Ученик якудзы Дмитрий Силлов
        Якудза #2 Любое оружие нуждается в доведении до совершенства.
        Живое оружие - тем более.
        Виктор Савельев едет в Японию по приглашению клана якудзы для того, чтобы отточить свои навыки в Школе ниндзя. Но неожиданно он понимает, что попал совсем не туда, куда намечалось вначале. Гигантская змея, Башня Смерти, древний дракон, убийство Неживого и ворота в страну мертвых - это не фантастика.
        Это реальность, через которую должен пройти тот, кто мечтает стать истинным Воином Ночи.
        Дмитрий Силлов Ученик якудзы
        Автор выражает благодарность Алексею Лагутенкову за неоценимую помощь в создании этой книги.
        Все магические приемы, описанные в книге, работают на самом деле. Все совпадения неслучайны. Все имена известных людей подлинны. (Для тех, кто верит в магию, совпадения и подлинность имен известных людей.)
        Автор ни в коем случае не утверждает, что события, описанные в этой книге, происходили на самом деле. Но, исходя из аксиомы, что правда - это то, во что верят люди, он искренне надеется, что эти события описаны достаточно правдиво, для того чтобы читатель ни на секунду не усомнился в том, что они действительно происходили. Хотя бы потому, что при их описании автор опирался не только на собственный опыт, но и на реально существующие источники.
        Часть первая
        Гайдзин[Гайдзин - «иностранец». Без дополнения «коку» («страна») слово приобретает презрительный смысл «чужак», «неяпонец». Применяется в основном к европейцам, в отличие от более близких по менталитету китайцев или корейцев.]

1646 год, Япония, пригород Эдо
        Бог был ужасен. Его лицо искажала жуткая гримаса ярости. Из оскаленного рта выглядывали звериные клыки. Когтистая лапа сжимала маленький обоюдоострый меч. В другой лапе бога была зажата веревка с петлей на конце, сплетенная из тончайшей серебряной проволоки.
        Резчик был весьма искусен в своем Мастерстве. Его рука смогла вдохнуть в оскал Недвижимого столько ненависти, что в неверных отблесках огня кузницы бог порой казался живым.
        Крайне редкие посетители Мастера Сигэтаки, которым было позволено войти в кузницу, часто отшатывались от статуи в суеверном ужасе. Казалось им, что сидящая неподвижно фигура сейчас бросится на них, оттолкнувшись тренированными ногами адепта школы Симмэй Мусо-рю от каменной плиты, на которую она уселась для медитации.
        Мастер лично знал резчика. Статую они создавали совместно. Резчик резал твердую как камень черную древесину, Мастер плел серебряную веревку. И ковал маленький меч. Из металла, не принадлежащего этому миру.
        Жуткий кинжал, найденный на дне океана ловцами жемчуга и проданный Мастеру за бесценок, был расплавлен, а вязкий черный металл Сигэтаки разделил поровну между тремя заготовками. Ловец жемчуга был рад избавиться от страшной находки, а Мастер счел, что кинжал, украшенный ужасными ликами неизвестных демонов и навершием в виде четырехпалого когтистого кулака, как нельзя лучше подходит для его задумки. Ведь, как известно, ничто в этом мире не происходит случайно. И, наверное, неспроста тот кинжал попался Мастеру на глаза как раз в тот момент, когда он задумал поставить в своей кузнице статую Недвижимого.
        Потом, пару лет назад, резчика подвесили на дереве вверх ногами, предварительно сделав ему надрезы за ушами, чтобы он не умер слишком быстро от чрезмерного прилива крови к голове. Резчик оказался христианином, за что и поплатился. Не для одного Мастера Сигэтаки он сделал статую божества, больше похожую на изображение демона. Кое-кто потом советовал Мастеру потихоньку избавиться от страшной статуи, но тот только посмеивался про себя. Кому-кому, а уж ему-то лучше других была известна истинная природа неистового Фудо Мёо, покровителя воинов и кузнецов.
        Не раз в стоне раскаленного железа и треске пламени слышал он грозный голос Недвижимого, указывающий ему, что и как нужно сделать. И не ему ли во сне явилось грозное божество именно в том образе, какой сумел воплотить покойный резчик, поведав Сигэтаки из Эдо великий секрет тысячеслойной стали, из-за которого его начали называть Мастером и благодаря которому некоторые из его мечей разрубают напополам не только самурая, но и одновременно два его заткнутых за пояс меча? Жалко, конечно, что резчик оказался христианином. Но что поделать, у каждого живущего на свете своя карма…
        Мастер взял в ладони рукоять только что созданного им меча-катаны и закрыл глаза. Да, истинный ценитель именно так проверяет качество оружия - закрыв глаза и ведя молчаливую беседу с тем существом, которое он держит в руках.
        Не предметом, а именно существом!
        Это пусть другие до рези в глазах рассматривают линии закалки и бросают на клинок шелковые платки. По внешним признакам можно выбирать коня или свинью. Подобные действия лишь позорят настоящий меч.
        И что с того, что его мечи называют «жадными до крови»? Меч создан для убийства, и он должен хорошо делать то, для чего создан.
        Мастер мысленно потянулся к мечу… и невольно вздрогнул от ужаса.
        Это было не просто существо, обладающее собственной душой, как и положено настоящему Оружию.
        Это было что-то другое…
        С непреодолимой силой меч потянул его к себе, в себя, призывая слиться с ним воедино в кровавом празднике сэппуку, собственной трепещущей плотью до конца прочувствовать его совершенство.
        Руки Мастера сжимали чистую, незамутненную, совершенную Смерть…
        Сигэтака из Эдо поспешно прервал контакт, открыл глаза, поежился и осторожно положил меч на подставку. Это для самураев смерть - просвет безмятежного голубого неба меж облаками, и это их карма - стремиться к сомнительному счастью выпустить себе кишки.
        Мастеру преждевременная смерть ни к чему…
        Он взглянул на меч.
        Кровавые сполохи огня метались по полированному клинку, словно маленькие демоны заката по застывшей глади горного ручья. Огонь будто жил внутри зеркальной полоски и искал лишь крошечный изъян, для того чтобы вырваться наружу. Но в клинке не было изъяна, и огню оставалось только бесноваться и биться о сверкающие грани своей совершенной тюрьмы.
        Маленький меч для статуи Недвижимого был полностью выкован из трети ужасного оружия, наверное потерянного морским драконом Рюдзином в одной из его многочисленных битв. Но и две отложенные до поры заготовки, оставшиеся от того черного кинжала, тоже пошли в дело.
        Пять долгих месяцев втайне от всех Мастер создавал это жуткое чудо, мешая обычную сталь с металлом из иного мира. И вот наконец чудо свершилось. Впервые за многие годы он выковал два меча - катану и вакидзаси - способные разрубить любой другой меч его работы и при этом не только не переломиться пополам, но даже не затупиться. Он никогда бы не расстался с подобным сокровищем, если б сейчас вдруг случайно не узнал о еще одном его свойстве.
        И - если бы сокровище не было заказом.
        Заказом, после которого можно никогда больше не переступать порога кузницы и не вдыхать удушливый запах дыма, остывающего железа и ядовитых примесей, необходимых для придания клинку особых свойств, которые простые люди называют не иначе как волшебными.
        Мастер никогда б не продал эти мечи местным князьям-даймё, всегда с радостью покупавшим оружие его работы. Да и куда ему девать столько риса? На рис, который можно получить за такую работу, он смог бы нанять и кормить отряд самураев-ронинов из ста человек до конца их дней.
        Но Мастеру не был нужен отряд ронинов. Ему было нужно золото.
        Сигэтака медленно провел рукой над вторым, более коротким мечом, также лежащим на подставке из вишневого дерева.
        Этот меч был столь же прекрасен, как и катана, но вряд ли его можно было назвать классическим вакидзаси. Меч был обоюдоострым и прямым, словно последний луч заходящего солнца. И не нужно было брать его в руки, чтобы почувствовать упругую волну энергии, шедшую от него… Но это была не та жуткая энергия, что билась внутри его классического собрата. Это было что-то другое. И что это такое на самом деле, вряд ли сможет распознать даже лучший из ёдзюцука - колдунов, умеющих видеть.
        Секрет совершенного оружия знает лишь Мастер, создавший свое детище…
        Сигэтака на мгновение задержал ладонь над рукоятью меча, но брать его в руки не стал. Хватит с него на сегодня сильных эмоций. Пожалуй, в следующий раз надо подмешивать в воду для закалки клинка несколько меньшее количество крови каппы - ребенка-вампира с лицом, пораженным странной болезнью, делающей его похожим на морду злобного тигренка. Уж больно силен получается у этих мечей зов крови. Хотя…
        Мастер усмехнулся.
        Именно такими мечтал видеть заказчик свои мечи. Один - классическая катана. Второй…
        Мастер перевел взгляд на статую Фудо Мёо.
        Уж не человеческие ли жертвоприношения собрался совершать заказчик прямым мечом? Мастер как-то краем уха слышал, что будто существует секта, последователи которой считают, что только таким способом можно достучаться до чертогов самого страшного божества сюгэндо. И каким же мечом можно совершать такой ритуал, как не подобием того оружия, которое держит в своей руке Фудо Мёо?
        Да нет, так можно додуматься до чего угодно. И вообще, какое ему дело до того, кто и что будет совершать оружием его работы? Заказ есть заказ…
        Год назад к Мастеру в кузницу пришел человек. С виду он был похож на японца. И он очень неплохо говорил по-японски. Не хуже самого Мастера.
        Но тот человек не был японцем.
        Он тайно прибыл из страны Кара, которую называл то Чжунго, то Поднебесной. Но Мастеру Сигэтаки было наплевать и на человека, и на название его страны.
        А вот на то, что привез иноземец, наплевать было глупо.
        Он дал Сигэтаки кусок золота величиной с человеческую голову и сказал, что вернется ровно через год. За это время Мастер должен был изготовить пару японских мечей, которые могли бы разрубить любые доспехи и любое оружие.
        И еще человек поставил условие - чтобы после этого Мастер больше никогда не брался выковать что-либо подобное. При этом по окончании работы он обещал дать еще один такой же кусок золота.
        Мастер поверил ему. Не потому, что человек дал ему задаток, и не потому, что он приехал издалека. Просто, когда человек передавал Мастеру золото, рукав его кимоно слегка сдвинулся. А из-под рукава на мгновение выглянул край татуировки.
        Мгновения хватило Мастеру, чтобы понять, с кем он имеет дело.
        Он слишком долго прожил на свете, для того чтобы не узнать татуировку Линь Гуй, клана тайных убийц из Поднебесной. Людей, никогда не нарушающих данного слова.
        Да-а… Видимо, не только многочисленным японским торговцам была не по душе сакоку, политика закрытой страны, проводимая правящим кланом Токугава. Так не послу ли страны Чжунго понадобились мечи, рубящие металл, словно масло, для того чтобы, беспрепятственно войдя во дворец, раз и навсегда покончить с кланом Токугава, а вместе с ним и с проклятой политикой закрытой страны? Или человеку из клана Линь Гуй, переодевшемуся в одежды посла?
        Конечно, вариантов было множество. Например, тот же посол мог преподнести эти мечи в дар императору Гокомё или же - что вероятнее - самому истинному правителю страны, сёгуну Токугава Иэмицу, дабы тот сделал исключение для сынов страны Кара и выдал им разрешение на торговлю. И император, и сёгун приняли бы такие мечи с великой радостью. Но не задались ли бы потом правители Страны Восходящего Солнца вопросом, откуда у подданных страны Кара мечи, выкованные японским Мастером?
        Правда, на то, куда потом денутся его мечи и как они будут использованы, Мастеру Сигэтаки из Эдо было наплевать. Но в любом случае после выполнения такого заказа его пребывание на родине было нежелательно. Ради сохранения здоровья и долголетия самого Мастера.
        Поэтому помимо обещанного золота прославленный Сигэтака из Эдо выторговал у человека обещание помочь ему выбраться из Японии. На что тот согласился с радостью. Еще бы! Какой воинский клан откажется заполучить к себе создателя мечей, слава о которых не только шагает по суше, но и умеет летать через моря.
        И вот мечи готовы.
        Последний этап шлифовки Мастер всегда выполнял сам. Не говоря уж про подпись на хвостовике клинка. Рукоять, ножны и все остальное, что полагалось иметь мечам такого качества, было заказано заранее и уже давно ждало своего часа. Собрать же готовый меч, вложив клинок в рукоять и закрепив его в ней деревянным клином-мэкуги, было делом нескольких минут.
        Подмастерье, который в любой другой кузнице давно бы сам считался Мастером, уже спал в соседней каморке, ворочаясь и постанывая во сне.

«Души неродившихся клинков требуют работы», - усмехнулся Мастер. Заказ готов. Оставалось лишь выполнить ритуал тамэсигири, пробной рубки, на деле выявляющий достоинства и недостатки меча. Но Мастер знал - эти мечи не имели недостатков. Поэтому тамэсигири можно было отложить на утро.
        Сигэтака открыл дверь кузницы.
        Ночь нежно подула ему в лицо свежим ветром, смешанным с запахом цветущей вишни.
        Мастер вышел наружу, прикрыл дверь и сделал несколько шагов.
        Ночь обняла его со всех сторон своими прохладными ладонями.
        Он зажмурился…
        Как хорошо!
        Хорошо, когда окончена большая работа. Прекрасно, когда после окончания этой работы ты можешь вот так, как сейчас, выйти в свой сад и вдыхать пьянящий аромат ночи, не деля его ни с кем. Потому что это только твой сад и только твоя страна, в которой еще не взошло солнце, которое обязательно взойдет для тебя через несколько часов и будет восходить еще не раз, ибо ты еще не слишком стар и полон сил.
        Ему захотелось сочинить трехстишие, но облечь в слова то ощущение, которое посетило Мастера сейчас, показалось ему кощунством. К тому же…

«Хммм… Моя страна… Все относительно. Думаю, восход солнца на новом месте будет нисколько не хуже», - подумал Мастер Сигэтака из Эдо.
        И ночь была с ним согласна.
        Ночи - они везде одинаковы. Они ласковы и нежны - как и дни, кстати. Особенно когда у тебя практически в руках два куска золота величиной с голову взрослого человека.
        В каморке за спиной Мастера Сигэтака глубоко вздохнул во сне подмастерье. Вздохнул
        - и затих.

«Надо ему проститутку-юдзе купить, что ли, - подумал Мастер. - Как-никак, парень почти полгода в воздержании[В древней Японии, как и на Руси, мастера-оружейники в период создания эксклюзивного оружия часто постились и предавались глубокой аскезе, прося высшие силы помочь им в работе.] . Да и самому, пожалуй, можно расслабиться…»
        Ночь не возражала. Она как могла помогала расслабиться Мастеру после его тяжелых трудов. Обвевала прохладным ветерком, обнимала тенями деревьев, успокаивала шелестом ветвей…
        И Мастер был благодарен ночи.
        Он расслабился, отдаваясь ее ласкам, воспарив душой высоко-высоко в небо, туда, откуда видно и Страну Восходящего Солнца, и Поднебесную, и весь остальной огромный и необъятный мир…
        И ночь была к нему благосклонна.
        Его душа так и осталась там, в безграничной вышине неба…
        А тело распалось на две части от правого бедра до левого плеча, рассеченное клинком меча, только что изготовленного великим Мастером Сигэтаки из Эдо.
        Два куска мяса, которые только что были Мастером, упали на землю. А его черная тень на стене кузницы осталась стоять там, где стояла.
        Эта живая тень быстрым, но в то же время грациозно-плавным движением стряхнула на землю кровь с клинка и медленно вложила его в ножны за левым плечом. После чего замерла на мгновение - и исчезла, как исчезают с рассветом все тени уходящей ночи…

* * *

…Князь стоял во дворе кузницы и смотрел на разрубленное тело. За спиной князя неподвижными колоннами застыли его самураи. Чуть в отдалении не дыша толпилась кучка местных крестьян. Они бы с радостью бегом покинули это место, если б не приказ старшего самурая из отряда князя.
        Князь пребывал в задумчивости.
        Наконец он поднял голову, увенчанную рогатым шлемом, и бросил через плечо:
        - Что скажете?
        Один из самураев, тот, что выглядел постарше других, вышел вперед и поклонился.
        - Я думаю, что это дело рук Мастера школы Симмэй Мусо-рю, - произнес он. - Взгляните, даймё, удар нанесен снизу вверх. Самураи так не рубят.
        - Может быть, - задумчиво произнес князь. - Мне изначально не нравились все эти извращения классических воинских искусств. Они часто губят души самураев, превращая их в преступников…
        - Позвольте сказать, достопочтенный даймё…
        Старший самурай с удивлением воззрился на старика-крестьянина, вышедшего из толпы. Прервать речь самого князя? Никак старик выжил из ума и сам напрашивается на цудзигири!
        Самурай нахмурился, шагнул вперед и взялся за рукоять меча. Но князь остановил его руку.
        - Откуда мне знакомо твое лицо, старик? - хмуро спросил он.
        Крестьянин прямо взглянул в глаза князя.
        - Я был одним из генералов сёгуна в кампании на полуострове Симабара, - с достоинством ответил он.
        Князь задумался на мгновение. А потом - о чудо! - медленно поклонился крестьянину.
        Доспех негодующе скрипнул. Он был создан для битв, а не для поклонов. И уж тем более не для поклонов всяким оборванцам! Но, видимо, это был не простой оборванец.
        - Я вспомнил вас, - произнес князь. - Я тоже участвовал в той кампании сразу после того, как прошел обряд гэнпуку. И я не буду спрашивать о том, что заставило такого уважаемого воина, как вы, вести бесславную жизнь дзидзамурая. Но сейчас я бы хотел услышать, что вы можете сказать об этом?
        Рукой, закованной в железо, князь указал на разрубленный труп.
        Крестьянин степенно поклонился в ответ и подошел ближе.
        - Адепты школы Симмэй Мусо-рю здесь ни при чем, - медленно произнес он. - Тот, кто нанес удар, хотел, чтобы люди думали, будто это их рук дело. Не только удар мечом снизу вверх, но и кровавый рисунок тибури на земле указывает на это.
        Старик нагнулся и перевернул верхнюю часть трупа. В голубое небо взглянули открытые глаза Мастера Сигэтаки. На лице Мастера застыла счастливая улыбка.
        - Он не видел своего убийцу, - сказал старик, накрывая глаза мертвеца своей ладонью. - Удар был нанесен сзади. Ни самураи, ни адепты Симмей Мусо-рю никогда не позволили бы себе так убить известного кузнеца. К тому же посмотрите сюда.
        Старый воин убрал руку. Застывшие веки мертвеца под воздействием тепла ладони опустились, но выражение лица трупа осталось по-прежнему безмятежным.
        Старик ткнул пальцем в перерубленную точно посредине межключичную впадину.
        - Тот, кто нанес этот удар, не случайно направил его в средоточие души Мастера, - так же медленно продолжал старый самурай. - Когда лезвие меча проходит через это место, воспарившая в небо душа убитого возвращается и переходит в меч. А что может быть страшнее меча, в котором живет душа его создателя?.. У меча, который украл убийца, было тамэсигири наилучшее из возможных…
        Старик замолчал, задумавшись о чем-то своем. А может, вспоминая что-то. Вокруг в почтительном молчании застыли и самураи, и подошедшие поближе осмелевшие крестьяне.
        Старый самурай поднялся с коленей, но его голова осталась опущенной, словно на седой затылок внезапно опустился груз тяжких воспоминаний.
        - Я видел тех, кому знакома эта техника, - глухо проговорил он. - В кампании на полуострове Симабара их мечи собрали множество душ… А после кампании их души достались самураям сёгуна. Но тем самураям пришлось отдать много своих жизней за эти души…
        Князь повел плечами. Еле слышно звякнули доспехи. Ни под какими пытками никогда не признался бы благородный князь, что его телу вдруг стало внезапно холодно под доспехами. И ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы скрыть этот холод от присутствующих.
        - Ты говоришь о синоби[Синоби - японское прочтение китайского иероглифа «ниндзя» (в переводе «человек, умеющий ждать; тайный агент»). В древней Японии ниндзюцу и синобидзюцу были синонимами.] ? - тихо спросил князь.
        Старик едва заметно кивнул.
        - Посмотрите в кузнице, - сказал он. - Я думаю, что подмастерье тоже убит. К тому же у Мастера Сигэтака была статуя Фудо Мёо, отражающая подлинную сущность Недвижимого. Думаю, что в Японии больше не существует подобной статуи. Недвижимый лично посещал Мастера и передал ему секрет изготовления несокрушимого клинка. Если мои догадки верны, то вы не найдете в кузнице ни статуи, ни новых мечей.
        Повинуясь движению руки князя, в кузницу метнулся самый молодой самурай. Через несколько мгновений он вернулся с бледным лицом, неся на руках тело подмастерья. Вернее, две его перемазанные кровью половинки, которые шевелились и выскальзывали из рук молодого воина, словно были живыми.
        Самурай сложил части трупа у ног князя и согнулся в поклоне.
        - Статуи нет в кузнице, господин, - проговорил он.
        - А мечи?
        - Ни одного.
        - Я так и думал, - ответил князь. - Но ответь, - обратился он вновь к старику, - как могло случиться, что Ночные Тени из Кога[Провинция Ига и уезд Кога провинции Оми - родина ниндзюцу.] вновь смогли возродиться после стольких лет забвения? Я думал, что все они уничтожены, и даже сама память о них стерта огнем и сталью мечей трех сёгунов!
        Старик медленно поднял голову и взглянул на вершины далеких гор, тонущие в низких облаках. Его изборожденное шрамами лицо тронула легкая усмешка.
        - Ты спрашиваешь, как такое могло случиться, великий даймё? - промолвил он. - Я отвечу. Скажи, сможешь ли ты уничтожить собственную тень, даже если разожжешь на ней костер или воткнешь в нее свой катана? Да, какое-то мгновение огонь и блеск клинка смогут затмить ее, но это лишь иллюзия. Даже когда человек умер, его тень живет до тех пор, пока тело не рассыплется в прах. Синоби - это тени Японии. И пока жива Япония, синоби будут существовать, сколько бы поколений сёгунов не пытались их уничтожить…

* * *
        Он открыл глаза.
        Сверху над ним нависал потолок с лепниной и вычурной люстрой, крашенной под бронзу. Но и потолок, и люстра, и занимающийся за окном рассвет были размытыми, полуреальными, ненастоящими. Гораздо реальней был сон, из которого он только что вынырнул. Перед глазами все еще стояло изборожденное морщинами и шрамами лицо старого самурая. Его последние слова звенели в ушах, рождая в сердце тревогу.
        При этом он все еще чувствовал тяжесть рогатого шлема на голове и доспехов на теле. Но реальнее всего был тяжелый запах крови, забивающий аромат цветущей вишни…
        Сны приходили нечасто. С каждым месяцем, отдаляющим его от событий, о которых очень хотелось забыть, они снились все реже. Но при этом все реже они имели отношение к тем событиям. Это были словно эпизоды чьих-то чужих жизней, подсмотренных им во сне. Причем жизней давно минувших, но реальных настолько, насколько может быть реальной собственная жизнь.
        После таких снов окружающая обстановка казалась менее настоящей, чем только что прерванное сновидение. От этого после пробуждения было немного не по себе. И для того чтобы избавиться от неприятного ощущения, было одно проверенное средство - максимально жесткий контрастный душ.
        Виктор рывком вскочил с кровати и бросился в ванную…
        Горячие струи воды, чередуясь с ледяными, жестко били по голове и плечам, возвращая ощущение того, что окружающий мир - не иллюзия, а самая что ни на есть объективная реальность, данная нам в ощущениях.
        Когда ощущение кожи, отделяющейся от мяса, стало нестерпимым, Виктор выключил воду и вылез из ванны. Покряхтывая, он растерся жестким, словно наждак, полотенцем и лишь после этого рискнул стереть водяную взвесь с запотевшего зеркала.
        В зеркале отразился совсем не японец, а самый что ни на есть европейского вида молодой парень с темными, короткострижеными волосами, не по возрасту пронзительным взглядом и волевым подбородком, украшенным суточной щетиной.
        Виктор облегченно вздохнул и взялся за бритву. Оно, конечно, понятно, что ожидание увидеть в зеркале современной квартиры средневекового воина чуть не с другого конца света было по меньшей мере признаком начинающейся шизофрении. Но ровно полминуты назад стопроцентной уверенности в отрицательном результате не было.
        - Схожу с ума, - вздохнул Виктор, скребя подбородок «Жилеттом». - Грустно, но факт. А факты - вещь упрямая…
        Жизнь между тем шла своим чередом. Ровно через час он лишь на мгновение вспомнил о странном сновидении, уже потерявшем утренние краски и потихоньку исчезающем из памяти под грузом насущных забот:
        - Эх, лучше б туда, в японские князья, чем здесь…

…Он сидел за столом и грыз карандаш. Карандаш был невкусным, но Виктор никогда не был гурманом. Тем более что вкуса карандаша он не чувствовал. У него были проблемы гораздо более серьезные, нежели дегустация китайской деревянной палочки с графитовым стержнем внутри.
        Он нервничал.
        И для этого был повод.
        Перед ним на столе лежала бумага. На бумаге мелким шрифтом были напечатаны столбцы цифр, исходя из которых Виктор на сегодняшний момент задолжал государству в зеленом эквиваленте без малого двадцать тысяч долларов. Которые следовало вернуть. В противном случае оное государство собиралось взыскать с незадачливого предпринимателя вышеназванную сумму в судебном порядке.
        Такой суммы у Виктора не было. А умудрился задолжать ее он следующим образом.
        Как-то по случаю в результате головокружительных, весьма опасных и изрядно кровавых приключений обломился ему солидный куш[Подробно о том, каким именно образом этот куш Виктору «обломился», можно прочитать в романе Дмитрия Силлова
«Тень якудзы».] . Недолго думая, бывший работник торговли пошел по накатанной стезе. То есть открыл продуктовый магазин, по стилю оформления и функциям сильно смахивающий на учреждение, в котором он сам подвизался ранее. Правда, на должности продавца.
        Убийцей он стал потом, в силу обстоятельств, от него не зависящих. И хотя новое дело под давлением тех обстоятельств получалось у него на редкость хорошо, принимать предложение японской якудзы повысить квалификацию киллера непосредственно в Стране Восходящего Солнца Виктор пока не спешил. Карьере профессионального убийцы он предпочел скромную долю владельца двухэтажной продуктовой палатки, в соответствии с российским законодательством гордо именуемой магазином.
        Местного предводителя организованной преступной группировки по имени Вася Виктор знал лично. Познакомились в связи с событиями, предшествующими появлению куша.
        Куш, добытый совместными усилиями, они с Васей поделили без взаимных претензий, оставшись при этом неплохого мнения друг о друге. Так что причиной невзгод владельца магазина были не бандиты.
        Первые полгода торговая точка Виктора процветала. Пока в один прекрасный день не появилась в той точке гостья из прошлого…
        Гостью звали красивым именем Александра. По рождению она была дочерью японского посла, по призванию - куноити, что по-японски означает ниндзя женского пола. Склоняла та Александра Виктора к тому, чтоб бросал он свои торговые дела и ехал в Японию с полным пансионом и с более чем солидным окладом повышать квалификацию и совершенствовать свой дар, который он сам втайне считал проклятием.
        А именно: в минуты смертельной опасности временами впадал Виктор в боевой транс. И в этом трансе проявлялись в нем способности убивать себе подобных голыми руками в несметных количествах способами изуверскими и крайне неаппетитными. Представителям японской якудзы, которые невзначай стали свидетелями Викторовых бесчинств, те способы сильно понравились. Отчего и агитировала Виктора красавица-куноити съездить в Японию на три года для обмена опытом.
        Виктор же покивал для вида - и решил не связываться. Мол, хватит на мою пятую точку крутых приключений, пора на покой. Магазин есть, прибыль приносит - а большего мне и не надо.
        Но покоя не получилось. Он, покой, как известно, нам только снится. Когда не снятся другие нереально реальные истории. Но Виктору в последнее время зачастую было не до сна.
        Сначала на него круто наехал ОБЭП. Нашли кучу неслабых нарушений, которые в сумме своей круто долбанули Виктора по карману. Хорошо, что так обошлось, мог бы и под статью загреметь.
        После чего на него наехала СЭС. С его стерильного прилавка - Виктор был слегка помешан на чистоте, сестра приучила, - сделали смыв. В смыве работниками санитарно-эпидемиологической службы была найдена какая-то вредоносная палочка, из-за которой хозяин магазина вновь серьезно пострадал в материальном плане. Потому как магазин по результатам проверки СЭС почти месяц был закрыт, не получая разрешения на торговлю, словно на прилавке нашли не палочку, а как минимум бактериологическое оружие тотального уничтожения. При этом потраченные нервы - не в счет. Нервные клетки - не деньги, они не восстанавливаются и ценятся российскими гражданами не в пример меньше. Поэтому Виктор, избавившись от палочки и внимания санэпиднадзора, вновь открыл магазин.
        И тут начались проблемы с поставщиками. То мясо тухлое завезут, то помидоры гнилые, то вообще ничего не завезут - делай бизнес на чем хочешь, хоть молоденькими продавщицами приторговывать начинай прям на прилавке, благо он длинный, стерильный и абсолютно пустой.
        Народ, понятно, с такого дела в магазин Виктора ходить стал реже намного, предпочитая его заведению аналогичные, в которых проблемы с властями, поставщиками и продуктами были не в пример скромнее.
        Но последней каплей в карьере молодого гения от коммерции стало письмо, которое Виктор сейчас и рассматривал, терзая карандаш свежими импортными коронками, - некоторые зубы в результате приключений, предшествовавших появлению собственного магазина, остались в богатом событиями недалеком прошлом.

«Случайно такое невезение не бывает. Кому-то ты, Витя, крупно досадил. Понятно, что жизнь - она как зебра. Черная полоса, белая полоса, задница. И когда она, задница то есть, настает, надо не сидеть на ней, а продавать магазин и завязывать с коммерцией. И сваливать куда-нибудь. Хоть к сестре в деревню. А то жизнь - она, конечно, чаще всего как зебра, но бывает, что и как слон. То есть кончается внезапно».
        Виктор кривил душой. И не только в том, что ни за какие коврижки не поехал бы он к сестре в захолустье еще более мрачное, чем его родной город, которое разные-всякие, по воле случая родившиеся в столице либо всеми правдами и неправдами пробившиеся поближе к ней, кличут мудреным и оттого обидным словом -
«периферия». Знал он, откуда растут ноги его хронического коммерческого невезения. Но ехать на другой конец земли, для того чтобы японские бандюганы ставили над ним свои опыты, тоже отчаянно не хотелось.

«Ты будешь третий неяпонец за всю историю Школы, который переступит ее порог в качестве ученика. Во время обучения на твой счет, который будет открыт в любой стране, которую ты укажешь, будет ежегодно поступать сто тысяч долларов».
        Именно такие слова сказала тогда Александра, сунув ему на прощание визитку из неестественно белой бумаги с телефоном московского клуба…
        Но как же не хотелось снова ворошить прошлое, превращая его в беспокойное и кровавое будущее! То, что в случае ворошения будущее будет именно таким, Виктор нисколько не сомневался. Да и какой заокеанский буржуй в здравом уме и твердой памяти пожертвует простому рабочему парню из России триста тыщ баксов за здорово живешь? Ясно дело, никакой. Гораздо проще, после того как вытянут из него недобитые камикадзе интересующую их информацию, скормить его крабам, благо их в Японии до…
        Дверь кабинета, расположенного на втором этаже магазина, распахнулась, прервав мрачные мысли его хозяина.
        Виктор поднял голову.
        На пороге стоял главарь местной организованной преступности по имени Вася, с которым Виктор около года назад поделил пополам весьма нехилые деньги, доставшиеся им в результате вышеописанных головокружительных приключений.
        Судя по внешнему виду Васи, свою половину денежного приза он употребил со значительно большей пользой для себя, нежели Виктор.
        За прошедший год Вася приосанился, заматерел и внимательно пересмотрел «Бригаду». Следствием того пересмотра стали зачесанные назад волосы, черное кожаное пальто и
«Мерседес» того же цвета. Плюс внедорожник охраны с тонированными стеклами, длинный, черный и чем-то неуловимо напоминающий похоронный катафалк американского образца. Обе подъехавшие машины Виктор мог бы заметить из окна своего кабинета, если б все его мысли не парализовал белый листок бумаги, лежащий перед ним на столе.
        - Что читаем? - вместо «здрасте» поинтересовался Вася.
        - Приговор, - мрачно ответил Виктор. - И только тебя сейчас не хватало до кучи.
        - Че это ты? - слегка опешил Вася.
        Виктор откинулся на спинку стула.
        - Судя по последним событиям, сейчас ты просто обязан зарядить мне в грызло и сообщить, что я не платил тебе за крышу целый год. И что счетчик тикал все последние одиннадцать месяцев.
        - Ну, насчет зарядить тебе да в грызло я бы еще подумал, - осторожно сказал Вася, присаживаясь на стул и вместе с ним двигаясь к столу. - С тобой махаться надо не кулаками, а огнеметом. Причем лучше сразу «Шмелем».
        - Это который реактивный? - уточнил Виктор.
        - Он самый, - согласился Вася. - А лучше двумя. С двух сторон по второму этажу. Для надежности.
        - Я смотрю, ты за год стратегом стал, - усмехнулся Виктор. - Никак в натуре подумывал насчет огнеметов?
        - Да ну тебя, - отмахнулся Вася. - Думаешь, если я бригадиром заделался, так и оскотинился автоматически? Бригадир и сука - это не синонимы, Вить, а абсолютно противоположные понятия. Ведь если бы не ты, так я б сейчас не здесь в кожaне рассиживался, а со свинцовой пилюлей в башке на дне озера карасей кормил. Так что насчет долга ты не в тему прогнал. Я ж тебе обещал, что в этом городе с крышей у тебя все пучком будет без всяких проплат. И моё слово железно.
        - Ну, я перед тобой типа тоже в долгу, - слегка смутился Виктор. - Так что считай, что мы квиты. И давай по делу. Типа, чем обязан?
        - Чего?
        Хотя Вася за прошедшее время и выучил слово «синонимы», тормозил он порой по-старому.
        - Ну, пришел зачем?
        - А-а-а…
        Тут бригадир городской ОПГ замялся и спрятал глаза.

«Чего это он? - подумал Виктор. - Никак и правда заказ на меня пришел выполнять, да совесть мучает».
        Вася, однако, совестью мучился недолго. Сунув руку за пазуху пальто, он вытащил оттуда пять пачек зеленых американских денег, перетянутых шпагатом, и положил их перед Виктором.
        - Спасибо, - кивнул Виктор. - Как я понимаю, это мне.
        - Угу, - промычал Вася, сосредоточенно рассматривая бледный кактус на подоконнике.
        - Интересно только за что?
        - За магазин, - буркнул Вася. - Покупаю я его у тебя.
        - Понятно, - снова кивнул Виктор. - Без меня меня женили. А если я не согласен?
        Вася вздохнул, страдая глубоко и неподдельно.
        - А если ты не согласен, то мне придется его сжечь, - выдавил он из себя.
        - Ясно, - медленно произнес Виктор. - Это к тому, что бригадир - это бригадир, а не противоположное понятие…
        - Да что ты, в натуре, жилы тянешь!!!.. - взвился Вася, наливаясь красным, словно перезрелый помидор. - Типа не знаешь, что и надо мной люди есть! Ну не продашь ты мне магазин, ну не сожгу я его, как велено было, ну грохнут меня московские! Легче тебе от этого будет?
        - Московские? - уточнил Виктор. - Так я и думал, что ноги растут именно оттуда.
        Вася шумно выдохнул и грохнул пудовым кулачищем по столу, отчего связка долларовых пачек подпрыгнула на полметра.
        - Твою мать, опять проговорился! А хотя… Какая теперь разница…
        - Действительно, никакой, - задумчиво отозвался Виктор. - Сколько здесь?
        - Чего?
        - Денег здесь сколько?
        - А-а-а… Полтинник здесь.
        - Понял, - кивнул Виктор.

«Ехать-то по-любому придется, - пришла безразличная, никакая мысль. - По-любому… Да и черт с ним, где наша не пропадала? В армии не загнулся, глядишь, и здесь обойдется. Подумаешь, на год больше…»
        А вот другую мысль, которая зашебуршалась в голове, Виктор думать себе запретил и постарался загнать ее, вот-вот готовую всплыть, подальше. Насчет того, что кроме магазина есть у него еще одно слабое место. Которое только тронь - и полетит он, Витя, не пикнув, белым лебедем хоть в Японию, хоть в одних трусах на Крайний Север. Или же - как вариант - полетит, но не в Японию. А в тот клуб московский, на визитке обозначенный. И будет в том клубе глобальное и жестокое массовое убийство и правых, и виноватых.
        Ибо было оно как-то, затронули то слабое место - сестру Гальку - некие восточные люди, бывшие Викторовы работодатели. И отошли в лучший мир, отпетые неземным голосом, звучащим в голове у Виктора в те мгновения, когда он совершал эти самые массовые убийства…
        Виктор тряхнул головой, отгоняя жуткие воспоминания. Уж лучше первый вариант. Тем более что лететь придется не в трусах, и уж совсем не на Север, а скорее наоборот.
        - Это самое… Вась, не в службу, а в дружбу, - сказал он. - Я тебе адресок дам, ты по тому адресу раз в месяц переводом баксов по двести-триста отсылай, ладно? А то хрен его знает, как там в Японии с переводами.
        Глаза главаря ОПГ стали круглыми, как у совы.
        - В какой Японии? Ты че, в Японию собрался?!
        - Ага, - просто ответил Виктор.
        - Ну, круто! - выдохнул Вася. - То-то ты за тот меч так трясся. А чо это ты прогнал насчет переводов каждый месяц? Ты чего туда, на ПМЖ?
        И сам рассмеялся собственной шутке.
        - На три года, Вась.
        Вася смеяться перестал и уставился на Виктора, словно увидел его впервые.
        - В монастырь, что ль? - спросил настороженно.
        - Не совсем, - вздохнул Виктор. - Хотя хрен его знает. Может, и в монастырь.
        - Ты смотри, с этим поответственнее, - сказал главарь организованной преступной группировки, ерзая на неудобном стуле. - А то знал я одного. Он в Тибете в монастыре ровно пять лет отсидел, прикинь? И оттуда как звонком откинулся, день в день. Так, по мне, лучше б он у нас на зоне пятерик отмотал.
        - Что так?
        - Да башню у мужика сорвало напрочь. Хвостик на макушке отрастил, а остальное бреет. И рис постоянно жрёт. А когда не жрёт, сидит на месте истуканом - только хвостик на лысине кверху торчит - и без дури, и даже без музыки прётся незнамо с чего. А как переться закончит, обратно рис тoчит. И вот так по кругу. Или рис в себя пихает, или тащится…
        - Так я ж не на пять лет, а только на три, - хмыкнул Виктор.
        Вася кивнул на стеллаж, одна полка которого была заставлена литературой по Японии, Китаю, восточной философии и военному искусству, - в последнее время хозяина кабинета увлекла тема Востока, а на работе свободного времени порой бывало больше, чем дома.
        - То-то я и смотрю. А вдруг и с трех крышняк сорвет? Кто ж его знает? Приедешь вот обратно с хвостиком и будешь, как тот ушлёпок, сидеть ножки калачиком и мычать про себя. Кайф, я думаю, относительный…
        - Там видно будет, - грустно сказал Виктор.
        Перспективу того, что в результате японского «обучения» у него может «съехать крыша», он вполне допускал. Как наименьшее из возможных зол.
        - Слушай, а то, может, ну их всех - и давай ко мне в бригаду! - с жаром сказал Вася. - А чо? Спалим, в натуре, твой шалман, а в нем бомжа какого-нибудь. Московским скажем, что по недосмотру сожгли хозяина, ну вот, хоть убейте, был человек - и нет человека. А тебе фейс переделаем. У меня хирург пластический есть
        - закачаешься. Какую хочешь тебе морду нарисует, чисто Паганини. Документы - не проблема. У тебя ж не голова - а дом советов, а ты в барыги подался…
        Виктор с сожалением посмотрел на главаря местного криминалитета.
        - Паганини не морды рисовал, а на скрипке играл. А ты, Вась, боевиков лишку пересмотрел. «Шалман спалим, фейс переделаем, документы не проблема…» Это не совсем московские, Вася. Это - гораздо хуже.
        - Кто это может быть хуже московских? - удивился Вася. - Японские, что ли? Так их же тогда вроде как всех положили…
        И задумался.
        - Ладно, Вась, пора мне, пожалуй, - сказал Виктор, черкнув на листе со столбцами цифр несколько строк. - Вот по этому адресу сможешь переводы слать?
        - Да не вопрос, братуха, - очнулся от дум Вася. - Только мне на это дело десятки за глаза хватит.
        Он развязал шпагат и взял одну пачку.
        - Остальное - твоё.
        - Остальное, Вась, положи в банк на мое имя. Приеду - разберусь.
        - Не вопрос, какие базары?
        Заметно повеселевший Вася сгреб деньги обратно и запихал их во внутренний карман пальто.
        - На дорогу-то деньги есть? Может, оставить скока-нибудь?
        - Да есть. Как раз на дорогу и наторговал, - усмехнулся Виктор, вставая из-за стола.
        - Давай подвезу, - предложил Вася, тоже вставая со стула и потирая мягкое место. - Ух, стулья для гостей у тебя и жесткие! Вся задница деревянная.
        - Вот ты новые и купишь, - хмыкнул Виктор.
        - Да уж придется. И не только стулья, - сказал главарь ОПГ, уже хозяйским взглядом окидывая кабинет. - Ну чо, тебя подвезти?
        - Спасибо, обойдусь, - сказал Виктор. - У меня машина еще не совсем развалилась.
        - А ее продавать будешь? - сделал стойку Вася. - Она у тебя за три года сгниет - к гадалке не ходи.
        - Забирай, - махнул рукой Виктор.
        - За десятку?
        - Забирай за десятку.
        - О, нормальный базар! - обрадовался Вася. - Я твою тачилу видел, она еще побегает о-го-го как!

«Сам знаю», - безразлично подумал Виктор. А вслух сказал:
        - Я тебе сейчас доверенность выпишу, а ты ее хоть сегодня от моего дома заберешь. Мне бы в зал напоследок заскочить и потом до дома доехать. Ключи я в свой почтовый ящик брошу. Открыть сможешь?
        Вася хмыкнул многозначительно.
        - Почтовый ящик-то? Не переживай. Если сам не справлюсь, имеется у меня авторитетный медвежатник с автогеном. В моей бригаде любые спецы есть, только тебя не хватает. Конкретный ты пацан, Виктор. И башковитый. За то и уважаю. А до дома своего ты еще не раз доедешь. Десятку за тачилу я тебе туда же на счет определю.
        - Определяй, - пожал плечами Виктор.
        Торговаться было лень - да и незачем, в общем-то. Ближайшее будущее, в которое предстояло окунуться, казалось мутным и нереальным, как бред наркомана. А настоящее было уже лишь преддверием этого бреда, в данный момент особого значения не имеющим.
        Виктору было знакомо это чувство, когда решение принято резко и неожиданно для самого себя.
        Р-раз!
        И привычный мир разваливается на кусочки, разлетается цветными осколками, как стеклышки в калейдоскопе, для того чтобы собраться в совсем уже иную фигуру, абсолютно не похожую на предыдущую.
        Так было тогда, когда он отказался ехать с сестрой Галькой в деревню и сменить кровавую «свою жизнь» на тихое деревенское болото.
        Так было и сейчас.

«Ну что ж, посмотрим, какие вы из себя, злые японские ниндзя, - подумал Виктор, в предпоследний раз поворачивая ключ в замке зажигания уже не своей машины. - Если такие же глупые и смешные, как в „Бэтмене“, то мы еще поглядим, кто над кем эксперименты ставить будет…»

* * *
        Последнее время Виктор регулярно - ну почти регулярно - ходил в качалку. Заинтересовало железо. Наверно, все-таки сказались пережитые приключения, в ходе которых не раз приходилось наблюдать мощные торсы своих тайных и явных оппонентов. И хотя порой приходилось тех оппонентов отправлять к праотцам, несмотря на их торсы, но все ж таки… В общем, захотелось помимо внедорожника, магазина, относительного финансового благополучия и дара-проклятия в состоянии полной отключки убивать людей изощренными способами, чтобы, скажем, второго августа[2 августа - День воздушно-десантных войск.] не стыдно было за рулем своего «тачила» проехаться в одной дембельской тельняшке.

…«Зал» был полуподвалом. Сыроватым, наскоро обшитым кем-то где-то украденной вагонкой, которая местами уже начала плесневеть. Под низким потолком лениво шевелил лопастями громадный вентилятор, мешая тонкую струйку свежего воздуха, сочащуюся из крохотного окошка с горячим углекислым газом, выброшенным из человеческих легких в процессе самоотверженного труда их хозяев.
        На деревянном дощатом полу в беспорядке валялись грифы от штанг, блины, замки, все в пятнах коррозии и только в местах постоянного контакта с человеческими ладонями отшлифованные до естественного металлического блеска. По всей площади зала были расставлены несколько скамеек и тренажеров, сваренных из металлического профиля грубо, но надежно. У человека непосвященного, но образованного эти конструкции могли вызвать ассоциации с гильотинами и древними пыточными машинами, выкопанными из подвалов средневековых замков и установленными в подвал современного жилого дома для услады местных мазохистов.
        Мазохистов в зале было немного, человек пять. Видимо, отсутствие комфорта и кондиционированного воздуха им нисколько не мешало. Люди, шумно выдыхая, толкали штанги, тягали жуткие с виду гантели и трудились в пыточных машинах, судя по искаженным лицам, страдая неимоверно. Руководил процессом седовласый Геракл, бугрящийся кошмарной, но на удивление пропорциональной мускулатурой. На лицо Гераклу можно было дать лет пятьдесят пять - шестьдесят, но фигуре позавидовал бы любой двадцатилетний подросток.
        - Здорoво, Степаныч, - поприветствовал Виктор Геракла, войдя в зал.
        - И тебе не кашлять, - бросил Геракл с явно негреческим отчеством Степаныч. - Опаздываешь.
        - На работе задержался, - повинился Виктор.
        - Еще раз задержишься - из зала вылетишь, - нелюбезно парировал Степаныч. - Быстро переодевайся - и работать.
        Виктор повиновался. Гавкаться с хамоватым Гераклом резону не было. За полгода усиленных тренировок под руководством бывшего заслуженного тренера международного класса по тяжелой атлетике, вследствие некоторых проблем с законодательством вынужденного сменить большой спорт на полусырой подвал, а тяжелую атлетику на модный бодибилдинг Виктор набрал десять килограммов чистой мускулатуры.
        К тому же несколько месяцев назад Степаныч приволок в зал и подвесил к потолочному крюку громадный мешок, сшитый из воловьей кожи и набитый чем-то на редкость твердым. Тогда у диковинного тренажера собрались все, кто был в качалке.
        - Ты вроде как каратэ занимался, - сказал Степаныч Виктору. - Давай, пробуй.
        - Да я так, до армии немного… - замялся было Виктор.
        - Сказано, бей, - рыкнул Степаныч.
        Виктор сосредоточился, закрыв глаза на полминуты, - и саданул, как учили до армии в каратэ, от бедра, подкрутив кулак, с «киай» обычным, вменяемым, громким и… как оказалось, бесполезным.
        Права была Александра. Это, как она говорила, в состоянии боевого транса проявлялись у Виктора какие-то нечеловеческие способности, вследствие которых и удары были что надо, и результаты тех ударов - не приведи Господь никому на себе прочувствовать. И сейчас Виктор перед тем как мешок долбануть, понадеялся - а вдруг проявится? Потому и пыхтел перед мешком, закрыв глаза и вызывая в себе полузабытые ощущения неземного голоса, звучащего в голове…
        Не проявилось.
        Кулак вкрутился в грубую воловью кожу… Виктору показалось, что он ударил в стену. Мешок едва заметно качнулся и вернулся на исходную. Виктор же слегка обалдело смотрел на стремительно распухающее запястье и клок кожи, свисающий с ударной поверхности кулака.
        Кожи своей, не воловьей.
        Все, что изменилось во внешнем виде мешка, - так это пятно крови появилось на нем, будто кисть кто обмакнул в алую краску и ткнул ею забавы ради в стокилограммовую черную сардельку.
        - Понятно, - хмуро бросил Степаныч. - Руку давай.
        - А?
        Боль в запястье нарастала, и потому руку Степанычу давать не хотелось. Хотелось взять ее, покалеченную, нежно и нести в больницу к добрым докторам, которые за деньги сделают все, что требуется, аккуратно и безболезненно.
        Виктор попытался увернуться, но Степаныч оказался проворнее. Он ухватил Виктора за руку своей лапищей повыше вывихнутого запястья - словно капканом прихватил.
        - Глаза закрой.
        - Степаныч, а может…
        - Глаза закрой, сказал!
        Виктор хотел было объяснить, что, мол, не надо репрессий, что сам виноват, что сейчас не стoит ничего делать, что врачи…
        Объяснить он ничего не успел. Степаныч ловко перехватил травмированную руку и резко рванул кисть на себя, словно пробку из бутылки шампанского выдергивал.
        Виктор охнул и присел от резкой боли. Но это было еще не все.
        Пальцами, по ощущениям похожими на гвозди, Степаныч начал мять пострадавший сустав. В глазах Виктора потемнело.
        - Степаныч, ты чего делаешь!!! - заорал он не своим голосом.
        - Спокойно, - бросил Степаныч, отпуская горящую огнем руку Виктора. - Переломов вроде нет. В холодильнике лед возьмешь, приложишь, шкуру ножницами срежешь, кисть перебинтуешь. День отдыхаешь, с послезавтра две недели работаешь в напульснике. Спецпрограмму индивидуальную на этот период я тебе распишу. Помимо всего прочего будем учить драться. Свободен.
        - Учить драться, - ворчал Виктор тогда по дороге домой. - Да я сам кого хочешь…
        Однако надо было признать, что без малого за год относительно спокойной жизни армейский навык реального боя практически сошел на нет. Даже топор, забытый в сарае, ржавеет и тупится от безделья. Что уж про человека говорить. Немного расслабишься - и вот тебе, пожалуйста. И кулаки уже не кулаки, и пресс зарос нетолстым пока слоем благополучного жирка, и, того и гляди, скоро хулиганистые подростки у подъезда закурить начнут просить. С неизменными последствиями той незатейливой просьбы…
        А потом еще немного - и ты начинаешь себя ненавидеть. За слабость, за трусость, за то, что сам себя перестал считать мужчиной. Что может быть страшнее? Но вернуть что-либо назад бывает ох как трудно, порой практически невозможно. На то сразу находится масса причин. Собой же придуманных и оттого еще более непреодолимых…
        К тому же у Степаныча было чему поучиться. Последующие месяцы Виктор с несколькими энтузиастами оставался после тренировок на дополнительные занятия. Признаться, скучноватыми они были, те занятия. Никаких тебе ударов ногой в голову и «вертушек» в прыжке. Долби себе тот самый мешок сначала в боксерских перчатках, потом в обычных, кожаных, в которых нормальные люди зимой ходят, а после - через месяц примерно - голыми руками. Сначала легонько, а потом со всей дури. И - что удивительно - кожа на руках только краснела, но уже не слезала как тогда, в первый раз.
        Потом Степаныч напяливал на бойцов-энтузиастов самодельные тряпочные шлемы, тряпками же и набитые, и наставлял:
        - Выучите два-три удара, но такие, чтоб сразу вырубить. И отрабатывайте их до посинения, пока они рефлексами не станут. Кулаком в нос, после чего - сразу в челюсть. Ага, правильно, вот сюда, крюком в край подбородка. Можно и наоборот, сначала в челюсть. А еще - по яйцам. Тихо, тихо, поответственней, не перестарайтесь. Вот, защиту на колокола наденьте - и вперед. И резче, резче. Одно, другое, третье. И как свалится, носком ботинка по башке добавить, чтоб не встал. И сразу - ноги оттуда, чтоб менты не загребли…
        - Злющий ты, Степаныч, - как-то сказал Виктор после такой тренировки, потирая припухший, ушибленный даже через шлем подбородок.
        - А ты что, добрый? - окрысился было тренер. Но потом усмехнулся. - Что я, волчару по глазам не вижу? Ты овцу-то из себя не строй. Поди, самому по жизни не только бить людишек приходилось, но и что похуже.
        Виктор нахмурился.
        Порой казалось ему, что прошлое - это только плохой сон. И когда так казалось, легко на душе становилось. Не напоминали бы вот только, и жить, глядишь, проще б было…
        Ан нет, напоминают. Видать, оставляет прошлое след. И след этот - не только воспоминания, о которых хотелось бы думать как о давнем сне…
        - Да ладно, - миролюбиво хлопнул тогда Степаныч Виктора по плечу. - Твое прошлое - это только твое, мне до него дела нет. Просто насмотрелся я в свое время на всяких-разных… у которых планка, как у тебя, на одном гвозде держится.
        По лицу Степаныча пробежала тень. Видать, и у него было свое прошлое, не для других, о котором вспоминать можно, конечно… Но лучше не стoит.
        - Так вот, - продолжал Степаныч. - Ты ту планку лучше придерживай, чтоб бед не натворить. А если что - так лучше по старинке. Нос, челюсть, яйца. Или наоборот. И без злости, но от души, как будто не бьешь, а учишь уму-разуму. Как по мешку, короче.

«Без злости, но от души. Как по мешку. Сильно сказано!» - думал Виктор, молотя по кожаному снаряду, который теперь - ну не летал, конечно, сто кило как-никак, - но шевелился под ударами вполне ощутимо, жалобно поскрипывая цепью подвески…
        Виктор проворно переоделся в тренировочный костюм с кроссовками и пулей вылетел из раздевалки. Не хватало еще от Степаныча втык получить за то, что «копаешься полчаса как клуша, будто в армии не служил».
        Степаныч усугублять не стал, только бросил косой взгляд, а вслед за взглядом:
        - Разминайся - и на жим лежа.
        И отвернулся в сторону пыхтящего как паровоз мужика, приседающего в станке со штангой на плечах.
        Виктор быстро провел суставную разминку, отжался от пола, по старой памяти потянул ноги на прямой и боковой удары, помахал конечностями туда-сюда, постучал слегка по мешку и направился к скамье для жимов лежа.
        Видимо, до него на скамье упражнялся или сам Степаныч, или мoлодец ему под стать. Пыхтя и стараясь не сорвать спину, Виктор сбросил со штанги четыре двадцатипятикиллограммовых «блина» и залез под свою привычную разминочную
«сороковку».
        Штанга пошла легко, в удовольствие. Виктор набросил с каждой стороны грифа по десять кило и повторил процесс. Шестьдесят пошло тяжелее, но тоже терпимо.
        Виктор вылез из под штанги, набросил еще двадцатку и поискал глазами, не освободился ли кто на тему подстраховать, чтоб штанга на грудь не грохнулась.
        - Это ты чем здесь заняться собрался?
        Виктор обернулся. Степаныч стоял сзади него, переводя взгляд прищуренных глаз со штанги на Виктора.
        - С груди жать…
        - Вот это?
        Подняв брови, Степаныч кивнул на штангу.
        - Ну да. Это ж мой рабочий вес.
        - Был, - отрезал Степаныч. - Накидывай еще по десятке.
        - Сотку блинами? Мне? Плюс гриф? Ты чего, Степаныч, смерти моей захотел?
        - Накидывай, говорю! Я сам помогу снять штангу со стоек и подстрахую.
        - Ладно, без проблем, - задумчиво пробормотал Виктор себе под нос, направляясь к стойке с «блинами». - Просто жить хочется. И вообще, мне в Японию скоро…
        Виктор лег под штангу, взялся за гриф и прикинул, ровно ли лежат на нем ладони. Потом на выдохе вытолкнул снаряд вверх.
        Ему показалось, что он поднял по меньшей мере тонну. На руки навалилась непомерная тяжесть.
        - Давай вниз осторожно…
        Голос Степаныча был где-то далеко, на краю сознания…
        Штанга давила не только на руки. Она норовила разорвать легкие изнутри запертым в них воздухом, который только выдохни - и неподъемный снаряд непременно упадет, раздавив грудную клетку.
        От обилия этого воздуха в груди перед глазами запрыгали цветные пятна.
        - Дави!!!.. - сквозь завесу пятен донесся сверху рев Степаныча.
        И тут в голове Виктора родился голос.
        Тот самый, давно забытый, страшный и желанный одновременно…
        Голос пришел издалека, из-за края вселенной, где он скрывался все это время. Руки сами делали что-то - Виктор фиксировал это краем сознания, - но эта фиксация лишь раздражала, так как все его существо стремительно заполнялось волшебным голосом, по сравнению с которым все остальное мироздание - лишь пыль, недостойная внимания…
        Он начал растворяться в этой нереальной мелодии. Тело, зал, штанга - все стало зыбким, потеряло цвет и четкость контуров. В том мире, в который сейчас уходил Виктор, не было ни определенности, ни цвета, ни самого мира в том значении этого слова, в каком привыкли понимать его люди. Там был только голос - и Виктор, который сам и был этим голосом. И счастьем. Бесконечным, невообразимым счастьем, что в принципе было одно и то же.
        Но чистота волшебного голоса была не идеальной. В нее вплетался другой звук - далекий, еле слышный, но достаточно громкий и грубый для того, чтобы испортить наслаждение полетом и ощущение растворения в красоте, недоступной пониманию смертных. Виктор невольно прислушался к этой чуждой гармонии ноте - и она вдруг стала стремительно нарастать, заглушая и сминая своим напором прекрасную мелодию…
        Он открыл глаза - и невольно снова зажмурился.
        Наверху ревел Степаныч:
        - Клади!!! Клади штангу, мать твою!!!
        Виктор ощутил свои руки. Но ощутил их как-то отстраненно, неестественно, как чувствует начинающий водитель автомобиля связь между баранкой и колесами.
        Кости вибрировали, словно перетянутые струны, грозя вот-вот лопнуть от непомерного напряжения. А руки все еще сжимали гриф, который изо всех сил тянул на себя Степаныч, пытаясь положить его на стойки. Виктор увидел вздутые вены на предплечьях тренера и удивился немного - неужели этот бугай штангу из его ладоней вырвать не может?
        Виктор попытался ему помочь - но руки не слушались. Им почему-то необходимо было жать-жать-жать штангу до тех пор, пока из них не полезут обломки лопнувших костей.
        Это было странно.
        Боли Виктор не чувствовал. Не чувствовал он и особого напряжения. Но тело работало само… по им самим заданной программе. И останавливаться не собиралось. Вот только Степаныч мешал…

«Да ну, ерунда какая-то, - пришла лениво-спокойная мысль. - Это ж мое тело. А ну-ка!»
        Он представил, как руки кладут штангу на стойки, - и они немедленно повиновались. Вернее, попытались повиноваться.
        Одновременно с лениво-спокойной мыслью вернулись и нормальные ощущения нормального человека. А вместе с ними и адекватное восприятие окружающей реальности.
        Ощущение реальности нахлынуло резко, словно Виктор вынырнул из какого-то замедленного, зыбкого мира нечетких контуров в нашу привычную обыденность с запахами пота, ревом Степаныча и ватными руками, безвольно сгибающимися под тяжестью перегруженного снаряда.
        А сверху свободно и беспрепятственно падала штанга.

«Вот и всё. Финиш».
        Эта мысль тоже была ленивой и спокойной. Чего суетиться, когда он, финиш, уже практически настал? Как говорится, поздняк метаться…
        Но, может, все же попробовать?
        Невероятным усилием - откуда что взялось? - Виктор выбросил вверх и назад свои безжизненные руки.
        - Аррр!!! - взревел сверху Степаныч.
        Штанга грохнулась на стойки. А по обеим сторонам скамьи упали руки Виктора.
        Вокруг скамьи кучковались все, кто был в зале. Они смотрели на Виктора глазами, полными… Страха? Изумления? В общем, не смотрят так на своих, пусть даже учудивших что-то невообразимое.
        Так смотрят на чужих…
        И тут пришла боль. Виктор застонал и скатился со скамьи на пол.
        Боль разлилась по всей верхней половине туловища. Страшно ломило руки, грудь, плечи… Кровь колотилась в виски, в лоб, в глаза, кровь клокотала в горле, пузьрясь на губах розовой пеной…
        Степаныч устало присел на освободившуюся скамью.
        - Гормон роста? - бросил он устало через плечо. - Или кокаин?
        - Ч-чего-вввууумммвв? - взвыл-простонал Виктор.
        - Чего кольнул-то? Или нюхнул? Скорую вызывать, чтоб кровь почистили?
        - Н-не надо…
        Боль стала притупляться. Но это не значило, что надо вставать с пола и расцеплять свои ладони, вцепившиеся в плечи. Виктор боялся, что та, острая, нереальная боль вернется. Но еще больше боялся он, что вместе с болью вернется голос…
        - Все свободны, - чуть повысил голос Степаныч. - На сегодня хватит. Потренировались…
        - Да-да, конечно, - засуетились застывшие в легком ступоре завсегдатаи качалки. - Мы это… мы ж понимаем… такое дело… - и поспешно направились к раздевалке, отчего-то пряча глаза.
        - А здоров ты орать, - покачал головой Степаныч. - Жутко даже.
        Он сидел на скамье. Сгорбившийся, седой человек, разом постаревший лет на двадцать. Виктор с пола видел его спину, бугрящуюся мышцами из-под майки-борцовки. Но сейчас эти мышцы казались какими-то вялыми, лишенными жизни, словно куча проколотых воздушных шариков с жалкими остатками воздуха внутри.
        Виктор осторожно пошевелился. Вроде терпимо.
        Он рискнул чуть расслабить пальцы. И это прошло удачно, если не считать того, что разогнуть их было все еще непросто. Кончики пальцев пробороздили по спортивному костюму на манер когтей полудохлого кондора и Виктор облегченно распластался на полу, буквально чувствуя, как стекает с его мышц в ковровое покрытие спортзала тягучая боль.
        - Ничего такого не было, Степаныч, - сказал он. - Ни гормонов, ни кокаина. Просто плющит меня… иногда.
        - Нехило же тебя плющит, - покачал головой Степаныч. - А я еще, дурак старый,
«дави-жми».
        - Ничего не попишешь, рабочий подход, - осторожно развел губы Виктор в попытке улыбнуться. Вроде и морда цела. Губы не прокушены, коронки во рту не катаются как шарики в погремушке - и на том спасибо.
        Степаныч медленно развернулся в сторону Виктора и навис над ним, словно настоящий мифический Геракл над издыхающей гидрой.
        - Смотрю, ты вроде как уже оклемался. Почти, - сказал он задумчиво. - Так вот, запомни на будущее. Нет в жизни ничего такого, ради чего стоит надрываться до последнего. Всегда что-то надо про запас оставлять. На всякий случай. Иначе или порвешься, или крышку снесет напрочь. Рабочий подход - он, конечно, до полного отказа, до кругов перед глазами, до боли нестерпимой. Но головой-то ты должен понимать, где тот подход во благо, ради своей цели, а где - дурь. Своя ли, чужая ли - без разницы. Во всяком деле своя стратегия должна быть.
        - Да ты прям Сунь-Цзы, - сказал Виктор, по частям поднимаясь с пола.
        - Кто я? - прищурился Степаныч.
        - Сунь-Цзы. Стратег такой был в Древнем Китае. Книгу написал знаменитую.
«Искусство войны».
        Взгляд Степаныча немного смягчился.
        - В Китае, говоришь… Дельная, значит, книга была, если из древности до нас дошла.
        Виктор подошел к скамье и, слегка кривясь, опустился рядом со Степанычем. Еще не до конца отошедшие руки давали о себе знать.
        - А я, наверно, в Японию уеду, - неожиданно для себя сказал Виктор. Вроде не собирался никому говорить, а вот на ж тебе…
        Степаныч как бы даже и не особо удивился. Только спросил:
        - Насовсем?
        - Не знаю, - осторожно пожал плечами Виктор. - Вроде как на три года обещали. А там - как получится.
        - Это, считай, насовсем, - сказал Степаныч. - Если и вернешься, то уже не наш будешь.
        - Да ладно тебе, - слегка обиделся Виктор. - Как это не наш? Я ж свой, российский!
        - Был бы свой - здесь бы остался. Хотя…
        Степаныч вздохнул.
        - Хотя - кто его знает. Может, в этом и есть твой самый что ни на есть рабочий подход. Ты ж, как я понимаю, не на курорт туда отдыхать едешь?
        - Правильно понимаешь, тренер, - кивнул Виктор.
        - А сюда типа попрощаться заехал.
        Виктор снова кивнул.
        - Ясно, - сказал Степаныч. - Ну что ж, в добрый час. Только смотри, не порвись там, в Японии. И крышу свою придерживай. Помни, что я тебе про стратегию говорил…

