Звезды на эполете Александр Васильевич Сивинских
        Александр Сивинских
        Звезды на эполете
        Книжица, из-за которой с конструктором механических передач Николаем Коперником случилась эта история, имела формат, близкий к размерам «покетбука», а выглядела плачевно. Обложка отсутствовала вовсе, так же как и приличная часть страниц. Некоторые листки слиплись между собой намертво, некоторые были подпорчены плесенью, а некоторые - людьми… На широких полях первой страницы (первой по фактическому наличию, а не по номеру, ибо номер ее был 12) виднелась расплывшаяся надпись химическим карандашом, от руки: «В.В.Хлопьев, Полный перечень констант Власти. Канберра, 1912г., тир. 14экз.».
        С первого взгляда - ибо на второй времени просто не нашлось, - Николай решил, что надпись относится совсем к другой книге. Или, возможно, заведомо ложна и призвана вводить в заблуждение легковерных читателей. Взять хотя бы место и год издания. Книга была на русском языке, а Канберра - город, дай бог памяти, австралийский! Мало того, написание слов оказалось вполне современным, без обилия всяческих «еров», «ятей», отсутствия и присутствия точек над «i», обязательных для печатной продукции начала двадцатого века. Навскидку книге можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят. Содержались в ней тексты, напоминающие эзотерические умствования Рерихов либо Блаватской, и какие-то многоэтажные таблицы.
        Коперник нашел ее совершенно случайно, на подоконнике содрогающегося от доброго русского гуляния сельского клуба в населенном пункте с поразительным названием Дикая Деревня. Обстоятельства, приведшие его в Дикую Деревню, вполне заслуживают отдельного повествования; здесь им, однако, не место. Достаточно сказать, что Николай покидал упомянутый клуб в состоянии самом ошеломленном, неся в одной руке книгу, а в другой - ярко-красное конусообразное противопожарное ведро, покрытое льняной тряпицей и полное живой рыбы: голавлей и лещей. Следом за Николаем из дверей вывалилась парочка веселых баб, здоровенных, расхристанных, пылких. И пьяных в дугу. Покричав: «Эй, сладенький!», бабы устремились за конструктором вдогонку, изобретательно сквернословя. Ноги у них заплетались жутко, а языки - ничуть. Коперник похохатывал и прибавлял шагу. Инстинкт самосохранения был у него развит как надо, а эти кумушки могли учудить любое. Особенно с тем, кого считали сладеньким.
        Потом бабы куда-то пропали. Наверное, вернулись в клуб, плясать.
        Не успел Николай как следует порадоваться одиночеству, взамен баб появилась приземистая, изрядно беременная дворняжка-хромоножка. У дворняжки была тяжелая башка, замысловато искривленные лапы, а брюхо раздулось до такой степени, что почти касалось земли. Она преследовала Коперника неотступно и, кажется, была всерьез настроена испробовать на зуб прочность его высоких ботинок. Когда он оборачивался, чтоб грозно крикнуть: «Пшла, курва!», умненькая тварь принималась вперевалочку гоняться за собственным хвостом, изображая полнейшую незаинтересованность.
        Иметь за спиной такую приятельницу - никаких нервов не напасешься, решил Николай. Нужно было швырнуть в нее чем-нибудь увесистым. Конструктор взял книжку В.В.Хлопьева в зубы, освободившейся рукой поднял с дороги камень и запустил им в шавку. Не попал, конечно.
        Шавка разразилась сварливым полувизгом-полусмехом.
        Николай с осуждением посмотрел на нее и двинулся дальше.
        Комары неистовствовали. В черной крапиве, почти целиком скрывавшей дощатые деревенские заборы, кто-то шуршал и скребся. Вылезающая из-за горизонта луна пугала чудовищным размером и багровым цветом - при виде ее хотелось креститься и прятаться с головой под одеяло. Громыхал цепью крупный рыжий козел, прикованный к неохватной березовой колоде. Его взгляд, обращенный на Николая, был полон ненависти, а устрашающие рога, выкрашенные наполовину лазоревой краской, а наполовину алой, походили на орудия изощренных пыток. Одним словом, в тот момент Коперник ясно понимал, почему деревня поименована дикою, но он решительно отказывался взять в толк, вследствие какого чуда она до сих пор обитаема.
