсе погубить Русь.
        Хворостинин побагровел и заявил:
        - На что надеется собака Девлет, его дело, но разгуляться на земле русской мы ему больше не дадим. Разобьем паскудника либо все поляжем, но хозяином хану над нами не быть.
        - Эх, князь, вот то, что поляжем, вернее будет. У хана с прошлого года силы только выросли, нам же и то, что было, восстановить не удалось.
        - Ты эти мысли из головы выбрось и другим не давай думать о том. Русь выстоит, хана побьем.
        - Хорошо, что вы, царские воеводы, крепко уверены в этом. Может, и побьем. А брод? Я на твоем чертеже ничего и не пойму, давай на моем покажу. На нем все указано, что в окрестностях села есть.
        - Давай на твоем. - Князь убрал свою карту.
        Станичный голова достал из шкафа свиток, развернул его на столе.
        Воеводы и Сухой склонились над картой.
        Станичный голова принялся объяснять:
        - Вот наше село. Здесь переправа, пригодная лишь для того, чтобы мы перешли на другой берег. Да отряды числом до полусотни сразу пройдут. Слишком уж много времени потребуется на то, чтобы мурзы Девлета перетащили на правую сторону Оки хотя бы один свой тумен. Они все лето, да еще и осень будут тут переправлять десять тысяч ратников с табуном в тридцать тысяч коней и обозом.
        Хворостинин кивнул и сказал:
        - Это так, но разведка крымчаков может пройти и у вас.
        - Нет, - ответил Сухой. - Мы же не все уйдем в леса. Бабы с детишками, старики, хворые да часть мужиков для охраны. Через село, князь, крымчаки не пройдут. Мы не дадим. Но беда в том, что в пяти верстах выше по течению есть Рудов перелаз, а за ним, еще через три версты, Колчин брод. Они отмечены на моем чертеже. Там есть укрепления, небольшие засеки, да вот людей нет. Некому защищать перелазы. Но и в тех местах одновременно переправляться могут небольшие орды, до сотни.
        Хворостинин развернул свою карту, сверился со схемой Сухого, сделал отметки.
        Станичный голова проговорил:
        - Это только недалеко от села, а сколько таких мест по всей береговой линии? Под сотню.
        - Девлету нет смысла разбивать войско на сотни, чтобы они перешли через Оку, - сказал Бордак. - Так он еще до битвы потеряет свою орду. Если бы она переправлялась малыми отрядами, то мы всю ее на реке и побили бы. Нет, крымский хан выберет два-три места прорыва нашей засечной линии. Одно такое, я в том не сомневаюсь, у Серпухова, второе - Сенькин брод. Хану надо быстро уйти за Оку, развернуть орду и идти на Москву, охватывать ее.
        Хворостинин кивнул.
        - Воистину так, Михайло. Но не учитывать переправы малых отрядов тоже нельзя. Если перелазов тут сотня, и через каждый из них пройдут всего пятьдесят человек, то они потом соберутся вместе. Это уже будет рать в пять тысяч воинов. Весь наш передовой полк на тысячу меньше. А Москву, как известно, по заведенному порядку и разряду защищают пять полков. При прорыве большой рати наличие за нашими полками таких отрядов весьма опасно. Посему надо защитить каждый перелаз, любой брод. - Он повернулся к Сухому. - Ты говорил, что твои мужики могут закрыть только вашу сельскую переправу?
        - Да, князь.
        - А прикрыть Рудов перелаз и Колчин брод не можете?
        Сухой почесал бороду.
        - Рядом с ним деревня Колчинка, там с пару десятков мужиков наберется. Если мы дадим столько же, то прикрыть те переходы можно будет. Но только против малых крымских отрядов.
        - Вот и хорошо. Считай, что это наказ государя. Передай его голове Колчинки, обговорите, как вместе будете оборонять броды.
        - Лучше бы тебе, князь.
        - Это понятно, но мне дальше идти надо. Подскажи, где мы можем встать на отдых так, чтобы и службу сторожей проверить?
        Сухой нагнулся над картой князя, указал пальцем.
        - Тут. Это деревня Ступня, в двадцати пяти верстах отсюда. Там постоялый двор Еремея Лобача. Вот только небольшой он, вряд ли весь твой отряд вместит. А вот станица в Ступне крепкая. Голова Родион Толстой, мой давний приятель. Он и на Казань, и на Астрахань ходил, был в сотниках, а как в прошлом году семья угорела на Москве, вернулся в родную деревню, где тут же собрал станицу. Ему грамоту на то сам Михайло Иванович Воротынский дал.
        - В последнее время твои сторожа татар в окрестностях не замечали? - спросил Парфенов.
        - Нет, - ответил Сухой. - В прошлом году были, как только снег сошел. Лазали отрядами туда-сюда постоянно, а теперь тишина. - Он трижды сплюнул через левое плечо, чтобы не сглазить, и перекрестился.
        Хворостинин взглянул на воевод.
        - Еще пытать вопросами станичного голову будете?
        - Нет, - ответил Парфенов. - Что надо, узнали.
        - Тогда уходим.
        Все встали, перекрестились на образа и спустились во двор.
        Народ прознал, что дружина не останется на селе, и разошелся. Гости гостями, а у всех хозяйство, заботы.
        Сухой проводил вельмож до отряда.
        - Дмитрий, может, мы не рекой до Ступни пойдем, а рощами да лесами, заходя на поле? - сказал Бордак.
        - Чего это даст? - спросил Хворостинин.
        - Узнаем, действительно ли в этом году на левой стороне засечной линии нет татар. Как бы ни был уверен в предстоящей победе Девлет-Гирей, а разведку он должен заранее выслать. Думаю, что он и в этом году пойдет в конце мая, не раньше, но и не позже. Значит, разведчики его уже должны быть в южных лесах, на полях и у Оки.
        Хворостинин взглянул на Парфенова.
        - Ты что скажешь, Василь?
        - Михайло дело говорит.
        - Но нам велено идти по реке.
        - До Ступни все подробно Петр Сухой расписал. Мы и выйдем к ней, оглядев округу. Да и задание у нас не только смотреть броды и перелазы, но и проверять службу станиц и сторож. Многие из них уходят далеко от своих поселений.
        Второй воевода передового полка принял решение.
        - Добро, сейчас идем в лес… - Он запнулся, обвел воевод взглядом. - А там нам надо бы проводника из местных иметь, а то влезем в болота и поминай как звали.
        - Дело, - сказал Бордак.
        Станичный голова тут же заявил:
        - Как я сам о том не подумал? Будет вам проводник, который все тропы верст на тридцать во все стороны знает.
        Он послал своего помощника в село. Вскоре тот вернулся с крепким мужиком лет двадцати пяти.
        - Вот Васька Грудин, охотник наш, - сказал голова. - Дед и отец его этим жили, а теперь и он сам. Всю округу вдоль и поперек прошел.
        Мужик подбоченился, держа коня за поводья. Еще бы! Ведь голова столь приязненно и уважительно говорил о нем московским князьям да боярину.
        Хворостинин взглянул на него и спросил:
        - Проведешь нас лесами, рощами, полем до Ступни, Василь?
        - Да хоть в Серпухов отведу. Скажите только, князья, к реке иногда выходить будем?
        - А это важно?
        - Конечно. Гуляя по полю, надо и за рекой смотреть. Думаю, ты желаешь поглядеть, как сторожи службу несут, но не только.
        - Что же еще?
        - Проверить, действительно ли в округе нет разведочных отрядов татар.
        Воеводы улыбнулись.
        - А ты малый не глупый, - похвалил мужика Хворостинин.
        - Благодарю, князь, за приветливое слово, но это каждый знает.
        - Кто же каждый?
        - Кто с татарвой проклятой в сшибке сходился и меня рядом видел.
        - Ты сходился?
        - Было дело прошлым летом, три раза и все в одном и том же месте.
        - Где же?
        - У Белой рощи, Гадюкиного оврага. Да я покажу.
        - Хорошо.
        Воеводы попрощались с головой Ванькино и пошли от реки на запад, к лесу, до которого было версты три.
        Хворостинин подозвал к себе проводника и сказал.
        - Ты говорил о какой-то роще и овраге. Мне показалось, что ты о чем-то умолчал. Или я ошибся?
        - Заметил-таки! Все верно. Я недавно был там, басурман не видел, сакмы от их коней тоже, однако что-то в тех местах не так, как обычно.
        - Понятней говорить можешь?
        - Попробую. Заехал я в овраг, подстрелил двух зайцев, положил их в мешок и нутром почуял, что кто-то есть поблизости. Вида не подал, повел себя как обычный охотник, поднялся в поле, поехал к роще. Тут-то и шевельнулись кусты на опушке. Стало ясно, что кто-то там сидит. Причем не зверь, на него у меня нюх. Да и редко он заходит в тот березняк. Сделал я вид, что с конем нелады. Спешился, поднял ногу коня, стал смотреть подкову, а сам поглядывал скрытно на опушку. Там опять кусты зашевелились, я туда стрелу и пустил. Сделал все быстро. Ни крика, ни шума не было. Подумал я, что обознался, хотя такого еще ни разу не было, метнулся к кустам. Там трава прошлогодняя примята, ветви срезаны, дабы глядеть за полем и рекой, капли крови. И стрелы нет.
        - Когда это было?
        - Я же говорил, недавно, три дня назад.
        - Утром или вечером?
        Проводник усмехнулся.
        - Ты еще спроси, знаю ли я, когда кабан на кормежку выходит. Да, знаю. После захода солнца. Но в березняке ему жрать нечего, это в дубраве желуди, а там пусто. Медведь такой рев поднял бы, что слышно было бы и на селе. Эти звери не стали бы уходить. Если их подранить, то они не бегут, напротив, идут на охотника. Тут же кто-то подался в глубь рощи. Я новую стрелу наложил, пошел по кровавому следу, выбрался на елань и заметил там следы трех коней. Вернее, подков. Такие крымчаки делают. Значит, в лесу были татары.
        - Почему ты не оповестил о том станичного голову? - спросил Хворостинин.
        - О чем? О том, чего не видел? Это насчет татар. Я же не заметил их. А следы могли быть оставлены и ранее. Я-то знаю, что они свежие, но там разъезд постоянно ходит. Он ничего не замечал, а я разглядел? В общем, не стал докладывать.
        - Куда подались татары?
        - К ближнему лесу по оврагу.
        - Ты трех всадников не увидел? До леса сколько верст?
        - Да и одной не будет. Овраг глубокий, с обрывистыми склонами. Сам, князь, поймешь, что заметить всадников было невозможно.
        Хворостинин бросил взгляд на проводника:
        - Так ты нас ведешь к Белой роще?
        - И к Гадюкину оврагу.
        - Почему его так прозвали?
        - Змей там много. Гадюк. Днем они прячутся, а на охоту в ночь вылезают.
        - Ладно про гадюк. Значит, ты думаешь, что объявились-таки разведочные отряды татар?
        - Да. У нас покуда небольшой, десятка два-три.
        - А зачем им в Белой роще сидеть? Что там можно высмотреть?
        - Так Белая роща как раз напротив Рудова перелаза.
        - Крымчаки смотрели брод?
        - Не знаю. Но коли пришли сюда, то объявятся вновь и будут изучать перелаз.
        Хворостин усмехнулся и проговорил:
        - А ты хитрец, Василь.
        - Какой я хитрец? Просто случаем пользуюсь. Голова у нас крепкий, но он не послал бы станицу проверить рощу. А от разъезда крымчаки прячутся. Твоя же дружина - другое дело. У тебя не мужики от земли, ставшие воинами по нужде, а опричники, ратники сильные, которые только тем и занимаются, что воюют. Я знаю, как государевы люди могут биться.
        - А если бы голова не послал тебя с нами проводником?
        - Я смотрел за вами. Не послал бы Сухой, сам ушел бы из села, догнал бы вас.
        - Понятно. Говорю же, хитрец, но сделал все правильно. Далеко до Белой рощи?
        - По берегу и полем не будет и пяти верст. А вот лесом все десять выйдут. Тропа, пригодная для прохода отряда, уходит сначала вглубь, потом заворачивает от болот и через елань опять возвращается к опушке. Вот где-то там в лесу, если я не ошибся, должен быть стан татар. Оттуда и высылается разведка.
        - Говоришь, большим отряд татар быть не может?
        - Нет, большой я заметил бы. Крымчаки укрываются, не желают показываться. Так они делают, когда мало их.
        Хворостинин кивнул и сказал:
        - Сегодня мало, завтра много может быть.
        - Это так, но я думаю, что больше их станет в месяце мае. Пред тем как Девлет выведет свою рать к Перекопу.
        - Ладно. Будь по-твоему, Василь. Мы узнаем, что делается в лесу у оврага и Белой рощи.
        Проводник улыбнулся.
        - Вот это правильно.
        Бордак покачал головой.
        - Была у меня мысль в селе, что не может не быть у Оки разведочных отрядов крымчаков, но станичный голова так уверенно заявлял о противном, что я ему поверил. Оказывается, он не досматривает за службой.
        - Не его вина в том. На разведку хан выслал опытных воинов малым числом. Вот им и удается укрываться. Но не от бывалого охотника, - проговорил Парфенов.
        - Татары могут видеть нас, посему идем без головного дозора, беспечно. О том передать в десятки, - распорядился Хворостинин. - Как войдем в лес, на ближней елани встанем. Подумаем, как не спугнуть татар, подойти к ним и побить. Определим задания десятникам. Заодно привал устроим. Уяснил?
        - Уяснил, Дмитрий! - ответил Бордак.
        - Давайте приказы в десятки. Больше беспечности, потехи среди опричников. Пусть разлетаются по полю, стреляют зайцев. Коли крымчаки смотрят за ними, то пусть поверят, что мы о них не знаем.
        После команды дружину словно подменили. Десятки смешались, воины стали разъезжать по сторонам, гонялись за зайцами, стреляли их, подбирали и забрасывали в сумы. При этом они довольно быстро продвигались к лесу. У самого массива князь Хворостинин направил пятерых воинов направо, будто желал проведать дорогу в обратную сторону.
        Отряд зашел в лес, дозор, пройдя с версту, тоже повернул туда.
        Проводник указал ближнюю елань. Там ратники спешились, собрались десятками.
        Парфенов вызвал на совет десятников Луку Огнева, Фому Рубача и Якова Грудина. Начальники собрались посреди поляны, и князь Хворостинин велел проводнику повторить свой рассказ.
        Выслушав его, второй воевода передового полка заявил:
        - Надо выслать разведочный отряд к тому месту, где может быть стан крымчаков. - Он взглянул на Бордака.
        - Фома, отправишь Пестова, Варгу, Карася и Бартова, - велел тот Рубачу.
        Десятник кивнул.
        - Слушаюсь, боярин.
        Хворостинин добавил:
        - С разведкой пойдет проводник, он выведет к нужному месту. Кто старший отряда?
        - Иван Пестов. Он у нас постоянно в дозорах, - ответил Рубач.
        - Добро. Накажи ему, десятник, что надо быть внимательными. Если татары в лесу есть, то опытные, тоже знающие, что такое разведка, как ее вести и укрыться. Наверняка у старшего отряда есть чертеж округи, и уже определены пути отхода. Нельзя выпускать крымчаков отсюда. Ты все понял, десятник?
        - Понял, князь.
        - Покуда пойдет разведка, всем остальным отдых. Воеводам быть при мне, десятникам идти к ратникам. - Он повернулся к Гурдину. - Василь, пойдешь с разведочным отрядом. Начальствует им опричник, ты же первый его помощник и советчик.
        - Слушаюсь, князь. Один вопрос дозволь.
        - Спрашивай.
        - А мне можно в вашу дружину?
        - Ты не только хитрец, но и малый не промах. Эка куда хватил, из охотника деревенского в особую дружину.
        - А чего? Я разве хуже твоих ратников? Поглядел бы, как они сами прошли по лесу.
        - Чего вдруг захотелось в дружину? На деревне забот мало?
        - Да какие заботы? Как отец с мамкой померли, а жена сгинула в реке на третий день после свадьбы, один я. От земли не кормлюсь, промышляю охотой. За то хлеб староста дает. Живности нет. Какое же это хозяйство?
        Второй воевода передового полка сказал:
        - Я бы советовал боярину взять тебя, да только в дружине ратников хватает, а на деревне мужиков, способных бой вести, поубавилось. Ты уйдешь, другой, третий. Кто баб с детишками и стариками от крымчаков защищать будет?
        Гурдин вздохнул.
        - Твоя правда, князь, только хочется с вами.
        - Ты задание исполни. Уразумел?
        - Уразумел.
        - Ну так вперед!
        Разведочный отряд под началом Ивана Пестова скрылся в лесу и прошел три версты.
        Потом Пестов приказал:
        - Всем стой! Если в лесу есть стан басурман, то не дальше двух верст. Посему спешиться, коней привязать к деревьям, надеть на морды мешки с овсом. Дальше пешком пойдем. Выполнять! Василь, теперь впереди будем мы с тобой, опричники сзади, но так, чтобы видели нас. Задача простая: выйти к месту, где может быть стан татар. Не забывать, что они обязательно выставят дозоры.
        - Тогда, начальник, прямо идти не стоит. Коли басурмане выставят дозор и с этой стороны, то нам не обойти его.
        - Чего предлагаешь?
        - Зайти с болота, которое правее, саженях в ста. В сторону топи дозор отправлять смысла нет.
        Пестов поглядел на проводника.
        - Верно говоришь. Тропу к болоту знаешь?
        - Иначе не стал бы предлагать.
        - Ладно, веди.
        Разведочный отряд свернул вправо, прошел до начала топи, далее двинулся по кромке болота.
        Пестов отправил влево Карася.
        Через полторы версты тот вышел к отряду и заявил:
        - Есть пост, ребята.
        - Где? - спросил Пестов.
        - Отсюда недалеко, саженей пятьдесят. Два лучника. Обосновались основательно, шалаш устроили меж берез в кустах, сразу и не заметишь. Крымчаки опытные, службу несут справно. Не спят, костра не жгут. Глядят по сторонам.
        - Если там два крымчака, то так же должно быть и с другой стороны, и у оврага, - проговорил Пестов. - А вот сколько в них дозорных, смотреть надо. Татар тут никак не менее двух десятков, может и больше быть. - Он повернулся к проводнику. - Что рядом, Василь?
        - Знамо что, елань. В чаще стан не поставишь. Она не особо великая, двадцать на двадцать саженей, но поместиться там могут и три десятка, а коли тесно встать, то и полусотня.
        - Это надо выяснить. Значит, делаем так. К елани идут Варга и Карась.
        Опричники кивнули, и Пестов продолжил:
        - Вам, ребята, следует разойтись на двадцать саженей, приблизиться к стану одновременно и посмотреть, как там и что.
        - Мне тоже надо идти, начальник. Тогда разделять опричников не придется. Я знаю тропу, которая выведет к можжевельнику на краю елани. Оттуда весь стан будет виден, - сказал Гурдин.
        Пестов подумал и заявил:
        - Добро, Василь, веди ратников к стану. Но осторожно, ребята. Тут нам никто не поможет, если крымчаки заметят.
        Гурдин повел двух ратников незаметной звериной тропой. Вскоре они уже были в кустах, за которыми простиралась небольшая лесная поляна. Напротив шалаши, справа табун в три десятка коней, слева юрта. Пятеро крымчаков собирали сушняк. Двое выбрались из шалаша, зашли в лес, притащили оттуда двух баранов.
        - Резать будут, жратву готовить, - проговорил Карась.
        - Да вроде и не праздник, - сказал Варга. - Если каждый день резать по два барана, то это какую отару надо иметь?
        - Так пятница же сегодня. Это праздник у мусульман. У них и молитва особая в этот день.
        - Понятно. Придется испортить им праздник.
        Гурдин повернулся к опричникам и произнес:
        - Сперва надо выяснить, сколько их тут, кто в юрте, где два других дозора.
        - Если они режут пару баранов, то и десятков не больше двух. По одному барану на каждый, лучший кусок начальнику, - заявил Варга.
        - Покуда мы видим девять басурман.
        - Еще один из юрты вышел, - проговорил Карась. - Это начальник их.
        - Алим, Вахид! - крикнул этот крымчак.
        - Да, сотник?
        - Коней поили?
        - Поили, недавно к ручью водили.
        - Не слишком ли студеная вода для них?
        - Студеная, но в бадьях была, отстоялась, согрелась.
        Русские понимали татар, не в первый раз встречались с ними.
        - С кострами осторожней, жечь только сухие дрова, чтобы дыма меньше было.
        - Да кому надо за этим лесом смотреть, Байтуган-ага? - воскликнул молодой татарин.
        - Поговори еще, Вахид! На ночь поставлю юрту охранять.
        - Извини, сотник, вырвалось само. А дрова сухие, не сомневайся, жару от них будет много, дыма мало.
        - Позовите ко мне Камала.
        - Так он дозоры пошел проверять.
        - Как вернется, пусть ко мне идет. - Сотник вернулся в юрту.
        Пестов взглянул на Гурдина и спросил:
        - Как пройти к правому и переднему дозорам у оврага?
        - Есть тропы, - ответил проводник. - Но вы их не найдете. Я пойду, погляжу, чего там.
        - Может и в рощу Белую пройдешь?
        - В этом нет надобности. Если там и сидят крымчаки, то двое-трое.
        - Ну так ступай, коли знаешь тропы.
        Гурдин мигом пропал.
        Опричники продолжили следить за еланью. Крымчаки сновали по поляне, и только сотник оставался в юрте. Двое, что зарезали баранов, потрошили туши. И так и этак выходило, что в стане не более десятка басурман, остальные в дозорах.
        Гурдин вернулся быстро, появился внезапно, опричники сабли из ножен вытащить не успели.
        - Ну леший! - воскликнул Карась. - Тихо-то как подобрался.
        - Потому как охотник. В общем, дозоры такие же, что и слева, по два басурманина. В овраге видел еще двоих. Они шли от рощи сюда, это, видать, тот самый Камал, которого дожидается сотник, и охранник при нем. Ходить они могли только в Белую рощу. Все тихо, возвращаются.
        - Вот двое, из леса вышли, как раз напротив нас, - проговорил Карась.
        - Они, - сказал проводник.
        К одному из этих людей подбежал молодой татарин, что-то сказал ему, и тот тут же направился к юрте.
        - Итак, что мы имеем? - произнес Пестов. - На постах у елани шесть косоглазых, в роще еще двое, может, трое, тут, на поляне десяток. Проведать бы, когда и как они меняются, но так можно и до утра просидеть. Обычно они выставляют дозоры по два человека на день, в ночь идут другие. Эти меняются чаще. Здесь все, идем обратно.
        Разведка вернулась к стоянке дружины.
        - Посмотрели елань, князь, - сказал Пестов Хворостинину. - Отряд в два десятка во главе с сотником. У него помощник, который проверяет дозоры.
        - Где они стоят? - спросил Бордак.
        Гурдин вышел вперед и ответил:
        - Дозоры такие же, как слева, по два басурманина. Правый саженях в пятидесяти от стана, тот, что у оврага, - в семидесяти. Нас не видели, иначе вели бы себя по-другому.
        - С конями дозорные?
        - Нет, без коней. Еще двое по оврагу в рощу ходили. Видать, там опять засели крымчаки.
        - А на елани юрта сотника Байтугана. Мы слышали, его так называли. Вдоль кустов напротив леса пять шалашей. Это на десяток человек. Сотник в юрте. С ним может быть и его помощник, которого звать Камал.
        - Понятно, отдыхайте, - сказал Хворостинин. - Василь, ты пока останься.
        - Угу, тут я, и не устал.
        - Заметно. - Второй воевода передового полка развернул карту. - Теперь надо подумать, как бить басурман будем и брать сотника.
        - А чего тут особо думать? - сказал Парфенов. - Первым делом надо прибить крымчаков, которые сидят в роще, для того туда пару опричников послать. Потом тех, которые у оврага и в лесу. Так мы сразу ополовиним отряд этого Байтугана. Ну а затем ударим со всех сторон. Крымчаки в шалашах будут, перебьем легко.
        Хворостинин взглянул на Бордака.
        - Что скажешь, Михайло?
        - Скажу, что в разведочный отряд простых ратников не посылают. Тут лучшие, самые опытные. Они так просто отсюда не уйдут, будут биться. Понятно, что первым делом надо убрать дозоры. Но я думаю, что против каждого из них надо высылать не двоих, а троих опричников, а в рощу и всех пятерых. Это значит, что у нас уйдет половина отряда.
        Парфенов выслушал его и сказал:
        - Даже если так, то оставшихся полутора десятков хватит на то, чтобы разгромить спящих крымчаков и захватить сотника.
        - При этом разгорится сеча. Мы побьем крымчаков, но и сами можем потерять людей.
        - Как иначе на войне, Михайло? Я что-то не понимаю тебя.
        - Не следует, Василь, нести потери, когда можно обойтись без того.
        - Говори, что именно.
        - Думаю.
        Хворостинин выслушал воевод, повернулся к деревенскому проводнику и вдруг спросил:
        - Ну а ты, Василий, что думаешь?
        Тот растерялся и пробурчал:
        - Да ничего я не думаю. Свое дело сделал, жду ваших наказов. Не сомневайтесь, исполню их.
        - А как бы ты поступил на нашем месте?
        - Эка куда хватил, князь! Я кто? Мужик деревенский, а вы государевы воеводы, князья и боярин. Мне ли тягаться с вами в знаниях военного дела?
        - И все же? - настаивал Хворостинин.
        - Извиняй, князь, скажу только, что без потерь крымчаков можно побить только в овраге, когда они будут внизу, а дружина наверху. Вот тогда они ничего сделать не смогут, пустят несколько стрел, да и те без толку.
        - Вот! - Хворостинин улыбнулся. - Овраг!..
        Бордак с Парфеновым переглянулись. Они знали, что князь Дмитрий Иванович Хворостинин славился необычными решениями в схватках с врагом, но сейчас не понимали, к чему он клонит.
        Хворостинин же рассмеялся, похлопал проводника по плечу и сказал:
        - Молодец, Василий, верно мыслишь.
        - И что ты, князь, предлагаешь? - спросил Бордак.
        - Надо заставить крымчаков быстро сняться с елани и уйти. А путь у них будет один. Через овраг в рощу, оттуда полем.
        - Но почему только в овраг? Ведь крымчаки могут уйти в любую сторону, кроме болот, - воскликнул Парфенов.
        - Объясняю. Разведочный отряд должен уклоняться от боя с любым противником. Он не может разорять деревни и села, брать ясырь. У его начальника другое задание - узнать то, что велено, и вернуться с этими сведениями.
        - Что из того? - спросил Парфенов.
        - Да то, Василий Игнатьевич, что перед заходом солнца, во время предвечерней молитвы крымчаков мы покажем им себя и слева, и справа. После этого у сотника останется один выход - быстро уйти из опасного места. А куда? По сторонам русские ратники, не мужики из деревни. Это видно по доспехам и оружию. Позади болото, а уходить надо быстро. Остается путь чрез овраг в рощу, откуда можно будет наблюдать за нами, уйти полем, а если потребуется, то и через Оку перелезть. Это татары смогут сделать в любом месте.
        Бордак погладил бороду и сказал:
        - Кажется, я начинаю тебя понимать, Дмитрий Иванович.
        Хворостинин продолжил:
        - Мы заставим крымчаков зайти в овраг и тем самым обречем их на погибель. Да, так и поступим. Таково мое окончательное решение.
        Парфенов пожал плечами и заявил:
        - Ты среди нас старший, это твое право. Определяй задание.
        - Поначалу высылаем в Белую рощу троих ратников. Им следует прибить там басурман, встать в начале оврага и не выпустить крымчаков, если тем удастся прорваться. Потом слева пускаем семь человек из десятка, который отправит людей в рощу, справа - полный. Они подойдут к лесным дозорам с обеих сторон, но так, будто выискивают не противника, а место для стоянки. Сотник подумает, что эти отряды могут быть только дозорами большого войска, поднимет своих людей и поведет их в овраг. Нам же надо будет заранее вывести к нему третий десяток, в который собрать лучников и пищальников. Им встать на склонах, разойдясь друг от друга на пять шагов. Получится, что на каждой стороне у нас будет по пять стрелков, еще трое воинов из рощи, мы с вами и Василь Гурдин. Так разведочный отряд крымчаков окажется в капкане.
        - Смелое решение, - проговорил Парфенов.
        Бордак кивнул и добавил:
        - И неожиданное. Особенно для крымчаков. Не напрасно тебя, князь, называют воеводой, умеющим принимать непредсказуемые решения.
        - Это общие соображения, теперь давайте быстро составим разряд. - Хворостинин повернулся к Гурдину. - Пройди, Василь, до десятников, передай, чтобы дали тебе оружие, какое у всех, и пришли их сюда.
        - Слушаюсь, воевода! - Проводник метнулся к десятникам.
        Вскоре к вельможам подошли Огнев, Рубач и Грудин.
        Второй воевода передового полка разложил на траве карту.
        - Садитесь вокруг, десятники.
        Он объяснял задание недолго, изложил общий план, наказал определить людей в десяток стрелков и в группу по уничтожению постов крымчаков в роще, обозначил сигналы для одновременных действий, расписал все по времени, особо заметил, что сотника надо взять живым, да и других, кто бросит оружие, не добивать.
        - Кому что не ясно? Спрашивайте сейчас, позже не до того будет.
        Игнат Тернин, Данил Кузьмин и Андрей Хорин прошли через поле, овраг, оставаясь незаметными для южного дозора крымчаков. Они обогнули рощу с восточной стороны, забрели в нее и разошлись, но оставались на виду друг у друга. Сабли и ножи воины держали в руках.
        Вскоре Тернин остановился и поднял руку. Кузьмин и Хорин тут же легли на землю, подползли к нему.
        - Что тут, Игнат? - спросил Кузьмин.
        - Смотрите вперед.
        Опричники глянули перед собой и увидели двух крымчаков, лежавших под кустом.
        - Басурмане не ждут гостей, да и за округой не особо смотрят. Им не до того. Глядите, зашевелились они, на поляну выбрались, разматывают пояса, молиться собираются, - проговорил Тернин и распорядился: - Оружие к бою! Вылетаем прямо отсюда и рубим обоих. Главное, чтобы они шума не подняли. А то завизжит кто-нибудь, выбежит в сторону леса, там дозор у оврага услышит. Этого допустить никак нельзя.
        - Кто кого бьет? - спросил Хорин.
        - Я левого, Данил правого. Ты, Андрей, держись позади. Если что, подсобишь.
        - Уразумел.
        - Ну тогда с Богом, ребята.
        Опричники мигом оказались рядом с крымчаками. Те, завидев русских, ринулись к оружию, оставленному в канаве, но не успели. Тернин и Кузьмин порубили их. Тела опричники оттащили в сторону, спрятали в зарослях.
        Тернин повернулся к Хорину и распорядился:
        - Знак, Андрей!
        - Не рано? Мы его подать должны, когда в овраг спустимся.
        - Подавай. Пока дойдет, мы будем в овраге.
        - Ну смотри. - Хорин трижды крикнул кукушкой.
        Ратники спустились в овраг, осмотрелись и укрылись за валунами, которых тут было довольно много.
        Воеводы услышали крик кукушки, донесшийся из рощи, и Бордак проговорил:
        - Так, басурман в роще опричники Огнева порубили, ушли вниз.
        Тут же кукушка прокричала с востока и с запада, чуть позже - с поля, от того же оврага. Это означало, что опричники заняли рубежи, определенные воеводой Хворостининым, и готовы к действию.
        Бордак крикнул кукушкой пять раз.
        В то время началась молитва. Тогда же пешие дозоры завидели конных русских воинов, спокойно приближавшихся к массиву с двух сторон.
        Воины прибежали в лагерь, бросились к сотнику, оторвали его от молитвы.
        - Господин, с нашей стороны семь русских ратников на конях, - доложил тот, что объявился с запада.
        - И у нас, господин, десяток воинов.
        - Мужики из местных деревень? - спросил недовольно сотник.
        - Нет, похоже, ратники из служилых.
        - Откуда они тут взялись?
        - А шайтан их знает. Они вроде как о нас не ведают, идут открыто, оружие в ножнах, за спиной, по бокам коней. Думаю, это дозоры большой русской рати, присланной сюда из какой-нибудь крепости.
        - Для чего?
        - Не знаю.
        - Шайтан бы побрал этих русских.
        Помощник посмотрел на сотника и проговорил:
        - А может, эти десятки играются с нами, показывают, что не ведают о нас, а сами готовятся напасть?
        - Они что, умалишенные?
        - Почему? А если вдоль болота идет крупный отряд, с сотню?
        - Зачем русским показывать себя, если они имеют тут большие силы и знают о нас? Так эти неверные воюют. Знали бы, что в лесу стан, окружили бы скрытно и налетели бы во время молитвы. Однако, как бы то ни было, вступать в сшибку с этими отрядами мы не можем, должны быстро уйти. Путь у нас один, по оврагу в рощу.
        - А если все же засада, Алан? - продолжал сомневаться помощник.
        - В ней нет надобности, Камал. Если у русских большие силы, то они уже напали бы на нас и порубили всех. Если малые, то не показались бы, отошли, возможно, послали бы гонцов за помощью. Эти урусы о нас не ведают. Посему быстро завалить шалаши, собрать юрту и выйти к северному посту. Я буду там. Исполняй наказ, Камал!
        - Слушаюсь, господин!
        Крымчаки работали споро, юрту сняли, махом загрузили в одну из трех телег обоза, шалаши повалили, ветви бросили за кусты, забрали коней и повели их к северному посту.
        Разведочный отряд крымчаков вышел к нему в то время, когда на елань выбрались десятки Огнева, Грудина и воеводы с проводником.
        Хворостинин тут же распорядился:
        - Вам, десятники, вести людей по следу татар, но по верху, не сближаясь с ними. Мы и проводник идем низом.
        - Извиняй, князь, но, может, я со своими обогну овраг и зайду в него от рощи, а отсюда пойдет Яков Грудин? - проговорил Огнев.
        - Я своих решений не меняю и обычно не обсуждаю их после принятия, но сейчас, пока есть время, объясню. Полной уверенности в том, что лучники и пищальники постреляют весь отряд крымчаков, у нас нет и быть не может. Те нехристи, которые прорвутся к роще, налетят на твоих опричников. Кто-то двинет на нас. Но ведь пройти можно не только по оврагу. Да, он имеет обрывистые склоны, но есть и пологие места. Что будет, если часть басурман выберется в поле? Стрелки погнаться за ними не смогут, как и бить их, потому как дела внизу много. Татары получат возможность уйти. Этого допустить нельзя. Поэтому десятки, которые изображали разведку, пойдут полем и пресекут попытки уйти верхом. Будет надобность, мы позовем на помощь. Уразумел, Лука?
        - Уразумел.
        - Вот и славно. Что ж, можно начинать выход к оврагу. Десятники, приступайте! И не забывайте, сотника мы обязательно должны взять живым.
        Огнев с Грудиным построили конные отряды.
        На коней вскочили воеводы и мужик из Ванькино Василь Грудин.
        Хворостинин дал команду:
        - Вперед!
        Основные силы дружины пошли на выход из леса.
        Отряд Алана Байтугана вышел к северному посту, забрал наблюдателей и спустился в овраг. Солнце ушло за горизонт, но еще было хорошо все видно. Сотник внимательно осмотрел поле, однако не заметил стрелков дружины Бордака, которые укрылись в канавах и рытвинах с обеих сторон оврага.
        Отряд Байтугана вел его помощник. Сам сотник с двумя нукерами держался позади. Он должен был быть первым, но чутье подсказывало, что его место именно здесь. Непонятные действия русских, появившихся неизвестно откуда, путали его мысли. Как ни старался сотник убедить себя в том, что это разведчики, которые всего лишь осматривают местность и ничего не знают, тревога только усиливалась. Алан Байтуган все время смотрел на вершины склонов и чувствовал себя погано, прямо как загнанный зверь.
        Однако ничего не происходило. Отряд с малым обозом спокойно продвигался по дну оврага. Спереди, сзади и на склонах никого не было.
        В голове у него мелькнула было мысль послать дозорных в поле, но Байтуган прогнал ее. Это дело требовало остановки и потери времени. К тому же из леса русские увидели бы его людей. Пока все шло спокойно. Постепенно надвигались сумерки.
        Это было на руку татарскому сотнику. Главное, зайти в рощу. Оттуда легче будет убраться, если проклятые русские надумают заявиться туда. Лишь бы миновать этот проклятый овраг.
        Сотник вскрикнул от неожиданности, когда увидел, как на обоих склонах одновременно появились по пять ратников. Они стояли в пяти-шести шагах друг от друга, накрывали всю колонну крымчаков вместе с обозом. В середине лучники, по сторонам пищальники.
        Лучники пустили стрелы, пищальники дали залп. Отряд Байтугана тут же поредел ровно наполовину. Лучники второй раз пустили стрелы. Пищальники отложили ружья и сняли со спин луки.
        - Засада! Всем прорываться к роще! - выкрикнул сотник.
        Но уйти вперед удалось только его помощнику с одним воином. Они воспользовались тем, что русские стрелки меняли пищали на луки.
        То же самое обстоятельство, как думал Байтуган, спасло жизнь ему и одному из двух его верных нукеров.
        - Закрываемся щитами, уходим назад, в лес! - приказал ему сотник.
        - Но там, господин, наверняка засада.
        - А куда еще идти? Вперед, под стрелы неверных, вверх по склону, под их сабли? Русские могли не закрыть выход из леса, думали прибить весь наш отряд здесь, в овраге. Уходим!
        Помощник сотника Камал с ратником Вахидом бежали что было сил к спасительной, как им казалось, роще. Они одолели саженей триста и уперлись в опричников, вышедших из-за валунов.
        - К бою, Вахид! - приказал Камал.
        Татары выхватили сабли и понеслись на русских ратников.
        Игнат Тернин увидел это, усмехнулся и заявил:
        - Отчаянные крымчаки попались, прут в лоб.
        - А чего им еще остается? - проговорил Хорин, держа, как и все остальные, в руках саблю и нож.
        Кузьмин встал немного впереди и слева, Хорин - справа, позади по центру держался Тернин.
        Крымчаки неслись вперед, не видя почти ничего. Только в сажени от опричников они сбавили ход, бросились на Кузьмина и Хорина. Татары уступали противникам в ловкости. Небольшие круглые щиты закрывали их, но и мешали видеть все вокруг. Посему удары врагов опричники отбили легко. Потом, чтобы облегчить сшибку, они рубанули по щитам. Крепкая кожа лопнула, деревянные обручи разломились пополам.
        Крымчаки отбросили щиты, уже совершенно бесполезные. Теперь в атаку пошли опричники. Они превосходили противника в умении вести одиночный сабельный бой, были обучены не только рубить, но и колоть.
        Помощник сотника сумел уклониться от атаки, и сабля Кузьмина прошла вскользь. А вот клинок Хорина пробил кольчугу, вошел в живот крымчака и вышел из спины. Глаза нукера полезли из орбит, ртом хлынула кровь. Он взглянул вниз, на саблю, поразившую его, и упал на колени. Хорин выдернул клинок и рубанул по левому плечу нукера, развалил грудину до сердца. Крымчак завалился на бок, засучил ногами.
        Кузьмин же продолжал бой.
        На помощь ему сунулся было Хорин, за ним и Тернин, но опричник крикнул:
        - Не надо, я сам!
        Он выверенным ударом вонзил острие сабли в горло Камаля. Тот рухнул и тоже задергался в предсмертных судорогах.
        После этого Хорин трижды крикнул кукушкой.
        Десятник Рубач, лучники и пищальники которого выбили едва ли не всех татар, услышал сигнал и ответил на него.
        Он видел, как к лесу бросился сотник в сопровождении нукера.
        Иван Пестов, перезарядивший пищаль, крикнул ему:
        - Фома, прибить охранника сотника?
        Рубач ответил тут же, не раздумывая:
        - Нет, а то попадешь еще в воеводу ихнего, тогда князья и боярин головы с нас снимут.
        Пестов усмехнулся.
        - Так уж и снимут? Пожурят, это да, но не более. Наказ понял, не стреляю.
        - Там у воевод почти два десятка. Что против них двое крымчаков?
        - Твоя правда.
        Стрелки пошли к пологому склону, хотели посмотреть, не осталось ли там живых татар.
        Сотник тем временем гнал нукера:
        - Быстрей, Тимур! Всевышний нам поможет в деле святой войны с неверными. - Тут он увидел на склоне оврага два десятка русских ратников и завопил: - Ай, шайтан!
        Нукер глянул наверх и споткнулся. Сотник налетел на него. Они повалились на дно оврага, что вызвало дружный смех опричников.
        - Эй, басурмане, полно метаться по оврагу как крысы. Бросайте оружие, идите сюда. Бить не будем, - выкрикнул кто-то и добавил: - Пока.
        Это вызвало еще более громкий смех.
        Сотник поднялся, пнул ногой нукера.
        - Вставай, Тимур!
        - А толку, господин? Мы в капкане, из которого не выбраться.
        - Уйдем. Вперед, Тимур!
        Нукер понял, что если бы русские хотели убить сотника, то уже достали бы его стрелой или пулей, но они не трогали Байтугана. По всем стреляли, а по нему нет. Воин сообразил, что русские желают взять сотника живым, а вот сам он таковым им не нужен. Это значит, что они его прибьют. А сотник, который вел отряд вдоль засечной линии русских, будет жить в полоне. Потом его обменяют на русского стрелецкого начальника или купца. Байтуган вернется в свой дом, к женам, труп же нукера сгниет в этом овраге.
        - Чего застыл? - крикнул сотник. - Вперед, бегом!
        - Бегом, говоришь? Сам в полон, а меня на смерть посылаешь?
        - Ты с ума сошел, Тимур? Что за речи? Ты обязан охранять меня.
        - Обязан, но что-то не хочется мне подыхать, если ты останешься жить.
        - Да как ты смеешь? - Сотник занес над нукером саблю.
        Тот уклонился, и кривой клинок просвистел мимо. Нукер, куда лучше подготовленный к бою, одним ударом выбил саблю из рук сотника, свалил его с ног, прижал к земле, заломил назад руки.