* * *
        Перед тем как подрулить к своему дому, Виктор дал еще пару ностальгических кругов по городским улицам. Так сказать, прощался с юностью. А может, просто напоследок захотелось набраться дополнительных ощущений от относительно недавно сбывшейся мечты о собственном автомобиле… Кто его знает, когда еще придется посидеть за рулем своей машины…
        Жил Виктор на прежнем месте, в той же квартире, оставшейся им с сестрой от родителей. Конечно, по идее, с появлением некоторой финансовой стабильности (до того, как она стала крайне нестабильной) стоило бы, наверно, продать непрезентабельную «двушку» в «хрущобе», чтобы, добавив некую сумму, приобрести что-то более просторное и презентабельное. Но, как говорят американцы, «home, sweet home»[Home, sweet home (англ.) - дом, милый дом.] . То есть не хотелось почему-то продавать с детства знакомые и родные стены, которые еще помнили погибших родителей Виктора.
        Потому и оставил он все как есть, лишь несколько облагородив интерьер посредством смены полов, обоев, сантехники, установки дверей - железной входной и сосновых межкомнатных, выдиранием старых сгнивших окон и вставкой модерновых английских стеклопакетов, а также приобретением видеоаудиоаппаратуры…
        Словом, забабахал Виктор во времена oные серьезный и полноценный евроремонт квартиры в пятиэтажной «хрущобе» на зависть соседям, которые даже афроремонт себе позволить не могли. На эту тему у некоторых местных старушек, сидящих на лавочках у подъездов, порой проскальзывала идея, что, мол, рехнулся владелец продуктового магазина от нежданно свалившегося благосостояния, вот и чудит не по-детски. Так, может, не завидовать, а пожалеть его надо? Когда Бог кого наказать хочет, того он, как известно, или шизофренией наградит, или белой горячкой - что на Руси случается намного чаще шизофрении. Или же вот, пожалуйста, пример - болезнью редкой и науке неизвестной. Кто ж в здравом рассудке будет в древнем доме, который разве что на снос годится, такие ремонты закатывать?
        Но Виктору на мнение соседей было наплевать. Единственное неудобство - на пятый этаж каждый день пешком топать да мусор таскать до помойки. Так это понимающему человеку только в радость - лишняя тренировка.
        На дворе была уже ночь, когда Виктор припарковал внедорожник у своего подъезда. Заглушил двигатель, посидел с полминуты на месте, провел ладонью по торпеде… Потом вздохнул и вышел из машины. Но, прежде чем захлопнуть дверцу, посмотрел по сторонам, нагнулся, порылся под водительским сиденьем, вытащил продолговатый предмет и засунул его за пазуху.
        Автомобиль вякнул сигнализацией. Виктор вошел в подъезд. Коротко звякнули ключи, упав на дно почтового ящика.
        Перепрыгивая через ступеньку, Виктор привычно взлетел на пятый этаж и, проверив дыхание - ничего, даже не задохнулся, есть еще порох и все, что к нему прилагается! - хитрым ключом отпер замок железного монстра, с большими трудностями привезенного из Москвы. Того самого, которого, как утверждала навязчивая реклама, свалить намного тяжелее, чем Тайсона. Хотя какой ненормальный, будь он даже сам Льюис, будет молотить кулаками в стальную дверь?
        Виктор потянул на себя тяжелую конструкцию, шагнув в темноту коридора, прикрыл ее за собой и стал шарить по стене, нащупывая выключатель…
        И вдруг замер с поднятой рукой.
        После памятных событий без малого годичной давности у него начали обостряться все пять чувств. Он стал различать запах сигаретного дыма у себя в офисе на втором этаже магазина в то время, когда кто-то портил себе здоровье внизу у дверей. И порой одновременно при этом мог слышать, как перемывают ему косточки две закурившие продавщицы. Причем объяснить эти моменты биографии конструктивными особенностями магазина было затруднительно - свой продуктовый рай Виктор строил на совесть и основательно. К тому же, например, в лучшем ресторане города он по вкусу стал отличать свежую осетрину от вчерашней размороженной. Или в абсолютной ночной темноте во время бурных ласк с очередной пассией Виктор порой замечал ее скучающий взгляд, тщательно скрываемый при свете дня… И, невольно морщась от брезгливости, осязал подушечками пальцев пoры ее кожи и выступившую из них скользкую мешанину из жира и пота. И, если честно, ну их на фиг такие дары природы! Жил бы без них дальше и жил, как все нормальные люди. А то не жизнь, а сплошные неудобства на фоне феноменальных особенностей организма.
        - Чуешь? - спросила темнота. И добавила после паузы: - Чем пахнет?
        - Чую, - вздохнул Виктор. - Пахнет тобой, духами и проблемами.
        И включил свет.
        - Это хорошо, Витёк, что чуешь, - кивнула Александра. - Цудзигири не прошло даром. Хотя Стаса жалко. Иногда.
        Она валялась на кровати. На ней был черный джинсовый костюм и сапоги того же цвета, снабженные острыми стальными каблуками.
        - Да, прикольный был чувак, - согласился Виктор, снимая куртку и пристраивая ее на вешалку вместе с короткой железной дубинкой, замаскированной под сложенный зонтик.
        - Когда людей не мочил. А мочил он их, по ходу, практически всегда. Не своими руками, так чужими. К тому же, помнится, с некоторых пор ты меня уважаешь настолько, что из Витька я переименован в Виктора.
        - Понятно, - усмехнулась Александра. - Как было отмечено ранее, после цудзигири вместе с финансовым подъемом у нас наблюдается подъем здоровой иронии и интеллекта. И самоосознания себя именно Виктором, а не Витьком.
        - А у тебя, я смотрю, наблюдается резкий спад хороших манер, - сказал Виктор. - Чего в сапожищах на кровать залезла?
        - Так сцена моего неожиданного появления эффектнее смотрится, - зевнула Александра. - Не нуди, Виктoр, не разочаровывай прекрасную даму. Лучше окажи ей достойный прием. Мы ведь полгода не виделись, мррр? Мог бы уж быть полюбезнее.
        - И говоришь ты в той же манере, как и он, - проворчал Виктор, развязывая шнурки ботинок. - Стас помер, но дело его живет. Говори, с чем пожаловала?
        - Соскучилась. Устраивает тебя такой вариант?
        - Брешешь, - сказал Виктор, разгибаясь и втягивая в себя воздух. После странного происшествия в качалке грудь еще заметно болела. - На хрена фирму мне развалили?
        Александра скривилась.
        - Как был деревней, так и остался, - констатировала она. - И никаким цудзигири это не лечится. Что прикажешь с тобой делать, если по-русски не понимаешь? Позвонил бы людям по-хорошему - и договорились бы по-хорошему. А так… Скажи спасибо, что башку тебе не развалили.
        - Я в твоих диагнозах не нуждаюсь, - окрысился Виктор. - «Деревня»… Тоже мне, городская нашлась. Говори, чего надо, - и проваливай.
        Неожиданно в глазах Александры мелькнул интерес. Ее и без того огромные кошачьи глазищи стали еще больше.
        - Хмммяу… - пробормотала-промурлыкала она. - Так еще со мной никто не разговаривал. Не боишься?
        - Чего? - устало спросил Виктор, подходя к кровати. - Что сейчас ты мне кишки своими каблуками протыкать начнешь?
        - Возможны варианты, - полумявом-полушепотом произнесла Александра.
        - Это понятно, - кивнул Виктор. - Например, ногтем по шее.
        - Ты думаешь, мужиков я могу только убивать?
        Ее глаза затягивали в свою бездонную глубину. Виктор почувствовал это всеми частями своего тела. Особенно ретиво отозвалась та часть, которая - как утверждает народная мудрость - часто заменяет мужчине мозги.
        - Да как-то сомневаюсь я, что они тебя трахают, - в некотором смятении пробормотал Виктор, невольно отодвигаясь от медленно приближающейся Александры.
        - Пра-а-авильно сомн-н-неваешься…
        Сейчас она напоминала Багиру из «Маугли», крадущуюся к зазевавшемуся бандерлогу.
        - Пра-а-авильно… Это я их трахаю!
        Молниеносным движением она схватила Виктора за грудки и с неженской силой рванула его на себя. От неожиданности Виктор потерял равновесие, но в этот момент та же сила резко повернула его на сто восемьдесят градусов.
        Он упал на кровать. Во все стороны полетели пуговицы его рубашки. А еще через мгновение он понял, что его ремень и брюки чудесным образом расстегиваются без какого-либо участия с его стороны.
        По правде говоря, Виктор не особо сопротивлялся. Да и какой мужик в своем уме откажется от секс-атаки воплощенной во плоти и крови как минимум двоюродной сестры Анджелины Джоли? Правильно, никакой. Только Виктор не удержался и все-таки пробормотал про себя:
        - Надо же, первый раз в жизни ниндзю трахать буду.
        Александра замерла на секунду, потом резким рывком рванула вниз молнию на брюках, над которой до этого трудилась довольно нежно, слегка прищемив при этом хозяину ширинки вышеописанную часть тела.
        Виктор дернулся было от неожиданности… но вскочить с кровати ему не дали. Каким-то образом уже освободившаяся от джинсов Александра сильно толкнула его в и без того ноющую грудь.
        Виктор задохнулся от боли и снова упал на кровать. Александра одним текучим движением уселась на него сверху и, усмехнувшись, сказала:
        - Ты, похоже, не расслышал, Виктoр. Это не вы - меня. Это - я - вас - трахаю!
        Одновременно с этими словами она начала двигаться.
        Если и были у Виктора какие-то возражения по этому поводу, то они разом куда-то подевались. Потому как то, что сейчас делала с ним Александра, было жалким подобием тех ощущений, что он испытывал прежде со всеми своими бывшими женщинами.
        Это был не секс. Это была изощренная, сладкая пытка.
        Он уже почти доходил до кульминации - но его резко возвращали на землю, не давая действию логически завершиться. Это мог быть укол ногтем - странно приятный, но отвлекающий от основного процесса, служивший началом новой, другой волны наслаждения. Или невнятный шепот на ухо. Или надавливание подушечкой пальца на какую-то точку, от которой по телу во все стороны растекались сладкие текучие волны.
        Ее пальцы и ногти как на музыкальном инструменте играли на теле Виктора, возбуждая неизвестные ему до этого эрогенные зоны. Это было что-то вроде массажа, и трудно было сказать, чего больше хотелось ему - чтобы скорее возобновилось периодически прерываемое движение ее тела либо чтобы продолжался этот, мягко говоря, необычный массаж, от которого все тело пело от наслаждения.
        Она сбросила джинсовку.
        Под джинсовкой больше ничего не было…
        В сладком тумане видел Виктор, как движется каждая мышца ее великолепного, тренированного тела, - и чувствовал, как работают не менее хорошо тренированные мышцы внутри него. Она умело чередовала массаж и волнообразные движения бедер - и от этого чередования Виктор почувствовал, что еще немного - и он может сойти с ума. Мука - и душевная, и уже физическая - от того, что его молодой, здоровый организм не может завершить естественный природный процесс, смешалась с нестерпимыми волнами неземного удовольствия. И терпеть этот сладостный и одновременно чудовищный контраст дальше было невыносимо. Как невыносимо было от него отказаться. Разум Виктора неумолимо приближался к грани, которая отделяет человека от сумасшествия… когда Александра, одновременно нажав пальцами на какие-то одной ей известные места на животе Виктора, резко свела бедра.
        Это был даже не гейзер. Это было извержение вулкана. Виктору показалось, что одновременно с тем, что положено, из него выплеснулись все его внутренности.
        За секунду до завершения процесса Александра соскользнула с Виктора и сейчас с усмешкой наблюдала, как трепещет его тело, освободившееся от пытки основным инстинктом.
        - Что это было? - простонал Виктор, когда его нижняя часть тела перестала содрогаться в конвульсиях.
        - Одна из граней искусства куноити, - хмыкнула Александра. - Так можно дарить сказочное наслаждение любимому человеку. Или можно свести с ума правителя, для того чтобы самой управлять и им, и страной… А можно и убить…
        - Убить?
        Сейчас Виктор начал помаленьку осознавать, что она, пожалуй, была недалека от истины. Если бы ему до этого сказали, что можно затрахать насмерть молодого здорового мужика, он бы, пожалуй, рассмеялся. Но сейчас…
        - Ага, - кивнула Александра. - Отказывают или мозг, или сердце. Так что в Японии выбирай, с кем в койке будешь барахтаться.
        Виктор отрешенно глядел в потолок.
        - Слушай, - сказал он. - А тогда, помнишь, в подвале. Когда ты в меня из автомата целилась. Ты действительно собиралась меня… ну… того…
        Александра рассмеялась.
        - Как там говорил твой закадычный друг Афанасий? «Стрелять в человека, с которым пил, всегда тяжело». Вот и исходи из этого.
        - Афанасий тогда в меня не выстрелил, - медленно сказал Виктор. - Хотя мог… Слушай, а на кой я вам вообще сдался? Опыты на мне проводить будете?
        - Это не мне решать, - ответила Александра. - Вот приедешь - и там расспрашивай, кто, да что, да зачем. А я - в душ.
        Она слезла с кровати.
        - Слушай, а что ты там тогда говорила насчет того, что потом придется типа киллером на вас работать? - сказал Виктор ей в спину. - Это серьезно?
        - Так тебе ж не привыкать, - бросила Александра не оборачиваясь. - И на будущее, чтоб совесть свою успокоить, думай о том, что мочишь только очень нехороших людей. Сам уже понимать должен - кто ж хороших-то убивать будет? Кому они нужны, хорошие?
        Она шла по коридору к ванной, а Виктор из комнаты смотрел на ее совершенную спину, ягодицы, ноги и думал, рискнет ли он еще раз лечь в постель с этой женщиной?
        За Александрой закрылась дверь ванной. Послышался звон водяных струй, разбивающихся о ее бронзовое тело.
        - Да ну! - сказал Виктор, откидываясь на подушку и вновь втыкая взгляд в потолок.
        - Лучше уж наших Машек трахать. По крайней мере будешь знать, что тебя потрахом не завалят и дауном не сделают. Или не пристрелят ненароком.
        Дверь ванной комнаты была дубовой и, как следствие этого, абсолютно непрозрачной. К тому же Виктор смотрел в идеально белый после евроремонта потолок, изуродованный дурацкой лепниной. И на фига дизайнера приглашал? Руки бы оторвать тому дизайнеру. По самые ноги.
        Он криво усмехнулся. Сам себя не обманешь и мыслями о мести идеологическому отцу потолочных наворотов от насущного не отвлечешь. Перед глазами навязчиво маячило загорелое тело Александры в облаке микроскопических осколков водяных капель, разбивающихся об ее упругую кожу.
        - Одним словом, брешешь ты, Виктор, - констатировал кандидат в ниндзя. - Сам себе брешешь…
        Она вышла из ванной и, нимало не стесняясь ни своей наготы, ни взглядов Виктора, который все же предпочел созерцание потолка более приятному для глаз зрелищу, словно по подиуму прошла по коридору и царственным жестом кивнула Виктору на открытую дверь ванной.
        - Твоя очередь.
        - Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, - горестно промолвил Виктор, сползая с кровати и направляясь в ванную.
        - Давно бы так, - сказали за спиной. - Глядишь, и магазин бы за тобой остался.
        - Ну не сука?.. - простонал Виктор, скрываясь за дверью…
        Единственное полотенце после Александры было мокрым. Потому из душа Виктор вылез слегка сырым с прической, наспех облагороженной растопыренной пятерней.
        Александра сидела на кровати в позе лотоса, полностью одетая и в сапогах. Перед ней лежала Викторова катана.
        - Нравится? - усмехнулся Виктор.
        - Нравится, - вздохнула Александра. - Всегда нравилась. Как такое может не нравиться? А ты его на крюк в стене подвесил. Что, подставку не мог заказать, варвар?
        Меч, наполовину извлеченный из ножен, был действительно прекрасен. Лунный свет, падая из окна, ласкал клинок, а тот причудливо переливался, словно вбирая в себя лучи мертвого светила… и сам становясь этими лучами, заключенными в прозрачную оболочку из металла старинной ковки.
        - Подставку… Ага. Под самурайский меч. Заказать. Дяде Коле-алкоголику. И объяснить: «Я, дядь Коль, хочу катанакакэ заказать». Он мне тоже объяснит, что первую часть слова на знает, зато вторую сделает лично для меня прям сейчас и бесплатно.
        Виктор подошел к кровати. Шутить расхотелось.
        - Иногда этот клинок кажется мне живым, - признался он.
        - Он и есть живой, - слегка дрогнувшим голосом сказала Александра. - В нем больше жизни, чем в нас с тобой. Меч такой силы забирает себе души всех, кого он убил. И если в том, кто им владеет, недостаточно личной силы, то скоро эта катана будет владеть своим господином. Предварительно забрав себе его душу. Или уничтожив ее, если эта душа ни на что не годится. В древности японцы называли такие мечи
«жадными до крови» и убивали их вместе с Мастерами, изготовившими настолько ужасное абсолютное оружие[Исторический факт.] .
        - Жути нагоняешь ближе к ночи? - усмехнулся Виктор. Но в его словах не было уверенности. - Хотя… Знаешь, иногда мне самому что-то такое кажется. Ну, типа, что он живой и всё такое.
        - Правильно кажется, - кивнула Александра. - Одно не пойму - у таких мечей, как и у людей, есть своя карма. И с каким же это вывертом повернулось Колесо Великого Предела, что Путь такого меча пересекся с хммм… тропинкой периферийного цунэбито[Цунэбито (яп.) - простолюдин, крестьянин.] ?
        Виктор задумчиво посмотрел на Александру. Что такое «цунэбито» он не знал, но по оттенку голоса Александры понял, что что-то весьма для него нелестное.
        - Интересно, - сказал он. - Ты для того со мной трахнулась, чтобы узнать, что во мне такого особенного?
        - Не знаю, - пожала плечами Александра, не отрывая завороженного взгляда от клинка. - Американцы называют это «мейк лав». Делать любовь. Иначе говоря, захотелось, и все.
        - Не знаю, как в Штатах, а в наших детских садах так бывает, - сказал Виктор. - И в школе, в младших классах. Когда пацан нравится, то девчонка его по-всякому оскорбляет и норовит унизить. Чтобы внимание к себе привлечь.
        - Ага, - кивнула Александра. - Твой случай. Ты мне безумно нравишься, и я не знаю, как привлечь к себе твое внимание… Все, не могу больше!
        Она с силой вогнала катану в ножны.
        - В себя затягивает… Короче, ненаглядный ты мой.
        Она свесилась с кровати и, достав из-за ее спинки длинную кожаную сумку, бросила ее Виктору.
        - Держи. Это твое.
        - Что это? - удивился Виктор.
        - Говорю же, твое имущество. Открывай. Только осторожно.
        - Чего опять подстроили? - мрачно спросил Виктор, с некоторой опаской развязывая туго затянутые шнурки. - Не могли в сумку молнию вшить?
        Александра покачала головой, но ничего не ответила. Мол, безнадежен пассажир, и могила его не исправит. Только крематорий.
        Виктор наконец развязал шнурки и вытащил наружу сверток плотной материи, перевязанный черным шнуром. Он положил сверток на кровать, развязал шнур, развернул материю…
        Это был еще один меч.
        На этом мече, в отличие от изукрашенной богатой отделкой катаны, не было ни узоров, ни камней, ни даже намека на какие-либо украшения. Вряд ли можно было назвать украшением едва заметную цепочку иероглифов, вдавленных в поверхность ножен и почти неразличимую на общем фоне. И отделка, и сами ножны, и оплетка рукояти меча были цвета абсолютной, непроглядной ночи. Под оплеткой угадывался крашенный в тот же цвет слой пупырчатой кожи ската.
        В целом меч не производил впечатления дорогой вещи. Даже лак на ножнах, выполненных из твердого материала, похожего на дерево, был невыразительно-тусклым. Свет словно тонул в этом мече, словно тот был сработан из куска космической черной дыры.
        - Ниндзя-то, - прошептала Александра. - Меч ниндзя. Брат твоей катаны.
        - В смысле? - переспросил Виктор, не в силах отвести взгляда от нового меча.
        Он чувствовал.
        Он научился чувствовать это после многих ночей, проведенных в одной комнате с катаной. В новом мече таилась та же магия, что и в катане, доставшейся Виктору после смерти Стаса. Магия давно ушедших в прошлое битв, стонов умирающих врагов и, возможно, неслышные стенания их душ, по словам Александры навечно заключенных в металлическую плоть их клинков.
        Короткий меч тоже был убийцей, таким же «жадным до крови», как и его брат.
        - Их сработала рука одного Мастера, Сигэтаки из Эдо. А потом он убил своего создателя.
        Александра погладила катану, лежащую у нее на коленях.
        - Этот вакидзаси, - она кивнула на черный меч, размерами больше похожий на очень длинный кинжал, - лежал в багажнике машины, на которой Стас приехал в «Пагоду» в тот день… что стал для него последним.
        По ее лицу пронеслась едва заметная тень, но ее речь осталась такой же твердой и размеренной.
        - Когда клуб обрушился, кусок крыши спланировал на машину и превратил ее в лепешку. Ножны и рукоять меча размололо в щепки. Но клинок не пострадал, хотя был чуть ли не кольцом завернут вокруг бетонного блока, который грохнулся на него с высоты в пять этажей. Такие мечи не ломаются. В отличие от людей… Не трожь! - крикнула она.
        Потянувшийся было к мечу Виктор застыл на месте.
        Александра бережно положила катану на кровать и взяла в руки черный меч.
        - Современный Мастер якудзы из знаменитого клана Ёсимунэ сделал из древнего вакидзаси меч ниндзя. От старого меча здесь только клинок. Остальное - современные технологии на базе современного ниндзюцу. И пока историки спорят, были у ниндзя в Средние века специальные мечи или не были…
        Клинок с еле слышным шипением покинул ножны. Он тоже был непроницаемо черным. Современный Мастер покрыл древнее оружие светопоглощающим напылением, под которым угадывалась искусная гравировка - знакомый дракон, сжимающий в лапе драгоценную жемчужину. И какая-то надпись.
        - …у тебя, Витя, будет самое совершенное в мире оружие, - шепотом закончила фразу Александра.
        Она откровенно любовалась мечом, осторожно поворачивая его и так и эдак в потоке лунного света. Клинок, прямой, словно грань черного бриллианта, почему-то вызывал ассоциации с дремлющей до поры до времени акулой.

«Интересно, она когда-нибудь такими глазами на мужика глядела, - отчего-то неприязненно подумал Виктор. - Маньячка чертова. Тоже мне, мейк лав потому, что захотелось».
        - И за что же мне такая милость? - язвительно осведомился он. - И катану оставили, и ниндзячий меч подогнали за здорово живешь…
        - Это закон якудзы, - сказала Александра, продолжая восхищенно рассматривать меч.
        - Если один член Организации убивает другого, который вызвал его на смертельный поединок, то все его имущество переходит к победителю.
        - А если наоборот?
        - А если наоборот…
        Александра с благоговением вложила черный меч в ножны и, положив его на кровать строго параллельно катане, наконец-то удостоила Виктора взглядом.
        - …то победитель предстает перед судом якудзы и объясняет, с какой это радости он причинил ущерб Организации, убив ее члена. Еще вопросы будут?
        - Ага, - сказал Виктор. - Что там на мече написано?
        - «Отнимая жизнь у противника, помни - это не самое ценное, что ты можешь у него отнять», - перевела Александра.
        Виктор призадумался, повертел фразу и так и эдак… Ни черта не понятно. Что может быть ценнее жизни? В общем, очередной восточный замут, не стоящий того, чтобы ломать об него голову.
        - Это все, чем владел Стас? - кивнул Виктор на мечи. - Помнится, кто-то когда-то говорил что-то насчет того, что у Стаса в Японии свой ресторан и отель с видом на Тихий океан…
        Александра прищурилась.
        - Да… Ты ушлый стал, как я погляжу. Барыжные дела на пользу пошли. Только губу закатай обратно. Все остальное принадлежит Организации.
        - Ясно.
        Пара мечей притягивала взгляд.
        - Посмотреть-то можно?
        - Посмотри, - хмыкнула Александра. - Только не покалечься, надежда якудзы.
        Она вновь взяла черный меч и протянула его Виктору.
        - За ножны берись. Предупреждаю - за рукоятку хватать осторожно. Нажимаешь на мэнуки справа - из рукояти вылетает штырь со стальной двадцатиметровой проволокой, за счет которой вторым нажатием возвращается обратно. Каждое нажатие на мэнуки слева - бесшумный выстрел со стороны клинка сквозь отверстия в цубе. Отверстий два, стало быть, и выстрелов всего два. Потом - довольно сложная перезарядка, но ты освоишься, я в тебя верю. И пули, и штырь пробивают двухмиллиметровую титановую пластину, накрытую сверху бронежилетом пятого уровня защиты[Меч с подобными характеристиками не есть плод досужего вымысла автора. Тульским изобретателем полковником ВДВ Ю. С. Даниловым разработана серия боевых ножей со схожими характеристиками, в т.ч. и для подводной стрельбы.] . Ножны со снятым кодзири, помимо основного назначения - трубка для дыхания. Они же - духовое ружье. Ближе к рукояти в них спрятаны два многоцелевых кинжала. Кинжалы вставляешь в отверстия ножен с обеих сторон - получаешь двустороннее копье. Это основное. Запомнил?
        - Погоди, погоди. А цуба - это…
        - Гарда меча. Кодзири - наконечник ножен. Мэнуки - кнопки на рукояти в виде эмблемы школы. Мог бы уж догадаться по тексту.
        Виктор, не обращая внимания на ее язвительный тон, осторожно провел пальцем по выдавленным на ножнах иероглифам.
        - А это что?
        - Отрывок из стихотворения великого ниндзя двенадцатого века Исэ Сабуро, сподвижника не менее великого полководца Ёсицуне Минамото. «Того, кто встанет на пути синоби, не защитят ками и будды». А на другой стороне - девиз гэндзицу-рю, самой древней школы ниндзюцу. «Уважение к противнику - это Путь к совершенству. Освобождение его духа от оков несовершенного тела есть благодарность за возможность опробовать на нем свой удар».
        - Сильно! - восхитился Виктор, доставая меч из ножен. - Силен ваш Мастер, крутой девиз нарыл. А как перевести гэндзицу-рю?
        - Дословно, пожалуй, школа реального результата. Но европейцу, вероятно, будет ближе что-то типа «реальный уличный бой» или «искусство гарантированной победы». Устраивает?
        - А почему гарантированной?
        Александра возвела глаза к потолку, типа «достал ты, парень, своими тупыми расспросами», но все же ответила:
        - Потому что, когда ниндзя школы гэндзицу-рю брался за заказ, можно было считать, что результат гарантирован. Мастер Ёсимунэ, воссоздавая отделку меча, решил сделать ее в стиле этой древней школы.
        - А та пачка ваших ниндзей, что на гранате подорвалась, была той школы… как ее? Гэндзицу-рю? - ехидно поинтересовался Виктор.
        - Они были учениками и погибли, выполняя свой долг, - отрезала Александра. - А искусство гарантированной победы - это, скорее всего, легенда. Хотя говорят, что этой школой до сих пор владеет самурайский клан Сагара. Это об адептах гэндзицу-рю сказано: «Они приходят из пустоты и уходят в пустоту, не оставляя следов».
        - В смысле «в пустоту из пустоты»?
        Александра усмехнулась.
        - Говорят, в Средние века ниндзя умели перемещаться в сфере второго внимания - мире, который не видят обычные люди.
        Виктор хмыкнул.
        - Понятно. Сказки для взрослых дядюшки Кастанеды. Я тут полистал на досуге - такое только по обкурке читать можно. Кстати, просто ради любопытства - а чем те Сагара занимались, владея такой школой и такими способностями?
        - Восстанавливали равновесие, - коротко ответила Александра. - Все, Витя, хорош трепаться. То, что мне было поручено, я сделала, а сейчас твое приятное общество начинает меня тяготить. Ба-ай.
        Она встала с кровати и направилась к двери. Ее каблуки оставляли в дубовом паркете маленькие дырочки.
        - Пока, - несколько растерянно сказал Виктор ей вслед.
        Странная тёлка… Только что трахались как сумасшедшие - и вдруг «Ба-ай!», как будто ничего не было…
        - А мне-то что делать? - вырвалось у него.
        - Собирайся, - бросила через плечо Александра. - Завтра в восемь утра за тобой приедут.
        Дверь мягко хлопнула об косяк.
        Виктор остался сидеть на кровати с мечом в руках, тупо глядя на прямоугольник входной двери.
        - Не, реально - все бабы - су…
        Глубокомысленный вывод был прерван резким «шшуххх»!
        - Ох ты, ёпт!!!..
        Виктор аж подпрыгнул на кровати. Вероятно, он сам не заметил, как рукой нажал на одну из «кнопок» на рукоятке меча. Металлическое навершие рукояти отлетело в сторону, отдачей меч вырвало из руки, и тончайший стальной трос пропорол кожу между большим и указательным пальцами. Кровь хлынула нешуточно.
        - От ведь, япона мама! - простонал Виктор, бросаясь на кухню за йодом и бинтами.
        И то и другое нашлось в избытке. Спасибо соседу Севе Франкенштейну, натаскал с работы всякой медицинской дребедени, включая полный набор хирургических инструментов. При этом мотивировал он свои противозаконные действия просто: «А чо? Все равно по два месяца зарплату не платят. Хоть хорошему человеку помогу».
        Остановив кровь и кое-как намотав на руку бинт, Виктор направился обратно в спальню.
        - Вот ведь, блин!
        Он чуть не напоролся голой грудью на почти невидимую струну, протянутую через всю комнату. Неизвестно, каким новым порезом могло бы закончиться подобное столкновение, - трос был настолько тонким, что даже при слабом натяжении вполне мог просечь и кожу, и мышцы.
        - И на хрена мне такие подарочки? - с возрастающим раздражением произнес Виктор. Потом проследил взглядом направление уходящей в сумрак коридора струны…
        - Ну ни фига себе!
        Он подошел к входной двери. В трехмиллиметровой стальной пластине, намертво всаженный в нее до середины, торчал ребристый штырь из неизвестного металла.
        - И что прикажешь теперь с тобой делать? - задумчиво спросил Виктор. - Дверь за две штуки баксов автогеном взрезать?
        Штырь собеседником оказался неважным.
        Виктор помедитировал на него с полминуты, потом плюнул и совсем уже собрался было идти спать, оставив это дело на совести тех, кто должен был приехать за ним
«завтра в восемь утра», как неожиданно в голову ему пришла одна мысль.
        Он вернулся к кровати и осторожно взял в руки донельзя функциональный… как его там по-японски? Ниндзя-то?
        Две черные «кнопки», которые Александра назвала мэнуки, находились под оплеткой рукояти. Одна из них была выполнена в форме знакомого дракона, сжимающего в лапе круглую жемчужину. Другая - в виде эмблемы. Черный знак инь-ян, пробитый прямым японским мечом.
        Виктор закусил губу.
        Воспоминания были слишком свежими. И слишком много сил он приложил для того, чтобы забить их как можно глубже, в самые далекие уголки памяти. И как можно реже доставать их оттуда. Потому что избавиться от них, похоже, было делом безнадежным.
        - Значит, гэндзицу-рю, говоришь… Эмблема древней Школы. Понятно…
        Он зажмурился и тряхнул головой. Да, точно, один в один.
        Такие же символы он видел на теле Стаса.
        Гэндзицу-рю.
        Самая древняя Школа ниндзя…
        Интересно, выпендривался Стас, делая себе наколку в виде символа утраченной Школы, или же она появилась на его теле неслучайно? Н-да… Вопросы, вопросы - и ни единого намека на ответ.
        - А ты ожидал чего-то другого? - горько усмехнулся Виктор. - В то же болото, Витя. В то самое болото завтра с утра - шагом марш!
        Он легонько провел подушечкой большого пальца по дракону на рукояти меча, но, памятуя недавний опыт, нажимать не стал.
        - Выстрелы, говоришь? Хорошо, Саша, верю на слово.
        Виктор осторожно дотронулся до троса, уходящего в темноту.
        - Вот все-таки Сашенька сука, - задумчиво произнес он. - Типа, на тебе, любимый, мину, разбирай, осваивай… Японская якудза-то, может, и не против заполучить секрет полной отмороженности. Но при этом, если я ненароком проткну себя этой хреновиной, завтра в восемь утра никто под дверью в истерике биться не будет.
        Штырь по прежнему торчал во входной двери. Виктор изо всех сил ухватился за рукоять двумя руками и нажал на вторую «кнопку».
        Его с чудовищной силой дернуло вперед и протащило с метр по полу, но он ценой огромного усилия все же смог устоять и не воткнуться носом в паркет.
        С противным скрежетом вылетел из двери ребристый штырь, и будто кузнечным молотом ударило в рукоять меча…
        Ниндзя-то вылетел из рук Виктора, словно он держал в руках реактивный снаряд.
        Виктор обернулся.
        Всаженный в стену на треть клинок вибрировал как натянутая струна. Сверху что-то затрещало, посыпалось, и с потолка на пол рухнул солидный кусок лепнины.
        - Вы что там, совсем охренели!
        Голос за стенкой был полон неподдельного гнева.
        - Полпервого ночи! Людям завтра на работу вставать!
        - Да, да, - тихо сказал Виктор стене. - Нам тоже завтра вставать. Вернее, уже сегодня.
        Он подошел к стене и взялся за рукоять меча. Стараясь не дотрагиваться до фигурных кнопок, потянул…
        Не тут-то было!
        Клинок засел в стене намертво.
        Виктор набрал в грудь воздуха, уперся ногой в стену и рванул со всей дури.
        Меч вылетел из стены. Вместе с мечом с потолка рухнул на пол еще один кусок лепнины, побольше.
        - Ах ты, сука! - взорвался голос за стеной. - Ты что, издеваешься?! Да я щас вычислю, где ты живешь, возьму биту и так тебя отхерачу!..
        - Возьми, - пожал плечами Виктор, глядя на черный меч в своих руках. - Заходи. Только ночную вазу с собой прихвати. А то мало ли что. За три года вся квартира дерьмом провоняет.
        - Да я тебе!.. Да ты мне!..
        Вопли за стеной стали глуше, смешавшись с женским щебетанием. Видимо, воинственного соседа принялась успокаивать его менее воинственная половина.
        - Так то оно лучше, - сказал Виктор. - Только вот…
        Он присел на кровать.
        - Не может быть, чтоб такие штуки - и не фиксировались. Как же тогда мечом-то махаться, если оно в любой момент стрельнуть может тебе же в морду?
        После непродолжительного исследования оказалось, что проткнутый мечом маленький черный инь-ян поворачивается на сто восемьдесят градусов и в повернутом положении рукоять остается просто рукоятью без тенденции выстрелить хозяину в живот ребристым штырем.
        Дракон тоже легко поворачивался.
        Потом Виктор нашел отлетевшее при выстреле навершие рукояти. Металлический колпак с легким щелчком встал на свое место - конструкторы предусмотрели, что у хозяина меча может не оказаться доли секунды для того, чтобы его снять.
        - Гении, - вздохнул Виктор. - Только до веревочки не додумались, чтоб его после выстрела не искать.
        Он подошел к окну и распахнул створки.
        За окном в ночном небе мягко светила луна.
        Виктор направил черное лезвие в макушку ночного светила, прищурился и нажал на дракона.
        Выстрела не последовало.
        - И на том спасибо, - сказал Виктор мечу. - Типа, начерно познакомились.
        Он закрыл окно, подошел к кровати - и только сейчас почувствовал, как же он устал. За стеной еще раздавалось едва слышное бурчание соседа.
        - Спокойной ночи, - кивнул Виктор стене. - И тебе приятных снов, - добавил он, обращаясь к мечу. - Надеюсь, что по ночам ты не ползаешь по комнате, не ловишь мышей и не кусаешь спящего хозяина за пятки.

* * *
        Птица была назойливой и щебетала не умолкая.
        Он взял палку, подкрался в дереву… Беззаботная трель птицы раздавалась прямо над головой. Над ней же была лысая ветка без листвы - но птицы на ней не было. Была трель, была ветка…
        В недоумении он остановился, после чего от досады со всей дури шарахнул палкой по пустой ветке, взвыл от боли и… проснулся.
        Он так и заснул на кровати, не выпуская из руки рукоять меча, который во сне стал палкой. Рукой он саданул по спинке кровати. А птицей был дверной звонок, который какой-то гад нажал и не отпускал, а тот заливался соловьиной трелью. Скорее всего, невидимый гад жал на звонок уже давно, потому что в электрических кишочках нехитрого прибора уже что-то начало заметно хрипеть.
        Виктор отпустил меч и стал усиленно тереть глаза. Глаза разлипаться не хотели. И вообще, очень хотелось послать всё к чертовой матери, снова завалиться на кровать, накрыться подушкой - и пропади пропадом этот простуженный соловей вместе с гадом, который…
        - Чтоб ты сдох! - с душой сказал Виктор и встал с кровати. - Достал, падла!
        В воображении нарисовался вчерашний сосед из-за стенки, в семейных трусах и с обещанной битой.
        - Ладно, - сказал Виктор, закипая. - Щас разберемся.
        Он направился к двери. Звонок мгновенно перестал щебетать. Воображаемый сосед, устрашившись Викторова гнева, бросил свою биту и припустил по лестнице. Виктор усмехнулся, не заглядывая в глазок, повернул бобышку замка и резко распахнул дверь.
        За дверью стоял японец.
        То, что это японец, Виктор понял сразу. Сонная муть рассеялась, и как-то разом всплыло в памяти все, что было вчера. И не мог, по определению, невысокий человек со скуластым лицом и раскосыми глазами быть таджикским гастарбайтером или новым дворником туркменской национальности. Притом что ни те ни другие не носят дорогих антрацитовых костюмов. Да и потом, согласитесь, что, ежели в вашей квартире вдруг завелась пара старинных японских мечей, нет ничего удивительного в том, что однажды к вам в дверь позвонит настоящий японец.
        Виктор вздохнул и посторонился.
        Японец вошел и встал в коридоре столбиком. Руки по швам, лицо - как у Будды, без следа морщин и эмоций, словно из камня вырезанное. И глаза в лице словно глиняные шарики в узких бойницах дота.
        Шарики шелохнулись, обозревая убранство Викторовой квартиры, и вернулись в исходную.
        - Вы готовы? - спросил японец без малейшего намека на акцент.
        - Всегда готов, - пробурчал Виктор. - Что, уже выезжаем?
        Японец чуть повернул голову и внимательно посмотрел на хозяина квартиры. И от этого взгляда почему-то Виктор чуть ли не впервые в жизни почувствовал себя неловко.
        - Машина внизу, - сказал японец, повернулся и вышел.
        - А это…
        Японца уже не было на лестничной площадке. Звука шагов по ступенькам Виктор тоже не услышал. Он специально высунул голову за дверь и прислушался.
        Ни звука.
        - Чудеса, - сказал Виктор, закрывая дверь. - Ниндзя-невидимки, зона второго внимания, Кастанеда без наркоты и все такое.
        Однако, несмотря на экстраординарные способности гостя, баловать японского товарища и торопиться перед дальней дорогой Виктор не собирался. Тем более что часовая стрелка только-только перевалила за цифру «шесть».
        - А обещали в восемь, - недовольно пробубнил Виктор, направляясь в ванную.
        Он, не торопясь, принял душ, вскипятил чайник, приготовил яичницу с ветчиной, плотно позавтракал и только после этого, вытащив из шкафа фирменную спортивную сумку, начал собираться в дорогу.
        Зубная щетка, паста, рулон туалетной бумаги (а фиг его знает, куда и зачем едем и сколько ехать будем, мало ли…), пара шоколадок «Натс» из холодильника, смена белья, запасная футболка, в карман куртки - паспорт, кредитка «Виза» и тысяча долларов заначки. Вроде все…
        Его взгляд остановился на мечах. Черный валялся на кровати, катана висела на стене на прежнем месте.

«И когда успел повесить? Убей, не помню…»
        Виктор призадумался.
        С одной стороны, переть с собой два меча не пойми куда - дело неблагодарное, неудобное и, положа руку на сердце, тяжелое. Черный меч, после того как над ним поколдовал современный мастер, стал по весу едва ли не тяжелее катаны, на которой золота и камней считай кило под три, не меньше. Это так, в руку взять, повертеть, поиграться - ерунда. А ну как япошки заставят с ними марш-броски делать, как в армии? Да еще сверху РД с ОЗК и со всякими причиндалами навесят или что у них там при марш-бросках навешивать положено. Не возрадуешься.
        Виктор представил, как он спускается вниз, как буддомордый японец посылает его обратно за мечами, плюнул, решительно отверг «родную» японскую сумку с завязками, расстегнул дополнительные молнии на своей фирменной, отчего та стала напоминать большую длинную сосиску, и засунул в нее оба меча.
        Ну, вроде всё.
        Виктор окинул квартиру взглядом.
        Да… На многие лихие дела уходил он отсюда. И всегда возвращался. Удастся ли вернуться на этот раз?
        - Увидим, - сказал Виктор.
        И повернулся к двери.
        Сквозь пробитую в паре стальных листов дыру струился слабенький лучик света. Виктор с уважением покосился на свою сумку.
        - Однако…
        Он вышел из квартиры, запер покалеченную дверь и спустился вниз.
        Внизу стоял черный «Линкольн» длиной примерно от Викторова подъезда до соседнего. На почтительном отдалении от заморского чуда кучковался местный народ, вполголоса обсуждая неслыханное происшествие.
        - Это за мной, - сказал Виктор, на прощание телевизионно-застойным жестом помахав народу.
        Народ в ответ махать не стал, только обсуждение стало чуть громче.
        - Ну и не надо, - сказал виновник происшествия, открывая дверь и влезая внутрь салона.
        Внутри, как и ожидалось, сидел японец. Машина плавно тронулась.
        - Долго ехать? - спросил Виктор, устраиваясь напротив японца.
        - По такой дороге около семи часов.
        - А куда едем?
        - В аэропорт, - коротко, как плюнул, ответил японец - и отвернулся. Видимо, череда одинаковых облезлых пятиэтажек, проплывающих за окном, интересовала его гораздо больше, нежели общение с подопечным.

«В аэропорт? Это в Москву, что ли? Эх, почитать ничего не взял, - с тоской подумал Виктор. - С этим же общаться - все равно, что с пустым сиденьем. А ехать хрен знает сколько, со скуки подохнешь».
        Когда японец не двигался - а двигался он очень экономно и строго по делу - он чем-то напоминал китайского болванчика, который в далеком детстве стоял у бабушки на шкафу. Щелкнешь по голове - та качается.

«Интересно, а если его по лбу щелкнуть, например, ногой, голова закачается?»
        Словно что-то почувствовав, японец повернул голову и уставился на Виктора своими немигающими бойницами. Тусклые глаза японца не выражали ничего. Казалось, будто не на Виктора он смотрит, а куда-то сквозь его голову…
        Внезапно Виктору стало беспричинно жутко. Он постарался взять себя в руки, но…
        Страшная волна энергии, исходящая от японца, давила его волю, корежила и ломала все, что делало Виктора - Виктором, личностью, которая смогла выжить черт-те где и черт-те что преодолеть и многим - очень многим - показать, чего он на самом деле стoит…
        Виктор отвел взгляд и уставился в окно.
        За окном проносились поля, деревья, придорожные столбы, собаки, пишущие на этих столбах свои собачьи летописи, коровы, недоуменно глядящие вслед черной торпеде, на безумной скорости проносящейся мимо…

«Да уж… Такой сам кому хочешь по голове ногой щелкнет. Причем так, что больше качаться будет нечему…»
        Виктор еще не пришел в себя после неожиданной безмолвной схватки.

«Как же это? Одним взглядом…»
        Но дело было не только во взгляде.
        Виктор чувствовал тот самый приток адреналина пополам с мурашками по телу, какой ощущаешь после того как на ринге или в драке пропустишь хороший удар противника. И лежишь себе после него тихонечко на полу, пытаясь понять, напрочь тебя вырубили или же еще имеются силы и возможности подняться и расквитаться с оппонентом.
        Не было только боли от удара. Физической боли. Все остальные ощущения имелись с избытком. А еще было ощущение, что японец, что называется, «не вложился», как не вкладывается в удар тренер по боксу, в четверть силы хлопая перчаткой по уху забывшего про защиту новичка.

«Вот тебе и ниндзя с мечами…»
        Виктор не мог отделаться от ощущения, что японец сейчас сидит и ржет себе втихомолку. Мол, оттаскал щенка за шкирку, чтоб не рыпался и не строил из себя Блейда с Брюсом Ли в одном флаконе.
        Виктор начал закипать.

«Ну, ты, конечно, черт узкоглазый, глазами стрелять Мастер, но…»
        Он оторвал взгляд от проплывающего мимо пейзажа с явным намерением разобраться с непомерно наглым иноземцем. Еще не зная как, но разобраться раз и навсегда…
        Японец, как ни в чем не бывало, смотрел в окно. Но, видимо, это занятие ему уже успело надоесть, поэтому он раскрыл стоящий рядом на сиденье дорожный саквояж, достал оттуда газету и принялся читать. Газета была усыпана иероглифами, похожими на мертвых насекомых, отчего сильно напоминала пособие по энтомологии.
        И чего тут сделаешь? Сидит себе мужик, читает газету. Отобрать у него чтиво с закорючками и предъявить, чего это ты на меня не так посмотрел десять минут назад?
        Ярость - она такая штука, что ежели не находит выхода, то вместо дурной энергии, кровавого марева перед глазами и адреналина в крови через очень короткое время наступает прямо противоположный эффект.
        Виктору отчаянно захотелось спать.
        Отходить ко сну в лимузинах с кожаным салоном Виктору доселе не приходилось. Но с другой стороны - когда везут незнамо куда не по своей воле, стоит ли соблюдать приличия и китайские… хммм… японские церемонии.
        Виктор закинул ноги прямо в ботинках на длиннющее сиденье, подложил кулак под голову и мгновенно отрубился…
        Снился ему японец.
        Японец сидел напротив и глядел сквозь газету. Виктор ясно видел немигающие глаза, рассматривающие его сквозь промежутки в иероглифах. Это были глаза вивисектора, наживую препарирующего беспомощную тварь с целью изучить ее реакции на лезвие скальпеля.
        Холодный металл безболезненно вскрыл грудную клетку. Покопавшись там и, видимо, не найдя того, чего хотелось, скальпель принялся за лобную кость. На секунду между бровями стало нестерпимо холодно, и почти сразу же Виктор физически ощутил, как ледяной взгляд японца легко вошел в его мозг и принялся там обстоятельно ковыряться.
        Виктор чувствовал, как корчатся его извилины, рефлекторно пытаясь отстраниться от незваного гостя, - так дергается тело гусеницы, которую малолетний садист колет иголкой. Но безжалостный исследователь уверенно продолжал свое дело.
        Вот лезвие приблизилось к извилине, проткнуло ее, и вялая Викторова мысль, просочившись сквозь разрез, потекла по направлению к немигающим глазам, похожим на узкие бойницы…
        Виктор закричал… и проснулся.
        Поза японца не изменилась. Изменилось лишь положение его тела. Сейчас он полулежал, продолжая читать свою газету. Спинка его кресла была откинута под углом в сорок пять градусов, а нижняя часть, наоборот, приподнята вверх.

«Понятно, - зло подумал Виктор, еще не до конца отойдя от странного сна и пытаясь рассмотреть глаза японца сквозь газету. - Лишний раз утерли нос крутому деревенскому парню. Цивилизация, куда деваться. Будто сами сто лет назад гэтами[Гэта (яп.) - традиционная японская обувь в виде деревянных скамеечек.] щи не хлебали. Или что у них там вместо щей было? Суп с тараканами?»
        Он спустил ноги на пол. И понял, что жутко хочет пить. И есть.
        Трогать стратегический запас было неразумно. Экономить паек Виктор привык еще с армии. Поэтому он осведомился, обращаясь к газете:
        - Долго нам еще ехать?
        - Два часа, - ответили из-за газеты.
        - А питание для конвоируемых предусмотрено в программе?
        Видимо, питание было предусмотрено, так как, помедлив немного, газетный лист сложился вдвое, потом еще раз вдвое. Показавшийся из-за него японец степенно положил газету на сиденье, после чего открыл саквояж и, вытащив из него блистер каких-то крупных таблеток, протянул его Виктору.
        Виктор взял предложенное и с недоумением повертел в руках. В блистере было четыре таблетки, каждая чуть больше «цитрамонины». Однако, в отличие от«цитрамона», на упаковке не было каких-либо надписей, поясняющих назначение ее содержимого.

«Может, он по-русски не совсем догоняет?» - подумал Виктор.
        - Да я вроде не кашляю, - сказал он, протягивая таблетки обратно. - И поносом не страдаю. Мне бы пожрать чего-нибудь.
        - Это и есть пожрать, - сказал японец, доставая из саквояжа маленькую бутылочку с розоватой жидкостью внутри и также протягивая ее Виктору. - А это - попить.
        - Здесь только воробью попить, - проворчал Виктор, принимая бутылочку. - Видать, не жалует ниндзей ваше правительство. Впроголодь живете.
        Но японец уже снова скрылся за газетой.

«Ну, на безрыбье и раком свистнешь», - подумал Виктор, закидывая в рот таблетки и запивая их двумя глотками из бутылочки - на третий глоток жидкости не хватило.
        Таблетки были безвкусными, а вот еще от пары-тройки таких бутылочек с ни на что не похожим ароматом каких-то трав Виктор бы не отказался.
        Японец чуть опустил газету, покосился на пустой блистер…
        - Это был рацион на сутки, - сказал он, и снова вернул газету в исходное положение.
        - Раньше надо было говорить, - несколько сиплым голосом сказал Виктор.
        Он как-то вдруг сразу почувствовал, что невзрачные с виду таблетки по своим питательным свойствам многократно превосходили самые смелые ожидания. Сейчас у Виктора было ощущение, что он с ходу смолотил пару кастрюль гречневой каши.
        Из-за газеты вылетел еще один блистер и шлепнулся рядом с Виктором.
        - Какие мы все тут любезные, - тихо проворчал Виктор.
        Это был «фестал».
        - Что, и в Японии наши колеса уважают?
        Из-за газеты не ответили.

«Ну и хрен с тобой», - подумал Виктор, спешно закидывая в рот пару знакомых таблеток, от которых по крайней мере никаких гадостей ждать не приходилось - одна сплошная польза. В случаях, когда пациент бывает сильно обожрамшись.
        Через несколько минут дышать стало легче.
        Японец периодически менял свои газеты, складывая прочитанные в саквояж и извлекая непрочитанные, за окном зеленой лентой тянулся однообразный пейзаж, мягко покачивался автомобиль, героически преодолевая воспетые поэтом загибы русской дороги. Все эти составляющие в совокупности плавно вогнали Виктора в медитативно-пофигистическое настроение, девизом которого мог бы стать, скажем, гвоздь в рамке с подписью «Забей на все», продаваемый в одном из бывших киосков
«Союзпечати» около бывшего магазинчика Виктора.

«Бывший киоск, бывший магазин… И сам я бывший… Бывший десантник-бандит-коммерсант… А сейчас хрен пойми кто… Кролик подопытный, конвоируемый в лабораторию… Таблетками вот узкоглазый накормил… Мол, эксперименты проводим на наименее ценных членах экипажа… Да и хрен с ним…»
        Сиденье было мягким и обволакивающим, климат-контроль бережно фильтровал воздух, насыщая его ароматом хвои.
        Виктор и не заметил, как снова задремал…
        Над ухом прозвучал выстрел.
        Виктор вскочил как ужаленый. Над ним стоял японец.
        Намозолившая глаза газета в поле зрения отсутствовала. Вместо газеты перед носом Виктора маячила размытая со сна фигура, которая образуется после щелчка среднего пальца об жесткую маленькую ладонь.
        - Приехали, - сказал японец, убирая фигуру в карман.
        Дверь открылась сама собой. За ней, старательно изображая букву «Г», стоял водитель машины.
        Японец повернулся спиной к Виктору и вылез из «Линкольна».
        Виктор почувствовал, что своего попутчика он ненавидит добросовестно, глубоко и от всей души. Но в салоне явно больше делать было нечего. Тем более, согласитесь, не очень-то удобно сидеть и дуться внутри салона, когда за дверью, согнувшись в три погибели, стоит маленький водитель, похожий на подростка, делая вам ручкой, - мол, выметайтесь, дорогой и глубокоуважаемый гость, приехали, не фиг тут рассиживаться.
        Виктор выдохнул, прихватил свою сумку и вылез наружу.
        Снаружи был аэропорт.
        Он обрушился на Виктора, как, возможно, обрушивался Колизей на голову древнего провинциала, не вылезавшего из своей оливковой рощи - и вдруг, по воле случая попавшего в Вечный город как раз на празднество в честь Кибелы, Цереры или еще какой-нибудь Флоры.
        Виктор как раз собирался, открыв рот, начать по кадрам обозревать возникшее перед ним чудо, как японец довольно сильно дернув его за рукав, бросил отрывисто:
        - Быстрее. Опаздываем, - и напористо потащил его в недра аэропорта.
        Оглушенный какофонией разнообразных и непривычных звуков, состоящей из разноязыкой речи, отдаленного гула взлетающих где-то невидимых самолетов, объявлений по радио на русском и нерусском и много чего еще, Виктор волокся за японцем, как громоздкая, неповоротливая баржа за маленьким напористым буксиром. Мелькание разноцветных пятен перед его глазами слилось в единую ленту, из которой непривычное к глобальным картинам сознание выдергивало то симпатичную мордашку пограничницы, то громадное электронное табло, то заляпанный цветными наклейками чемодан какого-то иностранца, то снова мордашку (на этот раз колоритной афротуристки) с роскошным бюстом под ней…
        Но больше всего Виктора удивил японец. Вернее, его лицо. Которое вдруг начало меняться так, что нашим телекомикам и не снилось.
        Перед самым входом в аэропорт японец ловко сдернул сумку с плеча Виктора и широко улыбнулся.
        Сразу за входом находилась рамка в рост человека для просвечивания пассажиров на предмет наличия всевозможных террористических пакостей. Рядом с рамкой имелся металлический ящик с уходящей в него движущейся лентой. По обеим сторонам рамки располагались симпатичная таможенница и несимпатичный милиционер с квадратной каменной челюстью и резиновой дубинкой.
        - Здравствуйте, - сказала таможенница, обворожительно улыбаясь. - Положите ваш багаж на движущуюся ленту и проходите.
        Японец улыбнулся еще шире, хотя казалось, что шире уже некуда.
        - У нас нет багажа, - сказал он, кладя сумку с мечами на металлический ящик и проходя под рамкой. После чего он преспокойно забрал сумку и махнул Виктору - пошли, мол, чего стоишь.
        Немало удивленный таким способом прохождения досмотра, Виктор ждал, что сейчас поднимется неслабый хай. Однако хая не последовало. Таможенница продолжала несколько заторможенно улыбаться, а милиционер даже не пошевелился, словно и правда был вырезан из камня.
        Виктор мысленно пожал плечами и прошел под рамкой.
        Потом он просто шел за японцем, не переставая удивляться тому, насколько преобразился этот каменный Будда. Его провожатый в зависимости от ситуации то улыбался обворожительно (пограничницам, таможенницам, девушкам и дамам в очередях), то вдруг превращался в солидного и преуспевающего бизнесмена или - бери выше - дипломата, причем настолько солидного, что даже вообразить страшно (для тех же лиц, но мужского пола), то, проходя перед очередной рамкой, не просто улыбался, а щерился так, словно его рот был резиновым и имел способность растягиваться от уха до уха.
        От этого жутковатого оскала взгляд окружающих слегка цепенел, и на их лицах тоже расцветала идиотская улыбка. Японец же преспокойно повторял трюк с мечами и следовал дальше, не забывая каждого встречного одарить своим вниманием. Причем каждая его метаморфоза имела свои оттенки, как для каждой двери требуются индивидуальные ключи со строго определенным рисунком бороздок и зубчиков, посредством которых очереди на регистрацию - таможенный досмотр - паспортный контроль - и далее по списку прошли как-то очень быстро и безболезненно. Слишком быстро. Другому за такое «быстро» морду б набили в два счета и в наручники запаковали. А этому - трын-трава. Прошел как нож сквозь масло и Виктора вместе с его сумкой с собой протащил. Тот даже удивиться не успел, откуда это у японца паспорт с его фотографией образовался. Вроде и не фотографировался в последние месяцы…
        Только на втором этаже, в зале ожидания для пассажиров, летящих бизнес-классом, лицо японца приняло прежнее безразличное выражение. Словно маску с фейса стащил и в саквояж запрятал, как давеча газету с иероглифами.
        Виктор добрался до нереально удобного кресла и рухнул в него, словно удав, обожравшийся мартышек. Японские таблетки перебороли отечественный «фестал» и принялись распирать желудок с новой силой. Японец же, привычно устроившись в кресле напротив, сначала долго трепался с кем-то по мобильнику на языке, состоящем, похоже, из одних «ся», «сю» и «рррр», после чего сходил в соседнюю комнату, из которой вернулся с тарелкой, заполненной всякой снедью, и с бутылкой армянского коньяка. Плюхнувшись в кресло, он принялся аппетитно трескать разложенные на тарелке бутерброды с красной икрой, запивая их коньяком и при этом довольно крякая.
        - Лучше французского, - сообщил он после второй рюмки. - Натуральный вкус винограда.
        Виктор мысленно пожал плечами. Ему сравнивать было не с чем.
        - Пассажиров рейса четыреста сорок два просят пройти на посадку к посадочному терминалу номер шесть, - нежно сказал динамик под потолком.
        Однако японец и не думал прекращать трапезу. Когда его тарелка опустела, он снова наведался к кормушке и, вернувшись с новой порцией закуски, вновь принялся за коньяк, жмурясь от удовольствия.
        - Ешь, - сказал он Виктору, кивая на бутерброды. - Ты ж хотел. Здесь все бесплатно.
        Виктор с ненавистью посмотрел на японца. От бутербродов с икрой и рюмки «Ахтамара» десятилетней выдержки он бы, может, тоже не отказался, кабы в его желудке оставался хотя бы кубический сантиметр свободного пространства.
        - Зря, - сказал японец, отправляя в рот очередную порцию деликатеса. - Очень вкусно.
        Больше Виктор сдерживаться не мог.
        - Слушай, ты издеваешься, да? Ты чего хочешь?! Ты ж скажи, я понятливый! Я…
        - Мистер Фудзи Ямато и господин Виктор Савельев! Срочно пройдите на посадку к посадочному терминалу номер шесть!
        Сейчас в нежном голосе, несущемся из динамика, явственно слышались железные нотки.
        - О! Это нам, - невозмутимо сказал японец. - Пошли.
        Виктор скрипнул зубами, выдохнул… и встал с кресла. А что еще делать? Бросаться аки снежный барс на спину японцу, удаляющемуся по направлению к стеклянным дверям? И зубами его в стриженую холку по самые десны?

«Итак, стало быть, японец у нас Фудзи Ямато. А я, значит, господин Савельев, - думал Виктор, шагая по объемистому передвижному тоннелю-„кишке“ к самолету. - Выходит, познакомились. Очень приятно - взаимно - что вы, что вы, не споткнитесь, здесь ступеньки…»
        От впечатлений и бессильной злобы он даже слегка устал. Поэтому, как только мягкое сиденье самолета приняло Виктора в свои обволакивающие объятия, его вновь неудержимо потянуло в сон. Хотя если вдуматься, то сколько можно? Считай, всю дорогу дрых. Но кто ж знал, что резкая смена обстановки окажется для его организма настолько утомительным делом…
        Увы, на этом приключения не кончились. Виктора ждал еще один сюрприз. Оказалось, что взлетающий самолет - далеко не лучшее место для погружения в царство Морфея.
        С непривычки его чуть не стошнило. Предупредительная и наверняка опытная в таких делах стюардесса сразу обозначилась возле его кресла с хрестоматийным пакетиком в руках. Но Виктор, стоически пережив бунт японских таблеток в животе, втянул в себя порцию воздуха и дал отмашку - мол, все в порядке, подруга, блевать отменяется.

«Подруга» потопталась еще немного на месте, недоверчиво наблюдая, как меняется у пассажира зеленоватый цвет лица на бледно-розовый, и ретировалась. Чтобы вновь появиться через минуту с бутылкой минералки.
        - Во, это в самый раз, - выдохнул Виктор, принимая бутылку. - Мерси.
        - Не за что, - улыбнулась стюардесса. - Что-нибудь еще?
        Виктор, присосавшийся к источнику живительной влаги, энергично мотнул головой, отчего пузырьки газа внутри бутылки выстроились в маленький водоворот.
        - Чо, братан, хреново?
        Из-за кресла впереди высунулась бритая голова. Под головой наблюдался фрагмент бычьей шеи, на которой имелась надпись «Папа», наколотая выцветшей зеленоватой тушью.
        Виктор отлип от бутылки и невольно задержал взгляд на надписи. Голова перехватила взгляд и рассмеялась.
        - Нравится?
        Виктор пожал плечами.
        - А зря, - сказала голова. - Это погоняло со смыслом. Хошь - понимай как написано, а хошь - писец активистам, привет анархистам.
        И снова захохотала. Во рту головы блеснули два идеально ровных белых ряда явно искусственных зубов.
        - Ты сам, я смотрю, не из Москвы, - сделала вывод голова, мазнув взглядом по одежде Виктора. - И с баблом у тебя не алё. Чо в Японии-то делать собрался? Там же одно разорение!
        Виктору не очень понравились развязные манеры «Папы», но это все-таки была лучшая альтернатива, нежели японец, успевший прикупить где-то в аэропорту свежую газету и явно предпочитающий разглядывание корявых иероглифов светской беседе.
        - Да я вот, - кивнул Виктор на японца. - С ним.
        Голова подалась вперед. Из-за спинки кресла вслед за ней высунулись плечо и рука, украшенная синими перстнями, тиграми, рыцарями и бог еще знает какими татуировками, сливающимися порой в картины, которые вот так с ходу и не разберешь что изображающие. Голова осмотрела японца гораздо более внимательно, нежели до этого Виктора.
        - Голимый самурай, - вынесла она вердикт. - Патентованный. Оно по-русски ни бум-бум?
        Виктора в свое время научили отвечать только за себя, поэтому он неопределенно повел плечами, типа «хрен его знает. Тебе надо - ты его и спрашивай».
        - Так я и думал, - сказала голова. - Пить будешь?
        Виктор непонимающе уставился на собеседника.
        - Ты чо, первый раз летишь, что ли?
        - В пассажирском самолете - первый…
        - Аааа!!! - обрадовалась голова. И крикнула, обернувшись: - Братва!!! Тут правильный пацан первый раз в воздухе!
        Ему ответил нестройный гул трех-четырех голосов с передних сидений. Виктор собеседника разубеждать не стал.
        - Кароче, - сказала голова, вновь поворачиваясь к Виктору. - Меня Жекой звать, а пацанов - Санек, Андрюха и Генка. Санек с Андрюхой только с зоны откинулись, и мы постановили это дело в узкоглазии отметить. А Генка к нам в аэропорту прибился, он тоже недавно от хозяина. Пацаны, сам понимаешь, голодные, а там у япошек, говорят, тёлки мелкие как собачонки, их можно по ходу по пять штук за раз нанизывать.
        Жека снова заржал. А отсмеявшись, добавил:
        - Дело в следующим. Мы тут во фри-шопе затарились, так что приступаем. Твой самурай пьет?
        - Не знаю, - сказал Виктор.
        - Ну и хрен с ним, - кивнул бритой головой Жека. - Пусть дома у себя своим вонючим сакэ давится. А у нас тут «Голд Лэйбл».
        Он обернулся.
        - Эй, пацаны, подтягивайтесь. Начинаем.
        В салоне бизнес-класса свободных мест было предостаточно, поэтому «пацаны»,
«подтянувшись», заняли свободные кресла.
        И началось.
        Виктор не был большим любителем спиртного, но, действительно, если разобраться - когда впереди у тебя непонятное будущее, сзади - прошлое, о котором вспоминать лишний раз не хочется, а внизу, под относительно тонким стальным брюхом самолета, сотни метров пустоты, неизвестно откуда появляется желание вот так вот по-русски взять наполненный до краев стакан, и…
        - Щас спою, - сказал Жека, покосившись на японца.
        - А чо, можно! - обрадовался Санек с соседнего кресла. - Давай: «Такова воррровская доля…»
        - Погодь, - оборвал его «Папа». - За дела да за масти мы дома споем. А здесь…
        - Чо здесь? - обиделся Санек. - Типа в воздухе масти не канают?
        - Не, Сань, канают без базара, но…

«Папа» наставительно поднял вверх татуированный палец и снова покосился на японца, невозмутимо листавшего свою газету.
        - …здесь мы прежде всего русские пацаны, которые летят отдыхать в страну узкоглазых. Тех самых, кому наши деды в свое время конкретно вставили по самую помидоринку.
        Рука японца, переворачивающая лист газеты, замерла на мгновение. Или это только показалось Виктору?
        - И в честь энтого знаменательного события, - торжественно продолжил Жека, - давайте-ка, братва, вспомним одну хорошою песню.
        И он затянул хорошо поставленным баритоном:
        На границе тучи ходят хмуро,
        Край суровый тишиной объят.
        У высоких берегов Амура
        Часовые Родины стоят…
        Возможно, Жека просто куражился. Возможно, нарывался, подозревая, что японец знает не только свой родной с закорючками. Виктор ждал, что его попутчик не выдержит и кинется, - но ждал он напрасно. Японцу, похоже, разухабистая компания была глубоко до фонаря. После пары куплетов он абсолютно спокойно отложил газету, нажал на кнопку, отчего спинка кресла приняла почти горизонтальное положение и мирно отошел ко сну. «Гады вы, - подумал Виктор. - Люди воевали, жизни клали, а вы песню об их подвигах распеваете, чтобы японца достать. Гады и есть». Но устраивать разборки в самолете было неразумно. К тому же пел Жека неплохо. А японец не реагировал. Ну и ладно. Когда еще доведется русскую песню услышать? И Виктор слушал:
        На траву легла роса густая,
        Полегли туманы широки.
        В эту ночь решили самураи
        Перейти границу у реки, -
        старательно выводили «пацаны», частенько путаясь в словах. Но на японца песня не произвела ровным счетом никакого впечатления. Он спал как убитый. Квартет еще раз старательно вывел «и летели наземь самураи под напором стали и огня», но поскольку ожидаемого действия песня не возымела, то концерт как-то быстро сошел на нет. Взамен песнопений пошли разговоры-воспоминания о каких-то общих знакомых, о бабах своих и чужих, о каком-то «уроде», который «должен был по жизни, а как откинулся, так с воли ни разу семейку не подогрел». До этого места Виктор еще кое-что понимал, но дальше, когда «пацаны» автоматически съехали на «блатную музыку» и разговор пошел о «красной зоне, в которой кум беспредельничает от балды великой и на воровской ход положил», тут Виктор «подвис» окончательно и после очередного
«ну, погнали, братва, за тех, кто сейчас не с нами», почувствовал, что его тело медленно и плавно погружается во что-то мягкое, теплое и податливое…
        - О! Смотри как пацана развезло! С двух стаканов всего! Непривычный что ли? А с виду крепкий…
        Голоса плавали в каком-то другом измерении. В том же слегка смазанном измерении плавала лысая голова Жеки и щетинистые черепа его сотоварищей. Где-то далеко звенели стаканы, раздавался пьяный гогот, тоненько пискнула стюардесса, видимо, ущипнутая за какую-то из аппетитных выпуклостей, но все это было далеко, далеко, далеко…
        Виктор очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Он с трудом поднял чугунные веки.
        - Слышь, братан!
        Над ним нависал Жека.
        - Слышь, тут такое дело. Короче, нам твой самурай конкретно мазу портит.
        Голова Жеки занимала все обозримое пространство, а из его рта омерзительно несло то ли вчерашним, то ли уже сегодняшним перегаром, замешанным на шоколадном запахе только что выпитого виски.
        - Ты это… доведи до него, чтоб он пересел куда-нибудь. Мест свободных полно, а Генке каждый раз через кресло как улитке тянуться в падлу.
        Виктор с трудом повернул голову. Японец мирно спал в кресле, скрестив руки на груди.
        - А может… неудобно как-то…
        - Э-э-э, братан!
        Жека поморщился.
        - Он тебе что, родственник? Это при советской власти неудобно было. А сейчас - в самый раз. Хорош перед всякими джепенами да америкосами приседать, надоело. Пусть они теперь перед нами приседают.
        И решительно протянул руку к плечу японца…

«Джепен» открыл глаза и взглянул на Жеку.
        Рука «Папы» остановилась в миллиметре от плеча японца. Жека замер. Виктору на мгновение показалось, будто его пальцы уперлись в невидимую стену из пуленепробиваемого стекла. Несколько секунд бритоголовый бандит и японец смотрели в глаза друг другу.
        В салоне стало тихо. Вдруг как-то разом прекратился звон стаканов и пьяный гогот Жекиных друзей, и даже едва заметная вибрация корпуса летящего самолета вроде как сошла на нет.
        Глаза «Папы» стали наливаться кровью. Вслед за глазами медленно стала окрашиваться в багровый цвет бычья шея. Под надписью «Папа» заметно набухла и запульсировала вена толщиной с карандаш.
        - Hei, you, - тихо сказал Жека. - My friends speak, that you sat on other place. Understand?
        - Why I should change the place?[ - Слышь, мои друзья хотят, чтобы ты пересел на другое место. Понял? - Почему я должен пересаживаться? (Англ.)] - спросил японец. От того, как шевелились его губы, Виктору стало как-то не по себе. Он аж немного протрезвел.
        Лицо японца было каменным, неживым. На этой неподвижной маске едва-едва шевелились два тонких бескровных червя, а из черного промежутка между ними тягучей лентой тащились непонятные слова. Мертвые, как и лицо существа, которое их произносило.
        Видимо, Жеке тоже стало не по себе, но он не привык сдаваться. Вена на его шее запульсировала сильнее, пальцы левой руки стиснули подлокотник кресла так, что он еле слышно затрещал.
        - Because so my friends want[ - Потому что так хотят мои друзья (англ.).] , - жестко сказал он, сверля взглядом белесые шарики в глазницах японца.
        Виктор ожидал всего, чего угодно, но то, что произошло дальше, его порядком удивило. Даже больше того, что «Папа» абсолютно свободно треплется по-английски.
        Японец сказал «о’кей», медленно встал и стал как-то неестественно, боком протискиваться между коленями Виктора и впереди стоящим креслом. По пути он покачнулся и наверняка упал бы, если б не ухватился за спинку кресла, при этом слегка мазнув пальцами по шее Жеки. Тот немедленно заорал:
        - Hei, guy, do not touch me! I not yours the girlfriend![ - Эй, парень, хватит меня лапать! Я не твоя подружка! (Англ.)]
        И заржал:
        - Слышь, Витюха, да самурай-то твой поддал изрядно! Когда это он успел?
        Виктор пожал плечами.
        - Ну, он в аэропорту немного того…
        - Ничего себе «немного»! Да он на ногах не стоит!
        Японец, пошатываясь и бормоча «Excuse me, excuse me…»[Извините, извините… (Англ.)] прошел между кресел и плюхнулся где-то впереди салона вне зоны видимости.
        Тот из «пацанов», кого звали Генкой, шустро перебрался на освободившееся сиденье.
        - Не, ну круто Жека в ихней фене волочет! - скороговоркой загундел он Виктору прямо в ухо. - Я те точно говорю - у него не кукушка, а Дом Советов. Не смотри, что она кучерявая, как утюг.
        - Ты за метлой-то следи, - добродушно проревел Жека, разливая по стаканам то, что оставалось в бутылке, и, словно фокусник, другой рукой доставая откуда-то вторую, непочатую. - А то я тебе хаер повыдергаю, чтоб не трендел чего не надо. Будет череп белый и гладкий, как Фудзияма.
        Краска медленно отливала от лица «Папы». Видимо, для снятия стресса его могучему телу требовалось нечто большее, чем стакан виски.
        - Ну чо, пацаны, на спор?
        Он зубами сорвал пробку с бутылки.
        - Это ж вискарь, не портвейн, - кивнул на бутылку Генка. - Тебе не хватит на сегодня?
        - На сотку грина мажем?
        - А и д-давай! - высунулся из-за плеча Жеки Санёк. На его лице блуждало благостное выражение пьяного в доску русского человека. - Д-д-давай… на сотку… ик!
        - Слышь, Санёк, - ласково сказал Генка. - Ты, по ходу, за два года у хозяина забыл, как этот динозавр ханку жрет? Мне Андрюха недавно рассказывал. Так я тебе напомню…
        - А ты, братуха, по ходу, забыл, что в чужие базары лезть тоже не тема, - наставительно произнес Жека, сворачивая пробку с бутылки. - Ну чо, Санёк, мажем?
        - М-мажем, - энергично махнул головой Санёк.
        Видимо, движение оказалось для него непосильным. Он проехал щекой по плечу «Папы», стек в кресло и тут же заснул.
        - Идёт! - сказал Жека, запрокинул голову и поднес ко рту бутылку.

«Пацаны» завороженно смотрели, как коричневая жидкость, булькая, вливается в глотку «Папы».
        - Монстр… Не глотая. Как в унитаз вылил! - восхищенно прошептал Генка над ухом Виктора.
        Жека отбросил в сторону пустую бутылку.
        - Я те дам унитаз, - сказал он и шумно выдохнул, забрызгав слюной Виктора с Генкой. - Я те хаер-то…
        И упал в кресло рядом с Саньком.
        От падения столь значительной массы безвольное тело Санька качнулось в сторону отрубившегося «Папы». Благостная физиономия, чавкнув, умостилась на необъятном плече Жеки, а изо рта счастливо «откинувшегося» братка на плечо «Папы» стекла тонкая струйка прозрачной слюны.
        - Все равно с Санька сотка, - глубокомысленно изрек Генка, утирая бледное от природы лицо тыльной стороной ладони. - И хрен он отбрешется завтра, что бухой был и ничего не помнил.
        Где-то впереди слышался мощный храп Андрюхи.
        Между креслами осторожно, бочком, опасаясь быть вновь ущипнутой за какую-нибудь из заманчивых выпуклостей, прокралась стюардесса.
        - Кушать будете? - робко спросила она.
        Генка прицелился было цапнуть стюардессу за ягодицу, но тянуться было лениво. Взвесив, что ценнее - щип или комфорт, - он выбрал второе.
        - Спасибо, милая, мы уже накушамшись, - изрек Генка, гладя масляным взглядом стюардессину попу. - Ну и булки у тебя…
        Выщипанные бровки приподнялись кверху.
        - Вам булку принести?
        - Да нет… благодарю, милая, уже. Хотя…
        В замутненном алкогольными парами Генкином мозгу, похоже, родилась идея.
        - А помоги-ка мне, дорогая моя, кресло назад откинуть, - сказал Генка тоном эзоповского лиса, провоцирующего ворону на крайне необдуманный шаг.
        - А там кнопочка, - сказала умудренная жизнью стюардесса, показывая пальчиком на подлокотник кресла. - Нажмите.
        - Я вот что-то… никак, - закряхтел Генка, шаря рукой по подлокотнику.
        - Да-да, вот там.
        - Бог мой, да где же она?
        - Ну… ну я сейчас.
        Профессионализм победил.
        Стюардесса перегнулась через Виктора, обдав его ароматом недорогих духов, смешанным с жаром молодого, крепкого тела, и…
        - Ой!!!
        Цель была достигнута. Генка удовлетворенно откинулся в кресле.
        - Спасибо, милая, - устало изрек он. - Уважила.
        - Как же вам не стыдно!!!
        Стюардесса резво перебралась на исходную, выпрямилась, одернула юбку. Бровки нахмурены, губки поджаты, глазки молнии мечут из-под накладных ресниц.
        - Еще что-нибудь?! - бросила с вызовом.
        Генка хмыкнул.
        - Солнышко, не провоцируй. Я ж живой человек. И даже бывший интеллигент и джентльмен. Но если способ, которым я обычно выражаю свою симпатию лицам противоположного пола, не показался тебе вульгарным, я был бы крайне признателен, если б ты оставила мне свой телефон.
        - Вам больше ничего не нужно?!

«Еще немного - и она об его голову бутылку разобьет. Благо их тут до фига», - подумал Виктор.
        - Иди, милая, - устало махнул рукой Генка. - Программа-минимум выполнена. А на большее я пока не способен. Так что пора на боковую.
        Виктор ничего не имел против.