        Наконец отстала и собачка-хромоножка. Рыба в ведре все еще билась, будто всерьез собиралась выскочить на волю, прорвав тряпицу, - или хотя бы помять красные жестяные бока. Николай представлял, какое из голавлей да лещей выйдет жарево под сметаной, и в животе у него начиналось волнительное движение, и пели звуки.
        Тут она и объявилась, чертовка. Похоже, поджидала Коперника под мостиком, что перекрывал Сучий Овражек. Иначе Николай просто отказывался объяснять, откуда она взялась. Не из воздуха же?
        - Добрый вечер, - сказала чертовка хрипловатым голосом и привычно согнала под ремень за спину складки шинели. Шинель была будто из пародийного кино про фашистов будущего: лохматая, цвета пороха, с высоким собачьим воротником. И в довершение всего - с золотым эполетом на левом плече. Эполет украшала короткая бахрома и россыпь мелких алмазных звездочек. Между прочим, температура воздуха стояла градусов около двадцати двух выше нуля, а этой даме хоть бы хны. Каракулевая папаха дикой рыжей расцветки (Копернику при взгляде на нее вспомнился прикованный к колоде козел) с кокардой наподобие морского «краба» была надвинута на самые брови. Из прорезей в папахе выставлялись бутафорские уши вроде беличьих - удлиненные, с кисточками на концах. Все это выглядело бы маскарадным нарядом, спроворенным под конкурсные нужды деревенской свадьбы, кабы не одна значительная деталь.
        В руке дама сжимала револьвер.
        Тяжелую никелированную пушку с коротким стволом, в отверстие которого хрупкий конструктор преспокойно мог всунуть если не большой палец, то указательный уж наверняка. Отверстие это целилось ему в живот.
        Проследив взгляд Коперника, женщина с понятной гордостью сообщила:
        - Пятидесятый калибр. Под патрон «магнум».
        - Вздор, - возразил конструктор уверенно, поскольку считал себя порядочным экспертом по части стрелкового оружия. - Не бывает пятидесятого «магнума».
        - Тогда что это у меня, по-вашему? - удивилась владелица револьвера и лохматой шинели и подвигала револьвером.
        Николай с большой непосредственностью предположил, что это может быть - на взгляд современного, прилично образованного конструктора механических передач. И что еще. О чем и поведал вслух.
        - Шизофрения? - она отрицательно покачала головой. - Безусловно, нет. Да и пистолет настоящий. Кольт «Единорог». Полюбуйтесь.
        Она отвела револьверный ствол в сторону и потянула спусковой крючок. Грохнуло сочно и раскатисто - кто слышал, как стреляет охотничье ружье, может примерно представить этот звук. В мостике образовалась дыра, в которую пролез бы уже не палец, а целый кулак Коперника.
        - Убедились? - Оружие вновь смотрело на него.
        - Что вам надо? - агрессивно спросил убедившийся Николай и закрыл живот ведром. Рыба, будучи мало расположенной к тому, чтоб служить преградой для выпущенной с малого расстояния пули пятидесятого калибра, забилась куда как бойко.
        - Побеседовать.
        - Ну, беседуйте, - разрешил Коперник. - Только представьтесь для начала. И пушку свою уберите. У меня аллергия на пороховой дым, - добавил он для весу.

* * *
        Почва возле реки была глинистая, влажная. Николай поскользнулся и чуть не загремел со своим ведром и книжицей в воду. Благодарить за то, что все-таки не загремел, следовало даму в шинели: она на удивление проворно сгребла конструктора за шкирку и удержала в вертикальном положении. Он буркнул «блгдрю» и полез в лодку.
        - На весла, - сказала дама.
        - Послушайте, сударыня, вы обещали побеседовать, а сами…
        - На весла! - повторила она твердо и сделала то, от чего Николая бросило в дрожь больше, чем от демонстрации «магнума»-пятьдесят. Облизнулась.
        Язык у нее оказался острым, раздвоенным и - флюоресцирующим. Бледно, еле заметно светился зеленовато-голубым. То есть Коперник и раньше отмечал, что рот дамы в шинели подозрительно подсвечен, но относил это дело на счет какой-нибудь особо модной помады.