        - Ты, шакал, поплатишься за это! - змеей прошипел сотник. - За измену тебя на куски порубят, а с тобой и семью, весь твой продажный род!
        Нукер врезал ему по затылку, и сотник лишился сознания.
        Все это видели сверху Хворостинин, Бордак, Парфенов и Гурдин.
        - Во как! - воскликнул Гурдин. - Этого я не ожидал. Это что же получается, нукер своего господина прибил?
        Тимур тем временем поднялся, отбросил оружие и крикнул:
        - Я сдаюсь, отдаю вам сотника в обмен на жизнь.
        - Отойди назад, ложись на землю, вытяни руки вперед.
        - Но ты обещаешь мне жизнь, воевода?
        Что оставалось делать князю? Нукер мог прыгнуть на сотника и удавить его.
        - Обещаю, но пойдешь в полон, свободы не дам.
        - Того и не прошу. - Нукер сделал несколько шагов назад, лег на землю, вытянул руки вперед.
        - Веревка есть, Василь? - спросил Бордак.
        - А то как же. У охотника она всегда с собой.
        - Вяжи нукера, да не бей!
        - А если легонько? Уж очень ненавистны мне эти крымчаки.
        - Я сказал, не бить.
        - Уразумел, исполняю.
        Пока Гурдин занимался нукером, который дал спокойно связать себя, Парфенов привел в чувство сотника, плеснув ему в лицо воды из бурдюка.
        Тот тупо посмотрел по сторонам, пошевелил руками, ногами.
        Хворостинин взглянул на него и сказал:
        - Не балуй! Ты мне нужен живой, но не целый. Дернешься, отрублю руку! Это понятно?
        Сотник пришел в себя, с трудом сел на корточки, потер затылок, обернулся и сказал нукеру:
        - Ты сам выбрал свою судьбу, шакал!
        - Гляди на воеводу! - приказал ему Бордак.
        Сотник повернулся.
        - Чего надо?
        - Назовись!
        - А то вы не ведаете, кто я. Ведь охотились же за отрядом.
        - Ты плохо меня понимаешь?
        - Ладно, чего уж теперь. Я скажу, что знаю, но вы сохраните мне жизнь.
        - Надеешься на обмен?
        - А разве его не будет? В прошлом году в Крым привели сотни тысяч полонян. Почему не обменять? Я сотник рати мурзы Вазиха Дайлана. Слыхал о таком?
        - Вас, собак, всех не упомнишь. Ты не назвался.
        - Алан Байтуган. А мурзу вы должны знать. В прошлом году он среди прочих с войском обошел вашу рать и сжег Москву. Как мы вас обманули тогда! Ловко мы вашего царя провели! А в этом году хан заберет все ваши земли, станет править на Москве, вернет и Казань, и Астрахань. Польский король дань заплатит за те крепости и земли, которые Девлет-Гирей вернет ему. Не понимаю я вас, русских. Вы на краю гибели, а пытаетесь биться. Покорились бы, глядишь, хан и смилостивился, оставил бы вам северные города. Они ему не нужны.
        Бордак влепил сотнику затрещину и заявил:
        - Вот тебе Москва и другие наши города, пес! Ты гляди на него, попал в полон, а ведет себя как хозяин!
        - Ты больше так не делай, Михайло. Не обращай внимания на его поганые слова, - сказал ему Хворостинин.
        Сотник снова сел, вытер окровавленный рот. Если Бордак бил, то крепко.
        Хворостинин посмотрел на сотника и спросил:
        - Ты еще хочешь позлить нас?
        - Хватит. Я сказал, что хотел. Теперь обещай мне жизнь и спрашивай о том, что хочешь узнать.
        - Ты будешь жить, сотник. Тому мое слово. А вот насчет обмена ничего сказать не могу. Глядишь, случится так, что Девлет сам отпустит наших полонян, когда мы разобьем его орду.
        Сотник с изумлением взглянул на него.
        - О чем ты говоришь, воевода? У Девлет-Гирея своих воинов более шестидесяти тысяч. Еще ногаи, тысяч двадцать, отборные янычары Высокой Порты, числом до десяти тысяч, горные племена. Что вы можете противопоставить такой силе?
        - Это не твое дело. Отвечай на вопросы.
        - Спрашивай.
        - Где стоит рать мурзы Дайлана? Велика ли она? Зачем пришла на наши земли? Почему у тебя было только два десятка ратников?
        - Слишком много вопросов. Запомнить их нелегко.
        - Я подскажу. Отвечай по мурзе и его рати.
        - Хорошо, слушай. - Сотник поджал под себя ноги, так для него было удобней и привычней. - Стан мурзы Дайлана в лесах под Калугой, недалеко от села Барино, верстах в пятидесяти отсюда, может, больше. Я вел отряд не прямой дорогой, тропами, больше по лесу, посему точное расстояние сказать не могу. У мурзы рать в пять сотен. Послана она в русские земли в начале апреля. Сотни разделены на отряды, в которых по два-три десятка воинов. Задание у всех одно: посмотреть на Оке броды и перелазы, по которым может пройти большая рать. Мы таких не нашли и уже не найдем. Но главное - узнать, сколько своих полков выставит царь, какие города и крепости ими закроет. Еще надо было выяснить, удалось ли царю Ивану за год сделать единую засечную линию. Если да, то искать в ней слабое место. Также мы должны были смотреть, как ведут себя жители малых сел и деревень, станицы, сторожи. Исправно ли несут службу, далеко ли уходят от своих жилищ.
        - Значит, задание мурзы - большая разведка? - спросил Хворостинин.
        - Так, воевода.
        - Где рыщут отряды этого мурзы?
        - Они повсюду, от Калуги до Коломны, а то и до Рязани. Мурза определял задание каждому сотнику отдельно.
        - Далеко отсюда другие ваши отряды?
        - Не знаю, но думаю, где-то верстах в двадцати выше и ниже по течению. Мурза Дайлан - хитрый человек. Он все и всем не говорит. Про то, что сотни будут действовать у Коломны, я случайно узнал. Помощник мурзы проговорился.
        - Значит, вы изучаете засечную черту?
        - Такое задание.
        - А ведомо ли тебе, каким путем пойдет сам Девлет-Гирей?
        - Откуда? - Сотник изобразил удивление, но было заметно, что лжет.
        - Так ли, Алан?
        - Сам подумай, воевода, откуда мне, простому сотнику, которых в войске хана великое множество, знать о мыслях правителя?
        - Ты не юли, сотник! - заявил Бордак. - Я сам недавно был в Крыму, в Кафе, там только рабы молчат о предстоящем походе. Остальные говорят и о мурзе Теребердее из ногайской орды, и о посланнике султана. Простой торговый люд знает о походе, а ты ничего об этом не слышал?
        Сотник недоверчиво взглянул на Бордака. Его смущало то обстоятельство, что этот человек говорил правду. В Крыму не скрывали подготовку к походу, считали покорение Руси делом решенным.
        - Ну знаю кое-что, но только по слухам. Мурза мне о походе говорил, но не в подробностях. Вроде как Девлет-Гирей намерен вести рать прямиком к Туле по Муравскому шляху. Ну а далее, когда войско перелезет через Оку, путей у него много. Все они ведут к Москве. Слышал еще, что хан даже поделил русские города и земли среди своих вельмож, османов и ногаев. В Бахчисарае все уверены в скорой победе. Крым будет велик и богат как никогда, а русские станут нашими рабами.
        - Это я тоже слышал, - сказал Бордак, взглянул на Хворостинина и добавил: - Однако я думаю, что не все говорит этот сотник. Отдадим его первому воеводе, пусть тот с ним говорит, выпытывает правду.
        Байтуган испугался.
        - Зачем пытать, зачем отдавать? Я ваша добыча, на мне вы деньги заимеете. За меня заплатят хорошо.
        - Как же мы их заимеем, если нас всех скоро уничтожит орда Девлет-Гирея?
        Сотник опустил голову. Глупость сказал. Кто вернет деньги, если всех побьют?
        - Больше говорить не буду, - заявил он.
        - А больше и не надо.
        - Всем сбор в поле, на правой от оврага стороне! - приказал Хворостинин.
        Парфенов улыбнулся и спросил:
        - А какую сторону считать правой, князь? От леса она одна, от рощи другая.
        - От леса, князь.
        - Понял.
        - Василь, возьми телегу с лошадью из обоза крымчаков и езжай на деревню, - сказал Бордак проводнику. - Вот тебе награда за верную службу. - Он протянул мужику мешочек. - Тут серебра на пять рублей. Бери, честно заработал.
        - Ух ты! - воскликнул Гурдин. - У меня таких денег отродясь не было. - Он взял мешочек, сделал хитрое лицо. - В обозе басурман не одна, а три телеги, да еще кони. Вам-то они вроде ни к чему, а на деревне сгодятся.
        - Ну и пройдоха ты, Василь. Забирай. Только как погонишь?
        - Было бы что гнать. А вы в Ступню? Сами-то найдете?
        - Теперь найдем, сотник татарский подскажет, он тут все облазил.
        - Удачи вам, воеводы. Даст Бог, встретимся, возьмете к себе.
        - И тебе всего наилучшего, Василь.
        Глава 6
        К Ступне дружина подошла затемно, не встретив ближнего разъезда, который должен был и днем, и ночью объезжать селение.
        Это удивило Бордака.
        Он повернулся к Парфенову, ехавшему рядом, и заявил:
        - Непорядок, Василь.
        Тот кивнул и сказал:
        - А Петр Сухой говорил, что тутошний станичный голова Родион Толстой службу знает, грамоту от Воротынского имеет. Неужто случилось что? Деревню уже видать, да только странная она какая-то. Запах печного дыма чувствуется, а огня нет ни во дворах, ни в избах. Может, басурмане мурзы Дайлана тут погуляли?
        Бордак подал сигнал головному дозору. Пестов остановил его.
        Михайло указал Парфенову на холм.
        - Давай, Василь, туда. Поглядим пристальней на деревню.
        Воеводы поднялись на возвышенность. С вершины видно было лучше.
        Бордак огляделся и проговорил:
        - Нет, крымчаков тут не было. Городьба цела, ворота на запоре, табун у реки, живность во дворах.
        К дружине подошел десяток Грудина, который князь Хворостинин увел к реке на полпути.
        Второй воевода передового полка тоже поднялся на возвышенность и спросил:
        - Что вы тут?..
        Бордак указал на Ступню.
        - Да вот деревню смотрим, голова которой не держит разъезды рядом с ней. Может, у реки кто был, Дмитрий Иванович?
        - Никого, но оттуда и прямого выхода к деревне нет. Частокол в воду уходит, путь по берегу перекрывает.
        - А где тот постоялый двор, о котором говорил станичный голова Ванькино? Должен быть у селения, но не видать. Не внутри же.
        - Отсюда нам не видно низину за дальним тыном, а дорога спускается туда. Если и быть двору, то только там.
        - Не понимаю, - проговорил Парфенов.
        Хворостинин и Бордак повернулись к нему.
        - Что ты не понимаешь, Василь Игнатьевич? - спросил второй воевода передового полка.
        - Неужто вот так просто, открыто можно подойти к Ступне? Это же какое безрассудство голова проявляет! Коли сейчас ударить отсюда, то местные мужики даже в исподнем не успеют к городьбе выскочить. Почему так? Вот чего я в толк не возьму.
        - Что-то тут не так, - сказал князь Хворостинин. - А ну-ка, Михайло Алексеевич, пошли-ка десяток к деревне. Да так, чтобы выглядело налетом, но без шума, гиканья. Озадачь десятника, дабы довел отряд свой до городьбы и встал там, около ворот, что на нас смотрят.
        - Понял, Дмитрий Иванович. - Бордак позвал Огнева и пояснил ему, что надо сделать.
        - А не напугаем народ? - спросил тот.
        - Лучше пусть люди напугаются, чем крымчаки их побьют и в полон возьмут.
        - Это так. Исполняю, боярин.
        Десяток Огнева скоро лавой пошел на деревню. Остальные опричники глядели на это действо.
        Но не так прост и уж тем более не безрассуден оказался станичный голова Толстой.
        Не прошел десяток Огнева и полпути, как тыном появились люди. В двух местах поднялась нижняя часть ограды, показались жерла. Ударили две пушки. Дроб поднял пыль слева и справа. Пушкари явно не желали губить людей, наступавших на них. Прогремел ружейный залп, и опять-таки пули легли в стороне.
        - Назад! - закричал Бордак.
        Но Огнев уже сам смекнул и подал команду. Десяток резко взял к реке, ближе к прибрежным ивам.
        Хворостинин рассмеялся.
        - Вот тебе и безрассудство. Давай, Михайло Алексеевич, знак в деревню. Мол, переговорщики едут.
        Парфенов огляделся и воскликнул:
        - Ба! Да мы окружены! От леса и сзади идут разъезды.
        Бордак обернулся и заметил отряды всадников, которые ходили по сторонам, не сближаясь с дружиной.
        - Эка ловко, - сказал Парфенов. - Видать, заприметили они нас давно, но пропустили, посчитали за глупость выходить на дружину, большую, чем их разъезды. Так и шли следом.
        От берега подошел десяток Огнева.
        Лука поднялся на холм и сказал:
        - Ну и прохвосты! Все заметили, к нападению готовы были, а виду не показывали. Если стреляли бы по десятку, то сгинули бы мы, не подъехав к тыну. Пушки дробом побили бы нас.
        Опричник Фома Рубач тем временем замахал над собой копьем с белой тряпкой.
        На деревне ответили тем же.
        - Лука, Яков, прикройте! - распорядился Бордак. - Мы не знаем этих местных. Налетят разъезды, и придется бить их.
        Десятки Огнева и Грудина встали за небольшим обозом в полукруг.
        - Василь Игнатьевич, будь тут, мы с Михайло пойдем к деревне, - сказал Хворостинин.
        - Не опасно ли? Может, Рубача пошлем?
        - А грамота царская у него есть?
        - Нет.
        - Вот то-то и оно. Едем, Михайло, не будем дожидаться, покуда нас пушками позовут.
        Воевода особой дружины и князь Хворостинин сошли с холма и поспешили к Ступне. Ворота отворились. Навстречу им выехали два всадника. Оба в латах, при саблях и, что интересно, со щитами.
        - Кто такие? - спросил мужик со строгим спокойным лицом.
        - Ты грамоте обучен? - осведомился Хворостинин.
        - А то!
        - Это хорошо. Тогда читай. - Князь передал мужику царскую грамоту.
        Тот взял ее. Товарищ поднес факел, чтобы видно было.
        Мужик прочитал текст, сорвал шапку, склонил голову.
        - Извиняй, князь, за такую встречу, но мы же не знали, кого это принесло. Видели, что отряд числом в три десятка к деревне идет, а кто такие, не рассмотрели.
        - Не за что извиняться. Как встретили, о том еще поговорим. А ты и есть станичный голова Родион Толстой?
        Мужик удивился и спросил:
        - Откуда меня знаешь?
        - От Петра Сухого.
        - Значит, вы в Ванькино были?
        - Мы много где были и еще быть должны. Сухой говорил, постоялый двор тут у вас имеется?
        - Да, покуда еще стоит. Почему спрашиваешь, князь?
        - Не догадываешься?
        - Голова моя дурная! Дружину твою надо на постой определить. Так ты давай распоряжение. Пусть два десятка в обход деревни на двор идут. Там Еремей Лобач с женой Аленой да работницей проживают. Припасы держат, дом в справном виде. Встретят, накормят, напоят, спать уложат. В доме у них печь, тепло ночью, соломы вдоволь, пол застелен. Третий же десяток пусть в деревню заходит. Избы пустые есть, разместим. У меня она малая, потому как жить в ней некому. Зато у помощника дом крепкий, новый, осенью поднятый. Там место для тебя и воевод твоих.
        Хворостинин кивнул.
        - Слыхал я о беде твоей, соболезную. Мало кого такое горе обошло в прошлом году на Москве.
        - За соболезнования спасибо, князь, но не надо душу теребить. Я и так почти каждую ночь семью свою во сне вижу.
        Хворостинин повернулся к Бордаку.
        - Накажи Василю распорядиться дружиной, и вместе подъезжайте.
        Михайло отъехал, а Толстой спросил:
        - Помощник твой?
        - Нет, у него свои заботы. Это первый воевода особой опричной дружины самого царя Ивана Васильевича, боярин Михайло Алексеевич Бордак. Второй воевода - князь Парфенов Василий Игнатьевич.
        - Вон как! - изумленно воскликнул помощник станичного головы. - У нас тут отродясь таких вельмож не было.
        Толстой указал на него.
        - Это Кирьян Губан. Он у меня над сторожами и разъездами начальствует. К нему в дом и пойдем, как ратников определим на постой. У него просторно.
        - За постой платить надо. Сколько денег мы Лобачу дать должны?
        - Князь, какие деньги? Вы не торговцы, не купцы, люди служилые, на защите отечества стоите. С вас нельзя брать ничего, давать надо.
        Князь покачал головой.
        - Спасибо, конечно, Петр, но так не пойдет. Хозяин двора понесет немалые траты. На постой встают два десятка здоровых и голодных ратников. С ними кони, им тоже корм нужен. Почему мы будем разорять мужика, коли у него и без нас дела никудышные?
        - Плати, если хочешь. Ты хозяин своей казны. А сколько, это мы завтра узнаем.
        Бордак передал наказ Парфенову, тот - десятникам. Вокруг городьбы пошли десятки Огнева и Рубача, к воротам вместе с воеводами подъехал отряд Грудина.
        За это время вся деревня вышла на улицу. У плетней стояли мужики, бабы, дети, но к воротам не подходили. Видно было, что голова и на самом деле крепко держит тут порядок.
        Губан повел опричников Огнева по деревне, к пустым избам. В Ступне, как и во многих других селениях, таковых было немало. Ушли люди столицу восстанавливать.
        - А покажи-ка ты нам, Петр, как оборона деревни построена, - сказал Бордак. - Честно говоря, стрельбы из пушек мы не ждали. Да и пищальников.
        Станичный голова улыбнулся.
        - Отчего не показать? Оборона у нас крепкая, да не только деревни. Мы знали о новом нашествии собаки Девлет-Гирея, укрепили и правый берег Оки. С утра посмотрите. Хочу знать, как оцените наши укрепления вы, ратные государевы люди.
        - Посмотрим, - обещал Хворостинин. - А сейчас исполни просьбу боярина.
        - Коней оставьте. Мужики отведут их в конюшню Губана. Пешком пойдем.
        Князья, боярин, голова соскочили с коней, передали их подбежавшим мужикам.
        Толстой повел гостей вдоль городьбы. Дубовые колья в сажень, а то и выше вкопаны в узкий вал, да не прямо, а с наклоном в сторону поля, леса, дороги, закрывающиеся амбразуры, под ними настил из досок, на нем пушки на колесах.
        - Откуда они у тебя? - поинтересовался Хворостинин.
        - Это долгая история. Я за ними на Москву с мужиками ездил. Еще до прошлого года. Тогда только две пушки у мастеровых выменяли на зерно. А как крымчаки сожгли Москву, там бесхозных пушек и пищалей много было. Забрали, прямо скажу, воровски. Но как иначе? Потом боярин Михаил Иванович Воротынский дал мне грамоту на постройку станицы, наказал дать еще пушек. Их у меня десять, пищалей поболее, три десятка. Порох и пули есть, ядер мало, зато дроба валом на берегу. Поглядели? Темно теперь, видно плохо. Утром все покажу. А теперь пойдем в дом Лобача, помолимся, поужинаем, поговорим, коли желание не пропало. Там отдохнете, до того в баньке попаритесь.
        - Веди в дом, - сказал Хворостинин.
        Они прошли к двухэтажному дому, единственному такому в деревне.
        Там их встретил Губан, выполнявший поручение Толстого.
        - Два десятка ратников разместились на постоялом дворе. Супружница Лобача Алена с девкой прислужницей затеялись готовить еду, - доложил он Хворостинину.
        - А третий десяток? - спросил Бордак.
        - Тот в избах у реки. Хотели коней в табун сбить да вывести в поле, но десятники отказались. Сказали, кони при них будут. Запросили сена и воды. Сейчас мужики подносят.
        - Веди в свои хоромы, - сказал Толстой.
        - Петр, ты ведь сам знаешь, как к горнице пройти. Вот лестница, двери открыты. Ты веди, а я жене Серафиме да дочери Ольге накажу для вельмож угощение сготовить. После баньки как раз подойдет. Что пожелаете, князья? Есть и щи, и уха, курицу можно отварить, пироги в печи разные.
        - Чем угостишь, тем и довольны будем, - сказал Хворостинин.
        - А как насчет питья? Квас - это понятно, а что еще? У меня разное есть, хлебное и медовуха.
        Второй воевода передового полка взглянул на Бордака и Парфенова.
        - Что скажете?
        - Вино очень крепкое? - спросил Михайло.
        - Двойного перегона, на травах настояно. Но есть, как я говорил, и послабее.
        - Мне крепкого.
        Парфенов кивнул.
        - Я тоже, пожалуй, крепкого выпью.
        Хворостинин улыбнулся.
        - Ну вот и порешили. Только ты, Кирьян, пенника вели подать немного, чтобы по чаше на человека вышло, не более. Накажи своим сельчанам, чтобы в угощении ратников не усердствовали. Им вина не давать, если только медовухи. Пошли человека, пусть предупредит и своих, и наших.
        - А на постоялом дворе как быть? - спросил Губан. - Еремею мы не указ, коли ратники сами затребуют вина. А его там тоже немало.
        Хворостинин повернулся к Парфенову.
        - Разберись с этим, Василь.
        Наконец все было улажено и обговорено. Вельможи в сопровождении станичного головы поднялись в горницу.
        Толстой указал на лавки у стола.
        - Садитесь, гости дорогие.
        Хворостинин с Бордаком сели у оконца, Парфенов с Толстым устроились напротив.
        В комнату вошел Губан, расстегнул ворот рубахи и сказал:
        - Банька топится, угощение варится-парится, дочь сейчас хлебного вина принесет с пирогами да квасу.
        За хозяином появилась молодая девушка в праздничной одежде, выставила на стол два кувшина, блюда с пирогами, чаши. Она на мгновение задержала взгляд на Парфенове и выпорхнула в сени.
        - Озорница! - с улыбкой проговорил Губан. - Девка красавица выросла. Скоро замуж выдавать. - Он устроился рядом с головой, разлил крепкое хлебное вино, поднял чашу и провозгласил: - За царя Ивана Васильевича, его победу в сражении с проклятыми басурманами!
        Сотрапезники выпили, закусили пирогами.
        Губан хотел налить еще, но его остановил Хворостинин.
        - Хорош, Кирьян. После баньки выпьем.
        - Как скажете, гости дорогие. Чудно все же.
        - Что тебе чудно? - спросил Парфенов.
        - У меня в избе столько высоких вельмож! Только самого государя и не хватает.
        - Может, и он когда-нибудь заедет, - сказал Бордак.
        - Нет. - Губан вздохнул. - На что ему наша деревня?
        - Коли прославитесь в боях с ненавистными крымчаками и государь прознает про вас, то почему не заехать, не отблагодарить? Он не брезгует общаться с простым народом.
        - Наслышан, да только…
        Хворостинин прервал хозяина дома:
        - Давайте к делу. - Он повернулся к Толстому. - Скажи, Родион, беспокоят ли вас после морозов и разлива татары?
        Станичный голова кивнул.
        - Было пару раз. Месяц назад и дней десять. Разъезды, которые заприметили ваш отряд, видели и крымчаков. Тех немного было, менее полусотни. Шли полем вдоль леса со стороны Серпухова к Кашире, а то и дальше. Обоз у них был. Они дозор послали к Ступне, но разъезды Фомы Тусы и Никиты Лосева в поле вышли. Татары тут же в обрат повернули и дальше в лес подались. Я поднял полусотню, дабы догнать басурман и перебить их, но те как сквозь землю провалились.
        - Значит, басурман было пять десятков?
        - Да, где-то так.
        - А твои люди начальника крымского в морду не видели?
        - Не ведаю! Спросить?
        - Как же ты спросишь, если разъезды в поле?
        - Один из них сейчас на ужин зашел.
        - Попробуй, узнай.
        Губан ушел и скоро вернулся с крепким молодым мужиком.
        - Вот начальник разъезда Фома Туса. Говорит, что видел он старшего татарина.
        Начальник разъезда мял в руках шапку. Он слышал, какие важные гости на деревне, и сильно смущался.
        - Вина выпьешь, сторож? - спросил Хворостинин.
        - Отчего нет? Угостите, выпью.
        Дмитрий Иванович сам налил чашу, подал деревенскому ратнику.
        Фома выпил ее в два глотка, вытер усы и рот рукавом.
        - Благодарствую, князь.
        Губан дал ему пирог.
        Ратник закусил.
        - Ты видел старшего крымчаков, которые появлялись тут?
        - Видел, князь. У леса. Он уходил с нукерами, но на опушке обернулся, а у меня на лица память хорошая, запомнил. Жаль, не успел в рожу эту стрелу пустить.
        - Не горюй. Значит, запомнил?
        - Да, князь.
        Хворостинин обернулся к Парфенову.
        - Василь Игнатьевич, не в службу, а в дружбу, приведи сюда сотника, которого взяли в овраге.
        Толстой, Губан и Туса переглянулись.
        - Вы что, сшибались с крымчаками? - спросил голова.
        - Да, пришлось, у Колчинки, Белой рощи, в Гадюкином овраге, - ответил Хворостинин.
        - Это что же, и там были крымчаки?
        - Вот думаю, может, это один и тот же отряд.
        - Но почему татары по левому берегу шарахаются, когда подходить с правого будут?
        - Я не знаю, Родион, откуда подойдут басурмане. Прошлый год изменники показали Девлету дорогу, по ней он и обошел главные силы. Как будет на этот раз, один Господь ведает. Да и что с правого берега увидишь? Только переправу. Да, вот еще что. Давеча я хотел спросить тебя, почему ты укрепления на том берегу выставил.
        Голова хитро улыбнулся.
        - А это ты, князь, завтра узнаешь.
        Парфенов отсутствовал недолго, зашел в горницу и сказал:
        - Сотник во дворе под охраной ратников Грудина. Сюда я его не повел. Нечего поганить православное жилище псом басурманским.
        - Пошли! - дал команду Хворостинин.
        Воеводы и местные начальники спустились во двор.
        Алан Байтуган, связанный по рукам, стоял между двух опричников.
        Подбежал служилый, осветил двор факелом.
        Хворостинин показал начальнику разъезда на сотника.
        - Гляди, Фома. Ты не этого тут видал?
        - Нет, тот другой был, младше и ростом выше.
        - Ты не спеши, хорошо гляди.
        - Князь, поверь, я узнал бы.
        Бордак подошел к Байтугану и сказал:
        - Помнится, сотник, ты говорил, что рядом с Колчинкой ваших отрядов нет. Оказывается, был такой.
        - Про это мне ничего не известно. Всем начальствует мурза Дайлан. Его стан расположен у села Барино. Меня он послал к Колчинке, Ванькино, к Рудову перелазу и Колчину броду. Куда других отправил, я не знаю.
        - А не врешь?
        - Ты, воевода, поймай мурзу. У него и узнаешь, врал я или нет.
        Хворостинин приказал опричникам увести сотника.
        После этого вельможи вернулись в дом.
        В сенях стоял Федор, сын Губана, семнадцати годов, уже мужик.
        - Батюшка, баня готова. Можно париться.
        Толстой взглянул на Хворостинина.
        - В баню, князь?
        - Да, попаримся.
        - Угу, а потом и угостимся как следует. Только вот неймется спросить.
        Второй воевода передового полка усмехнулся.
        - Так спрашивай, коль неймется.
        - А чего вы этого сотника крымского с собой таскаете? Прибили бы, да и все дела.
        - Он еще нужен может быть. Отвезем в Калугу. Там первый воевода сторожевого полка князь Андрей Петрович Хованский. Он знает, что с ним делать.
        - Так полки, которые обычно обороняли Москву, по разным городам разошлись?
        - Извиняй, Родион, но тебя это не касается.
        - Но как же Москва?
        - За столицу не беспокойся. Мы не дадим нехристям и близко подойти к ней.
        - Ну и хорошо.
        Воеводы с удовольствием попарились. В роли банщика выступил Федор Губан. Он потрудился на славу, не один березовый веник извел, покуда хлестал вельмож. Из бани воеводы вышли к Оке, искупались в прохладной воде, вернулись в дом помощника станичного головы, там выпили, основательно закусили и улеглись спать.
        Встали они рано, умылись, помолились, позавтракали, вышли во двор.
        По деревне уже бегали детишки, бабы занимались хозяйством. Мужики пошли на реку проверять сети и верши, в лес на охоту, в поле. Жизнь продолжалась.
        Первым делом воеводы и станичный голова проехали к постоялому двору.
        Хозяин встретил их у ворот, снял шапку, поклонился, поздоровался.
        - И тебе здравствовать, Еремей, - ответил за всех Толстой и спросил: - Как ты принял воинов, защитников земли русской?
        - Слава Богу, припасов хватило. Выгребли мы все дочиста, но накормили и людей, и коней.
        - Последнее отдал? - спросил Хворостинин.
        - Для войска, которое будет с басурманами биться, ничего не жалко.
        - Сколько стоит все это?
        Хозяин постоялого двора почуял, что может получить выгоду, почесал затылок и ответил:
        - Припасов на полтину ушло, сено свое, за постой я обычно беру по алтыну, с вас - по копейке.
        - Сколько всего выходит?
        - На рубль серебра дашь, и я доволен буду.
        Хворостинин передал хозяину деньги.
        После этого воеводы и голова с помощником направились к реке, погрузились на плот с двумя гребцами и поплыли к правому берегу Оки. Но на средине гребцы бросили весла, плот пошел по течению.
        - И куда это мы? В Колчинку или в Ванькино? - осведомился Хворостинин.
        - Ни в деревню, ни в село. Такая вот у нас переправа, - ответил голова.
        - Что, у берега отмель?
        - Нет. Река тут хоть и не особо широкая, но глубокая.
        - Так в чем дело?
        - Извиняй, воевода, скоро все узнаешь.
        Вскоре гребцы прибили плот к обрывистому берегу саженях в двухстах от места напротив Ступни, там, где была роща.
        - Почему так? - спросил Бордак.
        - Терпение, воеводы.
        Толстой повел важных гостей в обратную сторону, отходя от Оки.
        Хворостинин взглянул на Бордака.
        - Ты понимаешь, боярин, что деется?
        - Покуда не соображу, но по поведению головы станицы видно, он знает, что делает.
        Воеводы и деревенские начальники вышли к берегу уже напротив Ступни. Там они увидели вертикальный тын из жердей, врытых в землю. Заостренные колья торчали и в сторону поля. Эти заграждения тянулись саженей на семьдесят. Они прикрывали пологий спуск к реке, справа и слева от которого были крутые обрывы.
        - Ну и кого остановит этот забор? - спросил Хворостинин.
        - А ты видишь, чего он закрывает? - проговорил в ответ Толстой.
        - Мы видим, что вы соорудили преграду для детишек малых, - заявил второй воевода сторожевого полка и пошел к забору.
        - Стой, князь! - Губан преградил ему дорогу.
        - Что такое?
        - Нельзя туда, погибнешь там.
        - Да что вы такое скрываете, станичники?
        - Объясняю, - сказал Толстой. - Ограда и на самом деле потешная. Так, пустое место. Один ратник быстро изломает ее. Так и крымчаки подумают. Но все дело не в ней, а в том, что дальше, до реки.
        - А что там? - не скрывая нетерпения, спросил Парфенов.
        - А там, воевода, по всей длине тына вырыты волчьи ямы.
        - Вот как? - удивился Бордак. - А не заметно.
        - Так мы и делали, чтобы незаметно было. Ямы одна рядом с другой, глубиной в сажень, внизу колья острые, сверху щиты из легких жердин, присыпанные песком, закрытые дерном.
        Хворостинин улыбнулся и проговорил:
        - Это получается, подойдет сюда отряд крымчаков, посмотрит на тын, посмеется, разрушит его, поведет коней к реке для переправы и попадет в волчьи ямы?
        - Так, князь. В них может угодить целая сотня. А для приманки мы еще плоты сюда доставим. Вроде как не успели угнать.
        - Ну ты и молодец, голова! Надо же придумать такую ловушку.
        - Да это не я. Мы с такими у стен Казани сталкивались. Татары их придумали. Вот такие у нас на правом берегу укрепления.
        Бордак с опаской посмотрел на плетень и спросил:
        - А своих-то сельчан предупредили об опасности?
        - Конечно. Сюда никто не сунется. Вот рыбаки возвращаются, видишь?
        Вверх по реке шли лодки.
        - Вижу.
        - Рыбы и здесь полно, но ловят ее выше по течению либо ниже, в затонах.
        - Понятно, - сказал Хворостинин, поблагодарил голову за службу и дал ему мешочек с серебром.
        Тот знал, что отказаться нельзя. Это не плата, а награда.
        - Давай обратно, нам далее идти надо, - заявил воевода.
        - Прямо в Калугу? - спросил Толстой.
        - Нет, нам еще броды по реке смотреть надо.
        - Ясно. Что ж, идем обратно.
        Вскоре дружина пошла вдоль реки.
        Ее повсюду встречали разъезды, подавали знаки дымом сторожи. Но дальше Ступни удобных мест для переправы большого войска ратники не нашли, а малые отряды могли одолеть Оку в любом месте.
        К вечеру воины пришли в Дракино.
        Тамошний голова встретил их и предложил остаться на ночлег.
        Но Бордак заявил, что надо посмотреть оборону, идти дальше и заночевать на елани. Провизия у дружины была, воды хватало. Не следовало кормиться за счет народа.
        Его поддержал Парфенов. Хворостинину ничего не оставалось, как согласиться.
        Станичный голова Григорий Глушко показал воеводам перелаз через Оку. Это было второе место, весьма удобное для переправы большой рати.
        Дружина обследовала его и двинулась вверх по реке в большой лес. Головной дозор нашел там елань, подходящую для ночевки. Там воины разбили лагерь. Для воевод поставили шатер, остальные соорудили шалаши. Парфенов с десятниками выставили посты охранения.
        Воеводы помолились, поели и повели разговор.
        Начал его Бордак:
        - Да, засечная черта слишком большая получается. Где селения, там еще есть кое-какие укрепления. Между ними только разъезды и чистые берега.
        - Река не везде удобна для переправы, - сказал Парфенов. - Много мест с обрывистыми берегами, сильным течением, большой глубиной, омутами. Нет, я не спорю, отряды собаки Девлет-Гирея пройдут и там, но малые. Хотя из них соберется большое войско, о чем уже был разговор. Да и нельзя двести сорок с гаком верст от Калуги до Коломны наглухо закрыть. Тут никакой рати не хватит. На оборону вышли пять полков, около двадцати тысяч ратников. Это с казаками, вятичами на стругах и немцами.
        - Побольше будет, - заявил Хворостинин. - С людьми Михаила Черкашина, станичниками и сторожами наберется тысяч сорок. Но я согласен, этого все одно мало.
        - Почему царь не снимет войска с Ливонии, не присылает сюда служилых татар? - спросил Бордак. - Не все они в прошлом году перебежали к Девлету. Остались и те, которые не предали.
        - Мы тут можем сколько угодно рассуждать, но царь и боярин Воротынский, назначенный им главным воеводой, знают, что делают.
        - Знать-то, может, и знают, но только за нашу сторону. О том, как поведут себя крымчаки, могут сказать только Девлет да его мурзы. А у них не спросишь.
        - Друзья мои, так дело не пойдет! - воскликнул Хворостинин. - Не хватало нам раскиснуть, тогда войско наше развалится. Воеводы всегда и везде должны быть крепки и решительны, вступать в бой, даже если и не ведают, как его вести. Понимание придет потом, в ходе сражения.
        - Да никто и не спорит с этим, князь, - сказал Бордак. - Я просто говорю, что нас ждут тяжелые времена.
        На этом тяжелый разговор закончился. Вельможи, не раздеваясь, легли спать. Парфенов загасил свечи. Наступила ночь.
        Следующие два дня дружина затратила на переход от Дракино к Калуге. Воины так же осматривали станицы и сторожи, искали и проверяли перелазы, которых становилось все меньше.
        Утром третьего дня, уже в начале мая, отряд подошел к крепости Калуга. Ее окружали овраги и река. В стене имелись три проезжие башни, посады были укреплены.
        Навстречу опричникам из города выехал разъезд.
        Его начальник прочитал грамоту, кивнул и сказал:
        - Передовой полк стоит в крепости и вне ее, малость западнее. Наместник и воевода у нас князь Иван Васильевич Горинский.
        - Мы заедем в крепость, - сказал Хворостинин.
        - Заезжайте. Тесно у нас, другое дело в поле, там простор. Но дело ваше, грамота обязывает во всем подчиняться тебе, князь.
        Дружина дошла до воеводского двора. Внутри действительно повсюду были ратники, конные и пешие, стояли орудия, телеги с порохом и ядрами. Весь обоз передового полка находился в крепости.
        Стража остановила воевод. Старший доложил наместнику о прибытии отряда.
        Из дворца вышли Горинский и воеводы передового полка. Это были князья Андрей Хованский и Михаил Лыков. Наместник распорядился поставить дружину тут же, во дворе, велел отправить в тюрьму пленного крымского сотника.
        Потом все поднялись в гостевую залу, сели за стол, и князь Хованский обратился к Хворостинину:
        - Докладывай, где были, что видели.
        Второй воевода сделал это.
        Хованский выслушал его, задумался, глядя на отметки и знаки, сделанные Хворостининым на карте, потом спросил:
        - Значит, самые удобные места для переправы - Сенькин брод, перелазы у Серпухова и у деревни Дракино?
        - Да, Андрей Петрович. Именно Сенькин брод издавна является местом переправы крымских татар. Думаю, и на этот раз ничего не изменится.
        - Как знать. - Хованский постучал костяшками пальцев по столу. - Но похоже на то, что все к тому и идет. Здесь у нас отдыхает посольский человек из Крыма. На Москву едет, кое-что поведал нам о замыслах Девлет-Гирея.
        Бордак оживился и осведомился:
        - Что за посольский человек?
        - А тебе на что? - спросил Хованский.
        - Да будет тебе известно, князь, что я долгое время был тайным посланником царя в Крыму и много кого там знаю. Жил в проклятой Кафе, где самый большой невольничий рынок.
        Воеводы и наместник с нескрываемым уважением посмотрели на боярина.
        - Не знал. Важное и опасное дело ты делал, боярин. А посольский - это Осип Тугай. Ты его знаешь?
        - Осипа-то? Мы вместе сведения о крымчаках собирали. Друг он мне. И где сейчас Тугай?
        - В покоях, отдыхает. Хотя уже пора и вставать.
        - Накажи, пусть меня сведут с ним. Я вам тут не нужен.
        - Что ж, хорошо. - Князь Хованский взглянул на наместника.
        Горинский вызвал человека из прислуги и велел ему проводить боярина в покои, где остановился человек, прибывший намедни из Крыма.
        Вскоре Бордак вошел в опочивальню. Тугай уже проснулся, но все еще лежал на постели.
        Завидев друга, он удивленно воскликнул:
        - Михайло, это ты или еще сон?
        Бордак улыбнулся.
        - Не сон, Осип. Это я.
        - Извиняй, сейчас. - Тугай поднялся, оделся, ополоснул лицо, обнял товарища. - Ты откуда?
        - Из Москвы.
        - А почему здесь? Хотя признаю, глупость спросил. Ясно, что царь послал. Я очень рад видеть тебя. Как семья? Выжила в прошлом году?
        Бордак помрачнел.
        - Выжила. Люди Василя Парфенова, моего помощника и друга, успели вывезти рекой в вотчину.
        - Это хорошо. А чего нахмурился?
        - Алена на сносях была, покуда я выполнял наказ царя, родила…
        Тугай прервал Бордака:
        - И кого?
        - Мальчика.
        - Как назвали?
        - Никак.
        - Почему?
        - Потому что родился он мертвым.
        - Соболезную, Михайло. Алена поди волосы на себе рвала?
        - Помереть хотела. Да стерпела боль. Отошла.
        - Да, новости. Ты на лавку за стол садись, чего стоять-то?
        Бордак сел, напротив устроился Тугай.
        - Такие, значит, дела? А тут какое задание имеешь? - продолжил допытываться Осип.
        - Дружина моя по разряду придана передовому полку. Князья Хованский и Лыков пошли прямо в Калугу, а отряд со вторым воеводой князем Хворостининым двигался по Оке. Смотрели броды, перелазы, как службу станицы и сторожи несут. Так и добрались до крепости. А наместник сказал, что посольский человек из Крыма во дворце отдыхает. Я сразу спросил, кто это, и пришел сюда.
        - Посольство наше Девлет выгнал, пред тем унижал как только мог. Хорошо, что хоть не загубил никого, отпустил в обмен на крымских вельмож, которые на Руси в полону были. Я с посольством уйти не мог. Причину сам знаешь. Притаился на подворье Ризвана, потом свата его Алая, отца Гульшеня. Надо было заполучить сведения о том, когда, каким войском и как пойдет Девлет-Гирей на Москву.
        - Заполучил?
        - Иначе не ушел бы. Курбан помог. Свел с мурзой Азатом, тот и рассказал о походе. Пришлось мне отдать ему все деньги, которые у меня были.
        - Как же ты прошел Крым, Перекоп, Дикое поле?
        - Припасами и деньгами меня Ризван снабдил, бумагами - Курбан. Тяжко было. Дважды едва не попал к крымчакам. Обошлось, и слава Богу.
        - Чего прознал-то, поведаешь?
        - Тебе расскажу, ты и сам там, в Крыму, маялся. А вот наместнику и воеводе передового полка я не открыл того, что они знать хотели. Не для них те сведения.
        - Ну, Осип, не тяни, говори.
        Тугай прошел до двери опочивальни, открыл ее, осмотрелся, вернулся на место.