* * *
        - Дамы и господа. Самолет идет на посадку. Пожалуйста, пристегните ремни и проследите, чтобы спинка вашего кресла находилась в вертикальном положении, а столик был закрыт и закреплен.
        Мягкий, но настойчивый женский голос лился откуда-то сверху.
        - Какие, на хрен, ремни? - проворчал Виктор, протирая глаза и пытаясь сообразить, где это он сейчас находится.
        Ломило все, что выше шеи, - виски, лоб, затылок, словно внутри головы был не мозг, а маленький осьминог, который изо всех сил упирался в стенки черепа всеми своими конечностями, пытаясь проломить себе выход и выбраться наружу.
        - Пристегнитесь, пожалуйста.
        В голосе склонившейся над Виктором стюардессы слышалось сочувствие. Виктор кивнул, охнул, схватился за голову и в позе роденовского мыслителя свободной рукой принялся нащупывать ремень.
        Видимо, сочувствие стюардессы, за время рейса неоднократно ущипленной и похлопанной по всем выпуклостям, было безграничным. Она снова перегнулась через Виктора и быстрым движением засунула в нагрудный карман куртки сопящего во сне Генки клочок бумаги. После чего аккуратно похлопала его по плечу.
        - Пристегнитесь, пожалуйста, - повторила она. Правда, в этом «пристегнитесь» сочувствия было гораздо больше, нежели в том, что было адресовано Виктору.
        Генка не реагировал. Тогда стюардесса одним грациозным движением выудила ремень и застегнула его на обмякшем Генкином теле. Сильно заинтересованному в происходящем зрителю могло показаться, что тем же движением Генка был еще и слегка поглажен по небритой физиономии. Причем весьма нежно.
        Виктор аж дар речи потерял. Забыв об угнездившемся в черепе осьминоге, он переводил взгляд с белого уголка, торчащего из кармана соседа, на удаляющуюся по проходу умопомрачительную фигурку в синей форме.
        - Чо… чо такое??
        Глаза Генки были красными, как у вампира, и пустыми, как небо за иллюминатором самолета.
        - Рота, подъем, - проворчал Виктор, отчаянно завидуя соседу. - На посадку идем.
        Самолет начало слегка потряхивать. От этой вибрации стали понемногу приходить в себя остальные жертвы полета.
        - Ох, йооо! - раздалось спереди. - Башка-то как трещит… Люди, у кого-нибудь похмелиться есть?
        Люди молчали. У них были те же проблемы.
        - Снижаемся? - спросил Генка. Он дернулся было посмотреть в иллюминатор - и, зажмурившись, рухнул обратно в кресло. Судя по тому, как побелело и без того от природы бледное лицо Генки, его осьминог был намного крупнее и напористее.
        - Она тебе телефон оставила, - буркнул Виктор.
        - Кто? - простонал бледнолицый сосед из глубины кресла.
        - Стюардесса. Вон из кармана торчит.
        - Где?
        Генка приоткрыл один глаз и покосился на клочок бумаги.
        - Этот?
        Он осторожно вытащил бумажку из кармана, развернул… На ладонь ему упала таблетка.
        - И вправду телефон, - удивленно проговорил Генка. - Ее Люся зовут. А это что?
        Он повертел в руках таблетку.
        - Одно из двух, - философски заметил Виктор. - Или алка-зельтцер, или стрихнин. Чтоб больше не щипался.
        - Мне сейчас по барабану что это, - сказал Генка, бросая в рот таблетку. - Если стрихнин - быстрее сдохну. Все лучше, чем так мучиться. Хотя вряд ли стрихнин. Если б отравить хотела, то на фига телефон оставила?
        - А ты уверен, что это ее телефон? - язвительно осведомился Виктор. - Может,
«Люся» - это название похоронного бюро…
        Самолет мягко тряхнуло.
        - Сели вроде, - тускло сказал кто-то впереди. - Мммляя… Как же влом сейчас куда-то переться!
        - А чо это там все такое белое? - спросил немного оживший Генка, все-таки дотянувшийся до иллюминатора. Видимо, в бумажке был все-таки не стрихнин. - Мы в Японию прибыли или куда?
        - У них зима такая же, как у нас, - сказал Виктор, отстегивая ремень. - Только иногда холоднее.
        - Ну ни хрена себе, - обескураженно протянул очнувшийся впереди Санёк. - А за каким мы тогда сюда прилетели?
        Понемногу оживающая команда была с ним солидарна. Из передних кресел неслись возмущенные голоса.
        - А я-то думал, что тут жара, пальмы и ваще Африка! - возопил злой с бодуна Санек.
        - Это все «Папа» - «пацаны, давайте на родину каратэ слетаем!».
        К креслу Виктора подошел японец.
        - Нам пора, - сказал он и направился к выходу.
        Виктор вытащил свое тело из кресла, потом снял длинную сумку с багажной полки, бросил «пока» пацанам, продолжавшим изумляться такому повороту событий, и поплелся следом.
        - «Папе»-то что, - разорялся где-то сзади голос Санька. - Он как дрых, так и дрыхнет. Хоть бы хны ему… Жека, вставай давай, приехали… Жека… Слышь, Папа, ты чего? Пацаны… пацаны, да он не дышит!!!
        Виктор обернулся.
        - Пошли!
        Его сильно дернули за рукав.
        Виктор чуть не упал. Для того чтобы сохранить равновесие, ему пришлось сделать несколько быстрых шагов. При этом он чуть не вывалился из самолета.
        - Жекаааа!!! - взвыл кто-то в недрах самолета.
        Японец посторонился, пропустил мимо себя получившего неслабое ускорение Виктора и быстро стал спускаться по трапу. Где-то сзади процокали каблучки стюардессы, спешащей к месту происшествия.
        - Но там… - слегка трепыхнулся Виктор.
        Японец на трепыхание не отреагировал.
        В другое время Виктор, конечно, трепыхнулся бы сильнее - ничего себе! Меня, Виктора Савельева, как кутёнка тащит чуть не за шкибон какой-то япошка, который ко всему прочему еще и ниже на голову. Правда, надо отдать должное, руки у «япошки» были словно выкованы из стали. Но это малоприятное ощущение Виктор благополучно списал на свое тряпично-похмельное состояние.
        У подножия трапа стоял другой японец в черном пальто.
        Завидев спускающихся пассажиров, он наклонился и стоял в такой странной позе до тех пор, пока Виктор, периодически получающий сзади равные порции ускорения и поддержки в вертикальном состоянии, не сошел вниз.
        Японец в пальто выпрямился, но Виктора проигнорировал. Полный почтения взгляд встречающего был устремлен на его конвоира.

«Ага. Значит, это не мне почет, уважение и поклоны…»
        Викторов японец что-то быстро спросил встречающего, тот что-то так же быстро ответил. После чего они сноровисто с двух сторон взяли Виктора под микитки и чуть ли не бегом потащили куда-то. Тот только успевал ноги переставлять. Хотя, если б он их даже поджал, ситуация, похоже, никак бы не поменялась.
        Сзади он слышал какую-то возню и вопли. И даже попытался обернуться. Но, во-первых, шея у него порядком затекла еще в самолете и до сих пор не отошла, а во-вторых, непростое это дело вертеть головой, в то время когда тебя прут незнамо куда два заграничных товарища с металлическими руками. Причем прут достаточно быстро.
        Они завернули за какое-то строение, за углом которого стоял маленький открытый автомобильчик. Виктора аккуратно сгрузили на заднее сиденье, после чего японец в пальто, осторожно положив сумку на свободное место рядом с Виктором, занял водительское место, а Викторов конвоир уселся рядом. Автомобильчик тронулся и быстро набрал скорость.

«Странно, - подумал Виктор. - Сидят рядышком - и молчат. Сами-то вроде как хорошие знакомые. Ну даже если мой японец - начальник, а этот в черном - его подчиненный, хоть бы новостями обменялись, что ли? И, кстати, что там с Папой случилось? Надо будет спросить, когда приедем… А куда мы вообще едем-то?»
        Вопрос разрешился сам собой. Автомобильчик затормозил около маленького двухместного санитарного вертолета. Водитель покинул автомобиль и снова согнулся в поклоне.
        Не удостоив водителя ответным поклоном, Викторов конвоир вылез из машины, посмотрел на подопечного и кивнул на вертолет - выходи, мол, добрый молодец, и лезь в транспорт.
        Транспорт был какой-то мелкий и ненадежный с виду. Виктор и не подозревал, что такие вертолеты вообще бывают в природе.
        - Не полезу я в эту страсть, - проворчал он, вылезая из машины. - Что-то у вас вертолет туберкулезный какой-то. Поприличнее не нашлось?
        Виктора, понятное дело, тоже ответом не побаловали. А просто взяли, как-то очень ловко подсадили сзади - и вот он уже под прозрачным колпаком, рядом сидит его японец, длинная неудобная сумка ловко пристроена между сиденьями, а водитель автомобильчика так и стоит сгорбившись внизу, в своем черном пальто смахивающий на большого худого жука.
        Японец рядом с Виктором начал быстро щелкать какими-то тумблерами и нажимать на кнопки, коих на передней панели было в изобилии. Лопасти над головой стали медленно вращаться. Быстрее, еще быстрее…
        Вокруг вертолета поднялась прозрачная метель, состоящая из редких и на удивление крупных снежинок. Машина содрогнулась и зашевелилась словно живая. Водитель автомобильчика наконец разогнулся - и вдруг как-то резко уменьшился, превратившись в черный столбик.
        Вертолет взмыл вверх.
        Виктору показалось, что там внизу к черному столбику быстро приближаются несколько таких же столбиков, только в темно-синей униформе. Но через секунду разглядеть что-либо стало невозможно. Столбики стали точками, а потом и вовсе пропали, слившись с белым фоном, которым была накрыта вся громада аэропорта.
        Виктор смотрел вниз - благо пол был из прозрачного пластика - и потому лишь краем глаза уловил быстрое движение японца. Он дернулся было…
        Да куда там?
        Реакция после вчерашнего была, мягко говоря, не та. Да будь она даже и та - не особо подергаешься в тесной кабинке, где повернуться лишний раз негде.
        Шеи коснулся холодный металл. Маленький инъекционный пистолетик выстрелил, впрыснув под кожу облако обжигающей взвеси.
        Виктор отмахнулся рукой от пистолетика… но рука была уже не его.
        Это была очень большая рука. Она занимала всю крохотную кабину, доставая до самого вертолетного хвоста. Руке было тесно в маленьком вертолетике. И крайне неудобно и тяжело было ворочать этой непослушной конечностью, пытаясь схватить маленького, верткого японца, который ловко просочился сквозь пальцы - и вдруг начал удаляться, медленно растворяясь в чужом сером небе…

* * *
        Он очнулся от холода.
        Под правым боком было твердо и сыро. А в лицо дул порывами мерзкий ветер, помимо всего прочего тыча в щеки мелкими злыми снежинками.
        Виктор открыл глаза.
        Он был в лесу.
        Лес состоял из зеленых деревьев, похожих одновременно и на кипарис, и на родную российскую ёлку. Взглянешь на такое дерево, и сразу поймешь - не дома. Не в родном лесу спьяну заблудился и заснул под деревом.
        Виктор подтянул закоченевшие ноги, встал и огляделся. Рядом с ним лежала его сумка, заботливо укутанная в кусок полиэтилена.
        - П-понятно, - буркнул Виктор про себя, стуча зубами. - Мечи запаковали. А живого человека - хрен бы с ним, так перекантуется. Б-б-басурмане.
        Он попрыгал немного вокруг импортной елки, пытаясь согреться, выбросил двойку прямых ударов кулаком в сторону ствола, повторил, потом заехал по стволу каблуком ботинка. Сверху с елки на голову и за шиворот ссыпалась маленькая снежная лавина.
        - Твою мать!
        Виктор отпрыгнул от дерева, отряхнулся, вычерпал снег из-за ворота, поежился.
        - Стало быть, с прибытием, Виктор Алексеевич.
        От скаканья под деревом он немного согрелся. И заодно вспомнил всё. Аэропорт, вертолет, японца с инъекционным шприцем…
        Он огляделся. Японца поблизости не наблюдалось, и морду бить, соответственно, было некому. Был только лес, Виктор, сумка - и едва заметная тропинка на запорошенной снегом земле. Даже не тропинка, а, скорее, цепочка следов. Протоптанная, кстати, совсем недавно.
        Носки узких следов были направлены в одну сторону.
        Вверх.
        Только сейчас Виктор осознал, что земля под ним существенно отклоняется от привычной горизонтали.
        - В горах бросил, скотина, - пробурчал Виктор. - А эти тоже хороши, - добавил он пару «ласковых» на родном языке, адресованных хозяевам следов. - Тащились мимо - и хоть бы кто разбудил. Видели же, человек замерзает - и никто даже не почесался!
        Разглагольствовать посреди заграничного леса о подлости натуры иноземных граждан дело, конечно, нужное для нашего человека, особенно когда эти граждане тебя в том лесу бросили. Но, отвозмущавшись, наш человек, в отличие, скажем, от американца, который привык надеяться только на конституцию США и на телефонный номер 911, обязательно начнет искать выход. И, скорее всего, его найдет - иначе какой же он после этого наш человек?
        Виктор подошел к сумке, присел на корточки, содрал с нее полиэтилен и расстегнул молнию.
        Мечи, как и следовало ожидать, никуда не делись. Японцы их не сперли. Как были завернуты в тряпку - так и лежали себе преспокойненько. Помимо мечей в сумке обнаружился блистер с четырьмя знакомыми таблетками и четыре не менее знакомые бутылочки с розоватой жидкостью.
        - Рацион на сутки, - констатировал Виктор. - А дальше чем питаться прикажете? Та-ак… У кого бы осведомиться, чьи в японском лесу шишки?
        А что еще остается русскому человеку, окажись он в таком положении? Черт-те где, без сопровождающего, без телефона - а был бы телефон, то кому звонить-то? Из России никто выручать не примчится, надо оно кому? У всех своих забот навалом. В посольство?
        А номер у кого узнать, когда, кроме «коннити ва» да нескольких каратэшных терминов, по-японски больше ничего не знаешь? Только и остается, что иронизировать. И, конечно, искать выход из положения.
        Есть хотелось зверски. Как и пить, кстати. Потому Виктор закинул в рот сразу две таблетки и запил их содержимым двух бутылочек.
        Жить сразу стало легче. Плоды гения японских фармакологов обладали волшебной способностью практически моментально гасить и голод, и жажду.
        - Хорошо пошла, зараза, - констатировал Виктор удачное на этот раз завершение процесса, похлопав себя по животу. После чего, сложив блистер и оставшиеся бутылочки обратно в сумку, застегнул молнию.
        Совершив сии нехитрые манипуляции, он закинул сумку на плечо и, здраво рассудив, что, если неизвестные люди пёрлись наверх, значит, там наверху что-то есть, потопал вверх по склону.
        Подъем был не особо крутым. Можно сказать, пологим был подъем, но Виктор очень быстро задохнулся. Во влажном, тяжелом воздухе явно чего-то не было. Или было, но очень мало. Скорее всего, кислорода.
        - Или высоко в горы завезли, или просто по жизни так хреново дышится, - констатировал Виктор, переводя дыхание в позе руки в колени с наклоном вперед. Отдышавшись немного, он поднял голову.
        И увидел стену.
        Стена была сложена из огромных серых валунов, облепленных пятнами грязно-зеленого мха. Много столетий назад те валуны грубо обтесали и плотно подогнали друг к другу. Правда, от времени состав, которым древние строители замазали стыки, осыпался, но и теперь немало бы понадобилось загнать на эту гору современной техники, если б кто-то вдруг решил разрушить монолит из глыб, в течение нескольких веков враставших друг в друга.
        Стена была высотой метра в три. В ней имелся проход, словно какой-то великан огромным топором вырубил кусок из этой унылой серой ленты, тянущейся куда-то вглубь леса. А люди, пытаясь исправить последствия деяний гигантского вандала, вделали в проход массивные ворота, вырезанные из темного дерева и накрытые сверху двускатной крышей, выполненной в древнеяпонском стиле и напоминающей клинок экзотического кинжала.
        Возле ворот стояли две молодые женщины, обе с небольшими рюкзачками на груди и на спине. Из тех рюкзачков, что были спереди, торчали крохотные ручки, ножки и головы. Ручки и ножки периодически дрыгались, а головы вертелись в разные стороны, но почему-то не пищали и не плакали - и это было странно, так как конечности младенцев были совершенно голыми.

«Девки-то на морду лица типа одинаковые. Хотя говорят, что и мы для азиатов тоже все на одно лицо… Дикие они какие-то. Мелких своих того и гляди заморозят. Семейство японских моржей, что ли?» - подумал Виктор, слегка поеживаясь под порывами холодного ветра, норовившего забраться за пазуху.
        Рядом с женщинами стояли два пацана, одетые в одинаковые черные куртки. Одному было на вид лет десять - двенадцать, другому - около четырнадцати. У обоих взгляд раскосых глаз был злым и напряженным. Женщины тоже, похоже, слегка нервничали, поглядывая на небольшую дверь в рост человека, врезанную в одну из массивных створок древних ворот.
        Виктор подошел поближе.
        Пацаны на мгновение оторвали глаза от ворот, смерили Виктора одинаково безразличными взглядами и снова уставились на дверь. Женщины тоже не проявили особого энтузиазма по поводу появления на сцене нового персонажа, разве что только слегка поклонились. Виктор в ответ тоже отвесил неуклюжий поклон. Пацан - тот, что постарше, - едва слышно фыркнул, хотя его взгляд по-прежнему был прикован к двери.

«Ишь ты, расфыркался, щень, - с неприязнью подумал Виктор. - Мелкий, а уже деловой
        - куда деваться… Интересно, а чего ждем-то?»
        Время шло.
        Японские товарищи по-прежнему стояли столбиками, гипнотизируя дверь в воротах. А ноги Виктора потихоньку начали замерзать.
        Сначала он интенсивно шевелил пальцами. Потом, когда эта мера перестала приносить желаемый эффект, стал потихоньку постукивать ботинками друг о друга, за что заработал еще один фырк от старшего пацана.

«Да хоть обфырчись, гадёныш заморский, - думал Виктор, вполне уже готовый к тому, чтобы, наплевав на все, начать ломать ветки ближайших деревьев для костра. Правда, деревья вблизи ворот выглядели ухоженными, словно кто-то периодически подстригал ветви и выдергивал неэстетичный кустарник вблизи стволов. Но когда вот-вот дуба дашь от холода - не до этикетов и не до размышлений на тему „что о тебе подумают окружающие“».
        Но, видимо, сегодня духи местного леса не дремали и, чуя намерения европейского варвара, поторопили события.
        Дверь в створке массивных ворот распахнулась, и наружу вышел японец в мешковатой одежде. Японец как японец, самый обыкновенный, только лысый как бильярдный шар. Однако и дамы, и пацаны вдруг резко согнулись в поклонах, словно невидимые духи леса одновременно зарядили им в животы по хорошему маэгири.
        Лысый в ответ кланяться не стал. Виктор, слегка опоздав с поклоном (больно резво японец из-за двери появился), увидев эдакое неуважение, кланяться передумал.

«Ишь какой. Люди, понимаешь, ему в пояс, а его превосходительству лысиной качнуть впадлу. Хрен тебе, перетопчешься».
        Однако японцу Викторовы поклоны были абсолютно по барабану. Как и их отсутствие. На него он даже не взглянул. Зато удостоил взором старшего из пацанов, который, разогнувшись, шагнул назад и принял некое подобие боевой стойки. Однако японец на стойку пацана реагировать не стал и направился было к женщинам. Пацан разочарованно фыркнул - манера у него, похоже, такая дурацкая, то и дело фыркать как лошадь - и слегка опустил руки.
        Оказалось, зря.
        Проходя мимо, лысый молниеносным движением выбросил руку - только рукав колыхнулся
        - и пацан, схватившись за живот, покатился по земле. Второй парень, тоже попытавшийся что-то эдакое изобразить, отвел на секунду взгляд - посмотреть, что с товарищем, за что заработал звонкий хлопок по уху.

«Во гад, мальцов лупит», - дернулся было Виктор… но тут же остановился.
        Старший из пацанов с трудом поднялся с земли и снова склонился в почтительном поклоне. Младший явно готов был зареветь, но, глядя на старшего, пересилил себя и, не отнимая ладони от уха, повторил его движение.
        Однако лысого пацаны больше не интересовали. Он подошел к женщинам.
        Одна из них уже расстегнула лямки рюкзачка и протянула ему голого ребенка. Вторая все еще возилась с кнопочками и замками, бросая на японца виноватые взгляды.
        Японец невозмутимо принял предложенное, повертел мальца, словно куклу, несильно хлопнул по заднице, послушал, как тот орет, заходясь слезами, после чего покачал головой и вернул ребенка женщине.
        Вторая мамаша наконец справилась с рюкзаком и передала лысому с рук на руки свое чадо.
        Японец повторил манипуляции. На что чадо, возмущенно заорав, треснуло кулачком по жесткой ладони.
        Лысый удовлетворенно кивнул, повернулся спиной к женщине и, ни слова ни говоря, направился обратно к воротам. Чадо продолжало истошно орать. Да тут, пожалуй, и взрослый заорет, если его нести головой вниз, словно курицу, держа при этом за одну ногу.
        Но не сказать, что осиротевшая мамаша сильно убивалась по поводу незавидной судьбы своего отпрыска. Скорее наоборот. Ее лицо сияло радостью, чего нельзя было сказать о второй женщине. Горестно вздохнув, она затолкала своего менее удачливого дитятю обратно в рюкзак, повернулась и пошла обратно.
        Виктор, слегка обалдевший от столь стремительной череды событий, наконец, очнулся:
        - Это!.. Гхм… Слышь, мужик!
        Но «мужик» уже скрылся за дверью. Тонко взвизгнула задвижка с обратной стороны, и отдаляющиеся вопли младенца лишний раз подтвердили, что Виктора никто за дверью не ждет и не думает напряженно - пустить ли за дверь иностранного гражданина Савельева, или повременить немного для придания моменту пущей важности.
        Сзади заржали пацаны. Виктор обернулся.
        Ухо младшего горело и наливалось красным. Лицо старшего отдавало зеленым, и дышать ему, похоже, было все еще слегка затруднительно. Что тем не менее не сказывалось на его способности ржать, скаля неестественно белые зубы.
        - Гайдзин, - сказал, словно выплюнул, младший.
        - Катаги[Катаги (жаргон якудзы) - простак, лох.] , - уточнил старший - и закашлялся.
        Что такое «гайдзин» и «катаги» Виктор не знал, но понял, что вряд ли «добро пожаловать». Отчего страшно захотелось добавить старшему пацану по блестящим зубам, а младшему - ботинком под зад.
        Старший что-то почувствовал. Откашлявшись, он сощурил и без того узкие глаза и сноровисто сунул правую руку в карман.
        Виктор напрягся. Однако меньший пацан что-то быстро сказал старшему, и тот, напоследок смерив Виктора взглядом с головы до ног, повернулся и направился прямиком в лес. Рядом с ним шагал младший, что-то горячо рассказывая и размахивая руками. Судя по жестам, он вновь остро переживал перепитии произошедшего.
        Пацаны скрылись за деревьями. Женщины ушли вниз по тропинке. Виктор остался один.
        - Ну ни фига себе сходил за хлебушком! - пробормотал он.
        И задумался.
        Думы были невеселые. Людей вокруг - никого, да даже если бы и были, все равно спросить куда идти не получится. Потому как из японского кроме «кумитэ», «сэнсэй» и «йоко-гири», чудом уцелевших в памяти после доармейского каратэ, в голове было практически стерильно.
        Но, с другой стороны, везли ж его зачем-то за тридевять земель? И не для того, наверно, чтобы сбросить около каменного забора, за который страстно желают попасть некоторые японские граждане.
        Везти-то везли - и куда привезли?
        Виктор смерил взглядом древнюю кладку стены и вделанные в нее ворота, словно сошедшие со старинного японского рисунка. Если б не куртки пацанов, рюкзачки женщин для переноски морозоустойчивых спиногрызов и не едва приметный красный глазок видеокамеры над воротами, вполне можно было подумать, что Виктор, словно персонаж одного из современных литературных подражаний бессмертному творению Марка Твена «Янки при дворе короля Артура», похожих один на другого как однояйцевые близнецы, угодил прямо с аэропорта в средневековую Японию.
        Но вышеназванные детали убеждали в обратном. И стена, и лес, и лысый дядька с садистскими замашками - все было объективной реальностью, данной нам в самых что ни на есть неприятных ощущениях.
        А между тем дело шло к вечеру.
        Солнце помаленьку спускалось за верхушки японских елок. И вокруг стало заметно холоднее.
        Ночевать под стеной Виктору совсем не улыбалось. В куртке, пусть даже утепленной, пожалуй, до утра дуба дашь, не дождавшись из-за ворот учителя, мудрого аки Конфуций, лысого словно коленка и - Виктор вспомнил младенца, болтающегося вниз головой, - беспредельного настолько, что любой самый отмороженный браток содрогнется.
        В лесной чаще, в той стороне, куда ушли пацаны, забрезжил огонек.
        Виктор раздумывал недолго. Тем более что от ворот в том направлении вела едва заметная в сумерках тропинка.
        - Значит, нам туда дорога, - задумчиво констатировал Виктор, направляясь вглубь леса.
        Дорога оказалась недолгой. Тропинка вывела на довольно просторную, идеально круглую поляну, посреди которой стояла… беседка не беседка, навес не навес, а так, ни пойми что. Такая же крыша, как над воротами в оставшейся позади стене, только чуть пошире, покоилась на четырех деревянных, почерневших от времени столбах. Рядом с беседкой стояла вполне современная пластиковая кабинка, не оставлявшая сомнений в ее предназначении. У одного из столбов, подпиравших крышу, имелась стопка аккуратно сложенных дощечек.
        Под навесом около миниатюрного костра сидели, поджав под себя ноги, знакомые пацаны. Костер был разведен под черной от сажи металлической табуреткой, ножки которой были врыты в землю, утоптанную не одним поколением японских граждан, страждущих попасть за ворота в каменной стене.
        Пацаны на появление Виктора никак не отреагировали. Они ковырялись деревянными палочками в большой чашке, стоящей на табуретке, и, время от времени доставая оттуда куски какой-то снеди, отправляли их в рот.
        Полюбовавшись на эту идиллию, Виктор решил, что вряд ли пацаны приволокли сюда все эти удобства на своем горбу, и что предназначены они, скорее всего, для всех тех сумасшедших, кому не терпится найти приключений на свою голову по ту сторону стены. Потому, ничтоже сумняшеся, он вошел под навес и, усевшись прямо на землю около табуретки, протянул руки прямо под нее, засунув окоченевшие пальцы чуть не прямо в костер, - задубели они до невозможности.
        Пацаны и на это не отреагировали. Они были заняты поеданием ужина, пахнущего, кстати, как-то не слишком аппетитно. Только старший пару раз метнул в сторону Виктора взгляды, полные презрения, но тому на эти взгляды было глубоко наплевать. И действительно - кого колышет мнение какого-то иностранного тинейджера? Пусть себе зыркает, его дело.
        Немного отогрев руки, Виктор расстегнул сумку и, вылущив из блистера предпоследнюю таблетку, закинул ее в рот, запив жидкостью из бутылочки. Он поискал глазами, куда бы ту бутылочку выбросить… и наткнулся на полный изумления взгляд старшего.
        Старший смотрел на бутылочку в руках Виктора как средневековый рыцарь на священный Грааль. А младший - так тот вообще застыл словно изваяние с открытым ртом, так и не определив туда кусок чего-то розового, зажатого между палочками для еды.
        Виктор перевел взгляд на бутылочку, повертел ее в пальцах и, не найдя в ней ничего особенного, поступил как любой русский человек, оказавшийся в лесу с пустой емкостью в руке, - зашвырнул ее в чащу, чем вызвал волну безмолвного осуждения в глазах у обоих пацанов. Однако Виктор с удивлением отметил, что хотя во взгляде старшего и читалось, мол, лох ты и дикарь, бледнолицый, хоть и крут безмерно, но бросаться непонятными словами на этот раз пацан не рискнул, как не рискнул бы, скажем, любой четырнадцатилетний пацан сделать замечание признанному дворовому авторитету.
        Виктор внутренне усмехнулся. И сделал выводы.
        Стало быть, он на правильном пути. Если эти сопляки сделали такое «ку» бутылочке, выданной ему узкоглазым конвоиром, стало быть, за стеной и есть та самая ниндзячья школа, в которую его выпихнули не только из собственной жизни и страны, но и с родного материка, кстати.
        От маленькой мести он не удержался. Конечно, проверить состояние мечей можно было в другое время и в другом месте. Но, если разобраться - почему бы не здесь и не сейчас?
        Он неторопливо вытащил из сумки длинный сверток, развернул…
        У меньшего из пацанов поднесенный было ко рту кусок розовой снеди шлепнулся куда-то в область промежности. Наверно, кусок был сильно горячим, потому что пацан коротко взвизгнул и, вскочив на ноги, принялся вытряхивать его из складок штанов, приплясывая на месте.
        Старший тоже встал на ноги и… склонился в почтительном поклоне.
        Чего-чего, а вот этого Виктор не ожидал.

«Ага, зауважали, черти полосатые», - удивленно хмыкнул он про себя и, не вставая с места, кивнул пацану в ответ. После чего махнул рукой - ладно, мол, не напрягайся, понято и принято, зла не держу. Мир, дружба и все такое.
        Пацан оказался понятливым. Сел обратно на землю, но восхищенного взгляда от мечей так и не оторвал. Сейчас он был похож на обыкновенного мальчишку своих лет, завороженного красивой игрушкой, а не на злобного звереныша, готового в любую секунду броситься на каждого, кто на него косо посмотрит.
        Вытряхнув из штанов горячую снедь, рядом с ним осторожно присел второй кандидат в ниндзя.

«Братья, что ли? - подумал Виктор. - Уж больно похожи. Хотя для нашего брата все монголоиды одинаковые».
        За время Викторовой вертолетной отключки с мечами заметных изменений не произошло. Что и неудивительно, судя по тому, какие взгляды кидал Викторов конвоир на его сумку. И не спер под шумок, что странно. Ибо по глазам было видно - шибко ему того хотелось. Как и этим двум зверенышам, кстати.
        Виктор от греха подальше завернул обратно свое богатство и упаковал его как было. Пацаны хором разочарованно вздохнули. Старший подхватился, поковырял палочками в вареве, вытащил самый, на его взгляд, аппетитный кусок и протянул Виктору.
        Виктор покачал головой, кивнул на сумку. Мол, таблетками сыт, благодарствую - и слегка поклонился. Пацаны в ответ тоже хором раскланялись.
        - Ну и ладушки, - сказал Виктор. - А теперь пора и на боковую.
        Конечно, сон зимой под открытым со всех сторон навесом - занятие муторное и холодное. А что делать? Спасибо хоть, что лес вокруг и ветра нет, а то бы вообще труба. И за костер тоже спасибо тем, кто дровишек сюда догадался приволочь. В общем, конечно, весьма неважный сервис, но жить можно.
        Виктор улегся поближе к костру, обнялся со своим драгоценным имуществом (мало ли что. Поклоны поклонами, но глаза у пацанов по ту сторону костра нет-нет да и возвращаются к сумке) и попытался заснуть.
        Удивительно, но, несмотря на холод, жесткую землю под боком, непривычность обстановки и другие неудобства, удалось ему это практически с первой попытки.

* * *
        Проснулся он от стука собственных зубов.
        Костер давно догорел, так как подбросить в него дров никто не удосужился.
        Виктор приподнял голову. Пацанов поблизости видно не было. Только на свежевыпавшем снегу виднелась цепочка следов, ведущая по направлению к воротам, невидимым за стеной леса.
        Виктор, морщась от боли в мышцах, задубевших от холода и затекших от неподвижности, разомкнул руки, сжимающие сумку. Расстегнул молнию, проверил - мечи на месте. Как и последняя бутылочка с розоватой жидкостью. И последняя таблетка.
        - Грустно, - сказал Виктор, пытаясь пошевелить пальцами ног. - А дальше что?
        С неба медленно сыпались рыхлые мокрые снежинки. Лес заговорщически молчал. Это был странный лес - без птиц, без звуков… Без жизни…
        - А дальше яйца не пускают, - громко ответил Виктор самому себе, вставая с земли.
        - Бросай курить, вставай на лыжи!
        Он энергично присел и охнул от боли в одеревеневших коленях.
        - И вместо рака будет грыжа, - проворчал он сквозь стиснутые зубы, продолжая приседания еще и еще, пока в ногах не восстановилось кровообращение. Тогда он упал на кулаки. Отжавшись пятьдесят раз без перерыва, Виктор вскочил на ноги и провел несколько серий кулаками в деревянный столб, подпиравший навес. Кулаки отозвались тупой болью.
        - Вот и ладушки, - сказал Виктор. - Грабли не отморозили - и слава Федор Кузьмичу.
        Он достал из сумки свой завтрак, расправился с ним за несколько секунд и выбросил в снег пустой блистер вместе с опорожненной бутылочкой.
        - Как раз настала пора вспомнить, что такое ягель, - задумчиво пробормотал Виктор, закидывая сумку за спину и направляясь по уже слегка запорошенным снегом следам двух пацанов. - Кажется, его жрут олени. Из под снега выкапывают - и жрут. А еще надо вспомнить, жрут ли его чукчи, - философствовал Виктор по пути. Потому что, когда философствуешь - или гонишь, что в принципе есть практически одно и то же - в голову не лезут дурацкие мысли типа «Кирдык тебе, парень. Если в ближайшие двадцать четыре часа за ворота не пустят, дальнейшая судьба у тебя, супермен, одна
        - мамонтовая. Либо с голодухи загнешься, либо с морозу».
        В просвете между деревьями показался серый монолит стены.
        - Не, ягель чукчи не жрут, - подытожил Виктор, подходя к стене. - Чукчи жрут оленей. А поскольку оленей здесь не наблюдается, то придется по ходу в ближайшее время заточить одного из мелких япошек. Все равно они тут без дела ошиваются никому на хрен не нужные.

«Никому не нужные мелкие япошки» по прежнему «ошивались» около ворот. Видимо, время до выхода лысого еще было, поэтому старший упражнялся в отбивании удара, который получил вчера. Младший тыкал ему в живот деревянной корягой, а старший довольно шустро и жестко блокировал ее предплечьем.

«Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось», - вздохнул Виктор, вспоминая удар лысого. Он хорошо запомнил движение. На самом деле удара видно не было - только рукав мешковатого балахона слегка колыхнулся.

«Хрен ты, малец, такое поймаешь», - подумал Виктор, опасаясь признаться самому себе, что и он сам вряд ли заблокирует подобное движение. Да и как блокировать то, чего не видно?
        Пацаны поменялись. Теперь старший норовил половчее съездить младшему по уху. Защищаться у того получалось неважно, и, поймав пару увесистых оплеух, младший окрысился и бросился на старшего с кулаками. Началась возня. Виктор вздохнул и отвернулся.
        Он припомнил одну из историй, услышанных давно и уже не упомнить от кого - не иначе, от каратэшного сэнсея. Мол, в древности кандидат в ученики неделями околачивался около ворот школы, демонстрируя серьезность своих намерений. Похоже, здесь то же самое.
        Недель у Виктора не было. И сейчас он отчаянно пытался сообразить, что ему делать дальше.
        Встать рядом с пацанами у ворот в очередь за трендюлями от лысого? Так процентов девяносто, что он их огребет, - лысый, похоже, даст сто очков вперед любому чемпиону по боям без правил.
        Ждать своих десяти процентов удачи, поселиться у этих ворот, надеясь, что рано или поздно настанет день, когда ему удастся заблокировать эту невидимую молнию, вылетающую из рукава? Так он может и не настать никогда. Для того чтоб уверенно отражать такой удар, нужно тренироваться днем и ночью и больше ничем другим не заниматься. И с кем тренироваться? С этой мелюзгой? А питаться чем? Олени тут определенно не водятся…
        Возня за спиной прекратилась. Виктор обернулся.
        Старший озабоченно смотрел на наручные часы и что-то втолковывал младшему. Младший вполне понятным жестом развел руки в сторону. Мол, ничего не попишешь. Старший с отчаянием в глазах посмотрел на ворота, потом махнул рукой, повернулся и зашагал по тропинке, ведущей вниз с горы. Младший последовал за ним.
        - Понятно, - сказал Виктор. - Неприемный день. Называется, приходите завтра.
        Кому-то, видимо, можно было и завтра. И послезавтра. И через месяц, и через год.
        Виктору надо было сегодня. Потому что завтра для него могло уже и не наступить.
        Он точно помнил, сколько дров осталось под навесом. И даже если б их там лежало в десять раз больше, развести костер все равно было нечем.
        Виктор поднял голову.
        Бледно-серое небо резко перечеркнул темно-серый верхний край серой стены. Высоко больно, не допрыгнуть. А что, если?..
        Он снял со спины сумку, расстегнул молнию, развернул ткань…
        Два меча. В ножнах. К ножнам привязаны длинные шнуры, видимо выполняющие функции портупеи. И гарды - у черного, того, что покороче, - массивная, квадратная; у того, что подлиннее и покрасившее, - более маленькая, круглая и элегантная.
        Виктор вновь поднял голову, прикинул высоту препятствия и принялся разматывать хитрые узлы, в которые были свернуты шнуры.
        Покончив с этим непростым делом, он забросил пустую сумку через забор, после чего свободный конец шнура черного меча завязал узлом на левом запястье. К правому запястью он точно так же привязал конец шнура катаны, взял меч в правую руку вместе с ножнами и метнул его вверх на манер копья.
        Перелетев через стену, катана за что-то зацепилась. Виктор подергал шнур. Вроде более-менее нормально, но подстраховаться все же не помешает.
        Он с силой ткнул ножнами черного меча в утрамбованную землю около стены, покрутил их туда-сюда, углубляя получившуюся выемку, после чего прислонил рукоять ниндзя-то к стене.
        - Ну, ни пуха ни пера, Виктор Лексеич, - пробормотал он себе под нос, осторожно ставя носок ботинка на гарду черного меча, словно на ступеньку. После чего резко выдохнул, оттолкнулся ногой и, быстро перебирая руками натянутый шнур катаны, практически взлетел на стену.
        Он и сам не ожидал столь эффектного результата. Как-никак, до этого штурмовать японские каменные заборы ему не приходилось. Подсознательно он был готов к тому, что сейчас сверзится с почти трехметровой высоты, - ан нет. Штурм получился с первого раза.
        Сверху стена была плоской. Ее ширина не превышала полуметра. По всей длине стены с ее внутренней стороны между камней были вбиты металлические пруты, на которых лежали несколько рядов колючей проволоки.
        А за стеной была скала.
        Каменный наконечник горы острым шпилем вонзался в небо. Его вершина терялась в низких облаках. С голых серых склонов стекали многочисленные водопады, преломляющиеся на каменных выступах, напоминающих ступеньки. Внизу, у подножия скалы, водопады собирались в большое озеро, на берегу которого стоял длинный одноэтажный дом, за которым виднелись несколько построек в том же стиле, но поскромнее размерами.
        Дом был сработан из того же потемневшего от времени дерева, что и ворота. Венчала строение прямоугольная крыша, немного смахивающая на крышку гроба. Ни окон, ни внятных дверей в стенах дома не наблюдалось - одни вертикальные реечки. На коньке крыши с обоих сторон изогнулась какая-то тварь - какая именно, отсюда не разглядишь. В общем, глянешь на такую избу, и сразу ясно - не в орловскую губернию на блины тебя занесло, а намного восточнее.
        А вокруг избы расстилалось широкое ухоженное поле. Ровное как стол, сразу видать, только снег почистили. Вон сильно загорелый пацан до сих пор с лопатой ковыряется, снег в яму сваливает.
        От вида поля и пацана с шанцевым инструментом у Виктора смутно заныло под ложечкой. Уж больно то поле напоминало армейский плац, а пацан - великовозрастного
«духа со стажем»[Дух со стажем (армейский жаргон) - слабовольный старослужащий, не пользующийся авторитетом у своего призыва и до увольнения в запас выполняющий работы, положенные «духам» - молодым солдатам.] .
        На плацу там и сям были натыканы деревянные манекены, бревна, макивары и всякие другие приспособления, предназначенные для тренировок в зубодробительном искусстве. Двое парней остервенело использовали их по назначению - один колотил руками и ногами по деревянному подобию человека, другой занимался тем же самым с бревном, обмотанным веревкой и подвешенным к точной копии средневековой виселицы.
        Поле было здоровенным, не меньше футбольного. По его краям росли такие же ухоженные деревья, за которыми угадывались крыши еще каких-то строений. Всю эту территорию полукругом и охватывала каменная стена, один конец которой терялся в чаще вечнозеленых деревьев, а второй скрывался за скалой.
        - Понятно, - сказал Виктор, подтягивая к себе за шнур черный меч. - Японский ниндзячий полк срочной службы.
        Катана застряла между мотком колючей проволоки и стальным штырем. Виктор подергал за шнур - бесполезно. Надо распутывать и заодно как-то перебираться через колючую проволоку - не век же сидеть на заборе в позе горного орла, обозревающего окрестности.
        Американские боевики про ниндзя смотрели все. Виктор не был исключением. Потому, изрядно покорячившись в неудобной позе, черный меч он привязал за спину так, чтобы рукоятка торчала из-за плеча. Потом бросил пустую сумку и кусок ткани, в которую были обернуты мечи, на колючую проволоку и осторожно лег животом на импровизированную подстилку.
        Сумку, ткань и куртку, что была на Викторе, колючка не пробила. А вот коленкам досталось изрядно, пока Виктор, тихо матерясь, вызволял из плена свое оружие. Когда ему наконец это удалось, кожа на коленях была истыкана так, словно он только что передавил ими отряд ежей.
        Шипя от боли, Виктор осторожно подтянул под себя ноги и потихоньку, балансируя и пружиня ногами в полуприседе, начал двигаться вперед по металлическому пруту к краю заграждения.
        Подошвы ботинок вязли в колючей проволоке. Виктор осторожно шел вперед, понимая, что одно неверное движение грозит падением всем телом на заточенные колючки. О том, что будет после этого, он старался не думать.
        Прут, не рассчитанный на тяжесть человеческого тела, предательски шевельнулся под ногами.
        - Твою мать… - процедил Виктор, делая последний шаг.
        Дальше была земля. С высоты второго этажа зрелище малопривлекательное донельзя. Особенно когда ты собираешься с этой высоты прыгать вниз.
        Но сказалась десантная предпрыжковая подготовка. Виктор оттолкнулся ногами от железяки, сгруппировался, приземлился на ноги, спружинил коленями и грамотно завалился на бок. Квадратная гарда черного меча больно вонзилась острым углом чуть выше лопатки - аж черные пятна в глазах заплясали.
        - Ох, ёпт… - простонал Виктор, переворачиваясь на живот и становясь на корточки. Боль немного отпустила, пятна перед глазами плясать перестали - и Виктор увидел приближающиеся к нему ноги.
        Ноги были босыми и грязными. Виктор поднял голову.
        Принадлежали нестерильные ноги тому японцу, который до этого молотил конечностями по вздернутому на виселицу бревну.
        Виктор осторожно поднялся с земли, заодно прислушиваясь к себе на предмет целости коленей. Раз получается стоять на своих двоих, выходит, что целы, - ну и отлично. Теперь можно с аборигенами познакомиться.
        Однако аборигену незваный гость был абсолютно не интересен. Его глаза были прикованы к катане в руке Виктора.
        - Дались вам эти игрушки, - проворчал Виктор, прикидывая, куда б деть свои мечи, чтоб не смущать местное население. В сумку бы их сунуть - так она наверху, на колючке осталась, и хрен теперь ее без лестницы оттуда выковыряешь. Хоть как в детском саду за спину прячь.

«А чего? Идея, - мелькнула мысль. - Сейчас этот меч тоже за спину примотаю - и как раз буду похож на Али-Бабу…»
        Японец был ровно на голову ниже Виктора. И лицом - естественно - на взгляд европейца, особо от сородичей не отличался. За исключением одного…
        Сейчас на этом лице была написана такая гамма восхищения, замешанного на безграничном уважении к обладателю столь ценных артефактов, что Виктору вновь стало как-то не по себе. Он, сидя на заборе, успел отдать должное тому, с какой силой и насколько технично обрабатывал абориген тяжеленное бревно - аж виселица тряслась. А тут… Того и гляди на колени упадет и начнет поклоны бить.
        Но на колени японец падать не стал. А вот с поклонами Виктор не ошибся.
        Как и бандюговатый тинейджер, оставшийся за забором, абориген согнулся перед Виктором в почтительном поклоне. Только этот поклон был гораздо глубже того, что отвесил Виктору при виде мечей подзаборный пацан прошлой ночью.

«Всё как дома, в каратэшной секции до армии…» - подумал Виктор, склоняясь в ответном поклоне…
        Страшный удар ногой снизу разогнул его в обратную сторону так, что тело выгнулось дугой. Затылок, словно пушечное ядро, врезался в землю. Удар был настолько силен, что Виктор по инерции пропахал в размокшей от слякоти почве мало не полметра, прежде чем его макушка воткнулась в каменное основание только что преодоленной стены. Пятна перед глазами вернулись обратно. Но сейчас их было намного больше, и были они кроваво-красными.
        Несмотря на это, он попытался подняться. Голова гудела, наливаясь тупой болью, красные пятна перед глазами слились в сплошное марево, но, несмотря на это, Виктор все еще соображал вполне четко. Вполне достаточно, для того чтобы дотянуться до горла подлого гада. Причем необязательно руками - руками, пожалуй, с таким не справиться. Катана выпала из его разжавшихся пальцев при падении, но черный меч настойчиво напоминал о себе давлением квадратной гарды на плечо.

«Ну, сука!!!..»
        Рука Виктора метнулась к плечу. И даже успела схватиться за оплетенную черным шнуром рукоятку…
        Второго удара Виктор тоже не видел. Да это был и не удар - так, тычок согнутым пальцем куда-то за ухо. Причем прилетел этот удар сбоку, откуда он совсем не ожидал атаки.

«Второй японец…»
        Тычок был болезненным, но в то же время, как говорится, нет худа без добра. От него словно по мановению волшебной палочки пропали и набат в черепной коробке, и кровавое марево, застилавшее взгляд.
        Виктор рванул меч, намереваясь завершить начатое… и понял, что вслед за вышеперечисленными малоприятными ощущениями пропадает и весь остальной окружающий мир.
        Часть вторая
        Нингё[Нингё (яп.) - кукла.]
        Декабрь 1937 года, Китай, пригород Нанкина
        Он стоял на холме и смотрел вдаль. Впереди, от силы в половине ри от него, простиралась линия китайских окопов, надежно замаскированная ночной темнотой. Сразу за окопами начинался мост через Длинную реку[В переводе с китайского Янцзы означает «Длинная река».] . А за мостом лежал Нанкин, столица правительства хитрого Чан Кайши, который, по данным разведки, сейчас был уже весьма далеко от нее вместе со своим правительством. Люди, не ведающие Пути, обычно хотят жить. Это остальным, знающим Истину, все равно. Хорошо, что таких очень мало. И что никого из них нет сейчас там, в окопах.
        Мастер потянул носом ночной воздух - и поморщился. Промозглый декабрьский дождь был похож на масло, просеянное сквозь старое полотно. Хотя чего можно ожидать от дождя в этой стране, пропитанной страхом, потом, гарью и кровью. Эта смесь, испаряясь, возносится к небесам - и небеса возвращают ее обратно. Это не Япония, где ливень несет прохладу и очищение.
        Что ж, дождь войны и должен быть таким, пропитанным кровью и страхом врага. И после сегодняшней ночи никто не удивится, если с неба польется настоящая кровь, а не вода, пропитанная ее запахом.
        Мастер закрыл глаза и, скрестив ноги, медленно опустился на землю. Его руки, словно две змеи, готовящиеся броситься друг на друга, поднялись кверху. Кончики пальцев соприкоснулись и переплелись в замысловатую фигуру.
        А в груди Мастера родился звук.
        Слабая, едва слышная нота набрала силу - и потекла в ночи, распространяясь от фигуры сидящего все дальше и дальше, приминая невидимую в темноте траву и заставляя мелкое зверье в паническом ужасе прятаться по норам.
        Это не был голос человека.
        Нет в мире людей существа, способного воспроизвести совершенный ки-ай[Ки-ай (яп.
        - концентрация силы в момент нанесения удара, чаще всего выраженная в крике.] . Если же такое существо появляется - это уже не человек в том смысле, в какой принято облекать это понятие.
        Набрав силу, нота стала высокой настолько, что вряд ли ее уловило бы человеческое ухо…
        Но ее прекрасно слышали те, кого обычный человек никогда не увидит в течение своей жизни. После смерти - может быть. Но не здесь. Не в этом мире.
        Это ерунда, что Мастера древности могли обходиться лишь собственными силами, заставляя целые армии падать перед ними на колени. Без помощи моно-но кэ, бесплотных духов, сеящих смерть и безумие, можно заставить повиноваться одного, двух, трех, десяток живых людей - если, конечно, на это хватит личной силы.
        Для того чтобы заставить повиноваться армию, необходимы существа из страны Токоё[Страна Токоё (яп.) - «страна вечного мира». Мир смерти, и в то же время - мир бессмертия, в представлениях древних японцев находящийся далеко за морем.] - призрачного мира мертвых. Которых нужно суметь вызвать оттуда… А после - заставить вернуться.
        Далеко не каждый колдун-ёдзюцука прошлых эпох решался на такое, даже если и был уверен в собственных силах. Страшно представить, что будет с этим миром, если Мастер, практикующий настоящую, не сказочную некромантию, не справится с моно-но кэ, вырвавшимися из-за черты!
        Но то ли ёдзюцукам удавалось справляться с духами-чудовищами, то ли… древние свитки врут, по традиции всех народов многократно преувеличивая силу и доблесть героев прошлого.
        Мастер никогда бы не решился на подобное ради себя. Ему в этом мире было нужно не так уж и много.
        Демонстрация его силы была нужна Японии.
        Там, на соседнем холме, увешанные древними защитными амулетами, за кустами прятались два настоящих адмирала и их переводчик. Один из них был адмиралом страны Восходящего Солнца по имени Такадзиро Ониси. Второй адмирал прилетел из-за моря, и звали его Вильгельм Канарис. Сейчас он наверняка припал к окулярам привезенного им безумно дорогого прибора, благодаря которому человек мог видеть в темноте.
        Мастер ослабил контакт и позволил себе вздохнуть. Сейчас в щель чуть отодвинутой в районе китайских окопов сёдзи[Сёдзи (яп.) - раздвижные полупрозрачные перегородки из плотной вощеной бумаги, заменяющие двери и окна в традиционном японском доме.] , разделяющей миры, черным потоком лились моно-но кэ, которых невозможно увидеть никаким прибором. Их могут видеть лишь глаза живущих между мирами.
        Остальные видят только результат.
        Но Мастер прикрыл глаза. Не нужно лишний раз смотреть на моно-но кэ. Они не любят этого и могут позвать любопытного в сопровождающие. И даже всемогущий ёдзюцука не сможет им отказать. Хотя бы из вежливости. А вот сможет ли он выбраться из страны Токоё - еще вопрос. Лишний раз туда ходить не стоит никому, даже всемогущему ёдзюцуке.
        Мастер и так знал, что все китайцы, сидящие в окопах, сейчас словно один человек достали из чехлов свои армейские ножи. После чего со слезами восторга на глазах перерезали себе ими горло, совершив дзигай - старый японский ритуал, достойный лишь слабой женщины.
        Позже Мастер узнал, что адмирала Третьего рейха больше поразило не массовое самоубийство китайцев, а кровь переводчика, брызнувшая на окуляр дорогого прибора, способного видеть в темноте. Переводчик был настоящим самураем и нашел в себе силы воспротивиться воле моно-но кэ и не проткнуть себе шею клинком армейского ножа, а совершить сэппуку, вспоров себе живот как подобает истинному воину. Плохо, что для него не нашлось лишнего защитного амулета. Но в его смерти нет вины Мастера. Адмирал чужой страны настоял на том, чтобы переводчик сопровождал его постоянно. Отказать же послу в сопровождении было бы верхом непочтительности.
        К тому же его гибель сыграла свою роль, едва ли не большую, чем смерть трех тысяч защитников моста.
        Германия даст деньги.
        Школы синоби будут построены по всей Японии.
        Дело Воинов Ночи будет продолжаться.

* * *

…Было холодно.
        Холод, словно живое существо, медленно проникал в плоть, заставляя тело рефлекторно сжиматься в уродливую копию эмбриона. Тело старалось сохранить крохи тепла - но тепло медленно уходило, поглощаемое ледяным воздухом помещения. И так же медленно в пока еще живой комок дрожащего человеческого мяса вползали ледяные щупальца, несущие за собой смерть… Тихую, уютную, практически незаметную и желаемую многими смерть в беспамятстве, похожую на исчезновение последнего луча солнца, медленно уходящего за горизонт.
        Но тут внезапно случилось странное.
        Если бы холод действительно был живым существом, скажем, каким-нибудь хищным осьминогом, он в ужасе отдернул бы свои щупальца от намеченной жертвы и постарался как можно быстрее уползти в свою темную пещеру, подальше от зарождающейся внутри этого стылого куска мяса волны разрушающей энергии…
        Страшный, нечеловеческий крик вырвался из тела, скрюченного на полу, разворачивая его и выгибая дугой в обратную сторону. Оно забилось в судорогах, но родившаяся в его центре волна уже разливалась по венам, костям, клеткам, пропитывая их энергией, рвущейся наружу, сочащейся через поры кожи горячим потом.
        Постепенно тело перестало биться, медленно, словно нехотя завалилось на спину - и перестало быть просто телом.
        К нему вернулось сознание…
        Виктор открыл глаза.
        Где-то далеко в уголках только что вернувшегося сознания еще звучали отголоски когда-то до боли знакомой мелодии… Но это были лишь отголоски, схожие с едва слышным отзвуком многократно отраженного эха.
        Виктор снова сомкнул веки. Но волшебная мелодия, как и только что увиденный сон, исчезла безвозвратно. Вместо нее в голову просочилась мысль.
        Мысль появилась в голове одновременно с лучом тусклого света, пробивающегося сквозь неплотно сомкнутые ресницы. Виктор разомкнул их пошире, ибо этого требовала мысль.

«Где я?»
        Свет лился из небольшого квадратного отверстия в… трубе?
        Помещение, на полу которого он лежал, напоминало каменную трубу, уходящую далеко вверх.
        Или колодец.
        В луче света, проникающего через отверстие, то и дело мелькали снежинки. Видимо, далеко наверху начался снегопад.
        И тут Виктор вспомнил все. Каменный забор, двух японцев, удар, падающую наземь катану, свою попытку достать из-за плеча ниндзя-то, новый удар сбоку…
        Мечи?!
        Виктор рванулся, заскрипел зубами от боли, пронзившей все тело, но не прекратил попыток оторвать свое тело от каменного пола, до тех пор пока не встал, как раненый зверь, на корточки и не осмотрелся.
        Мечей не было. Не было и куртки. На нем был надет лишь его тонкий осенний свитер и штаны. Ботинки с него тоже сняли.
        - Сссссуууккккииии, - процедил-простучал зубами Виктор.
        Холод постепенно начал подниматься вверх от пальцев босых ног, касающихся стылых каменных плит.
        Усилием воли Виктор оторвал руки от пола и встал. Его качнуло, но он удержался на ногах, схватившись за шероховатую стену. Стена была неровной, сложенной из того же камня, что и забор, через который Виктор перебрался… когда? Сегодня? Вчера?

«Вчера б перебрался - сдох бы давно, - пришла вялая мысль. - Тогда утро было. Сейчас, похоже, вечереет…»
        В небольшой выемке стены скопилось немного снега. Виктор сглотнул вхолостую, почувствовал, как спазм раздирает пересохшее горло, высунул язык и слизнул белую россыпь снежинок. Снег ожег язык, мгновенно растаял и холодной каплей стек вниз по пищеводу.
        Но Виктору показалось, что капля прошла не вниз, а вверх, в голову, в мозг, который вдруг моментально очистился от мутных обрывков недавнего беспамятства, плавающих под черепной коробкой.
        И дело здесь было не в капле…
        Из дырки между двумя грубо отесанными камнями выползала огромная змея.
        Зеленовато-серая лента толщиной в руку взрослого человека медленно вытекала из отверстия у подножия стены. Кроваво-красный язык чудовища то и дело выплескивался из копьевидной головы и, лизнув волны живого тепла, исходящие от тела жертвы, втягивался обратно.
        Виктор стоял не шевелясь, завороженный страшным и одновременно прекрасным зрелищем.
        Змея вытащила из своей норы все свое двухметровое тело, приподняла голову и начала медленно свивать свое тело в кольца. Виктор вяло подумал, что тварь напоминает пружину, готовящуюся распрямиться и поразить своей копьевидной головкой намеченную цель. Но то, что этой целью является он сам, было почему-то совсем неважно.
        Все окружающее вдруг застило каким-то мутным серым туманом. Виктор с удивлением заметил, что его тело начало очень медленно раскачиваться, словно механический метроном. Причем своё тело Виктор воспринимал как-то по-другому, словно он сам не имел к нему ни малейшего отношения, а был просто зрителем, со стороны наблюдающим происходящее.
        Раскачивающееся тело разлепило губы и издало тихий звук. Звук этот шел не из легких, а откуда-то из живота. При этом он отдаленно напоминал отзвук той мелодии, что посещала Виктора несколько раз в минуты, о которых он впоследствии предпочитал не вспоминать.
        Звук шел непрерывно, словно для того, чтобы его генерировать, телу не нужна была функция вдоха-выдоха.
        Странно…
        Готовящаяся к броску змея вдруг замерла на секунду, словно прислушиваясь, - и сама начала раскачиваться из стороны в сторону. Сначала медленно, а потом быстрее и с большей амплитудой, словно стараясь попасть в такт движениям человеческого тела.
        А тело, продолжая раскачиваться и издавать этот странный, ни на что не похожий звук, сделало шаг.
        Потом еще один.
        И еще…
        До змеи оставалось не более полуметра. Амплитуда движений тела стала уменьшаться. Одновременно оно невозможным образом переломилось в пояснице под прямым углом и протянуло руку к копьевидной голове пресмыкающегося. Сложенные пальцы руки были переплетены и удивительно похожи на голову зачарованной змеи.
        Некоторое время рука и змея синхронно качались в одинаковом ритме в сантиметре друг от друга, подчиняясь звуку, исходящему из глубины человеческого тела.
        А потом рука сделала бросок.
        Звук исчез.
        Тело человека перестало раскачиваться.
        Лишь железные пальцы все сильнее и сильнее сдавливали шею чудовища чуть пониже копьевидной головки.
        Змея забилась в конвульсиях. Ее мощное тело метнулось вперед и оплело руку словно живой гигантский браслет. Хвост чудовища несколько раз хлестнул по ребрам человека… но пальцы продолжали сжиматься.
        Наконец змея перестала биться. Зеленовато-серые кольца разжались и безвольно стекли с руки человека…
        Человека ли?..
        Туман исчез. Исчезли последние ноты звучащей в голове мелодии. А Виктор обнаружил себя в состоянии согнутого в пояснице прямого угла, сжимающего в руке двухметровую дохлую пакость.
        Брезгливо сморщившись, он попытался разжать пальцы - но не тут-то было. Сведенные судорогой мышцы руки отказывались повиноваться хозяину. Как и спина, кстати, которую Виктор почему-то не чувствовал.
        Медленно протянув вперед свободную левую руку, Виктор с усилием, по одному разогнул непослушные пальцы правой и отбросил от себя мертвую змею. Движение отдалось болью в онемевшей пояснице, к которой начала возвращаться чувствительность.
        Виктор сделал усилие и с подвывом разогнулся, после чего несколько минут сначала медленно и осторожно, а потом все активнее разминал затекшее тело, возвращая ему способность нормально двигаться. Попутно он пытался анализировать, что же это, собственно, случилось с ним только что.
        Он помнил ступор, в который впал при виде выползшего из-под стены чудовища (до этого он змей только на картинках и видел). После чего его тело само, без какого-либо участия с его стороны, начало двигаться и при этом издавать странные звуки.
        Все это Виктор помнил отчетливо, но так, как вспоминает проснувшийся человек только что виденный и неправдоподобно реальный сон. Да, все это происходило только что, именно с ним… но во сне.
        Виктор поежился.
        Подтверждение того, что это был не сон, сейчас валялось под стеной каменного колодца безжизненной кучей, сильно смахивающей на длинную, огромную… колбасу.
        Только сейчас Виктор осознал, насколько сильно он хочет есть. И пить. И желательно накинуть на себя что-нибудь типа тулупа или кавказской бурки. Или одновременно и того и другого вместе. А чтобы совсем было хорошо - еще костер развести. Или лучше два - спереди и сзади, чтоб грели одновременно.
        Однако, похоже, в этой тюрьме ни тулупов, ни костров для заключенных не предусматривалось.
        Между тем далеко наверху стремительно сгущались сумерки, и вскоре мертвая змея, к которой невольно то и дело возвращался взгляд Виктора, почти растворилась в черноте ночи, вдруг как-то сразу затопившей каменную трубу.
        Виктор в отчаянии поднял голову вверх. Квадратное отверстие наверху еще можно было различить.
        - Эй, вы! Надзиратели, или как там вас! - что есть мочи заорал он. - Совсем охренели, что ли? Арестантов здесь кормить положено или как?!
        Ответом ему было еле слышное гудение эха, отраженного от стен.
        - Вот суки! - пробормотал Виктор.
        Как-то вдруг он понял, что нет в этой тюрьме надзирателей. Как нет и абсолютно ненужных здесь решеток, дверей, замков… И обязательной кормежки арестантов здесь тоже нет и не предвидится. Ни в обозримом будущем, ни вообще.
        А между тем под ложечкой уже не сосало, а ломило.
        Труп чудовища притягивал взгляд. Внезапно вспомнилось - змея на клинке черного меча. Или дракон, что, впрочем, один хрен - тоже змея, только здоровущая. Типа этой. И надпись. Как там? «Отнимая жизнь у противника, помни - это не самое ценное, что ты можешь у него отнять». А что еще можно отнять у противника, когда ты уже отнял у него жизнь?
        Только то, что от него осталось…
        И Виктор решился.
        Он подошел к змее и поднял ее с земли. Тварь оказалась неожиданно тяжелой. И как это он с ней совсем недавно так ловко управился? Монстр, а не змея!
        Ощущать кожей ладони холодную шкуру мертвой твари было неприятно… но вполне терпимо. Если, например, представить, что это действительно большая колбаса или сосиска в полиэтиленовой пленке. С которой только нужно эту пленку снять…
        Место около змеиной головы показалось наиболее тонким и подходящим для задуманного. Это раздавленное его рукой место свободно гнулось во все стороны, словно под ним не было ни мяса, ни костей.
        Он подошел к стене и за несколько секунд перетер змеиную шею о торчащий из стены острый край камня. Это оказалось несложно, тем более что ночные тени скрыли тусклый блеск мертвых глаз огромной твари.
        Виктор отбросил в сторону копьевидную голову. Из разорванного горла пресмыкающегося на его руку полилась густая жидкость.
        Пить хотелось настолько сильно, что Виктор думал недолго. Он приподнял тело змеи над головой и припал к разорванной шее.
        Кровь оказалась солоноватой и неожиданно приятной на вкус.

«Это сок, томатный сок», - гипнотизировал себя Виктор, быстро глотая густую жидкость, действительно напоминающую по вкусу вышеназванный продукт. По вкусу - но не по запаху. Виктор старался не думать о том, на что похож запах змеи и змеиной крови, опасаясь прямо тут же на месте вытошнить с таким трудом добытую влагу.
        Когда жажда наконец немного отступила, Виктор быстро (Только не думать! Только не думать!) надорвал край холодной шкуры о тот же уже скользкий от крови острый камень и попытался снять ее с тела мертвого пресмыкающегося.
        Удивительно, но шкура сползла достаточно легко. «Точно как с сосиски», - подумал Виктор.
        И от этого вдруг стало легче. Тем более что в полной темноте, которая к тому времени затопила его тюрьму, «сосиска» была уже практически неразличима.
        Виктор не стал снимать всю шкуру со змеи - тварь была длиной никак не меньше двух метров. Долго. Да и некогда было. После внушительной порции змеиной крови есть захотелось просто нестерпимо.
        Он впился зубами в ледяное мясо, оторвал кусок, разжевал осторожно, боясь поранить язык и нёбо об осколки тончайших ребер, - и проглотил.
        Ничего, терпимо. Обычное сырое мясо, чем-то смахивающее на куриное. Как-то в интернате они с пацанами с голодухи отловили заблудившуюся курицу и съели в полусыром виде, лишь немного обжарив на костре. Вкус был похожим.
        Так под воспоминания о далеком детстве очищенная треть змеи пошла за милую душу. Насытившись, Виктор по-хозяйски завернул оставшиеся две трети несъеденной
«колбасы» в освободившиеся клочья ее шкуры - и вдруг понял, что ему совсем не холодно. Более того. Такого прекрасного самочувствия у него не было давно. Словно некий источник энергии, локализованный в желудке, выплеснул в вены продукты свой деятельности, вызвав в теле невиданный прилив сил.
        Как-то совсем некстати и не к месту вспомнилось бурное прощание с Александрой…
        Н-да…

«Ай да змея японская! - подумал Виктор. - Не змея, а энергетик плюс афродизиак в одной шкуре! Надо будет растянуть этот сухпай дня на два, а лучше на три. Глядишь, чего и изменится в ситуации».
        Усилием воли подавив в воображении навязчивый образ Александры, за которым, кстати, потихоньку начали выстраиваться в воображении все его бывшие подружки вперемешку с другими смазливыми особами, виденными ранее на экранах, в журналах и на иных носителях информации, Виктор понял, что помимо всего прочего он мертвецки хочет спать. И так как вариантов реализации этого желания было не много, он опустился на ледяной пол, свернулся эмбрионом, поерзал немного, устраиваясь поудобнее в позе, с некоторых пор ставшей почти привычной, и мгновенно заснул.

* * *
        - Кто этот человек?
        - Я не знаю, господин. Он перелез через ограду Школы.
        Оядзи[Оядзи (жаргон якудзы) - «отец». Начальник, старший инструктор.] Школы синоби клана Сумиёси-кай нахмурился.
        - Почему ты сразу не убил его, как предписывает Закон Клана?
        Лицо собеседника оядзи было бесстрастным. Наверно потому, что такое лицо просто не могло быть иным.
        - Он принес с собой два меча, дайсё работы Сигэтаки из Эдо.
        Брови главы Школы удивленно приподнялись кверху.
        - Ты хочешь сказать, что через забор перелез обыкновенный гайдзин, который принес с собой неизвестное доселе дайсё самого Ханкэя? А ты знаешь, что катана этого Мастера входит в число Дзюё Бункадзай, культурного достояния нации?
        - Это первая причина, почему я не убил его, господин.
        - Есть и вторая?
        - Есть. Это записи наших камер слежения. Гайдзин перелез через забор, используя технику форсирования оград древних школ синоби.
        Оядзи задумчиво потер лысину.
        - Где он сейчас?
        - Я подверг его испытанию стихией Земли.
        - Хммм… Но ведь это второе по тяжести испытание для адепта уровня гэнин[Гэнин (яп.
        - 1) «нижний ниндзя», нижний уровень в иерархии школ ниндзюцу. Бойцы, рядовые исполнители воли руководителя школы. 2) «Гэ» - китайское копье с крюком, клевец, приемы с которым входят в прогамму обучения монахов Шаолиньского монастыря. Косвенный, обобщенный символ оружия в боевых искусствах Востока. В сочетании с иероглифом «нин» (означающим помимо «терпения» и «выносливости» также и «тайное действие») открывается второй, скрытый смысл термина «гэнин» - «тайное оружие».] ! Для гайдзина, не знающего секретов Школы, это равносильно смерти. Зачем ты сделал это? И почему стихия Земли? Не правильнее ли было начать со стихии Огня? По крайней мере тогда у него был бы хоть какой-то шанс.
        - Есть и третья причина тому, что он до сих пор жив. Дело в том, господин, что у него на плече уже есть знак Школы, означающий, что он прошел испытание стихией Огня.
        - Все это очень странно.
        - Да, господин. Тем более странно то, что с ним происходит. Он прошел испытание стихией Земли. Во время испытания я все время наблюдал за ним лично.
        - И что же?
        - Несомненно одно. Его тело не прошло специальной подготовки. Но его центр хара[Хара (яп.) - «живот». В японских эзотерических практиках энергетическое
«депо» организма. Соответствует расположению точки ин-ко (в китайских практиках известна как точка ци-хай, центр равновесия тела).] …
        - Что его центр хара?
        Оядзи показалось, что в глазах Инструктора, смотрящих сквозь щели между неподвижными веками, промелькнуло замешательство.
        - Простите, господин, если я скажу нелепость, но у меня сложилось впечатление, будто не он управляет своим центром хара, а центр хара управляет им, - после непродолжительной паузы ответил Инструктор.

* * *
        Виктору приснилось, что на него рушится стена его тюрьмы. Грохот двигающихся камней был настолько реален, что он, еще ничего не соображая со сна, рефлекторно откатился от источника шума, встал на четвереньки и, по собачьи встряхнув головой, понял, что его сон мало отличается от реальности.
        Стена не рушилась. Она вполне ощутимо двигалась.
        Вернее, двигалась не вся стена, а ее внушительный кусок. Квадрат со сторонами метра по два каждая медленно вращался вокруг своей оси. Камни терлись друг о друга с неприятным звуком, похожим на скрежет железа по стеклу.
        Кусок движущейся стены наехал на остатки Викторова ужина и легко размазал их по полу. Процесс вращения пошел быстрее и с меньшими усилиями со стороны невидимого механизма.

«Писец завтраку, - с сожалением подумал Виктор. - Хотя может быть, что завтрак тебе уже и не понадобится. Сейчас в проемы воду подадут - и кирдык тебе, Лексеич. Хотя, если воду - глядишь и выплывем. А если не воду, а кислоту какую-нибудь?»
        Каменная плита наконец провернулась на девяносто градусов, разделив торцом открывшийся зев подземелья на две равные половинки. Из черной глубины зева на Виктора дохнуло сыростью, запахом плесени и еще чего-то знакомого. То ли пота, то ли свалявшейся шерсти.

«Или, как вариант, зверя какого-нибудь запустят покруче змеюки. Это дешевле, чем на кислоту тратиться».
        Отчасти он оказался прав.
        Из глубины подземелья послышались какие-то звуки. Что-то массивное приближалось к входу в каменный мешок, напополам разделенному стеной.
        Виктор сжался словно пружина.

«Хрен вам, - пронеслось в голове. - Так просто не дамся!»
        Звуки приближались. И вместе с ними глуше и тише становилось эхо внутри подземелья. Сейчас это было уже не что-то гулкое и жуткое, а… обычные человеческие шаги. Понятно, акустический эффект такой. Однако Виктор позы не изменил и продолжал стоять на четвереньках, готовясь к прыжку, как почуявший опасность пещерный человек у входа в свое жилище.

«Если вчера змею подсунули, то вряд ли на этот раз Деда Мороза пришлют».
        Из глубины подземелья в тусклое пятно света, падающего сверху, шагнул человек.
        Виктор замер.
        Ему почудилось, что только что в его каменный мешок вошел покойный Стас…
        Человек был в черной обтягивающей футболке с длинными рукавами и в черных свободных штанах. На ногах у него были надеты ботинки того же цвета, напоминающие десантные, только сработанные из гораздо более качественной мягкой кожи. Толстая подошва ботинок была заметно рифленой.
        Именно таким запомнил Виктор Стаса при первой их встрече. Черные штаны, черная футболка и огромные руки, словно два инопланетных существа, выползающие из ее рукавов. Правда, сейчас эти тренированные руки, обтянутые эластичной футболкой до запястий, никоим образом не выглядели угрожающе. Так как не могут выглядеть устрашающими руки, у которых из подмышек торчат два вполне мирных, свернутых в рулон серых матраса. Даже если на кисти этих рук натянуты черные перчатки, навевающие ассоциации с эсэсовскими застенками.
        И, конечно, это был не Стас.
        Этот человек был похож на него мощью прекрасно развитой фигуры, легкой походкой и уверенными движениями тренированного тела. Но он был ниже Стаса примерно на голову и оттого выглядел более квадратным. К тому же Виктору никак не удавалось разглядеть его лица.
        Человек повернулся к Виктору спиной, бросил свою ношу к стене, развернул один из матрасов так, чтобы одна половина лежала на полу, а вторая была прислонена к стене, и, ловко подогнув ноги, удобно устроился в этом импровизированном кресле.
        - Присаживайся, - сказал человек все еще стоящему на корточках Виктору, кивнув на второй матрас. - И рассказывай.
        По-русски он говорил без малейшего акцента, но почему-то Виктору сразу показалось, что для него этот язык не родной. Так правильно выговаривать слова может только очень хорошо обученный иностранец. Впечатление усиливало то, что голос человека был глухим и невыразительным настолько, что если бы случилось чудо и только что провернувшаяся на невидимой оси каменная плита вздумала заговорить, то, наверное, ее голос звучал бы примерно так же.
        - Что рассказывать? - поинтересовался Виктор.
        - Кто ты такой, - невозмутимо ответил человек. - И какого хрена тебе здесь надо.

* * *
        Виктор растерялся.
        - Хорошенькое дельце, - выговорил он.
        Поза человека на матрасе была расслабленной. Виктор отчетливо видел его свободно лежащие на серой шерсти перекрещенные ноги, словно предметы, не имеющие к телу ни малейшего отношения, расслабленный торс, привалившийся к стене… Вся фигура сидящего была олицетворением буддистского спокойствия и умиротворения. Правда, лицо этого будды по-прежнему находилось в тени.
        Виктор медленно перетек из положения на корточках в положение сидя.
        - Значит, рассказать тебе, какого хрена мне здесь надо, - с расстановкой произнес он. - Замечательно.
        Рука человека едва заметно шевельнулась, и лежащий рядом с ним второй матрас словно сам собой резко прыгнул к Виктору.
        - Только футон сначала под задницу подстели, а то яйца простудишь, - посоветовал собеседник.
        - Спасибо тебе, душевный человек, - еле слышно проворчал Виктор себе под нос, заворачиваясь в матрас-футон, похожий на толстое одеяло. После чего в позе окуклившегося тутового шелкопряда пристроился к стене напротив собеседника. - Где ж ты раньше был такой добрый?
        - Раньше дела были поважнее, - сказал человек. - Уж не обессудь.