        - Да вы кто такая?! - взвизгнул он, совершенно позорно пустив петуха.
        - За работу, Николай, - вместо ответа скомандовала дама, усаживаясь напротив, и вновь облизнулась. Было абсолютно непонятно, как она умудряется разборчиво и без дефектов разговаривать, имея такой язык. - Ставьте ведро, выгребайте на стрежень - и по течению.
        «На стрежень, ясно вам?! - подумал конструктор с негодованием. - На простор речной волны! Ну и кто в таком случае из нас красавица-княжна, кандидат на утреннее купание? Готов биться об заклад на квартальную премию, уж точно не дама с пальцем на „собачке“ кольта».
        - Никуда не поплывем, пока не объясните, что вам от меня надо! - отчаянно заявил он и сложил руки на груди, демонстрируя бесстрашие и независимость.
        Отставленное ведро, хоть Николай и прижал его коленом к борту, тут же брякнулось набок. Тряпка развязалась, рыба рассыпалась по всей лодке. Женщина (или не женщина, с такой-то анатомией) небрежно подхватила голавлика поменьше и сунула в рот. Сырого. Почти не жуя, проглотила, сполоснула пальцы в воде, взвела револьверный курок и сказала задушевно:
        - Живо греби, чучело.

* * *
        Орали дурными голосами лягушки. То там, то тут лениво всплескивалась крупная рыба. Пели голосами кастратов комары. Всепоглощающая очевидность июньской ночи властвовала над рекой.
        Веслами Николай двигал теперь только для проформы - лодку несло течением. Луна, поднявшись выше и приобретя обычный вид и цвет, больше не будила в нем скверных предчувствий. Теперь на роль вестницы грядущих бед имелась кандидатура и посерьезней - да и поближе, - чем какое-то там небесное тело.
        Ночь на реке при ясном небе и полной луне вовсе не так темна, как в каком-нибудь городском парке или дворе. Света Копернику вполне доставало, чтоб рассмотреть спутницу внимательней. Чем он и занялся со всей пытливостью, свойственной его возрасту и профессии.
        Особой она оказалась вполне симпатичной, хоть и проглядывало в чертах ее лица что-то странное, какая-то трудноуловимая диспропорция. Больше всего дама походила, пожалуй, на негритянку с качественно выбеленной кожей и более индейским, нежели африканским носом. Беличьи ушки, возможно, и не были бутафорскими - двигались они, во всяком случае, совершенно как настоящие. К сожалению, женщина так и не сняла папахи, отчего Николай не имел возможности увидеть ее волос; да и глаз, по правде говоря. Копернику почему-то представлялось, что радужка у нее желтая, а зрачки вертикальные. Когда, накушавшись рыбки, женщина сладко потянулась, сделалось видно, что с фигурой у нее дела обстоят просто замечательно. Этого не смогла скрыть даже лохматая шинель.
        - И все-таки, - с некоторой игривостью спросил конструктор, надеясь, что сытость и полная романтизма обстановка (ночь, лодочка, луна, привлекательный спутник) заставят спутницу стать общительней. - Что за спектакль вы разыгрываете, мадам? Кто вы такая, в какие места меня конвоируете и зачем? Может быть, пора приоткрыть завесу тайны над нашим загадочным путешествием?
        Женщина расстегнула верхние пуговицы шинели (черт возьми! - восхищенно подумал Николай), откинулась спиной на высокую корму лодки и сказала, скорей утверждая, чем спрашивая:
        - Вы Николай Коперник, двадцати шести лет, разведенный, образование незаконченное высшее, конструктор механических передач, узлов и агрегатов. Правильно?
        Николай кивнул, не отводя завороженного взгляда от груди спутницы. Под шинелью у нее ничего не было, кроме облегающего прозрачного одеяния, украшенного еле заметным рисунком. Рисунок был выполнен легкими мазками и изображал чешую.
        А может, это и была чешуя. Тот сосок, который Коперник видел целиком, был очень темным и - напряженным.
        Черт возьми! - подумал он снова.