        - Нерадостные вести, Михайло. Девлет в Крыму собрал более пятидесяти тысяч воинов. У всех оружия полно, доспехи новые, по два-три коня. В конце мая они двинутся к Перекопу. А там уже стоят ногаи Теребердея, отряды адыгов и черкесов. Это еще тысяч сорок. Да и султан янычар Девлету прислал. Их где-то десять тысяч. Это, почитай, два наших полка. Так что сто тысяч, а то и боле собака Девлет привести на Русь может. Слабость его в том, что мало орудий, особенно осадных. Да и пищали крымчаки с горцами не жалуют. Привыкли к саблям, лукам, копьям.
        - Значит, в начале июня орда двинется на Русь?
        - Да, где-то так.
        - А каким путем?
        - Это уже не тайна. Девлет до того заважничал, что вслух объявил - орда пойдет от Перекопа на Тулу по Муравскому шляху. Часть войска сократит путь Изюмским. Обходить русскую рать на этот раз хан не намерен. Не видит смысла. Этот пес уверен в том, что мы не сможем дать ему достойный отпор. Думаю, не так уж он и ошибается. Я посмотрел на передовой полк, поговорил с третьим воеводой, князем Михаилом Лыковым. Оказывается, в полку всего четыре с половиной тысячи ратников. Это с казаками, рязанскими, смоленскими и епифанскими стрельцами да малой плавной ратью вятичей. Слыхал я, Иван Васильевич смотр войска проводил. В нем оказалось всего двадцать тысяч ратников. Так это?
        Бордак кивнул.
        - Так, но это лишь пять полков. У царя в запасе есть еще войска.
        - Много?
        - Это знает только он. Главный воевода боярин Воротынский говорил о десяти тысячах из западных крепостей и таком же числе служилых татар. Кроме того, на засечной черте, в станицах и сторожах еще тысяч двадцать наберется.
        - Станицы и сторожи в полки не собьешь, у них забота другая, и растянуты они на всю засечную черту. К селениям своим привязаны, к семьям. Что ни говори, а спасать их сторожа наперво будут. Войско из крепостей - это уже дело. Но опять-таки мало этих сил. Если бы царь вывел из Ливонии хотя бы тысяч двадцать.
        - Он лучше нас с тобой знает, что делает.
        - Покоя нет от мыслей о том, что дальше будет. Сегодня нам проигрывать нельзя. Не только Москву, всю Русь потеряем.
        Бордак повысил голос:
        - Я не узнаю тебя, Осип. Почему малодушничаешь? Ты? Отчаянный, храбрый воин.
        - Да не малодушничаю я, Михайло. На душе беспокойно.
        - Не у тебя одного. Однако в этом году все мы знаем цену поражения. Как и победы. В этом та сила, тот боевой дух, которого нет у крымчаков. Слишком уж зазнался Девлет. Зря он русскую рать ни во что не ставит. Уверен, это его и погубит.
        - Эх, Михайло, мне бы твою уверенность.
        - А ты верь, Осип. Русь под крымчаками не будет. Разобьем басурман проклятых.
        Тугай улыбнулся.
        - А ты все такой же. Это хорошо. Но положение, Михайло, тяжкое.
        - Это мне известно. А почему, скажи, царь ставку свою в Новгород перенес?
        - Не слыхал о том.
        - Там он и казна царская. А Новгород государь выбрал, потому как оттуда может управлять войсками и у Москвы, и в Ливонии. Коли дела тут пойдут худо, будь уверен, Иван Васильевич все войска снимет с запада и пошлет на крымчаков.
        - Но тогда поляки в спину ударят.
        - Покуда они разворачиваться будут, побьем крымчаков, а там и поляков с литвинами встретим.
        - Ладно. Что будет, одному Господу известно. Позавтракаешь со мной?
        - Ты никак уезжать собираешься?
        - Да, да только теперь не знаю куда. О том мне князь Хованский сказать должен.
        - Ну коли ты из Крыма ушел, то по своим землям и до Москвы, и до Новгорода доберешься.
        - Это так. А завтракать-то будешь?
        - Конечно.
        - Тогда пошли в храм, помолимся, заглянем в столовую, потом отправимся к воеводе передового полка.
        После молитвы и трапезы Тугай предстал перед Хованским. Тот велел ему идти в Серпухов к главному воеводе Михаилу Ивановичу Воротынскому.
        Бордак проводил друга до моста чрез овраг. Там они и расстались.
        После этого первый воевода передового полка позвал Михайло к себе.
        Бордак поспешил во дворец.
        Там его ждали все воеводы передового полка.
        - Мы посоветовались, решили не дожидаться, покуда Девлет поведет свою орду на Русь, и еще больше укрепить береговую засечную черту, - сказал Хованский. - Твоя дружина будет пополнена еще тремя десятками, начало над которыми я возлагаю на князя Парфенова. Он должен будет вывести их к Колчину броду и закрыть его. Тебе же, Михайло Алексеевич, с прежними силами предстоит выйти в Ванькино и держать Рудов перелаз. Для возведения укреплений, засек, валов, тынов привлечь местных жителей, из них же создать отряды обороны перелаза и брода. При надобности к вам быстро подойдет полк князя Хворостинина. Однако главный удар, если татары нанесут таковой, придется отражать дружинам и ополчению. Надо убрать из селений баб, стариков, детей. Пусть об этом позаботятся станичные головы. Это их дело.
        - Но, князь, крымчаки наверняка двинутся поначалу к Серпуховской переправе и к Сенькину броду. Только там они могут перелезть через Оку большой ратью, переправить обозы, - проговорил Бордак.
        - О Серпуховском перелазе не беспокойся, его есть кому защитить. А Сенькин брод прикрывают сотни полка князя Ивана Петровича Шуйского.
        - Ты сказал «сотни». Почему не весь полк?
        - Не те вопросы задаешь, Михайло Алексеевич. Ты уж извини. Я, конечно, уважаю твой опыт, заслуги в освобождении наших полонян. Мне известно, сколь благодарен тебе государь за работу в Крыму, но давай так. Каждый делает то, что ему наказано. Коли я поставлен первым воеводой передового полка, а особая дружина ему придана, то изволь подчиняться и не обсуждать мои наказы. Что тебе надо знать, то узнаешь. Сейчас твое и князя Парфенова дело - собрать вторую дружину и уйти к названным селениям, где немедля начать работать по усилению обороны засечной черты от Сенькина до Колчина брода. Но к Сенькину не выходи.
        - А коли крымчаки повалят на Сенькин брод, не выйдя к Колчину и Рудову перелазу? Тогда нам идти на помощь князю Шуйскому?
        - Нет. Стоять там, где будете. А насчет безделья не беспокойся. Крымчаки вам этого не позволят. С ходу перелезть через Сенькин брод им не удастся. Еще есть о чем спросить?
        - Есть, князь. От Колчинки и Ванькино мы закрываем переправы. Кто поможет ополчению в Ступне и будет держать берег ниже Сенькина брода?
        Хованский вздохнул и ответил:
        - Ополчению Ступни поможет Дмитрий Хворостинин, у которого две с лишним тысячи ратников. Берег ниже Сенькина брода будет перекрывать полк Ивана Шуйского. У него людей поболее, чем у нас.
        - Добро, князь, я все уразумел. Кто передаст нам три десятка?
        - Они уже в поле, у реки. Завтра с утра тебе следует вывести особую дружину, забрать вторую и единым отрядом идти до Колчинки. Сколько верст от нее до Ванькино?
        - Восемь.
        - А от Ванькино до Сенькина брода?
        - Десять.
        - Значит, двум дружинам с ополчением надо перекрыть броды и выставить заслоны у перелазов и селений. У меня все.
        - Ясно. Дозволь идти?
        - Ступай, боярин, и крепко помни мой наказ. Ни один крымчак не должен перелезть через Оку на том участке, за который отвечаете ты и князь Парфенов.
        - Да, я понял.
        - Ты, Михайло Алексеевич, у себя будешь? - спросил Хворостинин.
        - Десятников соберу, объясню задание, потом с князем Парфеновым у себя либо у него.
        - Я подойду.
        - Тебе, князь, всегда рады.
        Бордак спустился во двор, увидел Парфенова и сказал:
        - Рад за тебя, Василий Игнатьевич. Мы теперь оба первые воеводы.
        - Как это?
        - Потом объясню. Позови-ка десятников.
        - Сюда? Может, в дом зайдем?
        - Я уже насиделся во дворце. Сюда позови.
        - Добро. А чего во дворце-то?
        - Задание нам с тобой первый воевода князь Андрей Петрович Хованский определил.
        - Тут, при полку?
        - Все скажу, но не сейчас.
        - Лады.
        Парфенов позвал десятников. Подошли Лука Огнев, Фома Рубач и Яков Грудин.
        Бордак объяснил им суть полученного задания и поручил подготовить людей к выходу на Оку.
        Наказ десятники восприняли спокойно, как должное.
        После друзья прошли в покои Парфенова.
        Туда явился и князь Хворостинин, присел на лавку, оглядел воевод и спросил:
        - Ну и что? Теперь все прояснилось?
        Бордак покачал головой и ответил:
        - Прояснилось лишь то, Дмитрий Иванович, что дружина зря шла сюда, в Калугу. Если князь Хованский имел наказ отправить ее обратно к Колчинке и Ванькино, то мог и гонца прислать в ту же Ступню или село. А с ними и три десятка. А так мы только зазря шли сюда. Два дневных перехода, ночные стоянки под открытым небом. Для чего? Не пойму.
        - Все объясняется просто. Решение по дружине принял не Хованский, а боярин Воротынский, командующий всем войском. Это не был прямой наказ. Просто Михаил Иванович посчитал это нужным, а князь Хованский, дабы не попасть впросак, повелел отправить дружину на прикрытие Стенькиного брода. Вот так. Десятки, переданные под начало Василия Игнатьевича, оповещены. С утра они будут ожидать вас у дороги, по которой вы двинетесь.
        - Что хоть за десятки? - спросил Парфенов.
        - Мои. Опричники крепкие, опытные, от врага не бегают, обучены сабельному бою, стрельбе из луков и пищалей. Мои люди готовят для вас дополнительный обоз. Я наказал передать в дружины тридцать пищалей, десять бочонков пороха и пуль. Десятники не раз водили отряды на татар, между собой имеют полное согласие.
        - Пищали - это хорошо, - заявил Бордак. - Они лишними не будут. Нам бы еще пушек, Дмитрий Иванович.
        Хворостинин улыбнулся.
        - Я знал, что ты их попросишь. Будет вам и десять полевых пушек.
        - Вот за это большое спасибо тебе, князь! Пушки - это не луки и даже не пищали. Крымчаки очень их опасаются и стараются обходить. А они с прислугой?
        - А как же! Пушкари, отдельный обоз, пороху хватит, а вот с ядрами туго. Могу дать всего пятьдесят штук. Но есть голыши у реки, найдется, чем зарядить. Пять пушек пойдут в одну дружину, пять в другую. Пушкари тоже будут ждать вас у реки, вместе с тремя десятками.
        - Благодарствуем, Дмитрий Иванович.
        - Да ладно, Михайло. Один у нас ворог, вместе и драться будем.
        - А ты, коли не тайна, далеко от нас будешь?
        Хворостинин усмехнулся и ответил:
        - Недалеко, а где - тайна.
        - Понял. Нам надо бы сообщение друг с другом иметь.
        - Я это продумал. Дам вам гонца Дмитрия Гурду. Он знает, где меня найти. Коли мне потребуется, то пошлю из своего стана гонца Ивана Баргина.
        - Хорошо.
        - Ну вот и все, отдыхайте. Утром молитва, завтрак, выход к Оке, смотр новых десятков, наряда, обоза. Потом вперед, к Колчинке и Ванькино. Вам там рады будут. Все же какая-никакая, а рать с нарядом. На месте, мой совет, с ходу начните заграждения делать.
        - Может, поставить ловушки, как у Ступни? - сказал Бордак.
        - Дело ваше. Но если там крымчаки попадут в капкан, то в другом месте - уже нет. Как бы не стал напрасным тот труд. Ведь сделать такие ямы хлопотно, да еще и местность подходящая нужна. Но решать вам на месте. Пошел я. Нам с Хованским с утра в Серпухов ехать. Главный воевода Воротынский вызывает. Так что извиняйте, проводить не смогу. Но еще свидимся. - Он обнял Бордака и Парфенова, потом вышел из комнаты.
        Утром дружина вышла из Калуги. Стража у ворот указала, где ее ожидает дополнительное войско. Всадники проехали к самому берегу. Там, на поляне, уже свернув лагерь, стояли в строю три конных десятка, рядом наряд со своим обозом.
        К Бордаку от строя направился всадник.
        - Приветствую, воеводы. Десятник, назначенный старшим в дружине, Матвей Чуринов.
        Все трое подъехали к строю, и Бордак сказал Парфенову:
        - Начальствуй, Василий, а я наряд посмотрю.
        Парфенов вызвал остальных двух десятников второй дружины. Ими оказались опричники Андрей Гарин и Федот Семко. Они начали смотреть строй.
        Бордак подъехал к пушкарям, которые стояли у телег с пушками, порохом и ядрами.
        Вперед выдвинулся воин лет сорока.
        - Старший всего наряда дружины Иван Осипец.
        - А я воевода, боярин Бордак.
        - Знаю и приветствую.
        После смотра дружины пошли в сторону Серпухова вдоль реки, за день преодолели шестьдесят верст, на ночь встали на елани в березняке. К вечеру второго дня воины вышли к деревне Ступня, где поднялся переполох. Никто не ожидал возвращения опричников, и местные жители приготовились к бою. Однако станичный голова Родион Толстой быстро разобрался, кто объявился. Деревенские мужики отложили пищали, луки, копья, открыли ворота. Бордак, старший всего войска, распорядился в деревню не заходить, встать лагерем в низине у постоялого двора, выставить охранение, начать готовить еду.
        Сам же он вместе с Парфеновым подъехал к воротам.
        - Недолго же вас тут не было, - с улыбкой заявил голова станицы.
        - Вот как иногда случается, Родион, - сказал Бордак. - Мы в Калугу, а там нам от ворот поворот. Мол, идите обратно.
        - Судя по тому, что ты оставил дружину в поле, у нас вы не задержитесь. По-моему, больше стало твое войско, боярин.
        - Да, в два раза. Теперь у нас две дружины и свой наряд.
        - Это хорошо. Вы теперь Сенькин брод закрывать будете?
        - Нет, встанем в Колчинке и в Ванькино.
        - А к нам никого не пришлют?
        - Вас прикроют сотни полка князя Хворостинина.
        - Когда подойдут?
        - Они напрямую не выйдут, но будут рядом. Потребуется помощь, придут.
        - Пусть так. Есть хотите?
        - Это можно, проголодались.
        Ужинали они в доме Губана, где им все было знакомо. Там же воеводы и заночевали.
        С рассветом рать пошла дальше. За полдень воины миновали Гадюкин овраг, где побили крымчаков, и оказались у самой деревни.
        Разъезды сразу заметили дружину, сообщили голове. Тот с десятком лучников вышел к воротам. При разгроме крымчаков опричники Колчинку обошли, посему воеводы не знали никого на деревне.
        Они подъехали к воротам, и станичный голова потребовал у них грамоту.
        Василий передал ему документ.
        Голова прочитал его и с радостью воскликнул:
        - Так вы, значит, к нам на помощь?
        - Да, - ответил Бордак. - Но ты, голова, хоть назвался бы.
        - Да, конечно, Егор Лебедь. А это помощник мой Семен Земнов. Станица имеет пять десятков, в них пищальники, лучники, разъезды и охрана деревни.
        - Теперь у вас еще три десятка будет и наряд малый. Ты, Егор, вычитал в грамоте, что начальство над всей обороной деревни и Колчина брода возложено на князя Парфенова?
        - Само собой. Так и должно быть. Коли князь - воевода дружины, то он и главный.
        Михайло подозвал старшего наряда Осипца и распорядился:
        - Оставь тут, Иван, пять пушек с пушкарями, порохом и ядрами.
        - Слушаюсь, боярин! Захар Бобров останется.
        - Делай! - Бордак повернулся к Парфенову. - Забери, Василь, полтора десятка пищалей, пять бочонков пороха, столько же пуль, часть обоза и размещайся тут. Я поведу дружину в Ванькино, к Петру Сухому. На нас будет Рудов перелаз. Сперва укрепления соорудим, потом соединимся.
        - Понял, Михайло. Разберусь тут, обустрою дружину, приеду.
        - Давай, тут езды нет ничего, пять верст.
        Бордак повел людей к Ванькино.
        Там уже знали о возвращении опричного отряда.
        Станичный голова Сухой встретил гостей и заявил:
        - Не ждали мы, что вы обратно из Калуги придете.
        - Таков наказ воеводы передового полка, - сказал Бордак.
        - Слыхал я, что три десятка людей и пушки оставил ты, боярин, в Колчинке.
        - Так оно и было. Дали в Калуге три десятка, наряд, обоз отдельный, наказали держать Колчин брод и Рудов перелаз. Вот грамота.
        - На что она мне? Я же знаю тебя, боярин.
        - Там прописано, что теперь я начальствую и над дружиной, и над всеми твоими разъездами и мужиками, да и над тобой.
        - Я только рад. Ты человек служилый, боярин, тебе и начальствовать.
        - Ты знаешь, какие заграждения Толстой за рекой сделал?
        - Да, волчьи ямы.
        - Тут можно такие же устроить?
        - Да можно, только не по всему берегу.
        - Это понятно. Ладно, обсудим. Надо дружину размещать.
        Сухой повернулся к Кабуде и распорядился:
        - Иван, займись!
        Дружинники и пушкари устроились в пустых избах. Пушки, пищали, порох, ядра и пули покуда схоронили в сарае, у которого выставили охрану из местных.
        На сегодня был объявлен отдых. Приступить к работам по укреплению деревни и Рудова перелаза Бордак решил начать завтра с утра.
        С рассветом станичный голова и воевода вывели людей на работы. Те принялись копать ямы, сыпать землю на телеги, одновременно подбирали камни-голыши, которые можно использовать как дроб для пушек.
        Бордак с Сухим отошли от Ванькино в сторону Колчинки, там осмотрели противоположный берег.
        - Здесь начнем отсыпать вал и класть внизу срубленные деревья с заостренными концами веток. Через версту посадишь десяток. Далее так же до встречи с отрядами князя Парфенова, - сказал боярин.
        Сухой кивнул.
        - Я понял, воевода. А село кто защищать будет?
        - Тут встанут мой десяток, столько же твоих лучников и две пушки с прислугой. Вдоль берега надо устроить частокол, лодки и плоты убрать.
        - Может, пока повременить? А то мужикам и не порыбачить, а надо запасы делать. Никто не знает, сколько мы здесь стоять будем. Да и семьям, которые в лес отправим, еда нужна.
        Бордак согласился с этим.
        Они прошли до Рудова перелаза.
        - Тут разместим два десятка дружины, их вооружим пищалями. Здесь же три пушки выставим, - проговорил боярин.
        - Понял.
        - Между перелазом и селением засека, валы, где-то колья заостренные, торчащие в сторону реки. Два своих оставшихся десятка подведешь ближе к перелазу, но так, чтобы они могли быстро уйти в другие места.
        Как только светило ушло за горизонт, в Ванькино приехал князь Парфенов и отыскал Бордака у реки.
        - Василь! - воскликнул воевода первой дружины. - Я тебя сегодня уже не ждал.
        - Да, непривычно как-то порознь. Мы ведь на выходах всегда вместе были.
        - Что у тебя?
        - Народ работает, заставлять никого не надо, все сами разумеют, для чего трудятся. Бабы наравне с мужиками.
        - У меня так же. Для одного дня сделали довольно. Пойдем в дом к голове, там и поговорим. Ты до утра останешься?
        - Нет, нельзя. Мне надо быть в Колчинке.
        - Ладно. Но к голове пойдем.
        Воеводы проехали во двор Сухого, поднялись в горницу, где отдыхал хозяин.
        Тот радостно встретил Парфенова.
        - Приветствую тебя, князь!
        - И я тебя, Петр.
        - Народ весьма доволен тем, что не оставили вы нас наедине с крымчаками.
        - Мы-то что, - ответил Парфенов. - Береговую линию прикрывают целые полки. Это тысячи ратников.
        - Ну и слава Богу. Глядишь, обойдемся. - Сухой позвал жену.
        Та принесла вареную курицу, пироги.
        Вино пить воевода и голова не стали, довольствовались квасом.
        Бордак вытер усы и бороду, дождался, пока жена головы уберет со стола и уйдет, потом сказал:
        - Одно худо у нас, Василь.
        Сухой не без удивления посмотрел на воеводу. Он считал, что все в порядке.
        - Голышей у берега мало, а они нужны для дроба.
        - Из-за этого не волнуйся. У нас их полно. Накажу станичному голове, пошлет телеги три. Этого хватит?
        - Можно и больше. Мы же не знаем, как долго будем оборонять берег и переправы.
        Парфенов кивнул.
        - Хорошо, будем отправлять по телеге в день. Станет довольно, возчику скажешь.
        - Договорились.
        На улице стемнело.
        Парфенов встал, перекрестился на образа.
        - Пора и честь знать.
        - Я дам тебе провожатых.
        Князь улыбнулся.
        - Не надо, я не один приехал. Неподалеку три ратника за округой смотрят. Да и разъезды мои ходят по полю у леса и реки. Басурман не видели.
        - Ну коли есть охрана, то пойдем, провожу.
        - Я с вами. - Сухой поднялся из-за стола.
        - Не стоит, Петр.
        - Разумею, разговор один на один есть. Ступайте. Бог тебе в помощь, князь.
        - Спасибо.
        На улице Парфенов спросил:
        - Ты не думаешь на правом берегу волчьи ямы делать?
        - Покуда не решил.
        - Я сделаю, там спуск к берегу подходящий, устрою крымчакам подарок. Только вот терзают меня сомнения, Михайло. Пойдут ли они тут?
        - Коли Сенькин брод полк Шуйского крепко держать будет, то мурзам не останется ничего иного. Рудов перелаз и Колчин брод им известны.
        - Ну да. А о ямах подумай. Конечно, отряды басурман они не остановят, но неприятностей татары заполучат много. Людей потеряют.
        - Подумаю.
        - Ну, давай, Михайло. Пошел я.
        - Заезжай, коли выпадет минута.
        - И ты меня не забывай.
        Работы по укреплению береговой засечной линии велись до конца мая.
        Тогда же в Колчинку приехал князь Хворостинин с охраной. Появился он неожиданно, рано утром. Разъезды перехватили отряд, выяснили, кто это, и с надлежащими почестями проводили высокого гостя в деревню, выслав вперед гонца.
        Навстречу второму воеводе передового полка вышли князь Парфенов, Егор Лебедь и его помощник Семен Земнов. Станичный голова предложил отряду разместиться в Колчинке, князю - на своем дворе.
        Но Хворостинин приказал немедленно вести его к укреплениям.
        Они проехали к Колчину броду.
        Хворостинин заметил тыны на противоположной стороне, как раз на спуске к реке, улыбнулся и спросил:
        - И тут сделали, как в Ступне?
        - Да, Дмитрий Иванович, - ответил Парфенов и добавил: - Преграда, конечно, не бог весть какая, а все же навредит крымчакам. Князь, а о них чего-нибудь слышно?
        - Есть новости, - сказал Хворостинин. - Но о них позже.
        Князья и станичный голова с помощником проехали вдоль всех засек, за устройство которых отвечал Парфенов. Следующий участок был подвластен уже боярину Бордаку.
        Хворостинин остановил коня, взглянул на Парфенова и проговорил:
        - Обустроились вы неплохо. Укрепления против небольших сил крымчаков выстоят, сделано все грамотно. Есть один недостаток в обороне.
        Парфенов, Лебедь и Земнов переглянулись.
        - Какой, князь? - осведомился Василий.
        - Людей у вас маловато, да и пушек тоже.
        - Это да. К тому же ополченцы худо владеют пищалями. Проводили мы стрельбу, многие в цель не попали. На заряжание слишком много времени ушло.
        - Ладно, - заявил Хворостинин. - Дам я вам с Бордаком по десятку хороших пищальников. Этого хватит?
        - Хватит, Дмитрий Иванович, - ответил Парфенов. - Это хорошо. А то я уже и не знал, чего делать. Тяжко поддаются обучению мужики. Не все, конечно. У боярина Бордака дело обстоит точно так же. А как насчет пушек? Еще не подбросишь? Нам хотя бы штук пять на двоих.
        - Пушек пока не будет. Если боярин Воротынский пришлет, то поделюсь. А на нет и суда нет.
        - Понял.
        Хворостинин повернулся к Лебедю и сказал:
        - Будь готов, голова, на днях еще десяток пищальников разместить.
        - Сделаю, князь.
        - Мужиков продолжай обучать.
        - Да, и это сделаем.
        - Добро, занимайтесь делом, а мы с князем к соседям проедем. Озаботься, Егор, чтобы ратников моей охраны накормили, место отдыха подбери, к коням людей приставь.
        - Да, князь.
        Хворостинин повернулся к Парфенову и приказал:
        - Едем в Ванькино!
        Всадники двинулись вдоль реки. Вскоре второй воевода передового полка увидел то же самое, что и у Колчина брода. Те же земляные валы, засеки, частоколы. Лодки у самого брода. Пушкари замаскировали свои позиции кустами, привезенными с края леса.
        Бордак узнал о прибытии Хворостинина и подъехал к перелазу. Вельможи поприветствовали друг друга. Парфенов тут же сказал товарищу, что князь Хворостинин дополнительно дает по десятку пищальников на каждую дружину.
        - Это хорошо. А пушек еще не дашь, Дмитрий Иванович?
        - Михайло, я уже спрашивал об этом. Пушек пока не будет. Да и потом они вряд ли появятся. Придется отбиваться тем, что есть, - ответил Парфенов.
        - Ну и ладно.
        Хворостинин улыбнулся и проговорил:
        - Верно говоришь, рассчитывать надо на то, что есть. Но коли будет у меня такая возможность, то пришлю пушки с прислугой. Гляжу, и ты, Михайло Алексеевич, тоже волчьи ямы на том берегу сделал.
        - Сделал, было время. Да и местность подходящая.
        - Хорошо. А теперь новости. По разным данным выходит, что крымский хан собрал от восьмидесяти до ста тысяч всадников. Это крымчаки, ногайцы, люди из разных кавказских племен. Кроме янычар, султан дал Девлет-Гирею еще пятнадцать тысяч воинов и полевой наряд. Но тот, я думаю, так с турками и будет. Крымчаки, ногаи и горцы не приучены воевать пушками. Они сильны конницей. Хан собирается начать выход из Крыма к реке Молочной в Приазовье, где уже полностью соберет орду. В начале июня, когда в Диком поле поднимется молодая трава, он пойдет на север по Муравскому шляху. Враг двинется и по другим дорогам, но это будет разведка. Она дойдет лишь до Курска и Новгорода-Северского. Целью хана является Тула. Она хорошо укреплена. Особо напирать Девлет не станет, поведет орду к Оке, как раз в наши места. Перелезть через реку, дабы выйти к Москве, он должен будет между Калугой и Каширой либо Коломной. Сделать это будет не так-то просто, но упорства у крымчаков не отнять. Выбрал ли хан уже места для переправы, неизвестно. Однако князь Воротынский считает, что это будет у Серпухова и через Сенькин брод. Малые
отряды могут пойти через Оку где угодно, у вас в том числе. Если хан двинется на Русь в начале июня, то к двадцатым числам июля его главные силы будут у засечной береговой черты. Так что время у вас еще есть. Используйте его, подымайте валы, ставьте частоколы. Готовьте убежища для баб с детишками и стариков, да с запасами и охраной. В Серпухове я слыхал, что царь Иван Васильевич отдал наказ еще десяти тысячам воинов быть в готовности идти из Ливонии к Москве. Но это только слухи. Вот такие новости, друзья мои.
        - Очень уж велика орда у Девлета, - сказал Бордак. - Конечно, мы этого ожидали, но царю нашему надо крепко думать о том, как уберечь государство.
        - Он не только думает, но и делает, не сидит сиднем в Новгороде. Недавно сам на Москву приезжал, князь Воротынский к нему наведывался. Иван Васильевич готовится к отражению нашествия Девлета. Но исход сражения зависит не столько от царя и воевод, сколько от рядовых воинов, их боевого духа. Он теперь очень высок. Все понимают, что будет, если русская рать проиграет битву. Уверен, мы побьем орду, сколь бы велика она ни была. Для этого надо стоять насмерть и точно выполняли наказы воевод.
        - Верно говоришь, Дмитрий Иванович. Мы побьем басурман. Господь нам в помощь. Он не обидит нас своей милостью в святом деле.
        Вельможи вернулись к броду.
        - Счастливо оставаться, Михайло Алексеевич, поеду я, еще дел много. Ты не провожай, - сказал Хворостинин.
        - Удачи тебе, князь.
        - Да, она всем нам не помешает.
        Глава 7
        К середине июня береговая линия Оки от Ванькино до Колчинки была укреплена. Особенно Рудов перелаз и Колчин брод. На правой стороне Оки были сделаны потайные и открытые заграждения, в нескольких местах обрушены обрывы. Засеки на валах тянулись до восьми верст. Местные заставы, десятки отрядов Михайло Бордака и князя Парфенова в глубине лесов, больше у болот, соорудили лагеря для беженцев. Старики, женщины и дети могли уйти оттуда дальше на север, за Москву. Там же вырыли схроны, завезли продукты, подготовились к встрече басурман. Вокруг грамотно расставили полевые пушки, научили стрелять мужиков, вооруженных пищалями. Здесь можно было сдержать переправу и пяти сотен татар.
        Утром пятнадцатого июня вниз по Оке прошли струги, вооруженные пушками, с командами стрельцов. Скорее всего, они следовали к Сенькину броду, а то и далее.
        В тот же день в Колчинку приехал князь Хворостинин. Из деревни в село пошел гонец. Бордак получил известие о прибытии второго воеводы передового полка и тут же отправился к нему.
        Хворостинин с Парфеновым сидели за столом. На нем кувшин с квасом, чаши.
        - Доброго здоровья вам, друзья! - сказал Михайло.
        - И тебе, боярин. Проходи, садись, - проговорил Хворостинин.
        Следом за Бордаком явился станичный голова Лебедь.
        - Еще квасу, воеводы? - спросил он.
        Парфенов кивнул на Михайло.
        - Если только ему, мы напились вдоволь.
        Лебедь глянул на боярина.
        - Как, Михайло Лексеич?
        - Нет, благодарствую, Егор.
        Лебедь чуть помялся и спросил:
        - Так я заберу кувшин и чаши? Или дозволите мне остаться?
        - Тайн от станичного головы нет и не может быть, - сказал Хворостинин. - Иди или оставайся. Это как сам пожелаешь.
        Станичный голова сел на лавку у стены.
        - Зачем ты приехал, князь? - спросил Бордак.
        - Поговорить о делах наших.
        - И что за дела?
        Хворостинин поудобнее устроился на лавке, расстегнул ворот рубахи и проговорил:
        - А дела такие. Из Рыльска и Путивля донесли, что третьего июня Девлет-Гирей двинул основную свою орду по Муравскому шляху. Часть ее идет по Изюмскому, разведочные отряды выходили на Бакаев. Воеводы крепостей указали, что продвигаются крымчаки быстро, за день одолевают до сорока верст. Это означает, что к Туле Девлет может выйти уже к двадцать пятому июня, а то и ранее. Воеводы окраинных крепостей, откуда убраны бабы со стариками да детьми, двинули небольшие отряды к берегу. Но толку от этого мало.
        - Как воеводы Рыльска и Путивля могут смотреть Муравский, а тем паче Изюмский шлях, коли стоят у Бакаева? - спросил Бордак.
        - Ныне государем велено, кроме станиц и сторожей, высылать на тридцать-сорок верст разведочные отряды числом до сотни ратников. Они и выходят к основным путям продвижения орды.
        - А крымчаки?
        Хворостинин вздохнул и ответил:
        - Девлет тоже повсюду пустил свои отряды. Не удивлюсь, если вскоре они объявятся и у вас. Об этом я и желал предупредить вас.
        Парфенов поглядел на карту, кивнул и сказал:
        - Да, нехристи могут здесь появиться. Это означает, что и нам надо запустить на правый берег малые ертаулы, не забывая и о левом береге. Если крымчаки подойдут, то вдоль одной стороны шастать не станут, перелезут через Оку.
        - Верно мыслишь, Василь Игнатьевич, - произнес Хворостинин. - Только делать это следует осторожно. Вы даже вместе сотню для разведки собрать не сможете, значит, посылайте каждый человек по двадцать. Крымчаки, как нам известно, до нужного места идут большой ратью в несколько тысяч всадников. Потом они разбивают стан, откуда мурза отправляет разведочные отряды. У реки басурмане могут появляться отдельными сотнями. За Оку от них пойдут по два-три десятка. Пускать туда целые сотни им незачем. Это я к тому, что, завидев врагов числом в сотню, разведке надо их обходить, в сечу не вступать. Нам люди на засеках нужны, что толку, если они в поле полягут, хоть и прибьют множество басурман. Для Девлета это не урон. У нас, почитай, каждый воин на счету, а у него орда огромная, по разным донесениям выходит, что в ней от восьмидесяти до ста двадцати тысяч человек. Он и не заметит, как сгинет какая-то сотня, даже целая тысяча. Так что нам надо беречь людей и знать, что творится вокруг, дабы не попасть впросак, когда татары выйдут сюда. Вы это поняли, воеводы?
        - Мы с Василием уже говорили об этом, - сказал Бордак.
        - Ну и хорошо. Хотя, честно признаться, ничего хорошего я пока не вижу. Слишком велика орда. Одна надежда на то, что удастся обмануть Девлета. Тогда мы разобьем его.
        Михайло и Парфенов переглянулись.
        - Обмануть? О чем ты говоришь, князь? - с удивлением спросил Бордак.
        Хворостинин хитро улыбнулся и ответил:
        - О том не допытывайтесь, не скажу, потому как это не для вас.
        - А пушек вам в передовой полк не подвезли?
        Хворостинин усмехнулся:
        - Ну и хитер ты, Михайло. Нет, не обрадую. То, что подвозят, раздают по полкам. Вам ничего дать не могу. Теперь уже, наверное, ждать не следует. Обходитесь тем, что у вас есть. Да еще и неведомо, придут ли к вам крымчаки.
        - Придут, князь, - заявил Бордак. - Ты и сам в этом не сомневаешься. Иначе не заставлял бы нас так укреплять Рудов перелаз и Колчин брод.
        - Придут, вы их встретите. Ну, друзья, пора мне. Надо еще навестить воеводу сторожевого полка князя Ивана Петровича Шуйского.
        - В Каширу поедешь? - поинтересовался Парфенов.
        - Нет, князь Шуйский сейчас недалеко от вас. У Сенькиного брода.
        - Это что же получается? Воевода Воротынский отвел сторожевой полк от Каширы к броду?
        - Не весь полк, а отряд в три сотни. Достаточно разговоров. Я сказал, что хотел. Вы тут службу крепко несите!
        Михайло и Василий проводили второго воеводу передового полка.
        Коня ему подвел сам голова Лебедь, который за весь разговор в горнице не проронил ни слова.
        За частоколом Хворостинина ожидал отряд в два десятка всадников.
        Второй воевода повел его вниз по реке.
        Как только отряд Хворостинина скрылся из виду, Парфенов обратился к Бордаку:
        - Началось, Михайло!
        - Так оно и должно было начаться. Худо, что мы до сих пор ничего не знаем о движении орды. Теперь нам с тобой следует сколотить разведочные отряды, дабы смотреть за округой верст на двадцать.
        - Сколотим, Михайло, благо людей хватает.
        - Василь, надо нам с тобой завтра же пройтись по окрестностям. Возьмем с собой по десятку ратников и местных проводников, поглядим, что вокруг делается, определимся, кто куда будет разведочные отряды посылать. Либо нам лучше объединиться и сделать один, крупный.
        - Так давай, я завсегда готов.
        - Но поначалу придется сделать так. Я завтра с десятком опричников и местным сторожем переправлюсь через Оку и посмотрю правую сторону. Ты же пройдись по лесам, пошли отряд высмотреть, где могут устроиться татары, коли малыми силами перелезут через реку. Вечером встретимся, на второй и третий день объедем обе стороны, уже зная, что там к чему.
        Парфенов кивнул и сказал:
        - Добро. Завтра я смотрю нашу сторону, вот только откуда и докуда?
        - Думаю, от излучины Оки по пути в Ступино до реки Лопасня. В глубину же следует зайти верст на пять.
        - Я возьму два десятка. С одним…
        Бордак прервал товарища:
        - Это твое дело, сколько и кого брать. Надо все тщательно посмотреть и определить, где сколько держать разъездов, куда на нашей стороне выслать разведочный отряд из твоих ратников.
        - Уразумел.
        - Ну тогда я поехал.
        - Значит, встретимся вечером?
        - Да, я подъеду к ужину. Надеюсь, голодным не оставишь?
        - Думай, о чем говоришь.
        - Ладно, извиняй.
        Бордак вернулся в село Ванькино, подъехал к дому станичного головы Сухого.
        Тот увидел его, приоткрыл ворота и спросил:
        - И чего в Колчинке, боярин, если не тайна?
        - Там порядок. Как и у нас. Ты вот что, Петр, пошли-ка человека за десятником Рубачом и позови кого-нибудь из твоих старших разъездов.
        - За десятником пошлю. А вот из моих-то кто тебе нужен?
        - Да любой.
        - Михайло Алексеевич, один в лесу как дома, другой мастер по полю ходить, третий всю Оку знает как свои пять пальцев.
        - Пришли того, кто знает правую сторону реки.
        - Ну тогда и присылать не надо. Вон помощник мой Ванька Кабуда стоит.
        - Добро, пусть будет Кабуда.
        Станичный голова позвал помощника:
        - Иван!
        - Чего?
        - Поди сюда!
        Кабуда подошел, снял шапку, поклонился Бордаку.
        - Приветствую, боярин.
        - И я тебя.
        - Будешь с воеводой, - сказал голова помощнику.
        - А что делать?
        - Он объяснит, а теперь сходи да передай десятнику опричному Фоме Рубачу, что боярин у меня в доме его ждет. Оба в горницу и приходите.
        - Угу, уразумел. Я мигом.
        Голова с боярином поднялись в горницу. Вскоре туда зашли Кабуда и Рубач.
        Хозяин дома указал им на лавку.
        - Садитесь.
        Бордак рассказал десятнику и станичникам о разговоре с Хворостининым.
        - Теперь о том, что надо сделать, - продолжал он. - Придется нам завтра утром переправиться через Оку. Ты берешь свой десяток, Фома, а ты, Иван, будешь проводником. Задача простая: поглядеть, как несет службу заречный разъезд, решить, где еще выставить сторожей, а главное - куда направить разведочный отряд, который еще предстоит сколотить. О нем разговор отдельный после выхода за реку. Князь Парфенов в это же время будет смотреть нашу сторону. С собой взять припасы, которые не надо готовить. Глядеть станем почти от Сенькиного брода и до излучины, которая между Колчинкой и Ступней. В глубину пойдем верст на десять.
        - Может, мне с десяток мужиков еще взять? - спросил Кабуда.
        - А на что они нам?
        - Поглядеть округу помогут. Мужики-то все службу несли, крымчаков заметят, как бы те ни хоронились.
        - А если нехристи налетят на них?
        - В сечу вступят.
        - Вот! А этого-то нам как раз и не надо. Так что идем с десятком Фомы.
        - Как скажешь, воевода.
        Бордак взглянул на Рубача.
        - Все уразумел, Фома?
        - Чего тут разуметь? Пойдем на разведку, не впервой.
        - Но осторожно. Хотя я перед переправой еще дам наказ ратникам. А лодок для перелаза хватит?
        - На плотах перейдем. Двух хватит. Нечего коней вплавь пускать.
        - Тоже верно. Добро. Значит, завтра, после утренней молитвы и завтрака Кабуде и десятку Рубача на конях при оружии и легких доспехах быть у стоянки плотов и лодок. Кто что желает спросить?
        - Да ясно все, - ответил помощник головы станицы.
        Бордак заметил, как загорелись глаза Кабуды, и спросил:
        - По делу соскучился, Иван?
        - Коли честно, то соскучился. Быстрей бы уж схлестнуться с басурманами, показать им, кто на Руси хозяин.
        - Вот как? Так и показать?
        - А чего? Тут им не взять нас ни с правого берега, ни с левого. Если только собака Девлет всю орду подведет к селу. Но мы и тогда побьем много его людей.
        - Ты бы болтал меньше, - проговорил Сухой.
        - А чего? Или ты не знаешь меня? Я всегда за Русь святую готов на любую силу пойти.
        - Это так, но болтать надо меньше.
        Бордак улыбнулся:
        - Не кори его. Он достойные слова говорит.
        Утром небольшой разведочный отряд собрался на берегу у отмели, где стояли плоты и лодки. Там же находился станичный староста Сухой с десятком мужиков. У тех багры, весла.
        - Зачем ты столько мужиков привел, Петр? - осведомился боярин.
        - По четверо на плот, два запасных. Мало ли что.
        - А где помощник твой?
        Через плетень тут же перепрыгнул Кабуда.
        - Тут я!
        - А где?..
        Иван свистнул, и к нему подскочил обученный конь.
        - Ты про него, воевода? Так вот он.
        - Какие плоты возьмем? - спросил Бордак.
        - Два больших.
        - Ясно. - Михайло взглянул на Рубача и распорядился: - Заводи людей.
        С Божьей помощью ратники переправились через Оку, на правом берегу обошли ловушки, встали между рекой и лесом.
        - Со мной Кабуда, Пестов, Варга, Карась, - распорядился Бордак, повернулся к Рубачу и продолжил: - Ты, Фома, возьмешь всех остальных. Идем вдоль реки, в лес суемся никак не дальше чем на версту. Добираемся до дороги, которая подходит к Сенькину броду, не показываясь ратникам на левом берегу. Там, чтобы вы знали, стоят три сотни князя Шуйского. Заметят нас, примут за татар, лихо будет. Побьют, не разбираясь. У дороги поворачиваем, одолеваем девять верст лесом и полем до Колчинки, за ней еще десять. Отдых, большой привал у дороги между Колчинкой и Ступней. Лесом к дороге идут ратники Рубача. Чего смотреть, думаю, объяснять не надо.