«Ишь ты, услышал, - подивился Виктор, не решаясь уже высказываться вслух. - „Дела поважнее были“, ага. А теперь, значит, можно и хернёй заняться».
        - Можно и так сказать, - произнес человек.
        - Ты что, мысли читаешь? - не выдержал Виктор.
        - А чего их читать, - все тем же голосом без интонаций сказал человек. - У тебя ж все на лице написано.
        - Зато твое лицо почему-то всегда в тени, - буркнул Виктор.
        - Привычка, - усмехнулся человек.
        В том месте, где у затененного лица должны были быть губы, на секунду приоткрылась едва заметная черная щель. - Этому здесь тоже учат. Хотя… сомневаюсь, что с тобой случится приступ безудержного восторга, если ты увидишь мое лицо.
        Серая щель снова слегка шевельнулась.
        - Очень надо, - проворчал Виктор. - Ты лучше скажи, мы тут надолго обосновались?
        - А ты куда-то торопишься? - поинтересовался человек…
        Когда Виктор стал владельцем магазина и у него появилось некоторое количество свободного времени, он неожиданно обнаружил в себе любовь к чтению. В принципе эта любовь имелась всегда, но жизнь складывалась так, что постоянно было не до того. А тут, что называется, «прибило».
        Он начал читать все подряд, вначале подбирая книги абсолютно бессистемно. То, что не нравилось, отбрасывал после первых страниц, то, что нравилось, - дочитывал до конца. Позже стал более разборчивым, выискивая книги понравившихся ранее авторов или строго на интересующую тему. Япония, Китай и боевые искусства Востока пришли несколько позже. Вместе с навязчивым напоминанием о предложении заняться ими всерьез и надолго.
        До этого же как-то один знакомый порекомендовал ему «Алису в стране чудес». Сначала Виктор отбрыкивался, мол, сказок я еще не читал, делать больше нечего. Но знакомый настоял, и Виктор из принципа дочитал этот бред до конца. Дочитал, плюнул, отбросил подальше в пыльный угол, представляя, что он выскажет назавтра тому знакомому… и задумался.
        На предмет того, а как бы он себя вел, забрось его судьба в тот дурдом заместо Алисы.
        Нарисовались две альтернативы. Первое - трёхнуться с ходу крышей. И второе - не заморачиваться, не рефлексировать, принимать реальность такой, какая она есть. Потому что глупо плыть против течения - толку ноль, только из сил выбьешься. А ежели расслабиться и положить на все с пробором - глядишь, и вынесет куда-нибудь в места, где окружающий дурдом не так очевиден.
        Виктор расслабился и бросил ленивый взгляд в сторону затененной реинкарнации японо-чеширского кота. Только сейчас, слегка отогревшись в коконе из на удивление теплого восточного матраса-одеяла, называемого футоном, он понял, насколько сильно замерз.
        Рядом с ним валялся чудом уцелевший кусок вчерашней змеи, серьезно помятый каменной плитой, но еще вполне годный к употреблению. Виктор выпростал руку из кокона, зацепил едва гнущимися пальцами шмат полураздавленного мяса и запихал себе в рот.
        - Не-а, - промычал он, с аппетитом жуя холодную змеятину. - Времени навалом.
        Человек у стены снова усмехнулся.
        Виктор подумал, что он, наверно, окажется очень обаятельным, когда морду из тени вытащит. Типа Афанасия, упокой кто-нибудь его душу. Они все обаятельные на редкость, люди из «своей жизни». Что Стас, что Афанасий, что местами затененный тип, сидящий напротив. Только те обаятельные померли, а этот жив пока, щерится…
        Солнце лениво перевалилось через край каменной трубы, растворив оранжевым лучом тень на лице человека.
        Нижняя челюсть Виктора двинулась еще раз-другой, по инерции перемалывая мясо многострадальной рептилии, - и, остановившись, медленно отвисла книзу.
        У человека напротив не было лица.
        Вернее, лицо-то у него было. Но оно было… ненастоящим. Словно кто-то содрал с него кожу и, вылепив из презервативной резины точную копию кожного покрова, натянул ее на голый череп.
        Возможно, этот эффект был бы менее заметным на несколько большем расстоянии, но Виктор сидел в пяти метрах от собеседника, освещенного яркими лучами только что проснувшегося солнца.
        Резиновые губы человека скривились в жуткое подобие улыбки.
        - Ты жуй, не отвлекайся, - посоветовал он. - Змея хабу весьма полезная для организма тварь. Конечно, в случае, когда ты ее грызешь, а не она тебя.
        Виктор по инерции повиновался. Дожевал кусок, проглотил и с усилием отвел взгляд в сторону. Жуткое ощущение. Словно со статуей из музея восковых фигур разговариваешь.

«Стас с Афоней померли, а этот… зомби, что ли?..» - пришла в голову не очень связная мысль.
        - Ты не ответил на вопрос, - жестко сказал человек, перестав ухмыляться.
        - Это ты о чем? - машинально спросил Виктор, еще не пришедший в себя от увиденного.
        - О том, кто ты такой и какого хрена тебе здесь надо.
        Голос человека странным образом распространился по помещению. Словно глухие каменные стены, многократно приняв и отразив звуки такого же глухого голоса, перемешались с ним в тяжелую, однородную массу, и вся эта масса вязко легла на плечи Виктора. И от этого жутковатого ощущения ему очень захотелось вжаться в пол, просочиться в щель между плитами, стать маленьким и незаметным…
        Ощущение было мимолетным. Накатило-прошло. Но оставило воспоминание. И мысль о том, что бы могло быть с Виктором, продолжи человек давить голосом еще хотя бы с минуту.
        Виктор тряхнул головой, отгоняя наваждение.

«Страна чудес, - напомнил он себе. - Хочешь выжить - плыви по течению. А лучше сам стань этим течением, если получится».
        И рассказал всё.
        Человек слушал не перебивая. И не двигаясь. Солнце уже прокатилось по небу на достаточно приличное расстояние, таща за собой унылые тени каменного мешка, а человек словно задеревенел там у стены в позе будды, неожиданно подстреленного из-за угла во время медитации.
        Виктор замолчал.
        Вокруг повисла абсолютная тишина, которую, казалось, при желании можно было потрогать руками.
        Сложенная из древних глыб серого песчаника труба уходила слишком глубоко под землю, и какие-либо звуки сверху не достигали дна. Виктор слушал лишь собственное дыхание да легкий звон в ушах от давления крови на перегруженные эмоциями мозги.
        Человек у противоположной стены, казалось, не дышал вовсе. Он сидел, прислонившись неестественно прямой спиной к древней каменной кладке и прикрыв веки, лишенные ресниц, морщин и едва заметных складочек, свойственных человеческому лицу.

«Может, помер? - мысленно предположил Виктор. И тут же поправил сам себя: - Вряд ли. И Александра, и Стас, помнится, частенько впадали в такой вот коматоз, когда собирались сделать какую-нибудь пакость. Интересно, что этот уродец сейчас замышляет?»

«Уродец», словно почувствовав пристальный взгляд Виктора, открыл глаза. Словно пушечные порты у древнего фрегата поднялись - раз! - и два беспросветно-черных дула уставились в лицо Виктора.
        Виктор невольно поежился. Ну и взгляд…
        - То есть ты хочешь сказать, что своими руками убил человека, который принадлежал к Нинкёдан и с детства тренировался в Школе нинпо[Нинпо (яп.) - в средневековой Японии ниндзюцу («нин» - терпение, выносливость, тайное действие, «дзюцу» -
«искусство») со временем развилось в нинпо - многофункциональную боевую систему, включающую в себя философские, мистико-религиозные и практические аспекты, а именно - искусство шпионажа, стратегии, тактики и физического уничтожения противника с применением разнообразных видов оружия и без такового.] ? Также из твоего рассказа следует, что какая-то девчонка пообещала тебе кучу денег за то, чтобы ты соизволил поехать в Японию обучаться в этой Школе, и при этом преподнесла тебе в подарок дайсё примерной стоимостью со средний американский небоскреб. После чего ты каким-то волшебным образом был похищен на вертолете из международного аэропорта, миновав таможню и уйдя от полицейского преследования.
        Человек замолчал, продолжая немигающим взглядом сверлить лицо Виктора.
        К неприятному ощущению, которое вызывал этот взгляд, прибавилось чувство, что он сейчас выглядит в глазах этого зомби полным идиотом. Странно, но именно этого сейчас почему-то не хотелось, хотя уже весьма долгое время ему было в принципе наплевать, что думают о нем другие хомо сапиенсы.

«Так-так, Виктор Лексеич. Осталось только начать доказывать дяде с резиновой мордой, что ты не брешешь, - и все, приехали. Как вариант можно поскулить, встать на задние конечности и виртуально покрутить хвостом. Ну уж нет, хренушки тебе, мил-человек. Презерватив на голове еще не повод для настолько глубокого прогиба».
        - Не хочешь - не верь, - равнодушно пожал плечами Виктор. - Других версий у меня все равно нет.
        - Не верю, - покладисто согласился его собеседник. - Итак, теперь разберемся, что мы имеем в активе. А имеем мы следующее.
        Ты, неизвестно как оказавшись поблизости отсюда, влез на охраняемую территорию, являющуюся частной собственностью, напал на двоих безоружных японских граждан, имея при себе холодное оружие, хранение и ношение которого запрещено конституцией этой страны. Помимо этого данное оружие является культурной ценностью, принадлежащей государству, которая, скорее всего, была похищена у какого-нибудь коллекционера или украдена из музея и сейчас находится в розыске. К тому же бесценная косираэ[Косираэ (яп.) - оправа японского меча (рукоять, ножны, крепеж. Проще говоря, все составляющие меча, кроме самого клинка).] одного из мечей повреждена и нуждается в реставрации, которая стоит денег, которых тебе за всю жизнь не заработать.
        Виктор почувствовал, что ему стало немного жарко под одеялом.
        - Добавлю чисто для информации, - бесстрастно продолжал человек. - О существовании нашей Школы знают очень немногие вне ее территории. Те, кто знает, принадлежат к избранным. И это только японцы, преданные идеям якудзы и с малых лет мечтающие стать адептами этой Школы. Возможно, ты видел некоторых из них снаружи. Так вот - чтобы попасть сюда, многие из них просиживают у ворот Школы годами. И уж более того, - человек усмехнулся снова, - никто из них не имеет наглости требовать за это денег. Они сами готовы отдать последнее для того, чтобы попасть сюда.
        - Ясно, - хмыкнул Виктор. - Стало быть, круты вы все здесь как гора Килиманджаро, а нам, простым смертным, делать здесь нечего. И, как я понимаю, это не Школа гэндзицу-рю?
        Человек отрицательно качнул головой. При этом Виктору показалось, что его резиновые губы скривились в презрительной гримасе.
        - Чисто для справки. Это Школа клана Сумиёсикай, - снизошел он до ответа.
        - Как я понимаю, клана якудзы?
        - Правильно понимаешь.
        - Все равно ни фига не понятно, - сказал Виктор. - Понятно только одно - я не там, куда меня изначально хотели отправить. В таком случае выдайте меня властям за все страшные преступления, которые я здесь натворил. Глядишь, бандита и хулигана обратно депортируют. Может, наш родной гуманный суд меня и помилует.
        Человек медленно покачал головой.
        - Невозможно. По кодексу Организации всё, что попадает на территорию Школы, становится либо ее частью, либо… - человек выдержал многозначительную паузу, - ее собственностью.
        Орать, возмущаться, требовать адвоката либо заниматься еще какой-то аналогичной ерундой Виктор не стал, хотя, похоже, собеседник ждал от него именно этого. То, что Виктор частью таинственной школы не является по определению, было и так понятно. Ибо годами у ворот не сидел и «только японцем» экстренно стать ему тоже не грозит.
        Стало быть, собственность.
        Ну-ну.
        - И что здесь у вас принято делать с собственностью? - равнодушно спросил он.
        - С собственностью?
        Несмотря на то что ни в голосе, ни на лице собеседника это никак не отразилось, Виктору показалось, что человек у стены ждал от него другого. Хотя, скорее всего, ему это только показалось. Лицевые мышцы под жутким покрытием, судя по ухмылкам его хозяина, работали исправно. Но на этот раз он и не думал ухмыляться. Сейчас его лицо как никогда напоминало застывшую маску.
        - Как я понимаю, тебя интересует двуногая собственность?
        Виктор не ответил.
        Ответа и не требовалось. Как и тогда, год назад, при допросе в лесу, проводимом Саидом и его соплеменниками. Тогда спектакль был отрепетирован заранее, и от его ответов абсолютно ничего не зависело. И на этот раз его собеседник тоже не ждал ответа.
        - С собственностью здесь поступают просто, - продолжил он. - Все, кто не является членом Школы, здесь нингё.
        - Кто? - переспросил Виктор.
        - Нингё в переводе с японского означает кукла.
        - Кукла?
        - Ага. Живая кукла для работы и тренировок учеников Школы. Нингё очень везет, если их не убивают в течение первого месяца. Тебе придется много молиться своему богу насчет того, чтобы тебе повезло. Заниматься этим ты можешь в свободное время. Правда, его у тебя будет очень немного. Так что рекомендую это время потратить на сон. Оно полезнее будет.
        - Как скажете, сэнсэй, - хмыкнул Виктор.
        - Не называй меня так, нингё, - сказал человек. - Так меня могут называть только адепты Школы. Если я услышу еще раз, что ты меня так назвал, я сломаю тебе руку. Но это никоим образом не освободит тебя от работы. Для тебя я мотинуси.
        - И в переводе с японского это означает?..
        - Хозяин.
        Виктор переварил услышанное, кивнул, улыбнулся и произнес:
        - А не пошел бы ты на хер, хозяин.
        Его собеседник усмехнулся. При этом чуть шире чем обычно раздвинулись его губы. И из жуткого черного провала рта в лицо Виктора вылетел плевок.
        Виктор не успел уклониться.
        Плевок смачно шлепнулся ему на щеку и больно уколол кожу. Виктор еще успел подумать, что, мол, вот у гада резинового еще и слюна ядовитая, - как вдруг перед его глазами стремительно начала сгущаться темнота.

«Что за дела? Вроде б до ночи еще далеко…» - промелькнула мысль, которая тут же, недодуманная до конца, была сожрана темнотой. Вместе с остальными мыслями, которые могли бы появиться у Виктора по поводу недостойного поведения человека, требующего, чтобы его называли хозяином.

* * *
        Солнечный луч назойливо пытался пробиться сквозь кожаную пленку век.
        Лучу это удавалось плохо - веки рефлекторно сжимались плотнее. Единственное, что удалось лучу, - это окрасить внутреннюю часть век в желто-оранжевый цвет, тем самым разбудив их хозяина.
        Но несмотря на издевательства светила, открывать глаз не хотелось. Потому как только откроешь их - и начнется все с начала…
        Было оно уже, было не раз и в далеком, и в недалеком прошлом: не успеешь проснуться - и снова начинается нереальный и в большинстве своем крайне вредный для здоровья экшен, оканчивающийся либо ударом по затылку, либо удушением, либо еще какой-нибудь гадостью из той же серии, результатом которой является или боль адская, или разной степени интенсивности погружение в непроглядную тьму беспамятства. Причем лишь для того, чтобы через некоторое время вынырнуть из нее, совершить ряд хаотичных поступков и телодвижений - и снова утонуть в той же самой тьме по милости очередного маньяка.
        А тут не били - просто в рожу плюнули. Вроде бы обычное действие со стороны оппонента, местами даже привычное для отдельно взятого русского человека. Но с того плевка щека зудит препаскуднейшим образом и тошнит, словно литр паленой водки в себя опрокинул…

«Ну еще пару минут покоя, пожалуйста, - мысленно попросил Виктор свой желудок. - Тепло, хорошо, даже кто-то вроде как одеялом накрыл - позаботился. Не хочу глаза открывать, дай полежать спокойно, а?»
        Но на этот счет у желудка были свои соображения. Он покатал задумчиво где-то на уровне «ложечки» вязкий тошнотный ком, после чего, вдруг резко скрутив хозяина в тугую спираль, решительно направил тот ком вверх по пищеводу.
        Виктор схватился за живот, сучнув ногами, повернулся на бок и отчаянно блеванул в разноцветную радугу - распахнутые глаза, слегка ослепленные просеянным сквозь веки солнечным лучом, выдали лишь ту информацию, которую оставило на сетчатке коварное светило.
        - Бллляяха!!! - взвыла радуга по-русски. И, судя по последующему звуку, впечаталась во что-то твердое, вызвавшее у нее новый поток отборного российского мата без малейших признаков акцента.
        Странно, но услышанное благотворно подействовало на желудок Виктора.
        Спазм отпустил. Виктор слегка расслабился, сплюнул в сторону остатки рвоты с желчным привкусом, проморгался… и обнаружил себя лежащим на жиденьком матрасе, постеленном на соломенную циновку. Такое же тонкое одеяло смятым комком валялось рядом. А в нескольких шагах от Виктора, держась за зад, приседал самый настоящий негр в белых колониальных шортах и майке-алкоголичке того же колора, одновременно с приседами демонстрируя исключительные познания в российской непечатной лексике.
        Заметив взгляд Виктора, негр уменьшил амплитуду приседаний и с мата перешел на шипение, перемежаемое тихими, но душевными «ттвою маттть!!!».
        Вскоре и этот процесс сошел на нет. Негр, перестав шипеть и гримасничать, пояснил:
        - Об угол копчиком херакнулся, - после чего, все еще потирая на автомате вышеназванный копчик, принялся рассматривать ущерб, причиненный Викторовой блевотиной его потертым домашним тапочкам, надетым на босу ногу.
        - Ничего, отстираются, - сообщил негр благоприятную новость, окончив осмотр. После чего добавил: - Меня Коляном звать. А тебя как?
        - Виктор, - буркнул Виктор, пытаясь подняться с матраса.
        Удивительно, но это простое действие получалось у него на редкость неважно. Руки, ноги, все тело казались чужими и частично потерявшими чувствительность. Только желудок время от времени жил своей жизнью, периодически сокращаясь и посылая «под ложечку» ощутимые болевые спазмы.
        - Ты лучше полежи пару часов, - сказал негр, снимая наиболее пострадавший тапочек и рассматривая его как энтомолог редкую бабочку. - В случае, если ты не помер, а только потерял сознание от того, что в тебя плюнул иглой Мастер фукуми-бари[Фукуми-бари (яп.) - в ниндзюцу искусство выплевывания ядовитых игл.] , то лучше хорошенько отлежаться и подумать о том, что сегодня у тебя второй день рождения. Заодно и организм от яда очистится. Щас воды принесу. Тебе, братан, много пить надо.
        Негр отодвинул в сторону одну из стен и исчез за ней, неся тапочки на вытянутой руке, словно пару дохлых мышей.

«Ну вот, братаном обзавелся, - подумал Виктор. - Колей. Как в анекдоте про негра и таксиста. „Гиббон тебе брат“. Хотя парень вроде неплохой. Интересно, а откуда в Японии взялся афрорусский братан, без акцента матерящийся по-нашему?»
        Поток его размышлений прервал «братан», отодвинувший дверь в комнату. Из-за двери дохнуло морозом. «Братан» дверь закрыть не удосужился, да в его положении это было и проблематично. В руках он нес одновременно здоровый керамический сосуд, чашку без ручки и гору бумажных полотенец, которую придерживал подбородком. На локтевом сгибе у него болталось пустое пластиковое ведро.
        Вместе с холодом в распахнутый дверной проем проник дневной свет, перебивший тщетные попытки крохотного комнатного светильника разогнать по углам рассветный сумрак.
        При свете негр оказался не совсем негром. Это был среднего роста парень с темно-коричневой кожей, пухлыми губами и лишь слегка вывернутыми ноздрями вполне европейского носа. Его темные короткие волосы немного вились, но до кучерявой шапки коренных уроженцев Африки им было далеко. На сухопаром жилистом теле под майкой отчетливо выпирали словно резцом скульптора вырубленные плиты грудных мышц. А из-под полотенец выглядывали небольшие, но так же отчетливо прорисованные шарики бицепсов.
        Словом, это был мулат - типичный представитель пока что немногочисленной в России категории граждан, из которых директора ночных клубов набирают танцоров и диск-жокеев, от больших печальных глаз которых млеют на танцполах шестнадцатилетние тинейджерки.
        - Сёдзи открытой оставлю, пусть комната от вонизма проветрится. Чего уставился? - Мулат улыбнулся поверх полотенец, продемонстрировав ряд идеально белых зубов.
        - Да так, - ответил Виктор. - Колоритно смотришься.
        - Так получилось, - сказал мулат, осторожно, чтоб не уронить, сгружая свою ношу на низенький стол. - Называется, мама русская, а папа - спортсмен. Француз, однако. Только черный. А мама - переводчица. Дружба народов и всё такое. И имя французское
        - Никол`я. Но лучше Коляном. Чтоб без выпендрёжа.
        То, что негр мулат не импортный, а свой, российский, чувствовалось сразу. По разговору.
        - А сюда-то как попал?
        - Тоже тема, - кивнул Колян, бросая гору полотенец рядом с вонючей лужей, образовавшейся по Викторовой милости, и наливая в чашку воду из сосуда. - Биография проста как апельсин. Ну, то что в школе чморили по национальному признаку, то понятно. Отсюда бокс и легкая атлетика. Способности к языкам плюс мамина тоска по сбежавшему папе - отсюда французский с детства и иняз. Потом еще во второй институт заочно поступил - история Востока заинтересовала.
        Колян протянул Виктору чашку с водой. Виктор с некоторым трудом соотнес ладонь с дном чашки и, поднеся ее ко рту, жадно выпил содержимое.
        - Спасибо.
        - Не за что.
        Колян налил еще. Виктор благодарно кивнул и попытался сесть, прислонясь спиной к стене. С трудом, но получилось. Ноги пока слушались плохо. И соображалось неважно. Ясно было одно - в местной Стране Чудес имелся резиноволицый чеширский кот, плюющийся ядовитыми иглами, и чернокожий «братан» с общими интересами. Которые, судя по всему, тоже не принесли ему ничего хорошего - по собственной воле чужую блевотину с пола не собирают.
        - Но от дурной головы, как известно, страдает все остальное, - продолжил «братан» прерванную мысль.
        - Что так?
        - Приключений захотелось, - вздохнул Колян. - Бросил институты, купил на последние шиши тур в Париж, решил записаться во Французский легион на пять лет.
        Колян встал на колени, выудил из ведра резиновые перчатки, надел их и, вымочив в луже блевотины первое полотенце, отправил его в ведро.
        - Я сам, - рыпнулся было Виктор.
        - Сиди, - тормознул его Колян. - А то на ногах не удержишься и сам в своих выделениях утонешь. Нам не впервой. Это он в тебя ядом из подглазных желез жабы хикигаэру харканул. Только разбавленным.
        - А если б неразбавленным? - спросил Виктор на всякий случай, хотя и так было все ясно.
        Колян пожал плечами.
        - Неразбавленным, сам понимаешь, был бы l’homme mort ordinaire.
        - Чего?
        Колян засмеялся.
        - По-французски «мертвец обыкновенный». Хотя здесь лучше учить японский. Прожить легче будет.
        - Я здесь жить не собираюсь, - сказал Виктор. - Я сюда, похоже, вообще по ошибке попал.
        - Это ты им расскажешь.
        Колян неопределенно мотнул головой в сторону стены, слегка морщась от вони. Тем не менее ведро постепенно заполнялось использованными полотенцами, а лужа стала заметно меньше.
        - А ты как здесь оказался?
        Виктор поморщился.
        - Японец привез. Фудзи Ямато.
        - Как-как?
        - Фудзи Ямато его звали.
        - А в слове «Фудзи» он «и» тянул, типа «Фудзии»?
        - Да нет вроде…
        Колян расхохотался.
        - И по какому поводу веселье? - осведомился Виктор.

«Братан» утер слезы и пояснил:
        - Да как бы тебе сказать? Вот если бы я сказал, что меня зовут Меч священного Пика Коммунизма, ты бы что сказал?
        Виктор подумал, что бы он сказал, но предпочел промолчать.
        - Во-во, - кивнул Колян, отметив выражение лица собеседника, - Небось сказал бы, что на индейца я мало похож, - это у них принято детишек называть Соколиный Глаз или Пушистый Хрен Кондора. Так вот, Фудзи без длинного окончания - это название священной горы, визитной карточки Японии. Ямато - древнее название той же самой страны. Которая Восходящего Солнца.
        - Ничего себе, - хмыкнул Виктор. - А при чем тут меч?
        - А при том, что у них тут все заморочено, везде подковырки норовят придумать, - проворчал Колян. - И так называемые имя-фамилию твоего японца разными иероглифами написать можно. «Фудзи» - это понятно, их священная гора. «Яма» - с японского как гора и переводится. «То» - меч. Вот и выходит, что один из вариантов перевода на русский будет что-то типа «Меча священной горы». А как он выглядел, твой японец?
        Но Виктор был не настроен на воспоминания. Он уже понял, что угодил в какую-то пока для него непонятную историю и в еще более непонятное место. При этом обсуждать перипетии странного приключения с первым встречным не очень хотелось. Хотелось прежде все обдумать и попытаться разобраться самому, и потому Виктор предпочел сменить тему.
        - Да черт с ним, с японцем. Для меня они все на одно лицо, как бы их ни звали. Ты лучше про себя дальше расскажи. И что там, во Французском легионе? Записался?
        - Не-а, - сказал Колян. - В Париже японку встретил, красивую, как незнамо что. Влюбился, похвастался языками, женился - в Париже это как два пальца об асфальт - и уехал с ней сюда, в Японию, будь она неладна.
        - Кто? Японка или Япония?
        - И та и другая, япппона мать! - сплюнул в ведро Колян. - Это я здесь уже докумекал, что ей не я был нужен, а мои языки. Попользовалась - и сбагрила в куклы. Теперь небось с новым мужем развлекается. Который в русском хорошо сечет.
        - В смысле попользовалась?
        - Гайдзинов здешние девки любят, - вздохнул Колян. - Говорят, мол, раз в пять месяцев пять минут пятью сантиметрами их не устраивает. Но гайдзин один хрен остается гайдзином. Даже если у него тех сантиметров впятеро больше.
        - И чего дальше?
        - Да ничего хорошего.
        Колян смочил полотенце водой из кувшина и принялся сосредоточенно тереть практически чистый пол. Видно было, что парень по-новому переживает свою трагедию.
        - Ну пожили вместе несколько месяцев, - выдавил Колян. - А потом на мой день рождения она мне поднесла чашечку сакэ. Дальше ничего не помню. Очнулся здесь. Смотрю - мужик с резиновой мордой подходит и вещает, мол, ты, пацан, теперь не человек, а нингё, то есть кукла. И жисть теперь твоя будет кукольная. Я за нитку дернул - ты побежал туда, куда мне надо. Понял?
        - Ну а ты?
        - Ну я его послал…
        Колян бросил в ведро последнее изгвазданное полотенце.
        - И что?
        - И ни хрена, - буркнул Колян. - В общем, как я понял, тебе он то же самое сказал?
        - Ну…
        - Понятно, что «ну». Ясно, что ты его тоже послал. И вот результат. Скажи спасибо, что он разбавленным ядом плюнул. А мог и настоящим. Или что похуже учудить. Короче, мой тебе совет: не рыпайся, делай что скажут - и будешь жить относительно нормально.
        - Относительно кого? - криво усмехнулся Виктор.
        - Хотя бы относительно китайцев, - серьезно сказал Колян, присаживаясь на край Викторового матраса и метко швыряя в ведро перчатки. - И корейцев. Здешнему начальству в этой Школе нужны люди, хорошо говорящие по-русски. Видать, в Россию своих учеников отправлять собираются. И потому я, то есть теперь мы - можем за свою шкуру особо не беспокоиться. Ну пнут там для вида, так это пережить можно. Ну подтянут пару-тройку раз в неделю на несколько часов япошек русскому мату поучить. Правда вот, хозработы всякие достают, конечно, зато всегда при кухне, относительно в тепле и никто тебе от не фига делать ребро из бочины не выдернет и башку не срубит.
        - А что, был бы китайцем - срубили бы?
        - Их сюда пачками возят, - хмуро сказал Колян. - Сам увидишь.
        - А зачем?
        - Тренируются, - скривился Колян. - И они, и мы - нингё. Только нам повезло больше.
        - Нин…гё?
        Колян кивнул.
        - Кукла в переводе. Для отработки искусства гашения обликов.
        - Искусства чего делать? - не понял Виктор.
        - Убивать, - вздохнул собеседник Виктора. - Все это, - Колян обвел взглядом стены, большинство из которых представляли собой просто перекрещенные реечки, затянутые то ли тонкой тканью, то ли толстой полупрозрачной бумагой, очень неважно пропускавшей настырные лучи рассветного солнца, - Школа очень серьезного клана якудзы Сумиёси-кай.
        - А… разве это не школа ниндзюцу? - в некотором замешательстве спросил Виктор.
        - Да как тебе сказать, - пожал плечами Колян. - Тут без стакана не разберешься. Хочешь расскажу?
        - Давай.
        - Ну, типа, вроде как в семнадцатом веке крутого ниндзю Хаттори Хандзо из провинции Ига за то, что он спас от смерти во время мятежа сёгуна Токугаву Иэясу, удостоили самурайского звания. И стал он начальником разведслужбы и тайной полиции. С того времени два основных клана ниндзя - Ига и Кога - пошли разными путями.
        Ниндзя из Ига стали работать на правительство и со временем на сытой правительственной службе серьезно подрастеряли свои навыки. А ниндзя из Кога, наоборот, ушли в подполье - ну, типа организованной преступностью занялись. Продолжали совершенствовать свое искусство и вскоре основали организацию Якудза. И хотя открытого противоборства между двумя кланами никогда не было, они потихоньку на протяжении нескольких веков ставили друг другу нехилые палки в колеса. Ига считали себя самураями, типа, у нас предки знатные да уважаемые, а вы, мол, никто. А Кога их считали предателями.
        В девятнадцатом веке после революции Мэйдзи оба клана вынуждены были соединиться: для завоевания международного рынка и новых территорий Ига нужны были утраченные навыки профессиональных убийц и шпионов, а Кога были необходимы связи в правительстве. Названия их тоже поменялись. Клан Ига стал называться Ямагути-гуми. Типа, в переводе «драконы, охраняющие вход в гору».
        - Почему в гору?
        - Ну, наверно, потому, что провинция Ига - это сплошные горы, там сам черт ногу сломит. Ниндзя в тех горах от века прятались. Небось потому в своё время и наловчились народ мочить, что им тренироваться никто не мешал - ни князья, ни правительство, ни их разборки. Или еще один вариант, откуда «горное» название появилось - в сороковых годах каратист был беспредельный, Ямагути Гогэн, большая шишка в Якудзе. Может, от него пошло, мол, «драконы Ямагути». Фиг их поймет, японцев, у них на каждое слово по десять значений.
        - А Кога?
        - Кога… Кога стали называться Сумиёси-кай. Типа, «общество морского бога Сумиёси».
        - Почему морского? - спросил Виктор.
        - К Кога в Средние века много пиратов вако перебегало, которые во Внутреннем море промышляли. Как им правительство по шапке надает - так они сразу в ниндзя.
        - Понятно, - протянул Виктор. - Стало быть, две Якудзы получается.
        - Да нет, - покачал головой Колян. - Войны, взаимовыгодное сотрудничество и поражение Японии в последней войне как бы укрепили видимые связи между кланами, вместе составляющие теперь одну организацию - Якудза. Но за кулисами конфликт все равно был, есть и будет.
        - Однако, - потер лоб Виктор. - Стало быть, как я понимаю, это Школа клана Кога? То есть как его… Сумиёси-кай?
        Он кивнул на хлипкие с виду стены дома.
        - Да какая это Школа, - фыркнул Колян. - Это так, старое додзё, в котором ниндзя в Средние века тренировались. Его по доскам разобрали и сюда перевезли. Настоящая Школа там.
        Колян ткнул пальцем в пол.
        - То есть? - не понял Виктор. - В подвале, что ли?
        - Под землей, - сказал Колян. - Японцы после войны под давлением оккупационных сил американцев приняли конституцию, согласно которой им любая милитаристская возня строго воспрещается. Так они Школу ниндзя под землю упрятали. Японцы без войны - не японцы. К тому же со свободными территориями у них, мягко говоря, неважно. Вот и растут вглубь. А сюда наверх бойцы раз в неделю наведываются, тренируются на дедовских макиварах, жрут, спят, типа, духом древних воинов пропитываются.
        - Ну а если накроет кто всё это хозяйство? - изумился Виктор.
        - Кто накроет? - хмыкнул Колян. - Официально вся территория Школы - частная собственность уважаемого бизнесмена, имеющего обширные связи в правительстве. И в то же время этот бизнесмен - дзёнин. То есть глава клана ниндзя.
        - Стало быть, эта школа готовит правительственных агентов?
        - Тоже не все так просто, - сказал Колян. - Никогда не поймешь, то ли они на правительство горбатятся, то ли на себя, то ли еще на кого. Я ж тебе говорю - трёхнутая страна. Движение левостороннее, чаевые халдею дашь - считай, врага нажил, оскорбил незнамо как. Такси ловить соберешься, так красный глаз - свободно, зеленый - занято. Даже в туалете на толчке сидеть надо мордой к стене. Кстати, выйдешь прогуляться - обрати внимание. Вместо конька на крыше дома - рыба, которая стоит раком, причем задницей к тебе. По мне, так наглядный символ того, что у них тут все через задницу.
        - А может, это у них правильно, а у нас через задницу? - задумчиво предположил Виктор.
        Колян открыл рот и слегка подвис.
        - Кстати, а откуда ты все это знаешь? - спросил Виктор. - Ига, Кога, кто самурай, а кто не пойми кто?
        Колян закрыл рот и помотал головой.
        - Ну ты сказал… У нас через задницу, а у них - правильно… Хотя… ты о чем?
        - Откуда ты все про всех здесь знаешь? - повторил вопрос Виктор. - И говоришь обо всем этом свободно. Это ж типа тайна… наверно.
        - Так я здесь уже второй год, - усмехнулся перезагрузившийся Колян. - Плюс женат был почти полгода. По-японски наблатыкаться успел - только в путь, не зря в двух институтах штаны просиживал. И по истории кой-чего там же нахватался. А тайна…
        Он сплюнул себе под ноги.
        - Растрепать эту тайну, братан, конечно, можно. Но только кому? Выход отсюда один
        - в море-океан, на корм акулам.
        - И ты здесь второй год на пинчищах летаешь? - изумился Виктор.
        Колян набычился.
        - Знаешь что, - сказал он, вставая с матраса. - Летаю. Зато живой. А вот ты учти - если бычить будешь, в следующий раз микродозой не отделаешься. Здесь народ простой, незатейливый. Забьют как кабана, и хорошо, если быстро. Я здесь за это время много чего повидал. Некоторые особо умные неделями мучаются, пока не подохнут. Веришь - на глазах умнеют. Да вот только толку от этого бывает не много.
        Колян взял с пола ведро и направился к выходу.
        - В общем, до вечера у тебя, считай, каникулы. Отлеживайся. Пойду я, а то дед припрётся, орать будет. А ближе к ночи твои новые друзья пожалуют - вот тогда держись.
        Кто пожалует ближе к ночи и чей дед припрется, Виктор спросить не успел. Разобиженный «братан» рывком задвинул за собой дверь - аж труха сверху посыпалась.
        Виктор расслабился. Деревянная стена за спиной приятно холодила все еще гудящий затылок.

«Крепкий вроде „братан“, - подумал Виктор, вспомнив, кого он видел со снегоочистительной лопатой в руках, когда сидел на заборе Школы. - Однако что-то в нем не то. Второй год на трендюлях летать - и как будто все так и надо. В армии несмотря на бокс и атлетику точно был бы „дух со стажем“. Такие до „дембелей“ не дорастают».
        Но тут вспомнился японец, колотящий ногами по бревну, словно это и не бревно вовсе, а меховой покемон.

«Интересно, а до чего ты здесь дорастешь, борзотa? - подумал Виктор. - Ну начну выеживаться. Ну подвесят заместо того бревна и будут пинки отрабатывать. Или мишень на морде нарисуют и в дартс играть начнут своими сюрикэнами[Сюрикэн (яп.) -
«меч из Сюри». Метательное оружие ниндзя. Сюри - замок на территории современного города Наха, в XIV-XIX веках являвшийся столицей государства Рюкю.] . И что? Н-да… Как говорится, возможны варианты».
        Виктор вздохнул.

«Судьба у тебя, Витя, такая. Как говорится, не бык обосрёт, так плетнем придавит. Ладно, увидим, что к чему. Утро вечера мудренее».
        Он попытался сжать кулаки. Неважно пока, но в общем движение получилось. По крайней мере пальцы ощущались: их словно кололи тысячами мельчайших иголочек - так бывает, когда сильно руку отлежишь. Но это было уже хорошо. Правда, все остальное тело на попытки движения реагировало крайне отрицательно - мол, отвали, хозяин, видишь, сил никаких нет, дай отлежаться.

«Ну и хрен с тобой, валяйся, - разрешил Виктор телу. - „Братан“ сказал, что до вечера можно не рефлексировать».
        Насчет «не рефлексировать» потравленный организм был всеми онемевшими конечностями
«за».
        Виктор завернулся поплотнее в одеяло и очень быстро погрузился в сон, который и есть самое лучшее лекарство, в отличие от отключки, возникающей вследствие воздействия на организм яда из подглазных желез иноземной жабы.

* * *
        Он проспал до вечера.
        Когда Виктор открыл глаза, сквозь щели между полупрозрачными панелями дома пробивался слабый свет, характерный скорее для сумерек, предшествующих ночи, чем для рассвета… который вот только что вроде как имел место быть, до того как глаза закрыл, - и уже на тебе, последние лучи заходящего солнца.
        В доме был дубак почище, чем в подземелье. И замерз Виктор не на шутку, несмотря на то, что и куртку ему вернули, и даже носки с ботинками натянули, пока он был без сознания.
        - Б-л-л-л-и-н-н-н!!! - простучал зубами Виктор, скатываясь с циновки. - У них тут ч-ч-чего, от-т-топления нет, ч-что ли?
        Вопрос был чисто риторическим - в доме было пусто. И вообще, этот японский дом больше напоминал не строение, предназначенное для нормального жилья, а длинный сарай. Но Виктор понимал - люди здесь жили веками. И даже спали, судя по выцветшим прямоугольным следам, на циновках от матрасов, идентичных тому, на котором весь день провалялся Виктор. На ночь, похоже, матрасы убирались в подобие шкафов-купе, расположенных вдоль стен. Само же спальное помещение было отгорожено от остального дома раздвижной перегородкой, состоящей из двух рам, обклеенных плотной бумагой. Но Виктор сильно сомневался, что в другой части дома можно найти что-то путное.
        - С-средневековье, б-б-л-л…ин, - пробурчал он себе под нос, падая на кулаки и в который уже раз повторяя набор нехитрых физических упражнений, которые ему за эти дни приходилось повторять с пугающей периодичностью с единственной целью - согреться. - Н-ни хр-рена себе, страна Восходящего Солнца. Ц-цивилизация, б-л-л-л…
        На втором десятке отжиманий Виктор с удовлетворением отметил, что тело слушается его так же, как и всегда. Онемение конечностей ушло, оставив после себя лишь неприятную слабость, помешавшую закончить серию упражнений.
        Не добравшись и до двадцати повторений, Виктор обессиленно рухнул на пол.
        И услышал голоса.
        Голоса говорили на японском языке, и их было много.
        Виктор приподнялся с пола на руках, но в этот момент раздвижная дверь резко отъехала в сторону - и он замер в боевой стойке игуанодона.
        Несколько японцев, собиравшихся зайти в помещение, тоже замерли на мгновение, вникая в картину - незнакомый парень на полу их казармы в положении «упор лежа».
        Японец, который стоял ближе всех, был тем самым, что окучивал подвешенное на виселице бревно во время десантирования Виктора во двор Школы, и устроивший Виктору прием неласковый и крайне болезненный. Судя по всему, от второй встречи с Виктором он тоже был не в восторге.
        Понюхав воздух, все еще отдававший кислым запахом блевотины, японец скривился и, сделав два быстрых шага, без замаха резко ударил незваного гостя ногой в локтевой сгиб правой руки.
        Среагировать Виктор не успел - да и кто б успел в таком положении? Удар был несильным, но достаточным для того, чтобы рука подломилась и он завалился на бок. Японец заржал и, повернувшись к сотоварищам, сказал что-то, отчего те сотоварищи эхом загоготали вслед за вожаком.
        Виктор, лежа на боку, послушал немного это ржание, прикинул кое-что про себя, собрался с силами и, зацепив стопой правой ноги щиколотку не в меру веселого японца, левой сильно ударил в подколенный сгиб обидчика.
        Прием сработал. Нога японца послушно подломилась, однако он, падая, успел немыслимым образом извернуться в воздухе и непобитой ногой садануть Виктора по уху
        - на этот раз сильно и больно.
        В глазах Виктора заплясали звезды… ставшие причиной того, что следующий удар он просто не увидел.
        От второго удара по голове звезды организовались в круговорот созвездий, разбавленный кровью, заливающей глаза из обеих бровей, рассеченных одним точным ударом. Из-за этой крови, хлынувшей сразу и весьма обильно, Виктор не видел своих врагов, бивших его неторопливо, расчетливо и технично. Так, что лица не утрешь, даже если очень захочешь. Все, что можно предпринять в таком положении, - это, прикрыв локтями ребра, а ладонями гениталии, скукожиться, словно катаемый лисою лесной еж, и ждать окончания экзекуции.
        Эх, если б не глаза…
        Японцы развлекались еще с полминуты. Однако новое шоу им быстро надоело. Видать, не новым оно было для них, привычным, обыденным, словно чистка зубов два раза в день, утром и вечером. Потому, попинав Виктора пару минут, они загнали ногами живой комок в угол, а сами направились к той перегородке, за которую Виктор некоторое время назад сходить поленился, хором громко обсуждая что-то насущное, скорее всего, к недавнему мимолетному развлечению отношения не имеющее. Отодвинув перегородку, японцы галдящей кучей ввалились в соседнее помещение.
        Следом за ними юркнул в дом, а после - сразу за перегородку смуглокожий «братан» со здоровенным подносом в руках.
        Громкое обсуждение насущного на иностранном языке разбавилось чавканьем, прихлебыванием и еле слышным пощелкиванием палочек для еды.
        Виктор осторожно, миллиметр за миллиметром начал разгибаться. Так минер вывинчивает из мины взрыватель, то и дело рискуя ошибиться и превратиться в кровавый гейзер…
        Когда тело побили просто, по-русски, качественно, но без изысков - оно болит, конечно. Зверски болит. Но это - боль знакомая. Болит - значит, восстанавливается, регенерирует. Самоизлечивается, одним словом. Хотя, смотря как побили, конечно. Но возьмем усредненную величину. Не «чуть не до смерти забили», но покрепче, чем
«чтобы кошелек отнять».
        Совсем другое дело, если избивали человека восточные профессионалы. По нервным узлам, точечно, основаниями больших пальцев ног, пятками и ребрами стоп, набиваемыми много лет о различные твердые предметы. По центрам бедренных мышц, бицепсов рук, по вершинам трапеций, по обоим выходам локтевого нерва - того самого, которым каждый живой человек неоднократно об угол двери бился, и рука отсыхала напрочь. А также вышеназванными частями тела по тем же целям - только «на отрыв». Не по ним, а под них, фалангами пальцев и самими пальцами, по твердости смахивающими на костяные пули.
        Вот тогда его, тело то есть, и крючит. И изгибаешься помимо воли, даже если железобетонно решил до этого врагам свою слабость не показать, и корчишься, и воешь словно зверь - потому что это не ты, а твое тело воет само, так как ничего человеческого в нем уже не осталось…
        Еле разогнувшись до половины, Виктор обнаружил, что он продолжает поскуливать, словно пнутый злым кинологом беспородный щень. А еще он обнаружил, что над ним навис в положении на корточках Колян с пустым подносом под мышкой.
        - Тихо ты! - шипел Колян, пытаясь зажать рот Виктора ладонью, пахнущей сырой рыбой. - Тихо! Они же щас вернуться могут и забьют, на хрен, до смерти!
        Виктор послушно перестал скулить. Потому как именно сейчас «до смерти» страшно не хотелось. Ведь, когда в жизни у человека появляется четкая и ясная цель, собственная смерть становится очень досадной помехой на пути к ее осуществлению.
        Тело продолжало быть сплошным очагом боли. Боль, словно жидкий огонь, переполняла сосуд из тонкой человеческой кожи, грозя каждую секунду прорваться наружу. По крайней мере ощущение было именно таким.
        - Загоняй боль сюда! - прошипел Колян прямо в ухо, ткнув пальцем Виктору мало не в детородный орган, разве что на пару сантиметров выше. - Мысленно концентрируйся! А то мозги сгорят, дураком станешь, кроме как дерьмо разгребать, больше ни на что не сгодишься! Глаза закрой и загоняй!
        Слова доходили туго. Но Виктор, кое-что почерпнувший в этой жизни и до армии, и после, понял, о чем идет речь.
        Он начал с пальцев (и им досталось - по суставам били, сволочи!). Потом настала очередь ладоней и стоп. Потом голеней и предплечий…
        Боль поддавалась, словно была живым существом. Виктор напряг волю, зажмурился (с левым глазом зажмуриться получилось не очень - вязкий комок начавшей сворачиваться крови мешал векам плотно сомкнуться) - и втянул полыхающую боль в то самое ткнутое Коляном место, как моющий пылесос всасывает в себя лужу грязной воды.
        Тело вздрогнуло - и расслабилось.
        - А теперь подымайся - и пошли отсюда!
        Голос у Коляна был на редкость омерзительный. Особенно когда он вот так, шепотом, с придыханием давал указания, пришлепывая своими губами-пельменями в пяти сантиметрах от барабанной перепонки.
        - К-куда? - прошептал Виктор.
        - Пошли, говорю! - прошипел Колян…

* * *
        Это был сарай.
        Натуральный сарай с тяпками, граблями, пилами, какими-то метелками и прочей сельскохозяйственной дребеденью, аккуратно расставленной вдоль стен в специальных кoзлах и развешенной по стенам.
        Одна из стен была свободной. Около нее на толстой циновке располагалось лежбище, состоящее из внушительной пачки матрасов, обстоятельно обернутых шерстяным одеялом. Еще одно такое же одеяло лежало сверху. Не надо было быть особенно наблюдательным, для того чтобы заметить интересный штрих, - и циновка, и матрасы, и одеяла были не в пример толще и новее тех, что лежали в спальне учеников Якудзы.
        Колян сгрузил Виктора на матрасы и присел рядом на корточки.
        - Довыпендривался, - констатировал он. - Кости целы?
        Виктор прошептал что-то маловразумительное и попытался пошевелить конечностями. Удивительно, но конечности слушались довольно сносно.
        - Вроде целы, - подытожил Колян, поднимаясь на ноги. - Только сейчас допёр - кто ж это додумался тебя в их спальню определить? Не иначе добра тебе желал от всей души. Короче, лежи здесь и не рыпайся. Щас вражью силу обслужу и минут через пятнадцать тебе воды принесу морду умыть и пожрать чего-нибудь. Понял?
        Виктор не ответил.
        - Будем считать, что понял, - сказал Колян. - Только предупреждаю - на одеяло не блевать и под себя не гадить. Санузел там в углу, за ширмой. Доползешь в случае чего?
        Виктор прикрыл один глаз. Со вторым, похоже, было плохо - он ничего не видел, и веко не двигалось.
        - Ну и молоток, - сказал Колян. - Жди…
        И ушел.
        Колян ушел. А боль вернулась.
        Она черным спрутом выползла из той точки, куда загнал ее Виктор, и медленно, неотвратимо растеклась по телу, клетка за клеткой, мышца за мышцей подчиняя себе плоть.
        Но это была очень странная боль.
        Она была похожа на цунами. Виктор словно со стороны наблюдал, как от живота вверх и вниз распространяется крупная дрожь, которая, казалось, вот-вот разорвет его тело изнутри.
        А потом цунами захлестнуло мозг и вырвало Виктора из этого мира, как выдергивает опытный хирург занозу из теплого живого мяса…

* * *
        Он стоял у окна.
        За окном была ночь.
        А в ночи горел его город.
        Зарево пожаров поднималось над скелетами зданий, воспетых поэтами, стихи которых он любил.
        Поэты жили давно. И умерли много десятилетий, а то и столетий назад.
        Сейчас пришел черед умирать зданиям.
        Городу.
        Империи, созданной его руками и его гением.
        И, возможно, его черед…
        Но он не хотел умирать.
        Город можно отстроить заново. Можно вновь поднять из руин даже Империю. Но вряд ли, кроме него самого, найдется на земле еще кто-то, способный повторить сделанное им.
        Да, в конце концов, черт с ним, с Городом, с Империей и даже с народом, лучших сынов которого сейчас добивают в руинах победители. На золото, которое он сумел за эти годы собрать и сохранить в более чем надежном месте, можно построить с десяток новых Империй и населить их толпами желающих жить в рукотворном раю на земле.
        Но для этого он должен жить. Жить любой ценой. Даже если для этого придется обратиться к самому Дьяволу.
        Он повернулся.
        Солдат у двери вытянулся в струнку.
        Он пристально посмотрел в глаза солдата.
        Он всегда смотрел в глаза тех, кому собирался отдать даже самый незначительный приказ, надеясь прочесть мысли, прячущиеся за этими расширенными от страха крохотными дырочками в глазных яблоках.
        Он привык видеть в глазах людей страх.
        И сейчас в глазах солдата был страх.
        Но на этот раз - страх не перед ним, а перед теми, что, словно смертоносная, неумолимая волна, медленно продвигались к сердцу Города, уничтожая на своем пути все живое… Не страшно воину погибать в бою. Страшно, когда у него на глазах гибнет его привычный мир. Его Город. Его Империя…
        - Позови Мастера, - отрывисто бросил он солдату и снова повернулся к окну.
        Солдат набрал было в грудь воздуха, но, вспомнив недавний строжайший приказ ближайшему окружению не повышать голоса и не называть имен, молча повернулся и вышел за дверь…
        Мастер всегда появлялся неслышно, словно призрак. Это раздражало, но… это был единственный человек, кому он доверял в последнее время. После того как ближайшие соратники попытались его убить, он доверял только этому человеку. Потому что этот человек работал не за идеи, которые, как известно, стоят недорого - особенно когда Империя трещит по швам.
        Этого человека интересовали только деньги. Очень большие деньги.
        А еще у него было понятие чести. И данного слова. Возможно, было. По крайней мере так хотелось думать.
        Дверь закрылась. Солдат остался за дверью. Солдат знал, что, если в кабинет вошел Мастер, телохранителю с автоматом там делать нечего. Потому что вряд ли кто лучше Мастера сумеет в случае опасности выполнить работу телохранителя…
        Он по прежнему стоял у окна. Он услышал, как тихо закрылась дверь, - и невольно поежился.
        И от этого разозлился.
        Его всегда злило ощущение едва уловимой дрожи, проходящей вдоль позвоночника.
        Такое случалось очень редко.
        Лишь когда Мастер безмолвно смотрел ему в спину…
        Он резко повернулся.
        Мастер стоял посреди комнаты, опустив руки вдоль тела.
        Было странное ощущение, что в этом теле нет жизни. Он подумал, что фигура в центре комнаты точь-в-точь смахивает на замороженный труп, который кто-то зачем-то поставил на ноги.
        Мастер молчал. Он никогда не начинал первым.
        - Расскажи мне свой план, - сказал он, глядя в глаза Мастера и в который раз пытаясь увидеть в них хотя бы проблеск элементарных эмоций, подтверждающий, что перед ним человек, а не ходячий мертвец.
        Вместо ответа Мастер неестественно подогнул под себя ноги и плавно опустился на пол, словно в его теле не было костей.
        - Лучше я расскажу легенду, - сказал Мастер.
        - Ты думаешь, у нас есть время? - нервно дернул он головой в сторону окна. Конечно, поза спиной к собеседнику была бы для него более привычной, но ему не хотелось вновь чувствовать, как мелко дрожат его позвонки под взглядом Мастера.
        - Время есть всегда, - спокойно сказал Мастер. - Нужно лишь уметь им правильно распорядиться. Тем более что рассказ не займет много времени.
        - Говори, - сказал он.
        Мастер сидел на полу, глядя сквозь него через узкие прорези глаз, похожих на бойницы. А то, что было за этими бойницами, не могло быть человеческими глазами. Скорее, это были мертвые шарики из тусклой белой глины, начиненные дьявольской энергией, готовой вот-вот выплеснуться наружу и затопить комнату, разрушенный Город, Вселенную…
        Он снова поежился и отвел глаза от лица Мастера. Никому на свете, даже самому себе не признался бы он, что перед ним сейчас сидит на полу в необычной позе единственное на земле существо, которого он действительно боится.
        - Более шестисот лет назад, - неторопливо начал Мастер, - враги осадили крепость одного военачальника. Крепость была так себе, ничего особенного. Обычный деревянный форпост для охраны торгового пути. Временное пристанище на пути из одной резиденции военачальника в другую. Враги застали его врасплох. Они надеялись на быструю победу - но быстрой победы не получилось.
        Пятьсот воинов - свита военачальника - бились по всем правилам военного искусства. Многократно превосходившие числом войска противника раз за разом предпринимали бесполезные атаки - и откатывались назад, унося с собой раненых и убитых.
        Но и преданный своему господину гарнизон крепости тоже нес потери. Силы были слишком неравными, и рано или поздно крепость должна была пасть.
        И тогда военачальник принял решение.
        Ночью в крепости вспыхнул пожар. Вражеские воины не замедлили воспользоваться случаем. В спешке похватав оружие и на бегу протирая заспанные глаза, они ринулись на штурм и быстро, не встретив даже малейшего сопротивления, взобрались на стены…
        Их глазам предстала жуткая картина.
        Пожар угасал. Повсюду, скорчившись в немыслимых позах, лежали обгорелые трупы. И единственный живой человек, стоя на коленях перед одним из этих черных, дымящихся трупов, готовился совершить сэппуку.
        - Что совершить?
        Мастер поднял голову. Чуть шевельнулись шарики в бойницах глаз.
        - Взрезать себе живот. Наши воины таким способом лишают себя жизни, когда погибает их господин.

«Подумать только, какая преданность! - мысленно восхитился он. - Боевые машины! Идеальные боевые машины! Надо будет поподробнее изучить их историю, перед тем как создавать новую Империю!»
        - Воина остановили, чтобы спросить, кем был при жизни его господин, сгоревший в пожаре. Воин назвал имя военачальника, после чего взрезал себе живот.
        Мастер замолчал.
        - И в чем смысл твоей легенды? - спросил он нетерпеливо.
        - Военачальник ночью приказал облить маслом внутренние постройки крепости и трупы защитников форпоста, погибших ранее. После чего поджег их и с большинством своих воинов ушел по подземному ходу, - медленно сказал Мастер.
        В комнате повисла тишина.
        - Ты хочешь сказать, что один преданный воин может спасти армию и своего господина? - задумчиво спросил он, пытаясь сообразить, что хотел сказать Мастер своей притчей.
        - Я хочу сказать, - терпеливо промолвил Мастер, - что враг должен видеть труп, чтобы быть уверенным в смерти своего врага.
        Он рассмеялся.
        - Я не зря плачу тебе деньги, - сказал он, потирая руки. - Ты опять прав. И я уверен, что ты уже все приготовил.
        Мастер степенно кивнул:
        - Да. Двое ваших двойников готовы. Как и двойник вашей жены.
        Он недоуменно поднял брови.
        - А зачем нужен двойник моей жены?
        - Врагу нужен не только труп. Врагу нужна легенда, - медленно проговорил Мастер. - В древние времена для Японии было достаточно обугленного трупа и героя, взрезавшего себе живот над этим трупом. Европейской культуре нужна двойная смерть. Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта…
        - Я понял тебя, - перебил он Мастера. - Ты прав как всегда. Но зачем ты приготовил пару моих двойников?
        Мастер опустил голову. Казалось, он задумался. Или заснул.
        Он повторил вопрос. Его голос зазвенел угрожающе. Он не любил, когда люди, с которыми он вел беседу, думали или спали.
        Но Мастер не спал. Когда он поднял голову, в его глазах снова была пустота.
        - У того из двойников, что больше похож на вас, другая группа крови. А второй двойник уже не нужен - ваши враги могут заподозрить, что вас было слишком много для того, чтобы все это было похоже на правду.
        - И?
        - Перед убийством и сожжением трупов из первого двойника необходимо выкачать кровь и перелить ему кровь второго. Ваши враги будут очень внимательно осматривать трупы. Обескровленный труп второго двойника нужно уничтожить бесследно.
        Он кивнул.
        - Прекрасно. Думаю, никто лучше тебя не справится с этим. Все ли готово для моего отбытия?
        - Да. Через несколько минут у Бранденбургских ворот приземлится «Шторьх»[«Шторьх» (нем. «Аист») - связной самолет, один из наиболее удачных немецких самолетов Второй мировой войны. При помощи этого самолета штурмбанфюрер СС Отто Скорцени похитил из заключения диктатора Бенито Муссолини.] .
        - Кто пилот?
        - Ханна Рейтч[Ханна Рейтч (Hanna Reitsch) - первая в мире женщина - летчик-испытатель, получившая широкую известность в Третьем рейхе.] .
        - Отлично!
        Он довольно потер ладони.
        - Японская подводная лодка уже подходит к Мекленбургской бухте. Одновременно с ней из Гамбурга выйдет подводная лодка U-977, которая последует в Аргентину по ложному маршруту. Капитан проинструктирован.
        - Он надежен?
        - Это Хайнц Шаффер. Родился в Бранденбурге и прошел полный курс в учебном центре в Квенцгуте. Всегда лучше иметь про запас вторую легенду на случай, если противник не поверит в первую.
        Он кивнул.
        - Ты хорошо послужил мне, Мастер. Я бы с удовольствием взял тебя с собой, но знаю, что ты не согласишься. Гонорар за услуги уже переведен в тот банк, который ты указал. Это можно будет проверить. Немного позже. Номер счета будет сообщен тебе по радио только после того, как я ступлю на борт подводной лодки и получу шифрограмму от доверенных людей, что здесь все сделано так, как мы договорились. Пойми - мне нужны гарантии.
        Мастер сидел неподвижно, словно статуя.
        - И еще, - продолжал он. - Как-то, помнится, ты рассказывал о том, что ваши князья в древности брали в заложники детей тех вассалов, которые служили у них…
        Он с удовольствием заметил, как на каменном лице Мастера проступила едва заметная бледность. Он любил, когда люди боялись его. Тем более приятно видеть, когда в страхе бледнеет человек, от взгляда которого по позвоночнику пробегает холодная дрожь.
        - …Так вот. Мне пришлось взять в заложники твоего сына. Сейчас он на той самой подводной лодке, которая направляется в Мекленбургскую бухту. И как только я взойду на борт, твой сын будет отпущен.
        - Куда отпущен? Через несколько часов там будут русские…
        - Я думаю, что моих врагов вряд ли заинтересует какой-то узкоглазый мальчишка.
        В тишине комнаты отчетливо послышался хруст сжимаемых кулаков. Но он продолжал улыбаться. Он был полностью уверен в собственной безопасности. Более чем уверен.
        И он был прав.
        - Счастливого пути, - еле слышно сквозь зубы произнес Мастер.
        - Благодарю, - кивнул он. - И тебе счастливого завершения нашей последней операции.
        Он шагнул к двери. Но остановился на полдороге, потер лоб и снова повернулся к неподвижной фигуре Мастера, все еще сидящей на полу в той же донельзя странной позе.
        - Все хотел спросить тебя, да как-то было не до этого, - сказал он. - Почему за все эти годы ты ни разу не назвал меня так, как называли другие из моего окружения. И весь мой народ в том числе?
        Лучи солнца, восходящего над полыхающим городом, преломившись в пламени, осветили черную фигуру, все так же неподвижно сидящую на полу. На секунду ему показалось, что эту застывшую статую, мало похожую на человека, внезапно объял жуткий кровавый ореол.
        - У нашей Организации никогда не было ни господ, ни князей. Фюреров у нас не было тем более. И не будет.
        Слова шли не от фигуры.
        Они словно родились сами собой из окружающего воздуха.
        И сейчас ему показалось, будто комната наполнилась тенями, которые вдруг одновременно заговорили изо всех темных углов, не освещенных багровыми лучами, падающими сквозь черную паутину светомаскировки, натянутой на бледный прямоугольник окна.
        Его объял ужас. Противная ледяная дрожь пронзила позвоночник и мгновенно охватила все тело. Показалось ему, что тени шагнули из своих углов, холодными пальцами ухватились за его кости и начали рвать их в разные стороны, пытаясь выдернуть скелет из трясущегося от страха мяса.
        - Помни о договоре! - взвизгнул он, выскакивая за дверь.
        - Я помню о нем, - медленно проговорил Мастер, выдыхая из груди воздух и мысленно собирая в узор из сплетенных пальцев призраков, разбросанных по комнате. - Я помню о нем, Адольф.
        Он усмехнулся одними губами.
        Он знал будущее. И при этом он не был провидцем.
        Он был Мастером.
        Так прозвали его бойцы из элитного разведовательно-диверсионного соединения абвера
«Бранденбург-800», которых он по заданию японского правительства натаскивал в искусстве убивать. Они считали его почти богом. С первого дня, когда он продемонстрировал этим недоверчивым переросткам лишь тысячную долю своего искусства. И до того дня, когда человек, именующий себя фюрером, истребил своих лучших офицеров, заподозрив их в причастности к заговору.
        Мастер встал на ноги и подошел к окну.

«Люди делают историю, - подумал он, глядя на дымящиеся руины. - Но в последнее время они делают ее из рук вон плохо. Нет подразделения „Бранденбург-800“. Повешен хороший солдат и неплохой стратег его командир адмирал Канарис. Скоро умрет фюрер… Германия погибла… Но это не главное. Главное - погибла Япония… Нет, не погибла! Очень серьезно ранена. Бездарное правительство втянуло ее в эту войну - и вот результат… Может быть, в эту самую минуту какой-нибудь молодой парень из специального ударного авиакорпуса „Симпу“[Симпу (яп.) - иной способ прочтения иероглифов в слове «камикадзе», что в переводе с японского означает «Божественный ветер».] , подчиняясь приказу безумного адмирала Ониси, взлетает на своем под завязку груженным смертью самолете с аэродрома Окинавы, чтобы через несколько минут врезаться в американский авианосец и погибнуть героем. Да вот только героем ли? Напрасная жертва… Если бы под белым хатимаки[Хатимаки (яп.) - белый шарф с эмблемой восходящего солнца, который повязывали на голову летчики-камикадзе перед своим последним смертельным взлетом.] имелось хоть немного здравого смысла…»
        Мастер едва слышно скрипнул зубами.

«Но ничего. Время исправить ошибки есть всегда. Нужно лишь уметь им правильно распорядиться».
        Он ясно представил себе, как тот, кто называл себя фюрером, восходит на борт подводной лодки.
        И своего сына…
        Они вместе продумывали эту операцию в числе многих других возможных почти три года назад дома, в Японии. Тогда парню шел уже пятнадцатый год. Здесь, на Западе, мужчин в этом возрасте считают детьми. Воины Якудзы не имеют роскоши настолько затягивать свое детство.
        Сейчас сыну почти семнадцать. Взрослый мужчина, которого в отсутствие отца тренировали лучшие воины Организации…
        Вряд ли ему понадобится много времени, чтобы ликвидировать охрану фюрера внутри подводной лодки и выпытать у него, в какой антарктической норе он оборудовал свою базу. И где спрятал золото, награбленное со всей Европы.
        Организации понадобится много золота, для того чтобы исправить ошибки правительства Японии. Золото всегда необходимый инструмент и для исправления чужих ошибок, и для того чтобы окончательно взять власть в свои руки. В том числе власть над миром, жители которого разучились делать историю.
        Но все это будет чуть позже. Сейчас надо сделать еще кое-что.
        Наемники Организации всегда до конца исполняют заключенный контракт. Даже если он заключен с фюрером погибшей Империи. Лишь после этого Мастера ждет длинный путь домой. Для начала - в форме капитана НКВД, спрятанной в одном из подвалов Рейхстага. Интересно, есть ли в русской армии капитаны Народного Комиссариата Внутренних Дел казахской или узбекской национальности? Хотя победители вряд ли осмелятся выяснять национальность капитана НКВД.
        Он отошел от окна, неслышными шагами пересек комнату и открыл дверь.
        За дверью стоял парень лет восемнадцати в форме оберштурмфюрера, сжимая в тонких, бледных руках автомат МП-44 с примкнутым магазином. Его глаза горели безумием, которое сейчас уже вряд ли могло быть результатом приверженности идеям Третьего Рейха. Скорее, это был кокаин.
        - Двойники в лаборатории? - спросил Мастер.
        Парень судорожно кивнул.
        - Хорошо, - сказал Мастер. - Скажи врачам, чтобы приступали.
        Парень четко повернулся на каблуках и рванул с места как хорошая скаковая лошадь. Молодость плюс кокаин - хорошая комбинация, когда надо выполнить несложный приказ, не особо задумываясь о его последствиях.

* * *
        - Ну чо, братела, кемарим?
        Голос Коляна был плоским и невыразительным, словно бормотание диктора в динамике старого черно-белого телевизора. Только что произнесенные слова Мастера были гораздо реальнее, словно Виктор произнес их сам.
        Происшедшее не могло быть сном. Слишком реальной, осязаемой, прочувствованной была только что увиденная реальность. Это было страшно. И потому страшно было открывать глаза.
        - Ты часом не помер?
        - Не знаю, - сказал Виктор. - Не уверен.
        - Если жрать хочешь - значит, живой, - авторитетно заявил Колян. - Давай просыпайся, я те тут принес кое-что.
        Той боли не было. Было ощущение собственного побитого тела. Но ощущение вполне терпимое - и хуже бывало.
        И это было странно.
        После такого избиения лежат пластом дня три и только воду пьют, если есть кому кружку поднести. А тут вдруг вполне ощутимо захотелось есть. Причем не есть, а именно «жрать», как выразился омосквиченный афрорусский «братан».
        Виктор разлепил глаза и сел. И удивился вторично - тело слушалось его вполне сносно.
        Перед ним стоял низенький столик, на котором находилась деревянная тарелка с чем-то круглым, по виду напоминающим гриб-паразит, которые порой растут на деревьях. От круглого паразита пахло жареным, но не сказать чтобы особо аппетитно. Рядом с тарелкой стоял простой глиняный кувшинчик. А еще на столике лежала свернутая в трубочку линялая тряпка.
        - Это что? - спросил Виктор.
        - Дондон-яки, - осклабившись, ответил Колян. - В переводе ээээ… жареный дондон. Название происходит от звука средневекового барабана, которым повара зазывали народ есть эту хрень. Буквы в названии не заменять, не блевать, привыкать жрать эту гадость. Потому как нам с тобой в ближайшее время ничего другого не светит.
        - А… из чего этот дондон делают?
        - Рисовое тесто, сушеные креветки, водоросли, ну и чего удалось свистнуть на кухне. В общем, не смертельно, считай, японская пицца. Там вода, - Колян указал носом на кувшин. - Хaсями есть умеешь?
        - Чем?
        - Ну палочками.
        - Пробовал, - кивнул Виктор. - Пару раз с девчонкой в суши-баре.
        - Тогда это тоже тебе. Потому как с вилками здесь туго. И суси, а не суши. Здесь тебе не Москва и даже не Подмосковье.
        Виктор развернул тряпку.
        Завернутые в ней палочки для еды оказались гораздо качественнее тех, что подавали в суши-баре на родине. Выточенные из черного дерева, круглого сечения, с конусовидным острием, они скорей напоминали произведения искусства, нежели предмет сервировки.
        - Традиция школы, - вздохнул Колян. - Никто из учеников не имеет своих личных хаси, как все нормальные японцы, а едят вот этими, общими, которым уже незнамо скока лет.
        - Так мы разве ученики? - удивился Виктор, отщипывая кусок жареного «дондона».
        - Это вряд ли, - горько усмехнулся Колян. - Куклы мы, и с этим тебе придется свыкнуться. А хаси я на кухне свистнул, - пояснил Колян. - Во временное пользование. Жрать чем-то надо, не руками же. Потом верну.
        И хмыкнул недоверчиво.
        - Говоришь, пару раз в суши-баре ими есть пробовал?
        - А что? - пробубнил Виктор, наворачивая японскую пиццу за обе щеки. «Дондон» оказался на удивление вкусным. Хотя с голодухи и жареный картон в тесте пойдет за милую душу.
        - Да так, - пожал плечами Колян. - Ты с ними управляешься будто в Японии родился. Или в Китае.
        Виктор с удивлением посмотрел на свою руку, сжимающую черные палочки. Действительно, японский инструмент для отправки пищи по назначению лежал в его руке удобно и привычно, словно знакомая с детства вилка.
        - Ну ладно, не хочешь - не говори, - слегка надулся Колян. - Поел?
        - Угу, - сыто отозвался Виктор, ставя пустой кувшин на столик и заворачивая палочки обратно в тряпку.
        - Ладно, я пойду пока, посуду отнесу. Ты до завтра из сарая не высовывайся, чтоб япошки тебя не заметили. На рассвете они к себе обратно под землю свалят, а я перед дедом за тебя замолвлю словечко. Будешь мне помогать, хватит мне за себя и за того парня ишачить.
        - А что за дед? - поинтересовался Виктор.
        - Да типа завхоза местного, - скривился Колян. - Древний как Фудзияма и такой же крутой - не подойди. Ну знаешь, типа, нет начальника выше уборщицы. Всех здесь шпыняет, и все его слушаются. Как же, смотритель при старом додзё, куда уж нам, сирым да убогим. И по-русски матерится не хуже наших таксистов.
        - То есть как по-русски? - удивился Виктор. - Он что, не японец?
        - Хе! Ты думаешь, что по-русски только русские матерятся? - хмыкнул Колян. - Здесь все это могут. Школа-то с нашим уклоном.
        - Ничего не понимаю, - покачал головой Виктор.
        - Чего тут не понимать? Завтра обрати внимание - над входом в додзё висит табличка с цитатой из офигенно крутого древнекитайского полководца Сунь-Цзы, которого даже японцы уважают: «Тот, кто знает врага и знает себя, не окажется в опасности и в ста сражениях. Тот, кто не знает врага, но знает себя, будет то побеждать, то проигрывать. Тот, кто не знает ни врага, ни себя, неизбежно будет разбит в каждом сражении».
        - Ты хочешь сказать, что мы - враги для японцев?
        - Ну, официально нет, - снова хмыкнул Колян. - Но сам посуди - в Русско-японскую они царским войскам навешали и шмат Сахалина оттяпали. Потом после революции мы их с Сахалина попросили. А в Отечественную ещё и Курилы забрали в качестве военного трофея. Так у них теперь основная тема: отдайте Северные территории, то есть Курилы, и будем дружить. А мы им - а давайте так дружить, без Северных территорий и Охотского моря, которое само собой к тем Курилам прилагается. В результате дружбы как-то не получается. Потому здесь, в Школе, они все поголовно русский учат. Так, чисто на всякий случай.
        - Так они меня отметелили потому, что я в их глазах враг? - мрачно поинтересовался Виктор.
        - Вряд ли, - покачал головой Колян. - Скорее, за то, что в древнем додзё в ботинках был. При входе в японский дом разуваться принято. А ты в ботинках, да еще и в додзё. Дед бы увидел - oру было б на сутки. Причем орёт он жутко противно. Так что уж лучше лишний раз трендюлей схватить, чем его слушать.
        Вспомнив о русскоговорящем деде, «братан» заторопился:
        - Ну все, побежал я, давай до завтра.
        - А ты как же? - спросил Виктор. - Спать-то где будешь?
        - За меня не боись, - подмигнул Колян и широко улыбнулся. - У каждого матёрого ниндзи везде должна быть своя нычка - и не одна. Запомни, это основной закон Школы.
        Сказал - и растворился в ночной темноте, сгущающейся за дверным проёмом.
        Виктор улегся обратно и в широкую щель недостаточно плотно прикрытой сёдзи принялся наблюдать, как черная пелена ночи поглощает угол японской избы, которую Колян называл «старым додзё». Когда у тебя есть в жизни серьезная цель, со сном можно и повременить.