        Вряд ли любопытство Коперника смущало спутницу. Во всяком случае, заинтересованные взоры конструктора ничуть не мешали ей продолжать допрос:
        - Книга, которую вы сегодня случайно обнаружили, называется «Полный перечень констант Власти», - так?
        Николай вновь кивнул, но уже менее рассеянно. Во-первых, она наконец-то заговорила о конкретных вещах. А во-вторых, переменила позу, и отвороты шинели запахнулись, скрыв зрелище, страшно мешавшее ему сосредоточиться.
        - Раз так, то вы именно тот, кто мне нужен, - подытожила она. - Табаньте влево, Николай, иначе мы налетим на остров.
        - Исчерпывающее объяснение, - съязвил Коперник, старательно работая веслом.
        Она пожала плечиком с эполетом.
        - Ну да ладно, - сказал он. - Хотя любопытно, что мне будет, если я вышвырну книжку за борт?
        - Придется пристрелить, наверное. Без книги вы для меня бесполезны.
        - Блин! - сказал конструктор с горечью. - Блин, ну дурацкая же ситуация. Детский сад, ей-богу. Что во мне ценного? Имя с фамилией? Что ценного в этой поганой книжонке? Редкая разновидность плесени?
        - Представления не имею, - равнодушно сказала дама.
        - Так уж и не имеете?
        - Ну, хорошо, имею. Однако вам сообщать не уполномочена. Зато если привезу вас, куда приказано - и обязательно с книжонкой, - с меня спишут обвинения в очень серьезном проступке. В преступлении. Считаю, причина более чем достаточная.
        Николай кивнул:
        - О да! А если не привезете?
        Женщина выразительно провела стволом револьвера по горлу. Коперник нервно облизнулся.
        - Вы серьезно? Тогда конечно, лучше выполнить это ваше странное задание. - Он на минуту задумался. - Ну а что ждет меня?
        - Лучше вам этого не знать, Николай, - бесстрастно ответила она. - Полагаю, лучше вам этого не знать.
        Коперник длинно, путано и с яростью выматерился.

* * *
        Лодку покачивало, вода журчала, температура воздуха держалась вполне комфортная, и вскоре Николай начал мучительно зевать и клевать носом. Чешуйчатой его спутнице чары Морфея были абсолютно нипочем, однако, в конце концов, она распорядилась пристать к берегу. Видимо, из жалости. А может, просто побоялась, что ценный пленник вывалится спросонья за борт, и тогда прости-прощай амнистия.
        Коперник по собственной инициативе втащил плавсредство на бережок, удалился на десяток шагов от воды, лег, засунув клятое сочинение В.В.Хлопьева под голову, и свернулся калачиком.
        Снилась ему колоссальная архаическая машина из клепаного сизого металла, с обилием рычагов, шестерен, подвижных дисков и окошечек закопченного стекла. Она не то закапывалась в мокрый красный песок, не то наоборот - выбиралась наружу. Во время работы вместо шума и лязга конструкция издавала нежные звуки, складывающиеся в незнакомую музыку. Было в этой музыке что-то тревожное, зовущее, сулящее расставание с тем, чего у Николая никогда не было и, наверное, никогда уже не будет…
        Проснулся он оттого, что его пребольно саданули под бок, - кажется ногой. Было еще очень рано, часов пять. С реки наползали клубы плотного тумана. Трава, проросшая сквозь прибрежную гальку, была усеяна росой - как и шерстинки накинутой на Коперника лохматой шинели с собачьим воротником. На этом буколическая благость утра завершалась. Возле конструктора стояло трое отвратительных субъектов: тощие длинные мужики в нелепых одеяниях наподобие рванины. Впрочем, Николай почти сразу понял: то были не честные лохмотья бродяг, а старательно скроенная и аккуратно сшитая из дорогой серо-стальной мануфактуры одежда. Возможно даже, какая-нибудь униформа: у лже-оборванцев на плечах располагались эполеты. Совсем как у владелицы револьвера «Единорог». Только не золотые со звездами и бахромой, а простенькие, голубые. Головы у мужчин были неестественно огромными, сплошь заросшими диким курчавым волосом. Отличить их друг от друга не представлялось ни малейшей возможности - одинаковые, точно близнецы.