        - Понятно чего, - проговорил Егор Ступа, на этот раз оставшийся при десятнике. - Следы татар проклятых.
        - Не только, - сказал Бордак. - Надо выглядывать места, где басурманам легче всего скрытно выйти к берегу напротив Рудова перелаза и Колчина брода, а также те, где могут разбить стан отряды числом от одной сотни до трех. Уразумели?
        - Уразумели, князь, - хором ответили ратники.
        Малый разведочный отряд разошелся и двинулся к Сенькиному броду.
        По берегу воины шли не спеша. Через каждые полторы версты Осип Карась уходил в лес, к десятнику, возвращался и докладывал воеводе, что опричники ничего подозрительного не замечают, а все нужное десятник Рубач на бумаге отмечает.
        У дороги Бордак подал сигнал. Его отряд свернул вправо и через версту встретился с ратниками Рубача, которые уже ждали товарищей.
        Михайло объявил привал, подозвал Рубача.
        - Говори, Фома.
        - Так говорить, боярин, не о чем. Чисто в лесу. Ни троп свежих, ни конского навоза, ни следов охотников. Старые есть, но они оставлены месяц назад, никак не ранее. Да и тех мало. А вот выйти к Рудову перелазу и Колчину броду удобнее лесом и еланями, которых тут множество. Хотя самое простое - это берегом идти. Но скрытно уже не получится.
        - Ты сделал чертеж пути, безопасного для крымчаков?
        - Сделал. Вот он. - Десятник передал воеводе свиток.
        Михайло развернул его, посмотрел, кивнул и вернул.
        - Пусть при тебе будет. Нам еще почти до Ступни идти.
        Рубач спрятал свиток за пазуху.
        Воины достали по краюхе хлеба, открыли бурдюки, перекрестились, перекусили.
        Солнце подошло к зениту, когда Михайло подал команду:
        - Все, воины, идем обратно, как и условились. Фома, забирай людей и уводи глубже. Если что, присылай гонца. Теперь держитесь еще осторожней. Глубже уже вполне могут быть крымские разведочные отряды.
        - Разумею, боярин.
        Отряд пошел в сторону Ступни. Пестов, Варга и Кабуда, который показывал дорогу, внимательно осматривали лес, поля, балки, овраги, полосы редколесья и кустарников, но ничего необычного не замечали. Вскоре воины оказались между Колчинкой и Ступней. Тут Михайло объявил большой привал.
        Рубач опять показал карту Бордаку.
        Тот посмотрел ее и проговорил:
        - Значит, как ни крути, а обход Сенькина брода удобнее всего делать между селом Ванькино и деревней Колчинка, вернее сказать, по Рудову перелазу и Колчину броду.
        - Да, воевода, - сказал десятник.
        - Ну что ж, коли придется, то будем биться с крымчаками здесь.
        Десятник кивнул и произнес:
        - Надо бы прикрыть Ванькино, а то переправятся басурмане и решат пройтись до села. Берега-то мы укрепили, а вот со стороны брода только частокол.
        - Если крымчаки перейдут через Оку, то им не до какого-то Ванькино будет. Они постараются как можно быстрее добраться до Москвы.
        - Может, и так.
        К вечерней заре отряд вернулся на село.
        Бордак тут же поскакал в Колчинку, узнал, что князь Парфенов недавно привел сюда отряд, и отправился на подворье станичного головы Лебедя.
        Воеводы устроились в горнице, поужинали и повели разговор.
        Поначалу Бордак рассказал о ходе разведки, затем Парфенов проговорил:
        - С нашей стороны тихо, но в лесу есть свежие следы и конский навоз. Отряды крымчаков числом до десятка смотрят за нами. Думаю, это люди мурзы Дайлана, о котором упоминал сотник Алан Байтуган, взятый нами в Гадюкином овраге.
        Бордак согласно кивнул и сказал:
        - Похоже, так оно и есть. Ведь Байтуган чего нам говорил? Послал его к Колчинке, вернее, к перелазу и броду мурза Дайлан, чей стан у села Барино, в пятидесяти верстах отсюда. Значит, потеряв десятки Байтугана, мурза не ушел. Он мог перенести стан в другое место, но остался под Калугой. А у мурзы пять сотен. В том для нас немалая опасность. Сейчас эти сотни разбиты на десятки и ведут разведку вдоль береговой линии с нашей стороны. Дайлан будет знать, кого Девлет отправил к Сенькину броду. Всю орду там переправлять хан не станет. Проведает мурза и о тех наших силах, которые закрывают Сенькин брод, и том, что мы стережем Рудов перелаз и Колчин брод. После этого он сведет свои сотни в одну полутысячу. Пятьдесят верст нехристи за день пройдут. Если выйдет у татар неудача на Сенькином броде, то Дайлан ударит нам в спину. Тогда мне и тебе придется разворачивать ратников, часть наряда, пищальников и лучников в сторону рати Дайлана. Мы перелазы не удержим или от мурзы не отобьемся.
        - Да, это вполне может быть. С мурзой и его пятью сотнями надо кончать до выхода к реке басурман. Надо было князя Хворостинина предупредить.
        - Так он знает о Дайлане.
        - Мог в суете и забыть.
        - Дмитрий Иванович не напрасно славится своими незаурядными способностями. Он не забудет.
        - И все же надо напомнить.
        - А как?
        - Он же говорил, что поедет к Сенькину броду, к князю Ивану Петровичу Шуйскому. Это всего десять верст. Надо послать туда гонца.
        - Ты думаешь, он все еще там? День прошел. А у князя забот и в Калуге хватает.
        - Но попробовать можно. Да и князю Шуйскому не лишним будет узнать о скрытой угрозе.
        - Ладно, высылай гонца прямо сейчас. На ночь Дмитрий Иванович мог остаться у брода, а вот утром решит съехать.
        Парфенов повернулся к станичному голове и распорядился:
        - Егор, пошли человека, пусть позовет сюда Дмитрия Гурду, оставленного при мне воеводой Хворостининым.
        - Слушаюсь, князь!
        Вскоре в горницу вошел ратник.
        Парфенов передал ему наказ и предупредил:
        - Только, Митрий, скачи к броду сейчас же. А что передать, я сказал.
        - Сделаю, воевода.
        Ратник вышел с подворья и отправился к Сенькину броду.
        Он вернулся через два с половиной часа и доложил Парфенову:
        - Порядок, воевода. Застал я Дмитрия Ивановича, сказал ему о твоих опасениях. Князь Хворостинин передал, чтобы о сотнях мурзы Дайлана вы не беспокоились.
        - Вот как. Не забыл, значит, Дмитрий Иванович. Ну и хорошо.
        После этого Бордак вернулся к себе и лег спать.
        На следующий день, следуя уговору между воеводами, из Ванькино и Колчинки ушли два разъезда, за реку и на левую сторону. А Бордак и Парфенов начали сбивать разведочные отряды. Каждый у себя.
        На дальнюю разведку Бордак решил выслать десяток Луки Огнева с таким же числом мужиков-лучников, дать им пять пищальников и две повозки. Огневу боярин передал карту, где были обозначены данные ближней разведки, расстояния, направления. Порядок ведения разведки он довел устно. Дабы все провести скрытно, он решил переправить разведочный отряд за Оку в пятницу, когда у мусульман праздничный день.
        Парфенов же вывел отряд разведки на день раньше.
        Тогда же мужики начали воздвигать дополнительную засеку со стороны Сенькина брода по левому берегу.
        Вечером станичный голова объявил общий сход. Он наказал мужикам готовить семьи к отходу в лесные лагеря, для чего держать наготове лошадей и телеги, собрать скарб, провизию, в общем, быть готовыми уйти от реки при появлении басурман. В охрану определил десяток мужиков. Люди на сходе выслушали его спокойно, а вот как разошлись по дворам, так бабы загалдели, как сороки. Но на то они и бабы. На них хозяйство, дети и старики.
        Ранним утром в пятницу разведочный отряд на четырех плотах переправился за Оку и пошел на юго-восток.
        Во дворах люди выставили телеги со скарбом.
        Станичный голова с разъездом еще раз проверил лесные лагеря.
        Сторожа, которые охраняли село, докладывали, что то тут, то там замечали свежие следы крымчаков. Басурмане мурзы Дайлана продолжали смотреть за подготовкой русских к отражению их атак.
        Петр Сухой не выдержал, собрал три разъезда и срочно выслал их в лес. Вернулись мужики к утру, усталые и без всякого результата. Крымчаков в лесу, оврагах и балках они не видели. Бордак отругал голову за самоуправство и запретил ему впредь делать что-либо без его на то разрешения.
        Прошло три дня, как ушел разведочный отряд Луки Огнева. Гонцов от него не было. Разъезды перестали находить свежие следы крымчаков.
        Это могло означать только одно. Мурза Дайлан собрал все свои отряды в единую рать. Стало быть, скоро следовало ожидать появления у Оки орды Девлета-Гирея.
        В воздухе витала тревога. Мужики и ратники нервничали. Даже детишки малые перестали играться и сидели по домам, испуганные как никогда.
        На рассвете Бордака поднял Сухой.
        - Михайло Лексеич, гонец от десятника Огнева только что переправился через реку, - доложил он. - Говорит, важная новость у него.
        Бордак встал, оделся, вышел вместе с головой из дома. Во дворе он увидел Игната Тернина, ратника из десятка Огнева.
        - Что, Игнат? - выдохнул он.
        - Приветствую, боярин.
        - Не до того. С чем прибыл?
        - Объявились крымчаки. Рать огромная!
        - Как и куда идут?
        - Идут не особо быстро. Вчера вышли к большому лесу, встали там. Мы в то время в овраге укрылись, до тысячи всадников насчитали, сбились. Огнев на глаз прикинул. Не менее трех получается. Ночью все поле, как город, светилось от костров.
        - А утром куда пошли?
        - Так в том-то и дело, что стоят до сих пор.
        - Но ты ушел оттуда. Они уже могли и двинуться.
        - Нет, десятник сказал, что, если нехристи пойдут дальше, он пошлет еще человека, а сам попробует проследить за ними хотя бы верст десять. А раз другого гонца нет, значит, крымчаки до сих пор там стоят.
        - Отсыпаются после длительного перехода?
        - Я бы не сказал, что они сильно притомились.
        Бордак взглянул на Тернина и спросил:
        - А это ты откуда знаешь, Игнат?
        - Так по коням татарским. Когда длинный переход, они потные, фыркают часто, морды опускают. А те, которых я видел, свежие, словно и прошли-то всего верст десять-двадцать.
        - Мне надо самому на орду эту поглядеть.
        - Проведу, коли накажешь.
        - Ты жди, я хоть умоюсь.
        - Так через реку переправляться будем.
        - Тоже верно. - Бордак повернулся к Сухому.
        - Коня моего сюда, Петр!
        - Слушаюсь! Егорка! - крикнул он. - Коня боярину.
        - Не надо коня, - неожиданно донеслось от ворот подворья.
        Бордак с Сухим повернулись и увидели князя Хворостинина.
        - Гонцу идти назад к отряду, разведке смотреть за ордой. А вот что надо, голова, так это чашу квасу. Да и перекусить не мешало бы, с вечера во рту маковой росинки не было.
        Голова засуетился.
        - Это мы сейчас, Дмитрий Иванович. Да ты проходи, чего в калитке застыл?
        - Ты наперво озаботься о людях из моей охраны. Они у ворот северных стоят. Их надо накормить, напоить и спать уложить. Да и конями заняться.
        - Слушаюсь! Егорка, не надо коня, бегом со мной! - Станичный голова вылетел со своего подворья.
        Хворостинин подошел к Бордаку.
        - Михайло Алексеевич, здравствуй!
        - Доброго здравия, князь.
        - Не ждал?
        - И помыслить не мог, что явишься.
        - Пойдем в горницу, поговорим, покуда голова дело сделает. Потом перекусим, и я спать пойду, устал.
        Бордак кашлянул.
        - Извиняй, Дмитрий Иванович, где же ты так умаялся?
        - Помнишь о мурзе Вазихе Дайлане?
        - Недавно с Василем говорили о нем и его пяти сотнях. Да мы же тогда гонца к тебе посылали, ты передал, чтобы не беспокоились о нем.
        - Все верно. Нет больше пяти сотен крымчаков у нас за спиной.
        - Это твоя работа?
        - Моих сотен, я только начальствовал. Побили мы басурман у села Барино. Удивляюсь, почему мурза не перевел стан в другое место, ведь знал, что сотника его Байтугана мы взяли. Надеялся, что тот ничего не скажет? Глупо.
        - Может, не успел?
        - Может, и так, но это теперь не важно. Стан окружили, басурман порубали, мурзу взяли, отправили в Калугу.
        - Это хорошо. А почему ты запретил мне к разведочному отряду ехать?
        - Нет в том никакой необходимости. Это рать ногайского мурзы Теребердея. Во главе ее бек Галдан, один из приближенных вельмож мурзы.
        - Теребердея, говоришь? - Бордак усмехнулся.
        - Чего ухмыляешься?
        - Да этот самый Теребердей и выдал нам соображения Девлет-Гирея на поход этого года.
        - Да? Ведь ты же сам в Крыму был. Все они продажные, хотя и у нас таких много. Гонцы из окрестных крепостей рассказывали, как к Крыму вновь потянулись обозы русских вельмож.
        - Будь они прокляты, изменники! Мало Иван Васильевич головы им рубит.
        - Думают, они Девлету нужны. Нет, предатели никому не требуются.
        Прибежал станичный голова и доложил:
        - Ратников в баньку отвели, еда готовится, места для отдыха есть. Коней в конюшню поставили, протерли, корма и воды дали. Для тебя, князь, угощение тоже готовится. Могу наказать и баньку домовую быстро растопить.
        - Да, я попарюсь.
        - Так я пойду, прослежу за всем?
        - Да, конечно, спасибо.
        - Не на чем, князь.
        Как станичный голова ушел, Хворостинин продолжил:
        - Девлет-Гирей подошел к Туле. Сюда же, к Оке, он отправил передовую рать Теребердея, однако наказал встать в поле, не выходя к берегу. О том наши люди в орде сообщили. А вот почему так Девлет решил, пока неведомо. Так что пусть твои люди смотрят за басурманами, но так, чтоб ты мог быстро вернуть их в село.
        - Понял.
        Крымский хан возлежал на подушках, брошенных на ковер внутри шатра, поставленного в его лагере, разбитом у Тулы. Здесь он объявил большой привал своему войску.
        После вечерней молитвы к Девлет-Гирею заглянул его главный военный советник мурза Дивей.
        - Дозволь, хан?
        - Зачем спрашиваешь? Знаешь, что для тебя мой шатер всегда открыт.
        Мурза присел на ковер слева от хана и сказал:
        - Смотрел я Тулу.
        - И что?
        - Сильная крепость. Пушек много, стены крепкие. А вот посады защищены слабо, да и людей в них нет, ушли.
        - Пусть ушли. То, что Тула сильная крепость, сейчас не важно. Мы не будем терять время здесь.
        - Не пойдем на приступ?
        - Нет. Посады сожжем и двинем дальше, к реке. Главное для нас - перелезть через Оку и охватить основные силы русских у Серпухова. Это решит участь всей московской рати. Мы побьем ее там. Царь Иван допустил большую ошибку, разбросав свои полки от Коломны до Калуги, оставив на оборону Москвы незначительные силы.
        - Но он хитро поступил, уйдя в Новгород. Это не бегство, как представляют те изменники, которые перешли к нам, как только мы двинулись от Перекопа. Это очень умный ход. Из Новгорода Иван имеет сообщение и с Москвой, и с полками береговой линии, и с Ливонией. По сведениям, полученным от предателей, русских бояр, царь Иван держит между Новгородом и Москвой запасную рать, около двадцати тысяч воинов. К сожалению, половина из них - это татары, которые присягнули ему на верность. Если все эти воины придут сюда, то у царя будет тысяч шестьдесят. Его полки стоят по реке, но долго ли им отойти к Москве, потрепав на перелазах наше войско?
        Хан усмехнулся и проговорил:
        - Ты выставляешь царя Ивана таким полководцем, которому любая война под силу. Но тогда ответь, почему в прошлом году он не смог ничего сделать для защиты Москвы?
        - Нам помог ветер.
        Девлет-Гирей повысил голос:
        - Он только раздул пожар, который пустили наши воины. Они тогда захватили часть окраин. Огонь же, напротив, остановил нас.
        Дивей-мурза не стал спорить. Он понимал, что хан возомнил себя непобедимым. Лесть сделала свое дело. Сейчас Девлет считал, что сжечь Москву удалось только благодаря его военному таланту. Он уже видел себя на русском троне. Это худо. За такую самонадеянность можно сильно поплатиться.
        - Прости, хан, вырвалось. Значит, мы не трогаем Тулу и выходим к реке?
        - Да, но посады сжечь. Пусть русские со стен смотрят, как горит их добро.
        - Нам надо два места для переправы. Одно известно, это Сенькин брод. Какое выберем вторым?
        Девлет-Гирей с удивлением посмотрел на советника.
        - Это спрашиваешь ты? Тот самый человек, который и должен определить места переправ и ход дальнейших действий? Я пока думаю о Серпухове.
        - Прости еще раз, хан. Я свое дело знаю. Просто… но это не важно.
        - Что не важно, Дивей? Договаривай! Не люблю, когда мои люди вдруг прерывают речи.
        - Хорошо. Скажу, не желая вновь вызвать твой гнев.
        Хан покачал головой.
        - Тебе ли его опасаться? Говори. Посмотрим, чего ты надумал.
        - Надо бы Теребердея-мурзу позвать.
        Девлет-Гирей трижды хлопнул в ладоши. Появился нукер.
        - Теребердея-мурзу ко мне, быстро!
        - Слушаюсь! - Нукер исчез за пологом шатра.
        Скоро объявился мурза Теребердей. Он зашел в шатер, поклонился хану.
        Девлет-Гирей указал ему на место справа от себя, слева сидел Дивей-мурза.
        - Садись, мурза, думать, говорить будем.
        Теребердей оживился и осведомился:
        - Пойдем на приступ Тулы?
        - Ты, мурза, не спрашивай, а слушай. Но на вопрос твой отвечу, дабы все было ясно. Тулу брать не будем. Пожжем посады и двинемся дальше. А вот как и куда, скажет Дивей-мурза.
        - Извини, хан, а кого ты намерен пустить на посады?
        - Сам хочешь пограбить?
        - Да нечего там грабить, все ценное местные в крепость занесли. Кровь разогнать у воинов после продолжительных переходов.
        - Ладно, посады твои. Но больше ни слова, пока не скажет Дивей.
        - Да, хан.
        Девлет-Гирей повернулся к советнику:
        - Говори!
        Дивей-мурза достал из-под халата свиток, развернул его. Это была карта тульских, калужских и части московских земель.
        - Пройдя Тулу, нам надо будет разделить войско. Часть пустить на Сенькин брод. Понятно, что русские будут ожидать нас там. Они наверняка приготовились к обороне. Но много их быть не может, от силы полк. Насколько мне известно, брод этот воевода Воротынский поручил прикрыть князю Шуйскому, возглавляющему сторожевой полк. В нем четыре с половиной тысячи ратников. Он должен защищать Каширу. Думаю, что Шуйский сможет выставить у Сенькиного брода не более полутысячи человек, в запасе держать столько же. Больших сил там разместить негде. Мешает река Лопасня. На Сенькин брод предлагаю послать войско уважаемого Теребердея-мурзы.
        Ногайский воевода кивнул.
        - Хорошо. Я перелезу там через Оку и разобью рать Шуйского. Надо будет, возьму Каширу.
        Девлет-Гирей взглянул на него и заявил:
        - Тебе, мурза, следует делать то, что скажу я.
        - Да, хан, прости.
        - Продолжай, Дивей.
        - Остальной части рати, дабы выйти к Серпухову, надо перелезть Оку вот здесь. - Мурза ткнул пальцем в карту.
        - Почему именно там? - спросил Девлет-Гирей.
        - Если основные силы перейдут Оку там, а Теребердей-мурза - Сенькиным бродом, то мы зайдем к главной русской рати с двух сторон, возьмем ее в клещи. Мы ударим по ней и сразу выбьем около десяти тысяч ратников. Это половина тех сил, которые выставлены неверными на берегу. На помощь Воротынскому пойдут другие полки. Даже если они прибудут к Серпухову одновременно, нам не составит труда разгромить их и двинуться на Москву. Действуя стремительно, мы лишим царя Ивана возможности своевременно подвести подмогу, разобьем всю русскую рать, займем Москву, Рязань, Тулу, Козельск, Калугу, Коломну. Это станет непоправимой бедой для русских. Сопротивляться дальше они не смогут. Тогда ты сможешь въехать в Кремль и занять царский трон. Ивану же придется бежать как можно дальше на север или на восток, забыть о том, что он недавно правил большим государством. У меня все.
        Девлет-Гирей был весьма польщен этими словами советника, но все же испытывал сомнения. Что-то не давало покоя. Он смотрел на карту и думал. В шатре наступила тишина.
        Наконец хан понял, в чем причина его сомнений. Ведь на берегу у серпуховской переправы окажутся значительные силы русских, которые могут не дать ему охватить крепость.
        - Нет, Дивей-мурза. Мы поступим по-иному, - проговорил хан.
        Советник с изумлением посмотрел на крымского правителя.
        - Что не так, хан?
        - Ты не спрашивай, а слушай. Твои намерения хороши, но в них имеется один недостаток, способный разрушить их. Это сама серпуховская переправа.
        - Прости, хан, но никакой серпуховской переправы нет.
        Девлет-Гирей побагровел и заявил:
        - Я знаю, что крепость стоит на реке Наре, притоке Оки, назвал переправой то место у Серпухова, где может перелезть большая рать. Тебе показать его?
        - Не надо, еще раз прости.
        - Сейчас прощу, потом нет. Значит, все войско выходит к серпуховской переправе. Мы перелазим через Оку и идем на Серпухов, где вступаем в сражение с главными силами Воротынского. Если это окажется неосуществимым, то будем действовать по-твоему, Дивей. Завтра Теребердей-мурзе жечь посады, сегодня собрать мурз, беков, сотников и сообщить им мои соображения. Твои тоже, Дивей, чтобы потом в случае неудачи не метаться вдоль реки. Все тумены должны быть готовы к переправе и сражению. Все, ступайте.
        Советник и Теребердей-мурза поднялись и вышли из шатра.
        - Напрасно хан изменил свои намерения, - сказал Дивей-мурза. - Прямо на Серпухов нам не пробиться. У нас и при переправе в месте, указанном мной, возникли бы трудности, а тут…
        Теребердей прервал советника хана:
        - Девлету видней. Главное в том, что царь Иван обречен. Как и вся Русь. Скоро ее бескрайние земли станут нашими. На них не надо будет даже привозить рабов. Таковыми окажутся все русские люди. Наступит золотой век Крымского ханства, влияние которого распространится и на Казань, и на Астрахань, и на западные земли.
        - Ты прав, Теребердей. Скажу больше. Если мы завладеем Русью, то и султан Великой Порты будет нам не указ.
        Гонцы разведочного отряда приходили на село ежедневно и каждый раз докладывали одно и то же. Мол, татарское войско по-прежнему стоит лагерем.
        Парфенов обследовал левую сторону Оки и присоединился к Бордаку. Крымчаки явно чего-то ждали.
        Новости пришли от Серпухова в субботу, 26 июля. Принес их гонец князя Хворостинина. Он сообщил Бордаку, что передовые отряды крымской орды вышли к Оке. Они попытались с ходу перелезть через реку, но были отброшены пушечным и пищальным огнем укреплений, возведенных на левом берегу. Гонец доложил, что, отправляясь сюда, он видел, как крымчаки вновь пошли в атаку.
        Бордак наказал станичному голове накормить его и дать отдохнуть, потом послал мужика из ополчения к Парфенову.
        Тот приехал сразу же.
        Бордак поведал товарищу о сведениях, полученных от Хворостинина.
        - Значит, Тулу обошли и подались на Серпухов. Странно. Неужто Девлет-Гирей не знал, что именно там стоит большой полк с главным воеводой, а это значит, что береговая линия будет укреплена очень основательно?
        Михайло погладил бороду и проговорил:
        - Я думаю, Василь, что Девлет лишился страха. Случайная победа прошлого года вскружила ему голову, вселила в него уверенность в том, что он без труда разобьет русскую рать. Поэтому он и не стал раздумывать, двинулся по Муравскому шляху на Тулу, но увидел, что она готова к обороне. Девлет не желал понапрасну терять людей и повел орду к Серпухову. Тулу же наверняка осадил какой-нибудь ногайский бек. Худо, что мы не знаем, что будет дальше происходить у Серпухова. Устоит ли большой полк? А тут еще эта рать Галдан-бека, непонятно чего дожидающаяся. Басурмане стоят на месте, молятся по пять раз на дню, режут баранов, жарят их, жрут и спят. Кони в поле траву едят, из ручья пьют. Все это не так просто. Галдан-бек состоит под началом мурзы Теребердея. Тот со своими псами, скорее всего, находится в главной рати Девлета. Галдан имеет наказ Теребердея быть именно здесь.
        День сегодня выдался жарким.
        Парфенов вытер пот с лица и спросил:
        - И сколько эта стоянка продлится?
        - А кто знает, Василь. Наша задача - стоять здесь, на берегу. Двинет свое войско Галдан, будем биться. Долго ли продержимся, не знаю, но побьем крымчаков немало. Эх, Алену жалко. Как она станет жить, коли мне лечь тут в землю придется?
        - Да не думай ты о худом. Обойдется.
        - Нет, Василь, в этот раз не обойдется. Сеча будет крепкая. Но да ладно. Ты перекусишь?
        - Нет, благодарствую, к себе поеду. Может, Дмитрий Иванович гонца пришлет, а то и сам явится. Интересно, передовой полк князь Воротынский к Серпухову не двинул?
        - Должен бы. И передовой, и сторожевой, и правой руки, а там кто знает? Только Господь да сам воевода.
        - Ну пока, Михайло.
        - Давай, Василь.
        Парфенов уехал.
        После вечерней молитвы на село прискакал сторож из охранного разъезда.
        Он указал на северные ворота и доложил:
        - Там отряд, с ним воевода Шуйский.
        - Князь Иван Петрович? - уточнил Бордак.
        - Ага, старший наш сказал, что так в грамоте царской прописано.
        Боярин отправился к воротам. За ним скакал станичный голова.
        За частоколом действительно прогуливался князь Шуйский. Бордак знал его, случалось встречаться.
        Конь воеводы и отряд стояли рядом.
        Михайло спешился.
        Князь улыбнулся и проговорил:
        - Приветствую тебя, боярин. Наслышан о твоих подвигах. Теперь ты, стало быть, здесь?
        - И тебя приветствую, князь. Я там, куда меня государь послал.
        - Вестимо, так.
        Подъехал Сухой, спрыгнул с коня, сорвал шапку.
        - Доброго здравия, князь Иван Петрович.
        - Доброго. Ты станичный голова?
        - Он самый, князь. Милости прошу на село, ко мне в дом. Нечего на улице торчать. Скоро стемнеет, да и туча с запада идет, быть дождю.
        - Я ненадолго. Не суетись. - Шуйский повернулся к Бордаку и скорее наказал, чем попросил:
        - Отъедем, Михайло Алексеевич!
        Они продвинулись ближе к реке, оттуда были видны укрепления.
        Шуйский оценил их и сказал:
        - Неплохо сделано. Дмитрий Иванович Хворостинин говорил, что ты и наряд имеешь.
        - Не только я, но и князь Парфенов. Он Колчин брод прикрывает.
        - Знаю.
        - Извиняй, Иван Петрович, а у вас на Сенькином что?
        - А чего там может быть? Брод как был, так и есть. Мои три сотни закрывают его.
        Бордак взглянул на князя.
        - А не маловато людей, Иван Петрович?
        Шуйский улыбнулся и спросил:
        - Что, подбросить можешь?
        - Откуда у меня? А вот у тебя целый сторожевой полк. Почему ты только три сотни к броду вывел?
        Взгляд первого воеводы посуровел.
        - Ты, Михайло Алексеевич, задание свое знаешь?
        - Конечно.
        - Так вот и исполняй его. А я буду делать то, что должно мне.
        - Извиняй еще раз, князь. Непонятно мне. Орда идет больше прошлогодней, а… ну да ладно, ты прав, каждый должен делать свое дело.
        - Ты мне, Михайло Алексеевич, расскажи об отряде Галдан-бека.
        - Так вот зачем ты приехал. Ну что ж. Мы с князем Парфеновым смотрим за беком. По нашим подсчетам выходит, что у него не менее трех тысяч басурман, в основном ногайцев. Коней еще больше. Обоз огромный, стада баранов. Нехристи уже два дня на том месте стоят, и пока нет никакого намека на продвижение дальше.
        - А коли пойдут они дальше, то упрутся в дорогу, что подходит к Сенькиному броду с правой стороны, так?
        - Точно так.
        - Ясно. Выжидают, чем закончится попытка перелаза основной орды у Серпухова.
        - А ты не знаешь, что там да как?
        - Поганые рвутся на левый берег, а там сильные укрепления и наряд. Наши по ним из пушек палят, пищалей, луков. Сегодня отряды Девлета дважды высаживались на левый берег, но конница Дмитрия Ивановича порубила их. Сейчас там, наверное, все стихло. Если Девлету и завтра не удастся переправиться у Серпухова, то он пойдет к Сенькину броду и еще куда-нибудь. Всей ордой больше пытаться перелезть через Оку не будет. Где выбрано другое место, пока неизвестно. Но мы это узнаем.
        - А к нам ты, Иван Петрович, по какому делу приехал? Ведь коли не спросил бы я, ты и не сказал бы о делах у Серпухова. Да и о войске Галдана сам узнать мог.
        - Тут, Михайло Алексеич, дело такое. Конечно, поехал я сюда не за тем, чтобы рассказать тебе о делах собаки Девлета и поглядеть на твои укрепления. Я обязан предупредить тебя, князя Парфенова и всю вашу малочисленную рать…
        - О чем предупредить?
        - Скажу, только поначалу ответь, сколько басурман единовременно могут перелезть через Колчин и Рудов броды?
        - До сотни тут и там. Больше не получится.
        - Вы к этому готовы?
        - Как только разведочные отряды вернем.
        - Понятно. Теперь скажу. Коли басурмане ринутся на Сенькин брод, то первые налеты мы отобьем, не дадим перелезть. Потом тот мурза, который выведет туда рать, пушки выставит. Нам станет труднее обороняться, мы выстоим, но отойдем сами. Таков замысел главного воеводы. Наш противник пойдет за Оку, пошлет отряды к Рудову перелазу и Колчину броду. Вот здесь пропускать крымчаков будет нельзя. Тебе и Парфенову придется стоять насмерть, покуда не прибудет гонец и не передаст наказа на отход. Он же скажет, куда идти дружинам. Мужики пусть отправляются в лес к бабам, детишкам и старикам своим. Убежища, надеюсь, подготовили?
        - Да.
        - Вот что я хотел сказать тебе.
        - Эх, Иван Петрович, чую, воевода Воротынский решил закрутить такую карусель, которую крымчаки еще не видели.
        Шуйский в который раз улыбнулся.
        - Напомню, что об этом думал государь вместе с боярином Воротынским. В прямом сражении нам крымчаков не одолеть, вот и приходится кружить. Не удивляйся, что еще до отхода встретишься с Дмитрием Ивановичем.
        - Думаешь, он появится?
        - Должен. Но больше ни слова. Ты задание понял?
        - Понял, Иван Петрович. До получения наказа от гонца держать переправы намертво.
        - Верно.
        - Одно смущает, князь.
        - Говори, что.
        - Дружина придана передовому полку, а начальствуешь нами ты, воевода сторожевого полка.
        Шуйский достал свиток, передал его Бордаку.
        - Читай, Михайло Алексеевич.
        Это была царская грамота. В ней подтверждалось то обстоятельство, что особая дружина придана передовому полку, но было также указано, что по мере надобности начальство под ней может временно перейти к первому воеводе сторожевого полка князю Шуйскому.
        Михайло вернул грамоту и сказал:
        - Ясно.
        - Запомни, я могу только временно начальствовать над вами. Так и будет. Только на время обороны перелазов. Дмитрий Иванович знает об этой грамоте.
        - Что ж, будем исполнять наказ. Признаюсь, князь, голова кругом. Обычно Сенькин брод мы держали до последней возможности, теперь же после упорного сопротивления должны оставить его. Странно все это.
        - А ты меньше о том думай, Михайло Алексеевич.
        - Легко сказать, когда мысли сами лезут в голову.
        - На ночь выпей винца хлебного, пройдет.
        - Сейчас это недопустимо.
        - Дело твое. Смотреть укрепления не буду, знаю, ты и Парфенов озаботились этим крепко, поеду обратно. Надо за ночь кое-что еще сделать у брода. А ты сейчас же езжай к Парфенову и передай ему наш разговор. Но больше никому. Ни станичный голова, ни десятники дружины не должны знать о нем. Только князь Василий.
        - Об этом ты мог и не говорить.
        - Бывай, боярин. Глядишь, еще и встретимся на Москве.
        - Отчего не встретиться? Тогда и вина хлебного вдоволь выпить можно будет, погулять на славу.
        - Далеко еще до гулянки. Но все, поехал я.
        Бордак отправился в Колчинку.
        - Что случилось, Михайло? - спросил Парфенов.
        - Разговор есть, Василий.
        - Ты отдай коня ратнику, и пойдем в горницу. Позову туда станичного голову.
        - Не надо никого. Разговор наш никто не должен слышать.
        - Даже так? Значит, дело серьезное.
        - Серьезное, Василий.
        Парфенов наказал ратникам никого не пускать в дом. Воеводы поднялись в горницу, сели на лавки у стола.
        Бордак расстегнул ворот рубахи, увидел бадью и чашу у стены.
        - Вода свежая?
        - Только из колодца принесли.
        Бордак напился, устроился на прежнем месте, взглянул на Парфенова и сказал:
        - Недавно ко мне в Ванькино приезжал воевода сторожевого полка.
        - Князь Шуйский? - удивился Парфенов.
        - Да, Иван Петрович. Потому-то я и здесь, у тебя.
        - Говори, Михайло, я слушаю!
        Бордак рассказал другу о том, что узнал от воеводы сторожевого полка.
        Парфенов выслушал его и воскликнул:
        - Это что же получается? Наши крепко держат переправу у Серпухова, а по Сенькину броду решили пропустить орду?
        - И не только по Сенькину. Где-то еще. Да и нам будет наказ отойти.
        - Ничего не понимаю. Полки вполне могли долго держать крымчаков на перелазах.
        - Согласен, Василь. Но ты не подумал о том, что и наша рать при этом понесет большие потери. Иначе на войне не бывает. Думаю, Михайло Иванович Воротынский желает сохранить основные силы, при этом нанести Девлету существенный урон.
        - Я понять не могу, что замыслил Воротынский. Раньше такого никогда не бывало.
        - Не забывай, Василь, что Воротынский делал это по подсказке царя. А Иван Васильевич - замечательный полководец. Он-то точно знает, чего хочетг и как этого добиться.
        Парфенов покачал головой и спросил:
        - А нам знать не положено?
        - Зачем? Наше дело простое. Получил наказ, исполняй его!
        - Ты прав. Вина выпьешь?
        - Нет.
        - Гонец от разведчиков сегодня был?
        - Был. У басурман все по-прежнему.
        - Удивляюсь я. Они даже к реке своих людей не высылают. Будто и не интересно им, что тут происходит. А ведь о Рудове перелазе и Колчином броде наверняка знают.
        Бордак вздохнул и произнес:
        - Значит, Теребердей уверен в том, что если орду постигнет неудача, то по Сенькину броду он пройдет непременно. Возможно, даже той ратью, которая стоит в поле.
        - Нет. Эту рать полк Шуйского не пропустит.
        - У него всего три сотни.
        - Все одно там оборону долго держать можно.
        - Чему быть, того не миновать. А пошлю-ка я людей к Сенькину броду, дабы видеть, что там будет.
        - Не рано ли? Еще неведомо, чем закончатся бои на переправе у Серпухова.
        - Ладно, решу потом. Вроде все тебе передал. Поеду на село. Поздно уже.
        На следующий день обстановка не изменилась. Отдельная рать ногаев продолжала стоять в поле. Орда Девлет-Гирея так и не смогла сломить сопротивление русских полков у Серпухова. Ближе к вечерней молитве хан отдал приказ войскам отойти от реки. Потом он собрал военный совет, на котором наказал Дивей-мурзе прибегнуть к своему плану. Орда разделилась, в ночь пошла к Сенькину броду и к перелазу у деревни Дракино. Под Серпуховом остались две тысячи ратников для беспокойства русской обороны.
        Воевода Михайло Иванович Воротынский тоже собрал военный совет, определил задание полкам и заявил о том, что убывает в Коломну. После совета он туда и двинулся. Его расчет полностью оправдался. Крымчаки действовали именно так, как Воротынский и предвидел. Теперь пришло время уничтожить их.
        К Дракино отправился отряд князя Никиты Романовича Одоевского, насчитывающий чуть более тысячи двухсот ратников.
        В ту же ночь, ближе к рассвету, в Ванькино и в Колчинку прибыли гонцы. Они сообщили воеводам, что ногаи снимают лагерь, собирают юрты, укладывают в повозки, запрягают коней, выстраиваются в боевые порядки, но пока еще остаются на месте.
        В селе и деревне народ уже не спал. По наказам воевод ратники и ополченцы вышли на свои позиции, заняли места пушкари, пищальники, лучники. Бабы, старики, детишки начали собирать обоз для отхода в лес.
        Бордак вызвал к себе станичного голову Сухого и сказал:
        - Дай-ка мне, Петр, пару шустрых молодцов на конях. Хочу отправить их к Сенькину броду.
        - На что это тебе?
        - Надо знать, что будет далее. Судя по всему, орда Девлета не смогла перелезть через Оку у Серпухова. Это значит, что какая-то часть ее пойдет к Сенькину броду. Там стоят три сотни князя Ивана Петровича Шуйского. Они дадут бой басурманам. От того, как сложится сражение на реке, зависит, пошлют ли мурзы отряды для переправы по нашему Рудову перелазу и на Колчин брод. Уразумел теперь?
        - Господи, чую, тяжко нам придется.
        - Ты не охай, молодцов мне дай, да быстро!
        - Ага, сейчас сделаю.
        Вскоре пришли мужики с саблями и топорами, в легких кольчужках, ведшие за поводья коней. Они сняли шапки, глядели на воеводу и молчали.
        Бордак наказал им:
        - Старший Митроха. Вы вдвоем идете к Сенькину броду. Там с нашей стороны стоят сотни князя Шуйского. Вам следует укрыться где-нибудь так, чтобы видеть все, что происходит на переправе. Ни во что не вмешиваться, не показывать себя, иначе ратники Шуйского прибьют вас. Коней спрятать, сидеть и смотреть!
        - И как долго? - спросил Митроха.
        - Покуда не станет ясно, пойдут ли басурмане к нам.
        Мужики переглянулись.
        - А как это может стать ясно? - осведомился Митроха.
        - Просто. Не переправятся нехристи с первых же налетов, значит, пойдут к Ванькино и Колчинке, дабы перелезть тут и зайти нашим в спину. Теперь понятно?
        - Да, воевода.
        Наблюдатели поспешили на север.
        К Бордаку тут же подбежал мальчишка.
        - Боярин, гонец к тебе из Колчинки.
        - Где он?
        - У подворья головы станичного дядьки Петра.
        - Ну, идем. Или у тебя свои дела?
        - Мои дела - быть при голове.
        Вскоре Бордак увидел гонца, который стоял рядом с Сухим.
        - Федот Туприн из десятка Чуринова дружины князя Парфенова, - назвался тот.
        - Зачем явился?
        - Так князь послал. У нас в Колчинке гость высокий.
        - Князь Хворостинин?
        - Откуда ты узнал, боярин?
        - Отвечай!
        - Он самый.
        - Едем!
        Бордак и гонец вскочили на коней и поскакали к Колчинке.
        Хворостинин с Парфеновым сидели за столом в саду станичного головы Егора Лебедя.
        - Приветствую, князь!
        - И тебе доброго здравия, Михайло Алексеевич. - Хворостинин указал на скамью. - Садись. Времени у нас мало для разговора.
        Бордак сел.
        - Девлет-Гирей не смог прорваться через Оку на Серпухов, - сказал второй воевода передового полка.
        Боярин кивнул.
        - Это мне уже известно, Дмитрий Иванович.
        - Откуда?
        - Ногайская рать за берегом приготовилась к бою, а это значит, что не смогли татары пробиться на Серпухов.
        - Ну готовность рати еще ни о чем не говорит. Теребердей мог передать ей наказ идти к Серпухову.
        - Нет, князь, ногаи строят боевые порядки, нацеленные на Сенькин брод.
        - Ладно, не будем спорить. Значит, переправа на Серпухов Девлету не удалась. Он отвел орду, разделил ее, направил к Сенькину броду и к деревне Дракино.
        - Это как раз туда, где мы спорили и порешили, что у Дракино очень удобное место для переправы! - заявил Парфенов.
        - Да, получается, что мы угадали. Но это мелочи. К Сенькину броду идет мурза Теребердей. - Хворостинин улыбнулся и спросил. - Твой знакомец, Михайло, да?
        - Нет, я сам его не видел, через продажного мурзу нужные сведения получил.
        - Это не важно. Теребердей у Серпухова потерял около пяти тысяч своих ногаев, но у него большая рать, в ней тысяч двадцать. Этой ордой он навалится на князя Шуйского. Ивану Петровичу какое-то время удастся держать брод, но потом ногаи прорвутся…
        Бордак прервал Хворостинина:
        - И это известно.
        - Откуда?
        Михайло передал ему свой разговор с князем Шуйским.
        - Все верно, - подтвердил Дмитрий Иванович. - Главный воевода мог дать наказ наглухо закрыть брод, но держать на Оке всю орду значило бы потерять нашу рать. Поэтому с самого начала было решено, что крымчаков придется пропустить, нанеся им урон, и не более чем в трех местах. А получается даже лучше. Они пройдут в двух. По Сенькину броду и перелазу у Дракино, который для вида прикроет полк князя Одоевского.