* * *
        Он точно помнил - в каменной трубе ботинок на нем не было. Значит, тот, с резиновой мордой, обул его и уложил в додзё - мол, не сдохнет от яда, так ученики забьют. Руки марать не хотел, что ли? Или, как покойный Стас, на вшивость проверял?
        - Задолбали, суки, - прошептал Виктор, извлекая из рукава украденную палочку-хаси и пробуя пальцем остроту кончика. - Куклой для пинков никогда ни для кого не был и не буду.
        Острота была недостаточной для задуманного. Разве что зубами чуть обжать…
        Обжать зубами не получилось. По твердости палочка была похожа на железную.
        Виктор пошарил по стенам, нащупал что-то типа садовых ножниц и кое-как заточил ими своё оружие.
        Тем временем бархатная темнота ночи затопила все вокруг. Виктор осторожно отодвинул сёдзи и выглянул наружу.
        Вроде никого. Лишь два овальных подвесных фонаря из рисовой бумаги, закрепленных под маленькими островерхими крышами на специальных столбах, покачиваются в такт порывам ветра, бросая на стены старого додзё причудливые движущиеся тени.
        Он, крадучись, вышел из сарая и, стараясь не попасть в освещенную зону, двинулся вдоль стены.
        В темноте ночи старое додзё было похоже на склеп, вырубленный из черного мрамора. На мгновение Виктору стало жутко - уж больно сильно этот мрачный силуэт отличался от привычных глазу форм зданий его родины. Веяло от него седой древностью, чужой культурой, и, словно живые, метались по лишенным окон перегородкам тени древних воинов, собственным потом, кровью и страданиями заплативших за своё Мастерство, когда-то в незапамятные времена ковавшееся за этими стенами.
        Но ненависть была сильнее страха.
        Виктор слишком хорошо помнил самоуверенное лицо молодого японца, нанесшего первый удар. Несомненно, он был лидером группы и по его команде началось избиение. Бывает такое - взглянешь в глаза человека и сразу поймешь - или ты его, или он тебя сломает, вобьет в пол ниже плинтуса, сделает все, чтоб ты сам перестал считать себя человеком. И будешь ты по жизни его сапоги чистить да ворот хэбэшки подшивать, лишь бы не получить очередной порции трендюлей, с некоторых пор тебе положенных и за мнимые провинности, и просто так, оттого, что Великому и Ужасному захотелось кулаки почесать.
        - Вот уж хрен тебе! - прошипел Виктор, сжимая в кулаке деревянную заточку и медленно, шаг за шагом приближаясь к раздвижной двери додзё.
        Видимо, ни часовых, ни дневальных в японской казарме уставом не предусматривалось. Осторожно, миллиметр за миллиметром отодвинув сёдзи, Виктор ужом вполз в спальное помещение.
        В низко висящем бумажном светильнике трепетал крошечный огонек. В его неверном свете лица спящих японцев казались масками трупов. Впечатление усугублялось тем, что все они лежали на спине, вытянувшись по струнке, словно в строю.

«Люди так не спят», - промелькнуло в голове Виктора. Промелькнуло - и пропало. Лишние мысли ни к чему, когда ты уже все для себя решил, просчитал и наглядно представил, как оно будет на самом деле.
        Тот самый японец лежал первым в «строю». Похоже, он и вправду был либо ведущим учеником, либо кем-то типа армейского сержанта. Даже во сне его лицо было надменным и самодовольным. И хотя для европейца с непривычки бывает сложно отличить, кто есть кто среди нескольких азиатов, «своего» японца Виктор узнал сразу.
        Он не тешил себя надеждой, что ему удастся подкрасться настолько тихо, что японец не проснется. Кто-нибудь по-любому либо шорох услышит, либо сквозняком от распахнутой сёдзи кому-то в пятки надует. По закону подлости все равно кто-то, да очнется, заорет и разбудит остальных.
        Виктор сделал ставку на другое.
        Если не красться, а быстро подойти к спящему человеку и ударить, тот просто не успеет прийти в себя со сна. Уж пара секунд-то у него есть наверняка. Больше и не надо.
        Виктор сделал три шага, коротко замахнулся и, одновременно падая на колено, сверху вниз воткнул черный стержень в глаз спящего.
        Почти воткнул…
        Заточенное острие замерло в миллиметре от цели.
        Потом запястье взорвалось болью. Словно не в подставленную ладонь оно угодило, а в железный ухват врубилось со всей силы.
        Рука онемела. Палочка для еды вывалилась из ослабевшего кулака. А снизу, с пола в лицо Виктора неприятно скалился японец - словно оживший череп вурдалака в предвкушении свежей крови.
        - Дзантин, - сказал японец.
        И ударил.
        Указательным пальцем свободной руки в солнечное сплетение…
        Наверно, если бы в помещении было чуточку посветлее, тренированный до немыслимой твердости кончик пальца с деформированным от набивок ногтем подобно пуле пробил бы нервный узел и желудок, вызвав паралич дыхания, коллапс и внутреннее кровоизлияние. Какая разница, от какой из трех причин умирать?
        Но Виктору повезло. Если это можно назвать везением.
        Удар пришелся немного выше…
        Грудина резко подалась назад, выдавив воздух из легких. Виктора отбросило, словно он действительно напоролся на пулю, а потом приложило спиной и затылком о стену.
        И снова пришла боль.
        А вслед за ней - голос.
        Тот самый, которого так не хватало Виктору в прошлую встречу с учениками Школы.
        Пересилив себя, он разогнулся и с усмешкой смотрел на приближающегося японца, который, по всей видимости, собирался исправить свой промах, специально неторопливо, словно клинок меча, занося выпрямленную ладонь для последнего удара…
        Голос стремительно нарастал, погребая под собой всё, что было Виктором, будто поток раскаленной лавы, вырвавшийся из жерла вулкана и стремительно заполняющий старое русло, выжженное предыдущими извержениями…
        - Ямэ[Ямэ! (Яп.) - Прекратить!] !!!
        На пути огненного потока выросла плотина, немыслимым образом вогнавшая бурлящий поток обратно в кратер.
        Но когда лаве некуда излиться, она уничтожает вулкан…
        Сознание Виктора взорвалось белой вспышкой, в пламени которой исчезли стены старого додзё, изумленное лицо японца и черная тень слева от Виктора, единственным окриком вырастившая на пути голоса непреодолимую преграду…

* * *
        Он шел среди дымящихся развалин по остаткам асфальтового покрытия, которое совсем недавно было дорогой. То и дело ему приходилось огибать свежие, оплавленные по краям воронки, разбитые, дымящиеся машины, куски кирпичной кладки, вырванные из стен зданий и валяющиеся тут и там… Часто на его пути попадались брошенные в спешке чемоданы, велосипеды, противогазы и другой, никому уже не нужный хлам.
        И, конечно, трупы. Или их части, разметанные взрывами снарядов и авиабомб.
        Трупы попадались чаще всего. И это было понятно. Последний оплот Империи до конца огрызался остатками выбитых зубов и сломанных когтей, словно загнанная в угол крыса.
        Крыса надеялась на оружие, которое ей пообещал тот, кто сейчас восходил на борт японской подводной лодки. Эта лодка должна была увезти его в другую жизнь, где он, возможно, построит другую Империю. Или не построит, а будет просто спокойно жить, сменив имя и внешность, до конца своих дней на золото, которое для него награбили другие.
        Крыса не знала, что оружия не будет. Vergeltungswaffen, «оружие возмездия», настоящее оружие возмездия, а не те неуклюжие ракеты, которые в прошлом году испытывали на англичанах, осталось лежать нетронутым.
        Его было слишком мало, для того чтобы рисковать.
        Проще было рискнуть Империей.
        Империю можно возродить.
        Уничтоженное абсолютное оружие так и останется уничтоженным навсегда…
        Двое русских пехотинцев отдали честь и быстро прошли мимо. Даже если им и показалось странным, что капитан НКВД идет куда-то пешком без сопровождения, свои мысли они оставят при себе. Сяки-но дзюцу, искусство сбрасывания флагов - лучшее средство от воинов противника, когда приходится действовать на их территории. В подразделении «Бранденбург-800» это искусство называли «полной маскировкой».
        Оно включало в себя не только переодевание в форму противника, начиная от погон и заканчивая нижним бельем. В голове адепта сяки-но дзюцу должны были быть мысли, соответствующие роду войск и званию, обозначенному на форме.
        Потому что ненужные мысли порой рождают лишние слова.
        И еще потому, что у противника тоже могут найтись Мастера искусства харагэй, позволяющего общаться не произнося слов…
        Из-за угла полуразрушенного здания навстречу Мастеру шагнул человек, отряхивая с погон старшего лейтенанта Красной Армии мелкую известковую пыль.

«А вот и достойное сопровождение», - подумал Мастер.
        Человек, шедший ему навстречу, был лучшим. Сначала на ускоренных курсах абвера в Бад-Шандау на Эльбе, а после - в главном учебном центре батальона «Бранденбург» в местечке Квенцгут, расположенном на берегу живописного озера Квенц, служившего полигоном для водолазов и ныряльщиков, а также могилой для неудачников и провинившихся. Обглоданные озёрными тварями скелеты на дне озера были хорошим напоминанием для остальных.
        Но штурмбанфюреру Граберту не нужны были напоминания.

«Он был бы хорошим самураем, если б родился в Японии» - часто думал Мастер. Сильный, ловкий, исполнительный и до фанатизма преданный делу Рейха. Кого еще мог послать Адольф для того, чтобы удостовериться, всё ли сделано должным образом, как не лучшего ученика Мастера?
        Похоже, в этой стране Граберт был единственным, кому Мастер мог доверять. Эманации почтения, уважения и благодарности не скроешь и не подделаешь. И эти эманации были невообразимо яркими в те моменты, когда у Граберта получался новый этап в овладении миккё[Миккё (яп.) - «тайное учение» секты Сингон. Эзотерический буддизм, при изучении которого осваивались секретные техники - гипноз, телепатия, достижение особых состояний психики, в т.ч. боевого и мистического транса.] . Во время церемонии награждения его Рыцарским крестом они были гораздо слабее.
        Вот и сейчас от него исходила та же волна истинно самурайского почтения воина к Учителю.

«Пожалуй, неплохо было бы взять его с собой в Японию, - подумал Мастер. - Хотя… можно ли доверять белым даже в тех случаях, когда они видят в тебе бога?»
        Ответа на этот вопрос Мастер не знал до сих пор…
        Вместо поклона Граберт приложил руку к козырьку фуражки.
        - Здравия желаю, товарищ капитан.

«Приветствую, Учитель» - промелькнуло в голове Мастера.
        - Здравия желаю, товарищ лейтенант.

«Приветствую, Ученик».
        Обмен словами - элемент полной маскировки. Обмен мысленными образами, непонятными для противника, - элемент обычной работы Мастеров стихии Ветра.
        На безымянном пальце левой руки Граберта Мастер заметил серебряное кольцо с изображением мёртвой головы и руны «Зиг» - символа победы, который также защищает его владельца от духов и оборотней.

«Одно из двух. Либо парень сильно отличился, удостоился одной из высших наград[Кольцо «Мертвая голова» было одной из высших наград - личным подарком рейхсфюрера СС Гиммлера за заслуги перед Третьим рейхом.] и теперь не может с ней расстаться, нарушая маскировку, либо в последнее время онрё[Онрё (яп.) - в японской мифологии злой дух, охотящийся за душой своего убийцы.] стали слишком сильно ему надоедать и магия Смерти - единственное, на что он может надеяться».
        Ни одно из предположений не казалось правдоподобным, но Мастер не стал ломать голову. Рано или поздно истина все равно откроется.
        Полная маскировка не требовала усиленного контроля речи. Речевые блоки были запрограммированы на все случаи жизни, и никто из русских, услышавших разговор двух офицеров, ничего бы не заподозрил. Истинный разговор шел на уровне обмена мысленными образами, отображаемыми иероглифами.

«Вы как всегда безупречны, господин. Я отправил шифрограмму фюреру о том, что задание выполнено».

«И?»

«Фюрер доволен. Он приказал предложить Вам новый контракт».

«Чего он хочет?»

«Он хочет, чтобы Вы добрались до Новой Швабии и возглавили воспитание новой расы сверхлюдей».

«Нет».

«Сумма впятеро против обычной».

«Нет. Он передал номера счетов?»
        На лице Граберта не отразилось ничего. Но Мастер понял, что ученик очень огорчён.
        Его можно было понять.
        За восемь лет Мастер научил его слишком многому, но это было далеко не все. Истинных возможностей миккё Граберт так и не постиг.
        Что, в общем-то, неудивительно.
        Только Мастер стихии Пустоты может действовать, не обращая внимания на границы пространства и времени. До сих пор сам Мастер не был уверен, до конца ли он постиг Величие Пустоты.
        Граберт же знал, насколько он далек от этого.
        И Мастер был единственным в этом мире, кто мог бы указать ему Путь.
        Это Граберт тоже знал наверняка.

«Да, Учитель», - на долю секунды позже чем следовало послал мысль Граберт, доставая из планшета конверт и протягивая его Мастеру.
        Левой рукой.
        Их пальцы соприкоснулись лишь на мгновение.

«Почему левой?» - пришла запоздалая мысль.
        И вслед за ней - укол в тыльную сторону ладони.
        Мастер усмехнулся.
        Ну конечно.
        Перстень с изображением мертвой головы наверху на самом деле был не просто высшей наградой рейхсфюрера СС за заслуги перед Третьим рейхом. Способный Ученик превратил его в боевое кольцо-какутэ с шипом на обратной стороне, отравленным ядом торикабуто. Граберт и вправду был лучшим. Любое другое кольцо вызвало бы подозрение. Но не высшая награда умирающей родины Ученика. Ведь и родина Мастера сейчас тоже тонула в огне…
        Граберт склонил голову в ожидании удара.

«Почему торикабуто? Ты хочешь умереть вместе со мной?»
        Граберт поднял голову и бросил на Мастера взгляд, полный недоумения.

«Есть гораздо более быстрые яды. Почему торикабуто?»
        В глазах Граберта промелькнуло отчаяние.
        - Воин, потерявший господина, становится ронином, - хрипло проговорил он вслух. - Воин, предавший господина, зовется урагири[Урагири (яп.) - «предавший долг». Предатель.] . Но господ может быть много, а истинный Учитель всегда один. Воин, убивший своего Учителя не в бою, не имеет названия. Он просто перестает быть воином.
        Мастер улыбнулся. Полная маскировка перестала иметь смысл. Он умирал. И его ученик тоже готовился умереть.
        - Ты убил Учителя, но ты выполнил приказ и не предал господина, - произнес он. - Хотя господин предал тебя.
        Граберт бросил на Мастера непонимающий взгляд.
        - Он знал меня, знал тебя и решил, что мы убьем друг друга, - сказал Мастер. - Но ты будешь жить.
        - А надо ли? - прохрипел Граберт.
        - Надо, - кивнул Мастер. - Адольф не достигнет Новой Швабии. Зато ее достигнешь ты.
        - Но, Учитель!
        Сёдзи между двумя мирами приоткрылось. Страна Токоё звала к себе Мастера.
        Он покачал головой.
        - Ты принес?
        - Да.
        Из-за пазухи Ученик достал изогнутую палку, выкрашенную в траурный белый цвет, и с поклоном протянул ее Учителю.
        В ответ Мастер протянул обратно конверт с номерами банковских счетов.
        - Возьми. Тебе это понадобится.
        Ученик принял конверт не прекословя. Воля умирающего - закон для остающихся жить.
        Мастер взял палку обеими руками и сдернул ножны со скрытого лезвия.
        Кусунгобу. Самурайский кинжал для совершения сэппуку. Реликвия, передаваемая из поколения в поколение.
        Клинок вошел легко, освобождая ками из плена несовершенной плоти.
        - Ты достигнешь Новой Швабии. Это… моя последняя… просьба, - сказал Мастер, сбрасывая с себя тело словно старую, изношенную одежду.
        В глазах Граберта стояли слезы.

«Жизнь не стоит слез, - прозвучало в его голове. - Мы еще не раз встретимся на Пути Синоби».

* * *
        Бывает, возникает такое чувство - ты знаешь, что на тебя смотрят. И очень хочется обернуться. Вроде лежишь носом к стенке, пригрелся, кайф одним словом - ан нет, так и подмывает разворошить свернутую из одеяла тёплую скорлупу и глянуть через плечо. Хотя доподлинно знаешь, что нет там никого и быть не может.
        И все же Виктор обернулся…
        Она сидела на старом ящике и смотрела на него.
        Виктор мог бы поклясться, что с той самой минуты, как он в очередной раз очнулся на лежбище Коляна в знакомом сарае, ни одна живая душа не переступала порога. Однако факты - вещь упрямая.
        Такие глаза он видел лишь однажды в японском мультике про каких-то летающих суперменов. Там они принадлежали девчонке, которую поначалу все шпыняли, а потом она круто мстила вражьей силе. Чем дело кончилось, Виктор не досмотрел - скука одолела. Да и потом на фига здоровому мужику импортные сказки про японских школьниц с фигурами Памелы Андерсон и глазищами, которых не бывает в природе.
        Однако - вот оно. Бывает. Правда, что за фигура у девчонки, было не разобрать. На ней мешком висел какой-то балахон типа матерчатого комбинезона, как минимум на размер больше того, что было нужно. И сама она была от силы годов шестнадцати от роду - маленькая-маленькая. Такой в школе за партой сидеть надо, а не мужиков в сарае разглядывать, пока те от новых трендюлей в себя приходят.

«И неудивительно, что не услышал, как она вошла, - подумал Виктор. - В ней весу поди пуда два от силы».
        А вслух сказал:
        - Коннити ва, о-гэнки дэс ка? О-намаэ ва?[Привет, как дела? Тебя как зовут? (Яп.)]
        И ничего не понял.

«Господи, что я несу?»
        И вдруг он вспомнил…
        Совсем недавно, в том, последнем, сне про разрушенный город и подлого переодетого фашиста он говорил и думал на японском языке!
        Он был тем Мастером!
        Он знал и умел всё, что знал и умел тот человек из сна… нет, скорее бреда, беспамятства, в который его отправил своим окриком человек в черном. Потому что не могут быть настолько реальными сны!
        Не могут!
        Не могут!!!
        - Хай, о-кагэсама-дэ, - ответила девчонка. Ее глаза стали еще больше от удивления, хотя казалось, что больше уж некуда. - Ватаси ва Майуко дэс. О-гэнки дэс ка? Благодарю, всё хорошо. Меня зовут Майуко. Как вы себя чувствуете? (Яп.)]
        Виктор был близок к панике и ничего не понял из того, что сказала девчонка. Ему показалось - еще немного, и он сойдет с ума. Обхватив виски руками, он зажмурился и застонал.
        - Нан дэс ка?![Что случилось? (Яп.)] - бросилась к нему девчонка.
        - Отстаньте вы все от меня, - простонал Виктор. - Ни хрена я по-вашему не понимаю! Дайте с ума сойти спокойно!
        Послышался шорох отодвигаемой в сторону двери. Голос Коляна что-то проворчал по-японски, девчонка пискнула в ответ и убежала.
        - Чо, братуха, опять довыпендривался? Сильно колбасит? - осведомился Колян.
        - Не то слово, - простонал Виктор. - Башка гудит, сны снятся про японцев. И еще я по-ихнему говорить начал.
        - Так это нормально, - сказал «братан», вновь ставя рядом с Виктором карликовый столик. - Сны всем снятся, а с волками жить - по-волчьи выть.
        И добавил что-то на японском.
        Виктор ничего не понял.
        - Прикалываешься, да?
        - Стало быть, говорить еще не начал, - философски отметил «братан», присаживаясь на пол рядом со столиком. - Ты хоть знаешь, на кого ночью наехал?
        - На гада, который меня прессанул, - проворчал Виктор. Гудение в голове и боль в висках мало-помалу начали проходить.
        - Его зовут «Масурао». Что означает берсерк, сумасшедший воин. Он уже здесь, в школе, убил в тренировочном бою двух учеников, а уж китайцев - без счета. Он любит убивать.

«Масурао… Теперь буду знать, кого искать в случае чего», - подумал Виктор. А вслух спросил:
        - Это его любящая мама психом назвала?
        Колян поморщился.
        - Отличившимся воинам и выпускникам Школы Якудза дает новые имена, под которыми их знают братья по клану. Настоящее имя забывается.
        - А как же документы…
        Колян отмахнулся.
        - У Якудзы проблем с документами не бывает. Какие хочешь - такие и нарисуют. Так что липовых имен у них море, а настоящее - одно. Под которым его знают товарищи по оружию. И с Масурао тебе лучше больше не встречаться. Сейчас ученики уже ушли из додзё обратно в Школу, но через неделю вернутся. Так что, когда они здесь, будешь отсиживаться в сарае.

«Ага, непременно», - подумал Виктор. Но спорить не стал, предпочтя сменить тему.
        - Кто эта девчонка? - спросил он.
        - Мяука-то? Да внучка деда. Постоянно при нем. Небось прислал посмотреть, живой ты или возможны варианты.
        - Тоже ниндзя? - усмехнулся Виктор. - Или как там их? Куноити?
        - Да не знаю, - пожал плечами Колян. - Сам не пойму. Вроде ничего такого не замечал, но, похоже, дед её чему-то учит. Чему - тоже непонятно. Но когда она сердитая, глянет своими глазищами - и прям по шкуре мороз. Это только в комиксах у них правило - чем больше глаза, тем правильнее герой. По жизни Мяука - жуткая зверюшка, которую лучше не злить.
        Хотя, похоже, гоню, - хмыкнул Колян. - В общем, ничего девчонка. Но, думаю, тебе от нее лучше подальше держаться. Или сама порчу какую напустит, или дед за нее трендюлей навешает. К тому же она нравится Масурао.

«Все-таки жалко, что не удалось этого Масурао наколоть на палочку как таракана, - мечтательно подумал Виктор. - А то его становится слишком много. Туда не ходи - Масурао встретится, этого не делай - Масурао рассердится. Но, думаю, еще не вечер».
        - В общем, свезло тебе крупно, что дед возню услышал и впрягся в ваши разборки, - подытожил Колян. - Иначе кормить бы тебе сегодня акул в море-окияне. И еще. Я смотрю, ты уже почти оклемался. С дедом я договорился, с завтрашнего дня будешь мне по хозяйству помогать.
        Колян кивнул на столик, на котором покоился брат-близнец вчерашнего «дондона».
        - Я тут тебе пожрать принес. Но учти, я к тебе в официанты не нанимался. Будем вместе на кухне шарашить, территорию убирать. В общем, все как в армии. И еще - так и быть, еще одну ночь я перекантуюсь, а дальше сам ищи себе матрасы, чтоб спать по-человечески. Сегодня можешь погулять-пошариться-освоиться. На территории старого додзё тебя никто не тронет - все уже знают, что одной нингё обслуги стало больше.
        - Пусть будет так, - кивнул Виктор. - Разберемся по ходу дела. Только еще один вопрос. Что такое дзантин?
        - Ты ж типа по-японски разговаривать научился, - прищурился «братан». - Ну да ладно. Дзантин - это вечно бодрствующее сознание, не позволяющее застать бойца врасплох, в том числе даже во сне. Но если тебе Масурао про дзантин причесал перед тем, как начать месить, так это он сбрехал как пить дать.
        - Почему? - удивился Виктор.
        - Я нижней челюстью прощёлкал как ты хасю спёр, - с досадой произнес Колян. - А на кухне хипеж поднялся. Они ж старинные, хаси-то, и стoят как чугунный мост. Им вообще цены нет, не смотри, что их здесь сотни. А я сдуру тебе пару дал. Ну, старшему повару и доложили, что одной хаси не хватает. Тот вой поднял, а Масурао небось услышал. Ну и сделал выводы. Так что дзантин тут ни при чем. Хоть и крут тот Масурао, но до дзантина ему как до звёзд.

…При свете дня старое додзё выглядело гораздо менее устрашающим, хотя и малопривлекательным с виду. Чувствовалось, что здание это было в своё время глубоко функциональным, и основное, что требовалось от его суровой в своей безыскусности архитектуры, - так это «нагнать жути» на ученика, чтоб проникся он почтением к самому факту обучения в столь известном и серьезном месте. Казалось, будто здание и было тем неумолимым инструктором, что безмолвно наблюдает за движениями учеников, тренирующихся на большой площадке, которая начиналась сразу за верандой старого додзё.
        Сейчас площадка была пуста. Деревянные манекены, словно часовые, застывшие на своих постах, были разбросаны то тут, то там, на первый взгляд, казалось бы, бессистемно. Однако, приглядевшись, Виктор неожиданно для себя понял - даже когда бойцы отрабатывают друг с другом спарринг или бой с оружием, всегда есть опасность, отступая, напороться спиной на какую-нибудь макивару или палку, торчащую из бревна и имитирующую конечность противника. Так что или учись видеть спиной, или привыкай не отступать.
        Сразу за площадкой раскинулось озеро с корявым засохшим деревом, уцепившимся корнями за берег. Ствол дерева был весь изгрызен ходами жирных червей-древоточцев.
        Виктор подошел, погладил шершавый ствол - и вдруг до него дошло.
        Все дырки в рассохшейся древесине были примерно одинаковой глубины!

«Это не ходы, проеденные паразитами! Это же веками бойцы били в дерево пальцами и пробили отверстия!»
        Сначала подумалось - тоже попробовать, что ли? Но потом как-то расхотелось. Заодно удар Масурао вспомнился. И зависть одолела. А заодно и понимание, что, случись чего - одна надежда на голос и останется. Не на себя, а на голос. Который, кстати, может и не появиться.
        Виктор отошел от дерева и присел на корточки. Пологий берег позволял свободно дотянуться до воды. Зачерпнув пригоршню, Виктор плеснул себе в лицо.
        Вода была тёплой.

«Надо же, - подивился Виктор. - Неужели подводный гейзер? Вот бы сейчас поплавать! Который день без душа, того и гляди вши заведутся».
        В озере что-то плеснуло. На миг над водой показалась чья-то широкая скользкая спина, которая тут же снова ушла под воду. И принадлежала та спина явно не человеку.

«Ага, - подумал Виктор, поспешно отходя от воды. - Плавание отменяется. То ли крокодил, то ли змей какой. Интересно, на хрена япошкам под боком бассейн с такими тварями?»
        Место, куда он попал, нравилось ему все меньше и меньше.

«Того и гляди - или отлупят до полусмерти, или вообще схомячат на завтрак… как дондона», - думал Виктор, возвращаясь к тренировочным манекенам.
        В большинстве своем деревянные снаряды были знакомой конструкции. Если не по предыдущим тренировкам, то по многочисленным фильмам. По крайней мере хоть понятно было, для чего они предназначены - в отличие от подавляющего большинства предметов и понятий, окружающих Виктора в последнее время.

«И на кой я упал этим японцам? Переть меня с другого конца света для того, чтоб я у них на кухне ишачил? Бред какой-то!»
        Он остановился перед бревном, обмотанным веревками и подвешенным на копии средневековой виселицы. Именно это бревно окучивал руками-ногами Масурао в то время, когда Виктор перелезал через забор Школы.

«Значит, гайдзин, да? Кукла. Чмо, одним словом! Ну, самураи, держитесь!!! Ибрагима завалил, Стаса завалил, змеюку задушил на фиг… хммм… ну пусть под гипнозом. Или под шизой - хрен его знает, как оно называется. Но задушил! Своими руками! А тут какой-то Масурао…»
        Виктор сбросил куртку прямо на вытоптанную сухую траву, покрытую утренним инеем, и сначала осторожно, а после и практически в полную силу провел по бревну серию прямых ударов руками.

«Вроде ничего. Конечно, пожестче, чем мешок в подвале у Степаныча, но жить можно».
        Он попытался нанести удар предплечьем. Кость заныла. А если голенью?
        - Блллин!!!
        Японский эквивалент боксерского мешка был коварным. Чуть дашь посильнее - и кость, преодолев упругость веревки, встречается с бревном, преодолеть сопротивление которого могли, пожалуй, только средневековые ниндзя, что горазды были пальцами деревья протыкать.

«Или современные, - подумал Виктор, вновь вспомнив, как ловко Масурао управлялся с этим снарядом. - А заодно и с ночным убийцей в лице пришлого гайдзина Виктора Савельева…»
        - Хисасибури да наа, оядзи[Давно не виделись, отец (яп.).] , - произнес сзади голос, исполненный глубочайшего почтения.
        От этих слов странно дрогнуло внутри, словно ворохнулось чуть ниже груди что-то живое, чуждое телу…
        Виктор обернулся.
        Сзади него в глубоком поклоне склонился человек в мешковатой одежде цвета ночи, сидевшей на нем удивительно ловко. Перед глазами Виктора сейчас была только согнутая спина, но не нужно было видеть лица этого человека для того, чтобы его узнать.
        Это было живое воплощение черной тени, остановившей ночное убийство в старом додзё.

* * *
        Ему было около семидесяти, не меньше. Сморщенное, словно печеное яблоко, лицо азиата, жиденькая борода - и ни капли почтительности в изучающем взгляде, сканирующем Виктора из-под черного капюшона. Такое впечатление, словно поклон предназначался не ему. Может, твари, резвящейся в озере?
        Виктор подавил желание обернуться вновь - не крадется ли сзади заморское чудо-юдо?
        - и в свою очередь уставился на странного деда.
        То, что дед был со странностями, сомнений не вызывало. То кланяется, то смотрит словно коня на базаре выбирает - того и гляди зубы проверит, не гнилые ли? Или палкой своей по горбу треснет. Просто так, от нечего делать. Так же, как кланялся до этого. Фиг знает, что у него на уме. Бормочет что-то по-своему, а что - непонятно. Внезапный приступ знания японской речи у Виктора давно миновал. И, похоже, безвозвратно.
        А палка у деда была знатная. Почти с него высотой, прямая, покрытая черным лаком и наверху имеющая потемневший от времени металлический наконечник, напоминающий полукруглое лезвие. Таким и змею удобно пополам перерубить, и непонравившемуся собеседнику пальцы с ноги смахнуть - как нечего делать. Всего трудов-то - палку перевернуть и ткнуть легонько. Или не переворачивая - сунул в горло, и привет.

«Интересно, зачем деду здесь такое копье? На случай, если динозавры из озера полезут?»
        - Слишком много ярости, - сказал дед по-русски. - Зачем ты злишься, когда атакуешь? Что тренировочный снаряд, что противник - это не враг, а кукла, посланная Фудо Мёо для того, чтобы ты отработал на ней свою технику. Любовь к кукле помогает тебе достичь совершенства на Пути Воина. А ты, в свою очередь, помогаешь противнику освободить его дух от оков несовершенного тела. Честный обмен.
        Виктор, что называется, «подвис». И хотя нечто подобное было написано на ножнах черного меча, все равно мысль поразила своей глубиной. И то, что экзотический японский дед говорил по-русски вообще без акцента, добавило той мысли какой-то своей, особой значимости.
        - Пойдем, - сказал старик. Потом повернулся и, не оборачиваясь, направился к старому додзё. При каждом его шаге палка мерно тыкалась в землю, однако дед на нее не опирался, неся достаточно тяжелую с виду штуковину легко и непринужденно. Видимо, так, для форсу с собой таскал.
        Виктор подобрал куртку и послушно побрел следом. Ощущение нереальности происходящего нахлынуло с новой силой. Отдельные пазлы, воспринимаемые до поры как частные случаи, понемногу собирались в единую картину. Старый учитель, воспетый во всех легендах о восточных единоборствах и словно сошедший со страниц романа о древних воинах прошлого, был последней каплей.
        Перед входом в дом старик снял с ног высокие деревянные подставки, заменяющие ему обувь. Виктор также быстро скинул ботинки, боясь не поспеть за дедом, который двигался так, будто ему было восемнадцать.
        Они вошли в дом. Миновав знакомые Виктору комнаты для сна и приема пищи, а также некое подобие раздевалки, дед уверенной рукой распахнул раздвижную дверь, на которой был искусно нарисован вставший на задние лапы черный дракон с оскаленной пастью.
        Это был тренировочный зал.
        Длинное помещение освещалось скудным светом, льющимся из окошек, расположенных высоко под потолком. Полумрак, царящий в додзё, навевал чувство некого приобщения к чему-то важному и значительному. То, что это не очередное подсобное помещение, а именно додзё, что в переводе означает «место постижения Пути», Виктор понял без объяснений.
        Да и не требовалось ничего объяснять.
        Твердый утоптанный пол додзё был выполнен из красной глины - наверное, для того, чтобы на нем не было видно пятен крови. А вдоль стен располагались стойки с разнообразным старинным оружием: копьями, алебардами, деревянными и бамбуковыми мечами, шестами различной длины - от коротких палок длиной в руку до двухметровых жердей, порой снабженных устрашающего вида крюками и лезвиями. Помимо стоек на стенах висели боевые серпы, цепи, кинжалы и куча иных приспособлений, предназначенных для единственной цели - отнятия жизни. И боевые это приспособления или только их затупленный тренировочный вариант, разобрать в полумраке было затруднительно. Хотя темно-красный цвет пола свидетельствовал в пользу того, что, скорее всего, вряд ли это были макеты.
        А в противоположном углу додзё на ступенчатом возвышении находилась статуя неведомого бога. Видимо, окошки под потолком специально были прорублены так, чтобы падающий из них свет позволял хорошо рассмотреть изваяние.
        Бог был ужасен. Его лицо искажала жуткая гримаса ярости. Из оскаленного рта выглядывали звериные клыки. Когтистая лапа сжимала маленький обоюдоострый меч. В другой лапе бога была зажата веревка с петлей на конце, сплетенная из тончайшей серебряной проволоки.
        Перешагнув порог додзё, старик низко поклонился статуе.
        - Охаё годзаимас, Фудо Мёо[Приветствую тебя (доброе утро), Фудо Мёо (яп.).] , - тихо сказал он.
        Виктор секундой позже тоже отвесил поклон. В чужом монастыре да еще и без своего устава лучше лишний раз поклониться. Не убудет. Гонор - он для других случаев.
        Старик неторопливо подошел к статуе и с полминуты стоял перед ней неподвижно, словно ведя безмолвную беседу. Потом уселся на каменную ступеньку у подножия изваяния и жестом указал Виктору место напротив себя.
        Позволь себе такое кто-то другой, был бы он послан далеко и надолго. Но здесь почему-то все происходящее казалось естественным.
        Наверно, потому, что подсознательно Виктор слишком давно ждал чего-то подобного.
        Он подчинился, подогнув под себя босые ноги и сев на пятки по японскому обычаю.
        Старик не смотрел на него. Он глядел поверх головы Виктора, словно не существовало для него стен старого додзё и там, вдали, видел он что-то важное, недоступное простым смертным.
        - Ты видишь сны? - наконец спросил он.
        - Да.
        Пояснений не требовалось. Какие именно сны старик имеет в виду, тоже было понятно без разъяснений.
        - И с каждым разом они становятся все реальней.
        Виктор не понял, вопрос это или констатация очевидного, но на всякий случай кивнул.
        - А еще ты убиваешь, когда слышишь голос, - продолжал старик. - И убиваешь по-другому. Не так, как делаешь это, когда голоса нет с тобой.
        Это уже точно было утверждением, не требующим ответов. Поэтому Виктор просто с нетерпением ждал продолжения. Нетерпение объяснялось не только любопытством - твердый глиняный пол под весом тела уже вполне ощутимо давил на подъемы стоп.
        А старик как назло молчал, с легкой грустью рассматривая в только ему видимой дали что-то очень для него важное.
        - Никогда не думал, что мне придется своими глазами увидеть марэбито, - наконец произнес он.
        И снова замолчал.
        - Что увидеть? - не выдержал Виктор.
        Старик опустил взгляд. В его глазах было легкое недоумение, словно Виктор только что необъяснимым образом материализовался перед ним из воздуха.
        - Ты не знаешь, кто такой марэбито? - удивился старик. - Тогда посмотри в зеркало.
        Виктор медленно начал закипать. Похоже, старый пень тоже решил над ним поиздеваться.
        По губам старика скользнула легкая усмешка.
        - Отправь свою ярость обратно в сердце, - произнес он. - И не трать ее понапрасну. Ведь это то немногое, что осталось в тебе от тебя. Мой отец никогда не опускался до гнева.

«Похоже, дедушка спятил», - мелькнуло в голове Виктора.
        Старик усмехнулся снова.
        - Что ж, можешь считать меня сумасшедшим. И отправляться на кухню. Там после обеда будет много немытой посуды. А можешь послушать то, что я скажу.

«Это совпадение. Мысли читать невозможно. Это ж доказано, блин!»
        - Я слушаю тебя, уважаемый, - сказал Виктор.
        Старик кивнул.
        - Такое бывало во все времена на земле, - сказал он. - Когда это случалось, человек становился либо великим полководцем, либо непревзойденным Мастером какого-либо из искусств. Чаще всего у таких людей были ничем не примечательные родители. Но у этих родителей однажды рождался ребенок, который становился великим завоевателем. Или Мастером живописи, скульптуры, каллиграфии, чьи творения, казалось, не могли выйти из-под руки простого смертного.
        Этому не было объяснения. До тех пор, пока мудрые люди не заметили, - у всех гениев было в жизни одно обстоятельство, которое их объединяло.
        Все они в детстве пережили Великое Потрясение.
        Кто-то тонул, но был спасен. Кого-то похитили и продали в рабство. Кто-то попал в горный обвал или же встретил в лесу судама - оборотня с телом демона и лицом человека. В подобном случае большинство людей либо повреждаются умом, либо, потеряв свою душу, сами начинают искать смерть и очень скоро ее находят. Какое потрясение было у тебя в детстве?
        - Я… потерял родителей, - в замешательстве произнес Виктор.
        - Это самое страшное из потрясений, - кивнул старик. - Если оно происходит на глазах у ребенка, тот наверняка теряет свою душу. И тогда он сам вскоре умирает. Если только место его души не займет ками.
        Увидев непонимание в глазах Виктора, японец пояснил:
        - Некоторые считают, что после смерти каждый человек становится ками - невидимым богом, способным влиять на дела живых. Но это не так. Богами становятся лишь избранные, чья сила духа, которой они обладали при жизни, дала им возможность жить после смерти.
        Есть избранные.
        А есть Величайшие из Избранных.
        Природа - мудрая мать, и она не настолько расточительна, чтобы лучшие из ее детей уходили в небытие. И порой она дает человеку не просто право на перерождение в другом теле.
        Величайшие из Избранных после смерти возвращаются из страны Токоё и бродят по земле, пока не находят пустое тело, лишённое души.
        И тогда на земле появляются полководцы, в двадцать с небольшим завоёвывавшие полмира, композиторы, в шесть лет начинающие давать концерты, сыновья таможенников, к восемнадцати годам создающие шедевры, которыми уже полтысячелетия не устает восхищаться человечество.
        В Японии таких людей называют марэбито.
        - То есть я…
        Старик кивнул.
        - Более того. В твоём теле живет ками моего отца, погибшего в последней Великой войне. Я увидел это по рисунку твоего кокона.
        - Ками? Дух вашего отца… во мне?!
        - Ты должен гордиться. Он был величайшим синоби своего времени.
        - Гордиться, - пробормотал Виктор. - Мне бы избавиться от него… Глядишь, проблем бы здорово поуменьшилось.
        - Невозможно избавиться от самого себя, - покачал головой старик. - Мой отец слишком долго искал подходящее тело и потерял много личной силы. Но я вижу, что, несмотря на это, он все же постепенно подчиняет тебя себе.
        - Но я хочу остаться самим собой! Может, можно с ним как-то договориться?
        - Воин никогда не договаривается со слабым противником, - отрезал старик. - Он заставляет его повиноваться. Либо уничтожает. Настоящий воин может вести переговоры только с равным себе.
        - И… что мне теперь делать? - потерянно спросил Виктор.
        - Если ты хочешь остаться собой, тебе придется стать воином…
        Удивительно, но у Виктора вдруг словно гора с плеч упала. Не верить старику было глупо. Сложнее было поверить в то, что он своими руками смог задушить Стаса. А вот с великим ниндзя, обосновавшимся в его теле, все более-менее вставало на свои места. Конечно, не особо приятно осознавать, что в тебе на манер монстра из
«Чужих» поселился какой-то ками, но пытаться отстраниться от неразрешимых вопросов, неизбежных в подобной ситуации, было гораздо более мучительно.
        - Легко сказать «придется стать», - вздохнул Виктор. - Столько всего свалилось… Не знал, что у меня помимо ками еще и кокон есть.
        - Любое существо на земле не что иное, как сгусток энергии в форме кокона, - сказал старик. - Как только ты научишься сдвигать точку сборки своих энергетических линий, ты увидишь это своими глазами.
        - Где-то я уже про это слышал, - пробормотал Виктор. - Кажется, Кастанеда что-то писал про точку сборки.
        Старик беззвучно рассмеялся.
        - Это старая история. В Китае шпионов-невидимок называют цзяньчже, что означает
«человек, проникающий сквозь пустоту». В тысяча девятьсот тридцать седьмом году, когда японские солдаты вошли в Нанкин, китайское правительство бежало в ужасе. И цзяньчже, состоявшие у него на службе, справедливо решив, что теперь они свободны от своих обязательств, подобно ночным теням при свете костра растворились в огне войны. В мире много укромных уголков, в которых даже самый настойчивый преследователь не найдет неприметную тень. Тем более если тень не хочет, чтобы ее нашли.
        Двое цзяньчже добрались до Америки. У них были простые китайские имена - Хуан и Хенг. Хотя, возможно, на самом деле их звали и по-другому. Воины-тени так часто меняют свои имена, что порой забывают настоящие.
        Старик улыбнулся.
        - Америка - страна бездельников. И, наверное, со временем тем цзяньчже стало просто скучно. Тогда они нашли одного недалёкого антрополога, неспособного отличить индейца от китайца, и преподали ему несколько уроков искусства воинов-теней, не объяснив при этом, для чего оно нужно и как этим искусством пользоваться.
        Эти уроки настолько поразили антрополога, что у него хватило личной силы написать кучу книг об искусстве своих учителей, хотя, на мой взгляд, вполне хватило бы и одной. Кстати, многочисленные читатели тех книг до сих пор не могут понять, почему автор так часто употреблял в них термин «Воин», хотя ничему пригодному для войны Хуан и Хенг его так и не научили.
        Старик рассмеялся мелким, дребезжащим смехом.
        - Китайцы никогда не умели просчитывать свои действия на несколько ходов вперед. Когда их убежище начали разыскивать корреспонденты со всего мира, они предпочли сымитировать свою смерть, применив сюнкан саймин-дзюцу, искусство мгновенного гипноза. А весь облапошенный мир до сих пор продолжает искать бессмертие, о котором так красочно рассказал антрополог по фамилии Кастанеда. Причем искать там, где его в действительности нет.
        - А… разве оно есть? - рискнул Виктор вставить слово в монолог разговорчивого японского деда.
        - Конечно, - пожал плечами старик. - И для достижения этого есть много способов. Результат одного из них сейчас живет в тебе. Отец говорил, что ками, живущее в нем, раньше принадлежало Кога Сабуро, великому воину, основателю клана Кога, впоследствии ставшего кланом Якудзы под названием Сумиёси-кай.
        Старик погрустнел.
        - Это называлось дзикидэн - способом прямой передачи. Потомки либо лучшие ученики великих Мастеров убивали свои души и получали в наследство гораздо лучшую замену - ками своих учителей. Для того чтобы, многократно приумножив их достижения своими деяниями, передать его дальше, своим потомкам.
        Только в дешевых романах Мастер быстренько тренирует ученика, и тот сразу же начинает крошить врагов сотнями. Настоящий Воин воспитывается многие годы. В Средние века Японию сотрясали войны. В каждой войне умирали сотни людей, в том числе и Воинов моего клана. А для того чтобы воспитать Безупречного Воина, порой не хватало нескольких десятилетий.
        За год человека можно научить правильно ходить. Второй год он учится не падать при ходьбе. За третий год, если у человека есть способности, возможно, он научится бегать. Далее потребуется не меньше десяти лет для того, чтобы он освоил несколько ударов и один-два вида оружия.
        У моих предков не было столько времени. Клан был бы истреблен сотни раз, пока Мастера воспитали новых воинов взамен погибших. Поэтому, когда ребенку исполнялось пять-шесть лет, дед убивал душу маленького внука, у него на глазах делая себе сэппуку. Тем самым он напрямую передавал ребенку свои навыки и своё ками. После этого требовалось меньше года для того, чтобы ребенок превратился в непобедимого синоби. Жаль только, что мы знаем лишь основное. Тонкости ритуала прямой передачи ныне утрачены.
        Позже самураи тоже стали взрезать себе животы, не очень представляя, зачем они это делают. Секрет прямой передачи кланы синоби хранили пуще всех остальных секретов бессмертия…
        Старик замолчал на мгновение, уставившись в пол. После чего поднял глаза на Виктора.
        - Мой отец был последним японцем, который знал, как осуществить способ прямой передачи. Но я был далеко, мой брат выполнял свою миссию, и в результате у отца не нашлось Безупречного ученика, достойного принять его ками. Синоби всей Японии много лет ждали, что он найдет в себе силы вернуться из страны Токоё. Мы уже устали ждать. И вот появился ты…
        Ступни перестали болеть. Вернее, Виктор их уже не чувствовал.
        Но это было неважно.
        Бывают моменты в жизни, когда происходящее становится важнее чего бы то ни было. Даже самой жизни.
        - Но я не помню никаких ритуалов! - воскликнул Виктор. - Если мне что и вспоминается, так только во сне. Или же когда планка падает… то есть бешеным когда становлюсь…
        - Ты вспомнишь, - тихо сказал старик. - Твоё прошлое последовательно вело тебя к цели - и привело сюда. Ветры синоби никогда не дуют бесцельно. Все происходящее неслучайно. Как и промах Масурао, пославшего удар в твой переднесрединный меридиан и прорвавший плотину, поставленную кем-то на пути твоей Ки[Ки (яп.) - энергия, пронизывающая Вселенную; жизненная сила; дыхание.] . Годом раньше ты бы умер от такого удара. Сейчас же каждое движение природы по отношению к тебе преисполнено особым смыслом.
        - Ничего себе промах, - проворчал Виктор. - По-моему, как раз то, что надо.
        - Сокуси, точек мгновенной смерти, не так уж много. К тому же я видел - Масурао бил с выбросом энергии в точку суйгэцу, которую вы называете солнечным сплетением. Это был смертельный удар. И ками моего отца отклонило его.
        - Но, может, Масурао все-таки промахнулся? - с сомнением в голосе спросил Виктор.
        - Масурао уже несколько лет не промахивается, - ответил старик. - Я вижу - все происходящее ясно указывает на то, что тебе необходимо подготовить своё тело согласно традициям синоби клана Сумиёси-кай. От этого никто не проиграет. Вспомнив всё, ты вернешь нам ритуал прямой передачи, а сам получишь навыки, которых нет и никогда не будет ни у кого из белых людей.
        - Изучать искусство синоби для того, чтобы вспомнить ритуал?
        Старик покачал головой.
        - Не только. В твоем случае изучение боевых практик не более чем средство для достижения контроля над совершенным ки-ай, высшим состоянием сознания, которое порой посещает тебя. Не уверен, что этому можно обучить кого-либо, но оно наверняка пригодится тебе в дальнейшей жизни. Как уже не раз пригодилось до этого.
        - Помимо всего прочего те, кто меня сюда заманили, еще и денег обещали, - проворчал Виктор. - Лишь бы я разобрался со своим ки-ай и их научил, как достичь того же.
        - Я знаю твою историю, - кивнул старик. - Похоже, ты должен был попасть в школу клана Ямагути-гуми, которые никогда не видят дальше своего носа. Но Сагара решили иначе.
        - Это те, которые «приходят из пустоты и уходят в пустоту, не оставляя следов»? - изумился Виктор, припоминая слова Александры. - Так они ж вроде не более чем легенда.
        - Благодаря этой легенде ты сейчас здесь, - сказал старик. - Видимо, в мире что-то сдвинулось, и те, кто следит за Равновесием, решили, что ты можешь на него повлиять.
        Старик ухмыльнулся.
        - Хотя в твоем случае есть более легкий путь. У любого человека в жизни всегда есть выбор. Ты можешь ничему не учиться, и думаю, что вскоре ками моего отца само начнет решать свои проблемы, пользуясь твоим телом. А вместе с ними и проблемы клана. Короче говоря, ты словно будешь сидеть в кресле кинотеатра и наблюдать происходящее со стороны. При этом самому тебе ничего не надо будет делать. Ты даже боли не почувствуешь, если с твоим телом что-то случится, - чего не могу обещать, если ты согласишься на обучение. Предупреждаю заранее - это будет очень больно. Про трудности я даже не говорю…

…Вам случалось когда-нибудь принимать решения? Не повседневные типа купить или не купить ребятенку телепузика или шлепнуть или не шлепнуть по мягкому месту излишне громко верещащую супругу? А такие, которые резко и навсегда изменят вашу жизнь в ту или иную сторону? Как у богатыря с камнем и тремя дорогами? Когда воздух вокруг тебя вдруг становится гуще и тяжелее и время слегка притормаживает - тик… так… ожидая твоего решения?
        Сейчас перед ним снова было две дороги.
        - Когда можно начать обучение? - спросил Виктор.
        - Завтра, - сказал старик. - А пока можешь идти.
        Виктор учтиво поклонился. И сам не понял, с чего и как это у него вышло. Вроде как не собирался. Да и откуда бы ему знать, учтиво оно получилось или не очень. Однако знал - получилось именно так, как надо.
        Не скрывая удовольствия на лице, старик поклонился в ответ.
        Внутренне опасаясь вновь почувствовать свои ноги и заорать от боли, Виктор подумал, что было бы очень неплохо, если б старик покинул додзё первым. Несолидно как-то будущему ниндзя с совершенным ки-аем и прочими скрытыми талантами после всего ковылять к… как её? Сёдзи? В общем, к двери, на полусогнутых и при этом подвывая от боли.
        - Скажите, а как мне вас называть? - поинтересовался Виктор.
        Словно что-то почувствовав, старик легко поднялся со своего возвышения и направился к выходу, постукивая посохом по глиняному полу.
        - Зови меня сихан[Сихан (яп. «мастер») - учитель в японских боевых искусствах, по степени мастерства стоящий выше, чем сэнсэй.] , - бросил он через плечо.
        Часть третья
        Гэнин
        Он выполз из додзё на коленях и минут десять растирал ступни, восстанавливая кровообращение. А после, прислонившись к фонарному столбу, торчащему у входа, кривился и кусал губы, чтобы не заорать от боли в ногах.
        Понемногу последствия часового сидения на пятках стали терпимыми настолько, что Виктор смог подняться и доковылять до сарая на своих двоих.
        Внутри сарая возлежал на своих матрасах Колян, уставившись в потолок с выражением оскорбленной невинности на лице. У противоположной стены, частично расчищенной от садово-уборочного инвентаря, лежал еще один свернутый матрас.
        Виктор прислонился к косяку, чтобы отдышаться. Путь от додзё до сарая показался ему вечностью.
        - Не, ну ты мне скажи, есть на земле справедливость? - промолвил Колян, обращаясь к потолку сарая, заросшему старой паутиной. - Корячишься тут незнамо как кто второй год - и никакой тебе благодарности. Тут же не успел человек появиться - всё. На кухню его не запрягать, на уборку территории не подтягивать, дед его к себе в ученики определил. Хоть новую войну за независимость негров развязывай.
        - Ты не негр, - сказал Виктор. - Ты святой. На том свете тебе всё зачтется. За двухлетнее питание дондонами все грехи отпускаются автоматом.
        - Он еще и прикалывается, - вздохнул Колян, вставая со своего лежбища. - Вон твой матрас, располагайся. Можешь еще пару взять у меня для мягкости приземления.
        - А ты как же?
        - Да ладно, - махнул рукой обиженный на судьбу Колян. - Я себе еще сопру.
        Вынув из кармана маленькую баночку, «братан» протянул ее Виктору.
        - Это дед передал, пока ты из додзё выползал. Лыжи намажь, а то завтра не встанешь. И в следующий раз пошустрее в себя приходи - я тебя ждать замаялся.
        - Подошел бы да помог, сердобольный ты наш, - проворчал Виктор, осторожно опускаясь на свернутый в рулон матрас и стравливая воздух через зубы.
        - Дед не велел, - сказал Колян. - Видать, чтоб ты прочувствовал, куда попал. Ну всё, удачи тебе, ниндзя. И учти, это только начало.
        Колян как в воду глядел.
        Ночью Виктор проснулся от того, что кто-то с шумом распахнул сёдзи.
        На фоне занимающейся зари в квадрате дверного проема маячил знакомый силуэт.
        - Есть, товарищ майор, - тихо пробурчал Виктор, натягивая ботинки. Колян еще дрых без задних ног. Ну, ему-то можно, у него ками своё, родное, ему без надобности вставать ни свет ни заря.
        Силуэт «товарища майора» уже удалялся по направлению к плацу с тренировочными манекенами, на самой середине которого горел костер внушительных размеров.

«Вот и ладушки, - подумал Виктор, со сна ежась от мороза, который с настойчивостью бездомного пса, атакующего авоську, пытался влезть под куртку и цапнуть за живое.
        - Сейчас сядем у костерка и продолжим тереть за жизнь. Оно с утра самое то. Под шашлычок из сушеных креветок».
        Однако костер был разведен не для задушевных бесед. Завтраком пока тоже не пахло.
        - Раздевайся, - сказал дед.
        - Совсем???
        Ответа не последовало.
        Скрепя сердце, Виктор повиновался. Обнаружив неожиданную халяву, мороз с упоением впился ледяной зубастой пастью в теплое мясо.
        Рядом с костром лежала стопка серого бельишка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся неким подобием комбинезона.
        - Одевайся, - кивнул на нее старик.
        Комбинезон был хоть и шерстяным, но довольно тонким. Не сравнить со свитером и утепленной итальянской курткой. Обуви под серой одёжкой не обнаружилось вообще. Что на фоне слоя пушистого снега, выпавшего ночью, поднятию настроения не способствовало в принципе.
        Старик же то настроение вывел в полный минус одним-единственным движением своей палки, в результате которого куча фирменной одежды Виктора полетела в костер. Следом за ней отправились утепленные ботинки, надежные, как репутация фирмы
«Экко». Костер с радостью принял подношение, взметнув до небес сноп салютных искр.

«А еще там были паспорт, кредитка и косарь баксов», - безразлично подумал Виктор. Он уже успел задубеть до состояния абсолютного безразличия к окружающей действительности.
        - Теперь - бегом вокруг озера.
        Виктор повернулся и побежал.

«Лучше б он сказал утопиться, - пришла вялая мысль. - Там, глядишь, и Несси в озере позавтракала бы по-быстрому. Чтоб не мучиться».
        Озеро было достаточно большим даже для частного владения японской правительственной шишки. Пробежка по его берегу заняла около получаса. За это время любопытное солнце успело высунуться из-за края забора и подивиться - мол, вот не живется спокойно человеку, несёт его нелегкая босиком по снегу невесть за каким хреном с утра пораньше.

«А зима-то у них не хуже нашей. Дубак еще тот. Даже тварюга из озера носа не кажет, где-нибудь внизу в теплой пещере кайфует, сидя задницей на гейзере. Ей беготня голыми ластами по снегу на фиг не упёрлась».
        Однако ворчал Виктор про себя больше для вида. Согрелся он довольно быстро, битые бутылки и стаканы местные ниндзя на территории школы не разбрасывали, и даже ступни, вчера немилосердно давленные древним полом додзё, вели себя сносно. В общем, утренняя пробежка была почти в удовольствие. Виктор и сам не ожидал, что вот так запросто может нарезaть по морозу в тонкой одежке и босиком, как какой-нибудь индийский йог или морж со стажем.
        Завершив круг, Виктор подбежал к исходной точке.
        Костер догорал. Дед стоял возле него в позе скучающего Наполеона, со скрещенными на груди руками, определив свою палку под мышку. Возле его ног лежал небольшой деревянный щит, две короткие палки и пара приспособлений, состоящих преимущественно из ремешков и подозрительно напоминающих намордники.
        - Надевай, - сказал дед.
        - На морду?
        - На ноги.
        Ремешки крепились к деревянной плашке, похожей на половину стельки, утыканной мелкими кнопочными колючками. Дед лаконично разъяснил, что посредством одного лёгкого потягивания за верхний ремень плашка съезжает с пятки на носок. Виктор недвусмысленно почесал в затылке, не особенно понимая, на кой ему сдался этот пыточный инструмент.
        - Плохо бегаешь, - пояснил дед. - Плашка на пятке - бежишь на носках. Устал - сдвинул. Плашка на носках - бежишь на пятках. Главное - не останавливаться. Надевай.
        Не очень представляя, каким образом можно бегать на пятках, Виктор под руководством престарелого садиста натянул на стопы дьявольское приспособление. Встал на носки, осторожно попробовал оставшейся частью подошвы колючки на плашке… Н-да. Удовольствие ниже среднего. А если со всего маху да всем весом, то, пожалуй, до кости пробьет.
        - Добрые вы здесь все, - проворчал Виктор, беря разгон по методу Майи Плисецкой.
        Поначалу показалось - ничего, жить можно. Метров с пятьсот пробежалось вполне терпимо. Но дальше начало нестерпимо ломить икры. Виктор сбавил обороты и, потянув за ремешки, опустился на пятки.
        Бежать в таком положении с задранными вверх носками оказалось невозможно в принципе. Только идти со скоростью ниже средней, переваливаясь с ноги на ногу на манер гуся.
        Метров через двести заныл голеностоп. Пришлось снова двигать плашки.
        Промучившись таким манером с полчаса, Виктор обнаружил, что икры болят тем меньше, чем выше при беге подбрасываешь кверху колени.

«Принцип бери больше - кидай дальше, пока летит - отдыхай».

«Отдых» помог мало. К старту он приплелся чуть живой, на дрожащих ногах, опасаясь рухнуть на колени и вконец опозориться перед сиханом. Кстати, где он мог слышать это слово раньше?
        - Устал? - участливо спросил дед.
        Виктор неопределенно мотнул головой.
        - Устал, - констатировал сихан. - Снимай гяку-но асико[Гяку-но асико (яп.) -
«обратные ножные когти».] и садись сюда.
        Старик указал на деревянный щит.
        Виктор мысленно застонал. То, что садиться нужно опять на пятки, подразумевалось само собой. По-другому японцы вообще редко сидят.
        Стянув с ног пыточные приспособления, Виктор опустился на щит.
        - Теперь бери тамбо[Тамбо (яп.) - боевая короткая палка длиной 30-35см.] , вытяни руки и держи. Устанешь - подними руки вверх. Когда совсем не будет сил держать, пока что можешь одну руку опустить. Одна работает - другая отдыхает. Замерзнешь - надевай гяку-но асико и пробеги круг. Потом снова держи тамбо. А я пошел завтракать.
        С этими словами старик удалился.
        Положа руку на сердце, это был не лучший час в жизни Виктора. Когда дед вернулся, от ученика валил пар. Его руки тряслись, словно к ним подключили ток, а на ресницах застыл иней, который Виктор так и не удосужился смахнуть.
        Он был слишком занят.
        Он держал перед собой тамбо.
        Вытянув перед собой обе руки.
        Сихан остановился рядом и с полминуты внимательно смотрел на сидящего парня. Он ясно видел - тот сейчас проходил испытание, которое назначил себе сам. Причем тёмных линий, свидетельствующих об участии чужого ками, не было в рисунке его кокона. И это было удивительно.
        - Хорошо, - наконец сказал сихан. - Ты можешь идти завтракать.
        Парень не пошевелился.
        И это было не упрямство.
        Он просто не слышал учителя…

…На фоне серого, лишенного красок мира порхала яркая цветная стрекоза. Она билась в стенки стеклянного куба, который Виктор держал в руках.
        Стрекоза надеялась вырваться на свободу.
        Глупая…
        Она не знала, что тут же погибнет в этом мире смазанных силуэтов, если он выпустит ее на волю. Или, если, не удержав куб, разобьет его, уронив на серые камни. И сейчас самое главное для Виктора было удержать этот куб на вытянутых руках. Потому что иначе вместе со стрекозой погибнет и этот мир, и множество иных, о которых он пока ничего не знает. Он знал точно лишь одно - те неизвестные миры надеются и ждут его участия. Так же, как и этот, стоящий в самом начале его Пути…
        Это было похоже на огненный вихрь, в котором смялись и утонули смутные детали унылого пейзажа. Вынырнув из бушующего огненного океана, он неожиданно увидел озеро, серую ленту каменной ограды за ним и свои падающие вниз руки.
        А еще горела щека, как будто по ней от души треснули узкой ладонью, по твердости схожей с железной дубиной.
        - Если долго сидеть на холоде, можно себе что-нибудь отморозить, - наставительно сказал голос над головой. - Тогда женщины любить не будут.

«Где ж ты раньше-то был, отец родной…»
        - Иди на кухню, поешь, а потом перенесёшь свой матрас во флигель. А вот этим натрешь ноги и руки.
        На снег перед Виктором упал пузырек с иссиня-черной жидкостью.
        Руки слушались крайне неохотно. Виктор со второй попытки выковырял из снега подарок сихана и поднес его к лицу. Даже сквозь притертую пробку из пузырька отчетливо доносился сладковатый запах, похожий на смрад разлагающегося трупа крысы, сдохшей где-нибудь в теплом укромном месте.
        Виктор поморщился и огляделся.
        Вокруг никого не было.
        - Похоже, дедуля испарился, - проворчал Виктор, по частям поднимаясь со щита. - Чует моё сердце, не видать местному клану Якудзы ни совершенного ки-ай, ни прямой передачи как своих ушей. Сдохну я на-амного раньше.
        И пошел искать кухню.

* * *
        Кухню он нашел по сизому дымку, тянущемуся изпод типовой двускатной крыши аккуратного кукольного домика, схоронившегося в роще ухоженных японских ёлок. По запаху нашел, как собака.
        В домике шустрили две крепкотелые тётки азиатской наружности, которые при виде Виктора принялись истово кланяться. Виктор смущенно отмахнулся, мол, не за почетом и уважением пришел, а исключительно по зову голодного брюха. Тётки всё поняли без перевода и накормили страдальца от пуза разными заморскими лакомствами. Виктор и не думал, что из риса, рыбы и всякой морской гадости можно наготовить столько вкуснятины, по сравнению с которой блюда, подаваемые в суши-барах его далекой родины, и рядом не стояли.
        Раскланявшись с тётками, Виктор направился выполнять указание сихана насчет переезда во флигель.
        - Выселяешься? - позавидовал Колян, крошечной фанерной лопатой сгребавший снег перед сараем. - Во флигель?
        Виктор кивнул.
        - Смотри, не зевай там, - покачал головой «братан». - Говорят, дед очень давно не брал учеников. А те, кого брал, долго не выдерживали.
        - Я уже понял, - сказал Виктор.
        На нешуточную боль во всем теле он уже перестал обращать внимание с флегматичностью приговоренного к пожизненному заключению. Все равно отсюда не сбежишь, а сбежишь - куда подашься-то? Посольство искать? Ну-ну. Не для того его сюда волокли через полсвета, чтоб вот так запросто позволить смыться. Что ж, пусть будет что будет, а там посмотрим.
        - И откуда ты все про всех знаешь? - осведомился он.
        - Я ж говорил - покантуешься здесь с моё, тоже все знать будешь, - хмыкнул Колян.
        - Если тебя раньше дед со свету не сживет. Ему это как два пальца об асфальт.
        - Слушай, все хотел спросить, - задержался Виктор, вспомнив кое что. - А где вход в ту подземную школу?
        - В скале, - кивнул Колян на возвышающийся над ёлками каменный зуб. - Думаю, сам все увидишь со временем. Если выживешь. Босиком как, навострился ходить?
        - Ног не чувствую, - честно ответил Виктор.
        - Иди растирайся, - кивнул Колян на пузырек, зажатый в руке Виктора. - А то отморозишь не только мозги, но и все остальное. Удачи, увидимся.
        - Удачи.
        Виктор перенес матрас в указанный флигель, отличающийся от сарая только отсутствием уборочного инвентаря и близостью к домику, в котором жил сихан с внучкой, и оставшуюся часть дня добросовестно растирал вонючей гадостью измученное тело. Сначала эффекта не было никакого, потом его бросило в жар и крючило полночи. Под утро он забылся беспокойным сном, в котором покойный Стас, глумливо ухмыляясь, испытывал на излом его руки и ноги.
        А утром его разбудил сихан. И все повторилось в точности как вчера. Беготня на носках и пятках вокруг озера, перемежаемая сидением на щите с палками в руках.
        Виктору было все равно. Бегать - так бегать, сидеть - так сидеть.
        И это было нормально.
        Откуда-то пришла уверенность, что все происходящее нужно воспринимать именно так. Излишнее рвение быстро сходит на нет. Желание побыстрее достичь результата обычно сменяется разочарованием и не менее острым желанием во что бы то ни стало отвязаться от бесполезного занятия. Переживания по поводу своей незавидной доли порождают то же самое. Поэтому при монотонной и нудной работе безразличное выполнение заданной программы есть, как ни странно, залог успеха.
        Это Виктор прочувствовал на пятый день. То ли дедовы притирания помогли, то ли прежняя подготовка сказалась, но меньше чем через неделю от беготни нестандартным способом и сидения на пятках ноги уже болели значительно меньше. Как и руки, более-менее привыкшие к длительному удержанию палок перед собой.
        На шестое утро Виктор, уже адаптировавшись к ранним подъемам, сам встретил деда у дверей, решив, что несолидно как-то - старик будит его с утра, словно сержант салабона. Пусть видит, что десантникам, пусть даже бывшим, подобные услуги без надобности.
        Непонятно было, оценил дед сей акт самопожертвования или нет, но этим утром он повел Виктора не на тренировочную площадку, а в старое додзё.
        Кошмарная статуя стояла на прежнем месте. Сихан снова уселся у ее подножия. Виктор в ставшем уже привычным положении - пятой точкой на пятках - занял место напротив.
        - Завтра сюда придут другие ученики. И Масурао. Что ты будешь делать? - спросил сихан, пристально глядя в глаза Виктора.
        - Мочить козла, - незамедлительно отозвался Виктор.
        Сихан презрительно скривился и тупым концом своего посоха начертав круг на глиняном полу, ткнул в его середину.
        - Это - то, что для тебя важно сейчас. А это, - он обвел посохом окружающее пространство, - то, что неважно. Что здесь?
        Он снова ткнул в круг.
        Виктор призадумался.
        Действительно, что для него важно по жизни, учитывая его теперешнее положение? Сестра Галька? Важно, без вопросов. Только сейчас он ничем ей по-любому помочь не может. Как и узнать, что с ней да как.
        Что еще?
        Разве что Масурао забить, пока он его не забил? Как и было сказано, «замочить козла». Но, положа руку на печень и отбросив эмоции, приходится признать, что на данный момент скорее «козел» его «замочит». Причем особо не напрягаясь. Если, конечно, не придет подмога в виде ками давно помершего ниндзя, обосновавшегося в Викторе. Но придет та подмога или не придет - ещё вопрос. Не пришла ж она, когда тот Масурао его в первый раз мутузил.
        - Что здесь? - насточиво повторил сихан.
        - Ничего! - в сердцах буркнул Виктор, ожидая, что вот сейчас этот самый посох долбанет его за хамство по макушке. И хорошо, если тупым концом, а не железным серпом, наверняка отточенным до бритвенной остроты.
        Но сихан долбить ученика в макушку не стал. Наоборот, довольно улыбнулся.
        - Правильно, - сказал он, легким движением посоха ловко стирая круг. - Для воина ничто не имеет значения. И в первую очередь, для него не существует чувства собственной важности. Хотя бы потому, что и ты, и Масурао обязательно умрете. И какая разница - раньше или позже? Все равно это обязательно произойдет. Кстати, учти, что мы обычно по-настоящему любим или ненавидим тех людей, которые являются отражением нас самих. А теперь смотри на меня!
        Виктор оторвал взгляд от того места, где только что был нарисован круг, и уставился на деда.
        В тусклом свете, падающем из под потолка, его лицо казалось желтой кожаной маской, натянутой на череп. Но в узких прорезях этой маски пронизывающим огнем горели глаза, которые хоть убей не могли принадлежать старику. И молодому тоже не могли. Не бывает так, чтобы у живого человека такое под веками творилось. Не хочешь - отведешь взгляд, пока собственные глаза тем огнем не сожгло.
        - Смотри!
        Виктор через силу повиновался. И вдруг разозлился - на себя! Совсем в тряпку превратился от сытой барыжной жизни! Ох, не в пользу пошел тот магазин! Не мужик на выходе получился, а черт-те что. Даром что почти девяносто кило живого весу. Половина того весу - жир и дерьмо.
        Решение пришло ни с того ни с сего. Простое до безобразия. Можно сказать, на поверхности лежало то решение, странно только, что сразу не допёр. В жизни ж оно как - не бывает, чтобы судьба тебя просто так, от нечего делать раз за разом мордой об кафель прикладывала. То наука дурню за промахи. А кто той науки не понимает, того она с каждым разом все сильнее прикладывать будет, пока совсем по полу не размажет.
        Выходит, что не по милости злой якудзы наполучал он по самые не балуйся и в результате потерял магазин. Да и хрен с ним, с магазином! Когда воин начинает потихоньку превращаться в дерьмо, судьба дает ему шанс остановить процесс и повернуть вспять. Особым не очень сообразительным счастливчикам таких шансов предоставляется несколько. Чтоб дошло наконец. А ведь способность без дрожи смотреть в такие глаза и есть то, ради чего не жалко и десяти магазинов! Чувство собственной силы - оно дорогого стоит. И ради этого можно многое стерпеть. Очень многое.
        Глаза старика жгли насквозь, заставляя внутренности сжиматься в необъяснимом, животном ужасе. Такое было уже однажды. В машине, мчащейся к аэропорту. Тогда в его голове ковырялся японец из древнего, как выяснилось, клана Сагара - наблюдателей за Равновесием.
        И тогда он сдался.
        Тогда.
        Но не сейчас!!!

…Его сознание словно раздвоилось. Какая-то несоизмеримо меньшая человеческая часть Виктора тряслась в ужасе, но сам он абсолютно спокойно смотрел в глаза учителя, мысленно выбросив из тела ту трясущуюся часть - зачем хранить в себе ни пойми что? И так за несколько месяцев торговой жизни накопилось всякого - только разгребай.
        - Хорошо, - кивнул сихан. - Очень хорошо. То, что сейчас с тобой произошло, и называется сатори, озарением.
        - Но… Александра, девушка из клана Ямагути-гуми, говорила, что я убивал в состоянии сатори, - пробормотал Виктор.
        - Думаю, что она повторяла чужие слова, не очень задумываясь об их значении, - хмыкнул сихан. - Совершенный ки-ай - это лишь оружие воина, которым ками моего отца пользовался для того, чтобы сохранить тело, в котором он живет. Состояние Будды - это несоизмеримо большее. Ты поймешь это со временем, когда переосмыслишь то, что произошло с тобою сейчас. Но это будет потом. А сейчас смотри на Недвижимого. Но при этом ты должен видеть меня.