        «Час от часу не легче, - подумал Николай. - Количество желающих взять меня под опеку увеличивается прямо-таки стремительно. Интересно, куда подевалась моя пленительница-телохранительница?»
        - Вставай! - отрывисто приказал один из мужиков и снова пнул Николая в бок.
        Ботиночки у него были крохотные, будто детские, однако с заостренными и окованными металлом носками. Николай охнул и начал вставать.
        В этот момент она и появилась. Коперник не слышал, как она подошла - или подплыла, потому что нагое тело ее было влажным, - но и лохматые мужики, кажется, не слышали тоже. Тут она, видимо, позвала их, издав череду звуков вроде модулированного свиста или шипения.
        Оборванцы развернулись. Все враз, как солдаты почетного караула.
        Спутница Коперника снова просвистела какую-то фразу и - присела. Строго говоря, даже не присела, а изменила позу. Примерно такие положения принимают индийские танцовщицы: ноги широко расставлены, ступни вывернуты наружу, руки размещены самым невероятным способом… Копернику вспомнилось, что в индийском танце эти па что-то символизируют, покорность женщины, что ли? Во всяком случае, то, что символизировала поза его спутницы, было понятно даже Николаю. А мужикам в лохмотьях - и подавно. Они мигом забыли о конструкторе и двинулись к ней, плотоядно урча и сбрасывая на ходу одежонку. Дама спокойно ждала.
        Коперник взял шинель, книжку, забрался в лодку и лег там ничком, прямиком на подсохшую рыбу. Потом обмотал шинелью голову и закрыл глаза.
        От звуков, доносившихся с берега, его подташнивало.
        Наконец все стихло, а через минуту раскатисто громыхнул «Единорог». Трижды и - после небольшой паузы - еще раз. Николай не двигался. Мимо лодки прошелестели легкие шаги. Плеснулась вода. Коперник понял, что женщина мылась. Он стал ждать.
        Потом с него сдернули шинель.
        - Нужно плыть, - сказала дама без всякого выражения.
        У нее действительно была превосходная по любым меркам фигура и полупрозрачная розоватая чешуя по всей коже, от ключиц и ниже. Там, где у земной женщины… впрочем, туда Николай старался не смотреть.
        Портупею с вложенным в кобуру револьвером она держала в руке, а папаха была никакая не папаха. Так у нее, оказывается, росли волосы. Курчавые, очень густые, совсем как у покойных - теперь уже покойных - оборванцев. Только не кудлатые, а нежные, наподобие каракуля.
        - Нужно плыть, - сухо повторила она и стала одеваться.
        Глаза у нее, между прочим, оказались обычными. Ну, не то чтобы совсем обычными, потому что настоящая красота - редкая штука. Красивые ярко-синие глаза с длинными ресницами. На ресницах висели капельки. Вряд ли эта железная дама плакала. Наверное, просто остались брызги после купания.
        - Можешь называть меня Тэссой, - добавила она, полностью одевшись, наглухо застегнувшись и натуго затянув портупею. - Я эльфийка. Речная.

* * *
        Николай греб молча, уже извещенный, что цель движения - Овечий камень. Здоровенная мрачная скала на берегу реки, про которую в этих краях рассказывали множество пугающих историй на любой вкус. Детям - о бродящих там кровожадных волках, подросткам - о «беглых тюремщиках», прячущихся в тайной пещере. Женщинам - о насильниках, а мужикам - о русалках. Коперник, вслед за своими просвещенными родителями, считал эти старушечьи байки форменной ерундой.
        Видимо, напрасно.
        Где-то под Овечьим камнем находилась «кроличья нора», из которой нагрянули по душу Николая все эти чешуйчатые братцы-кролики, и в которую предстояло вскоре лезть ему самому. Или - если он откажется спускаться добровольно - быть сброшенным в виде трупа. Оказывается, часов семьдесят-восемьдесят после смерти его тело, приготовленное специальным образом, вполне способно заменять живого Николая Коперника.
        При наличии рядышком бесценного сочинения В.В.Хлопьева, разумеется.