        Бордак покачал головой и сказал:
        - Как бы нам самим себя не переиграть.
        - Не беспокойся. Людей терять - это худо. Из-за ненадобности стоять дальше в Калуге я подвел полк ближе к Ступне. Он сейчас в поле, в десяти верстах от деревни. Отряды первого воеводы Хованского и третьего, князя Лыкова, покуда стоят у Серпухова. Их задачи вам знать пока не надо. Я приказал передать вам наказ, так как вы вновь под моим началом. Если сотни Шуйского отобьют первые попытки Теребердея пройти брод, то отряды ногаев выйдут к вам. Их надо шугануть от реки. Стоять ровно столько, пока крымчаки не пробьют оборону Шуйского. После мужикам в лес, дружинам ко мне. Либо я сам подведу сюда полк. Возможно, прибудет и Хованский с пушкарями, стрельцами, казаками.
        - Насколько я знаю, в передовом полку есть струги, - заявил Парфенов. - Почему они не введены в бой?
        Хворостинин усмехнулся и произнес:
        - Ну все ты, Василий Игнатьевич, знаешь. Будут струги и у Дракино, и у Сенькина брода. Но они станут нужны тогда, когда погоним мы проклятых басурман, чтобы добивать их на перелазах.
        - Вот оно что. Понятно.
        - Ну и хорошо. Вы надежную преграду сделали?
        - Да, - ответил Бордак.
        - Значит, гонец Иван Брагин передаст вам прямой наказ отходить к месту, где будет мой полк. Или же рать подойдет сюда. Но мужикам в любом случае надо будет уйти в лес. Да, я видел, что не ушли еще бабы с детишками и стариками. Велю исправить это сегодня же! В селе и деревне должны остаться только воины. Это ясно?
        - Ясно, князь!
        - Исполняйте!
        Утром 27 июля мурза Теребердей в окружении своих нукеров выехал к Сенькину броду. Войско его растянулось на многие версты. Впереди шла только передовая рать во главе с Галданом.
        Предводитель ногайцев увидел воду, мутную от песка, отмели, насыпи. Его неприятно поразило то обстоятельство, что русские успели установить на левом берегу высокий частокол на довольно продолжительном участке. Снизу в нем были проделаны бойницы для пушек, сверху - для пищальников и лучников. Частокол имел разрывы, необходимые для выхода на берег пешей рати. Но много русских тут быть не могло. Им негде было бы укрыться.
        С левого берега вылетела стрела и упала в каких-то двух саженях от мурзы. Он отошел в сторону и наказал подозвать к нему мурзу Галдана.
        Тот подъехал на коне, сверкая доспехами.
        Теребердей недовольно проговорил:
        - Ты на смотр собрался или в бой?
        - Это для устрашения русских.
        - Ты их доспехами устрашать будешь? Ладно, желаешь таскать на себе железо, таскай. Я встану в стороне, ты подведи сюда пять сотен. На них проверка, насколько крепка оборона русских.
        - Они все погибнут.
        Теребердей повысил голос:
        - Не перебивай! После этого станешь посылать сотню за сотней, с небольшим перерывом. На берег подтянешь пушки. У тебя их сколько?
        - Полевых тридцать, осадных десять.
        - Мало, но для разрушения частокола хватит. Твоя задача, Галдан, переправиться на левый берег и захватить укрепления русских, обеспечить переход через реку всего нашего войска. Ты хорошо понял меня?
        - Да, господин!
        - Исполняй наказ. - Теребердей повернулся к старшему нукеру. - Шатер поставить у леса выше по течению, чтобы скрыт был от русских пушек.
        - Уразумел, мурза.
        - Делай!
        Нукеры быстро поставили шатер в безопасном месте.
        Теребердей в окружении охраны поднялся на холм.
        К берегу подошли пять сотен верховых ногайцев, спешились и повели коней к левому берегу. Воины не раздевались, прошли мелководье. Глубина начала увеличиваться. Русские укрепления молчали.
        Только когда ногаи вышли к середине реки с омутами и стремниной, частокол окутал дым, прогремел залп. Русские пушкари стреляли дробом и картечью. Степняки взвыли, лошади заржали. Первая и вторая шеренги на какие-то мгновения скрылись под водой, потом всплыли ниже по течению. Вода обагрилась кровью. Прогремел второй залп, и оставшиеся три сотни тоже были перебиты. Все произошло за какие-то мгновения.
        Теребердей нервно дернулся.
        Галдан же исполнял наказ. От передовой рати в реку шли сотня за сотней.
        На этот раз вместе с пушкарями и пищальниками стреляли и русские лучники. Ливень стрел обрушился на ногаев. Но живая волна медленно продвигалась к противоположному берегу. Войско Теребердея несло огромные потери, но мурза не обращал на это внимания.
        Вскоре его пушкари подтащили к реке полевую артиллерию и открыли ответный огонь. Положение сотен Шуйского ухудшилось. На левый берег выскочили три десятка ногаев.
        Теребердей воспринял этот факт с торжествующим криком, но радость его была преждевременной.
        Из проходов в частоколе вышли пешие воины. Русская полусотня налетела на ногаев и в коротком бою порубила всех. По ним ударили лучники с берега, но ратники уже зашли обратно за частокол.
        Теребердей сплюнул на землю и закричал:
        - Вперед, славные воины! Бей неверных!
        В реку вновь волной пошли сотни.
        От зажигательных ядер огнем взялась часть частокола. Сотники вынуждены были отправлять людей на тушение пожара. Те справились с этим.
        Князь Шуйский наказал подвести к сторонам линии обороны дополнительный наряд. Пушки мигом утопили в реке те три сотни, которые дошли до ее середины.
        Галдан бросился к Теребердею.
        - Господин, так мы скоро потеряем всю передовую рать. А если русские подведут еще войска… - Договорить он не успел.
        Со стороны Каширы подошли три струга. Их пушки дали залп, который добил две сотни, находившиеся в воде. Струги тут же ушли. Для этого гребцам потребовалось лишь бросить весла.
        Теребердей выругался и распорядился:
        - Прекратить переправу! Ждем подхода основных сил. Реку преодолеем завтра. Тебе, Галдан, надо выбрать самые удобные места для пушек, подогнать осадные орудия, сложить возле них как можно больше зажигательных ядер. Ратников и коней вывести в лес, на берегу оставить две сторожевые сотни.
        Галдан с облегчением вздохнул.
        - Слушаюсь, господин! - сказал он и ринулся вниз, к своему войску.
        Теребердей приказал начальнику охраны перенести шатер в лес, глубже стана Галдана, и готовить еду.
        После этого он пошел вниз, к дороге, там сел на валун и задумался. Мысли его были невеселы.
        Как только ногайцы прекратили попытки переправы и отвели рать от реки, в Ванькино прискакали гонцы.
        - Боярин, сотни князя Шуйского удержали переправу. Теребердей увел рать от реки, - доложил Митроха.
        Михайло кивнул.
        - Понял. - Он тут же подозвал к себе станичного голову Сухого и распорядился: - Петр, немедля начинай перевод обоза в лес.
        - Так ночь на носу, боярин.
        - А утром здесь может начаться бой. Ты хочешь, чтобы степняки побили баб, детишек, стариков?
        - Уразумел. Исполняю наказ.
        Скоро к лесу двинулся обоз под охраной, выделенной ранее.
        Как ушли женщины, старики, дети, на душе у Бордака стало спокойней.
        Он позвал помощника станичного головы Кабуду, велел ему выставить у Оки усиленный наряд сторожей и смотреть за правым берегом во все глаза. После этого воевода приказал десятникам и наряду находиться в готовности к бою.
        - Что, не смогли крымчаки перелезть по Сенькину броду? - спросил Огнев.
        - Не смогли, посему с раннего утра отряды Теребердея придут сюда.
        - Пусть приходят, встретим как положено.
        - Твоим людям неотлучно быть при пушках, - сказал Бордак старшему наряда Захару Боброву. - Дроба много заготовили?
        - На день хватит, а еще ядра есть.
        - Стрельбу открывать только по моему распоряжению.
        - Да, воевода.
        - Все по местам!
        Ногайцы объявились на правой стороне с рассветом. Две сотни встали поодаль от Оки. К берегу пошли два десятка.
        Стража подняла тревогу. Ратники и мужики заняли свои места.
        Бордак смотрел за Рудовым перелазом из-за частокола.
        Ногаи вышли на берег и тут же словно под землю провалились. Именно так оно и было. Все они попали в волчьи ямы. С правого берега донеслись истошные вопли.
        Насур-бек, посланный к перелазу, оторопел. Люди погибли на его глазах. Он собрал десятников, наказал им выслать разведку, найти места для выхода к Рудову перелазу.
        - А чего, бек, искать? Посредине, где пропали наши десятки, больше ловушек быть не может. Незачем время терять, искать обходные пути, где можно налететь на другие потайные преграды, - проговорил его помощник.
        - Считаешь, надо идти прямо?
        - Да, господин.
        - Хорошо, будь по-твоему. Первая сотня, вперед!
        Ногаи не знали, что представляет собой перелаз, разделись, сложили одежду и оружие на коней. Мелководье оказалось нешироким. Сотне пришлось разделиться на две части. Они медленно приближались к берегу, прошли треть пути и еще не достигли глубины.
        - Огонь! - приказал Бордак.
        Прицелиться из пищали трудно. Однако к этому времени не только дружинники, но и мужики были этому обучены. Первыми двумя залпами они снесли почти всю сотню. Задние ряды бросились назад.
        Насур-бек взвыл от ярости:
        - Куда? Стоять! Вторая и третья сотня, вперед! Лучники, огонь!
        Насур-бек имел в своем подчинении шесть сотен. Столько же повел к Колчиному броду бек Босхан.
        Ногаи вновь пошли вперед. Их начальники понимали, что надо пройти реку. На берегу защитников немного. Хватит ли им пороха, пуль и стрел?
        Русские пищальники били беспрерывно. Их оружие тут же заряжали товарищи. Вступили в дело и лучники. Но всем им уже приходилось укрываться от сотен стрел, летящих с правого берега.
        К Бордаку подошел Огнев и спросил:
        - Почему наряд в бой не вводишь, воевода?
        - Рано, Лука.
        - А поздно не будет?
        - Не будет. Ты чего тут? Иди к десятку. Усилить огонь из пищалей!
        - Так мы скоро без пороха и пуль останемся, - пробурчал Огнев и ушел.
        Ногаи уходили под воду. Трупы людей и коней всплывали ниже по течению. Однако одна сотня все же вышла на середину Оки. Двигались они быстро, стремились к берегу.
        Михайло приказал всем лучникам и пищальникам открыть огонь по басурманам. От сотни ногаев остался десяток.
        Насур-бек вынужден был сделать передышку, дождаться, пока перелаз расчистится от тел, запрудивших его. Он объявил сбор сотникам. К нему подошли всего трое.
        В то же время Бордак призвал к себе десятников дружины, ополчения и наряда.
        - Что у нас с порохом? - спросил он.
        - Пороху и пуль осталось на два-три выстрела, - ответил Огнев.
        - Этого достаточно. Лучники?
        - Стрел хватит до вечера. В ночь придется делать их.
        - До этого не дойдет. С пушкарями ясно. По местам.
        Насур-бек наказал своим лучникам стрелять по преградам горящими стрелами. Все сотни, оставшиеся у него, пошли на перелаз. Полетели стрелы. Частоколы взялись огнем. Пищальники дали два залпа, выбили сотню. Две других дошли до середины реки. Третий залп положил не более двух десятков.
        - Все, мы без пищалей, - выкрикнул Огнев.
        А неприятель уже подходил к берегу.
        Тогда Бордак приказал:
        - Наряд, огонь!
        Прогремел залп орудий. Ядра и каменный дроб ударили в самую гущу басурман, переправлявшихся через реку. Среди ногаев началась паника. Выжившие бросили коней и двинулись к правому берегу. Напрасно Насур-бек пытался остановить их. Грянул еще залп, и к беку вышла всего полусотня. Ногайские лучники отошли, дабы не попасть под дроб.
        - Слева наши. Это люди Босхан-бека, - крикнул кто-то.
        Насур увидел людей, подходящих к перелазу. Их было около двух сотен. Это означало, что и у Колчинки ногаи понесли огромные потери. Босхан-бека среди них не было.
        - Где начальник? - спросил Насур, поймав за поводья коня сотника.
        - Дробом пушечным прибило. У русских оказались пушки.
        Насур-бек решил объединить сотни, создать новый отряд. Было видно, что на левом берегу горели частокол и деревня. Русские пытались их тушить, но им мешал ветер, некстати налетевший с востока.
        Он отдал наказ воинам собраться в низине, однако люди Босхана и не подумали спускаться туда, прошли мимо. За ними двинулись и сотни самого Насура. Как он ни кричал, как ни грозился, это не помогло. Страх был сильнее угроз. Он гнал ногаев к основной рати.
        За отступавшими воинами поплелся и Насур-бек. Он понимал, что Теребердей не простит ему поражения от каких-то мужиков.
        Мурза не простил бы, если бы его войско наконец-то не прорвалось на левый берег. Когда подошли остатки отрядов Насура и Босхана, Теребердей от радости метался по берегу, запускал все новые силы на левую сторону.
        Прорыв удался, мурза торжествовал, поэтому не обратил внимания на поражение Насур-бека. Многочисленное войско переходило Оку уже без всякого сопротивления со стороны русских.
        Три сотни сторожевого полка Ивана Петровича Шуйского быстро отошли к заранее подготовленному рубежу. Они выполнили свою задачу, о чем Теребердей даже не догадывался.
        Тогда же у Бордака и Парфенова объявилась гонцы князя Хворостинина.
        Наказ был уже оговоренный, отходить.
        Мужики забрали с собой раненых, убитых и двинулись в лес. Бордак повел своих ратников на соединение с дружиной Парфенова, которая у Колчинки также сдержала крымчаков.
        Теребердей приказал всей своей рати стремительно идти вперед, на Москву. Она выдохлась и остановилось у села Подол на реке Пахра, притоке Москвы-реки.
        Теребердей радовался. Он перерезал основные пути подхода к Москве. Теперь ему осталось дождаться прибытия основных сил Девлет-Гирея.
        В предвкушении скорой победы ни он, ни его беки не заметили, как следом за их ратью пошли русские полки. Главный воевода князь Воротынский, находившийся в Коломне, был удовлетворен. Его замысел полностью оправдал себя. Он отдал приказ полкам, избежавшим больших потерь, зайти в тыл орде Девлет-Гирея, беспокоить его рать, не дать ей развернуться на московских землях.
        Девлет-Гирей еще не успел начать генеральное сражение, а уже проиграл его.
        Глава 8
        Дружины Бордака и Парфенова затемно оказались в десяти верстах от Ступни. Воеводы сильно удивились, не увидев стоянки передового полка, множества костров, шатров, табунов и отрядов охраны, которые должны были быть вокруг лагеря. Вместо этого пустое поле и далее справа стена черного леса.
        - А полка-то князя Хворостинина и нет, Василь!
        - Почему второй воевода велел нам идти сюда?
        - На то ли место мы вышли, не сбились ли с дороги?
        - Тут не собьешься. Большое поле одно, только здесь. - Князь взглянул на опричника, стоявшего рядом, и распорядился: - Ну-ка посвети, Филат.
        Воин поднес зажженный факел к карте, развернутой Парфеновым.
        - Вот у реки деревня Ступня, до нее десять верст. Поле я еще при разговоре с Дмитрием Ивановичем пометил. Не ошиблись мы.
        - Так почему нет полка?
        - Этому я, Михайло, так же дивлюсь, как и ты.
        - И чего делать будем? Встаем?
        - Среди поля? Думаю, нам надо в Ступню пойти. Может, там прознаем, где передовой полк.
        - Ладно. Идем на деревню.
        Бордак подал команду. Объединенная дружина повернула на восток и пошла к реке.
        Небо было закрыто облаками. Ветер рвал и гнал их нещадно, но внизу, у земли, было тихо.
        Воины прошли верст восемь, когда старший головного дозора прислал гонца.
        - Впереди десяток мужиков. Видать, разъезд из Ступни, - доложил тот.
        - Пусть подъедет, - велел Бордак.
        - Так он по полю рассыпался, мужики кружат, опасаются подходить.
        - Вернуть ратника, который подсвечивал. Пусть подаст знак факелом, что свои мы.
        Вскоре к воеводам подъехал Гурдин, уже знакомый им. Он улыбался во все лицо.
        - Доброго здравия, боярин, князь. Рады вновь видеть вас у себя.
        - И тебе долгих лет, Василь, - ответил Бордак. - А скажи-ка ты нам, куда делся полк князя Хворостинина и стоял ли он тут?
        - Стоял, и князь в Ступне был. А вчера в полдень быстро снялся и ушел.
        - Куда? - спросил Бордак.
        Гурдин пожал плечами и ответил:
        - Это вопрос не ко мне. Едем в Ступню. Станичный голова Родион знать должен. Слыхали мы, что басурмане прорвались через Сенькин брод и перелаз у деревни Дракино, да еще у Серпухова отряд свой оставили. Так что наши полки теперь могут быть везде.
        - У вас крымчаки появлялись? - спросил Парфенов.
        - Были. Но немного, менее сотни. Два десятка в волчьи ямы залетели, остальные постояли малость и ушли.
        - Значит, бой вы не принимали?
        - Не с кем было, а готовились и поддали бы басурманам крепко. Очень уж Родион Толстой кручинился, что не довелось крымчаков с ногаями проклятыми побить. А чего в Ванькино, Колчинке?
        - Там мы бились, - ответил Бордак. - На брод и перелаз более тысячи басурман вышли, но нам удалось устоять. Отошли мы только по наказу.
        - Как же Сенькин брод наши не удержали?
        - А вот это тебе знать не надо. Посылай гонца на деревню, чтобы голова нас встретил.
        - Это мы быстро.
        - Сам пойдешь с нами?
        - Да, но один. Разъезду должно службу нести. Я его потом отыщу.
        - Хорошо.
        Скоро дружина подошла к воротам. Возле них стояли станичный голова Родион Толстой, его помощник Губан Кирьян, трое мужиков с бердышами да саблями.
        Бордак и Парфенов соскочили с коней.
        К ним подошел Толстой и сказал:
        - Поздно вы ныне, боярин и князь. Я ждал вас с вечера. Ох, извиняйте, доброго здоровья вам.
        - Тебе того же, Родион, - ответил Бордак и спросил: - Ждал, говоришь?
        - Князь Дмитрий Иванович велел дождаться и кое-что передать.
        - Передавай.
        - Куда спешить? Второй воевода передового полка назначил дело вам на завтра, да и говорить тут неудобно. К тому же людей ваших надо на отдых определить.
        - Опять на постоялый двор?
        - Да, только теперь без обслуги.
        - Почему так?
        - Да бросил его Еремей, как подошли басурмане, в Калугу подался с семейством. Я, ожидая вас, поставил там охрану. Так что смело посылай туда три десятка. Коней на дворе за изгородью пусть держат. Остальные пусть заходят на деревню. Дозор подскажет, где встать. Вы же, воеводы, остановитесь у помощника, как и ранее.
        Парфенов подозвал Огнева, дал наказ трем десяткам дружины идти на постоялый двор, остальным на село. Воеводы же проехали на подворье помощника станичного головы.
        Жена и дочь Губана уже хлопотали у печи. Сам он ушел по делам.
        Бордак, Парфенов и Толстой поднялись в горницу, сели на лавки.
        - Говори, Родион, что передал нам князь Хворостинин.
        - Чертеж у тебя с собой, боярин?
        - А как же, без него нынче никуда.
        - Разворачивай, показывать надо будет.
        Бордак развернул карту.
        - Поначалу я то передам, что мне князь рассказал, - заявил голова. - Как прорвались крымчаки через Оку, так князь Михайло Воротынский наказал всем своим силам идти вслед за ратью Теребердея-мурзы, беспокоить басурман. Ногаи так рванули к Москве, что далеко ушли. Поэтому и выступили полки ранее, нежели было намечено. Вам же князь Хворостинин велел догонять его полк. Коли завтра с утра выйдете, то, глядишь, к обеду и настигнете его. А идти вам надо вот по этой дороге до деревни Долгатово. - Станичный голова прочертил ногтем путь. - Там вас сам князь ждать будет либо кто из его людей.
        Бордак кивнул и проговорил:
        - Это понятно, но почему ночь ночевать, а не идти сразу же?
        Толстой развел руки и ответил:
        - Того не ведаю. Наказ был такой, выходить вашим дружинам утром в понедельник, двадцать восьмого июля. Того же дня прибыть в полк Дмитрия Ивановича.
        - Ясно.
        - Ну а ясно, то помолимся, поедим и на боковую. Кирьян! - крикнул Толстой.
        В горницу зашел помощник.
        - У тебя готово?
        - Хоть сейчас ужин подавать можно. Да и вода в мыльне согрета.
        Бордак поднялся.
        - Да, помыться надо бы.
        - Тогда я отведу вас в мыльню, а жинке с дочкой накажу стол накрывать. Вина не предлагаю, знаю, что не будете, не то время.
        Утром дружина в сопровождении Гурдина отошла от Ступни. Проводник вывел ее на торговый путь, который с поля уходил в лес. Впереди шел головной дозор, состоящий из Пестова, Варги, Карася и Бартова, привычных к этому делу. Обоз прикрывали опричники Парфенова. В лесу Бордак решил выставить по сторонам дозоры, несмотря на то что здесь крымского войска быть не могло. Вся орда спешила на воссоединение с ратью Теребердей-мурзы у села Подол.
        До деревни Долгатово было сорок верст. Это дневной переход. Но полки Хованского и Одоевского не собирались стоять на месте. Раз наказано преследовать ногаев да беспокоить их, то так и надо делать.
        Головной дозор вечером подъехал к деревне, но заглядывать в нее не стал, остановился перед выходом на огромную елань, за которой через редколесье просматривалось поле.
        Бордак подъехал к Пестову и спросил:
        - Что, Иван?
        - Разъезд, полтора десятка. Это не мужики, люди служилые.
        - В Долгатово нас должен встречать сам Хворостинин либо человек от него.
        - Значит, это разъезд князя. Обозначаем себя?
        - Не надо, разъезд и без того заметил нас.
        Чужие ратники разъехались по полю, встали полукругом. Впереди десятник.
        Михайло наказал старшему дозора оповестить всю дружину, дабы она двигалась вперед только по его распоряжению.
        - А кто знак подаст? - спросил Пестов.
        - Я подам, потому как еду к старшему разъезда. - Он ударил коленями по бокам коня, и тот вынес воеводу на открытую местность.
        Старший разъезда заметил это и поскакал навстречу.
        - Приветствую тебя, боярин Михайло, - сказал опричник, едва сдерживая молодого, горячего скакуна.
        - Откуда ты знаешь меня?
        - Дмитрий Иванович описал и тебя, и князя Парфенова.
        - Значит, ты от него?
        - Так, боярин.
        - Сам кто?
        - Десятник Егор Пурга из охраны воеводы.
        - Где сейчас Дмитрий Иванович? Наверняка уже далеко отсюда, так?
        - Не дальше села, боярин.
        - Так князь Хворостинин в Долгатово?
        - Там.
        - Что-то я полка его не вижу.
        - Полк там, где надо.
        - Почему князь тут остался?
        - Это ты у него проведаешь.
        - В Долгатово есть где встать на ночевку?
        - Это тоже в деревне узнаешь.
        - Что ты заладил одно и то же? То проведаешь, се узнаешь. Отвечать не можешь?
        - Такого задания не имею.
        - Смотрю, служака ты ретивый.
        - А как иначе, боярин? Ведь судьба Руси решается.
        - Ладно. Проведаю все сам. Ты нас сопровождать будешь?
        - Нет, - ответил Пурга. - Я смотреть за подходами к деревне выставлен.
        - Ну и смотри.
        Бордак повернулся к лесу, взмахнул рукой.
        Объединенная дружина вышла на поляну. Пурга тут же увел свой разъезд ей в тыл, смотреть дорогу.
        Воеводы оторвались от своих отрядов и заехали в деревню. Дома тут стояли нетронутые. Видно было, что народ недавно покинул селение и укрылся в лесу.
        У большого дома стояли опричники.
        Воеводы подъехали к ним, и Бордак спросил:
        - Князь Хворостинин в этой избе?
        - Тут. А вы кто?
        - Не знаешь?
        - Знаю, но спросить должен. Так по службе положено.
        - Передай князю, что боярин Бордак и князь Парфенов с дружиной и нарядом подошли.
        Но охраннику не пришлось идти в дом.
        Распахнулась дверь, и на крыльцо вышел воевода передового полка.
        - Приветствую вас, друзья мои.
        - Доброго здравия, князь, - ответил Бордак.
        - Идемте.
        Они прошли из сеней в светлицу, перекрестились на образа в красном углу. Из обстановки только стол, лавки, одна широкая у печи, застеленная периной, одеялом. На столе и на стенах горели свечи. Оконце было завешано.
        - Садитесь. - Хворостинин указал на скамью, стоявшую напротив входа, сам устроился у оконца. - Проголодались поди?
        - Есть такое дело, но коли надо идти дальше, то пойдем.
        - Утром. Мой сотник разместит дружину в деревне, тут места всем хватит.
        - Тогда наши начнут еду готовить.
        - Их накормят. А мы перекусим позже. Для нас ужин готов, но сперва о деле поговорим.
        - Добро.
        Хворостинин взял со скамьи свиток, развернул его. Это оказалась карта.
        - А дела у нас такие. Вам известно, что Теребердей ушел на реку Пахру, там и встал. Он не дергается ни влево, ни вправо, ожидает основной орды. После Теребердея Сенькиным бродом прошла крупная рать, ведомая царевичем Ширинбеком. В ней, по сведениям разведочных отрядов, от тридцати до сорока тысяч басурман: крымчаки, ногаи и черкесы. Охранный отряд в пять сотен ведет мурза Галимар. Рать Ширинбека не была подтянута к перелазу, и до Пахры ей идти не менее дня. Она сейчас недалеко отсюда. В поле ночует. Посему и мы остановились.
        - На рассвете самое время ударить по стану басурман, - заявил Парфенов.
        - Да, князь, но не по такому огромному. У нас в передовом и правой руки полках семь тысяч двести воинов, не считая вятичей на стругах, имеющих свое задание. Толку, что мы на рассвете ударим по ордынцам? Охранные сотни и сторожевые отряды мурзы стоят рядом. Мы появиться не успеем, как навстречу нам выйдет войско, числом не менее десяти тысяч. Сразу поднимется основная орда Ширинбека и Теребердея. Тем нападением мы только погубим полки, в лучшем случае положим десяток тысяч басурман. Для Девлет-Гирея это ничто, для нас - существенный урон, который ослабит все войско настолько, что в дальнейшем нам не удастся выполнить задумку царя Ивана Васильевича и князя Воротынского.
        - И что за задумка?
        - О том узнаете со временем.
        - Но я слыхал, что передовой и правой руки полки должны беспокоить крымчаков. По твоим же словам получается, что задача состоит в том, чтобы идти следом за ордой, - проговорил Бордак.
        Хворостинин улыбнулся и заявил:
        - Не совсем так. Мы будем беспокоить крымчаков. Скажу больше. Вы вызваны сюда именно для этого.
        Бордак и Парфенов переглянулись.
        - Вы не ослышались. Вам и сотне моего полка предстоит беспокоить рать Ширинбека, но не на стоянках, когда она готова к отражению нападений, а в пути. Орда крымского царевича двинется к Пахре не раньше утренней молитвы и завтрака. Так что уже на рассвете вам, друзья мои, придется выходить вперед и действовать. Но об этом поговорим утром.
        В светлицу заглянул опричник.
        - Князь, время ужин подавать.
        Второй воевода передового полка спросил:
        - Что там по размещению и кормежке дружины?
        - Все сделано по наказу.
        - Добро, подавай.
        Баб в деревне не было. Поэтому опричник сам принес вареную курицу, всякие разносолы, копченую рыбу, пресный хлеб, выставил кувшин неведомо с чем и чаши для питья.
        - Что это? - Бордак указал на кубок.
        Хворостинин усмехнулся и ответил:
        - Не беспокойся, не хлебное, винцо слабое, чтобы спать ловчее было.
        - Лучше бы квасу.
        Второй воевода тут же распорядился:
        - Иван, забери вино, принеси квасу.
        - Слушаюсь, воевода!
        За едой Бордак сказал Хворостинину:
        - Дмитрий Иванович, ты говорил, что доведешь порядок наших действий. Или это позже?
        - Нет, в самый раз. Глядите на чертеж. Вы этой дорогой. Головные и сторожевые дозоры предупреждены. Они вас пропустят. Выходите вот сюда, это в десяти верстах. Там вставала на ночевку рать Ширинбека. Не доходя, высылаете вперед разведочный отряд. Кони басурман протоптали сакму, идете по ней. В трех верстах будет деревня Самойловка. За ней поле, где полно оврагов, буераков, рощ, дальше лес. Туда не заходить, ударить по сторожевым сотням мурзы Галимара. Налетели, побили немного басурман и по сторонам. Одна дружина влево, другая вправо. Коли отряды, преследующие вас, будут невелики, до полусотни, заманивать их в невыгодные места и бить. Потом соединяться там, где определитесь, и опять нападать на басурман. Понятно, что это вызовет ярость Галимара и Ширинбека. Если царевич решит выслать против вас крупные силы, то уходите навстречу полкам. Но коли и не вышлет, то действовать до полудня. После того отход. Обоз оставите здесь. Возьмете подводу с порохом и припасами для пищальников. Она же пойдет под раненых. Наряд тоже не берите, он вам не понадобится. Вот так, друзья, мы и будем беспокоить крымчаков,
покуда не наступит момент нанести по ним главный удар. Но это уже ближе к Пахре. Уяснили?
        Бордак кивнул.
        - Да нечего тут понимать. Мы не раз это делали.
        - Извиняй, Дмитрий Иванович, может, это и не мое дело, но хотелось бы знать, где остальное русское войско, - проговорил Василий.
        Хворостинин улыбнулся.
        - Дело на самом деле не твое, князь, но вижу, маетесь вы, посему отвечу. Михайло Иванович Воротынский с большим и сторожевым полками, казаками Михайло Черкашина, Юрия Булгакова и Ивана Фустова идет за основной ратью Девлет-Гирея. Орда должна объединиться у Подола на Пахре. Потом главный воевода начнет действия по замыслу царя и своему собственному. Тебя, Василь, наверное, удивляет, что я не называю полк левой руки. Скажу, что у князя Репнина особое задание.
        - Благодарствую, князь. Я понял все, кроме задумки Ивана Васильевича и князя Воротынского. Но это мы узнаем, когда время придет.
        - Ты прав, Василий Игнатьевич.
        Дружины Бордака и Парфенова вместе с сотней Андрея Гладина утром вышли из лагеря. Как и говорил Хворостинин, сторожевые дозоры и разъезды пропустили их, не останавливая. Солнце подошло к зениту, когда отряды достигли лесополосы, из-за которой доносился запах кострищ.
        Пестов остановил дозор. Встала и дружина.
        К старшему головного дозора подъехали Бордак и Парфенов.
        С поля в это время выполз Егор Ступа, отправленный в разведку.
        Он поприветствовал воевод и доложил:
        - Кострища еще горячие, повсюду конский навоз, видны места, где стояли юрты и шатры. Большая рать была на этом поле и дальше. У левой рощи трава полностью вытоптана. Видно, что там табун басурмане держали.
        - На сакму выходил? - спросил Бордак.
        - Да, она начинается в трех верстах.
        - Так далеко ходил?
        - До самой деревни Самойловки дошел. От нее видна сакма, но есть и следы стоянок.
        - Напрасно ты туда пошел. Мог напороться на сторожевой отряд басурман.
        - Я оврагами и балками. Их на поле уйма.
        - Врага видел?
        - Нет, но облако пыли и отсюда заметно. Судя по нему, крымчаки в пяти верстах отсюда, никак не далее. Это рать собаки Ширинбека.
        - Ясно. Лезь в пустую телегу, отдыхай. Иван, вперед! Но далее чем на двести саженей от дружины не уходить. Знаки при виде басурман обычные. Крик любой птицей, что водятся в этом краю. Либо рукой махнешь.
        - Уразумел, боярин.
        Головной дозор продолжил путь, за ним двинулась дружина. В обозе всего две телеги. Одна с порохом и припасами для пищалей, другая для раненых и тех, кому требуется отдых, как в случае со Ступой. Понятно, что русские воины шли намного быстрее огромной орды. Они миновали деревню, которую крымчаки отчего-то не сожгли. Наверное, они уже считали ее своей.
        Через пять верст Бордак решил сделать короткий привал.
        В это самое время десятник Огнев, ехавший с ним и Парфеновым впереди, воскликнул:
        - Воеводы, Ванька Пестов знак подает.
        - К нему, Василий! - приказал Бордак, взглянул на Огнева и сказал: - Лука, вели всем встать, отправить по сторонам дозоры, но недалеко, быть в готовности к продолжению движения и бою. Коней наших прими.
        - Слушаюсь, боярин!
        Бордак и Василий спешились, прошли до холма, на котором находился Пестов, поднялись на него, легли в кустах. Они увидели удаляющийся обоз крымчаков, который тянулся на столько, на сколько хватало взгляда. Позади в поле стоял отряд в пять сотен.
        - Сторожевой отряд Ширинбека, - сказал Парфенов. - Про него и говорил князь Хворостинин.
        - Интересно, чего это басурмане встали.
        Воеводы присмотрелись, увидели с десяток всадников в богатых, блестящих на солнце доспехах.
        - Похоже, начальник отряда собрал сотников, помощников, ближних нукеров, - сказал Парфенов.
        - Да, - согласился Бордак.
        - Расходятся они. Худо будет, если уйдут за обозом. Тут удобное место для нападения, справа и слева рощи, овраги. С нашей стороны холмы, за которыми можно скрытно поставить сотню.
        - Да, место удобное. Но почему мурза не выставил задний заслон? Неужели он уверен в том, что преследования быть не может, русские полки пропустили орду через Оку и рассыпались?
        - Кто его, косоглазого, знает, - заявил Пестов и сплюнул на песок.
        - А где остальные дозорные? - спросил Бордак.
        - Так рядом они. Карась и Варга на соседских холмах, Багров внизу в траве.
        - Не вижу.
        Старший головного дозора усмехнулся.
        - Хороши были бы разведчики, коли ты их сразу заметил бы.
        - А знаешь, Михайло, крымчаки вроде на привал встают, - сказал Парфенов.
        - К чему им привал, коли они прошли от стоянки всего ничего?
        - Так мы же вставали.
        - Мы больше прошли.
        - А если мурза получил наказ Ширинбека встать тут заслоном?
        - Слушай, а вот это вполне может быть. Крымчакам надо, чтобы обоз спокойно шел за ратью. Для этого требуется его защитить. Наверняка у обоза есть своя охрана, а сторожевой отряд - самый лучший заслон со спины.
        - Давай подождем.
        Воеводы не знали, какой наказ имел мурза Галимар от царевича. Но судя по тому, что крымчаки разместились отдельными отрядами по всему полю, где-то разбились на десятки, он объявил отряду не только короткий привал.
        Парфенов перевел взгляд на Бордака.
        - Михайло, такую удачу упускать нельзя. Надо нападать.
        - Да, Василь. Нападем. Действуем так. Иван! - обратился он к Пестову. - Ты говоришь, что снизу у тебя Багров?
        - Он, воевода.
        - Пошли его срочно к Андрею Гладину. Пусть передаст наказ всем подойти на край леса, в поле не выходя, на опушке разбить сотню на десятки и расставить воинов в линию. Пищальников и лучников разместить посредине. Пусть Огнев берет на себя начало над дружиной и подводит ее к холмам.
        - Скрытно не получится, боярин, - сказал Пестов.
        Его поддержал Парфенов:
        - Ратник прав, Михайло.
        - Ладно, тогда дружинам выступить открыто и подойти к селению. Десяткам Парфенова - слева от деревни и леса, моей дружине - справа. Сотне за холмами выстроиться в линию. Мы с князем будем пока тут. Понял?
        - Понял. - Старший головного дозора позвал ратника: - Колька, Бартов!
        - Тут я. - Из травы возле самого холма поднялась голова разведчика.
        - Зайди за холм.
        - Угу!
        Пестов спустился к подножию холма, озадачил Бартова. Тот побежал к десяткам Огнева.
        На оповещение и перестроение малой рати ушло немного времени. Огнев выехал в поле. Он ждал сигнала. Бордак махнул рукой. Шесть десятков конных воинов слева и справа понеслись к холмам.
        Бросились вниз воеводы, дозор. Подал сигнал от леса сотник Гладин.
        Воеводы едва успели встать во главе дружины, а дозорные - влиться в них.
        Крымчаки сторожевого отряда спохватились поздно. Они заорали дурными голосами, вскочили на коней. Их ор перебивал команды сотников и десятников. В стане врага возник переполох.
        В эту неорганизованную толпу и врезались опричники, отлично подготовленные для любого боя. Ратники Бордака смяли один фланг, Парфенова - другой. Они рассекли полутысячу крымчаков пополам и повели атаку на левую сторону. Завязалась сеча, но недолгая. Вскоре Бордак отдал команду. Опричники бросили поле боя, рванулись обратно к холмам.
        Ордынцы, потерявшие больше сотни воинов, опомнились и ринулись вдогонку, хотели немедленно побить русских. Мурза не сразу понял, что царские воеводы применяют против татар их же тактику. Галимар убедился в этом только тогда, когда отходившие опричники вдруг развернулись, и к ним вышла сотня полка Хворостинина. Пищальники и лучники дали прицельный залп. Кричать, подавать сигналы было поздно. Воины под общим началом боярина Бордака порубили две сотни крымчаков, угодивших в ловушку. Крымский мурза не пошел на помощь своим гибнущим соплеменникам, отдал наказ двум сотням догонять обоз, послал гонцов к царевичу Ширинбеку.
        Бордак же велел всем отходить. Дружины и сотня зашли в Самойловку. Пищальники перезаряжали ружья, лучники заполняли колчаны. Конница встала по краям и сзади деревни.
        Крымчаки не вернулись.
        В деревню вошел передовой отряд полка Хворостинина во главе с ним самим.
        К нему подошли Бордак и Парфенов.
        - Докладывай, Михайло, как прошел бой! - приказал Дмитрий Иванович.
        Бордак сделал это.
        Второй воевода передового полка решил осмотреть место сражения и двинулся в поле. Осмотром князь остался доволен.
        - Хорошо вы побили крымчаков, никак не менее трех сотен положили, - сказал он.
        Михайло смахнул пот с лица и проговорил:
        - Гладина ты нам к месту дал, Дмитрий Иванович. Басурмане не ожидали попасть в тот капкан, который постоянно сами выставляют. Мурза наверняка решил, что на его полутысячу налетел какой-то наш случайный отряд. Он не сообразил, что все так и было задумано. Оттого и получилась великая суета среди его сотен. Ею мы и воспользовались. А как двинули назад, пищальники и лучники наши показали, на что способны. Редкие пули или стрелы прошли мимо цели.
        - Но и вы порубили немало.
        - В поле, думаю, около сотни положили, да еще одну вместе с Гладиным. Третья на счету стрельцов.
        - Вот и хорошо. Получил по морде царевич. Представляю, в какой ярости он сейчас.
        - Да уж, мурзе Галимару не позавидуешь. Слетит его буйная голова с плеч.
        - Это вряд ли, - проговорил Хворостинин. - Конечно, в назидание другим мурзу могут и казнить, но не по наказу царевича. Право судить вельмож имеет только хан.
        - Да и пусть их. Главное в том, что свое дело мы сделали. Теперь надо бы потрепать обоз, покуда его охрана не усилена, - сказал Бордак.
        Второй воевода передового полка тут же заявил:
        - Рано. Время для этого еще не пришло. Продолжаем преследование, уклоняясь от боя.
        Дружины передохнули и вновь двинулись вперед по сакме, оставленной за собой крымчаками. По ней они дошли до реки Пахра и встали в пяти верстах от лагеря рати мурзы Теребердея.
        Хворостинин, возглавивший передовой отряд, собрал у себя в шатре Бордака, Парфенова и Гладина. Все они сели на лавки.
        Хворостинин расстелил на столе карту, ткнул в нее пальцем и произнес:
        - Вот село Подол, река Пахра. Тут стоянки рати Теребердея-мурзы, а теперь и царевича Ширинбека. Ночью туда должна подойти и основная рать Девлет-Гирея, которой управляет правая рука хана Дивей-мурза. Вся орда соберется воедино. Путь у нее один - на Москву. Нам надо узнать, когда собака Девлет двинет войско от Подола. Для этого следует смотреть за стоянкой крымчаков.
        Бордак улыбнулся и сказал:
        - Ты, князь, решил это дело поручить нам.
        - Да, Михайло. Но без сотни Гладина.
        Бордак удивился и осведомился:
        - Почему так? Она пришлась бы как раз впору.
        - Нет, Михайло. Полторы сотни в разведочный отряд посылать нельзя. Заметят крымчаки. Вы и оглянуться не успеете, как они окружат и побьют вас. Для наблюдения нужен малый отряд. Три десятка будет в самый раз.
        - Но у нас на двоих всего шесть десятков! - воскликнул Парфенов.
        - Ты, Василий, думаешь, я забыл, сколько у меня людей? Дело в том, что дружины пойдут отдельно друг от друга. Одна непосредственно к стоянке. Глядите на карту. Вот сюда, в дубраву, которая в версте от Подола, прямо к дозорам и охранению войск Теребердея и Ширинбека. Но может статься, что и дубрава будет занята басурманами. Тогда дружине придется встать вот здесь, в сосновом бору. Это в двух верстах с гаком от Подола. Другая укроется на холме в лесу под Подольском. Оттуда будет видно, как выйдет основная рать нехристей. За ней и надо будет смотреть с холма. Но я думаю, что орда, собравшись в кулак, на месте стоять не будет. До Москвы не более пятидесяти верст. Это заветная цель Девлета.
        - А мы так и пойдем следом за ордынцами? - осведомился Бордак.