…То, что статую зовут Недвижимым, Виктор откуда-то знал. Он понял это сейчас. Как и многое другое, в чем еще ему предстояло разобраться.
        Он смотрел на статую и в то же время видел размытую фигуру старика, словно на фотоснимке, сфокусированном на другой объект. Старик медленно поднял посох, взял его двумя руками, повернув параллельно полу, и нанес удар, метя ученику в голову.
        Не отрывая взгляда от статуи, Виктор поднял руку и заблокировал удар, как учили в свое время подвальные сэнсэи. Кость слегка заныла. Благо дед бил относительно медленно и в четверть силы. Чуть сильнее - руку бы отсушил. Еще бы, деревяшка все-таки.
        - Выброси из головы все, чему учили! - прикрикнул сихан. - Прими удар естественно, будто отмахиваешься от комара или кистью винт закручиваешь. Сам же смотри, куда смотрел.

…На этот раз удар был сильнее, но особой боли почему-то не было. Прокатившись по предплечью, посох послушно ушел в сторону. Второй удар, пришедший справа, постигла та же участь. Лишь секундой позже Виктор сообразил, что второй конец посоха был снабжен серповидным клинком. Видел бы - наверняка б ерунду спорол. И заодно, как минимум, пальцев лишился. А так, можно сказать, повезло, что глаза не за посохом следили, а были фиксированы на жутком оскале божества за спиной учителя.
        - Понял?
        Виктор кивнул.
        - Ну, если понял, тогда иди и тренируйся. А я должен уехать по делам. Кстати, сегодня ты должен восемь раз пробежать вокруг озера.
        Виктор поднялся, поклонился и, перегруженный неожиданно свалившейся на него информацией, направился куда велели. Но, выйдя из додзё, остановился словно громом пораженный, осознав - последние слова сихан произнес по-японски.

* * *
        Раз в неделю в ворота школы заезжала цистерна с живой рыбой. Разгружалась та цистерна по принципу самосвала. Сбросив груз прямо в озеро, шофер очень быстро давал по газам. Видимо, знал, кому та рыба предназначалась.
        Виктор еще пару раз видел то ли хвост, то ли шею резвящейся твари, напоминающий спину змеи толщиной с корову. Высунется над водой крутой мокрый изгиб, мелькнет в глубине стремительная тёмная туша - и снова тишина.
        Самосвал только что уехал, со страху испортив воздух серьезной порцией выхлопных газов. В озере шумно плеснуло.
        Но сейчас Виктору было не до озера.
        Он привычно, на автомате, удерживал на весу палки, стараясь, чтобы при этом как можно меньше дрожали руки. А в собственном восприятии окружающей действительности Виктор обнаружил одну интересную особенность.
        Если смотреть расфокусированным зрением сквозь ограду школы, мысленно пронзая взглядом лес японских ёлок и погружаясь тем взглядом как можно дальше, через некоторое время расплывчатые окружающие предметы начинали терять не только форму, но и цвет, превращаясь в унылые серые глыбы, имеющие с оригиналами весьма приблизительное сходство. Как в последнем видении, только цветной стрекозы в стеклянном кубе недоставало.
        Эффект оказался регулируемым, как и при обычном в`идении мира. Чем ближе находилась точка фокуса взгляда, тем реальнее становилась окружающая действительность. И наоборот. Вот только представить то, чего не видишь на самом деле, было проблематично. Это далёкое «оно» казалось то неясным нагромождением гор, то похожим на мираж скоплением облаков, то просто безграничной небесной синью, по мере погружения вглубь нее превращающейся в чернильный мрак космоса.
        Реальность как бы раздвоилась. Часть сознания Виктора воспринимала унылый окружающий ландшафт, похожий на серый кисель с комками нерастворившегося крахмала. А другая была слишком далеко отсюда, и там, вдали, было намного интереснее. Картинка постепенно набухала пятнами цвета, и оставалось совсем немного для того, чтобы, собрав ее воедино, понять, что же собственно он видит…
        В неоднородную массу окружающего медленно вползли несколько световых пятен. Они имели форму вытянутых яиц, наполненных ядовито-желтым огнем, просвечивающим сквозь скорлупу. Почему-то их появление удивления не вызвало, как не вызывает никаких эмоций появление новых пассажиров в вагоне метро. Ну зашли и зашли такие же куски биомассы, как и ты сам…
        Такие же…
        Виктор осознал, что в бесцветном мире размытых силуэтов он выглядит точно так же - светящийся овал, в заданном ритме двигающий двумя пучками переливающихся нитей с зажатыми в них небольшими фрагментами серого мира. Может, двигающийся несколько более уверенно, чем те, что замерли сейчас на краю поля зрения, протягивая к нему удивленные нити осознания.
        Тонкие светящиеся нити неуверенно прошлись по его телу, но Виктор не обратил на них никакого внимания. У него было гораздо более интересное и важное занятие.
        Один из овалов приблизился на несколько шагов и остановился.
        Внутри него начало образовываться пульсирующее тёмное пятно. Колебания верхней части овала породили незначительные изменения окружающего пространства, трансформировавшись в произносимые нараспев слова: Ватаси-но нингё - ва ёй нингё, Мэ ва поцутири то иродзиро дэ Тисай кути мото айрасии Ватаси-но нингё - ва ёй нингё. Ватаси-но нингё - ва ёй нингё,
        Ута о утаэба нэннэ ситэ Хитори ойтэ мо накимасэн Ватаси-но нингё - ва ёй нингё[Моя кукла - хорошая кукла, У нее большие ясные глаза на белом личике И хороший маленький ротик. Моя кукла - хорошая кукла. Моя кукла - хорошая кукла, Споешь ей песенку - тут же засыпает, Оставляешь одну - она не плачет. Моя кукла - хорошая кукла (японская детская песенка).] .
        Смысл слов был понятен, но они ничего не значили. Как и весь окружающий серый мир. И то, что овал, которому, видимо, надоело петь издевательскую песенку, неуклюже нагнулся, слепил из серой массы шарик и метнул его в Виктора, тоже не имело значения. Виктор смахнул шарик фрагментом серой массы, зажатым в пучке светлых нитей, и попытался восстановить почти собранную картинку. Поздно. Далёкая реальность уже рассыпалась и тонула в сером тумане. А здесь, в сером мире, в Виктора летели уже несколько шариков, одновременно пущенных всеми светящимися овалами. Как и предыдущий, шарики летели достаточно медленно, и смахнуть их не стоило большого труда. Да и что там какие-то жалкие кусочки серой массы по сравнению с тем, что он мог увидеть, но так и не увидел… Так и не увиденная реальность полностью утонула в плотном сером тумане. А окружающий мир стремительно наливался красками. Из расплывчатой взвеси проступили размытые очертания знакомого забора, тренировочных манекенов и нахальной физиономии Масурао. Правда, сейчас эта физиономия была слегка озадаченной. Как и лица остальных учеников, стоящих за своим
признанным лидером.
        Однако лидер быстро справился с собой. Усмехнувшись, он отбросил в сторону очередной снежок и прикрикнул на свиту:
        - Чего встали? Не видели куклы, которой позволили помахать руками, вместо того чтобы чистить отхожее место? Она еще наверстает своё. За работу, бездельники!
        Опомнившиеся ученики шустро разбежались кто куда - одни к манекенам, другие, разбившись на пары, принялись отрабатывать сложные комбинации друг против друга. Масурао же, достав из-за спины привязанный на специальных лямках тренировочный меч, связанный из бамбуковых полос, принялся немилосердно лупцевать им своего противника, вооруженного таким же мечом.
        Надо отдать должное, проделывал он это легко и изящно. Его напарнику приходилось несладко - то и дело жесткий тренировочный снаряд опускался то на руки, то на плечи, то норовил со всего маху заехать по голове. Наконец, последнее Масурао удалось - вскрикнув, парень выронил свой меч и схватился за ухо. Между пальцами у него проступила кровь.
        Масурао усмехнулся и ловким движением вернул меч обратно за спину.
        - Приложи снег, пусть кровь остановится. Потом продолжим, - бросил он напарнику.
        И направился к Виктору.
        Виктору на всё происходящее было абсолютно наплевать. Минут через десять, когда боль в плечах станет невыносимой, он отложит тамбо, натянет на ноги колючие стельки и начнет пробежку. Восемь кругов - это не шутка, сегодня придётся изрядно попотеть.
        Масурао подошел и присел рядом на корточки, не обращая внимания на торчащие возле его лица тяжелые палки. На губах Масурао блуждала усмешка.
        - Ты, наверно, думаешь, нингё, что стал очень крутым, оттого что старый дурень взял тебя в ученики, - тихо сказал он. - Запомни - как бы ты ни был крут, здесь, в Японии, ты всегда будешь лохом-катаги, который к тому же еще и белый гайдзин. А гайдзин - это даже хуже, чем дерьмо, если сравнивать его с дерьмом настоящего японца.
        Виктор продолжал удерживать на весу свои палки. При этом он испытывал глубочайшее удовлетворение. Во-первых, его руки почти не дрожали. Во-вторых, он понимал всё, что говорил Масурао. А говорил он на японском.
        - Я знаю, что ты понимаешь меня, гайдзин-катаги, - продолжал Масурао. - Правда, я не знаю, как получается, что ты так быстро учишься. Но я всегда буду лучше тебя. Ты с первой минуты действуешь мне на нервы, и поэтому я при первой возможности отправлю тебя в подземную страну твоих предков. Так что беги отсюда, кукла, беги как можно скорее туда, откуда пришел. Если сможешь, конечно. Иначе мой меч очень скоро заберет твою никчемную душу.
        Змеиная улыбка еще раз скользнула по губам Масурао. Не говоря больше ни слова, он поднялся на ноги, повернулся спиной к Виктору и крикнул своему незадачливому напарнику:
        - Эй, хватит морозить себе мозги! Пошли, я помогу тебе их встряхнуть, пока они не превратились в ледышку.
        Парень отбросил в сторону комок окровавленного снега и, стиснув зубы, взялся за меч. Мужества ему было не занимать.
        Виктор отложил в сторону тамбо и принялся надевать на ноги «обратные когти». Сегодняшняя тренировка обещала быть очень трудной - и это заботило его куда больше, чем пустые угрозы несовершенного пучка светящихся нитей с чёрным пятном внутри.

* * *
        - Вы говорили о бессмертии. И оно правда существует?
        - Конечно. При правильно проведенном ритуале Мастер оставляет свое тело и переходит в другое так же, как обычный современный человек меняет старый автомобиль на новый. И новое тело подчиняется ему полностью так же, как и предыдущее.
        - Как я понимаю, это не мой случай?
        Сихан кивнул.
        - В твоем случае ками Мастера долгое время было моно-но кэ, духом воина, достаточно сильным для того, чтобы вырваться из страны Токоё и заняться поисками нового тела. Правда, при этом теряется значительная часть осознания. Потому ты до сих пор ощущаешь себя самим собой и лишь в исключительных случаях ками отца проявляет себя. Правда, до сих пор не понимаю, почему он выбрал именно тебя.
        - Гайдзина? - усмехнулся Виктор.
        - Гайдзина, - кивнул сихан. - И при этом вынудил его следовать бусидо[Бусидо (яп.)
        - «Путь воина». Морально-этический кодекс чести в средневековой Японии.] . Проще было найти обычного японца и, воплотившись в нем, постепенно вернуть своё осознание.
        - Почему он этого не сделал?
        - Не знаю. Отец был намного сильнее меня. И мудрее. Мне не дано понять его Путь.
        - В прошлый раз вы говорили, что есть несколько видов бессмертия. Как это?
        - О, это длинная история, - улыбнулся сихан. - Видишь ли, Япония всегда была бедной страной, где в изобилии имелись только рис, рыба и горы. А теперь подумай - зачем было сёгуну Токугава на триста лет закрывать Японию от контактов с остальным миром, хотя, казалось бы, лишь они были способны принести стране процветание?
        - Не знаю, - пожал плечами Виктор. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову. - А действительно, зачем?
        - Тогда слушай. В третьем веке до нашей эры китайский маг и целитель Сюй Фу по приказу императора Цинь Ши Хуан-ди отправился на поиски легендарной Страны Бессмертия. Императору после двух неудачных покушений слишком сильно хотелось жить. Он никогда не ночевал дважды в одном и том же месте и, наверно, именно от большой любви к жизни начал строить Великую Китайскую стену, пытаясь отгородиться от остального мира.
        Сихан хмыкнул.
        - Правда, все это мало помогло императору. Но речь не о нем. Тем более что фусин-но синдзюцу, божественное искусство бессмертия, так и осталось для него загадкой. Потому что, хотя Сюй Фу и постиг это искусство, он так и не вернулся в Китай, оставшись жить у подножия горы Фудзи.
        Старик вздохнул.
        - Прямая передача, первый путь к бессмертию, который открылся магу Сюй Фу у подножия священной горы Фудзи, ныне утрачен. Но, возможно, ты вернешь его Японии. Второй - слишком ужасен. Раз в год бессмертный подобно змее в неимоверных страданиях полностью сбрасывает свою кожу. Которая восстанавливается около трех месяцев.
        Виктору показалось, что он начал что-то понимать.
        - В подземелье я разговаривал с человеком, у которого на лице была маска. Так это…
        - Нет, - покачал головой сихан. - Во время одной из стычек между группировками Якудзы сэйко комон[Сэйко комон (жаргон Якудзы) - советник в клане Якудзы.] по имени Онгёки[Онгёки (яп.) - «Невидимый демон».] попал в плен к клану Ямагути-гуми и, собираясь совершить сэппуку, срезал себе лицо, чтобы не быть узнанным. Убить себя он не успел - его захватили в плен. Правда, в эту же ночь он убежал, сломав шеи двум охранникам и не забыв откусить и принести в доказательство их мизинцы. После этого он попросил кумитё освободить его от должности советника и назначить в Школу простым инструктором.
        - Почему?
        - Он решил, что, попав в плен, потерял лицо в обоих смыслах. Он даже хотел совершить сэппуку, но кумитё решил, что такому специалисту рано уходить из жизни. Это хороший Мастер, и надеюсь, что он научит тебя многим полезным вещам. Но об этом потом.
        Недавно появился третий путь, изобретенный американцами. Человек, переболевший искусственно выведенным вирусом СПИДа, получает невероятный иммунитет практически ко всем болезням, регенерацию тканей, в несколько раз превышающую скорость регенерации обычного человека, а также сверхъестественные способности, разные для каждого отдельного случая. Пока неизвестно, действительно ли это бессмертие, но из переболевших пока никто не умер.
        - Их много?
        - Достаточно много для того, чтобы об этом стоило говорить. Этот Путь появился недавно, и пока неясно, куда он ведет…
        Но мы немного отвлеклись от темы.
        А теперь подумай, для чего американцам в 1853 году понадобилось под угрозой военного флота вынуждать Японию отменить многовековую изоляцию? Кому нужно нищее государство, у которого нет ничего, кроме голых скал? И как получилось, что бедная феодальная страна меньше чем за полвека сумела создать армию, разгромившую Россию в Русско-японской войне и насадившую своё влияние в Корее и значительной части Китая? Откуда взялись деньги у японцев, еще в конце девятнадцатого века экономивших каждую иену для того, чтобы построить своему императору новый деревянный дворец взамен сгоревшего старого?
        Ответ прост. У японцев был товар, за который во все времена великие мира сего были готовы выложить любые деньги.
        - Бессмертие?
        - Да, - кивнул сихан. - Даже за вторую, мучительную, форму бессмертия люди готовы на всё.
        - И почем она нынче?
        - В этом году цена составила пятьдесят миллионов долларов.
        - Неслабо, - усмехнулся Виктор.
        - Плюс полтора миллиона ежегодно. Эта форма бессмертия требует постоянной поддержки препаратами. Так что, если ты увидишь на экране вечно нестареющих политиков, бизнесменов или артистов, или же если кто-то из той же команды вдруг ни с того ни с сего скоропостижно скончается, а попросту говоря, начнет другую жизнь, сменив имя и лицо во время очередной линьки, ты будешь знать, откуда ноги растут.
        - Наверно, оно того стоит, - пожал плечами Виктор. - А что значит - сменить лицо во время линьки?
        - Когда человек меняет кожу, он может поменять лицо по своему усмотрению. Достаточно положить на голое мясо маску соответственной формы и через три месяца поменять документы.
        - Не представляю, как это - жить вечно.
        - И не надо, - покачал головой сихан. - У каждой прекрасной картины есть обратная сторона. Эта форма бессмертия в древности считалась позорной, недостойной Воина. Но во все времена находились люди, слишком сильно трясущиеся над своей никчемной жизнью, для того чтобы стать истинно Бессмертными. Отчего и пошло выражение
«потерять лицо». Достижение бессмертия путем прямой передачи требовало серьезного риска. В случае неверного выполнения Ритуала человек погибал, сделав себе сэппуку и не сумев передать своё ками другому человеку, лишенному души. Только слабые духом предпочитали жить вечно в своем теле, которое, на первый взгляд, действительно оставалось молодым.
        Но лишь на первый взгляд…
        До революции Мейдзи, вечноживущие князья, варились в собственном соку, отделенные не только от внешнего мира, но и от междоусобных войн, которым на целых три столетия положил конец сёгунат Токугава. Но когда запреты пали, стоящие у власти Бессмертные потеряли не только лица, но и головы. Президенты, промышленники, звезды эстрады и кино всего мира униженно просили продать им вожделенный товар. Не подозревая о том, что природу невозможно обмануть.
        Человеческий организм переживает четыре стадии - рождение, расцвет, упадок и смерть. Ежегодно меняющий кожу Бессмертный не умирает. На его тело не влияют процессы старения.
        На тело.
        Но не на мозг.
        Со временем упадок мыслительных способностей неизбежен. Через пару столетий, а то и раньше Бессмертный, вечно живущий в собственном теле, выживает из ума, что гораздо страшнее смерти. И тем более страшно, когда такой человек стоит у власти. Достаточно вспомнить безумную и бессмысленную атаку на Перл-Харбор…
        - Понятно, - кивнул Виктор. - Первый, идеальный, вариант, которым торговали до смерти вашего отца, утрачен. Второй вариант со сменой кожи отпадает - человек становится дебилом. Третий пока под вопросом.
        - Вот именно. Пока что излечиться от СПИДа можно лишь в одном случае из ста. Немногие согласятся платить за такой риск, добровольно заражая себя смертельной болезнью без гарантии выздоровления. Теперь ты понимаешь, зачем ты здесь?
        - Что ж тут не понять? - хмыкнул Виктор. - Многих на земле не испугает сэппуку, выполняемое при Ритуале прямой передачи. Особенно тех, кому нечего терять и кто не согласен постепенно превращаться в дебила. Ведь, если я правильно понимаю, при верно проведенном Ритуале прямой передачи с каждым разом, меняя тело, человек приобретает весь опыт предыдущих носителей ками?
        - Ты правильно понимаешь, - кивнул сихан.
        - И потихоньку превращается в бога. Н-да… Представляю, какие это бабки!
        - Дело не в деньгах, - покачал головой сихан. - Дело в процветании Японии.
        - Якудза заботится о процветании своей страны??? - удивился Виктор.
        - Якудза всегда заботилась об этом прежде всего, - ответил сихан.

* * *
        Издевательства набирали обороты.
        Сихан пришел еще до восхода и бросил на пол тяжелый мешок.
        - Это тебе на неделю, - сообщил он. - С сегодняшнего дня на кухню не ходи, бесполезно. Там тебе больше ничего не дадут. Камни найдешь в углу.
        В мешке обнаружился сырой рис и мешочек поменьше, в котором была кучка кривых черных корешков, похожих на высушенных пиявок. Обратившись за разъяснениями, Виктор узнал, что рис предполагалось растирать между камнями, разводить водой и употреблять вовнутрь вместо еды. Корешки же прилагались к рациону, дабы подопытный не загнулся от авитаминоза и недостатка калорий. В дальнейшем обещалось показать, где и как собирать те корешки.
        - Ценная, наверно, будет информация, - бурчал Виктор, растирая рис меж двух плоских булыжников. - Если к тому времени не сдохну с таких разносолов.
        Первые два дня было тяжеловато. Тем более что беготни и работы с палками никто не отменял. Когда же немного полегчало и кишечник перестало периодически скручивать в болезненную спираль, сихан добавил к тренировочному процессу еще немного разнообразия.
        Под его чутким руководством Виктор обмотал подвешенное на виселице бревно еще одним слоем веревок и пропитал его слоем вонючей жидкости.
        - А для чего она? - спросил Виктор, морщась от отвращения, - едкая гадость, воняющая дошедшим до последней кондиции трупом, была еще и омерзительно склизкой на ощупь.
        - Для костей и мышц, - невозмутимо разъяснил сихан. - Укрепляет и то и другое, предотвращает воспаление надкостницы при набивке и надрывы мышечных волокон при предельных нагрузках. Основные ингредиенты добываются из печени и глаз, вырезанных у живых тигров, которых с древности и до наших дней специально поставляют из Китая.
        - Ничего себе! - удивился Виктор. - Ну вы и живодёры! Сколько ж оно стоит?
        - Последняя партия была продана в США чемпиону по муай-тай по цене пятьдесят тысяч долларов за грамм.
        - С ума сойти, - покачал головой Виктор, зачерпывая из ведерка пригоршню гадости, по стоимости равную супернавороченной иномарке. - Вот уж действительно - за морем телушка полушка да рубль перевоз.
        - Здесь мазь стоит дороже, - сказал сихан. - Потому что не подделка. Ты не кусками ляпай, а размазывай равномерно, а то плохо пропитается.
        После того как обмотка наконец пропиталась бесценной мазью, Виктору было предписано наносить по бревну тысячу ударов в день. Каждой конечностью.
        Итого четыре тысячи ударов.
        Через неделю прибавилась пятая тысяча ударов. Головой.

* * *
        - Тело человека, как и окружающий его мир, есть совокупность шести составляющих: огня, земли, воды, ветра, пустоты и сознания Воина. Пять первоэлементов есть составляющая материального мира. Шестой элемент - это итог упорной тренировки.
        Тренированное сознание способно изменять первоэлементы в соответствии со своими желаниями. Причем это относится не только к своему телу, но и к окружающему миру тоже.
        В человеческом теле первоэлементам соответствуют пальцы. Переплетая их особым образом, ты пробуждаешь сознание Воина, посредством которого творишь магические практики, - невидимым для остальных перемещаешься в пространстве, видишь прошлое и будущее и без боя побеждаешь соперника.
        Тайное учение миккё было изобретено сотни лет назад последователями секты Сингон. Основным постулатом последователей секты было утверждение, что каждый человек имеет природу Будды. И для того чтобы получить сверхъестественные способности, ему всего-навсего достаточно лишь осознать, что он и есть Будда. После чего человек понимает, что между миром людей и страной Токоё нет разницы. То есть нет никакой разницы между жизнью и смертью. Для того чтобы достичь понимания этого, синоби не нужно ходить тысячу дней вокруг горы Хиэй, вымаливая у богов просветление. Достаточно достичь состояния мунэн - отсутствия мыслей, посредством которого Воин Ночи осознает себя частью Вселенной и, растворяясь в ней, управляет ею. Лишь в этом состоянии ты видишь мир таким, какой он есть на самом деле. Достигается мунэн при помощи трех составляющих - произнесения тайной формулы, сплетения из пальцев особой фигуры и медитации, во время которой безупречный воин смотрит на изображение Вселенной. Смотри!
        Старик ткнул пальцем в рисунок, выполненный черной тушью на пожелтевшей от времени бумаге. Рисунок висел в нише стены додзё и потому не сразу бросался в глаза. На нем были изображены различные геометрические фигуры, в основном круги и треугольники, симметрично вписанные друг в друга.
        - Сложи пальцы вот так и держи перед собой.
        Виктор повиновался, скрутив кисти рук в немыслимой фигуре.
        - Повторяй за мной: намаку саманда бадзаранан сэндан макаросяна соватая унтарата камман…
        Голос сихана, казалось, многократно отразился от древних стен додзё и, немыслимым образом сконцентрировавшись в центре рисунка, приковал к себе внимание, потянул за собой туда, в самый центр пересечения многочисленных углов и линий… которые уже не были углами и линиями.
        Больше не было рисунка.
        Не было ниши.
        Не было старого додзё…
        Был тот самый туман, что видел Виктор вдалеке совсем недавно. Тогда серая пленка поглотила прекрасное видение, прерванное появленим Масурао. Теперь же туман клубился прямо перед Виктором, затягивая в себя, маня, приглашая раствориться в себе, суля неземное блаженство.
        Сопротивляться было невозможно.
        Виктор потянулся к туману всем существом… и вздрогнул от резкого окрика.
        - Ты еще не готов, - разорвал серую муть голос сихана. - У тебя недостаточно знаний и личной силы. Легко войти в страну Токоё. Гораздо труднее найти выход оттуда.
        Голова кружилась, предметы плавали перед глазами. Но это были знакомые предметы, и даже кошмарная статуя позади учителя казалась почти родной.
        - Что это… было?
        Он все еще не мог прийти в себя.
        - Раньше этим заклинанием синоби стихии Пустоты могли в экстренных случаях войти в контакт с самим Фудо Мёо. Теперь же, когда синоби такого уровня исчезли с лица земли, это лишь простейший вход в страну Токоё. Переплетя пальцы в положение печати «хэй», произнося дзюмон[Дзюмон (яп.) - «заклинание». Магическая формула, при произнесении которой вследствие вызываемых ею вибраций изменяется психическое состояние человека.] Фудо Мёо и неотрывно смотря в центр мандары[Мандара (яп.) - схематическое изображение Вселенной.] , ты мобилизовал энергию для перехода в любую точку Вселенной.
        - И что бы было, если бы я… перешел?
        Голова кружиться перестала, но мутило примерно как после хорошего нокаута.
        Старик засмеялся.
        - Сейчас ты мог перейти лишь границу между живым и мертвым. Твоё сознание без остатка поглотила бы Пустота, как это случается с обычными людьми. А здесь, - сихан ткнул посохом в пол додзё, - остался бы труп. Лишь безупречный Воин способен следовать путями синоби без вреда для себя. Пока у него хватит на это личной силы.
        - А как копить эту личную силу?
        - Сила духа куется в тренировках тела и сознания. Чем больше ты тренируешься и в том и в другом, тем выше уровень твоей личной силы. И тем быстрее она восстанавливается после выполнения магических приемов.
        - Все равно не понял, - сказал Виктор. - Скажем, сейчас моё хилое сознание поглотила бы страна Токоё, а я сам остался бы здесь в виде трупа. А безупречные Воины тоже перемещались только сознанием?
        Старик усмехнулся.
        - У безупречного Воина сознание неотделимо от тела. До тех пор пока он сам не решит их разделить.

* * *
        Две тысячи четыреста пятьдесят семь… Две тысячи четыреста пятьдесят восемь… Две тысячи четыреста пятьдесят девять…
        Боли практически не чувствуется, несмотря на то что верхний слой веревок сихан срезал, а второй постепенно превращается в трепещущие на ветру лохмотья. Удары падают на бревно со скоростью восемьдесят ударов в минуту. Это выверено точно - первое время старик ставил на землю обыкновенные часы, заодно тренируя у ученика чувство ритма и времени. Конечно, можно пробить и сто, и даже сто шестьдесят ударов. Но после этого будешь минут десять дышать как тот древнегреческий парень, что на своих двоих отмахал сорок километров и, загнавшись, помер. И зачем было пёхом в такую даль переть? Непонятно. Лошадей у них тогда не было, что ли?..
        Правда, в последнее время сихан потребовал после каждой тысячи ударов вставлять минуту двойной нормы. Те самые сто шестьдесят ударов. А после - отдых трусцой вокруг озера с новыми «стельками», шипы которых по милости престарелого садиста удлинились втрое. Как и палки. Которые теперь при сидячем отдыхе опускать на землю категорически не разрешалось.
        - Неплохо, нингё, - раздалось за спиной.
        Виктор обернулся.
        Стоя за его спиной в небрежной позе, Масурао одобрительно улыбался. Над его левым плечом торчала рукоять боевого меча. А перед ним смиренно стояли на коленях два человека. Головы несчастных были запрокинуты назад, так как Масурао жестко держал их за волосы обеими руками.

«Похоже, те самые китайцы, о которых говорил Колян», - промелькнуло в голове Виктора.
        - Из тебя может получиться толк, белая кукла, - продолжал Масурао, белозубо скалясь. - Но знаешь, чего тебе будет всегда не хватать?
        Масурао отпустил волосы людей, и те инстинктивно качнулись вперед…
        Вернуться в исходное положение они не успели.
        Меч Масурао, описав сверкающую дугу, одновременно снес головы обоим несчастным.
        Окровавленные обрубки шей одновременно ткнулись в мерзлую землю. Одна из голов подкатилась к ногам Виктора, прыснув алой струей на босую ступню.
        - Говорят, ты учишь японский, - усмехнулся Масурао. - Так вот, запомни - это называется саккацу, свобода убивать. Один из основных принципов синоби. Но в твоей глупой голове слишком много мыслей о добре, зле и другой подобной ерунде. Поэтому тебе никогда не стать настоящим Воином Ночи. Ты навсегда останешься куклой.
        Меч Масурао распорол воздух. Кровь убитых, слетев с полированной поверхности клинка, выписала на вытоптонной поверхности тренировочной площадки идеальную прямую линию.
        - Запомни это тибури, кукла, - сказал Масурао, вкладывая сверкающий на солце меч в ножны за спиной. - После того как мой меч пройдется по твоей шее, я начерчу такое же и заставлю твою мертвую голову смотреть на него, пока в ее глазах не угаснет жизнь…
        - …Как я вижу, здесь побывал Масурао, - задумчиво сказал сихан, хмуря седые брови…
        Комок стоял в горле, мешая дышать.
        Это был не сон.
        Голова убитого китайца лежала на земле, и ветер играл ее волосами, норовя опрокинуть и покатить по площадке, словно забытый хозяином футбольный мяч.
        - Чрезмерное чувство собственной важности когда-нибудь подведет его, - продолжал сихан. - Ну куда это годится - выписывать тибури в форме иероглифа «один». Неужто он и вправду думает, что везде и во всем будет первым?
        - Думаю, он просто понимает, что всегда будет одинок, - сглотнув комок, хрипло произнес Виктор. - Кто ж окажется настолько ненормальным, чтобы быть рядом с таким ублюдком?
        Сихан с грустью покачал головой.
        - Если бы ты знал, как ты ошибаешься, - произнес он. - Подобное тянется к подобному. Это благородство и добродетель всегда будут в одиночестве.
        - Может быть, и так, - сказал Виктор. - Но вы както говорили, что мы ненавидим тех, кто является отражением нас самих. Неужто я похож на этого урода?
        - Отражение может быть и перевернутым, - тихо ответил сихан. - А свобода убивать и свобода даровать жизнь и в том и в другом случае остается всего лишь свободой выбора.

* * *
        Глиняный пол приятно холодил ороговевшие ступни. Приученные к запредельным нагрузкам ноги легко несли тело, мягко и бесшумно перемещая его так, словно оно ничего не весило. Не это ли и есть то самое ощущение накопленной личной силы?
        Жесткий удар ногой прилетел из ниоткуда. Вернее, Виктор его просто не увидел.
        - Много думаешь о пустом, - проворчал сихан. - Именно такие мысли мешают достижению состояния Пустоты. Запомни, твои успехи - ничто. Как только человек успокаивается на достигнутом, его путь к вершине горы заканчивается и начинается падение вниз.
        Виктор продышался, помассировал живот, в который пришелся удар, и кивнул - готов.
        И тут же упал, больно приложившись спиной о твердый пол старого додзё.
        - Сегодня ты никуда не годишься!
        Сихан с досадой ударил сжатым кулаком о ладонь левой руки.
        - Очисти сознание! Твой разум должен быть подобен поверхности озера, отражающей лунный свет в весеннюю ночь. Когда он замутнен, ты не видишь ни противника, ни себя. Как может слепой следовать Пути?
        Виктор скрипнул зубами и сжал кулаки.
        - Закончили, - с видимым сожалением махнул рукой сихан. - Ярость расходует еще больше сил, чем пустые мысли. Похоже, Масурао все-таки удалось вывести тебя из равновесия.
        Сихан задумался.
        - Вот что. Пойдем…

…Перед небольшой рощей узловатых деревьев стояли высокие деревянные ворота без дверей, увенчанные крышей, похожей на клинок широкого меча. На крыше важно восседал большой ворон, деловито чистивший клюв. При приближении людей птица замерла, внимательно, словно бдительный охранник, осмотрела посетителей, после чего вернулась к своему занятию.
        - Хороший знак, - кивнул сихан, проходя между почерневшими от времени столбами. - Карасу[Карасу (яп.) - «ворон». Согласно японскому поверью, ворон - это дух, воплощенный в образе птицы и защищающий людей от болезней, посланец богов Идзанаги и Идзанами, прародителей всего живого и существующего на земле. Правда, в то же время карканье ворона предвещает смерть, пожар и другие несчастья.] молча чистит копье.
        - Ну а если бы не молча?
        - Карасу умеет видеть смерть, - пожал плечами сихан. - Когда он кричит, глядя человеку в глаза, он пытается отогнать горё, посланца властелина загробного мира Эммы, пришедшего за душой смертного. Только глупые люди, не ведающие Пути, считают крик ворона дурным знаком.
        - А это реально, отогнать смерть? - полюбопытствовал Виктор.
        - Похоже, ты меня совсем не слушаешь, - покачал головой сихан. - Если б это было нереально, откуда бы взялись на земле бессмертные?

…Это был храм.
        Деревянное здание под традиционной двускатной крышей. У входа - два каменных фонаря, обросшие от времени зеленым мхом. Полустертые ступени ведут внутрь… Казалось бы, ничего особенного. Ан нет, всё равно чувствуется - святилище. И голос сам собой понижается до шепота. Да и говорить особо не хочется. Потому как другие беседы в таких местах ведутся. Не словами - сердцем. И не с живыми, а с духами тех, кто когда-то тоже были людьми…
        Внутри царил полумрак. На небольшом алтаре в глубине храма курились благовонные палочки.
        А вдоль стен были расставлены реликвии.
        На специальном возвышении у самого входа стояли лакированные подставки с мечами, клинки которых были отполированы до зеркального блеска. Над мечами в специальных нишах навечно застыли потемневшие от времени деревянные фигуры то ли людей, то ли богов.
        - Это великие воины-основатели клана Кога-рю, жившие в середине десятого века, - тихо произнес сихан за спиной Виктора. - Кога Сабуро и его сын, Кога Иэтика. Оба имели прозвище Оми-но ками, дух провинции Оми. Что соответствует истине и после их смерти. Почти бессмертные ками этих великих воинов.
        Виктор послушно взял протянутую сиханом благовонную палочку и воткнул ее в специальную подставку.
        - Пошли дальше.
        Деревянных фигур в помещении было много. Они останавливались возле каждой, и сихан называл имена. Он помнил их все до единого, не забывая каждый раз передать ученику благовонную палочку для воскурения перед очередным алтарем. Потом они шли дальше. И Виктор не мог отделаться от мистического ощущения, что его знакомят с живыми людьми, а те присматриваются к новичку, причем чаще всего с одобрением.
        Чем ближе подходили они к основному алтарю храма, тем более насыщенными реликвиями становились персональные алтари Мастеров прошлого. Часто на них лежали свитки, повествующие о славных деяниях минувших лет, в которых те Мастера принимали участие. Помимо мечей, порой встречалось иное оружие - боевые серпы с цепями, прикрепленными к рукояти, кинжалы различных видов и форм, метательные ножи, боевые перстни и совсем уж непонятные предметы, однако по количеству лезвий, крюков и шипов не оставляющие сомнений по поводу их предназначения. Дважды Виктор видел богато украшенные рогатые шлемы. Один из них показался ему знакомым. Не этот ли шлем однажды давил ему на плечи во сне?
        - За особые заслуги перед сёгунатом синоби клана Кога-рю несколько раз становились даймё, - пояснил сихан. - И однажды, когда после кампании на полуострове Симабара правительственные войска начали преследование Воинов Ночи, лишь высокое положение одного из моих предков при дворе сёгуна помогло сохранить мощь клана Кога…
        Ближе к окончанию галереи в нишах вместо деревянных изваяний стали попадаться портреты Мастеров. Как нарисованные одной лишь черной тушью, так и искусно раскрашенные. Несколько изображений, завершающих галерею, были фотографиями.
        Последний снимок был самым большим. Это было фото японца в военной форме с мечом, по самурайской традиции заткнутым за пояс. На груди офицера помимо японских наград (знакомый символ восходящего солнца ни с чем не спутаешь) Виктор с удивлением отметил немецкий Железный крест со свастикой посредине. По обеим сторонам снимка были вывешены вырезки из старых газет, вероятно повествующих о подвигах изображенного на нем человека. На подставке перед фотографией лежал изображенный на ней меч со знакомым знаком - дракон, хватающий лапой круглую жемчужину.
        На мгновение Виктору показалось, что глаза японца с фотографии дрогнули и внимательно посмотрели на него.
        Виктор невольно поёжился - уж слишком явным было видение.
        - Мой отец.
        Сихан склонился перед алтарем в глубоком поклоне.
        - Он воевал? - спросил Виктор лишь для того, чтобы что-то спросить. Как будто и так было неясно, судя по количеству орденов на снимке.
        - Он отдал жизнь за Японию, воюя в чужой стране, - ответил сихан, устанавливая благовонную палочку на подставку.
        Виктор подошел поближе.
        Конечно, это был просто распространенный эффект - когда человек при съемке смотрит в камеру, а потом зрителю, глядящему на фото, кажется, что взгляд устремлен прямо на него. Но все равно жутковато. Атмосфера подавляет, что ли?
        Иероглифы на старых вырезках из газет вдруг показались Виктору знакомыми. Он уже давно общался с сиханом на японском, не особо удивляясь и принимая сей факт как должное. Иначе задумаешься - и всё, крыша поползет однозначно и ничем ее не остановишь. А вот читать полный текст пока не доводилось.
        Он попробовал прочитать написанное. Неожиданно получилось вполне сносно, как, скажем, когда читаешь написанное по-украински. Слова незнакомые встречаются, а смысл в общем понятен.
        Статья гласила следующее:

«В декабре 1937 года Китай находился в состоянии войны с Японией уже шесть месяцев. Захватчики продвигались на север к Нанкину, и авангард китайцев силами примерно в три тысячи человек расположился для охраны важного объекта - моста в южных пригородах. Заняв позиции в вырытых траншеях, войска стали ожидать подхода японцев.
        Но штурма так и не произошло. Зато случилось нечто гораздо более странное.
        Наутро после развертывания авангарда у моста китайский командующий генерал Ли Фуши был разбужен обезумевшим ординарцем, который сообщил ему, что радиоконтакт с дивизией, охранявшей мост, потерян. Испугавшись, что его людей обошли, командир Фуши отдал приказ о немедленной рекогносцировке на передней линии фронта. Он приготовился к худшему, но история, которую ему поведали вернувшиеся офицеры, была столь фантастичной, что он едва ей поверил.
        Ибо все, что они обнаружили, - это линии пустых окопов, лишенных любых признаков присутствия людей, - ни живых, ни мертвых.
        Также не было найдено никаких следов недавней битвы, что хоть как-то могло объяснить, куда делись три тысячи подчиненных генерала. Ли Фуши был ошеломлен, ибо знал, что если б солдаты решились на массовое дезертирство, то им пришлось бы перейти мост, но на юге располагался противник, и их ждала неминуемая гибель.
        Так что же с ними произошло?
        Через два дня после исчезновения дивизии oрды японцев прорвались через мост и вторглись в город. Штурм закончился массовой резней и уничтожением Нанкина - бойней, не сравнимой ни с какой другой в кровавой истории азиатских войн, и на таком фоне потеря трех тысяч защитников моста была забыта. Однако много лет спустя, уже после окончания Второй мировой, китайским правительством было проведено официальное расследование, которое опять-таки не дало никаких фактов для логического объяснения странного случая, предшествовавшего падению Нанкина.
        Чуть позже расследование, проведенное уже при коммунистическом режиме, по приказу самого председателя Мао, категорически установило, что китайцев, охранявших в 1937 году мост, больше никто никогда не видел и ничего о них не слышал».
        - Неплохо, - произнес голос сихана за спиной. - А теперь прочти то, что написано выше.
        Виктор поднял глаза. Поверху статьи шла газетная шапка.

«„Жэньминь жибао“[«Жэньминь жибао» (кит.) - «Народная газета». Приведенный текст статьи является подлинным.] , - изумленно прочел Виктор. - Орган ЦК компартии Китая. Издается с 15 июня 1948 года».
        - Отец неплохо знал не только китайский, но и несколько других языков, - сказал сихан. - Думаю, сейчас он доволен - не всегда марэбито столь эффективно воспринимает свой дар. Кстати, думаю, ты уже понял, что сны, которые ты видишь, - это его воспоминания о реальных событиях, произошедших с ним. Или с его предками. Ведь когда он был живым, к нему тоже приходили видения о прошлом тех, в чьем теле когда-то очень давно жило ками Кога Сабуро, основателя клана Сумиёси-кай.

* * *
        Морок.
        Тот самый морок, ворвавшийся в сознание после удара Масурао…
        Все это было на самом деле!
        Это не сон, не мираж, не наведенное гипнозом видение. Всё, что видел Виктор в своих снах, уже случалось раньше!
        С тем, кто сейчас живет в его теле!..
        Стоп!
        Не паниковать! И постоянно повторять установку: придерживать крышу обеими руками! Иначе сползет напрочь и дальнейшее будущее - это японский дурдом с узкоглазыми санитарами-каратистами. И выяснять, как работает совершенный ки-ай против аминазина со смирительной рубашкой, нет ни малейшего желания. Потому живём дальше не рефлексируя, тренируемся - оно всегда на пользу - и ждём, что будет дальше…
        От ворот храма вела тропинка, упирающаяся в… бетонный бункер.

«Ничего себе, провинциальная школа ниндзей с деревянными тренажерами, - подивился Виктор. - Интересно, что за такими стенами храниться может?»
        Сихан подошел к стальной двери, вмурованной в бетон, и, вытащив из-за пазухи какую-то табличку, приложил ее к квадратному окошку в нише рядом с дверью.
        Оценив информацию, невидимый механизм послушно втянул тяжеленный пласт стали в толщу бетона.
        Сихан с Виктором проследовали внутрь.
        Внутри был шлюз с двумя амбразурами под потолком. Из амбразур послышалось тихое жужжание, и два ствола то ли мелкокалиберных пушек, то ли крупнокалиберных пулеметов уставились на посетителей. Однако сихан по этому поводу паниковать не стал, а спокойно приложил ладонь к детектору, расположенному на панели возле второй двери той же конфигурации, что и входная.
        Детектор прикинул что к чему и загорелся красным.

«Всё, писец тебе, ниндзя», - подумал Виктор и зачемто прикрыл один глаз, ожидая очереди из амбразуры.
        Однако таковой не воспоследовало.

«У, черт, - ругнулся Виктор, вспомнив вдруг рассказы Коляна. - У них же тут всё наоборот».
        Детектор пискнул, потребовав отпечаток ладони Виктора. Сихан кивнул, Виктор мысленно пожал плечами и приложил руку к панели.
        Детектор снова мигнул красным. С потолка раздалось шипение, из невидимых отверстий повеяло свежим ветерком, насыщенным кислородом.

«Хммм… Где-то я всё это уже видел. Похоже, покойный Стас изрядно мучился ностальгией, когда проектировал свое жилище».
        Сменив воздух в шлюзе, механизм гостеприимно оттянул в сторону последнюю стальную преграду.

«Интересно, когда это они мои отпечатки успели снять? - думал Виктор, следуя за учителем. - Не иначе когда я в отключке валялся».

…Они шли по длинному коридору. Под их ногами лежало широкое покрытие красного цвета, искусно сплетенное из рисовой соломы. А то, что находилось по обеим сторонам этого покрытия, сильно напоминало больницу. Стекло, хром, огромные пластиковые перегородки, люди в масках и белых халатах, суетящиеся за этими перегородками, аппаратура неясного предназначения, мягкий искусственный свет, льющийся из-под высокого потолка. Цивилизация, одним словом.
        Виктор подумал, что в своих средневековых костюмах они со стариком смотрятся здесь весьма колоритно. Однако сихан, нимало не смущаясь, уверенно шествовал вперед.
        Наконец, свернув в одно из ответвлений, они оказались в большом зале. Белые стены, несколько пультов вдоль стен, шесть человек в масках за теми пультами, на стенах висят мониторы, по которым многоногими блохами скачут стаи иероглифов. Также в помещении находились два охранника в бронежилетах и шлемах с пластиковыми забралами, сжимающие в руках короткие автоматы. Охранники застыли в почетном карауле по обеим сторонам большой клетки, внутри которой из угла в угол метался тигр необычной масти - белый, с черными полосками по всему телу.
        При появлении сихана из-за пульта выскочил маленький человечек в белом халате и круглых очках на носу. Непрерывно кланяясь на ходу, он подбежал к сихану:
        - Всё как вы сказали, - заметно нервничая, сказал человечек, сдергивая с носа очки и протирая их платком. - Молодой, голодный, злой, все зубы целы…
        Сихан прищурился и быстро подошел к клетке.
        Тигр остановился словно по команде и уставился на старика. Виктор с удивлением отметил, что глаза зверя были… голубыми.
        - Не кормили сутки, - лепетал человечек, семеня за сиханом. - Всё как вы сказали.
        - И усыпляли снотворным, - ровно произнес сихан.
        Человечек вздрогнул.
        - Тигр порвал сеть, - пробормотал он. Его пальцы дрожали, того и гляди сейчас очки выронит. - Очень сильный.
        - Ладно, - бросил старик. - Для наших целей сойдёт. Открывайте.
        - Как? Прямо сейчас? Но, может…
        - Открывайте! - рявкнул сихан.
        Человечек метнулся к пульту и нажал какую-то кнопку.
        Одна из стен клетки дрогнула и поползла кверху.
        Японцы, сидящие за пультом, порскнули к выходу. Правда, тот, с очками, остался, нацепив их на нос и прижавшись к стене. Охранники сделали несколько шагов назад и передернули затворы автоматов.

«Ох, ёоо…»
        Виктор быстро огляделся. Но ничего похожего на бассейн в зале не было - помнится, как-то он уже спасался в воде от большой кошки. А бежать вслед за перетрусившим персоналом было как-то уж совсем несолидно.

«Да и черт с ним, - подумалось. - Будем надеяться, что дедушка еще не выжил из ума и знает что делает. И охрана вон с автоматами…»
        Правда, почему-то особого доверия крошечные японские автоматы не внушали. Такая махина прыгнет, двинет раз лапой - и никакой автомат не поможет. В ней же килограммов триста, не меньше…
        К тому же оружия, кроме одной дедовой палки на двоих, у Виктора с сиханом не было. И стояли они к клетке намного ближе, нежели предусмотрительные охранники, продолжающие пятиться назад на манер запакованных в панцири осторожных крабов.
        Между тем стена клетки продолжала неумолимо ползти вверх.
        Зверь недвусмысленно облизнулся и присел на задние лапы, изготавливаясь к прыжку.
        Но сихан не стал дожидаться, пока проход откроется полностью.
        Он деловито шагнул вперед, пригнулся, нырнул под стальные прутья и коротко ударил зверя кулаком в нос.
        Тигр жалобно вякнул, дёрнул головой - и рухнул на бок. По его телу прошла заметная дрожь. Передняя лапа с выпущенными когтями мощно распорола воздух - и безжизненно упала на пол клетки.
        Зверь был мёртв. Из клетки до ноздрей Виктора донеслась волна неприятного запаха.
        Сихан спокойно вышел наружу и движением пальца подозвал маленького человечка. Тот послушно подбежал. За толстыми стеклами очков его глаза казались квадратными от ужаса.
        - Изъять органы по схеме D, - бросил сихан. - Подготовить всё к сегодняшнему вечеру. Парень останется у вас. За время процедуры доставить ему из Библиотеки Парламента полный курс древней и современной практической литературы, касающийся искусства синоби.
        - Будет сделано, Мастер, - согнулся в поклоне человечек. - Это всё?
        - Не забудьте собрать дерьмо тигра.
        - Конечно, Мастер…
        Зверюгу в клетке было жалко. Надо же, зашёл - и забил как курицу. Похоже, здесь у них это запросто. Как давеча Масурао с парой китайцев.
        - А дерьмо-то вам зачем? - хмуро поинтересовался Виктор, когда человечек убежал в коридор за подмогой.
        - Тигр весь идёт в дело, - ответил сихан. - Например, тигриные испражнения, вымоченные в лошадиной моче, высушенные и смешанные с некоторыми травами, есть самое лучшее средство для того, чтобы не спать неделю и при этом оставаться полным сил. Соединив их в определенное время в равных пропорциях с кровью горного козла, ты получишь отличное средство против проказы и многих кожных заболеваний. Но эти яйцеголовые от страха могут всё забыть и перепутать, поэтому напоминай не напоминай, а всегда приходится контролировать процесс самому.
        - Понятно, - буркнул Виктор. - А что со мной?
        - Ты останешься здесь на несколько недель, - ответил сихан. - Из тигриных органов приготовят старинный препарат, размягчающий суставные сумки, укрепляющий связки и мышечные волокна. Это больно - препарат вводят прямо в суставы. Но, поверь, оно стоит того.

«Вот тебе и тренировки, которые всегда на пользу…»
        - Зачем мне это?
        - Синоби древности мог пролезть в любую щель, освободиться из любых пут, ползать по отвесной стене и потолку - и всё в основном благодаря этому средству. Если ты помнишь, я уже говорил - у моих предков не было времени для того, чтобы достигать подобных результатов лишь благодаря тренировкам. Сейчас оядзи Школы пытается обучать будущих синоби с грудного возраста, но, боюсь, у него тоже не хватит времени для того, чтобы дождаться результата.
        - Не понимаю, - пожал плечами Виктор. - Зачем всё это, если безупречный Воин может смыться из любых пут, пройдя через страну Токоё?
        Сихан усмехнулся.
        - Тот, кто часто ходит через страну Токоё, однажды рискует остаться в ней навсегда. К тому же для того чтобы творить магию, иной раз может не оказаться достаточного количества личной силы. Поэтому в основном приходится рассчитывать только на то, чего ты можешь достичь без ее применения.

* * *
        Есть такое французское выражение - «дежавю». Это когда какое-то событие, уже имевшее место быть, в точности повторяется через некоторое время.
        Всё это уже было. Когда-то давно. И, конечно, не с ним.
        Но вспоминалось оно как собственное давно забытое прошлое…
        Виктор нажал на кнопку. Страница перевернулась.

«Великое дело для страны - путь жизни и смерти. Нельзя недооценивать то, что составляет основу безопасности страны. Нельзя ценить высокие истины и потому презирать пользу воинов.
        А потому тот, кто может правильно разобраться в пяти делах и семи расчётах, держать в руках сердце ополчения и проводить в исполнение планы, кто сочетает в себе ум, гуманность, верность слову, храбрость и строгость, кто сочетает выгоды неба, земли и людей, - не тот ли победит любого противника несчётное число раз? Как такому оказаться на грани гибели?
        Такие люди встречаются редко. Это мы можем знать по тому, как Сунь-Цзы добился знатности. Ведь, будучи изначально самого низкого происхождения, он повёл за собой всю Поднебесную…»
        Книга называлась «Бансэнсюкай», что в переводе означает «Десять тысяч рек впадают в море».
        Знаменитая на весь мир энциклопедия ниндзюцу, за три с половиной века так и не переведенная ни на один из европейских языков.
        Классическое наставление по искусству шпионажа, выживания и убийства.

«Суть боя в том, чтобы пользоваться Пустотой. Как можно быстрее атаковать противника там, где он того не ждёт, разгадать его принципы. И сколько бы планов ни было, если не использовать искусство синоби, тайные замыслы противника не узнать!»[Перевод А. Мешко.]
        Всё это уже читалось когда-то.
        Причем именно в таком положении.
        И, возможно, в этом же месте.
        Его руки и ноги были изломаны в суставах под самыми невероятными углами. Изломаны
        - и зафиксированы стальными манипуляторами с мягкими прокладками на внутренних сторонах клешней. Правда, это помогало мало. Иногда манипуляторы разжимались. Тогда приходил очкастый японец и накладывал мазь на места контакта тела с клешнями. Несмотря на мягкие прокладки, манипуляторы все равно оставляли на конечностях припухшие багровые следы. Но очкастый, оказывается, был крупным специалистом и по древнему коппо-дзюцу[Коппо-дзюцу (яп.) - «искусство учения о костях». Легендарная школа, использующая мощные удары руками и ногами для повреждения костей противника, а также практикующая методы разработки суставов и искусство укрепления тела по типу «железной рубашки».] , и по современному сэйтай[Сэйтай (яп.) - «создание здоровья». Японское искусство применения мануальных и энергетических комплексов, воздействующих на костно-мышечный аппарат человека, увеличивающих подвижность суставов, повышающих силу и выносливость мышц, замедляющих процессы старения организма.] и туго знал своё дело. Примерно через полчаса припухлости сходили на нет, хотя красные следы на коже оставались. И вокруг этих следов снова
сжимались клешни.
        Под большим пальцем левой руки Виктора находилась кнопка для вызова персонала, которая ломалась слишком часто, для того чтобы это было случайностью. Вследствие чего вызываемый персонал появлялся в одном случае из пяти.
        Под большим пальцем правой руки находилась кнопка для переворачивания страниц книги, висящей перед носом на специальной подставке, - тонкий, деликатный манипулятор, чутко реагируя на нажатие, осторожно перетаскивал страницы с места на место так, словно они были хрустальными.
        Эта кнопка работала безотказно. Но читать не хотелось.
        Хотелось выть от безысходности.
        Нет ничего хуже для нормального здорового мужика, чем целыми днями валяться на койке без движения. При этом словно со стороны наблюдая своё тело искорёженным, словно после нешуточной автомобильной аварии.
        Хотя нет. Если человека так изломает при аварии, вряд ли он сможет потом что-либо наблюдать. Разве что только с того света.
        Использовав кучу разной аппаратуры, очкастый японец сломал и вывернул всё, что можно было сломать или вывернуть. Даже пальцы на руках и ногах. Правда, сейчас, через завесу ультрасовременных анестетиков, боль была вполне терпимой. Гораздо страшнее было, когда шприцами вводили в суставы густую жёлтую массу, а потом растягивали размягчённые кости. По сравнению с этим второй этап - разработка связок под воздействием впрыскиваемой жидкости бледно-серого цвета - была детской забавой.
        Тогда очкастый вивисектор утешал - мол, это всё ерунда. Вот в Средние века, когда не было шприцев и анестезии, процедуру проводили по живому, надрезая кожу и вдувая субстанцию в суставы через железные трубки. Сейчас, мол, кайф, лафа, стерильность и сплошная цивилизация, включая компьютерные технологии, реализованные в крабьих зажимах, строго в соответствии с введённой программой миллиметр за миллиметром растягивающих тело пациента в стороны, словно резиновую куклу.
        Может, оно всё было и на пользу.
        Может быть…
        Но это только в романах и фильмах про суперменов герои принимают невзгоды и лишения с отполированной голливудскими стоматологами улыбкой, и несутся себе дальше спасать мир, который вечно попадает в какие-то передряги.
        В жизни оно всё иначе.
        В жизни порой накрывает депра, от которой не спасают висящие перед носом труды великих шпионов прошлого.
        - Больно?
        Виктор с трудом повернул голову на голос. Это было единственное движение, доступное ему в последние две недели.
        И словно в зеркале увидел отражение себя в огромных девчачьих глазищах.

«Да уж, душераздирающее зрелище. Не глаза, а то, что в них отражается».
        - Нормально, - буркнул Виктор, невежливо отворачиваясь. Не особенно в кайф валяться перед девчонкой в образе эдакого беспомощного уродца. Хоть бы простынёй прикрыли, садюги проклятые!
        - Ты терпи, - серьёзно сказала девчонка. - Любое, даже абсолютное оружие нуждается в доведении до совершенства. Как и в уходе. Попробуй, это вкусно.
        Виктор вздохнул и повернул голову обратно. Ох, мама дорогая, только не это! Опять рис!
        - Это сладкие моти, - сказала девчонка, разламывая рисовую лепешку и поднося ко рту Виктора. - Их меня научила готовить мама…
        Только этого еще не хватало! Чтоб симпатичная девчушка с руки кормила как собачонку!
        - …когда была жива.
        Так… Не тот случай, чтобы быковать. Совсем не тот…

«Моти» действительно оказались очень даже ничего. Хотя, по сравнению с дедовой рисово-корешковой диетой, любая человеческая еда показалась бы блаженством.
        - А что с ней случилось? - ляпнул Виктор - и тут же куснул себя за язык. Блин, довели экзекуторы со своими технологиями, совсем мозги перестали работать.
        Но девчонка отреагировала на удивление спокойно.
        - Отца и маму убили тэпподама, убийцы-смертники клана Ямагути-гуми во время последней сэнсо.
        Этот термин был Виктору незнаком.
        - Сэнсо? - переспросил он.
        - Война между кланами Якудзы, - пояснила девчонка.
        - А разве они воюют? - удивился Виктор. - Я слышал, что вроде у них бывают порой непонятки, но не думал, что всё так серьёзно.
        - Бывает по-разному, - вздохнула девчонка. - Кодекс Якудзы запрещает убивать катаги, но в то же время не зазорно подарить смерть члену своего клана. И если ты потом сможешь доказать, что сделал это обоснованно, никто не скажет тебе ни слова. Что уж говорить про воинов других кланов. И хотя сейчас царит тэути, официальный мир между кланами Сумиёсикай и Ямагути-гуми, он крайне шаток. Как и любое иное равновесие.
        - Понятно, - сказал Виктор. - У наших бандюков то же самое. То мир-дружба-жвачка, то, чуть что - за стволы хватаются.
        - Якудза - не бандиты! - сверкнула глазищами девчонка. - Клан Сумиёси-кай ведет свою родословную от великих героев прошлого!
        - Так никто ж не спорит, - вяло отбрехался Виктор.
        Спорить не хотелось.
        Хотелось, чтобы сидела возле койки симпатичная японочка со смешным именем Мяука (может, и не совсем так на самом деле, но пусть будет Мяука), хлопала дециметровыми ресницами и говорила о чем-нибудь.
        Всё равно о чем.
        Потому как альтернатива пугала. Еще пару недель беспрерывного изучения жутких старинных трактатов, с холодным практицизмом описывающих способы оптимального умерщвления себе подобных, - и можно смело переезжать на другую койку в палате с мягкими стенами.
        Поэтому Виктор, что называется, «съехал с темы», подольстившись.
        - Были тут в вашем храме с сиханом, видели статуи твоих предков. Впечатляет.
        - Правда? - отмякла японочка. - Если дедушка водил тебя в храм, значит, ты оправдываешь его доверие и ками прадеда довольно тобой. Если бы не он, последняя война могла продолжаться до сих пор. Немецкие технологии…
        Она говорила что-то ещё, но вдаваться в секреты немецких технологий было тоскливо. Тут японскими технологиями достали по самые «не хочу» - и вот вам, извольте, продолжение банкета, новые беседы на тему, как кто-то кого-то когда-то замочил или замочит впоследствии. Поэтому Виктор только слушал приятный мяукающий голос (не зря Мяукой назвали), смотрел на кукольное личико с нереальными глазищами - и ему было хорошо.
        Она закончила говорить. Помолчала, глядя на него из-под ресниц и едва заметно краснея. Спросила тихо:
        - Хочешь, я приду завтра?
        - Хочу, - улыбнулся он.

* * *
        Она и вправду пришла.
        И на следующий день, и после.
        И когда она приходила, жизнь казалась гораздо менее тоскливой…

«Убийство ударом в точку ганка - это пронзающий удар в четыре внутренних угла груди. Здесь канал проходит через два органа - легкие и сердце… Следует знать, что, во-первых, этим ударом поражается „плотный“ орган сердце… Все остальные
„плотные“ и „полые“ органы связаны с сердцем, и стоит нанести хотя бы легкий удар в сердце, как он немедленно отзовется во всех остальных органах. Посему следует знать, что метод поражения сердца является самым эффективным способом убийства».
        - Что читаем?
        - «Иллюстрации к „Объяснениям строения тела“», - вздохнул Виктор.
        - Школа Ёсин-рю, - кивнула Мяука. - Хорошее наставление для настоящего воина.
        - И откуда ты всё знаешь? - подивился Виктор. - Дед научил?
        - В основном мать. Дедушка может научить мужчину Пути Воина. Мама учила другому.
        - Искусство куноити?
        - Нет, - покачала головой Мяука. - Путь мико.
        - Колдуньи? - не поверил Виктор.
        - В древности адепты сюгэндо трактовали слово «мико» буквально, как «дитя сути вещей». Женщина сама по себе является сутью этого мира, источником жизни. Поэтому ей, в отличие от мужчины, не нужно много усилий для того, чтобы изменять мир. Для того чтобы стать колдуньей, ей достаточно лишь осознать свои возможности.
        - Неслабо, - усмехнулся Виктор, успевший за несколько недель безделья прочитать много подобных изречений, коими были нашпигованы древние трактаты. - Это типа того, что каждый человек изначально является Буддой. И для того чтобы стать Буддой, ему нужно лишь осознать, что он Будда.
        - В общем, да, - кивнула Мяука.
        - И некромантией владеешь? - улыбнулся Виктор.
        - Зачем? - удивилась девушка. - Стоит ли тратить так много сил для того, чтобы поднять из земли мёртвого, когда гораздо проще управлять живой куклой, которых вокруг множество. Хотя, если будет очень нужно, в этом нет ничего сложного. Просто на некромантию тратится очень много личной силы.
        - А я думал, для таких дел используют лягушек, летучих мышей, змей там разных и всякую другую гадость.
        - Зачем лягушки? - удивилась Майуко.
        - Ну как же? Какой ритуал черной магии без гадов?
        Девушка рассмеялась.
        - Да, я поняла. Ты смотрел много смешных фильмов про колдунов. Понимаешь, слабому ёдзюцуке необходимы разные атрибуты для того, чтобы настроиться и активизировать свою личную силу. Можно много дней ничего не есть и не пить, резать зверюшек, глотать всякую дрянь - и в результате получить мизер. А можно просто осознать себя Буддой, который и есть весь этот окружающий мир, - и изменить его так, как тебе нужно. Без лягушек.
        Она улыбнулась. Виктор поймал себя на том, что ее улыбка нравится ему все больше и больше.
        И улыбнулся в ответ.
        - Н-да… И чего я тогда здесь валяюсь? - хмыкнул он. - Осознал бы раньше, что Будда
        - и всё само собой бы где надо разработалось и укрепилось. Кстати, а как же тогда бессмертие и совершенный ки-ай? Если магия - это так просто, то почему бы не достичь и того и другого, просто осознав себя Буддой?
        Майуко сразу стала серьезной.
        - Есть состояние Будды, и достичь его не так-то легко. А есть Закон Будды. И изменять этот Закон могут только синоби высших посвящений, по сути равные Будде. Таких людей было очень немного за всю историю человечества.
        - Твой прадед принадлежал к ним?
        - Да, - тихо ответила Майуко. - Но дедушка говорит, что он до конца жизни сомневался, подвластна ли ему стихия Пустоты.
        - Стихия Пустоты? А как узнать, подвластна она или нет?
        - Это очень сложно для понимания, - жалобно сказала Майуко. - Даже великие маги не знали доподлинно, достигли они власти над стихией Пустоты или же все еще на пути к ней.
        - Короче, как всегда. Большая японская тайна, покрытая мраком. Слушай, Мяука, раз ты колдунья, ты не могла бы немного погадать для меня?
        - А что ты хочешь узнать? - удивилась девушка.
        - Когда меня отсюда выпустят. А то очкастый только кланяется и туману напускает, а по делу ничего не говорит.
        - Для того чтобы это узнать, не нужно смотреть в будущее, - улыбнулась девушка. - На днях всё закончится. Дедушка говорит, что твоё тело и разум уже готовы. Воспоминание не займет много времени.
        - Воспоминание… о ритуале прямой передачи?
        Девушка кивнула.
        - И что вы со мной будете делать, когда я вспомню? - осторожно поинтересовался Виктор.
        - Ты передашь своё знание клану.
        - Ну ладно, передам. А что потом?
        Майуко пожала плечами.
        - Думаю, ты станешь членом клана.
        - И буду народ резать как капусту?
        - Ты по-прежнему плохо думаешь о Якудза, - покачала головой юная колдунья. - Члены клана убивают только по необходимости, как и все остальные люди, населяющие землю.
        - Тогда чем члены клана отличаются от остальных людей? - съязвил Виктор.
        - Тем, что у них есть цель, - просто ответила Майуко.

* * *
        Через неделю с его рук и ног сняли зажимы. И он снова учился ходить и двигать руками.
        На это ему потребовался день.
        Еще один день он потратил на то, чтобы восстановить утраченные навыки - есть палочками, бегать, бить в полную силу освобожденное от веревок бревно и отражать предплечьями и голенями удары посоха сихана, который, к удивлению Виктора, лупил его так, словно он был не живым человеком, а тем самым деревянным бревном.
        Но боли не было.
        Набитые конечности, касаясь посоха, мягко провожали его дальше по ходу инерции движения, норовя перехватить и вырвать оружие из рук учителя.
        И это было удивительно.
        Потому что подобных приемов Виктор никогда не изучал.
        Удивительно - но… объяснимо. Хотя объяснение по-прежнему не укладывалось в голове.
        И еще один день потребовался ему для того, чтобы овладеть искусством владения мечом.
        - Ничего удивительного, - сказал сихан, глядя, как Виктор с деревянным боккэном[Боккэн (яп.) - деревянный макет катаны, используемый для тренировок в японских боевых искусствах.] в руках демонстрирует сложнейшие техники, на освоение которых у обычного человека ушли бы годы. - Когда тело и разум готовы, результат прямой передачи сказывается очень быстро.
        Потрясенный Виктор закончил последнее упражнение, классическим движением тибури стряхнув с меча воображаемую кровь.
        - Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул сихан. - Кстати, тебе теперь не нужно овладевать тем несуразным количеством оружия и спецсредств, искусством обращения с которыми учатся члены клана там.
        Он ткнул концом посоха в землю.
        - Ну, может, с мечом что-то и получилось, - с сомнением сказал Виктор. - Но ведь сейчас ими не особо пользуются. К тому же кроме холодного оружия существует еще куча всего другого, в том числе пистолеты, автоматы…
        - Любое оружие, как и искусство рукопашного боя, предназначено только для одного - убивать, - отрезал сихан. - В мече заключен опыт многих тысячелетий, когда его - и преимущественно только его - использовали для убийства. Поэтому если человек владеет мечом, то постижение искусства владения любым другим оружием не составит для него большого труда. Несложно понять дух оружия тому, кто при его применении использует принцип единства Духа, Тела и Оружия. Без этого принципа невозможно научиться хорошо владеть ни мечом, ни пистолетом, ни автоматом, ни взрывчаткой, ни ракетой.
        Помнишь?

«Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах. Когда сердце, глаза и ладони пребывают в единстве, в сознании не может возникнуть никакой мысли размером хотя бы с горчичное зернышко. Если, противостоя вражескому войску, стреляя по птицам и зверям, будешь забывать своё Я и не позволишь своему сознанию двигаться, всегда будешь достигать успеха. Именно это состояние сознания называют
„сознанием круглой луны“.
        Когда полная луна набрала силу, нет такого места, которое осталось бы неосвещенным или было бы освещено слишком. И еще луна спокойна. В любую смуту: в войну, в пожар, в тайфун - луна всегда сохраняет спокойствие. Таким же должно быть и искусство стрельбы из ружья… В начале обучения различные мысли - серьезное отношение к стрельбе, желание заслужить похвалу при стрельбе в присутствии других или при стрельбе по птицам и зверям - тревожат душу, сердце движется, инь и ян сражаются друг с другом и пребывают в беспорядке. В таком состоянии, как ни целься, все равно не попадешь, а дашь большой промах»[Перевод А. Горбылева.] .
        - Наставление по ходзюцу[Ходзюцу (яп.) - «искусство огня» (стрельбы из средневекового японского аркебуза).] школы Ватанабэ-рю, - кивнул Виктор.
        - Тогда держи.
        И сихан вынул из-за пазухи пистолет.

«Опять дежавю, - мысленно прокомментировал Виктор. - Когда мне в последний раз давали пистолет, всё закончилось большими неприятностями. Как там сказал тогда московский мент? Жизнь, парень, она спиралью заворачивается?»
        Старик передернул затвор и протянул Виктору пистолет рукоятью вперед. Потом его рука снова нырнула за пазуху и извлекла на свет обыкновенное яблоко.
        - Для того чтобы стрелку высокого уровня попасть в цель из незнакомого оружия, ему достаточно ощутить его дух. У каждого предмета есть своё ками. И для того, чтобы тело стало одним целым с оружием, нужно чтобы ваши ками стали одним целым. Стреляй!
        Он высоко подбросил яблоко.
        Виктор вскинул пистолет, поймал мушкой красную точку на фоне серого неба и нажал на спуск.
        Пистолет неожиданно сильно толкнул ладонь.

«Ну и отдача…»
        Неповрежденное яблоко упало за площадкой с тренажерами.
        - Очень плохо, - покачал головой сихан. - Сейчас ты стрелял как обычный белый человек.
        - То есть? - не понял Виктор.
        - Совмещение мушки с целью, желание попасть, прищур левого глаза… Нужно очень долго учиться, чтобы наловчиться попадать, используя такую кучу лишних движений. Ты же читал наставление по ходзюцу.
        - Читал. Но в армии…
        - Понятно, - сказал сихан. - Даже ками моего отца не может пробиться через навык, привитый настолько сильно.
        Сихан задумался. Потом пристально посмотрел в глаза Виктора, словно надеясь найти в них решение. Виктор взгляд мужественно выдержал, хотя знакомое ощущение, что в его мозгах копаются словно у себя за пазухой, было по-прежнему очень неприятным.
        Но, похоже, решение было найдено.
        - Для начала принеси яблоко, - велел сихан.
        Виктор сбегал и принес требуемое.
        - А теперь вспомни свою первую тренировку с тамбо. Ты видел стрекозу, так?
        - С ума сойти, - пробормотал Виктор. - Вы и это знаете…
        - Это образ твоей цели, который ты видишь, используя «сознание круглой луны». Лишь в этом состоянии можно увидеть мир таким, каким он есть на самом деле, не искаженным собственными мыслями и ощущениями. В этом же состоянии ты видел, что представляют собой люди.
        - Масурао и ученики… В виде светящихся коконов.
        - Правильно, - кивнул сихан. - Человека с детства приучают видеть мир таким, каким видят мир его родители. Которых, в свою очередь, научили этому их родители. Человек ленив. Он единственное существо на земле ленивое настолько, что научилось переделывать своё видение мира так, как ему удобно. Человеческий социум создает приемлемую для него модель окружающей действительности, отметая все, что не вписывается в эту модель, - летающие тарелки, инопланетян и даже таракана, исчезающего изпод тряпки.
        - Таракана? - удивился Виктор. - А при чем здесь таракан?
        Сихан усмехнулся.
        - Ты когда-нибудь убивал таракана?
        - Ну да…
        Виктор был окончательно сбит с толку.
        - А случалось такое, что ты на пустом столе бьешь таракана, потом поднимаешь тряпку, а его там нет?
        - Ну… было. И не раз. Шустрые, сволочи.
        - Настолько, что ты не заметил, как он убежал по абсолютно пустому столу?
        Виктор пожал плечами.
        - Нууу… не знаю.
        - Вот именно! - сказал сихан. - То, что человек не знает, он либо отметает, либо пытается объяснить в рамках модели мира, построенной им и окружающими его людьми. Ему удобнее сказать, что таракан убежал, - хотя он сам видел, что это не так, - чем признать, что насекомое просто исчезло в момент удара.
        - Исчезло???
        - Таракан намного древнее человека, и он иногда может выпасть из-под влияния его сознания и пройти путями, которыми ходят синоби высшего уровня. Через страну Токоё. Но для этого таракану нужно накопить достаточное количество личной силы.
        - Тренировками? - улыбнулся Виктор.
        - Борьба за существование - лучшая тренировка, - вполне серьёзно сказал сихан. - А человек в отличие от таракана искусственно ограничил свои возможности - ему так было удобнее жить в мире высоких технологий, лишивших его этой борьбы. Ему проще совершить кучу лишних движений, для того чтобы выстрелить, вместо того чтобы просто выстрелить. А для этого нужно немногое - отрешиться от окружающего мира и оставить только цель в пустом пространстве. Тогда ей просто некуда будет деться, не за чем укрыться и некуда бежать. Вспомни свою первую тренировку с тамбо и попробуй еще раз.
        И он снова подбросил яблоко вверх.
        Но это было уже не яблоко…
        Яркая цветная стрекоза замерла на стенке прозрачного пустого куба, внутри которого были только она - и Виктор. И для того чтобы поймать ее, достаточно было лишь протянуть руку…
        Грохот выстрела выдернул его из дымки в`идения.
        Пистолет висел стволом вниз в расслабленной руке.
        А сверху к ногам Виктора упало несколько красных ошметков - всё, что осталось от яблока, разнесенного пулей.
        - Теперь другое дело, - кивнул сихан. - Завтра мы идем вниз.
        - Вниз? - переспросил Виктор.
        - В новую Школу. Теперь я вижу, что ты готов к испытанию стихией Воздуха.