        Желание спорить, протестовать и выяснять детали собственной дальнейшей судьбы у Николая к тому времени совершенно пропало. После того, как Тэсса вначале отдалась трем уродам, а после хладнокровно их пристрелила, стало понятно, что дела творятся лихие. И что попытки Коперника проявить независимость выглядят в лучшем случае жалко. Вдобавок выяснилось, что упокоенная троица никакие не конкуренты, как Николай предположил вначале, а соратники Тэссы. То ли они ее подстраховывали, а потом решили перехватить ценный «приз», то ли еще что. В подробности она, по привычке говорить минимум минимумов, не вдавалась. Коперник же подозревал, что после того, как Тэсса отыскала требуемого человека с книжкой, с нею просто решили тихомолком покончить. Чтобы не амнистировать.
        Так ли, этак ли, ему-то все одно выходило плохо. И, между прочим, он проголодался.
        На сообщение об этом Тэсса ответила лаконично, показав пальцем на рыбу и сказав «ешь». Сама она кушала с замечательным аппетитом, не заботясь о том, что лещи и голавли подсохли и, кажется, начали малость пованивать. Николай с вызовом, больше похожим на разминку перед истерикой, сообщил, что вряд ли способен, как некоторые, пожирать рыбу сырьем. Он-то не речной эльф, а вполне сухопутный человек.
        - Значит, придется высадиться, - оперативно решила Тэсса.
        До сих пор Николай считал себя бывалым таежником, тертым туристом, ну, словом, человеком, который в лесу не пропадет, в горах не погибнет. Во всяком случае, разводить костер с одной спички он умел. Сейчас же произошел какой-то сбой. Будто кто-то могущественный вроде небесного Пожарного Инспектора наложил на Коперника пирофобное заклятье. Чего только не предпринимал конструктор механических передач, проклятый огонь не желал разгораться.
        - Ну? - спросила Тэсса, когда Николай, растирая покрасневшие, слезящиеся глаза, в очередной раз выполз из вонючего дымного облака. - Разжег?
        Николай сказал, что нет, блин, после чего выложил собственные мысли по поводу сушняка, валежника, смолья, щепья, лучин, бересты и прочих, связанных с кострами, вещей. Некоторые из заключений конструктора были, мягко говоря, спорными, а некоторые - и вовсе невыполнимыми, но разве могли подобные мелочи помешать его праведному гневу?
        - Так что тебе нужно? - спросила Тэсса, терпеливо выслушав энергичную речь спутника. - Уточни.
        - Бумаги мне надо, - буркнул он, - чего же еще.
        - Нарви из книжки. Откуда-нибудь из конца.
        - Как из книжки? - поразился Николай. - Она же чудовищно ценная. Разве нас за ее порчу на кол не посадят?
        - Подумаешь, пара страниц, - беззаботно сказала Тэсса. - Там ведь и без того половины не хватает.
        Про половину она, конечно, загнула, но от спора Коперник воздержался.
        Зато через какой-нибудь час он с радостным удивлением обнаружил, что голавли, запеченные в глине, вот такая штука!
        Даже без соли.

* * *
        Рассказывать Тэсса начала внезапно. Николай, лежа в тени огромной ивы, наслаждался покоем и сытостью и уже почти задремал, когда она вдруг заговорила.
        …Миры-конструкты, сиречь созданные искусственно, отличаются от базового мира тем, что со временем дряхлеют. Базовый мир, конечно, тоже старится, но процессы ветшания конструктов идут в десятки тысяч раз быстрее. Их обитателям, чтобы не остаться в продуваемой мертвящими сквозняками развалюхе, нужно постоянно подновлять, ремонтировать место своего обитания. Понятно, что производить все эти операции следует не абы как, но в соответствии с продуманными проектами, базирующимися на строгих нормативах.
        - По ГОСТам и СНиПам, - с пониманием заметил конструктор механических передач.
        Тэсса кивнула.
        - Мы называем их Основами.
        Основы для Беловодья - мира, куда эвакуировались восточноевропейские речные эльфы, спасаясь от наступления ледника - были разработаны еще до его сотворения. Физика Беловодья требовала, чтоб были они не занесены на золотые скрижали, не зашифрованы в ходе светил, а записаны на обычной рыбьей коже. Худшего материала для хранения важных сведений трудно придумать. Потому Основы бережно сохранялись в особых архивах, реставрировались, а в случае нужды - переписывались наново.