        - Ты, Михайло, покуда реши, куда какая дружина отправится.
        - Тут и решать нечего. Василий двинется на лесной холм, я - в дубраву или бор.
        - Надо между собой сообщение организовать.
        - Так гонцов хватает. А как с тобой связываться, Дмитрий?
        - Я буду стоять здесь, покуда не тронется орда. Потом ваши дружины к полку выйдут. Но если что интересное увидите, то гонца ко мне. Коли у меня будет надобность передать что-то вам, то я пошлю человека на холм или в бор.
        - Когда нам выходить к местам наблюдения? - спросил Бордак.
        - Чем раньше, тем лучше.
        - Уразумел. Помолимся, перекусим и пойдем.
        - Дал бы людям отдохнуть.
        - Ничего, отдохнут, когда за крымчаками смотреть будут.
        Вскоре дружины двинулись на северо-запад, вместе одолели всего версту и разошлись.
        Перед этим Бордак сказал Парфенову:
        - Ты осторожней будь, Василь, и дай весточку, что дошел до лесного холма.
        - Ладно, гонца пришлю, вот только куда?
        - Пусть сразу в бор идет. Коли там дружины не будет, то в дубраву.
        - Слушай, Михайло, а не лучше ли тебе гонца ко мне послать? Я-то только на холме буду.
        - Все верно, так и сделаем.
        - Вот и договорились. - Парфенов замялся.
        - Ты чего, Василь?
        - Да вот думаю, увидимся ли еще. Кто знает, чем закончится наша разведка. Ведь можем и под басурман угодить. Вместе или кто-то один из нас.
        - И чего?
        - Давай попрощаемся?
        Бордак вздохнул.
        - Не хотелось бы, но так и сделаем. - Он обнял товарища.
        Отряды без приключений дошли до нужных мест.
        Дружина Парфенова прошла лесом по краю болота, поднялась на возвышенность, густо заросшую лесом. Все три десятка запросто уместились на ее северо-восточной стороне. Князь чуть подумал, оставил для наблюдения один из них, два других отвел в глубину, выставил охранение на всех четырех сторонах.
        Бордак по оврагу, подвернувшемуся очень кстати, провел свою дружину до дубравы, расположенной в сотне саженей от сторожевых постов крымчаков. Здесь на наблюдение можно было выставить не более пяти человек. Остальных пришлось держать на южной опушке.
        Как только первый дозор начал наблюдение, Бордак подозвал к себе десятника Грудина и распорядился:
        - Яков, снаряди гонца до князя Парфенова.
        - Сделаю. А где он стоит?
        - Ты определись, кто пойдет, и пришли ко мне. Я ему объясню.
        - Слушаюсь, воевода!
        Вскоре пришел ратник небольшого роста. Боярин знал его, как и всех остальных своих людей. Это был Игнат Лопарев из десятка Грудина.
        - Смотри на чертеж, - сказал Бордак и развернул свиток. - Здесь мы. А вот тут в лесу холм. Он отмечен крестом.
        - Угу, вижу.
        - Там дружина князя Парфенова. Только гляди, идти придется рядом с болотом, не угоди в топь.
        - Пройду.
        - Может, тебе путь начертить?
        - Не надо, на память покуда не жалуюсь. Что передать князю?
        - Скажешь ему, что мы обустроились в дубраве, но возможен отход в бор. Узнаешь, хорошо ли расположилась дружина князя, что он оттуда, с холма видит.
        - Все?
        - Мало?
        Ратник пожал плечами.
        - По мне так все равно.
        - Ну тогда иди с Богом, Игнат.
        - Ага, только ты не сказал, воевода, когда мне возвращаться.
        - А как все передашь и проведаешь, так и возвращайся.
        - Уразумел, пошел.
        Гонца остановили ратники охранения, разобрались, что к чему, и отправили его к Парфенову.
        Тот только начал разговор с ним, как с западной стороны прибежал дружинник и доложил:
        - Князь, облако пыли огромное с юга. Видно, что большая рать идет.
        - Смотреть!
        Ратник убежал.
        Парфенов сказал гонцу, что устроился на возвышенности, откуда видно огромное становище крымчаков.
        - Передашь боярину, что с юга еще идет орда. Это может быть только рать Девлет-Гирея, - добавил он и спросил: - Как вы в дубраве?
        - Нормально вышли, встали близко от крымчаков. Мне даже не по себе как-то, но воеводе виднее.
        - Скажи ему, что если он будет уходить в сосновый бор или далее, то пусть оставит знаки, чтобы мой гонец мог найти вас.
        - Передам.
        Парфенов отпустил гонца, прошел на северную сторону холма и залег там вместе с ратниками десятника Андрея Гарина.
        Солнце перевалило зенит, когда появился передовой отряд основной орды числом в тысячу конных воинов. За ним потянулось все прочее войско. Оно шло и шло, и казалось, что конца ему нет. Наконец эта бесчисленная рать оказалась у Подола и встала в поле. Другого места для лагеря не было. Елань занимали люди Теребердея-мурзы.
        Парфенов проследил, как от рати, шедшей за основным отрядом, отвалила сотня и пошла к селу. На голове одного всадника сиял золотой шлем.
        - А вот и крымский хан, - проговорил воевода.
        - Чего? - не понял Гарин.
        - Девлет-Гирей, говорю, объявился.
        - Где?
        - Гляди на сотню, которая пошла в обход прибывшей рати.
        - Ну?
        - Чего занукал? Золотой шлем видишь?
        - Вижу.
        - У кого еще в орде может быть такой?
        - Только у Девлета.
        - А нукаешь?
        - Сейчас уразумел. Значит, сошлась орда?
        Парфенов кивнул.
        - Сошлась. Очень уж много крымчаков. Не знаю, как воевода князь Воротынский с царем задумали разгромить их при таком неравенстве сил. А орда встает на отдых. К молитве готовятся басурмане. У них они по времени расписаны. Сейчас полуденная будет. Пусть молятся, выпрашивают себе спасение от мести нашей за сожженную Москву, за разоренные земли.
        - А будет месть-то, Василий Игнатьевич?
        - Будет, десятник, непременно будет. Даже если поляжем все у Москвы, много басурман заберем с собой. А царь с полками, пришедшими с запада, добьет Девлета. Иначе быть не может. Выстоит Русь.
        Утром передовые полки крымчаков двинулись вперед. Наблюдатели Бордака и Парфенова не могли этого видеть. Авангард крымского войска стоял далеко от тех мест, где они расположились. Но погода стояла теплая, безветренная и сухая, посему ордынцы подняли облако пыли. Воеводы тут же обменялись гонцами, отправили человека в стан русской рати. Оттуда последовал наказ сойтись в лесу, у возвышенности, там ждать подхода полков.
        Главный воевода всего русского войска получил от князя Хворостинина сообщение о том, что передовые отряды рати Девлет-Гирея уперлись в Пахру, а огромный обоз со сторожевым отрядом остались не менее чем в двадцати верстах от авангарда. Он приказал двум полкам ударить по ним и нанести как можно больший вред.
        В это же время Воротынский отправил князя Андрея Васильевича Репнина с его семью сотнями искать место, годное для установки гуляй-города, по сути - генерального сражения. Оно было найдено у деревни Молоди.
        Воротынский прибыл туда, осмотрел холм, который выбрал князь Репнин, и остался доволен.
        - Лучшего места не найдешь, - заявил он. - Перед нами долина с дубравами, уходящими к реке Пахра, вокруг много болот. Здесь и будем ставить гуляй-город. Приказываю стянуть сюда наряд, вывести большой и сторожевой полки. Работу начать немедленно!
        Ратники, как обычные мужики, взялись за топоры, подогнали обоз со щитами. Подошел большой полк, за ним сторожевой. Работа пошла веселее. К утру 29 июля гуляй-город уже был готов.
        Князь Хворостинин собрал совет, где зачитал грамоту, полученную от главного воеводы. В ней князь Воротынский требовал от полков, вставших восточнее, атаковать сторожевой отряд крымчаков, разбить часть обоза, в дальнейшем идти к Молодям, к гуляй-городу, таща за собой татар. Оттого Бордак и получил наказ следовать на соединение с дружиной Парфенова.
        Переход оказался не скорым, так как ордынцы почуяли опасность и начали выставлять по сторонам фланговые дозоры числом от десятка до полусотни. Людей у них хватало.
        Дружине Бордака не удалось скрытно дойти до леса. До него оставались каких-то двести саженей, как появился конный отряд.
        Огнев заметил его и закричал:
        - Воевода, крымчаки справа.
        - Нечистая сила их прислала! Засекли-таки. Десятникам перестроиться для обороны!
        К воеводе подскочил Иван Пестов.
        - Боярин, крымчаков, как и нас, три десятка. Но из них половина лучники, если не больше.
        - С ходу им пускать стрелы несподручно. Не прицелиться.
        - А коли встанут?
        Тогда Бордак принял решение, неожиданное как для своих, так и для крымчаков.
        Он понял, что надо идти на сшибку с татарами, и отдал команду:
        - Десяток Огнева со мной, Рубача слева, Грудина справа, вперед на басурман!
        Опричники, привыкшие исполнять наказы, быстро сломали прежний строй, встали в новый и полетели навстречу крымскому отряду. Сотник, который вел его, растерялся. Русские сначала встали полукругом для отражения нападения. Этого и ждал начальник сторожевого отряда. Впереди были отличные мишени для его лучников. Но русский воевода оказался хитрее. Он повел своих людей в атаку.
        Татарские лучники не успели занять позицию для стрельбы. Более того, они сломали строй. Теперь получилось так, что полтора десятка оказались в центре, по семь-восемь человек - на флангах.
        Десяток, ведомый Огневым, врезался в ряды стрелков. Те бросили луки, но сабли достать успели не все. Опричники, отчаянно крича, порубили крымчаков.
        Бордак устремился на сотника, которого окружили трое нукеров. Но его опередил Огнев с тремя воинами. Они положили и сотника, и нукеров. Десятки Рубача и Грудина легко справились с фланговыми крымчаками. Это случилось из-за того, что обратно к сакме рванули по три всадника с каждой стороны. Оставшиеся не смогли оказать достойного сопротивления, бросили оружие, подняли руки, но сабли опричников снесли им головы. Наказа брать кого-то живым не было. Рубач со своими ратниками догнал беглецов и изрубил их.
        Бордак, не раздумывая, отдал наказ оставить поле боя и идти в лес. Со стороны сакмы, на которой еще стояли обозы и сторожевые отряды, могла подойти большая рать. Тогда дружине пришлось бы несладко.
        Опричники вовремя скрылись в лесу. От сакмы к месту сечи уже несся отряд в полусотню крымчаков. Сотник, командовавший им, осадил коня перед поляной, на которой валялись его изрубленные соплеменники.
        Татарские разведчики быстро нашли следы дружины Бордака, уходившие в лес. Но зайти в него, опасаясь засады, сотник не решился, отправил гонца в сторожевой отряд, сообщил о случившемся, потом наказал своим людям собирать тела товарищей.
        За всем этим смотрел с холма князь Парфенов.
        - Ну и хорошо. Вот и занимайтесь своими мертвяками, - сказал он.
        На холм поднялся боярин Бордак.
        Парфенов обнял его и проговорил:
        - Видел я, как ты вел отряд на лучников. Бога молил, чтобы не успели они пустить стрелы. Признаюсь, сам не ожидал, что ты так вот развернешь дружину и пустишь ее на сшибку. А раз этого не ожидал я, знающий тебя столько лет, то сотник татарский и вовсе опешил. Даже отсюда было видно, как он замешкался.
        - Все это уже в прошлом, Василь.
        - Да, теперь нам надо исполнять наказ, ожидать подхода передового и большого полков. Знаешь, Михайло, кажется, я наконец-то начал понимать замысел царя и Воротынского.
        - Когда, Василь, кажется, что делать надо?
        - Я крестился не раз, глядя на сшибку.
        - И в чем, по-твоему, замысел государя и главного воеводы?
        - Я думаю, что Иван Васильевич и Михайло Иванович решили не вступать с ордынцами в прямой неравный бой, бить по хвосту растянувшегося войска. Полки Хворостинина и Шуйского идут сюда именно для этого.
        - Поглядим. Покуда давай решим, где держать мою дружину.
        - Пусть она пока встанет вокруг возвышенности, не отдаляясь от нее. Так мы не пропустим внезапное нападение крымчаков.
        - Ладно, - согласился Бордак. - Пусть будет так, но в лес татарва не сунется. Это для нас он жизнь, для них - смерть. Они ужас как боятся лесов, особенно болотистых, им нужна степь, поле. Там они мастера воевать. Только на этот раз ничего не получится у Девлета.
        Скоро дозорные доложили воеводам о подходе головного отряда полка Хворостинина.
        Бордак с Парфеновым спустились с холма.
        - Приветствую, друзья, - сказал Хворостинин.
        - Тебя так же, воевода.
        - Ну и что тут у вас?
        Парфенов взглянул на Бордака.
        Хворостинин уловил это и спросил:
        - Чего скрываете?
        Пришлось Бордаку доложить ему о сшибке со сторожевым отрядом крымчаков.
        - Это худо, Михайло. Теперь Девлет узнает, что рядом и сзади есть наши войска, - сказал Хворостинин.
        - А что было делать, если татары такими шустрыми оказались? Мы шли той тропой, по которой не единожды посылали гонцов. Отряд крымчаков появился внезапно. Не сдаваться же!
        - Ладно, что было, то прошло. Потерь-то хоть не понес, Михайло?
        - Обошлось. А три десятка мы разбили на славу, никто не ушел. Татары потом выходили еще к месту сшибки, уже полусотней, но в лес идти не решились. А чего, извиняй, ты завел сюда целый полк?
        - От вас тайны нет. Князь Михайло Иванович Воротынский передал мне наказ пропустить обозы крымчаков и их сторожевой отряд, а потом крепко ударить по ним сзади.
        - Это дело. Давно пора.
        - Нет, Михайло, не давно, а именно теперь, пока обозы орды не дошли до Подола.
        - Тебе виднее. Это значит, что весь передовой полк выйдет сюда?
        - И полк правой руки князя Одоевского. Он уже недалеко, там, где стоял мой отряд.
        - Стало быть, ждем, как отойдут татары?
        - Да, и поднимемся на возвышенность, чтобы это видеть.
        Воеводы выбрались на холм.
        Вскоре войска Девлет-Гирея тронулись в путь. Пошел обоз в сопровождении охраны, за ним большой, тысяч в десять, сторожевой отряд. Только когда солнце склонилось к западу, последний десяток крымчаков, глотавший пыль, скрылся из виду. Тут же полетели гонцы к Одоевскому.
        Семь тысяч русских ратников с нарядом устремились вслед татарам.
        Сшибка у леса встревожила Дивей-мурзу. Он не мог понять, откуда там взялись русские, передал в сторожевой полк наказ быть начеку, а обозу велел поспешить дальше.
        Князь Хованский послал Хворостинина и Одоевского в охват крымской рати, прикрывающей дорогу, и ударить по ней. Русские пушкари быстро развернулись и первыми же залпами прибили множество ордынцев. По врагу ударили пищали. Ряды басурман таяли, как весенний снег.
        В сторожевом полку находились два царевича. Они прежде не участвовали в походах, запаниковали, взяли с собой отряд нукеров, бросились к Девлет-Гирею.
        Крымчаки встали в круговую оборону.
        Князь Хованский оценил обстановку, решился на еще один обстрел крымчаков и атаку с трех сторон. Русские рати после залпов пушек и стрельцов пошли в атаку, встретили довольно сильный отпор и повернули в сторону обоза. Это заставило мурзу, возглавлявшего сторожевой полк, бросить им вслед тысячу всадников.
        На то и был расчет русских воевод. Хворостинин и Одоевский развернулись. Их ратники стали теснить татар, прореживали их ряды.
        Не напрасно Дмитрий Иванович слыл мастером в ведении боя с басурманами. Он наказал своим воинам немедленно уйти в поле, за деревню. Казалось, оставалось немного. Тысячи, ведомые мурзой, которого бросили царевичи, вот-вот рассыплются на мелкие отряды и будут разбиты. Ордынцы приготовились к последнему кровавому бою, но русские вдруг отвернули, оставили поле брани.
        Татарские начальники были в замешательстве. Они не понимали действий противника. То, что делали сейчас войска царя Ивана Васильевича, было для них ново, непривычно и оттого пугало. Мурза не нашел ничего лучшего, как объявить отход.
        Вот тут по нехристям вновь ударили пушки и стрельцы. Крымчаки открылись, этим и воспользовались русские воеводы. Хворостинин и Одоевский обошли врага с юга, отрезали от основной рати. Крымчаки попали в западню. Они бились до темноты, но не выстояли и полегли.
        Русские воеводы нанесли крымчакам первое серьезное поражение, уничтожили сторожевой полк, но не стали преследовать обоз. Это уже было не под силу ни людям, ни коням. Полки, не понесшие существенных потерь, отошли на две версты от места побоища.
        В это время царевичи заявились к хану и запричитали, что их атаковала немалая рать. Они едва спаслись. Хан и Дивей-мурза впали в ярость. Девлет метался по шатру, рассыпая проклятия.
        Дивей-мурза успокоился раньше и обратился к хану:
        - Господин, надо остановить наступление на Москву.
        Девлет-Гирей топнул ногой и заорал:
        - Что? Из-за какого-то десятка тысяч русских, разгромивших сторожевой полк, я должен отсрочить взятие Москвы?
        - Ну, во-первых, мы не ведаем, что за рать напала на полк. Возможно, она и в самом деле не превышает десяти тысяч воинов. Больше князь Воротынский у нас в тылу оставить не мог. Защита Москвы требует не менее пяти полков. А десять тысяч ратников - это два полка. Но и мы не можем идти на приступ Москвы, имея их за спиной. Боюсь, что русский царь Иван придумал какое-то коварство. Наша рать не просто так прошла лишь через Сенькин брод и перелаз у деревни Дракино. Эти два полка остались за нами не случайно.
        - Да плевать я хотел на десять тысяч русских. Да хоть и двадцать! У нас ведь почти сто.
        - Однако русские разгромили наш сторожевой полк. Если поутру они ударят по обозу, то мы лишимся всех припасов, а впереди еще приступ Москвы. Нам неведомо, не подгонит ли к своей столице царь Иван какие-то силы, о которых у нас нет сведений.
        - Что ты предлагаешь, Дивей? - спросил Девлет-Гирей.
        - Пошли два тумена, двадцать тысяч воинов во главе с Теребердеем-мурзой. Он должен уничтожить русские войска, находящиеся за нами.
        - Предлагаешь отправить ногаев?
        - Да. Они смогут побить русских. Иначе, господин, никак нельзя.
        - Хорошо, Дивей. Передай наказ Теребердею-мурзе идти назад, найти и разгромить русских. Сообщи во все тумены, что наступление надо остановить до моего отдельного распоряжения.
        - Слушаюсь, господин! - Дивей-мурза вышел из шатра.
        Девлет-Гирей накинулся на царевичей, бежавших с поля боя.
        Ногайский мурза Теребердей был недоволен решением хана, винил в этом его ближнего помощника Дивей-мурзу. Тот где только можно выставлял ногайскую рать, приберегал османских янычар и своих крымских татар. Но Теребердей ничего поделать не мог.
        Он дождался, пока Девлет-Гирей отпустит царевичей, стал расспрашивать их о нападении русских и скоро понял, что только время потерял даром. Те ничего толком поведать не могли. Дескать, сильный обстрел, конница со всех сторон, сеча. Сколько ни допытывался мурза, каким числом атаковали сторожевой полк русские, точного ответа так и не получил. Но все равно выходило не более десяти тысяч. У него же было в два раза больше. Однако русские имели сильный наряд. Это выравнивало положение, если не склоняло его в сторону московитов.
        Хану пришлось поторопить Теребердея. Наконец он двинул свою рать к месту недавней сечи у села Молоди.
        29 июля разведочные отряды сообщили мурзе, что недалеко от реки Рожайка стоит русская рать числом от пяти до десяти тысяч. При этом в ее передовых рядах находятся только мелкие пушки.
        Теребердей посмотрел на карту и удивился. Опытные воеводы царя Ивана заняли оборону в невыгодном для себя месте. Оно ограничивалось с одной стороны болотистым лесом, с другой - рекой. Неверные не могли развернуть здесь все свои силы, вынуждены были отвести их назад.
        Теребердей-мурза вызвал к себе Галдан-бека и спросил:
        - Ты видел, как стоят русские?
        - Видел, мурза. Хамат-бек высылал к их позициям разведочный отряд в две сотни. Русские выстрелили по нему из пищалей и на этом успокоились. Разведчики считают, что эта рать выстроилась для отхода.
        - Почему они не ушли раньше?
        - Не знаю. Может, надеялись, что мы не придем и они смогут ударить по обозу?
        - Это глупо. Обоз в любом случае мы закрыли бы.
        - У меня другого ответа нет.
        - И что, по-твоему, это за рать?
        - Там не менее двух полков.
        - Как они оказались у нас за спиной?
        Галдан-бек погладил бороденку и проговорил:
        - Думаю, это та самая рать, что стояла у Серпухова. Она пропустила наши основные силы у Дракино и попала в сложное положение. Но хан устремился на воссоединение с нами. Так эти полки и оказались за нами. Стоять у Серпухова бессмысленно. Против наших двух тысяч хватит и тех русских войск, которые заперлись в крепости. Поэтому воеводы получили наказ идти к Москве. А дорога-то одна. Может, они и хотели обойти нас у Подола, да не рассчитали и вышли к нашему сторожевому полку. Вот и завязалась сеча.
        Теребердей-мурза вздохнул и проговорил:
        - Как-то быстро русские перестроились, выставили наряд со стрельцами для неожиданной встречи с нами.
        - Обучены хорошо.
        - Ладно. Значит, ты говоришь, что русские готовятся к отходу?
        - Это не я говорю. Так считают начальники разведочных нарядов.
        - Да какая разница? Но куда собираются отходить русские? Кругом леса, болота, реки. Есть низина, но зайти туда - значит оказаться в ловушке.
        - Я считаю, мурза, что русские воеводы знают, куда идут. В ловушку они явно не собираются. Думаю, забота у них прежняя. Они должны скрыться с наших глаз и окольными путями спешить к Москве. А то и защищать столицу будет некем.
        - Не нравится мне это. Русские - хорошие воины. Они отличаются отчаянной дерзостью. Воеводы этих полков задумали что-то худое для нас.
        - Что они еще могут задумать, мурза, если уже сделали все, что могли? Неверные и так порезвились на славу, неожиданно нарвались на наш сторожевой полк, уничтожили его.
        - Вот эта неожиданность и не дает мне покоя.
        - Дает или нет, мурза, а ханский наказ надо исполнять. Дозволь ночью тысячами Хамас-бека напасть на русских?
        - Это можно. Высылай тумен и начало бери на себя. Да гляди не попади под огонь русских пушек и пищалей.
        - Я возьму с собой наш наряд. Ты позволишь?
        - Бери. Глядишь, и поможет. Только против русского он слабый.
        - Но все лучше, чем только с лучниками.
        - Твоя правда. Да хранит тебя Всевышний. Я буду ждать результатов здесь.
        - Да, мурза. В любом случае к тебе придет гонец.
        - Не в любом, Галдан, а с вестью о победе. Ступай.
        Галдан-бек собрал десять тысяч ратников и повел их на полки Хованского и Одоевского. Он не догадывался, что русские воеводы именно этого и ждали.
        Князь Воротынский приказал им не вступать во встречный бой с крупными силами крымчаков, отходить, вести противника за собой к селу Молоди и далее. На холме у церкви Воскресения был поставлен гуляй-город, в котором разместились наряд и большой полк. Войска, которыми командовали Шуйский и Репнин, укрылись в дубравах. Хованский и Одоевский должны были вытащить татар к гуляй-городу, обойти его и встать на заднем рубеже, сохранив боевой порядок, пребывая в готовности вступить в схватку.
        Ни Галдан-беку, ни Теребердей-мурзе и в голову не приходило, что у них в тылу не два полка, а практически вся русская рать.
        При приближении ногайцев полевые пушки и пищали дали залп по их передовым отрядам. В ответ ударили орудия ордынцев. Местность была задымлена, рать Галдан-бека встала, ее пушкари готовились к смене позиций. Но когда дым рассеялся, оказалось, что русских и след простыл.
        К предводителю подскочил Хамис-бек и доложил:
        - Господин, русские быстро отходят в низину, к селу Молоди.
        Галдан-бек усмехнулся и проговорил:
        - А ведь Теребердей переоценил военный талант русских воевод. Вот он, весь их талант. Они повели полки туда, где их легче всего разбить.
        Он приказал отрядам преследовать неверных, отправил гонца к Теребердей-мурзе.
        Тот поначалу не поверил словам этого воина. Неужели он допустил ошибку, оценивая возможности и способности русских? Что-то подсказывало ему, что это неспроста, но тумен Галдан-бека уже преследовал русских. Теребердею пришлось посылать за ним и основную рать.
        Русские полки отходили столь скоро, что тумен Галдан-бека не мог догнать их, продвигался следом будто привязанный. За ним следовали воины Теребердея. Вот так вместе они прошли несколько верст.
        Потом Иван Пестов подал сигнал, что видит холм, на котором стоит гуляй-город. Князь Хованский приказал обойти его и занять оборону за ним. Полки ускорились и выполнили это распоряжение.
        Гуляй-город оказался полной неожиданностью для крымчаков. Он представлял собой круг из телег, закрытых большими крепкими щитами, скрепленными друг с другом железными крючьями. В щитах были проделаны бойницы, из которых торчали жерла пушек и стволы пищалей.
        Это укрепление на холме выглядело настолько грозно, что передовые отряды тумена Галдан-бека попытались остановиться, но сзади их подпирали другие. В итоге перед полевой крепостью сгрудились несколько тысяч крымчаков.
        По ним из бойниц ударили пушки и пищали. Внутри гуляй-города были собраны большие запасы пороха, картечи, дроба, ядер и пуль. Первым залпом снесло передовые отряды, за ним последовали второй и третий залпы. Из дубрав открыли огонь стрельцы. Татары падали вместе с конями. Воины, шедшие сзади, толкали в бойню передних. А защитники гуляй-города продолжали давать залп за залпом.
        Галдан-бек понял, что оказался в западне. Многих усилий стоило ему организовать отход в сторону Москвы сильно поредевшего тумена. Теребердей-мурза видел это и приказал своим войскам разойтись в стороны, пропустить ратников Галдан-бека.
        Татарам удалось выйти из зоны огня, но тут налетела конница князей Хворостинина и Одоевского. Крымчаки развернулись для сечи, но русские полки быстро выбили всю их передовую линию и тут же ушли под защиту гуляй-города.
        Татары встали в нескольких верстах от этого страшного места.
        Теребердей в ярости обрушился на Галдана, подоспевшего к нему:
        - Где были твои глаза, когда ты повел тумен в низину?
        - Я, мурза, находился в середине рати. Когда мне доложили о гуляй-городе, русские уже открыли огонь оттуда. В этой крепости у них сотни пушек, тысячи пищалей.
        Теребердей чуть успокоился, сел на топчан и проговорил:
        - Значит, неверные все-таки затянули нас в засаду. Но откуда у них взялись эти силы? Кто же стоит на обороне Москвы?
        - Будучи еще в стане у Подола, я слышал, как гонцы разведочных отрядов, посланные к Москве, докладывали, что там полно ратников и пушек. Народ отведен к Москве-реке, к Кремлю. Тот тоже подготовлен к обороне.
        - И это все пять полков?
        - Похоже, царю Ивану удалось обмануть хана и скрытно подвести к Москве дополнительные силы.
        - Наша разведка там повсюду, и на западных землях, и на северных. Она непременно заметила бы подход больших и малых отрядов. Но ничего такого не было.
        - Значит, русские в этом году намеренно пропустили нас по двум перелазам. Вспомни, мурза, они могли еще долго держать Сенькин брод, но вдруг отошли. Это означает, что царь Иван повелел Воротынскому дать нашим войскам пройти именно там, где он хотел. Как только мы оказались на левом берегу Оки и пошли в глубину московской земли, русские полки двинулись следом за нами. Они не отошли, не рассыпались, не пытались идти на Москву. Воеводы вели их сюда, к этому селу Молоди. Они напали на наш сторожевой полк лишь для того, чтобы хан остановил наступление и выслал сюда нас. Мы пришли и угодили в западню.
        - Ты поговори мне! Доложи лучше, какие потери понесли наши тумены.
        - Твой остался целым, а вот передовой потерял половину своего состава.
        Мурза схватился за голову.
        - За один бой потерять пять тысяч воинов! А не пойдут ли теперь на нас русские полки?
        - Не должны.
        - Откуда тебе знать, что сделают эти проклятые неверные?
        - Им нет нужды уходить от гуляй-города. Да, здесь силы, может, и равные, но вся орда больше русской рати, даже если царь Иван подвел дополнительные полки с Ливонии и из северных земель. Куда им от крепости? Они свое адское дело сделали, загнали нас в засаду, теперь им только у Молодей и оставаться.
        - Ты видел холм, на котором стоит гуляй-город?
        - Конечно, я же был там.
        - А если видел, то ответь, могут ли там находиться все русские полки, переданные под начало Воротынского?
        Галдан-бек пожал плечами.
        - Не могу сказать.
        - Я могу. Не разместится там вся русская рать. Два, может, три полка. Где остальные?
        - Думаю, они отошли к Москве. Ведь хан вполне может оставить нас тут и напасть на русскую столицу.
        - Не может! После того как русские добьют нас, они легко смогут переместить этот гуляй-город за спину самого Девлета. Тогда вся наша рать окажется между двух огней.
        - Ох и погорячился хан с походом.
        Теребердей-мурза криво усмехнулся и заявил:
        - Ты еще смеешь обсуждать действия хана?
        - Но очевидно же, что русские были готовы к встрече нашей большой рати. Это можно было понять по тому, как яростно они обороняли перелазы и броды, кроме Сенькина и у Дракино. По действиям неверных у Серпухова было ясно, что их царь хорошо подготовился к отражению нашего нашествия. Меньше надо было трубить на весь свет о том, что в этом году хан займет русский престол.
        - Галдан-бек, только из уважения к тебе я сделаю вид, что не слышал последних твоих слов.
        - Хорошо, мурза, поговорили, и хватит. Мы потеряли людей, их не вернешь. Что дальше делать будем?
        - Первое, бек. Надо выставить усиленное охранение, дабы к нашей стоянке никто прошмыгнуть не мог. Ты прикажешь Хамису сделать это. Второе - отдых ратников. К утру они должны быть свежи и готовы к бою. Теперь третье. К гуляй-городу надо послать малый разведочный отряд. Это на Насур-беке. Я не наказал его за поражение на двух перелазах, но сделаю это, если он не привезет данных о силах, которые стоят в самом гуляй-городе и около него. Пошли к хану гонца. Выбери такого, кто ничем не проявил себя. Девлет-Гирей наверняка снесет голову человек, который принесет ему весть о поражении. Хотя можешь отправить любого. Мы дождемся наказа хана на дальнейшие действия, потом будем составлять разряд, учитывая данные, которые получим от Насур-бека. Все понял?
        - Понял, мурза.
        - Иди. Все организуй и возвращайся. Передай старшему нукеру, чтобы мне еду в шатер принесли. Проголодался я.
        - Да, мурза.
        В то же время князь Хворостинин вызвал к себе в шатер Бордака и Парфенова.
        - Друзья мои, первую победу мы одержали, уничтожили сторожевой полк басурман, - заявил он. - По данным разведочных отрядов, которые находятся у столицы, Девлет-Гирей остановил наступление. Это уже начало его поражения. Однако не стоит радоваться раньше времени. Тумен Теребердей-мурзы потерял у Молодей около пяти тысяч человек. Это вторая наша крупная победа, но у него остается еще пятнадцать тысяч. Нас здесь столько же, но об этом ногайский мурза не ведает, а посему, дабы не навести на себя гнев хана, утром Теребердей повторит нападение на крепость. Для этого ему надо знать, какое войско стоит там. Он что должен сделать? - Хворостинин устремил взгляд на Бордака.
        Тот пожал плечами и ответил:
        - Кто знает, что на уме этого мурзы. Но по всем правилам войны он должен выслать разведочные отряды к гуляй-городу.
        - Верно, - сказал Хворостинин. - Большие силы отправлять ему не надо. Чтобы получить нужные данные, хватит трех отрядов числом по два-три десятка. Два из них пойдут по лесу, один - по низине.
        Парфенов вздохнул и сказал:
        - Мы с Михайло должны разгромить эти отряды.
        Хворостинин усмехнулся и заявил:
        - Ты, Василий Игнатьевич, уже и мысли мои научился читать.
        - Научишься тут.
        - Да, вам надо изничтожить эти отряды. Место здесь такое, что басурмане будут видеть друг друга, даже если и разойдутся. Они быстро придут на помощь тем, кто подвергнется опасности. А князь Михайло Иванович Воротынский повелел сделать так, чтобы нехристи пропали без следа все до единого. Пошли они в разведку и исчезли. Это внесет сумятицу в голову Теребердея, но отказаться от повторного нападения он все одно не сможет. Возвращение в стан Девлет-Гирея для него будет означать если не смерть, то отстранение от начальства. А это для ногайского вельможи хуже казни. Чтобы вам было легче, обе ваши дружины получат по три десятка из сотни Андрея Гладина. Он же может возглавить один из отрядов.
        - Кто над кем будет начальствовать, дозволь, князь, решать мне, - заявил Бордак.
        Хворостинин вновь улыбнулся и сказал:
        - Добро. Хозяин, как говорится, барин.
        - Где сейчас сотня Гладина?
        - Рядом, справа от шатра, ратник охраны покажет.
        - Когда выходить?
        - Немедля. А дальше… хотя ты, Михайло Алексеевич, не хуже меня знаешь, как и что следует делать.
        - Да, не впервой.
        - С Богом, друзья мои.
        Бордак с Парфеновым вышли из шатра, и боярин спросил у старшего охраны:
        - Где стоит сотня Гладина?
        Тот указал рукой влево.
        - Да вон она, единственная из всего полка на отдых не устраивается.
        - Ясно.
        Князь и боярин прошли до сотни.
        Гладин встретил их, улыбнулся во весь рот.
        - Вновь вместе будем бить басурман, воеводы?
        - Будем. Тебе князь Хворостинин что говорил? - спросил Бордак.
        - Я должен выделить шесть десятков под твое начало. Если договорюсь, то получу начальство над одним отрядом.
        - Тебе еще придется драться с татарвой, давай людей, сам оставайся тут.
        - Как скажешь, боярин.
        Вскоре сводная дружина вышла от гуляй-города в низину перед лесом.
        Здесь Бордак определил, что правой от крепости стороной пойдет отряд под началом князя Парфенова. Слева такое же число людей поведет десятник Чуринов. Между ними по низине двинется он сам.
        Три отряда разошлись на исходные рубежи и начали выдвижение на север.
        Бордак, как и всегда, выслал в головной дозор людей Ивана Пестова. Те скрылись в темноте. Скоро один из них показал себя и подал сигнал, что все пока спокойно. Обстановка изменилась, как только туча закрыла звездное небо. Дозорный Карась предупредил об опасности.
        Бордак приказал отрядам остановиться и поспешил к дозору, укрывшемуся за двумя большими валунами.
        - Что, Иван? - спросил он Пестова.
        - Крымчаки саженях в пятидесяти от нас, как в низине, так и в лесу.
        - Каким числом?
        - В лесу и справа насчитали всего два десятка. У нас впереди видны три с начальником.
        - Что же Теребердей такой мелкий ертаул послал?
        - Потерял пять тысяч и стал беречь людей. Иначе до боя лишится всего войска.
        - Может быть. Смотри за действиями басурман. Я к отряду. Вышлю гонцов к Парфенову и Чуринову с наказом, как действовать.
        Опытный Пестов покачал головой и сказал:
        - Не успеешь, воевода. Покуда ты будешь отправлять гонцов, татары уже подойдут к нам. Они движутся медленно, осторожно, но приближаются. Осталось сорок саженей, не более.
        - Твоя правда, - согласился Бордак. - Иван, подай знак нашим, чтобы они окружали татар. Сперва надо зажать их с головы и с хвоста, а потом уже и бить смертным боем.
        - Передаю.
        Парфенов и Чуринов приняли сигналы и рассредоточились, когда до крымчаков оставалось не более пятнадцати саженей.
        Насур-бек шел в замыкании трех десятков, в окружении трех нукеров и с опаской поглядывал то на правую, то на левую сторону. Покуда русских видно не было. Он молил Всевышнего помочь ему провести разведку, получить данные и быстро вернуться в стан Теребердея.
        Басурмане миновали валуны, почему-то оказавшиеся в низине, прошли еще десять саженей. Насур-бек почувствовал, как вдруг противно засосало под ложечкой, по телу его прошла дрожь, выступил пот под доспехами. Он успел осознать, что опасность рядом, но сделать уже ничего не мог.
        Громко крикнула кукушка, и русские ратники напали на крымчаков.
        Труднее всего пришлось отряду Бордака, все же против него было три десятка. Но ненависть придавала воинам силы. Горбуша, Талый, Ступа и Варга прорвались к беку. Не спасли Насура его верные нукеры, пали под ударами страшных шестоперов.
        Та же судьба постигла и всех остальных ордынцев.
        Вскоре единый отряд вернулся к гуляй-городу.
        - Побили вы разведочные отряды басурман? - сразу же спросил Хворостинин Бордака.
        - Побили, князь.
        - Бека?
        - Тоже.
        - Наши потери?
        - У меня четверых малость задело саблями, все останутся в строю. Из людей Гладина двое убитых и трое легкораненых.
        - Вот бы так и дальше, Михайло, - проговорил Хворостинин. - Но не получится.
        - Почему? Теребердей уже не так силен.
        - С Теребердеем, если он опять с утра сунется, разберемся с малыми потерями. А вот потом озверевший Девлет всю орду сюда кинет. Тут уж кровушка прольется обильно.
        - Думаешь, он откажется от захвата Москвы?
        - Нет, конечно, но решит поначалу наказать нас. Его действия должны привести к тому, что именно здесь, у Молодей, будет главное сражение. Не видать Девлету столицы Руси, да только я чувствую, что цену за это мы заплатим огромную.
        - Это знает один только Господь.
        - Благодарствую, воеводы, за то, что отменно выполнили задание. Теперь отдыхайте.
        Когда начало светать, в шатер Теребердея зашел Галдан-бек.
        - Плохие новости, мурза.
        - Я уже это понял, но говори.
        - Хамис посылал людей к гуляй-городу. Они нашли тела наших воинов из разведочных отрядов. Неверные побили их и в лесах, и в низине. Никто не выжил.
        Теребердей-мурза с шумом выдохнул и заявил:
        - Наши враги пожалеют об этом. Сегодня мы снесем этот проклятый гуляй-город и откроем хану путь к Москве, к трону.
        - Я бы не был так уверен в этом. Судя по всему, при Молодях русские сосредоточили свои основные силы.
        - Такого быть не может! Это самоубийство. Царь Иван никогда не оставит свою Москву без прикрытия. Ее защищают пять полков. Вчера Всевышний отвернулся от нас, но сегодня все будет иначе. Передай всем бекам, тысячникам и сотникам приказ готовиться к выдвижению к гуляй-городу. Особенно наряду. Он должен занять позиции прямо напротив крепости. Сегодня мы начнем с ее обстрела. Лучникам заготовить зажигательные стрелы, иметь при себе огнива. Сперва мы зажжем крепость, а потом пойдем на нее.
        - Тогда войску следует встать на линии, до которой не достанут пушки и пищали русских.
        - Им будет не до того, чтобы стрелять по нас. Но это если весь наш наряд и лучники сумеют занять самые выгодные позиции. За это отвечаешь ты, бек Галдан!
        - Слушаюсь!
        - Ступай, я помолюсь. Передай, чтобы после этого мне подали еду. Затем короткий смотр войск и выдвижение к Молодям.
        - Да, мурза.
        Теребердей так и не понял суть плана русского царя и его главного воеводы. Он повел свою рать к Молодям.
        Но весь его замысел был сорван уже при попытке выставить на прямой выстрел пушки и лучников. Из лесов по ногаям ударила конница Дмитрия Хворостинина, с рассвета вставшая с правой стороны, и Одоевского, разместившаяся слева. По передовым отрядам басурман открыли огонь три тысячи стрельцов. Пушкари басурман были уничтожены, пороховые бочки подорваны. Теребердей лишился артиллерии, но остановить штурм уже не мог. Живой волной его сотни одна за другой наступали на гуляй-город. Русские пушкари валили их, но Теребердей, обезумев, бросал на крепость все новые силы.
        Из гуляй-города вышли два полка. Их действия были поддержаны атакой с флангов. В итоге ногайская рать была разгромлена. Отдельные уцелевшие сотни рванулись к стану Девлет-Гирея. Были убиты Теребердей-мурза и трое ширинских князей, а царевич Астрахани попал в плен.
        Хан, получив известие об этом, словно лишился рассудка. Он требовал любой ценой уничтожить гуляй-город, повелел отправить к нему тумены во главе с Дивей-мурзой, своим верным помощником. Однако тот доложил Девлет-Гирею, что по реке Пахре на помощь русскому войску подошли казаки Черкашенина, и попросил хана перенести штурм на следующий день.
        Девлет-Гирею пришлось согласиться с доводами мурзы.
        На следующий день, 30 июля, Дивей-мурза двинул войско к гуляй-городу. Опытный полководец взял с собой сильный наряд, сотни лучников, конников, отряды янычар.
        Гонцы вовремя сообщили об этом князю Воротынскому.
        Главный воевода приказал всему войску готовиться к решающему бою. Михаил Иванович понимал, что уцелевшие сотники из рати Теребердея расскажут Девлет-Гирею о расстановке русских сил около гуляй-города, и провел перестановки. Полки правой и левой руки ушли поглубже в лес, передовой встал за крепостью, сторожевой рассредоточился за селом. Пушкари во многих местах оттащили от щитов свои орудия, оставили пустые бойницы. Но все они были готовы немедленно вернуться на прежние позиции и обрушить на крымчаков смертоносный огонь.