* * *
        Всё это уже было.
        Отъезжающий в сторону громадный кусок скалы, шлюз с детекторами и пулеметами под потолком, коридор с полом, выстланным бесконечной циновкой цвета крови…
        - Сихан.
        - Да?
        - Скажите, а у вас когда-нибудь были в учениках парень с девушкой из России?
        - Если ты спрашиваешь про Яма-гуми и Кицунэ[Кицунэ (яп.) - «Лиса». В японской мифологии лисы считаются умными и хитрыми созданиями, умеющими превращаться в людей.] , то они обучались у сихана клана Ямагути-гуми. Естественно, что ничего хорошего из этого не получилось[Подробно об упоминаемых событиях можно прочитать в романе «Тень Якудзы».] .

«А свой подвал-то Стас проектировал по образу и подобию этого. Получается, в Школе клана Ямагути-гуми, где они с Александрой учились, всё то же самое. Кстати, прозвище у неё - то что надо. Соответствует».
        - Почему «естественно»?
        - Невозможно научиться искусству каллиграфии, используя шариковую ручку ценой в пятьдесят иен. Искусство синоби и белые люди несовместимы.
        - А…
        - Ты - другое дело. В тебе живет душа японца, причем одного из лучших.
        - Ну, а если б…
        - Если б через ограду Школы перелез обычный белый человек, он не дожил бы до следующего восхода солнца.
        - И что б с ним было? Змее хабу скормили бы?
        - Человеку всегда нужно давать шанс. Его бы подвергли испытанию стихией Огня.
        - В чем заключается это испытание?
        - Для чего тебе знать то, что уже никогда не произойдет с тобой? - проворчал сихан.
        - Просто интересно…
        - Никогда не забивай свою голову ненужной тебе информацией. Проведи инвентаризацию тех знаний и мыслей, которые накопились у тебя за время жизни, и выброси то, что не нужно. Усвоение лишней информации и поддержка той, что уже усвоена, требует огромного количества личной силы, которая пригодится тебе для другого. Надеюсь, ты понял это, когда сегодня стрелял из пистолета.
        - А если я выброшу то, что может пригодиться в дальнейшем? У нас говорят, что хлам
        - это то, что сегодня выбросил, а завтра понадобилось.
        - Если на чердаке дома накопится слишком много хлама, то однажды там непременно не поместится чтото действительно важное. Либо хлам своим весом проломит пол и разрушит дом.
        К ним навстречу по коридору, вырубленному прямо в скале, шли двое.
        - Сейчас помолчи, - бросил сихан через плечо.
        Два человека подошли ближе и поклонились. Один из них был тот самый атлет с маской вместо лица, который недавно требовал, чтобы его называли «хозяином». Сейчас на его плечи была наброшена серая накидка, напоминавшая плащ. Другой, облаченный в подобие монашеской рясы, был тем самым лысым садистом - любителем прессовать малолетних якудзят, которого Виктор видел у ворот Школы в свой первый день пребывания в Японии.
        Сихан сдержанно поклонился в ответ.
        - Что привело вас сюда, уважаемый? - спросил лысый. Голос у него был неожиданно зычный и глубокий, словно идущий не из горла человека, а из самого сердца горы.
        - Я привел ученика, оядзи, - ответил сихан.
        - Он готов к испытанию?
        - Не думаю, что после испытания стихией Земли следующее испытание покажется ему слишком сложным, - отрезал сихан.
        Виктору показалось, что по резиновым губам человека в маске скользнула змеиная улыбка.
        - Что ж, всё готово, - сказал лысый, отступая в сторону. - Прошу.
        Они вновь двинулись вперед. Проходя мимо лысого и того, что был в маске, Виктор остро почувствовал волну неприязни, исходящую от них. Что ж, их можно понять. Белый гайдзин, вторгшийся в святая святых и имеющий то, о чем они могут только мечтать. Их можно понять…
        Коридор кончился.
        Перед ними открылась гигантская пещера.
        Виктору подумалось, что, скорее всего, в незапамятные времена гора была вулканом… в потухшем кратере которого обосновались люди. Потому как сложно было поверить, что такой объем камня можно вынуть посредством даже самой современной техники.
        С гладких, словно отполированных стен пещеры лился мягкий свет, источник которого было невозможно определить. Потолок терялся в чернильной вышине. Вдоль улицы, в которую трансформировался коридор, тянулся ряд столбов, с которых свешивались фонари, выполненные в традиционном японском стиле.
        По обеим сторонам улицы тянулись современные здания. Их первые этажи представляли собой гигантские тренировочные площадки, наружные стены которых были выполнены из толстого, на удивление прозрачного стекла. За этими стеклами рубились, боролись, дрались либо стреляли из различных видов оружия десятки человек, подгоняемых инструкторами в черных костюмах с палками в руках. Палки эти они то и дело применяли по назначению, нанося удары тем, кто, по их мнению, недостаточно ревностно выполнял поставленные задачи.
        - Новый принцип подготовки, - кивнул на очередную витрину сихан - и скривился. - Любой проходящий мимо, увидев ошибку тренирующегося, обязан зайти и поправить. Только я думаю, чушь всё это. Нельзя ставить искусство на конвейер. Тогда оно перестает быть искусством и становится просто способом убийства.
        - А разве то, что изучаем мы, не есть просто способы убийства? - рискнул спросить Виктор.
        Сихан горестно вздохнул.
        - Ты многому научился, но ничего не понял. Искусство синоби - это судьба, образ жизни, неотъемлемая часть того, кто решил идти Путем Воина. С древности воины клана Кога относились к синоби-дзюцу как к искусству, познавая неведомое. В то время как клан Ига лишь использовал это искусство, готовя профессиональных убийц уровня гэнин, способных только убивать и шпионить.
        - Однако это не мешало клану Кога брать заказы на убийство и шпионаж?
        Сихан фыркнул.
        - Если человек в совершенстве овладел искусством стрельбы из лука, постигнув Дух Оружия, это не мешает ему подстрелить на ужин перепела, не так ли? И надеюсь, что тебе уже не надо объяснять разницу между Мастером стрельбы из лука и обычным охотником на перепелов.

…Улица была довольно длинной. Спины инструкторов маячили впереди, и Виктор решил, что не будет ничего страшного в том, если он задаст еще один вопрос:
        - Тогда скажите, в чем критерий овладения искусством? В результатах испытаний?
        Сихан отрицательно качнул головой.
        - Испытания выявляют поверхностное. Когда ты, наконец, овладеешь воинским искусством, ты сумеешь уподобить своё тело камню и мириады противников не смогут коснуться тебя. Это сказал Миямото Мусаси, Святой Меча.
        - Красиво сказал, - кивнул Виктор. - Только непонятно. Набиться, что ли, до твердости камня?
        - Тот, которому он это сказал, тоже ничего не понял, - произнес сихан. - Тогда Миямото Мусаси позвал своего ученика Тэрао Риума Сукэ и приказал ему сделать себе сэппуку. Тэрао немедленно достал свой вакидзаси и направил его себе в живот, готовясь выполнить приказ учителя. Но Святой Меча остановил его со словами: «Вот оно - тело камня».
        - Понятно, - задумчиво кивнул Виктор.
        - Что тебе понятно?
        - Критерий овладения воинским искусством - это готовность умереть в любую секунду.
        - Отлично! - воскликнул сихан, от восторга пристукнув посохом об пол. И добавил: - Понимание этого может сильно понадобиться тебе сегодня…
        Улица оканчивалась огромной пагодой, размером походящей на небоскреб. Над ее вычурными воротами была глубоко врезана в камень цепочка иероглифов.

«На солнечном свете твоя тень исчезает, - прочитал Виктор. - Ты можешь писать и читать в темноте. Видишь до дна земли. Можешь ходить по воде. Заставляешь злых духов и божеств служить тебе. Запрягаешь драконов в свою повозку. Глотаешь мечи и огонь, изрыгаешь ветер и облака. Вычеркнешь, когда захочешь, свое имя из списка смертных».
        - Это слова Баопу-цзы, - пояснил сихан. - Мудреца, родившегося в третьем веке нашей эры. Кстати, он жив до сих пор и считает, что прожил недостаточно для того, чтобы познать все тайны окружающего мира.
        - Откуда вы знаете, что он жив? - усомнился Виктор.
        - Я беседовал с ним недавно, - ответил сихан. - Но тебе пора.
        Двое инструкторов выжидательно смотрели на Виктора, стоя по обеим сторонам входа. И их взгляды ему определенно не нравились.
        - Ладно, я пошел, - сказал Виктор, направляясь к входу в пагоду.
        - Удачи, - по-русски произнес сихан.

* * *
        Костюм напоминал облачение средневекового инквизитора. Он был сшит из плотной ткани черного цвета и в нем наличествовала такая куча внутренних карманов, кармашков, потайных клапанов и разных завязок, что Виктор даже сначала немного растерялся. В голове вертелась лишь фраза из книги современного подвижника ниндзюцу Масааки Хацуми «Традиции девяти школ»: «Черный цвет костюма синоби означает воздержание и скрытое в человеке чувство справедливости. Скромная одежда Воинов Ночи соответствует тридцати законам неба, земли и человека, законам внешнего и внутреннего, и пяти техникам искусства прятаться. Используя их, синоби растворяется в ветре. Но если надо, он может и появиться из ветра»[Перевод А. Дробышева.] .

«Ничего себе, скромная одежда, - подумал Виктор. - Да тут пока с завязками разберешься…»
        Двое инструкторов стояли сзади. И молчали. Помогать Виктору разбираться в униформе древнеяпонского шпиона никто из них, похоже, не собирался.
        Черный балахон лежал на большом деревянном столе. Рядом с ним в живописном беспорядке были разложены метательные ножи, знаменитые «звездочки», какие-то шарики, металлическое зеркало, цепь с гирькой на конце и необычный меч с тупой стальной полосой вместо клинка. В полосе непонятно для чего были просверлены микроскопические дырочки.
        Дальше мяться у стола для продвинутого ниндзя было уже как-то неприлично. И тут Виктору пришла на ум другая фраза из исторического романа «Злой город», читанного как раз перед отъездом в Японию:

«Знание о том, как это делается, как и Ритуал, тоже пришло из ниоткуда. Тем и отличается маг от обычного человека, что не противится приходящему знанию и, не раздумывая, делает то, что неслышными голосами требуют от него встретившиеся на Пути Высшие Сущности».

«Высшая сущность» внутри Виктора точно знала, что надо делать. Поэтому Виктор прогнал из головы деструктивно-паникёрские думы и мысленно расслабился.
        И сразу дело пошло на лад.
        Для начала он стянул с себя сильно потёртый комбинезон, выданный ему сиханом в начале тренировочного процесса и к концу оного практически превратившийся в тряпку. После чего ловко натянул на себя балахон и обнаружившиеся под ним широкие штаны, накрутил на ноги обмотки с вшитыми в них стальными пластинами, обулся в смешные носки на мягкой кожаной подошве с торчащим отдельно большим пальцем и опоясал всю конструкцию длинным кушаком, внутри которого явно прощупывалась цепь. На голову Виктор надел обычную лыжную шапочку из тонкой шерсти с завернутыми в жгут краями. После чего распихал по потайным карманам метательно-дробящие принадлежности и отправил дырявый меч, оказавшийся, судя по весу, еще и полым внутри, в привязанные за спиной деревянные ножны.
        Лысый монах оглядел Виктора с ног до головы и, не найдя к чему придраться, произнес скучным голосом:
        - Сейчас на этажах пагоды находятся сорок учеников. У новичков - настоящее оружие, у продвинутых - тренировочное. Твоя задача проникнуть на верхний этаж и подписать Клятву синоби. В бою убивать учеников не разрешается. Всё твоё оружие не боевое. Это маркеры. Помеченный маркером ученик сам прекратит атаку. И помни - каждый твой шаг фиксируют камеры слежения. У тебя в распоряжении двадцать четыре часа. Не уложишься - испытание считается проваленным. Надумаешь вернуться - стучи в ворота.
        После чего лысый с резиноволицым «хозяином» повернулись и ушли. Со стороны входа послышался двойной лязг - словно кто-то закрыл железные створы входа да еще снаружи засовом заложил.

«Хорошенькое дельце, - подумал Виктор. - Сорок человек уделать. Тоже мне, нашли супермена…»
        Однако что-то делать было надо.

«Ладно, посмотрим. Будем надеяться, что они все дисциплинированные и, получив по морде, сразу сдаются».
        Пути было два. Один в глубине зала, там, куда ушли инструктора. Второй, со входом, выполненным в виде распахнутой пасти дракона, находился в двадцати шагах.
        Виктор раскатал края шапочки, оказавшиеся маской, очень похожей на омоновскую, поправил ее, чтоб прорезь для глаз лежала как надо и не наползала на веки, после чего, словно Гагарин перед стартом, сказал сам себе «Поехали!» - и шагнул вперед.

* * *
        Стены коридора освещались тем же мягким светом, что и вся пещера. Однако здесь с источниками оного было всё понятно - выполненные в виде декоративных окошек под потолком, они были затянуты прочной металлической сеткой.

«Это чтоб я сюрикэн не кинул. И чтоб другим меня было удобнее кромсать на фарш».
        На стенах имелись сколы штукатурки, аккуратно замазанные, но тем не менее заметные. Так сказать, следы былых сражений, заретушированные аккуратными японцами.
        Виктор осторожно шел вперед, но пока никого из обещанной толпы убийц видно не было. Он завернул было за угол - и внезапно неожиданно для самого себя подался назад, словно невидимая рука толкнула его в грудь.
        И тут же сквозь то место, где он должен был бы оказаться через секунду, просвистел веер пуль, выбив пригоршню белого крошева из противоположной стены.
        - Ну ни хрена себе! - выдохнул Виктор.
        Для автомата отметины от пуль в стене были слишком значительными. Следовательно, за углом - стационарный крупнокалиберный пулемет.
        Знанию, приходящему вот так вот, из ниоткуда, Виктор уже перестал удивляться и начал помаленьку воспринимать его как нечто само собой разумеющееся. Грани почти стёрлись, и порой он уже сам не мог отличить, где его собственные навыки, приобретенные с подачи сихана, а где опыт ками его предка. Как вычитал Виктор в одном из трудов специалистов по шпионажу, в японских боевых искусствах вообще было принято воспринимать человека как душу, у которой есть тело, а не наоборот. К тому же всё чаще и чаще действительность преподносила ему ситуации, в которых следовало не раздумывать, что да как, да откуда взялось, а действовать. Дали в руки оружие - защищайся и не заморачивайся на тему, откуда оно взялось и с чего тебе такая милость.
        Виктор и не думал.
        Его рука метнулась к кармашку, спрятанному внутри рукава, и швырнула в стену напротив тяжелый металлический шарик.
        Тут же в это место ударили пули.
        А Виктор уже черной тенью летел на пулемет, на бегу метнув еще один шарик.
        Краем глаза увидев движение, стрелок дёрнул стволом влево - но, получив неслабый удар меж бровей, опрокинулся назад.
        Вернуться обратно не получилось.
        Стальная полоса меча-маркёра щелкнула по шее, оставив на ней несмываемую полосу красной пыли, просыпывшейся сквозь крошечные отверстия.
        Пулеметчик поднялся с каменного пола и вежливо поклонился победителю.
        Виктор, памятуя предыдущий опыт, коротко кивнул в ответ.
        Он узнал пулеметчика. Тот самый, старший из двоих японских тинейджеров, так же как и он, совсем недавно стремящийся попасть за ворота Школы.
        - Тебе всё-таки это удалось, - усмехнулся Виктор.
        - Тебе тоже, - ответил пулеметчик, нимало не удивленный тем, что Виктор свободно говорит по-японски. - Тебе многое удаётся. Все в Школе говорят, что у тебя сильное ками. Но ты не пройдешь испытание.
        - Почему?
        Парень кивнул на лестницу.
        - На второй этаж ведет очень узкий выход, находящийся под прицелом трёх пулеметов.
        - А если по наружной стене проползти?
        - Тоже не получится, - покачал головой пулеметчик. - Всё под наблюдением, и у всех имеется радиосвязь. Кто-то очень не хочет, чтобы ты прошёл это испытание.
        - Зачем ты мне всё это говоришь? - удивился Виктор. - Разве ты не с ними?
        - Я здесь уже три месяца, и я знаю правила испытаний. Это не испытание. Это убийство, противоречащее Кодексу Бусидо.
        - Тогда почему ты сам только что стрелял?
        - Один пулемет для гэнина стихии Ветра - это нормально, - безапелляционно заявил молодой кандидат в ниндзя.

«Ну и нормы у них здесь».
        - Ладно, - буркнул Виктор. - Иди к своим.
        - А ты?
        - А я пока подумаю. Время ещё есть.
        Парень пожал плечами и направился к выходу.

«Вполне может быть, что и это подстроено, - подумал Виктор, глядя на удаляющуюся спину пулеметчика. - Чтоб типа я сам отказался. Только зачем им всё это надо?»
        До ушей Виктора донёсся приглушенный расстоянием лязг засова.

«Ну ладно, будем считать, что хоть здесь не наврали и пацан действительно вышел из игры».
        Он осмотрел пулемет, установленный на треножном станке и снабженный не только цинковыми ящиками, полными запасных лент, но и сменным стволом на случай перегрева основного.
        Сразу пришла идея - снять со станка пулемет и пройтись по уровням башни в режиме
«думовского» бога.

«Нельзя никого убивать, - вспомнилось. - Им меня можно, мне - фигу. Ладно, черти полосатые, с почином».
        Затвор пулемета он на всякий случай раздолбал об пол - мало ли что. Вдруг кому-то из побежденных придет гениальная мысль на обратном пути не выйти за ворота, а остаться и немного подождать…
        А впереди была крутая лестница, ведущая на второй этаж.
        Виктор остановился перед ней и призадумался.
        - Так. Будем считать, что в первый раз повезло. Дальше может не повезти. И вероятность этого - один к тридцати девяти.
        Он опустился на колени перед лестницей и уселся на пятки. Удивительно, как эта поза раньше могла казаться ему неудобной?
        Виктор закрыл глаза.

«„Сознание круглой луны“. Лишь в этом состоянии можно увидеть мир таким, какой он есть на самом деле, не искаженным собственными мыслями и ощущениями…»
        Мыслей не было. Было лишь ощущение, что картина привычного мира сползает, будто старые обои со стены, обнажая серую, невзрачную поверхность истинной реальности, словно точечными светильниками усыпанную слабо светящимися коконами.
        Виктор посмотрел вверх.
        Пулеметчик не обманул.
        Прямо над ним зависли шесть коконов с чёткими чёрными пятнами в центре. Виктор вдруг понял, что так выглядит оформившееся намерение убить себе подобного. Страшное желание, сжирающее море личной силы…
        Чёрные нити намерения скрестились почти что над головой Виктора. Для того чтобы попасть в их паутину, требовалось лишь сделать несколько шагов…
        И тут внезапно он решился.
        Верхний этаж башни был виден смутно, словно в тумане. Но это был единственный выход.
        Пальцы легко сплелись в фигуру, которую сихан назвал «печатью „хэй“». Слова молитвы-заклинания древнего божества сами лились с языка.
        А картина Вселенной была перед глазами.
        Туман возник почти сразу, словно ждал призыва. Он колыхался перед Виктором, словно живой. Смутные овалы, похожие на человеческие лица, проплывали в его глубине, словно пытаясь получше рассмотреть сверкающий кокон, осмелившийся открыть проход между миром живых и страной мёртвых.

«Легко войти в страну Токоё. Гораздо труднее найти выход оттуда… Сейчас ты мог перейти лишь границу между живым и мертвым. Твоё сознание без остатка поглотила бы Пустота, как это случается с обычными людьми… Лишь безупречный Воин способен следовать путями синоби без вреда для себя…»
        Голос сихана звучал где-то в уголке сознания, но сейчас он только мешал. К чему слушать чужие голоса, когда нужно действовать?
        Виктор поднялся с коленей и сделал шаг…

* * *
        Тэцуо было скучно.
        Он уже успел прокрутить пару формальных упражнений со своим тэцбуо - страшным оружием, столь созвучным его имени. Его иногда так и называли - Тэцубо, что означает «железный шест».
        Тэцуо был невероятно силён. Своё оружие он выковал сам и сам же выдумал для него формальные упражнения, со временем надеясь открыть свою школу. И хотя ему говорили, что вряд ли кто сможет крутить в руках подобно вентилятору железный лом весом в три кан и что у этого оружия есть один серьёзный недостаток, Тэцуо было на всё наплевать. Он был уверен, что его школа будет пользоваться не меньшим успехом, чем борьба сумо.
        Дело было за малым.
        Требовался начальный капитал для открытия собственного додзё.
        Но если к двадцати годам у парня в Японии есть только широченные плечи, огромные бицепсы и железная палка, то путь у него один - в Якудза.
        А как член Организации сможет заработать действительно большие деньги? Только заработав авторитет. А у кого в Организации самый большой авторитет? Ясное дело, у шпионов и профессиональных убийц.
        Несмотря на то что Тэцуо не отличался большим умом, помимо невероятной силы и ловкости у него было еще одно качество - он умел добиваться поставленной цели.
        В Организации ценили и то и другое.
        Так он оказался в Школе, где за короткое время сумел добиться многого. Синоби стихии Ветра - это звучит! Еще немного - и он станет Инструктором. А потом, может быть, отважится на испытание стихией Воды. Правда, говорят, что нынешний сэйко комон, советник главы клана, так и не решился пройти это испытание. Что, впрочем, не помешало ему занять столь ответственный пост.
        Вот бы и Тэцуо так же!
        Сейчас, достигнув определенных высот в иерархии клана, он уже не горел желанием открывать свою школу. Гораздо менее хлопотно просто хорошо выполнять приказы, получать за это весьма неплохие деньги и потихоньку делать карьеру в Организации.
        Но для этого необходимо постоянно поддерживать себя в отличной форме - Якудзе не нужны задохлики. А еще надо слушаться старших. Хотя порой их приказы выглядят немного странно.
        Как сейчас, например. Ждать на предпоследнем этаже белого гайдзина, который теоретически может прорваться через полдесятка пулеметов и без малого полсотни бойцов. Но даже если и прорвётся…
        Тэцуо ухмыльнулся и крутанул свой шест. Со свистом распоров воздух, послушное оружие описало в воздухе пару восьмерок и, словно верный пёс, ткнулось нижним концом рядом с правой стопой хозяина.
        И вдруг Тэцуо замер, открыв рот от неожиданности.
        Из стены прямо на него шагнул белый гайдзин, облаченный в чёрные одежды синоби.
        Замешательство Тэцуо длилось всего мгновение. Мощным движением от бедра силач послал нижний конец шеста вперед, метя в пах противника. Приказ Инструктора был однозначен - убить! А этот приём был безотказным. Сначала в пах, а после, другим концом шеста, - по затылку. Большего не требовалось.
        Правда, Тэцуо успел заметить, что из рукава гайдзина тонкой струйкой выскользнула цепь. Но разве может какая-то цепочка остановить разрушительное движение железного лома?
        Конечно нет!
        А вот немного изменить траекторию его движения…
        Тэцуо даже не успел понять, как это получилось, что нижний конец шеста не встретил никакого сопротивления, а верхний…
        Что случилось с верхним концом тэцубо, его хозяин тоже не понял. Потому как сложно понять что-либо, когда тебя бьет с размаху в лоб железный шест весом в три кан.

* * *
        Виктор тоже не понял, как это у него получилось.
        Лом вылетел из рук гиганта, и Виктор только и успел отпустить цепь, обмотавшую один из концов железого шеста, - иначе если бы не кисть оторвало, то без кожи на ней остался бы как пить дать.
        Японец отлетел к стене, смачно шмякнулся об нее спиной и упал на пол лицом вниз. Сверху на него упал лом, добавив хозяину по затылку. Гигант не пошевелился.

«Готов? Так убивать же нельзя!»
        Виктор подошел и прислушался. Вроде дышит. Ну и хорошо.
        Он осмотрелся. Надо же, не сон! Лестница вела вниз! Он прошел через страну Токоё и попал туда, куда рассчитывал попасть!
        Хотя… не совсем.
        Еще одна лестница позади него вела вверх.

«Похоже, малёк промахнулся, - подумал Виктор. - Интересно насколько? На два этажа? На три? Да ладно, хорошо, что хоть не в стенке застрял. А то знатный был бы памятник ниндзя-неудачнику. Интересно, а реально с такого перехода в стене зависнуть? Надо будет у сихана спросить».
        Известно, что шок от пережитого лучше всего гасится посторонними мыслями. Мыслям о том, что случилось бы, достань его тот здоровяк своим «тренировочным оружием», лучше было хода не давать.
        Как и о том, что ждёт его на верхнем этаже.
        И сколько ещё этажей предстоит пройти…
        Вытащив из-за спины меч-маркер и ступая как можно мягче, он двинулся вверх по деревянной лестнице, ставя ноги как можно ближе к краю ступеней во избежание случайного скрипа…
        Всё-таки он промахнулся ненамного.
        Это был последний этаж.
        И перед ним был последний противник.
        Правда, не тот, кого Виктор ожидал увидеть…
        Тот лежал на полу, связанный по рукам и ногам длинным шелковым шнуром-сагэо собственного меча. Сам меч валялся рядом, словно бесполезная палка.
        А над связанным Масурао стоял человек в серой накидке. Тот самый Инструктор с маской вместо лица… который остался внизу, за железными воротами башни.
        Увиденное было столь неожиданным, что Виктор на мгновение замешкался, пытаясь сообразить, откуда Инструктор здесь взялся и с чего бы ему связывать собственного ученика.
        И поэтому чуть не пропустил момент, когда Инструктор начал стрелять.
        Его рука вынырнула из складок накидки. Виктор успел лишь заметить чёрный глазок глушителя и почти сразу - неяркую вспышку, за которой последовал удар в грудь.
        Он лишь успел чуть смягчить удар пули, расслабив ноги и повернув корпус, уходя с линии выстрела. Но даже удар по касательной сделал своё дело.
        Виктора отбросило назад…
        Говорят, в подобные моменты время останавливается.
        Неправда.
        На пороге страны Токоё время лишь замедляется настолько, что человек успевает заметить движение пистолетного ствола и осознать, что за этим последует.
        Вот только сделать он обычно ничего не успевает…
        Виктор успел. Правда, немногое. Бросить в Инструктора то, что было в руке…
        Он услышал, как фыркнул человек в маске, разрубая ребром ладони бесполезную дырявую палку.
        Потом он фыркнул еще раз.
        Пистолет качнулся в его руке и наугад выплюнул несколько пуль… которые прошли мимо цели. Потому что другой рукой человек пытался через маску протереть глаза, запорошенные облаком красного порошка, который повис в воздухе тончайшей взвесью, высыпавшись из разорванного ударом клинка маркера.

…Каждое движение отдавалось болью в груди. Но двигаться было надо.
        Меч Масурао валялся в пяти шагах. И Виктор сделал единственное, что было возможно сделать.
        Поднырнув под веер пуль, он ушел в кувырок, подхватил с пола чужое оружие - и повторил движение его хозяина, которое снилось ему несколько ночей подряд.
        Отрубленная рука с зажатым в ней пистолетом еще падала на пол, когда Виктор вторым ударом вонзил клинок в грудь Инструктора.

«Не убивать? Ну уж извините!»
        Человек в маске зашатался и медленно опустился на колени. Кровь из отрубленной руки, вытекая толчками, окрашивала серую накидку грязно-бурыми разводами.
        Инструктор вздохнул и свободной рукой стащил маску с лица. Но ожидаемого уродства под ней не оказалось.
        Это было обычное лицо обычного, ничем не примечательного человека.
        Европейца.
        Человек посмотрел на Виктора… и улыбнулся. Вернее, так показалось Виктору. Просто мнимый Инструктор доставал изо рта обычное бритвенное лезвие… которым он в следующую секунду описал овал, разрезая кожу вокруг своего лица.
        После чего он улыбнулся по-настоящему - и, резким движением сорвав кожу с лица, бросил ее на пол, словно тряпку.
        Виктор невольно скривился, но взгляда не отвёл. Мало ли что. Тем более что рука человека вновь нырнула за пазуху.
        На этот раз это был кинжал в белых ножнах, почти неотличимых от рукояти.
        - Помоги, - шевеля остатками губ прошептал человек.
        Виктор знал, что это за кинжал. Поэтому он кивнул, приблизился и сдёрнул ножны с клинка.
        Послышался еле слышный хлопок. Из устья ножен показась лёгкая струйка дыма.
        Видимо, человек экономил силы, поэтому он лишь показал Виктору лишенными век глазами на комок кожи, валяющийся на полу.
        Виктор понял. И наклонил ножны. Из них вылилась тоненькая струйка жидкости, которая, попав на то, что совсем недавно было человеческим лицом, угрожающе зашипела, в мгновение ока превратив чуть подрагивающую плоть в чёрную пузырящуюся массу.
        Человек удовлетворённо кивнул.
        - Теперь меч…
        Виктор отбросил белые ножны, которые уже стали чернеть от разлитой внутри них кислоты и, взявшись за рукоять, выдернул меч из груди умирающего.
        Тот удовлетворённо вздохнул, обрубком кисти отвёл полу серой накидки - и резким движением слева направо вспорол себе живот.
        Виктор и здесь знал что делать.
        Несмотря на то что меч в его руках был чужим оружием, удар получился таким, как предписывала традиция.
        Голова белого самурая повисла на тонком куске кожи, свесившись на грудь в последнем поклоне.
        - Ты разрешил ему выполнить ритуал сэппуку!
        Виктор обернулся.
        Связанный по рукам и ногам Масурао лежал у стены, сверля его взглядом, полным ненависти.
        Грудь болела не на шутку. Отчасти ещё и потому, что на неё давил покорёженный металл.
        Виктор поморщился, воткнул меч клинком в пол и вытащил из-за пазухи металлическое зеркало. В паре сантиметров от края отполированной в старинном стиле металлической пластины торчал впрессованный в нее кусочек свинца.

«Потом отковыряю. На память», - подумал он, пряча зеркало в объемистый карман куртки. А вслух сказал:
        - Тебе я тоже разрешу его выполнить. Когда придет время.
        И направился к низкому столику, стоящему у дальней стены комнаты.
        Это был обычный японский стол, только очень древний. И на нем лежал обычный лист рисовой бумаги, испещренный иероглифами.

«У меня нет родителей. Моими родителями стали Небо и Земля.
        У меня нет очага. Единое Средоточие станет моим очагом.
        У меня нет божественного могущества. Моя честь станет моим могуществом», - прочитал Виктор слова, впервые записанные в восемнадцатом веке великим Мастером Мацумурой Соконом. До этого текст Клятвы Синоби передавался только устно. И записывался лишь в тех случаях, когда под ним необходимо было поставить подпись. Правда, Мастер Мацумура немного изменил его. Вернее, не счел нужным записать то, что, на его взгляд, не следовало знать обычным людям.

«У меня нет волшебной силы. Внутренняя энергия - моя магия.
        У меня нет ни жизни, ни смерти. Вечность для меня и жизнь, и смерть.
        У меня нет тела. Смелость станет моим телом.
        У меня нет глаз. Вспышки молний - мои глаза.
        У меня нет ушей. Пять чувств - мои уши.
        У меня нет конечностей. Мгновенное движение - мои конечности.
        У меня нет закона. Самосохранение станет моим законом.
        У меня нет стратегии. Свобода убивать и свобода даровать жизнь - вот моя стратегия.
        У меня нет замыслов. Случай - мой замысел.
        У меня нет чудесных свойств. Праведное учение придаст мне чудесные свойства.
        У меня нет принципов. Приспособляемость ко всему - вот мой принцип.
        У меня нет тактики. Пустота и наполненность - вот моя тактика.
        У меня нет талантов. Быстрота духа и разума - вот мой талант.
        У меня нет оружия. Справедливость - моё оружие.
        У меня нет крепостей. Невозмутимый дух - моя крепость.
        У меня нет меча. Растворение духа в Пустоте - вот мой меч»[Перевод А. А. Долина, Г. В. Попова.] .
        На этом текст обычно обрывался. Но на листе, который держал в руках Виктор, было еще несколько иероглифов.

«У меня нет выбора. Путь Воина - мой выбор.
        У меня нет привязанностей. Верность клану - моя привязанность».
        - Ну что ж, - пробормотал Виктор. - Конечно, не всё здесь меня устраивает, но в целом это лучшее из того, что мне приходилось подписывать до сих пор.
        Правда, ни ручки, ни кисти, которыми можно было бы расписаться, на столе не наблюдалось.
        Решение было очевидным. И, хотя разлившаяся по полу кровь белого самурая уже подступала к ногам, Виктор решил, что, по логике вещей, подписывать такого рода документы надо по-другому.
        Порванное пулей металлическое зеркало в нескольких местах вспороло кожу как раз напротив сердца. И, хотя рана была незначительной, кровь из неё всё ещё сочилась.
        Виктор вытащил из потайного кармана затупленную метательную звёздочку-сякэн, стёр с нее светящееся покрытие и, обмакнув металлическое жало в рану, расписался под Клятвой.

* * *
        - Они не знают, кто это был. Отпечатки пальцев снять невозможно - у него стёрты подушечки пальцев. Есть такая методика, когда папиллярные линии выжигаются многократным применением определенных кислот. Зря ты позволил ему уничтожить лицо.
        - Это была последняя воля побежденного.
        - Этот человек хотел убить тебя! Он расставлял бойцов в башне и давал им указания. А настоящий Инструктор найден мёртвым!
        - Такова была их карма.
        Сихан сердито пристукнул посохом об пол.
        - Ну, начитался на мою голову, - проворчал он. - А если бы ты не смог покинуть страну Токоё? Что тогда?
        - Тогда клан остался бы без секретов бессмертия, прямой передачи и совершенного ки-ай, - пожал плечами Виктор.
        - Он и сейчас к ним не особо приблизился, - буркнул старик. - После Перехода у тебя личной силы осталось только на то, чтобы уверенно ворочать хаси в миске с рисом.
        - Значит, будем больше тренироваться.
        - Похоже, испытание стихией Ветра не пошло тебе на пользу, - подытожил сихан. - Но, несмотря на то что ты безмерно обнаглел, в этом ты совершенно прав. С сегодняшнего дня вместо палок ты будешь использовать тикара-иси[Тикара-иси (яп.) -
«камень силы». Традиционные гантели в виде молота с деревянной ручкой.] . И ещё. Думаю, тебе пора изучать сан-нэн гороси.
        Перед глазами Виктора нарисовалась картина - самолёт, Жека, пытающийся
«прессануть» японца… И едва уловимое прикосновение члена мифического клана Сагара к татуировке «Папа» на бычьей шее авторитета.
        - Искусство отсроченной смерти?
        - Скорее, искусство смертельного прикосновения. Тот, кто им владеет, умеет убивать и отсроченно, и мгновенно. Правда, для этого требуется не меньше личной силы, чем для Перехода.
        - Благодарю, сихан, - поклонился Виктор.
        - Не за что, - бросил старик. - Просто мне не нравится, что по территории Школы таскаются белые самураи, вооруженные до зубов и владеющие секретом Перехода, а мой ученик при этом не имеет под рукой даже паршивого сюрикэна.

* * *
        - У тебя был боевой меч.
        - Мой меч всегда со мной, Учитель. Но я не собирался его применять. Я был уверен, что обойдусь без него. К тому же Инструктор сказал, что в этом испытании стихией Ветра у всех должно быть боевое оружие.
        Лысый монах потёр лоб.
        - До сих пор не понимаю, как мы могли не распознать, что перед нами другой человек?
        - Думаю, что это был ёдзюцука, умеющий отводить глаза. Тем не менее гайдз… то есть Оми-но ками справился с заданием и убил колдуна.
        - Оми-но ками? Дух провинции Оми?
        - Такое имя дал ему сихан после испытания стихией Ветра.
        - Не много ли он на себя берет? - проворчал монах. - Давать белому, который совсем недавно был куклой, имя Великих Предков…
        - Осмелюсь предположить, Учитель, что это имя он получил заслуженно. Секретом Перехода владеют лишь Мастера стихии Воды. И, помимо того что он самостоятельно совершил Переход, он убил Мастера, также владеющего этим секретом. На это способны немногие.
        - Для того чтобы стать Мастером стихии Воды, ему нужно пройти испытание стихией Воды. Тогда, может быть, он заслужил бы подобное прозвище. И то только в том случае, если его заслуги перед кланом будут этому соответствовать. Похоже, мне придется доложить об этом кумитё[Кумитё (жаргон Якудзы) - «Старший начальник». Глава клана Якудзы.] .
        - Вы правы, Учитель, но…
        - Говори.
        - Мне кажется, что не стоит зря тревожить кумитё.
        - То есть как? И что ты предлагаешь? Оставить все как есть???
        - Думаю, если Оми-но ками в ближайшее время пройдет испытание стихией Воды, в нем наконец высвободятся необходимые силы для того, чтобы вспомнить ритуал прямой передачи и секрет совершенного ки-ай. Ведь именно для этого он здесь и находится. Так он оправдает своё новое прозвище и принесет неоценимую пользу клану.
        Монах задумался на мгновение, после чего удовлетворенно кивнул.
        - Я знал, что не зря назначил тебя старшим учеником, Масурао. Но ты вырос не только как боец. Поэтому я думаю, что совет канбу[Канбу (жаргон Якудзы) -
«Начальство». Члены клана Якудзы высокого ранга.] не откажет в моей просьбе назначить тебя на место погибшего Инструктора.

* * *
        - Ты не справишься. После испытания стихией Ветра у тебя почти не осталось личной силы.
        - Я попробую.
        Сихан покачал головой.
        - Похоже, после испытания у тебя не осталось не только личной силы, но и разума. Ты хоть знаешь, что тебе предстоит?
        Почему-то после пережитого любое испытание казалось ерундой.
        - Неужели что-то более сложное, чем сорок отморозков с пулеметами?
        - Да нет, - пожал плечами сихан. - На этот раз отморозок будет только один. И живет он в озере.
        Озеро… Испытание стихией Воды… И как он раньше не догадался?
        - Испытание - проще некуда, - продолжал сихан. - В озеро бросается какой-нибудь предмет, и всё, что от тебя требуется, - это достать его оттуда. Если сбросить со счетов плотоядного ящера, который живет там с незапамятных времен, то, действительно, ничего сложого.
        - А… много тех, кто прошел испытание? - неуверенно спросил Виктор.
        Плавающая спина шириной с двуспальную кровать стояла перед глазами, словно сфотографированная. Лезть в озеро решительно не хотелось. Уж лучше полк камикадзе с базуками.
        - Не очень. Ты видел их изображения в храме предков.
        - За тыщу лет меньше сотни, - приуныл Виктор. - А сохранились сведения, как им это удалось?
        - Конечно, - кивнул сихан. - Но эти сведения доступны только для тех, кто прошел испытание стихией Воды. Но могу сказать одно - из сотен существующих способов каждый, прошедший это испытание, выбрал единственно верный для себя.
        - Понятно, - сказал Виктор.

«Мне сотню не надо. Мне б одного хватило», - подумал он. Но так как вариантов узнать что-либо конкретное по этому вопросу не было, оставалось лишь выкачать из учителя максимум полезной информации.
        - И этот ящер живет там такую уйму столетий?
        - Драконы часто упоминаются в стариных документах, - сказал сихан. - Иногда даже чаще, чем люди.
        - А этот-то чего не вымер? - с досадой спросил Виктор.
        - Они и не вымерли. Просто научились не показываться на глаза тем, кому не считают нужным показываться.
        - Я ему, видать, понравился, - сказал Виктор. - Мне он сразу показался.
        - Возможно, - сказал сихан. - Но драконы всегда относились ответственно к ритуалам. И, судя по тому, сколько Мастеров прошлого не вышло из озера, этот дракон очень ответственный.
        - Да уж, попал… - пробормотал Виктор.
        Перед его глазами явственно нарисовалась картина: он раз за разом ныряет в озеро, пытаясь отыскать на дне ни пойми что, а вокруг него кругами ходит водоплавающий тираннозавр, высматривая, с какого бока удобнее тяпнуть. Хотя, «раз за разом», скорее всего, не получится. Судя по тому, сколько рыбы в день жрёт эта тварь, Виктор ей на один укус…
        Очень некстати вспомнилась знаменитая Нэсси, газетные статьи про рогатых тварей, периодически наблюдаемых в китайских озерах, а также картинки из журнала «Вокруг света», изображающие старинные гравюры, на которых жуткие морские монстры атаковали хлипкие с виду парусники.
        - Интересно, это испытание самое поганое из всех или есть что похуже? - проворчал Виктор.
        - Ничто не сравнится с испытанием стихией Пустоты.
        - Как это? - удивился Виктор.
        - Ты все узнаешь в своё время, - ответил сихан. - Сведения об испытании ученик получает непосредственно перед испытанием. Правда, легенды говорят, что об испытании стихией Пустоты синоби узнают не от людей.
        - А от кого?
        - Это все, что говорится в древих свитках об этом испытании. Слишком мало тех, кто его прошел. И о них тоже никто ничего не знает. Я уже говорил тебе - не забивай голову лишней информацией. Сосредоточься на предстоящем. Оно потребует от тебя колоссального количества личной силы. Которого, кстати, у тебя нет.
        - Ну хорошо, - выдвинул Виктор последний аргумент, до конца не желая мириться с мыслью, что все услышанное имеет место быть на самом деле. - А если драконы не вымерли, то где ж они сейчас? На всех-то поди озёр не хватит.
        Сихан усмехнулся.
        - Драконы живут во многих мирах. И если кому-то из них не хватит места, ничто не помешает такому дракону создать для себя еще один мир.

* * *
        Оядзи Школы синоби-дзюцу клана Сумиёси-кай поклонился. Луч восходящего солнца, скользнув на его лысой голове, промчался дальше и утонул в глади озера, неподвижной и серебристой, словно ртуть.
        Сихан Школы синоби-дзюцу клана Сумиёси-кай с достоинством поклонился в ответ. Церемнии подобного уровня проводились не часто, и каждое движение её участников должно было подчеркнуть значение происходящего.
        - Считает ли патриарх искусства синоби, что его ученик готов к испытанию стихией Воды?
        - Да, оядзи, - коротко ответил сихан. Вряд ли кто из присутствующих заметил бы, что эти слова дались ему с трудом.
        - Тогда начнем, - громко провозгласил оядзи, облаченный в одежды сохэя - средневекового монахавоина, поворачиваясь к лесу черных фигур, стоящих неподалёку.
        Оядзи верил в магию чисел. Особенно в числа, приносящие удачу.
        Вот она, счастливая цифра, не меняющаяся из века в век, - триста пятьдесят три человека. Опора и надежда клана.
        И ещё одна чёрная фигура, стоящая сейчас впереди всех. Гайдзин, сумевший пройти все испытания и изменить счастливое число на прямо противоположное.
        Почти все испытания!
        В глубине души оядзи очень надеялся, что это утро станет последним для белой куклы, которая слишком быстро для человека училась искусству Воинов Ночи.
        - Подойди!
        Гайдзин повиновался. Но в его глазах не было смирения. Там не было вообще ничего, кроме Пустоты. Для которой, как известно, нет разницы между жизнью и смертью.
        - До захода солнца на дне озера ты должен найти то, что не принадлежит никому, кроме тебя, - произнес оядзи ритуальную фразу.
        Гайдзин медленно кивнул. Его глаза смотрели на старшего инструктора Школы, но вряд ли видели его. Пустота не может видеть. Потому что все сущее в мире есть Пустота.
        Оядзи невольно посторонился, когда гайдзин шагнул вперед. Позже он не раз спрашивал себя - что заставило его тогда шагнуть в сторону, нарушив тем самым ритуал? И не находил ответа. Который знала его душа, но не хотел принимать разум…
        Гайдзин дошел до покатого берега и, поджав ноги, сел на землю в двух шагах от кромки воды. Глаза всех участников церемонии были устремлены на него.
        А он смотрел на воду.
        Или, может, любовался восходом.
        Хотя, вряд ли Пустоте свойственно самолюбование…

* * *
        Мицу-но кокоро… Разум как поверхность озера. Состояние, когда нет ни мыслей, ни ощущений, как нет ни малейшей ряби на глади воды в безветренное весеннее утро. Лишь в этом состоянии можно увидеть истинный мир таким, какой он есть на самом деле. Такое видение мира по-японски называется «нёдзё». Но это всего лишь слово. Звук, рождающийся - и тут же умирающий, за которым нет ничего, кроме колебания воздуха. Тем, кто испытал нёдзё, не нужны звуки. Они беззвучно понимают друг друга. И легко узнают себе подобных среди толпы…
        Для того чтобы видеть то, что происходило за его спиной, ему не надо было оборачиваться. Среди множества вытянутых светящихся коконов был лишь один, подобный ему. Виктор почувствовал, как этот кокон с ярким светящимся огоньком в середине послал ему толику своей энергии - и тут же закрылся, словно раковина.
        Это был знак.
        Теперь он знал, что нужно делать.
        Остальные коконы были тусклыми и невыразительными. Внутри них вяло мерцали спирали, по которым медленно перетекала их личная сила.
        Виктор попытался раскрутить одну из нитей, из которых состояли светящиеся пучки по бокам его собственного кокона.
        Сначала шевельнулся весь пучок. Потом получилось вычленить из него тонкую нить. И протянуть ее к ближайшему кокону.
        Тот дёрнулся, почувствовав прикосновение, но позволил проникнуть внутрь себя, к самому центру, в котором собирались начала всех его энергетических спиралей.
        Нить стала ярче. Виктор почувствовал, как по ней, словно электрический ток по проводу, полилась струйка жгучей субстанции, приятной, как глоток обжигающего чая в холодный зимний день.
        Тогда он размотал ещё одну нить…
        Коконов было много, но нитей хватило на всех.
        Он поступил благородно. Он оставил им жизнь, хотя мог забрать жизненную энергию до конца, погасив навсегда точки сборки их энергетических спиралей…
        Он не знал, сколько прошло времени. Он просто почувствовал, что взял достаточно у тех, кто послал его на смерть. Или не имел ничего против его смерти, что, в сущности, есть одно и то же.
        Достаточно… для чего?
        Ответ пришел незамедлительно.
        Его осознание, его «Я» отделилось от кокона и двинулось вперед. Или же серый, унылый мир двинулся по отношению к нему, вяло обтекая его с двух сторон.
        Серая плёнка внизу отлого понижалась, словно Виктор спускался с горы. Над его головой величественно проплыл абсолютно черный диск, от которого во все стороны шли тёмно-серые ленты восприятия, обшаривающие пространство.
        Откуда-то из прошлого пришел образ: страница древнеяпонского трактата по магии, в котором говорилось, что дракона невозможно увидеть полностью, так как он живет одновременно в нескольких мирах. Под текстом был нарисован черный круг с явно приписанными позднее комментариями, что, мол, дракон, кусающий собственный хвост,
        - это символ Вечности и Вселенной без начала и конца… Комментаторам было невдомек, что автор, скорее всего, просто встретил дракона, остался при этом жив, не сошел с ума от ужаса и позднее нарисовал то, что увидел.
        Но дракона не интересовали бесплотные сущности, поэтому он просто проследовал дальше по своим драконьим делам.
        Спуск постепенно стал пологим.
        Везде была серая муть, в которой то тут, то там лежали бесформенные глыбы, светящиеся слабым белым светом. Виктор понял, что это просто камни, живущие жизнью неживого. Понять это было сложно, но тем не менее в сером мире всё обстояло именно так. Живые существа выглядели как скрученные в кокон энергетические жгуты и спирали, дающие тёплое излучение, схожее со светом электрической лампочки. Деревья представлялись вытянутыми колоннами, сплетенными из толстых канатов медленной энергии бледно-голубого цвета. А неживое - предметы, камни, сгнившие в мире людей останки трупов - слабо, едва заметно мерцало белым. Ведь для того чтобы просто существовать в любом из миров, тоже нужна энергия. Не потому ли у японцев белый свет считается цветом траура?..
        И всё это в совокупности - люди, деревья, камни - питалось от двух источников. Мрачной, тяжелой энергии земли, окрашивающей этот мир в серые тона. И практически бесцветной энергии космоса, льющейся сверху. Живущие между двух Великих Источников просто перерабатывали для своих нужд ресурсы двух начал - светлого и тёмного.
        Вновь из прошлого пришел образ - круг, разделенный волнистой линией на черную и белую половины. Инь и Ян. Он и Мё[Он мё до (яп.) - «Путь инь и ян» (китайское
«инь» в японском варианте звучит как «он», «ян» - как «мё»). Японское религиозное учение, сложившееся в начале периода Хэйан (794 - 1185гг.) и оказавшее серьезное влияние на развитие ниндзюцу.] . Светлое и тёмное. Суть этого мира, увидеть которую доступно лишь тем, кто умеет видеть.
        Виктор уже успел свыкнуться с таким видением мира. Поэтому то, что открылось ему, было, мягко говоря, неожиданностью…
        Впереди, утопая по щиколотку в серой текучей взвеси, стояла группа людей. Не светящихся коконов, а именно людей, в большинстве своём облаченных в старинные кимоно, изукрашенные изображениями карпов, «небесных лисиц» тэнгу, цветов хризантемы и иных знаков воинской доблести. Правда, на некоторых были более скромные одежды, тем не менее иной раз почему-то выглядевшие намного дороже цветных кимоно их соседей.
        В группе беседующих было человек десять. И у всех имелась одна странная особенность.
        На их молодых, ухоженных лицах японских аристократов росли длинные седые бороды, которые могут быть лишь у древних старцев.
        Чисто выбрит был лишь один коренастый смуглый парень, одетый в черный костюм синоби. Как ни странно, его лицо показалось Виктору знакомым. Как и надменный бородатый лик его соседа, на полторы головы возвышающегося над своим низкорослым собеседником.
        - Смотри, - сказал высокий, пряча ладони в рукава богато украшенного кимоно, подол которого был слегка надорван. - Похоже, к нам в гости пожаловал красноволосый[В старину японцы называли европейцев «красноволосыми». Можно предположить, что либо японцам встречались преимущественно рыжеволосые европейцы, либо это следствие старинного поверья, согласно которому за морем лежат земли, населенные чудовищами,
        - в японской мифологии красные волосы имеют человеческие воплощения драконов, а также демоны, похожие на людей.] .
        - Он пришел не к нам, а за нами, - поправил собеседника коренастый. - И, на мой взгляд, этот Воин, преодолевший столь нелегкий путь, достоин уважения.
        Высокий возмущенно фыркнул.
        - С тех пор как ты сменил одежду, я порой не узнаю тебя, брат, - сказал он. - Ты называешь Воинами красноволосых?
        - Почему бы и нет, - пожал плечами парень. - Если человек прошел Испытания и обрёл в`идение, кто же он, если не Воин?
        - Он красноволосый, прошедший Испытания и обретший в`идение, - убежденно сказал высокий.
        - Я вижу другое. У него два ками. Первое принадлежит великому Воину прошлого, второе он куёт сам.
        По губам высокого скользнула кислая ухмылка.
        - И что в этом хорошего? В старину таких людей подвешивали вниз головой, надрезая кожу за ушами, чтобы вместе с кровью изгнать из них демонов.
        - Либо их ками сливались в одно целое и на свет появлялся ещё один великий Воин. Не так ли, старший брат?
        - Такое случалось очень редко, - покачал головой высокий. - Чаще они становились демонами. Посмотри - он и сейчас сосёт жизнь из своих соплеменников.
        - Это не идет вразрез с его понятиями о чести, - отрезал смуглый. - Пожалуй, я пойду с ним. На мой взгляд, он достойный напарник. А ты, как и остальные, можешь ещё сотню лет ждать японца, обладающего достаточным количеством личной силы, для того чтобы пройти мимо Дракона.
        - Я подожду, - сказал высокий, отворачиваясь в знак того, что разговор окончен.
        - Прощай, брат, - произнес синоби в черном, делая шаг к Виктору. - Э, парень, похоже, тебе требуется помощь!
        Виктор и вправду почувствовал, что с ним творится что-то неладное. Стремительно терялся контакт между ним и коконами, оставшимися наверху. Одна за другой рвались связующие нити… И, что самое страшное, словно разрываемая двумя сильными руками пуповина, натянулся и вот-вот грозил лопнуть светящийся канат, соединяющий кокон Виктора, оставшийся позади, и его осознание.
        - Между тобой и тобой движется Дракон, - сказал парень, увлекая Виктора за собой.
        - Быстрее, пока он не увидел тебя…

* * *
        Солнце клонилось к закату.
        Один из учеников, стоящих в первом ряду, покачнулся. Из его носа тонкой струйкой стекала кровь, пропитывая воротник куртки. Но он не смел утереть лицо. Прежде всего искусство синоби - это Путь терпеливых. А чёрный цвет их костюмов предназначен не только для ночной маскировки, но еще и чтобы не воодушевлять противника видом собственной крови в случае ранения.
        - Он сидит на месте уже целый день, а с учениками творится что-то неладное, - обеспокоенно произнес оядзи. - Не пора ли закончить испытание? Всё равно он не успеет…
        - У него есть время до заката, - отрезал сихан.
        Вдруг сидящий на берегу человек покачнулся, оперся левой рукой о землю и с трудом поднялся на ноги.
        В правой руке у него был черный меч, упакованный в герметичный пластиковый контейнер, на котором стояли все девять печатей Школы.
        - Как… это? - выдохнул оядзи. - Он же не двигался с места!
        - Тем не менее он прошел испытание стихией Воды, достав со дна озера меч, с которым он пришел в Школу, - торжественно произнес сихан. - Тому, кто умеет ходить между мирами, необязательно двигаться, находясь в мире людей.

* * *
        Сихан отпустил запястья Виктора и нахмурился.
        - Всё очень плохо, - сказал он.
        - Что именно?
        - Ты потерял слишком много личной силы.
        - И чем это грозит?
        Виктор и сам чувствовал, что с ним происходит чтото не то.
        После последнего испытания его трясло всю ночь. Бестелесные призраки бродили по темным стенам, трогая его спину ледяными пальцами, - и невозможно было сказать, сон это, бред или все-таки реальность. Холодный пот сочился через поры кожи и был тёмно-красного, почти чёрного цвета, поэтому нельзя было с уверенностью сказать, что это - пот или кровь. Засыхая, тёмная жидкость отваливалась от тела пластами, словно кора от старого дуба.
        Под утро немного полегчало, но во всем теле чувствовалась противная слабость. Приходилось через силу заставлять себя двигаться. А еще нестерпимо чесалась спина там, где ее касались когти ночных привидений из сна…
        - Твой мозг может отказать от перенапряжения, и ты превратишься в растение. Тюрьму для обоих ками. Сейчас достаточно малейшего толчка для того, чтобы это произошло.
        - И что нужно делать?
        - Я еще не все сказал, - произнес старик. И почему-то отвел глаза.
        Виктор ждал, с удивлением наблюдая за учителем. Впервые он видел, что тот смущен не на шутку.
        Наконец сихан справился с собой.
        - Я не знаю, как это произошло, - сказал он. - Но сегодня утром в Школу прибыл посол от клана Ямагути-гуми. Он сказал, что им стало известно, будто у нас находишься ты. Им плевать, что Сагара похитили тебя и привели к воротам нашей Школы. Они потребовали твоей выдачи.
        - И, как я понимаю, вы меня не отдадите.
        - Конечно нет, - твёрдо произнес сихан. - Это будет признанием нашей слабости, потерей лица…
        - А также утратой надежды узнать секреты бессмертия и совершенного ки-ай, - продолжил за него Виктор. - Ведь тогда клан Сумиёси-кай никогда не сможет сравниться по мощи с кланом Ямагути-гуми.
        Сихан прямо посмотрел в глаза Виктору.
        - Ты всё понял правильно, - сказал он.
        В воздухе повисла напряженная тишина.
        - Что от меня требуется? - устало спросил Виктор.
        - Это будет больно. Очень больно.
        - Я согласен.
        - Только энергия неживого сможет дать тебе силы и пробудить ками моего отца, для того чтобы он дал внятные ответы на вопросы.
        - Я согласен, - повторил Виктор.

* * *
        По стенам ползали причудливые тени, отбрасываемые множеством курильниц. Иногда свет падал на глаза статуи Фудо Мёо, и тогда они казались живыми.
        Додзё не случайно называется местом поиска Пути. Иногда этот поиск приводит к дверям, за которыми лежит знание, запретное для живых. И где ж еще открывать такие двери, как не в древнем додзё?
        Они сидели на полу друг напротив друга. А между ними лежал черный камень величиной с человеческую голову, топорщась неровными сколами породы, похожими на окаменевшие суставы сжатого кулака. Руки Виктора от запястий до локтей были покрыты знаками, которые сихан начертал кистью, увенчанной головой не то демона, не то божества, слишком древнего для того чтобы человек смог увидеть в его облике что-то привычное глазу. Знаки не были похожи на иероглифы. Они были вообще не похожи на что-то виденное ранее. Подобное мог нарисовать ребенок или безумец, пытающийся записать свои видения кодом, понятным только ему одному.
        Голос сихана был монотонным и размеренным. Слова падали в пространство, словно капли воды на голову приговорённого к старинной китайской казни.
        - Считается, что искусство синоби свободно от понятий добра и зла. Это не так. Всё, что идёт на пользу клану, - это добро. Всё, что не несет пользы, - зло. Но есть действия, которые приносят пользу слишком дорогой ценой. К ним прибегают лишь в крайних случаях. Это магия кудзи-кири, «вспарывания девятью знаками». О ней ходит много легенд, но никто на самом деле не знает, что это такое.
        Это магия без знака добра или зла.
        Что есть добро?
        Любой поступок влечет за собой последствия. И поступок, исполненный абсолютного добра для нас, часто обращается противоположной стороной для другого. Одному и тому же действию можно приписать и положительный знак, и отрицательный. Поступок, совершенный без знака, остается чистым, не оцененным поступком.
        Магия кудзи-кири не имеет знака, так как использует энергию неживого, не имеющую значения для простых смертных. Многие люди пожмут плечами, услышав фразу «убить неживого». Для них эти слова не имеют не только знака, но и смысла.
        Для них. Но не для мага.
        Убивая неживого, маг получает многое - но и теряет невообразимо много. Мир мёртвых получает над ним власть, но и он может черпать оттуда силу, невообразимую для смертного. Если, конечно, сумеет правильно совершить Ритуал…
        Дрожащие отблески пламени плясали на сколах камня, и казалось, будто черный кулак шевелится, примериваясь, как бы половчее нанести удар. Виктору почудилось, что лежащий справа от него меч тоже шевельнулся, словно боец, разминающийся перед поединком.
        - Камень можно разбить на тысячи кусков, но его ками всё равно будет жить, как по-прежнему отражают этот мир осколки разбитого зеркала. Для неживого нет разницы, в каком виде он находится в нашем мире. Результата можно достичь лишь уничтожив его ками. Для этого нужно сделать следующее.
        Закрой глаза. Скрести указательный и средний пальцы правой руки так, чтобы средний был сверху. Второй рукой мысленно собери из курильниц энергию огня и сожми ее в кулаке.
        Виктор повиновался.
        Жар внутри левого кулака возник почти сразу.
        - Хорошо, - произнес сихан. - Теперь поднеси скрещенные пальцы к левому глазу. Сконцентрируйся. Вспомни все обиды, всю ненависть, которую только испытывал в своей жизни. Почувствуй, что мир ненавидит тебя, и возненавидь весь мир. Дай священной ярости древних воинов завладеть тобой…
        Это была не его ненависть. Столько ненависти не может сгенерировать в себе человек.
        Волна мрака, принадлежащая памяти предыдущих поколений, смыла в нем всё человеческое, оставив лишь звериное боевое беспамятство, благодаря которому когда-то в незапамятные времена выживали сильнейшие…
        - Не упускай состояния ярости, - сквозь огненночерную пелену сказала Пустота голосом сихана. - Когда к тебе придут слова Ритуала - не противься им. С каждым словом ярость должна крепнуть в тебе. Не отводи скрещенных пальцев от уровня глаз и не разжимай кулака другой руки, пока не почувствуешь покалывания Энергии Смерти в кончиках пальцев…
        На черно-багровой пелене возникли огненные знаки, похожие на те, что были начертаны на его руках. Но теперь он понимал их значение.
        Он начал читать, но это было нелегко. Каждое слово отдавалось жесточайшей болью во всем теле. Особенно сильно болели руки, сплетенные из энергетических нитей, и то ли от боли, то ли от ужаса дрожала пульсирующая точка, в которой сходились светящиеся жгуты его кокона. И корчился впереди серый комок плоти, испуганно мерцая белым светом и пытаясь отползти назад.
        - Твои скрещенные пальцы - это клинок, который ты закалил в огне своей ненависти,
        - продолжала Пустота. - Теперь убей неживого и возьми себе силу его ками.
        Покалывание в пальцах стало нестерпимым. Страшная, древняя как мир энергия рвалась наружу, движимая лишь одним инстинктом - убить слабого для того, чтобы жить самой. Она требовала выхода…
        Но внезапно Виктор понял, что, убив сейчас существо, живущее между мирами, потом придётся многократно убивать. Раз попробовав падаль, после трудно отмыться от трупного запаха.
        И вдруг… он рассмеялся.
        Как он не понял этого раньше?
        Всё это время сихан пытался достучаться до сущности, которая, по его словам, заняла место утраченной души. Но всё остальное, то, что было Виктором, оказалось вовсе не контейнером для перевозки чужого ками. Сейчас Виктор не просто чувствовал это. Он видел! Не часто удается человеку по-настоящему заглянуть внутрь себя…
        Их было двое.
        Практически одинаковых по форме и размеру комка полупрозрачного, светящегося тумана, теперь явственно различимых сквозь переплетения энергетических жгутов. Не сказать, что им было тесно внутри кокона, когда то один, то второй выращивал из себя дымчатые отростки и тянулся к точке, в которой сходились жгуты. При этом они почти не мешали друг другу, но ведь всегда лучше, когда две руки растут из одного туловища, сообща делая общее дело.
        Виктор подумал, что, наверно, ненависть - нелучший инструмент для создания собственной души. Но потом пришла мысль, что скальпелем можно равно как убить, так и продлить жизнь. Главное - в чьих он руках…
        Сверкающий клинок погрузился в недра кокона, раздвигая жгуты, попадающиеся на пути. Два клочка тумана сначала вздрогнули, но потом одновременно потянулись навстречу…
        Бывает боль, которую можно терпеть.
        Бывает нестерпимая боль, отключающая сознание.
        А еще существует боль, несовместимая с жизнью, когда, словно истонченная вольфрамовая нить в лампочке, рвутся связи с реальностью этого мира. Но Виктор никогда не мог предположить, что подобная боль может тянуться бесконечно. И вдвойне удивительно было то, что при этом он был всё еще жив.
        - !!!
        Беззвучный крик был ужасным. Но Виктор понял его значение. Не следует слишком долго копаться в собственной душе, после того как она стала одним целым.
        Особенно в буквальном смысле…
        Нити кокона гасли. И одновременно с ними наливался красками окружающий мир. Виктор еще успел заметить, как, словно в замедленном фильме, сухая старческая рука тащит его руку, извлекая скрещенные пальцы из груди, словно ложку из киселя.
        Он зажмурился. Это было слишком невероятно, для того чтобы быть правдой.
        Посох сихана валялся на глиняном полу, словно простая палка. А его хозяин смотрел на своего ученика и лишь порой вытирал со лба капли пота, норовящие просочиться сквозь седые брови.
        - Я знаю, что такое сэппуку, - наконец вымолвил он. - И могу понять, когда воин взрезает себя, для того чтобы выпустить наружу своё ками. Но я никогда не думал, что можно взрезать грудь собственной рукой, для того чтобы его обрести.
        Он покачал головой и, наконец овладев собой, подобрал посох. Поднявшись на ноги, он легонько стукнул по камню ногой и усмехнулся.
        - Что ж, неживой, наверно, сейчас тебе признателен. Но кудзи-кири все равно будет требовать жертвы - Ритуал нарушать нельзя. Поэтому тебе все-таки придется закрепить достигнутый результат.

* * *
        На этот раз их было меньше - человек тридцать, не более.
        Лучшие ученики Школы.
        Они застыли неподвижно в своих черных одеждах, словно терракотовые изваяния, образуя замкнутый круг. В центре круга, скрестив руки на груди, стоял лысый монах с торжественно-каменным лицом.
        А у его ног, склонив голову на грудь, в классической японской позе на пятках сидел голый по пояс человек со связанными за спиной руками и непривычно белым для этих мест цветом кожи. Его лица не было видно - только ветер слегка трепал светлые, коротко стриженые волосы на его затылке.
        Круг расступился, пропуская внутрь Виктора и его учителя, и сомкнулся вновь за их спинами.
        Сихан и лысый оядзи поклонились друг другу. Виктор тоже кивнул, не особо заботясь о том, насколько почтителен был его поклон. Его мысли были заняты другим.
        Он уже понял, зачем его привели сюда.
        Тридцать пар глаз безразлично смотрели на него, и в них ясно читалось намерение.

«Пожалуй, со всеми-то я и не справлюсь в случае чего…»
        - Заверши Ритуал, - коротко сказал сихан, кивнув на коленопреклоненного блондина.
        Виктор покачал головой.
        - Не много чести убивать связанного.
        - Так развяжи его, если тебе будет от этого легче, - бросил сихан.
        Предрассветный воздух рассекла черная молния - и тут же вернулась в ножны, закрепленные за спиной. С рук связанного человека упали веревки, но он даже не пошевелился.
        - Убивать пленного неменьшее бесчестье, - ровно произнес Виктор.
        - Хорошо, - коротко качнул лысиной оядзи. - Возможно, это изменит твоё решение.
        Он наклонился и поднял вверх безвольную руку пленника.
        Под мышкой коленопреклоненного человека алела маленькая цветная татуировка - огненный орёл, сжимающий в когтях свастику.
        - Этого шпиона поймали с месяц назад, - сказал лысый. - Неважно, что он делал в Японии. Важно другое - откуда он появился.
        Оядзи выдержал театральную паузу.
        - После окончания Второй мировой войны остатки немецкого элитного разведывательно-диверсионного соединения Абвера «Бранденбург-800» сумели пробраться в Антарктиду и основать там свою базу. Сегодня их щупальца протянулись по всему миру. Они вновь пытаются вернуть свое могущество, утраченное уже более полувека назад. Но сейчас у них другие методы.
        Взгляд оядзи, казалось, сверлил душу Виктора.
        - У белого самурая, который пытался убить тебя при испытании стихией Ветра, была такая же татуировка.
        Виктор пожал плечами.
        - Это был его выбор - пытаться убить безоружного. Но вряд ли это причина для того, чтобы я делал то же самое. Закон Будды справедлив для всех. Я хорошо помню, чем эта попытка кончилась для того самурая.
        Казалось, оядзи начал свирепеть.
        - Когда-то нацисты предали Японию. И не твой ли дед, насколько я помню, погиб в той войне?
        Коленопреклоненный человек шевельнулся и поднял голову.
        Это был Генка, сосед Виктора по самолету.
        Почему-то Виктор не особенно удивился, узнав его. Вероятно, не то было время и место, чтобы давать волю удивлению. Как и другим чувствам, кстати. А может, за время, проведенное здесь, он просто разучился удивляться?
        Виктор усмехнулся.
        - И сейчас вы хотите, чтобы я уподобился тем, кто убил моего деда?
        - Мне жаль, - сказал оядзи и шевельнул пальцами, подавая какой-то знак.
        Терракотовые фигуры одновременно сдвинулись с места. Сихан медленно поднимал руку в протестующем жесте - но все это было уже неважно.
        Потому что на стене, отгораживающей Школу от внешнего мира, находился гораздо более существенный повод для беспокойства.
        Меч Виктора вновь прыгнул в руку - но сейчас его черный клинок был направлен в сторону, противоположную цели. Палец легко скользнул по рукояти. Мэнуки в виде эмблемы древней школы гэндзицу-рю легко повернулась и, повинуясь давлению, так же легко провалилась внутрь рукояти меча.
        Это было похоже на плевок хамелеона. Ребристый стальной штырь просвистел в воздухе
        - и тут же вернулся на свое место, стряхнув об устье отверстия в рукояти застрявший в нем шейный позвонок.
        А со стены вниз валилась фигура в костюме цвета предрассветного тумана, так и не выпустившая из рук автоматическую винтовку, снабженную оптическим прицелом и длинным глушителем.
        Виктор вернул на место касиру[Касира (яп.) - навершие рукояти японского меча.] , предохраняющую скрытый в рукояти ствол.
        - Такое завершение ритуала вас устроит? - спросил он.
        Но лысый оядзи его не слышал. Он завороженно смотрел, как через стену одна за другой перелезают другие серые тени.
        - Сэнсо, - еле слышно прошептал он. - Война…
        В следующее мгновение оядзи уже раздавал приказы, начисто забыв о Викторе.
        Черные фигуры ринулись вперед, на бегу доставая кто мечи, а кто и что-то более существенно-огнестрельное. Хотя в умелых руках меч может очень многое, и еще вопрос, что существеннее в ближнем бою.
        На плечо Виктора легла рука.
        - Ты должен уходить, - сказал сихан. - Они пришли за тобой.
        Виктор упрямо мотнул головой.
        - Только с вами, сихан.
        - Мое место здесь, - отрезал старик. - Если хочешь, забирай этого гайдзина и уходи. Найди Майуко, она покажет тебе дорогу.
        Виктор не пошевелился.
        У стены уже вовсю шла резня. Чёрные фигуры держались неплохо, но их постепенно захлестывала волна серых, сыплющихся сверху.
        - Я… прошу тебя, - тихо сказал сихан. - Если Ямагути-гуми овладеют секретами совершенного ки-ай и прямой передачи, погибнет не только мой клан. Нарушится Равновесие, и никто не знает, к чему это приведет всех, живущих на планете. Возьми, это тебе пригодится.
        Он извлек из-за пазухи короткий деревянный тубус и почти насильно всунул его в руку Виктора.
        - Я указал тебе Путь. Дальше ты будешь следовать по нему сам.
        Послышался слабый щелчок. Длинный посох распался надвое. В правой руке сихана оказалось укороченное вдвое копье с серповидным лезвием, в левой - длинный меч, доселе спрятанный в черене копья.
        - Уходи!!!
        Виктор поклонился, схватил пленника за руку и бросился по направлению к флигелю. Последнее, что он запомнил, - это разлетающиеся серые брызги, разбрасываемые во все стороны сверкающими окровавленными лопастями черного вентилятора.