        Естественно, при многократном копировании в них появлялись ошибки, но - незначительные, непринципиальные. Не те, что могут обрушить мироздание в несколько дней или месяцев. Так продолжалось веками, но около сотни лет назад вдруг все пошло наперекосяк. Тогдашний главный хранитель Основ Беловодья, в безумной гордыне провозгласивший себя Главным Конструктором, объявил ошибочность старых стандартов и повел борьбу за их ревизию. Все стандарты были переписаны им лично, а старые - преданы огню. Спасти удалось лишь один экземпляр, скопировав и отпечатав в базовом мире под каким-то дурацким названием.
        Архивариуса, осуществившего операцию по спасению, выдала его же любовница-наяда, недалекая, как все эти бабы с рыбьим мозгом. Тираж немедленно выкупили, гранки уничтожили. Вместе с типографией. Правда, по легенде, один экземпляр все-таки уцелел.
        Главный Конструктор принялся увлеченно модернизировать Беловодье. На первый взгляд, Реконструкция ему блестяще удалась: климат смягчился, количество болезней уменьшилось и вообще - жить стало комфортней. Так продолжалось довольно долго, но мало-помалу последствия неверного сочетания элементов стали давать о себе знать.
        Выразилось это в чудовищной апатии, охватившей речных эльфов. Никто не хотел ничего делать. Даже продолжать род. Даже развлекаться. И уж тем более - противодействовать сумасшедшему Конструктору. Бороться начал сам мир. Непонятно откуда стали возникать тройки одинаковых во всем мужчин, которые бродили по Беловодью и бесстрастно, точно скот, забивали жителей орудиями, похожими на огромные тройники для жерлиц. Сопротивления им почти не оказывалось - апатия эльфов превосходила даже инстинкт самосохранения.
        Однажды троица бляйдов (Николаю послышалось неприличное слово, и он смутился) явилась в дом самого Конструктора и порубила его в мелкий фарш. Беловодье содрогнулось от ужаса, и дрожь эта родила первых чистильщиков. Бляйдов начали истреблять.
        Тэсса была чистильщиком. Она осталась им даже после того, как бляйдов научились приручать и направлять их ярость для борьбы с новыми, еще более страшными порождениями Реконструкции. Тэсса не признавала компромиссов. Она убивала всех: бляйдов, чудовищ, а в конце концов перешла и на бывших соратников: зажравшихся властителей, не желавших вернуть Беловодье в первоначальную форму. Когда ее наконец поймали, то предложили выбор: либо пожизненное заключение, либо отправка в базовый мир на поиски легендарного уцелевшего экземпляра сборника Основ. А также человека, способного применить их на практике. Нового главного конструктора. Она выбрала свободу. И вот сейчас, когда книга найдена и найден конструктор (не нужно думать, что «Полный перечень констант Власти» попал в руки Копернику случайно), она возвращалась.
        - Так значит, зря вы меня пугали. Будущее мое вполне безоблачно, - сделал вывод Николай. - Главное, не прекословить шайке ваших бывших соратников, верно?
        Тэсса посмотрела на него исподлобья и ничего не ответила.

* * *
        Возле «кроличьей норы» их поджидали.
        Если бы Николай не видел, какие отверстия способен проделывать своими полудюймовыми пулями кольт Тэссы, то решил бы, что это та же самая троица, которая осталась гнить на месте ночевки. Только успевшая обзавестись за время разлуки страшенными тесаками наподобие трехлезвийных серпов с длинными рукоятками.
        Бляйды даже не успели вскочить с поваленной лесины, где мирно покуривали, когда Тэсса начала стрелять. «Единорог» грохнул дважды - и два долговязых оборванца обзавелись великолепной сквозной вентиляцией черепов. Третий раз револьвер щелкнул впустую, потом еще раз… Коперник успел подумать, что Тэсса зря при знакомстве демонстрировала ему возможности кольта, - и тут последний противник оказался рядом с нею. Эльфийка уклонилась от размашистого удара «тройником», попыталась провести подножку, но и враг был не лыком шит.