        Этот второй крупный бой у Молодей оказался ожесточенным и кровавым. Пушкари Коркодинова и Сугорского опередили наряд крымчаков, нанесли по нему удар и выбили много орудий. После этого они перенесли огонь на конницу.
        Дивей-мурза послал две тысячи в обход Молодей, но их встретил сторожевой полк князя Ивана Петровича Шуйского. Завязалась рубка.
        Третья тысяча обходила крепость лесом, но нарвалась там на полк князя Никиты Романовича Одоевского. В прямой бой против татар вышли полки Хованского, Хворостинина, Лыкова, Репнина, казаки и стрельцы.
        Дивей-мурза тоже мгновенно провел перегруппировку сил и нанес удар по стрельцам в лесу. Немногие из трех тысяч остались в живых. Но этим маневром он потерял время, попал под удар казаков и воинов передового полка. Сын боярский из Суздаля Темир Алалыкин заарканил самого Дивей-музу. Ратники Хованского побили янычар и нукеров.
        Лишившись командующего, крымчаки прекратили атаки и начали отход. Сначала он проходил организованно, затем под ударами конницы перешел в бегство.
        Русские недолго преследовали остатки туменов Дивей-мурзы. Воеводы знали тактику татар и опасались попасть в засаду, посему, дойдя до определенного рубежа, повернули к крепости.
        Татары понесли огромные потери, но тысячи людей погибли и у Воротынского. В ночь русские воины оттащили трупы татар в лесной овраг и там забросали землей. Своих похоронили без особых почестей, на то просто не было времени, в общей могиле, но по-христиански, выставили кресты.
        Девлет-Гирей проиграл третье подряд крупное сражение. Находясь в гневе, он поклялся освободить своих верных людей, захваченных в полон коварными неверными, и повелел на следующий день всему войску идти на приступ гуляй-города. Но, получив сообщения о потерях и немного успокоившись, он изменил решение, дал орде два дня на тщательную подготовку. Для этого Девлет-Гирею пришлось увести свои тумены за Пахру.
        Воевода Воротынский получил два дня передышки. О наступлении на Москву татарского войска уже не могло быть и речи. Если только ордынцам не удастся разгромить гуляй-город. Важность предстоящего сражения возросла многократно. Это осознавали все, от воевод, князей и бояр до рядовых ратников.
        Глава 9
        Ранним утром 1 августа к Успенскому собору подошел ратник, перекрестился, вздохнул, огляделся. У Архангельского собора собиралась немногочисленная конная рать. Сотник отдавал приказы, воины подгоняли коней. Мимо прошли трое монахов. Они опустили головы и что-то шептали.
        Того человека, с которым должен был встретиться Иван Ларгин, не было недолго.
        Вскоре к собору подъехал всадник в дорогих доспехах, соскочил на землю.
        Это был Юрий Иванович Токмаков, возглавляющий оборону Москвы.
        Ратник сорвал шапку, поклонился.
        - Долгих лет тебе, князь.
        - И тебе, Иван. Не ждал, что позову?
        - Нет. Как такого ждать? Сотник позовет, и то дивно, а тут!..
        - Пройдем-ка за храм. Разговор к тебе есть, Иван.
        - Чудно. Ко мне разговор?
        - Пойдем.
        Они зашли за храм. Здесь людей не было.
        Князь взялся за рукоятку сабли и спросил:
        - Ты знаешь, что наши полки у Молодей хорошенько дали по мордасам собаке Девлету?
        - Об этом всем известно. Только не знают люди, что там и как было.
        - Придет время, узнают. Еще и рассказывать своим детям будут, а те - внукам, потому как важное дело делается.
        - Важное, спору нет, да сдюжат ли войска воеводы Воротынского? Ведь против него, почитай, вся орда. Не только крымская. И ногаев, и янычар там полно. А Девлет затаился на Пахре, ни на Москву не идет, ни к Молодям.
        Князь кивнул и сказал:
        - Это худо, Иван. У наших с припасами туго. Да и раненых много. Им помощь нужна.
        Ратник не понимал, к чему клонит воевода, вздохнул и сказал:
        - Да, тяжко.
        Токмаков посмотрел в глаза Ларгину.
        - Надо, Иван, поторопить хана выйти на решающую схватку.
        - Верные слова. Но я-то что могу сделать?
        - Многое, Иван. Да только решишься ли?
        - Что-то ты загадками молвишь, князь, говори прямо, что надо от меня?
        Князь не спешил.
        - Ты воин опытный, бывалый, не раз дрался с крымчаками. Ответь мне, что будет делать хан, коли вдруг проведает, что от Новгорода на помощь московским полкам идет рать в сорок тысяч воинов да из Ливонии полки отправлены на Перекоп?
        - Откуда мне знать, князь? Я не хан.
        - Знамо, не хан, но подумай.
        - Ну коли идет помощь… а что, Иван Васильевич и вправду рать большую сюда ведет?
        - Это не важно. Ты продолжай.
        - Ну коли к нам идет великая помощь, то хану надо до ее подхода разделиться с ратью воеводы Воротынского. Иначе можно так по сусалам получить, что не оклемаешься.
        - Все верно. А как хан может узнать, что царь выслал большую рать к Москве?
        - Через изменников. Тех всегда хватало, ты уж прости, князь, но больше среди вельмож.
        - Не на чем прощать тебя, правду говоришь. Но теперь изменникам бежать к хану нельзя. Все пути перекрыты.
        - Тогда гонцов царских отловить. Царь непременно пошлет их к Воротынскому, дабы дух поднять. Когда идет подмога, воевать легче.
        - Правильно, но гонцов государь должен и к Воротынскому послать, и на Москву. На Москву надежнее, дойдут. А уж отсюда людей верных отправить к воеводе.
        Ларгин кивнул.
        - Это верно. - Он поднял голову и заявил - Не ходи вокруг да около, князь, говори. Ты ведь хочешь меня таким вот гонцом из Москвы выслать?
        - Да, хочу. Нам такой гонец очень нужен. Но насильничать не могу, приказывать тоже, тут надобна добрая воля. Тебя мне посоветовали. Но ты можешь и отказаться.
        - Один откажется, другой, третий. Кто же тогда с крымчаками биться будет? У Молодей братья наши, не думая, на смерть идут. Так что давай обманную грамоту и говори, когда и каким путем надо идти в сторону Молодей.
        - Но ты должен знать, что хан велит гонца пытать.
        - Выдержу. Долго мучиться не придется. Как расскажу все басурманам, так они меня и прибьют.
        - Значит, ты готов к лютой смерти?
        - Готов, князь. Ты же знаешь, что все мое семейство в прошлом годе в пожаре сгинуло. И жена Зинаида красавица, и детки, Алена, Антонина, Любава, Егорка, младенец Леша. Я как раз с крымчаками бился, которые в глубь города залетели, оттого и не смог помочь. А ведь звали, наверное. Уж коли они, невинные, смерть страшную приняли, то мне ли бежать от нее? Да и не уйдешь от судьбы. Какая жизнь, когда жинка с детками все время пред глазами стоят. Я этого Девлета на куски порубил бы. И мурз его, да и всех ордынцев, но не в силах это сделать. А коли обманная грамота поможет нам побить басурман, то станет и моей местью. Посему, князь, я готов.
        - Ладно. - Токмаков достал свиток. - Держи, Иван, это и есть обманная грамота.
        Ратник забрал бумагу, сунул под рубаху.
        Князь взглянул в его зеленые, полные грусти глаза.
        - Только надо, Иван, не просто отдать грамоту, а биться с басурманами, покуда сил хватит.
        - Это понятно.
        - У хана не должно возникнуть сомнений в том, что ты настоящий гонец и бумага подлинная.
        - Сделаю как надо, не сомневайся.
        - И пытать…
        Ратник прервал воеводу:
        - Не следует повторяться, князь. Знаю, что меня ждет, коли живым возьмут. Ты лучше скажи, когда и как идти.
        - Ну слушай, воин. - Говорил князь недолго, затем спросил: - Все уразумел?
        - Все, воевода. Сейчас помоюсь, в чистое оденусь, с родней оставшейся попрощаюсь, помолюсь в храме, а как стемнеет, так и пойду к крымчакам.
        - Знал бы ты, Иван, как тяжко посылать тебя на такое дело.
        - Знаю. Сейчас всем тяжко. Не кори себя, лучше поминай в молитвах Ивана Ларгина.
        - Непременно.
        - Пошел я.
        - Ступай, воин. Вечная тебе слава и память.
        Ратник невесело усмехнулся.
        - Это скажешь, когда татары меня растерзают. Храни Господь тебя, батюшку государя и Москву нашу. - Он поклонился, перекрестился на храм и пошел к Тайницкой башне, за которой его ждал конь.
        Иван помылся, оделся в чистое, помолился в ближней церкви, потом поехал на кладбище, где в братской могиле была похоронена и его семья, сел на лавку, кем-то поставленную там, и проговорил:
        - Здравствуйте, мои родные. Пришел вот сказать вам, что скоро мы вновь вместе будем. Оттого на душе у меня радостно. Не смог я защитить вас, Зина, детки, но отомщу. Тогда и увидимся. Больше никто не разлучит нас.
        Иван посидел у могилы до сумерек, поднялся, вспомнил что-то, поехал обратно на свою улицу и встал у сарая, наскоро сбитого из досок.
        Из него вышла дородная баба с дитем на руках.
        - Ты, соседушка? Зачем пришел?
        - От мужа твоего известий давно не было?
        Баба вздохнула.
        - Да как ушел с полком, так и не было. Люди говорят, много наших у Молодей крымчаки побили. Вот и думаю, жив ли Степка мой.
        - Жив, не сомневайся. - Он кивнул на сруб, что стоял рядом. - До зимы дом не подымете.
        - Коли Степан жив, с Божьей помощью подымем, только вернется ли он?
        - О худшем не думай и перебирайся в мой дом.
        - Ты о чем это? Бабе замужней? Ополоумел, Иван? - возмутилась баба.
        - Не о том ты, глупая, подумала. Отдаю я вам свой дом. Живите, пользуйтесь да детей больше рожайте. Они Руси ой как нужны.
        Женщина растерялась.
        - Совсем с толку сбил. А ты как же?
        - А я сюда не вернусь, Клава. И на Москве мне не быть. Тяжко здесь. Ухожу совсем.
        - Куда, Иван? У тебя же служба.
        - По службе и ухожу. Так что в доме все ваше теперь. Переходи уже сегодня. Нечего в каморке дощатой маяться.
        - А коли передумаешь? Вернешься и выгонишь?
        - Не вернусь я, Клава.
        - Ну не знаю.
        - Делай, как я сказал. - Ларгин вскочил на коня, повернул его и повел к выходу из города.
        Баба перекрестила его.
        - Да хранит тебя Господь, добрая душа.
        Она заплакала, сильнее прижала дитя к груди, поняла, что сосед ее пошел на смерть.
        В шатре хана, окруженном десятком нукеров, на подушках, разбросанных по персидскому ковру, возлежал правитель Крыма Девлет-Гирей. Рядом сидел мурза Рустам Чалаш, ставший после пленения Дивей-мурзы первым советником. Между ними скатерть, на ней пиалы с шербетом, чаша со сладостями.
        Отпив глоток, Девлет-Гирей спросил мурзу:
        - Скажи, Рустам, где мы совершили ошибку?
        - У берега, хан. Думаю, там, когда от Тулы пошли к Оке.
        - Но в чем мы ошиблись?
        - По-моему, в том, что не подумали, почему русские так крепко обороняют мелкие перелазы и броды, а крупные держат слабо.
        - Это значит, что они пропустили нас там, где им выгодно было?
        - Получается так.
        - Но это большая опасность. Откуда Воротынскому или царю Ивану было знать, куда мы пойдем, перейдя реку?
        - Значит, они это знали.
        - Мыслишь, изменники?..
        - Да.
        - Но насколько мне известно, к русским никто из знающих людей не перебегал.
        - Да этого и не требовалось, потому как царь Иван узнал обо всем еще при подготовке похода.
        - Измена в Крыму?
        - В Бахчисарае. Более того, во дворце.
        - Изменники - ближайшие мне вельможи?
        - Да, это кто-то из них.
        - Но кто?
        Мурза пожал плечами и ответил:
        - Боюсь, мы этого уже никогда не узнаем. Да и не о том сейчас думать надо, хан. Мы должны решить, как разбить полки неверных, которые стоят у проклятого гуляй-города рядом с Молодями. Теребердей и Дивей дважды пытались сбить оборону русских. В итоге мы потеряли половину войска. Теребердей погиб, Дивей пленен. С ним твои родственники.
        Хан явно нервничал.
        - Но как еще сломить оборону у Молодей, если не напором? - спросил он. - Там местность такая, что врага не обойти.
        - Да он и не даст нам это сделать. Русские использовали наши приемы, и об этом мы тоже подумать не могли. Но я не напрасно говорю о поражениях Теребердея и Дивея. Русские у Молодей выстроили оборону так, что мы вынуждены идти на гуляй-город. Эта крепость и наносит нам главный урон.
        - Может, ударить по Москве?
        - И тут же получить ответ в спину?
        - Но какой-то выход должен быть.
        - Мне докладывали, хан, что у русских припасов осталось на день-два, может, на три. Если они убьют лошадей, то протянут неделю, не больше. Наступать Воротынский не будет. У нас, несмотря на потери, рать гораздо больше русской. Без лошадей гуляй-город станет не подвижной, а обычной крепостью. Если выставить тяжелые пушки на дальних рубежах и использовать зажигательные ядра, то разрушить, сжечь ее не составит особого труда. Без гуляй-города русские будут вынуждены обходными путями отойти к Москве. Тогда все встанет на свои места. Мы окружим русскую столицу, а они выставят на обычных позициях свои полки, потрепанные у Молодей.
        - Ты предлагаешь пока стоять здесь и ждать?
        - Не совсем. К Молодям надо послать еще один тумен, дабы держать русских в напряжении и тревоге, не давать им спокойствия, лишать уверенности в том, что они могут победить. Иногда надо обстреливать гуляй-город из полевых пушек, бить по бокам, беспокоить полки, которые стоят у Молодей. А самое главное - громить отряды, если те пойдут сюда из других городов и крепостей, ждать, покуда голод не заставит русских открыться. Можно и часть тяжелого наряда дать тумену. Пусть палят по гуляй-городу, покуда тот не лишится лошадей.
        - Это ты дельный совет дал. Кого предлагаешь послать к Молодям?
        - Мурзу Джабара. Он человек степенный, имеющий немалый опыта ведения войны с русскими, не стремится любой ценой завоевать твое расположение, сделает все точно по приказу, не поведется на уловки. А они непременно будут. Ведь князь Воротынский тоже поймет, что мы, по сути дела, приступили к осаде его позиций.
        - Согласен. Пусть будет так.
        Он собрался было хлопнуть в ладоши, позвать слугу и послать его за мурзой, но тут у шатра поднялся шум.
        Внутрь заглянул сотник нукеров Тагир Акгур и доложил:
        - Господин, сторожевой разъезд гонца из Москвы в Молоди отловил. При нем грамота князя Токмакова.
        - Гонец жив?
        Сотник сморщился и ответил:
        - Побили его крепко. Он, собака, одного нашего воина убил, еще одного ранил. Но живой, говорить может.
        - Сюда его! Быстро!
        Чалаш-мурза хмыкнул и проговорил:
        - Странно.
        Девлет-Гирей повернулся к нему.
        - Что именно, Рустам?
        - То, что гонец шел один, прямой дорогой, хотя и знал наверняка, что здесь стоит наша рать.
        - Торопился, наверное, на объезд времени не было. Значит, он нес Воротынскому важную весть. Сейчас узнаем.
        - Не нравится мне эта торопливость. Надо как следует допросить гонца, жилы из него вытащить, но узнать правду.
        - Вот ты этим и займешься.
        - Слушаюсь!
        Нукеры ввели в шатер окровавленного русского ратника.
        Тот сплюнул на драгоценный ковер сгусток крови, высоко поднял голову.
        - На колени! - закричал Чалаш. - Перед тобой правитель Крыма, а вскоре и всей Московии.
        Ларгин кое-как сумел усмехнуться и заявил:
        - Ты еще скажи, и король польский.
        Нукеры сбили его с ног, поставили на колени. Сотник передал Девлет-Гирею грамоту. Тот прочитал ее и помрачнел.
        Это не осталось без внимания Чалаш-мурзы.
        - Что случилось, господин? О чем пишет Токмаков Воротынскому?
        Девлет-Гирей бросил грамоту советнику.
        - Читай сам. - Он повернулся к гонцу. - Как звать?
        - А тебе на что, хан? Или позовешь отужинать вместе?
        - Смел ты в речах, ратник. Посмотрю, как заговоришь на дыбе.
        - А чего дыба? Ты спрашивай, я сам расскажу то, что знаю.
        Чалаш-мурза прочитал грамоту, взял гонца за подбородок.
        - Ты почему пошел этой дорогой, не обогнул наш стан? Или князь Токмаков тебя специально послал эту грамоту подсунуть, чтобы хан поверил обману царя Ивана?
        Гонец посмотрел в глаза мурзы и заявил:
        - Много спрашиваешь. Я уже и не помню, на что отвечать.
        - Почему этой дорогой пошел?
        - Это мое дело. Я часто по ней из Москвы в Молоди ходил, а ваши разъезды зевали. Они не воины, а злодеи, только и могут грабить, насильничать, в полон людей беззащитных уводить. А как нарвались на рать серьезную, так и потеряли половину басурман своих. Это лишь начало. Вам надо бы бросить все да бежать от Москвы подобру-поздорову, покуда князь Воротынский и сам государь, который ведет огромную рать от Новгорода, не порубали вас тут, не утопили всех в реке.
        Чалаш-мурза без размаха ударил Ларгина кулаком в голову.
        Хан поднял руку и распорядился:
        - Не бить!
        Гонец тряхнул головой, взглянул на Чалаша.
        - Ты и ударить-то как следует не можешь, мурза, а все туда же, на войну с Русью. В открытом бою тебя любой наш ратник на куски разрубит.
        - Заткнись, собака! - прошипел побагровевший Чалаш.
        Ларгин изобразил удивление и выдал:
        - Я что-то не пойму, кто тут хан, а кто его холоп.
        Девлет-Гирей приказал Чалашу:
        - Выйди! Жди у шатра.
        - Слушаюсь! - Мурза толкнул пленника ногой и вышел на улицу.
        - Кто ты такой? Как звать, у кого служишь? - спросил хан.
        - Звать меня Иван, а у кого служу, тебе знать не надо. Да это и не важно.
        - Что-то ты особо не переживаешь, что попал в плен. За шкуру свою боишься, оно и понятно, а вот тайну не уберег. Почему так? Может, все же прав мой мурза?
        - Да я и за шкуру свою не боюсь. Знаю, что пытать страшно будете, даже если все и узнаете. Мурза не простит оскорблений, но мне плевать на это. А то, что грамоту не донес, не страшно. Или ты думаешь, что я один гонцом был послан? Таких, как я, с десяток. Уже сегодня воевода князь Воротынский все проведает, не сомневайся. На этот раз тебя загнали в капкан, как кроля безмозглого.
        - Вон его отсюда! Мурзе Чалашу отдать! - приказал хан нукерам, стоявшим рядом с Ларгиным.
        Они потащили Ивана Ларгина на выход, а он вдруг залился смехом и прохрипел:
        - Ты, тупой баран, захотел на русский трон. Моли своего Бога, чтобы до Бахчисарая добраться, где с тебя за янычар своих спросит султан…
        Он кричал обидные для хана слова, покуда не попал к Чалашу. Тот ударом рукоятки сабли по голове лишил русского воина сознания и велел нукерам тащить его к пыточному месту, которое было сделано на берегу реки.
        Хан поднял грамоту, вновь прочитал ее и задумался.
        «Правда это или умный ход царя Ивана? Сразу ответить на этот вопрос невозможно.
        С одной стороны, русский самодержец перенимает наши приемы, оставляет основные силы своего войска у нас за спиной, при этом прикрывает Москву всего двумя полками да ополчением. Это очень опасно. С другой стороны, такие действия оправданы, если у Ивана действительно есть дополнительные силы.
        Откуда? Это и новгородские, и псковские полки, уже тысяч семь-восемь. Отряды, переброшенные из Ливонии. Тех может быть тысяч десять. Татарская рать изменника касимовского хана, казанцы, перешедшие на службу Москве. Тоже тысяч десять. Полки Рязани, Мурома, Смоленска, отряды, высланные из южных крепостей. Да, пожалуй, тысяч сорок царь Иван собрать может, еще двадцать сумеет выслать на перекрытие шляхов и к Перекопу.
        Но у меня еще не менее шестидесяти тысяч воинов, большой отряд отборных янычаров, прикрытие переправ.
        У Воротынского от силы тысяч десять-пятнадцать, да и те голодные, велико число раненых. Если покончить с его ратью, то до Москвы орда дойдет за день. Тогда уже полкам князя Токмакова с ополчением и малым нарядом не удастся удержать город. Захватив же Москву, можно будет и царя Ивана с его ратью встретить, имея в заложниках тысячи московских мужиков, баб и детей. Коли выставить их на оборонительных рубежах, то царь ни наряд свой не применит, ни на налет не решится. Не будет бить свой народ.
        А мы ударим, гоня перед собой заложников. Ничто, что ясырь потеряем. Другой возьмем в Рязани, Туле, Кашире. Главное - разбить русскую рать, закрепиться на Москве. Но для этого надо быстрее разбить полки у Молодей и в первую голову уничтожить проклятый гуляй-город».
        Явился Чалаш-мурза. Его дорогая одежда была в крови.
        - Ну что? - спросил хан.
        - Думаю, гонец не лгал, и грамота не обманная. Я с него с живого шкуру спустил, он не отрекся от слов, сказанных здесь.
        - Сдох?
        - Кто же выживет, когда кожу сдирают? Сдох, собака.
        - А ведь у нас, мурза, вряд ли найдутся такие воины.
        - И у нас их много.
        - Сомневаюсь.
        - Есть они! Извини, господин, за вопрос. Ты Джабар-мурзу вызвал?
        - Нет. И мысли твои отвергаю.
        - Но почему?
        - А потому, что нет у нас времени ждать, пока рать Воротынского не выдержит голода и не двинется к Москве. Так можно и войска царя Ивана тут дождаться. Посему завтра с утра пойдем всеми туменами на Молоди. Там дадим сражение. Разорвем гуляй-город, полки Воротынского, Москву возьмем без труда. Силы, оставшиеся там, не выстоят против нас, даже если мы и потеряем целый тумен.
        Чалаш склонил голову.
        - Ты над всеми начальник, твое решение - закон.
        - Вот это верно. Зови сюда всех мурз и беков. Военный совет проведем.
        - Слушаюсь! - Чалаш, уязвленный тем, что хан не послушал его, резко развернулся и выскочил вон.
        Вскоре состоялся военный совет. Хан говорил о плане, но ничего нового, кроме прямого штурма гуляй-города, никто предложить не мог. Да и не было другого пути у Девлет-Гирея, кроме как любой ценой уничтожить русское войско. Выступать решено было после предрассветной молитвы, с восходом солнца.
        Поздним вечером того же дня, 1 августа, в шатре Воротынского, поставленного за гуляй-городом, тоже собрался военный совет. На нем присутствовали все воеводы, атаманы казаков, ротмистр наемников, начальники татарских отрядов.
        - Недавно в стан явились гонцы князя Репнина из Москвы. Они сообщили о том, что обман с подставным гонцом удался. Девлет-Гирей, склонявшийся было к выжиданию, получил грамоту о движении к Москве сорокатысячной рати под предводительством самого царя. Он изменил решение, наказал всему своему войску с восходом солнца идти на гуляй-город и наши полки. Это означает, что завтра состоится главное сражение, которое и определит судьбу всей Руси. Исход его зависит от того, как мы будем действовать. У Девлет-Гирея значительное преимущество в численности. Наше же - это боевой дух в полках. Насколько мне известно, в бой рвутся даже раненые.
        - Это так, князь, но извини, хочу знать, что за герой добровольно отправился с обманной грамотой к хану, ведая, что ждет его страшная смерть? - сказал Хворостинин.
        Воротынский кивнул.
        - Ты правильно сделал, князь, что упомянул героя. Это ратник полка князя Токмакова. Имя и прозвище его я не знаю. Мне известно, что у него в прошлом году сгорела вся семья, когда он дрался с татарами, прорвавшимися в Москву. Этот ратник обрек себя на смерть во имя Руси, нашего царя и веры. Вечная ему память.
        Воеводы поднялись, перекрестились и прошептали:
        - Вечная память.
        Воротынский поднял руку.
        - Мы будем помнить всех погибших, станем молиться за них, если только выиграем сражение. Посему прошу садиться. Перейдем к делу.
        Воеводы присели на лавки, и Михаил Иванович продолжил:
        - Большому полку надо выйти из гуляй-города и встать позади. Вместо него туда войдут полки Хворостинина, Шереметева и казаки атамана Михаила Черкашина. На правом крыле встанут полки князей Ивана Петровича Шуйского и Андрея Васильевича Репнина, на левом - остатки конницы Андрея Петровича Хованского и Никиты Романовича Одоевского. Со мной будут полк Ивана Васильевича Шереметева, казаки Юрия Булгакова и Ивана Фустова, а также отряд немцев ротмистра Фаренсбаха. Завтра с раннего утра Девлет-Гирей выведет свою рать к гуляй-городу. Это около пятидесяти тысяч конных и пеших воинов против наших пятнадцати с небольшим. Но у нас гуляй-город. Думаю, ни у кого нет сомнения в том, что крымский хан главной своей целью видит именно его. Припасов там хватит на половину дня беспрерывного боя. За это время пушкари да пищальники князей Коркодинова и Сугорского смогут ополовинить войско хана. Конечно же, Девлет подтянет к гуляй-городу все свои пушки, в том числе и тяжелые. У него есть зажигательные заряды. Они очень опасны, посему всем ратникам, которые будут в крепости, придется гасить пожары. - Князь Воротынский
довел до всех свой замысел в мельчайших подробностях и спросил: - Как вам мои соображения?
        Слово взял князь Хованский:
        - А почему ты решил допустить наряд басурман на рубежи прямого обстрела гуляй-города? Ведь мой полк вполне может уйти ближе к передовому и встать в засаду. Когда Девлет потащит пушки, я все их выбью.
        Воротынский спокойно ответил:
        - В этом случае, князь, Девлет лишится только пушек, а мы потеряем очень многих воинов. Что твои две тысячи ратников против пяти туменов хана? Басурмане сомнут тебя и перебьют весь полк. После этого они смогут пойти к нашему левому крылу, где один князь Одоевский не справится с ними. В результате мы утратим два полка. Это нарушит порядок обороны, позволит крымчакам выйти к крепости не только спереди, но и с боков. Возникнет угроза окружения гуляй-города. Этого допустить мы не можем. А против наряда хана есть пушки князей Коркодинова и Сугорского, других полков. Тем более что долгий обстрел крепости Девлет-Гирей допустить не может из-за отсутствия нужного количества ядер. Вот если бы мы не уничтожили его обозы, тогда все было бы по-другому. При том, что имеет хан сейчас, он не сможет разбить гуляй-город, а вот наши пушкари нанесут ему большой урон.
        Хованский кивнул и присел на лавку.
        - У кого еще есть вопросы?
        Поднялся воевода плавной рати, сын боярский Григорий Чурко.
        - Извиняй, воевода, но ты ни словом не обмолвился о задании для стругов.
        - Да, но твоя очередь еще не настала, обожди.
        Григорий пожал плечами и сел.
        - У кого еще есть что спросить? - осведомился Воротынский.
        Вопросов больше не было.
        Главный воевода объявил совет закрытым, приказал всем готовиться к генеральному сражению.
        Начальники поднялись и направились на выход из шатра.
        - Князю Хворостинину и воеводе Чурко остаться, - сказал Воротынский, дождался, пока все вышли, и обратился к Дмитрию Ивановичу: - Хочу тебе отдельно задание объяснить.
        - Да оно и так понятно.
        - Я не говорил об особой дружине. Ты ведь держал бы ее в крепости, так?
        - Да. Она придана моему полку, значит, ей место в гуляй-городе.
        - Оставь дружину за крепостью.
        Хворостинин с удивлением посмотрел на главного воеводу.
        - Я не ослышался? Ты не намерен ввести ее в бой?
        - У Молодей не намерен, Дмитрий Иванович.
        - Ничего не понял. Ведь сражение будет здесь.
        - Не только. Верю, что сдюжим мы против орды, разобьем ее основные силы. И тогда будет что?
        - Крымчаки побегут!
        - Вот! А куда побегут?
        - Знамо дело, к бродам да перелазам, чтобы правым берегом Оки уйти в Дикое поле.
        - Верно. Отсюда и задание дружине. - Он объяснил Хворостинину, что следует делать.
        Тот наконец-то понял и этот замысел Воротынского, улыбнулся и заявил:
        - Вот это очень хорошо.
        - Я не буду звать боярина Бордака, определишь ему задание сам.
        - Сделаю.
        - Ступай, князь.
        Хворостинин вышел, Воротынский взглянул на воеводу плавной рати.
        - Вот и до тебя очередь дошла, Григорий Григорьевич.
        - Слушаю, князь.
        - Доложи-ка ты мне поначалу, где стоят твои струги.
        Чурко подсел к карте, сориентировался.
        - Вот здесь плавная рать. Два струга между Дракино и выходом к Серпухову, четыре от него до Каширы, выше Сенькина брода и перелазов у деревень, которые обороняла особая дружина.
        - Наслышан о том?
        - Как же. Наслышан.
        - Продолжай.
        - Два струга ниже по течению у Каширы. Сами суда средние, плоскодонные, длиной в полтора десятка саженей. Кроме гребцов да кормчих на них пушкари и обслуга, потому как на каждом борту установлено по пять полевых пушек, к ним заряды из дроба и мелко рубленного железа. Самое то для басурман, которые влезут в реку на переправах.
        - Ясно. Теперь смотри, Григорий. - Воротынский указал на карте место между селом Марьино и деревней Ропша, в десяти верстах ниже Сенькина брода. - Вот тут, как сообщили мне верные люди в стане хана, запасная переправа крымчаков. Идя на Москву, они ее не использовали, берегли на обратный путь. По ней басурмане хотели гнать в полон людей наших, захваченных на Москве. Там стоит охрана, пять сотен ногаев во главе с беком. Туда в случае нашей победы побежит множество крымчаков, может, и сам хан. Тебе надо вывести к переправе два струга и поставить их за излучинами. Там ждать нехристей. Объявятся - бей их в воде и на суше.
        - Но, воевода, с суши бить будут нас. Охрана перелаза наверняка успела там укрыться.
        - Об этом не беспокойся. Эти сотни до выхода беглецов не причинят тебе вреда.
        Воевода плавной рати пожал плечами.
        - Добро, князь, сделаю. Сам буду на одном из стругов у этой переправы.
        - До утра успеешь добраться до реки?
        - Ночью уже у своих буду.
        - Ну и ступай.
        Отпустив Чурко, Воротынский перекрестился на икону, которую всегда возил с собой, и прилег на лежанку. И боев не было, а устал пуще прежнего. Наверное, от дум разных.
        Хворостинин велел позвать в свой шатер боярина Бордака, князя Парфенова, сотников Гладина, Степана Петрова и Ефима Зуба из казачьего отряда. Ожидая их, он расстелил на столе карту.
        Когда они явились, он указал им на лавки у стола и проговорил:
        - Садитесь. Время позднее, но завтра его не будет вообще. В первую очередь доведу до вас решение военного совета.
        Хворостинин сделал это, и Парфенов сказал:
        - Все правильно. Ничего другого Михайло Иванович и не мог представить на совет.
        - Ну чего мог и чего не мог главный воевода, мы обсуждать не будем. Поговорим о задании особой дружины и отрядов, приданных ей, начальники которых находятся здесь. Всем вам надо сойтись в единый отряд, который вместе с малым нарядом будет насчитывать более трех сотен воинов. Завтрашнее сражение мы непременно выиграем. Иначе погибнет Москва, а с ней и вся Русь. В таком деле Господь нас не оставит. Завтра дело пойдет так. Мы отобьем первые, самые многочисленные налеты крымчаков. Девлет-Гирей бросит на нас последние силы. В это время большой полк обойдет басурман и ударит им в спину. Ордынцы, измотанные боем, этого не выдержат. Хан вынужден будет объявить отход, если до того его тумены не побегут сами. А куда? Конечно, к Оке. Глядите на чертеж. Вот село Марьино, а вот деревня Ропша. Это в каких-то десяти верстах ниже Сенькиного брода. В прошлом году в них наведались ногаи, и эти селения были брошены. Басурмане прознали про местный перелаз. Мы его не перекрывали, но и крымчаки там не переправлялись. Наверное, хан берег этот перелаз, как и некоторые другие. Теперь его прикрывает отряд ногаев, состоящий
из пяти сотен. Татары начнут отход к Оке, подойдут к этому перелазу. На их уничтожение выйдут струги плавной рати воеводы Чурко. Они же перекроют Сенькин брод, перелаз у Дракино, другие места. Но чтобы струги могли бить крымчаков в воде, их надо защищать с суши, обеспечить им безопасность выхода на прямой выстрел.
        Бордак прервал Хворостинина:
        - Другими словами, особому отряду следует пойти к этой переправе и уничтожить пять сотен ногаев, которые его прикрывают. Я верно понял?
        Воевода передового полка кивнул.
        - Верно, Михайло. Но после того, как побегут татары!
        - А успеем ли мы дойти до переправы раньше их? Если татары побегут, то очень быстро.
        Хворостинин посмотрел на боярина и заявил:
        - А ведь ты прав, Михайло. Потерпев поражение, крымчаки, ногаи, да и прославленные янычары полетят к реке так, что не догонишь. Страх подгоняет. О том мы не подумали. Ладно я, но почему этого не просчитал главный воевода?
        - У него без того дел полно. На воеводе генеральное сражение, а тут какой-то отряд в три сотни, пусть и особый, - сказал Парфенов.
        - Скорей всего, так. Тогда я принимаю решение. Вам с рассветом идти туда, уничтожить заслон, переправиться, занять оборону на правом берегу. Тогда вы успеете и разобраться с ногаями, и сделать небольшое укрытие для пушек и пищальников.
        Бордак кивнул.
        - Это другое дело. Не сомневайся, князь, переправу возьмем. Только вот как нам установить сообщение со стругами?
        - Они должны быть за излучинами. С ними воевода плавной рати, что говорит о том, какое значение придает князь Воротынский этому участку реки.
        Тут голос подал сотник Гладин:
        - А я догадываюсь, почему Михайло Иванович так цепляется за этот перелаз. Наверное, он считает, что там станет уходить сам хан. А что? Место тайное. В этом году ни крымчаков, ни наших там не было. Перелаз охраняется, наверняка готовы плоты и лодки. Хан понимает, что в других местах переправляться будет опасно. Ведь наши войска сядут на хвост и станут бить отступающих.
        - Да, вполне возможно, - сказал Хворостинин. - В этом случае вам выпадет особая честь. Вы сможете захватить либо угробить верховного правителя Крыма. Значит, так и порешим.
        - А коли не удастся завтра разбить хана и сражение затянется? - спросил Бордак.
        - Тогда у вас будет больше времени на подготовку к обороне переправы.
        - Это так. Все понятно, Дмитрий Иванович. Одно худо. Мы здесь в сражении участвовать не будем.
        - У вас свое сражение впереди, не менее важное.
        - Скажешь тоже, князь, не менее важное. Тут с ордой целой наши полки биться будут. Сотни тысяч воинов сойдутся в сечи, а что пять сотен прикрытия перелаза? С такими отрядами мы справлялись и меньшими силами, чем имеем сейчас.
        - Все, время позднее, пора на отдых. Сна осталось - ничего.
        Все встали, перекрестились на икону и вышли.
        За ночь большой полк встал за гуляй-город, рать князя Хворостинина тайно вошла в крепость. На свои позиции ушли другие полки. Рассредоточение закончилось, когда луна пошла на восток. Все понимали, что будет решаться поутру. Мало кто спокойно спал в русских полках в ту ясную звездную ночь.
        Бордак еще затемно наказал десятникам наряда Ивану Осипцу и Захару Боброву загрузить в телеги пушки, бочонки с порохом, ядра, мешочки с порубленным железом. Туда же сложили свои запасы пищальники. На две телеги ратники нагрузили недельный запас провизии.
        Как только просветлел восток, вперед пошел головной сторожевой дозор в обычном составе. Старший Иван Пестов, с ним Осип Карась, Николай Бартов, Федор Ерга и гонцом Егор Ступа. За ними выступила дружина, потом наряд и сотни, выставившие фланговые дозоры, обоз под охраной казаков.
        Подойдя к Молодям, Бордак отъехал в сторону, на возвышенность, посмотрел на гуляй-город и стан большого полка.
        К нему поднялся Парфенов и спросил:
        - Ты чего, Михайло?
        Бордак вздохнул.
        - Тяжко сегодня придется нашим, Василь.
        - Так судьба всей Руси решается. Но князь Воротынский все верно рассчитал. У Девлет-Гирея нет других ходов, только прямой бой. А это… ну да не тебе объяснять.
        Воеводы спустились с холма и догнали отряд, который уже миновал Молоди. От дозоров постоянно поступали доклады о том, что крымчаков они не видят. Это было объяснимо. Крымский хан сосредоточил для решающего сражения все свои силы, отозвал отряды и разведочные разъезды, в которых теперь нужды не было.
        С рассветом загремели трубы и барабаны как в стане Девлет-Гирея, так и в гуляй-городе. Фланговые полки и большой соединились и приготовились к бою.
        Хворостинин поднялся на верхний ярус северной стороны крепости, где были размещены полевые и тяжелые пушки. Прислуга уже заняла свои места.
        К нему подошли князья Коркодинов и Сугорский.
        - Утро-то какое пригожее, князь.
        - Да, - ответил Хворостинин.
        - Не видать еще орды?
        - Рано.
        - Ты будешь начальствовать отсюда? - спросил Коркодинов.
        - Нет. Это ваше с Захарием дело, я буду с ратью. Сейчас вышел посмотреть место предстоящего сражения.
        - Чего тут смотреть? Низина довольно ровная, широкая, но всю свою орду Девлет запустить не сможет. Для этого ему надо не поле, а степь. Низина окружена деревьями, за ними болота, реки. Пойдут они, как и ранее, туменами, да и это тяжко им будет.
        - Где хан может выставить тяжелый наряд? - спросил Хворостинин.
        - Холмы в полуверсте от нас видишь? - Коркодинов указал на север.
        - Вижу.
        - Только там. Ближе подводить глупо, окажется в низине. Дальше ставить нет смысла, заряды не достанут гуляй-город. Так что на холмах этих.
        - Ладно. Вы руководите нарядами. Повторять задачу не буду, сами знаете, что и как делать. Всем полная готовность!
        - Так она такая и есть, как только небо просветлело.
        - Ну и хорошо.
        Над Молодями, гуляй-городом, деревьями повисла звонкая тишина. Только беззаботно порхали над дубравой птицы, пели свои песни.
        Хворостинину доложили со стен, что большое облако пыли приближается со стороны неприятельского стана. В поле появились отряды басурман. Они затаскивали на холмы большие пушки, мешки с зарядами, бочки с порохом.
        - Орудия устанавливают. Подняли уже штук двадцать, - сказал Сугорский.
        - И чего выжидаем?
        - Смысл сейчас бить по высотам? Мы не знаем, сколько пушек у Девлета. Пусть подымет все.
        - А если чуть в сторону, к реке, часть отправят?
        - Может, но немного, штук десять. Мы их достанем.
        - Будешь ждать, покуда откроют огонь?
        - Придется. Только тогда станет ясно, что собака хан весь свой тяжелый наряд выставил. А некоторые пушки он должен ближе подтащить. Но я думаю, что после первого же выстрела Девлет начнет нападение.
        - Появилась крымская конница. Ее тьма-тьмущая. Землю не видно.
        - Пора тебе, Дмитрий Иванович, укрыться. Совсем скоро здесь начнется ад. Залетит сюда ядро и угодит прямо в тебя. Чего тогда полкам делать без своего воеводы?
        Хворостинин внял доброму совету, а Сугорский крикнул Коркодинову:
        - Я готов, Семен, жду приказа.
        Девлет-Гирей получил доклады о готовности к бою тяжелой артиллерии и конницы. У шатра застыл сигнальщик, рядом с ним лежал длинный шест с белой тряпицей на конце.
        Чалаш-мурза взглянул на хана и сказал:
        - Пора, господин.
        - Приказ наряду! - выкрикнул Девлет-Гирей.
        Сигнальщик поднял шест.
        Команда дошла до начальника наряда.
        - Приготовиться! - распорядился он.
        Пушкари присели у заряженных пушек.
        - По неверным в гуляй-городе, огонь!
        Следом из стана Девлета ушел второй наказ:
        - Конница, вперед!
        Крымчаки дали залп. Пушки выстрелили и целыми ядрами, и зажигательными зарядами, и размельченным железом, и дробом. Высоты заволокло дымом.
        Конница, до которой дошел наказ хана, рванулась на штурм.
        В дыму был и гуляй-город. Едва он развеялся, наряд крепости дал ответный залп.
        Бои с туменами Теребердея и Дивей-мурзы дали возможность русским пушкарям пристреляться по всему полю, включая высоты. Первым же залпом они опрокинули с десяток татарских орудий, побили пушкарей.
        Ядра попали и в склад пороха. За левыми от крепости холмами прогремели мощные взрывы.
        Тут же русская артиллерия дала второй залп, сбила с правых высот еще с десяток орудий.
        После этого князья Коркодинов и Сугорский приказали пушкарям перенести огонь всех орудий на конницу. Ударили и тяжелые, и полевые пушки, а потом и пищальники.
        Девлет-Гирей видел это.
        - Шайтан, они побили половину наших пушек, ударили по коннице. А что дал наш ответ?
        Чалаш-мурза взглянул на хана.
        - Ты у меня спрашиваешь, господин? Прямой бой - твое решение.
        - А зачем ты тут? Ступай в запасный тумен, веди его к гуляй-городу! Больше мне советники не нужны.