…Он бежал по тропинке, волоча за собой безвольное тело. Видимо, пленнику крепко досталось, и он еле передвигал ноги.
        Навстречу Виктору, вращая вылупленными глазами, выскочил Колян.
        - Чо? Чо такое?!! - заполошно выкрикнул он. - Куда все бегут?
        - Где Мяука?
        - Да здесь была, только что видел… Так куда все бегут-то?
        Виктор беспомощно оглянулся. Мимо, держась за голову и скороговоркой причитая на бегу, резво промчалась пожилая повариха. Она бежала к воротам.
        Туда? Или не туда? Да где ее искать-то???

…Она появилась словно из ниоткуда. Мягким, кошачьим движением вынырнув из-за угла флигеля, глазастая внучка сихана схватила Виктора за руку и потащила за собой.
        - Куда?..
        - Молчи, - бросила она через плечо. - Тэпподама могут услышать…
        Они бежали, прячась в предрассветной тени кустов и деревьев, мимо скалы, мимо храма, по едва заметной тропинке куда-то в глубину огромной рощи криптомерий, которой, казалось, не будет конца…
        Внезапно тропинка резко повернула и уперлась в серую стену каменного забора. Вернее, в ноги человека, застывшего на этой тропинке в паре метров от стены…
        Масурао стоял, скрестив руки на груди. За его левым плечом торчала рукоять меча. Того самого, которым он отрубил головы двум китайцам. Виктор уже давно научился запоминать особенности однажды виденного оружия. Не глазами, а как-то по другому, не объяснить как. От меча Масурао исходили тёмные волны, природа которых лежала за порогом страны Токоё. Пожалуй, даже ещё более сильные, чем от его хозяина.
        Ватаси-но нингё - ва ёй нингё,
        Мэ ва поцутири то иродзиро дэ… -
        пропел Масурао - и усмехнулся.
        - Ты продолжаешь делать успехи, белая кукла, - сказал он. - Но вряд ли тебе это поможет. Потому что я всегда держу слово. Сегодня ты будешь смотреть на тибури, которое я нарисую твоей кровью.
        Его меч, словно живое существо, прыгнул в руки хозяина.
        - Сегодня у тебя будет обильная трапеза, - прошептал Масурао мечу…
        Темный комок трепетал внутри, словно раковая опухоль, протянув свои нити во все стороны и оплетая ими светящиеся жгуты кокона. Особенно много темных нитей было вокруг точки сборки тех жгутов. Вероятно, мир людей казался Масурао довольно поганой штукой. Скорее всего, это происходило потому, что он просто не мог сравнить его с другими мирами. Ведь для того чтобы сравнивать, нужно видеть.
        Но Масурао не видел ничего, кроме своей ярости, за которую он и получил своё прозвище. Поэтому, когда его сердце, толкнувшись раз-другой, остановилось, он все еще бежал вперед, занося над головой свой меч…
        Это было похоже на то, как если бы Виктор вырастил из своей груди длинную светящуюся руку. Протянув ее далеко вперед, он просто взял в ладонь темный комок, пульсирующий внутри медленно приближающегося кокона, - и слегка сжал…
        Меч выпал из руки Масурао и глухо шлепнулся на землю, словно большая ядовитая жаба-хикигаэру, обожравшаяся сытых слепней. А хозяин меча стоял, пошатываясь, и, схватившись за горло, силился протолкнуть в легкие хоть немного воздуха…
        Что движет человеком, преследующим цель лишить жизни другого человека?
        То, что Виктор когда-то хотел убить Масурао, сейчас казалось ему невероятным. Зачем, когда все и так умрут рано или поздно? Важно лишь то, как и для чего ты живешь до того момента, когда перед тобой распахнутся сёдзи страны Токоё…
        Виктор подошел ближе.
        Интересно, возможно ли отмыть добела настолько черное ками? Но как узнать это, если не дать человеку шанс?
        Масурао тяжело, с присвистом вздохнул. Кровь отхлынула от его лица, вмиг ставшего бледным, словно у трупа.
        - Добей! - прохрипел Масурао. - Ты победил, ты должен…
        Виктор покачал головой.
        - Ты плохо читал текст Клятвы Синоби, - проговорил он. - Свобода убивать и свобода даровать жизнь - вот моя стратегия. Сегодня я выбираю второе.
        Он посторонился.
        - Возьми свой меч и иди, - сказал Виктор. - Там ты нужнее, чем здесь. А нам нужно идти.
        - Ты струсил? - почти с надеждой спросил Масурао.
        - Это была последняя воля Учителя, - грустно произнес Виктор.
        Масурао скрипнул зубами, замер на мгновение… и поклонился. После чего подхватил с земли свой меч и со всех ног ринулся по тропинке вглубь рощи, туда, откуда доносились крики и выстрелы, словно пытаясь убежать от самого себя.
        - Пошли, - Майуко дёрнула Виктора за рукав. - Здесь потайная дверь.
        Она нажала на неприметный камень в серой кладке. Кусок стены, приведенный в движение скрытым механизмом, сдвинулся и отъехал в сторону. Открылся проход, как раз достаточный для того, чтобы один человек смог через него протиснуться…
        Они бежали за девушкой вниз по склону горы, поочередно волоча на себе безжизненное тело того, кто называл себя русским именем Генка. А навстречу им летел шум прибоя, щедро сдобренный неповторимым запахом моря.
        Пронизывающий морской ветер еще не успел разогнать утреннюю дымку, почти полностью скрывающую очертания катера, стоящего у причала.
        - Ты знаешь, как им управлять? - спросила девушка, заглядывая в глаза Виктора. В ее нереально огромных глазах плескался совсем другой вопрос.
        - Разберусь, - улыбнулся Виктор, беря ее лицо в руки. Губы Майуко были мягкими, теплыми и нежными. Отвечая на поцелуй, она зажмурилась, словно летела в пропасть.
        - Ты поедешь со мной?
        Не открывая глаз, она покачала головой и прижалась к нему. Под мешковатым балахоном ощутились изгибы великолепной фигурки. Не хуже, чем у супердевушки в старом японском мультике, виденном когда-то очень давно, в совсем другой жизни другого человека. От которого сейчас осталось очень немного - лишь недолговечная телесная оболочка.
        - Не могу, - прошептала она. - Я точно знаю - дедушка жив, и я не могу его оставить. Но мы еще обязательно встретимся. Это я тоже знаю точно.
        - Ну что ж, - сказал Виктор, зная, что переубедить японку может только ее отец, брат или муж. - Тогда сайонара, Мяука. Спасибо за все.
        Она открыла сердитые глаза и решительно помотала головой.
        - Хоть ты теперь и Оми-но ками, сумевший найти свою душу и объединить ее с ками моего предка, все равно ты остался гайдзином. Сайонара говорят, когда расстаются очень надолго либо навсегда. Лучше я скажу тебе - до свидания.
        Последние слова она произнесла на чистейшем русском.
        - До свидания, Мяука, - улыбнулся Виктор.
        С катера ему уже махал Колян, затащивший на борт полуживого Генку.
        Виктор повернулся и, не оборачиваясь, легко побежал к причалу.
        - До свидания, гайдзин… - шептала Майуко. Слова чужого языка имели вкус слез, хотя ей казалось, что она не плакала. - Самый лучший гайдзин на свете…

* * *
        Острый нос катера послушно рассекал волны. Высовываться за высокий пластиковый щит, возвышающийся над приборной доской, было чревато - холодный морской ветер хлестал по глазам, словно плеть, щедро смоченная соленой морской водой.
        - Третий час катаемся, - пожаловался продрогший Колян, скрючившийся на скамье. - А мы точно не в Австралию едем?
        - Точно, - буркнул проветрившийся и оттого немного пришедший в себя Генка. Сейчас он сидел у штурвала катера и то и дело с беспокойством поглядывал на приборную доску. Стрелка указателя наличия топлива уверенно ползла к красной отметке.
        - А ты откуда знаешь? - въедливо поинтересовался Колян.
        - Компас видел когда-нибудь?
        - Видел, - буркнул мулат. - И откуда ты взялся такой умный?
        - С полюса.
        - Откуда?!
        - Откуда слышал.
        - Я серьезно.
        - Я тоже.
        - И у вас все там на полюсе такие умные?
        - Все.
        Виктор сидел на корме и с не меньшим беспокойством вглядывался в даль. Дымка почти рассеялась, и в этом «почти» все явственнее угадывалась черная точка, неумолимо становящаяся всё отчетливее и жирнее.
        - За нами погоня, - наконец сообщил он, поворачиваясь к перебрехивающимся спутникам.
        Генке, на удивление ловко справлявшемуся с управлением, хватило одного поворота головы, для того чтобы определить степень опасности.
        - Японский военный катер, замаскированный под краболовную шхуну, для разведки и патрулирования российских территориальных вод, - с ходу определил он. - В трюме пара-тройка тонн крабов для отвода глаз в случае чего. На борту автоматическое оружие и гранатометы, которые чуть что сбрасываются в воду.
        Генка замолчал, что-то подсчитывая в уме.
        - Они включили форсаж, - сообщил он. - Через пятнадцать минут мы будем в зоне досягаемости.
        - В зоне досягаемости чего? - спросил Колян, обалдевший от обилия столь подробной информации.
        - Гранатометов, - спокойно сказал Генка.
        - Ох-ё!.. - выдохнул Колян и вжался в угол.
        Виктор развязал сагео и снял со спины меч.
        Так. Правая мэнуки на рукояти - это тот самый ребристый штырь. Который бьет на двадцать метров. Что маловато. А дракона слева мы нажимать не пробовали. Ага. И если Александра не наврала, то…
        Японская шхуна стремительно приближалась. На ее носу появился человек с трубой.
        То, что труба не водопроводная, догадаться было нетрудно. Потому, как совершенно незачем, стоя на шаткой палубе шхуны, раздвигать водопроводную трубу, словно штатив, а после пристраивать ее на плечо.
        - Вы находитесь в территориальных водах Российской Федерации! Немедленно сложите оружие!
        Усиленный мегафоном голос замечательно разносился по воде. Словно в ухо за спиной проорали. Но Виктор видел, что японец лишь криво усмехнулся и принялся ловить в прицел… отнюдь не источник голоса.
        Говорят, человек чувствует, когда на него смотрят сзади. Когда на него смотрят спереди, это чувствуется намного сильнее. Например, когда ищут взглядом в толпе.
        Если же подобное происходит в открытом море, и поиск этот происходит через прицел гранатомета, ошибиться невозможно. Знаешь не только что целятся именно в тебя. Знаешь, куда попадет граната. Словно сам стоишь сейчас на носу той шхуны, ловя момент, когда палуба под ногами замрет на мгновение, перед тем как рухнуть вниз вместе со шхуной с высоты очередной волны.

«Свобода убивать и свобода даровать жизнь… Стратегия, возможная лишь тогда, когда у тебя есть выбор…» - промелькнуло в голове.
        Виктор поднял руку и нажал на дракона.
        И понял, что выстрел пропал впустую. Катер, как и японская шхуна, тоже то взлетал вверх, то чуть не по пластиковый щит зарывался носом в темно-зеленую воду, что вовсе не способствовало точности прицела.
        Поэтому стрелять надо было по-другому. И желательно на этот раз попасть, так как второй выстрел был последним.

«Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах… Мастер стрельбы из лука никогда не выпускает стрелы, не поразив цель…»
        Фразы из древних трактатов[«Школа ходзюцу Ватанабэ-рю» и знаменитый трактат
«Теттеки тосуи» («Железная флейта»).] , промелькнувшие в голове, принадлежали разным авторам.
        Но говорили они об одном и том же.
        Между Виктором и гранатометчиком протянулась тонкая невидимая нить, соединившая рукоять меча, повернутого клинком к шхуне, и влажный от пота и брызг лоб молодого якудзы со смертоносной трубой в руках. Сейчас Виктор был всем - и мечом, и нитью, и гранатометчиком, и ничто на свете не могло нарушить эту связь.
        Кроме одного.
        Бронзового дракона, повинуясь давлению большого пальца руки, исчезающего в рукояти меча.
        Потом был еще один толчок в руку. И труба, летящая в море. И японец, катящийся по палубе с пулей во лбу. И предупредительная автоматная очередь в воздух. И голос за спиной, дублирующий сигналы ракет и истошно орущий почти рядом:
        - Приказываю немедленно остановиться и сложить оружие! В противном случае будет открыт огонь на поражение!
        Но все это было уже не важно.
        Сейчас было важно только одно - аккуратно обвязать сагэо вокруг ножен и упаковать меч в матерчатый чехол-хикихада, который любой воин всегда носит с собой. А еще было важно не делать резких движений. Потому что редко какая магия может спасти от очереди, выпущенной из автомата Калашникова с расстояния в восемь метров.
        В каждой из быстроходных резиновых лодок, снабженных мощными моторами, сидели по три человека. Один управлял лодкой, двое других стреляли. Если того требовала необходимость.
        Сейчас одна из лодок на полной скорости неслась к японской шхуне, с обоих бортов которой летела в воду всякая дрянь. С другой лодки в немногочисленную команду катера целились два автоматчика в форме лейтенантов пограничных войск ФСБ Российской Федерации.
        Колян рискнул высунуть голову из-за борта, после чего осторожно обнял ее руками.
        - Дом, милый дом, - пробормотал он, медленно поднимаясь на ноги.
        - Интересно, нас сразу расстреляют или немного погодя? - поинтересовался Генка, снимая руки со штурвала.
        - Увидим, - философски заметил Виктор.
        Интернет-газета «Yтро. ru»,

16 августа 2006 года
«После погони и предупредительной стрельбы в водах Южных Курил экипажем российского патрульного корабля остановлена японская промысловая шхуна. Об этом сообщили в группе общественных связей Сахалинского управления береговой охраны ФСБ России. В результате обстрела шхуны погиб японский рыбак.
        Представитель службы береговой охраны Японии подтвердил, что инцидент произошел сегодня недалеко от о. Каигара у северо-восточной оконечности о. Хоккайдо. Сообщается, что министерство иностранных дел Японии выразило протест в связи с обстрелом рыболовецкого судна.
        В связи с тем, что судно, занимавшееся ловлей краба, было задержано в районе островов Южно-Курильской гряды с применением оружия, МИД Японии для дачи объяснений к 11:00 (04:00 мск) вызвал советникапосланника посольства РФ Михаила Галузина.
        Ссылаясь на свои источники в МИД РФ, информационные агентства сообщают, что в ходе встречи глава европейского отдела японского внешнеполитического ведомства Синдзи Харада заявил протест в связи с „необоснованно жестоким поведением российских пограничников“.
        Японская сторона заявила российской, что имеет право настаивать на наказании официальных лиц, „чьи приказы и распоряжения привели к летальным последствиям“, и на компенсации за причиненный ущерб…
        Согласно последней информации, МИД Японии потребовал немедленного возвращения задержанной в среду в районе островов Южно-Курильской гряды шхуны и выдачи тела погибшего 35-летнего Мицудзиро Морита. Глава МИД Японии Таро Асо намерен лично выразить протест российской стороне в связи с задержанием шхуны и гибелью рыбака…
        Стоит напомнить, что территориальный спор между Россией и Японией не решен до сих пор. Япония считает четыре острова Южно-Курильской гряды своими „северными территориями“, оккупированными Советским Союзом во время Второй мировой войны, и ставит их возвращение условием заключения мирного договора между двумя странами. Фактически Россия и Япония до сих пор находятся „в состоянии войны“…»
        Эпилог[Изложенный ниже материал составлен на основании отчета четвертой антарктической экспедиции контр-адмирала Ричарда Бэрда, проходящей под кодовым названием «High Jump» («Высокий прыжок»), а также материалов прессы того времени.]

1947 год, 3 марта, Антарктика, прибрежные воды Земли Королевы Мод
        Пронизывающий ветер хлестал по щекам ледяными ладонями. Темно-серые, почти черные волны, разрезаемые тяжелым носом военного катера, выплескивали наверх фонтаны соленой крови и с глухим стоном растекались вдоль бортов. Ледяная стена, тянущаяся в полутора морских милях по левому борту, не имела ни конца, ни начала, в отличие от ее больших и малых осколков, в изобилии плававших вокруг. Иные из них могли представлять для катера реальную опасность, но рулевой хорошо знал своё дело, ловко огибая громадные ледяные горы, сверкающие на солнце.
        - Чего ищем-то, Иван Дмитриевич?
        Адмирал ничего не ответил, продолжая всматриваться в даль через мощную оптику морского бинокля. Порой ветер бросал в лицо адмирала пригоршню ледяных брызг, но, похоже, для того сейчас не существовало ни холода, ни ветра, ни усталости, казалось бы вполне закономерной после путешествия через половину земного шара.
        Наконец адмирал опустил бинокль.
        - Берег, - ответил он.
        - То есть как берег? Вы имеете в виду свободный от льдов? В марте-месяце?
        Адмирал отвернулся и вновь поднял бинокль.
        Генерал-полковник пожал плечами и поднял повыше воротник лётной куртки. Еще немного - и меховые унты перестанут спасать ноги от холода. Не иначе отсырели на мокрой палубе.
        - А чего б ни искали, главное - война кончилась, - пробормотал генерал, прикуривая папиросу от безотказной американской зажигалки. Порыв ветра швырнул ему в глаза клок сигаретного дыма.
        Генерал поморщился.
        Эта экспедиция не нравилась ему с самого начала. Неизвестно куда, неизвестно зачем, кругом секретность. Он привык к четким, понятным заданиям. А когда вот так, оставив позади приданные эсминцы сопровождения, нестись не пойми куда в поисках открытой земли, которой, по определению, быть не может в полутора тысячах километров от Южного полюса…
        - Есть, - сказал адмирал, опуская бинокль. И скомандовал: - Лево руля!
        Не веря своим ушам, генерал повернулся и поднес к глазам бинокль.
        В ледяной стене зиял разрыв. Длинная, черная полоса незамерзшей почвы начиналась от берега и широкой лентой тянулась вглубь материка. Легкая взвесь утреннего прибрежного тумана колыхалась у самой воды, отчего видение казалось зыбким и нереальным.
        - Ну прям оазис посреди ледяной пустыни, - пробормотал генерал, опуская бинокль. - Если это не мираж. Только нам он зачем, Иван Дмитриевич? На краю земли-то?
        До берега оставалось не более полумили.
        - Скоро узнаем, - мрачно произнес адмирал. - Стоп машина!
        Катер закачался на волнах. Адмирал поднял руку и взглянул на часы.
        - Вовремя, - тихо сказал он.
        Словно в ответ на его слова, в нескольких десятках метров от правого борта катера вода вспучилась - и опала, обтекая гладкое тело всплывающей подводной лодки. Катер сильно качнуло, и для того чтобы устоять на ногах, генералу пришлось ухватиться за поручень.
        - Что за черт!
        Поднявшийся на поверхность аппарат был огромным, намного больше, нежели все виденные генералом ранее. Тем не менее очертания подводной лодки были знакомыми. Правда, своими глазами, а не на рисунках, предоставленных военной разведкой, генерал видел ее впервые. Хотя был уверен, что уже никогда не увидит.
        - Быть не может…
        Генерал зажмурился, тряхнул головой и снова открыл глаза.
        - Тебе не привиделось, Николай Петрович, - горько вздохнул адмирал. - Оно самое. Их чудо-оружие, подводная лодка серии XXI. Причем явно модифицированная.
        Словно в подтверждение его слов на тонкой спице флагштока взвилось знакомое, слишком знакомое полотнище Кригсмарине - военно-морских сил Третьего рейха.
        - И… вы знали???
        - Знал. Более того - товарищ Сталин лично послал меня на эту встречу.
        На палубе лодки слаженно работали люди, не обращая внимания на советский военный катер. Они вытащили из люка тюк, расправили его и подключили компрессор. Смятая ткань начала расправляться, на глазах превращаясь в приличных размеров надувное плавсредство.
        - Сейчас, после того как сведения подтвердились, я имею право рассказать тебе все,
        - сказал адмирал. - Для того чтобы, если что-то случится со мной, ты передал все, что видел, товарищу Сталину.
        - По-моему, я уже видел достаточно, - произнес генерал, вытирая со лба пот, выступивший несмотря на пронизывающий ледяной ветер. - А как вы… то есть мы узнали об этом?
        - Это случилось зимой сорок пятого, - сказал адмирал. - Как раз перед Новым годом. На столе в кабинете товарища Сталина появился вот этот документ. Его нашли спецы НКВД, проверяющие помещение.
        Из-за пазухи адмирал достал конверт из плотной бумага с грифом «Совершенно секретно».
        Ничего не понимающий генерал взял пакет.
        - На столе самого? Ночью? В Кремле?
        - Именно так, - кивнул адмирал.
        Генерал открыл конверт, извлек из него лист бумаги и начал читать:

«Правительству СССР от правительства Новой Швабии…»
        - Какой Новой Швабии? Что это за чушь?
        - Читай, Николай Петрович.

«Вам предлагается к 10 марта 1947 года выслать своих уполномоченных представителей в район Земли Королевы Мод для урегулирования вопросов, связанных с международным статусом государства Новая Швабия на мировой арене. Дополнительные координаты будут сообщены по прибытии ваших представителей в указанный район. Во избежание конфликтов правительство Новой Швабии настоятельно рекомендует корабли сопровождения посольства оставить за пределами территориальных вод Новой Швабии, чертеж границ которых прилагается к данному документу».
        - Бред какой-то, - фыркнул генерал. - И из-за этой бумажки мы через половину земного шара…
        - Не бред, Николай Петрович, - покачал головой адмирал. - Читай дальше.
        Генерал пожал плечами и прочитал:

«Правительство Новой Швабии будет ждать ответа в течение недели. Мы надеемся, что серьезность данного предложения не вызывает сомнений. При этом мы хотели бы обойтись без дополнительных доказательств наших возможностей, которые мы были вынуждены продемонстрировать правительству США пятого декабря сего года. Для отправки ответа достаточно положить его на то же место, где был найден данный документ».
        - Пятое декабря?
        - Пятого декабря сорок пятого года эскадрилья из пяти торпедоносцев «Эвенджер» бесследно пропала в районе Бермудских островов.
        - Припоминаю, - потер лоб генерал. - При отличной погоде они сообщили, что сбились с курса, попали в странный туман и не видят земли. Все приборы самолетов вышли из строя. Последние слова ведущего были: «Не приближайтесь, они похожи на…» После этого их никто никогда не видел. Понятно… Но как удалось отправить ответ? Ведь это послание, как вы говорите, нашли на столе товарища Сталина. Значит…
        - Именно, - кивнул адмирал. - Товарищ Сталин велел составить положительный ответ, а также принять необходимые меры. К делу были привлечены специалисты из группы «К» генерал-лейтенанта Судоплатова.
        Генерал поежился. Но не антарктический ветер был тому причиной.
        - И что?
        - Все коридоры Кремля блокировали. В кабинете Верховного Главнокомандующего были установлены скрытые бесшумные кинокамеры и, само собой, проведены все необходимые меры по обеспечению безопасности. Но посыльный пришел другим коридором.
        Люди видели лишь смазанное движение. Камеры же зафиксировали, что воздух около стола словно сгустился в легкий туман. Из тумана к столу шагнула фигура, с головы до пят затянутая в черный костюм, взяла ответ и вновь исчезла в тумане. Все это заняло меньше секунды.
        - Мистика какая-то, - покачал головой генерал.
        - Возможно. Но это уже совсем не мистика, - кивнул генерал на фашистскую подлодку.
        Тем временем моряки надули плавсредство, оказавшееся чем-то вроде довольно вместительной шлюпки, и, прицепив к ее корме компактный мотор, спустили на воду.
        Из люка подводной лодки появился человек в черном кожаном пальто и форменной фуражке. Он спустился в шлюпку, где его поджидал матрос, и подал команду. Матрос завел мотор и повел шлюпку по направлению к советскому катеру.
        Ветер сердито рванул бумагу из рук, но генерал удержал документ.
        - Спрячьте, Николай Петрович, - устало сказал адмирал. - Вряд ли там еще есть что-то интересное. Кроме подписи.
        Генерал мельком взглянул на подпись и закусил губу. Подпись была очень похожей на ту, что он видел лишь однажды, - модифицированная руна «Зиг», а за ней - «Н» с росчерком, похожим на оскал волчьих клыков.
        - Думаете, он все еще жив?
        - Сейчас я уже не знаю, что и думать, - произнес адмирал. - Но похоже, что скоро мы все узнаем.
        Плавсредство причалило к борту катера, и на палубу поднялся человек в черном пальто. На нем не было погон и знаков различия, лишь на офицерской фуражке имелась эмблема - летящий орел, несущий в когтях свастику. Да на том месте, где положено быть узлу галстука, из-за отворота пальто виднелся висящий на ленте Рыцарский крест, увенчанный скрещенными мечами и дубовыми листьями.
        - Разрешите представиться, - сказал человек на чистейшем русском языке. - Зигфрид Граберт, уполномоченный посол государства Новая Швабия.
        Адмирал и генерал-полковник сдержанно представились.
        Посол слегка поклонился.
        - Рад, что ваше правительство сочло возможным прислать столь авторитетных лиц. Надеюсь, что наше сотрудничество будет плодотворным.
        - Не понимаю, о каком сотрудничестве вы говорите, - так же сдержанно произнес адмирал. - Государства Новая Швабия не существует. Как и Третьего рейха.
        - Со вторым утверждением согласен, - кивнул посол. - Но позвольте не согласиться с первым. Новая Швабия существует с тысяча девятьсот тридцать восьмого года. С падением Третьего рейха она лишь приобрела суверенитет и из крупной военной базы превратилась в самостоятельное государство.
        - Возможно, вы говорите о том мифическом рае, который, по утверждению Карла Денница[Карл Дёниц - командующий подводным флотом Третьего рейха, с 1943 года - главнокомандующий Кригсмарине (ВМФ Германии). С 30 апреля по 23 мая 1945 года - глава государства и главнокомандующий вооруженными силами Германии.] , он создал силами подводного флота на другом конце света?
        - Также он называл этот рай неприступной крепостью, - напомнил посол.
        - Крепость полностью неприступна только тогда, когда она не существует, - сказал генерал, не привыкший к дипломатическим изыскам. Особенно с людьми, одетыми в гитлеровскую форму, пусть даже и без знаков различия. - Похоже, что это именно тот самый случай.
        Адмирал хотел что-то добавить - но тут его взгляд переместился за спину человека в черном пальто.
        От Граберта не укрылось движение глаз адмирала. Он обернулся.
        - Я так и думал, - произнес он. - Похоже, сейчас вам представится случай убедиться в том, что Новая Швабия действительно существует. И имеет возможность убеждать оппонентов не только словами.
        Из-за огромного айсберга вынырнула пара морских патрульных гидросамолетов, похожих на большие крылатые лодки. На их бортах помимо номеров были нарисованы большие белые звезды на фоне красно-белых флагов - знак американских ВВС. Крылья летающих лодок ощетинились стволами пушек и крупнокалиберных пулеметов, а под днищем на подвесках прилепилась пара авиабомб внушительных размеров.
        Не иначе пилоты заранее предполагали встретить у берегов антарктического оазиса потенциального противника, так как незамедлительно повернули машины в сторону подлодки и советского катера, явно намереваясь произвести бомбометание.
        - Ну, это они зря, - пробормотал посол.
        Со стороны подлодки послышался лязг металла. Генерал повернул голову на звук.
        Два броневых листа на верхней палубе подводной лодки разошлись в стороны. Из ее недр выехала компактная установка, снабженная пачкой толстых металлических стволов, собранных в прямоугольник.
        Установка без видимого участия наводчика повела стволами в сторону приближающихся гидросамолетов, словно собака, вынюхивающая добычу.
        Видимо пилоты самолетов заметили появление установки. Производить бомбометание было еще рано - и с крыльев летающих лодок сорвался шквал пушечного и пулеметного огня. Пилоты стремились повредить невиданное оружие. Но крупнокалиберные пули лишь выбивали искры из металла, не нанося установке видимых повреждений. Несколько снарядов ударили в основание прямоугольного орудия и в корпус субмарины. На несколько секунд фашистская подлодка окуталась клубами дыма.
        - Подбили? - выдохнул генерал.
        Посол лишь хмыкнул в ответ.
        И тут клубы дыма прорезали ярко-красные линии. Словно огненные пальцы вынырнули из дымовой завесы и неторопливо, почти нежно потянулись к одному из гидросамолетов.
        Пилот попытался увести машину в сторону, но линии тоже изменили направление и, настигнув беглеца, заключили его в смертельные объятия, как оплетает клубок голодных змей беспомощную жертву.
        Самолет даже не взорвался. Он просто прямо в воздухе развалился на части.
        - Зенитная установка «Швейцарский ветер» с ракетами нового типа. Что-то вроде вашей «Катюши», - прокомментировал Граберт. - Только полный контроль над процессом стрельбы. Очень неплохо против низкоскоростных самолетов и катеров противника.
        Адмирал прищурился, но ничего не сказал. Лишь бросил взгляд на немецкую подлодку.
        Дым рассеялся. Субмарина находилась на прежнем месте. Ни малейших следов атаки не было заметно на ее корпусе. Установки тоже не было видно - на том месте, где она только что стояла, уже медленно сходились броневые листы верхней палубы. Лишь спешно уносящийся вдаль второй гидросамолет да бензиновое пятно на месте падения его незадачливого напарника напоминали о недавней атаке.
        - Что это? Почему американцы? - мрачно спросил адмирал.
        - Мы думаем, что, возможно, появление нашего курьера с письмом в Белом доме было слишком необычным и неожиданным, - ответил посол. - Так или иначе, но офицеры Секретной службы вместо ответного письма открыли стрельбу. Правда, после демонстрации наших возможностей в районе Бермуд мы решили дать американцам еще один шанс одуматься и послали второе предложение о переговорах. Думаю, что это и есть их окончательный ответ на наше предложение, аналогичное тому, которое правительство Новой Швабии направило вам. И практически уверен, что это еще не все.
        Посол не ошибся.
        Из дымки прибрежного тумана показался хищный нос военного корабля. На его флагштоке развевалось звездно-полосатое полотнище.
        - Так-так, - прищурившись, произнес Граберт. - «Destroyer», то бишь эсминец. Как я и говорил, это не посольство. Это их ответ. Тогда что-то маловато для янки. Обычно они по одному не ходят.
        Словно в подтверждение его слов правее эсминца из невесомой пелены тумана показались очертания других кораблей. Один из них был громадным.
        - Ну вот, что я говорил, - усмехнулся посол. - Правда, признаться, не ожидал, что американцы воспримут наше предложение о переговорах настолько серьезно. Встречайте
        - их новый авианосец «Филиппинское море», чудо военной мысли в сопровождении ледоколов, тендеров[Тендер - военный корабль для перевозки войск, грузов и высадки десанта на побережье.] , танкеров и кучи самолетов. Достойный ответ на наше предупреждение. Правда, не слишком разумный. Я бы на их месте предпочел переговоры.
        - Бермуды - это и было вашим предупреждением? - спросил генерал.
        Посол кивнул.
        - Как я уже говорил, ответ американцев на аналогичное приглашение, которое мы выслали вашему правительству зимой сорок пятого, был весьма красноречивым. Они не постеснялись открыть пальбу прямо в Овальном кабинете. К тому же им удалось ранить нашего курьера, который был послан забрать ответ.
        - Если я правильно понимаю, специалист, которого вы прислали за ответом к нам, был классом повыше того, что вы отправили американцам в первый раз?
        - Вы правильно понимаете, - кивнул Граберт. - Мы не наступаем дважды на одни и те же грабли. Но мы дали им второй шанс одуматься. Результат вы видите сейчас перед собой.
        Орудия американских кораблей вздрогнули и начали поворачиваться.
        - Кажется, они не делают различий между нами и вами, - криво усмехнулся посол.
        Действительно, американские корабли явно готовились к атаке и подводной лодки, и советского катера. С палубы авианосца взлетели несколько боевых истребителей-бомбардировщиков и начали набирать высоту.
        - А вот это уже серьезно, - сказал Граберт.
        - Куда уж серьезней, - проворчал генерал. - «Корсары». Их лучшие палубные истребители.
        Из-под крыльев одного из атакующих самолетов сорвались две ракеты и устремились к подлодке.
        - Что ж, прелюдию вы видели, - произнес Граберт, щелкнув тумблером небольшого, величиной с карманный фонарик прибора, который он достал из кармана пальто. - Теперь разрешите начать представление…
        Темная вода по правому борту катера вздыбилась, словно с антарктического дна дала залп гигантская артиллерийская батарея. Подняв каскад брызг высотой с трехэтажный дом, из океана вынырнули четыре темносерых диска, каждый около пятидесяти метров в диаметре. Если бы не мощный всплеск воды, разрубленной краями летательных аппаратов, можно было бы сказать, что появились они совершенно бесшумно. На боках летающих машин чернели зловещие кресты «Люфтваффе» - авиации Третьего рейха.
        Один из дисков выплюнул навстречу приближающимся ракетам студенистый ком, мгновением позже развернувшийся в полупрозрачную сеть диаметром около ста метров, окутанную колеблющейся дымкой. Неуправляемые ракеты, словно стремительные акулы с огненными хвостами, ткнулись в эту сеть, прошли сквозь нее - и распались на длинные бруски металла, как разваливается на лепестки яйцо под ножами яйцерезки.
        А сеть, лишь немного потеряв в скорости, продолжала движение вперед.
        Летчик истребителя, сбросившего ракеты, круто послал машину вверх - и почти успел уйти от удара. Сеть лишь самым краешком зацепила по хвосту самолета… начисто срезав руль высоты.
        Лишенная управления машина свечкой взмыла вверх, нелепо кувырнулась и рухнула в воду.
        За считаные секунды диски набрали высоту, преградив путь эскадрилье истребителей. Но тут им пришлось несладко.
        Юркие боевые машины обрушили на летательные аппараты противника шквал огня, затормозивший их стремительный полет и, казалось, сбивший с толку пилотов - если в этих невиданных устройствах вообще были пилоты. Ещё три диска выстрелили свои сети
        - но лишь один американский истребитель аккуратно нашинкованной металлической соломкой осыпался в океан. Остальным удалось уйти от удара и с новой силой возобновить обстрел.
        Свинцовый ливень молотил по броне дисколетов, оставляя на ней серьезные вмятины. Снизу, с кораблей эскадры, к обстрелу подключились зенитные орудия. Особенно интенсивный огонь вел эсминец из тяжелых стадвадцатисемимиллиметровых пушек, по сравнению с которыми двадцати- и сорокамиллиметровые пушки авианосца были как укус комара против напоенного ядом жала разъяренного шмеля.
        Один из дисков, не выдержав свинцового ливня, покачнулся, накренился - и вдруг превратился в огненный пузырь, лопнувший с таким звуком, будто кто-то разом откупорил тысячу бутылок шампанского.
        Неестественно белый, ослепляющий свет полоснул по глазам. Наблюдавшие воздушный бой люди на мгновение зажмурились. А когда открыли глаза - на месте взрыва не было ничего. Ни дыма в небе, ни каких-либо следов падения на воду частей летательного аппарата, словно тот просто растворился в воздухе.
        Между тем оставшиеся три диска собрались вместе, образовав в воздухе треугольник, и немыслимым образом неподвижно зависли в воздухе, окутавшись полупрозрачной зеленоватой дымкой, в которой, словно горошины в тесте, вязли снаряды и пули.
«Кондоры» беспомощно кружили вокруг застывшего в воздухе звена необычных летательных аппаратов.
        - Пока что создание силового защитного поля возможно только в статичном положении,
        - с сожалением в голосе произнес Граберт. - Но через пару месяцев, думаю, мы справимся и с этой проблемой.
        Тем временем между дисками протянулись дымчатые коридоры, в глубине которых зеленоватая дымка начала густеть и переливаться. В днище одного из аппаратов раскрылось отверстие, через которое наружу выползла кривая штуковина, смахивающая на жестяную трубу от печки-«буржуйки». Отверстие трубы было направлено на американскую эскадру.
        - Закройте глаза, - посоветовал офицер и сам первым подал пример, для верности прикрыв лицо перчаткой.
        Адмирал с генералом последовали совету - но вспышку они увидели все равно, словно на внутренней стороне век кто-то нарисовал светящейся краской росчерк идеально прямой молнии.
        Когда они открыли глаза, две половинки эсминца, словно разрезанного надвое гигантской бритвой, стремительно погружались в пучину. А эскадра вместе со стаей
«Кондоров» поворачивала назад.
        Три диска еще повисели в воздухе какое-то время, потом развернулись и беззвучно нырнули в воду в том месте, откуда они появились всего с четверть часа назад.
        Посол Новой Швабии недолго глядел вслед эскадре. Усмехнувшись, он махнул рукой матросу. Тот кивнул и, включив мотор, направил надувное плавсредство обратно к подводной лодке. Граберт повернулся к собеседникам.
        Генерал, облокотившись на поручень, хмуро смотрел, как приотставший от эскадры американский тендер собирает с поверхности океана тех, кому удалось спастись после гибели миноносца.
        На душе у него было погано. Как-никак, союзники, пусть даже и бывшие, после войны круто повернувшие отношения с Советским Союзом совсем в иное русло. А все равно - словно ножом резануло по сердцу, когда нырнули обратно в воду неповрежденными фашистские летающие диски со знакомыми до боли черными крестами на днищах.
        На верхней палубе подводной лодки абсолютно искренне кричали и радовались победе матросы, вытащившие наверх через люк какой-то здоровенный ящик. А над покатой рубкой взвился еще один флаг - на белом фоне полотнища огненный орел сжимал в когтях свастику.
        - Как вам это удалось? - хмуро спросил адмирал.
        - Вы, наверное, не раз слышали о Vergeltungswaffen - оружии возмездия, - произнес Граберт. - Которое так и не было применено Гитлером, несмотря на пламенные заверения верхушки Третьего рейха, что вот-вот свершится чудо и секретные разработки Вермахта переломят ход войны. К сожалению, когда это оружие все-таки появилось на свет, время уже было упущено. Русская авиация полностью контролировала небо над Россией и Европой, а оба океана были напичканы судами американцев как рождественский пирог изюмом. И тогдашнее правительство Новой Швабии решило не рисковать. «Оружия возмездия» было слишком мало. И не было никакой гарантии, что его удастся доставить к намеченным целям.
        - Вы имеете в виду летающие диски? Или такие подлодки?
        Адмирал кивнул на субмарину, от которой медленно и очень осторожно отчаливало надувное плавсредство, на дне которого покоился длинный ящик.
        - И диски, и подводный флот, и многое другое, - кивнул офицер.
        - Вы собираетесь возродить Третий рейх? - прямо спросил адмирал.
        - Что вы, Бог с вами, - отмахнулся посол Новой Швабии. - Подписав акт о капитуляции, Кейтель[Кейтель Вильгельм - генерал-фельдмаршал германской армии, начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Третьего рейха.] уничтожил саму идею превосходства над другими расами, на которой базировался Третий рейх. Представители высшей расы не сдаются. Например, в Японии настоящие воины при поражении совершали сэппуку - взрезали себе животы, дабы избежать позора. Нацистская верхушка предпочла плен и позорную смерть через повешение.
        Не сдалась лишь дивизия «Бранденбург» - элитное разведывательно-диверсионное формирование Абвера. Восьмого мая сорок пятого года мы просочились через Баварский лес и, сменив форму, прошли через американскую оккупационную зону. После чего нам просто крупно повезло.
        Он усмехнулся.
        - Мы захватили две подводные лодки, полностью готовые к автономному плаванию, и, переплыв океан, прибыли в Новую Швабию. По пути одна из подлодок была уничтожена американскими глубинными бомбами, но вторая достигла намеченной цели. Нам пришлось ликвидировать нерешительное руководство базы, после чего основать и новое правительство, и новое государство. Теперь же мы хотим только мира. И - чтобы мир оставил нас в покое.
        - Чего вам надо от Советского Союза?
        - Сейчас вы наиболее могущественная держава на мировой арене. Но вскоре равновесие может нарушиться. Мы же заинтересованы именно в равновесии сил.
        Внизу к борту катера причалило надувное плавсредство.
        - Разрешите воспользоваться лебедкой? - спросил посол.
        Адмирал пожал плечами и подал команду.
        Через десять минут на палубе катера стоял длинный ящик, чем-то неуловимо напоминавший гроб. На ящике был нарисован желтый круг с черным трехлопастным пропеллером внутри.
        Один из матросов, доставивших ящик, подал Граберту толстую кожаную папку.
        - Что это? - спросил адмирал.
        - Это наш акт доброй воли. Можно сказать, дар правительства Новой Швабии Советскому Союзу. И одновременно - элемент равновесия. В этой папке содержатся все необходимые документы относительно целей нашей сегодняшней встречи и также некоторые сведения, которые наверняка заинтересуют товарища Курчатова. А в ящике - убедительный довод относительно наших возможностей. Взамен мы хотим, чтобы Советский Союз добился от остального мира принятия документа, согласно которому Антарктика будет являться ничейной зоной.
        - Серьезные требования, - покачал головой адмирал. - Боюсь, что человечество вряд ли согласится навсегда закрыть глаза на существование столь богатого источника сырья и полезных ископаемых.
        - Нас устроит договор сроком на пятьдесят лет.
        - А если нам не удастся?
        - Новой Швабии нечего терять, - покачал головой посол. - В случае посягательства на независимость нашего государства у нас будет достаточно сил для того, чтобы сделать сэппуку всему земному шару. Надеюсь, что наш подарок убедит вас в этом. И
        - пожалуй, на этом всё. Ответ ваше правительство может отправить знакомым вам способом в течение года после вашего прибытия в порт. Мы не торопимся. И, для того чтобы оценить наш скромный подарок, времени у вас будет более чем достаточно. Честь имею.
        Посол приложил руку к козырьку фуражки, вручил папку адмиралу, развернулся на каблуках и пошел к борту, за которым его ждала надувная шлюпка.
        - Кошмар какой-то, - произнес генерал, когда плавсредство отчалило от катера и направилось к подводной лодке. - Я уж думал, что он на прощание «Хайль» выкрикнет. Тогда бы я, ей-богу, мог не сдержаться. Как вы думаете, Иван Дмитриевич, что в этом ящике?
        - Не знаю, Николай Петрович, - покачал головой седовласый адмирал. - Не знаю. Знаю только одно. Война не закончилась. Она только начинается.
2005-2011
        Словарь японских слов и терминов
        В кавычках приведен дословный перевод с японского
        Б
        Бакуфу или сёгунат - правительство сёгуна.
        Боккэн - деревянный макет катаны, используемый для тренировок в японских боевых искусствах.
        Бусидо - «Путь Воина». Морально-этический кодекс чести Воина в средневековой Японии.
        В
        Вакидзаси - второй, более короткий, чем катана, японский меч, носившийся за поясом в XVI-XIXвв. Вместе с катаной входил в комплект вооружения самурая.
        Вако - морские пираты средневековой Японии.
        Г
        Гайдзин - «иностранец». Без дополнения «коку» («страна») слово приобретает презрительный смысл «чужак», «неяпонец». Применяется в основном к европейцам, в отличие от более близких по менталитету китайцев или корейцев.
        Горё - «священный дух». Навлекающие беду души знатных особ, умерших неестественной смертью, а также духи-божества болезней и посланцы повелителя загробного мира Эммы, приходящие за душами умерших.
        Гэнин - 1) «нижний ниндзя», нижний уровень в иерархии школ ниндзюцу. Бойцы, рядовые исполнители воли руководителя школы. 2) «Гэ» - китайское копье с крюком, клевец, приемы с которым входят в программу обучения монахов Шаолиньского монастыря. Косвенный, обобщенный символ оружия в боевых искусствах Востока. В сочетании с иероглифом «нин» (означающим помимо «терпения» и «выносливости» также и «тайное действие») открывается второй, скрытый смысл термина «гэнин» - «тайное оружие».
        Гэнпуку - обряд посвящения в воины, при котором тринадцати - пятнадцатилетнему самураю обривали голову и дарили его первые доспехи.
        Гэта - традиционная японская обувь в виде деревянных скамеечек.
        Гяку-но асико - «обратные ножные когти».
        Д
        Даймё - «большое имя». Князь в средневековой Японии.
        Дайсё - «большой и меньший» - пара мечей, катана и вакидзаси, стандартный набор оружия самурая начиная с XVI века.
        Додзё - «место поиска Пути». Тренировочный зал в японских единоборствах. В древности иногда комплекс тренировочных, жилых и хозяйственных зданий в солидных рю - «школах воинского искусства».
        Дзантин - вечно бодрствующее сознание, не позволяющее застать бойца врасплох. Воплощение принципа «разум, подобный гладкой поверхности озера» (мицу-но-кокоро).
        Дзёнин - глава клана ниндзя.
        Дзигай - ритуал перерезания яремной вены. Самоубийство женщины, в отличие от сэппуку выполняемое без риска вызвать искажения лица и конвульсий конечностей, которые могли бы унизить ее достоинство перед смертью.
        Дзидзай - свобода даровать жизнь.
        Дзидзамурай - «земельный самурай». Воин, по какой-либо причине ведущий жизнь крестьянина.
        Дзикидэн - способ прямой передачи, при котором ками воина вместе с его способностями и навыками переходит к другому человеку.
        Дзюё Бункадзай - «культурное достояние». Второй по значимости статус для оценки предметов культурного наследия Японии после кокухо («национальное сокровище»). Всего мечей статуса Дзюё Бункадзай известно около двухсот.
        Дзюмон - «заклинание». Магическая формула, при произнесении которой, по мнению cпециалистов, вследствие вызываемых ею вибраций изменяется психическое состояние человека.
        Дондон-яки - лепешки из рисового теста с сушеными креветками.
        Е
        Ёдзюцука - «колдун».
        И
        Иай-до - искусство убийства противника посредством слияния двух движений в одно - мгновенного выхватывания меча из ножен и последующего нанесения удара.
        Ига - провинция Ига и уезд Кога провинции Оми являются родиной синобидзюцу (ниндзюцу).
        Йоко-гири - боковой удар ногой.
        К
        Какутэ - «рогатая рука» - боевое кольцо ниндзя с одним или несколькими шипами, чаще используемыми со стороны ладони.
        Ками - 1) Души людей и предметов, способные к автономному существованию вне тела и обладающие собственным разумом. По представлениям японцев не тело имеет душу, а душа управляет приданным ей телом. 2) Божество японской мифологии.
        Кан - 3,75кг.
        Канбу (жаргон Якудзы) - «Начальство». Члены клана якудза высокого ранга.
        Кампания на полуострове Симабара - подавление сёгунатом восстания христиан под руководством Амакусо Сиро. Последняя военная кампания, в которой официально на стороне сёгуната принимали участие ниндзя.
        Каппа - 1) японский водяной; 2) ребенок-вампир с лицом тигренка.
        Карасу - «ворон». Согласно японскому поверью, ворон - это дух, воплощенный в образе птицы и защищающий людей от болезней, посланец синтоистских богов Идзанаги и Идзанами, прародителей всего живого и существующего на земле. Правда, в то же время карканье ворона предвещает смерть, пожар и другие несчастья.
        Карма - причинно-следственная связь явлений, формирующая судьбу, в том числе посмертную.
        Касира - навершие рукояти японского меча.
        Катаги (жаргон Якудзы) - простак, лох.
        Катана - длинный японский меч, носившийся за поясом в XVI-XIXвв. Вместе с вакидзаси входил в комплект вооружения самурая.
        Катанакакэ - горизонтальная подставка для японских мечей.
        Ки - энергия, пронизывающая Вселенную; жизненная сила; дыхание.
        Ки-ай - концентрация силы в момент нанесения удара, чаще всего выраженная в крике.
        Кицунэ - «Лиса». В японской мифологии лисы считаются умными и хитрыми созданиями, умеющими превращаться в людей.
        Кога - уезд Кога провинции Оми и провинция Ига являются родиной синоби-дзюцу (ниндзюцу).
        Кодзири - наконечник ножен японского меча.
        Кокухо - «национальное сокровище». Первый по значимости статус для оценки предметов культурного наследия Японии.
        Коннити ва - «привет, здравствуйте».
        Коппо-дзюцу - «искусство учения о костях». Легендарная школа, использующая мощные удары руками и ногами для повреждения костей противника, а также практикующая методы разработки суставов и искусство укрепления тела по типу «железной рубашки».
        Косираэ - оправа японского меча (рукоять, ножны, крепеж). Проще говоря, все составляющие меча, кроме самого клинка.
        Красноволосый - в старину японцы называли европейцев «красноволосыми». Можно предположить, что это следствие старинного поверья, согласно которому за морем лежат земли, населенные чудовищами, - в японской мифологии красные волосы имеют человеческие воплощения драконов, а также демоны, похожие на людей.
        Криптомерия - вечнозеленое хвойное дерево высотой до 60 метров, произрастающее во влажных субтропических районах Японии и Китая.
        Кудзи-кири - «вспарывание девятью знаками» - совокупность тайных магических приемов ниндзюцу, о которой ходят самые противоречивые слухи, по мнению автора, специально искаженные. Во всяком случае, до сих пор я ни разу не встречал в литературе даже правильного перевода с японского термина «кудзи-кири».
        Кумитэ - «сталкивающиеся руки». Бой без оружия.
        Куноити - «гармония пустоты». Женщины-ниндзя. Странно, но правильного перевода с японского термина «куноити» (как и «кудзи-кири») автор также ни разу не встречал в литературе о боевых искусствах.
        Кукай (известен также под посмертным именем Кобо Дайси («Великий учитель»), род. в
774 (по иным сведениям - 794-м) году. Даты смерти также называются разные. Скорее всего, потому, что в Японии Кукай считается бессмертным, живущим и в наши дни. Основатель секты Сингон.
        Кумитё (жаргон Якудзы) - «старший начальник». Глава клана якудзы.
        Кусунгобу - специальный кинжал для совершения сэппуку.
        М
        Марэбито - «редкий гость, пришелец». Японские божества, не вошедшие в официальную мифологию. Вселяясь в людей, управляют ими, часто изрекая через них волю высших существ (оракулы).
        Макивара - тренажер для отработки техники ударов и набивки конечностей в восточных единоборствах, чаще деревянный. Встречается разных форм и размеров.
        Мандара - схематическое изображение Вселенной.
        Масурао - «муж, чья свирепость приносит пользу». Японский аналог понятия
«берсерк», воин, обладающий способностью впадать в боевой транс.
        Маэ-гири - в каратэ прямой удар ногой.
        Миккё - «тайное учение». Учение секты Сингон. Эзотерический буддизм, при изучении которого осваивались секретные техники - гипноз, телепатия, достижение особых состояний психики, в т.ч. боевого и мистического транса.
        Мико - «дитя сути вещей». Колдунья.
        Мицу-но кокоро («разум как поверхность озера»; или цуки-но кокоро - «разум как ровный свет луны») - психическое состояние растворения во вселенной, при котором адепт миккё видит мир таким, какой он есть на самом деле («нёдзё»).
        Моно-но кэ - духи мертвых, а также живых людей, вселяющиеся в человека и часто становящиеся причиной одержимости, болезни и смерти.
        Моти - рисовый колобок, основное национальное блюдо из риса. Часто готовится в различных сочетаниях, например в обертке из лотосовых листьев (емогимоти).
        Мотинуси - «хозяин».
        Мунэн - состояние отсутствия мыслей.
        Мэкуги - крепежный клин, посредством которого клинок крепится на рукояти японского меча.
        Мэнуки - украшения с обеих сторон рукояти японского меча, служащие также для более плотного ее охвата.
        Н
        Недвижимый - одно из имен буддийского божества Фудо Мёо.
        Нёдзё - истинное видение мира в состоянии мицуно кокоро.
        Ниндзя-то (то же, что и синоби-гатана) - полумифический прямой многофункциональный меч ниндзя.
        Нингё - «кукла». Этим же словом в Японии обозначается бессмертное морское существо, похожее на человека.
        Нинпо - в средневековой Японии ниндзюцу («нин» - терпение, выносливость, тайное действие, «дзюцу» - «искусство») со временем развилось в нинпо - многофункциональную боевую систему, включающую в себя философские, мистико-религиозные и практические аспекты, а именно - искусство шпионажа, стратегии, тактики и физического уничтожения противника с применением разнообразных видов оружия и без такового.
        О
        ОЗК - общевойсковой защитный комплект.
        Онгёки - «Невидимый демон».
        Он мё до - «Путь инь и ян» (китайское «инь» в японском варианте звучит как «Он»,
«ян» - как «Мё»). Японское религиозное учение, сложившееся в начале периода Хэйан (794 -1185гг.) и оказавшее серьёзное влияние на развитие ниндзюцу.
        Онрё - в японской мифологии злой дух, охотящийся за душой своего убийцы.
        Оядзи (жаргон Якудзы) - «отец». Начальник, старший инструктор.
        Р
        РД - рюкзак десантный.
        Революция Мэйдзи - буржуазная революция в Японии 1868 года, результатом которой стало упразднение сёгуната, возврат императорской власти и бурная индустриализация Японии.
        Ри - традиционная японская мера длины, равная 3,927км.
        Ронин - самурай, утративший хозяина.
        Рюдзин - морской дракон, бог моря и водной стихии, являющийся также символом верховной власти.
        С
        Сайонара - «прощай». Употребляется при расставании на длительный срок.
        Сакэ - японское рисовое вино.
        Сагэо - шелковый шнур на ножнах, которым японский меч привязывается к поясу.
        Сакоку - «Политика закрытой страны». Период самоизоляции Японии от других стран, запрет въезда на территорию Японии иностранцам, длившийся с 1640 по 1868 год.
        Саккацу - «свобода убивать». Один из принципов синоби-дзюцу.
        Сан-нэн гороси - «искусство отсроченной смерти» или «искусство смертельного прикосновения».
        Сатори - «санскр. состояние небытия». Просветление, озарение, состояние Будды.
        Сёгун - военный правитель Японии в период с 1192 по 1868 год, в отличие от императора обладавший реальной властью.
        Сёгунат или бакуфу - правительство сёгуна.
        Сёдзи - раздвижные полупрозрачные перегородки из плотной вощеной бумаги, заменяющие двери и окна в традиционном японском доме.
        Симмэй Мусо-рю - «ниспосланный богом неповторимый стиль». Изначальное название школы иай-до. По преданию, основной принцип школы открыло родоначальнику школы буддистское божество Фудо Мёо, покровитель воинов (и ниндзюцу, в частности), явившееся ему во сне.
        Симпу - иной способ прочтения иероглифов в слове «камикадзе», что в переводе с японского означает «Божественный ветер».
        Синоби - японское прочтение китайского иероглифа «ниндзя» (в переводе «человек, умеющий ждать; тайный агент»). В Древней Японии ниндзюцу и синобидзюцу были синонимами.
        Сингон - «Истинное слово». Секта эзотерического (тантрического) буддизма, проповедующая миккё. Создана монахом Кукаем в первой половине IX века.
        Синто - «Путь Богов». Наряду с буддизмом одна из наиболее распространённых религий в Японии.
        Сихан - «Мастер». Учитель в японских боевых искусствах, по степени Мастерства стоящий выше, чем сэнсэй.
        Сокуси - «моментальная смерть». Точки мгновенной смерти.
        Сохэи - монахи-воины средневековой Японии.
        Судама - злой дух дерева или камня, оборотень с лицом человека и телом демона.
        Суйгэцу - точка, расположенная в районе солнечного сплетения. Относится к точкам сокуси.
        Сумо - японский национальный вид спорта, борьба тяжеловесов.
        Суси - блюдо, состоящее из клейкого вареного риса и сырой рыбы.
        Сэйко комон (жаргон Якудзы) - советник в клане якудза.
        Сэйтай - «создание здоровья». Японское искусство применения мануальных и энергетических комплексов, воздействующих на костно-мышечный аппарат человека, увеличивая подвижность суставов, повышающих силу и выносливость мышц, замедляющих процессы старения организма.
        Сэнсо (жаргон Якудзы) - война между кланами якудза.
        Сэнсэй - «родившийся раньше», учитель.
        Сэппуку - ритуальное самоубийство посредством вспарывания живота. Среди самурайского сословия средневековой Японии считалось одним из высших проявлений доблести.
        Сюнкан саймин-дзюцу - методы мгновенного гипноза противника.
        Сюгэндо - «путь обретения сверхъестественных сил и творения чудесных деяний посредством магической практики». Японское учение, соединяющее синтоизм, буддизм, даосизм и магические практики монахов-ямабуси. Основатель Эн-но Одзун, больше известный как Эн-но гёдзя - Отшельник Эн-но (634-703гг.).
        Сюри - зaмок на территории современного города Наха, в XIV-XIX веках являвшийся столицей государства Рюкю.
        Сюрикэн - «меч из Сюри». Метательное оружие ниндзя.
        Сяки-но дзюцу - «искусство сбрасывания флагов». Тактический прием из арсенала ниндзюцу, заключающийся в переодевании своих воинов в форму врага перед внедрением на территорию противника.
        Сякэн - метательная «звёздочка». В силу своих незначительных убойных качеств часто смазывалась ядом.
        Т
        Тамбо - боевая короткая палка длиной 30-35см.
        Тамэсигири - «моральный долг пробной рубки». Тест на качество клинка посредством разрубания связок бамбука, рисового тростника и т.п. В Средние века мечи часто испытывались на мертвых человеческих телах либо на живых преступниках. И тех и других могло быть разрублено несколько за один удар. Результаты испытаний (дата, количество разрубленных тел) нередко записывались на хвостовике клинка.
        Тибури - стряхивание крови с клинка меча перед вкладыванием его в ножны. Согласно легендам, в древности по следу крови на земле, оставшемуся после тибури, специалисты могли определить школу, к которой принадлежал оставивший его Мастер меча.
        Тикара-иси - «камень силы». Традиционные гантели в виде молота с деревянной ручкой.
        Токоё - «страна вечного мира». Мир смерти и в то же время - мир бессмертия, в представлениях древних японцев находящийся далеко за морем.
        Токугава Иэясу (1542-1616) - полководец и государственный деятель, основатель сёгуната Токугава, просуществовавшего до 1868 года.
        Торикабуто - Aconitum uncinatum, var. Faponicum (Regel.) или Aconitum volubile (Pallas) - борец японский (китайский), ядовитое растение, относящееся к аконитам.
        Тэпподама (жаргон Якудзы) - убийцы-смертники.
        Тэнгу (от китайского тяньгоу - «небесная собака»). Как и многие другие персонажи японского фольклора, тэнгу ведут свое происхождение из Китая. Мифические существа, живущие в горах, имеющие тело человека, длинный красный нос или клюв, птичьи крылья. Владеют магией, летают, могут становиться невидимыми. Им приписывается владение воинскими искусствами и ношение меча. Существует два вида тэнгу - кохода-тэнгу, или дайтэнгу (больше похожи на людей с большим носом), и карасу-тэнгу (имеют больше общего с вoронами, в частности - клюв вместо носа).
        Тэути (жаргон Якудзы) - перемирие в войне кланов.
        Тэцубо - «железный шест». Тяжелое цельнометаллическое оружие, иногда утолщенное на концах, работать с которым могли только физически сильные воины.
        У
        Урагири - «предавший долг». Предатель.
        Ф
        Фукуми-бари - в ниндзюцу искусство выплевывания ядовитых игл.
        Фудзияма (Фудзи-сан, Фудзи) - «Бессмертная гора», «Огненная гора» (одна из гипотез перевода) - потухший вулкан, высочайшая горная вершина Японии (3776м), с которой связано множество легенд и преданий. Символ Японии.
        Фудо Мёо - буддийское божество, слуга будды Дайнити. Главное божество сюгэндо, бог огня, мечом отгоняющий злых духов. Покровитель воинов и ниндзюцу в частности.
        Фусин-но синдзюцу - «божественное искусство бессмертия».
        Футон - матрас.
        Х
        Ханкэй - профессиональное прозвище известного Мастера XVII века Сигэтаки из Эдо.
        Хара - «живот». В японских эзотерических практиках энергетическое «депо» организма. Соответствует расположению точки ин-ко (в китайских практиках известна как точка ци-хай, центр равновесия тела).
        Харагэй - одно из значений: «искусство души», общение без слов.
        Хаси - палочки для еды. Изготавливаются преимущественно из дерева.
        Хатимаки - белый шарф с эмблемой восходящего солнца, который повязывали на голову летчики-камикадзе перед своим последним смертельным взлетом.
        Хикигаэру (Bufo marinus) - жаба ага, одна из самых крупных жаб мира. Сложный по составу яд аги состоит из нескольких химических веществ, образующих буфотоксин - яд судорожного действия. Отравление ядом жабы ага вызывает повышение артериального давления, судороги, рвоту и в конечном итоге человек умирает от паралича сердца.
        Хикихада - чехол для японского меча, кожаный или матерчатый.
        Ходзюцу - «искусство огня» (стрельбы из средневекового японского аркебуза).
        Ц
        Цуба - гарда японского меча.
        Цудзигири - «моральный долг на перекрестке дорог» - убийство для тренировки сознания воина. В древности японские самураи часто проверяли свою воинскую подготовку с помощью цудзигири, то есть опробывали свои мечи на живых людях низших сословий.
        Цунэбито - «простолюдин, крестьянин».
        Э
        Эдо - «Вход в залив». Название города Токио, столицы сёгуната эпохи Токугава с
1603 по 1868 год.
        Эмма (санскритское имя - Яма) - бог загробного мира, решающий посмертную судьбу всех живых существ. В его подчинении находятся армии духов, одна из задач которых
        - приходить за людьми после их смерти.
        Ю
        Юдзе - проститутка. В отличие от гейши, считавшейся прежде всего женщиной для духовного общения (слово «гэйся», или «гэйша», образовано двумя иероглифами: «гэй»
        - искусство и «ся» («ша») - человек («человек искусства»).
        Я
        Ямабуси - «горные воины» либо «спящие в горах». Полулегендарные монахи-отшельники, по одной из версий, основатели искусства ниндзюцу.
        Яма-гуми - «Горный дракон».
        Ямэ! - «Прекратить!»
        notes
        Примечания

1
        Гайдзин - «иностранец». Без дополнения «коку» («страна») слово приобретает презрительный смысл «чужак», «неяпонец». Применяется в основном к европейцам, в отличие от более близких по менталитету китайцев или корейцев.

2
        В древней Японии, как и на Руси, мастера-оружейники в период создания эксклюзивного оружия часто постились и предавались глубокой аскезе, прося высшие силы помочь им в работе.

3
        Синоби - японское прочтение китайского иероглифа «ниндзя» (в переводе «человек, умеющий ждать; тайный агент»). В древней Японии ниндзюцу и синобидзюцу были синонимами.

4
        Провинция Ига и уезд Кога провинции Оми - родина ниндзюцу.

5
        Подробно о том, каким именно образом этот куш Виктору «обломился», можно прочитать в романе Дмитрия Силлова «Тень якудзы».

6

2 августа - День воздушно-десантных войск.

7
        Home, sweet home (англ.) - дом, милый дом.

8
        Исторический факт.

9
        Цунэбито (яп.) - простолюдин, крестьянин.

10
        Меч с подобными характеристиками не есть плод досужего вымысла автора. Тульским изобретателем полковником ВДВ Ю. С. Даниловым разработана серия боевых ножей со схожими характеристиками, в т.ч. и для подводной стрельбы.

11
        Гэта (яп.) - традиционная японская обувь в виде деревянных скамеечек.

12
        - Слышь, мои друзья хотят, чтобы ты пересел на другое место. Понял? - Почему я должен пересаживаться? (Англ.)

13
        - Потому что так хотят мои друзья (англ.).

14
        - Эй, парень, хватит меня лапать! Я не твоя подружка! (Англ.)

15
        Извините, извините… (Англ.)

16
        Катаги (жаргон якудзы) - простак, лох.

17
        Дух со стажем (армейский жаргон) - слабовольный старослужащий, не пользующийся авторитетом у своего призыва и до увольнения в запас выполняющий работы, положенные «духам» - молодым солдатам.

18
        Нингё (яп.) - кукла.

19
        В переводе с китайского Янцзы означает «Длинная река».

20
        Ки-ай (яп.) - концентрация силы в момент нанесения удара, чаще всего выраженная в крике.

21
        Страна Токоё (яп.) - «страна вечного мира». Мир смерти, и в то же время - мир бессмертия, в представлениях древних японцев находящийся далеко за морем.

22
        Сёдзи (яп.) - раздвижные полупрозрачные перегородки из плотной вощеной бумаги, заменяющие двери и окна в традиционном японском доме.

23
        Оядзи (жаргон якудзы) - «отец». Начальник, старший инструктор.

24
        Гэнин (яп.) - 1) «нижний ниндзя», нижний уровень в иерархии школ ниндзюцу. Бойцы, рядовые исполнители воли руководителя школы. 2) «Гэ» - китайское копье с крюком, клевец, приемы с которым входят в прогамму обучения монахов Шаолиньского монастыря. Косвенный, обобщенный символ оружия в боевых искусствах Востока. В сочетании с иероглифом «нин» (означающим помимо «терпения» и «выносливости» также и «тайное действие») открывается второй, скрытый смысл термина «гэнин» - «тайное оружие».

25
        Хара (яп.) - «живот». В японских эзотерических практиках энергетическое «депо» организма. Соответствует расположению точки ин-ко (в китайских практиках известна как точка ци-хай, центр равновесия тела).

26
        Нинпо (яп.) - в средневековой Японии ниндзюцу («нин» - терпение, выносливость, тайное действие, «дзюцу» - «искусство») со временем развилось в нинпо - многофункциональную боевую систему, включающую в себя философские, мистико-религиозные и практические аспекты, а именно - искусство шпионажа, стратегии, тактики и физического уничтожения противника с применением разнообразных видов оружия и без такового.

27
        Косираэ (яп.) - оправа японского меча (рукоять, ножны, крепеж. Проще говоря, все составляющие меча, кроме самого клинка).

28
        Фукуми-бари (яп.) - в ниндзюцу искусство выплевывания ядовитых игл.

29
        Сюрикэн (яп.) - «меч из Сюри». Метательное оружие ниндзя. Сюри - замок на территории современного города Наха, в XIV-XIX веках являвшийся столицей государства Рюкю.

30

«Шторьх» (нем. «Аист») - связной самолет, один из наиболее удачных немецких самолетов Второй мировой войны. При помощи этого самолета штурмбанфюрер СС Отто Скорцени похитил из заключения диктатора Бенито Муссолини.

31
        Ханна Рейтч (Hanna Reitsch) - первая в мире женщина - летчик-испытатель, получившая широкую известность в Третьем рейхе.

32
        Симпу (яп.) - иной способ прочтения иероглифов в слове «камикадзе», что в переводе с японского означает «Божественный ветер».

33
        Хатимаки (яп.) - белый шарф с эмблемой восходящего солнца, который повязывали на голову летчики-камикадзе перед своим последним смертельным взлетом.

34
        Ямэ! (Яп.) - Прекратить!

35
        Миккё (яп.) - «тайное учение» секты Сингон. Эзотерический буддизм, при изучении которого осваивались секретные техники - гипноз, телепатия, достижение особых состояний психики, в т.ч. боевого и мистического транса.

36
        Кольцо «Мертвая голова» было одной из высших наград - личным подарком рейхсфюрера СС Гиммлера за заслуги перед Третьим рейхом.

37
        Онрё (яп.) - в японской мифологии злой дух, охотящийся за душой своего убийцы.

38
        Урагири (яп.) - «предавший долг». Предатель.

39
        Привет, как дела? Тебя как зовут? (Яп.)

40
        Благодарю, всё хорошо. Меня зовут Майуко. Как вы себя чувствуете? (Яп.)

41
        Что случилось? (Яп.)

42
        Давно не виделись, отец (яп.).

43
        Приветствую тебя (доброе утро), Фудо Мёо (яп.).

44
        Ки (яп.) - энергия, пронизывающая Вселенную; жизненная сила; дыхание.

45
        Сихан (яп. «мастер») - учитель в японских боевых искусствах, по степени мастерства стоящий выше, чем сэнсэй.

46
        Гяку-но асико (яп.) - «обратные ножные когти».

47
        Тамбо (яп.) - боевая короткая палка длиной 30-35см.

48
        Моя кукла - хорошая кукла, У нее большие ясные глаза на белом личике И хороший маленький ротик. Моя кукла - хорошая кукла.
        Моя кукла - хорошая кукла, Споешь ей песенку - тут же засыпает, Оставляешь одну - она не плачет. Моя кукла - хорошая кукла (японская детская песенка).

49
        Бусидо (яп.) - «Путь воина». Морально-этический кодекс чести в средневековой Японии.

50
        Сэйко комон (жаргон Якудзы) - советник в клане Якудзы.

51
        Онгёки (яп.) - «Невидимый демон».

52
        Дзюмон (яп.) - «заклинание». Магическая формула, при произнесении которой вследствие вызываемых ею вибраций изменяется психическое состояние человека.

53
        Мандара (яп.) - схематическое изображение Вселенной.

54
        Карасу (яп.) - «ворон». Согласно японскому поверью, ворон - это дух, воплощенный в образе птицы и защищающий людей от болезней, посланец богов Идзанаги и Идзанами, прародителей всего живого и существующего на земле. Правда, в то же время карканье ворона предвещает смерть, пожар и другие несчастья.

55

«Жэньминь жибао» (кит.) - «Народная газета». Приведенный текст статьи является подлинным.

56
        Перевод А. Мешко.

57
        Коппо-дзюцу (яп.) - «искусство учения о костях». Легендарная школа, использующая мощные удары руками и ногами для повреждения костей противника, а также практикующая методы разработки суставов и искусство укрепления тела по типу
«железной рубашки».

58
        Сэйтай (яп.) - «создание здоровья». Японское искусство применения мануальных и энергетических комплексов, воздействующих на костно-мышечный аппарат человека, увеличивающих подвижность суставов, повышающих силу и выносливость мышц, замедляющих процессы старения организма.

59
        Боккэн (яп.) - деревянный макет катаны, используемый для тренировок в японских боевых искусствах.

60
        Перевод А. Горбылева.

61
        Ходзюцу (яп.) - «искусство огня» (стрельбы из средневекового японского аркебуза).

62
        Кицунэ (яп.) - «Лиса». В японской мифологии лисы считаются умными и хитрыми созданиями, умеющими превращаться в людей.

63
        Подробно об упоминаемых событиях можно прочитать в романе «Тень Якудзы».

64
        Перевод А. Дробышева.

65
        Перевод А. А. Долина, Г. В. Попова.

66
        Тикара-иси (яп.) - «камень силы». Традиционные гантели в виде молота с деревянной ручкой.

67
        Кумитё (жаргон Якудзы) - «Старший начальник». Глава клана Якудзы.

68
        Канбу (жаргон Якудзы) - «Начальство». Члены клана Якудзы высокого ранга.

69
        Он мё до (яп.) - «Путь инь и ян» (китайское «инь» в японском варианте звучит как
«он», «ян» - как «мё»). Японское религиозное учение, сложившееся в начале периода Хэйан (794 - 1185гг.) и оказавшее серьезное влияние на развитие ниндзюцу.

70
        В старину японцы называли европейцев «красноволосыми». Можно предположить, что либо японцам встречались преимущественно рыжеволосые европейцы, либо это следствие старинного поверья, согласно которому за морем лежат земли, населенные чудовищами,
        - в японской мифологии красные волосы имеют человеческие воплощения драконов, а также демоны, похожие на людей.

71
        Касира (яп.) - навершие рукояти японского меча.

72

«Школа ходзюцу Ватанабэ-рю» и знаменитый трактат «Теттеки тосуи» («Железная флейта»).

73
        Изложенный ниже материал составлен на основании отчета четвертой антарктической экспедиции контр-адмирала Ричарда Бэрда, проходящей под кодовым названием «High Jump» («Высокий прыжок»), а также материалов прессы того времени.

74
        Карл Дёниц - командующий подводным флотом Третьего рейха, с 1943 года - главнокомандующий Кригсмарине (ВМФ Германии). С 30 апреля по 23 мая 1945 года - глава государства и главнокомандующий вооруженными силами Германии.

75
        Тендер - военный корабль для перевозки войск, грузов и высадки десанта на побережье.

76
        Кейтель Вильгельм - генерал-фельдмаршал германской армии, начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Третьего рейха.