        А затем… Коперник и сам толком не понял, что на него нашло. Гусарство какое-то. Адреналин ударил в голову. Дурацкое противопожарное ведро, уже опустевшее, все еще находилось при нем. То есть, опустело оно не совсем - в нем лежала злосчастная книжица про константы власти. Черт его знает, зачем Николай волок это ведро? Психология человека, похищенного чешуйчатой эльфийкой с раздвоенным языком, золотым эполетом на лохматой шинели и вооруженной револьвером «Единорог», отличается непредсказуемостью. Может, он берег ведро как талисман и последнее напоминание о малой родине? Так ведь не была Дикая Деревня ему родной, да и настоящим талисманом этот облупленный жестяной конус служить тоже не мог…
        Как бы то ни было, конструктор Николай Коперник хорошенько размахнулся и с воинственным криком: «На тебе, сука!» врезал противнику Тэссы ведром по косматой башке. В аккурат по родимчику. Как уже говорилось, ведро было пустым, поэтому удар вышел не столь сокрушительным, как хотелось Николаю. Да и шевелюра у парня оказалась плотной, вроде кошмы. Бляйд пал на колено, зашипел и махнул своим оружием назад.
        Ни защититься, ни отскочить Коперник не сумел. Острие одного из серпов вошло ему в бедро. Неглубоко, миллиметров на сорок.
        От неожиданности Николай ухватился за рукоять «тройника» обеими руками и стал держать. Ему было не столько больно, сколько страшно, что лохматый окажется сильней и, выдергивая лезвие из раны, отхватит полноги. Боль тоже возникла, и жуткая боль, но случилось это чуть позже.
        Бляйд молча потащил оружие на себя. Для своего роста и телосложения он был довольно слаб, однако даже малейшее движение острой железяки внутри живой мышечной ткани приносило Николаю нешуточные страдания. Коперник дико завыл. Эхо его вопля разбилось о выступы и впадины Овечьего камня и угасло.
        Пока они, точно детишки, ссорящиеся из-за игрушки, тянули оружие каждый в свою сторону, Тэсса спокойно перезарядила револьвер, приставила ствол к затылку верзилы и спустила курок. На лицо и грудь конструктору плеснуло горячим. Серп, резко отпущенный убитым, еще глубже вошел в ногу Коперника.
        Николай пискнул: «Ой, ё!» - и отключился.

* * *
        Они плыли куда-то в лодке, похожей на гигантский фасолевый стручок. За кормой бурлило и клокотало: два здоровенных бобра слаженно били хвостами-лопатами, толкая суденышко против течения.
        В ярко-белых, почти алебастровых небесах не было солнца, зато трепетали, наползали друг на друга и скручивались спиралями титанические полотнища северного сияния - такого, должно быть, не видывал и гениальный однофамилец Николая. Деревья вдоль берегов реки качали резными, как у папоротника, листьями, свисающие до земли плети оранжевых и желтых соцветий источали одуряющие ароматы меда и корицы. Из воды то и дело выпрыгивали рыбешки и стремительно пролетали над лодкой, роняя на лицо Копернику прохладные капли с длинных узких тел.
        В Беловодье буйствовала весна.
        Николай полулежал на расстеленной лохматой шинели, а прекрасная нагая чешуйчатая Тэсса щипала из шинельной ткани корпию, жевала ее и обкладывала полученной массой рану Коперника. Она утверждала, что в слюне речных эльфов содержится мощнейший антисептик и антибиотик, и что уже через неделю Николай станет как новенький. И тогда они вдвоем залатают прорехи в здешней мировой ткани, а затем сконструируют по безупречным ГОСТам новенький эдем уже для себя. Это будет уютное местечко: пропорциональное, уравновешенное относительно всех исходных осей, максимально приспособленное для полнокровной жизни - и, разумеется, без бляйдов.
        А мужественный Николай молча кривился от боли и убеждал себя в том, что речные эльфы Беловодья сочтут неразумным принесение какого-либо вреда комплекту, состоящему из конструктора Коперника и «Полного перечня констант Власти».
        И еще в том, что Тэсса захочет когда-нибудь принять перед ним ту волнующую позу, что подобна элементу сакрального индийского танца…