        - Слушаюсь! - Чалаш-мурза бросился к войску, которое стояло в тылу орды.
        После залпа крымчаков защитники гуляй-города понесли небольшие потери. Им помогли крепкие деревянные укрепления.
        Русские пушкари и пищальники заставили замолчать пушки Девлет-Гирея. Теперь они методично выбивали его конницу. Первые ряды падали, на них налетали задние, создалась куча мала. Но ордынцы, гонимые мурзами, все наседали, губили при этом своих же соплеменников.
        Хворостинин подбежал к стене к Сугорскому:
        - Ну что, Захарий?
        - Все так, как и должно быть, князь. Крымский наряд, который уцелеля, снялся с позиций, у них подорван склад с порохом. А вот конница прет так, словно всадники посходили с ума. Бьем их нещадно, валим скопом, а они все лезут.
        - Так, может, пора мне ударить по крымчакам?
        - Нет, князь, их еще слишком много. Будем ужимать. Дойдет и до тебя очередь. У нас запасов немного осталось, и те тают на глазах.
        - А почему наши на крыльях молчат?
        - Ты это у Воротынского спроси.
        - Ты прав.
        Хворостинин отправил гонца к главному воеводе.
        Тот скоро вернулся и доложил:
        - Князь Воротынский наказал ждать и не задавать вопросов. Дескать, не ваше дело.
        Тут пушки вдруг прекратили огонь.
        Хворостинин бросился к Сугорскому.
        - Почему, Захарий, перестали стрелять?
        - Таков наказ Семена Коркодинова. Ему видней, что делать. Может, решил поберечь порох, заряды. Ты взгляни в бойницу, глянь, что на поле делается.
        Князь посмотрел.
        Саженях в пятидесяти от крепости возвышался вал из человеческих тел и битых коней. Небольшие отряды крымчаков пытались обойти его.
        - Хорошо поработали пушкари, - проговорил Хворостинин. - А почему вы не бьете по задним рядам конницы?
        - У нас пушки, а не мортиры. Мы навесной огонь вести не можем. А впрямую бить - это в мертвых попадать. Думаю, Семен специально дал передышку татарам, дабы они сумели пройти завал из убитых и раненых. Тогда ударим по ним.
        - А если обойдут?
        - Будем смотреть, что предпримет хан. Положение у него на данный момент незавидное. Но сил еще очень много. Раза в три больше наших.
        - А в обход он пойти не может?
        - Почему не может? Однако в дубравах, сам знаешь, наши полки, а глубже болота, река. Вот и думай, что получит хан, если решится на обход.
        - Солнце подходит к зениту, а еще ничего не ясно.
        - Почему ничего? Тысяч десять мы положили точно, да и пушек ханских сбили немало.
        - Жарко, - сказал Хворостинин.
        - Жарко позже будет. Пока тепло, князь.
        Девлет-Гирей понял бессмысленность продвижения конницы, пожалел о том, что не предпринял попыток окружить гуляй-город, и отдал приказ на отход. Тысячи тел остались лежать недалеко от русской передвижной крепости. Наступила короткая передышка.
        К хану подъехали мурзы Чалаш, Джабар, Зубар, другие воинские начальники.
        Они по привычке приступили к докладам о потерях в туменах, тысячах и сотнях, но хан оборвал их:
        - Считать погибших и раненых будем потом, когда разобьем русских. Сейчас наказываю всем спешиться, сбиться в полки и, прикрываясь щитами, идти на гуляй-город.
        - Но наряд неверных? - воскликнул Джабар.
        - Что наряд? У русских не безграничные запасы пороха, ядер, дроба. Их осталось мало. Совсем скоро неверные лишатся своего главного преимущества. Нашему же наряду велю идти с полками, прикрывать их. Нас больше русских, они устали, голодны, среди них тоже много убитых и раненых. Мы обязаны уничтожить полки Воротынского и развернуться к Москве. Не принимаю никаких доводов против, вопросов и предложений. Всем исполнять наказ без ропота. Пусть гремят трубы, бьют барабаны, это действует на обороняющихся. Коней оставить у реки. Первые пять тысяч воинов поведет мурза Джабар. Задача - прорваться к гуляй-городу, поджечь его, порубить пушкарей, подорвать порох. За ним идут тумены Чалаша, Зубара, Амира. При мне находятся тумен Батара и нукеры мурзы Хазрата. После полуденной молитвы немедленно начать приступ русской крепости, бой с полками неверных. Их не более полутора десятков тысяч. Мы просто обязаны победить. Вперед!
        Начальники бросились в свои тумены. Прошла полуденная молитва. После нее орда двинулась на гуляй-город. С передовым полком Джабара следовали полевые пушки.
        Хворостинин находился на верхнем ярусе защитных сооружений вместе с князьями Федором Шереметевым, Семеном Коркодиновым, Захарием Сугорским и атаманом Черкашиным. Рядом пушкари и пищальники.
        Передовой полк татар они завидели издали.
        - Пешими идут, собаки, - проговорил Черкашин.
        - Да, - сказал Хворостинин. - А за передовой ратью, похоже, движутся и все силы, оставшиеся у Девлета. А идут-то как! Ровными рядами, с музыкой.
        До крепости уже доносились рев труб и бой барабанов.
        Коркодинов повернулся к Хворостинину.
        - У нас, Дмитрий Иванович, зарядов на пять выстрелов. У пищальников чуть больше, но тоже мало. Чего делать, как закончатся припасы?
        - Я скажу, князь. А сейчас вели пушкарям и пищальникам приготовиться.
        - Да они готовы. С западной и восточной сторон перетащили сюда дополнительные пушки. С юга еще раньше все забрали. Остались только полевые орудия на случай обхода татар с тыла.
        - Там полки главного воеводы, в дубравах - засадные. У Девлета была возможность обойти нас, но он упустил ее.
        Коркодинов усмехнулся и заявил:
        - Так спешил хан к Москве, что оставил Молоди неприкрытыми. Ему надо было хотя бы один тумен здесь расположить, и не было бы в выгодном месте гуляй-города.
        - Нечего говорить о том, чего не предвидел Девлет. У меня особая дружина придана полку, в ней воевода Михайло Бордак. Он долгое время был в Крыму. Много сделал, дабы прознать о намерениях Девлет-Гирея, говорил, что после прошлогоднего похода тот слишком высоко задрал свой нос. Крымский хан и мысли не допускал о том, что мы сможем оказать ему серьезное сопротивление. Москву напором решил взять, за ней ближние и дальние земли, провозгласить себя верховным правителем Руси. Вельможи льстили ему. Вот и просчитался Девлет, переиграл его вчистую государь наш Иван Васильевич. Уже понятно, что оставшихся сил хану не хватит, чтобы пробить оборону Москвы.
        - Поглядим.
        - По местам! - отдал приказ Хворостинин.
        Воеводы, кроме Коркодинова, спустились вниз. Оттуда тоже уже было видно, как идет вражеский передовой полк. Ярко светило солнце, гудели трубы, гремели барабаны.
        Пушкари и пищальники прильнули к бойницам.
        Вдали ухали басурманские пушки, но не доставали до гуляй-города.
        По шеренгам крымчаков, которые шли уже по телам своих погибших товарищей, залпом ударила вся артиллерия крепости. Передние ряды словно срезало остро заточенной косой. Отлетели в стороны трубы и барабаны, строй сломался. Задние басурмане, используя дымовую завесу от залпа, ринулись к гуляй-городу.
        В дело вступили полевые пушки и пищальники. За короткое время передовой полк был разгромлен. Погиб и Джабар-мурза.
        Но на поле вышла еще большая рать. Эти шли без музыки. Было их столько, что все поле будто накрыла черная пелена.
        Наряд дал второй залп, третий. Били все орудия и пищали. Округу затопили крики боли и ярости.
        Хворостинин ждал. Люди рвались в сечу, но князь покуда держал всех на месте.
        Грянул четвертый залп, и крымчаки разгромленного тумена Чалаша кинулись назад, к высотам.
        В стане в ярости рвал и метал Девлет-Гирей.
        - Почему остановились? Вперед!
        Чалаш-мурзе удалось навести порядок в своем поредевшем войске. Сзади его подпирал тумен Зубара, раскинулись по сторонам тысячи Амирбека.
        Чалаш отдал общую команду:
        - Всем на гуляй-город!
        Там готовились к встрече с врагом. Ратники готовились снять прикрытие. Люди Хворостинина, Шереметева, казаки вскочили на коней, готовы были броситься на крымчаков.
        После залпа стена гуляй-города упала на ров и прибила немало татар, посланных Чалашем поджечь крепость. Навстречу пешей рати вылетела русская конница. Она ударила по остаткам тумена Чалаша. Те метнулись назад, таща за собой татар Зубара. Тогда же по крымчакам с флангов ударили полки Хованского, Одоевского, Шуйского, Репнина. Тумен Зубара оказался зажат с трех сторон. Но оставались еще десять тысяч ногайского воеводы Амирбека, отборные янычары, резервный тумен и тысяча нукеров.
        Князь Воротынский дал команду на обход. В тыл татарского войска пошли большой полк, воины Ивана Шереметева, Курлятева, казаки, стрельцы, немцы. В пылу сражения этот маневр остался незамеченным мурзами. Крымский правитель совершил ошибку, не прикрыл свои фланги, не выслал в окрестности разведочные отряды и сторожевые разъезды. Посему русской рати удалось с ходу нанести удар всему тумену Амирбека, вынужденного вступить в бой вместе с людьми Зубара.
        Предприняв такой шаг, Воротынский рисковал получить удар в спину резервным туменом. Но опытный воевода верно рассчитал, что в такой ситуации хан не решится остаться с одними нукерами. Если он введет в бой Батара, то только в случае перелома хода сражения.
        Так и вышло. Когда Девлет-Гирею доложили об ударе в тыл, нанесенном непонятно откуда взявшейся большой русской ратью, то первое, что пришло ему в голову, - а не передовые ли это отряды новгородских и псковских полков Ивана Грозного?
        Посему он отдал наказ Батару выставить резервный тумен вокруг стана, рассчитывал, что Зубар и Амирбек отобьют натиск с тыла, разгромят полки, вышедшие из гуляй-города и ближних дубрав. Девлет-Гирей все еще надеялся на победу. Основания для этого у него были. Даже с потерей отрядов Джабара и Чалаша у хана еще оставались три полноценных тумена и янычары, которые уже вступили в бой. Впрочем, эта надежда гасла с каждой минутой.
        А сеча разгоралась большая и кровавая. Крымчаки и ногаи дрались отчаянно. Они защищали свои жизни, а русские - родную страну. Они горели жаждой мести. Силы им придавала все большая уверенность в том, что на этот раз удастся полностью разбить орду.
        - Зубар-мурза убит!
        - Амирбек ранен!
        Это кричали русские. Они знали, что при гибели начальников в рядах степняков всегда начинается сумятица.
        Редели ряды ордынцев и русских полков. Но русские воеводы сохранили управление, а степняки потеряли его. Рать Воротынского громила крымчаков. Солнце уже подошло к закату, а сеча все продолжалась.
        Девлет-Гирей узнал о тяжелом положении своих поредевших туманов, попавших в окружение. Он держал в голове мысли о подходе сорокатысячной рати Ивана Грозного, не выдержал, приказал мурзе Батару свести тысячи в тумен и вместе с нукерами начать отход мимо Молодей к Оке, пока еще можно было уйти. Хан знал, каким позором станет его бесславное возвращение в Крым, но жизнь была дороже.
        Весть о бегстве хана дошла и до туменов, ведших сражение. Крымчаки и ногаи предприняли попытку прорыва к Молодям. Русские полки пресекли ее, но Воротынский хотел избежать потерь и приказал выпустить басурман из котла. Крымчаки с ногаями рванули к Молодям, обошли село с обеих сторон и побежали к Оке.
        При этом русские воеводы дали прорваться всего нескольким тысячам, других повязали. Русскому царю нужны пленники, дабы менять их на невольников, уведенных Девлетом и его мурзами в Крым.
        Но и прорвавшиеся тысячи в покое не остались. Сразу же началось их преследование. Немногие басурмане добрались до засечной линии.
        В самый разгар сражения при Молодях к селу Марьино вышел головной дозор отряда Михайло Бордака. Осмотрев брошенные дома, Иван Пестов поручил Карасю передать сигнал отряду на остановку. Бартову и Варге он велел выйти на околицу и посмотреть, что там, ближе к реке.
        Село окружал лес. Только между Марьино и Ропшой был участок открытой местности.
        Разведчики вернулись скоро, и старший, опытный Варга доложил:
        - Видели басурман, Иван.
        - Давай подробней.
        - Значит, так. За селом до деревни луг, река справа, с востока, на воде шесть плотов, четыре на берегу. Их охраняют трое крымчаков. Основной стан на западной стороне у леса. Есть ли там сторожевые дозоры, не знаю, как и то, что в деревне Ропша.
        - Надо выяснить.
        - Мы с Николой подберемся к стану с запада.
        - Да, только обойдите по лесу так, чтобы не налететь на дозоры.
        - Ясное дело. Поначалу отойдем на версту в глубь леса, потом будем сближаться со станом.
        - Так, Федя.
        - С воеводами советоваться не будешь? - спросил Варга. - Может, они решат по-другому?
        - По-другому не решат, а вот насчет совета… - Он окликнул Ступу: - Егор!
        - Тут я!
        - Иди к боярину, передай, что вышли мы к перелазу, на берегу и на воде десять плотов, стан на западной стороне луга, что лежит между селом и деревней. Скажи, что я хочу отправить разведку лесом. Понял?
        - А чего не понять? Коня брать?
        - Ну если хочешь, то пешком иди, тут недалеко.
        - Нет, на коне ловчее.
        - Пошел!
        Гонец вернулся с Бордаком и Парфеновым. Они, как и дозорные, оставили коней на южной околице, по селу прошли пешком.
        Иван Пестов встретил их.
        - Что тут у тебя? - спросил Бордак.
        - Разве Ступа не доложил?
        - Доложил, но старший дозора ты.
        - Тогда пойдем на северную околицу. Сами посмотрите, что у переправы.
        - Добро, веди!
        Воеводы и старший головного дозора, укрываясь за избами, садами и плетнями, вышли к околице, залегли.
        Бордак и Парфенов увидели то, о чем сообщил им Пестов.
        - Слишком вольготно ведут себя крымчаки, не боятся, - проговорил боярин.
        - А чего им тут бояться? - сказал Парфенов. - Перелаз мы не использовали, не прикрывали его и при подходе басурман. С чего бы интересоваться им сейчас? Поэтому крымчаки спокойно сидят у реки и ждут. Плоты подготовили, подойдет рать с полонянами, начнут переправлять. Им, похоже, неведомо, что у Молодей идет сражение. Девлет-Гирей вряд ли гонцов сюда послал.
        В разговор вступил Пестов:
        - Пришлет, коли решит бежать из Руси этим перелазом. А он для этого самый подходящий.
        - Был! - Бордак усмехнулся. - Пока к нему не вышли мы. Так, значит, ты, Иван, хочешь разведку со стороны леса провести?
        - Да, боярин, обойти луг, потихоньку подобраться к вражескому стану и поглядеть, что там за охрана.
        - А чего нам эти посты? - сказал Парфенов. - Я посчитал юрты, их семь десятков. Сколько в лесу, не видать, но немного. Шатер ближе к реке, рядом еще два, для нукеров. Если и есть в лесу сторожевые посты, то не больше двух, и на каждом по два-три басурманина.
        - Что предлагаешь? - спросил у него Бордак.
        - К стану надо идти одной сотне, дабы сразу перекрыть западную сторону и дорогу, ведущую к лугу и расходящуюся на село и деревню. Другой сотне пройти далее, зайти к лугу от деревни Ропша. Дружине и казакам рассредоточиться в селе и поблизости. Тогда пять сотен крымчаков окажутся в окружении. Коли сначала разведку послать, а потом людей подвести, то так можно до вечера увязнуть в этих делах. Коли наши разобьют орду Девлета до темноты, то крымчаки окажутся здесь тогда, когда мы еще не разберемся с охраной перелаза. С ними может быть и Девлет-Гирей.
        Бордак взглянул на Пестова.
        - Что скажешь, Иван?
        - Мне чего говорить, я человек маленький, исполняю наказы. Но, думаю, князь прав. На разведку потребуется довольно много времени.
        Первый воевода объединенного особого отряда принял решение.
        - Иван!
        - Я! - ответил Пестов.
        - Посылай гонца к сотникам. Пусть передаст наказ зайти в лес, прошагать с версту, встать и дожидаться разведчиков. Кого пошлешь к стану?
        - Хотел Бартова, Варгу и Карася.
        - Ладно, пусть будут они.
        - Извиняй, боярин, но почему разведчикам и сотням выходить отдельно? Разойдутся в лесу, время потеряют. Да еще, не дай Бог, крымчаки заметят.
        - Иван прав, - сказал Парфенов. - Незачем сперва выводить разведчиков, а потом сотни, пусть действуют вместе.
        - Определи задание своим ратникам. После чего пусть идут в наш стан и передадут мой наказ идти вместе в разведку и на окружение татар.
        - Скажи, мы будем тут. Казаки пусть выходят в овраг, что севернее Марьино, да на морды лошадей мешки наденут, - велел Парфенов Пестову.
        - Угу.
        Вскоре в стан отряда ушли Бартов, Варга, Карась. Ступа отправился в овраг, Пестов остался с воеводами, которые продолжили наблюдение.
        - Интересно, что сейчас у Молодей творится? - сказал Парфенов.
        - Сеча там, Василь, великая.
        - Да. Слишком много у Девлета воинов.
        - Князья Воротынский и Хворостинин умнее и опытнее татарского хана. Дмитрий Иванович к тому же большой мастер на всякие военные хитрости.
        - Это так, но все одно тревожно за наших.
        - Конечно, тревожно, иначе и быть не может. Ведь решается судьба нашего государства.
        Тут вдруг с запада донесся троекратный крик кукушки. Это означало, что сотня и разведка вышли по лесу к лагерю басурман.
        Бордак с Парфеновым переглянулись.
        - Быстро, однако, - проговорил князь.
        Бордак кивнул.
        - Значит, Василь, крымчаки не особо позаботились об охране своего стана. Да и идти тут - ничего, если и в глубокий обход, то все одно не более пяти верст выйдет, а до стана - две с небольшим. Пойду-ка я к казакам. Чего-то Ступа задержался.
        - Давай, я посмотрю за лугом.
        Михайло спустился в овраг, увидел гонца, сидящего на валуне. Два казака тянули его за ногу.
        - Чего тут у вас? - спросил Бордак.
        - Да посыльный твой, боярин, ногу подвернул, - объяснил казачий сотник Ефим Зуб. - Сначала думали, сломал, сверзившись с обрыва, потом поглядели, кость целая, сейчас вправляют.
        - А я думал, где это Ступа.
        - Тут он. Скоро бегать как жеребец молодой будет.
        - Дай Бог. Он передал тебе задание?
        - Да, стоять тут с дружиной, дождаться наказа и налететь на басурман.
        - Верно.
        К ним подошел десятник Огнев.
        - Как дела в дружине? Обустроились в овраге? - спросил боярин.
        - Да, воевода, шесть десятков уместились. Коням морды мешками закрыли, ратники рвутся в бой так, будто вину чувствуют пред теми, кто остался драться у Молодей.
        - Нет ни у кого в том вины. Кому-то драться у Молодей, кому-то здесь закрывать перелаз.
        - Может, повезет и хана заарканим?
        - Может и такое быть. Вот только как отличить его? При отходе он наверняка натянет на себя одежду обычного воина.
        - Но нукеров не уберет. Меньше сотни не оставит.
        - Это да. Но поглядим.
        - Значит, Лука, десяткам стоять и ждать наказа. Через Марьино пойдете вместе с казаками.
        - Я слышал троекратный крик кукушки. Это значит, что сотня Андрея Гладина вышла из леса к стану?
        - Да. Ладно, я на место. Будем выжидать покуда сотня Петрова зайдет к Ропше. Потом схватка.
        - Закрепляться здесь открыто будем?
        - Да. И на этом, и на том берегу. Но я все скажу в свое время.
        - С Богом, воевода.
        - С Богом, Лука.
        Бордак вернулся в Марьино и спросил у Парфенова:
        - Чего тут?
        - Пока все по-прежнему.
        Тут же над лесом и лугом пронесся крик кукушки.
        - Так, - проговорил Бордак. - Сотня Петрова встала у деревни. Крымчаки окружены.
        Он уж хотел подать сигнал на атаку, как началась смена охраны у плотов. Пришлось подождать.
        В шатре начальника отряда прикрытия Кулчукбека находились он сам и его помощник и советник Фарид Сарби.
        - Что-то сейчас у Молодей? - спросил бек.
        Сарби отмахнулся.
        - Девлет-Гирей разобьет русскую рать и возьмет Москву. У русских в два с лишним раза меньше воинов.
        - Как знать, меня гложут сомнения. Не так воюют русские, как в прошлом году. Как бы Иван Грозный не переиграл Девлет-Гирея, еще в Бахчисарае объявившего себя хозяином московского трона. Мурзы его выходили в поход как на прогулку, не сомневались в том, что быстро разобьют русские войска.
        - Да так оно и будет. Откуда после того, что было в прошлом году, русскому царю взять силы, чтобы противостоять самой большой за все походы рати крымского хана. У него и османов много, и янычар отборных, да и наших соплеменников.
        - Ты забыл, что русские убили Теребердей-мурзу?
        - А мы это видели? Слухи. У Теребердея два тумена. Это половина всего русского войска. Столько же сил у береговой рати Воротынского, которая собрана из полков, обычно оборонявших Москву.
        - Ладно, Фарид, что-то в горле пересохло. Хочу кумыса.
        Сотник крикнул:
        - Баги!
        Объявился слуга.
        - Да, господин?
        - Кумыса две чаши больших!
        - Слушаюсь! - Слуга ушел за кумысом.
        - Что-то кукушка раскричалась не в меру, - сказал Фарид.
        - И что? - Кулчукбек развалился на подушках. - Тут лес, птицы много.
        - Это так, господин, но эта кукушка кричала трижды с разных сторон.
        - На что ты намекаешь?
        - А если русский разведочный отряд подошел к переправе?
        - Э-э, Фарид, откуда тут русским взяться? Сенькин брод и дальние переправы у поселений никто не охраняет, а про наш перелаз и вовсе забыли.
        - Может, я все же посмотрю посты?
        - Кумыса выпей.
        Слуга внес две чаши.
        Крымчаки выпили кумыс, и Сарби повторил:
        - И все же я посмотрю лесные посты.
        Бек махнул рукой.
        - Ну если делать нечего, смотри.
        Вскоре Сарби подошел к яме, устланной лапами сосны, остановился и оторопел. Дозорные сидели, прислонившись к стенам ямы. В груди у них торчали стрелы. Фарид икнул, пришел в себя и хотел было закричать. Но тут в воздухе прошелестела еще одна стрела, и он с пробитым горлом свалился к дозорным.
        Медлить отряду Бордака больше нельзя было.
        Когда со стороны леса и лагеря еще раз прокричала кукушка, он отдал команду:
        - Вперед!
        Надо лугом пронесся залихватский свист, и на ордынцев напала сотня Гладина.
        Пешие воины срубили крепления юрт, завалили досками и войлоком ногаев, находившихся внутри, и принялись избивать их булавами.
        Услышав крики, из шатра выскочил Кулчукбек.
        Из ближних юрт выбежали ногаи и устремились к табуну, который пасся в центре луга.
        Но от Ропши на них уже летела конная сотня Петрова. Она врезалась в пешую толпу между табуном и лагерем.
        Кулчукбек бросился к шатру, но аркан, умело брошенный казаком, оплел его шею. Бек схватился за веревку, стараясь ослабить петлю. Дышать он мог, но больше ничего.
        На нукеров и ногаев, выскочивших из юрт, налетели дружинники и казаки. Десяток Грудина порубил охрану плотов. Благодаря тому что воины Гладина завалили более половины шатров, на свободе оказались всего полторы сотни ногаев. С ними быстро разобрались ратники Петрова, дружинники и казаки. В живых остались только Кулчукбек и пара десятков ногаев.
        Опричники подвели бека к Бордаку.
        - Назовись! - наказал Михайло.
        Кулчукбек прошептал что-то на своем языке.
        - Прикидывается, будто не понимает? - спросил Парфенов, подъехавший к товарищу.
        - А может, он и вправду не знает нашего языка?
        - Знает, собака, наверняка в полоне держит наших. А ну-ка мы сейчас проверим. - Князь плеткой стеганул по физиономии бека.
        Из рассеченной щеки пошла кровь.
        - Ну как, разумеешь по-русски?
        Бек злобно ругнулся.
        - Не желаешь говорить. А так? - Парфенов выхватил саблю. - Сейчас я из тебя евнуха делать буду. Ты у меня мигом не только по-русски заговоришь, но и по-польски.
        - Нет, не надо, буду говорить, - почти без акцента прохрипел побледневший бек.
        - Вот это другое дело. - Князь вложил саблю в ножны, взглянул на Бордака. - Видишь, Михайло, сразу заговорил.
        - Посмотрим, что скажет. Кто ты и зачем стоял здесь?
        - Я Кулчукбек, родственник Теребербей-мурзы. Оставлен здесь после переправы у Сенькина брода, охранять этот перелаз.
        - Если будет кому мстить. Какой тут перелаз?
        - Спокойный. Только в двух местах глубина до седла, стремнина ближе к этому берегу. Наши люди пройдут, а для полонян есть плоты.
        Бордак без размаха ударил бека.
        - Это тебе, тварь, за них.
        К ним подъехал десятник Рубач и доложил:
        - Воевода, там по реке на лодке гонец воеводы Чурко подошел. Дело у него до тебя.
        - Пусть подождет, я скоро. - Он бросил взгляд на ногайского бека. - Значит, пленников желаешь заполучить?
        - Что теперь мое желание? Ты лучше отпусти меня, воевода, тогда тебе мстить никто не будет.
        - Отпустить? - Бордак злобно усмехнулся, вспомнил Кафу, невольничий рынок, плачущих женщин, детишек, свист кнутов и плеток. - Хорошо, бек, я отпускаю тебя. - Он выхватил саблю и снес голову Кулчукбеку.
        Парфенов едва успел отскочить.
        - Ну ты и дал, Михайло!
        - Получил, собака, что заслужил. Ты, Василь, займись тут приборкой. Тела ногаев в реку, пусть плывут, пока сомы не сожрут. Юрты и шатры убрать, а плоты оставить. После этого вели людям ожидать на лугу. Поговорю с гонцом воеводы плавной рати, обсудим, как оборону держать будем.
        - Сделаю, Михайло.
        Бордак прошел к реке.
        По берегу ходил ратник.
        - Кто ты? - спросил Бордак.
        - А ты кто?
        - А не слишком ли ты дерзок?
        - В меру.
        - Я воевода Михайло Бордак.
        Гонец снял шапку, поклонился.
        - Извиняй, я знал, кто ты, но должен был спросить.
        - Ладно, с чем прибыл?
        - Воевода плавной рати Григорий Чурко послал передать, что струги за излучинами. Выйти к переправе они смогут за малое время, пушки и пищали заряжены. Знак только надо подать.
        - Что за знак?
        - Это воевода возложил на тебя.
        - Крик птицы вы за излучинами не услышите, значит, дым от костра.
        - Угу, уразумел, дым. Тогда струги выйдут к перелазу и ударят по крымчакам. Сначала с одного борта, потом с другого. По реке. Можно, конечно, и по берегу, но тогда надо разворачиваться. А это опасно. У татарвы лучники очень метко стреляют.
        - По берегу не палить. Хватит и по реке.
        - Уразумел. Как только увидим дым, так выходим и бьем крымчаков на переправе.
        - Да.
        - Понял.
        - Привет передай воеводе Чурко.
        - Сделаю. - Гонец сел в лодку и веслом оттолкнулся от берега.
        Бордак вернулся на поляну, и тут в лесу, на дороге, куда был послан дозор, раздались какие-то крики. Воины Гладина вскочили на коней. На луг вышел дозор, который на веревке тащил за собой татарина.
        Старший доложил боярину:
        - Трое крымчаков по дороге лесной к перелазу шли. На нас выбрели. Пришлось идти на сшибку. Двоих порубили, третьего, по одежде видать, старшего, живьем взяли.
        Бордак соскочил с коня, подошел к пленнику.
        - Кто такой? - спросил он на татарском.
        - Асмар, десятник из тумена Зубар-мурзы.
        - Чего сюда заявился?
        - Начальник нукеров хана Батар-мурза послал.
        - Погоди, ты десятник у Зубара. Почему тобой начальствовал Батар?
        - Потому что ваша рать разбила нас.
        - Что? Наши одержали победу?
        Татарин опустил голову и произнес:
        - Ваш царь и его воеводы на этот раз хитрее хана были. Ваш проклятый гуляй-город положил половину войска Девлет-Гирея. У него осталось тысяч двадцать. С ними он начал отступление. Ваши преследование послали, но не сильно большое. Видимо, ваш главный воевода не желает более людей терять. И так и ваших, и наших погибло видимо-невидимо. Хотя нет, ваших не так уж и много. А все гуляй-город.
        Бордак усмехнулся.
        - А ты никак в обиде?
        - Как же? Так не воюют. Хочешь драться, в степь выходи. Там сильный определится.
        - Да? Сорок тысяч против ста?
        К ним подошел Парфенов.
        - Что за чучело, Михайло?
        - Человек мурзы Девлет-Гирея.
        - Почему тут? И чему ты веселишься?
        Бордак вдруг обнял Парфенова и сказал:
        - Василь, разбили наши крымчаков у Молодей, вчистую покрошили эту нечисть. Девлет-Гирей отступает. С ним от силы два тумена. Ты, Василий, новость эту радостную всем передай. Пусть народ порадуется.
        - Конечно, Михайло. Слава тебе Господи, сдюжили.
        - Сдюжили, Василий, сумели. Но иди, иди, а я еще поговорю с крымчаком.
        - Давай.
        Парфенов отошел и тут же крикнул:
        - Друзья, радость у нас великая. Наши полки разгромили орду у Молодей.
        Тут и началось веселье, остановить которое было невозможно.
        Бордак же спросил гонца:
        - Ну а ты чего хотел тут узнать, Асмар?
        - Не узнать, передать наказ Кулчукбеку, дабы готов был встретить большой отряд и переправить его на правый берег.
        - Что за отряд?
        - Точно не знаю, воевода.
        - Врешь поди?
        - Чего мне теперь врать?
        - Каким числом?
        - Слышал, идут тысяча крымчаков и янычаров, которые уцелели в битве.
        - А может, сам Девлет-Гирей с ними собрался?
        Татарин вздохнул.
        - Не знаю. Может, и хан с ним будет, но тогда подойдет не тысяча, а две, нукеры еще.
        - Когда должны подойти?
        - Батар-мурза велел передать, что до темноты отряд должен переправиться.
        Бордак посмотрел на небо. Солнце уже клонилось к закату.
        - Недолго осталось. Ладно.
        - Ты убьешь меня? - спросил гонец.
        - Снимай доспехи, ступай, своих в кучу стаскивай и землей засыпай. Нам не до того. Но учти, за тобой будут смотреть, дернешься бежать, догонят, да в лесу меж берез и растянут. Мучительной смертью подохнешь.
        - Куда бежать? У вас в полоне буду. Коли Батар-мурзе скажу, что переправа русскими захвачена и отряд Кулчукбека уничтожен, то он тут же голову мне срубит. Злой как собака. Не побегу.
        - Пошел.
        Гонец, которому дружинники срезали узкие веревки на руках, побежал к куче татарских тел, начал складывать их в курган.
        Бордаку же пришлось объявлять сбор сотников и десятников, кричать во все горло, до того шумной была радость воинов. Да еще подслащенная вином из бурдюков, захваченных казаками с собой. Ничего с этим не поделать. Народ этот вольный, свободолюбивый, отчаянный, бесшабашный. Легко живет, так же сражается.
        Пришлось воеводе успокаивать слишком разгулявшихся воинов.
        - Наряду с сотней Гладина забрать плоты и переправиться на правый берег. Там быстро делать укрепления, - распорядился он. - Пушкарям нацелиться на переправу. Сотне встать по кустам вдоль берега. Степану Петрову поставить своих людей за Ропшей в лесу, так, чтобы можно было ударить басурманам в бок и зайти им в спину. Там старшим назначаю князя Парфенова. Рядом с Марьино встанет дружина и казаки. Пищали, что имеются в сотне Петрова, разделить пополам. Чтобы были на обоих боках. Тут рядом два струга. По моему распоряжению они ударят из пушек по перелазу. Тогда же действовать и остальным. Знаком для стругов определен дым, посему десятнику Огневу выставить людей, сложить в овраге хворост, зеленые ветви, назначить человека, который подожжет костер. Знак для стрельбы из пищалей и пушек - крик кукушки три раза, на обход басурман с тыла тебе, Василий, - пять раз. Ну и трель соловья, коли понадобится схватка. К нашему перелазу вполне может выйти сам хан. Тогда главная цель - он. В этом случае бить нукеров и любой ценой схватить собаку Девлет-Гирея либо прибить его. Тут уж как получится. Разойдись!
        Наряд Захара Боброва и Ивана Осипца занял два плота. Еще на четырех разместился обоз, вернее сказать, телеги без коней.
        Ратники Гладина пошли через реку вброд, где-то вплавь, оставили на берегу половину плотов, дабы крымчаки, которые выйдут сюда, сразу не сообразили, что тут засада. Парфенов с сотней Петрова укрылись в деревне Ропша, отвели коней в лес. Бордак с дружиной и казаками Зуба затаились в селе. Подготовлен был и костер.
        На том берегу ратники быстро отвели обоз в осинник. Пушкари выставили наряд, разделив его на две части, слева и справа от ближайшей песчаной площадки, от которой уходила дорога мимо осинника далее на юго-запад.
        Скоро все было готово.
        Солнце подошло к закату, когда передовой дозор Пестова прислал гонца Ступу с предупреждением о том, что к перелазу идет отряд числом не менее тысячи человек.
        Бордак наказал дозору отойти в Марьино.
        Мурза Кадим желал сейчас только одного - как можно быстрее добраться до Перекопа. Оттуда до дома близко. Ни о каких набегах на русские селения не было и мысли. Выйти бы на Муравский шлях, ведущий к родным землям.
        Мурза не думал, что у русских есть силы, способные перекрыть ему дорогу. Укрепленные села и деревни не в счет. Их его люди пройдут.
        Сам он шел в передних рядах, не выслав головного дозора. Мурза знал, что впереди тайная переправа, у нее пять сотен Кулчукбека, плоты, запасы еды. На ночь можно встать, с восходом солнца двинуться через реку вместе с людьми Кулчукбека.
        Каково же было его удивление, когда он увидел, что отряда Кулчукбека у переправы нет.
        Мурза остановился, подозвал к себе сотников. Те подъехали, мрачные, грязные, потные. Они очень сильно отличались от тех крымчаков, которые выходили от Перекопа порабощать Русь.
        - Собака Кулчукбек прослышал о разгроме у Молодей и ушел, - заявил мурза. - Понятно, что обоз с припасами он забрал с собой. Оставаться на этой стороне Оки опасно. У Серпухова русские оставили большие силы. Недалеко Тула, которую Девлет-Гирей обошел, не тронул. Посему переправляться надо сейчас. На том берегу сделать привал, зарезать лошадей, сварить похлебку и ночью продолжить путь. Только так мы сможем уйти из этих проклятых мест.
        - Смогут ли это сделать наши воины? Много раненых, остальные еле в седлах держатся, на ногах едва стоят, - проговорил один из сотников.
        - Знаю, - ответил Кадим. - Потому и предлагаю переправиться на почти безопасный правый берег. Ну а кому невмоготу, те пусть остаются. Я никого не неволю. Только доживут ли они до утра?
        - Мурза дело говорит, надо уйти на правый берег, там подкрепиться, дать отдых коням, а рано утром двинуть дальше. Только так можно добраться до Крыма, - сказал другой сотник.
        Военный совет закончился тем, что было решено вывести на луг всю тысячу, подготовить коней для переправы, остатки обоза и раненых загрузить на плоты и в сумерках начать перелаз сразу тремя сотнями. Об охранении мурза Кадим опять не проронил ни слова.
        Сотники разъехались. Каждый отвел свой отряд чуть в сторону. Степняки, турки, горцы принялись готовиться к переправе. Плоты были спущены на воду, на них грузились телеги с остатками провизии и тяжелыми ранеными.
        Все это видел Бордак.
        Для опытного воеводы не составило труда разгадать замысел мурзы. Жалел Михайло только о том, что среди этих басурман не было крымского хана. Но ничего, где-то и ему придется перелазить Оку, без этого не обойтись. Глядишь, там его и зацепит воевода, который прославится потом на всю Русь.
        Бордак выжидал. Несмотря на усталость, ордынцы работали споро, страх гнал их. Вот уже пошли к правому берегу первые три сотни.
        Зуб взглянул на Бордака.
        - Не пора ли, боярин?
        - Нет. Надо, чтобы более половины крымчаков зашли в реку.
        Первые три сотни приближались к суше. Мурза решил поспешить и отдал команду еще четырем.
        - А вот теперь пора. Дым и кукушка!
        Из оврага поднялся белый столб.
        Сбросили маскировку пушкари Осипца и Боброва, ударили все десять пушек. Вместе с ними выстрелили пищальники, пустили стрелы лучники.
        - Засада! - раздались крики над рекой и лугом.
        Началась паника. Сотня Гладина очень неплохо била ордынцев, но больший урон им нанесли пушки. В куски разлетелись плоты и телеги.
        Сколько ни орал с берега Кадим-мурза, его никто не слышал.
        Три сотни, оставшиеся на лугу, растерянно и обреченно смотрели на происходящее.
        Второй отряд, вышедший почти к середине реки, стал разворачиваться. В это время из-за излучины появились струги. Их пушки ударили по этим басурманам. Стреляли и пищальники.
        Раненые ордынцы хватались за уцелевших, тащили их на дно. Река в месте переправы побагровела. Выстрелив с одного борта, струги быстро развернулись, дали два залпа с другого, после чего невредимые скрылись за излучинами. До правого спасительного берега добрались единицы. Обезумевшие крымчаки бросились по сторонам.
        Три раза прокричала кукушка. Залпом ударили пищали из Марьино и Ропши. Тут же крик раздался пять раз. Стрельба от деревни прекратилась.
        На Марьино ринулись две сотни крымчаков. На них вышли дружинники и казаки. Сошлись в сече. Ордынцы, истощенные переходом, не смогли воспользоваться своим численным перевесом. Окрыленные общей победой, опытные воины дружины вместе с отчаянными казаками рубили врага.
        Мурза растерянно вертелся на лугу, наконец решился и кинулся прочь.
        - В лес! Уходим! Здесь русские перебьют всех.
        Но сотник упирался, настаивал на том, что надо вступить в сечу.
        Мурза вышел из себя, взмахнул клинком, хотел срубить ему голову.
        Но его опередили ногаи. Пролетела стрела, и мурза, пораженный в сердце, рухнул возле сотника.
        Ордынцы потеряли время. Сотня, ведомая Парфеновым, выскочила из леса. Удар ее был столь неожиданным, что басурманы не смогли встать в оборону. Не успело солнце скрыться за горизонт, как все было кончено. В плен сдались до полусотни крымчаков и ногаев. Турки и черкесы были перебиты. Понесли потери и русские воины, полегли около трех десятков.
        К Бордаку подошел Парфенов и сказал:
        - Побили мы басурман, Михайло! А дальше что?
        - Ночь проведем тут. Своих похороним, да и татар тоже, приготовим ужин, выставим охрану - и на отдых. А утром, Василь, пойдем на Москву, где теперь большой праздник.
        - Да будет так. Неужели мы побили-таки Девлет-Гирея?
        - Побили, Василь.
        - Теперь Русь никто не возьмет.
        - Покуда жив будет царь Иван Васильевич, который крепко держит государство, любой внешний враг нам не страшен. После Молодей мало кто решится на войну с нами. А вот внутренние изменники, самозванцы, продажные бояре - они, Василь, теперь главный враг государства. Дай Господь многие лета царю нашему.
        Воеводы перекрестились.
        Наутро отряд пошел на Москву, где народ веселился и ликовал.
        Алена же встретила Михайло и только выдохнула:
        - Вернулся, родной, живой!
        - Живой, Аленушка. Теперь мы долго жить будем.
        К ногам воеводы прижался Петруша и проговорил:
        - А мамка сказала, что у меня скоро будет брат или сестренка.
        Бордак взглянул на жену.
        Она улыбнулась.
        - Понесла я, Михайло. Ошибся царский лекарь Елисей Бомелий.
        - Ну и слава Богу. На этот раз все сложится хорошо. Да и вообще все будет замечательно.
        Эпилог
        Посрамленный хан вернулся на полуостров с примерно восемью тысячами воинов. Побитой собакой он заехал в Бахчисарай. Девлет-Гирей и его ближние вельможи хорошо запомнили кровавый урок. После поражения при Молодях крымчаки закрылись на полуострове более чем на два десятилетия. Битва при Молодях, победа в ней спасла Русь от уничтожения, вселила ужас в правителей Речи Посполитой, Ватикана, Великой Порты, многих западных стран.
        В Диком поле стали подниматься новые русские поселки, города, крепости. Россия расширилась и на юг. Царь Иван Грозный сумел отстоять государство. Вот только деяния его были подвергнуты забвению. Другим властителям очень не хотелось, дабы правда о правлении первого русского царя хранилась в памяти народа, и придворные историки стали всячески искажать эту правду.
        Куликовская битва стала только шагом к будущему свержению монголо-татарского ига. В сражении при Бородино русские войска не одержали победы, отступили, оставили Москву. А вот при Молодях было спасено все наше государство. Но в память о Куликовской битве установлен памятник-колонна. На этом поле постоянно проводятся праздничные мероприятия. На месте сражения при Бородино работает музей-заповедник, в самой Москве открыта панорама сражения. В память же о битве при Молодях установлен только закладной камень в 2002 году.
        Избирательности памяти правителей нет лучшего примера.